Дарья Вильке

Мусорщик

Время – детство

* * *

I. Утро

Когда у Мусорщика настает утро, к остальным приходит ночь. В спальном районе выключают торшеры, похожие на космические корабли. В центре города гаснет лампа у постели на старинном столике, доставшемся от бабушки. Лишь где?то в новостройке остается гореть ночник – чтобы не было так страшно в темноте. Засыпает город огромным зверем.

И тогда Мусорщик открывает глаза.

Когда Мусорщик открывает глаза, он каждый раз видит огромные ступни, которые торчат из?под ватного одеяла, потому что им жарко, жарко в толстых вязаных носках с зелеными лосями и снежинками. Носки с лосями и снежинками связала мама – мамы давно нет, а носки есть, и у них дырка на пятке. Была дырка – пока Мусорщик ее не залатал, так залатал, что осталось одно воспоминание о дырке.

Мусорщик всегда латает старые вещи и никогда не выкидывает их: ведь это глупость – выкидывать хорошую вещь, правда же?

Когда?то у Мусорщика было имя – как у всех. Но кто ж знает и помнит имена мусорщиков? Поэтому он и стал – просто Мусорщик.

Он просыпается и уже знает, что он – Мусорщик. Просто потому что его утро приходит раньше всех.

Мусорщик встает и наощупь идет по темной квартире – шершавый проем спальни, гладкие обои в коридоре, металлическая холодная дверная ручка – в туалет. Он не любит темноты, боится ее и крепко зажмуривает глаза, чтоб не видеть ее, пока идет. Мусорщик вообще много чего боится.

К примеру, если в дверь звонят и надо открыть – тогда придется глубоко вздохнуть, решиться и посмотреть в темноту там, за дверью. И тот, кто там стоит, заранее кажется страшным – потому что ведь Мусорщик его точно не знает. Поэтому он просто не открывает дверь никому. Еще он боится людей, когда их много, когда они галдят и толкаются, или просто проходят мимо и смотрят на него – мало ли чего там в их взгляде? Поэтому он не любит ходить в магазины и очень радуется своей работе, которая начинается тогда, когда все спят. А если ему хочется есть, то он просто звонит по телефону и заказывает пиццу. Человек, который привозит пиццу, звонит не в дверь, а по телефону, поэтому дверь ему открывать не так страшно.

И если уж совсем по?честному, то Мусорщик боится еще и балкона. Ведь если выйти на балкон, на который годами никто не выходит, у тебя точно будут грязные ноги. А потом ты вернешься в квартиру – и с тобой вернется вся грязь, что жила долго?долго на улице. Каждый раз будет повторяться такая история, пока уличная грязь не победит тебя окончательно.

Мусорщик был уверен, что у него хорошенький и ладненький балкон, но наверняка он этого, конечно, не знал. Прямо под его балконом раскинулся большой парк, а в парке стоял старинный отель. И если выйти на балкон – если, конечно, выйти – то можно было б увидеть, как морщатся коричневыми шершавыми складками старые деревья, как прыгают по веткам суетливые белки, а у корней зацветают первые нарциссы. Можно было б даже услышать горьковатый запах клейких тополиных почек – если выйти на балкон.

Мусорщик часто думал, что балкон – это как нос или, там, уши. Оно вроде бы и твое – а выставлено на всеобщее обозрение. И каждый хам может посмотреть и хмыкнуть: «Ну и шнобель!» И не спрячешься. С балконом та же история – все на виду.

Иногда, в самых смелых мечтах, Мусорщик представлял, что на балконе можно было бы посадить, к примеру, лаванду и поставить зонтик от солнца – к примеру, в желтую и белую полоску. Или же выйти днем из дома, окунуться на улице в галдящую разноцветную толпу, зайти в парк, небрежно бросить на столик кафе старый шарф и заказать чашку кофе. А когда кофе принесут – только тогда, не раньше! – поднять голову и посмотреть туда, где виднеется меж старых деревьев его дом. Отсчитать положенные этажи и замереть, чувствуя запах кофе и узнавая свой балкон. На котором – это будет, обязательно будет видно издали – сиреневыми шапками махортится лаванда и чуть?чуть поворачивается от ветра солнечный зонтик. В желтую и белую полоску.

Но потом Мусорщик вздрагивал и пугался. И старался забыть все это как страшный сон – и лаванду, и кафе, и зонтик в желтую и белую полоску. Потому что очень страшно было поглядеть на свой балкон с улицы – вдруг он вовсе не такой, как ты себе представляешь? И очень страшно было представить себя в парковом кафе – вдруг все пойдет не так, как ты думаешь?

Так вот, утро.

Холодная ручка двери – туалет. Мусорщик нащупывает на стене квадратик выключателя, и выключатель сухо щелкает под пальцами. И только тогда Мусорщик открывает глаза. Он открывает глаза медленно – чтобы все они, все?все успели убежать. Так у них заведено – Мусорщик открывает глаза, а мокрицы тут же сигают в щели, чтоб он их не заметил. Мусорщик улыбается про себя: «Уважают».

Потом он бреется наощупь – у него, конечно же, есть дома зеркала, как у всякого приличного человека, но он так давно не мыл их, что они стали мутными и заросли пылью. Теперь даже если подойти к зеркалу, оно будет похоже на пустую картину в рамке – такое оно грязное. Но это даже и к лучшему – Мусорщику совершенно не хочется видеть, как изменилось его лицо с тех пор, как он в последний раз смотрелся в зеркало. Вдруг он увидит что?то пугающее? Что?то неприятное? Нет, куда лучше без зеркал.

Мусорщик пьет кофе из старой чашки и задумчиво смотрит во двор, пустой и утренний. Только хорошие могут быть счастливыми, думает Мусорщик каждое утро. Так ему когда?то говорила мама. Каждое утро, когда мокрицы бесшумно прячутся, Мусорщик думает, ну когда же, когда уже придет счастье? Он же ведь хороший – он никому не делает зла – он еще не убил ни одну мокрицу в жизни и даже не травил их всякой химией, он хорошо работает. Мусорщик не знает точно, как чувствует себя счастливый человек, но надеется, что сразу поймет, когда счастье наступит. Ведь он его заслужил.

У Мусорщика – утро.

А на всех уже накинулась самая темная, предрассветная ночь – поэтому они Мусорщика и не видят.

Мы ведь частенько не замечаем тех, без кого нам не обойтись.

II. Мусор

Мир состоит из мусора. Старого и нового. Это знает любой мусорщик.

Новый мусор отличается от старого только новизной – уверен Мусорщик, поэтому очень, очень глупо покупать все время новый и выкидывать старый мусор. Тем более, что стоит немного подождать – лет пятьдесят – и старый мусор превратится в старинный. Тогда его назовут антикварным. Или винтажным. Или еще как?нибудь красиво. И станут продавать за большие деньги.

– Глупые, глупые люди, – бормотал Мусорщик, добравшись до свалки.

Мусорная машина сначала долго едет по бесконечным улицам, ей подмигивают ночные еще фонари и машут двери, за которыми – мусорные баки. И только потом она доезжает до свалки.

– Глупые люди, глупые, – горячо говорит Коллеге Мусорщик.

Иногда он от нее устает, от свалки. Но чаще – ждет встречи, словно ребенок новенького велосипеда. Так, что даже покалывает в кончиках пальцев.

Потому что здесь – целый мир, далекий и прекрасный. И часть этого мира всегда можно унести с собой.

Люди выкидывают что попало, не задумываясь, злится иногда Мусорщик. А потом уносит домой торшер. Или радиоприемник. Или плетеную газетницу. У торшера всего лишь грязный абажур – его ведь можно и отчистить, радиоприемник – просто старый, и у газетницы – одна?единственная прореха, если поставить ее прорехой к стене, то ничего и незаметно.

Мусорщик не может оставить хорошую вещь на свалке – поэтому дома у него четыре тостера, пять старых кассетных магнитофонов и три электрогитары.

Однажды он нашел на свалке мандолину. Сначала замер, не решаясь поверить своим глазам, а потом нагнулся и осторожно и быстро схватил мандолину за гриф – чтоб никто не опередил – и воровато оглянулся: не видит ли никто, как он радуется.

В детстве, когда еще была мама, у них дома была мандолина. Похожая на эту – только не такая потрепанная и со струнами. Мама иногда снимала мандолину со стены, чуть подкручивала колки, садилась, будто обнимая мандолину всем телом, будто вбирая ее в живот – и играла. Пальцы мамины легко прикасались к струнам – будто бабочки вспархивают неслышно – и в доме все становилось музыкой. Странной музыкой, какими?то печальными и пронзительными напевами – их Мусорщик помнит до сих пор.

И может даже напеть – но не станет, потому что зачем будить прошлое?

Мусорщик притащил мандолину домой, вытер ее хорошенько. Покрыл лаком, замазал большую трещину и натянул новые струны. Он снимает иногда мандолину со стены, обнимает ее всем телом, словно втягивая в живот, и тихо сидит так. Он не умеет играть так, как мама, но может только представлять, как по квартире волнами расходится музыка – странные и печальные напевы, словно из далеких и непонятных стран, где воздух, может быть, пахнет морской солью или апельсиновыми деревьями, цветущей черемухой или свежей огородной зеленью.

Вот такая у Мусорщика свалка.

– Слышь? – сказал сегодня Коллега Мусорщику. Он всегда говорил «слышь» – на всякий случай, наверное: вдруг другой его не слушает. – Слышь, скоро и нас достанут этой войной.

– Какой войной, – не понял Мусорщик.

Мусорщик не читал газет и не смотрел телевизор. Потому что там ничего, кроме мусора, говорил он. Конечно, от газетного мусора не загородиться вовсе, он настырный: заголовки бьют по глазам из витрин газетных киосков, черными буквами зазывают передовицы с листов, подложенных под бутерброды вместо тарелки.

Мусорщик, само собой, слышал, что где?то идут войны и свергают правительства, но тут же и забывал об этом – его ведь это совсем не касалось.

– Ну и вот – война, – повторил Коллега, – беженцы. Они сказали, по квартирам распределят.

– Как – по квартирам? – обмер Мусорщик, представив себе каких?то чужих людей, бродящих между его старыми торшерами, трогающих чужими руками его тостеры или, того хуже, мандолину.

– Ну так. Приедут с бумагой из Управы – и попробуй не пусти.

Вечером Мусорщик ворочался в постели – даже носки с лосями не помогали заснуть.

Есть ведь мусор, который хочется принести домой, вроде гитар и тостеров. А есть тот, что хочется оставить за порогом – вроде войн, несчастий и чужих людей.

«Мусор. Все мусор, – думал Мусорщик, засыпая. – А к себе никого не пущу».

II. Проходящий

Однажды в дверь позвонили. Потом постучали. Потом снова позвонили. И потом снова постучали.

Мусорщик замер в прихожей, как был – в пижаме и вязаных носках с лосями и снежинками.

Обычно звонящие были ненастойчивы и стеснительны – позвонят и перестанут. Но сегодня что?то изменилось.

«Кому я нужен вечером?» – лихорадочно думал Мусорщик, не решаясь подойти к двери, которая вдруг ожила и стала казаться странным животным. Чего от него ждать – непонятно. Вдруг укусит?

В дверь позвонили еще раз – длинно и долго.

«Противный у меня какой звонок, – подумал Мусорщик. – Надо, что ли, вообще его выключить – зачем он мне?»

Он подошел к двери и приложил ухо к деревянной шершавой ее коже. Дверь пахла старинным шкафом, чуть?чуть – ореховой скорлупой, а если втянуть воздух ноздрями изо всех сил, то даже непонятно горчила, словно кто?то, готовя ее, переложил ванильного сахара и ваниль из сладости обратилась в горечь.

За дверью шебуршали и переговаривались. Кто?то сказал – Мусорщик это точно услышал – «полиция», и у Мусорщика дернулось плечо, будто его вдруг задела пролетающая мимо птица, неожиданно и неприятно.

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально