Джон Мэтьюз

Дневник убийцы

 

Детектив в стиле Конан Дойла

Финли Джеймсон и Джозеф Ардженти – 2

 

 

 

* * *

 

Глава 1

 

Март 1893 года, Бродвей, Нью‑Йорк

Луиза Берентон легко и стремительно направилась вдоль южной части Бродвея.

Ее наряд и камея на горловине шелковой блузки от Чарльза Ворта говорили о том, что эта барышня происходит из хорошей семьи, но степенность облика прибавляла к ее девятнадцати годам лет пять, а узкая юбка заставляла ее семенить так, что казалось, будто она сильно торопится.

Спускались сумерки, и в такое время на этом участке дороги Берентон привыкла спешить. Но сегодня она была особенно взволнована из‑за того, что немного задержалась. Ее отец, порождение привычек, по возвращении из банка всегда требовал к семейному чаю со сливками ячменные булочки. Несмотря на двадцать четыре года жизни в Америке, привычка эта, привезенная из родного Корнуэлла, не иссякла, а даже укоренилась.

Булочки должны были непременно быть свежими, и покупать их приходилось как можно позже. Одиннадцатилетний братишка Луизы был слишком мал для такой задачи, поэтому последние три года это стало ее обязанностью. В пекарне ей пришлось ждать еще девять минут, пока из духовки достанут последний противень, и когда она отправилась домой, уже почти стемнело.

Возможно, все эти обстоятельства привели к тому, что она столкнулась с мужчиной, когда тот вышел из‑за угла Тридцать шестой улицы. Желание успеть вовремя и темнота заставили девушку ускорить шаг, что обычно было ей не свойственно.

Сразу после столкновения она торопливо обернулась на незнакомца, но тот быстро затерялся в бродвейской толпе. Машинально проверив, что кошелек на месте, а пакет с булочками в руке, Берентон с облегчением вздохнула. Если б пакет порвался и булочки рассыпались, пришлось бы возвращаться за новыми, и тогда она бы совсем опоздала.

Часы над мастерской часовщика ярдах в двадцати от Луизы показывали восемнадцать минут седьмого. Если поторопиться, то она опоздает домой минут на двенадцать. Хоть бы папа не рассердился!

 

* * *

 

Вид Нью‑Йорка в иллюминаторе каюты Энцио Маччиони возник, словно предзнаменование: над городом застыл серый влажный туман, в котором едва можно было разглядеть несколько зданий. Панорама Нью‑Йорка не имела ничего общего с тем, что он видел в Риме на пожелтевших фотографиях, снятых в самые солнечные дни, да еще подретушированных.

Но чего он ждал? Такие фальшивые открытки, с подкрашенными голубыми небесами и пастельными тенями, не отражали действительности – так же как открытки с видами Рима, Флоренции и приморских курортов.

Однако Энцио с удовольствием подумал, что за разочарование он сполна расквитается, когда вскоре оболванит своим видом таможню на острове Эллис.

Он родился не в Риме, как заявлено в документах, а на Сицилии, в Марсале. И настоящее имя его – Кацарелли. Маччиони он стал благодаря мужу своей тетушки, который взял его под крыло четырнадцать лет тому назад после тяжелых событий, заставивших его покинуть Сицилию.

Энцио обернулся на резкий стук в дверь и открыл ее. Стюарт в белоснежной униформе вежливо улыбнулся.

– Сэр, через пятнадцать минут мы будем в нью‑йоркском порту. Вам потребуется помощь с багажом?

– Да, потребуется, благодарю вас.

– Я могу еще в доке, когда сойдете на берег, устроить вам носильщика, если пожелаете…

– Да, если б вы все это организовали, было бы весьма кстати. – Маччиони жестом обвел каюту. – Как видите, багаж у меня внушительный. – Порывшись в кармане, он протянул собеседнику серебряный доллар – солидные чаевые.

– С большим удовольствием, сэр. – Поклонившись, стюард отступил на шаг. – Незамедлительно вернусь за вашим багажом.

Когда дверь закрылась, Маччиони улыбнулся. Путешествие первым классом имеет свои преимущества. Сомнительно, чтобы так церемонились с кем‑либо в третьем классе. За последние четырнадцать лет фальшивый глянец настолько прочно пристал к Энцио, так отполировался, что почти слился с его естеством.

В подобном путешествии это было важно как никогда. Необходимо посеять хорошие семена отношений с новым народом, добродетелью укрепить свои первые шаги на этом пути. Поэтому не следовало смешиваться с навьюченной пожитками толпой переселенцев из его родной Сицилии.

В Новый Свет он войдет, соответствуя своим документам: Энцио Маччиони, импортер деликатесов. Два его огромных сундука и пять чемоданов будут вереницей тащить два или три носильщика. «Атташе» и дорогой граммофон он понесет сам. Недопустимо, чтобы багаж был доставлен не по адресу или украден.

Высокий, аристократичного вида Энцио предпочитал серые костюмы к своему легкому южному загару, полагая, что белые и кремовые цвета смотрятся слишком вызывающе. И всегда его украшал контрастный шейный платок – ярко‑синий или цвета бургундского вина.

Сторонние наблюдатели думали, что это лишь хорошо продуманный модный аксессуар, но на самом деле платок скрывал шрам на шее, полученный четырнадцать лет тому назад, когда резко изменилась вся его жизнь.

Пароходный гудок возвестил о входе в гавань, и Маччиони заметил в иллюминатор, что сквозь тучи пробился яркий солнечный луч, осветивший словно скрытую под серой вуалью статую Свободы и несколько зданий позади нее.

Он подошел к кофейному столику и в последний раз посмотрел на четыре печатных листа, лежавших на нем. Список имен и контактов, которые определят его судьбу в Нью‑Йорке, его успех или гибель.

Несомненно, первый визит он нанесет Карло Брунеру. Важно быстро наладить сеть поставок. Но Брунера жаловался на жесткие поборы со стороны городского гангстера Майкла Тирни.

Энцио надеялся выждать время перед тем, как заняться пресловутым мистером Тирни. Но, возможно, на церемонии времени не будет.

 

* * *

 

Не успев доесть вторую булочку, Луиза почувствовала недомогание.

Не стило так объедаться. Если честно, от всей этой беготни домой и опоздания у нее пропал аппетит, а желудок немного свело.

Но отец строго изогнул бровь и настоял:

– Ну же, возьми еще одну. Иначе придется выбросить.

Дочь побоялась огорчить его отказом. Про ее опоздание он ничего не сказал, а только неодобрительно повел бровью, взглянув на карманные часы.

– Пока булочки не остыли, все быстро за стол, – велел Берентон, а потом указал на розетку с топлеными сливками. – Луиза, положи больше сливок на свою булочку. Ты же знаешь, как быстро они портятся.

Сливки на булочку пришлось накладывать до тех пор, пока его поднятая бровь не опустилась. Девушка почувствовала, как ее замутило от такой жирной еды, как сливки поползли обратно в горло, и поспешно сглотнула, борясь с тошнотой.

Услышав ее сдавленную отрыжку, отец снова изогнул бровь. Луиза прикрыла рот рукой и кашлянула, чтобы скрыть звук, но рвотные позывы повторились, застав ее врасплох.

Она крепко зажала рот ладонью, но сливки просочились сквозь пальцы, залив ее платье.

– О господи! – Отец в ужасе вскочил со стула и отступил.

Прежде всего его расстроило, что проверенный временем ритуал чаепития испорчен. Но когда Луиза встретилась с ним взглядом, то увидела, как искренне испугался он за ее здоровье. Правда, это было еще хуже.

– Сожалею, – пробормотала она и побежала в ванную, чувствуя, как тошнота снова рвется наружу.

 

* * *

 

Энцио Маччиони поселился в четырехэтажном доме из темного кирпича на Тридцать второй улице. При нем было рекомендательное письмо от приемной семьи в Риме, в котором сообщалось, что Франческа Ориемма владеет респектабельным доходным домом. Она привечала гостей со своей родины, и, после смерти ее мужа два года тому назад, все ее знакомые старались помочь ей чем могли. В Риме семья Ориемма были старыми друзьями семьи Маччиони.

Время не пощадило дом, и «респектабельным» его можно было назвать с большой натяжкой. Несомненно, важную роль в этом сыграло соседство с Тендерлойном[1], где снимали комнаты клубные девицы, часто для мимолетных свиданий.

Но здесь было уютно и достаточно чисто, хотя обстановка была несколько спартанской. На первое время Энцио это устроило. Он согласился снять комнату на полгода.

Маччиони любил прогулки, но теперь приятное совмещалось с полезным. По его мнению, ничто так не помогало «почувствовать» город, его архитектуру, запахи и ритм. А для него было чрезвычайно важно как можно скорее ощутить биение сердца и трепет души этого города.

В конце улицы он свернул на юг на Шестую авеню и шел по ней, пока не добрался до Двадцать девятой улицы, сердца Тендерлойна. Была середина дня, район опустел, но Энцио слышал, что после «ужина», в восемь вечера, здесь оживали многочисленные клубы. На Бродвее, всего в нескольких кварталах отсюда, несмотря на то что большинство его концертных залов еще несколько часов должны были оставаться закрытыми, жизнь кипела в полную силу. Там было достаточно магазинов, ресторанов и любительских театров, гарантировавших оживление в любое время.

Поначалу Маччиони не понравилась сеточная планировка улиц. Просто в ней не было очарования извилистых и плавных линий итальянских городов. Казалось, что разом обнажены все городские тайны, нет никаких поворотов и сюрпризов. Но ориентироваться было легко, и в данный момент это идеально подходило для целей итальянца. Без труда можно было добраться до сердца города и быстро постичь его секреты.

Энцио отправился на юг, до Бауэри, а потом нанял двухколесный экипаж и проехал последние полмили до пивоварни Маклофлина на Перл‑стрит. Он знал, что этот самый близкий к докам Ист‑Ривер и печально знаменитый Четвертый район был раем для банд головорезов. В своем роскошном наряде Маччиони рисковал стать их добычей, так что он предусмотрительно припарковал свой экипаж в двадцати ярдах, но сделал это лишь потому, что не хотел привлекать внимания.

Щедро расплатившись с кучером, чтобы тот обождал его десять минут, сицилиец стал наблюдать за рабочими пивоварни, клерками и парочкой подростков, возможно, посыльных или ополченцев «уличной армии» Майкла Тирни, но нигде не заметил самого Тирни. Из газет, на снимках которых этот человек красовался наравне с местной элитой и городскими функционерами, Энцио было известно, как он выглядит. Гораздо труднее оказалось высмотреть Лайама Монэхэна, новую правую руку Тирни. У Маччиони было лишь словесное описание, но соответствующий этому портрету клерк в пиджаке и очках показался ему слишком маленьким и худым для Монэхэна.

Зато ему посчастливилось увидеть Джозефа Ардженти. Маччиони быстро прошел мимо последних нескольких домов к полицейскому участку на Малберри‑стрит лишь для того, чтобы погрузиться в местную атмосферу. Это все еще был район банд и уличных грабителей, но именно здесь преобладали итальянские иммигранты, которых он уже видел в городе, и Энцио почувствовал себя почти как дома. Некоторые вывески напоминали Неаполь или Рим.

Почти напротив полицейского участка располагалось кафе. Не успел Маччиони допить второй капучино, как появился Ардженти в сопровождении двоих, шедших чуть позади него. Было ясно видно, что это лидер: Джозеф был невысок ростом, но жилист и насторожен, а его слова и жесты – спокойны и уверенны. В общем, человек, не привыкший к возражениям – по крайней мере, от тех, кто в тот момент был с ним рядом.

После того как Ардженти забрался в полицейский экипаж вместе с коллегами, Маччиони выждал несколько минут, допил кофе и вышел на улицу.

 

* * *

 

До ванной Луиза не добежала. Сделав три шага, она рухнула на пол, заливаясь рвотой, но теперь ей даже не хватило сил прикрыть рот рукой. Она просто лежала, беспомощно моргая, пытаясь разглядеть смотревших на нее отца и служанку Нэнси.

– Простите, – вяло произнесла девушка, закашлявшись и снова извергая только что проглоченную еду.

Был вызван врач семьи Берентонов, доктор Квигли, который с первых минут понял, что бессилен помочь Луизе. По симптомам, сбивчиво описанным Нэнси, которая пробежала три квартала до его хирургического кабинета, он предположил самое страшное и поэтому взял с собой ассистента, Бенедикта.

Закончив медицинскую школу всего четыре месяца тому назад, Бенедикт годился только в посыльные, или для стерилизации инструментов, или для приготовления лекарств под строжайшим контролем. Квигли нацарапал ему записку.

– Бенедикт, бегом с этой запиской до первого экипажа или велосипедиста; заплати им, чтобы срочно доставили это доктору Сорвенсену в госпитале «Бельвю».

В этой больнице у Сорвенсена была прочная репутация специалиста по гораздо более сложным случаям, от отравлений до редких тропических заболеваний. Его ассистент, доктор Типли, был гораздо более опытен, чем Бенедикт, однако спустя сорок минут интенсивных анализов Сорвенсену тоже пришлось, со смешанным чувством разочарования и бессилия, выбросить на ринг полотенце и воспользоваться своим ассистентом как простым посыльным.

– Думаю, надо прибегнуть к услугам доктора Джеймсона, – сказал он.

Почти три месяца тому назад в «Бельвю» появилась записка Финли Джеймсона о схожих случаях. И, подобно доктору Квигли, Сорвенсен не мог оставить без наблюдения свою пациентку, пока не придет Джеймсон.

Типли повел бровью.

– Мне казалось, что услуги Джеймсона требуются лишь на вскрытии, после случившегося.

Его начальник резко развернулся, заметив на пороге спальни Джосайю Берентона. Не зная, когда тот подошел и что успел услышать, доктор грозно взглянул на своего помощника.

– Должно быть, вы пропустили его последний доклад, из которого следует, что огромный опыт в этом деле необычайно обогатил его медицинские знания.

Когда Бенедикт ушел, Сорвенсен отвел взгляд от тревожных глаз Джосайи и снова стал разглядывать его дочь, которая слабо дышала и едва подавала признаки жизни. Если честно, то он был недалек от правды. В последнем докладе Джеймсона отмечалось, что чем скорее его вызвать после наступления смерти, тем лучше, поскольку, что бы ни поразило этих бедных девушек – за четыре месяца четыре жертвы, – обнаружить отраву в крови было почти невозможно.

– Надеюсь, чем раньше исследовать, тем больше шансов выявить причину, – сказал Сорвенсен.

Кроме того, объединив усилия, они с Джеймсоном могли бы спасти девушку. Но врача преследовала мерзкая мысль о том, что если его коллега задержится, пациентка умрет. Он чувствовал на спине пристальный, ждущий ответа, взгляд Джосайи Берентона: «Что с ней случилось? Неужели нельзя ничего сделать, пока не явился этот Джеймсон?» Но если к приезду второго врача она будет мертва, несмотря на странность того, что он вызвал Финли Джеймсона, пока она жива, получится, что он бессознательно следовал последней инструкции патологоанатома. Этот пронизывающий взгляд в спину становился просто невыносимым для Сорвенсена.

 

Глава 2

 

Когда девушка на сцене скинула третью вуаль, Элли Каллен скосила глаза на Финли Джеймсона.

– Что вы о ней думаете? – иронично изогнула она бровь. – И о самом представлении, конечно?

– Ты права. Она очень хорошенькая. – Темноволосая артистка на сцене, чья кожа отливала оливково‑кофейным тоном, была просто шикарна, но в присутствии Элли ее спутнику не хотелось выглядеть слишком увлеченным и сентиментальным. – Выступление принимается хорошо, это верно. И ты права в отношении постановки. Ее артистичность смягчает рискованные моменты и придает действу больше изысканности.

Джеймсон догадался, что актриса была итальянкой или испанкой, но грим делал ее более темнокожей, в индийском или арабском стиле, чтобы больше соответствовать образу Саломеи. Сильно подведенные уголки глаз также придавали ей более экзотический вид.

По одобрительным звукам со стороны почти целиком мужской аудитории было понятно, что ее страстное, экзотическое выступление возымело желаемый эффект.

– Сечете, что для таких девушек эти постановки – неплохой вариант? – прокомментировала Элли. – Выход из трудной ситуации, если хотите.

– Не уверен, – отозвался Финли. Танцовщица скинула четвертую вуаль, обнажив одну грудь, и он не сводил с нее глаз. В зале раздался сдавленный стон. Сосок девушки был совершенно обнажен. Когда Элли повернулась к Джеймсону, словно ожидая услышать что‑то еще, он жестом указал на сцену. – Несмотря на всю артистичность, это мало отличается от похожих постановок в клубах Бауэри и Тендерлойна, где девушки часто танцуют обнаженными.

– Да ладно вам, Финли! – усмехнулась Каллен. – Мы с вами оба знаем, что там просто мясные рынки. Девушки показывают свой товар лишь как прелюдию к сексу. А эти девушки ничего такого не предлагают.

Джеймсон кивнул в сторону четырех или пяти девушек, работавших в зале.

– Позволю себе не согласиться. Те, кто вертится там, такие предложения не исключают.

Элли покачала головой.

– Дело в том, Финли, что у них есть выбор. Полгода тому назад Надин работала в зале, как эти девушки. Никаких вариантов – либо на консервном заводе, либо тряпичницей, либо уличной проституткой. Теперь же, через несколько месяцев танцевальной подготовки, у нее наконец появился выбор. И учитывая, что таких клубов открывается все больше, у девушек, подобных Надин, появляется больше возможностей. – Каллен махнула в сторону сцены, когда актриса скинула пятую вуаль, обнажив вторую грудь и упругий смуглый живот, отливающий маслом в свете газовых светильников. – Самое важное, что она получает от этого удовольствие.

Через секунду Финли кивнул.

– Мне нравится. Но для девушек это лишь шаг в сторону. Здесь нет того уровня безопасности, как в приютах Бет Джекобс.

В знак несогласия с ним Элли замолчала. Полтора года тому назад, после того, как молодой врач и эксперт‑криминалист взял ее под свое крыло во время расследования дела Потрошителя, он научил ее читать и писать, а также помог исправить ее грубый уличный говор. Позже, всего четыре месяца тому назад, он привел ее в приют Бет Джекобс, сказав, что поскольку она так долго шла по этому пути, то, возможно, лучше всего подходит для спасения уличных девушек. Элли обрадовалась такой возможности и с готовностью предложила помощь приюту, продлив время работы молодой нянечки, заботившейся о ее трехлетнем малыше Шоне. Но, возможно, Джеймсон увидел в этом некое подобие соревнования: кто из них предложит наилучший способ спасения девушек?

– Финли, я бесконечно благодарна за то, что вы сделали для меня, но у этих девушек будет по‑другому, – сказала Каллен. – И при всем уважении, приют Бет Джекобс не предлагает стабильного решения. Девушки не могут вечно оставаться под крылом благотворительности. В лучшем случае это лишь временная мера, пока они не приведут свои мысли в порядок, чтобы перейти на следующую ступень жизни.

Джеймсон подумал, что у Элли есть позиция. А какой станет эта следующая ступень? Если работа будет слишком тяжелой или низкооплачиваемой, их подопечные запросто скатятся обратно к проституции. У молодых девушек выбор очень небольшой. Возможно, теперь ему следует более благосклонно отнестись к такому варианту: некий полустанок между танцовщицами Бродвея и уличными проститутками. Он сдержанно улыбнулся.

– Все мои замечания только во благо, и не упоминай это заведение в комитете Бет Джекобс на следующей неделе. Не стоит подвергать риску вынесение окончательного одобрительного решения.

– Что? Вы считаете, что члены Общества трезвенников не одобрят? – Каллен иронично изогнула бровь, но по залу пронесся еще более сильный вздох, и все их с Финли внимание обратилось к сцене.

Надин скинула шестую вуаль, и стало ясно, что на ней совсем нет нижнего белья, а лобок не прикрыт даже блестками или тонкой прозрачной лентой, как принято в других шоу, насколько слышал Джеймсон. Даже ее вагина была смазана маслом и во время движения блестела розовым в газовом свете. Публика просто онемела.

Но вдруг Элли стало не по себе – и не из‑за того, что происходило на сцене, или из‑за возможной реакции ее друга. Она почувствовала, что в зале кто‑то пристально смотрит на нее, что пока все взоры обращены к сцене, одна пара глаз прикована к ней. Девушка быстро огляделась. Кто бы это мог быть? Но она никого не заметила. Либо ей померещилось, либо тот человек быстро отвел взгляд. Последние несколько недель Каллен не покидало ощущение, которого она не испытывала уже два года – с мрачных времен Потрошителя.

– Как называется этот вид шоу? – спросил Финли.

– Э‑э… бурлеск. – Элли перестала разглядывать зрительный зал и снова сосредоточилась на сцене, где Надин сбросила последнюю вуаль, свободно повязанную вокруг бедер, и закончила танец. – Но девушки заняты не только в таких танцах. Есть еще другие номера: жонглеры, фокусники, юмористы…

Финли кивнул. Придя в зал, они успели застать конец скабрезной юморески, предшествовавшей выступлению Надин.

Когда в конце своего танца смуглая артистка высоко взметнула последнюю вуаль и, согнувшись почти пополам, словно краб, на секунду выставила всю себя на обозрение публики, перед тем как снова прикрыть бедра вуалью, Джеймсон отвлекся каким‑то движением в самом конце аудитории.

Ему показалось, что он заметил в зале Лоуренса Биделла, своего ассистента, но в этот момент публика вскочила с мест, бурно аплодируя. Что делал Лоуренс здесь в такое время? Он не должен появляться еще почти целый час.

Присмотревшись к идущему к ним сквозь толпу помощнику, Финли увидел, что его сопровождает доктор Типли из «Бельвю». Обычно это предвещало плохие новости: еще одна девушка пала жертвой.

 

* * *

 

Энцио Маччионе на минуту задержался, рассматривая через дорогу витрину магазина на Мерсер‑стрит. Над дверью висела золоченая вывеска: «У Фаджиани». Ниже более мелким шрифтом было написано: «Изысканные деликатесы из Италии и ее окрестностей». В витрине был выставлен ряд кувшинов и банок, сложенных пирамидками, а с обеих сторон на веревочках висели по четыре или пять батонов салями и болонской копченой колбасы. Маччиони одобрительно кивнул сам себе и направился на другую сторону улицы.

Когда он вошел, Антон Фаджиани был занят обслуживанием женщины, поэтому ему пришлось несколько минут обождать. Когда Фаджиани закончил с покупательницей, Энцио посмотрел на потолок.

– У вас тут прекрасный выбор ветчин, – заметил он. Со стропил свисало штук тридцать или даже больше окороков, наполняя небольшой магазин своим ароматом. – Это для декорации или хорошо продается?

Антон пожал плечами.

– Понемногу и то и другое. Продаем где‑то по пять или шесть в месяц, но следим, чтобы свежие поступали каждые два месяца, иначе магазин кажется пустым.

Маччиони улыбнулся и, внимательно разглядывая полки, прошел дальше в магазин.

– В юности, студентом, по дороге во Флоренцию, я неделю провел в Парме. О, вижу, что у вас даже есть оливковое масло «Панталео»! Мое любимое. – Он присмотрелся к бутылкам, но заметил, что таких всего две. – Если я заберу эти, у вас будут новые поставки?

– Полагаю, да… Я… – Хозяин магазина замолчал, словно задумавшись. – Но дело в том, что не знаю когда. – Он виновато пожал плечами. – Задержки с поставками случаются так часто… И постоянно меняются экспортные тарифы.

Посетитель понимающе кивнул, хотя знал гораздо больше, чем Фаджиани мог представить. Он знал, в чем заключается главная забота этого человека, а также понимал, почему тот не хотел говорить об этом открыто. Похоже, теперь его главной отговоркой стали проблемы с доставкой и экспортные тарифы.

– Пока я возьму только одну из них, – решил Энцио. – Но, если позволите, я поброжу и посмотрю, что еще…

Он смолк, услышав дверной звонок – в магазин вошел молодой человек.

Фаджиани сделал приглашающий жест.

– Конечно, будьте моим гостем. Извините. – И он повернулся к молодому человеку.

Новому посетителю было лет двадцать пять или немного больше. Он носил хороший серый костюм и черный котелок, но Антон заметил на нем пару потертых башмаков, выдававших работягу или даже еще более грубое происхождение. Молодой человек быстро оглядел магазин.

– Какой у вас тут миленький маленький магазинчик! И выбор неплохой…

– Благодарю, – чопорно улыбнулся продавец. У этого юноши был тяжелый ирландский акцент. У Фаджиани было несколько ирландских клиентов, но он знал большинство из них. Обычно ирландцы в таком молодом возрасте работали слугами или посудомойками в домах на окраинах. – Желаете что‑нибудь особенное?

– Можно сказать, неплохо упакован. – Молодой человек продолжал разглядывать полки, игнорируя или не расслышав вопроса Антона. – Гораздо лучше, чем последний магазин, в который поставляет Карло Брунера, «У Бьянчи», что на Мотт‑стрит.

Взгляд молодого посетителя перестал блуждать и пристально впился в продавца за прилавком. Сердце Фаджиани упало. Он вдруг догадался, что означает этот визит, но решил притвориться, что не в курсе.

– Не понимаю, что вы имеете в виду. Не знаю никакого магазина «У Бьянчи».

– Я имею в виду то, что если и у тебя, и у Бьянчи общий поставщик, то почему у тебя ассортимент гораздо лучше, чем у него? – Парень прищурил глаза. – В чем тут дело?

Никаких сомнений не осталось. Антону показалось, что он начал съеживаться под тяжелым взглядом молодого человека. Несомненно, что это один из уличных бандитов Майкла Тирни. Должно быть, калечит и крошит черепа с четырнадцати лет. Закаленный в боях и бескомпромиссный, он, возможно, даже убил нескольких человек.

– Как я уже сказал, я не знаю, – промямлил Фаджиани, но собственный голос показался ему вдруг страшно далеким, и в висках застучала кровь.

– Хочу сказать, что подумает Майкл, если узнает, что Брунера особенно старается для тебя, тайком поставляя лишний товар.

– Он этого не делает, он…

– Еще хуже, что это товар, с которого Майкл ничего не имеет.

– Он бы такого не делал, – покачал головой Антон. – И я не понимаю, что значит ваш визит. Нам сказали, что нас оставят в покое. Что в нашем случае будет сделано исключение.

– Исключение? Думаешь, Майкл делает деньги на исключениях?

Молодой человек наклонился, и Фаджиани почувствовал в его дыхании запах сосисок.

– Так кто тебе рассказал об этом?

Хозяин магазина понял, что он влез в зону доверия. Было сказано, что ему доверяют, и не нужно никаких вопросов, потому что никаких визитов в его магазин не было.

– Вы первый, – выпалил он.

– Первый что?

– Первый посетитель от Тирни.

– Это правда? – Парень потянулся и схватил Антона за лацкан, второй рукой вытащив из‑за пояса полицейскую дубинку. – Тогда уясни себе, что я не последний.

Он сильно ударил Фаджиани дубинкой по плечу, и тот отлетел к шкафу позади прилавка. Его противник быстро замахнулся снова, но тут сзади кто‑то крепко схватил его за запястье.

Оглянувшись, ирландец увидел человека, внезапно появившегося из глубины магазина: худощавый щеголь средних лет, по виду совсем не такой сильный. Однако когда нападавший попытался освободиться от хватки этого незнакомца, рука последнего оказалась словно железной. Парню не удалось сдвинуться ни на дюйм, а когда хватка усилилась, он почувствовал, как немеет его рука. Через мгновение его руку резко дернуло, и дубинка с грохотом упала на пол.

 

* * *

 

– О мой дорогой друг! – произнес Маччиони. – Если пожелаете снова сюда зайти, более обдуманно выберите время.

– А что, если я… – начал было подручный Тирни.

Но слова застряли у него в горле, когда Энцио другой рукой сдавил ему шею железной хваткой. Через секунду бандит едва мог дышать. Он захотел возмутиться, но издал лишь сдавленный хрип.

Маччиони не отпускал его горло, и парень слабо захрипел. Потом Энцио притянул его ближе и, по‑прежнему держа за горло, на несколько дюймов приподнял над полом. От удивления, а возможно, и от страха парень вытаращил глаза.

– Как я сказал, выбирайте время более обдуманно. – Энцио внимательно смотрел в испуганные глаза молодого человека и не отпускал его, пока тот почти совсем не задохнулся. Лицо парня посинело, а глаза закатились, и Маччиони отпустил его, позволив ему рухнуть на пол.

Несколько секунд ирландец лежал неподвижно, только грудь вздымалась, наполняя легкие воздухом. Фаджиани тоже потребовалось время, чтобы прийти в себя, но скорее от шока после увиденного, чем от удара дубинкой.

Сообразив, что случилось, хозяин магазина провел рукой по своим седым волосам. Все еще задыхаясь, молодой человек встал на колени.

– О, благодарю вас! – воскликнул Антон. – Не знаю, что бы случилось, если б вас тут не было.

– Забудьте. Я не мог просто стоять и глядеть, как этот молокосос издевается над вами. – Маччиони коснулся края своего котелка и улыбнулся. – Вы же продаете такое замечательное оливковое масло…

Бандит воспользовался моментом, чтобы убежать.

– Ты еще не все услышал! – крикнул он с порога, продолжая задыхаться.

Выбегая, ирландец почти столкнулся с женщиной, входившей в магазин. Она мельком оглянулась на вылетевшего ей навстречу человека, а потом посмотрела на Фаджиани, и по их взгляду Энцио понял, что они знакомы.

– Что тут случилось? – спросила женщина.

– Мне нанес визит один из людей Тирни. Но этот человек… – Антон жестом указал на своего защитника. – Простите, не знаю вашего имени.

Маччиони достал из жилета визитную карточку и с улыбкой протянул ее через прилавок.

– Энцио Маччиони.

Фаджиани быстро взглянул на карточку.

– …мистер Маччиони любезно спас меня. Не знаю, как бы мне пришлось без него.

– Я уже сказал, что сделал это с удовольствием. Это самое малое, что я мог сделать. – Энцио более внимательно рассмотрел женщину: почти его возраста, темноволосая, с широким выразительным лицом, большими любознательными и в то же время понимающими глазами. Маччиони сразу проникся к ней теплом. – Также я рад встрече с вами, мадам…

Он немного помолчал и протянул руку.

– Мадам Ардженти, – улыбнулась дама, грациозно вложив руку в его протянутую ладонь. – София Ардженти.

 

Глава 3

 

Пока экипаж ехал по Четвертой авеню, Лоуренс ввел Джеймсона в курс дела: семнадцатилетняя девушка внезапно слегла с симптомами, схожими с теми, что наблюдались у четырех других девушек.

– Вернее сказать, с отсутствием симптомов, – перебил его Финли, досадливо улыбнувшись. – Она из такой же семьи?

– Да. Состоятельные родители. Луиза – старшая дочь банкира Джосайи Берентона. На данный момент, по всем статьям, самого богатого в Америке и даже претендующего на аристократическое происхождение, – рассказал его помощник. – Говорит, что его корни можно проследить до первых четырехсот переселенцев.

– Понимаю. – Джеймсон на мгновение задумался. – Возможно, следует поискать связь в этом направлении. Поговорю об этом с инспектором Ардженти.

– Не уверен, что это имеет значение, поскольку сомневаюсь в точности заявления. Я не припоминаю никаких Берентонов среди первых четырехсот европейских переселенцев в Америке. Если только имеется связь по женской линии.

Экипаж застрял в дорожной пробке, и криминалист посмотрел вперед. Казалось, что с каждым днем город становился все более загруженным. Шесть или семь экипажей впереди стояли в ожидании, пока в электротрамвай садились пассажиры. В городе пока работали всего три линии трамваев, заменивших традиционные конки, и от этого уже возникло много неудобств. Основная часть городского транспорта до сих пор не могла к ним приспособиться.

Обычно из клуба «Фантейл» Финли увозил Лоуренс в своем экипаже, но поскольку для осмотра девушки требовалась помощь ассистента, тот нанял городской экипаж.

Пока Джеймсон разглядывал транспорт впереди, экипаж продолжил движение. Всего пять девушек, если симптомы и результаты анализов этой, последней жертвы, схожи с результатами остальных… Взгляд врача скользнул по тротуарам с обеих сторон улицы, где толпа пешеходов была такой плотной, что иногда люди шли по проезжей части. Но сколько еще будет таких жертв? И о скольких случаях с недвусмысленными симптомами они пока ничего не знают? Он взглянул на карманные часы.

– Приблизительно в какое время наступила смерть? – спросил Финли. Поскольку Биделлу пришлось забирать его из клуба, имелась некоторая задержка во времени.

Лоуренс тоже с минуту разглядывал сцену на дороге. Человек редкой памяти, способный поминутно восстановить события в деталях, он вдруг неуверенно задумался.

– В том‑то и дело, что до сих пор не ясно, действительно ли она мертва, – сказал он, наконец.

Джеймсон повел бровью.

– Звучит как‑то странно. В «Бельвю» знают, что моя помощь требуется при вскрытии.

Биделл сделал глубокий вдох.

– Посыльный из «Бельвю» дословно сказал следующее: «Доктор Сорвенсен полагает, что сделал все возможное для спасения этой девушки. И теперь крайне важно мнение другого специалиста по таким случаям».

 

* * *

 

После обеда атмосфера в доме Ардженти сильно изменилась. Но, возможно, это случилось потому, что София решила рассказать Джозефу о визите людей Тирни к ней в магазин только после того, как он поест.

До обеда с верхнего этажа слышались голоса двух мальчиков, Марко и Паскаля, игравших там перед тем, как сесть за выполнение домашней работы. Потом звучало лишь пианино, на котором упражнялась Ориана, дочь Джозефа и Софии, старавшаяся использовать каждый момент, чтобы подготовиться к грядущему сольному концерту. А еще с кухни доносились тихий шум кастрюль и голос хозяйки дома, отдававшей последние указания к обеду.

Через десять минут после обеда, уложив мальчиков спать, миссис Ардженти дождалась, пока Ориана уйдет в другую комнату, и отважилась поднять неприятную тему. Во время ее рассказа лицо мужа помрачнело, и, когда она закончила, он молчал еще около минуты. Повисла гробовая тишина, но в тяжелом молчании между ними безмолвно прозвучало: «Ты обещал, что люди Тирни не появятся в моем магазине, особенно перед судом над Броганом. Ты обманул меня». Джозеф предал ее.

Мгновение он сидел, уставившись в стол, а потом взглянул жене прямо в глаза.

– Ты говоришь, что вошла туда в последний момент. Фаджиани уверен, что это был человек Тирни?

– Да, мне показалось, что уверен, – ответила женщина. – Похоже, он говорил о поставках Брунеры и о том, почему так много товара все еще поступает к Фаджиани.

Ардженти кивнул. Только Тирни мог иметь отношение к подобным индивидуальным каналам поставок.

– Он назвал имя? – спросил Джозеф.

– Нет, не назвал. По крайней мере, Антон не помнит.

– А как он выглядел?

– Где‑то лет под тридцать, в сером костюме, с тяжелым ирландским акцентом.

Хозяин дома снова кивнул. Детали совпадали.

– Антону сильно досталось?

– К счастью, нет. Всего лишь синяк на плече и легкий испуг. – София покачала головой, и лицо ее стало еще более мрачным. – Но было бы еще хуже, если б на помощь Антону не пришел один мужчина.

Джозеф изогнул бровь. Его жена поискала в кармашке блузки визитную карточку и протянула ее ему через стол. Очевидно, миссис Ардженти держала ее там наготове.

– Очень благородно с его стороны, не испугался наглеца, – произнес ее супруг, читая визитку: «Энцио Маччиони, поставщик деликатесов». – Но не рискованно ли ему так открыто противостоять людям Тирни?

Минуту София думала над этим вопросом.

– Полагаю, рискованно, – согласилась она. – Но ведь сперва придется отыскать его. Этого человека я никогда прежде не видела в наших местах. Он не представился, пока не разделался с человеком Тирни.

– Проблема в том, что человек Тирни обязательно вернется. И тогда рядом не будет никого, чтобы спасти Антона. – Джозеф вздохнул, и внезапно ему в голову пришла новая мысль. – А если он придет снова, и в магазине ты будешь одна? Что тогда?

София не ответила, а лишь с тревогой посмотрела в сторону, слегка прикусив нижнюю губу. Ардженти подумал, что именно поэтому она ему все и рассказала. Хотела не просто упрекнуть его в том, что он ошибся, полагая, что Тирни не станет давить на Фаджиани лишь потому, что в магазине работает его жена, но надеялась, что он сможет как‑то задобрить Тирни, чтобы тот оставил их в покое. Возможно, она не хотела просить открыто, думала, что это было бы неделикатно. Прежде миссис Ардженти никогда не вмешивалась в его полицейские дела. Джозеф взмахнул ладонью.

– Может быть, он просто решил прекратить все поставки через Брунеру и заморить Фаджиани голодом.

– Ах, мистер Маччиони сказал, что мог бы в этом помочь. Когда Антон пожаловался на нерегулярные поставки, он упомянул, что у него отличные связи в Италии не только по оливковому маслу, сырам и пармской ветчине, но и по другим итальянским деликатесам. Признался, что потому и зашел в магазин Фаджиани, что хотел узнать, в чем тот нуждается.

– Какой‑то универсальный спаситель, и по всем фронтам…

– Да, похоже, так и есть.

 

* * *

 

Когда Финли Джеймсон прибыл в дом Берентонов, дыхание юной Луизы едва прослушивалось, а зрачки ее были полурасширены и слабо реагировали на свет.

– Как долго она в таком состоянии? – спросил он доктора Сорвенсена.

– Последние четыре или пять минут. Короткое время дыхание было сильно учащенным, а потом резко замедлилось, – сообщил тот. – Это зафиксировано другими.

При упоминании о «других» Джеймсон заметил присутствие Джосайи Берентона и одной из горничных, заглядывавших в полуоткрытую дверь позади него.

– Мне потребуется несколько полотенец и холодная вода, – произнес Финли, слегка обернувшись к ним. Горничная умчалась прочь, а Берентон не сдвинулся с места. – Боюсь, мне придется остаться с вашей дочерью наедине, если вы не возражаете.

В знак согласия хозяин дома рассеянно кивнул, и Лоуренс, пройдя к двери, захлопнул ее. Как только дверь закрылась, Джеймсон повернулся к Сорвенсену.

– Вы сознаете, сколь странно мое присутствие у постели больной, пока она жива?

– Да, и я благодарен вам. Но решение это далось мне с трудом. На мой взгляд, я сделал все, что мог. Вспомнилось последнее заседание в «Бельвю», когда вы сказали, что девушки погибли от чего‑то, не оставляющего никаких следов в крови. Поэтому я решил, что чем раньше… – Под пристальным взглядом Финли доктору Сорвенсену стало не по себе. Он замялся и секунду спустя добавил: – Может быть, двое опытных специалистов гораздо лучше, чем один, а в таких вопросах кто может быть лучше, чем вы?

– Ладно. Что у вас с анализом крови? – спросил Джеймсон, переведя взгляд на пациентку. – И какое артериальное давление?

– Сто пятьдесят два на девяносто семь.

– Когда измеряли?

Сорвенсен посмотрел на карманные часы.

– Одиннадцать минут тому назад.

Лоуренс приготовил шприц и передал его Финли.

– О’кей, – кивнул тот. – Измерьте теперь, если хотите; проведем сравнение.

Джеймсон обождал, пока Сорвенсен наденет девушке манжет сфигмометра и накачает его, перед тем как ввести иглу в вену и взять образец крови. Обычно давление манжета отвлекало от ощущения укола, но криминалист сомневался, что в таком состоянии Луиза Берентон вообще что‑либо ощущала.

– Сто шесть на семьдесят два, – объявил Сорвенсен через мгновение.

Сделав забор крови, Джеймсон кивнул и протянул шприц своему ассистенту. Как и в других случаях, высокое кровяное давление резко упало, существенно ниже нормы. Словно тело вдруг отказалось от борьбы против того, что ему угрожало.

– А прежде высокое давление сопровождалось учащением дыхания? – уточнил Финли.

– Да, более или менее, – подтвердил его коллега. – Так случилось всего за две минуты до последнего эпизода. До этого дыхание было тяжелым и затрудненным, а потом минуты на три или четыре стало сильно учащенным.

Джеймсон прикоснулся ко лбу Луизы. На ощупь он был прохладным – никакой лихорадки.

– А температура тела? – продолжил он расспросы.

– Девяносто восемь и восемь – девяносто восемь и семь[2], – ответил Сорвенсен. – Измеряли с интервалом в четыре минуты сразу после моего прибытия.

Финли кивнул. Во всех случаях лихорадки не наблюдалось.

– А рвотные позывы? – задал он следующий вопрос.

– Ее уже стошнило, но я попытался вызвать новую рвоту. Ее было совсем немного.

– Вы сохранили образец?

– Да. Вон там. – Сорвенсен указал на второй тазик на прикроватной тумбочке.

– Ладно. Давайте попытаемся вызвать рвоту еще раз. Теперь с добавлением хинина в слюнный раствор, на случай если мы имеем дело с инфекцией. – Джеймсон закатал себе рукава. – Попытаемся сделать что‑нибудь для спасения этой девушки.

 

Глава 4

 

Инспектор Ардженти решил, что для встречи подойдет отель Брауна. Ресторан здесь всегда переполнен, но вероятность повстречать знакомых была невелика, поскольку он заплатил официанту, чтобы тот предоставил ему боковую занавешенную кабинку. Обычно в таких кабинках собирались клиенты для просмотра приватных танцев стриптизерш, но иногда там уединялись и для деловых встреч. Джозеф с Тирни войдут и выйдут раздельно, и в суете и шуме ресторана среди многочисленных зашторенных кабинок трудно будет понять, встретились ли они в одной из них.

Ардженти приехал без сопровождения и ждал целых шесть минут, пока прибудет Майкл Тирни вместе с Лайамом Монэхэном, его правой рукой после ареста Тома Брогана.

Майкл терпеливо слушал, пока Джозеф рассказывал о встрече Фаджиани с молодым рэкетиром накануне. Этот рассказ прервал лишь официант, принесший напитки: солодовое пиво для Тирни и Монэхэна и содовую воду для Ардженти. Наконец, рассказчик смолк, и Тирни на секунду задумался.

– И все это вам рассказала София?

– Да. Когда она вошла, ваш человек выбежал из магазина. О том, что случилось, ей рассказал Фаджиани, – ответил инспектор.

Тирни отпил пива.

– Вы говорите «мой человек». Почему вы уверены, что это был один из моих?

– Он упомянул ваше имя. Кроме того, кому еще давить на Фаджиани? – Перед тем как отпить воды, Ардженти поднял стакан в сторону Майкла. – Если только у вас где‑то там не появились соперники, о которых вы не знаете.

– Возможно. И после небольшой стычки «моего человека» кто‑то выгнал из магазина, да? Он, что, друг Фаджиани или вашей жены?

– Нет. Они его не знают. Они его вообще никогда не видели у себя в магазине.

Тирни снова задумался.

– Но зачем вы мне рассказали всю эту грустную историю?

Полицейский наклонился над столом.

– Тирни, давайте кое‑что проясним. Нам с вами не до любезностей. По сути, я сильно рисковал, придя сюда, чтобы это рассказать. Но, как вы хорошо знаете, несмотря на войну между нами, есть определенные правила. И по одному из таких правил мы никогда не вмешиваем в наши дела свои семьи.

– Вы рассматриваете этот случай как нападение лично на вашу жену? – Майкл отпил еще пива и провел рукой по волосам. – А вы никогда не думали, что Фаджиани такой же, как все торговцы на вашей территории, не стоящий ни особых привилегий, ни отношения? То, что ваша жена там работает, ничего не меняет.

– А почему за два года работы моей жены у Фаджиани ваши люди к нему не заглядывали? Я понял, что между нами существует негласный договор.

– А, негласный договор! Как красиво сказано… Похоже, с одной стороны, это было одолжение, а вы приняли все как должное.

Ардженти пристально посмотрел на Тирни, а потом протянул руку и схватил его за запястье.

– Давайте проясним еще кое‑что. Я сюда пришел просить не об «одолжении». Просто хочу напомнить о том, каковы между нами негласные правила. Если вы решили, что теперь на них можно наплевать, тогда отлично – давайте, валяйте!

Джозеф заметил, как напрягся Монэхэн, потянувшись во внутренний карман пиджака, когда он схватил Тирни за руку. Но Майкл слегка кивнул, и тот не стал вытаскивать револьвер. Ардженти отпустил руку бандита и сел на место. Лайам снова расслабился.

– Да, верно вы сказали, нам не до любезностей, – произнес Тирни, сделав еще глоток пива, и криво улыбнулся. – Ловко сказано – «мягко»… если учесть, что именно из‑за вас моя правая рука Броган в тюряге и до петли ему, возможно, всего неделя. Если б не вы, со мной теперь сидел бы здесь он, а не Лайам. – Он быстро повернулся к Монэхэну, и тот неуверенно улыбнулся ему в ответ, словно не знал, как реагировать без указаний с его стороны.

Странная парочка, подумал Ардженти. Оба в темных костюмах. Пока Тирни не собрал свою первую банду в Нью‑Йорке, он работал шахтером в Питтсбурге и портовым грузчиком. Морщинистая кожа и канарская татуировка на толстой шее над воротничком сорочки выдавали его суровое прошлое. У Монэхэна же было детское лицо и круглые очки в тонкой металлической оправе, скорее подходившие для делового менеджера или скромного бухгалтера, если б он не был так же широк, как и высок, а при движении из‑под одежды не выступала его мощная мускулатура.

– Думаю, что об этом Броган отлично позаботился сам, когда решил убить Веру Мейнард, а вместе с ней и полвагона пассажиров, – заметил инспектор.

– Ах, пока что он невиновен! Думаю, вы сами увидите, как трудно будет суду доказать все это. Но здесь вполне достаточно… – Тирни резко взглянул на внезапно откинутую занавеску.

Перед ними стояла хорошенькая брюнетка в красной юбочке и такого же цвета кружевном топе. С одного плеча топ был спущен, обнажая грудь. Она приветливо улыбнулась мужчинам и протянула руку к небольшому круглому столу в углу, где обычно танцевали девушки.

– Сегодня нам твои забавы не нужны, – произнес Майкл. – У нас деловая встреча.

Девушка на секунду растерялась, словно готовая привычно навязать им танец, но пристальный взгляд Тирни заставил ее передумать и опустить занавеску.

– Как я хотел сказать, если в течение двух лет я соблюдал наш негласный договор, то зачем мне нарушать его теперь? Особенно после того, что между нами было, и накануне суда над Броганом, где вы главный свидетель. – Майкл махнул в сторону суетного ресторанного люда за занавеской: – Еще один повод для вас не сидеть здесь.

На это у Ардженти готового ответа не было, но он нашелся.

– Теперь, когда мы на завершающем этапе с Броганом, вы решили забыть про все условия. Больше никакого притворства. Или, как вы сказали, вас разозлило то, как повернулось дело Брогана, и вы решили отплатить…

– Хотя суд над Броганом еще не состоялся, пыль не улеглась. – Тирни выдержал пристальный взгляд Джозефа. – Как говорил один отставной начальник полиции: «Порою я бываю бешеным и непредсказуемым, но я не самоубийца».

– Возможно, но, в отличие от того начальника, мне не платят за ваши приказы, – слегка улыбнулся полицейский. – Или за любительские расследования.

Майкл примирительно взмахнул рукой.

– Не пылите. Инспектор Ардженти, вы никак не можете понять то, что я пытаюсь сказать. Просто я хотел объяснить, что это не мой человек. Уверяю вас. Но, конечно, вы можете мне не верить. Поэтому я надеялся призвать ваш здравый смысл. – Он сделал солидный глоток пива и рассеянно провел пальцем по столу. – Однако, возможно, вы правы. Из‑за Брогана у нас с вами все зашло очень далеко. Линия огня слишком близко, чтобы придерживаться здравого смысла.

 

* * *

 

Они боролись за жизнь Луизы Берентон еще минут сорок.

Со слюной и хининовым раствором вышло совсем немного желчи и желудочного сока, но, к несчастью, к тому времени дыхание пациентки стало таким слабым, что во время последнего позыва рвота застряла в горле, и она чуть было не подавилась.

От надавливания на солнечное сплетение Лоуренс перешел к похлопыванию девушки по спине, в то время как Джеймсон ввел ей в горло трубку, чтобы удалить остатки рвоты.

Чтобы помочь Луизе нормально дышать, Финли подал ей кислород, но дыхание так и осталось слабым. А когда спустя несколько минут Сорвенсен измерил ей давление – Лоуренс в это время измерял уровень кислорода в крови, – выяснилось, что оба показателя остались на низком уровне.

Когда дыхание девушки совсем остановилось и наступили спазмы, Джеймсон сделал сильный легочный массаж, но напрасно.

Лицо ее теперь отливало голубизной, веки стремительно моргали, спина резко изогнулась, а из горла вырвался сдавленный хрип.

Финли продолжал массаж, жестом предложив Лоуренсу в это же время выпрямить пациентке спину. Но задача казалась невыполнимой: в схватке со смертью тело корчилось и извивалось от предсмертных конвульсий.

Когда пропала последняя надежда, Джеймсон и его помощник на мгновение схватились друг за друга – не только для того, чтобы прийти в себя и принять поражение, но и чтобы отдышаться и собраться с мыслями. Последние мгновения борьбы за жизнь Луизы Берентон обессилили их.

Финли первым посмотрел на доктора Сорвенсена. Между ними не было сказано ни слова, но по взгляду Джеймсона его коллега понял, что делать. Скорбно поклонившись, он направился к Джосайе Берентону с сообщением, что его дочь мертва.

В эти последние моменты тишины, когда слышалось лишь тихое бормотанье Сорвенсена за закрытой дверью, Джеймсон понял, как сильно ему не хватало опыта в работе у постели пациентов. В такой момент он не смог бы посмотреть в лицо мистеру Берентону и сказать ему страшные слова. Возможно, это был результат долгих лет работы с трупами, или же Финли именно поэтому выбрал эту специализацию. Он просто не был способен справляться с такими тяжелыми ситуациями. Он привык к работе с холодным телом, когда основная драма уже свершилась.

От созерцания смерти Луизы Берентон его затрясло, и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы успокоиться и присоединиться к Сорвенсену в прихожей.

– Мы сделали все, что могли, уверяю вас, – произнес он, но Джосайя Берентон все еще пребывал в шоке и просто молча кивнул. – Заверяю вас, что мы разберемся, почему это случилось. В связи с этим позвольте мне ради дела задать вам несколько вопросов…

Это было сложно. В предыдущих случаях вопросы задавались спустя некоторое время после смерти девушек. Теперь же тело еще не остыло, а Джосайя находился в глубоком потрясении. Однако патологоанатом, к своему облегчению, прежде всего должен был деликатно расспросить, с кем Луиза встречалась накануне, кто готовил для нее последнюю еду и были ли у нее завистники. А неприятный, но необходимый допрос о том, кто из ее близких мог быть причастен к ее смерти, должен был достаться инспектору Ардженти – и к тому времени у Берентона будет достаточно времени, чтобы оправиться от удара.

Однако были еще формальные вопросы, которые Джеймсону можно было бы и не задавать, но которые все еще были свежи в памяти Джосайи и его служанки: где Луиза была в последний раз, могла ли она с кем‑то встречаться, чем она питалась в последнее время, принимала ли лекарства, перенесла ли какие‑либо заболевания?

Никаких связей с предыдущими жертвами выявлено не было – разве что все девушки были высокого положения. Так что Джеймсон и на этот раз особенно не надеялся на что‑либо, если б Джосайя Берентон не упомянул ячменные булочки.

 

Глава 5

 

– Булочки? – переспросил Ардженти, когда экипаж направился по Четвертой авеню.

– Да, – ответил Джеймсон. – Луиза Берентон дважды в неделю покупала ячменные булочки в одной и той же пекарне. Возможно, Джосайя Берентон хранил традицию чая с молоком, привезенную из родного Корнуэлла.

Сидя напротив него, Финли настороженно подался вперед. Рядом с ним сидел Лоуренс. Ассистент патологоанатома увлеченно разглядывал фасады домов и витрины магазинов, проплывавшие мимо, но Джозеф знал, что он не пропускает ни единого слова.

Прямо из дома Берентона Финли и его помощник направились на Малберри‑стрит, чтобы забрать Ардженти из полицейского участка. Не хотелось терять ни минуты и поскорее допросить местного пекаря, пока у него не закончилась мука, из которой были изготовлены и распроданы те самые булочки.

Они изменили обычный порядок расследования, чтобы отложить на потом опрос Джосайи Берентона и его прислуги инспектором Ардженти. Однако когда они направились в пекарню, Джозеф вдруг сильно забеспокоился. Возможно, это произошло потому, что нарушился привычный порядок расследования, но, вполне вероятно, еще и из‑за того, что прошло всего два часа после его разговора с Майклом Тирни. Несмотря на изначальные разногласия с Джеймсоном, у них с инспектором сохранились совершенно открытые отношения, и благодаря такой открытости между ними установилось полное взаимоуважение.

Однако именно в этом вопросе Джозеф никак не мог согласиться с Финли. Репутация инспектора на Малберри‑стрит во многом была построена на антикоррупционной основе. В отличие от многих его предшественников, он не брал взяток и не поддавался угрозам.

Тем не менее договоренность с Тирни оставить в покое магазин его жены, пусть даже и негласная, все же была коррупционным случаем. Услугой за его положение. И теперь, повстречавшись с Майклом лично, Джозеф снова воспользовался своим положением, чтобы их договоренность продолжилась.

Ардженти взвесил значимость визитов в пекарню.

– Если она каждую неделю посещала одну и ту же пекарню, то почему отравилась только теперь?

– Возможно, на этот раз мука поступила откуда‑то из другого места, – предположил Финли.

– Возможно. Но если те же самые булочки ели Джосайя и его младшие сыновья, почему ничего не случилось с ними?

– Такое часто случается. Отрава может содержаться в небольшом кусочке или даже в нескольких зернах, а в остальном все чисто. На мельницах и в пекарнях часто водятся крысы. Возможно, здесь имели место и крысиный яд, и разносимая крысами инфекция.

– Кажется, вы сказали, что естественная инфекция исключена из‑за отсутствия лихорадки.

– Это маловероятно, но возможно. Существует множество разновидностей инфекций, при которых температура тела не повышается, и постоянно появляются все новые виды. Особенно среди портовых крыс, куда привозится зараза со всего света, и выявить ее становится все труднее.

На минуту Ардженти задумался, и в это время у поворота на Бликер‑стрит мимо них проехал угольный фургон.

– Крысиный яд? – переспросил инспектор. – Насколько я знаю, среди его компонентов есть мышьяк, и мы уже его проверили.

– В тридцати процентах крысиных ядов он действительно содержится. Но теперь чаще используется стрихнин. И многие стрихниновые соединения до сих пор полностью не изучены и трудно определяемы, – возразил Джеймсон.

– Если точно, сорок три стрихниновых соединения, – вмешался Лоуренс. – А сорок мышьяковистых соединений по‑прежнему недоступны для тестирования.

– Да, Лоуренс совершенно прав, – подтвердил криминалист. – Нет сомнений, что тест Марша, который мы провели у ранее погибших девушек, надежен.

Джозеф повел бровью.

– Полагаете, такая связь действительно вероятна?

– Да, полагаю. Хотя до сих пор доказательств этого у нас было мало. Следует напомнить себе, что, несмотря на отсутствие какой‑либо взаимосвязи между слугами семейств и жертвами, вариант убийства отпадает. Здесь вернее всего просматриваются естественные причины.

Удобство такого объяснения состояло и в другом, подумал Ардженти. На настоящий момент пять мертвых девушек из элитных семей были, вероятно, отравлены. Слухи стремительно раздувались, а заголовки в прессе по последним трем жертвам стали чрезвычайно тревожными. Нью‑Йорк охватила паника, так что мэр города Уоткинс и комиссар полиции Лэтам все настойчивее требовали раскрытия дела.

Тем не менее две вероятные версии случившегося выглядели весьма противоречиво. Если девушки пали жертвами убийцы, то число жертв приравнивало это дело к последнему громкому расследованию по делу Юджина «Потрошителя» Дава. Но те случаи, помимо жестокости нападений, объединяло то, что все жертвы были простыми проститутками. Теперь же гибли дочери городской элиты. Негодование общественности нарастало, все решительно требовали ареста убийцы.

Если же причины смерти будут признаны естественными, ситуация успокоится и станет частью статистики. Джозеф невольно подумал о том, что если б эта статистика касалась городских бедняков, ее никто не заметил бы. За последний месяц эпидемия холеры унесла жизни двадцати восьми человек, проживавших всего в трех кварталах от того места на Мотт‑стрит, где он находился. Каждый месяц в трущобах и работных домах сотни умирали от тифа, дифтерии, истощения и туберкулеза, а в Сити‑холле никто даже бровью не повел. Обыденная городская жизнь и смерть…

– Скоро узнаем. Пекарня Алгонкина, – произнес Ардженти, взглянув в записную книжку. – И если во всех случаях причина смерти естественная, то выяснить придется лишь то, почему жертвами стали только девушки из богатых семей.

Джеймсон на это лишь криво улыбнулся.

– Либо здесь другое объяснение: имели ли место быть другие бесчисленные случаи, которые прошли незамеченными, потому что жертвы не принадлежали к таким знатным семьям.

Устремив взор вдаль, инспектор кивнул. По крайней мере, они сошлись в том, что существует разница в отношении к элите и беднякам.

 

* * *

 

Двое мальчиков поначалу не заметили тело на темной аллее, приняв его за кучу хлама у дорожки.

Здесь, в юго‑восточной части района Бауэри, было много аллей, где они обворовывали живых, а не бездыханных, поэтому к телу мальчишки подкрались очень осторожно.

Они входили в банду молокососов. Одному из них было тринадцать лет, другому едва исполнилось четырнадцать. Достаточно рослые, оба подростка могли справиться со взрослым, но не слишком крупным и сильным мужчиной. Вооруженные дубинками, они больше рассчитывали на неожиданность. Нападая в темноте на всех, кто отваживался срезать путь через эти аллеи, пацаны быстро исчезали в кустах.

Подойдя ближе, малолетние грабители разглядели женщину. Один из них сдернул с нее шаль, и стало видно, что одета она в дорогую одежду. Наверное, дама с Северного Манхэттена или проститутка. Но так наряжались только проститутки высшего класса, из клубов в Тендерлойне, а не работающие здесь, в Бауэри.

– Думаешь, она еще живая? – спросил младший из мальчиков, подметив, как посинело лицо женщины от ночного холода.

Старший поднес тыльную часть ладони к ее губам и почувствовал слабое теплое дыхание.

– Думаю, живая. Но не особенно.

– Наверное, прихлопнули за деньги. Кто‑то побывал здесь до нас?

– Щас узнаем. – Старший быстро обыскал незнакомку, нашел кошелек во внутреннем кармане ее жакета и достал из него хрустящие десятидолларовые купюры, а потом, порывшись в кошельке, выловил еще шесть серебряных долларов. Неплохая добыча, раза в четыре или пять больше их обычного улова… Улыбнувшись, подросток заметил, что его молодой приятель насупился, переводя глаза с денег на беспомощное тело. – Не дрейфь. Ей это больше не понадобится.

Он сунул кошелек в карман и отступил на шаг, готовый сбежать.

Но его юный напарник со все еще озабоченным лицом сделал шаг в другом направлении.

– Надо хотя бы кому‑нибудь сказать про нее. На холоде она долго не протянет.

– Ты с ума сошел? Хочешь, чтобы нас сцапали? – возмутился старший из мальчишек, но, видя, что его приятель сделал еще шаг и посмотрел в сторону главной аллеи Бауэри в сорока ярдах, понял, что тот настроен решительно. – О’кей, догони меня в трех кварталах отсюда на Монтроуз‑стрит.

 

* * *

 

Лайам Монэхэн потянул железный рычаг, и электролебедка потащила люльку вверх.

Первые несколько этажей все шло нормально, но после ему стало сильно не по себе. Сетчатый бортик был только с трех сторон люльки, а ее передняя часть была совершенно открыта, и Лайам вдруг вспомнил, что никогда не поднимался выше пятого этажа. Это был лишь второй его визит сюда, и в последний раз его встреча с Тирни и инженером‑строителем произошла на третьем этаже.

Когда люлька достигла девятого этажа, Монэхэн закрыл глаза, будучи не в силах вынести головокружительную высоту.

Погрузившись во мрак, он почувствовал, как сильно гуляет вокруг него ветер, раскачивая его из стороны в сторону. Или это начала раскачиваться от ветра люлька? Лайам снова открыл глаза, испугавшись, что потеряет равновесие, упадет и разобьется.

Пришлось еще и считать этажи, чтобы вовремя потянуть за рычаг и в нужный момент остановить лебедку. Тирни сказал, что этажей тут сейчас восемнадцать; остальные еще не достроены.

Остаток пути Лайам стоял, вцепившись в бортик, и считал этажи, прищурив глаза. Он чуть не обсчитался этажом, когда заметил Майкла, сидящего за большим столом, и потянул рычаг слишком поздно. Люлька остановилась на два фута выше пола восемнадцатого этажа.

– А, ты здесь! – произнес Майкл. Заметив, что Монэхэн нервничает и не знает, как преодолеть небольшое расстояние между люлькой и полом, он крикнул: – Просто спрыгни! Люлька с трудом перемещается на короткие расстояния, она может просто дернуться и сбросить тебя.

Лайам покрылся холодным потом, а от ехидной улыбки Тирни ему стало еще хуже. Наконец, он собрался с духом и прыгнул на этаж, упав на колени. Выпрямившись и отряхнувшись, заметил в тени в нескольких ярдах от стола Майкла еще одного человека.

– Прекрасное изобретение, – произнес Тирни. – Такая же электрическая сила будет поднимать лифты, когда здание построят.

Монэхэн молча кивнул. Сцена была сюрреалистичная: на столе мерцала маленькая масляная лампа, освещая совсем небольшое пространство вокруг, а человека позади стола по‑прежнему нельзя было разглядеть. Майкл ладонью указал на панораму города под ними.

– Говорят, что скоро все газовые светильники заменит электричество.

– Слышал такое, – сказал Лайам, постепенно приходя в себя и чувствуя, как отпустило спазм, скрутивший его желудок.

– Когда достроят последние четыре этажа, это будет самое высокое здание в городе. – Тирни указал в сторону позади Монэхэна. – Но даже теперь оно наравне с Уорлд‑билдинг.

Поправив очки, Лайам оглянулся в сторону Уорлд‑билдинг и Бруклинского моста. Вид был захватывающий, но всего через несколько секунд его затошнило.

– Знаешь, сколько людей погибло при строительстве Бруклинского моста? – спросил Майкл.

Монэхэн пожал плечами.

– Знаю только, что немало.

– По официальным данным, двадцать восемь, а по неофициальным – почти сорок. И среди них много ирландских парней, много всяких Мерфи и Квинсов. У некоторых даже имен не было. Записали их как «неопознанных». Опасное дело.

Почувствовав на себе взгляд Тирни и заметив его кривую улыбку, Лайам не мог понять, издевается тот над ним или нет. В империи Тирни роль Монэхэна поначалу ограничивалась делами управляющего, но когда десять месяцев тому назад его главный громила, Том Броган, попал за решетку, на него повесили еще и эти обязанности. Ветер чуть не сдул несколько листов со стола Тирни, и тот придержал их рукой.

– Тебе надо кое с кем встретиться, – продолжил Майкл и, не оборачиваясь, кивнул, словно только теперь вспомнив о присутствии еще одного мужчины. Тот вышел из тени, и Монэхэн впервые разглядел его. – Билл Гриффин, наш новый человек на Малберри‑стрит, после того как Маккласки ушел на новые хлеба. Он возглавляет новый отдел «Борьбы с проституцией и азартными играми», чтобы нам легче было вести клубные дела.

– Рад познакомиться, – сказал Лайам.

Гриффин протянул ему руку, и он пожал ее. Тучный, но не сильно высокий, заметил Монэхэн; возможно, лет под сорок.

– Лайам следит за Элли Каллен, – сказал Тирни.

– Да, в этом направлении надо работать, – ответил Билл. В наступившей тишине Майкл кивнул, и он решил, что можно продолжить. – Как… как я уже сказал мистеру Тирни, нам может пригодиться возможная связь мисс Каллен с Финли Джеймсоном. Особенно если, как вы надеетесь, это обстоятельство будет раскрыто на предварительном слушании.

– Значит, чем больше этой информации дойдет до Тео Кина, тем лучше, – произнес Тирни, переведя взгляд с Монэхэна на Гриффина. – Благодарю вас.

Биллу потребовалась секунда, чтобы понять, что это был знак ему уходить.

– Да… конечно, – кивнул он. – Благодарю вас, джентльмены.

Он коснулся кончиками пальцев своего котелка и спустя минуту той же рукой повернул рычаг лебедки, чтобы спуститься в открытой люльке.

Как только он скрылся из виду, Лайам поделился с главарем банды подробностями своей слежки за Элли Каллен:

– Она стала реже посещать клуб на Сорок первой улице. Больше времени проводит в женском приюте на Вустер‑стрит в центре Бет Джекобс.

Тирни задумчиво кивнул.

– Поскольку она главный свидетель, такая информация поможет Тео Кину, если он сделает упор на том, что у нее дурная репутация. Можно выставить ее как ненадежного свидетеля. Но этот Гриффин предлагает новый поворот в отношении Джеймсона. Стало быть, она все еще встречается с этим франтом?

– Да. Они регулярно видятся за ланчем и обедают вместе. И иногда вместе посещают приют, – рассказал Лайам и, спохватившись, добавил: – О, на днях они вместе были в новом бурлеск‑клубе «Фантейл» на Сорок четвертой улице.

Майкл повел бровью. Новое увлечение женскими приютами может помешать в их деле, но визит в бурлеск‑клуб, особенно вместе с Джеймсоном, сильно поможет Кину. Он глубоко вздохнул.

– Недавняя короткая встреча с Ардженти сулит нам немало проблем. Кое‑кто собирается давить на Фаджиани без моего разрешения, и кто‑то пришел на помощь Фаджиани, выгнав налетчика.

Монэхэн поднял брови.

– Но если вы не санкционировали никаких действий против Фаджиани, имеет ли значение вмешательство кого‑то еще?

– Для тебя и меня – нет, но на уличном уровне – совсем другое дело. Мы с тобой знаем, что я не давал никаких распоряжений против Фаджиани, но тот об этом не знает, и Ардженти тоже, если верить тому, что он сказал на днях, и никто на улице, до кого может дойти эта история. Они думают, что это был один из моих людей, а рыцарь в сияющих доспехах его победил. Хорошо бы не только узнать, кто хотел испытать меня, но и зачем…

 

* * *

 

Джеймсон заметил, что ответы Сэмюэля Алгонкина на вступительные вопросы Ардженти были осторожными, и поэтому вмешался в разговор:

– Несмотря на то что сегодня мы пришли к вам в связи со случаем Луизы Берентон, основная причина гораздо шире, поскольку имеются несколько схожих эпизодов. Учитывая, что расстояния между местами их проживания слишком большие, маловероятно, что именно вы поставляли свою продукцию в остальные семьи.

Джозеф кивнул и заключил:

– Да, в самом деле. Многие случаи произошли в других частях города, где имеются свои, местные пекарни. Поэтому нас больше интересует не конкретно ваша или другие пекарни, а то, с чем они все связаны, – например, поставщик муки, который мог снабжать и других тоже.

– Понимаю, – успокоился Алгонкин и на минуту задумался. – У нас три поставщика, потому что мы не хотим полностью зависеть от главного поставщика Маттьесона.

– Конечно, наиболее важен тот, из чьей муки были приготовлены ячменные булочки, проданные сегодня утром Луизе Берентон. Если только возможно это определить.

– Да, полагаю, я смогу. – Алгонкин посмотрел на кипу канцелярских книг на столе, подошел к ней, достал гроссбух, перелистал несколько страниц и уперся пальцем в середину одной из них. – Сегодня утром ячменные булочки выпекались в третьей печи. И да, поставщик этой партии муки – именно Маттьесон.

– У вас есть их адрес? И к кому там лучше всего обратиться? – спросил Ардженти.

– Ну конечно. – Владелец пекарни написал несколько слов на клочке бумаги и протянул его полицейскому через стол. – Петер Симпкинс, менеджер. Уверен, он поможет в расследовании.

Джеймсон поправил шарф на шее. Было невыносимо жарко. Контора Алгонкина располагалась позади магазина, а сбоку находилась пекарня. Окно, выходившее в небольшой дворик, несмотря на жару, было закрыто. Финли подумал, что Алгонкин не хотел, чтобы они услышали в открытое окно крысиную возню. Он взглянул в сторону пекарни.

– Позволите ли вы нам взять из мешка образец муки, из которой были приготовлены ячменные булочки сегодня утром? – попросил криминалист.

– Да, конечно, мешок уже почти пуст, но там еще осталось немного. Мы выбрасываем их в конце дня.

Джеймсон кивнул.

– Еще хотелось бы знать, что вы используете против грызунов? Цианитовые или мышьяковистые средства?

– У нас нет ни крыс, ни тараканов, – быстро ответил Алгонкин; возможно, слишком быстро. На воре шапка горит…

– Да, конечно, – сухо улыбнулся Финли. – Но, возможно, в какой‑то момент они вам докучали или городские санитарные службы настояли на борьбе с ними. Если говорить о переносимой паразитами инфекции, то с вашей стороны было бы необдуманно не принять никаких мер.

Алгонкин быстро поправил воротничок рубашки, словно ему вдруг стало душно.

– Понимаю. Когда у нас недавно возникли некоторые проблемы, кажется, мы использовали средство, содержащее стрихнин.

Джеймсон переглянулся с Ардженти. На подъезде к пекарне он упомянул, что в последние мгновения перед смертью у Луизы Берентон резко изогнулась спина и что это случается при отравлении стрихнином.

Джозеф снова взглянул на листок бумаги, протянутый Аглонкином.

– Пока мы не обратились к Петеру Симпкинсу за списком клиентов Маттьесона, не припомните ли вы кого‑то из них?

– Ну… парочка местных, братья Джексон и Галлен. И еще четверо или пятеро, если мне не изменяет память, – ответил хозяин пекарни.

– Благодарю. – Ардженти кивнул в сторону блокнота на столе, намекая, что было бы неплохо записать эти имена.

Алгонкин написал восемь имен и протянул ему листок.

– Вот, пожалуйста. Надеюсь, это поможет, но у Петера Симпкинса будет полный список.

– Надеемся. Спасибо.

– Похоже, сегодня день списков, – прибавил Джеймсон, достав из внутреннего кармана листок, и протянул его владельцу пекарни. – Взгляните, есть ли среди этих фамилий ваши клиенты?

Это был список жертв, но Алгонкин догадался об этом, лишь когда прочел последнее имя Луизы Берентон, и слегка покраснел.

– Нет, боюсь, я никого не знаю, кроме Берентон, – произнес он, взмахнув рукой, словно извиняясь. – Хотя, конечно, у нас бывают многие, имена которых никто не знает.

– Да, конечно, – согласился Финли.

Последние вопросы Ардженти вертелись вокруг времени визита Луизы Берентон в тот вечер, а также вокруг того, кто еще покупал булочки и что еще было приготовлено из этой муки. Потом следователи отправились вместе с Алгонкином в пекарню, взять на пробу остаток муки, от которой, возможно, умерла Луиза.

 

Глава 6

 

Услышав стук в дверь, Энцио Маччиони сообразил, что музыка у него в комнате играет слишком громко.

Он ожидал увидеть на пороге Франческу Ориемма, но перед ним стояли две молоденькие соседки по этажу.

– Что это? – поинтересовались девушки, глядя через его плечо на раструб граммофона.

Тоненькая брюнетка забыла даже снять бигуди. Ее белокурая подружка стояла чуть позади.

– Это граммофон Вольта. Одна из первых моделей этого типа, – объяснил сицилиец.

– А что за песенка звучит?

– «Ла Палома», поет Эмилио Горгонца.

Склонив голову набок, блондинка прислушалась.

– Красиво, – произнесла она.

– Да, мне тоже нравится. Самая любимая песня. – Энцио взглянул на блондинку, ожидая ее мнения, но та лишь улыбнулась и скромно опустила взор. Возможно, это были местные танцовщицы или более пристойные работающие девушки. Точно определить, кто они, было трудно. Итальянец не знал, пригласить ли их в комнату, чтобы они могли по достоинству оценить музыку, но тут послышался еще один голос:

– Эй, девчонки, пошли, не надо беспокоить мистера Маччиони!

На их голоса и звуки музыки из своей комнаты в конце коридора явилась мадам Ориемма. Тон у нее был покровительственный, и Энцио догадался, что девушки не танцовщицы. Брюнетка отреагировала на Франческу лишь быстрым взглядом, после чего снова широко улыбнулась новому соседу.

– Может быть, как‑нибудь мы зайдем еще послушать.

Девушки отправились по коридору в свою комнату под номером три. Когда их дверь закрылась, Ориемма тяжело вздохнула:

– Простите, если они вас потревожили, мистер Маччиони.

– Нет, все нормально. Они меня нисколько не побеспокоили, – выдавил он улыбку. – Отчасти это моя вина – я включил музыку слишком громко.

Он повернулся, чтобы выключить граммофон, но когда был на полпути к аппарату, Франческа протянула руку.

– Нет, так хорошо, – сказала она, неуверенно отвечая ему улыбкой. – Должна признаться, что музыка мне тоже нравится. Тут девушки совершенно правы, она прекрасна. Вы сказали, «Ла Палома»?

– Да, – ответил Энцио, и Ориемма сделала шаг в комнату. Ее взгляд склонился в сторону шезлонга, и он жестом указал на него. – Пожалуйста.

Огромной даме пришлось подобрать фалды, чтобы усесться. Впервые увидев Франческу, сицилиец подумал, что она носит тюрнюр, но оказалось, что, помимо нижних юбок, бо´льшую часть объема составляет она сама.

– Спасибо, если не шутите, – хитро взглянув, произнесла хозяйка дома, слегка зардевшись, и ее новый жилец с ужасом понял, что с девушками она разделалась не потому, что заботилась о его спокойствии, а ради собственных видов на него, пытаясь устранить любое соперничество.

– Нет, вовсе нет. Несказанно рад, – произнес он, растерянно сглотнув ком в горле.

 

* * *

 

– Но я не понимаю. Думал, эта встреча из‑за того, что жертвой пала еще одна девушка…

Джозеф Ардженти сосредоточился на «Нью‑Йорк геральд», в которой репортер во второй колонке привел свои комментарии. По залу пошел тихий гул, и он поднял руку, успокаивая аудиторию.

– Да, еще одна девушка, но она не «жертва», не в том смысле, как в предыдущих случаях. Именно поэтому мы собрали вас так быстро, пока не расползлись ненужные слухи.

Его слова не усмирили недовольства. В некоторых газетах уже появились заголовки о том, что «еще одна девушка из высшего общества» пала жертвой, и вот теперь перед полицией нарастали такие же настроения.

Небольшая группа людей, человек тридцать, устроила митинг на Малберри‑стрит. Здесь собрались мэр города Уоткинс, комиссар полиции Лэтам, старшие следователи и врачи из «Бельвю», а также члены семей жертв. Хотя, по наблюдению Ардженти, сюда пришли лишь половина из них – многие прислали своих представителей, адвокатов и бизнес‑менеджеров. Был среди них даже один семейный доктор. Очевидно, некоторые посчитали это мероприятие слишком вульгарным, чтобы присутствовать лично, или, возможно, для многих это было травмирующим событием.

– Нам следует напомнить самим себе, – добавил Джозеф, – что пока не выявлено никаких подозрительных связей между жертвами и нет подтверждения того, что они были убиты.

– В самом деле. – Гул стал утихать, и теперь Джеймсон поднял руку, усмиряя толпу. – Версия отравления была выдвинута раньше, и сейчас, в последнем случае, вероятнее всего, имеет место либо отравление ядом, либо инфекция, содержавшаяся в хлебобулочных изделиях. И мы теперь как раз проверяем возможную связь между всеми случаями в этом плане.

– Какие пекарни? – спросил кто‑то из толпы.

– Нами выявлена связь по крайней мере с двумя, – сказал Ардженти. – А также один общий поставщик муки. Но пока не завершено расследование, называть их не стоит.

– И какого сорта отравления? – последовал новый вопрос.

На него ответил Джеймсон:

– Возможно, стрихнин, и в данном случае средство от грызунов. Однако никакой необычной инфекции не выявлено. Опять же, более точные выводы можно делать только после дополнительных анализов.

Недостаточно подробные и ясные ответы вызвали новый ропот. Один из недостатков преждевременного созыва конференции. Как только Финли и Джозеф нашли через Маттьесона связь с другой пекарней, где отоваривалась одна из жертв, они устроили встречу с Уоткинсом и Лэтамом. У Маттьесона от крыс также использовали стрихнин: Джеймсон проверил это в лаборатории «Бельвю», а также сделал анализ крови и образцов тканей Луизы Берентон.

Конечно, дополнительные тесты и установление возможных взаимосвязей займет время, за которое шумиха в прессе достигнет невероятного размаха. Было решено, что небольшие отсрочки в расследовании были лучше, чем общее затягивание дела. «Чем быстрее отвести подозрение от серийного убийства, тем лучше», – высказался мэр Уоткинс.

Во время предыдущего собрания репортер из «Нью‑Йорк пост» был задумчив. Подняв свой карандаш, он озвучил тот же вопрос, который Ардженти слышал раньше, касающийся того, почему жертвами отравления стали только девушки из пяти привилегированных семейств.

И Джеймсон, не без издевки, предложил почти такой же ответ, какой он дал своему другу: о том, что среди населения могли иметь место еще несколько случаев отравления, которые прошли незамеченными.

– Возможно, тот факт, что это случилось в знатных семьях, привлекло к событиям столько внимания, – добавил эксперт‑криминалист.

Говоря это, он пристально посмотрел на репортера из «Нью‑Йорк таймс» в первом ряду. Одна из первых жертв была дочерью ведущего фармацевтического промышленника Джеральда Оттмейра, а другая происходила из семьи владельцев этой газеты. Именно поэтому история появилась в прессе и стала объектом внимания мэра Уоткинса и комиссара полиции Лэтама.

Действительно, прежде всего Финли предположил, что дочь Оттмейра получила доступ к фармацевтическим реактивам его домашней лаборатории. Но эта версия была отброшена из‑за отсутствия связи с другими случаями. Криминалист сделал вдох.

– Как я уже говорил, возможно, женщины более подвержены действию этих препаратов, чем мужчины. – На последнем совещании он объяснил, что при отравлениях ядами и при инфекции большое значение имеет вес тела и что женщины более склонны к обморокам и удушьям, чем мужчины.

Репортер из «Нью‑Йорк пост» снова поднял карандаш.

– А бывали ли многократные случаи отравления из‑за некоторых поставщиков провианта?

– Да, в прошлом году в Ливерпуле, в Англии. Хотя это был не провиант, а спиртное. Сахар, используемый в пивоварении, добывали с помощью пиритсульфидов, а не чистой серы. К сожалению, использование пиритов привело к обильному мышьяковому осадку. – Джеймсон заметил, что репортер из «Пост» нахмурил брови, пытаясь правильно записать химические термины. Эксперт знал об этом случае, но именно Лоренс выяснил его подробности всего за час до конференции. – Тогда погибло более двадцати человек, гораздо больше, чем в теперешнем случае.

После этого вопросы стали поверхностными – только по поводу мелких деталей – но Джеймсон заметил, как разделилось настроение аудитории: члены семей жертв и их друзья расслабились при таком известии, в то время как газетные репортеры заметно забеспокоились. После всех сенсационных заголовков об убийце светских девушек им пришлось осмыслить разворот дела в сторону случайного отравления.

– Думаю, прошло неплохо, – прокомментировал мэр Уоткинс, складывая свои бумаги после конференции.

Но Финли было ближе беспокойство прессы.

– Однако меня тревожит, удастся ли в последующие дни найти следы отравления стрихнином через пекарню в других случаях тоже, – заметил он.

Мэр посмотрел на него.

– Но вы сами сказали, что на доказательство этого уйдет время. А пока пусть пресса раздумывает над этими двумя вариантами.

– Как и мы, – вставил Ардженти и скупо улыбнулся. – Хотя бы однажды будем единодушны с журналистами.

 

Глава 7

 

Они приехали в Файв Пойнтс, где сходились пять улиц – отсюда и происходило название района. Спустились сумерки, и на углу ярко горела открытая жаровня.

Перед несколькими заведениями, в основном барами и тавернами, горели факелы, но между огнями висела тьма, быстро сгустившаяся после заката. По ночам мало кто отваживался посещать этот район воров и головорезов.

Лайам Монэхэн бывал здесь раньше, но в основном днем и по делу. Теперь, ночью, он позаботился, чтобы его сопровождал Джед Маккэйб, один из уличных боевиков Тирни, знакомый с районом гораздо лучше, чем он. Благодаря своему массивному облику и репутации главного громилы Майкла Тирни, Монэхэн привык думать, что ему дозволено везде бывать без сопровождения – Маккэйба он взял с собой, потому что Лайама интересовало его знание местной уголовной братвы, которую он мог бы за деньги нанять для угроз, грабежей и убийств.

Когда он проходил мимо угла, где пылала главная жаровня, стоявший рядом замызганный бродяга с корявым костылем и забинтованной левой ногой поприветствовал их, коснувшись пальцем своего лба.

– Не обращай внимания на Хромого, – заметил Маккэйб. – Он тут на стреме почти всегда.

– Он был здесь, когда я приходил сюда пару раз, – вспомнил Лайам.

– Это потому, что он знает, кто ты, и знает, что не опасен. Если б ты был копом или просто подозрительным, было бы иначе.

Через десять ярдов Монэхэн оглянулся на Хромого.

– Думаю, он такой потому, что в прошлый раз я бросил ему в шапку серебряный доллар.

Маккэйб сухо улыбнулся.

– Не надо было этого делать. За время и пиво ему хорошо платят бандиты Файв Пойнтс. Хотя, уверен, ему было приятно получить от тебя монету.

– Не сомневаюсь, что приятно, – усмехнулся в ответ Монэхэн. – А если он заметит кого‑то, как он предупредит своих?

– Просигналит гонцам поблизости. – Его спутник кивнул в сторону, и Лайам заметил в тени дверного проема мальчика лет девяти или десяти. – А если гонцов рядом нет, то не гляди, что он хромой. Бинты и костыль для видимости. Он такой же прыткий, как я или ты. А клюкой своей владеет так, что может отбиться даже от опытного головореза. Разнесет череп одним ударом. – Маккэйб посмотрел вперед, где в свете факела виднелась вывеска «Таверна Малрея», знавшая лучшие времена, если судить по потрескавшейся золотой и черной краске. – Надеюсь, повезет с первого раза, – добавил он. – Иначе ночка будет длинная.

 

* * *

 

Следующие несколько вечеров Энцио Маччиони граммофон не включал, чтобы у Франчески Ориемма не было повода завязать разговор и забраться к нему в комнату.

Он также старался приходить и уходить как можно тише и незаметнее, чтобы не встречаться с ней. Хозяйка часто держала дверь своей комнаты приоткрытой, чтобы видеть, кто ходит по коридору, и поэтому сицилиец выбирал моменты, чтобы прошмыгнуть незамеченным.

Однажды она все же заметила его и начала разговор. Энцио пришлось поспешно извиниться, сославшись за чрезмерную занятость, и сбежать. На улице итальянец покачал головой. Полжизни он скрывался от самых свирепых злодеев и карабинеров, а здесь ему приходилось бояться престарелой вдовушки!

Но как бы он ни вразумлял себя и ни боролся с этим страхом, ему стало не по себе, когда следующим вечером раздался стук в дверь и послышался голос:

– Мистер Маччиони?

Энцио не ответил, замерев в нескольких ярдах от двери. Франческа не видела, как он пришел, и могла только догадываться, что он дома. Но затем она заговорила снова:

– Здесь человек, хочет увидеться с вами.

Итальянец снова не ответил, не сомневаясь, что это лишь уловка. Кто мог знать, что он сейчас здесь, в этой комнате в Нью‑Йорке?

Словно отвечая на его мысль, хозяйка через минуту добавила:

– Мистер Брунера.

В голове Энцио зашевелились противоречивые мысли. Несмотря на то что Карло Брунера был одним из немногих, кто знал, что он живет в доходном доме Нью‑Йорка, сицилиец строго приказал ему никогда не встречаться с ним здесь. Но в присутствии Брунеры Франческа Ориемма не будет надоедать ему или посягать на него.

В конце концов Энцио с пафосным видом отворил дверь.

– Мои извинения, миссис Ориемма, совсем увяз в бумажной работе! В любом случае пригласите мистера Брунеру.

– Ну конечно! – слащаво улыбнулась женщина и, слегка обернувшись, удалилась. – Не слышала вашей музыки последние несколько вечеров.

– О да, я был чрезвычайно занят, заканчивая кое‑какую работу.

– Может быть, позже или завтра. Хотелось бы послушать голос Горгонцы…

Маччиони натянуто улыбнулся, а когда Франческа отвернулась, уходя по коридору, закрыл глаза и взмолился богу, чтобы тот дал ему сил. Вошел Брунера, и он закрыл за ним дверь. От сдавленной досады его упрек прозвучал гораздо резче, чем хотелось:

– Я думал, что ясно сказал никогда не приходить ко мне сюда!

– Знаю. Я бы не пришел, если б у меня был выбор. – Карло виновато провел пальцами по краю полей своего котелка, который он держал в руке. – Но дело совершенно безотлагательное.

 

* * *

 

К тому времени, когда они навестили три таверны – Марли, Билла Бартона и «Подкову» Дрея, – круг подозреваемых сократился до двух: Джейка Маллена и Джерри Дойла по кличке Гедди.

Вопросы они задавали те же, что и полиция: новые лица или странные встречи, общие слухи и сплетни, не замечено ли, что кто‑то вдруг стал тратиться больше обычного… Разница была лишь в том, что на их вопросы отвечали свободно, а полицейских в Файв Пойнтс встречала стена молчания.

– Из этих двоих – кто больше подходит? – спросил Маккэйб Шона Мида, бармена «Подковы Дрея».

– А когда это случилось в магазине Фаджиани? – уточнил Мид.

Джед посмотрел на Монэхэна, и тот ответил:

– Четыре дня тому назад, насколько я знаю.

Шон на минуту задумался.

– В тот день Джейк Маллен задержался после ланча, – вспомнил он. – Поэтому ему пришлось поторопиться. У него было еще несколько дел, так что сомневаюсь, что он успел бы. Вы уверены, что это было в тот день?

– Уверен, – сказал Лайам. – И из того, что ты сказал, следует, что у Маллена и раньше водились деньги. А как насчет Джерри Дойла? Когда у него появилось денег больше обычного?

Мид снова задумался.

– Немного погодя, если я не ошибаюсь. Дня через два он купил сразу два бутерброда, что для него совсем необычно.

Маккэйб взмахнул рукой.

– Стало быть, это было два или три дня тому назад?

– Думаю, три.

Монэхэн переглянулся со своим спутником. Значит, в тот самый день, после случившегося у Фаджиани, Гедди Дойл вдруг разбогател. Он заметил, что жестикулировал правой, а не левой рукой, на которой не было пальцев из‑за стычки с Тирни, и сразу вспомнил о травмах.

– Скажи мне, когда несколько дней тому назад здесь был Дойл, у него были синяки на шее? – задал он новый вопрос.

Опять задумавшись на несколько минут, Шон слегка улыбнулся, словно недоумевая, откуда Монэхэн мог знать или догадаться о синяках.

– Ты упомянул, и я точно скажу: да, были.

Теперь Лайам и его подручный переглянулись более многозначительно. После чего Монэхэн вновь обратился к Миду:

– А где можно найти Гедди Дойла?

– В номерах Нолана, в трех кварталах отсюда на Брювер‑стрит, – показал Шон направление. – Это второй дом в ряду таких же. Спросите любого, все знают.

Его посетители были на полпути к выходу, когда, облокотившись на дверцу стойки, он добавил:

– Да, и будьте осторожны, когда дойдете и станете расспрашивать. У Нолана есть свои гонцы, чтобы предупредить его.

 

* * *

 

Несмотря на то что одному из обитателей номеров Нолана, Барри Вейру, было всего четырнадцать, Мид старался не замечать его, если тот не слишком напивался и не затевал драку. Но на самом деле Вейр сам был одним из таких гонцов всего несколько лет тому назад.

Поэтому, как только Барри услышал имена Маллена и Дойла, он навострил уши, хотя и продолжал глядеть в кружку с пивом. А когда Лайам со своим подручным стали расспрашивать, где живет Дойл, подросток, не допив третью кружку пива, быстро выскочил из таверны, опередив их секунд на десять.

Монэхэн гордился, что был внимателен к своему окружению. Благодаря этому он выжил во многих ситуациях. Кто‑то, срочно выбежавший из таверны незадолго до их выхода, сам по себе мог насторожить его, но юный возраст мальчишки и то, что он не допил пиво, заставило Лайама броситься следом за ним.

А когда подросток оглянулся на них с Маккэйбом, разговаривая с мальчиком у двери в сотне ярдов впереди, Монэхэн понял, что его подозрения были не напрасны, и прибавил шагу.

– Ну же, – поторопил он своего спутника. – Пошевеливайся!

Маккэйб не сводил глаз с двоих подростков впереди, разбежавшихся в разные стороны. Было похоже, что младший мальчик направлялся в сторону Брювер‑стрит.

Монэхэн порадовался, что теперь им не надо было останавливаться и спрашивать дорогу. Мальчуган вел их прямо к Гедди Дойлу, но минусом было то, что он почти оторвался от них. В темноте Дойл сможет уйти.

 

* * *

 

Едва заметив невнятные тени двух приближающихся мужчин, он догадался, что один из них – Монэхэн. На днях до него дошли слухи, что кое‑кто из людей Тирни расспрашивал на улице об инциденте в магазине Фаджиани. Людей такого невысокого, но крепкого телосложения, словно бетонный бункер, было немного. И ходили слухи, что Лайам мог свернуть шею одной рукой. Убегая в темноту от этих двоих, Дойл знал, чья шея будет сломана на этот раз.

Но внезапно он вздрогнул от удивления, увидев, что Монэхэн карабкается по ступеням с одной стороны, а более молодой парень – с другой, чуть впереди Лайама. Очевидно, по звуку шагов Гедди на балконе главный подручный Тирни догадался, куда он бежит, и направился прямо к нему.

Дойл пробежал мимо ступенчатого соединения, а Монэхэн находился всего в четырех шагах от него. Но у беглеца было преимущество скорости, поэтому к тому времени, как молодой парень и Лайам добрались до балкона, они отстали от него на восемь ярдов.

Гедди сорвал бельевые веревки и подбросил их позади себя, чтобы помешать своим преследователям, но те с легкостью отшвырнули веревки, и белая рубашка с простыней улетели вниз с высоты двух этажей.

Джерри Дойл мчался изо всех сил. Наконец он увидел впереди надежду на спасение. На одном из балконов не было деревянных перил, а в доме напротив зияла такая же прореха. Сам он знал, что сможет перепрыгнуть туда, потому что делал это раньше – а рискнет ли громадный Монэхэн?

В отчаянном прыжке Гедди вцепился в перила. Но оглянувшись, он увидел, что молодой парень застыл в нерешительности, и понял почему: вместо одной руки у него была култышка, и, возможно, он сомневался, что сможет уцепиться за перила.

С ужасом Дойл увидел, что к прыжку готовится Монэхэн. Когда он перепрыгнул, одна его нога пробила гнилые доски. Лайам припал на одно колено, отчаянно цепляясь за боковые перила, чтобы удержать равновесие. Перила предательски закачались, но он смог встать на ноги. Джерри содрогнулся от ужаса, когда его противник выпрямился и достал из‑под пиджака пистолет.

Через секунду мимо просвистела пуля, и Дойлу пришло в голову, что надо как‑то спрятаться. Было темно, но одинокой фигуре, мчавшейся по балконам, словить пулю было нетрудно.

– Пожар! – крикнул Гедди. – Пожар!

Впереди открылась дверь, за ней – несколько дверей позади, и на балконы мгновенно высыпало полдюжины людей, мешая Монэхэну прицелиться.

Лайам безнадежно вглядывался в толпу теней. Тирни приказал ему взять возможного подозреваемого живым. Для главаря банды важно было узнать, кто ему заплатил. Казалось, что Дойл уйдет, и поэтому надо было рискнуть и прострелить ему ногу, но теперь отличить одну пару ног от другой стало невозможно, хотя крики «пожар» навели Монэхэна на мысль.

Сквозь дверной проем впереди он заметил на тумбочке масляную лампу. Дотянувшись до нее, схватил лампу и как можно дальше швырнул ее поверх голов в сторону Дойла.

Лампа разбилась о балконный пол ярдах в четырех от Джерри, но пламя от разлитого масла протянулось всего на ярд. Монэхэн увидел испуг в глазах беглеца, растущий почти так же стремительно, как языки пламени. Он поднял пистолет и сделал выстрел, заметив, как брызнула кровь из плеча Дойла, отброшенного ударом вперед почти на ярд, и как он чуть не упал. Но все же Гедди продолжил бежать, отчаянно пытаясь увеличить расстояние между ними.

Дойлу надо было поскорее спрятаться в тень, пока Монэхэн не пристрелил его. Ему показалось, что от первого выстрела у него отвалилось полплеча, и он был уверен, что вторым выстрелом ему, несомненно, снесет полголовы. Беда была в том, что чем дальше он бежал, тем выше поднималось пламя, освещая все большее пространство.

Ему повезло, что Лайаму пришлось пробираться и прицеливаться через растущий огонь. Поднявшись почти на два фута и быстро распространяясь по балкону, пламя теперь охватило одну из штанин Монэхэна, и ему пришлось помедлить, чтобы погасить ее.

Толпа людей высыпала на балкон, крича и сражаясь с огнем. Многие разумно расступались перед Лайамом, остальные были грубо отброшены. Пожилой мужчина сорвал с веревки простыню, пытаясь сбить слишком сильно разбушевавшееся пламя.

Монэхэн снова поднял пистолет, но яркий огонь ослепил его. Темнота казалась непроницаемой, и для того, чтобы разглядеть силуэт Дойла, потребовалась секунда. Он бежал туда, где балкон поворачивал за угол. Раздался выстрел, но попала ли пуля в цель, узнать не удалось. На балконе позади раздавались визг и крики «пожар!». Света от огня было много, но, свернув за угол, Гедди скрылся из вида.

Пуля просвистела в дюйме от его ноги, расщепив деревянные перила.

Огонь освещал лишь пять‑шесть ярдов впереди, но беглец знал, что надо не только добраться до ступенек в конце балкона, не только укрыться в тени, но и выбраться за пределы прицельного огня Монэхэна.

Впереди четверо людей выбежали на балкон и с криками «пожар!» помчались к лестнице. Следом за ним бежали еще двое.

Джерри попытался различить тяжелые шаги Лайама, который, разбрасывая всех на своем пути, был уже почти в ярде от него.

Он заметил, как его преследователь прицелился снова, но помедлил, когда между ними возник кто‑то еще. Дойл быстро скатился с лестницы, прыгая то через две, то через три ступени сразу.

Внизу он резко свернул вправо в переулок, потом, ярдов через тридцать, метнулся влево, потом снова бросился вправо, после чего постарался сделать еще три резких поворота, чтобы Монэхэн не смог понять, куда он убежал.

Потом Гедди замер, прижавшись спиной к стене и прислушиваясь сквозь собственное тяжелое дыхание. Ничего.

Вдруг кто‑то сильно схватил его за горло сзади. Монэхэн! Но это невозможно. Как он мог догнать Дойла, если в последний раз он видел его на балконе в полумиле отсюда, растерянно искавшего, куда бежать?

Почувствовав, как его подняли над землей за горло, Джерри вдруг вспомнил, когда он в последний раз ощутил такую мощную хватку. Это была его последняя мысль, перед тем как тонкое лезвие скользнуло между державшими его шею пальцами прямо ему в мозг.

 

Глава 8

 

В первый раз он увидел ее, когда она свернула за угол на Семьдесят вторую улицу, и пошел в том же направлении. Как он полагал, их пути должны были пересечься ярдов через восемьдесят или девяносто.

Всякому наблюдателю показалось бы, что он просто ждал кого‑то. Несколько минут он прохаживался из стороны в сторону, изредка поглядывая на карманные часы. Кое в чем ему не надо было притворяться. Обычно на этом углу она поворачивала на четыре минуты раньше.

Два вечера каждую неделю одно и то же: из семейного дома на Второй авеню к своей модистке на Парк‑авеню, выбрать что‑нибудь из последних парижских моделей, снять мерку или купить новое бальное платье. Заведенный порядок «соблюдения приличий» для юной дебютантки одной из самых прославленных семей Нью‑Йорка.

Он проверил положение людей впереди и позади, чтобы знать, кто может оказаться поблизости во время их столкновения: одна парочка в сорока ярдах позади него и трое мужчин между ним и девушкой. Если они будут идти с той же скоростью, то окажутся в тридцати ярдах позади места столкновения и смотреть будут в другую сторону. Ближе всех к ней был пожилой мужчина, шедший в сорока ярдах позади нее. Он тоже шел медленно, и расстояние между ними увеличивалось.

Темнело быстро, многообещающе спускался легкий туман. Время было вечернее, пешеходов на Семьдесят второй улице было мало, и заметить его было бы легко. Поэтому он выбрал более людную ситуацию, чтобы увидеть и запомнить его в толпе было невозможно.

Мимо прошли трое мужчин – двое из них были поглощены разговором, – и у него заколотилось сердце. Они едва ли обратили на него внимание. Хорошо.

Расстояние тридцать ярдов. Двадцать. Не замеченный девушкой, он прошел в ярде от нее, как было неделю тому назад, когда кто‑то оказался слишком близко к ней.

Приблизившись на расстояние в восемь ярдов, он взглянул на карманные часы в левой руке. Движение это преследовало две цели. Это был визуально отвлекающий жест, чтобы все выглядело так, будто он столкнулся с ней случайно, и чтобы было незаметно, как он достает из внутреннего кармана накидки правой рукой свое оружие.

Три ярда, два…

Они столкнулись, и в тот же миг он нанес свой удар.

– О, прошу прощения!

Девушка сдержанно улыбнулась на его неуклюжесть, отступив на шаг, но взгляд ее исполнился ужасом, когда она увидела растущее кровавое пятно на своей блузке кремового цвета.

Все потеряно, подумал он. Возможно, игла вошла под небольшим углом, и в последний момент он повредил артерию. Но если она проживет какое‑то время, то сможет опознать его или указать на него среди других прохожих.

Она закричала. Пришлось зажать ей рот ладонью и обхватить ее руками.

Он быстро огляделся. Трое мужчин продолжали идти прежним шагом и даже не взглянули на них, а пожилой господин, к тому времени отставший от них на приличное расстояние, похоже, вообще ничего не разглядел в тумане.

Но когда этот человек подойдет ближе, все может измениться, подумал он и испуганно посмотрел вдоль улицы. В десяти ярдах справа был служебный проезд, но успеет ли он дотащить девушку туда?

Пока он волочил ее в ту сторону, она снова попыталась закричать и вырваться из его объятий, и поэтому всего в двух шагах от проезда он резко вонзил иглу снова, а потом еще раз.

Она обмякла, но от этого ее тело потяжелело, и последние ярды тащить ее стало совсем трудно.

Несомненно, их парочка смотрелась неуклюже, и пожилой мужчина, похоже, наконец обратил внимание на происходящее, заметив, что там что‑то не так. Он присмотрелся сквозь туман, пытаясь разглядеть, что с ними происходит.

Последние два ярда напавший на девушку отчаянно волочил свою жертву, не заботясь о том, как нелепо он смотрится. Чтобы прикончить эту несчастную, надо было утащить ее подальше в глубину проезда, а потом скорее сбежать, чтобы старик его не заметил.

Через несколько ярдов он пронзил ее еще два раза и с трудом протащил еще на десять ярдов.

Потом, задыхаясь, остановился, чтобы оценить обстановку.

Ярдах в двадцати послышались шаги – торопливые, переходящие почти на бег. И вот истошный крик!

– На помощь!.. Сюда…

Пожилой мужчина мог появиться в проезде через секунду, и возможно, за ним прибегут другие. На темно‑сером костюме убийцы красовалось огромное темно‑красное пятно, но, убегая, он мог прикрыть его накидкой.

После двух последних ударов он почувствовал, как девушка почти испустила дух, но заметил, что изо рта у нее, пузырясь, продолжала сочиться кровь.

Теперь шаги ускорились, и кто‑то снова закричал. Он должен был действовать наверняка.

Еще два сильных удара – один в сердце, другой в сонную артерию. А потом он развернулся и умчался – как раз в тот момент, когда пожилой мужчина вбежал в проезд.

 

* * *

 

– Я не согласна, – произнесла Бет Джекобс. – Думаю, что они идут рука об руку.

– Да. Принимаю такой вариант. Но одно дело предлагать этим несчастным женщинам достойное убежище, и совсем другое – уговаривать их прийти в приют.

– Я бы не стала рассматривать информирование их о приюте как уговаривание. Прямо сейчас большинство женщин Нью‑Йорка ничего не знают ни о нас, ни о том, что мы делаем. Это относится и к уличным проституткам.

Сидя в конце длинного стола, Элли Каллен и Джеймсон наблюдали за перепалкой между начальницей приюта Бет Джекобс и председателем одобрительного комитета Джереми Форситом. Бет открыла заседание, представив Элли, а также лично выступив ее адвокатом, и привела веские основания ее признания комитетом, состоявшим из девяти сидевших за столом мужчин. Затем Финли Джеймсон выступил от имени Каллен, и все приступили к обсуждениям. Джеймсона заранее предупредили, что главные возражения предполагались со стороны двух членов, Исаака Кроули и Фредерика Исона, которые были сторонниками зарождающегося движения трезвенников.

– Я преклоняюсь перед вашей исчерпывающей экспертной оценкой, – произнес Форсит. – И покуда ведется кампания информирования тех, кто действительно нуждается, уличных ли проституток, или еще кого‑то, я это принимаю.

Элли прекрасно понимала важность совещания, одобрившего ее как официальную сотрудницу, а не неофициальную, случайную помощницу. Но в результате пришлось поднять щекотливый вопрос признания уличной проституции в целом. По мере развития разговора Исаак Кроули чувствовал себя все более неловко.

– С признанием я бы сильно не спешил, – произнес он. – Боюсь, что признание уличной проституции уже запятнало репутацию приюта. По этой причине я буду против одобрения мисс Каллен сегодня.

– Возможно, среди наших подопечных есть и несколько воров, – вступилась Бет Джекобс. – Может быть, они от голода украли не больше батона хлеба, как описано в романе Виктора Гюго. Неужели, стараясь не запятнать нашу репутацию, мы откажем им в помощи? – Не услышав ответа Кроули, она добавила: – Если им действительно пришлось признаться в воровстве.

– Или уличным проституткам, – вздохнул Форсит. – Да. Рискну предположить, что все это приведет к недостаточной откровенности. Кроме того, общая идея приюта состоит в том, чтобы протянуть руку помощи всем нуждающимся, а не избранным.

Кроули на мгновение опустил глаза, но когда он поднял их снова, челюсти его были крепко стиснуты.

– Несмотря ни на что, я не могу поддержать эту кандидатуру. И не смею также рекомендовать ее кому бы то ни было из моих коллег. – Исаак посмотрел вдоль стола на человека с окладистой седой бородой. Это был Фредерик Исон, который кивнул ему в ответ. – Боюсь, в результате в приют будут приходить все больше проституток, а это противоречит его основным принципам.

Во время дискуссии терпение Джеймсона заметно истощалось. Он пристально посмотрел на Кроули.

– Неужели такой поступок сможет увеличить уличную проституцию? – спросил он, но Исаак в ответ лишь повел бровью. – Без убежища, без какой‑либо альтернативы, у этих женщин остается единственный путь. Будет ли вам спокойнее от знания этого? Это вовсе не привлекательное перо на вашем рыцарском шлеме или на шлеме Общества трезвенников.

Кроули уверенно встретил его взгляд.

– Сэр, я сильно возмущен таким заключением.

– Но предположение не ново, не так ли? Общество трезвенников уже немало сделало для распространения проституции. Разве вы не поняли, что если настаивать на том, чтобы алкогольные напитки продавались только при наличии помещения для отдыха, то все закончится именно этим? Тогда в каждом баре будет спальня, а попасть в нее можно будет только через мадам с ее ремеслом.

– Это возмутительно! – побагровев, Исаак взглянул на Форсита, словно председатель собрания мог прекратить эту атаку. – Мы не могли знать, что станет результатом таких мер.

– А теперь, когда вы знаете, что вы сделали?

Кроули гневно взглянул на Джеймсона.

– Сегодня мы тут собрались не для того, чтобы обсуждать дела Общества трезвенников. Мы собрались, чтобы решить, достойна ли мисс Каллен – или другие уличные проститутки – быть допущенной к работе в приюте. Совершенно ясно, что это противоречит принципам христианства.

Финли лукаво улыбнулся.

– О боже! Как быстро забыты уроки Марии Магдалины!

– Джентльмены, джентльмены! – Джереми поднял руку, но напряжение не спало.

Наконец тишину нарушил голос Элли, прозвучавший в конце стола:

– Хочу поблагодарить Бет Джекобс за то, что она сегодня представила меня здесь, и Финли Джеймсона за его добрые слова поддержки. Буду благодарна, если удостоюсь чести быть одобренной сегодня, но не предамся отчаянью, если этого не случится. Никакого сожаления об уязвленной гордыне. Я больше огорчусь за тех, кому я не смогу помочь, – несчастным, обреченным на уличную жизнь без приютов, подобных этому. И да, хотя многие воры и проститутки не хотят раскрывать свое прошлое, то как насчет тех, кто просто не знает его?

На лице Форсита, как, впрочем, и у всех за столом, появилось удивление. Наконец, председатель отреагировал:

– В каком смысле – не знает?

– К примеру, случай с несчастной девушкой, появившейся в приюте пару дней тому назад. Ей всего восемнадцать или девятнадцать, и она совсем не помнит, кто такая, после ужасного падения, когда она чуть было не замерзла насмерть. Она помнит лишь, что семья у нее богатая и есть слуги. Ее дорогая одежда – подтверждение этому. Но, поскольку ее нашли в районе Бауэри, можно предположить, что она работала на улице у тамошних клубов. – Элли посмотрела прямо в глаза Кроули. – Так что бы вы сделали, мистер Кроули? Выбросили бы ее обратно на улицу или проявили бы сострадание?

 

* * *

 

Энцио Маччиони остановился у водяного насоса на углу Леонард‑стрит и Парк‑стрит. Стороннему наблюдателю он мог показаться простым литейщиком, развозчиком угля или трубочистом, избавляющим город он сажи и грязи. Но, в отличие от этих работяг, сажей Энцио намазался всего пару часов тому назад и поздно ночью собирался начисто отмыться.

Как только Карло Брунера рассказал, что случилось, Маччиони понял, что действовать надо быстро. Из дома он вышел в своем обычном виде, прихватив с собой сумку с рабочей одеждой и полотняной кепкой. Зайдя в публичную баню в центре Бауэри, он переоделся и намазался сажей из бочки в конце квартала, а потом направился в Файв Пойнтс.

Брунера предупредил его о Хоббле на углу, и, заметив, что самозваный калека кивнул юному гонцу, стоявшему неподалеку, Маччиони нырнул в соседний переулок и сделал еще несколько резких поворотов, пока не убедился, что оторвался от слежки.

На полпути к дому Нолана он заметил пожар, полыхавший в соседнем здании. Присмотревшись к суматохе впереди, итальянец обратил внимание на человека, бегущего от пожара с особой прытью. Дойл!

Если не поспешить, его можно было упустить: Монэхэн помчался вдогонку. Дальше Энцио пришлось угадать, куда побежит Джерри Дойл, одновременно прислушиваясь к его шагам в соседних переулках, чтобы выскочить наперерез ему. Потом он замер, притаившись в темноте.

В доли секунды, пронзив шею, стилет вошел в мозг Дойла. Маччиони так часто использовал этот прием, что не сомневался в смерти беглеца.

Так же стремительно он убежал за угол водокачки; в другой общественной бане, на Чэтем‑стрит, переоделся в свой дорогой костюм и отправился к себе в комнату у мадам Ориеммы отпраздновать удачу третьим стаканом граппы.

Встретившись с Брунерой в первый раз, сицилиец понял, что для осуществления задуманных планов придется кое‑что предпринять. Это он нанял Дойла, чтобы потом выступить перед Фаджиани – и особенно перед Софией Ардженти – рыцарем в сияющих доспехах. Тирни, догадавшись, что это блеф, чуть было все не испортил своими расспросами. Если б выяснилось, что за визитом к Фаджиани стоит Маччиони, все его грандиозные планы рухнули бы сразу.

Значит, Тирни догадался, что это была инсценировка, но он не знал, чья она и кто за ней стоит.

 

Глава 9

 

Каждое утро Финли Джеймсону домой, на Гринвич‑стрит, 1334, доставляли «Нью‑Йорк таймс» и «Пост», но «Геральд» он не выписывал и поэтому попросил Лоуренса купить газету в ларьке на углу Вест Бродвей, когда тот заедет за Джозефом Ардженти.

Предыдущим вечером, сразу после вскрытия, они с Джозефом решили, что в течение пятнадцати минут езды на конференцию в Уэйверли‑холле успеют ознакомиться с тем, как убийство освещается в печати, и выработать стратегию своего поведения.

Когда Ардженти сел в экипаж, Джеймсон вздохнул, и они отправились в путь.

– Похоже, что все они об одном и том же. – Он протянул Джозефу «Таймс» и «Пост», а потом, закончив чтение, передал ему и «Геральд». Заголовок последней газеты кричал: «Убийство на Манхэттене в стиле Джека Потрошителя!» «Таймс» заявляла более сдержанно: «На 72‑й улице убита девушка из высшего общества».

Пробежав статьи глазами, Ардженти произнес:

– Полагаю, мы должны быть благодарны, что в заголовке лишь однажды упоминается Потрошитель.

– Да, небольшое утешение, – кивнул эксперт‑криминалист. – Но в текстах двух других такая параллель тоже отмечена, а в заголовке «Пост» есть еще более истеричное слово «зарезана».

«Неужели призрак Потрошителя будет преследовать нас вечно?» – подумал Джеймсон. Или теперь в газетах любое убийство с нанесением множественных ранений автоматически будет подаваться в этом свете? Финли снова вздохнул.

– Боюсь, теперь у многих возникнут такие сравнения. Чтобы избавиться от этого, можно было бы просто прекратить всякую работу.

Ардженти кивнул. Они срочно собрали конференцию именно для того, чтобы пресечь растущие домыслы. Слухи сразу поползли в небольшой толпе зевак, увидевших тело убитой девушки, когда на место преступления прибыли первые полицейские, а потом, словно пожар, расползлись по Верхнему Манхэттену.

Когда, всего через полчаса после Джозефа и его команды, на месте преступления появилась пресса, недостатка в паникерах не было, хотя убийства никто из них не видел. Большинству удалось лишь мельком взглянуть на истерзанный труп за спинами троих полицейских у заграждений при входе в проезд. За ограждениями стояла непроглядная тьма, и, возможно, зевакам удалось разглядеть труп лишь в тот момент, когда, склонившись над телом, Ардженти и старший помощник Джон Уэлан осветили его.

На месте преступления они провели сорок минут, а потом вызвали перевозку из «Бельвю». Личность девушки выяснили по визитке в ее портмоне. Дженнифер Станден, девятнадцати лет, с соседней Второй авеню. Уэлану было поручено известить ее семью.

Джейсон приехал вместе с Лоуренсом из «Бельвю» через двадцать минут после Ардженти. Вскрытие оказалось долгим и сложным, затянувшись за полночь. Можно было бы отложить его до утра, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями, но Джозеф, во избежание лишних слухов и домыслов в прессе, посоветовал Финли довести дело до конца, и рано утром они разослали срочные сообщения по соответствующим адресам: в «Пресс», комиссару полиции Лэтаму и мэру Уоткинсу, а также начальству в Таммани‑холл[3].

С момента закрытия дела Потрошителя прошло около двадцати месяцев, и Ардженти понял, что, всплыв снова, даже в такой неясной форме, оно встревожило Джеймсона. Оба они надеялись, что этот призрак больше никогда не проснется. Возможно, Финли теперь преследовали ужасы предыдущего вскрытия прошлым вечером. Конечно, со времен Потрошителя это было самое ужасное вскрытие.

– В бой, мой друг! – произнес Джеймсон, когда они приехали на место и вышли из экипажа. Вздохнув еще раз, он осмотрел фасад Уэйверли‑холла. – Будем верить, что нам удастся их убедить.

 

* * *

 

Отвечать на вопросы, было ли это убийство в стиле Потрошителя, не составило труда, потому что, ознакомившись с утренними газетами, Финли и Джозеф почти подготовились к ним. Но когда Конрад Малгрейв из «Нью‑Йорк таймс» спросил прямо: «Возможно ли, что это был сам Потрошитель, вернувшийся за новыми жертвами?» – они на мгновение растерялись. Первым ответил Ардженти:

– Нет. Не думаю, что это стоит обсуждать. Мы с Финли Джеймсоном были всего в нескольких ярдах от Потрошителя, когда он умер.

Малгрейв слыл опытным репортером, и это был его первый вопрос. Он выжидал момент и просто наблюдал, как задают свои вопросы его коллеги. Заметив, что Джеймсон отреагировал не сразу и все еще казался растерянным, Конрад посмотрел на него.

– А вы согласны с таким мнением?

– Да. Да, согласен, – отозвался криминалист.

Но сказано это было небрежно и выглядело, как стандартная реакция на неудобный вопрос. Малгрейва это не убедило, и он готов был подтвердить это новым вопросом, когда Джозеф сумел изменить направление разговора, указав в глубину зала позади Конрада.

– Еще вопросы?

Репортер «Пост» снова выступил вперед.

– Стало быть, вы считаете, что это лишь подражатель?

Джеймсон совладал с собой и ответил раньше Ардженти:

– Если честно, то очень плохой подражатель.

– Что позволяет вам это утверждать?

– Прежде всего, раны нанесены совсем другими ударами. Количество ран и направление удара, возможно, схожи, но орудие убийства совершенно другое. Гораздо тоньше.

– Насколько тоньше?

Финли задумался, вспоминая вскрытие прошлой ночью.

– Это тонкое лезвие, возможно, еще тоньше, – рельсовый костыль или шило для колки льда. А у Потрошителя лезвие в самой широкой части было почти два дюйма.

Джозеф кивнул.

– Кроме того, следует учесть тот факт, что жертва в этом случае была совершенно другая. Молодая светская барышня, а не уличная проститутка, на которых охотился Потрошитель.

Малгрейв поднял свой блокнот.

– Она более схожа с той девушкой из высшего общества, недавно умершей от «болезни» или убитой без единой капли крови?

Журналист произнес слова «умершей от болезни» с насмешливой интонацией, но Ардженти проигнорировал этот намек.

– Да, пожалуй, сказать так было бы вернее.

– Неужели наш убийца светских барышень вдруг решил стать более грубым, чтобы самоутвердиться? – взъелся Малгрейв, ехидно улыбнувшись. – Возможно, пытаясь развеять ваши версии о «случайных смертях».

– Эта гипотеза несколько натянута, – отозвался Джеймсон. – Думаю, что мой коллега хотел сказать, что с учетом других грубых убийств светских девушек более вероятна версия случайного совпадения. Чистая осторожность. – Он уставился на Конрада, а потом медленно оглядел небольшую аудиторию. – Конечно, это не возвращение Потрошителя и даже не подражательство ему. По крайней мере, не точное подражательство. Еще вопросы?

После этого пошли формальные вопросы, в том же направлении, но в разной форме. Отвечал Ардженти, а в заключение мэр Уоткинс добавил, что конференция удовлетворила всеобщее любопытство, касающееся любых подозрений о Потрошителе.

– Поскольку я уверен, что вы не намерены открыто вводить в заблуждение нью‑йоркскую общественность, распространяя тревожные слухи, – добавил глава города.

Некоторые журналисты зашумели, но трудно было понять, одобрение это или недовольство.

После конференции, собирая свои бумаги, Джеймсон резко взглянул на Ардженти.

– Мне надо вернуться в морг «Бельвю». Боюсь, что мы пропустили кое‑что важное.

 

* * *

 

Лайам Монэхэн вернулся в пивоварню Маклофлина для доклада Тирни с очень грустным лицом.

Из окна своего офиса на первом этаже Майкл Тирни проследил, как он шел через двор. Монэхэн прихрамывал и выглядел помятым, его сорочка и пиджак были слегка перекошены, а лицо потемнело от сажи и копоти. Маккэйб плелся в ярде позади него и выглядел ничуть не лучше. Конечно, отчасти легкую неуверенность его походке придавала искалеченная левая рука, которую он прятал в рукаве.

Печальный вид, подумал Майкл. Ему не терпелось послушать их грустную историю. Хорошо бы они отыскали и убили этого наглого рэкетира, выдававшего себя за его человека. Не потому ли они в саже, что спрятали его тело в котельной?

Когда Монэхэн вошел в офис, со своим рассказом, а Маккэйб остался ждать его снаружи, Тирни сильно обрадовался, что наглец найден и убит. Но неприятно было то, что кончил он свой век не от руки Лайама и не успел рассказать, кто наехал на Фаджиани.

– Выходит, что кто‑то успел раньше вас, – заключил Майкл. – Ты именно это хотел мне сказать?

– Похоже на то. – Монэхэн выдержал его прямой взгляд всего секунду и отвел глаза.

– Ты уверен, что это был именно тот самый Гедди Дойл?

– Со слов пары местных барменов в Файв Пойнтс я был уверен на девяносто процентов. А когда, завидев нас, он сбежал, мы убедились на все сто, – пожал плечами Лайам. – В конце концов, кому еще надо так прятаться от нас?

На секунду задумавшись, главарь банды кивнул. В том, что это был Дойл, и вправду оставалось мало сомнений.

– Похоже, ему надо было прятаться и от других тоже, – сказал Майкл.

– Похоже на то.

– С той разницей, что от них ему уйти не удалось.

В ответ Монэхэн лишь кивнул, не нарушая строй мыслей Тирни.

– Хотя должен отметить одно важное совпадение, – произнес Майкл через мгновение. – Чтобы избавиться от Дойла, у них было пять полных дней, но сделали они это всего за несколько минут до вас. Значит, им сильно не хотелось, чтобы вы добыли у него какую‑то информацию.

Еще один многозначительный кивок в ответ.

– Ко всему прочему, им либо сильно повезло, либо они знали свое дело. Либо и то и другое, – добавил главарь.

На этот раз его подручный не кивнул, а просто выдержал его пристальный взгляд. Он и сам так думал, но давно знал, что не стоит соперничать с проницательностью Тирни. Лучше всего просто стоять молча и держать свои мысли при себе.

– А как он был убит? – поинтересовался Майкл.

– Ножом через шею прямо в мозг. Очень тонкий нож. Возможно, стилет или шило для колки льда.

Теперь, задумавшись, кивнул Тирни.

– Принимая во внимание участие Дойла и оружие, которым он был убит, есть ли соображения, кто из наших врагов стоит за этим?

– Это может быть и Шиан, и Лонеган. Они оба орудуют в Файв Пойнтс, – вновь пожал плечами Монэхэн. – Мне кажется, это Шиан, если учесть его прошлое.

– Настоящую кровь не спрячешь, – криво улыбнулся Майкл. Он помнил, что истинные корни Шиана – итальянские, хотя тот сменил имя ради авторитета в Таммани‑холле. В итальянских бандах для убийства использовали стилеты и шила для льда. – Либо Вейманн решил действовать более нагло. Некоторые из его боевиков – итальянцы.

Лайам кивнул.

Тирни сделал вдох и отвернулся посмотреть в окно. Пошел мелкий дождь, и булыжник во дворе заблестел.

– Но кто бы он ни был, они так сильно постарались замести следы, что, похоже, для выяснения правды нам тоже придется постараться. Ты согласен? – спросил Майкл.

– Да, согласен.

Главарь застыл возле окна. Повисло молчание, и Монэхэн, поклонившись спине Тирни, развернулся и вышел.

 

Глава 10

 

На вскрытии предыдущим вечером Джеймсон полностью обследовал тело, и поэтому теперь он полагал, что дальнейшее исследование будет легким.

Криминалист осмотрел тело Дженнифер Станден на столе. Газовая лампа над ним управлялась механически, и Лоуренс опустил ее как можно ниже. И хотя идущее от нее тепло докучало не сильно, в морге тем не менее становилось невыносимо жарко, а постоянное шипение лампы напоминало о близости огня.

Ардженти отошел на несколько шагов в сторону, подальше от нее. Он все еще был в пиджаке, в то время как Джеймсон и Лоуренс остались в сорочках с засученными рукавами и в фартуках и сильно вспотели.

Финли внимательнее обследовал тело с помощью лупы, указав на две небольшие ранки – одну на груди, а другую на животе.

– Какое отверстие, по вашему мнению, самое тонкое? Это или то?

Лоуренсу вопрос показался странным, потому что он еще раньше измерил все раны и доложил о них Джеймсону, занеся все в свою записную книжку. Неужели тот все забыл?

– Из того, что я записал ранее, думаю, что рана на животе самая маленькая, ее края составляют всего шестую часть дюйма, – сказал ассистент Финли.

– Да, так и было. Но это меня мало устраивает. Возможно ли, что рана на груди на самом деле состоит из двух смежных ран? Первая очень маленькая, а вторая нанесена так близко, что, когда лезвие вошло, раны слились в одну. – Патологоанатом снова посмотрел в лупу и передал ее Лоуренсу. – Вот. Посмотрите внимательнее и оцените то, что я сказал.

Биделл склонился над телом с лупой и с минуту разглядывал рану.

– Да. Вижу, что вы имеете в виду. Слева отдельная колотая рана, слегка овальная, а в месте слияния с другой, более длинная, края немного рваные.

– Вот именно. Следовательно, если б эта овальная рана находилась отдельно, то она была бы самой маленькой. Возможно, длиной всего в треть дюйма, а шириной не больше иголки или шпильки для шляп. А как можно в этом убедиться?

– Надо обследовать рану на аорте внизу, – подумав, произнес Лоуренс. Хотя у него и не было официальной медицинской подготовки, годы ассистирования Джеймсону на вскрытиях обогатили его знания через такие неформальные рассуждения, которые он запоминал благодаря своей феноменальной памяти.

– Совершенно точно, – согласился Джеймсон, ожидая, пока помощник снимет три шва на разрезе перед тем, как склониться с лупой еще ниже.

На этот раз он разглядывал рану дольше, словно не был уверен в своих доводах, или перепроверяя себя. Наконец, распрямившись, он тяжело вздохнул.

– Как я и думал. На восходящей аорте два прокола на расстоянии всего в полдюйма, причем один шириной не более полдюйма, почти неразличимый. Если только не искать его специально. – Финли вытер рукавом пот со лба. – При сильном кровотечении было бы невозможно определить, какая из ран нанесена первой, особенно если сделаны они с интервалом в несколько секунд. Но я догадываюсь, что сначала была нанесена более маленькая рана. – Джеймсон кивком подозвал Ардженти. – Джозеф, подойдите и посмотрите сами. Минуту проследите мою мысль.

Его друг взял протянутую лупу и склонился над растерзанным телом Дженнифер Станден. Поначалу он не знал, что искать, пока патологоанатом не указал ему.

– Вот, более длинная ранка… и вот здесь.

С минуту Ардженти пытался сфокусироваться на ране, по словам Джеймсона, почти невидимой. Наконец, он выпрямился.

– И что это значит в плане расследования?

– Это означает две вещи. Прежде всего если тонкая рана была нанесена первой, то это мог быть его запланированный метод убийства, чистый и практически неопознаваемый, без видимого кровотечения. Что, как нам обоим известно, не свойственно Потрошителю. Если он только не решил убить ее грубо, когда после первого удара возникло открытое кровотечение. В этом случае было неважно, насколько сильно пролилась кровь, главное было – как можно быстрее убить ее наверняка.

Джозеф кивнул.

– А второе?

– Две близко расположенные колотые раны на аорте. Не имея медицинских навыков, сделать это очень трудно. Что, как мы оба знаем, совсем не свойственно Потрошителю.

– Понимаю.

Джеймсон увидел, как помрачнело лицо Ардженти, и добавил:

– И, похоже, это не первое его убийство. Но мы не узнаем наверняка, пока не произведем повторное вскрытие других недавно убитых светских девушек.

 

* * *

 

Несмотря на то что банда Джоржио Шиана работала в основном в районе Файв Пойнтс, они решили встретиться в кафе напротив Центрального вокзала. Там их никто не знал, и среди толп пассажиров группа ирландцев и итальянцев, увлеченных разговором, не привлекла бы никакого внимания. Разве что тот факт, что настоящее имя Шиана было Джорджио Салваччи и лишь один из четверых членов его банды был ирландцем.

Маччиони слышал о прошлом Салваччи до отъезда из Италии вместе с другими начинающими гангстерами. Репутация Салваччи‑Шиана была безупречной. Несомненно, несмотря на грозность его банды в сравнении с другими гангстерами, Энцио смущало лишь то, что он изменил свое имя. Маччиони тревожило, что у него есть связи с ирландскими бандами города, но особенно беспокоила связь Джорджио с Майклом Тирни.

Слегка улыбнувшись, Шиан покачал головой.

– Уверяю, между нами с Тирни никакой любви.

– Тогда зачем менять имя? – поднял ладонь Маччиони. – Некоторым может показаться, что ты не только любишь ирландцев, но и что отвернулся от своих итальянских братьев.

– Дело совсем не в этом, compagno[4], – отозвался Шиан и объяснил, что он был честолюбивым боксером, но в те времена у итальянского боксера не было никаких шансов. А потом он быстро сообразил, что рэкетирство гораздо перспективнее. – Я понял, что меня так лучше принимают, больше дверей открывают. Но я не перестаю думать о предательстве своих братьев, как ты сказал. Утешаюсь тем, что думаю: если можно продвинуться самому и помочь своим братьям, ведя двойную жизнь, то, возможно, оно того стоит. В итоге в дураках только ирландцы.

Маччиони пристально посмотрел в глаза Джорджио. Раньше он слышал от Брунеры почти то же самое, но ему хотелось услышать это от самого Шиана. Казалось, что его собеседник искренен, но Энцио встревожил один человек из его банды. Это был ирландец Дуги Килкенни, который сильно возмутился объяснением Шиана. Маччиони взглянул на Килкенни.

– Мы услышали историю твоего босса, а теперь что скажешь ты? Ты тоже шиворот‑навыворот, ирландец, притворяющийся итальянцем. Какая же история у тебя?

 

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально

 

[1] Тендерлойн – район на Манхэттене.

 

[2] По Фаренгейту; то есть 36,7 градуса по Цельсию.

 

[3] Таммани‑холл – политическое общество Демократической партии США в Нью‑Йорке, действовавшее с 1790‑х по 1960‑е гг. и контролировавшее выдвижение кандидатов и патронаж в Манхэттене с 1854 по 1934 г.

 

[4] Партнер (итал.).