Жаклин Митчард

Две стороны луны

 

 

 

* * *

Памеле Инглиш

За те сердца, которые тронуло твое сердце

 

 

 

И снова вещий сон

 

Прадедушка Уокер, девяноста двух лет от роду, для своих рассказов всегда выбирал самые темные ночи. Он подпирал подбородок переплетенными пальцами и начинал:

– Знаете, много чего странного происходило среди этих холмов…

Даже близняшки Мэллори и Мередит, которые, будучи самыми старшими правнучками в семействе Бриннов, уже теоретически выросли из того возраста, когда страшные истории, рассказанные ночью у костра, могут напугать, испытывали после этих слов прадеда странный холодок, пробегающий по спине. Папа или дядя Кевин тем временем подбрасывали в костер последнюю за ночь охапку сухих дров. Младшие двоюродные братья и сестра сидели у родителей на коленях, а старшие кутались в одеяла, принесенные из летних домиков. В городе дети решили бы, что ткань этих одеял слишком грубая и колючая, но в «лагере» возле хребта Плачущей женщины они казались очень даже ничего. Отблески костра играли на худом выразительном лице прадедушки, а тот рассказывал детям о том, как его дед Эллери когда‑то пришел в эти края с женой и двумя сыновьями. Котелки, кровельный гонт и другие нужные в хозяйстве вещи везли пять уэльских пони. До этого их семья, покинув холодные берега Уэльса, добиралась до Нью‑Йорка на борту пакетбота. Здесь они собирались жить, зарабатывая себе на пропитание тем, что будут добывать в этом диком крае медную руду. Они были валлийскими горняками, привыкшими к трудностям и лишениям, поэтому на новом месте прижились.

Первый дом, срубленный Эллери Бринном на новом месте, до сих пор стоял в центре летнего «лагеря» семьи, всего в нескольких сотнях футах от ствола шахты, которую основатель рода разрабатывал. С тех пор дом много раз перестраивали. Вместе с сыновьями и внуками Эллери Бринн находился в числе тех, кто основал в долине небольшой городок Риджлайн. На Дороге пилигримов они возвели пять больших четырехугольных кирпичных домов, в которых поселились члены семьи Бриннов. Теперь только отец Мередит и Мэллори жил в доме, в котором прошло его детство. Один дом превратили в городскую библиотеку, а остальные три пошли на слом. В любом случае история семьи Бриннов прочно вплелась в историю Риджлайна.

Рассказы прадедушки Уокера были не из тех, что можно прочитать в старых документах или брошюрках по истории родного края. От них веяло древностью и таинственностью.

Еще до тех времен, когда появились автомобильные и прочие воры, которые, по словам прадедушки Уокера, «оберут тебя до ниточки», у детей существовало достаточно причин, чтобы быть настороже, а после заката даже носа за дверь не показывать. На границе с Канадой в те времена бродили черные медведи и пумы, называемые также горными львами, или кугуарами. Трижды пропадали дети. Регина, жена‑француженка лучшего друга его отца Оберлина Разлогое Дерево из индейского племени кри, божилась, что видела девочку, воспитанную пумами. Она неслась по лесу, подобная дикому зверю, – стремительная и загорелая, а ее длинные, очень длинные волосы развевались на ветру. Холодными весенними ночами, когда ярко светила луна, а пумы громко перекликались, дети, проснувшись, отодвигали края ширм, которые в домах первых поселенцев заменяли внутренние стены, и бежали к кроватям родителей. Вой пум был способен, казалось, разрушить крепкие стены бревенчатых домов. По словам прадедушки, этот вой не поддавался описанию – похожий на человеческий и в то же время лишенный всего человеческого. Иногда в общем хоре пум люди слышали мелодичный, совсем не похожий на звериный, голос. Согласно легенде, однажды белая пума вскочила на спину коня поселенца и ускакала на нем, сидя, словно человек.

Рассказы прадеда Уокера были неотъемлемой частью воспоминаний его правнуков. Если они и воспринимались серьезно, то только потому, что являлись столь же привычными, как веснушки и серые глаза в семье Бриннов.

Именно вследствие этой глубокой веры в правдивость рассказов прадедушки Мэллори Бринн не усомнилась в реальности происходящего, кода увидела белую пуму.

Животное не торопясь, грациозно шествовало по коридору школы, в которой училась девочка. Вид дикого зверя в школе не вызвал у Мэллори ни малейшего удивления. Пума была очень красивая. Настоящая снежная статуя, а не зверь. Мускулы бугрились и ходили ходуном под идеально белоснежной шкурой. Все было бы ничего, да вот только глаза, поблескивающие на большой, отдаленно напоминающей по форме треугольник голове казались уж больно… человеческими.

Пума миновала небольшой холл при коридоре, ведущем к малому театру. Над арочным входом зелеными и белыми буквами была выложена надпись «ЛЮБИТЕ ИСКУССТВО РАДИ ВСЕОБЩЕГО БЛАГА!». Пума поводила головой из стороны в сторону, словно прислушивалась к чему‑то, а затем свернула в узкий коридорчик, ведущий в раздевалку для девочек. Здесь в полном порядке, по требованию тренера Эверсон, хранилась форма девочек из группы поддержки. На шнурках висели помпоны. Теннисные туфли, некоторые такие маленькие, что подошли бы, казалось, только ученице младшей школы, стояли рядком на скамейке. Внезапно пума взмахнула лапой и скинула последнюю пару теннисных туфель со скамьи. А потом взглянула на Мэллори. Мука и обида промелькнули в ее человеческом взгляде. Сердце сжалось в груди девочки. Пума открыла пасть, обнажив клыки, и из ее глотки вырвался вопль боли, вопль, который прадедушка Уокер не смог описать, вопль, который никто из Бриннов не слышал за минувшее столетие. Мэллори поняла, что этот вопль предназначен ей.

Девочка закричала и, подскочив на постели, едва не ударилась головой о нависавшую над кроватью балку покатой крыши: спальня близняшек располагалась в мансарде.

Мередит, которая в это время занималась тем, что получалось у нее лучше всего, а именно разглядывала себя в зеркало, на мгновение замерла, а затем, подскочив на месте, словно ракета, завопила вслед за сестрой, беря на целую октаву выше. Королева мыльных опер была в своем амплуа.

– Замолчи! – театрально хватая ртом воздух, воскликнула Мередит. – У меня сейчас разрыв сердца будет!

Но, произнося это, она чувствовала, как в ее душу проникает нечто древнее и темное. Мерри и сама слышала эхо жуткого вопля из прошлого, напугавшего ее сестру. Она и Мэллори были двойняшками, зеркальными копиями друг друга, такими похожими внешне и столь разными по характеру, как только могут быть два человека. Со времени того злосчастного дня рождения минуло почти десять месяцев. Все последующие события доказали, что, хотят они этого или нет, а Мэллори видит будущее в то время, как ее сестра‑близнец Мередит – прошлое.

Что бы ни угрожало Мэллори, оно неизбежно станет угрозой и для Мерри.

 

Тяжкий дар

 

Дрожа всем телом, Мэллори, завернувшись в стеганое ватное одеяло, села на кровати и постаралась подавить в себе раздражение, вызванное воплем сестры. Крикливость была неотъемлемой частью характера Мередит. Сестра не могла удержаться от восторженного возгласа даже тогда, когда одна из пустоголовых подружек говорила ей по мобильному телефону, что очередной мальчик, которому Мерри в данный момент симпатизировала, сейчас смотрит в ее сторону, пока они все сидят в школьном автобусе. Она вопила даже тогда, когда одна из развеселой компании «гениальных» девочек, с которыми водилась Мередит, звонила ей, чтобы сказать, что в «Туфельном павильоне» настоящие «Аги» продаются с двадцатипроцентной скидкой.

До девочек донесся приглушенный голос мамы Кэмпбелл:

– Что такое? Еще только шесть утра!

Мерри закричала в ответ:

– Извини! Я мыши испугалась!

– Очень умно, – прошептала Мэллори. – Через пятнадцать секунд мама заявится сюда с мышеловкой и арахисовым маслом.

Но Кэмпбелл лишь крикнула снизу:

– Нет там никакой мыши! Для мышей в мансарде слишком холодно!

Мерри услышала приглушенное «Ай!» папы Тима, которого Кэмпбелл ткнула в бок локтем.

– Тим! Ты чем перегородки уплотнял? Надеюсь, не ватой…

– Вы можете замолчать? – раздался крик младшего брата Адама. – Я еще полчаса могу не вставать.

Мэллори потрогала кончиками пальцев запястья и лодыжки, потерла ладонь о ладонь, прикоснулась к скулам. На ощупь кожа была такой холодной, словно она только что спустилась на лыжах с горы. Она понимала, что прохладный воздух третьего этажа старого дома тут ни при чем. Мэллори чувствовала себя такой уставшей, словно возвратилась после долгой пешей прогулки, во время которой прыгала с камня на камень над ужасными расщелинами в скалах. С таким же успехом она могла бы вообще не спать.

Мэлли расплакалась.

Спустя секунду Мередит уже стояла на коленях возле кровати сестры, сразу позабыв о горе, разрушившем ее жизнь. Минувший час девочка провела перед зеркалом, стараясь найти способ избавиться от последствий «чудодейственного» средства против прыщей, рецепт которого ей дала старшая сестра Кейтлин.

– Помажь зубной пастой прыщики, и к утру от них и следа не останется, – так, по крайней мере, уверяла Джеки.

Она, в принципе, оказалась права. Прыщей и след простыл, а на их месте образовались покраснения, шершавые на ощупь. Мередит из героини рекламы средства против прыщей и угрей «Окси‑10» превратилась в иллюстрацию из медицинского пособия, посвященного редким болезням кожи.

Но ничего теперь не имело значения, ведь Мэллори плакала.

Мэлли плакала не чаще, чем покупала новую одежду, то есть раз в год. Чтобы заставить ее разрыдаться, должно было произойти нечто из ряда вон выходящее. В последний раз Мередит видела сестру плачущей летом, когда бабушка Гвенни сказала внучкам, что этот так называемый дар останется с ними навечно. Перспектива того, что всю жизнь их будут терзать мерзкие видения, ужасала. Упрямый факт. Такой же упрямый, как и то, что, будучи близняшками, они отмечали свои дни рождения в разных годах, потому что Мерри родилась за минуту до наступления нового года, а Мэлли – через минуту после того, как новый год наступил. После ужасных испытаний, выпавших на их долю, даже у Мэллори, которая не плакала, когда на футбольном поле падала и разбивала в кровь колени, сдали нервы. Но несколько добрых слов и рассказ о высоком предназначении близнецов в исполнении бабушки Гвенни – и Мэлли, что называется, начала распадаться на глазах.

Как бы там ни было, но плач сестры подействовал на Мередит так, что она и думать о своем «несчастье» забыла.

– Стер! – обратилась она к Мэллори, используя имя, которое придумала для сестры еще в раннем детстве. – Что случилось? Что‑то не так?

– Я видела во сне… кошку…

Мэлли икнула, сделала судорожное движение, как будто что‑то застряло у нее в горле, и начала тереть руками глаза.

– Обычную кошку? – ахнула Мерри. – И больше ничего?

И ради этого она оторвалась от созерцания ужаса, в который превратилось ее лицо в тот самый день, когда оно просто обязано быть самим совершенством!

Сегодня у новичков появится шанс – возможно, единственный в жизни! – попасть в сборную команду. Наметились две вакансии. Сегодня они будут выступать перед девочками из сборной команды чирлидеров, перед игроками старших футбольных и баскетбольных команд, перед симпатичными девочками, которые выступают с помпонами. Иногда выбирают только одну, а бывали годы, когда ни одна из девочек не оказывалась достойной попасть в сборную. Стресс, вызванный необходимостью соревноваться с лучшими подругами и, что еще хуже, боязнь проиграть, привели к тому, что лицо Мередит обсыпали прыщи, а неудачное «лечение» зубной пастой усугубило и без того неважнецкое дело.

Мерри не знала, стоит ли ей обнять и успокоить Мэллори, или лучше просто столкнуть ее с кровати.

– Ты плачешь, потому что увидела во сне кошку? Да что на тебя нашло?!

При обычных обстоятельствах после таких слов сестры Мэллори начинала сердиться, кричать, чтобы Мерри не лезла не в свое дело и оставила ее в покое, но на этот раз она с мольбой в голосе произнесла:

– Это была не домашняя кошка, а дикая… Мэр! Я видела пуму… белую пуму…

– Белую пуму? – Мерри покрутила головой. – Да брось ты!

– Она была в школе.

– В школе?

– Да, в школе.

– Ладно. И какое это имеет к нам отношение? Да никакого. Успокойся, Мэллори, не глупи.

Мерри поднялась и вернулась к зеркалу и пятнадцати баночкам с основой под макияж, которые рядком выстроились на туалетном столике близняшек.

Из‑за ее спины раздался тихий голос Мэллори:

– Мерри! Пума была в школе. Она пошла в раздевалку, туда, где висит форма чирлидеров. Там стояли теннисные туфли…

Мередит уселась перед зеркалом.

Если это имеет какое‑то отношение к чирлидерам, значит, оно имеет непосредственное отношение к ней, к Мерри. Вместе с Кристал Фиш они были капитанами команды. Мередит старалась не замечать того, что после слов сестры по коже забегали предательские мурашки, что, как показывала практика, означало приближение видений. И что же дальше? Видения прошлого были обрывочными и плохо поддавались интерпретации, но они имели определенную, пусть зачастую слабую связь с тем, что происходило в действительности. Пума в раздевалке… Мэллори не стала бы истерически орать, на самом деле увидев пуму в раздевалке. Она, скорее всего, взобралась бы на скамью и принялась швырять в животное хоккейными клюшками.

– Стер! – тщательно подбирая слова, произнесла Мерри. – Это, конечно, странно. Я понимаю, почему увиденное так сильно тебя напугало. Наверняка этот сон что‑нибудь да значит, но только я уверена в том, что в нашу школу не проберется ни одна сбежавшая из цирка пума. И никого она не загрызет насмерть. Это не тот сон. А теперь, если позволишь, мне надо сейчас срочно придумать, как не выглядеть сегодня в школе так, словно я только что сбежала из лепрозория. – Подбавив сочувствия в голос, она сказала: – Не плачь, Мэллори. Возможно, это всего лишь символ твоего отвращения к чирлидерству… Кто знает?

– Мерри! Я знаю ее… эту дикую кошку.

Мередит вновь поднялась на ноги и уселась на пол у кровати сестры. Девочка чувствовала, как предательски пульсирует вена на ее лбу.

– Значит, ты знаешь эту кошку… Мэллори! Ты начинаешь изъясняться в точности, как я. Ты хочешь сказать, что это была девочка в костюме пумы? Талисман команды, так я понимаю…

– Нет.

– Значит, это обычное животное, как Пипин, щенок Санни, но только в твоем сне эта кошка стала огромной, похожей на пуму?

Мэллори посмотрела на сестру. В ее полных слез глазах сверкнул гнев, и Мерри поняла, что ошиблась.

– Нет! – хмуро отрезала Мэлли.

– Извини, – сразу же пошла на попятную Мередит. – Извини.

Мэллори пристально и сердито смотрела на сестру.

 

При упоминании песика Санди Скаво в ее душе словно приподнялась темная завеса, покрывавшая прошлое, и показались тщательно скрываемые ею образы. Все думали, что Пипин сбежал и потерялся, но видение Мэллори щенка, замученного до смерти красавцем Дэвидом Джеллико, подтвердило их подозрения насчет «кладбища» Дэвида, на котором тот хоронил «сбитых на дороге» животных. Открывшаяся правда о «кладбище» Дэвида привела к цепи событий, о которых близняшки не имели права никому рассказывать, но с которыми им придется жить до конца своих дней. Ким Джеллико, младшая сестра Дэвида, считалась лучшей подругой Мерри – по крайней мере, так было до минувшей весны. Мередит даже была немного влюблена в ее брата.

Их видения приняли более угрожающий характер, превратившись в кошмары, когда Дэвид перенес свое нездоровое пристрастие с кошек и собак на более крупную «дичь». После этого сестрам‑близнецам пришлось поиграть с ним в кошки‑мышки. Напуганные тем, что открывалось в их видениях, девочки мешали свиданиям Дэвида, появляясь там, где, как они знали, он будет зависать в следующий раз, стараясь не допустить того, чтобы он остался с девушкой один на один. Дэвид оказался отнюдь не глупцом, и наконец близняшки схлестнулись с ним в открытую в грязном помещении строящегося дома, куда Дэвиду удалось заманить одну дурочку. Никто не знает, чем бы все закончилось, не найди Мэллори на полу оставленный строителями пневматический молоток. Только угрожая им, девочкам удалось успокоить рассвирепевшего парня.

К сожалению, Дэвид не одумался. Свою смерть он нашел среди холмов и скал хребта Плачущей женщины. Он подстерег Мередит на безлюдной тропинке и погнался за ней. Споткнувшись, девочка упала, разбив колени до крови, а Дэвид… Его что‑то напугало в тот момент, когда он уже собирался столкнуть девочку на острые камни. Потеряв равновесие, он упал вниз и разбился насмерть.

Все это доказывало, что случившийся в новогоднюю ночь пожар не был жестоким, но безвредным, с точки зрения Дэвида, хулиганством.

Они так и не узнали всего, что успел натворить Дэвид. Кто еще может быть похоронен на раскинувшемся на вершине холма «кладбище»? Не исключено, что там лежат останки какой‑нибудь бедной девушки, а если так, то ее родители имеют право знать правду. Вот только операционная медсестра Бонни Джеллико, мать Дэвида и Ким, приходилась лучшей подругой их маме. С имеющимися у них доказательствами сестры просто не решились обратиться за помощью к родителям. Скорее всего, Кэмпбелл решила бы, что у ее дочерей случаются эпилептические припадки или что они страдают ярко выраженным гормональным дисбалансом. После гибели Дэвида близняшки желали одного – благословенного неведения. Все, что им было нужно, – это жить, как прежде. Если это, конечно, возможно.

Все началось в тринадцатый день их рождения. Тогда девочки остались в доме дяди Кевина приглядывать за Адамом, двоюродными сестрами и братом. В десять часов вечера начался такой фейерверк, что аж страшно было. Взрывались не обыкновенные петарды и хлопушки. Это был настоящий салют, как на День независимости четвертого июля. Внезапно загорелась крыша, превратив обыкновенный скучный вечер в борьбу за выживание. Мэллори едва успела соскочить с дивана, когда рухнул портик дома, а шторы в гостиной вспыхнули, объятые языками пламени. В темноте, задыхаясь от дыма, она не смогла найти выход из дома, и Мередит, выведя малышей наружу, вернулась в черный от дыма ад гостиной. Рискуя жизнью ради спасения Мэллори, девочка думала только о том, что если не сможет найти сестру, то утратит частичку себя.

И ей это удалось. Каким‑то чудом Мерри сумела вытащить сестру из дома, прежде чем обе потеряли сознание. Очнувшись в больнице, они благодарили Бога за то, что остались в живых, но были обеспокоены тем, что пожар ослабил существовавшую между ними прочную связь. Поначалу им казалось, что эти чувства навеяны шоком от пожара и последующим чудесным спасением, но потом краснота, вызванная высокой температурой, сошла с лица Мэллори, а вот шрамы, избороздившие ладони Мерри после спасения сестры, остались навечно. Для близняшек эти шрамы были символом того, насколько «разъединенными» они стали после пожара.

Им казалось, что часть их «одинаковости» потеряна навсегда.

Если бы кто‑то до пожара спросил, что это такое, то никто из близнецов не смог бы облечь свои мысли в слова. «Одинаковость» была понятием, не поддающимся описанию. Как можно описать северное сияние, которое, за исключением людей, наблюдающих его изо дня в день, кажется настоящим чудом? Даже их родители воспринимали как должное тот факт, что дети могут мысленно общаться друг с другом так же легко, как другие могут разговаривать между собой. Эта способность осталась, но сестры все равно чувствовали себя лишенными чего‑то важного. Например, они больше не могли видеть сны друг друга, что прежде случалось очень часто, а до мыслей сестры каждой приходилось добираться с таким трудом, словно их кто‑то запер на замок. Их экстрасенсорные способности обратились во внешний мир, вместо того чтобы сосредоточиться друг на друге. Видения приходили во снах или в качестве легких, малопонятных образов.

После гибели Дэвида сестры надеялись, что все осталось в прошлом, но бабушка Гвенни Бринн, сестра‑близняшка, дочь сестры‑близняшки, внучка сестры‑близняшки, рассказала Мередит и Мэллори все об их даре и о том, что это навсегда.

До сих пор девочки только наполовину верили Гвенни. Верили до этого понедельничного утра, когда Мэллори проснулась, вопя от страха, а Мередит все так же продолжала надеяться…

 

Назад в будущее

 

Сильный порыв холодного октябрьского ветра качнул почти лишенные листвы ветви высокого клена за окном спальни сестер. Сотня похожих на фаланги пальцев скелета веток забарабанила в стекло, словно говоря: «Оно вернулось и ждет вас».

– Нам ничего не остается, как только ждать и готовиться, – сказала Мэллори.

– Не думаю, что можно к такому подготовиться, – возразила Мерри. – В прошлый раз видения застали нас врасплох. Сначала мы в них просто не поверили. Думаю, в этом была наша главная ошибка. Если видение имеет смысл, который можно понять, это не простое сновидение.

– Не думаю, что это можно считать сновидением, – согласилась с сестрой Мэллори. – Не знаю, как точно можно назвать то, что с нами происходит, но это определение явно не подходит.

– Ну, тогда духовидение… медиумизм… ясновидение…

– В одном ты полностью права: название для всего этого подобрать не так уж легко. Знаешь, самое гнусное – это то, что оно подкрадывается и бьет тебя в спину тогда, когда ты начинаешь думать, что все уже позади.

Сестры одновременно подумали о долгом, солнечном, зеленом, навсегда потерянном для них лете.

До тех пор, как на их головы свалился дар ясновидения, все неприятности сестер Бринн сводились, по существу, к тому, что их дразнили за то, что близняшки были самыми младшими и самыми низкорослыми в классе. А еще им вспоминались удивленные взгляды учительницы, когда Мэллори вначале не могла вспомнить даже название французского национального гимна, а затем, после мысленной просьбы к Мерри о помощи, выдала первую строчку с безупречным произношением. Как же все было просто и мило!

– По сравнению с тем, что происходит сейчас, тогда было по‑настоящему здорово, – согласилась Мэллори с не высказанными вслух мыслями сестры. – Я бы отдала большой коренной зуб ради того, чтобы все было как прежде.

– Я тоже, – сказала Мередит.

– Знаешь, мама говорит: «Если бы желания были лошадьми…»

– Все были бы на коне, – закончила за нее Мерри.

– Нет. Мама говорит: «Если бы желания были лошадьми, то нищие ездили бы верхом», – нетерпеливо поправила сестру Мэлли. – Каждый человек хочет того, чего у него нет. Если бы все желания осуществились, то нищие ничем бы не отличались от обычных людей.

– Но люди все равно хотят иметь лошадей.

Мэллори вздохнула.

– Ах, Мерри! Ты неисправима.

«Раньше я и представить не могла, насколько это будет меня радовать», – пронеслось в ее голове.

Мэллори стало по‑настоящему тепло на душе от осознания того факта, что ее сестра была и остается воплощением жизнерадостности и веселья. Не зря же все называют ее Мерри[1]. Она никогда не сидит без дела, всегда в центре внимания. Сестра предпочтет нести какую‑нибудь чушь журналистке, положим, программы «В мире животных», чем оставаться в тени и помалкивать.

А в это время Мередит, которую необщительность сестры, ее нездоровое пристрастие к футболу и мыльным операм приводили в отчаяние, вдруг подумала, что не представляет себе мир без Мэллори, даже несмотря на то, что сестра считает вполне приемлемым появляться на людях в гимнастических трусах на два размера больше, чем следовало бы.

Мерри до сих пор зачесывала волосы направо, а Мэлли – налево. Мерри оставалась правшой, а Мэлли – левшой. У обеих на носу были рассыпаны веснушки. Рост девочек составлял четыре фута и одиннадцать с четвертью дюймов. Весили они по девяносто фунтов каждая.

Никто из окружающих не понимал, насколько они сейчас не похожи друг на друга. Только близнецы до конца осознавали себя полностью сформировавшимися личностями. Никто бы не понял, доведись ему услышать этот разговор, почему близняшки находятся в таком отчаянии, в очередной раз столкнувшись с подтверждением того, что обладают разными экстрасенсорными способностями.

– Я уже начинала надеяться, что все позади, – сказала Мерри. – И дело не в том, что я вижу жизнь в розовом цвете, как ты любишь заявлять. К случившемуся я отнеслась не легкомысленнее тебя.

– Ты просто еще не видела новых видений, поэтому не хочешь поверить, что что‑то не в порядке, – мрачно заметила Мэлли.

– Я не дурочка, Мэллори. Они не похожи на обычные сны.

Сестра подняла голову.

– И тебе так кажется? Они… Я не знаю… Словно смотришь кино… настоящий фильм, а не мыльную оперу.

– Да уж, – согласилась Мередит. – Хотела бы я, чтобы этого никогда с нами не случилось.

– Было бы неплохо, чтобы еще кто‑то, помимо бабушки, знал об этом, – сказала Мэллори, – кто‑нибудь нормальный. Нет, с бабушкой все в порядке, но я…

– Понимаю. Ты хочешь, чтобы это была…

– Наша ровесница, – подсказала Мэлли, вспомнив, как прошлой зимой пыталась раскрыть свою тайну Эден Кардинал, старшей по возрасту девочке, которая играла вместе с ней за футбольную команду «Восемьдесят девять».

Эден ее поняла, очень хорошо поняла, но у Мэллори не хватило духу рассказать все до конца. А что, если бы Эден, узнав эту тайну, отвернулась от нее, стала бы избегать Мэлли, решив, что у нее не все в порядке с головой, если не хуже? Слишком высок был риск. Эден училась в предпоследнем классе и была популярной, очень популярной… Эден Кардинал, пожалуй, даже можно было бы назвать подругой Мэллори. После смерти Дэвида, когда сестры замкнулись в себе, предпочитая приятелям и знакомым общество друг друга, Эден несколько раз, заехав за Мэллори, уговаривала ее поехать вместе в «Латта Джава», посидеть там за чашечкой кофе, и Мэлли была ей очень благодарна. Но что подумают окружающие, если узнают всю правду? Не создастся ли у них превратное впечатление, что они с сестрой были каким‑то образом причастны к нездоровым «играм» Дэвида? Нет, нет, нет… Скрывать что‑то – плохо. Оставаться один на один с мерзкой правдой – тоже плохо, но будет еще хуже, если правда станет всеобщим достоянием.

– Ты права, – сказала Мерри. – Она бы все о нас разболтала.

– Я этого не говорила. Ты вообще слушаешь, что я тебе говорю?

– Нет, но, кажется, ты об этом только что подумала.

Сестры, не сговариваясь, улыбнулись.

– Дрю не станет, – сказала Мэлли. – Он кое‑что знает о нас, но никому ничего не говорит.

– Дрю далеко не все знает, – возразила Мерри.

Дрю Вогхэн, их сосед, знал близняшек с раннего детства, и все неприятности и страхи прошедших десяти месяцев не отвадили его от сестер. Если уж начистоту, Дрю потерял из‑за них работу, потому что, повинуясь странным просьбам и преисполненным паники звонкам сестер, все бросал и спешил на помощь. Благодаря соседу девочкам удавалось – по крайней мере, в глазах посторонних – оставаться такими же «нормальными», как и прежде. Подруги Мерри, как и раньше, готовы были клясться в дружбе до гроба и войне до последнего, и эти их клятвы, как всегда, оставались нерушимыми целые выходные. Кое‑кто в команде отпускал колкости насчет того, что Мэлли такая коротышка, что свободно сможет пробежать между ног защитниц соперника, но все прекратилось после того, как Мэллори принесла команде «Восемьдесят девять» победу. Мама по‑прежнему оставалась все такой же спорщицей, брат Адам – занозой в одном месте, а папа пребывал в счастливом добродушии.

То, чем стали близнецы, возможно, и было огромным и мрачным, словно галактика, но, что бы они там ни думали, это не разрушило их маленького, яркого, тривиального, докучливого и любимого мирка.

И теперь сестрам предстояло вцепиться в этот мирок, как в канат во время шторма.

 

Конец невинности

 

Ко времени, когда Мэллори утерла с глаз слезы, а Мерри наложила на лицо достаточно косметики, чтобы сойти за актрису театра кабуки[2], самообладание вернулось к обеим сестрам. Теперь они вполне могли, сбежав вниз, похватать свои бейглы[3] и запрыгнуть в машину Дрю. Мерри разработала план своего бегства со всей тщательностью. Хотя девочка при обычных обстоятельствах ни за что на свете не согласилась бы появиться в толстовке с капюшоном, но ради конспирации Мередит одолжила одну у сестры, причем выбрала ту, что побольше. Главное – успеть проскользнуть прежде, чем мама заметит, как странно выглядит ее дочь.

– Ты стараешься оттянуть неизбежное, – сказала Мэллори сестре.

– Вот именно, – ответила Мередит.

Кэмпбелл Бринн была из тех женщин, которые с легкостью впадают в раздражение от одного лишь осознания того, что у нее есть дочери‑близнецы, которым уже почти четырнадцать лет, и одиннадцатилетний сын. Мама уже и так была до предела измотана, поскольку недавно получила должность старшей медсестры в отделении экстренной помощи в Риджлайнской мемориальной больнице и работала на полную ставку. Расписание было хуже некуда. Жизнь Кэмпбелл превратилась в сущий хаос. Сон стал для нее самым ценным подарком, а близняшки разбудили родителей своими воплями.

От двери Мерри отделяло всего лишь два шага, когда она услышала окрик матери:

– Мерри! Что с твоим лицом?

– Я… – начала дочь, – у меня новый макияж.

– Ты выглядишь так, словно сбежала с диорамы, посвященной мумиям, в музее естествознания.

– Если я его удалю, то будет еще хуже.

Кэмпбелл опустила развернутую газету.

– Я очень сомневаюсь…

Мередит схватила маленькое полотенце, смочила его под краном и протерла лоб. Потом повернула голову и взглянула на мать. Кэмпбелл встала со стула.

– Мередит!

– Я всего лишь хотела избавиться от прыщиков перед соревнованиями, – принялась оправдываться Мерри.

– И решила выжечь их паяльной лампой? – хмыкнув, спросила мама.

Нахал Адам тут же принялся шипеть, подражая звуку, издаваемому салом на раскаленной сковороде.

С видимой неохотой Мерри рассказала о «лечении» зубной пастой.

– Отлично, – произнесла Кэмпбелл, – замечательно! Ни минуты покоя! Ладно, я раздобуду какой‑нибудь сильнодействующий увлажняющий крем. Спрошу у дерматолога. Возможно, что‑нибудь и смогу достать к полудню. – Мать легко прикоснулась пальцами к вискам Мередит. – Здесь еще хуже. Тебе повезет, если пятна сойдут к Рождеству.

– Это же три месяца!

– Возможно, я и преувеличиваю, – сказала Кэмпбелл, – но зима, похоже, не за горами, если мыши уже забрались в дом.

Для начала октября в доме было необычно прохладно, а Тим Бринн разрешал включать отопление только после Хеллоуина. В течение нескольких недель им предстояло натягивать на себя свитера с большими, странными на вид цветами и домашними животными, которые вязала Гвенни. Эти свитера они надевали только дома, тогда, когда ездили навещать бабушку Гвенни, или во время посещений церкви. Там людям все равно, во что ты одет, хоть в оберточную бумагу для фруктового пирога.

– Мама, ты ангел! – воскликнула Мерри, в порыве радости и надежды обнимая Кэмпбелл.

– Все так считают, – сказала та, слегка приобняв Мередит за плечи. (Обычно Кэмпбелл набрасывалась на детей с объятиями осьминога.)

И она вернулась к чтению газеты. Мередит бросила на мать смущенный взгляд и выскочила за дверь. Мэллори уже устроилась на переднем пассажирском сиденье автомобиля и стянула с головы капюшон толстовки.

– Что стряслось, Бринн? – поинтересовался Дрю.

Спрашивал он Мэллори, которую считал своим «приятелем» и которая ни за что бы не ответила, рискни парень обратиться к ней по имени, а не по фамилии.

– Плохо спала, – ответила Мэлли. – Не бегала, поэтому еще не проснулась. К пустой болтовне не склонна.

– Что еще?

– Если я стану рассказывать тебе, почему не склонна к пустой болтовне, я буду с тобой болтать, а болтать я сейчас ни с кем не хочу.

– Мяу! – издал Дрю кошачий звук.

– О кошке как раз и речь, – вмешалась в разговор Мерри.

– Лейбайт! – используя детский язык, понятный только близнецам, предупредила сестру Мэллори, а затем тише, чтобы Дрю не слышал, добавила: – Перестань… лейбайт… ни‑ни…

– Извини за то, что умею думать! – отрезала Мередит.

– Ничего, ты этим все равно не увлекаешься, – ответила колкостью на колкость сестра.

– Львы, тигры и медведи! – принялся дразнить сестер Дрю. – Как насчет того, чтобы надеть на бал одежду со зверюшками? Так, кажется, ее называют? Моя мама говорит, что в этом году такие наряды очень даже популярны.

Мерри хмыкнула. Никто никогда не видел миссис Вогхэн стильно одетой. Несмотря на то что сестры Дрю уже учились в колледже, женщина до сих пор каждую неделю надевала передник размером с походную палатку и пекла пять буханок хлеба и пять дюжин булочек. Должно быть, она оставляет их по ночам на крыльце соседей, как тетя Кейт оставляла пакетики с морковью и цукини.

– Как девушки относятся к платьям в это время года? – продолжал Дрю.

– Мечтай, мечтай… – хмыкнула Мэлли. – Лично я ни за что в жизни такое не надену.

– Ладно, – согласился Дрю, выбирая песню на одном из старых компакт‑дисков с рок‑музыкой, – не гони волну. У меня уже есть с кем пойти.

Мэлли зевнула.

– Придется предупредить твою подружку, что у тебя редкое грибковое заболевание ног.

– Ты меня не обманешь, Бринн. Я знаю, что ты немая как рыба.

– Я буду немая, потому что сплю на ходу. Как насчет того, чтобы позволить мне немного вздремнуть? Десять минут, думаю, у меня есть. Здесь холодно… б‑р‑р…

Словно услышав слова девочки, ветер ворвался через ничем не защищенное боковое окно со стороны пассажира. Вместе с ветром в салон автомобиля залетела листва, и Мэллори с раздражением выплюнула попавший в рот лист.

– Черт, а я почистила зубы «Жемчужными полосками»!

Сестра и Дрю одновременно повернули головы в ее сторону. При этом парень едва не сбил столбик с почтовым ящиком у собственного дома.

– И не смотрите на меня так, словно я сказала, что сделала трансплантацию волос! Я забочусь о своих зубах!

– «Жемчужными полосками»! – повторила Мередит. – Ты с прошлого года чистишь зубы зубной нитью!

«Не зря понедельник считают неудачным днем», – мысленно сказала себе Мэллори.

– Стекло не поднимается, – извиняющимся тоном пустился в объяснения Дрю. – Провалилось, когда я таранил новостройку, играя с Дэвидом Джеллико в бои без правил.

– Это ты так шутишь насчет того случая, когда он впервые попытался убить нас с сестрой? – хмыкнула Мэлли.

– Извини за то, что разбил свою машину, пытаясь вас спасти! Как же быстро вы забыли рыцаря в сияющих доспехах!

– Не особо и сияющих, – подавляя зевоту, возразила Мэллори.

Некогда зеленая «тойота» теперь была двухцветной – ржавчина поверх изумрудного цвета.

– Господи, Бринн! Ты сегодня даже зловреднее, чем обычно. Что терзает тебя прямо с утра? – спросил Дрю.

Он отстранил Мэллори и увеличил громкость на проигрывателе компакт‑дисков. Почти сразу же Мерри подалась вперед настолько, насколько позволял ремень безопасности, и приглушила звук.

– Зачем врубать на полную катушку? – воскликнула она. – Я тоже человек, мог бы и у меня спросить!

– Извини, – сказал Дрю. – Мне нравится твоя маска.

Покраснев, хотя никто этого не заметил, Мерри сказала:

– Это средство для ухода за кожей.

Она уже успела наложить новый слой косметики поверх увлажняющего крема.

– Надеюсь, это поможет, – сказал Дрю. – Я искренне говорю.

Они проехали мимо Тони Арно. Каждое утро парень, надев довольно короткие шорты, пробегал пять миль до школы в любую погоду до тех пор, пока температура не падала чуть ли не до нуля. У парней поведение Тони вызывало отвращение, а у девчонок – восторг. Самым удивительным было то, что после пробежки от Арно до конца дня не воняло потом.

– Привет, Тони! – крикнула Мерри, высовываясь из открытого окна автомобиля.

При этом она стукнулась головой о голову сестры, но Мэллори, похоже, этот удар даже не разбудил.

– Он такой классный! Любая девушка согласится пойти с ним на свидание.

– Ага, классный, – вздохнув, сказал Дрю, – особенно его плавки.

– Ты завидуешь. Я слышала, что ему нравится Нили, – сказала Мередит.

И она принялась перемывать косточки Нили Чаплин, новенькой девочки в школе, которая совсем недавно переехала в Риджлайн из Чикаго. Только она имела реальные шансы побороться с Мерри и Кейтлин за вторую путевку в сборную команду. Мередит сказала, что не любит хвастаться, но, по ее мнению, у нее есть все шансы победить. Одно то, какие великолепные сальто она делает, должно обеспечить ей место в сборной.

– Возможно, я чего‑то не видел… – сказал парень. – Признаться, я пропустил твои последние выступления. Не то чтобы они не были, по моему мнению, интересными…

– Дрю, ты ведь знаешь, что «птичек» тяжелее всего найти!

– Это точно. Если твой отец не подстрижет траву на газоне или забудет поручить эту работенку мне, найти тебя в ней будет непросто.

Последние несколько кварталов кишели велосипедистами. Подъезжая к школе, они увидели группу курящих, которые собрались вокруг пожарного гидранта на расстоянии положенных пятидесяти футов от входа, как раз напротив панорамного окна кабинета директора.

К этому времени Мередит до такой степени была накручена предстоящими выступлениями, что представляла собой заведенную игрушку, которая едва удерживалась от того, чтобы не подскакивать на месте. Она не могла бы смолчать, даже если бы Дрю не на шутку рассердился.

Когда машина свернула на автостоянку, Мерри заявила:

– Знаешь, маленькая не значит слабая. Ты не можешь в одно и то же время быть «птичкой» и мускулистым акробатом‑прыгуном. Если ты сильная, то и достаточно крупная. Тебя легко не подбросишь. Я сильная и в то же время меня легко подбросить, чего нельзя сказать о Кристал. Можешь представить, как трудно поднять Кристал Фиш на плечо?

– Очень даже могу, – ухмыльнулся Дрю.

В школе девушку считали настоящей красавицей. При пяти футах и восьми дюймах роста волнистые светлые волосы доходили Кристал до бедер, а ее ноги парни Риджлайна считали чем‑то вроде местного достояния, чем‑то сродни серебряному руднику.

– Не будь таким предсказуемым. Парни вьются вокруг Кристал, как планеты вокруг Солнца, – сказала Мерри. – Это смешно!

– Они крутятся, хотела ты сказать, – мягко поправил ее Дрю.

– Они крутятся вокруг тебя, – просыпаясь, сказала Мэллори.

– Как бы не так! – возразила Мерри. – Я уже шесть месяцев ни с кем не встречалась, ничего серьезного… Я что, делаю что‑то не так?

– Ничего подобного, – ответил Дрю. – Парни любят девушек, которые постоянно говорят по телефону. Тогда у них получается много свободного времени.

Но Мередит уже болтала по мобильному телефону с Элли, которая пересказывала ее слова Кейтлин, и махала рукой Эрике. Чирлидеры бросились к машине Дрю и, когда Мерри выскочила из нее, обступили ее со всех сторон, словно первоклассницы, играющие в «цепи».

– Ты хочешь здесь выйти, Бринн? – спросил Дрю у второй сестры.

Мэллори отрицательно покачала головой из‑под низко надвинутого капюшона, поэтому он направил автомобиль на свое обычное место стоянки позади крытого спортивного манежа.

Первый звонок прозвучал словно сирена, предупреждающая о приближении торнадо.

 

Золотистые глаза

 

Десять минут между звонками Мерри решила посвятить общению с подругами. Она, Элли, Кейтлин, Эрика и Кристал шеренгой, словно солдаты, промаршировали занимать столик среди стоящих в холле школы. Со времени их последней встречи прошло почти двое суток, и это казалось девочкам вечностью.

Звонок застал Мэллори на автостоянке. Она испуганно вздрогнула и хотела выпрыгнуть прежде, чем машина остановится, но снова опустилась на сиденье.

К чему спешить?

Что‑то не в порядке, а она не знает, что именно.

Дрю встревоженно вглядывался в лицо Мэллори.

– Бринн, хочешь, я тебя провожу? Что происходит?

– Ничего страшного, Дрю. Извини, что была сегодня такой заразой.

– Не стоит исправляться ради меня, Бринн, – рассмеявшись, ответил он. – Каждое утро ты ведешь себя как полная зараза… Бринн, ты ведь не можешь ничего от меня скрыть. У тебя такое выражение лица, что мне страшно становится. По правде говоря, у меня есть все основания бояться не только за тебя. Всякий раз, когда ты в таком настроении, и у меня начинаются неприятности.

Он натянул капюшон толстовки Мэллори на глаза.

– Я тебя просто поддразнивала, Дрю, – мягким голосом сказала она. – Надеюсь, для тебя бал будет превосходным. С кем ты пойдешь?

– С Памелой Доор.

– С капитаном чирлидеров из выпускного класса! Ты уже большой мальчик! – заметила Мэлли.

Дрю едва не сознался, что выбрал Памелу Доор лишь потому, что не может пригласить девушку, живущую по соседству. Для себя он уже решил, что не станет признаваться в чувствах, которые давно испытывает к Мэллори. Но когда она начала медленно удаляться, что‑то болезненно сжалось у него в груди. Какой же маленькой и ранимой она выглядела в этой старой черной толстовке! И никак не отреагировала даже тогда, когда он надвинул капюшон ей на глаза.

Направляясь к главному входу, Мэллори чувствовала, что отталкивает от себя Дрю, но справиться со своими чувствами просто не могла. Парень глядел на нее такими глазами, словно у Мэлли на голове из‑под копны черных, сверкающих на свету волос показались усики насекомого… Мэллори не оглянулась. Тревога холодными каплями стекала вниз по спине. Она не могла согреться с тех пор, как проснулась сегодня рано утром. В чем дело? Она ничего страшного не видела, если не считать большой белой кошки, которая сбросила теннисные туфли в раздевалке чирлидеров.

Это ведь не Дэвид… Ничего плохого… Едва переставляя ноги, девочка плелась к большим застекленным дверям здания В.

Уже войдя внутрь, она почувствовала, как кто‑то схватил ее сзади за толстовку. Резко обернувшись, Мэллори встретилась лицом к лицу с Эден Кардинал. Ее длинные распущенные волосы поблескивали в солнечном свете.

– В чем дело? – спросила она у Мэллори. – Ты что, за эльфами шпионишь?

Девочка посмотрела вниз, подняла голову, взглянула Эден в глаза и улыбнулась. Вся ее одежда, начиная от капюшона толстовки и заканчивая высокими кроссовками «Конверс», была черного цвета, а она этого даже не заметила.

– Да, – ответила она Эден. – Я работаю под прикрытием, выявляю девушек, чьи юбки не прикрывают ягодицы. Это мне как раз по росту.

Эден рассмеялась и обняла Мэллори за плечи. Девочку до сих пор удивляло то, что такая популярная старшеклассница, как Эден, девушка, которая, проходя по коридору школы, не успевает ответить на все брошенные «приветы», может запросто обнимать такую пигалицу, как Мэллори, а не отделываться от нее, словно от докучливой перхоти. Мэлли никогда не предлагала Эден пойти куда‑нибудь вместе. Она бы ни за что на такое не осмелилась, но всякий раз, когда девушка что‑то предлагала, Мэллори с радостью соглашалась – даже тогда, когда это означало быть у старшей подруги на побегушках. Появление Эден очень ее обрадовало и даже несколько успокоило. Мэллори уже приоткрыла рот, готовясь поведать подруге о терзающих ее плохих предчувствиях, но Эден заговорила первой:

– Мэлли, мне надо тебе кое‑что сказать. Вернее, кое о чем попросить.

Эден сейчас хихикала и болтала, словно одна из подружек Мерри. Такой оживленной Мэллори ее никогда прежде не видела. С чего бы такая перемена?

– Твой папа владеет «Спортивными товарами Домино». Мне кое‑что нужно…

Они проскользнули в угол застекленного холла. «Здесь я видела пуму во сне», – промелькнуло в голове у Мэллори. Ей вновь стало зябко. Эден сунула два доллара мелочью в щель кофе‑машины. Один дымящийся стакан с горячим какао она протянула Мэллори, а другой взяла себе. Мэлли наконец‑то вспомнила о хороших манерах.

– Спасибо. Ай!

Бумажный стаканчик обжег ей руки.

– У меня руки такие холодные, без ожога второй степени не обойтись.

– Сегодня ужасно холодно, – согласилась Эден. – Я надевала на улице перчатки.

– А я вдобавок немного заторможенная, не выспалась ночью… Извини, что ты только что сказала? Тебе нужен какой‑то спортивный инвентарь?

Их разговор прервал мистер Йо, сделав замечание Трэвор Солвин и ее бойфренду, которые, забывшись, очень уж сильно «лизались», спрятавшись за колонну. Для шести минут девятого утра это, пожалуй, слишком откровенно.

– Я знаю, что твой папа задумал осеннюю распродажу, – продолжила Эден. – У него не найдется спального мешка для двоих?

– Конечно, найдется. У папы есть, кажется, два. Их обычно дарят молодоженам, которые собираются во время медового месяца выехать на природу. Как по мне, это немного не то. Если я когда‑нибудь выйду замуж, то на меньшее, чем большой отель в Майами, не соглашусь.

Мэлли и Эден влились в толпу подростков, которая быстро растекалась из холла по школе. У обеих первой была математика: у Эден – сметная калькуляция, у Мэлли, в соседнем классе, – геометрия.

– Думаю, это ужасно романтично – спать в одном мешке с любимым мужчиной среди дикой природы, – сказала Эден. – Это все равно, как если проникнуть под кожу друг другу.

– М‑м… Я, конечно, спортсменка, но спать на земле не люблю. Я терпеть не могу наши семейные ночевки под открытым небом.

– А я люблю звезды.

– Выходит, ты собираешься замуж? – пошутила Мэллори и испугалась, увидев, как побледнело загорелое лицо Эден.

– А‑а… нет… Я… ну… Это будет подарком… другу… парню…

– Тому, кто тебе нравится? – осторожно задала вопрос Мэлли.

– Да.

– И ты собираешься сделать ему свадебный подарок?

– Это для него и для меня. Мы поедем вместе. – Заметив, как округлились глаза девочки, Эден добавила: – Ничего такого! Все в порядке. Ему двадцать один год, мне восемнадцать. Но не все так просто… Мы должны встречаться тайно от остальных…

– Из‑за того, что он старше?

– Ну… в определенном смысле да… Послушай, забудь. Мне вообще не стоило об этом заговаривать.

– Эден! – начала Мэлли. – Я просто за тебя беспокоюсь… я боюсь…

– С какой стати?

– Ладно, ничего… Просто глупое предчувствие. Какого цвета тебе нужен спальный мешок?

Эден опустила глаза на носки своих туфлей.

– Ну… красный – его любимый.

– Хорошо! – сказала Мэлли, забрасывая ранец с книгами в свой шкафчик.

Прозвенел второй звонок.

– Я посмотрю на выходных…

Прежде чем она успела запереть дверцу на замок, ее охватила дрожь, и девочка пошатнулась. На секунду Эден, казалось, съежилась до кончика остро отточенного карандаша. Когда Мэллори очнулась, то лежала на полу, а около нее стояла на коленях Эден.

– Мэлли! Мэлли! – звала ее принявшая прежний вид подруга, и ее голос гремел, напоминая рев толпы болельщиков на стадионе во время бейсбольного матча.

Мэллори прикрыла ладонями уши.

– Сколько я уже так лежу?

– Пару секунд, – ответила Эден. – Что случилось?

Мэллори решила, что объясниться с подругой будет непросто. В своем видении она увидела парня, лежащего в большом красном спальном мешке. Это определенно был Джеймс, которого Мэллори уже доводилось видеть… В тот холодный, промозглый день, когда девочка впервые рассказала Эден о своих видениях, ей привиделся Джеймс. Он, насвистывая, шел один в лучах заходящего солнца, а горный лев, он же кугуар, он же пума, затаился на гранитной скале, сверля человека жадным взглядом.

– Джеймс… – начала Мэллори. – Я видела его тогда… Помнишь? Я сказала, что для парня, который путешествует в дикой местности, пума представляет большую опасность, а ты постаралась свести мои слова в шутку. Спальный мешок для него?

– Да, – призналась Эден.

– Но он на самом деле в большой опасности, а ты мне не веришь!

– Все это ерунда.

– Но я видела это, Эден!

– Ты и сама не знаешь, что именно видела. Это как… Представь, ты и я – подруги. Ты думаешь, что мы впервые познакомились, когда ты вступила в команду «Восемьдесят девять», но я видела тебя прежде. Я видела тебя еще тогда, когда ты была маленькой. Ты была в моем узоре, вытканном на звездном одеяле.

– Что?

– Я о небе. Его называют звездным одеялом, – с улыбкой пояснила Эден.

Она снова стала собой: невозмутимо спокойная юная индианка вместо нервной, незнакомой девушки, какой Эден была еще минуту назад.

– Все выткано на звездном одеяле, все предопределено заранее, с кем будут люди и что с ними произойдет в жизни.

– Не понимаю, – сказала Мэлли.

– И не должна понимать, – возразила Эден.

Мэллори взглянула в большие темные глаза подруги и заметила в них золотистые искорки, промелькнувшие среди бархатистых оттенков коричневого цвета. Золотые глаза.

Что?

Сбросив с плеча руку Эден, Мэллори развернулась и припустила по коридору, увертываясь от группок школьников. Сначала она перешла на быстрый шаг, затем – на бег. Девочка не обернулась, даже когда Эден позвала ее по имени. Забудь об уроке по математике! Она скажет, что у нее болит голова, ломит переносица, и пойдет в медпункт. Спасаясь бегством, Мэллори проскочила мимо двустворчатых дверей малого театра и почувствовала исходящие от них волны угрозы. Она остановилась, чтобы перевести дыхание.

В этот момент Мэллори точно знала, что никто не выскочит на сцену, размахивая руками, высоко подпрыгивая и скандируя: «Риджлайн лучше всех! Сделайте их!» Ее сестре Мерри волноваться не придется. Никто не заметит ее размалеванного лица. Сегодня никаких «смотрин» не будет.

Но Мэлли понятия не имела, откуда взялась эта уверенность.

Вот только Эден… Было в ней что‑то странное, что‑то, из‑за чего Мэллори покрывалась гусиной кожей… То же она почувствовала, когда увидела во сне пуму.

 

Так и не произнесенные приветствия

 

Позже тем же утром, когда Мерри сидела на уроке истории, раздался голос из громкоговорителя:

– Мередит Бринн, пройдите в комнату для посетителей.

Мерри постаралась незаметно проскользнуть вдоль стены, но услышала, как Нили, новенькая девочка из Чикаго, перешептывается с Эрикой. До ее слуха донеслись слова: «Ничего себе видок».

Девочка пожелала, чтобы земля разверзлась и поглотила ее.

Кэмпбелл пришла с небольшой коричневой сумочкой. Вместе они прошли в туалет. Мередит умылась, а после мать смазала ей лицо мазью, которую принесла с собой. Девочка, зажмурившись, повернулась к зеркалу и открыла глаза. Тональный крем сделал свое дело. Мерри больше не выглядела человеком, умершим от ветрянки. Она обняла маму.

– Ты спасла мое будущее!

– Эта мазь гуще, чем та, что можно купить в универмагах. Она водоотталкивающая. Это будет нелишне, когда ты вспотеешь. Ее наносят, чтобы скрыть шрамы… ну и все такое прочее.

Мерри заметила, что мама норовит поскорее отправить коробочку в мусорное ведро, и перехватила ее руку. На коробочке было написано «Жизнь после смерти».

«Жизнь после смерти»? Мередит взглянула на обратную сторону коробочки. «Создает запоминающийся образ любимого человека», – прочитала она.

– Что это? – дрожащим голосом спросила Мерри. – Ты принесла мне косметику из похоронной конторы?

Кэмпбелл пожала плечами.

– Мэгги Лонергран приехала к нам со сломанным пальцем. Она и послала Люка за тюбиком. Хочешь – бери, не хочешь – не бери, Мередит. Обыкновенной пудрой ты это безобразие все равно не скроешь.

Лонергран владела единственной в городке похоронной конторой. Мередит была там только однажды, и это был один из самых мерзких дней в ее жизни. В тот день состоялись похороны Дэвида Джеллико.

– Но, мама…

– Мерри, но ее же не используют повторно! – возмущенно воскликнула Кэмпбелл. Последнее время мама выдержкой не отличалась.

– Извини, – сказала Мерри. – Я просто подумала, что…

– Знаю, детка. Послушай, давай договоримся. Мы ничего не скажем Адаму. Он не сможет попрекнуть тебя этим. Все будет хорошо. Договорились?

Мерри заметила глубокие морщины усталости, избороздившие ее лицо. Новая работа явно не пошла матери впрок. У Кэмпбелл не оставалось свободного времени даже на то, чтобы бегать, и у нее уже появился животик. Мерри однажды подслушала, как мама говорила папе, что за такую работу надо платить денежную надбавку, как за участие в боевых действиях, и решила не осложнять маме жизнь.

Мередит нанесла на лицо немного основы под макияж, добавила румян на щеки, положила серые тени на веки, тронула тушью ресницы и брови. Косметики где‑то на семьдесят пять процентов больше, чем она обычно использовала, но ничего… Соревнования чирлидеров – не в счет.

– Ты на себя не похожа, – сказала Кэмпбелл.

– Но я, по крайней мере, похожа на человека.

 

Позже, в кафетерии, Мередит оттащила сестру в сторону.

– Я ведь нормально выгляжу, – спросила она у Мэллори, – правда?

– Ты никогда нормально не выглядишь, – ответила та, возвращаясь к старой привычке позубоскалить.

Мередит настаивала:

– Ну же! Ты даже на меня не посмотрела!

– А зачем? Отвали, Мерри. У меня и так есть о чем волноваться.

– Я серьезно.

– И я серьезно, – сказала Мэллори. – У меня сейчас будет контрольная.

– Я так понимаю, дело не в этом, Мэлли.

– Не в этом.

Мэллори посмотрела на сестру. В одной руке – недоеденный кусок питы, за ухо заткнут карандаш.

– Не только в этом… Просто мне надо обо всем хорошенько подумать, – сказала она. – Вид у тебя лучше. Извини, что я такая рассеянная.

Мередит для себя уже решила, что выглядит нормально. Проблема заключалась в том, что она не выглядела естественно.

Мерри накрасилась так, как Даниэль Сибелиус красилась изо дня в день. Создавалось впечатление, что девушка рождена для Хеллоуина или красной ковровой дорожки перед зданием, где вручают награды Эм‑Ти‑Ви. Даниэль Сибелиус носила такие короткие юбки, какие Тим Бринн ни за что бы не позволил дочерям надеть без джинсов. А еще Даниэль пользовалась длиннющими накладными ресницами.

Если уж начистоту, то Мерри выглядела еще гротескнее. Толстый слой макияжа придавал ее юному личику прямо‑таки зловещий вид. Чем‑то она напоминала куклу из «Невесты Чаки». До Хеллоуина оставалось всего ничего.

– Я найду Дрю и спрошу у него, – сказала Мерри, отворачиваясь от сестры. – Он мне честно скажет.

– Ну и что изменится, когда ты услышишь его мнение? – спросила Мэлли. – Все это чепуха, Мерри!

– Чепуха, потому что это мое выступление, а не твое? Ты считаешь это чепухой, потому что я не падаю в грязь, не хлопаю других девочек по спинам и не издаю угрожающих криков? Я не хуже тебя в моем виде спорта. Просто я веду себя как девушка, а не притворяюсь парнем с сиськами. А ты только и делаешь, что выказываешь презрение к тому, чем я занимаюсь.

Мэллори фыркнула, чем окончательно вывела Мерри из себя.

– Это подло! Или ты считаешь, что это не спорт? – спросила Мередит, подняв вытянутую ногу и продержав ее в горизонтальном положении двадцать секунд. – Если считаешь, так и говори! Ну же, Мэллори! Я жду.

– Ладно, признаю: ты олимпийская чемпионка по подниманию ноги.

– Признай, что ноги у тебя не такие сильные.

– Не могу признать, потому что это неправда.

Мэллори делала все от нее зависящее, чтобы не впасть в плаксивую истерику, как уже случилось сегодня утром, но сарказм давался ей с огромным трудом. На мгновение Мэлли пожалела о том времени, когда между домами ее и Дрю была протянута леска и они обменивались записочками, перетаскивая их в корзинке от окна спальни к другому окну.

Тогда они были детьми. И стать маленькой девочкой было тем, чего Мэлли сейчас ужасно хотелось.

Откровенничать с Дрю было бы ошибкой. Парень знает ее с детства, но у Мэллори создавалось впечатление, что в последнее время друг относится к ней как к девчонке. Мэлли не хотелось укреплять Дрю в его мнении.

А может, ей хочется…

Нет, Дрю ей как брат!

А все же парень такой классный…

Все вставало с ног на голову!

 

Остаток дня Мэллори бродила из класса в класс, словно сомнамбула. Лучше бы она поднесла термометр, который миссис Эйвис сунула ей в рот, к электрической печке и подержала пару секунд. Тогда бы ее отправили домой с «температурой».

По крайней мере, она не прятала голову в песок и во время уроков старалась разобраться в своем сне. Таков уж был характер Мэллори.

Девочка подозревала, что белое нечто, которое Дэвид увидел во время погони за Мерри, было гигантской белой кошкой… пумой… горным львом… кугуаром… Всеми этими именами люди называли и все еще называют одно и то же животное. Тогда Мередит видела лишь какую‑то белесую фигуру. Фигура, напугавшая Дэвида, не была той полупрозрачной седовласой старушкой с добрым лицом, которая склонилась над сестрой, когда Мерри упала и ушиблась. Бабушка Гвенни утверждала, что невысокая пожилая леди – призрак женщины из семьи Мессенджер, доброй мамы Гвенни, их прабабушки. Исполняя последнюю волю покойной, ее похоронили не на городском кладбище, а высоко на холмах, там, где женщина любила гулять после долгого трудового дня, во время которого она прибирала в домах других людей. Один раз в месяц, иногда вместе с близняшками, Гвенни приходила и ухаживала за двумя кустами белых роз, которые она высадила по сторонам скромной медной таблички, обозначавшей место захоронения ее матери. Только недавно Гвенни призналась внучкам, что один из кустов символизирует Веру, покойную сестру‑близнеца самой Гвенни, которая утонула еще в детстве. Бабушка сожалела, что не может перенести маленький деревянный гробик с телом Веры в холмы неподалеку от семейного «лагеря». Там бы сестра лежала в земле рядом с матерью. Гвенни была католичкой, не фанатичкой, как некоторые из ее братьев и сестер, но все же верующим человеком, поэтому считала, что любовь может освятить любую землю.

А если Мерри, а не Дэвид, увидела кугуара, а не женщину? Что это было? Тоже призрак? Еще одно сумасшедшее видение? Пум полностью истребили на востоке страны. Если какая и пробралась сюда из Канады, ей пришлось преодолеть долгий путь. Могут ли пумы испытывать ненависть к людям? Может, поэтому она смотрела на парня, в которого влюблена Эден, такими голодными глазами? А если это животное сбежало из зоопарка? Белый окрас в зоопарках – обычное дело.

Во время, отведенное для приготовления уроков, Мэллори пошла в библиотеку и набрала на компьютере: «Кошки в мифологии».

Баст, богиня с головой кошки, была одной из самых важных в древнеегипетском пантеоне. Во многих древних религиях кошки считались духовными проводниками людей, мудрыми, но не способными открыть людям свою мудрость из‑за того, что не обладают человеческой речью. Имеет ли пума отношение к этим верованиям? Почему она увидела животное теперь, когда Дэвид погиб? Почему пума появилась в школе, там, куда настоящему животному вход закрыт? Охотится ли пума на парня Эден? А может, она охотится на саму Эден?

Теперь Мэлли было стыдно за то, что она сбежала от подруги.

Как ее видения могут противоречить тому, что она чувствует?

Дэвид был невероятно красив, но в душе оказался настоящим чудовищем. Но еще задолго до своих видений Мэллори чувствовала по отношению к этому парню определенную антипатию. Эден совсем не похожа на Дэвида. Сердце подсказывало Мэлли, что старшая подруга – хороший человек, внимательный к окружающим.

Бабушка говорила, что дар послан им свыше, что внучкам следует пользоваться им исключительно для добра, что причина появления этого дара известна только святым. Им следует смириться со своей судьбой. Бабушка Гвенни говорила, что дар передается по наследству среди женщин семейства Мессенджер подобно гену, определяющему цвет волос.

«Или подобно болезни», – подумала Мэлли.

Зазвенел звонок, и Мэллори подняла глаза вверх, туда, где было небо… звездное одеяло…

Девочка только сейчас осознала, что ее губы непроизвольно двигаются. Оставалось только надеяться, что посторонние, увидев ее за этим занятием, решат, что она говорит в миниатюрный мобильный телефон. На самом деле Мэллори обращалась к Дарителю:

– Если это то, о чем говорила нам бабушка, если ты хочешь, чтобы мы боролись за правду, то, пожалуйста, объясни нам правила.

А потом она услышала крик.

 

Травма

 

Кристал Фиш кричала от боли всю дорогу, пока ее несли на носилках к автомобилю скорой помощи. Связки были порваны. Впереди ее ожидали месяцы физиотерапии даже после успешно проведенной операции. Ее надежда попасть в сборную оказалась недолговечной.

Выступления отложили на вторую неделю ноября. Мэллори было ужасно жаль Кристал. Вместо получасового разогрева со всего маху упасть с разведенными в стороны ногами на пол, должно быть, очень больно.

– Кто‑то приклеил к подошвам ее теннисных туфель скотч, – сказала Мерри сестре после того, как скорая помощь отъехала.

Они сидели в кафетерии и ждали, пока Дрю закончит свой кросс‑кантри[4].

– Зачем? – спросила Мэллори.

– Это такая хитрость, – принялась объяснять сестра. – Скотч используют для того, чтобы легче было скользить. Делать такое запрещено, потому что из‑за скотча спортсмен не всегда может контролировать собственные движения. Даже если человек знает, что у него на подошвах прилеплен скотч, упасть проще простого, а уж если не знаешь…

– А может, она сама его прилепила? – открывая учебник по математике, предположила Мэлли.

– Не верю. Кристал всех этих уловок терпеть не может. В любом случае на шпагат она и без скотча умеет садиться. Когда Кристал разогреется, ей удаются прекрасные растяжки.

– Ну, – сказала Мэллори, понижая голос, хотя рядом с ними в общем холле никого не было, – я же видела ее теннисные туфли. Это имеет отношение к… Ты понимаешь? – Она сжала руки, словно кошачьи лапы.

– Как ты можешь быть уверена, что пума сбросила со скамьи туфли Кристал? – негромко спросила Мерри. – Это могли быть мои туфли или чьи‑то еще…

– Ты бы не смогла увидеть то, что касается тебя.

– Я – не ты.

– Я знаю, но… Я слышала, как ты звала меня, когда была с Дэвидом на хребте…

– Да, я тебя звала, но это не то… – сказала Мерри, грызя кончик карандаша. – Мне так кажется.

– Ладно. По крайней мере, никто себе голову не разбил, – заметила Мэллори.

Одной заботой меньше. В тот день и в последующие дни они больше не разговаривали на эту тему.

 

Мэлли решила заполнить время между видениями, полученными из космоса, заботой о собственной персоне. На следующий день она впервые за неделю отправилась на тренировку.

Никогда прежде она не была настолько хороша, переходя от обороны к нападению. Мэллори напоминала себе лучших полузащитников, которых знала. Единственное, что не давало ей покоя, – щемящее чувство, вызванное ссорой с Эден. До этого Мэлли и понятия не имела, как же она ценит дружбу с Эден и время, проведенное с ней. Элегантная, гибкая и сильная, она играла на поле, словно профессиональный игрок. Она была королевой защиты. Мячи девушка принимала на грудь и колени с такой легкостью, словно на них были не защитные наколенники, а настоящая броня. Вот только Эден глядела сквозь Мэллори так, словно она стеклянная. Это разбило девочке сердце.

А тем временем, в отсутствие Кристал, Мерри до конца недели руководила тренировками. Ее вело страстное желание доказать себе, что она спортсменка ничем не хуже этой шизанутой сестренки.

– Ладно. Укрепим внутренние мышцы бедер, – говорила она. – Руки – на пол. Ноги – в стороны… шире… Не дрожите. Вверх… вниз… вверх… вниз… вверх… Я буду считать… Один… Два…

– Можешь считать медленнее? – крикнула Элли. – Десять секунд прошло, а мы уже трижды присели.

– Двадцать раз будем приседать, – бесстрастным голосом заявила Мерри.

– Помнишь, когда мы были маленькими, мой брат чуть не выбил тебе зубы клюшкой для лакросса?[5] – спросила Кейтлин. – В чем дело?

– Как я понимаю, вам хочется приседать пятьдесят раз, – хмыкнула Мерри.

Когда упражнение окончилось и девочки с облегчением вздохнули, она сообщила:

– Ладно! А теперь растяжка. Нагибаемся к правому колену… Тянемся… А теперь поднимаемся от бедер… давай… давай… Просядем хорошенько посрединке… Хорошо. А теперь проделаем упражнение еще тридцать раз.

В конце второй серии упражнений девочки стонали от напряжения. После «полевых приветствий», «фигур высшего пилотажа» и танца Мередит объявила, что теперь для расслабления они пробегут два раза вокруг школьного забора, что составляло расстояние около двух миль.

Элли не выдержала и толкнула Мерри в плечо.

– Беги‑беги, пончик, – ответила Мередит на обиду действием обидой словом.

У Элли бедра, пожалуй, и впрямь были пышнее, чем у других девочек, но называть ее толстой никто бы не стал. Впрочем, Элли явно стеснялась своих форм.

– Кого ты называешь пончиком, спичка? – рассмеявшись, хмыкнула она.

Единственной девочкой, которая никогда не жаловалась и делала упражнения чуть дольше и чуть лучше, чем Мерри, была Нили Чаплин. Мередит настаивала на двадцати отжиманиях, а Нили делала тридцать. Мерри делала двойное сальто назад, а Нили – тройное с переворотом боком на девяносто градусов.

Стряхивая пыль с рук, она сказала Мерри:

– Ну как? Слабо?

Подумаешь, королева!

Что Нили хочет этим доказать? В том, что она является самой несносной богатой девочкой, которые когда‑либо учились в средней школе Риджлайна, сомневаться не приходилось. А добиться подобных высот было не так уж просто, учитывая то обстоятельство, что в школе учились Трэвор Солвин, Джина Де Глория и еще несколько девочек, живших в Хэвен‑Хиллз, в «сообществе гольфистов», в огромных, площадью в один акр, домах, окруженных еще одним акром приусадебной земли. Вот только дом Нили был площадью в два акра, а вокруг простирались еще три акра принадлежащей ее родителям земли. Эти люди вели себя так, что старожилам их присутствие в городе не особо нравилось.

Если уж начистоту, то легкомысленная, вечно оптимистически настроенная Нили вызывала у Мерри определенные подозрения. Может ли человек с таким складом ума быть замешанным в инциденте со скотчем? Нили казалась недосягаемо далекой из‑за низкокалорийных обедов для гурманов и длинного темного «Кадиллака‑Континенталь», который заезжал за ней после школы. Все только и делали, что носились с Нили Чаплин, поэтому Мередит решила всеми силами ее игнорировать. Пока Нили совершала тройное сальто с переворотом боком на девяносто градусов и кувыркалась вперед‑назад для разогрева, Мерри делала вид, что интересуется только тем, есть ли щели между спортивными матами.

Когда же Нили во время танца принялась садиться на полный шпагат там, где требовался полушпагат, Мередит негромко заметила:

– Давайте будем делать все синхронно, девочки. Со стороны это будет выглядеть красиво.

Сработало.

Однажды, когда Мерри, в очередной раз игнорируя Нили, ловко скручивала волосы и закалывала их (никогда не угадаешь, кто может прийти на футбольный матч, в котором участвует твоя сестра!), девочка заговорила с Мередит:

– Я предложила Кейтлин и Элли в пятницу устроить посиделки у нас дома с ночевкой. Отец поставит кино… Хотелось бы, чтобы и ты к нам присоединилась.

Мерри медленно сосчитала про себя до трех и сказала:

– Три – вполне приличная компания.

Ей не нужно было, чтобы Нили приглашала ее из чувства сострадания.

Мамы Элли и Кейтлин не работали. Отец Элли владел в Дептфорде двумя спортивными клубами. Нили вполне может считать их ровней себе.

Чаплин улыбнулась и сказала:

– А четыре – еще круче. Ну же… Не стесняйся!

– Это я стесняюсь? – рассмеялась Мерри. – Ладно, я буду. Только в пятницу я еще к Кристал должна заехать. Вчера ей сделали операцию.

– Приезжай после этого. Бедная Кристал! Я бы тоже туда съездила, если бы лучше ее знала. Хотя, должна признать, Кристал немного того… слишком уж старается быть похожей на кинозвезду… Эти ее завитые волосы… Мне даже неловко в ее присутствии… Мне бы хотелось…

Мередит снова рассмеялась. Нили может быть неловко? Ей чего‑то хочется? Для Мередит рай представлял собой место, где можно, пролистав каталог «Блисс», заказать себе все, что душа пожелает. Как может девушка, которая, по словам Элли, заказывает себе одежду из бутиков в Майами и живет в доме с восемью спальнями и двумя бассейнами, хотеть еще чего‑нибудь?

Оглядываясь назад, Мерри поняла, что способностями психолога она, если и обладает, то небольшими. Ей пришлось долго ждать ответа, а когда она его получила, он оказался совсем не тем, на какой она рассчитывала.

 

Обморок

 

Медсестра сказала близняшкам, чтобы подождали в коридоре, пока Кристал принимает болеутоляющие лекарства.

– Она боится, что мы увидим, какие таблетки ей дают, – прошептала Мерри. – Она думает, что, узнав их названия, мы обязательно станем наркоманками.

– Это не смешно, – возразила Мэллори. – Некоторые дети, чьи мамы работают медсестрами, на самом деле становятся наркоманами. В конце‑то концов, это личное дело Кристал, какие лекарства она принимает.

– Мэллори, не заморачивайся, – проворчала сестра.

Палата, в которую они наконец попали, представляла собой нечто среднее между цветочным магазином и украшенным перед началом матча спортзалом. Повсюду висели бело‑зеленые вымпелы и стояли вазы с гвоздиками и розами. А еще там было большое, украшенное белыми розами и зелеными лентами картонное сердечко с выведенным на нем именем Нили Чаплин.

Когда девочки вошли в палату, Мэллори прошептала:

– Онабрех.

– Да уж, – согласилась с ней Мерри.

На языке близнецов это означало «Сплошная ложь» или «Она не искренняя». Мэллори считала Нили ответственной за травму, полученную Кристал. Мерри не была в этом уверена. Девочка заметила, что, начиная с первого занятия в школе, Нили Чаплин каждый день приходила в новой одежде, но быть богатой еще не означает иметь склонность к убийствам, а быть сопливой задавакой не значит строить коварные планы и безжалостно идти к своей цели, устраняя конкуренток.

Впрочем, одно другому тоже не мешает.

– О чем вы? – спросила Кристал.

Открыв коробку принесенных близняшками конфет, она принялась перебирать их, выискивая карамель, которую терпеть не могла. За конфеты она поблагодарила, но как‑то небрежно.

– Да ничего, – ответила Мерри. – Мэллори на своей волне… Ой, Кристал! Это так ужасно! Ты, наверно, чувствуешь себя очень плохо?

– Я боли не боюсь, – бросив на Мэлли хмурый взгляд, сказала Кристал.

После того как Мередит рассказала подругам из команды чирлидеров, что ее сестра не считает то, чем они занимаются, настоящим спортом, девочки прониклись к Мэллори еще большей неприязнью, чем прежде.

– Чирлидеры привыкли к боли, но это уму непостижимо! Я слышала, как они рвутся! Мои связки теперь похожи на черт знает что! И за что мне такое?

– Сочувствую. Это ужасно несправедливо, – сказала Мерри.

– Не то чтобы я никогда не пускалась на всякие хитрости, – призналась Кристал. – Когда мне чего‑нибудь очень хочется, я делаю все от меня зависящее, чтобы этого добиться, но вред я бы никому не причинила. Это недопустимо! В любом случае во время состязаний я могла исполнить все, о чем бы меня ни попросили.

Кристал не преувеличивала красоту и гибкость собственного тела и сердилась на тренера за то, что та уделяет ей меньше внимания и времени, чем «птичкам». При этом она никогда не рисковала быть отстраненной от тренировок из‑за травмы. Если начистоту, то Кристал вообще боялась повредить свой облик. Самым худшим ее кошмаром было порезаться так глубоко, что после этого останется шрам длиною хотя бы в один дюйм.

«А ее вполне могли бы выбрать», – подумала Мерри.

Кристал выглядела старше своих лет. К тому же у нее было вполне сформировавшееся, «женское» тело.

Фактор сексапильности, так сказать.

Стоя в другом углу палаты, Мэллори подумала: «Чирлидер до мозга костей».

Девочка думала напряженно – так, чтобы ее мысли могла «услышать» сестра. И это ей удалось. Мередит, взглянув в ее сторону, быстро, словно змея, высунула и снова спрятала язык.

– Скорее всего, – продолжила Кристал, – кто‑то перепутал мои туфли со своими. Она прилепила скотч к подошвам до начала показательных выступлений, хотела всех обмануть, а я не была готова к этому.

– Я о таком и не подумала, – сказала Мерри.

Это было самым логичным объяснением происшедшего, и Мэллори спросила себя, почему она сама не додумалась до этого.

Кристал пронзительно вскрикнула, когда у Мерри закатились глаза и она рухнула на пол. Мэлли не успела и шагу сделать, как голова сестры с глухим звуком уже ударилась о линолеум. Мэллори стало не по себе.

Впоследствии Кристал рассказывала Эрике, что в ту секунду Мерри напомнила ей ребенка‑зомби из «Затерянных в холмах». Кристал сказала Элли, что ее чуть не стошнило, хотя на самом деле она преспокойно поедала шоколад, когда в палату ворвался «эскадрон» медсестер. Придя в себя, Мередит увидела перед собой толстую краснолицую женщину, от которой несло табаком. В животе неприятно заурчало. И зачем медсестры курят? Мэллори стояла у противоположной стены палаты, еще более бледная, чем Мерри, – если это, конечно, возможно.

Ну и видок, скажем прямо, был сейчас у Мередит! Сегодня, перед тем как ехать к Нили, она аккуратно причесала волосы и надела новые классические джинсы фирмы «Левайс» с пятью карманами. И вот теперь она лежала на полу среди микробов, а на затылке у нее скоро появится шишка величиною с яйцо, что станет достойным дополнением к красным пятнам на лице.

– Если у тебя анорексия, пожалуйста, не приходи в нашу больницу, не падай в обморок и не набивай себе шишек, – заявила медсестра. – Посмотри, что происходит с твоей кожей! Это все от недоедания.

– Моя сестра ест больше, чем многие из парней, которых я знаю, – сказала Мэллори.

«Спасибо, сестренка», – мысленно скривилась Мерри, едва сдержавшись, чтобы не сказать, что сестра ест раза в два больше, чем большинство парней, притом не стесняется делать это у них на глазах.

– Помогите мне встать, – попросила Мередит. – Красные пятна у меня на лице остались после зубной пасты. Они не имеют никакого отношения к тому, чем я питаюсь.

Краснолицая толстая медсестра несколько секунд смотрела на девочку, озадаченная тем, что услышала, а потом не терпящим возражений тоном приказала:

– Не двигайся! Ты будешь лежать здесь до тех пор, пока тебя не осмотрит доктор Пэннингтон.

Мередит знала этого врача. Именно она вправляла Адаму ключицу, когда брат прыгнул с клена.

– Такое уже и прежде случалось, – не особенно уверенным голосом призналась Мэллори, – не с ней, а со мной.

Обычно Мэлли больше двух предложений никому, за исключением собственной сестры, не говорила, по крайней мере по своему почину.

Как только медсестра отвлеклась, Мэллори прошипела:

– Вставай, идиотка! Они решат, что мы принимаем наркотики. Я стараюсь выиграть для тебя время.

– Да что случилось?

– Ты упала, как будто тебе по голове врезали, – зло прошептала Мэллори.

– Ну, ты в этом разбираешься лучше. Это ведь твоя специализация.

– По крайней мере, я делаю это не при свидетелях.

– Не при свидетелях, а во время соревнований. Тогда, помнится, собралось около трех сотен болельщиков.

– Извини, – отрезала Мэлли. – А ты падаешь в обморок только перед теми, кто пытается тебя убить!

Мередит ухватилась за руку Мэлли и поднялась с пола.

– Это противоречит рекомендации, – заявила медсестра.

– Что?

– Ваше поведение противоречит медицинской рекомендации.

– Пригласите сюда нашу маму, пожалуйста, – попросила Мерри.

– Извините, но я не знаю вашей мамы, – заявила противная медсестра.

– Ее зовут Кэмпбелл Бринн. Она работает главной медсестрой в отделении экстренной помощи, – сказала Мередит.

Краснолицая женщина побледнела, и Мерри захотелось рассмеяться. Будь она на месте краснолицей медсестры, ей тоже не хотелось бы ссориться с мамой, учитывая ее взрывоопасный характер.

– А мне ничего не видно! – вытягивая шею, пожаловалась Кристал, подвешенная нога которой загораживала обзор. – Это первое интересное происшествие, случившееся со времени анестезии. Ты поскользнулась? Ты поскользнулась, я поскользнулась… Это что, заговор?

«Точно, заговор», – подумала Мерри.

Надо, чтобы окружающие перестали вертеться рядом. Тогда она сможет переговорить с сестрой.

«Да, заговор».

Когда Мередит лишилась чувств, перед ее внутренним взором возникли красивые руки, унизанные кольцами, – по два тонких золотых ободка на безымянном и указательном пальцах. Пальцы рук аккуратно прилепляли две полоски скотча на подошвы теннисных туфлей, а затем крепко‑крепко прижимали их к резине. Когда руки вернули туфли на место, Мерри заметила маленькую рыбку, нарисованную несмываемым маркером на язычке обуви. Фамилия Кристал – Фиш[6]. Рисунок был очень маленьким, и разглядеть его могла лишь та, кто знала, где искать. Пальцы рук Кристал – длинные и худые, а те, которые видела Мерри в своем видении, казались принадлежавшими эльфийке.

Увиденное подтверждало их подозрения. Кто‑то сделал Кристал большую подлость. Мередит способна была «видеть» только прошлое. Руки из ее видения принадлежали явно не Кристал. Ей пришлось хорошенько поворошить собственную память – так устроитель бинго с усилием вращает барабан с шариками во время проведения игры. (Иногда Мередит ходила вместе с бабушкой Гвенни на розыгрыши, проводимые при церкви.) Ей пришлось вспомнить все подозрения, вызываемые в ней Нили, подозрения, в которые Мерри просто отказывалась верить. Это вполне могла быть Нили, очередная много о себе возомнившая блондинка с непомерными амбициями, вот только… Нили не является членом команды. Она не заходит в раздевалку. Она не должна иметь понятия, где в складках одежды и на обуви искать крошечные метки с именами девочек.

Ладно. По крайней мере, у Мерри сегодня будет возможность узнать все самой – из первых рук, фигурально выражаясь. Сегодня ей предстоит заночевать в доме мисс Рейчел Рич. Если она скажет что‑нибудь подозрительное или продемонстрирует выставку золотых колец на пальцах, Мередит останется лишь найти способ остановить Нили, а также сделать так, чтобы о ее проступке все узнали.

В палату вкатили медицинские носилки на колесиках.

– Ни за что! – запротестовала Мередит. – Слышали, что говорит моя сестра? У нас врожденная склонность терять сознание. Я булимичка, анорексичка, невротичка и… психичка! Пусть уж лучше папа отвезет меня в психбольницу! Там меня проверят!

– Ты серьезно? – воодушевилась Кристал.

Она с трудом сдерживалась, чтобы по «растяжкам» не взобраться повыше, туда, откуда будет лучше видно.

– Ты не шутишь? Младшая сестра Даниэль решила стать булимичкой, но ничего не вышло. Ее все время тошнило.

«Кристал до гения далековато», – подумала Мерри. Иногда ее сестра Мэллори была абсолютно права, когда высказывала свое мнение о подругах Мередит.

– Ты никуда не поедешь, – заявил молодой парень, который впоследствии сообщил, что является студентом‑практикантом. – Ты – дочь Кэмпбелл, и я знаю, что прошлой весной ты уже теряла сознание. Мы не отпустим тебя. Твоя мама ждет внизу, в отделении экстренной медицинской помощи.

– Нет, весной падала в обморок не я, а моя сестра! Мы близнецы, – взмолилась Мередит.

Сегодняшний день на глазах из почти идеального превращался в полный отстой.

– Там внизу – магнитно‑резонансный томограф, Мередит Арнесс Бринн, – возникнув в проеме двери, твердым голосом заявила Кэмпбелл (судя по всему, дождаться, пока дочь доставят на каталке, она не смогла). – Мэллори тогда как с цепи сорвалась. Переубедить ее не было никакой возможности, но на этот раз припадок случился прямо в больнице. Это удачно. Если у тебя и Мэллори проблемы со здоровьем, мы должны разобраться во всем раз и навсегда!

– Вы знаете, что она страдает булимией? – спросила Кристал.

Мередит чуть не просверлила в ней дыру взглядом, но потом сообразила, что Кристал немного не в себе. Должно быть, это из‑за болеутоляющих.

– Спасибо, Кристал. Нам приходится платить за курятину и оладьи для девочек не меньше, чем по ипотечному кредиту.

– Она, должно быть, засовывает пальцы в рот и освобождается от лишнего, – предположила Кристал.

– Я тоже так полагаю, – сказала Кэмпбелл, – а то у Мередит были бы плохие зубы.

– Хорошей пастой можно любые зубы вылечить.

– А ты, я вижу, знаешь в этом толк, – премило улыбнувшись, сказала Мэллори.

Никогда прежде Мередит не испытывала по отношению к сестре такой признательности. Кристал скривилась. Она танцевала с четырехлетнего возраста, а, как известно, балерины те еще сплетницы.

– Мама! Я не булимичка! – взмолилась Мерри. – И никакого эпилептического припадка тоже не было.

Тем временем каталку завезли в лифт, и он быстро поехал вниз, туда, где в полуподвале находились операционные и пункт экстренной медицинской помощи.

– По крайней мере, ясно, что это не гормональный дисбаланс, – сказала Кэмпбелл. – Период полового созревания у тебя уже позади.

– О‑о‑о, не надо, мама! – простонала Мерри.

Лицо ее стало цвета тушеной свеклы. Стоявшему в футе от нее интерну, светловолосому и атлетически сложенному, было не больше двадцати лет. Нет‑нет… В двадцать лет интернами не становятся, но все равно блондин был достаточно молод, чтобы сердце в груди Мерри забилось чуть чаще обычного. В отделении экстренной медицинской помощи Кэмпбелл затащила Мерри за хрупкую перегородку и протянула дочери один из тех ужасных коротеньких медицинских халатиков, которые выставляют на всеобщее обозрение твои ягодицы даже в том случае, если ты весишь девяносто фунтов. Переодеваться на глазах у симпатичного студента‑медика? Ну уж нет!

– Мама, можно я пойду в ванную?

– У тебя нет ничего такого, чего не бывает у других девочек, – твердым голосом заявила Кэмпбелл. – Это всего лишь биология!

Мама любила распространяться на тему биологии. Знала бы заранее, оделась бы в футболку!

– Ты такая деликатная, мамочка! – язвительно заметила Мередит. – Я что, должна испытывать желание показать себя постороннему мужчине?

Снимок головного мозга делали, как показалось Мерри, несколько часов. Техник прикрепил к ее голове бесчисленное множество электродов, словно взятых прямиком из фильма о Франкенштейне, после чего идеально заплетенные и заколотые волосы Мерри превратились в засаленные патлы.

Мэлли расположилась в холле больницы. Перед тем как уйти, она шепотом сказала сестре, что неплохо было бы, чтобы на снимках обнаружилась часть мозга, ответственная за «дар». Тогда ее можно будет удалить.

Кэмпбелл отослала по электронной почте результаты обследования неврологу с Манхэттена. Все внимательно слушали то, что зачитывал им врач: никаких свидетельств того, что эпилептические припадки имели место в прошлом… на снимках никаких теней, которые могли бы оказаться опухолью… Учитывая то обстоятельство, что девочка потеряла сознание на непродолжительное время, в дальнейшем обследовании необходимости нет – если, конечно, приступ не повторится.

Мэллори вошла в палату, потирая руками глаза.

– Мне, значит, обследуют голову, а ты в это время спишь как ни в чем не бывало, – возмутилась Мередит. – Что за засада! Посмотри на мою прическу! А мне еще надо ехать с ночевкой к Нили…

– Ты что, собираешься, несмотря ни на что, к ней ехать? – воскликнула Мэлли. – Боже! Ну ты и отчаянная!

– Ну, будь моя воля, я бы сейчас поехала не к Нили, а прямиком домой, но ты и сама, думаю, догадываешься, зачем я на самом деле туда еду. По дороге мне надо будет рассказать, что я «увидела». Ты поняла? «Увидела!» Если мои подозрения не беспочвенные, я не имею права отступать. Я просто обязана выяснить, что на самом деле случилось во время выступлений… Боюсь, что у меня даже подходящей одежды не найдется. Я с ужасом думаю о том, что папа привезет мне пижаму с уточками.

– Извини, – сказала Мэллори. – Я не знала, что ты кое‑что «видела». Я‑то подумала, что ты упала в обморок из‑за естественных причин. По крайней мере, я надеялась, что это… Ну, ты поняла.

– У моей дочери крепкая голова, – сказала Кэмпбелл доктору Стаатс, педиатру близнецов, которая зашла осведомиться о случившемся с Мерри. – Мне на ум не приходит, что могло послужить эмоциональным стимулом ее обморока.

– А как у вас обстановка дома? – спросила доктор Стаатс. – Никаких изменений? Никаких огорчений или нежелательных событий со времени того несчастного случая?

Вошел Тим. В руках он нес спортивную сумку с вещами Мерри. Он бросил на жену многозначительный взгляд из тех, какими наивные родители обмениваются, думая, что их дети ничего не понимают.

«Значит, у них есть секреты от нас, – подумала Мередит. – В доме не все в порядке, а нам они врут».

Врут… Но о чем?

– Нет. По крайней мере, теперь ясно, что я здорова, – сказала Мерри, мысленно язвя по поводу того, что она с самого начала всем это говорила. – Я насмотрелась на Кристал, и мне стало плохо…

– Ладно… – вмешалась Кэмпбелл. – Она всегда была чувствительным ребенком. Когда Мэллори сломала ногу, Мерри показалось, что она чувствует, как осколок кости вонзается в плоть. Быть может, во всем виновата излишняя впечатлительность. Я знаю, как сильно эмоции влияют на физическое состояние человека.

Голос мамы прозвучал настолько нежно и в то же время грустно, что обе девочки подумали: «Что с ней?» У Кэмпбелл язва желудка или что похуже? У Тима роман на стороне? Кто мог бы закрутить роман с их отцом? Когда Тим Бринн решал принарядиться, он ограничивался тем, что надевал новую бейсбольную кепку. Кто на такого позарится?

У них что, появился еще один повод для беспокойства?

Темные снежинки кружились в воздухе, и никто, кроме таких «счастливиц», как Мерри и Мэллори, этого не видел.

Боже! Хоть бы это не коснулось их родного дома!

 

Прошлое или будущее?

 

К великому изумлению родителей, близняшки добровольно залезли в самый конец автомобиля, усевшись на второе от водителя заднее сиденье, что было просто немыслимо. Обычно туда отправляли в «добровольное изгнание» Адама.

Не успела машина выехать с автостоянки, как Мэллори прошептала:

– Ладно, теперь рассказывай. Я поняла, что ты потеряла сознание из‑за видения. Что ты увидела?

– Скотч… – ответила Мерри. – Скотч, приклеенный к подошвам… А еще я видела ее руки.

– А ты, случайно, не видела, как пума сбросила со скамейки теннисные туфли?

– Нет. Я видела только скотч на подошвах, – ответила Мерри. – Кто‑то прилепил его к туфлям. Перестань болтать о пуме. Не люблю, когда ты смешиваешь орехи с апельсинами.

– Яблоки с… Неважно. Все взаимосвязано, Мерри. Не хочу снова начинать наш спор, но я и прежде видела пуму. Эден кое‑что известно об этом животном, и это наводит меня на размышления… Что, по‑твоему, ты видела на хребте? Что заставило Дэвида кричать?

– Не знаю… Какую‑то промелькнувшую тень… Я стараюсь об этом не задумываться. Не помню, чтобы я вообще говорила тебе об этом.

– Может, и не говорила, но думовум, – переходя на понятный только близнецам язык, ответила Мэллори.

– Перестаньте! – не особо отдавая себе отчет, что говорит, распорядилась Кэмпбелл.

Мать обладала способностью отсеивать из услышанного лишь то, что ей хотелось услышать. Она сделала звук радио чуть громче.

– Ладно. Может, ты «услышала» мои мысли, – сказала Мередит. – Ты дважды видела пуму в своих видениях… Думаешь, это взаимосвязано или простое совпадение?

– Уверена, что взаимосвязано. Я видела пуму раньше (прошедшее время) и вижу ее сейчас (настоящее время). Настоящее – это две недели назад, прошедшее – зимой на хребте. Уверена, что пума была на хребте в тот день, когда погиб Дэвид. И… ко всему этому каким‑то боком‑припеком причастна Эден.

– Заедем сюда, – неожиданно предложила Кэмпбелл, когда они проезжали мимо закусочной «Молочные блюда» Дина. – Тим! Я хочу молочный коктейль с добавлением зеленого чая и картофель фри с соусом барбекю. Я слышала, что Шелби Дин дает любую добавку по вашему вкусу. Пожалуй, я буду коктейль с зеленым чаем и шоколадом.

– Ура! – крикнул Адам. – А я буду пить обычный молочный коктейль, стоя у машины!

– Мамочка! – с нотками истинного актерского профессионализма в голосе взмолилась Мерри. – Я уже и так опоздала! Пожалуйста! Сначала завезите меня, а потом поезжайте в «Молочные блюда».

Кэмпбелл вздохнула, но согласно кивнула головой, и Тим поехал в Хэвен‑Хиллз.

Мередит вновь заговорила тише, обращаясь к сестре:

– Эден… При чем здесь Эден? Она ведь даже не чирлидер…

– Сама не знаю… Просто пума сбила лапой туфлю чирлидерши.

– Пума ведь не видела скотча на туфле, – сказала Мерри. – Или в твоем видении животное смотрело на скотч, прилепленный к подошве?

– Кто вообще способен заметить прилепленный скотч? Он же почти невидим!

Мэллори захотелось на ходу выпрыгнуть из машины. Автомобиль уже заехал на территорию района Хэвен‑Хиллз. Времени на разговор почти не осталось.

– Как бы там ни было, – сказала Мерри, – а пуму в моем видении я не видела. Там были человеческие руки, и мне кажется: я знаю, кому они принадлежат. Эту ночь я проведу в ее доме.

– Серьезно? Думаешь, это сделала Нили? Ты раньше считала, что это невозможно.

– Я до сих пор не понимаю, как Нили сумела разобраться, кому следует навредить… Не знаю… В любом случае, упав в обморок в палате Кристал, я увидела маленькие руки, такие же маленькие, как твои или мои. У кого еще маленькие руки? У Элли? Ким? Уверена, что это не их работа. На пальцах рук я видела золотые кольца… очень красивые кольца… Кристал их не носит. А кто еще может себе такое позволить? Даже если это позолота, то меньше десятки каждое стоить просто не может. Кто достаточно богат, чтобы позволить себе потратить восемьдесят долларов на кольца?

– Получается, нам надо выяснить, виновна ли Нили, и, если виновна, будет ли она и дальше действовать в том же духе. Если так…

– Я ее остановлю.

– Ну ты даешь, Мерри! – не скрывая восхищения, заявила Мэллори. – Храбрости тебе не занимать. – Помолчав, она добавила: – Мне неприятно это говорить, но придется… Я там… в холле… заснула… Я очень устала и… видела то ли сон, то ли не сон… Короче, я видела руку, приклеивающую скотч к подошве теннисной туфли.

– Ты видела тот же сон, что и я?

– Ну, не тот же, – возразила Мэллори. – Твой сон о прошлом…

– А твой – о будущем. Это очевидно. – Глубоко вздохнув, Мерри продолжила: – Ладно, теперь я знаю, что к чему… Я знаю, что мне надо делать…

Сестры на несколько секунд замолкли.

– Думаешь, тебе там ничто не будет угрожать, Стер? – спросила Мэллори. – Ты и сама понимаешь, что в деле попадания в сборную вы – соперницы. А у нее в доме есть плавательные бассейны и слуги.

– Да брось ты, Мэлли! Убивать меня она не собирается. Не будь слишком мелодраматичной. Со мной все будет в порядке. Элли и Кейтлин тоже будут там. Я же не одна к ней в гости еду.

– Все это меня просто доводит! Все эти кольца… Кто мог ходить по школе с унизанными кольцами пальцами? – вслух принялась размышлять Мэллори. – Лично я на такое внимания не обращаю. Я проглядела бы даже Элли с выкрашенными в зеленый цвет волосами. Не припомню никого, кто ходил бы в кольцах! – Она, сжав кулак, потрясла им в воздухе.

– Ну, скотч не обязательно должна была приклеить чирлидер, – сказала Мередит. – Возможно, дело совсем в другом. Быть может, Кристал порвала с парнем, и он решил так ей отомстить. Не исключено, что этот случай не имеет никакого отношения к отбору в сборную.

– Но кто конкретно хотел сделать такое с Кристал? Ты ее видела? Она, конечно, много о себе воображает и умом, если уж начистоту, не блещет, но… Никто такого не заслуживает. А еще я хочу знать, какая связь существует между ней, Эден и пумой… Пока я теряюсь в догадках. Что общего между всем этим?

Вздохнув, Мерри сказала:

– Не могу сказать, что горю желанием что‑либо выведывать, но, по крайней мере, у меня есть шанс узнать хоть что‑то новенькое.

– Оглядывайся по сторонам, сестренка.

– Постараюсь, – ответила Мерри.

Она привыкла к тому, что в их паре роль крутой девчонки обычно достается Мэллори. Кирпичик за кирпичиком Мередит теряла самообладание. Но хуже всего было то, что девочка чувствовала себя все более неловко. Она стыдилась того, что стряслось с ее волосами, а ее одежда была помята и пропитана пóтом. Мерри оставалось только надеяться, что они первым делом пойдут купаться, так что никто ничего не заметит.

«По крайней мере, – подумала Мередит, – одну ночь я как‑то продержусь».

Кристал больно, ее жалко, но по сравнению с прошлым этот случай – просто кусочек торта.

Впоследствии, вспоминая свой тогдашний оптимизм, Мередит готова была признать, что позволила надежде возобладать над инстинктами. Ей хотелось видеть простое в сложном и благополучное разрешение там, где на самом деле была безвыходная ситуация.

 

Фактор Нили

 

– Ничего себе сарайчик! – воскликнул Тим.

Впервые Мэлли и Мерри выпал шанс рассмотреть новый дом Чаплинов вблизи, а не из окна автомобиля. Несколько раз они видели этот дом, пока он строился, когда проезжали мимо по дороге к дому бабушки и дедушки. В школе все только и говорили, что о сауне, о тренажерном зале Нили на втором этаже и о том, что из закрытого бассейна можно через «дорожку» выплыть в бассейн под открытым небом.

Дедушка со стороны папы Артур Бринн и бабушка Гвенни, женщина, чьи предки во многих поколениях обладали экстрасенсорными способностями, жили в Бэлл‑Филдз, неподалеку от Хэвен‑Хиллз. Соседство этих громадин немного беспокоило Артура Бринна. Он никак не мог к нему привыкнуть и называл особняки не иначе как причудами богачей. Раньше дедушка постоянно жаловался на то, что молодые семьи едут из Риджлайна. Сейчас, когда Артур Бринн возглавлял городской совет, в действие вводились новые правила, призванные препятствовать оттоку населения из города на фермы и образованию новых ферм. Неожиданным результатом их деятельности стало появление таких людей, как Чаплины. Отец Нили переехал из Чикаго поближе к Нью‑Йорку, к городу, куда привели его изменившиеся бизнес‑интересы. Для таких, как Чаплины, Риджлайн, по словам дедушки Артура, был «прикольным городком, словно бы сошедшим со страниц сказки». Когда папин брат Кевин заметил, что деньги Чаплинов такие же зеленые, как и у остальных граждан, если не зеленее, Артур Бринн разнервничался и вышел на задний дворик выкурить сигару.

Как бы там ни было, но оставался вопрос «Кому нужен дом площадью в семь тысяч квадратных футов?». Некоторые из старожилов утверждали, что дом Чаплинов площадью в два акра, а стоит на земельном участке в добрых пять акров, хотя это, без сомнения, было преувеличением.

У Нили был единокровный брат Кейси, студент магистратуры, который нечасто приезжал погостить домой. В доме было восемь спален. Крыло, которое занимала Нили, представляло собой высший шик, начиная от самого продвинутого компьютера и музыкального центра и заканчивая ванной комнатой, большей, чем многие спальни, и спортивными тренажерами, которые поднимали на второй этаж не иначе как с помощью подъемного крана. «У нее есть тренажер со свободными весами, «бегущая дорожка», эллиптический тренажер, райдер, – доводя себя до восхищенного исступления, вещала Эрика. – Ей даже вниз спускаться не надо, чтобы принять душ».

– Интересно, сколько это может стоить, – прикидывая в уме возможную стоимость отделочного кирпича цвета шампанского и плитняка, вслух размышляла Кэмпбелл.

– Ничего подобного я прежде не видел, – охотно поддержал ее Тим. – Чем Чаплины, интересно, занимаются?

– Продают наркотики, – ответила его жена.

– Мама! – одновременно исторгли из себя Мэллори и Мерри.

– Это я так пошутила, – сказала им Кэмпбелл.

Выпрыгнув из машины, Мередит побежала вверх по подъездной дорожке, с которой в зимнее время, похоже, неплохо было бы съехать на лыжах.

– Я буду сама вежливость! – крикнула она на ходу родителям. – Если понадоблюсь, звоните, я взяла с собой мобильник. Меня не тошнит, голова не кружится. Не волнуйтесь за меня. От лекарств мне полегчало. Теперь я совершенно здорова.

– Ты не взяла с собой пижаму! – крикнул Тим Бринн вслед дочери. – Я положил в сумку твои фланелевые штаны и спортивную толстовку с логотипом «Сан‑Франциско Джайентс».

Мерри остановилась.

– А айпод ты, случайно, не захватил? – спросила Мередит.

– Ты собираешься ночевать в доме подруги и при этом хочешь слушать музыку, которую никто, кроме тебя, услышать не сможет? По‑моему, это немного невежливо.

– А почему? – спросила Мередит, но тут откуда‑то вынырнул четырехместный гольф‑мобиль.

Нили сидела за рулем, Элли и Кейтлин – сзади.

– Я увидела, как ты поднимаешься, и решила тебя подвезти, – обратилась Нили к Мередит, а после переключила внимание на ее родителей. – Здравствуйте. Меня зовут Корнелия Чаплин.

Она помахала обеими руками, как обычно поступают взрослые девушки лет двадцати пяти, не моложе, и вновь заговорила с Мерри:

– Мы решили спуститься и подвезти тебя. Если бы мне пришлось каждый день бегать по склону, я бы умерла от физического истощения.

– Во время тренировок приходится выкладываться еще больше, – благодушным тоном заметила Кэмпбелл.

– Об этом я и говорю! – воскликнула Нили. – Когда тренировками руководит Мерри, я возвращаюсь домой просто измочаленная.

«Что за воображала!» – подумала Мэллори.

А вот Мерри считала Нили довольно приятной в общении девушкой, хотя и не совсем искренней.

– Ладно, счастливо оставаться, – сказала Кэмпбелл. – Мне надо еще переговорить с твоими родителями.

– Конечно, они сейчас дома, – ответила Нили.

– Мерри! Ты слишком легкомысленно отнеслась к случившемуся, – на прощание напутствовала дочь Кэмпбелл. – Ты сильно ударилась головой, поэтому побереги себя. Вообще‑то, если начистоту, тебя следовало бы отвезти домой.

– Папа включит фильм, и мы будем есть сыр и рогалики с креветками Люды, – сообщила Нили. – Вечером мы будем бездельничать, так что, пожалуйста, ни о чем не волнуйтесь.

– Хорошо, – ответила Кэмпбелл. – Я поговорю и вернусь минут через десять. Позвони мне, когда будешь ложиться спать. И звони сразу же, если заболит голова или перед глазами начнет мелькать. Понятно?

Когда гольф‑мобиль отъехал на приличное расстояние, Нили спросила:

– Она всегда такая?

– Всегда, – ответили одновременно Элли и Кейтлин.

«“Люда”, должно быть, какой‑нибудь модный ресторан в Нью‑Йорке», – строила предположения Мередит.

Гольф‑мобиль набирал скорость, приближаясь к дому. Мередит крепко прижимала к себе спортивную сумку с вещами.

– Мы уже успели искупаться, – сообщила ей Кейтлин. – Ты просто обязана увидеть бассейн. Он не меньше того, что у нас в школе! В длину футов двенадцать будет. Есть трамплин для прыжков в воду.

– Мы пойдем купаться, но позже, – сказала Нили. – А сейчас пора перекусить. После купания всегда ужасно хочется есть. Мы думали, что ты приедешь раньше.

 

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально

 

[1] В английском языке merry означает «веселый, радостный, оживленный». (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)

 

[2] Кабуки – один из видов традиционного театра Японии. Представляет собой синтез пения, музыки, танца и драмы. Исполнители используют сложный грим и костюмы с большой символической нагрузкой.

 

[3] Бейглы – разнообразные закрученные изделия из теста, похожи на бублики.

 

[4] Кросс‑кантри – одна из спортивных дисциплин в горном велосипеде, гонки по пересеченной местности со спусками, затяжными подъемами, скоростными и техническими участками.

 

[5] Лакросс – командная игра, в которой две команды стремятся поразить ворота соперника резиновым мячом, пользуясь ногами и клюшкой.

 

[6] По‑английски fish означает «рыба».