Роковая женщина (Кэрол Дуглас) читать книгу онлайн полностью на iPad, iPhone, android | 7books.ru

Роковая женщина (Кэрол Дуглас)

Кэрол Нельсон Дуглас

Роковая женщина

 

Великие сыщики

 

Шерлок Холмс. Свободные продолжения

 

Кэти Хендерсон, верному другу, поддерживавшему меня более двадцати лет, – с глубочайшей благодарностью

 

Я бы многое отдал, чтобы понять, в результате каких неминуемых перипетий появляются женщины, подобные Ирен Адлер. Покажите мне, откуда они берутся, и тогда я начну проявлять больший интерес к женщинам в принципе!

Шерлок Холмс (Кэрол Нельсон Дуглас. Доброй ночи, мистер Холмс!)[1]

 

 

Действующие лица

 

Ирен Адлер Нортон. Примадонна родом из Америки, единственная женщина, умудрившаяся обвести вокруг пальца самого Шерлока Холмса в рассказе Артура Конан Дойла «Скандал в Богемии». Главное действующее лицо серии книг, начинающейся романом «Доброй ночи, мистер Холмс!».

Шерлок Холмс. Всемирно известный лондонский сыщик?консультант, прославившийся своими способностями в области дедукции.

Джон Х. Уотсон. Доктор медицинских наук; бывший сосед и настоящий компаньон Шерлока Холмса в расследовании преступлений.

Годфри Нортон. Британский адвокат, ставший мужем Ирен незадолго до того, как они бежали в Париж, спасаясь от Холмса и короля Богемии.

Пенелопа (Нелл) Хаксли. Осиротевшая дочь английского приходского священника, спасенная Ирен от нищеты в Лондоне в 1881 году. В прошлом – гувернантка и машинистка; делила квартиру с Ирен и работала у Годфри, до того как пара поженилась. Сейчас проживает вместе с ними близ Парижа.

Квентин Стенхоуп. Дядя воспитанниц Нелл в пору ее службы гувернанткой; в настоящее время британский агент в Восточной Европе и на Среднем Востоке.

Нелли Блай, она же Пинк. Журналистский псевдоним и прозвище Элизабет Джейн Кокрейн, которая участвовала в охоте на Джека?потрошителя в романах «Черная часовня» и «Красный замок». Молодая женщина с исключительным нюхом на сенсации, обладающая твердой волей.

Оскар Уайльд. Друг Ирен Адлер, блестящий лондонский денди, наделенный тонким остроумием. Он еще не написал ни одной из своих классических пьес, но в начале 1880?х годов совершил весьма успешное турне с лекциями по Америке, включая Дикий Запад.

Брэм Стокер. Импресарио одного из лучших лондонских актеров, Генри Ирвинга, и начинающий писатель, будущий автор прославленного романа «Дракула». Союзник Ирен в охоте на Джека?потрошителя в романах «Черная часовня» и «Красный замок».

 

Вступление

Духи усопших

 

Я готова думать, что и все мы выходцы с того света… В нас сказывается не только то, что перешло к нам по наследству от отца с матерью.

Фру Алвинг (Генрик Ибсен. Привидения)[2] (1881)

 

Из дневника Нелли Блай

 

В этой комнате темнее, чем в склепе…

…Правда, должна признать, что была в склепе всего один раз. Надеюсь больше не попадать туда до тех пор, пока мне не будет уже все равно…

Однако я никогда прежде не присутствовала на спиритическом сеансе.

Надо сказать, что в темноте чертовски неудобно делать записи. Но, вероятно, некоторое неудобство – не такая уж большая плата за то, чтобы побеседовать с духами усопших.

Конечно, сегодня вечером я вряд ли увижу или услышу духов. Это так же маловероятно, как если бы Ф. Т. Барнум[3] вдруг воскрес в облике бродячего проповедника и начал совершать обряд крещения в Ист?Ривер.

Но такая уж у меня работа: оказываться в ситуациях, которые мне не слишком нравятся, а затем рассказывать о них в печати. Вот почему я более широко известна под именем Нелли Блай, которое не было дано при рождении. Теперь я добилась того, что материалы Нелли Блай перекочевали из «Питтсбург диспатч» и дамских новостей в «Нью?Йорк уорлд». Даже когда я симулировала безумие в женском сумасшедшем доме, это не принесло мне известности в Питтсбурге. Зато в Нью?Йорке, надеюсь, моя слава вознесется до небес, как новые двенадцатиэтажные здания, что возводятся на Пятой авеню.

Я прекрасно могу делать записи даже в темноте – дело привычки. Ушлый репортер существует за счет своей способности незаметно все записывать. Вот почему блокнот и карандаш зажаты у меня между коленями и замаскированы юбкой.

Конечно, такая поза не украшает леди, но кто же увидит меня в темноте?

Тихий женский голос предлагает нам взять за руки соседей. Подобного я как раз ожидала. Полагаю, отчасти это призвано доказать, что среди нас нет ассистента медиума. И тем не менее достаточно было бы двух помощников (или деревянной руки в перчатке, как в витрине магазинов), чтобы нас одурачить.

Мои соседи, которых я не вижу в темноте, вполне приличные люди. Среди них – моя матушка.

Дамы не сняли перчатки, чтобы избежать соприкосновения с каким?нибудь неопрятным субъектом.

Я чувствую, как по коже забегали мурашки. Возможно, просто судорога… А вдруг это пальцы призрака?

Как минимум я ожидаю услышать какой?нибудь призрачный голос из прошлого. Или это будут парящие в воздухе музыкальные инструменты, которые станут наигрывать «Кемптаунские гонки»[4]: «Ду?да, ду?да!»

Вообще?то медиумам не стоит делать тайну из своего ремесла. Пусть бы продавали билеты, а в конце раскрывали публике все свои фокусы – это входило бы в шоу.

Я не особенно верю в явление призраков, главным образом, потому, что не горю желанием снова встретиться со своими усопшими… за исключением судьи, моего покойного папаши. Нет, он слишком умен, чтобы вернуться после того, что произошло с его имуществом. Казалось бы, уж судья?то мог и получше защититься от загребущих рук своих дорогих деток.

Кто?то вздыхает. Это не я. Даже мысль обо всем, что мы с матерью, сестрами и братьями потеряли со смертью судьи, не заставит меня вздыхать по прошлому. Вздохи – это для лилейных дев, а я отнюдь не лилия. Скорее слегка увядшая фиалка. Впрочем, я не собираюсь рассуждать о собственной добродетели: современным женщинам лучше быть загадочными.

Еще один вздох, на этот раз более глубокий.

Теперь я понимаю: это увертюра к шоу.

Пальцы соседки слева крепче сжимают мою руку. Это престарелая миссис Бил. Да, она явно не сообщница медиума… Разве что пожатие должно усыпить мою бдительность, прежде чем мне подсунут деревянную руку.

Справа никакого движения, да я и не ожидаю этого. Мистер Флинн – нервозный молодой человек, он часто сглатывает, и огромное адамово яблоко при этом подскакивает на тонкой шее. Оно похоже на уродливую жабу, которая балансирует на конце тростинки, качающейся на ветру. Получив указание взяться за руки и сидеть тихо, мистер Флинн буквально застыл на месте. Он совершенно неподвижен, если не считать постоянных скачков адамова яблока. Я отчетливо слышу этот звук в темноте. А еще сквозь мою плотную перчатку просачивается влага.

О, какой из него получился бы трогательный партнер в танцевальном зале! Правда, сомневаюсь, что этот современный Икабод[5] когда?нибудь достаточно расхрабрится для танцев.

Ладно, хватит мечтать. Таковы издержки профессии. Мне следует неустанно вести наблюдение.

Следующий вздох громче, протяжнее, он почти нечеловеческий.

Я подозреваю, что это какое?то устройство. Может быть, воздуходувные мехи?

Что бы это ни было, оно производит почти сверхъестественный, вибрирующий звук. Конечно, все мы знаем, что шотландцы использовали волынку для устрашения своих врагов в окутанных туманом горных долинах. А некоторые туземцы Австралии извлекают из дудочек заунывные, совершенно неземные звуки. И даже швейцарские горцы в своих забавных кожаных штанах, похожие на персонажей комической оперы, умеют издавать звуки, порождающие причудливое эхо на альпийских лугах.

Существует масса способов дурачить людей в любых краях. И меня не удастся впечатлить какими?то там вздохами!

Однако последний вздох перешел в стон, и контральто сменилось басом профундо.

Я чувствую, как стол под моими руками начинает трястись.

Весьма эффектно!

И снова слышится заунывный звук. Теперь пол у нас под ногами вибрирует, как большой барабан в оркестре.

Рука соседки слева дергается от удивления. Справа все тихо, хотя пожатие становится крепче и адамово яблоко на минуту замирает.

Вот это да! Раздается негромкое завывание на высокой ноте. Думаю, на этот раз заиграла флейта. Скоро во мрак нашей «гробницы» должен просочиться свет, чтобы продемонстрировать медную трубочку, парящую в воздухе. Подразумевается, что на флейте играют невидимые губы и в нее дуют мертвые легкие. Интересно, задумывался ли кто?нибудь из тех, кто посещает спиритические сеансы, почему воскресшие мертвецы непременно хотят играть в оркестре? И как они выглядят на самом деле?

Гниющая, разлагающаяся плоть и все такое?

Людям моей профессии приписывают избыток воображения, и, возможно, тут есть своя правда. Но я предпочитаю иметь избыток, а не недостаток чего бы то ни было. Мне дают понять, что это один из моих величайших изъянов, но лично я считаю это достоинством. Именно благодаря этому качеству имя Нелли Блай перекочевало из Питтсбурга в Нью?Йорк. Я не ограничилась дамскими новостями, а исследовала такие серьезные темы, как детский труд и плачевная доля молодых работниц.

Мне все труднее удерживать коленями орудия труда. Я начинаю чувствовать уважение к фокусам медиумов, особенно к тем, что вытворяли со своими суставами знаменитые сестры Фокс. Полагаю, тут требуются терпение, упорство и практика. Увы, я не могу похвалиться подобным.

Итак, продолжим наблюдение за шоу.

Хрясь!

Руки у нас судорожно дергаются от ужаса.

Похоже, треснул сустав плеча – но не у женщины?медиума, а у какой?то спеленатой мумии. Или подломились толстые ножки стола.

Затем снова послышались погребальные звуки флейты.

Все мы замерли в темноте.

И тут столешница начала подниматься. Наши соединенные руки тоже поднимаются – нелепая пародия на танец вокруг Майского дерева[6].

Вскоре наши запястья оказываются на уровне плеч, и моя соседка слева тихонько стонет, как привидение. Или как испуганная женщина.

Лично меня не так легко устрашить, да и пугаться мне некогда. Как только у меня поднялись руки, тотчас разжались колени. Сейчас блокнот и карандаш упадут на пол.

К счастью, под ногами мягкий толстый ковер (интересно, для чего именно он понадобился?), и меня не выдадут орудия моего ремесла.

А?а?а?ах.

Какой пронзительный стон! Непохоже, что это человек или какой?то механизм – скорее нечто среднее. Неужели какая?то дешевая свистулька способна издать такой причудливый, ни на что не похожий звук?

Я неблагодарный зритель. Девушку, которая, будучи невинной, сумела притворяться шлюхой и проникнуть в парижский бордель, невозможно провести. Скорее уж она проведет других.

Я улыбаюсь во мраке, думая о тех, кто знает мой секрет… и кто не знает.

А?а?а?ах.

Это уже становится предсказуемым.

Но затем танцующая флейта начинает раскачиваться и скулить. Газовые лампы на стене наливаются светом, таким слабым, словно утренняя заря касается горизонта розовыми кончиками пальцев…

Единственное, что я вижу, – бледная маска во мраке… Это лицо медиума, светящийся овал, подобный маске древнегреческой трагедии или комедии.

Каким?то образом свет (каков бы ни был его источник) выбелил ее кожу, и черты лица кажутся черными дырами в пергаменте.

Ее глаза напоминают черные как смоль маслины, рот – словно перезрелая темная слива, которая лопается, образуя идеальное «О».

А из этого рта… выплывает облако, похожее на дыхание, когда оно становится видимым на морозе. Змея из дыма и тумана, бесконечная и отвратительная…

Я вижу субстанцию духов, которая называется эктоплазма.

Да, я вижу ее. Но каким образом?

Я чувствую, как руки соседей охватили мои, подобно наручникам, которые не разжать. Эктоплазма – или ее видимость – покачивается, как кобра на египетском рынке, завороженная дудочкой, ни на секунду не останавливаясь.

Довольно!

Я не отнимаю рук и не отвожу глаз, но стараюсь не поддаться детскому желанию верить увиденному. Судья мертв. Я взрослая женщина. И обманывать буду я, а не меня.

Колени разжались, и мои драгоценные карандаш с блокнотом беззвучно соскользнули на ковер.

Мой взгляд прикован к флейте, вокруг которой извивается эктоплазма, как плющ вокруг шпалеры.

Лицо медиума, подобное маске, по?прежнему плывет в темноте.

–?Я слышу усопшую, – произносит она нараспев. У нее такой же механический голос, как у «говорящих машин» Эдисона. – Она вернулась! Изгой. Танцовщица среди почивших. Она никогда не умрет!

И тут я замечаю нечто странное. Эктоплазма возвращается обратно, как уто?к ткацкого станка, меняющий направление.

Она извивается, стремясь к своему источнику, и мягко закручивается в темноте под лицом?маской, вокруг невидимой шеи.

Потом эктоплазма сжимает кольца, как змея. Это уже не кобра, а боа?констриктор, созданный из перьев и тумана.

Она крутится и затягивается, крутится и затягивается…

… и уже не видно лица из?за окутавших его бесплотных колец…

… и слышатся вопли и стоны, стоны и вопли.

Наконец мы вскакиваем с единодушным криком. С иллюзией покончено. Теперь мы уже не публика, а нечто вроде обезумевшего древнегреческого хора.

Кто?то (бог его знает где) заставляет газовые лампы вспыхнуть ярким светом.

Стол с грохотом опускается на пол. Кто?то вскрикивает: ему отдавили палец на ноге.

Я слышу треск моего сломанного карандаша.

После того как стол рухнул вниз, все стихло.

Голова нашего медиума упала, как роза, тяжести которой не выдержал стебель.

Она лежит на столе, с открытыми глазами.

Вокруг шеи закручены витки вязкой эктоплазмы, которая теперь, как ни странно, затвердела и стала неподвижной.

Никто не шелохнется.

Значит, придется мне.

Я подхожу к усопшей.

Дотрагиваюсь до шарфа из эктоплазмы у нее на шее.

Она какая?то влажная и липкая, как пуповина (мне приходилось видеть пуповину благодаря своей пестрой карьере).

Эта мокрая тряпка что?то мне напоминает.

Вспомнила. Некоторые медиумы умеют изрыгать проглоченную марлю, ярд за ярдом, – этот фокус сродни искусству шпагоглотателей.

Однако шпага – это оружие, и нет ничего удивительного в том, что ею наносят удар.

Но никак не ожидаешь, что марлю употребят в качестве гарроты.

На этот раз так и выходит.

Я поднимаю голову. Участники спиритического сеанса стоят, столпившись и по?прежнему держась за руки.

По их лицам я понимаю, что они все еще видят духов.

Что касается меня, то я вижу нечто другое.

Я вижу очень ловкое и загадочное убийство.

 

Глава первая

Дуэт

 

Мой друг страстно увлекался музыкой и был не только очень способным исполнителем, но и незаурядным композитором.

Доктор Джон Х. Уотсон (Артур Конан Дойл. Союз рыжих)[7]

 

Нёйи близ Парижа, август 1889 года

 

– Не могу поверить, – сказала я Ирен, – что ты согласилась на столь шокирующую вещь, не сказав мужу!

–?Чему ты не можешь поверить, Нелл? Что я согласилась на «шокирующую вещь» или что не сказала мужу?

Я давно уже знаю, что моя подруга Ирен Адлер Нортон сделана из немыслимой человеческой амальгамы. Это нечто вроде сплава железа с парчой: выглядит изысканной и мягкой, но согнуть ее невозможно. Больше толку упражнять легкие, пытаясь задуть огонь в камине, нежели даром тратить слова, дабы поколебать ее решимость.

Я зашла с другой стороны:

–?Не могу поверить, что ты пригласила этого господина в наш общий дом, не сказав мне.

–?Но я же тебе сказала.

–?Да, только что! Он же может появиться в любую минуту! В отличие от тебя, я не готова принимать гостей.

В раздражении я сняла с коленей пяльцы с вышиванием. Свисающие нитки немедленно привлекли внимание Люцифера, персидского кота. Его мысли столь же черны, как длинная шелковистая шерсть, и он не упустит возможности вонзить во что?нибудь когти. Через минуту он уже запутался в моих клубках всех цветов радуги.

–?Очевидно, – продолжила Ирен, не без интереса наблюдая за моими попытками отцепить шелковые нитки от когтей Люцифера, – Шерлок Холмс, по твоему мнению, хуже татарина. Но ведь он придет сюда по моему приглашению. Я всего лишь хочу сдержать слово и передать ему английский перевод желтой тетради.

–?Разумеется, – мрачно произнесла я, наконец?то высвободив истерзанные нитки из лап захватчика. – Хватило бы и того, что дьявольский дневник Потрошителя попал в наши руки. Я все еще дрожу при мысли о нечестивой троице, объединившейся тогда против нас. Думаю, миру всегда будет угрожать опасность с их стороны, сколь надежно они ни были бы упрятаны в темницу. А теперь ты еще все усугубляешь, передавая писанину этой безумицы Шерлоку Холмсу.

–?Я ему обещала, Нелл. К тому же благодаря моему переводу те, кто мне дорог, не будут фигурировать в записях этой безумицы, как ты правильно ее называешь. Если присутствие мистера Холмса настолько для тебя нежелательно, можешь удалиться наверх. Полагаю, он здесь пробудет недолго.

–?Как мне хотелось бы, чтобы срочные дела в Париже не удерживали Годфри вдали от дома именно в этот день! Значит, я могу тебя покинуть, если мне не нравится общество мистера Холмса? Ну конечно! Ты гонишь меня наверх, чтобы остаться наедине с этим господином! В отсутствие Годфри! Нет уж, мой долг – исполнять роль дуэньи.

Ирен вздохнула, наклонившись к коту, чтобы снять с его лап последние обрывки ниток.

–?Долг никогда не бывает приятным, но я вижу, что ты исполнена решимости превратить его в настоящую каторгу.

Я взглянула на подругу с подозрением, но ничего не сказала. Интересно, это из?за своего гостя она надела домашнее платье, которое так ей идет? Белый шелковый наряд украшали бусинки из черного янтаря и фестоны черного кружева. Издалека создавалось впечатление, что это очаровательное девичье платье в горошек, но при ближайшем рассмотрении оно оказывалось весьма изысканным.

Впрочем, все домашние платья Ирен были ей к лицу, против чего Годфри совсем не возражал. В конце концов, прежде она была оперной дивой, так что даже ее самые будничные наряды были неподражаемо элегантны. Может быть, все дело в том, что сама она на редкость исключительна, о чем свидетельствуют слова короля Богемии. «У нее железный характер, – заметил когда?то Вильгельм. Затем, немного подумав, добавил: – Да, да, лицо обаятельной женщины, а душа жестокого мужчины»[8].

Меня всегда учили, что решительность – привилегия сильного пола. Ирен пошатнула это убеждение не только у меня, но и у других, включая мистера Шерлока Холмса, лондонского детектива?консультанта, с которым обстоятельства в последнее время сталкивают меня чаще, чем мне бы хотелось.

В прошлом Ирен подвизалась в качестве частной сыщицы в агентстве Пинкертона в Америке (еще до того, как приехала в Англию в начале 1880?х, чтобы сделать карьеру на оперной сцене). Увы, благодаря этому неприятные персоны вроде Шерлока Холмса частенько маячат на пороге нашего буколического коттеджа в Нёйи. К счастью, это место достаточно удалено от Парижа и потому остается простой деревушкой, выгодно отличаясь от густонаселенной и порочной столицы.

И вот теперь лондонский сыщик вновь собирается заявиться к нам, нарушив сельское уединение.

Я бросила взгляд на свою полосатую юбку. Настоящая молочница! Ну что ж, значит, я буду вынуждена принять его в таком виде. Конечно, старой деве за тридцать вроде меня ровным счетом наплевать на наряды и всяких незваных гостей мужского пола.

–?Он будет свысока смотреть на наш неприхотливый сельский быт, – заметила я. – Странно, что ты не надела какое?нибудь творение своего любимого Ворта.

Ирен рассмеялась, отцепляя когти Люцифера от кружева на своем рукаве:

–?Шерлок Холмс не заметит ни изысканного туалета от Чарльза Фредерика Ворта (хотя этот прославленный парижский кутюрье приходится ему дальним родственником), ни того, что Люцифер развязал бантики у тебя на юбке.

–?О, этот ужасный кот! Ему действительно удалось растрепать все мои банты.

Отбросив пяльцы, я принялась завязывать бесконечные бантики. Как раз в этот момент со двора донесся стук дверного молотка.

Я удвоила свои усилия. Мистер Холмс ни в коем случае не должен увидеть меня с развязанными бантами – тем более что он был свидетелем ужасающей небрежности моих нарядов во время мрачных событий нашего последнего приключения. В конце концов, я англичанка, пусть и не леди по происхождению.

Софи, наша «прислуга за все», на самом деле почти ничего не умеющая, вскоре появилась на пороге гостиной и присела в реверансе:

–?Куда мне положить пальто и chapeau[9] джентльмена, s’il vous plait?[10]

Здесь, за городом, у нас было так мало посетителей, что строгий этикет не соблюдался.

–?Стойка перил сойдет для пальто, Софи, – небрежно бросила Ирен, – а столик в холле – для шляпы.

В тот же миг на пороге появился этот господин собственной персоной. Он был одет в свободный клетчатый плащ, на голове красовалась охотничья шапка с козырьком спереди и сзади.

Совсем недавно я видела его в городе в полосатых брюках и цилиндре. Когда я выпрямилась, раскрасневшись от возни с бантами, то с трудом удержалась от смеха. Гость даже в большей степени выглядел сельским жителем, нежели мы! Вообще?то вынуждена признать, что его одежда больше подходила для визита в Нёйи, нежели городской наряд. Неужели Ирен права и мистер Холмс не так уж безразличен к утонченному светскому языку туалетов?

–?Мадам, – произнес он, поклонившись Ирен. – Мисс Хаксли. – Кивок в мою сторону.

Мистер Холмс передал свой плащ Софи (бедняжка исчезла под его длинными клетчатыми полами) и швырнул шапку в направлении столика в холле.

Увы, не приходилось сомневаться, что он попал в цель – хотя мне и не был виден столик.

Сделав этот небрежный жест, гений дедукции вошел в наше женское царство. На сыщике был коричневый костюм из твида, подходящий для путешествия или для охоты во время каникул.

Ирен поднялась и протянула гостю руку.

Мистер Холмс, поколебавшись, пожал ее на американский манер.

Я не могу себе представить, чтобы он поцеловал руку, как это принято на континенте. А вот Квентин Стенхоуп и даже Годфри, несомненно, смогли бы вполне непринужденно это сделать.

Мысль о том, как Квентин целует руку – мне! – заставила мое предательское сердце замереть. Я так глупо все испортила в последний раз, когда мы с ним были вместе! Правда, мы оба пережили серьезные потрясения и были несколько не в себе. Но, несмотря на бурные эмоции, мое суровое воспитание и детство, проведенное в Шропшире, встали между нами непреодолимой стеной. Я и сейчас еще вижу, как нежный взгляд его слишком правдивых светло?карих глаз становится извиняющимся. И слышу, как Нелли Блай, сопровождавшая Стенхоупа на последнем этапе спасательной экспедиции, называет его «дорогой Квентин». А ведь и часа не прошло с момента нашего рокового воссоединения! Воссоединения, ставшего роковым лишь после нелепой размолвки между нами.

Нет, никто не сравнится с Квентином по части целования ручек! И уж конечно, не этот господин, который сам себя назначил наставником всего человечества!

Я заложила руки за спину, чтобы избежать рукопожатия. Если благодаря этому жесту я выгляжу засушенной школьной учительницей – пускай! Мне известны такие вещи о мистере Шерлоке Холмсе, которые не могла бы вообразить даже Ирен при всей ее прославленной интуиции. Не то чтобы я особенно прозорлива – просто однажды мне довелось заглянуть в бумаги друга детектива, доктора Уотсона. Там я обнаружила записи (слава богу, неопубликованные) о деле, благодаря которому мы и познакомились с мистером Холмсом. Доктор, лелеявший мечты о литературной карьере, дал своей рукописи мелодраматическое название «Скандал в Богемии».

Хвала Господу, сейчас мы не в Богемии, а во Франции, а это совсем другое дело. Что касается мистера Шерлока Холмса, то его следует избегать, как чумы. Ну вот, пожалуйста!

–?Вы выглядите гораздо лучше, мисс Хаксли, – заметил этот господин со своим обычным надменным видом, – чем когда мы виделись в последний раз.

–?Надеюсь, – ответила я. – Ведь теперь я почти полностью избавлена от общества омерзительных личностей, которое мне навязали.

Сыщик не мог не заметить, что я включила его в число мерзких типов, с которыми столкнулась в нашем последнем приключении.

С приветливой улыбкой он снова повернулся к Ирен. Так поступают все мужчины. Примадонна как магнит, который притягивает и на оперных подмостках, и в более интимной домашней обстановке.

–?Я позволила себе распорядиться, – сказала моя подруга, ответив ему улыбкой, – чтобы накрыли столик в гостиной, у окна, которое выходит в сад. Может быть, вы выпьете вместе с нами чаю. А пока что я схожу за рукописью, которая является целью вашего визита.

–?Рукопись, которой вы так ловко завладели в том ужасном замке, прежде чем я смог ее прочесть, – уточнил он.

–?Но ведь она написана не на романском языке, мистер Холмс.

–?Я немного читаю на некоторых нероманских языках – например, «Psychopathia Sexualis» на немецком. Должен поблагодарить вас за то, что вы познакомили меня с такой уникальной работой по криминалистике. Вообще?то я только что вернулся из Австрии. Я встречался в университете Граца с профессором фон Крафт?Эбингом, который возглавляет там кафедру психиатрии и неврологии. Он, как вы помните, автор книги, которую вы так любезно мне одолжили.

–?Можете ее не возвращать, мистер Холмс, и вам нет нужды меня благодарить. Монография уже сослужила мне службу. – Ирен отбросила роль любезной хозяйки. Казалось, дело происходит в средневековом замке, и на пол швырнули перчатку, как это когда?то делали мужчины, вызывая на поединок. – Вы хотите сказать, что консультировались с бароном фон Крафт?Эбингом? С ним самим лично? Недавно?

–?А как вы думаете, моя дорогая леди, для чего же я снова ездил за границу?

–?Разумеется, я полагала, еще по одному делу, связанному с главами иностранных государств, мой дорогой сэр.

Какие бы опасения ни вызывал у меня секрет, который я храню (о том, что мистер Шерлок Холмс презирает женский ум вообще и влюблен в ум Ирен в частности), я поняла, что присутствую при рыцарском поединке, а не при свидании. Эти «моя дорогая» и «мой дорогой» были лишь учтивым обращением при словесной дуэли между цивилизованными противниками. Ничего личного – только яростное профессиональное соперничество.

–?Казалось бы, сама книга, – сказала Ирен, – дает достаточно пищи для размышлений. Что же еще мог добавить автор к каталогу низменных пороков?

–?Всегда есть возможность узнать еще больше об огромном мире преступлений, мотивом которых является страсть. Профессор Крафт?Эбинг добился удивительных успехов в области криминалистики. Он зафиксировал поступки и особенности определенной породы убийц, которыми движет похоть, причем сделал это как ученый, а не полицейский. Это беспристрастное исследование, основанное на конкретных случаях, к которому не примешиваются ни политика, ни мораль. Только голые факты. Он описывает преступления, как бы отвратительны они ни были, без эмоций и искажений. И в большинстве случаев нельзя отрицать общность человеческих грехов. Ни одна деталь, сколь бы омерзительной она ни была для нормального человека, не укрылась от наблюдения и анализа профессора. Эта книга – классика, а ее автор – просто чудо.

–?Сомневаюсь, – вмешалась я в разговор, – что нормальному человеку захочется узнать побольше о подобных грязных делах.

Я ожидала, что мистер Холмс вступит со мной в дискуссию, но он только беззвучно засмеялся.

–?Мой уважаемый друг, доктор Уотсон, согласился бы с вами. Он придерживается мнения, что некоторых материй лучше не касаться – особенно женщинам с их чувствительностью.

–?Я не согласна с этим, – твердо заявила Ирен. – То, чего женщины не знают, может им навредить.

На лице Холмса была написана досада.

–?Напомню, что это мнение доктора Уотсона. Сам я не уклоняюсь от неприглядного. Недавно я занимался делом, в ходе которого мужчине отрезали большой палец, когда он пытался сбежать от своих похитителей.

–?Боже мой! – невольно воскликнула я и таким образом снова привлекла к себе внимание этого господина.

–?Простите, что оскорбил ваши чувства, мисс Хаксли. Я рад, что все ваши пальцы на месте и вы способны заниматься вышиванием. Однако мир преступлений полон восхитительно безумных событий. Профессор Крафт?Эбинг просветил меня на этот счет.

–?Возможно, – заметила Ирен, – лакомства чайного стола будут неуместны после такого разговора. Если вы меня извините, я схожу за переводом. – Она повернулась, чтобы выйти в холл, но остановилась. – Кстати, вы нашли новые улики в Уайтчепеле? Нечто такое, что оправдало бы преступников, которых мы захватили в Карпатах этим летом?

Мистер Холмс машинально коснулся золотого соверена, который носил на цепочке от часов. Я уверена, что именно эта монета фигурировала в рукописи доброго доктора, названной «Скандал в Богемии».

–?Ничего, что обелило бы негодяев, участвовавших в этом деле, но и ничего, что позволило бы полностью их изобличить.

–?Ничего? – разочарованно протянула она.

–?Я обнаружил крошки пробки, которую можно опознать, а также свечной воск, – ответил он. – Этого достаточно, чтобы подтвердить обвинение, но мало для того, чтобы объявить дело закрытым. Лучше забыть о том расследовании, и пусть оно будет погребено в отделе справочных материалов редакций газет.

–?Как жаль! Сюжет оказался таким захватывающим и причудливым. Наверное, Джеком?потрошителем еще долго будут пугать детей, чтобы они хорошо себя вели.

Ирен снова собралась удалиться, но на этот раз ее остановил мистер Холмс:

–?Я надеюсь, миссис Нортон, что вы предоставите мне полный перевод, без… купюр.

–?Мой дорогой мистер Холмс! Раз уж вы читаете спорную книгу профессора Крафт?Эбинга об убийствах, совершенных на почве похоти, и даже обсуждаете ее с автором, то я, разумеется, не возьму на себя смелость изымать что?либо из текста, предназначенного для вас.

–?Гм?м. – Его реплика выразила не то удовлетворение, не то сомнение.

Ирен остановилась на первом варианте и, снова улыбнувшись, зашуршала юбками, поднимаясь по лестнице в холле.

–?Вы читали перевод?

Вопрос прозвучал неожиданно и резко. Я перевела взгляд с удаляющейся Ирен на мистера Холмса и обнаружила, что его серые глаза буравят меня.

–?Я? О господи, нет. Мне пришлось повидать столько мерзостей в этом карпатском замке, что хватит на всю оставшуюся жизнь. И я в самом деле не понимаю, зачем вам обсуждать подобные вопросы с автором. А теперь еще этот отвратительный дневник, написанный рукой человека, чьи преступления невообразимы.

–?Не существует невообразимых преступлений, мисс Хаксли, – возразил сыщик, и взгляд его опустился на подол моей юбки.

Я подумала было, что он заметил развязанные банты, но, посмотрев вниз, обнаружила, что негодник Люцифер забрался мне под юбки и высунул оттуда пушистую лапу. Она походила на носок черной домашней туфли без задника, украшенной страусовым пухом.

Я поспешно сделала шаг назад, и кот обнаружился во всей красе. Не хватало еще, чтобы мистер Шерлок Холмс подумал, будто я способна носить нечто столь фривольное, как домашние туфли с перьями страуса!

Он ничего не сказал о коте и проследовал к маленькому круглому столику у окна, из которого открывался вид на сад. При этом ему пришлось пройти мимо рояля, и сыщик пристально оглядел старинный инструмент розового дерева. Сейчас крышка была закрыта, и сверху была наброшена испанская шаль. Правда, ножки оставались голыми – их не замаскировали драпировкой, как принято в обществе, поскольку считается, будто они наводят на мысль о дамских ножках.

Мистер Холмс воздержался похотливых взглядов в их сторону, и это было очко в его пользу.

Заложив за спину худые руки, он принялся созерцать сад, которого уже коснулись первые признаки осени.

Позади рояля находилась клетка с попугаем Казановой. Распушив свои яркие перья – красные, зеленые и желтые, – он закричал: «Добрый день, Мэйти!» Голос у него был скрипучий, как у всех птиц его породы.

Детектив?консультант проигнорировал приветствие попугая. Я заметила, что его мысли витают где?то далеко от тихой гостиной в Нёйи под Парижем.

Выражение лица у него было задумчивое. Я сразу же разозлилась на него, обидевшись за Ирен. Ведь предполагается, что этот господин тайно в нее влюблен. Тогда почему же сейчас, когда он находится в доме примадонны и имеет счастье ее видеть, у него такая унылая мина?

–?Как я вижу, мангуст убил змею, – внезапно сообщил он.

–?Мангуст! – Я уронила на пол многострадальные пяльцы. – Змея! Ох, только не маленькая зеленая!

–?Нет, экземпляр среднего размера, в черную и зеленую полоску. – Сыщик повернулся, и я заметила, что он несколько оживился. – Ничего похожего на такую большую смертоносную рептилию, как, скажем, кобра, мисс Хаксли. Впрочем, я полагаю, что вам не доводилось видеть столь страшных созданий.

Еще как доводилось! И не один раз. Мангуст Мессалина, порученная моим заботам, убила не одну. Мы тогда приехали в Лондон, чтобы спасти Босуэлла мистера Холмса[11], доктора Уотсона, от лиц, желавших ему зла.

–?Садовая змея, – диагностировала я с облегчением. – Месси очень хорошо кормят, так что ей не нужно добывать себе пропитание. По крайней мере, ее жертва – не одна из зеленых змеек Сары Бернар, которых я унаследовала.

–?Вероятно, мангуст прикончил противника, чтобы развлечься охотой, а не от голода. Не только мы, но и другие существа наслаждаются постоянной игрой в преследователя и жертву.

–?Вот уж меня увольте, мистер Холмс. Всем нам следует возвыситься над собственной низменной натурой.

–?Однако некоторые вовсе не хотят возвыситься, – заметил он. – Тогда?то ко мне и приходят за консультацией. – Он бросил взгляд через плечо, как будто ему не терпелось вновь увидеть Ирен.

Судя по всему, слушать попугая, любоваться садом и вести вымученную беседу со мной – не те занятия, которые соответствовали темпераменту мистера Холмса. Это был человек действия, постоянно пребывающий в движении, неутомимая ищейка в городе и за его пределами.

Быстрые шаги на лестнице в холле избавили нас от необходимости продолжать разговор. Ирен, как обычно, сбежала по лестнице, словно школьница.

–?Вот она, – объявила примадонна, слегка запыхавшись.

Но это была не маленькая тетрадь в переплете желтого цвета, принадлежавшая одной из главных участниц преступной группы, которую мы преследовали сначала в Уайтчепеле, а потом на континенте. Нет, она держала в руках кипу страниц, исписанных от руки.

Мистер Холмс встретил Ирен на полпути, алчно выхватив у нее стопку листов:

–?Превосходно! Могу я спросить, кого вы наняли, чтобы перевести текст?

–?Одну восточноевропейскую актрису. Ей было сказано, что это отрывок из романа.

Я взглянула на подругу с удивлением, поскольку для меня это явилось новостью. Мистер Холмс одобрительно кивнул:

–?Пожалуй, историю, рассказанную в этом дневнике, лучше представить художественным вымыслом. Да, весьма находчивое решение затруднительной проблемы. Если только материал не подвергся сокращениям. – Он взвесил на руке рукопись, подняв темную бровь. – Положу ее в карман плаща.

С этими словами он исчез в холле, что позволило нам с Ирен обменяться многозначительными взглядами, которые были не совсем понятны нам самим. Надо бы все подробно обсудить после ухода этого господина.

Он вернулся так быстро, что попал под перекрестный огонь наших взглядов. В руке у него по?прежнему была рукопись, что меня удивило.

Однако при ближайшем рассмотрении это оказался небольшой томик в красном переплете.

–?Я предлагаю кое?что взамен, – пояснил детектив. – Пожалуйста, примите сей скромный подарок. Это первый литературный опыт моего друга, доктора Уотсона.

Ирен взяла книгу, прежде чем я успела ее перехватить.

О нет! Неужели какое?то издательство, специализирующееся на дешевых сенсационных романах, действительно опубликовало гадкую рукопись под названием «Скандал в Богемии»? И Шерлок Холмс имеет неслыханную наглость вручать Ирен этот опасный томик, где выставляется на всеобщее обозрение его влюбленность в замужнюю женщину? Придется ли теперь Годфри вызвать его на дуэль? Годфри и Шерлок Холмс… Они будут драться на пистолетах или на шпагах? И мне доведется увидеть обоих моих дорогих друзей обезумевшими от горя? А быть может, вся их жизнь будет загублена из?за этой несчастной книжонки?!

Я бросилась к Ирен, чтобы выхватить опасный подарок у нее из рук:

–?Доктор Уотсон? Значит, он написал книгу? Ах, я непременно должна посмотреть! Прямо сейчас!

–?Нелл!.. – мягко укорила меня подруга.

Я сразу же заметила одну странность.

–?Тут сказано, что автор некий Конан Дойл.

–?Уотсон скромен, – пояснил мистер Холмс. – К тому же он не хочет, чтобы его медицинская карьера пострадала из?за литературного хобби. Это имя его литературного агента.

–?Гм?м. – Издательство называлось «Уорд, Локк и компания» – по крайней мере, лондонское, как я заметила с облегчением. Я пролистала книгу. В ней было несколько иллюстраций. На одной из них джентльмен, стоявший в расслабленной позе, осматривал выстроившихся перед ним грязных уличных мальчишек. Они салютовали, как настоящий полк. Надпись под рисунком гласила: «„Смирно!“ – воскликнул Холмс суровым тоном».

Хотя фигура, изображавшая детектива, больше напоминала Оскара Уайльда, я вполне могла себе представить, как он командует армией уличных сорванцов.

–?Иллюстрации сделал отец мистера Дойла, Чарльз Дойл. В свое время он был довольно известным художником.

–?Гм?м. – Все это было загадочным и внушало мне тревогу.

Я закрыла томик. Пальцы начали обводить крупные замысловатые буквы названия книги: «Этюд в багровых тонах».

В приключении Ирен, связанном с Богемией, не было ничего багрового. Если только ей не отводилась тут роль библейской блудницы в пурпуре… Мерзавец! Именно подлости такого рода и следовало ожидать от врача, которому нечего делать, кроме как строчить дурацкие истории, – вместо того, чтобы выписывать рецепты. Уж если Ирен и можно в чем?то упрекнуть, так только не в том, что она поддавалась соблазну продаваться за деньги, чтобы обеспечить себе ужин.

–?Не верится, что вы дарите нам эту книгу! – произнесла я резким тоном.

–?Вы правы, – ответил мистер Холмс. – Это бессовестная самореклама. Но поверьте, я предлагаю вам ее не потому, что тут рассказывается об одном из самых интересных случаев в моей практике. Нет, леди, причина в том, что, как мне кажется, вы обе знакомы с одним из главных действующих лиц.

Еще бы мы не были «знакомы с одним из главных действующих лиц»! Король Богемии являлся клиентом мистера Холмса, воздыхателем Ирен и моим заклятым врагом, поскольку угрожал добродетели подруги.

Теперь Ирен смотрела на меня с укоризной.

–?Одно из главных действующих лиц? – В отличие от меня, у нее не было причин делать неутешительные выводы.

–?Некий мистер Джефферсон Хоуп из Соединенных Штатов, – пояснил мистер Холмс с удовольствием. – Он убивал с помощью отравленных пилюль лицемерных мормонов, заставивших его невинную возлюбленную Люси вступить в ненавистный брак и повинных в ее ранней смерти на соляных пустошах Запада. Я мог бы добавить, что это одно из моих самых успешных и сенсационных дел. Американский Запад создал карающего ангела, наделенного чувством справедливости, который выполнял свою миссию. Джефферсона Хоупа схватили в моей квартире. Он попался в ловушку: я поместил в разделе объявлений сообщение о том, что нашел потерянное им кольцо Люси. К тому моменту у него была неизлечимая болезнь сердца, от которой этот благородный, пусть и безжалостный человек вскоре скончался. Перед смертью он бредил о встрече с «двумя добрыми ангелами», которые простили ему грехи, совершенные с целью отомстить за покойную невесту. Его описание «ангелов» было настолько точным и запоминающимся, что впоследствии я понял: это были вы и мисс Хаксли.

Между тем Ирен высвобождала проклятую книжонку из моих онемевших пальцев, отгибая их по одному. Да, именно таким образом мы тогда узнали о существовании Шерлока Холмса, доктора Уотсона и Бейкер?стрит. А затем об этом узнали и многочисленные читатели «Рождественского ежегодника Битона»: это в высшей степени респектабельное периодическое издание печатало роман выпусками, а теперь он вышел отдельной книгой.

Я стояла в смущении. Конечно, это не та рукопись о богемских событиях, которую я видела в кабинете доктора. И тем не менее мне было ясно, что соратник детектива не только намерен печататься, но и осуществляет свои планы. В связи с этим меня по?прежнему беспокоила злосчастная рукопись, пока остававшаяся секретной. Почувствовав в настоящий момент некоторое облегчение, я продолжала тревожиться о будущем.

Ладонь Ирен гладила злосчастную обложку.

–?Джефферсон Хоуп. Замечательный человек. Я рада, что у меня осталось напоминание о нем. Он подарил мне кольцо Люси, которое я бережно храню.

–?Значит, кольцо у вас! – торжествующе воскликнул сыщик. – Он не говорил этого перед смертью.

Ирен с минуту смотрела на него молча.

–?Итак, теперь, когда я открыла вам эту старую тайну, мистер Холмс, быть может, вы тоже поможете мне разгадать одну загадку.

Она подошла к сундуку, служившему столиком. Его неприглядная крышка была скрыта шелковым палантином. Я узнала в нем один из потрепанных сундуков, где примадонна хранила лоскутки и обрезки от костюмов, когда мы жили в Лондоне, на Сефрен?Хилл.

Когда Ирен смахнула палантин, ностальгические воспоминания унесли меня на семь лет назад. Это было еще до того, как мы встретились с Шерлоком Холмсом, и даже до Годфри Нортона, коли на то пошло.

Подруга опустилась на колени, чтобы открыть древний сундук. Она начала в нем рыться, так же беспощадно расправляясь с шуршащими кусками тафты и кружевами, как Люцифер – с моим вышиванием.

Мистер Холмс с изумлением наблюдал за ней. Редко встретишь хозяйку, которая падает на колени, чтобы по какому?то необъяснимому капризу рыться в старом сундуке.

Однако я знала Ирен и ее необъяснимые капризы, а также была в курсе, что при этом она всегда преследует какую?то цель.

–?Вот! – Она достала потрепанный черный футляр, как фокусник вынимает из цилиндра кролика. – Я знала, что она где?то у меня есть. Бедный старик! Он попросил меня подержать ее у себя, чтобы не отдавать в ломбард. Легенды об артистах, умирающих с голоду, увы, на самом деле правдивы, а Эрих был настоящий маэстро.

Мистер Холмс протянул руку, чтобы помочь ей подняться, но Ирен, сунув ему загадочный черный футляр, с легкостью вскочила на ноги сама. Она определенно не считала, что женщина нуждается в постоянной помощи джентльмена.

Ее лицо очаровательно разрумянилось от усилий, приложенных к розыскам черного футляра. Я поморщилась: примадонна выглядела такой счастливой и сияющей, и всему виной мистер Холмс!

Но он видел только футляр.

Теперь я сообразила, что это вместилище для скрипки, имеющее грушевидную форму.

–?Ирен! – воскликнула я, не сдержавшись. – Прежде я не видела у тебя такой вещи. Скрипка всегда находилась у тебя в сундуке?

–?Я сама почти забыла о ней, Нелл. Бедный старый маэстро оставил ее на моем попечении в качестве прощального подарка, и вскоре инструмент затерялся среди тряпок с блошиного рынка. Я подозреваю, что он неплох. Что скажете, мистер Холмс?

Тот положил футляр на рояль и очень медленно открыл. Вот так же он обследовал когда?то портсигар с отравленным шипом во время одного из тех расследований, когда мы вынуждены были терпеть его присутствие.

Тогда детектив спас Ирен жизнь.

Теперь он старался не повредить старую скрипку.

Я увидела пыльный розовый бархат и потрепанные кожаные петли.

Ирен заглянула в футляр, как ребенок на Рождество. Все ее наигранное самообладание актрисы исчезло. Она прижала руку ко рту, словно пытаясь сдержать волнение; из растрепавшейся прически выбилось несколько локонов.

–?Что скажете о скрипке? – повторила Ирен свой вопрос. Ей явно не терпелось услышать вердикт.

Шерлок Холмс пребывал в каком?то другом временно?м измерении. Теперь в его лице не было ничего ястребиного. Я вдруг увидела в нем мальчика, которому в рождественское утро достается слишком мало подарков, выбранных с любовью, и ни одного, о котором мечталось. Это угадало мое сердце гувернантки. Сейчас жалость к тому мальчику даже перевесила мой страх перед этим господином. В горле у меня застыл комок.

Мистер Холмс не заметил ни моей реакции, ни волнения Ирен. Он вынул инструмент из чехла и поднял к свету, проникавшему в окно. Так пьяница мог бы рассматривать стакан кларета, осторожно держа кончиками пальцев и словно боясь, что он обратится в прах.

Он ощупывал скрипку, как охотник, примеряющийся к винтовке. Заглядывал в отверстия, наклонялся, изучая розовый бархат футляра. И не произносил ни слова.

–?Может быть, это Амати? – подсказала Ирен.

–?Нет.

–?Но, конечно, не Страдивари?

–?Нет.

–?Тогда она вряд ли ценна. Как печально! Я надеялась ради маэстро, что инструмент дорогой.

–?Это Гварнери, – уверенно бросил сыщик.

Я не смогла противиться искушению нарушить чары, одурманившие их и внушавшие мне беспокойство:

–?Это что, какая?то ужасная болезнь? Вроде туберкулеза?

–?Гварнери – семья скрипичных мастеров, которые работали с шестнадцатого по восемнадцатый век, – невозмутимо ответил мне мистер Холмс. – Они обладали исключительным талантом. Правда, теперь их скрипки не так известны обывателям, как Страдивари или Амати.

Никогда еще на меня не навешивали ярлык «обыватель»!

Наконец детектив взглянул на Ирен. Меня не оставляло странное чувство, что он не осмеливался сделать это прежде.

Она ждала его вердикта с волнением, которое привело меня в раздражение. Надо думать, во Франции найдутся ценители скрипок получше заезжего англичанина! Думаю, особенно меня разозлило, что подруга сразу же согласилась с его вердиктом.

–?Гварнери, – повторила она. – Вы правы. Это имя мне незнакомо. Она… в рабочем состоянии?

–?Ею непозволительно пренебрегали.

–?Я же не скрипачка.

–?Струны хрупкие, а деревянный корпус необходимо смазать.

–?Это будет сделано немедленно. Видите ли, я совсем забыла о ней.

–?Вы же музыкант! Как вы могли забыть о столь редком инструменте?! – В голосе Холмса звучало неподдельное возмущение.

–?Я одновременно и музыкант, и сама себе инструмент, – пожала плечами примадонна. – Связки служат мне струнами, кости и мышцы заменяют деревянный корпус. И я сама поддерживаю в порядке свое тело. Признаюсь, я действительно забыла о давнем подарке маэстро. Вы можете сыграть на этой скрипке?

–?Могу. Но сомневаюсь, что мне следует это делать.

–?Может быть, хоть несколько пассажей? Мне бы так хотелось снова ее услышать. Помнится, у нее необыкновенно прелестный звук.

–?Мадам, в самом деле…

Но Ирен уже устремилась к роялю. Она выдвинула табурет и откинула крышку.

–?Скрипка ваша, мистер Холмс, если она действительно так хороша. Я же никогда не стану играть на ней, как и никто другой в этом доме. Как я рада, что вспомнила про нее! Маэстро был бы счастлив.

–?Я всего лишь любитель, мадам.

–?Не принижайте своих достоинств. Нелл однажды особо отметила вашу игру.

Сыщик впился в меня пронзительным взглядом. Я мысленно поблагодарила Ирен за ее такт: она не упомянула о моем истинном мнении. Как?то раз мне действительно довелось услышать звуки, доносившиеся из гостиничного номера Холмса. Тогда я решила, будто кто?то пытается распилить скрипку пополам.

Зажурчало глиссандо. Гибкие пальцы Ирен легко пробежались по клавишам.

–?«F?r Elise»?[12] Это все знают.

–?Я должен ее настроить. – Холмс с неожиданным изяществом пристроил скрипку на плече и провел смычком по струнам.

Люцифер прижал уши, распушил хвост и пулей вылетел из комнаты при первом же резком немелодичном звуке. Я слышала, что струны делают из кошачьих кишок. Возможно, этим объяснялось внезапное бегство Люцифера. А быть может, все дело было в кошмарном завывании, которое издавала скрипка под рукой мистера Холмса.

Как ни странно, эти ужасные звуки подбодрили его. Он прижал скрипку к щеке и, не отрывая от нее взгляда, стал вращать колки, настраивая струны. Затем снова взял аккорд. И еще раз. Он подкручивал винтик, проводил по струнам смычком и очень внимательно слушал. Такого всепоглощающего внимания я не наблюдала ни у одного живого существа – разве что у кошки или мангуста, замерших перед броском на жертву.

Гостиная была забыта. Рояль был забыт. Даже Ирен – наверное, впервые в ее жизни – была забыта.

Примадонна улыбнулась мне, как бы соглашаясь, что она не стоит внимания по сравнению с пыльной старой скрипкой. И вдруг я поняла, что подруга намеревалась отвлечь мистера Холмса от вопроса, насколько полон перевод желтой тетради. Ведь она так и не дала ответа. Я также вспомнила, как описывал доктор Уотсон состояние, в которое впадал его бывший сосед по квартире с помощью семипроцентного раствора кокаина. Наверное, у мистера Холмса, когда он вводил в вену наркотик, было точно такое же отсутствующее выражение лица, как сейчас, пока он извлекал звуки из скрипки.

Интенсивность и высота звуков действовали мне на нервы. Процесс настройки определенно что?то мне напоминал, но я никак не могла определить, что именно.

Ирен снова пробежалась по клавишам. Постепенно звуки рояля и скрипки сливались, и из режущих ухо диссонансов возникала мелодия.

Наконец мистер Холмс кивнул, не отрывая взгляда от струн, и руки Ирен заиграли знакомую мелодию «F?r Elise».

Скрипка вступила после нескольких первых тактов, издав низкий стон, исполненный неожиданной гармонии. И затем два очень разных инструмента начали вести свой мелодический рисунок, сливаясь и в то же время конфликтуя. Звуки рояля струились, как чистый ручеек. Скрипка звучала хрипло, словно каждая нота вырывалась из пересохшего горла. Но в ней трепетало приглушенное чувство – словно измученный зверь томился по чему?то неведомому.

Казанова вертел головой из стороны в сторону, но по?прежнему молчал. Может быть, если бы Ирен запела… Но в «F?r Elise» нет слов. Впрочем, скрипка заменяла человеческий голос, она стонала, как покинутый Калибан.

Я не могу похвалиться хорошим слухом и всегда предпочитала заунывной волынке и скрипке более жизнерадостные музыкальные инструменты – такие, как флейта?пикколо и английский рожок. И тем не менее есть какая?то сила в несказанном томлении струн, в их отчаянных попытках выразить себя, и сейчас я ее невольно почувствовала. Увы, это напомнило мне о цыганских скрипачах из нашего последнего ужасного приключения, а также еще об одном скрипаче, который, как оказалось, вовсе не был цыганом.

Наконец они доиграли пьесу до конца. Заключительный аккорд звучал бесконечно долго, пока не затих последний стон струн.

Наблюдая за импровизированным дуэтом, я была поражена: оказывается, игра на музыкальных инструментах требует огромной затраты сил! Удивительно, как эмоции давно умершего композитора заполняют комнату, будто аромат ладана. Музыка навеяла мне мысли об увядающих садах и неумолимом шествии осени, прикасающейся к хрупким листьям и сменяющей теплый солнечный свет прохладной тенью.

В комнате стало тихо. Последние звуки музыки умолкли.

Ирен невидящими глазами смотрела поверх крышки рояля, мистер Холмс опустил скрипку и смычок. Оба словно стряхивали с себя чары.

Они исполнили музыкальное произведение совместно, но в то же время и порознь.

Первой заговорила Ирен:

–?Она мне не нужна – разве как память. Скрипка ваша, если она вам нравится.

–?У меня есть свой инструмент.

–?Но не Гварнери?

–?Нет, но вполне пристойный для любителя. Спасибо за дуэт, но и для вас я недостаточно хороший партнер.

–?Вы прекрасно играете, даже для профессионала. Несомненно, вам не помешает лишняя скрипка.

–?Я не могу принять столь ценный подарок. При ближайшем рассмотрении я обнаружил буквы «IHS» и подпись великого Джузеппе дель Джезу из семьи Гварнери[13]. Это был исключительно благочестивый человек и скрипичный мастер, уступавший только Страдивари.

Ирен улыбнулась и извлекла из рояля ручеек звуков.

–?Это ничтожная плата за жизнь Нелл, которую вы спасли. Я очень благодарна вам за то, что вы решили тогда вмешаться в мои дела.

–?Возможность сыграть на таком инструменте – вполне достаточная награда. Кто же тот маэстро, о котором вы говорите?

–?Этот человек очень мне дорог, но «маэстро» он лишь неофициально. Вероятно, сейчас его уже нет в живых.

–?Какой же «неофициальный маэстро», владея подобной скрипкой, отдаст свой шедевр?

Но Ирен больше не хотела говорить об этом.

–?Когда на инструменте такого качества не играют – это грустно, и его бывший владелец первый сказал бы мне об этом.

–?Все же я вынужден отказаться. – Сыщик положил скрипку и смычок в потрепанный футляр с таким видом, словно хоронил друга, которого недавно вновь обрел. – И тем не менее благодарю вас за дуэт и умоляю в дальнейшем получше заботиться о вашем Гварнери.

–?Я обязана вам жизнью подруги, так что, несомненно, мое право, если не долг, подарить вам скрипку.

–?Не люблю долгов в любом виде. Вообще?то…

Гигантскими шагами он направился в холл. Ирен взглянула на меня и пожала плечами. Она очень хотела, чтобы детектив принял эту скрипку, хотела закрыть колонку долгов в своем личном гроссбухе. Но этот господин и слышать не желал о подарке.

Мистер Холмс вернулся с предметом, извлеченным из глубоких карманов пальто.

В его руке были какие?то бумаги, свернутые в трубочку.

–?У меня есть кое?что для вас, мадам, в благодарность за любезность, которую вы оказали, передав мне столь трудоемкий перевод – несомненно, без купюр. Дарю взамен это маленькое сочинение.

Слова «без купюр» было сказаны насмешливым тоном, но не это привлекло внимание Ирен.

–?Сочинение? – Она выпрямилась на табурете у рояля, как марионетка, которую привели в движение, дернув за ниточки. Сыщик удивил ее не меньше, чем она его, а Ирен не любила такого равенства. – Итак, мистер Холмс, что вы сочинили?

–?На самом деле авторами являются Брэм Стокер и сэр Артур Салливан. – Он протянул бумаги, перевязанные ленточкой.

–?Для меня? Я не могу вообразить…

Увы, она действительно не могла вообразить, что? содержится в этих бумагах. И я тоже. Ирен гордилась тем, что умеет предвидеть события, но сейчас ей не хватало ключа.

Она осторожно развязала ленточку и развернула один листок, чтобы прочесть.

–?О, это же либретто, а вот и ноты. Но я не узнаю произведение.

–?А вы и не должны, – ответил мистер Холмс. – Оно было заказано недавно. После возвращения в Лондон я занимался завершением дела Джека?потрошителя и умиротворением неких высокопоставленных особ. Затем я перекинулся словцом с вашим коллегой в Трансильвании, Брэмом Стокером. Мистер Стокер с легкостью убедил сэра Артура сочинить «камерную» оперу специально для вашего диапазона.

–?А кто написал текст? – поинтересовалась я.

–?Ах, мисс Хаксли, превосходный вопрос. Однако сомневаюсь, что на него можно дать однозначный ответ. Частично слова принадлежат Стокеру, но Оскар Уайльд, услышав об этом проекте, настоял на своем участии в нем.

–?Как?! – Я пришла в ужас. – Этот порочный, извращенный Оскар Уайльд?

–?Я бы сказал, скорее изощренный, нежели извращенный. Между прочим, сюжет повествует о шести женах Генриха Восьмого.

–?Та самая тема, которую вы предлагали мне в Париже! Я помню, – с явным удивлением заметила Ирен. Пожалуй, она слишком явно выказала свое удовольствие, что меня покоробило.

–?Одно дело предложить тему, и совсем другое – видеть, как рождается произведение искусства, – сказал детектив, и в его серых глазах появился насмешливый блеск. – Эти два либреттиста чуть не разодрались у меня на глазах из?за названия вещи. Стокер хотел ее назвать «Невесты топора». Уайльд предлагал «Тайные жены Генриха Восьмого». А сам сэр Артур ратовал за «Вереницу королев».

–?А вы, мистер Холмс? – Ирен наконец?то удалось вставить слово. – Какое название понравилось вам? В конце концов, вы же заказали эту вещь.

Он покачал головой:

–?Я лишь предложил идею. Мне она не стоила ни пенни. И вообще мое участие вряд ли можно назвать заказом. В данном случае авторы старались исключительно ради вас. У вас верные друзья в Лондоне, мадам.

При этих словах Ирен просияла. Я поняла, как она скучает по городу и по кругу своих знакомых. Правда, примадонна никогда не жаловалась, что в силу не зависящих от нее обстоятельств ей пришлось удалиться из Парижа.

–?Уверена, вы все?таки приложили руку к созданию оперы, мистер Холмс. – Она подняла толстый рулон в правой руке, как скипетр. Я уже видела, как подруга мысленно примеряет на себя мантии давно умерших королев.

Шерлок Холмс пожал плечами. Сама скромность! Я просто не верила своим глазам.

–?Стокер и Уайльд написали текст, – повторил он. – Салливан сочинил музыку. Я лишь внес скромный вклад в общее дело, предложив, чтобы была написана партия для скрипки, а голос солистки ей вторил.

Ирен поспешила к роялю и углубилась в ноты.

–?«Королевские жены, королевские судьбы», – озвучила она свой вариант названия. – И я буду петь о каждой из них и об их смерти.

–?Двум не суждено было дожить до конца отпущенного им срока, – вставил мистер Холмс.

–?Я говорила, что идея блестящая, но не ожидала…

Сыщик слегка поклонился.

–?А я не ожидал Гварнери, мадам.

–?Очевидно, нам в равной степени удалось превзойти чаяния друг друга, – заключила Ирен. – Конечно, теперь вы примете скрипку.

Он покачал головой:

–?Я вынужден откланяться. Срочные дела призывают меня в Лондон. Этот небольшой концерт стал вполне достаточным вознаграждением.

–?За жизнь Нелл? – В голосе Ирен звучало сомнение.

–?За перевод и за мое знакомство с бесподобным Крафт?Эбингом и его исследованиями. До свидания, мадам. Мисс Хаксли.

Кивнув на прощание, прославленный детектив вышел в холл, чтобы надеть плащ и шапку.

Минуту спустя послышался щелчок замка входной двери, затем – стук копыт и шум отъезжающего экипажа.

В дверях появилась Софи.

–?Значит, не нужно подавать чай, мадам? – осведомилась она недовольным тоном.

–?Конечно, подавайте! Мы с Нелл – и Казанова – собираемся угоститься по?королевски.

Не успела Софи удалиться, как Ирен снова углубилась в текст и ноты, мурлыкая себе под нос обрывки мелодий.

–?Написано и на английском, и на французском. Я узнаю в либретто изысканный ирландский стиль Оскара. Очень интригует, Нелл! И очень захватывает.

Я была счастлива, что подруга подумывает о возобновлении оперной карьеры – каков бы ни был источник вдохновения. Ирен была вынуждена оставить сцену, после того как более полутора лет назад сбежала из Лондона, спасаясь от преследований короля Богемии. Тогда было опубликовано ложное сообщение об их с Годфри гибели в железнодорожной катастрофе в Альпах. Но теперь и правитель Богемии Вильгельм, и Шерлок Холмс знали, что она жива, и ни один из них не желал ей зла, так что скрываться не было нужды.

–?Ничто не доставит Годфри такой радости, как твое возвращение на сцену. Столь великолепное дарование не должно пропадать даром, – заметила я. – Как сказал мистер Холмс, это преступление – не пользоваться таким замечательным инструментом. Правда, вынуждена признать, мне бы хотелось, чтобы в этом проекте участвовали менее сомнительные личности.

–?Сомнительные? Ты же не имеешь в виду Брэма Стокера! Он ведь тебе нравится. А Оскар – удивительный талант. Ему только нужно определить, в чем его главное призвание, и он будет блистателен.

–?Он денди, – с осуждением возразила я – А мистер Гилберт, который обычно пишет тексты к сочинениям сэра Артура Салливана, – известный дамский угодник…

–?Зато мистер Холмс – его прямая противоположность, так что его участие уравновесит недостатки соавтора сэра Артура.

–?Скандал – материя тонкая, Ирен, и математика тут неуместна. И как знать, сколько пороков прячется в таком человеке, как Шерлок Холмс, взирающем на всех свысока? – мрачным тоном произнесла я, хотя остереглась выдвинуть обвинения, которые пришлось бы доказывать. – В конце концов, он сделал тебе сегодня два подарка: эту нелепую маленькую книжку и либретто.

–?Око за око. Он знает, что я могла бы и не давать ему желтую тетрадь. И тогда, чтобы ее заполучить, ему пришлось бы незаконно проникнуть в наш дом на обратном пути из Германии в Англию. А он знает, как хорошо я умею прятать вещи. Нелл, если у тебя и были какие?то подозрения, то ты сегодня сама видела, что он не замечал ничего, кроме скрипки. Этот человек почти монах – насколько может быть монахом неверующий. Всю страсть, которая у него есть, он приберегает для своих расследований и, возможно, для случайных романтических интерлюдий.

–?В качестве которой сегодня выступила ты.

Подруга засмеялась, качая головой:

–?Я говорю о музыкальных интерлюдиях, Нелл! Да что ты, ей?богу! Кроме того, ничто не может встать между Годфри и мной.

Что касается последнего утверждения, то ему я верила.

–?А как быть со скрипкой? – спросила я, бросив взгляд в сторону рояля.

–?Ах да. Теперь, когда я знаю, что она ценная, придется отвезти ее в Париж к реставратору. Я понятия не имела, что инструмент в столь плачевном состоянии. Дело в том, что по ряду причин я годами не вспоминала о прежней жизни в Америке… а также о маэстро. – Она погладила растрескавшуюся поверхность скрипки. – Бедный старый маэстро… Интересно, жив ли он еще. Было бы чудесно снова его увидеть. Он путешествовал по Европе в молодости, еще до моего рождения. Нет, пожалуй, его уже нет в живых. И даже если он не умер, то слишком немощен, чтобы вернуться в Европу. Какую бурю эмоций он извлекал из этого инструмента! Он говорил, что в правильных руках я должна запеть с такой же страстью, как скрипка.

–?Но мистер Холмс посредственный музыкант. Во всяком случае, мне так показалось.

–?На самом деле вполне сносный, – возразила примадонна. – К тому же музыка не является его профессией. Он наделен редкой интуицией по части непредсказуемого, а это весьма ценно и в искусстве, и в расследованиях.

–?Возможно, он неправильно определил принадлежность этой скрипки. Ни разу не слышала фамилию такого музыкального мастера, – презрительно фыркнула я.

–?Я тоже. – Ирен снова уткнулась в ноты и напела длинную лирическую фразу. – Как же я буду наслаждаться, изображая всех жен Генриха! Монарх совершенно не знал, что с ними делать, когда был жив, но я?то определенно знаю, как поступить с ними теперь, когда он мертв.

–?И как же?

–?Я наконец?то дам им последнее слово.

 

Глава вторая

Заокеанские новости

 

 

Нелли Блай, Нелли Блай,

Принеси?ка нам метлу.

Чисто кухню подметем,

Громко песенку споем.

 

Стивен Фостер (1850)

 

Как будто мало было того, что один незваный гость нарушил наше буколическое уединение!

Когда в тот день ближе к вечеру вернулся Годфри, он принес неожиданное сообщение. Оно было от особы, которая вызывала у меня не более восторженные чувства, нежели Шерлок Холмс.

Едва услышав долгожданный стук трости адвоката, которая вместе со шляпой отправилась на свое законное место, я бросилась в холл, чтобы удостовериться в его прибытии.

Он стоял на том самом месте, где всего несколько часов назад стоял Шерлок Холмс. Меня вновь поразило, насколько разными могут быть двое мужчин примерно одного возраста и роста и даже с похожим цветом глаз и волос. Доктор Уотсон в своей рукописи, с которой я ознакомилась не совсем честным способом, упоминал, что Шерлок Холмс описал Годфри как «необычайно красивого, смуглого джентльмена с орлиным носом и усами»[14]. К счастью, этот рассказ о нашей первой встрече с лондонским детективом, имевшей место два года назад, не был опубликован. Шерлок Холмс тоже может похвастать орлиным носом и не носит бороды. Кое в чем он похож на Годфри, но при этом не имеет с ним ничего общего. Кому придет в голову назвать мистера Холмса «необычайно красивым»? Судя по бесстрастному, но великодушному признанию привлекательности Годфри, детективу абсолютно безразлично, как оценивают его собственную наружность. В этом отношении он немного напоминает меня: я спокойно отношусь к тому, что некрасива, хотя уже много лет повсюду сопровождаю ослепительно прекрасную Ирен. Но ведь красота и уродство даются нам от природы, и тут уж ничего не попишешь. Кроме того, глупо судить человека по внешности.

Однако возвращению Годфри я радовалась не из?за его приятной наружности, а оттого, что он всегда умел исправить мне настроение, которое постоянно менялось.

–?Годфри! Я уже испугалась, что этот ужасный господин из Лондона забыл свою дурацкую шапку и снова маячит у нас на пороге.

–?Ах, как жаль, что я пропустил визит Шерлока Холмса! Тебе повезло больше, Нелл, – поддразнил он меня. Его серые глаза со стальным отливом весело блеснули, поскольку ему было хорошо известно, что я терпеть не могу детектива, который всюду сует свой нос.

Годфри проследовал в гостиную, чтобы поприветствовать Ирен. Однако чтобы поцеловать супругу в щеку, ему пришлось наклониться, так как она сидела у рояля. С тех самых пор, как нас покинул этот несносный господин, она наигрывала мелодии из новой камерной оперы.

–?Что это? – спросил Годфри. – Какие?то новые lieder[15] Дворжака? Он всегда тебе первой показывает все свои богемские народные песни.

–?Да, произведение свежее, но совсем другого композитора. Салливан переметнулся из оперетты в камерную оперу. Она для женского голоса. Я буду петь партии шести мертвых королев.

–?Это внесет некоторое разнообразие после общения с живыми королевами, – заметил адвокат.

Ирен отвернулась от рояля:

–?О, такая прелестная вещь! Текст сочинили Брэм Стокер и Оскар Уайльд. Я смогу исполнять ее где угодно, с любым аккомпанементом.

–?А как насчет гардероба шести королев, в дополнение к твоему собственному? – осведомился Годфри, обменявшись со мной заговорщицким взглядом. – Пожалуй, с таким багажом нелегко будет разъезжать по гастролям.

–?Достаточно будет менять прическу для каждой королевы. Уверяю тебя, Годфри, я смогу гастролировать с этим произведением в самых диких уголках Америки, и мне хватит всего двух чемоданов.

–?Всего двух чемоданов? Впечатляет. Что касается тура по диким уголкам Америки, возможно, тебе придется отправиться туда даже раньше, чем ты предполагаешь.

Последняя фраза заставила Ирен подняться из?за рояля и резко повернуться к мужу. Что касается меня, то я пропустила стежок.

–?Годфри, – твердо заявила примадонна, – Новый Свет – это последнее место, где мне сейчас хочется быть. Мы с Нелл только?только привыкли к размеренной жизни за городом после нашей кошмарной погони за Потрошителем по всей Европе. Да и тебе надо управлять делами в твоей новой парижской конторе. Просто я надеялась, что ты порадуешься, если я последую твоему совету и задумаюсь о возобновлении певческой карьеры, пусть и в скромных масштабах.

–?Меня очень радуют твои планы, Ирен, но сегодня мне в контору пришло важное сообщение. Похоже, оно предвещает дурные вести и неожиданные путешествия.

–?Ох, Годфри, дорогой, перестань изъясняться, как пражская гадалка! Это так не по?английски! И дай же мне сию загадочную депешу! Несомненно, она не имеет никакого отношения к твоему заданию касательно дел Баварии и покойного короля Людвига? От кого она? Кто мог так быстро узнать адрес твоего нового офиса? И что им нужно?

Годфри достал из внутреннего нагрудного кармана пиджака конверт:

–?Телеграмма попала мне в кабинет, потому что сначала была доставлена в банк Ротшильда, а оттуда переправлена мне.

–?Надеюсь, нераспечатанной, – вмешалась я в разговор. Я считала, что банкир обязательно сунет свой нос в любую бумагу.

–?В целости и сохранности. Причем сообщение адресовано не мне, а тебе, моя дорогая женушка.

Он протянул послание Ирен, зная, что она тигрицей набросится на любую непрочитанную и потому загадочную депешу.

Но когда примадонна вскочила, чтобы схватить конверт, Годфри отдернул руку, так что моя подруга не смогла достать телеграмму.

–?Ты не спросила, от кого она.

–?И от кого же? – спросила Ирен, пытаясь дотянутся до бумаги.

–?От мисс Элизабет Джейн Кокрейн.

–?Батюшки! – вскричала я в испуге. – Неужели этой наглой девице нечего делать на ее диких берегах и она снова нас беспокоит?

–?Она беспокоит Ирен, – поправил Годфри. Он всегда оставался адвокатом до мозга костей и в таком качестве ратовал за точность деталей. – Мы с тобой, Нелл, не входим в число адресатов.

–?Как неприлично, Годфри, игнорировать тебя. Помяни мое слово, мисс Элизабет при подобном поведении никогда не выйдет замуж!

–?И уж точно никогда не увидит свое имя вышитым твоими руками.

Его замечание, высказанное самым простодушным тоном, напомнило мне о некоем джентльмене, который прошлым летом, похоже, неплохо поладил с нахальной девчонкой, о которой сейчас шла речь: американской журналисткой Элизабет Кокрейн по прозвищу Пинк, более известной под литературным псевдонимом Нелли Блай.

Я умолкла, охваченная тревогой. Что касается Ирен, то она была еще больше заинтригована.

–?Что же может мне сообщить Пинк – настолько срочное, что потребовалась трансатлантическая телеграмма? Дай ее сюда, Годфри! Ты достаточно подразнил меня, чтобы я заинтересовалась.

Она вырвала у него из рук конверт и сразу же направилась к роялю, на котором стояла лампа. В нашем саду уже спустились сумерки, и в комнате стало довольно темно.

В душе моей тоже воцарился сумрак.

Пинк ворвалась в нашу жизнь без приглашения. Должна признаться, что ее энергия и поразительная наглость (обусловленная то ли ее американским происхождением, то ли профессией) лишили меня воли и надежды. Особенно когда я обнаружила, что в мое отсутствие она произвела сильное впечатление на моего хорошего друга. Скажем прямо: на одного из моих весьма немногочисленных друзей, а именно – на Квентина Стенхоупа.

Пока я накручивала себя, не отрывая взгляда от вышивания, чтобы никто не заметил моего раздражения, Ирен как?то странно затихла у рояля.

–?Итак? – наконец спросил Годфри. Он ослабил воротник; ему явно не терпелось подняться наверх и переодеться, сменив официальный костюм на более удобную домашнюю одежду.

Ирен не произнесла ни слова.

Она просто сидела возле рояля, глядя на лист желтоватой бумаги, который достала из конверта. Нимб от лампы вокруг головы примадонны становился все ярче, по мере того как угасал дневной свет.

Конечно, она давно прочла сообщение, но взгляд ее не отрывался от телеграммы. Она была глуха к голосу Годфри и слепа к нашему присутствию. С каждой минутой ситуация становилась все загадочнее.

–?Ирен? – обратилась я к подруге.

С таким же успехом я могла ожидать ответа от Гварнери.

Годфри подался вперед, пристально глядя на жену.

–?Ирен? Дорогая! Боже мой, что там такое?

Я поднялась, уронив вышивание. Люцифер выскочил из?под рояля и немедленно завладел им. Атмосфера в гостиной стала такой странной, что попугай Казанова переступил лапками на жердочке и начал насвистывать… похоронный марш!

–?Ирен! – повторил Годфри и тоже встал.

Она наконец подняла глаза, словно удивленная тем, что мы все еще здесь. Последние несколько минут она явно ничего не слышала.

–?Что?то случилось, – констатировал адвокат.

Ирен обвела комнату отсутствующим взглядом, как будто ища объяснения. Потом посмотрела на крышку рояля:

–?Эту старую скрипку оставили у меня. Оказывается, Гварнери. Я и понятия не имела.

–?Гварнери? Что за Гварнери? – Годфри посмотрел на музыкальный инструмент в потрепанном футляре, определенно ничего не понимая. – Не знал, что у тебя есть скрипка. Она прибыла сегодня? Ее принес этот Холмс? Верно?

Он задал вопрос с подозрением – в точности таким тоном, какой появляется и у меня, когда заходит речь о Шерлоке Холмсе. Но хоть мне было приятно, что Годфри также питает к этому господину некоторую враждебность, я не могла допустить, чтобы мистера Холмса несправедливо обвиняли.

–?Это скрипка Ирен, – пояснила я. – Все эти годы она пролежала на самом дне старого сундука. Ирен просто показала ее мистеру Холмсу, который отличается эрудицией по части всяких незначительных деталей. Он сразу же заявил, что это редкий и ценный инструмент работы Гварнери.

–?Она прилично сто?ит? – спросил Годфри.

–?Полагаю, вещь очень дорогая – когда ее отреставрируют.

Адвокат перевел взгляд на жену:

–?Причина молчания Ирен не в этом. Она обожает находить утраченные сокровища. В этом отношении она совсем как девятилетняя девочка. Нет, она бы сейчас бренчала на рояле бравурные мазурки, а не сидела с отсутствующим видом над телеграммой от Нелли Блай. – Он приблизился к супруге. – Я должен прочесть послание.

Она тут же убрала телеграмму подальше от мужа, но, в отличие от него, сделала это не игриво. В ее жесте было неосознанное желание что?то утаить.

–?Ирен! – одернула я подругу.

Я ничего не могла с собой поделать. Хотя мне выпало служить гувернанткой всего пару лет, работа наложила на меня свой отпечаток. Сейчас моя подруга и наставница вела себя точно капризный ребенок. Правда, как бывшая оперная дива она обладала известным темпераментом, но сейчас она вовсе не демонстрировала свою пылкую натуру. Налицо был шок, который внушал мне беспокойство.

Годфри переглянулся со мной, затем понизил голос и произнес ласково:

–?Дорогая, мы же не сможем тебе помочь, если ты не поделишься содержанием телеграммы, которая так тебя расстроила. Пожалуйста.

Это был голос разума во плоти. Надо сказать, что, выступая в суде, Годфри всегда был самым привлекательным представителем голоса разума во всем Темпле[16]. Услышав его, Ирен наконец стряхнула с себя странную отрешенность.

–?О, – сказала она, массируя висок, – похоже, эта неугомонная Пинк замышляет очередную каверзу. – С печальной улыбкой она протянула депешу мужу. – Прости меня, но содержание столь абсурдно, что заставило бы онеметь даже Казанову.

Годфри молча поднес телеграмму к шарообразной лампе из матового стекла и начал читать.

Он не произнес ни слова. Да, теперь уже он стоял нахмурившись, снова и снова перечитывая несколько строк послания.

Два таких блестящих взрослых человека вели себя словно глупые школьники. Я решительно подошла к Годфри и, схватив несносную бумагу, прочла ее. Потом перечитала. И уставилась на эти напечатанные слова. Вот так я когда?то не могла оторвать взгляда от собственной работы в бытность мою одной из первых машинисток в Лондоне.

Итак, что же сказать?

Что?нибудь.

Кто?то же должен.

И это буду я.

–?Ирен, в телеграмме сказано, что Пинк считает, будто кто?то пытается убить твою мать. В самом деле, новость шокирующая. Но если кто и способен справиться с такой ужасной ситуацией, так это бывшая сыщица из агентства Пинкертона, то есть ты.

–?Кто же еще, Нелл? Но все дело в том, что у меня нет никакой матери. Я никогда не знала свою мать – собираются ее убить или нет.

–?Ох, Ирен, я тебя умоляю! – возмущенно воскликнула я. – У всех есть мать.

–?У тебя ее нет.

–?Но была ведь. Умерла при родах, когда я появилась на свет.

–?А у меня нет матери, – заявила Ирен с воодушевлением. Она словно бы вышла из транса, вызванного гипнотизером, выступающим на сцене. – И никогда не было. И я не намерена заводить ее теперь.

–?В подобном деле твои желания и намерения не имеют отношения к фактам, – вмешался Годфри.

–?Пусть я сейчас не под присягой, – возразила примадонна, – но говорю чистую правду. У меня нет матери.

–?Ну полно тебе, Ирен! – Теперь адвокат расхаживал по гостиной, как в зале суда. – Ты же не станешь утверждать, что была рождена, как Афина, греческая богиня мудрости и войны, в результате мигрени у Зевса, ее отца! Правда, я могу вообразить, какой головной болью ты стала бы для того, кто окажется настолько безрассуден, чтобы произвести тебя на свет! Ты удивительная женщина, и я согласен, что мудрость и военное искусство тебе не чужды. Но это уж слишком!

Я не могла удержаться, чтобы не внести свою лепту:

–?Даже не знаю, Годфри. Я вполне могу себе представить, как Ирен становится головной болью царя богов. Мне доподлинно известно, что она вызвала мигрень у парочки современных монархов.

–?Очень остроумно, Нелл, – ироническим тоном заметила подруга. – Если ты знаешь древнегреческую мифологию, то тебе должно быть известно, что Ирена – богиня мира. Признаюсь, мне бы хотелось мирно разрешить этот вопрос. Даже те, кто заявляет, что у них есть мать, возможно, помнят ее не очень хорошо. Ты сам едва ли знал свою мать, – обратилась она к Годфри.

–?Да. Я был… – он взглянул на меня и после паузы закончил: –…незаконнорожденным.

Я поперхнулась, и Казанова блестяще передразнил меня.

–?Но я точно знаю, кто моя мать, – сказал Годфри и поспешно добавил: – Хотя насчет отца мне стало ясно позже.

–?Вот как? – сказала Ирен.

Я была поражена, сообразив, что они никогда не обсуждали эту тему между собой. Хотя я, можно сказать, являлась членом их семьи, мне не следовало присутствовать при столь болезненных и сугубо личных откровениях.

Я наклонилась, чтобы подобрать упавшие пяльцы, и уже хотела ретироваться, как вдруг снова заговорил Годфри:

–?Как интересно! Ни один из нас троих с раннего возраста не знал материнской заботы.

Он взглянул на меня, я – на Ирен, которая, в свою очередь, пристально посмотрела на мужа. Затем подруга перевела взгляд на меня.

–?Мать Нелл умерла, – наконец выговорила она. – Наверное, ты видела ее фотографию или дагерротип?

Я кивнула.

–?И у нее был отец, – продолжала примадонна. – У тебя, Годфри, была мать, которая, очевидно, всю жизнь страдала от сплетен вокруг своего имени. Но тебя все же воспитывали и платили за твое образование. И у тебя даже был отец, пусть ты и презирал за то, как он поступил с твоей матерью. Правда, его ты тоже толком не знал.

–?Приблизительно так, – согласился он. – Я не стану сейчас вдаваться в детали, потому что мое прошлое известно. Но твое всегда было загадкой, с самой первой нашей встречи.

–?Потому что я никогда не видела ни отца, ни матери! Я не знаю их имен, у меня нет фотографий. Никакой памяти. – Она взвесила на руке листок бумаги, словно тот был сделан из свинца. – Такого просто не может быть. Я не в состоянии даже представить, зачем Пинк делает столь абсурдное заявление. Или ее ввели в заблуждение?

–?А если нет? – не сдержалась я. – Ведь речь об убийстве…

–?С какой стати убивать женщину, которая не существует? – Примадонна так энергично пожала плечами, что чуть не разорвала телеграмму пополам. – И что мне за дело, если кому?то вздумалось кого?то убить?

Мы с Годфри обменялись взглядами. Подобная черствость была не в характере Ирен.

Внезапно она села за рояль и взяла мощный аккорд, режущий ухо.

–?Это обман, – заключила она. – Или заблуждение. Пусть мисс Нелли Блай разбирается со своими подозрениями, а я в этом не участвую.

Годфри бросил злополучную телеграмму на мой столик.

–?Ты совершенно права, дорогая. Никогда нельзя доверять тому, что взбредет в голову американским репортерам.

Ирен рассмеялась, взглянув на мужа через плечо, и заиграла прелестный венский вальс.

Это было одно из творений Штрауса, и перед ним невозможно было устоять. Казанова кивал в такт музыке своей пестрой головой и раскачивался из стороны в сторону. Люцифер ритмично помахивал хвостом, который походил сейчас на пушистый черный метроном.

Неожиданно Годфри отвесил мне поклон и увлек в вальсе. Когда мы добрались до порога холла, адвокат снова поклонился и покинул меня. Через минуту он уже взбегал вверх по лестнице, развязывая галстук и насвистывая в такт мелодии вальса.

Я стояла в дверях, и у меня кружилась голова от столь причудливого поворота событий.

Венский вальс. Я никогда не была в Вене, а Ирен и Годфри были. После нашего второго приключения в Праге они отослали меня на поезде домой, в Париж, а сами отбыли в Вену. Они собирались провести там второй медовый месяц.

Непрерывная волнующая мелодия Штрауса все лилась, а моя память кружилась в вальсе, возвращаясь к тому долгому путешествию в поезде почти через всю Европу. Тогда у меня неожиданно появился попутчик – наряженный в причудливый казачий костюм джентльмен. Квентин Стенхоуп. Пять дней полного уединения в купе. Истории, а не вальсы. Мгновения, а не годы.

А теперь… Я вспомнила об участии Квентина в недавних событиях – в спасательной экспедиции, в ходе которой нас с Годфри вызволили из рук преступников в богом забытой глухой Трансильвании. Тогда Квентин, надежный союзник Ирен, помог найти и спасти ее мужа и лучшую подругу. И конечно, им всем запудрила мозги эта американская выскочка, Нелли Блай!

Квентин, похоже, водил тесную дружбу с юной нахалкой, которая отказалась от собственного имени Элизабет Джейн Кокрейн, предпочтя ему детское прозвище Пинк или свой репортерский псевдоним!

И теперь эта противная девица хочет затащить Ирен обратно, в ее родную страну. И все из?за воображаемой опасности, якобы грозящей матери примадонны, которую та никогда не знала.

Нелли Блай.

Нахальная и бессовестная. Да, она обладает всеми качествами, которых не должно быть у порядочной женщины. И тем не менее она завладела сердцами тех, кто мне дорог.

Ирен сидела за роялем с беззаботной миной. Но меня не проведешь! Сегодня на нее свалился целый воз проблем. Виной тому – детектив с Бейкер?стрит и телеграмма от девицы из Нью?Йорка.

Мы не можем этого допустить, Годфри и я. Не для того мы так отчаянно сражались, стремясь выжить в немыслимых условиях, чтобы уступить наших любимых наглым красавчикам (справедливости ради, Нелли Блай довольно хороша собой, а вот Шерлок Холмс – ничуть).

Годфри должен знать, что делать. Он уже вернул Ирен в ее счастливое недавнее прошлое – насколько я понимаю, к событиям их второго медового месяца в Вене. А меня – к тому, что случилось и не случилось во время моего пятидневного уединения с Квентином в купе поезда, следующего из Праги в Париж.

Совсем недавно мы с Годфри были товарищами по заключению, а теперь станем и товарищами по заговору. Мы не позволим той, кого мы любим, поддаться чуждому влиянию!

Тем… кого мы любим.

Люцифер атаковал клубок мулине и заставил его сдаться, прижав к каминной решетке.

Вот именно, мой хвостатый друг! Будет сражаться зубами и когтями до победного конца.

 

Глава третья

Заграничная миссия

 

Прелестная английская девушка, в поведении которой нет ничего вызывающего, а в характере – ничего мужского.

Миссис Линн Линтон (1868)

 

– Она в эту ночь глаз не сомкнула.

Голос Годфри на следующее утро прозвучал так неожиданно, что я вздрогнула. Я гуляла по саду, время от времени угощая мангуста Мессалину виноградом, уже слегка засохшим в клетке Казановы.

Зловредная птица между тем наслаждалась солнцем позднего лета, переходя с одной садовой жердочки на другую. Их сделал для Казановы Андре, наш кучер, а по совместительству – и главным образом – плотник. Яркое оперение попугая выделялась на фоне увядающей флоры осеннего сада. Казанова был привязан за лапку длинным кожаным ремешком, так что он мог делать что угодно, но только не улетать.

–?Голову с плеч долой! – предложил он, начав бить крыльями всех цветов радуги по воздуху. При этом он смешал отрывки из «Королевских жен, королевских судеб», которые разучивала Ирен, с фрагментами из «Алисы в Стране чудес», которые я недавно читала вслух.

Годфри уселся рядом со мной и бросил взгляд на пяльцы у меня в руках. Я перестала вышивать. В прошлую ночь я тоже глаз не сомкнула.

–?Нелл. – Вот и все, что он сказал.

–?Ты во власти дум. – Я была в этом уверена, поскольку когда?то служила у него машинисткой.

–?Увы, да. Я много думаю и к тому же занимаюсь еще более трудным делом: пытаюсь выяснить, о чем размышляет Ирен.

–?Мне казалось, мужья и жены абсолютно откровенны друг с другом.

Годфри рассмеялся так весело, что Казанова тщетно попытался его передразнить.

–?Нет, Нелл. Они должны быть абсолютно честны друг с другом, но откровенность – совсем другое дело.

–?Не вижу разницы, – насупилась я.

–?Это потому что ты не замужем. Некоторые вопросы лучше обходить стороной, и тайна загадочного происхождения Ирен из их числа. Она очень скрытна на этот счет. Безумная телеграмма Пинк в сочетании с тем, что Ирен обнаружила скрипку, принадлежавшую ее бывшему учителю вокала, потревожила осиное гнездо ее противоречивых желаний. Она пытается это скрыть, но мне тяжело видеть, как разрывается ее душа.

–?Мне показалось, Ирен довольно легкомысленно отнеслась к этому делу. Ей совершенно не нужна мать – ни живая, ни мертвая.

–?То, о чему люди отзываются особенно легкомысленно, зачастую гложет их больше всего. Я понял это в суде. А Ирен умеет мастерски притворяться, изображая эмоции, которые на самом деле не испытывает. Думаю, когда?то притворство служило ей единственной защитой.

–?Ты хочешь сказать – до того, как она познакомилась с тобой?

–?До того, как я ее узнал и полюбил.

–?И даже до того, как я с ней познакомилась?

–?Да, до того.

Я предалась размышлениям. Казалось, мы знакомы с Ирен целую вечность, но поселились вместе мы только в восемьдесят первом году. Восемь лет назад. Наша дружба была такой крепкой, что вскоре после того, как Ирен и Годфри поженились и переехали во Францию, они пригласили меня погостить. И кончилось тем, что я осталась с ними. Этому не помешало то, что я знала Годфри до того, как с ним познакомилась Ирен: я служила машинисткой в Темпле. Казалось вполне естественным, чтобы одинокая старая дева вроде меня поселилась вместе с ними в коттедже в Нёйи. Несмотря на публичные роли, которые порой приходится играть адвокату и оперной певице, Годфри и Ирен оберегали свою личную жизнь. Я редко становилась свидетелем семейных сцен. Они вели себя как исключительно умные родители, позволяя мне проявлять собственную волю. Годфри был мне как брат, и я чувствовала себя рядом с ним и Ирен в полной безопасности. Вот почему меня огорчало все, что могло нарушить наш покой.

–?Ты говорил, что много думал, – напомнила я Годфри.

–?Да! Я думал о том, что вам с Ирен следует отправиться в Нью?Йорк и выяснить, что замышляет Нелли Блай.

–?В Нью?Йорк? Ирен? И мне?!

–?Я отвечаю «да» на все три вопроса.

–?Ты в самом деле считаешь, что это хорошая идея?

–?Просто я нахожу ее абсолютно неизбежной и потому советую вам обеим поторопиться, прежде чем вас вынудят внешние обстоятельства.

–?Не так уж это неизбежно, Годфри. Ты же слышал, что сказала Ирен. Она не хочет ехать.

Он печально улыбнулся:

–?Она поедет. И, боюсь, поездка ей необходима, даже если она в этом не признается. Старая скрипка пробудила воспоминания и чувства, к которым Ирен сейчас не готова.

–?Почему сейчас? – спросила я.

–?Из?за нас. Сейчас она в безопасности, Нелл. Она может на нас положиться и знает, что мы за нее постоим, – так же, как мы можем положиться на нее. Быть может, тот старый маэстро в какой?то степени заменял Ирен отца, и теперь ей нужно убедиться, не живет ли где?то в Америке мать, которой она не знала.

–?С какой стати ей в таком возрасте нужна новоиспеченная мать? – проворчала я, бросая Месси еще одну виноградину.

Умный маленький зверек схватил лакомство передними лапками, выпрямившись на задних. В повадках Мессалины было что?то кошачье, но она была далеко не так ленива, как Люцифер.

–?Ты же знаешь Ирен. В чем ее величайшая сила и величайшая слабость?

На этот раз мне пришлось согласиться:

–?Она не может игнорировать вопрос, оставшийся без ответа. Ее манят тайны. И, подобно большинству людей, которые считают, что способны разрешить любую загадку в мире, ей очень нравится быть загадочной. Меня изумляет противоречивость человеческой натуры, и Ирен она тоже присуща. Но тем не менее, Годфри, если и существует тайна, которой она ни в коем случае не хочет заниматься (а я знаю ее дольше тебя и гораздо лучше), то это вопрос ее происхождения. Ее биография, ее прошлое. Я думаю, даже Шерлоку Холмсу не удалось бы сделать верный вывод на этот счет, хотя… Мне бы в самом деле хотелось посмотреть, как он попытается это сделать.

Мне впервые пришла в голову такая идея, и я провела несколько счастливых секунд, воображая конфронтацию подобного рода.

–?Ты на один день опоздала со своим желанием, Нелл, – заметил Годфри. Его голос прозвучал довольно резко, и я догадалась, что ему не очень?то по душе визит мистера Холмса. В отличие от Ирен, он не склонен был недооценивать врожденную способность супруги пленять даже тех, кто сопротивлялся ее чарам.

–?Он был слишком поглощен этой старой растрескавшейся скрипкой, – сказала я.

–?Судя по твоему тону, тебе она не нравится.

–?Мне не нравится все, что может навести мостик между двумя людьми, которые являются тайными противниками. Особенно если один из них – Ирен.

–?Значит, ты понимаешь, что должна поехать с ней? Ты – щит, который может понадобиться ей больше, чем когда?либо, если действительно придется искать мать Ирен.

–?Годфри, ты так говоришь, словно она изменила свое мнение и решила ответить на наглый вызов Нелли Блай. Воля Ирен подобна океанскому лайнеру, который не свернет с пути из?за какого?то нахального катерка.

Адвокат расхохотался так громко, что Казанова начал вопить, хлопая крыльями, а Мессалина удрала в кусты рододендрона. Зверушка была храброй с кобрами, но ее раздражал шум, издаваемый людьми.

–?Нелли Блай не одобрила бы твое сравнение, Нелл, – заметил Годфри, когда вновь обрел дар речи. – Но мне оно нравится. Как бы мне хотелось быть там, когда эти двое снова встретятся на территории Пинк. – Он посерьезнел. – Но дела в Баварии слишком срочные, так что они не могут ждать.

–?Так же плохо, как было в последнее время в Богемии?

–?Хуже. Я не могу сказать больше, но эти маленькие так называемые сказочные королевства порождают больше интриг, чем Сара Бернар.

При упоминании этой особы, которая была мне в высшей степени неприятна, я мысленно взъерошила перья не хуже Казановы. Но Годфри лишь вскользь упомянул о дружбе Ирен с ужасной актрисой.

–?По крайней мере, Ирен не питает глубокой нежности к Пинк, – добавил он, – так что будет скептически настроена.

–?Не настолько скептически, как я.

–?Кому же ее не любить, как не тебе? – Его губы сложились под аккуратно подстриженными усами в заговорщицкую усмешку. – Тебя никому не удастся провести, и поэтому ты должна сопровождать Ирен в поездке в Америку. Боюсь, там ей придется столкнуться с вещами, которые могут пагубно сказаться на ее умении судить здраво.

–?Здравомыслие – мой конек, это верно, Годфри. Полагаю, я могу пожертвовать домашним комфортом и душевным спокойствием, дабы сопровождать подругу еще в одном безрассудном приключении.

–?Знаешь, Нелл, я был уверен, что ты именно так взглянешь на вещи. – У адвоката был довольный вид.

–?Нас объединяет то, что мы оба желаем Ирен только добра.

–?Действительно. И она желает нам только добра. Я верю, что смогу убедить ее отправиться в поездку. Ведь она не обретет покой, пока не решит этот вопрос. Она сама призналась мне в этом сегодня ночью – правда, весьма неохотно. – Он вздохнул и посмотрел на увядающую сирень. – Как жаль, что я не могу поехать с вами! Мне в самом деле хотелось бы увидеть Америку. Может быть, в другой раз.

–?Я от души надеюсь, Годфри, что другого раза не будет! Мы уладим там этот досадный и необычный вопрос, и в дальнейшем не будет необходимости ступать на землю этого нецивилизованного континента.

–?Так же мы и с Богемией распрощались – в третий и последний раз.

–?Вот именно.

Годфри наклонился и бросил виноградину в сторону кустов, где пряталась Мессалина. Ее темное гибкое тело метнулось сквозь листву, и она схватила угощение.

–?Надеюсь, нам повезет и мы распрощаемся со всеми проблемами.

Когда адвокат вернулся в дом, Месси подошла ко мне, как делала всегда, если мы оставались одни. Ее ясные глаза наблюдали за мной. Она ждала, что я снова угощу ее виноградом или поглажу по головке. Казанова тоже подобрался по жердочке поближе ко мне. Наклонив голову, он так же бдительно следил за мной, как Месси.

Люцифера не было видно, и это предвещало очередную каверзу.

–?Ну что же, – сказала я. Питомцы дружно повернули головы на звук моего голоса. – В том, что Нортоны сменили курс относительно Америки, есть нечто таинственное, о чем мне не говорят. Наверное, именно так поступают люди, состоящие в браке: принимают загадочные решения за закрытыми дверями. Возможно, Ирен с Годфри решили, что океанское путешествие принесет мне пользу после ужасных событий прошлой весны. Вы справитесь без меня несколько недель, мои маленькие друзья?

Разумеется, попугай и мангуст не ответили, но при этом не сводили с меня глаз. Я подумала, что буду скучать по ним, даже если они не будут скучать по мне.

В эту минуту я почувствовала на себе еще чей?то взгляд. Повернувшись, я увидела Ирен, застывшую на крыльце. Она наблюдала за мной и моим зверинцем. Интересно, многое ли она услышала из моего монолога, обращенного к попугаю и мангусту?

Я покраснела, пытаясь вспомнить, какой вздор болтала. И тут заговорила Ирен:

–?Пожалуй, я все?таки должна поехать. Годфри говорит, что ты согласилась сопровождать меня.

–?Да, конечно, если ты непременно должна ехать. Уверена?

–?Мне не хочется, но боюсь, что буду сожалеть, если не поеду. Я не допущу, чтобы мою биографию истолковывали такие бойкие репортеры, как Нелли Блай. Считай это самозащитой, Нелл.

–?Я считаю, что самозащита, когда речь идет о Пинк, не только необходимое, но и мудрое решение.

–?Тогда у нас обеих есть причины поехать в Америку и остановить мисс Блай, прежде чем она успеет причинить нам вред.

–?Мое дело, наверное, проиграно, – вздохнула я, – но твое еще можно выиграть.

Примадонна подошла ко мне и взяла под руку:

–?Ничего еще не проиграно, если мы этого не позволим.

–?Хватит болтать! – рявкнул Казанова нам в ухо, подобравшись совсем близко.

Ирен улыбнулась птице:

–?Хороший совет. Пора действовать. Как жаль, что мы не можем взять попугая с собой в Америку! Он придал бы нашему путешествию пиратский оттенок. Мне всегда хотелось носить повязку на глазу.

–?Повязка на глазу! Ну нет! Достаточно того, что ты куришь!

–?Мы сможем обсудить мои дурные привычки на борту судна, – ответила Ирен, увлекая меня в дом. – Недели на море вполне хватит, чтобы решить этот вопрос.

 

Глава четвертая

Визиты

 

– Покажите?ка, – сказал Холмс. – Гм! Родилась в Нью?Джерси в 1858 году. Контральто, гм… «Ла Скала», так?так!.. Примадонна Императорской оперы в Варшаве… Покинула сцену, ха!

Шерлок Холмс (Артур Конан Дойл. Скандал в Богемии)

 

Из записок доктора Джона Уотсона

 

–?Там ждут какие?то джентльмены, – сообщила миссис Хадсон, впуская меня в прихожую квартиры на Бейкер?стрит.

–?Холмс предполагал вернуться к этому времени из своих континентальных странствий.

–?Он и вернулся, доктор, но сейчас его нет: какие?то дела в городе. Если хотите, можете подождать в моей гостиной.

–?Нет, я сомневаюсь, что это в этом есть необходимость. По какому бы делу они ни пришли, я смогу оборонять форт, как говорят в Америке.

С этими словами я начал подниматься по лестнице. Я был уверен, что Холмс не будет против того, чтобы я занимал клиентов до его возвращения.

–?Кстати, доктор Уотсон!

Остановившись, я оглянулся:

–?Да, миссис Хадсон?

–?Один из них… довольно яркий.

Слегка заинтригованный, я добрался до верхней площадки лестницы и постучал в дверь: мне не хотелось застать посетителей Холмса врасплох. Правда, когда?то это был и мой дом.

Мне открыл высокий мужчина с большой рыжей бородой, безупречно подстриженной.

Рыжий. Не это ли подразумевала миссис Хадсон под словом «яркий»?

–?Я доктор Уотсон, друг мистера Холмса. Поскольку я тоже намеревался нанести ему визит сегодня вечером, то, наверное, могу подождать его вместе с вами. Мне часто случалось помогать ему в расследованиях, и, возможно, он снова подключит меня к какому?то делу.

–?Очень приятно с вами познакомиться, доктор Уотсон, – сказал рыжебородый, крепко пожав мне руку. – Конечно, заходите. Мы рады любому другу мистера Холмса.

–?Но у нас нет никакого «дела», – донесся до меня голос из глубины комнаты. Интонация была насмешливой, и говоривший растягивал слова. – Это придает нам определенную ценность. Скажем, как проба – фамильному серебру.

Я переступил через знакомый порог, и моим глазам представилось зрелище столь экзотическое, что я никогда не видел ничего подобного в этих комнатах.

Как и Рыжая Борода, «яркий» джентльмен миссис Хадсон был ростом выше шести футов. У него было длинное, чисто выбритое лицо; волнистые каштановые волосы, разделенные посредине, свисали, как уши спаниеля.

На госте были светлые брюки, жилет из вельветина оливкового цвета и фиолетовый галстук. Хотя он был относительно молод, у него уже намечалось брюшко, которое не скрадывал даже броский наряд.

–?Привратник, открывший вам дверь, – продолжал он, – Брэм Стокер, известный театральный импресарио и начинающий писатель. Я – Оскар Уайльд, драматург и будущая знаменитость. А какова ваша специализация, доктор?

–?У меня ее нет. Я врач общей практики.

–?И тем не менее вы с мистером Холмсом занимаетесь «делами».

–?Можно сказать и так.

–?А позвольте спросить, кто этот меткий стрелок, столь патриотически настроенный?

Сначала его вопрос поставил меня в тупик, но потом я заметил буквы «V. R.»[17], которые гений дедукции изобразил пулями на стене гостиной.

–?Холмс, – ответил я.

–?Я аплодирую его почерку и любви к королеве, но неужели квартирная хозяйка, соседи и лошади на улице не попадали в обморок от страха?

–?Меня в это время здесь не было, но я думаю, что он проделал это очень быстро. Ведь цель данного упражнения заключается в скорости.

Брэм Стокер восторженно рассмеялся:

–?Это можно было бы вставить в пьесу! Чудесная получилась бы сцена! Непременно одолжу идею для какой?нибудь постановки.

–?Наверное, моему другу было скучно.

Теперь засмеялся Оскар Уайльд, и смех его был не таким добродушным, как у Стокера.

–?Я никогда не думал о таком забавном средстве от скуки. Нужно попробовать, когда в комнате будут мои критики.

–?Но их же так много, Оскар, – благодушно заметил Стокер.

–?Ты прав. У меня закончатся пули, и придется использовать булавки для галстука. Однако не будем церемониться, когда есть кресла, в которые можно сесть.

После этого предложения Стокер опустился в плетеное кресло с подушками, оставив Уайльду кресло Холмса, обитое бархатом. Я занял свое обычное место слева от камина. В разговоре возникла неловкая пауза.

Разумеется, я знал, кем были эти двое, но понятия не имел, по какому поводу они собираются консультироваться с Холмсом.

Я позволил себе спросить об этом.

–?Консультироваться с Холмсом? – переспросил Стокер, моргая ресницами бледно?морковного цвета. – Да мы и не думали.

–?Все как раз наоборот, – сказал Уайльд, скрестив ноги (при этом обнаружились шелковые носки оливкового цвета). – На самом деле это Холмс консультируется с нами.

–?Вот как? – Вежливость не позволила мне пускаться в дальнейшие расспросы, но я не мог поверить гостям.

Холмс был из тех, кто никогда не распространяется относительно своих дел. Я очень гордился тем, что за наше долгое знакомство мне удалось завоевать его доверие. Между тем надменные манеры Уайльда производили довольно неприятное впечатление. Возможно, сам он этого не сознавал. Поэт обвел взглядом комнату, и мне вспомнилось, что он редактирует какой?то журнал, посвященный моде, интерьеру и тому подобным вопросам.

–?Вижу, у нас с Холмсом есть общий друг, – сообщил Уайльд.

Я бросил взгляд на портрет генерала Гордона на стене. Это был мой единственный вклад в убранство гостиной.

–?Генерал? – удивленно спросил я. Генерала Гордона не было в живых, и в любом случае сомнительно, что Уайльд когда?нибудь встречался с этим героем войны. Лично я не был с ним знаком, хоть и служил в Афганистане.

–?Дива, – с улыбкой пояснил Уайльд.

И тут я вспомнил о фотографии покойной Ирен Адлер, которую Холмс держал на каминной полке вместе с персидской туфлей, наполненной табаком для трубки, и последними письмами, приколотыми перочинным ножом.

–?Чудесная фотография, – искренне восхитился Стокер. – Самая красивая женщина, какую мне доводилось видеть. Приношу извинения Эллен Терри, моей жене Флоренс, которой ты тоже восхищаешься, Оскар, и твоей жене Констанс.

–?Да, красивая, – согласился я и как раз собрался сообщить, что ее нет в живых, когда открылась дверь и на пороге появился Холмс. Он был одет, как всегда, когда бывал в Лондоне: визитка и цилиндр.

Холмс сразу же снял головной убор и приветствовал собравшихся сдержанной улыбкой.

–?Уотсон! Очень хорошо, что вы прибыли как раз вовремя, чтобы занять моих гостей.

Поскольку мне так не показалось, я поднялся:

–?Пойду узнаю, не собирается ли миссис Хадсон чем?нибудь нас попотчевать.

–?Превосходная идея, Уотсон. Я прибыл сегодня утром из Парижа поездом, расписание которого согласовано с рейсами пароходов, и мне не мешает подкрепиться. Джентльмены?

Оба гостя с улыбкой покачали головой.

–?Нет, – ответил Стокер. – Мы оба нужны в театре и заскочили на минутку, прежде чем туда отправиться.

–?Тогда мы с Уотсоном устроим пикник. Да, дружище? Сходите к миссис Хадсон и посмотрите, нет ли у нее чего?нибудь вкусного. Она просто гений импровизированных трапез, что весьма ценно при моей работе.

Я чувствовал себя ребенком, которого отправляют спать как раз в ту минуту, когда взрослые начинают обсуждать самое интересное. Но безропотно удалился, надеясь, что Холмс расскажет мне позже о причине этого странного визита.

Миссис Хадсон, наша домоправительница, была стряпухой из тех, кто обожает быть на высоте положения. Она тут же принялась с наслаждением планировать вкусный ужин, и я покинул ее, не сомневаясь, что трапеза компенсирует мое выдворение из комнаты.

Я снова поднялся по лестнице, гадая, радушно ли меня встретят.

Оба гостя стояли, по?видимому собираясь откланяться.

–?Перед тем как доктор Уотсон отправился распорядиться насчет ужина, – заметил Уайльд, – мы как раз говорили об этой фотографии Ирен Адлер. Какое удивительное сходство! Мне бы следовало еще несколько лет назад сочинить оду в ее честь. Эта женщина подобна драгоценной скрипке Страдивари, не так ли, Холмс?

–?Это Уотсон эксперт по части прекрасного пола, – поспешно ответил детектив. – Мне же нельзя затуманивать разум подобной красотой. Вообще?то я нахожу, что женщины в целом умны, но ненадежны.

–?Ненадежность – их самое очаровательное свойство, мой дорогой Холмс, – возразил Уайльд. – Надежность сильно перехваливают. Разве можно попросить ветер, чтобы он подул ровно в четыре минуты пятого? Итак, доктор Уотсон, – сказал поэт, повернувшись ко мне с легкой улыбкой, – вы склоняетесь вместе со всеми мужчинами перед божественной красотой восхитительной примадонны?

–?Несомненно, она очень хороша, но… – Я снова собрался указать на то, что она мертва.

–?Никаких «но», Уотсон! – перебил меня Холмс. – Уайльд нынче главный ценитель красоты. Вы должны быть польщены, что он интересуется вашим мнением. Как жаль, что вы не можете остаться, – обратился сыщик к посетителям. – У меня есть довольно неплохой кларет, но, увы, театральный занавес не станет никого ждать. Я слышал, что вы начали писать художественную прозу, Стокер. Знаете, мой друг Уотсон достиг некоторого успеха на этом поприще.

–?В самом деле? – В голосе Уайльда прозвучало такое изумление, что я счел необходимым немедленно заступиться за свои литературные потуги.

–?Это не совсем художественная проза, – пояснил я. – Мне хотелось описать некоторые из наиболее интересных дел Холмса. Разумеется, изменив имена и названия мест.

–?Ни в коем случае! – горячо возразил Уайльд. – Мой дорогой доктор, подлинные имена и названия мест – это именно то, что приносит успех литературному произведению. Итак, что же вы написали – или, что не менее важно, опубликовали?

–?В «Рождественском ежегоднике Битона» был напечатан «Этюд в багровых тонах», который в прошлом году вышел отдельной книгой.

–?В названии есть намек на искусство, который мне нравится, а «багровый» – восхитительно зловещее слово. В этом романе есть убийство?

–?Да, и бесчинства мормонов на американском Западе, и поиски преступников в Европе с целью мщения. На осуществление мести ушли долгие годы, но наконец негодяи были найдены мертвыми в Лондоне.

–?Мормоны! Убийство! Месть! Трупы в Лондоне! Боже мой! А в придачу еще и американский Запад, который я нашел совершенно очаровательным, когда выступал там с лекциями. В данное время я являюсь редактором «Женского мира». Если вы хотите, чтобы я взглянул на ваши произведения редакторским глазом, буду счастлив вас проконсультировать. Я всегда рад поощрить соперников: ведь тогда у моих постоянных критиков будет больше мишеней. – Он томно указал пальцем на стену и изобразил в воздухе буквы. – «П. У.». Либо «Превосходные Устрицы», либо «Победоносный Уайльд». Пошли, Стокер, посмотрим, что хорошего в Бифштексном клубе. Я задумал пару пьес. В одной из них фигурирует весьма серьезный, но несчастный субъект: когда он был младенцем, его нашли в саквояже на вокзале Виктория[18]. Потерянные младенцы! Притом, возможно, незаконнорожденные! Вероломство в камере хранения на вокзале Виктория! Может быть, в один прекрасный день я прославлюсь, как и доктор Уотсон с его сенсационной прозой. А пока что до свидания.

Распрощавшись, оба посетителя покинули наши комнаты (теперь целиком принадлежавшие Холмсу) и, беседуя, начали спускаться по лестнице.

–?Театральный народ, – прокомментировал я.

Меня удивило приподнятое настроение Холмса. Он уже открывал бутылку кларета и наполнял два стакана.

–?Разве не странно, что они не знают о смерти Ирен? – спросил я.

–?Странно? Вовсе нет. Ведь они живут и работают в театре, где все возможно.

–?Зачем вы… консультировались с ними?

–?Консультировался?

–?Так они сказали.

–?Вот как? Вам же известно, Уотсон, что иногда мои расследования связаны с самыми высокопоставленными особами королевства и с самыми важными вопросами, касающимися будущего империи.

–?Да, действительно. Была ли ваша последняя увеселительная поездка в Европу также связана с какой?нибудь высокопоставленной особой?

–?Именно. Возможно, вскоре мне придется отправиться по тому же делу еще в одно место.

–?А эти два джентльмена?..

–?Знают всех и все обо всех. Больше я ничего не могу сказать. А ведь совсем неплохо, что Уайльд вызвался взглянуть на вашу работу. Я бы последовал его советам.

–?Он писатель, влиятельный в данное время, не так ли? Но редактор «Женского мира»… Не уверен, что наши литературные вкусы совпадают.

–?Вздор, дружище! – махнул рукой Холмс. – Скажу без ложной скромности, что мои расследования, изложенные вами должным образом, будут весьма занимательным чтением.

–?У меня есть еще одна рукопись, которую я озаглавил «Скандал в Богемии».

–?Вы уже хвастались этим неудачным названием. Я советую вам быть более дальновидным. В том расследовании было, как говорится, «много шума из ничего». Оно не увенчало меня славой, так как леди ускользнула.

–?Но ведь она мертва, – вынужден был напомнить я. – Погибла в ужасной железнодорожной катастрофе в Альпах, когда сбежала из Лондона вместе со своим новоиспеченным супругом. Вряд ли она теперь сможет возбудить против меня дело, если я обрисую ее историю в прозе.

–?Искренне надеюсь, что нет. И тем не менее, Уотсон, я советую вам быть осмотрительнее с вашим вторым опусом. Быть может, он важнее первого: ведь литературный дебют должен быть подкреплен успехом следующего произведения. Как насчет сокровищ Агры? Там есть все, чего жаждет современный читатель: утраченные драгоценности, предательство, захватывающая погоня на реке, внезапная смерть и очаровательный романтический штрих. Я имею в виду ухаживание верного доктора за прелестной юной клиенткой детектива?консультанта, мисс Мэри Морстен, ныне миссис Джон Уотсон. Такого рода литература нравится публике.

–?После вашей похвалы в адрес Мэри я удивлен, что детектив?консультант не стал соперником доктора, претендуя на ее руку.

–?Ах, Уотсон, женитьба! Она не для меня. Могу сообщить вам следующее: самая привлекательная женщина, которую я когда?либо знал, была повешена за убийство трех маленьких детей. Она совершила это преступление с целью получить деньги по их страховке. Женщинам нельзя доверять до конца, даже лучшим из них.

–?Я полагал, вы считаете Ирен Адлер самой привлекательной из всех. Разве не поэтому вы называете ее «Эта Женщина» и держите ее фотографию на каминной доске? Правда, вам, судя по всему, хотелось бы, чтобы все думали, будто это я ее самый пламенный поклонник. Возможно, ее смерть отняла у вас единственный шанс найти свою любовь.

–?Боюсь, что так, Уотсон. Но у меня есть средство отвлечься.

Я знал, что он имеет в виду семипроцентный раствор кокаина. Холмс прибегает к этому средству, когда жизнь не подкидывает ему загадки, которыми он мог бы занять свой беспокойный ум. Упоминание о пагубном пристрастии друга опечалило меня. Ведь он почти что признал, что Ирен Адлер могла бы отвлечь его от вредного увлечения, если бы была жива и не вышла замуж за другого.

–?У меня тоже есть свое средство отвлечься, – сказал я в надежде, что беседа о моих рассказах на какое?то время отвлечет сыщика от шприца. – Возможно, вы правы, Холмс, относительно дела о сокровищах Агры. Но произведение выйдет довольно длинным.

–?Это как раз то, что надо! Чем больше, тем лучше.

В этот момент в дверь толкнулась плечом миссис Хадсон: руки у нее были заняты подносом с нашим поздним ужином.

Холмс открыл дверь и принял у домоправительницы тяжелый поднос:

–?Какие кулинарные шедевры вы для нас приготовили, миссис Хадсон? Впрочем, лучше мы исследуем их сами. Спасибо вам и доброй ночи.

Проводив ее, сыщик склонился над подносом, потирая руки в предвкушении. Он снял салфетку, как фокусник на сцене, демонстрирующий кролика. И действительно, на блюде оказался «валлийский кролик»[19], мягкий и испускающий пар. Совершенно забыв об Уайльде, Стокере, покойной Ирен Адлер и Богемии, я воздал должное поистине королевскому угощению.

Отдал я должное и литературному совету Холмса. Действительно, длинное и кровавое произведение скорее найдет аудиторию, нежели королевские скандалы и оперные дивы в Восточной Европе.

Вероятно, мой друг был прав.

 

Глава пятая

Первое трансатлантическое путешествие

 

ДОРОГАЯ К. О.! Я ОТБЫВАЮ В НЬЮ?ЙОРК. СЛЕДИ ЗА МОИМИ ПУБЛИКАЦИЯМИ. БЛАЙ.

Прощальная записка коллеге в «Питтсбург диспатч», где, как считала Нелли Блай, ее работу недооценивали (1887)

 

Вскоре после того дня в мирном саду в Нёйи начался самый кошмарный период в моей жизни.

Я имею в виду атлантическое путешествие на пароходе. Это был лайнер с семью палубами, огромный, как собор, но далеко не такой устойчивый.

Впрочем, я мало что могу рассказать об этом путешествии, так как провела все время в нашей каюте, страдая от mal de mer[20]. Так называют французы мучительную, беспощадную болезнь, известную и мужчинам, и женщинам, и детям.

Разумеется, Ирен чувствовала себя как дома на бурной отеческой груди океана – точно так же, как на любых подмостках всего мира.

Она часто склонялась над моей койкой, как днем, так и ночью. Подруга приносила мне горячие бульоны и холодные компрессы, но ни то, ни другое не помогало.

По ночам она часто пела мне какие?то колыбельные без слов, убаюкивая измученные тело и душу. Я была зачарована этими звуками. Какое преступление, что преследование со стороны короля Богемии вынудило Ирен скрываться! Не опровергнув ошибочное сообщение о своей смерти, она отказалась от выступлений. Иногда мне казалось, что я слышу в ее голосе жалобный стон скрипки. Порой мои измученные глаза видели тень Шерлока Холмса, маячившую за спиной подруги. Случалось, мне мерещился старик с буйной гривой седых волос, который играл на скрипке, как цыганский скрипач в Трансильвании. Маэстро сделался зловещей фигурой, которая внушала мне страх. Разве не его инструмент, давно погребенный на дне сундука, оживил воспоминания Ирен? И в результате мы обе вынуждены предпринять это ужасное путешествие в ее прошлое! Может быть, нам еще придется очень сожалеть об этом. Во всяком случае, я уже сожалею!

–?Бедная Нелл! Милая Нелл! – тихо мурлыкала Ирен, а потом бормотала самой себе: – Это моя вина! Мне следовало предусмотреть, как отзовется атлантическое путешествие на той, что пересекала только Ла?Манш, лежащий между Англией и континентом.

Я была слишком слаба, чтобы даже прикрыть веки в знак согласия. Успокаивающий голос подруги зачаровывал меня, уносил на волне памяти… Мне вспоминались собственные слабые попытки спеть колыбельную, когда мои воспитанницы болели и лежали в лихорадке. Хотя сейчас я страдала, как тюлень, выброшенный на берег, мне очень повезло: ведь моей сиделкой была известная примадонна!

Курить разрешалось только на палубе, так что даже ночью Ирен ненадолго покидала меня. Часто она расхаживала по каюте, считая, что я сплю. Обычно она так поступала только во время курения или в процессе решения какую?нибудь загадки. Однако теперь вместо табака Ирен подгоняли беспокойные мысли, и она снова начинала себя бранить:

–?Это путешествие было безумием. Безумием! Нелл мучается, а я… Мое прошлое, мягко говоря, весьма пестрое, и оно непременно шокирует Нелл. Правда, я не могу припомнить и половины! Почему? Почему?! Я могу мгновенно выучить на иностранном языке либретто оперы, идущей четыре часа! Почему же собственное детство вспоминается мне в виде каких?то мимолетных картинок, и передо мной мелькают знакомые, но безымянные лица? И еще что?то… что?то ужасное… Кажется, я вот?вот вспомню – но прошлое тут же ускользает. Что же за тайна не дает мне покоя с тех пор, как я обнаружила скрипку и вспомнила о маэстро? Все, что было до Англии, расплывается, словно в окне с затуманенным стеклом. А все, что было после, ясно, как хрусталь! Почему?

Ее слова накатывали на меня, как океанские волны, вначале бурные, а потом затихающие на отмелях сознания.

Путешествие все длилось и длилось, и Ирен начала оживленно рассказывать мне о той части человечества, которая не подвержена морской болезни. Эти люди спокойно переносили бесконечную качку, при которой то падаешь в глубокие долины, то взлетаешь на крутые холмы из соленой воды. Почему?то подруга ожидала, что рассказ о том, как другие развлекаются на борту лайнера, должен меня подбодрить.

Днем она склонялась надо мной и с бодрым выражением лица развлекала историями о прогулках на палубе для леди и о своей несанкционированной экскурсии в бильярдную для джентльменов. Там она выиграла несколько партий и выкурила сигару. Да, Ирен осталась бы бесстрашной примадонной и в Ноевом ковчеге!

Я узнала о шезлонгах на палубе и о бризах, таких несносных, что они раздувают юбки дам, как паруса. (По словам подруги, наше быстроходное современное судно имело всего два флага и две черные дымовые трубы, выпускавшие темные облака.) На палубе пользовались популярностью игра в шаффлборд и некое развлечение под названием «Музыкальные стулья»[21], из?за чего я не горела желанием поскорее встать с койки.

Ирен тщательно избегала сообщать мне сведения о меню на пароходе. Она опорожняла мое помойное ведро с непринужденностью и грацией опереточной молочницы, за что я была ей очень благодарна.

–?Меня попросили спеть, – сказала она мне однажды, пребывая в большом волнении. Не могу сказать, в какое время суток это происходило, так как для меня смешались день и ночь. – На празднике, который устраивает капитан. Он хорошо помнит, как во время предыдущего путешествия Буффало Билл[22] читал мысли. Только представь себе Буффало Билла в роли медиума! Это так забавно!

Я что?то мрачно пробурчала в ответ.

–?Бедняжка Нелл! – Ирен села рядом, сверкая и переливаясь в своем вечернем туалете. Она положила холодный компресс на мой пылающий лоб. – Если бы мне только пришло в голову, что ты подвержена морской болезни, я бы никогда не позволила тебе поехать.

Мне опять пришлось пробормотать нечто непереводимое.

–?Ты не способна проглотить даже чай с тостом. Ну что же, по крайней мере, ты сойдешь на берег с такой же тонкой талией, как у Нелли Блай!

И с этими словами она меня покинула. Я сразу же почувствовала себя гораздо лучше, представив себе Нелли Блай с ее осиной талией. Увы, скоро мне придется воочию увидеть эту наглую американку…

 

Что я могу сказать о том, как нас буксировали в Нью?Йоркскую бухту? Наш лайнер походил на дородную, почтенную матрону, которую куда?то тащит упрямый ребенок.

Продолжая тему буксиров, Ирен и была этим ребенком, уже взрослым, которую тайна ее матери тащила на буксире в страну, где она родилась, – и меня вместе с ней.

Какой оживленной была эта гавань! Там сновало множество пароходов и мелких суденышек. Были здесь и старомодные суда со сверкающими парусами, походившими на крылья чаек, и уродливые паромы, перевозившие эмигрантов на Эллис?Айленд[23]. Все они проплывали мимо огромного монумента, который Франция презентовала Америке всего несколько лет назад в ознаменование столетия независимости Соединенных Штатов. Бронзовая статуя Свободы высилась на пьедестале с высоко поднятым факелом в руке. Она была выше, чем Колосс Родосский – одно из семи чудес древнего мира. Гигантская фигура как нельзя лучше подходила этой нации выскочек.

Вокруг статуи все было чудовищных размеров, как сама Леди Свобода. Здания имели не пять этажей, как обычно, а неожиданно возносились на десять или даже двенадцать.

Я впервые сталкивалась с такой гордыней, как у этой метрополии.

Все еще с позеленевшим лицом я оперлась о заграждение палубы, вдыхая запах чужого берега, состоявший из дыма, соли и машинного масла.

По крайней мере, теперь я стояла на собственных ногах. Какое счастье, что атлантические волны сменились легкой рябью в этом защищенном от ветра заливе.

–?Новый Свет, – сказала я.

–?Для меня – старый, – добавила Ирен. – Я надеялась навсегда оставить его в прошлом.

Увы, в прошлом осталось все, что мы знали и ценили. А пока что нам нужно было сойти вместе с багажом на берег и добраться до отеля.

Чайки оглушительно кричали у нас над головой, пока шел этот долгий процесс: сотни людей спешили высадиться на берег. Запах соли и рыбы был столь же невыносим, как и напор пассажиров, которым не терпелось сойти на сушу. У меня чуть снова не случился приступ морской болезни прямо на сходнях.

К счастью, мы взяли с собой в путешествие только по одному маленькому чемодану. По установленным правилам багаж не должен был превышать в длину трех футов. Спустя два часа мы воссоединились с нашими чемоданами и нашли извозчичью карету, которая ждала на пирсе. Она должна была доставить нас в отель «Астор», который рекомендовала Пинк.

Гостиница находилась недалеко от гавани, на Баркли?стрит, через дорогу от чудесного зеленого парка. Это было пятиэтажное здание, замечательное тем, как сообщила мне Ирен, что ему целых пятьдесят лет. Подумаешь! В Лондоне есть тележки уличных торговцев значительно старше этого хваленого отеля!

Каким облегчением было зарегистрироваться в холле с гулким эхом и после рискованной поездки в лифте оказаться вместе с чемоданами в довольно приличном номере! Годфри настоял, чтобы мы путешествовали с комфортом, и заранее послал телеграмму, в результате чего мы могли получать деньги в американских банках. Работа на международной арене сделала адвоката еще более предусмотрительным, внимательным и компетентным, чем прежде.

Я знала, что после всех хлопот, связанных с прибытием в другую страну, нам предстоит одно неприятное дело. Ирен уже обменялась телеграммами с Пинк Кокрейн, договорившись вместе пообедать в тот же вечер.

Дай бог, чтобы мне удалось проглотить к вечеру хоть несколько кусочков! Однако я сомневалась, что смогу переварить то, что преподнесет нам наша американская знакомая.

 

Глава шестая

Родина

 

Мне четырнадцать лет. Я живу вместе с матерью. Я присутствовала на свадьбе матери с Джеком Фордом… И тогда же в первый раз видела, как Форд схватил ее, пытаясь задушить.

Свидетельские показания Э. Дж. Кокрейн в суде, когда слушалось дело о разводе (1878)

 

– Итак, что это за вздор насчет моей матери? – спросила Ирен напрямик после обеда.

–?Я не занимаюсь «вздором», – гневно возразила Пинк.

Примадонна улыбнулась в ответ на ее бурную реакцию:

–?Я только хотела сказать, что у меня нет никакой матери и я никогда о ней не слышала. Поэтому мне весьма любопытно, кого ты выбрала для этой роли.

–?Значит, ты проделала весь этот путь через Атлантику, чтобы сказать, будто у меня недостоверная история?

Теперь, будучи в состоянии сидеть прямо и даже есть, я не могла противиться желанию вступить в беседу:

–?О, у тебя, несомненно, есть какая?то история, Пинк. Вы, находчивые репортеры, всегда что?нибудь состряпаете.

–?Я палец о палец не ударила, чтобы найти эту историю, – ответила Пинк с жаром (значит, я задела ее за живое, на что и надеялась). – Она пришла ко мне сама, как всегда бывает с лучшими историями. Главное в газетном бизнесе – знать, какой материал станет сенсационным.

–?Значит, это бизнес, – заметила Ирен с едва уловимым британским снобизмом. Будучи англичанкой, я готова была ей аплодировать. – Какое право имеет твой «бизнес» вмешиваться в мои личные дела?

–?Потому что ты настоящая сенсация. Местная девушка, которая достигла успеха, – так же, как я.

–?Местная? – не веря своим ушам, переспросила Ирен.

–?Нью?Джерси находится довольно близко от Нью?Йорка.

–?Я никогда и не отрицала, что родилась в Нью?Джерси.

–?Вот именно. Но ты родилась вовсе не там.

–?Мне лучше знать.

–?Неужели? В то время ты была слишком мала, чтобы запомнить.

Пока что у них была ничья. Меня поразило, что молодая Пинк рассуждает с тем же превосходством, который так раздражал меня в мистере Шерлоке Холмсе. Оба они всезнайки, хотя между ними нет ничего общего.

Поскольку мы с Ирен находились далеко от дома, где остался наш гардероб, то были одеты в скромные блузки, юбки и короткие жакеты. Пинк на правах хозяйки выбрала гораздо более шикарный туалет. По?видимому, она питала слабость к широкополым шляпам, напоминающим мушкетерские. Правда, вместо пышного плюмажа ее головной убор украшали шелковые и бархатные цветы. Конечно, мисс Пинк понятия не имела о мушкетерской чести. Все ее хваленые репортажи о пороках общества были сделаны под чужой личиной, словно она воровка или сыщица. Сомнительно, что она когда?нибудь снова оденется мужчиной, – в отличие от Ирен, которая носила мужской костюм еще в те дни, когда служила в агентстве Пинкертона, а порой и теперь.

Пинк была слишком женственной, чтобы отказаться от своих чар: стройная молодая женщина с осиной талией. Каштановые волосы падали мягкими локонами на лоб и были забраны за уши, что подчеркивало идеальный овал лица. Она казалась скромницей – точь?в?точь школьная учительница. Несомненно, именно поэтому так удавался ее маскарад, когда она исследовала неприглядные стороны жизни.

Ирен поправила серебряный браслет рассеянным жестом, словно расставляла пешки на шахматной доске. Интересно, ответит ли она на вызов Пинк оливковой ветвью, вручив цветок из вазочки на столе, или сделает выпад столовым ножом?

Наконец примадонна заговорила:

–?Меня привело на эти берега вовсе не упоминание о матери. Дело в том, что речь шла об убийстве. Правда, попытки убить мою мать совершенно безнадежны. Я сирота, как тебе, безусловно, известно.

Сирота! Я с испугом смотрела на подругу.

Годфри было трудно признаться, что он… в общем… э?э… незаконнорожденный. Это означало, что либо его отец был повесой, либо поведение матушки оставляло желать лучшего. Так вот, Ирен было не легче признаться в происхождении, которое послужило сюжетом множества мелодрам. Она была оперной дивой, а опера ставит себя гораздо выше мелодрамы – хотя в роскошных ариях полно такой же сентиментальной чуши.

Во всяком случае, таково мое мнение.

Пинк внезапно умолкла, и Ирен с улыбкой продолжала:

–?Даже ты когда?то подписалась: «Одинокая сирота». Как ты мне говорила, письмо с такой подписью заинтересовало редактора «Питтсбург диспатч». Остальное уже принадлежит истории журналистики, Нелли Блай – или будет принадлежать, если ты своего добьешься. Но ты же вовсе не была «сиротой», не так ли?

–?Ты тоже! Лично я подозреваю нескольких женщин в том, что кто?то из них был твоей матерью.

–?Так, теперь у меня уже избыток матерей! Надо же, ты «подозреваешь!» Но это всего лишь твое воображение, которое у «одиноких сирот» весьма богатое.

–?Я использовала эту подпись с целью дать понять тому противному редактору «Диспатч»: женщины работают не только для того, чтобы бросить ему вызов. Нет, просто у них нет мужчины, который бы их содержал. Многие женщины – «сироты» в том смысле, что они должны сами о себе заботиться, и нечего их за это оскорблять.

–?Слушайте, слушайте! – воскликнула Ирен, как будто находилась в парламенте. – Превосходная речь. Она напомнила мне, что мы с Нелл несколько лет тоже зарабатывали себе на хлеб. Но поскольку ты солгала, назвав себя сиротой, это слабый довод в пользу того, что женщины заслуживают достойной работы. Выходит, что работа – акт благотворительности, а не заслуженное право.

Примадонна перегнулась через стол. Голос у нее сейчас был таким нежным, словно она пела колыбельную; в заблестевших глазах читалось сочувствие.

–?Почему ты назвала себя сиротой, Пинк?

–?Я… я… В самом деле, Ирен! Это было так давно!

–?Насколько давно?

–?Целых четыре года назад. Но с тех пор столько всего случилось. Мне пришлось взять псевдоним. Ни одна приличная женщина не позволит, чтобы ее имя появилось в печати…

–?Разве что в связи с сообщением о ее свадьбе или похоронах, как сказал кто?то?

–?Да, примерно так. Я подписалась именем из песенки просто под влиянием порыва.

–?Но у тебя ведь были и мать, и отец, Пинк, – причем не то чудовище Джек Форд, о котором ты мне рассказывала. Мерзавец, который довел твою мать до того, что она подала на развод, когда тебе было четырнадцать. Ты хочешь найти мою мать. За это ты должна рассказать мне о собственном отце. О твоем настоящем отце.

Пинк воткнула вилку в цукат – мы уже перешли к десерту. Этот жест был неожиданным, как будто ей хотелось пронзить вовсе не засахаренный абрикос, а что?то другое.

–?Он был прекрасным, образованным человеком, очень добрым. Я часто сидела у него на коленях, и он давал мне леденец. Мы жили в городе Аполло, в красивом доме с четырьмя высокими белыми колоннами и фронтоном. Я помню, как, играя, смотрела на дом и думала, что именно так должны выглядеть особняки на небесах… Уж отец?то непременно должен был попасть в рай – если верить в подобные вещи. Однажды он вдруг слег. Не мог ни двигаться, ни говорить. Вскоре он умер.

–?Сколько тебе было лет, Пинк?

–?Шесть. Только что исполнилось шесть.

–?Мне жаль, – сказала Ирен, выпрямившись. – Наверное, ты нежно любила его.

–?Действительно. Потом мы лишились дома, и моя мама осталась с пятью детьми, не имея никаких средств, чтобы их содержать. Эта забота вскоре легла на мои плечи.

–?А что же твои старшие братья или сестры?

–?Братья женились и обзавелись собственными семьями. У нас с мамой остались лишь жалкие крохи. Но и эти деньги мгновенно растаяли в руках моего так называемого опекуна. Мне пришлось бросить школу и зарабатывать на жизнь. Я преподавала, служила нянькой…

–?О, я тоже, – вставила я. Надо же, у нас сходные судьбы!

Пинк печально взглянула на меня, ободренная моими словами:

–?Как только мне исполнился двадцать один год, я подала на этого опекуна в суд.

–?И выиграла? – спросила Ирен.

–?Было доказано, что он никудышный бухгалтер, но процесс тянулся два года. Я публично изобличила его, и мне этого было довольно.

–?Значит, вот чем ты теперь занимаешься, – улыбнулась примадонна. – Публично изобличаешь правонарушителей. И что же сделало меня мишенью в подобной кампании?

–?Я не собираюсь тебе вредить! Разве ты не рада, что обретешь мать? Я защищала свою как умела, содержала ее. Даже теперь я живу вместе с мамой. У женщин того поколения не было таких возможностей, как у нас сегодня. Наша обязанность – почитать их и любить. А на твой след я вышла случайно… Ты была тогда ребенком. Очаровательным ребенком!

–?Очаровательным? – перебила я.

–?Наверняка не таким очаровательным, как Пинк в детстве! – поспешно сказала Ирен, не отрывая взгляда от Нелли Блай. – Итак, ты узнала, где я росла и с кем. Но это еще не говорит о том, что ты знаешь, кем была моя мать. Да и вообще, Пинк, какая разница, кем она была? Мне это безразлично. Публике тоже.

–?Не верится, что тебе все равно. Впрочем, не стану спорить. Но публике далеко не безразлично, если кто?то пытается убить женщину, которая приходится тебе матерью. Возможно, это уже не первое убийство в твоем бывшем театральном кругу. Когда ты была ребенком, тебя окружало множество женщин.

–?Ах, вот как! Значит, моя мать не отсутствовала, а просто была инкогнито. И твое утверждение, что ей грозит опасность, – лишь увертюра к настоящей тайне. Убийство. Многочисленные убийства – иначе ты не употребила бы слово «круг». Ты поймала меня на крючок, Пинк, хотя и не подозреваешь об истинной причине моего интереса. Давай перейдем к сути. Кого убили? Вот что нужно установить, прежде чем строить предположения о том, кому теперь грозит опасность. А также с кем была в родстве новая жертва.

–?Надо сказать, ты заразилась британским высокомерием за то время, что живешь за границей, – скривилась юная американка. – Тебе это известно?

–?Известно. И это мне нравится. То, что ты называешь британским высокомерием, на самом деле всего лишь хорошие манеры. Моим бывшим соотечественникам не помешало бы им поучиться.

Я невольно выпрямилась, словно над нашим столом подняли «Юнион Джек»[24], и посмотрела на Пинк, которой было дано при крещении имя Элизабет (по?видимому, ее матерью). Она сменила его на Нелли и печаталась в газете «Питтсбург диспатч» под псевдонимом. Даже в Америке в 1889 году считалось, что порядочная женщина не должна писать под собственным именем для публичной прессы.

Впрочем, по моему мнению, Нью?Йорк – вовсе не центр Вселенной, а Ирен – не какой?то оставшийся без матери ягненок, которого можно заманить блеянием мифической овцы.

Что же все?таки задумала эта несносная Пинк?

 

Глава седьмая

Неожиданный визит

 

Капиталисты, делающие состояние на недвижимости, внезапно обнаружили, что в воздухе много места и что, удвоив высоту зданий, можно добиться такого же результата, как если бы была удвоена нынешняя ширина острова.

«Новости строительства» (1883)

 

Какой печальный комментарий к современным нравам! Я даже не удивилась, когда, вернувшись в отель после обеда, мы обнаружили, что в гостиной нас ждет какой?то малоприятный незнакомец.

Он поднялся, когда мы вошли, но не счел нужным объяснять свое присутствие. Поскольку Ирен не вынула свой маленький пистолет, который, путешествуя, всегда носит в сумочке, я сделала вывод, что она ждала этого человека.

–?Как мило со стороны вашего начальства прислать вас, – сказала подруга вместо приветствия.

–?В конторе сказали, что я должен сделать ради вас все возможное. – Гость перевел взгляд на меня. – А это та самая крошка, которая вас шантажирует?

К счастью, я онемела от подобного предположения, что позволило примадонне самой выбрать для меня легенду:

–?Вовсе нет. Это мисс Хаксли. Британская сыщица, которая работает над… континентальным аспектом этого дела.

Посетитель и глазом не моргнул, проглотив эту басню.

–?Добрый вечер, мисс, – поздоровался он со мной и снова повернулся к Ирен. – Мэм, я слышал, что в Европе вы иногда фигурировали уже не как сотрудник, а как заказчик агентства Пинкертона. Правда, у нас там не так уж много работников. Пока что.

Это был высокий, крепкий мужчина, явно с ирландскими корнями. Нос у него был луковкой, причем красный – он определенно питал слабость к элю и даже к виски. Но взгляд у него был пронзительный, а выправка военная.

–?Дело, которое призвало меня на родину, вообще?то не имеет прямого отношения к шантажу. Правда, молодая женщина, которую вы упомянули, способна прибегнуть к насилию, чтобы добиться своей цели. Нет, вопрос, судя по всему, связан с убийством.

–?И что же это за вопрос, мэм?

–?Пока это тайна, – с лукавым видом ответила Ирен. – Во?первых, меня заманили на родину сообщением о моей матери, которой я никогда не знала. Во?вторых, дело связано с известной журналисткой Нелли Блай. Присаживайтесь, мистер?..

–?Конрой, мэм.

–?Желаете шерри? Превосходно. А потом расскажите мне, пожалуйста, что вам удалось узнать.

Мистер Конрой с готовностью принял хрупкую рюмку, которую подала ему Ирен, и уселся в кресло. Изящный сосуд казался в его ручище хрустальным наперстком.

Одним глотком гость покончил с шерри и поставил рюмку на стол. Затем он вынул дешевый потрепанный блокнот и огрызок карандаша, изуродованный перочинным ножом, который выглядывал из бокового кармана пиджака.

–?Она просто зверь, когда дело доходит до журналистики, – начал мистер Конрой. – Хотя она подписывает свои материалы именем Нелли Блай, на самом деле ее зовут Элизабет Кокрейн. Но я зуб даю, что вам это известно, мэм.

–?Так и есть, но рассказывайте по порядку. Вы обладаете некоторым преимуществом, поскольку наблюдали за ней на родной почве. Мы с мисс Кокрейн впервые встретились за границей, где она под видом проститутки занималась расследованием, собирая сенсационный материал для газеты.

Брови нашего собеседника взметнулись, как две гусеницы, собирающиеся сразиться. Да уж, неотесанному американцу было далеко до изысканно приподнятой брови Оскара Уайльда.

Меня вовсе не удивило, когда с языка агента начали слетать грубоватые слова. В Лондоне он говорил бы на кокни, здесь же употреблял не менее вульгарный американский вариант английского.

–?Что? Прикинулась шлюхой? Она, дочь судьи?

–?Дочь судьи? – Ирен, сидевшая на диване, подалась вперед. – А я и забыла, что Пинк упоминала об этом. Неудивительно, что она так упорно добивается правосудия.

–?У него было десять детей от первой жены. Мисс Элизабет и четверо ее братьев и сестер появились во втором браке судьи, когда вдова по имени Мэри Джейн Каммингс подцепила состоятельного мужчину. Судья относился ко всем своим детям очень хорошо, и все было бы расчудесно, кабы он не умер. Дети от его первой жены завладели всем имуществом и выставили миссис Мэри Джейн из дома, продав его. Кончилось тем, что у нее остались мебель, лошадь с экипажем, корова и одна из собак – и никаких денег на их содержание.

–?Боже мой! – воскликнула я. – Теперь я помню, что Элизабет упоминала об этом при знакомстве. Очень похоже на коллизию из романа Джейн Остин. Если не ошибаюсь, «Разум и чувства». Понятия не имела, что законы и обычаи в Америке могут быть такими… английскими.

Мистер Конрой посмотрел на меня, нахмурившись.

–?Точно. – Очевидно, он не понял ни слова из того, что я сказала. – Благодарю вас, мисс, – добавил он с грубоватой вежливостью фронтира.

Такого рода обходительность я наблюдала у Буффало Билла и даже у индейца Красного Томагавка во время нашего последнего приключения. Но теперь меня возвысили до положения сыщицы, и это было гораздо увлекательнее моих предыдущих профессий гувернантки, продавщицы и машинистки.

Я умолкла.

Мистер Конрой лизнул кончик карандаша (что покоробило меня как бывшую гувернантку) и продолжил:

–?Вот так обстояли дела: единственная дойная корова и вдова с пятью голодными детишками. Неудивительно, что миссис Кокрейн вскоре выскочила за некоего Джека Форда.

–?Ага. – Ирен отхлебнула капельку шерри. Она пила алкогольные напитки так же, как курила свои любимые маленькие сигары, – умеренно и с большим изяществом. Впрочем, сегодня она не стала дымить сигарой. Подозреваю, если бы она закурила, это шокировало бы нашего американского коллегу, а ей не хотелось его отвлекать. – Значит, вот почему она вступила в столь неудачный брак.

–?Вы знаете об этом прохвосте, мэм?

–?Да. Кое?что из наших сведений будет совпадать, но я предпочитаю выслушать от вас полный отчет, мистер Конрой. Так что продолжайте, пожалуйста.

–?«Прохвост» – это еще слишком мягко сказано о Джеке Форде. Он пьянствовал и избивал жену. Обделывал грязные делишки. В общем, подонок, которого так и тянет повозить мордой по булыжникам. Бесчинствовал и измывался над женой. Миссис Кокрейн, вдова покойного судьи, подала на развод, и ее юная дочь (будущая Нелли Блай) выступала в суде как главный свидетель безобразий отчима. Она была с характером, эта малышка Кокрейн.

–?Сейчас тоже, мистер Конрой. Вы располагаете информацией о том, как она стала репортером?

–?Нет. Это нигде не зафиксировано – в отличие от скандальных бракоразводных процессов. Нелли начала печататься в «Диспатч», когда ей еще не было двадцати, и ее первая статья была о разводе.

–?Смело с ее стороны.

–?Это точно! Совсем девчонка, а пишет на такую скандальную тему! Но это было только начало. Не успел никто и глазом моргнуть, как Нелли Блай села в поезд и отправилась со своей матерью в Мексику. И начала присылать репортажи о тамошних жутких условиях. Правда, я ожидал, что условия по ту сторону границы премерзкие. Во всяком случае, это было новостью для читателей «Диспатч», как и то, что молоденькая американская девушка преспокойно отправилась в Мексику. А вернувшись в Нью?Йорк, она выкинула еще один номер: симулируя безумие, проникла в сумасшедший дом на Блэквелл?Айленд и собрала там материал. Я бы на такое нипочем не отважился: побоялся бы, что меня никогда не выпустят оттуда.

Да, для этой девчонки нет преград. И вот что я вам скажу: вещи, о которых она рассказывает, открывают людям глаза. Наш мир несправедлив и жесток, но не лучше было и в Старом Свете. Мои предки сбежали оттуда, как от нашествия блох. Сейчас имя Нелли Блай известно в Нью?Йорке. Вместе с другими журналистками она раскапывает неприглядные дела и требует справедливости для униженных и оскорбленных. Правда, ничего особенно не меняется – разве что отчаянных репортеров тащат в суд богатеи, а вот у нищих и безгласных все остается по?старому.

–?Мистер Конрой, я не ожидала такого тонкого философского резюме! А что известно относительно личной жизни мисс Блай?

–?У нее почитай и нет никакой личной жизни. Конкурирующие газеты оспаривают правдивость ее статей и отряжают своих молодых леди, наказывая им переплюнуть Нелли Блай. Но это не так уж легко. В ее личной жизни не удается нарыть никакой грязи. Правда, вы говорите, что в Париже она была известна как женщина с дурной репутацией. Это несколько снижает ее образ, но она уже выпустила книгу с названием «Десять дней в борделе». Я не говорю уже о довольно непристойном романе, вышедшем в прошлом году, – «Загадка Центрального парка». В основу положены ее материалы о конюхе, который цеплял наивных девушек в Центральном парке и продавал их в бордель. На обложке говорилось, что предполагается выпустить серию романов. однако пока что вышел всего один. Описание приключения в парижском борделе так и не увидело свет в Америке. Мисс Блай ведет тихую жизнь вместе с матерью в уютной маленькой квартирке на Тридцать пятой улице. И не подумаешь, что это она шокирует публику и наводит страх на владельцев трущоб, грозя их разоблачить! И поделом им!

–?Живет вместе с матерью? Очевидно, ее мать никогда не была независимой?

–?Бедняжка плохо разбиралась в мужчинах. Ее дочь училась на ошибках матери, так что в ее прошлом не удалось обнаружить ни одного мужчины. Те седые динозавры, у которых она служит в газете, не в счет. Если вы хотите покопаться в грязном белье Нелли Блай, тут вы не одиноки. Однако ваши попытки будут так же безуспешны, как у журналисток из конкурирующих газет.

–?Вы хорошо поработали, мистер Конрой! – Ирен откинулась на спинку дивана. Ее рюмка с шерри так и осталась почти нетронутой. – Вы заставляете меня гордиться тем, что я служила в агентстве Пинкертона. Женское подразделение все еще процветает?

–?Нет. Только мистер Пинкертон настаивал на такой идее, а как только он умер в восемьдесят четвертом, от этой практики немедленно отказались. Признаю, мне жаль, что идея заглохла. Ну что же, по крайней мере, мне удалось познакомиться с вами. – Он поднялся, засовывая свой непрезентабельный блокнот в отвисший карман пиджака. – Насколько я понимаю, в свое время вам случалось выкидывать такие фокусы, что мисс Нелли Блай позеленела бы от зависти. Мистер Пинкертон часто о вас говорил, причем с большим уважением. Он сожалел, что Европа и оперная сцена украли у него самую лучшую сыщицу.

Ирен тоже встала.

–?Для меня большая честь, что меня вспоминали подобным образом. Спасибо за вашу помощь.

–?Если понадобится что?нибудь еще…

–?Я непременно к вам обращусь.

С этими словами наш гость взял свой видавший виды котелок и откланялся.

–?Ах! – Ирен издала глубокий вздох, когда за сыщиком закрылась дверь.

–?Мы уже много знаем о семейной истории Пинк, – заметила я.

–?Да, но только с ее слов. Странно, что она до сих пор живет вместе с матерью и поддерживает ее.

–?Странно? Но это всего лишь дочерний долг. Если бы моя мать была жива…

–?Да, я знаю, Нелл. Ты образец верности. Я могу лишь возблагодарить судьбу за то, что ты осиротела и обратила всю свою преданность на меня. Но Пинк – другое дело. Она молода, современна, пользуется известностью. Почему за ней никто не ухаживает? Почему у нее нет поклонников? Почему в довольно зрелом возрасте – в двадцать пять лет – она живет вместе с матерью?

–?Не каждой женщине посчастливилось найти своего Годфри, – возразила я.

–?Но каждая женщина, занимающая такое положение, могла бы найти, по крайней мере, кого?нибудь вроде кронпринца Богемии – пусть он окажется всего?навсего принцем коммерции в самой демократической стране.

Ирен принялась расхаживать по комнате, потом остановилась, чтобы извлечь из шелковой вечерней сумочки свой пистолет и переложить в ящик письменного стола. Только тогда она достала элегантный портсигар синей эмали и спички.

–?А почему ее так заинтересовала история моей забытой матери? – задалась вопросом примадонна.

–?Очевидно, ее мать для нее важнее, чем твоя – для тебя.

–?И она не может мне этого простить. Человек часто требует от других уважения к обязательствам, которые связывают его самого. Однако я считаю, что тут есть что?то еще, помимо несходства мнений насчет матерей.

–?И как же мы поступим? – поинтересовалась я.

–?Для начала мы должны познакомиться с матерью Пинк. А затем, полагаю, нам предстоит встретиться с моей.

Подруга усмехнулась с безмятежным видом. Если бы мне предстояла встреча с собственной матерью, которой давно не было в живых и которую я не знала, мне вряд ли удалось бы держаться столь беззаботно.

–?Уж если я согласилась на экспедицию в самые потаенные уголки моего прошлого, которую затеяла Нелли Блай, то с какой стати мне отказываться от расследования ее личной жизни? Вспомни, как в возрасте четырнадцати лет она пламенно защищала мать, давая показания против своего мерзкого отчима. Пожалуй, неудивительно, что она до сих пор живет с матерью и что главные темы ее газетных статей – тяжелая жизнь работниц потогонных фабрик и падших женщин.

–?Но ведь ее собственная жизнь такой не была, – не преминула возразить я.

–?Нет. Но порой и Пинк приходилось не сладко. – Ирен не отрывала взгляда от обоев, словно там висела картина, которую стоило изучить. – Наверное, ты находишь странным, что я не хочу проследить свое прошлое. Но у каждой семьи есть свои скелеты в шкафу. Фамильные секреты – самая опасная вещь, и не стоит их ворошить. Мне совсем не улыбается узнать мои.

Я умолкла, размышляя над одним вопросом, который тщательно скрывала от Ирен. К счастью, такая упорная исследовательница, как Нелли Блай, не питала ни малейшего интереса к моим секретам.

 

Глава восьмая

Матери и дочери

 

В Нью?Йорке можно прожить столько жизней, на сколько у вас хватит денег.

Разрушение Нью?Йорка (1886)

 

Город Нью?Йорк в те дни был ярким примером американской предприимчивости, которая воплощалась в статуе Свободы, возносящей свой факел к самим небесам.

Я напомнила себе, что безвкусный символ в Нью?Йоркской гавани установили французы, и стала меньше робеть перед этим городом. Уж если я кого и не боялась, так это французов.

Вообще?то многолюдный, шумный и задымленный Нью?Йорк скорее напоминал мне Лондон, а не Париж – открытый, воздушный и немыслимо французский.

Первое удручающе впечатление от Нью?Йорка состояло в том, что большинство улиц не имели названия, лишь номер. И такой разгул цифр! Первая, седьмая и двадцатая сменялись восьмидесятыми, девяностыми и так далее! Город смахивал на шотландский клетчатый килт, так как пронумерованные авеню, которые вели с севера на юг, пересекались улицами, идущими с востока на запад. Наиболее известными были Пятая и Седьмая.

Пинк и ее мать жили в Мидтауне[25], в доме номер 120, на Западной 35?й улице.

На следующий день мы с Ирен отправились туда на конке.

Какой оглушительный гам! Цокот копыт и шум колес смешивались с криками уличных продавцов. Торговлю не ограничивали определенными районами города, и зазывалы наводняли все главные магистрали, рекламируя свой сомнительный товар.

На лондонских улицах наблюдаются в основном два класса: деловые джентльмены и все прочие. В Нью?Йорке же видишь кого угодно: уличных мальчишек, мелочных торговцев, бизнесменов и женщин всех сортов. Вид у многих дам, на мой взгляд, весьма подозрительный. Впрочем, некоторые так бедно одеты, что заподозрить их можно лишь в одном: они голодны.

Я гадала, к какой категории относят прохожие нас с Ирен. Правда, моей спутнице было безразлично, что за впечатление мы производим на других.

Она всегда была такой, но в Нью?Йорке это стало еще заметнее. Мне подумалось, что отличительным признаком цивилизации является манера джентльменов смотреть на встречных женщин. Должна признать, что в этом отношении англичанам далеко до французов.

–?Я вижу, – заметила Ирен, – что Париж поднимается в твоем мнении, в то время как остров Манхэттен тонет в Ист?Ривер, как баржа.

–?С чего ты взяла? – осведомилась я.

–?Тебя выдают взгляды, которые ты бросаешь. Ты хмуришься, глядя на толпу, с тех самых пор, как мы вышли из отеля. И ты опасливо подбираешь юбки, словно ожидая, что в любую минуту какой?нибудь незнакомый мужчина в восточном одеянии может упасть к твоим ногам, бормоча бессмертную фразу: «Это и впрямь мисс Хаксли». – Ирен издала смешок. – Та сценка в Париже напомнила мне о том, как Стэнли нашел Ливингстона[26] в джунглях Африки и, увидев его среди темнокожих туземцев, осведомился: «Полагаю, доктор Ливингстон?»

Я не могла позволить, чтобы подруга подшучивала над моей драматической встречей с Квентином Стенхоупом в Париже. В результате мы все – Ирен, Годфри и я, – оказались тогда в опасности и ввязались в очередное приключение.

–?Ты отводишь мне роль Ливингстона?

–?Во всяком случае, он, как и ты, был религиозен. А Стэнли лишь работал корреспондентом «Нью?Йорк геральд». Однако он сделал то, что не удалось никому на свете: нашел благочестивого доктора и случайно проследил истоки реки Конго.

–?Ты пытаешься наделить американских репортеров чем?то вроде родословной?

–?Вовсе нет. Я просто указываю, что эта историческая встреча имела место – когда?

–?В тысяча восемьсот семьдесят втором.

–?Таким образом, имеется прецедент, когда отважный американский корреспондент уже занимался розыском пропавших людей.

–?Мисс Пинк – любитель по сравнению с мистером Стэнли, а доктор Ливингстон был благочестивым миссионером. Стоило потратить усилия, чтобы найти его.

–?А чтобы найти мою мать?..

–?Я не собираюсь порицать твою предполагаемую родительницу, существование которой отрицаешь даже ты. Я просто хочу сказать, что Нелли Блай приобрела свою репутацию исключительно за счет сенсаций. Если она намерена предъявить тебе мать, то я очень сильно сомневаюсь в результате.

Ирен улыбнулась и, взяв меня под руку, отвела подальше от особенно большого куска конского навоза.

–?У меня нет особых надежд восполнить свое фамильное древо вплоть до Великой хартии вольностей, – сказала она. В этот момент мы стояли перед домом номер 120 на Западной 35?й улице. Ирен уверяла меня, что это фешенебельный район. – Но я рассчитываю, что меня хотя бы развлекут. Пошли. Нас ждут к чаю.

Да, только американцы могут начать расследование чьего?то происхождения – скорее всего, скандального – за традиционным чаепитием.

Мы поднялись по лестнице, насчитывавшей не меньше двенадцати ступеней. Этот дом ничем особенно не отличался от множества других зданий на нью?йоркских улицах, вымощенных булыжником. В Лондоне стены темнеют от постоянного смога, а мрачный цвет этого здания объяснялся тем, что оно было облицовано коричневым песчаником.

Дверь нам открыла бывшая коллега, которую мы когда?то знали как Пинк, американскую проститутку в Париже. Но затем выяснилось, что ее настоящее имя (впрочем, тоже вымышленное) – Нелли Блай.

А теперь мы познакомились и с ее многострадальной матерью, которой было уже за шестьдесят. У нее оказались такие же правильные черты лица, как у дочери; седые волосы расчесаны на прямой пробор по моде дней ее молодости. Миссис Кокрейн казалась уютной и весьма жизнерадостной особой.

Должна признаться, я надеялась, что у потерянной матери Ирен окажется такой же располагающий вид. Наверное, и моя покойная матушка была такой же.

–?Входите, – пригласила нас миссис Кокрейн. – Я редко вижу коллег моей дочери, да еще проделавших такой долгий путь из Лондона.

–?Из Парижа, – поправила я.

–?Моя дорогая, для меня это одинаково далеко. Я домоседка, – сообщила нам вдова судьи, лишенная наследства и впоследствии вышедшая замуж за чудовище. Я вспомнила рассказы Пинк о том, как ее отчим, Джек Форд, ломал мебель и пачкал выстиранное белье, чтобы заставить несчастную жену еще больше трудиться.

–?Мисс Хаксли, – повторила она, когда мы представились. – Кажется, вы не старше моей маленькой Пинк. И миссис Нортон тоже. Но вы обе – настоящие леди.

–?Только не я! Я проста, как скон[27].

–?Скон?

–?Это шотландское лакомство, – пояснила Ирен. – Что?то вроде безвкусной булочки.

К этому времени нас провели в маленькую гостиную, которая была хорошо обставлена. В эркере стояли многочисленные горшки с папоротниками, заслонявшими дневной свет.

–?Моя дочь говорит, что вы, леди, взяли ее под свое крылышко, когда она ездила за границу по делам, связанным с газетой.

Мы с Ирен приняли чашки чая из рук миссис Кокрейн. Они были такие бледные и морщинистые, что, казалось, она надела кружевные перчатки.

(Мне вспомнился рассказ Пинк: «…Она всегда стирала и гладила его рубашки – причем мне не раз случалось видеть, как отчим швыряет только что выстиранные рубашки на пол, топчет их или поливает водой, чтобы ей пришлось все начать сначала»[28].)

Что?то заставило меня взглянуть в сторону эркера, где стояла Пинк. Она походила на картину в раме. На ней было летнее бледно?розовое платье из органди. У этой тоненькой девушки с осиной талией был такой вид, словно она никогда не слышала о сумасшедших домах, потогонных фабриках, а уж тем более о борделях.

–?Как очаровательно ты одета! – вырвалось у меня, и я перевела взгляд на сияющую мать юной американки. – Значит, вот откуда ее детское прозвище? Розовый цвет действительно идет к ее карим глазам и каштановым волосам[29].

Пинк порозовела, оправдывая свое домашнее имя.

–?Все остальные маленькие девочки носили унылые черные чулки и коричневый ситец, – сказала миссис Кокрейн. – А я наряжала дочурку в белые чулочки и накрахмаленные розовые платьица. Она была такая хорошенькая, что даже тогда привлекала внимание.

Теперь лицо Пинк стало пунцовым под соломенной сиреневой шляпой, украшенной атласной розовой лентой.

–?Вы готовы к нашей экспедиции? – резко спросила она.

Матери и дочери, подумала я. Матери и дочери. Нам с подругой не довелось испытать материнства. Может быть, нам этого не хватает?

Почему?то вспомнился Годфри. Я вздохнула и расслабилась – и снова напряглась. Встретимся ли мы сегодня с женщиной, которая считает себя матерью Ирен, или Пинк нас обманывает?

Мы сидели, прихлебывая чай, и я размышляла о том, что отчаянная репортерша всегда стояла на страже интересов матери. Я представляла ее четырнадцатилетней девочкой, более десяти лет назад страстно выступавшей в суде. Ее вынудили сражаться за свою семью безжалостные законы о наследовании и вечное стремление женщин искать защиту у мужчин – даже если потом их приходится защищать от этих мужчин. Я также представила себе еще одну девочку, Ирен, которой десять лет назад, возможно, пришлось отказаться от семьи по неведомым обстоятельствам.

Мне было тревожно, оттого что над нашими поисками нависло слово «убийство», будто топор палача.

–?Я так горжусь моей дорогой девочкой! – сказала миссис Кокрейн (в прошлом жена сумасшедшего). – А где ваша мама, мисс Хаксли?

–?Она умерла при родах, когда я появилась на свет. Это случается чаще, чем обычно полагают. Мой отец…

–?Да? – заинтересовалась Ирен. Она так же мало знала о моей семье, как я – о ее.

–?Мой отец был мягким человеком с хорошим образованием. Он многому меня научил. Стал мне и отцом, и матерью. – Я никогда прежде не говорила об этом, но теперь поняла, что это правда.

–?Судья тоже любил детей, – вымолвила миссис Кокрейн с тяжелым вздохом.

Как же мог хороший человек умереть, не оставив им ничего, кроме воспоминаний? Правда, когда скончался мой батюшка, мне пришлось стать гувернанткой. Ко мне начали обращаться по фамилии, называли просто «Хаксли», как служанку. Я встряхнула головой, прогоняя неприятные воспоминания. С той поры прошло полжизни. Это было семнадцать лет назад, вскоре после смерти отца…

Я взглянула на Ирен. Она никогда не знала матери, а как насчет отца? Нет, Годфри прав: Ирен появилась на свет как богиня, не обремененная прошлым и вполне оперившаяся. Для нее существовало только «здесь и сейчас».

Еще один человек поразил меня, как и она, полным отсутствием прошлого и своим явным одиночеством в детстве: мистер Шерлок Холмс, господин, которого я недолюбливала и боялась. Однако сейчас я обнаружила, к своему удивлению, что начинаю его жалеть.

 

Глава девятая

Место преступления

 

Нам с самого начала явился сильный дух усопшего, и медиум все время стонал, бормотал или что?то говорил.

Артур Конан Дойл. Доклад о спиритическом сеансе

 

Мы втроем отправились в путь в экипаже, запряженном двумя лошадьми, где легко помещались три человека.

Ирен рассмеялась, когда я заметила, что в Нью?Йорке не так много кэбов, как в Лондоне или Париже.

–?Их теперь гораздо больше, чем когда я была здесь в последний раз, – сказала она.

–?А когда это было? – тут же вскинулась Пинк.

–?Когда кэбы были не так популярны, – ответила Ирен и повернулась ко мне, чтобы продолжить прерванный разговор.

Это научит мисс Пинк уважать старших!

–?Несколько лет назад, Нелл, здесь сильно противились кэбам, – продолжила примадонна. – В конце концов, высота ступеньки целых полтора фута, поэтому леди трудно влезать из?за юбок. А вот в Лондоне кэбы, где место кучера располагается сзади, стали основным видом городского транспорта. Они, словно водяные жуки, быстро и ловко снуют в огромном океане Лондона. Нью?Йорк – более тяжеловесный город.

–?Ты совершенно права, Ирен! – воскликнула я. – Я как раз думала, как охарактеризовала бы этот город, рассказывая о нем, скажем, Саре Бернар…

–?Как мило с твоей стороны позаботиться о Саре, – усмехнулась подруга.

–?Нет, ничего подобного! Просто мне вспомнилось, что она всегда требует описаний – точно так же, как указаний от режиссера. В любом случае этот город действительно тяжеловесный. Тут полно зданий и людей, и на улицах постоянно идет бойкая торговля. Что касается транспорта, если лондонские кэбы – водяные жуки, ловкие и быстрые, то парижские экипажи – стрекозы в пруду, заросшем лилиями, элегантные и скользящие…

–?А в Нью?Йорке? – с интересом спросила Ирен, которую забавляли мои сравнения.

–?Нью?йоркские повозки – это жужжащие шмели, не умолкающие ни на минуту и трудолюбивые, но неуклюжие! Да, неуклюжие, по сравнению с британским и французским транспортом.

–?Вот уж нет! – вмешалась в наш разговор Пинк. – Нью?Йорк так же легок на ногу, как любой мегаполис мира, просто он не делает из этого проблему.

Я больше ничего не сказала, но наш и впрямь неуклюжий экипаж подтверждал мою точку зрения.

–?Куда мы едем? – спросила Ирен, снова принимая деловой тон.

–?На Юнион?сквер, возле Парка и Пятнадцатой улицы, – пояснила Пинк. – Это театральный район.

Последняя фраза разделила нашу компанию надвое: мы с Ирен нахмурились, зато Пинк сияла.

–?Видите ли, – пояснила она, – все началось с весьма примечательного спиритического сеанса.

–?Вздор, – сказала я.

–?Мошенничество, – поддержала меня Ирен. Я очень удивилась: ведь она жила и дышала сценой, а что может быть театральнее спиритического сеанса?

–?Так я и думала. – Несмотря на наш скепсис, Пинк и бровью не повела – лишь слегка зашуршали очаровательные бледно?розовые оборочки. – В некотором смысле, вы обе правы. Но даже мошенница не должна умирать за грех, в котором ее подозревают.

–?Умирать? – повторила Ирен.

–?Она была убита. Пока что никто не знает, почему и каким образом.

Примадонна вынула из своей сумочки синий эмалевый портсигар и извлекла из него маленькую коричневую сигару.

Меня поразило, что она расслабилась, услышав новость о смерти медиума. Вот до чего довела наша авантюрная жизнь: упоминание о насильственной смерти не ужасает, а лишь отвлекает от невеселых мыслей! Хоть Ирен и не горела желанием вернуться на родину, во имя убийства она была согласна исследовать собственное прошлое.

–?Итак, – констатировала моя подруга, чиркнув спичкой, – теперь ты вращаешься среди ясновидящих, а не среди filles de joie[30].

–?Я пошла на спиритический сеанс без предубеждения, – ответила Пинк. – Мне бы хотелось, Ирен, чтобы ты тоже отнеслась ко мне без предубеждения и больше доверяла мне. Я в самом деле не ожидала ничего впечатляющего. Это же не подлинная цыганская прорицательница в Праге, от которой мурашки по коже!

–?Пражские гадалки не более подлинные, чем все прочие. Однако, очевидно, здесь ты получила больше, чем ожидала, – предположила Ирен.

–?О, в самом деле. Но сначала ты должна увидеть комнату, где произошло убийство. Пусть она самая обычная, но я надеюсь, что ты обнаружишь там что?нибудь экстраординарное.

Ирен ничего не ответила, решив подождать с суждением, пока не увидит все собственными глазами.

Я не горела желанием обследовать грязные комнаты в театральном районе. Как я заметила, Ирен это предприятие тоже не улыбалось, что снова меня удивило, поскольку театральный мир был ее домом. По крайней мере, на протяжении всего нашего знакомства.

В кои?то веки Пинк не преувеличивала. (Иногда ее речи звучат с таким же восторженным придыханием, как многочисленные заголовки сенсационных статей в газетах.)

Наш экипаж остановился перед еще одним облицованным коричневым песчаником пятиэтажным домом, которых полно в Нью?Йорке. Он ничем не отличался от прочих – тот же пролет ступеней и единственный эркер, выходящий на улицу.

Ирен заплатила кучеру после того, как мы сошли: в экипаже не было удобной дверцы в потолке. Очутившись на тротуаре, мы подобрали юбки, чтобы не запачкать их в уличной грязи.

Примадонна окинула оценивающим взглядом здание, вполне респектабельное с виду – за исключением того, что в одном окне мы увидели хрустальный шар.

–?Это же место преступления! Почему полиция не опечатала помещение и мы можем свободно войти?

Мисс Пинк Кокрейн фыркнула, как негодующий пони:

–?Во?первых, полиция презирает мероприятия вроде спиритических сеансов и сочла показания свидетелей – в том числе и мои – «истерическими». Во?вторых, в одном только прошлом году в перенаселенных многоквартирных домах Нижнего Ист?Сайда умерло почти двадцать пять тысяч человек. В Нью?Йорке смерть часто представляется правилом, а не исключением. В?третьих, городская полиция коррумпирована. Она берет взятки за расследования – вот почему мы с вами занимаемся этим сами. И в?четвертых (если мало предыдущего), могу тебя заверить, что никому ни до чего нет дела. За исключением квартирных хозяек, которым из?за суеверий не удается сдать такие комнаты. Именно поэтому квартира пустует уже две недели после убийства.

Мы постучали в дверь, и нам открыла маленькая женщина с увядшим личиком, похожим на скорлупу грецкого ореха.

Она кивком пригласила нас войти.

В темноватой прихожей стоял тяжелый запах, напоминавший о ладане, и я закашлялась.

–?Вот уж не думала, – прокомментировала Ирен, – что мои маленькие сигары покажутся фимиамом. Но здесь…

Ей не было нужды продолжать. Дым от сигары действительно ощущался французскими духами по сравнению с этой вонью. К сильному аромату восточных благовоний примешивался запах вареной капусты, характерный для меблированных комнат.

Я не сомневалась, что мы находимся именно в таком помещении. Окончательно убедила меня в этом обшарпанная мебель с изношенной обивкой в прихожей.

По?видимому, хозяйка узнала Пинк: она взяла гостью за руку и провела в гостиную.

Здесь воздух был еще тяжелее, чем в прихожей, и пахло еще более странно и неприятно.

Квартирная хозяйка сразу же вышла. Ирен приблизилась к двери, чтобы удостовериться, что она плотно прикрыта и нас никто не подслушивает.

Когда крепкие дубовые створки закрылись, их скрип почему?то вызвал у меня ассоциацию с захлопнувшейся крышкой гроба… Я невольно вздрогнула, что неудивительно, учитывая наши недавние приключения.

Ирен успокоилась и обрела свою обычную деловитость и проницательность.

–?Насколько я понимаю, это комната, в которой происходил спиритический сеанс.

Пинк кивнула в полумраке.

–?Как была расставлена мебель? Ты должна мне показать.

–?Откуда ты знаешь, что она стояла не так, как сейчас?

–?Потому что на ковре имеются вмятины от ножек стульев и стола, которые обычно расставлены иначе.

–?Тут слишком темно, так что ничего не видно, – пожаловалась Пинк.

–?Но можно определить на ощупь. – Ирен снова пересекла комнату. – Благодаря своей прежней профессии я привыкла передвигаться по темной сцене. Ноги чувствуют малейшее изменение. Можно зажечь свет?

–?Да. Тут газовое освещение.

Пинк приблизилась к бронзовой лампе на стене и включила ее. Шар из матового стекла загорелся полной луной.

–?Газ, – произнесла Ирен с отвращением. Таким тоном она говорила только о проблемах с пищеварением, которые неприлично упоминать в обществе.

В наступившей тишина я услышала шипение газа и поняла скептическое отношение Ирен к новой системе освещения. Газ, невидимый и не имеющий запаха, смертельно опасен, как змея, спрятавшаяся в высокой траве.

–?Во время сеанса свет был потушен. – Ирен скорее утверждала, нежели спрашивала.

–?Конечно. Мадам Зенобии требовалась полная темнота для работы.

–?Так же, как вору, похищающему драгоценности, – заметила примадонна.

Она быстро кружила по комнате и, сняв перчатки, проводила кончиками пальцев по стенам и мебели. Мы с Пинк стояли вдвоем в центре комнаты, с интересом наблюдая за Ирен. Несколько раз обогнув помещение, она присоединилась к нам.

–?Какова была репутация этой женщины как медиума? – спросила моя подруга у Пинк.

–?Она… о ней писали все газеты верхней части штата Нью?Йорк и Коннектикута. И она была широко известна как медиум. Ее сравнивали с Эммой Хардинг[31]…

–?Для меня это не аргумент, – перебила ее Ирен с коротким резким смешком. Меня покоробило, насколько он напомнил лающий смех Шерлока Холмса.

Примадонна указала на те места на полу, где ее ноги нащупали нечто любопытное:

–?Стол красного дерева в центре передвинули на два фута. Посмотрите на вмятины в турецком ковре здесь… и здесь. Маленькие столики, разумеется, тоже перемещали в спешке по периметру комнаты, причем недавно. Полагаю, еще до прибытия полиции?

–?В тот день комнату готовили к спиритическому сеансу.

Ирен шагнула к тяжелому, без скатерти, обеденному столу в стиле ампир, стоявшему в центре комнаты. Над ним находился огромный газовый светильник.

–?На столе была скатерть во время сеанса? – осведомилась примадонна. – Обычно бывает.

–?Да, но тогда его покрывала легкая шелковая шаль с длинной бахромой.

–?Ах, вот как. Шаль – этот непременный атрибут, красивый и в то же время практичный. Не важно, что шаль легкая – главное, под ней можно что?нибудь спрятать. Кто еще присутствовал на сеансе?

–?Финеас Ламар, известный как Чудо?профессор, ходячая энциклопедия. Тимоти Флинн – теперь он рослый парень, но в детстве его называли Крошка Тим, и он считался вундеркиндом. А еще Гордон Иверс, профессиональный карманник и мой знакомый. Мне хотелось, чтобы рядом был человек, который мог бы определить, не обманывают ли нас.

При упоминании этих имен Ирен почему?то заволновалась. Правда, это было не очень заметно, поскольку она всегда хорошо владела собой.

–?Это все? – спросила она.

–?Почему ты спрашиваешь?

–?Ты назвала троих, помимо медиума и тебя самой. Но на ковре под столом вмятины от ножек шести стульев.

Пинк вновь порозовела, оправдывая свое прозвище. То ли ее подвела память, то ли она умолчала о шестой персоне умышленно.

–?Ты забыла, что моя мать тоже тут была. Она надеялась услышать голос моего дорогого покойного отца, судьи.

–?Значит, помимо сбора информации у тебя была и личная цель для посещения сеанса? – уточнила Ирен.

–?Полагаю, что так. Мне хотелось убить сразу двух зайцев: во?первых, поколебать веру мамы в то, что судья хотел нас обеспечить; во?вторых, разоблачить жульничество. Ведь медиумы часто кормят людей ложными надеждами, а сами опустошают их кошельки.

–?Неплохо, – одобрила подруга. – Мать служила щитом для твоих подлинных целей.

Я не могла больше молчать: в подобных ситуациях я обычно высказываюсь без обиняков.

–?Ирен, Пинк вела себя возмутительно по отношению к своей матери, используя ее как приманку!

–?Как невольного союзника? – предложила Ирен более мягкий вариант. – Нелл, ее матушка в любом случае соблазнилась бы идеей отправиться на спиритический сеанс. Если бы у меня отняли Годфри, я пошла бы на что угодно.

Ее реплика заставила меня замолчать: ведь именно так и случилось всего несколько недель назад. Но Пинк не сдавалась: тонкие чувства были не для нее.

–?Ты же сама шантажировали своих друзей, чтобы они помогли тебе в недавнем расследовании, – обвинила она Ирен.

–?Не только друзей, – возразила та со скромным видом, как будто принимая похвалу. – Также и некоторых врагов.

–?В любом случае, – продолжала Пинк, – тогда ты мастерски провела расследование. Поэтому я и вызвала тебя сюда. По моему мнению, случившееся в этой комнате требует тщательного расследования.

–?Кроме того, по твоему мнению, оно касается лично меня, – добавила Ирен. – Я нужна тебе, чтобы раскрыть дело. Тогда ты получишь материал для своей газеты.

–?Я могла бы написать статью прямо сейчас, – упрямо возразила девушка.

–?Но у нее не было бы развязки. Даже истории в газетах должны иметь окончание. – Ирен подошла к столу без скатерти и начала его рассматривать. – Полагаю, он поднимался во время сеанса?

–?Да! – подтвердила удивленная Пинк.

–?Что?нибудь еще летало в воздухе?

–?Флейта.

–?Флейта? Очевидно, самую прочную проволоку приберегли для стола. Флейта – пустяк по сравнению с этим.

–?И еще лицо медиума плавало в темноте.

–?Ты хочешь сказать, – поправила ее Ирен, – что только ее лицо было освещено направленным лучом.

Она снова начала расхаживать по периметру комнаты, время от времени наклоняясь, чтобы обследовать ковер, – точь?в?точь как домоправительница, которая выискивает пятна, пропущенные нерадивыми горничными.

–?Так. – Ирен остановилась у стены напротив эркера с тяжелыми портьерами. – Тут только один стул. Принесите мне еще один.

Мы с Пинк переглянулись. По крайней мере, роль горничной отводилась нам обеим.

Мы взялись за тяжелый стул из черного ореха, стоявший у стола в центре, и, пыхтя, как грузчики, потащили его к Ирен.

Она помогла нам поставить его так, что все четыре ножки точно совпали с вмятинами на ковре.

–?Держите его крепко, леди!

Примадонна вспрыгнула на сиденье и сразу же повернулась к эркеру. Балансируя на стуле, она схватилась за светильник на стене.

У меня возникло искушение сострить насчет статуи Свободы, вздымающей свой факел, однако я воздержалась.

–?Пинк! – В голосе Ирен звучало волнение. Возможно, на нее подействовала высота. – Притащи еще один стул к портьерам эркера и взгляни, нет ли щели в бархате примерно на уровне моей шляпы.

Я сразу же запротестовала:

–?Стулья очень тяжелые, их не унести в одиночку. Я помогу ей.

–?Нет, Нелл! Стул и так подо мной качается. Тебе придется крепко его держать, и пусть Пинк сама справляется. Я же сказала «притащи», а не «принеси».

–?Гм?м, – вырвалось у меня.

Честно говоря, я охотно позволила Пинк оплатить наше морское путешествие (в конце концов, именно она заставила Ирен пересечь Атлантический океан в погоне за химерами), но это уж слишком. Вряд ли хрупкая девушка справится с тяжелым стулом.

Наверное, сомнение отразилось на моем лице, так как, взглянув на меня с вызовом, Пинк выполнила просьбу Ирен. Вскоре она уже сама забралась на стул и стала шарить в бархатных складках штор, как вор роется в карманах юбки.

–?Здесь ничего нет, Ирен, только ярды бархата, – пожаловалась она наконец и подалась вперед.

Предостерегающий крик замер у меня на устах. Через мгновение Пинк вместе со стулом и портьерами полетела на пол.

Я в ужасе смотрела на девушку, растянувшуюся на полу, но Ирен ликовала.

–?Конский волос! – воскликнула она. – Леска из конского волоса, протянутая от светильника к потайной комнате, скрытой за шторами в эркере. Двойной ряд штор. Очень хитроумно. Крепче держи мой стул, Нелл! Крепче! А ты, Пинк, оставайся на месте. Не шевелись. Я уже иду.

Пинк, запутавшись в собственных юбках и тяжелых бархатных портьерах, в любом случае не могла шевельнуться.

Я изо всех сил вдавила стул подруги в ковер, и она, спрыгнув, как горная козочка, поспешила на помощь Пинк.

Точнее, она поспешила туда, где лежала девушка, и начала сдирать оставшиеся портьеры, как обезумевший режиссер дергает занавес.

–?Вот! И вот! Видишь, какой хитроумный план? Шторы образуют помещение, где прячется помощник медиума! А наверху – леска из конского волоса, с помощью которой в воздухе «плавают» флейты и призраки.

Я тоже поспешила к Пинк, чтобы высвободить ее.

Глупышка, не отрываясь, смотрела наверх, словно увидев там ангелов.

–?Я вижу! Да, теперь точно вижу. Леска. Почти неприметная. Я не обнаружила ее во время сеанса.

–?В темноте, – напомнила Ирен, – она была совершенно невидима. Наверное, в «эктоплазме» был какой?то крючок, так что помощник мог тянуть ее вверх и создавать иллюзию, будто она танцует сама по себе.

–?Значит, он и есть убийца? – спросила я. – Сообщник, спрятанный в эркере за портьерами?

Ирен взглянула на маленькую комнатку, обнаруженную благодаря ее усилиям.

–?Возможно, и нет, – ответила она с озадаченным видом. – Что?то пошло не так. Помощник мог сбежать, когда он (или она) увидел, что медиум убит. – Она повернулась к Пинк, которая все еще поправляла юбки. – Так как же она умерла?

–?Ее задушили, – отозвалась запыхавшаяся американка.

–?Задушили? За столом, где сидели еще пять человек? Невозможно проделать это бесшумно, а ведь убийце требовалось подобраться совсем близко. Да, было темно, но мне не верится, что никто не заметил, как душат человека.

–?Вот именно! Мы все видели, как она умерла. Она боролась, а мы полагали, что это часть шоу. Я имею в виду, что медиумы всегда стонут, говорят на разных языках и выплевывают эктоплазму… Что же еще прикажешь нам думать?

–?Понятно. – Ирен села на стул, вместе с которым рухнула Пинк. – Ее убили у всех на виду, но душегуб не был виден. Это еще более хитрое и ужасное злодеяние, нежели я думала. Женщина боролась за свою жизнь, и помощь была всего в нескольких футах от нее. Но никто ничего не заподозрил. Как жестоко по отношению к жертве, а также к свидетелям, которые теперь знают, что слишком поздно все поняли! Кто угодно в черных перчатках и маске мог появиться за спиной медиума, освещенного в темноте призрачным светом, и совершить убийство. Так дергает за ниточки невидимый кукольник. Вы все наблюдали результат, но не средство. Кто же убил таким способом, и почему?

Я больше не могла молчать:

–?Если все сидели за столом, то кто стоял у ясновидящей за спиной и душил ее? Только не говорите мне, что это сделал какой?то дух!

Ирен посмотрела на Пинк:

–?Да, хороший вопрос. Появлялся ли во время сеанса какой?нибудь туманный дух покойного?

–?Так и есть, – мрачно подтвердила Пинк. – Эктоплазма. Дыхание мертвых, выходящее изо рта медиума. Зрелище было в высшей степени убедительно. Не какая?то там крошечная струйка, вроде дыма от сигары или пара от дыхания в морозное зимнее утро. Эктоплазма была длинная, как змея, и точно так же извивалась в воздухе кольцами, стремясь вверх. Моя мать даже вскрикнула. Признаюсь, даже у меня забегали мурашки от этого сверхъестественного танца неведомой субстанции. Эктоплазма походила на кобру, которая поднимается из корзины под дудочку заклинателя змей. И не забывайте, что к тому же в воздухе плавала и играла флейта. – Девушка перевела взгляд на меня. В ее глазах отражался страх, который она пережила во время сеанса, но он уже начал сменяться злостью: – Как ты думаешь, Нелл, чем на самом деле была эктоплазма?

Откуда мне было знать? Но в одном я была уверена: душа после смерти не возвращается в виде змеи, обитающей во рту медиума.

На вопрос Пинк ответила Ирен.

–?Марля, которую обмакнули в яичный белок, – уверенно заявила она. – Материя мягкая, достаточно прочная и при этом легкая и полупрозрачная. Некоторые медиумы владеют искусством втягивать ее обратно. Это очень старый фокус.

Пинк кивнула:

–?Я тоже так подумала. Но потом медиум затихла. Неподвижно лежала на столе. И все мы поняли, что это уже не спиритический сеанс, а что?то иное. Я встала и подошла к ней. Длинная змея из «эктоплазмы» обмоталась вокруг ее шеи. Она была влажная и так плотно затянута, что я не могла ее размотать. Мне даже не удалось просунуть палец между шеей медиума и этой… субстанцией. В любом случае было слишком поздно, как сразу же сказал мне Гордон.

–?Зловещая история, – заключила Ирен после паузы. – Итак, Пинк, я раскрыла фокусы, которыми пользовались во время сеанса. И высказала предположение, кто мог и кто не мог быть убийцей. А теперь скажи на милость, с какой стати ты решила, будто это убийство имеет какое?то отношение ко мне? Лично ко мне?

Девушка не ответила. Вместо этого она сама задала вопрос:

–?Теперь ты знаешь про убийство и про тех, кто присутствовал на сеансе. Ты уверена, что хочешь получить от меня ответ?

–?А кто там присутствовал? Группа людей, которых в основном подобрала ты сама, – за исключением медиума и ее неведомого сообщника. Какая мне разница, кто именно там присутствовал?

Глаза Пинк блеснули.

–?Ты хочешь сказать, что не узнала никого из них? Ни одного?

 

Глава десятая

Ненужный багаж

 

Как можно строить предположения на таком неверном материале? За самым обычным поведением женщины может крыться очень многое, а ее замешательство иногда зависит от шпильки или щипцов для завивки волос.

Шерлок Холмс (Артур Конан Дойл. Второе пятно)[32]

 

Из дневника Нелли Блай

 

Не могу сказать точно, откуда взялась моя неприязнь к англичанам.

Вряд ли это началось во время моих приключений в США, так как британцы, к счастью, редко встречаются по эту сторону Атлантики. Правда, в Нью?Йорке я видела нескольких англичан на приемах.

Наверное, все дело в их чувстве превосходства, в заносчивом и высокомерном виде.

Итак, я стояла на пирсе Нью?Йоркской гавани, безрадостно ожидая, чтобы атлантический пароход «Улисс» вошел в док. Хотя я давно вынашивала эту идею, я бы никогда не заманила сюда Шерлока Холмса, если бы не крайняя необходимость.

Вообще?то меня изумило, что он отозвался на мою телеграмму и согласился приехать. Правда, я использовала самые действенные кодовые слова: убийство и Ирен. И намекнула, слегка покривив душой, что речь может идти о серийных убийствах. Подобный случай способен был его заинтересовать, ведь недавно он охотился на серийного убийцу в Лондоне, Париже и Праге. В кожаной сумке у меня лежала вырезка о смерти столь же странной, как та, свидетелем которой я явилась. Я еще не показывала эту вырезку Ирен, приберегая для Шерлока Холмса. Чтобы привлечь его внимание, мне требовалось нечто большее, нежели одно необычное преступление. Дело в том, что, в отличие от примадонны, я не могла справиться с этим делом в одиночку.

Очевидно, прославленный сыщик был очарован Ирен, которая покоряла и аристократов, и преступников, и целые театральные залы. Однако для верности я добавила еще одно имя, которое являлось не менее соблазнительной приманкой для этого англичанина до мозга костей: барон Рихард фон Крафт?Эбинг. Человек, который изучал маньяков.

Итак, надеясь и ликуя, я заметила высокую прямую фигуру. Крепко зажав в зубах трубку, Шерлок Холмс медленно спускался в толпе пассажиров по сходням.

До чего же раздраженным он выглядел!

Я не могла удержаться от улыбки при виде его мрачного лица, наблюдая, как он продвигается вперед с единственным ковровым саквояжем в руке. Почему?то я была уверена, что это весь его багаж. Конечно, внутри содержалось все что нужно, чтобы одеваться как истинный англичанин, курить трубку и раскрывать преступления.

В конце концов, его традиционные уловки – это дым и лупа!

Я стояла в шумной толпе встречающих, а по сходням под радостные возгласы двигался людской поток.

Неужели он действительно приехал? Неужели мне удалось завлечь его, посулив достаточно крови и красоты, чтобы пробудить в нем рыцарские чувства?

Правда, я считала, что рыцарство и отвага мистера Холмса скорее умственного, нежели физического свойства. Физической отвагой скорее обладали тот нетипичный англичанин, Квентин Стенхоуп, и в равной степени необычный Годфри Нортон, лучшая половина Ирен, – бесспорно, идеальный муж для любой современной женщины, пусть и достаточно отсталой, чтобы вступить в брак.

Я окинула мысленным взором англичан, с которыми столкнулась во время своих европейских приключений: мистер Холмс, колючий, эксцентричный и ужасно элегантный (хотя и не модник); муж Ирен, Годфри, звезда среди законников, красивый и уравновешенный (если вам нравится такой тип мужчин). И наконец, неуловимый мошенник Квентин Стенхоуп – по?видимому, воздыхатель скромной мышки Нелл Хаксли (надо же!) и мой любимчик среди британцев: отважный авантюрист, покоритель дальних стран, где правят дикие мужчины, перед которыми женщины пресмыкаются.

Правда, себя я среди покорных наложниц не видела. Мне нравилось фантазировать, что, если бы меня продали в рабство в пиратском Средиземноморье, я стала бы султаншей. Существуют исторические примеры такой эффектной карьеры, и мне приятно представлять себя в этой роли.

Я поднялась на цыпочки, высматривая свою добычу в море разнообразных шляп и шапок.

На Шерлоке Холмсе был наряд для загородных прогулок, несомненно, уместный на палубе парохода: длинное клетчатое пальто с пелериной и шапка с козырьками спереди и сзади. Только англичанин мог с достоинством носить такую дурацкую одежду. Насколько мне известно, это было его первое путешествие к нашим берегам, но волнения он явно не испытывал. Сыщик мог догадаться, что я буду среди встречающих, однако с безмятежным видом пробирался через толпу, с интересом рассматривая все вокруг.

Великий детектив даже не соизволил обратить на меня внимание, хотя, несомненно, заметил мое присутствие. В результате мне пришлось самой прокладывать к нему дорогу в плотной толпе.

–?Мистер Холмс!

Он остановился, вынул изо рта трубку и стал ждать, пока я пробьюсь к нему.

–?Мисс Кокрейн, – приветствовал он меня. Запыхавшись, я стояла перед ним, причем шляпа у меня съехала набок. – Я не вижу мадам Адлер Нортон.

–?Ее здесь нет, да и не должно быть. Она понятия не имеет, что вы в Нью?Йорке.

–?И, надо думать, понятия не имеет, что я прибыл сюда по вашему зову из?за нее. Боюсь, что слово «приглашение» – это слишком мягко сказано о ваших действиях, мисс. – Он окинул неодобрительным взглядом шумный причал, на котором толпился народ. – Однако меня привела сюда не ваша телеграмма и не возможное присутствие миссис Нортон. Не хотите отгадать, что именно меня привлекло?

Итак, вот передо мной стоит один из самых известных англичан наших дней, который не желает иметь ничего общего ни с нашим прошлым знакомством, ни с чудом оперной сцены Ирен Адлер Нортон.

–?Так почему же вы приехали? – спросила я, стараясь перекричать шум и гам.

–?Как вы верно заметили в вашей телеграмме, мисс Кокрейн, меня интересует Крафт?Эбинг. Недавно я ездил в Германию, чтобы встретиться с этим человеком и сообщить ему о невероятном деле воскресшего Потрошителя. Герр Крафт?Эбинг не сомневается, что подобные серийные убийства – обычное дело, а не исключение. Он настаивал, чтобы я расследовал любой случай повторяющихся убийств, который он мог бы добавить в свою коллекцию. Я согласился с Крафт?Эбингом, что это может быть поучительно. К этому ученому стоит прислушаться.

–?В то время как ни к одной женщине прислушиваться не стоит, – заметила я.

Сыщик смерил меня ледяным взглядом:

–?Возможно, некоторые дамы этого достойны. К счастью, в мою задачу не входит искать подобные исключения.

–?Возможно, – парировала я, – вам не придется далеко ходить.

–?То, что действительно ценно, всегда далеко, – возразил он, окинув меня критическим взглядом, в котором промелькнула насмешка.

Итак, он щелкнул меня по носу, поставив ниже женщин уровня Ирен Адлер Нортон. Я не понимала, почему он так невысоко меня ценит, но ничего не сказала.

–?Человек, который не хочет всю жизнь учиться, – продолжил между тем детектив, – никогда ничего не добьется. Поэтому я прибыл сюда, чтобы познавать новое, и начал с того, что забронировал номер в отеле, который вы рекомендовали.

 

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально

 

[1] Цит. в пер. Н. Вуля – Здесь и далее примеч. пер.

 

[2] Пер. А. и П. Ганзен.

 

[3] Финеас Т. Барнум (1810–1891) – основатель цирка «Величайшее зрелище на земле» и дешевых балаганов.

 

[4] Песня Стивена Фостера, получившая в ХIХ веке широкую известность в США.

 

[5] Икабод Крейн – персонаж новеллы Вашингтона Ирвинга «Легенда о Сонной Лощине».

 

[6] В Англии в первое воскресенье мая отмечается народный праздник, во время которого танцуют вокруг Майского дерева (столб, украшенный цветами и разноцветными флажками).

 

[7] Пер. М. и Н. Чуковских.

 

[8] А. Конан Дойл. Скандал в Богемии (цит. в пер. Н. Войтинской).

 

[9] Шляпу (фр.).

 

[10] Пожалуйста (фр.).

 

[11] Джеймс Босуэлл (1740–1795) – шотландский писатель, автор воспоминаний «Жизнь Сэмюэла Джонсона» об английском литературном критике.

 

[12] «К Элизе» (нем.), одна из самых известных пьес Людвига ван Бетховена.

 

[13] Джузеппе Гварнери (1698–1744) ставил на свои скрипки монограмму «HIS» (Jesus Hominem Salvator – Иисус спаситель человечества), благодаря чему заслужил прозвище дель Джезу – от Иисуса.

 

[14] А. Конан Дойл. Скандал в Богемии.

 

[15] Песни (нем.).

 

[16] Район Лондона, где располагаются старейшие адвокатские корпорации.

 

[17] Начальные буквы слов «Victoria Regina» («королева Виктория»).

 

[18] Речь идет о пьесе О. Уайльда «Как важно быть серьезным» (ок. 1895).

 

[19] Гренки по?валлийски с расплавленным сыром, иногда с добавлением масла или молока.

 

[20] Морская болезнь (фр.).

 

[21] Игра, во время которой участники под музыку ходят вокруг стульев, которых на один меньше, чем играющих; когда музыка прекращается, участники должны как можно быстрее занять стул.

 

[22] Буффало Билл (наст. имя Уильям Ф. Коди, 1846–1917) – полковник, один из первых поселенцев фронтира, который в дальнейшем занялся шоу?бизнесом, выступая со знаменитым шоу «Дикий Запад».

 

[23] Остров в Нью?Йоркской гавани, служивший сортировочным центром для иммигрантов.

 

[24] Государственный флаг Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии.

 

[25] Часть города, примыкающая к центру, но не входящая в него.

 

[26] Генри Мортон Стэнли (1841–1904) – журналист, путешественник. В 1871–1872 как корреспондент газеты «Нью?Йорк геральд» участвовал в поисках Дэвида Ливингстона (1813–1873), английского исследователя Африки.

 

[27] Ячменная или пшеничная лепешка.

 

[28] К. Н. Дуглас. Черная часовня (пер. Т. Хованской).

 

[29] «Пинк» имеет в английском языке значение «розовый» (pink).

 

[30] Проститутки (фр.).

 

[31] Эмма Хардинг?Бриттен (1823–1899) – американская спиритуалистка британского происхождения, автор канонических семи принципов спиртуализма; была высоко ценима А. Конан Дойлом.

 

[32] Пер. Н. Емельянниковой.

 

Яндекс.Метрика