Маркус Сэйки

Лучший мир

 

The Big Book

Одаренные – 2

 

 

 

***

Посвящается моему отцу, который учил меня быть мужчиной

 

 

 

В лицо плеснули какой‑то холодной жидкостью – и Кевин Темпл пришел в чувство.

Всю ночь он был в пути, гнал из Индианы груз – партию свежих овощей. До склада в Кливленде оставалось минут пятнадцать, когда Кевин ощутил тяжесть в желудке от чрезмерного количества кофе и говяжьего джерки[1]. Вообще‑то, он предпочел бы двойной чизбургер. И хотя никто бы не удивился, встретив тучного дальнобойщика, он гордился тем, что в свои тридцать девять весил всего на пять килограммов больше, чем в старших классах.

Вдруг позади резко взвыла сирена и фары высветили темноту. Кевин вздрогнул и выругался. Наверное, задумался, притопил педаль… но нет, на спидометре было шестьдесят семь[2]. Не настолько он и устал, чтобы съехать со своей полосы. Может, непорядок с задними габаритами? Время близилось к утру – начало пятого. Похоже, копы просто заскучали.

Кевин сбросил газ и встал у обочины. Зевая, потянулся, включил в кабине свет и опустил стекло. Прохладный воздух приятно взбодрил его. До Дня благодарения оставалась неделя.

Подошел дорожный патрульный. В нем было что‑то волчье. Худощав, средних лет, форма накрахмалена, глаза скрыты широкополой шляпой.

– Знаете, почему я вас остановил? – спросил он.

– Нет, сэр.

– Выйдите, пожалуйста, из машины.

Видимо, все же перегорели задние фонари. Некоторые полицейские непременно хотят ткнуть тебя носом в такие мелочи. Кевин вытащил из бумажника права, достал грузовой манифест и свидетельство о регистрации, затем послушно открыл дверь и спустился вниз.

К патрульному присоединился напарник:

– Руки держите на виду.

– Да, конечно, – сказал Кевин и протянул документы. – А в чем дело, офицер?

Полицейский взял бумаги и, щелкнув фонариком, прочитал:

– Мистер… Темпл.

– Да, сэр.

– Направляетесь в Кливленд?

– Да, сэр.

– Регулярно ездите этим маршрутом?

– Два‑три раза в неделю.

– И вы мозган?

– Что?

– Анормальный? – пояснил полицейский.

– Что вы… Какое ваше дело?

– Отвечайте на вопрос: вы – анормальный?

Настал один из тех моментов, когда Кевин знал, как ему следует поступить, – «следует» в идеализированном смысле слова. Он должен отказаться отвечать. Он должен произнести речь о том, что этот вопрос нарушает его гражданские права. Он должен сказать копу‑фанатику, чтобы тот закрыл свой идиотский рот и не бросался такими понятиями, как «мозган».

Но сейчас было четыре часа утра, дорога пуста, он устал, и иногда порывы чести отходят на второй план перед соображениями безопасности.

– Нет, я не анормальный, – проговорил он с напускным апломбом.

Полицейский пристально посмотрел на него и направил ему в лицо луч фонарика.

– Эй, – сморщился Кевин, – я ничего не вижу.

– Знаю.

Щурясь, он заметил боковым зрением, что второй коп наставляет на него какой‑то предмет. Вылетевший оттуда с треском голубоватый электрический разряд ударил Кевина Темпла прямо в грудь. Все его мышцы мгновенно свела судорога, и он услышал подобие крика, сорвавшегося со своих губ. В ребра впились когти, и звезды потускнели.

Он рухнул как подкошенный. Боль чуть отпустила. Мысли путались, но он пытался понять, что сейчас произошло. Земля была промозглой. И она перемещалась. Нет, перемещался он – его тащили. Руки были за спиной, и что‑то не давало пошевелить ими.

Ему плеснули в лицо какой‑то холодной жидкостью. Он инстинктивно втянул в себя воздух, и она попала в рот. Ну и гадость! У нее был едкий химический привкус, которого он не ощущал прежде, но обонял тысячи раз. И в этот момент паника прогнала остатки боли, потому что запястья его были скованы наручниками, он лежал на обочине, и кто‑то обливал его бензином.

– Боже мой, нет, нет, прошу вас, нет!..

– Ш‑ш‑ш.

Полицейский, похожий на волка, присел рядом с ним. Его напарник наклонил канистру и пошел спиной вперед, оставляя перед собой бензиновую дорожку.

– Не надо суетиться, – сказал патрульный Кевину.

– Прошу вас, офицер, пожалуйста…

– Я не коп, мистер Темпл. Я… – Он задумался. – Пожалуй, вы могли бы назвать меня солдатом армии Дарвина.

– Я сделаю, что вы скажете, у меня есть деньги, возьмите всё…

– Вы лучше помолчите. И послушайте. – Голос звучал твердо, но не резко. – Вы слушаете?

Кевин исступленно закивал. Пары бензина были повсюду, ударяли ему в нос, жгли глаза, холодили руки и лицо.

– Я хочу, чтобы вы знали: мы делаем это не потому, что вы нормальный, – признался патрульный. – И мне искренне жаль, что нам приходится поступать подобным образом. Но на войне нет такого понятия, как невинный свидетель.

Несколько секунд казалось, что он собирается добавить что‑то еще, но он просто встал.

Ужас, какого никогда не испытывал Кевин Темпл, овладел им, задавив собой все его существо и спеленав тело. Кевин хотел закричать, взмолиться, заголосить, убежать, но не мог найти слов. Зубы выбивали дробь, ноги были ватные.

– Если вас это утешит, вы теперь стали частью кое‑чего значительного. Существенной частью плана, – объявил патрульный и чиркнул спичкой.

Один раз, два. Она вспыхнула. Яркое желтое пламя отразилось в его глазах.

– Вот как мы строим мир, который будет лучше прежнего. – С этими словами он бросил спичку.

 

Тремя неделями ранее

 

Глава 1

 

Купер стоял, широко расставив руки и раздвинув пальцы. Остро ощущая, сколько на него направлено стволов, он думал о том, почему события развиваются не так, как планировалось.

Месяц агентство вкалывало без продыху. Да что там месяц – год. Половину этого года он работал под прикрытием, был оторван от детей, потому что выслеживал самого разыскиваемого человека в Америке – Джона Смита. Но, найдя его, Купер обнаружил: все, во что он верил сам, построено на лжи. Агентство было не столько секретным, сколько коррумпированным, а возглавлял его человек, который ради собственных интересов разжигал войну.

Драматические последствия этого открытия оказались кровавыми, в особенности для босса. Купер же еще несколько недель разрывался между тем, что разгребал завалы и искал своих детей.

Но сегодня день обещал быть спокойным. Бывшая жена Натали увезла детей в гости к своей матери. Не назначено никаких встреч, нет никаких дел и на данный момент никакой работы. Купер собирался пойти в тренажерный зал, потом на ланч. После этого, возможно, в кофейню, а затем просидеть до вечера за книгой. Перехватить ужин на скорую руку, открыть бутылочку бурбона и читать, прихлебывая, пока не сморит ранний сон. Проспать часов этак десять, насладившись этим в полной мере.

Воплотить задуманное в жизнь ему удалось только до ланча.

Он отправился в одну из арабских забегаловок, где с удовольствием взял чечевичную похлебку и фалафелевый сэндвич. Сел за стол с двумя столешницами у окна, выходящего на улицу, и негреющее ноябрьское солнце засеребрилось на столовых приборах. Вылил в суп горячий соус – и в этот момент понял, что он не один.

Все произошло очень быстро. Стул напротив был пуст, а через секунду уже занят: там сидела она. Словно материализовалась из солнечного света.

Выглядела Шеннон прекрасно. Прекрасно не в том смысле, что в форме и здорова, а в том, который пробуждает в мужчине нечестивые мысли. Черный топик в обтяжку, плечи обнажены, волосы водопадом закрывают уши, губы изогнуты в полуулыбке.

– Привет, – сказала она. – Скучаешь без меня?

Откинувшись на спинку стула, он смерил девушку взглядом.

– Знаешь, когда я просил тебя о встрече, то имел в виду ближайшие дни, а не месяц спустя.

– Мне нужно было закончить кое‑какие дела.

Эти слова были предсказуемы, ведь он видел ее насквозь: трапециевидные мышцы слегка напряглись, глаза норовят стрельнуть в сторону, но сдерживаются, она вся начеку, вся внимание – оценивает обстановку в помещении.

«Все еще солдат, и нет уверенности, что вы воюете на одной стороне», – подумал Купер.

Что было правдой, он и сам толком не знал, поэтому просто кивнул:

– Ясно.

– Я не говорю, что не доверяю…

– Понял.

– Спасибо.

– Но сейчас ты здесь.

– Сейчас я здесь, – улыбнулась она и отломила половинку его сэндвича. – Ну, Ник, что будем делать сегодня?

Ответ, как выяснилось, был совершенно очевиден им обоим, и они весь день провели в квартире Купера – оттягивались так, что фотографии слетали со стен. Забавно, они только второй раз занимались любовью – а потом и третий, и полусостоявшийся четвертый, – но им было так легко друг с другом, будто у них за плечами лежали долгие годы близости. Может быть, это произошло потому, что он целый месяц думал о ней, ждал ее появления, а ожидание сродни общению.

А может, причина крылась в том, что в их отношениях уже имелось немало сложностей. Он был анормальным, и в его обязанности входило разыскивать для правительства таких же сверходаренных, как он. А она была революционеркой, чьи методы граничили с терроризмом. Да что говорить, в тот день, когда они познакомились, она держала его под прицелом пистолета, и тот раз был не последним.

«С другой стороны, она спасла твоих детей и помогла тебе низложить президента».

Будучи ведущим агентом Департамента анализа и реагирования, Купер сделал карьеру, пресекая деятельность террористов и обычно упреждая их удары. Но тот, который ускользал от него – и от всей страны, – был самым опасным. Джон Смит – харизматичный лидер с выдающимся стратегическим умом. А еще его обвиняли в бесчисленных убийствах.

После особенно зверского теракта на Манхэттене, унесшего жизни более тысячи человек, Купер стал работать под прикрытием, надеясь найти Смита. Именно в это время они с Шеннон и встретились в первый раз. Сначала как смертельные враги, потом как партнеры против воли и, наконец, как любовники. Но когда Купер все‑таки выследил Смита, тот открыл ему глаза на ужасающую правду: настоящим монстром был наставник Купера – Дрю Питерс. Доказательством этому стала видеозапись, на которой Питерс и президент Соединенных Штатов Уокер планировали устроить бойню в популярном ресторане на Капитолийском холме. Это был политический маневр, способ поляризовать общество и сконцентрировать больше власти в руках правительства. Обвиняя в атаке террористов из анормальных, Питерс и ему подобные обретали огромную власть и могли контролировать и даже убивать мозганов. А стоило все это – семьдесят три жизни невинных людей, шестеро из которых – дети.

Когда правда стала известна Куперу, Дрю Питерс похитил его детей и бывшую жену, чтобы оказывать на него давление. Шеннон помогла Куперу спасти их. Он не питал никаких иллюзий – ни малейших – в том, что без нее его дети были бы мертвы.

Так что, да, отношения были сложные. Он и Шеннон напоминали диаграммы Венна, изображающие круги внахлест. Некоторые части всегда сами по себе, но середину пересечения – не разъединишь.

Несмотря ни на что, секс между ними был великолепен, душ был великолепен, секс в душе был великолепен. Разговор шел легко. Она рассказала ему о том, как провела последний месяц – в Новой Земле Обетованной, анклаве сверходаренных в штате Вайоминг, где они пытались построить новый мир. Умонастроения там преобладали тревожные. Мозганы обсуждали законодательную инициативу по надзору за перемещением анормальных: намерение правительства имплантировать навигационное устройство в сонную артерию каждого сверходаренного новорожденного американца. Процедура была запланирована на следующее лето, а приступить к ней предполагалось с анормальных первого уровня вроде Шеннон. Вроде него самого.

Почти все сходились на том, что появление феномена анормальных относится к началу восьмидесятых годов, хотя обнаружили его только в тысяча девятьсот восемьдесят шестом. Тогда было научно установлено, что по каким‑то неизвестным причинам один процент всех детей рождаются сверходаренными, то есть наделенными выдающимися способностями.

Эти таланты проявлялись по‑разному, большинство из них были весьма яркими, но мирными. Например, способность перемножать в уме большие цифры или безукоризненно воспроизводить песню, прослушанную всего один раз.

Другие же угрожали привычному порядку вещей. Например, как Джон Смит, чей стратегический дар позволил ему в возрасте четырнадцати лет победить трех гроссмейстеров в сеансе одновременной игры.

Или как Эрик Эпштейн, который благодаря своей способности анализировать информацию сумел заработать триста миллиардов долларов, что в конечном счете привело к закрытию всемирных финансовых рынков.

Или как Шеннон. Она воспринимала мир вокруг себя с такой полнотой, что могла перемещаться незаметно для других, выбирая в пространстве те места, куда никто не смотрел.

Дар самого Купера состоял в умении «видеть людей насквозь». Он обладал чем‑то вроде форсированной интуиции, понимал язык тела. По едва заметным движениям подкожных мышц мог предсказать, что собирается сделать человек. Осмотрев квартиру объекта, он по книгам на полке, по тому, как расположены вещи в кладовке, что лежит на прикроватной тумбочке, мог довольно точно определить, куда бы объект попытался бежать. Это делало Купера исключительно проницательным охотником, хотя и не проходило для него даром. То, что видели его внимательные глаза, преследовало его. Была какая‑то ирония в таком положении элитного солдата, который отчаянно пытается предотвратить войну.

«Ты больше не солдат. И это не твоя война».

Эту мантру он повторял в течение нескольких месяцев. Но от повторения она не становилась похожей на факт.

– Тебя допрашивали? – спросила Шеннон.

Они лежали на диване под одеялом, голые и распаленные. Шеннон положила голову ему на плечо и принялась играть волосами на его груди.

– В твоем прежнем агентстве, – уточнила она.

– Да.

– И что ты сказал им о Питерсе?

– Они не спрашивали.

– Правда? Директор подразделения ДАР падает с крыши двенадцатиэтажного здания, а они готовы забыть: кто старое помянет, тому глаз вон?

– Они наверняка знали, что это моих рук дело. Но Куин об этом позаботился. – (Прежний напарник Купера в тот вечер был третьим членом команды. Его друзья захватили командный центр службы безопасности здания и стерли все следы их присутствия.) – Если бы имелись неопровержимые доказательства, то у ДАР не осталось бы выбора. Но без доказательств они пока предпочтут избегать скандала. Мне даже предложили вернуться на прежнюю работу. – Он почувствовал, как Шеннон напряглась. – Успокойся – я отказался.

– Значит, ты безработный?

– У нас это называется «отпуск по личным обстоятельствам». Формально я остаюсь агентом правительства. Но я немало сделал «для алтарей и очагов»[3], мне теперь нужно время, чтобы все это обдумать.

Шеннон кивнула. Его дар, который никогда не простаивал, никогда ему не подчинялся, внедрил в его голову мысль: «У нее есть к тебе вопрос. Кроме этой повестки дня, есть и другая».

Но она только спросила:

– Как дети?

– Прекрасно. Некоторое время их мучили ночные кошмары, но у них столько жизненных сил, что, похоже, для них это осталось позади. Кейт переживает нудистский период – все время раздевается догола и, хохоча, носится по дому. А Тодд решил, что хочет стать президентом, когда вырастет. Говорит, что, раз последний натворил таких дел, нам нужен кто‑нибудь получше.

– Отдаю ему свой голос.

– И я тоже.

– А Натали? – словно невзначай спросила Шеннон.

– Нормально. – Купер был достаточно опытен, чтобы на этом поставить точку.

Чуть позже они отправились на прогулку. Был тот волшебный час, когда солнце почти село и свет одновременно лился отовсюду. Осень была мягкой, листва только начинала опадать, и деревья поражали буйством красок. Джинсовый сезон. Листья хрустели у них под ногами, щеки раскраснелись, ее теплая рука покоилась в его. Округ Колумбия осенью – что может быть лучше? Они прошли по Моллу, мимо Зеркального пруда[4].

– И давно ты здесь?

– Не могу сказать точно, – ответила она, – уже какое‑то время.

– Что делала?

– Дела.

– Ага. Новые дела.

– Так ситуация ухудшается. Та война, Купер, которая все время тебя беспокоит, теперь ближе, чем когда‑либо. Большинство людей, нормальные они или анормальные, хотят просто жить, но экстремисты вынуждают всех занимать ту или иную сторону. Знаешь, что в Либерии стали бросать младенцев с родимыми пятнами? Там считают, что это знак сверходаренных, поэтому их просто вышвыривают. В Мексике мозганы захватили картели и используют их против правительства. Появились частные армии, их возглавляют анормальные полевые командиры и финансируют анормальные наркодилеры.

– Шеннон, я смотрю новости по телевизору.

– Не говоря уже о том, что по всей Америке возникают правые военизированные формирования. Ку‑клукс‑клан возродился. На прошлой неделе в Оклахоме банда нормальных похитила анормального, привязала к машине и протащила по полю. Знаешь, сколько им было лет?

– Шестнадцать.

– Шестнадцать. А еще – подрыв школ в Джорджии. Микрочипы с датчиками перемещения, которые собираются устанавливать людям в шею. Сенаторы, говорящие на Си‑эн‑эн о расширении сети академий для анормальных с целью включения детей второго и даже третьего уровня.

Он отвернулся от нее, подошел к парковой скамье и сел. Колонны Мемориала Линкольна отливали белым в свете прожекторов, на ступеньках все еще толпились туристы. С этого расстояния он не мог видеть статую, но хорошо представлял ее: задумавшийся Честный Эйб[5] взвешивает угрозы, которые разрывают на части его союз.

– Купер, я серьезно…

– Очень плохо.

– Что именно?

– Я надеялся, что ты пришла, чтобы увидеть меня.

Шеннон даже рот открыла.

– Так чего хочет Джон? – спросил Купер.

– Как ты…

– Твои зрачки расширились – это признак сосредоточенности, и ты посмотрела налево – это воспоминание. Частота твоего пульса увеличилась на десять ударов. Ты составила маркированный список ужасов, что само по себе несложно. Но ты сделала это в географическом порядке: от далеких регионов к более близким, а это вряд ли могло быть случайностью. И ты назвала меня не Ник, а Купер.

– Я…

– Все твое возражение было заучено наизусть. Это означает, что ты пытаешься меня в чем‑то убедить. А это, в свою очередь, означает, что он пытается меня в чем‑то убедить. Так давай к делу.

Шеннон уставилась на него, прикусив губу, и села рядом на скамью.

– Извини. Я и в самом деле пришла сюда ради тебя. А то, о чем ты говоришь, – это другой вопрос.

– Знаю. Это характерно для Джона Смита. Он преобразует свои намерения в планы, а планы воплощает в жизнь с помощью махинаций. Я это понимаю. Чего он хочет?

– Со времени его оправдания многое изменилось, – заговорила она, не глядя на Купера. – Ты знаешь, что он написал книгу?

– «Меня зовут Джон Смит». Он воистину вложил сердце в это название.

– Теперь он публичная персона, читает лекции, дает интервью прессе.

– Да‑да. – Купер ухватил себя за переносицу. – И это имеет отношение ко мне?

– Он хочет, чтобы ты присоединился к нему. Ты представь только, как это будет убедительно: Смит и человек, который когда‑то выискивал его, теперь работают вместе, чтобы изменить мир.

Купер смотрел на угасающий свет, на людей, идущих по ступенькам мемориала. Он был открыт круглосуточно, что всегда трогало Купера.

– Я знаю, ты ему не доверяешь, – тихо сказала Шеннон. – Но тебе все же известно, что он невиновен. Ты сам это доказал.

Дело было не только в Линкольне. На этих ступеньках стоял Мартин Лютер Кинг‑младший и вещал миру о своей мечте. А теперь туда мог прийти любой, будь ты аристократ или нищий бродяга, в любой час дня…

«Что‑то этот бездомный слишком уж там задержался. У него короткая стрижка на манер, принятый среди агентов. Слишком уж долго копается он в этом мусорном бачке.

Да он не только копается в бачке, а еще и оглядывается по сторонам, но направо не смотрит… а там какой‑то бизнесмен разговаривает по сотовому. У телефона темный экран. У бизнесмена вздутие под одной рукой.

А этот звук, что ты слышишь, – это работает высокомощный двигатель. С турбонаддувом».

…и всем тут будут рады.

Купер посмотрел на Шеннон и сказал:

– Во‑первых, Джон так же невиновен, как Чингисхан. Может быть, он невиновен в том, что́ ему предъявили, но руки у него по локоть в крови. А во‑вторых, уматывай отсюда.

Она была профессионалом и не совершала необдуманных поступков, просто смотрела вдаль, словно наслаждаясь видом. Купер почувствовал, что она чуть‑чуть напряглась, увидев бродягу у бачка.

– Лучше вместе.

– Нет, – ответил он. – Я все еще остаюсь правительственным агентом. Со мной все будет в порядке. А ты – разыскиваемый преступник. Давай, как ты это умеешь. Пройди сквозь стену.

Звук двигателя становился все громче, машины приближались с разных сторон. Скорее всего, внедорожники.

– Слушай, я не шучу… – сказал Купер, бросая взгляд через плечо.

Но девушка уже исчезла.

Он улыбнулся и тряхнул головой. Этот трюк Шеннон никогда не устаревал.

Купер встал, снял куртку, вытащил из кармана бумажник, положил то и другое на землю. Делая шаг назад, развел руки в стороны и растопырил пальцы.

Машины были хороши. Четыре черных «кадиллака‑эскалейд» с затонированными стеклами подъехали одновременно с разных сторон – не налет, а чистый балет в постановке Басби Беркли[6]. Двери распахнулись, и из них с хореографической точностью высыпали люди. Укрывшись за капотами автомобилей, они взяли Купера под прицел автоматических винтовок. Человек двадцать, не меньше, хороший боевой порядок, открытые линии огня.

Хорошая новость состояла в том, что эта команда была явно профессиональной и действовала настолько безбоязненно, что сомневаться в ее принадлежности правительству не приходилось. Плохая же – в том, что в правительстве было немало людей, желавших Куперу смерти.

«Ну, была не была».

Держа руки расставленными, он прокричал:

– Меня зовут Ник Купер! Я агент Департамента анализа и реагирования. Оружия у меня нет. Мои документы в бумажнике на земле.

Из задней двери одного из внедорожников вышел человек в невзрачном костюме. Он двинулся вкруговую и Купер отметил, что винтовки разворачиваются и берут под прицел другие направления.

– Мы знаем, кто вы, сэр. – С этими словами агент нагнулся, поднял бумажник и куртку и протянул ему.

– Все чисто, – бросил он короткую фразу, какими разговаривают по радиосвязи.

По круговой дорожке приблизился лимузин, вырулил на бортовой камень, проехал между машинами и остановился рядом. Агент открыл дверь.

Изумленный Купер сел в салон, пахнущий дорогой кожей, и увидел двоих. Подтянутую, излучавшую бесконечную компетентность женщину лет пятидесяти пяти с холодным взглядом. И чернокожего мужчину с внешностью преподавателя Гарварда… кем он и был прежде.

«Ну‑ну. А ты‑то еще раньше по всяким мелочам определил, что день принимает странный оборот».

– Здравствуйте, мистер Купер. Позвольте называть вас Ник? – сказал мужчина.

– Конечно, мистер президент.

 

*

 

– Приношу извинения за некоторую театральность, которая предшествовала нашей встрече. Мы в последние дни слегка нервничаем.

Лайонел Клэй обладал преподавательским голосом: сочным, низким, чуть сдобренным южнокаролинской гнусавостью, – и при этом блистал широтой ума.

«Вежливо сказано».

По мере того как сверходаренные продолжали активнее доминировать во всех сферах – от спорта до зоологии, – обычных людей все сильнее это беспокоило. Было нетрудно представить мир, разделенный на два класса, как, например, в романе Герберта Уэллса, но никто не хотел быть морлоками[7]. С другой стороны, маргинальные элементы из анормальных не сражались за простое равенство, они были уверены в своем превосходстве и готовы убивать, чтобы доказать это. Америка привыкла к терроризму, к смертникам в поясах шахидов в супермаркетах и к ядам, отправляемым по почте сенаторам. Самой кровавой была атака 12 марта: террористы взорвали здание Новой фондовой биржи на Манхэттене, при взрыве погибли тысяча сто сорок три человека. Купер был там, бродил как пьяный по усыпанным стеклом улицам. Ему до сих пор снилась розовая плюшевая игрушка на асфальте одного из перекрестков Бродвея.

«Мы не слегка нервничаем – мы обделались от страха».

Но в ответ Купер сказал только:

– Я понимаю, сэр.

– Это Марла Киверс, начальник штаба, – представил женщину Клэй.

– Мисс Киверс, – кивнул Купер.

Хотя он уже одиннадцать лет был правительственным агентом, политика никогда его не интересовала. И все же даже он знал: Марла Киверс – крутой политический делец, закулисный посредник, чья безжалостность стала притчей во языцех.

– Мистер Купер, – ответила она на приветствие.

Президент постучал костяшками пальцев по перегородке, и лимузин тронулся.

– Марла? – сказал Клэй.

– Мистер Купер, это вы выложили видеозапись по «Моноклю»?[8] – спросила Киверс.

Так, значит, все вступления закончились.

Перед мысленным взором Купера возник тот вечер. После того как Шеннон освободила его детей, он загнал своего прежнего босса Дрю Питерса на крышу. Там отобрал у него видеозапись разговора с президентом Уокером, а потом сбросил наставника с высоты двенадцатиэтажного здания.

И испытал удовлетворение.

Потом Купер сидел на скамейке неподалеку отсюда и решал, что делать с этим видео. Бойня в ресторане «Монокль» была первым и наиболее провокационным шагом в разделении страны: не Север против Юга, не либералы против консерваторов, а нормальные против сверходаренных. Ему казалось, что нужно раскрыть правду об этой атаке, хотя он и понимал, что не сможет контролировать последствия своего поступка.

Что там сказал ему Дрю перед концом? «Если ты это сделаешь, то мир вспыхнет».

Президент Клэй пристально смотрел на него. Купер понял, что его испытывают.

– Да, я.

– Это было довольно необдуманное решение, – заявил Клэй. – Возможно, мой предшественник не отличался добродетелями, но он был президентом. Вы подорвали веру страны в его полномочия. В правительство в целом.

– Сэр, позвольте, эту веру подорвал не я, а сам президент Уокер, когда заказал убийство американских граждан. Я всего лишь рассказал правду.

– Правда – довольно скользкая концепция.

– Нет, величие правды в том, что она правдива. – В голосе Купера прозвучала прежняя непокорная нотка, и он, поймав себя на этом, добавил: – Сэр.

Киверс покачала головой и, отвернувшись, уставилась в окно.

– Ник, а чем вы заняты теперь? – спросил Клэй.

– ДАР предоставил мне отпуск.

– Вы собираетесь возвращаться?

– Не уверен.

– Приходите лучше работать ко мне. Специальным советником президента. Как вам такое?

Если бы Купер составил список из сотни предложений, которые мог бы сделать ему президент Соединенных Штатов, то этого бы там точно не оказалось. У него буквально отвисла челюсть.

– Думаю, вас неверно информировали, – сказал он. – Я ничего не понимаю в управлении.

– Давайте внесем ясность в этот вопрос. – Клэй уставился на него неподвижным взглядом. – Уокер, что и говорить, натворил дел. Он и директор Питерс превратили Департамент, который мог стать нашей главной надеждой на мирное будущее, в частную шпионскую лавочку для воплощения в жизнь своих личных целей. Вы с этим согласны?

– Я… да. Сэр.

– Вы лично убили больше десятка человек и раскрыли совершенно секретную информацию…

Купер кивнул.

– Однако во время этой катастрофы вы оказались единственным, кто действовал добродетельно.

У Киверс при этих словах перекосило губы, но она промолчала.

– Ник, ситуация ухудшается, – пояснил президент. – Мы на краю пропасти. Есть нормальные, которые хотят заключить в тюрьму или даже обратить в рабство всех сверходаренных. Есть анормальные, которые выступают за геноцид всех нормальных. Возможна новая гражданская война, по сравнению с которой прежняя покажется детскими игрушками. Мне нужна помощь, чтобы ее предотвратить.

– Сэр, я польщен, но я и правда совершенно не разбираюсь в политике.

– У меня есть политические советники. А вот кого у меня нет, так это агента‑мозгана, который посвятил жизнь выслеживанию анормальных революционеров. Кроме того, вы доказали, что будете поступать так, как вам велит совесть, чего бы это ни стоило. Именно такой советник мне и нужен.

Купер, погрузившись в себя, смотрел вперед невидящим взглядом, пытаясь вспомнить, что ему известно о президенте. Профессор истории из Гарварда, потом сенатор. Всплыли неотчетливые воспоминания о статье, которую Купер читал когда‑то. В ней выдвигалось предположение относительно истинной причины, почему Клэй был выбран в вице‑президенты: электоральная математика. Как чернокожий из Южной Каролины, он должен был привлечь голоса и южан, и афроамериканцев.

«Господи, Купер! Неотчетливые воспоминания о статье? Это вот и говорит о том, что тебе здесь не место».

– Прошу прощения, сэр. Я искренне благодарен вам за предложение, но думаю, что не гожусь для этой работы.

– Вы меня неправильно поняли, – мягко сказал Клэй. – Ваша страна нуждается в вас. Я не прошу.

Купер посмотрел на…

«Поза Клэя, язык тела в точности соответствовали его словам.

Это не пиар‑ход и не способ заткнуть тебе рот.

И все, что он говорил о ситуации в мире, отвечает действительности».

…своего нового босса.

– В таком случае, сэр, я подчиняюсь воле президента.

– Хорошо. Что вы знаете об организации, которая называется «Дети Дарвина»?

 

 

За неделю до Дня благодарения

 

Глава 2

 

Итан Парк глазам своим не верил.

Полка супермаркета была пуста. Нет, не прорежена. Не страдала отсутствием разнообразия. Она была пуста. Полностью вычищена.

Он зажмурился и почувствовал, как зашатался мир. Виной тому была сверхурочная работа, к которой он, казалось бы, привык. Группа исследователей в течение года находилась в полушаге от решения проблемы. Но когда они перешли к испытаниям, которые должны были подтвердить гипотезу, дни вообще стали неотличимы от ночей. Ели они стоя, спали урывками на стульях. Целый год накапливалась в нем усталость.

Но окончательно вымотанным он почувствовал себя, когда Эйми родила Вайолет. Тьма за сомкнутыми веками воспринималась опасно‑приятной, холодной ночью хотелось в кровать, где можно завернуться в теплое одеяло, забыться…

Он встряхнулся, открыл глаза и снова обвел взглядом полку. Она по‑прежнему была пуста. Вывеска над проходом гласила: «Семь: витамины – консервированная органика – бумажные полотенца – подгузники – детское питание». Бумажных полотенец было еще предостаточно, но там, где до этого дня стояли «Энфамил», «Симилак» и «Эртс бест»[9], лежала только пыль да забытый кем‑то список покупок.

Итан почувствовал себя обманутым. Когда у тебя дома что‑то кончается, ты идешь в магазин. Практически это было основой повседневной жизни. А если ты сейчас не можешь принять происходящее как должное?

«Ты возвращаешься к измученной жене и голодному ребенку с недоуменным выражением на лице».

До рождения дочки он насмехался над представлением о том, что кормление грудью – дело трудное. Он был генетиком. Выкармливание младенцев – вот для чего предназначена грудь. Какие тут могут быть проблемы?

Как выяснилось, это действительно оказалось трудно для изящной современной груди – груди, облаченной в хлопчатобумажные ткани и кружева, груди, которая никогда не чувствовала ветра или солнечного света, никогда не натиралась и не грубела. После месяца мучительно‑медленного кормления и помощи «консультанта по лактации», который втюхивал им специализированные подушки и гомеопатические кремы, соски у Эйми воспалились, потрескались и стали кровоточить. Тогда было решено, что нужно перестать кормить ребенка грудью. Эйми перевязала себя бандажом, чтобы прекратить лактацию, и они перешли на порошковое молочко. Все их поколение выросло на нем, и ничего, жили себе. К тому же этот способ такой легкий.

То есть был легким, пока молочко оставалось на полке.

«Так. Какие есть варианты?»

Ну, для начала – в возрасте Вайолет коровье молоко было далеко не лучшим выходом. Казеиновые белки – слишком большая нагрузка на развивающиеся почки ребенка. С другой стороны, коровье молоко – это все же лучше, чем полное отсутствие молока…

Молочная полка тоже была пуста. К ней был приклеен клочок бумаги:

Приносим извинения за неудобства. Недавние атаки сделали поставки невозможными. Мы надеемся, что вскоре продукция появится на нашем складе. Благодарим вас за терпение в эти трудные времена.

Итан уставился на объявление. Вчера все было в порядке. Сегодня на полках не было порошкового молока. Не было молока и в холодильнике. Что тут происходит?

«Выпечка».

Он развернулся и зашагал по проходу. На его глазах сотрудники магазина снимали со стеллажей все товары без разбора и, споря и толкаясь, грузили в тележки. Итан представил себе это место через час: есть только поздравительные открытки, журналы и канцелярские принадлежности. Может быть, никто не подумал о…

Там, где должно было находиться сгущенное молоко, зияла черная дыра.

Итан присел перед ней, глядя в стену полки: может быть, случайно осталась пара банок? Но было ясно: не осталась.

«В другой магазин».

На входе в «Сейв‑э‑лот»[10] скопилась толпа. Очередям в кассу конца не видно. У кассиров ошарашенный вид. Итан протолкался на улицу.

Стояла середина ноября, день был сумрачный и холодный. Итан отпрыгнул, услышав автомобильный сигнал, – «ауди» промчался мимо, почти не сбросив скорость. Парковка была переполнена, очередь из машин доходила до Детройт‑авеню. Он сел за руль и, выезжая с парковки, настроил приемник на WCPN[11].

«…сообщения о серьезной нехватке продуктов в Кливленде и пригородах. Полиция просит всех сохранять спокойствие. К нам присоединился доктор Джеймс Гарнер из Департамента транспорта и Роб Корнуэлл из Департамента анализа и реагирования. Доктор Гарнер, не могли бы вы разъяснить нам происходящее?

– Попытаюсь. Рано утром были предприняты мощные террористические атаки на предприятия торговой промышленности в Талсе, Фресно и, конечно, в Кливленде. Террористы угнали более двадцати фур и убили водителей.

– Не просто убили.

– Да. – Человек закашлялся. – Сожгли заживо».

«О господи!» – ужаснулся Итан.

За последние годы было предпринято немало терактов. Терроризм стал в Америке повседневностью. Все почти привыкли к этому. Потом наступило 12 марта: взрыв здания Новой фондовой биржи на Манхэттене. Более тысячи убитых, еще тысячи раненых. Стало ясно, что неприятный раскол, развивающийся в Америке, игнорировать больше нельзя. Но какой бы ужасной ни была эта атака, в том, что случилось сейчас, было кое‑что похуже, кое‑что более жестокое и личное – вытащить живого человека из фуры, облить его бензином и поджечь.

«…кроме того, были взорваны склады во всех трех городах. Пожарные устранили возгорания в Талсе и Фресно, но склад в Кливленде уничтожен полностью.

– Ответственность за случившееся, – вклинилась ведущая, – приписывается группе анормальных, которые называют себя „Дети Дарвина“. Но мы ведем речь о больших городах, куда ежедневно осуществляются тысячи поставок.

– Да. Но из‑за нападений на водителей страховым компаниям пришлось повсеместно отозвать страховые полисы. А машинам без страховки запрещается даже покидать склады».

Итан проехал без остановки два светофора, но на третьем ему пришлось остановиться. Пока ждал зеленого, постукивал пальцами по баранке, слушая радио.

«…и вы хотите сказать, что прекращение поставок на один день привело к полному истощению запасов?

– В современном мире все очень сложно взаимосвязано. Компании вроде современных супермаркетов работают, что называется, с колес. Если вы покупаете банку бобов, то сканер сообщает компьютеру, что нужно заказать еще, и со следующей поставкой в магазин привозят бобы. Это невероятно сложное взаимодействие систем. Похоже, „Дети Дарвина“ это поняли. Их атаки направлены на слабые места в наших собственных системах.

– Мистер Корнуэлл, вы работаете в Департаменте анализа и реагирования. Разве ДАР не был создан для предотвращения такого рода атак?

– Во‑первых, позвольте поблагодарить вас за приглашение. Во‑вторых, я бы хотел напомнить всем, включая и вас, мадам, о необходимости сохранять спокойствие. Это временная проблема, созданная агрессивной, но маленькой террористической организацией…»

Итан поехал на восток мимо ресторана, парковки, школы. Не так давно у реки открылся новый супермаркет класса «люкс». Товары там были дорогими, и возможно, что никто туда не сунется.

«Даже если и так, – сказал он себе, – то долго это не продлится, так что планируй свои действия. Прежде всего детская еда, какую бы вегетарианскую диковинку, выращенную под лунным светом, они ни предлагали. Потом молоко. Потом мясо – сколько поместится в тележке. То, что портится, – к черту, бери консервированные и замороженные овощи…»

Дорога в супермаркет была забита, машины гудели, мигали фарами, ехали в два ряда по одной полосе. В сорока метрах впереди Итан увидел скопление людей у входа. На его глазах женщина с тележкой пыталась пробиться сквозь толпу. Раздались крики, людское кольцо сжалось. Мужчина в дорогом костюме схватил ее пакеты с продуктами. Женщина закричала, но он, набрав полные руки, бросился наутек, опрокинув при этом тележку. На асфальт полетели консервные банки и бутылки, люди из толпы стали хватать их. Худосочный тип сунул под мышку курицу, словно мяч для регби, и понесся прочь. Две дамы с салонными прическами схватились из‑за галлона молока.

«…и опять же, – вещало радио, – вскоре мы возьмем ситуацию под контроль. Если все будут сохранять спокойствие и работать на общее благо, мы преодолеем трудности».

Раздался звон, и стекло в витрине супермаркета осыпалось осколками. Толпа с криком ринулась внутрь.

Итан развернул машину.

 

*

 

Когда они переехали в Кливленд, агент по продаже недвижимости заверил их, что Детройт‑Шорвей – именно тот район, какой им нужен: миля до озера, две – до центра города, хорошие школы, улицы, обсаженные деревьями, и дружелюбные соседи, «такие же, как они». Практически все преимущества пригорода – и в то же время не пригород. Замечательное место для воспитания детей, сказал тогда агент, посмотрев на них умудренным взглядом, словно визуализируя встречу спермы с яйцеклеткой.

На привыкание ушло какое‑то время. Итан родился и жил в Нью‑Йорке и не доверял любому месту, где тебе нужна машина. Да, черт побери, если бы два года назад кто‑нибудь сказал ему, что он окажется в Кливленде, Итан лишь ухмыльнулся бы в ответ. Но именно в Кливленде Эйб основал свою лабораторию. Невзирая на тот факт, что таких спесивцев, как Эйб, Итан в жизни не встречал, тот, помимо всего прочего, был и гением. А вторая позиция в Институте современной геномики показалась Итану очень привлекательной, и он не хотел упускать этот шанс.

В конечном счете его ждало удивление. Как бы ты ни любил Манхэттен, ты мог хоть десять лет прожить в одной квартире и ни разу не увидеть соседей. Жизнь среди простецкого доброжелательства Среднего Запада с барбекю на задних дворах и этой атмосферой («я захвачу вашу почту – можете взять мою газонокосилку – мы все здесь вместе») являла собой приятный контраст жизни в Нью‑Йорке.

Кроме того, ему нравилось жить в собственном доме. Не в квартире, не в кондоминиуме, а в настоящем доме с подвалом и двором. В их доме, где они могли включать музыку на полную громкость, где плач Вайолет в полночь не будил соседа этажом ниже. Руки у Итана росли откуда надо, он мог и люстру подключить, и детскую оштукатурить. Им с Эйми доставляло большую радость день за днем усталыми вечерами подстраивать этот дом под себя, а потом сидеть на веранде с пивом и наблюдать, как за кронами кленов сползает в ночь солнце.

Теперь ему думалось, что он обманывал себя. Пусть Манхэттен перенаселен и дорогостоящ, пусть округ Колумбия разлапист и суматошен, но чтобы в супермаркете там не было молока – такое и представить себе невозможно.

«Вчера ты то же самое сказал бы и о Кливленде».

Итан заглушил двигатель и постоял в темноте. Завтра он выедет из города на какое‑нибудь шоссе и где‑нибудь найдет детское питание.

«Да, но она хочет есть сегодня. Ну‑ка, папочка, покажи характер».

Он вышел из своей «Хонды‑CRV» и направился к дому соседей – крепкому сооружению с декоративной отделкой, увитому с южной стороны плющом. У них было трое сыновей, родившихся через математически точные промежутки в два года, и сквозь стены проникали их крики.

– Привет, дружище, – сказал Джек Форд, открыв дверь. – Что случилось?

– Вы уж извините, но у нас закончилось детское питание, а в магазинах все вымели. Не выручите?

– Сожалею, но Томми уже с полгода как перешел на другую еду.

– Ясно.

Где‑то рядом завыла сирена – то ли полиция, то ли «скорая».

– А обычное молоко? – спросил Итан.

– Конечно. – Джек помедлил. – Знаете что? У меня в подвале есть немного топленого молока. Хотите?

– Вы просто палочка‑выручалочка, – улыбнулся Итан.

– А для чего же существуют соседи? Заходите, выпьем пивка.

Дом Джека был весь исчиркан цветными мелками, здесь орали мультики и пахло запеканкой. Итан последовал за соседом по скрипучей подвальной лестнице в недоремонтированное пространство. На ковриках в углу перед громадным трехмерным экраном (новая 3D‑модель с увеличенным полем проекции) стояли два мягких кресла. В остальной части подвала были расположены глубокие полки, забитые консервированными и упакованными продуктами.

– Да у вас тут собственный магазин! – присвистнул Итан.

– Ну так, кто был бойскаутом, то им и останется.

Джек покачал головой – это движение ничуть не свидетельствовало о смущении – и достал из маленького холодильника две бутылки «Бадса». Усевшись в кресло, он указал Итану на соседнее и спросил:

– Так вы говорите, в супермаркетах пусто?

– В том, где я был сейчас, люди просто начали мародерствовать.

– Это все анормальные, – сказал Джек. – Ситуация с ними с каждым днем становится все хуже.

Итан уклончиво кивнул. Он знал много сверходаренных. Анормальные поднимали планку во всех областях, но особенно значимыми были их достижения в науке и технологиях. Да, случались дни, когда он на стенку лез при мысли о том, что, несмотря на все свои степени из Колумбийского университета и Йеля, есть люди, уровня которых он никогда не сможет достичь. Это было все равно что играть в уличный баскетбол с «Лейкерс»[12], – каким бы искусным ты ни был, на этой площадке всегда находился кто‑нибудь, кто мог вмазать мячом тебе в лицо.

И что теперь делать тебе? Перестать играть? Нет уж, спасибо.

– Каждое поколение считает, что мир катится в ад. – Итан отхлебнул пива. – Холодная война, Вьетнам, распространение ядерного оружия – да что угодно. Надвигающийся апокалипсис – это наше естественное состояние.

– Да, но отсутствие молока в магазине? Это не Америка.

– Ничего, все восстановится. По радио сказали, что продукты начнет распределять Национальная гвардия.

– Для пятисот тысяч человек? – Джек покачал головой. – Позвольте спросить у вас кое‑что. Вы ведь изучаете эволюцию?

– Вроде того. Я занимаюсь эпигенетикой. Изучаю, как взаимодействуют внешний мир и наша ДНК.

– Думаю, что вы сильно упростили, – с улыбкой сказал Джек, – но принимаю это в таком виде. Я бы вот что хотел узнать: были когда‑либо прежде похожие времена? Ну, когда вдруг появилась совершенно новая группа?

– Конечно. Агрессивные виды, когда организмы перемещаются в новую экосистему. Азиатский карп, полосатые мидии, голландская болезнь вязов.

– Вот об этом я и думал. Эти случаи были довольно катастрофичными, так? Понимаете, я ведь не мракобес какой. Я ничего не имею против сверходаренных. Перемены – вот что меня пугает. Мир – он такой хрупкий. Как нам жить с такими переменами?

Этот вопрос часто задавали в последнее время, обсуждали его на все лады за обедами, в новостных программах и на информационных форумах. Когда сверходаренные были только обнаружены, обычные люди относились к ним с единственным чувством – любопытством. В конечном счете один процент населения – это диковинка. И только когда этот один процент достиг зрелого возраста, мир стал постепенно осознавать, что ему грозят серьезные перемены.

Проблема состояла в том, что от этого осознания до ненависти к анормальным обычного человека отделял крохотный шаг.

– Я вас понял, дружище. Но люди – не карпы. Мы должны найти какой‑то выход, – сказал Итан.

– Конечно. Вы правы. – Джек поднялся с кресла. – По крайней мере, я уверен, все как‑нибудь образуется. Посмотрим, что там у нас с молоком.

Итан последовал за ним по подвалу вдоль стеллажей в четыре ряда, уставленных ящиками с консервами, аккумуляторами, одеялами. Джек снял с полки упаковку в двадцать четыре банки топленого молока.

– Ну вот.

– Двух баночек хватит, – заверил Итан.

– Берите всё. Нет проблем.

– Могу я хотя бы заплатить за них?

– Не говорите глупостей.

Итан хотел возразить, но подумал о Вайолет и пустом супермаркете и сказал:

– Спасибо, Джек. Я возмещу.

– Ерунда. – Сосед пристально посмотрел на него. – Итан, это может показаться странным, но у вас есть защита?

– Упаковка презервативов на ночном столике.

Джек улыбнулся, но только из вежливости.

– Не уверен, что понял ваш вопрос, – сказал Итан.

– Идите‑ка сюда.

Джек подошел к металлическому шкафу, начал возиться с цифровым замком.

– Пока Национальная гвардия не разберется с этим, – заявил он, – я бы чувствовал себя спокойнее, если бы у вас была какая‑нибудь такая штука.

Оружейный шкаф был обустроен аккуратно: ружья и дробовики стояли запертыми в державках, на крючках висело с полдюжины пистолетов.

– Я, вообще‑то, не любитель оружия, – признался Итан.

Джек, проигнорировав его, вытащил револьвер:

– Вот, тридцать восьмого калибра. Самое простое оружие в мире. Нужно только нажимать на спусковой крючок.

Маслянистая поверхность металла сверкала в свете ламп.

– Все в порядке, дружище, – натужно улыбнулся Итан и взял молоко. – Правда, этого хватит.

– Берите. На всякий случай. Положите на полку в кладовке и забудьте о нем.

Итан хотел пошутить, но у Джека было серьезное выражение лица.

«Он тебе помогает. Не обижай его».

– Спасибо.

– Не за что. Как я уже сказал, для этого и существуют соседи.

 

*

 

После того, каким образом он провел два последних часа, войти в дверь собственного дома было все равно что попасть в теплые объятия. Итан защелкнул замок, сбросил туфли. К нему подошел Грегор Мендель, потерся головой о его щиколотку, затянул кошачью песенку. Итан почесал ему шейку, взял банку с молоком и поспешил на теплый свет, льющийся из коридора, в поисках своих девочек. Они были на кухне. Эйми прижимала к груди Вайолет.

– Ну слава богу, – облегченно выдохнула жена, и ее лицо просветлело, – а то я уже начала волноваться. Ты слышал новости? Люди грабят продовольственные магазины.

– Да.

Он протянул руки, и Эйми передала ему ребенка. Дочка не спала. Ах какая же она была красавица! Совсем без шейки, пузатенькая, с копной каштановых волос.

– Да, я там был. Все вымели. Это молоко – подарок от Джека.

– Хорошо, что у него нашлось, – сказала жена, открывая банку, и налила молоко в рожок. – Хочешь покормить?

Итан облокотился о стол, переложил дочку в левую руку так, чтобы ее вес приходился на его бедро. Вайолет увидела рожок и стала плакать, издавая отчаянный звук, словно отец дразнил ее. Он сунул соску в ее жадный рот и спросил у Эйми:

– Это полная банка?

– Пять унций, – прочла она этикетку. – Довольно калорийное. Может, стоит развести водой, чтобы хватило немного дольше?

– Зачем? Там еще двадцать три банки.

– Она ест четыре раза в день. Этого даже на неделю не хватит.

– Магазины к тому времени начнут работать.

– И все же, – сказала жена.

– Ты права, – кивнул Итан. – Хорошая идея.

Несколько секунд они молчали. Оба валились с ног от усталости, но была в этом и какая‑то радость. Во всем теперь была какая‑то радость, золотое сияние, словно Итан смотрел на собственную жизнь как на выцветший под солнцем плакат кинофильма. Он стал отцом, и все вокруг наполнилось новым смыслом.

– Слушай, – сказал он, – хочешь смешную историю?

– Всегда хочу.

– Джек свихнулся на выживании. У него в подвале продуктов как в хорошем бомбоубежище. Он даже револьвер мне дал.

– Что?

– Я знаю, – хохотнул Итан, – но он не хотел отпускать меня без ствола.

– И он у тебя? Прямо сейчас?

Итан, держа Вайолет одной рукой, сунул рожок себе под подбородок и вытащил оружие из кармана пиджака:

– Смешно, правда?

Эйми вытаращилась на него и спросила:

– Почему Джек решил, что нам понадобится пистолет?

– Сказал, что для защиты.

– Ты объяснил, что у нас есть презервативы?

– Похоже, ему не показалось, что этого достаточно.

– Могу я посмотреть? – спросила Эйми.

– Осторожно, он заряжен.

Жена опасливо взвесила револьвер в руке:

– Я думала, он тяжелее.

– Знаю.

Итан подбросил дочку на плечо и начал гладить ей спинку. Вайолет тут же рыгнула, как дальнобойщик.

– Тебя это не пугает? – спросила Эйми и положила револьвер на кухонный стол. – Ну может, это и не такая уж плохая идея. Пусть будет на всякий случай.

– Какой случай?

Она не ответила.

 

Каминг‑аут Джейка Флинна из группы «Несокрушимые»!

Сердцеед Джейк Флинн хорошо известен мышцами пресса. Но людей пугает тот факт, что он анормальный. На прошлой неделе популярный певец произвел сенсацию, сообщив, что он мозган пятого уровня. Этот факт никогда прежде не обнародовался.

Теперь в эксклюзивном интервью журналу «Пипл» красавец‑певец откровенно рассказывает о своей жизни, любви и о том, что значит быть анормальным.

«Пипл»: Начнем с вашего дара. Вы – гипертимист. Что это значит?

Флинн: Некоторые обыденные подробности я помню исключительно ясно. Если вы назовете мне ту или иную дату, я смогу вам сказать, что на мне было надето, какой была погода и все в таком духе.

«Пипл»: 3 мая 1989 года.

Флинн: Один из тех дней, когда ощущаешь, что весна пришла. Голубое небо, пушистые облака, в воздухе запах цветущих растений. На мне была пижама Человека‑паука. [Смеется.] Мне было пять лет.

«Пипл»: Вы никогда не говорили о том, что вы сверходаренный. Почему?

Флинн: Если бы я заговорил об этом, то я бы как бы сам себя подставил. «Анормальный актер собирается сниматься в бла‑бла‑бла». Для меня это не очень важно, и я не хочу, чтобы это было важным для кого‑то другого.

«Пипл»: Тогда зачем объявили об этом теперь?

Флинн: Люди так возбудились по поводу нормальных и анормальных. Раньше мне казалось, что не стоит говорить об этом, потому что я был частью проблемы. Я просто хотел сказать: эй, вы все думали, что я одно, а теперь вы узнаете, что я что‑то другое. А на самом деле ничто не изменилось. Так классно.

«Пипл»: Благодаря вашему дару вам, вероятно, легче запоминать роли.

Флинн: Хотелось бы, но тут дело не в памяти. Я все время теряю ключи от машины.

«Пипл»: Анормальные сейчас привлекают к себе внимание. Что бы вы ответили людям, которые предложили бы вам появиться в какой‑нибудь рекламной акции?

Флинн: Это смешно.

«Пипл»: Почему?

Флинн: Во‑первых, я себя в такой роли практически не представляю. Я муж, отец, американец. Я актер. Я болельщик «Кабс»[13], я люблю собак. И только в последнюю очередь я – да, анормальный.

«Пипл»: Что вы думаете о нарастающем конфликте между нормальными и анормальными?

Флинн: Мне это ненавистно. Для меня что нормальный, что голубоглазый – без разницы. Я думаю, среди мозганов есть выдающиеся личности, исключительные люди, которые изменяют парадигму. Но немало и людей вроде меня. Я говорю серьезно: я знаю, что в Денвере 9 июня прошлого года шел дождь. И поэтому правительство хочет имплантировать микрочип мне в шею?

«Пипл»: В свете того, что вы сказали, законодательная инициатива по надзору за перемещением анормальных представляется глуповатой.

Флинн: Проблема в том, что пресса изображает это так, будто существуют две фракции и мы все должны занять ту или другую сторону. Но на самом деле это целый спектр. На одном его конце – президент Уокер, который убивает своих граждан, потому что боится того, что представляют собой сверходаренные, и ему необходимы властные рычаги, чтобы их сдержать. А на другом – анормальные террористы, которые говорят, что и речи не может идти о равных правах, что миром должны править мозганы. А большинство людей хотят просто жить.

«Пипл»: Кстати, о жизни. У вас и вашей жены, модели из «Викториас сикрет»[14] Эйми Шиллер, недавно родилась девочка…

Флинн: О боже… Только не надо вопросов о ее имени.

«Пипл»: Это необычное имя.

Флинн: Не знаю, что вам и сказать, приятель. Мы хотим, чтобы она была сама по себе, а не чувствовала себя обязанной быть ограниченной чужими представлениями, и мы оба очень любим тайскую еду, поэтому…

«Пипл»: Нудл[15] Флинн.

Флинн: Других таких в ее детсадовской группе точно не будет.

 

 

Глава 3

 

Он был пауком, когда внедорожник наконец остановился.

Черная машина. Внутри двое. До полной остановки пройдет почти три минуты. Двери откроются еще через три. Потом пять минут на то, чтобы сделать с полдюжины шагов до места, где он сидел. У него хватало времени, чтобы побыть пауком. Океан времени, огромный, глубокий, сокрушительный и холодный. Время – как Марианская впадина глубиной одиннадцать километров. Время, которое коробилось под собственным грузом.

Паук. Коричневый и черный, длиной в один дюйм. Паук‑волк, думал он, хотя плохо разбирался в пауках. Он наблюдал за ним одиннадцать часов. Сначала было отвращение, первобытные мурашки на коже. В конечном счете волоски на ее ногах и брюшке (он решил, что это самка) стали казаться мягкими, почти зовущими, словно у плюшевой зверушки. Восемь глаз, блестящих и совершенных. Его очаровали клыки: так демонстративно носить перед другими свое оружие, двигаться по миру, как кошмар! Паук смотрел на него, а он смотрел на паука.

Самка эта была само совершенство. Она оставалась абсолютно неподвижной, пока движение не становилось необходимостью. А потом нападение – такое быстрое и точное, что жертва и не поняла ничего. Жестокая и безжалостная самка. Для нее мир состоял только из еды и угроз. Бывают ли пауки‑вегетарианцы? Нет, он так не думал.

Эта паучиха была убийцей.

Со своего места он мог видеть и ее, и машину. Теперь его внимание было сосредоточено на внедорожнике. Он смотрел не моргая, глаза были целиком поглощены медленным движением мышц, плоти и крови. Но он давно научился не зацикливаться на чем‑то одном, даже если его тело и противилось этому. Сосредоточиться на внедорожнике и двух мужчинах внутри было просто. Водитель заговорил. Ему потребовалось двадцать секунд, чтобы произнести шесть слов, и читать по его губам можно было без труда.

– А вообще‑то, кто этот парень? – спросил водитель.

– Его зовут Сорен Йохансен. Это самый опасный человек из всех, кого я встречал. – Джон Смит улыбнулся через лобовое стекло. – И мой самый старый друг.

«Привет, Джон. Я скучал по тебе».

 

*

 

С людьми было труднее всего.

Он пребывал в одиночестве небеспричинно. Он, как буддийский монах, удалился в убежище на вершине горы. И, как монах, искал не знания или мудрости – он искал свое ничто. Не представления о «ничто», не его реализации. Все мысли, которые мешали медитации, отправлялись в реку – пусть плывут по течению. Нет, успокоение наступало – если только наступало – в истинные мгновения «ничто». В те мгновения, когда он переставал существовать. Только тогда безжалостная неторопливость времени не подавляла его.

Когда он не мог быть ничем – а это происходило часто, – он становился чем‑то другим. Чем‑то простым и чистым. Как паук.

А вот люди никогда не были ни простыми, ни чистыми. Мучительно было смотреть, как они передвигаются по жизни, словно пытаются протиснуться сквозь несхватившийся цемент. Каждое движение бесконечно, на каждое слово уходит вечность. А ради чего? Движения были без цели или изящества, слова срывались с губ и улетали в никуда.

Потому он и удивился, когда понял, что скучал по Джону. Из всех сверходаренных – а других и рассматривать не стоило – Джон был, как никто другой, похож на себя. Он жил в многослойном представлении о будущем, где планы наслаивались на планы, а события, которых нужно было ждать еще год, приводились в действие сегодняшним разговором. Это отличалось от взгляда на мир самого Сорена, но давало систему координат, средство понимания.

Вот и теперь Джон протрусил пять метров навстречу к нему, не вынуждая его мучительно переставлять ноги, и скороговоркой произнес, словно в прежние времена:

– Какдела?

Сорен знал, что это не любезность. Вопрос на множестве уровней. Джон спрашивал, держится ли он.

Возникло воспоминание, живое, словно на трехмерном экране: Джон Смит в одиннадцать лет, разговаривает с ним на детской площадке перед Хоксдаунской академией. Передает ему салфетку, чтобы вытер кровь из носа, разбитого кем‑то из парней постарше. Говорит:

– Правда, лучше, когда я говорю быстро?

Говорит:

– Тыумныйнотынедумаешь.

Говорит:

– Сделайэтосвоейсилой.

Говорит:

– Ибольшениктоникогданепосмееттебяударить.

Учит его медитировать, учит отрешаться от головокружительного водоворота будущего и существовать только в настоящем. Учит его: если он станет контролировать себя, то с помощью своего страшного проклятия сможет делать что угодно, использовать его против всей той мелкой рыбешки, которая пыталась причинить ему боль. Джон понимает, что мальчишка, признанный всеми никчемным, просто подавлен, сокрушен каждую секунду.

Люди считали, что время – это нечто постоянное, потому что об этом говорил их разум. Но время было водой. Самая неподвижная вода наполнена, насыщена энергией.

Джон научил его, и, когда в следующий раз мальчишки постарше окружили Сорена, он вспомнил. Он весь сосредоточился на этом мгновении. Он ничего не планировал. Ничего не пытался предвидеть. Он просто смотрел, следил за их медленными движениями – и украденным скальпелем лениво перерезал горло самому большому из них.

С тех пор его никто не задирал.

– У меня теперь больше «ничто», чем когда‑либо.

Смит понял его и кивнул:

– Это хорошо.

– Я тебе нужен.

– Да.

– В большом мире.

– Извини, да.

– Это важно?

– Крайне. – Пауза. – Сорен. Время пришло.

Тут он перестал быть пауком и снова стал человеком. На какое‑то мгновение ему казалось, что будущее, эта ужасающая бесконечность, сейчас поглотит его. Он словно остался один в Тихом океане посреди беззвездной ночи, и вся вода, все время над и под ним, глубочайшая бездна планеты, засасывает его в свою темноту.

«Будь ничем. Не пауком, не человеком, не будущим, не прошлым. Будь настоящим мгновением. Будь ничем».

Как научил его Джон.

Сорен поднимется и пойдет со своим другом в большой мир. Он сделает…

– Что угодно.

 

ЧАСТНЫЕ ОБЪЯВЛЕНИЯ > СЛУЧАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ > НОРМАЛЬНЫЕ / АНОРМАЛЬНЫЕ

 

Относитесь ко мне как к грязному мозгану, какой я и есть.

18 лет, 4‑й уровень, муж. р., стройный, бритый. Отец вышвырнул меня из дома – будете моим новым папочкой?

Нормальная пара ищет анормальную горничную

Нам за сорок, мы люди интеллектуального труда, спортивные, успешные. Наши требования: чтец 2‑го или 3‑го уровня.

Если вы – то, что нам нужно, вы уже знаете, что нам нужно.

Женатый анормальный ищет секса без всяких обязательств

Нас недаром называют сверходаренными. Давайте повыворачиваемся.

Один на вершине

Физик 1‑го уровня ищет других 1‑го уровня для разговоров, дружбы, а может, и большего, если мы оба захотим. Возраст, раса, пол не имеют значения.

Молодая девушка ищет жаркой любви с анормальным

Я знаю, что это нехорошо, но мне все равно. Результаты теста Трефферта – Дауна и/или диплом Академии обязательны.

Можно у меня.

Оттрахайте меня

Привлекательная нормальная женщина, 37, ищет анормального 1‑го уровня на ночь страстных трудов с целью деторождения. Никаких презервативов, никаких обязательств. Просто сними джинсы и спусти в меня эти гены.

 

 

Глава 4

 

Купер не был привычен к такой жизни. Совершенно.

Уже три недели прошло с того дня, когда он так неожиданно прокатился на лимузине. Двадцать один день в роли специального советника президента Соединенных Штатов. Все дни рабочие (у него возникло такое чувство, что выходные вскоре станут далеким воспоминанием), проведены на заседаниях и конференциях за изучением докладов и сидением в Ситуационном центре.

Ситуационный центр, господи ты боже мой! Двадцать один день – этого было недостаточно, чтобы привыкнуть к такому существованию. Купер махнул пропуском у будки охраны на Пенсильвания‑авеню, дождался, когда раздастся сигнал от двери.

– Доброе утро, мистер Купер.

– Доброе утро, Чет. Я вам говорил: можно просто Купер.

Он снял куртку, положил ее поверх портфеля на конвейер сканера, набрал свой идентификационный код на аппарате и спросил:

– Как прошел вечер?

– Проиграл зятю двадцать долларов – поставил на «Скинз»[16]. Поднимите руки, пожалуйста.

Купер подчинился, и Чет провел зондом вдоль его тела в поисках следов взрывчатки и биологических веществ, используемых как оружие. Зонд представлял собой продукт новых технологий, разработанный в ответ на требование общественности, которую достали задержки в аэропортах. Максимум, что мог сказать об этой штуковине Купер: она ничего не ускорила.

– Мало того что он женился на вашей маленькой девочке, он еще и деньги ваши забирает?

– И не говорите, – улыбнулся охранник и показал на противоположный конец конвейера. – Желаю вам хорошего дня, мистер Купер.

Так он прошел через охрану и оказался на территории Белого дома. Длинная, извилистая подъездная дорожка петляла между камерами трехмерного изображения на Пебл‑Бич[17], где днями и ночами ожидали новостей журналисты. Купер надел куртку и пошел, оглядывая здание, проникаясь его реальностью. Дом народа, символ всего лучшего, что могла себе позволить страна, эпицентр глобальной силы – его рабочее место.

«Ну, как бы».

На самом деле его кабинет располагался в Старом здании администрации президента, по другую сторону улицы. Но он там почти не бывал, проводя чуть ли не все свое время в Западном крыле.

Морской пехотинец в парадной форме, сделав четкий поворот направо, открыл ему дверь. В холле Купер проверил телефон, увидел, что не опаздывает, – до семи оставалось еще несколько минут. Миновал комнату Рузвельта[18], пропустил генерала с двумя адъютантами. Под ногами лежал толстый и мягкий ковер, все вокруг сверкало, мебель была недавно отполирована. Он никогда не задумывался о том, чем может пахнуть воздух в Белом доме, но ответ его удивил: цветами. Здесь пахло цветами из свежих композиций, обновляемых ежедневно.

Свернув направо, он миновал Кабинетную комнату – Кабинетную комнату! – а потом еще десяток всяких помещений, после чего вошел во внешний кабинет президента. Два помощника набирали текст на клавиатуре, проецируемой на столешницы старинных столов, а экраны компьютеров представляли собой поляризованное моностекло, такое тонкое, что сбоку его даже не было видно. Очаровательное сочетание старины и новизны.

Пресс‑секретарь Холден Арчер завяз в разговоре с Марлой Киверс – в сером костюме начальник штаба выглядела энергичной и агрессивной. Оба в политике собаку съели, и понять что‑либо по их лицам было невозможно. Но тот факт, что они слегка напряглись при появлении Купера, говорил о многом.

«Расслабьтесь, ребята. Ваши дела меня не интересуют».

Купер сунул руки в карманы и повернулся к картине в золоченой раме – статуя Свободы, окутанная импрессионистским туманом. Он полагал, что это неплохо, хотя если бы увидел такую картинку на уличной распродаже, то не обратил бы на нее внимания.

– Мистер Купер, – раздалось за его спиной.

Он повернулся:

– Доброе утро, министр.

Оуэн Лиги, занимавший теперь пост министра обороны, пришел из разведки, и это было видно. Посмотришь на него – и сразу скажешь, что он не только не будет обсуждать утреннюю погоду, но и не подтвердит и не опровергнет того факта, что сейчас утро. Редко глаза Купера могли увидеть так мало, глядя на человека.

– Есть какие‑нибудь новости о «Детях Дарвина»? – спросил Купер.

На лице Лиги появилось уклончивое выражение, и он ушел от темы:

– Вам уже подыскали кабинет?

– По другую сторону улицы.

– Ага, – хмыкнул министр с едва заметной улыбкой.

Купер уже знал, что здешний народ придает большое значение местонахождению кабинета.

– Как вам нравится тут работать? – поинтересовался Лиги. – После ДАР эти заседания, наверное, скукота одна?

– Ну, разница не столь уж заметная, – ответил Купер. – Перестрелок меньше, но убитых по‑прежнему с избытком.

Лиги хохотнул, давая своим смешком понять: ну ты и клоун! Купер видел, что министр обороны готовит еще одно завуалированное оскорбление, но, прежде чем тот успел сказать что‑либо, овальная дверь в юго‑западной стене открылась. Из нее появился президент Лайонел Клэй, на ходу сказавший помощнику:

– Оставьте все второстепенное.

С этими словами он развернулся и пошел назад, махнув им через плечо: давайте, мол, за мной.

Овальный кабинет, затопленный утренним солнцем, сиял, полированные поверхности повсюду рассылали блики зайчиков. Киверс, Лиги и Арчер вошли как к себе домой, словно это была какая‑то обычная комната. Купер распрямил плечи и попытался сделать то же самое, по‑прежнему слыша тихий гул в ушах, который ощущал здесь каждый раз.

– Оуэн, что нового по «Детям Дарвина»? – спросил Клэй.

– Мы получаем все более полную картину, сэр, но медленно.

Министр начал вводить президента в курс дела, но было ясно, что существенного прогресса в расследовании не наблюдается.

Купер, войдя в администрацию Клэя, стал здесь своего рода экспертом по террористическим организациям. Он прочитывал все меморандумы по «Детям», встречался с агентами ДАР, ФБР и АНБ, часами разглядывал фотографии сожженных заживо водителей грузовиков. Но и он, потратив массу времени, выяснил пока очень немного. Эта террористическая организация, казалось, возникла уже полностью сформированной. Никто не знал, какова ее численность, где она базируется, как финансируется, имеет ли централизованное руководство или представляет собой свободную сеть террористических ячеек.

– Если коротко, сэр, – сказал Лиги, – то за последние дни нам стало известно довольно много: взрывы на продуктовых складах свидетельствуют о технических знаниях членов группировки и умении работать с химическими материалами. Камеры наблюдения показали, что при облаве на фуры нападавшие пользовались украденными полицейскими патрульными машинами. Наши аналитики составляют картину происходящего, обрабатывая имеющуюся информацию, но пока мы не получили ответа, который дал бы нам основания для конкретных действий.

– Может быть, это объясняется тем, что они фанатики. Сумасшедшие, – предположила Киверс. – Они сжигали водителей живьем. Почему мы говорим о «Детях Дарвина» как о чем‑то привнесенном из‑за рубежа, а не как о культе?

Президент потер подбородок:

– Ник, ваше мнение?

По имени его называли только бывшая жена Натали и Шеннон, но ему почему‑то было неловко просить президента Соединенных Штатов называть его Купером.

Он откашлялся, несколько секунд взвешивая слова, и произнес:

– Вы представьте себе ярость людей, когда они увидели запись из ресторана «Монокль». Их собственный президент планирует их убийство.

На лице Клэя осталось мягкое выражение, но три сотрудника администрации переглянулись и принялись шуршать бумагами. Купер почувствовал, что они дистанцируются от него.

«Да и бог с вами. Пока ты здесь, ты можешь говорить правду».

– Вы посмотрите на это глазами сверходаренных, – продолжил Купер. – Детей первого уровня насильно отбирают у родителей и отправляют в академии. ДАР без всяких юридических формальностей и судов устраняет анормальных, которых считает угрозой для общества. Согласно законодательной инициативе по надзору за перемещением анормальных, каждому сверходаренному гражданину Америки будет принудительно вживлен в шею микрочип, позволяющий отслеживать все его передвижения…

– Мы еще подумаем об этом, – сказал Клэй. – Мне это не нравится.

– Рад слышать, мистер президент. Но даже если вам удастся отменить этот закон – а вы должны это сделать, – это никак не изменит того факта, что к сверходаренным относятся как к гражданам второго сорта.

– Не уверен, что этот тактический анализ имеет какую‑то ценность, – встрял Лиги.

– Суть в том, – пояснил Купер, – что «Дети Дарвина», может быть, и фанатики, но никак не сумасшедшие и у них есть все основания быть в ярости. Я всю жизнь охочусь за террористами. Я ненавижу все, за что они выступают. Но давайте не делать вид, что их не спровоцировали.

– И давайте не будем забывать, что они убили тысячи людей, заживо сожгли невиновных мужчин и женщин и пытаются извести голодом три американских города. Что вы нам предлагаете – сесть с ними за стол и разговаривать о наших различиях?

– Нет, – ответил Купер. – Мы не можем вести переговоры с террористами.

– Значит…

– Но мы можем найти человека, который вел бы с ними переговоры от нашего имени.

Президент Клэй задумчиво посмотрел на него и спросил:

– Ник, кого вы имеете в виду?

– Эрика Эпштейна.

Этот богатейший в мире человек заработал триста миллиардов, используя свой дар находить закономерности в биржевых торгах. Когда всемирные рынки в конечном счете закрылись, чтобы защититься от таких, как он, он занялся другим проектом: строительством безопасного места для сверходаренных. На свое состояние он создал для анормальных Новую Землю Обетованную в сердце пустыни Вайоминга.

– Будучи лидером Обетованной, он имеет связи с сообществом сверходаренных на всех уровнях. И он выступает против терроризма, поэтому… – Купер замолчал, заметив, как переглядываются участники заседания. – Что?

– Вы этого, конечно, не знаете, – сказала Марла Киверс. – Вы новичок в этом мире, откуда вам знать? Но, видите ли, никакого Эрика Эпштейна нет.

Он удивленно посмотрел на нее, вспоминая, как стоял в наполненном компьютерами подземном мире чудес под Новой Землей Обетованной и разговаривал с Эпштейном. Странный и умный человек, наделенный даром громадной силы – способностью находить взаимосвязи между внешне никак не связанными данными и на этом основании выстраивать закономерности.

Конечно, этот же дар сделал его и затворником, почти не способным общаться с другими людьми. Вот почему его брат выступал как публичный «Эрик Эпштейн» – тот, который участвовал в ток‑шоу и встречался с президентами. Эту тайну знали лишь несколько посвященных.

– Понимаете, – продолжила Киверс, – не вызывает сомнений, что человек, который выдает себя за Эпштейна, – не тот, кто ответствен за обрушение биржи.

– Что делает всякие переговоры с ним невозможным, – сказал президент. – Мы бы никогда не были уверены, с кем имеем дело.

– Но… – Купер оборвал себя на полуслове.

Ему была известна правда, которой не знали эти люди. И в то же время его собеседники принадлежали к наиболее влиятельным персонам планеты. Если Эпштейн решил не посвящать их в свою тайну, значит у него были на то основания.

«Когда ты в последний раз встречался с Эпштейном, ты обещал ему убить Джона Смита. А на самом деле пощадил его. Неужели ты хочешь во второй раз подвести самого богатого человека на земле?»

– Понятно.

– А пока, – сказал Лиги так, словно его и не прерывали, – мы направляем усилия на решение сложившейся ситуации. Мы надеемся, что завтра нам удастся начать раздачу еды и предметов первой необходимости.

– Завтра? – нахмурился президент. – Супермаркеты уже два дня как стоят пустые. Почему такая задержка?

– На самом деле мы считаем это победой, сэр, – сказала Киверс. – У Национальной гвардии нет продуктовых запасов. В Талсе и Фресно мы ведем переговоры с дистрибьюторами продуктов, но крупнейший склад в районе Кливленда был уничтожен. Нам приходится координировать свои действия с другими в северо‑восточном Огайо.

– А что насчет FEMA?[19]

– FEMA не может действовать, пока губернатор Тиммонс не объявит чрезвычайного положения и формально не запросит помощи.

– Почему же он этого не сделал?

– Он член демократической партии, – ответила Киверс. – Если он обратится за помощью к президенту‑республиканцу, то на выборах станет слабой фигурой.

– Решите с ним эту проблему. Люди голодают.

– Да, сэр. – Марла Киверс сделала заметку на память в своем планшетнике. – А пока Национальная гвардия пытается открыть пункты раздачи еды, но у них возникают трудности. В большинстве магазинов имели место эксцессы. Разбитые стекла, драки, мародерство. Национальная гвардия изо всех сил поддерживает спокойную обстановку, но, пока солдаты контролируют толпы народа и охраняют магазины, у них не остается сил на создание пунктов помощи. А чем дольше задерживаются поставки продуктов, тем больше людей выходит на улицы.

Президент Клэй повернулся к ним спиной, подошел к окну и уставился на Розовый сад. Лучи утреннего солнца аккуратно рассекали фигуру президента пополам.

– Жертвы есть? – спросил он.

– Пока нет. Несколько человек госпитализированы.

– Нам необходимо, чтобы все успокоились, – сказал Клэй. – Паника хуже самой проблемы.

– Да, сэр, – согласилась Киверс. – Мы думаем, что вы должны выступить с обращением к народу.

– Сегодня днем?

– Вечером аудитория будет больше, – уточнил пресс‑секретарь Арчер.

– Короткое заявление, – сказала Киверс. – Заготовленные замечания. Вы лично взяли под контроль все попытки…

– Усилия, – перебил ее Арчер, – не попытки. Лично взяли под контроль все усилия по восстановлению ситуации в это трудное время.

– Время бедствий, когда американцы должны объединиться…

– …чтобы продемонстрировать дух решимости, присущий национальному характеру. И в таком духе, – махнул рукой Арчер.

– Вы целиком доверяете Национальной гвардии, а также жителям Кливленда, Талсы и Фресно.

– А тем временем следствие использует все возможные средства, чтобы как можно скорее найти тех, кто совершил это злодеяние против народа Америки.

– Прошу прощения, – сказал Купер.

Атмосфера в кабинете изменилась, все посмотрели на него так, словно и забыли о его присутствии.

– Вы сказали «заявление», – учтиво улыбнулся он. – А разве президент не должен ответить на вопросы?

– Нет, – одновременно ответили Киверс и Лиги.

– Ни в коем случае, – дополнил Арчер.

– Три города погружены в хаос, – не унимался Купер. – Имеет место нехватка продуктов, мародерство, и, возможно, возникнут беспорядки. Почему президент не должен отвечать на вопросы?

На лице Киверс застыло строгое выражение.

– Мистер Купер, я не думаю… – начала она, но ее прервал президент.

– В словах Ника есть резон, – сказал он. – Почему бы мне не ответить на вопросы?

Остальные трое переглянулись.

– Потому что, сэр, – секунду спустя сказал Арчер, – вас будут спрашивать, кто такие «Дети Дарвина», где они, чего хотят, насколько мы близки к тому, чтобы приостановить их деятельность.

– Почему же не дать сильный ответ? – спросил Клэй. – Можно сказать, что мы контролируем ситуацию, что «ДД» вскоре будут нейтрализованы нашими действиями, которые осуществляются скрытно, быстро и эффективно.

– Этого нельзя сделать, потому что, по сведениям разведки, возможны новые нападения, – возразил министр обороны. – Если вы скажете, что мы все контролируем, а через час что‑то взорвется, это будет так, будто мы проявляем недопустимую халатность.

– Тогда скажите правду, – предложил Купер. – Скажите народу, что у вас еще нет ответов. Скажите, что задействованы все силы американского правительства, что к террористам не будет снисхождения и «Дети Дарвина» будут пойманы или уничтожены. А пока вы призываете граждан надеть штанишки взрослых мальчиков и успокоиться.

Наступила тишина. В ней были смысл и содержание. Эта тишина говорила о многом. И в этой тишине по меньшей мере три человека спрашивали себя, какова же степень глупости Купера.

Вот вам и «истина сделает вас свободными»[20].

– Хорошо, – сказал президент после затянувшейся паузы. – Вопросов не будет.

Купер откинулся на спинку стула, подавив желание пожать плечами.

– Но Ник затронул важную тему, – продолжил Клэй. – Важно сохранить в людях веру в то, что слово президента весомо. И если я сделаю заявление, но не стану отвечать на вопросы, это будет воспринято так, будто мы что‑то скрываем. А вот Холден может отвечать уклончиво и уходить от ответа. Он устроит брифинг.

– Да, сэр.

– И, Оуэн, мне нужны ответы о «Детях Дарвина». Не на следующей неделе, не завтра, а сейчас.

– Да, сэр.

– Хорошо.

Лайонел Клэй сел за свой стол, надел очки для чтения и начал просматривать папку с файлами. Что‑то тут же привлекло его внимание. Побочный эффект дара, которым был наделен Купер, состоял в том, что он систематизировал людей как оттенки различных цветов. Вспыльчивых он воспринимал как красных, интроверты у него были окрашены в оттенки серого. Лайонел Клэй имел цвет золотых обоев в кафе, обоев, закопченных дымом сигарет, цвет утешительный и искушенный.

«Неплохо. Но вот что меня волнует: не нужен ли нам сейчас человек цвета полированной стали?»

Купер встал, застегнул пуговицы пиджака и последовал за остальными из Овального кабинета.

Марла Киверс дождалась, когда двери закроются, и напустилась на него:

– «Штанишки взрослых мальчиков»?

– И взрослых девочек тоже, – добавил он.

Ее улыбка была язвительной и холодной.

– Вы же понимаете, – сказала Киверс, – единственное, чего вы достигли, – это взбудоражили его, подняв вопрос, в котором он бессилен что‑либо сделать.

– Я понимаю то, что он может делать все, что считает нужным.

– Вы ошибаетесь. И теперь вместо призывов президента к спокойствию у нас будет пресс‑секретарь, который станет юлить и увиливать. Холден хорош, но нам нужно, чтобы лидер свободного мира сказал своему народу, что все в порядке.

– Даже если все совсем не в порядке.

– Особенно в этом случае.

– Вот в этом‑то мы и расходимся. Я думаю, что работа президента состоит в том, чтобы защищать страну. А наилучший способ сделать это – говорить правду.

– О господи! – Она закатила глаза. – Я надеялась, вы понимаете, что делаете, но вы явно не понимаете.

– Еще увидим, – сказал Купер.

– Да, – ответила Марла Киверс, – увидим.

 

ПРАВДА, СКРЫТАЯ ЗА ЛОЖЬЮ.

Форум для неверующих

Пожалуйста, зарегистрируйтесь, прежде чем постить

 

Заговор вокруг убий$тва директора ДАР

Чупакабра

Почему это называется «здравым смыслом», когда это такое редкое явление?

Идентификатор пользователя: 493324

Ребята, вы должны это знать.

Всем известно, что Дрю Питерс из ДАР три месяца назад спрыгнул с одной из высоток в округе Колумбия? История прикрытия состоит в том, что его переполняло чувство вины в связи с той ролью, которую он сыграл в истории с «Моноклем», а потому он выложил видео с записью его и Уокера разговора, во время которого они и спланировали операцию, и потом совершил прыжок с крыши.

Ну, прежде всего, это вранье, потому что наш мальчик был главой Службы справедливости, а это подразделение убило бог знает сколько людей, так с чего бы ему волноваться из‑за семидесяти трех человек в ресторане?

Но вот в чем неувязочка. У меня есть дружок в полиции округа Колумбия, и он мне сказал, что тем самым вечером, в том самом здании случилась перестрелка в студии графического дизайна. Студию, конечно, разнесли к чертовой матери, разбили мониторы, наколотили стекла. Он говорит, что там было много крови, но тела не обнаружили.

Мой приятель прибыл туда, но люди в черном дали ему от ворот поворот. Он думает, что, вероятно, это были агенты ДАР. А позднее тем вечером ему звонит полицейский комиссар и говорит, что он ошибся: никакой крови, никакой перестрелки там не было.

Очевидно, что произошло что‑то иное. По моей версии, Питерс не вывешивал этого видео, а сделал это тот, кто учинил разгром в студии графического дизайна.

А это означает, что Питерса убили. И все об этом помалкивают.

Значит, этот приказ пришел с верхов. Кто‑то, наделенный властью, передвигал на доске фигуры.

Ребята, держите порох сухим. Грядут темные дни.

 

На: Заговор вокруг убий$тва директора ДАР

Всемогущий Бенито

«Остановитесь и познайте, что Я Бог».

Идентификатор пользователя: 784321

Хочешь связать все это воедино?

В этом участвовало больше людей. Уокер был президентом, а Питерс – одним из директоров ДАР. Непохоже, чтобы кто‑то из них участвовал в мочилове в «Монокле». И исполнителей так и не нашли. А это означает, что их тоже прихлопнули.

И ты удивлен, что участвовали и другие?

Тут действует целое теневое правительство. Они приходятв телестудию и показывают нам фокусы. Занимают нас разговорами о том, что некий мэр посылает какой‑то девице фотографию своего члена, или что некий сенатор позволяет себе расистские высказывания, или что некий ответственный работник употребляет кокаин. И мы ахаем, охаем, требуем наказания – мы заняты, а потому не видим, чем они занимаются на самом деле.

Решения, которые потрясают страну, принимаются в темных кабинетах. Записей не ведется, пресс‑релизы по этому поводу не выпускаются.

Это распространено гораздо глубже «Монокля». Есть группа заговорщиков, которые дергают за ниточки, и они не боятся сбрасывать тела с крыш. Посоветуй твоему приятелю‑полицейскому быть поосторожнее.

 

На: Заговор вокруг убий$тва директора ДАР

ЛедиКиллер87

«Вы все быдло».

Идентификатор пользователя: 123021

Попахивает враньем. Сокрытие убийства одного из директоров ДАР – для этого нужна очень сильная фигура.

 

На: Заговор вокруг убий$тва директора ДАР

Всемогущий Бенито

«Остановитесь и познайте, что Я Бог».

Идентификатор пользователя: 784321

Ты права, для этого нужен кто‑нибудь вроде президента США.

Хотя постой – он же сам в этом участвовал. Вот идиот.

 

Заговор вокруг убий$тва директора ДАР

Чупакабра

Почему это называется «здравым смыслом», когда это такое редкое явление?

Идентификатор пользователя: 493324

Так как далеко уходит эта кроличья нора? Уокер был президентом. Кто еще участвует в этом заговоре? Президент Клэй? Министр обороны Лиги?

 

На: Заговор вокруг убий$тва директора ДАР

Всемогущий Бенито

«Остановитесь и познайте, что Я Бог».

Идентификатор пользователя: 784321

Может быть. Я знаю только, что мой рюкзачок с предметами первой необходимости на месте, а мое убежище подготовлено. Два поддона консервированных продуктов, 200 галлонов воды и всякие штучки, чтобы защищать это.

Когда начнется, я красиво удалюсь к себе. И горе тем кретинам, кто попытается пересечь мою линию обороны.

 

На: Заговор вокруг убий$тва директора ДАР

БанановаяДева

«Беспокойство – это просто аномальное использование воображения»[21].

Идентификатор пользователя: 897236

Парень, тебе ни к чему столько воды. Построй ливневой отстойник и систему очистки. Вот здесь можно посмотреть, как это делается.

 

 

Глава 5

 

– «Штанишки взрослых девочек»? Он так и сказал? – переспросил Оуэн Лиги.

– И улыбнулся, словно говорил что‑то умное, – ответила Марла Киверс и отхлебнула кофе.

– Ну по крайней мере, он быстро нашелся, – покачал головой Лиги.

Он был министром обороны, а потому мало с кем отваживался говорить откровенно. Но с Марлой он дружил настолько близко, насколько это возможно среди политиков их уровня. Они работали вместе при президенте Уокере, и он быстро понял, что она принадлежит к той редкой категории людей, которые делают свое дело, чего бы им это ни стоило. Он любил таких. Сам был одним из них.

– Президент, кажется, в него влюбился, – добавил он.

– Купер сразу же его завоевал. И знаете как? Когда Клэй предложил ему работу, тот отказался.

– Шутите.

– Не‑а. Можете себе это представить? Сидит себе в лимузине после демонстративного силового захвата двадцатью агентами специальной службы и говорит «нет».

Они разговаривали в ее кабинете при закрытых дверях. Лиги водрузил щиколотку на коленку и слегка покачивался на двух ножках стула. Эти неформальные совещания начались как способ удержать состав на рельсах во время переходного периода от Уокера к Клэю, но у участников развязался язык.

– Это он представление такое устроил? – спросил Лиги.

– Нет, что странно. Он искренне не хотел этой работы.

Это обескураживало. Они находились в Вашингтоне. В округе Колумбия любой бы принял такое предложение.

– Значит, Купер – новый любимчик?

Марла кивнула. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Им было хорошо, какой бы абсурдной ни представлялась ситуация.

– В каком мире мы живем! Сбрось своего босса с крыши – получишь должность при президенте, – сказал Лиги. – Я думаю, мы всегда можем использовать это, чтобы управлять им.

– Купер не будет марионеткой. А кроме того, стоит ли открывать эту банку с червями? – Марла покачала головой. – Если правда о том вечере всплывет, то люди начнут спрашивать, кто еще был в этом замешан.

– Я к «Моноклю» не имею никакого отношения.

– И я тоже. Но есть масса других вещей… о которых мы были осведомлены.

Она не стала уточнять, и он по достоинству оценил это. Ловко.

– Не знаю, Марла, кто сошел с ума – только я или весь мир? Мы имеем дело, вероятно, с самым серьезным кризисом в истории Америки, а президент берет в советники бойскаута.

– Вы знаете, сколько человек убил Ник Купер?

– Ну хорошо, опасного бойскаута, – уточнил Лиги.

Она пожала плечами. Раздался отрывистый звонок – на ее планшетник пришло сообщение, она просмотрела его и быстро набрала ответ.

Лиги сплел пальцы на затылке, уставился в потолок и сказал:

– В восемьдесят шестом году, когда Брайс опубликовал свое исследование о сверходаренных, я только начинал работать в ЦРУ. Отслужил четыре года в армейской разведке, потом меня перевели. Я был занюханным новичком в секторе Среднего Востока. Младший аналитик, которому доставалась самая мусорная работа. Но когда я прочел это исследование, то сразу же выскочил из бокса и напрямую пошел в кабинет зама, попросил пять минут.

– Ничего такого вы не сделали.

– Я тогда был моложе.

– И он вас принял?

– Да.

Лиги улыбнулся, вспоминая тот день. Холодный январь. На туфлях у него были солевые разводы, и он слюнявил пальцы и затирал ими пятна, пока ждал в приемной Митчама. Он до сих пор чувствовал у себя на языке острый привкус соли и грязи.

– Заместитель посмотрел на меня как на умственно отсталого, – усмехнулся Лиги. – С этого момента пути назад у меня уже не было. Я решил: к черту, ты сегодня либо сделаешь карьеру, либо потеряешь работу.

– И что вы сказали?

– Я положил это исследование ему на стол и сказал: «Сэр, вы можете забыть о шейхах, Берлине и Советах. Вот этот конфликт будет определять работу американской разведки на следующие пятьдесят лет».

– Нет. – Марла широко улыбалась. – Нет.

– Да.

– И?

– Он со смехом выпроводил меня из кабинета, и я лишний год прослужил младшим аналитиком. Но я был прав. Я знал это тогда, знаю это и теперь.

«И Митчам тоже знает».

Заместителю понадобилось пять лет, чтобы понять истину. Но когда это случилось, он вспомнил, кто первым принес ему эту новость. С того дня заместитель директора Митчам взял Лиги под свою опеку, и тот с удивительной скоростью взлетел по карьерной лестнице.

– Ничто в нашей истории не представляет собой такой угрозы, как анормальные, – сказал Лиги.

– «Нью‑Йорк таймс» легко заплатит целое состояние за то, чтобы процитировать эти ваши слова.

– «Таймс» может меня укусить. У меня трое детей и пятеро внуков, и сверходаренных среди них ни одного. Как вы расцениваете их шансы? Что вы думаете: через двадцать лет они будут править миром? Или подавать картошку фри?

Марла не ответила, набрала еще одно сообщение в системе.

– Что вы о нем думаете? – спросил Лиги.

– О Купере?

– О Клэе? Он уже два месяца президентствует. Льготный период закончился. Что вы думаете?

Марла сняла руки с клавиатуры. Взяла чашку с кофе и задумчиво отхлебнула.

– Я думаю, – наконец проговорила она, – из него мог бы получиться выдающийся профессор истории.

Их взгляды встретились.

Что‑то добавлять к сказанному не было нужды.

 

Глава 6

 

В такой свежий, ясный день люди, любящие свой дом, одеваются по‑рабочему и начинают наводить порядок во дворе. На перилах веранды стоит бутылочка пива, из радиоприемника доносятся голоса. Итан принимал участие в самой большой беловоротничковой лжи – «удаленной работе» – и чувствовал себя при этом прекрасно. Уж он‑то нередко допоздна засиживался в лаборатории. И потом, то, что в новостях получило название «кливлендский кризис», продолжалось уже три дня. У горожан заканчивались припасы, они начинали испытывать голод. А голодные люди способны на всякие глупости, и потому он не оставлял жену и дочку.

«…сегодня вечером ожидается его обращение к народу. В преддверии этой пресс‑конференции Белый дом подтвердил, что Национальная гвардия оборудует пункты раздачи продуктов и предметов первой необходимости в трех пострадавших городах…»

Одно из его открытий, касающихся владения собственным домом, состояло в том, что листья, черт бы их подрал, падают и падают. Но он находил какое‑то философское утешение в набивании мешков листвой, поглощая сопутствующие подробности: запах и то, как из каждой охапки разлетаются в подсвеченный золотым осенним солнцем воздух обломки веточек.

«…указывают, что это будет не более чем неудобство без каких‑либо долгосрочных последствий. Они просят всех сохранять спокойствие…»

– Доктор Парк?

Итан поднял голову. На тротуаре стояли мужчина и женщина в темных костюмах и солнцезащитных очках. Мужчина держал в руке бумажник со значком.

– Я специальный агент Бобби Куин, а это специальный агент Валери Вест. Мы из Департамента анализа и реагирования. Можете уделить нам минуту?

Итан распрямился, ощущая покалывание в спине.

– Гм, конечно.

– Вы доктор Итан Парк из Института современной геномики?

– Да.

Куин кивнул, оглядывая двор, старую одежду Итана, его грязные руки.

– Вы не будете возражать, если мы войдем?

– А в чем дело?

– Это из‑за доктора Эйбрахама Каузена. Вы позволите войти?

«Эйб?»

– Конечно, – растерянно сказал Итан.

Ощущение было слегка сюрреалистичным: правительственные агенты приходят к тебе домой обычно только в кино. Но они поднялись следом за ним по ступенькам и вошли внутрь.

– Присаживайтесь, – предложил он. – Кофе или что‑нибудь еще?

– Нет, спасибо.

Агенты уселись бок о бок на диван.

– Хороший дом, – сказал Куин.

– Спасибо.

– У вас маленький ребенок? – махнул Куин в сторону колыбельки.

– Девочка. Десять недель. Послушайте, вы меня извините, не хочу показаться невежливым, но что вас ко мне привело?

– Когда вы в последний раз видели доктора Каузена?

– Дня два назад.

– Не могли бы вы сказать поточнее?

Итан задумался. Эйб появлялся и уходил, когда ему заблагорассудится.

«Да он почти все делает именно так – как ему заблагорассудится».

– Позавчера. В лаборатории.

– И с тех пор вы с ним не общались?

– Нет. А в чем дело? Что‑то случилось?

На лице Куина появилось мучительное выражение.

– Как это ни прискорбно, но вчера сосед сообщил о стрельбе в доме доктора Каузена. Приехала полиция, обнаружила, что задняя дверь выломана, в кабинете все перевернуто вверх дном, а сам Каузен исчез.

– Что? А Эйб жив?

– Именно это мы и пытаемся выяснить.

– Доктор Парк, известно ли вам о каких‑либо угрозах, поступавших в адрес доктора Каузена? – спросила Вест.

– Нет.

– В последнее время из института никого не увольняли? У кого‑нибудь мог быть на него зуб?

Итан чуть не рассмеялся.

– Нет, не увольняли никого. А что касается зуба – тут да. Работать с Эйбом нелегко.

– Что вы имеете в виду?

– Он… – Итан пожал плечами. – В прежние времена его можно было бы охарактеризовать словом «сверходаренный», но теперь оно обрело иной смысл. Он не анормальный, но он выдающийся гений и не самый снисходительный человек.

– А поточнее, что это значит?

– Он жесткий. Трудный. Пренебрежителен к тем, кто не достигает его уровня, а это означает – практически ко всем.

– Включая и вас?

– Иногда. Но я не вламывался в его дом, если вы спрашиваете об этом.

– Не об этом, – сказал Куин, поднимая руки. – Мы просто пытаемся понять, чем кому‑то мог помешать Каузен.

– Помешать? – Итан перевел взгляд с одного агента на другого. – Вы меня извините, но я пока чего‑то недопонимаю.

– Это было не просто ограбление, – сообщил Куин. – Они ворвались в дом, когда он был там. Произошло столкновение, и доктор Каузен исчез. Мы предполагаем, что его похитили.

Итан откинулся на спинку стула, пытаясь переварить услышанное. Похитили? Кому могло понадобиться похищать Эйба?

– Доктор Парк…

– Итан.

– Итан, не могли бы вы рассказать нам, над чем работал доктор Каузен?

– Эпигенетические корни экспрессии аберрантного гена.

Агенты переглянулись. Куин развел руками, поднял брови.

«Ну хорошо».

– Вы когда‑нибудь слышали о когорте Голландской голодной зимы? – спросил Итан. Недоуменное выражение не исчезло с лиц агентов. – К концу Второй мировой войны Германия спровоцировала голод в Нидерландах. Называлось это «голодной зимой». Умерло тогда около двадцати тысяч человек. Как можно предположить, беременные женщины в это время рожали слабых детей. Это все логично. Но вот что удивительно: эти дети в свою очередь рожали детей с такими же проблемами. Как и их дети в свою очередь. В кратком изложении это и есть эпигенетика.

– Ух ты, это серьезно? – спросила агент Вест.

– Интересно, правда?

– Да. Так что́ – голод изменил их ДНК?

Итан обнаружил, что она начинает ему нравиться. Если первый агент производил впечатление поверхностного человека, характерное для сотрудников спецслужб, то эта казалась умной настолько, что Итан был готов общаться с ней.

– Нет. В этом‑то вся и штука. Не вся ДНК, а то, как гены проявляют себя, как регулируются. Эпигенетика – это способ, каким природа реагирует на изменения в окружающей среде без изменения самой ДНК.

– Но как?

– Вот это‑то и есть главный вопрос.

– За последнее время вы сделали несколько открытий.

«Ты и представить себе не можешь».

– Да, мы продвинулись в своей работе.

– Вы могли бы нам сказать, в чем состоят эти открытия?

Итан покачал головой:

– Мы, поступая в лабораторию, подписываем обязательство о неразглашении. Работа, которую мы делаем, может стоить кучу денег.

– Я это понимаю, сэр, но мы не генетики…

– Извините, но я не могу вам сказать. Мне даже жене не позволено говорить, над чем мы работаем. Эйб очень серьезно относится к этим обязательствам. – Итан помолчал. – Постойте. Вы думаете, что кто‑то похитил его из‑за нашей работы?

– Тому, кто ворвался в его дом, нужно было нечто большее, чем доктор Каузен, – сказала агент Вест. – Они забрали из его кабинета все ценное, вплоть до жесткого диска компьютера.

– Ваша лаборатория финансируется частным лицом? – спросил Бобби Куин.

– Да.

– Кем именно?

– Не знаю.

– Не знаете? – усомнился Куин.

– Я вам уже говорил: Эйб человек эксцентричный. Его уже грабили прежде. Он не хотел рисковать, не хотел, чтобы кто‑то стащил результаты наших исследований и опередил нас.

У Итана были предположения относительно личности жертвователя, но сейчас момент казался неподходящим, чтобы раскрывать его имя.

– Постойте. – Куин заученным движением поскреб подбородок. – Вы утверждаете, что проводите исследования, о которых не можете говорить, для нанимателя, имени которого не знаете?

– Мы не обогащаем плутоний. А финансирование есть финансирование.

«Хотя, если наши результаты верны, с финансированием больше не будет никаких проблем. Многие проблемы будут навсегда сняты».

Прогнав эти мысли, Итан добавил:

– Я, откровенно говоря, не думаю, что это может иметь какое‑то отношение к похищению Эйба.

– Итан, – сказала Вест, – я знаю, это свалилось на вас как снег на голову. Но я зарабатываю себе на хлеб, анализируя информацию, и она здесь угрожающая. Жизнь Каузена в опасности, и все, что вы можете сказать нам о вашей работе, поможет спасти его.

«Какой от этого вред? Пусть им будет известна цель работы, но это не значит, что они смогут повторить результаты. Даже тебе самому их не повторить. Только Эйб владеет всеми частями этого пазла… Постойте‑ка».

– А почему ДАР? – вдруг спросил Итан.

– Прошу прощения? – не поняла Вест.

– Если его похитили, то почему этим занимается ДАР? Разве с такими вещами разбирается не ФБР?

– Мы с ними сотрудничаем. Он известная персона, и мы делаем все возможное, чтобы выяснить, что случилось.

– Но каким образом его работа может вам помочь? Эпигенетическая теория не скажет вам, кто проник в его дом. Не логичнее ли вам было поискать отпечатки пальцев, следы ДНК?

– Мы этим занимаемся, – сказал Куин. – Мы делаем все, что обычно показывают по телевизору. Но если вы хотите снова увидеть вашего друга, нам необходимо знать то, что знаете вы.

Итан смотрел на них, и его тревожное подозрение перерастало в уверенность.

– А ведь вы вовсе не занимаетесь поисками Эйба.

Ни один из агентов не моргнул, не вздрогнул. Но температура в комнате, казалось, упала.

– Агенты ДАР, значит? – улыбнулся Итан. – Вам нужны наши исследования.

– Итан…

– Доктор Парк, – отрезал он. – И вам пора уходить.

Агенты переглянулись.

– Вы знаете, что мы можем вызвать вас повесткой? – спросил Куин. – И вы будете по закону обязаны сообщить нам ту информацию, которой владеете.

– Если вы меня вызовете, я приду. С адвокатом. Но сейчас наш разговор окончен.

Он встал. Сердце его бешено колотилось. Отчасти он сам не мог поверить в то, что делает, но в глубине души был абсолютно уверен в своей правоте. Этим агентам наплевать на Эйба.

«Они знают, над чем ты работаешь. Не могут не знать. Возможно, они даже знают, что ты добился успеха. И это их пугает».

Итан подошел к двери и открыл ее. Мгновение спустя посетители встали.

– Хорошо, доктор Парк.

На веранде Куин повернулся, его дружелюбие исчезло, как и не бывало.

– И все же вам, возможно, будет интересно поразмыслить над тем, что я скажу, Итан. Все, с кем мы говорили, утверждают, что вы были его протеже. Да, возможно, он был гением, но он ничего не смог бы добиться без вас.

– И что?

– А то, что стены кабинета Эйба были забрызганы его кровью.

Куин проследил за движением руки Итана, которая опустилась по дверному косяку, и со значением посмотрел ему в глаза.

– Советую вам подумать: вы хотите, чтобы эти люди пришли и за вами? – Куин холодно улыбнулся и извлек из кармана визитку. – Позвоните мне, когда до вас дойдет, что вам грозит опасность.

 

 

Глава 7

 

День был паршивый, наполненный разочарованиями и пережженным кофе. Но стал лучше, когда Купер приземлился на четырнадцатом спутнике Сатурна.

– Энцелад, – сказал его сын, – это самое вероятное место в Солнечной системе, где может быть обнаружена жизнь. Там много воды, углерода и азота.

– Похоже, подходящее место, чтобы поискать там маленьких зеленых человечков.

– Да, – согласился Тодд. – Но сначала нам нужно закрепить стены «станции». Температура снаружи – минус триста градусов.

– Ничего себе! – воскликнул Купер, взял покрывало, повесил его на спинку стула и связал бахрому двух углов, чтобы держалось. – Тогда нам лучше не тратить времени даром. Специалист Кейт?

Он подал другой конец покрывала дочери, и она натянула его поперек гостиной. Вместе с Тоддом они подтащили диван – пусть будет стеной – и набросили покрывало сверху.

Сын, оглядев сооружение, недовольно скривил губы:

– Потолок нужно понадежнее.

– Понял, – сказал Купер, выбрался из‑под провисающего покрывала и отправился на кухню, где принялся копаться в шкафу в поисках клейкой ленты.

Вернувшись, он, привстав на цыпочки, сделал петлю вокруг потолочного вентилятора, ухватился за середину покрывала, приподнял ее и обмотал лентой.

– Ну, как теперь, капитан? – спросил у Тодда.

– Класс!

Купер улыбнулся и залез внутрь. Свет проникал через покрывало сверху булавочными звездочками. Навес теперь находился на достаточной высоте, чтобы Купер мог сесть в центре, скрестив ноги, и наблюдать, как его дети продолжают строительство. Тодд действовал стратегически: установил вертикально, как стены, подушки, подтащил их к дивану, чтобы сузить проход. Кейт сосредоточилась на деталях: заделывала швы, аккуратно разглаживала складки. Наводила порядок. Это был ее конек.

«Конечно. Она ведь сверходаренная. Ее мир – это мир порядка и закономерностей».

При этой мысли его пробрала непроизвольная дрожь. Дочь была не просто анормальной, а мозганом первого уровня. Из четырех миллионов человек, ежегодно рождающихся в Америке, лишь около двух тысяч оказывались наделенными такими способностями. В соответствии с законом их забирали у родителей и отправляли в специальные правительственные школы. Академии были секретом Полишинеля – о них все знали, но предпочитали на эту тему не разговаривать. В конечном счете число анормальных первого уровня было невелико, и академии затрагивали лишь малое количество людей. Как концентрационные лагеря в Германии, или лагеря для интернированных после Перл‑Харбора, или тюрьмы ЦРУ в Африке, академии были национальным злодеянием, на которое граждане легко закрывали глаза.

Купер побывал в одном из таких заведений. Он видел, как изолированы и унижены там дети, как учителя натравливают их друг на друга, как преподаватели заносят в специальные журналы их тайны, как подогревают их самые сильные страхи. Академии были чистой воды центрами по промыванию мозгов. Купер слушал, как директор Норридж спокойно объясняет процесс: «Мы главным образом берем переживания, формирующие отрицательный опыт, а такие переживания есть у всех детей, и выстраиваем их в соответствии с психологическими портретами и с гораздо более высокой частотой. С младых ногтей мы учим их, что они не могут доверять друг другу, что анормальные – слабые, жестокие и маленькие».

Бессилие, которое Купер ощущал в эту минуту, было сравнимо разве что с его желанием колотить директора головой о столешницу, пока не расколется голова или стол. Он сумел сдержать ярость, но в ту минуту поклялся себе: его дочь никогда не окажется в академии. Никогда.

Он взъерошил ее волосы, и она посмотрела на него через плечо:

– Па?

– Да, малыш?

– Марсиане будут добрыми?

– Мы же не на Марсе, зайка, так что марсиан здесь не будет.

– А кто будет?

– Тоддстеры?

– Энцеладианцы, – ответил Тодд.

– А энцеладианцы будут добрыми?

– Конечно. Тут слишком холодно, чтобы быть злыми.

Он услышал какой‑то звук, выглянул в щель между одеялами и сказал:

– Вообще‑то, одну из них я сейчас вижу. Кажется, это энцеладианская девушка.

В дверях их убежища показались щиколотки Натали, потом ее колени, когда она присела, и, наконец, голова.

– А мне можно войти?

– Что скажете, ребята? – спросил у детей Купер. – Небольшое взаимодействие видов? День благодарения на Энцеладе?

Дети переглянулись, и Кейт мрачно кивнула.

– Ого! – усмехнулась его бывшая жена. – Всегда хотела побывать на космическом корабле.

Она протиснулась внутрь и села рядом с Купером.

– Ма, это «космическая станция», – объяснила дочь.

– Извини. А таз здесь есть? Для маленькой космонавтки наступило время помыться.

– Нет!

– Да. Идем.

– Можно оставить здесь «космическую станцию»?

– Конечно, – сказала Натали. – Для чего же еще нам нужна гостиная?

Вдвоем они расшевелили детей, проплясали с ними обычный вечерний танец: еда, ванная, чистка зубов. Весь этот ритуал был пропитан мучительной сладостью, которой упивался Купер.

Яркий свет в ванной отражался от белых кафельных плиток. Глупые песенки. Пижамки супергероев. У Кейт зубная паста стекает по подбородку. Импровизированная вечеринка с танцами в спальне, Кейт подергивается, Тодд немного смущается, пока отец не догоняет его и не начинает щекотать. Чтение книг. Заключение соглашений. Перечитывание книг.

Потом Купер выключает свет в комнате на стороне дочери, подтыкает под нее одеяло. Тодду, которому почти десять, разрешается еще немного почитать. Он уже погрузился в научно‑фантастический роман и пробормотал «спокойной ночи», когда отец поцеловал его в лоб.

Купер вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, испытывая смешанное чувство легкости и потери, которое всегда преследовало его, когда дети ложились спать.

Он спустился по лестнице и вошел в кухню. Натали там не было. В детской ее тоже не было. Почти всю гостиную занимала сооруженная ими «космическая станция» – диван был сдвинут со своего места, кофейный столик притиснут к стене, с вентилятора свисала липкая лента, поддерживающая покрывало.

– Нат? – позвал он.

– В «космической станции».

Он рассмеялся, залез внутрь. Бывшая жена сидела в середине «станции», скрестив ноги. Купер не очень разбирался в женской моде, но был уверен, что бриджи в обтяжку – одно из величайших изобретений последних двадцати лет. Натали уже открыла бутылку вина, перед ней стояли два бокала.

– Улеглись?

– Тодд еще читает.

– Мы где?

– На Энцеладе, – сказал он. – Это четырнадцатый спутник Сатурна. По крайней мере, так мне сказал старший.

– Мальчишка совсем помешался.

– Он совершенно чокнутый, – согласился Купер, взял стакан, который протянула ему Натали, и сделал большой глоток.

– А как ты?

Вот что ему нравилось в Натали: ее слова, как ни у кого другого, совпадали с тем смыслом, который она в них вкладывала. Они были сродни неприкрытой прямоте, но без бахвальства. Натали никому не противоречила, ей ничего не нужно было доказывать. Она просто говорила то, что думала. Для человека, наделенного тем даром, которым природа наделила его, такое качество собеседника было замечательным отдохновением.

Он воспринял ее вопрос так, как она его и задала, без всяких задних мыслей.

– Как бы ты это назвала: ты плывешь или тонешь, но еще не уверена, что именно?

– Держаться на плаву?

– Пожалуй.

– Что тебя беспокоит?

Он задумался. Уже три года, как они развелись. Оставались друзьями, вместе воспитывали детей, но нагружать Натали своими проблемами было бы несправедливо. Это хорошо для семейных пар.

– Ничего, все решаемо.

– Ник, ты в безопасности. – Она показала на стены «станции», одеяла, чуть покачивающиеся на сквозняке. – На Энцеладе. Расскажи мне.

Он рассмеялся, услышав эти слова. А начав говорить, обнаружил, что ему трудно остановиться. Он хотел рассказать ей о хорошем, о прогулке по дорожке в Западное крыло Белого дома, о том, что чувствуешь, заходя в Овальный кабинет, о том трепете, что испытываешь, когда твои слова, твои мысли преображаются в то, что ты слышишь в вечерних новостях. Но это было неотделимо от схваток за столом для совещаний, которые усиливали его растущее разочарование.

– У Киверс и остальных, даже у Клэя, старомодный образ мышления. Они так сосредоточены на повседневности, что упускают из вида общую картину. – Он рассмеялся, хотя ему было не смешно. – Они искренне озабочены тем, как будут выглядеть ко времени выборов. А я сижу там и говорю: «Ребята, может, нам стоит озаботиться тем, что никаких выборов вообще не будет?»

– Неужели все так плохо?

Купер задумался. Отхлебнул вина. Кивнул.

– Тогда исправь ситуацию, – спокойно сказала Натали.

– Что?

– Исправь ситуацию. – Она пожала плечами. – У тебя есть доступ к президенту Соединенных Штатов. Воспользуйся этим.

– Все не так просто.

– Неужели было проще, когда ты преследовал себе подобных в Службе справедливости?

– Нет.

– Ты всю жизнь боролся за мир, в котором нашим детям не нужно будет бояться. Я знаю, в последний год тебе досталось. Но если дела обстоят так плохо, то тебе, солдат, нужно включить повышенную передачу.

Он посмотрел на нее, на эту необыкновенную женщину, которую любил больше десяти лет, когда их отношения претерпевали взлеты и падения. Когда‑то любил со всей страстью; потом, когда его дар и работа встали между ними, любил с уважением, хотя они и решили жить отдельно – каждый своей жизнью.

– Включить повышенную передачу?

– Да. И еще одно.

Она поставила бокал на пол. Это было выверенное, тщательно рассчитанное движение – он видел это по игре ее мышц, по тому, как чуть разошлись ее губы, и по тому, как она подалась вперед, когда подползла, чтобы – опа…

…поцеловать его.

Это был решительный поцелуй: ее мягкие губы прижались к его, а красный от вина язык вонзился в его рот. Ощущение было одновременно знакомым и новым. Электрическое прикосновение рук, когда она наклонилась к нему, ее запах.

Она задержала поцелуй настолько, чтобы не осталось сомнений: это не жест между друзьями, не поцелуй разошедшихся любовников. Потом заглянула ему в глаза и сказала:

– Я горжусь тобой.

Подняла бокал и поползла к выходу, бросив через плечо:

– Исправь ситуацию.

«Опа.

Опа.

Опа».

 

Брифинг пресс‑секретаря Холдена Арчера

11/13/24 Зал для пресс‑конференций Джеймса С. Брейди[22]

Мистер Арчер: Всем добрый вечер. Как вам известно, ситуация в Кливленде, Фресно и Талсе остается без изменений. Однако президент Клэй взял восстановительные работы под личный контроль.

Президент призывает американцев объединиться во времена невзгод со всей решимостью, которая определяет наш национальный характер. Он в высшей степени доверяет Национальной гвардии, а также жителям Кливленда, Фресно и Талсы.

Теперь я готов ответить на несколько вопросов. Джон?

«Нью‑Йорк таймс»: Прошло уже четыре дня после нападения. Есть ли у вас какая‑то новая информация по «Детям Дарвина»? И рассматривает ли президент возможность использования против них армии?

Мистер Арчер: У нас лучшая в мире разведка. Могу вас заверить: это правительство знает о них достаточно и использует все возможные средства, чтобы найти тех, кто совершил это гнусное нападение на наш народ. Как и в случае других террористических атак, цель состояла в том, чтобы посеять хаос и заставить страдать простых американцев. В этом свете можно сказать, что террористы потерпели неудачу. Да, их действия привели к временной нехватке продуктов, но наш народ стал сильнее, чем когда‑либо.

«Нью‑Йорк таймс»: Использование армии?

Мистер Арчер: Внутренняя безопасность обеспечивается полицией, ФБР и ДАР. Я не могу комментировать их планы. Отсылаю вас к ним. Да, Салли?

«Вашингтон пост»: А что насчет заявлений, будто…

«Нью‑Йорк таймс»: Извините, новая информация. Источник в Министерстве обороны подтверждает, что министр Оуэн Лиги выступил с требованием использовать армию. Я повторяю: не полицию, а армию. Рекомендовал ли министр Лиги развернуть армейские подразделения на американской земле и будет ли президент реагировать на этот призыв?

Мистер Арчер: Я не буду отвечать на непроверенную цитату. Салли, ваш вопрос.

«Вашингтон пост»: Что насчет заявлений, будто «Дети Дарвина» планируют провести новые атаки?

Мистер Арчер: Я не могу комментировать намерения террористической организации. Но я могу сказать, что мы предпринимаем все усилия, чтобы американские города оставались в безопасности.

Си‑би‑эс: Связаны ли «Дети Дарвина» с Новой Землей Обетованной в штате Вайоминг? Не руководит ли ими Эрик Эпштейн?

Мистер Арчер: Мы не имеем никаких подтверждений этого. И давайте не будем забывать, что люди, живущие в Обетованной, включая и мистера Эпштейна, являются гражданами Соединенных Штатов. Эта администрация уважает права законопослушных граждан, и нормальных, и сверходаренных.

Эн‑би‑си: Люди в Кливленде говорят, что у Национальной гвардии нет продуктов для распределения.

Мистер Арчер: Национальная гвардия оборудует пункты в парках, церквях и спортзалах. Мы просим всех оставаться в рамках здравого смысла при посещении этих пунктов и понимать, что их соседи в этот момент тоже нуждаются в помощи.

Эн‑би‑си: Прошу прощения, но вы не ответили на мой вопрос. Есть ли еда в Кливленде?

Мистер Арчер: Я, гм, мне трудно… прошу вас обратиться за подробностями к Национальной гвардии.

Ассошиэйтед Пресс: Поступают сообщения, что гвардейцы угрожают собравшимся толпам.

Мистер Арчер: Национальная гвардия находится там, чтобы оказывать помощь людям. Если толпа подвергается опасности по причине большого скопления народа или если она угрожает другим, то не исключено, что гвардия воспользуется нелегальными способами контроля толпы.

Ассошиэйтед Пресс: У меня есть сообщения о том, что гвардейцы наводили оружие на граждан, даже делали предупредительные выстрелы. Если ситуация будет усугубляться, отдаст ли президент приказ Национальной гвардии применить оружие против граждан?

Мистер Арчер: Я не представляю себе, чтобы ситуация могла зайти так далеко. Президент в высшей степени доверяет как Национальной гвардии, так и гражданам Кливленда, Фресно и Талсы.

Ассошиэйтед Пресс: Значит, гвардейцам не будет отдан приказ стрелять на поражение?

Мистер Арчер: Я не буду спекулировать на эту тему.

Си‑эн‑эн: Я цитирую высокопоставленный источник из Белого дома, заявивший: «У нас нет оперативной информации по „Детям Дарвина“, абсолютно никакой. Это вооруженные призраки».

Мистер Арчер: Я не могу комментировать разведывательную информацию высшей степени секретности. Но я хочу повторно заявить, что предпринимаются все…

 

 

Глава 8

 

Прошло два дня после того, как правительственные агенты посетили Итана, чтобы сообщить, что его босс похищен, а его семья подвергается опасности. С тех пор он почти ни о чем другом и не думал. В каждом постороннем ему чудилась угроза. Из каждой припаркованной поблизости машины за их домом могла вестись слежка. Он проводил время в беспокойных размышлениях, выглядывал на улицу, незаметно отодвигая занавески на окнах, рассматривал визитку, которую оставил ему специальный агент Куин.

Хуже всего было то, что он не мог разделить это бремя с Эйми. Итан, конечно, рассказал ей про похищение Эйба, но сгладил мысль о том, что это как‑то связано с их работой. С одной стороны, никаких доказательств не было, а с другой – он не мог сказать ей об этом, не раскрыв, над чем он работает. Этого он никак не мог сделать, если желал сохранить место. Эйб не стал бы раздумывать, узнай он об этом, – Итан не сомневался, что босс уволил бы его в ту же секунду.

А он не может этого допустить. Когда его ребенку десять недель. Когда до успеха осталось сделать один шаг.

Он стал держать револьвер в прикроватной тумбочке. На всякий случай.

И потому, когда Джек зашел к нему и позвал на собрание, Итан ухватился за это предложение. Идея была глупой – соседский дозор для охраны домов. Группа юристов и исполнительных директоров по маркетингу являла собой силу не более опасную, чем хор учащихся пятых‑седьмых классов. Тем не менее он вместе с большинством других соседей по кварталу затиснулся в гостиную Джека, где они ели соленые крендельки и пили диетическую колу из красных чашек «Соло»[23].

– Так что? Выходим с вилами и факелами? – спросил Итан.

– Нет, конечно же. – Джек посмотрел на него разочарованно. – Речь идет о взаимопомощи соседей, ни о чем другом.

Итан вспомнил об упаковке молока, которую тот дал ему, и почувствовал, что краснеет.

– Я вовсе не хотел острить. Просто я не понимаю.

– Все элементарно. Мы сейчас не можем рассчитывать на то, что правительство обеспечит нам нормальное существование. Прошло пять дней, с тех пор как из магазинов вымели все, но продукты так и не появились. Происходят ограбления, поджоги, перестрелки, а полицейских и пожарных, чтобы справиться с этим, не хватает. Система дала сбой, давайте же объединим усилия, чтобы пережить трудные времена.

– Вы имеете в виду совместное патрулирование?

– А почему нет? – сказал незнакомый Итану человек. – Да, говорить так не политкорректно, но если вы наркоман из восточного района, то кого вы пойдете грабить? Соседа‑наркомана, у которого тоже ничего нет? Или одного из нас?

– Мы не собираемся образовывать вооруженную группировку, – разъяснил Джек. – Но если правительство не работает, то здесь нужна «целая деревня»[24].

– Я буду рад помочь любому из вас, – сказал Итан.

Он оглядел комнату, про себя классифицируя собравшихся: «Парни, с которыми останавливаешься поболтать. Люди, которым приветственно машешь рукой, чьи имена ты вроде бы знаешь. Люди, которым ты приветственно машешь, чьи имена ты точно не знаешь. Совершенно незнакомые люди».

Трое или четверо из них были хорошими приятелями, как Джек. Или Ранджит Сингх. Когда Итан встретился с ним взглядом, тот стал изображать Кинг‑Конга, бьющего себя в грудь.

Итан рассмеялся, тут же изобразил кашель, чтобы скрыть смех, и добавил:

– Я просто не уверен, зачем это нужно как‑то формализовать.

– Затем, что нам необходима организация. Вот, скажем, – не дай бог – заболеет Вайолет. Как вы думаете, сколько времени понадобится «скорой», чтобы приехать к вам? Две минуты? – Джек покачал головой. – А вот Барри у нас доктор. Или, скажем, Лу прав, – он кивнул в сторону человека, говорившего о политкорректности, – и какие‑нибудь нехорошие ребята заявятся сюда с намерением ограбить ваш дом. Если мы организованны, то весь квартал сбежится вам на помощь.

– Нехорошие ребята? – переспросил Итан, удивленно выгнув бровь.

– Вы знаете, о чем я говорю.

– Не уверен. Как я смогу понять, что кто‑то плохой парень? Если он мне незнаком? Если он бедно одет? Если он голоден?

– В чем ваша проблема, приятель? – спросил Лу.

Он был невысок, но широкогруд и натянут как струна.

– Все в порядке, Лу, – улыбнулся Джек и поднял руки ладонями вперед. – Он имеет право задавать вопросы. А у нас должны быть ответы. Мы же не уличная банда.

«Деликатно», – подумал Итан.

Джек снял напряжение, никого не оскорбив, а использование словечка «мы» соединило их всех на подсознательном уровне. Термин «альфа‑самец» использовался в контексте родоплеменных отношений, но на самом деле он описывал более тонкое и мощное качество, чем физическое превосходство. Стремление к организации заложено в ДНК. Объединения людей добиваются большего, чем отдельные личности, а потому личности, вокруг которых естественно формировались объединения, априори выглядели весьма привлекательными. Эволюционно развитая способность более эффективно обеспечивать выживание.

«Молодец, профессор, спасибо».

Итан умственно отвесил себе затрещину и снова прислушался к тому, что говорит Джек.

– …переживает трудные времена. Думаю, мы все это понимаем. Но если кто‑то попытается ограбить одного из вас, то, на мой взгляд, это говорит о том, что он плохой парень и вы должны быть в состоянии защитить себя. А я вас буду прикрывать. – Джек посмотрел на Итана. – Такое определение вас устроит?

Окинув взглядом комнату, Итан понял, что двадцать или около того человек, смотрящих на него, уже объединились в племя.

«Пусть так оно и будет. Нет вреда в том, чтобы потакать фантазии».

– Конечно, – ответил он.

– Еще одно соображение, – сказал инженер по имени Курт. – Мы должны создать группу на наших сотовых, чтобы один текст можно было рассылать сразу всем. Наше местное девять один один.

– Отличная мысль.

– Мне пришла в голову вот какая идея, – поделился Лу. – Нам нужно проделать большую организационную работу. Пусть за это возьмется Ранджит. Он анормальный, у него это лучше получится.

В комнате воцарилось неловкое молчание. Итан посмотрел на Джека, надеясь, что тот быстро найдет выход из затруднительного положения, но сосед ничего не сказал.

Через несколько секунд раздался голос Ранджита:

– Да, я анормальный, Лу, но мой дар – большие множества.

– Это что еще такое?

– Это означает, – сказал Итан, – что он может мгновенно оценивать численное количество больших множеств. Число листьев на дереве, спичек, упавших на пол, болельщиков на стадионе.

– На сельских ярмарках я для устроителей настоящий геморрой, – пояснил Ранджит. – Знаете такие банки с разноцветным сахарным горошком. Ну кто скажет, сколько здесь конфет?

На его темнокожем лице сверкнула белозубая улыбка.

Джек засмеялся – и это сняло напряжение.

Следующий час они распределяли обязанности. Те, кто имел какие‑нибудь таланты, добровольно предлагали свои услуги (кто‑то оказался неплохим плотником, кто‑то прошел подготовку оказания первой помощи) и обменивались номерами сотовых. Когда за окнами потемнело, стали расходиться. Большинство прощались со всеми сразу, помахав от двери. Все пожимали руку Джеку. Итан дождался, когда Ранджит наденет куртку, и только тогда попрощался с хозяином.

– Спасибо, что пришли, – сказал Джек.

– Вам спасибо.

Джек задержал руку Итана в своей и спросил:

– Да, как Вайолет усваивает это молоко?

«Это ты мне так напоминаешь, что я перед тобой в долгу?»

– Отлично, спасибо.

– Если понадобится еще – приходите.

– Думаю, выкрутимся. Тем не менее спасибо.

Свежий воздух на улице после влажности в переполненной комнате казался морозным. Итан глубоко вдохнул, наполняя легкие этой свежестью. Сумерки уже переходили в темноту, небо, по которому ползли серые облака, обрело густо‑синий оттенок. Он придержал наружную дверь для Ранджита, а когда отпустил ее, она громко захлопнулась. Их окружила городская тишина, насыщенная слабыми звуками ехавших машин и воем далеких сирен.

– О‑хо‑хо, – вздохнул Итан.

Ранджит кивнул, вытащил из кармана сигареты, чиркнул желтой зажигалкой «Бик», протянул пачку Итану, но тот жестом отказался.

Дома в квартале казались теплыми и уютными, в гостиных мерцали трехмерные экраны телевизоров, свет с террас заливал хорошо ухоженные дворы.

– Чего не хватало в той комнате, так это женщин, – сказал Ранджит.

– Шутите. Стоило бы одной женщине рассмеяться, и от всего мачизма на манер Джона Уэйна[25] не осталось бы и следа, – не согласился Итан. – А эти изречения Лу – бог ты мой! Он из тех людей, которые, играя в баскетбол, говорят, что им в команде нужен чернокожий.

– Ерунда. – Ранджит отмахнулся от слов Итана ароматным сигаретным дымком. – Не имеет значения. Мы все равно подумываем над тем, чтобы уехать из города. У нас таймшер во Флориде, и мы решили, что пора заявить права на нашу очередь.

– Мы с Эйми подумываем о том же. Съездить к ее матери в Чикаго на какое‑то время. Не знаю, почему еще этого не сделали.

– Мы тоже пока здесь по той же причине. Ложишься спать с мыслью, что завтра уедешь, а просыпаешься – светит солнышко, и ты думаешь: нет, это все должно сегодня кончиться.

– И как долго вы собираетесь решать?

– Наверное, пока холодильник не опустеет, – пожал плечами Ранджит. – Знаете, завтра все это может успокоиться, а к лету мы забудем об этих бедах. Великая соседская вооруженная армия две тысячи тринадцатого станет шуткой.

– Несомненно, – сказал Итан.

Он хотел добавить: «Все будет хорошо», – но тут во всех домах погас свет.

Одновременно.

 

Глава 9

 

«Борт номер один» опаздывал в округ Колумбия на час, когда агент секретной службы сказал Куперу, что его ждут в конференц‑зале.

За свою карьеру военного и секретного агента Купер летал на шикарных частных самолетах, на дребезжащем армейском авиатранспорте, парил в планере над пустыней Вайоминга, выпрыгивал с парашютом из вполне исправного С‑17[26]. Но «борт номер один» был не похож ни на один известный ему самолет.

Выполненный по специальному заказу «Боинг‑747» имел три палубы, две бортовые кухни, роскошные спальные апартаменты, оснащенную всем необходимым операционную, средства вещания на всю страну, места первого класса для прессы и секретных агентов, возможность пролететь без дозаправки (которую можно было производить в воздухе) треть расстояния вокруг Земли.

Купер отстегнул ремень безопасности и пошел к конференц‑залу, перед дверями которого стояли два агента. Кивнув, они пропустили его.

Зал представлял собой мобильную версию Ситуационного центра с широким столом для совещаний и обитыми бархатом стульями. На голографическом экране для конференц‑связи было четкое трехмерное изображение Марлы Киверс в ее кабинете в Белом доме. Президент сидел во главе стола, справа от него Оуэн Лиги, слева Холден Арчер.

Арчер посмотрел на Клэя и сказал:

– Талса, Фресно и Кливленд остались без электричества.

– Марла, насколько тяжела ситуация? – спросил президент.

– Судя по изображению со спутника, электричества нет во всех агломерациях трех городов.

– Почему вы говорите «судя по изображению со спутника»? – спросил Клэй.

– Потому что инженерные службы, ответственные за энергообеспечение каждого из регионов, не сообщают о какой‑либо необычной активности. Все подстанции доложили об отсутствии неполадок.

– Кибератака, – сказал Лиги. – Вирус дает команду системе отправлять большие объемы энергии из сети на отдельные трансформаторы, что выводит их из строя. Но в то же время вирус воздействует на системы безопасности, поэтому аварийных сигналов не поступает.

– Да, – согласилась Киверс. – Это‑то и сбило с толку инженеров. Бригады сообщают, что подстанции функционируют нормально. Трансформаторы работают. Вот только энергия в города не поступает.

– Как это возможно?

– «Дети Дарвина», – понял Купер.

Киверс кивнула:

– Похоже, что записи наших совещаний были переиначены. Чтобы провести такую операцию, нужны программисты из анормальных.

– Вы хотите мне сказать, – напряженно произнес президент, – что террористическая организация отключила от энергоснабжения три города с такой легкостью, будто щелкнула выключателем?

– К сожалению, это так, сэр. Не без некоторых аномалий. В каждом из городов есть районы, куда электричество все еще поступает. Два района в Фресно, три в Талсе и два в Кливленде.

Вместо лица Киверс на экране появилось изображение со спутника. Зрелище было ужасающее. Вместо буйного свечения ночных городов голограммы показывали сплошную темень, рассеиваемую лишь робкими лентами света – вероятно, хайвеями. Яркие точки виднелись только в отдельных, приближенно прямоугольных районах, где жизнь вроде бы не изменилась.

– Значит, вирус оказался не стопроцентно эффективным, – сказал Арчер. – Это слабое утешение, но хоть что‑то.

Купер подался вперед, вглядываясь в карты. Там имела место закономерность, в которой он…

«Два района в Фресно, три в Талсе и два в Кливленде.

Что их связывает? Некоторые расположены рядом с крупными хайвеями, некоторые вдали от них. Некоторые в центре города, другие – нет.

И все же картинка не кажется случайной. Вирус был успешным повсюду, но эти районы оказались ему не по зубам.

Нет, питание там сохранили с какой‑то целью. А это значит, что они имеют какую‑то ценность.

Так что же объединяет эти семь районов?»

…не сомневался.

– Больницы, – сказал Купер.

Арчер посмотрел на экраны, потом снова на Купера.

– Что?

– Во всех этих районах находятся крупные больницы.

– С какой стати террористы, отключившие от питания три больших города, будут оставлять в неприкосновенности больницы?

– Потому что они им нужны, – сказал Лиги и посмотрел на президента. – Сэр, я говорил с директорами ФБР и ДАР, а также с главами Национальных институтов здравоохранения. Они все считают – и я с ними согласен, – что это, возможно, указывает на предстоящую биологическую атаку.

– Бессмыслица какая‑то, – всплеснул руками Арчер. – Зачем оставлять больницы, если они собираются воспользоваться биологическим оружием?

– Затем, что больницы – это лучшее средство для распространения биологического материала. Заболевшие люди приходят в больницу и заражают там других. Доктора, медсестры, регистраторы, уборщицы, пациенты и семьи. Если материал обладает высокой инфекционностью, то даже при обычных обстоятельствах число зараженных будет увеличиваться экспоненциально. Но поскольку в этих трех городах имеет место недостаток продовольствия, а теперь еще и отсутствует электричество, то ситуация гораздо хуже. Люди не будут сидеть дома – они побегут. Поедут к родственникам или в свои вторые дома. И таким образом будут быстро распространять болезнь по всей стране. Сэр, мы считаем, что «ДД» создали эту ситуацию хаоса как прикрытие их настоящей атаки.

– Ну, это с большой натяжкой, – сказал Купер. – Анормальные будут в равной мере уязвимы перед лицом инфекции. Какая польза от биологической атаки будет для «ДД»?

– Неизвестно, – сказал Лиги, строго посмотрев на Купера. – Но «ДД» – террористы. Мы не знаем, какую конечную цель они ставят перед собой.

– Да знаем, конечно же. Они протестуют против существующего обращения с анормальными. И хотят перемен.

– На чем вы основываете это утверждение, мистер Купер? На интуиции анормального? – холодно улыбнулся Лиги. – Я понимаю, что вы сочувствуете их положению, но мы не можем позволить, чтобы это корректировало нашу реакцию.

«Посчитал бы ты мою реакцию скорректированной, если бы я назвал тебя тупоголовым фанатиком, погрязшим в прадедовском мышлении».

Но вместо этого Купер сказал:

– Реакцию на что? Вы попусту тратите время на гипотетическую ситуацию, тогда как в этих городах мы имеем дело с настоящей катастрофой. Люди голодают. При отключенном электричестве они начнут замерзать, впадут в отчаяние, в неистовство. Нам нужно не волноваться о каких‑то призрачных атаках, а начать завозить в город продукты и одеяла.

Марла Киверс на экране закашлялась. Пресс‑секретарь Арчер демонстративно посмотрел на часы. Лиги впился в Купера ледяным взглядом.

– Мистер Купер, ваша страстность довольно трогательна, но вы здесь несколько превышаете свои полномочия. И ваше положение не предполагает вынесение суждений о том, что призрачно, а что не призрачно.

– Может быть, и так, – ответил Купер. – Но я могу говорить о том, что верно, а что нет.

Он оглядел присутствующих.

«Вы, ребята, меня не понимаете. Мне эта работа не нужна, так что я ничего не потеряю, говоря правду».

– Людям необходимо продовольствие, – сказал он. – Им нужны лекарства. Электричество. Вот на чем мы должны сосредоточиться. Вот в чем состоит наша работа.

– Наша работа состоит еще и в том, чтобы защитить их от атаки, – парировал Лиги. – Продовольствие и одеяла в Кливленде не защитят от гибели людей в Лос‑Анджелесе.

Прежде чем Купер успел ответить, президент сказал:

– Что конкретно, Оуэн, вы предлагаете?

– Немедленно объявить карантин во всех трех городах, сэр. Национальная гвардия уже исполняет свой долг. Что, если федеральное командование поддержит их армейскими частями и полностью блокирует эти города? Чтобы никто не смог ни войти, ни выйти.

На мгновение Куперу показалось, что самолет заложил крутой вираж, но понял, что это закружилась его голова.

– Вы, вероятно, просто надо мной подшучиваете, – сказал президент.

– Я не нахожу в этом ничего смешного.

Купер посмотрел на Клэя, предполагая увидеть ту же мысль: уверенность, что сказанное Лиги находится за гранью здравого смысла. Но вместо этого он увидел, что президент нервничает.

Нервничает.

– Сэр, – обратился к нему Купер, – не можете же вы всерьез рассматривать возможность применения армии на территории Штатов. Насаждение полицейского режима в трех городах – нарушение основных прав граждан. Это приведет к невообразимому хаосу. Эти города и так уже на грани. А мы вместо помощи собираемся их блокировать.

– Нет, – сказал Лиги. – Мы временно приостанавливаем свободу перемещения менее чем миллиона человек, чтобы защитить более чем триста миллионов.

– Паника. Преступления на почве ненависти. Беспорядки. Кроме того, если армия будет занята блокировкой городов, солдаты не смогут распределять продовольствие. Все это основано только на нелепой гипотезе и ни на чем другом.

– Это основано, – сказал Лиги, – на коллективном анализе лучших умов в разведке и службе здравоохранения. Группы, в которую входят немало анормальных. Мистер Купер, я знаю, в ваших правилах делать то, что вы считаете нужным, но это не ваш персональный крестовый поход. Мы пытаемся спасти страну, а не играем в какую‑то моралистическую игру.

Купер проигнорировал эту колкость и заявил Клэю:

– Мистер президент, когда вы предложили мне присоединиться к вашей команде, вы сказали, что страна находится на грани пропасти. Вы интеллектуал, историк. Вы знаете, как начинаются такие вещи. Первая мировая война началась после того, как один маргинал убил третьестепенного эрцгерцога. А в конечном счете погибли девять миллионов человек. Если вы пойдете на это, мы сделаем еще один шаг к пропасти. А может быть, свалимся в нее.

– А если вы ошибаетесь? – спросил Лиги. – Вы говорите, что «ДД» защищают права анормальных, но они не предприняли ни малейшей попытки к диалогу. Что, если их истинная цель – убить как можно больше американцев? Существуют сотни видов биологического оружия, против которого у нас нет иной защиты, кроме карантина.

Президент переводил взгляд с одного на другого. Его руки со сплетенными пальцами лежали на столе. Костяшки побелели от напряжения.

«Бросьте вы, Клэй. Я знаю, что вы испуганы. Мы все испуганы. Но будьте тем лидером, который нам теперь нужен».

Президент откашлялся.

 

ЖИЗНЬ НЕЛЕГКА

Но для нас она труднее

 

• Для чтецов, которые родились со знанием самых темных тайн отца
• Для людей с эйдетической памятью, остро ощущающих каждое пережитое унижение
• Для анормальных первого уровня, которых презирают за то, что они лучше других

 

Что бы вы ни чувствовали, вы не в одиночестве. Мы все были с вами. В буквальном смысле – наша горячая линия для людей с суицидальными наклонностями обслуживается исключительно волонтерами‑мозганами.

 

У каждого бывает период хандры.

 

Но если вы собираетесь свести счеты с жизнью, сначала позвоните нам.

 

1‑800‑2ЯРКО

 

То, что вы горите в два раза ярче остальных… вовсе не означает, что ваше горение должно быть в два раза короче.

 

 

Глава 10

 

В округе Колумбия, где все карабкаются по грязным карьерным лестницам (что присутствовало в описании работы каждого), существует много способов измерения влиятельности. Бюджет и количество персонала – самые очевидные. Но Оуэн Лиги считал, что более показательны не внешние атрибуты, а вторичные характеристики. Размер кабинета, здание, в котором он находится. Есть ли окно или персональная ванная. Насколько близко твой кабинет расположен к кабинету босса, сенатора или президента.

Полномочия созвать других на совещание в десять часов вечера.

Он был министром обороны, а потому по пальцам можно было перечесть тех, кто занимал столь высокое положение, что он заходил в их кабинеты. И только один человек мог вызвать его к себе прямо с «борта номер один» в самый разгар кризиса.

Теренс Митчам перевелся из ЦРУ в Агентство национальной безопасности, но для Оуэна Лиги он навсегда остался заместителем директора, к которому он пришел впервые двадцать пять лет назад. Каждый раз встречаясь с ним, Лиги вспоминал нервное ожидание в его приемной, вкус соли и грязи на пальцах, которые он слюнявил, чтобы очистить туфли. Митчам его сотворил, Митчам мог его и уничтожить, и они оба это знали.

Формально Митчам был третьим человеком в АНБ, но штатное расписание лгало. Если бы Митчам хотел оказаться на самом верху, то был бы там уже двадцать лет назад. Но он предпочитал оставаться во власти, тогда как мужчины и женщины, занимавшие посты выше его, приходили и уходили вместе с президентской администрацией. Со своей должности он перемещал по карьерной лестнице бессчетное множество людей, возвышал преданных ему, уничтожал тех, кто оказывал сопротивление. Сорок лет прослужил он в разведке, причем последние двадцать в агентстве настолько закрытом, что не только его бюджет, но даже размер был засекречен. Сорок лет собирал он порочащие сведения, утаивал информацию и хоронил тела.

«Включая и свыше тысячи погибших на Манхэттене».

Вину за взрыв здания Новой фондовой биржи возложили на Джона Смита, который хотя и в самом деле заминировал здание, но подорвать его собирался, когда оно будет пустым. Смит даже подготовил оповещения для прессы о своих намерениях. Лиги не мог это доказать, но был уверен, что именно Митчам уничтожил оповещения, заставил замолчать семь новостных агентств и сам приказал взорвать биржу, когда стало ясно, что Смит не будет это делать. Жестокий расчетливый ход – наподобие жертвы ферзя в шахматах. Эта атака потрясла страну и привела к появлению закона, который мог ее спасти.

– Здравствуйте, сэр. – Лиги оглядел кабинет и не удивился, увидев еще одного человека. – Сенатор Латруб.

– Я вам говорил: просто Ричард. – Сенатор сверкнул одной из своих заготовленных для камер улыбок. – Мы все здесь друзья.

Митчам нажал несколько кнопок у себя на столе. Округ Колумбия за окном потускнел, а когда окна почернели, и вовсе исчез. Щелкнула механическая задвижка на дверях, и слабое гудение заполнило кабинет – наверное, какая‑то технология, препятствующая подслушиванию, подумал Лиги.

Митчам сложил пальцы пирамидкой, оглядел стол и сказал:

– Мы теряем контроль над ситуацией.

– Сэр, я советовал президенту сделать то, что мы обсуждали…

– Самое главное, что я хочу знать, – сказал сенатор, – это каким образом вообще стала возможна атака «Детей Дарвина».

Ричард был союзником, к тому же полезным союзником. Но иногда Лиги хотелось удушить его.

– Это все так запутанно.

– Неужели? – покачал головой Латруб. – А мне это представляется простым. После взрыва биржи я делал все, что вы, ребята, просили. Вы и представить себе не можете, скольким людям я обязан за то, что законодательная инициатива по надзору за перемещением анормальных не только была принята, но была принята на ура. Президент Уокер ее подписал. Так чего же вы копаетесь?

– Обстоятельства после ее подписания изменились, – сказал Лиги, выдвигая стул. – Вы, вероятно, это заметили.

– Заметил. Когда мы дали законные основания для вживления микрочипов в тела всех сверходаренных в Америке, анормальные террористы взяли в заложники три города. Нужно ли говорить, что если бы мы провели этот закон в жизнь, а не просто подписали его, то мы бы сейчас знали, кто за это несет ответственность?

– Можете мне не объяснять, насколько полезен был бы мониторинг перемещения анормальных, ведь именно я первым и предложил его, – заявил Лиги. – Все, что мы делали прежде, постепенно подводило нас к этому.

– Так почему же вы не реализуете планы в жизнь?

– Президент Клэй – не Уокер. На это потребуется какое‑то время.

– Время, – повторил Митчам.

Говорил он мало и тихо, но слова выбирал тщательно, и они всегда были слышны.

– Да, сэр. Президент Уокер был с самого начала одним из нас. Он понимал, что для защиты Америки потребуются необычные средства. Клэй… он профессор. Его опыт лежит в области теории. Реальность такого рода доставляет ему дискомфорт.

– И что, он собирается положить инициативу по надзору в долгий ящик? – спросил сенатор.

– Он бы предпочел так и сделать. Он знает, что ему не хватает поддержки, чтобы отвергнуть инициативу, но он может отложить ее осуществление на неопределенное время.

– И как нам его подстегнуть?

– У нас будет возможность… Сэр, – обратился Лиги к Митчаму, – могу я вас спросить кое о чем?

Директор поднял брови.

– «Дети Дарвина». Это, случайно, не операция под чужим флагом?

Прежде чем Митчам успел ответить, вмешался сенатор:

– Под чужим флагом? Что это значит?

Лиги подавил вздох.

«Ричард, настанет время, и ты узнаешь, что падение с вершины, которой ты достиг, может быть очень болезненным, если ты не понимаешь, что такое горы».

– Это тайная операция, которая осуществляется таким образом, чтобы вину за нее можно было свалить на кого‑то другого и при этом дать основания для ответных действий, – сказал он.

– Вы имеете в виду что‑то вроде взрыва здания биржи…

– Сенатор, – тихо перебил Митчам Латруба, но слово обожгло, как удар хлыстом. – Нет, – ответил он Лиги.

– Мы в этом уверены?

– Да. «ДД» – именно те, чем кажутся: группа террористов из анормальных.

– Хорошо.

– Хорошо? – ощетинился Латруб. – Хорошо? Террористы захватили три или четыре наших города. Люди голодают. И это хорошо?

– Да, – сказал Лиги. – Эти террористы могут быть сверходаренными, но я сомневаюсь, что они так уж умны. У них туннельное видение. Они не понимают, что каждый их шаг служит нашим целям.

– Каким образом? – поинтересовался сенатор, но Лиги проигнорировал его.

– Нам известно, какой будет их следующая акция? – спросил Митчам.

– Главная гипотеза – биологическая атака. Но это не имеет значения. Даже если они ничего больше не планируют, того, что они сделали, уже достаточно. Общественность с каждым днем все настойчивее требует принятия мер. Президента вынуждают к действиям.

– Это не означает, что он будет действовать в нужном нам направлении.

– Даже интеллектуалу вроде Клэя рано или поздно приходится принимать решение, – пожал плечами Лиги. – И он сделает это, но только под моим влиянием.

– А вы сделаете так, что надзор за анормальными будет краеугольным камнем его реакции, – сказал сенатор. – Я вижу метод в вашем безумии, но в вашем методе слишком много безумия. Мы должны соблюдать процедуру. Поставить вопрос в сенате, потребовать от Клэя, чтобы он отчитался перед прессой.

«И твое имя станет почаще мелькать в заголовках – вот что тебе нужно».

– Это слишком рискованно, – возразил Лиги. – У народа могут появиться основания говорить, что инициатива по надзору за перемещением анормальных оправдывает действия «Детей Дарвина».

– И кто же будет это говорить?

«Господи! Неужели?»

– «ДД».

– Вы полагаете, они выпустят пресс‑релиз? – презрительно ухмыльнулся Латруб. – Если они объявят, что прекратят свои действия, мы похороним этот закон, вы полагаете, что жители Кливленда, или Талсы, или Фресно скажут: «Нет, спасибо, мы будем голодать ради наших принципов»? Сэр, – обратился он к Митчаму, – если мы развернем дискуссию по этой законодательной инициативе, то проиграем. Так как в случае переговоров с террористами условия будут диктовать они.

Митчам постучал двумя пальцами по столешнице и мгновение спустя спросил:

– Оуэн, вы уверены в этом?

– Да, сэр. Я держу все под контролем.

Он пожалел о сказанном, еще даже не успев закончить фразу. Под контролем?

«Ты делаешь ставку на группу террористов из анормальных и на президента, из которого веревки можно вить».

Та же мысль, казалось, донимала и Митчама.

– Хорошо, Оуэн, – произнес он, уставившись на Лиги взглядом льва, увидевшего отбившуюся от стада газель. – Если вы уверены.

Лиги кивнул, выдавив улыбку.

«Митчам тебя сотворил, он же может тебя и уничтожить.

Лучше тебе и в самом деле все контролировать – иначе будешь сожран».

 

Глава 11

 

Были времена, когда Итан мог отправиться в длительное путешествие, взяв лишь сумку. В двадцать два года он три месяца колесил по всей Европе с одним только рюкзаком.

Теперь они с женой не были готовы выехать из города, не загрузив «хонду» под самую крышу.

Их собственный багаж составлял малую часть скарба. Чемодан дочери был гораздо больше и набит так плотно, что Итану пришлось сесть на него, чтобы застегнуть молнию: дневные подгузники, ночные подгузники, влажные салфетки, ползунки, пижамы, топленое молоко, нагруднички, пеленки, музыкальная лошадка, книжки с картинками, радионяня и все в таком роде. Добавить к этому манеж, колыбельку, ярко‑розовый таз для мытья и коврик. Потом коробка со всякими вещами на тот случай, если придется остаться у матери Эйми дольше, чем он рассчитывал: геймпад и зарядные устройства, кухонный нож Эйми и ее любимая сковородка, спортивный костюм, лекарства, туалетные принадлежности, зимние пальто. Итан, зажав фонарик зубами, чтобы освободить обе руки, расчистил пространство для кошачьей переноски, в которой, сверкая зелеными глазами, жалобно мяукал Грегор Мендель.

– Все будет хорошо, приятель, – пообещал ему Итан и поставил на переноску коробку с наполнителем и пакет с кошачьей едой. Тут же стоял сейф с их паспортами, ювелирными изделиями, принадлежавшими бабушке Эйми, и стопкой казначейских облигаций.

Итан покачал головой, опустил заднюю дверь и нажал бедром, чтобы захлопнуть. Он был рад, что они уезжают. События в Кливленде принимали совсем уж плохой оборот.

«Кто‑то похитил Эйба. Нужен ли им и ты, одному Богу известно, но если нужен, то лучше быть где‑нибудь в другом месте».

В доме уже стало холодно. Котел топился природным газом, но, чтобы работала воздуходувка, требовалось электричество. Свеча на кухонном столе окутывала мягким светом пустые консервные банки – их съеденный обед. Ни плитка, ни микроволновка не работали, поэтому Эйми сорвала наклейки и подогрела банки на пламени свечи.

«Умная женщина. Теплый фасолевый суп – не ахти какая еда, но лучше холодного фасолевого супа».

Эйми спустилась по лестнице с Вайолет на руках и сказала:

– Я осмотрю все быстренько напоследок. А ты пока можешь ее переодеть?

– Конечно.

Пеленальный столик находился в неосвещенной гостиной, но Итан мог поменять подгузники с закрытыми глазами. Вайолет недавно начала как бы улыбаться: растягивала щечки и высовывала язык. Обтерев ее, он целую минуту шутливо кусал ее животик, пока она не улыбнулась ему этой глуповатой улыбкой.

– Ну, кажется, все, – подытожила Эйми.

– Уверена? Достань мне ключ – я могу отсоединить плиту, пристрою ее сверху на багажнике.

– Выдумщик.

У входной двери Эйми остановилась перед пультом сигнализации и начала нажимать кнопки. Набрав код до половины, она рассмеялась:

– Все правильно. Не переживай.

– Да, все будет в порядке, – поддержал ее Итан.

Он закрыл дверь, запер замок. В их квартале царила жутковатая атмосфера. Ни уличного освещения, ни света на верандах, ни музыки, от которой можно оглохнуть. Мерцающее пламя свечей и лучи фонариков, казалось, готовы были погаснуть под грузом темноты. Издалека доносился вой сирены.

Итан пристегнул дочку в детском кресле, сел на водительское сиденье и завел машину.

– Как‑то пустынно, – поежилась Эйми.

– В доме?

– В городе. – Она прислонилась головой к дверному стеклу. – Ничего себе!

– Что?

– Я вижу звезды, – удивленно проговорила она. – Много. Когда ты в последний раз видел звезды?

Итан в самое разное время тысячу раз преодолевал это короткое расстояние до шоссе. Но никогда ничего подобного не видел. Света нигде нет, окна смотрят пустыми глазницами. У деревьев, потерявших листву и потрепанных ноябрем, зловещий вид. Город погружен не в ночную, а в средневековую темноту. Ни затопленных подсветкой билбордов, ни отраженного света от облаков. Единственным признаком жизни были другие машины, бледные фары которых казались во мраке слабыми. Итан с облегчением выехал на девяностую федеральную автомагистраль, которая выглядела почти нормальной: поток машин в западном направлении был довольно густой.

Эйми обернулась и посмотрела на Вайолет на заднем сиденье:

– Спит.

– Хорошо.

– Ты расстроен?

– Не будет вреда, если мы пересидим это время у твоей матери. Устроим себе маленький отпуск, прокатимся, будем изображать интерес, когда она станет говорить о садоводстве.

– Она будет счастлива, – заверила Эйми.

– Она будет счастлива увидеть нашу обезьянку. Не уверен, что она так уж обрадуется, когда мы будем спать на ее раздвижном диване.

– Мы можем пожить в отеле. А по дороге остановимся у магазина – купим детское питание.

Итан кивнул. Несколько секунд ехали в тишине, только покрышки шуршали по асфальту. Они миновали бизнес‑парки, мегамаркеты, огромный знак «Макдоналдс», золотые арки которого были черны.

– Итан, – позвала Эйми и указала подбородком, куда смотреть.

Он проследил направление ее взгляда. Горизонт был залит светом, который подсвечивал облака. Он не мог понять, где его источник, но сияние было раскаленно‑белым – этакий оазис света. Итан почувствовал, как полегчало у него на сердце, и только теперь понял, насколько ему было тревожно. Свет означал наличие электричества, а это, в свою очередь, означало возвращение в нормальное состояние, что им было совершенно необходимо.

– Здесь вроде выезд к торговому комплексу? Интересно, почему у них есть электричество.

– Кажется, источник света… – Эйми замолчала. – Что‑то тут не так.

Движение делалось все более напряженным, все смещались вправо. Свет становился все ярче и ярче. Минуту спустя Итан понял почему.

Поперек девяностой федеральной трассы в два ряда под углом лежали тяжелые бетонные блоки. Множество натриевых прожекторов разрывали ночь, превращая ее в яркий полдень. Рядом стояли «хаммеры» с работающими двигателями. Эти крупные автомобили были похожи на землеройные машины, только сзади у них были установлены пулеметы. Итан видел солдат, сидевших за этими пулеметами, – одни силуэты на фоне ослепительного света. Даже сквозь закрытые окна он слышал шум генераторов.

Мигающий знак со стрелкой показывал направление – все на выезд. Итан увидел в зеркале заднего вида машины, выстраивающиеся следом за ним. Посмотрел на жену. Она ничего не сказала, но крохотные морщинки вокруг ее сжатых губ говорили о многом.

Итан перестроился в очередь. Ему понадобилось пять минут, чтобы попасть на съезд. На вершине съезда дорога на север была перекрыта. В середине пересечения стоял танк, у его гусеницы солдаты наблюдали за потоком транспорта.

Танк. На перекрестке. Поток машин направлялся на юг по путепроводу над хайвеем. По другую сторону располагался молл Крокер‑парка. Итан вспомнил, как они с Эйми приезжали сюда в первый раз, каким сюрреалистичным показалось увиденное двум городским жителям: торговый комплекс под открытым небом, притворяющийся деревней, тематический парк, посвященный меркантилизму в самом его вульгарном проявлении.

Теперь молл выглядел гораздо более сюрреалистичным. В нем хозяйничала Национальная гвардия. Рядом с еще полудюжиной танков стояли «хаммеры», солдаты суетливо устанавливали палатки в центре парковки. Ревели генераторы, питая прожектора, заливавшие светом небо.

– Нас разворачивают, – изумилась Эйми и показала на въездную эстакаду федеральной дороги, ведущей назад в Кливленд.

Новые ограждения и солдаты, еще одна мигающая стрелка. Машины, которые недавно ехали на запад, теперь послушно выстраивались в очередь, чтобы попасть на обратную дорогу.

– Думаешь, был еще какой‑то теракт?

– Или они его ожидают.

– И что теперь? Возвращаться домой?

Итан втянул воздух сквозь зубы. Подумал об их темном доме в темном квартале, доме, температура в котором все падала и падала. Подумал о холодильнике, где почти не осталось мяса и не было ни фруктов, ни овощей.

– Нет, – сказал он и повернул руль.

– Итан, что ты…

Он выехал из ряда машин, направляющихся на хайвей, и взял направо, в объезд баррикад, к дороге, ведущей к моллу. Миновал четыре автомобиля, пять, потом «хаммер», мельтешение солдат внутри и снаружи: камуфляжная форма, карабины и шлемы с переговорными устройствами. Итан всегда считал, что Национальная гвардия – это облегченная версия армии, но люди, которых он видел, имели вид крутых профессионалов.

– Не хочу быть одной из тех жен, которые говорят «будь осторожен», но, пожалуйста, будь осторожен, – попросила Эйми. – С нами в машине дочка.

– Я не собираюсь лезть на рожон, но они должны нас пропустить.

При въезде на парковку молла у деревянной баррикады стояли два солдата с автоматами. Итан подъехал к ним и опустил окно.

– Сэр, у вас есть разрешение находиться здесь? – спросил у него солдат.

– Вы можете мне объяснить, что происходит?

– Сэр, я вынужден потребовать, чтобы вы развернулись.

– У меня в машине новорожденная дочка, – сказал Итан. – У нас почти кончились съестные припасы, нет детского питания, а теперь еще и тепла. Мы пытаемся попасть в Чикаго к моей теще. Можем мы с кем‑нибудь поговорить?

Солдат помедлил и махнул рукой:

– Мой начальник – в центре.

– Спасибо.

Итан поехал, куда указал солдат. Там в куче стояли несколько гражданских автомобилей и фура. Он остановил машину и заглушил двигатель. Поймав выразительный взгляд Эйми, сказал:

– Я не буду делать никаких глупостей. Просто хочу попробовать, – может, нас пропустят.

Эйми набрала в легкие воздух, задержала дыхание и со свистом выдохнула:

– О’кей. Держи себя в руках.

Он улыбнулся и поцеловал жену.

Ночь оказалась холоднее, чем он предполагал, его дыхание клубилось туманом. Импровизированный командный центр был освещен фарами и прожекторами на мачтах. Итан услышал спорящие голоса и пошел на них. Группа гражданских лиц объясняла что‑то военному, застывшему неподвижно с непроницаемым выражением на лице. Рядом с ним стоял навытяжку солдат с винтовкой. За ними были видны машины, «хаммер», танк и – ничего себе – два вертолета, ощетинившихся оружием.

 

 

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально

 

[1] Вяленое мясо по‑индейски.

 

[2] 67 миль в час составляет около 108 км/час.

 

[3] Восходит к латинскому выражению «pro aris et focis certamen» – «за алтари и очаги сраженье», – которое означает решительную и упорную борьбу за что‑либо важное.

 

[4] Нэшнл Молл – комплекс памятников и музеев в историческом центре Вашингтона. В западной его части расположен Зеркальный пруд, в котором отражается здание Капитолия.

 

[5] Прозвище Авраама Линкольна, 16‑го президента США (1861–1865).

 

[6] Басби Беркли Уильям Энос – американский кинорежиссер и хореограф, известен постановкой танцевальных номеров с большим количеством участников и неожиданными перестроениями.

 

[7] Изначально персонажи фантастического романа Г. Уэллса «Машина времени», раса, эволюционировавшая из промышленного пролетариата.

 

[8] Ресторан, расположенный поблизости здания Капитолия, известен своей первоклассной кухней.

 

[9] Бренды и фирма, производящая детское питание.

 

[10] Сеть американских дисконтных магазинов.

 

[11] Кливлендская радиостанция.

 

[12] Название профессионального баскетбольного клуба из Лос‑Анджелеса.

 

[13] Название бейсбольной команды.

 

[14] Название крупнейшего американского ретейлера, специализирующегося на нижнем женском белье.

 

[15] Английское слово «noodle» означает «лапша».

 

[16] Имеется в виду команда «Вашингтон редскинз» (американский футбол).

 

[17] Название участка, где корреспонденты проводят съемки на фоне Белого дома.

 

[18] Зал заседаний в Западном крыле Белого дома.

 

[19] Федеральное агентство по управлению в чрезвычайных ситуациях (The Federal Emergency Management Agency, FEMA), занимающееся координацией действий по ликвидации последствий катастроф, с которыми не способны справиться местные власти.

 

[20] Ин., 8: 32.

 

[21] Выражение принадлежит перу американского автора – Дану Зандре.

 

[22] Помещение в Западном крыле Белого дома, где дает пресс‑конференции пресс‑секретарь администрации.

 

[23] Производитель упаковочных изделий.

 

[24] Аллюзия на название книги «Нужна целая деревня и другие уроки, которые преподают нам дети», написанной в 1996 году Хиллари Клинтон, тогда первой леди.

 

[25] Джон Уэйн – американский киноактер, режиссер и продюсер.

 

[26] Американский стратегический военно‑транспортный самолет.