Самая страшная книга 2016 (сборник)

Майк Гелприн, Александр Подольский, Максим Кабир, Александр Матюхин, Дмитрий Витер,Дмитрий Костюкевич, Дмитрий Тихонов, Михаил Павлов, Юлия Черных, Алексей Провоторов,Андрей Анисов, Анна Железникова, Виктория Колыхалова, Владимир Кузнецов, Дмитрий Лазарев,Евгений Абрамович, Елена Щетинина, Илья Объедков, Наталья Алферова, Николай Иванов,Ярослав Землянухин

 

* * *

Самая страшная книга. Третий сезон

 

Беря эту книгу в руки, вы, возможно, опасаетесь, что в ней не найдется ничего пугающего… Но хочу вас уверить, что этот страх – беспочвенен.

 

Такими словами я завершал предисловие ко второму тому ежегодной хоррор?антологии «Самая страшная книга». С них начну и вступительную речь к третьей части… или, если угодно, третьему сезону нашего проекта.

Потому что это главное. И потому, что суть ССК ничуть не изменилась, даже если внешний вид наших новых книг претерпевает определенные метаморфозы (мы стараемся стать еще лучше и привлекательнее).

На страницах «Самой страшной книги 2016» вас, преданных поклонников жанра, и тех, кто с литературой ужасов только знакомится, вновь ожидает встреча с невообразимыми монстрами, отвратительными мутантами, маньяками и прочими «милейшими» созданиями. Здесь собраны пугающие образы, порожденные то ли пресловутой «больной фантазией», то ли самой преисподней.

Истории, которые вам предстоит прочитать, по?прежнему отбирал не умный дядечка?составитель, а целый коллектив читателей. Благодаря им (а также Господу Богу и матушке?природе, сделавшим нас всех такими непохожими, с разными вкусами и, что особенно важно для ССК, с разными фобиями), среди этих историй вы наверняка найдете немало таких, которые напугают лично вас.

За эти три года «Самая страшная книга», однако, стала чем?то гораздо большим, чем была изначально. В 2014 году мы были никому не известными дебютантами, от которых никто не ждал ничего особенного. В год 2016?й ССК вступает уже на правах главной жанровой антологии страны – книги, выхода которой с нетерпением ждут тысячи читателей. ССК породила целую серию (в прошлом году в ней вышли тома «13 маньяков» и «Хеллоуин»). Словами «от авторов проекта „Самая страшная книга“» издатель рекламирует антологии, издающиеся в других сериях (последние на сегодня – «Темная сторона Сети» из серии «Городские легенды» и антология «Темные», с которой стартует новая серия в жанре dark fantasy). Русский хоррор уже сейчас стал заметным явлением.

И поэтому, наверное, в предисловии к очередному нашему ежегоднику стоит сказать несколько слов о настоящем и будущем как этой серии, так и жанра в целом. Куда мы идем, чего от нас ждать в ближайшее время.

В прошлом году мы расширили серию за счет выпуска двух тематических антологий, в этом же году надеемся порадовать вас уже и авторскими книгами. В каком?то смысле успех ССК поднял целую волну, настоящее цунами жанровых антологий: четыре книги вышло в нашей серии, три антологии с участием наших авторов выпущено в других сериях, активнее начали сейчас издавать и антологии зарубежных авторов хоррора. И все это за короткий промежуток времени с начала 2014 по начало 2016 года.

Мы могли бы почивать на лаврах и продолжать издавать один межавторский сборник за другим, благо эти книги пользуются спросом. Но это было бы не совсем правильно. Человек никогда бы не вышел в космос и не высадился на Луне, если бы люди удовлетворились тем, что вывели на орбиту несколько спутников, не так ли? Мы, конечно, не космические первопроходцы, но по?своему тоже творим историю – историю русскоязычной литературы ужасов. Мы делаем русский хоррор и не стыдимся этого. И в этом смысле антологии наши подобны спутникам: они открывают читателям новые имена, показывают палитру жанра во всем его многообразии. Но, чтобы заглянуть дальше и глубже, хоррору требуются книги отдельных авторов.

Нам хочется, чтобы серия «Самая страшная книга» стала для вас, наших читателей, определенным знаком качества, чтобы вы могли быть твердо уверены: если где и искать хорошую литературу ужасов на русском языке, то – в ССК.

Поэтому в 2016 году мы планируем выпустить не так много антологий (не более трех, я надеюсь), зато порадуем вас авторскими сборниками и, быть может, даже романами. Если в прошлом году в серии вышло три книги, то в будущем мы мечтаем довести число томов до шести?восьми в год. И, с вашей помощью, будем стараться выпускать книги нашей серии все большими тиражами, раз уж на складах издательства они не залеживаются.

…Ну а каков же будет «конец всей этой мерзости», спросит кто?то.

Думать о завершении проекта ССК нет никаких причин. Покуда вы покупаете наши книги, русский хоррор будет жить. Не для того сей кровожадный упырь выбрался из склепа под названием «неформат», чтобы тут же пасть обратно с осиновым колом в сердце.

«Самая страшная книга» открывает третий сезон. Читайте нас, обсуждайте нас. Обязательно заглядывайте на страничку «Готовится к изданию» – впереди вас ждет много интересного. До жути много прямо жуть как интересного. Хе?хе.

 

Парфенов М. С., автор идеи, организатор проекта

 

 

Николай Иванов

Длака

 

Небо над головой гудело, расплывалось свинцовыми чернилами и пожирало деревья огромными хлопьями снега, серыми, похожими на пепел. Они оседали в сухую прошлогоднюю траву и тонкой пленкой тянулись среди черных извилистых стволов и редких ледяных корок, оставшихся после сошедших сугробов. Скользивший над землей ветер проваливался сквозь оголенные шершавые ветки, еще не успевшие очнуться от зимней спячки, и мерно постукивал ими о сморщенную березовую кору.

Словно где?то там, среди деревьев, стоял маленький невидимый человечек с палочкой в руке, а один из стволов был его теряющимся в вышине барабаном. Дремавшие под землей корни слегка подрагивали в такт ударам и двигались из стороны в сторону, проверяя, согрелась ли земля после долгих морозных месяцев или вокруг – все та же заиндевелая мертвая паволока.

Андрейка поежился при мысли о невидимом человечке. Ему хотелось спрятаться от снежных хлопьев, круживших в воздухе, словно рой белых мокрых оводов, жалящих щеки и руки, залепляющих глаза холодными мутными крыльями. Но старая отцовская куртка не только пропускала ветер и снег – она была еще и на несколько размеров больше. Ее облупившиеся дерматиновые края касались коленей, и, как их ни застегни, все равно не спасешься от тянущегося снизу холода.

Думать о невидимом человечке было страшно: он сразу начинал мерещиться повсюду, куда ни посмотри. В конце концов, деревянные палочки торчат рядом с каждым пнем и каждым деревом. А что, если одна из них – его? Крадется к Андрюше, прячась за маревом сыплющегося пепла, оставляет незаметные следы. Стоит палочке коснуться ботинка или штанины, и ноги сами собой расковыряют подошвы и поползут в мерзлую землю, а из рук проклюнутся бурые ивовые прутья с распускающимися на кончиках пушинками.

И все?таки это было гораздо лучше, чем смотреть, как в двух шагах от него на потрескавшемся пне высотой в папин рост лежит черный медвежий череп.

«Стой здесь, – сказал папа. – Никуда не ходи. Я скоро вернусь».

Зачем они вообще сюда пошли, ничего не сказав деду с бабой? Взяли сумку для фотоаппарата, сказали, что хотят сфотографировать летящий через лес снег.

Андрейка точно знал, что фотоаппарат остался дома, в городе. Вместе с мамой, которая «век бы не знала эту глушь».

Первый раз в жизни Андрейка видел, как папа говорит неправду, да еще и так, что от правды не отличишь. Неужели он и до этого так делал?

Они шли через застрявшие в воздухе снежинки, осматриваясь по сторонам и внимательно разглядывая древесную кору. Кое?где на ней торчали клочки черной шерсти, стиснутые тяжелыми берестяными складками.

«Так?так?так, – шептал папа под нос. – Здесь у нас коготь нацарапан, значит, направо… Андрейка, ну?ка присмотрись, у тебя глаза поострее, нет ли где еще шерсти?»

Зачем кому?то вешать на деревья шерсть? Может, он запутывает маленького человечка или живущего в земле хранителя воды?

Хранителя воды Андрейка боялся больше всего, потому что каждый день спускал к нему в скважину насос «Ручеек» со вставленным в боковой раструб резиновым шлангом. Однажды хранителю надоест, что кто?то ворует его воду, он дернет веревку с той стороны трубы, и Андрюша упадет вниз вместе с насосом и летящими сверху кольцами шланга.

Мальчик тут же одернул себя и подпрыгнул: то ли от стоящего в лесу холода, то ли от того, что по его спине пробежали мурашки. Ага, как же, пролезет он в скважину, держи карман шире. Туда и насос?то с трудом проходит: стукается металлическими боками о стенки осадочной трубы.

Но если хранитель очень захочет… если он потянет изо всех сил…

И все же череп куда страшнее.

Когда папа увидел этот череп, его брови перестали хмуриться, и с той секунды он не произнес ни слова. Андрюша понимал: именно его папа и искал, высматривая среди деревьев черную шерсть.

«Стой здесь. Никуда не ходи. Я скоро вернусь».

Череп был облит потрескавшимся черным варом, а из его макушки торчала скрученная засохшая стружка, спускавшаяся вдоль пня до самой земли. Прилепленная сверху, словно застрявшее в смоле насекомое.

Огромные передние клыки сомкнуты. Пустые глазницы блестят от налипших внутри хлопьев весеннего снега. Будто бы живой. Будто бы с наступлением ночи из кости прорастут бурые волосинки, из горловины выползет шея, а вслед за нею и остальное тело.

Медвежья голова оторвется от пня и превратится в нового зверя.

И так день за днем.

Где?то впереди, за лежащим на пне черепом, папа нашел прорытую в земле дыру и полез в нее.

На его плече болталась сумка от фотоаппарата, и теперь Андрюша понял, что в ней станет лежать что?то другое.

Но разве можно брать с собою вещи из таких мест?

Череп смотрел на Андрюшу пустыми глазницами. Ветер шевелил его деревянные волосы. Мальчик видел такую стружку и раньше, на коньке дедушкиного амбара. Кажется, дедушка называл ее инао.

Неужели он тоже бывал здесь?

Когда из дыры в земле послышалось копошение, мальчик вздрогнул от неожиданности и тревожно стал глядеть на спрятавшийся в земле проем. Вот?вот оттуда покажется мохнатый хранитель воды, мокрый с ног до головы, измазанный синеватой подземной глиной. Из его когтистой лапы будет свисать оторванная папина голова, которая теперь станет лежать на пне вместо медвежьего черепа, ожидая новых путников, идущих через лес по оставленным на деревьях клочкам шерсти.

Андрейка закрыл глаза.

Шаг за шагом. Все ближе и ближе.

– Эй, сына, чего это ты зажмурился? В трех соснах потерялся?

– Ага, скажешь тоже… Где ты видишь сосны? Елки и березки одни.

Папа улыбнулся и потрепал его по голове. От рукава его куртки пахло сигаретами, а еще – холодом спрятанной в земле пещеры.

Сумка на плече раздулась, да так, что не могла застегнуться.

Из?под пластмассовых застежек свисал краешек шкуры. Черный, словно вар на медвежьем черепе.

– Пап, – вполголоса сказал Андрейка. – Унеси это обратно… оно же неспроста здесь положено. Пожалуйста. Я ничего не скажу бабе и деду.

Папа поднял голову и посмотрел вверх.

Хлопья снежного пепла колотили по его лицу, но он их совершенно не чувствовал. Гудящее небо молчаливо тащило спрятавшееся за облаками солнце на другой конец дня и не обращало внимания на человека, пришедшего туда, куда не следует приходить.

– Андрейка… вот как ты думаешь… если муха упала в банку с молоком… стоит ли ей шевелить лапками и лезть оттуда?

– Конечно. А вдруг получится.

– Вот и я так думаю, сына. Пойдем домой. Холодно же.

Взяв Андрейку за руку, папа зашагал прочь от укрытой в земле пещеры.

Где?то там, впереди, спрятались затерявшиеся в лесах деревенские домики, и в одном из них их ждали дед с бабой, накрыв на стол потрепанную скатерть и поставив на нее миску с пирогами и только?только вскипевший электрический чайник.

Вслед за ними оставались следы, едва заметные в тонкой пелене снежных хлопьев.

 

* * *

 

«Длака» – вертелось в голове забытое слово.

Медвежья шкура раскинулась на покрывале старой панцирной кровати, гладкая, блестящая, будто только?только снятая со зверя. Волоски отливали темно?синим и были приятными на ощупь – мягкими, словно пакля.

Игорь смотрел на нее и сжимал в руке мобильный телефон.

Шероховатая пластмасса телефона напоминала хитиновый панцирь гигантского насекомого. Отвернешься, зазеваешься – и из черных боков вылезут длинные цепкие лапки. Сочащиеся ядом челюсти уцепятся за кожу, и тварь сунет голову в разрез на теле, заскрипит, полезет внутрь.

Мужчина тряхнул головой, поднялся со стула и посмотрел в окно.

Там все так же продолжал сыпать случайный весенний снег, словно насмехаясь над ним, забрасывая белыми лепестками спрятанную среди лесов могилу, в которую превратилась деревня. Сюда приезжали только старики – чтобы умереть. Потеряться в бесконечности мхов и сопок, словно сгнившие деревянные дощечки, на которых уже невозможно разглядеть названия поселков и рек.

Больше некому уносить в земляную пещеру раскиданные по лесу медвежьи кости и пропевать слова охотничьих песен. Охотники давным?давно вымерли, как и их великий скотий бог. Не у кого выпрашивать лосей и глухарей. Разъяренные реки перестали выходить из берегов. Плотины украли вчерашний день, переписали его строчками легенд, в правдивости которых начали сомневаться даже старожилы.

На кровати лежал последний осколок священного мира.

Один звонок – и его тоже не станет.

Вот бы как в детстве: загадал желание, написал на бумажке, положил под подушку – и ждешь. Оно обязательно исполнится. Не сегодня, так завтра. Лишь бы его услышал лес.

Лишь бы его услышала длака.

Игорь увидел, как открылась дверь уличного амбара, и оттуда показался Андрейка, опутанный кольцами резинового шланга толщиной с велосипедную камеру. В его руках лежал маленький водяной насос. Недовольно поглядев в запорошенный двор, мальчик зашагал по снежному крошеву к торчащей из земли скважине.

– Внучек, запахнись?ка курткой! – прокричала из амбара бабушка. – Взмерзнешь!

– Нормально все, – огрызнулся Андрейка. – Тепло мне.

Игорь улыбнулся.

Старики кого хочешь достанут своей заботой.

– Куда ж тепло? Вон же носом швыркаешь!

– Как швыркаю, так и перестану.

Дверь в амбар хлопает еще раз, выпуская в белое марево два силуэта. Когда?то Игорь называл их папой и мамой, но теперь эти слова стали бесцветными. Дед Гриша и баба Галя. Обветшавшие, сморщенные, но глубоко внутри – крепкие, словно камни.

В голове проскользнула мысль о том, что это неправильно. Глупая, пустая, взятая из школьных учебников и звучащих по радио песен.

Игорь вспомнил, как несколько лет назад он возил бабу Галю в город, закупиться одеждой, резиновыми сапогами и пакетиками семян. Они ходили по колхозному рынку – так теперь назывались сколоченные под открытым небом прилавки на окраине – и подбирали деду рубашку.

«Покажите самые большие, – просила баба Галя. – Дед здоровый, что конь, все рветь… Нут?ка… Ий, милыя, эта враз по спине разойдется. Побольше нет? Эх… вот же напасть. Все люди как люди, а мой что из лесу вышел. И как его земля держит?»

Продавщица недоверчиво качала головой. Наверное, думала про себя: «Вот бабка попалась вредная. Не бывает таких людей».

И действительно, людей – не бывает. Разве что старики. Кто их разберет: как живут, чем дышат, во что верят? Был человек, а потом будто кто?то подменяет его – и получается старик. Сидит на лавке, смотрит куда?то, и взгляд его проходит сквозь суету текущих дней, упирается в земляные комья истоптанной памяти. А за ними – пустота светящих с неба звезд.

– Уймись, старая, – крикнул дед Гриша с амбарного порога. – Что курица вьешся, тошно, ей?богу. Надо будет – сам додумается и тебя не спросит. Андрюша, внучек, мы до летней хаты пойдем, мал?малу приберемся. Как откачаешь воды – подскакивай, подмогнешь.

Андрейка кивнул и понес шланг дальше. Один конец шланга выпал у него из рук и теперь тянулся следом, оставляя на земле узкую черную бороздку.

«Надо же, – подумал Игорь. – Вроде в городе парень вырос, а по деревне как влитой ходит. Корни тянут, не иначе».

Он еще раз посмотрел на медвежью шкуру и, решившись, нажал на телефоне кнопку вызова.

На экране появилась бледно?серая надпись: «Александр Николаевич».

Гудок. Еще один гудок.

Телефонная линия шуршала помехами несущихся в воздухе радиоволн, навстречу человеку, с которым Игорь хотел разговаривать меньше всего.

– Слушаю, – послышался вежливый голос с обратной стороны трубки.

– Добрый день, Александр Николаевич. Это Игорь. Не отвлекаю? Можете сейчас говорить?

– Здравствуйте, Игорь. Нет, не отвлекаете, слушаю вас.

– Я звоню касательно долга.

– О, это замечательная новость. Я уж было хотел высылать людей к вам на дом. Хорошо, что не понадобилось, это все значительно упрощает. Ну так как ваши успехи?

– Александр Николаевич, выслушайте меня, – Игорь сглотнул подступивший к горлу комок песка. – Денег я достать не смог, но у меня есть очень ценная вещь. Старинная шкура из медвежьей пещеры рядом с деревней, где я родился. Такие пещеры делались еще во времена палеолита, это кладбища для медвежьих костей, священные места, так что шкуре не меньше двух тысяч лет. Выглядит она очень хорошо, видимо, обработана особенной бальзамирующей смесью. Ее можно продать коллекционерам за приличную сумму, это покроет долг целиком. Я сожалею, что не могу вернуть вам заём в оговоренный срок, и надеюсь на понимание…

В трубке потянулись долгие секунды шипящего молчания, сжимая горло резиновым жгутом ожидания.

Спрятанные в темноте голоса шуршали завитками инао, колышущейся в дыхании лесного ветра.

– Игорь… – начал Александр Николаевич, – поверьте мне, с моей стороны понимания хватает. Я понимал вас, когда вы пришли ко мне с просьбой одолжить денег для открытия собственного дела. Я понимал вас, когда ваше предприятие прогорело, и вы попросили отсрочку. Но запасы моего понимания не безграничны. Вы звоните мне для того, чтобы рассказать совершенно невероятную историю о какой?то шкуре, и считаете, что это исправит ситуацию? Знаете что, давайте на этот раз я попрошу о понимании. Поймите, что у вас есть жена и ребенок. Поймите, что несчастья случаются с совершенно разными людьми. Поймите, наконец, что я не тот человек, который будет кивать и сочувствовать в подобных ситуациях. Через двадцать минут в вашу палеолитическую деревню приедут люди. И лучше бы вам вместо шкуры взять с собой приличный пиджак.

Звонок оборвался.

Снег за окном продолжал падать.

 

* * *

 

«Ручеек. Насос погружной, вибрационный».

Андрейка всегда рассматривал табличку с этими буквами перед тем, как спустить насос по веревочке в жерло скважины, вырытой на заднем дворе. Какой путь проделывают эти буквы, когда он метр за метром травит веревку вниз? Бьются о стальные края трубы, проходят через слои земли, никогда не видевшей солнечного света, и опускаются прямо в другой мир.

Огромное озеро, на поверхности которого дремлет мохнатый хозяин воды.

Плюх!

Хозяин воды приоткрывает желтый глаз и видит, как за стенками опущенной в озеро осадочной трубы начинает работать странная блестящая штука. И думает себе: отчего на ее боку написано «Ручеек», ведь берет она куда как больше?

Вода бежит в бочку, как будто ей нет и не будет конца.

Андрейка зашел под навес и достал из кармана книжку с поцарапанной серой обложкой. Книжка пахла зерном и старыми свинцовыми литографами и рассказывала о людях, которых мальчик никогда не встречал в городе. Стиснув зубы, они проходили через дикие леса, в их глазах отражалось пятно холодного солнца, и каждый их шаг был наполнен вечностью, спящей где?то здесь, среди елей и берез.

На обложке было написано всего два слова: «Царь?рыба», и за ними пряталось что?то такое, от чего по спине бежали мурашки.

Много лет книжка закрывала собой дыру в прохудившихся досках дедушкиного амбара. Почему?то дедушка очень гордился этим. Говорил: «Вот гляди, внучек, и мотай себе на ус. Хорошая вещь, куда ее ни возьми, всегда свое место найдет. Хоть и в амбаре. Покуда зерна нет, бери читать, только не забудь вернуть. Хорошая она. Никакая так дыру не держит, я проверял. Сразу видать – из наших краев человек писал, знаючи».

Вода неторопливо заполняла ржавую бочку, и на ее поверхности растворялись пушистые снежинки.

Буквы не читались. Где?то внутри стонала и екала мысль: что задумал его папа? Унес сумку в зимнюю хату, не сказав ничего деду с бабой, и сидит с ней теперь, наверное, один на один.

Андрейка приподнял край лежащего на земле мостка, сунул под него «Царь?рыбу» и отошел в сторону. Поглядеть внимательней – не залетают ли туда снежинки. Снежинки туда не залетали, земля была сухой, с трещинками. Лучшего места пока и не придумаешь.

Мальчик побежал к зимней хате, подпрыгивая и рассекая лицом мокрые хлопья. Мягкие, словно кусочки бархата. Приятные. Вот бы они никогда не переставали идти: сыпали бы и сыпали с неба.

Может, написать на бумажке желание и положить под подушку, как учил папа?

Андрейка забежал на крыльцо, скинул резиновые сапоги и зашел в хату.

В нос ударил острый запах шерсти, настолько отчетливый и всепоглощающий, будто здесь не было ни пола, ни стен, а стоял мальчик в каком?то странном и страшном месте, таком, как спрятанная в земле пещера. И завели его сюда нарочно.

Андрейка прошел через сенки в комнату, и там… там…

Он ждал его.

Мохнатый хозяин воды, с головы до ног покрытый густой черной шерстью. Толстые лапы упирались в бока, и со всех четырех сторон слышалось его тяжелое дыхание.

Мальчик схватился руками за дверной косяк. Все вокруг потемнело, и комната поплыла перед глазами под стук висящих на стене ходиков.

Мохнатое существо повернулось к мальчику.

«Зачем ты воровал мою воду?» – услышал Андрейка в голове еще до того, как оно успело что?либо произнести.

Но слова звучали по?другому:

– Сынок, не бойся, это я, папа. Шкура на мне, шкура.

Хозяин воды откинул со лба длинную прядь шерсти – и в самом деле, эта прядь оказалась краем шкуры, наброшенной на лицо, будто покрывало.

– Напугал… – облегченно выдохнул Андрейка. От сердца отлегло, комната возвращалась на место, и теперь он видел, что здесь нет никакого хозяина воды, а стоит перед ним папа с накинутой поверх одежды шкурой. – Чего это ты вырядился?

– Да вот… чуда жду.

Голос папы звучал тихо, и проступало в нем что?то очень хрупкое, беспомощное, словно папа не вернулся вместе с ним из леса – остался там, в земляной пещере, и теперь зовет на помощь.

Андрейка захотел подойти ближе, но почувствовал, что не может этого сделать.

Словно что?то отталкивало его, нашептывало: «Уходи! Скотий бог идет за своей добычей, и горе ждет всякого, кто встретится ему на пути».

– Папа! – прохрипел мальчик. – Сними ее! Скорее сними!

– Не могу… – вымученно улыбнулся папа. – Андрюш, сюда едут очень плохие люди, и я должен их напугать. Очень сильно напугать. Так, чтобы они больше никогда не приехали ни к тебе, ни к маме. Беги к деду с бабой и передай им: «Папа надел длаку». Они знают, что делать.

В голове мальчика закрутились слова, целые океаны слов: он перебирал их одно за другим в поисках тех, что могли бы изменить папино решение, и не находил подходящих.

«Как же так… как же так?!»

Папа схватился за живот и согнулся пополам. На лбу выступили капельки пота, но самое жуткое, что его пальцы…

Его пальцы стали укорачиваться.

Они засыхали и твердели, становясь заостренными костяными наростами. Кожа сморщивалась и скрипела, и под нею слышался хруст ломающихся костей, ползающих по телу, будто огромные белые черви.

Папа поднял голову, и Андрейка увидел сверкающие желтые глаза, вокруг которых прорастали волоски звериной шерсти.

– Уходи… пожалуйста…

Мальчик закричал и бросился на улицу.

Его босые ноги шлепали по растекающейся грязью земле.

 

* * *

 

Нитка проворно скользила по складкам подзора, укладываясь узелками в нарисованные карандашом линии. Сквозь белесую ткань проступали очертания лосиных рогов, похожие на церковные кресты. Старушечьи пальцы уже не чувствовали иголки, но все еще помнили знакомые с детства движения.

«Ох… вот шью?шью, а кто ж этим подзором кровать?то застилать будет? Зачем же тогда…» – то и дело мелькали тяжелые мысли в голове бабы Гали, но ее руки продолжали двигаться – и контуры лосиных рогов с каждой секундой становились все отчетливей. Они плыли сквозь сновидения: где?то там, по другую сторону белого света, позади катящегося по небу солнца.

– Чтой?то друг наш запропастился куда?то, – проворчал дед Гриша, отхлебывая чай из эмалированной кружки величиной с два кулака.

Другом он называл Андрейку.

– Придет! Замучаешь дитенка!

– Дак веники старые из?под крыши выкидывать надо, усохли ведь… Два раза махнешь в бане – и кажный лист на полу. Разве это дело?

– Оттого что машешь как дурак лапищами своими! Успеется. Пусть воду качает, совсем заморочил голову парню. Мамка, поди, распереживалась вся, что заместо дел городских с тобой пропадает. А с чего? На что тут смотреть? Елки да кладбище – вот и вся деревня!

Баба Галя потянулась ладонью к заслезившимся глазам. Паскудная это вещь – возраст. Смахнул бы да распрямился, так нет же. Живет себе в теле, поедает кровь и силы, и никак с ним не договоришься.

Дед Гриша прищурился, высматривая что?то в окне.

– О, бежит… Растрепанный весь. И без сапог.

– Как это без сапог… – Иголка выпала из пальцев и легла концом прочь от красного угла и икон. – Свят?свят, – пробормотала баба Галя, и внутри у нее громко?громко застучало сердце.

Андрейкино лицо было белым, словно известковая стена. Он хватал губами воздух, плакал и повторял, словно заведенный:

– Папа… папа длаку надел…

«Длака».

Какое же это старое слово… Дремучее, скрипящее таежными чащобами, плещущееся болотами среди травяных кочек. Танцует вокруг костров обряженными в медвежьи шкуры людьми. Блестит заточенными охотничьими ножами и костяными наконечниками стрел.

Глаза бабы Гали смотрели за темноту прожитых лет, в самую землю, где копошились мохнатые лапы скотьего бога, укрытого среди деревьев и озер, не оставляющего позади себя звериных следов, но роняющего в травы блестящие черные волосы.

– Игоряша?Игоряша… зачем же ты так с нами… – тихо?тихо сказал дед Гриша.

– Что будет с папой? – всхлипывал Андрейка. – Он сделал плохо?

– Нет, внучек… Понимаешь… жизнь – она что лес: не бывает плохих или хороших тропинок. Есть правильные и неправильные. Папа пошел по неправильной тропинке. По очень неправильной тропинке.

Дед Гриша поднялся со стула, подошел к красному углу, ухватился за край иконостаса и стал отодвигать его в сторону. Лики святых мучеников и заступников падали на пол, глухо и беспомощно, словно были всего лишь дощечками с намалеванными сверху рисунками.

За иконостасом лежал огромный охотничий лук, обмотанный шкурами зверей, а рядом с ним – колчан, из которого оперением вверх торчали длинные тонкие стрелы. Над луком в стену дома была вбита вырезанная из дерева медвежья лапа с растопыренными бурыми когтями. По правую сторону от лапы висел широкий охотничий нож.

Дед Гриша снял нож, приложил его лезвием к ладони и провел сверху вниз.

На пол упали тяжелые красные капли.

Приложив ладонь к медвежьей лапе, он произнес:

– Милостив будь к нам, Волос, хозяин леса, гор и воды. Не мы за тобой пошли – сам ты к нам пришел, поскольку подняли тебя мы в неположенный день неположенного месяца. Не поведем мы тебя по гостям и хатам, угощая едою и наливая меда, дабы отвел ты душу свою и вернулся назад в леса, послав в награду нам сохатых, и птицу всякую, и рыбу в реках. Пойдет к тебе дитя твое, усмирить твой гнев стрелой острой. Прими же нас и пощади.

Дед Гриша повернулся к Андрейке:

– Нут?ка, друг, подь сюды.

В груди у бабы Гали зашевелилось что?то колючее, неуемное: закричало, поднимая спящих воронов, дремавших среди веток памяти:

– Не надо, Гриша! Не надо!

Андрейка испуганно попятился. Он смотрел в лица стариков и не узнавал их. Черные зрачки не мигали, глядели на него так, словно были остриями ножей, и им нужно было что?то от него отрезать. Скрюченные пальцы казались узловатыми веревками, готовыми ухватить его петлями. Черные волосы стекали на плечи смоляным варом, будто медвежий череп рядом с земляной пещерой был облит как раз этими волосами, растопленными в охотничьих котлах.

Дед Гриша схватил его за плечо и повалил на пол, придавил тяжелым плоским коленом. Вытянул на пол правую руку. Оттопырил в сторону мизинец. Приставил к косточке острие ножа.

И надавил.

 

* * *

 

Палец под повязкой нестерпимо жгло, но эта боль не шла ни в какое сравнение с тем, что крутилось у Андрейки внутри. Он видел рядом с собой всех людей, живших в деревне. Их губы были сжаты, в руках лежали камни, а перед ними стоял дед Гриша, держа в руках старинный охотничий лук.

Под ногами лежали лопаты с налипшими на них комьями свежевыкопанной земли.

Никто из них не переговаривался друг с другом и ни о чем не спрашивал, потому что впервые за многие сотни лет снег перестал падать вниз.

Пушинки отрывались от веток, высушенных стеблей травы, крыш и взлетали вверх, пьяно раскачиваясь из стороны в сторону. Белые хлопья ползли по одеждам, чтобы оторваться и исчезнуть в свинцовых облаках.

– Зовите Волоса, – сказал дед Гриша.

– Настоящим именем? – спросил кто?то из селян.

– Да. На медведя он не откликнется.

«Бер!»

«Бе?е?ер!»

Крики летели над окраиной деревни и растворялись среди деревьев. Казалось, имя разлеталось вместе с ветром так далеко, что не увидят человеческие глаза. И слышали это имя все те, кого так боялся Андрейка.

Хозяин воды поднимался из?под земли. Человечек с палочкой прекращал стучать по деревьям.

Глаза скотьего бога смотрели на него из каждого волоска шерсти.

Уже тогда, когда он с папой шел через леса.

А еще он слышал шепот инао, но не мог разобрать слов.

Теперь Андрейка понимал, что все эти существа на самом деле были одним и тем же лесным царем, живущим в спрятанной от посторонних глаз звериной шкуре, которую деревенские назвали длакой.

И он откликнулся.

Скотий бог шел по воздуху, грузно переваливаясь с лапы на лапу, и с его окровавленных клыков капала слюна. В тех местах, где она падала на землю, прорастала трава и тут же желтела, извиваясь в агонии.

Но самое страшное творилось вокруг него.

Вместе со снежинками в воздухе летали оторванные руки, ноги, внутренности и клочки одежды.

«Андрюш, сюда едут очень плохие люди, и я должен их напугать. Очень сильно напугать. Так, чтобы они больше никогда не приехали ни к тебе, ни к маме».

– Подь сюды, отец, – сказал дед Гриша скотьему богу. – Вылезай ужо помаленьку в гости, чай дома у себя. А и мы с гостинцами стоим здесь.

Волос повел мордой в сторону и зашагал к деду Грише. Из летающих конечностей вытекала кровь, расплывалась каплями и оседала на его черную шкуру.

Внезапно воздух под ним будто подломился, и существо полетело вниз, в выкопанную яму, увлекая за собой снег и куски тел.

Раздался оглушительный рев, уходящий прямо в небо, словно соединенное вместе с ямой невидимой осадочной трубой.

Селяне стали кидать в яму камни.

Скотий бог кричал от боли, но не умирал.

И тогда дед Гриша достал из колчана стрелу, к концу которой был привязан отрезанный Андрейкин мизинец.

Мальчик закрыл глаза, понимая, что он больше никогда не увидит папу. Отчего?то он знал, что стрела убьет существо в яме. Все это уже происходило много раз, просто ему не рассказывали, да и папа этого тоже не знал.

С мертвого скотьего бога снимут шкуру и унесут ее в земляную пещеру. Отрезанную голову выварят, обольют смолой и поставят на срезанный пень, прилепив сверху инао. Солнце все так же будет вставать утром, а вечером – укатываться за горизонт, будто бы и не было никогда Андрейкиного папы. А самого мальчика посадят на вечернюю электричку.

Таким он и приедет в город – лепечущим страшные истории, в которые никто не поверит.

Если только… если только…

Андрейка разобрал слова, которые нашептывала ему инао.

Он приедет в город, украдет из маминого кошелька деньги, купит себе теплую одежду и нож, а остальное отдаст любому человеку, который согласится увезти его на машине в лес. Здесь ему нечего бояться, потому что его будет ждать отец.

Если правильно загадать желание – оно обязательно исполнится. Не сегодня, так завтра. Лишь бы его услышал лес.

Лишь бы его услышала длака.

Пальцы деда Гриши отпустили тетиву.

 

* * *

 

Кровь смешивалась с водой, текла в раковину и исчезала в стоящем под умывальником эмалированном ведре.

Стучащие в зале ходики показывали двенадцать ночи.

Пару часов назад наконец?то перестал падать снег, а дед Гриша оставил на пне перед земляной пещерой голову своего сына.

– Едва управились, – сказал он, повернувшись к сидящей на стуле бабе Гале. Ее глаза смотрели в пол, все еще неготовые простить ему Андрейкин мизинец.

Подзор с лосиными рогами лежал там же, где и был оставлен.

– Андрейку на поезд посадили, тоже все хорошо. Наши передадут, что с ножом заигрался. А Игоряша в лесу заблудился.

Он подошел ближе и положил руку старухе на плечо:

– Ну не надо, Галя. Ты же знаешь – нельзя по?другому. Убивает своя плоть и кровь. Всегда так было.

– Было… – глухо повторила баба Галя. – Только кому оно сейчас надо.

Дед Гриша вздохнул, присел на соседний стул и взял ее за руку.

Тяжело.

Понятно, что тяжело. И ему тоже. Но есть правильные тропинки и неправильные. И за проступки сына должен отвечать либо отец, либо внук.

Лучше уж это ляжет на его плечи. Сломаются – так и черт с ними, и так немало пожили.

Внезапно в дверь постучали.

– Кто это в такой поздний час? К тебе, Гриша? – Баба Галя тревожно посмотрела в прихожую.

Из сенков послышалось шелестящее дыхание, складывающееся в едва разборчивые слова:

 

Скрипи, нога, скрипи, липовая!

И вода?то спит, и земля?то спит.

И по селам спят, и по деревням спят.

Только мать с отцом глаза не сомкнут.

Не спится им на моей ноге.

 

Дед Гриша бросился к кровати и откинул в сторону подушку.

Под ней лежала отрезанная медвежья лапа.

Шерсть на ней покачивалась из стороны в сторону.

Живая.

– Ну, друг, приду?у?умал… – улыбнулся дед. – Стало быть, теперь завсегда снег будет падать вверх. Что ж, будь по?твоему. Эй, сынка, – крикнул он громче в сторону сенков, – чего как неродной в дверях стоишь? Заходи давай.

Дверь открылась.

За ней стоял Игорь. Вместо кожи на нем налипла земля и сухая трава, а из отрезанной ноги торчал исцарапанный медвежьими когтями обрубок липы. Дед Гриша вспомнил, как однажды Андрейка рассказывал ему о живущем в лесу человеке с палочкой. Тогда ему казалось, что палочка должна быть в руках у человечка.

А на деле?то вон как, оказывается.

Игорь улыбнулся, показав родителям торчащие изо рта звериные клыки, и перешагнул через порог.

Деревянный обрубок глухо стукнул по доскам пола.

 

Максим Кабир

Багровая луна

 

 

1

 

От воинской части до жилой зоны, где квартировались служащие и их семьи, было четверть часа ходьбы. Но капитану Луневу понадобилось двадцать пять минут, в течение которых он боролся с ветром. Метель отвешивала пощечины, танцевала, как пьяная невеста, и снежная фата застилала пейзаж. Напряженный взор капитана утопал в белом шуме, в непрерывном движении ледяной крупы, и ему мерещилось, что дальше вытянутой руки ничего нет.

Судьба настроилась испытать Лунева. Второй инцидент за тридцать дней, и в обоих случаях он оказывается старшим по званию. Но в ноябре погода благоволила поискам, а сегодня Бог вздумал ужесточить условия.

Лунев помянул незлым тихим словом своего командира, лечащего спину в городе, греющегося в теплой ванне. Из ревущей пелены выплыли черные силуэты домов, точно фигуры мамонтов, настигнутых ледяным апокалипсисом.

Капитан свернул на пешеходную дорожку и почти вслепую добрел до мини?маркета. Магазин примыкал к хлебопекарне и назойливо жужжащей котельной. Впрочем, сейчас ее шум был подавлен беснующейся метелью.

На ступеньках курили двое солдат. При появлении офицера они выпрямились по стойке смирно, спрятали сигареты в рукавицы. Замерзший Лунев отмахнулся, мол, расслабьтесь, не до формальностей.

– Ну что, пока безрезультатно?

Он намеревался спросить, насколько тщательно ведутся поиски, но передумал. Конечно, тщательно. Во?первых, дети поселка были словно родные для каждого срочника, а во?вторых, что тут искать? Военный городок состоял из шести многоквартирных зданий. Чтобы прочесать прилежащую территорию, даже в такую метель, достаточно часа. А он отправил целый взвод. Но что, если…

– Лейтенант приказал нам дежурить здесь, – объяснил солдат и посмотрел мимо офицера, на темнеющую стену леса.

Всю дорогу от КПП Лунев подсознательно избегал мыслей о тайге, надеялся, что бедняжка отыщется раньше. И теперь мысли пришли, тревожные, дурные, заставили немолодого капитана склонить голову и отвести взгляд.

Лес окольцовывал гарнизон, превращая его в неприступный люнет. От горжи шла магистраль, связующая с областным центром, но в этот вечер ею воспользовался бы лишь безумец. Дорога – сущий каток. Они отрезаны от цивилизации, и решение должен принимать Лунев.

Капитан вообразил продирающихся сквозь бурелом солдат. Бесцельное блуждание во мраке и холоде.

«Рано», – подумал он и сказал патрульным:

– Выполняйте приказ лейтенанта.

Он с трудом отворил дверь, вошел в магазин. После вьюжного воя тишина забила уши ватой. Щеки горели, будто изжаленные пчелами.

– Даша!

Навстречу из подсобного помещения выбежала женщина в униформе продавца. Бросилась к нему на шею.

– Нашли?

– Еще нет.

– Это же Ирочка? Дочь врача…

Слухи разносились со скоростью ветра.

Игорь Виельгорский, начальник ветеринарной службы, вернулся со смены и не обнаружил дочь. Он посчитал, что девочка ночевала у подруг, но через пару часов забил тревогу. К сумеркам подключились военные и добровольцы. Меньше суток – городская милиция не приняла бы заявление о пропаже, другое дело – поселок в тайге.

Лунев вспомнил бледное, исцарапанное лицо сына, как он вытаскивал его из снега, как прижимал к себе, вытирал кровь. Тридцать дней минуло – и это опять случилось. Прорезающие тьму фонари, соседи, сплотившиеся в едином порыве…

Несчастный Игорь! Весной похоронить жену, а теперь искать дочь…

Лунев слишком хорошо понимал, каково приходится родителю.

– Девочка найдется? – Даша сжала руку мужа.

Ей было тридцать девять. Ему – почти шестьдесят. Давным?давно, забирая ее в скитания по гарнизонам России, он поклялся никогда не врать. И он честно промолчал.

– Полагаешь, она пошла в лес?

Омерзительное чувство дежавю скребнуло по сердцу.

– Зачем ей туда идти?

– Костик ведь пошел. И ты его отыскал.

– Но девочке пятнадцать лет, а Костик…

Он запнулся. Даша глядела на него с упреком.

– Слабоумный? Ты это имел в виду?

Даша отказывалась думать о сыне как о слабоумном, и Лунев поддерживал ее, но иногда…

«Иногда надо признавать факты», – вздохнул он про себя.

– Ты сообщил Требейчику?

Он скривил раздраженную гримасу. Чертов командир части проводил выходные у родителей. И был привычно далек от проблем гарнизона.

– Полковник Требейчик не оторвал бы задницу от стула, даже если бы находился здесь.

Согревая одним своим звуком, засвистел чайник.

– Садись, я принесу чай.

– Только быстро. Кошмар ждет распоряжений. – Он опустился на место кассира. – Косте звонила?

– Да, смотрит мультфильмы. Те, про мамонтов.

– Ну, естественно, – улыбнулся Лунев.

Распахнулась, впуская рев ненастья, дверь. В проходе появился получеловек?полуснеговик. Лейтенант Кошман, по прозвищу Кошмар. Старый приятель Лунева.

– Арсений, мы нашли девочку, она… – Кошман покосился на Дашу и договорил: – Вам лучше пойти со мной.

 

2

 

Шесть девятиэтажных зданий выстроились на отвоеванном у тайги квадрате, являя собой символ очередной победы человека над дикой природой. Они стояли обращенные фасадами к градообразующему гарнизону, торцами к лесу – полдюжины одинаковых коробок, облицованных кремовой плиткой. По вечерам, возвращаясь домой из части, Лунев думал, что горящие окна – это глаза городка, и смотрят они с вызовом и храбростью. Но сегодня в электрических глазах он прочитал мольбу и страх.

В последнем здании располагалось общежитие для несемейных служащих, а за ним – детский садик.

Ирочка Виельгорская сидела, прислонившись спиной к забору садика. Она была полуголой, кожа – там, где кожа сохранилась, – посинела. Обе ее руки были оторваны и висели на лоскутьях и сухожилиях. Джинсы пропитались кровью, как и некогда белый бюстгальтер. Живот представлял собой сплошную рану, внутренности вывалились и лежали между раздвинутых ног девушки бурыми гроздьями. Черты лица, до боли знакомые каждому, исказила предсмертная жуть. На подбородке замерзала розовая слюна.

Лунев приблизился к трупу, расталкивая зевак. Соседи жались друг к другу, кто?то крестился, кого?то рвало. Тихонько завывала старушка. Солдаты умывались снегом и пытались унять дрожь. Из окон общежития высовывались служащие.

Самый страшный кошмар сбылся. Образ искалеченного тела, образ, который он гнал прочь, прочесывая лес в поисках Костика, воплотился в реальность месяц спустя. Ему почудилось, что именно Костик сидит у забора, вскрытый, мертвый…

– Уведите людей, – сдавленно сказал Лунев.

Его не услышали. Он повысил голос:

– Лейтенант! Уведите людей!

 

Кошман встрепенулся, приказал солдатам оттеснить соседей.

«Как же так? – спросил себя капитан. – Не в тайге, а рядом, под носом…»

Он склонился над трупом. Горе стиснуло грудь ледяными клешнями. Ира, милая девчушка, гулявшая с Костиком, научившая его прыгать через резинку, отличница, умница. Мерзлое, раздетое, вспоротое тело… Разве это один и тот же человек?

«Помогите мне, дядя Арсений», – попросили укутанные в иней глаза.

– Я не могу, – прошептал он.

Подошел кусающий губы лейтенант.

– Ты что?то говорил?

– Я спросил, почему ее не нашли сразу?

– Потому что ее здесь не было.

– Уверен?

– Абсолютно. Я сам обходил садик в 17.30, внутри и снаружи.

– Хочешь сказать, зверь принес ее сюда?

– Зверь? – вскинул брови Кошман.

– Ну а кто? Кто, как не зверь?

Он сел на корточки и кивком предложил лейтенанту следовать его примеру. Кошман нехотя подчинился. У общежития, вторя вьюге, плакали женщины. Капитан указал на оторванные руки жертвы:

– Их жевали. А нога…

– О, господи! – Кошман закашлял в кулак.

Часть бедра Иры была выгрызена, снежинки падали в рану нежно?перламутрового цвета, похожую на морскую раковину. Капитан снял перчатки и провел пальцами по голому плечу девочки. На ощупь она не отличалась от манекена, зачем?то помещенного в морозильник.

– Судя по трупному окоченению, смерть наступила около десяти – двенадцати часов назад.

– Откуда ты знаешь?

«Триллеры в мягких обложках», – подумал Лунев. Он почувствовал себя книжным сыщиком, горбящимся в свете фонаря над мертвой девушкой. Но смерть была настоящей, а не литературной. Настоящей и уродливой.

– Крови на снегу нет, – вслух размышлял капитан, – значит, труп действительно приволокли недавно.

– Звери так делают? – спросил Кошман.

– Сейчас узнаем.

Лунев выпрямился и крикнул в толпу у общежития:

– Позовите деда Егора! Егора Приступу! Пятый дом, девятнадцатая, кажется, квартира.

– Я тут! – раздался голос.

К военным подошел старик в очках и с жидкой восточной бородкой. Егор Корнеевич Приступа до выхода на пенсию работал в пожарной части гарнизона, а еще раньше был егерем. Его историями о диких животных заслушивались все, в том числе и Костик, обожавший волков.

Приступа посмотрел на тело тяжелым взглядом из?под седых бровей. Осенил себя крестом.

– Можете определить, какое животное ее убило?

Старик несколько минут изучал раны, затем прогулялся вокруг, вперив глаза в землю. Лунев успел бегло обследовать участок, но не обнаружил среди отпечатков подошв звериных следов. Не нашел их и бывший егерь. Однако вердикт его был готов:

– Волк это.

Ветер, переменивший направление, донес фразу до испуганных жителей городка.

– Волк, – отозвались они эхом.

– Я читал, волки на людей не нападают, – заметил Кошман.

– Еще как нападают, – возразил старик. – Нечасто, но бывает. После войны людоедов много развелось. Привыкли трупами питаться, к человечине пристрастились. Страх потеряли. Я в пятьдесят первом видел, волк парнишку тринадцатилетнего загрыз на пастбище. По кусочкам сшивали. Обычно летом такое происходит, когда волкам детенышей кормить надо, или во второй половине зимы, на бескормицу.

– Но зима только началась, – вклинился Лунев.

– Странный это волк, – помедлив, произнес Приступа. – Волки добычу в лес тащат. А наш из лесу притащил. Полоса вот на снегу. Тело оттуда волокли.

«Чтоб на видном месте оставить», – пронеслось в голове капитана.

– Зверь?то дефективный, – уверенно заявил старик, – бешеный. И это, Арсений Петрович, здоровый он. Шибко здоровый.

– Час от часу не легче, – застонал Кошман.

А Лунев вспомнил о своем сыне, защищенном, сидящем в теплой квартире. О сыне, который месяц тому пошел в лес на поиски мамонтов и чудом не разделил участи Иры…

– Спасибо, дед Егор, – сказал капитан. – Вы, пожалуйста, не уходите пока. Помощь ваша понадобится.

Он потер лоб, собираясь с мыслями. Подозвал солдат.

– Тело отвезите на склад, в холодильную камеру. Милиции звонили?

– Никто не приедет, по крайней мере, до завтра. Дорога перекрыта.

– Ну ясно.

Он опять помянул полковника Требейчика и его маму и сжал кулаки.

– Вы, обойдите территорию от электростанции до ворот части. Ищите клочки верхней одежды. Фиолетовой куртки, так? Кстати, кто?нибудь в курсе, где доктор Виельгорский?

– Был в казарме.

– Хорошо.

Он обратился к гражданским:

– Товарищи! У нас завелся волк. Немедленно возвращайтесь в свои квартиры и проследите, чтоб ваши родные были рядом с вами. Кто живет в дальних домах, держитесь группами. Учреждения вне воинской части закрываются. Не беспокойтесь, ночью усиленный патруль будет дежурить на улицах.

Он ожидал препираний, вопросов, но люди, услышав команду, быстро рассосались, и метель поглотила их.

– Что теперь? – сипло спросил Кошман.

– Распорядись насчет ночных дежурств. Выставь десять человек внутри жилой зоны. Двадцать по периметру леса. Чтоб и заяц не пробежал. Выдай автоматы. И пусть заберут людей из магазина и пекарни.

– А как же протокол?

– Что?

– Протокол, – потупился лейтенант, – понятые и все такое.

– Я тебе что, мент? – обозлился Лунев. – Или ты прикажешь оставить девочку на ночь, чтобы ее оте…

Он осекся. Прямо перед ними стоял Виельгорский, начальник ветеринарной службы. Доктор вцепился руками в щеки и, не мигая, смотрел на дочь.

– Игорь…

Виельгорский резко убрал руки. На щеках наливались кровью вмятины от ногтей. Он сказал неожиданно чистым и спокойным голосом:

– Это не Ира. Конечно, не Ира. Продолжайте поиски, капитан.

На последнем слоге доктор пошатнулся и мешком рухнул в сугроб.

 

3

 

Даша встретила мужа в коридоре. Уткнулась в грудь заплаканным лицом.

– Слава Богу, пришел.

– Ненадолго, – он погладил жену по волосам. – Перекушу и обратно в часть.

– Они не справятся без тебя?

– Ты же понимаешь, почти весь офицерский состав в отпуске.

На период школьных каникул офицеры, за исключением нескольких лейтенантов, уехали с семьями в город. Лунев был и за начальника части, и за коменданта, и за дирижера военного оркестра. Он отдал бы палец на отсечение, лишь бы вернуть Требейчика и снять с себя тяжесть ответственности.

– Ну прекрати, – он помассировал плечо жены. Пальцы вспомнили холодную плоть Иры, и комок тошноты подкрался к горлу. – Обычный волк. И он уже далеко.

– Что с отцом девочки?

– Отвезли в лазарет. Он, кажется, не осознает, что произошло.

– И я тоже не осознаю.

Она взяла у него куртку, смахнула снежинки.

– Загляни к Костику, а я разогрею суп.

Свет в спальне был потушен. На экране беззвучно работающего телевизора белка носилась за орехом. Костя сидел у окна, прижав ладони к стеклу.

– Привет, сынок.

Прошлым летом мальчику исполнилось шестнадцать. Он был высоким и стройным, со светлыми завивающимися волосами. С широкими от природы плечами. Сложись все иначе, и он мог бы покорить самое капризное девичье сердце. Но, словно насмехаясь над родительскими чаяниями, природа поместила в тело юноши?красавца разум пятилетнего ребенка.

– Дядя с автоматом, – сказал Костя своим отрывистым шершавым голосом.

Луневы жили на первом этаже, и, посмотрев поверх сыновьей головы, капитан увидел фигуру солдата во дворе, приплясывающего и уклоняющегося от ветра.

– Да, он нас охраняет.

Костя повернулся к отцу. Гладкая кожа, мягкий пушок на скулах. Безоблачное небо в глазах. И на лбу, рядом с бьющейся голубоватой жилкой, затянувшийся шрам.

Всплыла в памяти ночь, когда Лунев вытаскивал мальчика из снега, отогревал его дрожащие руки, вытирал кровь. А Костик вырывался при этом, и тянулся к лесу, и улыбался рассеянно, и рычал….

Лунев прикоснулся к Костиному шраму, откинул со лба пшеничный завиток.

– Ира кричала.

Он решил, что сын задает вопрос, и поспешно ответил:

– Нет! Она быстро… Быстро улетела. Теперь она вместе с Боженькой.

Год назад Костик побывал в церкви, и рассказ мамы о правящем на небесах старике привел его в восторг. С тех пор он обязательно крестился, ложась в постель. Искренне и неловко.

– Ира кричала, – негромко подтвердил мальчик, – я был там.

– Был где? – вздрогнул отец.

Лицо Костика оставалось безмятежным.

– Вы с мамой уснули. Мне не спалось. Я побежал за Ирой. Мы весело играли.

Он натужно улыбнулся, обнажив зубы. Блеск белых крепких зубов странным образом загипнотизировал Лунева, на миг старый капитан исчез из времени и пространства: он погрузился в туман, и услышал зловещий вой, и почувствовал, как пульсирует в венах кипяток.

Он тряхнул головой, отгоняя наваждение. Проверил окно. После ноябрьского инцидента он заколотил раму гвоздями, чтобы Костя не вздумал искать мамонтов. От сердца отлегло. Гвозди были на месте.

– Играли, играли, играли, пока Ира не стала липкой и красной.

Костя улыбался, но небо в глазах заслонила пелена. В них отразились скорбь и ужас.

Капитан обнял сына:

– Тебе приснилось. Ты никуда не ходил. Ты был дома, это сон, сон…

Мальчик созерцал свои запястья. Признак того, что разговор ему наскучил.

– Я скоро вернусь, – пообещал Лунев.

Он выходил из комнаты, когда сын произнес:

– Боженьки нет. Есть лес, и лес не кончается. И там мы бежим, голодные, по снегу. Все время. – Костик зажмурился и повторил: – Все время…

 

4

 

Капитан сидел в кабинете, снова и снова перечитывал собственный отчет. И с каждым разом ему казалось, что недостает чего?то важного, ключевого. Что побег сына имеет прямое отношение к сегодняшней трагедии.

Что ему тогда не почудился острый звериный запах, витавший над лесной поляной.

«И луна, – размышлял капитан, – она была красной. Не чуть розоватой, а багровой, как Костина рана. И Костя в крови, он поцарапался о сук, должно быть, так…»

Он напряг мозг, стараясь воскресить происшествие месячной давности. Кривые ветви деревьев, неправильное ночное светило, улыбающийся рот живого, слава Всевышнему, живого Костика. Его шепот.

– Папа… там… там…

И потом… что за слово было потом?

Капитан прислушался к голосу из прошлого.

– Арсений! – хлопнул дверями Кошман. – Одиннадцать часов. Иди домой, я подежурю.

Лунев собирался отвергнуть предложение, но гортанное «папа», продолжающее звучать в ушах, остановило его. Пожалуй, следует быть с семьей в эту ночь.

– Никаких новостей? – поинтересовался он, надевая куртку.

– Тишина. Убег волчара.

– А Виельгорский?

– Я запер его в лазарете. Сказал, что оттуда ему будет удобнее руководить поисковыми группами.

Капитан с благодарностью похлопал товарища по спине.

– Надеюсь, завтра погода улучшится, и заработает магистраль. Если что?то случится, хоть что?то, звони.

Он открыл дверь.

– Хороший ты командир, Арсений, – сказал Кошман вслед. – Будь осторожен.

– Буду, – Лунев поправил кобуру с табельным пистолетом Макарова и покинул кабинет.

Метель рисовала на плацу загадочные иероглифы, напоминающие круги на полях. Те – якобы внеземного происхождения. Луну скрыли тучи, однако капитан знал: она круглая, как бубен. У стрельбища к нему присоединилась сутулая тень.

– Домой идете? Не против, если я вас проведу?

– Пошли, Егор Корнеевич, какой разговор.

Старый егерь вытащил из пачки папиросу, предложил Луневу.

– Я бросил. Как сын родился.

– Славный парень, – Приступа выпустил густой дым. – Не сбегает больше?

– Нет, – с излишним напором сказал Лунев, – мы с Дашей ему объяснили, что в тайге опасно.

Они вышли на пешеходную дорогу. Справа скрипел деревянными зубами лес. Добрый зеленогривый старик, дарующий местным ягоды и грибы, превратился в древнее зло, готовое выпустить кровожадных хищников из своих берлог.

– Опасно, опасно, – пробурчал старик. – Я ведь родился здесь, Арсений Петрович. Слыхал про тайгу кой?чего.

– Где, здесь?

– Да в часе ходьбы. Там моя деревня была, Лыковка. А из Лыковки уж по всему Союзу меня жизнь повела.

Дед Егор кашлянул и покосился на собеседника нерешительно. Мужчины замедлили шаг.

– Капитан, – Приступа потупился, – наш волк умный. Как человек. Я такого встречал. Десять годков мне было. Объявился у нас в Лыковке зверь. Коров драл, лошадей. Близко к избам подходил, никого не боялся. Моя прабабушка, ей, считай, сто пять лет стукнуло, следы посмотрела, говорит, нечисть это. Никто не поверил, конечно. А зверь к тете Тамаре в избу залез и младшего ребенка утащил. А старший все видел и рассказал, что зверь на двух лапах ходит, что тело у него людское, а голова волчья.

Он прервался, перевел дыхание. Капитан ждал, изучая морщинистое лицо старика.

– Мужики наши подметили, зверь появляется в полнолуние. Подстерегли. Стали из ружей палить, он наутек. За ним побежали в лес, видят, лежит на земле животное, покрытое серой шерстью, в крови от огнестрельных ран. И шерсть с него спадает клочьями, а под ней – голое человеческое тело. Тело умирающего конюха Гаврилы. Люди его окружили, а он посмотрел с ненавистью и издох.

Непроизвольный смешок сорвался с губ Лунева.

– Оборотень?

Красные от мороза щеки старика покраснели еще сильнее.

– Оборотни, волкодлаки… Прабабка, царствие ей небесное, говорила, существуют три способа стать оборотнем. Либо родиться, либо заразиться от укуса или царапины. Либо с помощью колдовства. Попить в полночь дождевой воды из волчьего следа или перепрыгнуть через волчий пень.

– Пень?

Не уловив издевки в голосе военного, старик утвердительно закивал:

– Встречаются в тайге такие деревья, молнией срезанные, о которые волки любят чесать бока. И пни эти все в шерсти и называются «волчьи». Если перепрыгнешь через них, излечишь болезни, станешь сильным, умным, быстрым, как хищник. И, как хищник, будешь крови жаждать и в полную луну обращаться в чудовище. Но действует это лишь в том случае, ежели человек не крещен, или крещение с него снято.

– Зачем вы мне это рассказываете? – не выдержал капитан. – Байки эти? Мне что, прикажете, оборотня ловить? Пули из серебра отлить? Всех некрещеных на гауптвахту отправить? Я, между прочим, тоже некрещеный.

– А Костя? Костя крещеный?

От вопроса, произнесенного ровным, слегка лукавым тоном, у Лунева зашевелились волосы на затылке. Но вместе с ответом пришло странное облегчение, будто это правда имело значение:

– Крещеный. Мы его в прошлом году крестили, полковник с супругой были крестными. Есть у вас другие подозреваемые, товарищ Приступа?

– Не злись, капитан…

– А я не злюсь, – Лунев щелкнул зубами, – но вы мне сказки травите, а на складе Ира Вильегорская лежит, настоящая, мертвая. Так что мне не до сказок нынче.

И, крутнувшись, капитан пошел к огонькам высоток. Словно дамбы, отражали они волны метели.

– Спокойной ночи, Егор Корнеевич.

– Ну да, ну да, – старик задрал голову к небу. В этот момент тучи разорвались, как мешок из?под углей, и в прорехе возникла наливающаяся багрянцем луна.

 

5

 

Костя лежал в кровати, укрывшись одеялом до подбородка. Лампа с фигурным абажуром разбросала по стенам тени животных, звезд и цветов. Исламский полумесяц упал точно на бледный лоб мальчика, и отец повернул лампу, чтобы метка исчезла.

Лицо сына, такое родное и знакомое, белело в полутьме гипсовой маской.

– Где Ира? – спросил Костик.

«В морозилке», – едва не вырвалось у Лунева.

– На небе.

– На небе сегодня плохо, – философски рассудил мальчик, – там злая луна. Луна кусается.

– Кусаются животные, – возразил Лунев. – Собаки, тигррры.

Он притворился, что собирается отгрызть Костин нос. Трюк, прежде смешивший сына, не сработал.

– Пускай она будет глубоко в земле. В земле до нее не доберутся.

Отец поискал нужные слова, но источник нужных слов иссяк.

– Сынок… Ты помнишь, что ты делал в лесу? На той поляне?

Костя задержал дыхание. Кровать тихонько скрипнула. Длинное тело напряглось под одеялом.

– Нет, – выдохнул он, – я забыл.

Капитан улыбнулся и потрепал мягкие волосы сына.

– Все будет хорошо, – соврал он.

Даша, уловив душевное состояние мужа, избавила его от расспросов. Молча они легли в постель. Он обнял ее, поцеловал в затылок. Она нежно и преданно коснулась губами его кисти.

– Пусть нам не снятся сны, – прошептала она.

Но сны – по крайней мере, ему – приснились.

Он стоял на лесной прогалине, и сосны взмывали вверх, образуя что?то вроде колодца, в горловине которого полыхала кроваво?красная планета. Она освещала потусторонним светом массивный пень в центре поляны. Судя по кольцам, дерево погибло в очень преклонном возрасте. Кора его была обуглена, и клочки серебристой шерсти свисали с заусениц.

– Здравствуй, Арсений, – прозвучал мелодичный, напевный голос. Шел он из дерева, и спящий капитан подумал: «Прямоходящие волки и говорящие пни». – Ты стар, Арсений, – продолжал голос, – немощен. Ты устал, каждая твоя косточка устала. Ты не справишься с врагом. Но я выручу тебя. Я сделаю тебя сильным, как раньше. Я превращу тебя в юношу, и седина исчезнет, и морщины разгладятся. И чресла твои воспылают, и ты сможешь вновь любить жену. Подойти ко мне, Арсений, прыгни через меня, я обещаю, ты приземлишься иным, совершенно иным…

«Я не нуждаюсь в твоей помощи», – намеревался сказать Лунев, но ноги его сами сдвинулись с места, понесли к обгоревшему пню, к намотанной на сучья шерсти, к осколкам клыков, втравленных в кору.

 

 

И чьи?то лапы обхватили капитана, подняли и швырнули вперед.

Он проснулся, рывком сел. Рядом мирно спала Даша. Холодный воздух покалывал шею и ступни.

– Чертов старик со своими россказнями, – процедил Лунев.

От сквозняка звонко задребезжало стекло в двери.

Почему так холодно? Кто открыл…

Ноги были ватные, как во сне, когда он пошел по коридору, свернул в комнату сына. И застыл, и ветер резал его кожу, и снежинки кружились в свете настольной лампы и таяли на подушках. Вечность уместилась в паре секунд. Осознавая, что произошло, он бросился к распахнутому окну. Улица была пуста.

Лунев провел пальцами по подоконнику. Кто?то исцарапал пластик перочинным ножом (нет же, когтями!), кто?то, кто проник в комнату (или покинул нее). Сдерживая стон, капитан выскочил в коридор. Три минуты спустя, наскоро одевшись и не потревожив жену, он вывалился во двор.

– Костя! Костенька!

Метель скомкала крик, унесла его к лесу. Туда же, куда вели по снегу следы босых ног. Здесь он шел, здесь упал, вот абрис тела, а вот…

Сердце Лунева кольнул ледяной осколок. Следы сына пропали у спортивной площадки. От нее, по припорошенному асфальту, вели следы зверя. Отпечатки огромных когтистых лап.

«Папа! – Шепот из прошлого обрывался на самом важном. – Там… папа…»

Что – там?

Память явила пробел в аудиозаписи.

Лунев побежал, сверяясь с жуткими, не имеющими право на существование следами. В сугробе у кромки леса лежал на боку патрульный. Его волосы слиплись от крови, автомат валялся в трех метрах. Капитан прощупал пульс солдата.

«Живой!»

Мобильник он забыл, впопыхах собираясь, потому воспользовался телефоном оглушенного бойца. С ходу вспомнил номер Кошмана. Значит, ум работает на пределе возможностей.

– Арсений?

– Я возле леса за электростанцией, – отчеканил Лунев. – Тут раненый. Немедленно высылай подкрепление!

Не дожидаясь ответа, он вернул мобильник в карман патрульного. У Кошмана отличная реакция, он не подведет.

Утопая по икры в снегу, Лунев вошел в лес.

 

6

 

Зрение капитана обострилось, да и луна выбралась на сцену из?за снежных кулис. Каждую веточку он видел отчетливо, как при дневном свете. Идти далеко не понадобилось. Сын сидел на поляне – почти такой же, какая явилась ему во сне, но без магического пня. На четвереньках, будто звереныш, в трусах и футболке «Кока?Кола». Безразличный к лютому морозу, к бьющему наотмашь ветру. Черты его заострились, изменились до неузнаваемости. Чужой мальчик, Маугли, дикарь, затравленно глядел на отца.

«Да нет же, не чужой! Мой! Мой!»

– Сыночек!

Костя отпрянул, продемонстрировал зубы, между которыми сновал розовый язык. Он всегда скалился, прежде чем заплакать. Но голубые глаза были сухими.

– Папа… Я не хотел…

– Пойдем, скорее пойдем домой!

– Нет, – мальчик отполз от капитана, – мне нельзя идти с тобой. Он мне запретил.

– Кто?

Ледяные зрачки поднялись к небу и от света луны стали розоватыми.

– Я вышел погулять с Ирой вчера… – словно в бреду, бормотал Костя, – она мой друг, мы поженимся, когда вырастем. Я играл с ней, но пришел волк. Волк сделал ее холодной и липкой. И она не вырастет никогда. Я не остановил волка. Волк залез в комнату. Он говорит, что убьет всех, кто мешает. Всех…

Лунев опустился на колени перед мальчиком, протянул к нему руки. Взял за плечи и заставил смотреть в глаза.

– Что ты натворил, сын? – прохрипел капитан.

– Это не я, – затряс головой Костя, – это дядя Волк…

– Что ты натворил? – повторил Лунев, и одинокая слеза скатилась по его щеке.

Первый раз отец плакал при сыне, и, кажется, это испугало мальчика больше леса, больше того, что притаилось внутри или снаружи.

– Не я, папочка! Волк! Волк!.. Волк.

Третье «волк» Костя сопроводил жестом, указывающим за спину капитана. Лунев обернулся. Тень метнулась в темноту. Он только заметил противоестественно вывернутые ноги и ненормально крупную голову.

«Маска, – сказал себе Лунев, – обычная маска волка».

– Какая прелесть! – раздался из мрака знакомый Луневу голос.

Капитан выхватил пистолет, перевел флажок предохранителя в нижнее положение. Прицелился. Но голос прозвучал совсем с другого угла.

– Отец и сын, недоумок Исаак и папаша Авраам.

– Беги! – прошептал Лунев, меняя позицию. – Прошу, Костик, беги!

Мальчик кивнул и, спотыкаясь, побежал к кустам. Дядя Волк не стал его преследовать. Он кружил вокруг поляны, невидимый за деревьями, и ворковал насмешливо:

– А я ведь правда собирался ему помочь, маленькому придурку. Отвести к тому замечательному пню и вылечить. По?дружески, по?соседски. Чтобы он очистился от греха, как я. Но потом… знаешь, капитан, потом я усек, что никого не надо спасать. Вы созданы, чтобы вас есть. Терзать ваше мясо. Быть вашим ночным кошмаром.

Он завыл – не как волк, а как человек, копирующий волка. И захохотал.

– Капитан, ты не представляешь, что это за счастье. Я же спьяну прыгнул, сдуру. Вспомнил стариковские байки, и – скок! Все изменилось вмиг. Ни боли, ни слабости. Ни жалости, капитан. Невыносимое удовольствие – просто мчаться по тайге, вонзать зубы в загривок оленя, рвать его, живого.

– Ты сумасшедший! – воскликнул Лунев, целясь в деревья.

– И это то, о чем я всегда мечтал. Сумасшествие. Отказ от рамок. Охота. Война. Кровь, насыщенная адреналином. Моя, ваша. Ты не способен вообразить, насколько та сучка была вкуснее оленя. Часы, проведенные с ней, – тысяча оргазмов одновременно.

Хрустнула ветка, и ствол Макарова зафиксировал источник звука, но опоздал. Дядя Волк совершил новый круг.

– Я умирал, капитан, рак пожирал мои клетки, выедал нутро. А теперь я здоров. Я пожираю. Я рак. И твоего сына?дебила я поем. Сразу после тебя.

То, что убийца нападет с подветренной стороны, Лунев понял интуитивно и за секунду до броска начал разворачиваться. Громоздкая туша заслонила луну. Легла на капитана зооморфной тенью.

Он успел разглядеть отдельные фрагменты: волосатую грудь, длинные когтистые лапы, вытянутую пасть, в которой, как пламя зажигалки, подрагивал алый язык. Когти, четыре желтых костяных ножа, метили ему в лицо, и он нажал на спусковой крючок. Дуло пистолета полыхнуло. Гильза зашипела в снегу.

Убийца приземлился слева от Лунева. В ноздри ударил едкий запах зверя. В уши – гневный рык. Не рискуя стрелять повторно, капитан побежал. Он мчался без оглядки, а на закорках пыхтело исчадие языческих времен, и когти?ножи свистели в морозном воздухе.

Лунев проломил собой сплетение веток, полетел на открытую площадку. Ботинки скользнули по льду. Он упал, пополз.

Убийца выступил из леса.

Луна в этот момент предала адепта, скрылась за тучами, и капитан видел лишь тень, формы, внушающие ужас и отвращение. Убийца шагнул к нему.

Загрохотали выстрелы.

Автоматная очередь изрешетила дядю Волка. Свинец разнес его коленную чашечку, паховую кость, прострелил ребра. Три пули угодили в морду. Убийца дернулся, исполнил короткий удивленный танец и упал.

Не веря, что он спасен, Лунев посмотрел на спешащих сквозь метель автоматчиков. Узнал лейтенанта Кошмана и замыкающего отряд егеря Приступу.

Холодные руки схватили его сзади.

– Папочка!

Капитан обнял Костю, спрятал горящее от стыда лицо на его груди:

– Прости меня, сыночек, прости…

– Не плачь. Никогда, никогда не плачь, папа.

– Не буду. Клянусь.

Капитан снял куртку, укутал в нее мальчика. И вдруг услышал тот голос из прошлого, вспомнил окончание фразы. И проклял себя, решив, что, если бы вспомнил раньше, Ира была бы жива.

Он встал, кивнул Кошману. Опешившие солдаты разглядывали голого мужчину. Запрокинутое расстрелянное лицо. Правый глаз мертвеца вытек, а в левом, стекленеющем, отражалась луна. Багровая, но постепенно бледнеющая до привычного цвета.

Месяц назад чудом спасшийся от дяди Волка Костик сказал:

«Там папа… крестный папа».

– Боже мой, – прошептал Кошман.

На пропитанном кровью снегу лежал его командир, полковник Требейчик.

 

Дмитрий Костюкевич

В иллюминаторе

 

12 февраля

Второй день на станции. Мой второй визит на «Мир». И раз уж я начал дневник своей «второй жизни» в космосе с числа два – пускай оно принесет удачу. Удачу в квадрате!

Послезавтра закончится «Кошкин дом» – уйдут Безяев и Луцкий. Уплывут в транспортный корабль, расстыкуются и начнут снижение, любуясь цепочкой огненных шаров, скользящих по обшивке спускаемого аппарата.

А мы останемся на «Мире» до конца лета.

Второй раз «принимать» комплекс намного проще. Не надо учиться перемещаться по станции, пытаться понять все и сразу, глушить в себе страх не справиться. Правда, есть и минусы. Теряется новизна ощущений, радость открытий, эйфория невесомости. Красоты за иллюминатором по?прежнему завораживают (и серебро облаков на теневой части орбиты, и гроза над океаном), но ты видишь их не в первый раз.

Из?за трудностей с пилотируемой машиной (не было головного обтекателя) мы причалили к «Миру» на десять дней позже. Возможно, именно поэтому ребята, Безяев и Луцкий, ведут себя странно: точно не рады встрече, точно не домой завтра летят, а в открытый космос выходят. Не так встречают преемников. Нас два года назад принимали иначе – были и улыбки, и теплые слова, и хлеб?соль с вином в шприцах на подносе из крышки рационного контейнера. А сейчас… выгорели как будто ребята лицом к лицу с космосом, словно уже приземлились, а станция осталась сном. Помалкивают, на вопросы отвечают безразлично, почти машинально, про Землю ничего не спрашивают… вот это самое странное! Наш командир, Алексеевич, первый подметил. Сказал: «Словно по новым лицам и не истосковались. Новости им не нужны, а ведь внизу без них полгода прошло».

В первый день я не мог долго уснуть, все думал об этом. Вспоминал свою первую экспедицию, как всем экипажем готовились к возвращению после шести месяцев на орбите, как с нетерпением ждали смену, как радовались тогда прилетевшим Нурлану и Юрке.

Ну да ладно…

Что?то, безусловно, изменилось.

Изменилась станция. Она другая. Чужая, что ли. И дело вовсе не в добавочном модуле, оборудовании… Возможно, все дело в том, что теперь у меня иная роль. Я уже не новичок, а опытный «волк», должен сам помогать: минимизировать адаптацию Володи, подсобить как «старший товарищ». Возможно, дело в этом.

Надеюсь, все получится.

Как иначе! Земля ведь по?прежнему смотрит на нас, красуется в иллюминаторе. Большая и родная, как и два года назад.

 

14 февраля

Луцкий и Безяев даже не попрощались: ни с нами, ни со сменой Центра управления полетами. Закрыли за собой люк, проверили герметичность, надели скафандры – и привет.

Вооружившись фотоаппаратами и видеокамерами, мы ждем появления в «окне» транспортного корабля, чтобы снять его маневр около комплекса, а после – вход в атмосферу. Крюки, удерживающие транспортник, давно открыты, корабль отошел от станции, но мы его не видим.

Вдруг слышим голос Безяева: «Сейчас врежемся». Спокойный такой голос – не вяжется со смыслом сказанного. А транспортника все нет.

Алексеевич командует: «На корабль! Всем!»

Мы гребем в бытовой отсек, закрываем люк и чего?то ждем. По мановакуумметру контролируем давление, затем возвращаемся в станцию. В иллюминаторах – транспортный корабль, в шестидесяти – восьмидесяти метрах. Руководитель полета и операторы связи из ЦУПа спрашивают, что мы видим. На Земле нервничают. Транспортник отдаляется от комплекса и теряется из виду, мы в тени.

Разлетаемся по отсекам. Когда выходим из тени, снова находим ребят – транспортник похож на яркую звезду, прикрепленную к черной простыне. Между «Миром» и кораблем метров пятьсот.

Мы с Володей в базовом блоке, Володя снимает фотоаппаратом. ЦУП приказывает снова укрыться в спускаемом аппарате, но мы не можем оторваться от «окон». Транспортник снова приближается к станции, которая полностью вышла из тени, расстояние стремительно уменьшается.

Ребята включают тормозной двигатель, чтобы сойти с орбиты. Корабль раскручивается. Мы можем только с ужасом наблюдать за этим приближающимся вращением. Если произойдет столкновение, спускаемый аппарат не спасет.

Но они проскакивают! Всего в каких?то двадцати– тридцати метрах. Мы с Володей плывем в каюту командира и видим в иллюминаторе, как удаляется транспортный корабль. Мы были очень близки к… Жутко это понимать.

Безяев и Луцкий не ведут репортаж о спуске. Об их приземлении нам сообщает ЦУП. Оператор дотошно расспрашивает о том, что мы слышали и видели. Произошло столкновение – так утверждает телеметрия. ЦУП говорит, что неисправно работала ручка управления, и корабль на облете задел станцию. Мы этого не почувствовали.

Давление, к счастью, не падает. Мы поглядываем на приборы каждые десять минут. Словно заново родились. Но Земля встревожена – могли потерять комплекс.

 

15 февраля

Пятый день на «Мире». Входим в работу, осматриваемся, подстраиваем под себя. Не хочется жаловаться, но предыдущая смена оставила много вопросов, подошла к сдаче станции безответственно. Нота недовольства Безяеву и Луцкому.

Выполняем медицинскую программу по адаптации к невесомости. У Володи острый период (отекает лицо, болит голова), я вхожу без проблем.

Мой талисман – игрушка, которую дал в полет сын, пес Гуфи, друг Микки?Мауса, – поглядывает в «ночной» иллюминатор. Запоминает, чтобы потом рассказать Данику. И ведь будет что! Как прекрасна ночная Москва, как ошеломительна Арктика – лед, горы и сыплющий из облаков снег! Настоящая фантастика!

 

16, 17 февраля

Со стулом и аппетитом норма. К невесомости полностью привык.

Неприятное открытие: Володя обнаружил в интерьере белый налет. Плесень. Ее нашли также на тягах тренажеров и в углах обитаемых отсеков.

Связь с ЦУПом плохая, едва дозвонились. На Земле заинтересовались плесенью, но как?то вяло. Дали пару советов, просили прислать образцы.

Сделали гигиеническую уборку. Алексеевич орудовал пылесосом, я и Володя – салфетками. Там, где бактерии успели сильно разгуляться, обработали фунгистатом.

Вроде вывели эту гадость, но с плесенью надо быть начеку. Космические микробы хоть и похожи на земные (зеленовато?белая пленка), но дай им волю – колония живо разрастется.

 

18 февраля

Сегодня состоялся ТВ?сеанс связи ЦУП – Борт – ЦУП, поговорили с семьями. Качество картинки и звука было плохим. Настя вела себя как?то неестественно. Словно и не женаты восемь лет. Крутила головой, отвечала односложно, не спросила о касании транспортника со станцией (а ведь журналисты настоящую орбитальную драму раздули). Даник сидел и смотрел на свои колени. А потом картинка накрылась. ЦУП извинился и чуть позже наладил телефонные переговоры. Разговор с Настей без телекамер немного успокоил, но она меня не слышала, говорила сама, будто переключилась, расслабилась, сказала, что в гости приехали мои родители, и вообще все хорошо. Вот и славно.

По поводу столкновения… тут ясности нет. Когда будем перестыковываться, снимем на видео элементы конструкции там, где случилось предположительное касание. Возможно, придется «выйти», чтобы детально проинспектировать корпус. Я готов к «прогулке снаружи станции».

 

20 февраля

Прошлой ночь снился спуск на Землю двухлетней давности. В деталях. Построение для ориентации. Включение и отработка двигателя. Репортаж Димы. Сход с орбиты и вертикальная дорога к Земле. Я снова слышал, как с треском пиротехники разделяются отсеки. Видел в иллюминатор, как кусками отлетает экранно?вакуумная теплоизоляция. А потом увидел лицо Володи, оно было снаружи, за окном, и его покрывало что?то серое…

Неприятная концовка, проснулся встревоженным.

Такое ощущение, что на «Мире» (кроме меня, бортинженера Володи Мозякина и нашего командира Константина Алексеевича Дулая) есть кто?то еще. Поганое ощущение. Хочется сбросить его, облететь комплекс, все его отсеки и модули, чтобы удостовериться в том, что и так очевидно, – кроме экипажа из трех человек, на станции большего никого нет.

Связь с Землей нулевая. Многочисленные операторы ЦУПа и Наземных измерительных пунктов – куда все делись? Почему молчат?

Прошло десять дней. Полностью адаптировались, распорядок дня налажен, работаем по австрийской экспериментальной программе. Особенно эффектно выглядит забор крови из вены.

Скучаю по дому. По Насте и Данику.

 

21 февраля

С плесенью справиться не удалось.

Нашли плесневой грибок на кабелях и разъемах рабочего отсека. Но особо старательно вредитель потрудился над иллюминатором модуля «Квант». Оптические характеристики упали, на «окне», а также на эмалевом покрытии оправы видны растущие колонии. Кварцевое стекло словно протравили там, где обосновались мицелии.

Снова навели чистоту. Потом облетели весь комплекс – искали других «гостей». Я добрался до модуля «Спектр». Когда влетаешь в модуль или блок по стенке, а не по потолку, получается забавный эффект: словно попадаешь в разные помещения. Это как войти в квартиру вверх ногами – и не узнаешь сразу, где очутился.

В темноте я стал искать панель освещения, которая находится за люком. Неожиданно рука наткнулась на что?то странное, теплое, живое под тканью. Меня прямо пробрало, я отдернул руку и с опаской заглянул за люк.

Хорошо, что не вскрикнул. Там прятался Володя, в темноте я нащупал его ногу. Через пару секунд – мы оба хохотали.

Так Володя пошутил надо мной.

Вечером ЦУП передавал что?то бредовое, безумное даже…

Завтра допишу, пора на боковую (ха, в невесомости это выражение точно не появилось бы, видели бы вы каюту космонавта и его отдых в спальном мешке), уже три часа нового дня.

 

22 февраля

Так вот, связь с ЦУПом восстановилась на несколько минут.

В эфире был только вой помех и голос, не похожий на голос ни одного из операторов. Что?то монотонное и невнятное. Иногда казалось, что нам читают какую?то инструкцию задом наперед.

Володя нервничает. Алексеевич хмурится. Мне тоже радоваться нечему. Поговорили на резких тонах, все трое. Это нехорошо. Нарушили джентльменское соглашение (о запрете на ругань и претензии до обеда), которое приняли еще до стыковки. Микроклимат отношений экипажа очень важен, здесь недопустима бестактность. Потом остыли – извинились, Володя, правда, скорей пробурчал что?то себе под нос.

День прошел смазано.

Вечером «добавил» командир: Алексеевич поделился сном, в котором я теряю поручни во время «выхода», и меня уносит в открытый космос. Не самые приятные образы – если отлетел, то станция не спасет. Спасибо, Алексеевич.

 

23 февраля

Заменили блоки станции согласно регламенту.

Завтра перестыковка.

 

24 февраля

Володя трудится в спускаемом аппарате. Я работаю с видеокамерой – инспектирую.

Отстыковались от «Кванта», стали облетать станцию к переходному отсеку. Ищем следы столкновения транспортника с «Миром». Если не найдем, придется «выходить» с Алексеевичем.

Командир настоящий ас, летит вокруг комплекса, я снимаю, правда, качество не ахти. Ничего не находим и стыкуемся. И тут я что?то замечаю в «окно» бытового отсека. Мы бросаемся к иллюминатору.

К наружному покрытию станции прилип… скафандр.

Пытаемся сообщить ЦУПу, но связи по?прежнему нет, доклады уходят в пустоту.

Скафандр за бортом!

Что происходит?

 

26–28 февраля

Несколько дней готовились к «выходу».

Температура внутренней обшивки в том месте, где к ней прилип (как?) скафандр, не вызывала опасений.

Вовремя заметили «сюрприз» с выходным люком. Кто?то из прошлой смены, Безяев или Луцкий, забыл зафиксировать ручку штурвала. Если бы мы случайно толкнули штурвал, что нетрудно при тесноте, то в щель приоткрывшегося люка из станции рванул бы воздух. А дальше – даже думать тошно. Может, успели бы в базовый блок, а потом в транспортный корабль – и домой, а может, и нет.

Будет нам уроком на будущее. Хорошо хоть обошлось. Космос – он ведь не прощает. ЦУП «ожил», но прислал лишь ролик с фотографиями родных и друзей, на телефонные звонки не отвечал. Мы решили пока не сообщать о просчете предшественников.

Подготовили инструмент, скафандры. Ответственное дело: герметичность, связь, прочее. Близкое «дыхание открытого космоса» едва не поссорило с Алексеевичем, опять нервозность. А потом командир замкнулся, работал молча.

Прикрепил фотографии Насти и Даника в каюте.

Из головы не выходит скафандр за бортом. Вот и антропоморфный пес Гуфи вглядывается в «ночь». Принюхивается.

 

29 февраля

К 3.30 мы с Алексеевичем надеваем белье, костюмы водяного охлаждения (комбинезон и шапочка с трубочками), медицинские пояса и влезаем в скафандры. Я помогаю командиру, потом вхожу сам. Надуваемся и глядим в «окно» шлюзового отсека. Там, под нами, Африка.

Страха нет. Я знаю, что буду осторожен – ради Насти и Даника.

Операции шлюзования проходят нормально. Мы проверяем герметичность люков и скафандров и сбрасываем давление в шлюзе до нуля.

В 5.05 открываем люк и оказываемся в вакууме. Станция находится в тени. Космос встречает нас бездной звезд в ночи, звезд много, и светят они ярче, чем когда смотришь через иллюминатор.

Алексеевич фиксирует люк крючком и устанавливает защитное кольцо. Я выбираюсь следом.

Снаружи станция ершится солнечными батареями и модулями, вокруг плавают частички краски и экранно?вакуумной теплоизоляции.

Цепляя карабины, пробираемся по трассе. Восходящее солнце заставляет опустить светофильтры. Люк в шлюз остается позади. Мы осторожно (с острыми кромками звездных датчиков следует держать ухо востро) продвигаемся к бытовому модулю. Связь паршивая, я слышу только обрывки слов командира и сыплю вопросами, от чего Алексеевич только раздражается. ЦУП молчит.

Цель уже близко. Я отстаю, используя в основном инерцию скафандра. И снова приходит тень – я включаю освещение на шлеме и едва не врезаюсь в спину командира, в шторку, закрывающую агрегат АСОЖ[1]. Выныриваю сбоку, косясь на ненадежный с виду карабин и страховочный фал, ведущий к кольцевому поручню. Вижу лицо Алексеевича за стеклом, оно бледное.

Фонари освещают корпус, в который вмялся скафандр «Орлан?ДМ», словно кто?то швырнул его в станцию. Жесткая кираса, составляющая со шлемом единое целое, вдавлена в наружное покрытие. Рукава и оболочки штанин плавают в вакууме. Герметичность вроде как не нарушена.

Я смотрю на скафандр, потом на командира. Он кивает. Я тяну скафандр за рукав. С усилием, но удается отлепить его от станции. Креплю страховкой к своему скафандру и разворачиваю. Светофильтр опущен и не открывается, мы ничего не видим. Рукав пустой на ощупь. Кирасу покрывает какая?то слизь, видимо, она выполняла функции «клея».

После небольшого отдыха возвращаемся. Под нами плывет ночная Канада, видны огни рыбацких лодок. Мы словно летим над планетой, мы – я, Алексеевич и пустой скафандр.

Горизонт голубеет, раздается красным. Такому действу можно поклоняться. Проплывая возле иллюминатора своей каюты, я заглядываю в круглое окно и вижу Гуфи. Игрушку покрывает желтая плесень. Мне становится не по себе.

Осматриваю резиновые кольца, открываю люк и вхожу в шлюз. Время: 6.55.

Шлюзуемся, ждем, когда выровняется давление, выбираемся из скафандров. Хочется в туалет, хочется глотнуть коньяка, хочется сделать так, чтобы мы вернулись без жуткой находки.

Оставляем скафандр в шлюзе. На борту.

 

1 марта

Скафандр был забит плесенью – не покрыт изнутри, а целиком ею заполнен. Когда Володя открыл его, то из снаряжения хлынула зеленоватая пыль. Микроскопические грибы неуловимо закружились по шлюзовому отсеку. Невесомость!

Помещение и скафандр вычищали долго, пыль и плесень упрятали в пылесборник. Снова инспектировали станцию в поисках налета – пострадала не только моя каюта, но и другие уголки «Мира». Все тщательно протерли и собрали. Потом сами отмывались в «бане» – в тепловой кабине.

 

2–7 марта

Ничто не помогает. Микроорганизмы возвращаются.

Заметили, что у воды появился неприятный привкус. Через два дня в отсеках стало резко пахнуть.

Завтра Международный женский день, а настроения на поздравления нет абсолютно. ЦУП наконец?то вышел на связь и сказал, что они не смогут организовать телевизионный сеанс с семьями – никто не придет в главный зал управления, чтобы нас увидеть.

Володя постригся «под ноль». В невесомости этот процесс выглядит довольно забавно, но снимать не хотелось. Володе нездоровится.

Вечером я занялся физкультурой: беговая дорожка и велосипед.

 

8 марта

С праздником, дорогие женщины. Извините, что на бумаге, с опозданием.

Отношения внутри экипажа рассыпаются на глазах. Володя и Алексеевич, в лучшем случае, просто избегают встреч и совместной работы.

Я провел несколько часов у иллюминатора, смотрел на Землю. Планета вовсе не выглядит беззащитной, скорей, уставшей. В переходе Земля – космос чувствуется некая гармония: черноту сглаживает свет звезд, Луны, неба, самой Земли. Белое перетекает в голубое, голубое – в синее, синее – в черное.

Поговорил по телефону с Настей. Остался осадок. Она повторяла одно и то же: «Устала ждать, устала ждать, устала ждать…» Потом прервали.

 

12 марта

Может, я схожу с ума? Начались проблемы с головой? Так рано?

Утром в бытовом отсеке видел Безяева. Он плавал под потолком, поверх комбинезона был надет свитер, а голова походила на изрубленный кусок мяса. Из ран вылетали шарики крови. На трубах и кабелях висела бахрома плесени.

Галлюцинация – а чем это еще могло быть? – исчезла, когда я приволок в отсек Володю. Мы поругались, глаза бортинженера были красными и злыми, мне казалось, что он хочет меня ударить. Уговор не ругаться в первой половине дня давно забыт.

Ночью долго не мог заснуть. Колотилось сердце.

 

17 марта

С подъема начала надрываться сирена. Я уже привык не застегивать молнию спальника на всю длину – выскакиваю, как только срабатывает аварийный сигнал. Комплекс «гудит».

Отбивая звук, лечу к посту управления. Сирена смолкает и снова включается, интервал в несколько секунд. Служебный модуль слыхом не слыхивал об аварии, но сигнал орет – мертвый бы поднялся. Заблокировали звук.

 

18 марта

Снова видел Безяева. Снова мертвого. Но крови было больше, словно убили его только что. Заплесневелый бытовой отсек заполнили темно?красные головастики.

Почти не спал ночью. А когда заснул, мне снился Даник, играющий на полу ванной комнаты с красными леденцами.

 

20 марта

Отказал насос откачки конденсата. Ну теперь сирена хотя бы гудела по делу.

Я разобрал колонку и увидел, что торцы и фильтр забиты какими?то кубиками ядовито?желтого цвета. Снова проделки плесени, с которой уже никто не борется. Я поковырялся внутри проволокой и извлек из колонки желтого червяка, покрытого коричневыми пятнами. Отвратительную змею, новую хозяйку станции. И это в герметичном орбитальном водопроводе!

 

22 (?) марта

Плесень – везде, всюду. Такое впечатление, что она была всегда, но мы ее не замечали. Тончайшие нити грибка колышутся под потолком, на стенах, в углах, на трубах, люках.

Махровое царство, серое, желтое, красное, зеленое. Все шелушится, покрывается черными и коричневыми точками, разноцветной корочкой и пленкой.

 

25 (?) марта

00.31. Сирена. Вырубилась вычислительная машина № 1 и СУД[2]. Развалилась ориентация, питания не хватает – низкие приходы. Перешли на минимальное потребление электроэнергии. Комплекс затих: помалкивают вентиляторы пылесборников, частично отключено освещение. «Мир» беспомощен, мы беспомощны. ЦУП молчит, тут явно дело не в баллистике. Почему это не волнует Володю и Алексеевича?

 

27 (?) марта

По?прежнему экономим электроэнергию. Гиродины, сверхточные органы ориентации, затормозились. Дрейфуем. Слушаем шепот плесени.

 

(?) апрель

Володя стал совсем нервным, диким. Он перестал кашлять, но не выглядит здоровым. Я волнуюсь за его рассудок… или не волнуюсь… это трудно объяснить. Иногда кажется, что именно так и должно быть. Что так правильно.

Что?то меняет нас. Плесень?

Вирусы разрушают «Мир». Приборы выходят из строя один за одним. Мы абсолютно не контролируем ситуацию.

Сломался сигнализатор дыма и противопожарный датчик. Потом отказала система «Воздух» в модуле «Квант». Кое?как запустили. Вечером снова аварийный сигнал – система регенерации воды из урины. Сменили резервуар сбора остатка. Постоянно рычали друг на друга, и в конце концов Володя ударил меня в лицо. Я ответил. Покувыркались в невесомости, но остыли.

Снилось, что бью по лицу Володи молотком.

 

(?) апрель

Задыхаюсь. Задыхаюсь. Задыхаюсь…

Перечитал свои записи и стал задыхаться. Словно проснулся под водой. Откуда столько спокойствия в словах, эта ужасающая отстраненность? Мы едва не потеряли комплекс из?за неполадки в управлении транспортника! К станции «прибило» заполненный плесенью скафандр! Все ломается, постоянно ревет сирена! Эти ссоры, драка с Володей, накатывающая волнами агрессия! А призрак мертвого – убитого! – Безяева…

Реально ли все это? Я не знаю… сейчас, когда мне страшно и не хватает воздуха, – не знаю!

А еще эти разговоры в моей голове. Они появились недавно. Параллельно размышлениям слышатся посторонние голоса: словно два незнакомца спорят по телефону. Словно кто?то подключился к моим мыслям…

 

(?) апрель

Галлюцинация. Опять Безяев, но на этот раз с Луцким. Кошмар словно отмотали на начало.

Я видел, как Луцкий подплывает к Безяеву со спины с трехствольным ТП?82 в правой руке. Космонавтов вооружают охотничьим пистолетом для защиты от зверей, для охоты и подачи световых сигналов в случае посадки в безлюдной местности. На нашем транспортном корабле был такой же.

Луцкий размахнулся. К рукоятке пистолета крепился приклад?мачете. Удар пришелся Безяеву в темечко, влажно чавкнуло. Лезвие мачете удалось извлечь из черепа не сразу. Луцкий перевернул напарника и принялся рубить лицо. Делал он это без спешки и без особого замаха, чтобы совладать с отдачей.

Кровь собиралась в шарики, растекалась пленкой по потолку. В бытовом отсеке не горели лампы, но видно было хорошо – светилась плесень на стенах.

Лицо Луцкого – лицо убийцы – было абсолютно спокойным, болезненно?бледным, истощенным, но спокойным. Закончив с Безяевым, он взвел два курка, приставил пистолет к собственному виску и стал чего?то ждать. Шарик крови подплыл к его рту, ударился о тонкие губы и отлетел. Луцкий опустил пистолет, отсоединил мачете и отбросил в сторону, ТП?82 швырнул в другую.

Он казался реальным, когда проплывал мимо меня. Реальным, как приборы на стенах. Меня затошнило.

Я следовал за ним до шлюзового отсека, но убрался в каюту, как только понял, что собирается сделать Луцкий. «Выйти». Даже учитывая тот факт, что в открытый космос надумал выбраться призрак, я не хотел находиться рядом.

Ночью я видел Луцкого за «окном».

Он уплывал.

 

(?) апрель

«Грузовик» не пришел. Не причалил к станции, не привез запах лимонов и яблок, почту, посылки из дома, разносолы и сласти. Модуль «Квант» забит «мусором», скоро его негде будет складывать.

 

(середина?) апреля

«Мир» похож на огромный организм, который болен. Слизь. Белесые следы. Бактерии портят оптику, безжалостно грызут оборудование, лакомятся облицовкой. Но плесень видится не причиной – следствием. Знаете… как слезы от удара, а не сам удар.

 

(?) апрель

…за иллюминатором что?то двигалось, ворочалось в звездном сне, терлось о корпус станции закрытым веком…

…я смотрел, как ледяная ночь меняет формы, играет черными красками…

 

(?) май

Грибок. Мерзкий налет. Плесень.

Она выделяет какой?то газ, ведь так? Поедает станцию, разрушает оборудование и системы… насколько опасно ее «дыхание», ее споры? Может ли плесень стать причиной перемены в поведении Володи? Замкнутости Алексеевича? Моей апатии?

Или все это из?за «мертвого дома»? Из?за стресса? ЧП с СУД случилось несколько недель (месяц?) назад. На станции погас свет, замолчали вентиляторы, заснули приборы. «Мир» превратился в «мертвый дом» с тремя разругавшимися в хлам родственничками. Очень сильный стресс. У меня начались головные боли, особенно невыносимые, когда мы с Володей и Алексеевичем пытаемся реанимировать комплекс. Голова проходила, только когда я оставался один в своей каюте. Галлюцинации не повторялись… Безяев умер, а Луцкий ушел в космос.

Мы ждем приказа с Земли о срочной посадке, но связи нет.

 

(?) май

Вечером включили вычислительную машину (все?таки ЦУП за нами наблюдает?), но СУД снова выдала аварию, и все вырубилось.

Экономим «ампер?секунды».

 

(?) май

Мне страшно. Очень страшно.

Почему этого почти не видно по записям?! Дневник ведет кто?то другой: безразличный, пустой я, который просыпается лишь изредка, последний раз в апреле (?).

Все происходящее на «Мире»… оно не может быть реальным! Мы больны! Экипаж отравлен! ЦУП не отвечает, потому что знает что?то, потому что не собирается нас…

Я по?прежнему слышу чьи?то разговоры в своей голове. Параллельную линию. Концентрировался час или два, чтобы разобрать «переговоры», но смысл услышанного тут же забывался… правда, я почти уверен, что кто?то кричал, просил о помощи, а его собеседник отвечал «нет, нет, нет…».

За стеной стучат! Володя? Алексеевич?

Я больше не вынесу…

 

26 мая

Реанимировали СУД, раскрутили гиродины.

После построения ориентации вернулась связь через ретранслирующие спутники. Узнал, что сегодня 26 мая.

ЦУП устроил телефонный сеанс с домом. Хотелось бы, конечно, «встретиться с родными в комнате № 23», но тут выбирать не приходится. Главное, хоть какой?то сигнал наладили. Настя рассказала, что у нас дома гостят мои родители, и все хорошо. А потом резко отключилась – и ни слова про Даника. Я растерялся, еще долго спрашивал у трубки, звал.

Черт…

Только сейчас, описывая события дня, я понял…

Голос Насти. Это была запись. Она повторила все то же самое, что и больше двух месяцев назад. Не она – пленка.

 

28 мая

Застал Володю, когда он ел.

Вокруг подбородка и губ бортинженера колыхались серые нити, словно водоросли в воде. Плесень покрывала и кусок торта, который Володя приготовил вчера из творога, орехов, печенья и изюма. Володю это не смущало.

Я видел, как он сидит, как старательно пережевывает отравленную пищу, и его черные, точно смола, глаза. И как он смеется, глядя сквозь меня.

Я понимаю, что описываю странные, даже жуткие вещи. На комплексе творится что?то необъяснимое, но… что мне остается? Связи с ЦУПом нет. Члены экипажа превратились в отшельников. Любое совместное дело, направленное на выживание, выливается в конфликт.

Все это ненормально. А вот вести дневник – это кажется правильным. Единственно правильным. Это успокаивает, какое бы безумие не выплеснулось на страницы.

Потому что, когда я пишу, все уже случилось. Прошлое, которое оказалось не настолько сильным, чтобы отнять у меня будущее.

Я еще здесь.

Мы здесь.

 

29 мая

Много размышляю.

Заметил одну странность. Злость, желание причинить боль возникает, только когда кто?то есть рядом. А когда я один, обволакивает некая отстраненность, вот как сейчас, во время написания дневника. Очень трудно вспомнить смысл слова «паника». Очень трудно поверить в то, что отражаешь на бумаге.

Это похоже на анестезию чувств…

 

1 июня

Станция поросла космическими грибами. Изоляцию проводов и труб покрывает густой налет плесени, стены затянуты живой пленкой. Кормовая часть модуля «Квант» окутана белым налетом. Микробы, которые не боятся ни холода, ни радиации, плодятся и размножаются. Окисляют все, что способно к окислению. Им здесь нравится.

Мне – нет. Постоянно кружится голова, тошнит, скачет температура.

 

(?) июнь

Володя плавает по станции со сложенными на груди руками и закрытыми глазами. В волосах запекшаяся кровь – наверное, от ударов. Иногда он говорит: «ЦУП затопит станцию». Или: «Вернулись другие». Или: «Оно посмотрело на них». Он говорит сам с собой, на мои вопросы почти не реагирует, хорошо если приподнимет веки и глянет, и то недобро.

 

(?) июнь

Научился «отключаться» от разговоров в голове. Представляешь тумблер – щелк! – и нет голосов. Только собственные мысли…

 

(?) июнь

Вчера Володя убил Алексеевича.

Мы все торчали в базовом блоке, впервые за последний месяц или два. Командир крутил педали, я читал «Мастера и Маргариту», Володя смотрел в иллюминатор, а потом выплыл и вернулся уже с молотком.

Он орудовал им долго, словно автомат, словно Луцкий с мачете в моей галлюцинации. Я даже не попробовал его остановить – просто смотрел, вздрагивая при каждом ударе, но не чувствуя ни страха, ни жалости. Молоток не отскакивал от черепа Алексеевича, я почти видел, как внутри полой ударной части движутся металлические шарики, рассеивая энергию отдачи.

А потом Володя покинул станцию. Вошел в скафандр и улетел.

Он улыбался через стекло шлема, когда пустота засасывала его.

Я запихал Алексеевича в «Квант». Едва удалось.

 

(?)

У меня прекрасные жена и сын… я их так люблю… мне так повезло…

Но сейчас я в аду. В аду, который не могу понять, но который очень хорошо понимает меня.

 

(?)

В иллюминаторе нечто черное, враждебное, бесконечное, мертвое. Космос.

Что мы знали о нем? Что хотели узнать? Мы собирали информацию по крупицам, словно снимали чешуйки отмершей кожи с тела необъятного монстра, всматривались в телескопы, посылали сигналы… но что, если тьма почувствовала нас, увидела нас, услышала нас?

Что, если на мгновение, бесконечно малое земное мгновение, угольная бездна приблизилась к станции и приникла лицом к иллюминатору? Что, если она заглянула в тех, кто был тогда на «Мире», и осталась в них едкой плесенью?

Что, если Безяев и Луцкий никуда не улетали? (Кто тогда сел в транспортник вместо них? Кто? Она? Пыльца ее взгляда?)

Что, если они улетели, но пустота запомнила их? Но как же тогда другие… все эти люди, которых я вижу на борту? Кто они? Как она увидела их? Или в одном человеке можно рассмотреть всех остальных?

Что, если теперь она смотрит на меня их глазами? Что, если я…

 

????

Утром я видел Настю. В бытовом отсеке. С молотком. С тем самым молотком, которым Володя убил командира. Прежде чем скрыться за углом и исчезнуть, она обернулась. Лицо моей жены – призрака, галлюцинации – покрывала пленка из волокнистых грибов…

Мне кажется, что я долго не выдержу. Что предел уже близко… за следующим люком, за круглым стеклом, что прячет Солнце, и Землю, и слепки времен года, которые меняются каждые полтора часа… Еще один шаг, одно слово, одно видение – и в голову хлынет тьма, хаос, безразличие смерти.

Или все это уже было? Уже пройдено?

Я боюсь телефонного сеанса связи с семьей, с Настей. ЦУП давно не организовывал «встреч», ЦУП молчит, но теперь это не кажется предательством… Нам всем надо немного тишины и одиночества, полного одиночества, чтобы отдохнуть, справиться… переждать.

Переждать что?..

Все.

Пускай она забудет о нас, пускай ее глаза (глаз?) закроются…

 

…

Слезла кожа с пяток… теперь как у младенца… правда, эта плесень, она примеривается и ко мне… салфетки справляются плохо…

Снова отказала система «Воздух».

 

…

нетнетнетэтогонетничегонет язадыхаюсьвоздухзадыхаюсьэтонеяпочтивсегданеянея спаситенасспаситенасспаситеменяменяменяспасите

 

…

Вернулся Володя. Скребется в люки, стучится в иллюминаторы.

Я не пущу его. Не хочу. Не могу.

Это не он.

Шлем его (уже не его) скафандра покрыт плесенью, но визор тщательно протерт, и я вижу черные глаза и синюю кожу за ним. Силовая и герметическая оболочка перчаток повреждена, одного пальца нет.

Володя облетает станцию снаружи, но всегда возвращается к иллюминатору бытового отсека. Иногда я прихожу туда, и мы смотрим друг на друга через сверхпрочное кварцевое стекло.

Станция движется по терминатору, от чего кажется, что вечер затянулся, и я барахтаюсь в нем, как насекомое в клею. День?ночь. Это раздражает, уж лучше бы что?то одно – свет или тень. Без разницы.

 

…

А что, если нет никакой бездны? Нет глубины, сотканной из пустоты и звезд, взгляд которой способен…

Что, если есть только человек?

 

…

Что, если в иллюминаторе только мы?

Мы и плесень.

 

Михаил Павлов

Работа. Возможно совмещение

 

Солнце искрилось в октябрьской слякоти, суетливый Челябинск шуршал автомобилями по влажным дорогам, дышал и слепо тыкался своими многоэтажками в голубое, так внезапно очистившееся небо. Николай на ходу достал мобильник, глянул время. Всего?то два часа, но день, похоже, был потерян. Все эти глупые собеседования! Мы с вами свяжемся, мы вам перезвоним, а когда через неделю звонишь сам – нет, вакансия уже закрыта, нет, ваша кандидатура нам не подходит, нет, нет, нет. Николай всего этого терпеть не мог. С его опытом, почти шесть лет в оптовых продажах, работа сама должна его искать, а не он ее! Все катилось к черту. Сначала Гульнара от него ушла, да и фиг с ней, дура, просто недальновидная дура, но скоро уже за жилье платить, а это серьезнее. Можно, конечно, вернуться в Миасс, родня только рада будет, но что станет с его гордостью? В тридцать два снова жить с мамой и бабушкой? Насупившись, глубоко сунув руки в карманы короткого черного пальто, Николай стремительно впечатывал ботинки в грязный асфальт проспекта Победы. Около «Бургер Кинга» девчонка?промоутер что?то быстро пробормотала и протянула ему листовку. Он сделал вид, что не заметил, и прошел мимо. Парень в спортивной куртке, шедший впереди, выудил белую пачку из кармана, Николай сморщился еще до того, как до него долетел запах сигаретного дыма. Попытался обогнать прохожего, перебежать дорогу, пока мигает зеленый на светофоре. Загорелся красный, они оба остановились. Николай выругался про себя и отвернулся, табачную вонь он тоже терпеть не мог. Взгляд его скользнул по противоположной стороне проспекта, затем – по обклеенному афишами столбу в двух шагах слева. Тут он и увидел то самое объявление. Вообще?то их было даже несколько, одинаковых, наклеенных поверх других, оборванных и старых. Текст, напечатанный крупным жирным шрифтом на белой бумаге, сразу бросался в глаза:

 

РАБОТА

ВОЗМОЖНО СОВМЕЩЕНИЕ

600–1200 РУБ. В ДЕНЬ (4–5 ЧАСОВ)

 

Неплохо, даже слишком неплохо, чтобы быть правдой. А может, и правда, только работа наверняка тяжелая и унизительная. Но какая именно? Мелькнуло воспоминание о студентке?промоутере, потом почему?то о телефонных номерах с подписями ДОСУГ и SEX, которые оставляли лет пятнадцать назад повсюду, прямо на стенах домов, краской из баллончика. А может, это уловка какого?нибудь кадрового агентства, из тех, что требуют плату, чтобы найти тебе работу, а потом предлагают те же вакансии, которые ты и так видел в Интернете.

Светофор зажегся зеленым.

Николай сразу же оставил позади курильщика, перешел дорогу и двинулся дальше по направлению к дому. Но теперь взгляд вновь и вновь натыкался на одинаковые прямоугольники бумаги с броскими черными буквами, РАБОТА, на белом фоне, ВОЗМОЖНО СОВМЕЩЕНИЕ, они были везде, 600–1200 РУБ. В ДЕНЬ, на каждом столбе (4–5 ЧАСОВ), на каждом углу каждого здания. Возможности повсюду – так говорил лектор на одном вебинаре, который смотрел Николай пару лет назад. Возможности повсюду, их только нужно видеть. Под каждым объявлением была нарезана бородка с номерами телефонов, в основном они оставались нетронутыми. Сотни людей просто идут мимо и не замечают их, подумал Николай. Прежде чем свернуть с проспекта к себе на Каслинскую, он на секунду притормозил у столба на перекрестке и оторвал от объявления клочок с телефонным номером.

 

Придя домой, он столкнулся на кухне с хозяйкой, Светланой Георгиевной, молодящейся блондинкой лет шестидесяти, всегда в джинсах и топе. Она ему нравилась, в общем?то. А вот с Гульнарой они не поладили, что?то между ними произошло в отсутствие Николая, кто?то кого?то назвал проституткой, кто?то кого?то – крашеной стервой. Короче говоря, больше Гульнара сюда не приходила. Пожалуй, была какая?то нехорошая ирония в том, что спустя годы Николай вновь оказался под надзором пожилой женщины. Правда, она собиралась через месяц в Болгарию к родне, и тогда бы вся квартира перешла в его распоряжение, с увеличением арендной платы конечно. Идеальный вариант, думал Николай, как раз к тому времени с работой все устаканится. Ну а пока они жили в двух комнатах и время от времени сталкивались на кухне.

Светлана Георгиевна предложила ему своего чаю, что?то с ромашкой, он не любил такие вещи, но согласился, и они вместе посидели за круглым столом с дымящимися паром кружками. Хозяйка, как всегда, расспрашивала о его успехах, а он только и старался красиво, с уверенным оптимизмом уйти от ответа. Кажется, получалось. Светлана Георгиевна допила свой душистый настой, сполоснула посуду и ушла, пошуршав немного в прихожей. Николай дождался, пока щелкнет замок, затем встал и вылил в раковину ромашковую мочу из своей кружки. Заварил себе кофе.

С настроением произошла странная вещь. Сначала пришло облегчение от того, что не надо больше юлить перед старой женщиной. Но следом тотчас всплыла тревога, нараставшая в последние дни. Чувства и мысли смешались, он пил черный кофе, в сотый раз разглядывая чужие магнитики на холодильнике. А вдруг он не сможет заплатить за жилье в следующем месяце? Вдруг ему вообще не светит ничего из того, что он планировал на ближайшие годы? За спиной у него был хороший стаж в должностях менеджера по продажам, а затем и регионального менеджера, но на последнем месте работы это был потолок, непоколебимый, гнетущий. К тому же работать становилось все труднее, экономика шла на спад, а начальство в головном офисе будто ослепло и только повышало план. Желание уйти все зрело и зрело, и наконец Николай психанул. С тех пор прошло почти три месяца, он снял комнату вместо квартиры, ждал, искал.

Не забыв помыть кружку, Николай поплелся к себе в комнату. Сразу включил ноутбук, стоявший на низенькой, почти кукольной тумбочке у стены, и, пока тот загружался, стал переодеваться, аккуратно вешая все на плечики, а затем на широкую вешалку, которую купил сюда сам. Из мебели в просторной комнате были кровать и маленький, тоже кукольный, шкаф. Обои нежного розовато?бежевого цвета – просто домик для маленькой принцессы, твою мать!

Облачившись в домашние треники и футболку, он перенес ноутбук на кровать, прихватил большой блокнот для записей, мобильник и сел. Проверить почту, нет ли в куче спама ответов на разосланные резюме, проверить Контакт, нет ли сообщений от Гульнары, – да, они расстались, и все?таки. Ладно, теперь снова шерстить по сайтам с вакансиями, от вида которых уже мутило и скрипели зубы. Ничего, ничего, ничего. Казалось нелепым понижать планку с его опытом и амбициями, но в нынешних условиях ему сгодилась бы почти любая работа. А может быть, уже без всяких «почти». Тут он вспомнил, РАБОТА, про уличные объявления, что видел сегодня. 600–1200 РУБ. В ДЕНЬ. Действительно, совсем неплохо по меркам Челябинска, и если оплата ежедневная, то это как раз то, что надо. Нужно видеть возможности. Николай подошел к вешалке и нашел в кармане джинсов клочок объявления, снова сел, набрал номер на сотовом телефоне. Послышался длинный гудок, затем пауза, Николай ждал второго гудка, но его все не было. В живот кольнула неясная тревога, эта тишина очень напрягала. Он посмотрел на экран мобильника и тут же снова прижал его к уху, потому что на дисплее уже тикали секунды, кто?то давно снял трубку.

– Алло? – спросил Николай не очень уверенно.

Никакого ответа. Он вновь быстро глянул на дисплей, не почудилось ли, взгляд задержался на маленькой черной дырочке микрофона, показалось, что она значительно темнее, чем корпус телефона, даже слишком темная, и как будто двигается…

– Алло? – повторил он в трубку, но едва расслышал свой голос. Его будто всосало в черную точку под экраном мобильника. Что за хрень? Николай собрался было нажать отбой, и тут вдруг ему ответили:

– Алло, чем могу помочь? – женский голос.

– Здравствуйте, – пробормотал Николай.

– Добрый день, вы по какому вопросу?

– Я по поводу вакансии… – Он сообразил, что не знает, на какую вакансию претендует. – Я по объявлению. О работе. Это… актуально?

– Да, вы для себя ищете? – Она говорила быстро, почти без пауз. Задала еще несколько вопросов, возраст, прописка, затем произнесла название компании, слишком быстро, международный холдинг, оптовые поставки, на рынке восемнадцать лет, сказала, что вакансий несколько, подробности на собеседовании. – Завтра в девять часов, вас устроит?

– Да, конечно.

– Отлично, запишите адрес: проспект Ленина, двадцать семь «бэ», офисный центр УралБиз, третий этаж, офис триста шесть, при себе иметь паспорт.

– Хорошо. – Николай все записал в блокнот. – Спасибо.

– Всего доброго.

Он отложил мобильник, настороженно поглядывая то на него, то на исписанную страницу блокнота. Оптовые поставки. Что ж, как раз нужный профиль, только что за продукция? Жаль, не расслышал название фирмы. Ну, завтра все прояснится. Настроение, словно трава после сильного дождя, постепенно выпрямлялось, тянулось вверх. Возможности повсюду.

Вечером Николай сходил в ближайший супермаркет, потратился не очень экономно, зато дома разогрел неплохую пасту с курицей в сливочном соусе, а потом хрустел французским крекером и смотрел «Волк с Уолл?стрит», пока не уснул. Во сне Леонардо Ди Каприо в рубашке?поло с белым свитером, наброшенным на плечи, рассказывал ему об обратной стороне международных санкций, а также что за спадом всегда следует подъем, и даже в черной дыре можно увидеть солнце.

– В какой еще черной дыре?

– В той, которая у тебя вместо правого глаза, Андрей.

– Я не Андрей, я Коля.

– Вряд ли тебе это поможет. – И они оба засмеялись, правда непонятно чему. И вообще казалось, что смеются не они, а кто?то третий.

 

Будильник на телефоне поднял его в семь утра, эту мелодию он уже давно ненавидел, догадывался, что ее можно сменить, но даже не пробовал. Выключив будильник, хотел было перевернуться на другой бок и продолжить спать, но вспомнил про собеседование. Вскочил, включил свет, начал приводить себя в порядок. За окном светало. Умыться, побриться, причесаться, темно?русые его волосы были коротко острижены, но их можно слегка зачесать налево. Позавтракать, выпить кофе, стараться не торопиться, но поглядывать на часы. Брюки, белая рубашка, стильная серая вязаная жилетка – его офисный наряд, в меру строгий, в меру приветливый. Посмотреть на себя в зеркало, в свои светло?карие глаза, еще раз слегка причесаться. Готово.

Челябинск уже шумел, гонял белые маршрутки по немного подсохшим дорогам, но еще хмурился спросонья низким серо?мучнистым небом. И чего я не купил машину до сих пор, проворчал про себя Николай, ежась в своем пальто на автобусной остановке. Когда еще была работа, собирался взять в кредит «форд фокус», но как?то долго, боялся, может, что придется разбираться во всех этих двигателях, аккумуляторах, масле, тосоле и прочих непонятных ему вещах. Он немного комплексовал, что воспитывался мамой да бабушкой и оказался обделен некоторыми мужскими премудростями. Подъехала нужная маршрутка, почти полная, и Николай нырнул в полумрак человеческого месива.

Ехать было недолго. Выскочив на остановке «Центральный рынок», он немного прошел по проспекту на запад и вскоре опознал в пузатом шестиэтажном здании с темным зеркальным фасадом искомый офисный центр. Глянул на часы – без двадцати минут девять. Он потянул на себя стеклянную дверь и вошел. Услышав номер офиса, охранник, не задумываясь, объяснил, как туда пройти. Николай поднялся по лестнице на третий этаж, здесь было пустынно, но из?за перегородок, отделяющих офисы, слышались голоса. Нужная ему дверь была призывно распахнута, на ней крепился листок бумаги А4 с каким?то текстом. Николай приблизился и прочитал:

 

КОМПАНИЯ НЬЯЛА?ТТП

 

Не слишком?то презентабельно. Что за название, индийское? Внутри у небольшой стойки с бумагами разговаривали две девушки: блондинка в белой блузке и шатенка в черной.

– Добрый день, – улыбнулась ему шатенка, а вторая девушка двинулась по коридору вглубь офиса, – вы по какому вопросу?

– Здравствуйте. – Он посмотрел в спину удаляющейся блондинке. – Меня пригласили на собеседование.

Девушка взяла со стойки бумагу с твердой подложкой и протянула ему:

– Проходите в конференц?зал направо, заполните анкету, и вас вызовут.

Николай на секунду опустил глаза, взглянув на анкету, произнес: «Спасибо» и застыл, держась за край листка, уставившись на девушку. Она все так же улыбалась. Только это была ушедшая только что блондинка. В черной блузке, но блондинка.

– Проходите, – сказала она со все той же улыбкой, все тем же голосом и указала жестом вглубь коридора. Николай наконец взял у нее анкету и посмотрел, куда она указывала. Слева по коридору за кем?то закрылась дверь, справа было открыто.

– Спасибо, – пробормотал он еще раз.

За правой дверью оказался небольшой зал, заставленный офисными стульями, на многих из них сидели люди, кто?то разговаривал, кто?то заполнял анкету. Николай протиснулся между рядами, сел и несколько секунд просто смотрел прямо перед собой. На лице появилась растерянная улыбка. Что это сейчас было? В голову пришло слово: помутнение. Неужели так действует стресс? Ничего подобного с ним раньше не бывало. Похоже, он переживал из?за собеседования и вообще из?за всех этих проблем с работой даже сильнее, чем думал сам. Что ж, пора исправлять ситуацию; он отщелкнул от подложки белую шариковую ручку и начал заполнять анкету, поглядывая украдкой по сторонам. Народ подобрался разномастный. Спереди сидели студентки?первокурсницы в облегающих плащиках, на галерке – угрюмые технари в черных куртках, рядом присела невысокая женщина за сорок, на вид башкирка, около двери, нацепив очки с толстыми линзами, беззвучно двигая ртом, изучал свою анкету морщинистый дед с волосами цвета волчьей шерсти. По телефону сказали, что вакансий много, только все равно как?то странно.

ФИО: Черкасов Николай Борисович.

Возраст, адрес, телефон. Анкета была типовой, он заполнял такие уже десятки раз.

На какую вакансию Вы претендуете? Вот, уже интереснее. В списке он на всякий случай поставил галочки сразу около двух пунктов: Менеджер по продажам и Торговый представитель.

Были еще Продавец?консультант, Кладовщик, Фасовщик, Грузчик, Охранник, а также таинственное Другое.

Образование, опыт работы, причины ухода. Тут все просто. Какие качества в работе для Вас важнее всего? На первое место Николай обычно ставил Возможность развиваться, реализовать свой потенциал, и не только потому, что это своего рода правильный ответ, которого от тебя ждут. Затем Новый опыт, Карьерный рост, Высокая зарплата, чтобы не строить из себя оголтелого альтруиста, и т. д. В графе Ваши ключевые навыки он, кроме прочего, как всегда написал «умение работать в команде», хотя, честно говоря, не считал себя вполне командным игроком, ему нужно было руководить командой, это да.

– Кто?то еще закончил заполнять? – В дверях стояла девушка, шатенка, в белой блузке, она собирала анкеты.

Стараясь не пялиться, Николай подошел и отдал ей свою.

– Отлично, – с улыбкой сказала она, – вас вызовут.

Он снова присел, задумчиво рассматривая конференц?зал и потирая пальцами родинку на подбородке, была у него такая привычка. Людей в зале прибывало. Вскоре его действительно позвали:

– Николай Борисович? – Это была новая девушка, как будто постарше, тоже в белой блузке, юбке, русоволосая. – Пройдемте.

Они прошли в соседний зал, где расположилось несколько черных письменных столов не больше школьной парты. За каждым, кроме одного, сидели люди, по двое: девица в деловом наряде и какой?нибудь мужичок в куртке, или еще кто из контингента предыдущего помещения. Один из таких кандидатов посмотрел на Николая испуганными серыми глазами. Меж тем Николаю предложили сесть на свободное место.

– Меня зовут Светлана, я офис?менеджер холдинговой компании «Ньяла?ТТП», – быстро представилась русоволосая. – Слышали о нашей компании?

– Нет, – признался он, поборов желание соврать.

– Хорошо, сначала немного познакомимся с вами, а потом я расскажу о нашей компании. – И она пробежалась по всем пунктам анкеты, задавая уточняющие вопросы. Затем без паузы начала рассказывать: – Холдинг «Ньяла?ТТП» был основан в 1998 году и существует на рынке восемнадцать лет, в две тысяче седьмом, девять лет назад, было открыто первое представительство в России. – Светлана перевернула его анкету, в такт своим словам делая какие?то пометки, для наглядности наверное. Правда, Николаю трудно было разглядеть, что она там пишет, но он разобрал «18 лет» и «9 лет». – Холдинг объединяет множество компаний по различным направлениям: производственные, торговые, научные, наш филиал занимается оптовыми поставками продукции, в основном это товары для здоровья, на сайте холдинга вы можете лучше ознакомиться с нашей продукцией, есть вопросы?

Она резко замолчала, глядя на него холодными серыми глазами, он усмехнулся от неожиданности.

– Ну хотелось бы узнать непосредственно о работе, – ответил Николай, немного растягивая слова.

– График работы пятидневный, с девяти до шести. – Она написала «9:00–18:00». – Зарплата на испытательном сроке восемнадцать тысяч рублей, потом от двадцати семи тысяч рублей, – ручка уже вывела «18 000 руб.» и «27 000 руб.». – Сначала будет обучение в течение трех дней, там вам подробнее расскажут о том, как работать, обучение бесплатное, вам выдадут учебные материалы, за них нужно будет внести залог триста шестьдесят рублей, – на бумаге появилось «360 р.», – которые вам вернут после обучения, а вы должны будете вернуть учебные материалы, есть вопросы?

Снова внезапная пауза и ледяной взгляд.

– И когда обучение?

– Сегодня вечером пройдет совещание с руководством по поводу новых кадров, ваша кандидатура тоже будет рассмотрена, и в случае положительного решения вам уже сегодня позвонят, и тогда завтра сможете начать обучение, есть еще какие?то вопросы?

– Кажется, нет.

– Тогда всего доброго, ждите звонка. – Она встала, Николай тоже поднялся, слегка загипнотизированный ее взглядом. И тут вдруг один ее глаз – левый, стал меньше.

Нет, конечно, он просто дрогнул, или моргнул, или прищурился…

– Есть еще какие?то вопросы?

Николай посмотрел на ее вежливую улыбку, на ее белые зубы, потом снова на глаз – левый, правый. Уже не поймешь, одинаковые ли они.

– Нет, спасибо. Всего доброго.

Светлана убирала в папку листок бумаги. Он был изрисован какими?то бешеными детскими каракулями. Это не моя анкета, сообразил Николай, это кто?то расписывал ручку. Он пошел к выходу, попрощался в коридоре с блондинкой. Вдруг захотелось расхохотаться ей в лицо. Неужели со всеми этими поисками работы у него поехала крыша?

Уже выходя на улицу, он сообразил, что ему снова надо ждать звонка. Слишком это было похоже на бесконечные «Мы вам позвоним». Они не позвонят, вдруг решил Николай, и внутри будто что?то оборвалось. Но они позвонили.

 

Спал он беспокойно, а на следующее утро вышел еще раньше, чтобы дойти до УралБиза пешком. Не хотелось жаться в маршрутке, да и просто не терпелось выйти из дома. Такого волнения он давно не испытывал. Нужно купить машину, в сотый раз подумал он, вышагивая по как всегда людному проспекту Победы. Снова блистало солнце в небе, но было зябко, ночью подморозило. Когда женюсь, точно машина будет нужна, размышлял Николай, а жениться пора бы уже, да. Конечно, сначала нужно вновь встать на ноги. Посмотрим, что реально может дать эта Ньяла?что?то?там. Обучение, снова в школу, забавно, да. Может, вечером позвонить Гульнаре? Он свернул на Кировский проспект, и через какое?то время здания по сторонам от дороги расступились, прохожих стало меньше, перед ним развернулось огромное сияющее небо. С востока задул ветер, солнечные лучи неслись прямо в лицо, впереди была дамба, переброшенная через блистающий Миасс. Невольная улыбка коснулась губ. Все наладится, решил он.

Потом был короткий променад по местному Арбату, поворот на Ленинский проспект, и вот он вновь перед офисным центром УралБиз. Другой охранник, добрый день, сегодня можно и на лифте, третий этаж, дверь в триста шестой офис снова уже открыта, девушка, шатенка, здравствуйте, смутное воспоминание о вчерашних глюках, ну и ерунда.

– Вы на обучение? Проходите, лекция скоро начнется.

Тот же зал со стульями, народу, кажется, меньше, на дальней стене развернута белая доска для рисования маркерами, на столике рядом в углу раскрыт ноутбук. Николай увидел пару вешалок, снял там пальто и сел почти в центре зала, слева от прохода. Блокнот и ручка наготове. Спустя минут десять он с удивлением заметил, как в зал зашел вчерашний дедок и, не раздеваясь, в черном дешевом пуховике, пристроился на том же месте у двери. Затем появился лектор, невысокий мужчина, не старше Николая, в белой рубашке с бордовым галстуком и черных брюках, темноволосый, строгое худое лицо, но голос и морщинки вокруг глаз веселые. Он бодро поздоровался со всеми.

– Ну что ж, больше никого ждать не будем, да? Меня зовут Юрий, я старший менеджер компании «Ньяла?ТТП», компания эта успешная, и об этом я и хочу с вами поговорить, об успехе.

Говорил он быстро, живо, почти не оставляя впечатления, что все это просто зазубренный до автоматизма текст.

– Потребности индивида, наши с вами потребности, безграничны, это не я придумал, это один из постулатов современной экономики, сформулированный Адамом Смитом, был такой экономист, человеку всегда хочется большего, и это порождает спрос на все новые товары и услуги. Для бизнеса это, конечно, хорошо, у людей всегда будет работа, но немножко грустно, да? – Он написал маркером на стенде «потребности» и ниже «индивид», затем посмотрел в зал, ожидая ответа аудитории. – Да. Товаров много, а счастья нет. – Он написал «счастье» и подчеркнул: – За деньги счастье не купишь, есть такая поговорка, а что такое счастье вообще, как по?вашему?

Повисла немного неловкая пауза, затем женщина в первом ряду сказала «семья», послышались еще неуверенные варианты. Юрий подхватил:

– Семья, друзья, работа, ну настоящая любимая работа, все то, что объединяет, кислотности, людей, и тут человек уже не просто индивид, а часть чего?то большего, чего?то прекрасного, вот почему, когда у вас хорошая семья, друзья, хорошая работа, вас можно назвать как? – Снова тупая пауза. – Успешным человеком, да, это успех, вот почему наша компания предлагает своим клиентам не столько какие?то товары, сколько идею того, как можно стать успешными, желтая кровь, счастливыми, мы даем и хорошую работу, и возможность стать частью большой семьи, частью команды, понимаете?

Ничего нового Николай пока не узнал, все это он уже слышал на семинарах по мотивации, которые посещал когда?то. Впрочем, слушать лектора было приятно, ему хотелось поддакивать. Изредка в его речи проскальзывали как будто случайные слова, но Николай не был уверен, а переспрашивать было неловко.

Меж тем Юрий, продолжая разглагольствовать, нарисовал на доске человечка.

– Главное в бизнесе – создать команду, крепкую, мощную, – он пририсовал ниже еще нескольких человечков и спустил к ним стрелочки от верхнего, – и если бизнес идет хорошо, развивается, то скоро, папа не любил тебя, понадобятся еще люди, и каждый член первой команды может создать свою собственную команду. – Снова стрелочки вниз и еще несколько партий человечков, затем еще. – И эти члены новых команд тоже могут, в мясе менеджмента, стать лидерами своих собственных команд, и так до бесконечности, десятки и сотни команд лидеров, а в целом что это? – Пауза, взгляд на аудиторию. – Это пирамида, а что такое пирамида, это самая устойчивая фигура во вселенной, вот почему структура нашей компании имеет форму пирамиды, тут на ум приходит финансовая пирамида, МММ, Мавроди, помните, да, но мы не финансовая пирамида, у финансовых пирамид нет продукта, ведь они ничего не производят, просто скапливают деньги в верхушке и быстро разрушаются…

К своему стыду, Николай осознал, что эта болтовня его усыпляет, и бороться со сном нет никаких сил. Он улыбался, пытался смотреть прямо на Юрия, моргал, с каждым разом все медленнее поднимая веки. Лекция в его голове окончательно смешалась, превратилась в какую?то чушь, он понимал, что не может слышать то, что слышит, а значит, уже давно спит.

– …а у нашей компании, как вы знаете, есть продукция, о которой вам расскажут, попозже, но главное, мы нацелены не только на получение прибыли, мы, как я уже говорил, объединяем людей в нечто, липкое, новое, папа умер, чтобы не разговаривать с тобой, команду лидеров, но ты ведь не лидер, ты просто испорченный мальчишка, маменькин сыночек, ты знаешь, что отец умер, чтобы не разговаривать с тобой, помнишь, каким был толстым, ты и сейчас толстый, прыщавый, и походка у тебя женская, Гульнара трахалась с тобой только из жалости, а мама знала, она знала, что ты делаешь в ванной так долго, каждый раз, но не говорила, какой ты отвратительный ребенок, но это все знали, даже учителя, перед которыми так заискивал…

Николай продолжал кивать в такт голосу лектора, улыбка сползла с губ, глаза окончательно закрылись. КРАСНОЕ. Он вздрогнул. ЖЕЛТОЕ. Скривился как от боли, он что?то видел, но сам не понимал, что. ЖЕЛТОЕ. ЖЕЛТОЕ. ЖЕЛТОЕ. Кто?то завопил, потом послышался женский плач, Николай открыл глаза. Юрий заканчивал лекцию.

– Сейчас вам выдадут на дом учебные материалы, не потеряйте их, чтобы вам потом вернули залог, почитайте вечером, завтра у нас будет семинар, и мы все обсудим, хорошо?

Люди начали подниматься с мест и продвигаться к выходу.

Растерянный, с гулко бьющимся сердцем, Николай вклинился в нестройный поток, исподволь смущенно поглядывая на всех вокруг, но на него, к счастью, не смотрели. Похоже, никто не заметил, что он уснул посреди лекции. К вешалке протиснулась девушка, Николаю показалось, что у нее заплаканное лицо. Он взял пальто и уже у двери на секунду оглянулся. Сзади последним шел Юрий.

– Всего доброго, до завтра, – с улыбкой сказал он, не дав рассмотреть изрисованную доску. Почудилось, что она покрыта бессмысленными росчерками, какие оставляют дети, когда злятся.

Вскоре, что?то подписав и получив пару тоненьких книжечек в мягкой обложке взамен трехсот шестидесяти рублей, он вышел на улицу и задержался на ступеньках. В двери выходили и входили люди, мимо в тени протекал ручеек прохожих, а за ним в лучах солнца – широкий автомобильный поток. Николай уловил запах сигаретного дыма, повернул голову вправо. Ниже у маленькой урны курила маленькая башкирка за сорок, сидевшая с ним рядом вчера. У нее был отрешенный вид. Во всей стране запретили курить в общественных местах, а в Челябинске всем по хер, подумал Николай, спустился и пошел по проспекту. На самом деле раздражения он не почувствовал. Больше того, ему как будто даже понравился этот запах, но это, конечно, было невозможно. Он ненавидел табачную вонь. Надо выспаться, усмехнулся он про себя.

 

Вечером он пересчитал наличность в кошельке, оставалось всего ничего. Просмотрел учебные материалы – и вновь никаких откровений, даже от истории компании веяло вторичностью. Он решил пораньше лечь спать, принял душ и долго изучал свое отражение в зеркале. Что?то ему в себе не понравилось. Как будто лицо чуточку искривилось, что ли. Чушь, конечно, но ему правда показалось, что вся левая половина лица немного, на миллиметры, наверное, сползла вниз. Может, отек? Под конец он понял, что слишком долго смотрит на себя и вообще ничего не понимает. Дождался, пока за дверью ванной стихнут шаги хозяйки в коридоре, и быстро юркнул к себе в комнату.

Сразу уснуть не удалось, было только около десяти вечера, детское время, он лежал, вспоминал эти два дня и через час все?таки задремал. Во сне он вновь входил в офис триста шесть, его встречала девушка?шатенка в черной блузке, это ему понравилось, все было на своих местах. По коридору шла блондинка в белом, шла немного странно, спиной к нему, однако приближалась.

– Зачем ты выбрал Другое? – спросила шатенка.

Николай посмотрел на нее и сообразил, что это Гульнара, только волосы перекрасила.

– Ты же знаешь, что там на самом деле не было других вариантов. – Он снисходительно усмехнулся. Речь шла про анкету.

– Но как я выйду замуж за Другое, ты об этом подумал? – Обиженно отвернувшись, она затянулась сигаретой.

Назло мне начала курить, хотел сказать Николай, но тут понял, что блондинка подошла к нему впритык, возвышается над ним своим затылком, и там, под золотистыми волосами, что?то шевелится, что?то мерзкое, маленькое… Утром, проснувшись за несколько минут до будильника, Николай понял, что действительно нестерпимо хочет курить.

Ванная, кухня, кофе натощак. Окно, серость, дети бредут в школу. Вешалка, брюки, рубашка, учебные материалы в сумку, телефон, прихожая, обувь, подъезд, лифт гудит, зябкая серая улица, черные люди, маршрутка, сзади есть свободное место. Бредовое желание затянуться сигаретой не отступало, нервировало и вызывало тревогу, Николай пытался уговорить себя, что все это ему только кажется. Боже, он ведь понятия не имел, что такое никотиновая зависимость, откуда ему знать, что он сейчас чувствовал, это какое?то дурацкое последствие сна, последствие психологического стресса. Пытаясь отвлечься, он достал из сумки тетрадку со вчерашней лекцией. Ну да, записей было немного – так, пара тезисов про потребности и счастье да пирамидка из человечков. Еще внизу обнаружилась фраза, которой Николай не помнил. Немного кривая, она забегала на поля и обрывалась у края листа: папа тебя не л… К чему это было? Хрень какая?то, ладно, плевать. Остановка «Детский мир», на следующей выходить.

В офисе все было как вчера, Николай ерзал на стуле, дожидаясь начала семинара. Многие из их группы уже познакомились и разговаривали друг с другом, но он не видел тут никого интересного для себя. Наконец появился Юрий и с места рванул в карьер. Он задавал простенькие вопросы по поводу вчерашней лекции, то обращаясь ко всем, то выбирая кого?то одного. Спрашивал, хотят ли они быть счастливыми, нравится ли им идея команды лидеров и т. д. Аудитория реагировала вяло. Затем он стал по очереди поднимать присутствующих, предлагая каждому рассказать о себе, своем понимании успеха и лидерства. Последовавшие за этим косноязычные выступления вогнали Николая в уныние, все это тянулось ужасно долго, он начал злиться на всех этих придурков, бормочущих о том, что они хотят стать успешными, заработать денег и – да, все они, конечно же, в душе лидеры. Настала очередь Николая, он, как и остальные, подошел к Юрию и повернулся лицом к аудитории. Скучающие пустые лица. Первые слова вышли неуверенными, и Николай возненавидел себя за это, но быстро собрался. Рассказал, где учился и работал, чего хотел бы добиться.

– Для меня важно отсутствие потолка, чтобы всегда было куда развиваться. Зарплата – это, естественно, тоже важно. Всем кушать хочется. Но еще я хочу делать что?то важное, быть частью чего?то большого, грандиозного! И не просто штаны просиживать или тупо выполнять приказы, я сам хочу принимать решения, потому что – да, совершенно верно, я лидер, всегда им был и буду, со школы еще, потом в универе, а это значит не просто командовать людьми, быть лидером – это означает постоянное беспокойство, за других, за ваш проект, ты в этом весь, уходишь с головой, растворяешься в своем деле, в своей команде, рвешь жопу ради всего этого, и тебя спрашивают, тебе, мол, больше всех надо, что ли, а ведь да, тебе реально больше всех надо, может, потому, что твой папа тебя не любил или просто не умел общаться с детьми, а тебе было восемь, он умер, и ты даже не знаешь, жалко тебе или нет, а бабушка говорит и говорит, что ты должен быть как он, но ты даже не знаешь, какой он и какой вообще ты, боже, есть у кого?нибудь сигарета?..

Николай хотел замолчать, но рот не закрывался. Он продолжал тараторить, и для этого не нужно было думать, он почти перестал понимать, что говорит. А слушателям, казалось, было наплевать. Все смотрели на него, но как?то отсутствующе. Николай нашел глазами маленькую башкирку, у нее можно будет стрельнуть сигарету, Резеда, ее зовут Резеда, и у нее двое детей в разных городах от двух браков, и она снова в разводе, но есть какой?то мужчина, водитель маршрутки, вроде нормальный. А рядом сидел Ростислав, помятый мужичок с испуганным лицом, электрик, занимался боксом, три года назад осенью умерла жена от рака, спился. Кажется, Николай знал все их имена, их истории и мысли. Может, они сами все это рассказывали во время своих выступлений, но вроде бы нет, вон старик у двери, Ибрагим, похоронивший почти всех родных, только внучка осталась, стюардессой работает, так он вообще еще не выступал. Дед, морщинистый, жесткий, смотрел на него своими почти черными глазами, но не видел, только беззвучно шевелил ртом.

Николай прислушался к собственным словам, которые текли и текли из него бесконечным мутным и мягким потоком:

– …повысить продажи в сфере детских снов, будто ты пришел в класс, но тебе нет места, ни одного, однако мы приготовили для вас уникальное предложение, потому что у твоего старого друга СПИД, и ты даже не знаешь, что ему сказать, ведь это новый тренд, в летнем каталоге были воспоминания о том, как ты боялась ходить без взрослых через двор, потому что там собаки, стрессоустойчив, коммуникабелен, нацелен на результат, Илья все еще падает, работа, ты хочешь покончить с собой, возможно совмещение, сейчас, сейчас, сейчас!

Поток слов прервался, стало тихо. Все вдруг потеряло цвет и остановилось. Перед Николаем застыли лица, бледные, отекшие, словно из теста, бессмысленные, с черными выжженными дырами вместо глаз. Это было одно лицо на всех. Возможно, это был он сам. Что?то должно было произойти… КРАСНОЕ. На долю секунды какая?то мерзкая шевелящаяся картина закрыла взор. Затем снова мертвенные лица. ЖЕЛТОЕ. Это было тошнотворно.

ЖЕЛТОЕ! Там что?то умирало, что?то переваривалось. ЖЕЛТОЕ. ЖЕЛТОЕ. ЖЕЛТОЕ. Хватит! Николай покачнулся, переступил с ноги на ногу. Понял, что реальность вернулась к нему.

– Спасибо, – сказал Юрий. – это было замечательно.

 

Кажется, остаток семинара Николай просидел почти без движений. Иногда только вскидывал голову и крутил ею, всматриваясь в лица окружающих. Потом поехал домой.

Желание курить не исчезло, но стало тупее, мысли – тоже. До вечера он лежал на кровати и слушал, как за стеной у хозяйки глухо бормочет телевизор. Вставал всего несколько раз, пил чай на кухне, жевал булку с маслом, на что?то большее его не хватило. И снова лежал на кровати, наблюдая, как комнату медленно заполняет мгла.

Господи, что со мной творится? Что творится в этом офисе?

Он все думал, думал, понимая, что все равно ничего не придумает. Как другие поступают в таких ситуациях? В каких ситуациях? Когда сходят с ума? Все это бессмыслица, потому что он все равно не примет правильного решения. Он пойдет туда завтра. Ему нужна эта работа. Вот все, что он знал.

В ту ночь Николай спал без снов, крепко, но просыпался несколько раз от боли в животе. Наверное, желудок страдал от голода. Но ощущения были такие, будто там что?то перекатывается, толкается, как ребенок в материнской утробе или бабочка в коконе, склизкая гусеница, жирный белесый опарыш… Будильник то ли не сработал, то ли Николай его не услышал. Проспал. Восемь двадцать восемь, до начала занятия полчаса! Совсем как в школе, это тошнотворное чувство тревоги, страх, а потом стыд. Николай стремительно собрался, пролетел в прихожую, мимо зеркала и… Что? Он остановился, в ужасе уставившись на свое отражение. Что с его левым глазом? Из светло?карего он стал почти черным и каким?то мутным. Бежать, надо бежать! Но глаз… Николай надел ботинки и выскочил из квартиры, громыхнув дверью. Глаз. Это освещение, да и какая разница сейчас, на самом деле?! Глаз. И что?то еще. Что?то еще в его отражении было не так.

Быстрее?быстрее, дурацкое ощущение, что прохожие глазеют на него, остановка, сорок вторая маршрутка, черт, уехала, следующая, что там, сто тридцать девятая, да, тоже подходит, полная, плевать, можно втиснуться. Внезапная острая боль в животе. Николай стиснул зубы и зажмурился. Что?то там надулось, медленно пошло вверх, только не к горлу. Сместилось в груди направо, раздулось еще больше, перешло в руку и в бицепсе вдруг исчезло. На лице выступил пот.

Наконец маршрутка выплюнула его, и – взгляд на часы – он успевал! Николай даже рассмеялся от облегчения. Влетел в двери офисного центра, радостно поздоровался с охранником, не стал ждать лифта и бегом устремился по лестнице. Офис триста шесть. В коридоре сновали работники «Ньяла?ТТП», Николай с улыбкой проскользнул в зал, и Юрий уже был здесь, но занятие еще не начал.

– Здравствуйте! – Николай, запыхавшись, бухнулся на стул.

– Доброе утро! Итак, все в сборе, кажется, так что начнем, как я и говорил вчера, сегодня у нас тренинг…

Следующие полтора часа они, словно дети под руководством воспитателя, играли в игры, бросали друг другу мяч, устанавливая сначала зрительный контакт; заучивали имена друг друга по кругу, толкались, словно атомы, и образовывали «молекулы»; перебирались по веревке с одного «островка» на другой и много еще всякого. Это было забавно и немного странно, но не безумно. Тревожное чувство отступало все дальше. Правда, Николай неожиданно напрягся, когда столкнулся с тем пропитым мужичком, Ростиславом. У него на подбородке, чуть справа, была родинка, показавшаяся слишком уж знакомой. Глупости, конечно, но Николай еще долго гладил свой подбородок и не мог ничего нащупать.

Потом они по очереди взбирались на стул и падали спиной вперед, а другие их ловили. Это оказалось действительно страшно для Николая. Он почти толкнул самого себя, чтобы сделать это, и, на миг оказавшись в противной невесомости, был уверен, что его не поймают. Но его легко подхватили, и, оказавшись на чужих руках, в окружении улыбающихся лиц, он ощутил удивительную смесь детской беспомощности, восторга и благодарности.

Наконец, когда все снова расселись по стульям, Юрий попросил их взяться за руки. Слева от Николая сидел худой патлатый парнишка Миша, пришедший сюда устраиваться копирайтером, а справа снова оказалась Резеда. Она тепло и немного грустно улыбнулась, когда они столкнулись взглядами. Держаться за руки было приятно. Юрий снова нес какую?то чепуху о единении, эффективности и успехе. И Николай понимал: это работает, вся эта чушь впервые работает. Эти люди вокруг, три дня назад он не знал, да и не хотел бы знать никого из них, разного поля ягоды, блин. Но теперь все стало по?другому, они не просто познакомились друг с другом, нет, каким?то непонятным, да что там, мистическим образом они породнились, стали командой. Командой лидеров? А почему бы и нет? Николаю даже казалось, что через эти сцепленные руки он мог бы почувствовать других работников компании «Ньяла?ТТП» в этом офисе, городе, по всей стране, на всех материках. Такое необычное ликующее чувство! Юрий попросил всех закрыть глаза.

КРАСНОЕ.

Клубы алого дыма, что?то двигается за ними…

Парень слева больно стиснул его руку.

ЖЕЛТОЕ.

Ярко?желтая слизь, она кипит, она живая…

Резеда закричала в правое ухо.

ЖЕЛТОЕ. ЖЕЛТОЕ.

Ядовитые ручейки сливаются в одно…

Николай почувствовал, что не может вырваться, не может разжать пальцы. Он открыл глаза и увидел.

ЖЕЛТОЕ. ЖЕЛТОЕ. ЖЕЛТОЕ. ЖЕЛТОЕ!

Люди корчились на стульях, и их сцепленные руки – они все срослись.

ЖЕЛТОЕ.

– Ну что ж, на этом, пожалуй, все, – это голос Юрия, где?то рядом, – скажу честно, мне было приятно вести у вас занятия…

Николай зажмурился так сильно, что, разомкнув веки, не сразу разглядел залитый электрическим светом конференц?зал. По щеке сбежала слеза. Пот пропитал волосы и рубашку. Сердце гулко било в грудь, но, кажется, все уже было в порядке. Юрий шел между рядами, не прекращая разглагольствовать. Николай посмотрел на свои ладони. Сначала показалось, что все нормально. Да?да, все уже нормально, только… Болтовня Юрия смолкла.

– Все?таки накосячили, – пробурчал он.

Николай посмотрел на него, потом снова вниз. На его правой руке между большим и указательным пальцами был еще один. Он сгибался в противоположную сторону и был женским.

Николай попытался что?то сказать…

ЖЕЛТОЕ.

Когда он вновь пришел в себя, никого вокруг уже не было, стулья пустовали. Гудела голова, словно с похмелья, и ныли мышцы. Николай медленно встал и поморщился от боли в висках. Морщиться, кстати, было как?то странно. Будто часть лица у него парализовало. Он ощупал лоб, щеки и всю голову, она казалась неровной, бугристой. Он побрел к выходу и понял, что прихрамывает, но не от боли, а так словно одна нога стала чуточку короче другой. Взглянул на руки. По пять пальцев, да, но указательный на правой кисти стал почти вдвое толще. Надо найти зеркало.

В дверях Николай столкнулся с дедом Ибрагимом, левый глаз у того был почему?то заклеен пластырем. Старик хотел было что?то сказать, он, похоже, опоздал на занятие. В его взгляде отразился ужас, и он попятился обратно в коридор, а потом налево, к выходу из офиса. Николай двинулся за ним. Мимо проскочил кто?то еще, в белой рубашке, снова ужас в глазах.

Затем перед ним выросла русоволосая девушка с жесткими серыми глазами, менеджер Светлана.

– С вами хочет пообщаться руководитель филиала. – Она улыбнулась.

– Мне… Где у вас туалет? – Собственный голос показался Николаю чужим, говорить было трудно.

– Вас ждет руководитель филиала, – повторила Светлана, не изменившись в лице. – Его заинтересовала ваша кандидатура, и он хочет сделать вам индивидуальное предложение.

– У вас есть туалет?

– Дальше по коридору. – Она показала куда?то за спину Николая.

Он развернулся и заковылял туда. Прошел мимо двери в конференц?зал, дальше?дальше, офис оказался намного больше, чем можно было подумать. Двери по бокам открывались и закрывались, словно жабры, мелькали какие?то люди, слишком быстро, чтобы спросить их, где тут туалет и чего они так пялятся. Бесконечный коридор. Николай постучал и заглянул в одну из дверей. Почти пустое офисное помещение. Посредине, словно новогодние елки, стояли две странные конусовидные фигуры метра два. Они были из плоти, бугристые, живые, они двигались. Их движения могли быть танцем и вместе с тем напоминали сокращение кишечника. Негромко играла какая?то приятная популярная музыка, у дальней стенки на тумбочке закипал белый электрический чайник. Тут Николай заметил, что в углу напротив него стоит небольшой стол с компьютером, и там перед монитором сгорбилась третья фигура. Он снова взглянул на два танцующих конуса из мышц и кожи. На них что?то появлялось, из каждой складочки, словно листья, полезли белые бумажки с черными буквами. Текст Николай сразу узнал. Оторвавшись от монитора, к нему повернулась третья фигура. Точнее, повернула к нему свою верхнюю часть. Словно маска на морде червя, там висело объявление:

 

РАБОТА

ВОЗМОЖНО СОВМЕЩЕНИЕ

600–1200 РУБ. В ДЕНЬ

(3–4 ЧАСА)

 

Отрывные полоски с телефонами шевелились, будто щупальца.

– Чем могу помочь? – спросило существо голосом девушки?шатенки.

Николай закрыл дверь, на ней висела табличка РЕКЛАМНЫЙ ОТДЕЛ. Нет. Этого не было. Просто не было. Ему нужно найти туалет. Он поплелся дальше и через какое?то время наконец наткнулся на уборную. Зеркала там, конечно, не было. Они меня не выпустят, подумал вдруг Николай. Индивидуальное предложение. Он брел обратно. Триста шестьдесят рублей за учебные материалы, обещали вернуть. Руководитель филиала. Это было написано на одной из табличек, Николай остановился. Обыкновенная дверь, но что за ней может быть? Что тут вообще настоящее, а что ему кажется? Триста шестьдесят рублей. У него в кошельке и того меньше осталось. Хозяйка. Вас ждет руководитель филиала, его заинтересовала ваша кандидатура. Моя кандидатура, повторил Николай мысленно. Дверь вдруг на секунду распахнулась, и оттуда выскользнул какой?то парень в пиджаке. Улыбаясь чему?то, он быстро зашагал по коридору. Пока за ним закрывалась дверь, Николай успел заметить кусочек светлого кабинета с большим окном, забранным жалюзи. Потом я пойду к врачу, потом пойду, но сейчас, пожалуйста, мне нужна эта долбаная работа!.. Он постучал и вошел. Окна не было, ничего не было. Внутри него все сжалось в мерзкой судороге. Он оказался в пустой бесцветной комнате и тут же вспомнил свой телефонный звонок по объявлению, то самое высасывающее молчание вначале. Звонили отсюда. Он был уверен. Лампы на потолке отсутствовали, но почему?то все было видно очень отчетливо. Двери за спиной уже не было. Николай, опасливо глядя вверх, шагнул ближе к центру помещения. Казалось, что стены сейчас начнут сжиматься, но произошло не это. Он просто не смог сделать шаг, опустил глаза и увидел, что проваливается в пол, который стал вдруг вязким, волнистым, на нем проступили складки, складки стали складываться в лица, страдальческие, знакомые. Николай пытался вырвать ноги из этой бледно?серой гримасничающей каши: Ростислав, Резеда, Михаил и другие?другие, он вскрикивал, ругался, чуть не плакал, а лиц становилось все больше. Пол начал выгибаться пузырем, в центре пролегла трещина, ее створки раскрылись, и в пустой потолок уставился огромный глаз. Прозрачная радужка, маленький зрачок, он зашевелился, закрутился, оглядывая комнату, и комната искажалась от его взгляда. Николай заскулил, бесплодно дергая увязшими ногами, и наконец глаз нашел его. Они посмотрели друг на друга. Лица на полу закричали, Николай закричал.

КРАСНОЕ.

Низкое красное небо. В разрывах облаков мелькает что?то огромное, длинное, гибкое.

ЖЕЛТОЕ.

Внизу земля, она желтая, такая желтая, что невозможно смотреть. Желчь течет по ней, бурлит в грязи, переваривает саму себя, вспыхивает, брызжет.

ЖЕЛТОЕ. ЖЕЛТОЕ.

В грязи бьются мириады золотистых опарышей, червей, пальцев. Пахнет супом.

ЖЕЛТОЕ.

На придавленном горизонте виднеются горы, три вытянутые конусовидные глыбы, они танцуют и, кажется, приближаются.

ЖЕЛТОЕ. ЖЕЛТОЕ. ЖЕЛТОЕ.

Черный зрачок всасывает в себя комнату, лица, Николая, глаз выворачивается внутрь и…

КРАСНОЕ.

ЖЕЛТОЕ.

ЖЕЛТОЕ. ЖЕЛТОЕ.

ТЬМА.

 

Небо снова сияло вымытой прохладной голубизной, ветер смахнул с него все крошки. Челябинцы торопились кто куда, с улыбкой щурились от солнца, а потом прятали носы в воротники. Холодало. Николай стремительно впечатывал шаг в грязный асфальт проспекта Победы. Он жутко хромал, но уже не замечал этого. Левая стопа у него сильно искривилась, а правой не было вовсе, под истертой штаниной прятался бугристый слоновий обрубок. Пальто запачкалось, истрепалось, из?под грязной шапки торчали волосы: черные, русые, седые. Прохожие расступались, делая каменные лица. Где?то в глубине своей скомканной головы Николай посмеивался: они принимали его за обыкновенного бомжа. Урода, который никогда не сможет вылезти наверх. Мы – не финансовая пирамида, подумалось ему, это правда, потому что мы – финансовый кубик Рубика. Все постоянно двигается, и любая сторона, любой кубик, бывший сегодня дном, завтра может оказаться на вершине.

Виляя хвостами выхлопных газов, проносились автомобили. Нервно и радостно моргали светофоры. Люди шли, шли, шли, суетливые и вместе с тем упорядоченные муравьиные потоки. Николай размышлял о своем. Повсюду наши следы, РАБОТА, на каждом столбе, ВОЗМОЖНО СОВМЕЩЕНИЕ, на каждом углу, 600–1200 РУБ. В ДЕНЬ, во всех городах, 4–5 ЧАСОВ, на всех языках, мы ведь международная компания, следы меняются, текст бывает разный, но сообщение всегда одно и то же, РАБОТА, вам кажется, что вы этого не замечаете, РАБОТА, не видите наших следов, РАБОТА, РАБОТА, но сообщение, РАБОТА, РАБОТА, РАБОТА, всегда находит адресата. ВОЗМОЖНО СОВМЕЩЕНИЕ. Николай остановился у столба на перекрестке, пальцы на руках у него были вперемежку: короткие, длинные, мужские, женские, детские, сросшиеся, раздвоенные, но он сноровисто наклеил еще одно объявление и двинулся дальше.

 

Александр Подольский

Ненужные

 

Солнечный диск валился с неба и увязал в тучах, с минуты на минуту готовый столкнуться с линией горизонта. Юрка взглянул наверх и прибавил шагу. Погода испортилась в один миг, и угасающий день пытался уступить место ночи, пока не разразится гроза.

Перемахнув через гору бетонных плит за рядами гаражей, Юрка оказался перед тропинкой, что вела к железной дороге. Тут цивилизация и заканчивалась. Город оставался за спиной, а перед глазами вырастали бесконечные верхушки деревьев с тусклой листвой. Юрка взобрался по насыпи и зашагал вдоль пары рельсовых полосок. Добраться домой он мог и через вокзальную площадь, но там обычно полным?полно милиции, а встречаться с этими товарищами ему не хотелось. К тому же в последнее время на него стали недобро поглядывать местные бомжи. Лучше уж сделать крюк, чем лишний раз светиться. Закон улицы.

Слева от путей что?то звякнуло. Юрка повернул голову и уставился на ворону, которая терзала цветастый пакет.

– Кыш, засранка!

Спрыгнув с насыпи и спугнув птицу, Юрка распотрошил находку. Куриные кости и пустые банки из?под кильки – в сторону. А вот парочка вареных яиц и полдюжины картофелин попали по адресу. Достав из?за спины рюкзак, Юрка запихал туда дары поезда и отправился дальше. Дом был совсем близко.

Высокая трава подкрадывалась прямо к железной дороге. Юрка, по привычке оглядевшись вокруг, вошел в родные заросли и вновь посмотрел на небо. Мрачная завеса туч едва заметно сверкнула. Спустя пару секунд, когда Юрка миновал первые ряды деревьев, за спиной послышался топот убегающего вдаль поезда.

Три деревянные стены и крыша – так выглядело Юркино жилище. Он понятия не имел, откуда взялась эта постройка на лесной опушке, да не сильно?то и любопытствовал. Возможно, ее использовали при работах на железной дороге, которая располагалась в паре сотен шагов отсюда, или же кто?то задумал развести огород, да так и не довел дело до конца. Какая теперь разница? Наткнувшись четыре месяца назад на этот сарайчик, Юрка сразу понял, что живут в нем одни пауки. С тех пор все изменилось. Прежде всего – эти самые жители.

На входе путников встречал бесцветный ковер, прибитый к верхней балке. Отодвинув дверь?занавеску, Юрка ступил на выложенные кое?как доски, призванные заменить нормальный пол. Внутри было тесно и темно, в стекло единственного окошка робко стучался дождь.

– Вернулся наконец?то? – сквозь кашель проговорил Алик из вороха курток в углу.

– Ага. И не с пустыми руками! Вылезай из своего кокона, хватит болеть. Где Мелкий?

– За водой ушел.

– Так поздно? – удивился Юрка. – Ты опять все выхлебал?

Поднявшись с матраса, Алик приковылял к пластмассовому столу и присел рядом с ним на скамейку.

– Отвали, у меня горло болит.

– Ладно, хрен с тобой, температурщик. Гляди?ка сюда!

Юрка стал выкладывать содержимое рюкзака на стол, с удовольствием замечая, как на бледном лице друга появляется улыбка.

– Погоди, чего мы в темнотище сидим, – прогнусавил Алик, доставая из?под стола лампу, слепленную из свечки и двухлитровой пластиковой бутылки. Взмах спичкой, словно волшебной палочкой, – и в домике стало гораздо светлее.

Выход в город получился довольно удачным. Юрка притащил с собой три батона хлеба, пакетик майонеза, конфеты, слегка обветренные огурцы с помидорами и пять супов быстрого приготовления. И это не считая выпавших из поезда продуктов. Что?то удалось добыть попрошайничеством, что?то лежало без присмотра. Для полного счастья не хватало только мяса.

– Отлично, – сказал Алик, пытаясь сдержать кашель. – Что с ментами? Цеплялись?

– Не?а, тишина.

На крыше во всю силу заплясал дождь, выстукивая странную мелодию на сворованных со станции пластах шифера.

– Ну все, – сказал Юрка. – Мелкий попал.

– Этот придурок и куртку?то не надел. Будет знать в следующий раз.

Юрка бросил пустой рюкзак в угол и стал что?то высматривать под столом.

– Опа, а говорил, кончилась вода. – Он достал пластиковую бутыль, в которой плескалось литра полтора. – На чайник хватит.

– Все равно надо еще, а я бы точно никуда не поперся.

– Ну да, старик ты немощный. Ладно, пойдем пока хоть воды вскипятим.

Алик кивнул, утерев нос рукавом свитера. Прихватив все необходимое и накинув куртки, мальчишки выскочили наружу. Небо встретило их очередным раскатом грома.

Широкие ветви кленов были неплохой защитой от дождя. Обложенное кирпичами кострище с радостью приняло охапку веток, и вскоре к шуму листвы добавился треск хвороста. Полетевшие к небу искры подхватывал ветер и уносил в лесное царство.

– Темнеет все раньше, – задумчиво произнес Алик.

– Ага. Пара фонарей нам бы тут не помешала.

– И печка тоже.

– Микроволновая?

Алик улыбнулся, но на вопрос отвечать не стал.

– Хорошо сидим, – с легкой грустью сказал Юрка, доставая очередную ветку из?под брезентового укрытия у дерева. Он понимал, что совсем скоро наступят холода и придется искать новое место жительства. Опять переселяться в подвалы, подъезды, поближе к трубам теплотрасс.

– Не то слово – как на курорте. Только бревна задницу натирают.

Юрка отвернулся от дыма и посмотрел на лес.

– Что?то долго Мелкий ходит.

– Тормоз он. Вот и все дела.

Вдалеке загудел поезд, послышался стук колес. За чернеющими прямо перед костром стволами деревьев что?то хрустнуло. Затем еще раз. Юрка заметил, как Алик притянул поближе обгорелый черенок лопаты, которым они мешали угли.

Из леса в освещенный круг выскочил Пират и тут же, отряхиваясь, обдал мальчишек холодными брызгами.

– Тьфу, собачатина, опять ты здесь шныряешь! – беззлобно пробурчал Алик.

– А ты кого дубиной встречать хотел?

– Да мало ли.

Юрка все понял без лишних объяснений. Почесав черную шкуру Пирата, которому дали такое имя за отсутствие одного глаза, он бросил пару веток в огонь.

Пират деловито обошел импровизированную кухню и, не найдя ничего интересного, развалился в ногах у Алика. Увязавшись за Мелким две недели назад, пес хорошо запомнил путь к жилищу троицы беспризорников и теперь наведывался сюда несколько раз в день. Иногда даже помогал собирать хворост, за что получал премию в виде куска хлеба.

– Знаешь, у меня уже третий день какое?то хреновое предчувствие, – вдруг заговорил Алик, глядя в догорающие перекрестья палок. – Позавчера я поздно возвращался с огородов и… – Он помолчал. – И увидел на железной дороге человека. Он никуда не шел, просто стоял. И куда смотрел – непонятно. Но у меня мурашки сами по спине побежали.

– И что? Только не начинай опять про черного бродягу или еще кого.

Алик хмуро ковырялся огрызком деревяшки в раскаленных угольках. Пламя заглатывало березовые кости.

– И вообще, – продолжал Юрка, – завязывай общаться с той компашкой городской. Они же наркоманы конченые, еще не такие бредни рассказать могут.

– Сюда я их не приведу, не боись. Просто иногда проще толпой по тому же рынку побродить, так нас никто из азеров не сцапает.

По небу словно чиркнули огромной спичкой, и черное полотнище вспыхнуло трещинами молний. Проснувшийся ветер пробежался по лесу, вороша мокрую листву. В кронах деревьев под грохот небес захлопали птичьи крылья.

– Они, может, и наркоманы, – не унимался Алик, – но своих вроде не бросают. И то, что двое вдруг куда?то подевались, меня совсем не радует. Тем более что пропали они неподалеку от железки.

Юрка не знал, что сказать. Он и сам слышал эти истории, но значения им не придавал. Прожив столько лет на улице, он повидал вещи и пострашнее, чем внезапное исчезновение парочки беспризорников. Верить россказням о непонятном типе, который поселился в районе путей, Юрка не собирался. Одни говорили о психе, возомнившем себя электричкой, другие о призраке и маньяке, третьи чуть ли не о демоне – пожирателе детей. Подобных бредней хватало, но если у железки кто и жил, так обычный бедолага без крыши над головой.

Тем временем чернильные лапы сумрака медленно подбирались к костру. Вокруг все проваливалось в темноту. Дождь немного утихомирился, но безлунное хмурое небо подсказывало, что запас воды еще не исчерпан.

Юрка сбил угли в одну кучу и взгромоздил сверху металлический чайник с кривым носиком. В парящем над костром облаке дыма засуетились пепельные снежинки. Огненные блики прыгали по нарисованным на чайнике цветам, а в железных внутренностях плескалась вода.

– Что?то совсем он заблудился, – чихнув в ладошку, сказал Алик, прерывая мерный сап Пирата.

– Я схожу, прогуляюсь, – буркнул Юрка. – Спокойнее будет.

– Мысль хреновая.

– Нормальная. Пока лить перестало. Может, Мелкий нашел что.

– Ага, приключения он нашел, – сказал Алик, вытирая сопли о траву.

– Хватит ныть уже, гундосый. Ты за главного, сооруди что?нибудь пожрать. Мы скоро вернемся. – Юрка поднялся и накинул капюшон. – И призраков никаких без нас не лови тут.

В ответ Юрка получил только кривую усмешку и поднятый вверх средний палец. Улыбнувшись, он отвернулся от костра и двинулся прямо в размазанную по ночному пейзажу лесную пасть.

Глаза быстро привыкли к темноте. Теперь среди частокола древесных стволов можно было разглядеть просветы. Юрка смело шагал вперед по хлюпающей траве, изредка отмахиваясь от веток. Ноги знали дорогу не хуже его самого. Ночью тут легко можно заблудиться, но только не тому, кто много раз прошел лес вдоль и поперек. По крайней мере тот его кусочек, что опоясывал хижину.

Садоводческое товарищество находилось примерно в двух километрах от пристанища мальчишек и тянулось до самого озера. Этот рассадник крошечных домиков делился надвое узкой, накатанной машинами дорогой, обрывающейся в кукурузном поле. Второй ее конец пропадал где?то за станцией. Расстояния были не самые большие, и ребята быстро научились бродить тут по своим делам, не привлекая внимания. Все укромные пути и лазейки давно были изведаны.

Среди шороха листвы Юрка вдруг разобрал шепот. Едва различимое бормотание шло сзади, растворяясь в ветряных вихрях. Он резко обернулся – и ничего не увидел. Привычные деревья да пни с корягами. Легкая дрожь пробежала по телу, заставляя вспомнить слова Алика. Что?то в пейзаже было не так. Шагнув вперед, Юрка боковым зрением заметил, как одна из высоких теней медленно передвигается. Остаток пути он преодолел бегом.

Когда практически невидимая тропинка окончательно растворилась во мраке, впереди послышался крик. Юрка остановился, увидев пару выглядывающих из темноты желтых глаз. Свет шел с дороги. Там гремели мужские голоса, рычал мотор, перед фарами мелькали черные силуэты.

– Эй, говно! Я же тебя поймаю и голову оторву!

Внутри у Юрки все похолодело, сжалось. Он замер на месте, стараясь слиться со мхом на дереве.

– Да нету его здесь, – говорил второй. – Или ты собрался всю ночь по лесам лазить, как обдолбавшийся медведь?

– Завали хлебало! Не мог этот оборванный сморчок так быстро свалить.

Призрачные очертания людей подобрались ближе к машине. Открылась дверца.

– Димон, езжай тогда дальше, а мы тут немного попасем. Если поймаешь, пихай в багажник. Разберемся с этой сукой.

Машина нехотя покатилась по кочкам и рытвинам, погружая округу в темноту. Бесшумно двигаясь параллельно дороге, Юрка стал пробираться через лесную чащу. У него не было никаких сомнений в том, кого ищут эти люди.

Идти скоро стало некуда. Лесной частокол плавно переходил в первые ряды деревянных домов. Выглянув из?за покосившейся березы, Юрка быстро оценил обстановку. На улице, освещенной всего двумя фонарями, было пусто. В ближайших окнах черными кляксами плескалась ночь, и только на затемненном участке через дорогу светились сигаретные огни да слышался приглушенный разговор.

Юрка перемахнул через невысокий забор и плюхнулся на сырой газон. В тишине стрекотали насекомые, сердце билось в груди с удвоенной скоростью. С козырька сарая в железное ведро капала вода. Если Мелкий до сих пор не вернулся, значит, спрятался где?то неподалеку. Когда на шепот не последовало никакой реакции, Юрка поднялся и подобрался к калитке на смежный огород. Ржавые петли чуть не выдали его, но спустя мгновение он уже затаился под широкими ветвями яблони, которая не раз кормила всю их компанию. Следующий участок охраняла лишь табличка «Осторожно! Злая собака!». Самого пса никто и никогда не видел. Юрка приземлился в кусты крыжовника и на карачках добрался до конца участка. Через сетку?рабицу отлично просматривалась колонка у дороги. В растекшейся под ней луже плавали знакомые пятилитровые бутыли. Фонарный столб вылавливал из темноты только рвущуюся к лампе мошкару.

Внимательно осматривая участок, Юрка едва слышно проговорил:

– Мелкий, пошуми, если тут.

Отвечать на вопросы Мелкий не умел. Да и вообще издавать звуки – молчал как партизан с первого дня знакомства.

Где?то вдалеке сипло залаяла собака. На дорогу выехала машина, и Юрка тут же упал на траву. Прокатив мимо, огоньки задних фар миновали колонку и скрылись из поля зрения. В лоб Юрке врезалось что?то холодное. Он взглянул вверх, и еще несколько капель стукнули его по капюшону. Неприятная морось вновь опустилась на едва отдохнувшую землю.

Подкравшись к забору из металлических прутьев, в зарослях малины Юрка увидел знакомую физиономию.

– Мелкий, иди сюда. Только тихо.

На чумазом лице испуг быстро сменился радостью, и Мелкий засеменил к выглядывающему между черных железок Юрке.

– Что ж ты натворил, дурик. Хорошо хоть не на той стороне затаился. Ладно, надо сматываться. Не бойся, вроде нет никого. Сможешь перелезть?

Мелкий покачал головой, ежась от холода. В тягучей тишине можно было расслышать стук зубов.

– Так, – сказал Юрка, оглядываясь по сторонам. – Вон поленница, дуй туда. С нее перепрыгнешь.

Мелкий кивнул и зашагал к горе бревнышек. Высота была небольшой, а мальчишка совсем легкий, поэтому забор он перескочил шустро и практически бесшумно.

– Что это за черти? – спросил Юрка, надевая на дрожащего друга свою куртку.

Мелкий пару раз стукнул пальцем по горлу, а потом покрутил им же у виска.

– Бухарики? Ну и черт с ними, пошли домой.

Вдвоем они добрались до крайнего участка, тенями мелькая в редких освещенных окнах. Юрка помог Мелкому перелезть через забор и тут же последовал за ним. Тогда они и услышали голос:

– Пацаны, сюда!

Юрка в ужасе смотрел на вывалившегося из?за дерева мужика, который на ходу боролся с застежкой брюк. Мелкий спиной вжался в забор. Позади ребят, на дороге, раздался свист. Послышался топот и отборный мат.

– Валим! – рявкнул Юрка, дергая Мелкого за рукав.

Бросившись в сторону от мужика, который не удержал равновесия на скользкой траве и рухнул вниз, ребята что есть сил рванули по раскисшей дороге. Стараясь не увязнуть в лужах, они даже и не думали оглядываться. Впереди возник еще один черный силуэт. Секунду помедлив, мальчишки переметнулись на тонюсенькую тропку – к станции. Новый путь уводил их в сторону от родного уже леса, но они хорошо знали бреши в ограждениях у железной дороги, так что укрыться там было проще простого. Оставалось только не дать себя догнать.

Дождь нещадно лупил по лицам, словно был заодно с преследователями. Миновав забитую мусором канаву, ребята оказались у забора из стальных листов. Мелкий сразу нашел небольшую яму у основания и нырнул в этот крошечный подземный ход. Пока замызганные ботинки друга исчезали в черной глотке, Юрка обернулся к тропинке. Сверкнувшая молния на мгновение выхватила из черноты несколько бродящих неподалеку теней. Юрка, услышав стук с другой стороны ограждения, сполз в яму и, вдохнув запах сырой земли, оказался на территории станции.

Дождь стоял стеной. Мальчишки укрылись под платформой, свет на которую падал только из окошка пристройки для рабочих, неподалеку от выхода в город. Последняя электричка давно убралась восвояси.

– Переждем еще немного, пусть поутихнет, – сказал Юрка. – Потом по путям домой доковыляем, ага?

Мелкий кивнул. Они торчали тут уже минут двадцать. Преследователей спугнул ливень, или они просто потеряли мальчишек из виду. Все было хорошо.

Из?под платформы мрачная картинка ночи просматривалась чуть лучше. По убегающим в бесконечность рельсам отбивали барабанную дробь водяные струи. Слева мокли грузовые вагоны. Из переполненных луж змеились крохотные ручейки.

– Слушай, – начал Юрка, – они точно к тебе просто так привязались? Им больше делать нечего, как за детьми носиться?

Утерев грязный нос, Мелкий нехотя стал выуживать что?то из кармана штанов.

– Ни черта себе, – удивился Юрка, глядя на пухленький кошелек. – Как же ты его спер?то? Если бы нас пойма…

Он замолк. В темноте сквозь пелену дождя Юрка рассмотрел движение. Смутное, призрачное, как тогда в лесу. Будто нечто пробиралось сквозь мрак, вспарывало его. Вырастало из теней.

– Тихо, – прошептал он, вглядываясь в ночь.

Чернильное пятно исчезло. Юрка надеялся, что ему показалось, что здесь просто некому ходить, но… Но на железке действительно пропадали люди.

В ограждение за путями что?то ударило. Спустя мгновение в яме показалась копошащаяся тень. Мелкий всхлипнул, и из черной воронки высунулась косматая голова.

– Фу, – с облегчением выдохнул Юрка.

Мелкий улыбнулся и замахал рукой, подзывая Пирата. Этого собакина он любил по?настоящему и всегда ждал его возвращения. Но до ребят Пират так и не добрался, замерев в метре от платформы. Шерсть его вздыбилась, раздалось рычание. Юрка удивленно глядел на всегда добродушную дворнягу, пока не понял, что смотрит она чуть выше. На платформу. От страшной догадки бросило в дрожь. Пират поджал хвост, сделал несколько шагов назад и посеменил в темноту. Мелкий тоже все понял и с запрокинутой головой отполз подальше от края платформы. Сверху что?то заскреблось. Притихшие мальчишки в ужасе переглядывались, а звуки становились все громче. Шепот переходил в бормотание и спускался к ним – стелился по земле, словно утренний туман. Пока не сложился в единственное различимое слово:

– Нену?у?ужные?е?е.

Глядя в круглые, точно две луны, глаза Мелкого, Юрка не мог пошевелиться. Ему вдруг открылась простая истина: ни звание вожака беспризорников, ни многолетнее выживание на улице, ни завидная самостоятельность не имеют никакого значения. Как ни крути, а он всего лишь маленький мальчик, которому тоже бывает страшно.

В чувство его привел звук, сумевший прорваться сквозь дьявольский шепот. Паровозный гудок. Юрка, заметив вибрацию рельсов, схватил Мелкого за шиворот и рывком вытащил из?под платформы. Вновь оказавшись под дождем, они отскочили в сторону от приближающегося состава, который разрезал мрак мощным фонарем.

Выхваченная электрическим светом фигура на платформе лопнула, сбросила человеческие контуры и бесформенной черной лужей уползла за перрон. Мальчишки выскочили на щебенку у параллельного пути и понеслись в сторону дома. Теперь их мало интересовали обворованные выпивохи. На железной дороге жило кое?что пострашнее.

Юрка бежал впереди, стараясь не замечать царапающего лицо ливня. Едва миновав ряд отцепленных вагонов, он услышал глухой удар. Обернувшись, успел проводить взглядом исчезающие над грузовым контейнером крошечные ботиночки.

– Мелкий!

Металлический лязг, грохнувший сверху, сменился приглушенным смехом. Нервы не выдержали, и Юрка помчался вперед, не думая уже ни о чем. Когда он спускался к лесу у заваленного тополя, который всегда служил им ориентиром, за спиной раздался захлебывающийся крик. Так Юрка в первый и последний раз услышал голос Мелкого.

Домик был пуст, стол перевернут. Юрке не хотелось думать, куда подевался Алик. Ответ казался таким простым и в то же время таким страшным. Подхватив стопку газет, Юрка вылетел на улицу. Горе?навес из веток справлялся с работой довольно сносно, но костер давно потух. Трясущимися руками Юрка разбудил заснувшие угольки, и маленькие языки пламени принялись жевать пожелтевшую бумагу. Накидав в огонь щепок, Юрка осмотрелся по сторонам. Лес спал. Тьма подступала к костру со всех сторон. И в ней кто?то прятался.

Когда в ход пошли крупные дрова, стало гораздо светлее. Юрка вновь окинул взглядом пляшущий на ветру лес и всхлипнул. В темноте двигалась высокая фигура. Она держалась подальше от костра, медленно блуждая за кольцом света. Юрка поднял брезентовую накидку с земли, оценивая запас дров, и едва сдержал плач.

– Нену?у?ужные?е?е, – растягивая гласные, прошелестело черное существо.

Из кустов неожиданно показался Пират. Затравленно глядя на призрачный силуэт, он подбежал к костру. Бросив в ноги Юрке толстую березовую ветку, вильнул хвостом и свернулся клубком у опрокинутого чайника.

– Спасибо, малыш. – Юрка улыбнулся, почесывая Пирата за ухом. – Но даже с твоими запасами до утра нам не дотянуть.

Слопав мельтешащую рядом мошку, Пират уткнулся носом в собственный хвост и засопел. Вглядываясь в спасительный огонь, Юрка вытер слезы и подсел ближе к теплу. Первые лучи рассвета ожидались здесь еще очень не скоро.

 

Владимир Кузнецов

Тетраграмматон

 

Густаву Майринку, Мастеру слова и смысла

 

 

Слышишь, я хочу успеть

В эту полночь защиты от холода внешних миров

Отделить и отдалить хотя б на время смерть

От того, что неведомо мне и зовется Любовь.

Дай мне ладонь, скажи мне, что я здесь, –

Прикоснись, скажи мне, что я есть.

 

Сергей Калугин

 

Негромко скрипнули дверные петли. В помещение, тесное и сумрачное, проник луч слабого света. Он скользнул по загадочному внутреннему убранству, множеству сложных механических частей из меди, дерева и стали. Затем, впустив кого?то, дверь закрылась, сухо щелкнув пружинным замком. И стало заметно, что темнота не безраздельно царит в этим месте – в дальнем углу мастерской теплился огонек электрической лампы, желто?оранжевый и пульсирующий.

Он освещал большой верстак, густо заставленный множеством деталей и инструментов. Над верстаком сгорбился человек, неотрывно глядевший в закрепленное на штативе увеличительное стекло чуть не с тарелку размером. Руки его под этим стеклом занимались сборкой удивительно тонкого узла, составленного из кулачков, поршневых толкателей и спиральной пружины. Работа была кропотливой и поглощала человека целиком.

Скрытый темнотой гость осторожно продвигался среди многочисленных полок и стендов. Предметы на них подозрительно походили на людские конечности, хирургически аккуратно отделенные и разложенные по местам, как на экспозиции. В мастерской витала режущая обоняние смесь ароматов: смазка и припой, медь и канифоль, марганец и уксус. Доски пола хрустели от рассыпанной по ним окалины. Гостья – в слабом свете лампы наконец стало видно, что это женщина, – одновременно старалась и ничего не задеть, и привлечь внимание хозяина мастерской. Но тот даже на секунду не оторвался от своей работы.

Она приблизилась к нему почти вплотную, остановившись у большого застекленного шкафа, на полках которого были выстроены небольшие фигурки, мужские и женские. Рассмотреть их в деталях не позволял слабый свет. Женщина негромко кашлянула, потом, подождав, кашлянула еще раз.

– Можете не стараться, – прозвучал из темноты голос, заставив гостью вздрогнуть. Он исходил из укрытого густой тенью угла, куда совершенно не попадал свет лампы. До этого момента женщина даже не подозревала, что там кто?то есть.

– Наш майстер Цвак последние годы стал туговат на ухо, – продолжал голос невозмутимо. – Одним только деликатным покашливанием его не дозваться. Особенно когда он занят работой.

Человек за верстаком, вздрогнув, оторвался от увеличительного стекла.

– В чем дело, Шафранек? Вы что?то сказали, кажется?

– Чтобы именно сказал – так, пожалуй, что нет. У нас гостья, майстер Цвак.

– Гостья? – Названный Цваком обернулся.

Он был уже совсем стар. Седые волосы редкими локонами спадали ему на плечи, темя же было совершенно лысым, как тонзура доминиканца. Морщинистое лицо с длинным, почти касающимся подбородка носом напоминало печеное яблоко и формой, и цветом. Только щеки удивительным образом сохранили гладкость и румянец, словно у ребенка. Бледные полуслепые глаза белесо блестели в отсветах лампы.

– А?а, вот как! – произнес он, улыбнувшись ртом, в котором уже почти не было зубов. – Милое дитя… что привело вас в скромную мастерскую кукольника Иехуды бен Цвака?

Женщина порывисто шагнула вперед, в освещенный лампой круг. Теперь можно было разглядеть ее подробнее. Она была еще молода, кажется едва старше тридцати. Одежда на ней была дорогой, кожа и волосы – ухоженными. Глаза же были воспалены от слез, а лицо выражало неуверенность и страх. Страх на грани отчаяния. Улыбка сошла с лица кукольника.

– Я пришла… – запнувшись, начала гостья, – я пришла потому… Мне сказали…

Она была на грани. Цвак поспешно раскрыл один из ящиков над верстаком, достав оттуда початую бутылку и небольшую чарку. Сноровисто раскупорил бутылку, налил, протянул чарку женщине. Та машинально взяла, но потом замерла, глядя на угощение застывшим, недоуменным взглядом.

– Выпейте, – миролюбиво предложил кукольник.

Вздрогнув, женщина резко опорожнила чарку и, поморщившись, прижала губы ладонью. И все же выпитое подействовало на нее благотворно. Она начала снова:

– Меня зовут Ангелика Чернова. Многоуважаемый майстер Цвак, я пришла к вам с просьбой – нет, с отчаянной мольбой о помощи.

– О помощи? – Кукольник удивленно приподнял седую бровь. – Но какую же помощь вам могу оказать я, человек старый и немощный?

Неизвестный в темном углу фыркнул. Женщина упрямо мотнула головой, словно стараясь отогнать снедавшие ее сомнения.

– У меня пропала дочь, майстер Цвак. Ее зовут Анежка, и ей двенадцать лет.

– В таком случае вам надо обратиться в полицию, – спокойно заметил старый кукольник.

Женщина вновь упрямо мотнула головой:

– Я так и поступила, но они ничего не делают. И не сделают. Я уверена. Майстер Цвак, вы один можете мне помочь. Смотрите!

Она решительно шагнула к верстаку, достав из сумочки аккуратную тетрадь в синей обложке. Раскрыв, положила ее под лампу, так что стал виден сделанный карандашом грубый рисунок – странный символ, состоящий словно из нескольких фигур: треугольника, креста и серпа. Кукольник некоторое время задумчиво разглядывал его.

– Это появилось на стене в комнате Анежки. В ту ночь, когда она пропала.

В мастерской стало тихо. Только слышно было, точно сквозь стену, металлическое жужжание какого?то механизма. Цвак поднял бледные, прозрачные глаза на женщину, прищурился.

– И как давно пропала ваша дочь, милая Ангелика?

– Два дня назад.

Цвак медленно отвернулся, сокрушенно покачал головой:

– У вас больше нет дочери.

Отчаяние проступило на лице женщины. Губы ее задрожали, она застыла, напряженная, потом, упав на колени, вцепилась в рукав старика:

– Нет! Не говорите так, майстер Цвак! Она жива, жива! Помогите найти ее, прошу вас! Умоляю!

– Тише, – старик коснулся своей тонкой, морщинистой ладонью головы Ангелики: – Тише.

Это не могло успокоить женщину. Она рыдала, с силой сжав твердый подлокотник кресла, за которым сидел кукольник.

– Помогите ей, Цвак, – прозвучал из темноты голос. – Разве часто просьбы, которые вы исполняете, столь же чисты и праведны?

– Вам, Шафранек, оттуда не видно, что принесла с собой эта дама. Это Золотой Знак! И прошло уже две ночи!

– Но еще не прошла третья, – заметил неизвестный, названный Шафранеком.

Цвак недовольно поморщился, затем осторожно погладил Ангелику по голове:

– Успокойтесь, дитя мое. Поднимитесь. Я помогу вам.

Женщина медленно подняла голову, вперив в кукольника полный опасения и надежды взгляд. Тот пожевал губами. Недовольная гримаса все еще не оставила его лица.

– Но прежде я хочу, чтобы вы четко осознавали, на что идете.

– Я…

– Помолчите, – лицо кукольника сделалось суровым. – Прежде всего, шанс того, что ваша дочь все еще… что ее все еще можно спасти, – крайне мал. Если бы вы пришли сюда завтра, его бы не было вовсе. Три ночи – самый долгий срок. Но большинство не переживает и первой из этих ночей. Помните и, вместо тщетной надежды, уже сейчас готовьте себя к худшему.

Побледнев, Ангелика кивнула. Кукольник продолжил:

– Приходом сюда ваш труд не окончится. Вам придется самой участвовать в поиске. И поиск этот может быть наполнен событиями и вещами… невообразимо жуткими для человеческого сознания. Так что для вас концом пути может стать безумие или даже смерть. Готовы ли вы на это?

Сомнение на миг овладело женщиной. Она в замешательстве глядела на собеседника, словно ожидая разъяснений. Но Цвак молчал. Потому согласие Ангелики прозвучало вынужденно:

– Готова.

– И последнее, самое важное, – произнес Цвак, поднимаясь. – Анежка – ваша родная дочь?

– Что? – Вопрос почему?то смутил женщину. – Что вы хотите сказать?

– Я ничего не хочу сказать, пани Чернова. Я лишь хочу знать, течет ли в ее жилах ваша кровь.

– Да, да, конечно, – поспешно закивала Ангелика. – Анежка – моя. Плоть от плоти.

Цвак некоторое время с прищуром смотрел на нее, потом кивнул:

– Хорошо. Встаньте теперь и подойдите к шкафу.

Он взял с верстака подсвечник и, чиркнув спичкой, зажег на нем огарок свечи. Подойдя к стеклянной дверце шкафа, осветил его содержимое. На полках стояло двенадцать кукол, мужских и женских, каждая высотой около фута. Даже сквозь страх и беспокойство Ангелика поразилась тонкости работы. В неясном свете свечи они казались почти живыми.

– Выберите ту, что вам больше всего по душе, – предложил Цвак.

Ангелика удивленно посмотрела на него.

– Но я…

Цвак покачал головой:

– Не спорьте и не удивляйтесь. Просто посмотрите и выберите одну. Только ту, которая вам действительно нравится.

Ангелика повернулась к шкафу. За стеклом, слегка запыленным и помутневшим от времени, стояли куклы. Очень разные, все же они казались в чем?то несомненно похожими, как бывают похожи между собой представители одной семьи, долго живущие вместе.

Низкорослый толстячок в брюках с широкими подтяжками, в серой рубашке и жилете, с котелком на голове. Девушка, хрупкая, в пышном парчовом платье и чепце, в тончайших, как паутинка, перчатках на тонких ручках. Болезненно худой юноша в пальто, надетом на голое тело, и рваных брюках, со студенческой фуражкой, сдвинутой на затылок. Старик с клюкой в жутких лохмотьях, свисающих лоскутами, с клочковатой бородой до пояса. Рослый парень в старинной драгунской форме с лихо закрученными пшеничными усами. Еще один, худощавый, в сером плаще с пелериной и старомодной австрийской треуголке. Под плащом был длинный, до середины бедер сюртук, глухо застегнутый сверху донизу тусклыми металлическими пуговицами. Юноша опирался на длинную, массивную трость. Брюки были заправлены в высокие, до колен, сапоги. Ангелика с удивлением поняла, что его одного она рассматривала не как куклу, а как живого человека. Нет, он не нравился ей – было в нем что?то пугающее. Она хотела выбрать девушку, но, посмотрев на нее во второй раз, поняла, что фигурка не вызывает в ней никакого отклика.

– Выбрали? – поинтересовался Цвак, безошибочно распознав ее состояние.

Агелика кивнула:

– Да. Вот этот.

– Хорошо.

Кукольник задул свечу и вернулся к верстаку. Аккуратно поставив подсвечник на старое место, он обернулся к темному углу, где прятался незримый третий участник их разговора:

– Вы можете выходить, Шафранек. Ваш час настал.

– Еще нет, – возразил ему собеседник. – Кто был выбран нашей прекрасной гостьей?

Построение фразы и интонация, с какой она была произнесена, показались Ангелике странно зловещими.

– Атанасиус. Хотелось, чтобы Харусек или Атенштедт, но… выбор сделан.

Ангелика хотела спросить, что означала эта замысловатая церемония, но, прежде чем она смогла справиться со смущением, Цвак решительно направился куда?то в темноту.

– Ожидайте, пани Чернова, – только и сказал он, скрывшись из освещенного круга. Из темноты донеслись вскоре звуки открываемого замка, металлического шороха и скрежета пружин. Потом послышались шаги. Только шаги не одного, а двоих.

Цвак вернулся к свету, приведя с собой молодого человека с бледным, удивительно гладким лицом. Ангелика не смогла сдержать удивленного вздоха – перед ней стоял юноша, как две капли воды похожий на куклу, которую она выбрала.

– Йехова Элохим Эмет, – произнес Цвак, коснувшись лба юноши. Тот вздрогнул и окинул помещение взглядом. Из темного угла донесся довольный смешок.

– Теперь мне нужны вы, – обратился к Ангелике кукольник. – Подойдите сюда.

Уверенными движениями он достал из какого?то ящичка, одного из многих в стене над верстаком, небольшую стальную коробочку. В коробочке оказались тонкая длинная игла и несколько чистых пузырьков с притертыми пробками, из тех, что используют аптекари. Откупорив один, он вооружился иглой.

– Вашу руку, будьте добры.

Ангелика, сдерживая дрожь, повиновалась. Тут же цепкая старческая рука ухватила ее за пальцы, сжав безымянный так, что стало даже больно. Потом Цвак быстрым движением уколол ее, глубоко вонзив иглу в подушечку. Ангелика тихо вскрикнула.

– Тише, – прошептал Цвак, поднося сосуд к пальцу. – Тише.

Несколько капель крови медленно стекли в стеклянное нутро. Кукольник отпустил руку женщины. Достав откуда?то небольшую темную бутылку, он налил из нее чего?то прозрачного, что, смешавшись с кровью, тут же стало бледно?розовым, а потом обрело глубокий пурпурный цвет. Довольно кивнув, Цвак закрыл пробку.

– У меня есть для тебя работа, Атанасиус, – произнес он, оборачиваясь к застывшему неподвижно юноше. – Нужно отыскать одного человека.

Кукольник протянул пузырек, который юноша осторожно взял двумя пальцами левой руки и медленно поднес к глазам. Казалось удивительным, как долго и внимательно он рассматривает жидкость внутри.

– Теперь можно и мне выходить.

Скрипнуло кресло, и в круге света появился тот, кого Цвак называл Шафранеком. Это был средних лет мужчина, горбоносый и слегка сутулый, в потертом пиджаке и круглых зеленых очках. На руках его были перчатки с обрезанными пальцами, на ногах – старые, растоптанные башмаки. Клочковатая щетина покрывала щеки и подбородок, но кожа над верхней губой была удивительно чистой.

– Позвольте представиться, – слегка поклонился он Ангелике. – Нафталий Шафранек, кукловод. Буду иметь честь сопровождать вас сегодня ночью.

Цвак достал из жилетного кармана часы, щелкнул крышкой.

– Солнце уже село, – объявил он. – Можно начинать. Пани Чернова, вам надлежит сопровождать Шафранека и Атанасиуса. Следовать за ними, куда бы они ни направились. В противном случае можете не рассчитывать на успех предприятия. Вы понимаете?

Ангелика решительно кивнула. Палец после укола иглы все еще ныл, но куда сильнее ее снедал страх перед странной парой и зловещим предупреждением кукольника.

Они покинули мастерскую, двинувшись по запутанным коридорам и лестницам старого дома. Такие постройки были хребтом, черной костью гетто – старые, многократно разрушенные и восстановленные, запеченные в пожарах и размытые наводнениями. Внутри эти дома являли собой настоящие лабиринты со множеством лестниц, дверей, проходных комнат, люков между этажами и отдельных выходов. Всегда темные и затхлые, они, словно муравейники, устроенные в трухлявых пнях, кишели незримой, суетной жизнью, чуждой и непонятной постороннему. Никак нельзя было сказать, чем живут здешние обитатели, как зарабатывают пропитание. Их белесые тени маячили в приоткрытых на палец дверях, темных закоулках, свешивались через перила пролета сверху. Молодые и старые, они наблюдали – затаенно, тревожно. Тяжелые, мерные шаги Атанасиуса, кажется, приводили их в некое трусливое возбуждение, понуждая прятаться и одновременно – не сводить с него пристальных, лихорадочных взглядов.

Наконец вышли на улицу. Ангелика испытала облегчение, вдохнув сырого, холодного воздуха, который после спертой взвеси дома казался ей упоительно свежим. Атанасиус остановился, обернувшись к Шафранеку. Лицо его оставалось абсолютно недвижным, взгляд застыл на одной точке за спиной его спутника.

– Лойзичек, – проговорил Нафталий. – Пожалуй, начнем оттуда.

Атанасиус коротко кивнул и, развернувшись, двинулся вверх по улице, не обращая внимания на грязные, мутные потоки, которые заполняли ее, стекая из ржавых водосточных труб. Дождь, ливший большую часть дня, сейчас прекратился, но вода все еще струилась по наклонным улицам Йозефова[3]. Буро?желтые ее ручьи временами собирались в настоящие реки, бурные и глубокие, перекрывавшие узкие улочки от края до края.

– Куда мы идем? – спросила Ангелика у шагавшего рядом Шафранека. Зеленые очки его блеснули в тонком луче света, упавшем из щели в ставнях.

– Поиски стоит начать с Батальона, – сказал он. – И нет лучше места для встречи с Батальоном, чем салон Лойзичек.

Ангелика невольно вздрогнула. Батальоном называли объединение пражских нищих и отверженных, немалая часть которых обреталась в гетто. Батальоном их называли из?за строгой дисциплины и организации, которая обеспечивала существование ее членов, но требовала от них напряженного труда на общее благо. Все добытое собиралось в единый общак, из которого уже распределялось каждому отдельному члену. Респектабельные пражане боялись Батальона из?за его броской, выпяченной маргинальности, порождая множество слухов один мрачнее другого. Между тем Батальон не был организацией, целиком состоящей из еврейского криминалитета. По большей части его составляла обычная беднота: уличные проститутки, попрошайки, калеки и кликуши, погорельцы и бродяги.

– Вы думаете, это Батальон… – Ангелика не решилась договорить. Ей казалось, что из темных закоулков, из слепых провалов окон сейчас ее сверлят десятки злых, пронзительных взглядов.

– Нет, – мотнул головой Шафранек. – Но у Батальона в городе много глаз и ушей. Всегда есть те, кто что?то видел или знает.

– Почему не Батальон? – спросила женщина, немного удивленная таким ответом. Шафранек улыбнулся:

– Будь это Батальон, мы бы не пошли с вами. Но ведь вы принесли Золотой Знак.

Знак! Странная руна, которую Ангелика по совету троюродной сестры тщательно срисовала в блокнот. В этом примитивном символе ощущалась некая скрытая, пугающая суть. Женщина посмотрела на идущего впереди Атанасиуса. Все же как странно он движется! У него такая походка – походка человека, который вот?вот упадет. Однако он перемещается с ритмичным спокойствием, лишенным всякого лишнего движения…

– Что же это за знак? – спросила она осторожно, сама опасаясь своего любопытства.

– Это символ старинного договора, – ответил Нафталий охотно. – Договора между евреями Праги и древними силами. Теми, что уже многие столетия спят под Петриновым Холмом. Знаете ли вы, что первые евреи поселились в этих местах раньше славян? Люди закона, они не поклонились силам здешних мест, чем, предсказуемо, вызвали их гнев. Тогда раввины, прибегнув к таинствам каббалы, сумели защитить свою паству от нападок тьмы. Но сила древних велика, и абсолютной защиты не может дать даже самое могучее колдовство. И потому, по легенде, был заключен особый пакт, который принуждал силу этой земли, буде она совершит нападение, оставлять по своему деянию особый знак. Знак, по которому ее можно опознать.

Он замолчал, опустил руку в карман и достал оттуда коробочку с нюхательным табаком. Отправил понюшку себе в ноздрю и, глубоко вдохнув, громко и со вкусом чихнул. Женщина ожидала продолжения, но Шафранек молчал. Дома вокруг, уродливые и кривые, провожали одиноких путников тяжелыми, пустыми взглядами. Выстроенные без всякой общей системы, они выглядели как толпа разномастных оборванцев, от холода тесно жмущихся друг к другу. Петушья улица, по которой двигалась тройка, извивалась между ними, словно запертый в ущелье ручеек. Постройки же нависали над ней ржавыми карнизами, выступали неровными углами, щерились беззубыми ртами дверных проемов. Вот один дом врос в другой, заброшенный и наполовину разрушенный. Остатки его стен нахлестывались на коробку новостроя, как старые лохмотья, а еще сохранившаяся часть слепо пялилась пустыми провалами окон. Ночная темнота, напитанная испарениями дождевой влаги, укутывала Йозефов, словно тяжелый промокший плащ. Ни единой души не было на Петушьей улице.

И все же время в дороге прошло на удивление незаметно. Казалось, только затихли последние слова Шафранека, и воцарилась тягостная тишина, как, сделав очередной поворот, улица вывела их к небольшому кабачку. Мутные окна его закрывали красные занавески, сквозь которые доносились нестройные людские голоса и дребезжащая, неровная музыка. На большом куске выцветшего картона было грубо начертано: «САЛОН ЛОЙЗИЧЕК. Севодни большой Канцерт».

Они вошли внутрь. Помещение, словно густым туманом, затянутое табачным дымом, было заполнено народом. Вдоль стен стояли длинные лавки, занятые самым разным сбродом: грязными, оборванными проститутками, их сутенерами в фуражках с ломаными козырьками, сутулыми, сухопарыми приказчиками с красными от плохого бритья шеями… Газовые рожки испускали неясный, мигающий свет, едва способный пробиться сквозь дым. На высокой эстраде, огороженной перилами, толпилась публика классом повыше. Тут мелькали черные фраки, белые манжеты, мутно отблескивали аксельбанты на офицерском мундире. Приземистые, липкие столы были сдвинуты к дальней стене. Хозяин, рыхлый толстяк с блестящей от жира лысиной и обвисшими щеками, тут же подобрался к ним.

– Почтенные гости, милости прошу, – проскрипел он.

Рубашка его была расстегнута до живота, а на голой шее болтались узкий засаленный галстук и бечева с нанизанными на нее свиными зубами. Проведя их к одному из столов, он услужливо отодвинул стул для Ангелики. Усевшись, она с брезгливым отвращением старалась не касаться руками стола. Прямо в столешнице перед ней было сделано углубление, а рядом торчал гвоздь, на котором цепочкой крепилась потемневшая оловянная ложка. Шафранек, перед которым была точно такая же композиция, пояснил:

– Батальону даровано право один раз в сутки получать здесь бесплатно тарелку супа. Ежедневно в двенадцать часов кельнерша с большим жестяным насосом проходит по залу, наполняя углубления, заменяющие тарелки, – и тем же насосом может откачать суп, если претендент не докажет своей принадлежности к Батальону.

– Он здесь.

Голос заставляет Ангелику вздрогнуть. Нет, в нем нет ничего неприятного или пугающего. Напротив, он ровный и мягкий, даже с какой?то внутренней теплотой. Но сам факт оказывается для нее полной неожиданностью. То, что Атанасиус говорит, кажется удивительным. Даже невозможным. Шафранек подбирается, вытягивает шею, пробегая по залу взглядом из?под зеленых стекол.

– Где?

– Справа от эстрады. Танцует с рыжеволосой. Запустил руку ей под передник.

Оказывается, лицо Атанасиуса обладало некоторой эластичностью. Но все же в нем не было обычной мимики, которая возникает у людей при разговоре. Шевелились только губы, остальное же оставалось неподвижным.

Шафранек кивнул, затем достал из кармана монету и, коротко свистнув, бросил ее парню. Тот, босоногий, в рваных брюках и серой в пятнах соли и жира рубахе, с удивительной ловкостью поймал подачку, молнией выпростав руку из?под передника партнерши. Шафранек перехватил его взгляд, кивнул. Через некоторое время, когда в музыке наступает ритмическая пауза, босяк оказался за их столом.

– Шолом, глубокоуважаемый пан кукловод, – развязно произнес он, развалясь на стуле.

Хозяин с гневным выражением лица тут же вырос у него за спиной, но, встретив успокаивающий взгляд Шафранека, отступил.

– Как тебя зовут? – спросил Нафталий, сцепив руки в замок и упершись локтями в столешницу.

– Яромир, пан кукловод.

Шафранек неспешно достал свою коробочку с табаком и тщательно набил обе ноздри. Чихнув, он вернулся к собеседнику, нетерпеливо ерзающему на стуле:

– Сдается мне, Яромир, ты знаешь кое?что о девочке, Анежке Черновой, что пропала два дня тому.

Яромир прищурился, играя желваками на торчащих скулах.

– А если таки нет? – проговорил он, явно набивая себе цену.

Шафранека это лицедейство оставило равнодушным.

– Батальон велик, Яромир, и на тебе не заканчивается, – без всяких эмоций в голосе произнес он. Босяк поморщился.

– Пан кукловод делает мне больно своим безразличием к молодой судьбе моей.

– До твоей судьбы мне дела нет, – согласился Шафранек. – А до пропавшей Анежки – есть, и большое.

Кажется, прелюдия закончилась. Яромир подался вперед – так, чтобы максимально приблизить голову к голове Шафранека.

– Всего пару часов тому видел карету на Старосинагогальной улице. Кучер шибко спешил. Так спешил, что смекнул я в переулке спрятаться, чтобы на дороге он не хлестнул меня кнутом или не переехал колесами. Спрятавшись, увидел я, когда карета мимо пронеслась, что из окна выпало что?то белое. Ну, как уехали, я обратно на дорогу вернулся. Поднял. Платок оказался. С кружевом и вышитым вензелем «АЧ». Не о том ли хотел знать пан кукловод?

– Где платок? – спросил молчавший до того Атанасиус.

Яромир бросил на него недоверчивый взгляд, вопросительно глянув на Шафранека. Тот кивнул.

– Я не взял. Он был нечистый. В крови.

Шафранек достал и положил на стол еще монету, накрыв ее ладонью. Глаза босяка жадно разгорелись.

– Куда направлялась карета? – спросил Нафталий.

Яромир пожал плечами.

– Вниз от Староновой синагоги. Почем мне знать? Свернула куда?то, не доехав дома старого Шема Прокопа.

Взгляд его, блуждающий и горящий, то и дело скользил по недвижной ладони Шафранека. Тот, удовлетворившись ответом, ладонь убрал. Монета пролежала свободно менее секунды – быстрым движением Яромир подхватил ее, упрятав в кулаке. Нафталий кивком отпустил босяка, и тот тут же растворился в клубах дыма, точно привидение, смешавшись с танцующей толпой. Визгливые стоны рассохшейся скрипки и сиплое подвывание маленькой гармоники приводили толпу в некое хаотичное движение, которое из?за дыма и слабого освещения казалось совсем уж несуразным. Ангелика сидела неподвижно, бледная. В голове ее колоколом били слова Яромира: «Он был нечистый. В крови».

В крови. Кровь ее дочери была на платке, оброненном на мостовую. Не маленькое пятнышко – это не остановило бы босяка. Воображение рисовало ткань, целиком пропитанную рубиново?красным, липкую и скользкую в пальцах…

– Нам пора, – сказал Шафранек негромко. – До Старосинагогальной отсюда идти недолго, а нам стоит поторопиться.

Атанасиус молча поднялся со своего места. Ангелика, все еще в плену страха, автоматически последовала за ним. Шафранек замкнул шествие, перебросившись парой слов с толстяком?хозяином. На эстраде звучно хохотал офицер?драгун, прижимая к себе пьяную девицу лет пятнадцати, отчего?то мокрую, как мышь.

Улица снова обволокла их сырым холодом. После душной, угарной жары Лойзичка сделалось зябко.

Ангелика поравнялась с Шафранеком. Вопрос, который мучил ее, следовало бы задать Атанасиусу, но отчего?то она боялась обратиться к этому молчаливому юноше. Пугающее сходство его с куклой в застекленном шкафу, выдержанное до мельчайших деталей, его скупые, выверенные движения, какое?то постоянное внутреннее напряжение, буквально исходившее от него… Все это настораживало и пугало. Ангелика осторожно кашлянула, привлекая внимание Шафранека. Тот кивнул, ободряя.

– Как Атанасиус узнал этого человека, Яромира? – спросила Ангелика. – Ведь он, а за ним и вы были уверены, что он знает об Анежке…

Шафранек кивал в такт словам женщины, показывая, что вопрос понял сразу. Когда она договорила, он улыбнулся, поправив пальцем сползшие на переносицу очки.

– Все дело в крови, пани Чернова, – сказал он тихо. – Пролитая кровь нечиста. Она оставляет за собой яркий след, который легко заметен глазу, специально… ммм… обученному распознавать его. След этот остается практически на всем: на камне и плоти, в воде и в воздухе, даже в мыслях и чувствах.

– Звучит странно… – задумчиво проговорила Ангелика. – Трудно поверить… Именно потому майстер Цвак спросил, моя ли кровь течет в жилах Анежки? Потому он уколол меня?

– Именно так. Атанасиус же, рассмотрев пролитую вами кровь, запомнил ее след и сумел обнаружить его на Яромире, коснувшемся платка вашей дочери. Большая удача! Признаться, я не думал, что нам так повезет. Но не обнадеживайтесь понапрасну – это лишь начало.

Они вышли на Старосинагогальную, широкую и прямую по меркам Йозефова. Поднявшийся ветер разогнал облака, и сквозь рваное покрывало туч проглянул желтый глаз луны, окруженный дрожащим, призрачным нимбом. Стало уже совсем темно, не горели в домах окна, не слышно было человеческих голосов. Гетто казалось огромным, тревожным призраком, с беспокойством и неприязнью взиравшим на одиноких путников.

«Почему он не опирается на трость? – подумалось Ангелике, наблюдавшей за идущим впереди Атанасиусом. – Ведь он все время держит ее в руке, не давая коснуться земли…»

Объект ее мыслей тем временем замер. Они встали у небольшого двухэтажного дома. Узкие окошки были закрыты черными косыми ставнями, черепичная крыша поросла мхом. Сразу за домом был поворот. Вниз уходила узкая улочка, зажатая между неровными рядами ветхих построек. Атанасиус на несколько секунд застыл у поворота, затем двинулся под уклон. Шаг его по мере движения ускорился до такой степени, что Шафранеку и Ангелике пришлось почти бежать за ним. Напитанная испарениями темнота проносилась мимо, касаясь кожи отвратительно холодными щупальцами, норовя забраться под одежду. Под ногами хлюпала, плескалась мутная грязь. От бега начало саднить горло, каждый вдох обжигал легкие, каждый шаг отзывался острой болью в боку. Ангелика быстро потеряла связь с миром вокруг – он превратился в размытое, мыльно?серое пятно, в котором ясно выделялась только спина Атанасиуса. Шафранек поддерживал ее под локоть, почти тащил за собой.

Остановились. Резко, как вкопанный замер Атанасиус. Его пелерина чуть подрагивала, еще не выпустив из себя остатки ветра. Перед ними был двухэтажный дом, уродливая конструкция с нависающим верхним этажом, в грязно?желтой штукатурке, покрытой темными пятнами и сколами. Дом стоял давно – его фундамент почти полностью ушел в землю, приоткрытая дверь в парадную оказалась ниже уровня улицы почти на фут. Неприветливая, затхлая темнота клубилась за ней.

– Кажется, это здесь, – прошептал Шафранек.

Атанасиус подошел к двери и открыл ее концом трости. С мерзким, протяжным скрипом створка поддалась нажиму.

– За ним, – подтолкнул Шафранек Ангелику. Внезапный страх охватил женщину. Сейчас не было ничего, чего она боялась бы больше этой тьмы за дверями. Она, эта тьма, как живой, ленивый зверь таилась за порогом, готовая поглотить всякого, кто слишком приблизится…

– Зачем?.. – в попытке оправдать свой страх, прошептала Ангелика.

– Вы должны быть рядом. След вашей крови поможет Атанасиусу искать. Если же вы не пойдете, эхо его только будет мешать поиску.

– Это звучит глупо…

– Это звучит так, как должно звучать, – в голосе Шафранека послышалось недовольство. – Цвак предупреждал вас: всегда и везде с нами! Соберитесь!

Она вошла в дом, закрыв глаза, точно ныряя в холодный омут. Удушливый, смрадный воздух забрался в ноздри, сдавил горло непроизвольным спазмом. Атанасиус шел впереди, ведомый нечеловеческим чутьем. Поворот, другой, узкая лестница наверх, снова поворот, потом еще одна лестница – на этот раз вниз, в подвал, через два этажа одним пролетом. Дверь, вся в облупившейся краске, давно утратившей цвет. Атанасиус замер, затем резко ударил ногой в замок. С хрустом и грохотом дверь распахнулась.

Подвальная комната с низким балочным потолком была залита дрожащим желтым светом. Сразу трое одновременно обернулись на звук – темные силуэты в пляске потревоженных сквозняком теней. Дальше, у самой стены, сидела на влажном земляном полу девочка. Руки стянуты за спиной, на шее – веревочная петля, конец которой привязан к щербатому кольцу в стене.

Ангелика не поняла, кто напал первым. Один из похитителей вскинул руку, револьверный выстрел прозвучал как удар плети. Атанасиус рванулся вперед, сильно наклонившись, – пуля, кажется, прошла над ним. В долю секунды он оказался рядом с ближайшей фигурой. Молниеносный удар тростью по колену сбил его противника с ног, заставив коротко вскрикнуть. Еще удар – сбоку в висок – и тот уже неподвижно лежит на земляном полу. Снова раздался выстрел. Пуля впилась Атанасиусу в плечо, заставив дернуться, но не остановив. Без единого звука он бросился к стрелку. Тем временем третий из тех, кто был в комнате, поднял вверх руки, широко растопырив пальцы. Тягучая, чужеродная речь резала слух, вызывая безотчетный, животный страх. Тени, контрастные и подвижные, вдруг вытянулись, увеличиваясь в размерах и… обретая объем. Жуткие, искаженные существа с длинными, до земли, руками, кривыми короткими ногами, сгорбленные и сутулые, они выходили из темных углов, двигаясь какими?то урывками, исчезая, а потом возникая на несколько дюймов ближе к своей цели. Так пляшут тени на стенах, когда резкий порыв ветра заставляет трепетать огонь свечи.

 

 

Быстрым ударом Атанасиус выбил из руки своего противника револьвер. Оружие, ударившись о стену, с глухим стуком упало на пол, растворившись в темноте. Второй удар – набалдашником в челюсть – отбросил противника, вывернув его голову набок. Скорость и точность движений юноши казались невероятными. Тени обступили его, закрывая со всех сторон. Длинные, уродливые лапы подымались, чтобы опуститься с убийственной стремительностью. Атанасиус проскользнул между ними, и слышно было, как трещит под когтем ткань его плаща…

Яркий стальной блик вспыхнул среди темных силуэтов. Рывком высвободилось скрытое в трости лезвие, длинное и тонкое. Теперь в руках Атанасиуса было два оружия – шпажный клинок и жесткие, прямые ножны со стальным навершием. Со свистом рассекая воздух, клинок вошел в грудь одной из теней.

От жуткого вопля заложило уши. Ангелика со стоном упала на колени, Шафранек обхватил голову руками и раскрыл рот, словно пытаясь своим криком перекрыть крик чудовища. Атанасиус рывком высвободил оружие, из раны мощным потоком ударила темная слизь. Тень попыталась зажать руками рану, медленно, словно сдувающийся каучуковый шар, оседая на землю. Одновременно другая тень ударила юношу сбоку, и тот едва успел парировать удар ножнами, одновременно прыгнув вперед. Колдун, все еще бормотавший заклинания, отступил на шаг. Атанасиус в последнюю секунду ушел от удара сзади. Теперь его и колдуна разделяла всего пара футов. Тени бросились за ним. Они все еще двигались рваными скачками, от которых кровь стыла в жилах. Раненая тварь почти ушла в землю – на ее месте остался только мерно бурлящий горб, похожий на ком гнилостной слизи.

Голос колдуна перешел в крик, надрывный и истерический. Он рвал связки вербальными формулами, и каждая жуткой болью отдавалась в костях черепа. Тени ускорились, навалились на Атанасиуса, почти целиком скрыв его чернотой своей плоти. Новые монстры, еще более искаженные, похожие на больных, исхудалых волков, выступили из темных углов. Огонь свечей разгорелся, из желтого становясь оранжевым, потом – красным. Комнату сковал мороз, и Ангелика ощутила, как иней покрывает ее кожу, тонкие, острые иглы вырастают на ткани платья. Сквозь шипящий вой теней, сквозь истошные выкрики колдуна, послышался треск ткани, а с ним – скрип раздираемой жести. Шафранек, вжавшись в стену, с ужасом наблюдал разворачивающееся действо.

Жуткий, многоголосый вой оглушил Ангелику. Тени, бесформенной кучей накрывшие Атанасиуса, вдруг разлетелись, словно от взрыва, несколько их осело на пол, исторгая из страшных ран потоки черной, вязкой жижи. Серый плащ казался ослепительно?серебряным на фоне блеклой черноты монструозной плоти – он появился в этом месиве, размытый от непрерывного движения. Свистящая сталь клинка безошибочно находила жертву за жертвой. Удары полосовали плоть, срезая огромные куски, отсекая конечности. Ножны оглушали и отталкивали тех, кто пытался подобраться с фланга. Конвульсирующее месиво закрыло пол, впитываясь в него, словно разлитая нефть.

Но теперь тактика Атанасиуса изменилась – он более не нападал на колдуна. Резкими, точными взмахами он прокладывал себе дорогу к связанной Анежке. Несмотря на то что их разделяло не более пяти шагов, этот путь дался ему с трудом. Его плащ был изорван когтями и залит черным ихором чудовищ. Наконец, последним ударом пробив череп огромного теневого пса, он срезал петлю с кольца и левой рукой подхватил девочку на плечо.

Врагов почти не осталось – большая часть из них уже обратилась в бурлящие сгустки слизи, покрывшие пол почти по щиколотку. Те два человека, что лежали на полу, тоже исчезли, словно болотная тьма засосала и растворила их. Только колдун еще стоял, ни на минуту не прерывая своих инкантаций. В комнате осталось лишь три или четыре уже раненых монстра.

Ритмика криков колдуна изменилась – он начал новое заклинание. Темное болото под ногами вдруг ожило – бурление его усилилось, огромные пузыри начали подниматься и лопаться, испуская зловонные пары. В голове зашумело, перед глазами поплыли мутные пятна. Шафранек попятился из комнаты, закрывая рукавом лицо. Ангелика, наоборот, бросилась к Атанасиусу, к дочери…

Слизь под ногами сковывала движения. Ступни, попав в ее плен, отказывались подниматься, их с неудержимой силой тянуло вниз. Ангелика видела, что ноги юноши тоже тонут в этой мерзости. Она принимала форму ужасных оплывших лап, которые тянулись вверх, мягкими, отвратительно искаженными пальцами цеплялись за одежду. Клинок точными, хирургическими движениями рассекал их, и каждый новый шаг требовал нескольких выверенных ударов. До дверей остается три шага, два…

Рука Атанасиуса обхватила Ангелику за талию, рывком высвобождая из болотного плена. Головокружение, разом накатившее на нее, на мгновение лишило ее чувства реальности, все что она ощущала – это сжимающая ее рука Атанасиуса. Сильная и твердая.

Когда зрение прояснилось, Ангелика обнаружила, что они уже наверху – в затхлых коридорах без окон. Рассохшиеся доски пола отчаянно скрипели, от тяжелых шагов из щелей поднималась пыльная труха.

– Вы можете идти? – Голос Атанасиуса, ровный и невозмутимый, заставил Ангелику вздрогнуть.

– Да… да, конечно.

Он поставил ее на пол, несколько шагов поддерживая под локоть. Ноги женщины слегка дрожали, но вскоре она справилась со слабостью. Девочка все еще лежала на плече Атанасиуса, неподвижная и безвольно обвисшая. Пронзенная страхом, мать коснулась ее. Кожа Анежки была холодна, как лед…

– Она жива, – тут же произнес Атанасиус. – Много сонного яда в крови.

Они вышли на улицу. В контрастно ярком свете луны Ангелика смогла рассмотреть свою дочь – и ее спасителя.

Да, это была Анежка – впрочем, в этом женщина не сомневалась ни на секунду, с самого начала. Материнское сердце редко ошибается в такие минуты. Но вот Атанасиус…

Битва тяжело далась ему. Плащ превратился в лохмотья, покрытые отвратительной субстанцией, источающей резкий гнилостный смрад. Треуголку он потерял, снежно?белые волосы, заплетенные сзади в тонкую косичку, были теперь запятнаны и всклокочены. На лице виднелись глубокие рваные царапины… но крови не было. Они больше походили на разрывы в картоне или в чем?то настолько же жестком.

– Вы… ранены, – произнесла Ангелика с запинкой. – Вам нужна помощь.

– В этом нет необходимости.

Женщина взглянула на Шафранека. Тот молчал – кажется, его все еще сковывал шок от произошедшего.

Они вышли на Старосинагогальную. Здесь Атанасиус остановился, вопросительно взглянув на старшего товарища. Ангелика видела страшные раны у него на груди – огромные и рваные, но не запятнанные даже следом крови. Только слабый металлический блеск можно было различить в глубине, когда лунный луч попадал на рану.

– К Таубеншлагу, – коротко проговорил Шафранек. – Нужно привести девочку в чувство.

Они продолжили путь. Нафталий был мрачен. Казалось, его терзали сомнения, которые он не мог – или не решался – выразить.

Ангелика не помнила, как они добирались до места. Единственное, что могла сказать уверенно, – что было оно за пределами Йозефова. Небольшая вывеска у дверей двухэтажного дома, узкого и плотно зажатого между другими, на улице такой же узкой и извилистой, как и улицы гетто. На стук долго никто не отзывался, но потом, наконец, в окне мелькнул огонек свечи – и двери открылись.

– Нужна помощь, аптекарь, – коротко произнес Шафранек.

Фигура в домашнем халате молча посторонилась, впустив ночных гостей.

Девочку уложили на небольшой топчан, аптекарь склонился над ней, ощупывая, слушая дыхание и пульс. Шафранек устало опустился в кресло, вытянув ноги. Атанасиус остался стоять. Единственное послабление, которое он позволил себе, – опереться на свою трость, вновь собранную во внешне безобидное подспорье для ходьбы.

Ангелика, сколь ни была обеспокоена за дочь, все же не могла удержаться от взглядов на него. Наконец решившись, женщина подошла к нему, подняв руку и коснувшись лица в том месте, где оно было рассечено когтем.

– Кто сотворил это? – спросил аптекарь.

– Не знаю, – мотнул головой Шафранек. – Но один из них был мастером Арканы. Он материализовывал тени. Очень сильный магос.

Женщина в страхе отдернула руку. То, чего она коснулась, не было кожей. Нечто холодное и твердое, масляно?гладкое. Провощенный картон…

– Здесь что?то не так, – с сомнением произнес аптекарь. – Я могу пробудить ее, но…

Ангелика вскрикнула, отступив от неподвижного Атанасиуса. Все обернулись к ней.

– Успокойтесь, пани Чернова, – мягко проговорил Шафранек. – Сейчас не время… Мы все объясним…

Женщину била крупная дрожь. Она не могла справиться с собой. Перед ней стояло не живое существо. Это была кукла. Механическая кукла, размером и чертами не отличимая от человека. Говорящая, движущаяся. Ужас от пережитого в последние часы словно переполнился этой последней каплей – и Ангелика застыла, парализованная.

– Магос, воплощающий тень, – звучал рядом отрешенный голос аптекаря Таубеншлага. – Мне кажется, я слышал о таких… Но почему, зачем ему было похищать невинное дитя…

– Кровь, – спокойно ответил Атанасиус. – Ее кровь. Это кровь Израилева.

– Что? – Шафранек повернулся к Ангелике и, сделав быстрый шаг, решительно схватил ее за плечи, встряхнул: – Очнитесь! Да очнитесь же! Вы… вы из гетто?

Женщина с трудом вышла из оцепенения. Глядя в зеленые стекла очков, она медленно помотала головой. Вопрос вызвал у нее болезненную гримасу.

– Да… – произнесла она. – Я из гетто. Розина Вассертрум. Так меня звали… раньше. Мой муж… был много старше меня. Я вышла за него, взяла его фамилию, изменила имя… родила ему дочь.

– Израилева кровь, – сокрушенно прошептал Таубеншлаг. – Тогда все совпадает. Сегодня та самая ночь…

Шафранек отпустил женщину и отступил от нее. На лице его застыло странное выражение – в нем невероятным образом смешались страх, отвращение и сочувствие. С таким выражением смотрят на обезображенный труп близкого человека. Он тяжело покачал головой.

– Что происходит? Объясните! – Новая, непонятная пока угроза заставила женщину собраться, совладать с собой.

Шафранек молчал. Таубеншлаг, с сочувствием глядя на лежащую недвижно Анежку, прокашлялся:

– Гетто всегда было местом, щедро политым невинной кровью. Погромы и пожары, войны и церковные судилища… Никто точно не знает, как родилась эта легенда, но в правдивости ее не сомневается никто из Посвященных. Легенда гласит о Кормилице Мириам, которой была доверена малолетняя дочь раввина. Точно не известно, какая беда в тот день постигла пражское гетто, – известно лишь, что Мириам не уберегла доверенное ей дитя, а сама при том осталась в живых. Обезумевший от горя раввин проклял женщину – и ужасное посмертие постигло ее. С той поры ее неупокоенный дух скитается по ночному гетто, ища среди младенцев погибшую дочь раввина. Ощущая ее темное присутствие, дети беспокойно плачут по ночам… Но раз в тридцать три года, в особую ночь, Пражская Кормилица, как называют ее, может вселиться в человеческое тело. Обычно она выбирает молодую мать, грешную или сломленную горем. Одержимая духом, несчастная жертва собственноручно убивает свое дитя. С рассветом дух покидает ее, оставляя наедине с ужасным деянием собственных рук…

– У Анежки нет детей, – отчаянно замотала головой Ангелика. – Зачем?

– Магос мог похитить ее, чтобы использовать как сосуд для темного духа. Получив его в свою власть, он обрел бы могущество…

– Но мы… Мы же забрали ее. Мы забрали ее из того ужасного места!

Она смотрела на застывших перед ней мужчин. Таубеншлаг опустил взгляд, Шафранек вновь отрицательно качнул головой. Атанасиус был неподвижен. Но именно он заговорил первым:

– Ее кровь уже несет отпечаток духа. Мы опоздали.

Зеленые очки Шафранека зловеще блеснули в свете газовой лампы.

– Скоро она придет в себя. Запертая в неугодном ей теле Кормилица придет в безумие. Никто не знает, какой силой она обладает. Посему мы должны… мы должны уничтожить тело до того, как оковы яда падут.

Атанасиус, словно ожидая этих слов, шагнул к недвижно лежащей девочке. С шорохом вышло из трости лезвие. Оцепенение, на миг овладевшее Ангеликой, спало – женщина с криком бросилась к телу дочери:

– Нет!!! Не смейте!

– У нас нет выбора, – голос Шафранека казался бесцветным. – Иначе ее злодейства по пробуждении затмят те, что приписывают взбунтовавшемуся голему[4].

Ангелика подняла взгляд на Атанасиуса. Глаза, сверкающие мертвым стеклом, неотрывно глядели на нее. И было в этих глазах что?то…

– Прошу тебя, Атанасиус, – она и сама не понимала, почему обращалась к нему, – не делай этого. Должен быть другой путь. Я прошу тебя…

– Тщетно, пани Чернова, – голос Шафранека заставил женщину вздрогнуть. – Это лишь механическая кукла, автоматон, оживленный каббалой кукольного мастера Цвака. А кукловод – я. Я – воля, которая побуждает его к действию.

– Прошу тебя, – Ангелика не отводила взгляда от застывших глаз.

Атанасиус замер. Ангелика встала, подалась вперед. Между их телами теперь было не больше пары дюймов. Неожиданно для себя женщина подняла руку и коснулась восковой щеки. Нежно. Ласково:

– Не надо.

Сталь со свистом пронзила воздух, с сухим шорохом впилась в плоть… Ангелика упала на колени, слезы потоком хлынули из глаз. Она не сразу поняла слова, произнесенные Шафранеком в этот миг:

– Как… как это возможно?

– Должен быть другой путь. – Ровный голос Атанасиуса заставил женщину поднять голову.

Обернувшись, она увидела, что клинок вонзился в топчан на дюйм в стороне от шеи Анежки. Невероятное облегчение почти лишило ее сил. В этот момент девочка пошевелилась. Объятая страхом женщина вцепилась в полу плаща Атанасиуса. Анежка медленно открыла глаза.

Черный дым поднялся из?под раскрытых век. Там была только тьма, тьма живая и жадная. Жуткая, потусторонняя сила сдавила виски, сжала в спазме горло. Перед глазами поплыло, стены комнаты исказились и потекли, воздух дрожал, словно над раскаленным песком пустыни. Удивленные голоса Шафранека и Таубеншлага звучали глухо и гулко, как сквозь водную толщу. Единственное, что не утратило реальности, – Атанасиус, стоящий рядом с ней.

Пропорции пространства расширились, стены и потолок удалились бесконечно, постепенно растворившись в пурпурном тумане, который клубился, как живой, хотя не было даже намека на ветер. Анежка поднялась в воздух, как подвешенная за невидимые нити марионетка. Тело ее только частично обладало какой?то подвижностью – плечо правой руки, предплечье левой, правое бедро, голова. При этом каждая часть словно обладала собственной волей, двигаясь хаотично и невпопад с остальными.

Атанасиус поднял Ангелику на ноги, оттащил назад, закрыл собой. Сбросил плащ, повел плечами, издав отчетливый металлический скрип. Тьма, смешанная с фиолетовым туманом, окутывала все вокруг, делая неразличимыми очертания и границы места. Одно было ясно – это была уже не комната аптекаря. Воздух стал сырым и отвратительно пах тиной, пол под ногами обратился в чавкающую жижей губку мха. Темные, искривленные столбы проступали в тумане.

– Что происходит? – спросила Ангелика. Ужас сковал ее ледяными цепями так, что даже говорить было трудно.

– Другой путь.

Слова Атанасиуса послужили сигналом. Анежка выгнулась дугой, издав продолжительный и жуткий вой, после чего тело ее стало деформироваться, вытягиваясь и искажаясь. Одежда разорвалась, превратившись в длинные, ветхие лоскуты, спутанным ворохом висящие вдоль тела. Руки и ноги удлинились, добавив по нескольку суставов, изгибающихся в разных направлениях. Шея тоже вытянулась, отросли волосы, превратившись в лохмы, спадающие до самых ног. Они скрыли лицо, и теперь видно было только черный дым, который поднимался сквозь них оттуда, где прятались глаза.

Последней метаморфозой стала вторая пара рук, выросшая из плеч монстра. Обе пары оканчивались длинными пальцами, которые венчали трехфутовые, саблями изогнутые когти. Пражская Кормилица предстала в истинном своем облике, какой до сих пор видели лишь терзаемые кошмарами младенцы…

– Нас выбирают по зову крови, – вдруг произнес Атанасиус. – Мы можем помочь лишь тем, с кем ощущаем кровную связь. Если бы не моя связь с тобой, я не ощутил бы следа Анежки.

Слова эти, сказанные пред ликом чудовища, казались столь же неуместными, сколь и болезненно?сокровенными. Будто лишь теперь механическая кукла получила право и волю произнести их.

Чудовище с воем бросилось на них. Оттолкнув Ангелику, Атанасиус уклонился от страшных когтей, вцепился свободной рукой в лохмотья, подтянулся, забрасывая себя наверх, к груди монстра. Паучьи лапы сомкнулись на нем, заключая в смертельные объятия, – и все же клинок успел вонзиться в основание шеи, превратив торжествующий вопль в сдавленное хрипение. Огромная фигура взорвалась тьмой, густым чернильным дымом. Непроглядные клубы ударили Ангелику в грудь, отшвырнув на несколько метров, ослепив и оглушив. Сквозь звон в ушах, сквозь хриплый вой призрака и грохот рушащегося мироздания женщина все же слышала – едва заметный, исчезающий…

Скрип высвобожденных пружин.

 

Негромко скрипнули дверные петли. В мастерскую, тесную и сумрачную, проник луч слабого света. Он скользнул по загадочному внутреннему убранству, множеству механических частей из меди, дерева и стали. Ангелика, еще слабая после недавних потрясений, прошла к верстаку, где работал майстер Цвак.

Ничего не изменилось с ее последнего визита – только в застекленном шкафу стало на одну куклу меньше. Цвак заметил ее, поднял голову:

– А, дитя мое! Рад видеть вас в добром здравии. Как ваша дочь?

– Спасибо, майстер, с Анежкой все хорошо.

– Чем обязан вашему визиту?

Ангелика замерла. Она долго готовила себя к этому разговору, но сейчас ею вдруг овладела робость. Зачем все это? Зачем эти слова? Наверняка старый кукольный мастер знает все куда лучше нее. В конце концов, это он их создает.

Нет. Атанасиус пожертвовал своей жизнью для нее. Пусть даже жизнь эта и была всего лишь искусной имитацией. Имитацией ли? Последние слова автоматона все еще звучали в воспоминаниях Ангелики. Слова, которые она не могла забыть.

 

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально

 

[1] Автономная система обеспечение жизнедеятельности.

 

[2] Система управления движением.

 

[3] Йозефов, Юзефов, Йозефштадт, Юденштадт – названия еврейского гетто в Праге.

 

[4] Согласно легенде, пражский голем, созданный раби Левом, освободившись от власти раввина, обезумел, разрушив множество зданий в гетто, убив и покалечив многих его жителей.