Фрэнк Партной

Подожди! Как отложить решение до последнего момента и… победить

 

Думай медленно…

 

Все так же посвящается Флетчу

 

 

 

Введение

 

Собака на обложке этой книги – назовем ее Мэгги – отличный пример для тех из нас, кто хочет научиться принимать правильные решения. Мэгги могла бы в мгновение ока слопать сухарик, который лежит у нее на морде. Однако она медлит, показывая нам, что способна держать свои инстинкты и эмоции под контролем, оттягивать удовольствие, запах которого струится ей прямо в ноздри. Хоть речь в этой книге идет в основном о людях, а не о животных, основная ее мысль именно в том, что мы можем многому поучиться у Мэгги.

В определенном смысле Мэгги думает о будущем. Она ведет себя примерно так же, как мой собственный пес, четырнадцатилетний лабрадор Флетч, которого я еще щенком научил не набрасываться на угощение сразу же. Флетч едва ли способен продумывать будущее больше чем на пару минут вперед, однако даже его ограниченная способность предсказывать последствия и откладывать удовольствие неизменно служит ему хорошую службу. После семейного ужина, если на одной из тарелок остается еда, Флетч не кидается на нее, пока есть вероятность, что мы его поймаем. Вместо этого он тихонько идет за нами в гостиную и ложится у моих ног. Проходит какое?то время, и мы даже не замечаем, что он пропал, пока из кухни не раздается грохот посуды.

Проведенные недавно эксперименты подтверждают, что Флетч и Мэгги – не исключения из правил. В 2012 году ученые из Шотландии и Франции опубликовали результаты исследований, доказывающие то, что владельцам собак и так известно: когда дело касается еды, собаки разных пород могут принимать решения, ориентированные на будущее[1]. Большинство собак способны научиться подавлять мгновенные реакции как минимум на протяжении десяти?двадцати секунд, если такое поведение дает им шанс на более вкусное или обильное вознаграждение. У многих этот период значительно длиннее. Одна овчарка дольше десяти минут держала во рту кусочек курицы, ожидая возможности поменять его на порцию в восемь раз больше[2].

 

* * *

 

В последние годы наука сильно продвинулась в понимании механизмов принятия решений. Психологи полагают, что у нас есть две системы мышления – интуитивная и аналитическая, и обе способны привести к серьезным ошибкам в суждениях. Теоретики поведенческой экономики утверждают: наша реакция на стимулы часто иррациональна и неадекватна, причем в некоторых случаях этот сбой можно предсказать. Нейробиологи сканируют мозг, чтобы выявить, какие именно участки реагируют на конкретные раздражители[3].

И все же нам до сих пор неясно, какую роль играют в наших решениях время и промедление и почему мы продолжаем ошибаться в выборе правильного момента, реагировать то слишком быстро, то слишком медленно. Промедление уже само по себе способно превратить хорошее решение в плохое или наоборот. Большая часть новых исследований в области принятия решений помогает понять, что делать или как делать, но, за редким исключением, не говорит – когда. Порой нужно доверять своему нутру и реагировать мгновенно. В иных же случаях действия и решения лучше отложить. Иногда стоит довериться интуиции. Но в остальных ситуациях требуются анализ и план действий.

Хотя исследования механизмов принятия решений и не отводят сколько?нибудь значимой роли ни времени, ни промедлению, эти понятия маячат где?то за кулисами – особенно в дискуссиях на тему человеческой природы. Многие ученые уверены, что ключевым умением, отличающим людей от животных, является как раз наша высокоразвитая способность думать о будущем[4]. И все же думать о будущем и предвидеть будущее – это разные вещи.

В должности преподавателя я изучаю право и финансы уже более пятнадцати лет. В 2008 году, когда случился финансовый кризис, мне хотелось разобраться, почему наши ведущие банкиры, органы государственного регулирования и прочие оказались настолько близоруки и повергли экономику в такой хаос; почему их решения оказались неверными, а ожидания – катастрофически далекими от реальности. А еще я из чисто эгоистических соображений хотел понять, так ли уж пагубна моя склонность к прокрастинации (единственная лампочка в моем платяном шкафу перегорела уже лет пять назад).

Я опросил более сотни специалистов различного профиля и проанализировал самые свежие данные нескольких сотен экспериментальных и теоретических исследований (многие из которых еще даже не опубликованы) в самых разнообразных областях. Мне бросилось в глаза, что работы о механизмах принятия решений не особенно часто пересекаются[5]. Нередко ученые, чьи методы разнятся, даже не слышали друг о друге. Эти исследования так далеко продвинулись в разных направлениях, что эксперты в одной узкой сфере часто не подозревают о существовании других экспертов, даже если работают над одним и тем же вопросом.

Пару лет поразмыслив над связью между процессом принятия решений и временем, я решил, что для полного понимания не следует обращаться к одной только области, будь то психология, поведенческая экономика, нейробиология, право, финансы или история, – нужно изучать их все одновременно. Подобно хорошему адвокату, я попытался собрать все свидетельства, чтобы осветить и прояснить аргументы каждой из дисциплин, которые могут остаться незамеченными, если смотреть только с какой?то одной позиции.

Суть дела, по моему мнению, такова: из?за бешеного темпа современной жизни большинство людей привыкли реагировать слишком быстро. Сознательно или вынужденно, мы не оставляем себе времени подумать о все более сложных и тонких задачах, которые ставит перед нами время. Технический прогресс окружает и подгоняет нас. Каждый день, дома и на работе, мы чувствуем его давление. А ведь те, кому лучше всего удается распоряжаться доступным временем, спокойно выжидают перед активными действиями и медлят, сколько необходимо, даже перед принятием самых неотложных решений. Кажется, они способны затормозить ход времени. В руках мастеров принятия решений оно податливее метронома или атомных часов.

Даже в случае сверхбыстрых реакций профессионалы с лучшими результатами инстинктивно знают, когда нужно помедлить – хотя бы долю секунды. То же самое и с более длинными временными отрезками: некоторые из нас чувствуют, когда нужно, рассказывая анекдот, оттянуть концовку на пару секунд или когда стоит прождать целый час, прежде чем судить о человеке. Иногда это умение совершенно инстинктивно, иногда к нему приходят аналитически. Оно вырабатывается путем проб и ошибок, наблюдения за специалистами, но учиться можно и у маленьких детей, и даже у животных. Как будет показано далее, промедление – это и наука, и искусство.

На протяжении всей книги мы будем снова и снова возвращаться к двум вопросам, от которых коренным образом зависит принятие успешных решений в личной жизни и карьере. Прежде всего – как долго можно оттягивать решение или действие в конкретной ситуации? Затем, когда мы точно определили интервал, на что потратить время до момента принятия решения? Мы начнем с того, что рассмотрим эти вопросы в контексте сверхбыстрого реагирования, когда реакция следует всего через долю секунды, и постепенно, с каждой новой главой, будем переходить к более долгосрочным решениям.

Как мы неоднократно убедимся, в большинстве ситуаций выжидать нужно дольше, чем мы привыкли. Чем больше мы медлим, тем лучше. А как только становится понятно, сколько времени должно занять само решение, следует отложить его, в общем?то, до самого последнего момента. Если у нас есть час, перед реакцией нужно подождать пятьдесят девять минут. Если есть год, подождать триста шестьдесят четыре дня. Даже если нам дано всего полсекунды, ждать нужно как можно дольше. Каждая миллисекунда имеет значение.

 

1. Сердца и умы

 

Стивен Порджес, нейробиолог и преподаватель психиатрии Иллинойского университета, штат Чикаго[6], полагает, что ключ к пониманию психологического развития человека нужно искать не столько в головном мозге, сколько в расположенном ниже нерве, который служит двухполосным гоночным треком для сигналов, несущихся туда?сюда между мозгом и остальным телом. Он сосредоточил свое внимание на десятой паре черепных нервов, известной под названием вагальных, или блуждающих, нервов, – дороге, которая начинается в продолговатом мозге (части ствола мозга) и, разветвляясь, обвивает самые главные участки тела – от головы и глотки до легких, сердца и пищеварительной системы[7]. Это что?то вроде крошечной автомагистрали, проходящей по всем жизненно важным органам. Немногие понимают ключевую роль, которую этот нерв играет в процессе принятия решений.

Порджес начал исследования нервных импульсов в конце шестидесятых годов прошлого века – как раз в это время психологи разделились на тех, кто оправдывал применение психотропных препаратов, и тех, кого захватила тема смерти. Он вступил в Общество психофизиологических исследований, относительно неприметную группу ученых с практическим складом ума, которые хотели объединить психологию и физиологию. Эти ученые, как и Порджес, мечтали лучше понять поведение человека с помощью наблюдений за телом в реальном времени. Они были недовольны растущей популярностью субъективных опросов и психологических тестов, и им не особенно хотелось три раза в неделю укладывать пациентов на диван и говорить с ними об их детстве.

Вместо того чтобы доверять словам пациентов, члены общества хотели сосредоточиться на изменениях в их телах. Как объяснил мне Порджес, «целью было – понять психологическое состояние пациента, не разговаривая с ним».

Порджес решил изучать сердце, посчитав, что высокоскоростные нервные связи между мозгом и сердцем имеют первостепенную важность для понимания человеческих эмоций. Он хотел доказать, что может оценить психологическое здоровье пациента путем определения изменений в сердечном ритме с точностью до миллисекунды. Ему представлялось, что в будущем психологи смогут диагностировать и даже предсказывать психические расстройства по одному лишь сердцебиению.

Как часто случается с гениальными идеями, предположения Порджеса поначалу казались всем откровенным безумием. С чего вдруг почти неуловимые изменения сердечного ритма должны быть связаны с психическим здоровьем? Да, когда мы возбуждены, сердце бьется быстрее, а когда спокойны – медленнее, но мы это едва замечаем; разница измеряется в крошечных долях секунды. Да, любопытно, что сердечный ритм ускоряется при вдохе и замедляется при выдохе, но это никак не влияет на вменяемость и психическое здоровье. Изменение ритма не влечет за собой внезапных вспышек безумия. Проверьте сами: вдохните и выдохните. Вдох?выдох. Вдох?выдох. Вы же не чувствуете, чтобы сердце билось быстрее на вдохе и медленнее на выдохе, хотя именно так и происходит. Точно так же вы не ощущаете никаких колебаний по шкале маниакальности?депрессивности, потому что их и нет. Так что же имел в виду Порджес? Докторская диссертация Порджеса, посвященная вариабельности сердечного ритма и скорости реакции, была самым крупным исследованием на эту тему с тех пор, как более ста лет назад Чарльз Дарвин, основываясь на ранних трудах французского физиолога Клода Бернара, предположил, что смена эмоциональных состояний у человека обусловлена скоростными циклами связи между мозгом и сердцем. Дарвин, предвосхитивший множество открытий в разных областях науки, высказал мысль, что блуждающий нерв (пневмогастральный, как тогда говорили) – это дорога, по которой проходят сигналы от мозга к сердцу и обратно. В 1872 году он писал:

 

Мы всегда можем ожидать, что сильное душевное возбуждение мгновенно и непосредственно отразится на сердце; это всем хорошо известно ‹…› возбужденное сердце оказывает влияние на мозг, а состояние мозга в свою очередь воздействует через блуждающий нерв на сердце; таким образом, всякое возбуждение сопровождается взаимодействием этих двух наиболее важных органов тела[8].[9]

 

Еще целое столетие ученым не хватало знаний, чтобы подтвердить или опровергнуть теорию Дарвина. В 1969 году, когда Порджес впервые посетил собрание Общества психофизиологических исследований, рассуждения о механизме обратной связи между мозгом и сердцем по?прежнему оставались на уровне гипотез. Требовалось меньше теории и больше практики.

Порджес разработал новые тесты сердечного ритма[10]. Он записывал, как менялась частота биения сердца у испытуемых, когда они сосредоточивались на каком?либо задании. Набрал студентов, подключил их к кардиотахометрам, рассчитал надежный способ измерения вариабельности сердечного ритма, а затем протестировал его с учетом разнообразных психологических факторов, уделив особое внимание младенцам. Он изучал сердечную ритмику самых разных живых существ, от крыс до маленьких детей. Более сотни лабораторий по всему миру использовали его метод для исчисления вариаций сердечного ритма.

В ходе одного из исследований Порджес и его коллеги протестировали группу детей сначала в возрасте девяти месяцев, а потом в возрасте трех лет[11]. На первой стадии эксперимента младенцы спокойно сидели на коленях у матерей в течение трех минут, после чего им давали куклы, кубики и фигуры из стандартного набора для тестирования детского развития по методу Бейли. Одновременно Порджес измерял реакции сердца, округляя результаты до миллисекунды. В заключение матери заполняли несколько стандартных опросников о поведении своих детей. Через два с лишним года Порджес вновь протестировал этих детей, собрал данные об их поведении и, наконец, сравнил полученные результаты.

Обнаружилось, что отметки родителей о поведении ребенка в девять месяцев никак не связаны с поведением того же ребенка в три года. Невозможно определить, будет ли трехлетний малыш страдать депрессией или вести себя агрессивно и деструктивно, если ограничиться расспросами родителей о его поведенческих проблемах в возрасте девяти месяцев. Младенцы, которые отказывались играть, могли вырасти совершенно нормальными, а девятимесячные ангелочки могли к трем годам обернуться чудовищами.

А вот анализ структуры сердечных ритмов рассказал о многом. Согласно результатам исследования, «самым точным предвестником поведенческих проблем у трехлетних оказалось снижение кардиовагального тонуса во время теста Бейли»[12]. Другими словами, младенцы с наиболее гибким сердечным ритмом – те, кто мог быстро ускорять и тормозить моментальную реакцию на куклу, кубик или фигуру, – позже имели меньше проблем с поведением. Младенцы, которые быстро усмиряли сердцебиение, испытывали меньше трудностей, связанных с социальным отчуждением, депрессией и агрессией. Умение справляться с повышением частоты сердечного ритма за несколько сотен миллисекунд в возрасте девяти месяцев помогло детям стать менее конфликтными в три года. Порджес хотел знать, можно ли оценивать психологическое состояние пациента, не опираясь на его суждения. Конечно, девятимесячные дети не особенно разговорчивы, поэтому слушать их в любом случае было бы не слишком продуктивно. Но Порджес выяснил, что ответы их матерей тоже не особенно помогают, как и наблюдение за поведением младенцев в течение нескольких секунд или минут. Действительно важную информацию сообщало лишь тело ребенка, в котором миллисекунда за миллисекундой переключалась передача крошечного сердечка[13].

 

* * *

 

В течение двух десятков лет Порджес, к изумлению многих психологов, снова и снова доказывал, что вариабельность сердечного ритма (широкая амплитуда ускорений и замедлений) – это показатель психического здоровья в той же степени, в какой кровяное давление и уровень холестерина являются показателями здоровья физического[14]. Это особенно верно для детей. Младенцы с изменчивым сердечным ритмом уделяют новым зрительным стимулам больше времени и не так легко отвлекаются[15].

Маленькие дети, у которых в спокойном состоянии пульс не превышает сотни ударов в минуту, будут легче переносить эмоциональные стрессы в более старшем возрасте, если в состоянии удивления или страха частота их сердцебиения варьируется от девяноста до ста десяти, а не, например, от девяноста пяти до ста пяти. Важно не состояние покоя, а то, насколько изменяются показатели в ответ на различные стимулы. Дети с более широким диапазоном реакции обладают более эффективной системой обратной связи, и это помогает им регулировать эмоции: их сердцебиение учащается при возбуждении и замедляется в состоянии покоя.

Представьте себе, что сердце – это двигатель и тормоза автомобиля. Если вы поедете по извилистой двухполосной дороге, не будучи уверены, что машина в нужный момент исправно прибавит скорость или затормозит, путешествие выйдет неприятным и изматывающим. Если испортится погода или стемнеет, от напряжения вы вообще можете отреагировать неадекватно. Но если вы не сомневаетесь, что всегда сумеете прибавить или сбросить скорость, минуя опасный поворот, то и маневрировать будете увереннее. У вас не будет соблазна все время жать на газ и тормоз. Однако порой вам требуется нечто большее: резкий скачок скорости, а потом несколько минут спокойного плавного хода. Чем больше умеет машина, тем более комфортной будет поездка.

 

* * *

 

Поначалу, прочитав, что сверхбыстрые изменения в сердечном ритме влияют на долгосрочные реакции мозга, то есть, по сути, на то, как мы принимаем решения, я отнесся к этой идее скептически. Эксперименты Порджеса не упоминались в ведущих трудах, посвященных механизмам принятия решений. Ученые, с которыми я разговаривал, светила в этой области, даже не слышали о нем. Но многочисленные исследования, проведенные Порджесом и другими, подтверждают преимущества высокой изменчивости сердечного ритма, особенно у детей. А низкая изменчивость – это изъян, с которым связаны вспыльчивость, враждебность, тревожность и слабая стрессоустойчивость[16]. Как это ни парадоксально, быстрая реакция сердца помогает дождаться отложенного вознаграждения, устоять перед сильным искушением и спокойно глядеть в лицо опасности. Торопливое сердце дает мозгу возможность не торопиться.

Знаменитый ученый Джон Готтман, который, если верить книге Малкольма Гладуэлла «Озарение», может оценить крепость брака, понаблюдав за супругами несколько минут, узнал о теории Порджеса и решил выяснить, как детское сердце реагирует на критику со стороны родителей. Вместе с коллегой Линн Катц они, естественно, обнаружили, что если в четыре?пять лет ребенок во время напряженного разговора с родителями быстро (и бессознательно) регулирует скорость сердцебиения, то в восемь лет он умеет лучше управлять своими эмоциями. Готтман и Катц совершенно не интересовались сознательными реакциями и поведением детей. Они наблюдали лишь за тем, что происходило в организме, и выяснили, что дети вырастают более здоровыми в эмоциональном плане, если умеют подстраивать сердечный ритм под родительскую критику[17].

Другая группа исследователей усадила на диван шестьдесят восемь гетеросексуальных пар и попросила их рассказать о своих отношениях (примерно как в фильме «Когда Гарри встретил Салли», вот только к ним прикрепили электроды, ведущие к четырехканальному биоусилителю, который непрерывно фиксировал изменения их сердечного ритма)[18]. Они говорили о характере, поведении партнера, о том, каково было переносить разлуку с ним или с ней, а компьютеры отмечали миллисекундные изменения в их сердцебиении. Потом в течение трех недель партнеры вели записи, где подробно рассказывали о том, как они общаются и что чувствуют по отношению друг к другу.

Хотя результаты оказались неоднозначными и зависели от пола участника, общая картина была такова: и женщины, и мужчины реагировали более позитивно и отмечали более приятное взаимодействие с партнером, у которого было более отзывчивое сердце. Каким?то образом люди чувствовали, что происходит в организме партнера. Результаты свидетельствуют о том, что изменчивость сердечного ритма влияет не только на наши собственные эмоциональные реакции, но и на то, как партнер реагирует на нас. Выходит, когда мы влюблены, наши сердца, и вправду, трепещут в груди.

 

* * *

 

Опыты Стивена Порджеса дали начало новой серии исследований, связывающих изменчивость сердечного ритма с крепостью эмоционального здоровья. Но в сентябре 1992 года – вскоре после выхода статьи Порджеса, в которой он доказывал, что доношенные младенцы обладают более широким диапазоном сердечного ритма, чем недоношенные, – ученый получил письмо от врача?неонатолога, и это заставило его пересмотреть все ранее обнаруженные закономерности. Статья Порджеса любопытна и полезна, писал неонатолог. Однако изложенные в ней результаты противоречат практическим наблюдениям: быстрота реакций центральной нервной системы может быть крайне опасна. Высокая чувствительность сердечного ритма к раздражителям способна навредить новорожденным и может их даже убить.

Неонатолог имел в виду брадикардию – внезапное резкое замедление сердцебиения, при котором в мозг перестает поступать кислород. Он утверждал, что причина брадикардии кроется в блуждающем нерве. Другими словами, природная магистраль, которую изучал Порджес, доставляла к сердцу младенца два разных вида сигналов – с противоположными последствиями. Одни сигналы, полезные, укрепляли и закаляли сердце, но были и другие, которые могли замедлить его до такой степени, что возникал риск внезапной смерти младенца. Порджес рассказывал: «В течение определенного периода я расширял свои знания и был уверен, что докопался до сути. Я решил очень важную задачу. Добытые мною данные показывали, что высокая изменчивость сердечного ритма – всегда плюс. Но письмо их опровергало. Я оказался побежден, мне пришлось пересмотреть все свои выводы».

Порджес спрятал письмо в портфель, где оно пролежало два года.

В 1994 году его пригласили выступить с президентской речью на собрании Общества психофизиологических исследований. Для Порджеса это было что?то вроде научной встречи выпускников, огромная честь и возможность показать, что он эти двадцать лет рос в профессиональном плане вместе с коллегами. К 8 октября, когда должно было состояться собрание, он уже понял, как следует ответить на доводы неонатолога, и готовился предложить новую всеобъемлющую теорию, которая учитывала бы и позитивные, и негативные аспекты высокой чувствительности сердечного ритма.

В своей речи Порджес заявил, что блуждающий нерв, который берет начало в стволовой части головного мозга и пронизывает весь организм, на самом деле представляет собой две переплетенные дорожки из нервных волокон: одну из них, низшего порядка, мы унаследовали от общих с рептилиями предков, а другая, более сложная, развилась уже в млекопитающих[19]. Обе работают на высоких скоростях – и там, и там речь о миллисекундах, – но действуют очень по?разному. Та, что досталась от пресмыкающихся, контролирует пищеварительную и репродуктивную системы, а более современная – жевательные и мимические мышцы плюс сердечно?сосудистую систему. Грубо говоря, старая заведует потрохами, новая – всем, что выше[20]. Однако, как особо отметил Порджес, обе системы связаны с сердцем.

«Наследие» рептилий имеет богатую эволюционную историю. Представьте себе, как по этой части нерва путешествуют короткие черепахоподобные сигналы. Часть, общая с млекопитающими, развилась позже. Тут представьте себе зайцеподобные сигнальчики. И те, и другие движутся по двум переплетенным путям. И те, и другие невероятно быстры. Удивительно то, кто в этой гонке побеждает и по какой причине.

Порджес утверждает, что при наличии стимула – когда мы испытываем страх или волнение – обе нити воздействуют на сердце, но по?разному. «Черепаха» немедленно посылает сигнал к отступлению и отключению, как аварийный стоп?кран. Порджес приводит в пример игуан, у которых в момент испуга сердцебиение резко замедляется, и свиноносую змею, у которой сердце еле бьется, так что ее можно принять за мертвую. Хотя рептилии относятся к числу самых медлительных животных в мире, на испуг они реагируют очень быстро. Многие ученые называют реакцию на страх – «борись или беги», но Порджес добавляет: «Борись, беги или замри».

А вот «заячья» часть блуждающего нерва реагирует на стимулы более гибко, подхлестывая или удерживая хозяина в зависимости от ситуации. Также она помогает «отжать» рудиментарный тормоз, который в противном случае грозит полностью отключить организм. Выходит, «пресмыкающаяся» часть сковывает, а новая, «млекопитающая», мобилизует. Один рефлекс – застыть в панике, другой – обострить чувства, быть предельно бдительным и максимально готовым к любой стрессовой ситуации. Мы унаследовали оба этих механизма, поэтому блуждающий нерв ведет себя двояко. По мнению Порджеса, старая часть нерва, если новая не окажет ей сопротивления, либо понизит скорость сердцебиения настолько, что мы потеряем сознание, либо пошлет кишечнику сигнал испражниться – не слишком полезный рефлекс, что в младенчестве, что в зрелости.

С помощью этой новой теории Порджес сумел ответить на возражение неонатолога. Чаще всего хорошим здоровьем могут похвастаться младенцы с большим диапазоном частоты сердечных сокращений – с более активными сигналами «млекопитающей» системы. Но если доминируют сигналы пресмыкающихся, младенец в опасности. Они вовсе не отличаются неторопливостью – наоборот, это точно такие же сверхбыстрые защитные рефлексы, и они велят сердцу «выключиться», почуяв опасность. Вот почему при дистрессе плода у ребенка почти не наблюдается изменений в сердечном ритме. Древние зачатки нервной системы, почуяв опасность, «щелкают выключателем»[21].

Пусть эти реакции и длятся всего несколько миллисекунд, но они могут объяснять самые разные физические и эмоциональные проблемы, особенно связанные со стрессом. Взять, например, астму. Рептилия, обладающая относительно примитивным стволом мозга, подвергнувшись атаке, вынуждена радикально ограничить циркуляцию кислорода. Но для жадного до кислорода млекопитающего это смертельно опасно. Приступ астмы, возможно, является защитным механизмом пресмыкающейся части нервной системы, которая в опасной ситуации чувствует, что сердечно?сосудистая система перегружена[22].

Или вот аутизм. Эта гипотеза противоречива, но некоторые исследования предполагают, что дети, больные аутизмом, отличаются менее гибкой динамикой частоты сердечных сокращений и сильнее подвержены реакции «выключения». По всей видимости, доминирующая «пресмыкающаяся» часть блуждающего нерва не обязательно полностью отключает сердце, но может отключать «млекопитающую» реакцию. Как утверждает Порджес, стимулирование новой части нервной системы – усиление динамики сердечного ритма – способно ослабить проявления аутизма у некоторых пациентов[23]. Аутизм – это то, что бывает, когда гонку выигрывает черепаха, выключая все эмоциональные и социальные реакции, которые иначе были бы доступны ребенку[24].

Или, к примеру, пограничное расстройство личности. Ученые нашли связь между ним и динамикой сердечного ритма. В ходе одного из экспериментов контрольная группа смотрела очень эмоциональные видеоролики. Частота их сердечных сокращений заметно возросла. Но когда те же ролики смотрели люди с ПРЛ, их сердцебиение было более стабильным, чем до того. Почему? Опять же, причиной, видимо, была «пресмыкающаяся» часть блуждающего нерва: она блокировала другую часть, не давая сердцу биться быстрее во время страшной сцены и медленнее во время спокойной[25]. Порджес утверждает, что в каждом из этих примеров наблюдалось снижение регуляции сердечного ритма «млекопитающей» частью нерва.

 

* * *

 

Измерение диапазона сердечных колебаний в наши дни является несложным процессом: оно занимает лишь несколько минут, а оборудование практически исключает ошибку. Если широта диапазона действительно окажется важным показателем, как полагают исследователи, его можно будет использовать в тестах для новорожденных, таких как шкала Апгар (ее критерии – окраска кожного покрова, частота сердечных сокращений, рефлекторная возбудимость, мышечный тонус, дыхание). Также эти измерения помогут оценить, насколько ребенок подвержен психическим заболеваниям. Что касается взрослых, то измерение вариабельности сердечного ритма – повышения и понижения частоты сердечных сокращений в ответ на стимулы – можно было бы включить в стандартный перечень медицинских обследований, таких как проверка давления и уровня холестерина. Психологи и врачи могли бы учитывать этот показатель при постановке диагноза, и, возможно, мы и сами со временем научимся чувствовать, когда наш диапазон сужается или когда колебания сердечного ритма начинают влиять на других людей, особенно на наших близких.

Поскольку исследования в этой области начались недавно, не следует делать слишком уж решительных выводов. И паниковать, если у ребенка относительно стабильный сердечный ритм, тоже не стоит. Нет никакой необходимости измерять диапазон сердечных сокращений потенциального спутника жизни (пока что, во всяком случае). Важной областью практического применения этих исследований является терапия психологических травм. Люди, которые подвергались насилию в детском возрасте, обладают менее вариабельным сердечным ритмом. Это говорит о том, что травмирующее событие не только «заморозило» их тогда, но осталось в памяти и продолжает заглушать чувствительность сердца[26]. Заезженная идиома «разбитое сердце», возможно, имеет анатомическое обоснование.

Наиболее успешные современные методы лечения психологических травм направлены на регуляцию сердечной активности: от йоги, которая учит контролировать дыхание, до социальных проектов, например театральных студий, где травмированных подростков обучают ритмичным движениям и звукам. Хотя медленное дыхание, медитация и физические упражнения помогают увеличить диапазон сердечных сокращений, пока еще неизвестно, до какой степени эти техники способны возместить ущерб от травмы. Во всяком случае эти новые исследования в области психического здоровья служат дополнительным стимулом для укрепления здоровья физического – на случай, если вам нужна еще одна причина заняться йогой или отправиться на пробежку.

Я спросил Порджеса, к каким выводам по части воспитания детей он пришел в результате исследований. Неудивительно, что ученый, который предпочитает наблюдать за физическими реакциями, а не слушать вербальные сигналы, сосредоточил внимание на физической стороне дела. Он рассказал о среде, в которой должен расти ребенок, особенно маленький, пока еще слабо осознающий реальность и неспособный рационально оценивать происходящее: «Избегайте громких звуков и травмирующих ситуаций. Обращайте внимание на детали обстановки. Почаще думайте о том, что ваши действия могут спровоцировать „выключение“. Будьте предельно внимательны к физическому состоянию ребенка, а также ваших родных и близких, да и к своему собственному. Следите за физическими рефлексами ребенка».

Всем нам хотелось бы думать, что мы знаем значение слова «безопасность». Но «угроза» в понимании взрослого может отличаться от того, что тело ребенка распознает как угрозу. Даже ощущения опасности для ребенка достаточно – она не обязательно может быть реальной[27]. Нам уже известно, что многие психические расстройства связаны с травмирующими событиями раннего детства, например сексуальным насилием или неблагополучием в семье. Но дети реагируют и на менее ужасные вещи – достаточно сердитого окрика или страшного маскарада на Хеллоуин, чтобы ребенок «выключился», хотя мы не собирались его пугать. Нам кажется нормальным крикнуть «Нет!», увидев, как ребенок тянется к горячей плите или острому ножу. Или мы вообще об этом не задумаемся. Но подобная реакция способна серьезно нарушить эмоциональное равновесие ребенка[28]. Суть, по мнению Порджеса, в том, чтобы подарить ребенку безопасность, среду, в которой спокойно могла бы развиваться способность центральной нервной системы быстро реагировать, не отключаясь.

 

* * *

 

Открытия Порджеса были обнародованы как раз тогда, когда появился интерес к детским механизмам самоконтроля и принятия решений. Во многом этот интерес подогрела широко известная серия экспериментов в детском саду имени Бинга при Стэнфордском университете. Исследователи раздали четырехлетним детям по кусочку зефира и предложили выбрать: съесть зефир сразу или подождать пятнадцать минут и получить второй кусочек. Позже этих детей протестировали, и оказалось, что те, кто смог отложить удовольствие, впоследствии лучше сдавали тесты в старших классах школы, были менее импульсивны, а став взрослыми, легче приспосабливались к социальной жизни[29].

С тех пор исследователи не раз еще убеждались, что дети, способные откладывать на потом, вырастают более счастливыми и успешными, чем их порывистые товарищи: у них лучше развиваются навыки общения, разрешения конфликтов, эмпатия, познавательные способности[30]. Дети, которые умеют сдерживать свои рефлексы, вырастают более уверенными в себе, лучше справляются со стрессом, менее подвержены риску наркотической зависимости и ожирения.[31] Дети, умеющие ждать, вырастают более успешными.

Учителям и родителям результаты этих исследований хорошо известны, порой даже слишком хорошо. Многие школы считают обучение самоконтролю частью программы. Филадельфийская академия KIPP (от англ. Knowledge Is Power Program – программа «Знание – сила») раздает своим ученикам футболки со слоганом «Не ешь зефирку»[32]. Гиперзаботливые родители гадают, какого ребенка они растят – обреченного на один кусочек или успешного «двухкусочкового». Блоги с названиями вроде «Воспитываем директора компании» или «Растим богатых детей» советуют, как обучить ребенка видеть материальную выгоду в сознательном отказе от немедленного удовольствия. Некоторые родители стараются не сразу вознаграждать хорошее поведение похвалой или подарками, а выдавать талоны, которые можно будет «обналичить» лишь через некоторое время.

И все же заключение, что отсроченное вознаграждение окупается, не объясняет нам, почему одним ждать легче, чем другим. Опыты с зефиром, быть может, и известны всем, но их результаты полностью понять затруднительно. Хоть мы и знаем кое?что об участках мозга, которые реагируют на подобные тесты, нам, по сути, неизвестно, от природы ли дано некоторым четырехлеткам это умение ждать, чтобы получить второй кусочек зефира – и в конечном итоге больше преуспевать в жизни, – или мы еще можем спасти нетерпеливых детей, научив их откладывать удовольствие на несколько лишних минут. Это новый виток старого спора о роли природы и воспитания.

Кроме того, мы не знаем точно, как долго должны уметь ждать дети. Предположительно, ребенку, который не может утерпеть больше пары секунд и тут же хватает угощение, придется туго, потому что вероятность эмоциональных проблем у детей, не контролирующих порывы, очень высока. Логично, что ребенок, который может подождать несколько минут и добиться второго кусочка, имеет преимущество, потому что такая пауза демонстрирует похвальное наличие силы воли и самоконтроля. Но у нас нет наглядного представления о том, какой отрезок времени – слишком маленький, а какой – слишком большой, из каких факторов складывается идеальная по продолжительности пауза. Наверное, стоит больше беспокоиться не о нетерпеливом ребенке, который схватил зефир сразу же, а о том, который по прошествии нескольких часов все еще пялится на него, упрямо отказываясь сдаться. Можно заключить, что настолько упертый экземпляр скорее закончит в тюрьме, чем в престижном университете.

По мнению специалистов, чтобы судить о душевном здоровье ребенка, нужно наблюдать реакцию хотя бы несколько секунд. При диагностике первазивных расстройств развития и нарушений внимания – включая аутизм, синдром Аспергера, синдром дефицита внимания и гиперактивности – рассматриваются реакции ребенка примерно за такой период. Психологи, которые диагностируют подобные расстройства, наблюдают за тем, как дети играют, говорят, суетятся, ерзают, начинают скучать; все это требует как минимум нескольких секунд, часто больше[33].

Исследования мозга концентрируются на таких же интервалах. С помощью функциональных магнитно?резонансных изображений ученые составляют карту реакций мозга, показывая, как при разной реакции «загораются» разные его участки[34]. Но изменения в циркуляции крови и кислорода, которые регистрируют томографы, появляются лишь через несколько секунд после реакции нейронов мозга. Хотя есть много способов отследить изменения быстрее, до недавнего времени самые быстрые томографы не умели делать сканы чаще, чем раз в секунду[35].

Все это значит, что, размышляя об умении откладывать на потом и о детском развитии, мы обычно фокусируемся на отрезках времени, составляющих как минимум несколько секунд. И не видим области исследований Порджеса – миллисекундных сигналов, пробегающих по блуждающему нерву. Но что, если секрет эмоционального развития и душевного здоровья ребенка – как раз в умении откладывать реакцию всего на долю секунды?

Ни дети, ни родители, ни учителя даже не подозревают о подобном неосознанном управлении временем. Никто не носит футболки с надписью «Не реагируй в первую миллисекунду». Ультрабыстрые реакции кажутся свойственными скорее животным, чем людям и их эмоциям. За полсекунды у нас в голове успевает промелькнуть мыслей не больше, чем у моего пса Флетча, когда я кидаю ему кусок мяса. На такой огромной скорости любая реакция кажется механической и неосознанной, или, как выразился философ Уильям Джеймс, «пассивно?непроизвольной».

И все же есть рефлексы куда более быстрые, чем «зефирное время», и они имеют самое непосредственное отношение к решению, съесть зефир сразу или нет. Наше понимание того, как мы принимаем решения, будет неполным, если проигнорировать важный физиологический аспект – реакцию нашего организма в те предсознательные миллисекунды, когда угроза или соблазн только появляется перед нами. При принятии решений сердце может играть такую же важную роль в умении ждать, как и разум.

 

* * *

 

Время – понятие скользкое, и мы частенько насчет него ошибаемся. Если сосредоточиться лишь на том, как наш мозг реагирует за секунды и минуты, мы не увидим более быстрых реакций. Вот общая проблема рассуждений о механизмах принятия решений – идет ли речь о детях или о взрослых. Слишком часто мы оказываемся в нужном месте, но упускаем нужное время.

Исследования блуждающего нерва показали, что внутри нас существует сверхскоростной мир, такой быстрый, что мы неспособны сознательно управлять им. И все же, когда нас просят принять решение, например съесть зефир сразу же или нет, именно эти мгновенные реакции помогают определить, какое решение мы примем. Быстрая реакция сердца поможет отложить торопливую реакцию мозга и тела. Это звучит странно, но спешка в самом начале может помочь дальнейшему неторопливому продвижению.

Вариабельность сердечного ритма – инструмент, который помогает управлять отсрочками и ожиданием на очень большой скорости. Это подсознательный навык, который мы используем и в детстве, и в зрелости, когда нужно проявить терпение. Медицина не знает точно, как оптимизировать миллисекундные изменения сердечного ритма, – пока что не знает. Нельзя просто дать четырехлетнему ребенку таблетку или провести процедуру, чтобы расширить диапазон сердечных сокращений и помочь дождаться второго куска зефира. У нас нет инструментов изменения сверхбыстрых реакций. Такая беспомощность может показаться печальной.

И все же некоторые люди прекрасно умеют откладывать быстрые реакции даже на предсознательной скорости. Их организм инстинктивно реагирует в нужное время, даже если у них есть лишь доля секунды. Благодаря их умению этими людьми восхищаются, за ними наблюдает весь мир.

 

2. Сверхбыстрые виды спорта

 

В 1974 году Джимми Коннорс стал победителем Уимблдона в мужском одиночном разряде, Крис Эверт – в женском. Ему был двадцать один год, ей – девятнадцать. Оба выросли в семьях игроков в теннис и занимались с профессиональными тренерами. Они познакомились, сыграли в паре, начали встречаться и обручились. Всего он завоевал 148 титулов, она – 157. Оба более пяти лет считались первыми в мире. Но самым главным, что у них было общего, даже после расторжения помолвки, оказалось невероятное умение принимать подачи.

Длина теннисного корта от линии до линии составляет семьдесят восемь футов. И мужчины, и женщины подают мяч на скорости более сотни миль в час. У противника на то, чтобы отбить, есть лишь четыре?пять сотен миллисекунд с того момента, как мяч касается ракетки подающего. Максимум – полсекунды.

Дэвид Фостер Уоллес, романист, эссеист и – в школьные годы – один из лучших юниоров на региональном уровне, был экспертом по приему подачи. Он понимал, что прием подачи отличается от любых других ударов в теннисе, кроме быстрых ударов с лета, потому что решение о том, как и где принять мяч, нужно принять за такой короткий промежуток времени, что всякая возможность обдумывания исключена: «Если говорить о времени, то мы рассматриваем диапазон, присущий скорее рефлексам, чисто физическим реакциям, которые предшествуют осознанной мысли. И все же удачный прием подачи зависит от огромного количества решений и физических корректировок, на которые требуется куда больше внимания и сосредоточенности, чем на то, чтобы моргнуть, вздрогнуть от испуга и т. д.»[36].

Уоллес отмечал, что прием подачи – явление парадоксальное. С одной стороны, это физический рефлекс, по большей части бессознательный. С учетом скорости полета мяча по?иному и быть не может. Некогда вычислять углы и особенности вращения. Сознательный анализ займет как минимум полсекунды, так что любому, кто всего лишь попробует задуматься над тем, как отбить подачу, останется лишь проводить взглядом мяч, который тем временем пролетит мимо.

С другой стороны, прием подачи требует ряда сложных и нестандартных реакций. В идеале игрок должен принять во внимание и местонахождение, и траекторию мяча. Позиция и движения подающего также крайне важны. Принимающие?профессионалы справляются с этой лавиной информации так успешно, будто успевают сознательно всю ее обработать, хотя мы и знаем, что это невозможно.

Коннорс и Эверт точно знали, где мяч ударится о землю и как будет вращаться. Они обрабатывали огромные объемы информации и отбивали – очень часто – идеально. Наймите хоть десяток физиков и тренеров и заставьте проанализировать движения Коннорса и Эверт в замедленной съемке, и все равно не выйдет придумать более удачные решения. (Создатели спортивных компьютерных игр это понимают и поэтому все больше и больше опираются в своих разработках на видеозаписи великих игроков, а не на математические алгоритмы.)

Как они это делали? Чтобы разобраться, почему у них все получалось, можно разделить доступное для приема подачи время на две части. Первая – время, за которое мозг реагирует, увидев поданный мяч, то есть скорость чисто зрительной реакции. Его можно измерить, просто попросив теннисиста нажать на кнопку, как только он увидит, что мяч оторвался от ракетки.

Скорость зрительной реакции у всех нас примерно одинаковая. Большинство людей реагирует на визуальный раздражитель за две сотни миллисекунд, не меньше, и шкала скорости реакции примерно одна и та же у самых разных людей (независимо от рода деятельности)[37]. Подросток за рулем автомобиля видит красный свет тормозных фар. Биржевой маклер средних лет видит понижение цены. Профессиональный спортсмен видит приближающийся мяч. Они, как и все мы, реагируют максимум за две десятые секунды – это примерно вдвое меньше времени, чем нужно на то, чтобы моргнуть. Это означает, что практически любой человек, которому зрение позволяет разглядеть предмет на расстоянии семидесяти восьми футов, способен зарегистрировать визуальный стимул в виде подаваемого мяча, даже если подает Энди Роддик или Винус Уильямс.

За оставшееся время – скажем, три сотни миллисекунд – нам нужно отреагировать физически. Если точнее: подготовиться принять мяч, исходя из всего, что нам известно о его полете, и попытаться ударить так, как нам хочется, и туда, куда нам хочется. Время разбивается на зрительную реакцию (назовем ее «увидеть») и физическую («ударить») примерно вот так:

 

Увидеть (200 мс) – Ударить (300 мс)

 

Как может подтвердить даже самый медлительный любитель видеоигр, если бы нужно было только «увидеть» и нажать кнопку «удар» (не вставая с дивана), то даже профессионально поданный мяч смог бы отбить любой. В настоящем теннисе вся трудность лежит во второй стадии реакции.

«Ударить» – для большинства из нас дело очень непростое. Времени, доступного при профессиональной подаче на то, чтобы отбить, нам едва хватит на то, чтобы сдвинуть ракетку на несколько дюймов. Любителю не под силу за три сотни миллисекунд оказаться в нужном месте и ударить точно и мощно. Да и многие закаленные профессионалы на это не способны. Энди Роддик, которому одно время принадлежал рекорд на самую быструю подачу в профессиональном теннисе, 155 миль в час (в марте 2011 его побил Иво Карлович, подавший со скоростью 156 миль в час), говорит, что на медленном корте, «если ударишь 140, и ударишь верно, то его не отобьют»[38].

Даже Коннорсу и Эверт не всегда удавалось отбить подачу. Но в большинстве случаев времени у них было полно. Их таланта и опытности с лихвой хватало на то, чтобы произвести почти что мгновенные сокращения мышц, принять позицию и отбить примерно за сотню миллисекунд. Для них физическая часть задачи была почти так же проста, как нажатие на кнопку.

 

* * *

 

Чтобы разобраться, как некоторым профессиональным теннисистам удается столь мастерски отбивать подачу, я договорился о встрече с Анхелем Лопесом, одним из самых востребованных тренеров по теннису в мире и настоящим гуру в вопросах приема подачи. Лопес тренировал множество профессионалов. Он современник Джимми Коннорса, они занимались у одного инструктора и тренировали команды противников для командного теннисного турнира WTT (World Team Tennis).

По словам Лопеса, скорость и сила концентрации Коннорса перевернули представления о приеме подачи: «Коннорс изматывал подающего. Его целью были быстрота и агрессивность. Снова и снова он тренировался на высокой скорости. Ты начинаешь чувствовать, куда полетит мяч, только после долгих тренировок. Потому и говорят: научиться принимать подачу можно, лишь принимая подачу. Он сосредоточивался на моменте, когда мяч отскакивает от ракетки. Не думал о том, как движется подающий. Его взгляд был прикован к точке соприкосновения мяча и ракетки. И глаза у него в этот момент были круглые, точно у маньяка Чарльза Мэнсона. Отбивая подачу, Коннорс выглядел как безумный».

Ключевое понятие, используемое Лопесом, это «распознавание мяча» – подготовительная фаза, сразу после которой нужно решить, как именно отбивать. Он приказал мне следить за его глазами: они пометались туда?сюда, а потом замерли. «Большинство игроков тренируют руки и ноги. Но для скоростной реакции нужны три вещи: руки, ноги и глаза. „Скорость“ относится и к зрению тоже, суть не только в том, чтобы быстро добраться до мяча, это не видеоигра. Нужно сфокусироваться на мяче, а потом перевести эту сосредоточенность в атаку».

Лопес утверждает, что распознавание мяча приобретает все большую важность по мере того, как развиваются техника и мастерство подачи. «В матчах самого высокого уровня до того, как мяч ударяется о ракетку, из подающего невозможно извлечь никакой информации. Ничего. Мы вместе с другими тренерами анализировали подачи Пита Сампраса, внимательно, в максимально замедленной съемке. Ничего не видно. Он скрывает подачу, как профессиональный бейсболист. Все всегда выглядит совершенно одинаково, куда бы в итоге ни полетел мяч. Так что приходится сосредоточиться на моменте удара. Раньше теория была такая: отбивать нужно как можно скорее. Но со временем игроки стали более быстрыми, инвентарь – более совершенным, они научились оттягивать момент и отбивать сильнее. Больше времени уходит на распознавание мяча, но, как только им удается „прочитать“ траекторию, они готовы отбить так, как нужно».

У Коннорса и Эверт не было особенного преимущества в скорости зрительной реакции – ее ни у кого нет. А вот физически они реагировали быстрее многих. Эта скорость и позволяла потратить больше времени на подготовку в той самой фазе, которую Лопес называет «распознаванием мяча». Именно за этот отрезок времени они воспринимали поток информации, создаваемый соприкосновением мяча с ракеткой подающего. Они делили доступное время на периоды, и их скорость давала им возможность потратить больше времени на сбор и обработку данных. Наконец, в самый последний момент, они делали выбор и отбивали. Между «увидеть» и «ударить» им удавалось втиснуть немалый интервал на то, чтобы «подготовиться».

 

Увидеть (200 мс) – Подготовиться (200 мс) – Ударить (100 мс)

 

Поскольку Коннорсу и Эверт требовалось меньше времени на собственно удар по мячу, у них оставалось время на сбор и осмысление информации. Они видели, готовились и наконец, только после как можно более всестороннего учета деталей, отбивали. Их предсознательное мастерство управления временем – то, что их мозг делал во время фазы «подготовки», – имело ключевое значение для успеха. Талант позволял им растянуть мгновение и засунуть в него цикл «интерпретация – действие», на который почти любому из нас потребовалось бы куда больше времени.

Роберт Ливайн, психолог, написавший множество работ о человеческом восприятии времени, сравнивает опыт спортсмена во время этой подготовительной фазы с дзен?буддистской техникой «освобождения от времени». По мнению Ливайна, Джимми Коннорс иллюстрировал именно такое состояние дзен. Говоря о Коннорсе, Ливайн описывает «исключительные ситуации, когда игра выходила на такой уровень, что он чувствовал себя в „трансе“. В такие минуты, по его воспоминаниям, мяч, перелетая через сетку, казался огромным и словно застывшим в замедленной съемке. Коннорсу казалось, что прошла вечность, а на самом деле – всего лишь доля секунды»[39]. И однако он чувствовал, что у него было сколько угодно времени на то, чтобы решить, как, когда и куда отбить мяч.

Коннорс и Эверт умели растягивать время и пользоваться преимуществом, откладывая действие на самый последний момент. Они натренировались отбивать так быстро, как только можно. Иногда они использовали эту скорость, чтобы отбить сразу же и таким образом застать противника врасплох. Но чаще всего она позволяла им отбивать как можно неторопливее. Пришлось сначала довести до совершенства скорость, чтобы иметь возможность не спешить.

 

* * *

 

Это практикуется не только в теннисе. Звезды других видов спорта, например бейсбола и крикета (фехтования, гонок, настольного тенниса), в которых требуется скорость, способны «увидеть» не быстрее, чем любой из нас. Отличает игроков высшего уровня – таких, как Тед Уильямс (средний показатель за карьеру – 344) или сэр Дональд Брэдмен (средний показатель за карьеру на международных тестовых матчах – 99.94[40]) – их умение собирать и обрабатывать информацию до того, как ударить. Профессиональные отбивающие преуспевают не благодаря скорости зрительной реакции, а потому что высокая скорость физической реакции позволяет им не торопиться.

Лабораторные исследования бейсбола и крикета подтверждают, что лучших игроков делает лучшими не умение «увидеть», а умение «подготовиться». Исследователи из Университета Киото усадили профессиональных бейсболистов перед мониторами компьютеров в затемненной комнате. Измерив, как быстро те реагируют на изображения, ученые подтвердили, что зрительная реакция у профессионалов развита не лучше, чем у любителей или даже не спортсменов: все справились примерно за две сотни миллисекунд. Ученые заключили, что «одно только время реакции не позволяет с уверенностью говорить об опытности, манере игры или успехах спортсмена»[41]. Отличало профессионалов от любителей лишь то, что происходило после зрительной реакции.

Решающее значение имели сравнительные эксперименты на распознавание мяча и скорость реакции у любителей и профессионалов, поставленные Питером Маклеодом из Оксфордского университета. В них принимали участие отбивающие игроки в крикет, с очень разными способностями. Я встретился с Маклеодом в одной из общих комнат Куинз?колледжа, в котором он ведет исследовательскую работу. На первый взгляд кажется, что Маклеод отстал от жизни – оксфордский преподаватель рассуждает о спорте с многовековой историей в колледже, основанном в 1341 году. Но Маклеод – выдающийся нейробиолог и экспериментальный психолог, и он первый в своей области.

«Лучшие игроки в крикет выглядят так, будто у них вдоволь времени, – сказал он мне, – а вот менее профессиональные словно бы вечно торопятся. Так кажется любому зрителю, но мы хотели проверить, правдиво ли это впечатление, поэтому измерили, сколько времени уходит у разных игроков на удар и когда они начинают бить. Мы рассмотрели три уровня игроков – от полных дилетантов до профессионалов высшего класса. Что интересно – все они пользовались примерно одной и той же стратегией. Профессионалы действовали быстрее, но ненамного – всего на несколько десятков миллисекунд. Когда мы наблюдаем за игрой, отрыв в мастерстве кажется огромным, но на самом деле вся разница лишь в небольшом отрезке времени. Ключевым оказывается крошечное „окно“ протяженностью примерно в пятьдесят миллисекунд. Оно решает все».

По словам Маклеода, отбивающий, который лишь на пятьдесят миллисекунд – то есть на крошечную долю мгновения – более медлителен, чем средний профессиональный крикетист, не имеет просто никаких шансов в игре с профи. Даже крошечное промедление перечеркивает все остальное, потому что профессиональные игроки в крикет натренированы использовать это дополнительное время для распознавания мяча – для тех же самых обработки данных и подготовки, которые, как утверждает Анхель Лопес, так важны при приеме подачи. Изучив действия отбивающих на пленке, Маклеод пришел к выводу, что, «очевидно, их мастерство заключается в том, как они используют визуальную информацию для управления моторными действиями, а не в том, как они ее получают, что само по себе элементарно»[42].

Есть что?то истинно животное в моментальном распознавании мяча, которое требуется в сверхбыстрых видах спорта. Все это – разновидности дуэлей: подающий и отбивающий выходят один на один что в теннисе, что в крикете, что в бейсболе. Эти виды спорта обращены к самой примитивной части нашей нервной системы, к инстинкту выживания. Это имитация смертельной битвы, цивилизованная версия дуэли на пистолетах, схватки двух волков, примеряющихся, как бы вцепиться друг другу в горло. Один из противников наблюдает за движением другого, а потом моментально реагирует.

Фехтование – пожалуй, самый быстрый спорт из всех. Скорость поединка немыслима: чтобы, например, нанести успешный удар шпагой, нужно атаковать противника за сорок миллисекунд до того, как он или она атакует вас[43]. Действия фехтовальщика основаны на предсознательном предчувствии – так же, как прием подачи в теннисе или удар по бейсбольному мячу. Фехтование, возможно, и утонченный спорт, но он будит в основном примитивные инстинкты.

 

* * *

 

Мы часто сваливаем в кучу все виды спорта, которые кажутся скоростными. И все же немногие из них требуют таких быстрых реакций, какие нужны, чтобы отбить мяч в высшей лиге или парировать удар фехтовального партнера. Квотербеков Национальной футбольной лиги американского футбола США часто называют самыми главными экспертами по быстрому принятию решений среди спортсменов. В первой главе книги «Как мы принимаем решения» Джона Лерер изумляется умению Тома Брэйди, защитника «Нью Ингланд Пэтриотс», замедлять время[44]. Профессиональные квотербеки часто говорят, как и Джимми Коннорс, что входят в некий «транс», откуда видят лайнбекеров[45] словно в замедленной съемке, и освобождаются от времени.

И все же их действия кажутся неторопливыми по сравнению с приемом подачи в профессиональном теннисе или крикете[46]. У квотербеков на то, чтобы определиться с местом броска, обычно есть несколько секунд – сравнительно огромный промежуток времени. Американский футбол не кажется медленным – особенно на фоне крикетных матчей, которые могут длиться по нескольку дней, с перерывами на обед и чай, – но «подготовиться» к ключевым решениям в футболе можно без особой спешки.

Речь не о том, что задача квотербека незамысловата и не требует быстроты; и то, и другое неверно. Просто сверхбыстрые виды спорта (теннис, бейсбол, крикет, фехтование) кардинально отличаются от быстрых (футбол, американский футбол, баскетбол). Между ними есть разница. На высших скоростях приходится рассчитывать исключительно на быстрые рефлексы[47]. В этих условиях спортсмены не принимают взвешенных, сознательных решений, которые мы рассмотрим позже (в главе пятой нас ожидают решения футбольных тренеров). В футболе, американском футболе и баскетболе все решают секунды; в теннисе, бейсболе и крикете – миллисекунды.

Сверхбыстрые виды спорта для нас – что?то вроде демонстрации того, как люди могут реагировать на стремительное нападение. Просто не верится, что спортсменам высшего уровня удается наблюдать за противником, обрабатывать информацию о его действиях, а потом реагировать за несколько сотен миллисекунд.

Зачем же тем из нас, кто не может соперничать с профессионалами сверхбыстрых видов спорта, вникать в суть бейсбольных и теннисных подач? В следующих главах мы увидим, что схема принятия решений, которую используют профессиональные спортсмены, – та же самая, какой и мы должны пользоваться, принимая не связанные со спортом решения на более низких скоростях. Подход спортсмена: наблюдение – обработка данных – действие (в самый последний момент) вполне годится для любых решений личного и делового характера. Разница между нами и спортсменами лишь в том – и это весьма примечательно, – что они следуют этой схеме (и преподносят нам ценный урок промедления), совершенно об этом не задумываясь.

 

* * *

 

Бенджамин Либет, который почти 50 лет был профессором физиологии Калифорнийского университета, размышлял о сверхбыстрых реакциях едва ли не больше всех на свете. Его новаторские эксперименты выявили нечто удивительное: неизменную задержку между бессознательной реакцией человека на стимул и его (или ее) осознанием существования стимула. Либет обнаружил, что мы не отдаем себе отчета о реакции – даже нашей собственной реакции – в течение половины секунды. Этот полусекундный барьер – странная, почти магическая находка. Именно она и делает сверхбыстрые виды спорта особенными[48].

Неудивительно, что ученый, открывший пятисотмиллисекундный барьер в сознании, заинтересовался видами спорта, которые ставят пятисотмиллисекундные задачи. Также не является случайным совпадением то, что в качестве примеров Либет использовал в своих работах о предсознательных реакциях теннис и бейсбол[49]. (Как типичный американец, он не подумал включить туда крикет; я тоже не собирался, пока не узнал о Питере Маклеоде.) Он был заворожен тем, как профессиональные спортсмены используют предсознательное промедление, и два этих сверхбыстрых вида спорта, естественно, вызвали у него особый интерес[50].

Как объяснял Либет, профессиональная теннисная подача – это особый тест на границе предсознательных человеческих умений. Она длится дольше, чем быстрый период зрительной реакции, но меньше срока, требуемого для сознательной реакции. Подача вынуждает отбивающего действовать в установленное время, до того, как мяч пролетит мимо, но преимуществом обладают те, кто способен выждать как можно дольше. И все происходит так быстро, что сознательное мышление исключается. Именно эти черты и делают прием подачи столь увлекательным зрелищем.

Примерно такое же отношение у него было и к бейсболу. Больше всего в профессиональном бейсболе его изумляла не скорость отбивающих, а то, чт? эта скорость позволяет им делать.

Мяч летит на отбивающего со скоростью девяносто миль в час. Игрок должен решить, отбивать ли мяч, замахнуться ли битой туда, где она встретится с мячом. Поскольку подающий находится в шестидесяти футах от отбивающего, мяч достигает последнего за 450 миллисекунд. Только в последние двести или около того миллисекунд отбивающий имеет возможность оценить скорость и траекторию движения мяча и принять решение. Предположительно, и оценка, и решение являются изначально бессознательными. Игроками высшего уровня, вероятно, становятся те, кому удается успешно растягивать эти процессы настолько, насколько это физиологически возможно.[51]

 

* * *

 

Удивительно, что в процессе эволюции некоторые виды спорта остановились именно на этом «сверхбыстром, но не слишком» темпе. Теннис и бейсбол могли бы быть устроены иначе, требовать более быстрых реакций, в которых проявлялись бы чистые рефлексы. Или допускали бы более медленные реакции, в которых проявлялся бы сознательный ответ на стимул. Но если бы линия подачи в теннисе или край площадки бейсбольного питчера отстояли от поля противника лишь на тридцать футов или на все двести, игра уже не была бы такой напряженной. На более близком расстоянии у игроков хватало бы времени только на то, чтобы отреагировать и ударить, не успев похвастаться своей предсознательной подготовкой. На более далеком расстоянии у них было бы слишком много времени на планирование действий: все мячи подавались бы высоко. Мы бы не восхищались так хорошей подачей в профессиональном теннисе и в высшей бейсбольной лиге, если бы время реакции занимало целую секунду или две сотни миллисекунд. А вот четыре?пять сотен – это что?то вроде спортивной золотой середины.

Либет обнаружил, что на этом временном отрезке профессионалов высшего уровня отличает не умение быстро реагировать на визуальный стимул, а умение создавать дополнительное время, а потом использовать его на полную, пока не настанет пора реагировать. Они раздвигают рамки доступного времени, замедляют его, собирают больше информации, а в итоге находят идеальное место для того, чтобы принять мяч с оптимальной скоростью и под оптимальным углом. Они – виртуозы промедления. Они способны реагировать быстро, но только когда это действительно необходимо. Либет подытоживает: «Великие игроки… способны придать бите необычайную скорость. Это позволяет им отложить замах на самый последний момент».[52]

Выводы Либета можно применить ко всевозможным видам решений. Профессиональные теннисисты и бейсболисты следуют тому же двухступенчатому принципу принятия правильных решений, который подходит и к нашим, более неторопливым, решениям в личной и деловой сфере. Сначала они примерно определяют, сколько времени доступно для реакции, а потом откладывают ее, насколько возможно в рамках этого периода. Альберт Пухольс, бьющий по мячу в очень замедленной съемке, выглядит совершенно так же, как Уоррен Баффет, покупающий акции[53]: изучите подающего, внимательно смотрите на мяч и не реагируйте ни на что, пока не убедитесь, что перед вами выгодная возможность. Ждите как можно дольше, чтобы не упустить шанс удачно отбить мяч.

Большая часть поединка между сверхбыстрыми спортсменами происходит настолько быстро, что ее невозможно заметить. Тут требуется внимательное исследование с использованием скоростной съемки. Так же, как и в случае с вариабельностью сердечного ритма, значительная часть наших реакций и решений на протяжении миллисекунд происходит так быстро, что оказывается почти скрыта от взгляда.

Сверхскоростные механизмы, созданные по модели человеческого поведения, также скрыты от взгляда. Компьютеры и алгоритмы программного обеспечения, копирующие наши модели принятия решений, трудно отличить от нас самих, когда мы действуем на высоких скоростях. Это неудивительно, и это центральная точка дискуссий об искусственном интеллекте вот уже несколько десятилетий[54]. Но что и вправду удивительно в сверхскоростном мире вычислений, так это то, что промедление может сыграть вам на руку и что скорость – это еще не все.

 

3. Высокочастотный трейдинг: быстро или очень быстро?

 

В разгар 2006 года трейдинговая фирма UNX попала в беду. Компании было семь лет – почти целая жизнь в собачьих годах мира высокочастотной торговли ценными бумагами. Их техника устарела. Компьютерные платформы тормозили, а клиенты, включая взыскательные хеджевые фонды и банки с Уолл?стрит, переходили к конкурентам. Чтобы выжить, UNX требовалось создать более успешную торговую платформу, которая смогла бы конкурировать со сверхскоростными трейдинговыми фирмами.

Андре Перо, тогдашний председатель совета директоров UNX и глава финансового отделения Гарвардской школы бизнеса, осознал проблему и понял, кого нужно позвать. Основой бизнеса UNX была торговля ценными бумагами от имени респектабельных клиентов, которые хотели покупать и продавать дешево, быстро и анонимно. С одной стороны, Перо знал, что UNX нужен «квонт», то есть специалист по количественному анализу, разбирающийся в математических моделях. С другой стороны, он понимал, что скоростная торговля ценными бумагами – это искусство. Скотт Харрисон, которому в итоге позвонил Перо, так описал запрос: «Он сказал, что нам нужно спасать UNX, что мы получим деньги от нескольких банков с Уолл?стрит и создадим новейшую платформу с самой лучшей трейдинговой технологией. Это нелегкая задача, но и увлекательная тоже. Нашей целью было стать быстрее и дешевле всех».

Лишь горстка людей во всем мире обладала и тем и другим набором умений, которые требовались для работы с UNX, и Харрисон был одним из этих людей. Он уже занимался алгоритмическими трейдинговыми операциями, включая создание сложных компьютерных программ, вроде «Тритона» и «КвонтЭКС», но к тому же был еще мечтателем и творцом. Большинство высокочастотных трейдеров всю жизнь занимаются торговлей акциями и обработкой данных. Харрисон до перехода в сферу финансов работал в фирме «Скидмор, Оуингс & Меррилл» архитектором.

Когда мы встретились первый раз, осенью 2010?го, он не торговал на бирже, а готовил у себя на кухне, отдыхая от ремонта дома. Харрисон находился, как называют это некоторые директора технологических фирм, «в перерыве между блестящими идеями». (Позже он пошел работать в «Ликвиднет», огромную всемирную торговую сеть, директором по глобальному производству.) Он с удовольствием рассказал мне, что произошло с UNX после его вмешательства: «Не уверен, что хоть кто?нибудь до конца разобрался, что случилось. Я все время об этом думаю и все равно не могу понять. Даже слов подобрать не могу. Просто чепуха какая?то».

Харрисон пришел в UNX в июле 2006 года и после трехмесячного переходного периода стал исполнительным директором. Объявляя об этом, Андре Перо всячески превозносил его, изрек даже такую фразу: «Мы уверены, что под его руководством UNX ожидает блестящее будущее». Они быстро собрали деньги и создали сверхновую компьютерную трейдинговую систему. И оборудование, и программное обеспечение были разработаны специально для UNX, в расчете на максимально высокую скорость и, следовательно, эффективность. Харрисон установил новую технику в офисе на втором этаже, в городе Бербанк, штат Калифорния, в двух кварталах на восток от автомагистрали I?5, в трех тысячах миль от Уолл?стрит. И «щелкнул выключателем».

 

* * *

 

Слова «высокочастотный трейдинг» звучат замысловато, но на самом деле это всего?навсего сверхскоростная торговля, которой занимаются компьютеры. Он отличается от «дневного трейдинга» – быстрой покупки и продажи акций в течение рабочего дня людьми, а не компьютерами. Компьютеры, занимающиеся высокочастотным трейдингом, покупают и продают так быстро и часто, что это превосходит всякие человеческие возможности.

Отрасль зародилась в конце девяностых, когда органы госрегулирования разрешили электронные фондовые биржи. До того большая часть торговли акциями на Нью?Йоркской фондовой бирже производилась с помощью специалистов – людей, которые ходили туда?сюда по огромному торговому помещению, усыпанному сигарным пеплом и бумагами с записями. Я до сих пор помню, как однажды в девяностых оказался в этом бедламе – приятель с юрфака устроил экскурсию. Там творилось настоящее безумие – все кричали, мигали огоньки, трезвонили телефоны[55]. В то время быстрой считалась сделка, которая занимала меньше нескольких секунд.

Сегодня высокочастотный трейдинг составляет семьдесят процентов всего объема торговли акциями в США.

Комиссия по ценным бумагам и биржам называет его «одним из важнейших усовершенствований в структуре биржи за последние годы»[56]. Компьютеры доминируют на современном рынке, и они недостаточно терпеливы, чтобы дожидаться оклика специалиста или телефонного звонка. Даже мигающие огоньки уже не успевают за трейдинговыми сигналами, скорость которых приближается к скорости света. Электронные трейдинговые сети пышно цветут, а знаменитый огромный зал Нью?Йоркской фондовой биржи и люди, которые там работают, все чаще остаются не у дел. Теперь быстрая сделка – это сделка, которая занимает меньше нескольких миллисекунд.

 

* * *

 

Скотт Харрисон верил, что более быстрая трейдинговая система принесет больше прибыли и что скоростная компьютерная платформа позволит UNX конкурировать с крупными фирмами, которые получают больше финансирования. Он был прав: с Харрисоном UNX выиграла гонку вооружений в сфере высокочастотного трейдинга, по крайней мере, на какое?то время. Но совсем по другим причинам.

Когда UNX включила свои новые компьютеры, торговые издержки стремительно поползли вниз. Новая платформа раздула бизнес, словно кузнечные меха – костер. Фирма вдруг оказалась способна покупать и продавать акции дешевле, чем практически все конкуренты. Клиенты повалили толпой.

Когда новость разнеслась по рынку, другие брокеры с Уолл?стрит начали допытываться, каким образом UNX преуспела за столь короткий срок. По словам Харрисона, «мы противостояли очень быстрым соперникам – „Леман“, UBS, „Джоунс Трейдинг“ – и вдруг начали одолевать всех. Только что были никем, а на следующее утро оказались на вершине. Все они теперь названивали нам с вопросом: кто вы такие и какого черта вам удалось так вырваться вперед?» Харрисон был в восторге, а фирма считала его героем.

К концу 2007 года UNX в самом деле оказалась впереди всех. Годом раньше в рейтинге лидирующих трейдинговых фирм, по версии консалтинговой группы «Плексус», они даже не упоминались. Теперь они оказались на первой строчке почти в каждой значимой категории.

Харрисон из тех руководителей, которые всегда ищут, как можно улучшить ситуацию, даже если все и так идет хорошо. Хоть новая трейдинговая платформа UNX и была очень успешной, он подумал, что будет еще выгодней переместить компьютеры на три тысячи миль из Бербанка в Нью?Йорк, поближе к торговым площадкам Нью?Йоркской фондовой биржи и NASDAQ, где проводилось большинство сделок. В то время мало кто задумывался о времени прохождения сигнала. Но Харрисон понимал, что географическая удаленность замедляет дело: даже на скорости света биржевой заявке, чтобы пересечь страну, требовалось относительно много времени.

Он изучил скорость финансовых операций UNX и заметил, что от первой фиксации сделки в компьютерах компании до заключения ее в Нью?Йорке проходит около шестидесяти пяти миллисекунд. Примерно половина этого времени уходила на путешествие от одного побережья к другому. Чем ближе – тем быстрее. А чем быстрее – тем лучше. Так что Харрисон упаковал компьютеры UNX, переправил их в Нью?Йорк, а потом включил опять.

Вот тут?то и начались, как выразился Харрисон, странности. По его словам, «когда мы все обустроили в Нью?Йорке, операции пошли быстрее, как и ожидалось. Перевезя все на восток, мы сэкономили тридцать пять миллисекунд. Получилось точно как мы планировали.

Но издержки вдруг стали выше. Мы стали больше платить за акции и меньше выручать при продаже. Скорость трейдинга возросла, но качество упало. Едва ли я в жизни видел что?то более чудн?е. Мы потратили огромное количество времени на подтверждение этих данных, проверяли и перепроверяли, но везде был один результат. Что бы мы ни делали, скорость все только портила.

Наконец мы сдались и решили слегка замедлить компьютеры, просто чтобы посмотреть, что выйдет. Отсрочили выполнение операций. И стоило вернуться обратно к шестидесяти пять миллисекундам, как мы опять взлетели на первые строчки рейтингов. Очень странная штука. Понимаете, вот мы торгуем на самом оживленном рынке в мире, триллионы долларов каждую секунду меняют хозяев, и скорость торговли от переезда в Нью?Йорк определенно возросла. И все же результаты испортились. А затормозив, мы все исправили. Чуднее некуда. Выходит, в мире, который так высоко ценит скорость, можно медлить и все равно быть лучше всех».

 

* * *

 

История UNX кажется странной, почти загадочной. И все же подобное не редкость в мире современных коммуникационных технологий. В некоторых ситуациях данные нужно переслать как можно скорее. Но в иных случаях самый первый сигнал проходит слишком рано. Важность скорости зависит от того, что ты делаешь. Иногда лучше припоздниться.

В самом деле, управление «задержками», временем системной отсрочки сигнала, превратилось в отрасль бизнеса, в которой вращаются многие миллиарды долларов, и не только в деле торговли акциями. Если у вас проблемы с кабельным или интернет?соединением, мастер пингует определенный адрес, чтобы измерить циклическую задержку – время, которое требуется пакету данных на то, чтобы отправиться из вашего кабельного блока или компьютера, достигнуть места назначения и вернуться. Нам часто хочется, чтобы пинг вернулся как можно скорее. Очень раздражает, когда говоришь с кем?нибудь по спутнику, и каждого ответа приходится ждать больше полсекунды.

Когда задержка слишком велика, данные путешествуют туда?сюда очень медленно. Разговор не клеится. С играми по Сети еще хуже – даже на скорости света спутниковая задержка портит интерактивную игру. Точно так же хирургу, который проводит операцию удаленно, требуется моментальная обратная связь, так что полагаться на спутник рискованно. Для телефонных звонков, видеоигр и удаленного оперирования скорость часто имеет решающее значение, и «медленнее» в этих делах значит «хуже».

Но в иных ситуациях более быстрый сигнал не нужен. Задержка телефонного сигнала, в отличие от спутниковой, почти всегда составляет меньше 150 миллисекунд, а это быстрее, чем способен засечь человеческий слух, так что мы редко замечаем отсрочку. Телефонные компании могли бы вложить деньги в системы, способные сократить время задержки, но они этого не делают. От того, что они повысят скорость коммуникации, нам лучше не станет. В самом деле, если компьютеры запрограммированы получать пакеты данных за определенный промежуток времени, слишком ранняя отправка информации может создать неудобства или информационные пробки. Вот почему компьютерные программы часто вписывают в код паузы, чтобы убедиться, что компьютеры на принимающем конце будут готовы к входящим данным. В таких сферах высокая скорость несущественна, и можно быть медленнее и выигрывать от этого.

Технические консультанты рекомендуют компаниям поискать баланс между скоростью и расходами и подсчитать, во что обойдется задержка, отчасти чтобы обеспечить своевременную доставку данных, отчасти же – чтобы не переплатить за сверхбыстрый сигнал[57]. Существует оптимальное время отсрочки. Не всегда обязательно его сокращать.

Задержки, с которыми имеет дело индустрия телекоммуникаций, могут показаться чем?то сложным, но управление ими ничем не отличается от управления людьми. Если компания требует, чтобы сотрудник явился на встречу на час раньше назначенного, ей придется покрыть расходы на кофе; если сотрудник должен прибыть раньше на целый день, придется оплатить ему гостиницу и питание. Если клиенту все равно, когда именно явится сотрудник фирмы, лишь бы он не опоздал на встречу, какой смысл посылать его слишком рано? Не каждая фирма захочет платить лишние деньги за то, чтобы ее работник подоспел первым.

Если коротко: допустимое время задержки зависит от того, что мы делаем. Нам важнее скорость или расходы? Если время ценнее, будем разгоняться до максимума; минимизировать задержки. Но если стоимость важнее, лучше повременить, пока не подвернется наиболее удачный момент. В таком случае мы хотим задержки оптимизировать. Минимизация и оптимизация – это совершенно разные вещи.

Оптимизация – это то, что делает профессиональный спортсмен, когда на него летит мяч. То, что делает эмоционально уравновешенный ребенок, когда ему предлагают сладость. Они не реагируют мгновенно, а с пользой для себя распоряжаются лишней долей секунды, распознавая мяч или изменяя частоту сердцебиения. Компьютеры, в которых отсрочки оптимизированы, тоже на высоких скоростях не всегда реагируют моментально – так же, как спортсмены и дети. Их цель не обязательно в том, чтобы оказаться первыми; их цель в том, чтобы оказаться в выигрыше.

А минимизация? Вот вам яркий пример: оптоволоконный кабель (горячая линия, по которой совершаются сделки с ценными бумагами) тянется из Чикаго, где заключают б?льшую часть опционов и фьючерсов, в Нью?Йорк, где больше всего торгуют акциями. Многие фирмы вполне устраивает необходимость торговать между Чикаго и Нью?Йорком по проводам, которые петляют по Индиане, Огайо и Пенсильвании. Им неважно, если сделки будут заключаться на несколько миллисекунд быстрее, точно так же, как нам неважно, если заказанная вечером срочная посылка прибудет на следующий день в восемь пятьдесят девять, а не ровно в девять утра.

Но иные фирмы настаивают на более коротком пути, и это требование заставило компанию «Спрэд Нетворкс» за два года и несколько сотен миллионов долларов проложить новый прямой канал из Чикаго в Нью?Йорк. Торговля по этому кабелю – чему?то вроде суперскоростной версии службы доставки FedEx – стоит целое состояние, но многие компании готовы платить, чтобы минимизировать задержки. В конце концов, они экономят целых три миллисекунды.[58]

Почему эти три миллисекунды так важны? Для некоторых трейдеров вся разница между прибылью и убытком – в том, чтобы их электронный запрос на покупку или продажу дошел первым. Если по низкой цене доступна только одна акция, первый заказавший получит ее за эту цену. Припозднившимся скорее всего придется платить больше. Высокоскоростной трейдинг порой – что?то вроде гонки временных вооружений или ускоренной версии праздничного шопинга. Если вы не окажетесь в числе первых покупателей в Черную пятницу[59], наутро после Дня благодарения, то пока доберетесь до магазина, все лучшее уже расхватают.

По словам самих трейдеров, сверхскоростная компьютеризированная торговля выгодна инвесторам, потому что позволяет покупать или продавать когда угодно с наименьшими издержками. Им возражают, что растущая скорость торговли не только неоправданна, но и опасна. Критики полагают, что лишь по счастливой случайности высокоскоростной трейдинг пока не обрушил рынок, но когда?нибудь удача нам изменит. Хорошо, что курс ценных бумаг чутко реагирует на новую информацию, но краткосрочные колебания цен слишком капризны и ничего не говорят о стоимости компании в долгосрочной перспективе, и это главный повод для беспокойства; в какой?то момент, если автоматизированные торговые программы подтолкнут цены слишком далеко в одну сторону, они резко изменят направление. По сути, это спор о том, кто лучше принимает решения – человек или компьютер. Стоит ли позволить компьютерам торговать самостоятельно на предсознательных скоростях или необходимо сознательное человеческое вмешательство?

 

* * *

 

В два часа тридцать две минуты 6 мая 2010 года работник компании «Уэдделл & Рид», головной офис которой расположен примерно в миле от дома, где я вырос, в городе Оверленд?Парк, штат Канзас, нажал на кнопку «пуск» в программе компьютеризированного трейдинга[60]. Целью компании было сократить риски владения акциями стоимостью 4,1 млрд долларов, продавая так называемые фьючерсы «Е?мини». «Е?мини» основываются на индексе топовых курсов акций пятисот фирм, составленном агентством «Стандарт энд Пур», но продаются небольшими партиями (отсюда – «мини») и проходят через электронную торговую платформу, а не через суматошную «систему выкриков», которой до сих пор широко пользуются при торговле другими фьючерсами (отсюда «Е?»). Для страхования акций стоимостью 4,1 млрд долларов «Уэдделл & Рид» нужно было продать 75 тысяч контрактов «Е?мини».

Вместо того чтобы поручить персоналу вручную вводить ордера или звонить брокеру, фирма использовала автоматизированную компьютерную программу. Каждую минуту программа рассчитывала, сколько контрактов «Е?мини» ушло на рынок в предыдущую минуту, а потом автоматически продавала девять процентов от этого количества. Алгоритм заложили такой, чтобы 75 тысяч контрактов распродалось за несколько часов или даже дней.

Вместо этого программа запустила самые быстрые американские горки в истории финансовых рынков. Вначале, когда компьютеры «Уэдделл & Рид» открыли продажи, высокочастотные трейдеры (точнее, их компьютерные программы) стали совершать покупки. На рынке царили покой и равновесие. Минут примерно девять.

Потом, в два часа сорок одну минуту, высокочастотные трейдеры начали продавать контракты, которые у них накопились, чтобы обнулить свои позиции. С этого момента в течение одной минуты объем продаж увеличился, и автоматизированная программа «Уэдделл & Рид» ответила тем, что продала больше «Е?мини». За вторую минуту еще больше трейдеров продало контракты, и программа сделала то же самое. За третью и четвертую минуты все продали еще больше, войдя в этакий высокоскоростной компьютеризированный штопор.

К двум сорока пяти торговля уже лопалась по швам, и контракты начали разваливаться. Их цена упала на пять процентов всего за 13 минут. Высокочастотные компьютерные программы составляли тогда большой процент рынка. Четырнадцать секунд подряд операции примерно с половиной всего вышедшего на рынок объема – что составляло 27 тысяч «Е?мини» – приходились на долю высокочастотной торговли.

Снижение стоимости контрактов «Е?мини» сразу же распространилось на весь остальной рынок. Компьютерные программы получили сигнал «продавать» – и не только контракты «Е?мини», но и акции компаний, которые представляли эти контракты. С движением этих акций пришло дополнительное давление на продажи – до такой степени, что на акции некоторых компаний не осталось спроса. В результате легитимные ордера от брокеров на продажу акций были встречены ордерами на покупку по абсурдно низким ценам. (Такие ордеры называются stub orders. Их обычно размещают в целях соблюдения закона, который требует от некоторых фирм определенного количества постоянных предложений, независимо от того, делаются они по реалистичным рыночным ценам или нет.)

Отчасти давление оказывали компьютерные системы, которые не предвидели такого бума. Многие высокочастотные трейдеры вовсе ушли со своих позиций и разбежались по виртуальным углам. Индексы акций, не входящих в «Е?мини», тоже рухнули, как и отдельные акции, представленные контрактами. В два часа сорок семь минут акции консалтинговой компании «Аксенчур» упали с почти сорока долларов до тридцати, а потом внезапно – всего за семь секунд – рухнули до одного цента. Хотя часть акций все же успели купить и продать по этим абсурдным ценам, торговля тут же усохла. Через несколько минут акции «Проктер энд Гэмбл» упали с более чем шестидесяти долларов до сорока. Акции престижных компаний – вроде IBM, «Эппл», 3М и «Дженерал электрик» – тоже резко упали в цене.

Но вдруг, через пару минут, рынок снова подал признаки жизни. «Аксенчур» добрала обратно до сорока долларов; «Проктер энд Гэмбл» опять перевалила за шестьдесят. И контракты «Е?мини», и все акции вернули свои позиции.

К трем часам восьми минутам рынок успокоился, и цены поползли к таким же отметкам, как до запуска «Уэдделл & Рид» программы. Когда компьютеры фирмы закончили продавать 75 тысяч контрактов, они исчерпали инструкции и выключились. Вся эта карусель, вместе с падением и подъемом, заняла всего 36 минут. Она осталась в истории биржевой торговли под названием «мгновенный обвал»[61].

 

* * *

 

Множество исследований говорит о том, что в нормальных условиях высокочастотные трейдеры позитивно воздействуют на рынок. Они повышают ликвидность, помогая нам покупать и продавать акции без труда и лишних издержек. Они снижают волатильность, особенно краткосрочную, так что цены остаются относительно стабильными[62]. Однако, согласно другим исследованиям, в периоды неопределенности, как это было 6 мая 2010 года, высокочастотный трейдинг связывается с повышением волатильности и внезапными, резкими изменениями цен[63]. В общем и целом ситуация двоякая.

Что же все?таки делать с высокочастотным трейдингом? Первое, чему нам, частным инвесторам, следует обучиться, – это осторожность. Хотя компании, занимающиеся высокочастотным трейдингом, получают прибыли, исчисляемые миллиардами долларов, большинство из нас, активных трейдеров, все равно что дворовая команда против профессиональных спортсменов: мы определенно потерпим поражение, да еще, возможно, и покалечимся. Большинству из нас стоит просто покупать акции и продавать только тогда, когда это совершенно необходимо. Однако многим сложно последовать этому простому совету. Мы торгуем больше, чем следовало бы, по тем же причинам, что и переедаем, увлекаемся алкоголем и азартными играми (подробнее об этих пороках – дальше).

Чарльз Перроу, профессор социологии Йельского университета, не оставил трудов о высокочастотном трейдинге, но его предложение добавить инертности сложным системам, чтобы привести их в равновесие и снизить степень риска, можно применить и к биржевому делу, так же, как к атомным электростанциям, движению воздушного транспорта и работе дамб. Книга Перроу «Нормальные аварии», первая в своем роде, была написана под впечатлением от аварии на атомной электростанции Три?Майл?Айленд[64]. Что если торговля на бирже – это столь же сложная система, и для нее неизбежно существует «нормальная авария», которая эту систему разрушит? Мысль невеселая, а решения Перроу предлагал радикальные – либо полностью переделать систему, чтобы минимизировать риск, либо закрыть отрасль. Три десятилетия спустя мы можем интерпретировать его позицию более широко: чтобы обнаружить опасные тенденции системы, необходимы время и перспектива.

Второе, что нам стоит заучить: хотя кажется, что высокочастотным трейдингом заправляют компьютеры, в программирование и управление этими компьютерами вливается очень много человеческой мудрости. По сути, самые успешные трейдинговые фирмы управляют временем – ускоряются, когда нужно, но и замедляются тоже[65]. Несколько ведущих высокочастотных трейдеров признались мне, что поощряют работников не торопиться с решениями и закладывают в программы алгоритмы предвидения реакции других трейдеров, а потом ждут этих реакций. Иногда эти алгоритмы направлены на минимизацию задержки. Но чаще – на оптимизацию: в первые миллисекунды покупается и продается лишь несколько акций – этакий первый ложный выпад в фехтовальном поединке, чтобы проверить, как отреагируют другие трейдеры.

Сегодня самые успешные трейдеры вводят у себя в компаниях курсы по принятию решений, чтобы убедиться, что их сотрудники понимают, почему компьютерные алгоритмы ведут себя в различных сценариях так, а не иначе. Эти руководители подчеркивают, что стратегия важнее скорости вычислений. Например, при проведении собеседований с будущими сотрудниками один из ведущих высокочастотных трейдеров нередко спрашивает, что больше – 8/13 или 11/18. Не для того чтобы посмотреть, кто даст правильный ответ быстрее, а чтобы понять, как человек думает. Его не особенно впечатлит шустрый математик, который быстро переведет дроби в десятичные и ответит, что 8/13 больше. Зато заинтересует более созерцательный, способный «увидеть – подготовиться – ударить», как профессиональный теннисист, а именно поразмыслит спокойно и быстро сообразит, что общим знаменателем будет 234, а затем заключит, что 8/13 равняется 144/234, а 11/18?143/234.

Все чаще и чаще успешные фирмы обучают сотрудников стратегии игры в покер, чтобы те понимали, как важно продумывать альтернативы, а не просто быть быстрее остальных. Покер требует не только рассчитывать вероятности, но и предсказывать, что будут делать противники. Это помогает развивать своего рода стратегическое, перспективное мышление, что крайне важно, если мы хотим принимать правильные решения о покупке и продаже акций. Ведущая компания «Саскуэханна интернэшнл груп» провела десятинедельный тренинг, в котором четверть учебного времени была посвящена глубинному анализу покерных ставок. Директор отдела кадров фирмы устраивает турниры по покеру в самых престижных университетах, он даже преподавал в Массачусетском технологическом институте, причем весь курс был основан на одной?единственной покерной комбинации.

Немногие частные инвесторы способны конкурировать с этими умными, вышколенными трейдерами. Да и немногие агентства?регуляторы могут за ними уследить.

Хотя некоторые политики выступают за то, чтобы регуляторы поддерживали порядок в высокочастотном трейдинге, шансов против компьютерных алгоритмов у них не больше, чем при игре с компьютером в шахматы или «Свою игру». Еще до того, как 30 сентября 2010 года был опубликован отчет федерального правительства о «мгновенном обвале», участники рынка уже перешли к новым методам. Сегодня никто не станет использовать трейдинговую программу «Уодделл & Рид».

Пусть у регуляторов маловато шансов справиться с трейдерами голыми руками, они могли бы прибегнуть к одной стратегии и с ее помощью предотвратить подобные обвалы в будущем: вместо того, чтобы пытаться идти в ногу с рынком, регуляторы могли бы замедлить его путем введения оговоренных пауз. Фондовые биржи и так уже используют стратегию автоматического выключения, заставляя торговлю стихнуть, если котировки снизились до определенного уровня[66]. Так вот вам конкретное предложение, как помочь трейдерам замедлиться: заставьте их сделать перерыв на обед.

Когда я работал в токийском офисе банка «Морган Стэнли» в 1990?х, меня изумило, как положительно влияет на темпы торговли обязательный полуторачасовой обеденный перерыв. Не то чтобы трейдеры так уж примерно вели себя в это время: некоторые из наиболее вопиющих сделок, описанных в моей книге «F. I. A. S. C. O.», были заключены в Токио именно в обеденный перерыв. Тем не менее в общем и целом пауза в торговле вела к более рациональной оценке торгового дня и часто помогала холодным головам остаться в выигрыше. Мы читали. Мы обдумывали план действий. Иногда мы даже обедали.

Изначально фондовые биржи в Гонконге, Шэньчжэне и Сингапуре использовали аналогичный подход – работали с полуторачасовым перерывом в середине дня.

А остальные фондовые биржи мира, в том числе и в США, наоборот, работают постоянно, от утреннего звонка до сигнала к закрытию. Сейчас азиатские рынки движутся к западной модели. В феврале 2011 года Токийская фондовая биржа объявила о намерении сократить обед на тридцать минут[67].

К сожалению, у стратегии торговых пауз, вроде обеденного перерыва, недостаточно сторонников. Большинство поддерживает идею непрерывности торгов – в том числе дневные трейдеры, которые постоянно теряют деньги. Банки с Уолл?стрит выступают против длительных перерывов, так же, как и многие регуляторы. Рынки в целом переходят на круглосуточные торги в мировом масштабе. Что интересно, главные сторонники теории интервалов – как раз самые скоростные и технически продвинутые трейдинговые фирмы, которые часто используют паузы в собственных стратегиях. Они понимают, что «самый быстрый» не всегда значит «лучший».

 

* * *

 

Порой в вопросах отсрочки в трейдинге приходится идти на компромисс, к тому же оптимальный интервал меняется каждый день, может быть, даже каждую секунду. В течение относительно краткого периода в 2008 году оптимальное время задержки на рынках, где торговала UNX, составляло примерно шестьдесят пять миллисекунд. Секрет успеха UNX прост: в тот момент лучшая стратегия состояла в том, чтобы позволить другим фирмам идти первыми, а потом последовать за ними и оказаться на рынке позже. И UNX прекрасно это удалось. Сегодня такая задержка неприемлема для многих высокочастотных трейдеров, однако другим фирмам, с другими стратегиями, возможно, имеет смысл ждать и подольше.

Хотя многие сверхбыстрые программы зарабатывают деньги тем, что первыми используют новую информацию – с помощью компьютерных алгоритмов оценивая, куда движутся котировки, или подхватывая чужие ордера, – все чаще высокочастотные трейдеры предпочитают сначала прощупать торговую почву, разместив несколько небольших ордеров, чтобы посмотреть на реакцию. В зависимости от спроса и предложения, существующих на данный момент, они могут через несколько миллисекунд подкорректировать цены. Могут пойти в атаку или отступить. Они живут в сложной экосистеме, где сотни компьютерных алгоритмов реагируют на действия друг друга. Как и профи сверхбыстрых видов спорта, они играют в скоростной бой, делая все возможное, чтобы получить крошечное преимущество. Иногда лучшая стратегия – это купить или продать чуть?чуть позже, чем другие компьютеры. Иногда первопроходцем быть невыгодно. Иногда сыр из мышеловки получает вторая мышь.

Первые миллисекунды биржевой торговли похожи на начало популярной детской забавы – охоты за пасхальными яйцами. Некоторые дети спешат заполнить свою корзинку. Другие медлят. Кто из них выбрал верную стратегию? Однозначного ответа нет. Возможно, лучше поспешить, если ваша цель – собрать максимальное количество яиц, тем более если все остальные тоже готовы броситься вперед. Но если спешить будут не все или если вы думаете, что яиц все равно останется довольно, может быть, вам удобнее подождать. Особенно если вы хотите избежать минусов, которые дает спешка (потенциальных травм или неприятных воспоминаний) и просто приятно провести время, собирая оставшиеся яйца. Тогда лучше дождаться, когда стихнет переполох, а потом устроить неторопливый и менее затратный «второй тур» охоты. Время ожидания зависит от того, что вам важнее: время или затраты.

Скотт Харрисон, Андре Перо и компания UNX, словно профессиональные спортсмены, поняли, что ожидание – это искусство, даже в случае предсознательных реакций, которые занимают лишь миллисекунды, и даже если это реакция компьютера, а не человека. Слегка отсрочив время заключения сделок, UNX избежала дополнительных расходов, которые приносит торопливая мгновенная торговля. Можно было бы попенять компании на медлительность, нежелание всех опередить. Но у нее была иная стратегия. Прибыль ей обеспечили несколько десятков миллисекунд ожидания – прокрастинация со скоростью света.

 

4. Непристойности в «Бойцовском клубе»

 

Мне придется нарушить первые два правила «Бойцовского клуба», но лишь для того, чтобы подробнее рассмотреть процессы принятия решений на предсознательных скоростях[68].

Среди множества захватывающих, иногда совершенно потрясающих сюжетных линий и идей «Бойцовского клуба» есть история о том, как киномеханик вставлял в пленку семейного фильма кадр с обнаженным мужским телом, просто чтобы посмотреть, как отреагируют зрители. В конце самой ленты тоже есть такой кадр (я взял диск напрокат и проверил на всякий случай), и по всему фильму раскиданы другие странные послания и намеки. Хотя картина вышла на экраны больше десяти лет назад, она по?прежнему остается культовой, и в Сети без конца обсуждают, что же значат все эти скрытые послания, которые особенно рьяные фанаты вытащили, проглядев пленку кадр за кадром[69].

Когда вы смотрите фильм, вы их не замечаете. Традиционный формат для кино и, соответственно, для «Бойцовского клуба» – это 24 кадра в секунду. Выходит примерно 42 миллисекунды на кадр[70]. Человек неспособен отреагировать на визуальный стимул за столь короткий промежуток времени. Если бы нужно было нажать на кнопку, когда в фильме на такой скорости появится одинокий кадр, у нас бы ничего не вышло.

Но что, если скрытые послания все же на нас воздействуют, даже если мы неспособны сознательно отреагировать на них? В общем и целом могут ли предсознательные вспышки информации из других источников – рекламы, телевидения, просто чего?то, что мы заметили краем глаза, – менять наше поведение втайне от нас самих? Неужели в нас действительно что?то происходит, когда мы видим тот двадцать пятый кадр из «Бойцовского клуба»?

 

* * *

 

История сублиминальных посланий довольно туманна. Впервые этот термин использовал Джеймс Викари, бизнесмен и исследователь с неоднозначной репутацией, огласив в 1957 году результаты эксперимента, которого, возможно, вовсе и не проводил[71]. Викари заявил, что с помощью тахистоскопа проецировал из будки киномеханика в Форт?Ли, штат Нью?Джерси, на экран слоганы «Голоден? Ешь попкорн» и «Пейте кока?колу», и продажи попкорна и кока?колы выросли на 58 и 18 процентов соответственно.

Викари созвал пресс?конференцию и объявил, что эти данные собраны в ходе шестинедельного эксперимента и что он только что основал компанию по сублиминальной рекламе. Он отказался опубликовать данные и даже сообщить, в каком кинотеатре проводился эксперимент, но сказал, что он и его новая компания всегда готовы помочь рекламодателям заработать на этом открытии.

Событие пришлось как раз на период интенсивных споров о рекламной индустрии. Это была эпоха Дона Дрейпера, главного героя телесериала «Безумцы», время, когда реклама была эффективной и яркой, но постоянно подвергалась нападкам. Потребители начали понимать, как рекламодатели влияют на их решения, и им это не понравилось. Повсюду распространилась параноидальная боязнь промывки мозгов. Роман Джорджа Оруэлла «1984» только?только экранизировали. «Тайные манипуляторы», разоблачительная книга Вэнса Паккарда о рекламной индустрии, была бестселлером.

Эксперимент Викари возмутил общественность. Национальная ассоциация телерадиовещателей США запретила сублиминальную рекламу; так же поступили правительства Великобритании и Австралии. Лоббисты медиакомпаний выступили в защиту тридцатисекундных рекламных интервалов, опасаясь, что конкуренты переманят публику с помощью мгновенной вспышки. Но, внимательнее изучив результаты исследований, специалисты не сумели их повторить. После нескольких лет споров Викари наконец признался, что солгал об эксперименте. Новые исследования показали, что сублиминальная реклама не имеет ожидаемого эффекта. Она не заставляет потребителей покупать больше попкорна и кока?колы. Казалось, она вообще никак не влияет на их поведение.

Тем не менее людей она по?прежнему беспокоила, и каждые несколько лет кто?нибудь публично возмущался. Громкий скандал разразился в сезон отпусков 1973 года: по телевизору пустили ролик от корпорации «Игрушки Прессмана» c рекламой норвежской настольной игры для детей H?sker D?, и там присутствовал кадр с сублиминальным посланием: «Покупайте»[72]. Потребители пришли в негодование. Федеральное агентство по связи провело слушания и вынесло новый запрет. Так же поступили правительства других стран, в том числе Канады, где игра была популярна.

Позднее сублиминальная реклама стала своего рода игрой в кошки?мышки между рекламодателями, потребителями и регулирующими органами. Рьяные активисты высматривали с лупой ненавистные послания в кино и на телевидении[73]. В 1999 году компания Уолта Диснея отозвала видеоверсию своего классического мультфильма «Спасатели» 1977 года после того, как один из зрителей нашел два кадра, на которых были изображены не только пара симпатичных мышей, но и обнаженная по пояс женщина[74]. В 2000 году ФАС обвинило организаторов президентской кампании Джорджа Буша в том, что они включили в свой рекламный ролик кадр со словом «крысы» после упоминания оппонентов. В 2007 году противники фастфуда заметили кадр с логотипом «Макдоналдс» во время показа передачи «Железный повар» на канале «Фуд нетворк». И так далее.

Позиция общественности по поводу сублиминальных посланий неоднозначна. С одной стороны, страшновато: если бессознательная стимуляция в самом деле работает, то «большой брат» может менять наше поведение, быстро подсовывая нужную картинку, и мы об этом даже никогда не узнаем. Если возможно столь мощное влияние на подсознание, мы должны быть в курсе и, наверное, нам надо избегать или запрещать его. Как минимум, нам следует сдерживать себя, если мы знаем, что подверглись подобному воздействию.

С другой стороны, идея сублиминальных посланий кажется абсурдной. Как могла обнаженная женщина в «Спасателях» существенно повлиять на поведение зрителя? Многие 25?е кадры – просто?напросто баловство.

Результаты исследований сублиминальной рекламы почти столь же расплывчаты, как наша позиция. До недавнего времени казалось, что ученые согласны в одном: хотя подсознательные стимулы могут влиять на наше поведение, эффект едва ли будет мощным или длительным. Эксперименты показали, что сублиминальная реклама наиболее эффективна, когда подталкивает нас сделать что?то, что мы и так уже собирались сделать, или подумать о том, что у нас и так уже на уме. Многие эксперты говорят, что она либо влияет на наше поведение очень слабо, либо не влияет вообще.

Однако уже есть данные, что эффект сублиминальных посланий может оказаться прочным и сильным, особенно если эти послания совпадают с нашим жизненным опытом. Согласно недавним исследованиям, воспоминания о подсознательном образе могут оставаться в памяти в течение нескольких часов или даже суток[75]. В дни, когда участникам одного из экспериментов показывали 25?й кадр с логотипом фирмы «Эппл», а не IBM, они проявляли более творческий подход к работе[76] (уж простите, IBM). Люди, которым показывали картинку с фотографией дорогого ресторана, держались за ужином более чинно[77] (хотя, возможно, тем, кто никогда не бывал в дорогом ресторане, например подросткам из сериала «Прослушка», далеко до таких результатов). Когда людям дают прочитать в течение нескольких миллисекунд слова, которые обычно ассоциируются с пожилым возрастом («домино», «седой», «сентиментальный»), они замедляют шаги, проявляют забывчивость и рассуждают, как консерваторы[78]. Может, в таком случае голая женщина из «Спасателей», и вправду, на каких?нибудь мальчишек повлияла.

Все больше ученых сегодня полагают, что под влиянием сублиминальной рекламы люди делают то, чего добровольно не сделали бы. Их выводы могут казаться столь же натянутыми, как и утверждение Джеймса Викари, что он может заставить нас возжаждать попкорна и газировки, но на этот раз они подкреплены фактами и надежными научными исследованиями.

 

* * *

 

Сэнфорд Дево – доцент кафедры организационного поведения и управления персоналом в школе менеджмента Ротмана, Университет Торонто. Он и еще несколько молодых ученых пересмотрели взгляды на то, как люди думают о стимулах и времени. В 2007 году, будучи аспирантом Стэнфордского университета, он опубликовал два важных исследования о воздействии на поведение работника почасовой заработной платы. Затем он стал размышлять о фастфуде.

Большинство из нас при виде ресторана «Макдоналдс» не думают о бомбовой атаке стимулов. Многие просто хотят заказать большой бургер и съесть его. Даже если мы отлично понимаем, из чего он сделан и как это повлияет на нашу диету, мы не осознаем, как логотип и цвета компании влияют на наше поведение, не связанное с едой. Я и представить не мог, что стимулы «Макдоналдса» могут влиять на мои решения за порогом ресторана, хотя в детстве и пристрастился к фастфуду, школьником работал там и баллотировался на пост президента Университета Канзаса, щеголяя в униформе «Макдоналдса», причем моим программным лозунгом было требование открыть «Макдоналдс» на территории кампуса. (На выборах я проиграл.)

Дево смотрит на стимулы «Макдоналдса» более критически. Фастфуд нравится ему не больше и не меньше, чем любому другому. И он, конечно, понимает, что зависимость чревата, среди прочего, ожирением и диабетом. Но он также видит в своих и в чужих реакциях богатый материал для исследований на тему того, почему современная жизнь стала такой суматошной. Он беспокоится не только об увеличении веса, инсулинорезистентности и других опасностях для здоровья, о которых много писали в предыдущее десятилетие (прежде всего Эрик Шлоссер в знаменитой книге «Нация фастфуда», изданной в 2001 году). Дево предложил интересную гипотезу: темп жизни ускорил сигналы, которые мы получаем от фастфуда каждый день. Он сказал мне: «Идея исследования родилась из моего собственного опыта. Я заходил в „Макдоналдс“ и баловал себя, заказывая огромный бургер, хоть в нем полно жира и калорий. Я понимал, что подобной едой питаться не стоит. Но как только мне его приносили, желание одолевало, и я съедал его моментально, просто в ту же секунду. Я его даже не смаковал, как намеревался. И однажды мне пришло в голову, что этот психологический феномен – настоящая золотая жила. Материала для исследований здесь немерено».

Дево задумался, существует ли связь между временем, нетерпением и эффектом раздражителей, характерных для индустрии быстрого питания. Конечно, не все любят фастфуд, многие терпеть его не могут – например те, кто на дух не переносит мяса, как моя двенадцатилетняя дочь. Тем не менее почти каждый испытывает воздействие логотипов и рекламы, и многие из нас едят – неважно что – быстрее, чем наши родители, бабушки и дедушки. Возможно ли, что желание Дево проглотить тот бургер – лишь одна из широкого круга подсознательных реакций на фастфуд? Дево задал себе вопрос: что, если «Макдоналдс» поторапливает его уже тем, что сам производит быстрое питание?

Вместе с коллегой по университету Торонто, Чэнь?Бо Чжуном, Дево решил изучить влияние сублиминальной рекламы быстрого питания на подсознание группы студентов[79]. Их усадили за компьютеры и велели сосредоточиться на центральной части монитора, где будут мигать восклицательные знаки («!!!»), а затем в том же месте появится слово. Студентам предложили угадывать это слово, не обращая внимания на разноцветные квадраты, которые мигали в углах экрана. Когда мигание прекратилось, им дали прочесть краткую инструкцию и текст о Торонто, составленный из трехсот двадцати слов. Временных рамок не было; их просто попросили сказать, когда они закончат чтение.

Чего им не сообщили, так это то, что половина из них видела по углам вовсе не одни только разноцветные квадраты. Между кадрами с квадратами мелькали 12?миллисекундные картинки с логотипами ресторанов быстрого питания. Там были представлены шесть основных брендов: «Макдоналдс», «КФС», «Сабвэй», «Тако Белл», «Бургер Кинг» и «Венди’с». Ни один из студентов не понял, что им показывали логотипы фастфуда. Как и контрольная группа, они заявили Дево и Чжуну, что видели только цветные квадраты.

Вопреки обычной практике, в этом эксперименте не проверяли, вызывает или нет сублиминальная реклама чувство голода (желание съесть фастфуд) у студентов. Дево и Чжуна интересовали более общие факторы, связанные не с аппетитом или едой, а со скоростью. Они хотели проверить, повлияет ли увиденное на то, как студенты прочтут описание Торонто. Могут ли 12 миллисекунд созерцания логотипа «Макдоналдса» заставить человека читать быстрее?

Именно так все и оказалось. Контрольной группе понадобилось более восьмидесяти четырех секунд, чтобы прочитать отрывок о Торонто, а студенты, которым показывали логотипы ресторанов быстрого питания, уложились в шестьдесят девять с половиной секунд. Неизвестно, поняли ли они прочитанное; возможно, что и нет. Но тем не менее они закончили читать примерно на двадцать процентов быстрее. Из этого следует, что если вашей целью является просто впихнуть в себя или побыстрее закончить заданное чтение, вам стоит пойти в «Макдоналдс».

В 1960 году сеть «Макдоналдс» насчитывала 200 ресторанов; сейчас их количество достигло тридцати одной тысячи. В Америке на сегодняшний день существует более четверти миллиона ресторанов быстрого питания, и каждый день в одном из них ест каждый четвертый американец. Вместе с тем снизилось количество времени, которое люди проводят за чтением. В обычный будний день американцы старше 14 лет тратят на чтение всего 20 минут. Возьмем данные за год – четверть американцев в возрасте от 18 до 24 лет не прочла для удовольствия ни одной книги[80]. Среднестатистический американец в этом году прочтет лишь полдюжины книг. Фастфуд и экономит нам время, и подгоняет нас. Больше свободного времени, повышенная скорость чтения – мы могли бы читать больше. Но на деле все наоборот.

Дево и его исследовательская группа предположили, что фастфуд, поощряя ускорение темпа жизни, влияет на наше восприятие и, возможно, даже мешает наслаждаться маленькими радостями. Могут ли негативные последствия быстрого питания выйти за рамки физического благополучия и перейти на эмоциональное и психическое здоровье? Возможно, чтение – это лишь одно из множества культурных удовольствий, которые становятся менее ценными из?за влияния сигналов фастфуда. Последние эксперименты Дево и его коллег Чэнь?Бо Чжуна и Джулиан Хаус привели к поразительным результатам.[81]

Команда Дево снова показала группе студентов мигающие восклицательные знаки, слова и квадраты – так же, как при исследовании скорости чтения. Но на этот раз вместо того, чтобы попросить их прочесть текст, им велели сделать перерыв и посмотреть на три приятные фотографии из журнала National Geographic. Сразу после просмотра фотографий участники должны были оценить по шкале, насколько счастливыми они себя чувствуют в данный момент.

Студенты, которым показали 12?миллисекундные кадры с логотипами, сообщили, что чувствуют себя значительно менее счастливыми после просмотра фотографий. Расстроили их не сами по себе логотипы: Дево с коллегами обнаружили, что студенты, которые видели только логотипы, без фотографий, чувствовали себя по большому счету так же, как контрольная группа студентов, которым не показывали ни логотипов, ни фото. Суть была в том, что картинки с фастфудом перебивали у студентов способность наслаждаться фотографиями. У студентов, которым показали только лого, стимуляция на настроение не повлияла; у студентов, которым показали и логотипы, и красивые фотографии, настроение испортилось.

Исследователи хотели понять, почему стимулы фастфуда мешают эстетическому опыту, и провели подобный эксперимент с музыкой. Преимущество музыки перед фотографией в том, что ее восприятие ограничено во времени и равно продолжительности звучания. В тот раз студенты слушали первые 86 секунд «Цветочный дуэт» из оперы «Лакме».

Как и в случае с фото, те студенты, которых подвергли воздействию и логотипов, и музыки, были не так уж рады. Логотипы помешали им получать удовольствие. Но тот факт, что музыка длилась ровно 86 секунд, позволил Дево и его команде рассмотреть еще одну переменную: нетерпение. Чтобы понять, становятся ли студенты более нетерпеливыми после просмотра логотипов, Дево и его коллеги спрашивали их, сколько времени играла музыка. Студентам с логотипами показалось, что музыка играла дольше. В других тестах на нетерпение они также показали более высокие результаты. Стимулы фастфуда исказили понятие студентов о времени. Мелькающие картинки помешали им откинуться на спинку стула и насладиться музыкой. Дево смотрит на эффект быстрого питания как на метафору потенциальных угроз, которые приносит с собой новая скорость жизни и экономия времени. Фастфуд – великолепный способ экономить время, но вместе с этим, подгоняя нас, он может сделать нас менее счастливыми. Мы грустим, даже если тратим освободившееся время на то, что должно бы приносить нам удовольствие, – например, красивые фотографии или музыку. Люди сегодня стали меньше читать, реже ходить по музеям и посещать концерты. Потому ли, что эти развлечения уже не так интересны? Снижение количества и качества нашего культурного отдыха можно, по крайней мере, частично, объяснить бессознательными стимулами, которые заставляют нас жить быстрее. Как говорит Дево: «Экономия времени часто имеет парадоксальные последствия. Фастфуд может сберечь нам время. Но также он отвращает нас от всего, чем мы могли бы с удовольствием заняться в эти сэкономленные минуты. Он мешает нам наслаждаться мгновением».

И речь не только об эстетическом опыте. Как мы видели на примере высокочастотного трейдинга, успех решения зависит от верно выбранного момента и верного суждения о времени. Так же, как некоторые торговые стратегии проигрывают из?за чрезмерной скорости, наши навыки принятия решений в целом пострадают, если темп жизни слишком ускорится под натиском образов с телеэкранов и мониторов. Возможно, наше коллективное решение предпочесть скорость качеству сегодня является верным. Но экономия времени не всегда оправдывает затраты – что мы и рассмотрели в предыдущей главе, в первую очередь на примере телекоммуникаций. Эксперименты с фастфудом учат нас уделять больше внимания отсрочкам в наших собственных высокоскоростных системах. Неуместное послание может заставить нас принять решение слишком быстро, когда мы этого не осознаем.

Большинство людей против того, чтобы у них перед глазами мелькали 25?е кадры с логотипами, подгоняя их и мешая воспринимать изобразительное искусство и музыку или принимать взвешенные решения. Мы не желаем, чтобы в кино нас атаковали «сублиминальные» пенисы – не важно, каким образом. (Несмотря на популярность «Бойцовского клуба», однозначных результатов исследований, которые прояснили бы этот вопрос, не существует.) Короче говоря, большинство из нас не потерпит даже очень слабого влияния 25?го кадра. Но как же его избежать?

Один из вариантов таков: правительство должно регулировать сублиминальную рекламу. Абсолютный запрет будет противоречить принципу свободы слова, но Конгресс может как минимум запретить компаниям использовать 25?й кадр, если доказано, что он вводит потребителей в заблуждение. Если работодатель, ознакомившись с результатами исследований Дево, заставляет сотрудников смотреть на мигающие логотипы, чтобы они работали быстрее, это должны пресечь регуляторы. Но, как и в случае с высокочастотным трейдингом, регуляторы вряд ли сумеют идти в ногу с технологиями. Нельзя надеяться, что они удержат нас от ускорения темпа жизни под влиянием сублиминальных посланий. Точно так же нельзя ожидать, что они сумеют пресечь слишком быструю торговлю акциями. В конечном счете решение – в наших собственных усилиях, а не в законодательных препонах.

Можно попытаться определить, когда именно мы наиболее уязвимы для эффекта 25?го кадра. Например, мы в большей степени восприимчивы к рекламе еды и питья, когда голодны или хотим пить. Если вам пришлось проехать мимо ресторана быстрого питания, добравшись до места, посидите несколько секунд, глядя вдаль, чтобы очистить разум. А если вы подозреваете, что все же поймали нежелательный сигнал к ускорению, не поддавайтесь, сознательно сдерживайте темп – читайте чуть медленнее, приостановитесь перед входом в музей или концертный зал.

Другая стратегия, еще лучше первой, – активная умственная работа. Исследователи из Института когнитивной неврологии при Университетском колледже Лондона на примере «Бойцовского клуба» разъяснили суть своего недавнего открытия: сублиминальные послания влияют на поведение лишь тогда, когда возможности мозга используются не в полной мере. И наоборот, когда мозг занят (в их эксперименте «занят» он был задачей найти синюю Z или белую N в непрерывном потоке букв), 25?й кадр не оказывает никакого воздействия. Если мозг активно работает, все усилия сублиминальной рекламы будут тщетны.[82]

Так что, если внимательно следить за сюжетом «Бойцовского клуба» и думать над смыслом заключительных сцен, мы с меньшей вероятностью подпадем под влияние нескромных изображений. Но если разум неактивен при встрече с 25?м кадром – потому, например, что мы не сосредоточены на просмотре, – тогда дела наши плохи (или в полном порядке, если картинка нас устраивает). Включенный мозг – надежная защита от сублиминальных посланий. Когда пользователи Google заговорили об ошибке поисковой системы, из?за которой в ответ на определенные запросы якобы всплывают порнографические флеш?баннеры, все, естественно, забеспокоились. Но мало кто знал, что больше всего пострадали от сублиминальной атаки те, кто скучал без дела.[83]

Конечно, все эти изображения способны влиять на наши реакции и решения и при более длительном воздействии, чем несколько миллисекунд; когда у нас достаточно времени, чтобы осознать их присутствие. Люди, которые смотрят на логотипы фастфуда или порнографические изображения в течение нескольких секунд или минут, несомненно, подвергаются тому же воздействию. С другой стороны, мы порой так к ним привыкаем, что уже не замечаем их влияния – например, если наш повседневный маршрут проходит мимо ресторанов быстрого питания или рекламных щитов с полураздетыми моделями.

Что ж, теперь, когда мы под разными углами рассмотрели миллисекунды, пора уменьшить масштаб и перенестись в мир секунд. В случае более неторопливых решений, о которых речь пойдет дальше, у нас хватает времени и на бессознательную, и на сознательную реакцию. Эти решения принимаются быстро, но не сверхбыстро, и разница здесь принципиальная. Как только у нас появляется несколько секунд, возникает возможность подумать – а это ведет и к новым возможностям, и к новым опасностям.

 

5. Неверный выбор

 

Психологи часто говорят, что у человека есть две системы мышления: первая работает автоматически и непроизвольно, вторая требует осознания и умственного напряжения. Ученые вовсе не имеют в виду, что две системы разграничены в физическом смысле. Лауреат Нобелевской премии Дэниел Канеман писал: «Эти две системы реально не существуют ни в мозге, ни в ином месте»[84]. Но некоторые находят двухсистемную идею удобной метафорой для описания различных умственных стратегий.

До сих пор в этой книге мы рассматривали то, что психолог назвал бы системой номер один. Как мы убедились, выбор точного момента и задержка играют важную роль даже в тех сверхбыстрых предсознательных реакциях, которые психологами оцениваются как автоматические. Даже доля секунды – достаточное время для изменения частоты сердечных сокращений, спортивной реакции или восприятия сублиминального послания.

С этой главы мы начинаем рассматривать решения, которые требуют подключения еще и системы номер два. Имея в распоряжении по крайней мере полсекунды, мы в состоянии подключить сознательное мышление, чтобы либо подкрепить автоматическую реакцию системы I, либо попытаться замедлить или изменить ее. Когда включаются обе системы, внутри нас нередко происходит борьба: интуиция против анализа, инстинкт и эмоции против логики и рассудительности. Всего за несколько секунд мы способны проанализировать собственные суждения и варианты выбора, но, вероятно, не в полной мере. Как мы увидим далее, обе системы не застрахованы от ошибок, особенно в условиях дефицита времени. Система II может как исправить ошибки системы I, так и усугубить ситуацию в случае ошибочной реакции.

Одна из самых сложных задач при вступлении в сознательный мир секунд – различать, в каких случаях ты – специалист, который может смело последовать внезапному решению, а в каких – новичок, которому лучше отступить на шаг и хорошенько все обдумать. Чаще всего специалисту вовсе не нужно задумываться над выбором, а вот новичку следует откладывать решение как можно дольше. Самое главное – понять, что можно быть экспертом в своей области, обладать многолетним и достаточным, на первый взгляд, опытом, а потом столкнуться в этой же области с новым поворотом, который превратит вас в новичка. Немногие эксперты способны признать или даже просто осознать, что снова стали новичками.

 

* * *

 

Воскресенье 19 ноября 1978 года, еще один мрачный осенний день в жизни Боба Гибсона – координатора нападения футбольной команды «Нью?Йорк Джайентс». «Гиганты» всегда были сильным клубом – со времен легендарного тренера Кнута Рокне в 1920?х и до конца 1950?х, когда они сражались на чемпионате во главе с Фрэнком Гиффордом, знаменитым раннинбеком[85] (а позже – телекомментатором). Но от тех славных дней на стадионах «Поло граундс» и «Янки» осталось лишь слабое воспоминание. Минуло 15 лет с тех пор, как команда выходила в плей?офф, и владельцы не сумели реанимировать франшизу, несмотря на новых игроков и наисовременнейший стадион рядом с ипподромом «Мэдоулендс».

Надежда тает и в этом сезоне. «Гиганты» проиграли три выездные игры подряд. Теперь, имея пять побед и шесть поражений, команда любой ценой должна победить в домашней игре против «Филадельфия Иглз», которые в своей группе ведут с разницей в одну игру. Тренеру Гибсону необходимо разработать и воплотить в жизнь стратегию нападения, способную вывести из строя крепких, опытных в обороне «орлов».

Квотербек Джо Писарчик начинает игру блестяще – двумя пасами, каждый из которых кончается тачдауном[86], и это только в первой четверти[87]. Но тут план тренера Гибсона дает сбой, и «орлы» берут игру под свой контроль. Ближе к концу четвертой четверти они отстают лишь на пять очков, и толпа на стадионе «гигантов» вне себя от напряжения. Рон Яворский, звездный квотербек «орлов», талантливо атакует: он выигрывал наступления в каждом из четырех своих сезонов в стартовом составе, только в прошлом месяце – дважды[88]. «Орлы» подбираются все ближе к зачетной зоне, уже кажется неизбежным, что Яворский в последнюю секунду даст пас, заработает тачдаун и разрушит все шансы противника. Болельщики «гигантов» рискуют потерять сезон. Опять.

И вдруг самым чудесным образом сквозь облака пробивается луч солнца. Одис Маккинни, новенький защитник нью?йоркской команды, перехватывает у Яворского пас. Пропитанная пивом толпа ревет; до конца игры остается меньше минуты. Все чувствуют, что момент критический. Наконец, после стольких лет проигрышей, «гиганты», кажется, снова в седле. Все, что требуется от тренера Гибсона – это три стремительные комбинации, и «гиганты» у цели. Писарчик и Ларри Чонка, прославленный раннинбек, готовы праздновать поворотную для сезона победу.

Сначала тренер Гибсон выбирает игру на вынос, что дает команде небольшое преимущество. Остается тридцать одна секунда; мудрый тренер в такой ситуации скомандовал бы Писарчику крикнуть «хайк», перехватить мяч между ног своего центрового и упасть на него сверху. Как только его коснется защитник, игровой момент будет окончен[89], и «орлы» используют свой последний тайм?аут. Потом Писарчик сделает то же самое на третьем дауне[90]. Игра закончится победой «гигантов».

На втором дауне тренер Гибсон поступает как мудрый тренер – кричит Писарчику падать на мяч.

В такого рода ситуациях команда защиты, как правило, признает свое поражение. Но «орлы» и «гиганты» – давние противники, можно сказать, заклятые враги. Вместо того чтобы признать потерю мяча, верзила Фрэнк Лемастер, внутренний лайнбекер «орлов», врубается в самую середину изумленных лайнменов противника, и падает на Писарчика, который лежит на газоне лицом вниз, едва не нанеся ему травму. Начинается драка, и Лемастер вскакивает, размахивая кулаками.

Болельщики «гигантов» настолько пьяны и веселы, что даже не замечают Лемастера. Они уже записали игру в победные и начали подтягиваться к автостоянке. Транслирующий игру канал CBS прокручивает титры желтыми печатными буквами, а комментатор Дон Крики благодарит всех – от продюсера и режиссера до съемочной бригады и команды статистиков. «Орлы» берут последний тайм?аут, и Крики объявляет, что команда в сезон не прошла.

Игра закончилась почти для всех. Кроме тренера Гибсона, которому все еще нужно принять последнее важное решение. К концу дня нервы у него на пределе: высокие ставки, переменный успех команды, неожиданная драка. Гибсон по?прежнему зол на Писарчика с тех пор, как на прошлой неделе защитник ослушался его и во время совещания игроков на поле изменил одну из комбинаций Гибсона. Но тренер должен отложить в сторону подобные чувства и обезопасить своего квотербека от новых неожиданных выпадов со стороны защиты «орлов». Чтобы у «гигантов» были шансы в плей?офф, Писарчик должен быть здоров.

Гибсон знает, что стандартный умный ход по?прежнему – велеть Писарчику упасть на мяч, как и в прошлый раз. Но разве ситуация сейчас стандартная? Лемастер не должен был нарушать неписаное правило конца игры: игроки обороны не могут приближаться к лежащему квотербеку. Раз Лемастер сделал это раз, может сделать и снова – один или вместе с другими. Опасность витает в воздухе; защитники «орлов» выстраиваются, готовые продолжать игру. В разуме Гибсона работают обе системы: система I автоматически реагирует на угрозу важному члену команды, а система II сознательно рассматривает варианты. Что делать? Велеть Писарчику падать на мяч на третьем дауне, рискуя подставить его под новую атаку? Или выбрать такой маневр, чтобы квотербек был вне опасности?

У него есть всего несколько секунд на то, чтобы сделать выбор.

 

* * *

 

Футбольный тренер живет в более медленном мире, чем игроки в теннис, бейсбол и крикет. Скорее, он в положении врача скорой помощи, пожарного или командира группы быстрого реагирования. Жизнь для этих людей движется в стремительном темпе, и большую часть решений они принимают бессознательно. Тем не менее у них в запасе все же есть несколько секунд на раздумья. Хитрость здесь заключается в том, чтобы включать логическое мышление, когда оно помогает, и отключать его, когда лучше действовать по наитию.

В сверхбыстрых видах спорта гормонам некогда разыграться. Но в более спокойной ситуации, например, в конце футбольного матча, у них появляется несколько секунд. В течение этого периода опытные игроки стараются не думать о стратегиях и избегать мыслей, которые навязывает гормональная реакция на стресс, особенно с ростом напряжения. В конце баскетбольного матча Майкл Джордан мог даже в прыжке спокойно растягивать время. Джек Никлаус[91], возможно, не сумел бы пройти задние девять лунок всего за тридцать ударов и выиграть в 1986?м Чемпионат мастеров в возрасте сорока шести лет, если бы сознательно сосредоточивался на собственных действиях. Эти спортсмены и в стрессе сохраняли изящество, отодвинув мысли подальше. Вместо того чтобы путаться в стратегиях, они полагались на годы обучения – и реагировали рефлекторно и естественно.

Нескольких секунд мало, чтобы система номер два учла все возможности, но достаточно, чтобы гормоны повлияли на ее суждение. Белый шум вмешавшейся в дело физиологии может привести к ошибкам обеих систем.

Антонио Дамасио, один из известнейших в мире нейробиологов, опубликовал множество работ о том, как физиологические состояния, обусловленные импульсами и инстинктами, определяют наше поведение[92]. Он обнаружил, что, хотя нейроны реагируют мгновенно, в течение нескольких миллисекунд, биологические изменения, вызванные этими нервными реакциями, происходят медленнее, иногда намного медленнее: «Нервные сигналы пробуждают химические сигналы, которые пробуждают новые химические сигналы, которые способны повлиять на работоспособность многих клеток и тканей (в том числе и головного мозга), и изменить регуляторные цепи, которые, собственно, и инициировали сам цикл»[93]. Иными словами, часть нашего мозга реагирует сразу же, но для реакции всего тела требуется больше времени.

Почему же физиологические реакции занимают секунды, а не доли секунд? Одно из объяснений – эволюция. Представьте себе саванну миллион лет назад, а в ней – двух наших предков, охотников или собирателей. Сердце одного из них мгновенно пускается в галоп, как только он замечает хищника. Сердце другого поначалу бьется как всегда, но ускоряется через несколько секунд, если ситуация оборачивается реальной опасностью. Преимущество неоднозначное: моментальная реакция означает быстрый износ сердечной мышцы. Человек, у которого сердцебиение учащается сразу, может долго не протянуть. По мнению Дамасио, «жизнь зависит от того, чтобы эти биохимические процессы держались в пределах приемлемого диапазона, так как чрезмерные отклонения от этого диапазона ‹…› могут привести к болезни или смерти»[94]. Другими словами, стабильность оказалась важна в процессе эволюции. Наши предки должны были удирать от хищников быстро, но также им нужно было сохранять здоровье. Результат очевиден: люди с мгновенной физиологической реакцией вымерли, а в нас осталась запрограммирована краткая задержка.

Пока во время финального тайм?аута «орлов» тренер Гибсон решает, какую стратегию выбрать, эти физиологические реакции буквально разрывают его изнутри. Основная активность сосредоточена в мозговом веществе надпочечников, располагающихся в верхней части почек – точнехонько в том месте, которое мы привыкли называть «нутром». Когда Гибсон ощущает опасность, вспыхивают нейроны в области подкорковых узлов его мозга, побуждая мозговое вещество надпочечников пустить по всему организму гормоны, которые отвечают за «борьбу или побег», в частности адреналин. Выброс адреналина повышает кровяное давление. Кора надпочечников вырабатывает гормон стресса кортизол, отчего уровень сахара в крови тоже повышается. Аппетит и либидо падают. Кровоток в сторону желудка снижается. Во рту пересыхает. Организм тренера сходит с ума.

Разум тоже в панике. Большая часть исполнительной функции мозга (в коре больших полушарий, префронтальной зоны) выключается, а в дело вступают две мозжечковые миндалины – ядра, которые помогают обрабатывать эмоциональные реакции из глубин мозга. Миндалины выпускают в кровь норадреналин, гормон стресса, который повышает нашу восприимчивость к раздражителям, затрудняя расстановку приоритетов. Главным становится обеспечение безопасности. Мозг работает изо всех сил, будто его атакуют, и включает инстинкт самосохранения, который помогал нашим предкам выжить. Тренер напряжен до такой степени, что не может отделить важное от неважного. Его поведение кажется более безрассудным и взбалмошным, чем обычно, возможно, даже легкомысленным[95]. Система II отказывает – не сразу, а в течение нескольких секунд, – и он по умолчанию переключается на бессознательную систему I.

Когда мозг перегружен раздражителями, сознанию сложнее работать. По мере того, как нагрузка на мозг увеличивается, мы все больше полагаемся на бессознательное. Это и происходит с тренером Гибсоном. Секунды текут, и он постепенно переходит от сознательного управления к автоматизму. Он перегружен раздражителями. Его мозг переполнен до краев.

 

* * *

 

Перегруженный мозг для высококвалифицированного специалиста, такого как профессиональный футбольный тренер, не большая проблема. На самом деле одно из важных преимуществ профессионала перед новичком – это способность принимать правильные решения даже при лавине раздражителей. Специалисты способны перекрыть кран сознания и все же сделать правильный выбор, действуя на основе опыта и интуиции.

Никто лучше Гэри Клейна не знает, как справляются профессионалы с временным прессингом. С 1985 года Клейн, психолог?исследователь, на практике, в реальных условиях, изучает, как они принимают решения в случае дефицита времени. Его первый крупный проект – для армии США – стал одним из ключевых исследований механизмов принятия решений профессионалами. Он во многом разъяснит нам затруднения тренера Гибсона.

В 1970?х – начале 1980?х годов военные исследователи потратили миллионы долларов, пытаясь понять, как люди принимают решения. Они разработали дорогие системы поддержки решений для офицеров в полевых условиях, графики и схемы, показывающие, как люди реагируют в различных ситуациях. Однако, по словам Клейна, «никто ими не пользовался. За десять лет исследований, потратив огромное количество денег, они почти не продвинулись в понимании проблемы».[96]

Клейн предложил Научно?исследовательскому институту поведенческой и социальной психологии Армии США проект исследования – но не с офицерами, а с командирами пожарных бригад, которые решают, как бороться с пожарами. У этих людей большой опыт, и они работают в условиях жесткой нехватки времени. По мнению Клейна, они по необходимости используют те же стратегии, что и военачальники. Руководители программы насмотрелись на неудачи более традиционных подходов, поэтому решили рискнуть и поставить на Клейна, не имевшего опыта военных исследований. Он получил разрешение осуществить свой проект.

Для начала Клейн поговорил с несколькими командирами о стандартной модели принятия решений, которая преподается во всех ведущих школах бизнеса и менеджмента. Эта модель поддерживает стратегию сознательного «рационального выбора»: определить, оценить и взвесить все варианты, а затем выбрать тот, у которого больше плюсов.

Но пожарные не сумели разобраться в этой модели. Им она показалась бессмысленной. Когда Клейн начал спрашивать о решениях, вариантах и взвешивании, они вообще не поняли, что он имеет в виду. Один опытный командир сказал: «Я не принимаю решений. Не помню, чтобы хоть раз принимал решение».[97]

Вместо этого командиры опирались на опыт. Определив вид пожара, они тут же понимали, что делать. Не было никакой сознательной оценки, которая привела бы к решению, было только действие. Если огонь был вертикальный, поднимающийся вверх, они распыляли воду сверху. Если пожар распространялся слишком далеко, проводили поисковые операции, чтобы всех эвакуировать. Каждая ситуация имела прототип, и каждый прототип требовал определенного решения. Никаких вариантов не существовало. Клейн пришел к заключению, что командиры пожарных бригад были настолько опытными профессионалами, что верная реакция первой приходила им на ум: «Они заранее знали принятый порядок действий… поэтому даже не тратили время, обдумывая другие возможности».[98]

Исследование Клейна имело огромный успех. Ученый пришел к аналогичным выводам о том, как ведут себя в условиях дефицита времени эксперты в самых различных областях: от военной стратегии до скорой медицинской помощи и скоростных шахмат. Одно из решений, которые изучал Клейн, было сделано в апреле 1988 года капитаном Уильямом С. Роджерсом III. Он решил не стрелять в два иранских истребителя F?4, которые нацелили свои радары на его крейсер «Винсеннес». Хотя ирано?иракская война продолжалась, капитан Роджерс знал по опыту, что во время военных учений нередки пустые угрозы. Для этого решения ему не требовалось рисовать сложную матрицу доводов «за» и «против». Он просто не мог себе представить, чтобы два иранских пилота серьезно собирались напасть на него в данных обстоятельствах. Роджерс был прав. Он быстро принял решение не стрелять, и F?4 спокойно улетели. Инцидент был исчерпан.[99]

В дополнение к исследованиям полевых ситуаций Клейн провел несколько экспериментов, чтобы сравнить, как принимают решения в течение нескольких секунд эксперты и новички. В одном из них группе санитаров скорой помощи и инструкторов?спасателей показали короткое видео, в котором шестеро человек делали искусственное дыхание. Затем они должны были выбрать, кому из этих шести людей они доверили бы делать искусственное дыхание, если бы с ними самими произошел несчастный случай. Только один из шести человек на видео был сотрудником скорой помощи.

Девяносто процентов сотрудников скорой помощи выбрали профессионала. Когда их спросили, почему они сделали такой выбор, они не сумели сказать, что такого особенного делал их коллега. Просто, в общем и целом, им «показалось, что он знает, что делает»[100]. А вот среди инструкторов только тридцать процентов выбрали сотрудника скорой помощи. Остальные раскритиковали его за то, что он не в точности следовал правилам, которым они обучали, – например, нужно тщательно выбирать место, куда накладывать руки. Возможно, они и были специалистами в обучении первой помощи, но в суждениях о реальной помощи оказались новичками.

В другом эксперименте Клейн изучал блиц – разновидность шахмат, в которой у каждого игрока есть лишь три?пять минут на всю игру. В среднем это около шести секунд на ход – их едва хватает на то, чтобы найти фигуру на доске и взять ее в руку. Первые несколько ходов, по существу шаблонные, выученные заранее комбинации, разыгрываются еще быстрее. В блице игрок не успевает придумать и проанализировать варианты. От него требуется просто отреагировать, а затем нажать кнопку на часах, чтобы остановить свой таймер и запустить таймер противника.

Профессиональные шахматисты хорошо справляются с такими временными ограничениями. Клейн обнаружил, что, когда гроссмейстеры играют блиц, качество их игры почти совсем не снижается[101]. Они сразу же инстинктивно выбирают лучший ход[102]. Но если играют новички – это катастрофа. Они либо включают систему II и тратят слишком много времени, обдумывая следующий ход, либо ходят быстро и неудачно. Так или иначе, система перегружается, и они проигрывают.

Клейн сделал вывод, что профессионалы в различных областях похожи на гроссмейстеров, играющих блиц. Они успешно функционируют в условиях дефицита времени, потому что умеют выключать сознание и доверять интуиции. И наоборот: новички в условиях дефицита времени терпят неудачу, потому что слишком медлят и не умеют слушать нутро. Идея ясна: если у вас есть лишь несколько секунд на то, чтобы принять решение, вам лучше быть профессионалом.

 

* * *

 

Всего через три месяца после того, как капитан Роджерс показал класс, решив не стрелять в два иранских F?4, он очутился в еще более сложной ситуации и вынужден был принять решение, которое с тех пор внимательно изучают военные историки[103]. 3 июля 1988 года в 10 часов 22 минуты экипаж корабля военно?морского флота США «Винсеннес» сообщил Роджерсу, что воздушное судно, за которым они следили в течение пяти минут, оказалось теперь в пределах радиуса действия ракеты «воздух?земля». Сотрудники боевого информационного поста корабля полагали, что это был иранский истребитель F?14 «Томкат».

 

* * *

 

Как минимум один член экипажа думал, что это коммерческий авиалайнер. Экипаж послал несколько радиопредупреждений, но самолет не ответил. Согласно имевшимся данным, коммерческий самолет должен был отправиться из находящегося неподалеку иранского аэропорта «Бендер?Аббас» тридцать две минуты назад. Если он вылетел вовремя, то уже находился в пункте назначения в Дубае или вблизи от него, но никак не рядом с «Винсеннесом». Рейс представлял собой всего лишь двадцатиминутный перелет через Ормузский пролив. Но было неясно, отбыл ли самолет вовремя.

Решающим фактором была высота. Гражданский самолет, пролетая над «Винсеннесом», должен был набирать высоту, а атакующий иранский F?14 пикировал бы. Поняв, что самолет снижается, капитан Роджерс обязан был применить ракеты. Но корабельные радары не указывали, меняется ли высота самолета. Команде пришлось отслеживать показатели высоты, мелькавшие на небольшом мониторе, а затем выводить траекторию по изменениям в цифрах. Эта процедура, как позже докладывал капитан Роджерс, заняла мгновения – «пять, возможно, десять секунд». Несколько членов экипажа произвели расчеты, но пришли к противоположным выводам. В переполненном помещении было шумно, началась путаница с идентификационным номером рейса, который, по всей видимости, изменила компьютерная система. А между тем самолет подбирался все ближе.

В 10.24 утра уже не было времени выяснять, движется он вверх или вниз. Если бы капитан Роджерс промедлил еще несколько секунд, самолет оказался бы слишком близко, и от корабельного оружия не было бы никакого толку. Роджерс решил стрелять. Он запустил две ракеты «земля?воздух» SM?2MR. Обе попали в цель, уничтожив ее.

К своему ужасу, экипаж и капитан быстро обнаружили, что это был не истребитель F?14 «Томкат». Это был аэробус A300B2?203 авиакомпании «Иран Эйр». Самолет набирал высоту, как и планировалось, и приблизился к «Винсеннесу» по стандартной траектории полета в Дубай. Все 290 находившихся на борту (в том числе 66 детей) погибли. Это был седьмая по количеству жертв авиакатастрофа в истории. Самолет покинул «Бендер?Аббас» с опозданием на 27 минут.

По всеобщему мнению, капитан Роджерс был опытным командиром. С тех пор, как 23 года назад его произвели в офицеры, он побывал в многочисленных экспедициях на разных судах, начиная с эскадренного миноносца типа «Гиринг» в Японии и двух эсминцев типа «Спрюэнс» на Ближнем Востоке и заканчивая «Винсеннесом». Но в этот раз все шло не по сценарию: угроза, нависшая над кораблем, разногласия в команде по поводу высоты мишени, коммерческий рейс с неизвестным временем вылета и отсутствие реакции на сигналы предупреждения. Всего тремя месяцами ранее Роджерс продемонстрировал свою компетентность во время инцидента с участием иранских F?4. Но на этот раз, в новой ситуации, в условиях жесткой нехватки времени, он оказался новичком.

 

* * *

 

Если вы не профессионал, и у вас нет времени сравнивать варианты и сознательно выбирать самый выгодный, зачастую лучше не предпринимать ничего. Поскольку новички часто склонны делать неверный шаг, безопаснее вообще не двигаться с места.

 

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально

 

[1] Rebecca J. Leonardi, Sarah?Jane Vick, and Val?rie Dufour, «Waiting for More: The Performance of Domestic Dogs (Canis familiaris) on Exchange Tasks», Animal Cognition 15 (1, 2012): 107–120. Если вас интересуют данные об экспериментах по отложенному вознаграждению у животных, эта статья – очень полезное чтение. – Прим. авт.

 

[2] Некоторые другие животные, в особенности приматы, тоже отлично справляются с отсрочкой вознаграждения. Шимпанзе готовы ждать своего любимого угощения до восемнадцати минут. Theodore A. Evans and Michael J. Beran, «Chimpanzees Use Self?Distraction to Cope with Impulsivity», Biology Letters 3 (2007): 599–602. – Прим. авт.

 

[3] Когда я говорю о заявлениях поведенческих экономистов насчет предсказуемых сбоев, а также о том, что на языке психологов зовется системой I (автоматической/ интуитивной) и системой II (сознательной/аналитической), я вспоминаю недавно вышедшие популярные книги: Daniel Kahneman, Thinking, Fast and Slow (Farrar, Straus and Giroux, 2011); Dan Ariely, Predictably Irrational: The Hidden Forces That Shape Our Decisions (Harper Perennial, 2010). См. также Venkatesh Guru Rao, Tempo: Timing, Tactics and Strategy in Narrative?Driven Decision?Making (Ribbonfarm Inc., 2011). – Прим. авт.

 

[4] По заключению гарвардского психолога Дэниела Гилберта, «человек – единственное животное, которое думает о будущем» (курсив Д. Г.). Daniel Gilbert, Stumbling on Happiness (Knopf, 2006), p. 3. – Прим. авт.

 

[5] Например, в работах, посвященных силе воли, не используются данные исследований о том, как вариабельность сердечного ритма влияет на умение контролировать эмоции (эту тему мы рассмотрим в главе 1). В 2010 году Уолтер Мишел и его соавторы высказали предположение, что эксперимент в детском саду им. Бинга и исследования силы воли (на материале томографии мозга) вплотную подошли к объяснению феномена самоконтроля, в котором задействованы когнитивные и нервные механизмы; но ученые не упоминают о вариабельности сердечного ритма. См. Walter Mischel et al., «‘Willpower’ over the Life Span: Decomposing Self?Regulation», Social Cognitive and Affective Neuroscience Advance Access (September 19, 2010): 1–5. Точно так же в Рой Баумейстер в своей передовой работе о силе воли уделяет больше внимания когнитивным процессам и функции мозга, нежели вариабельности сердечного ритма. См. Roy F. Baumeister and John Tierney, Willpower: Rediscovering the Greatest Human Strength (Penguin Press, 2011). – Прим. авт.

 

[6] Полное звание Порджеса показывает, насколько широки его знания и научные интересы: профессор психиатрии (и биоинженерии) и директор Центра мозга и тела в отделении психиатрии медицинского колледжа Университета Иллинойса в Чикаго. Он также является адъюнкт?профессором кафедры психологии, но сказал мне, что называет себя «поведенческим нейробиологом», поскольку его взгляды и цели отличаются от таковых в современной психологии. – Прим. авт.

 

[7] Название десятого черепного нерва – вагальный, или вагусный, – происходит от латинского слова «блуждающий», поскольку его путь сквозь тело очень запутан и проходит через множество органов. Однако слово «блуждающий» не нужно понимать буквально. Вагальный нерв передает сигналы по нескольким нитям, которые пронизывают все тело, но делает это не в темпе «блуждания», а быстро. Очень?очень быстро. Исследования Порджеса, а также идеи его важнейших статей описаны в его книге Polyvagal Theory (W. W. Norton & Co., 2011) – там есть резюме и выдержки из большей части его ранее опубликованных работ. Порджес также излагал свою теорию в нескольких публичных интервью и лекциях. См. Ravi Dykema, How Your Nervous System Sabotages Your Ability to Relate: An Interview with Stephen Porges About His Polyvagal Theory, Nexus (March? April 2006), http://www.nexuspub.com/articles_2006/interview_porges_06_ma.php. – Прим. авт.

 

[8] Дарвин Ч. Выражение эмоций у человека и животных // Собр. соч.: в 9 т. М.: Изд?во АН СССР, 1953. Т. 5. – Прим. ред.

 

[9] Charles Darwin (1872), цитируется по книге The Expression of the Emotions in Man and Animals (University of Chicago Press, 1965), p. 69. – Прим. авт.

 

[10] О начальном этапе исследований Порджеса см.: Stephen W. Porges, Heart Rate Variability and Deceleration as Indexes of Reaction Time, Journal of Experimental Psychology 92 (1, 1972): 103–110. Ранние работы Порджеса стали пророческими; в статьях, посвященных вниманию, он отмечал различие в реакциях людей в зависимости от времени: начиная с короткого (менее одной секунды) торможения, затем чуть более долгой (от двух до шести секунд) вариативной реакции, а затем, наконец, устойчивой реакции. См.: Stephen W. Porges, Peripheral and Neurochemical Parallels of Psychopathology: A Psychophysiological Model Relating Autonomic Imbalance to Hyperactivity, Psychopathy, and Autism, Advances in Child Development and Behavior 11 (1976): 35–65 (по теме см. 47–53); см. также: Gary F. Walter and Stephen W. Porges, «Heart Rate and Respiratory Responses as a Function of Task Difficulty: The Use of Discriminant Analysis in the Selection of Psychologically Sensitive Physiological Responses», Psychophysiology 13 (6, 1976): 563–571; Stephen W. Porges and David C. Raskin, «Respiratory and Heart Rate Components of Attention», Journal of Experimental Psychology 81 (3, 1969): 497–503. – Прим. авт.

 

[11] Porges, Polyvagal Theory. – Прим. авт.

 

[12] Ibid., p. 111. – Прим. авт.

 

[13] Ibid., p. 112. – Прим. авт.

 

[14] Изменения частоты сердечных сокращений, то есть кардиовагальная регуляция, измеряется переменной, известной как дыхательная синусовая аритмия (ДСА). С тех пор, как были опубликованы первые работы Порджеса, многочисленные исследования подтвердили, что различия ДСА влияют на эмоциональный контроль и переживания как у детей, так и у взрослых. Самые недавние примеры: см. статьи Bradley M. Appelhans and Linda J. Luecken, «Heart Rate Variability as an Index of Regulated Emotional Responding», Review of General Psychology 10 (2006): 229–240; также Paul D. Hastings et al., «Applying the Polyvagal Theory to Children’s Emotional Regulation: Social Context, Socialization, and Adjustment», Biological Psychology 79 (2008): 299–306; и Lisa M. Diamond, Angela M. Hicks, and Kimberly D. Otter?Henderson, «Individual Differences in Vagal Regulation Moderate Associations Between Daily Affect and Daily Couple Interactions», Personality and Social Psychology Bulletin 37 (6, 2011): 731–744. – Прим. авт.

 

[15] Porges, Polyvagal Theory, p. 145. – Прим. авт.

 

[16] Diamond, Hicks, and Otter?Henderson, p. 732. – Прим. авт.

 

[17] John Mordecai Gottman and Lynn Fainsilber Katz, «Children’s Emotional Reactions to Stressful Parent?Child Interactions: The Link Between Emotional Regulation and Vagal Tone», in Richard A. Fabes, ed., Emotions and the Family, pp. 265–283 (Haworth Press, 2002). Что интересно, Готтман и Кац также обнаружили, что идеальная реакция ребенка варьируется в зависимости от того, кто из родителей его ругает. Широкий диапазон сердечного ритма важен для реакции как на маму, так и на папу, но в противоположных смыслах. Когда отец отпускает колкости в адрес ребенка, реакция, которая наилучшим образом предсказывает будущее эмоциональное здоровье, – быстрое замедление сердцебиения. Судя по всему, центральная нервная система ребенка запрограммирована реагировать так, как предполагают стереотипы об отцах. Идеальная реакция на критику со стороны отца – это спокойствие. Но когда источником негатива является мать, лучшей реакцией становится повышение частоты сердечных сокращений. Центральная нервная система малыша в ответ на критику со стороны родителя?женщины вызывает более эмоциональную реакцию. Это противопоставление также походит на запрограммированный стереотип: эмоции – лучший способ реагировать на маму. Мы еще вернемся к новаторской работе Готтмана об эмоциональных реакциях в главе шестой, когда будем говорить о «тонких срезах». – Прим. авт.

 

[18] Diamond et al., «Individual Differences in Vagal Regulation». – Прим. авт.

 

[19] Stephen W. Porges, «Orienting in a Defensive World: Mammalian Modifications of Our Evolutionary Heritage: A Polyvagal Theory», Psychophysiology 32 (1995): 301–318. Порджес назвал свою теорию поливагальной, поскольку у блуждающего нерва существует несколько нитей, и они ведут себя по?разному. Чтобы упростить его теорию, мы сосредоточимся на различии между пресмыкающейся и млекопитающей нитями блуждающего нерва. После своего выступления Порджес дал несколько интервью о поливагальной теории, некоторые из которых опубликованы. См.: «The Polyvagal Theory for Treating Trauma: A Teleseminar Session with Stephen W. Porges, PhD, and Ruth Buczynski, PhD», National Institute for the Clinical Application of Behavioral Medicine, NICABM, http://www.childhood.org.au/Assets/Files/618688a6c955?4a1d?9608?ce33e945cc1e.pdf, 1?28; «The GAINS Anniversary Interviews: Stephen Porges: Interviewed by Lauren Culp», Connections and Reflections: The Global Association for Interpersonal Neurobiology Studies Quarterly (Autumn?Winter 2010): 57–64. – Прим. авт.

 

[20] Технически то, что я зову старой, «пресмыкающейся», частью блуждающего нерва, в литературе называется дорсальным моторным ядром; молодая, «млекопитающая», часть называется миндалевидным ядром. – Прим. авт.

 

[21] Порджес более последовательно использует сравнение старой и молодой части блуждающего нерва с историей о гонке черепахи и зайца: «Рептилии передвигаются с помощью надежного, но маломощного двигателя, а млекопитающие – с помощью сверхмощного, но способного функционировать без дозаправки, лишь очень недолгое время». Porges, Polyvagal Theory, p. 31. – Прим. авт.

 

[22] Ibid., p. 46. – Прим. авт.

 

[23] Ibid., ch. 14. – Прим. авт.

 

[24] Ibid., pp. 222–223. – Прим. авт.

 

[25] Ibid., p. 227. – Прим. авт.

 

[26] Ibid., p. 241. – Прим. авт.

 

[27] Чтобы описать, как нейронные цепи отличают безопасные ситуации (людей) от опасных, Порджес придумал термин «нейроцепция», или «нейровосприятие». См.: Stephen W. Porges, «Neuroception: A Subconscious System for Detecting Threats and Safety», Zero to Three (май 2004): 19. – Прим. авт.

 

[28] Такие программы, как «Остановись и спланируй» (Stop Now And Plan, SNAP), очень полезны для маленьких детей, у которых есть предрасположенность к девиантному поведению; они учат бороться с реакциями, которые могут представлять проблему в стрессовой ситуации; таким программам тема вариабельности сердечного ритма очень близка. См. вебсайт программы SNAP на http://www.stopnowandplan.com. – Прим. авт.

 

[29] Первая работа на эту тему: Walter Mischel, Ebbe B. Ebbesen, and Antonette Raskoff Zeiss, «Cognitive and Attentional Mechanisms in Delay of Gratification», Journal of Personality and Social Psychology 21 (1972): 204–218. Последующие работы: Harriet Nerlove Mischel and Walter Mischel, «The Development of Children’s Knowledge of Self?Control Strategies», Child Development 54 (1983): 603–619; Walter Mischel, Yuichi Shoda, and Philip K. Peake, «The Nature of Adolescent Competencies Predicted by Preschool Delay of Gratification», Journal of Personality and Social Psychology 54 (1988): 687–699; Walter Mischel, Yuichi Shoda, and Monica L. Rodriguez, «Delay of Gratification in Children», Science 244 (1989): 933–938; and Walter Mischel and Ozlem Ayduk, «Willpower in a Cognitive?Affective Processing System: The Dynamics of Delay of Gratification» in Roy F. Baumeister and Kathleen D. Vohs, eds., Handbook of Self?Regulation: Research, Theory, and Applications, 99?129 (Guilford, 2004). – Прим. авт.

 

[30] Yuichi Shoda, Walter Mischel, and Philip K. Peake, «Predicting Adolescent Cognitive and Self?Regulatory Competencies from Preschool Delay of Gratification: Identifying Diagnostic Conditions», Developmental Psychology 26 (6, 1990): 978–986; John Mordecai Gottman and Lynn Fainsilber Katz, «Children’s Emotional Reactions to Stressful Parent?Child Interactions: The Link Between Emotional Regulation and Vagal Tone» in Richard A. Fabes, ed., Emotions and the Family, 265–283 (Haworth Press, 2002). – Прим. авт.

 

[31] См.: Walter Mischel et al., «‘Willpower’ over the Life Span: Decomposing Self?Regulation», Social Cognitive and Affective Neuroscience Advance Access (September 19, 2010): 1–5, at 2. – Прим. авт.

 

[32] Jonah Lehrer, «Don’t!», The New Yorker, May 18, 2009. – Прим. авт.

 

[33] В ходе одного из экспериментов было обнаружено, что для различения двух временных интервалов детям с синдромом дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) потребовалась дополнительная разница в 50 миллисекунд, чего не было в контрольной группе. В этом эксперименте детям показали два круга на компьютере и спросили, какой из них дольше оставался на экране. Контрольная группа сумела увидеть различие в 190 миллисекунд, в то время как детям с СДВГ потребовалась разница в 240 миллисекунд, чтобы ощутить различие. Эти данные статистически значимы, но скрыты от глаз простого наблюдателя, пытающегося определить, страдает ли ребенок СДВГ. См.: Anna Smith et al., «Evidence for a Pure Time Perception Deficit in Children with ADHD», Journal of Child Psychology and Psychiatry 43 (4, 2002): 529–542. – Прим. авт.

 

[34] Например, магнитно?резонансные исследования обнаружили существенные различия в изображениях мозга детей с СДВГ и расстройствами поведения, когда они выполняли задачи, в ходе которых им требовалось сдерживать себя. См.: Katya Rubia et al., «Dissociated Functional Brain Abnormalities of Inhibition in Boys with Pure Conduct Disorder and in Boys with Pure Attention Deficit Hyperactivity Disorder», American Journal of Psychiatry 165 (2008): 889–897. – Прим. авт.

 

[35] Robert Sanders, «Advance Makes MRI Scans More Than Seven Times Faster», UC Berkeley News Center, January 5, 2011, http://newscenter.berkeley.edu/2011/01/05/functionalmri. – Прим. авт.

 

[36] Дэвид Фостер Уоллес / David Foster Wallace, «Federer as Religious Experience», New York Times, August 20, 2006. Уоллес покончил с собой 12 сентября 2008 года, за три дня до банкротства Lehman Brothers. Учитывая его глубокие познания в области математики (см.: David Foster Wallace, Everything and More: A Compact History of ? [W. W. Norton, 2003]), не сомневаюсь, что он сумел бы растолковать нам связь между финансовым кризисом и поспешными решениями – возможно, на примере тенниса. – Прим. авт.

 

[37] Утверждая, что большинство людей реагирует на зрительный раздражитель примерно за две сотни миллисекунд, я опираюсь на результаты сотен исследований, проведенных в течение предыдущего века. Может показаться, что двести миллисекунд – это очень быстро, но на самом деле это довольно медленно для наших нейронов, которые способны посылать сигналы за одну миллисекунду, – время, необходимое комару на то, чтобы хлопнуть крыльями. И визуальная реакция – это, пожалуй, самая медленная реакция мозга. К примеру, мы видим приблизительно на двадцать процентов медленнее, чем слышим, потому что ста миллионам палочек и колбочек в сетчатке глаза требуется больше времени, чтобы обработать визуальную информацию, чем двадцати тысячам волосковых сенсорных клеток уха, чтобы обработать звук. Если вам любопытно прикинуть свою скорость реакции, вот некоторые общие положения: мужчины реагируют на несколько миллисекунд быстрее, чем женщины; молодые и пожилые люди – медленнее, чем сорока?пятидесятилетние; кофеин, физические упражнения и выдохи увеличивают скорость; алкоголь и болезни – уменьшают. Если хотите знать свою скорость точно, поищите в Интернете «тесты на время визуальной реакции» и проверьтесь. Готов поспорить, что, если только вы не абсолютно здоровый, трезвый пятидесятилетний мужчина, который только что выпил чашечку кофе, вам не удастся несколько раз подряд среагировать быстрее, чем за двести миллисекунд – и в любом случае ненамного. Роберт Дж. Косински, профессор биологии в Клемсонском университете, опубликовал прекрасный обзор литературы о времени реакции (сентябрь 2010 года) на http://biology.clemson.edu/bpc/bp/Lab/110/reaction.htm. В экспериментах Косински, проведенных в Клемсоне, среднее время реакции на простой визуальный стимул составило 268 миллисекунд. Интересно, что в одном из более ранних исследований Фрэнсиса Гальтона среднее время реакции для подростков составило 187 миллисекунд, так что, возможно, мы теряем скорость. Francis Galton, «On Instruments for (1) Testing Perceptions of Differences of Tint and for (2) Determining Reaction Time», Journal of the Anthropological Institute 19 (1899): 27–29. Другой полезный источник – замечательная книга Стефана Клейна / Stefan Klein, The Secret Pulse of Time: Making Sense of Life’s Scarcest Commodity (Da Capo Press, 2007), которая содержит глубокие рассуждения о краткосрочных интервалах (в главе пятой), а также цитирует многочисленные работы о времени реакции. – Прим. авт.

 

[38] Пресс?конференция Энди Роддика: «WTF: Andy Roddick Monday Press Conference», Tennis Connected, November 23, 2010, http://tennisconnected.com/home/2010/11/23/wtf?andy?roddick?monday?press?conference. – Прим. авт.

 

[39] Robert Levine, «A Geography of Time: On Tempo, Culture, and the Pace of Life» (Basic Books, 1997), p. 33. В книге приводятся любопытные истории, а также рассказы спортсменов о состоянии «транса». – Прим. авт.

 

[40] Тед Уильямс (1918–2002) – американский бейсболист. Дональд Джордж Брэдмен (1908–2001) – австралийский игрок в крикет. Средний показатель отражает количество мячей, отбитых за одну игру. – Прим. ред.

 

[41] Noriyuki Kida, Shingo Oda, and Michikazu Matsumura, «Intensive Baseball Practice Improves the Go/Nogo Reaction Time, but Not the Simple Reaction Time», Cognitive Brain Research 22 (2005): 257–264. Многочисленные исследователи пришли к аналогичным выводам о сверхбыстрых видах спорта, начиная от бейсбола и тенниса и кончая стрельбой по тарелочкам. См.: Bruce Abernethy and Robert J. Neal, «Visual Characteristics of Clay Target Shooters», Journal of Science and Medicine in Sports 2 (1999): 1?19; Antti Mero, Laura Jaakola, and Paavo V. Komi, «Neuromuscular, Metabolic, and Hormonal Profiles of Young Tennis Players and Untrained Boys», Journal of Sports Sciences 7 (1989): 95?100; Darhl Nielsen and Carl McGown, «Information Processing as a Predictor of Offensive Ability in Baseball», Perceptual and Motor Skills 60 (1985): 775–781. Результаты исследования в Киото совпали с результатами предыдущих исследований и подтвердили, что даже многолетняя практика не приводит к ускорению визуальной реакции. Интересно, что когда ученые попросили испытуемых отреагировать на стимул и при этом не обращать внимания на визуальные подсказки за пределами обозначенной «зоны удара», профессиональные бейсболисты продолжали реагировать все так же быстро, но вот остальные значительно замедлились – иногда на целых 100 миллисекунд. – Прим. авт.

 

[42] Данные приведены по статье Peter McLeod, «Visual Reaction Time and High?Speed Ball Games», Perception 16 (1987): 49–59. Учитывая, что крикет является вторым самым популярным видом спорта в мире (после футбола), пожалуй, неудивительно, что о времени реакции подающих написано немало работ. Литература по крикету не столь обширна, как статистические исследования бейсбола, но близка к тому. Существует даже «классическая работа» H. T. A. Whiting, Acquiring Ball Skill: A Psychological Interpretation (Bell and Hyman, 1969). Как и в бейсболе, в крикете ведется горячая полемика по определенным ключевым вопросам: например, может ли отбивающий на ранней стадии точно предсказать скорость и траекторию мяча, наблюдая за подающим. Некоторые исследования показали, что профессионалы способны почерпнуть информацию из секундной видеосъемки замаха подающего. См.: Jonah Lehrer, How We Decide (Houghton Mifflin, 2009), стр. 25. Другие исследователи также пришли к выводу, что квалифицированные подающие могут предсказать параметры полета мяча и не полагаются на удачу. Bruce Abernethy and David G. Russell, «Advance Cue Utilisation by Skilled Cricket Batsmen», Australian Journal of Science and Medicine in Sport 16 (1984): 2?10. Однако не исключено, что объекты исследования в экспериментальных условиях уделяют визуальным подсказкам перед подачей больше внимания, чем обычно. См.: McLeod, «Visual Reaction Time», стр. 57, п. 3. Не оспаривается в этих исследованиях лишь общая скорость человеческой визуальной реакции: все исследователи согласны, что профессиональные спортсмены реагируют не быстрее, чем любители. – Прим. авт.

 

[43] См. фехтование в Великобритании, «Foundation Programme for Beginners?Epee», http://www.britishfencing.com/academy/academy?resources/foundation?programme?for?beginners?epee. – Прим. авт.

 

[44] Lehrer, How We Decide, ch. 1. – Прим. авт.

 

[45] Квотербек, лайнбекер – нападающий и защитник, позиции игроков в американском футболе. – Прим. ред.

 

[46] Например, в книге «How We Decide» Лерер говорит: «Так как же квотербэк это делает? Как принимает решение? Это все равно что спросить бейсболиста, почему он решил отбить мяч: скорость игры такова, что задумываться невозможно. У Брэйди есть лишь доля секунды на каждого принимающего, прежде чем нужно будет переключиться на следующего» (стр. 8). Тем не менее, как отмечает Лерер, между наличием трех секунд на то, чтобы подумать о четырех принимающих, и половиной секунды, чтобы среагировать на подачу, есть разница. – Прим. авт.

 

[47] Одним из самых волнующих в сверхбыстрых видах спорта является вопрос о том, выгодно ли делать ход первым. В теннисе и бейсболе ответ, как правило, положителен. Подающий в теннисе обычно выигрывает больше. В бейсболе отбивают менее чем половину бросков. А вот в других битвах один на один, таких как фехтование или дуэль на пистолетах, ответ не столь очевиден. В рассказах и кино часто стрелок, который вынимает пистолет первым, получает пулю. Ученые давно предполагали, что человеческие существа реагируют быстрее, чем действуют. Физик Нильс Бор много десятилетий назад предположил, что человеку требуется больше времени, чтобы инициировать движение, чем чтобы среагировать на то же самое движение, и недавние эксперименты показали, что люди, играющие в дуэль, в самом деле двигались примерно на десять процентов быстрее, реагируя на действия противника, чем когда вынимали пистолет первыми. Судя по всему, реагируя, мы используем более быструю нейронную цепь. Конечно, это не значит, что нужно сознательно отдавать первый ход противнику. На улице – в отличие от кино – побеждает обычно тот, кто выстрелил первым. Фехтовальщики часто атакуют лучше, чем защищаются. И все же, независимо от побед и поражений, мы, похоже, реагируем быстрее, чем действуем. См.: Andrew E. Weichman et al., «The Quick and the Dead: When Reaction Beats Intention», Proceedings of the Royal Society: Biological Sciences 277 (2010): 1667–1674; Эд Йонг / Ed Yong, «Why Does the Gunslinger Who Draws First Always Get Shot?» Not Exactly Rocket Science, February 2, 2010, http://science?blogs.com/notrocketscience/2010/02/why_does_the_gun?slinger_who_draws_first_always_get_shot.php. – Прим. авт.

 

[48] Основной вывод Лайбета – открытие, которое заслуживает Нобелевской премии, вот только Альфред Нобель не включил психологию в число ее дисциплин. Группа ученых в Клагенфуртском университете (Австрия) попыталась исправить эту оплошность путем создания «Виртуальной Нобелевской премии в области психологии». Вместо «звонка из Стокгольма» и семизначной денежной премии лауреат получает лишь «письмо из Клагенфурта» и никаких денег. Тем не менее это своего рода честь, и в 2003 году награду получил Лайбет «за новаторские достижения в экспериментальных исследованиях сознания, инициации действия и свободной воли». – Прим. авт.

 

[49] Лайбет родился в Чикаго, получил докторскую степень в Чикагском университете и провел большую часть своей жизни вблизи крупных городов в Соединенных Штатах. Получив виртуальную Нобелевскую премию по психологии, он отклонил приглашение прочесть Нобелевскую лекцию в Европе и объяснил: «Я не планирую в ближайшее время путешествовать». (См. его письмо от 8 июля 2003 г.: http://cognition.uni?klu.ac.at/nobel/libetanswer.jpg.) Вместо этого Лайбет выложил на YouTube краткую благодарственную речь. И, судя по всему, он не слишком ярый поклонник крикета. – Прим. авт.

 

[50] Benjamin Libet, Mind Time: The Temporal Factor in Consciousness (Harvard University Press, 2005), pp. 109–110. – Прим. авт.

 

[51] Libet, Mind Time, pp. 110–111. – Прим. авт.

 

[52] Ibid., p. 110. – Прим. авт.

 

[53] О биржевых стратегиях У. Баффета читайте в главе 11. – Прим. ред.

 

[54] Исследования в сфере искусственного интеллекта ориентированы во многом на те же вопросы, что и теория принятия решений: решение проблем, знание, рассуждения, неопределенность, общение, восприятие и действие. Вопрос о том, «научились» ли компьютеры искусству и науке медлить и откладывать, настолько сложен и интересен, что в следующей главе мы сумеем рассмотреть его лишь в общих чертах. Для справки см.: Stuart Russell and Peter Norvig, Artificial Intelligence: A Modern Approach, 3rd ed. (Prentice?Hall, 2010). – Прим. авт.

 

[55] Я описал это в своей книге «F. I. A. S. C. O.: Blood in the Water on Wall Street» (W. W. Norton, 1997), p. 168. Бардак за кулисами Нью?Йоркской фондовой биржи и в целом на Уолл?стрит – которому посвящена эта книга, – стал не таким радикальным с переходом на более безличную компьютерную торговлю. В результате инвестиционный бизнес стал менее красочным, но, возможно, более терпимым. – Прим. авт.

 

[56] Цитируется по подробной публикации Комиссии по ценным бумагам и биржам о высокочастотной торговле и других сложных вопросах, связанных с достижениями в области торговых технологий, Concept Release on Equity Market Structure, release 34?61358, file S7?01?10 (2010), p. 45. – Прим. авт.

 

[57] И суть не только в расстоянии. Взаимодействие с сетями, обработка и буферизация информации или декодирование речи, размещение данных в пакеты – все это требует времени. Brooktrout Technology, ведущий поставщик аппаратного и программного обеспечения на рынке электронного обмена сообщениями, рекомендует составлять бюджет задержки: такой же, как обычный, но с миллисекундами вместо долларов. Вот пример (вам он не пригодится, но проиллюстрирует, что оптимальное количество задержек зависит от расходов и целей). Высокочастотный трейдер посмеется над такими показателями, а вот телекоммуникационной компании они, возможно, подойдут.

ФАКТОР/ДЕЙСТВИЕ – МИЛЛИСЕКУНДЫ

Взаимодействие с сетью – 1

Синхронизация – 30

Время обработки данных – 10

Пакетизация – 30

Доступ к среде передачи – 10

Маршрутизация – 50

Неустойчивость синхронизации – 30

____________________

Общая задержка – 161Percy, Understanding Latency in IP Telephony, TelephonyWorld.com (2011), http://www.telephonyworld.com/training/brooktrout/iptel_latency_wp.html. – Прим. авт.

 

[58] См.: Spread Networks, Vision & Background, http://www.spreadnetworks.com/about?us/vision – and?background; Christopher Steiner, «Wall Street’s Speed War», Forbes, September 27, 2010. – Прим. авт.

 

[59] Первый день рождественских распродаж в США. – Прим. ред.

 

[60] Этот раздел взят из моей статьи «Don’t Blink: Snap Decisions and Securities Regulation», Brooklyn Law Review 77 (2011): 151–179, зачитанной мною на лекции о регулировании рынка ценных бумаг, которую я прочел 15 марта 2011 года в Бруклинской школе права в качестве своего вклада в серию лекций имени Эйбрахама Л. Померанца. – Прим. авт.

 

[61] Подробности «мгновенного обвала» зафиксированы в отчете «Findings Regarding the Market Events of May 6, 2010» Объединенного консультативного комитета по проблемам регулирования Комиссии по срочной биржевой торговле и Комиссии по ценным бумагам и биржам за 30 сентября 2010 года. – Прим. авт.

 

[62] Joel Hasbrouck and Gideon Saar, «Low?Latency Trading», Johnson School Research Paper Series 35?2010, September 1, 2011, http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=1695460; см. также Jonathan A. Brogaard, «High?Frequency Trading and Market Quality», Working Paper Series, Jule 17, 2010, http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=1970072; Andrei Kirilenko, Albert S. Kyle, Mehrdad Samadi, and Tugkan Tuzun, «The Flash Crash: The Impact of High?Frequency Trading on an Electronic Market», Working Paper Series, 26 мая 2011, http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=1686004. – Прим. авт.

 

[63] Frank Zhang, «The Effect of High?Frequency Trading on Stock Volatility and Price Discovery», Working Paper Series, December 2010, http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=1691679. – Прим. авт.

 

[64] Charles Perrow, Normal Accidents: Living with High?Risk Technologies (Princeton University Press, 1999). – Прим. авт.

 

[65] Комиссия по срочной биржевой торговле и Комиссия по ценным бумагам и биржам, «Findings Regarding the Market Events of May 6, 2010», p. 6. В позднейшем заявлении консультативный комитет рекомендовал дополнительные меры безопасности касательно пятисекундного торгового лимита и процесса установления пределов изменения цены, а также проработку существующих процедур остановки торгов при резком изменении цен. См.: «Recommendations Regarding Regulatory Responses to the Market Events of May 6, 2010», суммарный отчет Объединенного консультативного комитета КСБТ?КЦБ по вопросам регулирования рынка от 18 февраля 2011 года, http://www.cftc.gov/ucm/groups/public/@aboutcftc/documents/file/jacreport_021811.pdf, pp. 4–5. Что интересно – частота приостановления торговли, по?видимому, в последнее время увеличилась. См.: Nick Baker, «Clearwire Is Latest Stock Halted by Circuit Breakers», Bloomberg News, February 4, 2011, http://www.bloomberg.com/news/2011?02?04/clearwire?is?latest?stock?halted?by?circuit?breakers?table?.html. – Прим. авт.

 

[66] Другие послеобвальные рекомендации включают в себя механизм определения лимитов изменения цены, который предохраняет от торговли за пределами установленного ценового диапазона, устранение абсурдно низких stub?квот и использование учетных записей для обнаружения нарушений на рынке. См.: «Plan to Address Extraordinary Market Volatility Submitted to the Securities and Exchange Commission», http://www.sec.gov/news/press/2011/2011?84?plan.pdf; см. также Michael Mackenzie and Telis Demos, «Fears Linger of New ‘Flash Crash,’» Financial Times, May 5, 2011. – Прим. авт.

 

[67] Takako Iwatani and Kana Nishizawa, «Tokyo Bourse Will Start Shorter Lunch Break on May 9», Bloomberg News, February 6, 2011, http://www.bloomberg.com/news/2011?02?07/tokyo?bourse?will?start?shorter?lunch?break?on?may?9?tse?says.html; «Most Investors Oppose Ending TSE Lunch Break», Japan Times Online, September 25, 2010, http://www.japantimes.co.jp/text/nb20100925a4.html. – Прим. авт.

 

[68] Цитирую Тайлера Дердена (в фильме его играет Брэд Питт): «Добро пожаловать в „Бойцовский клуб“. Первое правило клуба – не упоминать о „Бойцовском клубе“. Второе правило клуба – не упоминать о „Бойцовском клубе“!» – Прим. авт.

 

[69] Одним из наиболее полных обсуждений сублиминальных сообщений в «Бойцовском клубе» является статья «11 Hidden Secrets in Fight Club», 11 Points, September 14, 2009, http://www.11points.com/Movies/11_Hidden_Secrets_in_Fight_Club_spv. Поиск в Интернете по ключевым словам: «fight club subliminal penis» («бойцовский клуб сублиминальный пенис») в начале 2012 года дал более 98 000 результатов. – Прим. авт.

 

[70] В наши дни форматы стали разнообразнее, но даже в медленном формате 24 кадра в секунду кадры мелькают на экране на предсознательной скорости. – Прим. авт.

 

[71] В Университете Коннектикута, в Исследовательском центре Томаса Дж. Додда в городе Сторрс, хранится переписка, публикации, исследования и записи деловых операций Джеймса Викари; см. «James A. Vicary Papers, Archives and Special Collections», http://doddcenter.uconn.edu/asc/findaids/Vicary/MSS19980320.html. – Прим. авт.

 

[72] Игру, в названии которой используются черточки над «u», не следует путать с панк?группой 1980?х годов H?sker D? из Миннеаполиса, у которой черточки в названии были заменены умляутами. – Прим. авт.

 

[73] Здесь я сосредоточился на видео, однако существуют и многочисленные примеры сублиминальных звуковых сообщений?посланий – как реальных, так и воображаемых – в частности, в песнях рок?групп, если их проигрывать задом наперед. Хотя считается, что это «Битлз» ввели моду на обратное воспроизведение, о нем узнали, когда некоторые религиозные группы пожаловались на рокеров – якобы те используют так называемый бэкмаскинг, склоняя слушателей к почитанию сатаны или к самоубийству. Сублиминальная фраза, якобы спрятанная в песне хэви?метал группы Judas Priest «Better by You, Better Than Me», стала предметом годичного судебного разбирательства после того, как родители мальчика, совершившего в 1985 году попытку самоубийства, заявили, что он послушался скрытого в песне призыва «сделать это». Протесты против сатанинского бэкмаскинга привели к тому, что некоторые группы отреагировали зашифрованными шутками или пародиями на религиозные догматы. В песне 1984 года «Nature Trail to Hell» Weird Al Yankovic сублиминально утверждает, что «сатана ест швейцарский сыр». А в песне Darling Nikki, которую в том же году выпустил певец, ранее известный как Принц, слова, звучащие в обычном порядке, в красках описывают нимфоманку, но если прокрутить запись наоборот, Принц говорит: «Господь грядет». – Прим. авт.

 

[74] Если хотите посмотреть на ту самую голую женщину, попробуйте сайт Snopes.com, «The Rescuers», http://www.snopes.com/disney/films/rescuers.asp. Она скрывается в окне на заднем плане, за зубастыми главными героями Бьянкой и Бернардом, которые сидят в банке из?под сардин, привязанной к альбатросу Орвиллу. Там есть два кадра, А и В, для всех, кто еще сомневается в том, что традиционная анимация была утомительным трудом и аниматорам жутко хотелось развлечься, особенно в «Диснее» в 1970?х. – Прим. авт.

 

[75] Исследование остаточных воспоминаний об образах: см. Andreas T. Breuer, Michael E. J. Masson, A. Cohen, and D. Stephen Lindsay, «Long?Term Repetition Priming of Briefly Identified Objects», Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory, and Cognition 35 (2009): 487–498. Исследование остаточных воспоминаний о словах: см. Thorsten Albrecht and Dick Vorberg, «Long?Lasting Effects of Briefly Flashed Words and Pseudowords in Ultrarapid Serial Visual Presentation», Journal of Experimental Psychology 36 (2010): 1339–1345. – Прим. авт.

 

[76] Gr?inne M. Fitzsimons, Tanya L. Chartrand, and Gavan Fitzsimons, «Automatic Effects of Brand Exposure on Motivated Behavior: How Apple Makes You ‘Think Different,’» Journal of Consumer Research 35 (2008): 21–35. – Прим. авт.

 

[77] Henk Aarts and Ap Dijksterhuis, «The Silence of the Library: Environment, Situational Norm, and Social Behavior», Journal of Personality and Social Psychology 84 (2003): 18–28. – Прим. авт.

 

[78] John A. Bargh, Mark Chen, and Lara Burrows, «Automaticity of Social Behavior: Direct Effects of Trait Construct and Stereotype Activation on Action», Journal of Personality and Social Psychology 71 (2, 1996): 230–244. Другие недавние исследования показывают, что мы также способны выносить эстетические суждения на удивительно высокой скорости: например, посмотрев в течение пятидесяти миллисекунд на веб?сайт, без каких?либо других изображений до или после, мы уже делаем выводы, которые высоко коррелируют с нашими долгосрочными суждениями после более длительного просмотра. См. Gitte Lindgaard, Gary Fernandes, Cathy Dudek, and J. Brown, «Attention Web Designers: You Have 50 Milliseconds to Make a Good Impression», Behaviour and Information Technology 25 (March?April 2006): 115–126. – Прим. авт.

 

[79] Chen?Bo Zhong and Sanford E. DeVoe, «You Are How You Eat: Fast Food and Impatience», Psychological Science 21 (2010): 619–622. – Прим. авт.

 

[80] National Endowment for the Arts, «To Read or Not to Read: A Question of National Consequence», отчет об исследовании 47, November 2007, http://www.nea.gov/research/ToRead_ExecSum.pdf. – Прим. авт.

 

[81] Неопубликованный тогда еще материал, который находился на очереди в печать в журнале Consumer Research по состоянию на начало 2012 года, называется «No Time to Smell the Roses: Happiness in the Era of Impatience». – Прим. авт.

 

[82] Bahador Bahrami, Nilli Lavie, and Geraint Rees, «Attentional Load Modulates Responses of Human Primary Visual Cortex to Invisible Stimuli», Current Biology 17 (6, 2007): 509–513. – Прим. авт.

 

[83] Отчеты были опубликованы на справочном форуме Google по адресу: http://www.google.com/support/forum/p/Web%20Search/thread?tid=42196a7ddc220675 &hl=en. – Прим. авт.

 

[84] Kahneman, Thinking, Fast and Slow, p. 415. – Прим. авт.

 

[85] Игрок нападающей команды. – Прим. ред.

 

[86] То есть передает мяч в очковую зону, за что команде начисляют очко. – Прим. ред.

 

[87] Счет игры можно посмотреть на сайте Pro?Football?Reference.com, http://www.pro?football?reference.com/boxscores/197811190nyg.htm. – Прим. авт.

 

[88] Подробности о Роне Яворском доступны на том же сайте Pro?Football?Reference.com, http://www.pro?football?reference.com/play?index/comeback.cgi?player=JawoRo00. – Прим. авт.

 

[89] Национальная футбольная лига позже изменила это правило, чтобы защитить квотербеков. Теперь необязательно ждать касания защитника, чтобы окончить игровой момент, – он кончается, как только колени квотербека касаются земли. – Прим. авт.

 

[90] Даун – игровая попытка. У команды есть четыре попытки, прежде чем мяч перейдет к противнику. – Прим. ред.

 

[91] Джек Никлаус (род. в 1940 г.) – американский игрок в гольф. – Прим. ред.

 

[92] Antonio Damasio, Descartes’ Error: Emotion, Reason, and the Human Brain (Penguin, 2005), гл. 6. – Прим. авт.

 

[93] Ibid., p. 119. – Прим. авт.

 

[94] Ibid. – Прим. авт.

 

[95] Stefan Klein, The Secret Pulse of Time, pp. 199–200. – Прим. авт.

 

[96] Gary Klein, Sources of Power: How People Make Decisions (MIT Press, 1998), pp. 7–8. – Прим. авт.

 

[97] Ibid., p. 11. – Прим. авт.

 

[98] Ibid., p. 17. – Прим. авт.

 

[99] Ibid., p. 75–76. – Прим. авт.

 

[100] Ibid., p. 150. – Прим. авт.

 

[101] Многочисленные исследования показывают, что опытные шахматисты инстинктивно выбирают лучшие ходы даже в ходе высокоскоростного блица. См.: Roberta Calderwood, Gary A. Klein, and Beth W. Crandall, «Time Pressure, Skill, and Move Quality in Chess», American Journal of Psychology 101 (1988): 481–493. – Прим. авт.

 

[102] Гроссмейстеры способны посмотреть на доску пять секунд и запомнить расположение фигур с 90?процентной точностью. Они достигают этого с помощью деления доски на «блоки», используя свой опыт работы с информацией. Вместо того чтобы запоминать фигуру за фигурой, они вызывают в памяти хорошо запомнившуюся игру или стратегию из прошлого. Если фигуры расставлены на доске случайным образом, так что эксперты не могут «разделить» доску, их результаты не лучше, чем у новичков. Совершить увлекательное путешествие в мир науки поможет книга Joshua Foer, Moonwalking with Einstein: The Art and Science of Remembering Everything (Penguin Press, 2011), где различные теории запоминания увидены глазами участника Чемпионата США по памяти. – Прим. авт.

 

[103] Ведущее исследование: см. Michael Bar?Eli, Ofer H. Azar, Ilana Ritov, Yael Keidar?Levin, and Galit Schein, «Action Bias Among Elite Soccer Goalkeepers: The Case of Penalty Kicks», Journal of Economic Psychology 28 (5, 2007): 606–621. Некоторые исследователи, однако, ставят под сомнение это исследование, и футбольные вратари продолжают игнорировать его выводы и прыгать туда?сюда. См.: Roger Berger, «Should I Stay or Should I Go? Optimal Decision Making in Penalty Kicks», Arbeitspapier des Lehrstuhls IV № 1, January 2009, http://papers. ssrn.com/ sol3/papers. cfm? abstract_id=1628776; Paul Kedrosky, «Soccer Goalkeepers: Action Bias or Not?», September 2010, http://paul.kedrosky.com/archives/2010/09/soccer_goalkeep.html. – Прим. авт.