Энтони Беркли

Тайна семьи Вейн. Второй выстрел

 

Золотой век английского детектива

 

 

Тайна семьи Вейн

 

Глава 1

Наш специальный корреспондент

 

– Энтони, – сказал Роджер Шерингэм, приканчивая третий тост, – если у тебя в мозгу чуть больше извилин, нежели складок на твоих отутюженных брюках, то тебе должно было хватить ума выяснить, когда наш поезд отправляется из Сент‑Панкраса. Причем выяснить это следовало еще вчера вечером, когда ты приехал сюда.

– Но на столе стоит телефон, а в Сент‑Панкрасе, уверен, имеется справочное бюро, – с иронией в голосе произнес его кузен. – Неужели мы не сможем как‑нибудь объединить эти два объекта?

– В письме ты просил о том, чтобы я уделил тебе немного моего драгоценного времени и составил компанию в отпуске, – продолжал гнуть свое Роджер не без раздражения в голосе. – И я не только поддался на твои уговоры, но даже предложил тебе выбрать место, куда мы поедем, а заодно зарезервировать номера. Более того, я согласился подняться раньше обычного и разделить с тобой завтрак, слушая твою болтовню (что совершенно нестерпимо для серьезного человека и уж абсолютно неприемлемо для старого холостяка с привычкой завтракать в одиночестве). Ну так вот: я сделал все это, а где, спрашивается, благодарность? Ты даже не в состоянии ответить на простой вопрос – когда наш поезд отправляется из Сент‑Панкраса!

– Послушай, ты уже знаешь об этом? – воскликнул Энтони, поднимая взгляд от любимой странички «Дейли курьер». – В Блэкхите на скачках с препятствиями Кент упал на сорок седьмом барьере! Вот это да!

– Если бы ты раскрыл газету на развороте, – холодно заметил Роджер, – то, полагаю, обнаружил бы куда более занимательное чтиво, нежели заметка о падении Кента на скачках в Блэкхите. К примеру, редакторскую колонку.

– Намекаешь на то, что там поместили твой очередной криминальный репортаж? – осведомился Энтони, переворачивая страницы. – Кстати, я читал кое‑какие из них. И должен тебе признаться, Роджер, что они очень даже не плохи.

– Огромное спасибо за комплимент, – пробормотал Роджер с ноткой удовлетворения. – Как говорится, устами младенца глаголет истина. Надеюсь, ты все там понял? Да? Уже хорошо. Я стараюсь писать так, чтобы смысл моих статей доходил даже до среднего интеллекта рядового подписчика «Дейли курьер». И, похоже, мне это удается.

– Действительно, довольно интересно, – пробормотал Энтони, сосредотачивая внимание на развороте.

– В общем, ничего себе, – скромно сказал Роджер, складывая салфетку. – Я даже льщу себе надеждой, что…

– Но здесь статья о короткой стрижке «под фокстрот», где автор вопрошает, не способствуют ли такие стрижки появлению «фокстротного» типа мышления. В принципе мысль любопытная, хотя автор, на мой взгляд, слишком сурово относится к современной молодежи, намекая на ее излишнюю инфантильность. К примеру, он говорит, что…

– По‑моему, ты перепутал колонки, – ледяным тоном перебил его Роджер. – Та, что нужна тебе, находится справа и идет сразу же за рубрикой «Корреспонденции с мест».

– «Корреспонденции с мест»? – с рассеянным видом повторил Энтони. – О, кажется, нашел. Называется «Каноник недоволен». Цитирую, сэр: «Посетив в прошлый четверг заупокойную службу по случаю кончины своей тетушки со стороны супруги, не могу не выразить овладевшего мной сильнейшего негодования в связи с крайне неряшливым видом местного священнослужителя, который проводил службу»…

– Знаешь что, Энтони? Никуда я, пожалуй, с тобой не поеду! – неожиданно выпалил Роджер, вскакивая со стула с такой стремительностью, что тот с грохотом полетел на пол.

– Между прочим, у тебя стул упал, – не моргнув глазом, констатировал Энтони.

К счастью, в этот момент зазвонил стоявший на столе телефон.

– Алло! – срывая трубку, прокричал Роджер – куда громче, чем требовалось.

– Алло… – отозвался голос на другом конце провода. – Это мистер Шерингэм?

– Нет. Он уехал в Дербишир первым утренним поездом.

– Шутите? Первый поезд на Дербишир отходит в одиннадцать часов утра.

– А кто, собственно, со мной разговаривает?

– Бергойн из «Дейли курьер». Вы не представляете, Шерингэм, как я рад, что мне удалось связаться с вами. Надеюсь, вы в состоянии выслушать меня?

И Роджер его выслушал. По мере того как его собеседник говорил, мрачное лицо Роджера постепенно прояснялось, сердитые морщинки на лбу разглаживались, а глаза стали поблескивать от сдерживаемого радостного возбуждения.

– Боюсь, Бергойн, у нас ничего не выйдет, – произнес Роджер через некоторое время. – Как вы знаете, я в компании своего кузена Энтони отправляюсь в Дербишир в двухнедельный отпуск. Мы даже номера уже зарезервировали. Хотя… если бы не это, я бы с удовольствием принял ваше предложение.

Протестующие возгласы абонента услышал даже сидевший за дальним концом стола Энтони.

– Ладно, я еще раз обдумаю ваши слова, раз вы настаиваете, – произнес Роджер с хорошо разыгранным неудовольствием, – хотя сильно сомневаюсь, что мы сможем договориться… Но как бы то ни было, через четверть часа я позвоню вам и дам окончательный ответ. Вот на это вы можете рассчитывать совершенно точно. – Он еще с минуту слушал своего абонента, потом повесил трубку и, повернувшись к Энтони, расплылся в улыбке. – Боюсь, наше маленькое путешествие откладывается на неопределенное время, – сказал он очень довольным голосом.

– Что такое?! – воскликнул Энтони. – Ведь мы уже зарезервировали номера.

– Это ты их зарезервировал, – поправил Роджер. – Но, кстати сказать, ничто не мешает тебе занять оба. Можешь спать в одном, а причесываться и поправлять галстук в другом. Разумеется, я возмещу все дополнительные расходы, которые ты понес в связи с возникшим у тебя ошибочным мнением, будто мы отправляемся в отпуск вместе. Кстати, имей в виду, что никаких заверенных моей подписью заявлений или расписок я тебе не давал, а раз так, то наш словесный договор не считается юридически оформленным, а значит, по закону, не имеет силы. Это я к тому, что если у тебя вдруг возникнет вздорная мысль подать на меня в суд, то мой адвокат сразу поставит тебя на место.

– Боже, о чем ты только говоришь! – вскричал Энтони. – Все шутишь – а между тем я никак не могу взять в толк, почему ты решил все переиграть в самый последний момент. Что, собственно, случилось? И с кем ты только что разговаривал по телефону?

Роджер поднял с пола стул, вновь устроился за столом и налил себе еще одну чашечку кофе.

– Надеюсь, ты не будешь против, если я отвечу на твои вопросы в обратном порядке? – произнес он после небольшой паузы в свойственной ему иронической манере. – Прежде всего мне звонил главный редактор «Дейли курьер» – великий человек, перед которым трясутся политики, а герцогини вытягиваются в струнку. Возможно, ты также помнишь, что мы с его сотрудником прошлым летом проводили нечто вроде журналистского расследования, связанного с так называемым «Уичфордским делом». А теперь он хочет, чтобы я прямо сейчас отправился в Гемпшир в качестве специального корреспондента «Курьера».

– В Гемпшир?

– Совершенно верно. Не знаю, видел ли ты в одной из вчерашних газет небольшую заметку о женщине, которая погибла, сорвавшись со скалы в Ладмут‑Бей, но сейчас в связи с вновь открывшимися обстоятельствами возобладала версия, что это, возможно, не несчастный случай. В общем, мне придется делать вид, что я занимаюсь журналистской работой, и даже что‑то писать в этой связи, но главное внимание я буду уделять расследованию обстоятельств смерти этой женщины, причем так, чтобы никто ничего не заподозрил. Короче говоря, мне предложили поработать своего рода сыщиком «под прикрытием», и это, должен тебе заметить, мне очень даже по сердцу.

– Но я собственными ушами слышал, как ты сказал, что об этом не может быть и речи, поскольку ты в компании кузена, то есть моей, отправляешься в отпуск!

Роджер улыбнулся:

– Никогда нельзя соглашаться сразу. Подобные дела, мой мальчик, только так и делаются, и ты сам узнаешь об этом, когда станешь немного старше. Ну и, кроме того, мы и вправду договаривались съездить вместе в отпуск, так что ты, если разобраться, сейчас имеешь на меня куда больше прав, нежели «Курьер» и его редактор. Но скажи: ты действительно хочешь, чтобы я отказался от такой интересной работы и отправился с тобой в этот чертов Дербишир?

– Ну конечно нет, – мягко произнес Энтони. – Мне бы и в голову не пришло требовать от тебя подобного. Ведь если разобраться, то я не очень‑то тебе и нужен. Так что шпионь, сколько влезет. Я даже пару раз куплю выпуск этого самого «Курьера», чтобы узнать, как идут у тебя дела и как ты изображаешь из себя ищейку. Но если честно, детективные игры в твоем возрасте – это уже слишком.

– Черта с два ты станешь читать об этом! Для тебя самое главное сейчас – спортивная страница. Короче, желаю тебе от всей души побольше заниматься спортом и выбросить это дело из головы. И прошу меня извинить, Энтони. Уж я‑то знаю, как мерзко чувствует себя человек, который вынужден не по своей воле менять все свои планы в последнюю минуту.

– Полагаю, я как‑нибудь это переживу. – Энтони напустил на лицо выражение философа‑стоика, достал из кармана трубку и принялся набивать ее табаком. – Конечно, я не в восторге, что мне придется сидеть в пансионе в полном одиночестве, но, надеюсь, со временем я найду знакомых или влюблюсь в какую‑нибудь девушку, и моя жизнь так или иначе наладится. На отдыхе так часто бывает. Кстати, угоститься хорошим табачком не желаешь?

– Спасибо. – Роджер взял протянутый ему кисет и стал с задумчивым видом набивать собственную трубку. Затем, неожиданно просветлев лицом и решительно хлопнув ладонью по столу, произнес: – Слушай, а почему бы тебе не поехать со мной? Как мне кажется, поездка обещает быть очень интересной, а кроме того, ты в качестве компаньона меня вполне устраиваешь. Ну, что скажешь?

– Но комнаты‑то уже зарезервированы, – не сдавался Энтони.

– Ради бога, перестань ты вспоминать эти комнаты. По‑моему, ты становишься одержимым ими. Но ты, быть может, забыл, что от них можно и отказаться? Это называется «отмена брони», не так ли? Лучше скажи: тебе хочется поехать со мной – или нет?

– Хочется!

– Тогда иди на почту и пошли телеграмму об отмене брони. Я же отправлю хозяйке пансиона чек, когда мы приедем в Ладмут, и проблема будет решена. А сейчас позвоню в «Курьер», скажу, что согласен на них работать, а потом смотаюсь в редакцию, чтобы обговорить детали. Кстати, поезд на Борнмут отправляется в двенадцать десять. Узнал об этом совершенно случайно, поскольку две недели назад ехал именно на Борнмутском экспрессе. До этого времени Грини соберет мой багаж, и ты, вернувшись с почты, поедешь с вещами на вокзал Ватерлоо и возьмешь для нас два билета до Ладмута. Встречаемся на платформе у выхода в Сэндаун‑парк за пять минут до отхода поезда. Итак, на почту, малыш! Бегом!

– Скажи, Роджер, – осведомился с любопытством Энтони. – Один из твоих литературных псевдонимов случайно не Фанатик? Или, быть может, Торопыга?

В следующую минуту Энтони уже сбегал по лестнице дома, где располагались холостяцкие апартаменты Роджера. При этом молодой человек едва заметно улыбался. Похоже, небольшой отпуск, который он собирался провести с Роджером, сулил куда больше удовольствий, нежели ему представлялось.

Хотя разница в возрасте у кузенов составляла более десяти лет (Роджеру уже стукнуло тридцать шесть, в то время как Энтони едва исполнилось двадцать пять), им удавалось отлично ладить между собой – даже несмотря на то что их вкусы и отношение ко многим важным вещам были диаметрально противоположны. Некоторые так называемые знатоки жизни утверждают, что противоположности сходятся. И хотя мы считаем подобное утверждение совершеннейшей нелепицей, вынуждены тем не менее признать, что в данном случае оно, как ни странно, полностью соответствует истине. Иначе говоря, Роджер и Энтони при всем своем несходстве были, как это принято говорить, добрыми друзьями. Что ж, в жизни еще и не такое случается.

Энтони был высоким, широкоплечим, добродушным и медленно соображающим. Он ухитрился окончить Оксфорд только по той причине, что выступал за сборную Университета по регби, и теперь проводил время в офисе своего отца, где совершенно ничего не делал, если не считать еженедельных субботних командировок, связанных с выездами его команды «Арлекины» на игры, в которых Энтони принимал самое деятельное участие. Втайне он считал, что в этом мире нет ничего увлекательнее спортивных игр. В плане же интеллекта он никак не мог сравниться с блестящим, остроумным, хотя и несколько непоследовательным Роджером. Равным образом его неспешная манера мышления являла собой разительный контраст c посещавшими его кузена мгновенными озарениями, граничившими со вспышками гениальности. Кроме того, у Энтони совершенно отсутствовало воображение, поэтому он не видел ничего особенного в том, что Роджер успел прославиться как писатель‑романист и уже обладал определенной международной известностью, зато ценил его за умение неплохо играть в гольф, которое кузен демонстрировал лет пятнадцать назад, когда тоже учился в Оксфорде.

При всем том Энтони были свойственны упорство и методичность, позволявшие ему точно и в срок выполнять распоряжения не в меру темпераментного кузена. Так что когда до отхода поезда оставалось семь минут, Энтони с билетами в руках уже ждал своего родственника в условленном месте на платформе вокзала Ватерлоо. Ровно через две минуты на платформе появился Роджер, и кузены вместе проследовали на посадку в сопровождении носильщика, сгибавшегося под тяжестью багажа двух пассажиров. Путешественников в поезде оказалось немного, так что родственники без большого труда нашли в первом классе свободное купе для курящих.

– Ты не представляешь, какое удовольствие мы получим от этой поездки, малыш, – бросил Роджер, когда они с Энтони вошли в купе, а локомотив сдвинул состав с места. Затем Роджер, удобно устроившись в угловом кресле, начал разбирать толстенную пачку газет, захваченных в дорогу. – Надеюсь, ты мне веришь?

– А должен? – спокойным голосом осведомился Энтони. – Впрочем, за себя я не беспокоюсь. Мне представится удивительная возможность понаблюдать, как ты идешь по следу. Наверняка это будет незабываемое зрелище.

– Это точно. Но вот что я забыл сказать: тебе тоже придется принять участие в расследовании. Полагаю, тебе понятно, что в подобных делах ты просто незаменим?

– Я? Но почему?

– Потому что в расследовании без идиота не обойтись, – с усмешкой произнес Роджер. – Вот и мне нужен приятель‑идиот. У всех великих сыщиков такие были.

Энтони хмыкнул и, с вызывающим видом раскрыв газету «Спортсмен», предусмотрительно приобретенную в вокзальном киоске, ушел в нее с головой, Роджер же вернулся к своей толстенной пачке периодики. После этого никто из кузенов не произнес ни слова, и путешествие продолжалось более получаса в полном молчании. Потом Роджер, отшвырнув в сторону последнюю газету из пачки, произнес:

– Знаешь что, Энтони? Давай‑ка я изложу тебе факты этого дела, которые я почерпнул из той информации, что до меня довели. Думаю, тебе будет не вредно это послушать – хотя бы для ознакомления, а мне – чтобы упорядочить все в памяти.

Энтони бросил взгляд на часы.

– Роджер, а ты в курсе, что ты на протяжении тридцати шести минут и двенадцати секунд ни разу не раскрыл рта? По‑моему, это что‑то вроде рекорда, ты не находишь? – произнес он с искренним удивлением.

– Погибшую женщину звали Вейн, – продолжал невозмутимо вещать Роджер, пропустив мимо ушей реплику кузена, – вернее, миссис Вейн. День или два назад она отправилась на прогулку со своей юной кузиной мисс Кросс. Как выяснилось из показаний последней, миссис Вейн на обратном пути, когда они миновали одну деревеньку, велела мисс Кросс добираться до дома в одиночестве, сказав, что ей необходимо встретиться по некоему делу со своей приятельницей, живущей в этой деревне. Ну так вот. Похоже, до этой деревеньки она так и не добралась. Поскольку где‑то через два часа в полицейский участок ввалился местный рыбак и заявил, что видел нечто подозрительное на камнях под прибрежными скалами, когда вышел на лодке в залив проверить выставленные на лобстеров ловушки. Самое интересное, ему даже в голову не пришло сплавать туда и выяснить, что именно он там увидел. Поэтому на место происшествия был отправлен констебль, который, прихватив с собой упомянутого рыбака, спустился по камням вниз, как раз именно в том месте между скалами много расщелин, и там обнаружил труп миссис Вейн. Вот, пожалуй, и все.

– Кажется, я о чем‑то таком читал, – кивнул Энтони. – Тогда еще писали, что имел место несчастный случай.

– Разумеется, все сразу подумали именно о несчастном случае. Тем более что вердикт, вынесенный вчера коронером, квалифицировал инцидент как «случайную смерть». И все бы на этом успокоились, если бы местный корреспондент «Курьера» не узрел сегодня утром на месте происшествия среди праздных зевак самого инспектора Морсби. Разумеется, корреспондент тут же позвонил в газету и сообщил об этом…

– Инспектора Морсби? А кто это, собственно, такой?

– Ты наверняка о нем слышал. Это своего рода звезда Скотленд‑Ярда. Во всяком случае, последние десять лет его имя упоминается в связи с расследованием почти всех нашумевших преступлений со смертельным исходом. Надеюсь, ты понимаешь, к чему я клоню? Если Морсби видели на месте происшествия, значит, дело не такое простое, каким кажется.

– Господи! Ты хочешь сказать, что эту даму убили?

– Нет. Я всего‑навсего намекаю на то, что так, возможно, считает Скотленд‑Ярд, – серьезно ответил Роджер.

Энтони негромко присвистнул.

– Улики какие‑нибудь есть?

– Лично я ни о чем таком не знаю. Хотя не исключено, что они есть и с ними работают. Просто не афишируют сей факт перед широкой публикой. Местные же мало что об этом знают – говорят только, что миссис Вейн была совершенно очаровательной молодой женщиной двадцати восьми лет (если не ошибаюсь, Бергойн об этом упоминал), красивой, обаятельной и весьма популярной в этих краях. Кстати, ее муж, состоятельный человек, в качестве хобби занимается какими‑то научными исследованиями и, насколько я знаю, значительно старше ее. Между прочим, он хоть и любитель, но в научных кругах считается довольно известным экспериментатором. Так, по крайней мере, мне сказал Бергойн.

– Как‑то все это странно! – выпалил Энтони. – Кому нужно было убивать такую женщину? Ладно улики, но хоть мотивы какие‑то имеются? Или ты тоже не в курсе?

Секунду поколебавшись, Роджер медленно произнес:

– Мне сообщили только, что в случае смерти миссис Вейн ее кузина мисс Кросс наследует десять тысяч фунтов.

– Ого! Звучит довольно зловеще, не так ли?

– Это точно, – мрачно согласился Роджер.

В разговоре наступила небольшая пауза. Потом Энтони с самым невинным видом осведомился:

– И ты, значит, будешь обо всем этом писать в «Курьере»?

– Придется. Насколько я знаю, никто, кроме редактора «Курьера», пока этим делом не заинтересовался, и мы с тобой – единственные, кто будет его раскапывать, опередив всех. Тем более о сегодняшнем визите Морсби широкая общественность еще не знает, и я очень надеюсь, что мне удастся поговорить с ним сразу же по приезде. К счастью, я знаю его лично – хотя и не очень хорошо.

– Прошу всех пройти в вагон‑ресторан на ленч, – произнес служащий, чья голова внезапно материализовалась в купе, проникнув сквозь щель в двери. – Дамы и господа! Ленч будет подан в самое ближайшее время.

– Послушай, Роджер, – произнес Энтони, когда они чуть ли не одновременно поднялись с кресел в ответ на призывы стюарда. – С какой стати ты так заинтересовался преступлениями? Это ведь случилось с тобой еще до того «Уичфордского дела», не правда ли? А между тем я отлично помню времена, когда тебе на все эти расследования было глубоко наплевать. Что же заставило тебя столь неожиданно для всех сменить жизненные приоритеты?

– Одно чрезвычайно сложное и запутанное дельце, которое мне удалось раскрыть два года назад, – скромно потупив взгляд, ответил Роджер. – Оно‑то и позволило мне обнаружить в себе некий особый талант, который дается далеко не каждому. Разумеется, я не могу назвать тебе никаких имен и деталей этого дела, ибо это страшная тайна. Так что лучше никогда не расспрашивай меня о нем.

– Не буду. Тем более если это страшная тайна, – охотно пообещал Энтони.

Роджер одарил его взглядом, в котором читалось скрытое разочарование.

 

Глава 2

Девушки и убийство

 

Деревушка Ладмут находилась примерно на расстоянии мили от одноименной железнодорожной станции. Прибыв на последнюю, Роджер и Энтони проштемпелевали в билетной кассе свои билеты в два конца, вызвали носильщика, который отнес их багаж в камеру хранения, привели себя в порядок в гардеробной, после чего стали наводить справки о наличии свободных мест в ближайших отелях.

– Отелях, говорите? – произнес служащий станции, совмещавший обязанности носильщика, станционного смотрителя и билетного контролера, почесывая в задумчивости затылок. – Так нет тут у нас никаких отелей. По крайней мере ничего такого, что вы могли бы назвать этим словом.

– Но хоть постоялые дворы есть? Или пабы с комнатами для проезжающих? – осведомился Роджер, начинавший уже испытывать некоторое раздражение. Путешествие показалось ему довольно долгим и утомительным. Особенно если учесть, что после пересадки в Борнмуте состав, похоже, тащился со скоростью, не превышавшей десяти миль в час. Такая скорость, конечно же, не могла устроить человека, стремившегося как можно быстрее добраться до места событий, хотя для ветки Борнмут – Ладмут считалась самой что ни на есть приемлемой и нормальной. Но более всего Роджера раздражали остановки на промежуточных станциях, на каждой из которых состав стоял никак не меньше двадцати минут. – Какой у вас в Ладмуте самый лучший паб?

Железнодорожник хмыкнул.

– Самый лучший паб? – повторил он с непередаваемым удивлением во взгляде. – Ну вы и сказали… – Тут он не выдержал и расхохотался.

– Похоже, я сказал что‑то смешное, – заметил Роджер, обращаясь к Энтони. – Ты только посмотри, как развеселился этот джентльмен, когда я задал ему простейший вопрос о лучшем пабе в этой местности… Но, быть может, он смеется надо мной?

Энтони внимательно посмотрел на железнодорожника, после чего перевел взгляд на кузена.

– Нет, он точно смеется не над тобой. Возможно, ему просто вспомнилось выступление в парламенте Гладстона в одна тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году?

– Да здесь только один паб и есть. И в этом все дело! – выкрикнул работник железнодорожного транспорта. – Поэтому, когда вы потребовали назвать лучший паб в Ладмуте, я…

– И где же находится этот одинокий паб? – спросил Роджер, подключив максимум терпения.

– В Ладмуте и находится. В деревушке то есть. Где же еще?

– А где находится вышеупомянутая деревушка Ладмут с этим самым одним‑единственным пабом?

Разговаривая с железнодорожником, Роджер призвал на помощь всю свою сдержанность, которой, в общем, не отличался.

Но на этот раз короткий ответ, подкрепленный указующим жестом, оказался исчерпывающим, и два путешественника, выйдя со станции, побрели по проселочной дороге в указанном направлении под жаркими солнечными лучами, оставив у себя за спиной носильщика, станционного смотрителя и билетного контролера в одном лице, который продолжал еще некоторое время хмыкать и покачивать головой, вспоминая самые забавные моменты своей недавней беседы с пассажирами.

Солнце пекло довольно сильно, и путешественники испытали немалое облегчение, когда оказались под мрачноватыми сводами маленькой старомодной гостиницы, располагавшейся среди домиков и прочих строений, образовывавших своеобразный организующий центр деревушки Ладмут.

Громкий стук костяшек пальцев по конторке способствовал появлению хозяина заведения, который своими размерами мало уступал иному призовому быку и отличался повышенным потоотделением.

– Боюсь, джентльмены, что в данный момент я не в состоянии угостить вас качественными прохладительными напитками, – произнес хозяин, доброжелательно улыбаясь. – Разве что бутылка лимонада где завалялась… Или, возможно, имбирного эля? Но кроме этого – ничего.

– Неужели? – осведомился Роджер. – Но пиво‑то у вас, полагаю, имеется? А если так, принесите нам светлого две самые большие кружки, какие у вас только найдутся. Надеюсь, оно у вас холодное и мокрое? И еще: имейте в виду, что мы не какие‑нибудь туристы и зашли к вам не просто освежиться, а намереваемся у вас пожить.

– Как вы сказали – «пожить»? Не следует ли из этого, что вы собираетесь снять у меня комнаты?

– Именно. Снять комнаты. Но все это потом, чуть позже. После того, как вы принесете нам пиво. Надеюсь, вы не забыли, что я просил самые большие кружки?

– Действительно, снять комнаты – это совсем другое дело, – согласился хозяин. – Надеюсь, пара кружек емкостью в кварту вас устроит?

– Еще как устроит! Кстати, у вас есть шанс лично убедиться в этом.

Пока гости перекидывались словами с хозяином, последний не спеша наполнил пивом две здоровенные кружки, к которым путешественники с благодарностью и приникли. Прикончив примерно половину своей кружки буквально в два глотка, Роджер поставил ее на прилавок, вытер пену с губ и небрежным тоном осведомился:

– Стало быть, ваша гостиница – единственная в этой местности?

– Точно так, сэр. Единственная. Ладмут – деревушка небольшая. По крайней мере, если принять во внимание ее официальные границы.

– Что вы имеете в виду?

– То, что рядом с ней располагаются и частные большие дома, владельцы которых, как вы понимаете, в гостиницах не больно‑то и нуждаются.

– Понятно… Я, собственно, веду речь к тому, что здесь где‑то рядом обосновался мой приятель по фамилии Морсби. Случайно, не видели его? Или, быть может, что‑то о нем слышали?

– Мистер Морсби? – расплылся в улыбке хозяин гостиницы. – Ну как же – слышал о нем, видел его и даже разговаривал с ним. Он ведь поселился в моей гостинице. Сегодня утром и въехал. Подумать только!

– Да, удивительно! Энтони, ты слышал? Старина Морсби решил остановиться под той же самой кровлей, что и мы. Интересно, что ты по этому поводу думаешь?

– Думаю, что это очень удачное совпадение, – произнес Энтони. – Для нас, во всяком случае.

– Еще бы! – воскликнул Роджер, отхлебывая из своей кружки и вновь поворачиваясь к владельцу гостиницы. – Поговаривают, у вас здесь недавно случился небольшой переполох, хозяин. Какая‑то женщина со скалы упала или что‑то вроде этого…

– Вы имеете в виду миссис Вейн, сэр? Воистину, печальное происшествие, очень печальное. Прекрасная молодая леди была, говорят, но я о ней мало что знаю, сэр, поскольку она ко мне в гостиницу не заглядывала. Да ее вообще мало кто знал, так как она поселилась в этих краях не так давно. Всего только и успела прожить здесь лет пять со своим мужем‑доктором.

– Доктором? Ее муж действительно доктор? Вы это точно знаете?

– Трудно сказать… Во всяком случае, все называют его именно так – доктор Вейн, хотя медицинской практикой он определенно не занимается. Еще ходят слухи, что он очень богатый человек. И в этом мало кто сомневается, поскольку он прожил в здешней округе более двадцати лет, и его у нас знают куда лучше, нежели его покойную супругу. Короче говоря, его уже двадцать лет зовут доктор Вейн, и все к этому привыкли.

– А где он живет? Полагаю, недалеко?

– Совершенно верно. Около мили от нашей деревни, если идти или ехать по дороге в Сэндси. У него большой дом и земельный участок, расположенный рядом с прибрежными скалами. Если пойдете в ту сторону, ни за что не пропустите. Поместье, правда, несколько на отшибе и имеет довольно уединенный вид. Прогуляйтесь, если вам нечего делать, и сами все увидите.

– Надеюсь, Энтони, мы выкроим время прогуляться к прибрежным скалам, не так ли?

– Полагаю, выкроим, – произнес Энтони, правда, без особого энтузиазма.

– Но прежде нам нужно зарезервировать комнаты. У вас есть свободные номера, хозяин?

– Есть, не беспокойтесь. Если не считать того, где поселился мистер Морсби, то к услугам постояльцев имеются еще четыре свободных номера. Так что вы сможете выбрать комнату себе по вкусу, если поднимитесь наверх и осмотрите их.

– Мы не станем зря бить ноги и подниматься, а снимем их все.

– Как вы сказали? Все четыре?

– Точно так. Тогда у нас будут не только спальни, но и у каждого – своя собственная гостиная.

– Но на первом этаже находится общая гостиная для всех проживающих. И, кстати сказать, очень даже неплохая.

– Неужели? Отлично! Тогда мы берем и эту. Я, знаете ли, люблю посидеть в хорошей просторной гостиной. Иными словами, мы в общей сложности собираемся арендовать у вас пять комнат, не так ли? Тогда, полагаю, места нам хватит. А ты что по этому поводу думаешь, Энтони?

– Думаю, хватит, – согласился Энтони.

– Слышали, любезный? Мой приятель разделяет мою точку зрения. Так что на этом и порешим.

– Это обойдется вам довольно дорого, сэр, – произнес хозяин гостиницы, с недоумением поглядывая на Роджера.

– Ясное дело! – с энтузиазмом воскликнул Роджер. – И не «довольно дорого», а чертовски дорого! Но ничего не поделаешь. Мой приятель – человек с прихотями. Иногда довольно странными. И уж если он решил, что нам надо снять пять комнат, значит, так тому и быть. Мне очень жаль, хозяин, что все так получилось, но в жизни еще и не такое бывает. Ну а теперь, как это положено в подобных случаях, мы внесем необходимый залог. Надеюсь, вы не против? Отлично. Но кроме этого, требуется, чтобы кто‑нибудь принес со станции наши чемоданы. Надеюсь, у вас есть человек для таких оказий? Кстати, не забудьте сказать ему, что если станционный смотритель, выдавая ему багаж, начнет хмыкать, смеяться или говорить всякие глупости, то пусть не принимает это на свой счет и не обижается. Просто этому парню иногда приходят в голову смешные истории времен королевы Виктории. Итак, залог, о котором мы говорили… Десять фунтов вас устроят? Прекрасно. Но не забудьте написать мне расписку, что вы получили указанную сумму в зачет снятых у вас пяти комнат. Упоминание о пяти комнатах обязательно, ибо в противном случае мы с приятелем можем попасть в неприятную ситуацию. Надеюсь, все понятно? В таком случае огромное вам спасибо за понимание.

Выражение на лице хозяина, когда он слушал разглагольствование Роджера, становилось все более хмурым и озадаченным, но мигом прояснилось, когда на стойку легли два банковских билета по пять фунтов каждый. Похоже, в этот момент он подумал, что люди и впрямь могут быть очень странными, но вот деньги всегда останутся деньгами – кто бы тебе их ни платил. Очень может быть, что этот Роджер действительно малость не в себе и виной тому не только слишком жаркое солнце. Но какое, в конце концов, ему до этого дело? Поэтому, выписывая расписку в получении залога в десять фунтов, хозяин не позабыл указать в ней все то, что хотел клиент.

Роджер взял расписку со стойки, аккуратно сложил и сунул в записную книжку, которая затем упокоилась на дне его кармана, после чего принялся расспрашивать хозяина об известных тому обстоятельствах смерти несчастной миссис Вейн. К примеру, о том, в каком именно месте она упала на камни с прибрежных скал и как наилучшим образом подобраться к этому месту. Когда вышеупомянутая информация была получена, а доставка багажа окончательно обговорена, Роджер тепло и от всей души пожал руку продолжавшему пребывать в некотором недоумении хозяину и, подхватив под локоть Энтони, вышел с ним на улицу.

– Надеюсь, ты хорошо понимаешь, что делаешь и что говоришь, – пробормотал молодой человек, когда они двинулись по указанной хозяином дорожке, выводившей к скалистому берегу. – Но лично у меня нет на этот счет ни одной идеи. Вот зачем, скажи на милость, ты зарезервировал целых четыре спальни?

Роджер одарил кузена мягкой улыбкой.

– А затем, мой мальчик, чтобы всякая журналистская шушера, сняв комнаты в этой гостинице, не путалась у меня под ногами и не мешала общаться с инспектором Морсби из Скотленд‑Ярда. Способ, само собой, не слишком красивый, зато действенный.

– Понятно… Хитро придумано, ничего не скажешь. А куда, кстати, мы сейчас направляемся? На побережье к скалам?

– Совершенно верно. Я хочу вступить в контакт с инспектором как можно раньше, а раз он приехал только сегодня утром, то, скорее всего, все еще лазает по берегу возле места происшествия. Так что мне ничего не остается, как направить свои стопы в том же направлении.

– План вроде бы ничего себе. А потом что?

– А потом было бы очень неплохо расспросить кого‑нибудь из обитателей поместья, где жила миссис Вейн. До самого доктора Вейна мне пока вряд ли удастся добраться.

– До доктора Вейна? Честно говоря, сомневаюсь, что у тебя получится вытянуть из него что‑нибудь.

– Меня тоже не оставляет подобное ощущение. Но помимо самого доктора имеются также его секретарша – не знаю, как ее зовут – и, наконец, юная кузина мисс Кросс. У нее по крайней мере существует весомый мотив, о котором мы знаем.

Энтони нахмурился:

– Все‑таки грязная это история. Как ни крути.

– Думаешь, придется склонять ее к интервью разными нечестными приемами? Не обязательно. Возможно, мисс Кросс сама захочет рассказать нечто, что она хотела бы увидеть в печати. Она понимает: факт получения ею наследства в десять тысяч фунтов будет непременно обсуждаться, если возникнет подозрение, что смерть миссис Вейн не была случайной, и ей надо поторопиться, чтобы обнародовать свою версию событий как можно раньше.

– Я об этом как‑то не подумал, – признался Энтони, и морщинки у него на лбу разгладились.

– Я тоже. Только сию минуту в голову пришло, – честно сказал Роджер. – Но идея от этого хуже не стала. Кстати, у меня есть к тебе небольшое поручение. Я не хочу, чтобы ты находился рядом, когда я буду разговаривать с Морсби. Из него и так слова не вытянешь, а уж в присутствии незнакомого человека он вообще в немого обратится. Ну так вот… Пока я буду пытаться его разговорить, было бы желательно, чтобы ты походил по берегу, обнаружил точку, откуда лучше всего виден дом Вейнов, и попытался распознать среди обитателей эту самую мисс Кросс, а затем проследить за ее передвижениями и определить место, где я мог бы ее перехватить. Разумеется, за пределами дома. Ну, что ты на это скажешь?

– Что ж, если ты просишь, то я сделаю это. Где потом встретимся?

– Да там же, на берегу, и встретимся. Прогуливайся среди скал – и я просто не смогу тебя пропустить. Заодно и на море полюбуешься… Я же буду лазать по расселинам в поисках инспектора и, если повезет, переговорю с ним. Надеюсь, в час уложусь. Ну, желаю удачи!

Энтони кивнул и, ступая по упругой зеленой траве, двинулся в указанном Роджером направлении. Честно говоря, несмотря на открывавшиеся его взгляду прекрасные виды, он не испытывал ни малейшего душевного подъема, как равным образом и интереса к порученной ему миссии – да и вообще ко всему этому делу. Более того, оно ему не нравилось, поскольку его никогда не привлекали человеческие страсти, связанные с тем или иным преступлением, хотя Роджер, похоже, совершенно случайно открыв в себе дар детектива, с головой ушел в такую отрасль знаний, как криминалистика, и принялся со всем присущим ему душевным пылом исследовать психологию преступников. У Энтони же вызывала острое неприятие одна только мысль о необходимости совать свой нос куда не просят («будто я какой‑нибудь шпик», как сказал он сегодня кузену за ленчем в поезде), и лишь продолжительные рассуждения Роджера о моральном долге живых по отношению к мертвым позволили ему кое‑как примириться со своим участием в этом деле. Нет, он, конечно, признавал необходимость существования в обществе детективов и даже палачей, но при всем том не уставал благодарить Провидение за то, что не относится ни к первым, ни ко вторым. И не понимал Роджера, увлеченного дедуктивными методами расследования и ухитрявшегося испытывать удовлетворение при обнаружении нужных ему фактов или улик. Не говоря уже о чуть ли не болезненном возбуждении, которое охватывало его кузена, когда последний шел по следу своей очередной жертвы (именно жертвы, хотя, если разобраться, упомянутая жертва в девяноста девяти случаях из ста заслуживала самого серьезного наказания за свои деяния). Короче говоря, ничто не могло поколебать негативного отношения Энтони к нынешней деятельности кузена – да и к тому, чем он сам сейчас собирался заниматься.

Пребывая в подобном мрачном расположении духа, Энтони неожиданно вспомнил о неприятных ему намеках Роджера относительно юной мисс Кросс, которая в случае смерти миссис Вейн должна была получить десять тысяч фунтов, отчего настроение у него сделалось еще хуже. По мнению Энтони, девушка и убийство – несовместимы. Мужчины, вне всякого сомнения, способны и могут убивать, а вот девушки – ни в коем случае. Самих девушек, конечно, тоже иногда убивают – но только не другие юные особы прекрасного пола. И если уж охота на мужчину, подозреваемого в убийстве, всегда вызывала у него резкое неприятие, то что же тогда говорить о выслеживании девушки, оказавшейся в сходном затруднительном положении? Как ни крути, но это отвратительно!

По мере того как он двигался к берегу, в его голове начал постепенно формироваться некий план. Он не только найдет мисс Кросс и проследит за ее передвижениями, о чем его просил Роджер, но еще обязательно переговорит с ней. Недолго – минуту или две, только для того, чтобы в завуалированной форме предупредить о сгущающихся над ней тучах. А кроме того – тоже в завуалированной форме, – намекнет, что он, Энтони Уолтон, готов прийти к ней на помощь и сделать ради нее все, на что только способен. В том, разумеется, случае, если она согласится принять его помощь. Уж такую малость всякий уважающий себя мужчина просто обязан предложить девушке. Это будет, вне всякого сомнения, достойный поступок. Хотя десять к одному, что она ни в чьей посторонней помощи не нуждается. Но предложить девушке поддержку и помощь порядочный мужчина должен при любых обстоятельствах. Ведь девушки такие слабые и беспомощные существа… Поэтому им необходимо дать понять, что у них за спиной есть надежная опора – пусть даже в лице совершенно незнакомого человека. Ведь для девушек это самое главное – кто бы что по этому поводу ни говорил!

Энтони до такой степени вдохновился своими планами, что совершенно не заметил, как свернул к морю и оказался у самого края обрыва, двигаясь по узкой тропинке вдоль скал. Затем, вздрогнув, вернулся к реальности, отошел от края скал и бросил взгляд в сторону примыкавших к деревне построек. На расстоянии примерно пятисот ярдов от того места, где он находился, располагался массивный дом из красного кирпича с большим участком, обнесенным высоким забором, и змеившейся рядом с ним дорогой на Сэндси. Действительно, как говорил хозяин гостиницы, такой дом трудно пропустить или не заметить. Некоторое время Энтони стоял без движения, всматриваясь в раскинувшееся перед ним огромное домовладение, и с каждой секундой ему все больше казалось, что задача высмотреть нужную ему девушку, а потом проникнуть на огороженную территорию, чтобы поговорить с ней, далеко не так проста, как ему представлялось раньше.

В тайной надежде найти человека, который поможет ему разрешить все эти трудности, Энтони перевел взгляд с красной крыши, а потом посмотрел туда, где не слишком пологий склон берега позволял тем не менее спуститься к домовладению, и тут же замер, словно пораженный громом. Двенадцатью футами ниже на полянке, покрытой изумрудной травой, сидела девушка, смотревшая на Энтони с таким же вниманием, с каким он разглядывал дом. Когда Энтони увидел ее, она, как и он, на мгновение замерла, слегка побледнела, после чего быстро отвернулась и устремила свой взор в сторону горизонта.

Повинуясь внезапно возникшему импульсу, Энтони сбежал вниз по склону, приблизился к девушке и снял шляпу.

– Прошу извинить за беспокойство, – начал он. – Дело в том, что я здесь впервые и разыскиваю дом доктора Вейна. Это массивное красное здание – случайно, не то, что мне нужно?

Девушка повернулась вполоборота, чтобы увидеть его лицо. Шляпы она не носила, и солнечный лучи искрились в ее темных волосах, завитых на висках в локоны – по два с каждой стороны. Она смотрела на Энтони большими карими глазами и была одета в скромное черное платье, облегавшее ее стройное тело, словно лайковая перчатка. Энтони подумал, что платье идеально ей подходит и никакого другого ей носить не надо.

– Не сомневаюсь, что вы здесь впервые, – произнесла она нарочито спокойным и ровным голосом. – А этот дом действительно принадлежит доктору Вейну. Вам нужен кто‑то из его обитателей?

– Хм… Я… мне бы очень хотелось увидеть мисс Кросс.

Девушка едва заметно вздрогнула.

– Я и есть мисс Кросс, – холодно сказала она.

 

Глава 3

Инспектор Морсби сопротивляется

 

Деревушка Ладмут располагалась в полумиле от моря. В том месте, где Роджер и Энтони сошли с дороги и двинулись по своим делам, море ближе всего подступало к селению, и волны прибоя с грохотом разбивались о природный дебаркадер из огромных валунов и утесов, тянувшийся вдоль берега на десятки миль. Здесь же располагалась и крохотная заводь почти идеально круглой формы, имевшая громкое название «Ладмут‑Бей».

По сторонам этого крохотного залива, который вряд ли превышал в поперечнике двести ярдов, высились почти отвесные скалы, достигавшие в высоту более сотни ярдов. Потом берег понижался, открывая на краю залива крохотный пляж, от которого в разных направлениях змеились узкие тропы. Одна из них вела на высокий скалистый берег, другая – к деревне, а третья позволяла пройти к грунтовой дороге, ведшей в близлежащий городок Сэндси. Короче говоря, это было чрезвычайно живописное место, первобытное в своей красоте и нетронутости и совершенно не изгаженное туристами, поскольку деревушка никак не могла похвастать большим количеством визитеров. Если не считать, конечно, велосипедистов из Сэндси, расположенного в полудюжине миль к западу. Однако из‑за разбитой дороги даже велосипедисты приезжали сюда довольно редко, а уж автомобилистов здесь вообще почти не встречали. Впрочем, на это в деревне никто не жаловался, так как местные жители предпочитали комфорт уединения и покоя суете, шуму курортных местечек и городков с их многочисленными пабами и сувенирными магазинами.

Скалы, тянувшиеся вдоль побережья в западном направлении, в сторону Сэндси, несколько отличались от тех, что обрамляли берег с востока. Хотя бы потому, что многие слегка загибались внутрь, не образовывали единой, почти сплошной стены и представляли собой скорее хаотическое нагромождение каменных глыб самых разных форм и размеров, на которые даже подготовленному человеку было бы очень трудно взобраться. При всем том, когда скалы по мере удаления от береговой черты начинали понижаться, в одном месте сформировался своего рода выступ, к которому вели вырубленные в камне ступени, что позволяло, хотя и не без труда, подняться и на эту часть скалистого берега. В основном упомянутый природный выступ или большую выбоину в скале – как посмотреть – использовали в качестве своеобразного сиденья деревенские подростки, любившие ловить рыбу на удочку во время прилива. Но привычки меняются даже в таком глухом краю, как деревушка Ладмут, так что со временем выступ лишился популярности и у подростков. Иными словами, в наши дни забравшийся на скалы по этой каменистой тропе любитель одиночества мог быть уверен, что никто его здесь не потревожит. Выступ скрывал от нескромных взглядов нависающий край могучего утеса, по причине чего сидевшего рядом с выступом на камне инспектора Морсби можно было увидеть разве что со стороны моря.

Инспектор Морсби ничуть не походил на расхожий и популярный среди широкой публики образ известного детектива. Так, лицо у него нисколько не напоминало бритву или топор (впрочем, если продолжить сравнение в этом ключе, то более всего, пожалуй, оно походило на нож для масла), а глаза не обладали гипнотическим взглядом – даже близко. Кроме того, он никогда не повышал голоса, не рявкал и все исходившие из его уст слова и фразы, даже распоряжения или замечания, произносил ровным, спокойным тоном. Иначе говоря, более ординарного, обычного человека – как в плане внешности, так и манер – трудно было себе представить.

Помимо вышеупомянутых черт инспектор обладал также массивным телосложением, густыми «моржовыми» усами и пухлыми руками с короткими толстыми пальцами, которые ни в малейшей степени не походили на чувствительные пальцы музыканта или хирурга. На его лице обычно присутствовало выражение полнейшего благодушия, которое, как говорили, довольно часто трансформировалось в неподдельную веселость. Поговаривали также, что он никогда не держал зла ни на одну из своих так называемых жертв.

В момент нашего с ним знакомства он сидел, опершись подбородком о костяшки пальцев, а локтем – о колено, и с отрешенным выражением лица смотрел в сторону моря на лодку, в которой находился человек, энергично махавший веслами. Не следует, однако, думать, что его так заинтересовала лодка или гребец. Честно говоря, он их просто не замечал, поскольку с головой ушел в свои мысли. А думал он о том, как стройная субтильная леди могла «случайно» сорваться с выступа в скале в самом широком его месте, где вполне хватало пространства даже ему, инспектору Морсби; а уж если она задумала покончить жизнь самоубийством, бросившись со скалы, то почему в таком случае изо всех сил сжимала в правой руке большую пуговицу с чьего‑то пальто.

Да, вопрос довольно интересный, подумал инспектор, и интересный вдвойне, если учесть, что он, Морсби, находился в законном ежегодном отпуске в городке Сэндси с женой и двумя детьми, а сегодня утром его сорвали с постели служебным полуофициальным звонком, предложив приехать в эту деревню и внимательнее взглянуть на место несчастного случая.

Звуки шагов по скалистой тропе с восточной стороны залива заставили его резко поднять голову. Одновременно в его доброжелательных чертах проступила легкая настороженность. В следующее мгновение перед его взглядом предстал плотный мужчина без головного убора, в бесформенных серых фланелевых брюках и старой выцветшей спортивной куртке. В руке он держал нещадно дымившую коротенькую трубку с большой чашечкой. Мужчина вышел из‑за скалы и сразу же направился к инспектору, всматриваясь в его лицо. Наткнувшись на не менее внимательный ответный взгляд, незнакомец секунду помедлил, но потом широко улыбнулся и вытянул перед собой руку.

– Боже мой! Инспектор Морсби! Вот уж не ожидал встретить вас в этих краях… Вы меня помните, не правда ли? Моя фамилия…

– Мистер Шерингэм! Разумеется, я вас помню, – произнес инспектор с присущей ему доброжелательностью и от всего сердца пожал протянутую ладонь. – Как же я могу вас забыть после того, как с огромным удовольствием прочитал ваши книги! Это не говоря уже о том удивлении, какое вызвало у нас в Скотленд‑Ярде «Уичфордское дело», к раскрытию которого вы, по слухам, тоже приложили руку. Насколько я помню, вы тогда работали в связке с мистером Тернером из «Курьера», не так ли?

– Совершенно верно. В газетах эта история называлось «Дело о шкатулке с драгоценностями в Хаттон‑Гарден». Но у меня к вам вопрос, инспектор: что вы делаете среди скал в этой сохранившейся в первозданной красе местности?

– Я в отпуске, – сообщил инспектор совершеннейшую правду. – И обитаю в близлежащем городке Сэндси с женой и детьми.

– Понятно… – с самым невинным видом протянул Роджер.

– Ну а вы‑то как здесь оказались? Тоже отдыхаете?

Роджер вдруг подмигнул:

– Я? Ни в коем случае. Приехал сюда, чтобы совершенствовать дар, который случайно открыл в себе.

– Неужели? И что же это за дар такой, если не секрет?

– Откровенно говоря, я приехал сюда специально для того, чтобы от имени «Курьера» задать инспектору Морсби несколько вопросов относительно леди, упавшей со скалы где‑то в этих местах день или два назад. Ну и, разумеется, о том, почему такой известный детектив из Скотленд‑Ярда, как вы, призван разбираться с каким‑то несчастным случаем.

Инспектор потер подбородок и невесело улыбнулся.

– Ну и дела… А я всего‑навсего прогулялся сюда из Сэндси, чтобы немного отдохнуть от суеты и шума, связанных с нашествием туристов и журналистов, – исполненным искренности голосом произнес он. – Стоит мне только зевнуть, как на меня сразу налетает целая свора вашей пишущей братии, задаваясь вопросом, что бы это значило.

– Собираетесь прилечь здесь и немного поспать перед тем, как возвращаться в Сэндси? – осведомился Роджер с веселой искоркой в глазах.

– Поспать?

– Ну да. Может, конечно, не здесь, а в гостинице «Корона», где вы сняли номер. Полагаю, вы не стали бы резервировать спальню только для того, чтобы поправить прическу, не так ли?

Инспектор добродушно рассмеялся:

– Все‑таки вы меня уели, сэр. Что ж, возможно, я действительно проведу здесь день или два. Иногда и несчастные случаи бывают довольно интересными.

– Особенно те несчастные случаи, которые при ближайшем рассмотрении таковыми не являются. Так или нет? Бросьте отмалчиваться, инспектор. Вы же знаете, что теперь я от вас не отстану. Я же говорил вам, что у меня неожиданно открылся некий дар, а вместе с ним – и потрясающий нюх, способный учуять такие вещи за милю. Я, к примеру, абсолютно уверен, что у вас в рукаве припрятано кое‑что существенное. Почему все неожиданно так заинтересовались этим делом? Можете сказать хотя бы самую малость? Или дать какую‑нибудь наводку?

– Уж и не знаю, имею ли я на это право. Мне надо подумать.

– А вы не можете сделать это прямо сейчас? Сообщите читателям «Курьера» хотя бы свое собственное мнение в связи с инцидентом. Пока сюда не набежали те, кого вы называете пишущей братией. Уж они‑то растрезвонят об этом деле на первых страницах. Вам это надо? А то я могу устроить.

Инспектор задумался. Немного рекламы на страницах такого уважаемого издания, как «Курьер», ему бы не помешало. Особенно в том случае, если ему не придется обнародовать конфиденциальную информацию. Долг, конечно, превыше всего, но увидеть собственную фамилию на развороте «Курьера» тоже было бы очень неплохо.

– Что ж, мистер Шерингэм… Многого я вам не скажу, но сообщить, что в данном деле обнаружена парочка подозрительных обстоятельств, – это в моей компетенции, – наконец произнес Морсби. – Считается, что леди в момент инцидента пребывала в полном одиночестве.

– А инцидент, как я понимаю, произошел на этом самом месте? – вставил Роджер.

– Да, на этом самом. Но я, честно говоря, не совсем уверен, вернее, совсем не уверен, что она была здесь одна. Вот и все, что я могу вам сообщить в данный момент.

– А почему вы думаете, что она находилась здесь не одна?

– О Господи! – пробормотал инспектор, напустив на себя загадочный вид. – Я не могу сейчас вам об этом сказать, но, полагаю, с вашей помощью читатели «Курьера» поймут, что я не бросаю слов на ветер.

– Инспектор Морсби, который занимается этим делом, намекнул, что обнаружил важные улики. Не имея возможности раскрыть их истинную суть, он тем не менее заверил меня, что расследование продолжится и мы узнаем новые волнующие подробности этого дела в самом ближайшем будущем, – произнес Роджер таким тоном, как если бы читал сдаваемый в набор материал.

– Да, неплохо получилось. Пусть будет что‑то вроде этого, – рассмеялся инспектор. – Надеюсь также, что вы, будучи джентльменом, не станете демонстрировать зевакам и другим журналистам место происшествия, поскольку, как видите, сорваться с этой скалы и впрямь не так уж трудно, а мне бы не хотелось, чтобы число жертв несчастного случая увеличилось.

Роджер согласно кивнул:

– Может, имело место самоубийство? Как вы думаете?

– И такое могло быть, – произнес инспектор лишенным каких‑либо эмоций голосом.

– Но вы в этом не уверены, не так ли? – ухмыльнулся Роджер. – Или я не прав?

Инспектор снова рассмеялся:

– Полагаю, что смогу предоставить вам кое‑какую информацию по этому поводу – но позже. Что же касается дня сегодняшнего… – Инспектор сделал многозначительную паузу.

– Что же касается дня сегодняшнего, то вы предлагаете мне не задавать вам лишних вопросов, на которые вы не можете ответить, не так ли? Что ж, я понял вас, инспектор. Но вы, надеюсь, позволите мне осмотреть место происшествия, прежде чем я уйду и оставлю вас в покое?

– Разумеется, мистер Шерингэм, – с присущей ему сердечностью согласился Морсби. – Смотрите на здоровье.

Как ни странно, Роджер испытывал легкую неприязнь по отношению к инспектору, хотя последний отнесся к нему со всей возможной доброжелательностью. Но это была, скорее, чистой воды демонстрация доброй воли и хорошего отношения. Ибо что он мог здесь найти? Инспектор наверняка позаботился о том, чтобы все улики были собраны и хранились в надежном месте. Между тем Роджер надеялся, что инспектор хоть как‑то выделит его из числа прочей пишущей братии – хотя бы из‑за дела в Уичфорде. Признаться, он рассчитывал на кое‑какие откровения со стороны инспектора и, не получив желаемого, начал злиться, хотя причин для этого, если разобраться, не имелось. Просто инспектор воспринимал его как любого другого журналиста, волей случая оказавшегося в этом месте. Вот и все. В конце концов, он сам отрекомендовался ему как корреспондент «Курьера», не так ли? Да и вел себя в привычной журналистской манере… Вот дьявол!

Как он и ожидал, на вырубленных в камне ступеньках, скальном выступе и окружающих утесах никаких, даже мельчайших следов недавней трагедии не обнаружилось.

– М‑да, – произнес он, завершив бессмысленные поиски и распрямляясь. – Разве на этих гладких голых скалах что‑нибудь найдешь? Наверняка и следов сопротивления не обнаружишь, даже если оно и имело место.

– Так скалы же, – охотно согласился инспектор. – Что может на них остаться? Ведь не ледорубом же она отбивалась…

– Мне, знаете ли, тоже пришла в голову эта мысль, инспектор, – холодно согласился Роджер, а затем снова ступил на скальный выступ в самой узкой его части, не более четырех футов в поперечнике, и, прижимаясь всем телом к влажному гладкому камню, отправился в обход скалы.

Не успел он сделать и дюжины шагов, как услышал голос инспектора:

– Если вы надеетесь таким образом выйти на дорогу, ведущую к деревне, то не рекомендую, сэр. Гораздо дальше получится по сравнению с тем путем, по которому вы пришли. Кроме того, ходить по выбоинам в скалах очень опасно.

– Ага, проснулся старый боевой конь, – пробормотал Роджер себе под нос. – Теперь надо держать ухо востро…

Он повернулся, сделал несколько шагов назад и с любопытством посмотрел на инспектора:

– Интересно, почему вы против того, чтобы я прошел по выступу, инспектор?

– Мне совершенно все равно, какой путь вы изберете, – с самым невинным видом ответил Морсби. – Просто, следуя этим путем, вы потратите больше времени и сил.

– Понятно… Но мне почему‑то захотелось выйти на дорогу именно так, – вкрадчиво произнес Роджер. – Иногда, знаете ли, полезно проветрить себе мозги и ощутить холодок опасности. До свидания, инспектор! Увидимся, полагаю, уже в гостинице, не так ли?

С этими словами Роджер вновь двинулся по выступу в обход скалы. Но уже не так быстро, как прежде, поскольку ожидал продолжения разговора. И его ожидания были вознаграждены.

– Придется, видно, сказать вам еще кое‑что, – недовольным голосом пробормотал инспектор. – Но сразу предупреждаю, что эта информация пока придерживается, так что не вздумайте упоминать о ней в вашей газете, сэр. Сегодня, во всяком случае… Не хочу раньше времени вспугнуть птичку. А такого рода птички всегда обнаруживаются… Рано или поздно, но обнаруживаются, просто пока не высовываются из гнезда. Пойдемте со мной. Я вам кое‑что покажу.

Инспектор поднялся на ноги и двинулся по вырубленной в камне тропинке. Роджер последовал за ним. Так они прошли несколько ярдов, пока не остановились у большого пятна засохшей грязи. На грязи довольно явственно проступали отпечатки двух пар следов – без сомнения, женских, причем одна пара значительно превышала размерами вторую. Также на грязи хорошо пропечатались ямки от женских каблуков.

– Ого! – протянул Роджер, всматриваясь в следы.

– То‑то и оно… Потому‑то я и сказал, что леди наверняка была не одна, – заметил инспектор. – Но я почти уверен, что сначала она пришла в полном одиночестве с другой стороны… Впрочем, вы сами можете это видеть. А потом… К примеру, эти отпечатки вполне могли быть оставлены вчера днем или примерно в это время. Нам крупно повезло, что этот ошметок грязи не отвалился и не был затоптан другими прохожими, которые обычно ходят здесь со стороны восточного берега залива. Кстати, я проверил отпечатки туфель жертвы – они почти идеально вписываются в меньший размер. Разумеется, на основании этих фактов роман не сочинишь и, тем более, серьезной версии не создашь (готов поспорить, что даже в этом маленьком местечке не менее двадцати разных пар дамских туфель подойдут по размеру к обеим парам следов), но это уже кое‑что, хоть какая‑то зацепка.

Роджер, до этого времени зачарованно смотревший на засохшее пятно грязи, резко повернулся к инспектору.

– Все это чрезвычайно важно, инспектор. Как и то, что эти отпечатки, возможно, видели уже многие люди. Но при всем том это не исключает полностью версию несчастного случая. Я имею в виду одни только эти следы. Готов держать пари, что у вас за обшлагом рукава припрятано нечто более существенное.

– Возможно, так оно и есть, сэр, – сказал инспектор, подмигнув Роджеру. Впрочем, рассказывать о зажатой в правой руке жертвы большой пуговице он пока не собирался. – И у меня имеется куда более серьезная улика. Но вы должны понять, сэр, что большего я вам пока сказать не могу. И не забудьте, что информация относительно следов на засохшей грязи также не может стать достоянием общественности. По крайней мере в течение пары дней.

Они повернули и снова оказались у выступа.

– Скажите, инспектор, где нашли тело? – спросил Роджер. – В воде?

– Нет, на прибрежных скалах. В двух футах от края воды во время прилива. Видите ту здоровенную глыбу, наполовину покрытую засохшими водорослями, а с нашей стороны – желтыми раковинами моллюсков? Ну так вот, тело зажало между этой и той, что рядом, но поменьше.

– Ясно, – проговорил Роджер, меряя взглядом расстояние от выступа, рядом с которым они сейчас находились, до скал, где была обнаружена жертва. По его мнению, человеку, сорвавшемуся с края выступа, не хватало как минимум фута, чтобы оказаться в той точке пространства, на которую указал инспектор. Если разобраться, жертве, чтобы угодить в промежуток между скалами, пришлось бы сделать прыжок. Или требовалось, чтобы ее толкнули. Интересно, что непосредственно под скалистым выступом, с которого она якобы сорвалась, виднелась глубокая заводь, окруженная нагромождением камней. Именно в эту заводь и угодила бы жертва, если бы действительно сорвалась с края выступа. Но миссис Вейн миновала заводь и рухнула на скалистый берег перед ней. А для этого было необходимо совершить некое действие, приложив определенное физическое усилие. Иначе говоря, версию о несчастном случае следовало сдавать в архив, поскольку вопрос заключался лишь в том, что вызвало смерть женщины: самоубийство или убийство.

Роджер повернулся к инспектору:

– Полагаю, тело уже подвергли патолого‑анатомическому исследованию?

– Да. Вскрытие состоялось сегодня утром.

– Переломы в заключении упоминались?

Инспектор улыбнулся:

– Да, множественные. Можете не сомневаться – она умерла точно в этом месте. Экспертизой также установлено, что ее не убили в деревне и тело на берег не перетаскивали. Если вас интересует именно это, разумеется.

– Каюсь, пришла на мгновение такая мысль в голову, – произнес Роджер, одаривая инспектора ответной улыбкой. – Надеюсь, мне не стоит озвучивать столь же наивные мысли относительно того, не наблюдал ли кто‑нибудь случайно произошедшее со стороны моря?

– Да, думаю не стоит. Я лично навел справки об этом еще сегодня утром. Разумеется, никто ничего не видел. Вчера, как назло, все лодки куда‑то запропастились. Или находились в другой части акватории. Нашелся, правда, один рыбак – тот самый, что обнаружил тело. Так он утверждал, что вроде слышал с берега какие‑то крики за час до этого. Потому, сказал, и поплыл туда, что крики слышал, тем более ему все равно было по пути. Но поначалу особого внимания на эти крики не обращал, потому как считал, что это местные парни балуются, девчонок щекочут. Кстати, его собственные слова.

– Любопытно, – заметил Роджер, блеснув глазами и подтвердив тем самым свое лаконичное замечание. – Кстати, а вы сами на берег к тем скалам не спускались?

– Боюсь, что нет, сэр, – с толикой вины в голосе произнес инспектор. – Надо было, конечно, но комплекция не позволяет по скалам лазать. А взять у рыбаков лодку и сплавать туда пока не успел. С другой стороны, я почти уверен, что искать там нечего. Констебль, который снял тело со скал, прихватил с собой сумочку дамы и ее зонтик, а также тщательно все осмотрел, но больше ничего, по его словам, там не нашел. Между нами, мистер Шерингэм, я не уверен, что у меня зрение лучше, чем у него. Только вот писать об этом в «Курьере» совершенно не обязательно.

– Буду иметь в виду, инспектор, – рассмеялся Роджер. – Тем не менее я как человек долга рискну все‑таки спуститься из этой расселины на прибрежные камни и обозреть место падения жертвы собственными глазами. Я тоже думаю, что вряд ли найду там что‑то интересное. Зато испытаю чувство глубокого удовлетворения при мысли, что ничего не оставил на волю случая.

– Только не сорвитесь при этом в пропасть. Как та дама… – с добродушной улыбкой произнес инспектор. – Вдруг кто‑нибудь будет проходить мимо и обвинит меня в том, что я столкнул вас с выступа?

Спуститься на берег оказалось не так трудно, как мог бы подумать сторонний наблюдатель. В скалах обнаружилось достаточно выбоин и неровностей, позволявших и рукой зацепиться, и ногу поставить. Кроме того, нагромождения камней местами образовывали что‑то вроде гигантской природной лестницы, которой Роджер и воспользовался. Не прошло и пяти минут, как Роджер, расставшись с инспектором, уже стоял на большой прибрежной скале, рядом с которой местные рыбак и констебль обнаружили тело миссис Вейн.

Спустившись со скалы, Роджер чуть ли не с религиозным пылом приступил к осмотру места происшествия, заглядывая во все ближайшие щели, углубления и расселины, и даже иногда засовывая туда руки. При этом одним ухом он слушал рассказ инспектора о повадках здешних крабов, лобстеров и прочих прибрежных тварей, которые очень любят подобные узкие места, используют их как укрытия и способны весьма болезненно ущипнуть клешнями за пальцы нежеланного визитера, посмевшего нарушить их уединение. Через несколько минут, так ничего и не найдя, Роджер выпрямился и в последний раз окинул взглядом окружающий пейзаж.

– Ничего! – крикнул он инспектору. Тот как раз заканчивал кошмарную историю о ядовитой медузе, которая ужалила дедушку его приятеля, бродившего по каменистому берегу неподалеку от городка Сэндси. – Ни единой самой крошечной улики… Ну а поскольку сейчас я собираюсь лезть к вам, инспектор, расскажите мне о чьей‑нибудь тетушке или бабушке, упавшей в пропасть при попытке взобраться на стофутовую скалу где‑нибудь в Кумберленде. Полагаю, это очень вдохновит меня, когда я буду карабкаться вверх по скалам, цепляясь за малейшие неровности пальцами, зубами и даже, возможно, бровями!

Инспектор не без удовольствия перевел разговор на указанную тему, начав рассказывать очередную кошмарную историю, когда Роджер, уже одолевший около трети подъема, неожиданно заметил прямо у себя под ногами что‑то белое и, повинуясь мгновенно возникшему импульсу, снова спрыгнул на берег. Со стороны могло показаться, что он сорвался, и инспектор забеспокоился.

– Эй! – крикнул он, сразу же прекратив свое повествование. – С вами все в порядке? Вы не ушиблись?

Роджер нарочито медленно поднялся с камней и принялся счищать с брюк налипшие водоросли. Потом поднял голову, посмотрел на инспектора и отозвался:

– Все в порядке! Не беспокойтесь. Мне совсем не больно.

После этого Роджер еще некоторое время стряхивал с брюк водоросли и прочий налипший мусор. Воспользоваться для этого лежавшим в кармане платком он не мог, так как завернул в него найденный им на берегу клочок бумаги. Все‑таки он неплохо разыграл сцену падения, и инспектор ничего не заметил.

 

Глава 4

Энтони расспрашивает подозреваемую

 

Нельзя сказать, что Энтони обладал большим опытом по части общения с прекрасным полом. Поэтому, когда девушка довольно резко ответила на его вопрос, он решил, что, возможно, его теория в отношении женщин нуждается в некоторой коррекции. Если разобраться, женщины не так уж беспомощны и слабы, как он подумал. Особенно некоторые. Взять, к примеру, хотя бы Жанну д’Арк, Флоренс Найтингейл, королеву Елизавету… Эти имена мгновенно стали приходить ему на ум, когда он смотрел на свою собеседницу. Разве этих дам можно назвать слабыми или беспомощными? Да ничего подобного. Странное дело, но ему начало казаться, что находившаяся перед ним девушка как раз из числа им подобных. Взгляд у нее по крайней мере был холодным и пронизывающим, и она нисколько не походила на беспомощную особу, неспособную постоять за себя.

– Да, я – мисс Кросс, – повторила она не слишком дружелюбным тоном. – Что вам угодно?

У Энтони появилось неприятное ощущение, что язык у него словно прилип к нёбу. А его миссия, минутой раньше представлявшаяся ему исполненной благородства, как‑то неожиданно потеряла былую актуальность и настоятельно требовала пересмотра. Хотя бы потому, что гипнотизировавшая его сейчас холодным взглядом прекрасная мисс Кросс вдруг показалась ему способной на многое и ничуть не нуждающейся в защите, которую он собирался ей предложить.

– О, я просто… хотел с вами немного поговорить, – запинаясь, произнес Энтони, хотя на самом деле ему больше всего на свете хотелось повернуться и бежать отсюда со всех ног. Но и этого он тоже не мог сделать, поскольку его ноги по совершенно непонятной причине будто приросли к земле.

– Вы имеете какое‑либо отношение к полиции? – со скрытой неприязнью осведомилась девушка.

– Господь свидетель, нет! – воскликнул шокированный ее словами Энтони. – Как вы только могли подумать такое… Нет, конечно же, нет.

Застывшее на лице девушки холодное непроницаемое выражение несколько смягчилось.

– Тогда почему вы хотели поговорить со мной? – спросила она, словно обычно с ней разговаривали только детективы и полицейские.

– Считал, что должен сказать вам кое‑что, – пробормотал Энтони. – Но теперь понимаю, что это не так важно, как я думал. Даже, пожалуй, совсем не важно.

Сторонний наблюдатель мог бы заметить по выражению на лице девушки, что любопытство в ней борется с недоверием и осторожностью.

– И как прикажете вас понимать? Вроде бы вы специально приехали сюда, чтобы поговорить со мной, и вдруг в последний момент решили, что игра не стоит свеч? Как‑то это странно, вы не находите? – медленно произнесла она, и лишь очень наблюдательный человек мог бы заметить в уголках ее глаз крохотные искорки смеха, появившиеся там на долю секунды.

– Просто после того, как я вас увидел, то, что казалось мне важным, потеряло всякое значение, мисс Кросс, – честно сказал Энтони.

– Слава богу, моя внешность еще может произвести на кого‑то положительное впечатление, – тихо проговорила девушка – скорее для себя, нежели для кого‑либо. В этот момент Энтони неожиданно представилось, что она лишилась былой холодности и неприступности и стала вдруг одинокой, покинутой и несчастной.

Утвердившись в этой мысли, Энтони принял решение, которое минутой раньше показалось бы ему слишком смелым, и выпалил:

– Хорошо, я скажу вам, зачем я пришел сюда, мисс Кросс. Дело в том, что я хотел предложить вам свою помощь, поскольку знаю, что вы сейчас находитесь в затруднительном положении. И буду горд, если вы согласитесь мою помощь принять… – Тут Энтони замолчал, у него снова перехватило горло, так как девушка окинула его проницательным оценивающим взглядом, который привел его в полное замешательство.

– Боюсь, я не очень хорошо понимаю вас, – произнесла она с надменными нотками в голосе. – Как‑то не приходило в голову, что мне, оказывается, срочно требуется помощь.

– Нет, конечно же, нет, – пробормотал обескураженный Энтони. – Я, собственно, ничего такого и не имел в виду. Просто подумал, что…

– Позвольте поставить вас в известность, что я отказываюсь обсуждать свою частную жизнь с человеком, которого совершенно не знаю. Так что если вам больше нечего мне сказать, то… – Она сделала многозначительную паузу, определенно ожидая, что он сейчас же оставит ее в покое – да и вообще уберется отсюда.

Энтони испытал сильнейшее раздражение. В первую очередь на себя самого. Ведь он только что выставил себя перед этой девушкой совершеннейшим дураком, с растерянным видом произнося какие‑то жалкие бессвязные слова и навязывая ненужную ей помощь, хотя и сам не до конца понимал, в чем, собственно, она должна заключаться. При всем том он никак не ожидал, что эта особа воспримет его лепет как грубое и нежелательное вмешательство в свой внутренний мир. Последнее задевало его душу и чувства особенно сильно. До такой степени, что ему захотелось отомстить ей.

– Если вы так ставите вопрос, – сухо произнес он, – придется признать, что добавить к вышесказанному мне действительно нечего, и остается лишь попросить у вас извинения за беспокойство. Тем не менее, – продолжил он, повинуясь внезапно возникшему импульсу и стараясь держаться и говорить увереннее, чем прежде, – не могу не заметить, что при сложившихся обстоятельствах ваша так называемая частная жизнь в любом случае сделается достоянием широкой публики – вне зависимости от того, хотите вы этого или нет, мисс Кросс.

Неожиданно девушка покраснела как рак и на какое‑то время лишилась дара речи. Потом сжала кулаки, зло блеснула глазами и откинула назад темноволосую голову, как если бы в действительности собиралась вступить в схватку с некими злыми силами.

– Если вы явились сюда для того, чтобы оскорблять меня… – произнесла она сдавленным голосом.

– В том‑то и дело, что нет! – воскликнул Энтони, искренне удивленный неожиданным результатом своего выступления. – Я приехал в деревню в компании своего приятеля, который работает на «Дейли курьер». Он предложил мне встретиться с вами и попросить вас дать ему интервью. Ну так вот: я считал своим долгом предупредить вас о том, что вами заинтересовалась пресса. Вот и все.

Боевой пыл так же быстро покинул девушку, как и овладел ею, а в ее глазах стало проступать чувство, подозрительно похожее на страх. Она посмотрела на Энтони широко открытыми глазами и пробормотала:

– И вы тоже репортер? Боже! Неужели дошло уже до репортерского нашествия…

Мужчины – странные существа. Всего пять минут назад Энтони злился на себя за мягкотелость и только и мечтал о том, чтобы отомстить девушке за ее холодность и презрительное к нему отношение, но… добившись, казалось, желаемого, неожиданно испытал чувство тревоги. Возможно, по той причине, что в ее нынешнем состоянии явственно проглядывал испуг, из‑за чего Энтони почувствовал себя чуть ли не разбойником с большой дороги.

– Я не репортер, – со значением произнес он и успокаивающим тоном добавил: – И вообще, не стоит так тревожиться, поскольку брать интервью у вас будет Роджер Шегингэм – отличный, между прочим, парень, писатель и к тому же мой кузен. Кстати, он просил передать, что не станет приставать к вам с расспросами, если вы не дадите на то своего согласия. Честное слово! Так что если вы не захотите разговаривать с ним, я ему так и скажу. Подумаешь, интервью! Да здесь сотни людей, которые будут только рады поговорить с корреспондентом «Курьера» на интересующую его тему. Между прочим, я с самого начала был против этого, но он сказал мне, что вы, по идее, должны согласиться на интервью. В силу ряда причин. Я только не запомнил каких. Так что не волнуйтесь, мисс Кросс. Все будет хорошо. Я лично за этим прослежу.

Честно говоря, мисс Кросс поняла только самую суть довольно сумбурного выступления Энтони – да и то не очень хорошо. Возможно, по той причине, что, хотя продолжала смотреть на него, думала, похоже, о чем‑то своем. Тем не менее, когда она заговорила снова, ей, судя по всему, уже удалось взять себя в руки, и ее голос звучал почти спокойно, разве что паузы между словами были чуть длиннее, чем прежде.

– Итак, если я правильно вас поняла, лондонские газеты заинтересовались смертью моей кузины? – спросила она.

– Боюсь, все обстоит именно таким образом, – произнес Энтони виноватым голосом, будто принося извинения за все лондонские газеты.

После этого девушка снова замолчала, устремив взгляд на горизонт и, похоже, вновь погрузившись в собственные мысли. Энтони, получивший таким образом неожиданную возможность остаться в компании мисс Кросс, решил извлечь из этого максимум пользы и занялся наблюдениями.

Тот факт, что девушка чудо как хороша, никаких сомнений у Энтони не вызывал. Ему нравилось в ней буквально все: ее фигура и грация, то, как она гордо держит голову, тонкие запястья и стройные ноги – даже крохотные завитки темных волос за ушами. Впрочем, к чему перечислять все достоинства мисс Кросс? Куда проще сказать, что Энтони не находил в ней ни единого недостатка или изъяна. Более того, глядя на молодого человека, было нетрудно прийти к выводу, что Энтони влюбился в мисс Кросс по уши и считает ее той самой девушкой, которую мудрое Провидение подобрало специально для него – молодого холостяка Энтони Уолтона, – с тем, чтобы она всю оставшуюся жизнь холила и лелеяла его, заботилась о нем и журила, когда он того заслуживает. Чтобы окончательно убедиться в этом, ему оставалось вернуться в гостиницу и еще раз обдумать события сегодняшнего утра, воскресив в памяти дивные черты мисс Кросс и ее прекрасные карие глаза. К сказанному, правда, необходимо добавить, что подобные мысли относительно мудрого Провидения, зарезервировавшего для него некую особенную девицу, посещали Энтони на протяжении последних десяти лет уже целых двадцать три раза, и всякий раз, увы, оказывались ошибочными. Но уж теперь Энтони знал совершенно точно, что на этот раз никакой ошибки быть не может и мисс Кросс – та самая девушка, которая ему нужна и с которой он готов делить все радости и страдания этой быстротекущей жизни.

Короче говоря, Энтони продолжал размышлять на эту тему, и с каждой секундой его мысли приобретали все более восторженный характер.

Неожиданно девушка вынырнула из овладевшей ею задумчивости, так как, похоже, пришла к какому‑то решению. Когда она быстрым импульсивным движением повернулась к Энтони, последний, к огромному своему облегчению, увидел, что она улыбается.

– Может, подойдете и присядете здесь на минутку, мистер…?

– Уолтон! – торопливо выпалил Энтони.

– Боюсь, я очень виновата перед вами, мистер Уолтон. Вы поступили очень благородно, разыскав меня и предупредив о том, что меня ждет. Я же повела себя с вами просто по‑свински.

– Ерунда, – небрежно махнул рукой Энтони и, пройдя несколько шагов до небольшой полянки, опустился рядом с девушкой на зеленую травку. Как выяснилось, они сидели в крохотной низине, откуда до возвышенного скалистого берега было не более двенадцати футов. – Я поступил как должно. И это мне надо извиняться, а не вам. Наверняка я вел себя ужасно нетактично.

– Ни в малейшей степени, – сказала девушка с теплыми нотками в голосе. – И вообще: во всем виновата я. Но если вы простите меня, то мы не будем больше к этому возвращаться. А теперь устраивайтесь поудобнее, потому что я хочу воспользоваться представившимся мне шансом и поговорить с вами.

– С удовольствием, – с улыбкой ответил Энтони, устраиваясь поудобнее, то есть придвигаясь поближе к девушке. – И должен вам заметить, что я горд вашим доверием.

Девушка обхватила руками колени и вновь устремила взгляд в сторону моря. Энтони же, исподтишка разглядывая ее, обнаружил в ее профиле твердые заостренные линии, говорившие о решительности и смелости. На первый взгляд ей было не больше двадцати одного года, максимум двадцать два. Но крохотные морщинки в уголках рта, глаз, да и другие признаки, включая почти незаметные складки на лбу, свидетельствовали о том, что она не только обладала значительным жизненным опытом, но и успела уже пройти через нелегкие испытания, даже, возможно, страдания.

– Кажется, вы говорили, что мне требуется помощь, – наконец произнесла она, медленно выговаривая слова, как если бы очень осторожно и аккуратно подбирала их. – Что ж! К чему притворяться и утверждать, что мне ничего подобного не требуется? Да, мне нужна помощь. И хотя ни вы меня не знаете, ни я вас не знаю, мне почему‑то кажется, что я могу доверять вам. Тем более мне не к кому больше обратиться. Здесь нет ни единой близкой мне живой души. Полагаю, вы в курсе того, что… что…

– Да, – мягко перебил ее Энтони. – Думаю, я знаю все факты.

– Я тоже так думаю, иначе вы вряд ли упомянули бы об этом. – Она повернулась к Энтони и некоторое время смотрела на него в упор своими большими карими глазами. – Но вы не знаете о том, мистер Уолтон, что сегодня утром инспектор из Скотленд‑Ярда на протяжении двух часов буквально изводил меня своими кошмарными вопросами.

В этот момент Энтони показалось, что чья‑то холодная и безжалостная рука болезненно сдавила ему сердце.

– Боже! Это правда? – пробормотал он. – Я действительно ничего об этом не знал.

Мисс Кросс кивнула. Потом открыла было рот, чтобы что‑то сказать, но у нее задрожали губы, и она поторопилась отвернуться от Энтони. Одновременно по ее телу волной пробежала легкая дрожь. А потом, совершенно неожиданно, вся ее выдержка, помогавшая ей контролировать свои чувства даже во время полицейского допроса, в мгновение ока исчезла – возможно, по той причине, что девушка ощутила исходившее от Энтони сочувствие, – и она, закрыв ладонями лицо, разрыдалась.

– Кажется, он думает обо мне… очень, очень плохо… – пролепетала она в перерыве между рыданиями.

Энтони смотрел на нее в панике, не имея ни малейшего представления, что ему делать, поскольку не обладал богатым опытом по части успокоения плачущих девушек. А ведь она не только рыдала, но и намекнула ему, что инспектор увидел в ней подозреваемую. Так, по крайней мере, думал Энтони, считавший, что Маргарет Кросс относилась к тому разряду особ женского пола, которые могут дать волю слезам только по очень серьезной причине. И в самом деле, какая женщина станет лить слезы и откровенничать с совершеннейшим незнакомцем, если у нее нет для этого очень серьезных причин? Похоже, мисс Кросс и вправду очень одинока в этом мире. Не говоря уже о том, что она, судя по всему, из‑за обрушившихся на нее бед исчерпала все свои душевные силы и теперь находится на грани нервного срыва.

Если разобраться, мужчины почти не способны выразить сочувствие рыдающей женщине в вербальной форме, зато обладают другими средствами сделать это. Вот и Энтони, повинуясь инстинкту, обнял мисс Кросс за плечи, притянул к себе и положил ее головку на свое широкое плечо. Она – тоже инстинктивно, как если бы видела перед собой мать, – прижалась к нему, продолжая орошать слезами рубашку молодого человека. Энтони хватило ума все это время хранить молчание и не пытаться лезть к ней с утешениями в виде глупых и жалких слов, хотя сомнительно, что ему удалось бы выдавить из себя хоть слово, даже если бы он этого и захотел. Возможно, из‑за того, что в эти минуты он испытал благоговейное чувство, будто держал в своих руках некую святыню. Как бы то ни было, этот сдержанный и довольно хладнокровный бритт, видя уткнувшуюся ему в плечо темноволосую женскую головку и чувствуя исходящую от ее стройного тела дрожь рыданий, ощутил у себя в горле предательский комок и сам едва не уронил слезу.

Постепенно, очень медленно плач начал затихать, а тело перестало содрогаться в такт рыданиям. Но как только это случилось, девушка мягко освободилась из объятий Энтони.

– Боже, какая же я глупая, – проговорила она, улыбаясь и глядя на Энтони мокрыми от слез глазами. – Да и нос у меня наверняка красный, а это некрасиво.

– Ни капельки не красный, – откровенно соврал Энтони, испытавший немалое облегчение при виде ее улыбки. – А очень даже хорошенький.

Маргарет сунула руку в сумочку и извлекла из нее небольшое зеркальце. Потом послышалось недовольное восклицание, после чего на свет божий явились пудреница и пуховка, а затем последовал ряд решительных действий, связанных с приведением лица в порядок.

– Ну вот… Так‑то лучше, – заметила она через пару минут, внимательно разглядывая лицо в зеркале. Затем, закрыв пудреницу и спрятав ее и зеркальце в сумку, она одарила Энтони заговорщицкой улыбкой, как если бы они только что заключили некий тайный союз. – Надеюсь, вы когда‑нибудь простите меня за то, что я выставила себя перед вами совершеннейшей идиоткой?

– Послушайте, – медленно произнес Энтони. – Быть может, вы все‑таки расскажете мне, что с вами случилось? Ваши тайны меня не интересуют, но хотелось бы все‑таки узнать, что я могу сделать, чтобы помочь вам? Ведь, насколько я понял, ваши дела, как ни крути, находятся сейчас далеко не в блестящем состоянии. Возможно, даже в худшем, нежели я думал ранее…

Энтони сделал паузу и со значением посмотрел на нее. Девушка понимающе кивнула.

– Вы хотите сказать, что глупо что‑то делать, не зная проблем, которые могут неожиданно всплыть перед вами… Так? – задумчиво осведомилась она. – Что ж, в этом есть определенный резон, и я, конечно же, вам все расскажу. Я бы и раньше вам все рассказала, просто… – Тут она замолчала, опустилась на колени и, как прежде, устремила взгляд на линию горизонта, где море соединялось с небом.

– Вы не против, если я закурю? – спросил Энтони, доставая трубку.

– Конечно, нет. Мне самой иногда хочется выкурить сигарету. Не беспокойтесь, пожалуйста, – быстро добавила она, заметив, что Энтони начал похлопывать себя по карманам. – Сигареты у меня в сумочке, я курю только этот сорт. – С этими словами она вынула из сумки портсигар, а Энтони, чиркнув спичкой, дал ей прикурить, после чего прикурил сам. Сделав пару глубоких затяжек, девушка тяжело вздохнула.

– Что касается меня, то рассказывать особенно нечего. Четыре месяца назад я жила в Лондоне, без гроша в кармане, и так было почти все время в течение последних семи лет. Мой отец был армейским офицером и погиб во Франции в одна тысяча девятьсот семнадцатом году, когда мне исполнилось пятнадцать лет. От него я получила в наследство двести фунтов. Кроме того, мне регулярно выплачивают пенсию в связи с потерей кормильца, которой может хватить на жизнь, если питаться рисом, запивая его водой. – Она замолчала, словно что‑то обдумывая. Потом продолжила: – К сожалению, я отношусь к категории «нежеланных детей», так как отец женился на моей матери не по любви, а в связи с ее беременностью. Своей матери не помню совершенно, так как она умерла, когда я была еще маленьким ребенком. Ее отец подвизался на ниве незаконных спекуляций ценными бумагами и дважды попадал из‑за этого в тюрьму. Возможно, по этой причине ему удалось уговорить моего отца – совсем молодого тогда офицера – взять в жены мою мать. Но мой отец показал себя благородным человеком и ни разу даже не намекнул мне, что женился не по любви, а по… хм… необходимости. Так что не подумайте о нем чего дурного. Он был очень милым человеком. А об обстоятельствах этого брака и о том, что я «нежеланный ребенок», мне сообщили другие очень милые люди.

– Послушайте! – воскликнул Энтони, искренне опечаленный ее историей. – Вы вовсе не обязаны рассказывать мне то, что вам неприятно. Я имею в виду…

– А почему бы и нет? – жестко спросила девушка. – Почему, в самом деле, мне не рассказать вам все как есть? Тот полицейский инспектор, что у меня побывал, знал, похоже, все темные пятна моей жизни не хуже меня самой. К тому же не лишено вероятности, что моя неприкрашенная биография появится на страницах всех завтрашних газет.

– Но… – начал было Энтони, потом заерзал на месте и замолчал, не зная, что сказать. Некоторое время в воздухе висела гнетущая тишина.

– Короче говоря, из‑за этого брака моего отца отлучили от семьи, – наконец продолжила девушка. – Ее члены не захотели иметь с ним ничего общего. Но обо мне они все‑таки вспомнили. Один из братьев послал адвокату отца пятьсот фунтов с тем, чтобы эти деньги использовались на мое образование и достойное существование, пока я не достигну совершеннолетия и не смогу сама зарабатывать себе на хлеб. Но кроме этого, никто из моих так называемых родственников ничего для меня не сделал. Вы не думайте, я не жалуюсь. Учитывая обстоятельства, это был весьма щедрый жест со стороны брата отца. Так что эти деньги и доставшиеся мне от отца двести фунтов позволили мне безбедно прожить до восемнадцати лет, после чего мне предлагалось зарабатывать самостоятельно. Возможно, вы помните, что после войны у молодых девушек были проблемы с трудоустройством? Если не помните, скажу, что это истинная правда. Я окончила курсы стенографисток, но так уж сложилось, что стенографистки без опыта работы оказались никому не нужны. Но я все‑таки нашла себе работу. Должна была найти – и нашла. Боже! Кем я только не работала… Достаточно сказать, что за последние три года мне довелось поработать и гувернанткой, и продавщицей, и официанткой, и даже горничной.

– Боже мой! – выдохнул Энтони.

Неожиданно девушка расхохоталась и с неподдельным весельем посмотрела на Энтони:

– Только не вздумайте меня жалеть! Надеюсь, вы не считаете работу горничной унизительной? Если разобраться, это была лучшая работа из всех, что мне удалось найти. Так что я вовсе не прочь снова вернуться к этой деятельности, если не найду ничего другого. А вот быть гувернанткой мне не понравилось. Работа официантки, в общем, ничего себе, но уж больно тяжелая в плане физических нагрузок. А из горничных меня уволили, поскольку леди, которой я прислуживала, приревновала меня к своему мужу. Подумать только – этот тип попытался меня поцеловать и при этом даже не закрыл дверь. Я основательно надрала ему за это уши, но это, увы, не помогло, и меня все‑таки уволили, не забыв, к счастью, выплатить месячную зарплату. Ну так вот, когда мои сбережения стали подходить к концу и я начала подумывать о том, что пора подыскать себе новую работу, мне неожиданно пришло письмо от Элси – я имею в виду миссис Вейн.

Энтони кивнул:

– Ваша кузина, если мне не изменяет память?

– Точно. Ее мать была сестрой моей матушки. В жизни ее не видела, даже по большому счету ничего о ней не слышала, но тем не менее… Короче говоря, к моему большому удивлению, она написала, что знает о моих жизненных трудностях и, обладая значительным личным состоянием, может, так сказать, протянуть мне руку помощи. Иначе говоря, она предложила мне приехать в эти края и жить с ней в качестве компаньонки, получая при этом весьма неплохую зарплату.

– Чертовски благородно с ее стороны, – прокомментировал слова мисс Кросс Энтони.

Девушка одарила его странным взглядом:

– Да, не правда ли? Но и очень необычно тоже. Впрочем, чуть позже последовали еще более необычные события. Через день или два после моего приезда она в весьма небрежной манере сообщила мне новость о том, что тем же утром она переписала свое завещание и без каких‑либо условий оставляет мне все свои деньги в сумме десяти тысяч фунтов или даже больше, не говоря уже о драгоценностях. Надеюсь, вы понимаете, что я была как минимум сильно удивлена, когда услышала это?

– Еще бы! Такая щедрость… Это просто поразительно!

– Иначе и не скажешь, – сухо заметила девушка. – Но оцените теперь мое положение, особенно учитывая тот факт, что мой дедуля неоднократно сидел. Непростое – это по меньшей мере. Вы не находите? Но хуже всего то, что мне совершенно не с кем посоветоваться. Адвокат отца, который вел также и мои дела, умер. Джордж – то есть доктор Вейн – явно не относится к разряду людей, с которыми можно обсуждать подобные проблемы. О мисс Уильямсон, его секретарше, я уже не говорю. Так что я осталась совсем одна. – Она швырнула сигаретный окурок в сторону моря и невесело рассмеялась. – Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я готова сделать своим конфидентом даже совершенно незнакомого человека? Фактически первого, кто подошел ко мне. Вас, к примеру. Впрочем, сей факт, боюсь, не может служить оправданием того, что я позволила себе разрыдаться на вашем плече.

– М‑да, ваше положение завидным не назовешь, – пробормотал Энтони. – Я до такой степени проникся сочувствием к вам, что готов лично придушить того инспектора, который замучил вас своими расспросами. Но это все слова, а ведь нам с вами надо что‑то делать, не так ли? И в этой связи мне приходит на ум только одно. Вам необходимо рассказать все до малейших подробностей моему кузену. Он – единственный, кто сможет вам помочь. Кроме того, я уверен, что он не станет без вашего разрешения публиковать в «Курьере» сведения, которые вы ему сообщите.

Девушка медленно кивнула:

– Возможно, это лучший из всех возможных вариантов. Роджер Шерингэм, вы сказали, не так ли? Между прочим, я прочитала несколько его книг и полагаю, что он весьма достойный джентльмен.

– Совершенно верно. Конечно, он способен заговорить кого угодно, но в его порядочности можете не сомневаться. Кстати, он, как и я, учился в Оксфорде и играл там в сборной команде по гольфу. О! Прошу прощения! Мы договорились с Роджером примерно в это время встретиться на тропинке возле скал. Не будете возражать, если я сейчас сбегаю туда и почти сразу вернусь в его компании? Мне представляется, что в нашем распоряжении слишком мало времени, так что не будем терять его понапрасну. Согласны?

– Вы очень добры, мистер Уолтон, – сказала девушка с благодарностью в голосе. – И я сегодня полночи буду ругать себя за то, что отнеслась к вам по‑свински, когда вы предложили мне помощь.

 

Глава 5

Роджер в роли защитника

 

В целом Роджер был не очень доволен собой, когда выбирался на возвышенный скалистый берег после разговора с инспектором Морсби. Он не сомневался, что инспектор припрятал у себя в рукаве связанные с этим делом факт или два. И очень может быть, что эти факты представляли немалую ценность. С другой стороны, Роджер не мог не признать, что в результате интервью получил куда больше информации, нежели ожидал. Это не считая хранившегося у него в кармане куртки клочка бумаги, обнаруженного в паре ярдов от того места, где было обнаружено тело. И самое главное: об этой улике инспектор не имел ни малейшего представления. Так что они оба, если так можно выразиться, играли сейчас в игру по сокрытию информации. Обдумав все это, Роджер двинулся к скалистой тропинке, где они с Энтони договорились встретиться.

Пройдя пятьдесят ярдов и увидев нависавшую над тропинкой скалу, Роджер подумал, что исследовать найденный бумажный клочок лучше без свидетелей, и, укрывшись в тени, потянулся к карману куртки. Но когда его пальцы уже вцепились в край заветной бумажки, он неожиданно узрел на вершине скалы Энтони, который, мгновенно высмотрев убежище своего кузена, буквально скатился со скалы на тропу и сразу же перешел на бег.

– Привет, Энтони! – ласково приветствовал младшего кузена Роджер. – Мне показалось или ты действительно очень торопишься?

– Послушай, – задыхающимся голосом произнес Энтони. – Я только что разговаривал с мисс Кросс и понял, что все очень серьезно. Этот чертов инспектор уже успел встретиться с ней, и не только встретиться, но и напугать до полусмерти своими расспросами. Я хочу, чтобы ты последовал за мной к ее убежищу и немедленно поговорил с ней. Если тебя интересует мое мнение, скажу, что ее дела обстоят далеко не лучшим образом, и всякий, кто будет приставать к ней с неудобными вопросами и намекать на некоторые обстоятельства в ее жизни, заслуживает того, чтобы его пристрелили. Эта несчастная девушка…

– Помолчи минутку, хорошо? – перебил его Роджер. – Давай для начала попробуем упорядочить добытую тобой информацию. Итак, ты виделся с мисс Кросс… Так или нет?

– Да, виделся, и она…

– Оказалась на удивление привлекательной девушкой, не правда ли?

Энтони озадаченно посмотрел на кузена:

– Откуда, черт побери, ты это знаешь?

– Ну, это простейшая дедукция. Проще не бывает… – протянул Роджер и добавил: – Так что расскажи мне обо всем по порядку, а главное, сформулируй как можно точнее, что именно случилось.

Энтони перевел дух и уже в менее эмоциональной манере начал рассказывать о своих приключениях. В частности, сообщил о встрече с мисс Кросс, о том, какая она несчастная (очень тактично намекнув, как она плакала у него на плече), а также во всех подробностях поведал о выпавших на ее долю испытаниях – чтобы девушка не бередила старые раны, снова рассказывая об этом Роджеру. Все это время кузены двигались к полянке, на которой в полном одиночестве их поджидала мисс Кросс. Энтони, заметив издали ее черное платье, самым настоятельным образом потребовал у Роджера, чтобы последний не вздумал изводить ее своими расспросами, как это делал жестокосердный и безжалостный инспектор полиции.

Когда они наконец спустились по склону и добрались до места, Энтони в самых церемонных выражениях отрекомендовал девушке своего кузена, после чего они втроем сели на траву и приступили к обсуждению сложившейся ситуации.

– Я хочу, чтобы вы поняли кое‑что, мисс Кросс, – сказал Роджер после церемонии знакомства и обмена необходимыми в таких случаях фразами. – А именно: что мы с кузеном целиком и полностью на вашей стороне. – Необходимо отметить, что красивая внешность и гордая осанка новой знакомой произвели на Роджера ничуть не меньшее впечатление, нежели на его молодого кузена, и он даже не пытался скрыть этот факт. – В этой связи не стоит делать перед нами вид, что сложившаяся ситуация не слишком вас беспокоит. Поверьте: дело крайне неприятное, а его детали, о которых вы пока не знаете, могут принести вам еще больше неприятностей, причем в самое ближайшее время.

– Что вы имеете в виду, мистер Шерингэм? – взволнованно осведомилась девушка. – На какие детали, о которых я пока не знаю, вы намекаете?

Роджер обдумал ее слова.

– Полагаю, мисс, не будет большого вреда, если я об этом вам расскажу, – мрачно произнес он. – Все равно вы рано или поздно об этом узнаете. Только очень вас прошу: храните пока это в тайне. Потому что, боюсь, очень скоро возобладает мнение, что смерть миссис Вейн наступила отнюдь не в результате несчастного случая.

– Вы что же – хотите сказать, что ее… – Тут у мисс Кросс перехватило дыхание, а ее лицо побелело как мел.

– Я, скажем так, очень этого опасаюсь, – произнес Роджер уже куда более мягким тоном.

Не было никакой необходимости произносить ужасное слово «убийство», поскольку оно и так подразумевалось всеми присутствующими.

– Боже мой! – выдохнул Энтони. – Это что, уже доказано?

– Официально пока нет, но все факты указывают именно в этом направлении. Так, установлено, что в момент смерти миссис Вейн была не одна, хотя не известно, кто тогда стоял с ней рядом. Есть и другие факты, которые, если рассматривать их по отдельности, вроде бы несущественны, но, собранные воедино, представляются весьма убедительными. Так что, как вы можете видеть, это дело принимает совсем другой оборот. Крайне неприятный, как я уже говорил ранее. Поэтому, мисс Кросс, если я задам вам сейчас пару вопросов, надеюсь, вы не будете считать меня наглым и грубым типом?

– Разумеется, нет, – с чувством произнесла девушка. – Более того, я очень благодарна вам за озвученные вами сведения. Я только об одном вас прошу – не пишите обо мне слишком много в этом вашем «Курьере».

– В плане конфиденциальности можете на меня положиться, – улыбнулся Роджер. – Я лично прослежу за тем, чтобы ваше имя там не упоминалось. Ну, почти… Попрошу о том же своих знакомых из пишущей братии, если они приедут сюда. Ну а теперь прошу рассказать мне во всех подробностях, что произошло во время вашей прогулки с миссис Вейн в тот злополучный вечер. Надеюсь, вы в состоянии это сделать?

Девушка свела на переносице брови, как если бы собиралась с мыслями.

– Думаю, да. Тем более что особой сложности это не представляет. Мы прошли вдоль скал около мили в направлении городка Сэндси, а потом повернулись и двинулись в обратный путь. Не доходя до дома, мы остановились рядом с этим самым местом, где находимся сейчас, и Элси сказала, что ей нужно зайти к миссис Рассел, соседке, и поговорить об угощении для деревенских детей, о которых они обе старались, по возможности, заботиться. Она знала, что я люблю смотреть на море отсюда, и попросила подождать ее тут, чтобы мы могли вернуться вместе домой и выпить чая.

– Одну минуточку, – перебил ее Роджер. – Вы знаете, где живет миссис Рассел?

– Примерно на полпути между нашим домом и деревней.

– Значит, миссис Вейн было не очень удобно возвращаться сюда, где вы ее ждали?

– Разве что самую малость. Но Элси любила прогуливаться среди скал. Поэтому она почти всегда ходила в деревню по тропинке, змеившейся вдоль берега, а не по дороге.

– Вы имеете в виду дорогу, которая проходит мимо вашего дома? А дом миссис Рассел тоже стоит на этой дороге?

– Да, но там дорога как раз поворачивает к берегу, так что нельзя сказать, что Элси при возвращении было совсем уж не по пути.

– Понятно. И что же дальше?

– Дальше? Она так за мной и не пришла, хотя я прождала ее почти полтора часа. Когда я поняла, что время чаепития давно уже миновало, то встала и в одиночестве направилась в сторону дома.

– Скажите, сидя здесь, вы способны рассмотреть людей, двигающихся по возвышенной скалистой части берега? И наоборот, способны ли они рассмотреть вас, пока не приблизятся к скале рядом с этим спуском?

– Нет.

– А кто‑нибудь вообще проходил поблизости, пока вы здесь сидели?

– Нет, ни одна живая душа.

Роджер нахмурился:

– Очень жаль. Получается, вы не сможете доказать, что просидели здесь те самые полтора часа, о которых упомянули.

– Если мисс Кросс говорит, что находилась здесь, – мягко возразил Энтони, – значит, так оно и было. Ее показания ничем не хуже любых других свидетельств.

– Согласен. Только, боюсь, Королевский суд может иметь по этому поводу совсем другое мнение. В судах вообще не принято брать на веру слова, и там вечно кого‑то в чем‑нибудь подозревают. Кстати, мисс Кросс, ваша кузина добралась‑таки до дома Расселов?

– Нет, не добралась. И это очень странно. Фактически никто не видел ее с тех пор, как она рассталась со мной – и до момента обнаружения ее тела.

– Загадочный пробел во времени, – задумчиво произнес Роджер. – Она, по идее, все это время должна была находиться где‑то поблизости, но между тем ее никто не видел. Любопытно, не находите? Скажите, мисс Кросс, по соседству с вами проживает много людей? И часто ли они здесь ходят?

– Обычно тут довольно пустынно в любое время дня. Ведь, кроме нашего дома и дома Расселов, других домовладений здесь нет. И еще один интересный момент: тех, кто пробирается по тропинке вдоль прибрежных скал, практически не видно с деревенской дороги. Разве что в одном или двух местах… Это из‑за возвышенности. Вы, надеюсь, уже обратили на нее внимание?

– Обратил. Этот подъем и вправду затрудняет обзор. О! Кажется, я слышу поблизости звон. Вы не знаете случайно, где звонят?

– У нас во дворе. Обеденный колокольчик зовет к столу, – со слабой улыбкой сообщила мисс Кросс. – Весьма эффективное средство оповещения, не так ли?

– Чрезвычайно… Итак, мисс Кросс, – сказал Роджер, поднимаясь на ноги, – не вижу смысла более вас задерживать. Хотя есть еще два или три момента, которые я бы хотел с вашей помощью прояснить. Не могли бы вы прийти сюда в половине одиннадцатого завтра утром? Устроим вам настоящий перекрестный допрос, не возражаете?

– Конечно, нет, мистер Шерингэм. Общение с вами доставляет мне огромное удовольствие. Вы, насколько я понимаю, собираетесь…

– Пролить немного света на те злополучные полтора часа… Не возражаете? – произнес Шерингэм, пожимая на прощание девушке руку. – Обещаю основательно напрячь мозги. Ведь это, на мой взгляд, суть всего дела. Так что сделаю все, что в моих силах, мисс Кросс. Не сомневайтесь.

Они поднялись вверх по склону, где Энтони, будто забыв о том, что уже пожал руку девушке на полянке, вновь обменялся с ней рукопожатием – еще более теплым, чем раньше.

– Какое все‑таки неприятное дело, – заметил Роджер, когда они с Энтони двинулись по направлению к гостинице. – Куда более неприятное, нежели я дал это понять мисс Кросс. Я ведь не сказал ей, что человек, находившийся с миссис Вейн в последние минуты ее жизни, был особой женского пола.

– Не может быть! – вскричал Энтони. – Вот дьявол!

– Именно так. Я расскажу тебе, что мне удалось узнать на берегу. Немного, конечно, но некоторые факты представляются мне очень интересными. Похоже, у миссис Вейн… О Господи! Я совсем забыл об этом!

– О чем?

– Об одной вещи, которую подобрал недалеко от того места, где нашли тело. Вроде ничего особенного – клочок бумаги для письма. Я еще даже на него не взглянул. Очень может быть, что он не имеет никакого отношения к этому делу, и, наоборот, – может оказаться очень важным для нас. Как бы то ни было, надо наконец на него взглянуть.

С этими словами Роджер сунул руку в нагрудный карман куртки и достал носовой платок с завернутым в него таинственным содержимым.

– Кажется, намок малость, – сказал Энтони, рассматривая комочек голубоватой бумаги.

– Ничего удивительного. Ведь я нашел его на берегу после отлива. Наверняка пролежал в воде много часов, – бросил Роджер, принимаясь с величайшей осторожностью расправлять комочек, который мог порваться или просто расползтись в пальцах от любого резкого или неловкого движения. Поэтому Роджер не торопился и расправлял его буквально по миллиметрам.

– Можно что‑нибудь на нем разобрать? – с нетерпением осведомился Энтони, взглянув на расправленный и разглаженный клочок бумаги на ладони Роджера.

– Пока могу сказать, что это обычная бумага для заметок, – произнес Роджер, исследуя свою находку. – Правда, хорошего качества, так как наличествуют фирменные водяные знаки в виде короны и какой‑то надписи. Полагаю, нам не составит большого труда найти подобный блокнот в каком‑нибудь местном магазине и выяснить, кто здесь такие покупает.

– Это все, конечно, хорошо, но на листке что‑нибудь написано?

– Было написано – так точнее. Видишь эти едва заметные следы от пера? Но я не уверен, что сделанную надпись можно восстановить.

– В таком случае этот листок для нас совершенно бесполезен? – с разочарованием спросил Энтони.

– Я бы так не сказал. Вполне возможно, что эксперт способен восстановить написанное. Наверняка какие‑то способы для этого существуют. В любом случае попробуем это выяснить. Но возлагать слишком большие надежды на это я бы не стал. Десять к одному, что он не имеет никакого отношения к миссис Вейн. А даже если и имеет, то совсем не обязательно связан с этим делом. Тем не менее мы спрячем листок и попробуем извлечь из него какую‑нибудь пользу.

Роджер снял шляпу, аккуратно подсунул листок под подкладку, чтобы его не унес ветер, после чего снова надел головной убор, и они с кузеном двинулись дальше.

– Скажи, какое у тебя мнение сложилось о мисс Кросс? – с самым беспечным видом осведомился Энтони и, подняв взгляд, стал с большим интересом изучать пролетавшую чайку.

– Ничего определенного сказать не могу, – с полным равнодушием ответил Роджер. – Обычная симпатичная девушка, каких много.

– Неужели? А вот мне она показалась исключительно привлекательной, – холодно произнес Энтони.

– Правда? А нос у нее разве не длинноват?

– У нее нос длинноват? – с негодованием воскликнул Энтони. – Да у нее, если хочешь знать, лучший носик в мире… – Тут Энтони заметил, как расплывается в улыбке Роджер, и, страшно покраснев, прорычал: – Чтоб тебя черти взяли!

– Ах, молодость, молодость… – протянул Роджер, продолжая улыбаться. – Лучшее в жизни время…

– Роджер, старый осел, ты можешь хоть минуту побыть серьезным? Скажи лучше, как по‑твоему, ей угрожает какая‑нибудь опасность?

– Вполне возможно, – ответил Роджер уже без тени улыбки. – Правда, не знаю, какая и с чьей стороны. Но одно могу сказать точно: она в очень непростом положении.

– Но ты ведь не думаешь, что она… Короче, ты ведь не думаешь, что она сделала то, на что всеми своими расспросами намекал инспектор?

– Ты хочешь сказать, что, по его мнению, она столкнула свою кузину со скалы? – произнес Роджер, имевший привычку называть вещи своими именами. – Нет, я так не думаю. Более того, эта девушка мне даже нравится – хотя это и не имеет никакого отношения к делу.

– Значит, ты, по обыкновению, надо мной подсмеивался, называя ее самой обычной? Ну и черт с тобой. Для меня сейчас важнее другое: ты и вправду сделаешь все, что в твоих силах, чтобы очистить ее от подозрений, Роджер?

– Конечно. Разве я не говорил ей этого по меньшей мере с полдюжины раз?

– Благодарю тебя, старина, – произнес Энтони.

Роджер был тронут и, чтобы скрыть это, начал торопливо рассказывать кузену о своей встрече и разговоре с инспектором Морсби. О том, в частности, что ему удалось и не удалось узнать в ходе этой беседы, и в общем и целом закончил свое повествование, когда они подошли к дверям гостиницы.

– И это самое важное, что нам первым делом предстоит выяснить, мой дорогой искатель справедливости, – наставительно сказал Роджер, когда они пересекали холл. – А именно: что старина Морсби прячет у себя в рукаве. И смею тебя заверить, что я об этом узнаю. Так или иначе. Хоть хитростью, хоть обманом, но я эти сведения у него выманю. И кажется, у меня уже начинает вырисовываться способ, как я это сделаю… Ну вот и пришли. Не забывай, Энтони, что в нашем распоряжении целых четыре спальни и холодная вода, чтобы, так сказать, смыть с себя пыль странствий. Господи, как же жарко! Кстати, а не выпить ли нам ледяного пива, прежде чем подниматься наверх?

– Мне нравится ход твоих мыслей, – одобрительно покачав головой, сказал Энтони.

И они чуть ли не синхронно повернули к двери, которая вела в маленький прохладный бар.

– Вы не в курсе – инспектор Морсби уже вернулся? – спросил Роджер хозяина гостиницы небрежным тоном, со стуком опуская на стойку огромную пивную кружку, к которой уже успел основательно приложиться.

– Нет еще, сэр, – ответил хозяин, огромный, как гора. – Сказал, что будет к ужину около восьми вечера.

– Что ж, мы, думаю, тоже выйдем к ужину примерно в это время. Так что можете принести сразу три порции в снятую нами общую гостиную. И еще одно! Не забудьте принести мне наверх бутылку джина, полдюжины бутылочек с имбирным элем, бутылку виски, два сифона с содовой и открывалку. Справитесь? Ничего не забудете?

– Справлюсь, сэр, – заверил хозяин, расплываясь в довольной улыбке. – И ничего не забуду. Можете на меня положиться.

– Отлично! Может, мне еще спросить, есть ли у вас лед – или это будет уже слишком?

– Не слишком, сэр. У нас есть лед, – с гордостью отрапортовал хозяин. – Мне его завозят в жаркую погоду три раза в неделю из городка Сэндси. Как раз сегодня утром привезли, так что берите сколько угодно.

– Да это настоящее эпикурейство! – вскричал Роджер.

– Точно так, сэр, – сказал хозяин. – Между прочим, недавно заходили два джентльмена. Спрашивали комнаты. По виду – лондонцы, сэр. Ну так я сказал, что у меня свободных номеров нет.

– И правильно сделали, хозяин, – одобрительно заметил Роджер. – Как говорится, скажешь правду – посрамишь дьявола.

– Совершенно справедливо, сэр, – ответил хозяин и повернулся, чтобы обслужить другого клиента.

– Послушай, – сказал Энтони, когда они через некоторое время поднимались по лестнице на второй этаж. – Ты что, собираешься напоить до полусмерти старину Морсби?

– Конечно, нет, – с достоинством отмел подозрения Роджер. – Неужели я похож на человека, который станет соблазнять выпивкой официальное лицо, находящееся при исполнении?

– Тогда какого черта ты накупил джина, виски и всего прочего?

– Дабы совершить жертвенные возлияния на алтарь великой и могущественной богини по имени Блеф! А теперь, Энтони, ответь: во скольких спальнях ты будешь сегодня спать? В одной, двух или трех?

 

Глава 6

Нежеланная улика

 

Как уже было сказано, инспектор Морсби считался доброжелательным и довольно веселым человеком. Так что Роджеру не пришлось слишком долго уговаривать его разделить ужин с ним и Энтони в общей гостиной на первом этаже. Даже детективу Скотленд‑Ярда не чуждо ничто человеческое, поэтому инспектор Морсби предпочитал проводить свой досуг в компании интересных и острых на язык людей, нежели в одиночестве.

В полном соответствии с этой жизненной установкой он никогда не отказывался от рюмочки джина перед едой. Тем более перед ужином, особенно если этот напиток подавали с имбирным элем и кубиком льда. Подобный коктейль после жаркого трудного дня можно вообще назвать напитком богов, охлажденной амброзией или даже одним из величайших достижений человеческой цивилизации. Ну а потом, после вкусного ужина в хорошей компании, ничего не остается как усесться в мягкое кресло и, испытывая приятное чувство сытости одновременно с легким утомлением, разглядывать витрину с чучелами птиц и пить по глоточку из широкого стакана виски, ощущая себя наверху блаженства. Да, инспектор Морсби действительно был доброжелательным и разговорчивым человеком.

Тем более Роджер вел себя исключительно тактично, и с его губ не сорвалось ни единого слова относительно миссии, которую они с инспектором Морсби здесь выполняли. Короче говоря, Роджер предпочел развлекать собеседника, а надо сказать, что когда он это делал, то превращался в милейшего и приятнейшего во всех отношениях джентльмена. В частности, он не уставал рассказывать анекдоты, а также разные смешные случаи из своей писательской и журналистской практики, в результате чего инспектор постоянно улыбался, а временами даже разражался хохотом. Еще большее впечатление на него произвели истории Роджера о великих или знаменитых людях, которых Роджер неизменно называл только по имени, не забывая при этом подливать виски в стакан инспектора, так что ближе к концу вечера инспектор, образно говоря, совершенно растаял. Иными словами, часам к десяти инспектор очень любил Роджера, а Роджер очень любил инспектора.

И тогда Роджер, выбрав подходящий момент, нанес заранее запланированный им удар.

– Кстати, инспектор, – небрежно заметил он. – Возвращаясь к делу бедняжки миссис Вейн… Мне бы очень хотелось, чтобы вы рассматривали меня не как репортера, а как, скорее, криминалиста‑любителя, который чрезвычайно интересуется профессиональным расследованием, проводимым полицией, и готов приложить максимум усилий для того, чтобы помочь следствию. Дело в том, что я – репортер непрофессиональный и пишу от случая к случаю и только на интересующие меня темы. Поэтому и ухватился за предложение «Курьера», позволившее мне приехать сюда и принять участие в исследовании обстоятельств этой весьма любопытной и таинственной истории. Надеюсь, вы меня понимаете?

У инспектора блеснули глаза.

– Полагаю, да, сэр. Вы хотите стать моим конфидентом, не так ли?

– Что‑то вроде этого, – согласился Роджер. – Хочу только заметить, что при обмене информацией баланс далеко не всегда будет на вашей стороне. Я и сейчас могу предложить вам кое‑что интересное. К примеру, улику, которую нашел сегодня днем на берегу среди скал прямо у вас под носом. Честно говоря, мне не хочется ее скрывать или придерживать, но и даром отдавать не хочется. Возможно, мы сможем договориться о своего рода бартере?

При этих словах инспектор совсем развеселился.

– Я рассматривал определенные варианты сотрудничества с прессой, мистер Шерингэм, с тех пор как приехал сюда. Но никак не ожидал предложения подобной сделки. Думал, что вы, как и прочие ваши коллеги, просто попытаетесь вытянуть из меня интересующие вас сведения в обмен на публикацию с упоминанием моей фамилии. И готовился дать всем вам решительный отпор.

– Вот как? Но ведь речь идет об улике, инспектор, – произнес Роджер, но уже без прежнего напора и энтузиазма. Похоже, слова инспектора здорово его озадачили и избавили от излишней самоуверенности.

– Боже! Если бы вы только знали, сколько улик мне передали в свое время по поводу самых разных дел. Тысячи! И что самое интересное, ни одна из них не стоила и ломаного гроша.

– Вот как? – повторил Роджер. – Значит, на сотрудничество с вами мне рассчитывать не приходится?

Инспектор еще некоторое время улыбался, так как испытал немалое удовольствие при мысли о том, что сбил с Роджера некоторую присущую ему спесь, чего тот, на его взгляд, несомненно, заслуживал. Даже Энтони едва слышно хмыкнул, заметив, что кузена очень грамотно осадили.

Впрочем, инспектор довольно скоро смягчился:

– Ну, я бы так вопрос ставить не стал и признаю, что в вашем предложении есть‑таки рациональное зерно. Ведь я и сам знаю, что вы, скажем так, необычный журналист и действительно интересуетесь криминалистикой, о чем свидетельствуют ваши статьи в «Курьере» по «Уичфордскому делу», показавшиеся мне весьма любопытными. Так что если вы пообещаете мне не публиковать сведения, которые мне хотелось бы придержать, то я могу просветить вас относительно некоторых фактов, не подлежащих пока разглашению. Но это, если разобраться, совершенно не профессиональный подход, и в Скотленд‑Ярде будут мной недовольны, если узнают об этом.

– Инспектор, не надо так больше шутить! – с облегчением воскликнул Роджер. – А то ведь я и вправду подумал, что вы решили меня отшить. Обещаю, что никто в Скотленд‑Ярде ни о чем не узнает. Равным образом я не стану ничего публиковать без вашего разрешения. Хочу вас заверить, что детали этого дела в куда большей степени интересуют меня лично, нежели читателей «Курьера».

– А вы, мистер Уолтон? Согласны с такими условиями?

– Разумеется, инспектор. Они более чем приемлемые.

– В таком случае сначала поговорим об улике, которую раздобыли вы, мистер Шерингэм. Не возражаете?

Вместо ответа Роджер поднялся с места, подошел к стоявшему в гостиной шкафчику и вынул из ящика найденный им листок бумаги, который уже почти высох.

– Я нашел это среди камней в нескольких ярдах от того места, где лежало тело. Конечно, может оказаться, что эта бумажка не имеет никакого отношения к нашему делу, а может, и наоборот. Во всяком случае, такой шанс есть. На бумаге что‑то было написано, но надпись или стерлась, или смыта морской водой. Существует ли возможность как‑то ее восстановить и прочитать?

Инспектор взял бумажку и, склонившись, некоторое время исследовал ее взглядом. Потом поднес ее к свету и еще раз внимательно осмотрел.

– С вашего разрешения, я возьму это с собой, – сказал он. – Как вы совершенно верно заметили, очень может быть, что эта записка никакого отношения к нашему делу не имеет. Но я в любом случае пошлю ее в Скотленд‑Ярд, так как надеюсь, что наши специалисты смогут восстановить текст. В этом деле нельзя пренебрегать никакими возможностями. – Положив листок рядом с собой на стол, инспектор снова откинулся на подушки кресла. – Ну а теперь моя очередь отвечать на ваши вопросы, мистер Шерингэм. Уверен, что у вас их накопилось не менее полусотни.

– Что‑то вроде этого, – рассмеялся Роджер, тоже усаживаясь в кресло. – Особенно если учесть, что мне необходимо в самое ближайшее время связаться по телефону с Лондоном и продиктовать первую статью, связанную с этим делом. – Он сунул руку в карман и достал блокнот и карандаш, чтобы делать заметки. – И прежде всего меня интересует вот что: вы уверены, что имело место убийство, а не несчастный случай или самоубийство?

– Между нами, сэр, совершенно уверен. Вернее, насколько может быть уверен в таком деле человек, не имеющий пока неопровержимых доказательств. Но об этом писать не надо. Я бы на вашем месте ограничился в настоящее время упоминанием о «подозрительных обстоятельствах».

Роджер кивнул:

– Понимаю вас, инспектор. Но крики, которые слышал рыбак, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Я это к тому, что если место падения тела, находящееся на некотором удалении от края скалы, полностью исключает версию несчастного случая, то показания рыбака, слышавшего крики, равным образом исключают версию самоубийства. Самоубийца кричать не будет.

– Я тоже так думаю, – согласился инспектор.

– Кроме того, вы установили как факт, что жертва была не одна. Кстати, у вас есть какие‑нибудь идеи относительно того, кем могла быть вторая женщина?

– У меня, скажем так, есть определенные подозрения, – осторожно озвучил свою мысль инспектор. – Сегодня утром я провел довольно много времени в большом доме наверху, – продолжил он, деликатно умолчав о состоявшемся там разговоре. – Вы там уже побывали?

– Нет, до дома я так и не добрался, хотя о вашем визите туда наслышан.

– Обязательно посетите этот дом. Уверен, что вы узнаете там много интересного. От местных обитателей, я имею в виду.

– Проблема в том, что я еще не слишком уверенно чувствую себя в качестве… хм… ищейки. И очень сомневаюсь, что мне удастся проникнуть туда и взять у доктора Вейна интервью. Быть может, вы сами расскажете мне о том, что узнали там?

– Почему бы и нет? Хотя рассказывать особенно нечего. Впрочем, доктор, без сомнения, неординарная личность, даже, я бы сказал, странная. Это крупный мужчина с густой черной бородой, который большую часть времени проводит у себя в лаборатории, возведенной им на заднем дворе. Занимается какими‑то изысканиями, если не ошибаюсь. Кстати, обладает довольно резкими манерами, если вы понимаете, что я имею в виду, и отнюдь не производит впечатления человека, убитого горем из‑за смерти жены. Возможно, впрочем, что он просто старается не демонстрировать своих чувств.

– Если у него эти самые чувства есть, разумеется.

– Ну, насколько я понял, они с женой не больно‑то ладили. Так по крайней мере считают слуги. Я собрал всех и задал им довольно много вопросов, в том числе коснулся и этой темы. Рядом с хозяином дома постоянно вертится секретарша – тощая как палка, стриженая леди в пенсне, неопределенного возраста. Ей с равным успехом можно дать как тридцать, так и пятьдесят лет. Кроме того, в доме проживает кузина миссис Вейн, поселившаяся там несколько месяцев назад. Зовут кузину мисс Кросс, и она является той самой особой, которая должна после смерти миссис Вейн унаследовать все ее деньги, о чем вы, без сомнения, знаете.

– Как и о том, что именно эта девушка, за исключением еще одной особы, последняя видела миссис Вейн живой, – согласно кивнул Роджер. – Да, я видел ее. И даже довольно долго с ней разговаривал.

– Правда? Ну и что вы о ней думаете, мистер Шерингэм?

– Не знаю, что и сказать, – увиливая от прямого ответа, произнес Роджер. – А вы?

Инспектор обдумал вопрос.

– Полагаю, что это очень милая молодая леди, – осторожно ответил он. – Хотя, пожалуй, несколько глубже и умнее, нежели можно подумать. Или по какой‑то причине хочет казаться проще, чем есть на самом деле. Кстати, вам удалось получить от нее хоть какую‑нибудь информацию?

– Послушайте, инспектор, – неожиданно взорвался Энтони. – Скажите мне, вы что, действительно думаете, что она…

– Заткнись, Энтони! Тебе определенно не хватает такта, – резко перебил кузена Роджер. – Получил ли я от нее хоть какую‑то информацию, инспектор? Полагаю, ровно столько, сколько вы получили сами. Если, конечно, не считать того, что, по ее словам, вы совершенно измучили ее своими расспросами…

– Но она представляется мне очень важной фигуранткой в этом деле, – возразил инспектор с виноватыми нотками в голосе. – Вы же сами сказали, что она последняя видела миссис Вейн живой.

– Я не совсем так сказал, – сухо заметил Роджер, но не стал развивать эту тему и спросил: – А вы, значит, никакого другого впечатления о ней, за исключением того, что она очень милая молодая девушка, которая хочет казаться проще, чем есть, не составили?

– Заметьте, я тоже не совсем так сказал… – протянул инспектор и добавил: – Что же касается девушки, то мне, помимо всего прочего, показалось, что она была не в восторге от своей кузины.

– То есть вы намекаете на то, что она ее не любила? – удивленно воскликнул Роджер. – Но миссис Вейн продемонстрировала по отношению к ней исключительную доброту. Предложила жить в ее доме, платила большое жалованье, причем, похоже, за ничегонеделание, и, мало того, переписала завещание в ее пользу! По‑моему, мисс Кросс в огромном долгу перед ней!

– Полагаете, мы всегда любим людей, перед которыми в огромном долгу? – со значением произнес инспектор.

– Я абсолютно уверен, – сухо начал Энтони, – что мисс Кросс…

– Заткнись, Энтони, прошу тебя. Но почему вы пришли к такому выводу, инспектор? Возможно, вы основываетесь не на одном только впечатлении.

– Вы правы. Я основываюсь также на показаниях слуг. Насколько я их понял, миссис Вейн и мисс Кросс довольно часто ссорились. У меня вообще сложилось впечатление, что эта тема была весьма популярной среди обслуживающего персонала.

– Конечно, если вы будете принимать во внимание сплетни прислуги, – со скрытым пренебрежением сказал Энтони, – то вам, осмелюсь доложить…

– Энтони, если ты не заткнешься, то я сейчас же отправлю тебя спать! – прикрикнул Роджер. – В конце концов, выпей еще одну порцию виски, чтобы занять рот, если не можешь немного посидеть молча.

– А вы, мистер Уолтон, тоже, насколько я понимаю, видели мисс Кросс? – мягко спросил инспектор.

– Да, видел, – коротко ответил Энтони.

– Очень, очень симпатичная молодая леди, не так ли? – заметил инспектор с хорошо завуалированной иронией в голосе.

– Кстати! – неожиданно воскликнул Роджер. – Я чуть не забыл задать вам самый главный вопрос.

– Какой же, мистер Шерингэм?

– Относительно улик, которые вы, образно говоря, прячете у себя в рукаве. Сегодня днем вы сообщили мне, что есть кое‑что, не подлежащее разглашению.

– Да, есть одна улика, – признал инспектор с улыбкой. – Речь идет о довольно большой пуговице от пальто. – С этими словами он сунул руку в карман и извлек из него синюю, с белым узором костяную пуговицу диаметром примерно полтора дюйма. Положив пуговицу на ладонь, инспектор дал возможность присутствующим вволю на нее полюбоваться, потом добавил: – Эту пуговицу покойная крепко сжимала в руке.

Роджер негромко присвистнул:

– Да, это улика. И первая, какую можно назвать действительно важной. Если не считать, конечно, следов. Вы позволите взглянуть на нее поближе, инспектор? – Дождавшись согласного кивка, Роджер взял пуговицу с ладони инспектора и некоторое время внимательно ее разглядывал. – Случайно, не ее собственная?

– Нет, сэр. Ни в коем случае.

– Вы уже выяснили, кому она принадлежит? – осведомился Роджер, быстро поднимая взгляд на инспектора.

– Выяснил, – коротко ответил инспектор.

В этот момент сердце Энтони едва не остановилось.

– Чья она? – спросил он тихим напряженным голосом.

– Эта пуговица с летнего спортивного пальто, принадлежащего мисс Кросс.

На секунду в комнате установилась гнетущая тишина, после чего Роджер задал вопрос, который, казалось, прожег дырку в его мозгу:

– Скажите, а мисс Кросс надевала это пальто в тот вечер, когда ходила на прогулку с миссис Вейн?

– Надевала, сэр, – произнес инспектор неожиданно серьезным тоном, разительно отличавшимся от прежнего доброжелательного. – А когда она вернулась домой, пуговица на пальто отсутствовала.

 

Глава 7

Случайные сведения о неприятной даме

 

– Плевать я хотел на эту улику! – громко заявил Энтони, едва не срываясь на крик. – Никакие улики в мире не заставят меня поверить в то, что мисс Кросс имеет какое‑то отношение к смерти этой женщины.

– А разве я сказал хоть что‑нибудь в этом роде? – произнес Роджер с несвойственным ему терпением. – Лично я не думаю, что мисс Кросс как‑то причастна к этому делу. Несмотря ни на что. Я хочу лишь обратить твое внимание на то, что неразумно оправдывать человека из‑за одного только хорошенького личика. Кроме того, инспектор…

– К черту инспектора! – прорычал Энтони.

– К черту так к черту, но инспектор, что бы ты о нем ни думал, производит впечатление умного человека. И у него, как мне кажется, уже сложилось совершенно определенное мнение относительно этого преступления. Ты же не станешь отрицать тот факт, что продемонстрированная им улика представляет огромную важность?

– Если у него сложилось мнение, что мисс Кросс убила свою кузину, – значит, он дурак, – проворчал Энтони. – И не просто дурак, а дурак, каких поискать.

Кузены продолжали обмениваться репликами и на следующее утро, когда шли по скалистому берегу, направляясь на встречу с Маргарет Кросс. Накануне вечером инспектор отправился спать вскоре после того, как взорвалась извлеченная им из кармана бомба в виде пуговицы, однако дискуссия между Роджером и Энтони продолжалась чуть ли не до самого рассвета и прерывалась всего лишь раз, когда Роджер на протяжении получаса диктовал по телефону материалы своей статьи дежурному редактору «Курьера». Так что спор фактически не прерывался.

Энтони сразу отказался рассматривать даже малейшую возможность того, что Маргарет рассказала им не всю правду и сознательно утаила обстоятельства исчезновения пуговицы. Но поскольку логика требовала от него хоть какого‑то объяснения случившегося, отчаянно злился на весь мир, так как ничего, что говорило бы в пользу Маргарет, не находил. Роджер, кстати, ничуть не меньше своего кузена хотел очистить девушку от подозрений, но уже сейчас понимал, что сделать это будет не так‑то просто, поскольку хорошо представлял себе трудности, лежавшие на его пути. Кроме того, ему очень не хотелось ссориться с Энтони, который, казалось, с удовольствием сейчас бы с кем‑нибудь поцапался. Поэтому Роджер решил не провоцировать его даже по пустякам, разговор затух словно сам собой, и оставшуюся часть пути они проделали в мрачном молчании.

Маргарет Кросс поджидала их все у той же поросшей травой полянки. Ее лицо носило отпечаток бессонной ночи, а сама она, похоже, здорово нервничала.

– Кто бы знал, как я рада вас видеть! – воскликнула она, пожимая Роджеру руку. – Не могу отделаться от ощущения, что вы – единственный друг, какой у меня только есть в этом мире.

– По‑моему, вы забыли обо мне, мисс Кросс, – с улыбкой заметил Энтони, в свою очередь, обмениваясь с ней рукопожатием.

– Ни в коем случае, – произнесла она лишенным какого‑либо энтузиазма или неприязни голосом. Пожалуй, сейчас в нем сквозило самое неподдельное равнодушие. Потом, поторопившись вырвать из ладони молодого человека руку, которую тот хотел задержать на секунду, снова повернулась к Роджеру и забросала его вопросами относительно того, удалось ли ему узнать что‑нибудь новое.

На лице Энтони проступило выражение, какое бывает на морде собаки, задумавшей поиграть с мухой, неожиданно оказавшейся кусачей осой. Но так как он продолжал видеть перед собой только спину Маргарет, озадаченность исчезла, уступив место негодованию. Чуть позже, окончательно осознав, что девушка полностью его игнорирует, Энтони, проглотив обиду, начал испытывать нешуточное раздражение. Чтобы избавиться от этого неприятного чувства и обрести если не успокоение, то хотя бы спасительное равнодушие – точно такое, какое мисс Кросс демонстрировала по отношению к нему, он отошел в сторону и начал с края скалы бросать камешки в воды прибоя. Однако ему скоро надоело и это занятие, а поскольку спасительное безразличие все не наступало, то оставалось одно – хандрить.

Впрочем, будь он немного постарше и чуточку мудрее, то, возможно, испытывал бы сейчас чувство своеобразного тайного триумфа, поскольку понял бы, что эта независимая и гордая девушка намеренно отстранилась от него, так как не могла простить себе вчерашней слабости, когда расплакалась на плече у совершенно незнакомого человека. А уж если она продолжала об этом вспоминать, то, значит, думала о нем, и даже, возможно, злилась на него как на свидетеля ее унижения. Между тем давно уже известно, что если девушка злится на мужчину, то, стало быть, она к нему неравнодушна. Однако на сегодняшний день Энтони не мог похвастать ни годами, ни мудростью, а потому и продолжал пребывать в унынии.

– Эй, Энтони! Изволь подойти к нам и выслушать это, – неожиданно позвал его Роджер, который неплохо разбирался в такой вот душевной непогоде и отлично понимал, куда и какие ветры сейчас дуют.

Без особого желания Энтони побрел к полянке и, добравшись до нее, каким‑то бесцветным голосом произнес:

– Слушаю вас.

– Вот и хорошо. Я как раз рассказываю мисс Кросс о той злополучной пуговице. Возможно, я не слишком честно поступаю по отношению к инспектору, но считаю тем не менее, что будет только справедливо, если она об этом узнает. – Роджер повернулся к девушке: – Значит, говорите, вы потеряли ее во время прогулки?

– Похоже на то, – сказала она с озадаченным выражением на лице. – Но где именно, не имею ни малейшего представления. Знаю только, что пуговица была на месте, когда мы вышли, и я заметила ее отсутствие, лишь когда вернулась домой. Она могла оторваться где угодно. Разумеется, я ничего не знаю о том, как она оказалась в руке Элси. Может, она подобрала ее где‑то, чтобы потом отдать мне?

– Пожалуй, это единственно возможное объяснение, – согласился с ней Роджер. Он не считал нужным распространяться сейчас о том, что миссис Вейн, покинув свою кузину, вряд ли снова проходила по тем местам, где они с мисс Кросс шли вместе, когда отправились на прогулку, и что при таком раскладе объяснение представлялось как минимум неубедительным.

– Если бы вы только знали, мистер Шерингэм, как мне хочется поскорее вырваться из удушающей атмосферы подозрительности! – неожиданно вскричала девушка, на какое‑то время из‑за чрезмерного нервного напряжения лишившаяся присущего ей обычно самоконтроля. – Я уже почти не способна все это переносить. А между тем каждая новая улика, которая всплывает на поверхность, лишь ухудшает мое положение. Иногда мне кажется, что я сама способна броситься в пропасть со скалы, если ситуация в скором времени не изменится. Между тем в деревне уже стали распространяться мерзкие слухи на мой счет, а миссис Рассел сегодня утром даже не пустила меня в дом.

– Ах, эта милая миссис Рассел, – пробормотал себе под нос Роджер. – Решила, так сказать, внести свою лепту в охоту на ведьм. А при этом наверняка считает себя доброй христианкой и величайшей благотворительницей. Знаете что, Маргарет, не обращайте внимания на подобную ерунду, очень вас прошу! – Роджер почти сразу после знакомства обращался к незамужним женщинам до тридцати исключительно по имени – в полном соответствии со своей репутацией богемного человека, которая, кстати, не раз спасала его из различных затруднительных положений. – Мы с кузеном Энтони проведем вас через этот круг ада, не сомневайтесь. Так что держите голову выше и посылайте к черту всех этих старых перечниц!

Маргарет отвернулась на секунду, кусая губы.

– Даже не знаю, как вас благодарить, – произнесла она дрожащим голосом. – Не представляю, что бы я делала, если бы не встретила вас двоих, мистер Шерингэм.

– Роджер! – быстро поправил Роджер. – Ради бога, Маргарет, называйте меня Роджер. Меня называют мистером Шерингэмом только те, кто основательно мне задолжал. В звучании мой фамилии есть что‑то зловещее, вы не находите?

– Очень хорошо, – сказала с улыбкой девушка. – В таком случае спасибо вам, Роджер!

Роджер с облегчением перевел дух, заметив, что вся та чушь, которую он сейчас наговорил, отвлекла девушку от печальных мыслей и она передумала плакать.

– А это – Энтони, – продолжил Роджер с иронической серьезностью в голосе. – Разрешите представить вас друг другу. Энтони, Маргарет. Маргарет, Энтони. Теперь обменяйтесь рукопожатием и скажите: «Какая чудесная сегодня погода!»

– Здравствуйте, Энтони. Как поживаете? – торжественно, но с веселым блеском в глазах произнесла Маргарет, словно прося у него взглядом прощения за то, что позволила себе несколько минут назад совершенно бессовестно его игнорировать.

– А как вы поживаете, Маргарет? – ответил Энтони, пожимая ей руку чуть сильнее, чем требовалось, будто желая тем самым сказать, что ему прощать ее не за что, поскольку он сам вел себя не лучшим образом, так как обиделся на нее из‑за сущего пустяка подобно маленькому избалованному ребенку. Так что это не ей, а ему нужно просить у нее извинения.

Так или иначе, но молодые люди снова пришли к взаимопониманию, хотя и не произнесли ни единого слова, кроме пары стандартных вежливых фраз.

– Интересно, почему мы стоим, когда могли бы со всеми удобствами расположиться на траве? – заметил Роджер, с удовлетворением наблюдая за результатами своей политики, и опустился на полянку. Молодые люди тут же последовали его примеру.

– Итак, что необходимо сделать… – протянул Роджер, закуривая трубку, вытягиваясь на полянке во весь рост и переворачиваясь на спину. – Прежде всего создать своими силами эдакий наступательно‑оборонительный союз. Ваша задача, Маргарет, будет состоять в том, чтобы снабжать нас любой информацией относительно обслуживающего персонала, какая только потребуется. Моя – использовать эту информацию на пользу нашему союзу.

– А что будет делать Энтони? – спросила Маргарет.

– Изображать из себя идиота. Он, кстати, именно с этой целью сюда и приехал. Так что не будем разрушать этот образ, дабы не спутать все карты в нашей колоде.

– Бедняжка Энтони, – рассмеялась Маргарет. – А вы, Роджер, иногда бываете совершенно несносным типом.

– Ну, до совсем уж несносного он недотягивает, – лениво произнес Энтони, – но до осла – вполне, хотя и старается делать вид, будто он белый и пушистый. Мы, его родственники, знаем об этой его особенности и стараемся не обращать на нее внимания.

– Возвращаясь к теме, которую мы затронули ранее, – продолжал Роджер, не моргнув и глазом, – хочу обратить ваше внимание на одно обстоятельство, крайне неприятное, которое, тем не менее, нам придется учитывать. А именно: все факты по этому делу, о которых мы осведомлены в данный момент, указывают исключительно в одну сторону. Так что если мы хотим изменить направление данного вектора, нам необходимо найти новые факты.

– Понимаю, что вы имеете в виду, – медленно сказала Маргарет, – и вынуждена признать, что это чистая правда. Но как, скажите на милость, мы добудем эти самые новые факты?

– Что ж, попробуем выяснить, не прольют ли свет на это дело несколько простых, но достаточно разумных вопросов. – Роджер сделал паузу, будто формулируя про себя один из них, после чего в самой небрежной манере осведомился: – Полагаю, Маргарет, вы были в восторге от своей кузины, не так ли?

Теперь настала очередь Маргарет делать паузу – хотя бы для того, чтобы обдумать ответ.

– Нет! – неожиданно резко заявила она. – И я, признаться, не вижу причины, почему не сказать вам об этом, хотя понимаю, что подобный ответ вряд ли улучшит мое положение. Я ее ненавидела!

– Значит, ненавидели? – повторил Роджер, приподнимаясь на локте и удивленно глядя на свою собеседницу. – Но ведь она столько всего для вас сделала… Честно говоря, я думал, что миссис Вейн – очаровательная женщина.

Маргарет горько посмеялась:

– Между прочим, так думают многие из здешних обитателей. По крайней мере они чуть ли не в один голос заявляют, что она обо всех заботилась и всем помогала. Кажется, есть такая пословица: «О мертвых следует говорить или хорошо, или ничего»? Но лично я всегда избегала общепринятых истин. На мой взгляд, Элси была одной из самых мерзких женщин, каких я когда‑либо встречала.

– Однако… – тихо протянул Роджер. – Одной из самых мерзких, говорите? А еще спрашиваете, где искать новые факты… Да после подобного заявления открывается совершенно неисследованное поле для их поисков. И все‑таки, леди! Объясните, почему Элси была одной из самых мерзких женщин, каких вы только встречали?

– Выглядит, как безосновательное обвинение, не так ли? – произнесла Маргарет довольно спокойным тоном. – Что ж, расскажу вам все как было, а выводы делайте сами. Когда Элси познакомилась с Джорджем, она находилась фактически в той же самой ситуации, что и я, – ни положения в обществе, ни работы, ни влиятельных родственников. Но ничего об этом Джорджу не сказала. Наоборот, наврала ему с три короба относительно того, что принадлежит к хорошей семье и обладает очень значительным личным состоянием. Иными словами, обманула его, причем сделала это намеренно, так как у нее имелись совершенно определенные планы. Джордж же верил каждому ее слову, влюбился в нее и в скором времени сочетался с ней узами брака. То есть исполнил все, к чему она стремилась.

– Вы хотите сказать, что она вышла за него замуж из‑за денег?

– Только так – и никак иначе. Я знаю об этом, поскольку она имела обыкновение хвастаться этим передо мной. Короче говоря, она взяла его в оборот и вертела им как хотела от начала до конца. Это не говоря уже о том, что по брачному договору Элси получила от него целую кучу денег. Которые, кстати, потом завещала мне. Конечно, у нее имелись и кое‑какие собственные средства, и она часто рассказывала, как ловко умеет обстряпывать свои делишки. О, Элси была истинной внучкой своего дедушки – нашего дедушки, точнее говоря!

– Понятно, – задумчиво произнес Роджер. – Да, все сказанное вами демонстрирует эту леди в несколько ином свете. Как вы думаете, она пригласила вас к себе жить для того, чтобы дать вам шанс найти в ее новом окружении такого же богатого мужа, из которого можно вить веревки?

– Да ничего подобного. Хотя она постоянно мне об этом твердила, все ее заявления такого рода не имели никакого отношения к реальности. Существовали совсем другие причины, почему она предложила мне жить с ней. И прежде всего ей требовался в ближайшем окружении человек, согласившийся бы выполнять все ее прихоти, которые с негодованием отверг бы даже самый последний из слуг. О, Роджер, вы даже не можете представить себе, что мне приходилось делать, когда я перебралась в этот дом! Ничего более унизительного и вообразить невозможно. Но одновременно ничего чрезмерно оскорбительного или вопиющего, что заставило бы меня немедленно бежать из этого дома, громко хлопнув дверью. Все это, знаете ли, очень трудно объяснить. Вероятно, вы просто не имеете представления, какой тварью может быть одна женщина по отношению к другой, находящейся в подчиненном положении. Скажу только одно: это было чудовищно.

– Полагаю, что кое‑какое представление на этот счет я все‑таки имею, – сочувственно пробормотал Роджер.

Маргарет свела брови на переносице.

– А как вам такой вариант? Предположим, мы отправились на прогулку в дождливую погоду и вернулись домой усталые, промокшие и грязные. Как только мы входим в дом, она первым делом посылает меня наверх, чтобы я отнесла ее мокрое пальто и шляпу и принесла ей сухую обувь. Через некоторое время я спускаюсь и обнаруживаю ее в кресле перед горящим камином точно в таком же положении, в каком оставила. Затем она требует, чтобы я сменила ей туфли с мокрых на сухие и даже стянула с рук перчатки. Потом она неожиданно выясняет, что у нее, помимо всего прочего, промокли еще и чулки, и снова отправляет меня на второй этаж за сухими. Потом ей приходит на ум, что сухие туфли и чулки, которые я принесла, не гармонируют друг с другом, и требует, чтобы я срочно доставила ей новую пару обуви. Когда же я в очередной раз спускаюсь из гардеробной в гостиную, она отправляет меня еще за какой‑нибудь вещью, поскольку якобы совершенно забыла, что ей требуется и это. И так без конца. Иными словами, она заставляла меня бегать вверх‑вниз часами, не оставляя мне ни минуты свободного времени, чтобы я могла хоть немного позаботиться о себе.

Роджер понимающе кивнул:

– Мне знаком такой тип женщин.

– Короче говоря, вот что ей от меня требовалось. Но это далеко не все. Она очень любила устраивать скандалы, стращать и запугивать и избрала меня своей жертвой. Слуги такого обращения, разумеется, не потерпят и потребуют расчет. А если устраивать скандалы друзьям или подругам, то с тобой очень скоро никто не будет общаться. Я же терпела все ее выходки, всегда сопровождавшиеся милой улыбкой, что было совершенно непереносимо.

– Но почему вы продолжали жить в ее доме и терпеть подобные мучения? – спросил донельзя разозлившийся на покойную Энтони.

Маргарет слегка покраснела.

– Потому, должно быть, что я трусиха. К тому времени я прошла через многие испытания и трудности, а этот дом давал мне хотя бы иллюзию защищенности от превратностей этого мира. Кроме того, в нем имелась приманка в виде десяти тысяч фунтов, которые Элси мне завещала. А когда у тебя порой нет денег, чтобы купить даже грошовую булочку и чашку чая, эти десять тысяч становятся такой притягательной приманкой, что ты готова на все, чтобы ее заполучить. Меркантильный подход, не так ли? Но как бы то ни было, Элси знала, какие чувства я испытывала и что я никуда от нее не уйду. Поскольку и сама прошла через нечто подобное.

– Извините, Маргарет, – в некотором замешательстве произнес Энтони, – я был глупцом, что спросил об этом. Теперь‑то я понимаю вас.

– Между прочим, – уже более спокойным голосом сказала Маргарет, – был‑таки момент, когда я собиралась послать все к черту и сбежать от Элси. Потому что в один прекрасный день поняла, что игра не стоит свеч. Но дату побега так и не назначила и что буду делать после этого не решила. Ну а потом… потом все это и случилось.

Наступило тягостное молчание.

– Не могли бы вы сообщить мне кое‑какие подробности, касающиеся вашей кузины? – неожиданно спросил Роджер, который, казалось, в этот момент пытался выхватить из калейдоскопа своих мыслей самую главную. – Расскажите что‑нибудь еще о ее характере, о том, как она выглядела – ну и тому подобное.

Маргарет обдумала его слова:

– Что касается внешности, то она была маленькой и хрупкой, с личиком, похожим на детское, светлыми волосами и легкой шепелявостью, которую, похоже, специально культивировала. Должно быть, потому, что привыкла изображать из себя беспомощную трогательную маленькую женщину, хотя более хищной особы во всем, касавшемся ее интересов, мне встречать не доводилось. Она вечно носилась со своей идеей (о чем неоднократно мне говорила), заключавшейся в том, что мужчины больше всего любят маленьких беспомощных женщин, нуждающихся в защите. И если принять во внимание результаты, которых Элси добилась, то она, возможно, была не так уж и не права. Относительно характера ничего сверх сказанного ранее, боюсь, добавить не смогу. Разе что еще раз подчеркну, что она была величайшей лицемеркой и в высшей степени эгоистичной и подлой особой с насквозь прогнившей душой.

Маргарет бросила взгляд в сторону моря, тяжело вздохнула и вновь покраснела – вспомнила, должно быть, те унижения и нравственные муки, через которые ей пришлось пройти. Энтони внимательно наблюдал за ней, сохраняя в душе снедавшее его негодование.

– А муж знал о ее характере? – задумчиво спросил Роджер.

Маргарет отвела взгляд от горизонта и принялась механически поглаживать пальцами траву.

– Не знаю, – тихо ответила она после минутного колебания. – Любопытно, что я и сама часто задавалась этим вопросом. Иногда мне казалось, что да, знал, – а иногда я не была столь уверена в этом. Элси, знаете ли, ни в коем случае нельзя назвать дурой, и я не думаю, что она демонстрировала кому‑либо, кроме меня, скрытую часть своей натуры. А я не сказала бы, что Джордж отличался слишком уж большой наблюдательностью. Во всяком случае, на людях он относился к ней с большим уважением и заботой.

– Скажите, ее смерть сильно опечалила его?

– На первый взгляд нисколько. Но я не имею понятия, что творится у него в душе. Джордж никогда не любил выставлять свои чувства напоказ. Это не говоря уже о том, что я довольно редко видела его, поскольку он предпочитал проводить время в своей лаборатории все те четыре месяца, которые я здесь прожила.

– Стало быть, вы не можете сказать, насколько хорошо они ладили?

– Ни единого слова. Но, как я уже говорила, при посторонних он относился к ней как преданный любящий муж. Что же касается Элси… – тут Маргарет позволила себе цинично улыбнуться, – то последняя, зная, насколько это ей выгодно, без сомнения, очень старалась ладить с ним. Во всяком случае, я так думаю.

– Понятно… – протянул Роджер. – Можете рассказать о ней еще что‑нибудь интересное?

– Ну, разве вот что… – произнесла девушка с сомнением в голосе. – Но это настолько неопределенно, что я даже не уверена, стоит ли об этом упоминать. Тем не менее… Пару раз мне приходило на ум, что Элси кого‑то боится.

– Боится? – переспросил Роджер. – Хм… а вот это уже действительно интересно. И кого же?

– Понятия не имею. Вполне возможно, что все это просто игра моего воображения, поскольку ничего определенного добавить к вышесказанному не могу. Тем не менее такое впечатление у меня сложилось, причем довольно устойчивое.

– Что ж, впечатления, особенно устойчивые, подчас представляют немалую ценность. Скажите, а вы не сможете подкрепить свое заявление хоть какими‑то деталями, пусть даже, на первый взгляд, ничтожными?

– Боюсь, что нет. Честно говоря, поначалу я вообще не хотела упоминать об этом, но потом подумала, что вам, возможно, это пригодится при расследовании.

– Совершенно с вами согласен. Ну а теперь еще парочка вопросов, не возражаете? – Роджер поднес ко рту ладонь с несколькими сорванными травинками и сдул их, будто выпуская на волю. – Скажите, Маргарет, – неожиданно спросил он. – А что вы сами думаете относительно этого дела? Меня интересует ваше истинное мнение, которое, разумеется, никогда не окажется на страницах «Курьера» без вашего разрешения.

– Считаю, что это дело куда сложнее, чем представляется, – ответила она без малейшего колебания.

– Господь свидетель, я тоже! – поторопился подключиться к разговору Энтони.

– Придерживаюсь аналогичного с вашим мнения, – глубокомысленно произнес Роджер. – Но уж больно все расплывчато, неопределенно. Ах, если бы удалось ухватиться хотя бы за краешек самой тонкой ниточки, торчащей из этого клубка, и вытянуть ее наружу! Конечно, благодаря вашему рассказу, Маргарет, нам удалось значительно расширить поле наших изысканий, но даже при этом мы до сих пор находимся во мраке. Неужели у вас нет хотя бы одной‑единственной конкретной улики или факта? Подумайте как следует, прошу вас. Напрягите мозги!

Маргарет погрузилась в напряженные размышления, по причине чего маленькая компания, расположившаяся на полянке, хранила полное молчание, чтобы не мешать ей, и до слуха собравшихся в течение нескольких минут не доносилось никаких звуков, кроме криков чаек и шума прибоя, разбивавшегося о прибрежные скалы.

– Я могу назвать только одного человека, у которого имелась причина ненавидеть Элси, – наконец медленно произнесла Маргарет, нарушая затянувшуюся тишину. – Нет, не так! Который абсолютно точно ненавидел ее, в чем я нисколько не сомневаюсь, вне зависимости от того, была у него для этого причина или нет. И этого человека зовут миссис Рассел!

Роджер снова приподнялся на локте.

– Миссис Рассел? – жадно повторил Роджер. – И из‑за чего же, по‑вашему мнению, она ненавидела миссис Вейн?

– Она убедила себя, что у миссис Вейн и мистера Рассела слишком теплые отношения!

– Ого! Кажется, дело принимает новый оборот. Но так ли это на самом деле?

– Я точно не знаю. Но в том, что их связывала тесная дружба, не сомневаюсь. Но вот насколько тесная, сказать не могу.

– Но это возможно?

– Когда речь идет об Элси, возможно все. Как я уже говорила, у нее напрочь отсутствовали моральные принципы и угрызения совести.

– А что вы можете сказать о мистере Расселе? Какой он?

– Какой? Полный, краснолицый и жизнерадостный. Я бы отнесла его к тому разряду людей, чьи изображения можно встретить на старых картинах, живописующих охотников и сценки из охотничьей жизни.

– По идее, именно таким мужчинам должны нравиться маленькие хрупкие леди вроде миссис Вейн. Так что я считаю, их интерес вполне мог быть обоюдным. А вы?

– Скажем так: если бы их роман вдруг выплыл на поверхность, я бы нисколько не удивилась.

Роджер в волнении ударил кулаком по траве.

– Кажется, Маргарет, вам все‑таки удалось вытащить из этого спутанного клубка столь желанную для нас ниточку. Наверняка миссис Рассел все это чувствовала, кое‑что видела и ее сжигала ревность. А ревность, доложу я вам, один из главнейших мотивов убийства!

– Не слишком ли быстро мы пришли к подобным выводам? – в сомнении заметила Маргарет.

– Ничуть! Ну а теперь расскажите, что, собственно, представляет собой эта самая миссис Рассел?

– Она тоже довольно полная – как и ее супруг. Характер – прямой и решительный. Так, во всяком случае, мне кажется. Многие считают ее грубой, но она, хотя и поступила сегодня по отношению ко мне не слишком вежливо, скорее нравится мне, нежели наоборот. Внешне, учитывая возраст, – непривлекательна, хотя не исключаю, что в молодости была очень даже ничего себе. Носит пенсне, волосы начали седеть, возраст – около сорока пяти. По крайней мере на первый взгляд.

– Другими словами, в точности соответствует тому типу женщин, которые могут от ревности потерять голову. Особенно если учесть, что ее соперница, не важно, реальная или мнимая, молода и хороша собой, – не без удовлетворения в голосе подвел некоторые итоги Роджер.

– Послушайте! – неожиданно воскликнул Энтони. – Кажется, вы сказали, что миссис Рассел – такая же крупная особа, как и ее муж? Если так, то и ноги у нее, должно быть, не маленькие?

– Думаю, вы правы. Маленькими их действительно не назовешь. А в чем, собственно, дело?

Джентльмены быстро посмотрели друг на друга. Потом Роджер поднялся с места:

– Молодец, Энтони! Понял, на что ты намекаешь – на те большие следы, не так ли? Ладно… Об этом потом. Ну а пока, молодежь, разрешите откланяться. Оставляю вас наедине до ленча. Наслаждайтесь солнцем и, так сказать, общением друг с другом.

– А вы куда направляетесь, Роджер? – вскричала Маргарет.

– Хочу кое‑что уточнить относительно женщины с ревнивым характером и большими ногами, – крикнул в ответ Роджер, торопливо поднимаясь на берег и исчезая среди скал.

 

Глава 8

Знакомство со священником, похожим на козла

 

Честно говоря, у Роджера не имелось никакого определенного плана, когда он быстрым шагом двигался по извивавшейся вдоль берега тропинке в направлении деревушки Ладмут. Тот факт, что он внезапно покинул оставшуюся на полянке парочку, объяснялся главным образом двумя причинами, основывавшимися исключительно на инстинкте. Прежде всего, ему хотелось побыть в одиночестве, чтобы как следует обдумать ставшую его достоянием новую информацию. Ну и кроме того, ему почему‑то казалось, что Энтони и Маргарет не станут возражать против представившейся им возможности немного пообщаться друг с другом без свидетелей. Это уже не говоря о том, что ему не терпелось встретиться с миссис Рассел и задать ей несколько неудобных вопросов. Однако он решил с этим не торопиться и, заметив небольшое возвышение, откуда было хорошо видно море, уселся на него, закурил трубку и глубоко задумался.

Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что наметившаяся новая линия расследования – если она, конечно, не ведет в тупик – потребует удовлетворительного ответа на два главных вопроса. Один из них был напрямую связан с туфлями миссис Рассел. А именно: соответствуют ли они второй паре следов, оставленных в засохшей грязи на горной тропинке, или нет. Понятно, что, даже если соответствуют, это ничего не доказывает, но позволяет по крайней мере перевести миссис Рассел в разряд возможных подозреваемых. Если же нет, можно сразу же очистить миссис Рассел от подозрений и забыть о ней, дабы хоть чуть‑чуть прояснить и без того крайне неясную и расплывчатую картину произошедшего. Впрочем, на взгляд Роджера, существовал и куда более важный вопрос – относительно того, кто находился в доме миссис Рассел, когда туда отправилась миссис Вейн. Если, конечно, она действительно отправилась туда.

Роджер продолжал обдумывать два этих вопроса и возможные варианты ответа на них, когда мягкий голос у него за спиной вернул его к реальности.

– Отсюда открывается воистину великолепный вид, сэр. Не находите? – произнес человек, нарушивший уединение Роджера.

Роджер мигом повернулся на звук и увидел пожилого священника с седыми волосами и кротким лицом, которое, хоть и было лишено даже намека на бороду, удивительно напоминало морду козла. Священник носил большие очки в роговой оправе с толстыми стеклами, сквозь которые чрезвычайно доброжелательно взирал на своего нового знакомого.

– О боже, местный клирик, – с раздражением пробормотал Роджер. И не потому, что не любил клириков – как местных, так и всех вообще. Просто его злила их привычка говорить на любую тему и при любых обстоятельствах, а ему сейчас было необходимо побыть одному и ни с кем разговаривать не хотелось. Но, как бы то ни было, Роджер понял, что отмолчаться не удастся, и уже более громким голосом произнес: – Да, вид действительно великолепный. Вы совершенно правы, сэр.

Маленький священник в прямом смысле просиял, так как полуденное солнце в это мгновение яркими сполохами отразилось в стеклах его очков. К большому сожалению Роджера, после заявления о красоте вида священник не поторопился отправиться по своим делам, а продолжал топтаться на месте.

«Готов поспорить, что парню захотелось поболтать, – мысленно простонал Роджер. – Да так, будто у него во рту зачесалось. Теперь точно в покое меня не оставит. И это так же верно, как то, что чашечка моей трубки меньше арены древнеримского Колизея».

Догадка Роджера оказалась верной. Впрочем, это осознал бы любой, кто видел, как священник на протяжении нескольких минут целенаправленно двигался вслед за Роджером, пока последний шел по дорожке, а когда тот устроился на возвышенности, подкрался к нему со спины, словно готовясь атаковать из засады. И все для того, чтобы поговорить. Он и заговорил:

– Не припомню, сэр, чтобы видел вас в этой маленькой деревне. Быть может, вы пришли сюда из Сэндси?

– Нет, – терпеливо ответил Роджер. – Я остановился в Ладмуте.

– А! Значит, у миссис Джеймисон, не так ли? Я слышал, что она ждет гостя.

– Нет. В «Короне».

– Боже мой! Неужели? Но если так, я, часом, не с мистером Роджером Шерингэмом разговариваю? – проблеял маленький священник с козлиной мордочкой.

– Да, меня так зовут, сэр, – признался Роджер, мысленно отметив, с какой невероятной скоростью разносятся по деревне слухи, становясь достоянием всех ее обитателей, включая священников.

– Мой дорогой сэр! – Казалось, лицо и очки маленького священника засияли ярче прежнего. – Вы обязательно должны позволить мне пожать вам руку. Просто обязаны, я бы сказал, ибо это воистину торжественный и великий момент. Ведь я прочитал все ваши книги – от первой до последней, – и мне даже трудно выразить словами, какое несказанное удовольствие я от этого получил!

Надо сказать, что подобное славословие в адрес Роджера ни в малейшей степени его не смутило. И он с искренней сердечностью пожал руку своему почитателю.

– Мне очень приятно слышать такие слова, – сказал он. – И я не стану притворяться, что они не тешат моего тщеславия или самолюбия. В любом случае я чрезвычайно вам благодарен. Лично я считаю, что автор, делающий вид, будто ему наплевать на похвалы его читателей, является гнусным лицемером, лжецом и самоуверенным ослом.

– Совершенно верно, – согласился маленький священник, правда, не без некоторого смущения. – Все именно так, как вы говорите.

– Кстати, а откуда вы узнали, что я остановился в «Короне»?

– Ну, сведения о новых людях распространяются по маленьким общинам, вроде нашей деревушки, со скоростью молнии, мистер Шерингэм. А уж те, кто регулярно читает ваши книги и статьи, включая сегодняшнюю в «Курьере», несомненно, выучили ваши имя и фамилию наизусть. Так что ничего удивительного тут нет… Однако, как я понял, мистер Шерингэм, вас привело сюда довольно мрачное дело, не так ли? Даже, я бы сказал, трагическое. Да будет милостив Господь к этой бедняжке – добродетельной, очаровательной, красивой, но такой несчастной леди!

Раздражение, охватившее Роджера, когда посторонний вмешался в ход его размышлений, давно прошло. И уж если священник помешал ему думать, то он, Роджер, тоже в долгу не останется и постарается взамен извлечь из него всю информацию, которой тот обладает. Кто знает? Возможно, с его помощью он узнает нечто совершенно новое, о чем пока не имеет ни малейшего представления. Короче говоря, Роджер в отношении священника сменил гнев на милость и даже решил, что было бы очень неплохо завести себе добровольного осведомителя в лице такого авторитетного человека, как местный викарий. Свою, так сказать, «персону грата» – выражаясь языком дипломатии. Еще раз все это обдумав, Роджер указал священнику чубуком трубки на свободное место рядом с собой.

– Может, присядете, сэр? – предложил он, придавая лицу соответствующее случаю печальное выражение. – Вы верно заметили, что это не просто мрачное, но даже трагическое дело.

Маленький священник, кивнув в знак благодарности, сел, и Роджер быстро опустился на прогретую солнцем траву.

– По округе в связи с этим инцидентом ходят самые ужасные слухи, – вернулся к прерванному разговору викарий. Хотя в его голосе слышалось осуждение, видно было, что и он сам не дурак посплетничать. – Поговаривают даже о насильственной смерти. Впрочем, в этом нет ничего нового. Да еще в вашей сегодняшней статье в утреннем выпуске «Курьера» весьма прозрачно намекали на это. Другое дело, что среди жителей деревни образовался своего рода клуб сторонников теории насильственной смерти, где прямо называют фамилии подозреваемых. А это очень, очень печально. Надеюсь, вы в курсе?

– А вы что, ожидали чего‑то другого? – вопросом на вопрос ответил Роджер, который сам собирался вытягивать информацию из священника, а не делиться с ним тем, что ему удалось раскопать. – Тем не менее любопытно было бы узнать, какие имена или имя в этой связи упоминают.

– Вам действительно это интересно, мистер Шерингэм? – заколебался викарий. – Не уверен, однако, что человек в моем сане и положении может позволить себе…

– Стоит мне только добраться до «Короны», – небрежно заметил Роджер, – и там любой посетитель, не обремененный вашим саном, с удовольствием расскажет мне обо всем, да еще и озвучит собственные соображения на этот счет.

– Что верно, то верно. Боюсь, так именно и будет. Стало быть, ничего страшного не случится, если я – со всем присущим мне тактом – поставлю вас в известность о том, что чаще прочих упоминается фамилия мисс Кросс – кузины покойной миссис Вейн. И это тоже очень, очень печально. Как говорится, о времена, о нравы! Надеюсь, мистер Шерингэм, вы не думаете, что…

– Абсолютно с вами согласен, – торопливо перебил викария Шерингэм, не желая отвечать на его вполне предсказуемый вопрос. – Все это очень, очень печально. Но вы как здешний викарий, думаю, могли бы поделиться со мной… – Тут он замолчал и со значением посмотрел на священника.

Маленький священник одарил его удивленным взглядом.

– Кто? Я? – самым невинным тоном осведомился он. – Полагаю, вы допустили большую ошибку, мистер Шерингэм. Я вовсе не местный викарий. И зовут меня Сэмюель Медоуз. Подождите минутку. Я дам вам свою визитную карточку. – С этими словами священник принялся энергично рыться в карманах. – Был когда‑то священнослужителем – это точно, но теперь вышел на пенсию и живу на проценты от небольшого состояния. Так что я здесь частное лицо, гость, можно сказать, поскольку обосновался в этих краях всего несколько недель назад. А приход у меня находился очень далеко от этого места – аж в самом Йоркшире, если уж на то пошло. Но деревушка Ладмут такая уютная… Ага! Вот то, что я искал! – И он сунул Роджеру карточку с отпечатанным на ней коротким – в три строчки – текстом. – Так что если вы в ближайшее время будете проходить мимо, то прошу вас иметь в виду, что я буду безмерно рад вновь перемолвиться с вами словом.

– Рад нашему знакомству, – подводя итог разговору, вежливо сказал Роджер, чей интерес к маленькому священнику мгновенно испарился. Потом поднялся на ноги и закончил: – Прошу извинить, но мне пора идти. Дела, знаете ли…

– А вы и вправду направляетесь сейчас в Ладмут? – тоже очень вежливо произнес отставной викарий, осторожно выбираясь из гамака. – Самое интересное, что я тоже. Быть может, мы могли бы прогуляться туда вместе?

– Боюсь, нам с вами не по пути, – твердо сказал Роджер. – Так что всего хорошего, мистер Медоуз. Надеюсь, еще увидимся, не правда ли? – С этими словами он повернулся и зашагал в сторону Сэндси.

Спрятавшись за первой попавшейся скалой, Роджер несколько минут оставался там, время от времени высовываясь из‑за нагромождения камней и высматривая мистера Медоуза. И лишь убедившись в том, что последний скрылся из виду, вышел из своего убежища. Теперь он двигался быстрым шагом по направлению к домику, находившемуся на полпути между особняком доктора Вейна и деревушкой Ладмут, ибо в силу сложившихся обстоятельств решил посетить жилище жизнерадостного здоровяка мистера Рассела и его ревнивой супруги.

Дверь открыла вполне респектабельная горничная, окинувшая Роджера вопрошающим взглядом.

– Миссис Рассел дома? – поинтересовался Роджер. – Мне бы хотелось переговорить с ней.

– Нет, сэр. Боюсь, что она ушла. И мистер Рассел тоже отсутствует.

– Вот ведь неприятность какая… – протянул Роджер, задумчиво потирая подбородок. Потом неожиданно спросил: – Скажите, у вас читают «Курьер» – хотя бы иногда?

– Да, сэр, – с озадаченным выражением лица ответила горничная. – Ее выписывает кухарка.

– Неужели выписывает? Какая умная женщина. Дело в том, мисс, что я работаю в «Курьере» и приехал в Ладмут, чтобы посылать в редакцию отчеты о ходе расследования инцидента, имевшего здесь место два или три дня назад.

Лицо горничной прояснилось:

– Вы имеете в виду смерть миссис Вейн, не так ли? Все понятно, сэр. Так вы, стало быть, репортер?

– Именно, – сказал Роджер с улыбкой. – Вы правильно назвали род моих занятий. – Тут он понизил голос, перешел на конфиденциальный тон и добавил: – Ну так вот, в ходе выполнения моей миссии мне необходимо встретиться с миссис Рассел и задать ей несколько вопросов, но у меня нет времени ждать ее. Быть может, вы сможете ответить на них вместо нее?

Горничная определенно была польщена.

– Думаю, смогу, сэр. Итак, что бы вам хотелось узнать?

– Насколько я в курсе, миссис Вейн должна была в тот вечер зайти к миссис Рассел, но так и не зашла. А вы сами, мисс, в тот вечер находились дома?

– Я, сэр? Увы, нет. Была в отпуске, знаете ли. И вернулась только вчера.

– Понятно… Неохота, наверное, снова приступать к работе, не так ли? Но расскажите мне о кухарке. Уж она‑то, вне всякого сомнения, наверняка в тот день сидела у себя на кухне.

– А вот и нет, сэр. Тоже отсутствовала. У нее был свободный вечер. Так что в тот день дома никого, кроме миссис Рассел, не было.

– Ага! – пробормотал себе под нос Роджер, но, обращаясь к девушке, сказал другое: – Все ясно, мисс. – И начал лихорадочно придумывать предлог, который позволил бы ему тактично позаимствовать пару туфель, принадлежащих миссис Рассел. Задача, что и говорить, непростая.

Обычно несложные задачи Роджер щелкал как орешки, после чего сразу терял к ним всякий интерес. Но эту легкой назвать никак было нельзя. Хорошо еще, что хозяйки нет дома. Плохо другое – что у Роджера в данный момент не имелось никаких идей относительно изъятия улики. Кроме одной, которой он и решил воспользоваться.

– Не могли бы вы одолжить мне туфли миссис Рассел на пару часов? Или около того?

– Туфли миссис Рассел? – удивленно повторила горничная.

– Да. Желательно те, которые она надевает, когда отправляется на прогулку. Клянусь, я верну их вам до ее возвращения и она ни о чем не узнает, – заверил Роджер и многозначительно позвенел в кармане серебряными монетами.

– Хотите сравнить со следами? – осведомилась до крайней степени заинтригованная горничная.

Роджер секунду напряженно думал, потом пришел к решению. В самом деле, почему бы не сказать этой девушке правду? Без сомнения, горничная оценит доверие со стороны столичного репортера, а заполучить осведомителя в стане врага очень даже полезно.

– Возможно, – согласно кивнул он. – Но храните это в тайне и не говорите об этом ни единой живой душе.

– Даже кухарке? – возбужденно прошептала девушка.

– Кухарке можно, – ответил Роджер, зная, что нервное напряжение необходимо периодически сбрасывать. – Но больше никому. Обещаете?

– О да, сэр. Обещаю!

– В таком случае принесите мне как можно скорее пару прогулочных туфель вашей хозяйки.

Повторять приказание девушке не потребовалась, и она исчезла в недрах дома с быстротой молнии. А возвратилась буквально минутой позже.

– Вот то, что вам нужно, сэр. Я завернула туфли в газету, чтобы никто не увидел, что вы несете. Но вы, надеюсь, вернете их, не так ли?

– Обязательно. Сегодня во второй половине дня. Возможно, ближе к вечеру. Кстати, как вы посмотрите на то, что я оставлю их у задней двери?

– Полагаю, так будет лучше всего, сэр. Спасибо, сэр.

– И вот еще что. Если кто‑то спросит, зачем заходил незнакомый джентльмен, отвечайте, что заглянул репортер из «Курьера», разыскивавший миссис Рассел. Ну или что‑нибудь в этом роде. Понятно? Очень хорошо. А теперь держите. Это вам лично от меня!

Когда купюра в десять шиллингов сменила владельца и Роджер уже хотел было идти, его слух уловил странный сдавленный звук, и он снова повернулся к горничной.

– Слушаю вас, – произнес он с интересом.

– Сэр! Я о миссис Рассел… Вы действительно считаете, что сделала это она?

– Что именно? – спокойно осведомился Роджер.

– Столкнула миссис Вейн со скалы! Все знают, что они ненавидели друг друга, как две дикие кошки. Да и я сама сто раз слышала, как хозяйка говорила о ней мистеру Расселу разные плохие вещи: «Уж я в один прекрасный день доберусь до нее!», «Воздам ей по заслугам!», «Все лицо расцарапаю!», «Я ей покажу, где раки зимуют!» – ну и так далее в том же роде…

– Ни в коем случае! – поторопился прервать этот поток откровений Роджер. – Даже не думайте об этом. А ее туфли мне нужны… совсем по другой причине. – С этими словами он устремился к выходу.

Горничная проследила за его уходом откровенно разочарованным взглядом.

С завернутой в газетную бумагу парой туфель Роджер быстрым шагом направился к тому месту в западной части высокого скалистого берега, где начиналась вырубленная в камне лесенка. Он знал, что ему потребуется не более минуты, чтобы сравнить следы. Хотя бы потому, что сразу собирался приложить подошвы туфель к более крупным отпечаткам. В том же, что они совпадут практически идеально, он почти не сомневался. Так оно и случилось. Через четверть часа после того, как Роджер покинул дом миссис Рассел, он смог лично убедиться в справедливости своей гипотезы, найдя нужное место и без малейшего труда совместив носки и каблуки туфель хозяйки дома с соответствующими выемками в засохшей глине.

Роджером овладело чувство триумфа, и он решил подняться на скалу и полюбоваться пейзажем, по причине чего продолжил подъем, преодолевая от полноты чувств по две ступени за раз. Ничего удивительного! По его мнению, загадку с таинственным инцидентом в заливе Ладмут‑Бей можно было считать практически разрешенной.

С каменной лесенки открывался также неплохой вид на дорогу и домик миссис Рассел, и в тот момент, когда Роджер повернулся в ту сторону, ворота домовладения со стороны дороги открывала крупная и весьма полная дама, которую Роджер сразу же принял за хозяйку дома.

Как только он увидел ее, планы у него мгновенно изменились, и он, перейдя с лесенки на тропинку, двинулся в направлении полянки в западной части скалистого берега, где около часа назад оставил своего кузена в компании мисс Кросс. Пробираясь среди скал, Роджер насвистывал какую‑то песенку. Как выяснилось, насвистывал слишком громко. («Так нельзя, старина. Ведь я знаком с девушкой не более суток, а ты своим свистом ставишь нас обоих в дурацкое положение», – сказал ему позже по этому поводу Энтони.)

– Победа! Победа! – возгласил Роджер, оказавшись наконец в виду молодых людей и размахивая над головой туфлями миссис Рассел. – А это – боевые трофеи! Между прочим, ваш приз, юная леди. Потрудитесь только доставить его владелице, вернее, ее горничной, причем не позднее вечера сего дня. Ловите! – С этими словами Роджер швырнул туфли мисс Кросс, а затем и сам спрыгнул на полянку.

– Роджер, вы узнали что‑то важное? – воскликнула Маргарет, когда Роджер шумно приземлился в опасной близости от ее ног. – Что же?

– Послушай, неужели ты докопался до самой сути этого дела? – не менее взволнованным тоном осведомился Энтони.

Роджер, сложив по‑наполеоновски на груди руки, окинул взглядом членов своего маленького альянса и ухмельнулся совсем не по‑наполеоновски.

– Я раскрыл тайну инцидента в заливе Ладмут‑Бей, дети мои, – во всеуслышание заявил он. – Но не один, а с помощью Маргарет, которая, если так можно выразиться, наставила меня на путь истинный. Ну и посредством этих туфель, которые я вам швырнул. Впрочем, самое важное из всего этого то, что тайна раскрыта и Маргарет снова сможет ходить с высоко поднятой головой – или что она там в таких случаях поднимает. Это не говоря уже о том, что она не услышит более в свой адрес ни одного дурного слова.

– Но объясните поскорей, Роджер, кто это сделал? Неужели миссис Рассел? Мне не хочется в это верить…

Улыбка, озарявшая все это время лицо Роджера, медленно угасла. И хотя живое воображение являлось важным, присущим писателю качеством, до этого мгновения ему просто не приходило в голову, что спасение Маргарет автоматически означало крах для другого, поскольку благодаря его действиям миссис Рассел оказывалась точно в таком же трагическом положении, в каком находилась Маргарет, пока он не очистил ее от подозрений.

– Боюсь, так оно и есть, – с самым серьезным видом кивнул Роджер. – Между прочим, мы с самого начала упустили из виду одну очень важную деталь, касающуюся вас, Маргарет, – продолжил он, разглядывая красивые стройные ноги, рядом с которыми приземлился. – А именно: несмотря на то что большинство улик и фактов указывали прежде всего на вас, вы, если разобраться, никогда не были в большой опасности, поскольку вторая пара следов определенно принадлежала другому человеку. Ну а теперь я расскажу вам, что и как все это время делал. – Он опустился на траву, закурил трубку и начал свое повествование.

– Послушайте, это просто гениально! – на высокой ноте возопил Энтони, когда Роджер закончил.

– Бедная миссис Рассел, – прокомментировала его рассказ Маргарет, и Роджер одарил ее понимающим взглядом. Эти слова были своего рода эхом его собственных мыслей, посетивших его несколько минут назад.

Потом они – уже все втроем – начали обсуждать сложившееся положение.

– Вот что, Энтони, – произнес Роджер получасом позже. – Боюсь, нам пора возвращаться в гостиницу на ленч. Но не из‑за того, что я страдаю от голода. Просто мне очень хочется послушать, что скажет Морсби по поводу моих маленьких открытий.

– Полагаю, он испытает величайший шок в своей жизни, – заметил Энтони с суровым выражением лица. – И я хотел бы при этом присутствовать. – Честно говоря, Энтони недолюбливал инспектора Морсби – и по многим причинам. Во‑первых, тот, похоже, не разделял убеждений молодого человека относительно того, что девушка не может быть убийцей. Во‑вторых, лично ее допросил, задав множество вопросов, которые Маргарет назвала «ужасными». Ну и самое главное: он, пусть и в мягкой форме, совершенно недвусмысленно дал понять кузенам, что на основании имеющихся у него фактов считает главной подозреваемой в этом деле бедняжку мисс Кросс!

– Ну, если ты так думаешь, нам тем более надо поторапливаться, – ответил Роджер, поднимаясь на ноги. – Маргарет, не забудьте оставить эти туфли у задней двери дома миссис Рассел во второй половине дня. Сделаете? Заранее вам благодарен. Ну а теперь нам лишь осталось договориться, когда мы встретимся снова. Полагаю, самое удобное время для этого…

– Роджер, мы обо всем уже договорились, – небрежно, как о чем‑то само собой разумеющемся, произнес Энтони. А через пять минут после этого, когда они с Роджером остались вдвоем, сообщил своему кузену, что он думает относительно его слишком громкого свиста. Кроме того, ему очень хотелось сказать, что улыбочки и дружеские многозначительные подмигивания, которыми Роджер обменивался вчера с Морсби в процессе вечернего разговора, никак не вяжутся с его, Энтони, негативным отношением к инспектору, а потому с этим надо кончать. Однако решил пока не затрагивать эту тему.

Когда они, умиравшие от жажды и разомлевшие от жары, наконец вернулись в гостиницу, их ждал ленч, состоявший из холодной говядины, салата, белого хлеба с чуть присоленным маслом и малинового торта со сливками. К тому времени инспектор Морсби уже расположился в гостиной и, когда друзья ввалились туда, как раз делал очередной глоток из литровой пивной кружки, по причине чего его лицо было совершенно невозможно рассмотреть (хотим еще раз напомнить читателям, что инспектору Скотленд‑Ярда не при исполнении ничто человеческое не чуждо).

– А вот и вы, джентльмены, – с сердечной улыбкой произнес инспектор, отрываясь от своей кружки и ставя ее на стол. – Хозяин спросил меня, будем ли мы принимать пищу втроем, как вчера, и я взял на себя смелость согласиться с его предложением – не люблю, знаете ли, есть и пить в одиночестве. Надеюсь, вы не возражаете?

– Ни в коем случае! – ответил Роджер, изобразив не менее любезную улыбку. – Наоборот, мы будем только рады съесть ленч в вашей компании. О! Вы даже оказали нам любезность, заранее заказав сразу три больших кружки холодного пива. Отлично! Нам будет что поднять, дабы выпить за мое здоровье.

– Даже так, сэр? Что же такого выдающегося вы сегодня совершили? – шутливо спросил инспектор. – Раскрыли тайну?

– Совершенно верно, – сказал Роджер и, глотнув пива, принялся в очередной раз рассказывать свою историю. – Ну, что вы об этом думаете? – осведомился он не без торжества в голосе, когда завершил повествование.

Инспектор аккуратно промокнул салфеткой свои густые усы.

– Весьма оригинально, – ответил он. – Оригинально и остроумно. Но на вашем месте, мистер Шерингэм, я бы не стал придавать такого большого значения следам. Ибо их ничего не стоит подделать.

– Приходится быть оригинальным и напрягать свое серое вещество, так как мы, без сомнения, имеем дело с весьма незаурядным преступником. Но тем не менее… Не могли бы вы назвать хоть какие‑нибудь факты, которые не вписывались бы в мою теорию? – с вызовом осведомился Роджер.

– Думаю, что мог бы, сэр, – с самым невозмутимым видом произнес инспектор. – Помните ту бумажку, которую вы мне передали? Ну так вот, нашим экспертам удалось‑таки прочитать сделанные на ней записи. Официальный ответ привезет в ближайшее время лондонский курьер, но полчаса назад я получил кодированную телеграмму из Скотденд‑Ярда и специально для вас расшифровал и записал текст послания. Интересно, как вы растолкуете его с точки зрения вашей теории?

Роджер взял из рук инспектора листок бумаги с текстом и с огромным интересом прочитал его, не обращая никакого внимания на склонившегося над его плечом Энтони. Послание гласило:

 

Понедельник

Дорогая Элси! Ради бога, переговорите со мной, пока не наделали в запале непоправимых ошибок. Нам необходимо срочно объясниться. Вы просто не сможете воплотить свои угрозы в реальность, когда поймете, как я к вам отношусь. Встретимся завтра на старом месте в обычное время. Очень прошу вас об этом, дорогая.

Колин.

1. S. Уничтожьте это.

 

Глава 9

Кто же ты, Колин?

 

Роджер с едва заметной улыбкой вернул листочек инспектору.

– Спрашиваете, смогу ли я растолковать это послание с точки зрения моей теории? Легко! Этот самый «Колин» почти наверняка мистер Рассел.

– А вы уверены в этом? Вот у меня почему‑то подобного мнения не сложилось. Впрочем, так или иначе это можно выяснить. Например, с помощью купленного мною вчера телефонного справочника округа. Я всегда так поступаю, когда мне приходится работать в сельской местности. Думаю, что стоит мне только просмотреть список жителей Ладмута и ближайших деревенек, и инкогнито этого Колина будет раскрыто. – С этими словами инспектор поднялся с места и вышел из гостиной.

– Что ж, – сказал Роджер, когда под ногами инспектора заскрипели лестничные ступени, – пока он ходит за своим справочником, мы по крайней мере сможем спокойно поесть. Жаль, что я не заключил с ним небольшое пари относительно идентичности нашего нового приятеля Колина.

– Почему же небольшое? – спросил Энтони, отправляя в рот вилку с салатом. – Лично у меня нет никаких сомнений на этот счет.

Справиться с ленчем полностью кузены, конечно же, не успели, поскольку инспектор вернулся буквально через две минуты и, положив взятый в номере справочник на стол, раскрыл его и ткнул большим пальцем в отпечатанные почти в самом начале строчки.

– Ну, что вы на это скажете, сэр? – спросил он ровным голосом без тени торжества или превосходства. – Вот, извольте прочесть: «Рассел, Джон Генри, Роуз‑Коттедж, Ладмут». Полагаю, это тот самый джентльмен, которого вы имели в виду, не так ли?

– Хм, – пробормотал немного озадаченный Роджер. – Действительно, Джон Генри… Но тут есть одна тонкость, – добавил он после секундной паузы, вновь обретая уверенность. – Может статься, что Колин – это своего рода ласкательное прозвище или что‑нибудь в этом духе, и мистера Рассела называют так только очень близкие люди.

Инспектор занял свое место за столом и старательно отряхнул салфетку.

– Что‑то мне в это не верится, – заметил он. – Вот если бы в письме стояло что‑нибудь вроде «Твой Толстячок» или, скажем, «Шалунишка Джонни» – тогда другое дело. Но просто Колин? Нет, это имя, на мой взгляд, никак не тянет на интимное прозвище.

– Что ж, если все так, как говорите вы, тогда дело сильно усложняется, – со скрытым раздражением проговорил Роджер.

– Наоборот, сэр, – ответил инспектор, расплываясь в довольной улыбке и накалывая на вилку кусочек холодной говядины. – Очень может быть, что восстановленный текст письма и упомянутое в нем имя Колин основательно упростят расследование.

Роджер знал, что инспектор определенно ждет с его стороны вопроса относительно того, как такое может быть, и поэтому продолжал поглощать свой ленч в полном молчании и этого вопроса не задавал. Однако, к большому его удивлению, инспектор ничего не стал объяснять или уточнять и тоже вернулся к ленчу, одновременно ведя большим пальцем по отпечатанным на страницах справочника именам и фамилиям.

– Итак, в деревушке Ладмут и ее окрестностях проживают всего два Колина, – наконец произнес Морсби. – Смит, Колин, сантехник‑водопроводчик, Ист‑Роу, Ладмут, также обслуживает жителей Сифорда, и Колин Джеймс, архитектор, 4‑я Бернт‑Оук‑лейн, Милбурн. Это деревушка в двух милях от побережья. Не похоже, что кто‑то из них тот самый Колин, который нам нужен. Но я, честно говоря, не верю, что этого парня можно найти на других страницах этой книги.

– Это почему же? – поинтересовался Энтони.

– Потому что мы, вполне вероятно, имеем дело с молодым человеком, который живет с родителями (вам не кажется, что это письмо написал именно молодой человек, мистер Шерингэм?), а если так, то его имя вряд ли здесь упоминается. Что ж, придется наводить справки, чем я сегодня и займусь. Но сначала я хотел бы попросить вас, джентльмены, хранить молчание и по поводу этого письма, и по поводу имени Колин. Рассказав вам об этом, я оказал вам любезность, хотя и нарушил определенные инструкции, так что жду от вас ответной любезности. Иными словами, надеюсь, что вы будете держать язык за зубами и никому ничего не расскажете, – добавил он, со значением посмотрев на Энтони. – А никому – значит никому. Ни мужчине, ни женщине. Полагаю, вы можете мне это пообещать, не правда ли?

– Несомненно, – сказал Роджер, слегка ухмыльнувшись.

– Конечно, – произнес Энтони, но не столь уверенным тоном.

– Вот и хорошо, – резюмировал инспектор с самым доброжелательным видом. – Разумеется, я не смогу возобновить расследование без оригинального документа, который должен мне доставить курьер, но он уже выехал, и я жду его с минуты на минуту. Кстати, – тут инспектор повернулся к Роджеру, – вам, возможно, будет интересно узнать, что мне официально поручено расследовать это дело и я сегодня утром получил соответствующие полномочия из штаб‑квартиры Скотленд‑Ярда.

Роджер не упустил шанса еще раз напомнить о себе и своей миссии:

– Сегодня же вечером сообщу об этом в редакцию «Курьера», инспектор.

– Правда? Вот уж не знал, что это может оказаться важным… – протянул инспектор с прекрасно разыгранным удивлением.

После этого, как если бы они подписали своего рода соглашение, сотрапезники снова вернулись к ленчу и повели разговор на нейтральные темы.

Как только с ленчем было покончено, инспектор, закурив трубку, вышел из гостиной. Роджер, выждав с минуту, быстро поднялся с места и тоже вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

– Инспектор, – сказал он тихо, догнав Морсби на лестничной площадке, – меня мучает один вопрос, который я просто не могу не задать вам. Вы собираетесь арестовать мисс Кросс?

Инспектор окинул его задумчивым взглядом.

– Вы спрашиваете меня об этом как репортер или как приятель юной леди?

– Ни то ни другое. Сейчас я представляю только Роджера Шерингэма – частное лицо с аналитическим складом ума.

– Ну… – протянул инспектор, – если бы я отвечал газетчику, то сказал бы так: «Не задавайте мне наводящих вопросов»; приятелю девушки – «Не понимаю, о чем вы говорите»; ну а мистеру Шерингэму, частному лицу с аналитическим складом ума и, смею надеяться, моему другу, – «Нет, не собираюсь».

– Ага!

– По одной только причине, – добавил инспектор с улыбкой. – Свидетельства против нее пока не полны и необходимой критической массы не набрали.

– Вы что же, по‑прежнему думаете, что она…

Инспектор взмахнул большой толстой рукой, словно отметая неудобный вопрос:

– Я не скажу, что думаю по этому поводу, даже вам, мистер Шерингэм. Но одно я вам все‑таки скажу – хотите, передайте это своему молодому кузену, не хотите, не передавайте… Ну так вот: далеко не все в этом мире является таким, каким кажется.

– Иными словами, – произнес Роджер, – девушка, которая считается подозреваемой на основании косвенных улик, далеко не всегда оказывается виновной, когда расследование заканчивается. Вы именно это имели в виду?

– Знаете что? – ответил инспектор, который, казалось, и сам был не рад, что затронул столь сложную проблему. – Я сказал лишь то, что сказал. А уж что я имел в виду, это вам самому придется решать.

– Инспектор, вы – совершенно безнадежный тип, – рассмеявшись, заявил Роджер, и повернулся, чтобы вернуться в гостиную.

Энтони сидел в гостиной с мрачным видом, гипнотизируя взглядом пустую сырную тарелку.

– Послушай, Роджер, – сказал он, поднимая взгляд, – неужели этот чертов инспектор все еще думает, что Маргарет как‑то связана с этим делом?

– Нет, полагаю. Впрочем, может, и думает, но я больше склоняюсь к мысли, что он просто над нами издевается, особенно над тобой. Ведь ты малость запал на Маргарет, не так ли, Энтони? Вот и бросаешься, клацая зубами, на каждую муху, которую инспектор выпускает из своей банки, чтобы тебя поддразнить.

Энтони проворчал нечто, не поддающееся расшифровке, но ничего определенного так и не сказал. Роджер же, сунув руки в карманы, стал расхаживать по гостиной взад‑вперед.

– Чертово письмо! – наконец вскричал он, давая выход скопившемуся напряжению. – Как я уже говорил, оно здорово осложняет все дело. Хотя и не отменяет полностью моего блестящего вывода относительно виновности миссис Рассел. И инспектор не может этого не понимать. Чем бы Элси ни занималась с неизвестным нам Колином, у нее в любом случае сложились крайне неприязненные отношения с миссис Рассел. Так что улики, не вписывающиеся пока в мою теорию, не должны нас смущать.

Потом он замолчал, и в комнате на некоторое время установилась гнетущая тишина, нарушаемая только звуком шагов.

– Я должен увидеть Маргарет! – неожиданно воскликнул Роджер, замирая на месте. – Кажется, до ленча ты что‑то сказал о том, что вы договорились о встрече. На какое время?

– Если честно, мы ни о чем конкретно не договаривались, – ответил Энтони, изображая святую невинность. – Просто она вскользь заметила, что во второй половине дня – возможно, около трех часов – выйдет посидеть с книгой на берегу. И я просто упомянул, что…

– Хватит тянуть кота за хвост, – грубо перебил его Роджер. – Сейчас уже без четверти три. Так что надевай шляпу, и пойдем на наше место.

Пять минут спустя они, свернув с дороги, уже двигались быстрым шагом по направлению к берегу. Наверху, там, где скалы, дул прохладный ветер с моря. Возможно, будет небезынтересно отметить, что Энтони надел шляпу, а Роджер – нет. И можно было бы еще добавить, что на Энтони были хорошо выглаженные серые фланелевые брюки, Роджер же, как обычно, был одет довольно небрежно, складки на его брюках отсутствовали. Короче говоря, проницательный психолог мог бы сделать массу занимательных выводов.

– Надеюсь, Энтони, ты не возражаешь против того, что я отправился с тобой? – осведомился Роджер, придав лицу взволнованное выражение.

– Конечно, нет. Да и с какой стати?

– Ну… мало ли какие у тебя могут быть причины. Надеюсь, поговорка «третий – лишний» тебе знакома? Есть много других – в тот же роде.

– Господи, Роджер! Прекрати молоть чушь. Это даже не смешно.

– Это, – произнес Роджер, наставительно покачав пальцем перед носом кузена, – зависит от точки зрения. Впрочем, можно поговорить о чем‑нибудь другом. Например, о чайках. Знаешь ли ты, что на свете существует не менее семисот сорока видов и подвидов этой птички? Причем восемьдесят два вида из этого числа, по заявлениям наших ученых, гнездятся именно в этих краях. Чаще прочих здесь встречается так называемый Patum Perperium, которого легко отличить от других по…

– О чем это ты толкуешь? – удивленно посмотрел на него Энтони.

– Как о чем? О чайках, разумеется, – ответил Роджер и продолжил свое повествование о всякой ерунде, облеченное, правда, в наукообразную форму. При этом он не забывал быстро, но осторожно переставлять ноги по горной тропинке, ведшей к западной оконечности скал, где находился спуск на заветную полянку.

– Здравствуйте, Маргарет, – с улыбкой приветствовал он девушку, которая уже сидела на траве в указанном месте. – Если вам интересно, мы с Энтони по пути сюда разговаривали о чайках. Их здесь так много… Но лично меня куда больше интересует другое: не могли бы вы пригласить нас вечером на чашечку чая?

– На чашечку чая? Но зачем?

– Ну… Хотя бы по той причине, что до нашей гостиницы довольно далеко, а до вашего дома – близко.

– Не обращайте на него внимания, Маргарет, – посоветовал Энтони. – Он сегодня решил разыгрывать из себя шута. И исправно делает это с тех пор, как мы вышли из «Короны».

– А кто же тебе тогда рассказывал о чайках? – произнес Роджер, гордо поднимая голову и расправляя плечи. – Тема очень серьезная, особенно для тех, кто понимает. Но как бы то ни было, относительно чая я и не думал шутить, Маргарет. Мне бы очень хотелось взглянуть на ваш обслуживающий персонал и других обитателей дома в, так сказать, естественных условиях существования.

– Понятно… Но зачем вам это понадобилось?

– Ничего конкретного пока сообщить не могу – за исключением того, что уже успел озвучить. Мне и вправду нужно присмотреться к людям, которые так или иначе замешаны в этом деле. Не стану скрывать, что наиболее интересным субъектом для наблюдений для меня является ваш ученый доктор, он же хозяин дома. На мой взгляд, это самый любопытный тип из всех в вашем домовладении. Ну так как насчет чая – это можно устроить?

Девушка свела брови на переносице.

– Хм… Думаю, что можно. Действительно, почему бы и нет? Ведь я здесь, как‑никак, нечто вроде домоправительницы. Так что, полагаю, ничего не случится, если я приглашу вас к себе.

– Отлично! И еще одно. Нет никакой необходимости что‑либо о нас рассказывать. Просто представьте нас как своих друзей, живущих поблизости. Этого достаточно.

– Все ясно. Мисс Уильямсон, конечно, будет дома, но относительно Джорджа не уверена. Он довольно часто требует, чтобы поднос с чаем и бисквитами приносили к нему в лабораторию. Тем не менее не исключено, что судьба подарит вам шанс.

– Спасибо. Будем надеяться на это, – сказал Роджер и, присев на траву, добавил: – Итак, в нашем распоряжении осталось около часа свободного времени. Предлагаю потратить его на разговор на какую‑нибудь интересную тему, никак не связанную с делом. Ну, что на это скажете, дети мои?

– Согласен! – кивнул Энтони, стараясь опереться спиной о скалу как можно ближе к тому месту, где расположилась Маграрет. Настолько близко, насколько было прилично сидеть молодым людям, еще не обрученным. – На любую тему, какую ты выберешь, – за исключением чаек!

Весь следующий час Роджер пролежал в тени на спине на расстоянии пары ярдов от молодежи, и, поскольку смотрел в небо, не мог видеть, как рука Энтони осторожно выбралась из кармана брюк и занялась пощипыванием травы на поляне, что продолжалось примерно минут десять, а потом накрыла другую руку – куда меньшего размера, которая все это время лежала на траве без движения, будто нарочно дожидаясь этого момента. Как мы уже говорили, Роджер не мог всего этого видеть, но, несмотря на это, нисколько не сомневался, что все именно так и происходило.

 

Глава 10

Чай, фарфор и любовь

 

– Между прочим, я хочу предупредить вас, что мисс Уильямсон не просто секретарша и занимает в этом доме весьма важное место. Разумеется, ей приходится выполнять и секретарскую работу, которой, кстати сказать, очень немного, но большую часть времени она проводит в лаборатории, где помогает хозяину. Она, хочу заметить, училась в Кембридже, где и получила ученую степень, – сказала Маргарет, а потом со смешком добавила: – Вот и выглядит как синий чулок.

Часы показывали половину пятого, когда союзники собрались в гостиной доктора Вейна в ожидании чая и остальных обитателей дома. Маргарет и Энтони демонстрировали признаки некоторой нервозности, хотя ответить на вопрос, почему они нервничают, молодые люди, пожалуй, не смогли бы. Что же касается Роджера, то он, как обычно, был собран, держался уверенно и времени зря не терял. Так, не успели они войти в гостиную, как он посвятил несколько минут разглядыванию выставленных в двух стеклянных шкафах образцов прекрасной фарфоровой посуды. Некоторые большие тарелки с особенно красивым орнаментом даже висели на стене. Роджер не слишком хорошо разбирался в таких вещах, но обладал широким кругозором и поверхностными знаниями во многих областях, что позволяло ему поддерживать беседу практически на любую тему, в том числе и о китайском или севрском фарфоре.

– Только не вздумайте насмехаться надо мной, Маргарет, – сказал он, рассматривая огромную композицию из дрезденского фарфора, на которой были запечатлены фигурки людей, рассаживавшихся вокруг стола для игры в вист. Качество проработки кружев на воротниках и дамских веерах, которые, казалось, могли затрепетать от легчайшего ветерка, поражало точностью, тонкостью и изысканностью. – Но все это действительно безумно красиво. Вот только я никогда не поверю, что эту коллекцию собрала ваша кузина.

– Нет, это коллекция Джорджа. Его единственное хобби, если, конечно, не считать лаборатории, заставленной колбами, ретортами и всевозможным оборудованием. А в чем, собственно, дело?

– Просто я подумал, что такого рода коллекционирование плохо соотносится с кратким описанием характера миссис Вейн, которое вы мне дали. Но это, пожалуй, даже к лучшему. Когда я начну в присутствии Джорджа расхваливать его коллекцию, он полюбит меня, как родного брата. Мне приходилось встречаться с фанатичными коллекционерами, и я знаю, как с ними общаться.

– Вы совершенно правы, – Маргарет улыбнулась. – Это, вне всякого сомнения, кратчайший путь к его сердцу.

– Да он состариться успеет, слушая сказочки кузена Роджера о фарфоре, – начал было с сарказмом в голосе Энтони, когда звук открывающейся двери заставил его замолчать.

Глядя на двух вошедших в комнату, трудно было сказать, кто из них являл собой более колоритный персонаж. По крайней мере мисс Уильямсон, на полшага опередившая своего работодателя, немедленно привлекла бы к себе внимание в любой компании. Она отличалась высоким ростом, чрезвычайной худобой, очень короткой стрижкой и обладала высокими скулами и холодными, слегка выпуклыми голубыми глазами с твердым пронизывающим взглядом, приобретавшим, казалось, гипнотические свойства из‑за сверкающего пенсне. Ее платье было безупречно чистым, почти монашеской скромности и свободного покроя, по причине чего возникало впечатление, что оно предназначено не только для повседневного ношения, но также, по примеру халата, для выполнения определенного рода деятельности. Короче говоря, эта особа относилась, вне всякого сомнения, к категории так называемых странных женщин, при взгляде на которых широкой публике обычно приходит на ум одно‑единственное слово – феминистка.

Однако, несмотря на все вышесказанное, ни у кого не повернулся бы язык назвать мисс Уильямсон грубой или мужеподобной. Конечно, красавицей она тоже ни в коем случае не была, но своеобразной женской привлекательностью все‑таки обладала. «Весьма примечательная особа. Весьма…» – сказал себе Роджер ровно через две секунды после того, как она вошла в комнату.

Доктор Вейн, следовавший за своей секретаршей и едва не наступавший ей на пятки, полностью соответствовал описанию Маргарет, то есть был очень крупным мужчиной около шести футов двух дюймов роста, с огромной черной бородой и строгим, даже, пожалуй, суровым взглядом, но при этом удивительно мягкими, изящными и плавными движениями, являвшими собой разительный контраст с его телесной оболочкой великана. По крайней мере, когда он закрывал за собой дверь, присутствующие лишь с большим трудом смогли различить тихий звук ее соприкосновения с дверной филенкой – настолько точным и идеально выверенным оказалось произведенное им действие.

При виде хозяина дома Маргарет мгновенно вскочила с места.

– Позвольте, Джордж, представить вам двух моих друзей – мистера Шерингэма и мистера Уолтона, – не без смущения произнесла она. – Они зашли, чтобы повидаться со мной, не зная о том, что… что…

– Рад приветствовать ваших друзей в этих стенах, Маргарет, – вежливо, но мрачно произнес доктор. – Это самое малое, что я могу сделать за ваши ежедневные старания по поддержанию порядка в доме после случившейся здесь трагедии.

Маргарет поблагодарила его, наклеив на лицо любезную улыбку, после чего представила своих гостей мисс Уильямсон.

– В нашем распоряжении всего десять минут, Маргарет, – резко сказала она. – У нас сейчас проходит важный опыт, и мне стоило большого труда уговорить Джорджа покинуть лабораторию и выпить чашечку чая.

Все в гостиной поднялись на ноги. Девушки и Энтони собрались около окна, в то время как Роджер направился к доктору Вейну.

– Ваша коллекция фарфора заслуживает высочайшей оценки и самого пристального внимания, – с энтузиазмом произнес он. – Не устаю восхищаться ею с того самого момента, когда вошел сюда. Мне еще не приходилось видеть столь великолепного собрания фарфоровой посуды, фигурок и жанровых композиций.

В глазах доктора зажегся довольный огонек завзятого коллекционера, чью коллекцию только что похвалили. В этом смысле он напоминал молодую мать, которой сказали, что носик ее чада точь‑в‑точь, как ее собственный.

– Вы интересуетесь антикварным фарфором, мистер Шерингэм?

– Чрезвычайно, – не моргнув глазом, соврал Роджер.

Этого хватило, чтобы между хозяином дома и гостем завязалась самая непринужденная беседа о фарфоре.

Впрочем, когда подали чай, присутствующие вернулись к столу и заговорили на другие темы, и Роджер получил возможность с присущим его писательской профессии любопытством понаблюдать за этой воистину пикантной ситуацией. К примеру, за тем, как хозяину дома, у которого три дня назад при чрезвычайно подозрительных обстоятельствах умерла жена, подавала чашку с чаем молодая красивая девушка, считавшаяся главной подозреваемой в этом деле из‑за повышенного внимания, проявленного к ней со стороны инспектора Морсби. Уже не говоря о том, что правоохранительные органы собирались переквалифицировать это трагическое происшествие из разряда «несчастных случаев» в «умышленное убийство», о чем здесь все знали или по крайней мере догадывались. Но при всем при том Роджер не смог заметить, что отношения между Маргарет и хозяином дома отличались какой‑то особенной неприязнью. Маргарет вела себя как обычно, а доктор Вейн держался по отношению к ней вполне доброжелательно и даже ухаживал за ней – как джентльмен ухаживает за столом за сидящей рядом с ним особой прекрасного пола. И чем дольше Роджер созерцал все это, тем большее удивление его охватывало. На мгновение ему даже пришла в голову странная мысль, что он находится в каком‑то вымышленном мире – до такой степени подмеченное им не соотносилось с реальной жизнью. Более того, попробуй он написать нечто подобное в одном из своих романов, как публика сразу закричит, что так не бывает.

Между тем разговор, который в самом начале коснулся различных мелочей, в скором времени вернулся к затронутой ранее Роджером и доктором Вейном теме – то есть фарфору. К большому удивлению Роджера, в этом разговоре приняла участие также и мисс Уильямсон, вставившая несколько дельных замечаний относительно деталей той или иной вещи.

– Так вы тоже в восторге от фарфора? – не смог удержаться от вопроса Роджер.

– Сейчас – да, – ответила девушка. – Хотя когда я приехала сюда, совершенно ничего о нем не знала. Но Джордж научил меня понимать и любить его, и теперь я такая же поклонница искусства фарфора, как и он.

– И даже знаете о нем куда больше меня, не так ли, Мэри? – прокомментировал доктор Вейн слова своей секретарши и впервые за все это время улыбнулся. – Очередной случай, когда ученик превзошел своего учителя, – добавил он с притворным выражением ужаса.

– Изволите шутить, Джордж? – рассмеялась мисс Уильямсон. – Ах, если бы это было правдой! Но пока я лишь продолжаю перенимать ваши знания, и вам, боюсь, еще учить меня и учить.

К счастью, ни доктор Вейн, ни мисс Уильямсон не имели представления о том, какие гости заглянули к ним на чай (никто из них нисколько не походил на рядового читателя «Курьера»), так что ни малейших подозрений относительно реальной миссии Роджера у них не возникло. Роджер же, вдохновленный успехом своей предыдущей тактики, продолжал разыгрывать безопасную фарфоровую карту, в то время как Маргарет и Энтони, ничего не понимавшие в фарфоре, сидели в молчании и лишь время от времени обменивались взглядами. Казалось, такое положение вещей их вполне устраивало.

После получаса сидения за столом вместо упомянутых ранее мисс Уильямсон десяти минут последней наконец удалось уговорить доктора Вейна вернуться к работе, и он поднялся на ноги. Роджер с облегчением перевел дух и подумал, что разговоров о фарфоре ему хватит по крайней мере на ближайшие несколько лет. Доктор Вейн ничего подобного не почувствовал, а потому тепло пожал Роджеру руку и, узнав, что они с Энтони пробудут в Ладмуте еще около недели, пригласил их на ужин в ближайшее воскресенье и, когда Роджер не слишком искренне принялся отказываться от такой чести, решительно отмел все его возражения.

Как только за доктором и его помощницей закрылась дверь, Роджер плюхнулся в кресло и принялся, будто веером, обмахиваться ладонью.

– Хочется верить, что ближайшие несколько часов никто из вас не скажет о фарфоре ни единого слова, – со слабой улыбкой проговорил он.

– Итак, – заявила Маргарет, пропустив мимо ушей последние слова журналиста, – что вы думаете об этих людях?

– Кто, я? – на всякий случай уточнил Роджер, обрадованный тем, что разговор наконец поменял направление. – Лично мне кажется, что не пройдет и года, как в Ладмуте вновь зазвонят свадебные колокола.

– Что?! – одновременно вскричали Энтони и Маргарет.

Роджер подумал, что допустил неосторожное высказывание, но брать свои слова назад было уже слишком поздно.

– Полагаю, – уже более осторожно произнес он, – что Джордж и эта леди неплохо подходят друг другу.

– Да она влюблена в него по уши, – согласно кивнула Маргарет. – Я давно это поняла, но не ожидала, что вы заметите.

– Подмечать подобное – моя профессия, милая леди, – заметил Роджер с улыбкой.

– Ты заметил, что она на него запала? – с удивлением спросил Энтони. – Но как тебе это удалось?

– Чтобы ответить на этот вопрос, вспомни мою последнюю ремарку, – промурлыкал Роджер. – Впрочем, существует и альтернатива – фарфор.

– Да, разговор на эту тему выдает их чувства с головой, – согласилась Маргарет. – Особенно в свете того, что я сказала раньше. Надеюсь, вы помните?

– Конечно. Это лишь укрепило мои предположения, – рассмеялся Роджер.

Энтони переводил взгляд с Маргарет на Роджера и с Роджера – на Маргарет.

– Никак не могу взять в толк, о чем вы говорите, – жалобно произнес он.

– Ясное дело, не можешь, малыш. Ведь это не для средних умов, – ответил Роджер. – Так что если заскучаешь, сбегай на улицу и поиграй в песочнице. Кстати, Маргарет, а мне ваш доктор понравился.

– Джордж? Да, он душка, не правда ли? Хотя мне потребовалось гораздо больше времени, чем вам, чтобы осознать это. Между прочим, вы ему тоже понравились. Не помню, чтобы он кого‑нибудь приглашал на ужин после столь непродолжительного знакомства.

– Просто я обаятельный, – скромно заметил Роджер.

После этого беседа окончательно приобрела шутливый характер.

Хотя Роджеру, если разобраться, было не до шуток. Он достиг цели, которую поставил перед собой, то есть встретился с людьми, интересовавшими его куда больше других, и теперь хотел обсудить результаты этой встречи с Энтони, но не мог этого сделать в присутствии Маргарет. Поэтому довольно скоро стал демонстрировать признаки того, что им с Энтони пора идти. Наконец, договорившись с Маргарет о встрече на завтра, по его словам «на случай непредвиденного развития ситуации», он поднялся на ноги, потом снова сел, потом снова поднялся, потом постоял немного у двери – пока не понял, что нужно совершить нечто воистину героическое, чтобы оторвать младшего кузена от Маргарет и увести из гостиной.

Роджер не относился к тому типу людей, которые стараются любой ценой избегать героических поступков, даже если сама жизнь требует от них подвига. Поэтому сказал:

– Энтони, тебе не кажется, что обитатели этого дома уже основательно от нас устали? Последнюю четверть часа я постоянно тебе на это намекаю, но ты упорно отказываешься меня понимать. Между тем у Маргарет полно дел, не терпящих отлагательства.

– Но у меня нет никаких дел, Роджер, – возразила Маргарет. – А уж тем более неотложных.

– Нет, у вас есть дела, – твердо сказал он, – и много. Энтони, собирайся.

– Но я говорю правду! Никаких неотложных дел у меня нет.

– Пусть так. Но дела есть у меня. Пойдем же, Энтони.

На этот раз Энтони подчинился и пошел с ним.

Маргарет попрощалась с ними еще в гостиной, поэтому Энтони, который забыл сказать ей нечто важное, был вынужден вернуться туда. Роджер, прождав кузена пять минут, тоже отправился в гостиную и снова вытащил его оттуда. Маргарет тоже вышла из гостиной, прошла в холл и еще раз попрощалась с ними – уже в холле. Наконец мужчины вышли из дома и двинулись по дорожке в направлении деревни, но тут Энтони вспомнил, что забыл трость, и вновь вернулся в дом. Теперь Роджеру пришлось ждать его уже десять минут, но, поскольку Энтони все не появлялся, он, проклиная все на свете, вынужден был снова отправиться на розыски своего блудного кузена, которого он, как ни странно, опять обнаружил в гостиной в компании Маргарет.

– Энтони, нам давно уже пора в гостиницу, – сказал Роджер. – Пора, понимаешь? Ведь работа не ждет, не так ли? Надеюсь, ты вспомнил все, что хотел сказать, а также взял свою трость, шляпу, туфли, очки, кружевной чепчик, наконец? Короче говоря, Энтони, нам надо идти. А вам, Маргарет, я бы посоветовал запереться в ванной комнате, гардеробной, в подсобке – да где угодно, черт возьми, – куда бы Энтони не смог за вами последовать!

– Роджер, я вас ненавижу! – сдавленным голосом произнесла Маргарет и с пылающими от стыда щеками вылетела из комнаты.

– Ну вот! Картина маслом. Девушка, отправляющаяся в заточение, – задумчиво пробормотал Роджер, глядя вслед убегающей мисс Кросс.

– Роджер, ты просто несносен! – с негодованием воскликнул Энтони. – Какого черты ты заставил ее удалиться?

– Просто нам давно уже пора уходить, – наставительно, но мягко сказал старший кузен.

На этот раз они не только вышли из гостиной и дома, но и прошли по подъездной дорожке и стали по тропинке подниматься к скалам.

Роджер дал младшему кузену десять минут на то, чтобы спустить пар, а потом заговорил на интересовавшую его тему:

– Ладно, Энтони, хватит дуться. Лучше подключи мозги и ответь мне на один вопрос: какие умозаключения ты сделал в течение этого вечера?

– Умозаключения… – пробормотал Энтони с удивлением. – А я и не знал, что должен был. А ты какие‑нибудь сделал?

– Одно или два. И прежде всего то, что леди, с которой мы познакомились, вовсе не прочь стать миссис Вейн и занять ставшее ныне вакантным место.

– Подумать только! И что же тебя заставило прийти к такому выводу?

– Этот вывод выглядывал у нее из всех мест, и всякий, у кого есть глаза, мог это заметить. Лично мне показалось, что она даже не пытается скрыть свои намерения. Но вот доктор… Честно говоря, я вовсе не уверен, что он разделяет это ее желание.

– То есть, по‑твоему, он не хочет на ней жениться?

– Нет, если ты заметил, я этого не говорил. Впрочем, не утверждал и обратного. Просто имел в виду, что он куда лучше этой леди умеет скрывать свои чувства. Короче говоря, я не знаю, что он думает насчет мисс Уильямсон. Зато нисколько не сомневаюсь, что ему нравится Маргарет и он не прочь продемонстрировать это. Но самое важное, что мы получили на этом вечере, – это приглашение на ужин в воскресенье. Несмотря ни на что.

– Ты имеешь в виду, что нас пригласили на светское мероприятие всего через четыре или пять дней после смерти хозяйки дома?

– Именно. О чем, по‑твоему, это говорит?

– По‑видимому, о том, что доктору на это наплевать.

– Совершенно верно. Другими словами, что бы там ни говорила Маргарет, он знал истинный характер своей жены и нисколько не сожалеет о ее безвременной кончине. Даже не делает вид, будто сожалеет. Не скрою, это здорово меня удивило.

– Да… – протянул Энтони. – Тут я, пожалуй, с тобой соглашусь.

– Кстати, и мисс Уильямсон тоже. Но это очевидно. Вполне возможно, что она в этом смысле определенным образом – скажем, манерой поведения – повлияла на доктора. Из этой парочки у мисс куда более сильный характер.

– Думаешь?

– Уверен. И еще одно: по‑моему, эта женщина отлично поняла характер миссис Вейн. Она очень умна, очень…

– Возможно, она и влюбилась в доктора из‑за того, что миссис Вейн была стервой, – с глубокомысленным видом заметил Энтони. – Если, конечно, действительно влюбилась. Я это к тому, что, когда нормальная женщина видит достойного мужчину в компании подобной гадюки, ей невольно хочется пожалеть его. Ну а дальше – больше…

– Неплохо замечено, – согласился Роджер. – Пожалуй, я не удивлюсь, если узнаю, что все именно так и происходило. Не быстро, конечно. Постепенно. Но подобные вещи часто только так и происходят. Кстати, это совершенно не означает, что у мисс Уильямсон и доктора интрижка. Вполне возможно, он даже не догадывается о ее чувствах. Но несмотря на это, он, проснувшись в одно прекрасное утро, неожиданно обнаружит у себя на пальце обручальное кольцо. Потому что мисс Уильямсон не только умна, но и обладает поразительной силой воли. И я готов держать пари, что если уж она решила женить его на себе, то обязательно женит.

– Между прочим, у нее довольно большие ноги, – неожиданно сказал Энтони, меняя тему.

– Как и у многих людей. У тебя, к примеру. Скажи лучше: тебя не удивило, что она хорошо относится к Маргарет?

– Дура была бы, если бы не относилась хорошо, – произнес Энтони с глубочайшим убеждением.

– Тебе следовало бы воздерживаться от подобных категорических утверждений, Энтони. Лично я нисколько не уверен в этом. Просто внешне она старается быть милой и приятной для всех, хотя обладает сильным и властным характером. И ревнивым, между прочим. Ведь Маргарет, как ни крути, молода и хороша собой, а она – нет. Но оставим это. Поговорим лучше о докторе Вейне. Тебя ничто не удивило в его характере, манере держать себя и так далее?

Энтони обдумал его слова:

– По‑моему, он обладает дьявольским темпераментом.

– Ты буквально выхватил слова у меня изо рта. Именно это поразило меня в нем более всего. Вполне возможно, что этот факт не имеет никакого отношения к нашему делу, но иметь его в виду все‑таки стоит. У доктора Вейна действительно дьявольский темперамент, и кто знает, на что этот джентльмен способен. Теперь о приглашении. Я не… Вот это да! Уж не инспектор ли идет вон там по дороге? Он, точно. Я способен узнать его, скажем так, не особенно стройный силуэт с любого расстояния. Давай сойдем с тропы, срежем путь и расспросим его на предмет новостей. Кстати, мои поздравления, Энтони.

– По какому поводу?

– По поводу того, что ты не сказал Маргарет ни слова относительно письма Колина. Большего самоограничения с твоей стороны я и представить не могу.

Призывный возглас Роджера заставил инспектора замереть на месте. Потом, повернувшись, он стал ждать, когда Роджер и Энтони догонят его.

– По‑моему, для дальних прогулок сегодня слишком жарко, джентльмены, – сказал он, обтирая носовым платком свое широкое красное лицо. – Настоящее пекло.

– Вы, как всегда, правы, инспектор. Тем не менее вы тоже куда‑то ходили. Соответственно, возникает вопрос: всякий ли подвиг вознаграждается? Иными словами, удалось разжиться какими‑нибудь свежими новостями?

– Рад сообщить, что кое‑какие есть, сэр. Мне удалось идентифицировать джентльмена, написавшего то загадочное письмо. Пришлось‑таки потрудиться, да… но зато я уверен, что это тот самый парень.

– Правда? Если так – поздравляю. Кто же он?

– Джентльмен по имени Колин Вудторп – сын сэра Генри Вудторпа, владеющего большим поместьем между этой частью побережья и Сэндси. Собираюсь вот сегодня вечером навестить его.

– Отлично, – с удовлетворением произнес Роджер. – Мне можно присоединиться?

– Я сам буду там на птичьих правах.

– Понимаю вас. Но тем не менее… Если не забыли, вы мне кое‑что должны за то самое письмо, не так ли?

– Очень хорошо, сэр, – ухмыльнулся инспектор. – Вижу, как вам хочется пойти, ну а раз так, мне, как видно, остается одно: взять вас с собой. Но вам придется отрекомендоваться моим приятелем. Приятелем, повторяю, а не корреспондентом.

– Клянусь! – торжественно возгласил Роджер. – Впрочем, я бы и так никогда… Так… Господи, джентльмены – говорите громче, ругайтесь – короче, делайте что хотите, только ни в коем случае не дайте этому типу ухватить меня за пуговицу. Вон по улице в нашу сторону идет самый большой говорун, какого только можно встретить в Южной Англии.

– А в Северной, Роджер? – с иронией осведомился Энтони.

– Этого человека зовут преподобный Сэмюель Медоуз, – продолжил Роджер, обращаясь к инспектору. – Он поймал меня сегодня утром на тропе, схватил за пуговицу и заговорил… И говорил как минимум полчаса, не прерываясь. Я потом по часам проверил – полчаса, точно. С такими говорливыми священниками могут сравниться разве что старые отставные моряки.

Инспектор и Энтони с любопытством наблюдали за приближавшимся к ним маленьким священником. Последний вежливо улыбнулся, узнав Роджера, после чего, приветственно взмахнув рукой, прикоснулся к краю своей широкополой шляпы, но не сделал даже попытки заговорить.

– Спасен, – с драматическими нотками в голосе произнес Роджер, когда они разминулись со священником на дороге. – Благодарю вас, друзья!

Инспектор даже не улыбнулся. Наоборот, при виде священника он нахмурился и о чем‑то глубоко задумался, время от времени дергая себя за усы.

– Вот дьявольщина, – пробормотал он, гипнотизируя взглядом собственные ботинки. – Никак не могу вспомнить, где я видел это лицо.

 

Глава 11

Инспектор Морсби проводит интервью

 

Кастон‑Холл, резиденция сэра Генри и леди Вудторп, представлял собой массивное здание, построенное в георгианском стиле со всем присущим той эпохе несколько тяжеловесным декором. В поместье один только большой дом занимал общую площадь в девять или десять акров – это как минимум. Когда Роджер и инспектор шли к зданию по ухоженной подъездной дорожке, закатное солнце окрасило его кирпичный фасад в глубокие темно‑красные и малиновые тона, являвшие собой разительный и очень красивый контраст по сравнению с окружавшей его бархатистой зеленью лужайки, где располагалась посыпанная гравием и расчерченная меловыми полосами площадка для тенниса с туго натянутой сеткой. У подъезда красовалась чисто выметенная широкая площадка, на которой в прошлом веке наверняка останавливались кареты.

– Клянусь Богом, – негромко воскликнул Роджер, – здесь невероятно, просто сказочно красиво! Все‑таки согласитесь, инспектор, в этих больших георгианских домах что‑то есть. Не находите? Не знаю, как у вас, но у меня подобные виды будоражат воображение. Только представьте себе, как по этой площадке разгуливают облаченные в красные охотничьи фраки краснолицые веселые джентльмены, успевшие пропустить по паре галлонов домашнего пива в ожидании начала охоты!

– Да, отличная недвижимость, – согласился инспектор. – Такие дома очень любят грабители, поскольку на дверях обычно стоят старые замки и их ничего не стоит взломать. – Что ж, у каждого человека своя точка зрения на тот или иной предмет.

– Интересно, почему здания в георгианском стиле вызывают у большинства стойкие ассоциации именно с охотой… – протянул Роджер. – По‑видимому, всему виной красный цвет. Красный кирпич, красные охотничьи фраки, красные лица. Да, пожалуй, «красный» – ключевое слово в данном случае, цвет этой эпохи. Я вот все думаю, что бы делал знаменитый Роулендсон, если бы на его палитре не оказалось красной краски? Так, наверное, и писал бы охотников вовсе без фраков или носов…

Взобравшись по ступеням к двери, инспектор поднял руку и нажал толстым большим пальцем на толстую кнопку, располагавшуюся над весьма увесистым латунным корпусом электрического звонка все из той же георгианской эпохи.

– Надеюсь, вы помните о нашей договоренности, мистер Шерингэм? – произнес инспектор с виноватыми нотками в голосе. – Официальные бумаги есть только у меня, стало быть, и вести разговор тоже буду я.

– Разве я не дал вам честное слово, инспектор? – с деланой обидой осведомился Роджер. – Кстати, поскольку по легенде я ваш друг, можете звать меня Молчун. Молчун Шерингэм – так меня называли все в школе.

– Ах, эти школьные прозвища… – пробормотал инспектор, напустив на лицо самое невинное выражение. – Как редко они соответствуют истинной сути человека.

Прежде чем Роджер успел сказать инспектору хоть слово, дверь распахнулась, и в дверном проеме гости увидели похожего на большую рыбу дворецкого.

Всякий в этой стране, кто встречал английского дворецкого с рыбьим лицом – тоже в своем роде наследие георгианской эпохи, – невольно испытывал в его присутствии странное чувство неуверенности и незащищенности. По крайней мере Роджер еще больше зауважал своего компаньона, которому хватило смелости начать объясняться с этим монументальным «дельфином» (почему‑то это слово первым пришло ему в голову, когда дверь распахнулась и он увидел дворецкого).

– Я бы хотел увидеть мистера Колина Вудторпа, – произнес инспектор Морсби с улыбкой и, что удивительно, даже без намека на дрожь в голосе. – Надеюсь, он дома?

– Я постараюсь узнать, сэр, – холодно ответил «дельфин», окинув скептическим взглядом запыленные костюмы гостей, и сделал движение, как если бы собирался закрыть дверь. – Извольте назвать свои имена.

Инспектор вставил свой большой ботинок в дверной проем, чтобы заблокировать дверь.

– Со мной эти штучки не пройдут, – очень доброжелательно, но решительно возразил инспектор. – Вы отлично знаете, дома упомянутый мной джентльмен или нет. – Сделав секундную паузу, он пристально посмотрел дворецкому в глаза и неожиданно рявкнул: – Так он дома?

Роджер не без интереса наблюдал за реакцией дворецкого на подобный агрессивный выпад. Его пасть пару раз беззвучно открылась и закрылась, а в блеклых, песочного цвета глазах мелькнула тревога. Зрелище и в самом деле того стоило: раньше Роджеру никогда не приходилось видеть испуганного дворецкого с рыбьей физиономией, и он сомневался, что ему это когда‑либо удастся вновь.

– Он обедал, сэр, – выпалил дворецкий, прежде чем успел осмыслить сказанное.

– Ха! – воскликнул довольный инспектор. – Раз так, бегите к нему и сообщите, что инспектор Морсби из Скотленд‑Ярда хочет перемолвиться с ним словом. И еще: нечего кричать об этом на весь дом, когда будете выполнять мое поручение. Поняли? – Похоже, дворецкий понял. – Отлично. А теперь покажите, где мы можем присесть и подождать мистера Вудторпа.

Дворецкий с рыбьим лицом провел их в небольшую комнату слева от холла, оказавшуюся оружейной. Когда дверь за ними захлопнулась, Роджер схватил руку инспектора и с энтузиазмом пожал ее.

– Теперь я понимаю, как вы задержали семнадцать вооруженных преступников в опаснейшем притоне в Лайм‑Хаусе, имея при себе лишь трость и английскую булавку, – произнес охваченный благоговением детектив‑любитель. – В такое невозможно поверить. Но ведь было же! И небо не упало на землю!

– Просто я терпеть не могу заносчивых дворецких, – скромно заметил инспектор Морсби.

Роджер прикрыл глаза рукой и хмыкнул.

Колин Вудторп, появившийся двумя минутами позже, оказался весьма привлекательным молодым человеком около двадцати пяти – двадцати шести лет, загорелый, светловолосый, высокий, мускулистый. Хотя молодой джентльмен был облачен в смокинг, Роджер не мог отделаться от ощущения, что тот куда чаще носит спортивную одежду, в частности высокие сапоги для верховой езды и бриджи. Выглядел он абсолютно уверенным в себе человеком.

– Инспектор Морсби? – спросил он, подходя к инспектору, которого мгновенно выделил из двух стоявших рядом посетителей.

– Да, это я, сэр, – ответил тот в своей привычной доброжелательной манере. – Извините за беспокойство, но, как говорится, работа не ждет. Надеюсь, ваш дворецкий не перетрудился, выполняя мое поручение? И не слишком громко вопил? Я специально предупредил его, чтобы не кричал на весь дом. Слова «Скотленд‑Ярд» далеко не у всех вызывают приятные ассоциации. Особенно у пожилых людей.

– Нет, сэр, паники в доме не было, – рассмеялся молодой человек. – Честно говоря, я вообще пребывал в полном одиночестве. Но вы хорошо сделали, что поставили меня в известность о своем прибытии. Итак, чем могу быть полезен, инспектор? Присаживайтесь, пожалуйста. Сигарету не желаете?

– Благодарю вас, сэр. – Инспектор взял сигарету из протянутого ему портсигара и со всем удобством расположился в мягком кожаном кресле. Роджер сделал то же самое.

Когда молодой человек тоже сел, инспектор повернул свое кресло так, чтобы иметь возможность смотреть Колину Вудторпу прямо в лицо.

– Как я уже говорил, сэр, в мои намерения не входило вас беспокоить, но тем не менее пришлось – из‑за дела о смерти миссис Вейн, которое я сейчас расследую. – Тут он сделал паузу и со значением посмотрел на своего собеседника.

Роджер мог поклясться, что при этих словах в глазах Колина на мгновение промелькнул страх. Тем не менее, когда после секундной паузы он заговорил снова, его голос продолжал оставаться абсолютно спокойным.

– Да что вы говорите? – небрежно произнес он (даже слишком небрежно, по мнению Роберта). – Но почему вы пришли с этим ко мне?

Инспектор выбросил вперед руку с письмом, которое уже успел достать из кармана.

– Чтобы попросить вас, сэр, объяснить вот это. С вашего разрешения, разумеется, – добавил инспектор, но уже не так доброжелательно, как прежде.

Сначала Колин Вудторп с любопытством рассматривал бумажный листок, но, прочитав и осознав написанные рукой эксперта слова, неожиданно покраснел и нетвердым голосом произнес:

– Как… где вы это взяли?

Инспектор коротко сообщил, что оригинал был обнаружен на берегу среди скал в нескольких футах от того места, где лежало тело.

– Очень хотелось бы, сэр, чтобы вы рассказали нам, что все это значит, – произнес он. – Надеюсь, мне не потребуется объяснять, насколько это важно для следствия? Как‑никак, леди погибла в тот самый день, когда вы договорились с ней в этом письме о встрече. А уж если встреча и впрямь имела место, то мы не сомневаемся, что вы прольете хотя бы немного света на ее обстоятельства или – того больше – даже на обстоятельства смерти самой миссис Вейн.

Пока инспектор говорил, молодой джентльмен немного пришел в себя и положил ногу на ногу.

– Послушайте, я ничего не понимаю. Я полагал, что миссис Вейн стала жертвой несчастного случая. Кстати, расследование уже состоялось, в результате чего был вынесен соответствующий вердикт. О каком следствии в таком случае вы говорите?

– Видите ли, сэр, – произнес инспектор, возвращаясь к своей привычной доброжелательной манере общения, – я приехал сюда, чтобы задавать вопросы, а не отвечать на них. Тем не менее на этот я ответить могу. Факты этого дела таковы, что мы вовсе не уверены в справедливости вынесенного местными властями вердикта о несчастном случае.

Не оставалось никаких сомнений в том, что слова инспектора поразили молодого человека до глубины души.

– Господи! – вскричал он. – На что вы намекаете? Чем еще это могло быть?

Инспектор со скрытой насмешкой в глазах посмотрел на него.

– Чем, спрашиваете? Самоубийством, к примеру. Ведь такое тоже могло произойти, не так ли? – медленно проговорил он.

– Самоубийством?! – Вудторп мгновенно сел в кресле прямо, а его розовое лицо побледнело. – Неужели вы действительно думаете, что она покончила жизнь самоубийством, инспектор?

– А вы? У вас есть реальные причины думать так, сэр? – выпалил инспектор.

Молодой человек снова откинулся на подушки кресла и быстро облизнул языком пересохшие губы.

– Конечно, нет, – пробормотал он. – Но тогда я тем более не понимаю…

– Все вы отлично понимаете, мистер Вудторп, – резко возразил инспектор. – А теперь послушайте, что скажу вам я, – добавил он уже куда более мягким голосом. – Выкладывайте карты на стол и расскажите все, что знаете об этой истории. Поверьте, правда в этом случае устроит как нельзя лучше и вас, и нас. Она в любом случае выплывет наружу. И…

Вудторп вскочил с кресла.

– Извините меня, инспектор, – перебил он Морсби холодным тоном. – Как уже было сказано, я не понимаю, о чем вы говорите. И мне нечего сказать вам. Надеюсь, это все? Вы только из‑за этого письма хотели со мной встретиться? – С этими словами он направился к двери, словно предлагая гостям подняться и последовать за ним.

Но инспектор проигнорировал намек.

– Я понимаю, конечно, о чем вы думаете, сэр, – заметил он. – Пытаетесь защитить репутацию леди, не так ли? Но лучший способ сделать это – ответить на мои вопросы. Мне необходима кое‑какая информация, и я получу ее в любом случае. Если от вас – то этот разговор, возможно, останется между нами. Но если мне придется прибегнуть к другим источникам, то на конфиденциальность можете не рассчитывать. Между тем в настоящее время (если вы, разумеется, сами не выдали себя) о том, что миссис Вейн была вашей любовницей, знаем только мы трое.

Вудторп пристально на него посмотрел.

– Знаете что, инспектор? – медленно произнес он. – Вы совершенно несносный человек!

– Боюсь, вынужден быть им, сэр, – ответил Морсби с улыбкой. – И если вы откажетесь играть со мной в открытую, то я, к сожалению, могу стать еще более несносным. И сразу предупреждаю: хитрить со мной бесполезно, хотя ставить вам это в вину я не буду, поскольку и сам не дурак схитрить. – Возможно, разговаривая с Вудторпом, инспектор не всегда верно подбирал слова, но в том, что они доходят до собеседника, не сомневался. – Короче говоря, у меня нет сомнений в том, что вы некоторое время были близки с миссис Вейн. Это очевидно из вашей записки – не говоря уже о существующих на этот счет многочисленных сплетнях и слухах, в соответствии с которыми упомянутая леди вам надоела, и вы решили порвать с ней, а она вам в этой связи угрожала. Как видите, я знаю все самое важное. Так что вы должны сообщить мне лишь несколько деталей, которые я хотел бы узнать от вас, а не от кого‑нибудь другого.

Хотя молодой человек оказал отчаянное сопротивление, Роджер видел, что он уже начинает сдавать свои позиции. В самом деле, никаких аргументов «против» у Вудторпа не имелось, так что ему оставалось одно – сдаваться. Вернувшись, сев в кресло и выдержав, так сказать, театральную паузу, Вудторп заговорил.

– Если я отвечу на ваши вопросы, – резко сказал он, – вы дадите мне гарантии конфиденциальности?

– Дам. Если это не будет идти вразрез с моими обязанностями, сэр, – пообещал инспектор. – Я вообще стараюсь по возможности избегать общественных скандалов. По мне, пусть уж лучше все это остается в тени.

– И все‑таки… Я в любом случае не слишком хорошо понимаю, к чему вы клоните, сэр, – устало сказал Вудторп, прикуривая очередную сигарету. – Миссис Вейн умерла, не так ли? И какая разница, стала ли она жертвой несчастного случая или покончила жизнь самоубийством? Так или иначе, но для нее новое расследование ничего не изменит.

– В мои обязанности как раз и входит установить истинную причину смерти, – заявил инспектор. – Между прочим, я обратил внимание, как вы непроизвольно вздрогнули, когда я упомянул слово «самоубийство». Ведь вы не станете этого отрицать, не так ли? Скажите, а вам не приходило на ум, что она могла покончить с собой из‑за вашего стремления расстаться с ней? Ведь она, насколько я мог понять, не хотела этого.

Вудторп вспыхнул.

– Да, – неохотно признал он. – Приходило.

– Ага! – Разрушив оборону молодого человека силой своего интеллекта, логики и аргументов, инспектор решил затронуть вопрос, представлявший в его глазах наибольшую важность. – Но мне все‑таки хотелось бы узнать, состоялась ли у вас встреча в день смерти миссис Вейн или нет?

– Нет. – Признав необходимость говорить правду, Вудторп больше не юлил и отвечал без малейших колебаний. – С запиской вы основательно ошиблись. Ей почти три недели. Встреча была назначена на вторник две недели назад – и вот на ту встречу я действительно пришел.

– Понятно. – Инспектор ни выражением лица, ни голосом не продемонстрировал ни малейшего удивления, узнав совершенно неожиданные для себя сведения. – Кстати, а где вы встречались? Что вы имели в виду под словами «старое место»?

– Маленькую пещеру в скале неподалеку от той выбоины, где она встретила смерть. Я нашел ее примерно год назад, и она показалась мне достаточно уединенной и скрытой от чужих глаз. Тот, кто не знает о ее существовании, вряд ли найдет ее – вход расположен под углом к скале, и его закрывает здоровенный обломок скальной породы. Когда мы проводили там время, мимо нас довольно часто проходили по тропе люди, но никто ни разу нас не увидел.

– Сколько раз с того вторника вы встречались с миссис Вейн?

– Ни разу. Во время той самой встречи я с ней и порвал. – Молодой человек вздохнул и покрутился в кресле, из чего Роджер заключил, что процесс разрыва отношений оказался далеко не простым. – Хочу также добавить, – сухо произнес Вудторп, – что виновной стороной в этой интрижке я считаю одного лишь себя. Миссис Вейн же винить не за что, и я…

– С вашего позволения, сэр, – перебил покаянную речь Вудторпа инспектор, – меня прежде всего интересуют факты, а не признание вины. Почему вы решили порвать с миссис Вейн?

– Это глубоко личное, – коротко ответил Вудторп и, выпятив челюсть, напустил на лицо непроницаемое выражение.

Инспектор решил не развивать эту тему.

– Чем угрожала вам миссис Вейн в случае разрыва? – резко осведомился он.

– Обещала рассказать обо всем своему мужу, – не менее резко ответил Вудторп.

Инспектор присвистнул:

– Всю вашу любовную историю?

– Да, всю.

– Но это могло означать развод!

– Она сказала, что ей наплевать на это.

– Гм… – Инспектор обдумал поступившие в его распоряжение новые любопытные сведения. – Как долго… скажем так, вы и миссис Вейн поддерживали… дружеские отношения? – медленно осведомился он после затянувшейся паузы, не слишком удачно подбирая слова.

– Около года, – ответил Вудторп, осознав смысл деликатной фразы инспектора.

– В течение этого времени вы часто ссорились?

– Полагаю, столько же, сколько другие люди, состоящие в подобных отношениях.

– То есть не чаще, по вашему мнению, чем это могло быть с другими женщинами?

– Трудно сказать… Возможно, чуть чаще, – признал Вудторп с некоторым смущением.

Знаки, которые подавал инспектору Роджер, говорили о том, что последний очень хочет задать молодому человеку парочку собственных вопросов. А поскольку разговор перешел, так сказать, в плоскость психологии, инспектор решил, что большого вреда от этого не будет, и милостиво махнул рукой, давая разрешение.

– По мере того как ваши отношения развивались, не приходило ли вам в голову, что характер у миссис Вейн оказался совсем другим, нежели вы думали поначалу? – спросил Роджер, осторожно подбирая слова.

Вудторп наградил его благодарным взглядом.

– Да, – быстро произнес он, – я думал об этом.

Роджер задумчиво посмотрел на молодого человека.

– Скажите, – медленно проговорил он, – а вы бы могли назвать ее безрассудной женщиной?

Вудторп заколебался:

– Не знаю точно. Да, временами она казалась просто дьявольски безрассудной. Но чаще вела себя прямо противоположным образом.

Роджер удовлетворенно кивнул:

– Что ж, именно такой я ее себе и представлял. Продолжайте, инспектор. Извините, что позволил себе прервать вас.

 

Глава 12

Гнилая кровь

 

– Ну‑с? – спросил Роджер, когда приятели, спустившись по лестнице, двинулись к выходу из домовладения по подъездной дорожке. – Как бы вы охарактеризовали этого молодого человека?

– Мне он показался весьма приятным молодым джентльменом, – осторожно сказал инспектор. – А что вы думаете о нем, мистер Шерингэм?

 

 

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально