Что Кейти делала (Сьюзан Кулидж) читать книгу онлайн полностью на iPad, iPhone, android | 7books.ru

Что Кейти делала (Сьюзан Кулидж)

Сьюзан Кулидж

Что Кейти делала

 

Кейти – 1

 

Лучшая классика для девочек

 

 

* * *

Предисловие

 

Сюзан Кулидж – псевдоним известной американской писательницы Сары Чонси Вулси (1835–1905), чьи произведения неизменно занимают почетное место в любых сериях книг для детей и юношества, издаваемых как в англоязычных, так и во многих других странах.

Будущая писательница родилась 29 января 1835 г. в Кливленде (штат Огайо) в семье, принадлежавшей к академическим кругам. Живая и бойкая Сара росла в обществе трех младших сестер, брата и кузена, которых всегда вовлекала в придуманные ею веселые и необычные игры и которым рассказывала не менее необычные истории и сказки собственного сочинения. Образование она получала сначала в частных школах Кливленда, а затем вдали от семьи – в пансионе в городке Ганновер (штат Нью?Гемпшир). Впечатления детских и юношеских лет позднее послужили материалом для ее самых известных произведений.

С 1855 по 1870 г. Сара жила вместе с родителями в Нью?Хейвене (штат Коннектикут), где ее дядя Теодор Дуайт Вулси был ректором Йельского университета. В период Гражданской войны между Севером и Югом США (1861–1865) она работала медсестрой в госпитале.

Значительные перемены в ее жизни начались в 1870 г., когда после смерти отца она переселилась в Ньюпорт (штат Род?Айленд). Следующие годы оказались заполнены для нее литературной работой и путешествиями в Европу и на Запад США – в Калифорнию и Колорадо. Ее первые книги и рассказы для детей увидели свет в 1871–1872 гг. Особенное внимание читателей привлекла вышедшая в 1872 г. повесть «Что Кейти делала», и уже в следующем году, откликнувшись на многочисленные просьбы, Кулидж написала продолжение – повесть «Что Кейти делала в школе». Позднее писательница еще трижды возвращалась к судьбе своей столь полюбившейся читателям героини, ее сестер и братьев: в 1886 г. вышла в свет повесть «Что Кейти делала потом», в 1888 г. – «Кловер» и в 1891 г. – «В долине Хай».

Среди других известных произведений Сюзан Кулидж такие, как «Быстроглазая» (1879), «Ворчунья» (1881), «Деревенская девочка» (1885), «Ровно шестнадцать» (1881). Она также писала критические статьи и подготовила к печати письма известных английских писательниц конца XVIII – начала XIX века Фрэнсис Берни и Джейн Остин.

Книги о Кейти Карр впервые вышли в свет более ста лет назад, но до сих пор эта героиня остается добрым другом многочисленных юных читателей, среди которых немало таких же, как она, – искренних, порывистых, веселых, подвижных и шумных, всегда исполненных самых лучших намерений, но почему?то так часто совершающих досадные промахи и навлекающих неприятности на себя, своих друзей, братьев и сестер. Искать ответы на вопросы, подобные тем, что встают перед Кейти, приходится почти каждому ребенку или подростку: что значит стать взрослым, как завоевать доверие и любовь окружающих, как не опустить руки и не отчаяться под жестокими ударами судьбы, как не озлобиться, столкнувшись с человеческой несправедливостью, как противостоять чужой грубости и жестокости. В своих книгах Сюзан Кулидж помогает найти ответы на все эти и многие другие вопросы, и делает она это не при помощи сухих рассуждений или холодного анализа, но живо и ярко показывая читателю, как, пройдя через физические и нравственные страдания, Кейти взрослеет, становится сильной, мужественной, ответственной, требовательной к себе и вместе с тем отзывчивой, доброй, наблюдательной, чуткой к окружающим. Простота и ясность стиля, логически выверенное и убедительное построение сюжета каждой повести, цельность образов персонажей, мягкий юмор и живость изложения делают книги о Кейти привлекательными не только для юных, но и для искушенных читателей.

 

М. Ю. Батищева

 

 

 

К пяти

Мои родные, помните, когда?то

Играли мы под сенью вязов тех –

Все шестеро – веселые ребята…

Мне чудится и ныне там наш смех.

 

Лучи нам солнца ласково сияли,

Но не всегда был ясен небосвод:

Бывали грозы, но не устрашали

Отважный наш, хоть маленький народ.

 

Поссорившись, мы всё кончали миром.

Как это было, память, нарисуй –

Как от ушибов, шишек эликсиром

Нам был волшебный мамин поцелуй.

 

Мы взрослые теперь уж стали люди,

Надежность, деловитость – наш девиз;

Мы в комитетах – по?лнит гордость груди, вниз.

 

И наши дети, веселы и шумны, –

Ужели станут взрослыми людьми? –

Не верят, что мы были неразумны,

Им кажется, мы не были детьми.

 

– Вы маленькими были? Неужели? –

В недоуменье спрашивают нас.

Ах, как бы объяснить мы им хотели,

Что мы душою дети и сейчас.

 

Любимое и милое Сегодня,

К тебе возможно ль равнодушным быть?

Но все же и честней, и благородней

Стараться и Вчера не позабыть!

 

Так улыбнитесь светлому былому,

Как улыбаюсь я ему сейчас;

Вернемся вместе к детству золотому,

Примите, дорогие, мой рассказ.

 

 

Глава 1

Дети доктора Карра

 

Как?то раз, не очень давно, я сидела на лугу возле маленького ручья. День был жаркий. Белые облака, словно большие лебеди, медленно проплывали по ярко?голубому небу. Прямо напротив меня были заросли зеленых камышей с темными бархатистыми колосками, а среди них – один высокий ярко?красный цветок, который склонялся над ручьем, словно желая увидеть в воде отражение своего прекрасного лица. Но при этом он совсем не казался самовлюбленным.

Вокруг было так красиво, что я долго сидела, любуясь. Неожиданно неподалеку от меня два негромких голоска завели разговор или песню – не знаю, как назвать точнее. Один голосок был визгливый, другой, более низкий, звучал очень решительно и сердито. Они явно о чем?то спорили, снова и снова произнося одни и те же слова: «Кейти делала». – «Кейти не делала». – «Она делала». – «Она не делала». Я думаю, они повторили это не меньше сотни раз[1].

Я встала, чтобы поискать спорщиков. И действительно, на одном из камышей я обнаружила двух крошечных бледно?зеленых существ. Они, вероятно, плохо переносили солнечный свет, так как на обоих были черные очки. Каждое из существ имело по шесть ног – две короткие, две подлиннее и две очень длинные. На самых длинных ногах виднелись суставы, похожие на рессоры экипажа; пока я наблюдала, существа начали взбираться вверх по камышу, и тогда я увидела, что они передвигаются покачиваясь, точь?в?точь как старинные кабриолеты. Я даже думаю, что, не будь я такой большой, смогла бы услышать, как они скрипят на ходу. Они ничего не говорили, пока я смотрела на них, но стоило мне отвернуться, как они снова начали ссориться, произнося все те же слова: «Кейти делала». – «Кейти не делала». – «Она делала». – «Она не делала». – «Она делала».

По дороге домой я задумалась о другой Кейти – о Кейти, которую я когда?то знала и которая хотела сделать много замечательного, но потом делала не то, что собиралась, а нечто совершенно другое – нечто такое, что сначала ей совсем не нравилось, но в конечном счете оказывалось гораздо лучше всего того, о чем она мечтала. И пока я шла и думала, в голове у меня сложилась небольшая история, и я решила записать ее для вас. А в память о моих двух маленьких знакомых на камыше я дала этой истории их название. Вот оно – история о том, ЧТО КЕЙТИ ДЕЛАЛА.

Полное имя Кейти было Кейти Карр. Она жила в городке Бернет, не очень большом, но росшем быстро. Дом, принадлежавший ее семье, стоял на окраине городка. Это был большой массивный дом, белый, с зелеными ставнями и крыльцом, которое посаженные рядом с ним розы и ломоносы превратили в настоящую беседку. Четыре высоких куста акаций затеняли усыпанную гравием дорожку, что вела к воротам. С одной стороны от дома располагался сад, с другой – поленницы, амбары и ледник. За домом находился огород, отлого спускавшийся к югу, за ним – пастбище, а на нем – ручей, несколько ореховых деревьев и четыре коровы – две рыжие, одна желтая, с острыми рогами в жестяных наконечниках, и еще одна – хорошенькая, маленькая, беленькая – по кличке Маргаритка.

В семье Карров росло шестеро детей: четыре девочки и два мальчика. Кейти, самой старшей, было двенадцать, маленькому Филу, самому младшему, – четыре.

Доктор Карр, их папа, милый, добрый, очень занятой человек, отсутствовал дома целыми днями, а иногда и ночами, так как должен был посещать больных. Мама умерла, когда Фил был еще младенцем, – за четыре года до начала моей истории. Кейти помнила маму довольно хорошо; для остальных же это было лишь печальное и дорогое имя, произносимое по воскресеньям и во время молитвы или еще тогда, когда папа был особенно ласковым и серьезным.

Маму, которую дети помнили так смутно, им заменила тетя Иззи, папина сестра. Она приехала, чтобы заботиться о них, когда мама отправилась в то долгое путешествие, из которого, как в течение многих месяцев продолжали надеяться малыши, ей, возможно, еще предстояло вернуться. Тетя Иззи была маленького роста, худая, с резкими чертами лица, довольно старая на вид и очень аккуратная и требовательная во всем. Она стремилась быть доброй с детьми, но те все время ставили ее в тупик тем, что ни капельки не походили на ту маленькую девочку, какой сама она была в детстве. А была она кроткой, неизменно опрятной и любила сидеть в гостиной и шить длинные швы. Ей нравилось, когда старшие гладили ее по головке и говорили ей, что она хорошая девочка. Кейти же умудрялась рвать свое платье каждый день, шитья терпеть не могла и ничуть не стремилась к тому, чтобы ее назвали «хорошей», а Кловер и Элси шарахались в сторону, точно норовистые лошадки, как только кто?нибудь делал попытку погладить их по головке. Это весьма озадачивало тетю Иззи, и ей было нелегко полностью простить детям то, что они такие «странные» и так не похожи на хороших мальчиков и девочек, которых она помнила по воскресной школе своего детства и которые были для нее самыми приятными и понятными детьми.

Да и сам доктор Карр тоже огорчал тетю Иззи. Он хотел, чтобы дети росли смелыми и выносливыми, и поощрял их лазить по деревьям и предаваться буйным играм, несмотря на то что это приводило к шишкам и рваным платьям. Лишь полчаса в течение всего дня тетя Иззи чувствовала, что вполне довольна своими подопечными. Это были полчаса перед завтраком, когда по заведенному ею порядку они все сидели на своих стульчиках и учили очередной стих из Библии. В это время она смотрела на них с улыбкой удовлетворения: они были такие безукоризненно опрятные, в таких чистеньких курточках и платьицах, с такими аккуратно причесанными волосами. Но как только раздавался звонок к завтраку, радости тети Иззи приходил конец. С этой минуты на детей, по ее словам, было «страшно смотреть». Соседи очень ее жалели. Утром каждого понедельника они насчитывали по тридцать белых панталончиков, развешанных на просушку, и говорили друг другу, какая куча стирки с этих детей и как, должно быть, приходится трудиться бедной мисс Карр, чтобы дети всегда ходили чистыми и опрятными. Но бедная мисс Карр совсем не считала, что дети опрятные, – и это было хуже всего!

– Кловер, пойди наверх и вымой руки! Дорри, подними с пола свою шляпу и повесь ее на крючок! Не на этот – на третий от угла!

Такого рода замечания тетя Иззи делала целыми днями. Дети слушались довольно охотно, но, боюсь, не очень любили ее. Они всегда называли ее «тетя Иззи» и никогда – просто «тетушка». Мальчикам и девочкам известно, что это означает.

Я хочу показать вам детей доктора Карра и думаю, что самым подходящим для этого будет день, когда пять из шести восседали на коньке двускатной крыши ледника, словно цыплята на насесте. Ледник был одним из их излюбленных мест. Он представлял собой просто низкую двускатную крышу над ямой в земле, и, так как располагался посредине двора, детям всегда казалось, что самый короткий путь куда бы то ни было проходит вверх по одному скату и вниз по другому. Они также любили взбираться на коньковый брус и сидя съезжать оттуда вниз по нагретым солнцем доскам. Это, конечно, плохо отражалось на их туфлях, платьицах и брючках, но что из того? И туфли, и брючки, и вообще одежда были делом тети Иззи, а их делом было съезжать с крыши и радоваться.

Кловер, самая старшая после Кейти, сидела посредине. Это была невысокая, пухленькая и беленькая девчушка с толстыми светло?каштановыми косичками и близорукими голубыми глазами, в которых, казалось, всегда стояли готовые вот?вот пролиться слезы.

На самом деле Кловер была самой веселой девочкой на свете, но эти печальные глаза и нежный, воркующий голосок всегда заставляли окружающих жалеть ее, ласкать и во всем вставать на ее сторону. Однажды, еще в раннем детстве, она схватила куклу Кейти и бросилась бежать, а когда Кейти догнала ее и попыталась отнять куклу, Кловер вцепилась в куклу изо всех сил и не пожелала отдать. Доктор Карр, который не особенно вник в происходящее и лишь слышал жалобный голосок Кловер: «Не отдам! Моя кукла!», крикнул резко и повелительно, даже не выясняя, в чем дело: «Как тебе не стыдно, Кейти! Сейчас же дай ей ее куклу!» Удивленная Кейти подчинилась, а Кловер с торжеством замурлыкала, словно довольный котенок. Кловер была жизнерадостной, с мягким характером, немного ленивой, очень скромной, несмотря на то что ловкостью превосходила остальных во всех играх, и по?своему чрезвычайно озорной и забавной. Все любили ее, и она любила всех, а особенно Кейти, на которую смотрела снизу вверх, как на одну из умнейших на свете.

Рядом с Кловер сидел хорошенький маленький Фил, и она крепко держала его одной рукой. Следующей была Элси, худенькая, смуглая восьмилетняя девочка с красивыми темными глазами и короткими кудряшками, покрывавшими всю ее головку. Бедная маленькая Элси была «непарной» среди детей доктора Карра. Она, казалось, не принадлежала ни к старшим, ни к младшим. Ее заветной мечтой было ходить повсюду вместе с Кейти, Кловер и Сиси Холл, знать обо всех их секретах и обмениваться с ними записочками через маленький «почтовый ящик», который они устанавливали во всевозможных потайных местах. Но старшим не нужна была Элси, и они вечно говорили ей: «Беги, поиграй с маленькими», что глубоко обижало ее. Если же она не уходила, то, как мне ни грустно об этом говорить, они убегали от нее, что было совсем нетрудно, ведь ноги у них были длиннее. Оставшись в одиночестве, бедная Элси заливалась слезами, а так как гордость не позволяла ей слишком часто играть с Дорри и Джонни, главной ее утехой было выслеживать старших и раскрывать их тайны, в особенности отыскивать «почтовый ящик», существование которого вызывало у нее наибольшую досаду. Глаза у Элси были быстрые и зоркие, как у птички. Она подглядывала и заглядывала, выслеживала и наблюдала, пока наконец в каком?нибудь странном, совершенно невероятном месте – в развилке дерева, посредине грядки со спаржей или на самой верхней ступеньке подвала – не находила маленькую картонную коробку, полную записочек, каждая из которых заканчивалась словами: «Смотри, чтобы Элси не узнала». Тогда она хватала коробку, решительно направлялась к остальным и, швырнув ее на пол, с вызовом говорила: «Вот ваш дурацкий почтовый ящик!», но при этом ей все время хотелось плакать. Бедная Элси! Почти в каждой большой семье есть такой одинокий, не имеющий товарища ребенок. Кейти, которая всегда строила прекраснейшие планы в надежде совершить что?нибудь «героическое» и полезное, никогда не замечала, беспечно и равнодушно проходя мимо, что здесь представляется ей тот самый удобный случай, которого она так искала, – принести утешение тому, кто в нем нуждается. Но Кейти никогда этого не видела, и некому было утешить Элси.

По концам крыши сидели Дорри и Джоанна. Дорри был шестилетним мальчиком, бледным, маленьким и толстеньким, с серьезным выражением лица и запачканными патокой рукавами курточки, а Джоанна, которую остальные называли «Джон» или «Джонни», – крепкой коренастой девочкой, на год младше Дорри; ее большие глаза смотрели решительно, а широкий ярко?розовый рот всегда был готов растянуться в еще более широкой улыбке. Эти двое были большими друзьями, хотя Дорри выглядел как девочка, по ошибке надевшая костюм мальчика, а Джонни – как мальчик, который для смеха позаимствовал платье у сестры. И вот, когда все они сидели там, болтая и смеясь, послышался радостный крик, окно наверху отворилось, и в нем появилась Кейти. В руке она держала десяток чулок и с торжеством размахивала ими.

– Ура! – закричала она. – Все заштопано, и тетя Иззи говорит, что мы можем идти. Вам надоело ждать? Я никак не могла быстрее, дырки были та?акие большие. Давай, Кловер, живо, собирай вещи! Мы с Сиси сейчас спустимся.

Обрадованные дети вскочили и съехали с крыши ледника. Кловер притащила из дровяного сарая пару корзин. Элси побежала за своим котенком. Дорри и Джон приволокли два огромных пука зеленых сучьев. Как раз тогда, когда все были готовы, хлопнула боковая дверь и во двор вышли Кейти и Сиси Холл.

Я должна рассказать вам о Сиси. Она жила в соседнем доме и дружила с детьми доктора Карра. Дворы двух домов разделяла лишь живая изгородь, так что Сиси проводила две трети всего времени у соседей, где стала почти членом семьи. Это была чистенькая и нарядная девочка, со скромными и сдержанными манерами, беленькая, румяная, со светлыми блестящими волосами, которые всегда оставались прилизанными, и изящными ручками, которые никогда не становились грязными. Как отличалась от нее моя бедная Кейти! Волосы у Кейти вечно были растрепаны, платья всегда «сами» цеплялись за гвозди и рвались, и, несмотря на свой возраст и рост, она была легкомысленной и простодушной, как шестилетний ребенок. Более долговязой девочки, чем Кейти, свет не видывал. Как она умудрялась расти с такой скоростью, никто не знал; но она уже была папе до уха и на полголовы выше тети Иззи. Каждый раз, когда ей случалось задуматься о своем росте, она становилась неуклюжей и ей казалось, что вся она состоит из коленей, локтей, углов и выступов. К счастью, в голове у нее было столько всяких других мыслей, планов, идей и фантазий, что она редко находила время, чтобы вспомнить, какая она высокая. При всей своей невнимательности и беспечности Кейти была доброй, отзывчивой девочкой и каждую неделю принимала множество похвальных решений, но, к сожалению, никогда не следовала ни одному из них. Иногда она вдруг вспоминала о своей ответственности перед младшими братьями и сестрами, и у нее появлялось горячее желание подать им хороший пример, но возможность подать его чаще всего представлялась тогда, когда она об этом уже забывала. Дни у Кейти проносились, как вихрь; когда она не учила уроки, не шила и не штопала с тетей Иззи – всего этого Кейти ужасно не любила, – в голове у нее роилось так много восхитительных планов, что единственным ее желанием было иметь десять пар рук, чтобы эти планы осуществить. Все тот же изобретательный ум вечно навлекал на нее всевозможные неприятности. Она любила строить воздушные замки и мечтать о том времени, когда она что?нибудь совершит, станет знаменитой и каждый услышит о ней и захочет с ней познакомиться. Ей так и не удалось решить, какой именно чудесный подвиг принесет ей славу, но, размышляя об этом, она часто забывала выучить урок или зашнуровать ботинки, за что получала плохую отметку или нагоняй от тети Иззи. В такие минуты она утешалась тем, что строила новые планы – постепенно стать красивой, всеми любимой и кроткой, как ангел. Для достижения этой цели многое должно было измениться в ней. Ее черным глазам предстояло стать голубыми, носу – удлиниться и выпрямиться, а ее рту, слишком большому, чтобы он мог годиться для лица героини, – превратиться в нечто напоминающее бутон розы. Пока же эти чарующие изменения еще не произошли, она, насколько это было в ее силах, забывала о своей внешности, хотя я полагаю, что дама на этикетке «Tricopferous»[2] с чудесными волосами до земли неизменно оставалась той, кому Кейти больше всего завидовала.

 

Глава 2

Рай

 

Место, куда направлялись дети, представляло собой густую рощицу в нижней, топкой части поля, неподалеку от дома. Рощица не была большой, но казалась такой из?за того, что деревья и кусты росли очень близко друг к другу и было не видно, где рощица кончается. Зимой, когда земля была сырой и болотистой, никто не ходил туда, кроме коров, которые не боялись промочить ноги; но летом почва просыхала и все становилось зеленым, свежим, полным манящих чудес – диких роз, сассафраса[3], птичьих гнезд. Узкие извилистые тропинки, протоптанные бродившими здесь коровами, вели во всех направлениях. Дети называли эту рощицу Раем, и она казалась им не менее неизведанной, бесконечной, обещающей множество приключений, чем какой?нибудь волшебный лес в сказочной стране.

Путь в Рай проходил через несколько деревянных изгородей. Кейти и Сиси преодолевали их, прыгая с разбега, а младшим приходилось пролезать под брусьями. Оставив изгороди позади, дети оказались в открытом поле и, с общего согласия, пустились бежать, пока не достигли опушки рощи. Там они остановились и неуверенно переглянулись. Входить в Рай в первый раз после долгой зимы всегда было необыкновенно интересно. Кто знает, что могли натворить здесь феи за то время, пока никто из детей сюда не заглядывал.

– По какой тропинке пойдем? – спросила наконец Кловер.

– Проголосуем, – сказала Кейти. – Я предлагаю – по Тропе Пилигримов к Холму Трудностей.

– Я – за! – поддержала Кловер, которая всегда соглашалась с Кейти.

– По Тропе Покоя тоже было бы неплохо, – заметила Сиси.

– Нет, нет! Мы хотим по Сассафрасовой Тропе! – закричали Джон и Дорри.

Однако Кейти, как всегда, настояла на своем. Было решено, что они пойдут по Тропе Пилигримов, а потом тщательно обследуют все свое маленькое королевство и посмотрят, что изменилось с тех пор, как они были в нем в последний раз. После этого они наконец вступили в рощу. Кейти и Сиси возглавляли процессию, а Дорри, волочивший за собой огромный пук веток, замыкал шествие.

– Ах, вот и милый Розовый Букет! Он цел! – закричали дети, когда добрались до вершины Холма Трудностей и увидели высокий пень, из середины которого рос куст дикой розы, уже покрывшийся молоденькими зелеными листиками. Этот Розовый Букет обладал для детей волшебной притягательной силой. Они сочиняли о нем все новые истории и вечно боялись, как бы какая?нибудь проголодавшаяся корова не прельстилась их любимым розовым кустом и не съела его.

– Да, он цел, – сказала Кейти, гладя пальцем один из листиков, – хотя в одну из зимних ночей ему грозила большая опасность. Но он был спасен.

– О! Как это было? Расскажи! – закричали остальные, так как Кейти славилась в семье своими историями.

– Это произошло накануне Рождества, – продолжила Кейти таинственным тоном. – Фея нашего Розового Букета заболела. У нее начался ужасный насморк, и фея вон того тополя сказала ей, что чай из сассафраса хорошо помогает при простуде. И вот она выпила большую чашку этого чая – чашка была сделана из шапочки желудя, – а потом уютно улеглась в темной и густой чаще леса и заснула. А в полночь, когда она сладко посапывала во сне, в лесу раздался топот. Это мчался страшный черный бык с горящими глазами. Он увидел наш бедный Розовый Букет и широко разинул свой громадный рот, чтобы перекусить его пополам. Но в эту минуту из?за пня высунулся маленький толстенький человечек с волшебной палочкой в руке. Это, конечно же, был Санта?Клаус[4]. Он так сильно стукнул быка своей волшебной палочкой, что тот отчаянно замычал и приставил к своему носу переднее копыто, чтобы проверить, остался ли нос на месте. Нос оказался на месте, но быку было так больно, что он снова заревел и ускакал в глубь леса так быстро, как только мог. Тогда Санта?Клаус разбудил фею и сказал ей, что, если она не будет как следует заботиться о Розовом Букете, он поставит на ее место какую?нибудь другую фею, а ее саму отправит охранять самый колючий куст ежевики.

– Здесь вправду есть феи? – спросил Дорри, который слушал этот рассказ, разинув рот.

– Конечно, – ответила Кейти, а затем, наклонившись к нему, добавила, стараясь говорить сказочно сладким голосом: – И я тоже фея, Дорри!

– Вот еще! – отозвался Дорри. – Ты – жирафа, так папа сказал.

Тропа Покоя получила такое название потому, что на ней всегда было тихо, темно и прохладно. Высокие кусты почти смыкались над ней и наводили тень даже в полдень. Вдоль тропы росли белые цветы, которые дети называли «сладкокорень», так как не знали их настоящего названия. Они задержались, чтобы набрать букеты этих цветов, а затем Джон и Дорри накопали еще и охапку корней сассафраса, так что к тому времени, когда они прошли по Аллее Поганок, Кроличьей Долине и другим знакомым местам, солнце поднялось и стояло уже прямо над их головами.

– Я хочу есть, – сказал Дорри.

– Нет, нет, Дорри, ты не должен хотеть есть, пока не будет готова наша беседка! – в испуге закричали девочки, зная по опыту, что Дорри быстро впадает в уныние, если его заставляют ждать обеда. Поэтому они торопливо принялись за постройку беседки. Это не заняло много времени: нужно было лишь развесить принесенные с собой сучья и ветки на скакалки, привязанные к тому самому тополю, фея которого посоветовала простуженной фее Розового Букета пить чай из сассафраса.

Когда беседка была готова, дети уютно устроились в ней. Она была очень маленькая – места в ней хватило только для них самих, их корзинок и котенка. Я думаю, что больше туда не смог бы втиснуться никто, даже второй котенок. Кейти, сидевшая в центре, развязала веревочку и приподняла крышку самой большой корзинки, в то время как все остальные с нетерпением заглядывали внутрь, чтобы узнать, что там лежит.

Сначала из корзинки появилось великое множество кусков имбирной коврижки. Их аккуратно разложили на траве. Затем были извлечены галеты, сложенные по три, с ломтиками холодной вареной баранины между ними, и, наконец, дюжина сваренных вкрутую яиц и толстые бутерброды с солониной. Видите ли, тете Иззи уже случалось готовить завтраки для Рая, и она неплохо знала, чего ожидать в отношении аппетита.

Каким вкусным казалось все в этой беседке, где кругом были солнечный свет и сладкие запахи леса, а над головой шелестели на свежем ветру листья тополя и распевали птицы! Ни один званый обед не приносил взрослым и половины того удовольствия, какое получали дети в своей беседке. Наслаждение доставлял каждый съеденный кусочек, а когда исчезла последняя крошка, Кейти достала вторую корзинку, и там – о, какой замечательный сюрприз! – лежали семь маленьких пирогов – пирогов с патокой, запеченных в блюдцах, – каждый с темной корочкой и хрустящим засахарившимся краем, и на вкус они были как ириски и лимонные корочки и всевозможные вкусности, вместе взятые.

Раздался общий радостный крик. Даже обычно сдержанная Сиси выглядела довольной, а Дорри и Джон затопали от восторга. Семь пар рук одновременно протянулись к корзинке, семь зубастых ртов принялись за дело, не медля ни минуты. За невероятно короткое время от пирогов не осталось и следа, и вся компания погрузилась в блаженную неподвижность.

– А что теперь будем делать? – спросила Кловер, в то время как маленький Фил переворачивал вверх дном корзинки, чтобы убедиться, что в них не осталось ничего съедобного.

– Не знаю, – отозвалась Кейти полусонно. Она перебралась со своего прежнего места на низкий кривой сук орехового дерева, висевший почти над головами детей, и полулежа расположилась там.

– Давайте играть, будто мы взрослые, – предложила Сиси, – и расскажем друг другу, что мы собираемся делать.

– Хорошо, – кивнула Кловер, – начинай. Что ты собираешься делать?

– Я собираюсь носить черное шелковое платье, розочки на шляпке и длинный шарф из белого муслина, – сказала Сиси. – Я буду выглядеть в точности как Минерва Кларк! И еще я буду очень хорошей, такой же хорошей, как миссис Бедл, только гораздо красивее. Все молодые джентльмены будут приглашать меня кататься с ними верхом, но я совсем не буду обращать на них внимания, потому что мне будет некогда – я буду учить детей в воскресной школе и посещать бедных. А однажды, когда я, склонившись над какой?нибудь старушкой, буду кормить ее смородинным вареньем, мимо пройдет поэт и увидит меня. И он пойдет домой и напишет обо мне стихи, – с торжеством закончила Сиси.

– Фу! – сказала Кловер. – Я думаю, в этом нет ничего хорошего. Вот я собираюсь быть красавицей – красивее всех на свете! И жить я буду в желтом дворце с желтыми колоннами у подъезда и площадкой на крыше, как у мистера Сойера. Мои дети будут играть там, на крыше. А в окне будет подзорная труба, чтобы все разглядывать. Я буду каждый день носить золотые и серебряные платья и кольца с бриллиантами, а если стану вытирать пыль и делать что?нибудь грязное, буду надевать белый атласный передничек. А посредине заднего двора у меня будет пруд, полный одеколона, и каждый раз, как мне понадобится одеколон, я просто буду выходить во двор и черпать его из пруда бутылочкой. И я не буду учить детей в воскресной школе, как Сиси, – мне это не нравится; но зато каждое воскресенье я буду приходить к воротам школы, и, когда ученики Сиси пойдут домой, я буду смачивать одеколоном их носовые платки.

– У меня будет то же самое! – воскликнула Элси, чье воображение воспламенила эта великолепная картина. – Только мой пруд будет еще больше, а я еще красивее, – добавила она.

– Ты не можешь быть красивее, – отозвалась сверху Кейти. – Кловер собирается быть самой красивой на свете.

– А я буду еще красивее, чем самая красивая на свете, – упорствовала бедняжка Элси. – И я буду большая и буду знать все секреты. И все тогда будут добрыми ко мне и никогда не будут убегать и прятаться, и почты никакой не будет, и вообще ничего неприятного.

– А ты кем будешь, Джонни? – спросила Кловер, желая переменить тему, так как тон Элси становился все более плаксивым.

Но у Джонни не было сколько?нибудь ясных представлений о будущем. Она только засмеялась и очень крепко сжала руку Дорри – и это было все. Дорри оказался более откровенным.

– Я собираюсь каждый день есть индейку, – объявил он, – и пудинги, не вареные, а такие – маленькие, печеные, с блестящей темной корочкой, и на них будет много соуса. А я буду такой большой, что никто не скажет: «Три порции – вполне достаточно для маленького мальчика».

– О, Дорри, ты обжора! – воскликнула Кейти, а все остальные неудержимо расхохотались. Дорри был глубоко оскорблен.

– Сейчас же пойду и скажу тете Иззи, как ты меня обозвала, – сказал он, вскакивая ужасно сердитый.

Но Кловер, которая была прирожденной примирительницей, схватила его за руку, и в ответ на ее уговоры и мольбы Дорри наконец сказал, что останется; тем более что все остальные тоже стали очень серьезны и пообещали ему больше не смеяться.

– А теперь твоя очередь, Кейти, – сказала Сиси. – Расскажи, кем ты будешь, когда вырастешь.

– Я не знаю точно, кем я буду, – отозвалась сверху Кейти. – Конечно же, я буду очень красивой. Ну, и хорошей, если смогу. Только не такой хорошей, как ты, Сиси, потому что, наверное, приятно прокатиться верхом с молодыми джентльменами, иногда. И еще я хотела бы иметь большой дом и отличнейший сад, и тогда вы все могли бы приезжать и жить у меня, и мы играли бы в саду, а Дорри ел бы индейку пять раз в день, если б захотел. И у нас была бы машина, чтобы штопать чулки, и другая, чтобы убирать в ящиках стола, и мы никогда не шили бы, не вязали и не делали ничего такого, что нам не хочется. Вот кем я хотела бы быть. А теперь я расскажу вам, что я собираюсь делать.

– Разве это не одно и то же? – спросила Сиси.

– Конечно нет! – ответила Кейти. – Это совсем другое. Я собираюсь сделать что?нибудь замечательное. Я еще не знаю, что именно, но, когда вырасту, узнаю. – Бедняжка Кейти всегда говорила «когда я вырасту», забывая, какая она уже долговязая. – Может быть, – продолжила она, – я буду выходить на лодке в море и спасать утопающих, как девочка в той книжке, которую мы читали. Или, может быть, я возьму и стану сиделкой в госпитале, как мисс Найтингейл[5]. Или возглавлю Крестовый поход и поеду перед войском на белой лошади в доспехах, со шлемом на голове и священным знаменем в руке. А если я всего этого не буду делать, то буду рисовать картины или петь или стану скальп… скульптором – как их там называют? – буду делать фигуры из мрамора. Во всяком случае, что?нибудь делать я непременно буду. И когда тетя Иззи увидит это и прочитает обо мне в газетах, она скажет: «Милое дитя! Я всегда знала, что она станет гордостью семьи». Люди часто потом говорят, что они «всегда знали», – заключила Кейти с проницательным видом.

– Ах, Кейти! Как это будет чудесно! – сказала Кловер, складывая руки. Кловер верила Кейти не меньше, чем Библии.

– Я не верю, что в газетах найдутся такие дураки, чтобы печатать что?нибудь о тебе, Кейти, – вставила Элси мстительно.

– Найдутся! – заявила Кловер и толкнула Элси.

Вскоре Джон и Дорри убежали куда?то по своим собственным таинственным делам.

– Ну и смешной же этот Дорри со своей индейкой, – заметила Сиси, и все снова рассмеялись.

– Если вы обещаете ничего ему не говорить, – сказала Кейти, – я покажу вам его дневник. Он вел его весной почти две недели, а потом бросил. Я нашла эту тетрадку сегодня утром в шкафу, в детской.

Все обещали сохранить секрет, и Кейти вынула из кармана дневник. Он начинался так:

 

«12 марта – Ришил висти днивник.

13 марта – На обед был рост биф, и картошка, и капуста, и яблочный совус, и рисавый пудинк. Я не люблю такой рисавый пудинк как у нас. У Чарли Слэка пудинк гараздо лутше. Каша с сиропом на ужин.

19 марта – Забыл што делал. Жареные пирашки на завтрак. Дебби очень плохо их зажарила.

24 марта – Воскресенье. На обед саланина. Учил урок из Библии. Тетя Иззи сказала што я жадный. Ришил не думать столько о еде. Хачу стать харошим мальчеком. Ничево особенново к чаю.

25 марта – Забыл што делал.

27 марта – Забыл што делал.

29 марта – Играл.

31 марта – Забыл што делал.

1 апреля – Ришил больше днивник не висти».

 

На этом записи обрывались. Казалось, что прошла всего лишь минута после того, как все отсмеялись, а длинные тени уже начали сгущаться, и появилась Мэри, чтобы сказать им, что нужно возвращаться домой к чаю. Это было ужасно – взять пустые корзинки и идти домой, чувствуя, что чудесная долгая суббота кончилась и другой не будет целую неделю. Но было приятно помнить, что Рай всегда здесь и нужно всего лишь преодолеть несколько изгородей – совсем невысоких, и к тому же ни у одной из них даже не стоял ангел, преграждающий путь огненным мечом, – войти и вступить во владение своим Эдемом[6].

 

Глава 3

День неудач

 

Школа миссис Найт, где учились Кейти, Кловер и Сиси, стояла на противоположном конце городка. Это было низкое, одноэтажное здание, за которым находился двор, где девочки играли во время перемены. К несчастью, в непосредственном соседстве располагалась школа мисс Миллер, такая же большая и с не меньшим количеством учениц, и позади нее тоже был двор. Только высокий дощатый забор отделял друг от друга эти две площадки для игр.

Миссис Найт была полная ласковая женщина, медлительная в движениях, а лицом напоминавшая добродушную и дружелюбную корову. Мисс Миллер, напротив, была неизменно проворной и энергичной, с пронзительными черными глазами и закрученными штопором черными кудряшками над ними. Школы вели постоянную вражду, в основе которой лежало сопоставление достоинств учителей и качества получаемых знаний. Девочки миссис Найт по какой?то неизвестной причине считали себя воспитанными, а девочек мисс Миллер – грубыми и не пытались скрыть свое мнение, а девочки мисс Миллер со своей стороны в отместку досаждали им как только могли. Во время перемен они занимались главным образом тем, что строили рожи через отверстия в заборе и поверх него, если им удавалось на него взобраться, а это было не так?то просто, потому что забор был довольно высоким. Девочки миссис Найт тоже неплохо строили рожи, несмотря на всю свою воспитанность. Их двор имел одно большое преимущество перед соседним: на нем стоял дровяной сарай, на крышу которого, возвышавшуюся над забором, было нетрудно взобраться. Там обычно и усаживались в ряд, лицом к соседнему двору, девочки миссис Найт, чтобы позлить врагов своими язвительными выкриками. Вражда «найтш» и «миллериток» – как называли они друг друга – была такой яростной, что порой оказывалось совсем небезопасным для какой?нибудь «найтши» столкнуться на улице с «миллериткой». Все это, как легко представить, чрезвычайно благотворно влияло на манеры и моральные качества всех этих юных леди!

Однажды утром – это было вскоре после проведенной в Раю субботы – Кейти опоздала в школу. Она никак не могла найти свои вещи. Ее учебник алгебры куда?то, как она выразилась, «запропастился и провалился», ее грифельная дощечка тоже пропала, а от шляпки оторвалась одна ленточка. Кейти бегала по дому, отыскивая свои вещи и хлопая дверями, пока не вывела из терпения тетю Иззи.

– Что до твоей алгебры, – сказала она, – то, если это та ужасно грязная книжка без задней обложки и с исчирканными страницами, ты найдешь ее под кухонным столом. Фил сказал перед завтраком, что это свинья; и неудивительно – у нее такой вид, что иначе не скажешь. И как ты, Кейти, умудряешься приводить свои учебники в такой вид, не могу даже представить. Не прошло и месяца с тех пор, как отец купил тебе новую алгебру, а посмотри на этот учебник теперь – противно в руки взять. Когда только ты поймешь, что книги стоят денег!.. Про твою грифельную дощечку ничего не знаю, но вот твоя ленточка от шляпы, – заключила она, вынимая ленточку из кармана.

– О, спасибо! – сказала Кейти, торопливо прикалывая ее булавкой к шляпке.

– Кейти! – почти взвизгнула мисс Иззи. – Что ты делаешь? Прикалывать булавкой завязки к шляпе! Господи помилуй! Какую еще глупость ты выдумаешь? Стой смирно и не вертись! Никуда не пойдешь, пока я не пришью ее как следует.

«Стоять смирно и не вертеться» было нелегко, так как тетя Иззи разволновалась и не переставала отчитывать Кейти, то и дело по неосторожности тыкая своей иголкой ей в подбородок. Но та терпела как могла, лишь непрерывно переминаясь с ноги на ногу и иногда издавая короткое фырканье, словно нетерпеливая лошадь. Освободившись, она в ту же минуту влетела в кухню, схватила свой учебник алгебры и вихрем помчалась к воротам, где ее терпеливо ожидала давно собравшаяся и ужасно боявшаяся, что они опоздают, Кловер.

– Придется бегом! – воскликнула уже запыхавшаяся Кейти. – Тетя Иззи меня задержала. Такая противная!

Они бежали быстро, но время бежало еще быстрее, и часы на башне пробили девять, когда девочки были на полпути. Всякая надежда успеть была потеряна. Это очень рассердило Кейти, так как хотя она часто опаздывала, но всегда горячо желала прийти рано.

– Ну вот, – сказала она, резко останавливаясь. – Я скажу тете Иззи, что это она виновата. Какая досада! – И она зашагала дальше в глубоком раздражении.

День, который начинается таким образом, скорее всего и кончится плохо – это известно большинству из нас. Все утро дела шли скверно. Кейти дважды ошиблась на уроке грамматики и скатилась в результате на более низкое место в классе. А когда она переписывала свое сочинение, рука у нее так дрожала, что почерк, и без того не очень красивый, стал почти неразборчивым, и миссис Найт сказала, что придется переписывать заново. От этого Кейти рассердилась как никогда и, прежде чем успела подумать, шепнула Кловер: «Вот досада!» А потом, когда перед большой переменой всем, «кто шептался», велено было встать, ее охватил такой приступ раскаяния, что она вскочила вместе с другими и увидела, как черная галочка появилась в списке напротив ее фамилии. Слезы подступили к ее глазам от огорчения, и из опасения, что другие девочки заметят это, она, как только прозвенел звонок, стрелой помчалась через двор, влезла на крышу дровяного сарая и села там совсем одна, спиной к школе, пытаясь справиться со слезами и придать лицу обычное выражение, прежде чем подойдут остальные.

Часы мисс Миллер примерно на четыре минуты отставали от часов миссис Найт, и потому соседний двор оставался пустым. День был теплый и ветреный, и неожиданный порыв ветра сорвал с головы Кейти шляпку, ленты которой были плохо завязаны. Шляпка покатилась по крыше.

Кейти попыталась схватить ее, но было слишком поздно. Шляпка подпрыгнула – раз, другой, третий – и затем исчезла за забором, так что мчавшаяся следом за ней Кейти увидела ее уже в самом центре вражеского двора – примятый сиреневый комок.

Это было ужасно! Ужасно было не то, что она лишилась шляпки, ибо Кейти была совершенно равнодушна ко всему происходившему с ее одеждой, но то, что она лишилась ее таким образом! Через минуту ученицы мисс Миллер выйдут во двор. И Кейти казалось, что она уже видит, как они исполняют воинственные танцы вокруг злосчастной шляпки, надевают ее на шест, играют ею в футбол, размахивают ею над забором и во всем остальном обходятся с ней как индейцы с захваченным в бою пленником. Вынести такое? Никогда! Лучше умереть! И с чувством человека, который решился скорее встретить гибель, чем потерять честь, Кейти стиснула зубы, быстро соскользнула с крыши, ухватилась за забор и одним решительным прыжком перенеслась во двор мисс Миллер.

Как раз в этот момент прозвучал звонок, и маленькие «миллеритки», сидевшие у окна и вот уже две секунды умиравшие от желания сообщить остальным волнующее известие, запищали: «Кейти Карр в нашем дворе!»

«Миллеритки», большие и маленькие, повалили во двор. Их гнев и негодование, вызванные этим дерзким вторжением, не поддаются описанию. С криками ярости они ринулись на Кейти, но та была не менее проворной, чем они, и, сжимая в руке спасенную шляпку, уже лезла на забор.

Есть моменты, когда очень хорошо быть высоким. И в данном случае длинные руки и ноги Кейти сослужили ей отличную службу. Никто, кроме паука?долгоножки, никогда не карабкался так быстро или так отчаянно, как Кейти на этот раз. В одну секунду она очутилась на заборе. Но в самое последнее мгновение одна из подскочивших «миллериток» схватила ее за ногу, еще остававшуюся на вражеской стороне забора, и почти стянула с нее ботинок. Почти, но не совсем, благодаря прочности нитки, которой тетя Иззи пришила к ботинку пуговицы. Неистово дрыгнув ногой, Кейти освободилась, с удовлетворением увидев поспешное отступление противника, и с криком торжества и испуга стремительно нырнула в группу столпившихся у забора родных «найтш». Те с открытыми ртами прислушивались к шуму в соседнем дворе и теперь, остолбенев, взирали на одну из соучениц, вернувшуюся живой и невредимой из стана врага.

Я не в состоянии описать последовавшие за этим гвалт и суматоху. «Найтши» были вне себя от гордости и торжества. Все целовали и обнимали Кейти и заставляли ее снова и снова рассказывать, как это было. Ликующие девочки расселись рядами на крыше дровяного сарая, чтобы торжествовать над посрамленными «миллеритками». А когда позднее враги собрались с силами и начали выглядывать из?за забора и отвечать оскорблениями на оскорбления, одна из высоких девочек подняла на руках Кловер, вооруженную деревянным молотком, и та била врагов по костяшкам пальцев, лишь только они появлялись на верхней перекладине забора. Она трудилась с таким рвением, что «миллеритки» были рады поскорее упасть с забора в свой двор и лишь бормотали о мести с безопасного расстояния. В целом это был великий день для школы, день, которому суждено было запомниться надолго. Что же до самой Кейти, то она, возбужденная своим приключением, а также похвалами и ласками старших девочек, с каждой минутой становилась все более безрассудной и едва ли сознавала, что говорит или делает.

Многие ученицы жили слишком далеко от школы, чтобы ходить домой во время большой перемены. Поэтому они обычно приносили свои завтраки с собой в корзинках и оставались в школе весь день. Кейти и Кловер принадлежали к их числу. В этот день, после того как завтраки были съедены, кто?то предложил поиграть во что?нибудь в классной комнате, и несчастливая звезда Кейти навела ее на мысль изобрести новую игру, которую она назвала «Игрой в реки».

Играть в нее надо было так: каждая девочка выбирала себе название реки и прокладывала свой путь через комнату, пробираясь между партами и скамьями и издавая при этом низкий ревущий звук, напоминающий шум воды. Сиси стала Платт; Марианна Брукс, очень высокая девочка, – Миссисипи; Элис Блэр – Огайо, Кловер – Пенобскот[7] и так далее. Им было приказано время от времени наскакивать друг на друга, потому что, как объяснила Кейти, «реки так делают».

Сама же Кейти стала «отцом?океаном» и, устрашающе рыча, металась по возвышению у доски, где обычно сидела миссис Найт. То и дело, когда остальные оказывались в дальнем конце класса, она вдруг выкрикивала: «Реки сливаются!», после чего «реки», подпрыгивая, толкаясь и визжа, поворачивались и бежали к «отцу?океану», а он рычал громче их всех, вместе взятых, и метался туда и сюда, изображая движение волн на морском берегу.

Такого шума, какой производился во время этой прекрасной игры, не слыхивали в Бернете ни до, ни после. Он напоминал мычание быков, визг поросят, бормотание индюков и хохот гиен – все сразу; к этому добавлялся грохот опрокидываемой мебели и топот множества ног по голому деревянному полу. Проходившие мимо школы люди останавливались в изумлении, дети плакали, какая?то старушка спрашивала, почему никто не бежит за полицейским; а девочки мисс Миллер слушали все это со злорадством и сообщали каждому, что ученицы миссис Найт «всегда поднимают такой шум во время перемены».

Возвратившаяся после обеда миссис Найт была необычайно удивлена, увидев толпу людей, собравшихся перед ее школой. Когда она подошла ближе и шум достиг ее ушей, ее охватил настоящий страх – она подумала, что в принадлежащем ей здании кого?то убивают. Она бросилась к двери и, распахнув ее, увидела классную комнату в совершенно устрашающем виде: поваленные стулья, перевернутые парты, струящиеся по полу чернила, и среди всего этого разгрома стремительно мчались неистовые «реки», а старый «отец?океан» с пылающим лицом скакал как сумасшедший на возвышении у доски.

– Что это значит? – задыхаясь от ужаса, еле вымолвила миссис Найт.

При первом же звуке ее голоса «реки» замерли, а «отец?океан» резко оборвал свои курбеты и поскорее спрыгнул с возвышения. Каждая из девочек, казалось, вдруг осознала, в каком состоянии комната и как ужасно то, что они сделали. Робкие съежились за партами, смелые пытались напустить на себя беззаботный вид. Вдобавок ко всему те ученицы, которые ходили обедать домой, начали возвращаться. Они с изумлением смотрели на произведенные разрушения и шепотом спрашивали, что здесь происходило.

Миссис Найт позвонила в колокольчик и, когда установился некоторый порядок, велела поставить на место парты и стулья, а сама принесла мокрые тряпки, чтобы вытереть с пола чернила. Это было сделано в глубоком молчании. Выражение лица миссис Найт было таким пугающе торжественным и суровым, что повергло в полное уныние виновные «реки», а «отцу?океану» захотелось оказаться за тысячу миль от школы.

Когда класс был приведен в обычный вид и девочки заняли свои места, миссис Найт обратилась к ним с короткой речью. Она сказала, что никогда в жизни не была так возмущена; она полагала, что может доверять им, и надеялась, что и в ее отсутствие они будут вести себя как настоящие леди. Мысль о том, что они способны на столь возмутительное поведение, могут поднимать такой шум и пугать прохожих, никогда даже не приходила ей в голову, и случившееся глубоко ее огорчает. Это подает плохой пример всему соседству – под которым миссис Найт подразумевала конкурирующую школу, – и мисс Миллер только что прислала маленькую девочку узнать, не пострадал ли кто?нибудь и не может ли она, мисс Миллер, чем?нибудь помочь. Это, естественно, усугубляло ситуацию! Миссис Найт выразила надежду, что они сожалеют о содеянном; она считает, что они должны и сожалеть, и стыдиться. Теперь занятия пойдут как обычно. Виновные, разумеется, подвергнутся наказанию, но ей нужно подумать, прежде чем решить, в чем оно будет заключаться. Пока же она хочет, чтобы все они серьезно об этом подумали, и если какая?нибудь из них чувствует, что виновата больше остальных, то сейчас самый подходящий момент встать и признаться в этом.

Сердце у Кейти замерло, но она храбро поднялась.

– Я придумала эту игру, и я была отцом?океаном, – сказала она изумленной миссис Найт, которая пристально смотрела на нее с минуту, а затем ответила торжественно:

– Очень хорошо, Кейти, садись. – Что Кейти и сделала, чувствуя себя еще более пристыженной, но вместе с тем и успокоенной. Есть в словах правды спасительная благодать, которая помогает правдивым людям преодолевать самые тяжкие из невзгод, и теперь Кейти это обнаружила.

Вторая половина дня была долгой и томительной. Миссис Найт ни разу не улыбнулась, и Кейти после бурных и волнующих событий утра теперь почувствовала себя несчастной. Она получила не один сильный удар во время «слияния рек» и наставила себе синяков, даже не зная об этом, когда задевала парты и стулья. Все эти ушибленные места теперь начали болеть, в голове стучало так, что она почти ничего не видела, а на сердце, казалось, лежала огромная тяжесть.

Когда занятия кончились, миссис Найт поднялась и сказала:

– Прошу всех, кто принимал участие в игре во время большой перемены, остаться в классе.

Остальные вышли, и дверь за ними закрылась. Это был ужасный момент: оставшиеся в классе никогда не смогли забыть его, так же как и полный безнадежности стук, с которым захлопнулась дверь за последней из уходящих учениц.

Я не могу сообщить вам, что именно говорила миссис Найт, скажу лишь, что все было очень трогательно, и вскоре большинство девочек заплакало. Было объявлено и наказание за их прегрешения: три недели без большой перемены, но даже это было далеко не так тяжело, как видеть миссис Найт такой «серьезной и огорченной», – так потом рассказывала своей маме Сиси. Одна за другой всхлипывающие грешницы покидали классную комнату. Когда большая часть их ушла, миссис Найт подозвала к себе Кейти и отдельно сказала ей несколько слов. Они не звучали по?настоящему сурово, но полной раскаяния и усталой Кейти немного было нужно, чтобы из глаз ее хлынул ливень или целый океан – тот самый, который она изображала прежде.

В результате мягкосердечная миссис Найт была так глубоко растрогана, что сразу отпустила ее и даже поцеловала в знак прощения, отчего бедный «океан» зарыдал еще горше. Всю дорогу домой Кейти всхлипывала; верная Кловер, бежавшая рядом с ней в глубоком горе, умоляла ее не плакать и пыталась, хоть и тщетно, висящими рваными клоками закрыть дыры на ее платье, которое было разорвано по меньшей мере в десяти местах. Но Кейти не могла перестать плакать, и просто счастье, что тети Иззи случайно не оказалось дома и единственной, кто видел Кейти в этом жалком состоянии, была Мэри, нянька, которая души не чаяла в детях и всегда была готова прийти им на помощь. И теперь она принялась ласкать и утешать Кейти точно так, как если бы это была Джонни или маленький Фил. Мэри взяла ее на колени, омыла пылающий лоб, расчесала волосы, положила компрессы из арники[8] на синяки, переодела ее в чистое платье, так что к тому времени, когда все сели пить чай, бедняжка, если не считать покрасневших от слез глаз, выглядела как обычно, и тетя Иззи ничего не заметила.

Каким?то чудом доктор Карр оказался дома в этот вечер. Такое событие всегда было большой радостью для детей, и Кейти почувствовала себя совершенно счастливой, когда младшие ушли спать, а она получила папу в свое полное распоряжение и смогла рассказать ему всю историю.

– Папа, – сказала она, присев к нему на колено, что очень любила делать, хоть и была уже совсем большой девочкой, – почему одни дни бывают такие удачные, а другие – такие неудачные? Вот сегодня все началось с плохого, и все, что случилось за день, было плохо, а в другие дни и начинается хорошо, и идет хорошо целый день. Если бы тетя Иззи не задержала меня утром, я не получила бы плохую отметку по грамматике, и тогда я не рассердилась бы и, возможно, не попала бы и во все остальные переделки.

– Но из?за чего тетя Иззи задержала тебя?

– Чтобы пришить ленту к моей шляпке.

– Но как случилось, что лента была не пришита?

– Боюсь, – сказала Кейти неохотно, – это была моя вина: она оторвалась во вторник, а я ее не пришила.

– Ну вот видишь, нам придется вернуться не к тете Иззи и сегодняшнему утру, а еще дальше, чтобы найти начало этого твоего несчастливого дня. Ты когда?нибудь слышала старую присказку о тупом гвозде и потерянной стране?

– Нет, никогда. Расскажи! – воскликнула Кейти, которая и теперь любила всякие истории не меньше, чем когда ей было три года.

И доктор Карр сказал:

 

Как?то раз в стране одной

Оказался гвоздь тупой,

А из?за гвоздя плохого

Не служила срок подкова.

 

Был когда в разгаре бой,

Лошадь сделалась хромой.

На хромающей лошадке

Всаднику пришлось несладко.

 

Всем в бою он лишь мешал,

Войску славы не стяжал –

И в решающем сраженье

Потерпели пораженье.

 

Завладел страною враг,

А привел к тому пустяк;

Как на грех, в стране родной

Оказался гвоздь тупой!

 

– О, папа! – воскликнула Кейти, крепко обняв его и слезая с его колена. – Я поняла, что ты хотел сказать! Кто бы мог подумать, что такая мелочь, как лента, не пришитая к шляпе, имеет значение! Но я надеюсь, что больше со мной не случится ничего подобного, потому что я всегда буду помнить:

 

Завладел страною враг,

А привел к тому пустяк:

Как на грех, в стране родной

Оказался гвоздь тупой!

 

 

Глава 4

«Кикери»

 

И все?таки, как мне ни грустно об этом говорить, моя бедная, неразумная Кейти забыла и попала в новую историю, и к тому же не позднее чем в следующий понедельник.

Понедельник всегда был бурным днем в доме Карров. Это был день большой стирки, и тетя Иззи казалась более придирчивой, а слуги гораздо более сердитыми, чем в остальные дни. Но я думаю, что отчасти виноваты в этом были и дети, особенно резвые и шумные после тихого воскресенья и особенно склонные к всевозможным проделкам.

Для Кловер и Элси воскресенье начиналось еще в субботу, когда они ложились спать со смоченными водой и накрученными на бумажные папильотки волосами. У Элси волосы вились и без этого, так что тетя Иззи не считала необходимым накручивать их на бумажки слишком туго, но жесткие и прямые волосы Кловер приходилось закручивать как можно туже, чтобы на них появился хоть малейший изгиб, и поэтому для Кловер ночь с субботы на воскресенье была ночью мучений. Она вертелась в постели, пытаясь заснуть сначала на одном боку, потом на другом, но, как бы она ни легла, твердые бумажные папильотки и острые булавки впивались в голову, причиняя боль. Заснуть удавалось, лишь лежа лицом вниз и зарывшись носом в подушку, что было очень неудобно и отчего снились плохие сны. По причине этих страданий Кловер терпеть не могла кудряшек и, сочиняя сказки для младших, неизменно начинала так: «Волосы у прекрасной принцессы были прямые, как палки, и она никогда не накручивала их на бумажки – никогда!»

Воскресное утро начиналось с чтения Библии, а затем на завтрак подавали печеные бобы. Филу Библия и бобы представлялись совершенно неотделимыми друг от друга. После завтрака дети учили урок для воскресной школы, потом к крыльцу подъезжал большой экипаж, и они отправлялись в церковь, до которой была добрая миля пути. Церковь была большая, старинная, с галереями и длинными скамьями, на высоких сиденьях которых лежали красные подушки. Участники церковного хора сидели в конце зала за зеленой занавеской, которую они раздвигали в стороны, когда начиналась проповедь, а в остальное время держали задернутой, так что их не было видно. Кейти всегда думала о том, как они, должно быть, славно проводят время там, за зеленой занавеской, – грызут апельсинные корки или листают учебники воскресной школы, – и ей часто хотелось оказаться среди них.

Скамья, принадлежавшая семейству доктора Карра, была такой высокой, что никто из детей, за исключением Кейти, не мог достать до пола даже носком ботинка. Поэтому ноги у них немели, и, почувствовав странное колотье, которым сонные ноги обычно пытаются себя разбудить, дети сползали со скамьи и сидели внизу на корточках, чтобы избавиться от неприятных ощущений. А оказавшись там, где они были совершенно скрыты из виду, было почти невозможно не шептаться. И хотя тетя Иззи хмурилась и качала головой, пользы от этого было мало, особенно потому, что Фил и Дорри обычно спали, положив головы ей на колени, и обе руки у нее были заняты – нужно было придерживать спящих, чтобы они не скатились со скамьи. Когда мистер Стоун, старый добрый священник, произносил: «Итак, братья мои», она принималась будить их. Иногда это было совсем не просто, но обычно ей удавалось достичь цели, и во время пения последнего псалма оба стояли бок о бок на скамье, вполне бодрые и освеженные сном, держа вдвоем одну книжку псалмов и делая вид, что поют, как взрослые.

После церковной службы были занятия в воскресной школе, которую дети очень любили, а затем ехали домой – обедать. Воскресный обед всегда был одним и тем же: холодная солонина, печеный картофель и рисовый пудинг. Если им не хотелось, они могли не ехать в церковь после обеда, но тогда их атаковала Кейти и заставляла слушать чтение вслух религиозной газетки, которую сама выпускала. Газетка носила название «Воскресный гость», текст был написан частью рукописными, а частью печатными буквами на большом листе бумаги, украшенном сверху карандашным рисунком и крупно выведенным названием. Чтение обычно начиналось со скучной статейки того рода, что у взрослых называется «передовицей». Она носила заголовок «Об опрятности», или «О чистоте», или «О послушании». Слушая ее, дети всегда вертелись; я думаю, их раздражало то, что в своей газете Кейти проповедовала в качестве легкодостижимых именно те добродетели, которые сама находила столь трудным воплощать в жизнь. За этим следовали рассказы о собаках, слонах и змеях, взятые из учебника по естественной истории и не очень интересные, ибо слушатели уже знали их наизусть. После этого шли один или два псалма или стихи собственного сочинения и, наконец, очередная глава из страшной сказки «Маленькая Мария и ее сестры», в которую Кейти вкладывала столько поучений и делала такие обидные намеки на недостатки остальных, что это было для них почти невыносимо, а однажды даже вызвало в детской восстание. Я должна сказать вам, что несколько недель подряд Кейти, поленившись готовить новые выпуски «Воскресного гостя», заставляла детей садиться в ряд и слушать чтение вслух старых номеров, начиная с самого первого! В таких больших дозах «Маленькая Мария» звучала еще хуже, чем обычно, и, объединившись на этот раз, Кловер и Элси решили, что дольше терпеть невозможно. Улучив удобный момент, они унесли все издание в кухню и там, бросив его в печь, с забавной смесью страха и восторга на лицах наблюдали, как оно горит. Они не осмелились признаться в содеянном, но было невозможно делать вид, что ничего не знаешь, когда Кейти носилась по дому, обшаривая все углы в поисках своего утраченного сокровища, так что она все же заподозрила их в преступлении и в результате была очень разгневана.

Воскресный вечер всегда проводили вместе с папой и тетей Иззи за чтением псалмов. Это было большим удовольствием, так как все должны были читать поочередно, и даже была борьба за то, кто получит любимые псалмы, такие, как «Закрыл врата златые запад» или «Иди с сияющей зарей». Вообще воскресенье было хорошим и приятным днем, так думали и сами дети, но оно оказывалось намного тише и спокойнее других дней, и поэтому в понедельник они всегда просыпались полными жизни и огня, готовыми вспениться в любую минуту, словно бутылки с шампанским, когда проволочки, прикрепляющие пробки, уже перерезаны.

В понедельник, о котором я собираюсь рассказать, шел дождь, так что об играх во дворе, которые обычно позволяли дать выход накопившейся энергии, в этот день не могло быть и речи. Просидев весь день в тесной, душной детской, младшие стали совершенно необузданными. Фил был не совсем здоров и потому должен был принять лекарство. Оно называлось «Эликсир Про» и являлось излюбленным лекарством тети Иззи, которая всегда держала под рукой бутылку с этим средством. Бутылка была большая и черная, с привязанной к горлышку этикеткой, и дети всегда содрогались при виде ее.

Когда Фил перестал кричать и хрипеть и в детской снова начались игры, куклы, что вполне естественно, тоже заболели, а с ними и Пикери, маленький желтый стульчик Джонни, с которым она всегда играла, как с куклой. К спинке его обычно был привязан старый передничек, и Джонни даже брала Пикери с собой спать – не в кровать, конечно, это было бы неудобно, но просто привязав его на ночь к столбику кровати. Сейчас, как она сообщила остальным, Пикери был тяжело болен. Ему нужно было дать лекарство, точно так же как Филу.

– Дай ему воды, – посоветовал Дорри.

– Нет, – возразила Джонни решительно, – оно должно быть черное и из бутылки, а то не поможет.

Немного подумав, она на цыпочках пробежала по коридору в комнату тети Иззи. Там никого не было, но Джонни знала, где хранится эликсир – в шкафу на третьей полке. Она выдвинула один из нижних ящиков шкафа, влезла на него и достала бутылку. Дети были в восторге, когда она снова появилась в детской с бутылкой в одной руке и пробкой в другой и щедрой рукой налила лекарство на деревянное сиденье Пикери, которое она называла его коленями.

– Ну?ну, бедный мой мальчик, – сказала она, похлопывая его по плечу, то есть по спинке, – проглоти?ка это – тебе сразу станет лучше.

В эту минуту в детскую вошла тетя Иззи и, к своему ужасу, увидела стекающую со стула на ковер струйку чего?то черного и липкого. Это было лекарство, которое Пикери отказался проглотить.

– Что это такое? – спросила она раздраженно.

– Мой ребеночек болен, – запнувшись, ответила Джонни, показывая ей бутылку с эликсиром.

Тетя Иззи стукнула ее наперстком по голове и назвала «очень непослушной девочкой», отчего Джонни надула губы и немного поплакала. Тетя Иззи вытерла черные потеки и, забрав эликсир, понесла его в свой шкаф, бормоча при этом, что «никогда не видела ничего подобного» и что «такое всегда бывает по понедельникам».

Сколько еще и каких проделок было совершено в тот день в детской, я даже не осмеливаюсь сказать. Но во второй половине дня в детской раздался ужасный визг, и когда все, кто был в доме, примчались, чтобы узнать, в чем дело, оказалось, что дверь комнаты закрыта на ключ и внутрь не попасть. Тетя Иззи кричала в замочную скважину, чтобы дверь открыли, но рев в детской был совершенно оглушительным, и она долго не могла получить ответа. Наконец Элси, отчаянно рыдая, объяснила, что Дорри закрыл дверь на ключ, а теперь ключ не поворачивается и они не могут открыть дверь. Неужели они останутся в детской навсегда и умрут с голоду?

– Конечно же нет, глупые вы дети! – воскликнула тетя Иззи. – Боже мой! Что еще вы выдумаете? Перестань плакать, Элси, слышишь? Все вы выйдете оттуда через несколько минут.

И в самом деле вскоре задребезжали ставни и на приставленной снаружи к окну высокой лестнице появился Александр, батрак, и закивал детям головой. Забыв все свои страхи, они бросились к окну и прыгали и скакали вокруг Александра, пока тот влезал в комнату и открывал дверь. Им показалось совершенно великолепным быть выпущенными на свободу таким образом, и Дорри даже возгордился, что их запер.

Но тетя Иззи не разделяла такого взгляда на происшедшее. Она как следует отчитала их и заявила, что они доставляют всем массу хлопот и с них ни на минуту нельзя спустить глаз. Она даже пожалела, что обещала в этот вечер присутствовать на лекции.

– Как могу я быть уверена, – заключила она, – что в мое отсутствие вы не подожжете дом или кого?нибудь не убьете?

– Нет, нет! Мы не подожжем! И не убьем! – захныкали дети, глубоко взволнованные этими пугающими предположениями. Но ручаюсь, что через десять минут они обо всем этом совершенно забыли.

Все это время Кейти сидела на выступе книжного шкафа в библиотеке, склонившись над книгой. Это был «Освобожденный Иерусалим» Торквато Тассо[9]. Автор был итальянцем, но кто?то переложил его сочинение на английский язык. Довольно необычно, чтобы девочку увлекла такая книга, но почему?то она очень нравилась Кейти. В ней рассказывалось о рыцарях и дамах, великанах и битвах, и все время, пока она читала, ее кидало то в жар, то в холод и казалось, будто это она должна куда?то бросаться, кричать и наносить удары. Кейти любила читать. И папа поощрял ее в этом. Он спрятал под замок лишь несколько книг, а остальные предоставил в ее полное распоряжение. Она читала все, что попадало под руку: книги о путешествиях, проповеди, старые журналы. Ничто не казалось ей настолько скучным, чтобы она не смогла дочитать до конца. А если ей попадалось что?нибудь особенно интересное, то чтение увлекало ее настолько, что она даже не замечала происходящего вокруг нее. Девочки, в гостях у которых она бывала, знали это и, ожидая ее к чаю, обычно заранее прятали подальше свои книжки. Если они забывали сделать это, Кейти непременно хватала одну из книг и погружалась в чтение, и тогда было бесполезно звать ее или дергать за платье – она ничего не видела и не слышала, а потом уже пора было возвращаться домой.

В этот понедельник она читала «Освобожденный Иерусалим», пока не стемнело так, что читать стало нельзя. Поднимаясь наверх, она встретила на лестнице тетю Иззи, в шляпке и шали.

– Где ты была? – спросила тетя Иззи. – Я зову тебя вот уже полчаса.

– Я не слышала, мэм.

– Да где же ты была? – настаивала тетя Иззи.

– В библиотеке, читала, – ответила Кейти. Тетя Иззи хмыкнула, но привычки Кейти ей были хорошо известны, и она ничего не добавила к этому.

– Я иду пить чай к миссис Холл, а затем собираюсь посетить вечернюю лекцию, – продолжила она. – Проследи, чтобы Кловер выучила уроки, а если, как обычно, придет Сиси, то отошлите ее домой пораньше. В девять все вы должны быть в постелях.

– Хорошо, мэм, – сказала Кейти. Но боюсь, думала она в этот момент лишь о том, как замечательно, что тети Иззи не будет дома. Мисс Карр очень добросовестно относилась к своим обязанностям и редко оставляла детей даже на один вечер, так что, когда она все?таки отлучалась из дома, они испытывали необычное чувство свободы, которое было как приятным, так и опасным.

И все же я уверена, что на этот раз у Кейти не было на уме никакого озорства. Как все легковозбудимые люди, она редко совершала что?нибудь плохое преднамеренно – она просто делала то, что вдруг приходило ей в голову. Ужин прошел вполне благополучно, и все могло бы пойти хорошо и дальше, если бы после того, как уроки были выучены и появилась Сиси, речь не зашла о «Кикери». Так называлась игра, которая была очень популярна у них год назад. Они придумали ее сами, а название взяли из старой сказки. Игра напоминала одновременно жмурки и пятнашки – только вместо того, чтобы завязывать кому?то глаза, они играли в темноте. Водящий оставался в передней, которая была тускло освещена горевшей на лестнице лампой, а остальные прятались в детской. Спрятавшись, они кричали: «Кикери!» Этот возглас был сигналом для водящего, что он может прийти и начать искать их. Конечно, войдя в темную детскую с освещенной лестницы, он ничего не видел, да и остальные видели его не совсем ясно. Это было так интересно – стоять, съежившись где?нибудь в углу, и следить, как медленно бредет, спотыкаясь и ощупывая все справа и слева от себя, чернеющая в темноте фигура, и слышать, как то и дело кто?нибудь, только что избежавший ее хватки, выскакивает в переднюю с радостным криком: «Кикери, Кикери, Ки!» Тот, кто был схвачен, занимал место водящего. Эта игра довольно долго была самым любимым развлечением маленьких Карров, но она приводила к стольким ссадинам, к такому количеству опрокинутых и разбитых вещей в детской, что в конце концов тетя Иззи распорядилась никогда больше в эту игру не играть. С тех пор прошел почти год, но, вспомнив об игре, все вдруг захотели попробовать поиграть в нее опять.

– Ведь мы же ничего не обещали, – сказала Сиси.

– Нет, и папа ни слова не говорил о том, что нельзя играть, – добавила Кейти, для которой папа был авторитетом и с его мнением всегда следовало считаться, в то время как требованиями тети Иззи можно было иногда пренебречь.

И все пошли наверх. Дорри и Джону, хоть они уже и были полураздеты, тоже позволили присоединиться к игре. Фил крепко спал в соседней комнате.

Это была великолепная забава! Один раз Кловер вскарабкалась на каминную полку и сидела там, так что когда Кейти, которая водила, схватилась в темноте за ступню Кловер, то никак не могла понять, откуда эта ступня торчит. Дорри получил большую шишку и заревел, а в другой раз Кейти зацепилась за ручку ящика комода и ужасно разорвала платье, но все это были слишком заурядные происшествия, чтобы хоть в малейшей степени испортить удовольствие от игры в «Кикери». Чем дольше они играли, тем веселее становилось в детской. Все были возбуждены и не замечали, как летит время. Неожиданно в самый разгар игры послышался резкий отдаленный звук – стук дверцы экипажа у бокового крыльца. Тетя Иззи вернулась с лекции!

 

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально

 

[1] Речь идет о разновидности американских кузнечиков, которая носит название «katydid», так как производит звуки, напоминающие словосочетание «Katy did» («Кейти делала»).

 

[2] Средство, ускоряющее рост волос.

 

[3] Американский лавр, размножается корневыми отпрысками; кора корней содержит много эфирного масла.

 

[4] Дед Мороз, рождественский дед, приносящий детям подарки.

 

[5] Флоренс Найтингейл (1820–1910) – английская сестра милосердия и общественная деятельница.

 

[6] Рай.

 

[7] Платт, Миссисипи, Огайо, Пенобскот – реки на территории США.

 

[8] Лекарственное растение.

 

[9] Торквато Тассо (1544–1595) – итальянский поэт. Историческая поэма «Освобожденный Иерусалим» была написана им в 1574 г.

 

Яндекс.Метрика