Laura Florand
The Chocolate Rose
Copyright © 2013 Laura Florand
© Осипов А., перевод на русский язык, 2015
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2015
Уведомление о судебном иске пришло через две недели после выхода кулинарной книги. Джоли вскрыла конверт, развернула бумаги, и ей в глаза бросились слова: «По поручению нашего клиента Габриэля Деланжа». Бух! Внутри у нее будто что-то оборвалось.
О боже!
Джоли аккуратно положила уведомление рядом с кулинарной книгой, гордо возлежащей в центре ее письменного стола. «ПЬЕР МАНОН» – имя ее отца – было вытиснено на плотной глянцевой серебристой обложке, а сразу под ним была изображена Роза – самое прекрасное блюдо, которое когда-либо удалось создать знаменитому кондитеру.
Когда Джоли была подростком, все телеоператоры, снимавшие ее отца, обязательно помещали эту Розу в середине фотографий – центральное украшение всех журнальных статей о нем, самое изысканное из прекраснейших блюд, приготовленных в кухнях Пьера Манона. Нежные прожилки, розовые и красные, мягко изгибались на ее больших лепестках из белого шоколада. Наружные лепестки уже полностью раскрылись, внутренние еще были свернуты, не желая выбиваться из бутона на свободу, до последней возможности защищая сердце цветка. Оно пылало под лепестками, сверкало чистым золотом. Душа разрывалась при одной только мысли, что невероятный шедевр мастера обречен на гибель. Минута-другая – и все! Но если этого не произойдет, через несколько минут шоколадное чудо умрет: тончайшее золото разрушится и исчезнет, когда воздушный ванильный мусс (приготовленный по старинному рецепту, привезенному с Таити) внутри ее сердца растает от пылающей страсти малинового coulis[1], лежащего под ним.
Только точные описания Джоли и снимки умелых фотографов могли запечатлеть образ этого кулинарного совершенства и подарить ему вечность. Сделать это было так же сложно, как сохранить сияние светлячка.
Джоли внезапно вспомнила, как сомневался отец, когда она предложила поместить Розу на обложку. Сначала он отвел взгляд и начал предлагать другие десерты, но потом улыбнулся и, глядя в ее полные энтузиазма глаза, уступил.
А теперь этот иск.
С ума сойти!
Иск, поданный от имени chef pâtissier[2] Габриэля Деланжа, работавшего у ее отца десять лет назад. Джоли помнила, что тогда Габриэль был высоким и чересчур худым парнем, но каким-то образом умел заполнить своей энергией все пространство вокруг себя. В конце концов вышло так, что юная Джоли, проводившая дни напролет в отцовском офисе, влюбилась в него – и это в четырнадцать-то лет! А когда отец выгнал Габриэля, тот открыл собственный ресторан, получил три звезды и стал мировой знаменитостью. Ведь он же был первым chef pâtissier, которому удалось самостоятельно – без материальной поддержки и протекции – достичь таких высот. И теперь Габриэль Деланж заявил, что десерт, изображенный на обложке книги, равно как и еще двенадцать других, описанных в ней, были изобретены им. А поскольку еще раньше он уже требовал от Пьера Манона не присваивать эти рецепты, то теперь желает передать дело в суд.
Хотя Пьер Манон был коренным французом, он запросто мог бы играть врагов в фильмах про Джеймса Бонда, поскольку из-за прямых волос соломенного цвета и грубых черт лица был похож на киношного злодея. Его бывший подчиненный Габриэль Деланж, как видно, отвел боссу именно эту роль, хотя она вступала в прямое противоречие с праздником, которым Пьер щедро делился с людьми, угощая их своими кулинарными шедеврами и блистая воображением. Его творения доставляли людям чувственную радость. Теперь же злодейское лицо было расслаблено, как у пьяного. Причем слева больше, чем справа.
Джоли прикусила губу изнутри, наблюдая, как отец катает по столу французскую скалку: туда-сюда, вперед-назад. Видно, эти движения приносят ему облегчение. Возможно, как и любые действия руками. Прошло уже два месяца с того дня, как его выписали из больницы.
Большинство людей сочло бы его везунчиком – после инсульта здоровье его ухудшилось незначительно, и делать он мог почти все, что и прежде. Вот только левая рука может навсегда остаться неуклюжей. Работоспособной, но какой-то чужой.
Иногда слово «везунчик» звучит довольно жестоко. Ее отец отдал все, чтобы стать одним из величайших шеф-поваров в мире. Ради своей карьеры он пожертвовал женой и дочерьми. И собой. А теперь в его руках нет прежней ловкости, и у него не осталось ничего. Ничего, кроме себя и своего искусства.
И Джоли.
– Я правильно кладу glaçage?[3] – Она решила делать эклеры сама, потому что за них отвечает шеф-кондитер, и отец не стал бы готовить их своими руками. Сейчас его роль заключалась в контроле качества ради достижения совершенства. И эта роль должна была казаться ему естественной, пока всю работу выполняет Джоли. Но отец взглянул на ее пирожные, не скрывая скуки.
– Нет. Но какое это имеет значение?
Какое это имеет значение? Надо же услышать такое от шеф-повара, получившего три звезды Мишлен![4] Впрочем, потом, потеряв одну, он потратил несколько лет на то, чтобы восстановить свое положение. Лишь в последние два года он начал обретать уверенность в себе и то только благодаря вдохновению Джоли, которой удалось убедить его написать вместе с ней кулинарную книгу. С каждым рецептом, в тайны которого он посвящал дочь, его гордость вырастала на пару дюймов, будто их совместная работа была идеальным балансом: сочетанием ливней и солнца, питающих его израненное amour-propre[5].
– Полагаю, ты планируешь проводить показ уже без меня, – тихо сказал он.
– Нет! Я отложила его. Между прочим, больше месяца назад.
Конечно, нехорошо откладывать рекламные мероприятия по случаю выхода кулинарной книги, но так уж сложилось. Вряд ли она смогла бы где-то далеко отсюда подписывать книги, пока ее отец, шеф-повар, чье имя стоит на обложке, лежит в больнице и борется за жизнь.
– Мы проведем его, когда ты будешь готов.
Он заворчал:
– Ты думаешь, я встану перед толпой и позволю пройдохам-журналистам увидеть меня таким?
– Папа, я думаю, люди будут восхищаться тобой, ведь ты отлично восстановился после болезни и вернулся к ним. А поскольку мы утверждаем, что делаем наши рецепты столь понятными, что по ним можно готовить дома, то, думаю, твое присутствие придаст людям храбрости. Они подумают: «Если он даже после тяжелого удара по здоровью смог сотворить такое, то я могу хотя бы попробовать».
Отец удовлетворенно хмыкнул.
Джоли помедлила, исподтишка наблюдая за ним.
– Может быть, мы сможем организовать показ так, что, кроме тебя, готовить будет еще кто-нибудь из твоих прежних шеф-кондитеров. Тогда мы сможем продемонстрировать несколько десертов. Могу поспорить, всем это понравится. Они поймут, что ты выздоравливаешь, папа.
Его здоровая рука непроизвольно сжалась в кулак: он сильно стукнул скалкой по столу, но ничего не сказал.
Возможно, упомянув прежних шеф-кондитеров, она слишком сильно взволновала отца. Боже, если еще и с судебным иском она сделает что-то неправильно, то совсем доконает его.
Она закончила покрывать эклеры глазурью, но была слишком подавлена и не смогла даже попробовать, что получилось. Потом они с отцом пошли прогуляться в Jardins du Luxembourg[6].
Стоял прекрасный июньский день, теплый и душистый. Радость жизни, казалось, пронизывала все. Она светилась на лицах людей, устремившихся сюда в столь чудесную погоду. Серебряными колокольчиками звенела в смехе детей, пускающих кораблики на пруду перед дворцом. Питала едва народившиеся чаяния новоиспеченных влюбленных, так и льнувших друг к другу. Дарила уют давно любящим парам средних лет – они сидели в креслах, нежась на солнышке, и читали вслух. Согревала прошедшее сквозь годы и испытания счастье седовласой пары, гуляющей рука об руку в самой удобной обуви на низких каблуках. За долгую-долгую жизнь их души слились в жизни, полной взаимной любви, уважения и воспоминаний. Горящие страстью новоиспеченные парочки не могли предвидеть, что у их любви на высоких каблуках может быть такое прекрасное будущее. Как же они будут благодарны судьбе, если через пятьдесят лет достигнут такого же совершенного согласия!
Джоли любила гулять в Люксембургском саду в это время года. Она надеялась, что и отцу это приятно и полезно. Но кто знает, как его еще расшевелить? Когда за ней закрылась дверь его квартиры, у нее возникло ощущение, что она заперла отца в семейном склепе. Она даже немного постояла на площадке, прижимая руку к двери, понурившись и справляясь с приступом тревоги.
Потом решительно подняла голову.
– Я еду в Ниццу, – сказала она своим сестрам по телефону, выходя из дома отца. – Папе не следует знать об этом. Рассчитываю вернуться завтра вечером. Мне нужно кое с кем переговорить.
«Хоть бы у Габриэля Деланжа хватило здравого смысла на то, чтобы выслушать и принять мое предложение», – подумала она.