Эмма Марс

Спальня, в которой ты есть

 

Французская трилогия – 2

 

 

 

Какая это глупая идея – ставить свое счастье в зависимость от поведения другого человека, однако в жизни женщин очень часто именно так и происходит. Приговоренные навечно к этой зависимости, они живут и терпеливо сносят все, думая, что это испытания, посланные судьбой. Они выдерживают все, но когда эти испытания полностью раздавят их, они начинают все сначала.

Александр Дюма. «Записки слепого»

 

 

 

Париж, начало мая 2010 года. Гостиничный номер, где‑то после полудня

 

Наше пристанище. Наш дом. Им стала комната под номером один в тот самый момент, когда я, в разодранном подвенечном платье, искала для себя убежища. Когда Луи принял меня в свои объятия. Возможно, она несколько потеряла былой блеск, с тех пор как мы оба выбрали такую затворническую жизнь, погребя себя под подносами с едой и мятой одеждой, но, конечно, определенно еще сохранила какое‑то едва уловимое очарование. О вздохах, которые день ото дня впитывали эти стены, о хрипах, которые скатывались прямо на пол и прятались где‑то под паркетом, образуя там свои маленькие невидимые поселения, знали только мы… Только мы, твердо решившие никого не пускать в наш мир.

А за окном уже вовсю цвела весна. Лето, потом осень и, наконец, зима промелькнули как одно мгновение. Будто мы закрыли глаза и сразу открыли их. Да… Почти целый год прошел, прежде чем мы решились вернуться к нашим родным на улицу Тур де Дам. Особняк Мадемуазель Марс будет скоро готов, там уже почти полностью воссоздали прежнюю романтическую обстановку… Луи ждал этого целых десять лет. Он, конечно, старался сдерживать свои эмоции, но очень часто нетерпение, проскальзывающее в словах и жестах, брало верх. Я, как могла, пыталась лаской и нежностью успокоить Луи, возбуждая в его душе другие чувства.

В течение всего этого времени мы наслаждались солнечным светом, проникающим в комнату сквозь шторы, и только уж совсем яркие его лучи могли заставить нас покинуть уютное гнездышко. Долгие месяцы мы принадлежали только друг другу, как животные, как два диких зверя, мы крепко прижимались друг к другу. Кропотливо и тщательно исследовали друг друга, с жадностью открывая все новые, неизведанные изгибы, очертания и закоулки наших тел и душ. Мы почти не выходили из дому (исключением были похороны Мод), разгуливая по комнате абсолютно голыми. Мы даже редко открывали окно, желая насладиться ароматом наших тел, таким терпким, таким пьянящим. Нам казалось, что наши запахи созданы друг для друга.

Однако забыть Дэвида, как и его ложь, я не смогла. Из памяти не стерлись и воспоминания о маме и ее невыносимых страданиях. Но я не опустошила себя ими – меня всю, до мельчайших клеточек, заполнил Луи. Я безраздельно принадлежала ему. Головокружительное опьянение, совершенная нежность, непреодолимое желание и отказ от всего.

Сегодня я не смогла бы ответить, какое на календаре число и день недели. А еще меньше смогла бы рассказать о том мире, в котором живут все остальные, там, внизу, на улице. О том мире, от которого была совершенно оторвана столь долгое время.

Наш мир был наполнен нежностью, лаской и любовью; единственное, что напоминало нам о реальности происходящего, это тарелки из‑под еды, которую приносил из ближайшего ресторана Исиам. Они были единственными свидетелями нашей беспечной молодой радости. Каждый солнечный луч, казалось, отстаивал право согревать нас. А мы, жадные только до тел друг друга, беспечно нежились в этом тепле, благосклонно дарованном нам природой.

Окутанная светом, в полудреме, я чувствовала, как рука Луи скользит между моими бедрами, как змея, готовая к нападению, поднимается все выше и выше, к месту своего вожделения. Он едва касался меня, но внутри все дрожало и горело от желания, и мои ноги начали медленно раздвигаться, поддавшись рефлексу. Лицо Луи осветилось довольной улыбкой. Он продолжал поглаживать меня до тех пор, пока внутри меня не стало влажно, он ощутил это на своих пальцах, готовый ждать того момента, когда я буду полностью готова. А я уже чувствовала, что безумно хочу его. Он знал это, пользовался этим, пуская в ход все свои хитрости, и я, изнемогая от наслаждения, не выдержала и начала просить Луи войти в меня.

Я стонала достаточно громко, чтобы он понял это. Луи слушал меня, перевернув на спину, как кошку, в такой живописной позе он мог видеть меня полностью, такой, какая я есть. Я сильно изменилась. Я больше не смущалась под его взглядом и отдавалась целиком, вся, без остатка. Какая разница, в каком положении находилось мое тело, при каком освещении и под каким углом. Мне было не важно, как выглядели мои формы, ставшие из‑за постоянной праздности совершенно округлыми. Я не открывала глаза. Луи хочет меня сейчас, полусонную, неспособную сопротивляться. Он кладет свои руки на то место, где солнце нагрело мою кожу, и она кажется от этого покрытой шелковыми бликами.

Когда я почувствовала, что его язык настойчиво входит в меня, уже не было сил оттолкнуть Луи. Хотела ли я только этого? Сегодня он ласкал меня не так, как обычно. Он настойчиво проникал внутрь меня языком все глубже и глубже, будто пытался проверить на прочность и эластичность мое влагалище и насладиться сладким вкусом выделяющейся смазки. Все то новое, что Луи делал, мне очень нравилось. Я люблю, когда он пытается что‑то изменить, привнести нечто особенное в наши отношения, установить новые правила, а потом нарушить их, люблю, когда он ведет себя непредсказуемо. Мои губы уже немного опухли, а ноги дрожат, и их сводит от наслаждения. Он гурман. Он хочет большего. Я тоже.

С закрытыми глазами я нащупала руку Луи и быстро и настойчиво ввела внутрь себя его большой палец. Мой любимый, казалось, был удивлен вначале, но потом поддался волне накрывающего его экстаза и начал ласкать меня рукой изнутри. Стенки моего влагалища судорожно сжимались, их насквозь пронзали сладкие судороги, предвестники высшего наслаждения.

Когда он попытался ввести палец все глубже в меня, я раскинула шире ноги, чтобы помочь ему.

– Продолжай… давай!

Больше у меня не было сил, чтобы сказать что‑либо. Пальцы Луи уступили место его члену. Мои веки дрожали от наслаждения. Сквозь ресницы я видела очертания его торса, который поднимался и опускался надо мной. Луи мне теперь казался не таким худым, каким я привыкла его считать. Он более мускулистый. Я чувствую, как его член входит в меня, как набухает во мне, становясь все более сильным. Мы тяжело дышим, и наши тела разгорячены, как растопленные печки. Мы замедлились. Наслаждались друг другом.

– Я еще вернусь, – предупредил он меня.

Я нежно сжала его член и прошептала:

– Ну что ж, давай!

Когда он выходит из меня, я широко открываю глаза. Я хочу видеть Луи полностью. Позволить ему смотреть на меня, разглядывать самые сокровенные уголки моего тела. Я хочу увидеть одновременно его образ и услышать звуки и запахи, почувствовать прикосновение горячего тела, которое возбуждает во мне невероятное желание.

А больше всего мне хочется подолгу смотреть на то, как играют его мускулы и на них отчетливо вырисовывается последняя сделанная им татуировка. Я так люблю разглядывать причудливые завитки букв на его коже. Но сейчас я не вижу их… На его левом плече совершенно ничего нет. Так же как и на внутренней стороне руки. Мне хочется прогнать Луи, прогнать по‑настоящему, когда вдруг его лицо начинает казаться самодовольным, а улыбка торжествующей.

– Дэвид?

Должно быть, я тихонько вскрикнула, окончательно еще не проснувшись. Первый раз за долгие месяцы я увидела Дэвида во сне, что, похоже, не сильно удивило Луи. Мне даже не показалось, что он расстроился. Он лишь обнял меня и начал успокаивать, чтобы развеять остатки кошмарного сновидения. Отголоски прошлого все еще бродили вокруг нас, но в поцелуях Луи уже не чувствовалось никакого соперничества. Он победил, ему не с кем было теперь меня делить. Я полностью принадлежала ему. Кто мог в этом усомниться?

 

1

 

10 мая 2010 года

 

Самое первое воспоминание, оставшееся у меня от того вечера, – это черный экипаж, запряженный парой лошадей рыжей масти, чьи огненные гривы притягивали к себе весь свет уличных фонарей. Появление упряжки на улице Тур де Дам было необходимо только для того, чтобы поддержать атмосферу старины, которую так хотел воссоздать Луи. Неподалеку от Особняка Мадемуазель Марс стояла группа мужчин в сюртуках и цилиндрах. Мужчины громко смеялись, наблюдая за тем, как один из их товарищей оступился и растянулся на мостовой.

Приблизившись к особняку, я увидела, насколько изысканны наряды приглашенных гостей, я могла в подробностях рассмотреть их замысловатые туалеты. Все, кроме, пожалуй, меня, были одеты в костюмы эпохи романтизма, но некоторые детали все же оказались явно заимствованы из гардероба более современных модниц.

Две девушки в воздушных розовых платьях с короткими и широкими рукавами, которые, немного сползая, позволяли видеть хрупкие плечи, весело порхали по мостовой, чрезвычайно довольные таким карнавалом.

На пороге меня встретил лакей. Его роскошная ливрея и даже манера держать в руках канделябр – все подчеркивало, что мы вернулись в далекое прошлое. Наверное, его предупредили заранее, что я буду единственной женщиной, одетой не по дресс‑коду для этой вечеринки, потому что, здороваясь, он обратился ко мне по имени.

– Добрый вечер, мадемуазель. Я полагаю, что вы Эль?

– Да.

– Вы можете найти ваше платье в раздевалке слева. – Он указал рукой направление и впустил меня внутрь.

– Спасибо.

– Вам помогут переодеться.

Из толпы однообразных темных фраков и пестрых нарядных платьев, которая еще суетилась снаружи, вышла молодая девушка, чьи черные волосы, разделенные прямым пробором, красивыми волнами лежали на плечах. Она подбежала ко мне и, не дав даже времени поискать глазами хозяина этой вечеринки, проводила меня наверх.

Несмотря на тусклый свет единственной свечи, которой мне освещали путь, я могла догадываться о роскоши обстановки. Здесь все было настоящим. Я могла лишь предполагать, скольких лет кропотливой работы и каких денег стоила Луи эта роскошь. Стиль, в котором был оформлен особняк, напоминал оформление особняка Дюшенуа, находящегося по соседству, однако, без сомнения, превосходил его по изысканности внутреннего убранства. Даже самые маленькие завитки здесь оказались покрыты сусальным золотом, а потолки украшены изысканными орнаментами или изображениями античных лир, арф и райских птиц.

– Тебе нравится?

Я затягивала на себе тугой корсет из розового шелка, прежде чем надеть прекрасно скроенное платье из сатина, который Луи сам выбрал для меня, когда слух уловил мягкие, теплые нотки знакомого голоса. Этот голос, такой родной, нес с собой аромат ванили и лаванды, как много в нем было воспоминаний и сколько обещаний грядущих наслаждений. Я чувствовала горячее дыхание на непокорных завитках волос, которые выбились из только что сделанной мне сложной прически. Вот уже несколько месяцев как я жила рядом с Луи Барле, однако до сих пор не могла понять, каким образом он заставляет трепетать мое тело, смущает мой разум одним лишь своим присутствием. Я задрожала, когда Луи положил свою руку, так нежно и возбуждающе, мне на плечо. Я вся горела.

– Скажи мне, – Луи сел рядом, – тебе нравится?

О чем он говорил? Что имел в виду? Мое платье, новую отделку дома, совершенную во всех отношениях, или этот праздник, наше новоселье, самое необычное зрелище, которое я когда‑либо видела?

– Да, это великолепно.

– Подожди немного… Это только начало.

Началом для меня был сам Луи. Я наконец увидела, какая у него горделивая поступь и осанка, несмотря на изувеченное колено, как он необычайно элегантен; все его романтические мечты воплотились в жизнь, стоило ему только надеть подобающий костюм настоящего денди: свободный темно‑синий редингот, который он предпочитал не застегивать, чтобы были видны золотистый жилет и небрежно повязанный на шее шелковый платок, узкие штаны кремового цвета и высокие зашнурованные ботинки.

Глядя в мои глаза, Луи понял, что я уже полностью под властью его чар, и тотчас же решил все расставить по своим местам:

– Я, разумеется, не буду говорить сейчас о себе… Но обо всем том, что ждет тебя здесь.

Когда он говорил так, безмятежно и вдохновенно, я невольно начинала думать о его брате. Однако я сдержала при себе эту мысль и лишь приободрила Луи сначала улыбкой, потом поцелуем, затем еще одним и закончила выражение своих чувств маленьким реверансом:

– Я поняла, милорд.

В течение последних нескольких месяцев я привыкла исполнять все его фантазии, все замыслы, которые он придумывал для нас, я никогда не отказывалась в них участвовать, не считала их невозможными. Даже если мы редко выходили за пределы «Отеля де Шарм», мы не были ограничены стенами нашей любимой комнаты номер один, комнаты Жозефины.

 

В зависимости от дня и своего желания Луи играл со мной, словно с одной из знаменитых куртизанок, таких, как, например, мадемуазель Дешамп, Китти Фишер, Кора Перл, Вальтесс де Ла Бинь или Лиана де Пужи. С каждой из них я раскрывала разные стороны нашей сексуальной жизни, и каждый раз у нас появлялась возможность побыть будто бы с другими партнерами. Речь не шла о том, чтобы отдать меня другому мужчине, чтобы чужие губы целовали меня, нет, ласкать меня могли только его руки, в то же время и я не позволяла чужим губам дотрагиваться до моего драгоценного возлюбленного, однако все это лишь еще больше накаляло атмосферу страсти в нашей спальне.

Также я открыла для себя особое наслаждение заниматься сексом на виду у посторонних людей, рядом с другими, в непосредственной близости их тел, одновременно с другими парами, которые тоже любили друг друга. Это доставляло нам всем неимоверное блаженство. Из ненасытных любовников мы превратились в распутников, которые наслаждались зрелищем чужих утех, для которых не было никаких табу, но на самом деле в том не было никакого извращения. Это становилось вполне естественным продолжением нашей любви.

Негромко и притворно стыдливо хихикая, две девушки, оглядываясь, шли по коридору, на каждой был надет только корсет, обнажавший ягодицы, в руках незнакомки держали по плетке. Я поняла, что все ночи, проведенные в «Шарме», – лишь скромные репетиции. Главное представление должно состояться здесь, сегодня, этим вечером.

– Знаете ли вы, мадам, какое сегодня число? 21 марта 1827 года, – сказал Луи, резко прервав все мои непристойные мысли.

– Отлично, – ответила я, подхватив его игру. – А почему для нашего новоселья выбрана именно эта дата?

– Потому что именно в этот день Анна – Фрасуаза Буте, известная также под псевдонимом мадемуазель Марс, торжественно открыла сей восхитительный особняк в палладианском стиле, украшенный самим Висконти.

– Лукино… Висконти? – удивилась я, забыв, что речь идет о совершенно другом времени.

– Дорогая! – сердито воскликнул он, горячо целуя при этом ямочку на моей шее. – Какой Лукино? 1827 год! Луи Висконти, архитектор, а не Лукино, режиссер…

Он говорил своим обычным в таких случаях тоном, несколько манерно и высокомерно, размахивая в воздухе руками.

– Что же, это был такой грандиозный праздник, что ты хочешь в точности повторить его?

– И с каким размахом!

Говоря это, он постукивал по мраморному полу своей тросточкой (которую я никогда не видела раньше у него в руках) с набалдашником, на котором был выгравирован императорский орел.

– Представь себе самый ослепительный костюмированный бал, который только мог быть в первой половине того столетия! – воодушевленно воскликнул он, словно сам не раз участвовал в подобных мероприятиях нашего блестящего прошлого. – Здесь собрался весь высший свет – князья и маркизы, заграничные послы со всего света и бессчетное количество самых талантливых артистов этого квартала: Жорж Санд, Шопен, Мюссе, Берлиоз, Делакруа, Шеффер…

– Хорошо, но все же чем нынешняя вечеринка отличается от всех прочих? Я думаю, что подобные праздники здесь проводятся достаточно часто, не так ли?

– Пойдем, я тебе покажу.

Он схватил меня за руку как раз в тот момент, когда маленькая костюмерша закрепляла последнюю шпильку на моем парике в стиле мадам де Севенье, мне ничего не оставалось, как радостно последовать за ним, а он даже позабыл про свою хромоту.

Мы вошли в просторный зал, три полукруглых окна которого выходили в ухоженный английский сад. В одном конце этого роскошно убранного зала был накрыт стол, щедро уставленный всевозможной едой, а в другом конце по паркету под звуки кадрили, которую наигрывал небольшой оркестр, скользили в танце нарядные пары.

– Ты ничего не замечаешь?

– К сожалению, нет…

– Мне кажется, здесь не хватает самого важного элемента.

– Да? И какого же?

– В этой эпохе не хватает тебя, – воодушевленно ответил Луи. – На всех подобных вечерах обычай требовал устанавливать специальный столик, за которым мужчины могли играть. Они охотно соглашались на один или два танца с милыми дамами, но потом сбегали туда, в эту небольшую комнату, чтобы там предаться своей настоящей страсти. В то время как их прелестные спутницы танцевали, разговаривали, кушали изысканные блюда, мужчины пытались обыграть друг друга в кости или карты. И так было всегда, вплоть до этой знаменитой даты: 21 марта 1827 года. В тот вечер мадемуазель Марс предложила мужчинам отказаться от их излюбленного занятия.

– Интересно, что же могло заставить мужчин сделать такое?

– То, что в этот вечер они занимались только вами, дамы. Можешь поверить, это уже было половиной свершившейся революции.

Чтобы подтвердить свои слова, он завел меня в небольшую прилегающую к залу комнату, которая позже станет нашей столовой. Там, на старинном восточном тканом ковре, чью стоимость я не смогла бы, наверное, определить даже примерно, были раскиданы большие подушки, такие же широкие, как и матрасы, на которых уже резвилось множество пар, разбросав вокруг себя роскошные костюмы.

Я сразу же узнала пару, которая во время моего второго свидания с Луи в «Шарме» предавалась любви с таким неистовством, хоть я и не могла тогда отчетливо рассмотреть ее в наступающих сумерках. И девушка, и юноша показались мне сейчас менее стройными, но отнюдь не менее развратными. Поза 69, в которой они предавались страсти, казалась мне еще более гармоничной и возбуждающей благодаря их хорошо сложенным, пропорциональным друг другу телам, они восхищали всех, кто наблюдал за ними, прислонившись к стенам комнаты.

– Хм, – я полушепотом комментировала происходящее, – не уверена, что в ту эпоху галантные кавалеры именно так занимались этим со своими подружками в пышных кринолинах.

– Даже не сомневайся. Это было отнюдь не редкостью, когда подобные праздники имели и такую скрытую сторону. Как сегодня.

Прямо передо мной занималась любовью новая пара, и я тотчас же узнала прекрасную фигуру красавицы метиски, той самой, что учила меня правильно пользоваться веером. Я про себя дала девушке имя, которое, как мне показалось, подходило ей больше, чем какое‑либо: Лиана.

– Кто это? – спросила я, слегка кивнув головой в ее сторону.

Луи, казалось, мой вопрос очень позабавил, так как, услышав его, он улыбнулся.

– Я думаю, что вы уже знакомы.

– Да, – ответила я, не скрывая, однако, своего волнения. – Я хочу сказать: как ее зовут?

– Саломея.

Я окинула взглядом остальных. Кто были все эти мужчины и женщины? Кто входил в круг самых близких Луи людей? Кем были его друзья? Кому еще нашлось место в его сердце? Были ли это его настоящие друзья или просто случайные люди, массовка, частью которой он и сам когда‑то был в жизни своего брата?

Во время нашего добровольного заточения Луи редко отлучался из дома, разве что иногда отправлялся куда‑нибудь пообедать или выпить бокал вина. Я никуда с ним не ходила, предпочитая эти минуты проводить с Софией, которую и так редко видела в последние месяцы. Ни одного раза мы с ним не появлялись где‑нибудь вместе. Ни у друзей, ни на концертах. Для любви нам было достаточно лишь наших душ и тел. Мы как можно дольше пытались оттянуть этот момент, когда наши отношения перестанут быть скрытыми от посторонних глаз. До настоящего времени мы были любовниками, но сейчас в глазах общества стали парой, у нас появился определенный статус, от которого, я это отлично видела, Луи не терпелось поскорее избавиться.

Я внезапно почувствовала его тонкую, но сильную руку на своей талии, туго стянутой корсетом. Он обнял меня и пристально посмотрел в глаза.

– Ты прекрасна.

– Благодарю. Вы тоже неплохо выглядите. – И я сделала вид, что внимательно осматриваю его с ног до головы.

«Прекрасна». Дэвид никогда не употреблял другого прилагательного. Но младший Барле мог быть теперь лишь кошмаром в моих снах или внезапно возникнуть в связи с каким‑либо выражением.

Для меня он теперь был не больше чем воспоминанием из прошлого, которое я твердо решила забыть, после нашего несостоявшегося брака он стал для меня тенью, которая постепенно, день за днем, растворялась в памяти. Но, однако, не прошло ни одного дня, чтобы я не думала о свадьбе. О другой свадьбе. О союзе, который бы был основан на чувствах более глубоких, нежели привычка и физическая близость, и целью которого было не только лишь исполнение моих детских мечтаний. Несмотря на свою материальную обеспеченность, умение покорить любую женщину и тысячи других новых качеств, которые я открыла в нем во время наших длинных, проведенных вместе вечеров, Луи был далеко не идеал. В нем таилась какая‑то неясность, скрытность, сложность, и жизнь, которую он мне предлагал, совсем не походила на спокойное, безмятежное путешествие первым классом, без единой тучки на небе и ямы на дороге. На путешествие, протекающее без волнений и сильных эмоций, каковой считал идеальную супружескую жизнь Дэвид.

Луи указал на последнюю оставшуюся свободной подушку и нежно притянул меня на эту импровизированную кровать.

– Нет, подожди, – я попыталась остановить его.

– Почему? Тебе неудобно? Что‑то смущает?

– Нет…

– Ты хочешь, чтобы они все ушли?

– Нет‑нет, что ты, – сказала я с улыбкой. – Не в этом дело.

Казалось, никто из присутствующих здесь любовников не обращает никакого внимания на наш диалог, каждый по‑своему предавался плотским утехам, используя рот, руки или половые органы, повсюду были слышны сладкие, протяжные стоны прекрасных обольстительниц.

– Что‑то не так? – спросил Луи.

Если он чему‑то и научил меня с момента нашей первой встречи, так это одной вещи: не обращать внимания на правила приличия. Смеяться над обычаями и традициями и делать только то, что доставит удовольствие, которое мы будем получать, как и когда нам этого захочется. Он очень радовался тому, что в нашей комнате, полностью обставленной вещами, входящими в рацион наших ежедневных утех, все подчинялось его правилам. Но совсем другое дело было, когда речь шла о том, чтобы связать наши жизни какими‑то обязательствами. Или открыто и громко демонстрировать свои чувства перед окружающими.

Я изнемогала от желания, лежа на огромной подушке. Луи стоял немного поодаль от группы людей и смотрел на меня, принявшую такую беззащитную позу, которая скорее побуждала к ласкам, чем к продолжению разговора. Наконец он сел рядом и взял мое лицо в свои ладони.

– Эль… Что случилось? Ты не так себе представляла наш приезд домой, да?

– Нет, что ты… Уверяю, это все ни при чем… Вечер просто великолепен!

Крики оргазма, которые становились все громче, лишь подтверждали мои слова. Прерывистые женские стоны, доносившиеся отовсюду, так хорошо вписывались в этот момент, что я с трудом сдерживалась, чтобы не засмеяться.

– То, что ты никак не можешь мне сказать, действительно так смешно?

– Нет, напротив, это очень серьезно…

– В таком случае, наверное, лучше все обсудить позже, – помрачнев, сказал Луи и резко встал, чтобы уйти в зал.

Я схватила его за длинный подол пиджака, твердо решив удержать любимого рядом с собой.

– Нет! Останься. То, что я хотела сказать… все очень просто. Но тебя это касается в первую очередь.

– Хорошо. Я тебя слушаю.

Я обвела взглядом все то великолепие, которым он окружил нас. Великолепие, за которым стояли большое состояние, утонченный вкус и, конечно же, хорошие отношения с многими важными людьми, без которых невозможно было бы создать такое чудо.

– Ты ведь знаешь, что я не смогу тебе подарить ничего подобного.

– Неправда, – поправил он меня. – У тебя есть роскошный дом в Нантере.

Я не любила, когда подшучивали над всем, что связано с моей мамой, когда насмехались над моим наследством, так бережно и тщательно собранным, и он, зная это, старался как можно деликатнее говорить на эту тему. Я же вообще избегала подобных разговоров, постоянно пытаясь перенести встречи с месье Шурманом, нашим нотариусом, чтобы обсудить последние детали вопросов, касающихся получения оставшегося мне наследства.

– Я хотела только сказать, что, кроме меня самой и моих чувств к тебе, мне нечего больше подарить.

– Никогда не надо недооценивать значимость своей маленькой персоны, – шутливо прошептал он.

– Хватит…

У меня даже больше нет работы! Несколько месяцев назад меня вполне справедливо уволили с телевидения из‑за одной серьезной ошибки, допущенной во время записи первой передачи «Новости культурной жизни», – меня не было на съемочной площадке в то время, когда записывали финальную сцену. Со мной простились почти тут же, согласно условиям трудового договора, который уже вступил в силу в период моего испытательного срока. Я не смогла начать все заново. Хлое, секретарше Дэвида, было поручено проследить за кое‑какими моими делами по последнему известному адресу: дом 29 по улице Риго в Нантре. У Луи, который был акционером Группы Барле уже девятнадцать лет, находясь в подчинении у собственного брата, занимавшего пост генерального директора, тоже периодически возникали проблемы и недопонимания с руководством. Он так радовался тому наказанию, которое наконец освободило его от бесконечной кабалы фамильного бизнеса, что был готов спрыгнуть с семейного корабля в открытое море в одних плавках, без спасательного круга или шлюпки.

Финансовые вопросы решал его адвокат, Жан‑Марк Зерки, молодой волк из парижской адвокатуры, в течение многих недель мучившийся и в конечном итоге не безболезненно, но все‑таки родивший более‑менее приемлемое решение, позволившее моему мужчине быть обеспеченным до конца своих дней.

Если бы я вышла за него замуж, я бы щедро разделила с ним свои доходы. Но они настолько скромны.

– Ну что же, – ответил мне Луи. – Все то, в чем я когда‑либо нуждался, все то, чего я всегда так хотел, оно здесь, в моих объятиях.

Аллюзия была очевидной. Он перефразировал слова песни, под звуки которой мы воссоединились в первый раз, год назад. И это было не случайно. Я прекрасно знала, какое большое символическое значение придает Луи музыке, картинкам, бесчисленным знакам, которые окружали нас и бесконечно потом отдавались каким‑то эхом в наших отношениях.

Наконец я решила больше не придавать значения тем чувствам, что кипели в моем сердце, отдаваясь в груди, животе, половых органах.

– Серьезно… Ты женишься на мне?

Он пристально посмотрел на меня, потом на его лице появилась широкая обаятельная улыбка, а на правой щеке заиграла та самая знаменитая ямочка, которая не умела врать и увиливать. Каждый раз, видя ее, я приходила в неописуемый восторг. Он положил руку мне на затылок, нежно поглаживая его.

– Анабель Лоран, – прошептал он томным бархатным голосом, легко пробивающим брешь в обороне любой женщины, – скажи, как долго ты готовила свой удар?

Таков был Луи, когда его заставляли высказать свое мнение, когда он уже был вынужден дать какой‑либо ответ: он мог сразить наповал человека, требующего от него этого ответа, одной лишь своей улыбкой, одним удачно подобранным словом. Я вздохнула и, засмущавшись, как совсем молоденькая девушка, попыталась скрыть румянец, заливший мои щеки, уткнувшись в небольшую впадинку на его шее.

Когда я стояла перед ним в этой комнате, растерянная, даже робкая, я не думала ни о чем. Но стоило дать волю мыслям обо всех социальных неравенствах, которые между нами были, и даже наша разница в возрасте теперь уже снова стала казаться мне серьезным препятствием.

– Браво! Сюрприз удался. Я‑то думал, что сегодня вечером тебя удивлять буду я… Но… признаю свое поражение.

– Ты мне не ответил, – перебила я его, не давая возможности увильнуть от разговора.

– Я должен дать ответ сегодня вечером?

Луи совсем не был смущен. Казалось, он получает невероятное удовольствие от сложившейся ситуации, от своего превосходства, в то время как я чувствовала, что моя судьба зависит сейчас от его губ и тех двух или трех букв, которые он произнесет.

– Ну да, – просто ответила я.

– Никто никогда тебе не говорил, что в нашей стране обычно по традиции мужчина просит руки девушки? А не наоборот?

– Нет. Так же как и тебе, по‑моему, никогда не говорили, что в нашей стране не принято хотеть невесту своего брата в день его свадьбы. Ох уж эти традиции.

Его поцелуй показался мне каким‑то нарочито настойчивым и поспешным.

Что за смущение он хотел сокрыть за этим поцелуем? Ответа на какой вопрос хотел избежать?

Через несколько секунд, когда наши губы уже разъединились, он, казалось, вернул себе былую уверенность.

– В таком случае мой ответ – да.

Я была крайне удивлена. Так все просто получается? Нужно было всего лишь попросить, чтобы оказаться услышанной? Чтобы так легко исполнилось заветное желание? Чтобы мужчина, самый нежный, самый любезный, самый очаровательный, самый страстный, покинул все, что имел, просто ради того, чтобы вы выбрали его взамен другого?

– Да… Да?

Наша любовная клятва обострила чувства всех пар вокруг. То тут, то там раздавались исступленные крики, сладкие протяжные вздохи и страстные стоны, мужские и женские голоса смешивались в один гул за нашей спиной, и этот гул как бы подчеркивал всю бессмысленность и беспочвенность моих тревог.

Однако нелепость сложившейся ситуации, казалось, в меньшей степени волновала Луи, который продолжил наш разговор все тем же уверенным тоном.

– Да, – повторил он с таким видом, словно это было очевидно и сомнению не подлежало. – Можно отметить все прямо здесь через пару месяцев. Что скажешь?

– Через пару месяцев? – удивилась я. Мне даже в голову не приходило, что этот срок может быть таким далеким, нечетким, неопределенным.

– Если я могу себе это позволить, конечно, ведь раньше все твои поспешные решения не были особенно удачными.

Его колкое замечание несколько задело меня. Оно снова вызвало тень прошлого, которое уже было по другую сторону нашего настоящего и которое я так старалась выбросить из памяти. Но как бы он смог так же решительно забыть собственного брата? Разве я вправе требовать это от него?

– Да, правда, – мягко сказала я.

– И потом… Это также будет нужно, чтобы ты смогла закончить свое образование.

Я подумала, что он шутит, и улыбнулась, но выражение его лица тут же озадачило меня. Оно было отнюдь не веселым. Скорее даже наоборот. Я очень редко видела его таким серьезным.

– Мое образование?.. Что ты этим хочешь сказать?

– Твое эротическое образование, – уточнил он.

То, как Луи судорожно стиснул зубы, сдерживая возбуждение, которое передалось всему его телу, выдало его с головой. Это была не спонтанная идея, выдуманная им на ходу. Он ею жил.

– А разве мы этого уже не сделали?

Последние дни, месяцы и даже еще раньше, когда он был для меня лишь призраком, который жил только в моих мыслях и изредка наведывался в комнаты «Отеля де Шарм», я уже отдавалась ему полностью, ему и его сладким демонам.

– Я думаю, что нужно будет изучить все заново. Начиная с элементарных основ.

Кто он был такой, чтобы столь пренебрежительно относиться к моим познаниям в науке любви? Возможно, мне еще не хватало достаточно опыта, но все же мои успехи уже не походили на неумелые закорючки на клочке бумаги. Или все‑таки я была столь ничтожна? А может, он обвинял меня в недостатке чувственности, как и его брат обвинял Аврору, моего двойника? Мой затылок напрягся, и Луи, почувствовав это, тотчас же убрал свою руку.

– Серьезно? С самых элементарных основ?

– Да. Твое настоящее образование начнется именно сейчас.

В этот раз я решительно выпрямилась и приготовилась уйти. Я попыталась незаметно посмотреть на дверь, и внезапно мой взгляд упал на округлые бедра Саломеи, которые извивались над телом ее партнера, силуэт девушки напомнил мне гибкую пантеру, которая крадется к своей добыче. Мужчина, который лежал под ней, похоже, уже больше не мог ждать.

Его член показался мне просто огромным, он резкими движениями пытался дотянуться до нее, затронуть головкой плоский загорелый живот, но, коснувшись его, как мячик, отскакивал от упругой кожи.

Сравнивая себя с Лианой, я понимала, как далека от совершенства. Кто себя не почувствует неопытной девушкой перед лицом такой опытной любовницы?

– Из чего же, интересно, будет состоять мое обучение?

– Как и любой образовательный процесс, оно включит в себя теоретический курс вперемешку с…

– …чтением рекомендованной литературы, – предположила я.

– …практическими работами.

Мы поняли друг друга. В этом плане, я думаю, мы достаточно хорошо продвинулись за последние месяцы.

– Ну, а в конце будут экзамены, которые позволят оценить уровень полученных тобой знаний.

– Экзамены? – воскликнула я. – Уж не хочешь ли ты сказать, что я получу степень бакалавра по сексуальным наукам?

– Я себе это больше представляю просто как серию зачетных мероприятий.

– В каком смысле? – несколько сухо спросила я, все еще сердясь на него.

Он замялся и какое‑то время наблюдал за происходящим вокруг, переводя глаза с одной пары на другую, с нарочитым интересом разглядывая, как в одном углу кто‑то страстно предается любовным утехам во всевозможных позах, а в другом кто‑то делает минет. Создавалось впечатление, что Луи оценивает этих мужчин и женщин по только ему известным критериям и выбирает экспертов. Затем он снова посмотрел мне в глаза, и я поймала его развратный, наглый взгляд.

– Хм… Ну, я думаю, что все будет проходить в стиле сегодняшней вечеринки. Впрочем, если ты хочешь, можно засчитать этот зачет как первый.

– Первый, – прошептала я почти про себя. – А сколько же ты их всего предусмотрел?

– Еще не знаю. На самом деле, их количество не так уж важно. Главное, что и ты, и я будем видеть, как ты растешь. Что ты об этом думаешь?

Любая нормальная девушка, да и я сама, если бы не была так безумно, слепо, безоговорочно влюблена в него, вежливо бы отказалась от столь заманчивого предложения и оставила бы беднягу наедине со всеми своими фантазиями в духе «Тысячи и одной ночи». Но я была совершенно опьянена им, околдована и смогла только согласиться. Я должна была показать свой непокорный нрав, настоять на чем‑то, не подчиняться его правилам, однако лишь безропотно прошептала:

– Да… Я думаю, что это замечательно.

Я подчинялась его приказам, как и в прошлом году. Ну а что будет дальше? После этого? Другие наказания? И за какие провинности? Сколько мне еще предстоит быть жертвой, переживающей маленькие и большие унижения? Ограничит ли он хотя бы десятью количество подобных встреч? Все явно не закончится сегодня, ведь Луи так и не уточнил число уроков и тем самым получил право продлить мое образование на столько, на сколько сочтет нужным, оттягивая окончательный срок принятия решения. По правде сказать, он не ставил каких‑то особых условий, которые могли бы помешать нашей свадьбе, скорее оговаривал предварительные условия. Он был достаточно откровенен со мной, однако у меня не создалось ощущения, что он полностью доверяет мне, тогда как я принадлежала ему безраздельно.

Похоже, Луи увидел в моих глазах тревогу и сомнение, поскольку нежно обнял меня и поспешил уточнить:

– Послушай, если ты не хочешь, то не делай ничего такого. Это всего лишь вопрос удовольствия. От него не будет зависеть ответ, который я тебе дал.

Виноватый. Это слово вдруг пронеслось в моем мозгу… Луи чувствует себя виноватым перед своим младшим братом. Я сомневалась в этом раньше, но сегодня, в первый раз за многие месяцы, отчетливо поняла, что это так. Нарушив соглашение, которое было заключено между ними, изменив собственное мнение и нарушив обещание, Луи воскресил в памяти все то, что уже вроде бы сгладили годы и успехи Дэвида. Самым худшим во всей этой истории оказалось то, что, обворовав своего двойника, Аврора снова была с Дэвидом. Луи хотелось забыть это предательство, развеяться, раствориться в новых играх, почувствовать себя пьяным, вытворяя со мной все что угодно. А также взять на себя определенный риск – попробовать сломать меня.

– И потом, мы можем здорово повеселиться.

– Повеселиться?

– Да! А после описать весь наш опыт в дневнике «Сто раз на дню».

Одним из секретов комнаты номер один был этот дневник, в который я записывала свои эротические фантазии и который уже находился в общем доступе.

Я хочу тебя целиком и полностью.

С тех пор как Луи написал там в первый раз, мы не переставали писать друг другу, общались при посредничестве этого дневника на самые интимные темы, обменивались собственными фантазиями, желаниями, мечтами и воспоминаниями. Это был своего рода сосуд, в котором хранились самые сокровенные наши мысли.

– Почему бы и нет, – согласилась я, прильнув к его губам.

– Да нет же! – он подыскивал слова, чтобы убедить меня. – Разве ты не видишь? Мы же вложили столько чувств в этот дневник. И сможем сделать из наших записей настоящее художественное произведение, бросив вызов всем литераторам!

Он что‑то бормотал еще несколько долгих минут, вдохновленный как никогда той мыслью, что эта идея положит начало грандиозному проекту, способному объединить и наше желание, и вполне ощутимую прибыль.

Я не знала, что сказать такого, что немного остудило бы его пыл. К сожалению, мои чувства к нему больше походили на инстинкты, и мне было бы очень сложно разделить это еще с кем‑то. С первой нашей встречи я уже поняла, что моя любовь к Луи не из тех вещей, которые можно чувствовать наполовину. Если уж он выбрал вас, то вы принадлежите теперь ему целиком. И он не остановится до тех пор, пока не завоюет вас полностью, до самого потаенного места, до последнего уголка вашей души. Луи мог подсмеиваться над желанием своего брата доминировать во всем, но именно в этом отношении сам походил на него больше всего.

Мое спасение пришло с неожиданной стороны, от человека, в котором я узнала молодого и подающего большие надежды художника Дэвида Гарчи, любимчика моего нового будущего мужа и самого активного деятеля галереи Альбана Соважа.

Явно гораздо менее бесстыжий, чем свои произведения, этот молодой человек старался держаться на некотором расстоянии и застенчиво улыбнулся мне, здороваясь. Я резко встала и поспешила ему навстречу, приветливо улыбаясь, словно мы с ним были очень давними приятелями.

– Здравствуйте! Я так рада вас видеть!

Мой чрезмерный энтузиазм смутил его еще больше.

– Здравствуйте, – ответил он, протянув мне свою мягкую влажную руку.

Я спиной почувствовала, что Луи несколько растерянно поднялся и пошел за мной. Он решительно и властно провел рукой по моим ягодицам и представил меня своему юному протеже:

– Я доверяю тебе мое самое дорогое, друг мой, мой шедевр. Хорошенечко позаботься о нем.

А потом он исчез, подхваченный толпой вновь прибывших гостей, оставив меня наедине с этим застенчивым, молчаливым мальчишкой. Новая стрижка придавала еще больше свежести его юному лицу.

– Вы готовите новую выставку? – спросила я, чтобы как‑то развеять неловкость ситуации.

– Да. Скоро. Думаю, что через пару дней.

– Как всегда, в галерее Альбана Соважа?

– Да. Там экспонаты будут в полной сохранности, Луи позаботится обо всем.

Я с удивлением слушала его, ведь этот юный мальчик, только что вышедший из подросткового возраста, смог уже бросить вызов обществу, создав настоящую порнографическую провокацию. Но тем не менее я не позволила себе отвлечься от разговора.

– Да, знаю. Есть несколько таких тем, в которые Луи готов вкладываться по полной, со всей душой.

Должно быть, он уловил в моих словах скрытый смысл, смущенно покраснел и постарался перевести разговор на другую тему:

– Недавно он купил большую часть акций галереи.

Первая новость. Я смогла смирить в себе чувство недовольства и выбрала другую тактику. Я решила как можно подробнее расспросить Дэвида о его произведениях, так как знала, что практически ни один художник не умеет говорить о чем‑либо, кроме себя. Я не сомневалась, что этот мальчик еще достаточно плохо разбирается в подобных тонкостях.

– А какой вы выбрали материал? Снова какие‑нибудь надувные игрушки?

– Нет, нет… – Он слегка нахмурился, уловив в моем голосе сарказм. – Новая инсталляция будет практически целиком построена на видеофрагментах.

– Да вы что! А какие жанры вы будете использовать?

– Преимущественно современные фильмы, снятые на веб‑камеру…

– Как интересно. – Я пыталась приободрить Дэвида и придать некоторую важность его словам.

– А в некоторых случаях, как, например, сегодня вечером, мы будем использовать камеры наружного наблюдения.

– Сегодня вечером?

Он нахмурился, и я поняла, что, скорее всего, он сказал лишнее, то, чего не должен был мне говорить, и теперь не знает, как выйти из этого разговора. Как бы ему, только начавшему свою карьеру под крылом влиятельного человека, не обидеть неловким словом невесту своего спонсора.

– Да, чтобы держать под контролем ситуацию на вечеринке. – Он моргнул и выдал этим свое вранье.

– Ах, ну вот. Вы разбудили во мне любопытство, – жеманно произнесла я и рассмеялась не свойственным мне высоким смехом. – Вы мне покажете?

– Хорошо…

Дэвид замер неподвижно на несколько секунд, но потом понял, что я стою с ним рядом и терпеливо дожидаюсь, когда же он наконец отведет меня в нужное место. Мы прошли через большую гостиную, где в полнейшем беспорядке были раскиданы сюртуки и легкие женские платья. Он провел меня в холл и показал на маленькую дверь, которая была спрятана под центральной лестницей.

Может, оттого, что я считала свой первый визит сюда чем‑то неприличным, я почувствовала настоящий трепет, прошедший по всему телу, когда открылась эта тяжелая бронированная дверь, ведущая в подвал. Там я увидела уже гораздо более простое и современное помещение, нежели жилые этажи, которые были оформлены под старину. В конце маленького темного безлюдного коридора виднелись только какие‑то трубы, а вторая металлическая дверь вела в комнату, оборудованную видеоприставкой и десятком монохромных экранов.

– Вот! Отсюда можно наблюдать за всем, что происходит в доме.

Крыльцо, прихожая, гостиная, столовая, где несколько пар неутомимо предавались любовным утехам, библиотека, кухня, сад и даже наша будущая спальня – здесь можно было видеть все основные комнаты нашего особняка.

Но меня интересовало совсем другое.

– А вы записываете все изображения? – спросила я, указав рукой на мониторы, развешанные по стене.

– Нет, только те, на которых мигает красный огонек.

Предположим: прихожая, гостиная, столовая. В правом верхнем углу два экрана оставались выключенными.

– А что показывают эти экраны? Их можно включить?

– Я не знаю… – уклонился он от прямого ответа.

– Ну же, давайте включим, – уговаривала я его. – Это должно быть забавно.

Трясущимся пальцем, как зомби, он нажал на какую‑то последовательность кнопок. Я тотчас же узнала комнаты. Они не принадлежали Особняку Мадемуазель Марс. Это были комнаты соседнего особняка Дюшенуа. Первая комната, которую я увидела, оказалась помпейским салоном. Она была пуста и погружена в сумеречный полумрак. На втором экране я увидела спальню Дэвида, которая оказалась освещена ненамного лучше, однако можно было очень четко увидеть два сплетенных друг с другом силуэта, которые, лежа на кровати, то и дело меняли позы, причем делали это совершенно синхронно. Для меня не составило большого труда узнать мужчину – широкие плечи, перламутровая шелковая повязка на левой руке, – но я потратила не одну минуту, чтобы под судорожные сглатывания Гарчи разглядеть лицо женщины, которая была с Дэвидом. Вдруг она откинула со лба прядь светлых волос, которые так удачно скрывали ее лицо, и я тотчас же узнала искаженное гримасой непередаваемого удовольствия лицо Алисы Симончини. Бывшая любовница, на время отстраненная от дел, снова вернулась в объятия своего господина.

 

 

2

 

Несколькими днями ранее… В первых числах мая 2010 года

 

Чтобы ничего от вас не скрывать – ведь мы здесь не за этим, вы и я, – признаюсь, в тот вечер я оказалась в Особняке Мадемуазель Марс не в первый раз. Вы, наверное, помните, как, благодаря шалостям моей кошки Фелисите, я уже успела бросить свой пытливый взгляд за королевскую дверь голубого цвета, которую шофер Луи постарался захлопнуть перед самым моим носом. То, что я тогда мимолетом увидела, было лишь стройкой, и результат, который я смогла оценить сегодня, разумеется, разительно от нее отличался. Но за несколько дней до этого бала, задуманного Луи для того, чтобы официально вывести нашу пару в свет, я уже вступала в холл, когда за моей спиной раздался тот грубый вульгарный оклик:

– Что за черт!.. Что тут происходит?

Мне вовсе не нужно было поворачиваться, чтобы узнать, кто это так недоволен нашим появлением. Соня подошла поближе ко мне и так же, как и я, приготовилась созерцать великолепный спектакль, предназначенный для нас двоих. К этому времени успела прибыть только небольшая часть мебели, да и та оказалась расставлена еще не на свои места, и можно было сколько угодно любоваться завершенными реставрационными работами.

– Не слишком ли дорого? – пошутила я.

– Я, между прочим, считаю, что его брат‑близнец был уже слишком дорог…

Тут я вспомнила о той неподдельной детской радости, с которой она тогда вместе со мной исследовала особняк Дюшенуа.

– Да. Однако я не представлю, что здесь можно было бы устраивать утренние пробежки или прямо из кровати нырять в бассейн.

– Точно, – согласилась она. – Кстати, нужно обязательно пересмотреть твой гардероб.

– Как будто для этого мне нужен какой‑то особый повод!

Она обвела выразительным взглядом всю обстановку.

– Да, но в этот раз придется делать покупки скорее в музеях, чем в «Галери Лафайет»!

Она даже не представляла, насколько была права, говоря об этом бале, на который Луи, несмотря на их близкие отношения, ее даже не пригласил. За нашими спинами раздался низкий голос, который тоже присоединился к этой хвалебной песни.

– Черт побери! Это вам не Нантер, девочки.

Фред Морино, мой бывший парень, появился почти в одно время с Соней, на нем была наполовину расстегнутая кожаная рабочая куртка, а в руке он держал каску.

Он повторял мнение своего хозяина, которому был предан как собака, он восхищался великолепием этого здания, со свистом выпуская воздух сквозь щели в зубах. До недавнего времени моя лучшая подруга и Фред не очень‑то любили друг друга. Мы тогда еще были парой, этот безумный байкер и я. Но после катастрофы с моей свадьбой, когда оба, и Фред, и Соня, пытались поддерживать меня, они начали время от времени встречаться, думаю, под предлогом того, что нужно «обменяться новостями об Эль», хотя что‑то мне подсказывает, что это был не единственный повод. Они пересекались иногда в небольших кафе, на пару минут, просто «чтобы узнать, все ли хорошо», и таким образом между ними завязались отношения – безусловно, со стороны мотоциклиста весьма определенный интерес. На сегодняшний день их отношения были не более чем прекрасной дружбой, я могла этому только радоваться. Кто не хочет, чтобы люди, которых ты любишь, в свою очередь, любили друг друга? После поздравлений и поцелуев они помогли мне занести внутрь несколько коробок и сумок, которые я привезла из «Отеля де Шарм» на стареньком грузовичке, который по случаю одолжила у месье Жака, портье отеля. Возвращаясь в очередной раз из Нантера, я прихватила с собой часть своего девичьего гардероба и старые бумаги.

– Мы с Фредом совсем не похожи на людей из парижского общества, – заметила Соня, подчеркнув тем самым бездонную пропасть, которая теперь нас разделяла.

Мне всегда очень нравилась дружеская атмосфера, царящая во время переездов. Шутки, прикосновения рук, воспоминания, которые то и дело всплывают в разговорах и которые мы разбиваем без всякого сожаления. Именно по этой причине я отклонила все многочисленные предложения Луи доверить переезд профессионалам.

Парочка верных друзей‑энтузиастов, несколько часов работы и десяток дружеских шуток – вот все, что мне было нужно.

– Ты уверена?

– Конечно! Для чего тогда нужны друзья, если время от времени не заставлять их попотеть, перетаскивая кучу коробок?

– Серьезно?

– Конечно!

Сегодня это дружеское общение превзошло все мои ожидания. Присутствие Фреда и Сони здесь, рядом со мной, в тот момент, когда я начинала новую жизнь, было очень важно для меня, оно придавало чувство защищенности и уверенности, которого мне иногда не хватало даже сейчас, хотя Луи торжественно обещал мне все это. Ему нравилось быть, и он был таким, Луи Барле, сильным ветром, дующим с океанских просторов, беспощадным, несущим с собой самые волнующие приключения и всевозможные безумства. Зато с ним невозможно было представить серых, будничных отношений, стабильности, как со всеми остальными окружающими меня людьми.

– Ты нам покажешь свой дворец? – спросил Фред, явно находясь под большим впечатлением от того, что увидел вокруг.

По правде говоря, Луи только этим утром передал мне ключи, и у меня самой еще не было достаточно времени, чтобы осмотреть все здание. Я немного нервничала, потому как упорно пыталась разложить свои вещи, но ни один из ключей не подходил для того, чтобы открыть нужную дверь, ни в доме, ни в погребе.

– Что твой мужчина прячет в вашем подвале? Башню донжон?

Это предположение, произнесенное Соней, отнюдь не выглядело столь же невинно, как бы это выглядело в книге по средневековой архитектуре. С тех пор как я рассказала ей об эротических фантазиях моего мужчины и когда она сама стала невольной свидетельницей этого в «Отеле де Шарм», Соня постоянно подшучивала на эту тему.

На ее глазах невинный ангел, с трудом представляющий себе, что такое секс, превратился в любительницу БДСМ, и для нее это стало неиссякаемым источником веселья.

– Ты думаешь, что в таком случае мы не перепробовали бы уже все приспособления?!

– Покажи!

– Увидишь во сне!

Что касается снов, для них была отведена, пожалуй, главная комната в нашем особняке. Здесь Луи больше, чем в какой‑либо другой комнате дома, заботился о сохранении оригинального стиля эпохи, переработав внушительное количество документов, позволяющих увидеть подлинный стиль работ Луи Висконти. И, между прочим, на сегодняшний день это была единственная законченная комната, где все уже стояло на своих местах, вплоть до самых мелких деталей интерьера. В спальне можно было в полной мере оценить мастерство столяра Бенара, который старался делать вещи наиболее близкими к оригиналу: кровать, сделанная по всем канонам античного искусства, с изголовьями разной высоты, комод, створки которого украшали фарфоровые медальоны, два кресла из красного дерева, стулья из такого же материала, большое наклонное зеркало на ножках, туалетный столик с высеченными из мрамора головами египтянок и, наконец, канделябр. Все это вместе уже носило элемент избыточности, однако здесь был еще камин из красного мрамора, украшенный фигурками из позолоченной бронзы.

– Ну что же, госпожа Маркиза, – насмешливо воскликнула Соня, – ты здесь не детей будешь плодить, а, по крайней мере, золотые слитки!

Ни я, ни Фред ничего не ответили на ее замечание, настолько метко она попала в самую суть. Я спрашивала себя, что случится с нашей сексуальной жизнью, такой безудержной, легкой, спонтанной, здесь, в этой строгой атмосфере, чопорном интерьере, отяжеленном веками. Конечно, существует старая добрая теория, что стены впитывают в себя все эротические воспоминания, которые остались от наших славных предков. Но смогут ли эти воспоминания пробиться сквозь толстый слой штукатурки и новой живописи? Что останется здесь от сладких стонов мадемуазель Марс? По правде говоря, стоило бы, наверное, лучше подумать об идее донжона, он бы мог сохранить наше либидо, и наша любовь не задохнулась бы среди всего этого золота и драпировок.

Звонок в дверь – я слышала его в первый раз – прервал мои размышления, и я поспешила спуститься на первый этаж, чтобы исполнить новую для меня роль хозяйки дома.

За голубой дверью, слева, рядом с колонной, вырисовывался тяжелый силуэт Армана, который держал в руках корзинку для переноса животных.

– Здравствуйте, Эль.

Я не видела его с того самого момента, как покинула церемонию бракосочетания и неосторожно вернулась на улицу Тур де Дам, прежде чем пойти в «Отель де Шарм» к Луи. Я до сих пор слышу, как он кричит вдогонку босоногой беглянке в грязном подвенечном платье: «Эль! Вернитесь!»

Недовольное мяуканье Фелисите вызвало во мне это ностальгическое воспоминание. В любом случае что бы он смог сказать мне в тот день? Какие слова могли бы помочь мне изменить решение и забыть мою любовь к Луи?

– Здравствуйте, Арман, – прошептала я.

Я… я не знала, что сказать. Он был верным слугой Дэвида и тем самым как бы принадлежал к враждебному лагерю. Лагерю, представители которого не постеснялись обратиться к Луи меньше чем через месяц после произошедшего и выставить ему счет за несостоявшуюся свадьбу. Щедрый старший брат оплатил все до последнего сантима, ничего не пересматривая, не пересчитывая, не комментируя, вплоть до гонорара приглашенных артистов, что и без того покрывала страховка. Лагерь был настолько враждующим, что Дэвид даже не появился на похоронах Мод, моей матери, и никак не выразил своего соболезнования. Ни открытки, ни цветов, ни сообщения. Даже эсэмэски. Ничего, что могло бы показать, что он хоть немного разделяет боль моей утраты, в то время как Луи проявил столько сочувствия и внимания по отношению ко мне, он меня так поддерживал, выслушивал столько, сколько мне было это нужно, находил простые, но верные слова, которые могли меня успокоить, знал, когда лучше помолчать и просто дать мне поплакать на его плече, потому что ничего другого уже не оставалось.

– Я принес вам Фелисите.

– Спасибо, – сказала я и взяла пластиковую корзину.

– Мне очень жаль, я не хотел выставлять счета с того дня, как вы переехали… но Дэвид настоял на том, чтобы мы довели до конца это дело.

– Я все понимаю. Не переживайте.

– Отношения между Синусом и Косинусом не улучшились за последние месяцы. Результатом их драки стала новая жертва на прошлой неделе.

– Жертва? – я сделала вид, что меня взволновало это известие.

– Старый Минг, который оставался еще от отца Дэвида и Луи, Андре.

Жертв такого рода Дэвид мог сделать массу. Новость заинтересовала меня только потому, что мне хотелось узнать причину.

– Анабель, я не знаю, как вам это сказать…

Он теребил свой шерстяной жилет, как девочка, смущаясь, теребит подол платья.

– Что ж, тогда не говорите, – сказала я, сама того не желая, несколько резко.

– Были некоторые обстоятельства, которые, вопреки всему, привели к нашему разрыву.

Он был такой трогательный, что я даже не обратила внимания на черную машину за его спиной, припаркованную в нескольких метрах поодаль.

– Знаю…

– Я хочу сказать, что, даже понимая и разделяя гнев Дэвида, я все равно очень привязан к вам.

– Да, вполне естественно, что у вас осталась привязанность к Луи, – постаралась уклониться от разговора на эту тему я.

– Не только к нему, – настаивал Арман. – К вам тоже.

С этими словами он крепко и неловко обнял меня, все произошло так быстро, что от неожиданности я выронила из рук корзинку с Фелисите, которая недовольно мяукнула.

Арман отпустил меня только тогда, когда со стороны дороги до нас донесся крик. В это же самое время хлопнули дверцы машины, и от роскошного автомобиля к особняку поспешили две тонкие элегантные фигуры.

– Арман!

Это был Дэвид, облаченный в безукоризненно сидящий на нем костюм. Во взгляде моего несостоявшегося супруга сквозила некая растерянность, так не вязавшаяся с горделивой осанкой и высокомерно поднятым подбородком. Рядом шла Алиса, еще более бледная, чем обычно. На короткое время отвернувшись от Армана, я начала судорожно рыться в своей сумочке в поисках ключа от Дюшенуа. Я носила его с собой, надеясь при случае вернуть владельцу. Мне хотелось сделать это лично, хотя можно было и преспокойно бросить ключ в почтовый ящик. Ключ найден, и я попыталась всунуть его в руку управляющего, но он быстро отдернул ее от меня.

Арман нарочито часто моргал глазами, и мне подумалось, что он хочет сказать: «Оставьте его себе, все равно никто никогда об этом не узнает».

Дэвид остановился за спиной управляющего, всего с нескольких шагах от нас, и начал что‑то тявкать о том, что, мол, надо слушаться распоряжений хозяина и делать только то, что велено. Он даже не взглянул на меня, нарочито полностью игнорируя мое присутствие.

– Арман!

Тот медленно повернулся, в его взгляде читалась невероятная усталость.

– Не задерживайтесь, пожалуйста, – ядовито сказал Дэвид. – Соседские отношения между нами уже не те, что прежде.

Потом, обняв Армана за плечи с таким видом, будто желает ему только добра, он повел его прочь, не сказав мне при этом ни слова.

Вслед за ним игриво, как школьница, помахивая сумочкой, пошла Алиса, на лице которой застыла торжествующая улыбка. «Смотри, – как бы говорила она, – отныне все здесь принадлежит мне». Плавно покачивая бедрами, Алиса прошествовала мимо меня по мостовой, цокая непомерно высокими каблуками, и скрылась за дверью соседнего дворца.

– Ладно, пошли уже, – вздохнув, сказала я своей кошке, и мы отправились в дом.

В холле я увидела друзей, которые спустились, чтобы встретить меня.

– Все в порядке, красавица? Ты такая бледная…

– Да, да, все в порядке.

– Ты что, призрак увидела? – настойчиво спросил Фред.

– Ну, что‑то вроде того… – поморщилась я.

– Ты встретилась с Дэвидом! Неужели он специально пришел, чтобы отдать тебе твою зверушку?

Тем временем я пыталась достать из корзинки животное, желая поскорее избавиться от дальнейших любопытных вопросов.

– Нет, это не он принес мне Фелисите. Это Арман.

– Мне всегда казалось, что он особенно благосклонно к тебе относится, – включилась в разговор Соня.

– Почему? – удивилась я.

– Не знаю. Такое впечатление создается. Например… в день твоей «свадьбы»… – она изобразила пальцами в воздухе воображаемые кавычки на американский манер. – Когда все уже поняли, что ты больше не вернешься…

– И что?

– Я не знаю. У него был такой вид… Ну, словно ему легче стало, что ли.

– Это потому что он сказал себе: работы будет меньше и грязи, ведь придется убирать еще даже не начатые блюда, – пошутил Фред, стараясь развеселить нас.

– Какой ты злой! – расхохоталась моя подруга. – Кстати, а твой большой босс тебя еще до сих пор не прогнал?

Вопрос Сони оказался вполне уместен, и благодаря ему они, к счастью, на время забыли про меня. На самом деле, ситуация с рабочим местом Фреда была для всех загадкой. После нашего увольнения, моего и Луи, Фред остался на своем посту, не испытывая никакого давления или недовольства со стороны начальства.

Каждое утро он ждал, что ему вот‑вот объявят об увольнении, но вечером преспокойно уходил домой, как и накануне. Все очень радовались, что Фреду удалось сохранить свое рабочее место. Те коллеги, которые были к нему наиболее близки и знали о его нежных в прошлом отношениях с бывшей, так и не состоявшейся мадам Барле, прозвали его «счастливчиком».

– Если хочешь знать мое мнение, все это выглядит по меньшей мере странно…

– Действительно, – согласилась я.

– Вспомни, когда он увидел меня у дверей твоего кабинета, то принял за стажера. Хотя многие знают, что я твой бывший… Вероятно, до меня просто еще руки не дошли.

– По крайней мере, пока еще ты получаешь в конце каждого месяца зарплату, – чуть не плача сказала Соня, чьи дела шли сейчас плохо как никогда.

– О, я совсем даже не жалуюсь!

– Но тем не менее тебе было бы что рассказать о социальных условиях в группе Барле! Или я ошибаюсь?

Внезапное появление Луи удивило нас всех. Никто не слышал, как он вошел. Я поспешила ему навстречу, чтобы поцеловать, но мой поцелуй все же был достаточно сдержанным. Я уже говорила, что еще не привыкла прилюдно демонстрировать наши отношения.

Если Фред и был благодарен моему новому другу за то, что тот уберег его от статуса безработного, все же отношения между двумя мужчинами снова несколько охладились, с тех пор как Луи занял в моей жизни место, когда‑то принадлежавшее ему. Хотя Фред и не показывал своей ревности. Он уже достаточно относил траур по нашим отношениям, но легкая неловкость в общении между нами осталась.

– В конце концов, по‑моему, не самое плохое место работы, – скромно заметил Фред. – Я знавал куда хуже.

Эта непонятная ситуация, в которой оказался Фред, придавала ему некий статус двойного агента. С одной стороны, он был нашим другом, а с другой – сотрудником Дэвида и, так или иначе, оказывался в курсе дел, происходящих в компании Барле, а Луи без всякого стеснения выспрашивал все интересующие его подробности.

– Что у вас там новенького? Дэвид все еще не может ничего решить со своими корейцами?

– Ты знаешь, мне же не доверяют особых секретов. Из последних самая обсуждаемая новость – это возвращение Симончини…

– Алисы? – слишком уж живо поинтересовалась я.

– Но никто даже еще не знает, на какой пост она претендует.

– Дэвид ведь нашел ей замену на ее прошлом посту, – сказал Луи.

– Да… скорее всего, сейчас начнется полная перестановка всех кадров в руководстве.

– По крайней мере, для некоторых девочек, которые спят со своими начальниками, хоть какая‑то выгода будет. Все не просто так! – добавила сквозь икоту Соня.

Я вспомнила тот высокомерный взгляд, которым одарила меня Алиса несколько минут назад, и все теперь встало на свои места.

– Думаю, что официально еще ничего не объявляли? – осведомился Луи.

– Нет. Но сотрудники хотят, чтобы Дэвид организовал небольшую пресс‑конференцию, для узкого круга приглашенных, скорее что‑то в стиле журнала People, чем в стиле экономических вестников.

– Когда будет проходить конференция?

– Не думаю, что в ближайшее время, иначе об этом бы уже растрезвонили по всем этажам.

Очередной звонок в дверь положил резкий конец их беседе, и за стеклом мы увидели чистую и нежную улыбку Исиама. Лакей «Отеля де Шарм» не был одет в свою униформу, а значит, решил нанести нам визит в свободное время. В руках он держал большой бумажный пакет.

– Здравствуйте, мадемуазель.

– Здравствуй, Исиам. Проходи, пожалуйста.

Он отказался, застенчиво помахав рукой, и кивнул на пакет, от которого ему, очевидно, хотелось как можно быстрее избавиться.

– Нет‑нет, я просто принес вам почту.

– Это очень мило, спасибо.

Когда он ушел, я обнаружила, что два моих помощника уже снова вернулись к работе. К ним со свежими силами присоединился и Луи. Все вместе мы справились очень быстро.

Но прежде чем вернуться в дом, я на мгновение застыла на крыльце с надорванным конвертом в руке, который распечатала совершенно машинально. Вот уже несколько месяцев я просила пересылать всю мою почту, приходившую в Нантер, на адрес особняка Дюшенуа, до тех пор, пока не переехала в нашу комнату в «Шарме». Как обычно предупредительный, месье Жак взял инициативу в свои руки и начал переправлять почту сюда.

Я быстро пересмотрела всю эту груду конвертов: счета, реклама – в общем, ничего интересного. Но последний конверт все же привлек мое внимание.

Мэлль Лебурде

«Отель де Шарм»

55, улица Жана‑Баптиста Пигаль

75009 Париж

Здесь, конечно же, была какая‑то ошибка. Я не знала никакой Мэлль Лебурде, которая бы работала в «Шарме». Скорее всего, письмо писала какая‑нибудь секретарша, которая никогда не общалась с адресатом. Я положила конверт на небольшой выступ из красного дерева, думая вернуть письмо Исиаму в следующий раз.

Фелисите, осмотрев весь дом, вернулась довольная и теперь терлась о мои ноги, довольно мурлыкая и как бы говоря: нам будет здесь с тобой хорошо. Я тоже так хотела в это верить.

 

 

3

 

12 мая 2010 года

 

Мой мужчина не уточнил определенное количество и суть приготовленных для меня испытаний, но я точно знала, что в первую очередь он будет обращать внимание на мою инициативность, а не на то, как я смогу выполнить его собственные требования. Чем сильнее я его удивлю, тем больше мне это зачтется. Чем ближе мое образование будет подходить к концу, тем сильнее и полнее я буду принадлежать Луи, буду находиться в плену его рук, живота, его члена и буду желать только его.

В ожидании новых горячих эпизодов жизнь в Особняке Мадемуазель Марс начала постепенно входить в свою колею. Наша жизнь, пожалуй, была даже спокойнее, чем в соседнем особняке, где Дэвиду пришла в голову идея свести воедино вещи прошлого и настоящего, что было задачей не из легких, особенно в таком сложном контексте, как история. Раньше мне бы наверняка понадобились долгие месяцы, чтобы по‑настоящему освоиться у себя дома. Слава богу, Соня под любым предлогом старалась зайти повидаться со мной и всячески помогала мне здесь осваиваться.

– Помолвка?! – воскликнула она и так и осталась сидеть с открытым ртом, когда я изложила ей свой план.

– На самом деле это только для Луи и меня, мы не хотели никого приглашать.

– Да, я поняла, но все равно…

Изумление, радость, немного зависти и даже некоторая ревность – все эти чувства разом промелькнули на ее лице.

– О, кстати, по поводу помолвок… Ты не видела лучшую в этом году?

– Что?

Привлеченная нашими голосами, Фелисите вышла из маленькой гостиной, той самой, в которой я наблюдала за парами, занимающимися любовью, во время вечеринки в честь нашего новоселья. Кошка потерлась сначала о мои ноги, а потом запрыгнула мне на колени.

– У тебя уже есть интернет в этом дворце?

– Ну да, – сказала я, пожимая плечами. – Хоть какие‑то детали должны выдавать то, что мы все‑таки не в XIX веке живем.

– Неси тогда свой ноутбук, я покажу кое‑что достойное твоего внимания.

Я послушно встала, переместила на пол Фелисите, крайне недовольную тем, что ей не дали достаточно насладиться уютным гнездышком, которое она себе сделала у меня на коленях, и открыла ноутбук.

– Теперь набери «Дэвид Барле + Алиса Симончини», – подсказывала мне Соня.

– Что они еще сделали?

Мне смутно вспомнилось черно‑белое изображение двух любовников на мониторе. С того самого вечера металлическая дверь, ведущая в подвал, или донжон, как его окрестила Соня, была крепко заперта. Дэвид Гарчи, интересно, тоже стал участником всеобщей лжи?

– Давай, давай, набирай.

По сделанному запросу на экране высветилось впечатляющее количество результатов. Среди уже первых ссылок я увидела изображения так хорошо мне знакомых двух голубков, нежно воркующих лежа на диване.

– Ну, теперь нажми на видео.

– На которое?

– Да не важно, это все равно одно и то же. Они продали его как эксклюзив газете Match. А с сегодняшнего утра этот ролик можно посмотреть уже онлайн.

– Продали его Match? А разве они не должны были делать по этому поводу официальную пресс‑конференцию?

– Вообще да… Может, потому все это выглядит настолько забавным. Нажимай давай, девочка моя, нажимай.

Что я и сделала, хотя мой указательный палец слегка дрожал, но скорее от любопытства, чем от волнения.

Сначала прошла реклама семейного автомобиля, потом нам рассказали, что один из самых известных еженедельников будет скоро представлен в цвете, и, наконец, тот самый ролик, я сразу же узнала место съемки: гостиная в доме Дюшенуа. Никаких сомнений быть не могло. Алиса сидела прямо, подогнув ноги под себя, на ее лице неподвижно застыла улыбка, а пышные волосы были необыкновенно хорошо уложены. Похоже, над ней здорово потрудились парикмахер и визажист. Даже Дэвид беспрестанно улыбался. Его нежно‑розовая рубашка была расстегнута на груди и позволяла видеть гладкий торс, кажущийся еще более загорелым, чем всегда.

Внезапно раздался голос журналиста:

– Дэвид Барле, скажите, откуда взялось это желание выступить сегодня вместе с Алисой?

– Просто чтобы определиться с нашими отношениями. И показать всем, что…

– …это серьезно, – закончила Алиса, сильно подавшись грудью вперед.

Они наклонились друг к другу и обменялись быстрым поцелуем.

– Я могу спросить, как долго…

– Мы вместе? Уже пять месяцев.

– Скоро будет шесть, – добавило это пышногрудое создание. – Так ведь, котенок?

Алиса еще больше расплылась в блаженной улыбке и легонько щелкнула по носу своего возлюбленного, так, как люди делают в интимной обстановке.

Это было не просто смешно, но даже немного неприлично, наигранное счастье казалось несколько преувеличенным.

– В таком случае я хотел бы спросить вас о дальнейших планах.

– Каких‑то особых планов нет, – сказал Дэвид. – За исключением того, что в скором времени мы намерены обручиться.

– Какая прекрасная новость, – чересчур угодливо заметил журналист. – Примите мои поздравления.

– Спасибо! – хором ответили они и как по сигналу сжали друг друга в крепких объятиях.

Далее последовало несколько кадров, на которых мы увидели пару, занятую домашними делами, в разных комнатах особняка, особое внимание было уделено дорогим украшениям Дэвида и Алисы, затем продемонстрировали, как они нежно целуются и обнимают друг друга за талию. Потом мы резко вернулись обратно в гостиную, и камера крупным планом показала нам «котенка».

– Думаю, что вы хотели бы сообщить еще одну новость, Дэвид…

– Да, конечно. Алиса – не только женщина, которую я люблю, но и настоящий профессионал в сфере средств массовой информации, один из самых компетентных, каких я когда‑либо встречал за всю свою карьеру. Те, кто знаком с нами, знают, что именно на этой почве мы познакомились и сблизились.

– Это произошло на канале BTV? Когда Алиса там была маркетинговым директором, я не ошибаюсь?

– Международным маркетинговым директором, – поправила красотка блондинка немного недовольным тоном.

– Через несколько дней она официально станет моей правой рукой на этом канале, который достоин того, чтобы быть главным украшением Группы Барле, и получит должность заместителя генерального директора. Я уверен, Алиса поможет мне поднять BTV на должный уровень.

– То есть?

– На уровень ведущего информационного канала Европы.

Совершенно забыть об очевидных серьезных правонарушениях, допущенных по отношению к другим опытным сотрудникам! Забыть обо всех увольнениях сотрудников без предупреждения! Сделать вид, что ты совершенно не помнишь об этом, сидя здесь, перед камерой, ни разу не моргнуть, не запнуться – вот что значит иметь талант настоящего артиста!

Соня решительно протянула руку и нажала на паузу.

– Что это было? Общая галлюцинация?

– Похоже на то… – сказала я, испытывая смешанные чувства удивления и безудержного веселья.

– Если бы ты видела, какой эффект это произвело в социальных сетях! Некоторых ролик очень повеселил, другие раздули скандал, но никто не остался равнодушным! Даже Фред мне сказал, что профсоюзы хотят просить Дэвида дать объяснения, так как это придает жалкий вид всему предприятию.

– Ты меня удивила… – согласилась я, вздохнув. – Но я все же до сих пор не могу поверить, что Дэвид дал согласие на участие в таком маскараде.

Однако если вспомнить, как он делал предложение, и не кому‑то, а мне самой, вспомнить, какое великолепное собрание клише и штампов, граничащих с полной безвкусицей, он туда вложил, то не приходится особо удивляться, что у этого человека, склонного к китчу, отсутствует чувство меры. А еще я вспомнила, как Дэвид, у которого столько дипломов и куча банковских счетов, преспокойно разгуливал по улице в резиновых сланцах дикого цвета.

– Подожди, ну очевидно же, что все это идея Алисы. Посмотри на ее довольный взгляд!

Бесспорно, в этом высказывании была доля правды. Однако ничто не могло помешать мне увидеть, в какое жалкое посмешище превратился мой бывший жених. Необъяснимое чувство, когда смотришь это шоу, которое явно сделано для того, чтобы эпатировать публику, и понимаешь, что он до сих пор не смог поставить окончательный крест на нашем неудавшемся прошлом. Ко всему прочему, я была уверена, что все публичные выступления Дэвида адресовались только мне, мне одной, той, у кого хватило неосторожности его отвергнуть. Для того чтобы пустить мне пыль в глаза. Чтобы громко и гордо показать мне, что у него теперь есть другая. Кого он хочет обмануть таким образом? Я отказалась поднять перчатку, которую Дэвид мне бросил, отказалась ввязываться в дуэль с этим Наполеоном и этой опереточной Жозефиной… Чтобы не отставать, нам с Луи нужно как можно быстрее оформить отношения. Даже если это будет очень тихо и скромно. Даже если никто ничего не узнает. Я уже рассказала Соне о помолвке?

Ее нужно организовать поскорее. В памяти сразу всплыло воспоминание об имперских парах, и идея Мальмезона как‑то вырисовалась сама собой…

 

– Куда едем? – поинтересовался Луи, поправляя повязку на глазах, в то время как я безжалостно хлопнула задней дверцей лимузина. – Я могу узнать, под каким соусом вы рассчитываете съесть меня сегодня, мадемуазель?

– Совершенно точно не под очень дорогим. Разве вам будет интересно, если вы заранее узнаете все меню?

Он развеселился от такого неожиданно решительного моего поведения, отбросил в сторону свою трость и жестом показал, что покорно готов позволить мне связать его руки.

– Ришар, – обратился Луи к шоферу, – не говори, что ты не причастен к этому маленькому спектаклю!

О да, он был причастен, даже очень. С тех самых пор, как я официально вошла в жизнь его работодателя, у нас с Ришаром установились хорошие отношения. Сказать, что он был любезен со мной, наверное, было бы слишком, но он был бесконечно предан своему хозяину. Ришар сразу согласился выполнить два моих поручения, когда я ему подробно изложила суть своего плана: нужно было усадить Луи в машину и довезти его до северного крыла замка Мальмезон, где на втором этаже находилась комната императрицы. Все это требовалось сделать тщательно и осторожно, чтобы ни в коем случае наша жертва не догадалась о пункте конечного назначения во время пути и после прибытия на место. Естественно, чувства Луи обострились, заставив его на полную мощность включить дедукцию.

– Мы заезжаем во второй туннель, а над нами мост… – в полный голос размышлял он, когда мы уже почти проехали Нёйи‑сюр‑Сен. – Погодите… мы едем в Мальмезон, не так ли?

Мы с Ришаром условились не отвечать на вопросы Луи. Никакие игры вроде «горячо‑холодно» не должны были ему подсказать, куда мы едем. Он и так уже о слишком многом догадался. Однако упорно игнорировал тот небольшой факт, что из его драгоценной адресной книжки, которую Ришар достал для меня, пропало немало нужных для данной махинации координат. Несколько телефонных звонков от лица Луи – в Национальный музей Наполеона, мэрию Руэй‑Мальмезон, в управление государственным имуществом в Мальмезоне и некоторые другие важные конторы, которым всем требовалось позолотить ручку, – и все двери, в том числе и главные ворота замка, радостно распахнулись перед нами.

Все здание было предоставлено нам до завтрашнего утра. Конечно, пришлось подписать множество документов и бумаг, а также оформить страховку на весьма круглую сумму в случае непредвиденных обстоятельств. Но никто, безусловно, не рисовал себе столь плачевную перспективу.

– Гравий! Мы едем по гравию! – закричал Луи.

В самом деле, сейчас лимузин поднимался по широкой аллее, по обеим сторонам которой были высажены конусовидные туи. Между деревьями виднелись английские лужайки, на которых в беспорядке пестрели яркие цветы, от изысканных садовых до полевых.

Я тоже чувствовала, что расцветаю пышным цветом, во мне распускались все новые почки желания, которые были сокрыты все это время, весь год. Сегодня я стала главной распорядительницей наших желаний и несла определенную ответственность, а потому ком в горле не проходил у меня вот уже несколько дней. Но от этого мое желание возрастало в разы, вдохновение не покидало ни на минуту, а на ум приходили самые игривые фантазии и неожиданные образы.

– Замолчите, месье, – прошептала я на ухо Луи, стараясь передать в своем голосе чувственную дрожь. – Замолчите вы наконец? Или мне скоро придется наказать вас!

Это обжигающее обещание вызвало на его губах детскую улыбку: он знал, что чем дольше и мучительнее ожидание, тем слаще будет награда.

Луи вышел из машины, все еще с повязкой на глазах, и мы проводили его, поддерживая с двух сторон, через двор до навеса бирюзового цвета, под которым располагался вход в здание.

В вестибюле, украшенном массивной колоннадой из розового мрамора, мы повернули направо, миновали изысканную бильярдную и открыли большую двойную дверь, за которой была лестница наверх. Мы с Ришаром заранее продумали маршрут, чтобы в нужный момент все прошло без каких‑либо помех. Наконец мы оказались на месте. Чтобы добраться до спальни императрицы, нужно было обогнуть комнату с ротондой слева, а затем пройти сквозь удивительную дверь с витражными стеклами, через которые капители колонн выглядели еще внушительнее.

Я помогла Луи перешагнуть через высокий деревянный порог, когда‑то сдерживавший пыл излишне любопытных посетителей, и усадила его на один из двух маленьких красных диванчиков, на спинках которых золотыми нитками была вышита заглавная буква J. Неподалеку, на узком столике в египетском стиле из красного дерева с позолотой, нас ждали заранее приготовленная бутылка прохладного шампанского, два бокала и разнообразное миндальное печенье, как бы в напоминание о том, что Луи когда‑то дарил Мод.

– Скоро уже закончатся эти детские шалости и ты позволишь снять мне повязку?

– Подожди, нет! Еще одну минутку… – Я дала знак Ришару, и он незаметно исчез, что было весьма удивительно при его габаритах.

Я задернула тяжелые двойные шторы и начала раздеваться. Я не хотела устраивать в этот раз стриптиз по всем правилам. Тот сюрприз, что я ему приготовила, был во много раз изысканнее, чем все отточенные па вульгарной стриптизерши. Я посмотрела в большое зеркало, убедившись, что чернила на моем теле не растеклись, и сказала наконец то, что Луи так жаждал услышать:

– Ты можешь открыть глаза.

Он долго смотрел на меня, не говоря ни слова, но по его лицу было видно, что ему очень нравится то, что он видит.

– Мой цветок… – прошептал Луи вполголоса.

Это правда, я была его цветком. И каким! По всей длине моих ног и на боках изысканными узорами переплетались стебли цветов, они перерастали в розовые и красные бутоны, которые расцветали на моем животе и груди, все эти необычные линии, формы и цвета представляли каждый изгиб моего тела в неизвестном до этого момента свете.

Я полностью приняла это имя сейчас, хотя раньше оно бы могло показаться мне чересчур глупым или, наоборот, слишком громким. С того самого момента, как в «Шарме» расцвела наша любовь и мое тело покорилось Луи, я была вся открыта для него.

Сегодня утром Соня провела не один час, склонившись надо мной с кисточкой и пытаясь воспроизвести те узоры, что мы отобрали вместе: изощренные переплетения стеблей и лепестки цветов. Она так старательно выводила все тонкие линии, все мелкие детали, что мое тело превратилось в один огромный букет.

Час первый, разобрать букет.

С помощью мягкой шелковой тряпочки и жидкого мыла Луи снимал с меня мою оболочку, один за другим смывая с меня цветы, покрывавшие мое тело. Чернила, которые выбрала Соня (кстати, у нее уже была возможность их опробовать на одном из своих спектаклей), исчезали при первом же прикосновении с влажной тканью. По восхищенному взгляду Луи я чувствовала, что он наслаждается каждым прикосновением, снимая с меня мой растительный узор и открывая меня как будто в первый раз.

– А что будет потом? – забеспокоился он, когда принялся очищать мой живот и грудь.

– Потом? У нас есть еще целых девять часов, чтобы насладиться друг другом.

– Ты занимаешься любовью на манер Жозефины?

Я ничего не могла от него скрыть. Жозефина де Богарне превратила Мальмезон в идеальное место, где можно было бы предаваться своей цветочной страсти. Такое же роскошное, как ее родная Мартиника.

Движения моего мужчины были легки, но методичны. Он с нежностью исследовал каждый участок моего тела, как археолог бережно смахивает кисточкой лишние песчинки с найденного им сокровища. Прикосновения ткани заставляли меня дрожать, и иногда мне даже хотелось стонать от удовольствия. Та часть тела, которую он отмывал, как будто заново открывалась, расцветала перед ним, словно лепесток цветка, трепещущий от наслаждения.

Час второй, вдыхать аромат моего цветка.

Как только он придвинул губы к впадинке между моих ног, которые были уже влажными от желания, я оттолкнула его руку. У нас была впереди целая ночь. Я старалась оттянуть как можно дольше момент наших взаимных ласк. С терпением, которому позавидовал бы любой садовник. Позволить своим желаниям распускаться в темноте этой ночи. Черпать вдохновение в наших богатых фантазиях. Мы прислушивались к стуку наших сердец. Мы полностью растворились в природе.

– Почувствуй его… Поговори с ним.

Он поднял меня на руки и отнес на кровать – ей я придавала особое значение и даже специально поинтересовалась у смотрителя, действительно ли на этой самой кровати спала Жозефина, и получила утверждающий ответ.

Луи медленно перевернул меня на бок и опустил свое лицо так, что оно оказалось между моих ног.

Он вдыхал носом аромат моего цветка, он долго и нежно втягивал в себя его запах, наслаждался его мускатными, немного кисловатыми нотками. Я несколько дней накануне старалась мыться просто водой, чтобы сохранить всю естественность этого аромата. Мое естество в его первородном виде.

– Я обожаю вдыхать твой запах… Я могу делать это целыми днями напролет, – впервые признался мне он.

Получается, что не у меня одной была слабость к интимным запахам. От этого открытия в моем животе запорхали бабочки и внутри разлилось новое, безумно приятное чувство доверия, которого я еще никогда не испытывала. Сейчас меня больше не смущало то, с какой настойчивостью он вдыхает мой аромат, мы теперь можем делать это вместе, обнюхивать друг друга, как две собачки, и свободно разговаривать на эту тему.

Луи даже не подозревал, что помимо тех произведений, которые он посоветовал мне прочесть, я самостоятельно изучила несколько очень интересных книг во время своего посещения магазина «Ля Мюзардин». Среди них я нашла несколько произведений, принадлежащих перу некоего Е.Д., неизвестного автора начала двадцатого века, который написал одну из жемчужин эротической литературы под названием Odordifemina («Запах женщины»).

Главным героем этого небольшого романа был мужчина, которому наскучил пресный и безвкусный секс в городе, и он уехал в деревню, чтобы там в полной мере насладиться естественными интимными запахами местных женщин.

– Я бы хотел обладать талантом парфюмера, чтобы сделать из твоего сока духи, – прошептал Луи.

Чтобы доказать мне это на деле, он отбросил в сторону все свое красноречие и снова опустил лицо между моих ног. Он зарывался туда как маленький щенок, ловил каждую каплю моего прозрачного ароматного сока, время от времени поднимая голову, чтобы почувствовать запах, оставшийся на его губах, а потом с новой силой начинал нюхать меня. Казалось, он опьянен моим запахом до безумия.

Час третий, убрать последние мои лепестки.

Большие половые губы, малые, промежность – забытые дети женской любви. Какой мужчина однажды воздаст вам должное внимание и с помощью своих проворных рук подарит вам истинное, ни с чем не сравнимое удовольствие? Мой. Мой мужчина. Его пальцы, такие нежные. Кончик его языка, такой точный. Он знал, как нужно ласкать мою нежную плоть. Секс для женщины – это сложный цветок. И ни один мужчина не может утверждать, что изучил его целиком, если он не знает всех его мелочей и тонкостей, всех тайных мест своей женщины, всех ее изгибов, ее тело, которое постоянно меняется, двигается, становится чувствительным сначала в одном месте, а потом в другом. Если не знает, что нужно сделать, чтобы в ней разгорелся огонь желания. Чтобы изучить все это, требуется время и терпение. Первое у нас имелось в избытке, а Луи обладал в полной мере вторым.

Временами он ласкал указательным и большим пальцами мой клитор, а затем медленно спускался все ниже, к анусу. Каждое его движение провоцировало новую волну сладкой дрожи, которая покрывала мое влагалище. Я чувствовала все более жгучее желание, чтобы он вошел в меня, причем не одним или двумя своими пальцами. Но каждый раз я находила в себе силы сопротивляться этому желанию и старалась сосредоточиться на более тонких и неизвестных мне ранее оттенках чувств. Вот уже три часа мы предавались этой томной нежной прелюдии, мы растворялись друг в друге, в слиянии наших тел, еще более тесном, близком, чем когда‑либо. Я очень хотела, чтобы комнату освещали только свечи, но из‑за того, что стены были сплошь задернуты тканевыми драпировками, работники официально запретили мне зажигать свечи. Мы продолжили при свете небольших тусклых светильников, спрятанных в складках красного сатина. Луи был так поглощен созерцанием того, как медленно распускается мой цветок, что нашел и в этом особую прелесть.

– Можно подумать, что он тоже светится!

Как любое светящееся растение, казалось, мой цветок нежно отливает всеми цветами радуги, и когда Луи поднимал лицо от моих ног, я видела над его головой неяркий свет, исходящий от меня.

Час четвертый, в поисках моей серединки.

Наши руки и тела так тесно переплелись, что казалось, будто их перемешали, как плодородную почву в начале весны. На ней все наши желания и фантазии расцветали таким пышным цветом, какого мы еще не наблюдали никогда. Наши чувства били ключом отовсюду, иногда они были сосредоточены на каком‑нибудь отдельном участке кожи, а иногда сразу повсюду: на сосках, губах, животах, ягодицах, языках.

Наше желание стало невероятно сильным, и мне показалось, что пришло самое время выпустить его наружу. Мы отбросили в сторону все наши привычки, такие правильные, такие культурные, и полностью подчинились желаниям, которые до этого момента были незатейливыми, чистыми и хорошо продуманными, как любой французский сад.

Когда он дотронулся до моего клитора дрожащим пальцем, я приказала:

– Займись им… пососи его.

Луи потрясающе сделал это, лучше, чем кто‑либо и даже лучше, чем он сам это делал раньше. Он растягивал каждый приятный момент, пытался продлить удовольствие до всех возможных пределов.

Он начал с того, что легко и нежно дотрагивался языком до моего клитора, и внутри меня все сжималось от теплой дрожи, разливающейся по телу. У меня было такое чувство, что клитор набухал и увеличивался в размере с каждым легким прикосновением Луи. Так распускается цветок, медленно открывая лепесток за лепестком.

– В рот. Возьми его в рот, – взмолилась я после долгих минут такого бережного обращения.

Он втянул мой клитор губами, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, при этом у него получалось не издавать тех характерных звуков, которые возникают при всасывании, что не могло меня не радовать. Он обращался с ним не так, будто это простая конфета. Каждый раз, когда клитор исчезал у Луи во рту, он доставлял мне удовольствие еще и своим языком, пытаясь достать мою шишечку гландами. Все это должно было происходить так быстро, что он не всегда успевал, но его старания регулярно вознаграждались дрожью, которая пробегала по низу моего живота и поднималась все выше и выше, до самого горла, откуда невольно вырывался протяжный и сладкий стон. В течение этого часа я три или четыре раза испытала оргазм. Между ними Луи давал некоторое время мне, чтобы я могла перевести дыхание, и моему клитору, чтобы тот немного расслабился перед новым всплеском бурных ласк, которыми Луи изнурял мое тело. Хорошее зерно, посаженное в плодородную почву, при хорошем поливе, удобрении и достаточном солнечном свете может дать самый прекрасный цветок – цветок наслаждения.

Час пятый, ласки стебля.

Не думайте, что я хотела только сама получить удовольствие от нашей помолвки. Ночь уже плотно окутала замок, когда я решила, что теперь пришла очередь цветка ухаживать за своим садовником. Луи до сих пор был одет, и я начала медленно снимать его одежду. Когда он наконец был полностью раздет, я поцеловала каждую из его многочисленных татуировок, словно пытаясь напиться их стойкими чернилами, вдохнуть в себя их вечные мотивы, которые смыть было не так просто, как мои. Я чувствовала, как он дрожит при каждом прикосновении моих губ.

Мои губы. Во время нашего добровольного затворничества в «Жозефине» он посвятил им оду, точнее даже облек это в особую старинную литературную форму: блазон. Такая небольшая поэма, воспевающая часть женского тела, была особенно популярна по времена Ренессанса. За несколько минут, глядя мне в глаза, он вдохновенно сочинил:

 

Твои губы на моих губах,

Твои губы на моем теле,

Твои губы не знают горечи поражений,

Твои губы я вижу во снах.

Твои губы – цветы,

Которые вечно цветут,

Ко мне их дороги любви ведут,

Когда ими ко мне прикасаешься ты,

Я не поэт,

Стихи слагать у меня дара нет,

Но есть у меня твои губы,

И есть губы мои, которые так любишь ты.

 

Я эхом пыталась повторить действия его стихов, я целовала его везде, где этого хотели мои губы. Я нарочно облизывала их и как можно сильнее прижимала к нему, пытаясь вытянуть больше сока. То, что я делала, сводило его с ума, я это видела. От прикосновения моих губ Луи весь извивался и всем своим видом показывал, что ему хочется еще и еще, хотя обычно он всегда был очень спокоен. Когда наконец мои губы сомкнулись на головке его члена, он словно начал задыхаться. Он широко открыл рот и судорожно хватал воздух, будто ему его не хватало.

– Да… – удовлетворенно рычал Луи.

Уже целый год как мой рот служил ему, и он в полной мере успел оценить его достоинства, особенно когда мои губы сжимались вокруг набухающей головки его члена и вокруг него самого, его член начинал дрожать мелкой дрожью, доходящей до яичек. Однако сегодня я смогла удивить Луи еще больше. Я представляла себе тысячи самых разных способов, как мои губы, столь знаменитые, изматывающие, всасывающие, энергичные, могут прикасаться к его дорогому мужскому достоинству.

– Внимание, – предупредил он меня сдавленным стоном.

Я не хотела, чтобы Луи кончил мне в рот. Не в этот раз. Я быстро достала его член изо рта и сжала ягодицы Луи так, что его член оказался на моей груди.

Цветок его спермы оросил мое тело. На месте черных цветов, которые Луи недавно смыл, сперма нарисовала белые мотивы. Она медленно текла по моей коже, между грудей, постепенно раскрывая все свои лепестки.

Час шестой. Оформляем цветник.

Шестой час мы посвятили выражению чувств – самые любимые наши позы и абсолютная свобода в действиях. Ночь была уже в разгаре. Мы немного устали, и это было вполне естественно. Чтобы не впасть в апатию, скуку и не уснуть, а эти желания уже витали в воздухе, я придумала некоторые изменения в программе: все наши позы теперь будут носить имена разных цветков, на которые они похожи. Так у нас получились лотос, бутон розы, орхидея и даже лиана. Последняя представляла собой позу, в которой мы были вытянуты во всю длину, один напротив другого, а наши руки и ноги тесно переплетались.

Растения в этом смысле уникальная вещь, мы занимались сексом, и наша фантазия не была ничем ограничена. Мы с особой нежностью и лаской, не торопясь, любили друг друга. Ни одно из проникновений Луи не было поспешным или грубым. Часто он даже не входил глубоко в меня, а пытался ласкать меня практически снаружи. Его ласки обволакивали меня. Казалось, что жизненная сила перетекала от него ко мне через сладкие спазмы и дрожь, проходившую через все тело. Любить друг друга на протяжении целого часа, стараясь сдерживать свой восторг, оттягивать как можно дольше наступление оргазма, находиться практически неподвижно друг против друга, улавливать едва заметные движения и желания партнера – это очень серьезное испытание. Желание получить наслаждение усиливалось с каждой минутой… В том и был смысл происходящего, чудо любви. Это как круговорот в природе, ничего не теряется. Наслаждение, которое испытывал один из нас, питало желание другого, и пламя нашей любви не гасло. Временами я довольствовалась тем, что он просто входил в меня, и я могла слышать, как пульс в его члене эхом отдается в моем сердце. Если бы я могла, точнее, если бы у меня физически оставались на это силы, я бы обязательно написала небольшую поэму в честь своего любимого.

Час седьмой, питать землю.

Ришар, о существовании которого я уже почти совсем забыла, хотя он тем не менее, помня наш уговор, все это время оставался здесь, в смежной, так называемой будничной комнате императрицы, постучал в дверь, и мы увидели его несколько помятое лицо. В руках у него был серебряный поднос, на котором стояли чашки, большой кофейник и ваза с самыми разнообразными пирожными и фруктами.

– Небольшой перерыв?

Мы с радостью согласились на его предложение. Он поставил принесенные яства на небольшой столик в египетском стиле, с которого предварительно убрал остатки нашего прошлого перекуса, и тотчас же удалился. С жадностью, не говоря ни слова, мы начали есть. Когда мы снова растянулись на кровати между двумя огромными подушками с золотыми вышивками, я отчетливо поняла, что на этом все сейчас закончится. Но он приложил свои губы к моему уху, и я поняла, что наступил период нежных слов.

– Я люблю тебя…

Я не ошиблась. Насколько Дэвид легко разбрасывался словами и признаниями, настолько же Луи оказался на них скуп. Может, это было и вовсе его первое признание.

– …И я так люблю, когда ты мне делаешь сюрпризы.

Первую фразу я восприняла как свою победу. А вторую – как возможность в дальнейшем продолжить наши игры. Если Луи так нравится моя смелость и предприимчивость, то я больше не премину сбить его с толку. Я молча ответила на это нежное признание новой волной горячих поцелуев, крепким сплетением наших ног и нежным поглаживанием его ягодиц и члена.

Я уже не помню точно, что мы тогда говорили, какими словами обменивались. Знаю лишь, вопрос был очень серьезным. Мы начали разговор о нашем союзе. Луи вспомнил о нашем брачном контракте, а также о контракте, который был заключен между мной и Дэвидом. Зевая, я нашла силы попросить у него передать наш контракт, составленный, как и предыдущий, месье Оливо, в распоряжение месье Шурмана, маминого нотариуса.

Некоторые растения не дают цветов. Но даже у таких растений есть хотя бы шипы.

Час восьмой, найти в себе силы противостоять смене времен года.

Этот час стал самым сложным, наименее цветущим, потому как, даже несмотря на выпитый кофе, бороться со сном было все сложнее. За окном, в саду, уже выпала роса, мы видели ее сверкающие капельки на растениях и цветах. Они были так прекрасны, так спешили выйти из ночного сумрака и жаждали солнечного света. Я осознала, что эти часы были последними часами нашего добровольного заточения здесь. Нам придется выйти отсюда, из полумрака. Так уже было тогда в «Шарме» в течение нескольких месяцев, а потом и здесь. Рано или поздно все равно наступает момент, когда нужно выходить в свет. У меня появилась неожиданная идея: для того чтобы насладиться свежестью этого рассвета, я опустила руку внутрь себя. Когда я ее достала, на ней было достаточно смазки, которую я решила нанести на тело своего любовника, на все места, которые посчитала нужными: на его щеки, лоб, шею, грудь и даже губы, а он с жадностью облизывал мои пальцы. Я не забыла и про виски Луи и ямочку за ухом, потому что из опыта знала, что несколько капелек, нанесенных именно на эти места, стимулируют особенно. Когда я закончила, он сделал то же самое, только со своей семенной жидкостью. Я не почувствовала ни смущения, ни отвращения, напротив, испытала сильнейшее желание выпить эту смесь у ее источника.

Час девятый, радоваться наступлению весны.

Луи с удивлением посмотрел на меня, казалось даже, он немного испугался, когда в дверь легонько постучался Ришар, который затем приоткрыл дверь, и мы увидели, что за ним стояла хрупкая изящная фигура.

– Пришла девушка, которую вы ждали, – произнес он вполголоса.

– Спасибо. Пожалуйста, пусть заходит.

Я узнала молодую женщину в военной фуражке, которая также была у нее на голове, когда я приходила в салон DragonTatoo на улице Руа де Сисиль, чтобы уговорить ее приехать в наш дворец.

На ней самой было множество татуировок, в том числе и на видимых частях тела: на руках, шее, плечах. Нелепая мужская одежда совершенно не вязалась с тонкими чертами лица женщины.

– Здравствуйте, – сказала она, улыбнувшись.

Ее звали Стефан, как известную актрису Стефан Одран, имя подходящее и для мужчин, и для женщин настолько, насколько это позволял закон. Луи очнулся и, казалось, только сейчас обратил внимание на нашу гостью.

– Стефан?

Он очень хорошо знал эту женщину, так как именно благодаря ее ловкой руке и таланту на его теле появились некоторые из татуировок, в частности витые узоры на левом плече.

– Что ты задумала?

– Тсс, немного терпения, месье! – попыталась я остудить его пыл.

Девушка в майке цвета хаки разложила свои материалы и инструменты, которые содержала в идеальной чистоте и полной исправности. Когда она закончила приготовления, то обратилась ко мне:

– С кого начать?

– С меня, если тебя это не смущает.

– Я всегда считал, что ты даже слышать об этом не хочешь, – удивился Луи.

– Верно. Но я не хотела делать ее только себе. Это другое.

– Что ты хочешь сказать?

Мне незачем было говорить ему об этом заранее. Он и так прекрасно понял мою затею, по крайней мере, догадался, какую форму, скорее всего, примет мой проект.

Решив, что мои действия скажут ему больше, чем слова, я легла на спину, совершенно обнаженная, предоставив в полное распоряжение Стефан свой лобок, который она тут же начала брить. Скоро на нем не осталось ничего, кроме тоненькой полоски волос около больших губ. Луи не знал, что делать: то ли радоваться такому безумному поступку, то ли воспротивиться ему. По крайней мере, я с уверенностью могла считать, что выиграла эту партию – Луи казался совершенно пораженным!

Поначалу прикосновения иглы к коже, такой тонкой и нежной в этом месте, были очень болезненными, и я даже негромко постанывала, но вскоре уже могла сдерживаться. Требовалось лишь немного привыкнуть к этой колющей боли, в сущности, вполне выносимой.

Я догадывалась, что за спиной Стефан Луи сгорает от нетерпения, как мальчишка, пытаясь угадать, что рождается у него на глазах, точка за точкой чернил.

– Что это такое? – не выдержал он.

– Подожди немного… Увидишь.

– Перо?

Нет. Это был всего лишь простой лепесток, острый внизу и выпуклый сверху, тонкий слева и широкий справа, по всей его поверхности шли тонкие серые прожилки. Стефан работала быстро, и меньше чем через четверть часа она посмотрела на Луи с нарочито вопрошающей улыбкой.

– Тебе?

Я кивнула, соглашаясь. Луи был всегда очень уверен в себе и принимал решения самостоятельно, однако сейчас безропотно подчинился и тоже лег на спину, не говоря ни слова. Так же, как и мне, она смазала ему лобок специальной жидкостью и в торжественной тишине стала наносить на него в точности такой же рисунок, что и мне: другой лепесток, как две капли воды похожий на мой, только заостренный кверху и выпуклый внизу.

– Надеюсь, там то, что я думаю? – спрашивал меня Луи, пока художница заканчивала свое произведение на его немного покрасневшей коже.

– Не знаю, не знаю, – издевалась я над ним. – Как ты думаешь, что это?

Когда Стефан закончила свою работу и смягчающий бальзам уже практически впитался в нашу раздраженную кожу, я легла на Луи так нежно и легко, как только было возможно. Я хотела проверить, насколько совпадают орнаменты на наших телах, так ли получилось, как мне представлялось это в моих мечтах. Все было превосходно. Наши тела сливались вместе. Мы были одним лепестком, одной сферой, единым целым, отныне его мужской ян стал неотделим от моего женского инь. С этого момента мы не сможем чувствовать себя более полно, завершенно, чем в слиянии наших двух сил. Нам нужно объединять эти две энергии, растворять их одну в другой, чтобы снова почувствовать то наслаждение, которое мы испытали.

В этот момент по его щеке скатилась слеза. Или я уснула. Или мне показалось.

 

 

4

 

15 мая 2010 года

 

– Мадемуазель Барле, какая вы, однако, занятая молодая дама! Сколько уже месяцев мы пытаемся встретиться с вами?

Мужчина в черном костюме, этакий Дон Жуан лет шестидесяти с напомаженными редкими волосами, держал меня за руку, в голосе нотариуса, пожалуй, слишком любезном даже для его профессии, был слышен легкий упрек. Месье Шурманом предложил мне присесть в одно из видавших виды кресел, предназначенных для клиентов, а сам занял свое место за столом, в новом кожаном кресле. Хотела я или нет, но эта деталь невольно заставила меня задуматься о том, что здесь только один человек намерен обрести богатство.

– Не нужно называть меня мадемуазель Барле, моя фамилия Лоран. Как и у моей матери.

На его лице появилась плутоватая улыбка, и он, водрузив на нос очки, достал из своего портфеля толстую кипу бумаг.

– Да, да, да… конечно. У нас с вами есть два дела, которые нужно рассмотреть, не так ли?

– Да, именно так, – подтвердила я.

– Наследство Мод Лоран, которое получает ее дочь, Анабель Лоран, мы согласны с этим?

– Да.

– А также брачный контракт, составленный моим парижским коллегой, нотариусом Оливо, между вами, мадемуазель Лоран, и месье Луи Барле.

Ожидая моего согласия, он смотрел на меня таким взглядом, каким обычно собака смотрит на своего хозяина и ждет от него команды.

– Да, совершенно верно.

– Превосходно, превосходно, превосходно. Вот все и проясняется потихонечку.

На самом деле причина моего присутствия здесь должна была быть ему известна еще до того, как я вошла сюда, если принять во внимание то, что месье Шурманом являлся нотариусом моей мамы, сколько я себя помню, и дело о наследстве уже не первый месяц пылилось на полке в его офисе. Я почувствовала легкое покалывание в том месте, где три дня назад Стефан нанесла мне рисунок чернилами, и это помогло отвлечься от неприятного чувства досады, которое я испытывала. Боль была слабой, когда бальзам, который я наносила на рану, высыхал, она давала о себе знать и вызывала приятные воспоминания.

– Согласно вашим распоряжениям, – продолжил месье Шурманом, – мы выставили на продажу основную часть имущества вашей матери: дом, находящийся по адресу: улица Риго, 29, Нантр. Ваша мать являлась единственной его владелицей, а вы, соответственно, единственная наследница. Мой служащий должен был вам сказать по телефону, что мы получили предложение о покупке вашего имущества, и, если вас все устраивает, прямо сегодня можно начать подготовку и оформление необходимых документов.

– Согласна, я согласна, – пробормотала я.

– Хорошо, хорошо, хорошо, – сказал он и, желая меня поддержать, широко улыбнулся.

Я спрашивала себя, всегда ли месье Шурманом повторяет слова одобрения трижды или он сделал это специально для меня, принимая во внимание мой скорбный, удрученный вид?

– Мы сейчас все подготовим, и вы сможете подписать необходимые документы в соседнем кабинете через несколько минут. А пока вы ждете… – он снял очки, и вместе с ними пропало его простодушное и несколько похотливое выражение лица, – я должен вас предупредить. Вы сейчас получите очень значительную сумму денег. Опыт показывает, что такой капитал гораздо проще и быстрее растратить, чем накопить.

Он обратил внимание на мою дорогую дизайнерскую сумочку? Или принимает меня за одну из светских модниц, которые способны растратить все состояние матери на дорогие безделушки? А может, просто за молодую слабовольную и неопытную девушку, окруженную паразитами, только и дожидающимися, как бы отхватить кусок от чужих денег?

– Я прекрасно отдаю себе в этом отчет.

– Превосходно! – воскликнул он всего лишь один раз. – Если хотите, я вам посоветую, куда можно наиболее выгодно вложить капитал.

Наконец‑то мы дошли до истины. Я ни минуты не сомневалась, что весь разговор был затеян именно с этой целью, наверняка месье Шурманом поимел бы в случае моего согласия неплохой куш.

– Спасибо, но у меня уже есть некоторые мысли по поводу того, как потратить деньги.

– Ах, ах, ах, – снова трижды театрально воскликнул он и неожиданно резко сжал платок в руке. – И какой же у вас план, если это не секрет, конечно?

– Купить квартиру в Париже.

Квартиру, которую мы так и не смогли купить с Фредом. Квартиру, от которой мне пришлось отказаться вначале из‑за моей помолвки с Дэвидом, а потом из‑за начавшихся отношений с Луи. Ту самую квартиру, которую я в своих мечтах уже обставила до мельчайших деталей, слой за слоем нанеся на стены краску, как бальзам на свои душевные раны.

– Хм. – Он скривил недовольную гримасу. – Сумма, которую вы получите, безусловно, неплоха, но, принимая во внимание сегодняшнюю ситуацию на рынке, не думаю, что вы сможете купить приличную квартиру в Париже.

– Я не очень‑то привередлива.

Мне показалось или он слегка покраснел при этих словах? В его офисе было достаточно темно…

– Что вы этим хотите сказать?

– Мне вполне было бы достаточно студии или двухкомнатной квартиры.

– Согласен, согласен, согласен… Теперь понимаю. Получается, что в первую очередь вы бы хотели ее сдавать в аренду?

– Да… Преимущественно.

А как еще могла бы хотеть использовать студию в Париже я, которая только что переехала жить в особняк с жилой площадью больше тысячи квадратных метров? Это была моя давняя мечта. Собственная квартира представлялась мне доказательством моей состоятельности и самодостаточности, и осознание, что моя мечта так близка к исполнению, наполнило бы меня необъятной радостью еще год назад, но сейчас в связи с обстоятельствами изменились и мои чувства. Естественно, я не стану там жить. Но осознание того, что это моя собственность, что я, та самая маленькая Анабель из Нантра, буду владелицей пусть небольшой, но своей квартиры в Париже, придавало мне небывалое чувство уверенности в себе.

– Это вполне разумно.

Нотариус три раза мигнул глазами в знак того, что согласен со мной.

– Однако… – решил уточнить он, шумно вздохнув. – Что касается другой темы, которую мы должны обсудить…

Он по своему обыкновению трижды постучал по папке, которая была у него под левой рукой.

– …Я должен задать вам несколько вопросов. Хотите ли вы, чтобы эта покупка фигурировала в брачном контракте?

– Э… – Я сомневалась. – Это обязательно?

– Да, да, да. Я понимаю, вы решили воспользоваться особыми условиями по отношению к общей собственности супругов. То есть все, чем вы владели до брака, остается исключительно в вашем распоряжении, я не вижу здесь никакой двусмысленности.

– Я поняла, господин нотариус, – твердо сказала я, чтобы напомнить ему о принципах честности и морали в его корпорации. – В самом деле, если моя собственность на сто процентов останется моей и после свадьбы, какой смысл скрывать это от моего будущего супруга?

Месье Шурманом немного нелепо поежился в своем кресле, и с него слетел весь остаток лоска. Чтобы каким‑то образом отвлечь мое внимание от сложившейся ситуации, он углубился в изучение досье, полистал первые его страницы, помял каждую между большим и указательным пальцами.

– У меня здесь проект вашего брачного контракта с месье Дэвидом Барле, – он нарочно сделал акцент на имени, чтобы избежать недоразумения. – Его мне передал господин Оливо в то же время, что и контракт, соединяющий вас и месье Луи Барле.

– Первый контракт уже недействителен, – сказала я более резко, чем хотела. – Я не подписывала его своей обычной личной подписью.

Я еще раз поздравила себя с тем, что в нужный момент тогда смогла проявить силу воли и поставить на официальном документе росчерк, который делал документ официально недействительным. Месье Шурманом пристально посмотрел на меня, а потом не очень приятно прочистил горло. Что же такого сомнительного мог найти этот человек закона в подобном решении, почему я не должна говорить о нем своему будущему мужу?

– Да, да, да… Я знаю. Если я вам об этом говорю, то только потому, что…

– Только потому, что… – я пыталась надавить на месье Шурманома, так как меня уже начали порядком раздражать все его увиливания юной девственницы.

– Хорошо, давайте посмотрим на эти два документа. Если мы их сравним, то увидим одну небольшую неточность. Посмотрите. – Он протянул мне первые страницы двух разных брачных контрактов, один из которых был заключен с Дэвидом (слава богу, это время завершилось и все воспоминания остались в прошлом), а другой говорил о моем грядущем счастье с Луи. Мог ли существовать более разительный контраст?

– И что? Что я должна здесь увидеть?

Он начал водить по строчкам контрактов дужкой своих очков и остановился на тех, в которых указывалось гражданское состояние моего будущего супруга и того, кто так им и не стал.

– Вот здесь. Вас ничего не смущает?

Я быстро пробежала глазами по строчкам контрактов, по одной странице и по другой. Сначала я ничего не заметила, но потом меня осенило. Я не могла в это поверить.

Дэвид Барле: родился 5 января 1969 года, в Сент Серване, 35400, регион Иль и Вилен.

Луи Барле: родился 18 мая 1968 года в Париже, 75015, Париж.

– Если верить этим контрактам, – продолжил он, – то Дэвид и Луи Барле родились с разницей в семь месяцев. Семь. Не девять, двенадцать или восемнадцать. Вы понимаете?

Мне не нужно было быть врачом‑гинекологом, чтобы понять биологическую невозможность того, что Дэвид и Луи рождены одной женщиной.

– Тут, вероятно, произошла какая‑то ошибка, – сказала я.

Как я не заметила этой детали год назад, когда Арман принес мне первый документ? Я так долго оттягивала момент подписания контракта, который связал бы меня с Дэвидом, так сопротивлялась, что действительно странно, как я смогла пропустить столь удивительную информацию. Месье Шурманом взял в рот дужку от своих очков, и его лицо приняло недовольное выражение.

– А вы не думаете, что тут может быть…

Нескольких слов хватило бы, чтобы широко открыть двери его офиса навстречу самым сомнительным махинациям, и я сразу же отказалась от этого.

– Слушайте, я прожила несколько месяцев с Дэвидом. Я своими собственными глазами видела его документы, его идентификационную карту. И могу вас заверить, что он родился 5 января 1970 года. То есть на полтора года позже своего старшего брата. Никакого чуда!

– Хорошо, хорошо, хорошо. Если вы это утверждаете…

– Да, утверждаю! – почти закричала я, с трудом сдерживая свои эмоции.

– Я лишь хотел предупредить вас, чтобы это не было неприятным сюрпризом, ну или, я не знаю, разочарованием… В случае получения нового наследства, например.

Я с трудом сдерживала раздражение, но все же смогла взять себя в руки и сухо ответить ему:

– Я прекрасно справляюсь со сложившейся ситуацией, хотя она и достаточно непроста, благодарю вас.

– Я очень рад этому…

– Я тоже.

– Однако я полагаю, что вашу будущую покупку мы запишем как ваше личное имущество, если, конечно, вы ее осуществите до подписания брачного контракта. Не так ли?

Я стояла неподвижно, и на моем лице явно было написано смятение и нерешительность.

– Не так ли, мадемуазель? – настаивал он.

– Я… я не знаю. Будет видно, когда я найду подходящую квартиру.

Я дрожала. Я не верила сама себе. Как могли столь решительные слова вылететь из этого рта, того самого рта, который целовал губы Луи, ласкал его тело и член, а вместе с этим и всю его душу лишь несколько дней назад в Мальмезоне. Впрочем, кажется, что то цветочное безумство уже так далеко… При этой мысли моя татуировка дала о себе знать и на моем лице отобразилась недовольная гримаса.

Такой мой ответ лишь ненадолго отсрочил принятие окончательного решения, он был весьма двусмысленным, чтобы дать понять господину нотариусу, что ему удалось меня поколебать. Однако я на данный момент видела лишь одно противоядие – отказ.

Он сдержанно улыбнулся, но в его улыбке проскользнуло что‑то лукавое, может, он даже не отдавал себе в этом отчета, так много хитрости было в его натуре.

Затем месье Шурманом проводил меня до офиса своего клерка, где нас встретила молодая и очень симпатичная девушка. Месье Шурманом покровительственно положил мне руку на плечо, тем самым выражая чуть ль не отеческую заботу по отношению ко мне.

– Вы совершенно правы, что не торопите события. Дайте себе время подумать… Мы никогда не уделяем достаточного количества часов для того, чтобы поразмыслить над важными вопросами.

Говорил ли он о покупке моей будущей квартиры?.. Или о прошлом братьев Барле?

Я все еще размышляла над двусмысленностью его тирады, но он уже удалился, как краб в свою пещеру под скалой.

К счастью, наш мозг выполняет ту же работу, что и монтажник в кино. Он вырезает некоторые моменты, стирает обыденность из воспоминаний повседневной жизни, и лишь в критические моменты мы вспоминаем самое необходимое.

Это пятнадцатое мая было одним из таких дней, чудесным образом наполненных сильными ощущениями. Я почти ничего не запомнила из туманных поучений месье Шурманома, этот отрезок дня уже почти полностью выветрился из моей памяти. В 8 часов вечера я уже оказалась в вестибюле небольшого симпатичного отеля, перед большой двустворчатой позолоченной дверью в английском стиле.

– Здравствуйте, меня ожидают в пятнадцатом номере.

– Так… Пятнадцатый, – подтвердила брюнетка с короткой стрижкой. – Да, ваш друг уже прибыл. Это на втором этаже.

Во время нашего ленивого времяпрепровождения в «Жозефине» я много рассказывала Луи, чтобы немножко заинтриговать его, о свиданиях вслепую, которые неизвестный мужчина назначал Соне в течение долгих месяцев. Луи очень удивлялся, что этот человек продолжал с ней встречаться, несмотря на официальное закрытие эскортового агентства «Ночные красавицы», где они и познакомились.

Если вначале для моей подруги это было просто развлечением, способным хоть немного разнообразить повседневность, то вскоре превратилось в навязчивую идею. Когда, после их многочисленных утех в полной темноте, на горизонте возникла угроза исчезновения незнакомца из ее жизни, она решила снять с него покров тайны и однажды во время их игр неожиданно включила свет в комнате. С тех пор этот мужчина, чей член всегда пах клубникой или малиной, возбуждался при виде Сони настолько, что превосходил сам себя, хотя и без того отличался богатой фантазией. Она могла говорить о нем часами, чем повергала Фреда в серьезное уныние.

– Ты здесь? – прошептала я, проскальзывая в щель между двойными дверями. Это было обязательным условием этой игры, этой фантазии: проникнуть в комнату так, чтобы никто тебя не увидел и ты никого не заметила, чтобы ни один луч света не проник вовнутрь. Это возможно было сделать только в комнатах с двойными дверями, между которыми пряталась небольшая ступенька. Между дверями образовывался как бы небольшой коридор, позволявший контролировать поток света, делая так, чтобы он не проник в комнату.

Я остановила свой выбор на данном отеле именно из‑за этой его особенности, поскольку ничто не гарантировало, что мы сможем нормально расслабиться вдали от нашего любимого «Шарма».

– Заходи… – прошептал он из противоположного окну угла.

Нет, неправда, теперь я вспомнила, что Луи ничего подобного не говорил. Напротив, он молчал, лишь улыбаясь, и из‑за этого в комнате действительно возникла атмосфера полной анонимности между нами. Луи даже не побрызгался сегодня любимой туалетной водой. В общем, я должна была воспользоваться только своими руками, чтобы узнать его и довериться ему. Больше ничто не могло мне помочь понять, что в этой кромешной тьме находится именно он.

Мы молчали. Я с трудом угадывала его тень, которая сидела на изогнутой кушетке около кровати. Он не двигался. Видимо, за то время, что Луи ждал меня здесь, его глаза уже немного привыкли к этой темноте, потому что я отчетливо чувствовала на себе его взгляд, который блуждал по моему телу. Не говоря ни слова, я разделась, медленно, снимая вещь за вещью, тоже, в свою очередь, стараясь не нарушить правила нашей игры и сохранить хрупкую атмосферу тайны. В тишине я легла на кровать, которую он заботливо расправил, и приготовилась ждать.

Я почувствовала нежное и легкое прикосновение его кожи, когда он дотронулся до моих ног, и поняла, что он тоже полностью обнажен. Комнату постепенно стали заполнять другие звуки: прерывистое дыхание, которое учащалось с каждой минутой, я слышала, как он ласкает рукой свой член, как он кончает. Слышать, как Луи мастурбирует, но не видеть его, не иметь возможности дотронуться до него показалось мне самой интимной из наших фантазий. То, что могло быть слишком грубым или откровенным под пристальным взглядом, в темноте становилось особенно чувственным, обострялось каждое движение, каждое прикосновение. Игра в кошки‑мышки.

Благодаря этой ситуации я впервые могла услышать то, что мне так всегда хотелось: я слышала, как он ласкает головку своего члена, крайнюю плоть, как напрягается его уздечка, вплоть до болевых ощущений, и изо рта вырывается короткий стон, я чувствовала, как приоткрываются его влажные губы, как он смачивает в слюне пальцы и снова опускает руку на член, который сводит легкой судорогой.

Несмотря на расстояние между нами, мой нос чувствовал запах его фаллоса. Желание Луи возрастало с каждой минутой, и запах становился все сильнее, все острее, предвещая скорое наступление момента истинного наслаждения. Мне, в свою очередь, тоже не нужно было отдавать особых распоряжений, чтобы я начала ласкать себя. Я лежала, широко раздвинув ноги, и меня совершенно не смущал его пристальный взгляд. Раньше мне всегда было неприятно заниматься этим в присутствии Луи, и я уже давно этого не делала. Я начала ласкать себя широкими круговыми движениями. Потом сильно сжала набухший клитор, не отдавая себя отчета в том, что он захочет сделать то же самое, но наверняка гораздо менее ловко, чем я сама. Я засунула в свою влажную от желания попку три пальца одновременно, решительно, настойчиво, но я не хотела, чтобы Луи принял мое внезапное желание за призыв. Я хотела быть удовлетворенной, да; я хотела, чтобы это сделал он, да – но только тогда, когда я действительно захочу, не опуская ни одной из сладких томных прелюдий. И ничто уже не могло меня остановить, когда я была опьянена сексуальным желанием, которое наполнило воздух в нашей комнате. Резкий удар его члена по моему лицу прекратил полет фантазии. Я, пожалуй, была даже больше удивлена, чем раздосадована. Я настолько унеслась со своими желаниями и удовольствиями, что даже не заметила, как он подошел ко мне, неслышно ступая по мягкому ковру. Его горячее дыхание медленно обволакивало меня, мою шею, живот, грудь, как пелена тонкого теплого дождя в темную ночь.

Мои губы были полуоткрыты, полностью готовые принять его. Я нежно взяла ртом его член, один раз, второй, потом заглотила настолько глубоко, насколько это возможно. Мы оба были полностью удовлетворены, так как чувствовали, что нам удалось установить контакт между нашими двумя планетами, разделенными бесконечной черной ночью. Я позволяла ему входить и выходить из моего рта. Иногда он заходил слишком глубоко, но это не так уж важно. Я обожала чувствовать, как его фаллос увеличивается во мне, все больше и больше, вплоть до того, что я сама удивлялась, как же я могу держать во рту член таких огромных размеров. Вся моя власть над ним сейчас была здесь, в его члене, который я могла увеличить до невероятных размеров, доставив Луи бесконечное удовольствие. Я чувствовала себя богиней, единственной, кто способен подарить ему вечность наслаждения.

Когда я ощутила, что член Луи начинает пульсировать, а крайняя плоть дрожать, то изо всех сил прижала к себе ягодицы возлюбленного, пытаясь не дать ему отодвинуться от меня, следуя естественному рефлексу. Я хотела, чтобы он кончил мне прямо в рот, я хотела выпить все до последней капли, хотела насытиться этим космическим дождем. Он понял меня и вместо того, чтобы достать свой член, засунул его еще глубже и в это же время опустил большой палец мне во влагалище, которое уже горело от желания. Нам не нужно было даже смотреть друг на друга, чтобы координировать движения. Нами двигали невидимые силы, не позволявшие сделать ни единой ошибки. Свободной рукой я дотронулась до его мошонки, представив себе, что дотянулась до раскаленного метеорита, – эта картинка весьма позабавила меня и заставила улыбнуться, потом я подумала о черной дыре его ануса, куда я осторожно ввела свой указательный палец, и Луи негромко застонал. Думаю, впервые из меня выделилось такое количество смазки. Его рука и простыня были насквозь мокрыми. Мое влагалище так сильно сокращалось, что на мгновение мышцы зажали его большой палец внутри меня. Когда он наконец смог освободиться, то тоже моментально кончил и по моему горлу потекла обжигающая белая лава и в моем рту остался липкий соленый вкус нашей любви. Я проглотила все, как нектар, пытаясь даже распробовать этот вкус.

Теперь у нас оставались силы только на то, чтобы свернуться на грязной кровати, положив руки на самые интимные места друг друга, и сладко уснуть, блаженно осознавая, что мы смогли получить значительный кусочек земного счастья.

 

 

5

 

18 мая 2010 года

 

Соединенные священной связью татуировок. Сейчас мы с Луи были такими, и с каждым днем эта чувственная связь между нами становилась все крепче. Да, для того чтобы закрепить наш союз, я предпочла кольцу этот несмываемый рисунок чернилами. Насколько я помню, обручальные кольца не очень‑то мне помогали…

Кстати, интересно, а Дэвид снова использует обручальное кольцо Гортензии? То самое, что было предназначено мне, наверняка появилось уже на пальце Алисы. Чтобы проверить свою теорию, я пролистала не один глянцевый журнал в поисках фотографии, где бы Алиса не прятала левую руку. Когда мне все‑таки удалось сделать это, я убедилась, что на безымянном пальце блондинки ничего нет. Странно. Может, он просто хочет надеть это пресловутое кольцо ей на палец во время какой‑нибудь более важной и официальной церемонии, чем их представление перед камерами? Когда будет много всяких журналистов, конечно?

В тот вечер, когда у нас с Луи проходило анонимное свидание, я долго не решалась заговорить с ним по поводу того странного несоответствия, найденного месье Шурманомом. Полная нелепица, глупость… о которой я, однако, беспрестанно думала. За два дня до его дня рождения заговорить на эту тему было так просто… и так заманчиво. И я глупо поддалась этому желанию. Любопытство губит нас, видите ли, если не делает безумцами.

– Май 1968… По меньшей мере, необычная дата рождения, – произнесла я нарочито рассеяно, как бы вскользь.

Практически каждый год пресса предсказывала социальные волнения, и политики, и профсоюзные деятели много говорили о последствиях, которые могли породить протестные движения. Луи смотрел новости одним глазом, но был сосредоточен на глянцевом журнале об искусстве, который держал в руках.

– Ну… Я думаю, что в 1968 году на свет появилось несколько сотен тысяч детей, из которых десятки родились в мае. Я не единственный.

– Точно… но не думаю, что все могут похвастаться такими пикантными историями своего рождения.

18 мая 1968 года, к этому дню забастовки шли уже третью неделю и на заправочных станциях не оставалось ни капли горючего. В машине не было бензина, такси не ездило, и Андре Барле пришлось позаимствовать трехколесный велосипед, на котором развозили газеты, которые он издавал, и доставить таким образом в срочном порядке Гортензию в больницу. И в этой же карете сорок восемь часов спустя он отвез обратно домой жену и ребенка, сопровождаемый удивленными взглядами прохожих, маршировавших по улицам города. Зрелище было настолько забавным, что соседи достали фотоаппарат, дабы запечатлеть такую сцену. Эпизод навсегда сохранился в семейных архивах как один из самых ярких. Эту фотографию доставали во время всех длинных и скучных обедов, чтобы хоть как‑то поразвлечь собравшихся.

– Может, и хорошо, что случай был редким, – постарался он уклониться от прямого ответа.

– Посмотри, например, на Дэвида… – настаивала я.

– И что?

– Думаю, что никто не вспомнит о смешных подробностях при родах в январе 1969.

Он не реагировал, и я решила начать еще раз.

– Наверное, это был самый обычный месяц, январь 1969 года. Особенно пятое число, ровно через четыре дня после Нового года.

Не отрываясь от чтения, он очень спокойно поправил меня:

– Январь 1970‑го. Не 69‑го. Дэвид родился пятого января 1970 года, – настойчиво повторил Луи, и в его голосе я услышала металлические нотки.

Он делал вид, что читает, но я обратила внимание на то, что, когда он произносил эти слова, его взгляд неподвижно застыл, уставившись в пустоту.

– 69‑го, ты уверен? – я старалась не выдать в голосе своих эмоций.

– Да, Дэвид родился 5 января 1970 года. Я отлично знаю дату рождения собственного брата.

Его тон смог убедить меня лишь наполовину. Да, конечно, в принципе это было неоспоримо. Дискуссии ни к чему бы не привели. Я прекрасно видела, что ничего не добьюсь сейчас.

– Да, но, в конце концов, 69‑й, 70‑й… почти одно и то же… – сказала я.

– Не совсем.

Он встал, бросил журнал на маленький столик и, не давая мне шанса вновь вернуться к начатому разговору, вдруг неожиданно шутливо добавил:

– Скажите‑ка мне лучше, мадемуазель историк, вы не знаете, где может лежать «Сто раз на дню»?

Этот вопрос застал меня врасплох, что, по всей вероятности, и было целью Луи, и я не нашла ничего лучшего, чем ответить:

– В нашей спальне, разве нет?

– По правде говоря, нет. Я только что искал дневник, но не нашел нигде в нашем доме.

Я все еще не привыкла к последнему слову, которым он называл этот роскошный дворец, в котором мы теперь жили. Дом. Спящая красавица, наверное, тоже говорила о своем замке: «Ну же, ребята, давайте возвращайтесь уже с охоты на дракона домой».

Из небольшого, закрытого, но очень комфортного и уютного пространства, где каждый уголок был наполнен воспоминаниями о тех сладких моментах, которые мы там пережили, мы переехали в огромный дом, у которого тоже, безусловно, имелась душа, но все же здесь слишком долго никто не жил. Слишком долго.

– А… после нашего отъезда из «Шарма» нельзя сказать, что ты очень уж им занималась?

Я не очень люблю, когда меня в чем‑либо упрекают, однако таким был наш уговор и я о нем прекрасно помнила.

– Да, конечно. Как раз припоминаю, не забыла ли я его в одной из комнат?

– Хорошо… пойду поищу.

– Прекрасно, – сказала я. – Ну а пока ищем, может, воспользуемся запасными листочками, которые можно будет туда просто вложить? Если хочешь, конечно.

– О’кей. В конце концов, я думал, что это ты туда хочешь писать?

На самом деле, мы не устанавливали никаких определенных правил. В этом не было необходимости. Когда мы жили вдвоем на двадцати или двадцати пяти квадратных метрах комнаты номер один, «Сто раз на дню» то и дело попадал нам в руки, мы писали туда тогда, когда одному из нас хотелось это сделать, в минуты послеобеденных сиест или когда он попадался на глаза во время редких уборок. Это не было обязанностью, мы не планировали, что и когда туда писать, каждый делал это, когда считал нужным. Случалось, мы так хотели зафиксировать какое‑то событие или описать испытанное чувство, что записи накладывались одна на другую на рваных листочках нашего дневника и строчки перебивали друг друга.

– Я думал перечитать некоторые записи…

Мы очень редко делали это.

– Правда? А почему?

Он подошел ко мне, крепко обнял, так, что наши татуировки соприкоснулись, и заглянул в глаза:

– Потому что я никак не могу перестать радоваться вашим последним успехам, мадемуазель, вы растете на глазах.

Наша помолвка в Мальмезоне, а также свидание вслепую очень понравились Луи. Я могла прочитать это в его сдержанной, слегка натянутой улыбке, словно у него было что‑то кислое во рту. Про себя я ликовала. Наконец‑то у меня есть перед ним небольшое преимущество!

– …И я хотел лишь сравнить Эль сегодняшнюю с той, что знал вчера.

– А еще, – загадочно сказала я, – ты не видел Эль завтрашнюю!

Я слегка наклонила вправо голову, тем самым как бы случайно открыв свою шею для его поцелуев, а сама принялась нежно целовать его шею в том самом месте, где рождался розовый бутон, нарисованный опытной рукой Стефан. Я обожала целовать татуировки Луи. Мне казалось, что таким образом я питаю их живительной влагой и мотивы их оживают.

– Хм… Ты меня интригуешь.

Но вся эта небольшая игра между нами была не просто так. Сегодня, 16 мая, оставалось два дня до его дня рождения. Луи исполнялось сорок два года. В моих словах он уловил едва заметный скрытый смысл обещания.

– Надеюсь! Но ты можешь меня хоть пытать в течение этих двух дней, я ничего не расскажу! Ничего, дорогой мой.

– Всего лишь два дня? – сказал он и шутливо попытался укусить меня в затылок.

– Ай!

Подарок, приготовленный мной вместе с Исиамом, был продолжением той цветочной ночи, но вам я могу о нем рассказать. Я сняла все комнаты в «Шарме» в ночь с 18 на 19 мая и в каждой из них решила воплотить одну из мужских фантазий… Думаю, я неплохо представляла себе эротические фантазии Луи.

Но мне хотелось не только удовлетворить желания своего любовника и будущего мужа, я решила показать ему, раскрыть все возможности моих собственных желаний. Я могла удовлетворить его в полной мере лишь тогда, когда находила необходимый выплеск собственным фантазиям. Заметит ли он мой рост? Оценит ли то, как ученик постепенно выходит из тени своего учителя?

 

Витрина галереи Соважа показалась мне в этот вечер 18 мая достаточно темной, когда я подходила к ней под руку с Луи. На фасаде, выходящем на улицу Севинье, было размещено множество экранов унылого серого цвета, на которые прохожие смотрели с абсолютным равнодушием.

– Это и есть сенсационная выставка твоего юного протеже? Черные экраны?

– Потерпи немного…

Мы зашли внутрь, галерея Альбана Соважа показалась мне такой же шумной и приветливой, как и в первый мой визит. На бородатом лице встречавшего нас владельца галереи сверкали стекла новых модных очков, которые, однако, не смогли скрыть его лихорадочного возбуждения.

– Это будет что‑то не‑ве‑роят‑ное, друзья! Невероятное! Говорят, что даже придут представители кабинета министров. И здесь будет вся пресса. Сюда даже отправили представителей TimeMagazine во Франции.

Толпа любопытных собравшихся была еще не очень многочисленной, и, со своей стороны, я пока что не могла увидеть ничего особо примечательного на этой выставке. Внутри, на белых стенах, мониторов оказалось еще больше, чем снаружи. Они тоже были выключены. Единственное, что отличало их от собратьев, висящих на улице, это то, что над каждым висела табличка, на которой значился один из городов мира: Лондон, Токио, Сидней, Сан‑Франциско, Рио‑де‑Жанейро, Москва, Рим, Йоханнесбург, Шанхай, Калькутта, Берлин, Стокгольм… «Трансляция происходящего в режиме реального времени через веб‑камеру…» – так описывал мне свою новую выставку Дэвид Гарчи еще во время нашего новоселья. Это и было его громкой сенсацией? Туристические виды самых знаменитых мест мира? За кого он нас принимает?

– Девочки на месте? – Луи, положив руку мне на талию, указал на большой занавес, за которым угадывались очертания небольшой сцены.

– Они заканчивают краситься. Будут готовы начать минут через десять, – сообщил галерист.

– Великолепно.

– Будет спектакль? – поинтересовалась я, внезапно во мне проснулось любопытство.

– Ну, в каком‑то смысле.

Луи хотелось сделать из этого сюрприз, и я его отлично понимала. Современное искусство, такое, каким он себе его представлял, в первую очередь держалось на эффекте неожиданности. Сначала нужно было ввести зрителя в некий транс всеми возможными средствами. В таком состоянии ему не оставалось ничего другого, как затуманенным рассудком пытаться сочинить какую‑нибудь критику этому концептуальному творению.

– О… – На пороге галереи появилась группа людей. – Думаю, что прибыли наши новые жертвы. Начинается стрельба.

Завсегдатаи подобных выставок и вернисажей имеют удивительное чутье. Просто невероятно: как только на столах появляются первые закуски, пирожки, тарталетки, как только начинают искриться первые пузырьки шампанского в бокалах, предусмотрительно расставленных на столе, так сразу в дверях показываются они, ценители прекрасного.

– Дэвид сегодня здесь?

Разумеется, Дэвид Гарчи был звездой этой вечеринки. От него сегодня зависел успех Луи в мире искусства и, конечно же, его собственный успех.

– Если он до сих пор в том же месте, где был пять минут назад, то, значит, до сих пор не может отойти от последствий своих коктейлей с водкой и апельсиновым соком.

– Давай поищем его. Идешь?

Среди вновь прибывших гостей я заметила Ребекку Сибони, хозяйку эскортового агентства «Ночные красавицы», в котором я работала одно время. Ее светлые волосы и стройное тело, даже скорее худое, выгодно подчеркивались классическим элегантным костюмом цвета фуксии. Я оставила Луи исполнять обязанности гостеприимного хозяина и пошла поздороваться с бывшей начальницей.

– Добрый вечер, Ребекка. Сколько лет…

– В самом деле. Я рада тебя видеть, семейная жизнь тебе очень к лицу. Прекрасно выглядишь.

Ребекка сказала комплимент, осмотрев меня с ног до головы, оценив, как прекрасно сидит на мне изящное платье из китайского шелка, купленное как‑то Луи по случаю, как оно выгодно подчеркивает мою тонкую талию и придает объем бедрам.

Однако за этими любезными словами я не могла не почувствовать ее досады, хоть и весьма умело замаскированной. Ведь она долгое время хотела быть спутницей Луи.

– Спасибо.

Повисла неловкая пауза, которая продлилась несколько секунд, показавшихся мне часами. Мне вспомнилось то, как фамильярно Ребекка обращалась к Луи во время одного из телефонных разговоров, пиратскую запись которого раздобыл Фред: «Мой Лу, ты же знаешь, что я здесь только для тебя. Вся полностью». И в этот вечер она снова была здесь, рядом с ним. С тех пор я много раз возвращалась к фразам, которыми они обменивались тогда, вспоминала их, прокручивала у себя в голове. Я хотела убедиться, что там не было ни малейшего намека на двусмысленность. Луи в самом начале играл в ту же игру, что и Дэвид. Потом он совершенно искренне влюбился в меня и с помощью своей старой подруги всеми силами пытался заставить меня отказаться от брака с его младшим братом. Но этому объяснению явно противоречил следующий факт, который я обнаружила: я была полной копией Авроры, девушки, которую оба брата любили в юности. С того времени… Я просто перестала терзать себя по этому поводу. Какая разница, в конце концов, если теперь я живу с единственным мужчиной, которого когда‑либо по‑настоящему любила?

– Ты знаешь, что они для нас приготовили? – спросила меня Ребекка.

Она указала рукой на черные экраны вокруг нас, и как будто какое‑то невидимое ухо услышало этот сигнал – на экранах появилось изображение. Сначала что‑то похожее на таблицу, потом размытые очертания непонятных картинок, которые при более внимательном рассмотрении оказались коллажем из изображений веб‑камер со всего света. Можно было уже различить на экранах разнообразное нижнее белье, мужское и женское, разного цвета волосы на половых органах и кожу разных оттенков. Через несколько секунд вся суть выставки, ее цель, уже не вызывала сомнения: сорок половых органов, принадлежащих мужчинам и женщинам, разных возрастов, рас, комплекций, оказались представлены крупным планом на главном экране. Самым удивительным было то, что от каждого монитора тянулся кабель и общее изображение пестрой картинкой транслировалось на потолок зала. Все провода исчезали за занавесом, где пряталась небольшая сцена.

– Добрый вечер и добро пожаловать в галерею Альбана Соважа и Луи Барле…

Вот так мой мужчина триумфально вошел в самый закрытый и претенциозный мир на нашей планете, в мир современного искусства. Альбан был очень доволен всем происходящим, он, взяв микрофон, неспешно прогуливался между собравшимися гостями.

– Мы очень рады приветствовать вас здесь сегодня вечером, Луи и я, чтобы представить вашему вниманию новое произведение Дэвида Гарчи «Постоянный Секс».

Затем он несколько минут нес какую‑то философско‑концептуальную галиматью с таким серьезным видом, будто объявлял о помолвке английского принца с певицей R’n’B, затем сунул микрофон неизвестному артисту, возникшему из ниоткуда, бледному, как простыня. Молодой пижон схватил микрофон, повернулся спиной к зрителям и обратился к тем, чьи части тела мы видели на экранах:

– О’кей, потрогайте себя, пожалуйста. – Отточенными и синхронными движениями, как в танце, столько же рук, сколько было гениталий, начали трогать свои обнаженные тела.

– А сейчас ласкайте себя, – это уже командовал Дэвид Гарчи. И все так же синхронно принялись мастурбировать, увлеченно, вдохновенно, изо всех сил. Только сейчас я обратила внимание, что экраны с изображениями мужских и женских половых органов были расположены в определенной последовательности, они чередовались друг с другом, словно того требовали правила приличия при рассадке гостей на званом обеде.

Когда каждый из участников доходил до пика наслаждения, более или менее ярко выражая свои эмоции, кабель, идущий от этого экрана, начинал светиться. Скоро создалось такое впечатление, что мы находимся в ночном клубе, освещенном многочисленными неоновыми огнями. Я не заметила присутствия Альбана рядом, однако отчетливо слышала его голос, нашептывающий чуть ли не под ухом:

– Мы определяем уровень наслаждения каждого с помощью звуковых частот их стонов. Чем они выше, тем ярче соответствующие свет и цвет.

– Все нужно только для этого? – спросила я, несколько обескураженная безвкусицей и некоторой вульгарностью увиденного. Превратить галерею в ночной клуб, который испытывает оргазм?

– Это даже еще лучше, чем кажется… Их стоны будут также перенесены на музыку, как в одной известной программе. И все эти звуки будут транслироваться в режиме онлайн. Нужно лишь на максимум увеличить звук.

При этих словах Дэвид Гарчи начал подбадривать своих маленьких солдат удовольствия.

– Громче… громче, ребята, – по‑английски взывал он к ним и повторил еще раз, но уже на французском: – Пожалуйста, громче, друзья!

Чем слышнее были стоны, тем сильнее становился рокот толпы вокруг меня. Каждый внимательно смотрел на остальных приглашенных, чтобы составить собственное мнение. Некоторые не пытались даже скрыть своего отвращения, а другие здорового смеха. Я поймала вопрошающий взгляд Ребекки и спросила ее вполголоса:

– Министр в самом деле придет посмотреть на… это?

Моя бывшая хозяйка приподняла одну бровь, такую светлую и тонкую, что она казалась практически невидимой. Из колонок, расставленных по периметру залы, раздались первые звуки прекрасной романтичной музыки, достаточно, однако, ритмичной, чтобы нам захотелось медленно и плавно под нее двигаться. Я догадалась, что эта мелодия состоит из вздохов и стонов, собранных со всего мира в режиме реального времени. Новаторство и изобретательность данного мероприятия заключались в том, что у зрителей создавалось ощущение, что они присутствуют на обыкновенной провокационной выставке. Но в этот самый момент поднялся черный занавес, и на сцене появились три танцовщицы в бикини телесного цвета, почти прозрачном, в нем они выглядели еще более волнующе и привлекательно, нежели бы были просто голыми. Несмотря на всеобщее волнение, вызванное их появлением, я тотчас же узнала метиску Саломею. Второй была Пегги, знаменитая коллега Сони, которая однажды одолжила нам свой маленький кабриолет. Ну и, конечно же, сама Соня. Все три соблазнительно покачивали бедрами, но на лицах танцовщиц было выражение, как у внезапно кем‑то спугнутых невинных овечек. Все это весьма сомнительно гармонировало с мастурбирующими космополитами.

– Наверное, оказалось действительно непросто заставить девочек выглядеть более или менее благопристойно, – прошипела сквозь зубы Ребекка.

– Вы были в курсе?

– По правде говоря, нет! – воскликнула она. – Я бы никогда не дала согласия на… подобную грязь! Луи мог бы нанять любых красоток для этого маленького шоу. Каждая испорченная девчонка с горящим взором согласилась бы на такое предложение. Но не София! Только не для такой выставки!

– Соня профессиональная танцовщица, – защищала я ее. – Артистка! Не эта…

– Да я знаю, знаю!

На сцене уже начали изображать стриптиз, который начался с того, что девушки сняли с себя верхние части купальников. Соня устремила глаза куда‑то вдаль, поверх голов зрителей, было очевидно, что ей не хотелось ловить на себе любопытные похотливые взгляды.

Что до Луи, Дэвида Гарчи и Альбана, то они стояли чуть поодаль, явно довольные произведенным на публику эффектом, и счастливо улыбались, как мальчишки. Гости слушали, внимательно смотрели на происходящее и пытались найти во всем какой‑либо смысл. Они явно не знали, куда именно и как нужно на это смотреть, и на лицах многих было написано смущение и недовольство.

– О’кей. Я ухожу отсюда, – сказала я, решительно направившись к выходу.

Гул толпы на улице дал мне понять, что весь спектакль можно наблюдать и снаружи, на тех экранах, что были закреплены на стенах. Я только задавала себе вопрос: интересно, а звуковое сопровождение там тоже слышно?

Оказавшись на улице, я смогла в этом убедиться. Изображения трех танцовщиц сменялись видом половых актов и мастурбаций по всему свету, в прямом эфире… посреди улицы! Они совсем с ума сошли? Я заметила силуэт Луи, который, заметив, что я направилась к выходу, поспешил пойти за мной. В этот же самый момент на улице раздался вой полицейских сирен, и я увидела, как к нам на полной скорости приближаются две машины. Луи все еще был где‑то в глубине зала, Альбан тоже, когда в зал вошли двое полицейских в штатском. Единственное, что выдавало в них представителей власти, – это оранжевые повязки на рукавах.

– Полиция… полиция… пропустите, пожалуйста.

Они пытались просто пройти сквозь толпу любопытных гостей, теснившихся у входа, не разгоняя их. Эта сцена показалась мне настолько нереальной, что, вместо того чтобы уйти, как я планировала несколько минут назад, я застыла посреди тротуара.

Руководил процессом тот полицейский, что был постарше, блондин с редкой, коротко подстриженной светлой бородой. Он резко задал вопрос:

– Вы ответственный за весь этот беспорядок?

– Да нет же, почему я? – ответил ему кто‑то.

В это время его напарник, худой и темноволосый, фотографировал происходящее вокруг с помощью огромного фотоаппарата, висящего у него на шее.

– Я ответственный! – внезапно раздался голос Луи.

Мой мужчина шел из глубины зала настолько быстро, насколько ему это позволяли больное колено и трость. Он улыбался своей приветливой улыбкой, заготовленной специально для таких официальных случаев, улыбкой, которая мало походила на его настоящую, с милыми ямочками. Он протянул руку:

– Луи Барле. Я официальный представитель этой галереи.

– Капитан Лешер… – ответил офицер, но не пожал протянутой ему руки.

– Могу я спросить вас, капитан, чему мы обязаны таким визитом?

– Вы издеваетесь надо мной? Так вы себе представляете дружескую вечеринку? – Он указал рукой на большой экран, где как раз в этот момент можно было увидеть крупным планом два половых органа: мужской и женский. Девушка ввела себе в вагину два пальца и была недалека от оргазма.

– Послушайте, я не прошу вас понять или оценить… – напрягся Луи. – Но, между прочим, это искусство. Высокое искусство.

Тут, как нарочно, вдруг погасли все экраны: и наружные, и внешние. Вероятно, это сделал Альбан, испугавшись и решив, что пора принимать срочные меры.

Офицер окинул Луи презрительным взглядом, а потом продолжил:

– Я забыл уточнить: я представляю отдел по защите прав несовершеннолетних, и я здесь не для того, чтобы определять, искусство это или нет. Сие не в моей компетенции. Но я хочу вам сказать, дорогой месье, что выставлять посреди улицы изображения половых органов и демонстрировать половые акты в двухстах метрах от коллежа – это грубое нарушение прав ребенка. Которое карается тюремным заключением.

Последние слова неприятно удивили Луи, и он не нашелся даже, что ответить.

Помощник в это время закончил фотографировать, подошел к ним и достал из кармана своей куртки наручники. По толпе пронесся возмущенный шепот.

– Я могу наконец понять, что здесь происходит? – поинтересовался Луи.

– Все очень просто, мы отвезем вас в полицейский участок.

С этими словами темноволосый полицейский подошел к Луи и попытался надеть на него наручники.

– Подождите… Я пойду с вами. Но не думаю, что такие меры действительно необходимы.

– Я очень признателен вам, месье, однако позвольте мне здесь решать, что необходимо делать, а что нет.

Он дал знак своему напарнику, что тот может продолжать. Луи сначала инстинктивно отступил на шаг назад, но, видимо передумав, сопротивляться не стал. Полицейский ловко заломил ему руки за спину, застегнул на запястьях стальные браслеты и толкнул моего жениха к ближайшей полицейской машине.

Синий свет мигалок освещал всю улицу. Мой гнев против Луи очень быстро сменился чувством тревоги, и волна нежности к нему захлестнула меня. Я не могла примириться с мыслью, что его увозят далеко от меня, как преступника. Странные судороги сводили меня внизу живота, это было похоже на цунами. Все мое тело сопротивлялось тому, что Луи отделили от меня. То, что происходило с моим телом, наконец вывело меня из бесчувственного состояния. Я пробралась сквозь толпу незнакомцев и нашла в себе силы обратиться к полицейскому:

– Капитан!

– Вы кто? – резко зарычал бородач.

– Я его невеста.

– И что?

– Я могу спросить, кто вас предупредил?

– Простите? – он сделал вид, что не понял меня.

– Я никогда не поверю, что вы проезжали здесь по чистой случайности. Выставка только что открылась. Для того чтобы так быстро оказаться на месте, было необходимо, чтобы вас кто‑то предупредил, не так ли?

«Настучал на нас», – хотела добавить я, но с трудом сдержалась. Он слегка прищурил глаза, отчего его лицо стало казаться немного злым, и коротко ответил мне:

– Родительский совет учащихся.

– Родители учеников? – удивилась я.

– В конце этой улицы находятся коллеж и лицей имени Виктора Гюго, мадемуазель. Согласно статье 227‑24 Уголовного кодекса, демонстрация картинок порнографического содержания лицам, не достигшим восемнадцати лет, карается лишением свободы сроком до трех лет и штрафом в размере 75000 евро. Запрещается открывать секс‑шопы и прочие заведения, предназначенные исключительно для взрослых, менее чем в двухстах метрах от учебного заведения. Таков закон.

– Но это ведь не секс‑шоп! – возразила я. – А галерея искусств!

– Я хотел лишь сказать, что нужно тщательнее проверять детали, когда речь идет о такого рода искусстве.

Я готова была горячо продолжить спор и до конца отстаивать наши интересы, защищая их от обывательских предрассудков, когда почувствовала, что на плечо мне легла дружеская рука. Рука Альбана.

– Брось! – прошептал он мне на ухо. – Ты только усугубишь его положение.

– Черт побери! Не можем же мы вот так все оставить?

– Брось, говорю тебе. Лично я уже сталкивался с подобным много раз за десять лет. Он выкрутится. Не переживай.

Однако все внутри меня говорило обратное, все мои внутренности медленно наливались свинцом.

Я смотрела на Луи, которого силой запихнули на заднее сиденье государственного «Пежо», чудесная роза на шее моего мужчины исчезла за грубо захлопнувшейся дверцей автомобиля.

– Они продержат его всего день или два. Они просто хотят напугать Луи, но, уверяю, ничего плохого ему не сделают, – старался утешить меня Альбан, приводя примеры из собственного опыта. – И к тому же сейчас ты имеешь право на своего адвоката на время всего процесса.

– Адвоката? Какого адвоката?

– Зерки, – ответил он таким тоном, словно это было очевидно. – Жан‑Марк Зерки. Адвокат Луи. Ты его не знаешь?

Луи довольно часто упоминал имя этого человека, когда рассказывал о своем увольнении из группы Барле, но я никогда не встречала его. А также даже не подозревала, что он в курсе всех событий, происходящих в жизни моего будущего супруга.

– Держи, Луи просил передать это тебе.

Бородатый галерист протянул мне плоский ключ, испещренный маленькими дырочками и зазубринками. Такими ключами обычно открывают сложные замки или бронированные двери.

– И что он открывает?

– Без понятия. Луи сказал, что ты знаешь.

– Но когда он успел тебе его передать?

– Только что, буквально несколько минут назад. Когда увидел, что подъезжает полиция.

– Хорошо…

Я с недоверием покосилась на ключ.

– Он также просил передать, чтобы ты позаботилась о вашем дневнике в «Шарме» и закрыла на замок все, что может быть «слишком горячим». Это он так сказал. И добавил, что ты должна понять.

Как только Луи услышал вой сирены, то сразу же понял, что может случиться с галереей и с ним, ее представителем. Он успел дать эти несколько поручений Альбану, чтобы смягчить удар. Мы – та самая пара, которая поставила во главу угла отношений сексуальность, вот с чем нам нужно быть всегда настороже. Потому что справедливость может стать оружием, которое используют против нас. Это казалось таким абсурдным. Я снова почувствовала тупую боль внизу живота.

– Эль! Эль!

Звук быстрых шагов и знакомый голос заставили меня повернуться.

Пользуясь волнением, которое царило в галерее, Соня и другие танцовщицы ушли со сцены. Моя подруга в наспех накинутом коротком пеньюаре бежала ко мне, она была столь же смущена, сколь и удручена происходящим.

– Эль, позволь тебе объяснить…

И я бросилась бежать. Бежать в никуда. Несмотря на то что узкое платье не позволяло мне делать это быстро, я бежала, обгоняя неспешно прогуливающихся прохожих, не зная, куда несут меня ноги.

Я хотела просто бежать. Развеять по ветру свои романтические представления о Луи, которого увезли полицейские. Я хотела избавиться от запаха его парфюма, преследовавшего меня даже здесь, на набережной. Я хотела сохранить в себе лишь воспоминания о наших телах и прогнать из головы все остальное: все чувства, все эти ненужные картинки, которые в любое мгновение могли все испортить. Все было испорчено, начиная с моего подарка. Мой сюрприз, который ждал Луи в «Шарме» этим вечером, без сомнения, был особенным…

 

 

6

 

Квартал Маре в Париже является частью легенд города и овеян особым ореолом. Православные евреи, живущие на улице Розье, представители нетрадиционной ориентации, парижская богема – обитатели этого квартала являют собой весьма интересное и пестрое общество… Самое необычное здесь, по‑моему, то, что этот квартал – один из центральных в Париже, так как находится в первом, третьем и четвертом округах города, но я не вижу в нем такой претенциозности, которой можно было бы ожидать от подобного места. Он даже чем‑то похож на спальный район.

Несмотря на то что здесь находится не один знаменитый памятник, что снять даже самую маленькую квартиру на чердаке тут не всякому по карману, квартал сохранил свою простоту, какую‑то спонтанность, здесь хорошо себя чувствуют обыкновенные люди. Здесь в любое время можно купить сэндвич или фалафель в небольшой местной забегаловке. Можно спокойно обратиться к любому из жителей и не бояться, что на вас посмотрят пренебрежительно и свысока, как, например, в чересчур аристократичных восьмом и шестнадцатом округах. В квартале Маре так тесно переплетаются прошлое и современность, старина и авангард, шик и простота, что за столь долгий промежуток времени его существования они стали неотделимы друг от друга. Все это не переставало удивлять и очаровывать меня.

Зачем я рассказываю вам все это? Наверное, потому, что квартал Маре стал для меня родным еще в ту пору, когда я, жительница парижского пригорода, впервые приехала сюда работать. Тогда здесь находился главный офис агентства «Ночные красавицы». После Друо и его окрестностей эти узкие улочки с маленькими магазинчиками и барами были как раз таким местом, к которому мы с Соней привыкли.

Совершенно естественно, что на следующий день после встречи с месье Шурманомом я начала поиски своей будущей квартиры с этого квартала. Моего бюджета не хватило бы на две комнаты, потому я решила ограничиться поисками небольшой квартиры‑студии, которая одновременно служила бы спальней, гостиной, гардеробной и кухней. Моя мечта казалась вполне осуществимой, такое жилье стоило в пределах трехсот тысяч евро, которые достанутся мне после оплаты всех расходов по оформлению наследства.

Посмотрев несколько старых, темных квартир в ужасном состоянии, я наконец нашла очень милую маленькую квартирку на седьмом, предпоследнем этаже дома без лифта. Находилась она на весьма удачно названной узкой улице с мощеной мостовой и редко посаженными деревьями, улице Трезор. Я еще не приняла окончательного решения, и агент по недвижимости уговаривал меня:

– По такой цене, на такой тихой улице в центре города – это очень удачный вариант! Квартиру только что выставили на продажу, и, поверьте мне, ее быстро купят. Только сегодня поле обеда ее успели посмотреть двое человек.

– Я могу заплатить наличными, – сказала я и впервые в жизни с радостью подумала о том, что мой кошелек изрядно похудеет после этой покупки.

– Когда? – его глаза заблестели.

– У меня есть вся необходимая сумма, – ответила я. – Ну, если точнее, через несколько дней будет. Мне не нужно занимать или брать кредит.

– Включая расходы на услуги нотариуса и оформление документов?

– Я должна все еще раз пересчитать, конечно… но, думаю, да.

Однако какой ценой. Хотя мама только бы порадовалась. Не она ли всегда пыталась внушить мне мысль, что нужно быть полностью самостоятельной и ценить свободу? Она всю жизнь боролась за то, чтобы избавиться от всех предрассудков своего времени, вызволить женщин из постоянной зависимости от мужчин. После исчезновения моего отца ни один мужчина не имел на нее ни малейшего влияния. Конечно, у нее случались какие‑то романы, но никогда не было над ней хозяина, не было хозяина и в ее доме. Моя мать не считала себя воинствующей феминисткой. Свободной женщиной – да. Женщиной, которая никому не позволяла диктовать, как ей жить и как себя вести.

В тот момент, когда я со всех ног бежала от галереи Соважа, Сони, всех несчастий, которые свалились так внезапно на Луи, от нашей недавней помолвки, я будто рефлекторно свернула направо, на улицу Руа де Сесиль, и побежала к дому, квартиру в котором планировала приобрести.

Как по волшебству, договор о покупке квартиры подписали даже без моего участия, и заветные ключи оказались у меня в руках.

 

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально