Георгий Георгиевич Бовт

Есть ли жизнь после Путина

 

Проект «Путин»

 

 

Что будет после Путина

 

От Рюрика до Путина

 

Вокруг идеи написать «единый учебник истории», а на деле – концепцию ее преподавания в школе – было столько страхов, споров и возмущений, что впору было ожидать явления народу «Краткого курса истории ВКП(б). Версия 2.0». А то бедные школьники, мол, не понимали, насмотревшись мракобесно?развлекательных телевизионных ток?шоу и воинственно?невежественных «исторических» сериалов, Сталин – он гений или злодей? Что таки стало с сыном Ивана Грозного, не «фальсифицирует» ли г?н Репин? Кто кого вышиб из Москвы в 1612 году, если и там, и там были наши, а будущий царь Михаил Романов немного околачивался в «польском» лагере? Кто таки основал Древнерусское государство и почему его «мать» – это иностранный город Киев? В общем, каша в головах.

И вот – написали. В силу привычки изучать вопрос по первоисточнику, не доверяя пересказам, пришлось прочесть около 80 страниц. Первый же вопрос – и что, это все, о чем спор?то был? В принципе там, в этой «концепции», если всерьез считать ее концепцией, есть все. Набор дат, фактов, явлений, процессов, имен, который, на мой взгляд, можно считать более чем исчерпывающим для курса истории средней школы. Если ученики усвоят хотя бы такой набор фактов, и даже просто большую часть его, это само по себе станет величайшим достижением в нашей новейшей истории.

Уровень дремучести представлений нынешних школьников по части гуманитарных знаний (о других не берусь судить, но подозреваю, что он такой же) столь чудовищный, что это трудно даже осознать тем, кто просто нормально в свое время учился в нормальной советской школе.

Так, недавно мой школьный приятель, сугубый технарь по образованию и профессии, чуть не набил морду одному «продвинутому» продукту «болонского процесса» в его российском варианте за то, что тот с пеной у рта убеждал его – Вторую мировую войну выиграли американцы.

Это, как выяснилось, не идейная позиция, человек просто не знает элементарных фактов. И это еще вариант «продвинутой осведомленности», потому что для многих, во?первых, совсем не очевидно, на какой стороне и с кем тогда воевали эти самые американцы, да и СССР; во?вторых, полководцами на той войне были и Кутузов с Суворовым. А Хрущев – современник Александра Второго, Ленин – вообще непонятно кто, а варягов (если знакомо само слово) призвали в веке эдак XVIII, не раньше. Потешные примеры ответов школьников из ЕГЭ по истории можно продолжать бесконечно.

Проблема тут, видимо, даже глубже, чем «просто» (уж извините) тотальный развал нашего школьного образования. В большей части современного мира ситуация со средним образованием не лучше, и считающийся стандартным набор знаний одного поколения для подпирающего его поколения следующего, в силу специфики происходящих технологических и информационных процессов, в принципе почти ничего уже не значит. У них – другие книги, фильмы, культурологические артефакты, набор обязательных знаний и фактов, который старшему поколению кажется подчас чудовищным. Само понятие «непременных знаний образованного человека», вернее, считающегося образованным, подвергается кардинальному пересмотру. На мой субъективный взгляд – по принципу редуцирования и упрощенческой деградации. Но сейчас речь даже не об этом.

В принципе, по представленной концепции можно преподавать что угодно и как угодно. И с «православно?патриотических» позиций, и с «либерально?западнических». И поверхностно, и углубленно.

Когда мы учились в советской школе, а потом кончали советские университеты, учебники были еще как «едины». Однако это не мешало и моей школьной учительнице истории, и моему университетскому преподавателю курса истории КПСС так интересно подавать материал, что это побуждало нас не только задумываться, но и читать массу дополнительной литературы (из той, что не была запрещена), докапываться до сути, подлавливая тупую пропаганду на явных несоответствиях.

По сравнению с теми информационными возможностями нынешние – это небо и земля. Найти можно все. Ну а то, что в свое время «десять сталинских ударов» переименовали в десять наступлений Красной армии, принципиального значения не имеет в данном случае. Все всё прекрасно понимали. Кто хотел понять.

В представленной президенту концепции единой линейки учебников (все?таки единого учебника все равно не будет) есть все и на всякий вкус. Если говорить только о вызывающей яростные споры советской истории, то вы найдете там и про коллективизацию, и про ее непомерную цену в виде раскулачивания и репрессий против крестьянства. Включая голод 1932–1933 годов. Есть про индустриализацию, но и про ГУЛАГ. Ничто не помешает вписать толковому учителю «пакт Молотова – Риббентропа» в раздел о «непростой» внешней политике СССР накануне войны. И так далее.

Ну да, есть несколько показавшихся мне, выпускнику советской школы, экзотическими терминов, растиражированных уже СМИ. Замена «татаро?монгольского ига» на вне?этническое «господство Золотой Орды». Вместо Великой Октябрьской социалистической революции будет Великая российская революция, от февраля до октября 1917 года. А приход к власти большевиков, этих альтруистов?фанатиков, стал началом некоего «советского эксперимента». Но эти терминологические изыски, уж извините, не кажутся мне принципиальными для нынешней средней школы – хуже уже не будет.

Как нет трагедии в кажущемся многим чуть ли не кощунственным отсутствии в современной истории фамилий Ходорковского и Березовского при наличии «семибанкирщины». Ничто не препятствует учителю рассказать и об этих персонажах. К тому же в современном мире не учебником единым как информационным источником должен, по идее, питаться школьник. Как говорится в таких случаях, «google it». При желании можно найти любую информацию и любую трактовку любых событий, обсудив это на уроке. Было бы желание. Желания часто нет – вот в этом проблема.

Дремучесть и невежественность превратились в осознанный (если можно так выразиться) выбор миллионов обывателей, в том числе молодых. Им комфортно в своей дремучей среде, удобно жить в рамках средневеково?мракобесных представлений об окружающем мире. Самая прочная стена – это не та, что по земле и в бетоне, а та, что в головах. И она построена. Замордованные нищетой, общественным неуважением и бюрократизмом (который не снился даже в самые тухлые советские годы) учителя – невольные или сознательные строители этой стены. Работающим на две ставки (только так получается довести их зарплату до средней по региону, как повелел президент) часто не до полета мысли и пытливых совместных копаний с учениками в сложных вопросах истории.

В концепции, кстати, поименованы 20 таких вопросов, предполагающие некие дополнительные методические усилия, тем более что там же сказано, что плюрализм оценок должен быть сохранен. Это и распад СССР, и цена реформ Ивана Грозного, Петра Первого, Сталина или Хрущева, и норманнская теория основания Древнерусского государства, и особенности русского крепостничества в отличие от европейского и т. д. Но кто будет во всем этом разбираться, кто захочет тратить время? В конце концов, никто никогда из настоящих учителей не учит по всяким там концепциям. Качество знаний зависит от уровня самого учителя. По истории можно вообще написать любую концепцию и переписывать ее в зависимости от политического режима. Вот только саму историю переписать никогда никому не удавалось.

Школьники в свою очередь не понимают, почему они должны хорошо учиться, в том числе учить историю, почему должны уметь воспринимать разные оценки противоречивых явлений, критически мыслить, а не видеть все в упрощенном черно?белом свете. Они ведь видят, что отнюдь не меритократические принципы двигают людей вверх по социальным лестницам, а нечто другое. Что трудными вопросами заморачиваться не принято, а принято, не вникая в советы компетентных экспертов, искать простые, как дубина, решения.

В условиях торжествующего, в том числе на властно?бюрократическом уровне (рука не поднимается написать «политической элиты»), воинствующего невежества, законодательного идиотизма и неуважения к компетентности, к знаниям, к науке вообще (привет реформе академиков) трудно убедить молодых людей учиться хорошо, пытаться учиться отвечать на некие трудные вопросы. Что по истории, что из современности. Потому что меньше знаешь – крепче спишь. Спокойной всем ночи.

2013 г.

 

Кто не согласен, может отправиться «в эксперты»!

 

«Неужели Медведеву надоело молча смотреть, как топят остатки его президентского наследия, и он решил пойти против самого Путина?» – злорадно подумали было на днях некоторые досужие любители копаться во властных разборках и разводках. И запаслись было попкорном, чтобы смотреть водевильную драму. Премьер довольно критично отозвался о законопроекте, внесенном от имени президента, согласно которому уголовные дела по налоговым преступлениям могут возбуждаться силовиками не только по результатам налоговых расследований. Ведь это одна из считанных оставшихся «в живых» его президентских новаций.

«Навозбуждать?то можно все что угодно, особенно по заказу и за деньги, что происходит часто, когда одна структура борется с другой», – не без резона молвил из небогатой Ярославской области на это Дмитрий Анатольевич. Злопыхатели потирали руки недолго. Попкорн кончился быстро.

Потому как Путин ответил резко и немедля: кто, мол, не согласен, тот может отправиться «в эксперты», как некогда Кудрин, публично возразивший тому же Медведеву по поводу размера военных расходов.

Потому что «есть определенная практика решения вопросов, перед тем как выходить в средства массовой информации». Пресс?секретарь Песков даже вынужден был чуть?чуть смягчить удар: мол, никого персонально не имели в виду.

Означает ли это, что вопрос уже принципиально решен, ведь теперь вряд ли кто?то из чиновников осмелится даже анонимно высказываться против инициативы, напрямую ассоциированной с президентом? Скорее всего, да, публичные дискуссии для политиков, для подавляющего большинства депутатов на эту тему закрыты. И уж, конечно, Дмитрий Анатольевич вряд ли швырнет возмущенно заявление об уходе на стол своему начальнику – трудно вообще представить ситуацию, при которой это могло бы произойти.

Хотя возможны некие отдельные компромиссы, донесенные в виде нашептываний в высочайшее ухо, в каковой форме происходило и продолжает происходить кулуарное «обсуждение» предстоящей очередной пенсионной реформы и ее конкретных очертаний. В процессе такого обсуждения, говорят знающие люди, возможны совершенно удивительные шараханья от одной крайности к другой.

Самое страшное для нынешней власти в ее нынешней конфигурации – это обнажить некую, даже едва заметную трещину в своих рядах, некие разногласия, которыми могут воспользоваться враги, расчленители родины и разводчики вертикали власти, дабы еще больше расшатать нашу суверенную лодку. К тому же не надо забывать славных советских традиций, на которые то и дело теперь принялись ссылаться высшие чиновники. Тогда решение, по сути, считалось принятым, когда о нем публично высказался генсек. Хотя предварительно, кулуарно в том числе, ему можно было вполне даже возражать и с ним спорить (речь о позднем советском времени, конечно), порой в чем?то переубеждая.

Продолжая советские аналогии относительно становящегося все более очевидным экономического курса нынешней власти, можно заметить, что по отношению к частному предпринимательству, к этим пресловутым коммерсантам он становится все более репрессивным, происходит ужесточение фискальной политики, делается усиленная ставка на огосударствление всего и вся, ведущими игроками на рынке в этой части становятся силовики.

Под разговоры об улучшении показателей во всевозможных рейтингах деловой активности пока логика «военного коммунизма» и коллективизации явно побеждает логику НЭПа.

Она, эта логика, проста как палка: раз по результатам медведевских либеральных инициатив за год произошло снижение числа налоговых уголовных дел в шесть раз (с 11–12 тыс. до примерно 2000), значит, бизнес «распоясался», надо усилить пресс ради наполнения бюджета.

Логика та же, что при конфискации (в конечном счете, мне кажется, кончится именно конфискацией, а не временным изъятием) накопительной части пенсии. Как говорится, «нужны Парижу деньги». Надо затыкать дыры в бюджете на фоне стагнирующей экономики. Легче взять эти деньги там, где они есть сейчас, нежели париться и создавать новую прибавочную стоимость. Согласно той же логике усиливается фискальный пресс по отношению к региональным бюджетам. В регионах, словно торфяной пожар, тлеет подспудно настоящая финансовая катастрофа, все более очевидно, что не только повышенные социальные обязательства выполнять не на что (майские указы президента), но и многие другие. Очевидно, по итогам текущего года окажется, что дефицитными будут бюджеты даже тех, кто до сих пор ходил в немногочисленных «регионах?донорах».

Казалось бы, в таких условиях пора бы хоть как?то поощрить предпринимательскую активность, чтобы разогнать затухающую экономику: дать налоговые послабления, способствовать созданию рабочих мест, прежде всего в малом и среднем бизнесе. Вместо этого Министерство труда предлагает выплачивать – из бюджета (!) – 400 тыс. тем, кто уедет из депрессивных моногородов. Таких городов около 400 в стране, там обитает, по разным подсчетам, от 15 до 20 % рабочей силы. Куда им ехать, где эти люди будут работать, откуда возьмутся такие несусветные деньги?

У нас в предприниматели не идут даже из безработных. Доля желающих в России заниматься бизнесом ничтожна по сравнению с другими странами – это от силы сейчас 5–6 % населения. В малом и среднем бизнесе работает 6 млн предприятий, в которых занято более 17 млн человек. Неизвестно, сколько работает в теневом секторе. Но даже все они вместе – это позорно мало для экономики времен ХХI века.

Кроме того, уже в текущем году более полумиллиона индивидуальных предпринимателей закрыли свои фирмы, не выдержав повышения социальных платежей.

Доля малого бизнеса в нашем ВВП менее 22 %. В США, с их немалым числом транснациональных корпораций и крупных компаний, этот показатель доходит до 50 %, в относительно недавно насквозь коммунистическом Китае – уже 62 %, в странах ЕС – 60 %. В Великобритании более 80 % от общего числа фирм составляют небольшие компании, в которых трудятся менее 50 человек. В Италии на малый бизнес приходится 95 % всего национального дохода. Ежегодно в развитых странах не менее ²/₃ новых рабочих мест создается за счет мелкого предпринимательства. Эта сфера бизнеса показывает, как правило, более высокую эффективность капиталовложений. Так, в американском малом бизнесе она почти в 9 раз выше, чем в крупном. В США почти 55 % всех инноваций в последнее время созданы именно в малом бизнесе. В Америке относительно небольшим частным компаниям НАСА скоро отдаст на откуп запуск космических аппаратов, после чего нужда в наших услугах по доставке грузов и людей на МКС силами кораблей модели 50?летней давности попросту отпадет.

У нас силовикам явно хотят в очередной раз дать команду «фас!». Это было бы еще хоть как?то понятно в сравнении с другими странами, где налоговые преступления считаются одними из самых серьезных, если бы не коррумпированность наших силовых структур, запутанность и несправедливость налогового законодательства, неэффективность судебной системы, прежде всего в части защиты прав собственности. Рано или поздно при такой «красногвардейской атаке на капитал» во имя решения текущих бюджетных проблем всякий серьезный частный бизнес в стране просто закончится. Он благополучно издохнет. Останутся одни лишь госкомпании да аффилированные с госструктурами и чиновниками фирмы – соучастники в распиле бюджета.

Собственно, так произошло в свое время в Венесуэле при Чавесе.

В результате, даже выступая в роли одного из ведущих экспортеров нефти, страна оказалась в ситуации полного экономического маразма с разваливающейся инфраструктурой и полупарализованной, до предела коррумпированной экономикой. Когда дело снабжения населения дефицитной туалетной бумагой обсуждает парламент страны, когда церкви указами президента разрешают приобретать – в порядке исключения – дефицитное вино для обряда причастия, когда президент же своими указами повелевает бесплатно, по сути (за 10 % цены), раздавать бытовую технику в магазинах местной ликующей гопоте. Вернее, то, что еще осталось от бытовой техники в стране, где в силу полубезумного валютного регулирования уже практически не стало ни частных импортеров (не на что ввозить), ни частных экспортеров (нечего вывозить).

Во всех случаях, когда под ударами государственных фискальных и прочих репрессий частный бизнес благополучно умирает, неумолимая государственная машина, будучи не способной ни остановиться в нагнетании бюрократического маразма, ни наладить работу огосударствленной и зарегулированной экономики, рано или поздно возьмется и за простых обывателей. И тогда экспроприации будут подвергнуты их собственность, их банковские вклады, начиная с валютных и кончая всеми прочими. До тех пор, пока экспроприировать уже будет практически нечего. До полного экономического коллапса. И тогда строительство современной экономики надо будет начинать сначала. И делать все по?другому.

2013 г.

 

Почему Кремль отпустил Ходорковского

 

В истории освобождения Михаила Ходорковского столько загадок и почти мистических совпадений, что остается пожалеть, что Том Клэнси умер. У него получился бы классный триллер. Там наверняка нашлось бы место описанию не только рассудочных шпионских схем, но и всякой «романтики». В жизни все проще. И даже гибель в день помилования МБХ в автокатастрофе Гаджи Махачева, человека, по депутатскому запросу которого началось первое «дело ЮКОСа», вряд ли подбросит дровишек в костер конспирологии: просто не надо гонять по разделительной со скоростью 150 км в час.

Освобождение Ходорковского, увы, не стало, вопреки утверждению восторженных оптимистов, «победой правозащитного движения в России». Хотя многие правозащитники, а также крупные предприниматели (я бы упомянул и бизнес?омбудсмена Бориса Титова) не раз выступали за освобождение Ходорковского, этот дар преподнесен не им. С точки зрения власти, правозащитники – это не участники равноправного диалога, это лишь деталь декорации такого диалога. А декорация выстроена не для внутреннего потребления. Она обращена лицом на Запад.

При всех возможных негласных договоренностях с Ходорковским, оговоренных разными Николай?Иванычами в штатском, посетившими его в колонии, его освобождение – это сделка именно с Западом.

Пунктов в ней может быть несколько. Самый очевидный и уже всеми описанный – это попытка поправить имидж страны накануне Олимпиады. Я и сам было год назад думал, что Ходорковского освободят накануне Олимпиады, при том что Навального вполне могут посадить после (просто два статусных «политзаключенных» – это слишком для одного режима). Но раскручивание третьего «дела ЮКОСа», нарочитое сужение двух амнистий так, чтобы Ходорковский под них не попал, мою уверенность свели на нет. ВВП опять удивил.

Освобождение Ходорковского, напомнившее многим высылку (только не через Берлин, а через Франкфурт) в феврале 1974 года Солженицына, еще внешне походило на спецоперацию по обмену шпионами. Что любопытно, в День чекиста. Она в результате и может таковой оказаться. И именно отсюда может происходить тот самый «немецкий след» в деле освобождения Ходорковского, который всех несказанно удивил.

Мало кто помнит, что летом 2013 года суд в Штутгарте осудил за шпионаж двух немцев (а может, и не немцев), 20 лет поставлявших в Россию секретную информацию. Они проходили на процессе под именами Андреаса и Хайдрун Аншлаг. Судя по всему, это была классная работа, и Москве удалось получить секретные данные об операции НАТО в Афганистане, развертывании ПРО в Восточной Европе, отношениях между ФРГ и США и т. д. Их «сдало» ФБР в октябре 2011 года, которое, в свою очередь, получило информацию о сети российских разведчиков?нелегалов от предателя?перебежчика Александра Потеева.

Их адвокат Хорст?Дитер Петчке тогда признался, что переговоры об обмене уже ведутся и «он может состояться в любой момент».

По некоторым данным, вопрос поднимался и на личной летней встрече Ангелы Меркель и Владимира Путина, хотя представители обеих сторон это отрицали. Посмотрим, где всплывут вскоре супруги Аншлаг. Если мы вообще об этом, конечно, узнаем.

Это помимо того, что вообще в той или иной мере «немецкий след» можно найти чуть ли не во всех проявлениях российской европейской политики. Похоже, еще чуть ли не с екатерининских времен у наших правителей утвердилось мнение, что кроме немцев в Европе толком разговаривать и договариваться особенно не с кем. Ну, или воевать. Сюжет с Ходорковским в этом смысле – лишь часть многопланового взаимодействия с Германией по множеству других вопросов, от газовых до визовых и украинских. При всем том, какое место занимают права человека в германской политике и роль экс?министра Ганса?Дитриха Геншера в этой истории.

Другой «размен» просматривается в решении администрации Обамы, состоявшемся в минувшую пятницу. Оно ожидалось неделей ранее, но почему?то затянулось. Речь о «списке Магнитского».

По известному закону этот список подлежит ежегодной ревизии (туда могут включаться новые фамилии, а также исключаться имеющиеся), его открытая часть публикуется. Другая часть может быть засекречена администрацией. По информации из конгресса, в том числе от инициаторов закона, еще неделю назад предполагалось, что список будет расширен примерно на 20 фамилий, там должны были фигурировать высокопоставленные чиновники силовых органов. Сенсационным (для конгрессменов) образом этого не произошло. Конечно, не Ходорковский мог быть тому причиной, или, по крайней мере, единственной причиной: сейчас между Москвой и Вашингтоном наметился деликатный диалог по целому ряду направлений, включая Сирию и Иран. Так что не время «кидаться камнями» в стеклянные теплицы друг друга. Просто так совпало.

Еще одно совпадение – визит влиятельнейшего Генри Киссинджера в Москву в самом конце октября. Он встречался с Путиным и главой администрации Сергеем Ивановым. О чем говорили, так никто и не узнал. О том, о сем. Киссинджер – это не фриковый баскетболист Деннис Родман, зачастивший в гости к северокорейскому вождю. Он выполняет самые деликатные просьбы руководства США. А еще он представляет могущественную Kissinger Associates (связанную, в частности, с группами JP Morgan и Goldman Sachs и др.), своего рода часть «мирового правительства». Ее еще называют «масонской ложей» мировой финансовой системы, интересующейся в том числе нефтегазовыми проектами.

Без ее неформального «агремана», говорят, не оформляется большое число сделок мирового масштаба. 12 ноября Николай?Иванычи убедили Ходорковского написать прошение. Чуть позже «Роснефть» подписывает с ExxonMobil очередную порцию значимых соглашений в области нефтедобычи с использованием имеющихся у американцев современных технологий. Опять?таки просто совпадение.

Все эти совпадения говорят как минимум о том, что между Москвой и Западом остаются каналы высокого уровня доверительного взаимодействия, которые не дают нашим отношениям сорваться в безудержную враждебную истерию. И слава богу.

Что теперь делать самому Ходорковскому? Возможно, он связан некоторыми обязательствами: его пресс?конференция в Берлине укрепила такое впечатление. Если да, он будет их выполнять. Путин, выпуская его, в этом был уверен. Как он выразился в отношении допуска Навального на московские выборы – если бы тот представлял опасность для системы, его бы на выборы не пустили. И хотя он потом поправился – мол, правовыми методами – это, пожалуй, квинтэссенция всего, что он наговорил на пресс?конференции за четыре часа.

Ходорковскому теперь нельзя заниматься политической деятельностью, особенно в «стиле Навального»? Да, но Ходорковский уже и так вряд ли вписался бы в нынешнюю полумертвую «политику».

Даже если бы он, в порыве безумия, скажем, принялся финансировать политические партии типа «Яблока», как раньше, то те бы в ужасе прибежали, словно с горящими угольями на руках, на Старую площадь с воплем: «Что нам с этим делать?!» А уж там бы и решали.

Есть ли какие?то обязательства по части «невозбуждения» новых судов против «унаследовавшей» ЮКОС «Роснефти», «неареста» счетов и пр.? Весьма вероятно (о чем, видимо, Ходорковский и написал в своем письме Путину, приложенном к прошению о помиловании), но возможности лично Ходорковского остановить или отозвать уже имеющиеся иски иностранных акционеров ЮКОСа не так велики.

Ряд исков уже удовлетворен, и «унаследовавшей стороне» пришлось раскошелиться. Все?таки тамошняя судебная система не работает просто по свистку, хотя, наверное, некие неформальные «пасы» возможны. Также сегодня юридически «Роснефть» защищена гораздо лучше. Впрочем, «пакт о ненападении» от Ходорковского ей, с нынешним перегруженным портфелем кредитных обязательств, отнюдь не помешает.

То есть Ходорковский не опасен не только политически, но и юридически.

Намного более опасным для нынешнего режима стал бы некий «заговор», санкции против российских компаний и денег. Самый крайний случай – это когда, скажем, в порыве эскалации конфронтации по линии Россия – Запад арестовываются, к примеру, транзитные cчета в каком?нибудь Bank of New York, а это львиная часть долларовых транзакций. Москва чувствует эту угрозу: отсюда усиление курса на «деофшоризацию» экономики. Другое дело, что цена «деофшоризации» во всех ее причудливых и многообразных проявлениях в сегодняшних российских политических условиях может оказаться намного выше для экономики самой России, нежели цена выстраивания нормальных отношений с Западом. Более того, эта «экономическая автаркия» серией «точечных» ударов может эту экономику окончательно добить.

Выход на свободу после десяти лет заключения – это своего рода шок, от которого Ходорковскому еще надо прийти в себя. Он сидел в тюрьме столько же, сколько был богатым. Возможно, третья часть его жизненной драмы – это будет просто частная жизнь ради себя и своих близких. И это как раз было бы самым понятным ее продолжением.

Многие почему?то прочат Ходорковскому благотворительность, особенно в области образования и науки. Возможно, так и будет, хотя у меня есть кое?какие сомнения. Упадок образования, дремучесть мозгов, скудость творческой мысли, непрофессионализм – главная беда современной России. Даже катастрофа. Ходорковский в свое время сделал на этой стезе немало, создав целую сеть просветительских и образовательных проектов. Но эти усилия должны быть масштабными и долгосрочными. Могут пройти десятилетия, прежде чем хоть как?то выправятся мозги и командные посты займут представители поколения не только «не поротого», но и прогрессивно мыслящего.

Вместе с тем многие известные и по?своему яркие выпускники его проектов сегодня находятся в авангарде политического мракобесия. Они не стали «лучами света в темном царстве», оказавшись беспринципными флюгерами?карьеристами. Верховная власть на столь удручающем фоне остается «главным европейцем в России». И предпочитает вести содержательный диалог, вернее решать вопросы, не столько с просвещенной частью российского общества, сколько с генри киссинджерами, ангелами меркель и гансами?дитрихами геншерами. Для прочих – четырехчасовые пресс?конференции в духе сеансов массового гипноза. Впрочем, аудитория, как все, наверное, заметили, того стоит.

2013 г.

 

Что объединяет Ельцина и Путина

 

«Я устал, я ухожу». И еще – «берегите Россию». 15 лет назад царь Борис в последний день ХХ века отрекся в пользу преемника, которого сам же и назначил. В этом смысле последовавшая в 2008 году новая операция «Преемник» оригинальностью не блистала.

Само преемничество не противоречит демократии (как не противоречит ни монархии, ни авторитаризму). Уходящий политик волен поддержать своим авторитетом того, кого считает достойным продолжить его дело. А если авторитета и поддержки общества уже нет, то поддержку окажет сама высокая должность. В России не человек красит должность.

Если бы в какой?нибудь Америке непопулярный президент решил оказать посильную поддержку любимому кандидату, участвуя в его избирательной кампании, то такую «помощь» сочли бы «токсичной» и от нее бы вежливо отказались.

Наверное, если бы ставший непопулярным к концу своего правления Ельцин решил поучаствовать в избирательной кампании какого?либо кандидата в 1999–2000?х годах, то и он мог оказать тому медвежью услугу. В кампании Владимира Путина Ельцин и не участвовал. Однако к тому времени тот уже не только побыл несколько месяцев премьером, но и обрел звание и.о. президента. И вполне успел показать себя как молодой энергичный антипод дряхлеющего и не всегда трезвого «отца русской демократии».

Наделение его политическим весом путем назначения сначала премьером, а потом преемником, в отличие от ситуации 2008 и особенно 2011 годов, когда, по сути, так же происходила передача власти «по договоренности в верхах», никого тогда не смущало. И даже в ходе избирательной кампании, которая на фоне нынешних соответствующих ритуалов выглядела вполне конкурентной, так вопрос не ставился.

То, что в 1999 году ельцинским окружением был сделан выбор в пользу операции «Преемник», вместо того чтобы отдаться на волю непредсказуемого народного волеизъявления, свидетельствовало об одном – о глубочайшем недоверии этому самому волеизъявлению.

Которое разделяет поголовно вся постсоветская элита – с тех пор и поныне: народ дремуч и опасен в своих чувствах по отношению к властям предержащим, и лучше его держать под неусыпным контролем, чем позволять всяческие вольности необузданной самореализации.

В этом плане, собственно, ельцинский преемник довел до логического конца то, что было начато в процессе президентской кампании 1996 года.

Уже тогда правящий класс вынес для себя главный урок, касающийся всеобщих выборов: это слишком опасный инструмент в России, чтобы регулярно так играть с огнем и рисковать, как это было в 1996?м. Ведь все висело если не на волоске, то близко к тому, и если бы не мягкотелое соглашательство Зюганова (за что ему положено теперь, как я полагаю, пожизненное «содержание» в политическом театре), то неизвестно, как бы все повернулось.

Хотя, собственно, как оно могло «не так» повернуться? – невольно задаешься вопросом, наблюдая неизбежный для любой «революции» период консолидации достигнутых результатов, переходящий местами в реакцию.

Нынешний российский парламент – это всего лишь порождение расстрела Белого дома в октябре 1993 года и написанной под впечатлением этого расстрела Конституции. А путинская любовь назначать «технических премьеров» и ценить в этой ипостаси людей, прежде всего, лояльных ему лично, а уже потом все остальное, – это своего рода «фантомные боли» отрезанного от российской государственности раз и навсегда института вице?президента после казусов Янаева и Руцкого.

Ельцинская «семья», выбирая преемника, исходила, во?первых, из намерения обеспечить себе гарантии безопасности и лишь во?вторых – из всего остального.

Не случайно, уходя, Ельцин, по сути, не оставил никакого политического наказа/завещания. Призыв «беречь Россию» можно трактовать как хочешь, это вне политики. И «семья» не прогадала. И намека не было на возможность нарушения этой негласной договоренности. И даже злому демону Березовскому, претендовавшему на то, что именно в его голове и зародился сей план применительно к конкретному и мало кому известному на тот момент полковнику ФСБ, позволили бежать за границу и умереть там почти своей смертью (все же в самоубийстве есть некая принужденность выбора).

Кстати, его партнеру по олигархической медийной клоунаде Гусинскому тоже позволили уехать. Вообще, в отличие от ранних имперских и сталинских времен, нынешний режим куда как менее «кровожаден» в своих нравах, позволяя многим из тех, кто раньше кончил бы на плахе, в подвале Лубянки или в ГУЛАГе, доживать свои дни в приличных заграничных резиденциях.

Конечно, каждая личность накладывает на историю отпечаток.

Ельцин и Путин – очень разные. И если принять за роднящее их свойство недооценку роли институтов (парламента, независимого суда, равенства перед законом), то почти вся остальная «специфика» правления того и другого вполне уложится в то, что называется «особенностями характера».

Плюс жизненный опыт, менталитет – и то и другое отличные у бывшего секретаря обкома КПСС и полковника КГБ?ФСБ, по долгу службы занимавшегося «противодействием» вероятному противнику. Который всегда на Западе.

Чаще всего, когда говорят об отличии Ельцина от Путина, поминают отношение к свободе слова и т. д. Отрицать разность личностного отношения к этому институту невозможно. Но заметим: наступление на прессу, на всевозможные НКО и политические вольности началось ровно тогда, когда само общество перестало воспринимать такие свободы как востребованные и необходимые ему.

Сейчас уже и вовсе непонятно, а был ли такой осознанный запрос (на свободы) изначально.

А если не был, то сколь долго мог устоять любой российский правитель (да и не российский тоже) от соблазна заставить заткнуться всех этих «очернителей», «агентов пятой колонны и госдепа». Надо признать и то, что поступают с ними в нынешней России, по ее собственным историческим меркам и по меркам других авторитарных режимов современности, также по?вегетариански. Как говорилось в одном славном фильме, «мог бы бритвой по горлу – и в колодец».

Ну и, конечно, условия существования страны в 90?х были иные. Трудно сказать, как бы повел себя Путин, окажись он в 90?х на постах много выше, чем управление внешнеэкономических связей питерской мэрии. И ему пришлось бы учитывать прискорбное состояние тогдашней экономики страны и ее золотовалютных ресурсов, пришлось бы маневрировать в условиях раздрая неустоявшейся еще постсоветской элиты (добрая половина которой состояла из «красных директоров»), пришлось бы взаимодействовать с Западом совсем не в духе нынешней стилистики, то есть – во многом уступать.

И наоборот, условный Ельцин эпохи цены на нефть под 150 долларов за баррель, наверное, сильно отличался бы от того, при котором она стоила около 20.

Кстати, мы еще не видели Путина?президента эпохи «баррель за 20». Осмелюсь предположить, что взаимозависимость «чем дешевле нефть, тем меньше склонности к репрессиям» может сработать снова. С поправкой, разумеется, на личность первого лица и на нынешнее состояние элит, характеризующееся их неспособностью к солидарным действиям и самоорганизации автономно от Начальника.

Когда вспоминают добровольный уход Ельцина, то акцентируют внимание именно на добровольности, а не на объективных обстоятельствах отставки. При вековых авторитарных традициях России с ее трона никто добровольно не сходил, досрочный уход, как правило, означал «табакеркой в висок». Хотя Хрущеву удалось умереть в своей постели, а Горбачев даже не был под домашним арестом после отставки и сегодня свободно перемещается по миру.

Но при всем верхушечном характере дворцовых переворотов в России «падению с трона» обычно предшествует и сопутствует потеря авторитета первого лица и в низах общества.

Первый секретарь ЦК Хрущев не зависел от народного волеизъявления, обстановка той поры могла быть официально описана только как «полный одобрям?с». Ельцина ничто не толкало уходить именно в новогоднюю ночь. Горбачев формально мог воспротивиться «беловежскому сговору». Николай Второй мог не подписывать отречение. Однако всякий раз в подобных случаях за спинами «дворцовых заговорщиков» стоит тот самый народ, который безмолвствует (он и в феврале 17?го не безмолвствовал только в Петрограде), но именно по безмолвному отношению которого в какой?то момент русской истории становится необратимо ясно, что тот или иной вроде бы ничем и никем не ограничиваемый и не сковываемый властитель – обречен.

Чисто теоретически можно себе представить, что такое может приключиться даже с Путиным. Который не станет, скажем, вновь баллотироваться в 2018 году. Даже если придворные социологи будут предрекать безоговорочную победу, но при этом в русском воздухе будет разлито вот это вот почти неуловимое извне, но тонко ощущаемое любым знающим свою страну правителем народное – «Надоел!».

Сегодня это далеко не так. И 80?процентные рейтинги одобрения показывают в том числе нынешнее состояние общества, которое себя без Путина не мыслит. Ведь если не он, то кто?

Имеющиеся проблемы обыватели с готовностью объясняют ошибками, а то и заговором окружения (либералов, бездарей, клептократов). В этом смысле Ельцин гениально угадал с преемником: в России даже овладевший в совершенстве всеми «чуровдеевскими» методами электоральных технологий властитель должен уметь прежде всего нравиться людям, даже вопреки экономической реальности, преподносящей трудности. Умение это – почти мистическое, трудно сказать, в чем именно секрет, как вовремя найти те или иные повороты продления магии (Крым в уходящем году стал именно таким неожиданным, но логичным для нынешнего режима поворотом).

Ясно лишь, что нельзя казаться слабым, нерешительным. Нельзя давать понять, что устал, что растерялся. В России от власти нельзя уставать. Этого не прощает ни она, ни безотчетно преданный ей в буквальном смысле народ.

2014 г.

 

Что будет после Путина?

 

Нет, это не вопрос, уходящий в политическую бесконечность, о том, что и кто, мол, будет «после Путина». Это более практический и приземленный вопрос о следующем поколении правящей элиты страны: какой будет она, можно ли угадать уже теперь какие?то ее черты? В каких сферах идет ее формирование? Является ли это неким планомерным процессом?

Впрочем, ответ на последний вопрос, видимо, ясен. Он отрицательный. В стране сейчас нет отлаженных «социальных лифтов» с понятными и одинаковыми для всех правилами карьерного роста наподобие, скажем, тех, что были в Советском Союзе, когда Компартия в том числе играла роль «кузницы кадров». И не только по отношению к собственным членам: она занималась «селекцией» управленцев практически во всех сферах жизни.

Китай, который теперь приводят в пример чаще, чем ставшую враждебной Европу, решает подобные задачи в форме периодической – раз в десять лет – ротации управленческих кадров. Включая, заметим, первое лицо государства. Смена планомерно выращивается, ротация работает даже в отсутствие такого института, как свободные выборы, что для таких обществ оказывается не критичным, если работают другие институты отбора. Вспомним также вековые традиции китайской школы бюрократии.

Впрочем, кажется, у нас слово «ротация» станет скоро иметь четкую антирежимную коннотацию.

На Украине сейчас пошли другим путем – путем люстрации, которая может затронуть до миллиона человек. Опыт близкой нам по менталитету постсоветской страны может оказаться тем актуальнее, что при последовательном проведении объявленной чистки украинское государство может столкнуться с таким дефицитом профессиональных управленцев и специалистов, что придется либо набирать их за границей, либо полностью развалиться как государству.

В этом смысле тоталитарное общество – «проще». До тех пор пока оно наконец не сталкивается с вызовом (внешним или внутренним, цивилизационным), который ему не по силам, оно вполне способно взращивать будущие управленческие элиты. Ну а потом – смотря как пойдет слом системы.

Но пока тоталитаризм не наш случай. Представить себе нынешнюю как бы правящую партию в роли такой «кузницы» затруднительно. «Как бы правящей» – потому что внутри ее не происходит процесса выработки решений, он перенесен в другое место.

Другая ключевая задача любой партии – выработка идейной платформы, нацеленной на определенные слои населения (ее предполагаемый электорат) – подменена «телевизионной публицистикой» в формате ток?шоу либо громкими, сейчас все больше на грани то ли дремучего невежества, то ли реакционного мракобесия, политическими перформансами, называемыми почему?то законодательным процессом.

Электоральная функция данной партии (мобилизация избирателей под свои знамена, рекрутирование и продвижение через институт выборов новых партийных кадров) тоже, по сути, редуцирована. Прежде всего – в силу деформации самого института выборов под давлением так называемого административного ресурса, который сам по себе внепартиен и представляет собой вертикаль власти, вершина которой упирается даже не в аналог советского политбюро ЦК (который был таки коллегиальный орган при всей узости круга этих «коллег»), а в одного?единственного человека.

В некоторых других странах так называемого социалистического содружества (например, в ГДР или Польше) будущая правящая элита страны отчасти сформировалась внутри существовавших там некоммунистических партий. Они хотя и были на побегушках и вторых ролях при своих режимах, однако не опускались до такой потери собственного политического лица и пресмыкательства перед властью, каковое сейчас демонстрирует так называемая думская оппозиция.

Еще пару лет назад казалось, что в своем пусть и подчиненном ЕР формате, не предусматривавшем все же соития с ней в политическом экстазе, они могли бы сыграть подобную роль. Но сегодня их представители, пожалуй, выделяются лишь гипертрофированным непрофессионализмом на грани глупости и стремлением выпрыгнуть буквально из штанов от рвения быть «правее папы Римского» в угадывании будущих зигзагов генеральной линии.

Что касается всевозможных околопартийных молодежных структур, то они, подававшие первоначально (вроде организации «Наши» и прочих им подобных) надежды или страхи – кому как, – что из них вырастут достойные хунвейбины режима, ни этих надежд, ни этих страхов не оправдали, а просто бесславно и бессмысленно сдулись. Уж точно не став никаким «социальным лифтом».

Одновременно кончились и всякие медведевской поры игры в президентские сотни и тысячи так называемых кадровых резервов. Мало того что попадание в списки (некие наивные, но ушлые люди, говорят, пытались даже приторговывать там местами) осуществлялось по непонятным критериям, но и принадлежность к ним утратила, кажется, всякий смысл. Нет, конечно, вполне возможна сегодня ситуация, когда некоего относительно молодого активиста ЕР или «Народного фронта» могут выдернуть куда?нибудь наверх, снабдив должностью. Но это будет скорее исключением из правил, эти правила (вернее, их отсутствие) подтверждающим.

Другой сферой, где могла бы формироваться будущая управленческая элита, могла бы быть бюрократия в широком смысле слова. Особенно если речь об элите технократической.

Казалось бы, заданный курс на «суверенизацию элиты», выливающийся, с одной стороны, в ограничения (подчас унизительные, вроде запретов на выезд за границу), с другой – в неуклонное задабривание в виде опережающего по сравнению с остальной страной повышения материального благополучия, создает определенные предпосылки для формирования будущей элиты.

Однако в заданном курсе явно недостает составляющих. Кнут и пряник важны, но неисчерпывающи. Нужны еще и принципы, общегосударственные (и общественные) ценности, этический кодекс поведения, меритократизм, служение, если угодно, не непосредственному и вышестоящему Самому Большому Начальнику, а стране. Что, собственно, отличает адекватную вызовам современности элиту от замкнутой касты янычаров (у которых, впрочем, с принципами было все по?своему в порядке).

К тому же некоторые ограничения (типа запрета на иностранные активы) не просто сквозят тупым изоляционизмом, но и отсекают от политического процесса тех, кто создает большую часть материального богатства страны, – частный бизнес, который в современных условиях не может не быть глобальным, если только речь не идет о ларечниках.

От политического процесса и, стало быть, от влияния на формирование будущей элиты страны отсечены сейчас и те, кого можно было бы назвать условно интеллектуалами и экспертным (научным) сообществом.

Власть стала подчеркнуто антиинтеллектуальна и даже, кажется, этим бравирует.

При этом экспертное, научное и интеллектуальное сообщества, конечно, сильно деградировали. И в силу собственной невостребованности – не только властью, но и на глазах люмпенизирующимся обществом, где знания не ценятся, ибо обладание ими вовсе не ведет к жизненному успеху.

И в силу деградации образования и наук – технических и гуманитарных особенно. Кого ни спросишь из работодателей в самых разных сферах – все в один голос жалуются на безграмотность и вопиющий непрофессионализм представителей новых поколений.

Что касается представителей ширящегося в последнее время волонтерского движения, а также НКО (можно даже оставить в данном случае в стороне те, что занимают критическую по отношению к власти позицию), то подобную несанкционированную сверху активность стремятся прежде всего нейтрализовать или вовсе запретить. Вместо того чтобы привлечь этих людей, демонстрирующих поведение, достойное настоящей элиты, к общественному строительству.

Им же установлен потолок – заседания в полубессмысленной какой?нибудь Общественной палате. Да и то не всех пускают, фильтруя состав таких организаций даже там, где они ничего не решают.

Впрочем, скоро может стать уже не до терпеливого воспитания элит на будущее.

А надо будет в пожарном порядке решать вопросы поддержания работоспособности инфраструктуры, сохранения хотя бы на каком?то приемлемом уровне системы здравоохранения (падение квалификации врачей называют чудовищным многие представители самой отрасли), поддержания в работоспособности сложных, требующих компетентных решений технологических и общественных систем.

Дойдет до того, что неизбежно предстоящие задачи модернизации экономики и общества будет некому внутри страны не только решать, но и элементарно осознать их актуальность.

Неужто придется, как Петру Первому, завозить для новой модернизации иностранцев, а то и – сообразно усложнившимся задачам современного общества – профессиональных и честных судей, управленцев и даже тех, кто сможет грамотно написать законодательный акт так, чтобы он потом работал? Как?то уж такое «возвращение к истокам» спустя три столетия было бы совсем обидным. Хотя, возможно, к тому времени, когда такой вопрос у нас поставят в повестку дня, пройдет уже не три столетия, а все четыре.

2014 г.

 

Не о чем спорить с Путиным

 

Когда президент Путин оглашал Послание, то по большому счету спорить с ним было не о чем. Все это правильные вещи, и хорошо, чтобы так оно и стало. Однако фраза императора Александра, которому недавно поставили памятник близ Кремля, кажется, витала над залом, собравшим больше тысячи представителей элиты страны.

Почти все меры, изложенные в Послании, хорошо укладываются в теорию «развивающегося государства». Получившая популярность в западной политологии в начале 90?х годов ХХ века, она описывает практику развития, которую предприняли после Второй мировой войны многие страны Африки и Латинской Америки.

Доминирующая роль государства в экономике, опора, как правило, на отечественный сырьевой сектор, на госинституты развития, курс на импортозамещение – все это позволило сделать рывок в экономике, потеснить бедность, решить многие социальные задачи. К примеру, в 1960–1980?е годы такие страны, как Танзания, Кот?д’Ивуар, Гана, были весьма динамично развивающимися. Во многом в эту же схему вписываются и экономики Юго?Восточной Азии, начиная от послевоенной Японии и кончая Китаем, Южной Кореей, Вьетнамом, Таиландом, Тайванем, Индонезией и т. д. Признаки «развивающегося государства» отчетливо видны в Бразилии и ЮАР.

При этом, вопреки распространенному представлению, до определенного момента такие факторы, как коррупция или колоссальный разрыв между самыми богатыми и бедными не оказывали решающего тормозящего воздействия на экономическое развитие по модели «развивающегося государства».

Так, в показывавших до недавнего времени впечатляющие темпы роста Ботсване, Бразилии и ЮАР при этом «коэффициент Джини», статистический показатель степени расслоения общества, оставался одним из самых высоких в мире – 0,63, 0,59 и 0,58 соответственно (для сравнения, в России – 0,41, в США – 0,42, в Скандинавских странах – до 0,3).

Вопрос также в том, какой именно тип коррупции в такой стране (скажем, во второй половине ХIХ века Америка была вполне коррумпированной страной, но это не стало тормозом индустриализации, скорее наоборот). То есть становится ли государство как главный двигатель развития заложником узких групп интересов, принося в жертву им общенациональные цели, или же остается в большой степени «автономным» от таких групп – прежде всего благодаря высокому уровню профессиональной бюрократии, правовой системе и того, что называется «good governance», – качеству госуправления.

В большинстве стран Африки к началу 1990?х годов драйв «развивающегося государства» выдохся.

Многие режимы из авторитарных (что само по себе не есть тормоз для развития в рамках такой модели) превратились в мракобесно?авторитарные, стали заложниками интересов разных кланов, «приближенных к трону», принеся им в жертву интересы общенационального развития. Их элиты, став жертвой неопатримониальной политической системы, не вынесли испытания бесконтрольной властью.

Участь сия не миновала и многие страны Латинской Америки. В этом принципиальная разница межу ними и странами Юго?Восточной Азии, где государственная бюрократия сумела преодолеть во многом такие же соблазны (что не отрицает само существование массовой коррупции, но такой коррупции, которая не стала именно тормозом на пути движения к общенациональным целям развития). Госслужба в «провалившихся» странах превращалась, с одной стороны, в объект патроната дорвавшихся до эксклюзивного влияния на власть узких групп интересов, с другой – в средство наживы для их ставленников на государственных постах.

Вторым важным отличием стала ориентация стран ЮВА после короткого увлечения импортозамещением на экспорт продукции, что диктовало заботу о ее конкурентоспособности, высоком качестве и, стало быть, повышении эффективности производства на основе заимствования передовых западных технологий, корпоративных и юридических практик. Тогда как в «импортозамещающих системах» на фоне деградации способности попавшего под влияние узких групп интересов государства следовать общенациональным стратегическим планам развития эффективность государственных институтов развития и госинвестиций падала, росли внешние долги, коррупция превращалась в непреодолимый тормоз развития.

Упорная ставка на импортозамещение, акцент на защите неэффективных отечественных производителей вели к еще большей неэффективности производства. Тогда как страны, ориентированные на экспорт (ЮВА), успешно привлекали инвестиции в эффективное производство товаров, пользующихся как внешним, так и внутренним спросом.

На фоне разочарования в модели «развивающегося государства» (плюс позже крах СССР и социалистического блока, построенных по такой же модели) начался рост популярности неолиберализма с его тотальной приватизацией, сокращением вмешательства государства в экономику, сокращением социальных обязательств и торжеством «руки рынка». Смотри, как говорится, пример Пиночета в Чили.

Однако после кризиса 2008 года о «реванше» неолиберализма речь уже не идет. Скорее о сочетании отдельных его элементов с методами «развивающегося государства».

В условиях современной экономики, глобализации технологических процессов, расцвета информационных технологий и «экономики знаний» нужна большая гибкость в применении методов госрегулирования и стимулирования роста. За счет частно?государственного партнерства, новых форм стимулирования частных инвестиций в общегосударственных целях (именно частные инвестиции сегодня становятся все более важным источником вложений в будущее даже в странах, которые можно причислить к модели «развивающегося государства») гибкость в применении регламентирующих методов, дабы быстрее подстраиваться под рынок.

Сегодня «развивающееся государство» должно уметь «венчурно» рисковать, быстро учиться, искать новые возможности, продукты, свои ниши и перспективные технологии в глобальной экономике. Уметь смотреть в будущее, улавливая новые тренды. Старые институты развития на это не годятся.

Нужно новое качество законодательства, права и правоприменения, регулирования, новое качество госинститутов и бюрократии. Она сегодня должна «учиться капитализму», как раньше «училась коммунизму».

Время предъявляет новые требования к качеству и российских госинститутов. К компетентности российского правящего класса. К его способности как корпорации в целом противостоять захвату государства и отдельных институтов паразитическими группами интересов в ущерб интересам развития страны.

Есть ли такие качества сегодня у наших госинститутов, у правящего класса? Сможет ли «развивающееся государство» нового типа выработать адекватный ответ на вызовы времени – нельзя же навсегда зависнуть в «черной дыре» неопределенности и некомпетентности, между демократией и меритократией.

Иначе даже правильно сформулированные задачи снова будет «некем взять».

2014 г.

 

Мораль на ощупь

 

В ходе очередной «прямой линии» с Путиным не прозвучало вопросов морально?этического порядка. Ни про нашумевших в соцсетях «пчелок», ни про «Тангейзер», ни про уголовную ответственность за аборты (такой проект уже поступил в Думу, правительство возражений не выставило), ни про запрет фильмов. Про оппозицию (конструктивную) были мимоходом повторены известные тезисы. Про Интернет, прессу, НКО и сопряженные темы – почти ни слова.

Конечно, аудитория «прямой линии» – это прежде всего «страна телевидения», а не Интернета. А на ТВ, за исключением оренбургских «пчелок» в подаче отдельных ток?шоу, об этих сюжетах в последнее время ничего не говорилось.

С другой стороны, нельзя не отметить и мудрость организаторов 4?часового общения с народом. Ведь стоит Начальнику обмолвиться о своем отношении к тому, что у нас проходит по разряду «скреп», как начнутся от воодушевленного желания угодить начальству и предугадать его мысль такие «перегибы на местах», что мало не покажется. Не будет предела буйству охранительной мысли.

Так что сдержанность первого лица по части морализаторства в нынешнее время – это то, что раньше называлось «царь – главный европеец России».

Тем не менее отдельные «неравнодушные представители» общества продолжают, что называется, наугад нащупывать все новые и новые «скрепы». Остальные с большим или меньшим интересом наблюдают, где же то самое дно, на котором этот окрашенный архаикой, выдаваемой за «возврат к истокам», а то и откровенным мракобесием поиск остановится. Поскольку целостной идеологии, цементирующей и направляющей морально?нравственные искания «неравнодушных», нет, то все происходит во многом спонтанно. Как блуждания в темном лесу в сумерках.

При наличии «направляющей идеологии» можно легче предугадать, что такое хорошо, а что такое плохо. А так получается, что на месте еще недавно идейного вакуума выстраивается некая система табу, где ответ на вопрос, почему это сегодня можно, а то?се завтра уже нельзя, звучит примерно так: «потому что».

Вот выложил кто?то показавшийся «непристойным» танец оренбургских подростков в сеть – и пошла волна. Школу танцев закрыли, в аренде отказали, по стране чуть ли не готовятся проверять репертуар всех танцевальных студий. Если бы видео не выложили – ни у кого внутри от возмущения «развратом» бы не щелкнуло. Критериев?то, ориентиров нет никаких (вот и Начальник молчит по этой части, экая незадача). И происходит угадывание, что пристойно, а что антипатриотично и развратно. При этом принцип «лучше перебдеть, чем недобдеть» остается главной в таких случаях путеводной звездой.

Если бы не юбилей Победы, на фильм «Номер 44» тоже могли не обратить внимания. При том что по антиисторической «залипухе», над которой в российских кинозалах ржали бы в голос, катая по полу пивные бутылки, он, видимо, мало чем отличается от без проблем попавшего в наш прокат фильма «Охотники за сокровищами» с Джорджем Клуни, где советские солдаты, мягко говоря, мало соответствуют привычному нам кинообразу. А можно еще вспомнить снятый в аналогичной стилистике живописания ужасов сталинизма фильм Кончаловского «Ближний круг». Правда, он был снят давно, в иное политическое время.

Попытки определить и заставить следовать других принципам «правильной морали» во многом идут, увы, не от искренней веры в провозглашаемые и навязываемые «идеалы» (впрочем, в основном речь о запретах), а от банального и циничного политиканства, от стремления попасть в тренд времени.

В какой?то мере это можно сравнить с провозглашенной нынешними украинскими властями политикой «десоветизации».

Где таковая политика, включая героизацию бандеровщины (то есть пособников нацистов), придумана не столько как реакция на чаяния народных масс, сколько как проявление того же политиканства, попытка выстроить нечто «назло москалям» и для дымовой завесы над коллапсирующей экономикой.

В этом смысле «мораль», а также поиски всяческих врагов – штука незаменимая, в нашей исторической традиции не раз опробованная. Так что мэр славного города Бердска, выступивший против прямых выборов, так как это на руку западным спецслужбам, по нашим временам не идиот, а политически грамотный управленец. Теперь его уволить – вроде как сыграть на руку Госдепу.

Представления о модном политическом тренде у нас формируются подчас в головах людей (которые почему?то по этой части как раз более активны), которые сами своим поведением ему не соответствуют ни сном ни духом. Отчего все это фарисейство выглядит еще более пошло и местами отвратительно.

Возможно, люди типа Мизулиной или Милонова, в силу разных личных обстоятельств и пройденного извилистого жизненного пути, действительно пришли к воззрениям, которые они пропагандируют, искренне. Но таких «пассионариев» в современной российской политической номенклатуре – меньшинство. К остальным вполне применим призыв: вы либо крестик снимите, либо трусы наденьте. Потому?то часто попытки оказаться «в тренде» получаются смешными и нелепыми. Так, посмешил сибирский полпред Рогожкин, когда упомянул пожары в регионе в контексте происков некоей «оппозиции».

С самого начала советской власти и до самого ее конца не прекращались поиски идеала поведения советского человека – строителя коммунизма. Выявлялись и отсеивались «буржуазные пережитки», новая идеология и мораль выстраивались на основе «пролетарского революционного мировоззрения». Идеологические осколки той эпохи и сейчас пытаются как?то приспособить (подчас нелепо) для строительства нового «храма», как пытались некогда разрушившие Рим варвары и их потомки приспособить для своих построек кирпич, мрамор и каменные блоки от растащенных римских сооружений.

Но поскольку единого «архитектурного решения» нет, то получается примерно как в любом садово?огородном поселке, где кошмарный сон архитектора воплощен в стиле «кто в лес, кто по дрова».

В отличие от советской эпохи, дело строительства – вернее, поиска на ощупь – новой морали и нравственности не поручено мощным структурам типа Компартии, комсомола, пионерии и идеологического отдела ЦК КПСС. Те исправно выдавали на?гора готовые ответы на все вопросы текущего времени: кто друг, а кто враг, какая выставка «правильная», а какая диссидентствующая, какие ВИА могут выступать с концертами, а какие нет (с проверкой репертуара, разумеется). Какие фильмы надо прокатывать, а какие запрещать или показывать только в Доме кино для «гнилой интеллигенции». Были даже ответы на вопросы, патриотично ли носить джинсы или длинные волосы (стиляги). Простая и понятная колея жизни и смыслов. Когда фривольные танцы в исполнении гэдээровского «Фридрихштадтпаласа» были предписаны в строго отведенное для этого время – глубоко за полночь на Пасху, чтобы отвлечь молодежь от «тлетворного влияния» церкви.

У нас же теперь все сводится либо к отдельным, подчас шальным, инициативам внезапно прозревших по части морали политиков, либо к спускаемым сверху «проектам», от которых при ближайшем рассмотрении трудно отделаться от ощущения, что они есть не что иное, как циничный «распил» бюджетных денег без стыда, совести и той же морали.

Ни одна из существующих в России партий до сих пор не взяла на себя смелость сформировать целостную идейную платформу на сей счет – причем так, чтобы сами функционеры этой партии подавали личный пример следования ей в своей мирской жизни. Оно и разумно. Иначе мог получиться в исполнении нынешней «политической тусовки» вполне тошнотворный результат.

Церковь отчасти старается выполнять эти функции, однако не во всем справляется. Во многом по причине неготовности к более активной социальной роли – самостоятельной и, главное, независимой от государства – в гражданской жизни. Скажем, у церкви нет программ, близких по масштабу к тем, что делает светский фонд «Подари жизнь» и другие подобные НКО.

В обществе объективно имеется запрос на некие понятные и разделяемые большинством морально?нравственные ориентиры. Усталость от политического цинизма и вранья накапливается.

Хотя она и далека от того, чтобы вызывать открытое возмущение, но выливается в растущее отчуждение людей от политических институтов и рост недоверия к ним. Ко всем, кроме персонально президента.

Формирование новых ориентиров во многом происходит под целенаправленным воздействием вполне управляемых СМИ, но во многом и вопреки им – под влиянием объективных факторов не вполне «человечной» (по идеализированным советским меркам) теперешней жизни, где каждый за себя и против всех. Массовое общественное сознание пока плохо реагирует на попытки ультраконсервативных «пассионариев» настроить его на тоталитарную волну архаики: к примеру, Новосибирский театр, «не так» поставивший оперу Вагнера, ведь не разгромила возмущенная толпа.

К призывам что?то очередное запретить «тлетворное» большинство остается равнодушным, как к уже привычному информационному шуму.

Однако и «прогрессивной либеральной общественности» нынешнее массовое состояние умов, разложи эти умы по полочкам, вряд ли сильно понравится. Оно скорее характерно для традиционалистских обществ, а на фоне упадка образования только полнится все новыми дремучими представлениями о мире и о «прекрасном» в нем. В таких условиях попытки воссоздать некое подобие тоталитарной идеологии могут стать опасными для самих реаниматоров. Потому как неизвестно, куда двинет этот освобожденный Франкенштейн и кого по пути сметет.

Так что на ближайшее время усилия по поиску новых «скреп» будут по?прежнему, скорее всего, носить эпизодический, спорадический, несистемный характер. Найдут опять «не тех пчелок», всколыхнутся на тот или иной эксцесс театрально?выставочно?кинематографической деятельности, да и только. Повозмущаются в соцсетях, в Думе, перетрут на ток?шоу по телевизору, да и забудут.

Потому что – «ну вы же все прекрасно понимаете». Или, как говорят между собой артисты миманса в балете, когда нужно мимикой показать оживленный разговор: «Ну, о чем тут говорить, когда не о чем говорить».

2015 г.

 

Исчезновение президента

 

В чем «прелесть» попыток объяснить или предсказать действия какого?нибудь авторитарного правителя: что ни напишут «предсказатели», имеет совершенно равные шансы оказаться как полной чушью, так и иметь непосредственное отношение к реальности.

А еще у некоторых подобных правителей была такая чудная манера, как «сказываться больным» и наблюдать, когда у кого из приближенных не выдержат нервы и проявится на лице некое подобие радости от предвкушения безвременной утраты отца родного. Так, помнится, любил поступать коварный сирийский диктатор Хафез Асад. Несколько раз он «смертельно заболевал», что приводило к нездоровому оживлению его недругов, которых, разумеется, ждала скорая расправа тотчас после счастливого выздоровления правителя.

Но мы в развитии своей так называемой политической жизни пошли, как всегда, своим путем и, разумеется, по?сусанински ушли дальше всех. Где нас уже никто не поймет, не найдет и не раскусит.

Тем более что карту пути и, главное, возвращения обратно мы для секретности съели по дороге.

У нас окончательно стерлась грань между реальностью виртуальной и всамделишной. Мифы, рождающиеся в головах конспирологов, которые пытаются цепляться – а напрасно, господа, напрасно! – за остатки «реальной реальности», один фантастичнее другого. Они вмиг превращаются в элементы некоей умозрительной конструкции, которую пытаются прилепить к летописи наших временных лет.

Летопись отчаянно сопротивляется, мифология трещит по швам при первом же испытании ее парой?тройкой вопросов из разряда наивного здравого смысла – мол, зачем этому персонажу совершать то?то и то?то, ведь незачем. Но все увлеченно продолжают «лепить горбатого к стене».

Текущая «политология» окончательно превратилась в написание сценариев для фантастических «комиксов про Бэтмена». При том что главные герои комиксов, неуловимо чем?то похожие на реально живущих людей из плоти и крови, скорее всего, наблюдают за всеми этими потугами из Тайной комнаты, временами посмеиваясь в кулачок над очередной версией происходящего, поданной в красной папочке в порядке доклада перед завтраком или заплывом в бассейне.

Конспирологи могут быть совершенно счастливы: можно выдвинуть в качестве рабочей версии любой бред – и он будет правдоподобен, как и другой бред, прямо противоречащий первому. Если где?то кому?то и грезилось создать столь идеальное воплощение Политической Системы Зазеркалья, то вот оно. Макиавелли отдыхает.

Все не то, чем кажется. Все неправда. И в то же время нет ничего, что могло бы помешать любому фантастическому повороту сценария «комикса» стать реальностью уже завтра в виде официального правительственного сообщения.

Надо лишь успевать записывать, чтобы потом живописать в детективном романе. Благо Грэм Грин умер и позавидовать полету фантазии, подсказанной взбесившейся жизнью, уже не сможет.

Чего только в последние дни не понаписали. Что у национального лидера рак (сразу несколько вариантов – чего именно) или инсульт. Что он «блокирован силовиками». Или, напротив, не блокирован, а отправился на роды в клинику Св. Анны, что в кантоне Тичино. Но тогда он не болен, а здоров как бык. Но в Тичино вроде не заметили сил быстрого развертывания ФСО, да и кто там родился? И от кого? Версии путаются. Вариантов вроде два – либо мальчик, либо девочка.

А может, Его просто все настолько достало, что с возгласом «Да провались оно все!» он уехал летать со стерхами, обнимать тигров или гладить косаток?

А что, кстати, с ФСО? Говорят, пошла война не на жизнь, а на смерть: тайные полки службы охраны вступили в неравный бой с превосходящими по численности силами МВД?ФСБ, причем в роли «засадного полка» на стороне первых выступила гвардия самого Рамзана Ахматовича. А убийство Немцова было всего лишь «красной ракетой», сигналом к атаке. Его то ли заказали те, кто хотел «сломать и дожать» (до чего?) Папу, либо «укрофашисты» и их пособники из числа недобитых дудаевцев из Киева по сигналу, разумеется, из Вашингтона. Прознав про все, еще говорят, Сам не только заболел, но и принял ислам. Ну или уехал молиться на Валаам. Или на Афон в подземной вагонетке через второе секретное метро и библиотеку Ивана Грозного.

А тут, шепчут по соцсетям, вроде еще «убивают» бывшего верного телохранителя Золотова, он же нынешний замминистра МВД, метивший на место Колокольцева. Его уже «несколько дней никто не видел», а то ведь он до этого будто каждый божий день прогноз погоды в программе «Время» с Екатериной Андреевой вел. Сие есть косвенное подтверждение заговора и переворота, совершенного якобы «партией крови» против «партии бабла».

Не обошлось и без балета. Нет, не «Лебединое», а «Гамлет». Там тень Настоящего «Игорь Иваныча» явилась в ложу Константину Вадимовичу Ремчукову в образе то ли Будберга, то ли Тимаковой и простонала: «Я пал, пронзенный отравленной стрелой Дворковича, я умираю, верните Мише его 50 «ярдов», снимите их с моей сберкнижки в Сбербанке, и да будет Греф». Кем да будет Греф? Да хоть премьером. А Дмитрий Анатольевич? Его уж нет, он перевел часы на европейское время и в Петербурге выносит мебель из казенной квартиры Зорькина и вносит свою.

И тут в пятницу, 13?го, Сам встречается на виртуальном экране с человеком, похожим на председателя Верховного суда, и говорит вполне членораздельно даже некоторые слова. «Врешь! – кричит клака с галерки фейсбука и второго яруса балкона твиттера. – Не он это, не председатель!» Настоящий председатель седой был еще днями, а этот крашеный. Да и часы на столе Самого, что в кадре, Кадырову были подарены давеча. Аккурат когда Сам на коллегию ФСБ не явился (боже, когда же такое бывало, чтоб на коллегию к своим?то? Али они уже не свои?!), а человек, похожий на Патрушева, провел Совбез на выезде в Пятигорске. Совбез? В Пятигорске? Синонимичном, как известно, Провалу. На выезде? Почему не Сам?

Тут и Рамзан Ахматович вступил со своей партией Верного Служаки – нет?нет, до бедного Йорика ему еще далеко: «Я подчеркиваю, что всю жизнь обязан Владимиру Путину, предан ему как человеку. И это не зависит от того, при должности он или нет!». Это даже не Чайковский и не Шекспир. Это уже полный Вагнер. Но кто тут бедный страдающий король Людвиг?

И вот эта фраза в инстаграме – «при должности он или нет». Она, как бешеная валькирия, уносит нас тревожными вожделенными ожиданиями с электоральной верой в 88 % (где две восьмерки – символ бесконечности, а не рутинная поделка ВЦИОМа) – верой в явление Его народу непосредственно. То ли в Крыму на празднование годовщины Возвращения. То ли в Петербурге, где нашего героя?Бэтмена ждет почему?то непривычный для комиксов главный киргиз. То ли на Васильевском спуске с видом на Большой Москворецкий мост им. Немцова, где фуры уже привезли реквизит и декорации для праздничного концерта в честь того же Возвращения (или там на самом деле спрятались полки андроидов для штурма Кремля?).

Все сжалось во времени и пространстве. Кажется, приближается апофеоз нынешней серии фантастических комиксов: наш Герой появляется одновременно в Крыму, на обеде в Петербурге и на Васильевском спуске вместе с Викой Цыгановой, сжигающей чучело Макаревича.

Конспирологи, конечно, не верят, что такое возможно. У них двоится и троится в глазах от двойников и версий. Они молят Дмитрия Пескова о пощаде: не мучай, Ваше Преосвященство Кардинал виртуальной реальности, растолкуй, мы сошли с ума. Что сие означает? Был ли мальчик? Или хотя бы девочка. Куда несется Русь? Где и кто Папа? Но нет, не дает ответа. Лишь лукаво усмехается в усы. Конкурс на развесистую клюкву продолжается. Этот конкурс и есть самоцель всего.

2015 г.

 

 

Есть ли жизнь после санкций

 

Куда приведут Россию западные санкции

 

Неделю назад один уважаемый мною экономист успокаивал: мол, американские санкции не затронут расчеты по пластиковым картам, тем более обывателей. И вот – с нажатием двух кнопок с надписями Visa и MasterCard – последствия начинающейся экономической войны Запада против России почувствовали на себе держатели примерно полумиллиона карт. Подчеркну – начинающейся.

Ошибкой было бы относиться к этим санкциям с показушной бесшабашностью фигурантов черных списков: мол, нам все равно, счетов нет, в Америку и Европу не собирались, плевать на них. Косвенных, нигде не объявленных последствий для многих людей и всей российской экономики может оказаться больше, чем сейчас можно представить.

Что?то проявится не сразу и неожиданно. Что?то кажется и вовсе невозможным. Как подавляющему большинству казалась невозможной Первая мировая война даже тогда, когда Гаврила уже выстрелил в Фердинанда. Мол, все рассосется. Увы, слишком многое уже не рассосется. И это не столько повод кого?то пугать – к чему это, если все уже произошло, каток покатился под гору, и нам остается лишь наблюдать его разрушительный разбег, – сколько сигнал пристегнуть ремни безопасности. Будет турбулентность.

Экономические санкции – изобретение второй половины ХХ века. Они работают по одному правилу: их введение никогда не останавливало того, против кого они направлены.

И всегда получается так, что бьют вроде как по «тирану и его окружению», а попадают в народ, а «тирану и окружению» – хоть бы хны, только рейтинг растет. Как ни странно, куда более эффективна и продуктивна отмена санкций. Но чтобы их отменить, надо их ввести. До отмены нам далеко.

И не только потому, что президент Путин не отступит (а это так), а еще по двум причинам. Первая – Украина. Там не видно признаков стабилизации. Если так пойдет, до выборов президента (по каким правилам и на основании какой конституции?) в конце мая может и не дойти, зато может дойти до срыва посевной, коллапса остатков экономики, разрухи, активизации протестов, в том числе вооруженных, полной «махновщины», до таких «милых» вопросов, как обеспечение безопасности инфраструктурных и ядерных объектов. Которую обеспечит кто? Мировое сообщество, похоже, еще не свыклось с мыслью, что в центре Европы зреет «Сомали 2.0».

Впрочем, в этом кризисе все запаздывают с осмыслением событий и действуют быстрее, чем думают.

Вторая причина – это лично Путин. Не только «восьмерка» мертва. Запад никогда его не реабилитирует, как и он – Запад. Отношения с «его Россией» никогда не будут прежними. Крым, даже если и проглотят (а пока не хотят), то не забудут – не простят. Если, конечно, не произойдет нескольких вещей:

1) Вторжения инопланетян и сплочения всех землян перед общей угрозой.

2) Если в результате некоей интриги внутри российской правящей элиты (наподобие тандема 2008–2012 годов) будет сделана ставка на «разводку» между двумя «следователями» – добрым и злым. Или же если сам Путин (во что сейчас не верится) тихо?мирно уйдет в 2018 году. До которого сейчас – как до Альфы Центавра. Второй вариант на сегодня имеет такую же вероятность, как и первый.

3) Если события на Украине приобретут такой катастрофический характер, вплоть до угрозы нескольких Чернобылей, что идея навязывания ей спасительного внешнего управления примирит всех. Хуже всего, если восприятие катастрофичности событий на Украине Москвой и Западом вновь – как и сейчас – не совпадет. И тогда кажущийся Путину продиктованный чрезвычайными обстоятельствами ввод войск на основную территорию Украины будет воспринят как эскалация агрессии, требующая чрезвычайных контрмер. С которыми не замедлят, отбросив уже всякую щепетильность.

На мой взгляд, реакцию Запада в виде санкций ошибочно оценивать сугубо в сухих расчетах выгоды?невыгоды.

Они есть, особенно у европейцев. Однако и там, не говоря уже об Америке, все больше нарастает тот пресловутый «альтруистический фактор», когда не столько уже учитываются издержки производимых действий, сколько есть готовность платить все большую цену за поставленную политическую цель. В данном случае – противодействие путинской России. Кто, скажем, считал издержки, когда всем тогдашним цивилизованным миром, под причитания интеллектуалов «о нет, это невозможно», вползали в Первую мировую?

Так и сегодня. Когда говорят, что две ведущие платежные системы не рискнут потерять российский рынок потенциальным объемом 100 млн человек, находится возражение: это небольшая цена за поставленную вышеупомянутую цель. И поэтому, в частности, у инициаторов законопроекта о создании собственной платежной системы (до октября), ставящих жесткие условия Visa и MasterCard, может не оказаться этих месяцев, а ответ на ультиматум замкнуть внутренне расчеты на Россию может быть отрицательным уже сейчас.

Мы к этой войне, как и ко многим другим в своей истории, не готовы. Нас извиняет лишь то, что мы и не готовились.

Ровно так же и с резким сокращением (или полным отказом) Европы от российских нефти и газа. С практической точки зрения это дорогостоящая блажь. С точки зрения политического идеализма это плата за достижение поставленной цели. Достижимой при большом желании года за три, а то и быстрее.

Совокупная стоимость афганской и иракской операции для бюджета США в прошлом году составила около $1,5 трлн. Несколько миллиардов долларов в день. Общая стоимость за все годы, по разным оценкам, от $6 трлн до $20 трлн. И никаких особых проблем для американской экономики (если не считать роста госдолга, по которому платить не нынешнему поколению) такого масштаба траты не доставили.

На экономическую войну с путинской Россией, если Вашингтон действительно поставит задачей нанести ей непоправимый ущерб, даже таких сумм не понадобится. Наша экономика критически завязана на внешний мир. В гораздо большей степени, чем СССР, который мог выдержать любые санкции в момент ввода войск в Афганистан в 1979 году, но все равно не выдержал длившееся несколько лет падение цен на нефть, которое можно прогнозировать и в наше время – в случае выхода Ирана на рынок. А Тегеран спешно готовят как раз к отмене санкций – уже в начале апреля.

То, что Путин призвал пока воздержаться от ответных мер в отношении Америки (как и введения виз для украинцев), – это мудрый шаг. Эскалация экономического противостояния в условиях такого неравенства сил губительна для нас.

Сегодня значение России даже на развивающихся рынках намного меньше, чем о том думалось еще пару лет назад. Сам БРИКС вообще померк в последние два года: чудо признано несостоявшимся. Можно долго приводить цифры, показывающие нашу технологическую зависимость от Запада. Скажем, в поставках машин и оборудования, которым не найти замену в Китае. Или о том, как трудно будет переориентировать на Китай нефтегазовый экспорт, что принесет потери в доходах в разы. О том, как критична зависимость от западных комплектующих и технологий, к примеру, в разных областях здравоохранения, что уже ближе обывателю, чем просто машины и оборудование.

Неожиданности с банками могут быть дополнены другими атаками на поражение, в том числе всей финансовой системы. Хорошо еще, что ГЛОНАСС успели запустить. Ответные действия российских властей будут направлены на установление режима жесткой экономии, сокращение социальных программ, ужесточение валютного контроля вплоть до заморозки вкладов – при неблагоприятном развитии событий, когда будут исчерпаны золотовалютные резервы (горизонт – до полутора лет). Помимо прямых последствий (разрушения сложившихся связей, дестабилизации внутреннего рынка во многих сферах) могут быть и непредсказуемые пока косвенные.

По многим вопросам российским компаниям и гражданам придется почувствовать нигде формально не предписанное ухудшение отношений.

Прекращение переговоров, срыв контрактов, отказ от новых проектов в областях, ни в каких санкциях не перечисленных, в том числе в гуманитарных, ограничение поездок и т. д. В этом списке срыв Петербургского экономического форума в мае – одна из мелких неприятностей.

Роль страны?изгоя незавидна для ее лидеров. Но еще более – для ее граждан.

Сложившая на сегодня в России система госуправления и экономического хозяйствования не способна адекватно ответить на подобного масштаба вызовы. Она нуждается в кардинальных безотлагательных переменах, альтернатива которым – экономическая катастрофа. Нам снова нужна перестройка – с учетом ошибок горбачевской. Мобилизационная модель хороша только для войны. Для нормальной мирной жизни она не годится. Мы реально хотим войны?

Последствий для общества от мобилизационной жизни будет много. Маргинализация всякой оппозиции, критика даже коррупции будет приравнена к измене Родине. Дальнейшее ограничение, вплоть до создания жестко огражденного пространства Интернета, мне кажется предрешенным. То есть западные санкции будут контрпродуктивными еще и в том смысле, что они больнее ударят по наиболее продвинутым слоям, ослабляя их перед лицом слоев более дремучих и косных, менее уязвимых ко всяким санкциям, потому что им недоступны блага цивилизации. Эти люди живут без кредиток, гаджетов и путешествий по миру. Условно – примитивным хозяйством со своего огорода.

По многим показателям потребительского рынка мы откатимся на годы назад. И на выходе Запад получит Россию, с которой еще труднее будет иметь дело, чем с нынешней.

Можно, конечно, поставить целью, чтобы никакой России вовсе не стало. Но на пути к этой светлой для кого?то цели есть неизбежный промежуточный этап. Когда страна с полутора тысячей ядерных боеголовок, с другими ядерными объектами и опасными при неправильном обращении объектами инфраструктуры деградирует до состояния хаоса. На Западе с первых дней после распада СССР уверяли, что не хотят сползания России к хаосу и грозящему всему миру неприятностями развалу. И многие, надо сказать, этому верили.

2014 г.

 

Ни пряника, ни морковки

 

Первым в истории объектом экономических санкций стал греческий город Мегара. В 432 году до нашей эры Афины пытались торговой блокадой наказать город за союз со Спартой. То был и первый пример, когда санкции провалились: Спарта начала войну против Афин, отказавшихся отменить эмбарго. С тех пор многие прибегали к санкциям. Обычно тогда, когда надо было чем?то заполнить «дырку» между угрозами и военными действиями.

К санкциям часто прибегают после «холодной войны», демонстрируя, с одной стороны, неэффективность решения международных проблем военным путем в современных условиях, с другой, отсутствие действенных международных механизмов и институтов разрешения таких проблем.

В какой?то мере санкции превратились в жест беспомощности по отношению к противнику.

А еще в популистскую дань современной публичной политике, этой бесконечной ярмарке тщеславия по завоеванию «бонусов» в глазах недалекой публики путем демонстрации понятных ей «фокусов». А именно – «наказания» плохих парней без массового получения гробов на родине.

В начале нынешнего века в книге «Переоценка экономических санкций» Гари Хафбрауэр, Джеффри Скотт, Кимберли Эллиотт и Барбара Эгг проделали титанический труд, попытавшись выявить эффективность санкций в ХХ веке. Насчитали 204 эпизода. С точки зрения достижения заявленных целей эффективность составила незавидные 34 %.

Трактовка «успеха» часто субъективна. Скажем, в США распространена точка зрения, что именно американские санкции против Великобритании и Франции, оккупировавших Суэц в 1956 году, привели к тому, что агрессоры отступили. Бедный Никита Сергеевич ворочается в гробу, поскольку он?то знает, что это произошло сразу после того, как СССР пригрозил войной, вплоть до ядерной.

Когда речь идет об «успешности» санкций, часто срабатывает комплекс мер. Можно ли говорить об успешности санкций против Родезии и ЮАР времен апартеида, если бы не партизанское движение там? Что касается примеров, когда та или иная страна под санкциями оставила оккупированную ею территорию, то есть лишь один пример – и тот неудачный. Речь об Ираке, оккупировавшем Кувейт. К освобождению его подвигли все же не введенные санкции, а примененная военная сила.

Сейчас, когда Москве продолжают угрожать карами, если на Украине «что?то пойдет не так», часто приводят пример Ирана. Мол, после введения особенно жестких санкций Тегеран пошел на уступки по программе ядерного оружия. Иран исключен из международной финансовой системы, под ударом в том числе энергетический сектор, экономика испытывает серьезные трудности. Однако Иран – не Россия по масштабам, в том числе по доле в мировом энергетическом рынке. Санкции против него были одобрены ООН, Москвой тоже. Однако и это не смогло полностью перекрыть поступления от торговли энергоносителями.

Санкции почти открыто игнорирует Китай, который стал крупнейшим торговым партнером Ирана. Они способствовали сплочению нации на антиамериканской платформе. Десятилетие назад Иран зарабатывал $19 млрд в год на экспорте нефти. По оценкам МВФ, в 2012–2013 годах нефтегазовый экспорт принес $104 млрд, прирост за год, когда были введены новые жесткие санкции, составил $23 млрд.

Главное же сомнение в «эффективности» антииранских санкций в другом. А с чего, собственно говоря, на Западе взяли, что Тегеран откажется от ядерной программы, которую нация считает чуть ли не главным достоинством? Иран согласился сесть за стол переговоров. Но их можно вести бесконечно, маневрируя и делая мелкие уступки, а главные договоренности нарушая. Так и будет, уверен. Однако «уступка» Ирана будет подана как победа Запада – особенно в свете ссоры с Москвой, против которой можно использовать расширение экспорта иранских энергоносителей. Но это не имеет отношения к «эффективности» санкций с точки зрения заявленной цели.

Часто говорят о «точечных санкциях» – против авторитарного лидера, его окружения, а не против народа. Однако пока нет ни одного примера, когда такие «точечные санкции» изменили бы поведение таких лидеров.

Руководство таких стран при оскудении ресурсов прибегает в условиях отсутствия демократии к перераспределению оставшегося в свою пользу, ужесточая подавление недовольных. Поэтому санкции, как правило, контрпродуктивны с точки зрения попыток смены режима и даже его смягчения.

Впервые США применили «антиэлитарные» санкции против Чарльза Тейлора в Либерии. Они затронули его и его окружение, отрасли экономики, где имелись интересы правящей верхушки (например, экспорт древесины). Однако если речь идет об экстраполяции подхода в отношении Либерии на Россию, то это свидетельствует лишь о катастрофическом падении уровня «россиеведения» в США. Вот маститый экономист Андерс Ослунд в интервью New York Times советует: «Россию можно выгнать из Крыма с помощью комбинации финансовых санкций и прямолинейной жесткой дипломатии». Если всерьез ставить себе задачей «выгнать Россию из Крыма», то, конечно, можно далеко зайти. И никогда оттуда не выйти.

Тейлора в Либерии свергли. Не санкциями, а вооруженным путем. Потом судили. Но применительно к большой группе даже африканских, ничтожных с точки зрения экономики, стран (ЦАР, Мали, Мавритания, а также Мадагаскар), санкции, хотя и нанесли им большой ущерб, не возымели воздействия в плане смены тамошних режимов.

Что лишний раз подтверждает еще одно правило: санкции не работают в отсутствие целостной стратегии, адресуемой той или иной стране. Санкции могут быть лишь ее частью и тогда могут принести частичный эффект. Но не самоцелью.

Можно добавить: санкции никогда не работают лишь как «кнут», без «пряника» (в английском варианте звучит тоже забавно: «stick and carrot» – «палка и морковка»), без показа того, что оппонент может приобрести, если проявит гибкость. Заметим, что ни «пряника», ни «морковки» сегодня Москве никто не сулит, а кое?кто хотел бы вовсе загнать Путина в угол.

Другой пример провала в том числе «антиэлитарных санкций»: под таковыми со стороны США лет десять пребывал новый премьер Индии Нарендра Моди (по обвинению в кровавых беспорядках в его штате Гуджарат). Но когда стало ясно, что он выиграет выборы, санкции тихо сняли.

Нашел любопытный старый доклад контрольного управления конгресса США с анализом эффективности санкций. Аж 1990?х годов. Вот что пишут: «Санкции могут нанести ущерб экономике, но не могут быть использованы точечно против отдельных групп населения; санкции приносят наибольший эффект, если вводятся на многосторонней основе или в отношении ранее дружественной страны с обширными политическими и экономическими связями; использование жестких санкций может быть контрпродуктивно, если правительство может использовать ситуацию для мобилизации населения против страны, налагающей санкции; санкции более эффективны, когда культура страны?объекта близка культуре страны, налагающей санкции, и, напротив, проваливаются, когда культурные нормы страны?объекта подразумевают усиление сопротивления во имя национального достоинства».

Проблем с санкциями против России, с точки зрения достижимости поставленных США и Западом в целом целей, несколько.

– Начать с того, что наши связи с Америкой в разы слабее, чем с Европой, а культурные различия составляют пропасть. Хотя и с Европой они тоже большие.

– США вряд ли удастся добиться полной международной изоляции Москвы. Речь не только о Китае, но и ЕС.

– Российской экономике может быть нанесен большой ущерб, особенно если речь пойдет о финансовых санкциях, к чему многие в Вашингтоне и призывают. Однако усиление давления Запада может вызвать еще большее усиление поддержки обществом Владимира Путина. Причем на фоне дальнейшего роста антизападничества – в том числе отражающегося в российском законодательстве, где все громче заявляют о себе самые мракобесные силы. Проевропейские силы будут окончательно маргинализованы.

Если же США возьмут курс на удаление Путина путем удушения российской экономики, то рискуют привести к власти такие силы, по сравнению с которыми он покажется ангелом либерализма.

– Чего хотят добиться санкциями? Ухода из Крыма? Но реалистично ли ставить политически недостижимую цель? Не вторжения на Украину? Однако, по мере остывания запальчивости, возникшей от впечатления «коварства» Запада, высокомерно не пожелавшего разговаривать с Москвой о судьбах Украины, ясно, что ни Донбасс, ни тем более весь юго?восток России не только не нужны, но и экономически не по зубам.

Конечно, можно объявить уже введенные санкции «успешными» (Путин же не вторгся) и успокоиться. Добиться ухода России из Крыма можно, лишь начав войну. Вряд ли кто на такое решится сознательно (другое дело, что нагнетание взаимной истерии может привести к сползанию в войну), ибо после нее уже будет безразлично, кому именно принадлежал Крым, да и вся Украина.

– Какова в целом стратегия США и Запада в отношении Украины, частью которой могут быть, теоретически, санкции, которые тогда бы подавались как имеющие хоть практический смысл? Но реалистичной стратегии на сегодня нет. Есть перетягивание каната на манер дворовой разборки. Есть благие рассуждения о «евроориентации». Но какие это должно повлечь перемены на Украине, какие компромиссы между ее регионами и властными кланами?

Во что обойдется противостояние с Россией и, главное, зачем оно нужно?

Если есть параноидальное восприятие Запада, который якобы спит и видит захват природных богатств России путем оккупации, рядом отечественных политиков, то есть и такое же параноидальное восприятие НАТО, где экспансия на восток стала самоцелью, но не имеет практического смысла в современном мире.

– Стратегия в отношении Украины может быть выработана лишь совместно Россией, США и ЕС. Мне этот вариант – в духе циничной «realpolitik» ХIХ века (когда великие державы продиктовали бы третьей стране условия ее существования, предварительно договорившись о том сами) представлялся безальтернативным еще полгода назад. И вот теперь ровно об этом я прочитал у старика Бжезинского. Рад, что мы с ним сошлись.

Но санкции в этом раскладе лишние.

2014 г.

 

Ничем непобедимая Россия

 

Логика инициаторов ужесточения санкций против России незатейлива. Вслух говорят примерно так: санкции ударят по Путину и его окружению, им станет плохо и убыточно, и они отступят (куда и как – это отдельный вопрос). Не вслух, конечно, подразумевают еще, что санкции ударят по российской экономике в целом – как по политической и деловой элите, так и неизбежно по простым людям. В результате поднимется волна народного гнева, которая сметет ставший совершенно неугодным Западу режим. И станет всем счастье.

Если они всерьез о «народном гневе», то страшно далеки они от этого народа. По поводу элит (этот термин лучше употреблять с приставкой «так называемых»), полагаю, глубина заблуждения не меньше.

Пока по части единения «партии (власти) и народа» картина близка к тому, что раньше называлось всенародной поддержкой.

Чем дальше по пути опасной эскалации и в сторону полномасштабной войны сползает кризис на Украине, тем выше рейтинг российского президента. Это можно считать уникальным случаем в современной политике и совершенно непостижимым для западного менталитета, но после 14 лет, что Путин фактически рулит страной, его популярность находится на самом высоком уровне.

По данным недавнего опроса Gallup (он делался еще до сбитого Boeing), россияне довольны практически всем, о чем обычно спрашивают социологи. То есть не только Путиным, но и правительством Медведева (64 %). Они довольны уровнем личной свободы и состоянием экономики, пусть она и балансирует на грани между стагнацией и спадом. Даже нынешняя изреформированная во все дыры избирательная система, и та видится относительно честной небывалому ранее (почти 40 %) числу граждан. Путин за всего лишь год прибавил 30 % в рейтинге одобрения. Его 83 % – это даже не назарбаевские традиционные «около 90 %». Потому что те 90 % стабильны, а наши 83 % – результат прежних падений, а затем роста, что выглядит более живо и правдоподобно.

Могут ли даже самые жесткие санкции внести раскол в российский правящий класс, а также подорвать поддержку Путина среди простого люда?

Картина, согласно которой часть ущемленной санкциями элиты начинает сначала роптать за спиной вождя, а потом в эту спину вонзает нож, свергая виновника своих убытков, могла сложиться только в рассудочной западной голове, а в режимах, построенных на иной ментальности, работает не всегда. Тому созданы, в частности, в России несколько предпосылок.

1. Всякая политическая оппозиция режиму не только маргинализирована в глазах обывателя, но и пребывает в идейной и организационной беспомощности.
2. Неуклонное упрощение общественно?политической жизни на фоне упадка образования и культуры и даже уровня технократического сознания в последние годы не только привело к примитивизации идейного дискурса (до уровня убогого ток?шоу), но и фактически блокировало всякие источники появления и взросления интеллектуальной элиты, тем более опирающейся на альтернативные провластным идеи и принципы.

Посему никакой «другой», «запасной» или «альтернативной» элиты – ни политической, ни интеллектуальной, ни даже технократической – в сегодняшней России в потенции нет и взяться ей неоткуда. Для этого просто нет адекватных и грамотных, образованных сообразно требованиям времени людских ресурсов.

В связи с этим всякие разговоры о надобности «ротации» элиты, рекрутирования в нее неких новых – светлых умом, душой и помыслами – кадров наивны и хороши лишь для звонкой патриотической публицистики.

Если, конечно, под ротацией не подразумевать приход во власть неких гопников или вдохновленных дугиными и кургинянами воинствующих и невежественных городских сумасшедших.

Но это будет уже не ротация элит, а очередной антиэлитарный переворот, русская культурная революция (в маоистском понимании этого термина), по результатам которой страна еще быстрее покатится в пропасть технологической и цивилизационной деградации.

Нынешний правящий класс, если и не осознает этой своей безальтернативности, то все равно до последнего будет стоять за Путина – из страха не столько перед ним, сколько перед чернью.

На Западе всем этим людям все равно ловить по большому счету нечего, отдельные побеги с нажитым непосильным трудом погоды не сделают.

На создание высокопоставленной фронды нет ни сил, ни смелости, ни мозгов, ни малейшей надежды, что таковую поддержит сколь?либо широкая общественность.

И наконец, главное – режимы, организованные столь централизованным образом, как российский, обладают необычайной способностью мобилизовать и перенаправлять ресурсные и финансовые потоки, даже оскудевающие под ударами санкций, в пользу ограниченного круга лояльных режиму лиц. Этим лицам в значительной степени будут компенсированы потери, которые они понесут на Западе. За счет бюджета, разумеется. На это ресурсов у страны хватит еще надолго.

Опыт других авторитарных стран показывает, что как раз правящая элита от санкций страдает в последнюю очередь.

Вопреки тому, что об этом говорят западные аналитики. В этом смысле западные санкции – всего лишь демонстрация западному же избирателю, живущему в контексте упрощенной подачи картины мира силами массмедиа, собственных намерений «покарать плохого парня» за непослушание. То есть всего лишь одно из появлений популизма, который правит ныне всей мировой политикой.

Вопреки тому, что мы видели, например, в Иране, в России перед лицом санкций и внешнего давления, скорее всего, не возникнет никого нового единения верхов и низов. Между ними по?прежнему будет пропасть. Первые не пойдут ни на какие самопожертвования и самоограничения (скажем, в том, что называется «показное потребление») ради солидарности с народом, вторые будут терпеть традиционное и становящееся все более разительным социальное неравенство как непременную данность русской жизни. Баре и холопы – так всегда было и всегда будет.

А что народ? Для него всегда наготове несколько дежурных блюд. Российский обыватель исторически привык жить в условиях осажденной крепости. Хотя отдельные неурядицы российских олигархов, конечно, будут восприниматься со злорадством, однако давление на режим извне в целом может привести к еще большему сплочению нации против внешней угрозы.

В том же Иране, несмотря на очевидные экономические проблемы, гнев народа вовсе не обратился против правительства (правда, там бывший президент Ахмадинежад ездит на работу на автобусе и вообще ничего себе на этом посту не нажил, но у нас народные требования к властям поскромнее, им мигалки во всех смыслах и проявлениях, по народному разумению, как бы положены). И даже сейчас, после нескольких лет жестких санкций, иранский правящий класс вовсе не спешит капитулировать по самому принципиальному вопросу – своей ядерной программе, – торгуясь и пытаясь сыграть на нарастающих противоречиях между Вашингтоном и Москвой. И народ его в этом поддерживает.

С Россией, как показывают тенденции эволюции ее общественного мнения, может приключиться такая же история. Чем сильнее давление (особенно теперь, в обстановке возмущения сбитым малайзийским Boeing), тем выше рейтинг Путина и тем сильнее антизападные настроения.

На выходе через несколько лет в лице России Европа и Запад в целом могут получить страну, настолько охваченную антиамериканскими и антизападными настроениями, по сравнению с которыми даже Советский Союз покажется милым другом.

При этом массовое обывательское сознание будет и без всякого избыточного пропагандистского нажима хвататься за те версии и трактовки происходящего, которые ему наиболее комфортны и вписываются в уже сложившуюся картину мира, когда все против нас.

Столь же недальновидна и стратегия на удушение и в конечном счете свержение режима Владимира Путина (допускаю, что такая опция видится как реалистичная и желанная в некоторых американских экспертных и политических кругах). Свергнуть его, чтобы на выходе получить что? Бардак в ядерной державе с какими?нибудь фашиствующими гопниками в Кремле, по сравнению с чем даже нынешний украинский раздрай покажется скучнейшим а?ля немецким орднунгом.

Конечно, прямые аналогии с Ираком или Ливией в российском случае вряд ли уместны, однако стоит обратить внимание, как свержение там авторитарных лидеров на фоне выжженной политической поляны и отсутствия сколь?нибудь развитой демократической культуры привело к коллапсу обоих государств. Югославия же – это то исключение, которое подтверждает правило: осколки этой страны были просто интегрированы в общее европейское пространство, хотя и с немалым трудом. России такая перспектива в любом случае не грозит.

Альтернатива всей этой политической истерике одна: вместо тупого ужесточения санкций и игры на удушение российского режима (без внятной стратегии выхода в будущем из такого противостояния) надо срочно искать компромисс по украинскому вопросу, признав, что России и ее интересам там не может быть отведена роль стороны, загнанной в угол и потерпевшей унизительное поражение. С этой ролью ей невозможно будет смириться.

2014 г.

 

Ремни мобилизации

 

Если бы за окончание украинского кошмара можно было расплатиться пожизненным лишением гурманов итальянской моцареллы, финского плавленого сыра и прочих хамонов, то оно бы и слава богу. Но дело в том, что мы все еще находимся в начале большого пути.

Между пропажей пармезана и войной еще много, разумеется, промежуточных ходов. Даст бог, не все будут сделаны.

Однако то, что Москва начала отвечать на санкции контрмерами (а сколько можно было, в конце концов, не отвечать, ограничиваясь заявлениями МИДа?), свидетельствует лишь об ухудшении ситуации. Никакого конструктивного диалога по всколыхнувшей вдруг всех проблеме «демократической Украины» нет, рушатся даже те связи, которые работали еще недавно.

Куда в этих условиях пойдет «мобилизационное» развитие нашей экономики, общества и политической системы?

В экономике одной из реакций на продовольственное эмбарго стало обещание властями льготных кредитов и прочих поощрений аграриям. Это шаг мысли, но пока не дела в правильном направлении. Впрочем, подобные обещания уже были, но и поныне ставка по кредитам сельхозпроизводителям порой превышает 20–21 %.

Россельхозбанк, который мог бы выступить агентом «обновления русского села назло врагам», сам попал в непростую ситуацию из?за санкций и может попросить помощи ЦБ. В идеале комплекс аграрных санкционных мер должен бы идти в пакете с мерами по развитию нашего аграрного сектора. Что?то типа советского НЭПа или рузвельтовской программы ААА (не в смысле раздачи дотаций, а в смысле комплексного подхода) или столыпинских реформ (а что, не так уж плох был тогда «реакционный режим»).

Начиная с льготных кредитов и налоговых послаблений и кончая преодолением засилья бюрократического маразма регуляций и либерализацией земельного законодательства вплоть до бесплатной раздачи земли всем желающим под полезные экономике цели. Увы, у нас привыкли управлять одними запретами. Кстати, вводя эмбарго, никто не позаботился о защите отечественного бизнеса, от него страдающего.

Импортеры – не враги, не иностранные агенты, а рабочие места и налоги. Им сейчас рушат, разворачивая на границе фуры, уже оплаченные контракты. Ни ЕС, ни США, вводя санкции против России, так против своих компаний не поступали.

Ясно, что никакого «нового НЭПа», поощрения предпринимательства, прежде всего малого и среднего, не будет. Будет исторически привычная нам модель: усиление государства, подавление «разговорчиков в строю», начиная с ограничений Интернета и кончая запретами в духе «больше трех не собираться». Когда думцы вернутся с каникул, мы увидим новый выплеск задумок в разбросе от дурных экзотических до продуманных мракобесных. Такими темпами года через два мы будем вспоминать жизнь в 2013 году, примерно как вспоминали в 1917?м 1913?й – как бытие в другой стране.

Логика санкций по типу «око за око» рано или поздно может привести к сползанию к такой же «махаловке» уже в области военной. Если и там истерия и политическая шизофрения будут так же бодро подогревать атмосферу, то любая случайность может стать поводом к большой войне.

Особенно если серия экономических боев к тому времени обнаружит, что терять нам уже особенно и нечего. Наступит момент, когда, по меткому недавнему замечанию российского президента, «на миру и смерть красна». Кое?какие искры по военной части уже проскочили.

Так, США недавно обвинили Россию в нарушении одного из важнейших соглашений в области контроля за вооружениями – в тайных испытаниях крылатых ракет. Испытания были и раньше, но американцы на них внимания не обращали, а тут Обама сам позвонил по этому поводу Путину. Это новая постановка акцентов.

Или вот в Черное море зашел американский ракетный крейсер «Велла Галф». Не авианосец, конечно, он и раньше туда заходил, но находящиеся на его борту крылатые ракеты «Томагавк» и система ПРО «Иджис» придают в нынешней ситуации этому визиту недоброй воли тоже новое звучание. А еще в Баренцевом море обнаружилась американская подлодка. «Контакт» с ней, сообщают военные, продолжался 27 минуты. А затем она уплыла.

Если Запад так возбуждается по поводу 12 тыс. российских военных близ украинской границы, то и Москва может не так адекватно, как ранее, воспринять визит ракетного крейсера. По Конвенции Монтрё, военные корабли нечерноморских государств могут оставаться в Черном море не более 21 дня. «Велла Галф» должен убыть к 28 августу. А если нет? Каковы ответные ходы? Барражирование российских ядерных подлодок вблизи территориальных вод США? Вызывающие полеты наших истребителей над американскими кораблями? А если те в ответ «нечаянно» собьют какой?нибудь, как сбили, тоже якобы с перепугу, иранский пассажирский А300 в Персидском заливе в 1988 году? Также не вполне понятно, во что может перерасти «полицейская миссия» (если начнется) вооруженных сил ЕС по обеспечению доступа к месту падения малайзийского Boeing.

До последнего времени казалось, что между Россией и США хотя бы в военной области есть контакты, которые помогут предотвратить «случайный» запуск войны. Однако теперь, когда уже и высшие военные чины России под санкциями, а страну и ее лидера призывают третировать как «парию мировой политики», эта уверенность слабеет.

Ситуация может оказаться хуже, чем во время Карибского кризиса, – еще более непредсказуемой, окрашенной эмоциональным поведением сторон.

Еще одна сфера непредсказуемости – эволюция самого российского общества. Эмоционально, да и умом понятно, когда большинство населения поддерживает ответные санкции против Запада, – нельзя же все время «подставлять другую щеку».

Однако общенациональная мобилизация и переход к «гибридной» войне против всего западного мира требуют неких иных усилий и действий, нежели просто ответы на вопросы социологов. Требуют иного состояния общества. Иной степени сплоченности, солидарности (в том числе элиты и низов) и идеологической заряженности. Самого по себе патриотического угара мало.

Нынешняя авторитарная модель управления страной, при всех ее очевидных заслугах (не обсуждаем тут сравнительную эффективность альтернативных путей развития после 2000 года) в преодолении центробежных тенденций 90?х годов, уже не вполне годится для общества повышенной мобилизации. Один из вариантов – это когда авторитаризм сменяется тоталитаризмом. Безоценочно к идейному наполнению, а как формой организации работы государственных и общественных институтов.

Вице?премьер Рогозин призвал нас всех сейчас «подставить плечо» Владимиру Путину, которому трудно. Кто станут эти люди и структуры? «Народный фронт»? Пока в рядах «Единой России» родилась инициатива следить, как ритейлеры соблюдают продовольственное эмбарго. Можно надеяться, что контроль пройдет без погромов провинившихся магазинов (разве ранее закупленное запрещено к продаже?).

Но и такой кампанейщины мало. Кто организационно выступит ведущей силой мобилизационного режима? На сегодня ни одна из партийных структур, включая ЕР и НФ, в силу своего внутреннего цинизма и бюрократии в такой роли выступить не смогут. Те еще союзнички.

За Сталиным и его мобилизацией была Компартия. Несмотря на весь свой антидемократический организационный «принцип демократического централизма», это была структура в том числе коллегиальной выработки решений. В ней были элементы не демократии, но хотя бы обсуждения, создания чувства сопричастности низов к государственным решениям. Нынешняя общественно?политическая структура общества – атомарна. Она изобилует фантомными структурами, никакого влияния на ход событий не оказывающими (даже видимости нет). Все решает известно кто.

С другой стороны, и государственная бюрократия не выказывает чудес эффективности. Прежде всего из?за коррупции. Такая коррупция не совместима ни с какой мобилизацией: тут, случись худшее, мы окажемся в гораздо более уязвимой ситуации, чем в годы Первой мировой войны.

Приводными ремнями мобилизации могли бы стать либо идея (коммунизм, справедливость, возрождение нации), либо закон (внесословное равенство всех перед ним, наличие понятных и принимаемых всеми общих правилам). Нет ни того, ни другого.

Кремль пытается превратить бюрократию, прежде всего силовую, в некую преторианскую касту, отдаленно напоминающую КПСС. Однако эти действия внутренне противоречивы. С одной стороны, против бюрократов и силовиков вводят все новые запреты и ограничения, порой унизительные (вроде запрета отдыхать с семьей там, где хочется), в попытках добиться в условиях идейного вакуума подобия «суверенизации элиты». Это не может не вызывать внутреннего недовольства, хотя оно ни в какую фронду и не выливается.

С другой – бюрократию пытаются задобрить все более щедрой финансовой поддержкой. На фоне явно проступающих экономических трудностей эти меры по повышению доходов бюрократии не имеют прецедентов в мире и уж точно не будут способствовать мобилизационному сплочению общества. Даже если такой ценой удастся купить лояльность этой категории населения, то можно ли превратить эту лояльность в эффективный мобилизационный ресурс?

Альтернатива такому ресурсу (бюрократии как квазипартии) в реальности одна. Это появление на российской сцене людей типа тех, что сражаются сейчас за смутные идеалы (так они выглядят в глазах обывателей) «русской весны» в Донбассе. И тогда возникает развилка. Либо Путин обуздает, если надо, выхолостит или даже возглавит эти силы. Либо он превратится в «доброго дедушку Гинденбурга».

В обоих случаях через несколько лет мы окажемся уже в другой стране. Перед лицом таких перемен лучше всем – и Москве, и Брюсселю, и даже Вашингтону – как?то договориться по Украине. И хрен с ним, с пармезаном.

2014 г.

 

Есть ли жизнь после санкций

 

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по?своему», – писал Толстой в начале своего романа, который, возможно, еще постигнет судьба новосибирского «Тангейзера», но мы не об этом.

Каждая страна, подпавшая под санкции, тоже «несчастлива по?своему». Посмотрим на Иран. Возможно, его опыт в чем?то нам пригодится.

Иран живет под американскими санкциями с 1980?х годов, в наиболее жестком виде они были наложены с 2012 года, когда был резко ограничен экспорт иранской нефти, страну отрезали от мировой финансовой системы.

Санкции, наложенные на Россию, жалкое подобие антииранских.

Иранской экономике нанесен существенный ущерб. Уже в 2013 году падение ВВП составило 5 %, в 2014?м – рост на 1 % (данные доклада Исследовательского управления конгресса США). Иранская экономика была бы на 15–20 % больше, если бы не санкции последних лет. Безработица составляет от 13 до 20 % (по разным источникам), инфляция в марте достигла 25 %. Падение производства автомобилей упало за два года с 1,6 млн штук на 40 %. Экспорт нефти сократился с 2,5 млн баррелей в сутки в 2011 году (общая добыча была 4 млн) до 1,1 млн в прошлом (из добываемых 2,6–2,8 млн). Ее прекратил покупать ЕС (закупавший 600 тыс. баррелей в сутки).

Индия и Китай, на которые мы так рассчитываем, также сократили закупки иранской нефти на треть. Хотя КНР остается крупнейшим покупателем иранской нефти, она сотрудничает с США в части ограничения доступа Тегерана к конвертируемой валюте. На этот счет США ввели отдельные санкции 6 февраля 2013 года, предписывающие платить Ирану за нефть в основном в его же валюте (вопреки распространенным у нас представлениям, продавать нефть за нацвалюту – это в данном случае наказание).

Иран может получать за нефть в валюте не более $700 млн в месяц плюс $65 млн целевым назначением для оплаты обучения иранцев за границей. Китай предпочитает расплачиваться с Ираном товарами – одеждой или продукцией машиностроения (например, вагонами для метро). Те китайские фирмы, которые заключили контракты с иранцами в области энергетики, передали их местным компаниям на субподряд либо не ведут работ. Американцы сделали исключение для газодобывающих проектов Ирана. Например, для разработки месторождения Шах?Дениз на Каспии (где участвует также «ЛУКойл»).

Валютный дефицит привел к жесткому ограничению импорта, начиная от автомобилей и кончая мобильными телефонами. По этим позициям «товаров роскоши» он фактически прекращен. Из 100 млрд золотовалютных резервов Ирана 80 млрд «заморожено» за границей. Доля «плохих» долгов в иранских банках достигает 30 %.

Достигли ли санкции декларированных целей?

В упомянутом докладе конгрессу признается, что точно не достигли в части сокращения влияния Ирана в регионе: он продолжает поддерживать дружественные ему группировки, начиная от «Хезболлы» в Ливане и кончая хуситами в Йемене. Деньгами и оружием. Несмотря на трудности с импортом современных вооружений и продукции двойного назначения (до недавних пор – даже запчастей для гражданской авиации), в стране налажено производство старых образцов. Иран производит ракеты малой и средней дальности, крылатые ракеты, покупая ряд вооружений (например, подлодки) у стран, не подчиняющихся санкциям, таких как КНДР.

Санкции не сказались на режиме.

«Оттепель», якобы наставшая с избранием президента Рухани, весьма относительна. Главное, что Иран, не изменивший политику, которую США называли «поддержкой международного терроризма» (за что были наложены первые санкции), не свернул и ядерную программу. Нынешнее соглашение во многом базируется на его условиях. США пошли на смягчение, чтобы добиться сотрудничества с Ираном в ряде горячих точек региона (в Ираке, Афганистане, Сирии и т. д.), а заодно разыграть «иранскую карту» против Москвы.

Вместо 1,5 тыс. центрифуг по обогащению урана, имевшихся у Ирана несколько лет назад, сегодня есть 19 тыс., из них работают почти 10 тыс. Речь идет о сокращении их числа примерно до 6 тыс., хотя раньше США настаивали на нескольких сотнях. Иран отстоял право на обогащение урана (в «мирных целях») и сохранит все ядерные объекты, включая особо защищенный, хотя обещает их перепрофилировать, отказавшись от производства оружейного плутония. В лучшем случае это очень ограниченные результаты действия санкций.

Это подтверждает другую закономерность. Санкции, как подсчитали в свое время (G.C. Hufbauer, J.J. Schott, K.A. Elliott, B. Oegg, «Economic Sanctions Reconsidered», Washington, 2007), оказываются действенными лишь в трети случаев. Относительно большая эффективность наблюдается тогда, когда они применяются против режимов, где правит некая коллективная хунта. Там можно сыграть на трениях между разными ее фракциями, там режим более чувствителен к ущербу тем или иным институтам (например, военным).

Почти всегда бездейственны санкции против персоналистских режимов. Тамошняя элита «в испуге» сплачивается вокруг вождя, внутриэлитные «измены» невозможны в силу жесткого контроля, происходит сплочение нации вокруг правителя.

В таких странах «вождь» предпочитает отчаянно идти до конца, не имея возможности отступать (некуда, а альтернативных сил, с которыми имело бы смысл о чем?то договориться, нет). Эта закономерность прослеживается даже на примере латиноамериканских стран, которые «под боком» у США и к которым санкции применялись часто (их анализирует Уильям Уолдорф в одном из последних номеров журнала Political Science Quarterly, «Sanctions, Regime Type, and Democratization: Lessons from US – Central American Relations»).

Иранский режим можно отнести если не к персоналистским, то к режимам, где все равно «сплоченность общества» высока (минимум межфракционных трений по ключевым вопросам, как и при любом персоналистском режиме). Она покоится на идейно?религиозной (и антизападной) основе. В этом смысле угроза элитарных «измен» тут тоже минимальна.

Как, скажем, и на Кубе, где санкции оказались бессильны изменить режим. Кстати, еще до Фиделя американские санкции (о которых у нас мало знают) оказались ровно так же бессильны в попытках изменить поведение другого «персоналистского» диктатора – Батисты. Произошла предсказуемая смена одного «вождя» на другого, который для инициаторов санкций (США) оказался еще хуже прежнего.

Иран «после санкций» для Америки тоже во многом окажется «хуже прежнего». С ним придется считаться гораздо больше: США зависят от Тегерана в решении многих региональных проблем.

Еще один урок истории антииранских санкций: санкции легко вводить, но куда труднее – и дольше – отменять. А стране, долго жившей под санкциями, очень трудно реинтегрироваться в систему международных экономических и технологических отношений.

Как быстро Иран вернется на нефтегазовый рынок? Не раньше конца года. Он сразу выльет на рынок тот объем нефти, который сейчас хранит в танкерах, – примерно 30 млн баррелей. Для наращивания нефтедобычи до прежних объемов потребуются большие деньги.

По оценкам США, Иран недополучил за последние годы $60 млрд инвестиций в энергосектор. Сам Тегеран считает, что ему потребуется $130–145 млрд до 2020 года только для того, чтобы предотвратить падение нефтедобычи.

Состояние (технологическое) нашего энергосектора в чем?то схоже с иранским, хотя не столь печально. Ряд специалистов в связи с этим указывает на падение коэффициента извлекаемой нефти в России по сравнению даже с советскими временами до уровня США 1960?х годов.

Сегодня сохранение уровня нефтедобычи иранцами поддерживается во многом за счет газовой отрасли. Газ экспортируется в основном в Турцию и Армению. Комплексная разработка одного лишь нового газового месторождения Южный Парс потребует до $100 млрд. Технологий по производству сжиженного газа у Ирана нет. Это предсказуемая картина: процесс возвращения на международную арену страны, долго пребывавшей в изоляции, дорогостоящий и трудоемкий. А период полной реинтеграции уходит в бесконечность.

Иран достиг некоторых успехов в импортозамещении и диверсификации экономики. Несмотря на зависимость от импорта комплектующих и отсутствие нормального кредитования. Немалую роль в том сыграли сплоченность иранской правящей элиты, ее нацеленность на защиту интересов страны, относительно низкий уровень коррупции и, напротив, высокий уровень реальной (со своей спецификой, разумеется) демократии и «обратной связи» с населением. Что представляет вполне типичную картину для «идеократических» режимов вообще.

За годы санкций выросло производство (в том числе на экспорт) цемента, металлов, удобрений, сельхозпродукции, даже продукции традиционного машиностроения. Ненефтяной экспорт обеспечил в 2014 году две трети поступлений валюты, нужной для критически важного импорта, снизив зависимость от нефти. Во многом «импортозамещение», конечно, свелось к мерам жесткой экономии. А успехи в промпроизводстве не в последнюю очередь объясняются высоким образовательным уровнем рабочей силы и высокой инженерной культурой: Иран на первом месте в мире по доле людей с высшим инженерным образованием. Он избежал упадка науки и образования. Многие иранцы учатся за границей, государство не только не ограничивает такое стремление, но и поощряет по мере сил.

Если санкции против России продлятся и будут усилены, то и наше «возвращение» (оно неизбежно рано или поздно) будет отличаться своей спецификой. У нас уже был опыт такого «возвращения», в начале 1990?х. Это была, конечно, высадка на иную планету. Мы узнали для себя много нового – в технологиях, общественных, экономических и корпоративных практиках и т. д., в чем были дремуче несведущи.

Я уверен, что СССР в свое время убила именно «несовременность» руководства и интеллектуального класса страны. С тех пор все процессы (особенно касающиеся прорывных технологий и науки) лишь ускорились. Так что следующая «высадка» может происходить еще на более дальнюю от нас «планету». Неизвестно, будет ли она пригодна для жизни, к которой мы у себя к тому времени уже привыкнем, пойдя, как водится, «своим путем».

2015 г.

 

Тонкости сыроцида. Об уничтожении санкционных продуктов

 

Жизнь в условиях санкций будет долгой, уже ясно. И она не может не обрастать по ходу собственной внутренней драматургией, предполагающей распределение ролей, а также периодическую «гальванизацию» информационной составляющей новыми поворотами сюжета. Иначе все затухнет, перестанет привлекать внимание, публика переключится на другие темы. Не дай бог, не на те, какие предписаны режиссурой. Показательное уничтожение еды в этом смысле ход, сделанный вовремя и имеющий несколько составляющих.

Это своего рода «многоходовочка», даже если и не осознанная во всех проявлениях.

Примечательно, что до закатки в землю евросыров и всяких хамонов дошло лишь год спустя после введения российского продуктового эмбарго. Это много говорит о качестве принимаемых решений. Вводя запрет, никто не озаботился подробной проработкой вопроса, а что, собственно, делать с запрещенной продукцией, каков порядок ее утилизации или, наоборот, реализации (скажем, в дома престарелых или детские), какова ответственность за нарушения и есть ли она вообще. Все как обычно: сначала принимают закон, потом думают, как выполнять.

С другой стороны, эта «непродуманность» с точки зрения драматургии оказалась кстати. Если бы вывели бульдозеры против йогуртов и сыров в прошлом году, на фоне опасной эскалации конфликта на Украине (примерно в это время случился иловайский котел), это могло вывести противостояние с Западом на еще более истерическую ноту, а так в запасе остался еще ход в игре на ужесточение. Также за год можно было на практике посмотреть, как сработает импортозамещение, сколь критичными станут для нашего продуктового рынка «санкции в стиле селфи». Не просчитывать же все заранее – это не наш стиль.

Посмотрели – вроде голода нет, можно, значит, закрутить гайки еще на пару оборотов.

По некоторым подсчетам, доля «контрабандной» (в кавычках потому, что формально уголовная статья за контрабанду утратила силу еще четыре года назад) продукции на рынке не превышала 10 %. Видимо, теперь сочтено, что от закатывания еды в асфальт или землю сильно хуже уже не будет. Опять же погода позволяет делать неплохие прогнозы на урожай в этом году.

Другим «проявлением» стала фигура нового министра сельского хозяйства Ткачева. Он, безусловно, хотел отличиться своей инициативой (если только ее ему не подсказали сверху, что вполне возможно). Теперь он надолго замазан ассоциацией с уничтожением еды. Это может ему пойти как в сильный плюс, так и в сильный минус. Смотря как разыграть.

Должности «куратора села и АПК» традиционно отводилась важная роль в рамках советской политической парадигмы, которая по?прежнему видится ценной для нынешнего руководства страны: с нее можно как взлететь на политический олимп, так и быть низвергнутым с него. Если Ткачев понадобится для повышения (чего я бы, например, не исключал, повороты сюжета в исполнении Руководителя могут быть самыми неожиданными) или для создания иллюзии такой возможности в иных целях, то про него скажут, что он успешно справился с задачей импортозамещения, вытеснив вражескую вредную еду. Если не понадобится, то скажут, что вместо подъема села увлекся пиаром и политическими спекуляциями.

Реальные результаты работы могут при этом иметь второстепенное значение, поскольку виртуальная реальность у нас главнее всамделишной.

Трактовка решения и действий по уничтожению еды становятся также очередным «тестом на лояльность». Спонтанно выработана и соответствующая генеральная линия (на мой взгляд, не самая оптимальная): эти действия подаются прежде всего как защита российского народа?потребителя от опасных и вредных (вплоть до отравленных) продуктов, поступающих с треклятого Запада по подложным документам.

Мне кажется, гораздо более циничным и действенным ответом тому же Западу, если уж на то пошло и «санкции?селфи» таки ввели, было бы проверять такую продукцию, чтобы затем показательно, под телекамеры, отправлять в Донбасс, в адрес жителей ДНР и ЛНР, а заодно и в Крым. Мол, вы наложили на нас санкции за политику в отношении этих регионов – получите. Но осуществить столь дивную постановку, увы, невозможно в российских условиях. Потому что принимавшие решение об уничтожении еды люди отлично знают: все будет разворовано и перепродано, верить никому нельзя, проверить исполнение столь сложного в выполнении приказа невозможно. Проще все сжечь.

Разумеется, для критиков власти сюжеты с «сыроцидом» не могли не стать поводом для эмоциональных восклицаний по поводу очередного «преступления кровавого режима». Мол, 20 % населения живут ниже черты бедности и голодают, а в это время бульдозеры утюжат пармезан. Кое?где оголодавшее население вообще замечено рыщущим по полигонам в поисках уцелевших остатков еды. Отсюда вывод: подобная политика, дескать, неминуемо приведет к социальному взрыву, оголодавший народ восстанет за хамон и сметет «кровавый режим». Дабы тотчас, обретя свободу, наесться европейской жратвы в три горла.

Глупости все это. Очередная демонстрация неадекватности так называемой оппозиции российским реалиям, ее неумения взять нужную, а не фальшивую «ноту» в формулировании собственной повестки. Подавляющему большинству населения на весь список санкционных продуктов наплевать от первого до последнего пункта. Они никогда не входили в рацион его питания, за исключением зажиточной части населения Москвы, Петербурга и еще, быть может, нескольких крупных городов.

Большинству обывателей не до тонкостей запахов всяких камамберов и бри, хамон успешно заменяется свининой и тушенкой, а макароны по?флотски не требуют посыпания пармезаном.

Овощи и фрукты традиционно занимают малую долю в рационе, кроме тех, что произрастают на любом русском огороде и заготавливаются впрок. Как и рыба, кроме той, что ловится саморучно или зовется селедкой. Сыр он и есть сыр, а колбаса она и есть колбаса. Замена одних (импортных) ингредиентов в одних сортах пройдет незамеченной, а повышение цен на другие никак напрямую в сознании не будет увязано с российским эмбарго. Напротив, это все результат «происков Запада». До пустых полок супермаркетов, как в Венесуэле, нам еще далеко. К тому же, как помнят те, кто застал поздний совок, даже пустые полки советских магазинов не вели ни к каким волнениям.

Социологам хорошо известно: все силы нашего обывателя обычно уходят на то, чтобы приспособиться (или выторговать, заполучить что?то по блату, добиться исключения для себя лично) к тяжелым условиям самому и своей семье, нежели сплачиваться и бороться за улучшение условий жизни и правил для всех.

Что касается тезиса о кощунстве акта уничтожения еды, постулируемого критиками режима, то, во?первых, речь в данном случае идет о «вражеской еде», не присутствующей в ежедневном рационе подавляющего большинства обывателей. Даже если воспринимать сие действо как вандализм, то и он привычен в нашей жизни, как снег или дождь, достаточно посмотреть вокруг или хотя бы на стены вашего лифта в подъезде. В этом есть нечто рудиментарное от торжества варвара над непонятной и оттого «враждебной» цивилизацией.

Во?вторых, сакральное отношение к еде характерно для аграрных обществ, а из этого состояния мы давно вышли. Современное индустриальное общество относится к еде, прямо скажем, наплевательски. И чем оно богаче, тем больше еды выбрасывает. И никто при этом особо проблемами что африканских, что собственных бедных и голодающих не заморачивается.

В новейшее время уничтожение еды – как контрабандной, так и вполне законной – давно стало распространенной практикой.

Достаточно вспомнить рузвельтовский «Новый курс» и «Акт о регулировании сельского хозяйства» (Agricultural Adjustment Act – AAA). Он помимо субсидий фермерам и принудительного сокращения посевных площадей в целях поддержания цен на продовольствие предусматривал уничтожение сотен тысяч гектаров посевов, а также миллионов голов скота. При том что в Америке тогда реально было много голодающих.

По подсчетам британского Института инженеров?механиков (IME), в мире ежегодно по разным причинам уничтожается, гибнет, пропадает, портится и т. д. до половины всего производимого продовольствия. И если в слаборазвитых странах основные потери происходят на стадии производства и транспортировки, то в развитых в среднем просто выбрасывается до 100 кг в год на человека вполне добротной еды.

По данным шведского Института продовольствия и биотехнологий, ежегодные мировые потери еды уже на конечной стадии (когда она куплена и дошла до потребителя) составляют 1,3 млрд тонн. Больше всех транжирят еду в Северной Америке и Океании – 110 кг на человека. Американцы оставляют несъеденной, неоткрытой и непочатой примерно 40 % приобретаемой еды, примерно на $165 млрд. Вторые по расточительности – страны ЕС с 90 кг. В индустриальных странах Азии не доедают 80 кг, в Северной Африке, Западной и Центральной Азии – по 35 кг. Бережливее всего едоки стран Африки, что южнее Сахары: они выбрасывают лишь 5 кг еды в год на человека.

При этом мало где в мире есть программы раздачи именно лишней еды голодающим. Помимо законов рынка (на это нужны дополнительные затраты) речь идет и о том, чтобы не плодить иждивенцев, охочих до бесплатного сыра.

Таковой признан развращающим, для бедных должны работать иные законы, а также благотворительные и государственные социальные организации.

Жесткий закон, направленный против расточительности в продовольственной сфере, принят недавно лишь во Франции. Там супермаркетам запрещено (штраф до €75 тыс.) выбрасывать непроданные продукты, скажем, с истекающим сроком годности. Поэтому ее раздают бесплатно нищим. В школах и университетах предписано разработать свои программы сбережения продовольствия.

Но нам пока не до этого. Возможно, это станет следующим сюжетным поворотом жизни под санкциями, связанным уже, скажем, с нехваткой каких?то основных продуктов питания. Мы ведь не знаем, сколь прописан наперед сценарий этой драмы. И прописан ли он вообще.

2015 г.

 

Сможет ли Россия выбраться из экономического кризиса

 

Сейчас многие сравнивают нынешнюю ситуацию в экономике России с кризисными 2008 или даже 1998 годами. До сравнений с 1991 годом пока не дошло. Но это уж как пойдет.

Первый вице?премьер Игорь Шувалов в Давосе витиевато заметил: «Внешне проявления мы наблюдаем такие, как будто это мягче, чем в 2008–2009 годах. Но это только кажущаяся легкость. …Глубина сложности нашей экономики будет еще зарываться вглубь… Ничего хорошего в существующей ситуации нет, она очень тяжелая».

Вряд ли мы услышим про «очень тяжелую ситуацию» из уст первого лица. Не его роль – преподносить народу неприятные новости. А шуваловых обыватель не слушает (опроси людей на улице, кто такой И.И. Шувалов, – не наберете даже в Москве и половины знающих его и его должность). В восприятии действительности обыватель опирается на ощущения, почерпнутые на работе, в магазине и в общении с близкими.

Попробуем сравнить ощущения?2015 с тем, что было раньше.

Если судить по макроэкономическим показателям, 2015 год и 1998 год – это небо и земля. Даже нефть тогда падала ниже $10 (10 декабря 1998?го Brent стоил $9,1), а в 1999 году вернулась к докризисным $15–20. Почти непрерывный рост цен на нефть начался лишь с 2002 года. Как и денежных доходов населения.

Средняя зарплата в 1998 году была чуть выше 1000 руб. (до дефолта это около $170, к январю 1999 года рубль девальвировался в 3,5 раза). В 2014 году она колебалась около 30 тыс. руб. – почти $900 по курсу до ноябрьско?декабрьского обвала. И сейчас в долларовом исчислении мы (в среднем!) богаче, чем в 1999?м. В разы выросли пенсии, которые в 1990?х не всегда платили регулярно. Появились такие вещи, как ипотека и потребительский кредит. Как говорится, «мы стали более лучше одеваться».

Сейчас это многим, правда, не прибавит уверенности в будущем. Поскольку чем выше забираешься, тем больнее падать.

Люди неосмотрительно успели привыкнуть к относительно благополучной жизни. Наверное, это был один из самых «сытых» периодов в нашей истории. Психологически отвыкать будет трудно. А уж возвращение в начало 1990?х и вовсе кажется невозможным кошмаром. Оно не состоится, если нынешний кризис продлится не более года?полутора. Если!

На протяжении последних двух десятилетий шло неуклонное расслоение общества на сверхбогатых и всех остальных. По коэффициенту Джини (где 0 – абсолютное равенство доходов, а 100 – абсолютное неравенство, когда все доходы принадлежат одному человеку) нынешняя Россия, при ВВП в разы меньше американского, по неравенству плотную приблизилась к США (коэффициент, по разным подсчетам, от 43 до 46), занимая по этому показателю места в 9?й десятке стран из 140. Нам еще далеко до Лесото (коэффициент 63), но уже далеко и до Швеции (23) с Германией (27). По другим подсчетам, сегодня 10 % богатейших россиян владеют в 17 раз большей долей национального богатства, чем самые бедные 10 % (в США – менее чем в 15 раз, в ЕС – менее чем в 8).

В этом смысле общество стало менее социально справедливым, чем даже в 1998?м, зато более потенциально конфликтным.

Не значит, что именно политически конфликтным. К тому же возможности для политических акций сильно урезаны законами последних лет, перекрыты многие «предохранительные клапаны», такие как забастовки, оппозиционная партийная деятельность, возможности найти реальную конструктивную альтернативу на выборах, работа в рамках «политических» НКО. Однако глубоко зашитое внутри общества чувство социальной несправедливости на фоне недоверия ко многим государственным институтам (таким, как суды, например) ведет к накапливанию злобы, недоверия к себе подобным, к разрушению моральных и этических норм.

 

 

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально