Владимир Ростиславович Мединский

Россия никогда не сдавалась. Мифы войны и мира

Война и мир

Об обществе

Существует ли сейчас спрос на патриотизм?[1]

Год 2014‑й, хотя и не имеет официального статуса Года истории, обещает сделать тему прошлого первополосной. 100 лет Первой мировой войны – достойный повод еще раз поговорить о «нормальной» науке истории, мифах, патриотизме, госзаказе и правдивых учебниках. Эти темы «Российская Газета» обсудила с министром культуры РФ Владимиром Мединским.

– Война 1812 года только через 25 лет после завершения была объявлена Отечественной. Причина – спрос власти на патриотизм, на героическое прошлое в угоду политической конъюнктуре. Должна ли власть использовать историю в своей текущей политике?

Владимир Мединский: «Должна или не должна использовать» – такая формулировка вопроса уводит в сторону. Реалии современного мира таковы, что любая суверенная власть так или иначе проводит свою историческую политику, то есть, выражаясь вашим языком, «использует историю» в своих интересах. Государство, чья элита отказывается от целенаправленного воздействия на общественное сознание (историческую память), неизбежно отказывается от части собственного суверенитета. Конечно, государство может этим не заниматься – но тогда историей будет заниматься кто‑то другой, кто угодно и под любым углом. А у людей будет в голове либо вакуум, либо мусор. Потому что когда тебе в одно ухо говорят, что Александр Невский – герой, а в другое – что он коллаборационист, то, учась в 6‑м классе, очень трудно сделать сознательный вывод.

Что касается «спроса на патриотизм» и героическое прошлое, то это фундаментальный, связанный с необходимостью продления своего исторического бытия запрос любого жизнеспособного общества и любого устойчивого государства. Исключая, конечно, те страны, элиты которых лишены политической и иной субъектности. Такое случается в провинции, колонии других более мощных держав.

– В годы войны из исторического небытия (поскольку многие из этих фигур не присутствовали даже в школьных учебниках) были извлечены персонажи Петра Первого, Ивана Грозного, адмирала Нахимова, Александра Невского… Возник феномен использования уже не истории как таковой, а художественных образов. Получилось, что целые поколения учили историю не столько по учебникам, сколько по фильмам, книгам, спектаклям. Результат – двойное искажение истории: сначала события прошлого подлаживаются под конъюнктуру, а затем «пропускаются» через вымысел, пусть даже художественный.

Владимир Мединский: Все эти исторические персонажи вовсе не были в «историческом небытии», их не исключали из школьных учебников. Что касается кино, в частности, то двухсерийный фильм «Петр Первый» по роману А. Толстого был снят в 1937–1938 годах, фильм Эйзенштейна «Александр Невский» – в 1938‑м. «Суворов» – тоже довоенный фильм, его премьера состоялась в январе 1941 года. А был еще фильм 1939 года «Минин и Пожарский»… Эти фильмы снимались на основе романов и повестей, изданных советскими писателями в 20‑30‑е годы. Пресловутый сталинский «поворот к истории», к русскому патриотизму произошел вовсе не после начала Великой Отечественной войны, как у нас любят говорить и писать, а в середине 30‑х.

Что касается упомянутого «феномена», то он имеет вневременной характер – в любые эпохи и при любом режиме. И при царе было то же самое – роман Льва Толстого «Война и мир» оказал на господствовавшие в обществе представления о войне 1812 г. гораздо большее влияние, чем все исследования тогдашних историков вместе взятые.

При этом не надо думать, что образы наших великих предков или судьбоносных для страны событий, «пропущенные» через кино или спектакли, обязательно подвергаются такому дополнительному искажению и мифологизации. Вовсе нет. Политическая конъюнктура, о которой вы говорите, сказывается в первую очередь на проблеме отбора презентуемого обществу содержания – заказываются и снимаются фильмы о Минине и Пожарском, о Суворове (как это было накануне войны с Германией), а не о любовниках Екатерины II или меценатстве русской буржуазии конца XIX века. При этом сами художественные произведения могут весьма достоверно воспроизводить ту или иную историческую эпоху или конкретные исторические факты. Так, например, сценарий фильма «Александр Невский» был подвергнут жесткой критике специалистом по истории Древней Руси академиком Тихомировым и дважды перерабатывался.

– Возможно ли точное историческое знание? Вообще, история – наука точная или не точная? Чаще всего она сводится к субъективным трактовкам тех или иных событий прошлого. Может ли такой конфликт, такое столкновение трактовок считаться наукой?

Владимир Мединский: Любое знание, в том числе историческое, – точное. Другое дело, что «истории как она есть», «истории без идеологии» не существует. Любой исторический нарратив – это не случайный набор дат, имен и событий, это всегда выстраивание их в какой‑то причинно‑следственной связи, исходя из определенной позиции. Любое повествование приписывает соответствующие значения (смыслы) включенным в него элементам, и эти смыслы из истории неустранимы. На этом основании кое‑кто пытается отказать истории в праве считаться наукой, и постулирует «равноправность» всех исторических позиций, мнений и интерпретаций. Это – постмодернистская чушь. Дискуссии в экспертном сообществе историков‑профессионалов, как и в любом другом научном сообществе, ведутся в определенных, строго очерченных рамках, задаваемых общепризнанными на данный момент времени, «доказанными» теоретическими положениями и утверждениями по поводу тех или иных фактов, явлений, процессов. Точки зрения, выходящие за эти рамки, отвергаются и маргинализируются точно так же, как это происходит в любой другой «нормальной» науке – идет ли речь о физике или естествознании в целом. Поэтому большинство «конфликтов», как вы выразились, на деле представляют собой борьбу за общественное сознание. Эти дискуссии – как раз отражение политизации истории, ее использования в интересах текущей политики – по сути, в интересах пропаганды. Собственно к науке содержание этих дискуссий, как правило, отношения не имеет.

– Что вы скажете тем, кто считает, что история – не более чем набор мифов, а новые трактовки это всего лишь новые мифы, приходящие на смену старым? Мифологизация – процесс естественный и неизбежный или результат чьей‑то «злой воли»?

Владимир Мединский: В массовом, в общественном сознании история и не может существовать иначе как набор мифологизированных, образно‑символических представлений, и это нормально.

Накопленное наукой знание лишь опосредованно связано с этой системой образов. Другое дело, что в интересах конкретного государства или общества разрыв между этими двумя системами должен быть минимальным – наше историческое самопознание не может строиться на неадекватных, ничего общего с реальностью не имеющих мифах.

Ведь историческое сознание может быть как источником силы, так и источником слабости народа. Необходимые для движения в будущее ответы на вопросы: «Кто мы?» и «Куда мы идем?» невозможны без ясного понимания собственной истории. Мы заинтересованы в том, чтобы исторический фундамент, на котором строится наше понимание прошлого, а значит, проектирование будущего, был твердым и объективным. Разрушение позитивного образа исторического прошлого СССР в 1980‑е – начале 1990‑х стало одной из ключевых, если не ключевой предпосылкой его распада. В результате было подорвано доверие граждан к институтам государства, произошла девальвация общих ценностей, была утрачена историческая перспектива. Как закономерный итог – распад государства.

– Можно ли воспитывать патриотизм на примерах не самых светлых страниц истории? Допустимо ли вообще такое словосочетание, как «историческая политика», неизбежно подразумевающее вмешательство государства в историческую науку и ее производные (учебники, пособия, журналы, художественные произведения)? Не приводит ли госрегулирование в такой чувствительной и индивидуализированной сфере, как история, к расколу общества, хотя в идеале история должна общество сплачивать?

Владимир Мединский: Главным результатом того, что мы называем «патриотическим воспитанием», должно быть формирование чувства сопричастности своей стране и ее истории, уважение к предкам, а вовсе не бездумная преданность существующему политическому режиму. Лучше всего соответствующая гражданская позиция выражена еще Пушкиным:

«Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора – меня раздражает, как человек с предрассудками – я оскорблен, – но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал…»

Поэтому любая национально ориентированная историческая политика нацелена на исключение из публичного дискурса глумливых, ернических, оскорбительных для памяти предков трактовок любых страниц истории – как героических, так и трагических, или, как вы выразились, «не самых светлых».

Что касается раскола общества, то он не выгоден никому – ни государству (власти), ни его гражданам. Так что и в этом вопросе противопоставлять интересы государства и общества ни к чему. «Госрегулирование» в этой сфере должно быть как раз нацелено на консолидацию, а не на стравливание людей между собой по идеологическим, этно‑конфессиональным или каким‑то иным основаниям. Распознать, вычленить и, в конечном счете, маргинализировать обладающие конфликтным потенциалом, разрушительные для формирования общегражданской идентичности политизированные, тенденциозные версии истории – прямая задача не только отвечающих за проведение «исторической политики» госструктур, но и гражданского общества в целом. Если, конечно, речь идет о действительно суверенном государстве (а не о чьей‑то колонии) и настоящем гражданском обществе, а не его «болотной» имитации.

– На постсоветском пространстве возникло 15 национальных историй, все более расходящихся в принципиальных оценках прошлого. Как все это сказывается на интеграционных процессах? Не мешает ли им активная реабилитация советского периода в России? А заодно – не способствует ли эта реабилитация расколу российского общества?

Владимир Мединский: Прежде всего, никакой «реабилитации» советского периода в современной России не происходит. Никто не собирается замалчивать или утаивать от общества «темные страницы» советской истории. Кроме того, реабилитация нужна в отношении осужденных, что же касается СССР, то мечта наших либералов организовать над нашей страной «второй Нюрнберг», к счастью, реализована не была.

То, что многими сегодня панически интерпретируется как «реабилитация», на самом деле выражает собой нежелание здравомыслящих граждан России говорить о своих предках в глумливо‑уничижительном, обвинительном тоне – так, как это делают те, кто считает величайшим несчастьем, что им довелось родиться и жить в России. Вот от этой либеральной «смердяковщины» наше общество сегодня избавляется, и это, на мой взгляд, симптом выздоровления, а вовсе не болезни. Препятствия для модернизации, и вообще любого развития, создаются как раз теми, кто хотел бы внушить нашему обществу «суицидальные» представления о прошлом, – т. е. подтолкнуть к смене идентичности, желанию «свалить из страны», в которой никогда и ничего «нормального», «цивилизованного» не было, а значит, и не будет.

Что касается постсоветского пространства, то, на мой взгляд, пик активности по конструированию собственной, отличной от российской идентичности, а значит, и истории, здесь уже пройден. Насущные политические цели, связанные с легитимацией независимых от Москвы режимов, в основном достигнуты. Теперь настает период менее политизированного, более вдумчивого, если так можно выразиться, «исторического мифотворчества». Проектируя свое будущее, элиты тех или иных стран с неизбежностью будут приходить к выводу о важности расширения интеграционных контактов с Россией, и это приведет к корректировке политического «заказа» на соответствующую версию нашего общего исторического прошлого. «Конфронтационная» модель истории (неважно, идет ли речь об Украине, Латвии или Грузии) сегодня нужна там только тем политикам, кто связывает свои интересы с превращением страны в страну‑вассала, грубо говоря, «сливает» собственный суверенитет.

Образованные и неудовлетворенные

Нужно ли всеобщее высшее и насколько оно должно быть бесплатным?[2]

В своей первой статье в «Известиях» В. Путин пригласил к диалогу. Статья большая, практически философская – о многом, в том числе – о том, как «образовательная революция» кардинально меняет сам облик российского общества и российской экономики. Имея за спиной годы преподавательского опыта, не могу удержаться от приглашения премьера к дискуссии.

Для чего людям нужно высшее образование? Мотивация всегда, везде одна и та же: приобрести умения и навыки, которые позволят получить интересную работу, высокооплачиваемую специальность, кому‑то – подняться в новый слой социального пирога. Ну, и для меньшинства мотивом была просто неистребимая тяга к знаниям. У нас тоже в университеты идут по этим же причинам. Но и еще – по трем другим, лишенным и здорового прагматизма, и романтического стремления к познанию.

Во‑первых, так принято. Без диплома «типа не круто». Престиж рабочих и технических специальностей утрачен напрочь. По оценке РСПП, в 2017 году дефицит квалифицированных рабочих составит 83%, в стране их давно уже меньше, чем дипломированных «белых воротничков».

Во‑вторых, для юношей, – банальный «откос» от армии. Путин приводит пример: «Среди наших граждан в возрасте 25–35 лет высшее образование имеют 57% – такой уровень кроме России отмечен всего в трех странах мира: в Японии, Южной Корее и Канаде». Так вот, в Южной Корее службы в армии можно избежать, только если ты признанный всеми идиот или ужасно и неизлечимо болен. Причем служат там не год, а 2–4. Не так давно один из кандидатов в президенты Кореи со скандалом снял свою кандидатуру, когда выяснилось, что его сын «откосил» от армии.

В‑третьих – socializing. Возможность ненапряжно провести время, пять лет потусить и просто‑напросто «продлить детство». Еще не знаешь, чем хочешь в жизни заниматься? Папа‑мама еще тебя, малыш, содержат? Вот тебе отсрочка от ответственных решений.

Уже сейчас мы имеем колоссальную диспропорцию между потребностями экономики и рынком труда, в качестве балласта – огромную массу юристов, экономистов, пиарщиков с уровнем подготовки ниже плинтуса. К тому же трудно понять, почему мы, налогоплательщики, оплачиваем подготовку тех, кто сразу идет работать не на государство, а на Абрамовича и Дерипаску. Ведь бизнес, в подавляющем большинстве, не заказывает и не оплачивает подготовку себе специалистов, а получает их «от госВУЗов» (т. е. от налогоплательщиков) безвозмездно, т. е. даром. Пусть плохоньких, пусть учившихся не тому, что надо, а что надо – никогда не учивших, – зато и вкладывать в систему образования ничего не нужно. Дареному коню в зубы не смотрят.

Увы, всеобщее бесплатное высшее в сегодняшних условиях оказывается такой же химерой как строительство коммунизма. Хотя в СССР, признаем, вузовская система, была в большей степени устроена на здравом смысле. Сделав высшее образование бесплатным, государство эти вложения «отбивало», выступая как единый и единственный работодатель. Когда я поступал в МГИМО, в МИДе знали, какой специалист в каком посольстве/торгпредстве Союза понадобится через 5 лет. И я учил чешский не потому, что сам его выбрал и страстно мечтал узнать, что «черствый» – это свежий, «запах» – это вонь, а «вонявка» – духи. А так решил тот, кто за тебя платит, – государство. Ты мог желать работать с английским в Нью‑Йорке, но как миленький ехал с португальским в Анголу и с пушту – в Афганистан, ибо так требуется твоему спонсору‑заказчику – партии и правительству.

Кстати, представление о том, что в СССР образование всегда было бесплатным – ошибка. По указу СНК, с 1.09.1940 платным стало обучение не только в ВУЗах, но и в техникумах, педучилищах и даже в 8‑10 классах. 300–500 рублей в год в институте и 150–200 в школе. Это, конечно, несопоставимо с Америкой, где сейчас обучение в среднем университете стоит 20 тыс. долл. в год, а в элитном – больше 50 тыс. долл. Но все равно – 1–2 месячные зарплаты. Отменили плату за обучение только в 1956 году.

Сегодня на повестке дня – новая индустриализация. Другого пути у России нет. Стране «как хлеб, как воздух» нужны квалифицированные рабочие, техники, а вместо этого – пожалуйста, потенциально безработные, в 80% – работающие не по профилю юристы, экономисты, политологи.

Многие ВУЗы берут «в студенты» чуть не всех подряд. Бюджет платит за огромное количество ежегодно «выплевываемых» на рынок потенциально безработных юристов/экономистов, при этом «массовом подходе» за каждого студента от государства ВУЗу, естественно, достается немного. Преподаватели, не имея достойного содержания, халтурят в десятке мест. Качество обучения падает. Студентов, которые косят от армии и продлевают детство, это вполне устраивает. Работодатель, который вроде бы должен охотиться за лучшими молодыми специалистами, принимает как есть: все ж халява… Он, повторюсь, берет с рынка работников, за подготовку которых не платил. Первая фраза, которую слышит выпускник: забудь все, чему тебя якобы учили, теперь начинаем работать!

Порочный круг. Разорвана цепь: работодатель – ВУЗ – человек, и в результате по столицам плещется море невостребованных амбиций, подкрепленных только бумажками дипломов.

Не логичнее ли перестроить экономику высшего образования, изменив сам принцип, который лежит в ее основе?

Необходима система, при которой 90% или даже 95% студентов имеют своего конкретного заказчика. То есть того, кто сначала платит за обучение, а потом обеспечивает студента работой.

Таких заказчиков может быть два. Или это государство – по тем профессиям, которые нужны государству: от офицеров, врачей, учителей до геологов и инженеров‑ядерщиков, – и тогда молодой специалист должен отработать оговоренный срок, согласно договору, там, где с самого поступления в ВУЗ его ждут (и куда его пошлют).

Или это бизнес, – с последующим «распределением» именно в эти компании. Уверен, бизнес не только обеспечит «своих» студентов матбазой, местом практики, но и – на протяжении всего учебного процесса – будет следить за качеством обучения: он же платит.

Отношения между студентом и его «заказчиком» должны быть договорными, взрослыми – с выплатой полной стоимости обучения и неустоек в том случае, если молодой специалист взбрыкнет и возжелает взять «свободный диплом».

При системе заказа на студента сам собой решается вопрос со стипендиями. Государство фактически берет молодого человека на содержание, как в армии, и сегодняшними символическими стипендиями‑подачками ограничиться уже не сможет. А для бизнеса это вообще понятно: достойная стипендия – аванс будущей зарплаты.

Естественным образом также решается и вопрос с оплатой профессуры.

В чистом виде бесплатное обучение – когда государство как сейчас платит за обучение студента без всяких обязательств – также возможно. Но предоставляться – только тем 5‑10% студентов, которые проявили свой талант к будущей профессии. Критерием для зачисления на бесплатные места и получение солидных именных стипендий должна быть не бедность, а именно талант, одаренность.

Для всех остальных «вольнолюбцев», желающих избежать контракта с будущим работодателем, – обучение платное. Будет ли учащийся ВУЗа разгружать вагоны, оплатит ли его образование родители или будет взят образовательный кредит (это нынче просто) – личное дело студента‑платника. И это – его личная свобода после института.

Так будет справедливо. Система простая и внятная.

Но не могу не сказать еще о справедливости. Вроде бы это не относится к высшему образованию… хотя еще как относится! Я про ЕГЭ. У него есть свои плюсы, есть свои минусы, но давайте честно признаем: ни одной из задач, ради которых единый госэкзамен затевался, он не решил. Коррупцию не победил. Новых Ломоносовых выявить явно не способен.

Я, гуманитарий, не возьмусь судить: может, в части химии‑физики ЕГЭ является панацеей от всех бед, и без него своих Вернадских, Курчатовых и Королевых нам никогда не вырастить. Но ведь очевидно любому, что для истории, для литературы ЕГЭ может в лучшем случае служить предварительным, предэкзаменационным тестом. Это те предметы, у которых функция поважнее, чем тренировка короткой памяти. Они, с помощью учителей, позволяют развивать ум и сердце. Обществу нужны не ходячие флешки, а граждане и патриоты.

Да и какой может быть единый экзамен и единый образовательный стандарт, когда столь разительно отличается зарплата учителей по субъектам РФ? В Кургане она в среднем 12 тыс. руб. В Москве может быть 50 тыс. руб. и больше. А стандарт подготовки предполагается один?

В регионах в школе – глубокая обида на государство. Это – несправедливо.

Экономика образования должна измениться так, чтобы обеспечить отказ от инфантилизма и патернализма. Нужно связать воедино лучший опыт советской системы образования и западные образовательные технологии.

Будем и дале молиться на Болонскую систему? Или перестанем слепо обезьянничать, словно слепые «болонки»? Мы должны воссоздать Московскую систему образования. Систему, в которой бренды МГУ, СПбГУ, МФТИ, МИФИ, МГИМО, Бауманки etc – снова засияют на весь мир…

Пусть в остальном мире – равняются на нее.

«Мы живем в расколотом обществе, это наша общая беда»

О том, почему, изучая историю, важно понимать, что «твои предки не хотели сделать тебе хуже»[3]

Минул год с того дня, как президент Владимир Путин дал поручение создать единую концепцию учебника истории. Первые пособия новой линейки появятся не ранее 2015‑го, а пока очевидно, что российское общество резко расходится в оценке наших исторических реалий. Свидетельством тому – события, развернувшиеся вокруг празднования 70‑й годовщины снятия блокады Ленинграда, в частности, высказывание министра культуры и председателя Военно‑исторического общества Владимира Мединского, усомнившегося в изобильном питании ленинградского руководителя Жданова, и реакция на него. Свою позицию Мединский объяснил в беседе с корреспондентом «Известий».

– Есть мнение, что новый единый учебник истории сродни закону о введении единомыслия в России.

– Совсем не так. Начнем с того, что единого учебника нет, есть концепция, согласно ей будет написано несколько линеек учебников. Безусловно, базовые вещи должны преподаваться канонически. Невозможно в 5–6 классе излагать диаметрально противоположные вещи о жизни, к примеру, Александра Невского или Кутузова. Ничего, кроме мусора в головах детей, мы не посеем.

Почитайте некоторых наших «историков‑публицистов» – да у них всё описание войны 1812 года сводятся к тому, что Кутузов был «тайным эротоманом», и поскольку в русской армии, весьма пуританской по нравам, в отличие от французской, не было «маркитанток» и прочих девушек, Кутузов якобы держал при себе кавалергард‑девицу в адъютантах – маскировался. Что якобы давало почву для всяких «гусарских баллад». Не пойму, чем это умаляет его полководческий гений, да и вообще – человеку, сохранившему такую энергию и изобретательность до преклонных лет, остается только завидовать.

А если серьезно, то важно, чтобы изучение истории не сводилось к пересказу сомнительных баек, а изучались смыслы, причинно‑следственные связи и главное – мотивация человеческих поступков, их историческое и нравственное, применительно к изучаемой эпохе, предопределение.

– То есть концепция следующая: ребенку в школе расскажут каноническую, одобренную Минобразования версию, а потом уже его дело. Так?

– Ребенку в школе расскажут версию, которая является коллективным мнением лучших ученых страны. Самое главное, чтобы наши учебники были правдивы и интересны. И очень многое зависит от учителя.

Несколько лет назад я спросил студентов: «Каковы потери СССР в годы Великой Отечественной войны?» И не получил ни одного правильного ответа. Есть же цифра выверенная – около 26,7 млн. человек. Студенты называли и 12, и 20, и 30, и 50 млн. Дело не только в том, что они плохо знают историю, у нас правильная каноническая цифра теряется на фоне множества версий. А ведь есть еще и литература. У нее свои версии, иногда даже своя статистика. Вот Солженицын о ГУЛАГе…

– …Солженицын не мог знать статистики НКВД.

– Да, он опирался на отдельные несистематизированные отрывочные документы, на разговоры, оценки, кто‑то где‑то посчитал. Цифры жертв репрессий огромны, но они совершенно не те, что приводятся у Солженицына… Поэтому очень важно для историков донести до школьного курса какие‑то базовые выверенные цифры, факты, каноны.

– Есть такое понятие – историческая правда? Как показывает история той же блокады, у каждого из ее участников правда своя.

– Правдой является то, что ленинградцы совершили великий подвиг, защищая родной город. Правда и то, что руководители Ленинграда совершили практически невозможное по организации этой обороны. Но правдой является и то, что «пайковое питание» в блокадном городе было, конечно, глубоко неравным: иждивенцы получали одну норму, рабочие – другую, деятели искусства и культуры – третью, начальники – четвертую. И это вполне объяснимо – пытались спасти будущую культуру страны, ее научный потенциал.

Да, государственные и партийные работники жили лучше, но какова была альтернатива: оставить город без руководства? Обратить ситуацию в хаос и тем самым сдать Ленинград на милость врагу? Как известно, Гитлер еще 22 сентября 1941 года однозначно высказался, что не заинтересован в сохранении Ленинграда и его жителей.

Вообще надо стремиться не судить о людях и событиях в истории, не пытаясь понять обстоятельств и мотивов действия. Это то, чем грешит вся историческая публицистика, да и я порой в том числе.

При этом, подчеркну, есть вещи, о которых «в статистическом измерении» вообще рассуждать кощунственно. Безнравственно рассуждать в публичном пространстве, был ли подвиг панфиловцев, сколько их было, 28 или 128. Да окажись ты в окопах под Волоколамском – и считай, сколько там человек с тобой в окопе.

Факт заключается в том, что они фактически без артиллерии остановили и уничтожили немецкую танковую колонну. Это за пределами человеческих возможностей. На этом фоне меркнут любые 300 спартанцев. А таких историй в нашей «военно‑исторической» летописи России – сотни. Сотни примеров для воспитания и подражания, о которых надо непременно рассказывать. И на уроках истории и литературы в том числе.

Или взять пресловутую историю с ромовыми бабами. Это ведь пропагандистская фотохроника ТАСС. Из той же серии, что и информация в советских СМИ 1942 года о присуждении директору завода шампанских вин в Москве Фролову‑Багрееву Госпремии за создание лучшей в мире технологии массового производства вин резервуарным способом. Надо было показать, что страна живет, что шампанским будут скоро праздновать победу над немцем. Так надо к этому относится.

А у нас как делают? Берут пропагандистскую фотохронику, берут Жданова, и все дается под определенным углом: вот, люди всегда шли во власть, чтобы есть ложками черную икру – во все времена. Я читаю Facebook, пишут: «Какая Олимпиада? В стране не хватает лекарств. Какая блокада? Простые люди умирали с голоду, а Жданов жрал ромовые бабы».

А Жданов, кстати, один из наиболее «мягких» вождей сталинской эпохи и скромный в быту человек, за компанию оплеванный в годы перестройки. Он перенес два инфаркта на рабочем месте и умер в 53 года. И вообще‑то у него был диабет, так что ромовые бабы – это вряд ли к нему.

– В отношении Жданова действует такая правда оценки – я имею в виду гонения на Шостаковича, Ахматову, Зощенко, – что правдой факта ее трудно опровергнуть.

– Да, осудил. Да, грубо выступил. А другой бы на его месте отправил в лагеря. К таким дискуссиям сегодня надо осторожно подходить. Надо всегда стараться понять мотивацию решения, учитывая при исторической оценке обстоятельства и контекст времени. Но это же неинтересно никому, это копаться надо. Всегда проще – или бездумно восторгаться, или столь же бездумно оплевывать.

– Лишить людей возможности обсуждать историю с неканонических позиций – значит обеднить представление о ней.

– Изучать и обсуждать нужно со всех позиций, но найдите для этого правильные слова. Подумайте о том, что еще живы люди, пережившие это страшное время, мы и так живем в расколотом обществе, это наша общая беда.

– Любовь к Родине и критическое отношение к ее истории несовместимы?

– Разве любовь к своим детям не предполагает критики их за ошибки? Не предполагает, что вы должны их воспитывать? А любовь к своим родителям не предполагает, что вы можете с ними в чем‑то не соглашаться? Где‑то спорить? Что‑то пытаться сделать иначе, чем они? Верить, что теперь, изучив их опыт, вы знаете, как сделать лучше?

Изучая историю, важно понимать, что твои предки не хотели сделать тебе хуже. Иначе тебя бы не было. Бабушка моей жены, недавно скончавшаяся, ей было под 90, вообще никакой критики исторической не хотела слушать. Говорила: «Вот, я жила в деревне, все работали, у нас был колхоз, не было никаких репрессий, и все были счастливы. Муж воевал, кучу орденов получил, никаких ваших штрафбатов и ничего плохого на войне не видел. Никогда не было того, что сейчас по телевизору показывают». У нее вот тоже своя правда.

– Но это правда оценки.

– Да. Есть «Архипелаг ГУЛАГ» и есть передовица газеты «Правда». Истина редко бывает строго на одном полюсе.

– В новых учебниках предполагается только правда факта или правда оценки тоже?

– В учебнике должна быть правда факта. А оценки должны быть максимально взвешенные, выверенные сквозь призму любви к Родине и уважения к предкам.

– То, что в 1939 годы СССР и Германия заключили договор о ненападении, известный как пакт Молотова‑Риббентропа, – это правда факта. Какова, по вашему, правда оценки?

– Этот пакт в контексте происходивших событий был вынужденным и неизбежным шагом советской дипломатии.

– Так и будет написано в учебнике?

– Надеюсь, что да.

– За единой концепцией учебника истории, по логике, последует единая концепция учебника литературы.

– Этот вопрос адресуйте Владимиру Ильичу Толстому, он литературную тему гораздо глубже меня знает, организует Российское литературное общество, что я, кстати, считаю очень нужным делом.

– Мой вопрос о соотношении уроков истории и литературы. Вы сказали, что в сознании детей при изучении истории не должно быть путаницы. Но каноническая история ГУЛАГА – одна правда. «Архипелаг ГУЛАГ» – другая. Не перебьет ли правда Солженицына, то есть правда оценки, правду факта? И возникнет та самая путаница.

– Перебьет. И «Война и мир» перебивает все исторические описания войны 1812 года. Всякое талантливое художественное произведение всегда сильнее сухого исторического факта. Здесь есть два пути. Первый. Делать учебник истории и урок истории интересным. Ведь, по идее, история – это самый интересный урок, он может эмоционально соперничать с литературой. И второе – преподавая литературу, надо предупреждать, что это – литература, видение автора. «Три мушкетера» ни в какой степени не соответствуют историческим событиям, более того, роман Дюма – это исторический перевертыш, и по большому счету «хороший парень» – как раз кардинал Ришелье. Французы понимают, как много он сделал для Франции. А мушкетеры – забияки и бездельники. Но это художественное произведение – и только.

– Последнее. Как вы, историк, оцениваете церемонию открытия Олимпиады?

– Как шоу – сделано блестяще. С точки зрения истории там «сглажены» все военные эпизоды – МОК вынуждает предельно сглаживать углы. Хотя обидно – насколько я знаю, по задумке эпизод, посвященный войне, был очень сильным.

«Наша Родина – страна, где Россия и Украина дружны и едины»

Министр культуры РФ призвал иерарха УПЦ помнить и любить нашу общую историю[4]

Митрополит Черкасский и Каневский Софроний (Дмитрук), управляющий местной епархией Украинской православной церкви (Московского патриархата), выступил с обращением к землякам‑черкасцам, которые состоят на государственной службе России, обвинив их в предательстве Родины. Иерарх УПЦ обратился, в частности, к председателю Совета Федерации РФ Валентине Матвиенко и министру культуры России Владимиру Мединскому. «Известия» публикуют ответ Владимира Мединского митрополиту Софронию.

Некий Митрополит Черкасский и Каневский Софроний (Украина) решил публично застыдить «уроженцев Черкасской области» – Валентину Ивановну Матвиенко и меня, заклеймив как «пособников агрессоров» и «предателей украинского народа».

Послушал я его страстную проповедь. Забавный человек этот митрополит. Для начала объявил, что меряет работу мозга людей на проценты. Те, значит, кто из украинцев в России за Путина, – у тех мозг работает меньше чем на 4%. Ну ладно, спасибо хоть меряет мозг, а не череп – циркулем. Об этом многие в новой украинской власти явно мечтают.

Далее Софроний возглашает, что хотел бы посмотреть нам в глаза и спросить, помним ли мы историю и знаем ли о «страданиях украинского народа». Я тоже хотел бы посмотреть в его глаза. Хотел бы заглянуть ему в глаза – и спросить, помнит ли сам святой отец историю Украины?

Помнит ли о страданиях украинского народа, что принесла бандеровская мразь? Та, что уничтожила десятки тысяч украинцев – среди них моего двоюродного деда, распиленного на части за то, что посмел преподавать в сельской школе русский язык, историю и литературу.

О страданиях, которые принесли националисты в 1917–1918 годах, впустившие на землю Украины немецкую армию и устроившие междоусобную резню под флагом борьбы за самостийность?

О тех страданиях, что принесло народу Украины расчленение СССР, разрезавшее по живому экономику, культуру, семьи, человеческие судьбы?

О страданиях и издевательствах, которые несет ему сегодня странная недовласть на Украине? Дивная смесь наивных романтиков, циничных политиканов и нацистских выкормышей – словно оборотней, вылезших из сумрака западенских лесов.

Софроний говорит, что «история запоминает только тех людей, которые вопреки обстоятельствам помнят о своем происхождении».

Отвечу: мы о нем помним. Мы помним, в какой стране родились – в единой стране, где Россия и Украина были одной плотью, одним великим народом.

Мы вместе – верой, словом и собственной кровью – объединили бескрайние земли, защитили их от ордынцев, ляхов, шведов и турок, изгнали Наполеона и вошли в Париж, разгромили объединенный фюрером конгломерат стран и освободили Европу.

Мы вместе спасли мир в 1945‑м и вместе покорили космос. Вместе создали мировую сверхдержаву, где не было места ни межнациональным войнам, ни организованной преступности в принципе – не то что у власти. Вместе создали величайшую культуру и науку.

От всего этого призывают отказаться манкурты‑Софронии.

Всё это сменить – на что? Кого избрать в «отечества отцы»? В образцы своей истории?

Террориста Бандеру? Серийного предателя Мазепу?

На этих примерах вы, Софроний, хотите воспитывать детей Украины?

Софронии – интеллектуальные извращенцы, лишающие великий народ великого прошлого – прошлого Побед и свершений – и предлагающие ему взамен его великих Отцов и Матерей суррогатные поделки.

Нацию титанов – основателей и созидателей Великой тысячелетней Руси – украинцам предлагают заменить на историческую мелюзгу, политических карликов и просто всяческую лесную мразь.

Мы помним и любим нашу общую историю.

Вы, святой отец, ее позабыли. Вспомнили о совести? Только вряд ли имеющий совесть смог бы на политой кровью миллионов наших солдат святой украинской земле служить духовным наследникам Гитлера.

Да, есть малая Родина – но и есть Родина большая. И они не противопоставимы. Наша Родина – страна, где Россия и Украина дружны и едины. И именно так сегодня живут и будут жить вовеки русские и украинцы в Крыму.

Сегодня любить Украину – значит защищать ее от пытающихся осесть при власти неонацистов.

Сегодня думать о будущем Украины – значит бороться за ее свободу и суверенитет вместе с Россией.

Вспомните – каждый, каждый(!) раз, когда Украина отрывалась от России, она становилась легкой добычей: Литвы, Польши, Германии.

Сегодня – чьей добычей станет она? По‑жесткому – радикалов‑неонацистов? Или по‑мягкому – просто подмандатной полуколонией протестантского Запада? Так ли, батюшка православный? К этому призываете?

Я не забыл, что сам по рождению – украинец. Не особо, правда, этнически чистый – с примесью всякой разной крови: и польской, и немецкой.

С такой столь привычной для многонациональной России смесью, что понимаю – я настоящий русский.

И нас – русских великороссов и малороссов, русских украинцев, русских татар, русских чухонцев и мордвин, русских кавказцев и башкир – только в границах России 150 млн. Мы всегда были и будем непобедимы, ибо мы не отличаем друг друга ни по проценту крови, ни мозга, ни по форме черепа.

И вам, отец Софроний, не советуем.

Мы сами смирились с тем, что вдыхаем, пьём отраву о своей истории и о своей стране[5]

15 апреля компания «Централ Партнершип» отозвала из Министерства культуры РФ заявку на получение прокатного удостоверения для фильма «№ 44», принимая на себя любые вытекающие коммерческие последствия этого решения. По итогам пресс‑просмотра в Министерство культуры РФ поступили вопросы, касающиеся содержания фильма, в первую очередь – искажения исторических фактов и своеобразных трактовок событий до, во время и после Великой Отечественной войны, а также образов и характеров советских граждан той исторической эпохи. После данного просмотра мнение прокатчиков и представителей Минкультуры совпали: прокат подобного рода фильмов в преддверии 70‑летия Победы недопустим.

Пресс‑служба Министерства культуры опубликовала заявление Министра культуры РФ В. Р. Мединского к отзыву прокатной заявки фильма «№ 44».

Я высоко ценю решение прокатной компании «ЦПШ» («Централ Партнершип») об отзыве заявки на получение прокатного удостоверения для фильма «№ 44» (в оригинале «Ребенок номер 44», производство США, кинокомпании Lionsgate).

Важно, что по этому вопросу позиции министерства и коммерческого предприятия совпали.

Повторю главное из нашего совместного с «ЦПШ» заявления: такие фильмы, как «№ 44», не должны выходить в нашей стране в массовый кинопрокат, зарабатывая на нашем кинозрителе, ни в год 70‑летия Победы, ни когда бы то ни было еще.

Кратко о фильме. Главные действующие лица – советские солдаты, водрузившие Знамя Победы над Рейхстагом, а потом работающие… следователями МГБ (в качестве прототипов угадываются Герои Советского Союза Михаил Егоров и Мелитон Кантария). В фильме есть все что положено: Сталин устроил «голодомор» специально для Украины и убивает по 25 тысяч человек в день; голодающие дети, как вспоминают герои, поедают своих ослабевших одноклассников; в СССР запрещается расследовать уголовные преступления, потому что «у нас нет убийств, они есть только при капитализме»; советские солдаты‑мародеры с пятью трофейными часами на запястьях; кровавые упыри с офицерскими погонами армии‑победительницы и звездами героев расстреливают сограждан, соседей, друг друга и особенно геев (!) во дворах, на улице, в служебных кабинетах и просто мимоходом, на глазах их детей, «чтобы преподать урок»; запуганные советские женщины там отдаются советским же офицерам из страха, что за отказ их тут же отправят, «как принято», – в ГУЛАГ.

Не страна, а Мордор, с физически и морально неполноценными недочеловеками, кровавое месиво в кадре из каких‑то орков и упырей – вот в такой стране происходит действие фильма от 30‑х до 50‑х годов ХХ века. Так показана наша страна – та самая, которая только что победила в Великой войне, вырвалась в число мировых лидеров и вот‑вот запустит первого человека в космос.

Скажу сразу: дело не столько в конкретном фильме – американские кинематографисты могут самовыражаться, как им заблагорассудится.

Нам до того, в общем‑то, дела мало.

Принципиально то, что мы должны наконец поставить точку в череде бесконечных шизофренических рефлексий о самих себе.

То, что в самый канун 70‑летия Великой Победы нам как само собой разумеющееся суют, иного слова не подберу, нечто «вот этакое», – этот факт сам по себе вынуждает обратить внимание на две важные вещи.

Первое.

Я очень не хочу, чтобы объяснение решения о прокате фильма «№ 44» сводилось, как обычно, только к «стремлению не поранить чувства ветеранов».

За этой удобной формулой – «из уважения к ветеранам» – мне всегда виделась лицемерная попытка нас – сегодняшних – увернуться от самостоятельных решений.

Опять переложить ответственность на плечи наших стариков.

Хватит.

Семьдесят лет прошло. Семьдесят! Четвертое поколение сменяется.

Наши ветераны – и павшие, и те, увы, последние – слава богу, живущие сегодня, – уже сделали для своей страны все. Все, что возможно.

И все, что невозможно, – тоже сделали.

Мы до сих пор живем в той стране, которую они отстроили и отстояли.

Они жили и они умирали для нас – от первого погибшего 22 июня 1941‑го пограничника до всех звездных маршалов.

Сколько можно прятаться в принятии решений за их спинами?

Хватит юлить и лицемерить. Наши ветераны нам уже ничего не должны.

Мы лишь унаследовали – и весьма небрежно – легенду, которую создало Поколение Победителей.

И сегодня мы сами делаем историю России, которая будет после нас.

И сами должны отвечать за свои поступки.

Второе.

Руководство «ЦПШ» приняло свое решение по итогам финального просмотра, буквально в последний момент. Фильм должен был завтра выйти в российский прокат, он прошел всю предпрокатную технологическую цепочку – перевод, озвучку, пресс‑показ, рекламную кампанию. И на каждом звене этой цепочки с ним имели дело наши люди. Наши сограждане. Современные, образованные, профессиональные люди.

И «это кино» никого не задело! Как? Почему это могло случиться?

Почему для каждого из этих десятков, а может, сотен человек содержание этого «произведения искусства» оказалось в порядке вещей?

В конце концов, просто бизнес? Просто служебные обязанности?

Боюсь, это тот самый случай, когда «мы думали, что достигли дна, но тут снизу постучали».

Но этого дна мы достигли сами. Мы сами смирились с тем, что вдыхаем, пьем отраву о своей истории и о своей стране – и убедительно, – и добровольно себе объясняем, что это и есть воздух, это и есть вода. Что это и есть божья роса.

Это мы сами соглашаемся с ложью и клеветой. Это мы сами наснимали фильмов серии «сволочи из штрафбатов». Это мы сами, по доброй воле решили, что удобнее сверять свое понимание собственной истории с политическими интригами давно минувших дней. С дикими шаблонами, принятыми в иных культурных пространствах.

Это мы озабочены, чтобы наши представления о самих себе непременно были угодны «цивилизованному человечеству».

Позволю себе напомнить: это «цивилизованное человечество» является сегодня цивилизованным ровно и исключительно в той степени, в какой его принудили остаться цивилизованным советский солдат и советский народ в 1945‑м.

Пора наконец‑то сформулировать свое собственное представление о самих себе как наследниках великой, уникальной российской цивилизации.

Внятно, канонически, без блудливого спотыкания о «трудные вопросы истории» и бессодержательных рефлексий. Сегодня, в год 70‑летия главного события в истории XX века.

Без этого нас сомнут. Или мы будем иметь свое историческое и, соответственно, будущее самоопределение – или нас «самоопределят» без нашего участия.

Мы – на примере наших соседей и братьев – видим как.

И с чего‑то надо начинать. Прямо сегодня.

Навстречу 100‑летию революции: звено в исторической преемственности и платформа примирения[6]

Выступление 20 мая 2015 года в московском Музее современной истории России в рамках круглого стола «100 лет Великой российской революции: осмысление во имя консолидации»

Великая российская революция 1917 года навсегда останется одним из важнейших событий ХХ века. При всём расхождении взглядов на события почти столетней давности невозможно отрицать тот факт, что попытка построения на земле нового справедливого общества решающим образом изменила пути исторического развития России и оказала громадное влияние на развитие народов всей планеты. Революционная трансформация России положила начало новому глобальному проекту цивилизационного масштаба.

Прошедшие 100 лет показали, что существует живая преемственность в развитии страны от Российской империи к Советскому Союзу и далее – к Российской Федерации. Причём советская эпоха, наступившая вслед за революцией 1917 года, ознаменована гигантскими достижениями. Сегодняшние поколения должны видеть в них силу человеческого духа, героизм предков. Именно так возможно добиться преемственности в истории и строить современное общество.

При этом объективное изучение периода революции позволяет нам сегодня осознать всю трагичность раскола общества на противоборствующие стороны. Но нельзя постоянно делить предков на однозначно правых и виноватых – ведь 100 лет назад и «красные», и «белые» руководствовались патриотическим стремлением добиться процветания Родины, просто каждая из сторон по‑своему понимала это. Да, тогда такая разница в пониманиях привела к жесточайшему братоубийственному конфликту – но, так или иначе, наши предки этот конфликт исчерпали и в дальнейшем, повторяю, преодолели раскол общества, не допустили раскола истории.

Дань уважения предкам является лучшим стимулом для нового витка духовного развития.

Все согласятся, что мы должны помнить уроки прошлого. И, основываясь на этом знании, предотвращать внутренние конфликты, способные превращаться в острейшие межнациональные столкновения, разрывающие и губящие страну.

Уроки 1917 года учат нас, что столкновения классовые, сословные, национальные, этнические грозят огромными жертвами.

Изучение Революции 1917 года и Гражданской войны даёт и ясное понимание ошибочности ставки на помощь зарубежных «союзников» во внутриполитической борьбе. В случае с Россией внешнее вмешательство лишь усугубило и ужесточило национальный раскол, увеличило продолжительность и число жертв противостояния.

Войну с памятью развязывать ни в коем случае нельзя. Беспамятство – это вообще страшный диагноз. Сейчас на Украине сносят памятники не только Ленину, но и маршалу Жукову, разведчику Кузнецову. И это, как и в других странах, стимулирует деструктивные настроения, ведёт к распаду гражданского общества. Памятник – это память, свидетельство реалий той или иной пережитой нами эпохи. Разрушить памятник значит отказаться от какого‑то периода своей истории, а это недопустимо – все эпохи в совокупности встроены в нашу идентичность.

Научное сообщество сейчас имеет уникальную возможность: выработать единую общегражданскую позицию по основным этапам развития России. Разница во мнениях – повод для диалога, осмысления и единства, а не для конфликта.

* * *

Подводя итог, назову пять коротких тезисов, которые предлагаю использовать для общественного обсуждения при выработке единой платформы национального примирения:

• признание преемственности исторического развития от Российской империи через СССР к современной России;
• осознание трагизма общественного раскола, вызванного событиями 1917 года и Гражданской войны;
• уважение к памяти героев обеих сторон Гражданской войны, искренне отстаивавших свои идеалы и не виновных в массовых репрессиях и военных преступлениях;
• осуждение идеологии террора как политического инструмента – «революционного» или «контрреволюционного»;
• понимание ошибочности ставки на помощь зарубежных «союзников» во внутриполитической борьбе.

И последнее. После того, как Крым вернулся в родную гавань, оттуда поступила инициатива установить Памятник Примирения. Эта идея, что называется, витает в воздухе. Зримый и мощный символ, установленный там, где закончилась Гражданская война, станет лучшим доказательством того, что она действительно закончена. Памятник национального примирения должен появится в результате Всероссийского конкурса. Министерство культуры и Российское военно‑историческое общество имеют значительный опыт в проведении таких конкурсов – достаточно вспомнить монумент Героям Первой мировой на Поклонной горе и памятник князю Владимиру в Москве. Время до 2017 года у нас есть.

«Мы должны перестать сваливать на Сталина все свои проблемы»[7]

Председатель РВИО Владимир Мединский о том, что место вождя – в истории и исторической памяти

3 июля Российское военно‑историческое общество (РВИО) открывает в деревне Хорошево Ржевского района Тверской области военно‑исторический музей «Калининский фронт. Август 1943 года». Он расположен в чудом сохранившемся деревянном доме, где останавливался Верховный главнокомандующий во время своей поездки на фронт 4–5 августа 1943 года. В экспозицию входит и бюст И. В. Сталина (кстати, как и во многих других музеях Великой Отечественной войны, включая главный музей на Поклонной горе).

Сегодня я хочу обойтись без дискуссий в спекулятивно‑оценочных категориях, без «обвинений» и «оправданий».

Тем более не вижу смысла в диалоге с различными сектами «сталинопоклонников», которых штормит от зашкаливающей ненависти к государственному деятелю прошлого века до, наоборот, возведения его в ранг божества. Язычество – дело тонкое.

Думается, в год 70‑летия Победы наше общество требует не привычных шельмований и умолчаний, а всё же другого подхода в отношении к истории своей страны.

Какого же именно?

Предлагаю подход очень простой.

Есть Сталин – историческая личность, предмет изучения и оценок академической науки. Причём наука‑то изучает именно факты, а не лозунги «за» и «против», художественные домыслы и обвинительные доклады давно не существующих общественных организаций. И наука история даёт оценки, сообразуясь с реалиями конкретной эпохи, а не применяет к ней сегодняшние представления о прекрасном.

Этого Сталина оставим науке – истории.

Есть Сталин – государственный деятель. Деятель, соразмерный гигантскому масштабу своей страшной и противоречивой эпохи. Его достижения, его ошибки и провалы – это наш исторический опыт. От нас самих зависит, какие уроки из этого опыта мы извлекаем, какие «ноу‑хау» сегодня годятся, а какие – неприемлемы.

Этого Сталина оставим центрам выработки политических решений.

И есть сама историческая эпоха – эпоха не только наивных заблуждений, «поворотов не туда», жестокостей и несправедливостей (чего, признаемся, хватает в любые времена), но и немыслимых свершений и Победы. В ней есть маршал Жуков и сержант Павлов, режиссёр Эйзенштейн и актриса Орлова, архитектор Щусев и скульптор Мухина, шахтёр Стаханов и полярник Папанин, лётчик Чкалов и конструктор Королёв, писатели Пастернак и Шолохов, музыканты Шостакович и Утёсов.

В ней есть великий народ и великий подвиг. И есть Сталин. Они – так сложилось – не отдельно друг от друга, не «благодаря», но и не «вопреки». Всё вместе и без изъятий – это и есть наша история.

Вот это давайте оставим всем нам.

Сегодня подо Ржевом мы открываем ещё один знак памяти. Один из десятков и даже уже сотен памятников и памятных знаков, установленных РВИО в разных регионах страны и за рубежом. Их герои – маршал Рокоссовский и генерал Скобелев, императоры Александр I и Николай II, полковой священник 1812 года и русские солдаты Первой мировой на Поклонной горе, в Пскове, в Калининграде и во Франции.

Это всё – наша история. Она сделана руками наших предков и передана нам в наследство – такая, какая есть. Мы её, слава Богу, не изменим, да нам другой и не надо. Это то, что нас не разделяет, а, наоборот, объединяет.

И это даже хорошо, что в этой истории есть и Сталин, вызывающий столь противоположные оценки. Но самое естественное, что мы можем и должны сделать сегодня, – это примириться с самими собой. А значит, и покончить наконец с затянувшимся в некоторых головах «культом личности», и перестать сваливать на Сталина все свои сегодняшние проблемы и разногласия. Ведь Сталин уже ничего за нас не сделает, ничего не построит и никого в ГУЛАГ не отправит – он умер 62 года назад.

Место Сталина – в истории и исторической памяти.

Теперь мы отвечаем за страну, которую передало нам поколение победителей.

И только мы – наследники собственного прошлого и созидатели собственного будущего.

P.S. А что касается бережного восстановления за внебюджетные деньги того самого дома, где ночевал в 1943‑м Верховный и где сейчас открывается музей «Калининский фронт», – РВИО объявляет новую программу. Мы готовы по этому примеру взять под охрану, привести в порядок и обустроить и другие дома – памятные места, где жили, боролись и умирали за Отечество другие военачальники самых разных эпох нашей великой Истории.

Об истории

Единый подход к истории задается либо государством, либо кем ни попадя[8]

Единство отечественной истории, ее нравственный стержень – важнейшая составляющая культурной политики. Об этом говорит историк, политик и писатель Владимир МЕДИНСКИЙ в интервью Андрею Сорокину.

– В одной из своих предвыборных статей Путин легализовал такие понятия, как «общие культурные коды», «единство истории», «культурная политика». Впрочем, вы в своих работах и без Путина этими понятиями руководствовались. У этих понятий в целом какое прикладное значение?

– Собственно, государство может стоять либо на насилии, либо на добровольном объединении общества вокруг системы общепринятых и общепонятных абстрактных ценностей. Понятно, что мы говорим не в категориях «или – или», а в категориях сочетания этих принципов с теми или иными приоритетами. В мирное время это, может быть, проявляется не так ярко, но в моменты кризисов, войн имеет решающее значение. Сила режима определяется не количеством штыков, готовых убивать за деньги, а количеством людей, готовых умереть за этот режим бесплатно. А готовность умереть за абстрактную идею – что, кстати, является главным отличием человека от животного – определяется только идеологией. Как формируется идеология? Она стоит на многих китах, главный из которых – культурный код, а в его рамках – исторический код.

Можно сказать, что исторический код – это часть культурного кода. Культура – это просто более широкое понятие, можно назвать это цивилизационными ценностями.

– Как, по‑вашему, должна строиться история в связи с идеологией? Не заузит ли идеология исторический спектр?

– История – самая политизированная из гуманитарных наук. История – политика, опрокинутая в прошлое, как говорил академик Покровский, основоположник большевистской историографии. Она объективно политизирована.

Конечно, государство может ей просто не заниматься – тогда историей будет заниматься кто угодно под любым углом. А у школьника будет в голове либо вакуум, либо мусор. Потому что когда тебе в одно ухо говорят, что Александр Невский – герой, а в другое – что он коллаборационист, то, учась в 6‑м классе, очень трудно сделать сознательный вывод.

Так что лучше уж государство политизирует историю, чем кто попало или чужое государство. Нельзя это пускать на самотек. Понимаете, ведь русскому языку тоже можно не учить – как‑нибудь, мол, на улице научатся. Или литература. Вот мы учим сейчас в школе Толстого, Пушкина, Шолохова, но не учим Баркова, Веничку Ерофеева, Лимонова… Это цензура? В какой‑то степени да: признано, что вот этих писателей школьникам знать полезно, а остальных – как повезет. Это и есть программа.

Я считаю, что и с историей подход должен быть такой. Должна быть программа – пантеон героев, реперные точки, аксиомы, которые вы должны знать. Причем знать не по датам – в чем порочность принципа ЕГЭ, который сводится к заучиванию цифр, дат, фамилий, – а знать и понимать логику событий, их закономерности, нравственные основы. Ведь не страшно путаться в точной дате Ледового побоища, но важно понимать, чем оно важно для нашей истории, для нашего народа, в чем был исторический выбор Александра Невского. И в таких вещах ЕГЭ не обойдешься.

– Что такое в вашем понимании «единство отечественной истории»?

– У нас принято «искать историческую правду» только в чем‑то одном, частном: то это времена Алексея Михайловича Тишайшего, то правда – это Петр Первый, то правда – это большевики, либо правда – это белогвардейцы. Я склонен говорить, что это все – правда в какой‑то степени. Где‑то мы ошибались, где‑то заблуждались, где‑то пошли не по тому пути… Но надо перестать оценивать историю по идеологемам – надо оценивать историю по нравственному критерию, по нравственному служению.

Мы не знаем, почему Михаил Фрунзе, служа красным, проявлял большую порядочность, больший гуманизм, чем многие другие красные командиры. Ну вот решил он почему‑то, что служить красным – благое дело, и в своих действиях при этом руководствовался привычными нравственными ценностями. А из таких действий история и складывается. Точно так же мы можем найти в тот же период огромное количество извергов‑белогвардейцев, равно как и огромное количество белогвардейцев с высокими нравственными принципами.

Поэтому надо все‑таки людей различать не по идеологическому, временному, преходящему принципу, не по погонам, а по тому нравственному стержню, который ими двигал. И вот если мы с точки зрения нравственного стержня будем свою историю оценивать, тогда она будет для нас единой, а не рваной. Да, будут какие‑то пограничные ситуации, но это будет единая Россия.

– То есть именно нравственный стержень? А, допустим, такой стержень, как интерес государства Российского?

– Это производная от нравственного. Возьмем историю Отечественной войны 1812 года – она уже далеко, поэтому проще уйти от преходящих идеологем. Каков был интерес правящей, скажем так, элиты государства? Побить Наполеона, не отдать власть и собственность. Интерес духовенства и подавляющего числа верующих – сохранить православие, потому что армия Наполеона шла как армия безбожников. Ну и известен лозунг Французской революции: повесить последнего короля на кишке последнего попа. Вот с чем они шли к нам. И вот в этом отношении нравственные цели – защита своего уклада, Родины, веры – совпали у народа и элиты, и получилась синергия, получилась Отечественная война.

Есть примеры, когда эти вещи идут в разные стороны. Казалось бы, есть государственный интерес проложить железнодорожную ветку от Транссиба до Порт‑Артура через Маньчжурию, через китайскую территорию. И дешевле, и эффективнее, и торговать так удобнее – очевидный государственный интерес и интерес крупного капитала. Но никто не удосужился объяснить народу, зачем это нужно, чего русскому мужику там делать, под Порт‑Артуром, и насколько нравственна эта война с Японией. Японец что – под Рязанью стоит и вере православной угрожает? Нет вроде. Ага, мы тут, оказывается, государственный интерес на чужой земле защищаем. А на поверку даже не государственный, а интерес концессионеров околопридворных.

Так вот и государственный интерес был логичный и правильный, и политика Николая Второго в движении на Восток была совершенно разумной и отвечала государственным интересам. Но эта политика и порожденная ей война не отвечали интересам народа, не имели нравственного стержня, и войну эту мы с треском проиграли даже не столько в военном, сколько в нравственном смысле. Военный неуспех сейчас вообще ставится под сомнение, и в любом случае он был незначителен на фоне нравственного неуспеха. Когда полураспущенная армия перла в эшелонах обратно на Запад и солдаты, мобилизованные крестьяне, демонстративно не подчинялись офицерам и могли даже об офицерский орденок цигарку затушить на глазах у всех – вот когда Февраль начинался, вот откуда пресловутый «приказ № 1» взялся. Это было гораздо страшнее, чем усеянные трупами сопки Маньчжурии и заросли кустарника в окрестностях Мукдена. Это было предвестие апокалипсиса Российской империи.

– Та картинка русской истории, которую вы продвигаете, перпендикулярна «устоявшемуся и общеизвестному», то есть тем самым расхожим мифам, разоблачению которых вы посвящаете свои книги. По сути, сейчас у наших сограждан мозги набекрень с точки зрения понимания собственной истории. Почему? В чем проблема: плохое образование, недоверие официальным версиям истории – тем более что в них и запутаться недолго – и, наоборот, безоглядное доверие всему альтернативному или пресловутое «преклонение перед Западом» как черта русской интеллигенции, а то и вообще русского менталитета?

– Нет у меня ответа на ваш вопрос. Всего по чуть‑чуть, и все оказывает свое воздействие. Пару месяцев назад, когда только‑только вышла книжка «Стена», я задал вопрос третьекурсникам МГИМО – ну казалось бы, не самая гуманитарно необразованная аудитория: как звали трех мушкетеров, ну хотя бы «партийные» клички? Все, естественно, в курсе. Хорошо. А как звали кардинала? А следующего за ним кардинала? А герцога, который первый министр при королеве Англии? А королеву Франции? А короля? Оказалось, более или менее знают, только в номере Людовика путаются. Ладно, простительно. А теперь следующий вопрос: назовите имя и фамилию одного российского исторического деятеля – военного, церковного, государственного – той же эпохи. Сколько правильных ответов? Правильно – ноль. Даже не то что правильных – вообще ноль понимания, о каком времени хотя бы идет речь. У нас же в школах до сих пор история России и остального мира идут параллельными потоками, которые не пересекаются. Хорошо, даю подсказку: Минин… Ах, да, конечно, тогда еще и Пожарский. Хорошо – еще одну фамилию? Все. Больше ничего. Какой там Филарет, Гермоген, Шуйский, Лжедмитрий, Скопин…

Это к качеству образования. А на таком качестве образования цветут буйным цветом и воспроизводятся чудовищные фантомы. Я недавно в твиттере выложил забавы ради реальные цифры потерь участников Второй мировой войны – так там изумление. Да не может быть! А как же «семь к одному»? А как же «трупами завалили»? А были и возмущенные: да что вы, мол, тут агитпроп разводите! Мы же знаем, что трупами завалили, у Солженицына так написано, а вот у Бориса Соколова написано, что мы вообще 40 миллионов положили, а еще один самодеятельный историк подсчитал, что якобы большинство мирных граждан погибло не в нацистской оккупации, не в концлагерях и Хатынях, а на нашей территории, потому что советские власти их сами голодом заморили.

Я даже не хочу в этой ахинее разбираться, не хочу уточнять, откуда что взялось, – я хочу эту ахинею сжечь. Даже не потому, что это антинаучно, а потому, что эта ложь обрушивает фундамент, на котором стоит наше государство: обрушивает нашу уверенность в том, что предки жили и погибали не зря. Есть вещи, которые нельзя ставить под сомнение – просто в целях самосохранения. Тем более что эти вещи – просто правда.

– Хорошо. Имеем факт: мозги набекрень, а нам нужно их еще раз набекрень поставить – в другую сторону. Как вы себе это практически представляете?

– Технически – государственная политика в области культуры и истории. Я считаю, что министерство культуры должно быть одним из главных в России. Потому что соотношение культуры и экономики – это соотношение такое: что первично, материя или сознание? Мы должны понимать, что они равнопервичны. И когда мы ставим культуру на 25‑е место, когда мы сводим нашу культурную политику к проведению «дней Франции в Италии», чем у нас любит наша культурная элита успешно и эффективно побаловаться, это все, финиш. У нас же сейчас Год российской истории, вы не забыли? Вот год провозглашен, и ничего не происходит.

У нас же историческая политика в государстве отсутствует как данность. И культурной политики нет – есть некие акции в области культуры, а политики нет. А историческая политика – слов таких не понимают. Не понимают, что история есть мощнейший фундамент национального самосознания, мощнейший источник патриотизма. Вот как у нас была историческая политика при Сталине, так потом про нее и забыли. Можно как угодно оценивать историческую политику Сталина, но она была. Человек знал в этом толк. А мы к этому относимся просто никак.

У нас в итоге вместо исторической политики одна госкомиссия по поводу 200‑летия Отечественной войны – что‑то там она делает. И, по‑моему, все уходит на ремонт Бородинской панорамы и Триумфальной арки. А что ее ремонтировать? 44 года всего простояла на новом месте после воссоздания – достаточно было просто помыть. Другая комиссия – 400‑летие преодоления Смуты, вообще не знаю, чем она занимается. Третья комиссия будет, очевидно, к 400‑летию дома Романовых, и тоже не понимаю, что она будет делать, как и зачем. Еще есть 150‑летие Столыпина – его кое‑как отметили, да и то в первую очередь за счет энтузиазма Михалкова. Так у нас на каждую дату не наберется Михалковых с его таранными способностями. Вот Сталинградской битве – 70 лет. Кто о ней вспоминает? Ну хотя бы Бондарчук в формате 3D…

Ну и как венец всему – в связи с Годом российской истории закрыли комиссию по противодействию фальсификации истории. Не могу сказать, что она как‑то сильно себя проявила, но это была чуть ли не единственная инстанция, которая хоть как‑то занималась идеологией в государстве в рамках своего участка. У нее было неудачное название, и в условиях отсутствия аппарата, без копейки денег она мало что могла сделать. Но хотя бы как‑то она задавала вектор в обсуждении тех или иных тем. Сейчас нет и этого. Пакт Молотова – Риббентропа: была целая хорошо организованная кампания на Западе, призванная узаконить принцип равной виновности нацистской Германии и СССР, абсолютно политическая акция, и вот здесь комиссия поработала. И фильмы были, и книги, я сам ездил с лекциями по странам СНГ, у меня книжка вышла «Война» как результат всей этой работы. Второй вектор – Нюрнбергский трибунал: не так широко, но многое было сделано, по крайней мере, в академических кругах.

Сейчас все это затухнет, и будем вместо государственной политики в области истории Триумфальную арку ремонтировать.

– А что, на ваш взгляд, можно было бы сделать?

– На месте гостиницы «Россия» в Зарядье, насколько я знаю, планируется разбить парк. Там было бы логично открыть памятник Гермогену, о котором сейчас говорят. Но почему бы на этом месте вообще не сделать уникальный исторический парк? Эта площадка ведь одним краем упирается в уникальный, чудом сохранившийся историко‑архитектурный памятник – палаты Романовых.

Но такой тематический парк в самом центре можно было бы посвятить не только династии Романовых, а вообще истории России. Открыть там памятники историческим личностям разных эпох, проводить там выставки под открытым небом, показывать отрывки из фильмов, давать спектакли, проводить мероприятия исторических клубов. Чтобы это было не просто, стандартно говоря, «любимое место отдыха москвичей», куда можно прийти и ненапряжно выпить пару баночек пива, а чтобы это было такое место отдыха москвичей, где они сами и их дети могли бы каждый раз узнать что‑то новое об истории России, посмотреть ее, прикоснуться к ней. Я даже не знаю, есть где‑нибудь еще такой тематический парк, но почему бы нам не перенять чей‑то опыт, если есть, или не быть первыми, если нет? Такая идея очень уместна, я считаю, в Год истории, раз уж мы его провозгласили.

– Вот, к примеру, представим себе: открытие прямо сейчас в Москве памятника Сталину и премьера фильма про Берию – про настоящего Берию, про «прораба империи», – это какой эффект будет иметь? Восстановление справедливости, шаг к единству истории, провокация раскола в обществе?

– Я не считаю, что любая позитивизация тех или иных исторических деятелей может вести к расколу. Даже если до этого приучили думать об этих деятелях плохое, а мы найдем хорошее и вытащим это на первый план, хуже не будет. Гораздо хуже, когда в человеке, который уже икона, начинают искать червоточинку. Вот вы порезались. Есть два подхода. Первый – мазнуть йодом, прилепить пластырь и забыть навсегда. Второй подход – взять ржавый гвоздик, начать себе порез расковыривать и приговаривать: «Как же это меня угораздило! Какой же я неаккуратный! Какой я идиот! Какая я скотина! Вот никто не порезался – один я порезался, потому что неполноценный». Вот так и доковыряешься до ампутации.

Наше общепринятое отношение к собственному прошлому, к собственным героям – ровно по второму сценарию. Да заканчивайте вы в прошлом ковыряться – оно уже прожито. В нем не ковыряться надо – им гордиться надо. И не обходить стыдливым молчанием очевидные успехи и заслуги.

Я уже упоминал историю с пактом Молотова – Риббентропа. Я тогда по телевизору отстаивал перпендикулярное общепринятому мнение – ну вы знаете, принято считать, что это очередное кровавое преступление кровавого сталинизма. На самом деле, понятно – наоборот: это очень своевременное решение, благодаря которому мы обскакали всех на полкорпуса на вираже. Сурков тогда смеялся: мол, Мединский так защищает пакт, будто сам его подписывал. Так вот как раз так оно и есть: именно мы, наша страна, его и подписывали. Это наша страна и наша история.

– Нет ли противоречия между единством истории и противоречивостью, неоднозначностью тех или иных событий и их оценок? Демократично ли это – вести дискуссии в академических кругах, а для широкого пользования предоставлять какую‑то отобранную версию или трактовку?

– Никакой тут нет недемократичности.

Во‑первых, есть вопрос образования. На уровне образования обязательно должны предлагаться канонические версии – максимально взвешенные, максимально выверенные, максимально бесспорные. Не все выпускники общеобразовательной школы станут профессиональными историками и будут рыться в деталях. Но они должны иметь базовый набор знаний, который является самоценностью, тем самым нравственным стержнем. То же самое – русский язык, литература. Не все будут писать стихи и даже не все будут в дальнейшем читать что‑то, кроме Донцовой и Марининой. Но все должны знать Пушкина и Гоголя. Это канон, который дается обязательно. Этот гуманитарный канон и закладывает обязательную систему ценностей, на которых и базируется культурный код.

И вот, во‑вторых, когда из таких качественных людей путем отбора формируется научное сообщество – в нашем случае историческое, – то пускай внутри него и идут споры, ищутся новые факты. И если в результате этих споров будут убедительно установлены факты, которые противоречат канону, – да, тогда мы подправим канон.

Вот сейчас мы знаем, что за весь период сталинских репрессий с 1921 по 1953 год было вынесено около 800 тысяч смертных приговоров. Предположим, будет научно установлено, что их было больше – только научно, по документам, а не так, что «я прочитал Солженицына и пришел к выводу, что никак не меньше ста миллионов», – тогда мы в каноне к этой цифре добавим новую, доказанную, понимание масштаба трагедии у нас от этого не изменится. Но не надо на этой трагедии спекулировать и бесконечно самоистязаться.

– Мифы и контрмифы. Так или иначе, отражение истории в произведениях искусства – это вопрос трактовок и даже домыслов. Есть же разница между мифом о 28 героях‑панфиловцах и художественным вымыслом о штурме некой «цитадели» гражданскими лицами с черенками от лопат? Какой вы здесь предложите критерий – как отличить «полезный» миф от «вредительского»?

– Я думаю, по тому же нравственному стержню, о котором мы с вами уже говорили.

Во‑первых, домысел или миф не должны противоречить большой исторической правде, логике событий. Во‑вторых, они не должны противоречить базовым цивилизационным ценностям, включающим в себя и гордость за свою историю, за свою страну. С этой точки зрения какая разница – было героев‑панфиловцев 28, 50 или 130? Хотя, кстати, есть данные, что тот плакатный образ, запущенный в советскую пропаганду в 1941 году, имел вполне реальные основания. Но, как бы то ни было, независимо от цифры образ 28 героев‑панфиловцев более чем правдиво, объективно и исторично отражает героизм наших воинов в битве за Москву. Что касается «черенков от лопат», вы знаете по этому поводу позицию Михалкова: снимал не документальное кино, а «военную сказку‑притчу». Здесь работают законы другого жанра.

Но меня с этой точки зрения еще больше разочаровал недавний фильм «Шпион». Там тоже объясняют, что снимали «сказку». Обидно, ведь и актеры замечательные, и отработали хорошо, и режиссерские и технические решения, на мой вкус, интересные. Но все впечатление портит ложный «историзм», когда в угоду «сказочному сюжету» искажаются реальные события, их логика, тем более такое трагическое и определяющее для нашего культурного кода событие, как Великая Отечественная война.

Хочу обратиться к деятелям искусств. Если вы делаете «сказку», то не привязывайте ее к реальным, но искаженным вами историческим личностям, замените их такими же вымышленными персонажами, хотя бы как у Абуладзе в «Покаянии» или у Захарова в «Убить дракона». Поверьте, ваши аллегории выглядят гораздо более органично, когда в них задействованы орки и гоблины, эльфы и гномики или уж совсем канонические Чеширский кот и Мартовский заяц. Во всяком случае, это более естественно, чем когда на сюжет в стиле фэнтези наложены конкретные исторические персонажи, и вписан этот сюжет в знакомый исторический контекст.

– Как вам представляется практическая реализация культурной политики? Какие эффективные политические инструменты вы видите между цензурой сусловского образца и безынициативностью государства?

– Цензура – ни в коем случае. Это омертвляет культуру. В конце концов, мы это уже пробовали, и плохо закончилось. Государство должно сформировать идеологию, элиты должны сформировать идеологию. И дальше в рамках этой идеологии оказывать системную поддержку. Для этого нужно сформулировать свои стратегические цели, а наше государство не хочет или просто боится свои стратегические цели формулировать.

Цель должна быть понятна: допустим, восстановление единого союзного пространства хотя бы на базе экономического союза с максимальной политической интеграцией РФ, Украины, Белоруссии и Казахстана. Вот понятная цель хотя бы, допустим, на ближайшие десять лет. Дальше просто. Все, что идет в рамках этого, – единая история, общие учебники, строительство домов дружбы, – все во благо. И так каждый день, тысячу раз по тысяче разных важнейших системообразующих вопросов.

Иначе тогда… зачем? Зачем жить? От чемпионата до чемпионата Европы по футболу? Это не масштаб России. Чтобы всенародно мечтать о втором месте на ЧЕ после четвертого, такая огромная, сложная, многомерная страна не нужна. Тогда лучше разделиться и существовать в своих бельгиях. Иначе будет несоответствие формы и содержания. Страна такой формы, как Россия, должна иметь соответствующее содержание.

«За Смоленском в 1611 году не стоял никто. Государства как такового уже не существовало!»[9]

– «Стена» – мой первый опыт художественной книги. Так получилось, что этот роман посвящен Смоленску. Конечно же, в целом он посвящен не только вашему древнему городу, но и всей России. Но так сложилось, что действие книги сконцентрировано вокруг крепостной стены, фотография которой, датированная началом XX века, вынесена на обложку. За стеной просматривается ансамбль Московского Кремля. Сознательный фотомонтаж! Трижды в своей истории Смоленск выполнял функцию стены, на которую накатывались и разбивались притязания врагов России. Щит, прикрывавший сердце России.

В январе Дмитрий Медведев подписал указ о проведении в нашей стране Года российской истории. В этом году мы отмечаем 400 лет со дня окончания Смуты, 200 лет победы над Наполеоном, 70 лет битвы под Сталинградом… И каждый раз Смоленск оказывался на пути армий, в состав которых входили народы большей части континентальной Европы. Кого только не было в войсках Сигизмунда! В 1609 году под Смоленском стояли поляки, венгры, немцы – самая ударная сила польской армии, запорожские казаки, даже французы…

В романе стена сначала фигурирует как фортификационный объект, не более чем кирпичная кладка. Именно поэтому сначала она выведена в повествовании с маленькой буквы, а в конце книги Стена уже пишется с большой буквы. Стена – главное действующее лицо. Стена в сердце и в умах каждого защитника города и страны. Стена – это люди.

Как публицисту мне непонятно, почему в массовых школьных учебниках не упомянут эпизод героической обороны Смоленска 1609–1611 годов. Смоленск в 1812 году – упомянут, Смоленск в 1941 году – всего в двух словах. Это – результат нашего общего безразличия, пренебрежения к собственным корням. Если взять Смоленскую оборону в Смутное время, – на мой взгляд, по страстям и героизму это событие, простите за вульгаризм, гораздо круче, чем Сталинград, блокада Ленинграда и Брестская крепость в одном флаконе! Речь не идет о масштабах боев и жертвах, проявлениях подвига русского духа. Я говорю о другом. За каждым из городов‑героев стояла Москва, их защитники верили в поддержку мощного государства и были убеждены – про них не забудут. А за Смоленском в 1611 году не стоял никто. Государства как такового уже не существовало.

– Как писалась книга?

– Тяжело. Три года. История создания «Стены» простая. Мои коллеги рассказали о Смоленской обороне 1609–1611 годов, про которую я точно так же, как и многие другие люди в нашей стране, ничего не знал. История меня потрясла. Кстати, у Карамзина события в Смоленске описаны достаточно публицистично, и мне подумалось, что их нужно преподнести ярче. И в итоге получился не очередной «Миф о России», а целый роман. Но сначала я написал сценарий – мне показалось, что работать в сценарном жанре проще. Я показал его Никите Сергеевичу Михалкову. Он прочитал и сказал: «Знаешь, тема потрясающая, но сценарии так не пишут. Нужно переработать»…

Пока рано говорить об успехе моего литературного опыта, но в Москве книга продается, превосходя самые смелые ожидания.

– На развороте «Стены» идет перечисление событий XVII века. И вдруг – неожиданность: «Родился д’Артаньян». Этот факт явно выпадает из общего контекста исторических событий, описываемых в романе…

– В детстве мы изучали историю Франции по д’Артаньяну. В результате историю Франции – я имею в виду массовое сознание – знаем лучше, чем историю России. Однажды я спросил у студентов МГИМО, как звали трех мушкетеров, их «партийные» клички. Отвечают, не задумываясь. Вспомнили даже имя короля, хоть и возникли сложности с нумерацией. «А теперь, – говорю, – вопрос на засыпку: назовите хотя бы одного государственного, военного или религиозного деятеля России той эпохи». Молчание. «Даю подсказку – Минин и…». Удивляются: «А что, они жили в то время?». Какие там патриарх Гермоген, митрополит Филарет, воевода Шеин?! И это лучшие студенты!

О романе Дюма с исторической точки зрения даже говорить смешно. Но он сделал великое дело, создав романтический миф о прекрасной Франции. Посмотрите кино про мушкетеров – там неправда все, начиная от формы мушкетеров, «видов» Парижа и заканчивая фехтованием. Один из моих консультантов, специалист по средневековому фехтованию, много интересного рассказывал о специфике боя того времени: «Возьмите шпагу мушкетера и попробуйте ею драться. Это в принципе невозможно и бессмысленно!»

Конечно же, «Три мушкетера» – не научный труд. Но я пытался быть объективным с исторической точки зрения и старался максимально избежать вопиющих ошибок. Например, помощника воеводы зовут Лаврентий, и он носит круглые очочки. Не случайно, конечно! Я даже стал специально выяснять, были ли очки в то время, или нет. Были! Правдоподобная деталь.

Мне очень нравится, как блестяще Акунин пишет исторические романы. Искренне ему завидую, читаю «Беллону», слезами обливаюсь, хотя и стараюсь быть в описании предельно точным. Мою книгу редактировали два серьезных рецензента – дьякон Андрей Кураев и протоирей Владимир Силовьев. Они нашли миллион ошибок, очень долго правили текст, а затем совершенно неожиданно заявили следующее: «Вот теперь у тебя книга лучше, чем у Акунина». Для меня Акунин – идеал! «А ты „Пелагию“ читал? Это же ужас какой‑то! Человек, который имеет хотя бы малейшее представление о церковной жизни, ничего подобного не напишет! Ошибка на ошибке, ляп на ляпе». Я ответил, что «у Акунина не было таких рецензентов, как вы».

– Есть ли прототип у смоленского «д’Артаньяна»?

– Мой герой не дворянин, а стрелец. Но суть дела не меняется, это реальный исторический персонаж. В «Стене» фамилии многих действующих лиц взяты из летописи, ряд эпизодов соответствуют подлинным историческим событиям. Штурмы, подземная война… Мне не нужно было ничего выдумывать про подвески королевы. У нас свои подвески! В чем специфика российской истории? У них интрига, где и какие бриллианты и с чьей, простите, ляжки. А у нас цена каждой интриги – тысяча квадратных километров.

Не стоит забывать и о том, что «Стена» написана в жанре исторического детектива, который в чем‑то напоминает роман Умберто Эко «Имя Розы». Я пишу об убийствах, коварстве, предательстве, и читатель ни за что не догадается, кто предатель. Виктор Ерофеев любезно согласился прочитать книгу и написать к ней предисловие. Он признался (чем мне очень сильно польстил), что дочитал роман до конца, но так и не угадал развязки. Я понял, что оказался прав. В нашей беллетристике предатель – Плохиш, он таким родился – с бочкой варенья и коробкой печенья. Мои отрицательные герои, даже если и совершают предательство, все равно были и остаются разумными, инакомыслящими людьми. Они искренне думают, что поступают правильно, а Шеин – самолюбивый, тщеславный упрямец, который губит людей, и давно пора открыть ворота, потому что с Польшей жить гораздо выгодней, чем с Москвой. Польша – цивилизованная европейская страна, какая разница, как креститься? Гораздо интересней вопрос, с кем торговать и когда войти… в ВТО.

– Три мушкетера в романе Дюма разговаривают, как было принято общаться во времена писателя. А у вас?

– Я не пытаюсь сымитировать язык эпохи Смуты по двум причинам. Во‑первых, тогда мне нужно закончить филфак; во‑вторых, меня будут читать в XXI веке. Перекличка с современностью – часть замысла книги, поэтому я совершенно сознательно вставляю фразы из нашего времени. Но были и достаточно забавные моменты. Рецензент придрался, что у меня один из героев пообещал поляков в «сральне замочить». Понятное дело, русский человек в начале XVII века вряд ли использовал в разговорной речи французское слово «сортир».

– Как Вы относитесь к роли митрополита Филарета в истории, который вел предательскую политику. Ведь именно он виноват в том, что о героической обороне Смоленска забыли!

– Он хитрый был. Ловил момент, и не очень‑то сильно гордился своей ролью в посольстве. С одной стороны, Филарет уговаривал Шеина сдаться. Но он же не принуждал его сделать это на тех условиях, которые смоляне считали бесчестными? В процессе торга Филарет де‑факто занимал сторону Шеина, был его «крышей». Казнить такую фигуру фактически без суда и следствия – ежовщина чистой воды! Обидно другое: Ришелье знает весь мир, а Филарета – только российские историки. Ришелье правил за спиной Людовика, а Филарет – за спиной государя. Но если мы посмотрим на результат, то увидим: правление Филарета было более эффективным для России в плане территориальных приобретений и упрочения страны, чем правление Ришелье. Но мы ничего об этом не знаем, потому что у нас нет своего Дюма, нет Голливуда и правильного отношения к истории. У меня в детстве был любимый приключенческий роман «Наследник из Калькутты». Я его зачитал до дыр. Так интересно, захватывающе написано, но – не про нас. И я задумался, а почему ничего такого про Россию нет? Худо‑бедно сделал что‑то подобное.

Мифы войны и мира

Одним из бестселлеров последних лет по праву стала трилогия Владимира Мединского «Мифы о России». Талантливый публицист пишет обо всех наиболее распространенных мифах о России и русской истории, легко и изящно развенчивая самые устойчивые стереотипы. Недавно вышла новая книга Мединского «Война» – о мифах, которыми окружена Великая Отечественная. По наиболее острым темам книги автор ведет блог на молодежном сайте «МЫ».

Мы пришли к Владимиру Мединскому с острыми вопросами о войне, об исторической памяти и современной России[10].

– Владимир Ростиславович, как вы, историк, оцениваете роль Русской православной церкви в войне?

– Это бесконечная тема. Роль Церкви вообще трудно переоценить, а во время войны особенно.

Противостояние врагу ведь зиждилось на многом. Я не думаю, что люди умирали «за Сталина»: когда у тебя брата убили – то тебе уже все равно. Гитлер не понимал, что в нашей православной российской цивилизации геноцид вызовет не рабское послушание, а остервенение.

Может быть, в случае с разумным протестантом террор подавляет сопротивление, а у нас это вызвало народную войну.

Вы знаете, сколько было воздушных таранов (таких как у Талалихина) в армии США? Ни одного – это же нерационально. А у нас это явление носило массовый характер. Не потому что хотели получить Звезду Героя (таран – это практически гарантированная гибель), а потому что остервенение народное было.

И таранов было так много, что мы знаем случаи чудесного спасения. Вот кончился боезапас и один из наших ребят таранит немца, причём делает это хитро – пропеллером отрубает рули, сам сажает самолет, а немец падает. А другой наш летчик, когда боезапас кончился, а немецкие бомбардировщики продолжали бомбить – догнал немца, пользуясь преимуществом в скорости, насел на него и стал давить, пока тот, по законам аэродинамики не упал в озеро. Это нелогичное поведение – человека переклинило, как в драке.

Православная Церковь давала мощную поддержку для такого героизма. Сталин уловил это. Есть известная история о Василевском: у него отец был священник, и он это скрывал по понятным причинам. А Сталин как‑то спросил его:

– Поддерживаете контакты с отцом?

– Да, жив‑здоров, живет в деревне.

– Священник?

– Да.

– Как вы считаете, образование церковное – есть от него польза?

Что тут ответить? И Василевский сказал:

– От любого образования есть польза!

А Сталин ему на это сказал:

– Попы – самое главное – учат, как понимать людей.

А потом, когда Василевский приехал к родителям, узнал, что в течение нескольких лет они получали деньги из Москвы.

– Как вы относитесь к изданию «История России ХХ век» под редакцией А. Б. Зубова?

– Книга Зубова – это не учебник, и к ней отношусь нормально. Более того, сам с интересом ее прочел. Там есть моменты, о которых я не знал и которые любопытны.

– Например?

– Довольно много интересного пишется о Церкви во время войны, о Зарубежной церкви, об эмиграции. Это любопытно. В то же время, когда о борьбе белоэмигрантского движения с фашизмом пишется чуть ли не в пять раз больше, чем про Сталинградскую битву – это коробит. Тогда книга должна называться не «История России», а «История белоэмигрантского движения в период войны».

Когда подвиг Александра Матросова расписывается детально, но основной акцент делается не на том, что это было проявление массового героизма, а на том, что это был башкир‑детдомовец и сын алкоголика – осадочек остается.

– Должны ли быть такие книги в продаже?

– Любая трактовка имеет право присутствовать. Вопрос только в том, как к ней относится официальная наука, и как – государство. Если бы подобного рода книги получали гриф учебного пособия для школы, это попадало бы под классический термин 30‑х годов «вредительство». Как точка зрения ученого «История России. XX век» имеет право на существование, но там есть ряд, лично на мой взгляд, грубых идеологических ошибок. Таких как, например, термин «советско‑нацистская война».

– Вы сами не хотели написать учебник по истории?

– Учебник? Нет, у меня нет достаточного количества знаний по всем направлениям. Но войти в авторский коллектив, который будет наблюдать за учебником с точки зрения государственной идеологии – почему бы и нет. В написании учебника вопрос не в том, какие факты будут указаны, а как они будут интерпретироваться. Как с призванием Рюрика – никто не знает правды. Вроде Рюрик прервал династию Кия, но была ли вообще эта династия? А копья вокруг его мифического призвания ломаются триста лет.

– Вы за цензуру?

– Цензура нужна. Но только не «до», а «после». И не политическая, а нравственно‑духовная. Требуется нечто вроде цензурно‑общественного совета, в который включены представители от Президента, от Госдумы, от сообщества моральных авторитетов…

– По аналогии с Высшим аудиовизуальным Советом во Франции?

– Такой совет мог бы отсматривать какие‑то вещи и говорить: «Мы считаем появление „Дома‑2“ противоречащим принципам жизни в нашей стране». И это предписание отправлялось бы на телеканал. Если канал его игнорирует, то, по требованию Совета, предписание отправляется в соответствующее министерство, которое решает – может ли канал, который такими вещами занимается, иметь лицензию на вещание. Три‑четыре показательных порки – и у нас бы такая самоцензура включилась у продюсеров, что они сами начали думать – пускать ли эти сиськи‑попки и все остальное на экраны.

Листал недавно книгу для детей – шведский общественный институт проспонсировал – книжка о какашках. Для младшего школьного возраста. Вот это что такое? Но что от них ещё ждать – у них «голубых» в церкви венчают.

У нас свои нормы, свои правила, у них – свои. Один мой приятель эмигрировал в Америку – сейчас же трагедия – идет новая скрытая волна эмиграции – и с придыханием рассказывает, как там хорошо… Но признает, что самое главное там – не заболеть и не попасть в какую‑то переделку с юристами. Потому что если ты кого‑то зеркалом машины задел (не сбил), то человек падает, ложится на дорогу, и заявляет: «Я умираю». И если ты не застрахован, то ты до конца жизни его будешь содержать.

Он арендует квартиру и рассказывает: «У меня договор аренды 10 страниц. Там прописано, что я не имею права к себе приводить людей ночью, что имею право только две пары обуви оставлять внизу и что я должен за каждую стирку 1,5 доллара оставлять. А у хозяев кот. Он ко мне ночью пришел, я утром ухмыляюсь, вот, мол, у меня был ночной посетитель. Тут вижу – у хозяина потёк пот, а хозяйка начала отпаивать меня чаем и спрашивать, нет ли у меня аллергии на кошек». Эту историю он рассказал знакомому юристу, который ответил: «Какая досада, что у тебя нет аллергии. Если в контракте нет кота, а мы бы у тебя зафиксировали аллергию, то считай, что эта комната уже твоя».

Вы называете это здоровым обществом? Я называю это кончеными «правовыми» извращенцами. Человеческие отношения извращены, не говоря уже о том, что у них в заявлениях на паспорт теперь пишут родитель номер один и родитель номер два. Это не политкорректность, это гибель человечества.

– Как сегодня сохранять и передавать память о войне молодежи?

– Нужно просто издавать хорошие книги, снимать фильмы, показывать эти фильмы по телевидению. Возьмем фильм «Спасти рядового Райана» и наш «Брестская крепость». В «Рядовом Райане» – там есть true story на 15 минут экранного времени, а все остальное – масштабная фантазия, спецэффекты. Действительно снято эпохально, и создается ощущение, что вся война была там. У нас же даже в хорошем фильме – «Брестской крепости», после которой люди в кинозале плачут, постеснялись сказать всю правду про героизм ее защитников.

В наши дни военные фильмы – это и есть военно‑патриотическое воспитание. Раньше ветераны приходили на встречи в школы – сейчас это уже невозможно.

Надо развивать военно‑патриотические клубы, скаутское движение, делать это модным. Чем не занятие для отставных офицеров, которых в армии сокращают? Суворовские училища, от которых Минобороны сейчас открещивается, – наоборот надо клонировать. И они должны иметь максимальную государственную поддержку.

Суворовское училище это:

– порядок

– дисциплина

– здоровый образ жизни

– никаких наркотиков

– образование лучше школьного

Туда по блату детей устраивают олигархи. При том, что вся система финансирования училищ сейчас в корне неправильная…

150 депутатов из ЕР написали письмо президенту. К сожалению, глас наш услышан не был. Но еще не поздно это сокращение остановить.

Беседовала Анна Данилова

Куда исчезли 100 тысяч пленных красноармейцев?[11]

Председатель Российского военно‑исторического общества, доктор исторических наук Владимир Мединский – об одной из громких историй XX века

Есть страшные фото концлагерей без обтянутых кожей скелетов‑узников, без гостеприимных лозунгов «Труд освобождает» и без застенчиво торчащих из‑за нетопленых человеко‑конюшен труб крематориев. Их, эти фото, легко найти в интернете. Приятный лесок над какими‑то рытвинами. Цементный заводик. Мусорная свалка на городской окраине. А под ними – слоями – тысячи и тысячи русских людей. Например, запросите в поисковике «Ту холь». Это в сердце Польши. И это – не относится ко страшным временам Второй мировой. Это сделали польские власти с нашими соотечественниками в начале 20‑50‑х годов прошлого века.

После проваленной Троицким и Тухачевским польской кампании десятки и десятки тысяч красноармейцев попали в плен и оказались в концлагерях. В неразберихе Гражданской войны рядом с ними оказались и белые, отступившие ранее под ударами Красной армии и интернированные в Польше в концентрационные лагеря.

Именно так их называли современники. И Деникин: «Концлагеря с колючей проволокой, скорбные дни и национальное унижение»; и Савинков: «Бедственное положение находящихся в концентрационных лагерях»; и шеф польской делегации на переговорах по обмену пленными полковник Хемпель «…транспортировано вглубь страны в концентрационные лагеря».

Концлагерь в те годы – просто термин, у него еще не было зловещего нацистского смысла. Хотя… Концентрационные лагеря появились во время англо‑бурской войны, а вот выражение «лагерь смерти», по‑моему, прозвучало впервые именно в Польше в 20‑х. «Особенно прославился лагерь в Тухоле, который интернированные называют „лагерем смерти“ (в этом лагере умерло около 22 000 пленных красноармейцев)», – писал полковник польского Генштаба Матушевский (доклад от 1 февраля 1922 г. в кабинет военного министра). Наркоминдел РСФСР Чичерин в ноте от 9 сентября 1921 г. заявлял «о страшной, громадной вине в связи с ужасным обращением с пленными»: «В течение двух лет из 130 тысяч русских пленных в Польше умерло 60 тысяч».

В работах современных российских исследователей фигурируют разные данные о числе плененных тогда красноармейцев: 157 000 (Мельтюхов), 165 550 (Михутина), 206 877 (Матвеев), 216 000 (генерал Кирилин). Плюс – тысячи белогвардейцев и тысячи бойцов националистических украинских армий.

Число же вернувшихся из плена сомнений и споров не вызывает. Российские историки назвали 67 000, поляки не стали возражать. Остальные (посчитайте разницу сами) остались в польской земле.

При этом поляки – прямо как в занимательной арифметике – считают, что в плену погибло… 16–18 тысяч. Странная арифметика у поляков, при которой «теряется» около СТА ТЫСЯЧ человек!

Почему так получается?

Дело в том, что в польском плену красноармейцы гибли тысячами еще ДО заключения в концлагеря. Раненых бросали на поле боя, без помощи, везли как скот без еды и воды в места заключения. Расстреливали на месте «партиями» при малейшем неподчинении.

«На фронте практикуется отбирание у пленных частей обмундирования… пленных отправляют в лагеря в лохмотьях, часто без обуви и шинелей» – из доклада польского Генштаба с характерным названием «Раздевание пленных фронтовыми частями». В рапорте командования 14‑й Великопольской пехотной дивизии от 12 октября 1920 г. сообщалось, что за время боев от Брест‑Литовска до Барановичей взято в общей сложности 5000 пленных и оставлено на поле боя около 40% названного числа раненых и убитых большевиков. После Варшавского сражения в польском военном журнале «Беллона» о поражении Красной армии сообщалось: «Потери пленными до 75 тыс., потери погибшими на поле боя, убитыми нашими крестьянами и ранеными – очень большие». («Пусть твои карающие кулаки, вооруженное вилами, косами и цепами, обрушатся на плечи большевиков» – обращался Пилсудский к польскому народу).

В самих концлагерях, правда, – газом не морили. Пленные просто «мерли» сами – брошенные зимой без одежды, без еды и медикаментов.

«Положение противоречит всем понятиям о гигиене и человечности», – отмечал генерал‑майор медицинской службы Бернатович по итогам инспекции лагеря для пленных Полесского фронта. «Этого хватило бы, быть может, для пятилетнего ребенка… Систематическое убийство людей!» – писал о рационе военнопленных полковник медицинской службы Радзиньский, посетивший лагерь в Пикулице в ноябре 1919 г. «Лагерь пленных при сборной станции для пленных – это был настоящий застенок… Человек немытый, раздетый, плохо кормленный и размещенный в неподходящих условиях в результате инфекции был обречен только на смерть», – заместитель начальника санитарной службы фронта майор Хакбейл о сборной станции военнопленных в Молодечно. «Лагерь в Брест‑Литовске представлял собой настоящий некрополь», – делала вывод Комиссия Международного комитета Красного Креста.

В 2004 г. появился 912‑страничный российско‑польский сборник документов и материалов «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.». Несмотря на то, что сборник составлялся при доминирующем влиянии польской стороны, – вывод можно сделать один: такие действия польских властей спустя годы в Нюрнберге квалифицировали кратко – «преступления против человечности».

Польский исследователь Велевейский писал о приказах генерала Сикорского (будущего премьера Польши) расстрелять из пулеметов 300 российских военнопленных, а также распоряжениях генерала Пясецкого вообще не брать живыми в плен российских солдат. Солдаты 49‑го пехотного полка 5‑й польской армии расстреляли из пулеметов 200 пленных казаков в качестве «возмездия». Польский историк Хандельсман, бывший в 1920 г. добровольцем, также вспоминал, что «наши комиссаров вообще не брали живьем». Это подтверждает и участник варшавской битвы Кавчак, который описывает, как командир 18‑го пехотного полка просто вешал всех (!) взятых в плен комиссаров.

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально

[1] «Российская газета», 22 января 2014 г.; http://www.rg.ru/2014/01/22/istoria.html

[2] «Православие и мир», 1 февраля 2012 г. http://www.pravmir.ru/obrazovannye‑i‑neudovletvorennye/#ixzz3abHqyBnH

[3] «Известия», 19 февраля 2014 г.: http://izvestia.ru/news/566035#ixzz3ab6KrUS6

[4] «Известия», 27 марта 2014 г.: http://izvestia.ru/news/568228#ixzz3aayBS9VI

[5] Заявление министра культуры, 15 апреля 2015 г. http://www.mkrf.ru/press‑center/news/ministerstvo/zayavlenie‑ministra‑kultury‑rf‑v‑r‑medinskogo‑k‑otzyvu‑prokatnoy‑zayavki‑filma‑4

[6] Стенограмма опубликована: «Однако», 20 мая 2015 г. http://www.odnako.org/blogs/navstrechu‑100‑letiyu‑revolyucii‑zveno‑v‑istoricheskoy‑preemstvennosti‑epoha‑gigantskih‑dostizheniy‑i‑platforma/

[7] «Известия», 3 июля 2015 г.; http://izvestia.ru/news/588424

[8] Журнал «Однако», 15 мая 2012 г.; http://www.odnako.org/magazine/material/vladimir‑medinskiy‑ediniy‑podhod‑k‑istorii‑zadaetsya‑libo‑gosudarstvom‑libo‑kem‑ni‑popadya/

[9] Выступление В. Р. Мединского на презентации романа «Стена» в г. Смоленск // «Рабочий путь», 26 апреля 2012 г.; http://www.rabochy‑put.ru/culture/14738‑vladimir‑medinskijj‑po‑strastjam‑i‑geroizmu.html

[10] «Православие и мир», 6 апреля 2011 г.; http://www.pravmir.ru/mify‑vojny‑i‑mira/#ixzz3abDMV1Mi

[11] «Комсомольская правда», 10 ноября 2014 г.; http://www.kp.ru/daily/26305.5/3183560/