Титус Кроу

Брайан Ламли

Роющие землю

С особой благодарностью посвящается памяти Августа Дерлета, вдохновившего это произведение, a также всем страстным любителям страшных историй, которые многие годы что-то находят для себя в «Мифологии Ктулху» Г. П. Лавкрафта.

Тем самым они помогают мифам жить, чтобы все остальные ими наслаждались.

То не мертво, что в вечности живет,

Но будет час, когда и Смерть умрет.
1. Самые глубокие пещеры

(Из архива Титуса Кроу)

Блоун-Хаус

Пустошь святого Леонарда,

Лондон,

18 мая 196…
Исх.: — 53/196 —

Г. К. Лэфэм amp; Со.

Главный офис

«Вырезки ГКЛ»,

Мартин Фладд стрит, 117,

Ноттингем, Ноттингемшир.
Уважаемый мистер Лэфэм,

Прошу Вас скорректировать мой заказ так, чтобы он покрывал только самые исключительные случаи. Как и прежде, я буду Вам очень признателен за продолжение сотрудничества. Это вовсе не означает, что я в дальнейшем не буду вашим клиентом. Ничего подобного. Однако в настоящее время я бы предпочел, чтобы Вы сосредоточили Ваши усилия на полном выполнении одного особого заказа. Мне нужны все вырезки — по одному экземпляру каждой — из всех сорока трех ежедневников, где будут упоминаться землетрясения, подземные толчки, обвалы и прочие подобные явления (по возможности, желательно было бы собрать сведения на эту тему за последние три года). Прошу Вас продолжать собирать эти материалы вплоть до нового уведомления с моей стороны. Благодарю Вас за Ваше усердное внимание.

Искренне ваш,

Т. Кроу
Блоун-Хаус,

19 мая
Исх.: — 55/196 —

Эдгару Харви, эскв.

Посредническое агентство «Харви. Джонсон и Харви»

Майлор-Роуд, 164 — 7,

Рэдкар, Йоркшир
Уважаемый мистер Харви,

Мне сообщили, что Вы являетесь литературным агентом Пола Уэнди-Смита, молодого сочинителя то ли романтических повестей, то ли романов ужасов. Мне стало известно также о том, что после его таинственного исчезновения в тысяча девятьсот тридцать третьем году Вы стали исполнителем его завещания по части недвижимого имущества. В то время я был очень юн, но почему-то помню об этом из-за особых обстоятельств, сопутствовавших приостановке публикации последнего рассказа этого писателя (что говорит, полагаю, о странной связи с исчезновением самого автора и его дяди, сэра Эмери Уэнди-Смита, археолога-исследователя). Мой вопрос предельно прост: было ли это произведение с тех пор опубликовано, и если да, то нельзя ли было бы мне приобрести экземпляр?

Сэр, уповаю на скорый ответ.

Искренне ваш,

Т. Кроу
Блоун-Хаус
«Харви, Джонсон и Харви»

Майлор-Роуд,

Рэдкар, Йоркшир
Уважаемый мистер Кроу,

Относительно вашего вопроса в письме (исх. 55/196 от 19 мая) — Вы правы, я действительно являлся исполнителем завещания Пола Уэнди-Смита по части недвижимого имущества. Все правильно: был один рассказ, который не публиковался до тех пор, пока в 1937 году оба Уэнди-Смита не были признаны «пропавшими без вести или погибшими». Не так давно этот рассказ (очень короткий) увидел свет в превосходно изданном сборнике литературы ужасов. Прилагаю к письму гранки рассказа и визитную карточку издателя — на тот случай, если Вы пожелаете приобрести книгу.

Надеюсь, что я исчерпывающе ответил на Ваш вопрос, сэр.

Искренне Ваш,

Эдгар Харви
Блоун-Хаус,

25 мая
Исх.: — 58/196 —

Репортеру отдела сенсаций

Газеты «Коулвил рекордер»

Литэм стрит, 77

Коулвил, Лестершир
Дорогой мистер Плант,

Всю жизнь интересуясь сейсмологическими явлениями, я был сильно заинтригован Вашей статьей в «Рекордере» за 18 мая. Я понимаю, что Вы описали случившееся настолько подробно, насколько это может быть нужно любому человеку, кого бы ни остановили на улице, но, быть может, Вы могли бы помочь мне удовлетворить мой интерес — более специфичный? Особенно меня интересуют описанные Вами подземные толчки того типа, которые вы описали, однако я был бы Вам очень признателен, если бы Вы сообщили мне некоторые подробности. Я произвел собственные расчеты (не могу полагаться на их точность), и по этим расчетам получается, что землетрясения в Коулвиле носили скорее линейную, нежели генерализованную, природу — то есть что эти подземные толчки происходили на линии, тянущейся почти строго с юга на север в хронологическом порядке. И раньше остальных произошли землетрясения в самой южной точке этой линии. Однако это всего лишь мои догадки, и я был бы Вам весьма признателен, если бы Вы подтвердили либо (что гораздо более вероятно) опровергли мои предположения. Прилагаю конверт с маркой и обратным адресом.

Искренне и с благодарностью

Ваш, сэр,

Титус Кроу
Блоун-Хаус

25 мая
Исх.: — 57/196 —

Реймонду Бентаму, эскв.

Истон Кресент, 3,

Эштон, Кумберленд
Многоуважаемый сэр,

Я прочел вырезку из номера «Нозерн Дэйли Мейл» за 18 мая и хотел бы сказать, что в этой статье меня сильно заинтересовали некоторые моменты Вашего сообщения о состоянии западных областей старых разработок рудника Хардена. И мне очень жаль, что сэр Дэвид Бэттеридж, научный консультант Северо-Восточного совета по добыче угля, предпочел отозваться о Вашем сообщении в столь непросвещенной и фривольной манере.

Для меня, хотя я, признаюсь, очень мало знаю о Вас и о Вашей работе, представлялось бы довольно безответственным со стороны столь крупного и состоятельного промышленного совета на протяжении двадцати лет держать на должности инспектора горных разработок человека, профессиональные качества которого «далеки от идеальных»!

Что ж, я немолод, мне шестьдесят три, так что я намного старше Вас, но всвои профессиональные качества я верю целиком и полностью, и, прочитав в Вашем сообщении кое о чем, что я способен (весьма особым образом) объяснить, я также уверен, что Вы были совершенно правы в том, как описали свои наблюдения за комплексом заброшенных разработок рудника Хардена. То, почему я в этом так уверен, должно, увы, остаться моей тайной: как большинство людей, я плохо переношу насмешки и, думаю, Вы это поймете, но я надеюсь этим письмом передать Вам хотя бы ряд доказательств моей искренности.

Так вот, дабы у Вас не осталось никаких сомнений и чтобы Вы не подумали, что я просто «морочу Вам голову» или пытаюсь еще каким-то образом добавить своих насмешек к тем, которые уже были высказаны в адрес Вашего сообщения, я хочу привлечь Ваше внимание к следующему:

Вы лишь коротко упомянули о некоторых силуэтах, которые, как Вы говорите, были высечены на стенах новых, необъяснимым образом появившихся туннелей, вырытых (или вернее, как пишете Вы, «выжженных») в горной породе на глубине в милю под поверхностью земли. Однако почему-то Вы словно бы не желаете подробно описать суть и точную форму этих силуэтов. Могу ли я предположить, что это вызвано тем, что Вы не желаете, чтобы над Вами посмеялись еще сильнее? Вы побоялись, что именно так и произойдет, если Вы вправду опишете эти отпечатки в породе? Могу ли я предположить, что на этих стенах туннелей Вы на самом деле видели изображения странных живых существ, смутно похожих на осьминогов или кальмаров с удлиненным телом и щупальцами, но при этом без голов и глаз — то есть чего-то наподобие гигантских червей?

Могу ли я позволить себе еще полнее раскрыть свои карты и упомянуть озвуках, которые, как Вы говорите, Вы слышали там, в глубине земли, — озвуках, которые ни в коем случае нельзя было счесть нормальными, обычными шумами, которые довольно часто слышны в копях при проседании пластов породы? Такие шумы вполне могли бы быть услышаны Вами в этих копях, которые не разрабатывались уже пять лет и пребывали не в самом лучшем состоянии. Однако Вы сказали о пении, мистер Бентам, но поспешно отказались от своего заявления, когда к Вам стал излишне придирчиво обращаться один из репортеров. Однако я верю Вашему первому слову — Вы сказали о пении, и я думаю, имели в виду именно это. Откуда мне это известно? Снова вынужден сказать о том, что не могу раскрывать свои источники информации, однако был бы чрезвычайно Вам признателен, если бы Вы сказали мне, говорят ли Вам что-нибудь вот эти строки:
Се’хаййе эп-нгх фл’хур Г’харне фхтагн.

Се’хаййе фтагн нгх Шудде-М’ель.

Хай Г’харне орр’э эп фл’хур,

Шудде-М’ель икан-иканикас фл’хур орр’э Г’харне.
В данный момент я сильно ограничен во времени и не могу объяснить, чем продиктован мой интерес к Вашим находкам. Я не могу даже растолковать Вам, откуда мне все это известно, но я все же надеюсь на скорейший ответ и, быть может, на более подробное описание того, что Вы обнаружили под землей, сэр.

Искренне Ваш,

Титус Кроу
Редакция газеты «Коулвил рекордер»

Коулвил, Лестершир

28 мая
Блоун-Хаус
Уважаемый мистер Кроу,

Отвечаю на Ваше письмо 58/196 от 25 мая:

Подземные толчки в Коулвиле, графство Лестершир, во второй половине дня 17 мая носили, как Вы верно предполагаете, линейный характер. (И действительно, колебания почвы двигались с юга на север и, на самом деле, распространились дальше по графству — так я полагаю). Как Вам, без сомнения, известно, Коулвил находится в самой середине территории интенсивной добычи угля. Можно не сомневаться, что данное явление (по крайней мере, в этом районе) было вызвано обвалами в старых угольных копях. Подземные толчки имели место с 4:30 до 8:00 пополудни, но были не особо сильными. Правда, как мне сообщили, это явление оказало очень плохой эффект на пациентов местной психиатрической больницы Торнли.

Примерно год назад также происходили небольшие колебания почвы. Примерно в это же время пятеро шахтеров пропали без вести при обвале в очень узкой и не самой продуктивной штольне. В это самое время брат-близнец одного из этих шахтеров находился в другой части прииска, и потом очень много эмоционально говорили и писали о том. каким стрессом стало для него это происшествие. Я о нём не писал, но считаю, что наши сотрудники поступили не самым нравственным образом, озаглавив статью «Сиамский кошмар на угольных разработках». По всей видимости, близнец, оставшийся в живых, лишился рассудка в то самое мгновение, когда погиб его брат и еще четверо шахтеров!

Вас, по идее, должна заинтересовать серия статей, которую я в настоящее время задумал для «Рекордера». Я планирую объединить эти статьи под заголовком «История штолен в Западном Мидленде» и опубликовать их позднее в этом году. С радостью отправлю Вам эти статьи, если Вы пожелаете.

Искренне Ваш,

Уильям Плант
Эштон, Кумберленд

28 мая
Блоун-Хаус
Уважаемый мистер Кроу,

Я получил Ваше письмо вчера к вечеру. Я писать особо не мастер и даже не знаю, как Вам ответить, да и сумею ли найти правильные слова.

Первым делом, позвольте сказать, что Вы совершенно правы насчет картин на стенках туннеля — и насчет пения тоже. Откуда Вы можете знать насчет этого — ума не приложу! Насколько мне известно, только я спускался в эту шахту до того, как штольню закрыли, и будь я проклят, если мне придет на ум какое-то другое место, где бы Вы смогли услыхать звуки вроде тех, которые слышал я, или увидеть такие рисунки на стенах туннеля. Но Вы явно такое видели и слышали! И эти безумные слова, которые Вы мне написали, в точности такие, как слышал я…

Конечно, мне стоило бы спуститься в ту шахту с напарником, но мой заместитель тогда приболел, а я подумал, что работа окажется самая что ни на есть обычная. Ну, а как видите, оказалось все совсем не так!

В тот раз спуститься и проверить старую штольню меня попросили по двум причинам. Во-первых, я все эти пласты проходил в молодости и все там внизу знаю как свои пять пальцев, и уж конечно (плевать, что там говорит Беттеридж), я таки действительно опытный инспектор — но главное в том, что кто-то должен был сделать эту работу, проверить, как лучше поступить с этими старыми выработками — укрепить их или завалить. Насколько я понимаю, у Совета по добыче угля в последнее время жуткая головная боль из-за всех этих проседаний породы и завалов и Илдене и Блэкхилле.

Однако Вы попросили меня более подробно описать то, что я увидел под землей, и я попытаюсь рассказать, как именно все произошло. Но могу ли я рассчитывать, что все сказанное мной останется сугубо между нами? Понимаете, через несколько лет я начну получать от Совета по добыче угля неплохую пенсию, а им бы совсем не хотелось отрицательных отзывов в прессе, а уж особенно таких, которые могут встревожить местных землевладельцев и строителей. Люди не покупают домов, которым грозит опасность и не начинают строительство на земле, где могут случиться провалы грунта! И поскольку один такой случай со мной уже произошел, я пенсии лишиться не хочу, вот и все…

Думаю, больше всего мое начальство запсиховало, когда я проговорился насчет тех туннелей — не старых, подпертых деревянными крепями выработок, а настоящих туннелей — круглых в сечении, с очень гладкими стенками, явно искусственного происхождения. И не один такой туннель был, как написали в «Мейл», а полдюжины! То есть там был настоящий лабиринт. Да, я говорил, что стенки этих туннелей словно бы скорее выжгли в породе, чем вырубили, и так оно и было. По крайней мере, все выглядело так. Их словно бы изнутри покрыли лавой и дали остыть!

Но я забегаю вперед. Лучше начать сначала…

Я спустился в главную шахту в Хардене с помощью старой аварийной клети, которую пока еще не отключили и не разобрали. На случай, если древняя механика забарахлит, наверху осталась дежурить команда молодых парней. А я ни капельки не боялся. Я так давно на этой работе, что знаю все опасности, и, что мне там искать надо было, я тоже знал.

С собой я взял волнистого попугайчика в маленькой клетке. Ее я мог подвешивать к крепям, пока осматривал штольни. Есть кое-какие древние методы, от которых до сих пор не отказываются шахтеры. Раньше в забой с собой канареек брали, ну а я взял попугайчика. Это для того, чтобы узнать, нет ли в шахте гремучего газа — то бишь метана. Этот газ птичку убивает в момент, а для вас это знак, что пора сматываться! На случай, если встретится на моем пути вода, на мне был непромокаемый комбинезон и высокие сапоги — Харден находится не так далеко от моря, и это одна из самых глубоких шахт в стране. Вот ведь забавно… Я ждал, что встречу воду, а ошибся: внизу оказалось сухо, как в пустыне. На шлеме у меня был закреплен фонарь — современный, с ярким лучом, и еще я прихватил карту галерей и штолен. Так положено, хотя я и без карты там все знал отлично.

Ну, в общем, спустился я в шахту без проблем и подергал за веревку, рядом с клетью висящую, чтобы парни наверху поняли, что у меня все нормально. Потом я направился по горизонтальному штреку к западным галереям и штольням. Вам вот что понять важно, мистер Кроу: главные проходы в шахте — они часто бывают очень даже большие. Некоторые из них здоровенные, как туннели подземки в Лондоне. Я это к тому говорю, чтобы Вы не подумали, будто мне там было жуть как тесно, чтобы я от клаустрофобии страдал или еще что-то в таком роде. Да и в шахту мне спускаться не впервой — а в этот раз что-то там было такое…

Это трудно изложить на бумаге… ну даже не знаю… Было у меня такое чувство, как будто… ну вот, Вы мне скажите: вы когда-нибудь играли с детьми в прятки? Бывало, что вы заходите в комнату, где кто-то прячется? Вы его не видите, в комнате темно, а он сидит тихо, как мышка, но вы все равно понимаете: он тут! Вот так оно и было в этой заброшенной шахте. Но там никого не было — в то время, по крайней мере…

В общем, я прогнал это чувство и зашагал по широкой штольне. Так я шел, пока не добрался до западной сети разработок. По горизонтали это получается почти в двух милях от главной шахты. По пути я замечал, что кое-где ослабли крепи, но не настолько, чтобы этим могли объясняться проседания грунта на поверхности. Никаких настоящих завалов на моем пути не встретилось. Но вот что правда, то правда: воняло в шахте здорово — правда, я такого запаха прежде ни разу не чувствовал. И это был не рудничный газ, потому что он никак не влиял ни на меня, ни на попугайчика. Просто жутко неприятный запах. Ближе к концу соединительной штольни я заметил первый из новых туннелей. Он вливался в штольню со стороны, противоположной морю. Я его как увидел, остановился как вкопанный! Нет, а с Вами бы что было, если бы Вы такое увидали?

Отверстие в стене штольни, а за ним — горизонтальный туннель с прочными и гладкими стенками, и вырублен он был не в угле, а в твердой породе!Знаете, я вообще-то люблю быть в курсе современных способов горных разработок, но я сразу понял: этот туннель не был прорублен ни одной из знакомых мне машин. А получалось так, словно я чего-то не понимал или упустил что-то. На моей карте этот туннель обозначен не был, так что я себе, в итоге, сказал, что тут, наверное, все-таки какие-то новые машины испытывали перед тем, как шахту закрыли. И я сильно рассердился — мне-то ведь про это никто ни словечком не обмолвился!

Отверстие туннеля было около восьми футов в поперечнике, и хотя никакие крепи в нем установлены не были, все равно он выглядел чертовски прочным и крепким. И я решил пройти по нему и поглядеть, далеко ли он идет. Оказалось, что длина туннеля около полумили, мистер Кроу. Никаких крепей. Прямой, как стрела. А такой аккуратной работы я за двадцать пять лет труда под землей не видал ни разу. Примерно через каждые сто ярдов под прямым углом в стороны уходили другие туннели. На трех таких пересечениях я заметил большие кучи щебня. Это подсказало мне, что надо быть осторожным. Эти дыры явно не были такими прочными, какими казались!

Не знаю, как это мне взбрело в голову, но я вдруг поймал себя на мысли о гигантских кротах! Я как-то раз видел один сенсационный фильм про таких тварей. Вот, наверное, почему я так подумал. Но только у меня мелькнула эта мысль, как я наткнулся на новый туннель: этот спускался с поверхности под углом!

В потолке туннеля я увидел отверстие — круглое, с гладкими, отполированными краями, — как можно было такой гладкости добиться, я ума не приложу, разве что туннель был выплавлен в породе, как я уже писал раньше. С этого момента я дальше пошел очень медленно и вскоре вышел из туннеля в большую пещеру. По крайней мере, я сначала подумал, что это пещера, а потом пригляделся и понял — нет, не пещера! Просто в этом месте сходилось сразу несколько туннелей — около дюжины. Потолок поддерживали колонны — наподобие сталагмитов. Вот там-то я и увидел высеченные на стенах рисунки, изображающие каких-то странных существ, наподобие осьминогов. Вряд ли стоит говорить, как я там напугался!

Задерживаться я там не стал (мало всего этого, так там еще мерзкий запах был просто нестерпимый), но все же я успел прикинуть, что то место, где туннели сходились, было футов пятьдесят в поперечнике, и стены там тоже были гладкие, как из отполированной лавы. Пол был довольно-таки ровный, но чем-то усыпанный. Сильно смахивало на землю. А прямо посередине на полу лежали четыре крупные пещерные жемчужины. Ну, то есть это я так решил, что это жемчужины. Каждая по четыре дюйма в поперечнике, прочные, тяжелые и блестящие. И не спрашивайте меня, как они могли там оказаться, — понятия не имею и в ум не возьму, как они могли образоваться природным путем, вроде других пещерных жемчужин, которые я видал раньше, в детстве.

В общем, я их в сумку положил и пошел обратно по этим странным новым туннелям, чтобы выйти к западной сети разработок. Я к этому времени под землей успел уже полтора часа пробыть.

В штреки я толком пройти не смог. Пять или шесть из них оказались завалены. Обрушились полностью. Но вскоре я понял, из-за чего случились обвалы! В этих древних разработках было полным-полно новых круглых туннелей — полно, как дырок в сыре «горгонзола», и они были проложены и в угле, и в породе. А потом в одном из немногих старых треков, которые еще были более или менее проходимы и где даже осталось немного низкосортного угля, мне встретилось еще кое-что забавное. Один из непонятных новых туннелей был проложен прямо вдоль старого штрека, но только стенки были из другого материала — не из того, что походил на отполированную лаву, а как бы из смолы. Из такой смолы, которая из горячего угля пузырями выходит в коксовых печах, вот только эта смола была твердая, как камень!

Вот такие дела. В общем, с меня хватило, и я отправился обратно, к главному штреку, чтобы через него дойти до клети. И вот тут-то мне показалось, что я слышу пение. Показалось? Черта с два! Я его вправду услышал! И с теми самыми тарабарскими словечками, которые Вы мне написали! Пели вдалеке, и это было похоже на то, как будто слышишь звук прибоя с помощью морской раковины, приложив ее к уху, или как будто вспоминаешь мелодию, и она звучит у тебя в голове… Но я-то знал, что ничего подобного под землей, в шахте, услышать не должен, поэтому со всех ног поспешил к клети.

Ну, об остальном напишу кратко, мистер Кроу. Я и так уже, пожалуй, наговорил лишнего, и очень хотелось бы верить, что Вы не из этих ушлых репортеров. Только мне самому жутко хотелось кому-то все это выложить, так что теперь какая разница?

Наконец я добрался до того места, где меня ждала клеть, и подергал за веревку — дал знак ребятам наверху, чтоб меня вытащили. Наверху я составил отчет — правда, не такой полный, как сейчас, когда Вам пишу, а потом пошел домой… Жемчужины я оставил себе — на память, если хотите, и в отчете про них ничего не сказал. Да и кому от них какой толк? Правда, все равно у меня такое чувство, будто я их своровал. То есть… чем бы они ни были, эти штуковины, они же не мои, верно? Может, я их анонимно отправлю в музей в Сандерленд или в Радкар. Наверное, музейные работники распознают, что это такое…

А на следующее утро нагрянули репортеры из «Дэйли Мейл». Прослышали, что мне есть о чем порассказать, и принялись меня расспрашивать. А я догадался, что они надо мной посмеиваются, поэтому я им все выкладывать не стал. А когда они от меня отстали, то наверняка отправились к старине Беттериджу, ну а про все прочее Вы знаете.

Вот и все, мистер Кроу. Если вы еще о чем-то хотите узнать, черкните мне пару строк. А мне очень интересно, откуда Вы-то столько знаете про все это и зачем хотите узнать больше.

Искренне Ваш,

Р. Бентам
P.S.

Может, Вы слыхали, что начальство потом собиралось отправить еще двоих инспекторов сделать работу, которую я «провалил»? Так вот, не получилось у них. Несколько дней назад вся выработка обвалилась. Дорога от Хардена до Блэкхилла местами просела на десять футов, а в Касл-Илдене рухнуло несколько кирпичных амбаров. В Хардене придется повозиться со стенами гостиницы «Красная корова». И с тех пор то тут то там почва подрагивает. Я же говорил, что вся выработка изрыта этими туннелями. Мне даже удивительно, как еще шахты продержались так долго. Остается только быть благодарными за это. О, и вот еще что. Воняло там все-таки каким-то газом. У меня потом голова еще долго кружилась и слабость долго мучила. И долго еще я это пение в голове слышал — заунывное такое! Ну, это все мое воображение виновато, конечно — можно и так сказать, но только старик Беттеридж меня все же порядком оболгал…

Р. Б.
Блоун-Хаус,

30 мая
Реймонду Бентаму, эсквайру.
Дорогой мистер Бентам,

Благодарю Вас за скорый ответ на мое послание от 25-го числа. Буду крайне Вам признателен, если Вы с таким же вниманием отнесетесь и к этому моему письму. Я вынужден писать кратко (очень много важных дел), но умоляю Вас отнестись серьезно к моим пожеланиям, какими бы странными они Вам ни показались. Прошу Вас сделать все, что я Вам советую, безотлагательно!

Вы свидетель, мистер Бентам, того, как точно я описал изображения на стенах той искусственной пещеры. Вы убедились, что я в точности воспроизвел слова того странного песнопения, которое Вы слышали под землей. Более всего я сейчас желаю, чтобы Вы помнили об этих моих догадках. Поэтому поверьте мне: Вы подвергли себя сильнейшей и ужаснейшей опасности тем, что забрали пещерный жемчуг из системы туннелей в Хардене! На самом деле, я почти не сомневаюсь в том, что чем дольше Вы держите эти предметы у себя, тем сильнее возрастает опасность!

Я прошу Вас отправить их мне. Я могу придумать, как с ними поступить. Повторяю, мистер Бентам: не медлите, поскорее отправьте мне эти пещерные жемчужины, но если Вы решите этого не делать, то, по крайней мере, удалите их от себя и своего дома! Лучше всего было бы, если бы Вы бросили их в шахту, если это вообще возможно, но главное для Вас — от них избавиться, так что сделайте это без промедления! Они могут оказаться куда опаснее, чем их вес, помноженный на десять в пересчете на граммы нитроглицерина!

Весьма искренне Ваш,

Титус Кроу
Блоун-Хаус

5 часов пополудни, 30 мая
Кому: Анри-Лорану де Мариньи
Дорогой Анри,

Два раза сегодня пытался до тебя дозвониться, и вот, в столь поздний час узнал о том, что ты в Париже, на распродаже антиквариата! Твоя домоправительница мне сказала, что не знает, когда ты возвратишься. Надеюсь, что скоро. Мне может очень понадобиться твоя помощь! Это письмо ты найдешь, когда вернешься. Не теряй времени, де Мариньи, и приезжай сюда так быстро, как только сможешь!

Титус

2. Чудеса странные и ужасные

(Из записных книжек Анри-Лорана де Мариньи)

Это странное и необъяснимое чувство не покидало меня несколько недель — глубоко укоренившееся психологическое ожидание, нервозность. И общее воздействие этой неописуемой атмосферы надвигающейся истерии на мою, в общем-то, крепкую нервную систему было ужасным. Оно просто разъедало душу. Я никак не мог понять, откуда взялись эти смутные страхи, эта боязнь чего-то неизвестного, неведомого. Я даже не догадывался, где источник этого странного ощущения — будто воздух давит на меня и когда я сплю, и когда бодрствую, но всего это хватило, чтобы я сбежал из Лондона на континент.

Для видимости я отправился в Париж, чтобы поискать восточный антиквариат в аукционном доме Фуше, но когда я обнаружил, что полет в город моих предков не принес мне отдохновения от болезненной, пугающей депрессии, я совсем растерялся. Я не понимал, что мне делать с собой.

В итоге, пробыв в Париже всего четыре дня и сделав пару небольших покупок (скорее, для того, чтобы хоть как-то оправдать поездку), я решил возвратиться в Лондон.

С того самого момента, когда мой самолет приземлился, я ощутил, что меня словно бы притягивало обратно из Франции, и это подозрение подтвердилось, когда, добравшись до дома, я обнаружил ожидавшее меня послание от Титуса Кроу с призывом как можно скорее приехать к нему. Письмо лежало на столе в моем кабинете, куда его положила домоправительница. Оно пришло, как выяснилось, два дня назад. И, каким бы загадочным ни был текст этого послания, мое мрачное настроение, довлевшее надо мной уже несколько недель, как рукой сняло, и я птицей упорхнул в Блоун-Хаус.

До обширного бунгало — обители Кроу на окраине города я добрался во второй половине дня. Похожий на льва оккультист открыл мне дверь, и я поразился тому, как сильно он изменился внешне за те три месяца, пока мы не виделись. Первое, что бросалось в глаза, — что он явно ужасно изможден. Осунулся, кожа на лице стала землистого цвета. На высоком лбу залегли глубокие морщины, обозначавшие сосредоточенность и тревогу. Широкие плечи понурились, Кроу сгорбился. Куда подевалась его обычная подвижность и энергичность! Судя по всему, он бессонными ночами трудился над чем-то важным для него. Фактически первые слова, произнесенные им, были не нужны.

— Де Мариньи, ты получил мое письмо! Слава Богу! Одна голова хороша, а две лучше, поэтому мне сейчас крайне необходима вторая голова. Я уже успел довести себя до отчаяния, соображаю худо. Ясный ум, свежий подход — Богом клянусь, как же я рад тебя видеть!

Кроу торопливо впустил меня в дом, провел в свой кабинет и знаком пригласил садиться. Но я не сел. Обвел взглядом комнату, не веря своим глазам. Хозяин налил мне обычный приветственный стакан бренди и устало опустился в кресло, стоявшее позади большого письменного стола.

Так вот… Я сказал, что смотрел по сторонам, не веря своим глазам. Поймите вот что: в кабинете Титуса Кроу, где находится и его любимое детище — библиотека, почти всегда что-то происходит, когда мой друг ведет исследования в самых странных областях. До идеального порядка здесь всегда бывало далеко, но такого хаоса я здесь не видел ни разу!

На полу — от одной стены с книжными полками до другой — повсюду валялись цветные и черно-белые географические карты, открытые атласы, и через некоторые из них мне пришлось переступать, чтобы добраться до кресла. На краю письменного стола и на небольшом приставном столике лежали и стояли вертикально различные папки, и многие из них были раскрыты на отмеченных закладками или скрепками местах. Повсюду пестрели бесчисленные вырезки из газет, и одни из них выцвели от старости, а другие были совсем свежими. Прямо у своих ног я увидел лежащий на полу большой раскрытый блокнот, страницы которого сверху донизу были заняты торопливыми набросками. В углу кабинета, около здоровенных напольных часов Кроу, циферблат которых имел четыре стрелки, большой, как попало сложенной стопкой валялись книги — редкие и не очень редкие тома по мифологии, антропологии, археологии и не столь известным наукам. В общем, это был полный и жуткий беспорядок, поэтому слова сами сорвались с моих губ.

— Титус! Что за чертовщина?.. У тебя такой вид, будто ты неделю не спал, глаз не сомкнул… а здесь что творится?

Я снова обвел взглядом кабинет, который впервые увидел в столь плачевном состоянии.

— О, нет, я не то чтобы совсем не спал, де Мариньи, — не слишком уверенно ответил мне Кроу, — хотя спал я не так много, как обычно. Нет-нет, боюсь, усталость у меня не только физическая, но и умственная. Но я тебя умолю… какова загадка, которую непременно нужно разгадать!

Титус Кроу покачал бренди в стакане, и лишь на миг его взгляд вдруг стал, как прежде, мощным и энергичным.

— Видишь ли, — проговорил я, на время удовлетворившись тем, что в нужное время Кроу сам расскажет мне, что к чему, — представь себе, еще до того, как я получил твое письмецо, я уже догадывался, что кому-то нужна помощь. Не знаю, что происходит, и не имею ни малейшего понятия о том, какая у тебя «загадка», но знаешь что? Впервые за несколько недель у меня такое состояние, что я не в силах ничего решать и разгадывать! Я живу словно бы под черной тучей — особое такое настроение отчаяния, обреченности… и тут приходит от тебя записка.

Кроу посмотрел на меня, склонив голову к плечу, и грустно улыбнулся.

— Вот как? В таком случае, мне очень жаль, де Мариньи, потому что, если только я сильно не ошибаюсь, твое «особое настроение отчаяния» в самом скором времени вернется! — Его улыбка мгновенно угасла. — Но ничего смешного в том, во что я себя вовлек, нет, Анри. Совершенно ничего смешного.

С такой силой сжав подлокотники офисного кресла с высокой спинкой, что побелели костяшки пальцев, Кроу наклонился к столу.

— Де Мариньи, если я прав в своих догадках, то в эти самые мгновения мир подвергается немыслимой, невероятной опасности. Но я в это верю… и до меня были другие, кто верил в этом.

— Были другие, Титус? — переспросил я, заметив, что это слово мой друг произнес с ударением. — Значит, в своей убежденности сейчас ты одинок?

— Да, по крайней мере, я так думаю. Те, другие, о которых я упомянул… их больше нет! Попытаюсь объяснить.

Мой исхудавший, бледный, осунувшийся друг откинулся на спинку кресла и явно расслабился. На несколько мгновений он зажмурился, и я понял, что он размышляет, каким образом лучше начать рассказ. Миновали секунды, и зазвучал спокойный, сдержанный голос Кроу:

— Де Мариньи. я рад. что нас — таких — двое. Будь я проклят, если бы знал, к кому еще я мог бы обратиться, не будь мы с тобой настолько близки. Есть, есть, конечно, и другие, кто разделяет эту нашу любовь к непознанному, к запретному, но никого я не знаю так близко, как тебя, и ни с кем я столько не пережил вместе, сколько с тобой. Ниточка между нами протянулась еще тогда, когда ты впервые приехал в Лондон из Америки, ты был еще мальчиком! О чем тут говорить! Мы с тобой связаны даже вот этими часами, которыми прежде владел твой отец! — Он указал на чудовищно громадные напольные часы с четырьмя стрелками. Они даже тикали как-то странно. — Да, мы с тобой родственные души, и это прекрасно, ибо как я смог бы объяснить чужому человеку те фантастические вещи, о которых должен поведать? И даже если бы я смог это сделать и не оказаться потом в палате с резиновыми стенами, кто бы принял меня всерьез? Даже ты, мой друг, вряд ли сумеешь поверить мне.

— Ой, ну будет тебе, Титус, — не выдержал и вмешался я. — Разве было что-нибудь более необъяснимое, чем та история с Камнем Викингов, в которую ты меня втянул? А как насчет Зеркала Нитокриса? Какая это была опасность, какой ужас! Нет уж, не стоит сомневаться в верности человека, пока не расскажешь, о чем речь, дружище!

— Я не сомневаюсь в твоей верности, Анри, совсем наоборот, но при всем том то, с чем я столкнулся… это просто фантастика! Тут не просто нечто оккультное — если вообще оккультное, — тут мифы, предания, сны и фантазии, жуткий страх и пугающие… выжившие!

— Выжившие?

— Да, я так думаю. Но ты должен позволить мне рассказать все по-своему. И больше не прерывай меня. Сможешь задать мне все вопросы, когда я закончу рассказ. Договорились?

Я неохотно кивнул.

— Да, я сказал о выживаниях, — продолжал Кроу. — Осадок, остатки, отголоски темных и безымянных эпох и бесчисленных циклов времени и бытия. Посмотри: видишь эту окаменелость? — Он выдвинул из письменного стола ящик и достал оттуда кусок аммонита, подобранного где-то на побережье, на северо-востоке Великобритании. — Живое существо, которым некогда была эта окаменелость, обитало в теплом море рядом с самыми ранними предками человека. Это было еще до того, как самый древний из Адамов ступил — или выполз — на сушу! Но за миллионы лет до этого, в морях нижнего каменноугольного периода, жил, предположительно, предок вот этого самого аммонита — ранний аммонит, Muensteroceras. А теперь вернемся к выжившим. В тех стародавних океанах у муэнстеросераса имелся куда более подвижный и высокоразвитый современник — рыба под названием целакант — и вот, живого целаканта, которого считали вымершим еще в раннем триассе, вылавливают сетью близ Мадагаскара в тысяча девятьсот тридцать восьмом году! Кроме того — хотя и небольшой любитель говорить о подобных вещах, — у нас есть Лох-Несское чудовище и якобы гигантские ящеры в озере Тасек Бера в Малайзии. Хотя почему такие существа не должны существовать в мире, где живут самые настоящие драконы на острове Комодо, этого я понять не в силах, и пусть многие считают, что эти создания — чистой воды миф. Даже йети и западногерманский вальд-шрекен. Но есть и более мелкие, абсолютно реальные существа — и их немало, которые прошли через века и дожили до наших дней, абсолютно не изменившись под действием эволюции.

Вот таких-то, реальных и нереальных, можно назвать «выжившими», де Мариньи, и все же и целакант, и «Несси», и все прочие — геологические младенцы в сравнении с теми существами, которых я имею в виду!

Здесь Кроу сделал паузу, встал и устало прошагал по полу, усеянному книгами и бумагами. Он подлил мне бренди, после чего вернулся на свое место за письменным столом и продолжил свой рассказ:

— Поначалу эти выжившие древние существа стали являться мне в сновидениях, но теперь я считаю, что мои сны материализовались. Уже немало лет мне известно, что я — сильный медиум. Знаю я и о том, что ты также наделен этим талантом, хотя и в меньшей степени. (Услышать такое от Титуса Кроу — это было величайшей похвалой!) Но лишь недавно я осознал тот факт, что эти мои «чувства» продолжают работать — и еще более эффективно, на самом деле, — когда я сплю. При этом, де Мариньи, в отличие от давно исчезнувшего друга твоего отца, Рэндольфа Картера, я никогда не был великим сновидцем, и обычно мои сны беспорядочны, смутны, фрагментарны — а все из-за того, что я ем на ночь и засиживаюсь допоздна. И все-таки некоторые из моих сновидений… иные!

Так вот… Несмотря на то, что я не сразу осознал, что мой талант медиума работает и во сне, у меня хорошая память, и к счастью — а может быть, к несчастью, в зависимости от обстоятельств, — моей памяти помогает то, что я — сколько себя помню — всегда скрупулезно записывал все свои сны, когда они бывали яркими и необычными. Только не спрашивай меня, зачем и почему! Мне говорили, что вести записи — характерно для оккультистов. Но какова бы ни была причина, похоже, я записал почти все, что когда-либо со мной происходило важного. А сновидения меня всегда зачаровывали.

Он махнул рукой, указав на разбросанные по полу вещи.

— Тут, под некоторыми картами, ты найдешь книги Фрейда, Шраха, Юнга и еще пяти-шести других авторов. Но вот что произвело на меня большое впечатление не так давно: мои самые эксцентричные сновидения лет за тридцать, а то и больше, по времени совпадали с более серьезными и далекоидущими событиями в мире бодрствования!

Позволь, я приведу тебе несколько примеров.

На краю стола у Кроу лежало несколько тонких ежедневников. Он выбрал один из них, открыл на заложенной странице.

— В ноябре и декабре тысяча девятьсот тридцать пятого года мне то и дело снился страшный сон, в котором фигурировали одни и те же страшные существа. Крылатые, безликие, похожие на огромных летучих мышей твари носили меня каждую ночь над фантастическими горными пиками, острыми, как иглы. Эти бесконечные странствия должны были перенести меня в какое-то странное измерение, но я все никак не мог туда попасть. Мне слышались странные эфирные песнопения, которые я затем обнаружил в «Хтаат Аквадинген», а стало быть, это составная часть «Некрономикона» — вещи жуткой и кошмарной, де Мариньи! Еще мне снилось совершенно адское место за чужеродными джунглями: большущий неровный круг гниющей земли, в центре которого непрерывно вертелась какая-то Тварь в желчно-зеленом плаще, и этот плащ жил своей чудовищной жизнью. Безумие, подлинное безумие присутствовало в самом воздухе! Я все еще не до конца расшифровал многие закодированные строки в «Хтаат Аквадинген» — и, Бог свидетель, не собираюсь! — но те напевы, которые я слышал в своих снах, процитированы там, и одному Богу известно, что может быть вызвано с помощью этих жутких строк!

— А в мире бодрствования? — не выдержал и спросил я, хотя и помнил, что Кроу просил его не перебивать. — Что происходило в реальном мире, когда тебе снились эти жуткие сны?

— Что ж, — протянул Кроу, — кульминацией стал ряд ужасных происшествий в канун Нового года в психиатрической больнице «Оукдин» неподалеку от Глазго. На самом деле, пятеро пациентов в ту ночь умерли в своих одиночных палатах, а еще погиб медбрат — на дороге, ведущей к больнице, прямо рядом с ней. На него, по всей видимости, напал какой-то зверь. Тело было разорвано и кошмарно изжевано! Мало этих смертей, которые, все до одной, остались необъясненными, там еще одна медсестра сошла с ума, а еще пятерых пациентов, прежде считавшихся «безнадежными», выписали — как абсолютно здравомыслящих и ответственных граждан! Если хочешь, можешь прочесть об этом случае, у меня есть газетная вырезка…

Ну, ты, конечно, можешь сказать, что эти происшествия никак не связаны с моими снами, но, как бы то ни было, после кануна Нового года меня эти ужасные сны беспокоить перестали!

И это еще не все. Ходили слухи, будто бы в ночь перед этим ужасным происшествием самые тяжелые больные в клинике «Оукдин» предавались какому-то безумному песнопению. И я думаю, что мог рискнуть и догадаться — что это было за песнопение. Могу даже предположить, для чего оно было предназначено.

А пока — продолжим.

За следующие лет тридцать, — продолжал Кроу, закрыв первый ежедневник и взяв более свежий, — мне периодически снова снились кошмары — в целом, не более двух десятков, и все они, безусловно, записаны мной. Один из них я помню особенно отчетливо, и мы к нему вернемся и обсудим более подробно через минуту. Но в конце тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, начиная с десятого ноября, произошло новое жестокое вторжение в мои сновидения. На этот раз мне стала сниться огромная подземная крепость, населенная тварями, которых я не желал бы увидеть вновь — ни во сне, ни наяву.

И эти существа, населявшие подводную цитадель на дне моря, они были… даже не знаю, как сказать… мерзкие ужасы из самых ужасных доантичных мифов. Их просто не с кем сравнить, кроме жутких представителей Цикла Ктулху и Йог-Сотхота. Большая часть этих тварей была занята какими-то загадочными приготовлениями — то ли магическими, то ли научными, и в этой подводной деятельности им помогало нечто неописуемое и богохульное, более похожее на горы подвижной слизи, чем на разумные существа. Они смутно напоминали описанных в «Некрономиконе» Шогготов — опять-таки из Цикла мифов о Ктулху.

Так вот, эти Шогготы — я их про себя стал называть «морскими Шогготами» — были явно подчинены своим мерзким господам, однако несколько Шогготов стояли на страже около одного из главных существ. И у меня создалось безумное впечатление, будто бы этот… эта Странная Тварь, совершенно безумная — состояла из человеческого разума, впихнутого в тело одного из жутких обитателей моря!

Стоит подчеркнуть, что и в это время, пока мне снились эти сны, в реальном мире, где люди бодрствуют, происходили довольно-таки страшные происшествия. По всей стране случались мятежи в психиатрических клиниках, происходили сборища сектантов в Западном Мидленде и на северо-востоке, случилось немало жутких самоубийств среди богемы. Кульминацией этого периода стало появление острова Сюртсей [Сюртсей —вулканический остров в Исландии, возникший в 1963 году.] — в Атлантике, поблизости от островов Вестманнаёйяр.

Конечно, тебе известна, де Мариньи, главная тема мифов о Цикле Ктулху: что придет такое время, когда Властелин Ктулху восстанет со своего скользкого трона в морских глубинах Р’льеха [Р’льех (англ. R’lyeh) —вымышленный город, впервые упомянутый Говардом Филлипсом Лавкрафтом в рассказе «Зов Ктулху» (1928). С тех пор Р’льех стал неотъемлемой частью мифологии Лавкрафта и мифов о Ктулху.] и заявит права на свои царства на суше? В общем, все это выглядело ужасно пугающе, и долгое время я со страхом собирал газетные вырезки и статьи насчет образования острова Сюртсей. Однако больше ничего особенного не происходило, и Сюртсей со временем остыл и превратился в новый остров — абсолютно безжизненный, но вместе с тем загадочный. У меня такое чувство, Анри, что Сюртсей стал всего лишь первым шагом, и что эти кошмарные гады из моих снов на самом деле реальны, и что они собирались поднять на поверхность целую цепь островов и странно построенных городов — то есть стран, затонувших в туманные, незапамятные эпохи, чтобы тем самым начать продуманную атаку на здравомыслие всей вселенной. Атаку под руководством Властелина Ктулху, его «братьев» и их приспешников, которые некогда правили там, где теперь правят люди.

Мой друг вел свой рассказ, а я — стоило ему только впервые упомянуть о Цикле мифов о Ктулху — применил свою необычную способность сосредотачиваться сразу на нескольких темах. Одну часть своего сознания я направил на поглощение всего того, о чем мне рассказывал Кроу. Другая часть сознания пошла своим путем — потому что я знал о Цикле мифов о Ктулху гораздо больше, чем мог представить мой изможденный непрестанной работой друг. На самом деле я недолгое время владел проклятым зеркалом королевы Нитокрис, и опыт общения с этим предметом вышел мне боком, поэтому я посвятил немало времени, сопоставляя самые древние легенды и мифы, связанные с временами до появления человека, где фигурировал Ктулху и его современники. Все эти познания я черпал из редчайших рукописных книг.

Вот в этих самых «запретных» книгах я и прочел нецензурированные отрывки фотокопии из Британского музея под названием «Пнакотическая Рукопись» , которую считают фрагментарным описанием утраченной «Великой расы» — доисторической даже по отношению к доисторическим временам. Также я ознакомился с репродуцированными страницами«Текста о Р’лъехе», вероятно, составленного рядом приспешников самого Ктулху. Ознакомился я и с «Сокровенными культами» фон Юнцта [Фридрих Вильгельм фон Юнцт (нем. Friedrich Wilhelm Von Junzt) — персонаж мифологии Ктулху, созданный Робертом Говардом. Варианты переводов фамилии на русский язык — Юнц, Юнцт, Юнтц и Юнзт.], а также у меня был собственный экземпляр книги Людвига Принна «Тайны червя» , и оба эти произведения были изданы с большими купюрами. Знаком я также был с произведением графа Д’Эрлетта [Персонаж, прототипом которого былАвгуст Дерлетт (1909–1971) — американский писатель, последователь Г. Лавкрафта.] «Культы гулей» и довольно занимательными «Заметками о «Некрономиконе» Фири, отвратительно натуралистичными, но при этом раздражающе туманными «Откровениями Глааки» . Доводилось мне держать в руках и драгоценный экземпляр «Ктаат Аквадинген» — собственность Титуса Кроу.

Из этих произведений я узнал (хоть и отнесся к ним несколько скептически) о силах и божествах из невероятно древней мифологии: о добрых Старших Богах, мирно проживавших в созвездии Ориона, но при этом всегда знавших о борьбе между расами Земли и Силами Зла, а также о злобных божествах — Древних, которыми правил (а может быть, он их и сотворил или породил?) «слепой идиот, бог Азатот», «бурлящий в самом центре бесконечности», аморфная масса самого низменного ядерного синтеза, из которого излучается вся бесконечность. Узнал я также о Йог-Сотхоте, который «все-в-одном-и-один-во-всем», который сосуществует со всеми временами и примыкает ко всем пространствам, а еще — о Ньярлатотепе Вестнике, и о Великом Ктулху, «обитателе глубин», живущем в Р’льехе, о Гастуре Неописуемом — первичной стихии межзвездного пространства и воздуха, полубрате Ктулху, и о Шуб-Ниггурате, «черном лесном козле с тысячным потомством», мифологическом символе плодородия.

Прочитал я и о других существах и созданиях — таких как Дагон (рыбобожество филистимлян и финикийцев), правитель Обитателей Глубин, союзник и слуга Ктулху; о Гончих Тиндала [Гончие псы Тиндала (англ.Hounds of Tindalos, на русском возможны переводы Гончие Тиндалоса и Псы Тиндалоса, также — Псы Тиндалуу) — вымышленные создания из Мифов о Ктулху. Появляются в одноименном рассказе Фрэнка Белкнапа Лонга.], о Йибб-Тстле, Найогтхе, Тсатхоггуа, Ллоигоре, Зхаре, Итхакве, Шудде-М’еле, Глааки и Даолотхе — многих, очень многих. Об одних из этих существ было подробно написано в мифах, а в книгах были даны их пространные описания. О других было сказано более туманно, содержались лишь упоминания, да и те — краткие и несущественные.

Вкратце основной миф можно пересказать так: в эпоху столь далекого прошлого, к которому вполне можно применить выражение Кроу насчет «геологических младенцев», Старшие Боги пресекли бунт Древних, изгнав их в различные места ссылки и плена: Гастур отправился в озеро Гали в Каркозе; Ктулху был сослан в Р’льех на дно Атлантического океана; Итхаква был обречен обитать в ледяных пустошах Арктики. Азатот, Йог-Сотхот и Йибб-Тстл были отправлены в хаотические континуумы за пределами геометрических измерений, где изученные формы имеют только одну поверхность. Тсатхоггуа был сослан в хтонические гиперборейские червоточины, а Шудде-М’ель — в другие затерянные подземные лабиринты. И только Вестник Ньярлатотеп остался на воле, не в плену. Ибо в своей бесконечной мудрости и столь же бескрайнем милосердии Старшие Боги не тронули Ньярлатотепа, чтобы он имел возможность пересекать потоки между сферами и относить слова одного плененного злого божества к другому.

Не позволяли Древним выбраться из плена различные знаки, символы и преграды, применявшиеся с незапамятных времен («незапамятные времена» — не самое удачное, слишком избитое определение). Некоторые книги, а особенно — «Некрономикон» безумного араба, Абдула Альхазреда, предупреждали об опасности удаления таких знаков и о возможных попытках обезумевших или «одержимых» смертных вновь поставить Великих Древних царствовать над их былыми владениями. Мифы во всей их полноте выглядели чрезвычайно увлекательно, но точно так же, как все прочие великие мировые фантазии, могли считаться исключительно преданиями чистой воды, и только самые наивные души могли уверовать в возможную реальность высказанных в этих мифах предположений или следствий. Я до сих пор рассуждал именно так, несмотря на то, о чем мне не раз рассказывал Кроу, и даже на то, на чем я споткнулся самолично.

Все эти мысли очень быстро мелькали у меня в голове, но благодаря моей способности сосредотачиваться сразу на нескольких темах, я не упустил ничего в рассказе Титуса Кроу о его сновидениях за последние тридцать лет и о том, как эти сны согласовывались с происшествиями в реальном мире. Мой друг поведал о некоторых из своих чудовищных снов за последние годы, когда его сновидения совпали с целым рядом катастрофических аварий на океанических нефтяных и газовых платформах. Теперь Кроу собирался рассказать мне подробности еще более ужасных кошмаров, которые привиделись ему всего несколько недель назад.

— Но сначала, — сказал Кроу, — мы вернемся к тем снам, о которых я не поведал тебе раньше.

Я прогнал все прочие мысли и образы из своего сознания.

— Сделал я это потому, что не хотел докучать тебе повторами. Видишь ли, эти сновидения впервые явились ко мне очень давно — в августе тысяча девятьсот тридцать третьего года, и хотя они не были так уж подробны, во многом они совпадали с моими самыми недавними, повторяющимися страшными снами. Да, эти сны, вплоть до последнего времени, приходили ко мне каждую ночь, и стоит мне описать хотя бы один из них — считай, что я пересказал тебе большую часть. Других снов было очень мало!

Короче говоря, Анри, мне снились подземные существа, похожие на безглазых осьминогов — создания, способные прокладывать туннели в самой глубине горных недр так же легко, как нагретый нож режет сливочное масло! Пока я точно не знаю, кто они такие — эти роющие землю, хотя я почти уверен, что они представляют собой пока неизученный, неизвестный вид, противоположный так называемым «сверхъестественным» существам, уцелевшим с незапамятных времен, и созданиям из оккультных измерений. Нет-нет, я могу только строить догадки, но догадки мои таковы: это богохульный ужас! А если я прав, то, как я уже сказал, всему миру грозит адская опасность!

Кроу закрыл глаза, откинулся на спинку кресла и прижал кончики пальцев к нахмуренному лбу. Он явно сказал все, что собирался сказать без того, чтобы я его прервал. Но мне уже не очень сильно хотелось его расспрашивать. Передо мной был совсем другой Титус Кроу — не тот, которого я знал прежде. Я прекрасно знал, как глубоко он всегда проникает во все, чем бы ни занимался. Я знал, что он совершил гениальные открытия в целом ряде темных углов различных наук, но… быть может, его работа, в конце концов, сыграла с ним злую шутку?

Я смотрел на Кроу с сочувствием и пониманием, и тут он разжал веки. Я не смог скрыть свои чувства. Титус увидел мое смятение и улыбнулся.

— Я… Прости, Титус, я…

— Что ты сказал, де Мариньи? — прервал он меня. — Усомнился в человеке, не испытав его? Я тебя предупреждал, что проглотить это будет непросто, но в твоих сомнениях тебя не виню. Но у меня есть кое-какие доказательства…

— Титус, прошу тебя, прости меня, — удрученно проговорил я. — Просто ты… ты выглядишь таким усталым, изможденным. Но хорошо, хорошо… ты сказал: доказательства? О каких доказательствах ты говоришь?

Кроу снова выдвинул ящик стола и на этот раз извлек папку с письмами, рукопись и квадратную картонную коробку.

— Сначала — письма, — сказал он и протянул мне тонкую папку. — Потом — рукопись. Прочитай их, де Мариньи, пока я посплю, а потом ты сам сможешь обо всем рассудить, когда я покажу тебе содержимое коробки. И тогда ты сможешь все лучше понять. Договорились?

Я кивнул, сделал большой глоток бренди и принялся за чтение. С письмами я справился довольно быстро. Они сами по себе содержали целый ряд выводов. Затем настала очередь рукописи.

3. Бетонные стены

(рукопись Пола Уэнди-Смита)

1

Никогда не устану поражаться тому, как некоторые люди, почитающие себя христианами, испытывают извращенную радость, глядя на несчастья других людей. Насколько это соответствует действительности, мне было дано очень ярко ощутить по совершенно ненужным шептаниям и слухам, вызванным катастрофическим ухудшением здоровья Моего ближайшего живущего родственника.

Нашлись такие, кто счел, что поведение сэра Эмери Уэнди-Смита после его возвращения из Африки находилось под столь же непосредственным влиянием Луны, как морские приливы и (отчасти) медленное движение земной коры. В доказательство эти люди приводили внезапное увлечение моего дяди сейсмографией — наукой о землетрясениях. Эта область науки настолько увлекла сэра Эмери, что он даже создал собственный инструмент. Прибор этот не нуждался в стандартном бетонном основании, но при этом отличался невероятной точностью и измерял даже самые мелкие подрагивания, постоянно сотрясающие нашу планету. Этот самый прибор я вижу перед собой сейчас. Его удалось спасти из руин дома дяди, и все чаще я бросаю на него резкие и опасливые взгляды.

До своего исчезновения мой дядя часами наблюдал (казалось бы, бесцельно) за едва заметными передвижениями самописца по бумажной ленте.

Лично мне гораздо более странным казалось то, что после возвращения в Лондон сэр Эмери избегал пользоваться метро и предпочитал платить немалые деньги за такси, чтобы только не спускаться, как он говорил, в «эти черные туннели». Да, странно, конечно, но мне это никогда не казалось признаком безумия.

Тем не менее, даже немногие по-настоящему близкие друзья, похоже, были убеждены в безумии моего дяди и винили в случившемся с ним то, что он слишком близко соприкоснулся с мертвыми, темными, давно забытыми цивилизациями, которые его так сильно интересовали. Но как могло быть иначе? Мой дядя был антикваром и археологом. Его странные путешествия в иноземные страны не предназначались для извлечения наживы, в них не было жажды славы. Скорее, сэр Эмери предпринимал эти странствия из любви к жизни, а если ему и перепадала кое-какая известность (а такое происходило нередко), то он чаще всего передавал ее алчущим славы коллегам.

Они ему завидовали — эти его так называемые современники, но и им мог бы сопутствовать успех, будь они, как и он, столь щедро одарены предвидением и пытливостью. Правда, со временем я начал думать о том, что эти таланты стали его проклятием. Я столь едко высказываюсь об этих людях из-за того, как они отрезали от себя моего дядю после того, как ужасно закончилась его последняя, фатальная экспедиция. В прежние годы открытия сэра Эмери помогли многим из них «сделать имя», но в последнюю экспедицию он этих прихлебателей, этих искателей славы не позвал, и они оказались не в фаворе, они лишились возможности обрести свеженькую краденую славу. Думаю, по большей части, обвинения в безумии, звучавшие со стороны этих людей, были просто злобной местью, призванной приуменьшить гениальность моего дяди.

Безусловно, то сафари стало его физическим концом. Он, который прежде был крепким и сильным для мужчины своего возраста, с черными, как смоль, волосами, всегда улыбчивый, теперь исхудал и ходил, сильно горбясь. Волосы у него поседели, улыбаться он стал редко и нервно, и при этом у него дрожали уголки губ.

До того как это стало бросаться в глаза и дало возможность бывшим «друзьям» начать насмехаться над моим дядей, сэр Эмери то ли расшифровал, то ли перевел (я в этом мало понимаю) письмена с горстки древних глиняных осколков, которые в археологических кругах именуются«Фрагментами Г’харне». Дядя никогда подробно не рассказывал о своих открытиях, но я знал: именно то, что он выяснил, расшифровав эти письмена, и вызвало его злосчастное путешествие в Африку.

Он и еще несколько его личных друзей — все в равной степени ученые джентльмены, отправились в глубь континента на поиски мифического города, который, как полагал сэр Эмери, существовал за несколько столетий до того, как были высечены из камня основания египетских пирамид. На самом деле, согласно подсчетам дяди, первобытные предки человека еще не были зачаты в ту пору, когда величественные монолитные крепостные стены Г’харне вознеслись к древним небесам. Опровергнуть данное моим дядей определение возраста этого города, если он вообще существовал, было невозможно: новые исследования «Фрагментов Г’харне» показали, что они относятся к дотриассовому периоду, и само то, что они присутствуют в такой сохранности, а не в виде вековой пыли, не поддавалось объяснению.

Сэр Эмери — в одиночку и в ужасном состоянии — набрел на поселение дикарей пять недель спустя после того, как вышел из африканской деревни, где экспедиция в последний раз имела контакт с цивилизацией. Без сомнений, свирепые люди, обнаружившие его, разделались бы с ним на месте, если бы не их суеверия. Его дикий внешний вид и то, что он пришел из области, на которой, по их верованиям, основанным на местных преданиях, лежало табу, остановило дикарей. Со временем им удалось более или менее сносно выходить сэра Эмери, после чего они проводили его в более цивилизованную местность, откуда он еще не скоро, но все же возвратился во внешний мир. Об остальных членах экспедиции с тех пор ничего не было слышно, и никто их не видел. История эта известна только мне, а я ее прочел в письме, которое мне оставил дядя, но более подробно об этом позже…

После того как сэр Эмери в одиночестве вернулся в Англию, у него появились вышеупомянутые чудачества, и стоило только постороннему человеку намекнуть или начать рассуждать об исчезновении товарищей моего дяди по экспедиции, как он вспыхивал и принимался с пеной у рта говорить о совершенно непонятных вещах вроде «похороненной страны, где булькает и плодится Шудде-М’ель, замышляя уничтожение человечества, и об освобождении Великого Ктулху из подводного плена…».

Когда дядю попросили официально отчитаться об исчезновении товарищей по экспедиции, он сказал, что они погибли при землетрясении. И хотя его просили рассказать подробности, он не проронил больше ни слова.

Поэтому я его об экспедиции не расспрашивал, опасаясь того, как он будет реагировать на вопросы. Между тем в тех редких случаях, когда дядя сам был готов говорить об этом (но так, чтобы его не прерывали), я его взволнованно и внимательно слушал, потому что мне, так же как и другим, если не больше, хотелось, чтобы загадки развеялись.

После возвращения дяди прошло всего несколько месяцев, когда он внезапно покинул Лондон и пригласил меня в свой коттедж, одиноко стоящий здесь, на йоркширских торфяниках, чтобы я составил ему компанию. Это приглашение выглядело странно само по себе, ибо дяде случалось проводить месяцы напролет в самых безлюдных краях, и я привык считать его отшельником. Но приехать я согласился, потому что увидел в этой поездке прекрасный шанс обрести хоть немного мирной тишины, которая так благотворна для моего сочинительства.

2

Как-то раз, вскоре после того, как я обосновался в коттедже дяди Эмери, он показал мне два шара, наделенные странной красотой и жемчужным блеском. Размеры шаров составляли примерно четыре дюйма в диаметре, и хотя сэр Эмери не мог точно определить, из какого материала они состоят, на его взгляд, состав был такой: неведомая комбинация кальция, хризолита и алмазной пыли. О том, как могли быть изготовлены эти изделия, дядя отвечал: «Можно только гадать». Он сказал мне, что эти шары были найдены на месте мертвого города Г’харн, и что эта находка стала первым подтверждением того, что он действительно нашел искомое место. Шары, по словам дяди, лежали под землей в каменном ящике без крышки. На стенках ящика, скошенных под странным углом, красовались странные, неземные картины. Сэру Эмери явно не хотелось рассказывать мне о них. Он лишь сказал, что там были изображены настолько отвратительные сцены, что описывать их подробно не стоит. Но я все же приставал к нему с расспросами, и он ответил, что в камне были высечены изображения чудовищных жертвоприношений какому-то неведомому древнему божеству. Больше он рассказывать ни за что не соглашался, но отослал меня, «раз уж мне так нестерпимо хочется», к трудам Коммода и «побитого молью» Каракаллы.

Сэр Эмери также упомянул, что помимо изображений на стенках этого каменного ящика имелось немало строчек четко очерченных письмен, очень похожих на клинописные и точечные символы «Фрагментов Г’харне», а в чем-то поразительно напоминающих почти совершенно нечитаемую «Пнакотическую Рукопись». Дядя сказал, что этот контейнер, вероятно, служил чем-то наподобие ящика для игрушек, а странные шары, по всей видимости, были мячиками какого-то малыша из древнего города. Во всяком случае, в загадочных письменах на каменном ящике, которые дяде удалось расшифровать, упоминались дети.

К этому моменту повествования я заметил, что глаза у сэра Эмери начали странно блестеть, язык стал заплетаться. Казалось, какой-то странный психологический блок действует на его память. Без предупреждения, словно бы неожиданно впав в гипнотический транс, он принялся что-то бормотать насчет Шудде-М’еля и Ктулху, Йог-Сотхота и Йибб-Тстла — чужеродных божеств, не имеющих описания, а также про мифологические места с такими же фантастическими названиями — Сарнат [Вымышленный город из рассказа Г. Лавкрафта «Рок, покаравший Сарнат».], Гиперборея [Гиперборея(др. — греч. ///////шерРореа — «за Бореем», «за северным ветром») — в древнегреческой мифологии и наследующей ей традиции это легендарная северная страна, место обитания блаженного народа гипербореев. В некоторых источниках известна как Арктида или Даария.], Р’льех и Эфиротх. Я еще назвал не все из них.

Мне очень хотелось узнать как можно больше об этой трагической экспедиции, но боюсь, именно из-за меня сэр Эмери прервал свой рассказ. Как я ни старался делать вид, что не замечаю его странного бормотания, он все же, видимо, заметил, с каким состраданием и жалостью я смотрю на него. Тогда он поспешно извинился передо мной и ретировался в свою комнату. Попозже, когда я незаметно заглянул к нему, он сидел перед своим сейсмографом и сверял показатели самописца с атласом мира, лежавшим перед ним на письменном столе. Я с тревогой отметил, что дядя негромко разговаривает сам с собой.
Естественно, при том, что мой дядя был ученым и питал такой глубокий интерес к особым этническим проблемам, он всегда был одержим наукой и изысканиями. У него имелось немало редких книг по истории и археологии, о древностях и странных первобытных религиях. Я имею в виду такие труды, как «Золотая ветвь» и «Культ ведьм» мисс Мюррей [Маргарет Элис Мюррей (англ. Margaret Alice Murray; 13 июля 1863, Калькутта — 13 ноября 1963, Уэльвин, Хартфордшир) — британский антрополог, археолог, египтолог, культуролог и писательница. В 1921 году вышло в свет наиболее оспариваемое её сочинение «Культ ведьм в Западной Европе».]. Но что я должен был подумать о других книгах, которые я обнаружил в библиотеке сэра Эмери через несколько дней после своего приезда? На книжных полках стояло, по меньшей мере, девять трудов, о которых я знал, что они настолько возмутительны по предмету изложения, что на протяжении многих лет самые разные авторитеты упоминали о них исключительно как о проклятых, богохульных, омерзительных, безумных и так далее. В этот перечень входили «Ктаат Аквадинген» неизвестного автора, «Заметки о «Некрономиконе»Фири, «Liber Miraculorem», «История магии» Элифаса Леви и экземпляр жуткого «Культа гулей». Но пожалуй, самым худшим из всего этого была тонкая книжка работ Коммода, которую этот «кровавый маньяк» написал в сто восемьдесят третьем году до Рождества Христова. Если бы книга не была ламинирована, она бы давно рассыпалась в прах.

Но мало того, что эти книги были пугающи и загадочны сами по себе, так было и еще кое-что…

Как можно было понять и объяснить неразборчивые, монотонные, заунывные напевы, которые часто доносились из комнаты сэра Эмери по ночам? Первый раз я услышал это пение на шестую ночь после моего приезда в дом дяди. Мне спалось неважно, и меня разбудили пугающие звуки — по идее, человеческие голосовые связки не должны были быть способны их воспроизводить. Однако мой дядя бегло произносил эти варварские слова нараспев, и через некоторое время мне удалось записать на бумаге наиболее часто повторяющуюся фразу-секвенцию. Я постарался передать на бумаге как можно более близко к звучанию эти слова — или, по крайней мере, звуки:
Се’хаййе эп-нгх фл’хур Г’харне фхтагн,

Се’хаййе фтагн нгх Шудде-М’ель.

Хай Г’харне орр’э эп фл’хур,

Шудде-М’ель икан-иканикас фл’хур орр’э Г’харне.
Невзирая на то, что в первое время мне казалось, что произнести эту абракадабру невозможно, с каждым днем я обнаруживал, что, как ни странно, произношение этих строк становится все проще и легче. Словно бы с приближением какого-то отвратительного ужаса я становился все более способен выражаться речью этого ужаса. Возможно, это было как-то связано с тем, что не так давно я произнес эти самые слова во сне. Во сне все всегда легче и проще, и через некоторое время беглость произнесения странных слов перекочевала в мои часы бодрствования.

Но всем этим не объясняются необъяснимые приступы дрожи, которые так терзали моего дядю. Интересно — сотрясения почвы, вызывающие постоянное подрагивание самописца сейсмографа, это следы каких-то серьезных подземных катаклизмов на глубине в несколько тысяч миль и на расстоянии тысяч в пять миль, или сейсмограф реагирует на нечто иное? На нечто настолько шокирующее и страшное, что у меня просто мозг леденеет, когда я пытаюсь задуматься об этой проблеме слишком серьезно.

3

Я прожил у дяди несколько недель, и настало время, когда сэр Эмери, можно сказать, явно пошел на поправку. Правда, он по-прежнему сутулился, хотя мне казалось, что уже не так сильно, да и его так называемые «чудачества» остались при нем, но в другом он вернулся к себе, прежнему. Нервный тик почти совсем перестал терзать его лицо, и щеки теперь уже были не такими бледными. Я заключил, что эти улучшения здоровья дяди связаны с постоянными исследованиями, которые он осуществлял с помощью своего сейсмографа. К этому времени я успел уловить четкую взаимосвязь между состоянием дяди и показателями этого прибора. Тем не менее я никак не мог уразуметь, каким образом внутренние движения Земли могли так влиять на нервную систему сэра Эмери. Как-то раз я зашел к дяде, посмотрел на сейсмограф, и дядя вдруг стал рассказывать мне кое-что еще о мертвом городе Г’харне. Надо было бы мне удержать его от разговора на эту тему.

«Глиняные осколки с письменами, — сказал он, — рассказывали о местонахождении города, название которого, Г’харне, известно только в преданиях и о котором в прошлом говорили только в том же смысле, как об Атлантиде, My [My (Лемурия) — гипотетическая древняя страна, материк, исчезнувший с карты в результате катаклизмов.] и Р’льехе. Миф — и ничего более. Но если придать легенде конкретное местонахождение, она становится несколько реальнее — а если это местонахождение обеспечивает вас какими-то археологическими находками, какими-то древними реликвиями, принадлежащими Цивилизации, исчезнувшей тысячелетия назад, тогда предание становится историей. Ты очень удивишься, узнав, как много в мировой истории было выстроено таким путем.

Я надеялся — можешь назвать этой интуицией, предвидением, — что Г’харне действительно существовал. Расшифровав письмена на глиняных осколках, я понял, что я в силах доказать, тем или иным способом, реальность Г’харне в глубокой древности. Я побывал в некоторых очень странных местах, Пол. Мне доводилось слышать и более странные истории. Как-то раз я жил в африканском племени, люди из которого утверждали, что им известны тайны исчезнувшего города, а местные сказители говорили мне о стране, где никогда не светит солнце, где Шудде-М’елль, прячущийся глубоко в изрытой туннелями земле, замышляет рассеяние зла и безумия по всему миру и воскрешение других, еще более мерзких злобных божеств!

Он таится в земле и поджидает того времени, когда настанет верное расположение звезд, когда станет нужным число воинов в его ужасных ордах, когда он сможет заразить своей мерзостью весь мир и поспособствовать возвращению других, кто еще хуже него!

Я услышал рассказы о сказочных созданиях, рожденных на звездах, которые обитали на Земле за миллионы лет до появления Человека, а когда он появился, они все еще таились где-то, в темных уголках. И я скажу тебе, Пол… — тут голос дяди зазвучал громче, — что они до сих пор здесь — в немыслимых местах! Мне рассказали о жертвах, приносимых Йог-Сотхоту и Йибб-Тстлу, и от описания этих жертвоприношений у тебя кровь в жилах похолодеет. Я узнал о жутких ритуалах, разыгрывавшихся под доисторическими небесами задолго до зарождения Древнего Египта. В сравнении с тем, о чем я услышал, труды Альберта Великого [Альберт Великий, или Св. Альберт, Альберт Кельнский, Альберт фон Больштедт (лат. Albertus Magnus, около 1200 — 15 ноября 1280) — средневековый немецкий философ, теолог, ученый. Видный представитель средневековой схоластики, доминиканец, признан Католической церковью Учителем Церкви, наставник Фомы Аквинского.] и Гроберта кажутся ручными, игрушечными. Узнай о таком де Сад — он бы мертвенно побледнел».

Каждую новую фразу мой дядя произносил все быстрее, но тут умолк, чтобы отдышаться, и заговорил медленнее и тише:

«Как только я расшифровал фрагменты, я сразу же подумал об экспедиции. Могу сказать тебе, в это время я мог бы приняться за раскопки здесь, в Англии, — ты сильно удивишься, если узнаешь, что таится под поверхностью некоторых мирных холмов Котсуолдс [Котсуолд-Хилс, или Котсуолдс (англ.Cotswold Hills, Cotswolds), — гряда холмов в Великобритании, северо-западное обрамление Лондонского бассейна. Расположена в западной части Центральной Англии, главным образом на территории графств Оксфордшир и Глостершир. Одна из официально признанных территорий «выдающейся естественной красоты» в Великобритании.]. Однако это могло бы вызвать протест у так называемых «экспертов», да и у любителей тоже, поэтому я выбрал Г’харне. Когда я впервые упомянул об экспедиции в присутствии Кайла и Гордона и еще нескольких человек, я, видимо, привел убедительнейшие аргументы, поскольку они сразу стали настаивать на том, чтобы отправиться со мной. Правда, некоторые из тех, кто согласился поехать в экспедицию, почти наверняка не сомневались, что это пустая трата времени. Как я уже говорил, Г’харне находится в тех же краях, что My и Эфирот — или, по крайней мере, некогда находился. И конечно, мои коллеги вполне могли рассматривать экспедицию как поход за подлинной лампой Аладдина, однако, невзирая ни на что, они все же отправились со мной. И вряд ли они могли отказаться, потому что если Г’харне действительно существовал… О! Ты только подумай об упущенной славе! Они бы никогда себя не простили! А я ни за что не прощу себя. Потому что, если бы я не возился с «Фрагментами Г’харне», все они были бы сейчас здесь, помоги им Господь…»

Голос сэра Эмери вновь зазвучал лихорадочно, взбудораженно, и он продолжил рассказ:

«Боже, но как же мне тошно здесь! Я не в силах больше это выносить. Все дело в здешней траве и почве. Меня от этого трясет! Мне нужно, чтобы меня окружал бетон. Бетонные стены! И чем толще бетон, тем лучше! Но и у городов есть свои недостатки… метро и всякое такое. Ты когда-нибудь видел картину Пикмана «Катастрофа в метро» [Вымышленная картина художника Роберта Пикмана, персонажа рассказа Говарда Лавкрафта «Модель для Пикмана».], Пол? Боже, что за работа! А та ночь… та ночъ!

Если бы ты их увидел — как они полезли из раскопов! Если бы ты почувствовал те сотрясения — земля содрогалась и плясала, когда они восстали! Мы их потревожили, понимаешь? Возможно, они даже подумали, что на них напали, поэтому они и начали выходить наружу. Бог мой! Но откуда взялась такая свирепость! Я ведь всего за несколько часов до этого поздравил себя с находкой — обнаружением жемчужных шаров — и тут… и тут…»

Дядя снова начал тяжело дышать, и глаза у него лихорадочно заблестели. Голос изменился — приобрел странный, гнусавый акцент.

«Се’хайие, се’хайие… — Быть может, город и похоронен под слоем земли, но те, кто объявлял Г’харне мертвым, не знали о нем и половины. Они были живые! Они были живы миллионы лет, и, может быть, они не могут умереть!.. И почему бы такого быть не может? Ведь они — боги, не так ли? Что-то наподобие божеств! И вот они появляются посреди ночи…»

«Дядя, пожалуйста!» — прервал я сэра Эмери.

«Не надо так смотреть на меня, Пол, — резко проговорил дядя, — и не надо думать о том, о чем думаешь. Случались вещи и более странные, поверь мне. Уилмарт из Мискатоникского университета [Алберт Н. Уилмарт (англ. Albert N. Wilmarth) — фольклорист и преподаватель литературы Мискатоникского университета — вымышленного Говардом Лавкрафтом высшего учебного заведения.] мог бы кое-что порассказать, бьюсь об заклад! Да ты не читал, что написал Йохансен! [Густаф Йохансен — моряк, персонаж рассказа Говарда Лавкрафта «Зов Ктулху».] Боже милостивый, почитай рассказ Йохансена!

Хай, эп-фл’хур… Уилмарт… старый болтун… Что он знает такое, о чем умалчивает? Почему вообще все помалкивают о том, что было обнаружено в тех Горах Безумия? Что выкопало из земли оборудование Пибоди? [Персонаж рассказа Говарда Лавкрафта «Наследство Пибоди».] Скажи мне об этом, если что-то знаешь! Ха-ха-ха! Се’хаййе, се’хаййе, икан-иканикас…»

Дядя уже не говорил, а визжал, его глаза остекленели, он вскочил и начал дико размахивать руками. Я уже не был уверен, что он меня видит. Вряд ли он видел что бы то ни было вообще — разве что что-то представало перед его мысленным оком: жуткие воспоминания о том, что он себе представлял. Я взял его за руку, чтобы его успокоить, но он оттолкнул мою руку, словно бы не соображая, что делает.

«Они вылезают… эти твари, как бы сделанные из каучука… Прощай, Гордон… Не кричи так — я от этих криков с ума схожу… но ведь это только сон. Просто страшный сон, я такие в последнее время вижу часто. Это ведь сон, правда? Прощайте. Скотт. Кайл, Лесли…»

Вдруг мой дядя начал дико оглядываться по сторонам.

«Земля трескается! Как их много!.. Я падаю!

Это не сон — Боже милостивый… это не сон!

Нет! Не троньте меня, слышите? А-а-а-а!.. Мерзость какая… надо бежать! Бежать! Прочь от этих голосов… Это голоса? Прочь от этого чавканья и гнусавого пения…»

Без предупреждения сэр Эмери вдруг сам начал напевать. От жуткого звучания этого напева, которому сейчас не мешало ни расстояние, ни запертая дверь, слушатель более робкого десятка упал бы в обморок. Было похоже на то, что я слышал раньше по ночам. На бумаге слова не кажутся столь омерзительными — на самом деле они даже выглядят нелепо, но услышать, как они слетают с уст моего родственника, да еще с такой неестественной беглостью…
«Эп, эп-этх, фл’хур Г’харне

Г’харне фхтагн Шудде-М’ель хиас Негг’х».
Сэр Эмери произносил нараспев эти невероятные звукосочетания, и вдруг он начал стучать ногами по полу. Потешно побежал на месте. А потом вдруг испуганно вскрикнул, сорвался с места, проскочил мимо меня и налетел на стену. От удара он потерял равновесие и упал на пол.

Я опасался, что моей жалкой помощи тут может не хватить, но, к моему величайшему облегчению, несколько минут спустя к дяде вернулось сознание. Дрожащим голосом он заверил меня в том, что с ним «все хорошо», что у него просто «немножко закружилась голова». Опираясь на мою руку, он ушел в свою спальню.

В ту ночь я не смог сомкнуть глаз. Я завернулся в одеяло и сел неподалеку от двери комнаты дяди, чтобы оказаться рядом, если он проснется. Но ночь прошла спокойно, и вот ведь что поразительно: с утра сэр Эмери словно бы забыл обо всем и ему явно стало лучше.

Современным врачам давно известно, что в определенных психических состояниях лечение может быть подобрано, если побудить пациента к рассказу о том, что вызвало его болезнь. Возможно, нервная вспышка у моего дяди накануне вечером послужила этой самой цели — по крайней мере, я так подумал, потому что к этому времени у меня появились кое-какие новые идеи относительно его ненормального поведения. Я рассудил так: если ему непрерывно снятся страшные сны и если один из таких снов приснился ему в ту жуткую ночь, когда произошло землетрясение, когда погибли его друзья и коллеги, было вполне естественным то, что в его сознании то и дело возникали картины происшедшего — когда он проснулся и увидел вокруг себя трупы и кровь. А если мои предположения были справедливы, тогда становилась понятной и тяга моего дяди к сейсмологии…

4

Неделю спустя прозвучало еще одно мрачное напоминание о состоянии сэра Эмери. А казалось, ему стало настолько лучше! Правда, время от времени он разговаривал во сне, но стал выходить в сад, «чтобы привести там кое-что в порядок, кусты обрезать». Было близко к середине сентября, и стало довольно прохладно, но светило солнце, и дядя проводил все утро в саду, орудуя граблями и секатором. Мы оба занимались своими делами, и я как раз задумался над тем, что бы такое приготовить на обед, когда произошло нечто исключительное. Я отчетливо ощутил, как земля шевельнулась у меня под ногами, и услышал негромкий рокот.

Когда это случилось, я сидел в гостиной. В следующее мгновение распахнулись двери, ведущие в сад, и вбежал мой дядя. Его лицо было мертвенно-бледным. Жутко выпучив глаза, он промчался мимо меня в свою комнату. Меня так напугал его ужасный внешний вид, что я еще не успел подняться со стула, когда сэр Эмери, весь дрожа, вышел в гостиную. С трясущимися руками он опустился в большое мягкое кресло.

«Это была земля… На секунду я подумал, что это земля…» — забормотал он, говоря больше с самим собой, нежели со мной, и продолжая сотрясаться мелкой дрожью с головы до ног. Но тут дядя увидел тревогу на моем лице и попытался успокоиться.

«Земля, Пол… Я был уверен, что почувствовал сотрясение… Но я ошибся. Видимо, дело в этом пространстве. Во всем этом открытом пространстве. В пустошах. Боюсь, мне вправду придется сделать над собой усилие и уехать отсюда. Здесь слишком много почвы и слишком мало бетона! Все дело в том, что нужно окружить себя бетоном!»

У меня слова на языке вертелись — я хотел сказать, что тоже почувствовал нечто наподобие маленького землетрясения, но услышав, как дядя сказал, что, видимо, ошибся, я промолчал. Не хотелось излишне волновать его без нужды. И так ему было плохо.

Вечером, когда сэр Эмери удалился к себе в спальню, я зашел в его кабинет — в то помещение, которое он считал неприкасаемым, хотя никогда напрямую об этом не говорил. Мне хотелось посмотреть на сейсмограф. Но прежде чем я подошел к прибору, мне бросились в глаза разбросанные по столу бумаги. Одного взгляда на них мне хватило, чтобы я понял: листки белой писчей бумаги были покрыты отрывочными записями, сделанными тяжелым почерком моего дяди. Рассмотрев записи повнимательнее, я с болью обнаружил, что они представляют собой разрозненные, рваные заметки — словно бы о вещах и событиях совершенно разных, но при этом, очевидно, как-то связанных с жуткими видениями дяди. С тех пор эти заметки полностью перешли ко мне, стали моей собственностью. Привожу их здесь:
АДРИАНОВ ВАЛ

122-128 гг. после Р. X. Известняковый Угол. (Гн’ях из «Фрагментов Г’харн»?)Из-за землетрясений земляные работы были прерваны, вот почему часть базальтовых блоков была брошена в незаконченном рву с отверстиями для клиньев — эти камни строители готовились расщепить на более мелкие куски.
В’ньял Шаш. (МИТРА?)

У римлян были свои божества — но не Митре последователи Ком-мода, Кровавого Маньяка, приносили Жертвы в лагере вблизи Известнякового Угла! И именно в этом месте пятьюдесятью годами ранее был откопан огромный каменный блок, покрытый высеченными письменами и рисунками! Его осмотрел и велел снова закопать центурион Сильванус. Позднее под землей (глубоко), на том месте, где в форте Хаусстедз [Одно из римских укреплений по ходу Адрианова вала, построено в 124 году н. э. Находится в графстве Нортумберленд. Форт Хаусстедз занимает площадь 2 гектара. Здесь размещался гарнизон в 1000 легионеров. Он был выстроен в виде прямоугольника, который являлся стандартной формой римских лагерей, охранявших границы империи.] стояла таверна Викуса, был найден скелет, однозначно определенный, как скелет Сильвануса — по перстню с печаткой на пальце. Но как исчез Сильванус, что с ним случилось — этого мы не знаем! Приспешники Коммода вели себя не слишком осмотрительно. Судя по трудам Атулла и Каракаллы, многие из них также исчезли в одну ночь — во время землетрясения!

ЭЙВБЕРИ [Эйвбери (англ. Avebury) — относящийся к эпохам позднего неолита и ранней бронзы культовый объект, состоящий из мегалитических гробниц и святилищ. Находится в графстве Уилтшир, в Англии, и получил свое название от находящейся поблизости деревни.]

(Неолитический А’бии из «Фрагментов Г’харне» и «Пнакотической рукописи»???) Справочный материал — в книге Стьюкли [Уильям Стьюкли(англ. William Stukeley, 7 ноября 1687 — 3 марта 1765) — британский ученый, пионер археологических исследований Стоунхенджа и Эйвбери, один из основателей полевой археологии, антиквар, викарий. Один из первых биографов Исаака Ньютона.] «Храм британских друидов» — невероятно! Но Стьюкли был очень близок к истине, когда писал, что друиды поклонялись змеям! А вернее было бы сказать — червям!

ГОРОДСКОЙ СОВЕТ НАНТА (IX век)

Городской Совет не ведал, что творил, когда издал такой указ: «Пусть также камни, обретенные вследствие насмешек демонов, которым поклоняются посреди руин и в лесистых местностях, где произносятся клятвы и приносятся жертвы, будут выкопаны из земли и брошены в такие места, где приверженцы этих культов их более никогда не смогут разыскать…» Я так много раз прочел этот абзац, что он запечатлелся в моем сознании! Одному Богу известно, что случилось с теми бедолагами, на чью долю выпало исполнить указ Городского Совета!

РАЗРУШЕНИЕ МОНОЛИТОВ

В тринадцатом и четырнадцатом веках Церковь также предпринимала попытки удаления определенных камней из Эйвбери из-за местных суеверий, вследствие которых крестьяне предаются рядом с оными камнямиязыческим обрядам и колдовству! На самом деле ряд камней был-таки разбит на части. Их уничтожали огнем и опрыскивали святой водой — из-за того, что на них были изображены некие устройства.

НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

1320–1325. Почему были предприняты такие старания закопать под землю один из монолитов в Эйвбери? Произошла подвижка почвы, и камень закачался, и рухнул, и погреб под собой рабочего. И похоже, никто даже не подумал попытаться его спасти!.. Почему? И почему другие землекопы бежали с места происшествия? И какую такую огромную Тварь увидел один из рабочих, которая, извиваясь, закапывалась в землю? Наверняка там жутко пахло… По ВОНИ узнаете их… Не было ли и там тоже потревожено гнездо бессмертных тварей?

ОБЕЛИСК

Почему был разбит так называемый «обелиск Стьюкли»? Его осколки были захоронены в начале восемнадцатого века, но в тысяча восемьсот тридцать третьем году Генри Браун обнаружил на этом месте остатки сожженных жертвоприношений, а поблизости, в Силбери-Хилл… Бог мой! Этот дьявольский курган! Даже среди этих ужасов есть нечто, о чем думать нестерпимо, — и покуда еще мыслю здраво, я не желаю думать о Силбери-Хилле!

АМЕРИКА: ИННСМУТ [Вымышленный морской городок, фигурирующий в рассказе Г. Лавкрафта «Тень над Иннсмутом» и в повести Р. Ламли «Порча».]

1928. Что произошло на самом деле и почему Федеральные власти вводят ограничения на погружения около Дьявольского Рифа в Атлантическом океане совсем рядом с Иннсмутом? Почему половина жителей Иннсмута была изгнана — и куда? Какова была связь этих событий с Полинезией и что еще погребено в странах на дне морском?

ГУЛЯЮЩИЙ ПО ВЕТРАМ

(Гуляющий-со-смертью, Итхаква, Вендиго и т. д.) Вот еще один ужас — но другого типа! И какие свидетельства! Достоверно доказанные человеческие жертвоприношения в Манитобе. Невероятные обстоятельства вокруг дела Норриса! Спенсер [Роберт Норрис, доктор Спенсер — персонажи рассказов Г. Лавкрафта «Хребты Безумия» и «Маска Ктулху».] из университета Квебека буквально подтвердил достоверность… и в…
Но здесь записки обрывались, и, когда я прочел их впервые, я этому порадовался. Быстро становилось ясно, что с дядей дело плохо и что он не совсем в своем уме. Конечно, нельзя было исключать, что он написал эти заметки до наступления кажущегося улучшения, а если так, то все могло быть и не так худо, как казалось.

Положив заметки в точности туда, где я их взял, я переключил свое внимание на сейсмограф. Линия, которую выводил на бумаге самописец, была ровной и четкой, а когда я отмотал ленту назад, я увидел, что такая поистине невероятная прямая линия выводится самописцем уже двенадцать дней подряд. Как я уже говорил, показания этого прибора и здоровье моего дяди были неразрывно связаны, и это доказательство спокойствия планеты, несомненно, было причиной относительно благополучного состояния сэра Эмери. Однако была в этом одна странность: я ведь был точно уверен в том, что ощутил содрогание земли, — и я даже слышал негромкий рокот. Не могло же случиться так, чтобы у меня и сэра Эмери случилась одна и та же чувствительная галлюцинация!

Я повернул бумажный ролик в первоначальное положение и уже собрался было уйти, как вдруг заметил то, что мой дядя упустил. Это был маленький медный винтик, валявшийся на полу. Я снова размотал ленту самописца и обнаружил отверстие, на которое прежде внимания не обратил — по размеру как раз подходящее для найденного мною винтика. В механике я далеко не дока, и я не мог понять, какую роль играла эта крошечная деталька в работе прибора. Тем не менее я закрутил винтик и установил бумажный ролик на место. Затем я немного постоял, чтобы убедиться, что самописец работает как надо. Несколько секунд я не замечал ничего особенного. Но потом я услышал звук. Прежде сейсмограф работал, издавая негромкое жужжание, наподобие часового механизма. К этому добавлялось тихое шуршание иглы самописца, соприкасавшейся с бумагой. Теперь я услышал жужжание, но вот тихого шуршания не осталось и в помине. Вместо него самописец стал издавать визгливый скрежет. Я испуганно уставился на иглу самописца.

Похоже, от маленького винтика зависело очень многое. Не стоило удивляться тому, что небольшое землетрясение, столь сильно потревожившее моего дядю, прибор не заметил и не записал. Тогда сейсмограф работал неправильно, а теперь он действовал!

Теперь невооруженным глазом было видно, что каждые несколько секунд землю сотрясала дрожь. Пусть она была почти неощутима мной, но зато ее регистрировал и записывал прибор, игла которого наносила дикие зигзаги на бумагу…

Когда в ту ночь я наконец решил лечь спать, меня трясло посильнее, чем землю. Но какова была истинная причина моей нервозности — я понять не мог. Почему меня так напугало мое открытие? Верно, теперь я четко удостоверился в том, что от работы сейсмографа напрямую зависит психическое состояние моего дяди. Возможно, ему грозила новая вспышка психоза… но почему понимание этих фактов так встревожило меня? Поразмыслив, я не смог дать ответ на вопрос, почему какая-то определенная область страны должна получать слишком большую порцию землетрясений.

Поразмышляв об этом, я сделал вывод, что прибор либо совершенно неисправен, либо слишком чувствителен. Возможно, нужно было подкрутить медный винтик. В общем, в итоге я заснул, заверив себя в том, что землетрясение, которое мы ощутили, просто случайно совпало с обострением состояния дяди. Но как раз перед тем, как я погрузился в сон, я обратил внимание на то, что воздух словно бы заряжен каким-то странным напряжением, а еще на то, что легкий ветерок, весь день шевеливший листву деревьев, совершенно затих, и наступила абсолютная тишина. И в этой тишине я заснул, и всю ночь мне снилось, что под моей кроватью содрогается земля…

5

На следующее утро я встал рано. У меня заканчивались письменные принадлежности, и я решил съездить ранним утренним автобусом в Рэдкар. Из коттеджа я ушел, когда сэр Эмери еще спал. Во время своего путешествия я поразмышлял о событиях прошедшего дня и решил во время пребывания в городе провести небольшое расследование. Я позавтракал в кафе, а потом наведался в редакцию газеты «Рэдкар миррор». Помощник редактора, мистер Маккиннен, оказал мне большую помощь. Он позвонил по телефону целому ряду людей и задал им интересующие меня вопросы. Через некоторое время мне стало известно, что на протяжении большей части года никаких серьезных подземных толчков в Англии зарегистрировано не было. С этим утверждением я бы явно мог поспорить, но промолчал, однако чуть позже были получены другие сведения. Я узнал о том, что несколько небольших толчков все же произошло: как сравнительно недалеко — в Гуле, то есть всего в нескольких милях от коттеджа дяди (этот толчок был зарегистрирован за последние сорок восемь часов), так и подальше — в Тендердене, поблизости от Дувра. И уж совсем незначительный толчок произошел в Рэмси, в графстве Хантингтоншир. Я горячо поблагодарил мистера Маккиннена за помощь и уже был готов уйти, как вдруг он спросил меня, не интересно ли мне просмотреть публикации в их газете из-за рубежа. Я с благодарностью принял это предложение и остался наедине с большой стопкой статей, переведенных на английский. Конечно, как я и ожидал, большая часть публикаций не представляла для меня никакого интереса, но в самом скором времени я отобрал тот материал, который мне был нужен.

Сначала я с трудом поверил собственным глазам. Я прочел, что в августе произошло землетрясение во Франции, в департаменте Эн — причем такой силы, что пара домов обрушилась и несколько человек получили ранения. На несколько недель раньше похожие толчки были зарегистрированы в Ажене, в департаменте Аквитания, но их сочли не настоящим землетрясением, апроседанием почвы. В начале июля были также замечены подземные толчки в Испании — в Калаорре, Хихоне и Ронде. Цепь толчков пролегала прямо и ровно, словно полет стрелы, через Гибралтарский пролив до Ксауена в Испанском Марокко, где рухнул целый район на окраине. И еще дальше, до… Но с меня и этого хватило. У меня уже не было сил просматривать газетные статьи дальше. Я не хотел знать — даже приблизительно, где находится мертвый город Г’харне…

О! Я так увлекся, что даже забыл о том, зачем изначально приехал в Рэдкар. Но моя книга могла подождать — теперь у меня появились дела поважнее. Я отправился в городскую библиотеку, где взял «Атлас мира» издательства «Nicheljohn» и раскрыл его на той странице, где располагалась большая складная карта британских островов. Географию я знаю довольно сносно, а особенно — географию графств Англии, и я обратил внимание, казалось бы, на не связанные между собой места, где произошли «незначительные толчки». Тут было нечто странное. Я не ошибся. Взяв с полки книгу, я использовал ее край как линейку. В прямую линию выстроились Гуль в Йоркшире и Тендерден на южном побережье. У меня мурашки по спине побежали, когда я увидел, как близко к этой линии находится Рэмси в Хантингтоншире. Со страхом и любопытством я провел эту линию дальше на север и, вытаращив глаза, обнаружил, что она прошла всего лишь в миле от дома дяди на болотистых пустошах!

Онемевшими пальцами я перевернул в атласе мира еще несколько страниц и нашел карту Франции. Я долго медлил, а потом, еле шевеля руками от страха, перешел к Испании, а от нее — к Африке. Довольно долго я просто сидел в тишине, время от времени скованно переворачивая страницы и машинально сверяя географические названия и координаты.

К тому моменту, когда я покинул библиотеку, мысли у меня в голове бешено метались, спина покрылась холодным потом. Мне чудились позади меня шаги некоего ужаса из бездны доисторических времен. Моя нервная система, прежде довольно крепкая, начала трещать по швам.
К дому дяди я возвращался вечерним автобусом. Гул мотора убаюкал меня, и в полусне я вдруг услышал голос сэра Эмери. Однажды он пробормотал эти слова во сне. Наверное, ему что-то снилось. Он сказал: «Они не любят воду… Англии нечего бояться… Уж слишком глубоко им пришлось бы…»

Стоило мне вспомнить эти слова, как я резко очнулся от дремоты и холод ужаса пробрал меня до костей. И мои мрачные предчувствия меня не обманули, потому что в конце пути меня ожидало такое, что привело мою психику к почти полному коллапсу.

Как только автобус сделал последний поворот, объезжая лес, за которым скрывался дядин коттедж, я все увидел! Дом рухнул! Я просто не мог поверить своим глазам. Даже зная все, о чем я теперь узнал, мало-помалу собирая сведения, все равно это было не под силу воспринять моему измученному сознанию. Я вышел из автобуса и дождался момента, пока водитель проведет его через лабиринт припаркованных у дороги полицейских машин и автомобилей любопытных зевак. Только потом я перешел дорогу. Забор, окружавший коттедж, был повален на землю, чтобы к дому могла подъехать машина «Скорой помощи». Теперь она стояла в странным образомпокосившемся саду. Горели фары, потому что было почти совсем темно. Бригада спасателей с отчаянной быстротой разбирала завалы на жутких развалинах. Я остолбенел и был не в силах тронуться с места. Ко мне подошел офицер полиции. Я, запинаясь, представился и выслушал следующую историю.

Обрушение дома первым заметил проезжавший мимо автомобилист. Подземные толчки, сопровождавшие обвал, ощущались в ближайшей деревушке Марск. Автомобилист, решив, что сам ничем помочь не сумеет, на полной скорости доехал до Марска, чтобы сообщить о катастрофе и вызвать помощь. По всей видимости, дом просто сложился как колода карт. Полиция и «скорая» прибыли на место происшествия через несколько минут, и немедленно была начата спасательная операция. Судя по всему, в момент катастрофы моего дяди в доме не было, потому что его до сих пор не нашли. На месте происшествия поначалу отмечался странный сильный запах, но он исчез, как только начались спасательные работы. Во всех комнатах, кроме кабинета, уже успели расчистить полы, а за то время, пока со мной говорил офицер, было разобрано еще несколько помещений.

Неожиданно рабочие из спасательной бригады громко загомонили. Я увидел, что они стоят посреди развалин в окружении толпы зевак, и все они на что-то смотрели. У меня сердце забилось так, что чуть не выскочило из груди. Я протолкался сквозь толпу, чтобы увидеть, что привлекло внимание рабочих.

Там, где был пол кабинета моего дяди, я увидел то, чего больше всего страшился. Там зияла дыра… но судя по тому, как лежали сломанные половицы, как были разбросаны обломки, все выглядело так, словно земля не провалилась, а кто-то словно бы подкопал дом снизу…

6

С тех пор никто сэра Эмери не видел и ничего о нем не слышал. И хотя он считается пропавшим без вести, я-то знаю, что на самом деле он мертв. Он отправился в миры древних чудес, и я молюсь об одном: чтобы его душа осталась по нашу сторону порога. Ибо в своем невежестве мы были к сэру Эмери несправедливы — и я, и все остальные, кто думал, что он лишился рассудка. Все мы. Все его чудачества — как я их теперь понимаю, но понимание пришло ко мне с трудом и дорого мне обойдется. Нет, он не был безумен. Его поведение было продиктовано инстинктом самосохранения, и хотя его предосторожность в итоге ничего не дала, им руководило не безумие, а страх перед безымянным злом.

Но худшее еще впереди. Ибо меня ожидает такой же конец. Я это знаю, потому что подземные толчки преследуют меня. Или это все — всего лишь игра воображения? Нервы у меня вышли из строя, но психика в порядке. Я слишком много знаю! Они посещали меня в сновидениях, и я думаю, точно так же они посещали моего дядю, и то, что они прочли в моем сознании, предупредило их о том, что им грозит опасность. Они не позволят мне дальше заниматься расследованием, потому что именно из-за подобных проникновений в истину в один прекрасный день они могут стать раскрыты для людей — раньше, чем они будут готовы!

Господи! Ну почему этот дурацкий фольклорист Уилмарт из Мискатоникского университета не ответил на мои телеграммы? Должен же быть какой-то выход! Ведь они прямо сейчас копают, эти обитатели тьмы…

Но нет — это все без толку! Я должен взять себя в руки и завершить это повествование. У меня не было времени рассказать правду представителям власти, но даже если бы я сделал это, я понимаю, каков бы был результат. «Со всеми этими Уэнди-Смитами что-то не так», — сказали бы они. Но эта рукопись все расскажет вместо меня, а также станет предупреждением для других. Быть может, когда станет ясно, насколько сильно мой уход из жизни похож на то, как погиб сэр Эмери, людям станет любопытно. Если эта рукопись будет руководить людьми, быть может, они узнают все, что нужно, и уничтожат древнейшее зло Земли, пока оно не уничтожило их…

Через несколько дней после обрушения дядиного коттеджа на пустоши, я поселился здесь, в доме на окраине Марска, чтобы быть поблизости на тот случай, если дядя вернется (хотя я сам на это мало надеялся). Но теперь меня держит здесь какая-то страшная сила. Я не могу бежать… Поначалу их власть не была настолько сильна, но теперь… Я уже больше не могу покинуть этот письменный стол, и я знаю, что конец может настать очень быстро. Я словно бы корнями прирос к этому стулу и могу только печатать на машинке!

Но я должен… должен. А подземные толчки, подвижки почвы теперь ощущаются все сильнее. Этот адский, треклятый, насмешливый самописец — как безумно его игла скачет по бумаге!

Я пробыл в Марске всего два дня, когда полисмен доставил мне грязный, перепачканный землей конверт. Его нашли на развалинах дома дяди — около края странной ямы. Письмо было адресовано мне. В конверте лежали те самые заметки, которые я уже скопировал и процитировал здесь, а также там было письмо от сэра Эмери. По всей видимости, он дописал его как раз перед тем, как ужас явился за ним. Если задуматься, то неудивительно, что конверт остался цел во время разрушения дома. Они не могли догадаться, что это такое, а потому конверт не мог их заинтересовать. Ничего из того, что находилось в доме, не было взломано намеренно — ничего из неодушевленных предметов, и насколько мне известно, ничего не пропало, кроме тех жутких шаров — или того, что от них осталось!

Но мне нужно спешить. Я не могу скрыться отсюда, а подземные толчки постоянно нарастают в частоте и интенсивности. Нет! Мне не хватит времени! Не хватит времени написать обо всем, о чем хотелось написать. Толчки слишком сильны… слишком сильны. Они мешают мне печатать. Завершу рассказ единственным доступным мне способом: приложу к этой рукописи письмо сэра Эмери.
«Дорогой Пол,

Если это письмо все-таки попадет тебе в руки, я хочу попросить тебя кое-что сделать для безопасности и здравомыслия всего мира. Совершенно необходимо изучить этих тварей и что-то с ними сделать — хотя, как это осуществить, я совершенно не представляю. Я хотел — ради того, чтобы самому не утратить рассудок, — забыть о том, что случилось в Г’харне. Я совершил ошибку, пытаясь скрыть это. В эти самые моменты, когда ты читаешь это письмо, есть люди, которые ведут раскопки в странных, запретных местах, — и кто знает, что они могут откопать? Безусловно, всех этих чудовищ нужно выследить и искоренить, но это не должны делать глупцы-любители. Это дело для людей. Готовых к встрече с жутким, космическим ужасом. Для вооруженных людей. Может быть, хорошую службу сослужат огнеметы… Непременно потребуются недюжинные познания в науке ведения войны… Нужно изготовить устройства для слежения за врагом… Я имею в виду специализированные сейсмологические инструменты. Будь у меня время, я бы подготовил детальное и точное описание, но, видимо, будущим охотникам за ужасами придется удовольствоваться этим письмом.

Понимаешь, теперь я абсолютно точно знаю, что они охотятся за мной, — и я с этим ничего не могу поделать! Слишком поздно! Поначалу даже я сам, как многие другие, думал, что сошел с ума. Я не желал признаваться самому себе в том, что то, что я видел, было на самим деле!Признаться в этом означало бы признать свое полное и бесповоротноебезумие — но это было по-настоящему, да, это случилось — и случится опять!

Одному Богу известно, что стряслось с моим сейсмографом, но эта треклятая штуковина меня просто убивает! О да, да, они все равно до меня доберутся, но я бы мог успеть хотя бы оставить после себя подобающее предупреждение.

Я прошу тебя хорошенько поразмыслить, Пол… Подумай о том, что произошло с коттеджем… Я могу писать об этом так, как будто бы все уже произошло — потому что знаю, что это должно произойти! И произойдет!Шудде-М’ель явится за своими шарами…

Пол, обрати внимание на то, как я погиб. Потому что, если ты читаешь это письмо, я либо мертв, либо исчез — а это одно и то же. Внимательно прочитай приложенные к письму заметки, умоляю тебя. У меня не было времени изложить больше подробностей, но все же мои заметки должны тебе помочь. Если ты хотя бы вполовину настолько пытлив, как я о тебе думаю, ты наверняка очень скоро распознаешь фантастический ужас, в который, повторяю, должен поверить весь мир! Этого нужно добиться! Земля уже содрогается, и я понимаю, что это конец, и ужас теперь не покидает меня, но мыслю я ясно… Нет, я вовсе не жду, что ясность сознания сохранится надолго. Скорее всего, к тому моменту, когда они вправду явятся за мной, моя психика откажет полностью. Теперь я могу представить, как это будет. Затрещат половицы, сломаются, и они окажутся здесь. О! Даже от мыслей об этом мое сознание хочет спрятаться! Появится эта жуткая вонь, и слизь, и это пение, и они будут извиваться… а потом…

Я не могу спастись бегством и просто жду появления твари. Я охвачен той же самой гипнотической силой воздействия, которой подверглись мои друзья в Г’харне. Какие жуткие воспоминания! Я очнулся и увидел трупы моих друзей, из которых кошмарные твари, похожие на червей-вампиров, высосали всю кровь, досуха. Эти твари пришли из доисторических времен, из немыслимой древности… Это божества чужеродных измерений! Та же самая гипнотическая сила подействовала на меня. Я не мог ни броситься на помощь друзьям, ни спасти себя!

Но — о чудо! Как только луна зашла за облако, гипнотический транс исчез. Крича и рыдая, почти лишившись рассудка, я помчался прочь, слыша позади себя заунывное, бесовское пение Шудде-М’еля и орд его приспешников.

Я не соображал, что делаю, но ухитрился унести с собой эти адские шары… Вчера они мне приснились. Я вновь увидел письмена на стенках каменного ящика. Мало того — я сумел их прочесть!

Весь ужас, все кошмарные амбиции этих адских тварей предстали предо мной ясно и четко, как заголовки в утренней газете! Божества они или нет — это не так важно, но ясно одно: их планам захватить всю Землю мешает только одно: чудовищно продолжительный и сложный цикл размножения! Каждую тысячу лет рождается лишь горстка потомства, но, если учесть, как давно они здесь живут, может настать время, когда их станет достаточно! И естественно, это столь медленное и тягостное пополнение числа отвратительных себе подобных заставляет их страшиться потери хотя бы одного мерзкого отпрыска — и именно поэтому они прорыли столько туннелей под землей, смогли прокопать их даже под дном океанов — лишь бы только вернуть себе эти шары!

Я гадал, зачем им потребовалось выслеживать меня, — а теперь я знаю зачем. А еще знаю, как они это делают! Не догадываешься, откуда им известно, где я нахожусь, Пол, и зачем они движутся сюда? Эти шары — словно маяк для них. Голос зовущей сирены. И как всякий родитель, они откликаются на зов своего чада — но боюсь, к этому примешиваются еще и страшные амбиции, и абсолютно неведомые для нас эмоции.

Но они опоздали!

Несколько минут назад, как раз перед тем, как я начал это письмо, эти шары… проклюнулись! Кто бы мог догадаться, что это яйца — или что тот ящик, в котором я их обнаружил, — это инкубатор! Я не могу винить себя за то, что не понял этого. Как-то раз я даже попробовал подвергнуть шары исследованиям с помощью рентгена. Но, проклятье, рентгеновские лучи попросту отразились от них! Однако, как только яйца проклюнулись, эта прочнейшая скорлупа разлетелась на тысячи мелких осколков. Если учесть, какого размера взрослые твари, значит, у них поистине фантастическая скорость роста! Я их сжег горящей сигарой… и ты бы только слышал, как мысленно вопили их подземные родители!

Если бы только я мог знать раньше — знать определенно! — что это не безумие, то, быть может, я смог бы как-то уйти от этого ужаса. Но теперь бесполезно. Мои заметки — просмотри их, Пол, и сделай то, что должен был сделать я. Заверши детальное расследование и передай властям сведения. Тебе может помочь Уилмарт, а может быть, еще Спенсер из Университета Квебека. У меня почти не осталось времени. Трещины пошли по потолку.

Этот последний толчок… от потолка отваливаются куски… а пол… пол поднимается! Помоги мне Господь, они идут за мной. Я уже чувствую, как они забираются ко мне в сознание, приближаясь…»
«Сэр,

Прилагаю эту рукопись, найденную на развалинах дома номер 17 по Энвик-стрит в городе Марск, графство Йоркшир, после подземных толчков в сентябре сего года и считающуюся «фантазией», которую автор, Пол Уэнди-Смит, подготовил для публикации. Более чем вероятно, что так называемое исчезновение сэра Эмери Уэнди-Смита и его племянника, писателя, было всего-навсего попыткой разрекламировать эту историю. Прекрасно известно, что сэр Эмери интересуется (интересовался) сейсмографией, и, быть может, его племянника каким-то образом вдохновили эти два землетрясения, случившиеся одно за другим. Расследование продолжается».

Сержант Дж. Уильямс

Полиция графства Йоркшир,

2 октября 1933 года
4. Проклятые земли

(Из записных книжек де Мариньи)
Вскоре стало ясно, что мой друг, оккультист, хотя сам он это отрицал, устал куда сильнее, чем сам в этом признавался. Он задремал. Закрыл глаза, обмяк в кресле и стал дышать медленно и ровно, а я читал письма — и… фантазию? — Пола Уэнди-Смита.

Признаюсь честно и откровенно: когда я закончил чтение, у меня в сознании просто закружился смерч! В этой «вымышленной истории» упоминалось так много реальных фактов… И почему автор предпочел дать персонажам истинные имена — свое и своего дяди, и зачем упомянул так много имен некогда живших людей? С учетом содержания писем, которые я прочитал до рукописи, я все сильнее и сильнее убеждался в том, что опасения Кроу — пока что, по крайней мере, — подтверждаются. Ибо, хотя мой друг об этом прямо не сказал, тем не менее я смог догадаться, что он поверил в то, что рукопись Уэнди-Смита — доказательство фантастического факта!

В то время, когда я дочитал рукопись до конца и заново просмотрел некоторые из писем, Кроу все еще мирно посапывал в кресле. Я нарочито громко пошуршал бумагами, укладывая их на письменный стол, и вежливо кашлянул. Эти звуки мгновенно вернули моего друга к полному бодрствованию.

Немало было на свете всякого такого, для чего я бы потребовал немедленного объяснения. Однако я ничего не стал комментировать «по горячим следам». Я сохранял внимание и сосредоточенность. Кроу поерзал в кресле и протянул мне коробку, содержащую… что?

Наверное, я знал заранее, что в ней лежит.

Я аккуратно приподнял картонную крышку. Убедившись, что моя догадка верна, я взял из коробки один из четырех красивых, тускло блестевших шаров.

— Отродье Шудде-М’еля, — тихо произнес я, поставил коробку на стол и стал рассматривать шар, лежавший у меня на ладони. — Яйца одного из наименее известных божеств Цикла мифов о Ктулху. Их прислал тебе Бентам, по твоей просьбе?

Кроу утвердительно кивнул.

— Правда, к посылке не было приложено письмо, да и упакована она была кое-как, явно второпях. Похоже, я здорово напугал беднягу Бентама… или не я, а что-то.

Я нахмурился и покачал головой. Мной снова овладели сомнения.

— Но во все это очень трудно поверить, Титус, и по целому ряду причин.

— Прекрасно! — горячо воскликнул Кроу. — Дабы развеять твое неверие — а я это сделаю непременно, — я хочу расправиться с немногими сомнениями, которые еще остались у меня самого. В это трудно поверить, Анри, — я это признаю, но игнорировать это невозможно. Однако… о каких причинах ты говоришь сейчас, отказываясь принимать все так, как оно есть?

— Ну, во-первых, — сказал я, откинувшись на спинку кресла, — разве не может быть вся эта кутерьма в самом деле кем-то подстроена? Уэнди-Смит сам намекает на это в послесловии, в последнем абзаце своего… «полицейского отчета».

— А-га! — воскликнул Кроу. — Хорошо подмечено… Но я уже все проверил, Анри. Этот последний абзац — его не было в первоначальной рукописи! Он был добавлен редактором издательства и составлен с использованием настоящего полицейского отчета об исчезновениях!

— Но тогда как быть с этим малым, Бентамом? — спросил я. — Разве он не мог где-то прочесть такую историю? Может быть, он просто что-то присочинил от себя к некой загадке, заинтриговавшей его? В конце концов, он в письме признается в некоторой склонности к просмотру разных странных и научно-фантастических фильмов. Возможно, он также интересуется литературными страшилками! Это вероятно, Титус. Рассказ Уэнди-Смита может, как ты сам сказал, быть основан на факте — может быть, она вообще взята из жизни, из достоверного дневника — в конце концов, таинственное отсутствие сэра Эмери и его племянника столько лет требовало какого-то расследования. Но эти записки вышли в свет как художественное произведение, а не как документальное!

Я заметил, что Кроу задумался о приведенных мной аргументах, однако через пару секунд он сказал:

— Помнишь рассказ про мальчика, который кричал «Волки!», Анри? Конечно, помнишь. Ну так вот: у меня такое чувство, что последнюю рукопись Пола Уэнди-Смита постигла такая же судьба. Он написал немало страшных историй, понимаешь? И я боюсь, что его литературный агент и издатель — невзирая на первоначальные сомнения (а сомнения были, если учесть, как поздно вышла книга) — сочли последнюю работу писателя плодом вымысла. Это заставляет меня с печалью вспомнить о судьбе Абмроза Бирса [Амброз Гвиннет Бирс (1842–1913 или 1914?) — американский писатель, журналист, автор юмористических и «страшных» рассказов. Один из его рассказов, «Случай на мосту через Совиный ручей», считается классикой американской прозы. // В конце жизни Амброз Бирс, разбитый личными трагедиями (преждевременная смерть двух сыновей, развод с женой, проблемы с работодателями), отправился в Мексику, где шла гражданская война. Последнее его письмо домой было датировано 26 декабря 1913 г., после чего писатель бесследно исчез. Место и время смерти Амброза Бирса и сейчас доподлинно неизвестны.]. Ты ведь знаешь, какие обстоятельства я имею в виду?

— Гм-м-м… — протянул я и сдвинул брови, гадая, на что намекает мой друг. — Бирс? Да-да. Американский писатель, мастер ужасов, верно? Умер в тысяча девятьсот четырнадцатом…

— Не «умер», Анри, — торопливо поправил меня Кроу. — Он просто исчез, и его исчезновение стало таким же загадочным, как все, что происходило в его рассказах. Он пропал так же бесследно, как Уэнди-Смиты!

Кроу опустился на четвереньки на полу и принялся выбирать книги и карты.

— Но в любом случае, дружище, ты меня либо не слушал так внимательно, как ты умеешь слушать, либо, — тут он мне улыбнулся, — ты слишком мало веришь в то, что, как я тебе поклялся, является истинной правдой. Я говорю о моих снах, Анри, — подумай о моих снах!

Он дал мне немного времени на раздумья, после чего сказал:

— Но если допустить, что эти мои ночные кошмары — просто совпадение, а мистер Бентам, как ты выразился, «шутник», то как ты объяснишь вот эти яйца? Может быть, ты думаешь, что Бентам, который производит впечатление здравомыслящего человека, жителя северо-востока до мозга костей, отправился в свою мастерскую и просто-напросто смастерил их там, использовав для этого пару ведер хризолита, залежи которого у него имеются в саду, и ведро алмазной пыли? Нет, Анри, не сходится. К тому же, — проговорил Кроу, поднявшись с колен и старательно взвесив шар на ладони, — я их проверил. Насколько я могу судить, они настоящие. На самом деле, я просто знаю, что это так! У меня было не так много времени, чтобы подвергнуть их более детальному исследованию, но одно совершенно точно — они отталкивают рентгеновские лучи! Это очень странно, при том, какие они тяжелые, — но в их структуре нет ни капли свинца. И еще кое-что, нечто гораздо более определенное…

Кроу положил яйцо в коробку, сложил аккуратной стопкой книги и карты, подобранные с пола, выдвинул ящик из письменного стола и достал медицинский инструмент.

— Это мне одолжил приятель, сосед — тот самый, который пытался по моей просьбе исследовать яйца с помощью рентгена. Хочешь послушать, де Мариньи?

— Фонендоскоп? — Я озадаченно взял у друга инструмент. — То есть?..

— Это — то самое, что упустил сэр Эмери, — прервал меня Кроу. — Его идея с сейсмографом была совершенно правильной — я, кстати, решил приобрести такой прибор в самом скором времени. Однако он мог попытаться прислушаться не только к серьезным толчкам, но и к маленьким, крошечным! Но нет, это несправедливо — ведь он почти до самого конца не знал, что собой представляют эти шары. Решив испробовать фонендоскоп, я, на самом деле, просто пошел по пути, проложенному сэром Эмери — но в сильно уменьшенных масштабах. Ну, давай, — поторопил меня Кроу, видя мою растерянность. — Послушай их!

Я вставил металлические трубочки в уши и с волнением приложил мембрану датчика к одному из яиц. Осмелев, я прижал датчик плотнее. Видимо, выражение моего лица так сильно изменилось, что это заставило Кроу довольно ухмыльнуться. Будь все не настолько серьезно, он бы, пожалуй, расхохотался. А я… я сначала изумился, а потом жутко испугался.

— Бог мой! — вырвалось у меня в следующую секунду, и мурашки побежали у меня спине. — Они… там… шевелятся?

— Да, — ответил Кроу, когда я, потрясенный до глубины души, опустился в кресло. — Шевелятся. Это первые звуки жизни, Анри, — неслыханной и невиданной жизни. Вернее сказать, ее повидало несколько бедолаг. Но эта жизнь — она издалека, из-за густых туманов времени и тысячелетий преданий и легенд. Это раса существ, равных которым нет ни в зоологии, ни в зоологической литературе. Эти существа по-настоящему неизвестны, и о них упоминается разве что только в самых сомнительных и странных книгах. Но они реальны — как наш теперешний разговор.

Мне стало не по себе, подступила тошнота. Я поспешно опустил яйцо в коробку, вытер ладони носовым платком и дрожащей рукой протянул другу фонендоскоп.

— Их нужно уничтожить, — чуть надтреснутым голосом проговорил я. — И немедленно!

— О? И как же, на твой взгляд, на это отреагирует Шудде-М’ель и его братцы и сестрицы — если они, конечно, двуполы? — негромко спросил Кроу.

— Что? — выдохнул я, не сразу поняв смысл вопроса. — Ты хочешь сказать, что они уже…

— О да, — ответил Кроу, предвосхитив мой вопрос. — Родителям известно, где находятся их яйца. Все верно. Их система связи работает несравненно лучше любой из наших, Анри. Вероятно, дело в телепатии. Именно с ее помощью эти существа разыскали те яйца, которые хранились в доме сэра Эмери на торфяниках. Именно так им удалось добраться туда за ним, преодолев расстояние порядка четырех тысяч миль, и они все время рыли себе дорогу под землей!

Задумайся об этом, де Мариньи! Какую задачу они ставят перед собой — вернуть украденные яйца. И, о Боже, это им почти удалось! Нет, я не осмелюсь уничтожить их. Сэр Эмери попытался, помнишь? И что с ним стало?

После небольшой паузы Кроу продолжал:

— А я, хорошенько поразмыслив над бумагами, оставленными сэром Эмери, пришел к выводу, что он был лишь частично прав в своих подсчетах. Взгляни на это вот с какой точки зрения: сэр Эмери решил, что репродуктивный цикл Шудде-М’еля и ему подобных настолько продолжителен, что они не могут себе позволить потерять хотя бы даже двух потомков. Но я уверен, что их появление в Англии было продиктовано не только этим. Возможно, они планировали это очень долго — может быть, несколько веков, а может быть, и тысячелетий! Мне это представляется так, что похищение яиц из Г’харне просто поторопило копателей. Теперь нам известно, что они явились из Африки — чтобы забрать свои яйца, чтобы отомстить — не важно… но у нас нет никаких доказательств того, что они вернулись обратно!

— Конечно… — прошептал я, наклонился и оперся локтями о крышку стола. Я вытаращил глаза — мысль Кроу наконец дошла до меня. — На самом деле сейчас все свидетельства в пользу того, что все как раз наоборот!

— Вот именно, — кивнул Кроу. — Твари пришли в движение, и кто знает, сколько у них гнезд и где эти гнезда могут находиться? Нам известно, что есть туннели в Западном Мидленде — по крайней мере, я сильно подозреваю, что это так. Еще один подкоп — в Хардене на северо-востоке Англии — но ведь могут быть еще десятки других! Не забывай слова сэра Эмери: «Он ждет времени, когда сможет заразить весь мир своей мерзостью…» Откуда нам знать — может быть, то вторжение в тысяча девятьсот тридцать третьем году было не первым? Что ты скажешь о заметках сэра Эмери насчет Адрианова вала и Эйвбери? Там тоже были их гнезда, Анри?

Кроу умолк — мне показалось, что он не может подобрать нужные слова.

А я встал и принялся ходить по кабинету — по той части пола, которую Кроу успел расчистить. Но все же… Я снова был озадачен. Что-то из того, что сказал Кроу… Мой разум еще не успел освоиться с сегодняшними откровениями.

— Титус, — наконец проговорил я, — что ты хочешь этим сказать — «гнездо в Западном Мидленде»? Ну, то есть, я понимаю — в Хардене творится нечто ужасное, но с чего ты взял, что нечто подобное может произойти в Мидленде?

— А! Тебя это зацепило. Но как я вижу, ты кое-что упустил, — сказал мне Кроу. — Но это можно понять, потому что пока тебе известны не все факты. Вот послушай: Бентам забрал яйца семнадцатого мая, Анри, а чуть позже, в этот самый день в Коулвиле, в двухстах милях оттуда, были отмечены линейные толчки в направлении с юга на север. Мне это видится таким образом: некоторое число особей из гнезда в Мидленде подобрались близко к поверхности земли — там, где почва более рыхлая, им, естественно, перемешаться проще. Затем они отправились проверить, что произошло с гнездом в Хардене. Если наложить Харден и Коулвил на карту — как я и поступил, продолжая руководствоваться опытом Эмери Уэнди-Смита, — то ты обнаружишь, что эти города расположены почти что четко на севере и юге на одной линии относительно друг друга! Но все это, в свою очередь, говорит нам о кое-чем еще… — Кроу продолжал более взволнованно: — Кое о чем. чего я сам не замечал вплоть до последнего времени — в Коулвиле нет постоянно живущих взрослых особей, как в Хардене! Эти четыре харденских яйца были предназначены для того, чтобы образовать ядро нового конклава!

Немного помолчав, чтобы дать мне уяснить эту информацию, Кроу продолжал:

— Как бы то ни было, это коулвильская… экспедиция, назовем ее так, приступила к работе в Хардене примерно двадцать шестого числа того же месяца, и это вызвало обвал грунта в шахте, о котором мне написал Бентам. Обнаружив, что яйца исчезли, твари проложили ментальный след к жилищу Бентама в Элстоне.

Кроу сделал паузу и порылся в бумагах. Из них он выудил газетную вырезку и передал ее через стол мне для ознакомления.

— Как видишь, Анри, отмечались подземные толчки в Стенхопе, округ Дарем, двадцать восьмого числа. Надо ли уточнять, что Стенхоп находится точно между Харденом и Элстоном?

Я снова откинулся на спинку кресла и сделал приличный глоток бренди, которым меня угощал Кроу.

— Титус, совершенно ясно, что тебе нельзя хранить яйца здесь! — воскликнул я. — Господи, да прямо сейчас — невидимые, неслышимые, разве что в виде небольших толчков, засекаемых чувствительными сейсмографами, — эти подземные осьминоги, эти жуткие вампиры могут пробираться сюда, прожигая себе путь в недрах Земли! Ты подвергаешь себя куда более серьезной опасности, нежели Бентам — до того, как он отправил тебе яйца посылкой.

И тут вдруг у меня возникла идея. Я наклонился и ударил кулаком по столу.

— Море! — громко произнес я.

Похоже, Кроу немного испугала моя эмоциональная вспышка.

— Что? — спросил он. — Что ты этим хочешь сказать — «море», де Мариньи?

— Да вот что! — Я ударил кулаком по ладони другой руки. — Нет никакой нужды уничтожать яйца и навлекать на себя месть разгневанных родителей! Нужно просто отвезти яйца к морю и бросить их туда. Разве сэр Эмери не говорил, что эти гады боятся воды?

— Это мысль, — медленно протянул Кроу. — И все-таки…

— Что?

— Ну, у меня на уме было использовать яйца иначе. В смысле, болееконструктивно.

— Использовать?

— Нам нужно остановить Шудде-М’еля раз и навсегда, друг мой, и ключ здесь, у нас, в наших руках! — Он постучал по коробке кончиком пальца. — Если бы только я мог продумать план, систему, которая могла бы заработать, найти способ… Но для этого мне нужно время, а это значит, что яйца должны оставаться здесь, а это значит, что…

— Титус, погоди, — грубо прервал я своего друга, примирительно подняв руки вверх. У меня появилась какая-то смутная мысль, она требовала, чтобы я сосредоточился. В следующее мгновение я радостно прищелкнул пальцами.

— Ну конечно! Я же чувствовал, что что-то не дает мне покоя. Ну-ка, поправь меня, если я ошибаюсь, но мы неопровержимо установили, что это чудище Шудде-М’ель и ему подобные описаны в цикле Мифов о Ктулху?

— Да, — кивнул мой друг. Он явно не понимал, к чему я клоню.

— Все очень просто, — сказал я. — Как же это получается, что эти твари не находятся в плену, как их мерзкие братья и кузены из мифологического цикла? Ведь их тоже должны были засадить в плен Старшие Боги миллионы лет назад?

Я попал в точку. Кроу нахмурился, быстро встал из-за стола, пересек кабинет и взял с полки том «Заметок о «Некрономиконе» Фири.

— Пока придется удовольствоваться этим, Анри, — сказал он. — По крайней мере, пока я не сумею договориться, чтобы тебе позволили ознакомиться с «Некрономиконом» в Британском музее. И на этот раз придется устроить так, чтобы тебе разрешили прочесть всю книгу. Однако, Анри, это опасная задача. Некоторое время назад я сам читал «Некрономикон» и был вынужден забыть большую часть прочитанного — потому что это было безумие! На самом деле, я думаю, нам будет лучше ограничить твой поиск определенными отрывками из перевода Генриетты Монтаг. Ты хочешь помочь мне в этом?

— Конечно, Титус, — ответил я. — Главное, сформулируй задание. А я постараюсь его исполнить наилучшим образом.

— Хорошо. Тогда это и станет твоим особым заданием, — сказал мне Кроу. — Ты сможешь сэкономить для меня уйму времени, если составишь краткую выборку из всего мифологического цикла Ктулху с особым акцентом на Шудде-М’еле. А я пролистаю еще несколько книг, которые, как я думаю, могут понадобиться нам в дальнейшем. А прямо сейчас давай-ка посмотрим, что нам сообщает Фири.

Мы никак не могли знать об этом тогда, но все получилось совсем не так, как планировал Кроу, потому что грядущие события должны были разрушитьлюбые планы. Но мы об этом знать не могли, поэтому мой усталый и растрепанный друг принялся переворачивать страницы произведения Фири, в котором тот пересказывает (и порой — очень ярко) жуткую книгу Альхазреда. И вот наконец Кроу отыскал нужную страницу.

— Вот оно, — объявил он. — Фрагмент, озаглавленный «Сила пятиконечной звезды».

Он уселся в кресло и принялся читать:
«Оберегом от ведьм и бесов, от Глубинных, Дулсов, Червей, Тахо-Тахо, Ми-Го, Шог-Гаотов, призраков, валузий и всех прочих подобных людей и тварей, служащих Великим Древним и их отродью, служит пятиконечная звезда, высеченная на сером камне древнего Мнара, однако от самих Древних она не так хорошо помогает. Хозяин такого Камня сумеет повелевать всеми Тварями, которые ползают, плавают, ходят и летают даже там, откуда нет возврата. В Ихе, так же как в Великом Р’льехе, в И’ха-нхтлей. а также в Йотхе, в Югготхе и Зотхике, в Н’каи и Наа-Хке, и в К’н-яне, в Каркозе и в Г’харне, и в городах-близнецах Иб и Дх-йиб, в Кадатхе и на Холодной Пустоши, и даже в озере Хали, пятиконечная звезда будет иметь свою силу. Однако даже звезды гаснут и холодеют, и даже солнца умирают, а расстояния меж звездами вырастают, так угасает и Сила всех вещей — и пятиконечной звезды, и заклятий, наложенных на Великих Древних добрыми Старшими Богами. И настанет время, как некогда было время, когда станет ясно:
То не мертво, что в вечности живет,

Но будет час, когда и Смерть умрет».
— «В Каркозе и Г’харне», — повторил я, когда Кроу закончил чтение. — Что ж, похоже, вот оно. объяснение!

— Да, — сухо отозвался Кроу, хмуро глядя на страницу раскрытой книги. — Но я почти уверен, что этот текст сильно отличается от музейного экземпляра «Некрономикона». Боже, как жаль, что Фири уже нет в живых! Я часто размышлял о его познаниях на предмет «Некрономикона» — не говоря уже о целом ряде других редких книг. И все-таки здесь… — Он постучал пальцем по странице, — здесь есть ответ хотя бы отчасти на твой вопрос.

— Значит, получается, что Шудде-М’ель был пленен в Г’харне, — проговорил я. сдвинув брови. — И значит, ему каким-то образом удалось бежать! Но как?

— Возможно, этого мы никогда не узнаем, Анри, если только не…

Кроу вытаращил глаза и побледнел.

— Что? Что ты хочешь сказать, Титус?

— Ну… — протянул мой друг, — я очень верю Альхазреду — даже в переложении Фири. Мысль чудовищная, я понимаю, но тем не менее, вероятно, ответ лежит в том, о чем я только что прочел. «Сила всех вещей — и пятиконечной звезды, и заклятий, наложенных…»

— Титус! — прервал я его. — Ты говоришь, что сила пентаграммы иссякла — а если это правда…

— Понимаю, — сказал Кроу. — Понимаю! Это также означает, что Ктулху и все прочие обрели свободу передвигаться, где пожелают, и могут убивать, и… — Он встряхнулся, словно пытался высвободиться из какой-то чудовищной паутины, и сумел вяло улыбнуться. — Но нет, такого быть не может. Нет, мы бы знали, если бы Ктулху, Йог-Сотхот, Йибб-Тстл и все прочие оказались на свободе. Мы бы узнали об этом давным-давно. Весь мир…

— Но как же тогда ты объяснишь…

— Я ничего не пытаюсь объяснить, Анри, — резко отозвался Кроу. — У меня только опасливые догадки. У меня такое впечатление, что какое-то время назад — примерно столетие назад, чары звездных камней — что бы там ни работало против Шудде-М’еля — были удалены от Г’харне тем или иным путем. Может быть, это произошло случайно, а может быть — и намеренно… и сделали это те, кем повелевают Великие Древние!

— С недобрыми намерениями, по небрежности — «теми, кем повелевают Великие Древние» — это я могу понять, — сказал я. — Но — «случайно»? Как это может быть, Титус?

— О! Существует огромное разнообразие природных катастроф, Анри. Оползни, наводнения, извержения вулканов, землетрясения — в смысле, естественные землетрясения, и каждое из таких происшествий, случись оно в правильном месте, способно унести, отбросить откуда-то звездные камни, благодаря которым держатся в плену все вышеупомянутые ужасы. Но в данном случае такое могло случиться, если Шудде-М’еля держали в плену только с помощью звездных камней!

Я слушал друга-оккультиста, и мысли бешено вертелись в моем мозгу. На миг у меня закружилась голова, меня замутило.

— Титус, погоди! Это… слишком быстро для меня… слишком быстро! — Я предпринял попытку успокоиться с помощью силы воли. — Послушай, Титус. Вся моя система восприятия мира — вся целиком — перевернулась с ног на голову за один вечер. То есть… я всегда питал интерес к оккультным наукам, ко всему странному и страшному, выходящему за рамки обычности, и порой это было сопряжено с опасностью. Мы с тобой на протяжении многих лет не раз сталкивались с поистине ужасными опасностями… но это! Если я признаю существование Шудде-М’еля — второстепенного божества из мифологии, которая, как я думал, для меня останется на грани не более чем проходящего интереса… Но теперь… — Я зачарованно и испуганно посмотрел на картонную коробку на письменном столе. — Теперь получается, что я просто должен признать его существование, но если так, то я должен поверить в реальность всех прочих подобных ужасов! Титус! До сегодняшнего дня мифологический цикл Ктулху оставался для меня всего лишь легендой, преданием — интересным, захватывающим, полным опасностей — но не опасней любых оккультных исследований! А теперь…

— Анри, — вмешался Кроу. — Анри, если ты чувствуешь, что это нечто, что ты не в силах принять, дверь открыта. Ты пока не погрузился в эту историю, и ничто не мешает тебе держаться от нее подальше. Но если ты решишь, что хочешь в этом поучаствовать, — милости прошу. Однако ты должен знать, что это может оказаться намного опаснее, нежели все, с чем ты имел дело раньше!

— Дело не в том, что я боюсь, Титус, пойми меня правильно, — сказал я другу. — Дело в масштабах происходящего! Я знаю, что бывают потусторонние события, и у меня самого бывали в жизни случаи, которые иначе как «сверхъестественными» не назовешь, но они всегда были исключениями. Ты просишь меня поверить в то, что мифология Ктулху — не более и не менее, чем доисторический факт, что, на самом деле, означает, что сам фундамент нашей сферы существования построен на инопланетной, чужеродной магии! Если все так, то получается, что оккультное — нормально, что Добро выросло из Зла, в противоположность доктринам христианских мифов!

— Я отказываюсь вступать в богословский спор, Анри, — ответил Кроу. — Но в целом я все понимаю именно так. Однако давай пару моментов проясним четко и ясно, дружище. Во-первых, вместо слова «магия» употребим слово «наука».

— Не понимаю.

— Промывание мозгов, Анри! Старшие Боги знали, что им нечего надеяться на то, что удастся засадить таких могущественных существ, каковыми являются божества Цикла Ктулху, просто за физические, материальные решетки. Они превратили в тюрьмы сознания самих Великих Древних — а быть может, и их тела! Они установили ментальные и генетические блоки в психику и самую суть сил зла и их приспешников, чтобы при виде некоторых символов или при их словесном произнесении эти силы сдерживались, теряли могущество! Этим объясняется, почему столь сравнительно несложные устройства, как Мнарские звездные камни, эффективны и почему, в случае удаления этих камней от места пленения сил зла, можно заставить оные силы отступить с помощью произнесения ряда заклятий.

На миг это объяснение поразило меня еще сильнее, чем все предыдущее, но я с сомнением поинтересовался:

— Титус, ты об этом раньше знал или только что придумал?

— Эта гипотеза давно стала моим личным мнением, Анри, и она объясняет многое, прежде «необъяснимое». Я думаю также, что мои предположения относятся к одному более чем загадочному отрывку из «Кхтаат Акеадинген». Как тебе известно, в этой книге есть короткая глава, посвященная «Общению с Ктулху в сновидениях». К счастью, подлинные способы, требуемые для осуществления этой чудовищно опасной процедуры, даны в виде шифра — невероятно сложной комбинации цифр, и этот код каким-то непостижимым образом связан с Ньярлатотепом. Однако в этой же главе автор высказывает утверждение, весьма близкое к моим предположениям насчет того, что Старшие Боги были учеными. У меня где-то есть скопированный отрывок, чтобы в случае чего его легко можно было найти и свериться с ним. — Кроу покопался в бумагах на письменном столе. — А! Вот он. Здесь есть совершенно определенные параллели со многим, что более всего известно в мифах о Ктулху, и к тому же прослеживается связь с самыми последними из христианских преданий. В общем, слушай:
«Наука, которой владело большинство Верховных, была и всегда будет Путем Света, бесконечно узнаваемым во всем Времени, Пространстве и всеми Ангелами, как любезным для Всевышнего. Некоторые из богов, однако, имевших мятежную натуру, предпочли отрицать Волю Большинства. Они отвергли свою бессмертную Свободу в Бесконечности и избрали для себя Путь Мрака, и были изгнаны в подобающие места в Пространстве и Времени. Но даже в Изгнании Темные Боги бунтовали против Верховных, посему тем, кто идет Тропою Света, следует держать их Вне всяких Знаний и накладывать некие узы на их Разум через Страх перед Путем Света. А в их телах следует заложить запрет плодиться и размножаться, дабы наказание за грехи отцов передавалось в вечности к детям и детям детей во веки веков, иначе Время станет таким, каким было прежде, когда падут все препоны, и звезды, и живущие на них, и пространства между звездами, и живущие там, и все Время, и все Ангелы будут соблазнены, обмануты и уведены в вечную ночь по Тропе Тьмы, когда Великое Все исчезнет и станет едино, и явится Азатот в своей сияющей славе, и вновь начнется Бесконечность…»