Елена Тебнёва

Будущее – дело тёмное

Моим родным и друзьям с благодарностью за понимание и поддержку

Глава 1

Юноша, лежавший на холодном полу безлюдного коридора, был безнадежно мертв.

Некогда яркие карие глаза подернулись белесой дымкой и незряче смотрели прямо на ослепительно‑белый шар, освещающий усеянный красными брызгами мрамор.

Я неверяще переводила взгляд с него на тяжелую статуэтку богини плодородия, которую так и не выпустила из рук, – пальцы словно одеревенели и не желали разгибаться.

Могла ли я, представительница одного из древнейших родов Шрэтонской империи, предположить, что стану, пусть и случайно, убийцей?

В общем‑то… да. Если бы не пренебрегала занятиями и как следует выполняла домашние задания, что со мной, к прискорбию, случалось крайне редко и не тогда, когда это действительно нужно.

– Какого свилла[1] здесь творится?!

Голос, спугнувший сонную послеобеденную тишину, прозвучал подобно грому. Первым моим побуждением было втянуть голову в плечи, вторым – провалиться сквозь землю. Да так глубоко, чтобы даже через месяц никто откопать не сумел. Только вот беда – прятаться от некроманта под землей бесполезно. Без подручных инструментов в два счета достанет… Так что я благоразумно разжала пальцы и, даже не дрогнув, когда проклятая статуэтка приложилась о мою обутую в легкие туфельки ногу, обернулась. Смерила мэтра Вилгоша затравленным взглядом, по достоинству оценила явленную мне откормленную филейную часть леди Удачи и сделала единственное, что полагается в такой ситуации девушке из приличной семьи, – лишилась чувств.

И только ощутив под щекой что‑то липкое, неприятно пахнущее железом, я поняла, что Удача не просто отвернулась от меня, но еще и дверью перед самым носом хлопнула, малость его не прищемив.

Странная все‑таки штука – время. По сути, мы живем лишь одним мгновением. Настоящее столь мимолетно, столь эфемерно… Всего один удар сердца – и вот оно становится прошлым, которое уже никто не в силах вернуть или изменить, но которое всегда определяет наше будущее.

Этот день, безусловно самый ужасный за все мои восемнадцать лет жизни, был предопределен еще в момент моего появления в стенах Чародейского университета имени Риллиса Гилена. Вернее сказать, в тот самый недобрый миг, как я столкнулась с кареглазой брюнетистой мечтой большинства студенток – Риннаром Шариденом. Возможно, это тоже было чем‑то обусловлено, не знаю, но, так или иначе, наши отношения, мягко говоря, не сложились сразу и всерьез.

Мой обожаемый папа с детства учил меня, что если кто‑то тянет руки туда, где им не место, то не грех эти самые руки оторвать. По самую… хм, поясницу. Мама, однажды случайно услышавшая эти наставления, закатила дражайшему супругу полноценный скандал. Она надеялась вырастить из меня настоящую леди, достойную своей фамилии, а настоящая леди ни в коем случае не должна драться, огрызаться и использовать лексикон уличных хулиганов. Папа тогда покорно согласился со всеми обвинениями и доводами, добился прощения и… продолжил гнуть свою линию, правда, теперь уже в строжайшей тайне от супруги.

– Быть леди, Санька, конечно, хорошо, – часто говорил он после очередного жизненно важного наставления, не входящего в мамины планы. – Но только если с леди находится тот, кто сможет ее защитить. В иных случаях быть леди – плохо.

И подмигивал с самым залихватским видом, а я, окрыленная новыми знаниями, через открытое окно удирала на улицу – отрабатывать приобретенные навыки на порицаемых маменькой «хулиганах», то есть обычных дворовых мальчишках, и пополнять словарный запас неприличествующими леди выражениями.

Славное было время. Жаль, уже не вернуть – прошлое осталось в прошлом.

А в моем настоящем все было далеко не столь радужно.

Так вот, Риннар… Риннар Шариден распустил свои руки и весьма болезненно по ним получил. Так болезненно, что целый день провалялся в лечебнице. Может, звучит не так страшно, но лорд Шариден учился на третьем курсе боевого факультета и мнил себя – не без оснований, надо признать, – одним из лучших.

И вот этого великолепного лорда‑зазнайку спустила с лестницы какая‑то мелкая первокурсница. На глазах у доброй половины студентов…

Так что я вполне понимала, почему Риннара на мне переклинило. Но смириться с этим не желала. В итоге первый год учебы превратился для меня в персональный Ранос[2]. Не менее раза в месяц я рыдала в уголке своей комнаты, не обращая ни малейшего внимания на попытки моей соседки прекратить локальный потоп. Чуть реже слезоразлив происходил в кабинете нашего куратора, мэтрессы Ноллин, к которой меня отводила все та же отчаявшаяся соседка. К слову, Риннара я так и не сдала. Гордость, чтоб ее. И желание самостоятельно поквитаться с наглецом.

И я таки поквиталась. Перед итоговым практическим экзаменом по профильному предмету подлила ему в чай одно интересное зелье, выменянное у алхимиков за пару красивых безделушек. Ах, какой же был эффект! Вышедший на спарринг Риннар и не догадывался, что после первого же заклинания противника будет рыдать как девчонка, обвинять в неоправданной жестокости преподавателя, комиссию и весь мир и клясться уйти в монастырь замаливать грехи, свои и чужие. Только боги знают, какое я тогда получила удовольствие! Стоя за тонкой перегородкой, куда провела меня сочувствующая моим мытарствам однокурсница Риннара, приникнув к дающему неплохой обзор зазору меж досками, я чувствовала себя счастливой и полностью отомщенной. Университет я покидала в самом радужном настроении и за два месяца каникул благополучно позабыла о существовании лорда Шаридена.

Вот только сам он забывать обо мне не спешил.

И теперь я сидела в ректорской приемной, нервно закусив ремешок сумки, и ждала приговора.

Отчисление – самое малое, что мне грозило. Род Шариденов – не самый последний в Шрэтонской империи. А я… я убила не просто его представителя. Наследника.

Еще сильнее сжав зубы на кожаном ремешке, я тихонечко заскулила от жалости к самой себе.

А ведь говорила мне мама: «Занимайся усерднее, Санни! Будущее – дело темное, но у тебя есть волшебный фонарик. Учись зажигать его. Учись, Санни, учись!»

Угу, как же. Санни и учеба оказались совершенно несовместимы… И теперь у Санни, скорее всего, вообще не будет никакого будущего!

Как наяву, причем без всякого транса, вижу помост на Королевской площади, мрачного плечистого дядьку с огромным топором и собственную неразумную рыжую головушку, катящуюся по темным от крови доскам…

Прикосновение к плечу совпало с моментом приземления моей головы под ноги восторженных зевак. Взвизгнув, я подскочила и на чистых рефлексах ударила склонившегося надо мной черноволосого мужчину в солнечное сплетение.

– Леди… Далларен!.. – простонал он, замысловато согнувшись.

– Лорд ректор! – в священном ужасе выдохнула я, шарахнувшись к выходу из приемной.

Удача за закрытой дверью мерзко захихикала…

Элрой Вилорен. Лорд ректор. И по совместительству – кузен императора Огуста Второго.

Нет, голову мне не отрубят. Как минимум четвертуют!

– Даже не думайте, леди, – насмешливо прозвучало над моим ухом именно тогда, когда я решила‑таки в очередной раз уйти от всех проблем в обморок. – Повторяться некрасиво.

Я обреченно сглотнула и вымученно улыбнулась наконец‑то разогнувшемуся ректору. Лорд Вилорен отзеркалил мою гримасу и кивнул на распахнутую дверь своего кабинета, приглашая проследовать внутрь. Я бы попятилась… Но за спиной нерушимой скалой стоял преподаватель некромантии. Мэтр Гереон Вилгош и в лучшие дни не отличался добрым нравом, а уж сейчас… Честно, мне на него даже взгляд поднять было страшно. После того как он нес меня, якобы бесчувственную, в лечебницу… И, как понимаю, мой обман раскрыли еще там, в коридоре. Некромантов вообще в вопросах жизни и смерти провести трудно; удивительно, почему он меня прямо там не растолкал и не заставил идти в ректорат собственными ножками?

Да потому, чтобы сейчас кривить губы в ехидной усмешке, взирая на мои пунцовые от стыда щеки!

– Леди Далларен! – напомнил о своем существовании ректор.

Пришлось идти, куда меня столь настойчиво приглашали. За спиной послышались мягкие шаги. Значит, разговор с лордом Вилореном будет не приватным. Не знаю, хорошо ли это… И при чем здесь некромант, ведь Риннар Шариден – боевой чародей!

Был им…

Глубоко вдохнув в попытке сдержать судорожный всхлип, я перешагнула порог. Подсознательно ожидала увидеть в ректорском кабинете декана боевого факультета, но ошиблась.

Да, вот такая из меня провидица. Подсказки подсознания – и те распознать не в силах.

Может, и к лучшему, что так вышло. Маменька ведь после ознакомления с итогами первого учебного года в постель на неделю слегла и успокоительные настои литрами пила…

Я – будущий позор семьи. Уж это‑то последнему неучу понятно. Род Далларенов, славящийся сильными предсказателями. Дар, передаваемый через поколение. Дед, чьи заслуги помнят до сих пор…

И я.

Лучше голову потерять. Тогда никто не узнает, что внучка Тигора Далларена, придворного чародея, была самой настоящей бездарью.

В кабинете царил успокаивающий полумрак – сквозь плотные шторы солнце пробивалось едва‑едва, словно уже наступил глубокий вечер, а прикрученные к стенам золотистые сферы сияли мягким, не режущим глаза светом. Не скрою, раньше мне было любопытно, как выглядит святая святых университета, но сейчас я, не оглядываясь, прошла к массивному столу и, присев на краешек простого деревянного стула, перевела взгляд на сцепленные руки.

Ректор опустился в кресло по другую сторону стола, задумчиво побарабанил пальцами по столешнице. Мэтр Вилгош остановился за моей спиной, и это немало нервировало.

– Что случилось, Сандера? – спросил наконец лорд Вилорен, закончив отбивать тревожный ритм и прищурив синие глаза.

Не к месту подумалось, что они с мэтром Вилгошем немного похожи. Тембром голоса, темными волосами, тонкими чертами лица… Только вот глаза у некроманта карие. И слишком уж насмешливые.

Страшно…

Я вздохнула, собираясь с духом, и выложила все как есть. Все, что касается последней встречи с Риннаром, по‑прежнему ни словом не обмолвившись об особенностях наших взаимоотношений.

Рассказ оказался коротким. Да и о чем там рассказывать? Как я шла, никого не трогала, статуэтку эту злосчастную с занятий по изящным искусствам несла… Вот как отреагирует любой нормальный человек, если в полутемном коридоре его обхватят со спины и зловеще прошипят в самое ухо: «Попалась!»? А если у этого нормального человека в руках будет что‑то тяжелое?

У меня в таких ситуациях само собой включается папино воспитание: «Бей, Санька, а потом разбирайся». Мамин вариант: «Сначала подумай, а потом сделай» – почти никогда не срабатывает… Что уж говорить о методе Эреи Ноллин, нашей наставницы: «Проснулся утром – сделай милость, посмотри, что тебе судьба уготовила».

Вспомнив о мэтрессе Ноллин, я окончательно загрустила. Не получилось оправдать ее доверие. Зря она меня весь первый курс вытягивала. Выходит, я не только свой род позорю, но и наставницу.

Но ничего, недолго уже осталось…

– Что теперь со мной будет? – тихо спросила я, не поднимая глаз.

– Неправильный вопрос, – с нескрываемым удовольствием протянул мэтр Вилгош. Он обогнул мой стул и, ничуть не стесняясь присутствия начальства, присел на краешек стола. – Что будет с Риннаром Шариденом, когда декан Росслин узнает о неспособности лучшего своего студента отразить элементарную атаку…

– Гереон, – едва заметно поморщился ректор.

Некромант поджал упорно расплывающиеся в усмешке губы и поднял ладонь в знак молчания, а до меня вдруг дошло…

– С Ринном?.. – заторможенно переспросила я, не в силах осознать услышанное. – Что может быть с Ринном, если он…

– …валяется в бессознательном состоянии, словно вареный овощ, в лечебнице, – не удержавшись, под строгим взором лорда Вилорена перебил мэтр Вилгош.

– Он жив? – задала, безусловно, очень умный вопрос я.

– При таком отношении к жизни – ненадолго, – усмехнулся некромант, а я почувствовала, что по щекам бегут слезы; они дрожали на подбородке, тяжелыми каплями падали на колени, оставляя на светлом шелке платья некрасивые темные разводы.

Кап. Кап.

Кап…

– Леди Далларен! – встревоженно воскликнул ректор. – Сандера!..

– Санни!

Кому принадлежало последнее воззвание, я не поняла, потому что по‑настоящему, как и положено истинной леди, провалилась в вязкий туман небытия.

Ну хоть чем‑то матушка была бы довольна…

Дважды за день побывать в лечебнице – это нужно уметь. И, как оказалось, умением этим я владела в совершенстве. Снова выпив предложенный пожилой лекаркой укрепляющий отвар, я откинулась на подушку и уставилась в белый потолок. Первый в жизни оборок мне абсолютно не понравился; значит, нужно приложить все усилия, чтобы подобное впредь не повторилось. А из этого следовало, что мне не стоит более пересекаться с Риннаром Шариденом. Университет большой, расписания провидцев и боевых чародеев не совпадают, так что при должном старании и некоторой доле везения задача вполне решаема.

Никто и никогда не приносил мне столько неприятностей, как Риннар. Никто и никогда не доставал меня так, как он. Творец свидетель, я не желала таких отношений; жаль только, что одного моего нежелания было слишком мало для того, чтобы меня наконец‑то оставили в покое.

Прикусив кончик одеяла, я тихонько застонала. Не нужно обладать даром предвидения, чтобы понять: о покое после сегодняшнего я могу и не мечтать. Если даже свой полет с лестницы Риннар не в состоянии простить мне больше года, то что уж говорить о покушении на его драгоценную жизнь? И я могу сколько угодно клясться, что все вышло случайно и, если уж совсем начистоту, не без его вины, но это ничего – совершенно ничего! – не изменит. У Шаридена много связей… Ох, свилл его побери, да какие еще связи – он и без них устроит мне такую жизнь, что я предпочту самостоятельно выброситься из окна, лишь бы это наконец‑то закончилось! Единственной альтернативой виделось срочное бегство из университета. Туда, где ни Риннар, ни все семейство Шариденов вместе взятое не сможет до меня добраться. Домой. К отцу, который всегда поймет и никогда не осудит. К маме, которая до конца моей жизни будет припоминать мне этот позор, так что в результате я двести раз пожалею, что не осталась в университете, невзирая на неблагоприятные последствия.

Даже не знаю, что хуже.

Лежать в тихой полутемной комнате и в самых мрачных красках представлять скорое будущее оказалось на диво страшно, и я решилась прояснить все наверняка. Да, я не самая усердная студентка, да, я не особо люблю то, чем занимаюсь, но… даже моих весьма посредственных умений должно хватить, чтобы рассмотреть хотя бы несколько ближайших дней!

Хрустальные шары, заполненные мистическим туманом, серебряные сосуды с ароматным дымом, настойки на мухоморах и прочие вспомогательные приспособления и стимуляторы дара мэтресса Ноллин не признавала принципиально. Шары она забраковала по той простой причине, что серебристый туман показывал не столько будущее, сколько желания того, кто в него вглядывался. Поговаривали, что, засмотревшись на воплощение мечты, можно даже не вернуться. Так и останется одно тело, способное дышать, есть и спать, а душа вечно будет блуждать в созданных туманом грезах. Доказать ничего не смогли, но с тех пор, как несколько провидцев не вернулись в реальный мир, в нашем университете использование хрустальных шаров запретили. Про дым и мухоморы и говорить не стоит – слишком легко привыкнуть и навсегда стать их рабом. А то и вовсе отравиться, не рассчитав дозы.

«У вас есть дар, и этого более чем достаточно», – не уставала повторять наставница. Тот факт, что в моем случае дара явно недостаточно, она упрямо игнорировала. Мэтресса Ноллин, в отличие от меня, все еще наивно надеялась, что в один прекрасный момент я возьмусь за ум, и уж тогда‑то мой дар расцветет. Но пока что во мне цвели лишь комплексы и полная уверенность в собственной бесталанности. От позорного исключения спасало лишь то, что я худо‑бедно справлялась со стандартной программой и, пусть и с горем пополам, но все‑таки сдавала экзамены.

Надеюсь, и сейчас что‑нибудь да получится. Я уселась на постели скрестив ноги, положила ладони на колени и, прикрыв глаза, постаралась отрешиться от всех мыслей. Самое сложное, ибо чего‑чего, а ненужных мыслей в моей голове хватало с избытком, и при малейшей опасности они шустро разбегались в разные стороны, не давая себя ухватить. Мэтресса Ноллин придумала выход: нужно было представить огромный веник, выметающий беглянок прочь. И все бы хорошо, но, избавившись от мыслей, я не могла отделаться от веника… Зачастую получалось так, что мои одногруппники, выполнив задание, с чистой совестью покидали аудиторию, а я все еще сидела, сражаясь с танцующим в моей голове веником и водящими вокруг него хороводы букашками‑мыслями. Конечно, регулярные тренировки исправили ситуацию… Чуть‑чуть. Теперь сражение с веником заканчивалось не за тридцать минут, а всего за три, причем всегда увенчиваясь моей победой. Этот раз исключением не стал, и перед внутренним взором предстала беззвездная ночь, в которой вспышками расцветали нечеткие картинки. В этом заключалась еще одна беда – все мои видения были смазанными, неясными, словно их показывали через толстое мутное стекло. Силясь рассмотреть их, я нередко обзаводилась сильнейшей головной болью и носовым кровотечением. Вот и сейчас, разглядывая подернутую белесой пеленой картинку, я чувствовала сжимающую виски боль, но все равно продолжала цепляться за размытый образ, нестойкий, изменчивый, перетекающий во что‑то другое…

Приглушенный свет фонаря и пляшущий снег, подбиваемый кнутом метели; бредущая сквозь нее сгорбленная фигура – нелепое черное пятно на белом фоне. Алая роза в чьей‑то руке. Алые же лепестки на заснеженной земле.

Лепестки – или все же кровь?

Потянувшись к последней картинке, я едва не задохнулась от прострелившей затылок боли, и в ее вспышке увидела Риннара – бледного, измученного, в окровавленной одежде. А потом меня выкинуло в реальность, и изгнанные накануне мысли ворвались в сжигаемую мигренью голову, мстя за неучтивое обращение.

Сквозь незанавешенное окно в палату пробрались сумерки. Транс продлился гораздо дольше, чем я ожидала, и успехом не увенчался.

– Какая глупость, – пробормотала я, привычно вытирая ладонью алые капли над верхней губой.

Я – самая бездарная провидица. Ринн – один из лучших студентов‑боевиков, а с ними такого не случается… И не случится.

Мои предсказания сбываются, но редко. Слишком редко, чтобы по‑настоящему волноваться за чародея, который и без того отравляет мою жизнь.

Я выпила оставленный на прикроватной тумбочке отвар, остывший и оттого особенно мерзкий, легла, завернувшись в одеяло, и закрыла глаза, желая уснуть и ни о чем не думать. Но даже верный веник не сумел справиться с непрошеными мыслями, и они, просочившись в сон, наполнили его тревогой, снегом, алыми лепестками и Риннаром Шариденом.

Наутро я чувствовала себя совершенно разбитой – ни одна самая жестокая простуда не дарила мне столь незабываемых ощущений, но оставаться в белой до дурноты палате не хотелось ни единого мига, а потому на все вопросы о самочувствии я бодро заявила, что все хорошо и даже лучше, и уже через час после пробуждения была отпущена на свободу.

Погода оказалась под стать настроению: все еще по‑летнему теплое солнце скрылось за тяжелыми грязно‑серыми тучами, из которых сыпал мелкий противный дождь. Он барабанил по едва тронутым позолотой и багрянцем листьям и, оседлав ветер, сердито стучался в окна.

Я сидела на своей кровати, куталась в старую, потерявшую форму и вид, но ставшую от этого еще более уютной шаль и мрачно жевала шоколад. Огромная плитка, разломанная на множество аккуратных долек, возлежала на блюдечке с отколотым краем, который я буравила взглядом, словно в неровном сколе заключался весь смысл бытия.

В этот миг, отравленный усталостью, головной болью и занудным дождем, я всей душой ненавидела Риннара Шаридена. За вчерашнее потрясение. За бессонную ночь. За то, что он вообще появился в моей жизни. За то, что не образумился за целое лето. За то, что сейчас я, наплевав на все запреты, зажевываю горечь обиды шоколадом!

Свиллы бы его побрали да прямиком в Ранос утащили!

– У тебя такой вид, будто ты на похоронах, – фыркнула примостившаяся рядом Ритта, ловко подцепив с блюдечка сразу три кусочка.

– Считай, что это похороны моей фигуры, – печально вздохнула я, глядя на делящую со мной комнату подругу, которая светилась от удовольствия. Казалось, даже ее льняные кудряшки сияют, заменяя загрустившее солнышко.

Ритта, тонкая и звонкая, только рассмеялась. Еще бы – она тот же шоколад пачками есть может, и ничего ей не будет. Счастливая. А вот моя фигура до идеала, принятого в высшем свете, недотягивала, невзирая на все матушкины старания и причитания, что леди не пристало весить больше императорского гвардейца в парадном обмундировании. Я, конечно, столько и не весила, но спорить с мамой не решалась.

Впрочем, толку беспокоиться о фигуре, когда прежде всего хромало мое восприятие этого самого высшего света? Я с ужасом думала о предстоящем Девичьем бале, который по давно устоявшейся традиции проводился в день первого снега. Вряд ли мама согласится отложить это важное, по ее заверениям, мероприятие еще на один год. Значит, идти все‑таки придется.

Нет, я не против балов, веселья, красивых платьев. Все это здорово и замечательно, но только не тогда, когда на тебе скрещиваются взгляды главных сплетников империи, когда тебя, ничуть не смущаясь, обсуждают, подмечая малейший недостаток и раздувая его до немыслимых величин, когда злорадно комментируют каждый неверный шаг…

– Санни, Санни, ты вообще меня слышишь? – пихнула меня в бок Ритта.

– Прости? – озадаченно моргнула я, все еще пребывая под впечатлением от нарисованной в воображении картины.

– Я говорю, что все‑таки повезло нам с наставницей! Никогда на произвол судьбы не бросит.

Это да. С этим я согласна. Именно ее голос я и слышала перед тем, как лишиться чувств. Мэтресса Ноллин оказалась в кабинете одновременно с деканом боевого факультета, что, по моему мнению, было крайне непредусмотрительно со стороны милорда ректора.

– У, как она кричала! – восторгалась Ритта. – Я сама слышала обещание закатать мэтра Росслина в кладку Надвратной башни!

Не сдержавшись, я фыркнула – совсем как Ритта. Или одна из отцовых лошадей… Просто представила нашу тоненькую как тростинка, невысокую наставницу против широкоплечего, высоченного декана боевых чародеев… Он ее одной рукой сломать может. Если захочет. Но мэтресса Ноллин за нас, своих подопечных, кого угодно порвать готова. И ни капельки не сомневаюсь – случись со мной что‑нибудь посерьезнее, мэтру Росслину не поздоровилось бы.

– Ты подслушивала у ректорского кабинета? – выделила главное я.

– Ну… – смутилась Ритта. – Я беспокоилась о тебе!

Я лишь головой покачала. В беспокойство я, конечно, верила: Ритта девушка добрая и отзывчивая, вот только порой совершенно бестолковая. Причем бестолковость проявлялась вовсе не в учебе – уверена, что очень скоро в империи появится новое светило в области теоретической магии, – а в ее пылких чувствах к неподходящему человеку. Не подходящему именно ей, ибо во всех иных смыслах возлюбленный Ритты являл собой образец того, как в одном‑единственном мужчине могут уживаться красота, острый ум, порядочность и благородство. Именно последние и делали мечту Ритты недосягаемой, ибо милорд Элрой Вилорен никогда не позволял себе лишнего в отношении студенток, а когда они позволяли себе лишнее в отношении ректора, безжалостно ставились им на место. Видеть этого никто, конечно, не видел, но слухи ходили. И, пожалуй, только они удерживали Ритту от опрометчивых поступков.

– Тебе не понять! – вспыхнула она под моим укоризненным взглядом.

– Куда уж мне, – пробормотала я рассеянно и поправила сползшую с плеч шаль.

Дождь окреп, осмелел и не только крал тепло снаружи, но и тянул его изнутри; хотелось сесть у зажженного камина, обхватить озябшими ладонями полную горячего чая чашку и смотреть на огонь… От вспыхнувшего перед глазами образа, в данный момент такого недостижимого, стало еще холоднее.

– У тебя и проблем‑то, кроме как с учебой, никаких нет! – не успокаивалась Ритта.

Риннара Шаридена она за проблему, конечно, не посчитала.

– И дальше собственного носа ты видеть не желаешь! – сердито закончила подруга, поймав мой скептический взгляд.

– А там есть что‑то интересное? – хмуро уточнила я, отодвигая подальше блюдце с искушающим шоколадом.

Если до Девичьего бала времени оставалось предостаточно, то бал в честь нового учебного года не за горами, и будет крайне обидно не влезть в заранее сшитое, одобренное матушкой платье.

– Там есть жизнь, Санни, – хмыкнула Ритта, схватив еще одну шоколадную дольку, и указала на подоконник, где в незамысловатой вазе чахло несколько веточек желтых хризантем. – Эдгар принес. Тебе, между прочим. Он и в лечебницу приходил, но его не пустили. Ну и что ты морщишься?

И действительно, что? Русоволосый, сероглазый, немного нескладный Эдгар Милейр, теоретик‑третьекурсник, был весьма милым молодым человеком. Если судить со стороны. А Ритта именно так и делала, а потому искренне недоумевала, чего мне не хватает. Но это меня, а не ее в конце лета угораздило пойти с ним на прогулку, и это я, а не она прилагала все усилия, чтобы не уснуть, увязнув в патоке рассуждений Эда о высоких магических материях. А про то, что он умудрился понравиться матушке одним только обещанием проследить за моей успеваемостью, я и вовсе вспоминать не люблю. Как он намеревался это делать – другой вопрос, прояснять который я не собираюсь.

– Риннар тоже приходил, – лукаво улыбаясь, добавила Ритта. – Но ты спала, и я отказалась тебя будить. А он отказался говорить, зачем ты ему понадобилась.

У меня задрожали руки. Когда недобитый боевик жаждет с тобой встретиться, ни к чему хорошему это привести не может.

– Сань, ты чего побледнела? – забеспокоилась подруга. – Тебе плохо?

– Ри… Он меня убьет, – придушенно выдала я.

А Ритта вздохнула… и засмеялась. Я, не ожидавшая от подруги подобного поведения, взирала на нее круглыми от возмущения глазами.

– Как я и говорила, – удовлетворенно сообщила она, легонько щелкнув меня по носу, и я окончательно убедилась, что несчастная любовь лишает людей разума.

Но хоть какую‑то пользу этот нелепый разговор принес – поблекшая было при упоминании ректора Ритта повеселела, ожила и на занятия убежала в приподнятом настроении. Я же, официально освобожденная от посещения лекций, осталась в одиночестве. Дождь за окном нашептывал колыбельную, тяжелая после бессонной ночи голова клонилась к подушке, но я упрямо не поддалась. Вместо этого набрала книг и, разложив их в изножье кровати, погрузилась в чтение. В одном Ритта права – с учебой мне проблем хватает, так что проводить свободный день в лености я просто не имею права. К тому же в забитую знаниями голову лишние мысли не лезут, что сейчас было высшим благом.

Но спор с усталостью оказался делом неблагодарным, и я все‑таки уснула, не дочитав главу о математических методах прогнозирования ближайшего будущего.

И снились мне ровные ряды ощетинившихся копьями цифр; они маршировали, печатая шаг, и земля тряслась от их поступи, а ткань времени, соприкасаясь с острейшими жалами наконечников, рвалась, подобно тончайшей бумаге. Где‑то там, в прорехах, сияло летнее небо, шумела неширокая прозрачная река, и седобородый мужчина ласково и грустно улыбался бегущей по травяному берегу девчушке с двумя туго заплетенными рыжими косицами… Края прорех вскипали зеленым, медленно сходились и заживали… Заживали криво, смешивая небо и реку, сминая рыжую девчонку с искаженным от ужаса лицом.

Очнулась я в холодном поту, дрожащая, с пересохшим горлом. Руки не слушались, и вода из графина по большей части попала на пол, а не в стакан. Никогда бы не подумала, что это так сложно…

Наверное, я поспешила покинуть лечебницу. Неприятная слабость разливалась по телу, ощущение засасывающей пустоты, пережитое во сне, не отпускало. Усталость никуда не делась, наоборот, усилилась, будто я и не спала вовсе. И я решила сходить к мэтрессе Ноллин. Кто еще, как не она, сможет дать совет?

Возможно, небольшая прогулка пойдет на пользу, тогда и наставницу беспокоить не придется.

Одевалась быстро, путаясь в подоле и рукавах форменного платья. Непривычно непослушные пальцы не гнулись, и мелкие пуговки стали настоящим испытанием, которое тем не менее я прошла. Скрутив волосы в узел на затылке, я остановилась перед тусклым старинным зеркалом, занимающим стену возле двери, и окинула себя придирчивым взглядом. Осунувшаяся, с синяками под лихорадочно блестящими глазами, из медово‑карих ставшими какими‑то желтыми; кожа бледнее обычного, и веснушки, с которыми матушка безуспешно боролась с самого моего рождения, налились просто‑таки вызывающей рыжиной. Хорошо еще, что их не так уж и много… Леди вообще неприлично иметь веснушки, и несчастливым их обладательницам строго предписывалось наносить на нос толстый слой пудры. От нее, к величайшему матушкиному огорчению, у меня начиналось сильное раздражение кожи, и от подобных ухищрений пришлось отказаться.

В общем, леди из меня выходила исключительно неприличная, с какой стороны ни посмотри.

Показав унылому отражению язык, я переобулась в высокие ботинки, накинула легкий плащ, завязала под подбородком ленты шляпки и, прихватив одиноко стоявший в углу возле шкафа зонт, распахнула входную дверь…

И содрогнулась, услышав смачный звук удара и невнятный всхлип.

От шока, не иначе, у меня даже дар прорезался. Медленно потянув на себя створку, я уже прекрасно знала, кого увижу…

Он лежал, не подавая признаков жизни, сжимая в ладони хрупкий стебелек алой полураспустившейся розы. На лбу вспухала шишка. Выронив зонт, я упала на колени, осторожно коснулась бледных пальцев.

Холодные…

Творец всемогущий, кажется, у меня появилась нездоровая привычка убивать Шаридена!..

– Риннар? – неуверенно позвала я, больше не рискуя дотрагиваться до него.

Если рассуждать здраво, то убить боевика какой‑то дверью весьма проблематично, но мне было не до рассуждений. Когда перед тобой лежит бездыханное тело, аргументы разума уже не действуют. Следовало бежать за помощью, но я и пошевелиться не могла, только смотрела на алые лепестки и чувствовала нарастающую тупую боль в висках. Казалось, что я попала в дурной сон, ведь реальность не может быть настолько нелепой, повторяющейся раз за разом, не поддающейся контролю. Не может!

Глаза противно защипало, а в следующее мгновение меня схватили за плечо и резко дернули вперед. Я не удержала равновесие и упала на Риннара, успев подумать, что не хватало еще придавить его, чтоб наверняка…

Глупая мысль мелькнула и бесследно истаяла, едва я наткнулась на откровенно издевательский взгляд темно‑карих глаз.

– Далларен, ты настоящая катастрофа, – любезно сообщил Шариден, судя по расцветающей на губах улыбке, и не думающий умирать в ближайшие лет сто как минимум.

– А ты – настоящий придурок! – выпалила я зло, выпутавшись из его рук и вскочив на ноги.

– А помочь раненому? – и не думая следовать моему примеру, возмутился Риннар. Еще и голову трагически откинул, чтобы эффектнее смотрелось.

– Могу только добить, – процедила я и рванула к лестнице.

– Сандера! – понеслось мне вослед. – Подожди!

Да как же! Подхватив юбки и придерживаясь за перила, я перепрыгивала через несколько ступеней сразу, рискуя оступиться; но я бы предпочла сломать шею, чем еще раз столкнуться с этим несчастьем, неизвестно за какие грехи ниспосланным мне небесами.

Кстати, о небесах. Они продолжали горько рыдать, и, стрелой пролетев холл и ступени крыльца, я почти мгновенно вымокла. О зонте при бегстве я даже не вспомнила; впрочем, он бы не помог. Ветер крутился волчком, не в силах определиться с направлением, и тугие струи дождя хлестали со всех сторон сразу. Но самое обидное заключалось в том, что за мной никто не гнался.

Поглубже натянув шляпку, я побрела к главному корпусу. Возвращаться не рискнула – это почти наверняка означало новую встречу с Шариденом и, уже традиционно, новые же неприятности, каковых с меня на сегодня было более чем достаточно.

Свежий воздух действительно остудил голову, разогнал заполнивший ее вязкий туман, но так и не вернул душевное равновесие, и я отчаянно надеялась, что у Эреи Ноллин, не раз приходившей на помощь своим ученицам, найдется средство и от этой напасти.

Глава 2

В холле главного корпуса было непривычно тихо. Блестящий пол отражал сияние магических сфер и походил на подсвеченную солнцем озерную гладь. Высокие витражные окна слегка мерцали, и казалось, что затейливые картинки вот‑вот оживут, открывая двери в другой мир.

Напротив входа свернулась клубком крупная кошка, будто сотканная из молочно‑белого плотного тумана. И едва я, мокрая и дрожащая, сделала первый шаг по идеально чистому полу, как она насторожила уши, выгнулась, сладко потягиваясь, и уставилась на меня сияющими синими глазами. Я замерла, обхватив себя руками за плечи, а кошка недовольно встряхнулась, фыркнула – и в следующий миг передо мной стояла полупрозрачная девушка, облаченная в строгое школьное платье.

– Студентка Далларен, сегодня вы освобождены от занятий, – сварливо заявила она, нахмурилась, и распущенные волосы прядь за прядью собрались в аккуратный пучок.

– Доброго дня, леди Геллея, – предельно вежливо сказала я, изобразив нечто вроде реверанса, что в промокшем платье наверняка выглядело до смешного глупо. – Мне очень нужно поговорить с мэтрессой Ноллин.

– Мэтресса Ноллин занята, – прислушавшись к чему‑то, сообщила призрачная красавица и изящно прикрыла ладошкой зевок. – Возвращайтесь к себе, леди Далларен, вам нужен покой. – Она слегка пошевелила пальцами, и школьная форма, заклубившись туманом, сменилась формой лекарской. На голове появилась соответствующая шапочка, а в голосе – угрожающие нотки: – Иначе я буду вынуждена сообщить доктору Реддеру о несоблюдении вами предписанного режима.

Я тяжело вздохнула, соображая, как убедить вредного духа в том, что мне нужна именно Эрея Ноллин, а не доктор Реддер. Пока что не доктор, да. С одежды на пол капала вода, холодная, неприятная, и очень хотелось наконец‑то согреться, а не стоять здесь, перед совершенной, давным‑давно не испытывающей насущных потребностей живого организма девицей, которую, по слухам, даже милорд Вилорен переспорить не в силах.

– Леди Геллея, – сложив руки в молитвенном жесте, проникновенно начала я, – доктор Реддер мне не поможет. В отличие от наставницы. Пожалуйста, пропустите меня, и я просто подожду ее в пустой аудитории.

Дух снова нахмурился, отчего по идеальному лицу прошла легкая рябь, и лекарский халат превратился в преподавательскую мантию.

– Ступайте в кабинет мэтрессы Ноллин, – после недолгого молчания повелела Геллея, изящным взмахом руки указывая и без того известное мне направление. – Я сообщу ей о вашем визите.

Девушка замерцала и пропала, а я, не сдержав вздоха облегчения, поторопилась к широкой лестнице. Оглянулась лишь однажды – чтобы убедиться, что грязные следы, оставляемые мною, тают, едва успев появиться.

Бытовая магия в университете всегда была на высоком уровне.

Поднявшись на второй этаж и подходя к знакомой двери, я готовилась к тому, что придется подождать, но створка оказалась приоткрытой, и я, постучавшись и дождавшись разрешения, вошла. Блаженное тепло окутало меня, стоило лишь перешагнуть порог, и вмиг высохшая одежда перестала противно липнуть к согревшемуся телу.

– Санни, ну что ты застыла? – раздался нарочито ворчливый голос наставницы. – Проходи, я заварила чай. Горячий чай со специями – лучшее средство от простуды, которую ты, чувствую, уже умудрилась заполучить.

Умудрилась, тут не поспоришь. Сняв плащ и шляпку, я оставила их на вешалке в небольшой прихожей, расправила складки на юбке и, выдохнув, шагнула в комнату. Из‑за яркого света, играющего на задернутых янтарно‑желтых занавесках и золотистых обоях, казалось, что она полна солнца. Большую ее часть занимали шкафы из светлого дерева; в них хранились книги, как совершенно новые, так и старинные, а труды провидцев прошлого соседствовали с работами студентов. Напротив двери, заключенные в массивный корпус, мерно тикали напольные часы. У окна на накрытом вязаной скатертью столе стоял чайник и две чашки тонкого фарфора, а еще – свежий ароматный пирог, украшенный кремом и вишнями. За столом сидела мэтресса Ноллин. В лимонном теплом платье, накинутом на плечи белоснежном платке, с выбившимися из забранных наверх волос темно‑каштановыми завитками, оттеняющими белизну кожи, она казалась девчонкой‑первокурсницей, и, лишь внимательно присмотревшись, можно было заметить невесомую паутинку морщинок возле сине‑зеленых глаз и затаившуюся в их глубине мудрость и усталость.

Чай был восхитительно горячим и пряным, и с каждым глотком я ощущала, что недомогание отступает. Исчезло неприятное першение в горле, и дышать стало легче. Эрея Ноллин неторопливо помешивала серебряной ложечкой чай в своей чашке и внимательно слушала мой сбивчивый рассказ. Пытаясь как можно точнее описать увиденное и прочувствованное, я путалась в словах, порой не в силах подыскать нужные, запиналась и нервничала, но, поймав ободряющий взгляд наставницы, успокаивалась и говорила дальше.

– Санни, Санни, – покачала головой мэтресса Ноллин, едва я замолчала. – Напомни‑ка мне важнейший принцип работы провидца.

Важнейших принципов на самом‑то деле существовало немало, но я сразу поняла, что имеет в виду наставница, и к щекам прилила волна жара.

– Спокойное и умиротворенное состояние для вхождения в транс, – пролепетала виновато, опуская взгляд.

Ничего похожего на спокойствие я тогда не испытывала, и уже за одно это заслужила хороший выговор.

– Смятенная душа еще и не то показать способна, – вздохнула мэтресса. – Я понимаю, Санни, действительно понимаю тебя. Ты молода, эмоциональна, импульсивна… Так сложно сдержаться. Невероятно сложно, я знаю. Но надеюсь, что впредь ты будешь гораздо умнее и не нарушишь элементарных правил безопасности.

– Да, мэтресса Ноллин, – прошептала я, сгорая со стыда. Даже моя бездарность не оправдывает моего поведения! Я же знаю теорию, а правила безопасной работы выучила давным‑давно и ни разу еще не забывала о них. – Но… Значит ли это, что все, мною увиденное, не сбудется?

– Не могу сказать наверняка, – разрушила робкую надежду наставница. – Твое видение сумбурно и основано на эмоциях, а не на чистом расчете, как следовало бы. Сама понимаешь, при таком раскладе определить, что верно, а что лишь игра твоего воображения, невозможно.

Я понимала, и от этого было еще горше. Как и от сочувствующего взгляда Эреи Ноллин, которая и не думала ругать меня за безответственное поведение, наоборот, еще и утешала.

– С каждым может случиться, – улыбнулась она. – Ты лишь учишься. Ошибки неизбежны, но это и к лучшему – они помогают усвоить материал и наглядно объясняют, для чего существуют правила и чем чревато их нарушение. Не думаешь же ты, что кто‑либо обходился без ошибок?

– Риллис Гилен? – вырвалось у меня, так как мой взгляд как раз остановился на его портрете, висящем над часами.

Здесь он был совсем еще мальчишкой с рыжими вихрами непослушных волос, лукавыми карими глазами, задорной улыбкой и россыпью веснушек на тонком носу и бледных щеках. Великим чародеям ни небрежность прически, ни наличие веснушек не возбраняется… Я коснулась собственного носа и улыбнулась. Раньше я даже гордилась своим сходством с Гиленом. Жаль только, что оное ограничилось лишь цветом волос и золотистыми крапинками на коже.

– Риллис Гилен – всего‑навсего человек, пусть и очень одаренный, – тоже взглянула на портрет наставница. – И ему пришлось до всего доходить своим умом. Логично предположить, что и ошибок он наделал гораздо больше, чем любой из студентов, имеющих возможность получить помощь преподавателей.

О таком я, признаться, даже не задумывалась. Великий чародей, основатель нашего университета, казался мне воплощением мудрости и непогрешимости. Но ведь великими чародеями не рождаются… И путь, который Гилену пришлось пройти, прежде чем достигнуть определенного успеха, наверняка розами устлан не был. Жаль, что его род прервался на нем… Немногочисленные свидетельства современников Риллиса Гилена небогаты на информацию, и биография выдающегося чародея была до обидного сухой и короткой. Официальной. И сейчас я как никогда остро понимала, что за великим, отлитым в бронзе чародеем потерялся живой человек со своими слабостями, чувствами, мечтаниями.

Предвидел ли он такое?..

– Санни, я беспокоюсь о тебе, – ворвался в мои невеселые размышления голос Эреи Ноллин. Она отставила в сторону чашку с так и не допитым чаем и с тревогой смотрела на меня. – Твое будущее… Я вижу его лишь до кануна Девичьего бала. Дальше – темнота. И ничто не рассеивает ее. Словно оно еще не определено, чего попросту не может быть.

– Не может? – растерянно переспросила я, по привычке нервно разглаживая юбку.

– Подобное существует лишь в теории. На практике лично я не сталкивалась… Даже упоминаний ни в одном источнике не видела. Не стоило говорить тебе об этом… Но я считаю своим долгом предупредить тебя о возможной опасности. Просто будь осторожнее, хорошо?

– Хорошо, – кивнула я, сжав в ладонях многострадальную ткань.

Да что же такое… Не складывается у меня с предсказаниями. То вовсе ничего не выходит, то я вижу какие‑то страшные вещи, то оные предрекают мне…

Может, это знак, что стоит свернуть на другой путь, пока еще не слишком поздно? Рассеется ли тогда окутавшая мое будущее тьма – или же станет еще непрогляднее?

У мэтрессы Ноллин, пользуясь ее добротой, я провела неоправданно много времени. Она ушла на занятия, оставив меня в компании чая, пирога и улыбающегося с портрета Риллиса Гилена, и я долго сидела, погасив свет, грея руки о чашку и не решаясь покинуть теплое и уютное убежище.

Но все равно пришлось.

Дождь закончился, но солнце не спешило выглядывать из‑за серых обрывков туч, и сумерки не преминули этим воспользоваться, раньше времени укутывая землю. Лужи блестели на дорожках мертвым серебром, трава выглядела пожухлой и больной. Я медленно брела по главной аллее, стараясь ступать на сухое, и прятала озябшие руки в карманах плаща, чего воспитанным леди делать не полагается. Пальцы левой руки нервно поглаживали вышитый бисером кошель, в котором лежали три флакончика. Наставница выдала их с четким указанием: по капле из каждого на стакан воды, и так три раза в день до исчезновения тревожных симптомов. Еще она запретила мне практиковаться в ближайшие дни и убедительно попросила избегать волнений.

С последним дело обстояло хуже всего, потому как в этом вопросе от меня совершенно ничего не зависело.

Статуи сказочных существ, охраняющие аллею, серые, как и всё вокруг, казались живыми. Они провожали меня взглядами и потягивались, будто леди Геллея в излюбленном ею образе кошки, но стоило мне обернуться, как замирали в прежних позах, и лишь дорожки от небесных слез поблескивали на холодном камне в свете неохотно разгорающихся фонарей.

Темнело слишком быстро; наступающий вечер принес с собой ветер, резкий, пронизывающий, заставляющий ускорять шаг. Теперь мне чудились не только движения, но и шепотки, и от понимания, что это всего лишь мое разыгравшееся воображение, легче не становилось.

Как назло, вокруг было безлюдно. И тихо. Только со стороны Западной башни, где располагался учебный корпус боевиков и некромантов, доносились приглушенные расстоянием голоса; то ли тренировка у них, то ли гулянка, что меня вполне устраивало, – ни первое, ни второе мое персональное несчастье ни за что не пропустит, а значит, шансы наткнуться на него практически равны нулю. Немного приободрившись, я посмотрела вперед и недобрым словом помянула изощренные шутки леди Удачи.

Там, прислонившись к освещенной золотым светом фонаря мраморной фее, стоял Риннар. В руках он держал мой зонт, и почему‑то именно это разозлило меня больше всего.

Ноги сами свернули с аллеи на одну из тропок. Непросохшая земля жадно чавкала под ботинками, каблуки увязали в ней, с ветвей деревьев то и дело срывались скопившиеся в листьях дождевые капли, но сама мысль о том, чтобы еще раз встретиться с Шариденом, была неприятна.

Ужасный, ужасный день!

И кто бы мог подумать, что всего через несколько минут он станет еще ужаснее…

Наверное, Эрея Ноллин, советовавшая никуда не сворачивать по пути в жилой корпус.

Нездоровое оживление на аллее мне вовсе не почудилось. За мной действительно наблюдали, за мной следовали, меня изучали… Но не смели выйти под свет фонарей. Да и зачем, если глупая добыча в итоге сама сошла с безопасной дороги?

Я видела лишь более плотный, чем следовало бы, сумрак, оживший, двигающийся, перешептывающийся, но мне хватило, чтобы не дожидаться, когда то, что в нем скрывалось, дотянется до меня.

Бегала я быстро, высоких каблуков не признавала, и у меня получилось бы уйти, если бы не раскисшая от дождя земля. Я почти добралась до башни боевиков, когда нога поехала в сторону и щиколотку прострелило болью. Не упала лишь чудом, но чудо это стоило нескольких лишних мгновений, за которые то, что гналось за мной, почти достигло цели.

А ко мне меж тем спешила подмога: с десяток студентов и растрепанный мэтр Вилгош.

– Не шевелись! Сандера, замри! – крикнул он, и я даже дышать престала – на всякий случай.

Такого ужаса в голосе некроманта я еще никогда не слышала; да я вообще его испуганным не представляла… а уж то, что его испугало, и вовсе представлять не хотела.

Замерла не только я, но и парни. Нас разделяло не более десятка шагов, и я видела их бледные, растерянные лица. Парни сжимали кулаки, явно желая действовать, но не зная, что именно предпринять и не станет ли от этого хуже. В первую очередь – мне. Я чувствовала, что за спиной что‑то есть. Слышала тяжелое, неестественное дыхание. И до боли впивалась ногтями в ладони, чтобы только не обернуться.

Гереон Вилгош, пристально глядя через мое плечо, очень медленно поднял руку. Позади утробно зарычало, и некромант застыл.

– Мэтр, – почти беззвучно всхлипнула я, когда что‑то склизкое и холодное коснулось моей левой ладони.

– Без паники, Сандера, – напряженно отозвался он. – Просто не двигайся. Я сейчас…

Нечто противное скользнуло по руке вверх, и не двигаться оказалось не так уж и просто. Я держалась из последних сил, сжимая зубы, но меня уже трясло от страха и отвращения. Обострившийся слух уловил шорох шагов; кто‑то из боевиков дернулся вперед, и, реагируя на движение, тварь навалилась мне на плечи, впиваясь острейшими зубами в руку чуть повыше локтя. В следующий же миг она тонко завопила, выпуская меня, и я оказалась на земле, прижатая чем‑то… кем‑то. Теплым, отрывисто дышащим и тихо ругающимся. А над нами плелась колдовская сеть, и попавшее в нее чудовище выло и пыталось вырваться. К счастью, безуспешно – от мэтра Вилгоша, по словам его студентов, еще никто не уходил.

– Санни, жива? Да не молчи же ты, Далларен, ну же, открой глаза! – Меня обхватили за плечи и, приподняв, хорошенько потрясли.

– Ж‑жива, – пробормотала я, отбиваясь от попыток Шаридена привести меня в чувство. – Убери руки!

– С ней все в порядке, – хмыкнул Риннар.

– Не сказал бы, – нахмурился бледный как призрак мэтр Вилгош.

Я бы тоже не сказала. Глаза застилал туман, было невыносимо холодно, а руку я и вовсе не чувствовала и сильно сомневалась, что она у меня все еще есть, но уточнить, так ли это, боялась.

– Сандера, не спи, – приказал некромант, хлопнув в ладоши перед моим лицом. – Не спи, слышишь? Ринн, проследи. – И крикнул в сторону: – Да где Гэра свиллы носят?! Его только за смертью посылать, а не за доктором…

– Далларен, посмотри на меня, – словно издалека донесся голос Риннара.

– Не хочу, – вяло огрызнулась я.

Не спи. Легко сказать! Меня уносило прочь от страха, боли и прочих ужасов реального мира, и противиться этому не было ни сил, ни желания.

– А придется, – вздохнул один из ужасов и ущипнул меня за плечо.

Я вскрикнула, рывком возвращаясь из сладкого дурмана небытия, и неожиданно даже для себя расплакалась. Беззвучно, глотая ручьем текущие слезы. От усталости, боли, обиды, навалившихся как‑то сразу. И от виноватого тона Риннара становилось только хуже.

– Санни, не реви. Все будет хорошо… Сейчас придет доктор Реддер и вытянет из тебя эту дрянь… Санни? Ну посмотри на меня… Хорошо. Вот так. Не плачь. Я не хотел тебя обидеть. Тебе просто нельзя спать. Если уснешь, то навечно. Санни? Санни! Мэтр Вилгош, она глаза не открывает!..

– Ахха, – задумчиво сказал кто‑то, и я распахнула глаза, задыхаясь от чистой силы, омывшей тело.

Доктор Реддер, почтенный сухонький старичок в неизменном строгом костюме, взирал на меня полным любопытства взглядом.

– Туманный змей, значит, покусал? – протянул он и опустился на колени, не обращая внимания на грязь. – Ахха. Ну ничего, ничего, девочка… Милорд Вилорен этих олухов куда сильнее покусает…

Студенты, сгрудившиеся неподалеку, дружно побелели. Риннар, по‑прежнему удерживающий меня в сидячем положении, одобрительно усмехнулся.

Доктор, не церемонясь, разрезал рукав плаща, а затем и платья, чтобы добраться до раны, и ощупал ее длинными чуткими пальцами.

– Ахха, – многозначительно проронил он и потер ладони. – Будет больно.

– Если у нее отпадет рука, будет еще больнее, – с присущим ему тактом хмыкнул мэтр Вилгош. – Риннар, справишься?

Горячая ладонь сжала мою холодную, и у меня не нашлось сил вырваться.

– Не пыхти, Далларен, – в излюбленной манере своего наставника сказал Риннар. – Так будет легче, я заберу часть боли. И вот еще… – Он положил на мои колени мой же зонт.

– З‑зачем он мне? – отбивая зубами дробь, спросила я.

– Можешь потом меня им стукнуть. Если тебе от этого легче станет, – пожал плечами боевик. – А пока закрой глаза и держись.

Станет. Определенно станет. Я крепко зажмурилась, вцепившись в его ладонь, и от сладости мыслей о предстоящей мести почти не ощущала обещанной доктором боли. По крайней мере, другого объяснения этому я не видела: в то, что Риннар забрал гораздо больше, чем следовало, совершенно не верилось.

– Как романтично!

Я мрачно посмотрела на Ритту. Подруга сидела за заваленным бумагами и книгами столом, вертела в руках остро заточенный карандаш и мечтательно улыбалась.

– Нет, и правда, Санни, – игнорируя мое недовольное сопение, продолжала она, – от зависти к тебе недобрая половина девиц зачахнет…

Я повыше подтянула одеяло и в который уже раз потрогала левую руку. Не отпала, хвала Творцу и всем младшим богам, и даже чувствительность не потеряла, чего так опасался доктор Реддер. В общем и целом все закончилось благополучно, но поводов для зависти я в упор не замечала. Зато для размышления оных имелось слишком много…

Никогда не задумывалась, что на территории университета может быть опасно. Как и о том, что студенты‑боевики опасны сами по себе. Очень надеюсь, что туманного змея выпустили по нелепой случайности, а не намеренно. Но в любом случае виноватым придется несладко… А мне просто невероятно повезло – рядом оказался мэтр Вилгош.

И Риннар.

Непреходящая головная боль, подкинувшая новую загадку.

В том, что Ринн спас меня, не было ничего странного – не злодей же он в самом деле. А вот его поведение… Оно настораживало. Никаких язвительных выпадов, попыток разозлить, насмешек… Честно, я их ждала. И, не дождавшись, сильно удивилась и растерялась.

Даже зонтиком не воспользовалась.

– Тут все просто, – хихикнула Ритта, с которой я, не выдержав, поделилась терзавшими меня сомнениями. – Удар по голове пошел Риннару на пользу.

– Не уверена, что удар по голове может пойти на пользу, – пробормотала я. – Скорее уж во вред… А если у него там что‑то нужное окончательно отвалилось?

– А если, наоборот, на место встало? – приподняла брови подруга. – Санни, не страдай ерундой. Если в результате Шариден от тебя отстанет, этому можно только порадоваться.

Пока что я радовалась тому, что жива и относительно здорова. А что касается остального… Ритта права. Не стоит искать проблемы там, где их скорее всего и вовсе никогда не существовало.

А вот прописанный доктором постельный режим не радовал, но он был альтернативой заключению в палату, под строгий надзор, и потому пришлось с ним смириться. А его соблюдение неплохо обеспечивал страх перед внезапным – как всегда – явлением леди Геллеи. Она уже дважды материализовывалась посреди комнаты, окидывала меня, покорно возлежащую на подушках, недоверчивым взглядом и, помахивая пушистым хвостом, весьма неожиданным в человеческом обличье, растворялась в воздухе. Ритта тихонько ругалась себе под нос и обещала нажаловаться на нее лично милорду Вилорену, но, как и я, прекрасно знала, что леди Геллея в качестве повода явиться пред светлые очи ректора совершенно никуда не годится. Жаловаться на капризы погоды и то эффективнее, чем на призрачную девицу. Она называла себя душой университета и свято верила, что имеет право вмешиваться во все его дела, а студенты, несомненно, являлись важнейшим делом университета и, как следствие, самой леди Геллеи.

– Что собираешься делать на выходных? – складывая сделанные расчеты в аккуратную стопочку, спросила Ритта.

– Выживать, – тяжело вздохнула я и вновь потрогала чудом спасенную руку.

– Домой едешь? – поняла подруга.

– Доктор Реддер настоятельно рекомендовал домашнюю обстановку для скорейшего восстановления душевного равновесия, – кисло улыбнулась я.

Я, конечно, попыталась намекнуть, что мое душевное равновесие с леди Амельдой сочетается плохо, но мой намек то ли не поняли, то ли сочли не стоящим внимания… В любом случае мне предстояло провести целых три дня под крылышком матушки, которой еще придется объяснить, что со мной произошло и как подобное вообще могло случиться… И да помогут мне Творец и все младшие боги!

Глава 3

Утро первого в новом учебном году выходного я встретила в пути. Отодвинув плотные занавески с окон экипажа, я наслаждалась свежим воздухом, теплом осеннего солнца и открывающимся видом. Справа от дороги темнела полоска леса, расцвеченная пока что редкими багряными кленами и золотом берез. Слева простирались бесконечные, уже скошенные луга.

Мне хотелось растянуть эти наполненные светом и ветром мгновения, сохранить в памяти каждое из них, чтобы они согревали в холодные дни, отгоняли тоску. Но, увы, до города было всего‑навсего час пути, и я впервые пожалела о том, что для университета не нашли местечка подальше. Хотя когда‑то так оно и было… Но Освэр рос, расползался, захватывая новые территории, а потом и вовсе получил статус второй столицы. Подозреваю, что скоро он поглотит и университет, который со временем станет неотъемлемой его частью.

Университет располагался в старинном замке, пожалованном за особые заслуги перед короной Риллису Гилену, который в конце концов открыл в нем первую школу для одаренных детей, – в ту пору учебных заведений для магов как таковых не существовало. Но на этом Риллис не остановился. Он путешествовал по стране, присматривался к людям, искал отмеченных даром и привозил их в замок, постепенно превращавшийся в обитель знаний. Знания были главными сокровищами Риллиса Гилена, и он никогда не чах над ними, подобно многим именитым чародеям, а щедро делился со всеми страждущими. Конечно, не всем подобное пришлось по вкусу, но император Ариост поддержал начинание Гилена – и морально, и материально, – и недовольным пришлось смириться. Более того, по всей империи стали открываться школы для одаренных, что положило начало новой системе образования, а самая первая из них в итоге стала университетом, что год за годом открывает двери для будущих чародеев. Разумеется, замок сильно переделали, осовременили, построили на его территории новые корпуса, но, что удивительно, атмосфера чего‑то старинного и таинственного не исчезла.

Ходили слухи, что Гилен был одержим не только знаниями и в подвалах замка хранятся несметные сокровища, но то ли слухи оказались ложью, то ли подвалы – тайными и отлично замаскированными, но никто ничего так и не нашел, хотя желающих всегда было немало. На первом курсе и мы пытались отыскать неведомое, но лишь заблудились, испугались и замерзли, а еще получили хорошую трепку от декана – после того как нас все‑таки вытащили из подвалов, не без помощи леди Геллеи, которая нас и обнаружила. Впрочем, не мы первые, не мы последние. Поиски сокровищ великого чародея стали своего рода посвящением и устоявшейся традицией, на которую преподаватели уже давным‑давно махнули рукой.

Но, несмотря на плачевный опыт не одного поколения студентов и глас здравого смысла, мне до сих пор казалось, что стены университета хранят какую‑то тайну. Личную тайну Риллиса Гилена, тайну, способную превратить его из легенды в человека.

Колеса застучали по мостовой, и, очнувшись от раздумий, я обнаружила, что экипаж миновал городские ворота. После блаженной тишины предместий Освэр оглушал. Несмотря на раннее время, его улицы полнились людьми, суетой, шумом. От всего этого я успела отвыкнуть, потому как провела лето в поместье, вдали от бурной жизни второй столицы. И, в отличие от леди Амельды, совершенно о той жизни не скучала.

При мысли о матушке стало тоскливо. Как я знала, в город она пока что переехала одна. Отца задержали дела, и вряд ли он управится с ними до конца осени. Экипаж медленно полз по узким улочкам, с каждой минутой приближая меня к дому, и я нервно мяла юбки, уже не глядя в окно, но в который раз прокручивая в мыслях оправдания. Хорошо бы знать, что именно известно маме… И известно ли что‑либо вообще. Последний вариант был наиболее предпочтительным и потому наименее вероятным.

Экипаж мягко свернул на тихую, утопающую в зелени улочку, и ворота третьего по левую ее сторону особняка распахнулись, приветствуя младшую хозяйку. Крупные яркие астры вдоль усыпанной мелким гравием подъездной дорожки пестрым ковром стелились до двухэтажного дома; у крыльца стояли облаченная в темно‑голубое платье рыжеволосая женщина, все еще молодая и очень красивая, и высокий мужчина с военной выправкой, в русых волосах которого вились тонкие ниточки серебра. Он опирался на резную тяжелую трость и щурил карие глаза, в которых искрилось солнце.

О таком счастье я даже и не мечтала!

Из экипажа я вылетела, не дожидаясь помощи и напрочь позабыв, что леди так не поступают. Хорошо еще возница не успел к дверце подойти, зашибла бы наверняка…

– Санька! – просиял отец, распахивая объятия, и я с радостным писком повисла у него на шее.

– Санни! – укоризненно охнула мама, подхватывая выпавшую из рук отца трость, но ни он, ни я на ее восклицание внимания не обратили.

Да, после давнего ранения отцу пришлось оставить службу, и ходить без трости ему было трудно. Но, как он сам неоднократно говорил, любимую дочку он безо всякой трости куда угодно на руках унесет. Мама злилась, но было видно, что злость ее большей частью наигранна.

Меня она любила. А уж отца – тем более. Ради нелюбимого от завидного жениха не сбегают…

Разумеется, мне об этом знать не полагалось; но от любопытного и не слишком послушного ребенка сложно что‑либо утаить, особенно если две подруги предаются воспоминаниям юности, не удосужившись проверить, а действительно ли оный ребенок покорно сидит в своей комнате.

Веррас Далларен был младшим из двух братьев. По всем законам титул главы рода и большая часть наследства отходили старшему, а моего отца ждала военная карьера. Тигор Далларен, будучи императорским чародеем, сделал все, чтобы младший сын получил теплое место при дворе, но у Верраса имелись свои представления о жизни. И они совершенно не пересекались с отцовскими…

Отучившись, он попросту сбежал на границу с Леднолесьем, где всегда были рады добровольцам, тем паче обладающим магическим даром. Вотчина нечисти, рассадник нежити, источник вечной опасности – вот чем являлся мрачный край с хмурыми небесами, странной, будто промерзшей землей и древними деревьями, имеющими дурной характер и не менее дурную привычку ходить. И людей они если и любили, то исключительно в качестве пищи, как, впрочем, и остальные существа, населяющие Леднолесье.

Отцу удалось дослужиться до капитана, а вскоре во время крупного прорыва границы его тяжело ранили. Пришлось вернуться в столицу, где его поставили на ноги… и попытались вразумить. Дед честно старался, но младший сын унаследовал его характер и славился редким упрямством. И кто знает, как бы сложилась дальнейшая судьба Верраса Далларена, если бы на одном из приемов, куда его чуть ли не силой привел отец, он не встретил Амельду Эсслер.

Я видела портреты того времени – и прекрасно понимала папу. Мама, и сейчас невероятно красивая, походила на сказочное видение. Золотоволосое, невесомое, словно не принадлежащее этому миру.

Говорят, что на чудеса способны лишь те, кого природа наделила чародейским даром. Но я считаю, что настоящее чудо – это когда два совершенно незнакомых человека с первого взгляда понимают, что отныне они накрепко связаны друг с другом. Без приворота, без угроз, без прочих уловок… Разве какие‑либо чары способны на такое? И есть ли преграды, неподвластные настоящему чуду?

Когда стало известно, что леди Эсслер, помолвленная с наследником древнего рода, сбежала чуть ли не за пару дней до собственной свадьбы, причем с капитаном‑пограничником, пусть и представителем рода не менее славного, но всего‑навсего младшим и бесперспективным, разразился скандал. Тигору Далларену пришлось приложить немало сил, чтобы его замять, и с подставившим его сыном он не разговаривал довольно долгое время. Беглецы меж тем поженились и отбыли к месту службы Верраса Далларена. Не самое подходящее место для истинной леди, но почему‑то моя драгоценная мамочка даже не задумалась об этом. Тоже своего рода чудо…

А потом родилась я, и лед между моим отцом и дедом все‑таки треснул. Не знаю, что разглядел во мне Тигор Далларен, ведь я пошла в Эсслеров, но, судя по рассказам отца и смутным воспоминаниям, дед меня любил и баловал не в меру. И жили мы с мамой не в мрачном приграничье, где детям не место, а в родовом особняке Далларенов, куда отец редко, но все‑таки приезжал. А когда умер дедушка, он перевелся в столицу, чтобы быть ближе к нам.

Почему‑то подруги, узнав о том, что мой отец военный, пусть и бывший, начинали мне сочувствовать. Но повода для жалости не было. Знаю, что военные считаются тиранами, но папа всегда четко разграничивал службу и семью. И если своих подчиненных он держал в ежовых рукавицах, то нами никогда даже не пытался командовать. Наша семья была счастлива – и в сумрачном приграничье, и в шумном городе… Счастье живет в сердцах людей, а не там, где они находятся.

Я почти не помню то время. Только ощущение невосполнимой потери, которое до сих пор иногда тревожит меня. Мама говорила, что это из‑за дедушки – мы слишком хорошо ладили, чтобы его уход не оставил глубокого следа в моей душе. Возможно, она права…

В городе мы прожили недолго. Мне было лет семь, когда неожиданно умер мой дядя. Наследников он не оставил, и делами рода и поместья пришлось заняться отцу, только‑только оправившемуся от ранения и невероятно опечаленному вынужденной отставкой.

С братом они близки не были. Его преждевременный уход отца, конечно, огорчил, но не настолько, чтобы впасть в глубокую меланхолию. Да и времени на это не оставалось – папа с головой окунулся в дела рода, которые прежде его практически не касались. И я видела, что ему это в радость, невзирая на ворчливые замечания и жалобы в стиле «войском командовать и то легче».

А вот маме перемены по вкусу не пришлись. Она слишком привыкла к светским развлечениям, с удовольствием посещала дамские салоны, вытаскивала отца в театр, на выставки модных живописцев и концерты… Но, не задумываясь, отказалась от привычной жизни ради возможности всегда быть рядом с мужем.

Да, я практически не помнила жизнь в городе, но прекрасно запомнила восторг от переезда в поместье, которое и стало для меня настоящим домом.

Домом, оставшимся в прошлом. Нынешний же встречал радушно, без скрипа распахивая резные двери темного дуба, сверкая начищенными полами и прозрачными стеклами в высоких, забранных тяжелыми бархатными шторами окнах, благоухая розами, стоящими в хрустальных вазах. Светлый, просторный, наполненный маминой заботой… Но пока что – чужой. Я слишком редко и мало бывала здесь, чтобы он окончательно стал моим. Как и комната, выбранная мной, но обставленная в соответствии с мамиными вкусами и представлениями о том, какой должна быть спальня юной девушки. В результате моя комната стала бело‑розовой и воздушной, как зефир, и я попросту терялась в ней, утопала в сладости и излишней мягкости.

Поднявшись к себе и привычно поморщившись от избытка розового, я быстро сменила строгое форменное платье на первое извлеченное из шкафа. Оно изобиловало рюшечками и оборками, но других попросту не было – мама постаралась, а я и не спорила. Для меня не столь важно, сколько бантиков нашито на юбки, тем более мне не приходится ходить в этом постоянно. Замерла на несколько мгновений перед напольным зеркалом, вглядываясь в отражение. Изумрудный шелк платья выгодно оттенял рыжие локоны, но подчеркивал некоторую бледность лица. Плохо… Но переодеваться я не стала – никакие ухищрения не обманут бдительный мамин взор. Вздохнув, я покинула спальню и спустилась вниз, в гостиную, отделанную в бежевых и нежно‑сиреневых тонах, где меня дожидались родители и сервированный на три персоны маленький круглый столик. Проголодаться я еще не успела, но от чая и свежей выпечки отказаться не смогла.

Признаться, я опасалась немедленных расспросов, но мамино поведение сильно удивило и озадачило. Даже заметив мою нездоровую бледность, она лишь поджала губы и вздохнула, но промолчала. Неужели ей ничего не известно? Почему‑то я была уверена, что о произошедшем обязательно доложат родителям… Ошиблась?

– Как ты себя чувствуешь, Санни? – все‑таки не удержалась мама, и я едва не подавилась чаем.

Откашлялась, улыбнулась и ответила:

– Прекрасно, мама.

– Да, я сразу отметила твой цветущий вид, – нахмурилась она.

– Ами, – легко коснулся ее руки папа, и мама перестала сверлить меня подозрительным взглядом, а я поняла: не ошиблась.

Доложили‑таки, но отец решил, что потрясений с меня достаточно, а значит, и поднимать эту тему не стоит. А если меня что‑то действительно тяготит, то я скажу об этом сама, как уже не раз бывало.

Я люблю маму, я знаю, что она делает все для того, чтобы я была счастлива, но понять друг друга нам вряд ли суждено. Но у нас есть мой замечательный отец, который понимает и ее, и меня, и, наверное, только благодаря ему мы еще ни разу не ругались и всегда находили общий язык.

Я благодарно улыбнулась отцу и потянулась за посыпанной сахарной пудрой булочкой, игнорируя недовольный мамин взгляд. Не объяснять же ей, что из‑за последних событий похудела настолько, что лишняя пара булочек уже не навредит?

Разговор тек плавно и непринужденно. Я рассказывала об учебе, только что начавшейся и потому не успевшей принести особых неприятностей; мама – о новых городских развлечениях, театральных постановках, на которые она планировала вытащить нас с папой, о грядущем Девичьем бале и фасоне платьев, модном в этом сезоне. Видимо, выражение паники на моем лице стало просто‑таки неприличным, потому как отец поспешил мне на помощь.

– Полагаю, тиронские мотивы будут в почете, – усмехнулся он, вытягивая больную ногу и почти утопая в спинке удобного кресла.

– Почему? – спросила я.

Папу мода совершенно не интересовала, а значит, речь пойдет вовсе не о ней…

– Пару дней назад его величество Огуст дождался‑таки посольства из Тирона, – оправдал мои надежды он. – С дарами мира и заверениями в беззаветной дружбе…

– Не может быть! – не сдержалась я.

В то, что вечно жаждущий территорий Шрэтона Тирон все‑таки пойдет на такой шаг, не верилось.

– Может, Санька, – вздохнул отец. – Они здесь, в Освэре. Все такие благостные и мирные… А нам теперь ломай голову, что они задумали и не нашли ли на сей раз лазейку…

Войн у нас давно не случалось. И не потому, что соседи мирные попались, о нет! Тот же Тирон не прочь урвать плодородные земли в низовьях Реи, да и остальные недвусмысленно облизывались, искренне полагая, что Шрэтону ни к чему столько территорий, но… Все завоевательные походы соседушек вот уже триста лет заканчиваются одинаково и не дальше границы, потому как наши чародеи хлеб не зря едят и организовывают им более чем достойный отпор.

Наши чародеи ничуть не сильнее прочих. Кроме одного‑единственного, жившего как раз триста лет назад. Легенда гласила, что Риллис Гилен преподнес императору Ариосту и его потомкам редчайший дар, замкнув на кровь рода Вилоренов границы. Представители императорской фамилии заблаговременно чувствуют, кто, где и когда готовится нанести удар по Шрэтону, и отправляют туда войска. А еще поговаривают, что потомки Ариоста и вовсе способны поднять защиту на всем протяжении границы и никто не сможет ее ни пересечь, ни разрушить. С тех пор Вилорены неразрывно связаны со Шрэтоном, и, пока бьется сердце хоть одного из них, империя в безопасности. А биться их сердца будут еще очень и очень долго… Вилоренов не берут ни болезни, ни яды, ни вредоносные чары, и даже от несчастных случаев леди Удача бережет их с поистине материнским рвением. И будет так, пока правят они справедливо и мудро. За три столетия ни один потомок не подвел великого предка, коему и служил не менее великий чародей.

Но у нашей армии и так проблем хватает. Нечисть, внутригосударственные бунты, периодически прорезывающиеся сепаратисты, которым соседушки не жалея золота сыплют… Или усмирение творческих порывов соседей. Папа со смехом описывал случай, когда тиронские военные пересекли границу поодиночке и без оружия, собрались в условленном месте, а взамен подкупленного мастера‑кузнеца их горячо встретили наши пограничники, следившие за «чистыми помыслами» с самого пересечения оными границы.

– Дорогой, не думаю, что Санни это интересно, – строго заметила мама.

– Но мне интересно, – несмело возразила я.

– Но ей интересно, Ами, – поддержал меня отец.

– Разумеется! – вспыхнула мама и слишком сильно звякнула чашкой о блюдечко, едва не расколотив хрупкий фарфор и забрызгав белоснежную скатерть чаем. – Сначала она слушает твои бравые рассказы, а потом разбивает статуэтки о головы молодых людей! Веррас, одумайся!

– Это… вышло случайно, – прошелестела я, не зная, куда деваться.

– Только это меня и утешает! Не хватало еще, чтобы ты сделала это нарочно! Риннар Шариден – достойный юноша из старинного рода, а ты…

– Уверен, что на то были веские причины, – мягко вклинился в монолог разгневанной супруги отец. – Не правда ли, Санни?

Я с трудом сглотнула. С одной стороны была мама, до глубины души потрясенная моим неприличествующим леди поведением, с другой – папа, которому хватит и намека, чтобы Риннару жизнь медом не показалась, невзирая на весь его род и заслуги оного перед короной… И что полагалось делать оказавшейся под перекрестным огнем мне, которой было жаль и себя, и родителей, желающих мне только добра, и даже Шаридена, которому, если честно, и без того мои слезы с лихвой отлились?

– Это была случайность, – упрямо повторила я, стараясь не ежиться под пристальными родительскими взглядами. – Глупая случайность, в которой никто не виноват.

– И Шариден? – прищурился папа.

– И Шариден, – твердо ответила я, не опуская глаз.

Не знаю, поверили мне или нет, но вопросов больше не последовало, а разговор вернулся в прежнее беззаботное русло. Но я все равно чувствовала себя преступником, помилованным в последнюю минуту перед казнью; прятала заметно дрожащие руки, отвечала невпопад, потеряла всякий интерес к булочкам и в итоге была признана уставшей после дороги и учебной недели и отпущена к себе. После обеда меня ждала запланированная мамой прогулка по городу, которая наверняка затянется, и я действительно решила отдохнуть, чтобы с честью выдержать это испытание.

И я его выдержала. И бесконечные магазины, и визит к знаменитому не только в Освэре портному, обернувшийся ворохом листочков с эскизами и отрезами тканей, от которых рябило в глазах, щебетанием дородной дамы в моднейшем платье, вырезы и разрезы которого балансировали на грани приличий, и заверениями в том, что на Девичьем балу мне не будет равных, отточенными до последнего слова на сотнях таких же наивных клиенток.

Домой возвращались уже в сумерках; открытая коляска, запряженная белоснежной лошадкой, неспешно катилась по оживленным улицам, вдоль которых зажигали фонари. Фонарщик, зябко кутаясь в длинный полосатый шарф, переходил от столба к столбу, одним касанием пробуждая дремлющее в колбах пламя, и оно потягивалось, разгоралось медленно, неохотно, заливало город мягким золотом. И в этом свете все казалось совершенно иным: сглаживались острые углы, линии обретали завораживающую плавность, и вуалью опускалось тончайшее кружево теней, прозрачных, невесомых. Даже звуки утратили былую резкость и громкость. Вечерний Освэр очаровывал, и не важно, был ли то истинный лик города или же искусная маска.

За ужином, на котором присутствовала леди Ловена Кэррас, давняя матушкина подруга, я все еще вспоминала улицы, из самых обычных превратившиеся в сказочные, и потому не обращала особого внимания на навязчивый интерес гостьи и ее бесконечные рассказы о единственном сыне, не очень охотно, но поддерживаемые мамой и стойко игнорируемые папой. Во время чаепития, воспользовавшись тем, что мама и леди Ловена увлеклись альбомом с репродукциями картин художников прошлого столетия, я сбежала. На цыпочках, придерживая юбки, поднялась по лестнице и, толкнув неприметную дверь, ступила в царство темноты и тишины.

На чердаке было пыльно, холодно, но спокойно, и одно это с лихвой окупало все неудобства. Здесь меня гарантированно не будут искать, ибо маме и в голову не придет, что ее дочь может оказаться в столь неподобающем месте. Тем не менее я оказывалась здесь нередко и даже сделала кое‑какие важные запасы. К моей радости, маленький тайник никто не обнаружил, и через несколько минут на колченогом табурете мерцала толстая оплавленная свеча, разгоняя таинственный мрак и населяя чердак причудливыми тенями.

Теней я не боялась. Они робко шептались у границы освещенного круга и испуганно отшатывались от малейшего движения, тревожащего язычок пламени.

Со времени моего последнего визита вещей на чердаке заметно прибавилось. Сундуков и коробочек со знаком рода Эсслеров я раньше не видела. Возможно, потому, что хранились они у леди Анабеллы, сестры маминого отца.

Родители мамы погибли, когда она была еще ребенком, и ее воспитала тетя. Я почти не знала леди Анабеллу – она с сыновьями жила слишком далеко для еженедельных родственных визитов, но мама всегда с теплом вспоминала свое детство, из чего я сделала вывод, что ее тетя весьма приятная особа. То, что она долгое время не желала общаться с мамой – из‑за побега от более завидного жениха, нежели мой отец, – в нашем доме не обсуждалось. Открыто, по крайней мере, и официально я не имела об этом ни малейшего понятия. Но время – удивительное явление, способное стирать старые обиды; иногда на это уходят месяцы, иногда – десятилетия, но рано или поздно плохое забывается. За редким исключением, но моя семья, слава Творцу, редкостью не стала.

Оттаявшая леди Анабелла обещала прислать принадлежавшие родителям мамы вещи и, похоже, обещание свое сдержала. Что это за вещи, я примерно представляла: ненужные, но вместе с тем ценные, олицетворяющие собой память, с которой давным‑давно не смахивали пыль. Портреты, письма, одежда… Застывшие в вечности мгновения жизни давно ушедших людей. И почему‑то я не сомневалась, что мама так и не решится прикоснуться к прошлому. Наверное, я судила по себе… А мне было очень грустно и неуютно, когда я всего лишь легко дотрагивалась до крышек, под которыми притаились чужие воспоминания. Я уже хотела пройти к окошку и полюбоваться на небо, но мое внимание привлек невзрачный ларчик. И в отличие от всего остального он не отпугивал, наоборот, притягивал, уговаривал взять в руки, открыть…

Сопротивляться я не стала – опасности не чувствовалось. Да и о какой угрозе могла идти речь: это же вещь моих бабушки и деда, и пусть я их никогда не видела, они все равно были частью меня.

До окна я все‑таки дошла. Положила ларчик, простой, из потемневшего от времени дерева, на подоконник, переставила туда же свечу, кое‑как смахнула пыль и присела на самый краешек, чтобы не слишком сильно испачкать платье.

Ларчик оказался заперт на крохотный замок. Жаль, но ключ к нему не прилагался… Я повертела замок в руках – и он с тихим щелчком открылся, а крышка откинулась сама собой. От неожиданности я едва не выронила ларчик, задев локтем свечу; пламя сердито заколыхалось, зашипело рассерженной кошкой. Я выровняла дыхание и покачала головой. Слишком нервной стала, дергаюсь по каждому пустяку. Что может находиться в ларчике? Чудовище?

Чудовища там ожидаемо не обнаружилось. Зато обнаружились старые, пожелтевшие конверты без пометок, но запечатанные и не пустые, сплетенный из выцветших ниток браслет явно на детскую руку, почерневшее серебряное колечко и кулон. И он выглядел поразительно новым, словно попал сюда по ошибке. В серебре оправы‑фонаря застыло янтарное пламя. Теплое, мерцающее, словно живое… Я вспомнила любимую мамину присказку о волшебном фонарике, развеивающем тьму будущего, и, поддавшись порыву, застегнула цепочку на собственной шее. Красивая вещица… И к глазам, уверена, идет. Не думаю, что мама станет возражать против моего самоуправства, но лучше ей не знать, где я нашла кулон. Придумаю что‑нибудь… Обманывать, конечно, нехорошо, тем более родителей, но кому будет плохо от маленькой лжи?

Еще в ларчике, на самом дне, обнаружилась небольшая книжица. Янтарного цвета обложка, в правом верхнем углу – витиеватое, полустершееся тиснение; как я ни старалась, так и не смогла разобрать, что там изображено. Страницы книжицы оказались чистыми. Не книжица вовсе, но дневник? В котором не написали ни строчки… Я задумчиво погладила обложку, и почудилось, что она льнет к пальцам, согревается моим теплом…

Что за странные мысли лезут в голову!

Кому бы раньше ни принадлежал дневник, теперь он – ничей, а значит, я вполне могу взять его. Не то чтобы я вдруг возжаждала увековечить мгновения своей жизни, просто не захотелось оставлять славную вещицу здесь, в темноте и забвении.

Протяжный скрип нарушил тишину. Я соскользнула с подоконника и застыла, превратившись в слух.

Скрипели ступени лестницы. Кто‑то поднимался сюда… Я успела погасить свечу прежде, чем дверь приоткрылась. Затаила дыхание, надеясь, что меня не заметят и не услышат, как сильно колотится сердце.

– Санни, ты здесь? – раздался голос отца. – Я сказал маме, что ты устала и спишь, так что не волнуйся, тебя не потревожат.

Я шумно выдохнула и, прихватив дневник, бросилась к выходу.

– Спасибо! – улыбнулась я уже за порогом.

– Пожалуйста, ребенок, – подмигнул папа и толкнул закрытую мной дверь. – Мне тоже нужно немного покоя, а в саду слишком холодно, – добавил он в ответ на мой удивленный взгляд.

Я тихо рассмеялась и хотела уже было спуститься, но не успела преодолеть и пары ступенек, как меня нагнал вопрос:

– Если бы случилось что‑то действительно серьезное, ты ведь не стала бы молчать?

Я глубоко вздохнула, обернулась и сказала:

– Конечно же. Я помню, что не должна решать проблемы в одиночку, что у меня есть ты и мама… Но никакой проблемы нет. Уже нет.

– Моя маленькая отважная девочка, – с едва уловимой грустью улыбнулся отец. – Доброй ночи, Санни.

– Доброй ночи, – отозвалась я.

Маленькая отважная девочка… Признаться, я чувствовала себя просто маленькой, незначительной и незаметной, а вот отваги в моем сердце не было вовсе. В первый же день я спряталась от нежелательных разговоров – это ли признак смелости? А ведь впереди еще два дня, и их, увы, не получится пересидеть на чердаке, как бы мне того ни хотелось.

С этими мыслями я добралась до своей зефирной спальни, сняла надоевшее платье и, умывшись, легла в кровать. Белье пахло свежестью и едва заметно – розами; свив уютное гнездышко из подушек и одеяла, я почти сразу уплыла в блаженную страну грез.

Страну, где светит солнце, шелестят травы и умиротворяюще журчит река, чье ленивое течение влечет яркий венок, украшенный алыми лентами.

Мягкая травка щекочет босые ступни, и от этого на душе становится хорошо и легко.

Венок уплывает далеко‑далеко, но его совершенно не жаль. Я точно знаю – он попадет в добрые руки. А еще знаю, что завтра будет дождь, хотя на небе нет ни облачка, и что нам лучше не ехать в город, потому что…

В следующее мгновение я лечу в воду, и она смыкается над моей головой; последнее, что вижу, – смутно знакомое лицо, склонившееся надо мной.

Проснулась я от собственного крика. Сердце колотилось у горла, мешая дышать, глаза жгли слезы. Но ведь ничего страшного я не увидела! Ничего… Или же я просто о чем‑то забыла? О чем‑то важном, изменившем мою жизнь…

Я узнала место – все‑таки там прошло мое детство.

Я знала того, кто был в этом сне рядом со мной. Тигор Далларен, мой дедушка.

Но я совершенно не помнила тот день, хотя отчего‑то не сомневалась, что он был не сном, а осколком воспоминания.

Воспоминания, в котором я играючи могла предсказать погоду, а возможно, и нечто более серьезное?

Я с облегчением выдохнула и упала на подушки, пытаясь избавиться от навеянных сном неприятных ощущений. Потом, вспомнив кое о чем, вновь вскочила, не зажигая света, нашла среди сложенных на столе вещей кошель с флакончиками, который дала мне наставница, и накапала из каждого из них положенное число капель в стакан с водой, обнаруженный на столе же.

Выходные – не повод забывать о назначенном лечении. Небрежность в отношении собственного здоровья еще и не такими кошмарами чревата…

А мне их и в реальности хватает.

Надо бы зайти в храм, принести леди Удаче букет белых роз, пока она от меня окончательно не отвернулась.

Глава 4

– Я не могу допустить вас к занятиям, студентка Далларен, – в который уже раз отчеканила леди Геллея, преградив мне путь.

За ее полупрозрачной спиной стрелки часов неумолимо показывали, что до первой лекции осталось всего‑навсего три минуты и даже если меня соизволят пропустить, то я все равно опоздаю. Отличное начало новой недели!

– Но по какому праву? – не выдержала наконец я. – Что я нарушила?

– Ненадлежащий вид, – окинув меня внимательным взглядом, припечатала леди Геллея, а я окончательно растерялась.

Что ненадлежащего она усмотрела в привычном форменном платье, в аккуратно собранных в узел на затылке волосах и полном отсутствии макияжа, который, кстати, правилами не запрещен?

– Ненадлежащий вид, – с нажимом повторила вредная «душа университета», и тонкий пальчик с остро отточенным нежно‑алым коготком ткнул в мой кулон.

Украшения под запрет тоже никогда не попадали, о чем я, потеряв терпение, и сообщила не самым вежливым тоном, ничуть не подействовавшим на леди Геллею. Она по‑прежнему парила между мной и лестницей, и я по опыту знала, что обойти ее не получится. Но на предложение спрятать кулон под одеждой, а еще лучше и вовсе от него избавиться, не согласилась. Мало ли что придет в эту призрачную голову в следующий раз, не стоит поддаваться на все капризы, иначе и вовсе никакой жизни не будет.

– Я пойду к милорду Вилорену, – пригрозила я, исчерпав мирные аргументы.

– Жаловаться нехорошо, – поджала губы леди Геллея, и ее строгое платье в мгновение ока превратилось в нечто воздушное и романтичное, а волосы крупными локонами рассыпались по плечам. Просто сама невинность, на которую грех повышать голос.

– Терпеть еще хуже, – насмешливо сказали за моей спиной. – Геллея, солнце, уйди с дороги!

– Невоспитанность – бич современной молодежи, – прищурился дух, скрестив на груди руки.

– Ворчливость никого не украшает, даже старушек, – лучезарно улыбнулся Гереон Вилгош, и леди Геллея, обиженно вздернув подбородок, исчезла. – У нее иногда и не такое бывает, – пожал плечами некромант, посмотрев на меня.

А я посмотрела на часы и тяжело вздохнула – лекция уже началась, опоздание я заработала, и кого волнует, что не по своей вине?

– Доброго вам утра, мэтр Вилгош, – уныло сказала я, уже в полной мере прочувствовавшая меру этой доброты.

– И вам, Сандера, – кивнул некромант. – Выше голову, трагедии не произошло. Что там у вас по расписанию?

– Математическое прогнозирование, – еще больше поникла я.

Мэтр Иллион опоздавших ох как не любит… И, судя по сочувственному взгляду, мэтр Вилгош это прекрасно знал.

– Идемте, – сказал он. – Я все улажу.

Признаться, я не особо понимала, почему он счел возможным потратить на меня свое время, но возражать против столь необходимой в данный момент помощи благоразумно не стала.

– Мэтр, почему леди Геллея вас послушалась? – рискнула спросить я по пути. – Потому что она призрак?

– Она не призрак, Сандера, – отозвался некромант. – Призраки существуют, конечно, но их практически невозможно подчинить, и в большинстве своем они агрессивны и не склонны к общению с живыми. Насколько помню, в кратком курсе некромантии об этом говорится.

Я промычала нечто неопределенно‑согласное. В кратком курсе некромантии, который мэтр Вилгош читал нам в прошлом семестре, говорилось о многом, вот только была весна, цвели сады, а экзамена или даже зачета по этой непрофильной дисциплине не предусматривалось… Так что рассказываемые некромантом ужасы я благополучно пропускала мимо ушей, а в учебник и вовсе не заглядывала, подозревая, что после близкого с ним знакомства кошмарные сны будут частыми моими гостями.

– А кто же тогда? – поинтересовалась я, когда любопытство все‑таки пересилило смущение.

– Попробуйте спросить у нее, – улыбнулся мэтр, и я поняла, что тайна леди Геллеи так и останется для меня тайной.

Некромант же остановился возле нужной аудитории и, решительно постучав, открыл дверь, из‑за которой доносилось что‑то заунывное и весьма располагающее ко сну.

– Прошу прощения, мэтр Иллион, – лучась доброжелательной улыбкой, прервал нудные рассуждения пожилого чародея он. – Я задержал вашу студентку. Уверяю, по очень важному вопросу. Надеюсь, у нее не будет из‑за этого неприятностей?

Мэтр Иллион пригладил пухлой пятерней редеющие волосы, сдвинув на кончик мясистого носа очки в тяжелой оправе, метнул на меня не слишком добрый взгляд и жестом приказал войти. Я мышкой шмыгнула к задним рядам, жалея, что не могу становиться невидимкой.

– Мэтр Вилгош, впредь воздержитесь от того, чтобы отвлекать моих студентов от занятий, – проскрипел преподаватель. – В конце концов, экзамен сдавать придется им, а не вам!

– Осознал, исправлюсь, – легкомысленно пообещал некромант и закрыл дверь, а мне послышался тихий смешок. Судя по налившимся багрянцем щекам мэтра Иллиона и веселым шепоткам, не только мне…

День выдался на редкость тяжелым. Всю первую лекцию я просидела как на иголках, то и дело ловя на себе недовольные взгляды мэтра Иллиона. Официально у него не было повода придраться, но это вовсе не означало, что можно расслабиться и ни о чем не волноваться. Не тот характер у профессора.

Потом было практическое занятие, на котором мне велели просто сидеть и наблюдать за другими. Спорить с мэтрессой Ноллин я не собиралась, и то, что вышло в итоге, получилось совершенно случайно. Я и в самом деле тихонько сидела у стеночки в зале медитаций и следила за тем, как мои одногруппники с умиротворенными лицами витают в высших сферах. Не представляю, как я умудрилась провалиться в транс, ничего для этого не делая! И ладно бы от этого была хоть какая‑то польза… Вместо событий ближайшего дня я снова окунулась в странный сон, еще более сумбурный и непонятный, нежели накануне, и вырвалась из него лишь с помощью наставницы. Еще и пришлось объяснять, что моей вины в произошедшем не имелось.

Выходя из зала, я чувствовала себя измотанной до предела, и мысль о еще двух лекциях ужасала. Но соблазн прогулять я преодолела, представив, какими неприятностями это может обернуться. Я не из тех студентов, которым прощают почти все только за наличие дара. Строго говоря, те крохи силы, что тлели во мне, и даром‑то назвать можно с великой натяжкой; конечно, была надежда, что он разовьется, ведь из искр зачастую разгораются костры… Но мои искры для подобного подвига оказались слишком ленивы. Как и я сама. Возможно, я прилагаю недостаточно усилий, чтобы как‑то исправить положение; возможно, мне недостает усердия, чтобы добраться до скрытых в собственной душе талантов… А возможно, никаких талантов там никогда и не было.

С такими печальными мыслями я и просидела оставшееся время занятий, бездумно записывая лекции и не понимая, что я здесь вообще делаю. Может, настала пора признать, что провидицы из меня не выйдет? И не важно, чего мне для этого не хватает, – таланта или же желания его разбудить…

В общежитие я возвращалась, чувствуя себя настолько уставшей и равнодушной, что даже поджидающий кого‑то на крыльце Риннар Шариден не произвел на меня никакого впечатления. Ну стоит он здесь – и пусть себе стоит дальше, мне‑то что за дело?

А вот ему до меня какое‑то дело явно было…

– Далларен, попалась! – обрадовался Риннар, заступая дорогу. – То есть… Доброго дня, Сандера, – неловко добавил он, поймав мой перепуганный взгляд.

Доброго? Да он издевается! Сначала леди Геллея, потом самопроизвольный транс, теперь еще это… Зря только в храм ходила, у леди Удачи со мной явно личные счеты… Знать бы еще какие!

Удостоверившись, что Риннар не намеревается придушить меня на месте, я шагнула в сторону, но он повторил мой маневр, по‑прежнему преграждая путь к двери.

Закричать? Пожалуй, в таком случае надо мной будут потешаться до конца учебного года… И я, крепче сжав зубы, шагнула в другую сторону. Безуспешно.

– Ну что тебе от меня надо? – не выдержала я, рискнув‑таки посмотреть на боевика.

И даже растерялась, столь неуверенным и странным был его взгляд.

– Вот, – выдохнул Риннар, жестом фокусника выхватывая из‑за спины букет белых астр.

Подозреваю, мой взгляд приобрел такое же выражение…

– Это что? – уточнила я, на всякий случай отступая.

– Цветы, – пожал плечами Риннар, и я с трудом удержалась от нервного смешка.

– Отравлены? – предположила я, не торопясь тянуть руки к подозрительному дару.

– Что ты. Я на такие мелочи не размениваюсь, – любезно улыбнулся Риннар, и букет каким‑то чудом оказался у меня, а даритель, наклонившись, прошептал: – Они оживут в полночь и перегрызут тебе горло… Тьфу, Далларен, ну что ты творишь?!

А что я творю?

– Никогда букетом по лицу не получал? – предельно вежливо спросила я, бережно оглаживая невинно пострадавшие цветы. – Что, действительно не получал? Странно, при таком характере!

– На свой посмотри, – надулся Шариден. – Эй, а сейчас‑то за что?!

– За оскорбление папы!

– Да я твоего отца даже не упоминал! – опешил чародей.

– У меня его характер! – сообщила я и тут же выпалила: – Как же ты меня достал!

– Знаю, – внезапно поник Риннар, и я окончательно растерялась, не представляя, что ему вообще нужно и чего от него можно ожидать.

– Ну… я пойду? – осторожно спросила я, прижимая к себе букет и жалея, что он не настолько велик, чтобы скрыть меня с головы до ног.

Боевик вздохнул и – о чудо! – освободил дорогу, чем я поторопилась воспользоваться.

Не знаю, кто дернул меня обернуться на пороге… и уж тем более – за язык. Но Риннар казался настолько одиноким и грустным, что я не удержалась.

– Они красивые, – неуверенно улыбнулась я ему. – Спасибо.

И, не дожидаясь реакции, поспешно закрыла за собой дверь.

Холл, лестницу и коридор преодолела, не чувствуя ног. И только влетев в комнату, поняла, что бежать, когда за тобой никто не гонится, глупо. Выдохнула, прислонилась к двери и прикрыла глаза, вслушиваясь в бешеный стук собственного сердца.

– Какие цветочки! – прозвенел голос Ритты. – Эд очнулся?

– Риннар, – не подумав, сказала я и, открыв глаза, не без удовольствия посмотрела на вытянувшееся лицо подруги.

– О‑о, – протянула она, подходя ближе. – Теперь понятно, почему цветочки потрепанны. Шариден хоть жив остался?

– Ритта! – возмутилась я.

– А что? – пожала она плечами и протянула руку. – Отдай несчастных мне, может, их еще удастся спасти.

Я безропотно передала букет подруге. Пока она возилась с ним, что‑то напевая себе под нос, я сняла перчатки, шляпку и плащ, переобулась и прошла в комнату. Астры стояли в вазе на столе и выглядели бодрыми и свежими, словно ничего и не произошло… Бедные цветы. Пожалуй, нужно постараться лучше держать себя в руках.

– Судя по выражению твоего лица, день прошел неважно, и даже букет не добавил ему красок, – хмыкнула Ритта, любуясь цветами.

Насчет красок подруга ошиблась, но вдаваться в подробности я не стала – не было ни сил, ни желания. Для выполнения домашних заданий их тоже не имелось, но придется наскрести…

Но вместо этого я села на свою кровать и мрачно уставилась в одну точку.

– Ну что с тобой такое? – не собиралась отставать Ритта. Она примостилась рядом и потрясла меня за плечо. – Хочешь, последние новости расскажу? Почти секретные, но для тебя мне ничего не жалко.

– И кто же с тобой поделился почти секретными новостями? – без особого интереса спросила я.

– Никто, – рассмеялась подруга. – Просто краем уха слышала, когда отчеты по практическим работам для милорда Вилорена разбирала… И не сопи так выразительно, он сам попросил, не могла же я отказать!

– Еще как могла, – проворчала я, но Ритта привычно отмахнулась.

– Так вот, новость первая – ваш факультет почтит визитом сама Вайолетт Лиаррон! Санни, а что это за гримаса? На неземное счастье, по‑моему, абсолютно не похоже!

– Высший балл за наблюдательность, – вздохнула я, закончив мысленно скрежетать зубами. – Вайолетт Лиаррон, мягко выражаясь, не ладила с моим дедушкой. Сильно не ладила. Как думаешь, у меня есть повод для радости?

– Прости, – виновато сложила ладошки Ритта. – Я же не знала! Зато теперь ты предупреждена, и неприятной неожиданности не будет…

Пожалуй. Только толку от этого? Ох, представляю, как потешится знаменитая провидица, собственными глазами увидев, на что способна – вернее, совершенно неспособна – внучка ее заклятого недруга…

– Когда? – спросила я.

– Через две недели, – без уточнений поняла Ритта. – Мне правда жаль…

– Мне тоже, – криво улыбнулась я. – А еще новости у тебя есть? Надеюсь, они более приятные…

– Есть, – кивнула подруга. – Ты же знаешь про тиронских послов? Так вот, они намерены посетить университет. Очень их интересует, как построен наш учебный процесс, методики и прочая ерунда…

– И это ты называешь хорошей новостью? – усмехнулась я.

– А почему бы и нет? – пожала плечами Ритта. – Все развлечение.

– Зачем им университет? – задумалась я. – Их школы ничуть не хуже. Сомневаюсь, что они мечтают посмотреть, как гоняют наших боевиков!

– Санни, – поморщилась подруга. – Хватит искать скрытый смысл во всем происходящем. Ты в состоянии поверить в добрые намерения?

– Нет, – помотала я головой.

– Бедный Риннар, – совершенно не в тему трагически прошептала Ритта.

– А при чем здесь Шариден? – растерянно спросила я.

– А все при том же, – фыркнула подруга, махнув рукой на астры.

– Мне не нравятся твои намеки, – нахмурилась я.

– В корне неверное понимание вопроса, – хихикнула она, легко вскочила на ноги и покружилась по комнате. – Во‑первых, намеки вовсе не мои, а во‑вторых, они тебе очень даже нравятся, иначе ты не притащила бы их к себе! Пойдешь с ним на бал?

– Меня никто не приглашал! – сердито посмотрела на расшалившуюся подругу я.

– Эдгар приглашал, но ты излишне тактично послала его в Ранос, – напомнила она, подавая руку невидимому партнеру. – А раз так…

– А раз так, то я и вовсе никуда не пойду! – оборвала я Ритту.

В конце концов, с меня и Девичьего бала хватит. А до него немногим больше месяца осталось.

– Ну и зря, – сделав несколько изящных па, осуждающе покачала головой подруга. – Он не так уж и плох.

– Бал? – недоуменно спросила я.

– Риннар!

Иногда за полетом мыслей Ритты было не угнаться, и разговор столь круто менял направление, что я попросту терялась. Сейчас как раз такой случай.

– Помедленнее, я не успеваю, – подняла я руки, прося пощады.

– Куда уж медленнее! – закатила глаза подруга. – Вы двое до глубокой старости так и будете вокруг да около ходить и даже за руки не подержитесь, а может, и подержитесь, но к тому времени они будут так дрожать, что никакого удовольствия это точно никому не принесет, зато бесплодных сожалений накопится столько, что они заменят и мысли, и сны, и это станет тем единственным, что вас объединит! Санни, встряхнись, очнись, ну же! Он тебя ждет!

– Риннар? – пробормотала замороченная я.

– Бал! – хлопнула в ладоши Ритта и довольно улыбнулась, а я, не выдержав, от души рассмеялась.

Все мои проблемы, как сегодняшние, так и грядущие, уже не казались столь ужасными, как всего несколько минут назад.

Летний полдень, золотистый, жаркий, медово‑тягучий, наполнял тело ленивой негой; пела река, и ее чистый голос хотелось слушать вечно, как и наслаждаться легким ветерком, перебирающим волосы, осторожно трогающим страницы дневника, исписанные аккуратным мелким почерком. Под нетерпеливые вздохи ветра я переворачивала страницу за страницей, но почему‑то не могла прочесть ни слова. Четкие, казалось бы, буквы внезапно расплывались или же перемешивались столь причудливо, что в их хороводе совершенно терялся смысл. И все же я упрямо листала странный дневник, снова и снова, а потом до боли в глазах вглядывалась в первую страницу, до тех пор, пока буквы не сдались и не сложились‑таки в слова.

«Милая моя Нисса, я знаю, что ты никогда не прочитаешь этих строк…»

Это все, что я сумела разобрать, прежде чем чернила налились жаром и светом и слова исчезли в ослепительной вспышке. Ветер, до того ласковый и неощутимый, взъярился, подхватил дневник и захлопнул его, и эхом отозвался гром, раскатистый, оглушительный, сотрясающий и небо, и землю.

Я подскочила на постели и слепо уставилась в темноту.

Было тихо; едва слышно стучал в закрытое окно мелкий дождь, у противоположной стены уютно сопела в своей кровати Ритта.

Я медленно выдохнула, поморщилась от тупой боли в висках и, почувствовав привкус железа, провела пальцами по губам. Кровь. Не страшно в общем‑то, со мной часто случается… Во время транса. А вот по ночам раньше такого не было. Но и настолько ярких, осязаемых снов мне прежде не снилось.

Пришлось вставать, чтобы привести себя в порядок. Но едва я зажгла маленький светильник, как тотчас же забыла, что хотела сделать.

Грохот мне вовсе не приснился. Моя шкатулка с немудреными украшениями лежала на полу; от удара крышка откинулась, и не особо богатое содержимое рассыпалось, поблескивая в неярком свете.

Поборов непонятный страх, я собрала безделушки, закрыла шкатулку и поставила ее на трюмо, точно на то место, на котором она всегда и стояла… и с которого попросту не могла упасть. Сама по себе, по крайней мере.

Я недоверчиво посмотрела на сладко спящую Ритту, даже подошла ближе, вслушиваясь в ее дыхание, но быстро устыдилась недостойных мыслей. Зачем подруге глухой ночью понадобилась моя шкатулка, когда она может в любой момент взять все, что ей нужно, благо я никогда не возражала? Да и ничего действительно ценного там нет: пара тонких серебряных колечек, заговоренных на какую‑то ерунду, плетеные кожаные браслеты, сережки из бирюзы, затейливая, но дешевая цепочка и нитка мелкого речного жемчуга. Обычные девичьи безделушки, учебные заготовки для простеньких амулетов, на которые в здравом уме никто не польстится.

В здравом уме…

Я быстро метнулась к тумбочке, подняла светильник повыше и, рискуя разбудить Ритту, осветила все углы комнаты. Убедилась в том, что дверь заперта и на ключ, и на засов – Ритте так было спокойнее, – и вернулась в кровать. Завернувшись в одеяло и не гася свет, нашарила под ночной рубашкой кулон‑фонарик… И выдохнула, успокаиваясь.

Ритта наверняка бы от души посмеялась, озвучь я бредовые подозрения, рожденные невыспавшимся мозгом.

Шкатулка просто упала. Я не самая аккуратная девушка, если уж на то пошло, и вполне могла передвинуть ее ближе к краю…

Подруга права. Хватит искать скрытый смысл во всем происходящем.

Иначе ведь и с ума сойти можно.

Следующее утро выдалось неярким, туманно‑сонным, каким‑то смазанным, похожим на картину рассеянного, не слишком старательного художника. В аудитории было прохладно и не очень светло; голос мэтра Иллиона, как всегда, действовал лучше любого снотворного, и приходилось прилагать немало усилий, чтобы не уснуть. Судя по взглядам одногруппников, страдала я не в одиночку. Аудиторию наполняли тяжкие вздохи, судорожные зевки, пару раз доносились сладкие посапывания, тут же пресеченные более стойкими студентами негуманным тычком в бок сдавшегося товарища. Я записывала лекцию, не вникая в суть, и мечтала об окончании занятий. Сегодня у нас было всего две пары, к сожалению, обе – у мэтра Иллиона, зато потом можно будет прогуляться по парку, благо дождя не предвиделось, а после заглянуть в библиотеку и позаниматься там, в умиротворяющей, пахнущей книгами тишине.

Едва дождавшись перерыва между парами, мы дружно выбрались на улицу, чтобы за несколько минут окончательно не поддаться слабости и не уснуть, обнявшись с конспектами. Во дворе уже прогуливались студенты; кто‑то просто отдыхал, кто‑то сосредоточенно листал книги… Отделившись от своей группы, я направилась к ведущей к общежитию аллее. Как раз успею пройти половину пути и вернуться, благо из‑за моего отсутствия никто не огорчится. Не то чтобы я не ладила с одногруппниками, нет. У нас были приятельские отношения, не меньше… но и не больше. Нас не так уж и много, всего восемь человек, двое из которых парни. А настоящий дар, бриллиант чистой воды, имелся лишь у троих. Остальные обладали более‑менее посредственными способностями, которые тем не менее считалось необходимым развивать: провидческий дар встречается редко, потому и хватаются преподаватели за каждый шанс в надежде, что в итоге все равно что‑нибудь да получится. Не всем же быть великими провидцами, обычные прогнозисты тоже нужны. Так вот, мой дар даже по сравнению со способностями не очень сильных одногруппников был слишком слабым. Никто не смеялся надо мной и не выговаривал за этот недостаток в лицо, но чувствовалось, что относятся ко мне с неким превосходством, тщательно скрываемым, но нет‑нет да прорывающимся во взгляде ли, в словах ли, в поведении… О какой дружбе в таком случае вообще могла идти речь? Мне, если честно, и Ритты хватало. Вот ей было абсолютно все равно, есть ли у меня дар и какой он силы…

Я добрела до статуи крылатой кошки, помедлила, разглядывая ее гордый профиль, и, вздохнув, развернулась…

– Привет, – улыбнулся невесть как подкравшийся Риннар.

Шагов я не слышала; то ли так сильно задумалась, то ли боевик, как и любая кара, свалился с неба. В руках мое персональное несчастье вертело серебристо‑белую розу.

– Привет, – настороженно отозвалась я, с удивлением понимая, что больше не испытываю страха. Недоверие, раздражение и, пожалуй, любопытство… но не страх. – Извини, я тороплюсь.

– Я не отниму много времени, – привычно уже заступил дорогу Шариден, и я со вздохом смирения оставила попытки к бегству. Пусть лучше сразу скажет, что хочет, и разойдемся с миром.

Но к следующим словам я оказалась совершенно не готова:

– С кем ты идешь на бал?

Следовало бы заметить, что это совершенно его не касается, и уйти, но я растерялась, а потому честно призналась:

– Ни с кем.

Риннар кивнул и вздохнул:

– Я не приглашаю тебя.

– Я и не прошу, – опешила я.

Задать вопрос о бале лишь для того, чтобы сообщить, что не собирается меня приглашать? Как‑то это слишком… даже для него.

– Ты не дослушала, – нетерпеливо мотнул головой собеседник. – Мою группу отправляют на практическое задание. Не уверен, что вернусь вовремя. И мне очень жаль, иначе бы…

– Не сожалей, – оборвала я его. – Я бы все равно с тобой не пошла.

– Почему? – искренне удивился Риннар.

Творец всемогущий, он действительно не понимает?

– Не почему, а зачем. Зачем тебе все это надо? – решилась‑таки прояснить я и тут же об этом пожалела.

– Ты мне нравишься. Очень нравишься, – с убийственной серьезностью сообщил Риннар и, пока я пыталась подобрать неожиданно упорхнувшие слова, вручил мне розу и добавил: – Оставь за мной хотя бы один танец. На случай, если я все‑таки успею.

Слова так и не нашлись, а Риннар, развернувшись, ушел.

– Это все удар по голове, – пробормотала я растерянно, глядя ему вслед.

Глупая ситуация. Нелепый разговор.

И странная я. Стою, разглядываю словно тронутые инеем лепестки цветка и… улыбаюсь?

Вздрогнув, я поспешила к учебному корпусу.

А почему бы и не улыбаться? Погода налаживается, потягивается, откинув туманные покрывала, солнышко, осталась всего одна занудная лекция…

И роза, в конце концов, красивая.

Даже поджидавший меня у крыльца мрачный Эдгар не испортил настроения – я проскользнула мимо него прежде, чем он успел хоть что‑то сказать.

Оставшаяся пара прошла на удивление быстро. Очнувшееся солнце заглядывало в окна, приглашая на прогулку, и, едва отзвучал знаменующий окончание занятий колокольчик, я поспешила на улицу. Было невероятно приятно идти по выложенным разноцветными камушками дорожкам, задевая мысками ботинок пока еще немногочисленные опавшие листья, подставляя лицо последним теплым солнечным лучам, ни о чем не думая… Бесценные, редкие мгновения гармонии и покоя, когда все проблемы отступают, растворяются и кажется, что их не существует вовсе. Скоротечные и слишком хрупкие, разбивающиеся от малейшего шума.

Насторожившись, я ускорила шаг и свернула на соседнюю аллею, откуда и доносились спугнувшие умиротворенное настроение звуки. Что ж, картинка оказалась им под стать.

В нескольких десятках шагов от меня, скрывшейся за кустом шиповника, друг против друга стояли Эдгар Милейр и Риннар Шариден. И, судя по напряженным позам, речь шла вовсе не о погоде. Вернее, речей там вообще никто вести не собирался.

Ростом Эд ничуть не уступал своему противнику, но вот шириной плеч и прочим… Оружие теоретика – его мозг. Про тело большинство из них даже не задумывается… до определенного момента. Например, до встречи с недружелюбно настроенным боевиком. Хотя, судя по воинственному виду, Эду и сейчас не пришла в умную голову светлая мысль о некоторой разнице в массе, силе и умениях.

Не успела я сообразить, что делать, как Эдгар бросился на Риннара. Бестолково и бесперспективно – это даже я поняла, и уже в следующее мгновение Эд с заломленной рукой лежал, уткнувшись носом в дорожку.

– Еще? – любезно осведомился Шариден, отпуская теоретика и отступая на пару шагов.

Эд подорвался и ринулся на него, словно атакующий вражеские ворота таран. Вот только боевик воротами не был и дожидаться столкновения не стал.

– Хватит! – крикнула я, наконец‑то отойдя от шока. – Риннар, не трогай его!

Боевик, в очередной раз приложивший теоретика лицом о землю, мгновенно выпрямился и посмотрел на меня едва ли не с ужасом. Эд со стоном сел, рукавом вытирая бегущую из носа кровь, и враждебно уставился на противника.

– Я не собирался его трогать, – бросил Риннар. – Сандера…

– Уйди! – выдохнула я, переводя взгляд с побитого теоретика на мгновенно стушевавшегося боевика. – Просто уйди, ладно?!

Он отрывисто кивнул и скрылся за поворотом, а я склонилась над Эдгаром:

– Сильно досталось? Где болит? Позвать доктора?

– Нормально, – поморщился он, осторожно – не без моей помощи – поднимаясь на ноги. – Не нужно доктора. Видела, Санни? Хорошо разглядела своего героя во всей его красе?

Я опустила глаза. То, что произошло, никак не вязалось с тем образом Риннара Шаридена, что сложился у меня за последние дни. И потому я спросила:

– Что случилось? Ведь не просто же так вы сцепились!

– Случилось то, что он посчитал мое присутствие рядом с тобой излишним, – сквозь зубы процедил Эдгар, трогая разорванный ворот рубахи. – А я посмел не согласиться.

– И вы решили меня поделить? – опешила я.

– Я защищался, – насупился теоретик, баюкая правую руку. – И тебя, между прочим, защищал.

От чего только, интересно?

– Не заметила опасности, уж извини.

– Он боевик, – так, словно одно это объясняло абсолютно все, заявил Эд. – Они же смотрят на нас свысока! Возомнили о себе невесть что, а сами… Только и могут, что кулаками махать.

– Не надо так, – не сдержалась я.

– Защищаешь его? – поразился теоретик, причем настолько, что про пострадавшую руку забыл, экспрессивно ею взмахнув и даже не поморщившись.

– Никого я не защищаю. Просто это неправда, – нахмурилась я.

Я прекрасно понимала, что Эд зол, но не могла слышать несправедливых слов.

Уже живя у деда, мы с мамой несколько раз ездили к отцу. И в один из наших визитов там, на границе с Леднолесьем, произошло нечто, что навсегда определило мое отношение к боевикам. Я собственными глазами видела, чем им приходится жертвовать.

Прорыв границы. Глухой, сотрясающий землю сигнал тревоги. Жуткие твари, заполнившие улицы… И маленькая непослушная девчонка, удравшая от родителей. Сколько было чародею, вставшему между мной и существом, несколько лет кряду являвшимся мне после этого в кошмарах? Вряд ли больше двадцати пяти.

Если бы не он, я бы погибла. Если бы не я, он бы выжил…

Я до сих пор помнила это. До сих пор. И если бы мне когда‑либо пришлось выбирать между чужой жизнью и своей, я вовсе не уверена, что смогла бы гордиться выбором. А ребята с боевого смогли бы. Их этому учат. Это в их крови. Но сейчас, глядя в глаза озлобленного теоретика, я не знала, как объяснить то, что чувствовала, то, что поняла для себя давным‑давно и что считала ясным и понятным каждому.

– Просто ты не хочешь видеть эту правду! – рубанул ладонью воздух Эдгар.

– Видимо, она у каждого своя, – вздохнула я, окончательно убедившись, что Риннар лишь слегка потрепал Эда, не причинив ему большого физического вреда. Чего не скажешь о вреде моральном… – В лечебницу все же сходи. Хоть ссадины промоют.

Посчитав свой долг выполненным, я зашагала в обратном направлении.

– Сандера!.. – растерянно позвал Эдгар, но я не обернулась.

Хорошее настроение испарилось, как его и не бывало. Нужно было о многом подумать, вот только думать совершенно не хотелось.

То, что парни подрались из‑за меня, было ужасно неправильным, и я вопреки здравому смыслу чувствовала себя виноватой. Хотя, казалось бы, в чем именно? Я не встречаюсь с Эдгаром и не давала никаких обещаний Риннару, а значит, они попросту не вправе втягивать меня в свои разборки.

Вот и пусть оба идут к свиллам. А я в этом участвовать категорически отказываюсь.

Глава 5

В библиотеку я все‑таки пошла. В компании Ритты, о чем почти сразу пожалела. Подруга, обычно тонко подмечавшая мое настроение, и в этот раз заподозрила неладное. В попытках разузнать, в чем дело, она отвлекала меня от книг. Справедливости ради стоит заметить, что я больше переворачивала страницы, чем читала, потому как слова не складывались в предложения и теряли смысл, но и говорить о произошедшем не хотелось. Жаль только, для Ритты одного моего нежелания оказалось недостаточно…

В читальном зале было пусто, светильники под зелеными абажурами создавали атмосферу уютную и немного таинственную, шелестели рассеянно переворачиваемые мной страницы… Сияла глазищами Ритта, добившаяся‑таки своего и с восторгом ловящая мой шепот: мы никому не помешали бы, но нарушать тишину не разрешалось, за это библиотекарь мог и на выход указать.

– А это уже интересно! – улыбнулась она, когда я замолчала.

– Не вижу ничего интересного, – проворчала я, надеявшаяся на дружескую поддержку.

– А ты обернись, – посоветовала Ритта.

Я обернулась – и принялась торопливо складывать свои конспекты в сумку.

– Сандера, не уходи, пожалуйста! – попросил Эдгар, остановившись у нашего стола. – Я знаю, как мое поведение выглядело со стороны, но могу все объяснить.

– Объясняй, – милостиво позволила Ритта, пока я решала, нужно ли мне это.

Сверкнув на подругу сердитым взглядом, все же кивнула выжидательно мнущемуся возле стола Эду. Он присел на стул, покосился на даже не скрывающую любопытства Ритту…

– Она останется, – предупредила его вопрос я.

Теоретик вздохнул, но спорить не стал. Вместо этого проникновенно посмотрел на меня и выдал:

– Не связывайся с Шариденом.

– Я и не думала.

– Вот и не думай.

– А чего ты раскомандовался? – не выдержала Ритта. – Риннар, между прочим, Санни жизнь спас.

– Герой в сияющих доспехах, – криво усмехнулся Эд. – Скажите, что вы вообще знаете о Шаридене?

Ритта лишь плечами пожала. По вполне понятным причинам боевики ее не интересовали. Меня же больше заботила учеба, нежели слухи о ком бы то ни было.

– Мы не состоим в обществе его воздыхательниц, – вздернула носик подруга.

– И что же мы должны о нем знать? – спросила я.

– Просто держись от него подальше, – после недолгой паузы отозвался Эдгар. – Поверь мне, так будет лучше.

Если он думал, что такого объяснения достаточно, то он жестоко ошибся.

– Так дело не пойдет, – нахмурилась пришедшая к тем же выводам Ритта. – Ты обещал все объяснить, а сам напустил тумана и считаешь, что этого хватит?

– А разве нет?

– Нет, – отрезала подруга. – Понимаю, ты не желаешь прослыть сплетником. Но раз уж начал говорить – договаривай. Или ты только делаешь вид, что тебя беспокоит безопасность Санни, раз с такой легкостью утаиваешь важные сведения, от которых, возможно, зависит ее жизнь?

Я с трудом подавила желание закрыть лицо ладонями и сползти под стол, но Эд, кажется, всерьез проникся прочувствованной речью Ритты.

– Ты когда‑нибудь задумывалась, с чего он к тебе цепляется? – спросил он меня.

– Потому что дурной? – выдвинула единственную версию я.

– Потому что ты подвернулась не вовремя, – не поддержал ее теоретик. – В тот день его невеста бросила. Вернее… Он застал ее с другим.

– У Риннара была невеста? – удивилась я.

– Была. Аллая Ридден. Рыжая, как и ты. Но в отличие от тебя совершенно бесстыжая. Они даже дату свадьбы назначили. У нас об этом практически никто не знает. Сандера?

– Я слушаю, – рассеянно поглаживая обложку книги, кивнула я. – Слушаю.

– Теперь ты меня понимаешь? – с надеждой спросил Эд.

– Понимаю, – вновь кивнула я, уставившись на стол. Красивая скатерть, зелененькая, как весенняя травка. И на ощупь приятная…

– Я тогда… пойду.

Скрипнули по полу ножки стула, послышались мягкие шаги…

– Эд? – вскинулась я, и теоретик, остановившись, обернулся. – Ты все еще хочешь пойти на бал… со мной?

– Да! – просиял он.

– Отлично, – слабо улыбнулась я.

– Что ты творишь?! – прошипела Ритта, едва Эдгар отошел на приличное расстояние.

– Глупости, – пробормотала я и ткнулась лбом в столешницу.

– Ну хотя бы осознаешь это, – проворчала подруга.

– Осознаю, – глухо подтвердила я и, резко подняв голову, жалобно проронила: – Он ведь сказал, что я ему нравлюсь! Ну вот как можно быть такой сволочью?!

– До недавнего времени тебя это не удивляло, – напомнила Ритта. – Неужели нескольких дней хватило, чтобы ты изменила мнение?

Я промолчала, потому как возразить было нечего.

– Сань… А может, не все так плохо? – осторожно тронула меня за плечо подруга. – Девушки‑то у него до сих пор нет.

– Зато есть я, – пробормотала я. – Рыжая. И пусть вовсе не бесстыжая, кого это волнует?

– Я знаю Аллаю, – призналась Ритта. – Не очень хорошо, конечно, но все же. Она действительно чем‑то похожа на тебя… В общем, теперь я понимаю, отчего Риннара сорвало.

– И мне должно стать от этого легче? – криво улыбнулась я.

– Не знаю, – покачала головой подруга. – Но ведь сейчас Риннар ведет себя по‑другому…

– Я похожа на его бывшую невесту, – медленно проговорила я. – Он проецирует свои чувства к ней на меня…

– Санни, – закатила глаза Ритта, – ты не похожа на эту девицу, уж поверь. Только внешне, а это не главное!

– Шаридену об этом скажи, – буркнула я. – Эдгар был прав…

– И теперь мы будем страдать по Шаридену? – недоверчиво спросила Ритта.

– По моей наивности, – уточнила я.

– А давай лучше домашнее задание сделаем? – предложила подруга. – Я, конечно, не провидица, но могу предсказать, что иначе придется страдать по более неприятной причине!

Страдать все равно пришлось, несмотря на то что мы корпели над книгами до вечера. Прочитанное не желало укладываться в моей голове, а наутро и вовсе из нее вылетело, и все занятия я просидела как на иголках, надеясь, что преподаватели сегодня не вспомнят о моем существовании. Как ни странно, и в самом деле не вспомнили, но к завершению последней пары я чувствовала себя совершенно выжатой.

Зато к вечеру удалось окончательно успокоиться. В конце концов, ничего ужасного не случилось. Даже если невеста у Шаридена действительно была… Он же просто не может не видеть, что я – другой человек. Это ничего не значит. Как, возможно, и его слова. И моя реакция на них… Пожалуй, не мешало бы для начала разобраться в себе и решить, как относиться к сложившейся ситуации. И нужно ли мне это вообще.

Ритта, выслушав мои путаные рассуждения, в целом их одобрила, а заодно поинтересовалась, не жалею ли я о том, что придется пойти на бал с Эдгаром. Я жалела, конечно, но сказанного, увы, не воротить. К тому же… Это всего лишь бал. То, что мы придем вместе, не требует от меня никаких обязательств.

Следующие два дня пролетели незаметно. Студенты предвкушали праздник, и атмосфера в университете царила соответствующая. Даже леди Геллея прониклась и облачалась в пышные бальные наряды, меняя оные чуть ли не ежечасно. На меня она по‑прежнему поглядывала недружелюбно, и я, не желая более пререканий, прятала кулон под одеждой, решив, что такая мелочь не стоит вероятных проблем. Кто знает, что на уме у призрака, который, если верить мэтру Вилгошу, вовсе и не призрак? Но окончательно расставаться с кулоном не хотелось; я и так жалела, что оставила дневник дома. Я прекрасно помнила, что страницы книжицы чисты, но недавний сон не давал покоя, слишком уж реальными казались строки, что мне удалось прочесть… А вдруг что‑то изменилось? Вдруг там действительно что‑то появилось? Но об этом я узнаю в лучшем случае только в следующие выходные… Никогда еще меня так не тянуло домой, и я сама себе удивлялась. Любопытство, особенно столь сильное, тоже раньше не входило в число моих недостатков. Откуда что взялось?

А еще все‑таки просочились слухи о визите тиронской делегации, и, дабы успокоить разошедшуюся студенческую фантазию, милорду Вилорену пришлось выступить с речью, призывающей нас к порядку, терпению и вежливости, а заодно проясняющей мотивы интереса тиронцев к университету. Оказалось, что привлек их именно провидческий факультет, так как они не столь давно открыли школу для провидцев и теперь просто‑таки жаждут обменяться опытом. И если все пройдет гладко, к нам приедут их студенты, а к ним отправятся лучшие из наших. Словом, мне невероятно повезло, что среди лучших я никогда не числилась, ибо Тирон был последним местом, где мне хотелось бы побывать. Но, судя по оживлению, будущие провидцы моего мнения не разделяли.

– Ничего ты не понимаешь, Сандера, – с оттенком превосходства в хрустальном голосе поведала мне Рэйя Адларэ, дару которой можно было только позавидовать. – Это же совсем другие перспективы.

Возможно. Тирон не столь велик, как Шрэтон, и сильных провидцев там давно уже не рождалось. И та же Рэйя, невзирая на силу дара и блеск таланта, в империи будет лишь одной из, тогда как в Тироне – чуть ли не единственной.

Другое дело, что лично мне подобные перспективы не казались соблазнительными. Но это, как милостиво сообщила та же Рэйя, происходило лишь по той причине, что из‑за практически отсутствующего дара я даже подсознательно не мечтала ни о чем подобном. Переубеждать сокурсницу я не стала – тоже версия, не хуже прочих, а мне еще платье нужно примерить, чтобы выяснить, не нужно ли где что подправить, пока не поздно.

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально

[1] Свилл – мелкий кровожадный бес. – Здесь и далее примеч. авт.

[2] Ранос – аналог ада.