Армен Сумбатович Гаспарян

Россия в огне Гражданской войны: подлинная история самой страшной братоубийственной войны

Тайные смыслы истории

Посвящается А. О.

Во внутреннем оформлении использованы фотографии: Михаил Гершман, Иван Шагин /РИА Новости, Архив / РИА Новости

Художественное оформление серии П. Волкова

Фото А. Гаспаряна на обложке из личного архива

«Убедительность, логичность, грамотное оперирование фактами, неподвластность медийной сиюминутной конъюнктуре – так можно охарактеризовать стиль Армена Гаспаряна – известного историка, журналиста и общественного деятеля, члена Центрального совета Российского военно‑исторического общества. И дело не только в тайных смыслах того, что происходило тогда, в 1917 году. Дело и в очевидном и открытом смысле наших выводов и преподнесенных историей уроков. Главный из которых видится в давно назревшей актуальности всеобщего примирения».

Владислав Кононов,

исполнительный директор

Российского военно‑исторического общества

«Армен Гаспарян человек, обладающий уникальным даром. Чувствовать события минувших дней так остро и ярко, как будто они разворачиваются здесь и сейчас. В основе этого дара лежит тщательная, скрупулезная работа с архивными материалами, где он последовательно разбирает ключевые моменты истории. Причем делает это живым, разговорным языком, приводя много фактов и интересных сравнений, давая порой жестокие оценки историческим деятелям»

Владимир Соловьев,

теле‑ и радиоведущий, известный журналист

Предисловие

Совсем скоро мы будем отмечать скорбную дату: сто лет с начала Гражданской войны в России. Это хороший повод для того, чтобы наконец‑то сделать правильные выводы из этого рокового урока истории. Нам стоит использовать этот юбилей с максимальной пользой. Главное – начать обсуждать в обществе те драматические годы не через привычную многим призму классовой борьбы. К событиям второй русской смуты нам пора подходить так же тщательно, как и к событиям Великой Отечественной. Нам с вами могут не нравиться какие‑то ее эпизоды, но мы ведь не уклоняемся от их изучения и анализа. Доблесть должна называться доблестью, а преступление – преступлением. В случае же с Гражданской войной эта практика, к сожалению, не работает.

Большинство никак не может начать взвешенно относиться к тем событиям. Речь идет даже не о каких‑то частностях, на которые можно было бы закрыть глаза. Проблема глубже – речь идет об оценке эпохи. Взгляды многих людей остаются столь же радикальными, как и сто лет назад. Одни категорически не приемлют большевизм, другие люто ненавидят контрреволюцию. Беда в том, что обе эти гражданские позиции основываются не на знании той эпохи, а на эмоциональном восприятии многочисленных мифов, будь то советских или эмигрантских. И, разумеется, каждая из сторон активно занимается переписыванием истории.

Можно ли считать подобный подход к собственному прошлому здравым или хотя бы несущим в себе элементы конструктивности? Конечно же, нет. История нам может категорически не нравиться. Так бывает. Но ее невозможно переиграть. Трагедия Гражданской войны давно уже стала частью нашего очень сложного прошлого. Герои тех дней, если, конечно, к событиям братоубийственной войны допустимо такое определение, давно уже ушли на суд Божий. При жизни они оставались смертельными врагами. Должны ли их потомки поступать так же? Убежден, что это недопустимо.

Для меня важны все многочисленные события тех трех страшных лет – от зарождения Добровольческой армии и строительства Рабоче‑крестьянской Красной армии до распыления частей барона Врангеля по Европе. Это была жуткая, но судьбоносная эпоха для нашей страны. Место разрушенной Российской империи заняла молодая Советская республика. Романтизм и героизм приходили на смену разочарованию и апатии неоднократно. Но все очевидцы событий были убеждены в том, что это великая эпоха. Страшная, кровавая, судьбоносная. Этим переполнены все их воспоминания о тех днях. Так не пора ли нам, потомкам, начать так же относиться к тем событиям? Без переписывания неугодных фактов, без фанатизма в утверждениях, но со знанием реалий того периода.

Это было невероятно сложное время. Те три года вместили в себя больше, чем десятилетия истории любой другой страны. Харизматичные лидеры, масштабные социальные потрясения, бесчисленное множество жертв. Чрезвычайные комиссии, белые контрразведки, регулярные части обеих противоборствующих армий, откровенные бандформирования. Террор в тылу и геройство на поле боя. Я вовсе не нахожу в этом какого‑то повода для гордости, как кто‑то поспешил бы подумать, но уважение, безусловно, испытываю. Уважение к важной части нашей сложной истории. К этому я призываю и вас.

В гражданской войне не бывает победителей. Это только кажется, что одна сторона доказала свое превосходство. В русской смуте проиграли все, потому что страна оказалась затоплена кровью. Наши прадеды, пылая невероятной ненавистью друг к другу, оказались по разные стороны баррикад. Прежде всего, нам нужно честно ответить самим себе на целый ряд вопросов. Понимаем ли мы, что такое Гражданская война и почему ее история до сих пор вызывает столь ожесточенные споры? Нам важно разобраться, кем на самом деле были первые белогвардейцы, кто и как создавал Красную армию, почему войскам Деникина не удалось взять Москву, каков процент правды в многочисленных утверждениях о Красном терроре, почему Врангель считал уход из Крыма передышкой перед возобновлением борьбы с большевиками. Без осознания всех этих процессов мы никогда не поймем сути русской смуты, унесшей жизни миллионов жителей России.

За годы работы на радио я рассказал о Гражданской войне, казалось бы, все. Не обходил острые углы, не уклонялся от обсуждения самых сложных моментов. Говорил обо всем подробно. Но вопросов ко мне не становилось меньше. Напротив, они росли как снежный ком. Пользуясь грядущим юбилеем тех событий, я попытаюсь ответить на большую часть из них в этой книге.

Вы держите в руках не очередную тяжело читаемую монографию, снабженную подробнейшим научно‑справочным аппаратом и дополненную многочисленными приложениями в виде архивных документов. Подобных изданий скоро будет много. Если будет на то интерес – без труда сумеете ознакомиться. Перед вами и не учебник истории. Считайте, что вы включили радио. Устраивайтесь поудобнее и слушайте. Я продолжу вам рассказывать точно так же, как вы привыкли за эти годы. Все останется, как и прежде: неожиданные сравнения, ирония, сарказм, уважение, негодование и беспристрастные оценки.

Я выражаю огромную признательность Владимиру Соловьеву, в чьих эфирах на радио «Вести FM» окончательно сформировался стиль этой книги. Отдельное спасибо – читателям моего твиттера, которые помогали определить основные мифы эпохи и понять, на что обязательно нужно обратить внимание.

Молодость, доблесть, Вандея, Дон

Только военная диктатура могла с надеждой на успех

бороться против диктатуры коммунистической партии.

Генерал Деникин

Уже, наверное, не осталось людей, которые хотя бы раз в жизни не слышали этих знаменитых строк Марины Цветаевой. Какую книгу о Гражданской войне ни откроешь – обязательно наткнешься на них. Кто‑то ограничивается одной строчкой, кто‑то цитирует стихотворение полностью. Дошло уже до того, что авторы не расшифровывают смысл. Дескать, и так всем все понятно, чего время‑то терять? А я вот в свойственной мне отвратительной манере вопрос задам. Как всегда, простой. А что, собственно, понятно из этих известных строк прекрасной русской поэтессы?

Не торопитесь сразу отвечать. Подумайте. Все повторяют вслед за Цветаевой про Вандею, но даже не подозревают, насколько же несопоставимо это сравнение с событиями зимы 1918 года. Я напоминаю, что те события во Франции современники характеризовали как объединение религиозных и преданных знати крестьян, которые под руководством мелкого дворянства пытались восстановить монархию и спасти католицизм. Как мы понимаем, с генералом Корниловым и его армией здесь нет ничего общего. Религиозный фактор не был ключевым у первых белогвардейцев, хотя определенное значение, безусловно, имел. Говорить о том, что основой добровольцев были преданные знати крестьяне, конечно же, можно, но только если принципиально не изучать не то что архивные документы, но даже опубликованные хорошими по нынешним меркам тиражами работы современных историков. Наконец, восстанавливать монархию Корнилов на том этапе точно не собирался. И при всем этом – все равно Вандея.

Согласимся, образ сильный и запоминающийся. И совершенно понятно, почему он активно использовался участниками событий. Им нужен был символ в противовес символизму французской революции у большевиков. Только и всего. Но как большевики с большим отрывом превзошли своих идейных предшественников, так и донская Вандея не идет ни в какое сравнение с французским аналогом. Не потому, что «дым отечества нам сладок и приятен», а в силу своего влияния на последующие процессы.

С тех пор прошел уже без малого век, но в обществе до сих пор нет не то что примирения, а хотя бы элементарного понимания того, почему русская смута шла с таким ожесточением. Почему те русские, которые вынуждены были по итогам Гражданской войны покинуть Россию, долгие годы жили с одной мыслью: «Война еще не закончилась»? Почему тысячи эмигрантов оказались на стороне фашистской Германии, сделав роковой для себя выбор? Что должно было произойти с человеком, чтобы он присоединился к тем, кто идет уничтожать его же народ?

Начиная работать над этой книгой, я специально поинтересовался у своих читателей в твиттере: «Закончилась ли Гражданская война?» Сотни ответов. Градус радикализма суждений меня неприятно поразил. Такое впечатление, что одна половина до сих пор примеряет вечерами пыльные шлемы комиссаров, а вторая – спит и видит себя в ладной офицерской гимнастерке Марковского полка. Истоки этого – в холодной зиме 1918 года. В Ростове. Если угодно – в той самой Донской Вандее.

В начале русской смуты не было ничего романтичного. Оркестр не играл встречный марш, а гимназистки не махали вслед платочками, утирая слезы восторга. Скорее напротив: все было исключительно буднично.

Ночь на знакомую всем дату – то самое 23 февраля. Ростов погружен в кромешную темноту. Город спит и не подозревает, что в эти самые минуты Добровольческая армия уходит в свой первый поход. Это потом он станет легендарным Ледяным, а его участники будут заслуженно гордиться своим статусом первопоходников. Это потом его опишут в сотнях книг и тысячах статей, а знак участника Кубанского похода на колодке георгиевских цветов станет символом русской контрреволюции. Все это будет потом. В ту ночь об этом никто не думал – не до того было людям.

Холодный ветер и одиночные ружейные выстрелы, сухо скрепит снег под сапогами. Немногочисленные участники похода не стремились укрыться от непогоды в теплых квартирах или шумных ростовских трактирах. Со стороны они казались обреченными. Редкие прохожие и не догадывались, что эти люди в военной форме готовы бросить вызов не только холоду и снегу, не признаваемому ими новому правительству России и инертности масс. Они бросали вызов самим себе. Делать это им было привычно.

Рядом стоят живые легенды русской императорской армии: генералы Алексеев, Корнилов, Деникин, Марков, Романовский. Овеянные славой первые корниловцы полковник Неженцев и штабс‑капитан Скоблин, командир георгиевского батальона полковник Тимановский и последний командир лейб‑гвардии Преображенского полка полковник Кутепов. Неподалеку в шеренгах стоят будущие легенды всего Белого движения на Юге России: тогда еще прапорщик Ларионов и поручик Левитов, штабс‑капитаны Марченко и Бузун. Перечислять можно долго.

В их облике не было напускного геройства. Никакой рисовки. Полная концентрация.

Только холодная решимость в глазах и замершая в уголках рта команда самим себе «Господа офицеры, вперед!» Вера в собственную стойкость и стойкость тех, кто стоит в этой шеренге с ним плечом к плечу. Каждый понимал: на них сейчас смотрят и равняются кадеты и юнкера, откликнувшиеся на призыв генерала Корнилова и вступившие в Добровольческую армию.

За всю многовековую историю нашей страны такой армии никогда не было. И я очень надеюсь, что и не будет. Большая часть выступивших в поход из Ростова – офицеры. Все они прошли через бои Первой мировой войны. Многие за военную доблесть были награждены георгиевскими крестами и золотым георгиевским оружием. И вот теперь они, по сути, стали на положение рядовых. Никто не роптал. Свое нынешнее положение поручики, штабс‑капитаны и полковники расценивали как проявление высшего долга перед Родиной в исключительно сложный для нее момент. Большинство вообще считали, что надо было еще на германском фронте формировать сугубо офицерские части. Это могло бы изменить ситуацию. Но и сейчас еще не все потеряно.

У них единая цель, общность духа и чувство ответственности. У них крепкая дисциплина, сплоченность и боеспособность. Они на глазах становились армией. Боевой и моральной силой. А безусые еще юнкера, подбадривая скорее сами себя, залихватски пели: «Так за Корнилова, за Родину, за веру мы грянем дружное «Ура! Ура! Ура!»

Первый день похода. Все командиры Добровольческой армии идут пешком. Корнилов – не исключение. Он категорически отказывается от лошади, предложенной кем‑то из конного дивизиона. Этим он показал, что будет делить трудности наравне со всеми. Для него были абсолютно равны и георгиевские кавалеры с полковничьими погонами, и юнкера, и ударники. Глубокий снег и реющий над ним национальный трехцветный флаг объединяли молодую армию. В этом был глубокий символизм.

Л. Г. Корнилов. Главнокомандующий Добровольческой армии, главный враг советской власти

Представьте себе эту картину: впереди колонны в полушубке, в высокой папахе идет, опираясь на палку, бывший верховный главнокомандующий русской армии, генерал от инфантерии, его высокопревосходительство Лавр Георгиевич Корнилов. Сотни глаз внимательно всматриваются в него. Всех мучает один лишь вопрос: сумеет ли он вывести армию, а за ней и страну из того тупика, в который, по их мнению, загнал Россию злополучный 1917 год? Одним из смотревших на Корнилова был генерал Деникин. Позже в своих фундаментальных «Очерках русской смуты» он так опишет те мгновения: «Внутреннее бурное горение с печатью того присущего ему во всем – в фигуре, взгляде, речи – достоинства, которое не покидало его в самые тяжкие дни его жизни».

Вслед за своим командующим, растянувшись на несколько километров, шли повозки с боеприпасами и лазаретом. А между ними – колонны. Вид у них был своеобразный. Своей одинаковой формой выделялся только Корниловский ударный полк. Ровные ряды красно‑черных фуражек и таких же погон, скалящиеся черепа на нашивках. А дальше – кто во что горазд. Еще не все будущие марковцы одеты в черные гимнастерки, еще не скоро алексеевцы приобретут свои привычные бело‑синие полковые цвета. Офицерские шинели и сапоги мерно чередовались со штатскими пальто, гимназическими фуражками, валенками.

Сегодня в Интернете чрезвычайно распространен так называемый мем «хруст французской булки». Это понятие, которое образно характеризует все утерянное вместе с Российской империей. Позволю себе скромно поинтересоваться у повторяющих эту ахинею: могут ли они назвать хотя бы одного участника похода Корнилова, который чем‑то там хрустел? В ту эпоху их идейные противники как раз начали планировать ликвидацию безграмотности – тот самый ликбез. Им мы и займемся, чтобы хотя бы через сто лет перестать бездумно повторять и тиражировать вздор.

Под тем самым мемом обычно имеется в виду все утерянное вместе с Российской Империей. Разумеется, в первую очередь – поместья, заводы, фабрики и золотые прииски. Так вот, открываем список участников Кубанского похода. Все фамилии сегодня известны, биографии уточнены. И что же мы видим? В ночь на 23 февраля из Ростова уходит Добровольческая армия. В ее состав входили:

242 штаб‑офицера (из них 190 полковников);

2087 обер‑офицеров (из них 215 капитанов, 251 штабс‑капитан, 394 поручика, 535 подпоручиков и 668 прапорщиков);

1076 нижних чинов и ударников (из них 437 юнкеров и кадетов).

630 добровольцев (из них 364 унтер‑офицера, 235 солдат и 66 чешских добровольцев).

Кроме этого, в поход идет медицинский персонал в составе 148 человек (из них 122 сестры милосердия и 24 врача).

Возможно, для кого‑то это будет потрясающей новостью, но абсолютное большинство офицеров Российской императорской армии были неимущими и жили исключительно на скромное жалованье. Забудьте вы уже привычный миф «дворянство содержало офицерский корпус». В начале XX века ничего подобного уже не было. Офицерами становились люди без достатка, зачастую откровенные бедняки. Многие помещичьи роды к тому моменту уже разорились, и определение 17‑летнего сына на казенное иждивение в военное училище было решением многих тяжелых проблем для его родителей.

Рассуждающие про «хруст французской булки» демонстрируют поразительную неосведомленность. Они даже не понимают, что офицерство империи было настолько бедно, что законом им было запрещено вступать в брак. У большинства была только одна возможность получить прибавку к скромному жалованью. Для этого нужно было служить в Туркестане, Забайкалье, Амурской и Тургайской областях. Да и это мало спасало ситуацию, потому что денежное довольствие выдавалось офицеру не полностью. Существовало немало обязательных вычетов: в пенсионный фонд, как мы сказали бы сегодня, в казну, в заемный капитал офицеров полка, на содержание полковой библиотеки и даже в особый фонд для приобретения офицерского походного снаряжения. Например, кровать нужно было покупать самим.

Будущий последний начальник штаба Корниловской ударной дивизии Генерального штаба полковник Месснер оставил безукоризненное свидетельство на этот счет: «Офицеру разрешалось владеть поместьем или торговым промышленным предприятием, но управлять им воспрещалось. Общество офицеров не противилось тому, чтобы офицерская жена была преподавательницей гимназии, но традиция воспрещала ей служить, скажем, в конторе какой‑либо фабрики».

Корниловцы Ледяного похода

Объясняю популярно. У офицеров, вышедших с генералом Корниловым в Кубанский поход, фабрик, мануфактур и заводов не имелось. Богатых имений и алмазных рудников за ними не числилось. Им бы денег на походную кровать скопить. Все, что у них было, – верность своей стране и офицерская честь. И вот тут возникает совершенно потрясающая коллизия. Рассуждающие про хруст булки, не делая никакой паузы, тут же меняют свою точку зрения на 180 градусов, как только речь заходит о Великой Отечественной войне. Сразу же появляется гордость за верность Родине и офицерскую честь.

А я человек с этой точки зрения недобрый, и потому, откашлявшись, задам очень простой вопрос: а в чем тогда разница между условным штабс‑капитаном Ивановым, павшим смертью храбрых за свои убеждения в Кубанском походе, и капитаном Ивановым, геройски погибшим при обороне Москвы в 1941 году? Почему над памятью об одном герое вы считаете возможным для себя глумиться, а память о втором для вас священна?

Не надо только мне рассказывать, что один погиб за Родину в борьбе против внешнего врага, а другой – в братоубийственной смуте. Дело в том, что генералы Алексеев и Корнилов, а следовательно, и вся Добровольческая армия, мира с немцами не заключали. Для них война продолжалась. Просто противников теперь стало больше. Полковник Дроздовский, формировавший тогда свой отряд в Румынии, записал в дневнике: «Немцы – враги, но мы их уважаем, хотя и ненавидим». Это была абсолютно консолидированная позиция русского офицерства, для которых Великая война не закончилась.

Примирение в обществе, о необходимости которого накануне столетия начала Гражданской войны активно говорят, невозможно до тех пор, пока некоторые будут относиться с глубочайшим презрением к собственному прошлому.

И ладно бы оно базировалось на серьезных исторических познаниях. Это еще можно было бы если не принять, то хотя бы понять. Но в нашем случае – напротив, все основывается на вопиющей, ослепляющей безграмотности (которой еще и гордятся).

А не надо иметь фундаментальных познаний, скажет мне иной читатель. Все и так предельно ясно. Хрустели французской булкой и были в бешенстве, что нет у них больше псовой охоты, борзые не стелют, не слышен доезжачих крик. Вот и начали расстреливать и вешать всех подряд по приказу Корнилова. Об этом и любимый вами Деникин писал, и десятки других белогвардейцев вспоминали. Будете спорить?

Я тяжко вздохну. Спорить придется, хотя и очень не хочется. Потому что в этом случае я буду выглядеть не в самом привлекательном свете. Известно ведь, что из двух спорящих всегда один – дурак, а второй – подлец. С другой стороны, ничего не поделаешь, положение обязывает. Я готов побыть подлецом. И даже холодным циником. Чтение архивных документов этому способствует.

Вы никогда не пытались задать себе простой вопрос: а почему расстреливали пленных? У любой жестокости всегда есть объяснение. Довод, что подобными действиями двигала исключительно классовая ненависть буржуазии к пролетариату, отметаем сразу же. Дело в том, что, во‑первых, ненависть была взаимной, и еще очень спорный вопрос, кто кого ненавидел больше: первые корниловцы первых большевиков или наоборот. А во‑вторых, куда было девать пленных? Своей территории и тыловых структур у Добровольческой армии не было, численность минимальная, каждый человек на счету. Как ни ужасно это прозвучит, но выделять ежедневно конвой для охраны пленных Корнилов физически не мог. И еды для них у него не было, и медикаментов. Своим и то не хватало. Наконец, в‑третьих, все постоянно забывают про обстоятельства эпохи. Шла война. А значит, действовали законы военного времени. По ним за измену Родине полагается смертная казнь. Корнилов искренне считал большевиков если не прямыми агентами Германии, то, выражаясь современным языком, активно действующими агентами влияния. Со всеми вытекающими из этого последствиями. Тем паче, что эти пленные зачастую вели себя тоже соответственно – на допросах упорно вели революционную агитацию. Это не оправдывает жестокость, но должно приниматься во внимание.

А вот теперь главное: знаменитый приказ Корнилова, согласно которому всех пленных расстреливали, существовал только в умах деятелей советского агитпропа. В противном случае его бы давным‑давно опубликовали. Сей документ активно искали долгие годы, но даже следа не нашли. Сегодня упоминания о нем равносильны отсылам к рассветной дымке. Другое дело, что сам командующий Добровольческой армией искренне считал, что излишние колебания вредны, особенно в те моменты, когда на карту поставлена судьба России. Именно поэтому еще в январе 1918 года, выступая перед офицерами Корниловского ударного полка, он заявил: «В плен не брать. Чем больше террора, тем больше победы».

Вот и тот самый приказ, скажут мне. И совершат характерную ошибку, потому что с этой точки зрения тогда надо и Ленина оценивать. Владимир Ильич в своих письмах соратникам по партии много чего позволял себе рекомендовать. Но при этом в форме декретов, указов, приказов и иных нормативных актов эти самые рекомендации не выходили. Понимаете разницу? Всем известны эти слова Корнилова, но ни обстоятельств их произнесения, ни контекста, ни отношения к этому остальных вождей Добровольческой армии никто не знает. Еще раз повторяю: жесткость Гражданской войны ни в коем случае не оправдывается. Но нам необходимо понимать это в свете той непростой эпохи, о которой мы только начинаем говорить.

Кстати, о позиции остальных вождей. Какой‑то единой стратегии даже по ключевым вопросам у отцов‑основателей Белого движения на тот момент не наблюдалось. Обсуждалось два варианта. Первый предполагал уход в район Зимовников. Переждать пару месяцев, изучить обстановку, а после этого начинать серьезную борьбу. Второй вариант был более решительным – идти на Екатеринодар (так в то время назывался Краснодар). Там можно было бы увеличить численность армии. Корнилов выступал за осторожный вариант, Алексеев и Деникин – за решительный.

В Бразилии каждый может тренировать футбольную сборную. В России все поголовно мнят себя крупными знатоками истории. Только этим можно объяснить маниакальное желание жарко спорить спустя без малого сто лет о том, чья позиция была более правильной в тот момент. Даже если гипотетически допустить, что не погибнут последовательно Корнилов, Марков, Дроздовский и Тимановский, что бы поменялось в итоге в судьбе Добровольческой армии? Я лично не убежден, что и в этом случае воинство Святого Георгия не превратилось бы в итоге в «жоржиков», как охарактеризовал символ русской контрреволюции капитан марковского полка Сергей Эфрон. Он был первопоходником и хорошо знал, о чем говорил.

Тысячи могил и десятки тысяч инвалидов войны, рассеянных потом по всему миру. Цепь безукоризненных военных подвигов и бесконечные расстрелы, погромы, сожженные деревни, грабежи. Подвижничество и террор. Условно говоря, Святой Георгий точно так же помог бы дойти до Орла, но потом Белая армия все равно была бы отброшена в Крым. И никакие Корнилов и Марков не смогли бы этому помешать, как не смогли потом обмануть судьбу и их боевые соратники. Они научились героически умирать за идею, но разучились при этом понимать, в чем именно эта идея заключалась. Нельзя бесконечно жить по принципу Портоса «дерусь, потому что дерусь». Особенно когда жизнь эта проходит в огне бесконечных атак без единого выстрела.

Отсутствие внятной идеи губило все. Большевики пообещали землю крестьянам и фабрики рабочим. Белое движение ограничилось лозунгом «Единая и неделимая Россия». Для победы в Гражданской войне этого, мягко говоря, было недостаточно. В каждом городе и в каждой станице, куда заходили добровольцы Корнилова, им неизменно задавали подкупающий новизной вопрос: «А за что вы, добры молодцы, так геройски воюете?» «Ну как, – отвечал бравый двадцатилетний поручик, – за Россию‑матушку, что вскормила нас. За единую, великую и неделимую». Но обыватель, задававший вопрос, обычно такой формулировкой почему‑то не удовлетворялся. Его интересовала конкретика. Например, земельный вопрос. И тот самый поручик, прошедший вихри яростных атак, терялся и не знал, что сказать. Он, собственно, об этом и не задумывался никогда. И не только он. Все его сослуживцы по полку тоже едва ли смогли бы сказать что‑то внятное по этому поводу.

Вы никогда не пробовали сравнить песенное наследие белых и красных? Это очень увлекательно, поверьте мне. После этого многие вопросы решились бы сами собой. У большевиков – сплошная конкретика. Цель обозначена, и путь к ней указан. Белые пели о чем угодно в диапазоне от любви к Отчизне до смерти за Родину. «За Россию и свободу если в бой зовут, то корниловцы и в воду и в огонь пойдут», «Смело мы в бой пойдем за Русь святую и как один прольем кровь молодую». Именно так они и поступали, потому и результат был соответствующим. И никакие Корнилов, Марков или Дроздовский этого исправить не смогли. Не только потому, что сами действовали точно так же. Не хватало сущего пустяка: полностью отсутствовала четкая схема действий.

Ну как же, возразит мне кто‑то, а знаменитая программа Корнилова? Соглашусь, была такая. А вы хорошо помните ее содержание? Генерал предлагал уничтожение классовых привилегий, восстановление в полном объеме свободы слова и печати, всеобщее обязательное начальное образование. Созыв Учредительного собрания, которое должно будет решить аграрный вопрос. За отдельными народностями, входящими в состав страны, признавалось право на широкую местную автономию. Но только при условии сохранения государственного единства. Все прекрасно, за исключением незначительной мелочи. Эта программа была хороша для предвыборной агитации в мирное время, но совершенно не подходила к условиям Гражданской войны. Побеждает в ней не тот, кто готов пролить больше крови, а тот, кто увлечет своей идеей массы. И вот с этим у добровольцев вышел промах.

Представьте себя гимназистом того времени. Вы зачитываетесь приключениями Пинкертона. Над кроватью висит портрет Блока. На ваших глазах рухнул привычный уклад жизни. Все вокруг говорят и спорят о невиданной свободе. Активнее всех это делает Временное правительство. Потом его свергают большевики и обещают построить совершенное новое общество, в котором все будут равны. А с другой стороны – генерал Корнилов. Ничего не обещает, но призывает всех встать на защиту исторической России. Это только в сказке Гайдара запишут поскорее Мальчиша‑Плохиша в свое буржуинство и дадут ему целую бочку варенья да целую корзину печенья. В реальности ничего подобного не будет. Да, в том же Харькове молодежь одно время будет грезить о корниловской или дроздовской фуражке, но и только. Обыватель отнесется к идее Добровольческой армии в лучшем случае выжидательно. В худшем – недоверчиво.

О каком Учредительном собрании вы тут толкуете, милейший, если большевики уже землю всю раздали и в деревнях ее делят? О каких классовых привилегиях изволите говорить, если все уже ликвидировано ленинским правительством? И зачем нужна полная свобода слова, если и без того каждый делает и пишет, что хочет? Остается только «Единая и неделимая Россия». Точнее всех проблему обозначил Деникин: «Не было возможности внушить истинные цели армии. Делом? Но что может дать краю проходящая армия, вынужденная вести кровавые бои даже за право своего существования? Словом? Когда слово упирается в непроницаемую стену недоверия, страха и раболепства».

В сухом остатке это означает, что командованию Добровольческой армии, с его сугубо консервативными взглядами, было очень трудно бороться со способностью большевиков убеждать массы, с их многочисленными щедрыми митинговыми обещаниями. Причем выражение «очень трудно» в данном случае употребляется в значении «почти невозможно». Но тем, кто пошел за Корниловым, это было не важно. Для них этот поход и есть сама Россия. Разваливаются сапоги, и ноги натерты до острой боли. Завязают в грязи сестры милосердия. Их маленькие ножки вылезают из больших для них сапог, которые остаются в размокшей глине. Но они идут. Ими воплощаются в жизнь жесткие слова Корнилова: «Если не суждено будет победить – покажем, как умеет умирать русская армия».

В бою человек проявляется отчетливее всего. Так было принято считать в то время. Яростные атаки в полный рост ровными шеренгами, зачастую в кромешной темноте, спаяли их кровью – своей и чужой. Под огнем они были равны: генерал Марков и вчерашний юнкер Ларионов, легенда Корниловского ударного полка штабс‑капитан Скоблин и юнец в сбившейся набок фуражке ростовской гимназии. Это было жертвоприношение за Россию во всех смыслах этого слова. Чистое, безумное, красивое и напрасное. Пусть военное счастье изменяет Корнилову, пусть на исходе боеприпасы, пусть после упорных боев изрядно поредевшее войско едва держится на ногах. Для них это ничего не значит. «Мы говорили в дни Батыя и на полях Бородина: “Да возвеличится Россия! Да сгинут наши имена!”». Это словно о них сказано, о первых добровольцах.

Корнилов понимал всю тяжесть положения. Он решает атаковать всеми оставшимися силами и взять Екатеринодар штурмом. Остальные лидеры Белой армии понимают, что лично для Лавра Георгиевича это вопрос решенный. Но они пытаются спорить и приводят в принципе убедительные доводы. Даже у этих стальных людей есть предел человеческих сил, армия рискует быть почти полностью уничтоженной во время боев за город. К тому же взятие Екатеринодара будет классической пирровой победой. Сил контролировать город у Добровольческой армии нет. Но Корнилов непреклонен.

Генерал‑майор Н. В. Скоблин.

Последний начальник Корниловской ударной дивизии

Генерал Марков не спал двое суток. На совещании усталость взяла свое. Он проснулся как раз в момент оглашения окончательного решения. Как и все, воспринял его спокойно. Вернувшись в свой полк, лишь сказал нескольким офицерам страшные слова: «Наденьте чистое белье, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Город не возьмем, а если и возьмем, то погибнем».

Еще более жуткие слова были произнесены в разговоре Деникина с Корниловым. Лавр Георгиевич сразу обозначил свою позицию: если Екатеринодар не будет взят, он пустит себе пулю в лоб. Антон Иванович, опешив на пару секунд от этого, взялся убеждать не принимать скоропалительного решения. Нельзя бросать армию, которая доверяет своему командующему. В случае неудачи штурма отступать будет тяжело, потому что уже некому будет выводить выживших. Корнилов незаменим – в этом Деникин был абсолютно прав.

Весь советский период истории имя прославленного русского генерала ассоциировалось с клеймом «злейшего врага трудового народа», «отъявленного белогвардейского отребья». И до сих пор подобные оценки звучат с завидной регулярностью. Но стоит прочитать отзывы современников о Лавре Георгиевиче, и перед нами предстанет храбрый и честный офицер, символ верности долгу и любви к Родине. Таких людей во все времена были единицы. Такими не рискуют напрасно. Но отговорить Корнилова, к сожалению для Белого движения, не получилось.

27 марта 1918 года Добровольческая армия, по меткому выражению одного из офицеров, пошла на свою всенощную – на бой, из которого не возвращаются, на штурм Екатеринодара. Атака безупречно ровных рядов корниловцев с блестящими погонами и винтовками наперевес вызвала в плохо еще организованном красном войске такую панику, что они поспешно бежали, несмотря на более чем пятикратный перевес в силах. В ходе этих боев Добровольческая армия, потеряв более тысячи человек убитыми и ранеными, смогла закрепиться в предместьях города. На помощь корниловцам подошел полк генерала Маркова, но и офицеры не смогли переломить ход сражения.

Всех добровольцев, остававшихся к тому времени в строю, не насчитывалось и двух тысяч, в то время как красный гарнизон Екатеринодара составлял более 50 тысяч человек.

30 марта в Корниловском ударном полку оставалось всего около 200 бойцов.

Когда Добровольческая армия занимала позиции для последнего штурма Екатеринодара, Корнилов выбрал в качестве своего наблюдательного пункта одиноко стоящее на возвышенности здание фермы. Офицеры попросили Лавра Георгиевича перенести штаб, так как красные обстреливали это место с самого начала боев. Но Корнилов и в этом был непреклонен: «Теперь уже не стоит, скоро штурм». Как вспоминали позднее добровольцы, генерала слишком потрясла гибель командира Корниловского ударного полка полковника Неженцева. Корнилов стал угрюм и задумчив. Ни разу с тех пор шутка не срывалась с его уст, никто не видел больше его улыбки.

Когда к штабу на повозке подвезли тело Неженцева, командующий склонился над ним, долго с глубокой тоской смотрел ему в лицо. Потом перекрестил и поцеловал, прощаясь как с любимым сыном. А утром 31 марта разорвавшийся в штабном домике артиллерийский снаряд лишил Добровольческую армию ее командующего Лавра Корнилова. В своих «Очерках русской смуты» уже в эмиграции генерал Деникин напишет: «Дыхание становилось все тише, тише и угасло. Сдерживая рыдания, я приник к холодеющей руке почившего вождя. Рок – неумолимый и беспощадный. Щадил долго жизнь человека, глядевшего сотни раз в глаза смерти. Поразил его и душу армии в часы ее наибольшего томления».

Сначала смерть главнокомандующего хотели скрыть от армии до вечера. Но вскоре об этом узнало все войско. Боевые, израненные офицеры Корниловского ударного и Марковского полков, награжденные георгиевскими крестами и золотым георгиевским оружием за храбрость, плакали навзрыд, как дети. Кадеты и юнкера печально молчали. Это были мгновения всеобщего горя, ведь в Корнилове сосредоточилось все: идея борьбы, вера в победу, надежда на спасение. И когда его не стало, в сердца добровольцев начали закрадываться страх и мучительное сомнение. Поползли слухи, один другого тревожнее, о новых большевистских полках и дивизиях, окружающих армию со всех сторон, о неизбежности плена и гибели. Бурка, брюки, полушубок и папаха Лавра Георгиевича были разрезаны офицерами на кусочки и разобраны на память.

Ледяной поход. Как писал эмигрантский поэт «Перешагнув, живые шли соблюдать черед, только в одной России мог быть такой поход»

В ночь на 2 апреля тела генерала от инфантерии Корнилова и полковника Неженцева были тайно погребены на пустыре за немецкой колонией, в 50 верстах от Екатеринодара. Вместо похоронного салюта верных войск Корнилова провожали в последний путь залпы вражеских, хотя и своих, русских орудий. На месте захоронения не было оставлено ни могильных холмиков, ни крестов. Карты местности с координатами могил взяли с собой три офицера Корниловского ударного полка. Добровольческая армия, выполняя приказ нового командующего генерала Деникина, отступала. Утром в колонию вошли большевики. Место захоронения было достаточно быстро обнаружено, трупы вырыты. Корнилова опознали по погонам полного генерала. Сорвав с него мундир, тело бросили на повозку, покрыли брезентом и отвезли в Екатеринодар. Сначала оно было доставлено во двор гостиницы, где квартировало командование красных войск. Сброшенное на землю тело Корнилова сфотографировали, после чего попытались повесить на дереве, но веревка оборвалась.

Созданная впоследствии в Белой армии «Особая комиссия по расследованию злодеяний большевиков» беспристрастно зафиксировала факты глумления над телом генерала Корнилова: «Труп был уже неузнаваем: он представлял из себя бесформенную массу, обезображенную ударами шашек, бросанием на землю. Тело было привезено на городские бойни, где, обложив соломой, стали жечь в присутствии высших представителей большевистской власти, прибывших на это зрелище на автомобилях. Собранный пепел был развеян».

Когда Добровольческая армия, уже во Втором кубанском походе, взяла Екатеринодар, в могиле Корнилова были обнаружены лишь куски гроба. Этого никогда не забывали и не прощали в Корниловском ударном полку. С пленными комиссарами и бывшими офицерами русской императорской армии, пошедшими на службу к большевикам, потом уже не церемонились. Началась эпоха взаимной всепоглощающей ненависти.

На месте гибели Корнилова его офицеры поставили скромный деревянный крест. Но и он простоял недолго. В 1920 году красные, едва войдя в Екатеринодар, уничтожили его. Но ни этот факт, ни годы замалчивания и откровенного шельмования фигуры генерала Корнилова в СССР не смогли вычеркнуть его имени из истории. И прав был митрополит Русской православной церкви за рубежом Анастасий, заметивший, что придет время, и Россия воздаст дань ее благородным рыцарям.

«Не умеете вы, русские, ценить своих талантливых полководцев». Эти слова произнес весной 1918 года командующий оккупационными германскими войсками на Украине генерал фон Арним.

Обращены они были к делегации из Ростова в ответ на их торжественное заявление: «Военнослужащий Корнилов убит под Екатеринодаром». Вдумаемся в эту ситуацию. Мы даже спустя сто лет не можем признать то, что было очевидно современникам еще век назад. И не нашим соотечественникам, а противникам в Первой мировой войне. Вместо этого отдельные «пикейные жилеты» с маниакальным упорством продолжают ссылаться на безграмотное мнение своих идейных предшественников из когорты разнообразных второсортных глашатаев, успешно превративших во многом правильный советский агитпроп в посмешище. А я вот возьму и процитирую Ленина. Да, именно его. Он по похожему поводу предельно внятно высказался в свое время: «Все те клеветы, которые бросали на нас буржуазная печать и партии, им помогавшие или враждебные советской власти, – являются вздором». Применительно к Корнилову лучше и не скажешь.

Не надо сейчас закатывать глаза и с ненавистью рассуждать о классовой борьбе. Во‑первых, наши современники в большинстве своем работ Ленина не читали и упорно судят об истории страны в трактовке различных сказочников. Так им привычно и очень удобно. А во‑вторых, в условиях той самой классовой борьбы у ее современных сторонников были все основания самим оказаться у стенки, причем даже опередить в этом многих буржуев. Сомневающимся рекомендую вспомнить события конца 30‑х годов, когда даже девять наркомов первого ленинского правительства были расстреляны как враги народа.

Так вот о Корнилове. Сегодня в моде патриотизм и любовь к России. Гордость за ее историю и стремление сделать ее лучше. Неприятие внешнего врага и презрение к его сторонникам внутри страны. С этой точки зрения генерал от инфантерии – ярчайший пример для подражания. Не было тогда большего патриота исторической России, чем Корнилов. Равно как и не было большего врага у немцев, многочисленных сепаратистов и у большевиков.

Многие делают ошибку, считая, что большевики образца 1917 и 1941 годов – одно и то же явление. Ничего подобного. Это были уже, по сути, разные партии с разными установками. В 1917 году ни о какой России никто в Совнаркоме всерьез не думал. Целью была объявлена мировая революция. Отношение к народу – соответствующее. Ленина читать нынче не любят, а потому и не знают, что в своих посланиях вождь большевиков отзывался о русских зачастую в уничижительной форме. Чего стоит только его знаменитое «Ивашек» надо дурить». Я уже скромно молчу про многочисленные «повесить (непременно повесить), чтобы народ видел» и «надо поставить на ноги все чека, чтобы расстреливать не явившихся на работу из‑за «Николы». А советский представитель в Швейцарии однажды получил от Ильича указание: «Русским дуракам раздайте работу: посылать сюда вырезки, а не случайные номера (как делали эти идиоты до сих пор)». Сравните мысленно с известным тостом Сталина за русский народ в 1945 году и сами сделайте выводы.

А теперь ответьте самим себе честно на невероятно простой вопрос: вам бы понравилось такое отношение к государствообразующему народу, его истории и культуре? Вы бы в самом деле не протестовали, хотя бы в глубине души, против такого отношения к вам и вашим родителям? Ответ очевиден. Но почему же тогда многие продолжают поносить последними словами генерала Корнилова за то, что он первым выступил против вакханалии и безбожия? Проблема лежит исключительно в плоскости исторической безграмотности. Мы до сих пор блуждаем в потемках и «как чужие идем по родимой своей стороне». Нам нужно знать истоки. В том числе те события в морозных кубанских степях 1918 года.

После гибели Корнилова Добровольческую армию возглавил Деникин. Иных кандидатур, в принципе, и не было. Только в офицерском полку появились сомнения. Они хотели видеть на посту главнокомандующего своего командира, генерала Маркова. Его считали «шпагой Корнилова». Он всегда личным примером увлекал добровольцев в яростные атаки своим привычным кличем «Друзья, вперед!» Марков почувствовал настроение своих офицеров и был, как всегда, точен в сжатой оценке: «Армию принял генерал Деникин. Беспокоиться за ее судьбу не приходится. Этому человеку я верю больше, чем самому себе!» Сергей Леонидович имел все основания так говорить.

В 1899 году военный министр Алексей Куропаткин, представляя выпуск Академии генерального штаба Николаю II, сказал: «Этот офицер не причислен к Генштабу за свой плохой характер». Только спустя два года министр признал, что допустил ошибку. Человек с плохим характером во время Первой мировой войны стал одним из символов русской армии. Антон Иванович Деникин – кавалер ордена Святого Георгия двух степеней, награжденный георгиевским золотым оружием, был командиром легендарной «Железной бригады», которую панически боялись немцы и их союзники.

Наследство от Корнилова досталось удручающее. Дело даже не в том, что обычная несгибаемость первых добровольцев сменилась тревогой за исход кампании. И вовсе не в том, что красные войска продолжали преследовать сильно поредевшую Добровольческую армию. Обоз растянулся почти на 10 километров. Деникин принял первое тяжелое решение – избавиться от обузы. Беженцев поместили по шесть человек в телеге, почти 200 подвод вместе с ненужным грузом уничтожили. Но нужно было решить главный вопрос: брать с собой раненых или оставить их в станицах, постаравшись обеспечить их безопасность. Алексеев, Романовский и Марков высказались за предложение оставить. Разумеется, в Добровольческой армии это решение не вызвало восторга, но никто не осуждал командиров. Все понимали: с ранеными армия обречена, а так появлялся хоть какой‑то шанс. Но Деникина этот случай мучил до конца жизни. В своих воспоминаниях Антон Иванович напишет потом: «Делясь тогда впечатлениями с Романовским, мы оба пришли к одинаковому заключению: подписать приказ заставлял тяжелый долг начальника, но если бы пришлось оставаться самим, мы предпочли бы пустить пулю в лоб».

У армии на тот момент оставалось лишь 30 снарядов. Положение было критическим. И все‑таки добровольцы не превратились в обезумевшую людскую массу. Сказались характер и долг русского офицера. Они шли, теряя в боях друзей. Шли в том числе за генералом Марковым. Именно он стал одним из символов Ледяного похода.

К сожалению, Марков погиб через несколько месяцев. Хронологически это уже Второй кубанский поход. Но поскольку имя Сергея Леонидовича тесно связано с первыми шагами Добровольческой армии, правильнее будет рассказать о нем подробнее именно в этой главе. Он до сих пор толком не известен широкой общественности, хотя доктора исторических наук Василий Цветков и Руслан Гагкуев многое сделали для возвращения России имени этого выдающегося патриота и безукоризненного русского офицера.

«Рыцарь, герой, патриот, с горячим сердцем и мятежной душой, он не жил, а горел любовью к России и бранным подвигам» – эти слова из приказа генерала Деникина о смерти генерала Маркова как нельзя лучше характеризуют Сергея Леонидовича. Когда потребовалось, он, бывший начальник штаба двух фронтов русской армии, стал во главе только что образованного Офицерского полка, в котором было всего лишь 1000 человек. Марков обошел строй и обратился к подчиненным: «Не много же вас здесь. По правде говоря, из трехсоттысячного офицерского корпуса я ожидал увидеть больше. Но не огорчайтесь. Я глубоко убежден, что даже с такими малыми силами мы совершим великие дела».

Каждое утро полк выступал походным порядком в авангарде Добровольческой армии, и всегда впереди был Сергей Леонидович в белой высокой папахе и черной куртке с белыми генеральскими погонами. Резкие черты лица и такая же резкая характерная речь, на слова он не скупился…

Далеко не случайно многие, отдавая должное Корнилову, именно Маркова считали истинным вождем Белого движения.

Что было тому причиной? Его харизма, истовость, с которой он отдавался делу, его особое магическое обаяние? Одно можно сказать наверняка: доверие к Маркову со стороны единомышленников было исключительным. Один из выживших участников Ледяного похода впоследствии напишет: «Его можно было видеть повсюду – в боях, на самых важных участках, он был там и брал на себя руководство. Казалось, что не мы, а он, титан, схватился с врагом, а мы – только молчаливые зрители».

Генерал С. Л. Марков.

Его называли «шпагой Корнилова»

Марков относился к той редкой категории людей, которых уважали и ценили даже его противники. Вот и «красный граф» Алексей Толстой, а именно так называли писателя в эмиграции, в своем знаменитом романе «Хождение по мукам» обрисовал Сергея Леонидовича метко и ярко: «С биноклем на коне или с шашкой в наступающей цепи, командуя страшной игрой боя, он, должно быть, испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение. Марков был храбр и хорошо знал те острые минуты боя, когда командиру для решающего хода нужно пошутить со смертью, выйдя впереди цепи с хлыстиком под секущий свинец». Такая оценка говорит о многом и дорогого стоит.

Сергей Леонидович Марков погиб в бою у станции Шаблиевка 25 июня 1918 года. Предпоследний снаряд отходящего бронепоезда красных разорвался рядом и смертельно ранил генерала. Перед смертью он попросил поднести находившуюся в доме икону Казанской Божией Матери и благословил ею Кубанский стрелковый полк. Буквально искромсанный осколками, Марков умирал тихо, без единого стона. Благословляя иконой рыдавших офицеров, он успел только сказать: «Умираю за вас, как вы за меня». Простые, строгие слова. Таким же простым и строгим было его отношение к смерти. Еще уходя на Русско‑японскую войну, Марков писал своей матери: «Я смерти не боюсь, больше она мне любопытна, как нечто новое, неизведанное, и умереть за своим кровным делом – разве это не счастье, не радость?! Мне жаль тебя и только тебя, моя родная, родная бесценная мама».

Остановитесь на мгновение. Прочтите эти слова еще раз. Подумайте над ними. Это и есть та великая Россия, о потере которой мы скорбели в 90‑х годах. Это тот самый легендарный русский характер, который после «Крымской весны» и событий на Юго‑Востоке Украины начал возвращаться. Я в свое время в твиттере провел параллели, разумеется, условные, между Михаилом «Гиви» Толстых и генералом Марковым. Та же любовь к Родине, то же презрение к смерти, тот же самый порыв без перерыва. Даже та самая папаха. Это марковский дух и марковский стиль. Это русский дух, который никогда не суждено понять западному человеку.

Потрясенный гибелью близкого друга и соратника, генерал Деникин написал в своих «Очерках русской смуты»: «Над гробом реял черный с крестом флаг, мелькавший так часто в самых опасных местах боя. После отпевания я отошел в угол темного храма, подальше от людей, и отдался своему горю. Уходят, уходят один за другим, а путь еще такой длинный, такой тяжелый…»

В Новочеркасске, в церкви епархиального училища, была отслужена панихида по Маркову, на которой в почетном карауле стоял его Офицерский полк. Во время прощальной речи генерала Алексеева, где тот подчеркнул верность Маркова России и его жертвенность христианина‑воина, боевые офицеры, много пережившие на своем веку, не скрывали слез. Став на одно колено, бывший главнокомандующий русской армии обратился к матери Сергея Леонидовича: «Благодарю вас, матушка, от имени земли Русской за то, что вы воспитали сына‑рыцаря без страха и упрека!» Полк дал прощальный салют.

Это была панихида по исторической России. И по только зародившемуся Белому движению. Тогда еще никто из участников печальной церемонии этого не сознавал. Но Ледяной поход, бескомпромиссная верность Родине – это великая история великой России. В этом я твердо убежден.

Кто и как создавал Красную армию?

Товарища Троцкого посадим управлять Красной армией не одной Республики, а может быть, Миром.

Начдив Апанасенко

Я задал вам вовсе не такой простой вопрос, как могло бы показаться. Как и в случае с Октябрьской революцией (об этом я подробно писал в предыдущей книге), создатели Красной армии менялись, как в калейдоскопе. Сначала единственным и неповторимым был Троцкий, что полностью соответствует исторической правде. Потом ему пару составил Ленин. В дальнейшем Ильич ненадолго выдвинется на первый план, но роль Троцкого в создании Красной армии все еще никто не отрицал. В начале 30‑х годов всем будут уже руководить Ленин и Сталин. Потом – Сталин, при незначительной помощи Ленина. После смерти Великого кормчего, осуждения культа личности и десталинизации единственным создателем Рабоче‑крестьянской красной армии объявят Ленина. И базу под это идеологическую подведут по всем правилам коммунистической агитации. Ведь еще 23 февраля 1918 года мудрый Владимир Ильич, подавляя клокотавшие в душе злобу и ненависть к трусам и паникерам, написал легендарную статью «Тяжелый, но необходимый урок». С тех самых пор в этот день мы чествуем защитников Отечества. А сам праздник еще не так давно назывался «Днем Красной армии и флота».

Ленинская работа «Тяжелый, но необходимый урок» входила в обязательный набор для изучения в Советском Союзе. Миллионы людей старательно конспектировали и зубрили потом ее наизусть, не особенно вдаваясь в суть. Неприятных вопросов не задавали. Генетическая память о 30‑х годах срабатывала. Будь иначе – обратили бы внимание на тон той самой статьи. Весь ленинский посыл крайне прост: Советы испытали невероятный позор. И тут возникает закономерный вопрос: а что же мы тогда празднуем?

Давайте по порядку. Итак, в 1938 году на страницах главной газеты Советского Союза «Правда» методично печатался только что составленный «Краткий курс истории ВКП(б)». Автором был, по сути, лично товарищ Сталин. Этот, не побоюсь громкого слова, величественный эпос должен был раз и навсегда закрепить в сознании людей единственно верную правду о партии. О ее борьбе, победах на фронтах Гражданской войны и трудовых свершениях. Нужна была каноническая версия. Единственная, на все времена. И она последовала в блестящей формулировке: «Под Нарвой и Псковом немецким оккупантам был дан решительный отпор. День отпора войскам германского империализма – 23 февраля – стал днем рождения молодой Красной армии».

Никто, разумеется, со сталинским определением не спорил и в фальсификации истории гениального автора не упрекал. Хотя на тот момент еще живы были тысячи участников тех событий. И они знали неприятную правду. Псков немцам удалось захватить силами всего двух сотен человек. Сопротивления им революционные массы не оказывали и решительного отпора не давали. Достались в награду победителям прекрасные трофеи, ведь в городе располагался штаб Северного фронта. А посему оккупанты без боя взяли склады продовольствия и боеприпасов.

Ленин был в ярости. 25 февраля в вечернем выпуске газеты «Правда» появилась статья «Тяжелый, но необходимый урок». Получив известие, Ленин его какое‑то время переваривал, собирался с мыслями, писал статью. Иначе она бы вышла уже 24 февраля. Но Ленину пришлось отрезвлять свою партию. Поэтому он выждал, пока собственное первое бешенство пройдет, и только потом взялся за дело. Откроем ту легендарную работу вождя большевиков. Армии у нас нет, справедливо сокрушается Ильич. Ее надо создавать. Страну надо защищать. Венчает статью главное: «Учитесь у тяжелых, но полезных уроков революции, товарищи рабочие! Готовьтесь серьезно, напряженно, неуклонно к защите отечества, к защите социалистической Советской республики!»

Что же все‑таки произошло 23 февраля 1918 года? Командовал красными войсками Павел Дыбенко, балтийский матрос‑большевик, ставший членом первого ленинского Совета народных комиссаров. Он взялся лично возглавить лихую атаку на противника. Но беда была в том, что красные моряки, прекрасно справившиеся с разгоном и расстрелом демонстрации в день открытия Учредительного собрания, немцев не осилили. Не по Сеньке оказалась шапка – пришлось отступать. Это если сказать мягко. А если называть вещи своими именами, то революционные матросы бежали с поля боя, сверкая пятками. Скорость забега была превосходной. Школа олимпийского резерва по легкой атлетике позавидует. Подгоняло красных моряков спиртное, которое они прихватили с собой. Чтобы врагу не досталось, разумеется. А вы о чем подумали? Впереди всех несся, разумеется, сам Дыбенко со своим штабом. Поймать их удалось только под Самарой.

Откройте любую карту. Посмотрите, где находится Псков, и где Самара. Оцените, сколько километров пронеслись эти марафонцы по февральскому снегу. Нет, не на своих двоих, конечно же. Экспроприировали поезд. Согласимся, в теплых вагонах отступать комфортнее. Мин там не закладывают, на конные патрули не нарвешься и под артиллерийский обстрел противника не попадешь. Как бы вы поступили с таким воякой? Лично мне сразу вспоминается монолог Сильвера из «Острова сокровищ»: «И поэтому я голосую убить».

Не надо меня обвинять в кровожадности. Дыбенко – не просто революционный солдат, поставленный для отпугивания ворон у казармы в российском захолустье, а один из руководителей военного наркомата. И что такое долг перед страной в военное время, сознавать должен прекрасно. Терпеть дезертирство невозможно. Любая самая крепкая власть рухнет, если не будет таких вот «дыбенок» показательно карать в назидание другим. Сталин, кстати, этот тяжелый, но необходимый урок оперативно усвоил. Внял ленинским заветам. И в 1941 году, когда фронт рушился, он принял решительные меры. Не будем сейчас вдаваться в нудную полемику на тему «заслуживал ли генерал Павлов казни и он ли один был во всем виноват». Речь в данном случае идет о том, что это был своеобразный нашатырь для панически бегущей армии. Он подействовал. Опять же, не стоит меня упрекать в цинизме. Когда идет война, не до сантиментов. Два раза в XX веке руководители России колебались, и оба раза все заканчивалось крахом страны. Я говорю про февраль 1917‑го и про события 1991 годов, которые многие мои читатели еще, полагаю, не забыли. Выводы напрашиваются сами собой.

Но как же поступили Ленин с Троцким? Они отдали Дыбенко под революционный трибунал и исключили из партии.

Но не расстреляли из‑за заслуг перед революцией. Сказалось заступничество его жены Александры Коллонтай. Вам знакомо это имя? Конечно, кто же не слышал о первой в мировой истории женщине‑министре! Но дело в том, что впервые товарищ Коллонтай прославилась не в Совнаркоме и даже не на привычной всем дипломатической ниве, а на фронтах любовных. Об этом сегодня если и вспоминают, то как‑то не очень охотно.

В. И. Ленин. Вождь пролетарской революции быстро пересмотрел свои взгляды, и это позволило красным победить в Гражданской войне

Когда нынешние сторонники классовой борьбы стонут, что только и исключительно проклятая западная демократия развратила души россиян – это очередное проявление безграмотности. Потому как именно ленинский нарком товарищ Коллонтай в 1918 году заявила: «В свободном обществе удовлетворить половую потребность будет так же просто, как выпить стакан воды. Надо осознавать, что отказ – это каприз. Это эгоизм, который уводит наше общество от идеала. Надо отодвинуть его на второй план ради идеи». Результаты в виде резкого увеличения числа заболеваний венерическими болезнями не заставили себя долго ждать. Только в Московском коммунистическом университете имени Свердлова в 1922 году гонореей болели 40 % студентов. Этот самый университет и издал «12 половых заповедей», среди которых была и такая: «Половой подбор должен строиться по линии классовой революционно‑пролетарской целесообразности. В любовные отношения не должны вноситься элементы флирта, ухаживания, кокетства и прочие методы специально‑полового завоевания».

Справедливости ради стоит сказать, что Ленин крайне отрицательно относился к идеям Коллонтай. Прочитав статью «Крылатый Эрос», он с едким сарказмом написал ей: «Спасибо Вам за такого рода марксизм!» А в письме Кларе Цеткин он жаловался, что подобные вульгарные теории испортят молодежь. Но при этом Ильич не останавливал Коллонтай и не мешал ей удовлетворять свои растущие потребности с Дыбенко, Раскольниковым и остальными товарищами.

Мужа ей удалось отстоять. Хотя и сам он своей вины не отрицал, и за супругу не прятался. Больше того – признал, что лично несет полную ответственность за позорное бегство моряков. Позвольте, взволнованно спросит меня иной читатель, так что же мы празднуем 23 февраля, кроме марафонского забега Дыбенко и его матросов с канистрой спирта? Вопрос справедливый, ведь «Краткий курс истории ВКП(б)» ничего по этому поводу не сообщает. И многочисленные срыватели покровов с советского прошлого не рассказывают ничего другого, кроме ритуальных завываний про низость Павла Ефимовича Дыбенко.

Дело в том, что декрет Совнаркома об образовании Рабоче‑крестьянской красной армии был принят 28 января 1918 года. Вождь большевиков тогда 20 миллионов рублей выделил для защитников первого в мире пролетарского государства. Сравните сами с мизерными цифрами, которыми оперировал руководитель Белого движения генерал Алексеев, и почувствуйте разницу. Спустя год, когда армия уже была создана и отчаянно сражалась на фронтах Гражданской войны, член ВЦИК товарищ Каменев предложил торжественно отметить годовщину РККА. Выбрали для этого 17 февраля 1919 года. Потом посмотрели внимательно на календарь и решили для всеобщего удобства перенести празднование на ближайшее воскресенье. Им и оказалось то самое 23 февраля.

Таким образом, никакой связи с трусостью Дыбенко этот праздник изначально не имел. Пришлось бы воскресенье на 22 февраля – отмечали бы в этот день. Так же всенародно и с огромным энтузиазмом. И делали бы это до сих пор. А вот у многочисленных ревизионистов отняли бы хлеб. А то ведь как им удобно: от трусости одного негодяя протянули мостик и оскорбили всю армию. И до сих пор каждый год в этот день сотрясают информационное пространство ритуальные песни из уст либеральных публицистов и деятелей про подлость Ленина, который именно в честь дезертира решил организовать праздник Красной армии.

А все потому, что знать подлинную историю собственной страны этим гражданам категорически не хочется. Будь иначе, хоть кто‑нибудь из них выбрался бы в Румянцевскую библиотеку. Оторвался бы от затяжных боев в твиттере и погрузился в удивительный мир пожелтевших газет времен Гражданской войны. И читал бы он с удивлением номер «Известий» от 23 февраля 1919 года. В нем содержится огромная статья Троцкого с указанием всей Рабоче‑крестьянской армии, как действовать в эту непростую эпоху. Читатель узнал бы наконец, что никаких парадов в честь защитников Отечества тогда не проводилось. Потому что тот же Троцкий презрительно обозвал их «шагистикой» и «зрелищем для обывателя». А армия в тот момент была нужна для совсем другого.

Больше того, потом сделали перерыв на целых три года. Снова отметили день РККА только в 1922 году, даже парад провели. Было что праздновать без всякой низости Дыбенко. О ней, кстати, никто тогда не забывал. Первый красный офицер маршал Ворошилов в 1935 году в праздничной статье окончательно поставил точку в этой истории: «Приурочивание празднества годовщины РККА к 23 февраля носит довольно случайный и трудно объяснимый характер и не совпадает с историческими датами».

Теперь переходим непосредственно к созданию Рабоче‑крестьянской армии. Той самой, которая сжимала властно свой штык мозолистой рукой. Никакого Ленина, Сталина или Ворошилова в тот исторический момент на авансцене не наблюдалось. Исполнил все один Троцкий. Сомневающихся я отправляю в увлекательное путешествие по газетам Советской России первых лет пребывания коммунистов у власти. Вы с удивлением узнаете, что именно Льва Давидовича пропаганда рассматривала как единственного и неповторимого вождя Красной армии. Точно так же считали во всем мире. Западная печать называла его «военным лидером большевизма».

Троцкий блестяще справился с задачей. Правда, только на внутреннем фронте. Попытка экспансии революции через советизацию Польши провалилась, хотя вины самого создателя армии в этом нет. Ответил за разгром на Висле лично «красный Бонапарт» Тухачевский. Его предупреждали, но упрямство Михаила Николаевича множилось на его самовлюбленность, что привело к закономерной катастрофе. Впрочем, положение большевиков внутри России не пошатнулось – во многом благодаря заслугам Троцкого.

У него была тогда воистину необъятная власть. Сначала старые члены партии относились к нему настороженно, потом начали завидовать, а закончилось все это, мягко говоря, недолюбливанием Троцкого. Успешным всегда завидуют. Эту человеческую черту даже большевики всеми своими многочисленными декретами упразднить не смогли. Скорее напротив, они ее в какой‑то степени культивировали – что Зиновьев, что Сталин, что Ворошилов. Каждый из них вступил с создателем Красной армии в жесткую конфронтацию в годы Гражданской войны. Тогда одолеть Троцкого у них не получилось. Время еще не наступило.

Наполеон однажды заметил, что в его отсутствие творятся одни глупости. Гитлер, руководя армией, проводил бесконечные пустопорожние совещания. Сталин любил в задумчивости слушать своих соратников. Всем им, с точки зрения управления вооруженными силами, было далеко до Троцкого.

Тот выстроил уникальную систему. Такого не было ни до, ни после него. На два с половиной года он поселился в вагоне, без устали разъезжая по фронтам Гражданской войны. Легендарный «поезд председателя Реввоенсовета республики» отправился в путь в ночь с 7 на 8 августа 1918 года и совершил 36 рейсов протяженностью 106 тысяч километров. «На хозяйстве» в Москве все это время оставался заместитель Троцкого Эфраим Склянский, которого сам создатель Красной армии называл «превосходной человеческой машиной, работавшей без отказов и перебоев». Иначе и быть не могло. Нарком много требовал от других, но еще больше спрашивал с себя. Это вам не сибариты эпохи Временного правительства. Тут не люди, а действительно машины, неизменно приносящие результат.

Троцкий был педантом, и поэтому организация поезда была продумана в мельчайших деталях. Ничто не укрывалось от пристального взора «демона революции». Он не допускал ошибок. Он их предвидел и избегал. Вместе с ним по фронтам мотались более 200 сотрудников, в том числе 30 латышских стрелков для охраны и 37 агитаторов. Имелся даже собственный революционный трибунал – для тех, кто не способен был понять и принять правила новой жизни. Или вздумывал заняться «партизанщиной».

Л. Д. Троцкий.

Подлинный создатель Рабоче‑крестьянской армии

Его боялись и свои, и чужие. Троцкий был начисто лишен сантиментов. Например, перед выездом в Свияжск он издал показательный приказ: «Врагам народа, агентам иностранного империализма и наемникам буржуазии пощады не будет. В поезде Народного Комиссара по военным делам заседает Военно‑Революционный Трибунал, который снабжен неограниченными полномочиями по отношению к полосе железной дороги, объявленной на военном положении. Со своими нерадивыми и преступными слугами Советская Республика будет расправляться не менее сурово, чем со своими врагами». И если находился кто‑то сомневавшийся в решительности Троцкого, он очень быстро жалел о своей ошибке. Если, конечно, оставался к тому моменту в живых.

У Троцкого был не только кнут в виде расстрелов, но и вагон пряников. В прямом смысле этого слова. Целый вагон занимали 180 пудов шоколадных конфет, которыми поощрялись наиболее отличившиеся в боях. Это не считая бесчисленных портсигаров, часов, портмоне и прочих красных революционных шаровар. Иногда подарки заканчивались. Были случаи, когда Троцкий отдавал героям Красной армии свои собственные часы и личное оружие. Он умел произвести на людей нужное впечатление. В 1919 году на митинге в Киеве он неожиданно для всех выдал: «Не смеет враг топтать землю матушки‑Руси». Подобная лексика привычно звучала из уст, скажем, Деникина. Но от председателя Реввоенсовета республики слышать такое было удивительно. Это был мастер экспромтов и политик с большой буквы. Именно этим объясняется решение Троцкого привлечь к строительству армии бывших царских офицеров.

Э. М. Склянский.

Заместитель Троцкого в Реввоенсовете республики, один из творцов победы красных в Гражданской войне

Мятеж чехословацкого корпуса не оставил большевикам выбора. Ленин и Троцкий хорошо понимали, что без профессиональных вооруженных сил не то что мировую революцию не устроишь, но и власть в России потеряешь. Причем очень быстро. Именно поэтому большевики приняли решение начать создавать армию по всем правилам – от введения единоначалия до мобилизации. Немногие сегодня знают о том, что это противоречит программным установкам самого Ленина. Он еще в 1917 году в классической работе «Государство и революция» обосновал необходимость замены постоянной армии на всеобщее вооружение народа. Не стоит забывать и демографический фактор. В России тогда большинство составляли крестьяне, которые по ленинской же оценке являлись «мелкой буржуазией». Но настоящий политик тем и отличается от дилетантов, что способен осознать и начать исправлять собственные ошибки.

Очень быстро Ленин с Троцким пришли к пониманию того, что без профессионалов армию не построишь. Слесарь с 10 годами стажа подпольной революционной борьбы может быть прекрасным агитатором широких масс, но успешно разрабатывать и, главное, осуществлять военные операции он не сумеет. Для этого нужны выпускники Академии генерального штаба. Понятно, что на 90 % это отъявленная «контра», но других нет и в среднесрочной перспективе не предвидится. Поэтому придется иметь дело с «золотопогонниками». Их вполне достаточно, можно выбирать самых покладистых. Желательно, ориентируясь на социально близкое происхождение, то есть из крестьян. В годы Первой мировой многие выходцы из сельской бедноты стали так называемыми офицерами военного времени.

Троцкий берется за дело. Провозглашает привлечение офицерского корпуса бывшей Русской императорской армии в РККА. Стремительный поворот на 180 градусов, поскольку до этого тех самых офицеров преследовали и уничтожали как бешеных собак. В лучшем для них случае их бросали в подвалы многочисленных «чрезвычаек», где они находились на положении заложников. Убьют где‑нибудь видного революционера – большевики в отместку расстреляют десяток офицеров. Им не важно, что лично эти полковники и штабс‑капитаны никакого отношения к террору не имели. Просто происхождением не вышли.

Председатель Реввоенсовета устанавливает новые правила игры в условиях диктатуры пролетариата.

В конце июля 1918 года вводится принудительная регистрация бывших офицеров и военных чиновников. Возрастной ценз строгий – от 21 до 26 лет.

Троцкий пишет программную статью «Офицерский вопрос», которую публикует газета «Известия». В дальнейшем последует особый декрет, в котором будет объявлено о взятии в заложники членов семей «военспецов». Чтобы дурных мыслей у тех не возникало.

Согласимся, методы чудовищные. Нам, живущим в XXI веке, это кажется дикостью. Но в ту эпоху иначе было нельзя. Временное правительство, а затем и большевики демонтировали институт вооруженных сил в стране. И тут неожиданно выясняется, что без офицеров никак нельзя. Досадно. Значит, нужно с большевистским темпом и задором решать проблему. Идти наикратчайшим путем, невзирая на возможные сложности и не учитывая возможной негативной реакции сторонников. Логика революционной борьбы диктует свои правила. Ленин и Троцкий это прекрасно понимали.

В октябре 1918 года председатель Реввоенсовета республики пишет докладную записку главе советского правительства. В ней впервые звучит ключевой тезис в истории создания рабоче‑крестьянской армии: освободить из тюрьмы тех офицеров, против которых не выдвинуты серьезные обвинения, при условии, что они будут верой и правдой служить в РККА. Кроме этого, со всех будет взята подписка, что в случае перехода на сторону контрреволюции их семьи будут арестованы. Что с этими семьями будет в дальнейшем, объяснять не стоит. Троцкий был начисто лишен сантиментов еще в мирное время, а в эпоху Гражданской войны и подавно.

Предложение Льва Давидовича одобряется на заседании ЦК. Единственное условие – чтобы освобождаемые из тюрьмы офицеры не были замечены до этого в контрреволюционной деятельности. Но и на это во многом смотрели сквозь пальцы. Ибо, согласно доктрине классовой борьбы, обладатель золотых погон сам по себе – уже отъявленная контра, с которой разговор должен быть коротким: «в штаб Духонина», иначе говоря – поставить к стенке без промедления. Но тяжелейшая эпоха диктует свои условия. И с таким явным волюнтаризмом приходится мириться.

Потом, уже в эпоху Сталина, начнут активно переписывать историю. И договорятся даже до того, что все лидеры первого государства рабочих и крестьян были против вредного предложения Троцкого. Но «демон революции» сумел каким‑то образом пролоббировать свою инициативу. Это абсолютный вздор. Во‑первых, инициативу председателя Реввоенсовета поддержал лично товарищ Ленин. Про какого‑то командующего Восточным фронтом Вацетиса в этой связи даже вспоминать стыдно. А во‑вторых, действия Троцкого по созданию Красной армии одобрил еще в июле 1918 года V Съезд Советов. Сомневающимся в этом рекомендую ознакомиться со стенограммой заседания.

Я уже вижу, как в этом месте оживится иной мой либеральный читатель. Как же, о таком тяжелом преступлении ленинского правительства рассказал. Не забудем, не простим. К подобным ритуальным стенаниям я уже привык. Выслушиваю спокойно. Только очки поправляю, прежде чем начинать заниматься неблагодарным делом: объяснять детали. Дело в том, что это упоминаемое каждым рукопожатным либералом взятие в заложники членов семей «военспецов» носило лишь характер угрозы, которая массово не применялась. Троцкий своим приказом в сентябре 1918 года возложил проведение арестов родственников перебежчиков на члена Реввоенсовета Аралова. А тот сам – бывший штабс‑капитан. Выходит, учетом и контролем бывших офицеров Русской императорской армии на службе в РККА занимались точно такие же бывшие офицеры. Аралов, по вполне понятным причинам, служебного рвения в этом тяжелом вопросе не проявил. Закончилось манкирование прямыми обязанностями соответствующим образом. В конце декабря Троцкий отбивает телеграмму в Реввоенсовет республики: «Произошел ряд фактов измены со стороны бывших офицеров, занимающих командные посты, но ни в одном из случаев, насколько мне известно, семья предателя не была арестована, так как, по‑видимому, регистрация бывших офицеров вовсе не была произведена. Такое небрежное отношение к важнейшей задаче совершенно недопустимо».

А что же Аралов? Был ли он расстрелян в тот же день за халатность? Или, может быть, его отправили на каторгу, памятуя заслуги перед революцией? Все же член РСДРП с дореволюционных времен. Нет, к стенке Семена Ивановича встать не попросили. И не сменил он китель на лагерный бушлат. А напротив, прожил долгую жизнь уважаемым человеком. Был, в частности, награжден орденом Ленина и орденом Красного Знамени. Эти факты немного подмывают стройную теорию либеральных мыслителей, но они привычно их игнорируют. Так им проще жить.

Но вернемся к нашей истории. В декабре 1918 года Совнарком издает декрет о мобилизации бывших царских офицеров и унтер‑офицеров. Приведу немного цифр, чтобы картина была максимально понятной. Итак, за первый месяц мобилизации ряды Рабоче‑крестьянской красной армии пополнили свыше четырех тысяч офицеров и более семи тысяч унтер‑офицеров. Для сравнения: за этот же срок курсы «красных командиров» успешно подготовили чуть более 1300 человек. Результаты подобного подхода большевиков к формированию своей армии не замедлили сказаться. Можно долго спорить о качествах привлеченных военспецов, но факт остается фактом: в РККА было достаточно и бывших генералов Русской императорской армии, и бывших офицеров Генерального штаба.

Кстати, о последних. Уже сколько лет не умолкает спор: чью же все‑таки сторону они приняли в Гражданской войне? Статьи пестрят цифрами, каждый автор упорно доказывает именно свою правоту. Наблюдать за этим очень любопытно. Но не более того. По причине того, что спорщики оперируют странными данными. Мне даже доводилось читать, что в РККА было чуть ли не 1700 выпускников Академии Генерального штаба. Одно это уже свидетельствует о страшной безграмотности утверждающего. Потому что для начала ему неплохо было бы выяснить, а сколько их всего было, этих выпускников. Помогать в этом простейшем действии я принципиально не буду. Лишь подскажу, что стоит открыть монографию доктора исторических наук Андрея Ганина как раз по этой теме. А дальше следовать совету булгаковского героя: «Вы, Шариков, должны молчать и слушать».

Мы же с вами доверять голословным утверждениям не станем и подсчитаем сами. Простая арифметика, как в младшей школе. Начнем с белых армий. Больше всего офицеров было, разумеется, у Деникина на Юге России – 467 человек. Еще 113 офицеров Генштаба и 178 выпускников ускоренных курсов Академии числилось у Верховного правителя России адмирала Колчака. У генерала Миллера мы обнаружим еще 22 генштабиста, и 26 – у генерала Юденича. Складываем вместе – получается, что 806 офицеров Генерального штаба было на стороне белых. А сколько же у красных? Летом 1919 года в РККА числилось 505 «лиц Генштаба», а на момент окончания Гражданской войны таковых уже было лишь 458. Немного, согласимся. Но этого оказалось вполне достаточно для победы в Гражданской войне.

А я, между тем, в очередной раз огорчу либеральных мыслителей. Мысль о том, что «служить большевикам никто не желал», может успешно внушаться только неокрепшим умам.

В рядах Рабоче‑крестьянской красной армии, той самой, которая, как мы помним, от тайги до британских морей всех сильней, оказались даже два бывших военных министра Российской империи (Поливанов и Шуваев) и бывший военный министр Временного правительства (Верховский).

Это лишний раз показывает гибкость и беспринципность большевиков. Будь они слепыми рабами собственных идеологических установок, ничего подобного не могло бы произойти. И даже нечастые проколы, когда военспецы перебегали на сторону белых (например, генералы Архангельский и Стогов), не заставили их пересмотреть стратегию развития армии. Троцкий в своих воспоминаниях приводит характерный пример: «Во время наших неудач, когда Колчак приближался к Волге, Ленин на заседании Совнаркома написал мне записочку: “А не прогнать нам всех спецов поголовно и не назначить ли Лашевича главнокомандующим?” Лашевич был старый большевик, выслужившийся на “немецкой” войне в унтер‑офицеры. Я ответил на том же клочке: “Детские игрушки”. Ленин поглядел на меня лукаво исподлобья, с особенно выразительной гримасой, которая означала примерно: “Очень вы уж строго со мной обращаетесь”».

Казалось бы, все хорошо, живи и радуйся. Армия создана вполне серьезная, враги ее уважают. Вот только в среде профессиональных революционеров все больше становилось недовольных. Рабоче‑крестьянская армия стремительно начинала им напоминать русскую императорскую армию. Вместо офицеров – военспецы, но картину это не сильно меняло. В январе 1919 года ввели знаки отличия в виде ромбов и квадратов. Это, конечно, не золотые погоны, но лежат в той же плоскости. Потом появляется единая форма одежды, в которой выделяется та самая буденовка – еще одно красноречивое наследие старой армии. Но все это меркло по сравнению с главным: в РККА восстановили традиционные воинские приветствия и даже учредили орден Красного Знамени.

Орден Красного Знамени.

Первая награда молодой Советской республики

Посмотрите на него внимательно. Уверен, у вас сейчас возникнут вопросы. Почему дважды изобразили молот и к чему там плуг? Дело в том, что в момент создания главной награды молодой Советской республики у нее еще не было своей официальной символики. Изначально планировалось, что эмблемой первого государства рабочих и крестьян станут перекрещенные винтовка, молот и плуг. Именно эти элементы легли в основу ордена. И все было бы хорошо, но пока одобряли проект первой советской награды, у страны появилась символика – знакомые всему миру серп и молот. Но заказ на ордена уже отдали на Монетный двор. Что делать? Правильно: внести косметические изменения в уже утвержденный дизайн. Поэтому сверху на звезде появилось изображение серпа и молота. Таким образом, орден Красного Знамени служит наглядным пособием по эволюции советской геральдики.

Большевики, учредив эту награду, стали первыми награждать за участие в братоубийственной бойне. До этого на Юге России у Деникина существовали знак за Кубанский поход и медаль в память похода «Яссы‑Дон» отряда полковника Дроздовского. Награждали ими всех участников, независимо от заслуг.

Ленин сотоварищи пошли дальше. Уже недостаточно было награждать золотыми часами и портсигарами, перстнями и кольцами, изъятыми у буржуазного элемента. Республике требовались свои награды. И вручалась она только самым заслуженным товарищам.

Знак за Кубанский поход.

Меч в терновом венце станет символом Белого движения

Если у белых номерники знака за Кубанский поход и «Яссы‑Дон» никогда не редактировались, то про список первых кавалеров ордена Красного Знамени этого не скажешь. Напротив, с самого начала он неустанно корректировался, попадая в прямую зависимость от политической конъюнктуры текущего момента. Взять, к примеру, первого кавалера ордена маршала Блюхера. Он был награжден еще в сентябре 1918 года, хотя сам орден получил только в мае 1919. Троцкий был недоволен первыми орденами, поэтому их пришлось переделывать. Блюхер не роптал. Знак за номером 1 стоил того, чтобы подождать. И даже когда Блюхера потом арестуют в 1938 году за участие в «заговоре военных», из истории его имя уже вымарать не получилось. Слишком много фотографий и документов сохранилось по историческому награждению.

Однако этого нельзя сказать про других первых кавалеров ордена Красного Знамени. Взять хотя бы награжденного третьим по счету некоего Кузьмича. Вы знаете, кто это? Убежден, что нет. О нем сегодня редко вспоминают. Это непопулярный герой первых лет советской власти. Кузьмич – партийная кличка командарма Второй конной армии Филиппа Миронова. Сегодня его фамилия ничего не говорит рядовому россиянину. На то есть объективные причины. Мы привыкли оценивать историю с точки зрения абсолютной мифологии. Именно поэтому события Гражданской войны в России давно уже превратились в сказочный эпос, где на златом крыльце под портретом Ленина сидят усатый Чапаев вместе с пулеметчицей Анкой.

Произошло это не вдруг и не сразу. Начало было положено в 1929 году, когда Ворошилов сочинил книгу «Сталин и Красная армия». Именно с этих страниц впервые и прозвучал сталинский план разгрома войск Вооруженных сил Юга России генерала Деникина. Я даже процитирую наиболее показательный фрагмент: «В гражданской войне товарищ Сталин в разнообразных и сложнейших условиях, обладая огромным талантом революционного стратега, всегда верно определял основные направления главного удара и, искусно применяя соответствующие обстановке тактические приемы, добивался желательных результатов». И не беда, что ни одним из этих качеств вождь на практике не обладал. Главное – громко и уверенно заявить.

Спустя год появился фундаментальный трехтомник «Гражданская война 1918–1921 гг.» В этой книге деятельность Троцкого и еще ряда фактических создателей армии молодой Советской республики подавалась как главная причина всех неудач и поражений РККА. После этого, что называется, трубы прорвало. Каждый следующий руководитель государства обязан был быть выдающимся полководцем. Поэтому и удивлялся весь мир, читая, как маршал Жуков всю войну мечтал посоветоваться с политруком Брежневым, а маршал Буденный с упоением писал: «Но особую роль в успешных действиях стрелковых частей и подразделений играли командиры и комиссары полков и батальонов. В числе этих самоотверженных воинов революции был и комиссар 2‑го батальона 74‑го стрелкового полка 9‑й дивизии Никита Сергеевич Хрущев».

Результаты сказались незамедлительно. Уже к 50‑летию Великой Октябрьской социалистической революции реальная история тех событий была столько раз переписана, что на вершине революционного олимпа кроме самого Ленина с превеликим трудом можно было разглядеть разве что Буденного, Ворошилова, Фрунзе и Щорса. При этом стояли они скромно в сторонке, не заслоняя собой исполинский монумент вождю. Остальных попросту забыли. Кого раньше, кого позже, но результат для красных командиров был один и тот же.

Первым в этом ряду можно назвать Филиппа Козьмича Миронова. Кадровый военный. Окончил Новочеркасское юнкерское казачье училище. Участник Русско‑японской и Первой мировой войн, командир казачьего полка. Добровольно вступил в Красную армию в январе 1918 года – еще до того, как Добровольческая армия Корнилова пошла в свой знаменитый Ледяной поход. В сентябре 1919 года командир корпуса Миронов приговорен к расстрелу. Нет, он не попал в плен к белым. Приговорили по приказу Буденного. Такие уж нравы были у красных командиров. Справедливости ради стоит сказать, что Миронов был не совсем обычным коммунистом. Слишком много вольностей себе позволял, регулярно отклонялся от генеральной линии партии. Взять хотя бы религиозный вопрос. Ленин четко обозначил позицию большевиков: религия – опиум для народа. Миронов же считал иначе: «Граждане казаки! Мы все – социалисты, но лишь не понимаем этого, не хотим по упорству понять; разве Христос, учение которого мы исповедуем, не думал о счастье человечества? Не за это ли счастье он умер на кресте?»

Но тогда с расстрелом решили не торопиться: Миронов был нужен. Он оправдал высокое доверие партии. Именно Филипп Козьмич сыграл решающую роль в разгроме русской армии барона Врангеля. Его войска уничтожили кавалерию генерала Бабиева под Никополем 12 октября 1920 года и форсировали Сиваш в ноябре.

А дальше едва ли не впервые была опробована система, которая с блеском будет применяться во время сталинских репрессий. Обнаружили и умело разоблачили «заговор Миронова». Раскрыла вражеские козни Донская чрезвычайная комиссия, а потом дело затребовала Москва. 28 марта 1921 года следователи Особого отдела ВЧК составили обвинительное заключение. В документе отмечалось, что Миронов готовит заговор среди казацкого населения. Суд, однако, не состоялся. Ни к чему он был. Президиум ВЧК 2 апреля обошелся без всяких глупых формальностей и приговорил Миронова к расстрелу. С этим делом на Лубянке тогда не тянули, поэтому бывший командарм в тот же день был ликвидирован. После этого имя Миронова из списка награжденных исчезло, и под номером три в нем появляется товарищ Сталин – за оборону Царицына. А под номером четыре в том самом списке изначально фигурировал Нестор Махно. И так же, как Миронов, недолго.

Разбирать историю ордена Красного Знамени можно очень долго – тема неисчерпаемая. Но нас она интересует лишь в контексте превращения РККА в профессиональную армию, что было неприемлемо на том этапе для многих пламенных революционеров. Этого они принять и понять не могли, а посему недовольство деятельностью Троцкого на посту руководителя вооруженных сил республики только усиливалось. Например, член Реввоенсовета Данишевский обвинял своего непосредственного начальника в том, что он создает путаницу. Потому что зачастую Лев Давидович не считал важным ставить в известность о своих решениях всех заинтересованных лиц. Управление всей армией из поезда было не совсем правильным. Сам же Троцкий в своих воспоминаниях объяснил логику своих поступков: «Мы вынуждены были, особенно в первый период, заменять систему импровизациями, чтобы на них можно было в дальнейшем опереть систему. Появление поезда включало самую оторванную часть в круг всей армии, в жизнь страны и всего мира. Тревожные слухи и сомнения рассеивались, настроение крепло».

Троцкий вел себя на посту председателя Реввоенсовета республики весьма своеобразно. Отношения со многими подчиненными у него категорически не сложились. Наиболее характерная история произошла с легендарными латышскими стрелками. Им не нравилось назначение Троцкого наркомом, и на самом первом параде РККА 1 мая 1918 года они потребовали, чтобы парад принимал лично Ленин. Увидев же Льва Давидовича, латыши, выполняя приказ своего командира Вацетиса, демонстративно ушли. Такие нравы тогда были в Красной армии.

Еще более дерзко вели себя Сталин и Ворошилов во время легендарной обороны Царицына. Им Троцкий был тем более не указ. Коба и Клим предпочитали по всем важным вопросам обращаться напрямую к Ленину. Причиной такого поведения было желание Троцкого назначить командующим фронтом бывшего генерал‑майора Русской императорской армии Сытина. Сталин нутром чуял, что такой отпетой контре доверять нельзя в принципе. Ворошилов с ним, как всегда, был полностью солидарен. Но закончилась та история не в их пользу.

Троцкий пользовался безусловным доверием Ленина, что бы ни утверждали потом в 30‑е годы. Когда, устав бороться с внутренней оппозицией, Троцкий подал заявление об уходе с поста председателя Реввоенсовета, Народного комиссара по военным делам и члена Политбюро, в ЦК была фактически паника. Лидер большевиков лично отказал Льву Давидовичу в отставке. Больше того, Ленин пошел на беспрецедентный шаг: Троцкий получил подписанный Председателем Совнаркома чистый бланк. На нем одна‑единственная фраза: «Зная строгий характер распоряжений товарища Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого товарища Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело». Против этого Сталин был уже бессилен, но его злоба на председателя Реввоенсовета республики стала поистине необъятной.

Это, кстати, один из выученных Иосифом Виссарионовичем уроков. В годы Великой Отечественной подобный демарш был исключен в принципе. Да и до нее, если говорить откровенно. Вспомним хотя бы историю с героем Гражданской войны комкором Шмидтом. Полный Георгиевский кавалер, награжденный орденом Красного Знамени, он был ранен в боях девять раз. Характер сей суровый воин имел соответствующий. Исключение Троцкого из партии в 1927 году привело его к закономерному бешенству. Приехал на съезд, отыскал Сталина и с жестом, словно доставая из ножен саблю, бросил: «Смотри, Коба, уши отрежу!»

В этом не было ровным счетом никакой рисовки или исключения из правил. Так вели себя многие герои Гражданской войны – что Тухачевский, что Примаков, что Блюхер… Представьте себя на минуту Сталиным. Застегните пиджак на все пуговицы и неспешно пройдитесь по комнате. В задумчивости разглядывайте ровные шеренги книг ленинского творческого наследия. И ответьте себе на вопрос: если военные так позволяют себя вести в мирное время, то как они поведут себя в условиях войны? И не гражданской, где всегда у красных было значительное численное превосходство, а мировой!

Позвольте, скажет мне иной читатель, но ведь это все герои Гражданской войны. Они крушили Деникина и Врангеля, Колчака и Юденича, не имея военного образования. Самородки. Их храбрость и талант очевидны. А то, что поведение своеобразное, – так психика за годы войны расшаталась. Со всеми этими пунктами я не спорю. Но обращу внимание читателя на нюансы. Вы искренне убеждены, что условный комкор Шмидт крушил войска Деникина в одиночку? Вонзал свой орлиный взор в карту, моментально правильно оценивал оперативную обстановку, предугадывал грядущие маневры противника и отдавал единственно верные указания? А я позволю себе усомниться в этом. И задам простой вопрос: а кто у гения числился начальником штаба? На тот момент Шмидт в академии еще не учился и специальных знаний не имел. Да, храбрость у него была поистине былинная. В ноябре 1919 года он 13 раз лично поднимал своих бойцов в атаку, пока не был тяжело ранен в грудь. Но между проявлением мужества и планированием военных операций существует разница.

В этом и заключается суть вопроса: все герои Гражданской войны, старательно выпестованные советским агитпропом, могли блестяще зажигать сердца бойцов, нестись впереди них в атаку и, будучи даже сраженными вражеской пулей, не покидать поле боя. Стальные характеры. Но победу красным принесли не они. Чапаев, Щорс, Якир, Котовский и десятки других кумиров пионеров и комсомольцев хороши были только для большевистской пропаганды с ее доктриной классовой борьбы. Но сокрушили Деникина и Колчака совсем другие люди.

В годы Гражданской войны командовали красными фронтами 20 человек. 17 из них были кадровыми офицерами. Должность начальника штаба фронта занимали 25 человек, из них 22 офицера Генерального штаба и 3 полковника Русской Императорской армии. Командовали армиями в РККА 100 человек, из них 82 – те самые военспецы. Начальниками штабов в этих армиях побывали 93 человека, из них 77 – кадровые офицеры, в том числе 49 из Генерального штаба. Эту игру в цифирь, как называл статистику товарищ Сталин, можно продолжать, но суть, я полагаю, вы уже поняли.

Без этих людей никакой победы в Гражданской войне у большевиков не было бы по определению. А вот потом надобность в них отпала. Их массово увольняли, ссылаясь на сокращение армии. Многие перешли на преподавательскую работу, но влияния ни на что уже не имели. Идеологическая машина фактически вычеркнула их из истории. Мало кто сегодня вспоминает их фамилии. Если же это все‑таки происходит, то исключительно в привязке к репрессиям 30‑х годов. Да‑да, та самая формулировка: «Сталин истребил весь цвет Красной армии». Но даже тут те самые военспецы незаслуженно забыты, потому что общественное обсуждение дальше Примакова, Якира, Уборевича, Тухачевского, Гамарника и Путны никогда не заходило. Даже если речь шла о действительно всенародных героях.

Едва ли найдется среди вас человек, который не смотрел «Адъютант его превосходительства». Герой этого фильма действительно существовал. Вот только все остальное в фильме – вымысел, чрезвычайно далекий от подлинной истории.

Павла Макарова на подпольную работу к белым никто не засылал. Он попал в плен к дроздовцам. Повысил себя в звании до штабс‑капитана, хотя в годы Первой мировой был всего лишь прапорщиком. Его зачислили в Добровольческую армию, хотя своим поведением он должен был вызвать закономерный интерес у контрразведки. Дело в том, что Макаров писал с диким количеством грамматических ошибок, что для русского офицера было, мягко говоря, нехарактерно.

Но новоявленному штабс‑капитану повезло. Он сумел втереться в доверие к командующему Добровольческой армии Май‑Маевскому. Больше того – стать его адъютантом. Новой должностью он воспользовался сполна. Он имел влияние на генерала, Причина этого кроется не в его работоспособности, а в умении доставать спиртное. Собственно, сам Май‑Маевский к своему адъютанту относился скорее как к денщику, а не как к боевому офицеру. Серьезных дел Макарову не поручали, и поэтому он занимался исключительно спаиванием героя Первой мировой.

Генерал В. З. Май‑Маевский и штабс‑капитан П. В. Макаров.

Те самые Его превосходительство и его адъютант

Фильм переполнен подробностями подпольной работы адъютанта его превосходительства. Тут вам и донесения в штаб красных о дислокации войск, и уничтоженное подполье белых в Киеве, и крушение поезда с английскими танками. Ничего этого в действительности не было. О многочисленных связях Макарова с подпольем известно только из его собственных воспоминаний. В них, например, содержится любопытный эпизод. Мнимый штабс‑капитан пытался сообщить Красной армии о своем внедрении в осиное гнездо русской контрреволюции, но получили ли там это известие и какое приняли решение – он не знал. Такой вот уникальный разведчик.

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально