Интервью с автором романа «Вера» Александром Снегиревым

В августе издательство Эксмо открыло новую серию одного из самых перспективных молодых писателей, чьи книги становились победителями престижных литературных премий. Роман «Вера» Александра Снегирева— финалист премии «Национальный бестселлер», longlister премий «Русский Букер», «Большая книга». Писателя часто называют русским Бегбедером, но его почерк абсолютно уникален.

— Александр, вы пробовали себя в разных сферах жизни, разных профессиях. Что побудило «взяться за перо»?

— Решения стать писателем я не принимал никогда. За меня решила природа. В двадцать лет я начал писать ради удовольствия, а потом вдруг обнаружил себя писателем. А если честно, причина в том, что я соображаю медленно. Например, отвечаю я на ваши вопросы. Представим, что интервью уже опубликовано, я его просматриваю и понимаю, что можно было сказать интереснее. Я запишу эти мысли на будущее, а еще через пару дней подумаю, что надо было сказать и вовсе по-другому, а кроме того – это сюжет: парень дал интервью, а правильные ответы пришли в голову только через неделю после публикации. И вот у нас с вами готов персонаж – молодой человек, не находящий себе места от невозможности исправить ошибку. Ну а с этого можно хоть целый роман начинать.
А пробовать разные профессии писателю только на пользу. Это помогает не превратиться в пыльного умника, дрожащего над своими драгоценными рукописями.

— Животрепещущий вопрос, который хочется задать любому автору: зачем вы пишете? Чем для Вас является литература: призванием, работой, хобби?

— Я пишу по одной причине – удовольствие. Я балдею от писательства. Это же так здорово подметить что-нибудь интересное, присочинить, развить, перетасовать так и этак и вырастить целый мир с людьми, животными, улицами и небом. Бывает очень трудно, бывает так выматываешься, будто бетон мешаешь лопатой в корыте, но в конечном счете писать – наслаждение.

— Ваши произведения очень биографичны, каждый новый роман не похож на все предыдущие. Как рождаются сюжеты ваших книг? Какова все-таки в них доля выдумки?

— Назовите хоть один классический роман или рассказ, не основанный на личной реальности того или иного автора. Неужели Толстой не жил внутри Анны Карениной? Да он не то что жил, он и был самой Анной пока писал. Я даже уверен, что он был и дубом, на который смотрит Болконский в Войне и мире, и небом Аустерлица, и самим Болконским. В идеале писатель ничего не придумывает, он просто становится целым миром и передает его на бумаге во всех подробностях. Так что любой хороший текст основан на пережитом.
Я часто пишу от первого лица. Это вовсе не значит, что я пишу автобиографию, просто так бывает проще ощутить себя внутри текста. Все происходящее с моими персонажами для меня так же реально, как этот разговор с вами.

— В творчестве вы очень откровенны, поднимаете остросоциальные проблемы, пользуясь языком иронии и сатиры, остры в метафорах и полунамеках. Многие читатели ждут цинизма, но у вас получается балансировать на грани жесткой нежности. Долго ли вы искали свой стиль? Легко ли получается его придерживаться?

— Жесткая нежность… люблю такое… прямо как в песне Тимати… Я не ищу стиль. Стиль находит меня сам. Разумеется, я думаю над словами, устройством фраз и смыслами, но лучшее, что может делать автор – слушать текст и доверять ему. В этом мы похожи на археологов. Например, ведешь ты раскопки, ищешь Атлантиду, а находишь Трою. Перед тобой древний город из мифа, но не тот, который ты искал. Что сделает нормальный человек? Признает, что ошибался, Троя так Троя, даже лучше, чем Атлантида. Но обязательно найдется кто-нибудь, кто выбросит все кости, амфоры и золотые украшения, доказывающее, что перед ним Троя, и подсунет какой-нибудь черепок, чтобы гордо сказать: Моя теория верна, перед нами Атлантида. Так и в литературе, одни доверяют тексту, а другие выдумывают себе план/стиль/сюжет и строго всему этому следуют, оставляя на обочине самородки.

— Многие ваши произведения вызывают неоднозначную критику. Как вы к этому относитесь?

— Неоднозначная критика означает только одно — я на правильном пути.

— Вы не раз были отмечены жюри различных призов и премий. Как считаете, они помогают современным писателям? Как помогло лично вам?

— Премии – это очень круто. Премии вселяют веру в себя, привлекают внимание, премии – это церемония, фотовспышки, фуршет, девушки в красивых платьях, деньги наконец. Но иногда кажется, что премии придуманы для манипуляций и потакания эго. Так что я бы сравнил премии со спичками: можно разжечь камин и согреться, а можно и дом спалить, и себя самого.

— Свою первую премию «Дебют» вы получили в номинации «Малая проза» за сборник рассказов «Выборы». Как впоследствии пришли к романистам, к крупной прозе?

— Я пишу и романы (весьма, кстати, короткие), и рассказы. Осенью выйдет новый сборник «Как же ее звали?». А объем текста всегда продиктован сюжетом: одни развиваются в роман, а другому хватает и рассказа.

— Главная героиня романа Вера — родившаяся и выросшая на стыке эпох, недолюбленная в детстве, ищущая любви во взрослой жизни, эмигрантка «третьей волны». Почему вы решили написать именно о ней?

— Мы все с детства слышим, что все мужики козлы. Часто такое звучит, согласитесь. И вот в тридцать с лишним лет я решил, наконец, проверить, так ли это. Попробовал хоть что-то понять о жизни моих плюс-минус ровесниц. Вывод, к которому я пришел, неутешителен прежде всего для меня самого, ведь я мужчина. Мужики и в самом деле оставляют желать лучшего. Зато в процессе работы над «Верой» я понял, что женщина, о которой я пишу — богиня. Не в том смысле, что типа, девушка, вы богиня, а в самом прямом. Вера – одна из богинь современной России, а так как наша страна не последняя на планете, то и место Веры в мировом пантеоне весьма заметное.

— Название романа неизбежно вызывает ассоциацию с триадой «Вера-Надежда-Любовь». Почему именно Вера?

— Во-первых, имя красивое. Во-вторых, надежда лично меня волнует меньше. Я считаю, что подлинно сильны те, кто вообще ни на что не надеется. А любовь… Собственно, роман-то именно о любви. Но какая любовь без веры?

— Вы позволили истории сформироваться в процессе написания, или судьба Веры была определена с самого начала?

— Судьба Веры была определена лишь отчасти. Ее история меня серьезно за собой потаскала, точно я огромную щуку на леску поймал, а она давай меня мотать. У романа вообще любопытная история. Писал я его три года на пяти континентах и все время у воды. То у моря, то у океана, то на канале, то возле реки. Самая первая редакция бесследно исчезла в результате компьютерного глюка – все файлы сохранились, а «Вера» тю-тю. Я в тот момент был за границей и тамошний компьютерщик сказал, что можно с книгой прощаться, а наш, московский мастер очки поправил и за две недели вытащил файл из недр моего ноутбука. Так что у романа судьба прямо как у самой Веры – родилась мертвой, а потом воскресла. Надеюсь, навсегда.

— Есть литература вне времени, есть литература, привязанная к эпохе. К какой категории вы отнесете Веру? Смогут ли роман понять наши потомки так, как понимаем его мы, соотечественники и современники главной героини?

— Привязок к ценностям сегодняшнего дня в романе нет. Меня интересует только любовь, зависть, предательство и прочие наши свойства. Пока эти качества свойственны людям, «Веру» будут читать.

— Тема родины играет в романе немаловажную роль. Срез эпохи, жизнь трех поколений, показан с удивительной красочностью. А что вы можете сказать о времени настоящем?

— Настоящее всегда формируется прошлым. Недаром нам постоянно талдычат, что надо знать историю, чтобы не повторять ошибок. Правда, эта банальная истина, к сожалению, нас ничему не учит. В самой «Вере» вполне достаточно настоящего, прошлому там отдано не так много места. Сегодня мы слишком увлечены прошлым. Идем вперед с повернутой назад головой.

— В одном из интервью вы назвали Россию идеальной страной для писателя. Можете спрогнозировать будущее русской литературы?

— Литература, какой бы умной ни была, обязана быть интересной. В золотой век русской литературы у писателей было всего три конкурента: театр, музыка и живопись. Ну, допустим, еще скачки, любовь и война. А за последние сто лет прибавились кино, телевидение, Интернет, игры на мобильнике, приложения для знакомств и столько всего, что ни в одной голове не уложится. При всем при этом русская литература жива, а могильщики ее лежат в земле. Можно предположить, что тексты будут делаться короче и содержать в себе только самое главное. Мы живем в мире эссенций и концентратов. Меньше слов, больше смыслов.

— Вы увлекались кинематографом, снимали короткометражки, интересовались большим кино. Какое свое произведение вы считаете наиболее подходящим для экранизации?

— Экранизировать у меня можно все подряд. Я пишу о событиях и чувствах, а это всегда интересно на экране.

— Мы знаем, что на самом деле Александр Снегирев – это литературный псевдоним. Расскажите, как он появился.

— Александр — имя моего деда, а фамилию Снегирев носил профессор, в честь которого назван роддом, где я появился на свет. Впрочем, про название роддома я узнал недавно, а псевдоним взял наобум. Такое совпадение. Подписывая первую рукопись, я подумал, что настоящий писатель должен иметь письменный стол и псевдоним. Псевдоним придумал сразу, а столом до сих пор не обзавелся.

— Обязательные вопросы от читателей! Какая ваша любимая книга/любимый автор? Книга, которую по вашему мнению, обязан прочесть каждый?

— С книгами у меня, как с женщинами, за новинками не гоняюсь, предпочитаю перечитывать любимые. Возьмите, например, Идиота. Там все: и мудрость, и любовные интриги, и громадные деньжищи, и гламурные скандалы, и убийство. Русская литература содержит ответы на все вопросы и даже больше. Впрочем, на одно только чтение я бы не полагался. Живите, любите, не пренебрегайте хозяйством, отжимайтесь по утрам и читайте книжки, только если очень хочется.

Читать роман