Ольга Львовна Черенцова

Изгой

 

16+

 

Попасть в дом мне не удалось. Отец поменял все замки. Даже калитку забил, хотя зачем – непонятно: перепрыгнуть через ветхий забор было проще простого. Я перелез и оказался во дворике – запущенном, в клочках жухлой травы, с облупившейся одинокой скамейкой, на которой мой дед сидел последний раз несколько лет назад. За участком уже никто не ухаживал. Отцу лишь бы продать дом и избавиться от него, как и от деда! Заднюю дверь он тоже намертво запер. Я хотел её выломать, но не был уверен, что он не поменял код сигнализации. Ворвусь, а тут начнёт выть сирена. Ладно, потом что?нибудь придумаю.

Я включил воду и полил из шланга жидкие кусты. В их ветках застряли пустые пивные банки, а на земле валялись бутылочные осколки и какое?то тряпьё. Мерзавцы?соседи накидали! Знают, что дед в больнице, но продолжают вредить. Я собрал весь мусор и перебросил им назад через забор. Скоро за всё с ними расквитаюсь!

Убрав дворик, я пошёл к своему джипу. Я знал, что езжу на нём последние деньки – отец отнимет его, как и всё остальное. Над головой пламенело солнце, оно буквально обжигало мне мозги. Надо было остыть, собраться с мыслями. Домой я решил пока не возвращаться. Подожду, пока родители улягутся спать.

Покрутившись по центру города, я остановился около одного кафе. Несмотря на жару, многие ужинали на открытой веранде. Стоял галдёж, играла музыка, а в небе медленно плыл огромный воздушный шар – реклама местного радио. Отец с утра до вечера слушает этот канал. Вот я и приготовил ему подарочек – завтра моё имя прогремит в новостях. Прославлюсь на всю страну!

Я выбрал столик, сел. Вокруг пили, жевали, хохотали. У всех был вид, как будто нет на свете никаких проблем и вокруг одни удовольствия. Я усмехнулся: ну да, особенно райская жизнь вон у того бродяги! Заросший, ржаво?бурого цвета, он тащил по улице тележку со своим жалким имуществом. Надо бы узнать у него, где он живёт, чем питается и промышляет. Эта информация может пригодиться, когда отец вышвырнет меня из дому. Хотя, если я решусь на то, что задумал, то моё существование будет в сто раз хуже, чем у этого нищего. Неизвестно ещё, останусь ли жив. В сердце был холодок. Я раздвоился, спорил сам с собой, метался, но уже знал, что пути назад нет.

Пока я думал, рекламный шар скрылся за узкой высоткой – холодновато?зеркальной башней с миллионом наблюдавших за мной окон. Казалось, что глаза всего города были устремлены на меня, что все читали мои мысли…

 

1

Оплошность

 

Спешу всё рассказать, а то, боюсь, не успею или передумаю.

Я без конца роюсь в прошлом, извожу себя, путаюсь во времени. День, с которого всё началось, я искромсал мысленными переделками, но исправить, конечно, ничего не мог. Каждая ушедшая минута – это клеймо. Не вытравить.

Тот день начался вполне рутинно. Я с трудом встал. Поплёлся в ванную. Кое как почистил зубы, ополоснул лицо. Вода была тёплой, от неё ещё больше хотелось спать, а ледяной на юге нет. Всё здесь печётся под солнцем, плавится, накаляется. Моя голова тоже была накалена, но не от солнца.

Причесавшись – пятерней, а не гребешком, – я взглянул на себя в зеркало. Нормальный шестнадцатилетний парень. На преступника не похож. Поэтому непонятно, почему ко мне постоянно цепляются полицейские. Вчера опять остановили и начали буравить вопросами: чего шляешься по ночам, что в карманах? Ну и всё в том же духе. Один из них явно ходил за мной по пятам – я то и дело на него натыкался. Этакий робот?громила, которого я окрестил Арнольдом: он сильно смахивал на Шварценеггера. У всех я вызываю подозрение, а в первую очередь у отца. Я ещё в детстве мечтал от него сбежать. Несколько раз собирался, но не отважился, да и не хотел бросать мать. Подожду – окончу школу и уйду. Хотя я беспокоился за мать. Если ей грозит беда, оставлять её нельзя. Только подумал о ней, как она постучала в дверь.

– Ник, тебе пора, – поторопила она. Нервничала, что я опоздаю. Она пунктуальна до болезненности, переживает из?за любой ерунды. Её нервозность меня раздражает, хотя при этом я мать жалею. Мы с ней вроде поменялись местами: я с малых лет чувствовал ответственность за неё, словно не она, а я был родителем. Боялся её потерять. Своих чувств я стеснялся, прятал и не умел выразить. Был замкнутым и немногословным. Производил впечатление сухого – так мне говорили. Знали бы все про бурю внутри меня! А расслабиться я никогда не мог, даже когда сидел один у себя в комнате. Был вечно напряжён, как будто круглосуточно следил за мной чей?то невидимый глаз. Изменился ли я с тех пор? Мало.

– Сейчас спущусь, – сказал я, зная, что мать будет стоять за дверью, прислушиваясь к каждому моему вздоху.

– Я тебе какао сделала, – певуче произнесла она. Речь южан звучит тягуче и нудно, а в маминых устах – мелодично.

Она пошла вниз, вернее, полетела над лестницей. Походка у неё неслышная, мягкая и грациозная, как у пантеры. Если бы только она умела постоять за себя, как этот зверь! Обидеть её – проще простого.

Где бы мать ни появлялась, мужчины на неё глазели. Мои сверстники тоже. Меня это нередко бесило, а матери было всё равно. Она вообще никого вокруг не видит, кроме моего отца. Полностью ему принадлежит. Он собственник и тиран, о чём ни одна душа не догадывается: за порогом дома он преображается, как актёр. Становится обаятельным и обходительным. Людьми он запросто вертит, умеет к себе расположить. Недаром лихую карьеру сделал. В детстве я его панически боялся – до дрожи в сердце, а когда стал подрастать – всё меньше и меньше. Начал ускользать из?под его контроля, а мать – нет. Не знаю, боится она его или любит. Я так и не разобрался.

Делиться своими мыслями и переживаниями мне было не с кем. Роль собеседника и друга выполнял компьютер, на экране которого я как?то оставил по неосторожности страницу своих записей – как раз в том месте, где критиковал отца. Считая, что всё в нашем доме ему принадлежит, вплоть до сокровенных мыслей родных, он прочёл и, когда я вернулся в свою комнату, расплатился со мной оплеухой. Так вломил, что я чуть не въехал в стену. Тут я впервые не выдержал и бросился на него. Но проиграл. Он был намного сильнее. Стряхнув меня со своего тела, как пылинку, он прошипел: – Дождёшься, паршивец.

– Ненавижу! – крикнул я в ответ. – Деспот!

В его стальных глазах, теплевших, когда он разговаривал с чужими людьми, мелькнуло удивление. Наконец?то сообразил, что я уже не слабое дитё и могу дать отпор. С тех пор он меня ни разу пальцем не тронул. Почему он перестал меня колотить, оставалось загадкой. Раскаялся? Вряд ли. Испугался? Тоже вряд ли.

Пора идти вниз, а то мать опять начнёт барабанить в дверь. Я вышел из ванной. Пока спускался по лестнице, на меня колюче взирал с висевшего на стене портрета мой дед. Художник точно передал выражение его глаз. Дед отличался жутким нравом, вечно придирался, всеми помыкал. Несмотря на это, я был к нему привязан. Из бабушек и дедушек у меня остался только он, остальных даже не помню. За последний год мы с ним неожиданно сблизились – как ни странно, благодаря моему отцу. Тот редко о нём вспоминал, несмотря на трепотню, как он его боготворит. Чтобы дед не чувствовал себя брошенным, я стал чаще его навещать. Узнав его получше, я понял, что его непримиримость – это своего рода прикрытие, в душе он был добряком. Зачем он строил из себя крутого и несгибаемого – неясно. Возможно считал, что военным людям полагается так себя вести.

Мать сидела на кухне на вертящемся стуле. Пила кофе и чему?то улыбалась. Что это она такая радостная? Настроение у неё в основном минорное. На ней был белый шёлковый халат в зигзагообразных чёрточках. Типа иероглифов. В таких же чёрточках была и чашка, которую она держала в руке, – как будто они слетели с халата. Мать любила, чтобы всё сочеталось. Как?то она увлеклась стилем кантри и украсила безвкусными лепесточками всю кухню. Отец не возражал. Эти декоративные переделки его устраивали. Заняться каким?то своим делом он ей не разрешал. Не хотел, чтобы у неё появилась своя отдельная жизнь. Пусть сидит дома и без конца его украшает.

– Ты не забыл, что сегодня вечеринка? – спросила мать.

– Что мне там делать, я лучше у себя посижу.

– Как же так… – разочарованно протянула она. – Придёт Лиза с дочерью. Помнишь, я про неё рассказывала? Она русская, работает у Эда в компании, её дочь твоего возраста, ну?у на год старше. Тебе было бы интересно с ней пообщаться.

Зная, что я одиночка, мать постоянно искала мне друзей. Зря старалась.

– Ладно, приду, – пообещал я и, когда она отвернулась, вылил в раковину тошнотворное какао. С чего она взяла, что я люблю эту гадость? От пенок меня мутило.

Нацепив на спину школьный рюкзак, я сказал, что пошёл на занятия. Обманул. На самом деле я отправлялся в центр города. Должен был наказать обидчика матери.

Прогуливая (не впервые), я рисковал. Меня уже предупреждали: ещё раз поймаем – исключим. Классная руководительница следила за всеми, как кобра. Ученики её не любили, называли ведьмой, хотя выглядела она вполне симпатично. Её портили лишь пристальные и немигающие глаза. Предвидя, что она позвонит нам домой, если не явлюсь в школу, я накануне предупредил её, что иду к дантисту, – мол, зуб разболелся. Она вонзила в меня свой змеиный взгляд и потребовала, чтобы я принёс от родителей объяснительную записку. «Принесу», – заверил я, зная, что уговорить мать не составит труда. Она покрывала мои грешки, чтобы меня не вышибли из школы. Учился я со скрипом. В начальной школе старался, а потом надоело.

На улице была теплынь. Лето у нас практически круглый год. Солнце здесь – это нечто. В других штатах оно висит себе лимоном в небе, умеренно греет. У нас же это сжигающий всё метеор. Пылающее, режущее глаза, оно било по переднему стеклу моего джипа, ослепляло. Перекрасив красный свет светофора в жёлтый, оно меня чуть не угробило. Повезло, что место было пустынное и к перекрёстку приближалась всего одна машина. Я проскочил прямо перед её носом. Водитель начал гудеть, как бешеный. Увидев, что он разворачивается, собираясь гнаться за мной, я поднажал и стремглав юркнул в подвернувшуюся улочку. Приметив впереди автомастерскую, быстренько подъехал и затесался среди машин на парковке. Вроде пронесло. Разъярённого водителя я нисколько не испугался, но стычка с ним смешала бы мои планы. Пришлось бы с ним объясняться, а ещё прикатили бы копы, отняли бы кучу времени. Внутри меня всё же слегка тряхануло – чудом избежал аварии!

Пока я сидел, пережидая, откуда?то вылез худющий крупный пёс с тусклой шерстью. Понурый и забитый, как изгнанный из стаи волк. Подойдя к моему джипу, он уставился на меня. Взгляд у него был страдальческий.

– Ты чего, брат, голоден? – приоткрыв дверцу, спросил я. Он наклонил голову набок. Кивнул! Я пошарил в рюкзаке, зная, что найду там завёрнутый в фольгу сэндвич. Несмотря на мои протесты, мать каждый день украдкой засовывала туда ланч. Беспокоилась, что мне не хватит обеда в школьной столовке и я совсем отощаю – вот как эта бедная псина. Сэндвич я нашёл. Разлепил два куска хлеба, вытащил из них ветчину и протянул псу. Тот понюхал и только собрался с радостью проглотить, как его остановил окриком верзила в брезентовом комбинезоне, в бейсболке, с какой?то железякой в руке. Поджав хвост, пёс с виноватым видом отошёл.

– Вам что, жалко, если покормлю собаку? – встал я на защиту животного.

– Ты чего здесь делаешь? – проигнорировал он мой вопрос.

– Сижу отдыхаю, а что, нельзя?

– Отдыхают дома, а здесь не положено.

– Где хочу, там и отдыхаю, – огрызнулся я.

– Говорят тебе, не положено.

– Положено, не положено, – передразнил я. – Не положено собаку голодом морить, вон она какая тощая.

– Давай?ка вали отсюда, а то полицию вызову, – пригрозил он.

Противный тип. Отъехав, я взглянул в боковое зеркальце и взбесился. Загоняя пса в дом, этот подлец его ударил. Я развернулся, ринулся назад, выскочил из машины. Но верзила уже исчез. Живодёр! Донесу на него в общество защиты животных! Нет, сам спасу несчастную собаку. Вернусь и украду.

Я весь трясся от возмущения. Чтобы прийти в себя, отправился на пляж. Океан меня всегда успокаивает. На побережье в этот час спокойно, пусто: все на работе. Одиночество я люблю, а быть одиночкой – нет, но мало кто понимает разницу.

На парковке стояла всего пара машин. Вдоль берега торчали на холмах многоэтажные особняки. Один из них (со стоянки его не видно) смахивал на современный замок – витиевато построенный, с башенками?ромбами. В крайней башенке находилась моя комната. Парковаться далеко от нашего дома было излишней предосторожностью. Даже если бы я прохаживался прямо перед окнами, меня никто бы не заметил, кроме деревянной совы на крыше. Сделана она была довольно искусно. Казалось, что вот?вот взмоет в небо. А родителей дома не было. Отец в это время восседал в своём кресле?троне и раздавал всем распоряжения. Глава фирмы – как тут не покомандовать! Ну а мать занималась благотворительностью в пользу церкви.

Я выбрался из машины – недешёвой, как и у моего отца. Хотя он пилил, что я неблагодарный щенок, и воспитывал кулаками, вещи покупал мне дорогие. Поддерживал этим имидж идеального родителя, а то вдруг соседи подумают, что он не заботится о сыне. Денег он на меня не жалел не из любви ко мне. Если любишь, то не бьёшь и не шипишь, как врагу: «Зверёныш».

Спустившись к пляжу, я сел на песок. Вокруг валялись водоросли, мусор, ракушки. Я поднял одну – сероватую, в форме веера, в чёрных чёрточках вроде маминых иероглифов на халате. Любая мелочь вызывала мысли о матери. Меня не отпускала тревога, что ей грозит беда. Основания для этого были.

Я повертел ракушку в руках и засунул в карман. Позже вручу матери, раз ей нравятся подобные штуковины. Её пристрастий я не разделял, но относился к ним нормально. Зачем мешать, если это доставляет ей удовольствие. Как я написал на одном форуме, в котором проводил немало времени: если бы никто не лез в чужие дела, легче бы жилось.

Когда мать чем?то увлекалась, она превращалась в восторженную девочку, молодела прямо на глазах. В этом проявлялась её уязвимость, поэтому эта черта мне не нравилась. Думая об этом, я заметил вдали парочку. Женщина чем?то напоминала мою мать. Я вгляделся, пытаясь определить, она ли это, но, пока пробивался взглядом через заслонявшие её блики солнца, пара исчезла. Скорей всего, померещилось. Мать находилась в церкви, да и не стала бы она разгуливать с каким?то мужиком у всех на виду. Наш район довольно чопорный, всё должно быть шито?крыто. Смех! А что творится за семью замками – неважно. Мой отец следует этому правилу, как никто другой.

Я пошёл к джипу, взял пластиковый мешок, вернулся и стал собирать мусор. Свинское отношение к пляжу меня злит. Пользуются, а при этом портят, ну в точности, как ведут себя с родными, – плюют им в душу. Я подобрал стеклянные осколки, банки из?под напитков, тряпки и, набив до отказа мешок, двинулся к помойному баку. Пока я убирал, на стоянке появился ещё один автомобиль. Типа броневика. Я мгновенно его узнал. Он часто носился с рёвом по нашей улице, действуя на нервы отцу. Кто сидел за рулём – неизвестно. Его скрывали затемнённые окна. Но отец был уверен, что это молодой парень и шумит он нарочно. «Поглядим, кто такой», – подумал я и опустился на скамью. Ожидая, когда вернётся водитель, я уставился на позолоченный солнцем океан – сегодня на удивление гладкий, как каток. Давно он таким не был, обычно он бурный. Я мысленно покатил по нему вперёд, в самую даль, за горизонт, подальше от этой чёртовой жизни.

На океан я смотрел каждый день из окна своей комнаты. Отец, сам того не ведая, всё?таки что?то для меня сделал – дал мне возможность быть вблизи воды. В прошлой жизни, если есть таковая (во что я не особо верю), я наверняка был дельфином. Нравятся мне эти существа. Умные. Плавать в нашем океане я обожал – именно в нашем, никакой другой мне не был нужен. В эти минуты даже утихала ярость.

Отпускала она меня редко, мучила, а при этом оберегала. Когда она достигала пика, я вполне мог бы одолеть любого парня. Никто бы этому не поверил, особенно мои одноклассники. Накачанные бычки! Сразу бы подняли на смех: «Хлюпик!». Ничего опасного в ярости, в противовес тому, что твердят, я не видел. В этом месте добавлю: не видел в ту пору, а сейчас уж и не знаю…

А мать всегда боялась воды и даже в неглубоком бассейне купалась с осторожностью. Последнее время она вообще перестала лезть в воду. От страха у неё возник нездоровый интерес ко всем авариям. По утрам она просматривала новости в интернете: не было ли кораблекрушений, не упал ли в океан самолёт, не утонул ли кто. Когда я, мальчишкой, прыгал на мелких волнах у самого берега, она нервно звала меня назад. Сверхчувствительная, ранимая, мать мгновенно расклеивалась и, стесняясь этого, старалась не показывать. Но недавно, когда её оскорбили, скрыть не сумела и расплакалась. Именно этого подонка я намеревался проучить. Дело было так.

Мать прихватила меня с собой в центр за покупками. Там мы набрели на новый магазинчик «Европейские деликатесы». Пока она выбирала сыры, я слонялся по проходу. Остановился перед тарелкой с бри. Взял кусочек. Понравилось. Съел ещё. Потом ещё… ещё… и тут прервал мой пир продавец – мешковатый дядька с узкими, как у китайца, глазами.

– Это для того, чтобы пробовать, – сказал он. – Если же вы голодны, то вон напротив закусочная.

Его замечание меня разозлило, и я бросил в ответ, что именно это я и делаю – пробую.

– Карточка или наличные? – пропустив мимо ушей мою реплику, обратился он к матери, когда она подошла к кассе.

– На кой тогда расставлять тарелки с едой, если к ним нельзя прикасаться? – не унимался я. Продавец опять не ответил. Это взвинтило меня ещё больше, и, желая его поддеть, я сказал, что есть такой негласный закон: покупатель всегда прав.

– Ты бы, парень, не мешал, шёл бы на улицу, – не выдержал он.

– Почему вы так разговариваете с моим сыном? – вспыхнула мать.

– Пареньку стоило бы поднабраться приличных манер, – буркнул тот.

– Ну знаете! Я же вас не учу, как воспитывать детей!

– Меня учить незачем, у меня дети вежливые, – и, вконец обнаглев, продавец заявил, что никогда бы не позволил своим сыновьям хамить.

– Вы хотите сказать, что мой сын хам? – дёрнулась мать.

– Спасибо за покупки, – с кривой улыбочкой ответил этот негодяй.

Когда мы сели в машину, мать расплакалась.

– Он не имел права так с нами разговаривать, не имел… больше я сюда ни ногой, – всхлипывая, повторяла она.

Её слёз этому мерзавцу я простить не мог. Как и отцу. Но отец всё?таки родная кровь, а продавец – чужак. Хотя мне показалось, что мать была расстроена из?за чего?то ещё. Не знаю, угадал ли я.

Обижали её часто. Она не рассказывала, молчала, но по её лицу всегда было видно. Чему тут удивляться! На свете немало эмоциональных садистов. Им только дай почувствовать превосходство над другими, тогда им кажется, что они крутые и сильные. Ха! Сильные! Любого из них поставь на колени, сразу рыдать начнёт!

Глядя, как мать горько плачет, я понял, что больше терпеть этого не буду. Накажу продавца. Не донести ли на него владельцам магазина? Но кляузничать – не мой стиль. Сам с ним расправлюсь. Задумавшись, я прозевал водителя броневика. Он укатил. Пора и мне трогаться. Время?то как быстро пролетело. Когда я приехал, солнце не спеша взбиралось наверх, а сейчас оно болталось над пальмами. Нахлынул ветер, и их тяжёлые листья в гармошку забренчали, задвигались паучьими тенями по земле.

Я сел в машину и отправился в центр. До него рукой подать – городок?то небольшой. Поначалу я собирался отомстить продавцу под покровом ночи, но потом отмёл этот вариант: его машины в это время там не будет, магазин закрыт. Пришлось бы его выслеживать, чтобы узнать, где он живёт, лезть в гараж, а это хлопотно и небезопасно. А на заднем дворике, где он оставлял свой автомобиль – идеальные условия: безлюдно, голые кирпичные стены, ряд помойных баков и брошенный заржавевший пикап. Место это я обнаружил, когда подкарауливал продавца, чтобы определить его машину.

Припарковав джип на соседней улице, я вразвалочку, делая вид, что прогуливаюсь, двинулся к заднему двору. План был таков: изуродовать новенькое авто продавца. Месть, конечно, не суровая. Он побесится первое время, затем всё отремонтирует, страховая компания ему оплатит расходы. Но пусть он поплачет хотя бы пять минут, как моя мать.

Войдя во дворик, я вспугнул рывшуюся в помойке крысу. Метнувшись в сторону, она махнула мне на прощание длинным червячным хвостом и спряталась за бак. Я осмотрелся, проверяя, не пропустил ли где?то оконце или камеру наружного наблюдения. Стены здания были пустыми, мутно?бордовыми с граффити?рисунком – прямо скажем, бездарным. Надо же, автор ещё и подписался! А я свою подпись оставлять не буду.

Вот он, дорогой автомобильчик, беленький?беленький – любо глядеть. Сейчас из новенького превратится в развалюху. Машину продавца я здорово попортил, а напоследок вытащил из рюкзака аэрозольный баллончик и перекрасил её в красно?белую. Получилось весьма эффектно. Наподобие кровавых струй на снегу в фильме Тарантино «Убить Билла» – его как раз накануне обсуждали на форуме. Удовлетворённый, я отошёл назад, чтобы полюбоваться на расстоянии, и чуть не упал, обо что?то споткнувшись. Я обернулся и увидел ноги в грязных штанах и сморщенных ботинках без шнурков. Мой взгляд пополз по ним, потом дальше, по драной одежонке, и добрался до лица – заросшего и в трещинах, как и башмаки. Меня с любопытством изучали жёлтые глаза. Бродяга! До этого он лежал под грудой рваных одеял, поэтому я его и не заметил.

– Ты чё, ослеп? Чуть не покалечил! – рявкнул нищий и тут же спросил, не найдётся ли у меня курева.

– Не курю, но могу дать на сигареты, – и я протянул ему деньги.

Милостыню я всегда давал. Наперекор отцу, который относился к бездомным с брезгливостью. «Нечего поощрять бездельников», – говорил он.

– Где ж это видано, чтобы сигареты столько стоили, – выразил недовольство бродяга.

– Вот ещё два доллара, больше дать не могу, а то мне на автобус не хватит, – обманул я, заметая следы. Если будут брать с него показания, скажет, что я на автобусе приехал. Глупо, конечно.

– Что?то не похоже, чтобы ты на автобусах разъезжал, – подтвердил он несуразность моих рассуждений и проворчал: – Лежишь себе, спишь, а тут ходят всякие, будят.

– Не тяжело в такой духотище спать? – задал я ему идиотский вопрос. Хотел исподволь выяснить, не наблюдал ли он за мной.

– А мне без разницы. А что?

– Ничего. Жарковато здесь.

– Тебе самому?то не жарковато? – хмыкнул он и подмигнул.

«Не намекал ли он на то, что всё видел?» – гадал я, идя к своему джипу.

В центре было оживлённо. Время ланча. В ресторанах – толпы. Все мужчины как отутюженные, при галстуках, с улыбочками на лицах – вроде моего отца. Настоящий маскарад! Я глянул на пару мужиков на открытой веранде кафе. Типичные бизнесмены. Что?то обсуждая, они с аппетитом поглощали гамбургеры. Оба были в белоснежных рубашках. Из кармашка одной высовывались тёмные очки со сверкавшей в них искрой солнца, прыгнувшей мне в глаза, когда я приблизился. У того, кто сидел ко мне лицом, была рекламная внешность – как будто он сошёл со стенки проехавшего автобуса, на которой красовался молодчик с банкой «Спрайта» в руке. Бизнесмен мне не понравился. Держался он с самодовольством, даже с дерзостью. В эту минуту из гамбургера, который он уминал, вытекла струйка горчицы и упала на его рубашку. Он засуетился, занервничал, стал стирать пятно салфеткой. В эту минуту он уже не выглядел таким самоуверенным.

Глядя на жующих посетителей, я почувствовал голод. Но денег у меня не было. На них пировал желтоглазый попрошайка. Оставался мамин ланч, которым мне не удалось угостить бедного пса. Я пристроился за столиком прямо напротив бизнесменов, вытащил из рюкзака сэндвич и, поедая его, стал смотреть по сторонам. Наблюдать за людьми я люблю, но терпеть не могу, когда наблюдают за мной. Мой взгляд, бегая по толпе, задержался на магазинчике напротив кафе. В витрине стояли на подставках пластиковые головы – как отрезанные от тел манекенов – с нахлобученными на них шляпами, беретами, кепками.

– Что будете заказывать? – вырос передо мной официант и покосился с неодобрением на мой сэндвич.

– Ничего, – сказал я и, зная, что он попросит меня уйти, встал. Подошёл к витрине магазина. Одна шляпа за стеклом была в мамином вкусе: с волнистыми широкими полями, голубая, в абстрактных мазках. Как?то мы с матерью проходили мимо этого места. «Какая прелесть вон та, голубая!» – воскликнула она, глядя на витрину.

Я вошёл внутрь и спросил цену. Продавщица скользнула взглядом по моей футболке, заляпанной красной краской, и, должно быть, решив, что я кого?то грохнул, напряглась. Преступник из меня получился никудышный: не заметил бродягу, не переоделся и разгуливал по городу с кровавыми пятнами на груди.

– Это женский головной убор, – пояснила она, словно я страдал слабоумием.

– Вижу, что женский. Так сколько стоит?

С недоверием изучая меня, она назвала цену – грабительскую.

– Беру, через полчаса вернусь с деньгами, – сказал я и попросил отложить вещицу.

– Надо оставить залог, это последняя.

– Я точно вернусь, смотаюсь домой – и назад.

– Оставьте залог, у нас такое правило, – повторила она.

– У меня нет с собой наличных и карточки. Вы что, не верите? – начал я раздражаться. – Неужели так сложно обойтись без залога?

– У нас такое правило, – зарядила она, как попугай.

Я вышел, саданув дверью. Вредная тётка! Негодуя, забрался в джип. По дороге домой решил прокатиться мимо магазина сыров. Ради любопытства. Там перед входом стояла полицейская машина. Я припарковался неподалёку и начал наблюдать. Продавца не было. Вместо него копы разговаривали с женщиной в розовых рейтузах – низкорослой, мускулистой, похожей на борца. Размахивая руками, она истошно кричала. Я вылез из джипа. Заметив, что один из прохожих отлепился от толпы зевак, я подошёл к нему и спросил, что там стряслось.

– Хулиганы машину разбомбили, вон у той дамочки, она оставила во дворе, и, надо же, такое невезенье, – словоохотливо рассказал тот.

Я был оглушён. Как я мог совершить такую оплошность! Изуродовал не ту машину, навредил хорошей женщине. Впрочем, неизвестно, хорошая ли она. Судя по истеричным воплям этой тётки, её близким крепко достаётся.

– Дамочка сказала, что эти бандиты измазали красной краской ещё и стену, – продолжил прохожий.

– Это граффити, – поправил я.

– Ну да, так они называют свою мазню. Мало им зданий, так за машины взялись, за решётку надо всех этих грёбаных рисовальщиков.

– Почему же, среди них попадаются талантливые, – защитил я, справедливости ради, художников. Он покосился на меня с подозрением и, ни слова не говоря, пошёл дальше.

Как я мог перепутать автомобиль, непонятно. Ну что ж, в следующий раз не оплошаю, продумаю всё до мелочей. Хотя я сомневался, что буду продолжать мстить продавцу. Ненависть к нему притихла вместе с яростью. Когда я громил авто (пусть даже не то), я выплёскивал ярость. Она требовала выхода, рвалась наружу с такой силой, что я даже не учёл, что кто?то мог услышать грохот и прибежать. Свои ошибки и недочёты я видел, только когда ярость успокаивалась. Говорю о ней, как о моём втором «я». Так и есть. Она своего рода мой сиамский близнец.

Я сел в джип и проехал мимо дворика, откуда вывозили покалеченную мной машину. Следом за ней выполз желтоглазый бродяга. Узнав меня, он помахал рукой. Нет, определённо следует быть осторожнее.

Дома было тихо. Всегда бы так! Дом большой, а уединения найти невозможно. Отец заполнял собой всё пространство: шумел, хлопал дверьми, раскатисто разговаривал. Спрятаться от него было нельзя даже в моей комнате. Ко мне он входил, когда ему заблагорассудится и без стука. Если же я запирался, то считал, что я делаю что?то недозволенное, и требовал немедленно открыть. Каждый раз, когда стрелки часов приближались к шести, у меня портилось настроение. Сейчас он придёт с работы – и прощай покой. (Позже, когда стряслась беда, отец сник, дом стал тихим, слишком тихим, и я заскучал по шуму: в нём была жизнь, а в тишине – боль).

Влетев в комнату, я вытащил из ящика деньги, засунул в карман. Натянул чистую футболку и скатился по лестнице вниз. В коридоре наткнулся на мать.

– Уже вернулся, отпустили пораньше? – спросила она.

Я хотел обмануть, что, да, опустили, но она бы не поверила. Мать обладала зверской интуицией, о чём мало кто догадывался.

– Я в школу не ходил, – признался я. – Объяснительную записку не напишешь?

– Где же ты был всё это время? – с укоризной спросила она.

– В парке. Напишешь записку?

– Напишу, но больше не буду, – повторила она то, что говорила много раз. – Куда ты идёшь?

– Пойду прогуляюсь, скоро вернусь.

– Не забудь про вечеринку, – напомнила мать.

Видя, как она сияет, я насторожился. Последнее время она часто улыбалась без всякого повода. Надо мне взять пример с отца и следить за ней получше. Хотя он не выпускал её из поля зрения, потому что собственник, а я хотел оградить от беды. Следить за матерью я начал полгода назад, когда случайно нашёл её записку и, прочитав, безумно встревожился. Но об этом после…

Если мать набралась смелости и отважилась на самостоятельную жизнь, ей грозили крупные неприятности. Отец никогда такого не простит. А может, мне всё мерещится? И, пока я мчался назад в магазин, размышлял: как разобраться, мерещится или чутьё подсказывает? Копаться я люблю. Ненавижу – и люблю. От копаний голова идёт кругом. Кажется, что вот наконец добрался до главной детали, которая всё расшифрует и объяснит, а она только больше запутывает, и начинаешь рыться заново.

В этот раз в магазине были покупатели. Не обращая на них внимания (так я спешил заполучить шляпку), я подскочил к продавщице. Увидев меня, она сразу стёрла с лица приветливость. Неприязненно посмотрела на протянутые ей деньги и доложила, что шляпка продана. «Деньги?то краденые!» – прочёл я её мысли.

– Как же так?! Я же просил отложить!

– Я предупреждала, что следовало оставить залог, – произнесла она. Едва сдерживая себя, я спросил, нет ли у неё похожей вещицы. Она сжала губы, превратив их в тонкую полосу, и отрезала: – Всё, что имеется, лежит на полках!

– Ведь просил же отложить! – крикнул я. И заметил краем глаза, что все покупатели уставились на нас.

– Шляпу купил этот господин, – произнесла продавщица и, ещё плотнее сжав губы, так что они провалились внутрь, как у глубокой старухи, указала на кого?то за моей спиной. Обернувшись, я с удивлением увидел знакомого бизнесмена с пятном горчицы на рубашке. Глянув на пакет в его руках, я взмолился:

– Продайте, пожалуйста, мне очень нужно.

– Мне тоже нужно, – ответил он и отступил на шаг назад, боясь, что я вырву драгоценный пакет и удеру.

– У моей мамы скоро день рождения, ей так понравилась эта шляпка. Давайте я заплачу вам больше.

– Да я рад бы помочь, но не могу, жена просила именно эту, – обманул он. Обручального кольца на его пальце не было.

– Молодой человек, я вам что?нибудь подберу, – сжалилась продавщица. Видать, прониклась ко мне симпатией, когда услышала, что я поднял шум из?за матери.

Я вышел на улицу следом за бизнесменом. Пожелав мне удачи, он бодрой, уверенной походкой направился к соседнему зданию, где находились адвокатские конторы. Глядя ему в затылок, на котором намечалась в зарослях волос лужайка, я думал о том, какой неудачный выдался денёк. Сплошное невезенье!

Я вернулся в магазин, выбрал, к радости продавщицы, другую шляпку и поехал домой. По дороге свернул в кафе. У меня оставалось ещё несколько долларов, и я решил побаловать себя мороженым. В кафе увидел троицу подростков – тоже прогульщиков. Обменявшись с ними заговорщицкими взглядами, я взял пару шариков сливочного и отправился на террасу. Расположился за столиком и только собрался насладиться мороженым, как мои глаза уткнулись в могучую спину сидевшего поодаль полицейского. Арнольд? Многоконечный лист пальмы уронил на его отполированную голову тень в форме птичьей лапки. Будто вцепился в него когтями пролетевший над нами ястреб. Этих птиц в наших краях тьма.

Я привстал, чтобы незаметно улизнуть, но он обернулся и просверлил меня своим металлическим взглядом. Да, это был Арнольд! Полюбовавшись мной секунду, он поднялся и, грузно топая, подошёл и попросил показать удостоверение личности. Умора! Он мои документы уже сто раз проверял.

– Что я такого сделал? Сижу себе, ем мороженое, никого не трогаю, – обозлился я, но водительские права всё же вытащил. Он взял, сфотографировал их взглядом, вернул и строго вопросил:

– Ты почему не в школе?

Интересно, а троицу подростков он тоже допрашивал?

– Ходил к зубному, – выдал я ему ту же версию, что и учителям в школе, и полез на рожон: – Это что, ваша работа – следить за школьниками?

– Смотри, если ещё раз поймаю… – пригрозил он.

Этим он укрепил моё подозрение, что его нанял мой отец. У него везде знакомства в нашем городке. Иначе на кой этому копу за мной следить? Дел у него поважнее, что ли, нет?

 

2

Броневик

 

На первом этаже веселились гости, а я сидел у себя в комнате и читал форум. Там разгорелось обсуждение бойни в университете. Какой?то псих – так его все называли – всех перестрелял. Псих или нет – это пока неизвестно. Любят все психологов из себя строить.

– Доделаю домашнее задание и приду, – пообещал я матери, когда она забежала. Через десять минут она опять зашла, сказала, что все меня ждут, хотят познакомиться. Обняла, чмокнула в щёку. От неё пахло новыми духа ми – цветочными, тонкими, ненавязчивыми. На губах – та же беспричинная улыбка. Я уже не сомневался, что у неё появился какой то секрет.

– Держи, – вручил я ей пакет. – Купил тебе на день рождения, но не утерпел.

– Какая прелесть! – охнула она, развернув. – Ты такой у меня замечательный!

Она надела шляпку, повертелась перед зеркалом. Видя, как мать радуется, я остро почувствовал, как мы с ней одиноки.

Не желая её огорчать, я спустился к гостям. В основном это были сослуживцы моего отца, а точнее – его подчинённые. Сам он стоял в середине толпы, расправив плечи, с широкой улыбкой, вводившей всех в заблуждение. Никто не знал, что, как только вечеринка окончится, от его очарования не останется ни следа. Отец внушительной внешности, под стать Арнольду. Но, в отличие от последнего, у которого такой вид, как будто он сейчас тебя пристрелит, отец умеет быть обворожительным. На эту удочку попадались многие, особенно женщины. Вон как эта, с которой он обменивался любезностями, – смазливая, черноволосая, с клубничными губами. Кокетничала она с ним напропалую.

– Это наш сын Николас, – подвела меня к ней моя мать.

– Очень приятно, меня зовут Лиза, – она оглядела меня с ног до головы и протянула руку. В её глазах прочитывалось недоумение: у таких родителей столь невзрачный сын!

– Какой красивый юноша! Весь в вас, – ввернула она комплимент. Якобы предназначенный обоим родителям, а в действительности – моему отцу.

Довольный, отец похлопал меня по плечу и сказал, что я скоро пойду учиться на адвоката. Как всегда, решил всё за меня. Знал бы он о моих планах!

– Моя дочь тоже собирается в колледж, она в следующем году заканчивает школу. Она у меня умничка, уже работает, – подхватила та и закричала на всю комнату: – Алёна!

К нам подошла девица. Смазливая, как и её мать, но не болтливая, а неприветливая и хмурая.

– Оставим наших детишек вдвоём, им есть, о чём поговорить, – заулыбалась Лиза и, глядя на моего отца, попросила показать ей наш дом. Мол, не терпится посмотреть такую роскошь.

– Да, конечно, с удовольствием, Клэр вам всё покажет, – разочаровал он её. Судя по её пылким взглядам, она предпочла бы, чтобы её гидом был он, а не моя мать.

– Пойдём на улицу, – предложил я девице. Она кивнула.

Мы вышли на задний двор, уселись на скамейку перед бассейном.

– Купнёмся? – спросил я.

– У меня нет с собой купальника.

– Можно и без него.

– Размечтался! – усмехнулась она.

Мы помолчали. О чём с ней разговаривать, я понятия не имел.

– Прикольная луна! – сказала она.

Луна и впрямь была классная – круглая и кроваво?оранжевая, как провалившееся незадолго до этого за горизонт солнце. Она всегда была такой, когда появлялась. Поднимаясь вверх, она постепенно менялась – светлела и становилась обыкновенной.

– Это только в нашем городке она такая, – сострил я.

Алёна даже не улыбнулась.

– Как давно ты здесь? – спросил я.

– Несколько месяцев.

– Надо же, а по?английски уже так шпаришь!

– Английский я ещё в России выучила, а в Америке мы уже семь лет, раньше в Мичигане жили.

– Как вы там очутились?

– Мама вышла замуж за американца. Они в интернете познакомились.

– Он тоже здесь, на вечеринке? – спросил я, чтобы поддержать беседу.

– Нет, они развелись.

Отвечала она скупо и таким тоном, словно её вынуждали. Мне тоже неохота было болтать. Не терпелось снова усесться за компьютер и высказаться на форуме о бойне в университете. Эта тема меня волновала. И я предложил ей вернуться в дом: там кондиционер, прохладно, много вкусной еды. Она мотнула головой: не голодна, а ты иди, охранять меня не обязан, не вижу что ли, сидишь, как на иголках, удрать намылился, мне няньки не требуются. Дрянной у неё характерец!

– Ладно, не бери в голову, у меня настроение паршивое, – словно угадав мои мысли, произнесла она и встала. – Пойду за матерью, пора домой.

– Уже? Вряд ли твоя мать захочет так рано уходить.

– Почему это она не захочет?

– Вы же только что пришли, дай ей с народом пообщаться.

– С чего ты взял, что ей нужно с кем?то общаться? – ощетинилась она.

– Чего ты взъелась? Я просто видел, как ей там весело.

– Да, весело, а что в этом такого! – разглядела она в моих словах какой?то подтекст. Она опять села и уставилась на луну, ставшую бледной, пока мы пререкались.

– Ты чего такая дёрганая?

– Так… у меня проблемы.

Спрашивать, какие проблемы, я не стал, она бы всё равно не сказала, но всё же посоветовал ей с кем?нибудь поговорить. Дал совет, которому сам не следовал, – не потому, что не хотел ни с кем делиться, а потому, что не с кем было делиться.

– С тобой, что ли? – хмыкнула она. – Я, вообще?то, говорить о себе не люблю, сплетников много.

– Тогда пойди на какой?нибудь чат или форум, там у всех ники, никто не знает, кто ты, говори что хочешь. Я туда хожу, когда потрепаться охота.

– У тебя что, нет друзей?

– Есть, но близких нет, – не признался я, что вообще никого нет.

– Без близких друзей тяжело, – потеплела она. – У меня близких тоже нет, но социальные сети я не люблю, там все какие?то злые, чушь пишут.

– Это смотря где. Могу дать ссылку на один форум, там можно неплохо пообщаться. В чём?то это лучше, чем в жизни: никто тебя не знает, строчи, что хочешь.

– Что за форум?

Я назвал.

– Ну и что там такого интересного пишут?

– Много чего, сейчас там обсуждают бойню в университете, ну ты наверняка слышала, спорят, влияет ли кровавость в кино на людей, говорят, что ужастики надо запретить…

– Дурацкое какое?то обсуждение! – фыркнула она, перебив.

– Почему дурацкое?

– А потому! – и вдруг без всякой причины завелась. Раскричалась, что делать больше нечего, как обсуждать чепуху. Ясно же, как день, что, если кровавость в кино на кого?то влияет, значит, у человека мозги набекрень: нормальные люди за топор не возьмутся, насмотревшись бредовых фильмов.

– Не скажи, – не согласился я. – Всё влияет, вот как реклама по телику, смотришь её без конца и покупаешь то, что тебе не нужно. Я сам не раз так делал… или как этот, который устроил бойню, до него недавно кто?то расстрелял несколько человек в школе, ну и он следом. А помнишь, слышала же в новостях, над одним парнем одноклассники издевались, он покончил с собой, а после него сразу ещё двое…

Договорить она мне не дала. Опять перебила:

– Что ты сравниваешь! Какой?то отморозок всех расстреливает – это одно, а парни покончили с собой от отчаяния, а не потому, что прочли в новостях, что кто?то это сделал.

– Да уж! Если каждый начнёт вешаться от отчаяния, то народу на земле не останется. Вешаются не от отчаяния, а от путаницы в голове, – возразил я.

– Тоже мне, психиатр нашёлся! Откуда ты знаешь?

Её реплика меня разозлила.

– Знаю. Самоубийство – это неправильно.

– Это почему же? Ты что, эксперт в этом деле?

Девица эта стала действовать мне на нервы. Вспыхивает по любому поводу, придирается к словам. Да и разговор у нас как?то странно повернулся. Спорим на такую тему, едва познакомившись!

– Никто не имеет права себя убивать, – сказал я.

– Ну?ну, а если неизлечимо болен или жить невмоготу, так до конца своих дней и мучиться?

– Нет, нельзя, эгоизм это.

Говоря это, я думал о матери. Полгода назад, когда отец уехал в командировку, она неожиданно напилась. Обычно она пила мало и по праздникам. В тот день я застал её в спальне на кровати. Неподвижная, с раскинутыми в стороны руками, с землистым лицом, мать лежала, как подстреленная. Я ужасно перепугался. Подскочил к ней и вздохнул с облегчением. Жива! Одна её рука свисала с постели. На полу в лужице коньяка валялись пустая бутылка и тонкий, как нить, золотой браслет, который она никогда не снимала. Я всё убрал: не хотел, чтобы наша домработница увидела. Вытер браслет и осторожно, чтобы не потревожить мать, надел ей на запястье. И тут заметил скомканный листочек бумаги. Я поднял, развернул. Там была всего лишь одна фраза. Мамин почерк. Буквы плясали, клонились набок, некоторые подпрыгивали вверх. Мать явно писала пьяной. Прочитав, я похолодел. С той минуты я начал за ней следить и нервничал, когда сидел в школе: вдруг что?то случится в моё отсутствие. А поговорить с ней не решался. Не принято у нас в семье что?либо обсуждать. У каждого свой обособленный мирок. У отца – потому что он собственник, у матери – потому что трусиха, а у меня – потому что я лишний.

Записку я засунул в карман, чтобы потом разорвать и выкинуть. Вряд ли мать, очнувшись, о ней вспомнит. Смотреть на неё, лежавшую в забытьи на кровати, было неприятно. Во сне человек беззащитен. И у меня мелькнула страшная мысль, что, когда мать спит, она в полной власти отца. Глядя на неё, пьяную, я подумал, что, если мать ему изменяет, беды не миновать. Отец ничего не прощает, хотя сам далеко не святой. Я не очень?то верил в его верность. То, что позволительно ему, запрещается другим. Логика деспота.

Представлять, что у матери появился любовник, было тяжело. Я безумно ревновал.

– Что за херню ты несёшь?! Какой же это эгоизм, если лишаешь себя жизни?! – крикнула Алёна.

– Да, эгоизм, потому что человек заботится только о себе. Ему, видите ли, плохо, прощайте, ухожу из этой проклятой жизни, а то, что он причиняет этим боль близким, ему до фонаря, – ответил я.

– А если близким на тебя наплевать, если они каждый день говорят тебе «отвали»?

– Это твоя мать тебе говорит?

– Никто мне ничего не говорит, я просто привела пример.

– Что это за пример? Если говорят «отвали», надо послать их куда подальше, а не в петлю лезть.

– Ну как вы, подружились? – прервала наш спор Лиза. Рядом с ней стоял мужчина. Бородатый, упитанный, с влажными глазами. Алёна неприветливо взглянула на него и сказала матери, что пора ехать домой.

– Куда вы, детское же время, оставайтесь, – вмешался бородач.

– Не могу, Алёнке рано вставать, – произнесла Лиза.

– Ну так пусть она едет, а я вас позже заброшу домой.

– Мам, пошли! – велела Алёна. Рванула калитку и вылетела на улицу, а я за ней.

– Что ты за мной идёшь? – обернулась она.

– Провожаю.

– Нечего меня провожать, сама дойду.

– Не знал, что ты феминистка, – поддел я.

Она не ответила, ускорила шаг.

– Что ты свою мать гонишь домой? – не отставал я.

– Не гоню, а оберегаю. Ты что, не видел, как этот урод на неё пялился? Попользуется и бросит.

– Может, не бросит.

– Бросит! – и, словно я был повинен в судьбе её матери, нахамила: – Все вы, мужики, на один лад!

Сердито стуча каблуками по асфальту, она подбежала к машине – старенькой, с вмятиной на боку. Наверное, поэтому и оставила её так далеко – стеснялась. Но это ж глупо! Подружиться, как размечтались наши родители, нам вряд ли удастся.

Я прогулялся по соседним улочкам, осматривая автомобили перед домами. Пытался разыскать таинственный броневик. Не нашёл и отправился назад.

Вечеринка угасала. По дому шатались с бокалами вина в руках оставшиеся гости. Толстый бородач тоже. Он флиртовал с какой?то тёткой – малопривлекательной, на мой вкус. Значит, Лиза уехала. Надо же, слушается свою дочь!

Проголодавшись, я подошёл к длинному столу посреди комнаты. На нём возвышался букет из тропических цветов, походивших на разинутые птичьи клювы. На одном «клюве» сидела влетевшая через раскрытую дверь оса. Испугавшись меня, она сорвалась с места и приземлилась в двух шагах от моего отца. Тут ей и пришёл конец. Забавно: спасаясь, сиганула туда, где её ждала смерть. Что твари, что люди – сами идут к погибели… В руке отца, как у фокусника, оказался журнал, и он прихлопнул им насекомое. Стоявшая рядом женщина (с красными волосами?серпантинками, с узкой, как у убитой осы, талией) в восторге заохала: «Какой вы меткий!» Реакция у него мгновенная. Стрелок он отличный. Попадает с первого раза, даже не целясь. Каждые выходные ходит на стрельбище. Я тоже умею хорошо стрелять, он меня научил. В кабинете за стеклом висела его коллекция: пистолеты и боевые ножи. Забегу вперёд – нет уже этой коллекции. Когда в доме столько оружия, жди чего угодно. Я часто представлял, как разбиваю стекло, сваливаю его коллекцию в мешок, выбрасываю, но кое?что припрятываю для себя. Так и сделаю прямо на днях.

Еды на столе было навалом, и я начал уплетать всё подряд. Денег на угощенье отец никогда не жалел. Сам он этих деликатесов не ел. Его вкус был прост: гамбургеры, стейки, картошка?фри. Вечеринки он устраивал с размахом. Хлебосольство или показуха? Во всех поступках отца я прочитывал фальшь. Протест против него я культивировал: не мог простить ему наших с матерью страданий. Почувствовав, что я за ним наблюдаю, он обернулся. Глаза у него стеклянные. По ним ничего не определишь. Человек он закрытый. Я тоже. Но есть различие: закрытость отца – это его суть, а моя – защита. Замкнутым меня сделало одиночество. «Одиночество и ярость – опасное сочетание», – наткнулся я как?то на чьё?то высказывание в Сети. Не знаю, не знаю… В одиночестве есть преимущество: никто не лезет тебе в душу, не переворачивает там всё вверх тормашками, а про ярость я уже говорил: ничего страшного в ней не вижу.

Иногда, правда, я не знал, чего от ярости ожидать.

Насытившись, я пошёл к себе в комнату. Включил компьютер. На форуме по?прежнему живо обсуждали бойню в университете. Рассуждали о том, что толкает человека на подобное. Вернее, ругались, а не рассуждали. Один участник – Скорпион – настрочил с апломбом, что корень всего – это ненависть к себе, которая переходит в ненависть к окружающим. Он вечно прикалывался, нарочно всех подзуживал, прикидывался этаким мудрецом, а народ больно серьёзно воспринимал все его заумные речи. Сейчас тоже. Разом накинулись на него: не пишите ерунды, отморозок этот всех ненавидел, поэтому и устроил бойню, а себя небось обожал до умопомрачения. Я с ними не согласился. Если обожал, зачем пустил себе пулю в лоб?

Переспорить Скорпиона было трудно. Я так и видел, как он сидит, глядя на экран компа, и хихикает: пишите?пишите, сейчас я вам выдам. Ну и выдал – накатал километровый пост. Мог бы уложиться в одну фразу. Сделаю это за него. Его мысль была не нова, я уже где?то это читал: проще винить в своих ошибках других, чем себя, а когда винишь, то мстишь. Народ в ответ расшумелся: нечего больше делать, как анализировать какого?то выродка, жаль только, что он застрелился, легко отделался, не застрелился бы – на кусочки бы его порвали.

«От трусости застрелился, знал, что его ждёт, слабаком был», – вставил я. Мне тоже хотелось слегка пофорсить. Не одному же Скорпиону все лавры!

«Да, слабаком, – поддержал Скорпион, – поэтому и мстил». И прочёл всем мораль о том, что быть кровожадными – значит ничем не отличаться от этого отморозка.

Мне польстило, что он со мной согласился.

«Ты, Скорпион, идиот, – написал какой?то тип. – Люди, между прочим, могут так довести, что поневоле за ружьё возьмёшься».

Прочесть продолжение я не успел: вырубился компьютер. Пока я его налаживал, с улицы донёсся знакомый грохот. Броневик! Я подскочил к окну. В темноте машина казалась зловещей. Чёрная махина на огромных колёсах и вся в фарах: внизу, по бокам, на крыше. Проезжая мимо нашего дома, водитель включил на всю громкость радио. Мощный звук прошёл сквозь стены. Похоже, отец прав. Незнакомец нарочно устраивал этот концерт. Доводил.

Я спустился вниз. Отец с каменным лицом стоял у окна. Гости уже разошлись.

– Смотри, что этот подлец натворил, – сказал он. Я глянул в окно. Броневик исчез, а на земле валялся наш почтовый ящик, обычно стоявший у обочины на деревянной ножке.

– Вряд ли это он сбил, скорее, дети.

– Это он, а не дети.

– Да он случайно наехал, – из духа противоречия возразил я.

– Не случайно, а специально. Всё, пора положить этому конец! – отчеканил отец и позвонил в полицию. Ожидая, когда приедут, уселся в кресло. Вид у него был суровый.

Сейчас начнётся комедия! Прикатят копы, начнут собирать улики, допрашивать. Затем отправятся к владельцу броневика, чей адрес отец наверняка раздобыл. Потом отправятся восвояси (для них же это мелочь, какая?то соседская склока!) и оставят отца один на один с водителем, который в отместку будет шуметь ещё больше.

– Чего ты ухмыляешься? – спросил отец.

– Ничего… – и, хотя не собирался, всё?таки предупредил, что с копами надо держать ухо востро. Они могут придраться к любой мелочи и обвинить нас в том, что мы из вредности возводим поклёп на соседа. Предостерегать отца было ни к чему. У него везде связи, в полиции тоже. Он – местная знаменитость.

– Я вижу, что у тебя большой опыт общения с копами, – съязвил он. – Опять что?то украл?

Напомнил мне с издёвкой о том, что приключилось много лет назад, когда я стащил из магазина игрушек машинку. Своровал я не потому, что так в ней нуждался (машинок у меня было завались), а чтобы не уронить себя в глазах одноклассников. «Боишься, да? Трус!» – подстрекали они. Чтобы завоевать их уважение и дружбу, я украл. И мгновенно попался – в отличие от них, воровавших миллион раз. Позже я узнал, что всё было подстроено. Как только я направился с машинкой к выходу, они настучали на меня продавщице. До сих пор противно вспоминать, каким я оказался дураком. Отцу удалось всё уладить, умаслить продавщицу, уговорить её не ввязывать в это дело полицию. Располагать к себе женщин, как я говорил, он запросто умеет. Не знаю, что он там ей наобещал, но она растаяла и всё мне простила.

От отца мне тогда крепко досталось. Я пытался ему объяснить, что украл от страха, что одноклассники издевались надо мной, но он и слушать не стал. Нещадно меня выпорол. Я терпел, сжав зубы, и не издал ни звука. Орать во время порок и битья я давно перестал: не хотел доставлять ему удовольствие. Экзекуция происходила в отсутствии матери. Она, как всегда, занималась волонтёрской работой. Я от неё всё скрыл: опасался, что ей достанется, если она вступится за меня. Так уже бывало. Руку на неё отец не поднимал, но поносил на чём свет стоит, а сейчас думаю, что, может, поднимал, я же не всё видел. Однако мать догадалась о порке и, внезапно набравшись храбрости, пригрозила ему разводом. Но, конечно, от него не ушла. Почему она всё терпела, сносила унижения и продолжала его любить, я не понимал – был мал, многого не знал, во многом не разбирался. И от матери ничем не отличался: тоже терпел и никому не рассказывал о том, что творилось у нас за закрытыми дверями. А учителя, если и замечали мои синяки, считали, что я подрался, упал – мало ли что с детьми бывает. Они даже не допускали мысли, что такой влиятельный и уважаемый в нашем городе человек мог избивать родного сына. Хотя, если бы они спросили, не бьёт ли меня отец, я бы всё отрицал. Как ни противоречиво это звучит, не хотел причинять ему зла – за истязание детей можно запросто схлопотать срок. У нас в школе над одной девчонкой родители измывались, так их посадили. А бывает, что дети клевещут на родителей из мести, если те им что?то запрещают, не покупают, наказывают их. Всякое бывает, могут ни за что посадить. Весёленькие дела творятся.

Вспоминая историю с машинкой, я забурлил. Чего ради я предупреждал отца быть осторожнее? Он же жесток к нам с матерью. Я не принимал его, осуждал, хотел порвать с ним, а одновременно оберегал. И постоянно надеялся на чудо – вдруг он изменится. Небезразличие к нему было моим слабым местом. Звонок в дверь прервал мои размышления.

На пороге стояли двое: молодой крепыш, с безволосой, как и у Арнольда, отполированной головой, и Арнольд собственной персоной. Ну и денёк сегодня! Мы оба притворились, что видим друг друга впервые. Отец тоже вёл себя так, будто не знаком с Арнольдом. Не ошибаюсь ли я, что он нанял его следить за мной? Нет, не ошибаюсь, странное же совпадение…

– Что у вас стряслось, сэр? – с недовольным видом спросил крепыш. Мол, тревожат нас по пустякам, отрывают от серьёзных дел, соседи их, видите ли, не устраивают!

Отец увесисто изложил суть дела, сильно сгустив краски. Звучало это так: водитель броневика ведёт себя неадекватно, как обкурившийся наркоман, коим наверняка он и является; нагло врубает на всю катушку стерео, гудит, безобразничает, будит всех по ночам, кидает на газон мусор, угрожает. «Теперь уж точно будет угрожать», – подумал я. Хотя тактику отца я просёк. Если мямлить, что соседи мешают жить, помощи от полиции не дождёшься. Надо жать на все кнопки. Слово «наркоман» возымело своё действие.

– Откуда вам известно, что он наркоман? – тотчас заинтересовался крепыш.

– Предполагаю.

– Его имя и адрес? – отрывисто спросил Арнольд.

– Имени и адреса не знаю. Похоже, он живёт где?то поблизости, я записал номер его машины, – произнёс отец и протянул бумажку. Затем подвёл полицейских к сбитому почтовому ящику. Пока он демонстрировал им следы преступления, те посматривали не на ящик, а на мою мать. Она стояла в дверях, наблюдая. Как я уже рассказывал, мужчины постоянно на неё глазели. Хотя мать ничего для этого не делала, ни с кем не флиртовала, вызывающе не одевалась, вела себя сдержанно и была безразлична к их вниманию. Получается, что равнодушием можно многого добиться. Весело: когда чего?то страстно хочешь, сам всё портишь. Скорее получишь, если хладнокровен. Научиться бы!

– Мэм, вы видели, как это произошло? – обратился к матери крепыш.

– Нет, я была на кухне, но шум слышала.

– Вы раньше видели эту машину?

– Нет, я же сказала, что была на кухне, – ответила мать невпопад, отчего?то смутившись.

– Я имею в виду, видели ли вы эту машину до этого? – повторил крепыш.

– Только мельком.

– Она часто ездит по вашей улице?

– По?моему, да… я не уверена.

Крепыш начал меня раздражать. Не мать он должен был допрашивать, а отца, который заварил всю эту кашу.

– Вы знаете, кто владелец? – продолжал приставать коп к матери.

– Не знаю. Откуда мне знать!

– Сэр, а вы знакомы с владельцем? – повернулся крепыш к отцу. Меня удивляло, что допрос вёл он один. Арнольд с неподвижным лицом безучастно стоял рядом. Я украдкой его рассмотрел. Угрожающего вида субъект. Глазом не моргнув, пристрелит.

– Я же говорил, что не знаком, – ответил отец, – но думаю, что это мужчина и, скорее всего, молодой.

– Почему вы так думаете?

– Сужу по его агрессивному поведению.

По тону отца я понял, что вопросы крепыша ему тоже не нравятся.

– Женщины попадаются куда более агрессивные, – изрёк Арнольд.

– Я вам больше не нужна? – спросила мать. – Извините, меня ждут дела.

– Нет, мэм, – произнёс крепыш.

Происходящее уже нисколько меня не развлекало, и я двинулся в дом следом за матерью.

– Подожди, – задержал меня крепыш. – А тебе ничего не известно?

Вопрос с подковыркой. Я покосился на Арнольда, но он смотрел в сторону, будто знать меня не знает.

– О чём известно?

– Об этой машине, – пояснил крепыш, уж как?то больно пристально меня разглядывая.

– Ничего неизвестно, – я повернулся и вошёл в дом.

– Довольно нахальный коп. Он меня ещё и подозревает! – сказала мне мать.

– В чём? В том, что ты сшибла почтовый ящик назло отцу? – рассмеялся я.

– Да, ты прав, но всё равно он нахал.

– Все копы нахалы, на то они и копы.

– Ну что ты, они же спасают людям жизнь, – защитила она их.

Проходя мимо стола, она на лету подхватила за хвост креветку, отправила её в рот, прожевала и похвалила ресторан, из которого привезли кучу этой еды. Несмотря на досаду на крепыша, мать сияла. Оживлённая, она порхала вокруг стола, собирая грязную посуду. Во мне опять шевельнулась ревность. Если у неё есть любовник, я должен выяснить, кто он.

Я помог ей всё убрать. Отнёс гору одноразовой посуды на кухню, свалил в мусорное ведро. Посмотрел в окно. Полицейские уехали. Улица была пуста, темна, в мерцающих желтоватых точках – горели газовые фонари. В таких же точках было и небо. Одна из них сорвалась вниз и, упав в конце нашей длинной улицы, рассыпалась, как в мираже, на несколько звёзд. Увеличиваясь с каждой секундой, они превратились в фары броневика. Тот с бешеной скоростью нёсся прямо на нас. Казалось, сейчас протаранит стену и влетит внутрь. Судя по всему, полицейские нанесли ему визит.

Он резко притормозил перед нашим домом, протяжно погудел и помчался дальше.

– Зря Эд это затеял, – вздохнула мать. – Неприятностей теперь не оберёшься.

– Не волнуйся, ты же знаешь отца, этот придурок будет не рад, что с ним связался, – успокоил я её.

– Да, но воевать с соседями – себе дороже.

– С чего ты решила, что это сосед?

– Эд же сказал, что он где?то поблизости живёт.

– Ты не знаешь, кто он такой?

– Понятия не имею, – она отвернулась. Стала загружать посудомойку, тараторя, что утром придёт домработница, надо ей помочь, хотя бы посуду помыть, пожилая всё?таки женщина. Вот такой была моя мать: платила Розе немалые деньги, а при этом выполняла половину её обязанностей. За сердечность я её уважал, а за мягкотелость нет.

Мамино смущение выдавало, что она что?то утаивает.

– Тебе понравилась Алёна? – спросила она. – Правда, милая девочка?

– Милая – не про неё, скорее, психованная.

– Зря ты так, они здесь совсем недавно, ещё толком не устроились, она нервничает, мало ли какие обстоятельства, – сказала мать. Она всех оправдывала, даже тех, кого оправдывать не следовало.

– Ты бы ей позвонил, – продолжила мать. – Она пока никого здесь не знает. Может, ей нужна какая?то помощь.

– Ладно, позвоню. Дай мне её номер, а то я не успел взять.

Записав номер, я пошёл к себе. Проходя по коридору, заглянул к отцу. Он стоял перед шкафом со своей коллекцией. Будто выбирал пистолет, чтобы пристрелить водителя броневика. Услышав мои шаги, он обернулся и сухо кивнул.

Я вошёл в комнату. Сел за компьютер. На форуме было затишье. Ночь. Звонить Алёне я не решился, хотя предполагал, что она не спит. Отложил на завтра. Характер у неё, конечно, препаршивый, но что?то в ней было. Она меня зацепила.

Ложиться не хотелось, и я решил пройтись. Прогулки по ночам – удовольствие. Тихо, пустынно. Только вот бдительные полицейские всё портили. Подкарауливали меня за каждым углом. Разочарованные, что ничего не находили, отпускали. Их приставания злили. Я также беспокоился, что они застукают меня в одном местечке, которое я недавно облюбовал. Оно было моим убежищем. Когда я там сидел, время замедлялось, каждая секунда вмещала в себя многое, превращалась в бесконечность. Там я мог слегка расслабиться и не чувствовать себя под прицелом невидимого глаза, наблюдавшего за мной с утра до вечера. Если Арнольд и впрямь следит за мной, надо поменять место.

Прихватив с собой карманный плеер, я, крадучись, двинулся по лестнице вниз. Ступал тихо, чтобы не разбудить родителей. Они уже улеглись. На первом этаже было темно. Только в глубине коридора на полу лежала полоска света, выпавшая из щели приоткрытой двери ванной комнаты. Я подошёл, чтобы выключить свет, и, ошарашенный, замер. Перед зеркалом стояла мать. Она примеряла шляпку – широкополую, голубую, в абстрактных мазках. Ту самую, которую перехватил у меня бизнесмен.

 

3

Кража

 

– Надо же, так рано встал! – удивилась мать, подумав, что я вернулся с утренней про гулки.

– Решил пройтись перед завтраком, – обманул я.

На самом деле я не ложился и провёл всю ночь на берегу. Смотрел на океан и ждал восхода. Когда появилось солнце, я отправился домой. Голова гудела от мыслей. Сидя на пляже, я связывал воедино все улики. Их было предостаточно: мамино приподнятое настроение, шляпка, перешёптывания с кем то по мобиль нику в отсутствие отца. «Ох уж эти подружки, вечно им нужны советы!» – лукавила она, когда я неожиданно входил в комнату. Какие подружки! Отец их всех разогнал! Я уже не сомневался, что наглый бизнесмен был её любовником.

– Садись завтракать… вот, Роза только что нажарила, – сказала мать, ставя на стол тарелку оладий, и похвалила: – В этот раз как никогда вкусно получилось.

– Рада, что вам нравится, – заулыбалась Роза. Добродушная мексиканка. Низенького роста. Пышная, как и сдобы, которые она нам пекла. Несмотря на полноту, двигалась она довольно прытко. Была исполнительной. После её ухода дом сверкал.

– Ты купила себе новую шляпку? – спросил я мать, когда Роза пошла с пылесосом на второй этаж. – Я вчера видел, как ты примеряла.

Она смутилась.

– Красивая вещица. Где взяла?

– В центре, в одном магазине… помнишь, мы мимо проходили?

– Выходит, мой подарок тебе не понравился?

– Что ты, очень понравился, а эту шляпку я давно купила.

– Давно? Что же тогда не носила?

– Ты мне устраиваешь допрос? Какая разница, носила или нет?!

– Большая. Именно её я собирался тебе купить, но упустил.

– Неужели это я тебя опередила и забрала последнюю?

– Нет, не ты, – я вонзил в неё взгляд, – а один мужик лет сорока, с шоколадной такой рожей.

– Что за выражения! И при чём тут какой?то мужчина?

Она встала и, повернувшись ко мне спиной, подлила в чашку кофе. Прятала румянец.

– Он твой любовник?

– Как тебе не стыдно! – вспыхнула она.

– Почему тогда ты тайно примеряла? Скрывала?

– Что за чепуха! Я не хотела, чтобы ты думал, что твой подарок мне нравится меньше.

Правды от неё явно не добиться. Придётся выбивать признание из бизнесмена. В понедельник подкараулю его около того здания с офисами, куда он отправился после магазина. Наверняка он там работает. Или попробую поймать его в кафе, где он уплетал гамбургер. Не исключено, что опять придёт туда на ланч.

Мне было страшно обидно. У матери появился человек, который заменил ей семью. Поверить, что моя безропотная мать осмелилась на измену, было трудно. Впрочем, чему удивляться! Отец сам её к этому подтолкнул. Если бы обращался с ней по?другому, она бы не бросилась в объятия чужого мужчины. Нет, всё?таки невероятно – мать отважилась пойти против отца! И опять заскребло в сердце: если он узнает, беды не миновать.

– О чём вы здесь судачите? – появился отец. С газетой в руке. В махровом халате. Пахнущий дорогим одеколоном, свежевыбритый, с каплей мыльной пены под ухом.

– О пустяках, – сказала мать и начала суетливо его обхаживать: – Кофе будешь? Оладьи подогреть?

– Вы слышали, как этот подлец вчера гудел? – грозно вопросил он, словно мы были в этом повинны. – Сегодня же установлю камеру наружного наблюдения.

– Зачем тебе камера? – не удержался я. – С твоими?то связями в полиции ты и так можешь его посадить.

– С чего ты взял, что у меня связи в полиции? – спросил он и аж прожёг взглядом.

– Так… подумал.

– Ты бы лучше думал, когда в школе сидишь. Одни двойки!

– Может, не стоит возиться с камерой? – робко заметила мать. – Ну проедет машина разок?другой, всего?то минута…

– Если подсчитать все минуты, то за день наберётся час, – перебил отец.

– Да, но лучше всё?таки никого не трогать, – залепетала мать, – а то ещё хуже будет.

– Если не трогать, то на шею сядут! – отрубил отец.

– Мы тоже шумим, мешаем соседям, вчера гости орали, – съехидничал я.

– Попридержи язык! – заткнул он мне рот и раскрыл газету. Его крик меня взбесил, и, хотя было благоразумнее сдержать себя, я с вызовом объявил, что решил завести собаку. Он давно обещал купить мне пса, но так и не купил.

– Собаку? – вскинул он на меня глаза. Стальные, с двумя симметричными искрами – с раздвоенным отражением солнечного окна, напротив которого он сидел. Как у хищного зверя. – Кто, позволь спросить, будет с ней возиться?

– Я, кто же ещё?

– Это ты сейчас говоришь, а потом взвалишь всё на мать. С собакой придётся подождать, вначале окончи школу, а там посмотрим.

– У всех соседей есть собаки, и они не ждут, пока их дети окончат школу.

– Хорошо, – внезапно согласился он. – Завтра обсудим.

– Я уже приметил одну собачонку, видел объявление, что продают, – воспользовался я его уступчивостью.

– Потом, потом, – отмахнулся он, опять углубляясь в газету.

Продолжать я не стал. Позже, когда приведу освобождённого пса, сошлюсь на его обещание «завтра»: дескать, ты же не запретил, когда я сообщил, что есть на примете собака!

Обманув, что иду гулять, я выскочил из дому. Я знал, что спасти несчастную псину будет сложно. По субботам в автомастерской полно народу и незаметно увести животное не так?то просто. Я надеялся, что пёс мне поможет и сам пойдёт за мной. Для этой цели я прихватил с собой кусок ветчины, который напомнит бедняге об отнятом у него сэндвиче.

По дороге я позвонил Алёне. Слегка дрейфил, боялся, что отошьёт. Трубку она не бросила, но говорила вяло, равнодушно. На моё предложение сходить в кино, сказала, что предпочитает смотреть дома диски. И неожиданно пригласила заскочить. Я обрадовался и прямиком рванул к ней, пока она не передумала. Посижу у неё, а потом поеду в автомастерскую за собакой.

Дом, в котором находилась квартира Алёны, был вылитым курятником: тонкие стены, жуткая слышимость. За стенами чихали, ворочались, сопели. Вся жизнь нараспашку. По сравнению с нашим особняком это жильё казалось каморкой. Я знал, что, когда порву с отцом, окажусь в подобной клетке. Зато никто не будет заставлять меня делать то, чего я не хочу, давить, диктовать свои законы. Мечты о новой жизни отравляло лишь сомнение, справлюсь ли я. Обязан справиться. Должен доказать отцу, что я самостоятельная личность, а не его собственность, и что не завишу от его денег.

– Хочешь чего?нибудь холодненького? – предложила Алёна.

– Давай, – я огляделся. – Где твоя мама?

– В спальне, неважно себя чувствует.

– А где твоя спальня? – брякнул я, не подумав.

– У нас одна на двоих. Не у всех же по нескольку комнат на человека, как у тебя, – съязвила она. – Мы здесь временно, пока не найдём что?то ещё. Мне, вообще?то, не привыкать, в Краснодаре у нас условия были ничуть не лучше.

– А что, вполне себе симпатичная квартирка. Когда я окончу школу, буду снимать такую же.

– Ну?ну… не будешь ты ничего снимать, купишь такой же дворец, как у твоих родителей.

– На дворец у меня денег не будет.

– Бедненький, денег у него не будет, – передразнила она. – Не волнуйся, папочка даст.

– Ты меня позвала, чтобы издеваться? – вспылил я.

– Чего ты такой нервный? Пошутить нельзя. Я была бы только рада иметь богатого папашу.

– Ну да, всегда хочется того, чего нет, – с иронией сказал я.

– Тоже мне, философ! – усмехнулась она и протянула мне банку колы. Затем принесла коробку печенья, фрукты, конфеты. Села, положила ногу на ногу и, покачивая одной ногой, уставилась в окно. Как и накануне, держалась она отчуждённо, выражая своим видом: давай?ка быстренько всё подчищай и выматывайся. Пока она болтала ногой, на её лодыжке позвякивали висюльки на браслете. При дневном свете её лицо казалось бледным. Глаза тоскливые, а не колючие, как вчера, и какие?то фантастические – лиловые. Без косметики она выглядела совсем девчонкой. Такой она мне даже больше нравилась.

Только непонятно было, зачем она меня пригласила. Сидит, молчит, о чём?то думает.

– Твоя мать говорила, что ты работаешь. Где? – спросил я.

– В супермаркете, по выходным.

Я удивился. Как её там с таким характером держат? Как?то трудно представить её улыбающейся покупателям.

– Она ещё говорила, что ты в колледж собираешься.

– Это она так говорит, а сама знает, что никуда я не пойду.

– Не хочешь?

– Дорогие колледжи нам не по карману.

– Есть штатный университет, там дешевле.

– Да, знаю, – кивнула она и опять уставилась в окно. Её поведение стало досаждать.

– Я вижу, вы ещё распаковываетесь, – сказал я, чтобы прервать паузу. В углу валялась большая коробка. Из неё вываливалось что?то мохнатое. Я подошёл посмотреть. В ней лежали, переплетаясь длинными конечностями, плюшевые обезьяны. Одна из них жалобно пискнула, когда я вытащил её наружу. В её выпученных пластмассовых глазах блеснул дневной свет – как две слезинки.

– Это твои? – спросил я.

– Нет, мамины.

– Она до сих пор в игрушки играет? – пошутил я.

– Не играет, а собирает.

Я положил обезьяну назад, и она издала на прощание стонущий звук. Нелепая, но симпатичная коллекция.

– Ты со своим отцом общаешься? – спросил я.

– Нет, сто лет его не видела.

– Он тебя деньгами?то хоть поддерживает?

– Деньгами! – хмыкнула она. – Да он за всю жизнь ни одной вшивой конфетки мне не подарил.

– Такой жадный?

– Это не от жадности, а от равнодушия. Ему до лампочки, жива я или нет.

– Может, у него денег нет?

– Если любишь, то последнее отдашь, тем более своему ребёнку, а денег, ты прав, у него нет.

– Я так и подумал… ну, когда ты сказала, что хотела бы иметь отца, как мой.

– Богатого, а не как твой, – подчеркнула она.

– Что ты имеешь в виду? – не понял я. – Ты моего отца едва знаешь.

– Ничего… просто говорю, что везёт тем, у кого состоятельные родители.

– Если хочешь быть богатой, выходи замуж за миллионера, – посоветовал я. Не без сарказма.

– За тебя, что ли?

– Нет, от меня тебе не будет никакого толку, я скоро буду жить в такой же квартирке. Окончу школу – и прощай отцовские денежки.

– Ага! Ты вначале сделай, а потом говори.

– Не веришь, что смогу? – ощетинился я.

– Не верю. Богатство знаешь какую власть над человеком имеет! Все твои благие намерения – пустой звук. Я, например, не корчу из себя святую, а честно говорю, что хочу разбогатеть, – и со смехом заявила: – Может, и пойду за тебя, если ты не откажешься от отцовского состояния!

– Ну и чего ты из себя корчишь? – нахмурился я.

– Ничего, просто не люблю ханжества. Был бы ты нищим, не толкал бы все эти красивые речи. Ты понятия не имеешь, что такое, когда нет денег.

– Примитивные у тебя какие?то представления! По?твоему, если человек богат, он счастлив? К твоему сведению, денег у меня и впрямь нет, зарабатывает отец, а не я. Ты тоже о многом понятия не имеешь, не знаешь, как я живу, так что не суди, не ряди.

– Да по твоему джипу видно, что хорошо живёшь.

– Для тебя главное, чтобы машина была дорогая?

– Если для тебя – нет, давай махнёмся, будешь на моём драндулете ездить. Языком чесать любой горазд!

– Ну знаешь! – разозлился я.

– Чего ты такой чувствительный! Ладно, не дуйся, у меня настроение поганое, один человек меня сильно обидел.

– Кто, твой парень? – попробовал я выяснить, есть ли у неё бойфренд.

– Неважно, не хочу об этом говорить.

– У нас, оказывается, гости! – появилась её мать. Вид у Лизы был весьма помятый. От вчерашней привлекательной женщины остались только глаза – цвета шоколадной конфеты, которую она засунула в рот. Она села на диван, стала поправлять волосы. Её халат раскрылся, и, прежде чем она успела его запахнуть, мой взгляд поймал её голую грудь. Я поспешно отвернулся, а то ещё решит, что я её разглядываю.

– Мам, ты бы пошла переоделась, – сердито сказала Алёна.

– Да?да, сейчас, – она прожевала конфету и затараторила: вечеринка была потрясающей, мои родители восхитительная пара, наш дом само загляденье, это здорово, что я подружился с Алёной, наше знакомство, несомненно, перерастёт во что?то крепкое. Проговорив всю эту дежурную чушь, она встала и ушла.

– Ты собак любишь? – спросил я Алёну.

– Люблю. У меня была дворняжка Джо, она заболела и умерла.

– Джо? Это же американское имя. А что, это идея! Назову собаку русским именем, – сказал я. – Какое посоветуешь?

– Не знаю… ну Ваня, – сказала она и глянула на часы. Не намекает ли, что мне пора выкатываться?

– Отлично, назову Ваней.

– Ты хочешь купить щенка? – и опять бросила взгляд на часы.

– Хочу спасти одну псину, с ней хозяин гнусно обращается, бьёт её, голодом морит.

– Подожди, я сейчас вернусь, – перебила Алёна, схватила мобильник и убежала в ванную. Пока она там возилась, я от нечего делать рассматривал комнату – захламлённую, всю в каких?то безделушках, коробочках, картинках. На полке стояло несколько шкатулок. Я раскрыл одну. Внутри лежал светлый завиток волос.

– Что ты по вещам шаришь! – вернулась Алёна. Лицо у неё было заплаканное. Я догадался, что она звонила своему парню.

– Это мой локон, мама хранит, – объяснила она, хотя я ни о чём не спрашивал. Вырвала у меня из рук шкатулку, захлопнула и поставила на место.

– У тебя же волосы тёмные.

– Когда была девочкой, были светлыми. Чего без спроса берёшь?

– Просто так посмотрел, что ещё мне было делать, пока ты в ванной по сотовому со своим парнем шушукалась.

– Так ты ещё и подслушивал! Чего ты всюду свой нос суёшь!

– А ты чего кричишь каждую минуту? Позвала, чтобы орать?!

– Я не звала, ты сам напросился.

– Злая ты какая?то!

– Не нравится, катись!

Я выскочил за дверь. На лестнице столкнулся с поднимавшимся наверх стариком с болонкой на руках – истерично завизжавшей, когда я пронёсся мимо. Я прыгнул в джип и, прежде чем отъехать, протяжно погудел – в точности, как водитель броневика. Девица эта меня довела. Что она о себе возомнила! Вздорная, наглая! Как я ни кипел, с неохотой признал, что она меня зацепила. Глаза у неё пронзительные, нереального цвета. Как у колдуньи. Ещё мне нравилась её прямолинейность. Что?то у Алёны не ладилось в жизни, как и у меня. Если бы ладилось, она не была бы такой дёрганой.

Пока я мчался по шоссе, внутри всё бурлило. Правильно написал тот тип в форуме: «Довести могут так, что хоть за пистолет хватайся». Когда на меня накатывала ярость, всплывали все обиды. Их накопилось такое количество, что казалось, ещё одна и сорвусь. Не только о матери и себе я думал в эти минуты, а обо всех обездоленных. О тех, над кем чувствовали своё превосходство такие люди, как мой отец. Мир этот был расколот пополам, и я не по своей воле попал в ту половину, в какой жить не хотел, против которой восставал. Не права Алёна, я знал гораздо больше, чем она думала.

Я летел с дикой скоростью, забыв о том, что в любое мгновенье меня мог остановить полицейский. Ярость убивала осторожность. Я резко перескакивал на соседние полосы, потом обратно. Мне гудели вслед. Один водитель высунул из окна автомобиля руку и показал мне средний палец. Я в ответ сделал то же самое. Он взбеленился и начал гудеть, как псих. Поднажав, я вырвался вперёд, он погнался за мной. Так мы и мчались, расталкивая всех вокруг, пока нас не разъединила цепочка мощных грузовиков.

Гонки на трассе меня взбодрили. Слегка поостыв, я подъехал к автомастерской. Народу там, как я и предполагал, было много. Я припарковался подальше, на углу. Хозяин собаки, довольный наплывом клиентов, бегал от машины к машине, а несчастный пёс лежал поодаль, пряча своё истощённое тельце в тень под деревом. Моё замечание, что пёс голодный, на этого субъекта явно не подействовало. Урод! Я надвинул на лоб бейсболку и вразвалочку двинулся по дорожке. Дескать, дышу свежим воздухом, нет мне ни до кого никакого дела. Подойдя к псу, я скосил глаза в сторону автомастерской. На меня никто не смотрел, и я незаметно кинул ему кусок ветчины. Пёс вмиг его заглотал и поднял на меня свои молящие глаза: дай ещё! Я бросил. Так и кидал по кусочку, ведя его к своему джипу. План сработал, как по маслу. Даже не ожидал. Пёс, несмотря на свой измученный вид, бодренько прыгнул в машину. Сам хотел удрать.

– Теперь это твой новый дом, – сказал я ему, когда мы приехали.

Отца не было. По субботам он отправлялся с компанией приятелей на стрельбище. Он был помешан на этом деле и домой возвращался всегда в хорошем настроении. Этим я и решил воспользоваться, чтобы показать ему собаку. Но вначале надо было поставить в известность мать. Она ходила по участку, подрезая кусты – выполняла обязанности нашего садовника. Щедро платила ему и Розе, а многое делала за них. Эта её черта мне, в общем?то, нравилась. На чванливых жён миллионеров, которых полно в нашем районе, мать совсем не походила.

– Привет! – подошёл я к ней.

– Ты уже вернулся, – улыбнулась она. На ней был зелёный сарафан – под цвет нашего сада, и новая шляпка, которую она якобы себе купила. Я так ей и не поверил. Меня задело, что она предпочла подарок любовника, а мою шляпку засунула в шкаф. Но говорить ей ничего не стал, сдержался. Скажу позже, когда раздобуду доказательства её обмана.

– Мне надо что?то тебе показать, – сказал я.

– О’кей, только сейчас доделаю.

Она щёлкнула садовыми ножницами, и на её сандалии свалилась отрезанная ветка.

– Это срочно, пойдём, у меня в машине кое?кто сидит.

– Твоя новая подружка?

– Не подружка, а друг. Это самец.

– Не поняла. Какой самец?

Она стряхнула с сарафана прилипший лепесток, подняла с земли ветку и, отгоняя ею кружившую вокруг нас осу, двинулась за мной.

– В этом году всё разрослось, как никогда. Я думаю насажать анютиных глазок, обожаю эти цветы, – верещала она, пока мы шли.

– Знакомься, это Ваня, – представил я пса, распахнув дверь джипа.

– Какой очаровательный пёсик! – умилилась мать и тут же забеспокоилась, согласовал ли я с отцом.

– Нет, но он же вроде не возражал.

– Боюсь, он рассердится. Давай попросим бывших хозяев пока подержать собаку у себя, а мы тем временем отца уговорим.

– Хозяева уехали за границу, поэтому и продали пса, не могли взять с собой.

Поначалу я думал сказать, что подобрал Ваню на улице, но в этом случае мать развесила бы повсюду объявления, разыскивая владельцев.

– Хорошо, что?нибудь придумаем. Вид у него какой?то несчастный, эти люди плоховато с ним обращались.

– Во?во, я про то же, – кивнул я и тут заметил, что впопыхах забыл снять с ошейника брелок. К счастью, мать не обратила внимания. Она шла по дорожке впереди меня, и я незаметно отстегнул. На брелке были указаны телефон хозяина и имя пса: Грозный. Я чуть не прыснул со смеху. Ничего себе грозный! Загнанное доброе животное. Я потрепал беднягу за ухом. Он лизнул мне руку – поблагодарил за то, что я его освободил.

Мы вошли в дом. В коридоре стояла со шваброй в руках Роза. Её смуглое широкое лицо было покрыто капельками пота. Вид у неё был утомлённый. Немудрено: целый день драила такой большущий дом, готовила, стирала. Я бы на её месте уже лежал трупом. Увидев пса, она заохала:

– Господи, бедняжечка, кожа да кости, давайте помоем его и покормим.

– Сейчас покормим, а потом отвезём в собачий салон, там из него конфетку сделают, – сказала мать.

– Давайте я сама всё сделаю, – вызвалась Роза и повела Ваню в ванную комнату, на ходу приговаривая: – Ах ты бедненький мой!

Добрая она женщина, простая, душевная, без всяких заморочек. Поучиться бы у неё приятелям отца, уверенным, что весь мир у них в кармане. Интересно, что они будут делать, если разорятся? Стреляться? Настроение у меня было великолепное, но мать моего энтузиазма не разделяла. Нервно поглядывая в окно, проверяя, приехал ли отец, она повторила, что следовало заранее всё обговорить. Её боязливость меня сердила. Как она не понимает, что подогревает этим деспотизм отца?!

– Всё будет нормально, поворчит, а потом сам привяжется к Ване, – успокоил я её и, чтобы отвлечь, сообщил, что был в гостях у Алёны. Про ссору, конечно, ничего не сказал.

– Я была уверена, что вы подружитесь, – обрадовалась мать.

Пока мы болтали, вернулся отец. Стрельба ему на пользу – поднимает настроение. Пока он пробивал пулями мишени, успел загореть. Когда он стянул с себя белую майку, то выглядел так, будто и не снимал. Тело было молочным, а руки и шея красноватыми. Солнце шпарило во всю, хотя стояла ещё ранняя весна.

Только я собрался сказать про пса, как того, чистенького и причёсанного, ввела в комнату Роза.

– Это ещё что такое? – воззрился на него отец.

– Это Ваня. Помнишь, я говорил, что у меня на примете есть одна собака.

– Но я же не давал разрешения! – произнёс он, хотя в его голосе не прозвучало привычных железных ноток. Стрельбище заряжало его позитивом на несколько часов.

– Ты же сказал, что потом обсудим, а ждать было нельзя, хозяева пса уезжали, спешили продать.

– Ты его купил?

– Да, накопил денег.

– Здорово тебя нагрели! Всучили дохлого пса, от которого небось мечтали избавиться, и ещё содрали деньги!

– Откормим, и он будет в полном порядке.

– Сомневаюсь, вид у него нездоровый. Зачем тебе нужна больная собака?

– Он абсолютно здоров.

– Хорошо, пускай поживёт пару деньков, а там видно будет, – уступил он.

Такой уж у него характер. Свои позиции сразу никогда не сдаст. Будет спорить до хрипоты, даже если в душе согласен.

– Кстати, я установил камеру наружного наблюдения, – с торжеством объявил он. – Теперь этот подлец точно попадётся.

– Если попадётся, что ты будешь делать? – забеспокоилась мать.

– В суд на него подам, что же ещё!

Поздно вечером, когда родители улеглись, а Ваня, сытый и счастливый, подрёмывал на полу, я позвонил Алёне.

– Извиниться не хочешь? – спросил я.

Она бросила трубку.

– Пошла ты! – бросил я в пространство. И разбудил пса.

Он испуганно вскочил, огляделся. Подошёл и лизнул меня. Я его погладил. Шерсть была гладкой и уже не тусклой, благодаря Розиным стараниям. Поглаживая его, я чувствовал тепло его тела, незащищённость. И вдруг около его правого уха я обнаружил твёрдый шарик размером с мелкий орех. Он мягко перекатывался под кожей и вроде не причинял псу неудобств. Тот даже не шевельнулся, когда я прощупывал нарост, пытаясь понять, что это. «Позвоню ветеринару», – встревожился я. Не спросить ли на форуме, что это такое? Я включил компьютер, напечатал вопрос. Откликнулись сразу. Ответил мне тот, кто писал в теме о бойне, что могут так довести, что поневоле за ружьё возьмёшься. Его ник был Ноль. Интересно, почему он его выбрал?

«У моей собаки была такая же штука, ничего страшного», – написал он.

«Всё прошло?» – спросил я.

 

«Нет, так до самой смерти с этой штуковиной и прожила».

«Так, может, это её и убило», – ещё больше разволновался я.

«Она от старости умерла. Сходи к ветеринару, если беспокоишься. Какой породы собака?»

«Помесь, я только сегодня купил».

«Что за помесь, тебе разве не сказали, когда покупал? Бумагу же должны были дать».

«По правде говоря, я её подобрал, точнее, забрал».

«Выкрал, что ли?»

«В общем, да, с ней безобразно обращались».

«Ты что, сбрендил? Трубишь об этом на весь мир, за такое привлечь могут».

«Это не меня, а бывшего хозяина надо привлечь за живодёрство».

«Наивный ты всё?таки. Ты украл, с тебя и спрос, верни, пока не поздно».

«Не верну, я уже к ней привязался. Сам знаешь, у тебя ж была собака, переживал же, когда её не стало».

 

Ваня в одно мгновенье стал мне родным. Раньше самой близкой была мать, но в последнее время она отдалилась, у неё появился человек, который заменил ей всех. Иначе с чего бы она так расцвела! Я ужасно ревновал, а при этом оправдывал её измену тиранством отца. Оправдывай не оправдывай, измена – это неправильно. Я – за целостность семьи. Лучше пытаться сохранить, чем ломать. Но в этом случае все должны стараться, а не один я. Если бы отец хотел, нам бы удалось всё исправить. А?а, что без толку мечтать! Никогда он не изменится. У меня был всего один выход – порвать с ним. Закончу школу и сразу же соберу вещи. Если бы только мать отважилась и тоже ушла от отца! Надежды на это у меня уже не было, а если она всё?таки осмелится, то уйдёт к этому наглому бизнесмену.

«Ты в каком штате живёшь?» – спросил я Ноля.

«На юге живу», – неопределённо ответил он. Надо же, мы с ним соседи!

«Напиши мне», – предложил я и дал ему свой электронный адрес.

Вряд ли напишет. Кому охота снимать с себя маску. Впрочем, вне Сети тоже никто не показывает своё истинное лицо. Ожидая ответа Ноля, я начал размышлять. У меня так всегда: мысль тянет за собой другую и, пока я не обсосу каждую, как косточку, не успокоюсь. Детали и штрихи имели для меня большое значение, особенно, когда я сидел в своём укромном местечке в парке. Они складывались в картины и образы. В них рождалось что?то важное, неповторимое. Их было такое множество, что разрывалась голова… До сих пор разрывается, хотя с тех пор прошло немало времени.

«Слышь, ты, придурок, – появился в эту минуту пост в форуме. – Украл бы ты мою собаку, врезал бы тебе как следует». То ли это был новый участник, то ли кто?то из старожилов поменял ник.

«Ага, давай, ты меня вначале найди», – ответил я и тут сообразил, что весь форум теперь знает мой электронный адрес. Получу письмо от Ноля и поменяю. Пока я ждал, заскулил Ваня. Впервые за время нашего знакомства он издал какой?то звук. До этого молчал, и я даже волновался, не немой ли он. Скулил он жалобно, пытаясь что?то сказать. Видя, что я не понимаю, мазнул меня лапой по ноге.

– Ты чего, брат, болит что?то? – забеспокоился я. Не плохо ли ему? Вдруг эта штуковина не такая уж безобидная? Я вконец растревожился. «Пить хочет», – догадался я и бросился на кухню. Принёс ему воды. Пока он жадно, расплёскивая по полу, лакал воду, в мой почтовый ящик влетело письмо от Ноля.

«Ты чем занимаешься?» – спросил я, когда мы перешли с ним в личный чат. Так проще, чем общаться по электронке.

 

«Учусь в университете, а ты?»

«А я ещё учусь в школе, а потом, не знаю, что буду делать. Отец меня в колледж пихает, а я думаю в компьютерщики податься, я в этом деле разбираюсь, сам все компьютеры в доме чиню».

 

«Так уж прямо сам и чинишь?» – не поверил он. Его замечание задело.

 

«Да, я давно этому научился, ещё мальчишкой. Сам даже не знаю как, интуитивно».

«Это, конечно, хорошо, ежели не врёшь, но без бумажки никуда не устроиться. Хочешь быть компьютерщиком, придётся учиться».

«Неохота несколько лет тратить на учёбу, лучше пойду на курсы, там всего шесть месяцев. Я бы пошёл в колледж, если бы отец не давил. Адвокатом, как он размечтался, я не буду, тоска же – заниматься тем, что не нравится».

«Это да, я сам подумываю университет бросить, скучно, пошёл туда, потому что не знал, чем ещё заняться».

«Точно, скучно, всё быстро надоедает, – подхватил я и разоткровенничался: – Мне только писать не надоедает».

 

«Чего пишешь? Сказки?» – съехидничал Ноль.

 

«Заметки всякие, записываю свои мысли».

«Брось, гиблое это дело. Кому нужны твои мысли!»

«Почему это? Я думаю послать одну статейку в журнал».

«Никто там читать твои статейки не будет, они каждый день получают тонну макулатуры».

 

«Ты что, в редакции работаешь?! Ничего у меня не читал, а судишь, никакая у меня не макулатура», – рассердился я.

 

«В редакции не работаю, а совет даю, потому что сам пишу, да ещё самое ненужное сейчас на свете – стишки».

«Зря ты так, стишки всегда нужны».

«Твоими бы устами да мёд пить. Пока что моя писанина лежит на помойке, пускай бродяги на досуге почитают. Я всё выбросил».

«Надо было сжечь, а то найдут и под своим именем издадут».

 

«Да уж, шедевр найдут в помойном баке! Наивный ты, от этой самой наивности и собаку украл», – уколол он.

 

«Не наивный, а справедливый, и не украл, а освободил».

«Я же говорю, что наивный: украл, даже если из добрых побуждений. Насчёт же справедливости тоже сомневаюсь, скорее, ополчился на весь мир».

«Откуда ты взял, что я ополчился? Ты меня не знаешь».

«Читал твои посты на форуме».

«Это другое, на форуме все грызутся. Ты тоже».

«Да, бывает, а что ещё там делать?».

 

«Как тебя зовут? – спросил я. – Меня Ник».

«А меня – Ноль» – ответил он и сказал, что уже поздно и идёт спать.

 

4

Обман

 

В воскресенье отец отправился играть в покер. Карты были его второй после стрельбы страстью. Мать тоже куда– то собиралась. «Поеду в центр, прошвырнусь по магазинам», – обманула она, когда я спросил, куда она идёт. Её выдавал наряд. Она надела костюмчик – вроде деловой, но с вырезом на груди, за который как бы невзначай мог залезть взглядом любой мужик. И цвет был слишком броский – арбузный, как и помада на её губах. Не на свидание ли спешит? За покупками она, как правило, ходила в джинсах.

– Пойду прогуляюсь с Ваней, – обманул и я. Заврались мы все. Говорим одно, а делаем другое. Следим друг за другом. Слежкой я как раз думал заняться. Хотел застукать её с любовником.

Я вывел Ваню на улицу, посадил в джип. Отъехав, притаился за углом и стал ждать. Зная мамину рассеянность, я был уверен, что следить за ней будет несложно. Так и оказалось. Она не заметила меня ни на дороге, ни в ресторане, куда я вошёл следом за ней. Она пристроилась за столиком у окна, а я – у стойки в баре.

– Пива! – подозвал я официанта.

Он глянул на меня и попросил показать водительские права. Пошарив для убедительности по карманам, я сказал, что оставил дома.

– Придётся пить лимонад, – ухмыльнулся он.

– Говорю же вам, что дома забыл. Не верите, что мне двадцать один? – заспорил я. Но скандалить не стал. Это привлекло бы мамино внимание. Пришлось пить колу.

Пока я пререкался с официантом, к маме подсел неприметной внешности человек. Такого в жизни не запомнишь, даже если видел сто раз. Я был в полном недоумении. Неужели этот безликий, кислолицый дядька и есть её любовник? Кто же тогда бизнесмен? Если бы можно было подойти и подслушать, многое бы прояснилось, а так приходилось на расстоянии определять по их поведению, в каких они отношениях. Мама с порхающей на губах улыбкой внимательно слушала мужчину. Тот, попивая не доставшееся мне пиво, что?то бубнил. Затем вытащил из портфеля какие?то бумаги и положил на стол. В эту минуту их перебил звонок маминого мобильника. Это был трюк с моей стороны.

– Привет! – сказал я. – Ты где? Я сейчас в центре, мог бы составить тебе компанию.

В ресторане было шумно, и услышать, что я звоню из бара, она не могла, но из предосторожности я шептал. Пока говорил, официант посматривал на меня с усмешкой.

– Ой, а я уже еду домой, – беспечно произнесла она, не догадываясь, что поймана с поличным. – Я тебя едва слышу.

– Пока! Увидимся дома, – оборвал я разговор.

Меня поразило, что она даже не растерялась. Сказала столь естественно, что невольно напрашивался вывод, что мать обманывала и раньше.

Наблюдать за ней больше я не мог: меня ждал Ваня. Хотя я приоткрыл в машине окна, чтобы ему было чем дышать, всё же беспокоился, как он там. Не допив второй стакан колы, с ухмылкой предложенный мне официантом, я незаметно проскользнул к выходу. Чаевых этому нахалу не оставил.

Когда я прыгнул в джип, Ваня радостно завилял хвостом и выдал целую речь. Да, да, не пролаял, а буквально произнёс. Только вместо слов были звуки – с интонациями и оттенками чувств. Я умилился. Собаки в сто раз преданнее людей, служат верой и правдой до последнего вздоха. Правильно я сделал, что спас Ваню, а то после переписки с Нолём начал сомневаться: может, он прав, что освобождать пса надо было по?другому?

Мамин обман меня ужасно расстроил. Раньше я был уверен, что она никогда не позволит себе солгать собственному сыну, да ещё запросто, без тени смущения. Лёгкость, с какой далась ей ложь, вызвала во мне незнакомое до этого чувство неуверенности в её любви. Самое страшное – это обман того, кого любишь и кому доверяешь. Чтобы как?то успокоиться, я отправился в кафе?мороженое. Избегая встречи с Арнольдом, поехал в другое кафе. Впрочем, тот мог оказаться и там. Копы – вездесущий народ.

На парковке была всего одна машина. Перед входом стояли пустые столики с гулявшими по ним воробьями и ряд пальм с иглообразными листьями. За один лист зацепилась непонятно откуда взявшаяся красная лента – как будто слетела с чьей?то коробки с подарком.

Внутри, кроме девчонки за прилавком, тоже никого. С удивлением узнав в ней свою одноклассницу Джен, я спросил, что она здесь делает.

– Не видишь, что ли? Работаю, – неприветливо бросила она. Иного обращения я и не ждал. За весь последний год мы обменялись всего парой фраз. Она меня сторонилась, хотя не кидала вслед «Хиляк и недоумок!», как делали остальные. К нам в школу Джен пришла два года назад и поначалу была со мной дружелюбна, но, не желая идти против толпы, вскоре переменилась. Боялась, что, если будет общаться с изгоем, сама станет изгоем. Только этим я мог объяснить её поведение. Трусиха!

– Держи! – протянула она мне двойную порцию. Смотри?ка, оказалась щедрой!

Расплатившись, я уселся и, уминая мороженое, уставился на неё. Она была обильно усыпана мелкими веснушками, точно её обрызгали аэрозольной краской. Но миловидная, ладно скроенная.

– Как ты всё успеваешь, учёба и работа? – спросил я.

– Я здесь только по выходным.

– Зачем тебе это? – подивился я, зная, что её отец был не менее состоятельным, чем мой.

– Нравится.

– После окончания школы будешь продолжать здесь работать?

– Нет, поеду в Бостон учиться. А ты будешь поступать?

– Не знаю, ещё не решил. Пока мечтаю побыстрее эту дурацкую школу закончить.

– Почему дурацкую?

– Что там хорошего?

– Хорошего хватает, друзей, например, – с недовольством произнесла она, словно я оскорбил её в лучших чувствах.

– Да уж, такие прекрасные друзья! – усмехнулся я. Интересно, чтобы она говорила, если бы и её обзывали хилячкой и уродиной? Вряд ли бы лопалась от восторга. Ненавижу их всех!

– Легко говорить тем, у кого друзей нет, – сказала она.

– Почему это – нет?

– Все знают, что нет. Ты же особняком держишься.

– Это они держатся особняком. Прикажешь мне всем навязываться?

– Да к тебе не подступишься! Чудной ты какой?то.

В эту минуту в кафе вошли двое полицейских. Обожают копы мороженое – что Арнольд, что эти. Они стрельнули в меня глазами, арестовав в уме, и спросили, чей это джип перед входом. Нет, определённо у полиции только одна цель – ходить за мной по пятам.

– Мой, – ответил я. – В чём, собственно, дело? Я ничего не нарушал, припарковался в положенном месте. Если же дело в собаке, так нет такого закона, что нельзя оставлять собак в машине…

– Попрошу водительские права, – перебил один, пропустив мимо ушей мою тираду. Прямо дались всем мои права: вначале официанту, теперь этим бугаям.

Затем началась волокита – проверка моей личности. Убедившись, что я не беглый и не в федеральном розыске, они наконец соизволили объяснить, что весь шум был вызван сущим пустяком – просроченным техосмотром машины. Как же я прозевал, ведь наклейка на переднем стекле! Отец тоже забыл, а теперь обвинит меня: «Всё из?за твоей халатности!»

Домой я приехал на взводе. Мало того, что оштрафовали, так ещё на глазах у Джен! Мать, оживлённая, в том же костюмчике, болтала по мобильнику. Не ожидал, что она так быстро вернётся. Я обрадовался – значит, этому дядьке с кислой физиономией не удалось затащить её в мотель. Увидев меня, она улыбнулась. Я сухо кивнул. Она округлила глаза, молчаливо вопрошая: что случилось?

Демонстративно топая по лестнице, я взбежал наверх. Пока поднимался, на меня, как обычно, с осуждением смотрел дед с портрета: мол, неблагодарный ты щенок, – то, что я слышал от него и от отца миллион раз. На брань дед не скупился. Порой я вспыхивал и огрызался, но всё же был терпим. Жалел его. Потому что он был стар, одинок и добр. Отец совсем перестал его навещать, хотя трубил о том, как заботится о нём. К деду ходил только я. Иногда заскакивала мать. Он радовался моим приходам, но виду не показывал. Такая уж у него манера. А в последнее время он стал мнительным. В любой заботе видел корысть, считая, что все только и мечтают завладеть его имуществом, когда его не станет. Видели бы вы его имущество! Покосившийся домишко. В отличие от моего отца, дед жил скромно. Нищим, конечно, он не был, а если бы был, то за помощью к отцу никогда бы не обратился. Гордый. Интересно, помог бы ему отец, если бы дед бедствовал? Он только говорил, что обожает деда, а в душе не мог его простить. Как?то он обмолвился, что тот жёстко его воспитывал. Копить обиды, молчать, ничего не обсуждать, а от этого ещё больше злиться друг на друга – наша семейная черта.

 

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально