Виктория Томпсон

Убийство на площади Астор

Детектив в стиле Конан Дойла

Моему литературному агенту Нэнси Йост, которая всегда верила в меня и заставляла меня смеяться, даже когда приносила скверные новости. И моему дорогому мужу Джиму, который снимал с меня бремя забот, так что в итоге я смогла написать вот это

Глава 1

Поначалу Сара решила, что звон колокольчика – это часть ее сна. Он звенел так нежно и успокаивающе, а она спешила на этот звук, идя через залитую солнцем лужайку, как будто ее манила золотистая бабочка. Но потом раздался громкий стук в дверь, и Сара поняла, что это вовсе не сон. C трудом вытащив себя с этой прекрасной лужайки и из глубин сна, она неохотно разлепила тяжелые веки. Ну конечно, кто‑то барабанил в наружную дверь.

– Попридержи лошадей, – пробормотала Сара, отбрасывая в сторону одеяло.

Для начала апреля ночной воздух был довольно холодным. Сара живо вспомнила, как накануне вечером налетел мерзкий ветер и засыпал город снегом – его выпало несколько дюймов. Дрожа от холода, женщина пошарила в темноте, отыскивая шлепанцы, но так и не нашла и в полной тьме двинулась босиком туда, где была дверь в спальню. По пути подхватила с изножья кровати свой халат и на ходу натянула.

– Иду‑иду! – крикнула она, раздумывая, слышит ли ее тот, кто так долбит в дверь, за создаваемым им самим грохотом.

На самом деле Саре хотелось крикнуть: «Да успокойся ты! Дети сами отлично знают, когда им родиться, вряд ли требуется спешка». За все три года, которые Сара проработала акушеркой, зарабатывая себе на жизнь родовспоможением, она могла по пальцам одной руки перечислить случаи, действительно требующие экстренных мер. Обычно это были ситуации, когда ее вызывали в лачугу где‑нибудь в Лоуэр‑Ист‑Сайде к роженице настолько бедной, что та даже не могла оплатить услуги акушерки, а роды протекали тяжело и с осложнениями. У семьи несчастной не оставалось иного выбора, кроме как вызвать Сару, часто в почти напрасной надежде, что она сумеет спасти либо мать, либо ребенка.

Стряхнув с себя последние остатки сна, Сара прошла через промерзшую переднюю комнату, которая также служила приемной. Про себя она молилась, чтобы это оказался не подобный безнадежный случай. Свет уличных газовых фонарей отражался от свежевыпавшего снега и давал достаточное освещение. Несмотря на зашторенные окна, Сара сумела пересечь приемную, не наткнувшись на предметы медицинского оборудования.

– Кто там? – спросила она, добравшись до входной двери.

Женщине, живущей в одиночестве, да еще в Нью‑Йорке, следует соблюдать особую осторожность, даже если она находится в относительно цивилизованном районе, известном как Гринвич‑Виллидж.

– Это Хэм Фишер. Я недавно поселился в пансионе миссис Хиггинс. У нее началось! Она послала меня, чтобы…

– Сейчас. Уже иду. Одну минутку. – Сара испытала некоторое облегчение, торопливо возвращаясь в спальню, чтобы одеться.

У миссис Хиггинс все пройдет легко – если, конечно, не возникнут непредвиденные осложнения. У нее это будет уже шестой ребенок, и предыдущие роды проходили без проблем. Сара сама принимала пятого младенца миссис Хиггинс, еще и двух лет не прошло с того дня. Значит, не придется посреди ночи тащиться в Лоуэр‑Ист‑Сайд, где любую женщину, появившуюся на улице после наступления сумерек, по определению считают проституткой, даже если ее кто‑то сопровождает. Очевидно, в качестве посыльного Хэма выбрали потому, что он мог обеспечить Саре безопасность и своевременное прибытие на место, но одного‑единственного телохранителя оказалось бы явно недостаточно, чтобы защитить акушерку от обитателей бедного района с многоквартирными домами.

Нынче Саре придется пройти всего несколько кварталов Виллидж, чтобы добраться до пансиона миссис Хиггинс. Это весьма кстати, поскольку снега в некоторых местах набралось довольно много. «И кто теперь, – думала Сара на ходу, – будет готовить еду для жильцов пансиона, если миссис Хиггинс рожает?» Акушерке придется твердо настоять на том, чтобы роженица не вставала с постели и не принималась слишком скоро за работу ни при каких обстоятельствах. Шесть детей за десять лет и так здорово сказались на ней, и если Саре не удалось добиться того, чтобы миссис Хиггинс больше не беременела, она, по крайней мере, позаботится о том, чтобы здоровье матери не пострадало более неизбежного.

Поспешно – как от холода, так и в силу срочности дела – Сара натянула на себя все требуемые предметы туалета и белье, а также то, что она считала своими «родильными одежками», – самую старую юбку и блузку с длинными рукавами, которым не страшны случайные брызги крови или иных жидкостей, что могли попасть на них в процессе родов. Всего через несколько минут акушерка была готова. Она набросила на плечи толстый тяжелый плащ, чтобы прикрыться от ледяного ветра, и схватила свой медицинский саквояж. То есть саквояж Тома. Тот самый, который Сара подарила ему, когда он стал врачом и получил официальное свидетельство. На стенке по‑прежнему было написано его имя – «доктор Томас Брандт». Сара всегда чувствовала рядом присутствие Тома, когда шла куда‑то с этим саквояжем…

Безжалостно отбросив воспоминания, акушерка устремилась к выходу. Хэм Фишер ждал ее. Он оказался здоровым, рослым парнем с покрытым оспинами лицом и полным ртом кривых зубов. Его глаза в данный момент были неестественно широко раскрыты от ужаса.

– Надо бы поспешить, миссис Брандт, – пробормотал Фишер.

Один только намек на то, что ребенок уже мог начать продвигаться к свету, повергал его в панику. Обычная реакция для большинства мужчин. Сара прекрасно знала, что спорить с Фишером бесполезно.

– Конечно‑конечно, – согласилась она и последовала за провожатым, когда тот двинулся вперед поспешной рысью.

Ветер уже прекратился, и облака разошлись. Выпавший снег успел превратиться на мостовой в мерзкую слякотную кашу, в которой оставили следы колеса повозок и копыта лошадей. Но на тротуаре снега еще было по колено, за исключением мест, где его успели притоптать другие прохожие. Сара чувствовала, как влажный холод проникает в туфли. Она осторожно следовала за Хэмом, ступая по его следам.

Сара успела сделать всего несколько шагов, когда услышала, как наверху в соседнем доме кто‑то поднял створку окна и знакомый голос осведомился:

– Миссис Брандт, это вы?

– Да, миссис Элсуорт, – ответила Сара и улыбнулась. Миссис Элсуорт вряд ли увидит в темноте ее улыбку.

Следовало бы помнить, что уйти незамеченной ни за что не удастся. Соседка засечет любое движение даже среди ночи. Иногда Сара задавалась вопросом: а спит ли эта старуха когда‑нибудь вообще?

– Ох, боже мой, неужели кто‑то должен родиться в такую ужасную ночь?

– Точно, должен. – Сара надеялась, что эта перекличка не перебудит соседей. – Мне надо спешить, – добавила она, заметив, что Хэм Фишер остановился, поджидая ее с видимым нетерпением.

– Ох, боже ты мой, так сегодня ж десятый день после новолуния! Вы ведь знаете, что это означает, не правда ли? Любой человек, родившийся на десятый день новолуния, обречен стать беспокойным бродягой, неугомонным странником… Как вы думаете, может, вам удастся отсрочить, задержать роды хотя бы на один день? Это ведь жестоко – обречь бедного младенца на такую жизнь, полную…

– Я сделаю все от меня зависящее, миссис Элсуорт, – пообещала Сара, качая головой.

К счастью, темнота скрывала лицо акушерки, на котором читалось явное отвращение. У старухи были предрассудки и суеверия по любому поводу. Сара успела наслушаться от нее сотен подобных предостережений за те годы, что жила по соседству, но миссис Элсуорт продолжала поражать ее все новыми и новыми. Кажется, у этой дамы неистощимый запас подобных штучек.

– Миссис Брандт, ну пожалуйста! – взмолился Хэм.

– Увидимся утром, миссис Элсуорт, – попрощалась Сара, поспешно догоняя своего сопровождающего, снова припустившего рысью.

– Надеюсь, вы прихватили с собой щепотку соли, чтобы уберечься от несчастий, раз уж выбрались на улицу в такую ночь! – прокричала им вслед миссис Элсуорт.

– Да‑да, прихватила! – соврала в ответ Сара, не испытывая ни малейших угрызений совести.

Еще через полквартала Хэм наконец осознал, что акушерка не может идти так же быстро, как он. Фишер замедлил шаг и подождал ее, хотя дрожал всем телом от нетерпения и желания помчаться бегом. Он стащил с головы свою потрепанную шапку и провел длинными костлявыми пальцами по спутанным со сна волосам.

– Кто это там? – раздался еще один знакомый голос из тени на противоположной стороне пустой улицы.

Хэм испуганно оглянулся, но Сара ответила спокойно:

– Это миссис Сара Брандт, офицер Мёрфи.

Полицейский, проверявший двери на своем участке, дабы убедиться, что все они заперты, выступил в круг света, отбрасываемого газовым уличным фонарем. Он прищурился, оглядывая акушерку и ее спутника.

– Опять на вызов, не так ли?

– Точно.

– Надеюсь, не слишком далеко. Уж больно время неподходящее!

– Совсем недалеко, всего лишь в дом миссис Хиггинс.

Мёрфи кивнул. Свет, мелькнув, отразился от звезды на его полицейском шлеме.

– А провожу‑ка я вас до места.

Сара вовсе не ожидала предложения сопроводить ее. Нью‑йоркская полиция хорошо известна высоким уровнем коррумпированности, даже несмотря на недавние попытки ее реформировать, к тому же Сара не могла себе позволить платить за подобную защиту. Приходилось довольствоваться тем, чтобы время от времени делать маленькие подарки детишкам полицейских и иной раз баловать их самих сладостями, приготовленными на собственной кухне, дабы снискать доброе расположение. Поэтому рассчитывать оставалось лишь на то, что они все же придут Саре на помощь, когда это действительно потребуется.

Хэм Фишер, по всей видимости, не имел ни малейшего желания заполучить подобный полицейский эскорт. Он уже поспешно двигался дальше, надвинув шапку пониже на глаза, когда Сара догнала его. На секунду она задумалась, нет ли у Хэма причин избегать внимания полиции, но эта мысль пропала, едва возникнув. Ни у кого из бедных и беззащитных людей никогда не возникнет желания быть замеченным полицейским. Ведь тот может его арестовать просто потому, что ему так хочется, а потом силой выбить из бедолаги признание в преступлении, которого он не совершал, но которое нужно на кого‑то повесить.

Сара давненько перестала тешить себя иллюзиями и злиться по данному поводу. Женщине, к тому же одинокой, этот мир не изменить. Она, конечно, может что‑то улучшить, помочь кому‑то, пусть немногим. Именно это Сара и делает нынче ночью.

Ей уже приходилось почти бежать, чтобы не отстать от своего сопровождающего, и они за считаные минуты добрались до широких, засыпанных снегом тротуаров Пятой авеню. Перед тем как ее пересечь, Сара огляделась по сторонам, бросив взгляд вдоль улицы в направлении Вашингтон‑сквер, где различила очертания огромной арки, недавно там установленной. Арка располагалась почти рядом с домом, где Сара выросла. Острые углы и силуэт сейчас были скруглены снежными сугробами, но знакомые очертания все равно отчетливо виднелись на фоне ночного неба. Потом Сара посмотрела в другую сторону, туда, куда ее родители переехали несколько лет назад. Они желали убраться подальше от наплыва художников, артистов и прочих свободномыслящих индивидуумов, вольнодумцев и атеистов, понаехавших в Гринвич‑Виллидж. Эти люди совершенно изменили район, превратив его из анклава богатых людей в обиталище богемы. Улица оставалась такой же, как прежде, но перемены произошли в тех пятидесяти кварталах, которые теперь располагались между старым жилищем Сары и новым городским зданием из красно‑бурого песчаника, где теперь жили ее родители.

Интересно, осознают ли родители иронию своего нынешнего положения? Сара, конечно, могла бы спросить об этом у матери, но она не разговаривала ни с ней, ни с отцом со дня похорон Тома. Те пятьдесят городских кварталов, что отделяют от них скромный врачебный кабинет – бывший кабинет Тома, а теперь ее, – вполне можно считать океаном, поскольку Сара и ее родители живут теперь в совершенно разных мирах.

Женщина перевела взгляд на мощенную булыжником проезжую часть авеню. В дневное время пересекать эту улицу, лавируя в потоках карет, двухколесных кэбов и автомобилей, весьма опасно, и сделать это почти невозможно, но в связи со вчерашней бурей даже проститутки и их клиенты убрались на ночь под крышу. Саре сейчас следовало беспокоиться лишь о том, чтобы перейти дорогу, обогнув кучи лошадиного навоза и мусора, прячущиеся под слоем снега. Уличные уборщики еще не успели все это вывезти.

Миновав еще несколько домов, акушерка и ее провожатый пересекли Бродвей и вышли на небольшой зигзагообразный поворот улицы, который именовался Астор‑плейс. За ним располагался тихий жилой район, где находился пансион миссис Хиггинс. В давние времена этот дом целиком принадлежал ее семье, но когда ее муж лишился зрения и потерял свой процветающий портновский бизнес, им пришлось переселить все семейство в две задние комнаты, а остальные сдавать жильцам.

К счастью, одна из этих комнат была в данное время свободна, так что миссис Хиггинс могла рожать в относительно изолированном помещении при содействии своей соседки. Сбросив плащ и потопав ногами, чтобы сбить с туфель снег, Сара присоединилась к женщинам.

– Очень хорошо, что вы не успели начать без меня, – довольным тоном сообщила она, быстро оценив ситуацию.

Комната, обставленная по‑спартански, была почти пустая, но чисто убранная. Чистым было и постельное белье. Многие врачи и акушерки не видят особой необходимости в соблюдении чистоты, но Сара давно уже убедилась, что матери, рожающие на хорошо выстиранных простынях, справляются с делом гораздо лучше, чем те, которые этим пренебрегают.

Соседка миссис Хиггинс улыбнулась акушерке, но сама роженица ничего веселого в данной ситуации не видела.

– Схватки идут одна за другой. Не думаю, что малыш дождется утра… Ох, вот опять начинается!

Сара уже заметила, что миссис Хиггинс сильно тужится – верный признак начавшихся родов. Да, она права, этот ребеночек утра дожидаться не станет. Миссис Элсуорт будет крайне разочарована.

Акушерка бросила взгляд на золотые часы, пришпиленные к корсажу. Это был рождественский подарок от родителей, полученный бог знает когда. Требовалось засечь время схваток.

– Подождем, пока закончится очередная схватка, а уж потом я вас осмотрю, – сказала Сара. – Хорошо, что ваш жилец настоял на том, чтобы я поспешила. Давно она тужится? – Вопрос адресовался соседке.

Та открыла рот, чтобы ответить, но вдруг раздался ужасный вопль, испугавший всех трех женщин. Сара обернулась к дверям и увидела молодую девушку. Ей было лет шестнадцать‑семнадцать, она еще не сформировалась окончательно и отличалась хрупкой нежной красотой. Вьющиеся золотистые волосы волнами падали на плечи, спешно наброшенный халат говорил о том, что девушку внезапно разбудили и она пришла посмотреть, чем вызваны шум и суета. Бедняжка пришла в ужас от увиденного. Ее синие, словно фарфоровые, глаза были распахнуты даже шире, чем у Хэма Фишера, когда тот явился за Сарой, и девушка зажала рот тыльной стороной ладони, словно опасаясь, что ее стошнит.

Сара была уверена, что никогда раньше эту девицу не видела – она бы наверняка запомнила столь прелестное личико, – но все равно ей вдруг почему‑то вспомнилось имя.

– Мина? – спросила она, не успев ничего сообразить.

Взгляд девушки тут же переместился с роженицы, бьющейся и извивающейся на кровати, на Сару, и ужас в ее прелестных глазах сменился совсем уж жутким выражением.

– Уберите ее отсюда, – выдохнула миссис Хиггинс, когда миновала очередная схватка. – Ей тут совсем не место.

– Пойдем, пойдем, моя милая, – сказала соседка, спеша выполнить просьбу миссис Хиггинс. – Не нужно этого пугаться, тебе ведь и самой придется когда‑нибудь рожать.

При этих словах бледное от природы лицо девушки стало пепельно‑серым, и Сара даже на секунду испугалась, что она сейчас упадет в обморок. Но соседка уже выводила девицу из комнаты. Так что если бедняжка потеряет сознание в коридоре, эта проблема Сары не касается. Отбросив мысли о девушке, акушерка повернулась к роженице.

– Ну а теперь посмотрим, что тут у нас происходит, – сказала она, расстегивая пуговицы на манжетах и закатывая рукава, собираясь начать осмотр.

* * *

Сара не вспоминала эту девушку весь следующий день и еще полдня, до того момента, пока не явилась к миссис Хиггинс и ее новорожденному сыну с первым после родов визитом. Обычно она приходила к новоявленной мамочке уже на следующий день, но поскольку на сей раз ребенок появился на свет практически на рассвете, Сара подождала еще одну ночь, прежде чем нанести роженице очередной визит.

В это утро город выглядел совсем иначе, нежели вчера ночью. Остатки снега были собраны в тачки и сброшены в реку, а вместе с ними исчезла и тишина ночи. Грохот поездов надземки по мостам над Шестой авеню то и дело перекрывал обычный шум активной городской жизни. Колеса повозок и подковы лошадей стучали по дорогам, мощенным булыжником, возницы орали на лошадей и на других возниц, уличные торговцы громко расхваливали свои товары, женщины звали детишек или перекрикивались с соседками. Саре, конечно, нравились сны о мирных лужайках, но больше всего она любила именно эти картины, эту кипящую жизнь города с ее оглушительными звуками.

По дороге она вспоминала события прошедшей ночи; вспомнила и девушку, которую назвала Миной. Сара отлично знала, кого она имела в виду и о ком тогда думала. Мина ван Дамм была ее одноклассницей, они вместе учились в закрытой частной школе для девочек; кроме того, вращались в общих кругах. В свое время Сара почитала это очень важным обстоятельством, но теперь не ставила ни в грош. Мина ван Дамм в возрасте шестнадцати лет выглядела в точности как эта девушка, но теперь, несомненно, так уже не выглядит. Мина была ровесницей Сары; стало быть, ей уже за тридцать. Она наверняка растолстела, сделавшись полной матроной с кучей детей.

Такой станет и эта девица, и очень скоро. Сара уже поняла, что она собой представляет. Поняла о ней кое‑что такое, что не осознавала вплоть до настоящего момента. Она все еще размышляла об этом своем озарении, когда завернула за угол и увидела толпу, собравшуюся перед пансионом миссис Хиггинс. Несколько женщин, все еще в домашней одежде, но завернутые в толстые шали, столпились на тротуаре. Это означало, что на улицу их вытащило некое чрезвычайное событие. В ином случае они успели бы переодеться в уличное платье.

Женщины тихонько переговаривались, а вокруг сновали дети. Они играли в свои игры, катали обручи, не обращая ни на что внимания, ни на какие неприятные события, заставившие их матерей собраться на улице. Сара тут же подумала о миссис Хиггинс и ее новорожденном. Если с ними что‑то случилось, то почему не послали за ней?

Акушерка поспешно подошла к ближайшей женщине. Это была Берта Пибоди. Сара когда‑то принимала у нее роды, помогая появиться на свет жирному толстощекому младенцу, который сейчас восседал у Берты на бедре и сосредоточенно сосал ладошку.

– Что случилось? – спросила Сара.

– Убийство, – ответила Берта, явно пребывая в шоке.

– Миссис Хиггинс убили? – ужаснулась Сара.

– О нет! – поспешно уверила ее Берта. – Одну из ее постоялиц. Молодую девушку. Она тут недавно поселилась, всего пару недель назад, а нынче утром ее обнаружили мертвой. Кто‑то из детей ее нашел, когда она не спустилась к завтраку.

– Девушка со светлыми волосами? – Саре очень не хотелось в это верить.

– Ага, она самая.

– Кошмар, просто кошмар! – заявила другая женщина, и остальные забормотали то же самое.

Сара не могла с этим не согласиться. В городе каждый день умирают люди, нередко погибая от насилия, но в этом районе вряд ли хоть когда‑то случалось подобное. Чтобы кто‑то погиб от чужой руки, да еще столь юное и невинное создание… И если Сара жутко расстроилась, то нетрудно предположить, в каком состоянии сейчас пребывает миссис Хиггинс.

– Пойду‑ка я лучше проверю, как там миссис Хиггинс. Такое несчастье может плохо сказаться и на ней, и на младенце.

– Они никого не пускают внутрь, – предупредила Берта, но Сара уже поднималась по ступенькам к парадной двери пансиона, где стоял полицейский мощного телосложения, загораживая вход в дом.

* * *

– Тело можно выносить? – осведомился сотрудник отдела судмедэксперта.

Детектив‑сержант Фрэнк Мэллой бросил последний взгляд на лежащее на полу тело девушки и устало кивнул. Не так он планировал провести это утро, нет, не так. Ни нынче, ни в любой другой день. Поиск убийцы этой хрупкой девочки не грозит детективу ничем хорошим и, конечно же, никак не поможет продвинуться по карьерной лестнице.

Фрэнк Мэллой видал сотни таких девиц, недавно прибывших в город и тщетно пытающихся найти приличную работу, которая дала бы им возможность зарабатывать на жизнь. Но обычно деньги у них заканчивались раньше. Им приходилось идти на панель или, при более удачном раскладе, в какой‑нибудь публичный дом. Этой девице вполне могло повезти. Достаточно красивая, чтобы попасть в одно из подобных заведений, даже получше тех, что располагаются на Пятой авеню. Она могла бы даже привлечь внимание какого‑нибудь богатенького типчика, ищущего себе любовницу, и он бы устроил ее с шиком. Возможно, у девицы хватило бы ума копить денежки, чтобы в конечном итоге открыть свой собственный бордель. Это было знаком огромного успеха для женщины, пустившейся во все тяжкие, но редким шлюхам удавалось добиться подобного. По большей части их жизнь заканчивалась в сточной канаве, нередко они становились жертвами разных болезней или недовольных клиентов.

А вот эта кончила тем, что теперь лежит мертвая на полу пансиона. Причем вполне респектабельного пансиона, не из тех, что только именуются пансионами, а на самом деле функционируют как обычные бордели. И эта девушка никогда не стала бы успешной шлюхой, как представлял это себе Фрэнк. Ума бы у нее не хватило. Детектив точно это знал, потому что девица, по всей видимости, только начала торговать собственным телом – даже не успела толком начать, как выбрала не того клиента и была убита.

Можно было бы пожалеть эту несчастную и прелестную девицу, но Фрэнк не мог позволить себе такую роскошь, как жалость. Ему нужно выполнять свои обязанности. Со всей ответственностью. Ему нужно стать капитаном полиции, и Фрэнк аккуратно и последовательно копил деньги, чтобы взятками вымостить себе путь наверх к высокому положению. Это единственный способ продвижения по службе, возможный в городской полиции Нью‑Йорка. По крайней мере, так было до недавнего времени. По городу прокатилась волна реформ, призванная изменить систему, которая существует уже столетия. Но Фрэнк был уверен, что волна эта скоро спадет. Поэтому он продолжит копить деньги, чтобы не попасть впросак, когда реформаторы сдадутся и разойдутся обратно по своим джентльменским клубам. Никто ведь не предложит ему ни гроша за раскрытие убийства девушки, а это расследование может занять кучу драгоценного времени, которое можно использовать гораздо правильнее, обслуживая людей, готовых выказать свою благодарность вполне практическим путем.

– Там какая‑то дама на крыльце, хочет зайти внутрь. Говорит, что ей надо увидеться с миссис Хиггинс, – сообщил полицейский, Фрэнк оставил его у парадной двери, прежде чем спустился по лестнице в нижний холл. Что ж, ничего необычного. Всегда найдется хотя бы одна любопытная старуха, считающая своим долгом получить информацию о преступлении из первых рук.

– Кто она такая?

– Какая‑то миссис Брандт.

– Ей что‑нибудь известно о погибшей девушке?

– Я про это не спрашивал.

Фрэнк вздохнул. Он как раз добрался до нижней ступеньки лестницы.

– Впусти ее. Я побеседую с ней в гостиной. – Такие старухи обычно в курсе всех сплетен в округе. От них можно что‑то узнать, что потом поможет поскорее расследовать это дело и закрыть его.

Полицейский кивнул и отворил переднюю дверь. Фрэнк изумленно замер, увидев вошедшую даму. Он, правда, и сам не знал, что именно ему следовало ожидать увидеть, но явно не это. Миссис Брандт оказалась красивой женщиной. Великолепную фигуру облегала одежда хотя и несколько потрепанная, но дорогая и отлично пошитая. В руке она держала черный саквояж, на вид медицинский. Незнакомка выглядела гораздо моложе типичных старых ведьм, настаивающих на том, чтобы их пустили на место преступления. В ней явно достаточно наглости и бесстыдства, чтобы спорить с полицией. И, несомненно, именно молодость придает ей уверенности в себе. Потрясающие серо‑голубые глаза встретили взгляд Фрэнка с таким демонстративным вызовом, что детективу стало немного не по себе. Он даже занервничал. Вот только этого ему сейчас не хватало! Видимо, явилась одна из суфражисток, считающих делом принципа превратить жизнь любого мужика в сплошные неприятности.

– Это детектив‑сержант Мэллой, – представил его полицейский. – Он хочет с вами побеседовать.

– Меня зовут Сара Брандт, – кивнула дама Фрэнку, который вовсе не просил ее представляться. – Я акушерка, вчера принимала роды у миссис Хиггинс. Мне нужно удостовериться, что у нее всё в порядке.

Акушерка? Роды? Мэллою никто ничего про это не говорил. Хиггинс просто сказал, что его жена нездорова, что она ничего не видела и не слышала. Поэтому Фрэнк и не собирался пока ни о чем ее расспрашивать. А на самом деле миссис Хиггинс вовсе не больна! Она только что родила! И ребенка принимала Сара Брандт. Эта новость растравила старую рану у Фрэнка в душе и принесла боль, чего он не мог себе позволить, но одновременно вызвала приступ ярости. Однако привычка, конечно же, взяла свое, и Мэллой сумел сдержаться. По крайней мере, теперь он будет подготовлен к встрече с миссис Хиггинс. Насколько это возможно.

Детектив‑сержант заставил себя собраться с мыслями.

– Зайдите на минутку в гостиную, миссис Брандт. Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

– О чем?

Теперь Фрэнк был уже совершенно уверен, что Брандт и впрямь из этих суфражисток. Нет, вы только представьте себе, задавать вопросы офицеру полиции!

– Прошлой ночью здесь убили молодую девушку.

– Я в курсе, – нетерпеливо сообщила миссис Брандт. – Именно поэтому мне необходимо осмотреть свою пациентку, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке. Такие шокирующие события иной раз могут вызвать осложнения и прочие проблемы.

«Да‑да, проблемы. У кого их сейчас только нет», – подумал Мэллой. Эта Сара Брандт точно создаст ему немало проблем. При обычных обстоятельствах Фрэнк отлично знал, как обращаться с упрямым свидетелем: слегка его потрясти, пару раз шлепнуть или стукнуть, потом врезать дубинкой, если все прочее не помогает. Но с Сарой Брандт – Фрэнк это сразу понял – обычные методы не сработают, каким бы сильным ни было желание их применить. Вряд ли стоит винить Фрэнка за то, что ему очень этого захотелось, хотя он никогда не осмелился бы поднять руку на респектабельную женщину; но никто не осудил бы его, если бы он грубо с ней обошелся.

– Ваша пациентка может подождать несколько минут, пока вы отвечаете на мои вопросы, – резко бросил он.

От его тона у миссис Брандт чуть расширились глаза – от изумления, не от страха, чего Фрэнк не мог не заметить с некоторым раздражением. Но женщина все же прошла в гостиную, в указанном Фрэнком направлении, оставив свой черный саквояж в холле. Особой радости ей это точно не доставило. И Сара дала это понять детективу ледяным молчанием. Возможно, ему следовало избрать в разговоре с ней иной подход, отчасти наступив на горло собственной песне. Но теперь нет смысла об этом рассуждать.

– Присаживайтесь, миссис Брандт, – предложил Мэллой, стараясь выглядеть вежливым. Он давно уже не проявлял подобной учтивости и очень опасался, что утратил эту способность.

Видимо, дело обстояло именно таким образом, потому как миссис Брандт присаживаться не стала.

– Не понимаю, что я могу вам рассказать, – пожала она плечами.

– Я тоже этого не знаю. Почему бы нам не попробовать это выяснить? – сказал Фрэнк, даже не скрипнув зубами. Он и сам поразился своей терпеливости. – Вы знали погибшую девушку?

– Нет.

Так. Дело, кажется, будет более трудным, чем он рассчитывал.

Фрэнк прикрыл глаза, набираясь терпения, и попытался еще раз:

– Вам известно что‑либо о погибшей девушке? Ее звали… – Он заглянул в свои записи. – Элис Смит.

Сара Брандт вздохнула с видимым раздражением.

– Я видела ее всего один раз, позавчера ночью, когда была здесь и принимала роды у миссис Хиггинс. Она на минутку зашла в комнату, и…

– И что было дальше? – подтолкнул ее Фрэнк, когда Сара заколебалась и умолкла. Она явно знала больше, чем хотела сообщить. Возможно, даже больше, чем ей самой казалось.

– Ничего. Просто я ошиблась.

Надо же. А Фрэнк уже решил, что Сара Брандт вообще никогда не ошибается.

– Да ладно вам, миссис Брандт. Девушку‑то убили! Все, что вы сумеете мне рассказать, может помочь поймать ее убийцу. Вы же не хотите, чтобы убийца гулял на свободе, не правда ли? Такая женщина, как вы, которая зарабатывает на жизнь, разъезжая по городу, попадая в самые необычные места…

Сара снова вздохнула, давая детективу понять, насколько ей все это не нравится.

– Мне показалось, что она очень похожа на одного человека, которого я когда‑то знала, – призналась она. – На мою прежнюю подругу.

– Прежняя подруга – отсюда, из нашего города?

Женщина с недовольным видом кивнула.

– А не могло так оказаться, что это именно та, о которой вы подумали?

– Нет. Девушка была очень похожа на мою одноклассницу, а та была моей ровесницей, так что убитая не могла ею быть.

– Вы из какой части города, миссис Брандт?

– Из этой самой, из Гринвич‑Виллидж.

Фрэнк еще раз окинул Сару взглядом – здесь, в гостиной, было гораздо больше света, падавшего из окон. Она вся напряглась и сжалась от такой наглости. Видимо, решила, что детектив оценивает ее фигуру, а фигура‑то оказалась гораздо привлекательнее, чем он решил вначале. Но на самом деле Мэллой пытался оценить ее одежду. И, как он и думал, эта одежда оказалась весьма хорошего качества, хотя миссис Брандт явно носила ее достаточно долго.

– Вы из богатой семьи, не так ли?

– Не думаю, что мое происхождение хоть как‑то вас касается, детектив‑сержант Мэллой, – холодно парировала дама.

О да, она точно из богатой семьи. Только богатые люди умеют использовать вот такой ледяной тон, чтобы поставить на место зарвавшегося мелкого чиновника. Но Фрэнк не был мелким чиновником или подчиненным этой женщины, тем более в подобной ситуации.

– В данный момент меня все касается, миссис Брандт. И, к вашему сведению, погибшая девушка тоже была из богатой семьи.

– Откуда вам это известно?

– Оттуда же, откуда я это понял в отношении вас, – судя по ее одежде.

Стук шагов на лестнице отвлек обоих, и Фрэнк посмотрел в сторону открытой двери гостиной. Его подчиненные как раз выносили на носилках прикрытое простыней тело погибшей. Детектив услышал, как Сара Брандт чуть слышно охнула, и улыбнулся своему везению. Ничто так не действует на упрямого свидетеля, как хороший шок. Розовый оттенок явственно исчез со щек Сары Брандт.

К этому моменту Фрэнк уже решил, что удастся воспользоваться кое‑какими услугами Сары Брандт. Возможно, он вернется к более конструктивному разговору с ней попозже.

– Может быть, вы поможете мне разобраться с вещами покойной? Пройдемте вместе в ее комнату, посмотрим. Поскольку миссис Хиггинс… э‑э‑э… нездорова, я хочу сказать. Посмотрим, всё ли в порядке, вдруг что‑то пропало… И вы выскажете свое мнение по поводу вещей. Может быть, я и ошибаюсь насчет ее происхождения.

Фрэнк уже решил, что Сара Брандт сразу ухватится за возможность доказать, что он действительно ошибается на этот счет, однако ее природная сдержанность, по‑видимому, была сильнее желания настоять на своем.

– Нет, я не могу.

– Не можете что? Копаться в ее вещах? Дать свое заключение о том, что погибшая собой представляла? Миссис Брандт, если человека убили, у него уже нет права на личную неприкосновенность. Или, возможно, вы предпочли бы, чтобы я отвез вас в участок и закончил допрос там? – добавил Мэллой, забыв про свое намерение быть вежливым.

– Это еще зачем? – с вызовом спросила Сара, и в ее прекрасных глазах блеснул гнев. – Чтобы выбить из меня признание в том, что это я ее убила? Это поможет вам сэкономить массу времени, не правда ли? В таком случае вам даже не придется вести никакого расследования.

Фрэнк и сам почувствовал вспышку гнева. Да как она смеет думать о нем такое! Как смеет полагать, что он может так действовать! Однако детектив тут же инстинктивно понял, что любая попытка защититься приведет лишь к тому, что Сара еще сильнее уверится в том, что права на его счет, и это в дальнейшем сделает ее еще более упрямой. Он кое‑как ухитрился подавить свою вспышку и снова заговорил спокойным разумным тоном:

– Нет, не для этого. А для того, чтобы вы рассказали мне, что вам известно об этой девушке. То, что еще сами не поняли, что вы о ней знаете, – быстренько поправился Фрэнк, увидев, что Сара намерена протестовать.

– Но мне необходимо осмотреть миссис Хиггинс, – настоятельным тоном проговорила она.

– Только после того, как мы закончим осмотр комнаты погибшей. И чтобы вы перестали волноваться и беспокоиться, я должен вам сказать, что вполне уверен – вы не убивали Эллис Смит. Поэтому я не стану возиться и выбивать из вас признание, – добавил детектив.

Сара даже не улыбнулась.

– Вы ведь хотите, чтобы я поймал убийцу, не правда ли? – вновь попытался детектив уговорить миссис Брандт.

Ее явно разозлило то, что пришлось это признать.

– Хорошо, я уделю вам несколько минут. Но потом мне нужно осмотреть миссис Хиггинс.

– Конечно, – дружелюбным тоном согласился Фрэнк. Несколько минут, по всей видимости, он сможет выдерживать наглость этой миссис Высокомерие. – Ее комната наверху, справа.

Сара не стала дожидаться повторного приглашения. Фрэнк смотрел, как она идет, и недоуменно размышлял о том, как эта женщина может выразить столь многое, не произнеся ни слова. Ну, если она в состоянии дать ему хоть какую‑то информацию, он готов простить ей практически все.

Фрэнк поднялся следом за Сарой по лестнице, с трудом подавляя искушение немного отстать, чтобы поймать хотя бы промельк ее лодыжек под шуршащими юбками. Он уже знал более чем достаточно об этой миссис Саре Брандт и о ее фигурке, чтобы сохранять ясность мыслей.

Сара сама не верила, что решилась на это. Пойти в комнату погибшей девушки, чтобы дать полиции дополнительную информацию… Да и что она, в сущности, сможет сообщить? Ну, осмотрит вещи покойной, ее одежду, выяснит, дорогая та или нет. И что это может доказать? Множество молодых женщин из хороших семей нередко оказываются вдруг без гроша в кармане. И это случается каждый день, потому что мужчина, который их обеспечивал, будь то муж или отец, умер или по какой‑то иной причине их оставил. Если б у этой несчастной была семья или имелись какие‑то средства к существованию, она не сняла бы комнату в пансионе Хиггинсов.

Дверь в комнату девушки оказалась открыта. Сара остановилась на пороге и огляделась. Здесь было неестественно тихо, словно смерть хозяйки приглушила все обычные звуки и городской шум. Кроме того, для места, где произошло убийство, комната оказалась до странности чистой и убранной. Сара почему‑то уже представляла себе опрокинутую мебель и разбитую посуду. Но здесь ничего не было перевернуто или сдвинуто с места. Исключением выглядела лишь простая железная кровать. Покрывало смято, словно кто‑то на нем лежал, а нечто… кажется, красная шаль – валялось, небрежно отброшенное, у ее издножья. Кроме кровати, в комнате не наблюдалось почти ничего, что можно было бы перевернуть или разворошить: мягкий стул, комод с зеркалом, шкаф для одежды. По сути, эта комната выглядела не более жилой, чем та комната внизу, где Сара вчера ночью принимала роды у миссис Хиггинс.

– Проходите внутрь, – сказал Мэллой.

Сара прикусила язык, удержав ответную ядовитую реплику. Хорошее воспитание запрещало ей грубо разговаривать с кем угодно, но в плане самоконтроля значительную роль играл еще и здравый смысл. Детектив, возможно, вовсе не блефовал, когда говорил о том, что заберет ее с собой в участок. Сара вошла в комнату.

Первое, что она отметила, – запах. Может, где‑то в углу стоит незакрытый ночной горшок? Но тут Сара припомнила, что при внезапной смерти прекращается работа всех мышц тела. Это лишь дополняет сей мерзкий процесс еще большим унижением, посмертным. Акушерка подумала, что эта несчастная умерла в собственных экскрементах, и от этой мысли ее всю передернуло.

– С вами всё в порядке? – осведомился Мэллой.

Сара ощетинилась от этой его притворной заботливости.

– Как она умерла? – спросила акушерка, оглядываясь вокруг в поисках следов преступления. К счастью, она не обнаружила никакой крови.

– Ее задушили.

– Кто‑то чужой забрался в дом?

– Никаких следов взлома не обнаружено.

Верхний ящик комода был наполовину выдвинут, как будто кто‑то в нем уже рылся. Видимо, Мэллой. Не в силах лично копаться в ящике, Сара подошла поближе и осмотрела то, что уже было на виду. Сначала она не поверила собственным глазам. Не отдавая себе отчета, женщина протянула руку и ощупала лежащий сверху предмет туалета. Да, она не ошиблась. Сара сразу поняла, пропуская ткань между пальцами, что это великолепная ручная работа. Шелк. На секунду акушерка представила эту ткань, прилегающую к безупречной коже девушки, и тут же отдернула руку.

– Она мертва, – грубо напомнил Мэллой. – Вы ее этим не обидите.

Сара бросила на него уничижительный, как она надеялась, взгляд. Детектив‑сержант относился к тому типу людей, которых ее мать именовала «простолюдинами». Человек, лишенный образования и должного воспитания. Даже его тело, казалось, было создано для грубого физического труда – широкая грудь, мощные плечи… Сара подумала о собственном отце и о других мужчинах, которых помнила по своей прежней жизни, – людях худощавых и хрупких, чья сила и влияние проистекали из их богатства и знаний. Они были опасны, они могли сокрушить любого, кто встанет на их пути. Но детектив Мэллой тоже опасен – правда, в другом смысле. Саре следует постоянно помнить об этом.

Она снова посмотрела на комод. На крышке почти ничего не лежало – лишь щетка, расческа и несколько шпилек для волос. Разве что щетка – Сара заметила это, когда ее перевернула, – оказалась в серебряной оправе, а расческа была сделана из черепахового панциря.

Что‑то здесь не так. Что‑то совершенно неправильное. Забыв про детектива Мэллоя, который по‑прежнему наблюдал за ней, стоя в дверях, Сара толчком задвинула верхний ящик и открыла следующий. Он был пуст.

– Все остальные тоже пусты, – сказал Мэллой.

Сара не обратила на это никакого внимания. Она сосредоточенно пыталась сообразить, что к чему. Подошла к платяному шкафу и распахнула дверцы. Внутри висело несколько предметов одежды.

– Она была в ночной рубашке, когда ее убили? – спросила акушерка.

– Нет. Она была полностью одета. Даже в туфлях.

В шкафу висели только две английские блузки и один жакет, а также немного нижнего белья – едва достаточно, чтобы заполнить один ящик. Эти данные кое о чем свидетельствовали, только Сара еще не могла сообразить, о чем именно. Блузки были простого покроя, но она немедленно опознала работу опытной мастерицы‑портнихи, взглянув на изящные складки, заложенные по лифу одной из них. Сара протянула руку к жакету, пытаясь не думать при этом о девушке, которая еще совсем недавно его носила. Акушерке казалось, что она все еще ощущает запах, который источало тело юной особы, этот аромат, истекающий из складок великолепной шерстяной ткани. У Сары даже на секунду закружилась голова. Она справилась с этой мимолетной слабостью и осмотрела жакет повнимательнее. Пуговицы перламутровые, перед изящно украшен тесьмой. Миссис Брандт повертела жакет в руках, уже зная, что она сейчас обнаружит или, по крайней мере, должна обнаружить, если у девушки не хватило сообразительности это убрать. Но ума у той точно не хватило, и вот оно, прямо перед глазами – имя женщины, для которой данный предмет одежды был предназначен. Портниха вышила его на подкладке жакета.

Алисия ван Дамм.

Вскрикнув, Сара выронила жакет, словно он жег ей руки.

– Что такое? В чем дело? – требовательным тоном осведомился Мэллой, широкими шагами пересекая комнату.

Сара едва его услышала. Она была слишком погружена в свои воспоминания. Перед ее внутренним взором предстала тоненькая девушка с длинными золотистыми волнами волос и огромными синими глазами. Девушка хрупкой красоты, очень изящная, которая всегда выглядела старше своих лет и редко улыбалась. Маленькая сестренка Мины.

– Сядьте, – велел Мэллой. Он положил свои огромные рабочие руки Саре на плечи и буквально усадил ее на стул. – И не вздумайте мне тут в обморок свалиться. Опустите голову.

И прежде чем женщина успела ему помешать, заставил ее наклонить голову почти к самым коленям.

– Оставьте меня! – вскричала она с таким негодованием, какое только могла в себе отыскать, когда ее лицо почти уткнулось в подол платья. Саре даже пришлось покрутить головой из стороны в сторону, чтобы освободиться из захвата детектива. При этом она лишилась шляпки, но Мэллой в конечном итоге отпустил ее.

Шипя от негодования и ярости, миссис Брандт выпрямилась и уставилась на детектива яростным взглядом. Если б она была мужчиной, то непременно врезала бы ему, полицейский он или нет. Словно разгадав ее мысли, Мэллой отступил на шаг и поднял руки, словно предупреждая ее дальнейшие действия. Или, может быть, просто давая ей понять, что больше не собирается ее терзать.

– Ага, вот и цвет лица вернулся… Отлично, – сказал он. – А то я было на минуточку решил, что вы вот‑вот впадете в ступор.

– Я не впадаю в ступор, детектив, – сообщила Сара.

– Ну как скажете, – ответил Мэллой, явно не убежденный. Он поднял жакет с пола, куда миссис Брандт его уронила. – И что вы тут разглядели?

Сара с трудом сглотнула. Во рту было совершенно сухо.

– Внутри, на подкладке.

Детектив перевернул жакет и нашел вышивку.

– Это ее имя?

Сара кивнула.

– Вы ее знаете? И именно поэтому… Но вы же сказали, что не знаете ее! – припомнил Мэллой.

– Я сказала другое. Мне показалось, что она очень похожа на мою прежнюю подругу. Подругу звали Мина ван Дамм. Алисия – ее младшая сестра. Была младшей сестрой…

– Если только эта девица не украла ее жакет.

Сара могла лишь пожалеть, что это было не так. Она отрицательно покачала головой:

– Нет, я уверена, что это она. Я не видела ее с тех пор, когда она была еще ребенком, но она слишком похожа… была похожа, – поправила она себя, – на Мину, чтобы речь шла об ошибке.

– И что она могла тут делать, одна‑одинешенька? – спросил детектив, глядя на жакет, словно тот мог дать ему ответ. – У нее умер отец? Или распалась семья? Или ее родственники потеряли все деньги?

– Понятия не имею. – На самом деле Сара отлично знала, что Корнелиус ван Дамм очень даже жив, здоров и остается миллионером.

И тут, совершенно внезапно, она ощутила острую потребность выйти отсюда. Женщина поднялась на ноги. Так, а где ее шляпка?

Сара увидела, куда та закатилась, и двинулась к кровати, где лежала шляпка. Детектив Мэллой понял ее намерение и в тот же миг бросился туда же. Он опередил акушерку и в спешке задел шаль, что валялась в изножье кровати. Шаль свалилась на пол, из складок вывалилось что‑то металлическое и со звоном упало на не покрытый ковром пол.

– Что это такое? – спросил детектив, ни к кому конкретно не обращаясь. Поскольку Мэллой все еще держал в одной руке жакет, а другой поднял шляпку, он сунул ее Саре в руки и наклонился, чтобы поднять с пола этот предмет – длинный и тонкий металлический инструмент.

Сара не смогла сдержать изумления.

– Вы знаете, что это такое? – поинтересовался детектив.

Сара очень и очень опасалась, что действительно знает.

– Это кюретка.

– Что‑что?

– Медицинский инструмент. – У Сары у самой имелся целый набор таких кюреток, хотя теперь они ей без надобности. Раньше они принадлежали Тому.

– И зачем он мог понадобиться этой девушке?

– Не думаю, что он принадлежал ей. – Теперь все встало на свои места. По крайней мере, хотя бы отчасти. Сара вспомнила свое первое впечатление об этой девушке, когда видела ее в тот короткий промежуток времени, когда пересеклись их пути. Вспомнила и свою догадку нынче утром, когда она только направлялась сюда. – Думаю, его сюда кто‑то принес.

– Зачем? – Глаза у Мэллоя были темные, почти черные, и он вдруг снова сделался каким‑то огромным и опасным.

Саре очень не хотелось говорить такое об Алисии, но иного выбора у нее нет. В любом случае детектив скоро об этом узнает.

– Потому что… Этот инструмент… Ну, он, конечно, используется и для других целей, но обычно таким инструментом пользуются для производства абортов.

Мэллой не произнес в ответ ни слова, но само его молчание обладало такой силой, которая заставила Сару продолжать.

– Мне показалось, когда я ее вчера увидела… Это было всего лишь первое впечатление, но иногда такое можно определить, едва взглянув на женщину. Что‑то такое в глазах… И это может объяснить, почему она здесь оказалась, почему ушла из семьи. Я думаю… Я думаю, вы скоро выясните, что Алисия была беременна.

Глава 2

Фрэнк не мог поверить своим ушам. Чуть ранее он рассматривал тело девушки тяжелым изучающим взглядом и не заметил никаких признаков того, что она в интересном положении. А если это все же так, то Сара Брандт, должно быть, настоящая ведьма, раз сумела догадаться. И все‑таки, если это действительно инструмент, которым пользуются абортмахеры…

– Кажется, вы полностью в этом уверены. Может, вы и сами подобными делишками промышляете, так сказать, в виде побочного промысла? – пустил Мэллой пробный шар.

Аборты – вне закона, но власти едва ли станут преследовать того, кто делает подобные операции, которые многие считают доброй услугой и актом гуманности. Может, так оно и есть, если цель этой операции – не допустить рождения ребенка, который, родившись, вырастет вечно голодным бедняком.

Но если Фрэнк Мэллой рассчитывал смутить или ошеломить Сару Брандт, то это ему не удалось. Она просто смотрела на него прямым взглядом. Ее серо‑голубые глаза были холодны как лед и блестели, как стекло.

– Меня не учили делать аборты.

– Тогда откуда вы знаете, что это такое? – вызывающим тоном осведомился детектив, поднося инструмент к лицу женщины.

Она даже глазом не моргнула.

– Мой муж был врачом. Я… ассистировала ему при некоторых процедурах. Когда беременность проходит с осложнениями… – Сара заколебалась и замолчала, видимо поняв, какие чувства испытывает Фрэнк, что, конечно, отразилось на его лице. – Но, вероятно, вам лучше не знать все эти подробности.

Тут она совершенно права. Возможно, акушерка решила, что Фрэнк не в меру брезглив и щепетилен или, может, просто ошеломлен столь откровенным обсуждением чисто женских проблем. Ну и пусть так думает. Фрэнк вполне готов заставить себя смириться, прежде чем выказать истинные причины своего дискомфорта при обсуждении осложнений, возникающих при беременности.

– Стало быть, вы считаете, что абортмахер явился сюда, в ее комнату. Тот, кого она наняла, чтобы он вытащил ее из этого затруднительного положения, – сказал детектив, проверяя на Саре свою теорию, чтобы посмотреть, как женщина отреагирует.

– Ничего я не считаю, – покачала головой миссис Брандт. – Я просто акушерка. А детектив здесь вы.

Мэллой проигнорировал это замечание.

– Это могло бы объяснить, почему не было взлома. Алисия сама впустила этого абортмахера. Поздно ночью, когда все уже спали. И что дальше? Она вдруг решила ничего не делать, отказалась платить и…

– И абортмахер задушил ее? – предложила свою версию миссис Брандт с явным скептицизмом в голосе.

Фрэнку пришлось с ней согласиться. Подобное выглядело совершенно нелогично. Он отлично знал по опыту, что абортмахеры живут очень неплохо, так что перспектива потерять очередную пациентку вряд ли могла побудить одного из них совершить убийство.

Но тут Мэллою в голову пришла новая мысль. Очень ясная мысль, и вовсе не обязательно делиться ею с миссис Брандт. Акушерка ему, в сущности, пока что больше не нужна. Притащить ее сюда было просто минутным капризом и – это детектив тоже должен признать – довольно наивной попыткой навязать свою волю женщине, которой, судя по ее виду, редко кому удавалось что‑то навязать.

Но он все‑таки получил некоторое удовольствие от общения с ней – если можно это назвать удовольствием, – а теперь в ней нет необходимости.

– Вы можете идти, – сказал Мэллой.

Миссис Брандт снова с удивлением посмотрела на него, чуть расширив глаза. На сей раз акушерку точно поразила его грубость. К сожалению, это ни в малейшей степени ее не унизило.

– Вот что, детектив‑сержант Мэллой. Семья Алисии очень богатая и влиятельная. Я уверена, что они будут исключительно… э‑э‑э… благодарны любому, кто найдет человека, который ее убил.

Фрэнк прямо‑таки рассвирепел от этого намека и еще более оскорбился. Ведь намек на то, что он с куда большим усердием станет заниматься расследованием дела ради какого‑нибудь богатея, отражал истинную правду.

– Мне вообще‑то все равно, богаты они или нет, миссис Брандт. У меня есть работа, и я буду ее выполнять.

Женщина не издала ни звука в ответ, даже не фыркнула насмешливо или высокомерно – леди из высших слоев общества обычно не фыркают, – но всем своим видом дала понять, чтоˊ она на самом деле думает об этом утверждении. Фрэнк твердо сказал сам себе, что ему это безразлично. Он давно уже перестал заботиться о том, чтоˊ о нем думают посторонние.

По крайней мере, миссис Брандт не стала с ним спорить. Детектив молча смотрел на нее. Сара повернулась и собралась выйти из комнаты, но тут она вспомнила про шляпку, которую все еще держала в руке – глупенькую такую штучку с цветочками и ленточкой вокруг тульи. Акушерка остановилась напротив зеркала, в которое раньше смотрелась покойная девушка, и какое‑то время возилась со шляпкой, молча сообщив Мэллою, что намерена делать именно то, что ей нужно и когда ей этого хочется, и никакой детектив‑сержант не в силах ее торопить.

Сара пригладила свои светлые волосы одной рукой там, где заколки шляпки их слегка взъерошили и вытащили наружу из затейливого валика, старательно скрученного нынешним утром. Потом вынула из шляпки заколку, надела шляпку на голову и затем уже прикрепила материал длинной заколкой.

Тут Фрэнка одолели воспоминания. Те воспоминания, к которым детектив долгие годы не позволял себе возвращаться. Сколько времени прошло с тех пор, когда он в последний раз стоял вот так в спальне и смотрел на женщину, приводящую в порядок прическу? Сколько времени прошло с тех пор, когда он вообще оказывался наедине с женщиной, вот как сейчас?

Это‑то Фрэнк знал точно: три года, три месяца и одна неделя. В ту ночь он сидел у постели Кэтлин и держал ее руку, а она истекала кровью. И все из‑за бабы вроде этой Сары Брандт…

Но в тот самый момент, когда Фрэнк почувствовал, как в груди поднимается ярость, акушерка обернулась к нему. Выражение ее лица нельзя было назвать робким или униженным. У миссис Брандт вряд ли когда‑нибудь бывает на лице подобное выражение. Но на нем отразилось нечто близкое к робости, очень похоже на то.

– Пожалуйста, мистер Мэллой, отыщите убийцу Алисии, – попросила Сара.

Она не стала дожидаться ответа, по‑видимому понимая, что ответить сержант все равно ничего не может.

* * *

Саре хотелось сразу же поехать домой, запереться в спальне и дать выход жутким эмоциям, бушевавшим в душе. Ей хотелось плакать и стенать, разражаясь высокопарными тирадами насчет несправедливости этого мира и безжалостных сил судьбы, которые забирают из жизни добрых, хороших и невинных людей, оставляя здесь зло и растление. Ей хотелось вновь оплакивать смерть Тома, а еще оплакать и юную Алисию. Ей хотелось заявить всем богам, какую ненависть у нее вызывает то, куда катится этот мир. Ей очень хотелось сообщить им, как все должно быть на самом деле.

Но в данный момент у Сары не было времени на подобную слабость и поблажки самой себе. Следовало осмотреть пациентку.

Полицейский, стоявший в холле, вежливо кивнул акушерке, когда она сошла вниз по лестнице и забрала свой саквояж. И он не стал останавливать Сару, когда она прошла по коридору к тесным, заставленным вещами комнатам, где обитало семейство Хиггинсов. Хорошо хоть, кто‑то из взрослых выпроводил старших детей на улицу, потому что миссис Хиггинс уже почти впала в истерику от страха и раздражения.

– Вы слышали, миссис Брандт? Они вам сказали? – требовательно осведомилась она, едва Сара успела переступить порог комнаты. Вся в слезах, миссис Хиггинс лежала на простой железной кровати, подложив под себя какие‑то свернутые тряпки, заменявшие ей подушки. – Эту девушку убили здесь, прямо в моем собственном доме! Да нас всех тут могли убить, прямо в постели! А мои дорогие малыши, они спали как ангелочки, и кто бы тогда их защитил, если мистер Хиггинс ничего не видит, даже собственную ладонь, когда подносит ее прямо к глазам?!

– Как вы себя чувствуете? – успокаивающим и заботливым тоном спросила Сара, подтаскивая к кровати единственный имевшийся в комнате стул с прямой спинкой и дырой в плетеном сиденье. Всю приличную мебель Хиггинсы оставили своим постояльцам, которые им за это платили.

– Ну а как вы думаете? Как я могу себя чувствовать? Эту женщину убили прямо в моем доме!

Новорожденный младенец лежал рядом с матерью. Он беспокойно шевелился, но еще не плакал. Сара взяла малыша на руки, осторожно и бережно развернула пеленки. Вид новой жизни всегда поражал ее, наполнял священным ужасом. Это было для нее обещанием доброго завтрашнего дня, обещанием, которое сама она никогда не сможет сдержать.

К счастью, ребенок выглядел достаточно здоровеньким, никаких признаков обезвоживания. Но если у миссис Хиггинс пропадет молоко, вряд ли он сможет столь же успешно развиваться, как если б мать продолжала кормить его сама. К тому же Хиггинсы, по всей вероятности, не в состоянии покупать консервированное молоко. Хотя основная забота Сары – благополучно принять роды, она особенно гордилась тем, что могла обеспечить нормальное развитие младенца в последующий период.

– Да, это ужасно, я знаю. Но вам не следует так волноваться и расстраиваться. Лучше радуйтесь тому, что никто из вашей семьи не пострадал. Что бы ни случилось, вы и ваши близкие целы и невредимы. А кроме того, у вас на руках новорожденный, о нем и следует думать. Ему нужно, чтобы вы были спокойны.

Словно в подтверждение слов акушерки, младенец заплакал. Миссис Хиггинс нахмурилась, видимо недовольная тем, что Сара прервала ее отчаянные диатрибы, но взяла ребенка, когда Сара его ей протянула. Вынув переполненную молоком грудь, мать дала ее малышу. Это был уже шестой ребенок миссис Хиггинс, поэтому она отлично знала, что нужно делать.

Новорожденный жадно впился в сосок, но через несколько минут сосания выпустил его и снова заплакал.

– Молоко не идет, – сказала миссис Хиггинс и сама заплакала. – Ничего удивительного, я прямо‑таки сама не своя!

– Успокойтесь и расслабьтесь. Откиньтесь на подушку, несколько раз глубоко вдохните и медленно выдохните. Закройте глаза. Вот так, правильно…

Миссис Хиггинс сделала все, как велела Сара, и снова сунула сосок уже надрывающемуся от крика младенцу. Через несколько секунд недовольного всхлипывания тот был вознагражден мощным потоком материнского молока, которое ему пришлось, чтобы справиться, поглощать огромными глотками.

Когда ребенок занялся делом и успокоился, миссис Хиггинс открыла глаза. Сара заметила, что она ужасно вымоталась и выглядит гораздо старше своего возраста. Да и что тут удивительного? У нее жуткие нагрузки – почти ослепший муж и полный дом детей. Также нужно заботиться о постояльцах, кормить их… А теперь еще и девушку убили прямо в пансионе… При таком раскладе только младенца не хватало, а он таки появился. Саре теперь придется побеспокоиться о том, чтобы мать и дитя благополучно пережили этот кошмар и благополучно вышли из него.

– Я хочу прописать вам пиво, миссис Хиггинс, – сказала она. – По два больших стакана в день. – Пивные дрожжи подкрепят роженицу, а алкоголь поможет расслабиться и успокоиться. – Я сейчас кого‑нибудь пошлю за ним. Как насчет того парня, который приходил за мной прошлой ночью? Он здесь?

Миссис Хиггинс застонала от горя.

– Нет его! Съехал вчера вечером! И слова не сказал! Одна комната и так пустует, а тут еще две освободились… Да и кто теперь станет у меня жить, когда тут произошло убийство? А если у меня не будет постояльцев, мы ж с голоду помрем! Все помрем! И что теперь с нами будет?!

«Послеродовая депрессия», – сразу определила Сара. Хотя миссис Хиггинс вполне можно понять. Положение не из приятных. Придется Саре повнимательнее присматривать за этой дамой, чтобы она не наделала глупостей. Женщины в подобном состоянии нередко причиняют вред и себе, и окружающим, даже новорожденным. Надо поговорить с мистером Хиггинсом и устроить так, чтобы кто‑то из соседей приходил им помогать. Самой тоже следует заходить почаще, проверять, как ест и развивается ребенок. Это все, что Сара может сделать в данной ситуации. А вот решить проблемы миссис Хиггинс, конечно, не в ее силах.

И только покинув этот дом – предварительно заставив миссис Хиггинс выпить стакан пива и получив нужные обещания от мистера Хиггинса и соседок, – Сара вспомнила ту важную новость, которую узнала от роженицы: Хэм Фишер съехал из ее пансиона. Ночью. В ту самую ночь, когда была убита Алисия ван Дамм.

У Сары даже мелькнула мысль тут же вернуться и сообщить об этом детективу Мэллою. Он весьма заинтересуется этой информацией. Но тут акушерка припомнила его наглое поведение и грубость. К тому же Мэллой ведь и не подумает поблагодарить ее за помощь в расследовании этого дела. Нет, не стоит. Он и сам вскоре узнает, что Фишер съехал из пансиона. Вероятно, детектив сделает те же выводы, к которым пришла Сара: этот внезапный отъезд слишком подозрителен и наверняка имеет какое‑то отношение к убийству Алисии.

Нет уж, пусть этот детектив‑сержант сам ведет свое расследование. А тем временем она сама попытается кое‑что выяснить.

* * *

Фрэнк Мэллой прошел один квартал, отделяющий Пятую авеню от поднятой над землей железнодорожной платформы, расположенной на Шестой. Эти поезда, ходящие по поднятым над городом эстакадам, что протянулись высоко над улицами, были настоящим божьим даром: они позволяли добираться из одного конца перегруженного людьми и транспортом города в другой за приемлемые промежутки времени. Движение транспорта, особенно на нерегулируемых улицах, постоянно образовывало пробки и заторы, совершенно непроходимые на некоторых перекрестках в рабочее время, поэтому поездка в центр города в кэбе или на трамвае могла занять несколько часов. Конечно, грохот, который производили эти поезда, а также грязь и зола, падавшие на несчастных пешеходов внизу, были сущим наказанием, да еще каким, и это уже давно вызывало разговоры о строительстве новой железной дороги, под землей. Фрэнк же разделял точку зрения, что подземной дорогой будут пользоваться только те люди, которые не желают, чтобы другие увидели, что они ездят на поезде.

Рассматривая огромные здания, украшавшие северный конец Пятой авеню, детектив едва мог поверить, что они существуют в том же самом городе, где есть также Лоуэр‑Ист‑Сайд с его переполненными и грязными жилыми домами. Здесь, в районе Пятидесятых улиц, богатые жили в огромных особняках, каждый из которых занимал чуть ли не целый квартал. Там, по всей вероятности, разного добра и настоящих сокровищ столько, что на них годами можно было бы содержать все население этих гетто. Еще через квартал возвышалось элегантное здание отеля «Плаза», названного так по площади, где оно построено. Через улицу от отеля стоял один из особняков Вандербилтов. По мнению Фрэнка, он выглядел как настоящий музей, но его мнением по подобным вопросам редко кто интересовался.

Ранее эта местность являла собой пустое пространство. Когда Фрэнк был мальчишкой, в этом конце острова Манхэттен жили бродяги и пьяницы, выстроившие трущобное поселение из лачуг и хижин на границе парка, который предусмотрительно начали сооружать отцы города. Строительство парка закончилось, и бродяг отсюда выгнали, а участки земли продали миллионерам, которые желали жить подальше от пышущего жаром города с его шумом и вонью. Но теперь город расширился, разросся и дошел досюда, так что теперь, ежели богачам так хотелось убежать от суеты, приходилось бежать из города вообще, в загородные дома. Ну а для бедных оставался только Кони‑Айленд.

Впрочем, Фрэнк давно уже перестал возмущаться и поносить несправедливость этого мира. Пустое занятие. Теперь он сосредоточился на том, чтобы самому заполучить как можно больше тех сокровищ, которые в этом мире имеются. К тому же от него зависят другие люди.

Дом ван Даммов выглядел не менее претенциозно, нежели остальные: величественный особняк, расположенный в квартале между Пятьдесят седьмой и Пятьдесят восьмой улицами. Этот квартал еще называли Марбл‑роу, Мраморным рядом. Крыльцо особняка и впрямь оказалось мраморным – кто бы сомневался! – а у дверей висел сияющий бронзовый молоток. Дверь открыл дворецкий в соответствующей униформе, которая стоила столько, сколько Фрэнк получал за целый месяц. Весь вид дворецкого говорил о том, что он убежден: таким, как Фрэнк, следует стучаться в заднюю дверь, предназначенную для прислуги.

– Детектив‑сержант Фрэнк Мэллой, – представился полицейский, прежде чем дворецкий успел направить его к заднему входу. – Мне нужно повидать мистера и миссис ван Дамм. Это по поводу их дочери.

Вот так. Если уж такой довод не заставит этого типа впустить Фрэнка в дом, чтобы побеседовать с родителями девушки, тогда тут нужен динамит.

Фрэнк сразу понял, что этот тип хорошо обучен: он не проявил никаких эмоций. Однако дворецкий, по всей видимости, ни разу не встречал на крыльце этого дома полицейского. Кажется, он слегка побледнел, когда Фрэнк упомянул о девушке.

– Пожалуйста, пройдите в переднюю гостиную и подождите там, – придушенным голосом проинструктировал визитера дворецкий, крайне неохотно впуская Фрэнка внутрь. – Я узнаю, дома ли мистер ван Дамм.

«Хорошенькую уловку придумали эти богатенькие», – подумал Фрэнк. Если не хотят кого‑то видеть, то просто велят слугам сообщать, что их нет дома. Но сейчас Фрэнк пребывал в полной уверенности, что уж для него‑то мистер ван Дамм точно окажется дома, пусть даже только сегодня.

И без того невысокое мнение Фрэнка о богатеях упало еще на пару‑тройку пунктов, едва он осмотрелся в этой «передней гостиной» (что, наверное, означало наличие также и «задней гостиной». И зачем, спрашивается, этим людям две гостиные?!). Оглядевшись, Фрэнк решил, что видал на своем веку бордели и получше, классом повыше. Эта комната была настоящим воплощением показухи и хвастовства богатством. Просто жуть какая‑то! Повсюду красный бархат, собранный в огромные складки над окнами и покрывающий мягкую мебель. Стены оклеены темными обоями чудовищной расцветки и с жутким рисунком. Пальма в углу и цветы в горшках на всех плоских поверхностях. Столики, устеленные кружевными салфеточками и уставленные статуэтками всех форм и видов. И все уродливые!

Мэллой вдруг обнаружил, что раздумывает над тем, какое мнение составила бы по этому поводу его Кэтлин. «Слишком много вещей, – наверное, сказала бы она. – И со всех нужно постоянно стирать пыль». Кэтлин всегда была практичной.

Когда двадцать минут спустя двери гостиной наконец распахнулись, Фрэнк разглядывал чехлы, которые кто‑то нацепил на ножки рояля. Он слыхал про людей, которые отличаются такой скромностью, что даже не в силах произнести вслух слово «ножки» и закрывают у себя ножки мебели чехлами. Но никогда не рассчитывал воочию убедиться в существовании подобного.

Не вызывало сомнений, что мужчина, вошедший в гостиную, – хозяин этого дома. Одет он был явно по‑деловому. Безукоризненно сидящий костюм из превосходной шерстяной ткани, пошитый хорошим портным, рубашка ослепительно‑белого цвета. Фрэнк, однако, отметил, что галстук повязан несколько криво, это свидетельствовало о том, что мистер ван Дамм приводил себя в порядок с крайней поспешностью.

– Детектив, я – Корнелиус ван Дамм, – сообщил мужчина на тот случай, если у Фрэнка возникли на этот счет какие‑то сомнения. Фрэнк отметил также, что хозяин не подал ему руки. Видимо, он и мальчикам‑курьерам тоже никогда не пожимает руку. – Как я понимаю, вы желаете что‑то сообщить о моей дочери.

Мистер ван Дамм был хорошо натренирован прятать свою слабость. Люди, вращающиеся в тех кругах, в которых вращался он, где миллионы делаются или теряются по одному только слову, не могут себе позволить проявлять признаки уязвимости, если не желают подвергнуться опасности стать жертвами враждебных действий конкурентов. Ван Дамм отлично умеет скрывать свои истинные чувства, но Фрэнк был уверен, что сейчас подвергнет эту его способность нешуточному испытанию.

– Ваша жена дома? Она может прийти сюда? – поинтересовался он. – Я известил слугу, что хотел бы видеть вас обоих.

Мэллой собирался сообщить известие обоим супругам одновременно, чтобы увидеть их первую реакцию, которая скажет ему очень о многом: как они относятся к своей дочери и друг к другу, какие чувства испытают, услышав известие о смерти Алисии… И знают ли больше, чем намерены поведать детективу. В этом случае дополнительную информацию ему придется искать в других местах.

– Боюсь, моя жена в данный момент нездорова, – сказал ван Дамм; ни единой извиняющейся нотки в его тоне не прозвучало. – Что вы хотели нам сообщить? Я понимаю, детектив, вряд ли это добрые вести, так что давайте выкладывайте.

Фрэнк еще не решил окончательно, послушаться приказа или нет, когда двери гостиной снова распахнулись и на пороге появилась женщина. Это было хрупкое, похожее на птичку создание, одетое в домашнее платье из тонкой набивной ткани, украшенной цветами. Платье крутилось и развевалось вокруг тела, отчего женщина выглядела почти бесплотной и невесомой. В свое время она, пожалуй, была красавицей, но эта красота с годами выцвела и вылиняла вместе с когда‑то золотистыми волосами, которые теперь почти полностью поседели. Бледные щеки ввалились, взгляд казался пустым, а кожа сморщилась. Причем дама была не такой пожилой, как ее муж, а тот меж тем являл собой образец цветущего мужчины.

– Корнелиус, что происходит? Бриджит сказала мне, что к нам явилась полиция. Что‑то насчет Алисии…

Дама, казалось, никак не могла сфокусировать взгляд, и Фрэнк сначала даже не был до конца уверен, что она вообще заметила его присутствие в комнате. Но потом понял, что хозяйка дома просто не желает его замечать. Она смотрела на мужа, дожидаясь разъяснений.

– Насчет Алисии? Не неси вздор, Франсиска. И ступай в свою комнату. Я сам здесь во всем разберусь, – резко бросил мистер ван Дамм, словно обращаясь к непослушному ребенку.

– Полагаю, мое сообщение вы должны выслушать оба, – возразил Фрэнк, продолжая наблюдать за миссис ван Дамм, которая наконец посмотрела в его сторону.

У нее даже глаза были какие‑то выцветшие, блекло‑голубого оттенка, и они немного увлажнились, когда женщина с любопытством взглянула на детектива. «Возможно, она просто близорука», – предположил Фрэнк.

Миссис ван Дамм снова повернулась к мужу:

– Да что он может сообщить про Алисию? Она же в «Гринтри». Если б там что‑то случилось, миссис Хайтауэр немедленно нам бы об этом сообщила.

Муж удостоил ее лишь коротким скучающим взглядом.

– Конечно, сообщила бы. Речь вовсе не об Алисии, и не говори потом, что я тебя не предупреждал, Франсиска. Ну так что же вы собираетесь нам сказать? – обратился Корнелиус к Фрэнку.

Вот теперь смутился сам полицейский. Ван Дамм явно ожидал услышать скверные новости, но не насчет Алисии. Если девушка и впрямь находится в этом «Гринтри», тогда ее отец, возможно, даже не представляет, что она пропала, хотя в это трудно поверить. А если ван Дамм ожидает дурных новостей о другой своей дочери, то он, кажется, не слишком расстраивается по этому поводу. При обычных обстоятельствах нормальный родитель уже постарался бы собраться с духом, взять себя в руки, ожидая чего‑то ужасного, но ван Дамму, похоже, отнюдь не требуется брать себя в руки. А его жена вообще ничего не знает, в этом Фрэнк уверен.

– Может, вам лучше присесть, миссис ван Дамм? – предложил он.

Неопределенное выражение ее глаз сменилось замешательством.

– Я как‑то странно себя чувствую, – призналась женщина. – Это все та слабость, о которой я тебе говорила, Корнелиус. Такое случается со мной совершенно неожиданно, я сама не знаю, когда этого можно ожидать. Иной раз даже трудно дышать…

– Да сядь же, Франсиска! – приказным тоном сказал ван Дамм, на сей раз так, как говорят со слабоумным ребенком. Фрэнк очень хорошо его понимал.

– Ну, если ты считаешь, что так будет лучше… – пробормотала хозяйка дома.

Словно привидение, она двинулась к ближайшему богато изукрашенному диванчику и уселась на него – спина совершенно прямая, как ружейный шомпол, именно так учат держать себя настоящих леди. Руки беспокойно двигались, лежа на коленях, словно женщина полагала, что должна ими что‑то делать, только не могла припомнить, что именно.

Ван Дамм же остался стоять там, где стоял, опустив руки вдоль тела, расслабив пальцы, демонстрируя Фрэнку обычное вежливое внимание. Точно так же он вел бы себя, если б Фрэнк пришел сюда предлагать билеты на бал в полицейском управлении. Или же так, как если б новости, с которыми явился Фрэнк, ничуть его не удивили. Но что бы ван Дамм ни ожидал услышать, Мэллой был совершенно уверен: это совсем не то, что он собирается им сказать.

– Мистер и миссис ван Дамм, – начал детектив, посмотрев на супругов по очереди. – Моя печальная обязанность – сообщить вам, что ваша дочь Алисия стала жертвой преступления. Мне очень жаль говорить об этом, но она была убита.

Лицо ван Дамма стало белым как мел, но он даже не моргнул.

– Убита? – переспросил Корнелиус, произнеся это слово так, словно никогда раньше его не слышал. Он, возможно, и ожидал услышать что‑то неприятное, но Фрэнк был совершенно убежден, что вовсе не такое. – Алисия? Вы уверены?

– Боюсь, что да. Мы обнаружили имя, вышитое на подкладке жакета, и один человек опознал ее. Старый знакомый вашей семьи.

– Во имя всего святого, о чем это он толкует, Корнелиус?! – жалобным тоном произнесла миссис ван Дамм.

Мистер ван Дамм продолжал не обращать на жену никакого внимания. Фрэнк решил, что это обычный стиль его поведения.

– Где это произошло? Что с ней случилось? – требовательным тоном спросил он.

– Мы обнаружили ее в одном пансионе в Гринвич‑Виллидж. Она проживала там уже несколько недель.

– Этого просто не может быть! – заявила миссис ван Дамм. – Алисия в «Гринтри»! Скажи этому человеку, Корнелиус! Тут какая‑то ошибка!

А когда тот не произнес ни слова, сидя с бледным неподвижным лицом, словно вырезанным из камня, Франсиска с усталым вздохом повернулась к Фрэнку.

– Наша дочь находится в загородном доме в Маморанеке, детектив, – терпеливо пояснила женщина. – Она там уже больше месяца. Если бы с ней что‑то произошло, тамошняя домоправительница непременно тут же нам об этом сообщила бы. У нас имеется телефон для подобных чрезвычайных случаев, так что, вы понимаете, девушка, которую вы обнаружили, не может быть Алисией. Вы зря сюда приехали и обеспокоили нас без всяких на то причин, вот что я должна вам сказать. И я обязательно пожалуюсь Тедди. Это комиссар полиции Рузвельт[1], чтобы вы знали. Его мать – моя ближайшая подруга. Помню, как я качала его на коленях, когда он был маленьким. Тедди будет крайне заинтересован в том, чтобы выяснить, как так вышло, что вы поставили нас в столь неприятное положение, я уверена. Это же надо себе такое представить – явиться в дом к ничего не подозревающим людям с подобным вздорным и возмутительным…

– Франсиска, перестань.

Выговор был сделан мягким, по мнению Фрэнка, тоном, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы заставить женщину замолчать и уставиться на мужа в замешательстве с открытым ртом. Но ван Дамм даже не глянул в ее сторону. Лицо его постепенно приобретало нормальный цвет, и это означало, что он превозмог тот шок, который испытал при известии о смерти дочери.

– Детектив, – сказал хозяин дома совершенно рассудительным тоном, каким, вероятно, пользовался при заключении сделок на миллионы долларов, – как вы уже, несомненно, поняли, наша дочь находится отнюдь не в нашем загородном доме. – Его жена бессвязно забормотала что‑то протестующее, но ни один из мужчин не обратил на нее внимания. – Хотя мы ее туда отправили. Несколько недель назад она сбежала оттуда и исчезла. Алисия всегда была своенравной девушкой…

– Своенравной?! – словно не веря собственным ушам, эхом возопила Франсиска. – Да у Алисии самый замечательный и добрый характер! Никто никогда не слышал от нее ни единого резкого слова! И какая она послушная! Я с трудом могу припомнить, когда в последний раз ее бранила! Она всегда была такой милой и приятной! И я всегда ей говорила…

Мистер ван Дамм, кажется, не слышал этих ее протестов, равно как и вроде бы вообще не испытывал никаких эмоций. Он по‑прежнему полностью контролировал выражение своего лица, даже румянец на щеках снова исчез.

– Как она… Кто это сделал? – в конце концов спросил Корнелиус, прервав бессвязное бормотание жены.

Он все говорил правильно и задавал правильные вопросы, но Фрэнку очень не нравилось это его стальное самообладание. Неужто все миллионеры из знаменитых Четырех Сотен Самых Богатых всегда так ведут себя при подобной трагедии? У Фрэнка недостаточно опыта общения с такими людьми, не говоря уже о доставке им дурных вестей, так что ему трудно судить. И все же он отлично знал, как ведут себя в таких случаях нормальные родители, потерявшие ребенка. Как ни странно, почти нормальным Мэллою представлялось поведение миссис ван Дамм. Шок у большинства людей вызывает именно такую реакцию, они начинают возражать и вообще отрицать подобную возможность.

– Ее задушили, – сказал Фрэнк. – И мы не знаем, кто это сделал. Пока не знаем, – добавил он на случай, если ван Дамм начнет приходить к разным выводам, как это делала Сара Брандт. – Я надеялся, что вы сможете нам помочь. У вас имеются хоть какие‑нибудь соображения насчет того, почему ваша дочь убежала из дома? У нее был любовник?..

– Любовник?! – возмущенно повторила за детективом миссис ван Дамм. – У Алисии, вне всяких сомнений, нет никакого любовника! Она даже еще не выезжает!

Фрэнк с минуту не мог понять, куда это она не выезжает, пока наконец не догадался, что девушка еще не успела дебютировать в обществе, не выезжала в свет.

– Алисии всего шестнадцать! – продолжала тем временем вещать миссис ван Дамм. – У нее вообще нет никаких поклонников! Она ни разу в жизни не оставалась наедине с молодым человеком! Любовник, скажете тоже… Корнелиус, что ты стоишь там и слушаешь этот вздор?!

– Франсиска, ступай в свою комнату, – холодно сказал ван Дамм. – Я все тебе потом объясню.

– Очень на это надеюсь. И я твердо намерена пожаловаться вашему начальству, – заявила женщина, выплывая из комнаты, вся трепеща и возмущенно бормоча жалобы по поводу наглого и бесстыжего поведения детектива.

Фрэнк не мог не пожелать ей успехов, если она и впрямь решит пожаловаться на него комиссару Рузвельту. В полиции все ненавидели этого бывшего плейбоя, вдруг превратившегося в реформатора, который добился назначения комиссаром полиции вроде бы с целью очистить департамент от коррупции. Выговор от Рузвельта скорее всего приведет к тому, что Мэллой поднимется до капитана, даже не тратясь на требуемые для этого взятки. И случится это, как только Рузвельту надоест возиться с реформами и он продолжит прежнюю веселую жизнь, а в управлении полиции все вернется к прежнему нормальному течению вещей.

– Боюсь, что ничем не могу вам помочь, детектив, – сказал ван Дамм, когда его супруга вышла. Единственным внешним признаком его эмоционального страдания было то, как рассеянно он перебирал пальцами золотую цепочку своих часов. – Я понятия не имею, почему моя дочь вознамерилась убежать из дома, из комфорта и безопасности своей семьи. И моя жена права: Алисия не общается с молодыми людьми. Среди знакомых моей дочери нет никого, кто мог бы соблазнить ее на побег.

Корнелиус, конечно, лгал. Родители всегда сначала лгут. Либо они не желают, чтобы их дети выглядели дурно в чужих глазах, либо сами не желают выглядеть безответственными. Фрэнк решил, что такая глыба льда, как Корнелиус ван Дамм, скорее заботится о собственной репутации.

Ван Дамм, кажется, не был ни в малейшей степени обеспокоен или смущен тем, что его дочь проживала в меблированных комнатах в Гринвич‑Виллидж. Он даже не усомнился в правоте того, кто опознал ее тело, как обычно случается с большинством родителей. С его женой, в частности. Франсиска была уверена, что Мэллой заблуждается.

А вот ван Дамм не считал, что Фрэнк ошибается. Он‑то знал, где находилась дочь. И знал о ее интересном положении, потому‑то ее и отослали в первую очередь в загородный дом. Возможно, ему также известно, с кем она сбежала. Но ничего этого Фрэнку он не скажет – по крайней мере сегодня.

Мэллой уже хотел было предложить ван Дамму съездить вместе с ним в морг на опознание тела Алисии, когда двери гостиной распахнулись. На сей раз в комнату вошла довольно молодая особа. Ширококостная и слишком высокая для женщины, ростом почти с Фрэнка (а в нем было пять футов восемь дюймов), одетая в самый диковинный наряд, какой Фрэнку когда‑либо доводилось видеть. Очевидно, это считалось последним писком моды, но от яркой расцветки шотландки, из которой были сшиты ее юбка и жакет, у Фрэнка зарябило в глазах. А может, и от самой этой дамы, ворвавшейся в гостиную подобно урагану.

– Что тут происходит, папа? Альфред сказал, у нас полиция…

Хозяин дома отнюдь не обрадовался появлению дочери, хотя по таким, как ван Дамм, довольно трудно определить, что они сейчас чувствуют. Фрэнк решил, что это именно та женщина, с которой когда‑то была знакома Сара Брандт и за которую приняла Алисию. Та, про которую явно подумал ван Дамм, когда Фрэнк сюда явился. Подумал, что это о ней Фрэнк собирается что‑то сообщить… Да уж, такая запросто способна влипнуть в неприятную историю. Наверняка она принадлежит к кругу суфражисток, вечно старающихся затеять какой‑нибудь скандал или склоку. Мэллой попытался определить, чем эта суфражистка похожа на Алисию, о чем ему твердила миссис Брандт. Но если явившаяся дама когда‑то и выглядела похожей на погибшую девушку, то это было очень давно.

– Мина, боюсь, что Алисию убили. – Слова прозвучали откровенно грубо и жестоко, но Мина ван Дамм и не такое могла бы стерпеть.

– Так я и знала! – воскликнула она, яростными движениями стягивая с рук перчатки. – Знала, что ничего хорошего от нее не дождешься! Разве я тебе это не говорила, когда она сбежала?

«Вот вам и сестринская любовь», – подумал Фрэнк. И вообще папаше и этой дочке, похоже, чужды нормальные человеческие реакции! Мамаша, которая, по убеждению Фрэнка, давно сбрендила и была точно не в себе, в этом семействе выглядела самой нормальной.

– Вам известно, почему ваша сестра убежала из дома? – спросил сержант, рассчитывая застигнуть женщину врасплох.

Но Мину ван Дамм застигнуть врасплох оказалось довольно сложно. Она смерила детектива таким взглядом, словно перед ней насекомое, только что выбравшееся из‑под камня и осмелившееся обратиться к ней напрямую, не будучи официально представленным.

– Мина, это детектив… – Тут ван Дамм понял, что не озаботился запомнить имя Фрэнка.

– Детектив‑сержант Мэллой, – помог ему Фрэнк.

Да уж… Если он рассчитывал произвести на этих людей впечатление своей должностью, то ошибся. Мина уставилась на него, даже не думая поздороваться.

– Мина тоже понятия не имеет, по какой причине Алисия убежала из дома, – уверил детектива ван Дамм. – Это загадка для всех нас.

– Она сбежала, потому что всегда была неблагодарной маленькой мерзавкой и шлюхой, – заявила Мина, выставив таким образом своего отца лжецом. – После всего, что папа для нее сделал, вот как она ему отплатила! Сбежала из дома, попалась кому‑то, кто ее убил, принесла бесчестье и позор нашей семье! Как нам теперь появиться в приличном обществе?!

– Я сомневаюсь, что Алисия специально подвела себя под убийство, только чтобы разрушить вашу репутацию в обществе, – попытался смягчить ситуацию Фрэнк, не в силах возразить более жестко.

Но этих ван Даммов оскорбить явно невозможно, во всяком случае, критикуя их бесчувственность. Отец и дочь просто посмотрели на детектива пустыми взглядами. Он вздохнул, признавая поражение.

– Мистер ван Дамм, вам необходимо поехать в морг для опознания тела.

Корнелиус нахмурился при этих словах, а вот Мина здорово возмутилась:

– Как вы смеете требовать, чтобы папа ехал в подобное место?! Вы знаете, кто он такой?

– Он – отец убитой девушки, – ответил Фрэнк. – Нам требуется опознание тела жертвы. Вы же не хотите, чтобы вместо вашей сестры похоронили какую‑то постороннюю женщину, не так ли?

– Боюсь, офицер прав, Мина, – рассудительным тоном сказал ван Дамм. – Мы должны убедиться, что это Алисия.

Мина открыла рот, но в последний момент передумала высказывать свои мысли. Рот она закрыла с громким щелчком и секунду помолчала, о чем‑то размышляя. Потом улыбнулась странной, совершенно неестественной улыбочкой, от которой у Фрэнка по всему телу пошли мурашки, и заявила:

– Тебе не следует этого делать.

Тон Мины очень удивил Фрэнка. Она вдруг стала доброй, нежной и заботливой, словно разговаривала с кем‑то немощным и слабовольным.

– Тебя никто не станет винить за то, что ты не хочешь видеть дочь в таком состоянии, – продолжила Мина. – Никто не вправе требовать, чтобы ты подвергал себя столь жуткому испытанию.

Ван Дамм секунду раздумывал над ее словами. Ему явно хотелось согласиться со старшей дочерью, но потом он кое‑что вспомнил.

– Мне показалось, вы упомянули о том, что кто‑то ее уже опознал, – обратился хозяин дома к Фрэнку. – Какой‑то старый друг семьи…

Мина выглядела потрясенной, если такое состояние ей вообще было доступно.

– Друг семьи? – недоверчиво переспросила она.

– Нельзя на сто процентов утверждать, что она ее опознала. Имя вашей дочери было вышито на подкладке жакета, и эта женщина сказала, что ей показалось, будто девушка очень похожа на мисс Мину ван Дамм. Она была с вами знакома, так она заявила.

– И кто же это такая? – со скептическим видом осведомилась Мина.

– Сара Брандт. Акушерка.

От удивления у Мины расширились глаза.

– Я такой не знаю… Хотя, надо полагать, она может меня знать. Ведь ван Даммы – одна из старейших семей голландского происхождения в Нью‑Йорке.

Об этом она могла бы и не сообщать. Все тут знали эти старинные голландские семейства – их в Нью‑Йорке еще несколько столетий назад стали именовать «никербокерами», по названию коротких штанов до колен, которые носили здесь первые поселенцы. «Никербокеры» были первыми, кто начал осваивать это место, в те времена именуемое Новым Амстердамом. Фрэнк не считал этих людей особенными лишь потому, что их предки бежали из Европы от преследований на сто пятьдесят лет раньше, чем это проделали его прадеды. Но так уж здесь сложилось, такова традиция. Мина ван Дамм, кажется, твердо вознамерилась убедить в этом детектива.

– В любом случае, – упрямо настаивал на своем Фрэнк, – миссис Брандт уже много лет не видела Алисию, поэтому не могла опознать ее наверняка.

Мина ван Дамм вздохнула, демонстрируя нетерпение, но потом ей в голову пришла другая мысль.

– Тогда в морг может поехать Альфред, – предложила она отцу. – Он опознает Алисию ничуть не хуже нас.

Ван Дамм важно кивнул, словно это было единственным логически верным решением проблемы.

– Кто такой Альфред? – поинтересовался Фрэнк. Ему тут же пришло в голову, что он, возможно, выяснил имя любовника Алисии.

– Альфред – это слуга, который впустил вас в дом, – ответил ван Дамм.

Фрэнк не верил своим ушам. Эти «никербокеры» намерены послать какого‑то клятого дворецкого, чтобы тот опознал тело члена их собственной семьи!

И в тот момент, когда детектив подумал, что ничего более шокирующего в жизни своей не слышал, Мина ван Дамм повернулась к нему и сказала:

– Полагаю, сегодня вы уже причинили достаточно беспокойства моему отцу. А теперь – уходите.

* * *

Сара подняла взгляд на высокое здание городского особняка в квартале, известном как Марбл‑роу, и заколебалась. Нынче утром весь путь из Гринвич‑Виллидж на поезде по бесконечным эстакадам, поднятым над городом, она раздумывала над тем, стоит ли вообще навещать старую подругу. Сара не виделась с Миной ван Дамм лет десять, и, весьма вероятно, та здесь больше не проживает. Вышла замуж и уехала. Сара не помнила, попадалось ли ей в «Таймс»[2] сообщение о ее свадьбе, но и это ничего не значило. Миссис Брандт годами не следила за информацией, напечатанной в светских колонках.

Конечно, можно расспросить миссис ван Дамм, но Сара хорошо помнила эту женщину – капризную, взбалмошную и попросту никчемную. От нее не дождешься ни одного разумного слова. Да уж, у Франсиски ван Дамм ничего выяснить не удастся. А о том, чтобы обратиться к самому мистеру ван Дамму, вообще не может быть и речи. Он очень похож на отца самой Сары: женщины в его глазах – это существа, в умственном отношении поднявшиеся лишь на одну ступеньку выше собак. Вряд ли Корнелиус согласится уделить Саре время, не говоря уже о том, чтобы выслушать ее.

Ну может, хотя бы слуги скажут ей, где теперь живет Мина… Тогда она отыщет ее и расскажет о последних днях Алисии. Если полиция не сумеет найти убийцу – а об их неудачах Сара знает не понаслышке, – тогда ван Даммы могут нанять частных сыщиков. Это станет наилучшим способом раскрыть любое преступление, насколько Сара разбирается в нынешней ситуации.

В последний год комиссары полиции прикладывали гигантские усилия, чтобы очистить свой департамент от коррупции, но в ходе этой чистки так выкосили ряды сотрудников, что теперь служба серьезно обескровлена и недоукомплектована. Наиболее преданных делу офицеров осталось совсем мало, а у Сары нет никаких оснований верить, что детектив‑сержант Мэллой принадлежит к числу особо преданных своему делу. Если убийство Алисии все же будет раскрыто, то это произойдет исключительно по той причине, что ее семья наймет человека со стороны, который сумеет это сделать.

Открывший дверь дворецкий косо посмотрел на Сару. Очевидно, он счел эту женщину недостойной входить в дом с парадного крыльца. Сара и сама прекрасно знала, что ее внешний вид давно уже не свидетельствует о ее принадлежности к одному из элитных семейств Нью‑Йорка. К счастью, она узнала дворецкого, поскольку помнила его со времен своих прежних визитов в этот дом, еще в девичестве.

– Добрый день, Альфред, – поздоровалась акушерка, чем несказанно его удивила. – Я услышала о вашей трагедии и подумала, не сможете ли вы сообщить мне, где теперь отыскать мисс Мину. Я хотела бы выразить ей свои соболезнования.

– Извините, мадам, но я не… – Альфред помотал головой, выражая замешательство.

Сара улыбнулась.

– Да, прошло немало времени. Я – Сара Брандт. Это моя фамилия по мужу. А когда мы с вами встречались, я была Сарой Деккер.

Тут глаза дворецкого сверкнули – он узнал посетительницу.

– Да, немало воды утекло с тех пор, мисс Деккер… Я хочу сказать, миссис Брандт. Нынче настали очень грустные времена для этой семьи. Даже не знаю, принимает ли мисс Мина сегодня утром. Но если вы дадите свою визитную карточку…

Ничего удивительного в том, что Сара нашла Мину в этом доме. Вполне естественно, что Мина находится здесь, дабы разделить с родителями обрушившееся на них горе. Сара вошла в холл и протянула дворецкому свою карточку, загнув ее верхний правый уголок в знак того, что явилась с целью засвидетельствовать почтение и уважение. Это ведь целое искусство – должным образом обращаться с визитными карточками и загибать нужные уголки в зависимости от причины визита. На карточках, сделанных из отличной дорогой бумаги, как правило, выгравированы лишь имя и фамилия посетителя. Карточка же Сары содержала также информацию о том, что она акушерка. Альфред на секунду нахмурился, явно раздумывая, стоит ли вообще передавать хозяйской дочери подобную ерунду.

– Пожалуйста, скажите Мине, что я видела Алисию незадолго до ее смерти.

Дворецкий дернул головой от удивления, хотя выражение лица почти не выдало его истинных чувств. Потом он предложил Саре присесть, а сам исчез на лестнице, двигаясь чуть более резво, нежели этого требовали правила приличия. Сара невольно это отметила.

Миссис Брандт ничуть не удивилась бы, если б ей отказали в приеме. Мина, вероятно, совсем забыла Сару, да они никогда, в сущности, и не были особо близкими подругами. Мина, по мнению Сары, слишком важничала, ни на секунду не забывая о своем высоком положении в обществе, даже в те времена, когда Сара и сама считала это немаловажным фактором. Однако, к ее облегчению, Альфред очень скоро вернулся и провел гостью наверх в одну из небольших гостиных. Мина, одетая во все черное, лежала на диванчике. В одной руке она сжимала кружевной платочек, в который, видимо, плакала, а другую руку, висящую безвольной плетью, протянула в знак приветствия.

– Сара, дорогая, как это мило с твоей стороны – посетить нас, – произнесла она слабым голосом, хриплым от горя. – Ты слышала, мы потеряли нашу милую, дорогую Алисию…

Глава 3

– Прими мои соболезнования, – сказала Сара, пересекая комнату и пожимая протянутую руку Мины.

Оказавшись рядом, она отметила, что ее давняя подруга вовсе не выглядит так, словно и впрямь долго и безутешно плакала в свой скомканный платочек. Глаза у нее были ясные и сухие; да и траурное платье тоже выглядело довольно свежим, без единой морщинки. У каждой истинной леди, привыкшей хорошо одеваться, всегда имеется в запасе хотя бы одно такое платье. Оно необходимо для присутствия на похоронах, а также в качестве важной детали туалета в случае неожиданной потери кого‑то из родных, которую можно носить, пока портниха не сошьет новый гардероб траурной одежды. У Сары было ощущение, что Мина уже успела заказать такое для себя.

– Я едва могла поверить, когда Альфред сказал, что именно ты нашла бедную Алисию, – вздохнула Мина, придав своим бледно‑голубым глазам соответствующее выражение горечи и печали.

– Я ее не находила, – ответила Сара. – По сути, я видела ее в тот вечер всего секунду; это было в пансионе, где она проживала. Я пришла туда, чтобы принять роды, и…

– Значит, это правда? – воскликнула Мина, глянув на свою ладонь, в которой все еще держала платочек. Сара заметила, что в той же руке у нее зажата визитная карточка, которую она передала Альфреду внизу; там был указан ее род деятельности. – Ты и в самом деле акушерка?

Мина произнесла это таким тоном, словно быть акушеркой означало опуститься на ступеньку ниже расхитителей могил, но Сара предпочла не обижаться. Она давно пришла к выводу, что иной раз высокое происхождение – сущее проклятие.

– Да, я акушерка.

– Как это ужасно! А я и понятия не имела! Мне казалось, ты вышла замуж. – Мина снова взглянула на карточку. – И фамилия у тебя другая…

– Я овдовела, – сказала Сара, решив не упоминать о том, что, вероятно, занималась бы родовспоможением, даже если б Том был все еще жив и продолжал ее содержать. Мина этого все равно никогда не поймет, равно как не поймет и любая другая женщина ее круга.

– Но это еще не причина сделать акушерство своим… ремеслом, – заявила Мина, выбрав, как ей казалось, наиболее унизительное определение. – Твой отец, несомненно, вполне мог бы тебя обеспечивать.

Вряд ли Мина смогла бы догадаться, почему отец Сары отказался это делать, но наверняка хотела бы об этом узнать. Впрочем, если старая знакомая выискивает тему для сплетен, Сара отнюдь не намерена ей в этом потворствовать. Да и в любом случае она явилась сюда вовсе не для того, чтобы вести беседы о своей персоне.

– Я несколько удивилась, узнав, что ты все еще живешь дома, с родителями, – решительно изменила Сара тему беседы и подчеркнуто внимательно огляделась вокруг, рассматривая роскошно убранную гостиную, которая явно была для Мины постоянным местом обитания. По всей видимости, Мина считает, что этот новомодный мавританский стиль – признак отличного вкуса. Гостиная была убрана и изукрашена не хуже гробницы фараона. Или гарема – если, конечно, у фараонов имелись гаремы. – Я была уверена, что ты вышла замуж и живешь где‑то в другом месте.

Таким образом Сара умудрилась отплатить за оскорбление той же монетой. Остаться старой девой куда более унизительно, нежели быть вынужденной зарабатывать на жизнь с помощью «ремесла». Саре показалось, что она заметила в блеклых глазах Мины искорку гнева, словно кремнем ударили о сталь, но это была всего лишь краткая вспышка. И она тут же исчезла, а Мина вновь напустила на себя горестный вид.

– Это была жертва… я уверена, ты способна меня понять. Я просто не могла выйти замуж и оставить папу одного. Ты ведь помнишь, что творилось с мамой еще тогда, когда мы были девочками, а с годами ей все хуже и хуже. Ее мозги… ну, скажем, она уже многие годы не в себе. Да и вообще ее здоровье сильно ухудшилось. А тут еще и Алисия… Что тут можно сказать? Она всегда была для нас тяжким испытанием, а теперь… – Мина быстро прикрыла рот своим платочком в попытке сдержать эмоции, при этом уронила карточку Сары на пол.

Интересно, что чувствует эта женщина? Насколько Сара могла припомнить, Мина никогда не была особенно привязана к Алисии. Ей было почти семнадцать, когда родилась сестра, и ее по‑настоящему оскорбило и унизило это свидетельство того, что у ее родителей есть половая жизнь. Мина ушла из школы, когда распространился слух о беременности матери. Она вообще отказывалась обсуждать этот факт. Но ее боль и ревность были отчетливо видны всем и каждому. Несколько месяцев Мина не показывалась на официальных и дружеских мероприятиях, пока Алисия не появилась на свет. Да и после этого долго не желала признавать факт существования этого ребенка. Выходит, даже время не смогло примирить ее с младшей сестрой.

Через минуту Мина взяла себя в руки и выразила готовность продолжить разговор. Набравшись смелости, Сара подтащила к диванчику пуфик и уселась на него, чтобы находиться как можно ближе к старой подруге и видеть все нюансы выражения ее лица. Сиденье пуфика было украшено золотой бахромой и покоилось на основании, выполненном в форме золотого сфинкса с огромными обнаженными грудями. Пожалуй, даже в гареме фараона отказались бы от подобного предмета меблировки.

– Я вот все удивляюсь – что могла делать Алисия в этих съемных комнатах? – сказала Сара.

Мина страдальчески откинулась на мягкие подушки, словно само обсуждение подобной проблемы было для нее чем‑то невыносимым, и классическим жестом «трагической героини» поднесла руку ко лбу. От такого притворства Сара закатила глаза, но Мина этого даже не заметила.

– Мы понятия не имели, что она там живет. Мы вообще не знали, где она! Алисия всегда была такой непостоянной, взбалмошной… а в последние несколько месяцев стала вести себя еще более странно. Взяла привычку устраивать истерики по малейшему поводу и плакать без всяких на то причин. В конце концов нам пришлось отправить ее в «Гринтри». Это наш загородный дом на побережье. Нам казалось, что сельский воздух пойдет ей на пользу, как и одиночество. А она взяла и сбежала. Однажды утром слуги пошли ее будить, а Алисия уже исчезла, словно в воздухе растворилась. Мы уже несколько недель готовились к худшему. Да и как иначе? Молодая девушка, одна во всем мире, где некому ее защитить… А ведь она была еще более беспомощной, чем многие девицы ее возраста. Это было подло и гнусно с ее стороны – так нас перепугать, но чего еще следовало ожидать от этой безнадежно испорченной девчонки! Мама ее избаловала, а теперь мы все должны за это платить… Будет ужасный скандал, она навлекла позор на наши головы!

Сара справедливо полагала, что для семьи гораздо большая трагедия – потеря дочери, нежели утрата доброй репутации в свете обстоятельств смерти этой дочери. Но она слишком долго жила вне круга элиты и просто забыла, какими бессердечными и эгоистичными могут быть эти люди. Впрочем, ей на собственном примере хорошо известно, какой непреклонной может стать семья, когда кто‑то из ее членов нарушает жесткие правила поведения в высшем обществе.

Однако не стоит тратить время впустую, пытаясь судить этих ван Даммов. Лучше провести его с пользой – заняться поиском ниточек, способных привести к убийце Алисии.

– Кто‑то мог помочь ей бежать? – спросила Сара, понимая, что задает вопрос из арсенала полицейского детектива. Мэллой уж точно не поблагодарит ее за вмешательство в его дела, но если Сара что‑то выяснит, то не станет беспокоиться о таких пустяках. – Она же не могла сбежать в одиночку, верно?

– Я бы не стала так утверждать, – холодно ответила Мина. – Алисия была достаточно хитра. У нее хватило ума прихватить все свои ювелирные украшения – видимо, чтобы потом продать их и получить деньги, на которые можно жить. У нее ведь не было никаких других средств к существованию. Наверняка она все спланировала заранее.

– Но откуда же твоя сестра могла узнать, как продать эти драгоценности, чтобы ее при этом не узнали? – вслух размышляла Сара, памятуя о том, какой наивной и неискушенной была сама в этом возрасте.

– Не имею ни малейшего представления, – резко бросила Мина. – Алисия всегда была очень закрытой и замкнутой. Она ничем со мной не делилась и не доверяла мне. Если б она хоть что‑то рассказывала, я бы сумела удержать ее от того, чтобы сделать нашу семью посмешищем в глазах общества. Но ты ведь видела ее в тот вечер, буквально накануне ее гибели. Может, она что‑то сказала тебе, что‑то такое, что может объяснить ее поведение?

На этот раз Сара явственно заметила этот расчетливый блеск в глазах Мины. Оказывается, она не единственная, кто интересуется обстоятельствами смерти Алисии. Мина желала заполучить от Сары любые обрывки информации о сестре. Очень желала, прямо здесь и сейчас.

– Я видела ее всего пару секунд. И мы вообще не разговаривали, – призналась Сара. Испытала Мина при этих словах облегчение или, наоборот, разозлилась? Сара не была уверена ни в том, ни в другом. – Я в тот момент даже не знала, кто она такая… хотя, вообще‑то, назвала ее Миной. Кажется, это ее напугало. Похоже, она боялась, что ее найдут.

– Конечно же, боялась, глупая маленькая шлюшка! – злобно воскликнула Мина. – Боялась, что мы заберем ее домой, в лоно семьи, где все с ней носились и все ее баловали. Где любые ее желания немедленно исполнялись, где ей не приходилось ничего делать самостоятельно, разве что кушать!

– Но ведь было что‑то такое, что заставило ее убежать, – настаивала на своем Сара. Она вспомнила свою собственную сестру, которая тоже сбежала из дома при почти схожих обстоятельствах. – Может, какой‑нибудь молодой человек…

– Да откуда у тебя такие мысли? – требовательно спросила Мина, но тут же осеклась. – Да, понимаю, это из‑за Мэгги, – понимающим тоном произнесла она, тотчас разбередив старые раны, которые Сара считала зажившими и зарубцевавшимися. – Ну, Алисия ни капли не была похожа на твою сестру. У нее никогда не имелось никаких идей. – Это слово она выпалила так, словно хотела избавиться от дурного привкуса во рту. – Алисия была просто эгоистичной и глупой девчонкой. Вряд ли она убежала из‑за любви к простому рабочему. Если бы она и была знакома с каким‑то молодым человеком – а это исключено, – она не смогла бы любить никого, кроме самой себя.

Сара прикусила язык, запретив себе вступаться за этих двух девушек. О Мэгги уже нет нужды беспокоиться, как и об Алисии. Тем не менее она не могла позволить Мине наслаждаться ощущением собственной правоты. К тому же, просветив ее относительно некоторых обстоятельств дела, Сара могла бы получить улики, ведущие к убийце Алисии.

Стараясь всем видом дать понять, что ей не слишком хочется сообщать эту новость, Сара сказала:

– Думаю, ты ошибаешься насчет своей сестры, Мина. Она точно была знакома по крайней мере с одним молодым человеком. Видишь ли, я уверена, что она ждала ребенка.

– Что?! – Лицо Мины сделалось пунцовым, глаза возмущенно вспыхнули. – Да как ты смеешь такое говорить!

– Можешь поверить, мне не доставляет никакой радости так ее позорить, но, полагаю, ты должна это знать. Твоему отцу наверняка удастся сохранить данный факт в тайне от публики, но если выяснить, кто был отцом ребенка, это поможет полиции найти убийцу, поскольку он, вероятно…

– Полиции?! – пренебрежительным тоном повторила Мина. Она уже сидела совершенно прямо, просто кипя от ярости. – Ты имеешь в виду того жуткого ирландца, который явился сюда сообщить, что Алисию убили? Ну, я такого не допущу! Я не позволю кому‑то вроде этого типа совать нос в наши семейные дела и распространять о нас лживые слухи и сплетни! Папа ничего подобного не допустит! Он немедленно пресечет любые расследования!

– Тогда как мы узнаем, кто ее убил? – спросила Сара.

– Мне безразлично, кто ее убил! Зачем мне что‑то выяснять, если она никогда не заботилась ни о ком из нас? И что это даст, даже если убийцу найдут? Алисию не вернуть, так что нет смысла рушить жизни всех, кто остался после нее, мы и без того достаточно пострадали!

– Но ты же не можешь…

– Сара, думаю, тебе сейчас лучше уйти. Ты и так причинила нам кучу неприятностей. И если я услышу хоть слово из тех лживых измышлений насчет Алисии, я буду знать, откуда просочились слухи. И тогда позабочусь о том, чтобы тебя никогда не приглашали ни в одно приличное семейство в городе!

Это была нешуточная угроза. По мнению Мины, Сара должна не на шутку испугаться и держать язык за зубами. К сожалению, у нее не хватило духу сообщить, что ее и без того уже много лет не приглашает ни одно из этих семейств. Хорошее воспитание заставило ее сказать совсем другое:

– Мне очень жаль, что я так тебя расстроила, Мина. Знаю, как это больно, какое это тяжкое испытание. Если я могу хоть чем‑то помочь, пожалуйста, дай знать. Мой адрес указан на визитке.

Услышав извинения, Мина несколько смягчилась и успокоилась. Она сухо кивнула:

– Уверена, что могу на тебя положиться. Надеюсь, ты проявишь благоразумие и будешь молчать обо всем этом, не так ли?

– Конечно. – По крайней мере, Сара не имела намерений распространять сплетни об Алисии.

Удовлетворенная тем, что сделала все от нее зависящее, она встала, собираясь уходить. Но когда подошла к двери, Мина снова окликнула ее:

– Полиция, наверное, так и не нашла драгоценности? У Алисии было несколько очень милых безделушек. Одна из них – старинная фамильная вещь.

– Я уверена, что если они что‑то нашли, то непременно вернут вам это, – сказала Сара, отнюдь в этом не уверенная. Если драгоценности оставались в комнате, когда девушку обнаружили мертвой, офицер полиции с низким жалованьем вполне мог положить их себе в карман. Но их также мог украсть убийца. Если отследить драгоценности, это поможет раскрыть дело. Надо сделать так, чтобы детектив Мэллой по крайней мере знал, что они пропали. – Но если ей нужны были деньги на житье, она уже могла их продать.

– Скорее всего продала, – задумчиво проговорила Мина. – Но мы могли бы объявить награду за их возврат.

Сара не стала на это отвечать. Она просто вышла из комнаты, размышляя про себя, какое безумие на нее нашло, если она сочла визит сюда хорошей идеей. Ей не хотелось причинять боль Мине, вне зависимости от того, насколько она этого заслуживала, и теперь приходилось мириться с тем фактом, что Мина гораздо более обеспокоена собственным положением в обществе и пропавшими драгоценностями, нежели возможностью найти убийцу сестры.

Хотя чему тут удивляться? Большую часть своей жизни Сара жила с точно такими же людьми, как Мина. Ее собственная сестра умерла из‑за этих людей. Что, несомненно, не добавляло Саре к ним любви. Возможно, Алисия была того же сорта, что и ее родственники, и не стоила всех этих хлопот. Но Сара не могла в это поверить, особенно при воспоминании о том, какой у девушки был загнанный вид в тот вечер, незадолго до смерти.

Алисия была очень юная, одинокая и к тому же беременная. Кто‑то умудрился ее задушить, лишив жизни не только ее, но и нерожденного ребенка. Даже если Алисия не стоила хлопот со стороны Сары, невинный младенец, несомненно, этого стоил. Миссис Брандт не могла смириться с мыслью, что некто сумел забрать две жизни и не ответить за это. Несмотря на то что Саре ежедневно приходилось сталкиваться с несправедливостью, она не научилась это принимать. И если в данном случае у нее есть малейший шанс победить, она им воспользуется.

Погрузившись в свои мысли, женщина не заметила, что за ней кто‑то наблюдает, пока она спускалась по роскошно изукрашенной лестнице в холл первого этажа.

– Сара?

Она вздрогнула, подняла взгляд и увидела перед собой Корнелиуса ван Дамма. Сара с облегчением отметила, что он выглядит именно как человек, только что потерявший ребенка. Бледное лицо, выражение отчаяния в глазах. Впрочем, одет Корнелиус безукоризненно, никаких помятостей или ненужных складок, словно он совсем недавно переоделся.

– Мистер ван Дамм, мне очень жаль, что с Алисией так произошло…

– Так это действительно вы? Сара Деккер? Я едва поверил, когда Альфред мне сообщил…

– Я теперь Сара Брандт.

– О да, конечно. Кажется, я вспоминаю, что вы вышли замуж. Хотя не думаю, что знаком с вашим мужем.

Конечно, Корнелиус не был с ним знаком. Том не любил тратить время на пустые светские мероприятия. Сара, правда, решила не упоминать об этом и не объяснять, что теперь она вдова. У этого человека и своих проблем хватает.

– Я заехала, чтобы выразить Мине свои соболезнования.

– Это правда, что вы виделись с Алисией вечером накануне ее смерти?

– Нет, это случилось в ночь за день до этого, вернее, ранним утром предыдущего дня. Я, видите ли, акушерка, поэтому…

– Акушерка? – переспросил Корнелиус, но без того презрения, которое прозвучало в голосе Мины. Он был попросту удивлен. – Как странно, что отец позволил вам такое.

– Мой отец, боюсь, не имел никакого отношения к этому решению, – пояснила Сара, чем здорово шокировала мистера ван Дамма. И прежде чем он возобновил обсуждение этой темы, продолжила: – Я уже сказала Мине, что с Алисией на самом деле в ту ночь не разговаривала. Я даже не знала, кто она такая, пока… Полицейские попросили меня помочь разобраться с ее вещами, и я обнаружила имя Алисии, вышитое на подкладке жакета.

Хозяин дома кивнул и отвернулся, изо всех сил сохраняя спокойствие – мужчины его круга считают вульгарным любое проявление чувств, – но в его глазах по‑прежнему плескалась боль. У Сары защемило сердце.

– Мистер ван Дамм, мне крайне не хочется вам об этом говорить, но я беседовала с детективом, который расследует обстоятельства смерти Алисии… Возможно, вы об этом не знаете, но полицейские обычно не слишком напрягаются при расследовании подобных дел, если не рассчитывают что‑то за это получить.

Взгляд мужчины снова обратился к Саре. Боль в его глазах сменилась выражением изумления, которое Корнелиус мог бы ощутить, если бы к нему в кабинет вдруг явился садовник и предложил свои консультации в чисто деловых вопросах.

Сара поспешила изложить свои соображения, пока ван Дамм не успел ее остановить. Ведь другого такого случая не представится.

– Не знаю, насколько опытен детектив Мэллой, но уверена, что он не станет заниматься поисками убийцы Алисии, если ему не пообещают некую компенсацию. Но даже если он неплохой профессионал, это еще не гарантия того, что в его распоряжении имеется достаточно ресурсов, чтобы довести расследование до успешного конца. Вероятно, вам следует подумать над тем, чтобы нанять частного сыщика. Это обеспечит должное расследование дела.

Вот так. Мина может считать, что поиски убийцы Алисии – пустая трата времени, но решения здесь принимает не она. Корнелиус ван Дамм – полноправный хозяин в этом доме, и теперь он знает, что ему следует делать, дабы обеспечить поимку убийцы Алисии и привлечь негодяя к суду.

Ван Дамм продолжал упорно смотреть на Сару таким взглядом, словно у нее вдруг выросла еще одна голова. Похоже, ни одно существо женского пола до сего момента даже подумать не могло о том, чтобы давать ему какие‑то советы. И уж тем более советы по поводу ведения уголовного расследования. Сара почувствовала себя неуютно. Внутренне она чрезвычайно обрадовалась тому обстоятельству, что не сообщила этому человеку о беременности его младшей дочери. Иначе ван Дамм приказал бы вышвырнуть ее отсюда за подобное бесстыдство. Что ж, очень скоро он и так обо всем узнает: или от Мины, или от полицейских. Если у полиции хватит духу сообщить ему об этом. А может, он уже в курсе…

– Спасибо за информацию, Сара, – произнес ван Дамм, вслед за чем полностью погрузился в свои мысли, как бы отгородившись от собеседницы и не выказывая истинных чувств. Этот трюк был знаком Саре по собственному отцу: тот всегда им пользовался, когда не желал более обсуждать особенно неприятную проблему. Например, историю Мэгги. – И спасибо, что заехали. Уверен, Мина высоко это ценит.

Сара могла бы ему возразить, но решила просто молча уйти. Пребывание в этом доме среди этих людей вызывало слишком много болезненных воспоминаний. Пробормотав соответствующие слова соболезнования, женщина выскочила на улицу.

И с чего она вдруг решила, что может тут чего‑то добиться? Если Корнелиус ван Дамм пожелает, чтобы убийство его дочери было раскрыто, оно таки будет раскрыто, даже если это будет означать, что делом лично займется суперинтендант полиции. А если он не желает, чтобы оно было раскрыто… Ну тогда ни Сара Брандт, ни кто‑либо еще не в силах что‑то изменить. Сара сделала все, что могла. А теперь ей остается только подождать и поглядеть, что произойдет дальше.

* * *

– Убийца младенцев! Детоубийца!

Эти выкрики мальчишек подсказали Фрэнку, что женщина, которую он искал, где‑то на подходе. Он уже почти час сидел на крыльце довольно уютного дома на Грэмерси‑парк, используя это свободное время, чтобы поразмыслить над фактами в деле об убийстве Алисии ван Дамм. Он не пришел ни к каким проясняющим ситуацию умозаключениям. Возможно, женщина, которую он тут дожидался, сумеет ему помочь.

Эмма Петровская оказалась дамой средних лет и весьма значительных объемов. Она с трудом передвигалась по улице, опираясь на клюку с серебряным набалдашником. Такие трости вошли в моду, когда королева Виктория в старости стала пользоваться чем‑то подобным, но Фрэнк подозревал, что миссис Петровская пользовалась клюкой вовсе не потому, что это модно. Скорее всего, у нее подгибались колени от такой нагрузки. Чтобы перемещать свой огромный вес, ей просто необходима дополнительная опора.

Поначалу Фрэнк решил, что у Эммы и со слухом плоховато: она вроде как вообще не слышала вопли орды беспризорных ребятишек, наседавших на нее. Это все были грязные, одетые в лохмотья, босоногие уличные мальчишки, которые торговали газетами или ваксой для сапог, чтобы заработать на кусок хлеба. Они ночевали в подворотнях, в дренажных штольнях или на улице. Собственные родители выперли их из дома, заставив самостоятельно заботиться о себе и добывать пропитание.

– Детоубийца! Детоубийца! – орали они.

Похоже, эти беспризорники нашли кого‑то ниже себя на общественной лестнице и могли безнаказанно над ним издеваться. Несмотря на дорогое платье, подол которого Эмма приподнимала типично женским жестом, поддерживая свободной рукой, дабы уберечь от уличной грязи, в социальном плане, несмотря на роскошный дом, эта женщина мало чем отличается от уличных босяков.

Но если Фрэнк решил, что Эмма не слышит несущихся в ее сторону оскорблений, то он ошибался. Она их просто игнорировала. А когда добралась до своего дома, то остановилась, неспешно открыла сумку и достала что‑то, зажав в кулаке. Фрэнк на секунду подумал, что женщина хочет ответить обидчикам. Хотя он с трудом мог представить, чем таким она могла в них запустить, чтобы причинить мальчишкам хоть какой‑то вред. Но когда Эмма размахнулась и швырнула в них чем‑то, это оказалась целая горсть монет, которые со звоном рассыпались настоящим дождем по булыжной мостовой.

И вся эта беспризорная шпана тут же принялась толкаться, пихаться и ползать по мостовой. Каждый старался собрать как можно больше монет, пока до них не добрались сотоварищи. А Эмма Петровская, уже забытая босяками, повернулась и потащилась вверх по ступеням.

И только сейчас заметила Фрэнка, который поднялся на ноги, чтобы с ней поздороваться.

– Это побудит их и дальше вас дразнить, – мягко заметил он.

– Зато поможет мне уберечься от кое‑чего похуже, – ответила женщина, втаскивая свой немалый вес на очередную ступеньку. – Вы кто такой и что вам от меня нужно? Я не разговариваю с газетными репортерами. Стало быть, если вы из них…

– Нет, я из полиции. – Фрэнк показал свой значок. – Детектив‑сержант Мэллой.

Если миссис Петровская испугалась – а она вполне могла испугаться, поскольку ее профессия запрещена законом, – то никак этого не выказала. Вместо этого женщина лишь презрительно фыркнула.

– Я ежемесячно плачу за «крышу» и за протекцию. Можете спросить у своего капитана. И он прикажет вам не досаждать мне.

– Я и не собираюсь вам досаждать. Хочу только задать несколько вопросов. О девушке, с которой вы могли встречаться.

– Я встречалась со многими девушками, детектив‑сержант. Такая уж у меня профессия.

Эмма добралась до парадной двери, и ее огромный объем заставил Мэллоя отступить в сторону. Женщина вставила ключ в замочную скважину.

– Но эту девушку убили.

Эмма Петровская оглянулась на детектива. Ее глаза цвета глины таращились на него, словно два тусклых шарика, из складок жира, из которых состояло ее лицо. На щеке торчала огромная бородавка, из нее росло несколько длинных волос. Эмма недовольно сжала тонкие губы.

– Если девушка умирает после одной из моих процедур, это не убийство, – проинформировала она визитера и вернулась к отпиранию двери.

– Она умерла не от этого. Ее кто‑то задушил. Но нам известно, что у нее был ребенок и что в ночь, когда ее убили, к ней приходил абортмахер.

Эмма Петровская толчком отворила дверь, после чего одарила Фрэнка печальным взглядом:

– И вы думаете, что это я ее убила?

Предположить подобное, ясное дело, было невозможно, так что Фрэнк даже не стал ничего на это отвечать.

– Я полагаю, ее убил тот, кто вас к ней направил. Жертву звали Алисия ван Дамм.

Эмма приподняла кустистые черные брови, но тень узнавания даже не мелькнула на ее лице.

– Мне ничего не говорит это имя, детектив‑сержант. Вряд ли я сумею вам помочь.

И прежде чем Фрэнк успел задать еще хоть один вопрос, Петровская прошла в дом и с грохотом захлопнула дверь прямо перед его носом. Сержант с минуту стоял и тупо смотрел на кружевные занавески, раскачивающиеся по ту сторону дверного стекла. Как бы проникнуть внутрь силой? Впрочем, Фрэнка уже не слишком интересовал дальнейший разговор. Уродливая, неприятная старуха. Если Мэллою так уж захочется побеседовать с вредной особой, он вполне может отправиться к себе домой.

Устало вздохнув, полицейский развернулся и спустился с крыльца. Мальчишки, издевавшиеся над старухой, уже разбежались, подобрав с мостовой все монеты, – отправились искать себе другие развлечения. Фрэнк сунул руку в карман и достал составленный список фамилий, добытых из разных источников. Список был на удивление коротким. А Фрэнк‑то полагал, что в городе таких масштабов, как Нью‑Йорк, имеется несколько сотен абортмахеров и все они охотно согласятся сотрудничать с полицией. Но он ошибся насчет и одного, и другого. Полдюжины женщин, которых он сегодня посетил, умели держать язык за зубами точно так же, как Эмма Петровская.

Да, Мэллой лишь попусту тратит время. Никто в жизни не признается, что пытался сделать незаконную, подпольную операцию девушке, которую позднее убили. Эта ниточка слишком тоненькая, но она – единственная. Решив проверить еще одного человека, чей адрес имелся в его списке, детектив направился к центру города.

* * *

Сара обрадовалась, увидев, что объявление «сдается комната» уже исчезло с фасадного окна дома Хиггинсов. На крыльце играли их дети. Сара поприветствовала каждого по имени.

– Ну как, вам нравится ваш новый братик? – спросила она.

– Да он все время спит, – пренебрежительно ответила Мэри‑Грейс.

Будучи старшей, она, по‑видимому, считала своим долгом отвечать на вопросы первой. У нее были большие карие глаза и изящное худенькое личико, слишком серьезное для девочки, прожившей на свете всего десять зим.

– Он слишком маленький, чтобы с ним играть, – пожаловался Роберт. Ему исполнилось только пять, но он был сложен гораздо крепче хрупкой сестренки.

– Ничего, скоро подрастет, – улыбнулась Сара. – Но вот тебя‑то он ни за что не догонит. Ты всегда будешь больше его.

– Правда? – Эта мысль очень понравилась Роберту.

Восьмилетняя Салли подняла взгляд от куклы, которую укачивала, и сказала:

– Но ты никогда не будешь таким большим, как я и Мэри‑Грейс. Ты всегда останешься нашим маленьким братиком.

– Я не маленький! – возмущенно выкрикнул Роберт и начал завывать.

Сара хотела было его успокоить, но Мэри‑Грейс явно была привычна к подобным взрывам неудовольствия. Она просто обхватила крепенькое тело брата своей хрупкой ручонкой и потрепала его по плечу, пока он не забыл, почему и отчего начал плакать. Высвободившись, мальчуган побежал куда‑то в поисках нового занятия.

– Мама по‑прежнему остается в постели? – спросила Сара у Мэри‑Грейс, решив, что девочка скорее скажет правду, а вот ее мамаша вполне может и соврать.

– Боˊльшую часть времени лежит, – подтвердила Мэри‑Грейс. – Я ей все время говорю, чтобы она побольше отдыхала.

– Да‑да, напоминай ей, что если она заболеет и свалится, то это создаст двойные трудности, потому как тогда всем вам придется ухаживать еще и за ней. А ведь нужно будет выполнять за нее и всю обычную работу. Может, это ее убедит…

Мэри‑Грейс важно кивнула:

– Я буду напоминать. Спасибо вам, миссис Брандт.

Саре очень хотелось, чтобы Мэри‑Грейс хоть разок улыбнулась. Она казалась слишком взрослой для своего возраста. Такой же не по годам взрослой, какой Саре запомнилась Алисия ван Дамм. Она, конечно, понимала, отчего Мэри‑Грейс такая серьезная. Ее мать перегружена работой и заботами, и огромная часть забот падает на этого ребенка. Но Сара никак не могла понять, почему такой же не по возрасту серьезной и озабоченной выглядела Алисия ван Дамм, девушка из богатой и влиятельной семьи. А теперь уж причины этого, видимо, не узнать.

Зайдя внутрь дома и добравшись до тесной семейной квартирки Хиггинсов, акушерка обнаружила мать семейства в постели, все как положено. И выглядела женщина сегодня лучше, чем в прошлый визит Сары.

– Ох, миссис Брандт, вы даже представить себе не можете, какие на нас свалились неприятности! У нас тут были полицейские, всем задавали вопросы, повсюду совали нос, опрашивали соседей… Все интересовались, не видел ли и не слышал ли кто чего! Как будто кто‑то стал бы что‑то рассказывать полиции, даже если видел или слышал! А потом мы собрали вещички покойной, потому что нам ведь надо сдать ее комнату – и придется теперь брать на доллар меньше за недельное проживание, в ней же человека убили! Можете себе представить? И тут явился какой‑то мужчина, чтобы забрать ее вещи. Крайне странный тип! Такой напыщенный и жутко вежливый… Я спросила, может, он ее родственник? Но он сказал, что нет, он просто слуга в ее семье. Вы когда‑нибудь такое слышали? Прислали к нам какого‑то наемного прислужника, чтобы забрать вещи! Что же это за люди такие?! Все говорят, что они очень богатые, что ее папаша владеет банком или еще чем‑то… Это правда? Но тогда почему она жила здесь, у нас? Я что хочу сказать, она всегда платила вовремя, каждую неделю, но никогда не выходила из дома. Такое впечатление, что у нее не было лишних денег, которые можно было бы потратить. Если ее семья такая богатая, почему бедняжка жила сама по себе?

– Как ваш малыш? – спросила Сара, твердо намеренная не распространять никаких сплетен об Алисии ван Дамм и ее печальной истории.

Младенец спал на кровати рядом с матерью, и миссис Брандт осторожно развернула пеленки, чтобы осмотреть его. Ее очень порадовало, что малыш отлично развивается и набирает вес. Щечки заметно округлились, ручки и ножки стали толстенькими. Мальчик чуть потянулся и почмокал губами, производя во сне сосательные движения, словно ему снилась материнская грудь, и Сара быстренько снова его закутала, пока он не проснулся.

– Кажется, он хорошо себя чувствует, – заметила она. – Вы уже выбрали ему имя?

– Гарри, в честь отца мистера Хиггинса, – сообщила миссис Хиггинс с отсутствующим видом. – Но это еще не самое худшее! Этот человек – этот прислужник, – он хотел выяснить, не украли ли мы драгоценности Алисии! Можете себе представить? Он практически обвинил нас в краже! Прямо в лицо! «У нас приличный, респектабельный пансион», – сказала я ему. Если у нее были какие‑то драгоценности, я ничего про это не знаю, и если они пропали, то прислужнику лучше выяснять это в полиции!

– Я уверена, он и не думает, что это вы их взяли, – успокоила женщину Сара. Она вполне могла представить, как, высокомерно и пренебрежительно глядя на Хиггинсов, дворецкий ван Даммов заявляет, что им лучше по‑хорошему вернуть драгоценности Алисии, а иначе…

– Если кто‑то их и впрямь взял, так это Хэмилтон Фишер, Хэм. Он с того самого дня, как сюда въехал, постоянно ошивался возле ее комнаты. Правда, заметьте, сама‑то она оттуда никогда не выходила, разве что к обеду. Я все недоумевала, что это она себе за занятие придумала – сидеть целыми днями в одиночестве. Просто смотрела в окно, сдается мне. Но когда она все‑таки выходила, он был тут как тут – пытался с ней заговорить. Или хотя бы заставить ее обратить на него внимание… В жизни никогда не видела, чтобы молодой человек так увлекся девушкой. Он и за столом садился рядом с ней. Болтал всякую ерунду, чтобы она улыбнулась. Но бедняжка никогда не улыбалась. Думаю, она его немного побаивалась. Но разве можно ее в этом винить? Она же просто хотела, чтобы ее оставили в покое, а Хэм все время был рядом, мешался под ногами… Только, может быть, он вовсе и не ухаживал за ней, а на самом деле охотился за ее вещами, хотел их стащить. Как по‑вашему, миссис Брандт? Вам не кажется, что он в итоге решил просто забраться к ней в комнату и забрать, что ему хотелось, а когда она подняла шум, он…

– Я уверена, все было совсем не так. Пожалуйста, миссис Хиггинс, вам не нужно волноваться. Это плохо кончится и для вас, и для ребенка. Я очень рада, что вам удалось в конце концов сдать комнаты.

Миссис Хиггинс презрительно засопела.

– Но не таким жильцам, к каким я привыкла. Это очень грубые люди, могу вас заверить. Вот что выходит, когда я поручаю подобные дела мистеру Хиггинсу. Он не видит, что собой представляют люди, и не так осторожен, как я. Но не сомневаюсь, что долго они у нас не пробудут. Такие личности никогда долго не живут в одном месте. А когда они съедут, я уверена, что найду постояльцев классом повыше. И за полную стоимость.

Сара слушала вполуха. Она была занята размышлениями о Хэмилтоне Фишере и его столь настырном стремлении свести близкое знакомство с Алисией ван Дамм. Объяснение могло быть простым – молодой человек просто хотел, чтобы на него обратила внимание красивая молодая девушка. Но, похоже, за этим стремлением, судя по описанию миссис Хиггинс, скрывалось нечто большее. Интересно, детектив Мэллой уже начал наводить справки об этом типе? Он в курсе, что Фишер пытался сблизиться с Алисией?

– А этот молодой человек, Хэм Фишер, он где‑нибудь работал?

– Понятия не имею, – ответила миссис Хиггинс, не слишком раздосадованная сменой темы разговора. – Что меня беспокоило, так это сможет ли он вовремя платить за комнату. Но он заплатил за месяц вперед, авансом, поэтому мне не на что было жаловаться, согласитесь.

– И сбежал после убийства Алисии, прожив у вас всего неделю, хотя заплатил за целый месяц?

– Это дает основания полагать, что он в чем‑то виноват? – озабоченно нахмурилась миссис Хиггинс.

– Вы об этом рассказали полиции?

На лице миссис Хиггинс появилось жалобное выражение.

– Тот парень, которого они сюда прислали, детектив, почти не задавал никаких вопросов. Он вел себя так, словно ему на все на это наплевать. Я, конечно, знаю, что никто не станет особо беспокоиться, если убивают девушку‑сироту, но Алисия‑то из действительно богатой семьи, эти люди могут и награду предложить, не правда ли? Причем значительную, чтобы заинтересовать полицию.

– Уверена, так они и сделают, – сказала Сара, про себя ругая Фрэнка Мэллоя последними словами.

Возможно, он не оценит ее помощь в этом деле, но у нее слишком много сведений, чтобы просто оставить их при себе. Нравится это Саре или нет, но придется разыскать Мэллоя и заставить выслушать ее. А после – узнать, намерены ли ван Даммы объявить награду за поимку преступника. И если не намерены…

Ну как быть дальше, она решит потом, когда все выяснит. Если собственная семья Алисии не слишком озабочена поисками убийцы, Сара тоже пока не знает, что может сделать, но какие‑то шаги она непременно предпримет. Чего бы ей это ни стоило.

* * *

Сара выглянула из окошка кэба и нахмурилась, разглядывая безвкусный мраморный фасад дома на Малбери‑стрит, служившего штаб‑квартирой полиции города Нью‑Йорк.

– Вот мы и приехали, мадам, – сообщил ей кучер со своего высокого сиденья позади.

Сара быстро расплатилась, протянув деньги в окошко, и выбралась на мостовую. Кучер не стал задерживаться и снова пустил лошадь рысью, вклинившись в утренний поток транспорта. Как ни странно, полицейское управление располагалось в довольно грязном и неприятном районе. Сара не рискнула бы появиться тут без сопровождающего. Именно поэтому она и приехала сюда в кэбе. Одноместные двуколки, в которых кучер сидит сверху‑сзади пассажира, были относительно новым явлением на улицах Нью‑Йорка, хотя в Англии пользовались популярностью уже более пятидесяти лет. Внутри кэба Сара чувствовала себя в полной безопасности, но когда он отъехал, ощущение уверенности полностью испарилось. Миссис Брандт уже начала сожалеть о своем решении встретиться с детективом Мэллоем.

Но ей не следовало так уж беспокоиться. Жилые дома вокруг относились к тому типу зданий, которые Сара частенько посещала, оказывая услуги акушерки. Женщины, высунувшиеся из окон, сплетничающие и спорящие, были те самые, у которых она обычно принимала детей. Дети, играющие на улице, уличные торговцы, толкающие свои тележки с товаром и громко зазывающие покупателей, да и все прочие картины и запахи бедности были даже слишком хорошо знакомы. Нет, беспокоил вовсе не сам район, а скорее то здание, которое должно служить надежным убежищем посреди всей этой грязи и мерзости.

Да и что такого скверного может здесь случиться с миссис Брандт? Мэллой уже сообщил, что не считает ее подозреваемой, так что Сару вряд ли арестуют. Довольно слабое утешение. Мрачно улыбнувшись, женщина посмотрела вверх, на веерообразное окно над зелеными двойными входными дверями, и прочитала: «Главное управление полиции Нью‑Йорка». Пугающая надпись. Войти внутрь и нахально спросить Мэллоя тоже будет непросто, но Сара не раз попадала в затруднительные ситуации и сумела выбраться из них. Мысль о несчастной Алисии также придала ей смелости. Не обращая внимания на взгляды подозрительных личностей, отиравшихся поблизости, акушерка поднялась по ступеням крыльца к входным дверям. Ей пришлось объяснить причину своего визита привратнику, и тот очень неохотно ее впустил.

Внутри воняло немытыми телами и табачным перегаром. Помещение было уставлено помятыми плевательницами, но никто, похоже, в них не попадал, сплевывая жеваный табак: пол был сплошь коричневым от этих плевков. Перед миссис Брандт возвышалась стойка, за которой сидел толстый мужчина невероятных размеров, одетый в полицейский мундир. Его лысина сверкала на утреннем солнце.

Сара старалась не обращать внимания на людей, сидевших на скамейках вдоль стен. Все они были в наручниках, у некоторых на лице виднелись свежие следы побоев. Но ее‑то, несомненно, заметили.

– Эй, О’Шонесси, к тебе что, шлюхи на дом выезжают? – заорал один из мужчин, обращаясь к дежурному.

– Да нет, это, наверное, следствие реформ, которые проводит Рузвельт, – крикнул другой. – Неудивительно, что он Бирнса выгнал, – добавил этот тип, имея в виду недавно уволенного со службы начальника полиции.

– Уж если меня возьмутся измерять и обсчитывать, пускай этим займется вот она, – провозгласил третий, намекая на недавно введенную в практику систему Бертильона[3], в соответствии с которой преступников теперь идентифицировали, измеряя отдельные части тела и занося данные в архив вместе с их фотографиями для последующего опознания.

– Заткнитесь! – рявкнул дежурный сержант, однако шуточки и насмешки не стихли.

Сара же попросту не обратила на это никакого внимания.

– Мне нужно увидеться с детективом‑сержантом Мэллоем, если он на месте, – сказала она дежурному, стараясь перекричать стоящий шум.

– С Мэллоем, говорите? – Дежурный уставился на женщину сверху вниз, превратив при этом свой двойной подбородок в тройной. – Он вас ожидает?

«Вряд ли», – подумала акушерка, но вслух сказала:

– Да. У меня для него информация по делу, которое он расследует.

Кажется, дежурный не поверил. Наверное, обычные полицейские стукачи и осведомители выглядят совсем не так, как Сара.

– Не уверен, что он тут, – скептическим тоном сообщил сержант.

– Может, вы проверите? Или пошлете кого‑то его поискать? У меня очень важная информация. Она может ему пригодиться.

Если Мэллой не взбесится от такого, значит, его ничем не проймешь. Саре, в общем‑то, это безразлично, лишь бы он выслушал ее, когда наконец явится сюда.

Дежурный сержант ощерился на посетительницу. Его лицо стало почти пунцовым, хотя и до того не отличалось бледностью. Было понятно: ему крайне не нравится, что какая‑то женщина смеет ему указывать. И ее просительный тон совершенно не меняет ситуацию.

С минуту Саре казалось, что дежурный сейчас обрушит на нее всю свою скопившуюся злость, но тут его осенила идея получше.

– О’Брайен! – заорал он внезапно, без всякого предупреждения, чем жутко испугал миссис Брандт.

Из ближайшего дверного проема появился тощий, костлявый молодой человек, который еще явно не дорос до того возраста, когда начинают бриться, но уже носил полицейский мундир.

– Да, сержант?

– Отведи эту леди вниз, в один из залов ожидания. – Слово «леди» толстяк произнес таким тоном, как будто имел в виду нечто совсем другое.

О’Брайен с удивлением посмотрел на Сару. Глаза у него были очень синие и немного испуганные, а светло‑пепельные волосы, прилизанные с помощью бриолина, очерчивали череп.

– Вниз? – неуверенно переспросил он.

– Именно туда, О’Брайен, вниз. Она к Мэллою пришла. А потом, когда отведешь ее, иди и разыщи его.

– А он где?

– Какого черта… Ох, извините, мэм, – сказал сержант совершенно не извиняющимся тоном. – Откуда мне знать? Если Мэллой, как она говорит, ждет ее прихода, то далеко не ушел, ведь верно? А пока что леди может подождать его внизу.

Сара совсем не была уверена, что ей хочется выяснить, что это такое – «внизу», но также не хотела уходить отсюда, не повидавшись с Мэллоем. Впрочем, она не питала иллюзий насчет того, что он захочет с нею встречаться, какую бы информацию она ни обещала ему сообщить.

– Я с удовольствием подожду, офицер О’Брайен, – уверила женщина тощего полицейского.

Несколько мгновений тот, казалось, разрывался между исполнением служебного долга и следованием некоему высшему побуждению, но долг в конце концов победил. Или, скорее, победил дежурный сержант. Он и впрямь выглядел устрашающе. Саре совершенно не хотелось, чтобы он на нее разозлился – или, по крайней мере, еще больше разозлился.

– Ну ладно, идемте со мной, – сказал офицер О’Брайен, не глядя на Сару.

Сара уже поняла, что совершает большую ошибку, следуя за ним, но было поздно, она зашла слишком далеко. Акушерка напомнила себе, что шансов заставить Мэллоя явиться к ней практически нет, разве что самой кого‑нибудь убить. Поэтому для нее это единственный выход из положения.

Решив не показывать свои сомнения, Сара последовала за О’Брайеном по длинному, тускло освещенному коридору. Стены когда‑то были выкрашены темно‑зеленой краской, которая еще виднелась из‑под слоев грязи. Хотя снаружи ярко светило солнце и его лучи проникали внутрь сквозь множество окон, внешние тенты и навесы превращали здание в полутемный склеп.

О’Брайен повел ее вниз по каким‑то шатким лестницам, загаженным мусором, грязью и отбросами, скопившимися здесь за несколько десятилетий. Держась за перила, Сара радовалась, что надела сегодня перчатки. Когда они спустились в подвальное помещение, в нос ударили новые, еще более гнусные запахи, происхождение которых Сара ни за что не стала бы выяснять. Тут она начала понимать, почему О’Брайен не хотел вести ее сюда.

Они миновали второй холл, еще более грязный, чем тот, что остался наверху, прошли мимо нескольких дверей. Саре показалось, что из‑за одной из них донесся стон, но она не стала размышлять на эту тему. В конце концов они добрались еще до одной двери. Офицер О’Брайен указал акушерке, чтобы та вошла внутрь. Комната оказалась не слишком меблированной – небольшой стол и несколько деревянных стульев. Кирпичные стены освещала единственная газовая лампа, от которой в углы падали странные тени. И хотя сержант назвал это «залом ожидания», Сара была совершенно уверена, что обычно это помещение использовали отнюдь не для ожидания.

– Я попробую поскорее его найти, но это уж как получится, – извиняющимся тоном сказал О’Брайен. – Лучше я вас тут запру. Чтобы никто не побеспокоил, – добавил офицер, когда Сара в испуге уставилась на него широко раскрытыми глазами.

И прежде чем женщина успела передумать и начать умолять вывести ее обратно наверх и выпроводить наружу, где она сможет поймать кэб и сбежать, забыв про безумный импульс, заставивший ее сюда прийти, О’Брайен уже повернул снаружи ключ в замке.

Глава 4

Это была ошибка, ужасная ошибка. Теперь Сара это знала наверняка. Единственная надежда – что Мэллой не так уж сильно разъярится, чтобы оставить ее здесь гнить. А дежурный сержант наверху не слишком озлился и все‑таки пришлет Мэллоя сюда… Нет, конечно же, кто‑то наверняка за ней придет, рано или поздно. Это же полицейский участок, а миссис Брандт – честная, законопослушная гражданка, которая всего лишь хочет помочь следствию…

Если б она только знала, чем это для нее обернется! А вдруг они просто о ней забудут?!

Теперь слишком поздно сожалеть о содеянном. Сара заставила себя сесть на самый чистый из стульев, несколько раз глубоко вздохнула и сумела подавить накатившую панику. И как только полностью взяла себя в руки, сосредоточилась на изучении того, что ее окружало. Должно быть, эту комнату используют для допроса преступников. Устраивают им «допрос третьей степени» – этот термин придумал Томас Бирнс, долгое время служивший начальником сыскного отдела и вплоть до последнего времени являвшийся суперинтендантом полиции, чьи методы допроса подозреваемых были столь же грубыми, сколь эффективными. Поговаривали, что именно он изобрел эту самую «третью степень».

Довольно гнусная комната, но Сара знала, что помещения, расположенные ниже уровня земли, еще хуже. Там задержанные сидят в сырых подземных камерах, на целый этаж ниже улицы, куда не проникают ни луч солнца, ни свежий воздух. Ей говорили, что, проведя в такой камере несколько часов, человек способен признаться в чем угодно, лишь бы выбраться наружу.

Вплоть до последнего времени эти камеры служили также местом, куда загоняли бездомных, у которых не было даже нескольких центов, чтобы заплатить за ночь на полу в одной из ночлежек в Бауэри[4].

Это были настолько ужасные помещения, что не‑многие добровольно соглашались на подобное бесплатное убежище, разве что в самую скверную погоду. Тем не менее это единственное место во всем городе, где может переночевать бездомная женщина, не занимающаяся уличной проституцией. Однако месяц назад комиссар полиции Теодор Рузвельт закрыл департамент, занимавшийся полицейскими приютами для бездомных, – по совету газетного репортера и самозваного реформатора по имени Джейкоб Риис. Этот Риис, кажется, полагал, что подобные приюты являются рассадниками порока и греха. Интересно, он хоть понимает, что люди, раньше пользовавшиеся этими приютами, теперь вынуждены спать прямо на улице? И в рассадник чего эти улицы теперь превратились?

Удовлетворенная тем, что нашла нужные аргументы, долженствующие уличить Рииса в его неправоте, Сара некоторое время пыталась представить себе реакцию Мэллоя, когда он обнаружит ее здесь, если все‑таки появится. Она могла даже вообразить, какое выражение лица у него возникнет, когда он войдет в эту дверь. Боже милостивый, пожалуйста, ускорь его приход! Мэллой наверняка рассвирепеет, но, может, все‑таки обрадуется, решив, что миссис Брандт угодила в хорошенький переплет… А разве она этого не заслужила, раз сует свой нос в дела, ее совершенно не касающиеся?

Покончив с подобными размышлениями, Сара еще раз отрепетировала речь, которую намеревалась сказать, оттачивая и уточняя фразы и выражения, дабы у детектива не было возможности ее перебить, пока он не выслушает самое важное из добытых акушеркой сведений. Мэллой, конечно, будет груб и нетерпелив, – ох, поскорее бы заявился! – вряд ли он захочет выслушивать длинные разглагольствования и объяснения. И когда Сара удовлетворенно решила, что заготовленная речь приведена в образцовый порядок, то стала просто ждать, воображая, будто слышит, как под полом скребутся крысы, а рядом стонут и ругаются люди. При этом акушерка старалась не думать о том, что пятна, замеченные на дальней стене, – это кровь.

Прошло больше часа, прежде чем наконец послышался скрежет ключа, поворачиваемого в замке. Затем дверь резко распахнулась, и на пороге возник детектив‑сержант Фрэнк Мэллой. Выглядел он именно так, как Сара и ожидала, то есть ничуть не обрадовался, увидев ее.

– Какого черта вы тут делаете? – осведомился сержант требовательным тоном.

К счастью, Мэллой понятия не имел, насколько она обрадовалась и разволновалась при его появлении. Как обрадовалась бы появлению любого человека, который вызволил бы ее из этой адской дыры. Подавив импульс немедленно вскочить на ноги и благодарно обнять детектива, тщательно изгоняя все признаки бурной радости из голоса, акушерка ответила:

– Разве вам ничего не сказали? У меня есть кое‑какая информация об Алисии ван Дамм и ее убийстве.

Мэллой провел ладонью по волосам. Этот жест являлся признаком раздражения и злобы. Волосы у него, как отметила Сера, не были причесаны. А лицо он, похоже, сегодня не брил. И галстук перекрученный. То есть выглядел детектив так, словно только что встал с постели и одевался второпях. Хм… сейчас раннее утро, но не настолько раннее.

– Лучше б это оказалось и впрямь что‑то важное, – пробурчал Мэллой, решительным рывком закрывая за собой дверь.

* * *

Фрэнк не верил своим глазам. Сара Брандт – и в комнате для допросов! А на самом деле даже была заперта в комнате для допросов и довольно долго тут просидела, если О’Брайен говорит правду. О’Брайен – полный идиот. Разыскивал детектива чуть ли не по всему городу, тогда как Фрэнк торчал здесь, в этом самом здании, – отсыпался в общей спальне наверху, после того как полночи занимался расследованием ограбления одного склада. Ограбленный склад обещает существенную прибавку к накоплениям Фрэнка, если он правильно разыграет эту карту, – а он обязательно так и сделает.

К тому моменту, когда О’Брайен его нашел, как понял сейчас Фрэнк, миссис Брандт просидела в запертой камере в подвале уже достаточно долго. Более чем достаточно, чтобы любая нормальная женщина начала биться в истерике, – а именно в таком состоянии детектив и рассчитывал ее тут обнаружить. Не сказать, что Фрэнк жаждал иметь дело с истеричной бабой, но тот факт, что он обнаружил Сару сидящей здесь в полном спокойствии, еще больше выводил его из себя и нервировал. Это ненормальная женщина, совершенно точно.

– Надеюсь, информация, которую я хочу сообщить, покажется вам по крайней мере интересной, – заявила миссис Брандт официальным тоном.

Нет, ну надо же! Такое впечатление, что она сидит в собственной гостиной, а не в омерзительном месте, где бесчисленных уголовников подвергали бесчисленным избиениям – и все это в интересах правосудия и справедливости. Надо было оставить ее посидеть здесь еще часок, прежде чем являться на выручку. Может, тогда бы она начала вести себя как обычная нормальная женщина.

– Ну хорошо, – проворчал Фрэнк, пододвигая стул и падая на него через стол от нее. – Давайте, что там у вас. И побыстрее. – Он потер слезящиеся глаза, втайне надеясь, что когда их снова откроет, Сары здесь уже не будет. Но она осталась там, где была. – Я всю ночь не спал и теперь мечтаю хоть немного вздремнуть, пока меня не вызвали расследовать какое‑нибудь новое дело, – мрачно предупредил он.

– Боже мой, так ведь они же могли мне об этом сказать! Я бы тогда в другое время к вам пришла, – всплеснула руками Сара, вызвав еще большее неудовольствие детектива. Он вовсе не желал, чтобы она о нем заботилась. Он желал, чтоб она поскорее исчезла.

– Давайте выкладывайте, и покончим с этим, – буркнул Фрэнк, теряясь в догадках, чем же он так согрешил перед небом, чтобы заслужить вмешательство Сары Брандт в свою жизнь.

– Я постараюсь покороче, – сказала она, складывая руки на столе выразительным жестом, от которого у Фрэнка заломило зубы. – Вчера я нанесла визит ван Даммам. Чтобы выразить свои соболезнования, – добавила она, когда Фрэнк неодобрительно скривился. – Мы с Миной старые подруги.

«Ну не мог же я запретить ей съездить к старой подруге», – подумал детектив.

– В общем, Мина кое‑что мне рассказала, это может оказаться полезным для дела, – продолжала женщина. – Когда Алисия сбежала из дома, она, кажется, прихватила с собой некоторые ценные ювелирные изделия.

– Мы не обнаружили в ее комнате никакой ювелирки, – отсутствующим тоном сообщил Фрэнк, потирая переносицу. У него уже начинала болеть голова, а под веки словно насыпали песка.

– Их могли украсть, а вором мог оказаться тот, кто ее убил.

Фрэнк снова нахмурился, на сей раз потому, что сам о таком даже не подумал. Но все равно додумался бы буквально через пару минут. Просто он очень устал.

– Вам известно, что это была за ювелирка?

– Нет, но, полагаю, кто‑то из членов семьи может дать вам точное описание. У них даже имеются копии этих вещей. Люди иногда делают копии своих украшений, чтобы носить фальшивые, а настоящие держать под замком. Если вы выясните, кто заложил эти украшения в каком‑нибудь ломбарде, то, вероятно, найдете и убийцу.

– Если только… – начал Фрэнк размышлять вслух.

– Если только что?

Сержант не очень‑то хотел делиться с акушеркой своими соображениями, но он слишком устал, чтобы вступать в споры.

– Если только она сама их не продала. Чтобы разжиться деньгами, на которые могла бы жить дальше. У нее ведь не было никаких других средств, верно?

– Я, конечно, не могу с уверенностью утверждать, но, вероятно, не было. Мина, во всяком случае, считает именно так. Она полагает, что Алисия для того и забрала эти драгоценности, чтобы их продать, поскольку никаких других денег у нее не имелось. Девушки из таких семей обычно не имеют доступа к наличным деньгам, всем необходимым их обеспечивает семья.

– Даже когда они отправляются за покупками сами?

– У таких семей есть кредит во всех магазинах. И если вдруг понадобится что‑то купить, рядом всегда кто‑то из слуг, он и отдаст нужные распоряжения. Считается вульгарным, если женщина носит с собой наличные.

Чем больше Фрэнк узнавал о жизни высшего общества, тем меньше оно ему нравилось – а оно и до того не слишком его привлекало.

– И это означает, что ее сестра права. Видимо, Алисия забрала драгоценности, чтобы продать, так что их давно уже и в помине не было, когда ее убили.

– Да, это так. Если не считать того, что я с трудом представляю, откуда Алисия могла узнать, где она может продать драгоценности и как это вообще делается. Девушки из высшего общества обычно не ходят по ломбардам, мистер Мэллой. Если она продала свои драгоценности, ей в этом, несомненно, кто‑то помогал.

– Я проверю, – сказал детектив. – Вдруг она не все их успела продать, а ее убийца действительно что‑то украл… Это, по крайней мере, укажет на причину, по которой ее убили.

– Мне кажется, детектив, я знаю, кто убийца.

Фрэнк здорово в этом сомневался, но самоуверенность этой дамы заслуживала доброй улыбки.

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально

[1] Речь идет о Теодоре Рузвельте (1858–1919), 26‑м президенте США (1901–1909), который в 1895–1897 гг. занимал пост комиссара полиции Нью‑Йорка.

[2] Здесь и далее: имеется в виду газета «Нью‑Йорк таймс».

[3] Бертильон Альфонс (1853–1914) – французский юрист, автор системы идентификации преступников по внешним признакам.

[4] Бауэри – улица и район в Нью‑Йорке, известные своими дешевыми гостиницами, ночлежными домами и забегаловками.