Лучшие хвостатые сыщики (сборник)

Татьяна Полякова, Галина Романова, Евгения Михайлова, Екатерина Островская, Марина Серова, Полина Голицына, Анна Велес, Нина Садур, Олег Воскресенский, Полина Раевская

Кошки правят миром

Татьяна Полякова

Человек, подаривший ей собаку

Все дело было в розе. Ярко‑красный цветок на заснеженной скамейке привлек мое внимание, когда я шла через парк. Я невольно остановилась, рассматривая его, потом начала оглядываться. В общем‑то ничего особенно необычного в появлении розы не было. Допустим, кто‑то ждал любимую девушку, да так и не дождался. Ушел, а одинокий цветок остался лежать, точно символ чьих‑то несбывшихся надежд.

Я подумала взять его, отнести в тепло, поставить в вазу, хотя, конечно, это было глупо. Цветок успел замерзнуть, а мне самой не до сентиментальных поступков и чьих‑то надежд, но, несмотря на вполне здравые мысли, роза волновала и будоражила фантазию. Я сердито покачала головой и заставила себя пройти мимо. И тут заметила молодую женщину. За последнюю неделю я видела ее уже несколько раз, она неизменно привлекала мое внимание, хотя я и не могла объяснить, почему, хотя… хотя было в ней что‑то, не позволявшее равнодушно пройти мимо. На вид лет двадцати семи, одета в белую норковую шубку с капюшоном, которая не могла скрыть округлившийся животик – женщина была на последнем месяце беременности. Но не это обстоятельство приковывало к ней взгляд, беременных в городе предостаточно. И не ее красота, хоть и была она удивительно красива. Наверное, все дело в ее взгляде, странном взгляде, насмешливо‑спокойном, мудром, точно было ей не двадцать семь, а втрое больше, и еще печальном. Так что облик женщины как нельзя лучше подтверждал известную истину: во многой мудрости много печали.

Увидев ее впервые, я подумала: должно быть, нелегко ей пришлось в этом мире. И сама удивилась своей мысли – несчастной женщина не выглядела. Она улыбалась, а взгляд ее был устремлен куда‑то вдаль, так далеко, что отсюда не увидишь. Она чего‑то ждала, впрочем, это как раз ясно: ждала рождения своего ребенка. И все равно не поддавалось объяснению, почему она так заинтриговала меня, почему будоражила воображение. Женщина шла по аллее, приблизилась к скамье с одинокой розой, села на краешек, огляделась и замерла, точно ожидая кого‑то. Рука в коричневой перчатке коснулась цветка, погладила замерзшие лепестки, женщина вздохнула и закрыла глаза. А я поняла: роза предназначалась ей.

Точно загипнотизированная этой картиной, я устроилась на скамейке метрах в ста от нее, продолжая наблюдать. Минут пятнадцать женщина сидела не двигаясь, рука в перчатке закрывала бутон, теперь незнакомка смотрела себе под ноги, погруженная в свои мысли. Потом она тяжело поднялась и пошла по аллее. Лицо ее было грустным и нежным. И таким удивительно прекрасным показалось мне это лицо, что в груди вдруг защемило и захотелось плакать без всякой причины.

Женщина дошла до конца парка и вновь опустилась на скамью, взглянула на часы и сунула руки в карманы шубки. А минут через пять на аллее появился мужчина в темном полупальто с поднятым воротником – высокий, с хищным лицом и тяжелым взглядом. Он прошел мимо, мельком посмотрел на меня, а я невольно поежилась. Сердце вновь защемило, потому что стало ясно, куда он направляется. Женщина, увидев его, поднялась и пошла ему навстречу. Он обнял ее, и теперь они удалялись от меня, и я видела только их спины. В жесте, которым он обнимал ее, было что‑то неприятное, что‑то до того собственническое, что меня возмутило, и женщина рядом с ним показалась нереально маленькой и трогательной до слез. Они обогнули парк по кругу и вышли к стоянке, мужчина открыл дверцу «Хаммера» и помог женщине сесть в машину, захлопнул дверь, а потом сел на водительское кресло. Машина тронулась, и они уехали.

Но их исчезновение вовсе не избавило меня от мыслей о женщине и ее спутнике. Конечно, странно, что все это так занимало меня, как будто своих забот мало. Я гнала ненужные мысли прочь, но они упорно возвращались. Кто она такая, та женщина? И кто ее спутник? Муж? Любовник?

Ясно, что он богат, если раскатывает на «Хаммере», но я не могла поверить, что женщина с такими глазами способна быть с кем‑то из‑за денег. Тогда почему? Почему типа с суровой физиономией и жестким взглядом она предпочла тому, другому? В том, что другой существует, я не сомневалась. Он и оставил ей розу. Она любит его, а он ее, но они почему‑то не могут быть вместе. «Все дело в мужчине, – подумала я с досадой. – Не зря он так по‑хозяйски ее обнимал. Наверное, это ее муж, она вышла за него, а потом встретила того, другого. Мужа она просто боится, что неудивительно».

Мне стало так горько, точно не она, а я сама страдала в заточении, как птица в клетке, без надежды, без радости…

«Глупости, – буркнула я, злясь на свое разыгравшееся воображение, поднялась со скамьи и направилась в другой конец парка, взглянула на часы. – Через десять минут они должны появиться», – пробормотала я себе под нос. Дурацкая привычка, приобретенная после смерти бабушки. Около трех месяцев я почти ни с кем не разговаривала, зато научилась беседовать с собой. Может, я чокнутая? Наверное.

Я ускорила шаги, боясь пропустить их. Но в тот день они опоздали.

Неторопливо прогуливаясь по аллее, я увидела, как открылась калитка дома напротив, трехэтажного, за высоким забором. Дом больше походил на дворец, впрочем, отсюда его особо не разглядишь, только окна третьего этажа, круглый балкон да крышу. Калитка была кованая, тяжелая. Первой появилась девушка в куртке с капюшоном, вслед за ней вышел мальчик лет трех. Впрочем, я точно знала его возраст: три года и два месяца. Знала и имя ребенка: Максим. Няню он называл Ирой. Они перешли дорогу и оказались в парке, мальчика Ирина взяла за руку, я держалась в стороне, чтобы не привлекать к себе внимания. Быстрым шагом они направились по аллее, я на значительном расстоянии шла за ними. Предосторожность совершенно излишняя, девица ни разу не обернулась.

Обобщая двухнедельные наблюдения, я могла констатировать: к своим обязанностям девушка относилась без особой серьезности. Вот и сейчас – начала болтать по телефону, как только поняла, что из окна дома ее не увидят, малыш плелся рядом, тщетно взывая к ней с каким‑то вопросом. На том конце парка была детская площадка, туда они и направлялись. Площадка большая, с качелями, песочницей, засыпанной снегом, и горкой, возле которой резвилась малышня. Днем здесь всегда многолюдно, мамаши из ближайших домов приводили сюда детишек. Максим сразу же устремился к горке, забрался по обледеневшим ступенькам наверх и лихо скатился вниз. Ирина устроилась на скамейке довольно далеко от горки, на мальчика внимания обращала мало. К ней подсела какая‑то дамочка, судя по всему, ее знакомая, потому что они увлеченно что‑то обсуждали, теперь Ирина сидела к горке спиной. Скатившись раз десять, Максим подбежал к няне, о чем‑то спросил, она кивнула, и он удалился на другой конец площадки, где ребята постарше лепили крепость из снега. Прошел час, все это время Ирина болтала с дамочкой, ни разу не взглянув в сторону мальчика. Я удовлетворенно кивнула. Все как обычно. Няня из нее никудышная. На месте родителей я бы давно ее уволила. Впрочем, те вряд ли догадываются о том, как няня с Максимом проводят время.

Кто‑то из старших толкнул Максима, он упал, поднялся и приготовился реветь, а я, взглянув на скамейку, где сидела Ирина, быстро приблизилась к нему. Отряхнула комбинезон, улыбнулась и сказала:

– Не обращай внимания.

– Он нарочно толкается, – надув губы, произнес малыш. – Вот вырасту, я ему задам.

– Конечно, – кивнула я. – А пока просто держись от него подальше. Ты с кем пришел?

– С няней.

– Беги к ней.

– Нет, я лучше здесь.

– Хочешь, помогу слепить снежную бабу?

– А ты умеешь?

– Конечно. Смотри, как это делается…

Ребятишки помладше присоединились к нам, через полчаса снежная баба была готова.

– В следующий раз принесу морковку, сделаем ей нос и глаза, – пообещала я.

– Здорово, – кивнул Максим. – Ты каждый день сюда приходишь?

– Нет. Иногда. Гуляю здесь с собакой.

– С собакой? А где она? – заинтересовался он.

– Вон там, – ткнула я рукой в сторону аллеи. – Жаль, что тебе нельзя уходить с площадки, я бы вас познакомила.

– Мы быстро, – начал канючить мальчишка.

– Давай как‑нибудь потом.

Я помахала ему рукой и направилась к аллее.

– А как тебя зовут? – спросил вдогонку малыш. Я улыбнулась, сделав вид, что не расслышала.

Ирина все еще болтала с подругой. Я прикинула расстояние до вереницы такси, что замерли у торгового центра. Всего‑то сотня метров, за кустами дорожку почти не видно. Если повезет, я смогу сделать это завтра… Нет, торопиться ни к чему, не стоит рисковать.

Выйдя на аллею, я обернулась. Максим успел забыть про меня и теперь катал на санках какого‑то карапуза. Я поравнялась со скамейкой, где недавно сидела женщина. Роза все еще была там. Оглянувшись, я расстегнула куртку и спрятала цветок на груди, сама толком не зная, зачем это делаю.

На следующий день я пришла в парк раньше обычного и сразу увидела женщину. Она обошла парк по кругу и опустилась на ту же скамью, что и вчера. На сей раз розы не было. Мне показалось, отсутствие цветка ее огорчило. Впрочем, может, я ошибаюсь. Она посидела немного, наблюдая за птицами, затем продолжила свою неспешную прогулку, а минут через пятнадцать появился мужчина и увез ее. Как видно, это ее обычный маршрут. А вчера она ждала своего мужа в другом конце аллеи, потому что не хотела, чтобы он увидел оставленный ей цветок. И тот, другой, знал ее обычный маршрут, вот и оставил розу. Интересно, он был сегодня? Или он появляется время от времени, а вовсе не каждый день?

Видятся они хоть иногда или цветок – единственное, что он рискует себе позволить? Рискует? Наверное, так. У ее спутника очень решительная физиономия, вряд ли он потерпит соперника.

Кто он, тот другой? И почему его любимая живет с тем типом? Он боится его или есть еще что‑то? И она, почему она согласилась с этим? Мужчина с женщиной уже давно уехали, а я все продолжала думать о них.

Хотя было неразумно болтаться здесь, рискуя привлечь ненужное внимание, на следующий день я опять пришла пораньше, чтобы увидеть женщину. Только я оказалась в парке, как она появилась. Сейчас с ней была собака – рыжая такса семенила с важным видом, то и дело оглядываясь на хозяйку. Прислонившись к стволу огромной липы, я наблюдала, как женщина приближается к скамейке, и тут поняла: не я одна слежу за ней. Напротив, метрах в двухстах от меня, мелькнул силуэт мужчины. Мелькнул и исчез, точно растворился в воздухе. Сердце вдруг скакнуло вниз, а я принялась осторожно оглядываться. Куда он делся? Не мог же он, в самом деле, просто исчезнуть… Он где‑то здесь, за кустами, или вон за тем деревом. Взгляд мой вернулся к женщине. Она как раз подошла к скамейке. Такса бросилась вперед, достигла кустов и замерла настороженно.

– Иди сюда, – позвала женщина, и собака нехотя вернулась, то и дело оглядываясь.

Женщина достала из кармана мячик и бросила собаке. Такса неодобрительно тявкнула, но за мячом все‑таки побежала.

– Тебе надо худеть, – смеясь, заметила женщина.

Я осторожно обогнула скамейку по кругу и теперь оказалась за стеной кустов. И не особо удивилась, никого там не обнаружив. А потом почувствовала взгляд – кто‑то из‑за деревьев наблюдал за мной. «Он там, – с сильно бьющимся сердцем решила я. – Можно пройти по тропинке и увидеть его».

Я не шла, а почти бежала, но, поравнявшись с деревьями, никого не увидела, однако ощущение, что некто смотрит мне в затылок, не оставляло. «Где же он?» – в досаде думала я, возвращаясь к аллее.

Рыжая такса бросилась мне под ноги, отчаянно тявкая.

– Привет, – сказала я, наклонилась, собираясь погладить собаку. Пес ловко увернулся.

– Он вредный тип, – с улыбкой заметила женщина, когда я приблизилась.

– А с виду симпатичный, – ответила я.

– Видимость обманчива, – пожала она плечами.

– Сегодня морозно, – желая продолжить разговор, произнесла я. – Наверное, не стоит вам долго сидеть на скамейке.

– Я тепло одета, – вновь пожала плечами женщина.

Мне очень хотелось спросить ее о розе, но я понимала: вопрос прозвучит глупо. То есть я совсем не знала, как нужно его сформулировать. Да и захочет ли она на него отвечать? И я просто сказала:

– Меня зовут Марина. А вас?

– Ольга. А этот рыжий тип – Сашка.

– Сашка? – удивилась я. – По‑моему, не самое подходящее имя для собаки.

– Ага, – кивнула Ольга, как будто сама удивляясь столь необычному имени.

– Вы уже знаете, кто у вас родится? – спросила я, присаживаясь рядом.

Женщина машинально погладила рукой в перчатке свой живот и ответила:

– Девочка.

– А имя придумали?

– Анна.

Женщина улыбнулась. Теперь улыбка была насмешливой, а мне вновь очень захотелось спросить ее о розе, и вновь я не решилась.

– Красивое имя, – кивнула я.

– Да, красивое.

– Когда ваша дочка родится?

– Через несколько дней, ближе к Рождеству. Я вас здесь уже видела. Живете по соседству?

– Да. В тринадцатом доме, – соврала я.

– Учитесь, работаете?

– Учусь. Люблю приходить сюда после занятий.

Собака тявкнула, привлекая наше внимание, и припустила по аллее. Посмотрев в том направлении, я увидела мужчину в полупальто. Он приближался к нам, а я пожалела, что не ушла раньше, испытывая странное беспокойство. Он наклонился, погладил собаку и не спеша подошел к нам.

– Это мой муж, – сказала Ольга, и я вдруг поняла, что все мои вчерашние домыслы гроша ломаного не стоят.

Мужчина кивнул мне, повернулся к жене, и выражение его лица мгновенно изменилось, теперь в нем не было и намека на суровость. Он смотрел на нее с такой любовью, с такой нежностью, что мне стало досадно за свои недавние фантазии. И в ее взгляде, обращенном к нему, была любовь. Любовь, а вовсе не беспокойство и уж тем более не страх.

– Ты не озябла? – спросил он заботливо.

– Нет, – засмеялась она.

– Лучше, если мы немного пройдемся, – мягко добавил он и помог ей встать.

– До свидания, – сказала мне Ольга, взяла мужа под руку, и они направились по аллее. Вдруг она обернулась и заметила, обращаясь ко мне: – В тринадцатом доме бизнес‑центр.

Я покраснела в досаде, но не потому, что так глупо попалась. Просто Ольга была из тех людей, чьим мнением почему‑то дорожишь, а сейчас она вряд ли думала обо мне хорошо.

– Тринадцатый по улице Мира, – громко сказала я. И это было правдой. Вот только болтать об этом не следовало.

Я наблюдала за тем, как они удаляются. Такса метнулась к огромной липе возле фонтана, но супруги, занятые только друг другом, не обратили на собаку внимания, а я напряженно вглядывалась, не особо надеясь увидеть того, другого, но увидела. Мужчина в серой куртке быстрым шагом направился в сторону супермаркета.

Забыв обо всем на свете, я бросилась за ним, на мгновение увидев его в полный рост: куртка с капюшоном, руки в карманах, уверенная походка. Он шагнул на проезжую часть и, ловко лавируя среди машин, перебрался на другую сторону улицы. Я хотела его догнать, но машины пошли сильным потоком, мне пришлось ждать зеленого сигнала светофора, а когда движение замерло, переходить дорогу не было уже никакой необходимости – мужчина исчез. Я досадливо чертыхнулась и все‑таки побежала к торговому центру, бестолково снуя в толпе и высматривая серую куртку, потратив на это минут пятнадцать. Потом взглянула на часы и вернулась в парк.

Они опаздывали. Прошло полчаса, а Ирина с мальчиком так и не появились. Я успела замерзнуть, подумала, не заглянуть ли в кафе выпить чаю, но так и не решилась. Еще минут через двадцать я собралась уходить, поняв, что привычный распорядок дня почему‑то изменился, и очень беспокоясь из‑за этого. И тут калитка дома напротив открылась, на тротуар вышла женщина с коляской, потом появился Максим. Значит, сегодня Максим отправился на прогулку со своей матерью. Они перешли дорогу и оказались в парке, не торопясь двигались в сторону детской площадки. В отличие от няни, мать не оставляла мальчика без внимания. Гуляли они минут сорок, и я все это время, наблюдая за Максимом и его матерью, думала не о них, а об Ольге, хоть и злилась на себя за это.

Точнее, я думала о парне в серой куртке. Кто он? Бедный студент, безнадежно влюбленный в чужую жену? Мне очень понравилась моя догадка. Да, бедный студент, который случайно встретил ее в парке, а теперь каждый день приходит туда, прячется за деревьями, не решаясь приблизиться. Но однажды не выдержал и оставил ей розу, чтобы она знала о его любви. Мне стало очень жаль его, он представлялся мне глубоко несчастным и совершенно одиноким, таким, как я. Может, завтра мне повезет больше, и я увижу его… Повезет? Что за глупость лезет в голову? У меня есть дело, о нем я должна думать, о нем, а не о чьей‑то неразделенной любви.

Максим с матерью покинули парк, и я побрела домой. Выпила чаю, потом долго сидела возле окна, не включая свет. Когда темнота сгустилась, стало ясно: я больше не могу здесь находиться. И, схватив куртку, бросилась из квартиры.

К вечеру мороз усилился, болтаться по улицам было холодно, и я пошла в кино. Оказавшись почти в пустом зале, пялилась на экран, мало что понимая из увиденного. Когда сеанс закончился, заглянула в кафетерий неподалеку, с тоской понимая, что возвращаться домой все равно придется.

Я открыла дверь, вошла в прихожую, бросила сумку на тумбочку и немного постояла, прислушиваясь к тишине. Сняла куртку, сапоги и прошлепала на кухню, не включая свет. Хотела поставить на плиту чайник – и ошарашенно замерла. За столом сидел мужчина. Свет фонаря во дворе едва доходил сюда, виден был только его силуэт, и в первое мгновение я решила: у меня глюки. Но тут он сказал:

– Привет.

Я охнула и прижала руку к груди, пытаясь понять, что происходит.

– Вы кто? – все‑таки смогла произнести я.

– Сам иногда задаюсь тем же вопросом, – усмехнулся он.

– Как вы вошли? – Я немного осмелела, хотя следовало, наоборот, испугаться еще больше.

– Это нетрудно, замок у тебя хлипкий.

– Вы грабитель? – догадалась я. И тут же зло чертыхнулась: – Нет, грабители так себя не ведут.

– Беседовать с тобой одно удовольствие, – вновь усмехнулся он. – Задаешь вопросы и сама на них отвечаешь. Если хочешь, включи свет. Удовлетворишь свое любопытство.

Я потянулась к выключателю, свет вспыхнул, а я зажмурилась и на мгновение подумала: вот сейчас открою глаза и никого не увижу. Но почему‑то такой вариант очень меня расстроил. Глаза я открыла и увидела его. Мужчина сидел за столом, небрежно откинувшись на спинку стула, и смотрел на меня с ухмылкой. На грабителя он был не похож – ничего злодейского в физиономии. Симпатичный блондин с насмешливым взглядом светлых глаз. Вот только что он делает в моей квартире? Внезапно я подумала испуганно: «Что, если мои ежедневные прогулки в парке не остались незамеченными и Сикорский прислал этого типа?» Я нахмурилась, пытаясь решить, как мне тогда следует себя вести, и тут он сказал:

– Ну, как я тебе?

– Выглядите вполне прилично.

– Слава богу, а то я боялся тебе не понравиться.

Ясно, он попросту издевается. Но в голосе издевки не было, и улыбался он весело. Улыбка у него необыкновенная, и я, как последняя идиотка, в ответ растянула рот до ушей.

– Тебя как звать‑то? – со вздохом спросил блондин.

– Марина. А вы…

– А я такой добрый, что потакаю твоим маленьким слабостям.

– Каким слабостям? – не поняла я.

– Ты же хотела меня увидеть. Ну так смотри на здоровье.

Признаться, челюсть у меня отвисла, потому что я начала понимать, кто передо мной. Только на бедного студента он был вовсе не похож. Если честно, я затруднялась представить, кем он вообще может быть.

– Вы… – промямлила я. – Там, в парке…

– Точно. Там в парке ты припустила за мной, а я был не в настроении с тобой знакомиться. Потом настроение изменилось, и я подумал: почему бы и нет?

– И пришли сюда?

– По‑моему, с моей стороны это очень любезно. Или нет?

– Не знаю, – окончательно смешавшись, ответила я.

– Ты можешь сесть, – кивнул он на стул напротив. – Я не кусаюсь.

– Хотите чаю? – неожиданно для самой себя предложила я. Нет, с головой у меня точно проблемы. Какой‑то чокнутый вломился в мою квартиру, а я ему чай предлагаю.

– Можно, – пожал он плечами.

Я наконец‑то поставила на плиту чайник, сервировала стол. Привычные движения успокаивали. Впрочем, если честно, не особенно я и боялась, просто чувство было странное – абсолютной нереальности происходящего.

Минут пять мы провели в молчании, потом я не выдержала и спросила:

– Это вы оставили розу там, в парке?

Он нахмурился, как будто мой вопрос вызвал досаду. Не отвечая на него, сказал:

– Сегодня ты с ней разговаривала.

Он не спрашивал, он просто констатировал факт.

– Да, – кивнула я.

– О чем?

– Так… – пожала я плечами. – У нее смешной пес. Его Сашка зовут. Странно, правда?

– Чего же странного? Меня тоже так зовут.

– Вас зовут Саша?

– Ага.

– Я не слышала раньше, чтобы собаку называли таким именем.

– Уверен, ты много чего еще не слышала. Значит, ты спросила, как зовут собаку, а она ответила. Что дальше? Кстати, ты всегда пристаешь к незнакомым людям с вопросами или это был особый случай?

Я попыталась найти достойный ответ, но не преуспела.

– Просто она… я давно обратила на нее внимание, она очень красивая… очень.

– Красивая, – кивнул Саша.

– А ее муж, – продолжила я. – Он мне сначала не понравился.

– Ничего удивительного. Мне тоже. Кстати, почему «сначала»?

– Я думала, она его не любит, она с ним, потому что его боится… да, я так подумала… а любит того, кто оставил ей розу.

Саша засмеялся.

– У тебя получился целый роман.

– Да, – согласилась я. – Поэтому мне так захотелось увидеть вас.

– Мечта осуществилась. Надеюсь, ты счастлива. Вернемся к вашему разговору.

– Я спросила ее о ребенке. Девочка, у нее будет девочка. Она родится через несколько дней. Имя ей уже выбрали.

– Да? Какое?

– Анна.

Саша опять усмехнулся и кивнул.

– Потом пришел ее муж. И… и я поняла, что навыдумывала глупостей. Она его любит. Я видела, как она на него смотрит. И как он на нее.

Я вдруг испугалась произнесенных слов, глядя в лицо Саше. Но он снова спокойно кивнул.

– Точно. Он любит ее, а она его.

– А вы?

– Что – я? – удивился мой странный гость.

– Вы тоже ее любите?

– Она бы рассмеялась, услышав твой вопрос. Еще что‑нибудь она говорила?

– Нет.

– Что ж, спасибо за содержательную беседу.

Саша поднялся, и я сообразила, что он сейчас уйдет. Конечно, уйдет. Его интересовал мой разговор с Ольгой, только потому он и пришел.

– Вы уходите? – пробормотала я. – Мы могли бы выпить еще чаю…

Нет, я точно сошла с ума. И вдруг поняла: если он сейчас уйдет, если уйдет…

– Ты забавная, – улыбнулся Саша, стоя на пороге кухни и глядя на меня через плечо.

– Просто у меня никого нет. Вообще никого. А у вас?

– Я, знаешь ли, не особо нуждаюсь в обществе. Характер скверный. Но ты принесла добрую весть, так что в знак большой признательности я готов сидеть здесь, пока тебе не надоест.

– Хотите, я вас ужином накормлю? Я хорошо готовлю.

– В следующий раз. Пока обойдемся чаем. Что ж, рассказывай… – Он вернулся к столу.

– Об Ольге?

– Ты что‑то упустила?

– Нет. Но ведь вас она интересует. Мы могли бы… поговорить о ней.

– Это вряд ли.

– Почему?

– Потому что я нечасто поощряю чужое любопытство, и на сегодня лимит уже исчерпан. Лучше расскажи о себе.

– Я не знаю что, – пожала я плечами.

– Уверен, тебе есть что рассказать, – засмеялся Саша. – Почему, к примеру, тебя так заинтересовал мальчишка?

– Кто? – похолодев, спросила я.

– Но ведь не его нянька, верно? Значит, мальчишка.

– Откуда вы… – начала я.

– Любопытство – черта распространенная, – перебил Саша. – Так чем он тебя заинтересовал? Твоим ребенком он быть не может, разве что родила ты его лет в четырнадцать. Кстати, родители твои где?

– Умерли, – буркнула я.

– Вот так взяли и разом умерли? – усмехнулся Саша.

Я хотела разозлиться, но не получилось.

– Не хочешь, не рассказывай. – Он пожал плечами.

– Папа умер пять лет назад. Не умер, его убили.

Мой гость присвистнул:

– Дела… Нарвался на шпану тихим вечером?

– Нет. У отца была строительная фирма, а еще был компаньон…

– Дальше можешь не рассказывать. Компаньон решил, что твой отец лишний, и отделался от него. Обычная история.

– Обычная? – едва сдерживаясь, спросила я.

– Не оригинальная. Такое определение устроит? Что было дальше?

– Когда отца убили, тот тип, компаньон, хотел, чтобы мама подписала какие‑то бумаги. Тогда бы фирма перешла к нему. Но мама отказалась. Он стал угрожать. Мама пошла в милицию.

– И что?

Я вздохнула.

– Ясно, – вновь пожал плечами Саша. – Выходит, и ее он убил?

– Она умерла от сердечного приступа.

– И теперь дядя цепляется к тебе? Ты ведь наследница?

– Нет, – покачала я головой. – Мама подписала все бумаги. Мне ничего не принадлежит, так что цепляться ко мне незачем.

– А причина? Почему мать так сделала?

Я молчала, разглядывая чашку.

– Я ведь сказал, не хочешь, не говори, – хмыкнул Саша. – Без проблем.

– Я тогда училась в школе, в восьмом классе, – неожиданно для самой себя продолжила я. – Возвращалась домой, подъехала машина, из нее вышел дядька, спросил, как проехать к вокзалу. Я ответила. Он схватил меня за шиворот и затолкал в машину. Там было еще двое. Они держали меня в погребе, связанной. Целую неделю в темноте, только пить иногда давали. Мама не верила, что меня вернут, но все равно подписала бумаги. Я тоже не верила, что отпустят. Но отпустили. У мамы еще после смерти отца начались проблемы со здоровьем. Серьезные. И то, что случилось со мной… Она хотела, она верила, что его заставят отвечать. Все знали, что это он… все же было понятно. А он сказал, что мама продала ему свою долю еще до моего похищения, а деньги отдала тем, кто держал меня в подвале. Поверили ему, а не ей. Мама не хотела смириться с этим. Поехала к нему, а он просто рассмеялся и выгнал ее. Вечером ее увезли в больницу, а через неделю похоронили. Я осталась с бабушкой. Это ее квартира. Ту, где я жила с родителями, давно продали. Бабушка умерла три месяца назад. Теперь я живу одна.

– А мальчишка случайно не сынок того самого компаньона?

– Я просто гуляю в парке, вот и все.

– Тебе сколько лет? – помолчав, спросил Саша.

– Восемнадцать.

– Учишься, работаешь?

– Училась в институте, пока была жива бабушка.

– А когда она умерла, тебя посетили мысли о справедливости, которая должна восторжествовать. В восемнадцать лет это простительно. Только киднеппинг – дерьмовая штука, в чем ты сама могла убедиться. И жизнь с нее начинать точно не стоит. Возвращайся в институт и оставь мысли о мести.

– Нет у меня никаких мыслей, – разозлилась я, кляня себя за болтливость.

– В восемнадцать лет и это простительно. Эй, не злись! Мне все равно, украдешь ты мальчишку или нет, так что к ментам я не побегу. К Сикорскому тем более…

– Откуда вы знаете? – растерялась я.

– Его фамилию? Мальчишка живет в доме рядом с парком, установить фамилию хозяина дело пяти минут. Давай отвлечемся от мыслей о справедливости и поговорим о деле. О предполагаемом похищении. Если ты просто тешишь себя фантазиями, то куда ни шло. Но если всерьез задумала…

– Я же сказала!

– Посиди спокойно и послушай, – отмахнулся Саша. – Первое. Что ты намерена сделать с мальчишкой? Свяжешь и запихнешь в погреб, как когда‑то тебя?

Я отпрянула, отчаянно покачав головой.

– Правильно. Тогда что?

– Не ваше дело, – отрезала я.

– Не мое, – согласился он. – И все‑таки затея идиотская. Сядешь в тюрьму на несколько лет, вот и вся твоя месть. Такие игры не для дилетантов. Я даже не спрашиваю, как ты собираешься его украсть, уверен, план такой же дурацкий, как и сама затея.

– А как же справедливость? – отводя взгляд, спросила я. – По‑вашему, надо прощать? Пусть живет себе, а мои родители…

– На твоем месте я бы стырил у него деньги.

– Мне не нужны деньги.

– Зато ему нужны. Уверен, их потеря его бы очень огорчила. Или еще проще: взять и шлепнуть урода. А что? Он ведь это заслужил. Ездит он без охраны, возвращается поздно. Возле ворот непременно притормозит, там газетный киоск, спрячешься за ним, подойдешь, когда машина остановится, и выстрелишь. Дело двух минут. Потренироваться в стрельбе можно за городом. – Саша распахнул пиджак и достал пистолет из наплечной кобуры, положил на стол. – Ну так что?

Я завороженно смотрела на оружие. С трудом сглотнула и спросила:

– Вы с ума сошли?

– Похоже на то, – кивнул Саша, убрал пистолет, поднялся, подхватил куртку, которая лежала на полу, и пошел к двери. Бросил через плечо: – Удачи…

Я продолжала сидеть за столом, когда захлопнулась входная дверь.

…Она опять была с собакой. Я долго наблюдала за Ольгой, прежде чем решилась подойти.

– Здравствуйте, – сказала неуверенно.

– Добрый день, – ответила она, с любопытством взглянув на меня.

– Тот человек, что оставил вам розу, кто он? – собравшись с силами, выпалила я.

– Вчера у меня мелькнула мысль, что вас послал он, – помедлив, произнесла Ольга. – Впрочем, глупость, конечно. Такое совсем не в его характере.

– Он… он вас любит? Ответьте, пожалуйста, это очень важно для меня. Он вас любит, поэтому оставил розу?

– Я думаю, нет.

– Тогда почему… тогда кто же он?

– Человек, который подарил мне собаку, – усмехнулась она. – Терпеть не могу давать советы, да и вы вряд ли к совету прислушаетесь… Но все же скажу: от него стоит держаться подальше.

– Я видела у него оружие.

– Тем более, – кивнула она.

– Я подумала, что если он… что если он не просто так следит за вами… – решилась произнести я.

– Так вот вы о чем, – кивнула Ольга. – Не беспокойтесь, он не сделает мне ничего плохого. – Она позвала собаку и пошла по аллее, а я осталась сидеть на скамейке.

Прошлой ночью я долго размышляла над словами Саши. Наверное, он прав. Лучше всего вернуться в институт и жить так, будто ничего не случилось. Забыть про Сикорского. Только я знала, что не смогу. Он должен пережить то, что пережила моя мать. Пусть я окажусь в тюрьме, пусть, но… от своего плана я не отступлюсь, каким бы глупым он Саше ни казался.

Я все еще сидела на скамейке, когда в парке появились Максим с няней, и вздохнула с облегчением. Значит, вчера у няни был выходной, оттого жена Сикорского сама гуляла со своими детьми. Ирина окликнула женщину, идущую впереди, та обернулась, поджидая ее. Теперь они стояли и разговаривали, а мальчик побежал на детскую площадку, женщины в его сторону не смотрели. По тропинке я тоже направилась к детской площадке, оказавшись там прежде, чем появился Максим. Он взобрался на горку и съехал вниз. Ирина увлеченно что‑то рассказывала приятельнице, а я шагнула от кустов и позвала ребенка, вдруг сообразив: сегодня мне невероятно повезло – площадка была пуста, только в дальнем ее конце пожилая женщина с малышом делали куличики из снега, а двое ребят постарше катались на санках. Услышав свое имя, Максим обернулся и подбежал ко мне.

– Покажешь мне собаку? – спросил весело.

– Если захочешь. Только идти довольно далеко.

Он взглянул в сторону няни.

– Давай уйдем потихоньку, пока она не видит, – вцепившись в мою руку, предложил он.

Я кивнула, и мы быстро пошли по тропинке к стоянке такси. Я напряглась, ожидая окрика, но заставила себя идти спокойно, не оборачиваясь. Мы выбрались из парка, на нас так никто и не обратил внимания. Еще не веря в такую удачу, я открыла дверь машины.

– К вокзалу, – сказала спокойно, посадила Максима на заднее сиденье и сама села рядом с ним. – На такси получится быстрее, – пояснила я мальчику, он беспечно кивнул.

– Собака у тебя большая? – спросил деловито.

– Нет, маленькая.

– Я тоже хочу собаку, но папа не разрешает.

– Он еще может передумать.

Мы обогнули парк и выехали на проспект. Никакой суеты в парке не наблюдалось – должно быть, Ирина так и не вспомнила о своем подопечном. Мы весело болтали с Максимом, водитель включил радио, не прислушиваясь к нашему разговору. Вскоре машина затормозила, я расплатилась, сказала «спасибо», и мы направились к зданию вокзала.

– Я здесь был, – сообщил мальчик. – Бабушку встречал. Она живет в другом городе, приезжала ко мне на день рождения. Привезла мне динозавра. Тебе нравятся динозавры?

– Они кусаются.

– Мой – нет. Он добрый.

Мы пересекли холл вокзала и оказались на перроне, дошли до ремонтных мастерских и там свернули, поднялись в город и выбрались на улицу Гончарную.

– Ты не озяб? – спросила я.

– Нет. Долго еще идти?

– Как тебе сказать… Если устанешь, я понесу тебя на руках.

– Я же взрослый.

– Да. Тогда идем быстрее.

Теперь я успокоилась. Страха не было, только удивление, что все так легко прошло. Но абсолютное равнодушие Ирины и странная доверчивость мальчика почему‑то тяготили. И я вдруг подумала: может, стоит вернуться назад? И разозлилась на себя за такие мысли. Я должна сделать то, что задумала.

Мы свернули в переулок, очень узкий, с односторонним движением, ни одно из окон ближайших домов сюда не выходило. Нам оставалось пройти еще метров пятьсот, когда рядом оказалась машина, резко затормозив. Две двери одновременно распахнулись, а я сразу поняла, что сейчас произойдет, и успела прижать к себе мальчика. Двое мужчин выскочили из машины, один ударил меня кулаком в лицо, я разжала руку и повалилась в сугроб, второй схватил ребенка и швырнул на заднее сиденье. Мальчик испуганно закричал, а я пробормотала глупость:

– Не бойся.

Первый тип приподнял меня и поволок к машине. Я, опомнившись, ударила его ногой в колено, понимая: моих сил не хватит, чтобы вырваться, и успев подумать, что мужчины ведут себя неправильно, им бы следовало успокоить ребенка. Но тот, второй, тряхнул его и буркнул:

– Заткнись.

Пока я пыталась сообразить, что происходит, а заодно отбивалась, визжа, пинаясь и бестолково молотя руками, в переулке показалась еще одна машина. Черный джип влетел на тротуар и замер за моей спиной.

– Эй, полегче! – услышала я.

Кто‑то схватил меня за шиворот, а парень, с которым я вела неравный поединок, охнул и с разбегу тюкнулся лбом в крышу собственной тачки.

– Уходим! – рявкнул его приятель.

Мой противник быстро запрыгнул на заднее сиденье, на ходу захлопнув дверь, и машина исчезла за ближайшим поворотом. Я растерянно смотрела ей вслед, а когда повернулась, рядом с собой увидела Сашу.

– Фингал тебе обеспечен, – кивнул он на мою физиономию.

– Как вы здесь… – начала я.

– Давай поговорим в машине, – отрезал он и вернулся на водительское сиденье, а я, обежав джип, села рядом с ним. – Значит, ты все‑таки сделала это, – с недовольством заметил он, разворачиваясь.

– Я… как вы…

– Глупостей не спрашивай, – перебил он. – Видел тебя в парке.

– Вы были там? – пробормотала я.

– Разумеется, был. И решил проводить тебя на всякий случай.

– Зачем? Чтобы сообщить Сикорскому?

– Я же сказал: мне по фигу, украдешь ты пацана или нет. Если честно, просто мучаюсь от безделья. Вот и развлекаю себя всякой ерундой.

– Как вы думаете, тех двоих послал Сикорский? – задала я вопрос, когда мы выехали на проспект.

– Вряд ли, – пожал он плечами.

– Тогда кто они?

– Понятия не имею.

– Мне надо знать, что происходит.

– Ничего хорошего. Но об этом стоило подумать раньше. Разве нет?

– Если это не его люди, то мальчик в опасности. Вы понимаете?

– Более или менее. Только мне‑то какое дело?

– Но вы же помогли мне!

– И что? Помнится, ты хотела отомстить. Так какая разница, кто увез пацана и зачем?

– Как вы можете так говорить! – возмутилась я. – А если они… если ребенок им нужен…

– Насколько я могу судить, им были нужны вы оба – и ребенок, и ты. Но они удовлетворились им одним. Хотя твое собственное положение лучше не стало: из парка мальчика увела ты. И если парни не собираются вернуть его отцу немедленно… А они явно не собираются.

– Почему вы так уверены?

– Вели бы себя иначе. Объяснили бы мне, в чем дело, или вызвали бы милицию. А они поторопились смыться.

– Что же делать? – пробормотала я.

– Надеюсь, вопрос риторический, потому что ответа на него я не знаю. Куда тебя отвезти?

– Лучше бы вы не вмешивались, – едва сдерживая слезы, сказала я. – По крайней мере, я была бы рядом с мальчиком.

– Ну, извини. Так куда тебя отвезти?

– Понятия не имею, – честно ответила я.

Саша притормозил, и я решила, что он надумал высадить меня прямо здесь. Однако он повернулся ко мне и спросил:

– У тебя ведь был какой‑то план?

– Был, – кивнула я.

– Расскажи.

– Рядом с переулком дом моей преподавательницы английского. Она ко мне очень хорошо относилась, можно сказать, мы подружились. Лариса Михайловна уехала к сестре в Шотландию. На полгода. Я приглядываю за квартирой, цветы поливаю и оплачиваю счета. Я подумала, что неделю мы с Максимом смогли бы жить здесь.

– О господи… – простонал Саша. – Впрочем, чего ждать от такой, как ты.

– Такой, как я?

– Хорошо: от такой дуры, как ты. Что дальше в твоем плане?

– Через неделю я позвонила бы матери Максима и вернула ей ребенка.

– Просто вернула, и все?

– Да.

– Гениально.

– Целую неделю Сикорский бы не знал, где его сын, что с ним… Разве этого не достаточно?

– Не знаю. У меня нет детей, так что судить не берусь. Зато точно знаю, что максимум через сутки в доме твоей приятельницы появилась бы милиция. Представляешь, как бы обрадовалась твоя преподавательница английского, узнав, как ты использовала ее квартиру?

– Допустим, план глупый, а я дура. Может, вы подскажете, что мне теперь делать, раз вы такой умный?

Он посмотрел на меня, а я прикусила язык под его взглядом. И с тоской подумала: «Сейчас он меня точно выгонит». Однако ответил Саша спокойно:

– Я не даю советов.

– А от безделья?

Он засмеялся.

– Что ж, срывайся в бега и постарайся сделать так, чтобы тебя не нашли.

– Ничего себе совет!

– А чего ты хочешь? Деньги у тебя есть?

– Есть. На карточке. Она здесь, в сумке, и паспорт тоже.

– Отлично, тогда вперед. Могу вывезти тебя из города.

– Спасибо. Но мне это не подходит. Я должна найти мальчика.

– Ага. Сначала ты должна была его украсть, теперь найти.

– Он ни в чем не виноват.

– Естественно. Жаль, что это раньше не пришло тебе в голову. Ладно, ребенка наверняка уже ищут, кто‑то непременно заметил тебя в парке. И есть еще таксист. Как только выяснится, что Максим ушел с юной красоткой, Сикорский сообразит, чьих рук это дело. И в твоей квартире появятся менты. Вполне возможно, что там еще кто‑то появится.

– Кто? – нахмурилась я.

– Та самая парочка, что увезла мальчика. Тебя они намеревались прихватить с собой, значит, для чего‑то ты им была нужна. Может, и сейчас нужна. Они будут тебя искать. И непременно заглянут в твою квартиру. Появляться там с твоей стороны было бы большой глупостью, так ведь от тебя умных поступков и не ждут.

– Сикорскому придется объяснить, с какой стати он решил, что мальчика похитила я.

– Он и объяснит, не сомневайся. Например, так: девица пережила стресс после своего похищения и во всем обвинила его. Просто и доходчиво.

– Значит, мне надо дежурить возле своего дома и ждать, когда они появятся. И попытаться выяснить, кто они, а потом позвонить Сикорскому.

– Он же должен был мучиться неделю.

– Прекратите! – не выдержала я. – Мальчик…

– Хорошо, пытайся. Есть еще вариант: отправиться к ментам и рассказать все как есть.

– Они мне поверят?

– А куда им деваться? Если пацана не вернут, у тебя будет время подумать о справедливости. Лет пять как минимум.

– Спасибо, что все так толково объяснили, – кивнула я. Саша усмехнулся и пожал плечами, а я вдруг выпалила: – А вы не могли бы от безделья помочь мне?

– Как ты себе это представляешь?

– Если те типы появятся, мне понадобится машина, чтобы проследить за ними. У меня есть деньги, десять тысяч долларов. Пожалуйста, помогите мне!

– Десять тысяч? Здорово, – засмеялся Саша. – Проблема в том, что мне свои деньги девать некуда.

Он завел машину, и мы поехали по проспекту. Я сидела молча, боясь взглянуть на Сашу и задать вопрос. Я не верила, что он поможет, но очень надеялась.

Мы въехали во двор моего дома. Из‑за тонированных стекол меня вряд ли увидят, и все равно я сползла вниз по сиденью. Саша проехал через весь двор и приткнул машину возле гаражей.

– Сиди здесь, – сказал мне.

– А вы?

– Пойду на разведку.

Он вышел из машины и не спеша направился в сторону проспекта. Сумерки быстро сгущались, через полчаса, когда он вернулся, было уже темно.

– Не похоже, что кто‑то проявил интерес к твоему жилью. – Саша достал из бардачка нечто, похожее на большой мобильный телефон, внутри коробочки что‑то запищало. Видя мой заинтересованный взгляд, Саша пояснил: – Послушаем новости.

– Что это такое? – минут через пятнадцать спросила я, вслушиваясь в чужие разговоры.

– Менты переговариваются по рации.

– А как вы…

– Слушай внимательно. – Едва он успел произнести последние слова, как из коробочки раздался хрипловатый мужской голос: «Пропал мальчик, три с половиной года, зовут Максим, предположительно ушел из парка на улице Мира с молодой женщиной лет семнадцати‑двадцати в темной куртке с капюшоном… Там рядом стоянка такси, поспрашивайте у мужиков, может, кто что и видел…» Я завороженно слушала, боясь пошевелиться. Минут через двадцать Саша выключил рацию и посмотрел на меня.

– Сикорский не спешит рассказать о тебе. Хотя, может быть, родители мальчика еще не в курсе происходящего. Впрочем, вряд ли. Времени прошло достаточно, чтобы мать начала беспокоиться, а в таком случае с ее стороны было бы логичным сразу же позвонить мужу. Вот что, сидеть здесь вдвоем нет смысла. Я тебя отвезу и вернусь сюда.

– Куда отвезете? – испугалась я.

– К себе на квартиру. Или у тебя есть место получше? Дом твоей преподавательницы не годится. Ну, так что?

– Я лучше с вами здесь посижу.

– Как хочешь, – пожал он плечами.

Мы ждали часа два. Двор тонул в темноте, только возле детской площадки горел фонарь, и его света хватало, чтобы видеть дверь моего подъезда. Я начала тереть глаза, боясь, что усну. Саша время от времени слушал милицейские переговоры, тогда я сбрасывала сонное оцепенение и тоже слушала. Потом мне захотелось в туалет. Я пыталась не обращать на это внимания, по получалось плохо. Стало ясно: долго я не выдержу.

– Мне надо в туалет, – сказала я тихо.

– И что?

– Здесь недалеко кафе. Можно я сбегаю?

– Я бы на твоем месте удовлетворился гаражами. В темноте вряд ли кто увидит.

Я вышла из машины, подумала немного и побежала к кафе. Попасть в него можно было, пройдя через соседний двор. Что я и сделала.

Когда вернулась, Саши в машине не было. Поначалу я решила, что он просто меня не видит, и постучала по стеклу. И только тогда сообразила, что двигатель не работает. Бестолково топталась рядом, глядя на окна своей квартиры. Куда он ушел? Может, тоже в туалет захотел? Надо ждать…

Я томилась минут десять, пока не сообразила: вряд ли бы Саша ушел, не дождавшись меня, значит… Я бегом припустилась к подъезду, поднялась на второй этаж и замерла перед своей дверью. Позвонить? Рука потянулась к звонку, но в последний миг я ее отдернула. Осторожно толкнула дверь. Безрезультатно. В то же мгновение дверь распахнулась, кто‑то схватил меня за плечо и втянул в прихожую.

– Не вздумай орать, – шепнул Саша.

В темноте я видела его силуэт. А еще что‑то темное на полу.

– Идем, – Саша взял меня за руку и повел в комнату.

Глаза уже привыкли к темноте, и я разглядела, что в прихожей лежит человек, поджав одну ногу и вытянув другую. Окно комнаты выходило на проспект, и в ней было достаточно света.

Привалившись к дивану, на полу сидел парень, издавая какие‑то булькающие звуки.

– Что… – начала я.

– Узнаешь нашего друга? – кивнул на него Саша.

Приглядевшись, я узнала парня, который ударил меня в лицо. Его собственная физиономия теперь выглядела скверно, он хватал ртом воздух, беззвучно рыдая.

– Хватит! – пнул его ногой Саша. – Пора приходить в себя.

Парень дернулся, покосился в его сторону. Саша сел на диван, схватил парня за волосы и развернул к себе.

– От твоих ответов зависит, выйдешь ты отсюда сам или тебя вынесут вперед ногами, – сообщил он беззлобно.

– Ты кто? – прохрипел парень.

– Встречный вопрос: а ты? Давай‑ка обойдемся без церемоний. Пацан жив?

Парень кивнул, а я обхватила себя руками за плечи – от страха меня знобило.

– Где он?

– Не знаю.

– Плохой ответ. Принеси‑ка мне нож, – повернулся ко мне Саша.

– Зачем? – растерялась я.

– Будем ему язык развязывать.

– Слушай, придурок, ты не знаешь, с кем связался, – торопливо заговорил парень и опять захрипел, потому что Саша его ударил.

Я бросилась на кухню, только чтобы не видеть всего этого. Когда вернулась, парень тяжело дышал, от былой отваги мало что осталось. Впрочем, она и раньше не впечатляла.

– Последний раз спрашиваю: где пацан? – сказал Саша. – Далее придется давать письменные показания, потому что язык я тебе отрежу. Для начала. Потом еще что‑нибудь. Нож особо острым не назовешь, так что извини, придется помучиться.

– Он в деревне.

– Можно поточнее?

– Деревня в двадцати километрах от города. Не знаю, как называется.

– Допустим. Но найти ее ты сможешь? Тогда пошли. И без фокусов. Мне тебя пристрелить – раз плюнуть.

Мы направились к двери, парень шел пошатываясь. Саша указал ему на того, что лежал на полу:

– Прихвати приятеля. – А затем он повернулся ко мне: – Посмотри, нет ли кого в подъезде. И вызови лифт.

Я открыла дверь и осторожно выглянула, потом прошла к лифту и нажала кнопку вызова.

Первым из моей квартиры появился парень, приятеля он волок, подхватив под мышки. За ними шел Саша. Ногой захлопнул дверь. Лифт как раз достиг нашей площадки. Саша кивнул парню, тот, затащив в лифт дружка, вышел, а Саша нажал кнопку девятого этажа. Лифт пополз вверх, а мы быстро покинули подъезд и направились к машине. Саша достал из‑под сиденья наручники, сковал руки парня за спиной и усадил его на переднее сиденье. Я села сзади.

– Говори, куда ехать.

– В сторону Пичугина, сразу за лесопилкой сворачивай направо.

Саша, словно нехотя, ударил парня по шее, голова его свесилась на грудь. До самого Пичугина признаков жизни парень не подавал. Я, кстати, тоже. Происходящее не укладывалось в моей голове. «Главное сейчас – найти Максима», – утешала я себя. Свернув, Саша притормозил и легонько похлопал парня по щекам.

– Очухался? Говори, куда ехать дальше.

Тот с очумелым видом начал оглядываться.

– Там должен быть еще поворот.

Свет фар вырвал из темноты едва приметную дорогу, по ней мы ехали несколько минут. Наконец показались черные силуэты домов.

– В деревне жители есть? – спросил Саша.

– Только летом. Крайний дом с той стороны.

Дорога шла дальше, минуя деревню, впереди отчетливо виднелся свежий автомобильный след. Значит, они действительно привезли мальчика сюда, парень не обманул.

Подъехать к дому из‑за сугробов было невозможно. Мы вышли из машины и, проваливаясь в снегу, направились к крыльцу. Парень кивнул на верхнюю ступеньку.

– Ключ под ней.

– Посмотри, – приказал мне Саша.

Я сунула руку в отверстие сбоку и нащупала ключ, он висел на гвозде. Открыла дверь, руки не слушались то ли от холода, то ли от страха. Мы вошли в дом.

– Он вон там, – мотнул головой парень, указывая на дверь.

Она была заперта на щеколду. Я торопливо распахнула дверь, сердце стучало где‑то в горле.

– Выключатель слева, – буркнул парень.

Саша протянул руку, и вспыхнул свет. В крохотной комнатушке без окон, на кровати с голой панцирной сеткой лежал Максим, свернувшись калачиком, рядом стоял допотопный обогреватель.

Я бросилась к ребенку. «Господи, он же замерз!» – в ужасе подумала я. Максим открыл глаза, посмотрел на меня и заплакал.

– Нужно вызвать «Скорую», – пробормотала я.

Саша подхватил ребенка на руки и вынес из комнаты.

– А ты здесь отдохни, – бросил он парню и запер дверь на щеколду.

В машине Саша включил печку и стал раздевать мальчика, буркнув мне:

– Пошарь под сиденьем, там должна быть бутылка водки.

Бутылку я нашла, и мы вдвоем начали растирать ребенка.

– Я домой хочу, – сказал Максим.

– Прости меня, пожалуйста… – заревела я.

– Нашла время! – укоризненно покачал головой Саша. – Заверни его в куртку. Я сейчас вернусь…

Он ушел в дом, а вернулся минут через двадцать. Максим дремал, прижавшись ко мне, я то и дело щупала его лоб, не зная, что еще могла бы сделать. Саша принес горячей воды.

– Извини, что так долго. В доме есть плита с газовым баллоном, большая удача. Пои пацана с ложки, понемногу.

– Его надо к врачу.

– Мальчишка просто напуган. Расскажи ему сказку, в конце концов. А мне надо поговорить с этим типом.

– Я боюсь оставаться в машине. Вдруг кто‑то…

– Черт, – пробормотал Саша. – Придется тащить его с собой.

Он опять ушел, а вернулся вместе с парнем. Мы выехали на дорогу и направились к городу. Не доезжая до Пичугина, Саша остановил машину. Повернулся ко мне.

– Как пацан?

– Спит, – вздохнула я. – Мы должны…

Но Саша меня уже не слушал.

– Очень коротко поведай нам о своих подвигах, – сказал он парню.

– Что? – не понял тот. Перед тем как тронуться с места, Саша ударил его в очередной раз, так что соображал он не очень.

– Увезти мальчишку было вашей идеей или надоумил кто?

– У его папаши денег куры не клюют. Вот и решили…

– Отлично. От кого о папаше узнали?

– Ни от кого.

– То есть шли себе мимо, вдруг навстречу ребенок, а на нем написано: сынок богатого папаши.

– Ну, мы слышали про его отца.

– От кого?

– Да чего ты пристал? Не знаю. Идея была Серегина, но ты его пришил, так что…

– Значит, идея Серегина. Хорошо. Девчонка вам зачем понадобилась?

– Так мы ее давно приметили, она в парке крутилась. А сегодня пацана увела. Похищение бы на нее свалили, а мы чистенькие.

– Разумно. За ней вернулись, потому что она вас видела?

– Конечно.

– А адрес ее…

– Так мы ж за ней проследили, еще в прошлый раз.

– Я так понимаю, возвращать пацана отцу вы не планировали. Его и девчонку в расход, срубили бы бабки – и в бега. А менты бы еще долго похитительницу искали.

– Если б заплатил, вернули бы. Не ее, его. Слушай, у мальчишкиного папаши денег больше паровоза. Можем взять, сколько захотим. Он раскошелится.

Я испуганно замерла, но Саша покачал головой:

– Не пойдет.

– Да ладно, я что, не понял, кто ты?

– А кто я? – удивился Саша.

– На благородного героя не больно‑то похож. И уж очень ловок. Опыт большой?

– Не жалуюсь. И насчет героя в самую точку. Значит, идея Серегина, а ты так, на подхвате. Знать ничего не знаешь.

– Не знаю. Я в город вернулся два месяца назад.

– Откуда вернулся, с зоны, что ли?

– С зоны, – буркнул парень.

– С Серегой там познакомился?

– Ага. Встретились, он мне и предложил выгодное дельце. Так что ничего я не знаю, хоть убей.

– За это не переживай.

Тут зазвонил мобильный, Саша достал его из кармана, а парень насторожился.

– Ответь, – сказал ему Саша, протягивая мобильный.

– Зачем? Сереге же звонят.

– Так ведь Серега ответить не может, придется тебе.

Саша нажал кнопку и вновь сунул парню телефон. В тишине я отчетливо услышала мужской голос:

– Вы где?

– Мы это…

– Она не появлялась?

– Нет.

Дальше пошли гудки.

– А ты отвечать не хотел, – попенял Саша. – Кто звонил‑то?

– Серегин приятель, – проворчал парень.

– Значит, есть еще и приятель? Выкладывай все, что о нем знаешь.

– Ничего я не знаю. Мне Серега даже имя не называл. И номер скрыт, ты же сам видел.

– Ага. Значит, доверительной беседы у нас не получилось… Ладно, давай пройдемся.

Саша вышел из машины и выволок сопротивлявшегося парня, я зажмурилась и крепче прижала к себе спящего Максима. Вернулся Саша минут через десять. Один.

– Вы убили его? – прошептала я. – Как того, другого?

– На что он теперь нужен? – заводя машину, ответил Саша. – Оставь я его в живых, проблем не миновать. А они мне ни к чему.

– Ужас какой… Не знаю, кого мне бояться больше. Может быть, вас?

– Я тоже не знаю.

Вскоре мы въехали в город. В спальном районе Саша остановил машину возле облезлой пятиэтажки.

– Мальчика надо отвезти в больницу. И позвонить родителям, – сказала я.

– Ты можешь так и сделать. Но я бы на твоем месте не спешил. Разумнее для начала понять, что происходит. Тот мужик непременно еще позвонит. Ну так что, отвезти вас в больницу?

– Хорошо, – неуверенно ответила я, – дождемся звонка.

Саша приткнул машину на стоянке, взял Максима на руки и пошел к подъезду. Я бежала следом. Квартира была однокомнатной и выглядела какой‑то нежилой.

– Вы ее снимаете? – спросила я, оглядываясь.

– Какое тебе дело? В холодильнике полно продуктов, приготовь что‑нибудь. Напои пацана сладким чаем и уложи спать.

Мне было не до еды, но Максима чаем я напоила и устроила на диване. Он тут же уснул. Состояние ребенка меня беспокоило, и я устроилась рядом с ним на полу. Саша, сидя в кресле, читал газету, положив на стол по соседству телефон.

– Можно включить телевизор? – спросила я. – Посмотрю новости.

– Валяй.

Я убавила звук до минимума, чтобы не потревожить Максима. Ничего о похищении в новостях не сказали. Зато я увидела мужа Ольги. Он привез в детский дом подарки к Новому году.

– Если не трудно, переключи канал, – буркнул Саша. – Сил нет видеть эту рожу.

– Кто он? – спросила я, кивнув на экран.

– Ты же слышала: выдающийся бизнесмен. На самом деле обыкновенная сволочь. Впрочем, я не лучше.

Телевизор я выключила.

– Ложись спать, – сказал Саша, – он может перезвонить утром.

И тут мобильный ожил. Саша не спеша взял телефон и удовлетворенно кивнул.

– Очень рад твоему звонку, – сказал он в трубку насмешливо.

Я перебралась ближе к нему, чтобы слышать, что скажет мужчина.

– Кто ты? – спросил тот.

– Какая разница? Пацан и девчонка у меня. Давай поговорим.

– Чего ты хочешь?

– Денег, естественно.

– Ясно. – Мужчина замолчал, Саша терпеливо ждал.

– Парни живы? – вновь услышала я.

– Нет.

– Я заплачу миллион.

– Долларов?

– Ты что, спятил? Миллион рублей, если убьешь ребенка и эту девку. Хорошие деньги. Ну так что?

– Годится. Только деньги вперед.

– По‑твоему, я идиот?

– А я кто, по‑твоему?

– Хорошо. Половину вперед, потом остальное. Идет?

– Согласен. – Саша поднялся из кресла и направился в прихожую, произнеся на ходу: – Давай поговорим о том, как ты передашь мне деньги.

Я сидела похолодев, не зная, что предпринять. Открыть окно и позвать на помощь? Или попытаться добраться до телефона и позвонить в милицию? Мой мобильный в сумке, а сумка в прихожей. Домашнего телефона в квартире нет.

Саша вернулся в комнату, а я все сидела на полу, не в силах пошевелиться.

– Что это ты так побледнела? – усмехнулся Саша.

– Вы нас убьете?

– С какой стати? Деньги мне не нужны.

– Слушайте, кто вы? – не выдержала я, хоть и знала, что он не ответит.

– Ты уже спрашивала, – только и буркнул Саша. – Завтра в двенадцать ноль‑ноль он оставит деньги в ячейке камеры хранения на вокзале. Сам вряд ли приедет, но кто‑то их принести должен. Мне придется отправиться туда рано утром. Так что давай спать.

– Откуда мне знать, что вы говорите правду? Откуда мне знать, что вы не убьете нас?

– Входная дверь легко открывается с этой стороны. Ты можешь уйти сейчас или утром. Мне все равно. Ты поняла? Пацана хотят убить, – вздохнул он, точно злился на мое скудоумие. – Предположим, вернешь его родителям прямо сейчас. Но тогда выяснить, что за тип звонил, будет затруднительно, а мальчишку, вполне возможно, убьют через месяц или два.

– Я не знаю, как следует поступить, – честно призналась я.

– Если не знаешь, то просто делай то, что тебе говорят. Сейчас ложись спать, а завтра постарайся не наделать глупостей до моего возвращения.

Утром меня разбудил Максим. Он тихо плакал, лежа рядом со мной на диване. Я стала его утешать, обещала, что вскоре он поедет домой. Он вспомнил про собаку, и мне было очень стыдно в очередной раз врать ребенку. Если бы я все могла вернуть назад… я бы никогда… Неужели я всерьез думала, что смогла бы держать его взаперти неделю? Дважды я брала в руки телефон, намереваясь звонить Сикорскому, и только слова Саши, сказанные вчера, меня остановили. Я ненавидела себя и презирала. А еще я очень боялась. Боялась допустить очередную ошибку, боялась Сашу и боялась звонить в милицию. Пытаясь отвлечься от мыслей, я покормила ребенка, и мы стали рисовать бегемотов, найдя в тумбочке пожелтевшие листы бумаги и авторучку. Потом смотрели мультфильмы, играли в прятки, ползали по полу, изображая динозавров. Мальчик заметно успокоился, дурачился и вроде бы забыл о родителях. Его доверчивость причиняла мне боль, и я придумывала все новые и новые игры, чтобы заглушить ее.

Мы пообедали. Максим уснул, утомленный нашей возней, а я взглянула на часы. Саше давно пора вернуться. Я подошла к окну и осторожно выглянула. Дети во дворе лепили снежную бабу. День был солнечным, морозным, и я вдруг поняла, как теперь далека моя прежняя жизнь. А еще поняла, какой я была дурой, не ценя ее. Обычной жизни, с обычными радостями. Я стояла и плакала, пока в тишине квартиры не хлопнула входная дверь.

Саша сбросил куртку, заглянул на кухню, увидел меня и сказал:

– Вы все еще здесь.

– Да. Я хотела позвонить Сикорскому, но так и не решилась.

– Пацан спит?

– Да.

– Прогуляемся, тут недалеко телефон‑автомат. Позвоним папаше.

– Мне бы не хотелось оставлять мальчика одного.

Саша пожал плечами, подхватил куртку, направляясь к двери. Я шагнула за ним.

– Если мы недолго…

Я решила, мне следует самой поговорить с Сикорским. Но когда мы оказались возле телефона‑автомата, Саша потянулся к трубке. Я стала диктовать ему номер, однако он, судя по всему, уже знал его.

– Геннадий Викторович, – заговорил Саша, – ваш сын у меня. – Затем он сделал паузу, выслушал ответ, а потом повесил трубку.

– Что Сикорский сказал? – нахмурилась я.

– Обещал много денег и счастья, если я верну мальчика.

– Так почему вы…

– Не все так просто, – вздохнул Саша, разглядывая снег у себя под ногами.

– Не понимаю.

– Я пока тоже. Вот что, возвращайся домой, а я отлучусь ненадолго.

Он проводил меня до дома и уехал.

Вернулся Саша уже вечером, в руках у него была коробка и штук пять пакетов. Максим приблизился к нему и спросил:

– Ты чего принес?

– Сейчас увидишь, – подмигнул он.

Странно, но ребенок его совсем не боялся. Впрочем, как выяснилось, Максим на редкость доверчив. Сбросив куртку, Саша открыл коробку, и мы увидели елку.

– У меня дома тоже есть елка, – серьезно заметил мальчик.

– А теперь и здесь будет. В пакете игрушки. Пока я приму душ, вам надо елку нарядить.

Саша посмотрел на мою растерянную физиономию и улыбнулся.

– Сегодня Новый год. Ты что, забыла?

– Новый год… – пробормотала я и хотела зареветь, но вместо этого рассмеялась.

Вместе с Максимом мы поставили елку в комнате возле окна и стали украшать ее игрушками. Их было немного, но елка все равно выглядела нарядной.

– Здорово! – кричал Максим, прыгая на одной ноге.

Я вернулась в прихожую за пакетами – в них лежали сладости и бутылка шампанского. Я бросилась накрывать праздничный стол, забыв о своих недавних тяжелых мыслях. Сейчас главным было успеть все закончить к Новому году. Максим помогал мне, хотя на самом деле мешал, конечно. Но я была ужасно рада – мальчик весел и доволен, так что его беготня по кухне отнюдь не раздражала.

В одиннадцать мы сели за стол, включив телевизор. Максим уже клевал носом и начал капризничать. Едва дождавшись боя курантов, я стала укладывать его в постель. Саша в это время вышел на кухню. Когда я появилась там, он стоял у окна, как я недавно. Во дворе запускали петарды, весело крича и смеясь.

– Вы правда нам поможете? – спросила я.

– Правда, – кивнул он, не поворачиваясь.

– Вы думаете о ней, об Ольге? – помедлив, опять спросила я.

Он повернулся, хмуро посмотрел на меня и сказал:

– Эй, не вздумай в меня влюбиться. Плохая идея.

– Я и не собиралась, – фыркнула я.

– Вот и хорошо. Иди телевизор смотри.

– А почему идея плохая? – все‑таки не удержалась я.

– Тебе мало того, что ты уже видела?

– Не знаю. То есть я не знаю, что должна думать о вас.

– Ничего хорошего, я полагаю.

– Ольга советовала держаться от вас подальше.

– Правильно советовала. И я не очень‑то нуждаюсь в чьей‑то любви.

– В ее тоже? – Он не ответил, а я опять спросила: – Этот ребенок ваш? Ее ребенок?

Он вздохнул.

– Нет. И женщина не моя, и ребенок не мой. А ты задаешь очень много вопросов, что действует мне на нервы.

– Когда мы вернем мальчика? – в свою очередь вздохнула я.

– Завтра. Надеюсь, что завтра.

Проснувшись утром, Сашу я в квартире не застала, и его отсутствие вызвало щемящую тоску. Я бродила по квартире, пока Максим не поднялся. В суете несколько часов пролетели быстро, а потом вернулся Саша.

– Одевай пацана, мы уезжаем.

– Куда? – испугалась я.

– Ты же хотела вернуть его родителям?

– Мы поедем к Сикорскому?

– Встретимся на нейтральной территории.

Через полчаса мы уже были в машине. Город остался позади, мы свернули к загородному парку.

– Погуляйте здесь, – сказал Саша, – а я осмотрюсь. Терпеть не могу сюрпризов.

Он уехал, а мы остались на лесной полянке неподалеку от лыжной базы. Саша отсутствовал довольно долго, и мы с Максимом бегали наперегонки, чтобы не озябнуть. Вдруг меня посетила мысль, что Саша уехал навсегда, и я его больше не увижу. И от этой мысли стало так больно, что я плюхнулась в сугроб, собираясь реветь. Максим, думая, что я дурачусь, стал бросать в меня снег, весело хохоча, отчего плакать хотелось еще больше.

А потом я услышала шум двигателя и поспешила вытереть слезы. Подъехав, Саша распахнул дверь джипа, крикнул:

– Садитесь быстрее!

Я забралась в машину, держа Максима на руках. Мы направились в сторону кладбища, на втором повороте свернули и впереди возле указателя увидели ярко‑красную машину, а рядом с ней женщину. Заметив нас, она замерла, а потом кинулась нам навстречу.

– Мама! – закричал Максим.

Я осторожно опустила его на дорогу, и мальчик побежал к матери. Я думала, Саша сразу же уедет, но он чего‑то ждал, наблюдая за женщиной. Та, держа сына в объятиях, испуганно смотрела в нашу сторону.

– Идем, – позвал Саша и выбрался из машины. Я пошла за ним.

Женщина, все еще держа сына на руках, взглянула на меня с изумлением.

– Я вас знаю, – сказала она хрипло. – Вы ведь дочь Светланы Петровны?

Я кивнула, отводя взгляд.

– Ничего не понимаю. Вы объясните, что происходит? – теперь жена Сикорского обращалась к Саше.

– Но сначала у меня к вам тоже есть вопрос, – кивнул он. – У вашего мужа проблем с головой не наблюдается?

– Я не понимаю, – нахмурилась женщина.

– Я тоже, оттого и спрашиваю. По‑моему, он спятил. Как еще можно объяснить тот факт, что он хотел убить собственного ребенка?

А мне показалось в тот момент, что спятил Саша – так нелепо прозвучали его слова. Женщина замерла, а потом вдруг заикаясь заговорила:

– Максим не его ребенок. Но он… обещал мне… клялся… Мой муж… вы ведь знаете, что он сделал с вашими родителями… – повернулась она ко мне. – Я хотела от него уйти, но я боялась. И он обещал, что Максим… Какая я дура! Как я могла поверить, что он способен простить… Это действительно он, вы уверены?

Саша не ответил, повернулся и пошел к машине.

– Подождите! – крикнула женщина. – Ради бога, подождите! Что мне теперь делать?

– Вот уж не знаю, – буркнул Саша.

– Он не даст мне развода, он… Вы спасли моего сына и теперь не можете просто взять и бросить нас!

– От безделья я на многое способен, – развел руками Саша. – Но возиться с чокнутыми бабами вовсе не предел моих мечтаний.

Он сел в машину, и я едва успела юркнуть на заднее сиденье, прежде чем джип сорвался с места.

– Неужели это правда? – тихо спросила я.

– Что?

– Сикорский хотел убить мальчика?

– У меня в том сомнений нет. На вокзале я видел типов, которые с интересом наблюдали за ячейкой. А когда им надоело, они прямиком отправились в контору Сикорского. Кстати, компаньон твоего отца обыкновенный бандит, и твоему отцу следовало бы знать об этом. Кое‑какие сомнения у меня все‑таки оставались, но после звонка Сикорскому рассеялись. Голос! Голос типа, что звонил нашим друзьям, и голос Сикорского подозрительно похожи. Дальше совсем просто. Я позвонил дамочке и предложил встретиться, предупредив, что, если она расскажет о моем звонке кому‑либо, в том числе мужу, ребенка не увидит.

– Что же теперь с ними будет? – пробормотала я.

– Понятия не имею. Мужей, как и любовников, следует выбирать осмотрительно. Учти на будущее. Кстати, менты так и не проявили к тебе интереса. Должно быть, Сикорский о тебе помалкивал, что неудивительно. Пока ты жива, их интерес к твоей особе ему совсем не выгоден. В некоторой ловкости Сикорскому не откажешь. Заметив, что ты зачастила в парк, он сообразил, как этим воспользоваться. Если бы его план удался, никто бы никогда его не заподозрил, тем более жена. Все бы на тебя списали… Ты вполне можешь вернуться домой, но я бы на твоем месте не спешил. Неизвестно, что предпримет дамочка и как на это отреагирует ее муженек.

– Можно я пока побуду у вас? – помолчав, спросила я.

– Без проблем.

Мы вернулись в квартиру. Без Максима она показалась опустевшей и совсем чужой. Саша устроился на диване, прикрыл лицо согнутой рукой и вроде бы задремал. Я осторожно села рядом.

– Я же сказал, плохая идея, – буркнул он.

– Просто я…

– Просто делать глупости ни к чему. Даже от безделья.

Я почувствовала, как мое лицо заливает краска стыда, и выскочила на кухню.

Мы были вместе еще два дня. Впрочем, большую часть времени я была одна, Саша возвращался под вечер, листал газеты или смотрел телевизор, а потом ложился спать. А я с ужасом ждала той минуты, когда мне придется уйти отсюда.

Четвертого января он вернулся часов в пять, что меня удивило, а потом напугало, хоть я и не могла объяснить причину своего страха. Саша пил чай на кухне. Я вошла, прислонилась плечом к стене, наблюдая за ним, и спросила:

– Вы были в парке? Видели ее?

– Нет, – покачал он головой. – Ее еще вчера отвезли в клинику.

– В клинику? Что‑нибудь случилось?

– Случилось. Родилась девочка, три килограмма четыреста граммов. Я не очень в этом разбираюсь, но вроде бы все прекрасно. Все счастливы.

– И вы?

– Я больше всех. Ладно, мне пора.

– Куда? – растерялась я.

– Мир большой, – пожал он плечами.

– Вам важно было знать, что ребенок родится, что с Ольгой все в порядке, а теперь…

– А теперь можно в жаркие страны, где всегда светит солнце и нет проблем. За квартиру заплачено до конца месяца, если хочешь, живи здесь. Надумаешь уйти, дверь захлопни, а ключи оставь на тумбочке. Хозяйка появится первого февраля.

Он надел куртку, взял сумку с документами и шагнул к двери, а я, стиснув руки, попросила:

– Возьми меня с собой.

– Ну вот, – вздохнул он, не глядя на меня. – Всегда одно и то же.

– Пожалуйста…

Он повернулся, покачал головой и добавил мягче:

– Нет. Дело не в тебе.

– Не во мне? А в ком? В Ольге?

– Ох ты господи, – опять вздохнул он. – Во‑первых, я тебе в отцы гожусь.

– Ну и что?

– Во‑вторых, говоря откровенно, я не любитель юных прелестниц с дурными идеями. Извини. – Он усмехнулся: – На самом деле у меня нет желания калечить твою жизнь. И собственной вполне достаточно.

Он распахнул дверь и ушел. А я осталась.

Через два месяца я опять увидела ее. Два месяца я ждала этой встречи и каждый день приходила в парк. Иногда мы виделись с Максимом, он по‑прежнему гулял здесь, но теперь только с матерью и младшим братишкой. Ирину после того случая уволили. А вот с мужем Сикорской разводиться не пришлось. Четвертого января он возвращался домой на машине, возле ворот притормозил, неизвестный вышел из‑за газетного киоска и дважды выстрелил. Оба выстрела оказались смертельными. Я узнала об этом из газет. Через два дня после отъезда Саши, вернувшись домой. С Сикорской убийство ее мужа мы никогда не обсуждали, и о Саше она не спросила ни разу, но в ее взгляде, который я иногда ловила, читался невысказанный вопрос, а еще догадка. При встрече мы обычно молчали, но, наверное, думали об одном и том же. Впрочем, возможно, мне так только казалось.

Два месяца я ждала Ольгу, сама толком не зная, на что надеюсь. И вот наконец увидела ее. Сначала Сашка выскочил из кустов прямо мне под ноги, а через минуту на аллее появилась Ольга. Она шла неторопливо и аккуратно везла детскую коляску, не сводя глаз со своей малышки. Женщина казалась такой счастливой, что мне вдруг стало обидно. Не за себя, за Сашу.

Я пошла ей навстречу и, поравнявшись, сказала:

– Здравствуйте.

– Привет, – ответила она, приглядываясь ко мне.

– Это ваша дочка?

– Да. Анечка.

– Вы давно здесь не появлялись.

– Рядом с нашим домом тоже есть парк. Как ваши дела? – спросила она. Наверное, из вежливости, потому что я стояла и глупо таращилась на нее.

– Учусь в институте. Хотела бросить, но передумала.

– Что ж, удачи вам. – Женщина улыбнулась и продолжила свою прогулку, помахав мне рукой.

– Ольга, – позвала я. – Саша… кто он?

Она повернулась, пожала плечами и ответила:

– Человек, который подарил мне собаку.

Евгения Михайлова

Новейший Ноев ковчег

Она сладко спала, обняв подушку. Антон внимательно ее рассматривал. Дерзкий лучик весеннего солнца, пробив серость рассвета, освещал ее – спящую и ничем не защищенную. Волосы после ночи любви были растрепанными, казались не очень чистыми. Ресницы короткие, светло‑серые. Под глазами морщинки. Рот как рот. Нос как нос. Обычная женщина тридцати лет. Антон видел настоящих красавиц. Когда‑то встречался с такой красавицей, которая сверкала бы, даже если бы ей не давали месяц умываться, а потом бы вывели в наряде из мешковины. Расстались они просто так, по взаимному согласию и полнейшему взаимному равнодушию.

Его бывшая жена Нина тоже была, как говорится, очень интересной внешне женщиной и незаурядным человеком. Их потянуло друг к другу, они подумали, что это и есть тот самый единственный шанс найти свою «половинку». Когда совместная жизнь превратилась в хроническое противостояние по любому поводу, Антон поблагодарил жену за то, что она сразу приняла решение – не обременять их жизнь (читай: свою) детьми, оставил ей квартиру и переехал к родителям. Сюда. И он вернулся к себе во всех отношениях. Он был свободен и спокоен. Просто стал очень осторожным в отношениях с женщинами: когда проходит влечение, может остаться привычка, которая сильно затягивает. Даже если это привычка воевать друг с другом. Да и квартиры у него больше нет.

Татьяна пришла к нему на собеседование год назад. Подготовилась. Темно‑серый офисный костюм, белая блузка, гладко собранные в пучок волосы и ни капли косметики. Он даже ее не рассмотрел. Взглянул один раз. На улице бы и не заметил. Но ему нужен был именно работник, а не красавица. Резюме нормальное. Сократили в одной фирме, так там на самом деле были огромные сокращения. Образование хорошее. Они немного поговорили. Она знающая, эрудированная, начитанная и, что лично ему показалось достоинством, не замужем и нет детей. Он тоже сейчас избавлялся от лишних людей в отделе и искал таких, на которых – чего уж греха таить – можно взвалить много. И они должны справляться. В его отсутствие тоже. Он часто бывал в командировках. Вот тут кое‑что в Татьяне смущало. Не чувствовалось в ней такого стержня, как в Нине, которая могла дать бой не только ему, но и кому угодно.

Антон посмотрел ее документы. Елки! Она говорит, что не замужем, но она замужем!

– Вы о штампе в паспорте? Да, я написала в резюме как есть, – Таня выглядела такой расстроенной, как будто ее поймали на страшной лжи. – Мы расстались два года назад. Он меня бросил… Или моя мама его выгнала. Я особенно и не вникала. У нас не очень сложилась жизнь. Но он зарегистрирован по‑прежнему в нашей квартире, я никак не могу его поймать, чтобы развестись.

«Да… – подумал Антон, – жалко, но нужно отказывать. Это окончательная размазня. Какой уж тут работник…» И сразу же вспомнил, что сам тоже долго не разводился с Ниной, даже после того, как оформил на нее квартиру. Тоже не то что времени не было. Неохота. Она сама прислала к нему риелтора, чтобы Антон подписал бумаги о том, что зарегистрирован в другом месте. Та квартира была его собственностью, так ей повезло, что он не выписывался из родительской: мама была против, а она всегда права. Потом Нина продала квартиру, живет сейчас в другой стране с другим мужем. Какие‑то бумаги по поводу их недействительного брака, связанного с его отсутствием, он подписывал с ее адвокатом. Согласие на заочный развод тоже.

И тут Татьяна встала, быстро сказала:

– Мне уже в двух местах отказывали из‑за этого. Я вас понимаю. Получается, что ложная информация. Всего же не объяснишь. Ничего страшного. Спасибо. До свидания.

– Минутку. Я ничего не сказал. Вы почти год не работаете. На что вы живете?

– Даю уроки, помогаю писать дипломы. Нянькой была. Даже окна мою. А что? – она вдруг посмотрела таким гордым взглядом. – Корону не боюсь уронить. У нас вообще‑то древний и хороший род. И все прошли свои испытания. Уж работы никто не боялся.

Таня стала собирать свои характеристики, рекомендации, работы, документы, заталкивать их в синюю папку, Антон глядел на ее руки. Ногти под корень срезаны, действительно рабочие руки… Она очень торопилась уйти, как убегает от унижений человек с тонкой кожей… И все рассыпалось, конечно. Он бросился ей помогать. Они почти столкнулись лбами. Ее лоб был влажным от волнения и усердия. А он… С ним произошло что‑то невероятное. Какое‑то волшебство. Ему были так приятны ее запах – никаких духов! – ее близость, тепло, прерывистое дыхание. Он никогда не испытывал ничего подобного. В ту минуту это было совсем не желание – просто родство. Вот пришел к нему родной человек, нежная, трепетная женщина, которую он, возможно, знал в прежней жизни. И сейчас уйдет навсегда.

– Успокойся, садись. Я все сам подниму. Какие реакции! Я не собирался обидеть. Ты принята на работу. Разумеется. Я искал именно такого человека.

Он встретил изумленный и все еще полный горечи взгляд, и это уже было невыносимо. Играть в просто начальника он больше не мог.

– Конечно, это выглядит плохо. Но я не маньяк. Ты можешь пройти сейчас по всем кабинетам, тебе секретарши все обо мне расскажут. Ты вообще не мой формат. Ты просто… сердце к тебе тянет.

Таня смотрела на него уже строго и недоверчиво. И вдруг что‑то прочитала в его глазах и рассмеялась: хорошо, красиво, показав чудесные зубы и ямочки на щеках.

– Мне понравилась эта идея. Походить по кабинетам незнакомой конторы и поспрашивать: «А кто у вас маньяк?» Если бы у меня было время, я так бы и поступила. Но мне нужно бежать. Спасибо вам большое. Я на всякий случай ни на что не надеюсь.

– Мы перешли на «ты». У меня свободно место зама, так что это нормально. А куда надо бежать, я не понял?

– Домой. Я приеду с пересадками не раньше восьми вечера. Мы далеко живем. Нужно гулять с Вероной. Мама ни за что не пойдет. Она не любит собак. А у Вероны режим.

– Так. Таракан номер два. Собака. А работа на ее режиме не скажется?

– Нет. Я же все рассчитала. Утром, как всегда. К девяти утра буду успевать. Домой – к восьми вечера. Если нужно, я смогу задержаться. Верона очень терпеливая.

– Вот просто прошу пардону, зачем собака в такой ситуации? Работы постоянной нет, точнее не было. Муж неизвестно где, выписать его невозможно, за квартиру надо за него платить. Мама не любит собак, как не любила мужа. Я ничего не забыл? Ну, мытье окон просто пропустим.

– Ничего не забыл. Хорошая память. Мне не нужна собака. Точнее, была не нужна. Верона мне необходима. Просто так получилось. Я как‑то утром выносила сломанную табуретку в мусорный бак. Там что‑то горело… Рядом. Это была живая собака. Ее чем‑то облили и подожгли. Я была в халате. Сняла и им тушила. Собака смотрела на меня, и у нее из глаз текли кровавые слезы, из ушей тоже текла кровь. Ее били по голове… Она была почти щенком. Американский бульдог…

– О, кошмар! На такое приобретение с такими страстями я не рассчитывал вовсе. Собаки шли как‑то мимо меня. Слушай, это сделали люди?

– Ну, так их, конечно, не назовешь, но ходят на двух ногах. – Она сделала паузу и добавила: – Так я побежала? Завтра к девяти?

– Завтра – да. А сейчас мы поедем. Я никогда не выгуливал собак, надо же когда‑то начинать.

Вот так у них все и началось. С того вечера он все же стал маньяком. Появилась сверхценная идея: сделать все, чтобы эта женщина принадлежала ему полностью и всегда. Он нашел ее мужа‑раздолбая, заставил развестись, выписаться. Они с Таней поженились. Жили в основном в трехкомнатной квартире с ее мамой, которая являлась, конечно, отдельной песней. И приезжали на ночь сюда, когда его родители уезжали. В его жизни появились самые неожиданные проблемы, но приоритеты было легко расставить. Он делал все, чтобы увеличить время, проводимое вместе, стараясь сократить расставания хотя бы на минуту.

Таня потянулась, зевнула, только после этого открыла глаза. Она, конечно, не высыпалась. И тут же попала в горячий рай. Когда она все же натянула свою скромную ночную рубашку и встала, то вдруг, обойдя кровать, остановилась с его стороны и посмотрела почти подозрительно.

– Антон, у тебя все правильное: лицо, тело. Над красивыми глазами высокий, умный лоб, над ним волна пепельных волос. Ты очень красивый. Я – нет. И я все время жду, когда ты наконец это заметишь…

– Ты – нет? Может, у меня все правильное, а ты ни на кого не похожа. Ты похожа только на мое блаженство. Ты родная душа, которая мне даже не снилась. Что не отменяет… Ладно, разбор полетов на работе и по ходу возникновения очередных проблем. Сейчас пора собираться и мчаться выгуливать Верону. Ты знаешь, я стал по ней скучать.

– Да? – в голосе Тани был такой восторг, что Антон вздохнул.

– Да. И тебя это радует гораздо больше, чем все мои признания в любви к тебе.

– Это не так. Я просто стесняюсь, когда ты меня хвалишь. И стараюсь не верить, что это на самом деле так.

– Боже! Иди опять ко мне… Ты невероятна.

В это утро, когда Таня открыла дверь квартиры, Верона, которая, конечно, ждала их у порога всю ночь, впервые бросилась радостно сначала к нему, а не к Тане. Поставила лапы на грудь, преданно смотрела в лицо. Фокусировала взгляд, как слабо видящий человек. У нее зрение осталось слабым… Глаза темные, теперь уже навеки печальные и с одним выражением: «Я так ждала». Душераздирающий вообще‑то взгляд. Антон погладил ее по голове, переставил ее передние лапы на Таню, пусть целуются, сам стал снимать с вешалки шлейку и поводок. Они сегодня немного задержались у него, гулять надо в темпе. Надевая на собаку шлейку, он думал, что скрывает почему‑то от Тани свою нежность к Вероне. Хочется казаться крутым мужиком? Без сю‑сю му‑сю? Видимо, да. И тут вспомнил, что как раз на днях читал в одном французском журнале интервью с Аленом Делоном. Он содержит пять приютов, лечит и хоронит пострадавших собак. И сказал такую вещь: «Я люблю и жалею их, как больных детей. Природа отпустила им всего десять‑четырнадцать лет жизни. Я могу их украсить». Антон тогда не понял, нравится ему или нет эта фраза. Сейчас она ему помогла ответить на его внутренний вопрос. Ну, уж коли самый красивый мужик на свете позволяет себе эту нежность, то и ему простительно.

Невольно вспомнилась и та красавица, с которой они были недолго и неинтересно вместе. Это она сказала, что Делон самый красивый мужик на свете. И что если бы он был моложе, она бы поехала во Францию и бросилась бы под его автомобиль.

Антон искренне посмеялся.

– Ты, конечно, очень хороша собой, но идеи и повадки у тебя, как у девушек, которые ловят клиентов на Кольцевой. Скажу тебе правду, чтобы ты не мучилась. Это и сейчас, в его восемьдесят, не прокатило бы. Там терпели крушение такие красавицы, какие тебе и не снились.

Она тогда по обыкновению глупо надулась. К чему он ее вообще вспомнил? А, не ее. Делона. В качестве авторитета. А он, Антон, попал на поле тонких отношений и нежных чувств. Не очень просто, но и совсем неплохо.

А вот и теща. Каждое утро теплится надежда, что такт заставит ее проспать их утренние сборы, прогулку с собакой и быстрый завтрак. Но надежда никогда не сбывается. Елизавета Петровна всегда появляется из своей комнаты уже тщательно причесанной, строго и элегантно одетой. Хоть бы раз вышла в халате, это внесло бы в ее облик что‑то человеческое. В смысле – домашнее и семейное. Но она каждое утро встречает его как полузнакомого, не очень приятного и откровенно лишнего человека. Он женат на ее дочери год! Нет, поведение тещи, конечно, безупречное, но если Таня ни в каком случае не боится, что корона спадет, ее маман никогда о короне не забывает. Древний род – это вам не хухры‑мухры… Нет, ему очень приятно, что у нее древний род. Что она родила такую удивительную дочку. Но почему она не может себя вести проще? Зачем стоять, как статуя, с таким выражением лица? Поджатые губы, высокомерный взгляд. Его вообще‑то тоже не в капусте нашли.

– Доброе утро, – изрекла Елизавета Петровна. – Антон, у меня к вам нижайшая просьба. Не нужно вешать эту собачью… сбрую на нашу общую вешалку. И вообще это нужно постоянно мыть. Вы же знаете, что у меня коллекция. Есть уникальные экспонаты, которые могут пострадать от пыли.

– Мама, – простонала Таня, – шлейка Вероны здесь висела и до Антона. И ты почему‑то этого не замечала, и твои экспонаты не страдали. Я тщательно мою и собаку, и ее вещи. Зачем ты придумываешь эти претензии к моему мужу? Такое впечатление, что тебе однажды очень понравился результат, и ты хочешь его повторения.

– Стоп, – сказал Антон. – Никаких выяснений. Я все понял, Елизавета Петровна, мы что‑то придумаем. Все, пошли, Таня, Верона.

В лифте он посмотрел на Таню. Лицо расстроенное, слезы близко. Они вышли на улицу, пошли в сквер. Антон взял жену за руку.

– Возможно, твой вывод верен. И твоя мама, не отдавая себе отчета, на самом деле действует по уже проверенной однажды схеме. Причина не является чем‑то страшным. Я не чувствую какой‑то ненависти ко мне. Возможно, это что‑то вроде материнской ревности. Вы долго жили вдвоем.

– Но что же делать? – в Таниных глазах все же заблестели слезы. – Я люблю тебя. Я боюсь, что ты меня бросишь.

– Размечталась. Давай все же размышлять логически. Твой первый муж на самом деле хам, нахал, бездельник. Сейчас альфонс, как тебе известно. Почему твоя мать должна сразу поверить другому, чужому для нее человеку? Она не доверяет не столько мне, сколько твоему выбору. Вот и все. Что делать? Жить! Шить, как поется, платья из ситца. Я не собираюсь лезть из кожи, носить букеты твоей матери, беседовать с ней о коллекции. Мне она неинтересна, и не факт, что Елизавета Петровна захочет говорить со мной о самом дорогом. Ты же видишь, она пока вообще не сильно хочет со мной общаться…

– Но год! Мы живем вместе год!

– Я тебе отвечу. Для меня этот год пролетел как пять минут. Работа, поездки с квартиры на квартиру, Верона… Мы видим и слышим только друг друга. И если совсем по чесноку, мы Вероне уделяем гораздо больше внимания и любви, чем твоей маме.

– Я люблю маму. Очень.

– Не сомневаюсь. Но это все по умолчанию. Она имеет право этого не видеть. Она наполнена раздражением, а для него легко найти причины. В доме сначала появляется ненужная ей собака, потом еще менее нужный мужчина.

– Ты сказал про цветы. А если действительно попробовать?

– Нет. Я никогда никому не дарю эти убитые цветы, которые на следующее утро будут пахнуть плесенью. Моя мама, например, больше радуется свежей кулебяке. Я не собираюсь себя ломать, подлизываться. Я люблю тебя, я привык к этой собаке, привыкну и к фокусам твоей мамы.

– Понятно, – сдавленно сказала Таня. – Значит, бросишь.

– Ох, какая дурочка! Только это тебе и надо было написать в резюме.

Антон обнял Таню, стал откровенно, страстно и нежно целовать – губы, глаза, шею. Верона радостно закрутилась вокруг них, она поняла: они играют. Антон взглянул вверх: на балконе стояла Елизавета Петровна, как восклицательный знак. Укор и проклятие. Ну как такое можно себе позволить?! На улице, при свете, среди людей. «Все, – понял Антон, – изведет. Но что делать? Тут уж кто кого».

Дальше пошли дни, когда рабочие проблемы завалили их, как камни при землетрясении. Какой тут рабочий график… Все полетело к чертям. Он оставался на ночь у себя в кабинете, спал на диване несколько часов. Люди начали увольняться, что ситуацию не улучшило, мягко говоря. Таня была с ним допоздна, потом он отправлял ее на такси домой. Как‑то раскидали трудности. Выбрались на какое‑то время.

В этот день домой поехали вместе. Верона прыгала от счастья, она реально улыбалась!

– Тань, – сказал Антон. – Она просто раскочегарилась от радости. Горячая, как печка. Это так приятно. Я теперь буду ее просить: включай свое отопление.

– Это очень полезно, – серьезно сказала Таня. – Собака оттягивает и болезни человека, и депрессию, и усталость. Есть даже такой метод лечения сложных болезней – канистерапия: это как раз исцеление с помощью обученных собак. Только мне кажется, Верона от природы всему обучена. Она поможет нам сейчас прийти в себя. Ты похудел, у тебя тени под глазами.

– Добрый вечер, – раздался голос Елизаветы Петровны.

– Добрый, – ответил Антон, виновато глядя на собачью шлейку в своей руке. Он ее по‑прежнему снял с общей вешалки.

Но Елизавета Петровна как будто этого не заметила. Она улыбалась ему! Он встретился с ней взглядами и вдруг понял, что ей было одиноко и страшно одной. Возможно, мучило чувство вины перед дочерью. Она ведь могла подумать, что он поступил как ее первый муж, просто Таня все сваливает на рабочие проблемы. Похоже, так оно и было. Потому что она сказала:

– Я как раз приготовила сырники по одному очень заманчивому рецепту. Просто клюнула на картинку в Интернете. И получилось. Все горячее. Долго не гуляйте.

– А я‑то думаю, чем так здорово пахнет! Слюной захлебываюсь. Дня три точно ничего не ел, кроме страшных, дохлых бутербродов.

– Да я тоже… – подхватила Таня. – Приходила домой – Верону выгуляю, покормлю и падаю. Какая ты молодец, мама!

– Ладно, захвалили, – сказала Елизавета Петровна. – Вы еще не пробовали. Теперь я думаю, что мало сделала. Если меня не будет, когда вы придете, – не ждите.

Только тут Антон заметил, что теща не в своем обычном элегантном платье или юбке с блузкой, а в брюках и свитере. Ну, мало ли, какие у нее дела. Но она пошла к входной двери, не надевая верхнюю одежду. Потом вдруг вернулась.

– Ой, я забыла самое главное.

Она вошла в свою комнату и взяла там приготовленный пакет. Антон стоял как раз у двери ее комнаты и впервые внимательно окинул взглядом эту тещину коллекцию. Он видел, что по всем стенам стоят отличные стеллажи из хорошего дерева, а на них множество фигурок людей и животных. Были и просто очень красивые мягкие игрушки. Но боже ж ты мой! Антон кое‑что понимал в ценах на такие безделушки. Там стояли работы очень известных мастеров.

– Минуточку, – сказал Антон. – Вот этот человек с собачкой, по‑моему, это такса, – это ведь работа Джузеппе Каппе? Я видел в каталоге. Наши партнеры хотели вернисаж устроить. Но это все такое хрупкое, фарфор, одна перевозка – трудно себе представить, во сколько встанет.

– Да! – радостно сказала Елизавета Петровна. – У меня довольно много его работ. Но, как видите, моя коллекция весьма демократична. Здесь есть и совсем простые игрушки. Я покупаю то, что кажется мне совершенным. Очень люблю такой мини‑формат. Если вам интересно…

– Конечно. Сейчас я, правда, жутко не выспался. А в субботу, если вам удобно, записываюсь на экскурсию.

– Договорились! – рассмеялась Елизавета Петровна. Оказалось, что у нее тоже красивые зубы и ямочки на щеках. Да, открытия нас ждут там, где мы их не ищем.

Теща вышла с пакетом из квартиры, они собрали Верону и тоже вышли на улицу. Было совсем темно.

– Я не понял, куда она пошла. В доме, что ли, к кому‑то?

– Да, – ответила Таня. – У мамы приятельница есть на восемнадцатом этаже. Сейчас уехала в санаторий, попросила маму кормить ее кота. Британца.

– О как! Живых котов твоя мама тоже любит?

– Больше, чем собак, но меньше, чем коллекционных. У нее их сотни. Как здорово, что ты сумел найти к ней подход! Она ведь очень гордится коллекцией. Ты никогда не интересовался, она думала, тебе это непонятно или не нравится. А ты Каппе знаешь!

– Еще бы! Таня, ты в курсе, сколько стоят эти миленькие скульптурки?

– Отвечу, как ты. Еще бы! Мы поехали в Италию, когда я была в депрессии после ухода мужа и потери работы. Я просто физически не могла себя собрать, чтобы как‑то побороться с судьбой. И тогда мама взяла все свои сбережения – не очень много, но что‑то было – и мы поехали в Италию. Я попала в сказку, пришла в себя. И мама сказала, что мы купим мне новый гардероб, чтобы я сбросила с себя этот брак и эти невзгоды, как старую шкуру. К слову, особо гардероба у меня и не было. И нет… Он мне не нужен, если только самые необходимые вещи. Но тогда, там, в этой атмосфере тепла и веселья, мы ходили и смотрели на витрины, выбирали. Обсуждали. И нечаянно наткнулись на маленькую лавочку, где были эти фигурки. Тут‑то я поняла, что такое коллекционер. Что с мамой произошло! Это был такой восторг, такая жажда, что ли… Страсть. Я сразу сказала: покупай! Не нужны мне эти тряпки. Цены – да. Впечатлили. Самая дешевая штучка у нас стоит тысячу евро, есть и за пять. Дальше я уже не вникала. Довезти это – отдельная была проблема. Но в результате мы обе были очень довольны. Мы обе вылезли из старой шкуры. Я вскоре спасла Верону, она и стала моей коллекцией, талисманом, стимулом. Мама обладает своими сокровищами. Пришлось, конечно, браться за любую работу. Но все было ничего. На плохих людей не нарывалась. А потом вообще… Ты!

– Да. Теперь все понятно. Знаю некоторых коллекционеров. Если бы я раньше выразил восторг, Елизавета Петровна не смотрела бы на меня год, как на полено, из которого еще не сделали Буратино.

У них был по‑настоящему теплый, приятный, семейный ужин. Сырники, похожие на какие‑то экзотические пирожные, конечно, исчезли как сон. Елизавета Петровна срочно допекала следующую партию. Поставила на стол все, что оказалось в холодильнике. Салат, нарезку колбасы, йогурт, конфеты. Таня толкнула локтем Антона: «Посмотри». Елизавета Петровна давала Вероне по кусочку сырник. Та деликатно принимала. Увидев, что они на них смотрят, Елизавета Петровна сказала, как будто оправдываясь:

– Это очень интеллигентная, кроткая собака. Все остальные такие нахальные.

Антон и Таня, по очереди приняв горячую ванну, пришли к себе, мечтая только о сладком провале в сон. Но не получилось без близости. Вроде бы и не расставались в эти дни, а как будто встретились после тяжкой разлуки. И тот же раскаленный рай…

– Хорошо сегодня как все было, – пробормотала Таня, засыпая.

Антону показалось, что всего через секунду он ее увидел уже стоящей у кровати и натягивающей «собачьи» джинсы. О боже! Неужели утро? Это невозможно!

– Только не вздумай вставать, – сказала Таня. – Еще очень рано. Мы погуляем с Вероной, потом, может, у меня получится еще немного доспать.

Он пытался на нее смотреть, но глаза просто бастовали, веки слипались. С облегчением натянув повыше одеяло, он успел сказать: «Получится. Я даю нам выходной. И всем позвоню. Сегодня ведь пятница, а у нас порядок». И уснул.

Антон успел проснуться до их возвращения и даже позвонить сотрудникам. Остался лежать в надежде, что они с Таней будут досыпать, как она собиралась. Когда она вошла в комнату, ему показалось, что он не просыпался. Это сон!

Верону Таня оставила в прихожей, поскольку ее нужно было помыть. А в руках она держала грязного серого щенка, который с любопытством его разглядывал.

– Что это? – проговорил Антон.

– Щенок! – взволнованно ответила Таня. – Понимаешь, у нас накопились всякие коробки из‑под корма, пакеты, то, что в мусоропровод не проходит. Мы с Вероной пошли выбрасывать все это на помойку. А там ползает этот песик. Ищет еду. Посмотри: у него отрезан по‑живому хвостик. Еще кровь идет. Какие‑то негодяи хотели его, наверное, продать как кавказскую овчарку, он похож, они не знали, что кавказцам купируют уши. Не получилось, выбросили, как испорченный товар. Представляешь?

– Нет. Но я понял, что он хотел есть и что у него отрезан хвост. Я прошу тебя: покорми его, намажь ему чем‑то ранку и отнеси назад. Пока не проснулась твоя мама. Да и я тут размечтался. Ты понимаешь, что у нас за год брака был всего один спокойный вечер, когда всех не трясло и не клинило из‑за недоверия друг к другу? Ты понимаешь, что тебе нельзя выносить мусор? С завтрашнего дня это буду делать я.

– Ты сошел с ума, – удивленно пожала плечами Таня. – Ты считаешь, я способна выбросить щенка на верную гибель?

– Я считаю, что у нас накрылись как минимум спокойные выходные. Если я не прав, сходи еще раз на помойку, найди там камень и брось в меня. А пока я сплю. На мне дело вообще‑то. Мне нужен отдых. Мой заместитель распоряжается свободным временем, как считает нужным.

Антон повернулся к воплощающей собой живую скульптуру Каппе жене со щенком, подумав, кстати, что подобная скульптура хорошо бы смотрелась. Если бы он не разозлился, сфотографировал бы и продал мастеру сюжет. Но он натянул одеяло на голову и велел себе: спать. И тут же выполнил свой приказ. Проснулся через час. Прислушался. Тишина. В интеллигентной семье при подобных обстоятельствах это гораздо хуже, чем громкая ссора. Хотя… Может быть, Елизавета Петровна ушла кормить своего британца. Маленькая такая надежда. Он встал, надел спортивный костюм, направился в ванную, по дороге заглянул в кухню. Надежда не сбылась. Таня сидела за маленьким столиком, разложив какие‑то книги, и что‑то крошила в плошку. Она собиралась кормить щенка. Верона уже поела и с изумлением разглядывала пушистое, вьющееся вокруг ножки стола существо. У другого стола, включив кофеварку, стояла спиной к ним Елизавета Петровна. Такая знакомая позиция: прямая, несгибаемая, как восклицательный знак. Щенок был уже помыт, но высохнуть еще не успел. Когда Антон вошел в ванную, он понял, что теща увидела то же, что и он. Таня не успела почистить ванну. Удивительно, как на таком маленьком существе поместилось столько грязи. Но пахло отличным шампунем. Не только Антону и Елизавете Петровне, но даже душевому шлангу было понятно, что после подобного мытья никого не отнесут на помойку.

«Ничего, – подумал Антон, – в моем роду, кажется, были и крепостные. Помыть ванну – это самый маленький пустячок в этой ситуации. А вдруг все как‑то сложится? Верона большая, но она умудряется быть незаметной. Очень деликатная. А этот… Он пока меньше кошки. Из чего делать проблему?» Душ совсем успокоил Антона, он вышел уже в нормальном настроении. Вошел в кухню.

– Доброе всем утро. Привет пришельцам из мусорного бака. Интересно, здесь всем дают завтрак? Я могу на него рассчитывать?

Да, как‑то сложится… Теща слегка повернулась и холодно кивнула. Таня прижала палец к губам, чтобы он помолчал. Она слушала кого‑то по мобильному телефону.

– Да, спасибо. Я поняла. Это все есть. Это сейчас куплю. Обязательно приедем на осмотр, перед этим дам глистогонку, чтобы сделать прививку…

На слове «глистогонка» Елизавета Петровна резко отодвинула свою чашку кофе и удалилась. Через какое‑то время она прошла через холл и вышла из квартиры. Без верхней одежды. Значит, к коту.

– Антон, – умоляюще сказала Таня. – Я пока не могу прерваться. Мне нужно во всем разобраться и выбрать дозу. Понимаешь, этот щенок только кажется толстеньким, у него очень длинный мех. Но на самом деле у него практически дистрофия. Все косточки прощупываются. Даже не могу возраст определить. Зубки вроде не менялись еще. В холодильнике есть яйца и бекон. Ты не сделаешь себе омлет?

– Почему нет, – бодро сказал Антон. – У меня пока нет дистрофии. Тебе тоже сделать?

– Оставь немножко. Я потом поем. Кстати, его зовут Чарлик.

– Очень приятно. Когда он тебе об этом сообщил?

– Я сразу поняла, как только его увидела.

Так. Когда ситуацию нельзя исправить, ее можно только принять. Антон пожарил омлет на двоих. Сварил кофе. Поел сначала сам, потом к нему присоединилась все еще возбужденная жена. Они позавтракали. Таня сказала:

– Я сбегаю в аптеку. Ты пока поспи, хорошо?

– Мы собирались вместе досыпать. Но это уже не так важно. Хорошо. Я вообще думаю, не устроить ли мне сегодня себе день сурка?

– Хорошая идея, – машинально кивнула Таня, и он понял, что она просто сейчас думает о другом.

Тем не менее они вместе помыли посуду, затем она ушла в аптеку. Верона продолжала наблюдать за пришельцем. Антон вернулся в спальню и лег, мечтая проснуться как минимум через сутки.

Такие скромные мечты никогда не сбываются. Когда Антон проснулся и посмотрел на часы, выяснилось, что прошло всего полтора часа. В квартире раздавались странные звуки. Были слышны голоса жены и тещи, но они произносили не слова, а междометия. И даже издавали стоны. Вставать и выходить было реально страшно. В течение года ни в какой ситуации ни одна из этих женщин не говорила «ах» или «ох». Они были не из тех, кто кудахчет по пустякам. Но он вышел. Увидел Таню, еще в куртке, которая стояла на пороге комнаты матери, уронив на пол пакеты. У нее были огромные, потрясенные глаза, рот она закрыла руками. Антон шагнул к ней, как на передовую. Да, это покруче Хичкока. На полу комнаты, паркет которой был обычно натерт до зеркального блеска, – не было ни одного свободного кусочка. В облаках из меха и шерсти и в обломках фарфора лежало множество разноцветных стеклянных глаз. И они все смотрели на Антона. Прислонившись к стене, стояла Елизавета Петровна. Она была олицетворением несчастья. Антон быстро отвел взгляд.

– Так, – произнес он храбро. – Я вижу почти целую таксу и не совсем разбитого хозяина. Хорошо, что это вижу я, а не Каппе. Но, мне кажется, статуэтку можно восстановить.

Он сделал шаг в комнату, но тут подала голос Таня:

– Подожди! Мне нужно собрать все глаза! Ты посмотри! Они крепились иголками. Если щенок эти иголки проглотил, хотя бы одну, он погибнет!

Она оттолкнула Антона и почти упала на пол, под ее коленом захрустел очередной обломок произведения искусства.

– Что ты делаешь, – тихо, с ненавистью произнесла Елизавета Петровна. – Ты – идиотка. Ты – сумасшедшая. Мне нужно было еще в детстве поставить тебя на психучет.

– Минуточку, – не выдержал Антон. – Вы можете оскорблять свою дочь, но вы не можете оскорблять в моем присутствии мою жену. Произошла неприятность. Что‑то поправимо, что‑то, к сожалению, нет, но все же не стоит в такой степени терять над собой контроль. Это отвратительно, то, что вы сказали, Елизавета Петровна.

– Да кто бы говорил! – саркастически произнесла она. – Нормальный мужчина выбросил бы с балкона этого мерзкого щенка вместе с его глистами. Но как моя дочь могла выбрать нормального мужчину?!

– Так. Поддерживать базар подобного рода я не собираюсь.

Антон резко развернулся и ушел в спальню. Остановился посреди комнаты, чувствуя, что все его мышцы как будто свело судорогой. Он, наверное, превращается в такую же статую, как Елизавета Петровна. Что делать?

Он даже не понял, много или мало времени прошло, когда в комнату влетела Таня. У нее в руках был пакет с этими проклятыми глазами.

– Я все собрала, кажется. Вроде бы везде иголки на месте. Но не исключено, что Чарлик проглотил и глазки вместе с иголками. Надо срочно везти его на рентген.

– Где эта сволочь? – почти спокойно спросил Антон.

– Да вот, смотрит на нас из‑под кровати.

Антон опустил взгляд. Действительно смотрит. Морда, надо себе признаться, очень симпатичная. С балкона он его не выбросит, но ситуацию нужно решить как‑то резко. Иначе конец их семье. К своим родителям он двух собак, одна из которых вообще чума, – не может привезти. Они в принципе не по этой части, у них свой уклад, он не считает возможным его ломать.

– Таня, – сказал Антон. – Мы отвезем его на рентген, но только после того, как ты с кем‑то договоришься в доме или во дворе, чтобы его взяли. За деньги. Ну, есть столько людей, которым не хватает на жизнь. Он нанес сегодня такой ущерб твоей матери, я говорю только о деньгах, а не о душевной травме, какая‑то небольшая сумма раз в месяц не будет для нас огромной проблемой. Сходи, поищи, позвони. Заметь, я больше ничего не говорю о возврате на помойку.

– Ты что! – Таня смотрела измученным, изумленным взглядом, как будто узнала, что человек, которого она любит, – садист и живодер. – У мамы душевная травма. А у щенка? У нее разбились всего лишь игрушки. А он живой, ты это не понимаешь? Антон, пожалуйста, давай его поймаем. Ты же видишь, он испугался. Он прямо рядом с тобой сейчас.

Антон подумал, что поймать в любом случае нужно. Без этого проблемы не решить. Он нагнулся, протянул руку, щенок быстро увернулся. Антон встал на колени и стал ловить его под кроватью. Чарлик бегал там по периметру. И тут из нагрудного кармана спортивной куртки Антона выпал «Самсунг», новый, последняя версия. Родной, привезли из Японии. Он глазом не успел моргнуть, как щенок подлетел, схватил смартфон и просто на глазах стал разгрызать его на мелкие кусочки. Поймать его никак не удавалось, он бегал с телефоном.

– Ну что ж, – встал Антон. – Ты, кажется, принесла нам всем возмездие за какие‑то грехи. Я думаю, теперь ты поняла, что это бешеное существо нужно просто шваброй выгнать из дома и пусть продолжает свой путь уже без нас. Мы никому ни за какие деньги не можем его предложить.

– Мне очень жаль твой телефон, – всхлипнула Таня. – Но я поняла другое. У тебя, как и у моей мамы, жестокая душа. Вещи, пусть и дорогие, значат для вас больше, чем жизнь этого собачьего ребенка, уже выброшенного, уже искалеченного, никому не нужного. Я его не предам. А тебе это не смогу простить.

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально