День мертвых (Майкл Грубер) читать книгу онлайн полностью на iPad, iPhone, android | 7books.ru

МЕНЮ

День мертвых (Майкл Грубер)

cover1 (67)

Майкл Грубер

День мертвых

 

 

 

* * *

Посвящается Э. У. Н.

 

 

На груди Мексики

скрижали начертанные солнцем

лестница столетий

спиральные террасы ветра

пляски забытых эпох

одышка жажда ярость

слепые бьются под полуденным солнцем

жажда одышка ярость

побивают друг друга камнями

слепцы побивают друг друга

люди раскалываются

камни раскалываются

внутри вода которую пьем

горькая вода

вода что усиливает жажду

Где же иная вода?

 

Октавио Пас. Из «Возвращения»

 

 

 

1

 

Мексика

 

О ней Мардер подумал первым делом, когда врач объяснил, что означает тень на экране и что показывают анализы. А Мексика подразумевала незаконченное дело, которое откладывалось годами и почти уже забылось, но теперь вдруг времени стало в обрез: сейчас или никогда. Это если про достойную часть; была и трусость – он страшился объяснений, боялся, что на лицах друзей и родных будет написано: «Ты умираешь, а я – нет, и как бы я тебя ни любил, ты для меня больше не настоящий человек». Сейчас он видел это выражение на лице врача – как предвестие всех грядущих. Герген был хорошим парнем и приличным терапевтом; Мардер наблюдался у него много лет, являясь на ежегодные осмотры. Даже немного смешно: он ведь был здоров, как медведь, артерии – как дуло «моссберга» двенадцатого калибра, все показатели – в норме, что для мужчины за пятьдесят редкость. Они хорошо ладили; может, и не дружили, но во время обследований всегда обменивались шутками, одними и теми же. Мардер всегда говорил: «Сперва скажи, что любишь меня», когда доктор натягивал перчатку и смазанный палец устремлялся навстречу прекрасно функционирующей простате.

И тому подобный юморок, как перед осмотром, так и во время него: толковали о текущих событиях, о спорте, но в основном о книгах. Мардер был довольно известным литературным редактором и одно время возглавлял крупное издательство, однако несколько лет назад пустился в свободное плавание. Герген считал себя знатоком литературы, поэтому Мардер обычно не забывал принести ему очередную книгу, над которой успел поработать, – историческую, биографическую; в сегодняшней разъяснялись причины финансового кризиса. На таких он и специализировался как редактор – на толстенных и вязких, как нуга, томищах, проливавших свет на ужасы нового мира.

Теперь Герген рассказывал Мардеру про его собственный новый мир. Та штука засела глубоко в мозгу, ее нельзя было убрать хирургическим путем, даже с помощью самых хитроумных методов – например, когда по артериальным каналам направляют специальную трубочку, чтобы удалить смертоносный сгусток. Когда Герген закончил, Мардер задал обычный вопрос и получил обычный ответ: ни за что не угадаешь. Рост может и прекратиться, иногда такое случается по неясным причинам; вероятнее же, она начнет подтекать и распространяться, здоровье станет резко ухудшаться, и это растянется на месяцы или годы; или же она просто лопнет, тогда сразу занавес – и здравствуй, мир иной. Мардер верил в этот мир всю свою жизнь – до известной степени – и не то чтобы боялся грядущего перехода, но долгое угасание – паралич, беспомощность, слабоумие – внушало ему ужас.

Мардер оделся, и они церемонно пожали друг другу руки. Герген сказал, что ему очень жаль. Он говорил искренне, но ему явно не терпелось распрощаться с пациентом. Врачей раздражают люди, которым они не способны помочь; Мардеру было знакомо это чувство: ему часто приходилось работать с авторами, не умевшими писать и не желавшими учиться. Смерть, бездарность – все это очень раздражает, таких неловких ситуаций принято избегать.

 

Покинув врача, Мардер двинулся по запруженным улицам в сторону Юнион?сквер, с ловкостью бывалого ньюйоркца пробираясь через толпы людей, которые его переживут, которые будут здесь, когда его не станет. Он осознал, что этот факт его не удручает. Поступь его была легка; он почти доброжелательно оглядывал проплывающие мимо лица, на многих из которых застыла мрачная маска ньюйоркца – всегда настороже, все мысли о следующем деле или месте назначения. Казалось, за несколько часов, которые он провел у врача, мир прибавил в резкости – как будто кто?то протер очки Мардера тряпочкой. На подходе к парку его осенило, что в последний раз он ощущал подобную неестественную ясность много лет назад, когда служил во Вьетнаме, в сумрачных лесах на границе с Лаосом. И это тоже было странно: Мардер практически не вспоминал о той войне.

Обычно он добирался до дома на метро, но сегодня решил пройтись. Погода выдалась хорошая, солнечная – свежий сентябрьский денек в Нью?Йорке; природа не скорбела по нему, никаких специальных представлений по его душу. В голове его бурлили планы, пустота принесла с собой свободу. Как неизменно говорится в книжках о достижении счастья, этот день – первый в твоей оставшейся жизни, хотя всегда есть шанс, что и последний. Дурацкая фраза неожиданно приобрела более новое, космическое звучание – это мудрые люди и называли «жить в настоящем».

Мардер был человеком осмотрительным и внимательным к деталям, он тщательно все обдумывал, но теперь, перед лицом смерти, его разум работал с непривычной скоростью. Погруженный в раздумья, он чуть не угодил под такси на Хьюстон?стрит. Да, это все решило бы: мысль о суициде проплыла через сознание черным пузырьком, который тут же лопнул. Даже если отставить в сторону религиозные соображения, Мардер ни за что бы не поступил подобным образом со своими детьми: нельзя им было потерять так обоих родителей. Но тут ему подумалось, что оказаться в ситуации, где его с большой долей вероятности могут убить, – это несколько иное дело, особенно если попутно он достигнет своих целей в Мексике. Его разум успокоился, планы стали потихоньку кристаллизоваться. Получится у него или нет, он не знал, но умереть при попытке казалось правильным.

 

На Принс?стрит ему попалась группа уличных музыкантов в тканых пончо и войлочных шляпах – южно?американские индейцы, судя по всему. Пара флейтистов, ударник и женщина с погремушкой из тыквы?горлянки, певшая высоким гнусавым голосом. Мардер свободно и почти без акцента говорил на мексиканском варианте испанского, но слова женщины разбирал с трудом – что?то про голубку и гибель любви. Когда песня закончилась, он бросил певице в шляпу двадцатку, разнообразив поток монет и долларовых купюр, и был вознагражден ослепительной белозубой улыбкой, в обсидиановых глазах светилась изумленная благодарность. Она по?испански благословила его именем Господним; он ответил благословением на том же языке и пошел дальше.

Его щедрость никак не была связана с последними известиями; он частенько давал людям неслыханные суммы, но в частном порядке и никак иначе. Пруст, как он читал, имел обыкновение оставлять на чай все 100 процентов от суммы заказа, и Мардер порой следовал его примеру. Сам он вырос в семье скромного достатка, но теперь был богат, причем втайне ото всех. И разбогател он благодаря такому нелепому стечению удачных обстоятельств, что так никогда и не принял свою обеспеченность как нечто должное и этим отличался почти от всех знакомых ему богачей: владеть состоянием, не чувствуя прав на него, – это, по опыту Мардера, было редкостью. Тот факт, что он продолжал работать, причем в должности, не предполагавшей чрезмерных доходов, был нехарактерной для него хитростью, прикрытием. Только его адвокат и бухгалтер знали, сколько он на самом деле стоит. При оглашении завещания его детей и нескольких других наследников ждал невероятный сюрприз.

Шагая на юг по Бродвею, он набрел на огромное промышленное здание с декоративным чугунным литьем на фасаде. На первом этаже располагался ряд элегантных ресторанчиков и бутиков, остальные были отданы под элитное жилье. Однако во времена его детства здесь находилась типография, в которой его отец тридцать лет проработал линотипистом. Каждый раз, когда Мардер проходил мимо, у него немножко щемило сердце. Возможно, дело в банальной ностальгии, но Мардер полагал, что с городом творится что?то неладное – по большому счету, Нью?Йорк превратился в место обитания очень богатых людей и тех, кто обслуживает их нужды. Он скучал по городу своего детства – крупнейшему порту, в который стекались грузы со всего мира. Тот город был волнующим и все же понятным, совсем не похожим на нынешний, – теперь сюда не доставляют ничего, кроме цифр, тут не производят ничего, кроме денег. Мардер полагал, что уж по этой стороне города он в отпущенное ему время скучать не станет.

Его квартира?лофт[1] в Трайбеке стоила сейчас за миллион, но все объяснялось просто: Мардер купил ее в начале восьмидесятых на страховку, полученную после смерти отца. «Повезло!» – говорили люди. Удачные вложения в недвижимость встречались не так уж редко, и никто особенно не удивлялся. И действительно, ему повезло, но при обстоятельствах весьма удивительных.

Поднявшись в лофт, Мардер прошел в зону, приспособленную под кабинет, сел за стол и принялся разбирать свою жизнь. Книгу, которая была у него в работе, он перепоручил другому редактору?фрилансеру, содержавшему беременную жену и двоих детей школьного возраста. Тот рассы?пался в благодарностях, но Мардер унял его; это еще было самое легкое. Затем он позвонил автору и разбил тому сердце, сославшись на неопределенные сложности со здоровьем, после чего заверил, что работа будет выполнена должным образом и что в качестве компенсации за отказ от проекта он понижает оговоренную в контракте сумму оплаты. Ему придется восполнить разницу подменяющему редактору (прекрасный человек, несколько книг в Списке[2], вы будете от него просто в восторге и так далее), но это не проблема.

Третий звонок: Берни Нейтан. Когда Мардер изложил свою просьбу, бухгалтер спросил, не попал ли он в беду. Нет, ничего подобного; не мог бы Берни подготовить наличные сегодня же? Четвертый звонок: Хэл Дэниелсон, адвокат. Несколько мелких поправок к завещанию. Тот же вопрос, тот же ответ: нет, у меня все нормально.

Пятый звонок: Х. Дж. Орнстайн. Тот ответил после первого гудка. Орнстайн выпускал журнальчик левого толка, и, очевидно, неотложных дел у него сейчас не имелось. После обмена любезностями и традиционных проклятий по поводу ситуации, до которой докатилась наша великая когда?то страна, Мардер спросил:

– Слушай, Орнстайн, ты все еще живешь с матерью?

Да, и это его с ума сводит; чудесная женщина, но постоянно находиться с ней под одной крышей уже не так чудесно. Промыкавшись с ним много лет в благородной бедности, жена Орнстайна разуверилась в неотвратимой победе народного дела и подала на развод. Орнстайн поступил как порядочный человек и разъехался с ней. Мардер тоже не верил в победу народного дела, но восхищался упорством и самоотверженностью в людях. Они познакомились в колледже, когда Орнстайн пробовал себя в качестве стендап?комика – в традициях Морта Сала и Джорджа Карлина, только злее и с левым уклоном. У него была идеальная мимика, но не хватало какой?то изюминки, так что он потерпел неудачу и здесь.

Когда Мардер сообщил, что ищет приятеля, который мог бы приглядеть за его квартирой, трубка добрых полминуты шипела тишиной, затем последовал еще один внезапный всплеск эмоций. Пришлось оборвать и его:

– Нет, не благодари, на самом деле это ты меня выручаешь. Я сегодня отправлю тебе ключи и документы по почте. Сможешь въехать в пятницу? Отлично.

 

Прикосновением пальца Мардер вызвал на мобильном список контактов, но задумался, какой номер набрать следующим. Можно немного потянуть время. Он направился в спальню и вынул из шкафа потрепанный кожаный саквояж мексиканского производства. Мардер давно им не пользовался – теперь он брал в путешествия черный чемодан на колесиках, как и все человечество, – но рассудил, что саквояж больше подходит для его внезапно укоротившейся жизни. В саквояж отправились несколько легких рубашек и брюк, необходимое нижнее белье и туалетные принадлежности, льняной и кожаный пиджаки, кожаные сандалии?гуарачи, стопка слегка поношенных бандан, а также настоящая панама – из тех, которые можно сворачивать. Мардер положил и свой лучший костюм в чехле – на случай каких?нибудь официальных мероприятий или похорон. Затем он поставил упакованный чемодан возле кровати и открыл высокий узкий стальной сейф.

Не то чтобы он был помешан на пушках. Ему претила политика Национальной стрелковой ассоциации, а широкая доступность полуавтоматического оружия в его родной стране казалась безумием, и все же оружие ему нравилось. Мардер любовался его зловещей красотой, как любовался тиграми и кобрами, и еще он был очень недурным стрелком. Он извлек из сейфа винтовку, два пистолета и все до одной коробки с патронами. Чисто иррациональный порыв, конечно, но ему не хотелось, чтобы его наследники ломали голову, как от всего этого избавляться. Кроме того, в той части Мексики, куда лежал его путь, никогда не мешало иметь при себе оружие в дороге. Он спросил себя, а не все ли ему равно, если за его жизнь теперь отвечает эта штука в голове – что выглядела как тень на экране. У мистера Тени, как он начал ее называть, были собственные планы. Этот господин может отнять у него жизнь без всякого предуп?реждения, но до той поры он останется Мардером – и не таким Мардером, что причиняет страдания своим близким.

С той же целью он уселся за компьютер и стал подбирать себе автомобиль, поскольку не хотел лететь самолетом – так его передвижения можно было отследить. Ему понадобилось всего полчаса, чтобы договориться о покупке «Форда F?250» в комплекте с капитальным автодомом «Нортстар». Модель называлась «Свобода», что показалось ему довольно забавным, учитывая обстоятельства. Фирма располагалась в Лонг?Айленд?сити, и Мардер условился забрать у них машину ближе к вечеру. Еще один звонок Берни: отправь с курьером чек в автосалон. На этот раз Берни вопросов не задавал.

 

Мардер развернулся в кресле и окинул взглядом свой кабинет, размышляя о том, какую же невероятную уйму времени провел в этих стенах. Две из них, примыкавшие к его столу, были выкрашены в бледно?желтый. В одну встроено промышленных размеров окно с видом на Уорт?стрит. Стена за его спиной, как и другая боковая, была кроваво?красной. Этот участок кабинета раньше принадлежал Чоле. Мардер обходился элегантным столом из стали и розового дерева и ортопедическим кожаным креслом, которое можно было как угодно подстраивать под себя при помощи маленьких колесиков и рычажков. Она же работала за антикварным столом со сдвижной крышкой и ячейками для бумаг, который Мардер подарил ей на пятую годовщину («деревянную» свадьбу). Сидела Чоле на старом офисном стуле, который нашла на тротуаре в дни их бедности; сиденье было обито цветастой тканью в стиле мексиканских серапе[3]. Часть стены над столом отводилась под толстые пробковые панели, к которым она крепила семейные фотографии, афиши, всяческие диковинки, найденные во время прогулок, комиксы, вырезки из мексиканских газет и журналов. Например, заметку об убийстве ее отца и матери. И снимок этого самого отца, Эстебана де Аро д’Арьеса, молодого и улыбчивого, с четырехлетней дочерью на руках.

Она занималась этим долгое время, и со временем пробковая доска стала палимпсестом ее жизни в изгнании. За три года, минувших со смерти Чоле, к этой поверхности никто не прикасался. Мардер давно уже не подходил к ней, но теперь решил хорошенько рассмотреть. С одной стороны панели висел блестящий плащ тореро, с другой – здоровенное распятие; серое, окровавленное, перекошенное, страдающее тело было приколочено к грубому деревянному кресту настоящими железными гвоздями. Казалось, его ваяли с натуры – а поскольку изготовили распятие в Мичоакане, это было вполне возможно. В ее родных краях случалось много странного.

Он снял с панели заметку об убийстве. Ее грубо вырвали прямо со страницы «Панорамы дель Пуэрто» – была в Ласаро?Карденасе такая газета; на том же клочке бумаги жена Мардера написала строчки из стихотворения Октавио Паса, посвященного расправе со студентами в 1968?м. Он перевел их про себя:

 

Вина – это гнев

обращенный на самое себя;

когда пристыжен целый народ –

это лев изготовившийся

к прыжку.

 

Быть может, «обезумевший от горя» – понятие устарелое, но Мардер видел его воплощение в этой самой квартире, в этой самой комнате. Наказания за эти убийства так никто и не понес – еще две из сорока тысяч жизней, загубленных narcoviolencia[4]. Все знали, кто за этим стоял, и все указывало на то, что этот человек и по сей день наслаждается жизнью, купаясь в океане долларов и упиваясь безнаказанностью. Мардер аккуратно сложил вырезку и убрал в отделение бумажника, как будто это была инструкция по пользованию неким сложным механизмом. Каким?нибудь капканом… Лев уже в засаде и готов к прыжку.

У Мардера вместо пробковой доски была обычная белая, исписанная маркером. Планы работ с книгами, схемы глав, заметки на будущее. Он взял тряпку и стер все подчистую: его жизнь закончена. Тут по телу прокатилась волна мимолетной слабости, и ему пришлось сесть в кресло, чтобы отдышаться. Затем он обратился к картотеке. У них было два одинаковых шкафа на четыре ящичка – для него и для нее. Ее пустовал: после смерти матери дети все забрали. В трех верхних ящиках его шкафа хранились деловые бумаги: редакторские заметки, договоры и так далее, в основном старые, составленные еще до цифровой эры. Немалая часть документов была на испанском: благодаря хорошему знанию языка Мардер уже лет десять помогал людям с публикацией английских переводов. Для многих крупных латиноамериканских медиакомпаний Мардер был одним из главных партнеров в Нью?Йорке. Очевидно, теперь это в прошлом.

Он принес с кухни мусорный мешок на сорок галлонов и выдвинул верхний ящик. Документация по прежним проектам, финансовая кухня, старые налоговые отчеты, деловые письма, полученные до появления электронной почты, – все с шуршанием отправилось в мешок. В нижнем ящике хранились бумаги более личного характера, в том числе старомодная красная папка из картона, подписанная старательным школьным почерком матери:

РИЧАРД.

Он открыл папку. Внутри лежали его свидетельства о рождении и крещении, табели успеваемости, школьные грамоты, стопка открыток ко Дню матери и на день рождения, которые он со все возраставшим мастерством рисовал вплоть до начальной школы, когда у него наконец появились деньги на магазинные. Далее шли письма, присланные им из армии, нацарапанные шариковой ручкой на дешевой бумаге из военного магазина; на некоторых осталась красная вьетнамская грязь. Он вспомнил, какие послания мать писала ему в ответ каждые несколько дней: дежурная жизнерадостность, подробный отчет о молитвах за его здоровье, с которыми она обращалась к святому Иерониму, и, разнообразия ради, рассуждения о католическом антивоенном движении, гордостью которого как раз и была Кэтрин Девлин Мардер. Он с сожалением понял, что не представляет, где теперь эти письма.

На более тонкой папке сам Мардер аккуратными печатными буквами когда?то вывел: ПАПА. В ней содержались документы, связанные со службой Оджи Мардера во времена Правильной войны[5]. Помимо прочего, здесь было свидетельство об увольнении с положительной характеристикой, в пожелтевшем рваном конверте с армейской печатью. В составе 6?й армии под командованием Макартура он воевал в Новой Гвинее и на Филиппинах – жестокая, бесславная кампания, о которой не снимали фильмов с голливудскими звездами и о которой отец почти не говорил. Всю войну он провел в пехоте и ушел в отставку капралом с двумя «Пурпурными сердцами» и «Бронзовой звездой»[6]. Когда его сын собирался на не столь уже правильную вой?ну, он дал всего два совета, и один был таким: держись подальше от чертовой пехоты. Мардер послушался и сам записался в ВВС, чтобы не угодить под призыв, но проигнорировал второй совет (никогда, ни за что не вызывайся добровольцем!) и в результате попал в ситуацию, по сравнению с которой пехотная служба в Новой Гвинее была прогулкой по пляжу.

Тут же были пенсионные и профсоюзные документы, аннулированные сберегательные книжки, пара пожелтевших фотографий с потрепанными углами: жилистый парень с голым торсом стоит перед гаубицей и улыбается на фоне джунглей; тот же парень, уже без улыбки, в компании двоих ровесников, все в штатском, на какой?то пыльной улице – трое из легиона подростков, уничтоживших Японскую империю. Страховой полис с перфорированной надписью: ВЫПЛАЧЕНО.

Отец Мардера был не дурак. Он знал, что бывает с людьми, которые всю жизнь отливают текстовые матрицы, сидя возле емкостей с расплавленным свинцом и дыша его парами. Линотиписты умирают с мозгами набекрень, говаривал он; даже шутил по этому поводу, пока ничего смешного не осталось, пока вспышки ярости и паранойи не добили этого честного работягу и он не скончался в шестьдесят лет, в бреду, в государственной больнице. Однако он воспользовался страховой программой, организованной его профсоюзом, и не пропустил ни единого платежа, так что после его смерти пришло письмо с чеком на пятьсот пятьдесят тысяч долларов, из которых полтораста предназначались Мардеру. Остальное причиталось матери, и этого как раз хватило на достойный уход за ней в следующем году, последнем в ее жизни.

Еще одна папка, потолще. На наклейке напечатано: «ЭППЛ». Внутри – брокерские отчеты за несколько десятилетий. Им было удобнее пересылать документы через Интернет, но Мардеру нравилось ощущение бумаги в руках. Он взглянул на последнюю выписку: сейчас баланс составлял колоссальную, невероятную сумму – в сорок раз больше той, что заработал его отец за все годы шумной, грязной, вредной работы. А Мардеру было достаточно всего?то зайти в один прекрасный день, в обеденный перерыв, в офис «Меррилл Линч» – в акциях он ничего не смыслил, но во время попойки по случаю Суперкубка увидел знаменитый ролик «1984»[7] – и приобрести на страховые деньги тридцать пять тысяч акций корпорации «Эппл» по три доллара двадцать два цента за штуку. И не выпускать их из рук, хотя на протяжении многих лет он чувствовал себя дураком, наблюдая, как котировки стоят без движения, падают, растут и снова падают в цене; и все же упрямо цеплялся за свою веру, пока в последние годы технологии не расцвели буйным цветом, курс не взлетел до финансовых небес, а сам он не стал мультимиллионером. Слепая удача, конечно, но для Мардера это была и свое?образная «Месть линотиписта».

Эппловская папка полетела в мусор, но «РИЧАРДА» и «ПАПУ» он оставил для детей. В его представлении, они стали частью семейной истории, и права что?либо уничтожать у него не было. Нашлись и папки с именами детей – Кармел и Питера. Впрочем, вторая оказалась пуста. После смерти матери Питер забрал из лофта все свое добро; обстоятельства ее гибели были таковы, что отец и сын отдалились друг от друга, и Мардер уже не надеялся когда?нибудь восстановить эту связь. На мгновение у него мелькнула мысль позвонить сыну и, если тот возьмет трубку, рассказать ему о своих медицинских делах, и… что дальше? Я умираю; ты должен простить меня за то, что случилось с матерью. Нет. Он напортачил, и от последствий не уйдешь. Кармел – другое дело. Ей позвонить он мог. Но не для того, чтобы открыть правду, само собой.

Пока трусость опять не одержала верх, он взял телефон и набрал номер дочери. Прозвучало несколько прерывистых гудков, затем включилась голосовая почта, и Мардер почувствовал постыдное облегчение. Он знал, что Кармел перезвонит, когда освободится от этих своих вечных дел, которые занимали ее и сейчас. В этом отношении она походила на мать. А Питер напоминал отца – хладнокровный, рациональный, не забывающий обид. Ожидая звонка, Мардер вернулся к компьютеру и зашел на сайт фирмы «Су Асьенда». Это было риелторское агентство, предлагавшее виллы и земельные владения состоятельным американцам, которые желали отдохнуть либо дожить остаток дней в Мексике, нежась на солнышке и не испытывая недостатка в дешевых слугах. Подобных агентств было немало, но для целей Мардера подходило лишь одно. Разыскав на сайте контакты, он набрал номер, по которому не звонил уже три года.

В трубке звучали гудки. Пот ручьями тек из?под мышек и по лбу Мардера.

– Добрый день, вы дозвонились в «Су Асьенда», у телефона Нина.

– Нина, это Рик.

Пауза; потрескивающее шипение эфира. Мардер представил маленький, на одного человека, кабинетик с обрамленными фотографиями домов и поместий. Представил и ее саму, хоть и помимо воли, потому что с ней была связана единственная жалкая измена за всю его супружескую жизнь, роман в шесть недель.

И в эту последнюю неделю его жена соорудила себе небывало мощный коктейль из прописанных ей лекарств и текилы, после которого ей показалось уместным вылезть на крышу этого самого здания, раздеться и устроить пляску на парапете – посреди сильнейшей метели. Она упала в вентиляционную шахту, и ее занесло сугробами. Бо?льшую часть недели она там и пролежала – а он все это время провел с Ниной на одной из ее вилл к югу от Акапулько, трахаясь до потери пульса.

Удивленный голос:

– Рик Мардер?

– Да, это я.

Смешок.

– Ну надо же. Вот уж кого не ожидала услышать. Сколько лет прошло.

– Ну да. Слушай, Нина, я хочу купить дом.

Снова пауза.

– Ах, Рик… если хочешь со мной увидеться, необязательно покупать дом. Вполне хватит и выпивки.

– Нет, тут не в этом дело, не в нас. Я действительно хочу купить дом – добротный, уединенный, где?нибудь на побережье. Чтобы отдыхать там иногда.

– Ты же не про тот дом, правда? Его давно купили и продавать уже не собираются, насколько я знаю.

– Нет, мне в районе Акапулько не надо. Нужен дом с хорошим участком в Плайя?Диаманте.

– Плайя?.. Ты про то место в Мичоакане?

– Да. Есть что?нибудь на примете? Это срочно.

Долгая тишина на линии. Мардер уже начал думать, что система сбросила звонок.

– Алло?

Когда она наконец заговорила, ее голос звучал холоднее и по?деловому:

– Извини… Просто вот так вот услышать тебя спустя все это время… Я немного ошарашена. Когда тебя бросают, а на прощанье отправляют лишь три строчки по электронке, это довольно жестоко.

– Наверное, это было ошибкой, Нина. Мне позвонить кому?нибудь другому?

– О нет, что ты. Если честно, мне сейчас комиссия не помешала бы. Вторичное жилье в Мексике… знаешь, рынок слегка усох из?за кризиса. И преступности. Не говоря уже о ситуации с ипотекой…

– Мне ипотека не нужна. Заплачу? наличными.

– А, ну тогда вот что: давай я наведу справки, потом выпьем вместе где?нибудь – уверена, я для тебя что?нибудь подыщу.

– Не самая удачная мысль, Нина.

Еще одна пауза, покороче.

– Что ж… тогда сразу к делу. Вообще?то, мне сейчас кое?что пришло на ум. Ты за компьютером?

– Да, я у себя.

– Тогда взгляни?ка на дом Гусмана. Слыхал про Манни Гусмана?

– Имя как будто знакомое, но точно не припомню. Кто такой?

– Теперь уже никто. Он переехал сюда из Мичоакана в восьмидесятых, сколотил состояние на адвокатуре и строительстве. Пару лет назад вернулся на родину и возвел себе большой дом на побережье близ Плайя?Диаманте. Хотел организовать там курорт, даже фундаменты начал заливать для съемных домиков, но… вроде как пропал. С тех пор дом стоит пустым, хотя за ним, по?видимому, ухаживают. Сейчас вышлю тебе фото и подробности.

Мардер сидел перед монитором и ждал, а Нина тем временем щебетала и щебетала, без успеха пытаясь поддержать с ним разговор. Нина Ибанес, обаятельная и сексуальная женщина, очень даже ему нравилась, но видеться с ней он больше не хотел. Нахлынули непрошеные воспоминания о ее лице, теле, но дело не только в сексе. С ней не было всех этих сложностей, с ней можно было отдохнуть от того кошмара, в который превратилась их с Чоле жизнь, после того как некие люди вытащили его тестя прямо из машины, изрубили на куски и вышвырнули на обочину дороги в Плайя?Диаманте. Не забыв про свидетелей, они застрелили и ее мать.

И в конечном счете Мардер сам был виноват – это он когда?то увез Чоле из Мексики. И оказался не готов к тому, что его жена сойдет с ума, да и сам он немного сдал. Интрижка с Ниной Ибанес стала прямым следствием.

От этих мыслей его охватила дрожь, и тут пикнул сигнал электронной почты. Мардер открыл приложение к письму и просмотрел фотографии. На первой было с воздуха заснято что?то наподобие островка, соединенного с сушей короткой перемычкой. Площадь участка составляла 112 гектаров, то есть 277 акров. На прочих снимках был представлен интерьер и внешний вид здания. В описании говорилось, что это оштукатуренный двухэтажный дом из шлакоблоков, в комплекте – шесть спален, отдельный флигель для слуг, гараж на четыре автомобиля и бассейн. Ярдах в ста от дома, на изогнутом мысу с видом на море и широкий сверкающий пляж, располагались менее внушительные постройки на разных стадиях завершенности, а за ними – котлован для еще одного, куда более крупного бассейна. Согласно документам, в особняке имелись семь уборных, современная кухня, полноценная система кондиционирования, функционирующие опреснительные и водоочистительные установки, а также дизельный генератор в отдельной будке. Сам дом был квадратной формы и с плоской крышей, на каждом углу – по приземистой башенке. Он напоминал крепость времен испанской колонизации, что вполне устраивало Мардера. Цену просили разумную – 1,2 миллиона долларов.

– Его можно купить прямо сейчас?

– Да они тебе ручки будут целовать. Родные Манни, в смысле. После его исчезновения им пришлось платить за уход втридорога. Они до смерти боятся, что дом обчистят. Во флигеле живут какие?то люди и присматривают за хозяйством, но о них тебе думать необязательно. Налоги почти нулевые. Если я от твоего лица пообщаюсь с ними, то наверняка удастся немного сбить цену.

– Нет, возьму так, – произнес Мардер. – Мой бухгалтер вышлет тебе чек на запрошенную сумму.

Из трубки донесся вздох.

– Хорошо, наверное, когда у тебя есть деньги, – проговорила Нина Ибанес.

Несколько минут они обсуждали детали сделки, затем у Мардера зазвонил мобильный. Он коротко попрощался с Ниной и принял вызов.

– Здравствуй, малышка, – сказал он дочери. – Надеюсь, я тебя не отвлекаю ни от чего важного?

– Да нет, я просто была в технологической лаборатории, проводила кое?какие испытания. Что?то случилось?

Когда он звонил ей, она всегда задавала этот вопрос – непонятно почему. Вероятно, надо было звонить чаще. Некоторые родители поддерживают более тесные отношения с отпрысками, но Мардер всегда полагал, что слишком часто общаться со взрослыми детьми – значит навязывать себя. А может, причина была в его собственном отце: в припадках помешательства тот беспрестанно звонил Мардеру, засыпая его параноидальными жалобами и безум?ными проектами переустройства мира. Связь с детьми поддерживала Чоле, это она всегда звонила им.

И хотя на этот раз кое?что и вправду случилось, хотя Мардер старался никогда не лгать своим детям, он ответил бодрым тоном:

– Да ничего. Просто хотел узнать, как ты поживаешь, а заодно предупредить, что я уеду на какое?то время.

Из?за болезни и смерти матери они и так нахлебались горя, и он сказал себе, что так им же будет лучше.

– И куда ты едешь?

– Еще не решил. Возьму билет с открытой датой и чуток отдохну. В мире осталось много мест, которых я не видал, а я ведь не молодею.

– Но ты же ненавидишь путешествовать. Всегда жалуешься на аэропорты и кормежку.

– А я пересмотрел свое отношение. В общем, я уезжаю через день?другой и не хочу, чтобы ты беспокоилась.

– Но ты же будешь на связи?

– Само собой. Как работа?

– У нас проблемы с закаливанием. Когда работаешь со всякими художественными финтифлюшками и прототипами, 3D?печать – сущие пустяки, но вот когда пытаешься изготовить настоящую деталь, это совсем другое дело.

– Уверен, что ты со всем разберешься, милая, – сказал он. – С тебя еще начнется конец массового производства, как мы его знаем.

Она рассмеялась. Мардер до сих пор не мог надивиться, как это дети двоих литературных работников умудрились стать инженерами, причем блестящими. Кармел проходила магистратуру в МТИ; Питер преподавал в Калтехе[8] – подальше от отца и от Нью?Йорка.

– Плаванием по?прежнему занимаешься? – спросил он.

– Каждый день. А ты все стреляешь?

– Каждую неделю. Как результаты?

– Без изменений. Выкладываюсь, но не настолько. На Олимпийских играх меня не жди. Надеюсь, я не разбила тебе сердце?

– Лишь бы твое не разбивалось. Кстати говоря, что у нас на личном фронте?

– Все как обычно. Банкетный зал пока не заказывай.

– То есть внуков в ближайшее время ждать не стоит?

– Разве что если клонов научатся делать. Я бы взяла себе десятилетку с веснушками, и чтобы щербинка была между зубов, когда улыбается.

Он не нашелся с ответом, не смог придумать и отеческих слов любви или совета на прощание.

– Ну, тогда не держу больше. Ты же Питеру передашь?

– Ты и сам мог бы ему позвонить.

– Мог бы. Но если он не возьмет трубку…

Кармел вздохнула.

– Ладно. Хорошо тебе съездить. Не пропадай.

Он обещал звонить, сказал, что любит ее, попрощался и дал отбой. На мгновение у него возникло чувство, словно он сам себя выключил – как будто уже умер. Исчезнуть, оборвать связи – в том?то и весь смысл.

 

Как не раз уже случалось, когда Мардер был недоволен собой и миром, ему захотелось пострелять. Он уложил пистолеты и обоймы в сделанный под заказ алюминиевый кейс и взял такси до тира «Вестсайд» на Двадцатой. По пути он придумал, как можно избавить себя от лишних перемещений, позвонил бухгалтеру и попросил, чтобы тот подготовил деньги и ждал его у себя в офисе через час. Бухгалтер уточнил, в самом ли деле он намерен таскать с собой по Манхэттену сто пятьдесят тысяч наличными. Мардер ответил, что волноваться тут не о чем.

Он посещал «Вестсайд» уже много лет и каждый месяц вносил аванс, так что для него всегда находилась дорожка. На огневом рубеже упражнялись в стрельбе многочисленные новички, не переставая нервно тараторить; Мардер был рад, что надел наушники.

Он прикрепил к тросику круглую мишень и выставил ее на семиярдовую отметку, затем зарядил первый пистолет. Это был «кимбер 1911» сорок пятого калибра – осовремененная сверхточная вариация оружия, которым экипировали американских солдат бо?льшую часть двадцатого века. Мардер занял позицию и нажал на спуск. В «яблочке» появилось отверстие, окаймленное ядовито?желтой краской, которой пропитали картон. Он выстрелил снова. Никаких явных изменений; сделав еще пять выстрелов, он отложил пистолет на полочку и подогнал мишень к себе. Осмотр показал, что отверстие стало немного больше – значит, все шесть пуль прошли через дыру, оставшуюся от первой. Этот трюк удавался ему нередко. Он зарядил вторую обойму и расстрелял мишень с десяти ярдов, потом с двадцати – и всякий раз попадал в центр.

Тогда он достал из кейса старшего братца «кимбера», настоящий армейский пистолет, который отец привез из тихоокеанской кампании. Формально он все еще принадлежал Сухопутным войскам США, но Мардер полагал, что там пистолет не особенно рьяно разыскивают. Он и на этот раз расстрелял три обоймы – с меньшей, но все же достойной точностью: с семи ярдов все пули поразили цель.

А потом Мардер сделал кое?что, чего не делал прежде никогда: зарядив свежую обойму в отцовский сорок пятый, заткнул его за пояс. Плащ полностью скрыл пистолет, но тяжесть его ощущалась. Чувствуя себя немного глупо из?за подобных предосторожностей и к тому же осознавая, что нарушает городское законодательство, Мардер убрал второй пистолет в кейс и покинул тир – очевидно, в последний раз. Он пешком дошел до Шестой авеню, там купил в универмаге алюминиевый чемоданчик и взял такси до пригорода, где располагался офис его бухгалтера. Вручив таксисту полсотни, он попросил дождаться его, вышел и вернулся уже с деньгами. В новом чемодане эта масса наличных казалась увесистей, чем он ожидал.

Из такси он позвонил последнему человеку, с которым хотел поговорить перед отъездом. Патрика Френсиса Скелли не было дома. Включился старомодный автоответчик, и голос Скелли объявил: «Как видите, Скелли тут нет. Оставьте сообщение». По дороге в центр Мардер набирал номер еще несколько раз, но неизменно попадал на автоответчик. Дома он также сделал пару попыток, затем на время сдался. К врачу он ходил натощак, потом целый день ничего не ел – и сейчас обнаружил, что не потерял вкуса к еде, хотя вроде как и умирает. Готовить ему тоже нравилось. Мардер пожарил себе стейк и соорудил «Цезарь» с яйцами всмятку, не пожалев анчоусов, а потом съел все это, посматривая новости по телевизору и искренне радуясь, что теперь не надо притворяться, будто происходящее в мире ему хоть как?то интересно.

Он еще несколько раз набрал номер Скелли, потом связался с автосалоном и узнал, что чек там уже получили и машину можно забрать в любое время. Мардер расстелил на кухонном столе старое полотенце и принялся чистить пистолеты. Это занятие всегда его успокаивало, но сегодня эффекта не возымело. Наверное, из?за денег. Он убрал все в оружейный сейф, тщательно запер дверь квартиры, вышел на улицу и поймал такси.

Водитель не горел желанием ехать в Лонг?Айленд?сити, но Мардер помахал у него перед носом крупными купюрами, и дело наладилось. В салоне на невзрачной торговой улице его дожидались пикап с полуприцепом – иначе говоря, кемпер. Мардеру прежде не доводилось бывать в «домах на колесах», и теперь, переступив порог трейлера, он был приятно удивлен. Справа от входа располагалась хитроумно устроенная комбинация туалета и душа, слева – большой гардероб. С одной стороны была установлена газовая плитка на три конфорки и раковина, под ними – холодильник. С другой имелась обитая кушетка со столиком, который достаточно было отвернуть в сторону – и спальное место готово. В навесных шкафчиках под потолком уместилось бы множество вещей. По лесенке можно было подняться в спальный отсек с полноценной кроватью, располагавшийся уже над платформой пикапа. В трейлере все купалось в свете и еле заметно пахло пластиком.

Мардер почти всю жизнь провел в городе, водитель из него был так себе, а габариты новой машины несколько устрашали. Поначалу он еле?еле с ней управлялся и вел очень, очень осторожно, но постепенно привык к ровной мощи восьмицилиндрового двигателя и отсутствию нормального заднего вида. Ко времени, когда он выехал на скоростную магистраль «Бруклин – Квинс», вождение уже начало приносить ему удовольствие.

Вскоре он почувствовал себя настолько уверенно, что взялся за мобильный, но с прежним нулевым результатом. Из всех его совершеннолетних знакомых один Скелли не желал заводить сотовый телефон, так что выйти с ним на связь всегда было той еще морокой. Мардер свернул с магистрали на Бруклин?Хайтс и не спеша двинулся по ухоженным тенистым улочкам. В нарушение правил он припарковался перед небольшим зданием из бурого песчаника, вышел, отыскал табличку без имени и нажал кнопку звонка. Приветственного жужжания двери не последовало. Он поднял взгляд на верхний этаж, где и обитал Скелли. Уже смеркалось, но окна оставались темными.

В пикапе до него наконец дошло, что вчера было 19 сентября – естественно, Скелли не будет дома. Сегодня у него очередное поминальное путешествие в беспамятство по случаю годовщины событий в Лунной Речке. Мардер каждый раз про нее забывал, Скелли – никогда.

Вообще?то, Скелли регулярно совершал набеги в страну забвения. Иногда они занимались этим совместно, но в свой ежегодный загул Скелли выбирался строго в одиночку. Это был самый давний знакомый Мардера. Они знали друг друга сорок лет, но сторонний наблюдатель едва ли назвал бы их лучшими друзьями. Большую часть времени Скелли проводил в разъездах. Он именовал себя специалистом по безопасности, но о подробностях умалчивал, а Мардер считал за благо не спрашивать. Судя по всему, платили ему прилично, потому что квартиры в Бруклин?Хайтс стоили недешево, а за выпивку, еду и билеты он всегда вносил больше, чем полагалось. В кино и на спортивные мероприятия Скелли предпочитал выбираться в компании, и Мардер с удовольствием к нему присоединялся. Среди коллег у Мардера было не особенно много друзей, а какие были, те не стали бы ходить с ним на хоккей в Мэдисон?сквер?гарден, чтобы продолжить вечер рейдом по барам и закончить в каком?нибудь гнусном кабаке в Гринпойнте или Ред?Хуке, где Скелли частенько влезал в драки. Мужчины помоложе и посильнее обычно принимали вызов и в результате оказывались на полу, под градом ударов. Зачастую Мардеру приходилось оттаскивать товарища от его ошарашенных, окровавленных противников и оставлять несколько купюр, чтобы замять дело.

Он проследовал на юг по Четвертой авеню, проехал под магистралью «Гованус» и вывернул на Вторую. На пустыре близ сортировочной станции Мардер приметил кучку бездомных, сгрудившихся вокруг горящей бочки, – как водится, укутанных в несколько слоев одежды, с воспаленными глазами. В отсветах невысокого пламени их лица казались демоническими. Хохоча и обмениваясь шутками, они передавали по кругу бутылку. До драк и оскорблений дело пока не дошло. Скелли всегда привносил в эти сборища немного веселья, и Мардеру повезло, что вечер только начинался и что, насколько можно было судить, в ход пока не пошли трубки с крэком. Скелли под крэком – это уже совсем не весело.

Мардер направился прямо к ним, приветственно помахав рукой, и встал возле невысокого крепыша с бритой головой, частично скрытой под грязной бейсболкой с эмблемой «Ред Сокс».

– Привет, Скелли, – сказал Мардер. – Уже веселимся?

Скелли бросил на него воинственный взгляд; его глаза никак не могли сфокусироваться, и от него пахло персиковым шнапсом.

– Мардер. Если хочешь погулять с нами, выпей. Если нет, вали отсюда!

– Давай чуток пройдемся, Скелли. Хочу показать тебе свой кемпер.

С утрированной дикцией очень пьяного человека Скелли проговорил:

– Иди в жопу, Мардер, и кемпер этот свой запихни туда же. Я тут решил слегка дернуть со старыми армейскими дружками. Мы тут все большие кореша. Хинтон, это Мардер. Только он мне ни фига не кореш. Мардер у нас из ВВС. В тылу сидел, скотина.

Бомжи расхохотались, Скелли – громче всех. Если бы это празднование протекало по обычному сценарию, то через несколько суток, в три ночи, Мардеру позвонили бы с телефона?автомата, после чего ему пришлось бы брать напрокат автомобиль и ехать в какую?нибудь круглосуточную дыру, где его ждал бы Скелли – без кошелька, ковбойских сапог, часов, пальто и прочих вещей, зато с обильным урожаем синяков и ссадин. Пару раз он остался в одних шортах и футболке. Теперь у Мардера не было на это времени.

Он потянул Скелли за пальто.

– Ну пойдем. Мне нужно с тобой поговорить.

Тот вырвался с такой силой, что пошатнулся.

– Я занят. Отцепись, мать твою!

Остальные наблюдали за происходящим с интересом. Мардеру уже становилось тесновато. Хинтон, тот самый кореш, – здоровяк с буйной шевелюрой типа «афро», выбивавшейся из?под вязаной шапочки, и глазами, как тухлые яйца, – прорычал:

– Да оставь его в покое. Скелли наш друг. Мы тут хорошо оттягиваемся, и нам не нужны всякие тыловые крысы, усек?

Эта реплика тоже показалась им смешной. Мардер обратился к здоровяку:

– Да, понимаю. Слушайте. Мне надо поговорить с моим другом, и если вы дотащите его до машины – вон она стоит, – то каждый получит по полсотни. Что скажете?

Несколько купюр поменяли владельцев. Не обращая внимания на протесты Скелли, собравшиеся взяли его на руки и затолкали на пассажирское сиденье «Форда».

– Отличный кемпер, – сказал Скелли. – Теперь я могу идти?

– Погоди секунду. Тут вот в чем дело – я уезжаю, а ты бы потом начал звонить мне и не застал бы. Хотел, чтобы ты знал.

– Ну и что? Позвонил бы кому?нибудь другому. Черт, Мардер, ты же мне не мамочка.

– Другому? Кому? Хочешь сказать, у меня есть дублер? Бог ты мой, что ж я раньше?то не знал, а то ты мне уже – сколько там? – сорок лет очки втираешь. Я бы тогда тебе сказал: «Отвали, Скелли. Сейчас три утра, звони?ка номеру два».

Скелли с минуту помолчал, потом спросил:

– Ну так зачем тебе кемпер? Туристом решил заделаться?

Он как будто протрезвел усилием воли – знакомая картина.

– Да. Всю жизнь мечтал ездить по заповедным местам и встречаться с интересными людьми.

– Отлично, Мардер. Мне нравится, как ты потихоньку превращаешься в старого пердуна. Купи еще себе штаны без ремня, одежду поярче. И пластмассовую шляпу. Только ничего особо не изменится: ты и в молодости был как старый пердун.

– Рад, что ты одобряешь. Тебя домой подкинуть или до ближайшего салуна?

– До салуна, будь так добр. Махнешь вот отсюда по Сорок четвертой, а на Девятой авеню как раз «Махоуни».

Мардер последовал его указаниям. Немного спустя Скелли спросил:

– Ну и долго планируешь путешествовать?

– Не знаю, – ответил Мардер. – Какое?то время. Страна у нас большая.

Он остановился у бордюра перед тускло освещенным маленьким баром и протянул другу руку. Тот пожал ее.

– Пока, Патрик.

Скелли как?то странно, с чуть заметной улыбкой посмотрел на него.

– Ну да, увидимся еще. Счастливого пути, и будь любезен соблюдать ПДД.

Потом он выбрался из машины и перешел дорогу. И после этого прощания Мардер как никогда остро ощутил, что прежняя его жизнь и в самом деле закончилась, – острее, чем когда оставил свой дом и профессию, чем когда прощался с собственным ребенком. А может, и не закончилась. Это уже зависело от Скелли.

 

2

 

Утром Мардер приготовил яичницу с беконом, поджарил мягкий бублик и нацедил себе полный кофейник. Он всегда старался, чтобы его кухня была максимально удобной и чтобы в ней имелось все необходимое, и теперь торжественно пообещал себе, что не будет по ней скучать, хотя и знал – будет. Позавтракав и выпив пару чашек кофе, он слил остатки в термос. Мардер отправлялся в путь налегке, но ему все равно потребовалось несколько рейсов, чтобы перенести вещи в прицеп. Винтовку и кейс с пистолетами он убрал в гардероб в основном отсеке, сумку положил в верхний шкафчик, запер все и пошел за ноутбуком, деньгами и голубой керамической урной, в которой хранился прах Марии Соледад Беатрис де Аро д’Арьес?и?Касальс, или просто Чоле Мардер – под этим именем ее знали в Нью?Йорке. Урну он разместил в ящике комода и обложил полотенцами, чтобы не каталась. Постельные принадлежности отправились в спальный отсек. К этому времени начало светать: грохотали мусоровозы, где?то вдали завывала сирена, небо над манхэттенскими ущельями наливалось синевой. Хороший день для поездки.

И действительно, хороший: погода выдалась теплая, ясная, и машин на дороге было всего ничего, пока Мардер не добрался до Филадельфии, угодив на федеральную трассу в самый час пик. Да, есть в этом что?то замечательное – пускаться в долгое путешествие, выехав из города на рассвете. Маршрут он спланировал простой и быстрый: по 95?й автостраде проехать до Джексонвилля, далее по 10?й на запад, по южной части страны пройти до Таксона, там взять налево и пересечь мексиканскую границу в Ногалесе. На время отдыха надо будет съезжать с трассы и парковаться на безымянных стоянках для трейлеров, за площадку и питание платить наличными. Он вел себя как преступник в бегах, хотя и прекрасно знал, что не нарушал закона. И все же Мардер часто чувствовал себя беглецом – человеком, которого в конце концов разыщут и предадут суду. Это чувство было с ним уже давно – собственно, с войны. Ощущал ли он вину за то, что выжил? Да, как и за множество других вещей.

 

В Виргинии, севернее Ричмонда, он заскочил в придорожное кафе и заказал себе пакет бургеров и кофе в дорогу, нервно поглядывая на машину в окно. Вернувшись, он не обнаружил следов взлома, зато на пассажирском месте сидел Скелли. Мардер не удивился; вообще?то, он на это и рассчитывал, но все?таки сделал суровое лицо, уселся за руль и положил пакет на панель между сиденьями.

– О, блеск! Я как раз жрать хотел, – объявил Скелли и выудил из пакета бургер, завернутый в фольгу. – Так куда едем, шеф? – поинтересовался он, прожевывая первый кусок.

– В ближайший аэропорт, посадим тебя на самолет до Нью?Йорка.

– Неважный план, шеф. За тобой должен кто?нибудь присматривать.

– Это за мной?то? Насмешил. Слушай, Скелли, без обид, но эта поездка для одного. Начать хотя бы с того, что в прицепе всего одна кровать.

– Брехня! Он рассчитан на три спальных места. В основном отсеке есть мягкая кушетка, меня она вполне устроит.

– Смотрите?ка, спец по кемперам? Нет, извини, это исключено. Поездка не увеселительная.

– Да ты что. А какая же тогда? Кстати говоря, ты тут знатно упаковался. Тонна наличных. Арсенал – хоть вой?нушку устраивай. И еще я не мог не заметить, что и Чоле с тобой путешествует. Я поесть искал, вот и заглянул туда. Если, конечно, там не кто?нибудь другой.

Мардер завел пикап и вырулил на трассу. Пока что все идет как надо. В его замысел входило держать Скелли в неведении как можно дольше. Спрашивать, как тот сумел проникнуть в надежно запертую машину и ознакомиться с содержимым запертого кейса, смысла не было: Скелли бы сказал: «Эй, да я же эксперт по безопасности», вот и все.

Скелли отрегулировал наклон спинки и откинулся в кресле, потом закурил. Мардер опустил стекло.

– Теперь еще и вони напустишь в новую машину.

– Может, еще лекцию мне прочитаешь про пассивное курение? Не притворяйся большей бабой, чем ты есть, Мардер. Некрасиво. Смирись: ты едешь в Мексику, а я с тобой.

Мардер бросил на него ошарашенный взгляд.

– Как ты узнал, что я еду в Мексику?

– Проверил почту у тебя на ноутбуке. Вижу, ты опять ведешь дела с милашкой Ниной. Нам еще светит что?нибудь по этой части? Нет? Жаль, бабенка?то хорошая. Стало быть, ты намылился в Мичоакан с охапкой оружия и кучей бабла, но не желаешь говорить зачем. Совсем не похоже на моего приятеля Мардера. Естественно, я начинаю думать, что у тебя проблемы и кто?то должен прикрыть тебе тыл.

– Нет у меня никаких проблем, и не надо мне ничего прикрывать. Прикрыть тыл? По?военному заговорили, значит? Господи, да война закончилась сорок лет назад, и мы проиграли. Забудь про нее.

– Такое не забывается, а если ты считаешь, что сам забыл, то ты даже бо?льшая задница, чем был раньше. Может, обгонишь вон ту колымагу? Если, конечно, не хочешь еще сто миль дышать дизельным пердежом.

– В Ричмонде есть аэропорт.

– Не сомневаюсь, но мы туда не едем. Слушай, шеф, я ведь жизнь тебе спас. Мы с тобой навеки связаны. Почему, думаешь, я все эти годы позволял тебе торчать рядом, почему сделал для тебя столько всякой херни? Уж не потому, что ты такой обаяшка. Я в ответе за тебя, и точка. – Скелли зевнул, потянулся и продолжил: – А сейчас надо бы покемарить. Я тут в «Махоуни» разговорился с одной девицей – то?се, пятое?десятое, так что и поспать толком не удалось. Растолкай меня, как подъедем к какой?нибудь достопримечательности – исторической там или при?родной.

С этими словами он прижался щекой к стеклу и через полминуты заснул. Этому его таланту Мардер страшно завидовал. Скелли мог спать в вертолете под обстрелом – Мардер не раз это видел, однажды даже во время ракетного удара. Он мог спать в болоте, на бетоне, а уж на мягкой кушетке ему будет удобнее некуда. Его сон казался неподдельным и глубоким, но если что?то потребует внимания Скелли, он вмиг проснется – собранный, готовый воспринимать информацию, действовать или отдавать приказы.

Мимо выезда на Ричмонд Мардер промчался с ветерком. Разумеется, у него и в мыслях не было доставлять Скелли в аэропорт; он собирался взять его в свой дом в Мексике. Ну да, навеки связаны.

Столько времени на федеральных автострадах Мардер не проводил с тех давних пор, как расстался с первой женой и проехал на мотоцикле от Нью?Йорка до са?мой Мексики – судьбоносная поездка. Сейчас он опять направлялся туда. Разница между автокемпером и «Харлеем» с «шовелхедовским» движком, на котором он путешествовал тогда, уложив все свои пожитки в пару сумок, – плата за зрелость с ее унылым накопительством. О былой легкости Мардер вспоминал с неизменной теплотой и хотел бы почувствовать ее вновь. Он мог бы купить и мотоцикл, но образ пожилого мужика на байке оскорблял его представления о вкусе – как восьмидесятилетняя старуха в мини?юбке.

Он поймал себя на том, что за рулем мысли льются вольным потоком. Само по себе путешествие – не более чем переходная фаза, поэтому водители на автострадах погружаются в планы на будущее или воспоминания о прошлом. Планы Мардера еще не настолько оформились, чтобы обстоятельно их обдумывать, не считая разве что вероятности внезапной смерти, а вот прошлое у него было богатое, основательное и лежало перед ним как на ладони. Покосившись на спящего спутника, Мардер обратился мыслями к тому далекому дню, когда впервые увидел Патрика Френсиса Скелли и положил начало этой связи, – он до сих пор не знал, фарс это или трагедия.

 

Мардер записался в ВВС сразу после окончания школы. К 1968?му ребята из рабочих районов Нью?Йорка, с которыми он дружил и которые не раз сиживали у его мамы на кухне, вернулись домой в гробах или калеками, и она не вынесла бы мысли о том, что ее единственный сын таскается где?то там по джунглям. Вообще?то Мардер был не против изнурительных походов: несмотря на впечатления его отца от Новой Гвинеи, очевидно, что таскаться по джунглям – это самое подходящее дело для истинных мужчин; кроме того, он любил читать, и немалую часть его чтения составляли истории о приключениях и смелых людях – Киплинг, Хемингуэй и всяческие их подражатели. Не говоря уже о военных фильмах. Антивоенное движение, бурлившее тогда в американских СМИ, казалось причудой высших классов, вроде гольфа или парусного спорта.

Дела в армии у него пошли хорошо с самого начала. Ему понадобилось всего несколько дней, чтобы понять: служба – это игра, примерно как бейсбол, и с реальной жизнью она не связана. Нужно принимать ее всерьез, но не близко к сердцу – сопротивляться системе так же нелепо, как и брюзжать, что в бейсболе всего три страйка. Еще он выяснил, что ВВС США пользуются репутацией самого изнеженного вида войск, так что сержанты из кожи вон лезли, чтобы казаться крутыми и жесткими, но вся эта крутизна была насквозь искусственной и не имела ничего общего с крутизной, скажем, морских пехотинцев.

Пройдя базовую подготовку и квалификационные испытания, а затем выдержав крайне специфический курс по радиолокации и коммуникациям, он в конце концов оказался в Таиланде, в местечке Нахон?Фаном, на огромной авиабазе, которую все называли Нахрен?Фен. Его прикомандировали к одному из подразделений Центра сбора и обработки разведочных данных, известному как тактическая группа «Альфа».

Здесь находилось сердце грандиозного проекта под кодовым названием «Иглу Уайт». Его целью было пресечь на корню переброску грузов по так называемой Тропе Хо Ши Мина – обширной разветвленной сети автомобильных и пеших путей, протянувшейся от коммунистического Северного Вьетнама через Лаос и Камбоджу до вьетконговских пунктов снабжения на юге. В теории ликвидация снабженческой системы должна была привести к гибели коммунистического сопротивления.

Когда Мардер впервые оказался в Нахрен?Фене, масштаб операций поразил его. Здание, в котором располагался Центр, считалось самым крупным сооружением в Юго?Восточной Азии; здесь были задействованы сотни людей и десятки летательных аппаратов, расходовались миллиарды долларов. На инструктаже по прибытии он узнал, что основу «Иглу Уайт» составляют многочисленные электронные датчики, улавливающие звуки, вибрации от проходящего транспорта и человеческие выделения. Датчики отправляли сигналы на дежурившие поблизости самолеты, а те, в свою очередь, передавали их аналитикам группы «Альфа», в которую теперь входил и Мардер.

Все смены он проводил в полутемном помещении в компании десятков таких же специалистов, таращась на мониторы, подключенные к 360?м «ай?би?эмам», в которые и поступали данные с самолетов. Эти люди, прозванные пинбольщиками, отслеживали активность отдельных цепей, высматривая в сигналах датчиков модели, которые указывали на передвижения грузового транспорта или солдат. Бо?льшую часть времени ничего не происходило, но когда что?то все?таки всплывало, Мардер все фиксировал и передавал вышестоящим чинам. Там, наверху, офицеры разведки, которым платили столько, что ему и не снилось, сопоставляли данные, принимали решение и извещали воздушный пункт управления, после чего передовой авианаводчик наносил более или менее точный удар по указанному месту, и джунгли окутывало пламя. Мардер выполнял свою работу хорошо, со всем возможным тщанием, хотя ему и было скучно до чертиков.

 

Вздрогнув, Мардер заставил себя вернуться в настоящее. Он осознал вдруг, что неизвестно сколько времени пребывает мыслями в Таиланде сорокалетней давности и следит за зелеными цифирками на приборной панели, а не за огнями на темном шоссе. Мардер встряхнулся и ощутил вдруг, что ладони и лоб покрылись испариной. Странно. Он никогда не думал о войне; о той поре у него почти не осталось ярких воспоминаний. Вьетнамские события ему даже не снились, хотя порой казалось, что все это было сном; иногда чье?нибудь лицо на улице, или звук, или определенная ситуация волновали его, будили непонятные эмоции – как будто это уже случалось однажды, тогда, только вот никак не вспомнить, что именно. Скелли, напротив, служил ходячей энциклопедией индокитайской кампании; его проблема состояла в том, что он не забыл ничего.

Со времени последней остановки прошло пять часов. Мардеру подумалось, что все эти нежданные воспоминания подпитываются голодом и усталостью или же гипнотическим эффектом от проплывающих по автостраде огней, свечения приборной панели, спящего рядом человека; все вместе создает предпосылки для ностальгических раздумий. Ему это не нравилось. Мардер предпочитал сосредотачиваться на настоящем, на сиюминутном: потому?то он и показал себя отличным пинбольщиком в группе «Альфа», потому?то так хорошо стрелял.

Впереди загорелся зеленым светом дорожный указатель – городок, о котором Мардер и не слыхал; он притормозил перед съездом, стряхивая с себя гипноз бесконечной автострады, перенастраивая чувство скорости. Тридцать миль в час, а ощущение такое, будто он паркуется. Спуск выводил на внутриштатное двухполосное шоссе с обычным набором из заправки и фастфудовских забегаловок. Далее дорога исчезала в поросшей соснами сельской дали.

Скелли с привычной легкостью проснулся и принял настороженный вид, едва колеса машины коснулись съезда.

– Где мы?

– Где?то к югу от Южной Каролины. Мне нужно отлить, а пикап надо заправить. И еще я бы поел.

Мардер заехал на заправку и воспользовался туалетом. Когда он вернулся, Скелли заполнял бак.

– Вон там есть «Хардиз», – сообщил Мардер и показал пальцем.

– Ну да, но насколько я помню, бара у них не предусмотрено. А я бы выпил перед ужином, как принято у цивилизованных людей. Давай ключи.

На миг Мардера охватила безотчетная паника. Ситуация уплывала у него из рук вместе со всеми тщательно продуманными планами.

– Ну давай, Мардер. Я подыщу какое?нибудь местечко, перекусим, пропустим по парочке и снова в путь.

– Я думал переночевать на стоянке для трейлеров и стартовать утром.

– А смысл? Ну да, у тебя видок хреноватенький, но я?то свеженький как огурчик. Ты забываешь, что у нас два водителя и спальный прицеп. Пока один позади дрыхнет, другой ведет. Так мы будем в Мексике послезавтра.

У Мардера не осталось сил на споры. Скелли уселся за руль и погнал по шоссе, удаляясь от залитой светом автострады. Уж это точно что?то напоминает, утомленно думал Мардер, развалившись на сиденье: когда едешь по черной дороге и не знаешь куда.

Опять Таиланд. Он ехал в трехтонном грузовичке с двумя другими парнями из своего подразделения. Ни имен, ни лиц он вспомнить не мог; просто тройка пинбольщиков, взявших увольнение, уставших пялиться в экраны и желающих развлечься.

Посовещавшись, они проигнорировали район солдатских баров и борделей, облепивших потную тушу Нахрен?Фена, словно вошки, и двинули на юг, в тропическую ночь. Они отправились на поиски настоящего Таиланда, хотя молодого Мардера и поддельный приводил в трепет. Его взросление пришлось на конец пятидесятых и начало шестидесятых в одном из католических приходов Бруклина, и весь его подростковый сексуальный опыт сводился к возне с плохими девчонками из его же квартала, причем острота ощущений притуплялась ужасом перед беременностью и строгими заветами старой церкви, отнюдь не поощрявшей распущенность. И вдруг он перенесся в общество, где о половой воздержанности и не слышали. Даже окрестности авиабазы, сильно американизированные, будоражили кровь – ах, эти смуглые девушки, эти гибкие, податливые тела! Так что же ожидало его в глубине страны, где все должно быть по?настоящему? Они ехали и ехали, и внезапно наступила тропическая ночь, а они все ехали, то и дело сбиваясь с пути, а дорога становилась все хуже, приходилось переправляться через ручьи; ребяческая удаль гнала их все дальше в теплую бархатную тьму, и вот впереди показались огни.

 

Впереди показались огни. Скелли сбросил скорость, присматриваясь. Это был придорожный бар – неприглядная бетонная коробка. Крошечные окна освещались неоновой рекламой пива, на дворе перед зданием торчали волосатые мужики и их вовсю дымящие подруги с туповатыми лицами. Тут же рядком выстроились тюнингованные «Харлеи», отражая хромированными рамами цветные сполохи рекламы. Скелли проехал мимо, но тут же притормозил; Мардер сказал:

– Давай не здесь, Скелли.

Но тот, конечно, уже выруливал задним ходом на стоянку, стараясь встать подальше от мотоциклов. Мардер не стал даже утруждать себя пререканиями. Вместо этого он наведался в прицеп и вышел оттуда во фланелевой рубашке навыпуск.

– Знаешь, – проговорил Скелли, – тут у них вряд ли есть дресс?код.

– Я замерз, – отозвался Мардер, и его спутник походкой нахального коротышки двинулся по стоянке, махая рукой и покрикивая озадаченным байкерам: «Добрый вечер, добрый вечерочек, джентльмены». То же повторилось и внутри, в помещении с низким потолком, пропитанном табачной вонью и застарелым пивным духом. В задней части бара бильярдный стол, из музыкального автомата гремит песня Мерла Хаггарда, за стойкой – мужеподобная крашеная блондинка, вся в татуировках, а над ней – большой конфедератский флаг.

 

Заходя в незнакомый бар в незнакомом месте, чувствуешь себя не в своей тарелке… И вновь без спроса пробудилась память – воспоминание о том, как они впервые встретились со Скелли. Это случилось в баре, который они разыскали в городишке километрах в сорока от периметра авиабазы – большой открытой хибаре, возвышавшейся над землей на столбах. Ржавая жестяная крыша, разбитый бамбуковый пол, в воздухе – сладкий душок рисового вина и те характерные кухонные запахи, которые в этой части Азии были повсюду: древесного угля, рисового отвара, запеченного мяса, маслянистых приправ. Цветные фонари едва разгоняли мрак. Когда они трое вошли, на них посмотрели все присутствующие, и далеко не дружелюбно. Обстановка заведения состояла из стойки – точнее, тиковых досок, уложенных на бочки из?под нефтепродуктов, – пары круглых столов, переделанных из кабельных барабанов, и горстки разномастных ротанговых табуретов. За одним из столов сидели четверо мужчин, трое – щуплые, низкорослые, смуглые, коротко подстриженные. Одеты они были в поношенные клетчатые рубашки и шорты, сделанные из маскировочных костюмов.

Монтаньяры, подумал он. Вживую он их видел в первый раз, но кое?что слышал – это были представители горных племен, сражавшиеся под началом ЦРУ и спецвойск. Об этом красноречиво говорили латунные браслеты у них на запястьях. На рынках в Сайгоне продавались грубые копии, их носили многие американские солдаты, но эти браслеты походили на подлинные – тонкие, с затейливой гравировкой. Четвертый оказался американцем – низенький парень с толстым приплюснутым носом и внушительными мускулами, явно солдат, хотя он и отпустил волосы длиннее, чем принято в армии. На нем была форменная светло?зеленая рубашка, каких Мардеру еще не доводилось встречать, с обрезанными и уже расползающимися рукавами. У него тоже имелся браслет.

Незнакомец коротко взглянул на троих вошедших, в полной тишине произнес какую?то фразу на гнусавом щебечущем языке, и бар взорвался смехом. Смеялись две официантки, смеялась, разевая черную дыру рта, беззубая женщина за стойкой, смеялись монтаньяры и все прочие мужчины, и всем это казалось ну просто уморительным. Мардеру хотелось знать, в чем суть шутки, но он слишком смутился, чтобы спрашивать. Один из спутников, оценив ситуацию, потянул его за рукав. Может, не стоит…

Однако Мардер смело прошел к стойке, показал три пальца, сказал: «Бир хап», и женщина, хихикая в кулак, извлекла на свет три бутылки «Сингхи». Попивая пиво, Мардер то и дело посматривал на американца. Хотя тот не шумел и не буйствовал, все внимание в баре было сосредоточено на нем. Официантки ловили каждое его словечко; три монтаньяра со всей очевидностью считали его солнцем, вокруг которого вращаются они сами. Мардер никогда еще не сталкивался с подобным человеком, но читал о таких – прирожденных лидерах и бойцах, ничуть не похожих на его собственных начальников, которые больше напоминали мелких бюрократов. Лоуренс Аравийский из фильма привел его когда?то в восхищение – и вот он в реальной жизни.

Взглянув в очередной раз в сторону американца, Мардер обнаружил, что тот тоже смотрит на него. Голубые глаза, но взгляд блеклый, непроницаемый, как у его спутников; равнодушный, чуть враждебный, но только чуть, словно чтобы показать, что Мардер слишком незначительная фигура и не стоит тратить на него силы. Почувствовав, что краснеет, Мардер сосредоточился на пиве и тихой нервной болтовне своих приятелей. Быстро прикончив бутылку, он без труда убедил их поискать какое?нибудь более гостеприимное заведение.

 

Как выяснилось, из еды в байкерском баре подавали только фасованные шкварки и орешки, а также содержимое больших стеклянных емкостей, заполненных мутной жидкостью, в которой плавали маринованные яйца и свиные ножки. Скелли принялся восполнять потраченные калории пивом «Джекс» и стопками «Джима Бима». Мардер посасывал выпивку из собственной бутылки, в душе готовясь к неизбежному. Полдюжины байкеров играли в бильярд, еще с десяток сидели у стойки или за столами. Чужаков они игнорировали, но не выпускали из виду, поджидая подходящего случая. Громила в усеянной заклепками джинсовой жилетке, восседавший на соседнем табурете, то и дело подталкивал Мардера. То же самое, скорее всего, творилось и со стороны Скелли – там сидел косматый пузан с татуировкой в виде эсэсовского черепа на загривке. Перейти к активным действия будет совсем не сложно.

– Мадам, а что это у вас за флаг такой? Что он символизирует?

Скелли указывал на знамя конфедератов; говорил он громко и с рафинированными интонациями выпускника элитной школы с Восточного побережья – как ни удивительно, он и в самом деле им был.

– Это флаг повстанцев. – Стих перестук бильярдных шаров; начали подтягиваться люди из задней части помещения, так что аудитория у Скелли набралась солидная.

Мардер достал из кармана сотенную купюру, сложил ее, подсунул под пивную бутылку и потихоньку двинулся к выходу.

Скелли изволил полюбопытствовать, с чего бы это приличному питейному заведению выставлять напоказ символ ужасной измены, более того – символ богатеев, считавших себя вправе трахать беспомощных рабынь, пускай кожа у многих из них была белее, чем у людей в этом баре, а потом продавать прижитых дочерей в бордели – хотя нет, сначала они давали попользоваться сводными сестрами своим сыновьям. Да, пусть же гордо реет славное знамя – символ права трахать собственных сестер, – напоминая о том, что бедных идиотов обманом заставили проливать кровь за это право; по мнению Скелли, Бобби Ли[9] и всех прочих предателей в чине выше майора следовало бы вздернуть на самом высоком…

Первым замахнулся мистер Череп. Мардер не раз видел Скелли в деле и всегда поражался, насколько же тот быстр – он и сейчас оставался идеальной машиной для причинения боли. Просто для Скелли время бежало чуть стремительней, чем для всех остальных, и – до определенных пределов – алкоголь его не замедлял.

Удар пришелся в воздух, потому что Скелли уже пригнулся и вогнал кулак байкеру в пах. Тот с воплем повалился набок, эпично извергая содержимое желудка. Мистер Жилет попытался вцепиться Скелли в шею, но вместо этого загадочным образом оказался в воздухе и обрушился на соседний стол. К этому моменту барменша вытащила из?под стойки обрезанную бейсбольную биту и нацелилась на голову Скелли. Тот отвел удар левой рукой, тут же перехватил биту и рванул женщину на себя. Ее лицо с ужасным хрустом впечаталось в стойку, брызнула кровь, окропив оставленную Мардером сотню, а у Скелли теперь была бита.

Он просто пошел с ней на толпу – то есть навстречу гибели, потому что там было не меньше дюжины людей, вооружившихся киями, стульями, бутылками, в одном случае даже толстой велосипедной цепью, но тут Мардер достал из?за пояса свой навороченный пистолет и пальнул в потолок.

Все застыли, и на секунду в баре стало тише, чем в музее изящных искусств. Скелли обернулся и вопросительно посмотрел на друга, слегка нахмурясь, – как ребенок в песочнице, которого позвали домой. Мардер подскочил к нему, обхватил свободной рукой и крикнул:

– Простите моего друга, у него до сих пор башку клинит после Вьетнама. Вьетнама, мать его! На стойке деньги, мы угощаем. Извините за неудобства.

Он потащил Скелли к двери. Люди на стоянке попятились, увидев пистолет, но Мардер был уверен, что хотя бы у одного тоже найдется пушка и воспользуется он ею с минуты на минуту.

Раздался первый выстрел, мимо прожужжала пуля. Мардер в ответ разнес обе неоновые вывески. Байкеры бросились врассыпную. Он отпустил Скелли, они вместе добрались до кемпера и укрылись за ним от толпы.

– Давай ключи, – сказал Мардер.

– Я тебя умоляю! – откликнулся Скелли, после чего нырнул в кабину с пассажирской стороны, перебрался на водительское сиденье и завел мотор. Мардер шмыгнул следом, и машина сорвалась с места. Послышались новые выстрелы, в бока и зад кемпера заколотили пули.

Потом Скелли дал по тормозам и с силой крутанул руль, заставив «Форд» одним махом развернуться. На кошмарное мгновение автомобиль завис в неустойчивости, затем все четыре колеса врезались в асфальт, и они снова рванули в сторону бара, набирая скорость. Ветровое стекло пробила пуля, но Скелли протаранил защитной решеткой шеренгу «Харлеев», и те повалились, как костяшки домино, – одни отбросило прочь, другие угодили под увесистые колеса пикапа. Стрельба возобновилась: Мардер слышал, как пули стучат по его новенькому кемперу.

Скелли сделал еще один разворот, вылетев на шоссе и попутно сбив дорожный знак. Мардер сполз на коврик и закрыл голову руками. Снизу – жуткий металлический скрежет, сверху – пальба. Мардер в буквальном смысле начал молиться, одновременно смеясь – про себя – над абсурдом происходящего.

Теперь они мчались в направлении автострады. В зеркале заднего вида полыхало пламя – вероятно, рванул бензобак у одного из мотоциклов. Поразительно, но никому не удалось продырявить им шины, никто не угодил в них самих, в бензобак или баллон с пропаном. Мардер принял нормальную позу. Скелли сказал:

– Черт, а знаешь что? Жрать хочется. Я бы заглянул в «Хардиз». Что думаешь?

– «Хардиз» был бы самое то, – ответил Мардер. – Я не против.

 

Его разбудило солнце, бьющее в глаза. Точнее, луч – яркий и тонкий, как лазер, он проникал в прицеп через пулевое отверстие. Мардеру не сразу удалось вспомнить, где он и как тут очутился. Машина не двигалась. Слышно было только завывание ветра и, где?то вдалеке, бренькающее кантри. Он слез с кровати и спустился в основной отсек. Ну что ж, вот тебе и покупка – хорошо же он вложил четырнадцать тысяч. Почти все окна оказались разбиты, мебель – в выбоинах от пуль. Пол был усеян осколками стекла, щепками и розовыми клочками изоляции. Если же забыть про косметический ущерб, то функциональных повреждений трейлер не понес: освещение работало, холодильник холодил, унитаз поглощал мочу, душ давал воду. Мардер скинул одежду и сполоснулся.

Облачившись в чистую футболку, джинсы и потертые кожаные гуарачи, он вышел на улицу. Оказалось, что кемпер припаркован на небольшой стоянке с видом на общественный пляж или что?то подобное. Должно быть, маслянистая зеленоватая зыбь волн, накатывающих на берег, – это Мексиканский залив. Вдоль горизонта серой кляксой полз большой военный корабль. Скелли было не видать.

Мардер достал «Айфон», чтобы определить свое местоположение. Проигнорировав многочисленные поступившие сообщения, он сверился с мобильной картой и обнаружил, что находится близ 90?й автострады, в парке недалеко от Паскагулы, штат Миссисипи. За ночь и утро Скелли проехал больше семисот миль. Сейчас, наверное, выжат как лимон – и где он, интересно?

 

Поскольку трейлер теперь не запирался, а оставлять деньги и оружие без присмотра было нельзя, Мардер занялся легкой уборкой. Он зарядил телефон. Вооружившись метелкой и совком, которые шли в комплекте с прицепом, очистил пол и прочие поверхности от стекла и другого мусора, приготовил себе кружку растворимого кофе на плитке и съел упаковку холодной жирной картошки фри, оставшейся с предыдущей ночи. Подкрепив таким образом силы, он разместился на пассажирском сиденье, включил радио и начал ждать.

Ждать Мардер умел. Собственно, этому он научился у Скелли, давным?давно. Скелли говорил, что выживание в бою во многом зависит от того, знаешь ли ты, когда можно двигаться, а когда нет. И не двигаться – то есть замирать и будто бы исчезать – было очень сложно, особенно крупным, беспокойным, пугливым американцам. Однако Скелли выработал в себе это умение, а вслед за ним и Мардер – под его усердным руководством.

 

Он ждал в грузовике. Жара еще только набирала силу – было рано, едва?едва забрезжила заря. Мардер получил приказ явиться к командиру части, подполковнику Хонусу Фолджеру по прозвищу «Хани». Фолджер практиковался на стрельбище Нахон?Фанома. Он придерживался установки, что каждый человек под его командованием должен хорошо стрелять и при исполнении служебных обязанностей всегда иметь при себе личное оружие, хотя вероятность того, что авиационщикам доведется отражать атаку на базу, была невелика – более того, смехотворна. Так или иначе, все пинбольщики служили под его началом, и всем им приходилось практиковаться, не исключая и самого командира. Вот и сейчас он стоял в стандартной позиции и палил из сорок пятого, а его порученцы благоговеющей кучкой выстроились позади огневого рубежа.

Когда он закончил, разрядил оружие и убрал его в изящную плечевую кобуру, адъютант властным жестом поманил Мардера; тот выскочил из машины, бодрым шагом подошел к офицеру, отдал честь и доложил о прибытии.

Смерив его взглядом, подполковник указал на кобуру с армейским сорок пятым у него на бедре.

– Умеешь стрелять из этой штуки, сынок?

– Так точно, сэр, – ответил Мардер.

– Тогда давай.

Техники установили на десятиметровой отметке новую мишень в форме человеческого силуэта, и после семи выстрелов Мардера в ее голове осталась единственная рваная дыра.

Мясистое красное лицо Хани озарилось улыбкой.

– Видите? Вот чего можно достичь, если потренироваться чуток, – с издевкой бросил он своим адъютантам, затем, понизив голос, обратился к Мардеру: – Ты же не в долбаных ВВС научился так стрелять, правда?

– Никак нет, сэр. Я в детстве стрелял. Много.

– Ты ведь из сельской местности?

– Никак нет, сэр. Из Бруклина.

Подполковник удивленно крякнул.

– Иди?ка сюда, мне надо с тобой поговорить.

Они прошли туда, где под полосатым зонтиком, явно не из военных запасов, стоял стол и нескольку стульев, и присели.

– Мардер, я уже давно поглядываю на тебя, – сказал Хани. – Ты парень смышленый и вроде бы не робкого десятка. У меня на такие вещи чутье. Ты не для того создан, чтоб всю войну протаращиться в экран. Я прав?

– Так точно, сэр.

– Тогда скажи мне, что ты думаешь, сынок. Имеется в виду, про «Иглу Уайт» и «Альфу». У нас в ВВС полагают, что это отличная программа, что она изменит ход войны. Чтобы вести бои на юге, чарли[10] требуется по триста тонн в день, и если мы задушим каналы поставки, то Вьетконг зачахнет и распадется. И нам это по силам, по силам! Если на какой?то точке Тропы пернет мышка, то я хочу об этом знать, и если это мышка?коммуняка, хочу сбросить на нее бомбу – и не куда?нибудь рядом, заметь, а прямо на нее. Так скажи мне, сынок, почему я до сих пор не могу этого сделать? Почему, черт побери, эти грузы до сих пор просачиваются к ним?

– Не могу знать, сэр. У нас в разведке я на самом конце пищевой цепи.

– Потому я тебя и спрашиваю, рядовой. Я хочу знать, как это выглядит из окопов.

– Что ж, сэр, – проговорил Мардер после некоторых раздумий, – первая проблема – это сама идея Тропы. Это ведь не тропа никакая, а целая сеть дорожных путей, которая постоянно расширяется и совершенствуется стараниями армии рабочих. Тут достаточно посмотреть на карты, сэр. Плюс датчики разбрасываются с самолетов – вроде бы над дорогами, но только приблизительно. Какие?то, теоретически, уходят в землю, как дротики; другие зацепляются парашютами за деревья и остаются там висеть. Но точно мы этого не знаем. Тут дело случая. А вторая проблема в том, что вьетконговцы не дураки. Они наверняка знают про датчики; может быть, даже разобрали их на части и выяснили, как они работают. Насколько можно судить, они нашли уже целую кучу и перенесли туда, где пользы от датчиков никакой. Ну и вообще, вы вот сказали «задушить». По сути, у нас тут наставлено компьютеров на миллионы долларов, и авиатехники не меньше, и все ради того, чтобы можно было сбросить бомбу на какой?нибудь русский грузовик времен Второй мировой и подорвать партию риса, которой цена тысяча долларов. Я что хочу сказать – а вдруг у нас кончатся деньги раньше, чем у них рис?

Подполковник нахмурился.

– А тебе не кажется, что это немножко выходит за рамки твоей компетенции, рядовой Мардер?

– Так точно, сэр. Как я и говорил, но вы сами попросили меня…

– Да, да, но в остальном ты, пожалуй, прав. Очень проницательно, Мардер. Вижу, я не ошибся на твой счет. А теперь позволь спросить вот что: как это исправить? Как добиться, чтобы мы знали положение каждой единицы техники в этой твоей сети? Что нам для этого нужно?

– Не знаю, сэр. Ежедневно обновляемый график поставок и маршрутную карту Центрального управления по делам Южного Вьетнама?

Фолджер расхохотался.

– Да, это все бы решило. Но раз уж так не получается, – сынок, сейчас я скажу тебе одну вещь, о которой в этих краях знает от силы человек десять, – есть у нас на уме кое?что не хуже этого. Наши разработали новый тип датчика, не больше стандартного софтбольного мяча. Его закладывают в землю прямо возле Тропы, и когда по ней проходит техника или живая сила, датчик отправляет данные о скорости и векторе движения. То есть точное местоположение объекта. Что думаешь об этом, Мардер?

– Звучит здорово, сэр. И кто же их будет закладывать?

– КОВПВ[11] поручило это группе спецназначения – ты же слышал про так называемых «зеленых беретов» и их союзничков из джунглей? Я настаивал, что ВВС и сами способны проникнуть куда надо и разместить датчики, но мне, увы, отказали. В сущности, войну ведут наземные войска, и им позволяют поступать как им заблагорассудится. И все?таки в одном пункте мы добились своего. КОВПВ уполномочило группы связи ВВС США действовать совместно со спецназом – проверять аппаратуру по размещении и обслуживать ретрансляторы.

– Ретрансляторы, сэр?

– Да, это нечто вроде усилителей сети. У мячиков не особо большой диапазон, и по техническим причинам, в которые я не буду вдаваться, их сигнал необходимо переправлять на стационарные установки, а с них уже на EC?121[12]. Установки эти переносные, их нужно будет закапывать в строго определенных точках дорожной сети, и эта задача естественным образом ложится на наши плечи. Строго говоря, на техников?добровольцев, которые проникнут в джунгли вместе со спецназовцами и их друзьями?монтаньярами и сделают что положено. Ты же понимаешь, что это означает? У нас наконец?то появится настоящая электронная сеть из датчиков, расположенных по всей протяженности сети в определенных позициях. И ничто уже не просочится на юг без нашего ведома. По сравнению с тем, что мы имеем сейчас, точность вырастет на порядок. Расколошматим этих сволочей к чертовой матери. И еще кое?что: техник обязан будет следить, чтобы установка МОТСов производилась должным образом.

– Мопсов, сэр?

– Модулей обнаружения транспортных средств. Мячиков. Нам ведь не надо, чтобы наши маленькие друзья разбрасывали их как попало?

– Никак нет, сэр. Так, поправьте меня, если я чего?то не понял. От этих техников?добровольцев требуется безо всякой поддержки отправиться в самое враждебное нам место на земле в компании самых опасных людей, какие у нас только есть, и внедрять там не опробованные толком технологии. Если технология сработает, то на этих добровольцах сосредоточится внимание всей Вьетнамской народной армии, и, кроме того, данным добровольцам будет поручено шпионить за самыми опасными людьми, какими мы располагаем, а эти самые люди будут защищать их от ВНА. Я нигде не ошибся, сэр?

Полковник смерил его долгим взглядом. Мардер ответил тем же.

– А ты, я вижу, откровенный сукин сын, Мардер.

– Так точно, сэр. Стараюсь. Это экономит время, и вообще, если б вам было надо, чтобы вам задницу лизали, то на это у вас есть вон те парни.

Он широким жестом обвел поджидавших статистов.

– И недалекий от наглости, что уже чревато.

– Так точно, сэр, но я пытаюсь не переступать этой грани. Вы мне показались прямым человеком, с которым можно поговорить начистоту. И вы, и я знаем, что это задание не сильно отличается от самоубийства. Если же о положительных моментах, то добровольцы, естественно, будут повышены в звании и получат надбавку за особо опасные условия службы.

– Естественно. Но еще прошу учесть, что если кто?то из этих добровольцев попадет в беду, на эвакуацию будут брошены все силы Седьмой воздушной армии.

– Отрадно слышать, сэр. В таком случае с радостью записался бы в добровольцы. Кстати говоря, у этой миссии есть название, сэр?

– Да, мы называем ее «Железный тунец», – сказал Хани Фолджер. Он встал; встал и Мардер. – Начальству немедленно докладываешь, что у тебя новый приказ, – добавил он, напряженно всматриваясь в горизонт, словно мог бы разглядеть ту самую Тропу, если б как следует постарался. – И вот еще что, Мардер. Чтобы, мать твою, никому ни слова.

 

Мардер воспроизвел этот разговор в памяти и остался приятно удивлен тем, что ему это еще по силам. Так ли все происходило на самом деле, он не смог бы сказать. Он помнил, как ощущались в руке те маленькие устройства, которые они сразу же окрестили «мопсами», помнил этот сизифов труд, тяжесть ретрансляторов на своей спине. Образ Хани Фолджера слился с другими: все в том же чине подполковника он уволился из ВВС в 1971?м и ушел в военную промышленность; устроившись в «Рейтеон»[13], сколотил состояние, баллотировался в конгресс от Аризоны, победил, а потом, как и многие сенаторы, пошел на дно из?за ссудосберегательного скандала[14]. Мардеру вспомнилось, какое выражение – испуганного оленя в свете фар, как и у всех остальных, – было на его лице, заметно прибавившем в мясистости, когда он выходил из зала суда после оглашения обвинительного акта. Этот кадр врезался в память сильнее, чем встреча под полосатым зонтиком на стрельбище в Нахрен?Фене, которая изменила его жизнь.

 

На стоянке был припаркован еще один автомобиль – большой «дом на колесах», из которого чуть ранее и доносилась музыка. Постепенно прибывали другие машины, легковушки и кемперы. Мардер пытался вспомнить имена остальных добровольцев из своей группы – высокого бледного парня из Теннесси и итальянца из Провиденса, которого они звали Землекопом. Землекоп и?..

Пока он предавался размышлениям, распахнулась задняя дверь «дома на колесах», и на пороге возник Скелли, а вслед за ним – блондинка средних лет со взъерошенными волосами и загорелым лицом. Она нежно обняла Скелли, и над стоянкой разнесся ее звонкий смех, заглушив крики чаек. Затем вышла еще одна женщина – с такой же соломенной шевелюрой, но уже не похожая на хорька, даже хорошенькая, и немного моложе первой. Сестры, судя по всему.

Скелли помахал им на прощанье, сестры послали ему по воздушному поцелую и помахали в ответ. Усевшись на водительское место, он вставил ключ зажигания и поинтересовался:

– Как насчет завтрака, шеф? Я голодный, как лошадь.

– А что, завтрак не входил в пакет услуг?

Пикап взревел и пришел в движение.

– Нет, у нас нашлись другие занятия, – сказал Скелли. – Кстати говоря, это были сестры Кроумер из Амарилло. Санни и Банни. Тоже путешествуют по этому славному краю, совсем как мы с тобой.

– Так зрелые же не в твоем вкусе, разве нет?

– Вкус тут ни при чем, шеф. Тут скорее было одно из «деяний милосердных»[15], как говорите вы, католики. Думаю, эти леди уже какое?то время не имели удовольствия пребывать в обществе серьезного джентльмена. А еще они добрые христианки. Сколь же часто взывали они к имени Господню во время наших совместных трудов! Знаешь, надо было и тебя позвать. Отзывчивость этих дам растопила бы твое холодное?холодное сердце. Ого, а вот и «Панкейк?Хаус».

– Сильно же им приспичило, если согласились на старикашку, – заметил Мардер, когда они парковались на стоянке перед рестораном.

– Знаешь, Мардер, такое жестокосердие тебе не к лицу. По правде сказать, у них имелись все необходимые вспомогательные устройства и препараты; некоторые из них оскорбили бы чувства такого унылого консерватора и католика, как ты, так что лучше умолчу о них.

Они вышли из машины, и Мардер сразу направился к столику, с которого хорошо просматривалась стоянка. Усевшись, он заговорил:

– Кстати, о Санни и Банни. Я тут думал о старине Хани Фолджере. Помнишь такого?

Скелли наморщил нос.

– А, этот дурила. С чего ты вспомнил?то о нем? Ты же никогда не думаешь о войне.

– Не знаю. Может, из?за общения с тобой открылись шлюзы памяти. Только в ней полно всяких дырок. Взять вот тех двух ребят, с которыми я проходил подготовку. У одного была кличка Землекоп…

– Свинокоп Ласкалья. Эдвард Дж. Другой – Хейден, Форд Т. Его звали то Пеструшкой, то Пегим – из?за той белой фигни в волосах.

– А мне ведь кличку так и не дали, да? Ты вот вроде был Череп…

– Нет, кажется, не дали. Мы тебя звали просто Мардером. Ты для клички был слишком пресный, прятал все под пончо, если мне память не изменяет. Человек?загадка. И сейчас таким остался.

– В отличие от тебя – весь нараспашку, как южное небо.

– Именно так, – кивнул Скелли, а потом с ослепительной улыбкой обратился к официантке: – Да, мисс, мне черный кофе и стопку блинов – высотой с тебя, красавица.

 

3

 

Кармел Мардер рассекала воды бассейна имени Зесигеров при МТИ; ее длинные руки отмахивали метр за метром, а мыслями овладело зудящее беспокойство. Она понимала, что это все из?за недостатка сосредоточенности, что настоящие чемпионы во время тренировок думают только о совершенствовании своих движений, однако Кармел была не из таких. Она готовилась к соревнованиям по вольному плаванию на восьмисотметровой дистанции, дававшейся ей лучше всего, – а значит, должна была каждый день наведываться в этот прекрасный, олимпийского класса, бассейн и проходить эту дистанцию не менее десяти раз. Будучи ответственной до неприличия, она редко пропускала тренировки, но отдавала себе отчет в том, что у нее нет воли к победе, отличающей истинного чемпиона; когда ты просто не можешь думать ни о чем другом, кроме (как сказал один чемпион, и сказал правильно) питания, сна и плавания.

Она же, напротив, думала о массе всяческих вещей, думала о них и тогда, когда заканчивала четырнадцатую пятидесятиметровку, – увеличивая, вероятно, свое время на несколько лишних долей секунды, создавая обратную психическую тягу, неуловимо тормозившую движение тела сквозь воду. Работу тоже как?то надо было уместить сюда – между плаванием и перекусами. Она входила в группу, трудившуюся над будущим промышленного производства – в форме 3D?принтера, или робота, умеющего воспроизводить самого себя. Теоретически достаточно оставить такого малютку в открытом поле, снабдив его источником питания и сырьем, и спустя какое?то время у вас будет комплекс, способный изготовлять все, что только можно изготовить из металла и пластика, и практически в любых масштабах, если запрограммировать исходные машины так, чтобы они производили увеличенные копии самих себя. Конечно, 3D?принтеры существовали уже много лет, но, по сути, это были игрушки для создания прототипов и художественных изделий. Ее группа работала над производством реальных предметов, начиная с самих машин. Проект назвали «Эшер» в честь знаменитого рисунка Маурица Эшера, на котором рука художника рисует саму себя, рисующую руку.

Работа никогда не отпускала ее, преследовала во снах, вмешивалась в нечастые романтические отношения. («О чем ты думаешь?» – спрашивали ее с улыбкой, и она отвечала: «Ни о чем». Но думала о работе – то есть обо всем.) Теперь, однако, ее осаждали беспокойные мысли, никак не связанные с работой: где папа? И чем он занят?

Шестнадцать кругов. Она в одно движение, как выдра на камень, выскользнула на кромку бассейна и проверила время финального круга по наручным часам. 8:29:12. Лучше, чем почти у всех прочих женщин на планете Земля, не считая примерно сотни особ, которые выступали на международных соревнованиях и практически все без исключения могли проплыть восьмисотметровку менее чем за 8 минут 20 секунд. Кармел вздохнула и дала телу почувствовать боль, а мышцам наполниться молочной кислотой, позволила дыханию вернуться к нормальному ритму.

Потом она встала, поправила купальник, прикрыв оголившийся полумесяц ягодицы, и стянула очки с купальной шапочкой, явив миру бледно?зеленые глаза и темно?рыжие волосы с пробором посредине, торчавшие короткими космами. Она подхватила полотенце и журнал тренировок и двинулась к раздевалке; сведущий в профессиональном плавании человек без труда разглядел бы, что у нее идеальное для пловчихи тело: небольшая голова, широкие плечи, скромные грудь и бедра, руки как лопаты, ноги как плавники. И еще это лицо.

– Приветик, Стата, – окликнул ее молодой человек в коридоре, еще один завсегдатай бассейна, тоже направлявшийся к раздевалке. Она помахала ему, но поболтать не остановилась. Когда люди спрашивали, откуда у нее такое странное прозвище, она отвечала уклончиво – семейное, мол, и, в общем?то, не кривила душой, поскольку кличку придумал ее старший брат. Но позже, если человек ей нравился и они оставались наедине, Кармел принимала позу: на голове зеленая поролоновая корона с зубцами, в поднятой правой руке – фонарик, на сгибе левой – толстая книга, а на лице суровое выражение.

В ответ обычно доносилось «Мать твою» или изумленный хохот, поскольку Кармел Беатрис Мария Мардер?и?д’Арьес, с ее широким лбом, массивным и прямым как стрела носом с толстой переносицей, с глубоко посаженными глазами и тяжелыми веками, с пышными лепестками губ, выглядела в точности (за вычетом цвета лица – розовато?золотистого, а не зеленого от патины) как статуя Свободы. Ее внешность одновременно завораживала типичных обитателей инженерных лабораторий МТИ и приводила их в ужас, что вполне устраивало Кармел: она предпочитала воспринимать своих коллег?мужчин бесполыми, как будто они были грубоватыми, но все равно милыми младшими братьями. Преподаватели и заезжие гении ее тоже не интересовали. Когда ей хотелось отношений, то проблем с этим не возникало, но счастливчиков она выбирала там, куда эти чудики не заглядывали, подальше от университетских районов Кембриджа.

Она сменила купальник на джинсы, высокие кеды «Конверс» и рубашку?сафари – цвета хаки, со множеством карманов, забитых разнообразными вещами, без которых Кармел чувствовала себя голой: нож, инструменты, ручка «Ротринг», блокноты, сотовый, всяческие гаджеты. Она перешла Масс?авеню и направилась к третьему корпусу, где делила крошечный кабинет с аспиранткой китайско?вьетнамского происхождения по имени Карен Лю и где базировался проект «Эшер». Лю, как и всегда, была на месте, в ушах – наушники?капельки, все внимание приковано к модели руки?манипулятора на экране. Стата уселась за собственный компьютер и взялась за дело, прерванное ради тренировки: разработку руки?манипулятора с тремя пальцами, предназначением которой было извлекать детали из емкости для спекания, подставлять их под воздушную струю, чтобы сдуть стальную пыль, далее перемещать в печь, доставать оттуда по мере готовности и передавать на сборочное устройство. Как и с прочими узлами «Эшера», основная проблема сводилась к следующему: все части машины должны изготавливаться самой машиной в рамках того же самого трехмерного производственного процесса. Все обязано быть простым и при этом – работать. По отдельности достичь этих целей не составляло труда; добиться обеих сразу – это уже инженерия с большой буквы. Пример того, что в лаборатории называли «афоризмами доктора Шу».

Она включила монитор, вызвала таблицы, в которых сопоставлялись прочность, вес и стоимость различных материалов, а также их пригодность для 3D?процессов, и стала делать заметки, затем запустила проектировочную программу и опробовала эти комбинации в своих наработках. Но ни одна из них не подошла, а значит, ей придется переделывать проект с нуля, и никакого прототипа у нее к понедельнику не будет. Доктор Шумахер одарит ее печальным, разочарованным взглядом и ничего не скажет, что в каком?то смысле даже хуже, чем длинная отповедь, а затем обратится к следующему члену группы – возможно, Лю, – чей проект будет безупречным.

Лю издала вопль, сорвала наушники и проговорила что?то по?китайски – судя по тону, ее мама таких выражений не одобрила бы.

– Что это означает? – спросила Стата.

Покраснев, Лю закатила глаза.

– Это означает «кто?то подмешал лобковых волос в ростки фасоли». Знаешь, когда что?то не складывается из?за единственной мелочи. Как говорят американцы?

– Муха в сиропе? В чем проблема?

– В том, что пространство, отведенное для этого манипулятора, слишком мало?. Я могла бы использовать составной рычаг, но тогда деталь получится чересчур сложной, собирать такую – зубная боль, да?

– Головная боль, – машинально поправила Стата. Она уставилась через плечо Лю на огромный экран. Минуту спустя ее осенило.

– Можно использовать два манипулятора поменьше, сверху и снизу. Это подойдет.

– Два манипулятора? А так получится?

– Конечно. Это же 3D?печать, материал – не главный ограничитель. Они должны зеркалить друг друга, но это уже раз плюнуть.

– Раз плюнуть, – повторила Лю. – Да, вижу. Спасибо, Стата!

Она водрузила наушники на место и вновь сконцентрировала свой сверхчеловеческий интеллект на экране. Мыслить вне рамок у Лю получалось так себе, но в их пределах ей не было равных.

– Не за что, – сказала Стата и обратила взгляд к собственному экрану. Проблемы других людей она решала с легкостью, в отличие от своих, так уж сложилось. Но нет, это глупо, ни к чему впадать в отчаяние, жалеть себя – это для дураков, соберись и двигайся дальше. Одна из любимых фраз ее отца. И еще одна: если застрял – не бейся лбом о стену; устрой перерыв, займись любимым делом и предоставь подсознанию искать разгадку. Кармел пыталась проделать подобное с плаванием, но на самом деле спорт был такой же трудной работой – это не какой?нибудь дешевый романчик и не прогулка в лесу.

Она нажала клавишу. С мелодичным звуком открылось новое окно.

– Вызов – папа, – распорядилась Кармел.

Пауза, дрожащие гудки – и голос робота сообщил ей, что абонент в данное время недоступен. Она дождалась сигнала голосовой почты и попросила отца перезвонить ей. И едва не добавила, что беспокоится, но удержалась. Хотя так оно и было. Она пыталась дозвониться до него уже три дня, и без всякого успеха. Разумеется, Кармел знала, как отследить местоположение мобильного телефона, и воспользовалась этим знанием, однако в последний раз телефон Ричарда Мардера появлялся в сети в Паскагуле, штат Миссисипи, и с тех пор либо оставался на том же месте, либо был выключен. Стата понятия не имела, чем ее отец мог бы заниматься в городе на Заливе и почему не выходил на связь.

Она решила, что настало время прибегнуть к программе, о которой ее отец не знал – и которая была не совсем легальной. Впрочем, как и все технически продвинутые люди ее поколения, Кармел придерживалась довольно широких взглядов на законность и тайну частной жизни. Программа использовала брешь в системе регистрации операций по кредитным картам одного крупного банка. Кармел подключилась к личному компьютеру, запустила программу и выяснила, что на этой неделе отец кредиткой не пользовался. Более того, не обнаружилось никаких расходов, связанных с поездкой, – ни авиабилетов, ни брони в гостиницах, ни наземного транспорта. Она знала, что Ричард Мардер никогда не возил с собой больших сумм наличными – а значит, либо у него имелась другая карточка, о которой Кармел не было известно, либо он изменил своим привычкам, либо же (что невозможно) путешествовал без всяких трат. Проверить другие карты, оформленные на его имя, оказалось несложно и не так уж незаконно, и результат был тот же – ничего.

Это не на шутку ее встревожило. Такую вот ненавязчивую и доброжелательную слежку за отцом она вела уже несколько лет, особенно – последние три года, со смерти матери. Ей доводилось слышать о людях, свихнувшихся после кончины супруга или супруги: они спускали деньги на самые странные вещи, связывались с дурными типами. Поэтому Кармел хотела знать, что у ее отца на уме, – учитывая, что он уже водил знакомство по меньшей мере с одним дурным человеком. Конечно же, она пыталась следить и за Патриком Френсисом Скелли, но все без толку. Согласно всеведущему Интернету, такого человека не существовало: ни кредитных карточек, ни банковского счета, ни даже электронной почты.

Вдруг ей подумалось, что отец мог уехать вместе со Скелли. Раньше он так не поступал, так с чего бы начинать теперь? Скелли был рядом все ее детство – приезжал на праздники, дарил ей большие и в основном неуместные подарки. Родные, особенно мать, относились к Скелли как к непослушному, но все же любимому псу; его всегда встречали радушно, но всерьез не воспринимали. Для детей Мардеров он был союзником в стане взрослых – тем, кто всегда поможет с запретными удовольствиями: фильм с недетским рейтингом, первый глоток бурбона, честный разговор о сексе и о прочих нехороших вещах, о которых детям знать не положено, секретный урок вождения в десять лет. Дядюшек у них не имелось: Мардер был единственным ребенком в семье, а их мать сильно отдалилась от мексиканских родственников, так что вакантное место занял Скелли. Дети знали, что во Вьетнаме он спас их отцу жизнь и потому был ответственен за их существование; это вызывало некое безотчетное восхищение, но кое?что передалось им и от отца – легкая робость, неясная скука. Стата сомневалась, что он по собственной воле остался бы с Патриком Скелли дольше чем на один долгий вечер. Так где же он тогда?

Выругавшись под нос, она закрыла шпионскую программу и стерла все следы ее использования из университетской сети. Затем отправила на свой ноутбук последнюю версию проекта – этакое обязательство для себя самой. Возможно, она поработает над проектом позже, когда… когда – что? Когда избавится от этого нервозного чувства, от томления в мыслях и конечностях, когда выяснит, где ее отец и чем он занят.

И тут же ей подумалось, что один?единственный звонок может разрешить проблему и с отцом, и с напряжением – которое, как она понимала теперь, имело сексуальную природу, по крайней мере, отчасти. Как и многие женщины ее поколения и склада ума, Стата относилась к своему телу и его потребностям с инженерной точки зрения. Она знала, что ей нравится и как это заполучить; единственная сложность – заполучить это без лишних проблем, то есть с минимальными эмоциональными затратами. Когда?нибудь она перезапустит программу, чтобы обзавестись супругом и детьми, но не сейчас. Ее озадачивали разговоры о том, что достойных мужчин уже не осталось, потому что сама находила их в избытке. Когда женщины из образованной прослойки говорили такое, они скорее имели в виду, что не осталось достойных мужчин из высшего среднего класса с заработком, выражающимся в шестизначных цифрах, которые не были бы при этом слизняками?метросексуалами, придурочными трудоголиками или геями. Может, и так, но Стате не требовалось от ее любовников ни диплома достойного колледжа (или даже школьного аттестата), ни престижной, доходной работы. Ей достаточно было чувства юмора, хорошего тела, оригинальности, практической сметки и того факта, что она им нравится. Среди последних ее парней были повар, автогонщик, главный механик этого автогонщика, детектив бостонской полиции и судостроитель.

Она скомандовала компьютеру:

– Вызов – Мик.

Это был коп.

Мардер решил сделать остановку в Батон?Руж, полагая, что в столице Луизианы отыщутся мастера, способные залатать пулевые отверстия в автомобиле. Так оно и оказалось. В «Кузовах Боба» на автостраде «Эйрлайн», в грязном маленьком офисе, достаточно было помахать пачкой купюр, чтобы упомянутый Боб уяснил суть: никакой страховки, никаких записей, никаких налогов, двойная плата за однодневную работу, начиная с этой самой минуты.

Договорившись обо всем, он переместился в «Макдоналдс» через дорогу. День выдался жаркий и обещал стать еще жарче – насыщенный, липкий зной при выцветшем ясном небе, характерный для штатов у Залива; как раз тот климат, который Мардер очень и очень не любил. Он ничего не имел против жары, пока было сухо, ему нравилось попечься на солнышке, а вот вариться заживо – нет. За свою жизнь он уже вдосталь поварился – и во Вьетнаме, и летом в Нью?Йорке.

Перед рестораном он помедлил и заглянул в окно. В общественных местах Скелли всегда занимал стратегически выгодную позицию; на этот раз он выбрал кабинку в углу – с хорошим обзором улицы, впритык к стене и с запасным выходом неподалеку. Мардер задержался на миг, стараясь не попасть в поле зрения товарища, и понаблюдал за ним – глупо, конечно, но в обществе Скелли легко было заразиться паранойей.

Скелли попивал чай со льдом и царапал что?то дешевой шариковой ручкой в маленьком блокноте. Несмотря на жару, на нем была бежевая хлопчатобумажная куртка поверх футболки, на голове – старая бейсболка с эмблемой «Ред Сокс», надвинутая по самые глаза, скрытые за солнцезащитными очками «Вьярне». Зажав блокнотик в руке, Скелли запустил другую во внутренний карман и, к удивлению Мардера, достал оттуда телефон – толстую черную штуковину с антенной величиной с карандаш. Мардер вошел. С тех пор как выросли дети и вплоть до этой поездки, ему ни разу еще не доводилось бывать в фастфудовских забегаловках, и теперь, попав в здешний кондиционированный холод, вдыхая знакомый, слегка тошнотворный запах дешевой еды, он поклялся себе не возвращаться сюда и впредь. Он прошмыгнул на сиденье, прежде чем Скелли успел убрать телефон.

– А я думал, у тебя нет сотового, Скелли.

– Его и нет.

– А что за штуку ты только что засунул в карман – бублик? Или это твой персональный вибратор?

– Это спутниковый телефон.

– Да ну. И с кем же ты разговаривал?

– С одним парнем. Ну так что с этим Бобом? Починит он твой фургон? Не то чтобы я приветствую этот ремонт. По?моему, с дырками от пуль кемпер выглядел не таким старперским – матерая такая городская колымага.

– Там, куда мы едем, нам матерость ни к чему. Нам надо стать невидимками.

– Ну да, это я вроде как уяснил. Не объяснишь ли, для чего?

– И это спрашивает главный невидимка Америки. Все просто. Я не желаю, чтобы меня тревожили. И хочу, чтобы у меня было время спокойно поразмыслить в моем мексиканском убежище. Почему это так сложно понять?

– Потому что это хрень полная. Ты вооружен до зубов, платишь только наличными и не включаешь мобильник. Отсюда вывод: ты от чего?то убегаешь. Если б я знал, от чего, то наверняка смог бы помочь.

– Очень ценю это, Патрик, и позволь со всей серьезностью заверить тебя: ни от чего я не убегаю, не прячусь. Как и ты, я старею и склонен к чудачествам. Эта поездка – одно из них. Я тебя не приглашал, но раз уж ты здесь, уважай мое стремление к анонимности. Ты вот что скажи: как у тебя этим прекрасным утром обстоят дела с огневой мощью?

– Ты про пушку, что ли? Да ну, ни фига у меня нет! – И, после короткой паузы: – Только «зиг»[16], и все.

– О, превосходно. Больше всего на свете мне хотелось бы провести свой… свой отпуск в какой?нибудь тюрьме на юге.

Мардер чуть не сказал «остаток дней», но вовремя одумался.

– Угу, так вот почему ты мне и десяти слов не сказал с тех пор, как те ребята напали на нас в Жопе, штат Джорджия? Чтоб я не отрывал тебя от твоих сраных размышлений?

– Напали на нас? Напали? Ты вломился в байкерский бар и спровоцировал драку, да такую, что мне пришлось выручать тебя при помощи огнестрельного оружия, а потом разгромил на четверть миллиона…

– Во?первых, ты с кем вообще разговариваешь? С бабулей своей? «Выручил», мой друг, неподходящее слово. «Вмешался» – тут не поспорю, «раззадорил» – да. Если б ты придержал свою пушечку в штанах, через три минуты все эти конфедератские засранцы были бы в отрубе. Ты же меня видел в деле.

– Видел. Когда тебе было двадцать три, тридцать…

– Ты на что намекаешь? Что меня списывать пора? Что все, кранты мне?

Голос Скелли достиг боевого диапазона громкости, пригодного для общения на фоне пальбы из мелкокалиберного оружия, и обычные посетители «Макдака» уже таращились на них, одни с жадным интересом, другие со страхом. Пухлый юнец в белой рубашке с бейджиком на груди достал мобильник.

Мардер резко встал.

– Да, ты старпер и пустобрех. Чтобы убедиться в этом, мы сейчас поймаем такси, разыщем бильярдный клуб, и я порву тебя в «девятку», пока Боб будет чинить мою пролетарскую колымагу.

– Размечтался, – сказал Скелли.

 

Вообще?то, Мардер лучше играл в пул, но за минувшие годы Скелли выходил победителем в большинстве случаев просто потому, что сильнее его хотел победить. Они условились сыграть одиннадцать партий, перевес в две победы – выигрыш, и Мардер затянул матч до двадцати трех партий, наслаждаясь все возрастающим беспокойством друга, но на последней расслабился и дал себя обыграть, получая не меньшее удовольствие от мальчишеского триумфа на лице Скелли. Сам он не отличался азартностью, хотя теперь подумывал временами, а не предстоит ли ему в оставшиеся дни схватка, ради победы в которой стоит отдать все, что у него есть. Было бы интересно.

В ресторанчике чуть дальше по шоссе подавали блюда из морепродуктов. Туда они и отправились и побаловали себя дарами моря, приготовленными по каджунским[17] рецептам, то есть сытно и со специями. Когда с этим было покончено, Мардер сказал:

– А почему бы тебе не позвонить Бобу и не спросить насчет грузовика? Он обещал в половине шестого.

Скелли покорно извлек свою дорогостоящую кирпичину и связался с мастером, потом вызвал такси. Боб оказался настоящим художником по части шпатлевки и краски. Все дыры были аккуратно заделаны, стеклянные секции либо заложены, либо заменены. Происхождение пулевых отверстий Боба не интересовало. Когда Скелли при нем поменял номера «Форда» на луизианские, он также не произнес ни слова.

В отличие от Мардера.

– Что за херня, позволь спросить?

– Небольшая подстраховка, так сказать. Как ты сам заметил, существует вероятность, что мы повредили кое?какое имущество этих фашистов, устроили пожар и так далее. Я подумал, что слушок мог дойти и до полиции.

– Где ты раздобыл номера?

– У одного знакомого.

– У знакомого? У какого еще?

– У того, который торгует поддельными номерами. Большего тебе знать не надо, Мардер. Выкинь из головы. Все документы в бардачке, оформлены на твое имя и так далее. Ну что, мы едем – или как?

 

После этого – бесконечные просторы Техаса. Мардер ехал всю ночь, периодически сворачивая с магистрали, чтобы перекусить в каком?нибудь местечке подальше от ресторанных сетей. Иногда попадались уютные заведеньица – например, китайский ресторанчик, в котором, удивительное дело, с нуля готовили вкуснейшие яичные роллы, а еще в одной забегаловке – божественные булочки. К западу от Сан?Антонио еда все более походила на мексиканскую, но все?таки не превращалась в нее. Мардер понял, что изголодался по блюдам, которые готовила когда?то его жена, – по кухне ее родной земли, куда он сейчас и направлялся.

Со времени его предыдущей поездки страна изменилась. Многие городки, которые в семидесятые выглядели процветающими и довольными собой, заметно истощали: витрины опустели, экономику душили отток населения, банкротство мелких фермеров и гипермаркеты. Общественная жизнь замыкалась в основном на футбольных командах из местных школ – на водонапорных башнях, на кирпичных стенах невысоких зданий, опаленных солнцем, висели большие щиты: ВПЕРЕД, «ПУМЫ»!», «ВПЕРЕД, «ЯСТРЕБЫ»!», «ВПЕРЕД, «БУНТАРИ!». На пыльных улочках городов, названных в честь пионеров и скотоводов девятнадцатого столетия, в честь героев Гражданской войны, теперь можно было встретить лишь немногих потомков этих мужей, куда больше попадалось смуглых людей и вывесок на испанском. Индейцы потихоньку возвращали свою землю, потому что у белых было все, кроме детей, а те, что были, хотели жить так, как показывают по телевизору, а не так, как живут в маленьких американских городках.

Мардер считал себя патриотом, но, как и у многих мужчин его возраста, его патриотизм относился к нации, которой как бы уже и не существовало. Очевидно, проект современности провалился; сейчас Мардер ехал в страну, где он провалился с особенным треском, – все эти великолепные идеи о пересадке религии, экономики, об импорте революции, индустриализации, образования, даже свободы, все они потерпели крах, либо же их пытались реализовать так коряво, что они и не могли сработать, не могли ничего изменить в древней натуре этого края и населяющего его народа. В итоге осталась причудливая, непостижимая страна, которую Мардер не понимал, но любил – как любил свою жену, не понимая ее.

Местность поднималась. Мардер покинул магистраль и по внутриштатной дороге углубился в горы Дейвиса. Он и забыл, что в Техасе есть горы, – но вот они: влажно, прохладно, всюду зелень и струящиеся ручьи, запах сосны и шалфея. Когда шоссе завело их в лесной парк, Мардер остановился на обзорной площадке.

– Славный уголок, – сказал Скелли. Вопреки обыкновению, он сидел на пассажирском месте: как правило, дневное время он проводил в фургоне, отсыпаясь и выполняя разнообразную работу, для которой требовались его навороченный ноутбук и телефон. Еще он утверждал, что стиль вождения Мардера его удручает. – Только Техас его не заслужил, конечно, – добавил Скелли. Он закурил новую сигарету и между затяжками стряхивал пепел за окно – для него верх уважительности. На пачке значилось «Мальборо», но сигареты в ней были без фильтра, скрученные вручную и пропитанные гашишным маслом.

– Не любишь Техас?

– Ага. Но я и другие штаты не люблю. Правда, я не бывал в Северной Дакоте, так что, может быть, она исключение, и там не кишат повсюду тупые, жирные, наглые, неразвитые, жадные, хнычущие, лицемерные уроды?американцы.

– Да ладно тебе, Скелли, не такие уж мы плохие.

– Нет, такие: жирные, удолбанные и опасные. Видел один постер? Фотография какого?то симпатичного пейзажа вроде этого и подпись: «Америка – это не только бомбы и жирдяи!» Неверная подпись.

– Мы уже говорили на эту тему.

– Да, говорили, и ты каждый раз мне продувал. Я вый?ду на пробежку. Хочешь со мной, толстопуз?

– У меня нормальный вес для моего возраста и роста.

– Да ты нежнее, чем творожный сыр. И не надейся меня тут бросить – ключи я возьму с собой.

Мардер смотрел, как он легкой трусцой удаляется по тропинке – как и всегда, без видимых усилий.

 

Ему вспомнилось, как он впервые столкнулся с этой легкостью и как возненавидел тогда Скелли. Одним утром 1969?го, в сухой сезон, их троица – Мардер, Хейден и Ласкалья – отправилась в путь на вертолете, несущем на борту всю необходимую аппаратуру и надежды на «Железного тунца». Таких маленьких бригад, составленных из техников ВВС, было с дюжину. Три недели они осваивались с оборудованием, теперь направлялись в базовый лагерь «зеленых беретов» для обучения действиям в джунглях. Прежде никто из них не бывал ни в джунглях, ни в вертолете. База назначения называлась «Бронко?1».

Вертолет приземлился на поляну, с него сгрузили тяжелые контейнеры с ретрансляторами и «мопсами» плюс их личное снаряжение и оружие, после чего машина взмыла в небо, оставив их одних посреди Вьетнама или, возможно, Королевства Лаос. Подробностей Мардер не помнил – только чувство абсолютной незащищенности, колыхавшуюся траву и темную опушку, от которой веяло угрозой. Воспроизвести в памяти лица двоих других он не сумел и на этот раз. Ласкалья был неспокойный, дерганый парень то ли из Провиденса, то ли из Бостона, Хейден – с Аппалач, даже более сдержанный, чем его апатичные земляки; молчаливый, чуть ли не инертный человек.

Из?за деревьев выступила группа невысоких смуглых мужчин в разной форме, на головах у одних были тропические шляпы с полями, у других – матерчатые повязки. Ласкалья с руганью схватился за «М16», но Мардер осадил его:

– Расслабься, чувак, это монтаньяры. Они на нашей стороне.

Или что?то вроде этого. Так или иначе, горцы помогли им перенести оборудование: каждый взвалил на крохотные плечи по тяжеленному зеленому футляру с такой легкостью, будто это были пуховые подушки. Потом они прошли по лесной тропе километр или два – хотя казалось, что мили и мили. Мардер раздобыл в Нахоне англо?хмонгский разговорник и ко всем проходившим обращался с фразой «Ньоб зонг», но его приветствия игнорировались. Впрочем, он кое?что читал и сознавал, что выучить хмонгский по книжке невозможно, поскольку каждый слог мог обозначать самые разные вещи в зависимости от того, с каким из семи тонов его произносили, и потому не особо переживал. С восприятием на слух у него было хорошо – так говорили монашки на уроках испанского и латыни, – так что со временем все начнет усваиваться само собой. Во всех приключенческих романах, на которых он вырос, подчеркивалось, как легко имперские вояки выучивали местные языки в заморских странах. Он помнил, с какой радостью шагал по той тропе, и никакого страха не было: все как у Киплинга, только в жизни.

Глупости, разумеется – но это с высоты прожитых лет, а тогда Мардер не видел еще ни одной смерти на поле боя, ему было девятнадцать, и в глубине души он знал – так же твердо, как то, что дышит воздухом, – что ничего плохого с ним не случится и он вернется к матери. Он это знал, знала мать, знал Бог. Дело было решенное.

«Бронко?1» располагалась близ деревушки, название которой звучало как «Шлик?Ли»; первый слог следовало шипеть уголками рта, второй – высоким нисходящим тоном. Это означало «река Мун», что казалось ребятам из ВВС довольно забавным – из?за песни[18]. Как обнаружилось, иначе как «Лунной речкой» американцы поселок и не называли. Этими и прочими сведениями с ними поделился сержант?координатор, когда они сбросили снаряжение в доме, отведенном для американцев. На базе находилось около дюжины офицеров спецназа, лейтенант и несколько сержантов, которые, как вскоре узнали новоприбывшие, входили в подразделение, на военном жаргоне уклончиво именуемое «группой разведки и наблюдения». Группа отвечала за операции, которые считались слишком неординарными для обычного спецназа – такие, как «Железный тунец». Тут же располагался и взвод ЛЛДБ, то есть Войск специального назначения Южного Вьетнама, в задачи которого входило обеспечивать взаимодействие между войсками и оказывать переводческие услуги, а также платить монтаньярам, что удавалось им далеко не всегда. Аббревиатура расшифровывалась как «Лык Лыонг Дак Бьет», но американцы предпочитали вариант «Лентяи, Лопухи, Дуралеи и Балбесы», и монтаньяры были согласны с таким определением, только с бо?льшим на то основанием. Мардер выяснил это в первый же свой день на базе и счел недобрым знаком.

Еще одна неприятность приключилась, когда они познакомились со своим координатором, сержантом 1?го класса П. Ф. Скелли. Мардер сразу же припомнил американца из тайского бара, но Скелли либо не узнал его, либо умело притворялся, и Мардер никогда не заговаривал об этой встрече. Может, ее и не было вовсе. Он вдруг понял, что в голове у него скопилось неведомо сколько ложных воспоминаний. Так же, несомненно, обстояло дело и со Скелли. Это одна из особенностей войны: пространство и время спутываются, мозг от напряжения дает сбой, и бессознательно солдаты признавали это, когда говорили о каком?нибудь грандиозном событии, которое пережили на собственной шкуре: «Это было как в кино!» Нет, совсем не как.

Во время этой первой беседы, или лекции, сержант Скелли высказал несколько примечательных соображений.

Во?первых, поскольку они всего лишь тошнотики из ВВС, способные только жрать бургеры да наращивать жирок на задницах, у них и мысли не должно возникнуть, что они настоящие солдаты.

Во?вторых, в нынешнем состоянии они представляют угрозу не только для самих себя, на что лично ему глубоко плевать, но также для него и его «яров», а волосок с лобка слабейшего из них стоит больше, чем эти трое, вместе взятые.

В?третьих, все вышеупомянутое его бесит, и он намерен срывать злость на них, а потому постарается прикончить их во время подготовки или, как минимум, добьется того, чтобы они сами всей душой возжелали смерти.

В?четвертых, они, без всяких сомнений, передо?хнут на этом задании, ибо слишком изнеженны и тупы, чтобы выжить, а потому пускай и думать забудут о том, чтобы вернуться в мир и вновь увидеть родных.

В?пятых, если им вздумается обидеть кого?нибудь из монтаньяров или спутаться с их женщинами, то он лично усадит их на муравейник, не пожалев несколько банок клубничного джема из собственного пайка, которым по такому случаю обмажет голых тошнотиков из ВВС.

В?шестых, подготовка начнется завтра в пять ноль?ноль.

Он поинтересовался, есть ли вопросы. Вопросов не было. Трое тошнотиков вернулись в свою казарму, съели паек и со страхом стали ждать рассвета.

Поначалу подготовка сводилась в основном к бегу. Они преодолевали холмы и ручьи, заросли зубчатой осоки и на редкость кусачих колючек, неся на себе груз, с которым им предстояло отправиться на задание, – не только оружие, провиант, боеприпасы, воду и постельные принадлежности, но также переноски с ретрансляторами, «мопсами» и диагностическим оборудованием, необходимым для организации сетей передачи данных. По прикидкам Мардера, на каждого из них приходилось никак не меньше восьмидесяти фунтов[19]. Ласкалья и Хейден несколько раз падали и принимались хныкать, но вопли Скелли и уколы бамбуковым колышком, который он всегда имел при себе, приводили их в чувство. Мардер не плакал, но дважды терял сознание. Скелли был ниже их всех, нес на себе такой же груз плюс дополнительные боеприпасы и при этом нарезал – буквально – круги возле них и словно бы парил над тропой, в то время как рядовые страдали от ужасающей силы тяжести, которая выворачивала им конечности, безжалостно вдавливая экипировку в плоть.

Это было по утрам. Днем и в начале вечера они практиковались в стрельбе. Из всех троих только Хейдену случалось держать в руках винтовку, так что мучения ждали их и здесь. Они палили из обрезанных карабинов «CAR?16» и захваченных у противника «АК?47». Роль мишеней исполняли игральные карты, которые Скелли развешивал вдоль маршрута. (Казалось, у него был неограниченный запас этих карт; рядовые подозревали, что сержант стянул их из какого?то тылового магазина. Уже сейчас они понимали, что спецназ во многом удовлетворяет свои потребности за счет мелких хищений из армейских запасов, а то и откровенного воровства.) Во время этих занятий они двигались по тропе все с тем же грузом на плечах, сжимая в руках непривычное оружие, глаза заливал пот, их осаждали мошки; если им случалось пройти мимо карты, то Скелли, идущий следом, тыкал их колышком под ребра и вопил прямо в уши: «Ты сдох, жопа!»

После стрельбы они играли в прятки. Рядовые удалялись в джунгли, и через какое?то время сержант Скелли шел их искать. А когда находил, колол своей палочкой и в грязных выражениях отзывался об их уровне интеллекта и родословной.

Правда, во время одной из таких тирад Мардер сорвался и выпалил что?то в духе: если сержант еще хотя бы раз ткнет его этой палочкой, то он, Мардер, прострелит ему оба колена и будет каждый день смеяться, вспоминая об этом в военной тюрьме.

Скелли смерил его продолжительным взглядом, затем ухмыльнулся и сказал:

– Ты из Бруклина, да?

– Точняк, сержант, – ответил Мардер.

– И ты считаешь себя охренеть каким умником. Но уясни?ка вот что, рядовой: я прошел хорошую выучку и превосхожу тебя в любом военном искусстве; кроме того, я стою выше тебя в любом мыслимом виде человеческой деятельности – что умственной, что физической. Так что не смей мне больше угрожать, потому что, если еще хоть раз вякнешь, я вырву оружие из твоих дрожащих ручонок и загоню дуло тебе в задницу.

– Позволю себе не согласиться с вами, сержант, – проговорил Мардер. – С пистолетом я вас уделаю на любой дистанции и с любыми мишенями.

После этого, как Мардер и ожидал, Скелли был просто обязан доказать свое превосходство, и они организовали закрытое состязание Лунной Речки по стрельбе, которое вошло в анналы спецсил и с которого начался отсчет их долгой дружбы.

 

Едва Скелли скрылся из виду, Мардер залез в фургон и принялся за обыск. Он нашел спутниковый телефон Скелли, осмотрел его, включил. На маленьком желтом экранчике появился запрос пароля, так что пришлось его сразу и выключить. В багажном отделении обнаружились тонкий «дипломат» из магниево?титанового сплава и пластиковый футляр под оружие. В футляре хранилась форма из пенопласта, очертания которой примерно соответствовали пистолету «ЗИГ?зауэр P226» калибра 9 мм. Форма пустовала, но тут же лежала коробка пуль со срезанными головками, три обоймы, коробка с патронами для дробовика 410?го калибра, а также матово?черный цилиндр – глушитель «Джемтек Тундра». Мардер убрал футляр на место и тут заметил в дальней части отделения еще один, длинный и очень тяжелый. Достал его, увидел замок и положил обратно. Должно быть, это был дробовик – или сразу несколько.

А вот титановый «дипломат» он все?таки открыл. Там обнаружились ударопрочный ноутбук «Джетак B300» и спутниковый модем «Трейн», подсоединенный к антенне, оба аккуратно уложенные в пенопластовую форму. Мардер извлек и включил компьютер. Тот также запросил пароль. Мардер попробовал «Шлик Ли» и не угадал. Подумав немного, он набрал «Жонг Манг».

На мгновение экран погас, затем на нем возникла фотография. Снимок был темный и зернистый, как будто его сделали на камеру мобильника и увеличили. Обстановка намекала на номер в дешевой гостинице. В кадре виднелся угол кровати, умывальник и светлый прямоугольник – очевидно, окно. Сбоку на столе стоял ноутбук, похожий на «Джетак», – возможно, этот самый. В центре кадра находился смуглый мужчина в белой рубашке, распростершийся на полу рядом с опрокинутым стулом. Огнестрельная рана в голове не оставляла сомнений, что он мертв. Черты лица было не разобрать из?за крови.

Подпись к изображению гласила: «Он пытался сделать то же, что и ты». Пока Мардер таращился на нее, на экране заплясали синие буквы – как бегущая строка в выпуске новостей: «Мардер, засранец! Не ройся в моем барахле!»

Мардер выключил ноутбук и вернул все на место. Судя по всему, чем бы там ни занимался Скелли, в своей работе он пользовался какой?то секретной частью Интернета, и если фотография была не поддельной, то в этом бизнесе не останавливались и перед убийством. Ничего удивительного, подумал Мардер. Он взял из холодильника пива и вернулся в кабину, ожидая возвращения друга.

 

4

 

– Хорошо выглядишь, – сказал коп, Мик Кэвэна, когда Стата села в его машину, зеленовато?голубой кабриолет «Кадиллак Эльдорадо» – не самое подходящее авто для Бостона, где бензин стоит под четыре бакса за галлон, но Мик привлекал ее в том числе и этой неполиткорректной расточительностью. Она же и в самом деле хорошо выглядела, поскольку сознательно потрудилась над своим обликом: на ней была кожаная байкерская куртка (со множеством карманов) поверх красной просвечивающей рубашки с крошечными пуговицами, черная обтягивающая юбка по самые икры и затейливо отделанные ковбойские сапоги с посеребренными носами. Также она надела ожерелье из серебра и нефрита, тяжелое и очень старое, которое унаследовала от матери, и пояс с серебряной пряжкой, тоже мамин. Завершали образ круглые очки в толстой красной пластмассовой оправе. Волосы, уложенные при помощи геля, придавали ей вид дружелюбной горгоны. Насколько она знала, с позиций стиля сочетание заучки, панка и ковбоя в одном лице было уникальным. Это отпугивало тех мужчин, которые ей не нравились, и привлекало тех, кому она симпатизировала. Мнение женщин ее не особенно заботило.

Машина тронулась, и Кэвэна спросил:

– Ну так чем бы ты хотела заняться? Во «Флит?центре» сегодня хорошая программа – если что, будешь болеть за мексиканских борцов, а я за ирландских. Развеемся. Или можно сходить в киношку. Весь город к нашим услугам.

– Нет, давай просто заглянем в «Монахэн», накачаемся с твоими дружками?копами, а потом поедем домой и пошалим.

Он даже отвлекся от дороги, чтобы взглянуть на нее. Для него каждый раз было загадкой, серьезно она говорит или нет. Оказалось, серьезно.

– Хорошо, возражений особых нет. Слушай, а сейчас всех студенток так легко завоевать?

– Точно не скажу. Просто я всегда стараюсь действовать оптимально: максимальный результат при минимальных затратах сил. Чем меньше издержек, тем лучше.

– В смысле?

– Ну, если по?простому, надо быстрее переходить к конечному продукту, в нашем случае – взаимному сексуальному удовлетворению и множеству оргазмов.

– А тебе не кажется, что это немножко, э?э?э, цинично?

– То есть не романтично. Нет, не кажется. Вот мои родители были романтичнее некуда. В Мичоакане у них завязался бурный роман, потом они бежали из Мексики, спасаясь от гангстеров. И всю жизнь сходили с ума друг по другу – стихи писали, переглядывались исподтишка. Оба пошли по литературной части. – Она помолчала, уставившись в окно. – И закончилось все нехорошо. А может, это просто реакция. У нас с братом было хреново с английским, зато отлично с математикой, и в итоге мы оба стали инженерами. Наверное, это неизбежно – все стесняются своих родителей. Если они у тебя хиппи, то становишься банкиром, и наоборот.

– Необязательно, – сказал Кэвэна. – У меня отец был копом. Я его считал величайшим человеком на земле.

– Тебе виднее. А чего мы вообще разговариваем о родителях?

Она снова выглянула из окна. Одна из проблем с Кэвэной заключалась в том, что любой разговор превращался в допрос, в перетряхивание прошлого. А ее интересовало не старое, а новое. Был час пик, и они еле ползли по мосту Масс?авеню в сторону Бостона.

– А почему бы тебе не включить сирену с мигалкой? Так мы до бара целый час будем ехать.

– Только если сейчас совершается преступление. Есть хоть одно на примете? Тогда придется общаться. Как работа?

– Ужасно. Полный тупик, никаких идей. А у тебя?

– Преступность еле дышит. Сидим весь день, лопаем пончики, отпускаем сексистские шуточки, поливаем грязью либералов и цветных.

Тут Стата едва не выложила, что у нее на уме, отчего она так раздражена, угрюма и сама на себя не похожа, но все?таки сдержалась. Пожалуй, с ее щекотливой просьбой лучше обратиться позже, после выпивки и уже упомянутых оргазмов. Она понимала, что большинство людей выманивает у других обещания перед сексом, но считала это недостойным.

В отношениях с женщинами Кэвэна был не новичок, но эта отличалась от всех прочих. Не сказать, что он жаловался: в сексе для нее не существовало ограничений – энергичная, едва ли не буйная и отнюдь не тихоня, восхитительная до безумия, просто?таки рог изобилия; мысль о том, что трахаешься с национальным символом, лишь усиливала эротические ощущения. Но потом он всегда чувствовал себя так, будто на нем только что поездили, как на лошадке: сделай то, сделай это, сожми здесь, погладь тут, быстрее, медленнее, немного выше, да, нашел, только сильней, сильней! После вечеров в компании Ла Мардер у него всегда оставались синяки. Не то чтобы Кэвэна возражал, но он был немного романтичней, чем она – и чем показывал сам. А еще он был копом и привык просчитывать людей; с ней ничего не выходило, и от этого ему становилось не по себе.

Теперь они в обнимку лежали на огромной кровати в спальне на втором этаже его домика в Дорчестер?Хайтс. Окно было приоткрыто, и вечерний воздух охлаждал их разгоряченную плоть.

– Кэвэна, можно тебя спросить кое о чем? Как копа?

– Валяй, – небрежно бросил Кэвэна, но в душе содрогнулся. Вряд ли это будет вопрос о том, как в полиции делают то?то и то?то; нет, это будет вопрос типа «кто?то в беде, как мне быть».

Так и оказалось.

– Это насчет моего папы, – сказала она. – Он… кажется, он пропал. Боже, как?то слишком драматично звучит, не думала даже. Просто он ведет себя немножко странно с тех пор, как умерла моя мать.

Кэвэна мог понять его, поскольку видел, что? стало с его собственным отцом после смерти жены, с которой тот прожил сорок два года.

– Да, это всегда тяжело. Странно – это как?

– Ну, ничего определенного. По сути, он винит себя в ее гибели. Не буду вдаваться в подробности, только он нехорошо себя повел, а она не то чтобы покончила с собой, но вроде того. Скверная история. И вот на днях он позвонил мне и сказал, что отправляется в поездку, а куда именно – не уточнил. И с тех пор я не могу с ним связаться. Звонки переводятся на голосовую почту, на сообщения он не отвечает. Последний раз его телефон был активен в Миссисипи, и тут надо пояснить, что папа вряд ли стал бы отдыхать в тех краях. И вот я подумала, неплохо бы узнать, кому он звонил перед отъездом, – может, что?то прояснится насчет его планов.

– Ну и как бы ты хотела это узнать? – спросил Кэвэна, предвидя ответ.

– Ты мог бы просмотреть список его телефонных разговоров.

– Ага, мог бы. Если б речь шла об опасном преступнике, а у меня был бы судебный ордер.

– А если он в беде? Например, его похитили.

– У тебя есть какие?то доказательства? Твой отец водится с криминальными элементами? Или он сказочно богат?

– Нет, ни то, ни другое. Просто я знаю – что?то тут не так. Он всегда старается быть на связи и очень аккуратен в этом смысле. И никогда не срывается вот так вот просто. Он любит все планировать до последней мелочи. И, кстати, он водится с одним криминальным элементом – точнее, сомнительным типом.

– Правда? И с кем же?

– С человеком по имени Патрик Френсис Скелли. Он служил во Вьетнаме в спецназе, вместе с отцом. После войны он стал заниматься какими?то странными делами – «вопросами безопасности», только в кавычках. Он слегка с прибабахом, и лично я бы не удивилась, если б он оказался наркобароном или торговцем оружием. С него станется впутать папу во что?нибудь. Больше мне ничего в голову не приходит. Его тоже нет дома, на звонки не отвечает.

– Ну, они оба взрослые. И могут уехать куда хотят, никого не извещая.

– Да понимаю я все, Кэвэна! Я и так себя дурой чувствую, что беспокоюсь. Плюс, если верить отцу, Скелли как раз такой человек, которого хорошо иметь рядом в случае опасности. Только я все равно беспокоюсь. Можно что?нибудь сделать, оставаясь в рамках закона?

– Позвони ему сейчас.

– Я же сказала, я уже несколько дней ему звоню каждые два?три часа.

– Ну попробуй, ради меня. Позвони еще разок.

Стата выскользнула из постели, взяла сумку со стула, достала свой «Айфон» и набрала номер отца. На самом деле Кэвэна ничего не ожидал от этого звонка, но так он получал возможность полюбоваться, как его девушка расхаживает по комнате голышом, – а зрелище того стоило.

– Алло? – сказала она, затем последовал короткий разговор на испанском, из которого Кэвэна не понял ни слова – зато догадался, почему Стата кричит в трубку, хотя собеседник уже явно дал отбой.

Наконец она посмотрела на Кэвэну. Лицо ее заметно помрачнело.

– Какой?то пацан. Уверяет, что нашел телефон в мусорном баке в Охинаге. Кто его выбросил, он не видел.

– Что еще за Охинага?

– Уже ищу, – ответила она, копаясь в миниатюрном устройстве. – Это на границе, в штате Чиуауа. Господи, он в Мексику уехал!

– Иди?ка сюда, – поманил он. После недолгих уговоров она снова улеглась рядом с ним и позволила себя обнять.

– А что там с Мексикой?

– Я до конца не уверена. Это романтическая история. Моя мать была красоткой, к тому же высокообразованной, и за ней многие ухаживали. На нее положил глаз сын какого?то важного политикана, и ее отцу пришлось согласиться на брак, иначе… Так уж делали дела в той части Мексики и до сих пор делают, наверное. А тут объявился мой отец, увел маму у того богатея, и они вместе сбежали. Дед очень обиделся и не отвечал потом на мамины письма, а бабушке приходилось тайком выбираться из дома, чтобы поговорить с ней по телефону. Мы никогда не ездили в Мексику, мама больше не видела своих родных, и у меня создалось впечатление, что если отец опять туда сунется, то у него будут серьезные проблемы. Что ему там понадобилось? Я не понимаю.

Какое?то время Кэвэна изучал потолок, поглаживая подвернувшийся под руку участок теплого девичьего тела. Потом он заговорил:

– Ну ладно, есть у меня один знакомый, за ним как раз должок. Работает в телекоммуникационной фирме – пусть она останется безымянной. Иногда он проглядывает для меня списки телефонных переговоров. Я могу попросить его, чтобы проверил твоего папу и этого Скелли. Только серьезно, Стата, – никому ни слова, никогда. И если меня кто?то спросит, то я буду все отрицать; скажу, что соврал, чтобы затащить тебя в постель.

– Но ты не врешь.

– В жизни бы не стал.

– Да, и я же не расплачиваюсь сексом за помощь, правда?

– Я так не думаю, нет.

Она заворочалась, перекинула через него ногу и уселась в позе наездницы.

– Тогда не будешь ли ты так любезен оттрахать меня до беспамятства? Хочу забыть обо всей этой хрени и не вспоминать как можно дольше.

 

Скелли вернулся с пробежки не особенно потный, но весь в пыли. Мардер поинтересовался, всегда ли он бегает с оружием. Скелли ухмыльнулся, стягивая футболку.

– Так ты все?таки порылся в моем барахле, Мардер. Полагаю, ты забрался достаточно глубоко, чтобы понять, что глубже лезть не стоит.

Он снял с пояса нейлоновую борсетку и положил на стол. Послышался глухой лязг пистолета.

– А то что? – спросил Мардер. – Убьешь меня, что ли?

– Нет, а вот другие могут. В сфере безопасности большая конкуренция. Когда здесь говорят об устранении конкурентов, то это не всегда метафора. Не хочу тебя постоянно спасать.

– Да, мне бы тоже не хотелось так тебя утруждать, – сказал Мардер после паузы, но Скелли уже разделся и залез в крошечную душевую кабину. У Мардера не было желания заводить разговор о том, кто кого спас, поскольку им никак не удавалось согласовать свои воспоминания о тех событиях, и он предпочитал избегать этой темы, даже когда Скелли был трезв.

Когда тот вышел из душа, Мардер сказал:

– Кстати, о пистолетах, я тут думал о нашем состязании в Лунной Речке…

– Неужели? С чего бы это?

– Как я уже говорил, в твоей компании развязываются тайные узлы памяти…

– И еще потому, что ты тогда в первый и последний раз меня хоть в чем?то обставил. Я бы тебя догнал на четвертой колоде, если б Усатый все не остановил.

Мардер считал иначе, но промолчал.

 

Вообще?то, тот день он помнил довольно ясно. Усатым звался лейтенант, под командованием которого находилось подразделение «зеленых беретов» и их союзников?монтаньяров. Свое прозвище он получил за незаурядные усы, которые отрастил для того, как подозревал Мардер, чтобы в барах его не принимали за несовершеннолетнего. Среди солдат он слыл неплохим офицером – насколько офицер может быть неплохим – и приветствовал любые инициативы, способные укрепить боевой дух. Когда ему рассказали о состязании, он распорядился установить два ряда бамбуковых столбиков на расчищенном участке возле деревни. Между столбиками протянули веревки, а на веревках развесили на проволочных крючках по колоде игральных карт. Мардеру и Скелли предстояло из пистолетов прострелить с десяти метров значки мастей на всех числовых картах, а затем головы у всех картинок. Итого, получалось по 244 мишени на колоду. По правилам стрелок не имел права переходить к следующей карте, пока не поразил все значки (или головы) на текущей. Побеждал тот, кто закончит первым; впрочем, Скелли настоял, что для победы нужно оторваться от противника как минимум на четыре карты. Мардер опережал его на две или три на протяжении четырех колод.

Поглазеть на них собралась вся деревня – и солдаты, и местные. Солдаты потягивали пиво «33», хмонги попивали через соломинку свою ужасную рисовую бражку, рнум. По?тропически быстро стемнело – как будто выключили свет, и лейтенант Усатый прервал состязания, объявив победителем Мардера; Скелли стал требовать, чтобы все продолжилось при факелах, но лейтенант заплетающимся языком возразил, что так они очень кстати подсветят все население базы для вьетконговцев, которые и без того уже стекаются на шум стрельбы, надо думать. Другие сержанты хохотали как сумасшедшие, но Скелли им пришлось сгрести в охапку и утащить прочь. Вьетконговцы и в самом деле подтянулись, и по базе некоторое время лупили ракетами, затем состоялась славная небольшая перестрелка, но так обычно и проходили вечера в Лунной Речке.

Мардер думал, что теперь он в полном дерьме и Скелли насядет на него по?настоящему, но ошибся. Если уж на то пошло, сержант вел себя почти дружелюбно, никаких больше воплей и подколок, ну или в разы меньше. Так или иначе, но подготовка завершилась. Теперь рядовым ВВС пришлось отрабатывать свою надбавку за опасные условия, выбираясь на вертолетах в различные области Лаоса и Вьетнама и закапывая в землю ретрансляторы, чтобы в итоге покрыть всю широкую дельту маршрутов снабжения, из которых и состояла Тропа. Длинные антенны ретрансляторов маскировались под лианы при помощи тканевых чехлов, которые солдаты прозвали «свитерами», и без затей развешивались на ближайших деревьях. После этого они заложили несколько «мопсов» непосредственно на Тропе, чтобы оценить, как работает система.

Разобравшись с этим и вернувшись в деревню, техники удостоверились, что их машины функционируют и передают данные и что с «мопсов» поступает сигнал. И действительно, «мопсы» связывались с ретрансляторами, а ретрансляторы – с самолетами в небе. Теперь оставалось только разместить все эти маленькие шары плотной сетью вдоль Тропы Хо Ши Мина по всей ее протяженности – или хотя бы той части, которая приходилась на их район. Это была самая сложная часть задания, и никто из техников не задумывался о ней в период подготовки, но теперь настало время. Мардер был искренне впечатлен сноровкой Скелли и его товарищей?спецназовцев, мастерством вертолетчиков из 21?й спецэскадрильи и огромными усилиями, прилагаемыми для успеха их миссии. ВВС устраивали отвлекающие налеты; в небе постоянно дежурили тяжеловооруженные «спектры»; каждая вылазка сопровождалась шквалом огня, взрывами и треском «миниганов» – таким образом вокруг их рабочих зон создавалась зона отчуждения.

Несколько раз их обстреливали с земли – или так запомнилось Мардеру. У него в памяти сохранился образ пылающих зеленых шаров, взмывавших над темными джунглями и проплывавших мимо, и лязг металла по алюминиевой обшивке вертолетов. Страха он не помнил, но это могло быть и спасительным забвением.

А вот что он помнил с поразительной ясностью, так это разговор, что состоялся у них со Скелли вечером перед первым вылетом на задание. Сержант заглянул в дом, в котором квартировали рядовые ВВС. У Мардера не сохранилось в памяти, где в тот вечер пропадали Хейден и Ласкалья, но осталось впечатление, что он и сержант были одни. Скелли бросил на пол вещмешок.

– Твоя форма на завтра. Вроде бы у тебя большой размер.

Мардер вытряхнул содержимое мешка на койку. Светло?зеленая рубашка и нейлоновые брюки того же цвета, мягкая шляпа с полями, пара сандалий из каучука и «разгрузка»[20] непривычного фасона.

– Что это? – спросил Мардер, взяв рубашку.

– Это форма южнокорейских мусорщиков.

– А разве нам можно носить такое?

– Ну, по правилам нам запрещено одеваться в гражданское и в форму противника, а это ни то и ни другое. В ней прохладно, и она не бросается в глаза, особенно если запачкать. Обувь вьетнамская, чарли носят такую же – если вдруг кому захочется пойти по следам. У нас ребята разгуливали в этом под самым носом у патрулей. Даже если те что?то заподозрят, то мы выиграем пару секунд, а иногда большего и не надо.

Мардер подождал, пока Скелли уйдет, но тот уходить и не думал.

Вместо этого он плюхнулся на койку Ласкальи и закурил. Странное зрелище: с самого прибытия Мардер ни разу, насколько мог припомнить, не видел сержанта иначе как на ногах, и обычно тот куда?нибудь спешил.

– Ну что, Мардер, где ты так выучился стрелять из пистолета? Не в сраных же ВВС.

– Нет. Я стреляю с семи или восьми лет. У моего папы был «кольт?вудсмен» двадцать второго калибра, и еще он привез с Тихого океана сорок пятый. Обычно мы практиковались с «кольтом» в подвале ветеранского центра неподалеку от дома. Наверное, это было ужас как незаконно, но в те времена никто особо не возражал. Еще отец знал одного мужика на Кони?Айленде, хозяина старой такой спортивной арены, где проводились мотогонки и бои. Так вот, прямо за ней он оборудовал настоящее стрельбище, и пару раз в неделю мы ездили туда на метро, чтобы пострелять из сорок пятого. У хозяина было что?то около тонны списанных патронов, и он разрешал нам палить сколько душе угодно; взамен папа печатал для него афиши и прочую лабуду – то есть для арены его. Пять лет назад он умер, так что мы перестали тренироваться.

– Отец твой умер?

– Да нет, мужик этот. Хозяин. Его звали О’Фаррелл. Так что потом я уже просто стрелял из «кольта».

Повисла тишина. Скелли молча смотрел на дым от сигареты.

– А ты где научился стрелять? – спросил Мардер, чтобы поддержать беседу. – Тоже с отцом стрелял?

– Нет, единственное, чему меня научил отец, – это врать. Похоже, он предвидел эту войну. И если бы в его присутствии мне попала в руки пушка, то я б его застрелил, скорее всего.

– Не ладили, да?

– Можно сказать и так. А чем занимается твой отец?

Мардер все ему выложил, с удовольствием и легкостью рассказывая об отце, а потом, вдохновленный интересом Скелли – как будто бы искренним, – заговорил о матери, о прочих родных и о своем районе. И лишь позже понял, что сержант интересовался им не из банальной вежливости: интерес был почти антропологического свойства.

Нормальная жизнь в городской американской семье, привычная Мардеру, казалась Скелли такой же чуждой, как обычаи хмонгов, среди которых они находились сейчас, – а то и более чуждой, потому что Скелли, как выяснилось, знал о хмонгах довольно много.

Спустя какое?то время Мардеру стало немного не по себе, словно он попал в комнатушку для допросов, в руки опытного следователя, и скромные обстоятельства его жизни представляют на самом деле огромную ценность. Так что он полюбопытствовал насчет биографии самого Скелли, но тот ответил вопросом:

– А ты читал когда?нибудь книжку «Над пропастью во ржи»?

– Ну вообще?то да. Купил на Четвертой авеню. Мы с мамой там часто бывали. В начале авеню много букинистических магазинчиков, так что мы ехали на метро из самого Бруклина. С тех пор как мне стукнуло шесть и до тех, когда… наверно, когда я уже стал слишком большим, чтобы ездить с мамой за покупками. Эту книжку я купил из?за названия и красной обложки.

– Ну и как тебе?

– Не знаю. Я так и не понял, чего маялся этот парень. Он ведь в частную школу ходил – значит, был при деньгах, ну или его родители были. Так на что тут жаловаться?то? Но он всю книгу ноет, какие все вокруг притворщики и как все на свете не устраивает замечательного, как его там, Кэнфилда…

– Колфилда. Холдена Колфилда.

– Точно. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что я Холден Колфилд, только выросший. – Расхохотавшись, он покачал головой. – Знаешь, Мардер, не исключено, что мы единственные люди в северном Лаосе, способные обсуждать «Над пропастью во ржи». Пожалуй, не дам тебе убиться.

– Спасибо, сержант. Так тебя выперли из частной школы?

– Ага. Я думал, все они притворщики. А тебе никогда не казалось, что твои родители – дерьмо?

– Нет, я всегда считал их порядочными и честными людьми. Я же сказал, отец у меня печатник и член профсоюза. Он гордится своей работой; верит, что стоит на защите печатного слова, а это хребет цивилизации. И всегда называет печатников аристократами рабочего движения, авангардом. А мама… через дорогу жил один нищий старикан, и часто бывало, что вот я возвращаюсь из школы, а она кормит его супом. В продуктовом, да и в других местах ко мне подходили женщины и говорили: «Мама у тебя святая». А у меня?то и в мыслях такого не было. И еще она любит книги; сколько себя помню, всегда читала для меня и не давала монашкам заморочить мне голову. Когда мы втроем шли по нашему району, я всегда улыбался, так мне хорошо было с ними. Так что нет. Может, армия – дерьмо, мир – дерьмо, только не Мардеры. А за что тебя выперли?

– Я напился и навалил большую кучу на школьную печать. Была такая мраморная мозаика в Байрон?холле – это главное здание в Частной школе имени Вона. Тогда отец устроил меня в школу Братьев христианских[21], куда когда?то ходил и сам. Как он выразился, хотел проверить – может, у них получится выбить из меня дурь.

Скелли закурил еще одну сигарету и умолк, глядя, как дым поднимается к тростниковой крыше и змейкой обвивается вокруг тонких лучей света, проникавших сквозь прорехи.

– Получилось?

– О, били меня исправно, этого не отнять. Уж их?то в притворстве не обвинишь. Когда требовалось выпороть мальчишек, они были сама искренность. Я считал их психами и забил на всю эту божественную хренотень – то есть не молился и даже не пытался делать вид, что верю в нее. За это меня и били, а я все равно не подчинялся. Месяц продержался, а потом взял и свалил. Залез в учительскую и вычистил всю наличку, которую ученикам выдавали на карманные расходы, – баксов двести, наверное. И сорвался на юг. Доехал до Флориды, устроился в Орландо в один ресторанчик, ночевал на вписке с такими же беглыми. Хорошее было время, да, пока копы меня не загребли и не отправили обратно к папаше.

– Он, наверное, был в бешенстве.

– Да не особо. Скорее поставил на мне крест. И разбираться со мной поручил своей секретарше, миссис Тейтем. Вообще, из всех взрослых только она принимала меня всерьез. Ну то есть как человека с собственным мнением.

– А как же твоя мама?

– А, милашка Кларисса? После того как я испортил ей фигуру, милашка Кларисса смылась и вышла за аргентинского спортсмена. На Рождество и день рождения присылает мне чек и открытку. Короче, миссис Тейтем сработала четко – спросила, где бы я хотел учиться, если есть вообще такое желание. Я сказал, что в обычной средней школе. Она устроила меня в Хэнкокскую общеобразовательную, и там мне понравилось. Взять хотя бы девочек: раньше у меня не было возможности видеть их каждый день. И ребят тоже – обычных засранцев, а не богатых. Богатые – это совсем другая категория засранцев, и мне гораздо сложнее их переваривать, потому что отец у меня классический богатый засранец. Ну и в Хэнкоке была вся эта фигня, которую показывают в фильмах про обычные школы. Единственное, что всех волнует, – это кто крутой, а кто нет, и как бы потрахаться, поржать и словить кайф, а самой учебой заниматься как можно меньше. И никто меня не бил и не говорил, что я позор для школы, потому что в таких школах, если тебя не арестовывают за убийство, то ты уже образцовый ученик.

Когда я перешел в выпускной класс, миссис Тейтем спросила, хочу ли я поступить в колледж. И я понял, что не хочу – никакого желания торчать за партой, ходить в библиотеку и строчить всякую херню. И вот гулял я как?то раз с корешами по центру, заметил призывной пункт и решил зайти – чисто из любопытства. А там стоял мастер?сержант – здоровенный негр с кучей наградных лент, ну и что тут скажешь? Чуть он меня заметил, сразу просек, кто я такой и для чего создан. Конечно, он делал свою работу, выполнял норму по призыву, но и вправду ведь хотел видеть меня в армии. А раньше я никогда никому не был нужен. Я был для всех как заноза в заднице, и даже если в армии требовалось просто подохнуть, то меня это устраивало. Мне исполнилось всего семнадцать, так что заявление шло за подписью отца. Миссис Т. не стала даже к нему с этим лезть. Просто сделала факсимиле – и вот я оказался там, где должен был либо умереть, либо убивать. Ничто другое меня тогда не интересовало.

 

Мардер очень хорошо помнил эту последнюю фразу. Остальное могло прозвучать и позже, не в первый вечер. А таких вечеров было много. Сидя в пикапе и предаваясь воспоминаниям, наблюдая за солнцем, встающим над горными вершинами, чтобы нести миру тепло, Мардер подумал, какими же молодыми, изумительно молодыми они были тогда. Ему самому едва стукнуло восемнадцать, сержант его обогнал года на два?три. Скелли оказался первым сверстником Мардера, с которым он мог обсуждать книги, который верил, так же как и он, что книги способны влиять на жизнь человека. Это будоражило, едва ли не пугало, и это почти так же врезалось в память, как стройные, умелые тайские девушки.

 

Они въехали в Мексику через Пресидио, погранпереход в горах Чинати. За рулем на этот раз был Мардер. Передавая паспорта мексиканскому пограничнику, он невольно отметил, что документы Скелли оформлены на чужое имя. По двухполосному шоссе друзья двинулись на юг, в Охинагу – типичный мексиканский пограничный городок, в котором кипела жизнь и который был похож на американские, но только внешне. Там они заправились и перекусили в близлежащей taqueria[22].

– Ну вот мы и в Мексике, – объявил Скелли.

– Как догадался?

– Ну знаешь – парни в серапе, сеньориты со сверкающими глазами. Я это к чему: ты куда?то конкретно собрался?

– Да, я хочу пожить у себя в доме. Это в Плайя?Диаманте, на побережье Тихого. В Мичоакане.

– Оттуда родом Чоле.

– Точно. Я планирую поместить ее прах в фамильный склеп.

– И?..

– И я ненавижу эти фастфудовские тортильи из пшеничной муки. Поскорей бы найти домашние, из куку?рузной.

– Опять тумана напускаешь, Мардер. Тебе не идет. Это я тут человек?загадка. А ты почтенный семьянин с обычной работой и любящими родными?близкими. Стате давно звонил?

– Не так давно.

– Сомневаюсь. У тебя телефон отключен с самой Паскагулы. И хоть бы раз пискнул. Ни сообщений, ни мейлов, ни звонков.

– Не вполне понимаю, с чего это ты озаботился состоянием моего телефона.

Скелли пожал плечами.

– Как хочешь, шеф. Только если ты не намерен использовать мобильник, то я бы советовал его выкинуть. Во включенном состоянии их можно отслеживать, а поскольку ты ведешь себя как человек, которому слежка ни к чему, то это был бы разумный поступок. А я говорю как человек, который кое?что смыслит в заметании следов.

Скелли допил пиво и вышел. Мардер достал «Айфон» и какое?то время на него смотрел. Его кольнуло чувство сожаления. Дурацкий гаджет сросся с ним, практически стал частью его мозга, новым органом. Да, мозга: он будет хранить память о семье и друзьях своего хозяина, о его пристрастиях и причудах еще долго после того, как Мардера не станет. При этой мысли вид экрана, когда?то такого родного, стал ему невыносим. На выходе он завернул телефон в бумажную салфетку и выбросил в мусорный бак.

 

Они продолжили путь на юго?запад по 16?й магистрали – мимо немногочисленных городков, разбросанных по иссушенным просторам штата Чиуауа, по сиреневым холмам, обсиженным ящерицами, над редкими травянисто?зелеными речками. Говорили нечасто, после чего надолго замолкали, как бывает с людьми, которые хорошо друг друга знают, но ведут слишком разную жизнь. Скелли курил, иногда – марихуану, и Мардер заметил, что он, должно быть, первый человек за всю историю, который додумался ввозить траву в Мексиканскую Республику. Скелли ответил, что совершенству нет предела.

Мардер нашел, что Мексика не так уж сильно изменилась с тех пор, как он проезжал тем же маршрутом тридцать с лишним лет назад. Города, лежавшие у них на пути, немного заметнее американизировались, на улицах прибавилось автомобилей, общественные территории выглядели ухоженнее, чем прежде, но вся эта внешняя модернизация казалась ему маскировочной сеткой, наброшенной на истинную Мексику, которая нисколько не изменилась, которую ничто не могло изменить – и не изменило.

– Ты читал «Пернатого змея»? – поинтересовался он у Скелли где?то к западу от Дуранго.

– Лоуренса? Нет, не припомню. А там есть похабные сцены?[23]

– Нет, она про Мексику, про Мичоакан – только не про побережье, куда мы едем, а про северные районы, возле озер.

– Хорошая?

– Ну, устарела слегка – много этой расистской чуши, которая была популярна в ту эпоху. Он считал, что на западе люди растеряли мужество из?за христианства, зато мексиканцы знаются с темными плодородными силами, поэтому они такие грязные, ленивые и порочные. Чоле эту книжку возненавидела. Всю эту писанину о тоске по Кетцалькоатлю и возвращении могущественных темных богов. Там рассказывается про англичанку, которая презирает представителей собственной культуры и поддается чарам мексиканского мачо. Множество пышных пассажей про мужское и женское начало и про то, что материализм и реформы отравили Мексику и что худший яд – это христианство. Чоле говорила, что это типичный образец колониального мышления гринго: мол, для людей с темной кожей естественно быть бедными, тупыми и похожими на зверей, потому что у них есть нечто, чего белый человек давно лишился, – животная сила. Они погружены в природу и полны изначальной жизненной силы, их души открыты древним богам Мексики.

– А это не так?

– А ты как считаешь?

– По?моему, все логично. И будет еще логичней, когда я докурю этот толстый косяк. Так вот почему ты туда едешь – не только из?за урны, ты еще хочешь наладить контакт с древними богами, прикоснуться к жизненной силе?

– Нет, и чтобы объяснить, почему это все чепуха, мне придется заговорить о моей религии, и тогда мы в три тысячи четыреста двадцать седьмой раз поцапаемся на эту тему. Но помнится, ты когда?то отпускал похожие замечания по поводу хмонгов.

– Нет больше хмонгов, – сказал Скелли. – Закончилось все.

Он сделал глубокую затяжку и закрыл глаза. Это была одна из многочисленных тем, которые Скелли обсуждать не любил.

Небо за окном темнело и ближе к горизонту наливалось румянцем, готовясь к очередному роскошному закату в пустыне. Желтоватая земля насыщалась в ответ лиловым, а разрозненные кусты юкки уже приступили к ежевечерней метаморфозе, обращающей их в тени мифологических чудищ. Мардер не принимал теорий Лоуренса полностью, но осознавал, что в его собственной культуре есть нечто болезненное и что даже если Мексика тоже больна и стоит на пороге смерти, в самой своей болезни она несет возможность исцеления.

По крайней мере, он надеялся на это теперь, когда близился неведомый час его собственной смерти. Мардер поймал себя на том, что представляет мистера Тень мексиканцем с непроницаемым лицом и равнодушными, жестокими черными глазами – возможно, то был один из богов Лоуренса, безразличный к смерти, но исполненный некой безрассудной, необузданной, яростной жизни. На мистере Тени было широкое сомбреро в духе мексиканских революционеров и патронташи, крест?накрест накинутые на грудь, а за пояс штанов он заткнул большой револьвер; пока что он пьет и думает думы у себя в кантине[24], но вскоре встанет из?за стола и сделает то, что задумал. Мардер про себя улыбнулся мистеру Тени, также известному как сэр Тенинг и дон Теньядо, и ему почудилось, что тот улыбнулся в ответ. Они наконец достигли взаимопонимания.

Он включил радио и мучил кнопку поиска, пока не наткнулся на музыку, которая ему понравилась – мексиканский аналог ретроволны, где крутили классическую ranchera, а не назойливую cumbia[25], мексиканские разновидности рока, а то и хуже – убогие вариации на тему рэпа.

Он взглянул на Скелли. Тот сидел без движения с потухшим косяком в руке, на лице застыла глупая улыбка. Вообще?то, Скелли больше нравился Мардеру, когда был под легким кайфом, когда на месте мужчины появлялся печальный мальчик с загубленным детством. В такие моменты его лицо менялось, разглаживались суровые морщины, оставленные войной и тем, что хуже всяких войн.

Какое?то время они молча слушали; солнце село, окрасив все во фламинговые тона; дорога пошла вверх и превратилась в серпантин – начинались предгорья Западной Сьерра?Мадре.

– О чем он поет? – спросил Скелли.

– Я думал, ты знаешь испанский – не разбираешь слов, что ли?

– Да я и в английских?то песнях слов не разбираю. Мой испанский заточен исключительно под заколачивание бабла, еду и трах.

– Ну хорошо, это знаменитая песня Куко Санчеса. Называется «Ложе из камня». Там поется: «Пусть мое ложе и изголовье будут из камня. Если женщина меня любит, то пусть любит всем сердцем. Я пошел в суд и спросил, преступление ли любить тебя. Суд приговорил меня к смерти. Когда меня поведут на казнь, пусть всадят пять пуль, и я буду рядом с тобой, чтобы умереть на твоих руках. Дайте мне серапе вместо гроба, патронташи вместо креста, выпустите на прощанье тысячу пуль в мой надгробный камень». И припев…

– Да?да, – перебил Скелли. – Эту часть я уловил. «Ай?ай?ай, любовь моя, почему ты меня не любишь?» Отличная песня. Такие ребята мне по душе.

Rancheras звучали одна за другой, и автомобиль забирался все выше в горный мрак. У Мардера стало светлее на душе. Он словно бы свысока, на спутниковой GPS?карте, увидел точку, ползущую по мексиканским горам, и впервые за много лет подумал: «Я там, где должен быть; если умру прямо сейчас, то не беда». В этом состоянии он пребывал, казалось, довольно долго, потом время возобновило свой бег. Жизнь продолжалась.

 

5

 

– Куда собралась? – спросил Кэвэна, выплыв из вялого оцепенения, навалившегося на него после очередного сексуального забега. Белая фигура перемещалась по комнате, то исчезая, то появляясь вновь.

– Никуда, – ответила девушка после паузы. – Просто ищу блокнот.

– Ну и как я справился? Ты всех звездочками оцениваешь?

– Если бы оценивала, ты получил бы три, Кэвэна. Нет, у меня возникла одна идея, и я хочу записать ее, пока не забыла.

– Что за идея? И как получить четыре звездочки?

Не стесняясь его, она плюхнулась в кресло и перекинула длинные гибкие ноги через подлокотник; получился весьма интересный столик.

– Что за идея? – переспросил он.

– По работе, – откликнулась она тоном, не поощрявшим к дальнейшим вопросам.

Подсознание нередко подкидывало Кармел идеи в блаженные минуты после особо удачного секса, и она не терпела возле себя мужчин, которые возражали, если сразу вслед за влажными и нежными всхлипами в наивысшей точке женщина вскакивала с постели и принималась барабанить по клавишам ноутбука. Или, как в данном случае, строчить в блокноте. Кэвэна, у которого возражений против таких номеров не имелось, перевернулся на другой бок и задремал. Когда он проснулся утром, Стата уже ушла, оставив записку с просьбой переслать ей сам?знаешь?что по зашифрованному почтовому каналу, желательно сегодня же, потому что вечером она планирует ехать в Нью?Йорк, чтобы разобраться в передвижениях отца. «Спасибо, милый», – завершалось письмо, а вместо подписи стоял розовый отпечаток губ, чуть смазанный.

Прочитав это, Кэвэна принял два решения. Во?первых, связаться со своим приятелем и раздобыть обещанные списки звонков. Во?вторых, не встречаться больше со Статой Мардер. Он начал влюбляться в нее – а это было то же самое, что после нескольких приятных понюшек перейти на инъекции героина. Ему нравилось быть влюбленным, но любовь к этой конкретной женщине не сулила ничего хорошего и к тому же гарантировала сложности с Уголовным кодексом. И еще эта ерунда с ее отцом. Он вздохнул, сожалея об утрате, и позвонил кому обещал.

 

Кармел добралась до лаборатории чуть позже шести, сварила себе кофе, выпила целую пинту и уселась за компьютер. Лю подошла в половине двенадцатого, уловила флюиды, исходившие от соседки по кабинету, и предпочла провести утро в библиотеке. Ближе к обеду заглянул, по своему обыкновению, директор лаборатории, доктор Шумахер, – поболтать с подопечными и выслушать предварительные неофициальные доклады, от которых во многом зависела репутация каждого аспиранта (и развитие науки). Ему все утро твердили, что Кармел Мардер что?то нащупала, и теперь он хотел увидеть все своими глазами.

Доктор постучал, услышал в ответ недовольное рычание, открыл дверь и уставился на девушку, прилипшую к дисплею.

– Что это, Стата? – спросил он в конце концов.

Она оглянулась и недоуменно заморгала, словно в своей сосредоточенности не сразу признала в этом подтянутом загорелом мужчине с седыми кудряшками своего шефа и наставника.

– Ой, извините, – сказала она. – Увлеклась.

– Слыхали. Что это за штука?

– Это… как сказать… Новый вариант исполнительной системы. До конца еще не уверена, но, по?моему, он будет работать.

– И для чего он нужен?

– Мне кажется, он решит проблему внутренних передвижений. Мы тут валяем дурака, придумываем всякие хитрые манипуляторы, совки и захваты, чтобы перемещать детали внутри машины, практически все они уникальны, над каждым надо ломать голову, а они даже не проходят толком через каналы… в общем, сплошной геморрой. И вот я подумала, почему бы не выложить все внутренние транспортные коридоры такими вот штучками. Смотрите, я сделала анимацию.

Она нажала несколько клавиш. Появилось схематичное изображение объекта?кирпича, лежащего на основании из клиновидных шпеньков. Запустилась анимация, и они начали вытягиваться, двигаясь волнообразно; крошечные пальцы перемещали кирпич взад и вперед, вращали, ставили на ребро, направляли в отверстие.

– Эти элементы очень просты – собственно, это усовершенствованные соленоиды. Массовое производство обойдется дешевле некуда, и что самое классное, мы можем приспособить под них те же программы, которые используем с анимацией, – в смысле, когда надо заполнить экран мигающими пикселями. По сути, это и есть пиксели или воксели[26], своего рода мобильные воксели…

– Моксели, – сказал Шумахер, пользуясь своим правом дать вещи имя – отныне и во веки веков. Он кивал головой, глаза его горели. – Ну что же, что же… вообще?то, это крайне любопытно. Ясное дело, единственная проблема – будет ли это работать на стадии производства. Давайте?ка все соберемся прямо сегодня. Я хочу, чтобы Сепп, Чандра и другие руководители групп увидели это и предложили свои идеи. Сегодня же поговорим об этом на очередном собрании лаборатории, а завтра попробуем смоделировать производственный цикл. Надо выяснить, реально ли это провернуть. Если да, то будут затронуты почти все подпроекты.

– Ну, я не вижу, почему бы этой идее не работать. Это просто базовый принцип, как конвейер. Только завтра я не смогу прийти… мне нужно ехать в Нью?Йорк. И я не знаю точно, когда вернусь.

У Шумахера были добрые голубые глаза, которые в некоторых ситуациях становились совсем не добрыми. Вот как сейчас.

– Нет?нет, девочка, ты должна быть здесь, раз сама все затеяла. У меня пятнадцать инженеров, и я не стану просить их переделывать все разработки из?за какой?то случайной идеи, ради которой и собираться не стоит. Что за такие важные дела у тебя в Нью?Йорке?

– Семейные, – ответила Стата, хотя и понимала: объяснение никуда не годится, наука такого уровня и ее подчиненное положение исключают семейные дела. Она почувствовала, что краснеет; это было все равно что оправдывать невыполненное домашнее задание похоронами бабушки.

Все так же буравя ее взглядом, доктор скривил рот, пожал плечами и проговорил:

– Ну что ж, по крайней мере, доведи до ума презентацию. Попробуй поговорить с Лю – может, она поработает над этим, пока тебя не будет.

 

Вечером в поезде Стата снова и снова прокручивала в голове этот и другие разговоры с коллегами. День был ужасный: самый крупный прорыв в ее карьере и самая значительная – если все подтвердится – идея, какая только могла прийти ей в голову, обернулись катастрофой. Моксели. Теперь все их так называли: новости распространились по «Эшеру» как пожар. В ее крошечный кабинет набились едва знакомые люди, упрашивая ее показать ту самую анимацию, задавая вопросы, на которые у нее не было ответа, чтобы, в сущности, присвоить ее идею и опробовать на собственных машинах, отнять у нее работу. И Шу, конечно же, поощрял этот процесс, распространял повсюду вести и, кажется, даже начал оттеснять ее от проектировочной деятельности. Хотя нет, он бы так не поступил, но за плечами у него были два развода – наглядное доказательство того, что работа для него всегда на первом месте. Он знал: нужно ковать железо, пока горячо; если до такого додумался обычный аспирант, то где?нибудь в Германии, Китае или Японии какой?нибудь его коллега уже идет по тому же пути.

А ее там не было, она осталась в стороне от самой увлекательной части инженерного искусства – того момента, когда схема превращается в реальный объект. То, что называется «менять мир». Вместо этого она ехала в Нью?Йорк на этом долбаном поезде, потому что ее отец отчего?то слетел с катушек и пропал, хотя всю жизнь был само благоразумие.

В Спрингфилде она даже выскочила из поезда и одну невыносимую минуту стояла на платформе, но когда двери стали закрываться, вскочила обратно; этот прыжок был вызван не только сокращением хорошо натренированных мышц – ею двигало чувство вины. Она находилась в Кембридже, когда умерла мама. На голосовой почте скопился целый ворох сообщений, но она была слишком занята и к тому же считала, что родители – взрослые люди и сами разберутся со своими проблемами. Стата не представляла, через что проходила мать, не замечала ее растущего отчаяния, признаков надвигающегося срыва. А ведь у нее должна была существовать космическая связь с матерью. Теперь остался лишь неистребимый стыд, так что пусть карьера пока идет в задницу. И отношения с Кэвэной тоже, хотя все складывалось и неплохо. Когда он позвонил ей и сообщил, что выслал списки телефонных разговоров, по его тону стало ясно: эта маленькая противозаконная услуга – прощальный подарок; больше она не сможет на него рассчитывать.

А еще она сегодня не плавала; мысль глупая, но назойливая. Откинувшись на расшатанное плюшевое сиденье, Стата чувствовала, как ее мышцы превращаются в бесполезные тряпки. За окном тянулся убогий промышленный пейзаж – на жалкой скорости шестьдесят миль в час, обусловленной технологиями столетней давности. Может, люди вроде нее способны исправить положение, может, стране предстоит совершить промышленный скачок, может, одним из ее спасителей станет Стата – но не сейчас, не на этой неделе.

 

Мардер и Скелли стояли на одной из вершин Западной Сьерра?Мадре в штате Дуранго, разглядывая облака у себя под ногами не то чтобы «с безумным предвкушеньем»[27], но с глубоким удовлетворением, поскольку оба любили горы, а эти были хороши.

– Да, круто, – сказал Скелли. – Я и не думал, что в Мексике есть такое. Больше похоже на Орегон или предгорья Гиндукуша, на западе Кашмира.

– Большинство американцев знает северную границу только по фильмам – все эти выжженные солнцем городки в пустыне, в которых живут одни бандиты…

Мардер взглянул на Скелли, который раскуривал первый косяк за день, и испытал сильнейшее чувство дежавю того типа, что тревожило его все чаще в последнее время: вот так же однажды утром они со Скелли стояли на горном хребте и смотрели на укутанный облаками лес, и так же влага холодила лицо, и пахло зеленью. Странное ощущение пронеслось, как залетный бриз, и исчезло без следа.

Нет, пахло по?другому. Он почувствовал на себе взгляд Скелли.

– Что?то случилось, друг? – спросил тот.

– Нет, – ответил Мардер, – просто вспомнил, как мы с тобой в последний раз были в горах. Все как?то в городе да в городе, а?

– Ага, что?то растеряли мы вкус к походам. Я на пробежку. Не дури тут.

Скелли пустился трусцой по туманному шоссе и скрылся из виду прежде, чем стих топот его ног.

 

Это было во время их первой РНН?миссии по установке «мопсов»; им предстояло Расположиться На Ночь – так затейливо называлась у военных ночевка под открытым небом. В группу входили Мардер, Скелли и еще один спецназовец по имени… имя забылось, в памяти осталась только кличка – Попай[28]; еще пара вьетнамцев из ЛЛДБ и с дюжину «яров». Мардер и «зеленые береты» облачились в форму мусорщиков, вьетнамцы – в черные гражданские костюмы пижамного типа, а хмонги в свою традиционную одежду. Каждый хмонг нес на спине плетеную соломенную корзину с рисом; по идее, на Тропе они должны были изображать носильщиков, парни из ЛЛДБ – охранников, а трое американцев… кого, съемочную группу? Туристов?

На инструктаже им рассказали, что спецназовцы занимаются этим постоянно, что на Тропе работают в том числе русские инженеры и другие специалисты, и что света в джунглях мало, а растительности много, и что обычно американцы с хозяйским видом проходят мимо и никто не пытается их остановить. По мнению лейтенанта, во ВНА и подумать не могли, что им хватит наглости вот так запросто разгуливать по священной Тропе Хо Ши Мина, особенно столь далеко на юге. Мардер надеялся, что он прав. Сам он считал все это безумием, но в то же время приходил в восторг от мысли, что окажется там вместе со Скелли, а не просто будет направлять огонь авиации, безопасно устроившись в Нахрен?Фене. По плану, им нужно было попытаться разместить датчики вдоль перевала Му?Гиа, где дорожная сеть по необходимости сужалась. Точно разместить датчики с самолета на этом участке было практически невозможно из?за особенностей рельефа и высокой концентрации зениток; потому, собственно, и запустили «Железного тунца».

Накануне вечером их доставили до места на парочке «CH?2», и теперь Скелли вел их в горы: он полагал, что вьеты – жители низин – как правило, с неохотой лазают по горам во время патрулирования, так что самое безопасное место для РНН – гребень хребта. Ночь и вправду прошла спокойно. На рассвете Скелли завел Мардера еще выше; стоя на скале, они созерцали сплошной зеленый ковер лаосских лесов внизу. Сержант пояснил, что сейчас они смотрят прямо на Тропу Хо Ши Мина, невидимую под покровом леса. «Отсюда и наша проблемка», – добавил он.

Из вьетнамских коммандос Скелли выбрал двоих самых способных. Первого, угрюмого и тощего, звали Дон – естественно, друзья?американцы окрестили его Динь?Доном. Второй был необычайно крупным для вьетнамца и слишком много улыбался, его все знали как Чарли. Согласно дежурной шутке (образец беспрерывного раздражающего обмена хохмами, который на войне сходил за отношения между людьми), он так хорошо выдавал себя за вьетконговца, что, наверное, и вправду был вьетконговцем. Скелли шутил, что «Чарли как?нибудь зарежет нас всех во сне», тот в ответ улыбался и уверял: «Нет, нет. Я не Вьетконг. Ненавижу Вьетконг, Вьетконг сильно плохой!»

У ребят из ЛЛДБ было по «калашникову», у спецназовцев – небольшие пистолеты?пулеметы «Карл Густав». Мардер располагал личным оружием, а в рюкзаке нес обрезанный гранатомет «M79». Никаких других военных атрибутов при нем не имелось, если не считать нескольких дюжин невероятно увесистых «мопсов» и саперной лопатки.

 

Мардер сходил в фургон и налил себе еще одну чашку кофе. Так как все?таки звали этого Попая? Лицо его тоже изгладилось из памяти. А может, никакой он был и не Попай.

В памяти возник образ: он идет по дороге в пестрой тени деревьев и смотрит, как покачивается огромный рюкзак спецназовца и оружие, перекинутое через его плечо, – отнюдь не «Карл?Густав», а захваченный у противника «РПД», русский ручной пулемет, похожий на здоровенный «Томпсон». Пулемет он помнил прекрасно, а его хозяина нет – ни лица, ни имени. Что это о нем говорит?

А вот Тропы он не забыл. Они спустились к ней с высоты, и Мардер с искренним удивлением увидел, что это вовсе не «тропа», а полноценная дорога чуть ли не двенадцати футов в ширину, хорошо очерченная и посыпанная гравием. По ней они двинулись на юг, и каждые ярдов двести Мардер удалялся в заросли и закладывал «мопс». От устройств отходили антенны, гибкие, как ершик; их нужно было художественно перекручивать, маскируя под лиану или корень.

Примерно через час послышался шум моторов, и мимо них прошла колонна из нескольких десятков грузовиков. Ехавшие в них люди равнодушно глядели на шеренгу монтаньяров и их фальшивых телохранителей. Позже отряд вышел на обугленную прогалину, где деревья разметало взрывом и валялись остовы грузовиков с большими дырами, оставшимися после обстрела то ли артиллерией, то ли самолетами?штурмовиками. Здесь было полно вьетнамских солдат, и рабочие разбирали грузовики на детали. Когда они проходили мимо, их окликнул офицер ВНА, и Динь?Дон без промедления ему ответил. У Мардера возникло чувство, что ему это снится – как снилось в третьем классе, что он стоит у доски в одних трусах; он шел по Тропе Хо Ши Мина! К нему приблизился Скелли и что?то громко сказал на непонятном языке – должно быть, на русском? Мардер ответил единственной русской фразой, которую знал: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов». Кажется, это сработало: офицер вернулся к своим подопечным. Когда они отошли подальше, Скелли спросил:

– Откуда, черт возьми, ты набрался русского?

– У мамы была пластинка Хора Красной армии, – ответил Мардер. – Она часто ставила ее дома, и я выучил кое?какие слова. Это «Интернационал».

Скелли расхохотался.

– Ну, это я понял. Вот чего не хватает на этой войне, Мардер, – чуть?чуть иронии! Потрясающе! – И повторил: – Пожалуй, не дам тебе убиться.

Оставшуюся часть дня их никто не тревожил, и они без всяких осложнений продвигались вперед среди общей суеты, царящей на «Тропе», – а она напоминала оживленный проселок в каком?нибудь городке, разве что уставленный зенитками. Заложив все «мопсы», они нырнули в заросли, забрались повыше и устроились на новую ночевку, а утром спустились по ближайшему склону и обнаружили еще более качественную дорогу, едва ли уступавшую мексиканской федеральной магистрали, на которую Мардер смотрел сейчас.

В тот раз обошлось без перестрелки. Это случилось позже.

 

Собрались тучи, начал моросить дождик, и Мардер вернулся в кабину, попивая кофе и жалея, что бросил курить. Теперь он мог взяться за старое; подарок от мистера Тени, о котором он как?то не задумывался. Движение здесь было редкое, гораздо реже, чем на Тропе Хо Ши Мина. Мимо прогудел внедорожник с правительственной символикой и мигалкой на крыше. Несколько минут спустя он возвратился и проехал уже медленней, потом вернулся снова и остановился на противоположной обочине. Дверцы распахнулись, из автомобиля вышли четверо мужчин в форме и с автоматами. Один из них подошел к фургону и попросил у Мардера документы.

Мардер передал ему права, паспорт и свидетельство о регистрации. Некоторое время мужчина изучал их, затем протянул обратно и объявил:

– Я должен осмотреть вашу машину.

– Как вам угодно, сеньор, – сказал Мардер.

Полицейский поднялся в прицеп и огляделся, Мардер тем временем изучал его самого. Сержантские нашивки, упитанное гладкое лицо; если не считать пышных усов, чисто выбрит. Надменное лицо человека, который привык, что его приказы исполняются; но глаза у него были беспокойные и бегали туда?сюда.

Он открыл багажный отсек и заглянул внутрь.

– С какой целью приехали в Мексику?

– Я купил дом и участок в Плайя?Диаманте. Подумываю открыть небольшое дело. Планирую сюда переехать.

– Часто бываете в Мексике?

– Нет, был всего один раз и давно. Но моя жена была мексиканкой, и с ней я выучил испанский.

Полицейский открыл соседнее отделение.

– Что в этом кейсе?

– Деньги, – сказал Мардер. – Примерно полторы сотни тысяч долларов наличными.

Сержант пристально посмотрел на него.

– Откройте!

– Откройте сами, он не заперт.

Сержант уставился на пачки хрустящих зеленых купюр, перехваченные бумажными лентами.

– У нас есть оружие, – добавил Мардер. – Винтовка и несколько пистолетов. Может, что?то еще, о чем я не знаю. Со мной спутник, большой любитель путешествий.

– Где он?

– На прогулке. Скорее всего, он в данный момент вооружен. Разрешите, я проверю.

Мардер открыл еще один шкафчик и вытащил оружейный футляр.

– Да, при нем сейчас «Зиг?зауэр P226» – конечно, вы в курсе, что это крайне дорогое и точное оружие. И еще он захватил глушитель, как я вижу. Любит попрактиковаться в стрельбе, не привлекая внимания.

Сержант проговорил:

– Вам придется проехать со мной. В Дуранго вас допросят в полицейском участке.

– И с какой же это стати, сэр? Я ничего плохого не сделал.

– У вас при себе деньги и оружие. У меня есть основания полагать, что вы не просто гринго, а наркокурьер и приехали сюда закупаться. – Он привычным движением снял с плеча карабин и наставил его на Мардера. – На колени, руки за голову!

Мардер не шелохнулся.

– Знаете, это ерунда какая?то. Тут же не Тихуана и не Хуарес. Как уже было сказано, я американский бизнесмен и имею родственные связи с мексиканцами. Вы думаете о моих деньгах и о том, сколько оставить себе, а сколько отдать своим людям и начальству. И еще вы думаете, вероятно, что если со мной произойдет несчастный случай, то присвоить можно будет все сразу. Только вы забыли про моего товарища.

Полицейский направил дуло Мардеру в грудь.

– Нет никакого товарища, – сказал он. – Я велел встать на колени. Живо!

Мардер присел на кушетку у стены.

– Знаете, сержант, это либо счастливейший день в вашей жизни, либо последний. Мой товарищ очень даже существует, и я должен предупредить вас, что он один из самых опасных людей на земле – опытный солдат, которого научили убивать тихо и бесшумно. По некоторым причинам он относится ко мне с большой теплотой, и если вы меня пристрелите, то он положит ваших людей из пистолета с глушителем, а потом явится за вами, и боюсь, ваша смерть будет неприятной. У вас против него столько же шансов, сколько у школьника?футболиста против Роналдо. С другой стороны… скажите вот что, у вас есть дочь? У меня да. Дочь и сын. Был ли Господь к вам столь же милостив?

Ствол автомата едва заметно дрогнул.

– Да, у меня есть дочь. И два сына.

– Мои поздравления, сэр, – весело сказал Мардер. – Поскольку вы молоды, то ваша дочь наверняка еще не отпраздновала quincea?era[29]. А моя уже да, и поверьте мне на слово, обходится это ой как недешево – по крайней мере, если мужчина желает уважить свою дочь и семью как положено… чего, без сомнения, желаете и вы. По этой причине я хотел бы в знак наших добрых отношений сделать вклад в quincea?era вашей очаровательной дочери… скажем, пятьсот долларов. Не стесняйтесь, берите прямо из кейса. Я уверен, вы не станете злоупотреблять моей щедростью.

Мардер искренне улыбнулся полицейскому и понял: тот видит, что человек, которого он держит на мушке, нисколечко не боится, и это приводит его в замешательство, так как противоречит всему его опыту, кажется нереальным. Это больше, чем все прочее, убедит его, что гринго говорит правду и что пятьсот долларов – очень хорошая mordida[30], не сулящая осложнений, которые могли бы последовать, если б он доставил этого человека и его сокровища в Дуранго. И если бы даже он и в самом деле присвоил всю сумму, то как спрятать полтораста тысяч долларов? Сержант взял пачку купюр, вытянул пять штук и вышел, не взглянув на Мардера и не сказав больше ни слова.

Двадцать минут спустя в трейлер ввалился Скелли.

– Чего хотели копы?

– Как обычно. Нас приняли за наркоторговцев.

– Которые решили по дороге полюбоваться пейзажем. Что ты им дал?

– Дал сержанту пять сотен.

– Многовато, шеф. Теперь он точно думает, что ты наркобарон.

– Ну, у него есть дочь, – сказал Мардер, и Скелли явно уловил суть. Это была одна из подкупающих черт его друга: после стольких лет не возникало нужды в утомительных объяснениях.

Когда они снова пустились в путь, Мардер спросил:

– Как было имя того парня в твоей группе… все называли его Попай. Крупный такой мужик с бритой головой, всегда носил с собой РПД.

Скелли с водительского сиденья смерил его долгим взглядом, потом снова уставился на дорогу.

– Не Попай, Пого. Его звали Райделл, Уолтер Э., мастер?сержант. С чего вообще все эти дебильные вопросы?

– Я же сказал, я много думал про Вьетнам и понял, что кое?что забыл. Некоторые вещи помню, но ни лиц, ни имен.

– Это потому что на самом деле тебя там и не было, Мардер. Гулял все время, как турист долбаный.

После этого повисло гнетущее молчание, как часто бывало, когда Мардер затрагивал военную тему, – и как раз поэтому он старался поднимать ее как можно реже. Конечно, Скелли говорил об этом с бывшими спецназовцами; когда они вместе ходили по барам, Мардеру много чего довелось наслушаться. Но с ним Скелли по какой?то причине разговаривать о войне не желал. В этой стороне их отношений ничего подкупающего уже не было, но с этим приходилось мириться, потому что никто другой не смог бы подтвердить подлинность воспоминаний, которые потихоньку всплывали в его памяти.

Они начали спуск по извилистой дороге, круто уходящей вниз от вершин. Скелли вписывался в повороты на большой скорости, что было небезопасно, но машин встречалось мало, и они благополучно добрались до Масатлана на побережье. Когда Мардер проезжал здесь в прошлый раз, все его имущество умещалось на багажнике мотоцикла, и страна казалась такой же бедной, как он сам, но и свободной – той свободой, которую дает бедность. Дороги тут были неровными, зато люди – добрыми, или просто ему так запомнилось. Но то путешествие раскрасило яркими красками чудо, которое явилось ему в конце, когда он встретил Чоле.

Теперь здесь проложили платную автомагистраль в американском стиле, с кассами и обычным придорожным комплексом. Она шла напрямую от Масатлана до Гвадалахары и позволяла сэкономить время, которое раньше уходило на путь через фантастический край вулканов, в обход исполинского потухшего конуса Цеборуко. Только вот Мардеру совсем не хотелось экономить время; не ради этого люди приезжали в Мексику, страну ma?ana[31]. Так что у Тепика он ушел с Карретера?Федераль?де?Куота на юг, по 200?му шоссе добрался до моря и не спеша двинулся вдоль пляжей и высотных отелей Пуэрто?Вальярты и Мансанильо, затем через маленькие приморские городки и курорты Мичоакана. Справа искрилось море, внизу зеленели склоны Сьерра?Мадре.

– Ну и как тебе? – спросил Мардер. Они сидели за жестяным столиком перед кантиной «Эль Кангрехо Рохо»[32] с видом на центральную площадь Плайя?Диаманте, обсаженную по периметру пальмами. Владельца заведения звали Эктор, и они успели стать большими друзьями. Эктор мог раздобыть для сеньоров все, что душа пожелает в плане наркоты и девочек и, как подозревал Мардер, с удовольствием получил бы свою долю от взяток, если бы их сцапали копы. Но он был славный – приятный толстячок, нечистый на руку, зато всегда готовый угодить.

В центре площади стоял павильон, напротив располагался крохотный парк, у входа в который Ласаро Карденас[33], Друг народа, простирал в будущее бронзовую длань, запятнанную птичьим пометом. Мягкий бриз трепал листья пальм и свисавшие края зонтика у кантины, пахло морем и, уже не так заметно, кое?какими его усопшими обитателями. На подоконнике, под неоновым красным контуром краба, грелся на солнце устрашающих размеров серый кот.

Скелли рассмотрел на свет стопку, в которой какой?то миг назад плескалась текила, вглядываясь в маслянистый осадок.

– Как? Обычный курортный городок. Он мог бы находиться в Таиланде, Малайзии или Восточной Африке. Даже в Америке, будь тут побольше жирдяев. И трущобы есть на косогоре, для обслуги.

– Ну да, этот район называют Эль?Сьело[34]. Как иронично.

– Да уж. Ну и что?то тут подозрительная чистота и порядок, хотя стражи порядка вряд ли приложили к этому руку. Так ты хочешь здесь поселиться? Вот так ты представляешь себе рай?

– Именно так.

– Потому что это родной город Чоле?

– Отчасти. Вообще?то, мы проезжали мимо дома, где она когда?то жила. Заметил глинобитное желтое здание в два этажа, с белыми маркизами? Когда меня занесло сюда, ее семья держала там гостиницу в традиционном стиле – гости столуются с хозяевами и все такое прочее. Ее назвали в честь Лас?Пальмас?Флоридас[35] – асьенды[36], которой они владели в старину.

– Вот там бы и остановился. Признай, это странновато – вслепую покупать дом в городе, где ты не был тридцать с лишним лет.

– В отличие от тебя, Скелли, я порой веду себя иррационально. Мне надоело жить так, как я жил, и у меня были кое?какие накопления, так почему бы не провести золотые годы на солнышке?

Скелли одарил его фальшивой улыбкой; так улыбаются люди, когда в сказанное не верят, а ловить собеседника на лжи не хотят.

– Что ж, рад за тебя. Только есть пара моментов. Ты выбрал место, где военных не меньше, чем в Кандагаре. И здешним жителям это явно не по душе.

– Ты так думаешь?

– Да. И первый признак – дырки в стенах, целая куча маленьких таких дырочек. А еще, мы сейчас проезжали мимо полицейского участка, и там из окон пыхало пламенем. И вряд ли из?за того, что кто?то забыл потушить окурок. Больше походит на напалмовые бомбы. Может, Сарасота или Скоттсдейл подошли бы лучше.

– Может, и так, но в Сарасоте не отыщешь таких вот тортилий по?домашнему, а мы их с удовольствием сейчас умяли. – Мардер допил остатки «Дос Экис» и встал. – Идем, поглядим на мое приобретение.

Они уже направились через площадь к фургону, когда послышался рев мощных двигателей. Вся жизнь на площади – резвящиеся дети, женщины, делавшие покупки, мужчины, прохлаждавшиеся в тени деревьев и играющие в домино, – словно бы разом остановилась. Женщины похватали детей и бросились по домам, а из?за угла тем временем показалась колонна из трех черных джипов. Мардеру со Скелли пришлось отскочить на тротуар, чтобы их не сбили. Сделав по площади круг, машины остановились.

Мардер огляделся по сторонам. Странно, но площадь опустела как по волшебству. Снова взревели моторы, и машины понеслись на восток. У подножия статуи появилось нечто новое. Они подошли поближе и обнаружили, что это туловище мужчины, брошенное грудью вниз. На спине трупа было выведено зеленым маркером: «Он это заслужил!»

– А что, обоснование – хороший штрих, – заметил Скелли. – Почти официальный стиль, ну как тут не умилиться. Кто это сделал, есть идеи?

– Los otros[37], – сказал Мардер. – Ла Фамилиа[38] или одна из дочерних группировок. Либо кто?то хотел оставить послание для них.

– Курортный городок под крылышком мафии? А какой у них тут интерес?

– Не столько даже тут, сколько в Ласаро?Карденасе, неподалеку отсюда. В Мексике это единственный крупный порт на Тихоокеанском побережье. Через него поступают все компоненты для производства мета, не говоря уже о кокаине и героине. Бароны грызутся за эту территорию. А в Плайя?Диаманте, если ты обратил внимание, есть симпатичная маленькая гавань как раз на случай, если кому?то понадобится что?нибудь ввезти или вывезти.

– И ты выбрал такой город?

– Ну что тут скажешь? Мне нравится здешний пляж. Смотри, репортеры. Похоже, они знают побольше копов.

– Само собой – наверняка уж копам отваливают больше, чем журналюгам.

У тротуара припарковался белый фургон, из которого вышли оператор, звукач с «журавлем» и молодая женщина. Они выполнили обычную подготовку к съемке, слаженно и, кажется, в некоторой спешке. Мардер присмотрелся к женщине. На ней был бежевый костюм, очень эффектный; светло?каштановые волосы обрамляли лицо, по понятным причинам бледное, но все же более выразительное, чем у большинства журналисток по ту сторону границы. Она начала репортаж, и Мардер с болью в сердце узнал так называемый fresa – отрывистый и четкий выговор, отличавший мексиканцев из высших слоев общества. Так говорила его жена. Оператор записал комментарий репортерши, потом сдвинулся, чтобы заснять труп. Завыли сирены, следом донесся шум тяжелой техники.

– А вот и военные, – сказал Мардер. – Пошли?ка отсюда.

И они покинули площадь, на которую уже въезжали грузовики с солдатами. Мардер взял курс на запад по проспекту Харамильо, пересек мост через ленивую речку Рио?Виридиана, а потом повернул налево, к морю. Вдоль невысокого берега бежала глинистая грунтовая дорога, параллельно ей тянулся широкий белый пляж. Дорога выходила к насыпи из свай и необработанных валунов. Та, в свою очередь, упиралась в укутанный зеленью горбатый остров, на вершине которого сквозь густую растительность просматривались белая терраса и красная черепичная крыша большого дома.

Мардер видел фотографии, но они не отражали великолепия пейзажа и внушительных размеров особняка. Его окружала беленая каменная стена со стальными воротами, которые сейчас были открыты; на одном из столбов висела табличка с надписью CASA FELIZ – «Счастливый дом». За воротами раскинулся сад с плодовыми деревьями и цветущими кустарниками, гибискусом и олеандром, а чуть дальше – посыпанный гравием двор и собственно дом. В здании было два этажа, а по углам крыши, которая, похоже, служила и террасой, стояли квадратные башенки. За парапетом торчали верхушки сложенных садовых зонтов. Слева низенькая глинобитная стена отгораживала оштукатуренную постройку из шлакоблоков, а за ней виднелся ряд небольших домиков в разных стадиях завершенности, а также штабеля всевозможных строительных материалов и оборудования. Из трубы в отдалении тянулась струйка белого дыма, и Мардер задумался, что бы это могло быть.

Они вошли в основное здание через парадную дверь. За ней находилась небольшая прихожая: по двери слева и справа, в центре – круглая арка. Пройдя под ней, Мардер и Скелли очутились в огромном холле. Лестница по левую руку выводила на галерею, окаймлявшую помещение с трех сторон. За перилами на втором этаже проглядывали двери, которые наверняка вели в спальни. Из больших окон открывался вид на море, колышущиеся пальмы и небо. Под потолком висела кованая люстра в форме колеса – на таких любил раскачиваться Зорро.

– Тесновато маленько, но в целом сойдет, – произнес Скелли.

– Да, по снимкам трудно оценить масштаб. Я думал, они используют те же объективы, что и в отелях, когда шкаф кажется не меньше комнаты. Ошибся, наверное.

Мардер крикнул, но ему ответило лишь слабенькое эхо.

Они проследовали на кухню, вышли через заднюю дверь и направились к домику, который видели со двора; несомненно, там и жили слуги – а слуги здесь явно имелись, причем добросовестные, поскольку дом был в идеальном порядке, а на кухне обнаружилось все необходимое.

Мардер постучал. Дверь отворилась, и перед ними предстала худощавая женщина лет сорока в простом платье и фартуке. С боков к ней жались маленькая девочка и мальчик еще младше. Все трое таращились на него с выражением, которого он не видел со времен Вьетнама, – с безысходным ужасом.

Как можно более мягким голосом он проговорил:

– Сеньора, меня зовут Ричард Мардер. Я новый хозяин этой земли и дома. Можно узнать ваше имя?

Несколько мгновений женщина беззвучно двигала губами, затем прохрипела:

– Я Ампаро Монтес. Домработница.

Мардер протянул руку; сперва женщина тупо уставилась на нее, потом все?таки пожала. Ее ладонь трепетала, словно птица.

– Я не знала… то есть никто не сказал мне, что дом продан.

– Ну что ж, это так. Могу показать вам документы, если хотите. И разрешите представить вам моего друга, Патрика Скелли…

Скелли только что стоял рядом, но когда Мардер оглянулся, его уже и след простыл.

– Попозже, значит. А сейчас не будете ли вы так любезны показать мне дом и территорию?

Женщина разинула рот, потом вдруг изменилась в лице и зарыдала, и дети к ней присоединились.

Мардер несколько секунд смотрел на нее, все острее чувствуя смятение и беспомощность, и наконец сказал:

– Сеньора Монтес, я не знаю, отчего вы так расстроились, но лучше дам вам время, чтобы вы успокоились. Я пока распакую чемоданы, а вы приходите в дом, когда будете готовы, выпьем кофе и побеседуем.

Мардер знал, что говорит по?испански довольно бегло, но женщина смотрела на него с таким видом, будто речь велась на хмонгском. Оставив ее пялиться в пустоту и шмыгать носом, он вернулся в фургон и принялся разбирать вещи.

Когда объявился Скелли, он уже выгрузил почти все свое добро.

– Где ты был? – спросил Мардер.

– Что такое с этой женщиной?

– Говорит, что она тут домработница. У нее почему?то нервы сдали.

– Догадываюсь почему, – проронил Скелли, после чего исчез в трейлере и, судя по звукам, тоже приступил к разгрузке.

– И почему же?

– Да тут ведь полным?полно скваттеров. Под сотню наберется – мужчины, женщины, целая куча ребятишек. Выращивают кукурузу, перец и фасоль, а живут все в недостроенных домах. Еще, похоже, разводят рыбу на продажу. Предыдущий владелец вырыл котлован под бассейн или фундамент, а они из него сделали прудик.

– Твою мать! Так вот почему она испугалась. Думает, наверно, что я их всех выгоню, а ее уволю.

– А ты выгонишь?

– Не знаю, – раздраженно бросил Мардер. – Черт, да нет, наверное, хотя, вообще?то, у меня не было в планах становиться hacendado[39].

– А что было, шеф?

– Насладиться миром и покоем в уютной деревушке на мексиканском побережье и вернуть прах моей жены на родину.

– Угу, – буркнул Скелли, выходя из трейлера. В одной руке он держал кейс с телефоном, в другой – длинный увесистый футляр, в котором, как полагал Мардер, лежали дробовики. – Пока что притворюсь, что поверил. А ты посмотри?ка вот на что.

Он привел Мардера в гараж на четыре машины, где стоял только видавший виды желтый фордовский пикап урожая эдак семидесятых.

Скелли показал ему, куда смотреть. Одна из бетонных стен в углу была испещрена отметинами, которые могли быть следами от пуль. И еще гладкую белую поверхность стены и пола покрывали темные ржаво?бурые пятна.

– Тут кого?то убили, – сказал Скелли. – Не в курсе, кого?

– Предыдущий владелец числится пропавшим без вести, – ответил Мардер.

– Тогда хорошо, что мы захватили все эти пушки, – заявил Скелли и одарил друга людоедской улыбкой.

 

6

 

– Мне очень жаль, Стата, но больше я ничего не знаю, – проговорил Орнстайн. – Он позвонил мне, сказал, что уезжает на неопределенный срок, и предложил пожить у него.

Орнстайн был смущен и даже встревожен. Кармел Мардер заявилась на порог и стала допытываться, что он делает в квартире отца, куда тот уехал и с какой целью, и если на первый вопрос Орнстайн мог ответить без труда, то относительно всего остального пребывал в полном неведении. Может быть, стоило по?дружески поинтересоваться, с какой стати Мардер пошел на такой шаг и не поставил в известность, как теперь выяснилось, никого из близких. Кроме того, Орнстайн побаивался Статы Мардер. Он был невысок и застенчив, и хотя в нем жила решимость бороться с мировым капитализмом до последней капли крови, иметь дело с рослой рассерженной девушкой, грозно нависавшей над его персоной, ему приходилось впервые. А еще он хотел (как же нелегко сохранить в себе самоотверженность, которая отличает всякого истинного коммуниста!), он очень хотел остаться в этой замечательной квартире.

Стата бросила на него свирепый взгляд, всплеснула руками и сказала:

– Ладно, поняла… не возражаете, если я тут осмотрюсь?

– О, будьте моей гостьей, – ответил он, – хотя, если учитывать, что на самом деле это я – гость…

Стата вышла из общей комнаты, оставив недопитым чай, заваренный Орнстайном. Она сразу же направилась в помещение, которое ее родители использовали как кабинет и которое казалось ей в детстве настоящей пещерой Аладдина, и приступила к осмотру отцовского стола и картотеки. Постепенно ее дурные предчувствия крепли. Тут не было ничего, кроме обычных канцелярских принадлежностей и кое?каких бесполезных документов – квитанций, каталогов, разрозненных записей и семейных архивов, которые ничего не проясняли.

Она включила компьютер и выругалась, увидев запрос пароля. Это была идея Питера: ей вспомнилось, как тот прочел отцу нотацию об уязвимости его машины, очистил ее от накопившихся вредоносных программ и установил пароль. А поскольку это был Питер, то он выбрал не слово и не фразу, а случайную последовательность цифр. Соответственно, отец должен был где?то ее зафиксировать – на бумажке или в своем древнем «ролодексе»[40]. Поискав, она нашла кучу разных паролей, но не основной.

Она достала телефон и позвонила брату в Пасадену.

– Это я, – сказала Стата.

– Что случилось?

– С чего такой вопрос?

– У меня тут шесть пятнадцать, рановато для разговоров ни о чем. Черт, да я был в царстве грез. Может, и это мне тоже снится.

– Не снится. Слушай, Пит, я сейчас в папиной квартире, и… от него были какие?нибудь известия в последние дни?

Повисло молчание, потом брат с холодком произнес:

– А с какой стати? Мы с ним особенно не разговариваем. И тебе это известно.

– Ну да, только дело в том, что он все равно твой отец, нравится тебе это или нет, и теперь он пропал.

– То есть как это пропал?

– А так! Он оставил квартиру Орнстайну и уехал, никому не сказав, когда вернется. Я отследила его сотовый. Последний раз он им пользовался в Миссисипи, а когда я наконец дозвонилась, ответил какой?то мексиканский пацан. То есть телефон либо украли, либо выбросили, и оба варианта меня не радуют. Я очень волнуюсь за него. Слушай, у тебя нет пароля от его компьютера? Хочу там проверить.

– Нет. Чужие пароли я не храню. В отличие от некоторых моих родственников, я не сую нос куда не надо.

– Спасибо большое. Но он наверняка его записал – может, ты видел? Вряд ли он стал бы запоминать пароль из десяти цифр.

– Да, он записал его на обороте водительских прав, – сказал Питер, заставив сестру выругаться – отрывисто, но смачно.

– А ты не знаешь случайно, с чего бы ему вот так исчезать? Питер, тут дело очень странное – он даже документы все вычистил.

Снова пауза.

– А пистолет он взял?

– О господи. Минутку, я проверю.

Она кинулась к оружейному сейфу и набрала комбинацию, которую знала с одиннадцати лет. Отец долго ничего не подозревал, а когда правда открылась, она уже достаточно выросла, чтобы учиться обращению с пистолетом, и смысла в секретности больше не было.

– «Стейра» и обоих пистолетов нет. Остался только «вудсмен».

– Ну что ж, теперь мы точно знаем, что кончать с собой он не собирается. Для этого хватило бы и одного пистолета.

– Боже, Питер! Какие гадости ты говоришь. Ты и в самом деле думаешь, что папа способен на самоубийство?

– Не знаю. Я вообще не знаю, что он за человек. Думал, что знаю, но ошибался.

– Так ты никогда не простишь его за маму?

– Никогда.

– Слушай, ну что за чушь! Господи, он же наш отец! Твой отец совершил ошибку. Сожалею, что он не дотягивает до твоих идеалов, но мы все равно семья.

– Ну что же… давай каждый останется при своем мнении. Тебя я по?прежнему люблю, если тебе от этого легче. И я понимаю, что ты беспокоишься о нем. Ты уже звонила Хэлу Дэниелсону? И его бухгалтеру – как его там, Бенни?

– Берни. Нет, не звонила еще. Хорошая мысль.

Стата попрощалась и дала отбой.

Но она не стала звонить ни адвокату, ни бухгалтеру, хотя их фамилии и номера были в списке, который прислал ей друг Кэвэны. Не заметила имена доктора Гергена и Патрика Скелли. Ее интересовало единственное имя, и она сразу набрала нужный номер.

– Buenos dias! – поприветствовал ее автоответчик. – Вы позвонили в «Су Асьенда», это Нина Ибанес. В данный момент я не могу взять трубку, но если вы оставите сообщение после сигнала, то я перезвоню вам при первой возможности.

 

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально

 

[1] Лофт – жилье, обустроенное в помещении бывшей фабрики, склада и т. п. Хотя изначально лофты привлекали людей с ограниченным достатком (например, молодых художников), со временем они перешли в класс элитного жилья. Здесь и далее прим. пер.

 

[2] Вероятнее всего, подразумевается список бестселлеров по версии газеты «Нью?Йорк таймс», который еженедельно публикуется с 1931 года и считается самым авторитетным в США.

 

[3] Традиционная мексиканская шаль (накидка), обычно яркой полосатой расцветки. Серапе носят преимущественно мужчины.

 

[4] Narcoviolencia – наркотический террор, разборки наркоторговцев (исп.).

 

[5] «Правильной» (то есть справедливой и благородной, в отличие от Вьетнамской) в американской культуре нередко называют Вторую мировую войну. Одноименная книга писателя и журналиста Стадса Теркела, опубликованная в 1984 г., получила широкий общественный резонанс и удостоилась Пулитцеровской премии.

 

[6] Медаль «Пурпурное сердце» существует с 1932 г. и присуждается военнослужащим, раненным или погибшим в результате действий противника. «Бронзовая звезда» с 1944 г. вручается за проявленный героизм и другие военные заслуги.

 

[7] В 1984 г. вышел ролик корпорации «Эппл», рекламирующий первую модель персонального компьютера «Макинтош» и обыгрывающий мотивы знаменитой антиутопии Джорджа Оруэлла. Съемками руководил Ридли Скотт, к тому времени уже известнейший режиссер. «1984» неоднократно признавался лучшим рекламным роликом 1980?х.

 

[8] Соответственно Массачусетский и Калифорнийский технологический институты – ведущие технические университеты США, важнейшие научные центры.

 

[9] Роберт Эдвард Ли (1807–1870) – главнокомандующий армии Конфедерации, одна из важнейших фигур Гражданской войн?ы.

 

[10] Прозвище вьетконговцев.

 

[11] Командование по оказанию военной помощи Вьетнаму – структура, осуществлявшая в годы войны контроль над всеми силами США в Южном Вьетнаме.

 

[12] Самолет дальней радиоэлектронной разведки, производившийся компанией «Локхид» с 1954 по 1982 г.

 

[13] Промышленная компания, один из крупнейших поставщиков американского военного ведомства.

 

[14] Имеется в виду крупный политический скандал, разразившийся в 1989 г. на фоне общего кризиса ссудосберегательной сферы США. Пятеро сенаторов были уличены в получении взяток от руководства крупной компании, попавшей в поле зрения проверяющих государственных органов.

 

[15] В католицизме выделяют семь телесных проявлений милосердия (кормить голодных, посещать больных и т. п.) и столько же духовных (наставлять невежественных, увещевать грешников и т. п.).

 

[16] Пистолет производства немецкой компании SIG Sauer. Известно несколько десятков моделей.

 

[17] Каджуны – этническая группа, довольно широко представленная на юго?востоке США (прежде всего в штате Луизиана). Имеют франкоканадское происхождение, отличаются своеобразной культурой. Особенно славится уникальная каджунская кухня.

 

[18] Moon River (англ.) – «Лунная река». Так называется известнейшая песня, впервые прозвучавшая в популярном фильме «Завтрак у Тиффани» (1961).

 

[19] Примерно 36 кг.

 

[20] Жилет с множеством карманов, элемент военной экипировки. Полное название – разгрузочный, или тактический, жилет.

 

[21] Под упрощенным названием «Братья христианские» известны сразу две католические организации – Конгрегация Братьев христианских и Братья христианских школ. Обе располагают широкой сетью образовательных учреждений во многих странах мира, в том числе в США.

 

[22] Закусочная, где подают тако – популярное мексиканское блюдо. Аналоги – буррито, энчилада, шаурма.

 

[23] Английский писатель Дэвид Герберт Лоуренс (1885–1930) наиболее известен романом «Любовник леди Чаттерлей», получившим скандальную славу из?за обилия откровенных эротических сцен.

 

[24] В Мексике – бар, где подают алкогольные напитки и легкие закуски.

 

[25] Ранчера – песенный жанр мексиканской народной музыки, сформировавшийся в начале XX в., своеобразный аналог кантри. Кумбия – преимущественно танцевальный жанр, зародившийся в Колумбии под влиянием африканских музыкальных традиций.

 

[26] Воксель (воксел) – трехмерный аналог пикселя. Из вокселей строятся объемные виртуальные модели.

 

[27] В оригинале with a wild surmise – крылатые слова из сонета великого английского поэта Джона Китса (1795–1821) «На первое чтение чапменовского перевода Гомера».

 

[28] Моряк Попай – популярный персонаж комиксов и мульт?фильмов, обладатель впечатляющих мускулов и большой любитель шпината.

 

[29] Кинсеаньера – обряд посвящения девочек во взрослую жизнь, распространенный в странах Латинской Америки. Празднуется в день пятнадцатилетия.

 

[30] Взятка (мекс. исп.).

 

[31] Завтра (исп.).

 

[32] «Красный краб» (исп.).

 

[33] Ласаро Карденас (1895–1970) – 44?й президент Мексики, перед этим – губернатор Мичоакана, представитель Мексиканской революционной партии.

 

[34] Небо, поднебесье (исп.).

 

[35] «Цветущие пальмы» (исп.).

 

[36] Асьендами (гасиендами) в Испании и многих странах Латинской Америки называли крупные частные поместья. Бразильский аналог – фазенда.

 

[37] Иные (исп.).

 

[38] «Семья» – наркокартель, реально существовавший в штате Мичоакан. В 2011 г. мексиканская полиция заявила о его полной ликвидации.

 

[39] Землевладелец, помещик (исп.).

 

[40] Торговая марка органайзеров – оригинальное приспособление для ведения картотеки адресов, хранения визиток и т. п. Записи делаются на отдельных плотных карточках, которые перелистываются вращением бокового рычажка. Производится с 1958 г.

 

Яндекс.Метрика