Данил Аркадьевич Корецкий

Найти «Сатану»

 

 

 

Часть первая

Пульс «Мертвой руки»

 

Глава 1

Проект «Периметр»

 

3 февраля 1978 года

Алтайский край

Заяц?беляк особенно активен ранним утром, в предрассветных сумерках, хотя зимой это не дает ему никаких преимуществ – сквозь ледяную корку не добраться даже до безвкусной, жухлой прошлогодней травы.

Заснеженная тайга озарилась розовыми лучами восходящего солнца. Белые вершины гигантских елей, окружающих большую поляну, заалели, словно свечи по краю белого праздничного торта. Но традиционных красно?желтых розочек и других кремовых украшений на поляне не было: только тени еще лежали на небольших сугробах, которые через несколько минут начнут искриться, словно сахарная пудра…

Впрочем, никакого отношения к еде это место не имело, и заяц, обгладывающий мерзлую кору толстенной ели, не рассчитывал поживиться на этой, с виду самой обычной, лесной полянке каким?нибудь прошлогодним корешком или клочком сена. Ни кремом, ни сахаром здесь не пахло, иногда особо чувствительный нюх зайца или лисы улавливал запах металла, острый химический дух горючего, смазки и других изделий человеческих рук, а следовательно, держаться от этого места следовало подальше, чтобы не нарваться на капкан. Поэтому звериных следов на поляне почти не видно.

Хотя капканов здесь как раз и не водилось! Колючая проволока вокруг действительно натянута, имелись датчики движения, сигнальные мины, система «Сетка?100», испепеляющая любое живое существо, которое приблизится к ограждению на пятьдесят сантиметров, даже крайне редкая вещь – автоматические пулеметы, и те ждали своего момента, а вот капкана не было! Хотя то, что здесь скрывалось, было гораздо страшнее любого капкана, даже медвежьего…

Но насчет близости людей чутье зверей не подводило: в двухстах метрах, в наружном КП[1] – заглубленном бункере из бетона и стали, толпились перед большим монитором, на котором кроме лесной поляны ничего и не видно, два старших офицера и двое гражданских, которые вообще?то были в части большой редкостью. Командир дивизии суровый генерал?майор Помазков, безымянный розовощекий полковник из штаба РВСН[2] и штатские сидели перед экраном, что выдавало их высокое положение. И действительно, тот, который постарше, дородный и седой, – это главный конструктор «Воеводы» Усов – Герой Соцтруда и лауреат всевозможных премий. На вид ему далеко за шестьдесят. Второй помоложе – в районе пятидесяти и не такой вальяжный: худой, сумрачный, глаза горят голодным блеском искателя признания, почестей и славы. Усов называет его Филиппычем. За спинами высоких гостей, стоя, теснились местные офицеры: ответственный дежурный майор Пирогов, замполит капитан Рябоконь, начальник особого отдела майор Сизенко. Командир полка подполковник Ребров занял место за пультом связи.

– Майор Резник, доложите готовность! – приказал он в микрофон образца, наверное, еще пятидесятых годов – тяжелый и надежный, как и вся военная продукция того времени.

– Пусковой расчет к пуску готов! – глухо доложил с двадцатиметровой глубины старший «стреляющего расчета», сидящий в подвешенной на мощных пружинах и амортизирующих рычагах капсуле и способный выполнить свою работу даже после прямого ядерного удара. Правда, такой вывод базировался на теоретических расчетах – к счастью, на практике эту возможность никто не проверял.

– Пусковой расчет к пуску готов, товарищ генерал?майор! – продублировал доклад подполковник Ребров.

– Внерегламентная подготовка выполнена? – строго спросил тот.

Ребров звонко ударил себя по лбу.

– Сейчас выполним, товарищ генерал?майор!

Заяц не зря опасался невидимо присутствующих поблизости людей. Только что в утреннем лесу никого не было, и вдруг, как из?под земли, появился расхристанный солдатик, в сбитой на затылок шапке и незастегнутом тулупе. Он выбежал на середину площадки, наклонился и прямо на снегу, рукой в рукавице, написал метровыми буквами: «ТАНЯ». После чего так же быстро исчез.

– Что это было? – спросил второй штатский в крайнем недоумении.

– Это оберег такой, товарищ ученый, – пояснил Ребров. – Напишут его на изделии – пуск проходит штатно, не напишут – обязательно какая?то хрень приключится. Однажды даже «карандаш» на стартовом столе взорвался, восемьдесят человек погибли…

Филиппыч скептически усмехнулся.

– А кто такая эта Таня?

– По?разному говорят. Или красивая официантка в офицерской столовой, или вредный прапор Татьяничев с прозвищем Таня… Неважно! Главное: напишешь – летит, не напишешь – кирдык…

– Суеверие, – тихо сказал Филиппыч, и бдительный замполит быстро закивал.

Но сидящие перед монитором глянули неодобрительно.

– На своем сотом пуске рассуждать будешь, Филиппыч, – резко сказал Усов. – А пока молчи и моли… – Он покосился на особиста, замполита и оборвал фразу. – Молчи, короче! Сейчас все станет ясно!

В КП наступила тревожная тишина, все замерли, будто статуи.

– Пуск! – скомандовал Ребров.

Заяц прятался за корневищем дерева и с любопытством наблюдал. Некоторое время ничего не происходило. И вдруг раздался скрип, снег с надписью «ТАНЯ» стал подниматься, потому что он находился на многотонной крышке ШПУ[3], которая медленно, но верно открылась и стала вертикально, обнажив темный зев, из которого исходил легкий, постепенно густеющий пар. Заяц встал на задние лапы, повёл в разные стороны ушами, жадно потянул носом морозный воздух, в котором теперь отчетливо пахло и капканами, и ядохимикатами, и еще чем?то очень опасным… Надо было уносить ноги, но любопытство пересиливало страх.

Под землёй мощно ухнуло – на сорокаметровой глубине сработали заряды пороховых аккумуляторов давления. Заяц крупными прыжками поскакал прочь – любопытство любопытством, но шкура?то дороже!

Из черного жерла появился густой дым и отблески огня, затем медленно выглянула огромная затупленная голова подземного чудовища. Вроде как огляделась и пошла дальше, легко и быстро потянулась вверх длинным и толстым черным туловищем, вылетела из шахты, следом вырвалось желтое пороховое пламя, как напутственный поцелуй ада, и тут же включились двигатели первой ступени – вот это уже был гром так гром – не то что заяц, а все зверье в округе позабивалось в норы, берлоги и под корневища.

А ракета уже рвала небо, стремительно набирая скорость. Американский разведывательный спутник «Лакросс» зафиксировал объявленный учебно?боевой пуск МБР[4] на территории СССР. Перепуганное зверье постепенно приходило в себя. «Р 36М» – самая мощная ракета в мире, способная нести десять ядерных боеголовок индивидуального наведения и сорок холостых, для создания ложных целей, покрытая теплозащитным слоем тёмного цвета, позволяющим преодолевать пылевое облако после ядерного взрыва, – стремительно понеслась ввысь, словно чёрная молния в лучах восходящего солнца. Недаром по классификации НАТО ее называли «Сатаной».

Хотя все шло штатно, в бункере особого оживления не наблюдалось. Конечно, настоящая радость начинается, когда головная часть попадет в цель, но обычно, при хорошем начале, обстановка на КП сразу разряжается, на лицах появляются улыбки, звучат шутки, какие?то байки… А сейчас и генерал Помазков, и генеральный конструктор Усов, а особенно Филиппыч сидели как на иголках, как будто главное испытание им еще предстояло и в его успехе они не были уверены.

«Карандаш» уже лег на боевой курс, когда в Ужурской ракетной дивизии с интервалом в четыре минуты стартовала вторая «Сатана». Это тоже был заявленный пуск, и он тоже был зафиксирован «Лакроссом».

Информация, полученная от американского спутника и подтвержденная сейсмологическими станциями, пошла по цепочке, регистрируясь в десятках журналов и компьютерных программ. Она обрывалась на уровне оперативных дежурных и руководителей смен, не поднимая из постелей только что уснувших руководителей Пентагона и Белого дома: плановые пуски – обычное дело, не о чем тревожиться…

Но на самом деле это были не обычные разрозненные пуски в Алтайской и Ужурской дивизии. Это было конечное экспериментальное испытание совершенно новой системы, и оно, конечно же, давало руководителям США основания для тревоги. Но они об этом не знали.

 

* * *

 

Даже в Алтайской дивизии, и даже в сердце пуска – в бетонном КП, про суть происходящего знали не все. Для большинства – это плановый ежегодный пуск, и только присутствие генерального конструктора и его коллеги вызывало некоторые вопросы. Но и это не является чем?то из ряда вон выходящим – конструкторы иногда присутствуют на пусках, чтобы лично убедиться, как ведут себя их «изделия» в войсках.

– Товарищ конструктор, вас «Камертон» на связь запрашивает! – буднично сообщил подполковник Ребров.

«Камертон» – позывной командного пункта Ужура, и там дежурил заместитель генерального конструктора. Усов вздрогнул и быстро схватил тяжелую трубку специальной связи.

– Поздравляю, Владимир Фёдорович! «Изделие» ушло в соответствии с расчетами. – Голос заместителя был изменён аппаратурой ЗАС[5], но в нем отчетливо чувствовалась радость.

– Роль «стреляющей смены»? – отрывисто уточнил Усов.

– Вообще никакой! Они в этот момент даже за пультом не сидели!

– Ну что ж, поздравляю!

Усов пристегнул трубку к аппарату и на вопрошающие взгляды ответил всем сразу:

– Головное изделие подняло ожидающее! Оба идут на цель!

Помазков улыбнулся. На его всегда каменном лице улыбка выглядела непривычно.

– Можно считать, что система работает?

– Дождемся вестей с Куры, – Усов похлопал своего молодого спутника по плечу. – Тогда Филиппыч получит все пряники: и Звезду Героя, и лауреатство, и все остальное…

Филиппыч блаженно улыбался. Голодный блеск в глазах погас.

Через двадцать минут поступило сообщение с камчатского полигона Кура: зафиксировано попадание головных частей обеих ракет в заданный квадрат!

– Теперь можно сказать, что система работает! – торжественно объявил Усов. – Представляю вам руководителя проекта «Периметр» Головлева Александра Филиппыча! Конечно, по телевизору его не покажут и в газетах портрет не напечатают, но в историю ракетно?ядерного щита он вошел навеки! Поздравляю, Александр Филиппович!

Все по очереди обняли конструктора. От его мрачности не осталось и следа, худощавое лицо радостно лучилось. Помазков позвонил главнокомандующему РВСН Толстунову, звонко доложил об успехе, почтительно выслушал ответ.

– Есть, товарищ генерал?полковник! Служу Советскому Союзу!

– Через пять минут доложат Самому! – сказал он. – Все причастные будут представлены к государственным наградам!

Он крепко сжал руку Головлева.

– Началась новая эра! Если противник первым ударит и уничтожит все командные пункты и штабы управления, «Периметр» нанесет ответный удар даже без участия людей!

– Так это и есть «Периметр»? – восторженно спросил майор Пирогов. Как выяснилось, ответственный дежурный был единственным не посвященным в таинство сегодняшнего пуска. – А как же он работает?

Особист Сизенко снисходительно похлопал коллегу по плечу.

– Очень просто! Первой стартует командная ракета, которая дает сигнал и поднимает все остальные! Зайдешь потом, распишешься в журнале о неразглашении…

Генерал Помазков многозначительно поднял палец:

– Вы вдумайтесь: одна «Р 36М» способна полностью уничтожить штаты Вермонт, Мэриленд и Род?Айленд! А тут вся армада пойдет на супостата! Все, началась новая эра!

Генерал, потирая руки, прохаживался по тесному помещению командного пункта. Его распирали чувства победителя.

– Знаешь, Ребров, как американцы назвали нашу систему?

– Никак нет, товарищ генерал?майор! – вытянулся подполковник.

– «Мертвая рука»! По?моему, очень красноречиво…

– Тогда сегодня забился пульс «Мертвой руки», – сказал Александр Филиппович Головлев и улыбнулся. Он заметил, что относиться к нему все стали уважительно и уже никто не называл просто по отчеству.

 

4 июня 1979 года

Москва

На станции метро «Площадь Ногина» было, как всегда, людно. Три курсанта спускались по лестнице, не без удовольствия вдыхая прохладный воздух с неповторимым запахом московской подземки. Двум из них он был хорошо знаком: Серёга Веселов был коренным москвичом, Георгий Балаганский, помотавшись с отцом по гарнизонам, уже пять лет жил в столице. Высокие, спортивные, с открытыми лицами, они были похожи друг на друга и потому, наверное, подружились еще на первом курсе. На втором курсе к ним как?то незаметно прибился Мишка Дыгай – коренастый, широкоплечий, неуклюжий – хотя последняя черта, возможно, объяснялась тем, что он был родом из никому не известного Вотинска, по неизвестно кем выработанной классификации относился к второсортному племени провинциалов и смущался этого, а потому вел себя неуклюже.

Все трое, как, впрочем, и остальные курсанты, тщательно готовились к увольнению. Начищенные полировочной пастой бляхи и пуговицы кителей сияли так, что, казалось, все вокруг должны обращать на них внимание. Ведь из замкнутого мирка академии, где все были единообразно?одинаковыми, они вырвались в большой мир, где явно и наглядно отличались от остальных. Но большинство прохожих абсолютно не интересовали ни их сверкающая фурнитура, ни начищенные до блеска хромовые сапоги, ни погоны с твёрдыми вставками и скрещенными орудийными стволами… Лишь девушки иногда задерживали взгляды на бравой троице, но они точно так же смотрели и на гражданских молодых людей.

– Ну что, может, ко мне домой махнём? – спросил Веселов.

– И что мы там будем делать, книжки читать? – ухмыльнулся Дыгай. – У папы, наверное, много книг?

– Да, две комнаты заставлены полками, – кивнул Сергей. – Но не в них дело. Мама яичницы нажарит с колбасой, поедим домашнего…

– Не стоит домой забиваться, – покачал головой Мишка. – Давай куда?нибудь на люди! Девчонок склеим, поедим в какой?нибудь кафешке…

– Может, тогда в парк Горького поедем? – предложил Сергей. – Там сейчас девчонок полно будет… И шашлычная с чебуречной, и ресторан…

– Поехали! – поддержал Мишка. – Я там ещё и не был ни разу.

– Ну, в парк так в парк, – согласился Георгий.

Веселов не ошибся: девушек в парке Горького оказалось много. Некоторые с родителями или с парнями, большинство без присмотра: они гуляли по тенистым аллеям парами, тройками, реже – группами побольше. И ясно было, что сюда они пришли не просто подышать свежим воздухом в центре суетной Москвы, а, скорей всего, завести приятное знакомство и найти себе кавалера, а может, и спутника жизни. Но несколько подходов закончились неудачно: потенциальных кавалеров мягко, но непреклонно отшили. За полтора часа толкотни на переполненных народом аллеях никого склеить тройке курсантов не удалось: они только вспотели и проголодались.

– Что?то день сегодня неудачный, – выразил мнение Мишка.

Именно он играл главную роль в атаках на слабый пол, и неудачи можно было в значительной степени отнести на его счет.

– Как?то ты грубовато цеплялся, – поморщился Сергей. – Надо тоньше, вежливей…

– Это как? – округлил глаза Мишка. У него была простецкая внешность, асимметричное лицо и большой рот, который сейчас перекосился, усиливая эту асимметрию.

– Анекдот рассказать? – Сергей знал огромное количество анекдотов на все случаи жизни.

– Ну, расскажи, – кивнул Мишка. Рот у него выровнялся, и асимметрия уменьшилась.

– Грузин приехал в Москву, пришел в парк и давай хватать девушек за руки: «Слушай, красавиц, пойдем в постель!» Те с писком вырываются, кричат: «Дурак!» и убегают. Его московский друг говорит: «Не так, Гоги! Вначале про звезды поговори, про книги любовные – Мопассана, Золя… А когда познакомитесь, оно само собой всё и получится. Понял?» Тот кивает: «Понял!» Подбегает к девушке, хватает за руку: «Красавиц, звезды видишь? Мопассана читал? Пойдем в постель!» Вот так и ты…

– Да это я просто не в форме. – В Мишке взыграл комплекс провинциала. – Жарко, и жрать охота!

Он снял фуражку и вытер вспотевший лоб.

– А вот, смотрите, хорошие девушки. – Георгий проводил взглядом двух подружек. – Особенно та, слева, рыженькая…

– Давай сделаем перерыв, подкрепиться надо, – сказал Дыгай.

– У тебя одно на уме!

– Такой уж я – простой парень из деревни! – со скрытой обидой произнес Мишка.

– Хватит ссориться! – вмешался Веселов. – Пойдем, поедим, знаю я одно место…

«Одно место» оказалось чебуречной на окраинной аллее. Она была наполовину пустой, и курсанты облюбовали столик на тенистой веранде. За прилавком стояла располневшая дама средних лет со следами былой красоты на обильно напудренном лице.

Георгий взял тарелку со стопкой золотистых поджаристых чебуреков, Сергей – глубокую тарелку с овощным салатом, а Мишка неожиданно заказал пива. Его товарищи переглянулись, но возражать не стали, а бывшая красавица равнодушно повернула блестящую ручку крана и наполнила три кружки желтоватым, слабо пенящимся напитком.

Уютно устроившись в углу веранды, ребята сняли фуражки, повесили на стулья кители, отстегнули галстуки, расстегнули рубашки, и жадно набросились на чебуреки, с удовольствием запивая их холодным пивом.

– А жизнь налаживается! – оживленно подмигнул Мишка и поднял свою кружку. У него была широкая ладонь и короткие толстые пальцы.

– Давайте за нас! Пусть будет как в кино: «Один за всех, и все за одного!»

– Давайте, – Сергей беспокойно огляделся. – Как бы нас патруль не накрыл…

– А?а?а, – беспечно махнул рукой Мишка. – Если накроет, то и без пива за нарушение формы отдерет и увольнительные аннулирует! И потом, помнишь поговорку: «Кто не пьёт – тот стучит!»

От сидящих за столиком неподалеку мужчин подошел один – лет тридцати, в синей рубашке и коричневых брюках.

– Это вам, ребята, от нашей компании, – он поставил на стол блюдце с несколькими кусочками вяленой рыбы. – Счастливой службы!

– Спасибо! – растроганно поблагодарил Георгий.

– Видишь, нас уважают! – выпятил грудь Дыгай. – Надо еще пива взять!

– Нет, хватит, – сказал Сергей.

Он занимался боксом и избегал спиртного. Так же, как и Георгий, который тоже ходил в ту же секцию. Впрочем, и Дыгай увлекался борьбой, но его ничего не смущало.

– Как хотите. А я добавлю.

Но к прилавку уже выстроилась очередь, и он вернулся ни с чем.

– Что?то меня спать потянуло, – сказал Балаганский.

– Замашки у вас, товарищ курсант, генеральские: спать после обеда! – улыбнулся Веселов.

– Значит, станет генералом, – сказал Мишка. – А что? У тебя же батя личный пилот главнокомандующего – замолвит словечко.

– Откуда ты знаешь про моего батю? – мрачно спросил Георгий и нахмурился.

Слова и интонации Дыгая ему не понравились. И тот это почувствовал.

– Да у нас ведь все про всех знают, – смягчил тон Мишка. – У Сергея отец – профессор дипломатической академии.

«Странно, – подумал Балаганский. – В личном деле про отца написано: пилот отдельного авиаотряда РВСН. И всё! Откуда и кто может знать, что он летает с Толстуновым?»

– А у меня батя – слесарь! – соскочил с темы Мишка.

После этого детям именитых родителей было неловко его в чем?то упрекать. И действительно, Георгий отвел свой грозный взгляд.

Курсанты привели себя в порядок: застегнулись, вернули на положенное место галстуки, надели кители и фуражки. На аллеи парка они вышли образцовыми военнослужащими, как будто сошли со строевых плакатов, которые висят на плацу любой воинской части СССР.

– Куда теперь пойдём? – спросил Дыгай.

– Может, ко мне? – предложил Балаганский. – Родители на даче, поспим спокойно, чайку попьем…

– Ну, ты даёшь! – возмутился Веселов. – Получить увольнение и спать вповалку? Если так, то и я домой мог бы поехать или Люське позвонить… Мы же вместе пошли!

– Ну, а куда ты предлагаешь?

– Да хоть в кино сходим. Или еще тут погуляем, может, все?таки склеим подруг…

– Ну, давай так!

Но в кино курсанты не попали. Выйдя к фонтану, они увидели сцену, которая всем не понравилась, особенно Балаганскому. Впереди стояли четверо курсантов в чёрной военно?морской форме, с золотистыми нашивками третьекурсников. Они взяли в кольцо трех девушек, среди них была и та рыженькая, которую Георгий заприметил еще час назад. Девушки пытались прорваться, но кольцо было прочным и грубым.

– Не дергайтесь, красавы, моряки этого не любят! – Самый низкий из них схватил рыженькую за запястье и больно сжал.

Та закричала.

– Ну?ка, быстро! – скомандовал Георгий, и ракетчики подбежали вплотную.

– Разошлись, живо! – сдерживаясь, спокойно сказал Балаганский. – Девчонок отпустили и разошлись!

– О, что это тут к нашему борту волной прибило? – пренебрежительным тоном спросил низкорослый. – А если не отпустим, что будет?

– Я тебе глаз на жопу натяну! – без дипломатических изысков рявкнул Дыгай.

– Что?! – Все четверо развернулись к ракетчикам. – Сапоги[6], вы совсем оборзели!

Один из моряков сильно толкнул Дыгая в грудь, тот отлетел на несколько шагов и чуть не упал. Воспользовавшись тем, что внимание переключилось, девушки выскочили из разорванного кольца и побежали прочь по аллее.

– Вы на кого тянете? – не успокаивался самый агрессивный моряк. – Вы хоть раз по океану ходили?

– А ты в шахте под землей сутками сидел? За ядерной кнопкой? Говори, сидел? – Дыгай, как петух, наскакивал на своего обидчика.

Хотя сам Мишка под землей еще не сидел, только на тренажере УКП в училище, и никакой ядерной кнопки там, естественно, не было. Впрочем, и его противник вряд ли избороздил много океанов. Но вступать в дискуссии он был не расположен и хотел вновь оттолкнуть Мишку, но на этот раз тот поймал его за руку, присел и довольно четко выполнил «мельницу». Мореман улетел в кусты и на некоторое время притих.

– Полундра, наших бьют!

Морячки стали снимать ремни, привычно наматывая их на руку.

«Если видишь, что драки не избежать, бей первым!» – вспомнил Георгий мудрое наставление отца в детстве. То же самое, кстати, говорил и тренер. Он ударил того, кто стоял посередине, раньше, чем тот рубанул пряжкой. Прямой правой в челюсть… Но то ли он попал неудачно, то ли моряк оказался крепок: пошатнулся, но на ногах устоял.

– Уфф! – выдохнул он, и на Георгия пахнуло крепким алкогольным духом.

Моряки были явно в хорошем подпитии. Но и они пили. «Обоюдная пьяная драка» – вот как напишут во всех документах…

Противник ударил бляхой, как кистенем, Балаганский подставил левую руку, удар пришелся плашмя по предплечью. Ладно! Георгий с подшагом нанёс боковой удар правой в голову. В этот раз пьяный морячок на ногах не устоял и опрокинулся на спину, подняв облачко пыли с сухой земли. Веселов рядом с ним уложил того, кто стоял слева. Но из кустов уже вылез первый и, рванув Балаганского за плечо, развернул к себе – кулак с размаху врезался в скулу. В голове закружилось, во рту он почувствовал вкус крови, перед глазами всё поплыло… Моряки размахивали бляхами так, что свистел рассекаемый воздух. Ракетчики тоже сняли ремни.

– Милиция! – раздался пронзительный женский крик неподалёку. – Сюда, милиция!

Этот неожиданный крик прервал на мгновение потасовку, и Георгий заметил, что метрах в двадцати от них уже образовался круг из любопытных.

– Бежим! – крикнул он.

«Фрр…» – просвистел в воздухе морской ремень, и бляха с якорем, описав дугу, чиркнула Веселова по щеке.

Потасовка возобновилась с новой силой, в ход пошли удары ногами… Только треск мотоцикла и свисток милиционера окончательно остановили драку.

– Полундра! – раздался истошный крик, и все бросились врассыпную.

Кольцо зрителей поспешно расступилось. Моряки побежали в одну сторону, ракетчики – в другую. Сзади слышался рокот мотоцикла, он явно приближался. По дороге не уйти, догонят…

– За мной! – крикнул Георгий и свернул в кусты.

Слева и справа было слышно тяжёлое дыхание друзей и треск ломающихся под ногами веток. Милицейский свисток и крики остались позади. Неожиданно кусты расступились, друзья оказались перед высоким забором из металлических прутьев. Что делать? Тут не перелезешь…

– Давай вдоль забора, должен же где?то быть проход?! – тяжело дыша, крикнул Балаганский.

И действительно, метров через сорок они наткнулись на протоптанную дорожку и брешь в заборе: прутья были разогнуты в разные стороны, образовав довольно широкую щель. По очереди они пролезли наружу и, оказавшись за забором, почувствовали себя в относительной безопасности. Остановились, быстро привели себя в порядок, немного отдышались, осмотрели ушибы.

Дыгай пострадал меньше всех – на нем не осталось никаких следов. У Балаганского набухал синяк на скуле, на плече отпечаталась бляха с якорем. Веселов зажимал рукой рану на щеке. Из?под пальцев тонкой струйкой сочилась кровь.

– Рассекли, суки, – пояснил Сергей на взгляды товарищей. Он наклонился, сорвал растущий у забора подорожник, и стал стирать с него пыль носовым платком.

– Влипли, блин! – с сожалением промолвил Дыгай. – За это и из академии могут выпереть.

– Откуда они узнают? – сказал Веселов, прикладывая лист подорожника к ране. – Скажу – упал…

– Ну да, и Жорка упал!

– Мало ли какие бывают совпадения! – буркнул Сергей. – Главное, языками не болтать! Я домой поеду, у меня мама врач – сделает все что надо. Поехали со мной, Жорик!

– Да нет, я тоже домой. Бодягу приложу – она хорошо синяки сводит…

– А я в кино схожу да вернусь в академию, – сказал Дыгай. – Неудачный сегодня день!

Сергей поехал на такси, Дыгай двинулся пешком, а Георгий пошел к метро. У входа на станцию он неожиданно увидел девчонок, которых они отбили от моряков.

– Здравствуйте, девочки! – обратился он к ним.

Девчонки явно обрадовались.

– Спасибо, что вы нас спасли!

– Ну, спасли – слишком громко сказано. Только лучше вам отсюда побыстрей уехать. Давайте познакомимся, я Георгий…

Обращался он к рыженькой, и та первой протянула узкую ладошку.

– А я Женя…

Неудачно складывающийся день мог закончиться очень благоприятно.

 

18 июня 1979 года

Москва

Сегодня жара, солнце слепит и выжигает мозги. На улице Горького не протолкнешься. Приезжие с сумками, кульками и пакетами мечутся между «Елисеевским», ГУМом, ЦУМом и «Детским миром», сметая с полок отсутствующий в провинции дефицит. Хотя может ли быть дефицитом обычная сырокопченая колбаса, сливочное масло или растворимый кофе в серо?коричневых банках? Если спросить об этом неспешно прогуливающихся в обеденный перерыв служащих Госплана и других расположенных в самом центре солидных ведомств, сбросивших на время отдыха строго официальный вид и расстегнувших пиджаки, те только пожмут плечами да отойдут подальше, чтобы избежать дальнейших провокаций.

Место ведь непростое: вот рядышком гнезда непуганых иностранцев – отели «Националь» и «Интурист» – словно перенесенные злым волшебником островки чуждого капиталистического мира, пугающего и притягивающего одновременно.

«В притоне много вина, здесь льются виски до дна, здесь вечно дремлет печаль, здесь рвет аккорды рояль…»

И виски водится в этих почти заграничных барах?притонах, и все остальное прилагается. Вот толкутся на пятачке симпатичные, праздничного вида девчонки, непривычной для страны советов профессии: не ткачихи, не мотальщицы, не вагоновожатые – проститутки, причем валютные!

Чуть подальше деловито переговариваются, привычно осматриваясь по сторонам, фарцовщики и спекулянты – первые бизнесмены советской эпохи. Среди этой публики полно агентуры – милицейской или комитетской, потому что среди маскирующихся под друзей иностранцев вполне может оказаться самый настоящий шпион, не говоря уже о журналисте?провокаторе, который задает такие наглые и надуманные вопросы про дефицит. А гуляющая здесь средняя советская номенклатура без дефицита не страдает: у них продуктовые заказы, талоны в простенькие спецраспределители, хотя они знают, что для простых смертных где?нибудь в Рязани, Саратове, да что там! – и в самой Москве сырокопченая колбаса и растворимый кофе редкость необыкновенная. Но если на провокационный вопрос им отвечать придется – изобразят удивление: какой?такой может быть дефицит?

Легкий ветерок лениво метет не слишком замусоренные тротуары, разгоняет над дорогой сизый дымок выхлопов немногочисленных пока еще машин. В основном это «Жигули», «Москвичи» и «Волги», изредка проносятся в Кремль или на Старую площадь «Чайки» высшей номенклатуры. Вот они искренне верят, что все продукты, которые находятся на их столах, имеются и в холодильниках всех остальных советских граждан! Только кто же к ним подберется, чтобы такой вопрос задавать? Вокруг охрана, режимные зоны, почтительная вышколенная обслуга – другой мир, другая жизнь…

Но вне этого мира дефицит есть. И в отдыхе, и в развлечениях, и в одежде, и в еде… Даже мороженое в дефиците! Нет, конечно, сливочное, пломбир, эскимо – покупай, пожалуйста. А вот клубничного, малинового, черничного – нигде не увидишь!

Правда, на глухом торце знаменитого сталинского дома на Горького, 6, товарищ Леонид Ильич Брежнев зовуще простер вперед руку с громадного полотнища и ободряюще улыбается, а внизу надпись: «Решения XXV съезда КПСС – в жизнь!» И каждому ясно – выполним решения съезда и тогда уж заживем, так заживем: и дефицит исчезнет, и черничное мороженое везде появится!

Правда, оно и так есть, причем совсем рядом, наискосок, в кафе «Космос», у которого, переминаясь с ноги на ногу, томится унылая очередь провинциалов. Она почему?то не движется, может, оттого, что представители золотой молодежи ныряют в стеклянную дверь беспрепятственно, если не считать препятствием недовольный ропот толпы, но толпа здесь ничего не решает, ибо решает все мордатый швейцар Иван Федотыч – отставник из бывших служивых, который пропускает только тех, кто дает щедрые чаевые. Ну, или тех, кто может доставить ему неприятности.

В общем, в Москве совсем другая жизнь, и никто здесь не вспоминает про холодную тайгу, про Алтайскую дивизию, успешно испытавшую систему «Периметр», про ядерных монстров, дремлющих до поры в своих холодных бетонных норах, про крохотные капсулы унифицированных командных пунктов, в которых всегда, и в данную минуту тоже, несет службу «стреляющая смена»… А не вспоминают по одной простой причине: не знает основная масса советских граждан про тайны ракетно?ядерного щита, да и знать не должна!

Но вот совершенно случайно объявился и тот человек, кто к военным тайнам допущен и все это знает. Ему девятнадцать лет, зовут Георгий Балаганский, у него красивое лицо, короткая стрижка, рост метр восемьдесят, широкоплечий, длинная мощная шея. В бежевых штанах из лёгкой ткани, шведке и клеенчатых босоножках вместо привычной формы он чувствовал себя легко и вольготно. И думает он сейчас не о будущих дежурствах на двадцатишестиметровой глубине у пульта с красной кнопкой, а о прохладе «Космоса» с его разнообразием мороженого, которым он пообещал угостить рыжую Женю – стройную, улыбчивую, туго упакованную в зеленый открытый сарафан и крепко держащую его под руку. Собственно, под поход в «Космос» он и назначил ей свидание. Но про то, что войти в кафе будет не легче, чем в командный пункт управления стратегической ракетой, он и понятия не имел. Но кто проходил через шестидесятисантиметровые стальные двери стратегического бункера, того вывеска «Мест нет» не остановит, даже если ее охраняет бывший участковый Иван Федотыч.

– Открывай, старослужащий! – обойдя навеки застрявшую очередь, обратился Георгий к благодушно маячившему в проеме, под спасительным ветерком, швейцару. И, понизив голос, добавил: – Мне должны были столик у окна оставить.

Говорил он уверенно, даже немного свысока, да еще подмигнул вдобавок. Бывший участковый вначале оторопел от такой наглости. Не похоже, что этот молокосос собирается сунуть ему в карман пятерку или хотя бы трешку: у него на фейсе написано, что в кармане отродясь лишнего рубля не водилось, да и одет в какой?то ширпортреб. Значит, надо гнать наглеца в три шеи! Но наглость такая откуда?! «Старослужащий», «столик у окна», да еще мигает… Обычные наглецы так себя не ведут!

– Кто тебе столик заказывал? – буркнул он, внимательно срисовывая привычным взглядом короткую прическу, решительный прищур глаз и развитую мускулатуру.

– Ты что, маленький?! – скривился Георгий. – Куратор команду дал! На, смотри!

Он вытащил из нагрудного кармана клетчатой шведки удостоверение с потертой звездой на обложке, открыл и сунул под нос Ивану Федотычу.

«Министерство обороны СССР. Курсант Балаганский, в/ч 85306…»

Стеклянная дверь кафе «Космос» распахнулась.

– Ладно, иди, – буркнул бывший участковый. – Только всё надо делать как положено. А ты весь порядок перевернул…

– Работа перевернула, – Георгий, увлекая за собой Женю, нырнул в манящую прохладу.

Очередь опять взроптала, но Федотыч привычно не обратил на нее внимания. Он думал: правильно поступил или дал маху? Непростой, видать, парень… Хотя без должности, курсант… Но курсантов к оперативной работе тоже привлекают… И потом – сегодня курсант, а завтра лейтенант, да еще придет обслуживать эту зону… Правда, никто не предупреждал, как положено. Видно, у них бардак, как везде. Да ладно, лучше пропустить такого, чем потом получить на задницу неприятности…

Вопреки объявлению, мест в зале было достаточно, даже столик у окна на втором этаже нашелся. За ним они и расположились, рассматривая, как течет внизу в обе стороны озабоченная своими делами публика, от которой они так удачно отделились и над которой вознеслись.

– Как тебе это удалось? – спросила Женя, осматриваясь.

Чистый светлый зал, невысокий подиум, где вечером играл джазовый квартет, а сейчас проекционный телевизор транслировал на экран мультфильм «Ну, погоди!». Декорированные стеклянными шариками стены не очень удачно имитировали звёздное небо. Девочка лет шести, в клетчатом синем платьице, быстро расправившись со своим мороженым, безуспешно пыталась выковырять маленьким пальчиком одну такую «звездочку». Полная семейная пара за соседним столиком контролировала дочку умиленными взглядами, не переставая опустошать щедро наполненные металлические вазочки. Наискосок от них ели мороженое и пили шампанское две ухоженные и хорошо одетые девушки: высокая гибкая брюнетка с прической конский хвост и коротко стриженная блондинка. Они курили длинные сигареты, красиво выпуская дым кольцами.

– Ну, почему нас пустили?

– С красивыми девушками вход вне очереди! – нашелся Георгий и сам обрадовался такому остроумному ответу?комплименту.

Официантки разносили заказы: это были не просто привычные шарики, а целые композиции, украшенные вафлями, печеньем, политые вареньем или разноцветными сиропами.

– Вот, я такое хочу! – Женя оживилась при виде какого?то фиолетового паруса с красной глазурью и подобием вафельного флага. Называлось такое мороженое не «Пиратский флаг», а «Рассвет в космосе».

Через несколько минут принесли заказ. Георгий нахмурился: «Рассвет в космосе» для Жени – рубль тридцать, шоколадное и крем?брюле для себя, политое шоколадом и присыпанное ореховой крошкой, чтобы дороже, – восемьдесят копеек, два коктейля «Шампань?коблер» – по рубль семьдесят, пирожные по сорок копеек… Ничего себе тут цены! Хорошо, что у Веселова трешку занял… В десятку, конечно, уложится…

– Вкусно! – оживилась Женя, разоряя свой «космический рассвет». – О чем задумался?

– Да так… Скоро окончу учебу, и начнется новая жизнь… Как все сложится?

– Хорошо сложится! Даже не сомневайся! – уверенно сказала девушка, хотя то, что происходило внизу, у входа, способно было начисто перечеркнуть ее обещание.

 

– Готовить надо такие вопросы, Иван Иванович, – вроде без укора отвечал на обычный вопрос «Как дела?» швейцар, хотя укор в его голосе все же присутствовал. – Я ж как солдат – мне сказали, я сделал! А он без предупреждения корочки показывает! Откуда я знаю, что это за в/ч 85306? И что курсантов привлекаете, я тоже не знал…

– Подожди, подожди, Федотыч, – стоящий перед ним строгий мужчина в шляпе и темных каплевидных очках развел руками.

Несмотря на летнюю одежду, вид он имел официальный: может, оттого, что и белая рубашка, и синие брюки были тщательно выглажены, а скорее – официальность просто давно въелась в крупные черты его решительного лица.

– Что ты несешь?! Я у тебя просто спросил как дела, а ты мне какие?то сказки рассказываешь…

– Так я же объясняю: парень какой?то, курсант, говорит, вы ему столик заказывали наверху, у окна.

– Что, по имени назвал?

– Нет, просто сказал: «куратор».

– Как он выглядит?

– Высокий, крепкий, на военного похож. И девчонка с ним хорошенькая – рыжая, талия узкая, ноги голые вот досюда… – ребром ладони Федотыч показал докуда именно – получилось чуть ниже его ширинки.

 

– Я после института обратно в Сызрань не вернусь! – продолжала Женя. – В Москве останусь, тут архитекторы тоже нужны. Ну и что, что пока в общаге, – перетерплю. Я всего добьюсь, чего захочу! Как вон та девчушка упорная – смотри, как шарик выковыривает! Силенок не хватает, а не отступает!

– У нас рядом был аэродром, – сказал Балаганский, исподволь любуясь Женей. – И пацаны болтали: когда самолет садится, от трения колёс бетонка нагревается, пыль?грязь плавятся, а потом стекленеют шариками.

– И ты верил? – мило улыбнулась девушка.

И улыбалась она тоже мило.

– Пока отец не взял меня с собой, верил.

– Слушай, а почему ты не пошёл в лётное, как папа?

– В военкомате была разнарядка только в ракетное. Хотя мы с отцом все равно в одном роде войск оказались.

– А он на истребителе летает?

– Нет, на обычном Ан?24.

– А, знаю… Такой маленький, неказистый. На Ту?104 престижней! Слушай, а как так: ты ракетчик, он летчик, а вы в одних войсках?

Георгий усмехнулся с чувством скрываемого превосходства. В РВСН была своя авиация, а отец пилотировал самолет главнокомандующего. Про «неказистость» Ан?24 Георгий бате тоже говорил, но тот только многозначительно прищурился и ответил: это не простой Ан, он хитрый… Как сын ни расспрашивал, в чем состоит хитрость, Балаганский?старший так и не ответил. Но Жене, конечно, всего знать не надо: это служебные сведения, возможно, даже секретные. Тех вопросов, которые она задала, вполне достаточно, чтобы он сообщил о них рапортом в особый отдел академии, потому что, если верить многочисленным инструктажам капитана Ивлева, она может выполнять задание иностранной разведки! Конечно, семнадцатилетняя девчонка в короткой юбке не похожа на шпиона, но Ивлев особо упирал на то, что шпион никогда не похож сам на себя: им может быть добродушный улыбчивый дядя, добрая старушка, слепой музыкант в подземном переходе… Но писать рапорт на Женьку он, конечно, не будет. Вместо этого он протянул руку и слегка щелкнул ее по носу:

– Много ты знаешь, что престижней! Доедай лучше свое мороженое!

По залу неспешно прошелся мужчина в шляпе, импортных темных очках и модной одежде. Он небрежно взглянул на Георгия и скрылся где?то в подсобных помещениях. Но курсант почему?то обратил на него внимание и даже посмотрел ему вслед.

Брюнетка и блондинка расплатились и ушли. Георгий проводил их взглядом, отметив плавность походки девушки с конским хвостом, но тут же спохватился и отвел взгляд, чтобы не обижать Женьку.

Мультик закончился, его сменил выпуск новостей.

– Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета товарищ Леонид Ильич Брежнев и Президент Соединенных Штатов Америки Джимми Картер подписали в Вене Протокол об ограничении стратегических вооружений, – торжественно сообщил диктор.

На экране лидеры двух стран, в окружении свиты, подписывали каждый листок со своим текстом, потом референты поменяли листки и они снова подписали. Рукопожания, аплодисменты, вспышки блицев…

– Полное претворение в жизнь подписанных в Вене документов открывает новые возможности для того, чтобы прекратить наращивание арсеналов ракетно?ядерного оружия, обеспечить их действенное количественное и качественное ограничение. Решение этой задачи явилось бы новым этапом сдерживания гонки ядерных вооружений и открывало бы дорогу к существенному сокращению вооружений и к реализации высшей цели: полному прекращению производства и ликвидации запасов ядерного оружия. Это еще один шаг на пути к окончанию «холодной войны», – радовался диктор.

Он говорил что?то еще про мир, дружбу, разоружение, сокращение огромных ядерных арсеналов, которые могут сотни раз уничтожить весь земной шар, но никого из присутствующих это особенно не заинтересовало. И если Георгий снова наморщил лоб, то не потому, что озаботился сообщением, а оттого, что Женя заказала кофе, да и он присоединился к ней для приличия, а теперь прикидывал, на сколько может вытянуть здесь кофе и не пробьет ли оно в его бюджете дыру, как американский «Атлас» в слабо заглубленном КП.

Услышанное почему?то насторожило только Женю.

– Слушай, Жора, а на тебе это не отразится? – Рыжая голова кивнула в сторону экрана. – Может, у тебя и работы теперь не будет?

– Странная мысль, – искренне удивился Георгий. – У молодого лейтенанта работа будет всегда! Это лишних полковников и генералов на пенсию поотправляют! А кто вместо меня будет сидеть под землей на боевом дежурстве?

– А жена твоя тоже под землей будет? – невольно вырвалось у девушки.

– Почему под землей? В городке, в квартире будет ждать меня со смены!

У Жени почему?то испортилось настроение. А у Георгия улучшилось: счет оказался около семи рублей, он оставил мелочь «на чай» и мог, не дожидаясь стипендии, отдать долг Веселову. Так что можно было считать, что свидание удалось на славу!

 

* * *

 

Следующая неделя прошла под знаком подписания Договора ОСВ?2. Об этом событии писали газеты, говорили по радио, показывали телепередачи…

– Символические часы Судного дня являются проектом американского журнала ученых?атомщиков, запущенным в 1947 году создателями первой атомной бомбы, – торжественно говорил строгий диктор. – Эти часы, показывающие без нескольких минут полночь, наглядно демонстрируют уровень напряженности в мире и развитие ядерного вооружения. Полночь символизирует момент ядерного катаклизма. Решение о переводе стрелок принимает совет директоров журнала при помощи внешних экспертов, среди которых, в частности, восемнадцать лауреатов Нобелевской премии. В 1947 году стрелки установили в положении без семи минут полночь…

На экране появился большой циферблат, стрелки на котором почти сошлись.

– Ближе всего к полуночи эти часы стояли в 1953 году, когда СССР и США испытали термоядерные бомбы: они показывали двадцать три пятьдесят восемь, – скорбно сказал диктор. Но тут же его голос снова окреп. – Политическая обстановка в мире меняла положение стрелок, после подписания Договора ОСВ?2 они были сдвинуты на две минуты назад и сейчас показывают двадцать три пятьдесят три! Будем надеяться, что дальнейшее развитие процесса разоружения отодвинет час Судного дня в неопределенную даль!

На другом канале симпатичная дикторша в строгой кофточке радостно сообщала:

– Советский народ, единодушно поддерживая политику мира, проводимую нашей партией и Советским государством, положительно оценивает достигнутые в ходе венской встречи результаты. Успехи этой политики придают советским людям новые силы и энергию в осуществлении великих задач коммунистического строительства…

На кондитерской фабрике «Красный Октябрь» и на швейной фабрике «Большевичка» состоялись собрания трудовых коллективов, которые показали даже в информационной программе «Время». И шоколадницы, и швеи радовались очередному шагу по пути разрядки и благодарили за него партию и правительство.

А совещание, которое прошло в Министерстве обороны по этому же вопросу, широко не рекламировалось и в новостях не показывалось. Да и атмосфера среди полковников и генералов царила вовсе не такая веселая, как среди работниц «Красного Октября» и «Большевички». Потому что веселиться нечему: сокращению подлежали целые дивизии, перспективные разработки «изделий» сворачивались, снимались с боевого дежурства Боевые железнодорожные ракетные комплексы… А значит, сокращался личный состав, срезались «потолки» званий, ожидающий присвоения генеральского звания полковник так и оставался полковником, да еще на пенсии. И среди генералов ожидался «звездопад», так что радости на лицах участников совещания не было.

Несмотря на то, что министр обороны выступил с успокаивающей речью, дескать, «резать по?живому не будем, в первую очередь сократим неукомплектованные должности, всем дадим дослужить до пенсии…», генералы и полковники знали цену этим обещаниям…

После общего собрания министр провел несколько кулуарных встреч и, наконец, остался наедине со своим заместителем, главнокомандующим РВСН Толстуновым.

– Дело плохо? – спросил генерал?полковник.

Министр умудренно пожал плечами.

– Это политика. Могло быть и хуже!

– Да понимаю, я… Людей жалко.

– Брось, Виктор Дмитриевич! – Министр махнул сухонькой ладошкой. – На нашем уровне мы работаем с кадрами, а не людьми. Никто у них генеральских пенсий не отнимет, да и льготы останутся… Устал я! Еще вопросы есть?

– С «Периметром» что будем делать? – глядя в сторону, спросил главком. – Только развернули систему, такой козырь получили, и все под нож?!

– Не спеши, Виктор Дмитриевич! Работа эта поэтапная, рассчитана на пять?семь лет. Притчу про Ходжу Насреддина помнишь? «За десять лет или я умру, или ишак, или шах». Так и здесь. Ликвидацию «Периметра» оттянем, поставим в план на поздний срок… А там – мало ли как все обернется. Может, вопрос сам собой рассосется, или ситуация изменится, или вообще этот договор расторгнут! Так что не дрейфь, мы еще повоюем. В крайнем случае, момент подойдет – к Самому пойдем, придумаем что?нибудь… Не у одного тебя душа за державу болит!

 

Глава 2

Вербовка

 

Москва. Академия РВСН

Помещение гулко звенело ложками и приглушенными разговорами. Пахло здесь обычным советским общепитом: подгоревшей кашей, не отмывающимся до конца посудным жиром, едкими дезинфекционными средствами. Только военная форма курсантов, длинные – на отделение столы да шныряющие по залу дневальные в белых халатах поверх рабочих комбинезонов отличали столовую Академии РВСН от тысяч других точек питания, разбросанных от Саратова и до Камчатки. Как и во всех столовых, процесс приема пищи сопровождался обычной болтовней или обсуждением волнующих народ проблем.

– Говорят, на следующий год набор сократят, – озабоченно бурчал слева Огурцов. – Да и нас на госэкзаменах «резать» будут, чтобы на вольнонаемные должности распределить. Ну, типа инженеров…

– Васька, вечно ты паникуешь! – урезонивал товарища Сизов. – Объявили же в приказе: за счет сокращения вакантных должностей и офицеров, достигших пенсионного возраста… Бобрыкин же под землю не полезет – у него живот в люк не пройдет…

– Ему уже никуда лезть не надо, будет из кабинета руководить!

Балаганский не выспался, да и настроение у него было, мягко говоря, не очень хорошим. Он без аппетита поковырялся в надоевшей перловке, размазал по горбушке белого хлеба «шайбу» масла, посыпал сахаром и, откусив приличный кусок, запил сладким чаем. Сонливость постепенно стала проходить.

– Небось, в увольнительной, домашними пирожками отъедался? – проницательно предположил Мишка Дыгай, сидевший напротив.

– Почему так решил? – рассеянно спросил погружённый в свои мысли Георгий.

Мишка довольно захохотал.

– А я сразу вижу – раз от казенной каши нос воротишь, значит, без пирожков с вишнями да курагой не обошлось!

– Тебе надо было не на ракетчика, а на особиста учиться! – хмыкнул сидящий справа Веселов. – Они всё знают! Точнее, почти всё…

Он потрогал щеку. Она почти зажила, только тонкая розовая полоска осталась.

– Нашелся Шерлок Холмс, – буркнул Балаганский. – Я Женькины пирожки приносил и всех угощал. Так что тут много ума не надо…

– Значит, эту рыжую стройняшку Женькой зовут? – уточнил Дыгай. – А она, вообще, ничего…

– Только пирожки, скорее всего, не она жарила, – сказал Веселов. – Мамаша – сто процентов даю. Я когда со Светкой встречался, она тоже блистала: борщи, голубцы, вареники. А Вера Петровна уехала – и всё закончилось…

– Так что, не удалось ей тебя загарпунить? – веселился Мишка. У него было сегодня хорошее настроение. – Сорвался с крючка?

– Почему «сорвался»? Я и не сидел на твоем крючке… А чего Жорка такой грустный?

– Чего, чего… Ничего! – огрызнулся Балаганский.

На самом деле было очень даже «чего»! Воспоминания о пирожках настроения не улучшили, наоборот… У Женьки была задержка, уже шестой день! А это не борщ и не пирожки… Если считать курсантов престижного военного училища китами, то это самый настоящий гарпун, с которого действительно не соскочишь! Женитьба в планы Георгия не входила. Во всяком случае – до окончания училища. Потом, когда разъедутся по гарнизонам в глухую тайгу, – тогда да, тогда лучше, когда под рукой жена… И пирожки, и борщи, и все остальное… Но это потом, а не на втором курсе.

– Вот у меня один раз вышел случай, – начал опытный Веселов: он был привлекательным «китом» – из интеллигентной московской семьи, с квартирой на Цветном бульваре, поэтому охота на него шла плотная – гарпуны так и свистели вокруг. – Приходит Вера, глаза на мокром месте: мол, залетела… А сзади мамаша стоит и водит головой слева направо, а голова у нее вот такая, как танковая башня, и будто прицеливается стомиллиметровками… – Он нарисовал ладонями квадрат вокруг головы, потом сложил ладони трубочками, приложил к глазам и медленно повернулся направо и налево… – У меня, конечно, душа ушла в пятки…

Балаганский, да и весь курс, знал эту историю наизусть, но сейчас ему было не до чужих приключений и переживаний. Он представил плачущую Женьку с орущим на руках ребенком. «А вдруг сдуру аборт сделает? Говорят, потом может совсем детей не быть…» Теперь Женька предстала в образе одинокой, никому не нужной тетки, укачивающей плюшевого мишку и, опять?таки, льющей горькие слезы… «Или жениться? Какая разница – годом раньше, годом позже… А может, пронесёт ещё?!»

– Ладно, Серега, хватит твоих историй. – Георгий встал. – Что у нас на первой паре? «Баллистика»?

– Да, – погрустнел Веселов. – Я как не подготовлюсь, меня Сухой обязательно вызовет… – И внезапно оживился: – Слушай, Жорик, выручай – подними руку да выступи подольше, потяни время, может, я и проскочу… А я на «противоракетке» тебя прикрою…

– Ладно, «прикрывальщик»…

Они уже заходили в класс материальной части, когда навстречу выскочил высокий, худой и вечно согнутый, как удочка, – то ли из?за роста, то ли из?за непосильного груза ответственности, старший сержант Иващук. И сейчас он был, как всегда, озабочен:

– Веселов, ты замсекретчика, иди, получай спецтетради!

– А Фролов где? – недовольно спросил Сергей.

– Заболел, освобождение у него! А ты, Балаганский, зайди к Бобрыкину…

Вот те на! Зачем он понадобился заместителю начальника по воспитательной работе?

– А что случилось?! – вскинулся Георгий и посмотрел на часы.

До начала занятий оставалось двадцать пять минут.

– Мне начальники не докладывают, – отмахнулся командир группы. – Может, насчет КВН или еще что?то…

– Может, насчет того дела? – засопел сзади Дыгай, явно имея в виду драку с моряками.

– Вспомнил! Когда это было!

В принципе, Георгий был активистом и в вызове к главному воспитателю ничего необычного не видел. Но какая?то нотка тревоги в душе все же появилась. Может, это из?за Женьки? Вдруг она родителям все рассказала, а те накатали «телегу» в политотдел?! Это такой гарпун, с которого точно не соскочишь! Да нет, не может быть, они бы вначале просто по душам поговорили!

Переступив порог кабинета, Георгий оторопел: кроме подполковника Бобрыкина за приставным столом сидел неприметный худощавый капитан с острым лисьим лицом и цепким взглядом. Ко второму курсу практически все курсанты уже знали его под выразительным прозвищем «молчи?молчи» – это был оперативник особого отдела капитан Ивлев.

– Следуйте с товарищем капитаном, курсант! – не ответив на приветствие, сухо сказал главный воспитатель, хотя с бессменным руководителем команды КВН у него были добрые отношения.

«При чём здесь особист? – судорожно пытался собраться с мыслями Балаганский. – Если даже «телега» от родителей, то этим делом замполит должен заниматься». Георгий вновь представил заплаканную Женьку с новорожденным ребёнком на руках. «Да это вообще не вопрос, женюсь – и дело с концом!» – решил он.

Кабинет особиста располагался за службой коменданта училища. «Хитро придумали, – подумал Георгий. – Удобно: сразу здесь и арестовать могут!» Впрочем, арестовывать его точно не за что! Или есть за что?! Ну, подрались с моряками, так те сами начали… Да и последствий никаких – может, пара синяков, и всё…

Холодно?официальный Ивлев неспешно занял своё место за столом. На вид ему было лет двадцать пять, Балаганский подумал, что, сидя в ракетной шахте, он вряд ли в таком возрасте стал бы капитаном. Курсанту особист сесть не предложил – Георгий неловко сутулился посреди кабинета, не зная, куда деть руки и чувствуя себя нашкодившим мальчишкой?переростком. «Молчи?молчи» достал из кармана кителя связку ключей, отомкнул лязгнувший внутренними запорами массивный сейф, который стоял здесь, наверное, ещё со времён Железного Феликса, портрет которого прямо над ним и красовался. Из железного чрева появилась картонная папка красного цвета.

«Моё личное дело», – догадался Балаганский. И хотя он знал, что на каждого курсанта ведется личное дело, а может, и не одно, на душе стало ещё тоскливее. Ивлев потянул завязки, раскрыл папку, пролистнул пару листов, изобразил, что внимательно читает… У него были густые черные волосы, сквозь ровный пробор слева проглядывала белая кожа.

– Догадываетесь, почему вы здесь?

«Наверное, из?за той драки?» – хотел спросить курсант, но тут же вспомнил слова отца: «всезнание» особистов от длинных языков обслуживаемого контингента…

– Никак нет, товарищ капитан! – отчеканил он.

– То есть вы часто делаете то, за что могут вызвать в особый отдел?

Ивлев нахмурился, как будто обнаружил в деле следы явного предательства.

– Нет, конечно! – поспешил откреститься от такого предположения Георгий.

– Значит, редко?

– Ну, не знаю…

– Смелее! Раз в неделю, два раза в месяц или чаще?

Георгий понял, что каждый ответ делает ему хуже, а не лучше, и почувствовал себя мухой, которая все сильнее запутывается в клейкой и липкой паутине.

– Я вообще ничего такого не делаю, – сказал он. – В смысле, такого, что входит в сферу интересов военной контрразведки!

Капитан оторвался от личного дела и с интересом взглянул на курсанта.

– Грамотный! – сказал он, и по тону было непонятно – это хорошо или плохо.

– Значит, понимаете, что драка в общественном месте как раз входит в сферу наших интересов! А вы разве пришли и рассказали об этом чрезвычайном происшествии?

«Знают, все знают!»

Георгий потупился.

– Конечно, ходить в дорогие кафе приятнее, чем рассказывать о нарушении дисциплины… Даже если эти кафе расположены в местах постоянного пребывания иностранцев, где находиться курсанту?ракетчику вообще не рекомендуется… Вы на инструктажах бывали? Расписку давали?

Глаза капитана беспощадно блестели. Балаганский испытал обреченность, с которой запутавшаяся муха ждет приближения хозяина паутины.

– Так это никакие не особенные места, – попытался всё же оправдаться он. – Это обычная улица, обычное кафе?мороженое…

– Вкусное мороженое было?

– Ну, да…

Надо было, конечно, ответить: «Так точно!», но Георгий был окончательно сбит с толку. Впрочем, капитан не обратил внимания на нарушение устава.

– Кстати, а Евгении Агеевой мороженое понравилось?

«Значит, все?таки из?за Женьки… Но почему особый отдел?!»

– Да, конечно… У нас все в порядке, мы сами разберемся.

– А что у вас «в порядке»? – насторожился Ивлев.

Но курсант вновь нашелся:

– Да вот, жениться собираемся… – И на всякий случай добавил: – В перспективе…

– А перспективы у тебя не блестящие! – Особист прочел последний лист личного дела.

– По… Почему?! – с трудом спросил Георгий.

Капитан Ивлев захлопнул папку, пристукнув ладонью по обложке, навалился грудью на стол и впился взглядом в глаза девятнадцатилетнего парня, как хищник перед прыжком.

– Да потому, что ты, курсант особорежимного военного учебного заведения, пришел в зону оперативного прикрытия органов госбезопасности, ввел в заблуждение внештатного сотрудника органов и, прикрываясь несуществующими полномочиями, ссылаясь на офицера?куратора, в обход очереди прошел в кафе! А главное – необоснованно предъявил внештатному сотруднику служебное удостоверение, выдающее твою принадлежность к Академии РВСН!

К такому повороту событий Балаганский оказался совершенно не готов! Раздумья о Женькиной беременности показались теперь просто смешными. Он понял, что влип гораздо серьезнее и женитьбой здесь не отделаешься. Вон, оказывается, сколько он нарушений допустил! Из академии за такое запросто выпрут! А может, и арестуют….

– Вижу – дошло, чем это тебе грозит, – смягчил тон капитан. – Отец у тебя уважаемый офицер, с самим Главкомом летает, но тут и он не поможет! Присаживайся!

Георгий кулем плюхнулся на краешек стула. Утренний чай с маслом подкатил комом к горлу. Такое иногда случалось – при сильном волнении его тошнило.

Ивлев едва заметно улыбнулся.

– Вот так?то лучше! В ногах правды нет!

– А где она есть, правда? – хрипло спросил Балаганский.

– А вот она! – Ивлев снова открыл скрипнувшую дверь сейфа и показал на стопку папок, таких же, как лежащая на столе.

– Меня отчислят? – по?прежнему хрипло спросил Георгий.

Ему уже было все равно. Только как тогда семью с грудным младенцем обеспечивать? Одно дело – офицер?ракетчик: оклад, звание, пайковые, коэффициенты всякие, другое – уволенный по компрматериалам курсант?неудачник…

Ивлев дружески улыбнулся, встал, обошел стол и, облокотившись на крышку, дружески похлопал Георгия по плечу. Он явно подражал героям сериала «Семнадцать мгновений весны»… Только было непонятно – кому: Мюллеру или Штирлицу.

– Ну что ты, Жора! Ты же у нас золотой фонд, гордость академии! К тому же сын кадрового офицера! Ну, наделал ты, конечно, глупостей, но я?то понимаю: не умышленно! Не со зла! Это все легко исправить!

– А как? – Георгий стал оживать.

– Да очень просто! Особым отделам, чтобы иметь правдивую информацию о происходящем, нужны верные, преданные люди, на которых мы можем опираться. Такие парни, как ты…

Балаганский начал кое?что понимать.

Про вербовки курсантов ходили глухие слухи, и хотя говорить об этом было не принято, но, вместе с тем, наличие информаторов являлось одним из аспектов службы в ракетных частях. Поскольку они обеспечивали безопасность ракетно?ядерного щита, то функция их считалась общественно полезной, хотя официально никакой такой функции в армии не существовало.

– Не возражаешь добровольно сотрудничать с органами военной контрразведки? – совсем дружески спросил капитан Ивлев.

– Да, нет… Только… Что я должен буду делать?

– Информировать меня о происходящем в коллективе. О возможных вербовочных подходах представителей иностранных разведок. О готовящихся террористических актах, ну и так далее…

– Об этом я и так бы сообщил.

– Ну, вот видишь. От тебя не требуется ничего противозаконного. Пиши! – Ивлев положил на стол чистый лист бумаги и шариковую ручку. – Я, Балаганский Георгий Петрович…

Выйдя в коридор, Балаганский с облегчением перевел дух и посмотрел на часы. Пятнадцать минут. Всего четверть часа занял разговор с капитаном Ивлевым. И вроде бы ничего не изменилось, только протянулась невидимая связь между ним и могущественным особистом, да появился у него секретный псевдоним Зорький, который он выбрал себе сам.

По дороге в класс ему вдруг пришло в голову, что в группе он такой не единственный. Откуда Ивлев узнал про драку? На месте происшествия их было трое: он сам, Веселов и Дыгай. Значит… А может, ничего и не значит: особой тайны из того случая они не делали, история расползлась по всему курсу… С другой стороны, Ивлев по роду службы знал, что отец летает с командующим, а Дыгаю узнать это было неоткуда. А он узнал…

Друзья ждали его у входа.

– Так ты прикроешь меня от Сухого? – нетерпеливо спросил Серега Веселов.

– Конечно! Мы же договорились!

– А зачем тебя вызывали? – спросил Мишка Дыгай. – Чего хотели?

– Да так, про КВН говорили… Надо команду обновлять…

– Может, меня возьмешь? – оживился Мишка. – Лучше репетировать, чем на самоподготовке сидеть…

– Ты сначала в юморе потренируйся! – ответил Балаганский и твердым шагом прошёл мимо.

Он чувствовал себя уверенно: что ни делается – всё к лучшему. Только надо сходить с отцом посоветоваться…

 

* * *

 

Смыться из академии на все выходные в пятницу было нереально. Да и в субботу с утра – тоже, надо уважительную причину сочинять. Курсант Балаганский решил без необходимости ничего не придумывать и не мозолить глаза начальству, поэтому до обеда присутствовал на занятиях. Всё равно особо торопиться некуда – к Женьке он решил не идти. Как переживал тогда из?за ее беременности, ночей не спал, сколько всего передумал, а оказывается, она пошутила! Сама рассказала, дура: «Это была проверка, я тебя испытывала!» – и улыбается идиотской улыбкой. А он собрался ей предложение делать!

Была бы умной, сказала бы: «Ой, я так переживала из?за этой задержки! И тебя, бедного напугала…» А она и не скрывает, что на нервах поиграть решила! И – раз – вмиг опротивела рыжая красавица! Никаких чувств, как отрезало! Нет, хватит, это перевернутая страница… Надо позвонить Лиде – третьекурснице мединститута, как?то познакомились на вечере танцев: в академию нарочно студенток приглашают. Симпатичная девушка, умная. Она и телефон оставила, а он так и не позвонил, закрутился с этой рыжей…

После обеда он принял участие в уборке территории: на гражданке это называется субботником, а в армии ПХД – парко?хозяйственный день. Выполнив все свои обязанности курсанта, Георгий только ближе к восемнадцати часам получил увольнительную записку, вышел через КПП и направился к станции метро «Площадь Ногина». Родители жили в служебной квартире на Юго?Западе, и через час он уже звонил у обитой дерматином двери.

Открыла мама. По её красным опухшим глазам Георгий сразу понял – плакала.

– Привет, мам! Что случилось?

– Дядя Яша погиб.

– Как?!

Мария Ивановна обняла сына, на минутку прижавшись лицом к его жесткому отглаженному кителю, под которым учащенно билось сердце. Георгий вспоминал дядю Яшу – друга и однокашника отца по лётному училищу, весельчака, который всегда приносил маленькому Жорке какие?нибудь сладости или фрукты. Да и когда он вырос, дядя Яша всегда интересовался его делами, разговаривал по душам, рассказывал всякие случаи из жизни летчиков.

– Проходи на кухню, там отец. Еда на столе – поешь!

Мать погладила его по спине, поцеловала в щеку и ушла в комнату. Георгий прошёл на кухню. Отец сидел в одиночестве, тяжело оперев локти на стол, и сосредоточенно смотрел на ополовиненную бутылку водки, как на интересного и желанного собеседника. Большая сковорода жареной картошки на деревянной подставке, нарезанные вдоль на четыре части огурцы в глубокой тарелке, серый хлеб, две наполненные рюмки, одна из них накрыта ломтиком хлеба… Отец никогда не пил в одиночестве, да и вообще за всю свою жизнь он видел отца выпившим всего несколько раз.

– Здравствуй, сынок! – Пётр Семёнович оторвал взгляд от бутылки. – Присаживайся! Совсем взрослый стал… А тут видишь, какое дело…

– Здравствуй, пап!

Балаганский?младший придвинул стул и сел.

– Выпить не предложу. Не нужно тебе привыкать с молодых лет! Хотя у меня повод есть…

– Как это случилось?

– В Афган послали, – понизил голос отец. – Про интернациональный долг слышал?

– Слышал, – кивнул Георгий.

– А про «Стингер»?

– Нет. Что это?

– Типа гранатомета с самонаводящейся ракетой. Секретная штука. Американцы душманам такие поставили, теперь те наши самолеты и вертолеты сбивают.

– Вот гады! Жалко дядю Яшу. Слухи?то ходят, что наши там воюют, но когда вот так… Аж мурашки по спине…

– Шестнадцать дней всего там пробыл. И всё в тайне, на памятнике написали: «Трагически погиб». Как будто он просто разбился, а не на войне… Да ты поешь, пока картошка не остыла!

Георгий достал из ящика стола вилку, зацепил кусочек: какой уж тут аппетит?

– В газетах, – отец ткнул пальцем в лежавшую на крае стола позавчерашнюю газету «Труд», – о чём угодно написано: о передовиках производства, о надоях, урожаях. А вот о том, что наши ребята воюют и героически погибают, – ни слова! Иногда проскочит – мол, в Афганистане законное правительство воюет с мятежниками, и всё…

– У нас ребята болтали, что, вроде, есть там такие секретные подразделения наши, что если их кто?то увидит, то всех убьют, даже наших.

– Что за ерунда? – удивлённо взглянул на сына Петр Семенович. – Вы там вообще поменьше болтайте на эту тему! Не хватало ещё из училища из?за длинного языка вылететь!

– Не вылечу! – уверенно сказал Георгий. – А как думаешь, правда есть такие подразделения?

– Глупости не говори! Ты же офицером скоро будешь… Сам подумай: зачем убивать, если всегда можно ввести в заблуждение?! И не только противника, а если нужно, то и своих. Разрабатывается легенда прикрытия, и под ней работаешь…

– Как это?

– Да по?разному! Помнишь, ты все расспрашивал, почему у меня самолет «хитрый»?

– Ну…

– Потому что часто полеты главкома надо маскировать, чтобы никто не знал – куда и зачем он летит.

– И что?

– А вот что… – Петр Семенович протянул руку и взял с газовой плиты коробок спичек. Положил его плоской стороной на стол и придвинул к сковороде с картошкой. – Часть пути я лечу так… – Он поставил коробок на ребро и двинул его к бутылке. – А часть так! И получается, что в одном квадрате летел один борт, а в другом – другой!

– Подожди, подожди… – не понял Георгий. – Как так получается? Самолет ведь один и тот же?

Отец кивнул:

– Самолет один, да транспондеров на нем два!

– Это еще что такое?

– Приемопередатчик, который на запрос с земли автоматически посылает идентификационный код. На каждом борту один транспондер, а у меня – два! Захожу в диспетчерскую зону. – Петр Семенович ладонью изобразил летящий самолет. – Тут же приходит запрос: «Кто летит?» А мой идентификатор отвечает: «Борт «С?1149». Так его диспетчер и зарегистрировал. Перехожу в следующую зону контроля, включаю второй автоответчик, а он на дежурный запрос отвечает: «Борт «К?2101». Так и регистрируется. Попробуй потом разберись, кто куда летел! А если местность пустынная – степь, там, или тундра, можно еще на бреющем пройти, чтобы вообще под радар не попасть… – Отец приблизил ладонь к самому столу и провел над клеенкой. – Это мне Виктор Дмитриевич подсказал! Тогда сам черт не определит маршрута! Понял теперь?

– Понял… – удивленно ответил Георгий.

– Только имей в виду, эта информация с грифом «Сов. секретно». Я тебе раскрыл государственную тайну.

– А почему раньше не раскрывал?

– Да потому, что раньше ты зеленым пацаном был, а сейчас – без пяти минут лейтенант Советской армии. И опять же – сын мой… Да ты ешь, ешь! А я выпью… За упокой души его лётной!

Отец залпом опрокинул рюмку, поднёс к лицу кусок хлеба, понюхал и положил обратно в тарелку.

– Ну, батя, я тебе тоже тайну раскрою, – сказал Георгий, за обе щеки уплетая жареную картошку. Он отвлекся, и аппетит появился сам собой.

– Какие у тебя тайны? – покосился Петр Семенович. – Небось, жениться надумал?

– Нет. Особист меня завербовал.

– Вот оно что. – Отец невозмутимо налил еще рюмку. – На патриотизме или на компре?

– На компре…

Георгий рассказал, как было дело. Петр Семенович хмыкнул.

– Железная «компра»! Парень девушку без очереди провел мороженого поесть! Правда, удостоверение ты зря засветил, но всё равно за это головы не рубят…

– Ну, а теперь что? – спросил Георгий.

– Да ничего! Ты с ними не ссорься, на рожон не лезь. Если шпион объявится, диверсанты или другая угроза безопасности Родины, – ты, конечно, информируй. А если кто?то из ребят анекдот расскажет, то не пачкайся. Это уже не патриотизм, а стукачество.

– Да я, собственно, так и думал.

– Ну, и хорошо, что мы думаем одинаково.

На кухню бесшумно, бочком вошла Мария Ивановна.

– Слушай, Петя, ты похлопочи перед Виктором Дмитриевичем, чтобы Жору по распределению в Москве оставили.

Отец свел брови.

– Как ты думаешь, с какими глазами я к главкому подойду с такой просьбой? Когда я чего просил?

– Ну, хотя бы, чтоб в Афганистан не отправили…

– А насчет этого и просить не надо: стратегических ракет в Афгане нет, значит, и выпускнику ракетной академии там делать нечего. А в шахте посидит пару лет – все с этого начинают, это важный опыт.

– Ты ничего для себя не просишь. Другой бы уже давно в ордерской квартире жил, а не в служебной.

– Какая тебе разница? – привычно огрызался Петр Семенович. – Что, ордер комнат прибавит? Будем точно так же жить, как и сейчас…

– Свое – это не чужое, – возражала мать. – Случись что – и нас мигом выселят.

– Что может случиться? Я разобьюсь? Так семью никто не тронет!

Мать скорбно покачала головой и так же бесшумно вышла.

– Пап! А тебя в Афган не отправят? – пронзенный внезапно пришедшей мыслью, спросил Георгий. – Летчики там требуются.

Петр Семенович махнул рукой.

– Отправят, не отправят… Какая разница? Кому суждено сгореть, тот не утонет!

Георгий посмотрел Петру Семеновичу в глаза. От этого взгляда отец, показалось, смутился.

– Ну что ты, честное слово! То мать все учит: попроси то, попроси се… Теперь ты… Просить начальство – это последнее дело. Хотя Виктор Дмитриевич меня уважает, может, и выполнил бы просьбу. Только уважать, думаю, перестал бы. А что важнее: уважение или квартира?

Георгий хотел предложить задать этот вопрос матери, но передумал, подошел, обнял отца, прижался к крепкой спине, как когда?то в детстве.

 

Глава 3

Как встретишь, так и проведешь…

 

31 декабря 1981 года

Москва

Такое количество телевизоров, как за два часа до наступления Нового года, в Советском Союзе не включается, пожалуй, никогда, даже во время показов знаменитых сериалов, собирающих у мерцающих экранов все поколения, опустошающих улицы и потому снижаюших уровень преступности. Чёрно?белые «Рассветы» в «хрущевках», цветные «Рубины» в «сталинках» и частных особняках, миниатюрные «Ровесники» на проходных предприятий, работающих в круглосуточном режиме… Может, это объясняется выраженным развлекательным характером передач, может, особым настроением населения, по?детски ожидающего чудесных перемен, которые объявит в поздравлении советскому народу первое лицо государства…

Но до этого момента часовая стрелка должна описать еще два круга, а пока в миллионах домов идет подготовка к знаменательному событию: готовятся традиционные оливье, селедка «под шубой» и винегрет, открываются зеленый горошек, сардины и шпроты, нарезается хлеб и «Докторская» колбаса, а в холодильнике ждут своего часа холодец, горчица, масло, «Советское шампанское», «Столичная» и «Московская» водка, а кое?где и коньяк, который широкого распространения в стране не получил – во?первых, дорогой, во?вторых, по устойчивому представлению широких народных масс, «пахнет клопами» и вопреки столь же устойчивым представлениям в охлаждении не нуждался, к винегрету и селедке не подходил и даже специально нарезанным, посыпанным сахаром лимоном не закусывался.

Но в семье Веселовых с коньяком были на «ты», поэтому бутылка французского «Мартеля» в холодильнике не пряталась, а гордо стояла рядом с финским клюквенным ликером «Арктика» посередине большого овального стола, сервировка которого тоже значительно отличалась от среднестатистических столов Страны Советов. Здесь были и красная икра, и крабы, и итальянский сервелат, и испанский хамон, и консервированный угорь, не говоря о шпротах, сайре, печени трески и паштетах из утки… Накрывающие на стол Веселов с Балаганским глотали слюни, да и вальяжно развалившийся на диване Дыгай, хотя и смотрел с интересом «Кавказскую пленницу», одновременно наблюдал за товарищами и время от времени восклицал:

– Улет! Девчонки будут в отпаде! – Этим он, с одной стороны, подчеркивал собственную незаинтересованность невиданными деликатесами, с другой – ненавязчиво напоминал, что он не просто «сачкует», в то время как друзья «пашут», а пожинает заслуженные плоды основной работы: ведь именно он «склеил» представительниц прекрасного пола, которые призваны сделать эту ночь незабываемой в гораздо большей степени, чем какая?то «забугорная» жратва и выпивка…

– А точно придут они, твои девчонки? – недоверчиво спрашивал Сергей в очередной раз, как будто ожидал от Мишки каких?то особых, стопроцентных гарантий – чего?то вроде расписок, написанных кровью, хотя те, как известно, выдаются по совсем другому поводу и совершенно другому адресату.

Но у Мишки не было даже обыкновенных, чернильных расписок, да и стопроцентной уверенности, очевидно, тоже не было, поэтому он норовил «соскочить» со скользкой темы:

– Придут, придут, куда они денутся! Ты лучше скажи: предки раньше не заявятся?

– Нет, конечно! Они же на даче, с друзьями… Раньше второго не приедут…

– Класс! – Дыгай довольно потянулся.

Просторная трёхкомнатная квартира на Цветном бульваре произвела на него сильное впечатление: все свои семнадцать лет до поступления в академию он прожил с семьей из пяти человек в насыпном бараке в шахтерском поселке под Карагандой и даже не представлял, что существуют подобные жилища: со шкурой тигра в спальне, африканскими статуэтками из черного дерева, ассегаями зулусов и прочей экзотикой… А еще бар с красивыми импортными бутылками, шкаф с подписными изданиями, невиданный музыкальный центр. И вот такие хоромы находятся в его распоряжении! Ну, почти в его… Точнее, и в его тоже…

– А во сколько они придут? – теперь заинтересовался Георгий. – Ты хоть правильно объяснил, куда ехать?

Возможность отпраздновать Новый год вместе выпала у друзей впервые. Если не считать встречу своего первого Нового года в академии, когда они вместе оказались во внутреннем наряде за пререкание со старшиной курса – изрядным, надо сказать, долбо…бом.

– Как договорились, в двадцать два часа. – Мишка украдкой глянул на часы. – Ну, или в двадцать два тридцать. Адрес Серега сам написал, я его и отдал Маринке.

– А они хоть красивые?

– Да откуда я знаю! – возмутился Дыгай. – Маринка симпотная, сказала, и подружки не хуже…

– Ну, и где они? – поставил вопрос ребром Веселов. – Уже двадцать два сорок!

Но тут закуковал импортный звонок.

– Где, где! Вот!

Дыгай вскочил, суетливо вставил ноги в потертых носках в тапочки, накинул невзрачный серый пиджачок, глянул на себя в зеркало и скривился. Рукава длинноваты, белая рубашка застирана и приобрела желтоватый оттенок, да еще эти дурацкие тапочки!

– Надо было всем форму надеть… Парадную!

– Зачем? – удивился Веселов, неспешно поправляя галстук.

На нем был темно?синий финский двубортный костюм, который сидел как влитой, галстук в тон, кипенно?белая сорочка и ослепительно блестящие новые штиблеты… И Балаганский выглядел не хуже: купленные у спекулянтов джинсы, красивый пуловер, сквозь треугольный вырез которого виднелась отутюженная белая рубашка с расстегнутым воротом, и туфли догадался с собой взять.

Мишка вдруг почувствовал себя бедным родственником.

– Для единообразия! – рявкнул он. – Чтобы видно было, что мы ракетчики!

– Это и так видно! – Веселов покровительственно похлопал товарища по плечу. – Беги, открывай!

Через минуту в просторном холле уже слышались оживленные женские голоса, запахло снегом, терпкими духами и ожиданием чего?то необычного. Парни поняли, что обыденность закончилась и начинается праздник.

– Здравствуйте, мальчики! Извините за опоздание! Там такой мороз, метель, такси поймать не смогли… Я Инесса, – представилась высокая стройная брюнетка с длинными волосами.

Она была в темно?коричневой дубленке, розовой мохеровой шапочке и обмотанном вокруг шеи длинном мохеровом шарфе такого же цвета. На ногах – облегающие сапоги до колена на высоченных шпильках.

«Как она на них ходит? – подумал Балаганский. – И яркая какая – за версту видно! Небось, кавалеры прохода не дают…»

– А это Марина и Алла…

Раскрасневшиеся девушки отряхивали снег с головных уборов и одежды, оценивающе посматривали на встречающих молодых людей, с любопытством разглядывали висящие на стенах африканские маски, ритуальные фигурки из черного дерева, скрещенные копья папуасов и оскаленную голову самого настоящего ягуара.

– Ой, прям как в музее! – воскликнула Марина.

Круглолицая и курносая, явная уроженка сельской местности, она составляла подходящую пару для Дыгая, который, пытаясь быть галантным, неуклюже помогал ей освободиться от видавшего виды пальтеца.

– Ой, я же оливье принесла! – Марина протянула Мишке клеенчатую сумку?мешок. – Сама сделала! Думаю, ребята с этим не справятся, а без него какой Новый год? Ой, а у вас тапочки есть?

Две другие девушки ничего, кроме самих себя, не принесли, явно считая, что и этого вполне достаточно. Миловидная блондинка с прической каре по имени Алла царственным жестом сбросила короткую шубку на руки Веселову, сверху положила меховую шапку?ушанку мужского фасона, оставшись в обтягивающем гибкую фигуру черном брючном костюме. Брюки были заправлены в белые простеганные сапоги на «манной каше».

– А ты что, ездишь в Африку? – стрельнула она быстрыми глазками по маскам и копьям.

– Нет, это отцу подарили.

– У нас другая дичь, покрупнее, – важно сказал Дыгай, доставая из тумбочки тапочки для подруги. – Марина, пойдем на кухню, надо твой салат выложить в вазу.

Балаганский помогал раздеться Инессе, точнее, она благосклонно позволяла ему себе помогать. Георгию нравилась эта манера, наверное, потому, что девушка ему сразу же приглянулась. Создавалось впечатление, что он ее где?то видел. Но где? Под дубленкой на ней оказалось короткое зеленое платье с открытыми плечами и большим вырезом на спине, демонстрирующим гладкую белую кожу.

– Не замерзнешь в бальном платье? – спросил Георгий, преодолевая неловкость и удивляясь этому: он всегда свободно чувствовал себя с девушками.

– А разве есть такая опасность? – улыбнулась Инесса, продемонстрировав жемчужные зубки. – На балах гусары затанцовывали дам до седьмого пота!

– Ну, мы не гусары, – брякнул Веселов. – Мы ракетчики!

– И чувствую я, у ракетчиков на наш счет совсем другие планы, – усмехнулась блондинка.

– Дать вам тапочки? – смешался Сергей.

– Зачем? – вскинула брови Алла. – На балы разве ходят в тапочках? Мы взяли туфли!

Она присела на тумбочку и принялась снимать сапоги. Георгий и Сергей с интересом наблюдали.

– От ваших взглядов, гусары, у меня ножки дымятся! Вы не могли бы оставить нас ненадолго? Помогите вашему товарищу, он делает что?то важное на кухне…

– Конечно, как скажете, – кивнул Балаганский, и они покорно прошли на кухню.

Но Дыгай в помощи явно не нуждался: он взасос целовал Марину и страстно щупал ее за ягодицы. И хотя назвать это занятие неважным никто из молодых людей не решился бы, они не стали вмешиваться, давать советы или комментировать происходящее, а тихо ретировались.

Веселов прошел в гостиную, а Балаганский бесшумно прокрался к прихожей и встал у неплотно прикрытой двери.

– Ты посмотри, как не везет! – услышал он досадливое восклицание Инессы. – Я молнией колготки порвала! Что теперь делать?

– А запасных нет, что ли? – удивилась Алла.

– Нет. Откуда я знала, ведь в приличную компанию шли…

– Попроси иголку с ниткой и зашей!

– Еще чего! Пусть Маринка в зашитых колготках ходит, она простая, как веник! Я лучше их совсем сниму!

– Ну, ты даешь!

– А что делать…

Веселову стало неудобно, и он вернулся в гостиную. Маринка, как ни в чем не бывало, поставила на стол хрустальную салатницу со своей продукцией, Сергей и Мишка смотрели в окно, за которым густо падали большие мохнатые снежинки. Вид у них был задумчивый.

– Что загрустили, товарищи курсанты? – окликнул их Георгий.

– Да так, – нехотя ответил Веселов. – Новый год, новая жизнь… Кто знает, что она несет…

– Что?что… Офицерские погоны – вот что! – оживился Дыгай. – Как заявлюсь к себе в Углевое…

– Ты еще получи эти погоны, – огрызнулся Сергей.

– Получим! Мы без пяти минут офицеры…

– А вот и мы, – перебил его веселый голос Аллы. – Почему нас никто не встречает? Марина, хватит выполнять роль прислуги! Мы почетные гостьи! Пусть гусары стараются нам угодить!

– Дались ей эти гусары, – раздраженно буркнул Мишка. – Раскомандовалась тут…

Балаганский ничего этого не слышал – он как зачарованный рассматривал Инессу. Она надела зеленые, в тон платью, лодочки на шпильках, а между двумя зелеными цветами, контрастируя с ними, белели длинные ноги. Голые ноги! Летом это самое обычное зрелище, но сейчас, когда все девушки до неприличия отягощены одеждой, голые ноги оказывали возбуждающее воздействие. Георгий непроизвольно представил, как они продолжаются под зеленой тканью, как соединяются вместе, переходя в остальное голое тело… Инесса рассматривала его в упор, как будто читала мысли, и под этим пристальным взглядом он почувствовал, что краснеет.

– Давайте садиться, уже почти одиннадцать, надо Старый год проводить! – скомандовал Веселов.

Вспоминая занятия по этике и эстетике, курсанты отодвинули стулья, усаживая своих дам, принялись предлагать напитки и закуски. Вид стола привел девушек в восторг:

– Ой, я такого никогда не пила и не ела, – простодушно призналась Марина. – Я хочу всё попробовать!

– Я вижу, вы деловые ребята! – криво улыбнулась Алла. – Признайтесь, фарцовку крутите? Или чеки ломаете под «Березкой»?

Курсанты ничего не поняли.

– Это ты на каком языке? – спросил Дыгай.

– Shut up, a bough![7] – резко выкрикнула Инесса. Но тут же взяла себя в руки и с улыбкой пояснила: – У нее бывший парень в милиции работал, вот и нахватались словечек! Не обращайте внимания!

– Ой, при чем тут милиция и фарцовщики?! – воскликнула Марина. – Я же тебе говорила, тут все интеллигентно: у Сережи папа – профессор в дипломатической академии! И мама – врач в поликлинике МИДа!

– Зам. главного врача, – скромно поправил Сергей. Он уже привык к роли завидного жениха, которого пытаются загарпунить девушки на выданье. И эта роль ему даже нравилась.

Тем временем Дыгай наполнил бокалы и рюмки.

– За нашу встречу! – торжественно провозгласил он. – Хорошо, что я познакомился с Маринкой, а она привела своих очаровательных подруг!

Тонко прозвенел хрусталь. Марина пила ликер, Алла – коньяк, Инесса – сухое вино. Ребята налили себе коньяк. Застолье покатились по привычным рельсам. Второй тост подняли за присутствующих дам, причем курсанты пили «по?офицерски» – стоя и отставив локоть. Потом за Старый год, потом за родителей, за товарищей, за учителей… Балаганский и Веселов только пригубляли свои рюмки, зато Дыгай опрокидывал их до дна. Марина и Алла от него не отставали, причем Марина «пробовала» не только ликер, но и коньяк, и вино. Зато Инесса пила очень умеренно. Она грациозно поднимала бокал, деликатно пригубляла и аккуратно ставила на стол. Совершенно очарованный Георгий положил под столом ладонь на круглое гладкое колено, но она сняла нескромную руку, хотя и ответила крепким многозначительным пожатием.

– Девочки, кому бутерброд с красной икрой? – спрашивал Дыгай. – А кому с черной? – Он быстро изготавливал бутерброды, но чаще отправлял их себе в рот. – И крабы… Кушайте крабы, девочки! Мариночка, дай я тебе положу…

О своей подруге Мишка не забывал, о других девушках заботились Сергей с Георгием, которые под влиянием общей атмосферы тоже махнули по несколько рюмок коньяку и заметно повеселели. Поначалу немного скованная, компания разгорячилась и к полуночи почти достигла нужной кондиции.

Между тем минутная стрелка приближалась к двенадцати. На всех телеэкранах необъятной страны в этот момент было одно и то же изображение: диктор Центрального телевидения Игорь Кириллов зачитывал поздравление советскому народу от имени Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева.

Дыгай поспешно разливал шампанское. Поздравление подходило к концу. Курсанты встали и про себя загадывали желания в надежде, что в этом, судьбоносном году, они наверняка сбудутся. Девушки, как верные подруги, стояли рядом и, осознавая важность момента, не отвлекали будущих офицеров.

– С Новым годом, дорогие товарищи! – произнёс диктор.

Начали бить куранты, и миллионы граждан замерли с поднятыми бокалами «Советского шампанского», рюмками водки, а где?то и с кружками самогона или мутного флотского «шила», в ожидании двенадцатого удара, после которого начнется Новый год и новая жизнь, которая будет хоть в чем?то лучше прежней. Курсанты были частью народа и не составляли исключения.

– Три, четыре… – вслух считал удары Веселов. – Пять… Десять…

Зазвенел хрусталь с искрящимся шампанским…

– Одиннадцать… Двенадцать!

Три парня и три девушки выпили заветные бокалы.

– Ур?рр?ра! С Новым годом!

Мишка поцеловал Маринку в губы, глядя на них, поцеловались Сергей с Аллой. Георгий обнял Инессу за талию, она не возражала, но вместо губ подставила гладкую щеку. В бокале выпукло блестела последняя капля шампанского. «Нужно родителям позвонить, поздравить!» – подумал он.

Мишка увлекся поцелуями, и Маринка стала вырываться.

– Чего ты? Здесь все свои! – подбодрил её Дыгай. – А на свадьбе вообще перед толпой народа целоваться придётся!

– А с этого места поподробней! – оживилась Маринка. – Ты что, делаешь мне предложение? Смотри, сколько у нас свидетелей!

– Не спеши, это только репетиция, – сдал назад Мишка. – Предложение сделаем при родителях, со сватами, как положено…

– Технично съехал с темы, гусар! – прищурилась Алла. Она заметно опьянела. Как, впрочем, и все.

– Никуда я не съехал, – обиделся Дыгай. – Спешить некуда. Распределюсь, приеду в часть, осмотрюсь – какие условия. А потом уже можно сватов засылать!

– А я бы на твоем месте не откладывал! – смеялся Веселов.

– Это еще почему?

– Да потому, что распределят тебя в глухомань, кругом на тысячу километров тайга, и самая завидная невеста там – какая?нибудь лосиха… Прикормишь ее – и пользуй без всякой свадьбы, без сватов и лишних расходов! А Маринка, как ни крути, гораздо лучше лосихи!

– И оливье умеет готовить! – вставила Алла.

– Не нагнетай! – Мишка с пьяным упорством покачал пальцем. – Сейчас такой глухомани и нет!

– Еще как есть! – не сдавался Веселов. – Знаешь анекдот?

– Какой?

– Брежнев выступает на съезде партии: «Вот что пишут нам товарищи из Сибири: «Срочно пришлите два эшелона водки, зэпэтэ, народ протрезвел, зэпэтэ, спрашивает, куда девали царя?батюшку…»

Все расхохотались. Особенно веселились девчонки:

– Вот умора! – хохотала Алла. – Выходит, они революцию пробухали!

– Молодец, Сережа! – вторила подруге Инесса. – Расскажи еще!

– Еще? – Сергей польщенно задумался. – А?а, вот… Знаете, что такое бормотуха «Пять звездочек»?

– Такой не бывает, – сказала Марина. – Бормотухой называют низкосортное пойло, какую?нибудь брагу, или вино плохое… Какие тут могут быть звездочки?

– Нет, это наш дорогой Леонид Ильич! – расхохотался Веселов.

Георгий под столом ударил его ногой – мол, чего разболтался! Но товарищ не обратил на него внимания, только отодвинулся.

– А почему? – поинтересовалась Инесса.

– Потому, что у него пять звезд Героя и не говорит, а бормочет!

Снова все засмеялись. По телевизору шел «Голубой огонёк». Вероника Маврикиевна и Авдотья Никитична изображали гардеробщиц, принимающих верхнюю одежду у артистов балета. Но на них никто не смотрел.

– Давайте за Новый год выпьем! – предложил Балаганский. – Пусть принесет то, что мы от него ждем!

– Конечно, вам принесет! – саркастически хмыкнул Мишка. – С такими предками останетесь в Арбатском военном округе, будете служить где?нибудь в штабе с девяти до шести, а потом переоденетесь в гражданку – и иди куда захочешь… В пивбар, например, или в театр, или девчонок клеить… А мы, пролетарии, в шахты пойдем, под землю, сутки – двое, через день – на ремень! Так что пути у нас разойдутся…

– Дурак ты, Мишка! Мне родители сто раз говорили, чтобы я по дипломатической линии двинулся, там у них действительно всё схвачено! Сейчас бы получил распределение в посольство какой?нибудь цивилизованной страны и поехал себе спокойно… Я сам жизненный путь выбрал! – спокойно ответил Веселов. – И тоже пойду под землю – без этого опыта настоящим ракетчиком не станешь! И друг наш в шахту пойдет. Так, Георгий?

Балаганский ничего не сказал, только рукой махнул. Сергей встал с рюмкой и провозгласил:

– За ракетные войска! Мужчины пьют стоя, женщины – до дна!

Так и выпили.

– Ракетчики – особая профессия. – Дыгай оседлал своего любимого конька. – Вот я был на практике, сидел за боевым пультом, а мой напарник?майор отлучился в гальюн…

Георгий встал, вышел в прихожую, где стоял один из телефонов, набрал домашний номер.

– Привет, мам! С Новым годом! Что?то у тебя голос печальный…

– Да так, задумалась… Отца никогда дома нет – всё на службе да на службе… Теперь и тебя годами видеть не буду… А уже старость на носу…

– Ну, перестань! Праздник ведь! Надо о хорошем задумываться!

– Да я стараюсь, только не получается. Предчувствия какие?то…

– А папка где?

– Спать лег. У него ранним утром вылет. Я одна сижу перед телевизором – вот тебе и весь праздник!

– Ну, мам, это же служба! Поздравь его от меня. Приду, расцелую тебя в щечки! Не грусти! Пока!

Настроение у Георгия тоже слегка испортилось. Он вернулся в гостиную, сел на свое место, обнял Инессу за плечи, она не возражала, даже вроде прижалась навстречу. Настроение снова улучшилось.

– …и получается, всё от меня зависит, – разглагольствовал Мишка. – Вот она, красная кнопка! А вот мой палец! – Он со значением продемонстрировал толстый и кривоватый указательный палец. – Нажму – и всё: атомная война, миру конец!..

Сергей покатывался со смеху: Мишка мало того что врал – он плел несусветную чушь. Зато девчонки слушали, раскрыв рты.

– Хватит, Миха! – перебил товарища Георгий. – Все уже поняли: тебя надо любить и беречь! Давай выпьем за дружбу! Вот окончим академию, разъедемся по гарнизонам, и что, всё закончится? Нет, конечно! Давайте договоримся: съезжаться каждый год и встречаться в столице!

– Это тебе всё равно к родителям ездить, – покачал головой Дыгай. – А прикинь, как мне, например, из Амурской области за семь тысяч вёрст летать?!

– Да очень просто! Билет бесплатный, дни на дорогу прибавляются к отпуску… Что сложного?

– Не это главное! – воскликнул Дыгай. – Давай договоримся: кто первый по карьерной лестнице поднимется, тот и остальных к себе подтянет!

– За дружбу! – поднял бокал Веселов.

– Стоя! – сказал Дыгай.

– Стоя – за дам! – возразил Балаганский. – И за ракетные войска!

– И за дружбу тоже!

Все рассмеялись и выпили стоя за дружбу. Праздник входил в ту стадию, когда все веселятся и перебивают друг друга.

На экране пел Вахтанг Кикабидзе:

 

Невозможно прожить без печали,

Но хочу я, друзья, пожелать,

Чтобы в радости вы забывали,

Что недавно пришлось горевать…

 

– Выключите эту тягомотину, давайте, наконец, танцевать! – потребовала Алла.

– Давно пора! – поддержала Марина. Она раскраснелась и была неестественно оживленной.

– Желанье дам – закон для офицеров!

Сергей встал из?за стола, вырубил телевизор и включил недоступную для многих сверстников мечту – японский двухкассетник «Шарп». Из динамиков полилась модная песня диско?группы «Boney M».

Начались танцы – вторая часть празднества. Собственно, это был повод пообжиматься с девушками, разгорячиться и плавно перейти к тому, ради чего их и приглашали. Хотя никогда не знаешь, удастся третье отделение или нет. Могут просто продинамить: собраться и уйти, могут сослаться на «критические» дни, которые удивительным образом совпали у всех троих, могут… Хотя у Георгия грешных мыслей в голове не было: он прижимал к себе Инессу и находился на вершине счастья, большего ему не требовалось. Только чувствовать в руках гибкое тело, вдыхать пряный аромат рассыпавшихся по плечам волос…

– А ты свободно по?английски говоришь? – спросил он.

– В общем, да…

– А что ты сказала Алле?

– Чтоб чушь не молола. – В нежном голоске проскользнули злые нотки.

– Мне всё равно, что она мелет. Алла мне неинтересна…

– А кто интересен?

– А ты не догадываешься?

Одна мелодия сменяла другую, танцевали полчаса, сорок минут, час… Всем стало жарко, парни сняли пиджаки, Алла тоже последовала их примеру, оставшись в довольно откровенной полупрозрачной блузке. Партнеры прижимались друг к другу все плотнее, Мишка, не скрываясь, щупал Маринку за все места, она поощряющее смеялась. Шлепанье их тапочек, казалось, перекрывало музыку, привлекало внимание и вызывало смех остальных. Прелюдия затягивалась, но чтобы нарушить монотонность второго отделения и перейти к завершающей части, нужен был какой?то повод: событие, знак, чей?то пример… Затянувшееся действо нарушила Маринка: издав неопределенный звук, она вырвалась из мишкиных объятий и, прижимая ладонь ко рту, бросилась в сторону прихожей.

– Намешала ликер с шампанским и коньяком, – прокомментировал Веселов. И крикнул Мишке: – Иди, помоги девчонке!

Это происшествие и стало знаком: танцы сами собой прекратились, Веселов куда?то увел Аллу, Георгий растерянно стоял напротив Инессы и впервые не знал, что делать дальше.

– Мне показалось, что мы встречались, – сказал он распространенную банальность. – Я тебя где?то видел…

– Может быть, – отозвалась девушка. – А где?

– Вот не помню…

Она в упор рассматривала Георгия. Глаза у нее тоже были зелеными, в цвет платью и туфлям. Они таинственно мерцали.

Балаганский неловко кашлянул.

– Мне кажется, вы больше с Аллой дружите, а Марина так, сбоку припека…

– Ты наблюдательный, – кивнула Инесса. – Так и есть! Просто у нас сорвалась одна компания, а тут Машка со своим предложением: приличные ребята, курсанты… Ну, мы и рискнули…

– И не жалеете?

– Пока нет, – со значением улыбнулась Инесса. – Во всяком случае, я не жалею…

– Гм… Пойду посмотрю, как там они, – буркнул Балаганский и быстро вышел в прихожую.

Из санузла доносились характерные каркающие звуки: кого?то рвало. Приоткрыв дверь, он увидел, что Маринка двумя руками оперлась о ванну и извергает в нее роскошный ужин, а Мишка стоит сзади и совершает ритмичные движения… При первом беглом взгляде, Георгий подумал, что он делает ей искусственное дыхание, но как?то странно – не так, как их учили в курсе первой медицинской помощи: там надо нажимать на грудную клетку, а не на нижнюю часть туловища… К тому же у Мишки были спущены штаны, а юбка Маринки задрана на спину, так что со второго взгляда до Балаганского дошло, что на самом деле здесь происходит. Он тихо прикрыл дверь и вернулся в гостиную.

Верхний свет был потушен, горел только торшер. Инесса, подобрав ноги, сидела на диване, зеленые туфельки стояли рядом, точнее, стояла одна, а вторая лежала на боку. Георгий аккуратно поставил и вторую, робко присел на диван. Ногти на ногах у Инессы были накрашены ярким красным лаком, и это его удивило: все знакомые девушки делали педикюр только летом, когда пальцы на виду.

– Ну, что там? – спросила Инесса.

– Марине плохо, Мишка ей помогает. А где Сергей с Аллой?

– Наверное, легли спать. Поздно уже…

Неожиданно для себя Георгий погладил гладкие ступни.

– У тебя ноги холодные…

– Да, всегда. И руки тоже. Но ты можешь их согреть…

 

Проснулись все поздно, попарно выкупались в ванне, смывая друг с друга следы бурной ночи и попутно усугубляя ее последствия. Потом сели за стол. Есть никто не хотел, выпивать тоже. Ограничились кофе, да Мишка все?таки проглотил какой?то бутерброд. Балаганский и кофе не пил: он не сводил взгляда с Инессы. Девушка собрала длинные волосы в конский хвост, и вдруг он вспомнил, где ее видел.

– Мы действительно встречались, – наклонившись к маленькому розовому ушку, произнес он. – Летом позапрошлого года, в «Космосе»!

– Вот как? И ты до сих пор меня помнишь?

– Да… Ты курила такую тонкую сигарету и красиво выпускала дым кольцами…

– Удивительно! – Инесса обворожительно улыбнулась. – Даже такие детали запомнил? Кстати, я давно бросила курить.

Георгий часто представлял будущую службу: затерянная в лесах или степях ракетная часть, изнурительные, выматывающие нервы дежурства, давящая на плечи ответственность за судьбы мира… И сейчас он вдруг понял, что если в неуютной служебной квартире его будет ждать Инесса, то все остальное не будет иметь никакого значения!

– Выходи за меня замуж! – неожиданно для самого себя сказал он. – Сегодня пойдем к моим родителям, познакомимся. Нет, сегодня отец в полете… Завтра или послезавтра. И сразу после праздников подадим заявление!

– Ты серьезно? – засмеялась Инесса. – Такого у меня еще не было!

– О чем вы там шепчетесь? – ревниво спросила Алла.

– Секрет! – сказал Балаганский.

– Потом поговорим! – Инесса положила свою ладошку на его тяжелую руку. – В таких делах спешить нельзя.

Уже после полудня стали прощаться. Вначале ушли девушки, парни стали обмениваться впечатлениями.

– Я Мишке сказал: помоги девочке, а он ее… Хорош помощник! – смеялся Веселов, и Балаганский его поддерживал.

– Ладно, я просто раньше вас начал, – защищался Дыгай. – А вы что, по?другому помогали?

– Слушай, Мишка, а что между ними общего? – спросил Веселов. – Марина и эти девочки – разных полей ягоды!

– Не знаю, – пожал плечами Мишка. – Они одновременно в Иняз поступили и первое время вместе квартиру снимали, чтобы дешевле. А потом в общежитии место появилось, Маринка и переехала. А на Новый год девчонки в какую?то компанию намылились, но когда Маринка расписала, какие тут крутые парни, они и переиграли…

Балаганский покачал головой.

– Не совсем так. Та компания у них сорвалась, вот они к нам и пошли.

– Сорвалась? – удивился Дыгай. – Маринка говорила наоборот – им до последнего звонили и звали, а они отговаривались.

– Ладно, какая разница! – вмешался Веселов. – Главное, Новый год встретили отлично. А есть примета: как встретишь год, так его и проведешь!

Товарищи с ним согласились как по первому, так и по второму вопросу. Расходились все довольные праздником.

 

13 января 1982 года

Москва

На стене за столом секретаря комитета комсомола майора Беликова красовался вымпел «За высокие показатели в социалистическом соревновании». Сам майор в форменной рубашке с расстегнутым воротником и отстегнутым, висящим на заколке галстуком деловито перебирал какие?то бумаги, не обращая внимания на вошедшего Веселова. Каждую свою речь он начинал словами: «Мы, ракетчики…», хотя в войсках не служил, что объяснял внезапно севшим зрением, и после окончания академии сразу занял свое нынешнее кресло. Однако, сидя в нем, он дослужился до майора гораздо быстрее, чем в ракетной шахте.

То ли за напористость и прямолинейность, то ли за непропорционально крупную голову на хрупком туловище, Беликов получил прозвище Гвоздь. И действительно, с погонами, свисающими с плеч, он был похож на вбитый в кресло гвоздь больше, чем на ракетчика. Веселов невольно улыбнулся.

– Я смешно выгляжу? – проницательно спросил Беликов, поднимая голову.

– Никак нет!

– Чему тогда вы улыбаетесь, курсант?

– Да… нет, – растерялся Веселов. – Это я так, просто…

– Может быть, анекдот вспомнили? – ледяным тоном поинтересовался Беликов.

По спине Сергея пробежал неприятный холодок. Ещё минуту назад не ожидавший от вызова в комитет комсомола ничего плохого, теперь он буквально физически почувствовал исходящую от этого щуплого человечка угрозу.

– Не понимаю, товарищ майор!

– Вы, я вижу, вообще ничего не понимаете, товарищ курсант! Не понимаете, что говорите, что делаете… Как, в таком случае, можно вам доверить ядерный щит страны?!

Гвоздь кипел праведным гневом, лицо его раскраснелось, глаза метали молнии. Веселов решил, что лучше промолчать.

– Я жду объяснений, курсант! – повысил тон Беликов. – Расскажите уж и мне ваши любимые антисоветские анекдоты, которые рассказывали в присутствии гражданских лиц!

– Не было такого, – растерянно выдавил из себя Веселов.

– Ах, вот как?! Так и запишем: «Был неискренен, пытался ввести в заблуждение руководство…»

Майор надел очки и сделал пометки в лежащем перед ним ежедневнике. Потом перевернул лежавшие на углу стола листы желтоватой бумаги, развернул их веером и поднял, как выигрышную комбинацию карт.

– Смотри, курсант! Вот свидетельства студенток факультета иностранных языков Московского педагогического института Лисиной, Каргаполовой и Манякиной. Они утверждают, что при совместной встрече Нового года ты рассказывал политические анекдоты про Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Брежнева!

Веселов сделал два нетвердых шага вперёд и пристально вгляделся в объяснительные, написанные разным, но похожим между собой каллиграфическим почерком. Под двумя размашистые и под одной куцая подпись. Последняя наверняка принадлежит этой дуре Марине. В глазах поплыло… Если разыскали девчонок, значит, за него серьезно взялись! «Если выпрут из комсомола – автоматическое отчисление из академии, – подумал он. – Но кто же из верных друзей настучал? Жорка или Мишка?»

Главный комсомолец академии положил объяснения девушек обратно и снял очки. Злые языки говорили, что в них не диоптрические, а простые стекла.

– Свободен, курсант! Пока. Завтра в шестнадцать часов в актовом зале состоится общее собрание комсомольцев курса. Подумай, как будешь оправдываться перед товарищами! Хотя, что бы ты там ни придумал, вряд ли они захотят терпеть в своих рядах антисоветчика! Иди!

– Есть, – еле выдавил Веселов, развернулся через левое плечо и на негнущихся ногах вышел из кабинета.

В коридоре его ждали Балаганский и Дыгай.

– Ну, чего он хотел? – спросил Балаганский.

– Небось, теплое местечко на комсомольской работе предлагал? – усмехался Дыгай.

Сергей презрительно осмотрел обоих.

– Завтра из комсомола исключать будут.

– Да ты что?! За что?!

– За анекдоты политические, которые на Новый год вам рассказал, – сказал он и пошёл дальше, давая понять, что разговаривать им не о чем.

– Не понял! – сказал Дыгай.

– Что ты не понял?! – Балаганский схватил его за грудки. – Зачем Жорку сдал? Что он тебе сделал? Ну, посмеивался немного, так без зла, шутейно…

– Ты что, офуел?! – отработанным движением Дыгай сбил захват. – С чего ты на меня бочку катишь?! Может, сам и настучал, а теперь стрелки переводишь?

Челюсть у него была открыта, и Георгий с трудом сдержал руку. Просто повернулся и пошел прочь. Дыгай смотрел вслед и крутил пальцем у виска. На лице его было написано искреннее недоумение.

В вестибюле уже висело объявление: «14 января в 16 часов состоится комсомольское собрание курса. Повестка дня: персональное дело комсомольца Веселова».

 

Из кабинета Беликова Веселов направился прямиком в общую библиотеку.

– Здравствуйте, Евгения Ивановна!

Молодая миловидная женщина за стойкой встретила его приветливо:

– Здравствуй, Сережа! Как сессия?

– Спасибо, нормально. Два экзамена сдал и зачет.

– Ну, а к нам зачем? У тебя же спецдисциплины.

– Евгения Ивановна, можно позвонить домой по городскому?

– Только недолго, ты же знаешь – не положено.

– Спасибо, я быстро.

Веселов поднял трубку. Она казалась тяжелее, чем обычно. И диск проворачивался с трудом.

– Алло, – почти сразу ответил знакомый голос.

– Здравствуй, пап!

– Здравствуй, Сережа! Что?то случилось?

– Меня из комсомола собираются исключить.

– За что?

– За анекдоты политические.

– Сколько раз предупреждал! – убитым голосом произнес отец. – Это дело серьезное… Ты понимаешь, что этим и нас с матерью подставляешь?

– Пап, не время сейчас! Завтра собрание. Ты можешь что?то сделать?

Отец долго молчал. Очень долго.

– Попробую, – наконец неуверенно сказал он. – С матерью посоветуемся, подумаем, на кого можно выйти. Только это совершенно другая сфера. Говорили тебе – иди по нашей линии…

– Спасибо, папа! – Сергей положил трубку.

Неужели из?за такой ерунды ему сломают жизнь? Молодому человеку в это не верилось. Может, потому, что он не хотел верить, а может, оттого, что не знал жизни. «Ничего, может, и обойдется», – подумал он.

 

* * *

 

Не обошлось.

Общее собрание курса прошло быстро. Беликов огласил повестку дня, довёл присутствующим содержание проступка Веселова, предоставил ему слово. Сергей сильно волновался, болела голова, в висках гулко пульсировала кровь, и он даже не помнил, что говорил. Впрочем, его слова, похоже, никого и не интересовали. Как по сценарию, выступили один за другим пять активистов с выступлениями, будто написанными под копирку: «Возмущены… Не имеет оправданий… Недостоин высокого имени комсомольца и звания офицера… Исключить из комсомола и просить руководство академии об отчислении…»

Открытое голосование… Лес рук. Единогласно!

Накануне Балаганский тоже позвонил своему отцу – описал ситуацию и спросил совета – как себя вести.

– Чем подтверждается? – сразу спросил подполковник, отслуживший двадцать два года и знающий армию как свои пять пальцев.

– Они девчонок опросили, с которыми мы Новый год встречали. Как их нашли – ума не приложу!

Балаганский?старший хмыкнул.

– Ты думаешь, это ваш комсомолец свидетельниц устанавливал и объяснения брал? Его руками твой куратор водит…

– Какой куратор? – спросил Георгий, но тут же понял, что отец имеет в виду Ивлева. – Так мне что делать? Мы с Сергеем столько дружили. Я хочу его поддержать…

– Не вздумай! Плетью обуха не перешибешь! Сценарий уже написан и вопрос предрешен! Ты ему ничем не поможешь, только себе навредишь! Голосуй, как все!

Георгий и проголосовал. Опустил голову и поднял руку. Опускал ли голову Дыгай, он не видел. Но, судя по результатам голосования, руку тоже поднял исправно.

Торжественно, словно приговор, Беликов огласил решение: «За поведение, компрометирующее высокое звание комсомольца, исключить курсанта Веселова из рядов ВЛКСМ».

Из актового зала бывшие друзья выходили по отдельности. Вокруг Веселова сразу образовалась пустота отчуждения. Все знали, что судьба его предрешена.

На следующий день Балаганский, улучив удобный момент, проскользнул в кабинет Ивлева.

– А, Георгий! – холодно встретил его особист. – Ты знаешь, я подвожу итоги нашему сотрудничеству и вижу, что ты не оказал мне никакой помощи! Даже про политические анекдоты, которые рассказывали в твоем присутствии, ты не счел необходимым доложить!

– А зачем, если вам всё Дыгай исправно докладывает? – хмуро сказал Балаганский.

Брови капитана удивленно поднялись почти до середины лба.

– Подожди, при чем здесь Дыгай?

– Да при том, что он тоже у вас на связи. Только не брезгует доносить на товарищей.

– Откуда ты это взял? – заинтересовался Ивлев.

Поведение его было совершенно естественным, что Сергея не удивило: такая работа, без артистизма – никуда!

– Я же не полный дурак! Смотрю, вижу, анализирую… Как бы вы без него про девчонок узнали?

Ивлев нахмурился.

– Ты что, мой начальник? Я получил по голове за слабую оперативную осведомленность, а ты еще пришел мне вопросы задавать?! Это я тебя должен спрашивать: почему ты не выполнил свой долг?!

– Дыгай его выполнил за обоих! И Веселова отчислили! Что еще от меня требуется?

– Опять ты про своего Дыгая! Я же сказал: он не имеет никакого отношения к моей работе!

Георгий молчал. Ясно, что особист никогда не расшифрует своего агента.

– Не веришь! – хмыкнул капитан. – Ну, дело твое. С чем пожаловал?

– Да просто было интересно спросить: почему у меня не взяли объяснение? Все?таки лишний свидетель!

– Да потому, что я берегу тебя, как своего человека! – Ивлев встал, обошел стол, зачем?то выглянул в окно, потом подошел к Георгию и похлопал его по плечу.

Тот отстранился. Пожалуй, капитан больше походил на Мюллера. Только не такой грузный.

– Ты знаешь, что Беликов хотел заставить вас с Дыгаем выступить на собрании в роли главных обвинителей? И заставил бы, можешь быть уверен!

– Почему же не заставил?

– Я помешал, вот почему! Сказал, что это примитив – выставлять двух друзей против третьего: осуждать должны широкие курсантские массы! И он со мной согласился!

Ивлев вернулся на свое место, тихо, по инерции, буркнув на ходу:

– Куда бы он делся…

– Так вы сами подтверждаете, что отмазывали и меня и Дыгая! – Георгий думал, что он поймал капитана за язык.

Но тот только покачал головой.

– Если бы я «отмазывал», как ты говоришь, только тебя, то это могло вызвать подозрения, – спокойно пояснил он. – Почему из двух друзей Веселова я хлопочу о Балаганском? И сам знаешь, к какому выводу придут все, кто об этом задумается… Так или нет?

– Так, – глядя в сторону, сказал Балаганский. И без всякого перехода спросил: – Можно чем?нибудь помочь Веселову?

Особист развел руками.

– Если бы он попался в самоволке, или на пьянке, даже на драке… Но, согласись, было бы странно, если бы особый отдел попытался заступиться за антисоветчика! Ты меня понимаешь?

– Я все понимаю, – Балаганский кивнул. – Разрешите идти?

– Иди, – кивнул Ивлев. – Вижу, что я тебя не убедил. Но я сказал всю правду. И ты можешь оценить, что я хорошо к тебе отношусь. Потому что ты хороший парень и мне симпатичен…

«Скорей потому, что мой отец возит главкома», – подумал Георгий. Четко повернувшись, Балаганский вышел из кабинета. Он не поверил ни одному слову капитана Ивлева.

А через несколько дней курсант Веселов был отчислен из академии.

С Дыгаем Георгий не разговаривал. Несколько раз он звонил Инессе, но та бросала трубку. Примета про хорошо встреченный Новый год на этот раз не сбылась.

 

17 июля 1982 года

Москва

Лейтенантский строй. Кроме как на выпуске, такого не увидишь. От однообразия начинает двоиться в глазах. Одинаковые золотые погоны, одинаковые чёрные галстуки на белых рубашках, белые перчатки, новенькие, необмятые кителя цвета морской волны, желтые пояса с золотыми пряжками… Вчерашние курсанты еще не привыкли к парадной офицерской форме, но чувствовали себя в ней очень комфортно. А родители и родственники выпускников, толпящиеся вдоль плаца, с радостью и умилением рассматривали своих повзрослевших сыновей.

Солнце играет на маленьких звездочках так же, как и на генеральских и полковничьих звездах стоящих на трибуне начальников различных уровней – от полковников начальников факультетов, начальника академии генерал?майора Фёдорова до главкома ракетных войск генерал?полковника Толстунова. Правда, у начальников еще сверкали иконостасы орденов и медалей, а у выпускников только новенькие ромбовидные значки о высшем образовании. Но медали – дело наживное. Зато лейтенанты еще не успели обзавестись полковничьими животами и складками жира на боках. Впрочем, и молодость – преимущество преходящее.

Те, кого самый грозный враг не заставит встать на колени, сейчас, преклонив правое колено на асфальт плаца, склонили непокрытые головы. Фуражки лежат у каждого на левой руке перед грудью. Прощание со знаменем академии – священный ритуал. Чеканя шаг, вдоль присевшего строя знаменосцы проносят боевое знамя…

– Курс, встать! – командует в микрофон генерал?майор Федоров – Равня?яя?яйсь… Смирно!

Прощальное прохождение. Оркестр взрывается «Прощанием славянки». Лейтенант Балаганский благодаря своему росту – в первой шеренге крайним справа. По нему равняется вся «коробка» роты, нужно следить боковым зрением, чтобы не отклониться с линии ни влево, ни вправо. И еще он видит родителей – стоят в первом ряду, отец улыбается, мама вытирает глаза платочком.

– Смирно! Равнение на… право! – командует ротный при приближении к трибуне.

Строевой шаг становится ещё чётче, удары ног сливаются в один, как будто великан в сапогах огромного размера бьет строевой шаг по асфальту. Полковники и генералы застыли на трибуне с поднесёнными к козырькам напряженными ладонями. Звуки «Славянки» вынимают душу. Последнее прохождение по плацу альма?матер…

– Счёт! – командует ротный.

– Иии… – тянут десятки голосов, – раз!

Начищенные до блеска пятаки, зажатые до этого в руках, взлетают вверх, словно салют русскому воинству: «Служим не за деньги!» Золотым дождём монеты со звоном падают на плац, под ноги сзади идущих. Раскатываются по плацу… Так и лейтенанты – разлетятся кто куда: в Оренбург, Омск, Иркутск, а оттуда в такую глушь, в такой затерянный гарнизон, что и на карте не отыщешь среди моря тайги. Потому что стратегические ракеты далеко запрятаны от глаз людских…

Строй расходится. Лейтенанты прощаются с офицерами, обнимаются с родственниками. Малышня – братья, сестры, племянники рыщут по плацу, собирая монеты. Выпускники фотографируются на память – с родителями, невестами, преподавателями… И Георгий включился в этот процесс. Щелк! Щелк! С одной стороны Петр Семенович в парадной форме подполковника авиации, с другой – Мария Ивановна в старомодном черном платье с белым кружевным воротничком.

– Иди к нам, Жорка! – машет рукой Дыгай.

Они с Сизовым, Иващуком и тремя яркими девицами делали снимок за снимком. Но Балаганский идет в другую сторону – туда, где стоит Веселов в гражданском костюме. Это не его праздник. Правда, отец обошел все инстанции и даже написал министру. И дело вроде бы сдвинулось с мертвой точки: обещали восстановить через год. Вроде бы… Сколько было случаев: обещали, обещали, а ничего не делали…

Балаганский подошел к нему, обнял. Ответного порыва не последовало.

– Поздравляю, Георгий! – несколько отчужденно сказал Сергей. – Я подумал и понял, что это не ты на меня стуканул. Ты меня, наоборот, – удерживал, ногой под столом пинал… Это Мишка, сволочь!

– Пойдем с нами на банкет! – искренне предложил Балаганский. – В шесть, кафе «Виктория».

Товарищ покачал головой.

– Нет. Помнишь, как Остап Бендер сказал: «Мы чужие на этом празднике жизни»? Я его сейчас прекрасно понимаю…

Кто?то взял Георгия под руку. Он обернулся – отец.

– Быстро пойдем, Виктор Дмитриевич зовет!

– Зачем? Ты что, говорил с ним обо мне?

– Нет, сам удивляюсь. Подошел офицер, сказал – главком зовет с сыном вместе.

Они пошли к трибуне. Здесь было много офицеров: стояли кучками, оживленно разговаривали, смеялись. Георгий встретился взглядом с обособленно стоящим майором Ивлевым: недавно тот получил повышение и стал начальником особого отдела. Вчера он вызвал свежеиспеченного лейтенанта, поздравил с окончанием учебы, поблагодарил за сотрудничество. Балаганский думал, что это прощание, но неожиданно услышал:

– Твое личное дело по нашей линии я отправил в часть. Как прибудешь, с тобой мой коллега встретится. Может, тебе какая?нибудь помощь понадобится…

Приподнятое настроение моментально улетучилось. На какое?то мгновение Георгия охватил ужас: «Они теперь от меня не отстанут!»

– Так это что, навсегда? – спросил он.

– Ну, что ты помрачнел? – рассмеялся особист. – Вот станешь с нашей помощью генералом, тогда, конечно, с учета снимут. Или когда на пенсию выйдешь.

Сейчас Ивлев безразлично отвернулся, как будто они вообще не были знакомы.

Зато их с отцом беспрепятственно пропустили на трибуну, где генерал Федоров увлеченно рассказывал что?то главнокомандующему и какому?то солидному седовласому мужчине в гражданской одежде.

– А вот мой личный пилот, Петр Семенович, ас из асов! – улыбнувшись, Толстунов шагнул навстречу, пожал руку отцу, потом Сергею. – А про тебя отец много рассказывал. И что характерно: никогда за тебя не просил: ни в Москве оставить, ни теплую должность подобрать!

Генерал?полковник обернулся к начальнику академии.

– А у тебя пятеро незаменимых – в столице без них не обойтись!

Федоров смущенно кашлянул.

– Так просят со всех сторон, Виктор Дмитриевич! Иногда отказать неудобно.

– Неудобно на потолке спать – одеяло падает! – буркнул генерал?полковник.

А гражданский назидательно сказал:

– Вот тут и надо проявлять партийную принципиальность!

Толстунов похлопал Балаганского?младшего по плечу.

– Может, у тебя есть просьбы, пожелания?

Конечно, проще сказать: «Никак нет!» и быть благосклонно отпущенным самым большим начальником в ракетных войсках. Но Георгия будто кипятком обдало.

– Товарищ генерал?полковник, есть просьба!

Федоров даже глаза выпучил: формальный вопрос, неужели непонятно! Куда он лезет, этот юнец?! Какие могут быть просьбы к главкому на трибуне после выпуска? И седовласый удивился. И отец. Даже сам Толстунов не ожидал такого ответа, улыбка исчезла, лицо стало строгим.

– Слушаю, товарищ лейтенант!

– Моего товарища курсанта Веселова отчислили из академии за глупый анекдот. А он отличный парень, учился хорошо и служить хотел. Разберитесь с этим, пожалуйста!

Федоров и штатский переглянулись с таким видом, будто молодой лейтенант громко испортил воздух.

– Не глупый, а антисоветский анекдот! – побагровев, отрезал Федоров.

– Хорошо учиться – мало! Ракетчику партия доверяет ядерный меч, поэтому он должен быть идеологически выдержанным! – сказал штатский, и Георгий понял, что это какой?то партийный начальник.

Главком повернулся к начальнику академии и резко сказал:

– Лейтенант не за себя просит, не теплое местечко в Москве выбивает! О товарище беспокоится! Завтра же доложите мне дело этого Веселова!

– Есть, товарищ главком! – принял строевую стойку Федоров.

– Я разберусь, товарищ лейтенант! – сказал командующий. – Обязательно разберусь. Счастливой службы!

– Ну, ты даешь, – сказал отец, когда они спустились с трибуны.

– Осуждаешь?

Вместо ответа Петр Семенович крепко обнял его за плечи.

Дорогу им загородил плотный подполковник – бывший начальник курса Харитонов.

– Балаганский, напоминаю: праздничный банкет состоится в кафе «Виктория», приглашаются родители, родственники, жены и лица к ним приравненные!

– Помню, помню, Иван Петрович! – радостно отозвался Георгий. У него будто гора с плеч свалилась.

 

Глава 4

Военная хитрость

 

19 октября 1982 года

Москва, Кремль

В коридорах Кремля генеральные конструкторы Усов и Головлев чувствовали себя неуютно. Даже Звезды Героев и медали лауреатов Ленинских премий (у Усова таких было две) не помогали сохранить обычную уверенность создателям мощнейшей ракеты в мире и системы, обеспечивающей ответный удар в случае успешной ядерной атаки противника. Конструкторские бюро, чертежи и формулы, научные споры, пыль испытательных полигонов и спёртость бетонных бункеров были для них более привычны. Но министр обороны приказал присутствовать – мало ли какие вопросы могут возникнуть: технические, военные, всякие… И на любой вопрос Хозяин должен был получить исчерпывающий и компетентный ответ.

Технари шли за мощнейшими военно?политическими фигурами – министром обороны маршалом Уваровым и командующим РВСН генерал?полковником Толстуновым. Это были пожилые люди – министру исполнилось семьдесят четыре года, главкому – шестьдесят восемь. Уварову путь по длинным коридорам давался с трудом, шел он медленно, с одышкой. Перед глазами Головлева торчала из мундира морщинистая шея маршала, и он отчетливо слышал его тяжелое дыхание. Толстунов был на голову выше каждого из них, держался он вполне бодро, но сдерживал шаг, чтобы не опережать министра, поэтому двигался какими?то скачками. При каждом шаге военачальники издавали звон: на их мундирах было куда больше государственных наград, чем на тщательно отглаженных гражданских пиджаках конструкторов.

«Мы за ними – как пехота за танками», – подумал Головлев. Но это было явным преувеличением. Каждому предстояло отвечать за себя. Дело военных руководителей – принимать решения и отдавать команды, а выполняют их исполнители, с них и спрос за все про все…

Усов уже бывал в Кремле неоднократно, а Головлев только однажды, когда получал награды: без широкой публики, по секретному указу, в другом корпусе, и мало что запомнил. Сейчас, шагая по красным ковровым дорожкам, он незаметно осматривался – любопытство брало верх. Строгие коридоры, мраморные лестницы, красные дорожки, прижатые к ступенькам бронзовыми прутьями, потолки с лепниной, стандартные занавески на окнах – все это напоминало дворцовый стиль. Но не старинного дворца, ставшего музеем, а действующего центра власти.

Головлев не раз видел необузданную мощь взлетающих ракет, представлял скрытую мощь ракетного щита – единой системы из сотен радаров, центров оповещения, разбросанных в безлюдных местностях ракетных дивизий, подземных командных пунктов и пусковых установок. Но все это не шло ни в какое сравнение с той мощью, которая чувствовалась здесь, за высоченной стеной из красного кирпича, в главном корпусе Кремля. Потому что тут концентрировалась абсолютная власть, которая управляет и ядерным щитом, и ядерным мечом. По ее приказу взлетают ракеты и барражируют стратегические бомбардировщики, готовятся к взлету перехватчики, бесшумно крадутся в океанских глубинах стратегические ракетные крейсеры, по ее приказу бьется пульс неуничтожимой «Мертвой руки».

На площадках охрана в отутюженных мундирах – парные посты: офицер внутренних войск МВД в фуражке с красным околышем и офицер КГБ с васильковым. «Чтобы не сговорились», – понимает Головлев.

Визитеры то и дело предъявляют партийные билеты и пропуска с красной полосой. Маршальские и генеральские погоны не производят на капитанов и майоров ни малейшего впечатления, но поскольку их сопровождает личный помощник Генерального, они ограничиваются беглым, но внимательным просмотром документов.

Вот, наконец, высокая и широкая двустворчатая полированная дверь в центр этого острова власти. Помощник Генерального заводит визитеров в просторную приемную, отделанную дубовыми панелями. Посетителей нет: только начальник личной охраны, полковник?адъютант, да референт. Адъютант докладывает по внутренней связи, и они через такие же громоздкие полированные двери, гуськом, по одному, заходят в ярко освещенный холодным февральским солнцем просторный кабинет.

За большим, обтянутым зеленым сукном столом сидит Генеральный секретарь ЦК КПСС, председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев. Он стар, болен, у него суровое, в морщинах лицо, хотя все говорят, что человек он добрый и незлобивый. Он внимательно рассматривает вошедших из?под густых кустистых бровей, а в руках вертит какой?то металлический предмет. Рядом, тяжело опершись двумя руками на стол, стоит начальник аппарата товарищ Черненко. По какой?то непостижимой закономерности партийной высшей власти он тоже стар и болен и сейчас, наверное, ждет не дождется, когда можно будет сесть в глубокое кожаное кресло и передохнуть. Но он правая рука Генерального секретаря, тот ему полностью доверяет, и без одобрения начальника аппарата ракетчики вряд ли попали бы на сегодняшний прием. Так что надо вначале довести дело до конца, а уже потом отдыхать.

Товарищ Черненко тоже смотрит на визитеров. С ним Уваров уже договорился в принципе, теперь этой договоренности следует придать официальную форму. Точнее, просто получить санкцию Хозяина.

– Здравствуйте, Леонид Ильич! – первым здоровается министр обороны.

– Здравия желаю, товарищ главнокомандующий! – рявкает командующий РВСН, так что звенят его многочисленные медали.

– Ну, ты, потише, – слабым голосом осаживает его хозяин кабинета, пытаясь открыть непонятный предмет. – Там, у себя орать будешь!

Конструкторы здороваются по?граждански, обычными голосами.

– Ну, вот и молодцы, – одобряет Генеральный и раздраженно отбрасывает предмет в сторону.

Это портсигар, только необычный – кустарного вида, тусклый, с синеватым отливом. Похоже, из оружейного металла.

Черненко подсовывает ему блокнот, где, очевидно, расписано – кто к нему пришел и по какому делу, показывает пальцем нужную строчку.

– А, Усов! – оживляется Генсек. – Так я тебя помню!

Владимир Федорович скромно потупился. Он явно польщен, что среди сотен высших партийных и государственных руководителей, военачальников, дипломатов, академиков и членов?корреспондентов, иностранных послов, артистов и писателей Генеральный секретарь выделяет создателя «Сатаны».

– Ты помнишь, Константин? – обратился Генсек к начальнику своего аппарата. Голос у него заметно окреп. – На него как?то жаловаться пришли всякие академики… Усов, говорят, пьет! – Он провел рукой перед посетителями, то ли приглашая их вспомнить происходившее, то ли просто послушать. – Не просто выпивает рюмку?другую, а пьянствует, бутылку коньяка за обедом приканчивает! – Генсек театрально повысил голос.

Маршал Уваров и генерал?полковник Толстунов изобразили живейшее внимание. Усов, который действительно любил выпить, покрылся красными пятнами. Оказывается, его известность на высшем уровне власти обусловлена совсем не конструкторскими способностями…

– И помнишь, Костя, что я им сказал?

Черненко закивал, хотя без особой уверенности.

– А я им сказал: если генеральный конструктор пьет и у него ракеты не летают – нам такой конструктор не нужен! И если не пьет, а ракеты не летают, – такой тоже не нужен! А у товарища Усова все летает, так какая нам разница – пьет он или не пьет? Товарищ Усов нам нужен!

Генсек весело рассмеялся. Черненко с Уваровым тоже засмеялись, хотя и не так искренне. Усов вымученно улыбался. Зато Толстунов захохотал во весь голос, от души. И на этот раз замечания не получил. А Головлев поймал на себе недовольный взгляд Генерального секретаря и понял, что допустил промашку: не оценил его мудрости. Надо было спасать положение. Он тоже хохотнул и сказал:

– Вы, Леонид Ильич, прямо как Соломон!

Смех мгновенно смолк. Лица у всех приняли холодно?отстраненное выражение, а министр и главком даже отступили в сторону, увеличивая дистанцию, будто рядом с ними каким?то чудом оказался грязный, завшивленный бомж, возможно, зараженный СПИДом.

– Какой такой Соломон?! – вскинул брови Генеральный секретарь и, заглянув для верности в блокнот, повернулся к своему начальнику аппарата.

– Константин, что это за Соломон? Израильский посол, что ли?

– Израиль на сегодня не записывался, – нейтрально ответил Черненко и бросил на Головлева недовольный взгляд.

– Это легендарный мудрый царь, Леонид Ильич! – поспешно принялся исправлять ситуацию Головлев. – Когда не могли решить какую?то проблему, шли к нему, а он сразу решал!

– А?а, мудрец, – смягчился Генеральный. – Ну, я этого твоего Соломона за пояс заткну! Потому что я не просто царь – я руководитель партии и государства! Правда, Константин?

– Конечно, Леонид Ильич!

– А вот сейчас испытаем, какой ты мудрец… Открой мне эту штуку! – Генсек толкнул свой необычный портсигар так, что он скользнул через сукно и оказался на противоположном конце стола.

Головлев осторожно взял увесистый прямоугольник, покрутил в руках. Полированный металл отражал солнечные лучи, отбрасывая яркие зайчики по кабинету. Плотно подогнанные половинки не позволяли даже волос воткнуть между ними. И никаких защелок, потайных кнопок – ничего. Он показал странный портсигар своим спутникам, но те, вместо того чтобы помочь делом или советом, спрятали руки за спину и отодвинулись еще дальше. Пожав плечами, Головлев осторожно положил портсигар обратно на стол.

– Не получается, товарищ Генеральный секретарь!

Генеральный недовольно выпятил нижнюю губу.

– Врачи разрешают не чаще одной сигареты в час. Вот он и открывается раз в час. Такие же умники, как ты, придумали! А ты открыть не сумел! Как же ты изобретаешь? Костя, что он изобрел?

Палец Черненко ткнул в блокнот.

– А?а?а, «Периметр»! – кивает Генсек. – Тогда молодец! Здорово мы «Мертвой рукой» американцев за горло прихватили! А то они окружили нас своими «Минитменами» и думали, что самые умные…

Наступила пауза.

– А зачем вы пришли? – спросил Генсек. – Костя, какой у них вопрос?

Очевидно, он уже устал: прием затянулся.

– Да мы же договор подписали, – начал объяснять Черненко. – Ну, этот, ОСВ?2…

– Подписали, – кивнул Леонид Ильич. – Я с Картером и подписал. Он мужик неплохой, понимающий, хотя и капиталист. Зачем нам столько ракет?

– А «Периметр» подпадает под сокращение, – продолжил Черненко. – Вот они и пришли посоветоваться…

– Ну и пусть советуются! Чего они тогда молчат? Говори, Михал Федорович!

Министр обороны переступил с ноги на ногу.

– Очень хорошая система, Леонид Ильич, такой в мире нет! Наши советские конструкторы ее придумали! Жалко ее резать да взрывать! Тем более, недавно развернули, люди уверенность почувствовали…

– Конечно, жалко: такую работу и – псу под хвост! – подхватил Толстунов.

Брежнев недовольно засопел.

– Так что вы предлагаете? Не выполнять договор? Это же не так просто: все под международным контролем…

Маршал откашлялся.

– Мы тут подумали, посоветовались, и предложение есть вот какое: всю систему уничтожить, как положено, а одну ракету тайно оставить на боевом дежурстве… По документам все будет правильно, комар носа не подточит… А одна «Р 36М» будет стоять в запасе – на всякий случай. Вдруг они нас обманут да первыми накроют?! Тут и получат!

– Вот вы что придумали… А что она одна сделает?

– Да разрубит Америку на две части, – вмешался главком РВСН. – Есть у них Панамский канал – он метров восемьдесят шириной. А то будет километровый пролив! Только плавать по нему будет некому!

– Гм… Ну… А конструкторы как считают? Получится такая комбинация под международным контролем?

Усов обычно отвечал первым, как старший и более опытный. Но сейчас он промолчал, явно пропуская младшего коллегу вперед.

– Получится, Леонид Ильич! – сказал Головлев.

И Усов кивнул, вроде поддержал.

– А ты, Константин, что скажешь? – продолжал сомневаться Генеральный секретарь.

– Михаил Федорович со мной советовался. Думаю, он прав. Мало ли что американцы задумают… Пусть у нас эта ракета как засадный полк в этой, как ее, битве.

– Гм… Так что, будем выносить вопрос на Политбюро?

Маршал Уваров едва заметно покачал головой.

Черненко доверительно нагнулся к заросшему волосами уху Генерального.

– Вопрос уж больно деликатный. Никаких официальных решений тут быть не может. Наш разговор в секрете должен остаться…

В кабинете повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь сопением хозяина. Черненко, различающий оттенки этого сопения, мог определить в нем оттенки недовольства. Остальные присутствующие, похоже, перестали дышать вовсе. Чувствовалось, что дело идет к провалу. Все знали, как это бывает – раздраженный взмах руки и окрик: «Куда вы меня втягиваете?! Забудьте всю эту ерунду!»

Но тут проиграла короткая мелодия и портсигар раскрылся. Генсек, потянувшись, схватил его, вынул сигарету, сунул в рот, прикурил от настольной зажигалки, жадно затянулся… Потом расслабленно выпустил дым кольцами и сказал:

– Ладно, работайте! Только чтобы действительно комар носа…

Генсек замолчал – он устал. Черненко сделал нетерпеливый жест рукой – будто крошки со стола смахивал.

– Всё, свободны!

Визитеры облегчённо выдохнули, развернулись и направились к двери.

Обратный путь по длинным коридорам показался Головлеву значительно короче. У здания Сената их ждали машины: министра обороны – «членовоз» «ЗИЛ?114», прозванный так потому, что на нем возили только членов ЦК КПСС, главнокомандующего РВСН – транспорт попроще – «Чайка», а конструкторов – обычная черная «Волга» на двоих, которая казалась совсем невзрачной на фоне автомобилей для высшего руководства.

– Спасибо, товарищи ученые! – маршал Уваров демократично пожал руки Усову и Головлеву, а Толстунова придержал за рукав.

Тот понял и тоже попрощался с конструкторами. Те погрузились в «Волгу», и она, нарушая субординацию, объехала «ЗИЛ?114» и «Чайку», направляясь к Спасским воротам. Военные остались наедине.

– Ну, я свое дело сделал, вопрос решен на высшем политическом уровне, – негромко сказал министр. – Дальше твоя работа. Задача ясна?

Он сунул Толстунову сухую, узловатую, откровенно старческую руку и сел в предупредительно открытую адъютантом дверь своего «ЗИЛа».

– Так точно, товарищ министр! – отрапортовал главком в сухую, согбенную спину.

«Чайка» еще ехала по территории Кремля, когда Толстунов поднял трубку радиотелефона и соединился с дежурным офицером своей приемной.

– Сагаловича завтра с утра ко мне! – не здороваясь, приказал он и тут же отключился.

 

* * *

 

Что такое «с утра», подполковник Сагалович не знал: каждый день он прибывал на службу без четверти восемь, и при этом слово «утро» никогда не фигурировало: это считалось вполне естественным. Поэтому сегодня он ехал к семи. Еще толком не рассвело, на улицах царил полумрак, немногочисленные машины шли с включенными фарами. В метро было свободно, он сел и просмотрел свежие «Правду» и «Известия», которые ежедневно покупал в киоске возле дома и изучал от корки до корки.

В глаза бросилось сообщение ТАСС на первой странице: «Советские вооруженные силы приступили к сокращению стратегических вооружений в соответствии с Договором ОСВ?2. В Москву прибыли иностранные наблюдатели для контроля за исполнением положений Договора. Советские военные, в свою очередь, отправились в США…»

Да?а… Все это хорошо и здорово, но сколько частей сократится, сколько офицеров отправятся на пенсию, никто не думает. Руководство обещает смягчить снижение штатной численности, но это все равно что подложить матрац человеку, вынужденному прыгать с четвертого этажа… Правда, его самого сокращения не коснутся, но сколько ребят пострадают, сколько товарищей останутся без работы.

С такими тяжелыми мыслями Сагалович вышел из метро и быстро пошел по улице. Ему было тридцать пять. Высокий, крупного телосложения, с большими ступнями и ладонями, каждый шаг – в метр. И голова у него была, крупной, с жесткими вьющимися волосами, так что форменная фуражка с трудом держалась на своем месте. Он легко прошел четыре квартала и оказался у высокого забора с железными зелеными воротами, на которых краснели звезды.

Предъявив удостоверение и пропуск высшей степени доступа, подполковник Сагалович прошел через КПП на территорию Главного штаба РВСН. По широкой аллее он направился к старинному зданию из красного кирпича, которое давно требовало ремонта. Если когда?нибудь деньги на ремонт найдутся, то старания дореволюционных архитекторов, конечно, не сохранят и фасад утратит свою оригинальность и неповторимость.

Он пришел рано, двор был пуст, только двое солдат?срочников с мётлами в руках, заметив офицера, прервали неторопливую беседу и начали старательно мести аллею, вздымая клубы пыли. Хотя работающие военнослужащие могут не приветствовать старшего по званию, при приближении подполковника они приняли строевую стойку и синхронно отдали честь, держа упертые рукоятками в асфальт метлы левыми руками, как несуразно длинные ружья. Сагалович только рукой махнул – мол, вольно, работайте дальше!

Дежурный по штабу курил на пороге, при виде порученца главкома он приветливо улыбнулся и козырнул.

– Здравия желаю, товарищ подполковник!

Сагалович ответил майору воинским приветствием и протянул руку. Они обменялись рукопожатиями.

– Доброе утро! Виктор Дмитриевич на месте?

– Да, минут сорок, как прибыл. Я ему сводку на стол положил.

– А что в сводке?

– В Афгане, на перевале Саланг, вчера много наших погибло. Засада.

– Ты посмотри! – Сагалович покачал головой. – Видно, там не очень гладко все идет.

– Да уж это точно…

Сагалович вошел в здание, размышляя, как печальные события из сводки могут повлиять на настроение главкома, связан ли ранний вызов с этими событиями и каких вводных задач можно сейчас ждать. Подходя к приёмной главнокомандующего, он решил, что сводка и ранний вызов не связаны. Не потому, что Толстунов только сейчас ознакомился с документом: он вращался в высших сферах и о разгромной засаде мог узнать еще вчера. Но подразделений РВСН в Афгане нет, а следовательно, их это напрямую не касалось, по крайней мере, по служебной линии. Значит, срочный вызов связан с чем?то другим.

Секретаря в приёмной ещё нет, но отсутствие печати на дубовой двери подтверждает слова дежурного, что главком уже в кабинете. Вообще?то порученец пользовался правом входить к начальнику без доклада, но сейчас замешкался: утро, может, шеф переодевается – из «гражданки» в форму или наоборот. С минуту подумав, он подошёл к селектору.

– Подполковник Сагалович! – доложил он, исполнив функцию отсутствующего секретаря. – Разрешите войти?

– Входи!

По голосу шефа порученец безошибочно определил: не в духе или чем?то озабочен. А кому приходится решать заботы шефа? Порученцу… Вздохнув, подполковник переступил порог кабинета.

Виктор Дмитриевич Толстунов в расстегнутом кителе сидел за старинным, обтянутым зеленым сукном столом и что?то писал. Это само по себе было необычно: главком обычно накладывал резолюции, редактировал подготовленные подчиненными бумаги, изредка надиктовывал указания и распоряжения… Чтобы шестидесятивосьмилетний генерал?полковник лично готовил документ – такого Сагалович не припоминал…

– Здравия желаю, товарищ генерал?полковник! – Он обозначил стойку «смирно».

– Садись, бери ручку, подписывай, – не отрываясь от бумаги, главком указал рукой на стул у приставного столика.

Такой встречи порученец тоже не мог припомнить. Стараясь не выказывать удивления, он сел. На столике лежал типографский бланк, в который от руки почерком главкома была вписана его фамилия. Порученец быстро пробежал текст: «Я, подполковник Сагалович Вадим Ильич, обязуюсь не разглашать данные, связанные с проектом «Подснежник», о возможной уголовной ответственности предупрежден…» Он поставил подпись и дату. Удивление усилилось. За свою службу он уже дал все возможные подписки и получил все возможные допуски, а о проекте «Подснежник», входя в число самых осведомленных людей в штабе, он вообще ничего не слышал! Что все это может значить?!

Генерал?полковник закончил писать, тоже расписался, снял очки с толстыми стеклами и внимательно посмотрел на Сагаловича. Несмотря на то что в кабинете уже стало светло, настольная лампа была включена. Она тоже была старинной, из пятидесятых годов – с зеленым стеклянным абажуром. От этого морщинистое лицо и руки Толстунова казались зелеными, как у мертвеца.

– Вопросы есть?

– Так точно! – Сагалович вскочил. – Что за операция «Подснежник»?

– Садись, Вадим Ильич, – благодушно махнул рукой Главком. – Все равно на ногах не удержишься. Вот, ознакомься!

Он протянул порученцу исписанный лист с размашистой подписью внизу, Сагалович, уже готовый ко всему, взял его и принялся читать непривычно большой текст, написанный рукой генерал?полковника.

 

Совершенно секретно.

Экземпляр единственный.

Приказ б/н

г. Москва. 20 октября 1982 г.

В связи с принятым политическим решением и в целях сохранения боеспособности системы «Периметр» приказываю:

1. Сохранить одну единицу командной стратегической ракеты «Р 36М» в автономном режиме боевого дежурства, имитировав ее уничтожение.
2. Для выполнения п.1 создать специальную инженерную группу из лучших инженерных специалистов РВСН, проходящих службу в различных частях и, желательно, незнакомых друг с другом.
3. Выполнение настоящего приказа, формирование и руководство специальной инженерной группой возложить на подполковника Сагаловича В.И.
4. Операции по выполнению п. 1 присвоить кодовое наименование «Подснежник». После выполнения операции всех участников откомандировать к новым местам службы с повышением.
5. Подполковнику Сагаловичу В.И. обеспечить в строгой тайне содержание операции «Подснежник» и фамилии участвующих в ней военнослужащих.

Главнокомандующий РВСН

генерал?полковник Толстунов В.Д.

 

Сагалович прочел приказ несколько раз. Сама должность офицера по особым поручениям главкома подразумевает доступ к информации, которая порой неизвестна командирам полков и дивизий. Но в этот раз речь идет о задании исключительной важности. Такого у него еще не было!

Когда он, наконец, оторвался от документа, то встретил внимательный взгляд начальника.

– Что скажешь?

– Приказ понятен, товарищ генерал?полковник! – Порученец вновь вскочил: по многолетней привычке он не мог разговаривать с начальником сидя. – Готов к выполнению!

– Вот и хорошо, Вадим Ильич! Твоя аккуратность и педантичность известны всем. Недаром тебя за глаза зовут Железный Вадик. Слышал небось? Мол, все по инструкции делает, ни шагу – ни вправо, ни влево…

– Это преувеличение, товарищ генерал! – отозвался порученец. Прозвище это он слышал и считал его глупым.

– Да нет, ты действительно такой. Поэтому это дело я могу доверить только тебе. Уж больно оно деликатное…

 

 

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально

 

[1] КП – командный пункт.

 

[2] РВСН – ракетные войска стратегического назначения.

 

[3] Шахтная пусковая установка.

 

[4] Межконтинентальная баллистическая ракета.

 

[5] ЗАС – засекречивающая аппаратура связи.

 

[6] «Сапоги» – презрительное название моряками, в чью форму входят ботинки, представителей сухопутных родов войск.

 

[7] Прикуси язык, сука! (англ.).