Разделенные океаном (Маурин Ли) читать книгу онлайн полностью на iPad, iPhone, android | 7books.ru

Разделенные океаном (Маурин Ли)

Маурин Ли

Разделенные океаном

 

 

 

Посвящается Ливерпулю, моему родному городу

 

…Прощай, моя любовь, Но я вернусь, и мы соединимся. Я покидаю Ливерпуль с мыслями о тебе.

Автор неизвестен

 

 

 

 

 

Глава первая

 

 

Дунеатли, Ирландия Февраль 1925 года

 

Медленно и осторожно Молли притворила входную дверь дома Доктора, так что замок щелкнул почти неслышно. Подхватив чемодан, она прошептала:

– Идем, Аннемари, нас ждет Хейзел.

– Нас ждет Хейзел, – невыразительным голосом произнесла Аннемари.

Это был не вопрос и не утверждение, а всего лишь повторение слов сестры. Аннемари была в ступоре с тех самых пор, как чуть больше трех недель назад с ней случилось «это».

Молли прижала палец к губам, хотя в этом и не было особой необходимости: вряд ли Аннемари заговорит снова. Девушки пересекли пустынную площадь, которую со всех четырех сторон обступили дома, по краям уже прихваченную морозцем, словно торт – сахарной пудрой. Поздним февральским вечером воздух замер в стылой неподвижности.

– Смотри под ноги, родная, земля очень скользкая, – прошептала Молли сестре замерзшими губами.

На обеих были теплые зимние пальто, сапожки и шерстяные шапочки. Молли сунула нос в вязаный шарф и с облегчением отметила, что у сестры достало здравого смысла последовать ее примеру.

Она дождалась, пока часы пробьют полночь, и только после этого рискнула выйти из дома, зная, что в такой поздний час почти все жители Дунеатли уже спят крепким сном в своих постелях. Магазины давным?давно закрылись, и витрина мясной лавки зияла пустотой, а вот в булочной за стеклом еще виднелось несколько тортов – Родди Иган не упускал возможности сбыть с рук лежалый товар. В витрине магазинчика одежды миссис Джеррагти торчало написанное от руки объявление: «В продаже имеются последние парижские модели», что, впрочем, было, мягко говоря, большим преувеличением. Только древние полуслепые старухи покупали что?либо у Ины Джеррагти, платья которой вышли из моды еще пятьдесят лет назад.

Дорогу им перебежала кошка. Молли подпрыгнула на месте, а Аннемари испуганно пискнула. Это было огромное полосатое животное, принадлежавшее мистеру О’Рурку, стряпчему, который назвал его Китти в честь покойной супруги, хотя на самом деле это был кот, наплодивший за свою долгую и распутную жизнь столько котят, что их хватило бы на целую ярмарку.

– Все в порядке, родная. – Молли сжала руку сестры. – Ты только посмотри на небо, оно такое красивое. – Небо и впрямь обрело глубокий цвет темно?синих чернил и выглядело таким же текучим и подвижным. С него подмигивали звезды, большие и маленькие; в некоторых местах их было так много, что небосвод казался расшитым стеклярусом. – Эти звезды находятся на миллионы и миллионы миль от нас, – сообщила Молли сестре, но Аннемари не ответила.

Луна являла собой правильный желтый круг, и на нем были отчетливо видны горы и кратеры. Интересно, живут ли там люди, подумала Молли. И если живут, то какую одежду носят? И похожи ли их дома на здешние? Луна вызывала у нее легкое беспокойство; она заливала ярким светом всю площадь, отчего на улице было светло, как днем. Если кто?нибудь их увидит…

Молли утешала себя тем, что даже если кто?нибудь и впрямь заметит их, то вряд ли поспешит к Доктору, чтобы предупредить его о том, что его дочери отправились на ночную прогулку.

Уолли МакМахон вывалился из дверей паба О’Рейли, где он, скорее всего, беспробудно спал после закрытия. Он не заметил девушек. Уолли влил в себя столько эля, что не заметил бы и сундук с золотом, если бы тот каким?то чудом оказался у него на дороге, когда он возвращался домой от О’Рейли.

Девушки зашагали дальше, причем Аннемари, хранившая упорное молчание, держалась в нескольких шагах позади сестры, хотя всего несколько недель назад она вприпрыжку бежала бы впереди, ее красивое личико светилось бы оживлением и она болтала бы без умолку, желая знать, куда они направляются, и щебеча о том, как здорово гулять при луне и что небо выглядит настолько волшебным, что его красоту невозможно передать словами. Глядя на эту девочку, никто бы и не подумал, что у нее что?то не в порядке с сердцем. Впрочем, Доктор уверял, что ничего плохого с ней не случится, если только она будет принимать капли каждый день. В противном случае ее может хватить удар или же с ней случится сердечный приступ. Поэтому в косметичке на самом верху чемодана, который заставлял Молли крениться на один бок, лежали два пузырька с дигиталисом[1]. Чемодан был доверху набит их с Аннемари одеждой, которую Молли поспешно затолкала туда за шестьдесят минут, дабы никто ничего не заметил и не заподозрил. Кто знает, вдруг одежда в Америке стоит бешеных денег, и тогда оставлять ее здесь было бы верхом глупости.

В коттедже Шинед Ларкин горел свет. Шинед была портнихой, и клиентки приезжали к ней из самого Килдэра, чтобы заказать свадебные наряды и платья для свидетельниц, не говоря уже о пажеских костюмах[2]. Это она шила одежду для Молли и Аннемари, как и для их мамы, когда та еще была жива. Молли живо представила себе, как невысокая портниха яростно, словно заведенная, давит на педаль швейной машинки «Зингер», просовывая очередной ярд шелка или сатина под безостановочно снующую сверкающую иглу.

Девушка с облегчением вздохнула и переложила чемодан в другую руку, когда последние дома деревни наконец остались позади. Перед ними лежала узкая проселочная дорога с живой изгородью по обеим сторонам, и ледяная корочка на ней поблескивала в лунном свете, словно серебряная лента. Примерно в полумиле впереди дорога сворачивала налево, и Молли знала, что за поворотом их поджидает дом, в котором живет их брат Финн. Он работал счетоводом и сейчас уехал в Дублин в командировку. Его жена Хейзел помогала Молли и Аннемари бежать от ужасов Дунеатли.

Чемодан становился все тяжелее и тяжелее. Молли так и подмывало открыть его и вышвырнуть половину вещей на обочину. Она еще раз вздохнула с облегчением, когда впереди наконец показался дом Финна.

– Ну вот, мы почти пришли, Аннемари, – сказала она, чтобы подбодрить сестру.

Скрипнула, открываясь, калитка, и мгновением позже Хейзел распахнула входную дверь.

– Это вы! А я все время прислушиваюсь. – Она пробежала по тропинке и ласково расцеловала обеих девушек. – Ну, входите же, входите. У меня уже давно готов чай.

Молли, отдуваясь, опустила чемодан на пол.

– Клянусь, руки у меня стали на шесть дюймов длиннее.

– Так и есть, – рассмеялась Хейзел.

Она была высокой шатенкой с громким голосом и карими глазами, сохранившей девичье изящество и грациозность движений, несмотря на огромный выпирающий живот, в котором ждал своего часа первый внук Доктора. Хейзел испуганно прижала ладошки ко рту.

– Я должна плакать, а не смеяться! Это трагедия, а не шутка.

Девушки прошли за невесткой в уютную кухню. На столе стояли три чашки с блюдцами, сахар, молоко и чайник, накрытый стеганым чехлом. Молли сама сшила его год назад, в подарок на свадьбу Хейзел и Финна. Поначалу Хейзел ей не понравилась – она была слишком крупной, слишком властной и слишком умной. Хейзел разбиралась во всем на свете и не стеснялась высказывать свое мнение. Доктор ненавидел ее всей душой. Пожалуй, именно его отношение и заставило Молли присмотреться к невестке повнимательнее. Ей не понадобилось много времени, чтобы обнаружить в Хейзел привлекательные черты: она великодушно прощала ошибки, всегда готова была прийти на помощь в случае необходимости и обладала невероятно добрым сердцем.

Неудивительно, что именно к Хейзел и обратилась Молли три недели назад, когда случилось «это».

– Я должна увезти нашу Аннемари подальше от Доктора. Думаю, будет лучше, если мы с ней уедем в Америку. В Нью?Йорк, – сказала она невестке. – Там у нас живет тетя, тетя Мэгги, сестра мамы. Она учительница, и мы часто виделись с ней, пока она не уехала отсюда. Тетя Мэгги пишет нам каждый месяц. Она позаботится о нас, я уверена в этом.

– Но вам понадобятся паспорта, – ответила Хейзел. – В Америку нельзя попасть без паспорта.

– А они у нас уже есть. Ты не знаешь об этом, но мы получили их еще до того, как ты познакомилась с нашим Финном. Просто мама собиралась отвезти нас в гости к тете Мэгги. А потом она забеременела, стала чувствовать себя хуже и уже никуда не могла поехать.

Тогда они здорово огорчились, но оказалось, что худшее еще впереди: в конце года их любимая мамочка умерла, рожая своего пятого ребенка, Айдана.

– Но что все это значит, Молли, милая? – озадаченно поинтересовалась Хейзел, словно только сейчас поняла ее слова. – Что ты имеешь в виду, говоря, что должна увезти Аннемари подальше от Доктора?

И тогда у Молли не осталось другого выхода, кроме как объяснить, что случилось. Она с трудом подбирала слова, запиналась, а закончилось все слезами.

Хейзел смертельно побледнела. От ужаса она лишилась дара речи и очень не скоро смогла выдавить из себя:

– Ты хочешь сказать, что твой отец… – Она умолкла, не в силах закончить предложение, но потом сделала новую попытку: – Ты имеешь в виду, что твой отец изнасиловал свою тринадцатилетнюю дочь?

Молли кивнула. От того, что случившееся было облечено в столь жестокие, но правдивые слова, она вновь разрыдалась.

– Да, – прошептала Молли.

– Он делал что?либо подобное раньше?

– С Аннемари – нет. – Молли закусила губу. Не надо было так говорить.

– Судя по твоим словам, – негромко произнесла Хейзел, побледнев еще сильнее, – он проделывал это с тобой?

– Каждый месяц. Он уезжает в Килдэр на встречу со своими старыми приятелями по университету и возвращается в стельку пьяным. Это началось сразу после того, как умерла мама. – Молли пожала плечами. – Я просто закрываю глаза и делаю вид, что ничего не происходит, но Аннемари совсем другая, она и так не от мира сего. – Молли опять расплакалась. – Это я во всем виновата. Я осталась на ночь у Норин, своей подруги, чтобы не попадаться ему на глаза. Но я и представить себе не могла, что он сделает это с Аннемари, когда меня не окажется под рукой.

Хейзел вскочила на ноги.

– Я заставлю его остановиться! – крикнула она. – Я сделаю так, что старый ублюдок пожалеет о том, что родился на свет, а потом расскажу обо всем Финну, расскажу всему Дунеатли и сообщу в Медицинский совет, где бы он ни находился. И к нему на прием больше не придет ни одна живая душа.

– Нет! Мы должны думать о Тедди и о маленьком Айдане. Что с ними будет, если Доктор потеряет работу?

При мысли о том, что ей придется оставить младших братьев одних, глаза Молли вновь наполнились слезами. Но она должна увезти Аннемари отсюда во что бы то ни стало. Говоря по правде, ей и самой хотелось оказаться подальше от отца.

– Но нельзя же допустить, чтобы это сошло ему с рук, – пробормотала Хейзел, однако в конце концов сдалась и пообещала узнать, когда из Ливерпуля в Нью?Йорк отплывает следующий пароход и где можно купить на него билеты.

Денег у Молли должно было хватить, потому что мама оставила ей – как и всем детям, за исключением Айдана, – по пятьдесят фунтов, которые они смогут получить, достигнув шестнадцатилетнего возраста. До прошлого июля Финн был единственным, кто держал эти деньги в руках, но в день, когда Молли исполнилось шестнадцать, она получила письмо от мистера О’Рурка, стряпчего. Вопреки его увещеваниям, она потребовала свою долю наследства наличными. Молли не хотела, чтобы деньги лежали в банке, откуда изъять их в случае необходимости будет крайне сложно. Решение оказалось мудрым, потому что не успела она спрятать банкноты под перчатками в своем комоде, как такая необходимость возникла.

И вот теперь Хейзел сказала ей:

– Джимми Муллен будет здесь с минуты на минуту. Быстренько пейте чай. Неизвестно еще, когда вы снова сможете себе это позволить. – Она с нежностью взглянула на молчаливую Аннемари, которая никак не реагировала на происходящее. – Давай, милая. Допивай чай. – Девушка послушно поднесла чашку к губам. – Она теперь совсем не разговаривает? – спросила Хейзел.

– Почти. К нам приходила сестра Фрэнсис из монастыря. Она хотела узнать, не дала ли Аннемари обет молчания. Она ведь всегда была одной из лучших ее учениц. До того… до того, как это случилось, у нее буквально рот не закрывался.

– Да уж, мне ли этого не знать. Аннемари была настоящей маленькой болтушкой. Если она не разговаривала, то пела или танцевала. – Хейзел вздохнула и перевела взгляд на Молли. – Ты ведь напишешь мне сразу же, как вы доберетесь до места, правда, Молл? Сойдет и открытка, лишь бы я знала, что с вами все в порядке, иначе я сойду с ума от беспокойства.

– Тебе нельзя беспокоиться, особенно в твоем положении, – решительно произнесла Молли. Она натянула на уши шерстяную шапочку, покрепче завязала шарф и потянулась за перчатками, пока Хейзел помогала Аннемари проделать то же самое. – Не волнуйся, все будет хорошо.

– Ваша тетя Мэгги встретит вас?

– Только если вовремя получит мое письмо. Если же нет, я возьму такси до ее дома: денег у меня хватит.

Каким?то чудом вышло так, что пароход «Королева майя» отплывал из Ливерпуля через два дня и через десять дней должен был причалить в порту Нью?Йорка. Хейзел приобрела два билета третьего класса у судового агента в Килдэре. Сейчас они лежали у Молли в сумочке вместе со свидетельствами о рождении и письмами тети Мэгги, которые она прислала за эти годы и которые Молли сохранила в качестве доказательства, что им есть у кого остановиться и что они не станут обузой для США.

В теплой, уютной кухне воцарилось молчание. Издалека донесся стук копыт по мерзлой земле. Джимми Муллен, которого Молли никогда не видела, должен был отвезти их в Дун Лаогейр на своей телеге. Там они рассчитывали сесть в полдень на паром до Ливерпуля. Через несколько часов в доме Доктора начнется настоящий переполох, когда обнаружится, что его девочки исчезли, но никому и в голову не придет, что они сбежали в Америку. Именно поэтому они и не поехали в Дун Лаогейр на автобусе и поезде, как все нормальные люди, – чтобы не оставлять следов. Девочки Доктора должны были просто исчезнуть, раствориться в ночном воздухе. Джимми Муллен был туповат и не смог бы сказать, какой сегодня день, так что с этой стороны им ничего не грозило.

Карие глаза Хейзел затуманились слезами.

– Берегите себя, слышите? Я буду все время думать о вас обеих.

– Я должна буду заплатить Джимми?

– Нет, об этом я уже позаботилась, Молл.

Скрипнула калитка, и вслед за этим раздался стук в дверь. Молли обняла раздавшуюся в талии невестку.

– Пока, Хейзел. Спасибо тебе за все.

– Пока, милая. – По розовым щекам Хейзел потекли слезы. – Пока, Аннемари.

Все вместе они вышли наружу. Джимми Муллен, который был ненамного старше Молли и на полголовы ниже ее, уже взбирался обратно на свою телегу, груженную мешками с овощами. Он коротко кивнул девушкам в знак приветствия и, когда они уселись рядом с ним на деревянном облучке, щелкнул кнутом. Телега тронулась в путь. Последние слова Хейзел, «до свидания» и «берегите себя», замерли вдали, и вскоре тишину нарушал лишь топот копыт огромной вороной лошади да ее фырканье.

А в небе по?прежнему светила луна и весело перемигивались звезды. Корка льда на земле стала толще, и похолодало еще сильнее. Молли и Аннемари Кенни начали первую часть своего путешествия в Нью?Йорк.

 

Молли помогла сестре взобраться на верхнюю койку и бережно подоткнула одеяло – она готова была держать пари, что в каютах первого и второго класса простыни не были такими грубыми, а подушки – такими твердыми. Но, несмотря на это, Аннемари заснула мгновенно.

C трудом стащив с себя одежду, Молли переоделась в ночную рубашку из плотного фланелета и залезла на полку напротив сестры. На нижних полках валялись чьи?то вещи, значит, место было занято, но их владельцев пока что не было видно. Впрочем, наверху все равно было лучше. Во всяком случае, им не нужно будет отворачиваться от чьей?то задницы, если соседка решит воспользоваться туалетом, расположенным между койками. Сердце у Молли упало, когда она вошла в каюту и увидела это безобразие. Она не привыкла пользоваться туалетом на глазах у незнакомцев. Унылую картину озарял тусклый свет ламп.

Молли настолько устала, что была уверена – она заснет тотчас же, подобно Аннемари. В конце концов, они не сомкнули глаз всю прошлую ночь, прижимаясь друг к другу на деревянном облучке телеги, чтобы не превратиться в ледышки, и топая ногами в тщетной попытке хоть немного согреться. В Дун Лаогейр они прибыли чуть живыми и следующие два часа провели в ближайшем кафе, выпив бесчисленное количество чашечек горячего чаю, пока опять не почувствовали себя людьми.

Выйдя из кафе, девушки обнаружили, что дует резкий, пронизывающий ветер. Он взбивал пенные барашки на свинцовых водах Ирландского моря, когда сестры садились на паром до Ливерпуля. Молли рассчитывала хоть немного отдохнуть и отоспаться, но Аннемари всю дорогу тошнило, и б?льшую часть времени Молли провела вместе с сестрой в туалете, где та стояла, опустив голову над раковиной. Молли молилась, чтобы во время путешествия в Нью?Йорк это не повторилось.

Поняв, что сон отказывается приходить к ней, Молли взбила подушку кулаком, чтобы сделать ее мягче, но все было тщетно. Девушка изо всех сил старалась ни о чем не думать. Когда и это не помогло, она принялась считать овец, но и это оказалось бесполезным.

«Интересно, который час?» – подумала Молли. В Ливерпуле они сошли на берег в начале шестого. К тому времени уже стемнело и пронизывающий ветер превратился в ураган. Молли сказали, что «Королева майя» пришвартована у причала и что они могут подняться на борт в любой момент. Впрочем, отплывали они только на следующий день после обеда. Причал находился всего в сотне шагов дальше по оживленной улице, битком забитой лошадьми, повозками и сотнями людей с разным цветом кожи, разговаривавших на языках, которых Молли никогда не слышала. Аннемари тащилась позади, бледная и молчаливая, как призрак, и ледяной ветер насквозь продувал их пальто, трепал юбки и забирался за шиворот, отчего у сестер вскоре начали слезиться глаза и онемели уши. Молли позволила своему воображению заглянуть вперед, когда они уже будут жить с тетей Мэгги в ее квартире в Гринвич?Виллидж, «в двух шагах от площади Вашингтона», как та писала в одном из своих писем.

Вдоль борта «Королевы майя», огромного белого парохода с тремя трубами, тянулись ряды бесчисленных иллюминаторов, похожих на маленькие черные глазки, злобно таращившиеся на них. Аннемари испуганно и жалобно вскрикнула, и Молли поспешила обнять сестру за худенькие плечи.

– Все в порядке, это всего лишь пароход. – Она достала паспорта и билеты, смирившись с тем, что их чемодан будет доставлен в каюту позже, и получила распоряжение пройти к сходням, переброшенным на палубу.

На пристани, залитой светом прожекторов, царило невероятное оживление. На борт корабля грузили провизию: мешки с мукой, ящики с вином, говяжьи бока и сетки с листовыми овощами. С дьявольским грохотом и скоростью мимо проносились тележки, гигантский кран переправлял в трюм грузы, люди сновали взад и вперед – безо всякой цели и смысла, как показалось Молли поначалу. Элегантная леди в белых мехах осторожно поднималась по сходням на верхнюю палубу судна, за ней следовал мужчина в форме, нагруженный пакетами и коробками. Повсюду слышались совершенно ненужные крики и вопли.

По хитросплетениям узких коридоров стюард проводил девушек в каюту. Под ногами едва заметно успокаивающе покачивалось судно, что казалось невероятным, учитывая ужасную погоду. Чемодан уже ждал их в каюте.

Ну вот, первая и, скорее всего, худшая часть путешествия осталась позади, решила Молли, лежа на койке. Она смертельно устала, но заснуть по?прежнему не могла, хотя и насчитала столько овец, сколько не хотела бы увидеть до конца своих дней. Откуда?то из дальней части корабля доносилась музыка.

– Я без ума от Гарри! – пела какая?то женщина.

Молли поспешно укрылась одеялом с головой, когда одна из их соседок вошла в каюту, разделась и воспользовалась туалетом, кряхтя и постанывая. Каюту наполнила ужасающая вонь. Внизу заскрипела койка, когда женщина улеглась на нее.

Вторая пассажирка явилась спустя несколько часов или несколько минут: голова у Молли кружилась от усталости, так что сколько прошло времени, сказать она не могла. Снизу донесся гортанный голос:

– Я видеть вас на палуба с мужчина. Вот как вы зарабатывать на жизнь, получать плата за гулять с мужчина? Поэтому вы плыть в Америка?

– Не суй нос не в свое дело, любопытная немецкая корова. Тебе просто завидно, потому что ни один мужчина не пойдет с тобой и за сотню соверенов.

Молли приоткрыла один глаз. Похоже, свет здесь не выключается. Она увидела молодую женщину со смазливым личиком и яркими желтыми волосами, в шляпке с мятым пером, надетой набекрень, и потертой меховой накидке. Картинно поводя плечами, она сняла шляпку и накидку, сбросила сапожки, расстегнула пуговицы атласной блузки и выскользнула из черной шелковой юбки (которая выглядела слишком тонкой для такой холодной погоды), а потом юркнула в постель прямо в нижней юбке, оставив одежду валяться на полу.

– Завтра я доложить о вас стюард. Почему у вас нет багаж? Ваше место не в каюта, а в четвертый класс с остальными иммигрантами.

– Ой, да заткнись, Герти. Ты мешаешь мне спать.

– Меня зовут Гертруда Штраус, мисс Гертруда Штраус.

– Бай?бай, Герти.

В каюте воцарилась тишина, и вскоре Герти захрапела, а Молли наконец провалилась в благословенный сон.

 

Когда она проснулась, из иллюминатора, расположенного слишком высоко, чтобы в него можно было заглянуть, лился тусклый свет. Аннемари по?прежнему спала как убитая, а желтоволосая женщина, уже одетая, сидела на койке внизу и обрабатывала пилочкой свои короткие ярко?красные ногти. Она улыбнулась, когда заметила, что Молли смотрит на нее.

– Привет, – жизнерадостно пропела она. – Ты проснулась. Меня зовут Оливия Рэйнес, и я из Лондона, из Дептфорда. А кто ты и откуда?

– Меня зовут Молли Кенни. Я родилась в графстве Килдэр в Ирландии. На койке над вами спит моя сестра, Аннемари.

– Какое красивое имя – Аннемари. Да и сама она настоящая красавица. И волосы у нее просто прелесть, такого необычного иссиня?черного цвета. А глаза у нее какие?

– Фиолетовые, а волосы – почти до пояса и очень всем нравятся.

– Неужели? Кстати, – добавила женщина, словно спохватившись, – ты тоже ничего.

– Ну, мне далеко до Аннемари.

Молли, с ее самыми обычными каштановыми волосами, самыми обычными карими глазами и лицом, которое в лучшем случае называли всего лишь «интересным», всегда знала, что и в подметки не годится своей красавице сестре. Она свесилась с верхней полки, чтобы познакомиться с Герти, но койка внизу была пуста.

– Мисс Штраус отправилась прогуляться перед завтраком. – Оливия выразительно закатила глаза. – Ты уже успела с ней познакомиться?

– Нет, но я слышала, как она пришла вчера ночью. И вас я тоже слышала.

– Ты слышала, что она сказала?

– Да.

Молли знала, что имела в виду Герти, когда говорила, что Оливия получает деньги за то, что встречается с мужчинами. На окраине Дунеатли в коттедже жила одна женщина, которая зарабатывала на жизнь аналогичным способом. Ее звали Эйлин. Никто из женщин не заговаривал с ней, а сама она никогда не ходила на мессу – возможно, просто не осмеливалась. Молли часто спрашивала себя, почему Доктор не отправился к Эйлин, хотя не исключено, что он беспокоился о своей репутации и решил, что лучше навязать свое общество дочерям.

– А?а, ладно. – Оливия лукаво взглянула на Молли. – Девушка вполне может заработать несколько шиллингов так, как считает нужным. А как ты зарабатываешь себе на жизнь, Молли?

– Я никогда не работала, ну, по?настоящему. Мама хотела, чтобы я училась в школе, пока мне не исполнится шестнадцать, а затем сделала карьеру, как мой брат Финн, но мама умерла почти два года назад, и с тех пор я ухаживаю за Доктором, Аннемари и двумя младшими братишками.

На самом деле все было далеко не так утомительно, как казалось. Фран Кинкейд приходила каждый день, чтобы выполнять тяжелую работу, а Нанни, которая ухаживала за всеми детьми, начиная с Финна, присматривала за Тедди и Айданом. Главной же заботой Молли было готовить обед, выступать в роли секретаря Доктора и вносить записи в истории болезни пациентов.

– Доктор? – Оливия выразительно приподняла изогнутые брови, которые и без того были на дюйм выше, чем следовало. Корни ее светлых волос оказались темно?каштановыми.

– Это мой отец, – коротко ответила Молли.

– Странное прозвище для родного отца – Доктор. Ну ладно, Молли. – Оливия сунула пилочку для ногтей в потертую кожаную сумочку. – Ты не могла бы отвернуться, пока я воспользуюсь туалетом?

Молли с головой нырнула под одеяло, пока Оливия не сделала свои дела, после чего последовала примеру соседки, попросив ту отвернуться. Затем Молли умылась над маленькой раковиной в углу, оделась, заплела волосы в толстую косу, перебросила ее через плечо и завязала голубой лентой.

– Когда у них завтрак? – поинтересовалась девушка, зашнуровывая сапожки.

– С восьми до десяти. – Оливия тем временем красила губы ярко?алой помадой, глядя на себя в ручное зеркальце. – Не спрашивай у меня, который час, потому что я понятия об этом не имею. На палубе полно народу, так что, полагаю, восемь утра уже наступило. – Словно в подтверждение ее слов, за дверью в коридоре послышались шаги и детский смех. – Ты надолго в Нью?Йорк, Молли?

– Мы будем там жить вместе с нашей тетей Мэгги в Гринвич?Виллидж, – ответила девушка.

– А как же Доктор – твой папочка? Он не возражает? Я имею в виду, кто станет ухаживать за ним теперь, когда ты уехала?

– Доктор не станет возражать. Скоро он найдет себе кого?нибудь, кто будет и дальше заботиться о нем.

Оливия прищурилась.

– А ты ведь убежала из дому, верно? Это клево, Молли. Я знала людей, которые убегали из дому, но чтобы в Америку – никогда.

Отрицать очевидное смысла не было, и Молли не стала этого делать.

– А как насчет вас? Вы тоже убежали из дому?

Вчера вечером Герти – мисс Штраус – говорила что?то насчет того, что Оливия должна путешествовать четвертым классом вместе с иммигрантами.

– Я? Нет, мне уже восемнадцать, и я собираюсь начать сценическую карьеру. Я умею петь и танцевать, но до сих пор мне не особенно везло. – Оливия встала и сделала мах ногой, подняв ее на уровень плеча. – Держу пари, ты так не можешь.

– Да, не могу, – согласилась Молли.

Оливия самодовольно улыбнулась.

– Я собираюсь взять себе псевдоним – Розалинда Рэйнес. Это звучит намного лучше, чем Оливия. Эй, а что с твоей сестрой? Она собирается сегодня просыпаться?

– Я не хочу ее будить. Прошлой ночью мы не сомкнули глаз, а на пароме из Ирландии ее тошнило. Она измучена до предела, бедняжка.

– А ты нет, как я погляжу! Ну что ж, счастливо оставаться, Молли. Здесь так душно, просто нечем дышать. Пока.

Помахав рукой, Оливия вышла из каюты, с такой силой захлопнув за собой дверь, что разбудила Аннемари, которая застонала и села на койке. И вдруг у нее началась такая рвота, что Молли встревожилась, как бы ее желудок не вывернулся наизнанку. Схватив полотенце, она поднесла его к лицу Аннемари, но обе они ели так давно, что в животах у них было пусто.

– Все хорошо, родная, успокойся, – приговаривала Молли, спрашивая себя, а не совершила ли она ошибку, решив убежать в Нью?Йорк. В своем нынешнем состоянии Аннемари могла и не выдержать долгого морского путешествия через Атлантику. Может, им стоило переждать в Ливерпуле, пока ей не станет лучше? Но Доктор, не найдя их в Ирландии, мог заподозрить, где они скрываются. Он знал в этом городе многих врачей, с которыми поддерживал переписку.

Молли закусила губу. Пожалуй, лучше все?таки остаться на борту. Остается надеяться, что Аннемари вскоре поправится. Чем скорее они доберутся до Нью?Йорка – и дорогой тети Мэгги, – тем лучше.

Аннемари снова заснула, уже сидя. Голова ее свесилась на грудь, почти касаясь коленей, и Молли осторожно уложила сестру на койку. Трудно, почти невозможно было узнать в ней прежнюю жизнерадостную девочку, которую она знала с самого детства. Даже смерть мамы не смогла надолго омрачить существование Аннемари. Девочка внушила себе, что мать по?прежнему остается с ними; она приносила для нее полевые цветы и ставила их в вазу на подоконнике, рисовала картинки и пела, уверенная в том, что мама видит и слышит ее. Аннемари буквально озаряла дом Доктора своими сияющими ясными глазами и заразительным смехом. Но сейчас она лежала на койке, безжизненная, как труп.

И вдруг, совершенно неожиданно, на Молли накатило осознание того, что она натворила. Ей исполнилось шестнадцать, она привыкла полагаться на себя, особенно после смерти мамы, но сейчас ситуация вышла из?под контроля. Последние несколько недель, прошедшие после того, как случилось «это», превратились для нее в настоящий кошмар. Но она не станет плакать! Молли потерла щеки костяшками пальцев, прогоняя слезы, которые грозили хлынуть ручьем.

– Сейчас я пойду позавтракаю и выпью чего?нибудь горячего, – сказала она вслух. – Это пойдет мне на пользу. – Девушка испытывала чувство вины оттого, что оставляет сестру одну, но если она не съест чего?нибудь в самом скором времени, то заболеет, а это уже никуда не годится.

 

На палубе было холодно, но ветер стих, выглянуло солнышко, и Молли полной грудью жадно вдыхала свежий соленый воздух, разглядывая кишащую суматошной активностью пристань и величественные дома напротив. На одном из них висели часы: девушка отметила, что они показывают половину десятого, то есть было позднее, чем она думала. Ливерпуль на первый взгляд показался ей чудесным городом. Если бы не Аннемари, Молли с удовольствием прогулялась бы по окрестностям. Все равно корабль отплывал только после обеда.

По палубе прогуливалось множество людей: в большинстве своем это были нарядно и даже богато одетые женщины в невообразимо коротких юбках, заканчивавшихся выше колена. Этот стиль еще не добрался до Дунеатли, где в моде оставались юбки по щиколотку.

Молли направилась в столовую третьего класса. Там было гораздо роскошнее, чем она ожидала: обшитые деревом стены со стеклянными плафонами, источавшими приглушенный свет, и полосатый ковер на полу. Стюард записал ее фамилию и номер каюты и провел к круглому столику, за которым с легкостью могли бы уместиться восемь человек. Но судя по тому, что на столе оставалось всего два прибора, остальные шестеро уже поели.

– В моем списке есть еще некая мисс Аннемари Кенни, – заметил стюард. – Если она не появится в самое ближайшее время, то останется без завтрака – мы прекращаем обслуживать пассажиров.

– Моей сестре нездоровится – сегодня она завтракать не будет.

– Надеюсь, она поправится, – сочувственно ответил мужчина. Он выглядел бы чертовски симпатичным, если бы не сильное косоглазие. – Если ваша сестра страдает морской болезнью, вы можете взять для нее какое?нибудь лекарство у корабельного доктора.

– Спасибо, я буду иметь это в виду.

Еще через несколько минут Молли уже за обе щеки уплетала ветчину, яйца и сосиски. Ей одной достался целый чайник чая и корзинка с хрустящими булочками, джем и масло. Джем оказался малиновым, ее любимым.

После того как Молли поела, окружающий мир показался ей гораздо привлекательнее – а в чае она едва не утонула. Девушка вернулась в каюту. Там никого не было, кроме Аннемари. Она спала, дыхание ее было ровным, а на лице застыло умиротворенное выражение. Молли решила ненадолго вернуться на палубу, где так чудесно пахло. Кроме того, она хотела в последний раз взглянуть на Ливерпуль – почти наверняка она его больше никогда не увидит.

Опершись на поручни, девушка любовалась ясным голубым небом и солнцем, скорее кремовым, чем желтым, когда рядом с ней остановилась какая?то девушка, похоже, ее ровесница. Ее светлые волосы были завиты в мелкие кудряшки. Она нарядилась в ярко?красное пальто с подбитым мехом капюшоном. Рядом с ним темно?синий наряд Молли выглядел безнадежно старомодным.

Оказалось, что девушка – американка. Ее звали Ровеной, и на борт «Королевы майя» она поднялась в Гамбурге, где в помещение четвертого класса, расположенное под палубой, загнали, словно скот, десятки – а может, и сотни – иммигрантов, что было просто ужасно. Ровена слышала, что там стоит неописуемая вонь, а людей столько, что им буквально негде повернуться.

– Видела бы ты их! Бедняги! – дрожащим от сдерживаемых чувств голосом воскликнула американка. – Они одеты в жалкие лохмотья и выглядят такими несчастными и убогими. Многие женщины держали на руках малышей, а дети постарше и мужчины несли на спинах свои пожитки, увязанные в узлы. Зрелище было настолько печальное, что я едва не расплакалась.

– Скорее всего, они не чувствуют себя несчастными и убогими, – возразила Молли. – Они отправляются навстречу новой жизни в новом мире. Да, они испуганы, но и только.

Ровена сказала, что, пожалуй, она права.

– Мои дедушка с бабушкой тоже были иммигрантами, – с гордостью сообщила она. – Вот почему я разбираюсь в таких вещах. Сорок лет назад они прибыли в Америку, не имея ни цента за душой; папе было всего два года. Но они открыли собственную кондитерскую и теперь процветают. Отец повез нас, меня и брата, в Гамбург, где родился сам и где до сих пор живут его двоюродные братья и сестры.

Все это было очень интересно и занимательно, но спустя некоторое время Молли решила, что ей пора. Большие часы на здании напротив показывали половину двенадцатого: Аннемари уже целую вечность оставалась одна.

– Моя сестра нездорова, так что я должна идти. Мне надо убедиться, что с ней все в порядке.

– Конечно, – поспешно отозвалась Ровена. – Но, быть может, мы сыграем в карты в комнате отдыха после обеда? Это было бы классно, правда?

Молли согласилась, что это и впрямь было бы «классно», и девушки обменялись номерами кают на тот случай, если разминутся во время ленча.

 

Она поняла, что что?то случилось, подходя к своей каюте, из?за двери которой доносились истошные крики. Ворвавшись внутрь, она обнаружила Аннемари сидящей на койке и истерично выкрикивающей:

– Молли, Молли, Молли!

Невысокая упитанная дама с серо?стальными волосами держала ее за руку и ласково приговаривала:

– Все хорошо, маленькая девочка, Молли скоро приходить.

– Я уже здесь, родная, – виновато крикнула Молли, – я здесь! – Она протянула к сестре руки, чтобы обнять ее, но не успела коснуться ее, как женщина отвесила Аннемари пощечину. Аннемари перестала кричать и заплакала.

– Что вы себе позволяете! – испуганно ахнула Молли.

– Все в порядке, я медицинская сестра. У вашей сестры нервный припадок, и сейчас ей уже лучше. Теперь она просто плакать, намного лучше просто плакать.

Женщина, которой, судя по виду, было уже около шестидесяти, продолжала гладить плачущую девушку по спине.

– Что случаться, деточка? – повернувшись к Молли, осведомилась она своим гортанным голосом. – Что случаться с вашей сестрой?

Молли, вся дрожа, опустилась на нижнюю койку. В общем?то, пощечина и впрямь была лучшим способом прекратить истерику. Должно быть, это и есть Гертруда Штраус; она производила впечатление женщины доброй и милосердной. Прошлой ночью у Молли сложилось о ней совершенно иное представление.

– Несколько недель назад у Аннемари был нервный срыв, и она все еще не оправилась после него. Обычно жизнь из нее бьет ключом. – На лице мисс Штраус отразилось недоумение, и Молли поспешила объяснить: – Я хочу сказать, что Аннемари – исключительно веселая, жизнерадостная девочка, разве что легковозбудимая и чувствительная. – Она больше не оставит сестру одну. Пока Аннемари не встанет на ноги, Молли будет завтракать, обедать и ужинать в каюте.

– Ее сердце биться очень часто, как мотор. Оно… как это сказать правильно? – Мисс Штраус озабоченно нахмурилась. – Неравномерный! Оно биться неравномерно.

– О господи! – Молли буквально физически ощутила, как кровь отхлынула у нее от лица. – Вчера ночью я забыла дать ей дигиталис, хотя должна была накапать ей пять капель на язык. – До недавнего времени Аннемари принимала капли самостоятельно, и посему помнить об этом еще не вошло у Молли в привычку.

– Тогда дайте ей его сейчас. Это важно.

– Он у меня в косметичке. – Молли вскочила на ноги и врезалась головой в перекладину на верхней койке с такой силой, что у нее посыпались искры из глаз.

– Mein Gott![3] – ахнула мисс Штраус.

– Все нормально.

На подгибающихся ногах, расставив руки в стороны, Молли добрела до шкафчика, в который сложила все, что могло понадобиться им в дороге. Косметичка лежала на самом виду: она доставала ее только сегодня утром. Молли принялась перебирать зубные щетки, коробочки с зубным порошком, мыло и махровые салфетки для лица, но маленькие коричневые флакончики с каплями как сквозь землю провалились, хотя Молли отчетливо помнила, как сунула их перед тем, как уйти из дома Доктора.

Они должны быть здесь! Девушка в отчаянии высыпала содержимое косметички на койку, но дигиталиса там не было. Может, она сунула лекарство куда?нибудь еще? Но куда? Она не могла положить капли в чемодан или сумочку, где крышечки могли открыться. На всякий случай Молли заглянула и туда: никаких следов дигиталиса. Уже зная, что это бесполезно, она потянулась за толстым конвертом из коричневой бумаги, в котором хранила деньги, паспорта и другие бумаги. Естественно, бутылочек там не оказалось.

Девушка присела на корточки, закрыла глаза и, сосредоточившись, стала вспоминать последний час, проведенный в доме Доктора, когда она собирала вещи, стараясь не шуметь, а Аннемари, полностью одетая, лежала на кровати и наблюдала за ней своими большими фиолетовыми глазами. Молли уже прихватила запасной флакон с дигиталисом из медицинского шкафчика в операционной в дополнение к еще одному, что был почти полон. Она поставила оба флакона на прикроватную тумбочку, тихонько прокралась в ванную за туалетными принадлежностями, вернулась в спальню, взяла дигиталис…

Нет, не взяла. Оглянувшись на сестру, Молли увидела, что Аннемари заснула, и ей пришлось разбудить ее и сказать, что они выходят через несколько минут и что им предстоит долгий путь. После этого Молли уложила косметичку в чемодан, защелкнула замки… и оставила дигиталис на тумбочке.

– Надо купить новый, – пробормотала девушка и принялась рыться в вещах, высыпанных на пол, в поисках билета, чтобы посмотреть, когда отплывает пароход. – В тринадцать ноль?ноль. – То есть в три часа. Какое непривычное обозначение. – У меня еще куча времени.

– Куда вы идти? – осведомилась мисс Штраус.

– В аптеку, чтобы купить дигиталис. – Молли сунула кошелек в карман. – Вы не могли бы присмотреть за Аннемари до моего возвращения? Я быстро.

– Разумеется, я присмотреть за вашей сестрой, но…

Молли не стала дожидаться, пока соседка закончит свою мысль. Она уже выскочила в коридор, и последние слова мисс Штраус: «…у корабельного доктора наверняка имеется дигиталис», – канули в пустоту.

 

Молли забыла надеть шапочку. По тому месту, которым она только что ударилась, словно кто?то стучал молотком. Возле доков не было ни одного магазина, не говоря уже об аптеке. Вокруг высились лишь те самые величественные здания, которые Молли видела с борта корабля. Движение на улице было очень оживленным. Трамваи со звоном и дребезжанием проносились мимо, рассыпая искры из?под своих дуг и проводов. В иных обстоятельствах Молли непременно бы остановилась, словно зачарованная, чтобы полюбоваться столь впечатляющим зрелищем, но сейчас у нее были дела поважнее. Она ухватила за рукав первого же попавшегося прохожего и потребовала, чтобы тот объяснил ей, как пройти к ближайшей аптеке.

– Та?ак, давайте подумаем. – Он с раздражающей неторопливостью пожевал губами. – Ближайшая аптека… Вам придется пойти в город, чтобы найти ее. Если вы перейдете на другую сторону и подниметесь по Чэпел?стрит… нет, нет, лучше по Уотер?стрит, так удобнее, а потом повернете направо на Кросхолл?стрит, то упретесь в аптеку. На трамвае, кстати, вы доедете намного быстрее. Остановка вон там, но, к сожалению, я не знаю, какой номер вам нужен.

– А пешком далеко?

– Для такой молодой леди, как вы, – нет, – с улыбкой ответил мужчина и подмигнул.

– Тогда я пойду пешком. – Так, по крайней мере, она не заблудится. Ноги ее не подведут.

Вот только сегодня они решительно отказывались ей служить. Молли быстрым шагом шла по Уотер?стрит, почти бежала, но вдруг у нее закружилась голова, тротуар поплыл под ногами, а высокие здания, казалось, готовы были обрушиться на нее. Ноги в буквальном смысле отказывались нести ее в нужном направлении. Должно быть, таким бывает состояние опьянения, когда вы не можете идти. Прохожие окидывали ее очень странными взглядами, а одна женщина даже остановилась и спросила, все ли у нее в порядке.

– В полном, – ответила Молли, хотя дыхание с хрипом вырывалось у нее из груди.

Она оперлась на стену и стиснула зубы с такой силой, что у нее заныла челюсть: Доктор говорил, что сердце Аннемари не внушает ему никаких опасений. При условии, что она будет принимать капли каждый день перед сном. Или она принесет сестре дигиталис, или умрет, пытаясь помочь ей.

Дышать стало легче, поэтому Молли двинулась дальше, цепляясь за перила, держась руками за стены. Люди все чаще останавливались и спрашивали, не нужна ли ей помощь. Наконец Молли добралась до Кросхолл?стрит и увидела аптеку прямо напротив, на другой стороне улицы. Не раздумывая, она ступила на мостовую и едва не угодила под грузовик. Машина остановилась, завизжав тормозами и едва не задавив ее.

– Идиотка, хочешь погибнуть под колесами?! – заорал на нее водитель.

Но Молли не слушала его. Когда она ввалилась в аптеку, над дверью громко зазвенел колокольчик, едва не оглушив ее.

– Дигиталис, – выдохнула она. – Два флакончика, пожалуйста.

– Дигиталис – это яд, – сообщила ей девушка за прилавком. На ней были очки в проволочной оправе и белый медицинский халат, а вьющиеся каштановые волосы были заколоты над ушами. У нее оказалось очень приятное и открытое лицо. – Боюсь, что могу продать вам только один флакон.

– Хватит и одного. Это для моей сестры: у нее больное сердце. Если не возражаете, я присяду.

Возле двери стояли два стула.

– Можете сидеть, сколько хотите, милочка. Похоже, вы запыхались. Хотите стакан воды?

– С удовольствием. – В горле у Молли пересохло, как в пустыне, и ей почему?то было очень жарко.

– Вот, возьмите, милочка. – Девушка вышла из?за прилавка, держа в руке стакан воды. – Ого! Да у вас на голове шишка размером с футбольный мяч, и она кровоточит. Ну?ка, подождите, я сейчас возьму дезинфицирующее средство и промою ее. Вы что же, на войне побывали?

– Я случайно ударилась головой.

– Знаете, удар наверняка оказался очень сильным.

Молли с наслаждением вытянула гудящие ноги, замерев в неподвижности и потягивая воду, пока девушка протирала ей рану ватой, смоченной в дезинфицирующем растворе.

– В общем?то, крови совсем немного, но вам придется быть осторожнее, когда вы станете мыть голову. На вашем месте я бы не пользовалась ароматизированным шампунем или чем?нибудь в этом роде.

– Хорошо, не стану, – пообещала Молли.

– Я дам вам парочку таблеток аспро[4]. Не знаю, болит ли у вас голова сейчас, но через несколько часов она будет раскалываться, гарантирую. – Похоже, Молли повезло – девушка явно знала, что делает. – Собственно, советую вам купить целую упаковку, раз уж вы здесь. Двух таблеток вам явно не хватит.

– Пока что у меня в голове пульсирует, а не болит. Вы очень добры, – с благодарностью сказала Молли.

– Ерунда. Я хотела стать медсестрой, потому что мне нравится лечить людей. К тому же это намного интереснее, чем просто продавать лекарства.

– Почему же вы не стали ею? Из вас получилась бы отличная медсестра.

– Спасибо. – Девушка зарделась; комплимент явно доставил ей удовольствие. – Фокус в том, что учиться надо целую вечность, а потом вы получаете жалкие гроши. Мой отец погиб на войне, и мне, как старшей в семье, пришлось искать работу с приличной зарплатой.

– Жаль, что так получилось с вашим отцом и вы не смогли стать медсестрой. Это часы у вас висят на стене вон там?

– Да. – Девушка с беспокойством посмотрела на нее. – Сейчас половина первого. Вы не видите стрелок?

– Они немного двоятся. – На самом деле у Молли все плыло перед глазами.

– Знаете, с такой шишкой вам все?таки лучше обратиться в больницу. Вы запросто могли получить сотрясение мозга.

Молли рассмеялась.

– Ну, это вряд ли.

– В любом случае вам следует прилечь и отдохнуть, а не носиться сломя голову по Ливерпулю, – не терпящим возражений тоном заявила девушка. – Я сразу поняла, что вы бежали, как только вы вошли. Ваш дом далеко отсюда?

– Я не собираюсь возвращаться домой. По правде говоря, мы с сестрой направляемся в Америку – в Нью?Йорк. Мы уже были на борту корабля, когда я обнаружила, что забыла взять с собой сердечные капли.

– В Нью?Йорк? – удивилась девушка. – Черт меня побери, я сейчас умру от зависти. Но тогда разве вам не нужно спешить обратно? Ведь корабль может отплыть и без вас.

– Он отплывает только через два часа. – Молли понимала, что должна вернуться к Аннемари, но ноги все еще отказывались ей служить, да и со зрением было что?то не в порядке. – У вас, я смотрю, не очень?то много клиентов, верно? – После того как она ворвалась в аптеку, сюда не заглянула ни одна живая душа.

– Я заперла дверь и перевернула табличку другой стороной, когда вы вошли, чтобы люди решили, будто мы закрылись на обед. Мне не хотелось, чтобы они глазели на вашу шишку.

– А у вас не будет неприятностей? Пожалуй, мне лучше уйти подобру?поздорову, чтобы вам не попало из?за меня. – Молли вскочила на ноги и тут же повалилась обратно на стул, когда пол вздыбился ей навстречу.

– У меня не будет никаких неприятностей, и убираться отсюда тоже нет нужды, вы не причиняете мне хлопот. – Девушка улыбнулась и объявила, что приготовит им обеим по чашечке чаю. – Пойду поставлю чайник. – Она исчезла в задней части аптеки. – Хотите бутерброд? – крикнула она. – С гороховым пюре?

– Нет, спасибо, – крикнула в ответ Молли. От одной мысли о бутерброде с гороховым пюре ее затошнило. – А вот чаю я выпью с удовольствием. Вы и в самом деле очень добры. Как вас зовут? Меня – Молли Кенни.

– Агата Брофи. Многие зовут меня Агги, но мне это имя не нравится. Я предпочитаю, чтобы меня называли Агатой. Вы слышали о такой писательнице, Агате Кристи? Я прочла все ее книги. Я беру их в библиотеке.

– Нет, не слышала. Мне нравятся Руби Айрес[5] и Этель М. Белл[6]. Они такие романтичные!

Из глубины аптеки вновь появилась Агата.

– А вы видели фильм «Шейх», Молли, с Рудольфом Валентино? Вот что я называю романтикой! У него такие темные чарующие глаза, в которых можно утонуть!

– В Ирландии, там, где я жила, не было кинотеатра, – с сожалением сказала Молли, – поэтому я не видела ни одного фильма.

– Ну, в Нью?Йорке их много.

Девушки улыбнулись друг другу, и Молли попросила новую знакомую сказать ей, когда наступит час пополудни.

– Я все еще плоховато вижу, но постепенно зрение приходит в норму. Мне станет лучше, как только я выпью чаю, а уже потом потихоньку отправлюсь на пристань.

 

В час дня Молли вышла из аптеки и зашагала обратно тем же путем, что и пришла сюда, более не испытывая слабости в ногах. Ей было жаль расставаться с Агатой, которая за каких?то полчаса стала ее лучшей подругой.

– Я пришлю тебе открытку из Нью?Йорка, как только устроюсь на новом месте, – пообещала Молли. – Отправлю ее на адрес аптеки.

Агата пожелала ей удачи и добавила, что очень жалеет о том, что не может поехать вместе с ней.

– Не забудь принять еще аспро, если у тебя начнет болеть голова.

– Не забуду.

Они махали другу до тех пор, пока Молли не свернула за угол Кросхолл?стрит и не потеряла Агату из виду. Девушка вздохнула и решительно зашагала к реке Мерси, где Аннемари и «Королева майя» ждали ее возвращения.

 

Это было похоже на сон. Сон, в котором должно случиться нечто настолько страшное, что вы просыпаетесь за миг до этого, мокрая от пота, с гулко колотящимся сердцем, страшась заснуть и вновь вернуться в кошмар, где вас режут ножом на собственной кровати или где вы соскальзываете с отвесного ската крыши, цепляясь за него кончиками пальцев.

Вот только это был не сон: все происходило наяву. «Королева майя» уже отчалила, направляясь через Атлантику в Нью?Йорк, и между ней и берегом ширилась полоса чистой воды.

Корабль уплыл без нее.

Молли отчаянно закричала, будучи не в силах замолчать даже тогда, когда ее схватил за плечи и встряхнул какой?то мужчина в форме и фуражке с белым верхом.

– Успокойтесь, мисс. Ради всего святого, что стряслось?

– Корабль отплыл раньше времени, а на борту осталась моя сестра! – заливаясь слезами, выпалила Молли. – Он должен был отчалить только в три часа.

Мужчина покачал головой.

– Нет, мисс, в час пополудни.

– Но на билете не написано «в час дня», там написано «тринадцать ноль?ноль». Я хорошо помню.

– О боже! – Мужчина застонал. – Мне очень жаль, мисс, но «тринадцать ноль?ноль» означает час дня. Послушайте, как зовут вашу сестру? Я попрошу кого?нибудь телеграфировать капитану, что вы опоздали на судно.

– Аннемари Кенни, – едва успела пробормотать Молли, перед тем как лишилась чувств.

 

Глава вторая

 

Герти повела Аннемари на завтрак. Оливия выждала еще несколько минут, прежде чем открыть чемодан. Она давно хотела заглянуть в него, но осмелилась только сейчас и принялась изучать содержимое.

Платья выглядели слишком уж детскими на ее вкус, но те, что побольше – очевидно, они принадлежали Молли, – можно было переделать. Однако пока она ничего не возьмет отсюда. Герти, с ее крысиными глазками и способностью все подмечать, может догадаться, что они исчезли. Нижнее белье было хорошего качества – не гламурное и не вызывающее, но на первое время сойдет. В симпатичной деревянной шкатулке лежали немногочисленные драгоценности, ничего особенного, в основном серебро: девчоночьи браслеты и брелоки на цепочках, жемчужная брошка и колечко с зеленым камешком. Оливия закрыла шкатулку и положила ее в угол, на прежнее место, после чего продолжила рыться в чемодане. Туфли не ее размера и, вдобавок, слишком простые и строгие; чулки – скорее уж она согласится умереть, чем наденет их, – чересчур толстые; две премиленькие вязанные крючком шапочки – одна белая, другая – розовая.

– А это что такое? – произнесла она вслух, заметив толстый коричневый конверт, спрятанный под крышкой.

Оливия высыпала его содержимое на кровать: паспорта, свидетельства о рождении, несколько писем с американским штемпелем и обратным адресом на обороте на имя мисс Маргарет Коннелли, дом 88, Бликер?стрит, Гринвич?Виллидж, Нью?Йорк – должно быть, та самая тетка, у которой собирались поселиться девочки, – и кожаный бумажник с деньгами. Сердце замерло у Оливии в груди, когда она пересчитала их: тридцать шесть банкнот по одному фунту.

Тридцать шесть фунтов! Она еще никогда в жизни не держала в руках такой суммы, даже половины, да что там половины – даже четверти. Знает ли о деньгах Герти? И считала ли она их? Оливия ничуть не возражала бы против того, чтобы позаимствовать парочку фунтов для себя, но пока рисковать не стоило. Если она поведет себя по?умному, то ей достанется вся сумма целиком. А потом, когда она окажется в Нью?Йорке, ее можно будет поменять на доллары.

Открыв паспорт Молли, Оливия спросила себя, а не сможет ли она им воспользоваться. Фотография внутри ничуть не походила на оригинал и явно была сделана несколько лет назад. Глаза у девушки были почти закрыты, уголки губ опущены, и вообще она выглядела, как труп. Как знать, вдруг он ей и пригодится. Все зависит от того, как будут развиваться события.

Оливия сложила вещи обратно в чемодан, закрыла его и торопливо заглянула в шкафчик к девушкам. Там обнаружились косметичка, две ночные сорочки, еще два платья и стильная темно?синяя сумочка, в которой лежали щетка для волос, пара носовых платков, карандаш и маленькая записная книжка. А вот кошелька в ней не было. Должно быть, Молли взяла его с собой, а сумочку оставила.

Оливия положила сумочку на место и откинулась на подушку, напряженно размышляя. Герти была права, когда говорила, что ей следовало путешествовать четвертым классом. Оливии пришлось покинуть Лондон в страшной спешке – она попала в очень неприятную историю с братьями Саттонами, настоящими гангстерами, которые наверняка избили бы ее до полусмерти, если бы нашли, – то есть если бы не убили на месте. А все потому, что она решила немножко подзаработать на стороне и не стала отстегивать им их долю. В конце концов, это ее тело, с негодованием подумала Оливия, и непонятно, почему она должна делиться тем, что зарабатывала на его продаже.

В Ливерпуль Оливия приехала потому, что случайно оказалась неподалеку от Юстон?стейшн[7], когда узнала, что братья Саттоны объявили на нее охоту, а следующий поезд шел до Лайм?стрит. У нее даже не было времени собрать вещи. Проведя несколько дней в Ливерпуле, она обнаружила, что в Нью?Йорк отплывает «Королева майя», и обеими руками ухватилась за представившуюся возможность. Оливия видела Нью?Йорк в кино: это было место, где она сможет сделать карьеру в шоу?бизнесе, о чем женщина мечтала уже долгие годы. Билет в четвертый класс стоил всего несколько шиллингов, которые она легко заработала на Док?роуд, куда в поисках доступных женщин слетались иностранные моряки.

Нетрудно оказалось и убедить расположенного к ней стюарда отыскать незанятое местечко в каюте третьего класса – тем самым она избавила себя от сомнительного удовольствия путешествовать под палубой вместе с иммигрантским отребьем: грязными, вонючими созданиями, обремененными хнычущими детьми и отвратительными привычками. Многие даже не умели говорить по?английски.

Стюард – его звали Эшли – отыскал свободную койку в третьем классе, в каюте Герти и сестер Кенни. Он провел Оливию сюда через кухни, потому что пассажирам было строго?настрого запрещено переходить с одной палубы на другую.

– Ты уж веди себя прилично, детка, – посоветовал он. – А если тебя застукают, не впутывай меня, пожалуйста. Я поклянусь, что и в глаза тебя не видел. И сиди?ка ты лучше в каюте, вместо того чтобы фланировать по палубе.

Оливия последовала его совету, выходя на палубу только для того, чтобы глотнуть свежего воздуха. Погода была хорошей, и путешествие до сих пор проходило гладко. Ей нравилось, что она может целыми днями ничего не делать, валяться на койке и думать о будущем.

А этот Эшли ничего, нормальный парень, его можно было бы даже назвать симпатичным, если бы не косоглазие. Но даже он, при всех своих возможностях, не мог пристроить ее на довольствие в столовую третьего класса.

– Фамилии пассажиров внесены в список, и их вычеркивают, когда они приходят на завтрак, обед и ужин. Добавить твое имя я никак не смогу, – сказал он.

По ночам Эшли приносил ей кое?что из еды: булочки, обрезки сыра, фрукты и шоколад. Оливия расплачивалась с ним так, как привыкла. Чертовски жаль, что Герти однажды увидела их вместе…

В эту минуту в каюту вошла Герти. Одна.

– А где Аннемари? – полюбопытствовала Оливия.

– Она ушла на прогулка с Ровена, милой девочкой, кто искал Молли, чтобы сыграть в карты. Такая жалость приключиться с Молли. – На круглое личико Герти набежала тень. – У корабельного доктора есть дигиталис. Ей не нужно было никуда ходить и опаздывать на пароход.

– Да, действительно, – согласилась Оливия.

Ей и впрямь было искренне жаль Молли, которая так хорошо отнеслась к ней. В отличие от Герти и большинства других людей, Молли не смотрела на Оливию свысока, как на кусок грязи под ногами. Но, как бы там ни было, похоже, тот факт, что Молли опоздала к отплытию, пойдет Оливии на пользу. Так что сожалеть, собственно, было не о чем.

В каюту заглянул офицер, очень симпатичный мальчик. Он искал Аннемари, чтобы сообщить ей новости о сестре. Девушка ничем не показала, что слышала его, и Оливия подумала, а все ли у нее дома. Но рядом случилась Герти, которая и взяла бразды правления в свои руки.

– Я медсестра, я присматривать за бедное дитя. Ей нужны капли от врача, у нее нерегулярное сердцебиение.

С этого момента Герти взяла Аннемари под свое крыло – давала ей капли, каждый день водила к врачу, уговаривала что?нибудь съесть. Сегодня Аннемари в первый раз как следует поела. По крайней мере, обе сходили в столовую, а ела там девушка или нет – другой вопрос.

– Аннемари завтракала? – полюбопытствовала Оливия.

Было бы неумно и даже опасно ссориться с Герти и вызывать ее недовольство. Она могла вспомнить о своей угрозе сообщить о ней стюарду. А расспросы об Аннемари, похоже, приводили бывшую медсестру в благодушное настроение.

Герти скривилась.

– Она съела хлеб и выпила немного молока.

– Ну что ж, это пойдет ей на пользу.

– Совсем маленькую пользу. Молли говорит, Аннемари переносить большой шок. У нее с головой…

Герти покрутила короткими и толстыми, как сосиски, пальцами у виска, оставив Оливию теряться в догадках, что она имеет в виду. Очевидно, немка хотела сказать, что девочка не в себе и что у нее не все в порядке с головой.

 

Если бы Аннемари спросили об этом и будь она в состоянии уразуметь вопрос, она бы, пожалуй, согласилась с обоими определениями, данными ей Оливией. С той самой ночи, когда отец взгромоздился на нее, причинив ужасную боль, она была как в тумане, а в те редкие моменты, когда могла мыслить ясно, искренне верила в то, что сходит с ума. Но потом Аннемари поспешно отступала в мир, придуманный ею для себя, мир, в котором не случалось ничего плохого, мир, полный дыма, облаков и густых лесов, в которых она могла спрятаться. В этом мире ей не грозила опасность, и она намеревалась оставаться в нем как можно дольше.

Она лишь смутно отдавала себе отчет в том, что вне границ придуманного ею мира существует еще одна Аннемари, насмерть перепуганная девочка, которая смертельно боится, когда к ней прикасаются или заговаривают. Девочка, которая тупо делает то, что ей говорят, и которая заблудилась между мирами настолько, что перестала понимать, кто она такая и где находится. В ее затуманенном мозгу отпечатались слова: «Нью?Йорк», «тетя Мэгги», «Хейзел». «Нас ждет Хейзел», – сказала ей Молли. Молли была ее сестрой. Аннемари не возражала, когда Молли брала ее за руку и вела в какое?нибудь незнакомое место. «Все в порядке, сестренка. Это всего лишь пароход», – сказала Молли.

Но Молли исчезла, и теперь другая тетенька держала ее за руку, разговаривала с ней и вела куда?то, даже не подозревая о том, что Аннемари уже готова укрыться в своем другом мире, спрятаться на одном из облаков или затеряться среди деревьев, где никто ее не увидит и не заговорит с ней. Этот мир был единственным местом, в котором она чувствовала себя в безопасности.

 

В голове у Оливии медленно вызревал план. «Королева майя» проделала уже больше половины пути в Америку, и прошлой ночью Эшли принес ей дурные вести.

– Перед тем как мы войдем в порт, – сказал он, – тебе лучше бы вернуться в четвертый класс, причем заранее. Твое имя значится в судовом реестре, и если тебя не найдут, то здесь разверзнется ад. Корабль обыщут сверху донизу, а тебя отправят туда, откуда ты приехала.

– Черт побери! – выругалась Оливия.

– А что плохого в том, чтобы побыть иммигрантом? В конце концов, именно в этом качестве ты и отправилась в путь.

– В этом нет ничего плохого, – согласилась она.

Но в следующий раз, оставшись в каюте одна, Оливия достала паспорт Молли и стала сравнивать фотографию девушки с собственным отражением в зеркальце. Если она прикроет веки и опустит уголки губ, то будет выглядеть в точности, как на снимке. Собственно говоря, на ее месте могла бы оказаться практически любая девушка. Оливия была на два года старше Молли, но если обойтись без макияжа, то она с легкостью сойдет за шестнадцатилетнюю. Единственной проблемой оставались волосы. Некогда такие же каштановые, как у Молли, теперь они были обесцвечены почти до полного разрушения: если Оливия вздумает еще раз осветлить их, то они попросту выпадут. Как только она окажется в Нью?Йорке и превратится в Розалинду Рэйнес, она позволит им обрести свой природный цвет. Но это случится еще не скоро, а ей надо было что?то делать с ними уже сейчас; но как, скажите на милость, сменить цвет волос посреди Атлантики?

Шапочка! В чемодане их лежало целых две. Пожалуй, она наденет розовую шапочку, одно из платьев Молли, а меховую накидку вывернет наизнанку – подкладка пребывала в гораздо лучшем состоянии, чем мех. Тогда она будет выглядеть по высшему разряду.

Итак, теперь остается только найти кого?нибудь, кто займет ее место в четвертом классе и превратится в Оливию Рэйнес. Большинству людей такая задача показалась бы неразрешимой, но у нее уже была на примете одна кандидатура.

С тех самых пор, как Оливия поднялась на борт корабля, она чесалась как сумасшедшая. У нее было подозрение, что она подцепила нечто ужасное – скорее всего, от одного из темнокожих морячков, с которыми общалась на Док?роуд. Сойдя на берег, она первым делом купит ртутную мазь, которая так здорово помогла ей в прошлый раз. По прибытии в Нью?Йорк иммигрантам предстояло пройти медицинский осмотр, и Оливии очень не хотелось, чтобы кто?нибудь обнаружил, что она больна триппером. Вот тогда ее уж точно отправят обратно домой.

 

Америка, земля надежды, рай демократии, прибежище угнетенных, страна, где любой мог стать миллионером, находилась от них всего в двух днях пути. Иммигранты столпились на палубе «Королевы майя», надеясь первыми разглядеть вдали Статую Свободы с факелом в руке, которая станет для них символом того, что они наконец?то прибыли туда, где каждый из них составит себе состояние, где их дети будут сытно есть три раза в день, где много свободной земли, которую можно брать целыми акрами, столько, сколько они смогут обработать. Или же они пойдут работать на автомобильные заводы, получая огромные деньги, и в самом скором времени обзаведутся собственными автомашинами. Они уже представляли себе, что купаются в золоте, что карманы их раздуваются от долларов, дома обставлены шикарной мебелью, а столы ломятся от всевозможных деликатесов.

Америка! Иммигранты не могли дождаться, когда ступят на ее берег и вкусят щедрот и изобилия, которые она могла им предложить.

 

Гертруда Штраус тем временем успела привязаться к Аннемари и уже с горечью думала о том, как будет скучать по этой девушке, когда им придет время расстаться. Она не могла прочесть письма в чемодане, но полагала, что мисс Маргарет Коннелли, чье имя было написано на конвертах, наверняка будет встречать девочек на пристани. Один из офицеров предложил проводить Аннемари на берег, но Гертруда заверила его, что сама с удовольствием передаст бедняжку с рук на руки мисс Коннелли, а заодно и объяснит той, почему Молли не приехала вместе с сестрой. Она скажет ей, что она, Гертруда, – медсестра по профессии и что это она присматривала за Аннемари во время путешествия. Мисс Коннелли может и не знать о сердечных каплях и не подозревать, что девочка пребывает в состоянии глубокого шока. «Молли говорит, что обычно Аннемари жизнерадостный человечек, но случилось нечто ужасное», – скажет Гертруда.

При этом она будет чувствовать свою важность и исключительность. Мисс Коннелли непременно поблагодарит ее и, быть может, даже пригласит в гости к Аннемари, когда той станет лучше. Не исключено, что Гертруда обзаведется новой подругой в Нью?Йорке, что, в свою очередь, произведет неизгладимое впечатление на ее сестру Берту.

После окончания Первой мировой войны Германия перестала быть комфортным местом для жизни. Деньги обесценились, а к власти пришли чужие люди с дурной репутацией; появилась какая?то доселе неизвестная нацистская партия. Берта, эмигрировавшая в Америку еще в конце прошлого столетия вместе с мужем Германом, теперь стала вдовой, и, поскольку детей у нее не было, сестры решили составить друг другу компанию в старости. Америка подходила для этого намного лучше Германии.

Повествование о приключениях, которые Гертруда пережила на борту «Королевы майя», займет не один день, и она с радостным нетерпением предвкушала, как посвятит Берту во все перипетии происшедшего.

 

В дверь каюты постучали.

– Войдите! – крикнула Оливия. Она лежала на койке, расчесывая тело до крови, и упражнялась в том, как будет говорить, когда станет Розалиндой Рэйнес, – что должно случиться очень скоро, если все пройдет как по маслу. «Королева майя» должна была встать на якорь в гавани Нью?Йорка в полдень. – Как поживаете, дорогуша? Очень рада с вами познакомиться, – с аристократическим произношением проговорила она.

Вошел Эшли. На его лице читалось беспокойство, а левый глаз косил еще сильнее.

– Мы причаливаем через пару часов, и баржа отвезет вашу братию на остров Эллис. Так что тебе лучше пошевеливаться.

– Баржа? – Оливия понятия не имела, о чем он толкует. – И что ты имеешь в виду под «вашей братией»?

– Баржа – это такое большое плоскодонное судно, – нетерпеливо пояснил Эшли, – а под «вашей братией» я имею в виду иммигрантов. К твоему сведению, остров Эллис – это место, где иммигрантов проверяют, перед тем как разрешить им въезд в Америку. Я уже говорил тебе, что если кого?нибудь недосчитаются, то перевернут корабль вверх дном. Ты ведь знаешь, куда идти, верно? Через кухни и вниз по лестнице в задней части, тем же путем, каким я привел тебя сюда.

– Я помню, – в тон ему ответила Оливия. – Дай мне минутку, чтобы попрощаться с Аннемари и мисс Штраус.

– А с кем это ты разговаривала, когда я вошел? – Эшли окинул взглядом каюту, в которой больше никого, кроме них, не было.

– Ни с кем. Я репетирую пьесу. – Оливия нетерпеливо тряхнула головой. – Я ведь говорила тебе, что занимаюсь шоу?бизнесом, верно?

– Ну, если ты артистка, то я – король Англии. – И вдруг Эшли улыбнулся ей с неожиданной теплотой. – Пока, Оливия. Приятно было познакомиться. Мне будет не хватать тебя на обратном пути.

– Пока, Эшли. – А вот она скучать по нему не будет.

Не успела дверь за стюардом захлопнуться, как Оливия вскочила на ноги, открыла чемодан, вывалила его содержимое на свою койку и завязала концы покрывала узлом. Затем она достала из шкафчика кожаную сумочку, положила в нее тридцать шесть фунтов и паспорт Молли, после чего отправилась на поиски Аннемари, молясь про себя, чтобы рядом с ней не оказалось Герти, которая высматривала сестру девочки в толпе встречающих на пристани.

На палубе было уже полным?полно пассажиров, многие из которых прихватили из кают свой багаж, который теперь стоял у их ног. Казалось, корабль медленно дрейфует к точке назначения. Нью?Йорк! Оливия остановилась и в изумлении уставилась на огромные здания на горизонте, теснившиеся, словно свечи на праздничном торте. Зрелище было изумительным, невероятным, даже пугающим. У нее вдруг улучшилось настроение. Очень скоро и она станет своей в этом необычном и притягательном месте. Теперь, располагая деньгами и одеждой Молли, она сможет начать новую жизнь. Но пока что Оливия не попала в этот рай. Ей еще предстояло сделать кое?что, прежде чем она сойдет на берег и превратится в Розалинду Рэйнес.

Глаза большинства пассажиров были устремлены на пристань, и лишь одна фигурка в зеленом пальто стояла поодаль, облокотившись на перила и глядя вниз, на мутную коричневую воду.

– Аннемари! – Услышав возглас Оливии, девушка медленно обернулась, но в ее прекрасных глазах не мелькнуло и тени узнавания. Можно подумать, это не они в течение десяти дней, что длилось путешествие, делили одну каюту. – Пойдем со мной, дорогуша. – Оливия протянула руку. Девушка без слов взяла ее и покорно последовала за Оливией обратно в каюту.

Войдя в нее, Оливия задумчиво пожевала губу. Раньше мысль об этом не приходила ей в голову, но ей не хотелось причинять Аннемари лишние страдания. Тем не менее в первую очередь она должна думать о себе. Развязав узел, Оливия сунула под одежду паспорт девушки, ее свидетельство о рождении и письма из Нью?Йорка, оставив одно письмо себе на тот случай, если оно вдруг ей понадобится. Пройдет некоторое время, прежде чем вещи будут обнаружены, но рано или поздно кто?нибудь непременно установит, кем является девушка. Оливия вновь завязала узел, сунула Аннемари в ладошку клочок бумаги и заставила ее сжать пальцы в кулак.

– Смотри, не потеряй его, дорогуша, – сказала она.

На бумаге были написаны имя и адрес: «Оливия Рэйнес, Камерон Билдингз, 16, Дептфорд, Лондон». Это означало, что никто не станет разыскивать настоящую Оливию Рэйнес, во всяком случае в ближайшие дни. По словам Эшли, досмотр затянется на пять или шесть часов. К этому времени настоящая Оливия рассчитывала благополучно оказаться на берегу с сумочкой и чемоданом Молли, переодевшись в ее одежду.

 

Аннемари не протестовала, когда иммигранты толкали ее в спину и отпихивали в сторону. Они стремились первыми попасть на большую плоскодонную баржу, словно боялись, что их оставят на корабле. Эти люди говорили на языке, который она не понимала, но в их голосах явственно ощущалось возбуждение. Минула, казалось, целая вечность, прежде чем баржа отчалила от борта, и Аннемари с удивлением спросила себя, почему они оставляют позади большой белый корабль, на котором приплыли сюда.

Впрочем, это путешествие длилось недолго. Девушка терпеливо перенесла его, несмотря на то что ее прижали к борту и какой?то малыш вцепился в ее юбку, заливаясь слезами. Все это было очень странно. Аннемари удивлялась про себя, куда же подевалась та женщина, которая, похоже, заняла место Молли. Она скучала по ней, и по Молли тоже скучала. Неужели ей снится сон? Эти здания, огромные и уродливые, приближавшиеся с каждой минутой, от одного взгляда на которые Аннемари бросало в дрожь, не могли быть настоящими. Может, она угодила в ад вместе с этими плохо одетыми людьми с изможденными, худыми лицами и затравленным взглядом?

Аннемари зажмурилась и отступила туда, где не было ни людей, ни зданий, где над деревьями плыли облака и где она чувствовала себя в полном одиночестве и безопасности.

 

Баржа причалила к острову Эллис, и горящие нетерпением пассажиры хлынули на берег. Аннемари поддалась общему потоку, и ее понесло вместе со всеми. Узел с вещами остался где?то позади, и она начисто позабыла о нем. Немного погодя на него наткнулся какой?то моряк и отнес в багажное отделение, откуда иммигранты после проверки забирали свои вещи.

 

– Что с ней будет, доктор? – с сильным валлийским акцентом осведомилась медсестра.

Они находились в небольшой дальней комнатке женского отделения больницы острова Эллис. Аннемари в одежде лежала на единственной кровати, не шевелясь и широко открыв глаза, остававшиеся совершенно пустыми. Лента, которую Гертруда только сегодня утром вплела ей в косу, развязалась, и черные вьющиеся волосы рассыпались по плечам, укутывая плечи девушки, словно накидка.

– Скорее всего, ее оставят на несколько дней в карантине на тот случай, если кто?нибудь все же придет за ней, а потом отправят туда, откуда она приехала, – в Ливерпуль. Пароходство, которое привезло ее сюда, оплатит обратный проезд. – На лице молодого врача отражалось беспокойство. – Не могу понять, что с ней. Физически она совершенно здорова. У нее нет известных нам болезней, и ее имя, Оливия Рэйнес, внесено в судовой реестр. Но как могла девушка, которая ведет себя как глухонемая, проделать столь долгий путь? – Какие?либо документы, удостоверяющие ее личность, отсутствовали, и лишь имя было небрежно нацарапано на клочке бумаги. Сегодня доктору уже пришлось иметь дело с несчастными, которых отправили в больницу по подозрению на туберкулез, эпилепсию, трахому и другие заболевания, не позволявшие им ступить на землю Соединенных Штатов. Собственно, он уже привык к подобным вещам, но было в этой Оливии Рэйнес нечто такое, что беспокоило его.

– Она совсем не похожа на обычных иммигрантов, – заметила медсестра. – Сапожки на ней стоят кучу долларов, не говоря уже о пальто.

– М?м, – глубокомысленно протянул врач. – Послушайте, оставьте ее на ночь здесь. Подозреваю, что она получила какую?то травму, и ей может стать еще хуже, если она придет в себя в палате, полной незнакомых женщин.

 

Оливия сняла номер в маленькой гостинице неподалеку от доков. Там было чисто и вполне можно было пожить несколько дней, пока она не подыщет себе что?нибудь более подходящее, желательно поближе к театральному кварталу, – Оливия подозревала, что и здесь, как в лондонском Уэст?Энде[8], театры собраны в одном месте. Теперь, когда у нее появились деньги, ей уже не было нужды торговать своим телом на улицах, даже если ей откажут на пробах, что неоднократно случалось дома. Но вся трудность заключалась в том, что Оливия не получила образования, а раньше у нее не было и приличной одежды. На пробы она приходила в том, что носила всегда, и в ней с первого взгляда распознавали профессионалку, уличную женщину, которая заскочила на кастинг, рассчитывая получить бесплатную чашечку чая или немного согреться. Тем не менее Оливия была уверена, что может петь, танцевать и лицедействовать ничуть не хуже любой признанной звезды шоу?бизнеса. Она была прирожденной актрисой. Стоило только вспомнить, как вдохновенно она сыграла свою роль сегодня!

Избавившись от Аннемари, Оливия поспешно смыла макияж, влезла в одно из платьев Молли – из толстой черной шерсти, с длинными рукавами и воротником а?ля Питер Пэн, – а на уши натянула розовую шапочку. Она испытала настоящий шок, глядя на себя в зеркало, откуда на нее смотрела строгая и немножко старомодная молодая женщина. Но любоваться собой было некогда: схватив сумочку и чемодан, Оливия выскочила из каюты. В любую минуту Герти могла вернуться за Аннемари и поднять переполох, обнаружив, что девчонка исчезла.

Оливия смешалась с толпой на палубе. С бешено колотящимся сердцем ей пришлось прождать, казалось, несколько часов (что в ее нынешнем положении представлялось целой вечностью), пока огромный корабль с жутким грохотом и содроганием не причалил наконец к пирсу. Еще через несколько минут пассажиры начали сходить на берег, и с ними Оливия, которую по?прежнему колотила нервная дрожь. Она еще не могла чувствовать себя в безопасности – ей предстояло пройти таможенный досмотр с паспортом Молли.

У барьера выстроилась очередь, и Оливия одним глазком поглядывала, не покажется ли поблизости Герти, но соседки по каюте нигде не было видно. Когда наступил черед Оливии, таможенник внимательно посмотрел на нее, после чего опустил взгляд на фотографию в паспорте. Женщина ослепительно улыбнулась ему и сказала, старательно подражая акценту Молли:

– Снимок просто ужасный, правда? В тот день, когда меня фотографировали, я слегла с простудой и потому выгляжу, как на смертном одре.

– Что ж, теперь вам явно стало лучше, мисс… – он вновь заглянул в паспорт, – мисс Кенни. Какова цель вашего приезда в Нью?Йорк?

– У меня каникулы, так что на несколько недель я остановлюсь у своей тети, Маргарет Коннелли. Она живет в Гринвич?Виллидж, номер восемьдесят восемь по улице Бликер?стрит.

– Надеюсь, вам понравится наш город. – Таможенник вернул ей паспорт. – Желаю вам приятно провести время, мисс.

Ура, у нее получилось! Подойдя к пункту обмена валюты, Оливия попросила поменять фунты на доллары. Взамен ей вручили ошеломляюще толстую пачку банкнот.

Итак, она добилась своего. Первый шаг сделан.

 

Когда через несколько часов стемнело, Оливия все еще оставалась у себя в комнате, оглушенная успешным завершением невероятно сложного и опасного предприятия. Сидя на кровати, она в десятый раз пересчитывала купюры: сто шестьдесят четыре доллара с мелочью. Она сунула их в сумочку, решив, что завтра купит маленький кошелек для монет. Собственно, завтра ей предстоял трудный день, и помимо того, чтобы выяснить, где располагаются театры, и купить кошелек и ртутную мазь, дабы избавиться от донимавшего ее зуда, она намеревалась сделать кое?что еще.

Во?первых, Оливия собиралась найти парикмахера и постричься «под фокстрот» – в Лондоне это был последний писк моды, – а также покрасить волосы в первоначальный каштановый цвет. Вульгарные кудряшки делали ее похожей на уличную девку. Оливия готова была держать пари, что ни таможенник, ни портье внизу не обращались бы с ней так вежливо, не надень она шапочку Молли.

Она спросила себя, что сейчас поделывает Молли, бедная корова. Наверное, сходит с ума от беспокойства о сестре и собирается сесть на ближайший пароход в Нью?Йорк – при условии, что у нее остались деньги на билет. Не устрой Оливия так, что Аннемари заняла ее место в четвертом классе, сейчас девчонка уже благополучно оказалась бы под крылышком у тетки: об этом позаботилась бы Герти. А тетка может послать Молли денег на билет, и через несколько недель сестры воссоединятся в Нью?Йорке.

Так что Оливия внесла неразбериху в их жизнь и подвергла их опасности. «На чужом горе не построишь счастья», – любила повторять ее мать. Что ж, она знала, о чем говорила. Всю свою жизнь у нее было только одно горе – в лице мужа, который смертным боем избивал ее саму и детей. В тринадцать лет Оливия сбежала из дому и с тех пор жила, полагаясь только на себя. Тем не менее это не значит, что она должна мстить за это девчонкам Кенни. Ни одна из них не причинила ей ни малейшего вреда. А Молли вообще была с ней мила и добра и разговаривала как с равной, хотя и знала, что ее соседка по каюте торгует своим телом.

Оливия подумала об Аннемари, застрявшей на острове Эллис. Девчонка, скорее всего, даже не понимала, где она и что с ней. Сберегла ли она узел, в котором лежал ее паспорт? Его мог забрать кто угодно – Оливия не догадалась прикрепить к нему бирку с фамилией. Она вспомнила, как Эшли рассказывал ей о том, что молодых женщин не выпускают с острова, если за ними кто?нибудь не приходит. Стюард даже предложил прислать своего приятеля, который поручится за нее, но к тому времени Оливия уже разработала более надежный план. Что же касается Эшли, то он вел себя вполне пристойно, а она в знак благодарности наградила его чесоткой, если не чем?нибудь похуже.

Ее покаянные мысли нарушил взрыв смеха, донесшийся снаружи. Оливия выглянула в окно. С таким же успехом она могла оказаться в любом городе любой страны. Эта часть Нью?Йорка была плохо освещена, и отсюда не было видно тех высоких зданий, которыми она любовалась с борта корабля. На другой стороне улицы приткнулось убогое кафе с обшарпанной вывеской «Берлога Джо», которая подмигивала ей выцветшими неоновыми огнями. У входа остановился автомобиль, из него вылезли четыре молодые женщины и направились внутрь. Они смеялись взахлеб и никак не могли остановиться. Где?то вдалеке часы пробили шесть.

Оливия задумчиво пожевала губу. От этой привычки нужно срочно избавляться, иначе она рискует остаться без нижней губы. Помочь Молли она ничем не могла, а вот Аннемари – вполне.

Женщина натянула розовую шапочку и взяла накидку – она наденет ее снаружи, чтобы портье внизу не заметил, какая она потрепанная. Оливия мысленно внесла пальто в список покупок, которые предстояло сделать завтра, и спустилась вниз. Портье вышел из своего закутка, когда она позвонила в колокольчик.

– Что я могу для вас сделать, мисс? – Он ласково улыбнулся ей.

Пожилой мужчина с копной снежно?белых волос, он разговаривал по?английски с тем же акцентом, что и Герти.

– На корабле я познакомилась с одной девушкой. Она тоже из Ирландии, как и я, только путешествовала четвертым классом. Ее должна была встретить тетя, но девушка беспокоилась, что та могла не получить письмо вовремя. И теперь я хотела бы убедиться, что с ней все в порядке. Если нет, я сама отвезу ее в дом тетки. Гринвич?Виллидж далеко отсюда? – Господи, как здорово у нее получается! Ее голос буквально сочился искренностью.

– На такси совсем рядом. Это стоит недорого, – добавил портье, заметив, как у Оливии вытянулось лицо при мысли о том, что придется расстаться с несколькими драгоценными долларами. – Ваша знакомая находится на острове? Его называют «Островом Слез». – Оливия кивнула. – Тогда вам нужно сесть на паром. Они ходят часто, но будьте осторожны, мисс. Этот район – не самое подходящее место для одинокой девушки.

– Спасибо, я запомню, – поблагодарила его Оливия.

Выйдя из гостиницы, она быстро зашагала в сторону доков, обдумывая то, что скажет, когда окажется на острове: «Меня зовут Молли Кенни. Я пришла к своей кузине, Оливии Рэйнес. Наша тетка в Гринвич?Виллидж ожидает ее». Если понадобится, она предъявит паспорт Молли. Конечно, это было рискованно, но после того, что ей удалось провернуть сегодня, в крови у нее бурлил адреналин. У Оливии бешено билось сердце, а ладони вспотели. Она ясно осознавала то, что она сумела одурачить всех: Эшли, Герти, таможенника. Сюда можно добавить и Аннемари, бедного ребенка, чем, вообще?то, вряд ли можно гордиться. Впрочем, вскоре она будет внесена в список лиц, прибывших на остров Эллис.

Но это – последний риск, на который она пойдет. С завтрашнего дня совесть ее будет чиста, и плевать она хотела на то, что станется с сестрами Кенни.

 

Берта приготовила на ужин братвурст[9] с горячей кислой капустой и картофельным салатом, а на десерт подала кекс с марципаном и баварский кофе. Гертруда с удовлетворенным вздохом отпила глоточек.

– Все очень вкусно, Берта. Давно уже я не получать такого удовольствия. Спасибо тебе. – Сестры решили, что будут говорить по?английски, чтобы Гертруда поскорее освоила язык.

– На углу живет мясник из Германии, – сказала Берта, – лучший во всем Нью?Йорке. Хочешь еще кекса?

– Нет, спасибо, Берта, – отказалась Гертруда и снова вздохнула.

– Ты все еще думаешь об этой девочке Розмари?

– Аннемари. Я беспокоиться, что с ней случаться. Где она исчезать?

– Исчезают не «где», а «куда», – поправила сестру Берта.

Как и сестра, Берта отличалась спокойной, упитанной полнотой и серо?стальным цветом волос. В ее квартире, расположенной в полуподвальном этаже на Ридж?стрит в нижнем Ист?Сайде, было темновато, зато уютно благодаря массе всяческих безделушек, которые накопились за долгие годы. На буфете стояла старая темно?коричневая фотография в рамочке, на которой были сняты сестры, – в то время Гертруде исполнилось четырнадцать, а Берта была на два года старше. Рядом пристроился свадебный снимок Берты и Германа. В камине горел огонь, и задернутые шторы отгораживали их мирок от наступавших сумерек, грозивших обернуться туманной и не слишком приятной ночью.

При иных обстоятельствах Гертруда испытывала бы умиротворенное и сонное довольство – в животе уютно устроился сытный ужин, корсет расстегнут, на ногах болтаются домашние шлепанцы, – сознавая, что Германия осталась позади и теперь ее ожидает новая жизнь с сестрой в Нью?Йорке. Тем не менее Гертруда чувствовала себя не в своей тарелке, будучи не в силах прогнать беспокойство об Аннемари. Куда же подевалась девчонка? Гертруда даже обратилась к одному из офицеров и сказала ему, что Аннемари пропала.

– Один человек должен встретить ее – Маргарет Коннелли. Вы найти ее, пожалуйста. Убедиться, что она забирать Аннемари.

Но в толпе встречающих, выстроившихся на пристани, чтобы приветствовать пассажиров «Королевы майя», разыскать Маргарет Коннелли не представлялось возможным.

Нет, Гертруда не могла более мириться с неопределенностью. Она с трудом поднялась на ноги.

– Я возвращаться обратно на корабль. Не смогу засыпать, пока не узнать, что случаться с Аннемари.

– Я поеду с тобой, Герт. Я вызову такси, а ты пока застегни корсет и надень туфли. – Берта окинула сестру ласковым взглядом. – В молодости ты вечно беспокоилась обо всех и, похоже, с возрастом ничуть не изменилась.

 

Было уже почти семь часов, когда Мэгги Коннелли вернулась домой. Занятия в школе закончились почти три часа назад, и она отправилась поужинать в ресторан вместе с коллегой и доброй подругой, Конни МакГрат. Мэгги отперла дверь в коридор, в который выходила ее квартирка, одна из трех, расположенных над заведением Зигги, музыкальным магазинчиком, в котором продавались нотные тетради и партитуры. Магазин был еще открыт, и Зигги хрипловатым и довольно приятным голосом напевал песню, которую она еще ни разу не слышала, – «Сердце мое плачет, душа моя болит», – аккомпанируя себе на фортепиано. Песня очень смахивала на поминальную молитву, и Мэгги решила, что он сам сочинил ее.

В холле на маленьком столике лежала корреспонденция: письмо с ирландским почтовым штемпелем и еще одно, отправленное из Нью?Йорка. Мэгги бегом поднялась в свою квартиру на первом этаже – американцы величали его вторым, а цокольный этаж считали первым, – с размаху опустилась в кресло и распечатала письмо из Ирландии. Оно пришло от ее племянницы Молли и уместилось на одной страничке, которую Мэгги и прочла с растущим смятением.

Судя по всему, Молли и Аннемари направлялись в Нью?Йорк с намерением поселиться в ее крохотной квартирке, в которой едва хватало места для одного человека, не говоря уже о трех.

Мэгги всей душой любила девочек, но в Нью?Йорке она наслаждалась наполненной событиями жизнью, обзавелась массой подруг и знакомых, с которыми регулярно ходила в театры и оперу. Она пела в хоре «Легиона Марии»[10] и посещала бридж?клуб. Когда приедут девочки, о многих из этих занятий придется забыть, подумала Мэгги. Она не сможет каждый вечер оставлять их одних.

Женщина вновь прочитала письмо, и на сей раз беспокойство взяло верх над разочарованием. Первая ее мысль была о себе, о том, с какими неудобствами придется столкнуться ей самой, но теперь она спрашивала себя, что могло подвигнуть Молли, обычно такую разумную девушку, решиться на столь отчаянный поступок и отправиться в Нью?Йорк вместе с сестрой. Знает ли об этом их отец? Если знает, почему он не написал ей и не поинтересовался, как она отнесется к их приезду? Мэгги никогда не любила Фрэнсиса Кенни и очень расстроилась, когда ее сестра Орла объявила, что выходит за него замуж. Он был слишком самоуверен, хотя о нем отзывались, как о хорошем докторе. Мэгги тревожилась за детей с тех самых пор, когда ее дорогая Орла скончалась столь неожиданно и скоропостижно, но, судя по письмам Молли, девочка как?то справлялась с новыми обязанностями.

Вообще?то она, Мэгги, должна была вернуться в Ирландию и убедиться в том, что с детьми все в порядке. Именно этого ожидала бы от нее Орла – и она сама ожидала бы от Орлы именно этого, поменяйся они местами, – но ей, видите ли, слишком уж нравилась жизнь в Нью?Йорке, чтобы хотя бы подумать о такой возможности. Многие женщины, намного красивее, добрее и умнее ее, навсегда вернулись бы домой и стали бы матерями детям сестры. А теперь, похоже, там случилось нечто из ряда вон выходящее, раз Молли обратилась к единственному человеку, на которого могла рассчитывать: к своей тете Мэгги.

Письмо было отправлено две недели назад. В нем говорилось, что девочки отплывают из Ливерпуля на «Королеве майя» через два дня, а само путешествие займет еще десять. Мэгги быстро произвела несложные подсчеты и побледнела: они приезжают сегодня!

Господи Иисусе и Святая Дева Мария! Что ж, по крайней мере, в том, что она не встретила их, ее вины не было. В котором часу причаливает корабль? Или он уже причалил? Пожалуй, ей надо как можно быстрее попасть на пристань. Женщина взмолилась про себя, чтобы девочкам не пришлось ждать слишком долго.

 

Все прошло без сучка без задоринки. «Удивления достойно, что можно совершить, если сохранять спокойствие и верить в собственные силы», – подумала Оливия, когда они с Аннемари плыли на пароме обратно. Позади них в тумане тонул остров Эллис, а огни Нью?Йорка становились ярче с каждой минутой. Она пожелала увидеться со своей кузиной, Оливией Рэйнес, ее попросили подождать, и через каких?нибудь двадцать минут чопорная женщина в строгом коричневом платье привела Аннемари.

– Если у нее и был с собой багаж, мы его не нашли, – коротко проинформировала Оливию женщина. – Если вы зайдете к нам через несколько дней, не исключено, что к тому времени он объявится.

– Благодарю вас. – Оливия обняла Аннемари – женщина наверняка ожидала теплого приветствия. – Привет, дорогая! Тетя Мэгги ждет тебя дома. Как я рада видеть тебя снова! Ну, пойдем, выпьем чаю. – Она взяла маленькую холодную ладошку Аннемари. Эта девочка пошла бы, наверное, и с доктором Криппеном[11], протяни он ей руку.

 

Паром причалил неподалеку от «Королевы майя». Пристань и доки были ярко освещены и кипели такой же лихорадочной активностью, как и несколько дней назад в Ливерпуле, – корабль готовился к следующему рейсу. Единственное отличие заключалось в том, что на стоянке не было видно такси, которые стояли здесь еще совсем недавно. Оливия уже испугалась, что им придется ждать неизвестно сколько, как вдруг в нескольких ярдах от корабля остановился черный автомобиль, высадивший мужчину и женщину. Водитель вылез из машины и принялся выгружать вещи из багажника. Оливия подошла к нему, крепко стиснув ладошку Аннемари на тот случай, если девчонка вздумает убежать в тот самый момент, когда она собиралась окончательно сбыть ее с рук и навсегда забыть о ней.

– Вы не могли бы отвезти эту молодую леди к дому номер восемьдесят восемь на Бликер?стрит? Сколько это будет стоить?

– Один доллар.

Испытав прилив неожиданной щедрости, Оливия дала водителю доллар и несколько монет, хотя платить ему не было никакой необходимости – тетка Мэгги наверняка рассчиталась бы с ним, заполучив племянницу живой и здоровой.

– Благодарю вас, – вежливо отозвался мужчина.

В Лондоне Оливии нечасто приходилось иметь дело с водителями такси, но она готова была держать пари, что среди них найдется очень немного так же прилично выглядящих мужчин, как этот. На вид ему было около пятидесяти, и на нем был солидный твидовый костюм, кепи, рубашка с белым воротничком и галстук.

– Как зовут юную леди? – осведомился таксист.

– Аннемари, – ответила Оливия и нежно обняла девчонку. – Прости меня, дорогая, – прошептала она. – Я втянула тебя в неприятную историю, верно? Но скоро ты окажешься у своей тетки Мэгги и все снова будет хорошо.

Она усадила девчонку на заднее сиденье, водитель уселся за руль, и такси исчезло в ночи. К своему удивлению, Оливия ощутила, как по щеке у нее скатилась непрошеная слезинка. Она смахнула ее тыльной стороной ладони и быстрым шагом направилась к гостинице.

 

Такси еще не успело отъехать, как на его месте остановилась другая машина, из которой буквально вывалилась Гертруда Штраус.

– Это Аннемари! – восторженно воскликнула она. – Это Аннемари сидеть спереди. Я узнавать ее издалека, узнавать ее зеленое пальто и длинные волосы. Ох, Берта, с ней все в порядке! Скорее всего, она направляться к мисс Маргарет Коннелли.

– Ты уверена, что это она, Герт? – раздался с заднего сиденья голос Берты.

– Да. – Гертруда отчаянно закивала головой. – Это Аннемари.

– Ну, тогда садись. – Берта похлопала рукой по сиденью рядом с собой. – Поехали домой. Я приготовлю кофе, и мы доедим кекс с марципаном.

– Я так счастлива, Берта! – Гертруда залезла обратно в такси. – Теперь я готова терпеть Нью?Йорк.

– Полюбить, Герт, а не терпеть. – Берта рассмеялась и взяла сестру под руку.

Такси везло их обратно на Ридж?стрит.

 

– Откуда вы, мисс Анна Мюррей? – обратился Левон Зариян к своей пассажирке. Когда она не ответила, он мягко добавил: – Я вас не съем.

Она была совсем еще ребенком: на вид ей можно было дать лет тринадцать, максимум четырнадцать.

– Вы только что прибыли в Нью?Йорк?

Она по?прежнему хранила молчание. Когда они доехали до Уэст?Сайд?хайвей, Левон притормозил, ожидая пробела в плотном потоке движения, развернулся и вновь с любопытством взглянул на свою пассажирку.

– Привет, – сказал он, но девочка упорно смотрела на свои руки и даже не подняла головы.

Левон спросил себя, а слышит ли она его, и резко надавил на клаксон. Рявкнул гудок, и девушка вскинула голову. Он заглянул ей в глаза, но они были мертвыми и незрячими, хотя и фантастически красивыми: чистыми и яркими, как аметисты. Кожа девочки казалась фарфоровой, с нежным глянцевым сиянием, а волосы ниспадали до самой талии каскадом мелких черных локонов.

– У меня была дочь, очень похожая на вас, – сказал ей Левон. – Ее звали Лариса, и у нее были карие глаза. Но она умерла.

При воспоминании о том, как погибла Лариса, у него перехватило дыхание: ее изнасиловали турки, двенадцать человек, а потом перерезали ей горло. Через неделю он с Тамарой уехал из Армении, страны древних легенд и горьких слез, чтобы не погибнуть вслед за дочерью от рук турок, которые, похоже, вознамерились вырезать под корень все население его отсталой, погруженной во мрак невежества родины.

Сзади недовольно загудели клаксоны. Левон спохватился и влился в поток автомобилей. Прошло уже пять лет с той поры, как они приехали в Америку, пять лет после смерти Ларисы, но Тамара ни на миг не прекращала оплакивать дочь. Глаза его супруги оставались такими же мертвыми и незрячими, как и у этой Анны Мюррей.

Левон вновь заговорил с ней. Он стал рассказывать о себе и о Тамаре, больше не упоминая о Ларисе.

– В Армении я был адвокатом, а теперь хожу в колледж, чтобы сдать экзамен, после которого смогу работать по своей специальности. Тамара, моя жена, была певицей, не профессиональной, но ее часто приглашали петь на свадьбах и в домах наших друзей. Обычно это были народные песни. – С тех пор как они переехали в Америку, Тамара не спела ни единой ноты. Левон представил, как она сидит в их квартире на Гранмерси?парк, ожидая, пока он не вернется домой, и на лице у нее отражается такая скорбь, что у него готово было разорваться сердце.

Не прекращая развлекать свою пассажирку разговором, Левон ехал по темным пустынным улочкам и ярко освещенным, шумным проспектам, полным людей, ресторанов и баров. Некоторые из них будут работать всю ночь. Нью?Йорк был городом, который никогда не спит. При иных обстоятельствах Левон наверняка полюбил бы его. Всякий раз, когда движение замирало, вынуждая его останавливаться, он искоса поглядывал на свою молчаливую пассажирку, но с таким же успехом она могла пребывать в ином мире, поскольку совершенно не замечала его.

– Мы почти приехали, – заметил Левон, когда впереди показалась площадь Вашингтона.

Он вновь спросил себя, к кому на Бликер?стрит едет эта странная девочка. Откуда она приехала? Кто та молодая женщина, что посадила ее в такси? Очень безответственная особа, решил Левон по некотором размышлении. Анну Мюррей нельзя было оставлять одну в ее нынешнем состоянии. Интересно, кто она по национальности? Ему казалось, что Мюррей – шотландская фамилия; впрочем, ручаться в этом он бы не стал.

Левон свернул на Бликер?стрит и остановился у дома номер восемьдесят восемь.

– Мы на месте, – сообщил он.

Когда девочка не подала виду, что поняла его, он вылез из машины и подошел к дому. Музыкальный магазин на первом этаже был закрыт, а у входной двери красовались сразу три кнопки звонков. Левон нажал нижнюю, но никто не вышел, поэтому он нажал вторую кнопку, а потом и третью. По?прежнему никакого ответа. Тогда Левон нажал все три одновременно, слыша, как в здании заливаются трели звонков, но дверь упорно не желала открываться. Внутри никого не было.

Ну и что прикажете делать? Силой вытащить Анну Мюррей из машины и усадить ее на ступеньки в надежде, что скоро кто?нибудь за ней придет? Левон вдруг разозлился из?за того, что с такой красивой и беззащитной юной девушкой обошлись столь беспечно и безответственно: сунули в такси, чтобы отправить туда, где ее никто не ждал. Двое мужчин, вывалившихся из забегаловки на другой стороне улицы, затеяли драку. Какая?то женщина похлопала Левона по плечу:

– Ищешь, с кем бы хорошо провести время, дорогой?

Левон не обратил на нее внимания, сел за руль и поехал прочь. Анна Мюррей по?прежнему сидела на заднем сиденье его автомобиля.

 

Мэгги вернулась на Бликер?стрит, кипя от гнева. Ее поездка обернулась пустой тратой времени: ее просто не пустили на борт «Королевы майя». Б?льшая часть экипажа, как она подозревала, уже отправилась в город, так что сообщить ей хоть что?нибудь было просто некому. У некой важной личности в форме имелся список пассажиров, которые должны были прибыть завтра, но фамилий тех, кто уже сошел на берег сегодня, у нее не было.

– Обратитесь в транспортную контору, – посоветовал Мэгги этот господин, но к тому времени, как она разыскала, где это, чертово учреждение уже благополучно закрылось. И никаких следов ее племянниц.

Раздраженно топая ногами, Мэгги поднималась по лестнице к своей квартире, и тут заверещал дверной звонок. Кроме нее, в доме никого не было: по ночам Джим Голдберг работал в газете, а балерина, занимавшая квартиру на верхнем этаже, фамилию которой Мэгги так и не смогла запомнить, не говоря уже о том, чтобы произнести, отправилась на гастроли.

Мэгги, громко топая, спустилась вниз, распахнула дверь и недовольно уставилась на посетительницу, женщину примерно ее возраста, в старомодном макинтоше и шерстяной шапочке.

– Мисс Коннелли, здравствуйте, – торопливо заговорила женщина. – Меня зовут Эйлин Татти, я живу тут неподалеку за углом, и моя дочь, Имельда, учится в вашем классе. Я подумала, что мне стоит зайти к вам и рассказать о том, что я видела ваше имя на конвертах, – ну, вдруг это важно.

– На каких конвертах? – похолодела Мэгги.

– Ну, вы же знаете, что я работаю на острове Эллис?

Мэгги не знала об этом, но все равно кивнула, на всякий случай.

– Я исполняю обязанности письмоводителя, и сегодня вечером, как раз перед тем, как я должна была идти домой, нам принесли узел с вещами, оставшийся невостребованным. Внутри оказался паспорт и несколько писем: на обратной стороне были написаны ваше имя и адрес. Я бы принесла их с собой, но мне не позволили. Они были отправлены Молли Кенни в графство Килдэр.

Мэгги пробил озноб.

– А на чье имя был выписан паспорт? Вы не посмотрели?

– Посмотрела, а как же. Он принадлежал Аннемари Кенни. Мистер Скарлатти, инспектор, напишет вам завтра. Она ваша родственница, мисс Коннелли?

– Племянница. Прошу извинить меня, миссис Татти. С вашей стороны очень мило, что вы зашли ко мне, но я должна подняться к себе и хорошенько все обдумать.

Мэгги закрыла дверь и некоторое время стояла, прижавшись к ней спиной, глубоко дыша и едва сдерживаясь, чтобы не закричать во весь голос. Завтра с утра она первым делом пошлет Фрэнсису Кенни телеграмму с требованием объяснить ей, что происходит. И еще она знала, что сегодня ночью не сомкнет глаз.

 

Левон Зариян открыл дверь квартиры на Гранмерси?парк.

– Тамара, – негромко позвал он. – У меня для тебя сюрприз.

– Что случилось, Лев?

Жена вышла из спальни; ее лицо было заплаканным. Должно быть, сегодня был один из плохих дней, потому что она надела то самое кремовое платье с кружевной отделкой, которое было на ней, когда они нашли Ларису лежащей в луже собственной крови. Тамара закричала и упала на колени рядом с телом дочери. На юбке до сих пор оставались темные пятна. Выбросить платье она отказалась наотрез.

Левон подтолкнул Анну Мюррей вперед – она охотно пошла с ним, когда он протянул ей руку.

– Тамара, любовь моя, я привел тебе другую дочь.

 

Глава третья

 

В тот роковой полдень не только вид отплывающей от причала «Королевы майя» с Аннемари на борту заставил Молли лишиться чувств. Ее отвезли на «скорой» в Королевскую больницу на Пемброк?плейс, где и выяснилось, что в результате удара она заработала легкое сотрясение мозга.

– Я хочу оставить вас здесь на несколько дней, чтобы понаблюдать за вами, – сообщил врач Молли после того, как поинтересовался, сколько пальцев он ей показывает, и она ответила, что два, когда на самом деле он выставил всего один. – Ваши родные знают, что вы тут?

– У меня нет родственников в Ливерпуле, – ответила девушка.

– Вы слишком молоды для того, чтобы жить одной, не находите?

Его звали доктор Пэкер, он был невысоким толстячком с ярко?красным лицом и аккуратными бачками.

– Я живу не здесь. – Все закончилось тем, что Молли поведала ему свою историю, умолчав лишь о том, что подвигло ее с сестрой уехать из Ирландии.

Пэкер сочувственно прищелкнул языком.

– И что вы собираетесь делать?

– Найду, где можно остановиться в Ливерпуле, а потом напишу тете и попрошу ее прислать мне денег еще на один билет.

Она отыщет дешевую гостиницу и будет надеяться, что от нее не потребуют оплатить комнату немедленно, а она расплатится по счету, когда получит деньги.

Через три дня Молли выписали из больницы. Голова у нее все еще побаливала, и девушка понимала, что ужасная ошибка, которую она совершила, позволив «Королеве майя» уплыть без нее, будет преследовать ее до конца жизни. Молли сходила с ума от беспокойства об Аннемари, хотя и успокаивала себя тем, что Гертруда Штраус наверняка присмотрит за ее сестрой и будет давать ей сердечные капли. Доктор Пэкер сказал Молли, что у корабельного врача непременно отыщется дигиталис, отчего она снова почувствовала себя полной дурой. Мисс Штраус или кто?нибудь из офицеров корабля побеспокоится о том, чтобы благополучно передать Аннемари с рук на руки тете или доставить сестру к Мэгги домой, если по каким?либо причинам той не будет на пристани.

По словам доктора Пэкера, неподалеку от центра Ливерпуля было множество маленьких гостиниц, так что Молли с легкостью отыщет ту, что ей подойдет.

– Просто ступайте по Лондон?роуд, пока не упретесь в Лайм?стрит, а уж тогда спросите у кого?нибудь, лучше всего, у полисмена.

Лондон?роуд была забита пешеходами; трамваи, отчаянно звеня, катили по мостовой; автомобили рассерженными гудками подгоняли неспешно движущихся лошадок, запряженных в повозки. Молли испытывала странное чувство – она как будто смотрела на себя со стороны, и звуки почти не доходили до ее сознания. Она заставляла себя останавливаться и разглядывать витрины многочисленных магазинчиков, мимо которых проходила, чтобы полюбоваться модной одеждой, туфлями на высоких каблуках, о которых она давно мечтала, игрушечной железной дорогой, которой бы очень обрадовался Тедди, или чертиком из коробочки, который привел бы в восторг Айдана. О, а вот сережки в форме капелек, очень похожие на те, что носила мама. Глаза девушки наполнились слезами; после смерти матери жизнь стала настолько тяжелой, что ее невозможно было описать словами. И пусть оттого, что она была в Ливерпуле совсем одна, Молли чувствовала себя жалкой и несчастной, все?таки это было лучше, чем жить в Дунеатли с Доктором. Она шмыгнула носом и вытерла глаза. Если все получится, как она задумала, через несколько недель она окажется в Нью?Йорке, рядом с Аннемари и тетей Мэгги, и вновь вернется к жизни.

Молли дошла до Лайм?стрит, но вместо того, чтобы подыскать себе скромную гостиницу, остановила какую?то женщину с огромной коляской и поинтересовалась, как пройти на Кросхолл?стрит. Сейчас она отчаянно нуждалась в дружеской поддержке.

 

У Агаты отвисла челюсть, когда в аптеку вошла Молли. Девушка как раз обслуживала покупателя, который никак не мог решить, какую мазь выбрать.

– Ради всего святого, как ты здесь оказалась? – выдохнула Агата после того, как мужчина ушел. – Я думала, что ты уже пересекла добрую половину Атлантики.

– Я тоже так думала, – ответила Молли, закатив глаза. – По крайней мере, когда прощалась с тобой. Но потом я ушла и опоздала на пароход!

– Провалиться мне на этом месте! – ахнула Агата. – А я была уверена, что у тебя куча времени до отплытия.

– Я тоже, но оказалось, что я все перепутала.

Агата окончательно растерялась.

– А где твоя сестра? – полюбопытствовала она.

– Вот она?то уж точно пересекла половину Атлантики. – Молли с трудом выдавила улыбку.

– Господи Иисусе! А где ты была эти несколько дней?

– В больнице. Меня только что выписали. Похоже, у меня было сотрясение мозга.

– Разве я не говорила, что тебе нужно обязательно показаться врачу, с такой?то шишкой на голове? – На лице Агаты отразилось некоторое самодовольство, оттого что она поставила правильный диагноз.

– Говорила, говорила, – вздохнула Молли. – Надеюсь, ты не возражаешь, что я заглянула к тебе в гости.

Они с Агатой и разговаривали?то не больше получаса, так что теперь Молли казалось, что она поступила слишком самонадеянно, разыскав ее, словно Агата была ее лучшей подругой, с которой они давно не виделись.

– Возражаю?! – фыркнула Агата. – Конечно, я нисколько не возражаю. Если бы ты сообщила мне об этом раньше, я бы навестила тебя в больнице. – Она вышла из?за прилавка. – Ну?ка, присядь и дай посмотреть на твою шишку. – Молли присела, и Агата осторожно раздвинула пряди. – Она стала меньше, – провозгласила девушка. – Шишка, я имею в виду, а не голова. – Агата опустилась на соседний стул. Ее карие глаза за стеклами очков светились сочувствием. – Полагаю, ты сыта по горло тем, что с тобой стряслось.

– Не просто сыта, – вскричала Молли, – я буквально раздавлена!

– И что ты намерена делать?

– Найти дешевую гостиницу, в которой буду ждать ответа от своей тети из Нью?Йорка.

– Ты можешь остановиться у нас, – не раздумывая, заявила Агата, – если только не возражаешь против того, чтобы спать на диване в гостиной. Может, это и не так удобно, как в гостинице, зато это не будет стоить тебе ни пенни.

 

Семейству Брофи принадлежал дом в районе Уэйвтри, на четыре спальни с большим садом. После того как супруг миссис Брофи погиб на войне, она могла переехать в место подешевле, но…

– Она намерена любой ценой сохранить дом, хоть это и непросто, – объяснила Агата Молли. – По словам матери, это – дело принципа. Она скорее предпочтет, чтобы мы недоедали, но не переедет. Всю одежду мы покупаем на рынке Пэдди; только не вздумай сказать об этом матери, потому что она не хочет, чтобы об этом знали посторонние. По ее мнению, раз уж теперь мы, ее дети, работаем, то и она сможет выйти на работу, и тогда деньги потекут к нам рекой и мы избавимся от своего противного квартиранта.

У Агаты было четыре младшие сестры: Бланш, Кэти, Дора и Эллен, такие же худенькие, как и она сама.

– Хотелось бы мне знать, если бы папа остался жив, родители перебрали бы весь алфавит[12] или нет? – подивилась она вслух. – Мне было всего шесть, когда он добровольцем ушел на фронт. Они с мамой ужасно ссорились из?за этого – Эллен только?только родилась, – но он сказал, что это его долг – сражаться за свою страну. И вскоре погиб в битве на Сомме. А ведь у него была отличная работа в пароходстве и отдельный кабинет в здании на Док?роуд, так что мама не привыкла считать каждый грош.

Миссис Брофи оказалась невысокой изящной женщиной. Она приветствовала Молли, появившуюся в ее доме, ласковым поцелуем.

– Агата рассказывала нам о тебе. Она так завидовала тому, что ты едешь в Нью?Йорк. Какая жалость, что все так неудачно обернулось.

Кэти, Дора и Эллен были еще в школе. Бланш, которой исполнилось пятнадцать и которая обещала стать очень высокой, намеревалась стать манекенщицей в одном из крупных лондонских магазинов, но пока подвизалась младшим клерком в какой?то конторе на Пиэр?Хэд.

– Я зря растрачиваю свою жизнь, – заявила она, едва завидев Молли в первый раз. – Я только и делаю, что мотаюсь по всему городу, доставляя письма, подшиваю документы и готовлю чай. Из меня получилась какая?то прислуга за все.

– Тебе очень повезло, что у тебя такая чистая работа, – возразила ей миссис Брофи. – Если бы не связи твоего отца, ты могла бы стать настоящей служанкой. Вот тогда у тебя были бы причины жаловаться.

Очевидно, мистер Брофи и в могиле не утратил своих связей. Кстати, Агата тоже получила работу в аптеке только благодаря тому, что управляющий был дружен с ее отцом.

– А я думала, ты работаешь там одна, – заметила Молли.

– Так оно и есть, хотя на самом деле должно быть иначе. Мистер Джерард уходит в паб, едва тот успевает открыться, и не возвращается до самого закрытия, так что б?льшую часть времени я остаюсь в аптеке одна.

Миссис Брофи вела переговоры с еще одним знакомым ее покойного супруга насчет того, чтобы он пристроил ее тринадцатилетнюю Кэти на летние каникулы официанткой в ресторан на Сент?Джон?стрит. Дора и Эллен вслух задавались вопросом, что она придумает на их счет.

– Поживем – увидим, девочки, – загадочно обронила их мать. – Поживем – увидим.

Квартирант, мистер Уэйнскотт, занимал большую спальню в передней части дома. Он торговал Библиями на улице и вслух читал отрывки из этой книги каждый вечер перед сном.

– Не пугайся, Молли, если в одиннадцать вечера услышишь замогильный голос, цитирующий слова библейского змия или главы Исхода[13], – предупредила миссис Брофи. – В общем?то, мистер Уэйнскотт совершенно безобиден. Он всегда вовремя платит ренту, никогда не жалуется на еду, и по большей части его не видно и не слышно.

– После него в туалете стоит ужасный запах, мама, – пожаловалась Дора, – и еще он издает неприличные звуки мягким местом.

– Это оттого, что у него проблемы с кишечником, родная. Просто не обращай на это внимания, как делаю я.

– Не обращать внимания на запах невозможно, мама.

– В таком случае, Дора, зажимай нос, – резко бросила мать. – Бери пример с меня.

 

В общем, несмотря на все свои тревоги и страхи, Молли была рада остановиться у Брофи. Первое, что она сделала, – написала письма тете Мэгги и Хейзел. Днем Молли помогала по дому и ходила за покупками, а после обеда пришивала пуговицы к перчаткам, заготовки которых сшивала вместе миссис Брофи, получая по шесть пенсов за дюжину.

– Лишнее пенни, Молли, – искренне и безмятежно говорила она. – Перчатки поставляет нам старый друг Роберта. Он всегда следит за тем, чтобы мне доставались самые маленькие размеры, чтобы шитья было поменьше.

После смерти мужа стало решительно невозможно заменить рваный линолеум, истертые ковры, обтрепанные занавески и выцветшие обои, так что дом выглядел довольно убого. На обед подавалось самое дешевое, мелко нарубленное мясо, которое тушилось в просторной холодной кухне с огромным количеством овощей, главным образом картофеля. Блюдо получалось водянистым, а пудинга не было вообще. Тем не менее Молли неизменно восхищалась мужеством миссис Брофи, которая крепко держалась за свой дом. Казалось бы, чего проще – снять дешевое жилище поменьше, но у нее были свои принципы и стандарты, которых она придерживалась, пусть даже это означало необходимость питаться обрезками, как нищие, и не иметь возможности развести пристойный огонь в камине.

В среду, когда рабочий день был коротким, Молли встретила Агату у аптеки и они вместе пошли на дневной сеанс в «Пале де Люкс», кинотеатр на Лайм?стрит, где посмотрели «Маленькую Анни Руни» с Мэри Пикфорд[14] в главной роли. Места в первом ряду стоили всего одно пенни. Это был первый кинофильм, который увидела Молли.

– Просто великолепно! – восторженно выдохнула она, когда сеанс закончился и они шли к трамвайной остановке.

Агата взяла ее под руку.

– Я буду безумно скучать по тебе, когда ты уедешь. Я уже привыкла к тому, что ты живешь с нами.

– Мне тоже будет тебя не хватать, – призналась Молли. – Но мы можем писать друг другу письма, а потом, когда?нибудь, ты приедешь к нам в гости.

– Я бы с превеликим удовольствием, но пройдет много времени, прежде чем мне представится такая возможность, – вздохнула Агата.

 

Молли знала, что понадобится не одна неделя, прежде чем ее письмо дойдет до тети Мэгги и та напишет ей ответ, зато весточка от Хейзел пришла очень быстро, всего через каких?то несколько дней. Письмо было написано крупными летящими буквами, такими же большими, как и сама Хейзел. «Как твоя голова, лучше? – спрашивала невестка. – Ох, представляю твое состояние, ты наверняка готова выпороть себя, вот только делу этим не поможешь. Не будь я на восьмом месяце, я бы обязательно приехала к тебе. Финн вне себя от злости на тебя, меня, но особенно на своего отца. Судя по твоим словам, люди, у которых ты остановилась, очень милые…»

В тот день, когда «Королева майя» должна была пришвартоваться в Нью?Йорке, Аннемари не выходила у Молли из головы, и она молилась про себя, чтобы с ее сестрой все было в порядке. Аннемари было всего тринадцать лет, и ее никак нельзя было оставлять одну на произвол судьбы.

Через несколько дней Хейзел написала Молли снова. На сей раз письмо было коротким: «Финн в субботу приезжает в Ливерпуль и хочет встретиться с тобой. Его паром прибывает в десять часов утра».

В субботу Молли отправилась на встречу с братом, спрашивая себя, чего ради ему вздумалось приехать в Ливерпуль. Она надеялась, что не для того, чтобы убедить ее вернуться в Дунеатли. Впрочем, вскоре она обнаружила, что неожиданное появление Финна объясняется другими причинами, куда более серьезными.

 

Прошло две недели и четыре дня с того момента, как «Королева майя» отплыла в Нью?Йорк, когда на ирландском пароме в Ливерпуль прибыл Финн Кенни. Погода за это время улучшилась. Было по?прежнему холодно, но на ясном синем небе ярко светило солнце, отчего поверхность реки Мерси искрилась золотистыми брызгами. Над водой в тщетных попытках найти еду кружили чайки, оглашая воздух скорбными воплями. Финн уже дважды бывал в этом городе, но на сей раз его визит будет далеко не таким приятным, как прежде.

Сестра Молли встретила его на пристани, и они зашли в кафе с высоким потолком и голыми выскобленными столами неподалеку от Пиэр?Хэд. Из кухни долетал восхитительный запах жареной ветчины. Но Финн проигнорировал его и заказал чаю для себя и сестры. Помимо скучающей официантки и того, кто жарил ветчину, в кафе, кроме них, больше никого не было.

Оба молчали до тех пор, пока им не подали чай.

– Что за человек твоя подруга, у которой ты остановилась, Молл? – вдруг спросил Финн.

– Ее зовут Агата Брофи, – ответила Молли. – Мы познакомились в аптеке, где я покупала дигиталис для Аннемари. Агата католичка, как и все в ее семье, и вообще, они очень милые люди.

Финн слегка нахмурился, но, похоже, остался вполне удовлетворен ответом. Молли сильно похудела с тех пор, как они виделись в последний раз, и он надеялся, что семейство Брофи не экономит на еде для нее, но сейчас его куда больше беспокоила вторая сестра.

– Знаешь, Молл, – строго начал Финн, – ты должна была рассказать нам об отце, когда он в первый раз… – Он смешался, подбирая слова. – Когда он в первый раз сделал то, что сделал. Если бы ты так поступила, с Аннемари ничего бы не случилось.

Бледные щеки Молли порозовели.

– Теперь я это понимаю, Финн, – жалобным голоском произнесла она. – Но мне не хотелось никому доставлять неприятности. В первый раз это случилось вскоре после смерти мамы. Все и так были расстроены, и я не хотела усугублять ситуацию.

– Единственный, кому стало бы хуже, если бы я узнал обо всем, был бы наш отец, – горячо заявил Финн. Он был потрясен до глубины души, узнав, какое непотребство творится в его семье, а он ни о чем не подозревает. Он был честным и порядочным молодым человеком, и поведение отца вызвало у него глубочайшее отвращение. – Я бы сказал ему, что, если он еще хотя бы раз дотронется до тебя, я изобью его до полусмерти, отец он нам или нет. – Финна буквально трясло от гнева. – На следующий же день я отправился к нему и потолковал с ним по?мужски – Хейзел рассказала мне обо всем после того, как получила твое письмо, в котором ты сообщила ей, что опоздала на пароход. – И с тех самых пор они ссорились не переставая; Финн желал знать, почему Хейзел ничего не сказала ему раньше, а она отвечала, что обещала сохранить случившееся в тайне. – А до того момента я не находил себе места от беспокойства за вас, не зная, куда вы подевались.

– И что сказал тебе Доктор?

– Что ему очень жаль.

Однако он ни о чем не жалел, во всяком случае поначалу. Он просто удивился тому, что, оказывается, это из?за него его дочери сбежали из дому, хотя на лице его отразилось некоторое смущение, когда сын обвинил его в изнасиловании и рассказал, в каком ужасном состоянии пребывает Аннемари. Финн никогда особенно не любил своего папашу, у него буквально руки чесались врезать как следует по этой высокомерной, надменной физиономии. Если бы не младшие братья, ноги бы его в этом доме больше не было.

– Ты можешь не беспокоиться, Молл. Он не посмеет тронуть тебя и пальцем, когда ты вернешься домой. – А если попробует, то будет иметь дело с ним, Финном, не говоря уже о Хейзел, которая грозилась заявить на свекра в полицию.

– Нет, Финн, домой я не вернусь, – Молли содрогнулась при одной мысли об этом. – Я больше не желаю видеть Дунеатли. Я хочу поехать в Нью?Йорк и быть рядом с Аннемари. Я написала тете Мэгги в тот же день, что и Хейзел, и попросила ее прислать деньги на адрес Агаты. В нашем чемодане лежат тридцать шесть фунтов. Это то, что осталось от маминого наследства после оплаты билетов. Как только я получу деньги, я ближайшим пароходом отправлюсь в Нью?Йорк.

Финн накрыл ее руку своей и легонько сжал, понимая, что ему предстоит сообщить ей крайне неприятные новости.

– Мне очень жаль, Молл, но Аннемари не доехала до тети Мэгги, – мягко сказал он. – Мэгги прислала телеграмму на следующий же день. С тех пор она не прекращает поиски Аннемари, но пока безрезультатно.

– Дева Мария, Матерь Божья! – Молли истово перекрестилась и залилась слезами, отчего официантка с недоумением уставилась на нее. – Что с ней случилось? – всхлипывая, запричитала она.

– Не знаю, сестренка. – Финн вновь сжал ее руку. – Завтра я отплываю в Нью?Йорк из Саутгемптона, чтобы помочь в ее поисках. Мэгги уже обратилась во все больницы, а теперь подключила к делу и полицию. Вчера вечером я разговаривал с ней по телефону. Я звонил ей из своего офиса в Килдэре, а она спустилась к аппарату, который находится в магазине под ее квартирой. – Он до сих пор не оправился от изумления, которое вызывали в нем современные технологии, хотя и страшился представить, во сколько ему обойдется этот звонок.

– Я могу поехать в Нью?Йорк с тобой, Финн?

– Нет, Молл, извини, – решительно ответил он. – Ты будешь только мешать.

Молли шмыгнула носом.

– С нами в каюте была одна немка, Гертруда Штраус. Не знаю почему, но я уверена, что она позаботится об Аннемари. Она показалась мне очень доброй женщиной.

– А еще кто?нибудь был с вами в каюте, сестренка?

– Одна девушка по имени Оливия Рэйнес. В общем?то она мне понравилась, но она из тех, кого Нанни называет «кошелками». Мисс Штраус обвиняла ее во всех смертных грехах.

Финн молча кивнул. Он не хотел, чтобы сестра узнала о том, что Мэгги установила: некую молодую женщину, по описанию очень похожую на Аннемари, поместили в больницу на острове Эллис, где впоследствии был найден и ее паспорт. Когда Мэгги примчалась туда, девушка уже куда?то исчезла; ее забрала молодая женщина, предъявившая паспорт Молли. А Аннемари зарегистрировали в больнице под именем Оливии Рэйнес. Похоже, настоящая Оливия использовала обеих сестер для каких?то темных, неведомых делишек.

– У тебя есть деньги, сестренка?

– Нет. У меня в кошельке оставалось всего несколько шиллингов, но я их истратила. – Молли опустила голову. – Остальное лежало в чемодане. Полагаю, все деньги пропали вместе с вещами.

– Мэгги не заикнулась о них, так что, наверное, ты права. Вот, возьми. – Финн дал ей пять банкнот по десять шиллингов. – Я пришлю тебе еще, когда вернусь домой. Наверное, и одежды у тебя нет?

– Только то, что на мне, Финн.

Молли выглядела такой несчастной, что ему страстно захотелось убить их отца и эту Оливию Рэйнес заодно, попадись она ему в руки.

– Хейзел упросила Шинед Ларкин сшить тебе платье за один день. Твои мерки у нее были. Оно лежит у меня в чемодане вместе с другими вещами.

– Спасибо тебе, Финн, – поблагодарила его сестра. – Как там Хейзел? Я забыла спросить. Ребенок должен родиться через несколько недель, верно?

– Хейзел все цветет, а малыш должен появиться на свет в середине апреля. – Финн до сих пор не мог поверить в то, что вот?вот станет отцом. – Если родится мальчик, мы назовем его Патриком, а вот насчет имени девочки мы пока не сошлись во мнении.

Ему нравилось имя Дейрдра, а Хейзел предпочитала имя Джеральдина, тогда как его от этого имени тошнило. И они до сих пор спорили, так и не придя к компромиссу. Финн вздохнул. Ему вдруг захотелось вновь оказаться в своем маленьком коттедже в Дунеатли вместе с женой, которую он обожал. Он признался себе, что мысль о том, что в самом скором времени ему придется бродить по чужому, незнакомому городу на другой стороне земного шара в поисках сестры, не вызывает у него особого воодушевления. Но другого выхода не было. Финн искренне любил обеих сестер и надеялся во что бы то ни стало отыскать Аннемари за неделю, которую он проведет в Нью?Йорке. Домой он рассчитывал вернуться до рождения первенца.

 

Она стояла на платформе и махала вслед брату, пока поезд под перестук колес не скрылся в клубах дыма. Это было еще хуже, чем смотреть, как отходит от причала «Королева майя», потому что Аннемари пропала, и во всем была виновата она, Молли! Она и прежде терзалась угрызениями совести, но это было ничто в сравнении с тем, что она испытывала сейчас.

Глубоко вздохнув, Молли побрела в дамскую комнату ожидания, где в камине горел жаркий огонь. Здесь сидели еще несколько женщин с чемоданами у ног, и она вспомнила о пакете, который держала под мышкой, – в нем лежало ее новое платье и «кое?что еще». Заглянуть в него Молли не удосужилась: сейчас ей было совершенно все равно, как выглядит ее новое платье и что означает это самое «кое?что еще».

Что же ей делать? Пройдет целая вечность, прежде чем Финн вернется, но, по крайней мере, он пообещал прислать телеграмму на адрес Брофи, когда Аннемари найдется – если она найдется. Молли охватил ужас, когда она на миг представила себе, что больше никогда не увидит сестру. К этому времени Аннемари могла оказаться в другой части Америки. Ее могли похитить и убить – и даже сейчас существовала вероятность, что она уже мертва.

– Ох! – застонала Молли вслух, но тут от черных мыслей ее отвлекла женщина в шубке, которая ворвалась в комнату ожидания, волоча за собой маленького мальчика.

– Я больше никогда не возьму тебя с собой по магазинам. Вечно от тебя одни неприятности! – крикнула она и с размаху толкнула малыша на одну из деревянных скамеек, что тянулись вдоль стен по периметру комнаты. – Сиди смирно и только попробуй пошевелиться!

Ребенок, которому на вид было года два или три, заплакал. Тогда женщина ударила его по лицу с такой силой, что он испуганно вскрикнул от боли. Остальные женщины в комнате осуждающе зароптали.

– Это уже лишнее, – пробормотала одна.

Особа в шубке метнула в нее злобный взгляд и ударила мальчика по другой щеке. Он вновь вскрикнул от боли.

Молли вскочила на ноги.

– Он же совсем еще малыш! Как вы можете обращаться с ним таким образом? Постыдились бы!

– Неужели? – Женщина развернулась и, недолго думая, отвесила Молли пощечину.

Молли, которая в других обстоятельствах и мухи не обидела бы, нанесла женщине сокрушительный удар в челюсть, вложив в него все свое отчаяние и раздражение, что накопились в ней за последние недели. Пожалуй, ее соперница испытывала схожие чувства, потому что ответила Молли тем же, и через несколько мгновений обе уже увлеченно размахивали кулаками, осыпая друг друга ударами.

– Какого черта здесь происходит?

Молли почувствовала, как кто?то ухватил ее за воротник и оттаскивает в сторону. Женщина в шубке подверглась аналогичному обращению. Их обеих на вытянутых руках держал молодой полисмен, имевший безукоризненно бравый вид в черной форме с начищенными серебряными пуговицами, широком кожаном ремне и огромном шлеме.

– Это дамская комната ожидания, – с сарказмом произнес он. – Если желаете драться, найдите себе темный переулок, где бы вас никто не видел. А еще лучше – откажитесь от этой идеи и оставайтесь в рамках закона.

– Она ударила меня первой, – выплюнула Молли, – и вообще, она лупила своего маленького ребенка с такой силой, что он кричал от боли.

– Она говорит правду, офицер, – вставила одна из невольных свидетельниц этой сцены, выглядевших растерянными и ошеломленными. – Драку затеяла вон та, другая женщина.

– Я мог бы отвести вас обеих в участок и составить протокол о нарушении общественного спокойствия, – важно заявил полисмен, – но нужно помнить о несовершеннолетнем ребенке, поэтому я ограничусь тем, что запишу ваши фамилии и адреса. Мне придется проконсультироваться с начальством, чтобы решить, будут ли против вас выдвинуты обвинения.

– Мой муж ужасно рассердится, если к нам домой придет полиция, – испуганно пролепетала противница Молли. – Мне очень жаль, что я ударила Роули, но он сегодня все утро капризничает. Полагаю, я просто окончательно потеряла терпение. Простите меня за то, что я ударила вас, – обратилась она к Молли. На самом деле на лице женщины был написан скорее страх, а отнюдь не раскаяние.

Молли проигнорировала ее слова. Она не собиралась извиняться. У нее самой было два младших брата, поэтому она прекрасно знала, какими капризными и непослушными могут быть маленькие дети, но у нее никогда и в мыслях не было ударить их. Более того, она получила удовольствие от стычки и теперь жалела о том, что полицейский разнял их. Сейчас ей было все равно, даже если ее посадят в тюрьму.

Полисмен отпустил их воротники и достал из кармана блокнот. Обе назвали ему свои адреса.

– Если кто?нибудь сообщит об аналогичном инциденте, я буду знать, куда следует приехать, – многозначительно заявил он, захлопывая блокнот.

 

Молли вернулась на Уэйвтри и обнаружила миссис Брофи сидящей у окна. Она шила перчатки.

– Ты выглядишь так, словно побывала на войне! – воскликнула мать Агаты. – И еще у тебя синяк на лбу, и щеки раскраснелись.

– Я споткнулась и упала, – солгала Молли.

Она не стыдилась того, что ввязалась в драку, но не собиралась делиться кровавыми подробностями с миссис Брофи.

– Что сказал твой брат?

– Что Аннемари не доехала до нашей тетки. Она пропала без вести.

 

Чуть позже, в тот же день, Молли отдала миссис Брофи одну из десятишиллинговых банкнот.

– Это за то, что вы приютили меня. Вы не возражаете, если я поживу у вас еще немного, пока не получу весточку от Финна? – Если Аннемари найдется, Молли немедленно отправится в Нью?Йорк. Но она понятия не имела, что будет делать, если отыскать сестру не удастся.

– Что до меня, дорогуша, то можешь оставаться у нас хоть до скончания веков, – заявила миссис Брофи, с благодарностью принимая банкноту в десять шиллингов.

 

На следующее утро Молли чистила картофель, когда в дверь позвонили. Миссис Брофи крикнула:

– Все в порядке, я сама открою.

Еще через несколько минут она вошла в кухню и объявила, что к Молли пожаловал посетитель.

– Довольно милый молодой человек. Я провела его в гостиную.

Молли хмурилась в недоумении, вытирая руки. Она по?прежнему терялась в догадках, когда вошла в гостиную и навстречу ей поднялся молодой человек. На нем был отутюженный серый костюм, а к груди он прижимал темно?серую мягкую фетровую шляпу. Его макинтош был аккуратно сложен на спинке кресла.

– Доброе утро, мисс Кенни, – вежливо поздоровался он.

– Доброе утро, – ответила Молли, окончательно растерявшись.

Молодой человек ухмыльнулся.

– А ведь вы меня не узнаете, верно? Это я разнимал вчера вас и ту женщину.

– Вы тот самый полисмен!

Без формы он выглядел совершенно по?другому и казался намного моложе – ему едва перевалило за двадцать, решила Молли, – растеряв всю свою смешную напыщенность. У него оказались коротко подстриженные каштановые волосы и ярко?синие глаза. Молли сочла его довольно?таки привлекательным.

– Что вам угодно? – поинтересовалась она. – Вы пришли, чтобы отвести меня в тюрьму? – Сегодня, в отличие от дня вчерашнего, она уже совсем не горела желанием угодить туда.

– Нет, я пришел, чтобы пригласить вас в кино. Вы не будете возражать, если я присяду? И я могу называть вас Молли? Меня зовут Том Райан, констебль Том Райан, – с гордостью добавил он.

– Разумеется, вы можете присесть, и да, вы можете называть меня Молли. – Сама она села за стол у окна, на котором были разложены заготовки перчаток. – А как должна называть вас я – Том или констебль Райан?

– Том. – На его щеках выступил румянец. – Так что вы скажете насчет кино? – с беспокойством поинтересовался он.

– Не знаю. – Молли была удивлена, что после вчерашней драки он не потерял к ней интерес. При иных обстоятельствах она сочла бы положение неловким и даже щекотливым, но в последнее время случилось столько всего, причем главным образом плохого, что теперь ее трудно было чем?то смутить. – И часто вы приглашаете преступников в кино?

– Но вы совсем не преступница. Я знаю, мне не следовало бы этого говорить, ведь я полисмен, но я думаю, что та женщина заслуживала хорошей трепки за то, что ударила своего ребенка. – Он вновь превратился в напыщенного индюка, отчего Молли захотелось громко рассмеяться, – хотя еще вчера она была уверена, что больше никогда не будет смеяться.

– Ну, ладно. Я пойду с вами в кино.

Молли еще никогда не ходила на свидания с юношами, и ей всегда хотелось верить, что ее первое свидание будет необыкновенным, но сейчас она согласилась пойти с Томом Райаном только потому, что он рассмешил ее. Кроме того, кино поможет ей хотя бы ненадолго отвлечься и не думать об Аннемари.

 

Они отправились в кинотеатр на Лайм?стрит, который располагался напротив «Пале де Люкс», чтобы посмотреть «Шерлока?младшего»[15] с Бастером Китоном[16] в главной роли – знаменитым актером, если верить Тому. Этот фильм понравился Молли больше, чем «Маленькая Анни Руни», главным образом потому, что был невероятно смешным, да еще из?за наличия целого оркестра, наигрывавшего веселые мелодии на протяжении всего сеанса.

А потом они поужинали рыбой с картофелем. За едой Том рассказал о себе. Он служил патрульным полицейским меньше года, но уже хотел стать детективом в штатском.

– И что это значит? – поинтересовалась Молли.

Его синие глаза засверкали.

– Это означает раскрывать преступления – убийства, грабежи и все такое прочее – и при этом ходить в собственной одежде, а не в форме. Вы когда?нибудь слышали о Джеке Потрошителе? – осведомился Том. Молли покачала головой, и он продолжал, напустив на себя таинственный и зловещий вид, с каким рассказывают страшные истории о мертвецах: – Он зверски убил шесть женщин в лондонском Ист?Сайде. Этого человека так и не поймали, но я бы его непременно вычислил, если бы мне представилась такая возможность. Дома у меня есть книжка о нем – я могу дать вам ее почитать, если хотите, – великодушно предложил Том. – А еще у меня есть история о докторе Криппене и книги о других убийцах. Понимаете, я развиваю свои дедуктивные способности, совсем как Шерлок Холмс, – вот почему я пригласил вас посмотреть этот фильм. У обычных полисменов больше мускулов, чем мозгов.

– Надеюсь, вы не говорите такие вещи обычным полисменам, – поддела его Молли.

– Разумеется, нет. – Том подмигнул ей. – Как правило, все хотят быть простыми полисменами, не более того. А я… Однажды я обязательно стану инспектором уголовной полиции. – Совершенно очевидно, он был о себе весьма высокого мнения.

– Удовлетворите мое любопытство, – сказала Молли, – почему вы пригласили меня в кино?

Она была уверена, что получит искренний ответ, потому что сомневалась в способности Тома Райана лгать не моргнув глазом.

– Мне понравилось ваше лицо, – мгновенно ответил он. – Оно очень милое и к тому же красивое. Это у меня тоже неплохо получается – читать по лицам. Я сразу понял – раз вы дрались с той женщиной, значит, у вас были на то веские причины. Я за милю отличу настоящего преступника от невиновного человека.

– Из вас получится хороший полицейский, – сообщила ему Молли, сдерживая улыбку.

– Знаю. Я рожден для этого. Когда я был маленьким, то часто говорил маме, что однажды обязательно стану полицейским.

– А что отвечала она?

– Что она предпочла бы, чтобы я стал священником. Но я выдержал характер, верно? – Том широко улыбнулся. – Мне понравилась ваша мама. Она показалась мне очень милой.

– Миссис Брофи не моя мама, – поспешно сказала Молли. – Моя родная мать умерла, и я всего лишь остановилась на время в доме у своей подруги.

Она рассказала Тому о Нью?Йорке, о Финне и об Аннемари.

– Если Финн найдет нашу сестру, то есть когда он найдет ее, – закончила она, – я отправлюсь в Нью?Йорк первым же пароходом.

– Но вы не можете так поступить! – К ее изумлению, губы Тома Райана задрожали. Он готов был расплакаться.

– Это почему же?

– Потому что я люблю вас, вот почему. Я уже говорил вам, что умею читать по лицам, и в ту самую минуту, как увидел вас, я понял, что хочу, чтобы вы стали моей женой. Правда, я не собирался говорить вам об этом сразу, чтобы не испугать. – Он расправил плечи и с вызовом посмотрел на девушку. – Ну вот, Молли, вы все знаете. Я выложил карты на стол, и теперь только от вас зависит, возьмете вы их или нет.

 

Финн прибыл в Нью?Йорк, заранее готовясь к тому, что невзлюбит это место с первого взгляда. Он не привык к городам, а Нью?Йорк был не просто городом, а очень большим городом, памятником Маммоне, куда в поисках удачи и благосостояния стекались обездоленные со всех концов земли. Но в первый день в Нью?Йорке Финн вдруг остановился посреди улицы, на которой невозможно было что?либо разглядеть, кроме высоких, величественных зданий по обеим сторонам и клочка синего неба над головой, и вдруг почувствовал, как внутри у него что?то дрогнуло при виде этого рукотворного чуда. Ему показалось, что какая?то сокровенная часть его души ожила. Сердце Финна учащенно забилось, и его подхватил и понес трепещущий и полный сил поток жизни большого города.

Это чувство не покинуло его и в Гринвич?Виллидж, где не было высоких зданий. Здесь повсюду стояли скромные дома и лавки, которые, казалось, не закрываются никогда. Перед ними на тротуарах были выложены товары, а каждый дюйм стен закрывали плакаты, сообщавшие о вечере поэзии, о пьесах, встречах, лекциях, концертах и спортивных соревнованиях… Список можно было продолжать до бесконечности.

Куда бы Финн ни пошел, везде звучала музыка. Ее наигрывали негритянские оркестры, неспешно шествующие гуськом по тротуарам и вкладывающие в мелодию всю душу, так что Финн начинал поневоле притопывать в такт. Музыка летела из распахнутого окна, за которым кто?то упражнялся в игре на саксофоне или на трубе или распевал во всю мощь своих легких. Музыка проникала через доски пола в квартирке Мэгги из магазинчика внизу, где маленький толстяк Зигги терзал расстроенное пианино, выводя печальные мелодии и слегка фальшивя. Финн купил ноты к «Манхэттену», песне из «Безумств Зигфельда»[17] – шоу, которое сейчас шло на Сорок Второй улице, и попросил Зигги подписать ее. У него не было ни пианино, ни другого музыкального инструмента, но он повесит их в рамочке на стене своего коттеджа как напоминание о времени, проведенном в Нью?Йорке.

Впрочем, нет. Приятными эти воспоминания станут после того, как он найдет Аннемари, но пока что ее поиски оставались безрезультатными. Говоря по правде, Финн провел в Нью?Йорке уже пять дней и теперь просто не знал, что делать дальше. Он даже не представлял, что остров Манхэттен окажется настолько большим и будет буквально кишеть людьми, многие из которых были ирландцами. Складывалось впечатление, что полиция укомплектована исключительно выходцами из Ирландии, которые старательно искали его сестру, но пока без особого успеха.

После того как Мэгги отнесла заявление в полицию, она стала обзванивать больницы, но там не оказалось пациентки, подходящей под описание Аннемари. Финн побывал во всех католических церквях, хотя и сознавал, что шансы обнаружить там сестру довольно мизерные. Они с Мэгги исписали множество карточек с именем и адресом Аннемари и раздавали их в церквях и во всех ирландских клубах, какие он только смог найти. В последние дни Финн просто бродил по улицам, сунув руки в карманы. Он надеялся случайно встретить симпатичную тринадцатилетнюю девочку с фиалковыми глазами и улыбкой, способной озарить и согреть самый ненастный день.

Мэгги пришлось регулярно отпрашиваться с работы. Директор с пониманием отнесся к ее ситуации, а ученики каждое утро на общем собрании молились о том, чтобы Аннемари нашлась в самое ближайшее время. Финн с теткой обычно договаривались о встрече где?нибудь в середине дня: в Центральном парке, на Таймс?сквер или у лотка с жареными пончиками на Гранд?Сентрал?стейшн, которая больше походила на собор, а не на железнодорожный вокзал.

– Боюсь, мне не повезло, – обычно говорила при встрече Мэгги.

– Мне тоже, – со вздохом отвечал Финн.

Он уже начал подумывать, что они лишь напрасно тратят время и силы. Пытаться отыскать в таком городе человека – все равно что искать иголку в стоге сена.

 

Наступил пятый вечер в Нью?Йорке, и Финн нажал кнопку звонка квартиры Мэгги, чувствуя себя опустошенным. Тетка впустила его. Она так сильно походила на маму, что при виде ее у Финна всякий раз замирало сердце: те же черные волосы, голубые глаза, прямой нос и большой рот с полными губами. Они с Аннемари унаследовали от матери ее черты, но если мама одевалась неброско и носила волосы стянутыми в тугой узел на затылке, то Мэгги предпочитала модную одежду и элегантные прически. Маме исполнилось сорок шесть, когда она умерла, Мэгги была на два года ее старше, хотя на вид ей нельзя было дать больше сорока.

– У меня новости, – осторожно начала она. – Не знаю, какими ты их сочтешь – хорошими или плохими и чего в них больше – облегчения или беспокойства. Поднимайся наверх, и я расскажу тебе все.

Финн последовал за ней, чувствуя, как взволнованно забилось у него в груди сердце, и не зная, чего ожидать.

Мэгги закрыла дверь и протянула ему листок бумаги.

– Я нашла его на коврике в холле, когда вернулась домой. Что ты об этом думаешь?

Это был карандашный рисунок. На нем, словно живой, был изображен мальчуган в ночной рубашке и со свечой в руке. Волосы его торчали в разные стороны, и он широко улыбался, лукаво высунув кончик языка.

– Это же наш Айдан! – ахнул Финн.

– Я никогда не видела Айдана, но почему?то так и подумала, – заметила Мэгги, строго поджав губы. – А теперь переверни рисунок.

Финн повиновался. «Анна в полной безопасности. Она находится под надежным присмотром. Вам не о чем беспокоиться», – прочел он. Буквы были выведены каллиграфическим почерком.

– Он называет ее Анной.

– Почему ты решил, что это он? – сразу же вцепилась в него Мэгги. – Это могла написать и женщина.

– Так мог написать только стряпчий или клерк из конторы, а там вряд ли работают женщины. Таким почерком заполнено наше брачное свидетельство. Господи! – Финн хлопнул себя по лбу, когда до него наконец начал доходить смысл послания. – Но что это значит, Мэгги? Почему он называет ее Анной? И откуда он узнал, что рисунок надо доставить сюда?

– Понятия не имею. Разве что Аннемари сама назвала ему адрес, или же он видел одну из наших карточек. Быть может, он известен кому?либо еще – как насчет той женщины, что, как ты говорил, плыла на пароходе в одной каюте с девочками, Гертруды Штраус? – нахмурилась Мэгги. – Или этой Оливии Рэйнес, укравшей паспорт Молли и чемодан, в котором лежали деньги? Ох, Финн! У меня голова идет кругом. Я просто не представляю, что теперь делать.

– Аннемари счастлива, – задумчиво проговорил Финн. – Иначе она бы нарисовала нашего Айдана плачущим. Она любила рисовать; картинки у нее получались веселыми и грустными в зависимости от настроения.

Мэгги повалилась в кресло, словно ноги перестали держать ее.

– Это уже кое?что.

– Она любила петь и рисовать. Она очень любила жизнь, наша Аннемари, но любая мелочь – резкое слово, больное животное – запросто могли заставить ее погрузиться в депрессию. Мама называла это состояние «пучиной отчаяния». Правда, Аннемари быстро выходила из него. Как ни странно, но, когда умерла мама, моя младшая сестра расстроилась меньше всех. Она твердила, будто видит ее в раю, на небесах.

– Твоя мать все время беспокоилась о ней. Она говорила, что девочка слишком чувствительна для этого мира. – Лицо Мэгги потемнело. – Боюсь даже представить себе, что она чувствовала в ту ночь, когда твой отец изнасиловал ее! – гневно вскричала она. – Должно быть, бедняжка едва не лишилась рассудка.

– Хейзел говорит то же самое. В ту ночь, когда они уехали из Дунеатли, Аннемари находилась в каком?то трансе. Тем не менее Молли продержалась целых два года и никому ни слова не сказала. – Голос у Финна дрогнул и сорвался. – А я еще отчитал ее, когда мы встретились с ней в Ливерпуле, как будто она в чем?то виновата.

– Молли ягненок, а Фрэнк Кенни – ублюдок. От всей души надеюсь и молюсь, что больше никогда не увижу его, иначе я убью его собственными руками. – Мэгги поднялась и направилась в кухню. – Умираю, так хочу чаю, Финн. Как только мы выпьем по чашечке, я отнесу этот листок в участок сержанту МакКлоски, и пусть скажет мне, что он об этом думает. А потом, вместо того, чтобы сидеть над ним всю ночь и ломать себе голову, пока она не пойдет кругом, мы с тобой поужинаем, и сегодня, для разнообразия, сделаем это дома. Как ты сам только что сказал, Аннемари по крайней мере счастлива, где бы она ни находилась.

– Что до меня, я с удовольствием осушил бы кружечку эля. Представляешь, Мэгги, за все это время я не видел ни одного паба, хотя постоянно высматривал подходящее заведение.

– И не увидишь. – Впервые с момента их встречи в Нью?Йорке Мэгги позволила себе улыбнуться. – Ты разве не слышал о «сухом законе»? Алкоголь запрещен к употреблению на территории Соединенных Штатов, хотя сейчас пьяниц стало больше, чем в те времена, когда он был разрешен повсеместно. За углом находится забегаловка, где ты можешь получить дрянное виски по сумасшедшей цене, к тому же всегда существует опасность неожиданной полицейской облавы.

– Знаешь, я уж лучше подожду, пока вернусь в Ирландию, – поспешно сказал Финн.

 

Ему не пришлось ждать слишком долго. Едва вернувшись в Ливерпуль, Финн отправился в отель «Георг» и, ожидая Молли, заказал пинту лучшего горького пива. Им с сестрой предстоял долгий разговор – он хотел убедить ее вернуться в Дунеатли. Было бы наивно ожидать, что она согласится жить в доме Доктора, но Молли могла бы поселиться вместе с ним, Хейзел и их ребенком, когда тот появится на свет. Финн надеялся, что его сестра отказалась от мысли уехать в Нью?Йорк. В квартирке Мэгги было тесно для двоих. У него до сих пор судорогой сводило ноги при воспоминании о том, как он спал на составленных вместе стульях.

Корабль причалил рано утром, и Финну пришлось ждать целых полтора часа, прежде чем пришла сестра. Все это время он думал об Аннемари. Что ж, по крайней мере, она счастлива – они с Мэгги с дюжину раз повторили это, словно стараясь убедить друг друга. Впрочем, это было единственное и довольно слабое утешение, ставшее результатом долгих и бесплодных поисков. Финн вынул из кармана карандашный набросок и вновь принялся изучать его, представляя, как Аннемари рисует, сосредоточенно нахмурившись, так что на ее чистом белом лбу собрались морщинки. Вот только где она его нарисовала? Где?то в Нью?Йорке – вот единственный возможный ответ. Где?то в этом шумном, оживленном, ярко освещенном городе за столом сидела Аннемари, рисуя своего младшего брата.

– Это наш Айдан, – произнес чей?то голос, и, подняв голову, Финн увидел, что рядом стоит Молли и смотрит на рисунок. – Не помню, когда Аннемари нарисовала его.

Финн вскочил на ноги, обнял сестру и надолго прижал ее к себе. Отчего?то ему вдруг захотелось заплакать.

– Как же я рад видеть тебя, Молл! – сказал он и расцеловал ее в обе щеки, прежде чем разжать объятия.

– Ты не нашел ее, верно? – с грустью сказала она. – Иначе ты прислал бы телеграмму, как обещал.

– Нет, Молл, не нашел, – ласковым голосом отозвался Финн. – Но с Аннемари все в порядке.

Он сделал знак официанту принести чай, который, как он знал, его сестра с радостью выпьет, и рассказал о бесплодных поисках Аннемари – о походах в церковь, в ирландские клубы, о карточках, которые они с Мэгги написали вместе, – и, наконец, о том, как рисунок Аннемари подбросили под дверь квартиры Мэгги.

– Прочти, что написано на обороте, сестренка.

– «Анна в полной безопасности. Она находится под надежным присмотром. Вам не о чем беспокоиться», – прочла вслух Молли. – Почему они называют ее Анной, а не Аннемари?

Финн пожал плечами.

– Кто знает?

Молли забросала его вопросами, которые они с Мэгги уже задавали друг другу, но на которые так и не смогли найти ни одного вразумительного ответа.

– Что ж, по крайней мере, она счастлива, – сказала Молли наконец.

– Мэгги намерена продолжать поиски, да и полиция не собирается сдаваться. Рано или поздно Аннемари найдут, Молл, вот увидишь.

Молли улыбнулась, и Финн вдруг удивился тому, какая она красивая. Она не обладала яркой внешностью Аннемари, заставлявшей мужчин поворачивать головы и смотреть ей вслед, зато отличалась спокойной, безмятежной красотой, которую нужно было рассмотреть, но которая потом проникала вам в самую душу. Финн вдруг заметил хорошо одетого молодого человека, который сидел неподалеку от них и не сводил глаз с Молли.

– Что ты собираешься делать дальше, Молл? – спросил он, а потом сказал, что она может вернуться сегодня с ним в Дунеатли, если хочет.

– Я останусь в Ливерпуле, – тихо ответила она.

– Но это не твой дом, сестренка. Ты здесь никого не знаешь, кроме Брофи. Тебе придется найти работу и достойное жилье.

– У меня уже есть и то, и другое. Я занялась этим вопросом, как только поняла, что ты не нашел Аннемари. В противном случае я бы немедленно уехала в Нью?Йорк, а потом вернулась бы, как только наша сестра пришла бы в себя.

– Но почему?

Молли застенчиво взглянула на брата.

– Потому что в июле, на свой день рождения, я выхожу замуж, вот почему.

– Господи Иисусе! – Финн едва не уронил кружку с пивом. – За кого?

– За Тома Райана. Он полицейский.

– Судя по всему, он намного старше тебя, – вот и все, что он смог сказать.

– Ему двадцать один, столько же, сколько и тебе. Хочешь познакомиться с ним? Он сидит вон там. Сегодня у Тома выходной, вот почему он не в форме. – Молли подала знак молодому человеку, который не сводил с нее глаз. Тот вскочил на ноги и подошел к ним. – Том, это мой брат Финн. Я только что сказала ему, что мы собираемся пожениться.

 

Финн сошел на берег в Килдэре, чувствуя себя разбитым и опустошенным. На работе он отсутствовал почти четыре недели – его босс проявил такое же понимание, как и начальник Мэгги. Том Райан Финну не понравился – он счел его слишком самодовольным. Более того, Финн опасался, что после шума и суеты Нью?Йорка в Ирландии ему будет попросту скучно. Сев на автобус до Дунеатли, он угрюмо уставился в окно, за которым простирались зеленые поля до самого горизонта, деревья, на которых только?только начали распускаться почки, приткнувшиеся к подножиям холмов маленькие домики, так похожие на его собственный. Здесь было чертовски спокойно и скучно.

Автобус остановился у его коттеджа. Финн распахнул скрипучую калитку, которую давно намеревался смазать, но до которой у него все не доходили руки, и вошел в дверь. Его приветствовал протяжный крик, донесшийся сверху. Финн выронил чемодан, взлетел по лестнице, прыгая через две ступеньки, и ворвался в спальню.

Хейзел лежала на кровати и выглядела так, словно только что поднялась на вершину Эвереста со свинцовыми гирями на ногах. Кармил О’Флэгерти, повитуха, держала на руках крошечного ребенка, испачканного кровью, который орал так, что, казалось, вот?вот рухнет крыша.

– Ты вовремя. Поздоровайся со своим сыном, Финн, – с усталой улыбкой произнесла Хейзел.

– С ним все в порядке? – Неужели его сын уже успел обо что?то порезаться?

– Это кровь вашей жены, мистер Кенни. Сейчас я обмою его. Что до крика, то это вполне нормально. Вы бы тоже кричали на его месте, если бы вас выдернули из теплой уютной утробы в холодный и большой мир. – Кармил окинула Финна суровым взглядом. – Вообще?то вам нельзя здесь находиться. Большинство мужей сбегают в ближайший паб, оставляя жен благополучно рожать детей. Но, – смягчилась повитуха, – раз уж вы тут, не хотите ли подержать своего сына, пока я приведу в порядок вашу жену?

– Да, пожалуйста, – пробормотал Финн.

По?прежнему орущего младенца завернули в полотенце и сунули ему в руки.

– Вы не могли бы отвернуться на секундочку, мистер Кенни?

Он повиновался, но не раньше чем взглянул на Хейзел и увидел, что она смотрит на него с любовью, которая, как он знал, отражается и в его глазах. Финн остановился у окна, неловко прижимая к груди сына. Прошло всего несколько секунд, а он уже напрочь забыл о Нью?Йорке и о своих сестрах. Теперь он был счастлив вновь оказаться в Ирландии рядом с женой и новорожденным сыном.

– Привет, Патрик, – прошептал Финн.

 

Глава четвертая

 

Он открыл дверь, и она, пританцовывая, бросилась ему навстречу. Вьющиеся черные волосы волной рассыпались у нее по плечам.

– Мы купили пиццу у Ломбарди, Лев, твою любимую, – пропела она, – с сыром, томатами, итальянскими колбасками и оливками. – Она обхватила его обеими руками за шею и объявила: – Умираю от голода. – А он, словно зачарованный, смотрел, как грива ее роскошных волос замирает каскадом кудряшек и крупных локонов, накрыв, словно водопадом, одно плечо девушки.

– Тогда давайте садиться за стол. – Левон Зариян снял кепи и пиджак и повесил их в шкафчик в прихожей. Его волосы были такими же черными и блестящими, разве что намного короче. – А где Тамара?

– В кухне, занимается последними приготовлениями. Я ей помогала. У нас есть к ужину красное вино, а в холодильнике стоит кофейное мороженое.

Он улыбнулся – Анна всегда заставляла его улыбаться.

– А для такого пиршества есть причина? Или же мы просто отмечаем пятницу, солнечный день и тот факт, что деревья в Центральном парке уже зацвели? Я сегодня проезжал мимо, и он выглядит великолепно. Пожалуй, в ближайшее время мы должны сходить туда на прогулку.

– Не думаю, что мы отмечаем нечто особенное, Лев. – Девушка повисла у него на руке, когда он направился в кухню, где Тамара готовила салат.

– Привет, любимая. – Он потерся щекой о ее щеку, а она поцеловала его в нос. Высокая и величественная, с косами, уложенными короной на голове, – ему всегда казалось, что Тамаре не место в кухне. В Армении за них все делали слуги. – С тобой все в порядке? – Жена показалась ему напряженной.

– Кое?что случилось. Но я обо всем расскажу тебе потом. – Взгляд ее прекрасных глаз метнулся к Анне, которая пыталась открыть вино.

В животе у Левона образовался ледяной комок.

– Означает ли это, что мы можем потерять ее? – Он перешел на их родной язык.

– Нет, и, пожалуйста, говори по?английски, Лев, – прошептала Тамара, – иначе ты напугаешь ее.

Никто из них не мог понять, почему лицо Анны застывало и она выбегала из комнаты, когда они иногда забывались и заговаривали на незнакомом ей языке. Быть может, она чувствовала себя исключенной из их круга или боялась того, чего не понимала?

– Лев сам откроет вино, дорогая, – сказала Тамара. Он заметил, что Анна лишь отламывает кусочки от пробки. – Иди накрывай на стол. А я сейчас закончу нарезать салат.

Ужинали они в небольшой столовой, которую освещало заходящее солнце. За столом звучали смех и шутки и царила праздничная атмосфера. Этот ужин был так не похож на унылые трапезы до того, как появилась Анна и благословила их жизнь своей яркой улыбкой и восхитительным присутствием.

Прошло уже три месяца с тех пор, как Левон нашел ее, и ему до сих пор не верилось, что она так быстро прижилась у них с Тамарой. Всего через каких?нибудь пару дней девушка начала говорить с сильным ирландским акцентом, но не о прошлом, а о настоящем. Похоже, она без вопросов и сомнений приняла его с Тамарой, называя их по именам, словно знала их обоих всю жизнь. Левон понял, что с головой у нее что?то не в порядке: ни одна нормальная девочка не смогла бы так вести себя на ее месте.

Тамара считала, что Анна от чего?то прячется.

– От чего именно? – поинтересовался Левон.

– Откуда мне знать, Лев? Она ничем не показывает, что скучает по дому или по кому?нибудь. Она никогда не заговаривает о своем прошлом, но ведь должно же оно у нее быть! Думаю, с нами Анна чувствует себя в безопасности: она знает, что мы никогда не причиним ей вреда.

Тамара и сама превратилась в совершенно другую женщину. Она разучивала с Анной песни, которые когда?то пела на свадьбах в Армении, переводила тексты, покупала девочке одежду, украшения, ленты для ее длинных волос, кошельки, сумочки и красивые туфельки. И себе она тоже купила обновки: кружевные блузки и юбки, не такие короткие, как того требовала мода, – Тамара никогда бы не осмелилась выставить напоказ колени, – и шляпку из лепестков розового бархата, элегантно обрамлявшую ее аристократическое лицо, с которого каким?то чудесным образом исчезли морщины.

Анна не пробыла у них и двух недель, когда попросила альбом и карандаш. Тамара, всегда готовая исполнить любую прихоть девочки, зашла в ближайший магазин и купила все необходимое. Когда Лев вернулся домой, она показала ему сделанный Анной рисунок: маленького улыбающегося мальчика в ночной рубашке и со свечой в руке.

– Она говорит, что его зовут Айдан. – Оба молча изучали рисунок. – Наверное, это ее брат, – в конце концов предположила Тамара.

– Интересно, а он скучает по своей сестре?

Левон впервые испытал острое чувство вины. Он поступил глупо и безнравственно, когда в буквальном смысле похитил девочку прямо на улице. Он говорил себе, что спасает ее от людей, которые оказались настолько безответственными, что затолкнули ее в такси и распорядились доставить, словно обычную посылку, по адресу, где ее никто не ждал. Не мог же он взять и оставить ее одну дожидаться того, кто мог и не прийти! Это было бы еще хуже.

На следующий день Левон, ничего не говоря Тамаре, взял рисунок с собой, когда пошел забирать такси со стоянки, написал на обороте несколько слов и опустил его в прорезь почтового ящика на доме номер восемьдесят восемь по Бликер?стрит. Если кто?нибудь беспокоился об Анне, то теперь он должен понять, что с ней все в порядке.

С тех пор она нарисовала множество набросков: еще одного мальчика, старше первого, которого, по ее словам, звали Тедди; девушку с грустными глазами по имени Молли; молодого человека по имени Финн; женщину, ровесницу Тамары, которая сидела на облаке. Тамара, чутко улавливавшая нюансы настроения Анны, была убеждена, что это ее мать и что она умерла.

– Облако означает, что она в раю, – пояснила она.

Однажды утром Тамара взяла Анну с собой на рынок на Малберри?стрит в Нижнем Ист?Сайде, где был лоток, на котором продавались итальянские кружева. Не успели они сойти с автобуса, как столкнулись с озлобленным мужчиной, который стегал кнутом старую больную лошадку, безуспешно пытавшуюся сдвинуть с места нагруженный мешками воз. Анна пришла в такое смятение, что они были вынуждены немедленно вернуться домой. В тот же день она нарисовала портрет какого?то мужчины с черными глазами и густыми бровями, оскалившегося в злобной ухмылке.

– Она даже пририсовала ему рожки, – сообщила мужу потрясенная Тамара. – А внизу страницы написала: «Доктор».

– Где этот рисунок? – спросил Левон.

– Анна порвала его на кусочки, очень медленно и тщательно, а потом выбросила их в мусорное ведро. С ней что?то случилось, Лев, я в этом уверена.

 

После того как с едой было покончено, Тамара и Анна убрали со стола и ушли в гостиную слушать записи на фонографе, а Лев остался за столом, чтобы подготовиться к экзамену по специальности. Он с нетерпением ждал того момента, когда сможет заниматься юридической практикой в Америке и ему больше не нужно будет садиться за руль такси, чем он занимался скорее для того, чтобы убить время, а не для того, чтобы заработать денег. Он был довольно обеспеченным человеком и сумел перевезти в Америку свое небольшое состояние, пусть даже ему пришлось оставить богатый особняк в Армении. Да и вещи, какими бы изысканными и дорогими они ни были, утратили для них былое очарование после того, как Левон и Тамара потеряли свою ненаглядную Ларису.

По комнате поплыли чарующие звуки сюиты из балета Чайковского «Щелкунчик». Левон склонился над своими записями. Через несколько минут в столовую вошла Тамара и тихонько присела за столом рядом с ним. Левон отложил ручку в сторону, вспомнив, что она обещала кое?что ему рассказать.

– Анна танцует, – сообщила она. – Она выделывает па прямо на ходу, и у нее очень неплохо получается.

– В таком случае, быть может, нам стоит отдать ее в школу сценического мастерства, – предложил Левон, – где ее научат профессионально петь и танцевать?

– Это хорошая мысль, Лев, но несвоевременная. – Тамара задумчиво теребила сережку в левом ухе – верный признак того, что у нее было что?то важное на уме. – Сегодня утром я водила Анну к врачу, – продолжила она на родном языке. – Ей нужны были сердечные капли.

Именно Тамара заметила, что временами сердце девушки стучит с перебоями. Врач прописал ей лекарство под названием дигиталис. «Ничего серьезного, но лучше перестраховаться. Давайте ей пять капель на язык, и все будет в порядке», – сказал он.

– Как она себя чувствует? – встревожился Левон.

– Нормально. Лев, я должна сказать тебе кое?что: я думала, что месячные у Анны еще не начинались, но оказалось, что она беременна. – Она накрыла руку мужа своей. – Лев, дорогой, Анна ждет ребенка.

 

В Дунеатли были свои бедняки, главным образом работники, которые жили в хижинах на земле фермеров. В деревне они появлялись нечасто. Им были не нужны стряпчие, банки или магазины одежды. Время от времени они вызывали врача, но те не работали даром, так что случай действительно должен был быть неотложным. Женщины изредка заглядывали к мяснику перед самым закрытием, чтобы купить костей и приготовить рагу, которого им хватало на целую неделю, а мужчины, получив зарплату, по пятницам набивались в бар О’Рейли. По ночам Молли часто будили звуки шумной драки на улице. Какая?нибудь женщина выволакивала своего благоверного из паба с криком:

– Уймись, пока ты не истратил последнее пенни на эль. Иначе твои дети умрут с голоду, проклятый придурок!

Здесь, в Ливерпуле, в своем славном домике на четыре спальни, окруженном большим садом, жила миссис Брофи, пытающаяся удержаться на плаву до тех пор, пока они с девочками не получат работу и тогда уж деньги потекут к ним ручьем. По крайней мере, положение миссис Брофи позволяло ей мечтать. А вот для некоторых людей жизнь давно превратилась в череду безнадежных дней.

Молли впервые поняла это, когда Том Райан привел ее к себе домой, чтобы познакомить с матерью. В доме Ирен Райан царила безукоризненная чистота. Оконные стекла сверкали, ступеньки крыльца были чисто выскоблены, а в кладовке хранились съестные припасы. Дом разительно отличался от своих обшарпанных и обветшалых соседей на Тернпайк?стрит, где родился Том и трое его братьев и где оборванные, больные и полуголодные детишки в лохмотьях играли на мостовой. Многие были без обуви. Молли не могла поверить, что в таком большом и шумном городе, как Ливерпуль, может существовать подобная нищета.

Секрет процветания миссис Райан заключался в щедрости ее четырех сыновей, которые закончили колледжи и теперь имели хорошо оплачиваемую приличную работу. Майк, старший, работал управляющим почтовым отделением в Мурфилдз, Брайан был диспетчером в «Ливерпуль тул компани», а Энох выучился на столяра и теперь владел небольшой мебельной мастерской, дела которой шли чрезвычайно успешно. Миссис Райан показала Молли два деревянных кресла с чудесными изогнутыми спинками и резными подлокотниками, которые ее сын сделал собственными руками. Ну и, наконец, Том стал полицейским, хотя миссис Райан хотела, чтобы он выучился на священника.

– Я всегда мечтала о том, чтобы в семье был свой пастор, – со вздохом призналась она Молли во время их первой встречи.

Том лукаво подмигнул Молли из?за спины матери.

– Из меня получился бы никудышный священник, мам; к тому же я ни за что не осилил бы латынь.

– Можно добиться чего угодно, если очень сильно захотеть, – строго заявила ему Ирен.

Позже Том признался, что эту фразу мать вбивала ему в голову с самого детства.

– Она без конца повторяла каждому из нас: «Можно добиться чего угодно, если очень сильно захотеть». Она брала книги в библиотеке и помогала нам с домашними заданиями, так что в классе мы всегда были первыми во всем, – с гордостью сообщил он. – Мать была решительно настроена сделать все от нее зависящее, чтобы у нас была хорошая работа и чтобы мы не получали пособие для малоимущих, как наши соседи по Тернпайк?стрит. Отец умер вскоре после моего рождения, и ей пришлось брать меня с собой в прачечную и вообще везде. По ночам мама работала уборщицей в пабе на Скотти?роуд, а Майк присматривал за мной.

Ирен Райан была невысокой и слегка прихрамывала при ходьбе. Руки у нее были красными и опухшими, а годы тяжкого труда согнули ей спину. Было трудно представить, что она родила четырех рослых и здоровых парней. На буфете стояла фотография, на которой они были сняты все вместе в тот день, когда Том стал полицейским. Их невысокая несгибаемая мать стояла в центре, в цигейковой шубке, которая служила предметом ее нескончаемой радости и гордости. Парни скинулись и подарили ей шубу на ее пятидесятый день рождения.

Они обожали свою мать, которая научила их мечтать и внушила, что они могут добиться чего угодно, если приложат достаточно усилий. Сыновья по очереди присылали ей деньги каждую неделю, потому что считали это справедливым. Если бы не мать, они бы ни за что не добились своего нынешнего положения, а стояли бы на углу улицы и играли бы в «орлянку» или топтались бы у доков или у Сент?Джон?маркет в надежде найти временную работу, а их женам и детям пришлось бы просить милостыню, чтобы прокормиться.

Том единственный из них оставался холостяком, но и это должно было измениться в июле, когда Молли исполнится семнадцать. Она с нетерпением ждала этого, поскольку ей очень нравился Том, ведь он умел ее рассмешить – а в последние годы в Дунеатли в ее жизни было мало веселья. К тому же Том любил ее так преданно и отчаянно, что было бы подлостью отказать ему. Ко всему прочему, она сомневалась, что сможет встретить такую любовь еще когда?нибудь.

Молли ушла от Брофи несколько месяцев назад и теперь жила с матерью Тома в маленьком домике на Тернпайк?стрит. Она спала на той же пуховой перине, на которой спал Том, когда был маленьким, – Молли готова была поклясться, что улавливает свежий, щекочущий ноздри запах мыла, которым он пользовался. Сам Том обретался в общежитии, в котором жили все неженатые полисмены до тех пор, пока не обзаведутся семьей. Как только они поженятся, сразу получат служебный домик. Том пока еще не знал, в каком районе города он будет расположен.

Словом, Молли не могла дождаться грядущих перемен в своей жизни.

 

– Доброе утро, милая, – произнесла миссис Райан, входя в комнату Молли с чашечкой чая, что случалось каждое утро.

– Доброе утро, Ирен. – Молли села на постели.

Ей было сказано, что она может называть будущую свекровь по имени, поскольку так они могли избежать излишней официальности.

– Погода сегодня чудесная, – заметила Ирен, раздвигая занавески и впуская в комнату золотистые солнечные лучи.

Май в этом году выдался неожиданно теплым.

– Я уже говорила вам, что так не годится, – с неудовольствием сказала Молли. – Я имею в виду, что это я должна приносить вам чай, а не наоборот.

– Нет, милая. В последние годы я превратилась в лентяйку и мне просто некуда девать время. – Преждевременно состарившееся личико Ирен расплылось в улыбке. – Как бы там ни было, ты, докторская дочка, наверняка привыкла к тому, чтобы тебе прислуживали.

– Вовсе нет. В Ирландии не принято подавать чай в постель.

– Ты уверена, что твой отец не приедет на свадьбу, милая?

– Да, уверена, – поспешно ответила Молли. – Он будет слишком занят. Кроме того, как я вам уже говорила, его укачивает в море, так что он не выезжает за пределы Ирландии. Приедут мой брат с женой и ребенком, тетя Мэгги из Нью?Йорка, ну и, разумеется, придет семейство Брофи, все шестеро, включая Агату, которая будет моей подружкой.

Разумеется, тетя Мэгги намеревалась пересечь Атлантику не только для того, чтобы побывать на свадьбе. Она собиралась познакомиться с Хейзел, Патриком и Айданом, которых никогда не видела, а также с Тедди, который был совсем еще крохой, когда она уехала в Америку. Она должна была поселиться в доме у Финна и задержаться на две недели после свадьбы.

Торжество обещало получиться многолюдным. На нем должны были присутствовать братья Тома с женами и детьми, коих было уже семеро, плюс полудюжина полицейских и лучшая подруга Ирен, Этель, с которой они по субботам ходили в театр «Ротонда» на Скотланд?роуд.

Финн прислал пять фунтов, что означало – на особую роскошь рассчитывать не приходится, но Ирен прекрасно умела довольствоваться самым необходимым.

– Пенни фунт бережет, – говаривала она.

Они с Молли сходили на рынок Пэдди, где купили чудесное свадебное платье с атласной нижней юбкой всего за один шиллинг и шесть пенсов – его предстояло ушить в талии на пару дюймов, но в остальном оно прекрасно подошло – и пару атласных туфелек, лишь самую чуточку поношенных. Платье с длинными узкими рукавами было оторочено кружевами, и от него исходил слабый запах нафталина.

Миссис Брофи одолжила Молли свою вуаль и венок, в котором маленькие восковые цветочки были украшены жемчугом. Этель должна была испечь торт. Паулина, Лили и Глэдис, невестки Ирен, с которыми Молли уже успела подружиться, обещали приготовить целую гору небольших сэндвичей для торжественного приема, который должен был состояться в комнате над «Гнездом дрозда», местным пабом. «Так что, милая, – с коротким смешком заключила тогда Ирен, – за тобой останется только выпивка для тоста. Затем гости сами будут покупать себе спиртное, а за аренду помещения тебе платить не придется».

– Ладно, девочка, – с кряхтением проговорила будущая свекровь, – пойду приготовлю завтрак. Полагаю, ты опять намерена съесть лишь один гренок?

– Да, пожалуйста. Я не влезу в свадебное платье, если стану уплетать всю ту вкуснятину, что вы готовите на завтрак.

– Тебе не помешает нарастить немного мяса на костях, Молли.

– Как и вам, кстати, – парировала девушка. Она сомневалась, что Ирен весит больше шести стоунов[18].

– Не дерзи старшим, – добродушно укорила ее Ирен. – Гренки будут готовы через пять минут.

Молли проглотила чай, налила воду в таз из кувшина, которую запасла еще с вечера, и тщательно умылась. Ванной комнаты в доме не было, и по вечерам в субботу Молли купалась в жестяной бадье перед очагом в кухне после того, как Ирен и Этель уходили в свою «Ротонду», и до того, как за ней заходил Том, чтобы сводить в кино. Молли надела платье, которое Шинед Ларкин сшила для нее за один день: серое в полоску, с рукавом три четверти и простым круглым вырезом. Оно было чуточку короче тех, к которым она привыкла. Всякий раз, надевая его, Молли думала об Аннемари.

Она собрала волосы в ладошку, перекинула их через плечо на грудь и принялась заплетать косу. Аннемари тоже так делала, и Молли вспомнила, как забавно она щурилась по мере того, как коса становилась все длиннее.

– Больше так не делай, родная, – говорила ей мать. – Однажды ветер переменится и ты станешь косоглазой.

– А мне все равно! – нараспев выкрикивала Аннемари. – Все равно, мамочка, все равно!

Гренки были готовы: до Молли донесся их запах. Она пожалела о том, что Ирен до сих пор пользуется маргарином вместо масла. Дома они всегда ели только масло; один из крупных фермеров каждую пятницу по утрам привозил им огромный круг сбитого масла вместе с дюжиной яиц и кувшином сливок. Сейчас и Ирен могла с легкостью позволить себе масло, но старые привычки умирают медленно, и ей, скорее всего, просто не приходило в голову покупать что?либо другое, кроме дешевого маргарина, который пах керосином, – так, по крайней мере, казалось Молли.

Она спустилась вниз, в маленькую гостиную, где Ирен держала на вилке толстый ломоть хлеба, поворачивая его над огнем. Сегодня разводить огонь нужды не было, но только на нем можно было нагреть воду.

– Почти готово, милая. Налей себе еще чашечку, чайник стоит на столе. Заодно можешь налить и мне. – Их утренний ритуал оставался неизменным на протяжении вот уже многих дней.

Молли присела за стол у окна, выходившего в небольшой, побеленный известкой дворик, где на крюке, вбитом в стену, висела цинковая бадья. В дальнем углу виднелась уборная, в которой было полно пауков. В дождь ходить в нее было крайне неудобно, особенно в темное время суток, поскольку приходилось брать с собой свечу, которая гасла, не успевала Молли дойти до двери.

Ирен суетилась вокруг нее, подкладывая гренки на тарелку. Молли запротестовала, уверяя, что столько не съест и что одного ломтика ей будет вполне достаточно.

– Не волнуйся, девочка, – ответила Ирен. – То, что останется, я отдам соседским детишкам.

Матерью соседских детишек была Тосси Куигли, пронзительный голос которой отчетливо слышался сквозь тонкие стены – она орала на них во всю силу легких. Ей самой едва исполнилось двадцать, а ее малыши походили на новорожденных младенцев, а не на мальчуганов, которым исполнилось уже три и четыре года соответственно. Муж Тосси в один прекрасный день просто ушел, не сказав ни слова, и оставил ее управляться одну. Ирен помогала ей, чем могла, но на Тернпайк?стрит таких, как Тосси и ее отстающие в развитии детишки, было много, и накормить всех она не могла при всем желании.

– Как бы мне того ни хотелось, – часто с грустью говорила Ирен.

Молли съела несколько гренков, хотя для этого пришлось приложить некоторые усилия, подхватила со столика в гостиной свою маленькую белую шляпку с опущенными полями, белые перчатки и черную лакированную сумочку и крикнула:

– Я пошла, Ирен!

– Пока, милая! – крикнула та в ответ. – В котором часу ты вернешься?

– Наверное, поздно. На этой неделе Том дежурит в первую смену, поэтому он заберет меня в половине шестого, и мы пойдем в кино.

– Что ж, желаю вам хорошо провести время, милочка.

Прежде чем открыть дверь, Молли внутренне подобралась. Она ненавидела выходить на улицу разодетой по последней моде и сталкиваться с женщинами, которые никогда не носили новых платьев, кутались в рваные черные шали и неделями не расчесывались. Взгляды, которые Молли ловила на себе, были полны презрения, зависти или даже ненависти к одетой с иголочки незнакомке, которая должна была выйти замуж за парня с хорошей работой и постоянной зарплатой. Молли помахала пожилой женщине, сидевшей на крыльце своего дома, подставив лицо ласковым лучам утреннего солнышка.

– Доброе утро! – крикнула она.

– Доброе, – угрюмо отозвалась женщина.

Маленькая девочка прыгала через скакалку, у которой не было ручек. Молли потрепала ее по голове.

– Привет, дорогуша.

– Привет. – Девочка остановилась и улыбнулась ей. – Мне нравится ваша шляпка, мисс.

– На ней было перо, но я сняла его, – ласково улыбнулась в ответ Молли. – Как тебя зовут?

– Бетси. Когда я вырасту, у меня будет такая же шляпка.

– Надеюсь, у тебя будет не одна, а десять таких шляпок, Бетси.

Дойдя до конца улицы, Молли вздохнула с облегчением. Свернув на Скотланд?роуд, она села на трамвай, идущий в город. Молли ухитрилась найти работу самостоятельно, не подключая к этому делу связи давно усопшего мистера Брофи. Она работала в магазине дамских шляпок «У Роберты» на Клейтон?сквер, но только до тех пор, пока не выйдет замуж за Тома. К тому времени дочь Роберты, Эрика, которая обычно помогала матери, как раз должна была вернуться из Милана, где она училась делать шляпы.

Роберта – которую на самом деле звали Дорис, – продавала шикарные шляпки шикарным женщинам и сама была ужасным снобом. Молли была твердо уверена в том, что получила у нее место только потому, что ее отец был врачом. Девушка подозревала, что Роберта предпочла бы написать об этом крупными буквами у нее на лбу, выставив сей факт на обозрение своих шикарных клиенток.

Подойдя к магазину, Молли остановилась у витрины, в которой Роберта меняла экспозицию, что она проделывала регулярно и с огромным удовольствием: Дорис была вдовой, и магазин давно стал смыслом всей ее жизни.

– Очень мило, – одними губами прошептала Молли, кивая на шляпку, которую Роберта пыталась пристроить на лысой голове без лица.

Шляпка была сделана из розовой органди[19] с проволочными полями и свисающей сбоку розой и прекрасно подошла бы для свадебного наряда.

Молли открыла дверь, и Роберта сказала:

– Это точная копия модели Уорта[20].

Обычно она выставляла для продажи копии известных торговых марок – Шанель, Жанны Ланвин[21], сестер Калло[22]. Некоторые из них Роберта изготавливала собственноручно. Ее клиентки считали их настоящими. Теперь, когда на улице стояло лето, большинство моделей были соломенными: из лакированной соломки, необработанной соломки, отбеленной соломки, а также из фетра пастельных тонов. Последним писком моды в этом сезоне считалась дамская шляпка «колокол», хотя в наличии имелось и несколько моделей с широкими полями для женщин, которые либо были начисто лишены вкуса, либо же им было решительно наплевать на то, что они носят. Шляпка Молли была прошлогодней моделью, которую Роберта продала ей за четверть цены. Первоначально ее украшало огромное страусовое перо, которое девушка сняла и подарила Ирен.

Молли приготовила вторую за день чашку чая и встала за прилавок в ожидании покупательниц. Роберта же уселась на одном из мягких стульев перед большим зеркалом, жалуясь на ноги, которые «когда?нибудь сведут ее в могилу». Время от времени она с восхищением поглядывала на свое отражение. Ее макияж выглядел безупречно, хотя и был слишком обильным; губы Роберта подвела ярко?алой помадой, под цвет своих волос. Ее темно?синий костюм с огромными белыми пуговицами больше подошел бы женщине лет на двадцать моложе, но, впрочем, Роберта была привлекательна в своем, несколько вызывающем, стиле.

Молли Роберта сообщила, что в молодости мечтала выступать на сцене.

– Но мать была решительно против. Она заявила, что это ужасно заурядная профессия, и вместо этого уговорила меня стать шляпных дел мастерицей. А потом я встретила Стюарта, мы полюбили друг друга и поженились. – Женщина вздохнула. – Но я все равно жалею о том, что мама не пустила меня на сцену. Я имею в виду, что в Гертруде Лоуренс[23] или Беатрис Лилли[24] нет ничего заурядного, не так ли? А Сибил Торндайк[25] вообще вызывает всеобщее восхищение.

– В них и впрямь нет ничего заурядного, – согласилась Молли, которая никогда не слышала ни об одной из этих женщин.

Сейчас Роберта с любовью рассматривала свои длинные алые ногти, и Молли сразу же вспомнила, как проснулась в каюте на борту «Королевы майя» в тот самый момент, когда Оливия Рэйнес обрабатывала свои ногти такого же цвета. На верхней койке мертвым сном спала Аннемари. Молли думала о сестре по сто раз на дню. В глубине души она была совершенно уверена в том, что Аннемари пребывает в полной безопасности и, безусловно, счастлива – доказательством тому служило изображение Айдана. Ей исполнилось четырнадцать. Она родилась первого апреля, в день дураков и шутливых розыгрышей. «Помнит ли она об этом?» – спросила себя Молли.

Она вдруг вспомнила ту ночь, когда решила остаться у своей подруги Норин, чтобы избежать домогательств Доктора, и то, как на следующее утро обнаружила сестру лежащей без движения в постели, в перепачканной кровью ночной сорочке. С того страшного дня Аннемари почти ни с кем не общалась, не говоря уже о том, чтобы нарисовать картинку. Но теперь, похоже, она избавилась от этого проклятья, и Молли оставалось надеться и молиться о том, что когда?нибудь она вновь встретится с сестрой – или что Аннемари сама разыщет ее.

Дверь отворилась, и в магазин вошла дама в наряде из желтовато?коричневого крепа: ее платье, расстегнутое пальто свободного покроя и шляпка без полей были сшиты из одной ткани.

– Миссис Эштон! – Роберта живо вскочила на ноги. – Как приятно вновь видеть вас. Должна заметить, что выглядите вы прекрасно.

– Мы совсем недавно вернулись с Бермуд, – похвасталась миссис Эштон. – Мы провели там всю зиму.

Молли выскочила из?за стойки и торопливо схватила стул, приглашая женщину присесть. По мнению Роберты, как только клиентку усаживали, вероятность того, что она совершит покупку, возрастала многократно.

– Вы такая счастливая, – затараторила Роберта. – А моя дочь сейчас в Милане. Я так вам завидую! Не хотите ли стаканчик шерри, миссис Эштон, пока вы будете делать выбор? – После стаканчика шерри клиентки почти всегда покупали шляпки.

– Что ж, не стану отказываться: сладкое шерри, пожалуйста. – Дама поудобнее устроилась на стуле, одарив Молли ледяной улыбкой.

Роберта величественно взмахнула рукой – она и впрямь хорошо выглядела бы на сцене.

– Молли, будь добра, принеси миссис Эштон сладкое шерри.

– Ваша дочь больше не будет работать в магазине или эта девочка лишь временно замещает ее?

– О, Молли – временная сотрудница. Ее отец – врач, – прошептала Роберта. – Итак, миссис Эштон, вам нужна шляпка для какого?то особого случая? Иди же вам потребовалось что?нибудь новенькое, потому что наступила весна?

– И то, и другое, полагаю, – великодушно проговорила миссис Эштон. – Я бы действительно не отказалась приобрести нечто новое, тем более что в следующую субботу состоятся крестины моего первого внука.

Роберта ахнула.

– Не могу поверить, что у вас уже есть внуки!

– Собственно говоря, это мой третий внук. У меня уже есть две внучки.

– Это просто невероятно! Молли, ты согласна со мной, что это просто невероятно?

– В самом деле, – пробормотала Молли, хотя миссис Эштон выглядела лет на пятьдесят, никак не меньше.

После долгих расспросов выяснилось, что клиентке требуется белая шляпка, «предпочтительно из соломки», и Молли получила распоряжение принести коллекцию белых шляп из складского помещения в задней части магазина.

– «Колокол» с алым шелковым цветком и шляпка с кружевными вставками – из голубого кружева, миссис Эштон. Настоятельно рекомендую. Они выглядят потрясающе. Кстати, дорогая, принеси нам небольшое канотье с широкой репсовой лентой.

Магазин быстро превратился в скопище беспорядочно разбросанных шляпок и круглых полосатых коробок. Миссис Эштон примерила их все до единой, выпила еще бокал шерри и в конце концов остановила свой выбор на шляпке из розовой органди с проволочными полями и свисающей сбоку розой – той самой, которую Роберта совсем недавно поместила на витрине.

Покупательница удалилась, заявив на прощание, что теперь ей придется приобрести новый наряд, а Роберта устало повалилась в кресло.

– Эта шляпка совершенно ей не идет, но не могла же я сказать ей об этом, правда? – с ханжеским видом осведомилась она.

– Действительно.

Розовая шляпка, по словам Роберты, очень походила на ту, в которой леди Элизабет Боуэс?Лайон недавно вышла замуж за герцога Йорка в Вестминстерском аббатстве. Это была столь же вопиющая ложь, как и та, к которой прибегала Ина Джеррагти, уверявшая, будто в ее лавке в Дунеатли продаются последние парижские модели.

До обеда подобное представление было разыграно еще четыре раза, и лишь одна дама сумела устоять перед цветистыми комплиментами Роберты и уйти из магазина без покупки.

В час дня, когда настало время обеденного перерыва, Молли направилась к «Блэклерс», большому универмагу, расположенному неподалеку от Клейтон?сквер, где шляпки стоили во много раз дешевле, чем у Роберты. Впрочем, покупать ни одну из них девушка не собиралась. Погода становилась все теплее, и она самым срочным образом нуждалась в летних платьях: то, которое она надела сегодня, было сшито из плотной ткани, отчего в нем было жарко. Молли подумала о том, что сталось с платьями, лежавшими в ее чемодане, с которым она ехала в Нью?Йорк. Впрочем, куда больше ее интересовал вопрос, куда подевались деньги, те самые тридцать шесть фунтов, что оставила ей мама. Сумма была огромной, и некоторым людям она могла показаться целым состоянием, которое они не смогли бы заработать и за год – в том случае, если у них была работа. Располагая тридцатью шестью фунтами, Молли могла устроить себе роскошную свадьбу, зато это было бы далеко не так интересно. Ей нравилось бродить по рынку Пэдди в поисках свадебного платья и туфелек и сознавать, что очень многие готовы принести угощение для ее торжественного приема.

Молли перебирала платья, пытаясь решить, какое именно она хочет купить, – нелегкая задача для того, кого всегда обшивала опытная портниха. Все, что от нее требовалось прежде, – это просмотреть модный журнал в мастерской Шинед Ларкин и ткнуть пальчиком в то платье, которое ей нравилось. Одни платья были недостаточно хороши для магазина Роберты, другие – слишком претенциозны для Тернпайк?стрит, но вполне годились для свадебного путешествия – вместо медового месяца их с Томом ожидал уик?энд в Блэкпуле[26].

– Я подумаю еще немного сегодня вечером, а сюда вернусь завтра, – сказала себе Молли, выходя из «Блэклерс» и направляясь на Кросхолл?стрит, чтобы повидаться с Агатой.

Аптека была закрыта, поэтому девушка постучала в окно, и из задней комнаты вышла Агата, жующая на ходу бутерброд.

– Хочешь, угощу? – предложила она, впуская Молли.

– Нет, спасибо, он выглядит крайне неаппетитно, – и она с отвращением посмотрела на бутерброд. – А почему хлеб розовый?

– Потому что он со свеклой, вот почему, – проглатывая очередной кусок, ответила Агата. – Между прочим, свекла очень полезна.

– Ирен уже приготовила для меня бутерброды. Я, правда, не знаю, с чем они, но ломти хлеба толстые, как бревна. Я съедаю их, когда Роберта уходит на обед, чтобы не тратить перерыв на еду.

– А что будет, если кто?нибудь в это время придет купить себе шляпку?

– Ну, тогда я перестану есть, вот и все. – В отличие от Роберты, Молли не осыпала клиентов фальшивыми комплиментами, но при этом ухитрялась продавать изрядное количество шляпок.

Они прошли в заднюю комнату, где Агата, ожидавшая подругу, налила ей чаю.

– Я хотела поговорить с тобой о своем платье подружки невесты, – начала она.

Молли застонала.

– Сколько раз можно говорить об одном и том же? Я уже сказала тебе – можешь надеть любое платье, любого цвета и фасона. Мне все равно.

– Тогда как насчет темно?фиолетового?

– Темно?фиолетовое? Отлично.

– Темно?фиолетовое с блестками?

– Просто прекрасно.

– Сначала я хотела отпороть блестки, но потом, когда я убрала одну, на ее месте остался след, поэтому мне пришлось пришить ее обратно.

– Не вижу повода для беспокойства.

– Но я хочу знать твое мнение, – мрачно заявила Агата.

– Я только что выразила его целых три раза: отлично, отлично и еще раз отлично.

– Я не хочу выглядеть на твоей свадьбе, как пугало огородное.

– Тебе нравится темно?фиолетовый, Агги? – Молли вопросительно приподняла брови.

– Это мой любимый цвет – и не называй меня Агги. Ты знаешь, я ненавижу это имя.

– Я назвала тебя Агги только потому, что ты действуешь мне на нервы. – Молли окинула подругу строгим взглядом. – Тебе нравятся блестки?

– Я их обожаю. – Агата молитвенным жестом сложила руки на груди. – Мне всегда хотелось иметь платье с блестками, причем именно темно?фиолетового цвета.

– В таком случае я очень сильно обижусь, если ты не наденешь свое новое платье на мою свадьбу. Где ты его купила?

– А ты как думаешь? На рынке Пэдди. Там же, где ты купила свое свадебное платье и где все покупают себе одежду, когда хотят выглядеть модно, но у них не хватает на это денег. Там же я приобрела себе тиару. На ней недостает двух камешков, но, думаю, этого никто не заметит.

Девушки переглянулись и расхохотались.

Они смеялись до тех пор, пока у них не закололо в боку. Когда же они наконец успокоились, Агата призналась:

– Я знаю, что не должна так говорить, Молли, но я ужасно рада, что ты опоздала на пароход и вместо Нью?Йорка осталась в Ливерпуле. У меня еще никогда не было такой подруги, как ты.

– И у меня тоже.

– Мы ведь по?прежнему будем видеться, когда ты выйдешь замуж за Тома, правда? – с тревогой поинтересовалась Агата.

– Разумеется, – уверила ее Молли. – Мы будем, как прежде, раз в неделю ходить в кино, а ты сможешь забегать ко мне в гости, чтобы поболтать, когда Том будет работать по ночам.

– Вот и славно. – Агата удовлетворенно вздохнула.

 

«Все?таки мне невероятно повезло», – думала Молли, возвращаясь к Роберте. Первые дни в Ливерпуле оказались просто ужасными, но семейство Брофи приняло ее всем сердцем, и она стала для них своей. Они навсегда останутся ее друзьями. А потом Молли встретила Тома, и Райаны повели себя точно так же. После смерти мамы только с Томом Молли чувствовала себя особенной. Она спросила себя, уж не Господь ли приложил руку к тому, чтобы она опоздала на пароход, потому что Ливерпуль изначально был тем местом, которое Он выбрал для нее, а Нью?Йорк стал землей обетованной для Аннемари.

В половине шестого дверь магазина Роберты открылась и вошел Том. Празднично одетый, прижимая к груди шляпу, он выглядел начищенным и исключительно счастливым. Сердце екнуло у Молли в груди – это частенько случалось в последнее время, когда она видела своего жениха.

– Ты выглядишь очень мило, любимая, – сказал Том. Он говорил эти слова всякий раз, когда они встречались.

Молли также ответила привычной фразой:

– И ты тоже. – После того как Том вошел, ей стало казаться, что магазин подернулся розовой дымкой.

– И куда это вы, голубки, собрались? – закудахтала Роберта.

– В «Мажестик»; будем смотреть «Сироток бури» с Дороти[27] и Лилиан Гиш[28], – сообщил ей Том. – Этот фильм снял Дэвид У. Гриффит. Он настоящий гений, по моему скромному мнению.

По тому же скромному мнению Тома, не стань он полицейским, из него получился бы блестящий кинорежиссер, как Д. У. Гриффит, хотя и не такой талантливый, добавлял он в припадке несвойственной ему скромности.

– И много преступников ты поймал сегодня? – поинтересовалась Молли, когда они вышли на улицу.

– Увы, ни одного. Большинство из них выходят на промысел по ночам. Правда, одного бедолагу на Реншо?стрит насмерть сбил автомобиль, и мне пришлось поехать к нему домой и сообщить его жене о случившемся.

– Какой ужас! Тебе, должно быть, было очень неловко!

– Его жене пришлось намного хуже. – Том содрогнулся. Несмотря на самоуверенный вид, в душе он оставался чрезвычайно чувствительным молодым человеком. – Бедная женщина, она буквально захлебывалась слезами. Потом мне пришлось потолковать с одним парнем, который разъезжал на велосипеде по тротуару. Он сказал мне… В общем, я не стану повторять тебе, что он мне сказал, но мне пришлось препроводить его в участок, и уж там сержант живо научил его вежливости. А все остальное время я просто обходил свой участок, говорил людям, который час, или подсказывал, как пройти туда, куда им было нужно. Но я не теряю надежды, что когда?нибудь наткнусь на злодея, грабящего банк. Я все время заглядываю внутрь отделений, просто так, на всякий случай, но до сих пор мне не везло.

– Не расстраивайся, – утешала его Молли, пряча улыбку. – Все еще может случиться.

– Мне нравится быть копом, Молл.

– Я знаю, Том.

– И ты мне тоже нравишься. Я люблю тебя. – Он остановился посреди улицы и поцеловал ее в губы. – Я весь день мечтал об этом.

– А мне хотелось, чтобы ты сделал это. – Неужели она действительно это сказала? Неужели действительно имела это в виду? – Я люблю тебя, Том Райан, – произнесла Молли, только чтобы попробовать эти слова на вкус.

– Я знаю, родная, знаю.

Том обнял ее одной рукой за плечи и прижал к себе. Молли понятия не имела, как он об этом догадался: она сама не знала этого вплоть до самой последней минуты.

 

Мысли Левона были мрачными, пока он вел свое такси в направлении Уолл?стрит, финансового района Нью?Йорка, где небоскребы загораживали солнце, оставляя некоторые улицы в вечной тени. Иногда он чувствовал себя жалким муравьем, ползущим по самому дну обитаемого мира.

Его пассажира, молодого парнишку в деловом костюме и соломенной шляпе?канотье, обуревало желание поговорить. Он уже успел поинтересоваться у Левона, откуда тот родом, и поведал по секрету, что его собственные родители эмигрировали из России почти четверть века тому назад.

– Наша фамилия была совершенно непроизносимой: даже я не мог запомнить, как она пишется правильно. Инспекторы на острове Эллис переделали ее в «Димитрик», ну, отец и решил оставить ее в таком виде.

– Чем вы занимаетесь? – из чистой вежливости поинтересовался Левон.

Далеко не все его пассажиры оказывались такими дружелюбными, как этот молодой человек, который даже настоял на том, чтобы сесть рядом с ним, а не на заднем сиденье.

– Я управляю кредитами в банке «Морган». Подумать только, – молодой человек коротко рассмеялся, – отец в моем возрасте выращивал овощи в Вологде. А теперь у него свой дом в Буффало. Я приехал в Нью?Йорк в надежде заработать несколько долларов, и сейчас дела у меня идут неплохо. Я только что был в «Мэйси»[29], где купил своей жене сумочку на день рождения, да еще могу заплатить за такси туда и обратно. – Его открытое, простодушное лицо осветилось гордостью и искренней радостью. – Америка – лучшее место на земле, а Нью?Йорк – лучший город в мире. Держу пари, вы и подумать не могли, что когда?нибудь будете водить такси по его улицам.

– Это правда, – согласился Левон.

– По?моему, впереди пробка. Высадите меня здесь, и остаток пути я пройду пешком. Сколько я вам должен, дружище?

– Один доллар.

– Вот, возьмите два. Сегодня мне везет, и я хочу поделиться с вами своей удачей. – Нахлобучив шляпу, молодой человек выскочил из автомобиля. Левон смотрел, как он удаляется пружинистой походкой, сунув руку в карманы и наверняка насвистывая что?нибудь вроде «Янки дудль данди»[30] или «Джаз?банд Александера»[31].

На углу стоял лоток с горячими сосисками. Левон остановил машину и купил себе черный кофе в картонном стаканчике. Опершись на капот своего автомобиля, он прихлебывал напиток мелкими глотками. Мрачные мысли вернулись, хотя, пожалуй, они были уже не такими гнетущими, как раньше. Его молодой пассажир, сам того не подозревая, лишний раз убедил Левона в том, что у жизни есть и светлая сторона и что вслед за ночью обязательно придет рассвет.

Какой?то негодяй изнасиловал его ненаглядную Анну, но все это осталось в прошлом. Очень скоро в квартире на Гранмерси?парк начнет жизнь новое человеческое существо. Тамара с восторгом предвкушала это событие, а вот Левон до сих пор не мог разобраться в своих чувствах. Анна находилась в комнате, когда врач объявил, что она ждет ребенка, но девочка либо не поняла смысла его слов, либо же не пожелала ничего понимать. Она отвернулась, когда Тамара попробовала заговорить на эту тему, наотрез отказываясь не то что обсуждать ее, а даже просто слушать.

– Ну что ж, там видно будет, что делать, – решил Левон.

В Армении такое выражение было не в ходу, но сейчас оно пришлось весьма кстати. Они не станут загадывать наперед, станут жить сегодняшним днем, и будь что будет. Тамара же с головой ушла в хлопоты: покупала одежду для ребенка, училась вязать и переводила старинные колыбельные на английский, чтобы напевать их малышу.

Левон жалел, что не может думать и вести себя столь же оптимистично. Америка и впрямь была лучшей страной на свете, как уверял его недавний пассажир, а Нью?Йорк – лучшим городом на земле. Ему, Левону, необычайно повезло, что он оказался здесь, что у него есть такая жена, как Тамара, и что они нашли замену своей горячо любимой, но погибшей Ларисе в лице другой девушки, такой же красивой и очаровательной.

Как сказала бы Анна, ему отчаянно повезло. Она частенько употребляла это словечко, «отчаянно», иногда совершенно не к месту. Левон сунул один из только что заработанных долларов в нагрудный карман. Отныне он будет считать его своим счастливым долларом и никогда не потратит.

 

Глава пятая

 

Всю ночь шел дождь, и булыжная мостовая еще блестела сыростью, когда Молли раздвинула занавески в утро своей свадьбы. Небо было затянуто тяжелыми серыми тучами, сквозь которые не пробивался ни один лучик солнца.

Через несколько часов, ровно в одиннадцать утра, она станет женой Тома Райана. Молли не отдавала себе отчета в том, что вскоре станет замужней женщиной, вплоть до вчерашней встречи со своей семьей в отеле «Георг». С ними пришла и тетка Мэгги, приехавшая в Ливерпуль прямо из Нью?Йорка. Поначалу Молли даже не узнала ее в элегантной женщине со стильной прической «под фокстрот», в строгом зеленом костюме и туфлях на высоких каблуках, столь разительно отличавшейся от старомодной учительницы, которую она помнила.

Они крепко обнялись, прослезились и уселись, взявшись за руки, на диван, заговорив о старых временах и новых событиях в Дунеатли и Нью?Йорке, и, разумеется, об Аннемари.

– Сержант МакКлоски регулярно навещает меня, но пока что полиция не обнаружила никаких следов девочки, – сообщила тетя Мэгги и почему?то слегка покраснела. – Они разослали ее описание в другие штаты, но, боюсь, до сих пор все их усилия оказались безрезультатными.

Не прошло и часа, как к ним присоединились Финн, Хейзел и Патрик, прибывшие из Ирландии. Воссоединение семьи получилось очень эмоциональным. Хейзел напомнила Молли, что в последний раз они виделись, когда она махала им вслед, а они отправлялись в Америку на повозке Джимми Муллена.

– Кто бы мог подумать, что все так обернется? – всхлипнула она.

Финн сказал Молли, что Тедди и Айдан очень скучают по своим старшим сестрам и что Нанни передает ей наилучшие пожелания. Фран Кинкейд, которая раньше занималась уборкой, уволилась, и Нанни теперь осталась одна. Хоть она и делает все, что в ее силах, но дом постепенно приходит в упадок. Никто из них ни словом не упомянул о Докторе.

Молли баюкала на руках своего первого племянника, Патрика, крупного малыша с обаятельной улыбкой, которая грозила разбить сотни женских сердец во время долгой и счастливой, как она надеялась, жизни.

 

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально

 

[1] Дигиталис, выделенный из наперстянки, долгое время оставался единственным препаратом для лечения хронической сердечной недостаточности; в то же время при передозировках он является опасным ядом. (Здесь и далее примеч. пер.)

 

[2] Пажеский костюм – здесь: костюм для мальчика, сопровождающего невесту во время церемонии бракосочетания в церкви.

 

[3] Mein Gott! – О боже! (нем.)

 

[4] Аспро – одна из разновидностей ацетилсалициловой кислоты; жаропонижающее и болеутоляющее средство.

 

[5] Руби Милдред Айрес (1883–1955) – популярная английская писательница, автор многочисленных женских романов.

 

[6] Этель М.Белл (1881–1939) – популярная английская писательница, автор романов о любви, действие которых разворачивается в Индии и других британских колониях.

 

[7] Юстон?стейшн – конечная станция метро и железнодорожный вокзал.

 

[8] Уэст?Энд – западная, аристократическая часть Лондона.

 

[9] Братвурст – сарделька из свинины и телятины.

 

[10] «Легион Марии» – католическое апостольское движение, цель которого – проповедование Евангелия всем народам мира.

 

[11] Хоули Харви Криппен (1862–1910) – американский врач?гомеопат и дантист, обвиненный в убийстве собственной супруги.

 

[12] Имена дочерей миссис Брофи начинаются с первых букв английского алфавита: Agatha, Blanche, Cathy, Dora, Ellen.

 

[13] Исход – вторая книга Ветхого Завета.

 

[14] Мэри Пикфорд (1892–1979) (настоящее имя Глэдис Луиза Смит) – знаменитая кино?и театральная актриса, соосновательница кинокомпании «United Artists». Легенда немого кино.

 

[15] «Шерлок?младший» – немая кинокомедия Бастера Китона, снятая в 1924 г.

 

[16] Джозеф Фрэнк Китон, более известный как Бастер Китон (1895–1966) – американский комедийный актер и режиссер, один из величайших комиков немого кино.

 

[17] «Безумства Зигфельда» – серия театральных бродвейских постановок, автором которых является знаменитый американский конферансье Флоренс Зигфельд.

 

[18] Стоун – английская мера веса, равная 6,35 кг.

 

[19] Органди – кисея жесткой отделки.

 

[20] Чарльз Фредерик Уорт (1825–1895) – модельер, один из основателей «высокой моды».

 

[21] Жанна?Мари Ланвин (1867–1946) – французская художница?модельер.

 

[22] «Калло» – парижская фирма дамских мод, созданная в 1895 г. дочерьми антиквара.

 

[23] Гертруда Лоуренс (1898–1952) – знаменитая английская театральная актриса, выступавшая в мюзиклах на Бродвее и в Уэст?Энде.

 

[24] Беатрис Лилли (1894–1989) – комедийная актриса. После замужества в 1920 г. стала известна как «леди Пил».

 

[25] Агнес Сибил Торндайк (1882–1976) – известная английская театральная актриса и политический деятель, кавалер Ордена почета.

 

[26] Блэкпул – знаменитый город?курорт в графстве Ланкашир на побережье Ирландского моря.

 

[27] Дороти Гиш (1898–1968) – американская актриса.

 

[28] Лилиан Дайана Гиш (1893–1993) – американская актриса, наиболее известная по ролям в немых фильмах Дэвида У. Гриффита.

 

[29] «Мэйси» – сеть универсальных магазинов.

 

[30] «Янки дудль данди» – популярная песня времен Войны за независимость в США.

 

[31] «Джаз?банд Александера» – первая песня американского композитора Ирвина Берлина (1888–1989).

 

Яндекс.Метрика