Мария Юрьевна Чепурина

Не идеальная девчонка

 

Только для девчонок

 

 

Пролог

(который можно не читать, если вы знакомы с повестями «Алгебра любви» и «Свидание по ошибке»)

 

…Костя взял мою сумку, и мы двинулись навстречу моему будущему.

Хотя стоп! Вы, наверно, не помните, кто такой Костя? Да и меня подзабыли? А может, мы и вовсе не знакомы?

Зовут меня Лена, фамилия – Кузнецова. Сегодня первый день моей учёбы в десятом классе и одновременно в новом лицее – престижной и знаменитой на весь город «Семёрке». Костя учится тут с первого класса. Он – мой друг… Не в этом смысле! Не такой, про которого пишут «ВКонтакте»: «есть друг». И не френд из Интернета, добавляемый лишь для комментов и лайков. Костя – мой друг в самом старом, изначальном значении этого слова. Он мне вроде брата.

Впрочем, не буду скрывать: знакомы мы меньше года, и поначалу я мечтала о романе с ним. Но не потому, что была влюблена. Скорей из подражания. Даже, можно сказать, из стадного чувства.

Думаете, это невозможно? Не тут‑то было! Вот как это всё происходило.

В прошлом учебном году, когда я была ученицей 9 «Г» класса своей районной сто сорок второй школы, все наши девчонки словно помешались на Константине. Сначала одна, а за ней и все остальные влюбились в этого парня из соседнего лицея. Влюбиться в него, конечно, легко: спортивная фигура, чёрные волосы, белая кожа, голубые глаза… В общем, вся женская часть нашего класса начала сходить с ума по этому принцу, даже ни разу не пообщавшись с ним и лишь любуясь им издалека после уроков. Но взаимностью он так и не ответил. Ни одной. Дело в том, что Костя был и остаётся умным парнем, для которого важна не только внешность, но и возможность поговорить с девушкой. Не о шмотках, разумеется, а о физике, математике, астрономии – обо всяких таких вещах, которыми Костя интересуется первым делом. Ну, а в нашей сто сорок второй школе науки, мягко говоря, не в почёте. Ходят туда, чтобы хулиганить, а не учиться. Те же, кто всё‑таки пытаются среди общего шума и гама вникать в содержание хотя бы некоторых учебников, чувствуют себя белыми воронами. Одной из таких как раз я и была.

Дело в том, что внешность у меня достаточно заурядная, имя тоже, и ни наглостью, ни какими‑то выдающимися талантами я не отличаюсь. Единственное, что всегда получалось у меня лучше других, – это решать задачки по математике. Но с такой способностью, сами понимаете, большого авторитета в нашей школе не сыщешь, да и на внимание парней не стоит рассчитывать. В общем, жила я себе одинокой, задумчивой серой мышкой, пока однажды не выиграла окружную олимпиаду по математике. Тут‑то и оказалось, что мне придётся поехать на всероссийскую в Пятигорск. И не просто поехать, а с Костей! Выяснилось, что в нашем городе он и я были единственными девятиклассниками, достойными участия в этом соревновании.

Поездка оказалась замечательной. Пятигорск – красивый город, а недельное пребывание вдали от мамы, бабушки, учителей и одноклассниц сделало меня – сама не знаю, почему! – чуть‑чуть свободнее, смелее и увереннее. Можно даже сказать, что именно в этом путешествии я впервые почувствовала себя девушкой, а не затюканным существом неопределённого пола. Правда, моя глупая попытка сделать Костю своим парнем провалилась: я наконец поняла, что не влюблена в него, а лишь хочу завладеть «ценным призом», получить то, чего многие желают. Зато после Пятигорска Костя стал для меня тем, кем и остаётся до сих пор – ближайшим другом.

Впрочем, одноклассницам моим понять всё это было не дано. Они нафантазировали, будто бы я – девушка Соболевского, сами поверили в эту фантазию и зауважали меня больше, чем Лариску – звезду класса. Глядя на девчонок, подтянулись и мальчишки: решили, что во мне на самом деле что‑то есть, и начали заигрывать, звать на танцы… Правда, вскоре миф развеялся. Всё встало на свои места, «царица» нашего класса вернула трон, а я опять оказалась никому не нужной. Но вся эта странная история не прошла бесследно. Один мальчик в нашем классе всё‑таки успел в меня влюбиться – Никита Рыбкин. Правда, он был таким скромным, что о его любви я узнала случайно и, как ни странно, благодаря бесплатной газете. В тот же миг передо мной открылся новый мир: мир взрослой жизни, где за мной будут ухаживать, целовать и дарить цветы. Я растаяла. Никита, которого я до сих пор не замечала, неожиданно стал красивым, добрым, милым, трогательным, нежным. Вскоре мы стали парой.

Это было мое первое лето любви, первое лето свободы: от одиночества, от неуверенности в себе, от дурацких страхов, от одноклассников, от самой себя – той прежней, незаметной, нелюбимой и не любящей даже саму себя… Но ещё оно оказалось и летом первых предательства и разочарования.

Тут надо заметить, что практически одновременно с Никитой в моей жизни появился ещё один близкий человек – Яна Ларченко, Костина девушка. Как‑то раз весной она пришла в «Семёрку» узнать правила приёма в десятый класс и встретила там Соболевского. Яну взяли. Меня, кстати, тоже: сидеть дальше в школе, где ничему не учили, не было смысла, а экзамены в лицей оказались не такими уж страшными. В общем, теперь получалось, что дальше мы будем учиться втроём в одном классе. Яна мне понравилась, мы быстро подружились. Но вслед за дружбой так же быстро пришли проблемы. Буквально за несколько дней моя жизнь стала похожа на страшный сон.

Яна неожиданно начала вести себя так, будто мы с ней враги. Потом ко мне спиной один за другим стали поворачиваться другие люди, включая Никиту. Через некоторое время я узнала, что науськивает их против меня всё та же Яна. Но почему? Пока я билась над разгадкой этой тайны, в моей жизни неожиданно появился ещё один молодой человек – Дима Абакумов. Познакомились мы на свидании, которое предназначалось для меня, но на котором я не должна была появиться…

Всего за месяц мир мой совершенно перевернулся. Главное, я поняла, что Никита мне не подходит. Ещё совсем недавно я собиралась быть ему верной до конца жизни, но быстро осознала, что просто‑напросто польстилась на первое в своей жизни мужское внимание! Мне нравился не столько сам Никита, сколько мысль о том, что у меня теперь есть парень. А вот Дима… Поначалу я старательно отбивалась от его ухаживаний, но со временем поняла, что он превосходит Рыбкина во всём: спортивнее, решительнее, красивее, смелее… Да и взрослее, в конце концов. Вскоре Никита сдался и сам отказался от меня. Так что теперь у меня новый парень, который мне нравится так, как никто ещё прежде!

Что же касается Яны, то мы с ней так и остались врагами. Со временем я выяснила, что Ларченко взъелась на меня из‑за того, что ей нравился Дима, а ещё потому, что считала, будто я рассказала Соболевскому о ее измене. Когда с Абакумовым у Ларченко не вышло, она нашла себе нового кавалера. В общем, Косте, который почти все каникулы провёл в деревне у бабушки, Яна разбила сердце. Да ещё и со мной чуть не поссорила. Сначала Соболевский злился на меня за то, что не рассказала ему об измене Яны, потом из‑за того, что рассказала… Но сегодня, первого сентября, он всё‑таки понял, что был не прав. Пришёл, чтобы проводить меня в лицей, который был родным для него и в котором мне только лишь предстояло освоиться.

…Итак, Костя взял мою сумку, и мы вместе пошли на учёбу. Он – добрый, заботливый, но явно печальный. И я – взволнованная, но довольная жизнью и полная самых радужных надежд.

 

Глава 1

Первое сентября

 

– А ещё, – сказала директриса, – у нас с этого года важное нововведение…

Директриса была средних лет, с выбеленными волосами и взглядом, в котором читалось презрение к окружающим. Она стояла на сцене актового зала, набитого старшеклассниками. Одни – старички – откровенно скучали или показывали друг другу фото с дорогих курортов на экранах новых планшетов, другие – новенькие – восторженно и немного испуганно оглядывались по сторонам. Я была одной из этих, последних. Впрочем, страха, в отличие от многих своих будущих одноклассников, не испытывала: рядом со мной сидел Костя – знающий, надёжный, почти родной.

– Школьная форма, – закончила директриса.

По залу пронёсся разочарованный гул.

– Да‑да! У наших лицеистов будет форма! Между прочим, эта форма была специально разработана для «Семёрки», она уникальна! Теперь учеников лучшей школы в городе будет видно издалека. И вообще, я считаю, давно надо было так сделать! В серьёзном учебном заведении должна быть форма. Это только во всяких помойках наподобие сто сорок второй дети ходят в чём попало. Вот у них и в головах ничего нет!

Не сказать, чтоб я любила свою бывшую школу. Откровенно говоря, я была просто счастлива, что в неё больше не придётся идти. И всё‑таки слово «помойка» меня неприятно задело.

– У вас тут что, так принято: поливать грязью другие школы? – шепнула я Соболевскому.

– Бывает иногда, – ответил тот. – Но ты не парься, не бери в голову. Просто сто сорок вторая рядом, вот её и используют… ну… в качестве примера… образца… ну это самое… обычной…

– Это как «Тайд» и «обычный порошок», который ничего не отстирывает?

– Ну да, типа того… Не обижайся!

Но мне было уже не до обиды. Из дальнейшей речи директорисы я узнала, что форму придётся купить. Состояла она из юбки, жилета, жакета, а к ним, разумеется, требовалась и белая блузка, да не одна, а чтобы на смену… Записывая, где это хозяйство продаётся и до какого срока придётся приобрести, я пыталась прикинуть, в какую же сумму нам всё это обойдётся. Наша семья была не из тех, где ходят на шопинг, чтобы развеять скуку: мы с мамой и бабушкой считали каждую копейку. Так что обучение в лицее начиналось не самым приятным образом.

Послушав ещё немного о том, что нам выпало очень большое счастье учиться в этом лицее, что мы – «будущее страны», «надежда отчизны» и «лучшая молодёжь», что бегать по коридорам на переменах категорически запрещается, а за тем, чтобы мы не писали на партах, будут следить видеокамеры, я, наконец, смогла выйти из зала. Дальше нас ожидал классный час. Направляемая Костей, я вошла в кабинет физики и наконец смогла лицезреть коллектив своих будущих одноклассников.

Пока не начался урок, Костя постарался кратко рассказать мне о новом 10 «А». Он знал их всех, кроме пяти или шести новичков: перед десятым классом в «Семёрке» всегда был большой дополнительный набор. Всего нас оказалось тридцать учеников. Не в пример моему бывшему классу, в 10 «А» подавляющее большинство составляли мальчишки – около двадцати человек (Соболевский перечислил их имена, которые я, разумеется, сразу же перепутала и забыла). В целом, все ученики как ученики, и я не взялась бы судить их по первому впечатлению. Разве что одеты по‑деловому: в моём старом классе обычно царили яркие цвета и спортивный стиль, а здесь каждый второй по своей воле носил галстук или жакет. Но всё‑таки была группа людей, которые заметно отличались от остальных. Их одежда ультрамодная, с иголочки, а выражение лица как бы говорит: «Да плевал я на вашу учёбу! Видали, что мне папа купил? Он ещё не то купить сумеет». Несколько девчонок очень походили на наших Лариску и Светку, только были значительно дороже «упакованы». Я даже удивилась поначалу: разве есть такие тут? Ведь «Семёрка» – это школа, где действительно учат, а не куда гоняют шпану из‑под палки!

– Престижное учебное заведение, что поделаешь, – вздохнул Костя. – Есть у нас процент субъектов, не учащихся, а так… За родительские денежки засунутых в «Семёрку».

Личность одной из новых одноклассниц Костя обошёл молчанием. Я тоже тактично не стала о ней говорить. Тем временем сама эта одноклассница не переставала следить за нами пристальным и, как мне даже показалось, злым взглядом. Это была не кто иная, как Яна Ларченко.

Мою новую классную звали Любовь Андреевна. От большинства учительниц «сто сорок второй» она отличалась тем, что держалась спокойно, интеллигентно, говорила с нами вежливо, на «вы» и ни разу не повысила голос. Впрочем, повышать его особой нужды и не было. 10 «А» оказался значительно дисциплинированнее моего прежнего 9 «Г». Впрочем, на нескольких учеников, которые залезли в «ВКонтакте» со своих планшетов тотчас же после звонка, я бы на месте классной всё же прикрикнула. Впрочем, на доброте учительницы все приятные сюрпризы были закончены. После потока общих слов о том, что десятый класс для нас очень важен, что это последний год, когда мы ещё можем себе позволить побыть детьми, что старички должны обеспечить наилучший приём новичкам и что «страна на нас уповает», Любовь Андреевна продиктовала список учебников для покупки.

– Это что ещё за новости? – возмущённо, хотя и тихо спросила я. – Нам учебники всегда в библиотеке выдавали.

– Нам тоже выдают, – ответил Костя. – Но это всё не то. Там знания устаревшие. И они на низкий уровень рассчитаны. Так что обычные школьные учебники для лицея не подходят. Учителя сами выбирают, по каким книгам мы будем учиться.

Да уж… Не было печали, как говорится… Я попыталась представить, как отреагирует мама на новость о неожиданных тратах. Потом перечитала учебники и попробовала прикинуть, в какие деньги нам всё это обойдётся. Химия, физика, алгебра, геометрия, экономика, ОБЖ, русский, литература, история…

– Хорошо хоть по биологии нету, – сказала я.

– Ты что, по биологии библиотечные учебники вообще ни на что не годятся! – ответил Костя. – Это же самая быстроразвивающаяся наука! А они лет пятьдесят назад написаны… для тупых. Так что книгу по биологии мы все купили ещё в седьмом классе. Тебе тоже придётся. Она в трёх томах…

– В трёх томах! – с ужасом повторила я.

– И продаётся только в центральном книжном.

 

После классного часа некоторые из моих одноклассников предприняли попытки познакомиться. Сначала ко мне подошла девочка по имени Лиза Куницына. У неё было идеально гладкое белое личико, ярко‑голубые глаза (очевидно, цветные линзы), невероятно длинные и блестящие чёрные волосы (очень похожие на нарощенные), профессиональный маникюр и с иголочки одежда, новая. Лиза тоже была новенькой. Выяснив моё имя и фамилию, она первым делом спросила, является ли Костя моим бойфрендом.

– Просто друг, – сказала я.

– Симпатичный, – призналась Куницына. – А есть у него девушка?

– Сейчас нет.

– А кто его родители?

Этот вопрос меня несколько удивил. Хотя… что тут такого? Если девушке нравится парень, то почему бы ей не интересоваться его родителями?

– Мама вроде врач, – сказала я. – А папа на пенсии.

– А… – протянула Лиза. Судя по всему, её интерес к Соболевскому сразу же испарился. – Говорят, в этом классе есть сын депутата гордумы. А ещё сын менеджера крупной госкорпорации. Ты их не знаешь? Они симпатичные? Есть у них девушки?

Я не знала. И о том, что влюбляться или не влюбляться в парней можно исходя из положения их родителей, я не знала тоже. Ну, до сих пор.

Вскоре подошла другая девочка – загорелая, чёрные волосы тоже явно искусственного происхождения и странный спортивный костюм, разрисованный под хохлому.

– Правду говорят, что ты из сто сорок второй? – спросила она.

Звучало это как: «Ты что, с того света?»

– Да, – кратко ответила я.

– Трудно тебе будет здесь учиться, – с важным видом заметила она. – Знаешь, что такое тригометрия?

Я хотела ответить, что вообще‑то участвовала во всероссийской олимпиаде по математике, но сдержалась. Отчасти природные скромность и неуверенность удержали, отчасти разум: нарываться на конфликты в самый первый день учёбы в новом классе было глупо. Только одно слово всё‑таки вылетело из моего рта:

– Тригонометрия.

– Не умничай! – скривилась собеседница. – Думаешь, я дура, что ли, какая? У меня по геометрии четыре!

Чуть позже я спросила у Соболевского, кто эта девочка, которая считает четвёрку поводом для гордости и при этом не знает, как называется один из самых известных разделов математики. Оказалось, что её зовут Мелания. Оказывается, среди крутых время от времени появляется мода на русскость, выражающаяся, в частности, в том, что детей называют крестьянскими именами.

– Только не называй её Маланьей, – предупредил Костя. – Обижается сильно. Зови её Мел. Или Мелани.

– А у неё правда четвёрка по геометрии? – спросила я о том, что интересовало меня намного сильнее, чем предпочтения девочки, которую про себя уже решено было называть Малашкой. – Разве можно знать науку, не зная при этом её названия?

– Просто папка у неё какой‑то начальник, – признался Костя. – Директриса решила, что с ним выгодно дружить… вот и поставили.

Вот, стало быть, как оно в лицеях бывает! Ну и ну…

– У нас такого не было.

– У нас тоже нет… почти, – ответил Костя.

 

Стоило мне переступить порог дома, как бабушка устроила скандал:

– Что за девка выросла гулящая! Совсем стыд потеряла! Сегодня один, завтра другой, послезавтра третий! Сколько у тебя их? Говори!

– Ба, да ты о чём вообще?

– Ты бабку за дуру не держи! – не унималась старушка. – Я слежу! Всё вижу! И люди всё видят! Думаешь, женится кто на тебе после этого?!

Не без труда мне удалось выяснить, что бабушка видела, как Костя встретил меня у подъезда и проводил до школы. Объяснять что‑либо было бесполезно. Я закрылась в своей комнате: эта тактика превращалась уже в привычку. Бабушка немного пошумела, успокоилась. Потом вернулась мама: день был субботний, она не работала и ходила к кому‑то в гости. Бабушка рассказала маме про то, какая я мерзкая, а потом принялась расспрашивать о том, что та увидела в гостях: какой у хозяев диван, телевизор, компьютер, хорош ли ремонт, сколько стоит имущество. Вскоре разговор о чужих деньгах совершенно поглотил старшее поколение, и о моём якобы непристойном поведении было забыто.

Стенки в доме были тонкие, и всё, что говорили мама с бабушкой, я слышала, хотя и не хотела. Внезапно меня охватило отчаяние. Я вдруг поняла, что люди, находящиеся в соседней комнате, – совершенно чужие. У меня с ними нет ничего общего, кроме кровного родства, общей жилплощади… ну, и материальной зависимости. Последнее угнетало особенно. Ведь люди, от которых я зависела, не понимали, просто не в состоянии были понять принципиально важных вещей! Того, что мы с Никитой не могли больше быть вместе. Того, что я люблю Диму и верна ему. Того, что с Костей мы самые настоящие друзья. Того, что обсуждать чужие вещи, чужие деньги – это ужасно глупо, убого, скучно и… и… вообще… не могу даже слов подобрать.

Хотя, в общем‑то, чему тут удивляться? Чем дольше я живу, тем больше замечаю, сколько вокруг тупости. И ещё всё больше понимаю, какую роль в жизни играют деньги. Основную. Кроме денег, в человеческой жизни, по сути дела, вообще ничего нет. По крайней мере, в жизни большинства. Тех, кто живёт по нормам и правилам, кто стремится быть «не хуже других». Люди за деньги устраивают детей в хорошие школы, за деньги покупают им оценки, за деньги суют в институты, потом на работу… И тогда эти дети тоже начинают зарабатывать деньги и делать то же самое со своми детьми. Люди вкалывают с утра до ночи, чтобы покупать вещи и красоваться перед другими. А те, другие, в свою очередь, стараются купить другие вещи, ещё лучше. Тогда первые, чтобы не ударить в грязь лицом, лезут из кожи вон, чтобы купить новые вещи, ещё более модные и дорогие, хотя, может, и вовсе не нужные. Замкнутый круг, одним словом.

А я в этом круге что делаю? Тоже бегу? А зачем? Купить такой же шкаф, как у соседей? Быть не хуже, чем Малашка и Куницына? Для этого я поступила в лицей? Для этого родилась? В этом смысл моей жизни?

И если не в этом, тогда в чём?

Ох, ну и дела… С таким нетерпением я ждала этого первого сентября, предвкушала… А в результате одно расстройство.

 

Глава 2

Моё прозрение

 

Через неделю мы с Димой собрались в кино. Встретиться договорились возле его дома. В самый последний момент, когда я уже добралась до места, Дима позвонил и сообщил, что встали трамваи, так что он опоздает. Я собиралась подождать во дворе, но парень велел мне не мёрзнуть, не заниматься глупостями, а отправляться в его квартиру.

Дома оказалась только Дина, Димина сестра. Я всё ещё никак не могла привыкнуть к её неформальному виду – красные волосы, пирсинг в подбородке и в губе, костюм из чёрной кожи с кружевами. Этот стиль отчасти пугал меня, но отчасти и привлекал. Вид у Дины был такой, словно она знает что‑то такое, что мне недоступно.

– О, – сказала Дина, – замечательно! Ты кстати. Я тут туплю одна. Заходи, будем вместе тупить.

Я ожидала, что Дина предложит мне чаю, как это бывает обычно, когда появляются гости, но Дина сказала, что чай – это мещанство и гонять его с утра до вечера способны лишь тупые обыватели. Поэтому мы просто забрались на диван с ногами и стали смотреть какой‑то японский мультик, сюжет которого я никак не могла понять.

– Ну, как там в новой школе? Не жалеешь, что ушла из своей бывшей? – спросила Дина.

Я вздохнула. На второй вопрос можно было не задумывась ответить «нет», а вот с первым выходило сложнее. В лицее мне и нравилось, и нет. Каждый день я пыталась разобраться в своих чувствах по поводу этого учебного заведения и новых одноклассников, но никак не могла. А ещё мне ужасно хотелось поделиться с кем‑нибудь своими переживаниями, пусть даже ещё не разложенными по полочкам и не вполне чётко облечёнными в слова. В общем, несмотря на то, что нас с Диной нельзя было назвать подругами, я решила выговориться.

– Знаешь, я ни капли ни жалею насчёт ухода. Перейти в более сильную школу было необходимо, и я очень рада, что смогла поступить в лицей. Но вот сам он… Как сказать… С одной стороны, там учёба серьёзнее, лучше. А с другой… понимаешь… там люди такие… ну, как бы сказать…

– Очень много понтов, да?

– Ну, вроде того. Почти все чем‑то чванятся: кто знаниями, кто оценками, кто деньгами своих родителей. От учителей только и слышно: мол, здесь вам не там, у нас школа такая‑сякая элитная, не чета дворовым всяким, мы кандидаты наук, мы сами учебники пишем, у нас премии, награды, то и сё, а кто не справляется, пускай валят в сто сорок вторую – там им самое место.

– Прямо так и говорят?

– Ну, общий смысл такой. И люди странные. В классе куча нервных, дёрганых, замученных. Они, оказывается, всё лето с репетиторами занимались, даже не отдохнули. А есть ребята, как роботы: каждый шаг у них по плану, а план на двадцать лет вперёд. И очень многие помешаны на оценках. Знаешь, в старой школе большинству было плевать на свои оценки – у половины класса тройки по всем предметам стояли. Это плохо, конечно. И вредно. Но здесь оказалось, что тоже не сахар. За пятёрку некоторые способны горло друг другу перегрызть! Вот я, к примеру, как считаю: не даётся мне иностранный – ну, ладно, пусть тройка стоит, справедливо. А тут из‑за неё с ума сойдут, в истерике будут биться! Ради табеля, ради статистики, ради того, чтоб отличником или хорошистом выйти, чего только не делают! Кто зубрит ночами, – это ещё ладно, кто ходит клянчит, чтобы поставили, кто подлизывается, кто подарки суёт, кто списывает… Я раньше думала, что списывают только двоечники. А тут хорошисты списывают, врут, изворачиваются, чтобы пятёрку получить!

– Ну и правильно, – хмыкнула Дина. – Учатся жизни. Думаешь, алгебра с геометрией для чего‑нибудь пригодятся? Да никогда! А вот умение врать – это тема! Из этого вся жизнь и состоит. А ты этого не знала?

– Знала… То есть… Раньше я об этом как‑то не думала. А теперь вдруг пришло осознание. Значит, вся взрослая жизнь – это гонка за деньгами, привилегиями, званиями, вещами? А искренность, честность, стремление к знаниям, творческий дух…

– Никому не нужны! – завершила сестра моего бойфренда. – Поздравляю! Ты выросла. Ты поняла суть вещей. Теперь до успеха тебе рукой подать. Осталось только научиться приспосабливаться, правильно врать, чтоб смотреться не хуже других, и изображать из себя то, что хотят видеть окружающие. Свою честность и любовь к науке спрячь подальше – это давно не в моде. Да, и не забудь, что твоя цель – это квартира с евроремонтом, айфон последней модели и купленная в кредит машина.

– Но я не хочу так! – воскликнула я.

– Тогда тебе придётся быть изгоем. Чем дальше, тем чаще тебе будут говорить, что ты «странная», «ненормальная», «не как все». Ведь быть не как все – это самый страшный грех в представлении обывателей.

– Обыватели… а кто это?

– Девяносто процентов людей. Это те, чьи интересы не простираются дальше того, как покушать, поспать, посмотреть телевизор, купить себе вещь подороже… И ещё ни в коем случае не допустить, чтоб о них подумали, будто бы они чем‑нибудь отличаются от других, недостаточно круты или не соответствуют общепринятым стандартам.

Шилова, Попова, Топотун… Куницына, Маланья… директриса, классная… мама, бабушка… Боже мой, а ведь Дина была права!

– Но почему? – только и смогла вымолвить я.

– Потому что мы живём в обществе потребления. – Дина говорила уже не ехидно, не легкомысленно, а серьёзно, будто учитель. – Никого не интересует, кто ты есть. Всех интересует только, что ты имеешь. Ценность человека, его успешность измеряются количеством и стоимостью того, что он потребил: купил, съел, надел и так далее. А ещё люди могут потреблять друг друга: использовать ради своих интересов, а потом бросать. Мир – это огромный магазин. И покупать – это всё, что в нём можно.

Я мигом представила себя запертой в огромном торговом центре. В таком богатом, чистом, хорошо отремонтированном, вымытом. И закрытом… И без окон. В большинстве торговых центров ведь только искусственное освещение. И искусственные пальмы в коридорах. На первый взгляд – роскошь и блеск, а как приглядишься – дешёвая мишура на один раз. Пластик, нержавейка, полиэстр, усилитель вкуса… И безысходность. Безвыходность, духота. Невозможность вырваться за рамки, за стены этой коробки, набитой нелепым хламом, ради которого многие жертвуют всем на свете!

Эта беседа буквально перевернула всю мою душу. Если до разговора с Диной я лишь начала приоткрывать глаза на правду жизни, то теперь они полностью распахнулись. Так вот он каков, этот мир! И неужели в нём нет места для меня? Для такой меня, какой я хочу быть, а не для такой, какой меня хотят сделать лицей, мама, бабушка, телереклама, журналы и все остальные…

– А если я не хочу быть обывателем? Не хочу жить по правилам общества потребления. Дин, я так давно чувствую, что должна отыскать что‑то настоящее в этом мире. Что‑то свежее, душевное, живое! Хочу вырваться за границы!

– Значит, ты неформалка, – ответила Дина. – Ты – одна из нас!

 

Глава 3

Я – одна из них

 

На следующий день впервые в жизни я, сидя на алгебре, думала не о своём любимом предмете. Иксы и игреки, как и прежде, были моими лучшими друзьями, но сегодня они отступили на второй план. На вечер была запланирована встреча с новыми друзьями. Вернее, с теми, кто мог ими стать. Дина обещала ввести меня в свою неформальную тусовку.

«Так ли я выгляжу? Вдруг слишком просто, и на меня не обратят внимания? А вдруг, наоборот, слишком нарядно? Тогда неформалы примут меня за обывательницу, за одну из тех, кто поклоняется деньгам и гламуру. А что я скажу? Может быть, если изложить неформалам те мысли о жизни, которыми я поделилась с Диной, меня сразу примут за свою? Или, наоборот, засмеют: для них‑то все эти вещи, наверно, давным‑давно очевидны! И как себя вести? Стараться подстроиться? Делать всё так, как привыкла? Боже мой, ведь я ни разу не была в кругу людей, отличающихся по образу жизни! Может, лучше не ходить? Не рисковать? Не позориться?» Такие вот мысли крутились в моей голове, пока Игорь Аркадьевич – тот самый, с которым мы ездили в Пятигорск! – объяснял новый материал.

Больше всего меня беспокоило то, что к Дининым друзьям придётся идти в школьной форме. Вряд ли чёрный жакет и такая же юбка с белой рубашкой были хорошей одеждой для посещения неформальной тусовки. Но что делать? Ведь не потащу же я с собой второй комплект одежды. Да и нет у меня всё равно ничего подходящего.

На перемене я поймала себя на мысли, что мои новые одноклассники в одинаковых чёрных костюмах похожи на колонию жуков, копошащихся в каком‑то дупле. И интересы у них были тоже жучиные. Одна кучка обсуждала, где достать учебники, без которых невозможно сделать задание по истории (да кому она нужна вообще? Тем более, её вечно переписывают!). Другая активно списывала домашку по иностранному (если ленишься или не можешь сам делать – хотя бы имей смелость в этом признаться!). Расфуфыренные девицы решали, чей маникюр «более актуален в этом сезоне» (важный вопрос, ничего не скажешь!). Янка, собрав вокруг себя нескольких любопытных, рассказывала сплетни обо мне (без комментариев).

Не хочу быть такой, как они! Не хочу тухнуть в этом зверинце! Дина была права во всём: обывательский мир с его мелкими устремлениями и глупыми правилами просто отвратителен. Из него нужно вырваться. И Дина – единственный ключик в иной мир, куда я должна попасть во что бы то ни стало.

 

Встретившая меня после школы Дина без предисловий сказала:

– М‑да! Прикид что надо. Ты просто живое олицетворение Системы.

– Какой системы? – не поняла я.

– Да той самой, где мы живём! Система – это то, что заставляет тебя соблюдать дурацкие правила, не выделяться, повторять то, что говорит учитель, не иметь собственного мнения. Система делает из людей винтики одного огромного механизма. И все винтики должны быть одинаковыми, взаимозаменяемыми. Поэтому их и приучают носить форму. Так что поздравляю – ты нашла себя. Станешь менеджером в офисе. С девяти до шести. Как «нормальные люди»…

– Да постой ты! – я перепугалась, почувствовав, что Дина хочет оставить меня вне волшебного мира, куда я стремлюсь попасть. – Не хочу я менеджером быть! Я неформалка в душе! И Система мне не нравится! Просто я не знаю, как иначе одеваться. Я привыкла…

Дина оглядела меня с ног до головы. Вздохнула и сказала:

– Ох. Ну, ладно. Забежим тогда сперва ко мне.

 

Дома у Абакумовых Дина сняла с меня блузку с жакетом, а вместо них дала чёрную водолазку и такой же кожаный корсет, который я надела поверх неё. Цвет остался тем же, но теперь я походила не на жука, а на гордого ворона или пантеру. Деловая юбка в сочетании с Диниными вещами смотрелась совершенно по‑новому, особенно после того, как на шею мне были надеты цепочки с какими‑то непонятными, но, судя по всему, очень значимыми символами, в уши – серёжки с огромными черепами, а на руку – шипастый браслет. Из зеркала теперь смотрела другая Лена – странная, загадочная, не такая, как все. Она всё ещё была чуть‑чуть чужой, но нравилась мне куда больше прежней.

Когда мы с Диной уже готовы были выйти из квартиры, я с огорчением заметила, что порвала колготки. Гадкая дырка, особенно заметная, учитывая то, что и колготки были чёрными, сразу же поползла, разрастаясь в длину от любого движения. В общем, вещь была испорчена.

– Может, идти без колготок? – спросила я Дину. – Или по дороге купим новые?

– Не надо ничего покупать, – ответила та.

Нагнулась… И прежде, чем я успела что‑то сообразить, проделала в порванной вещи ещё несколько дырок. На моих глазах колготки превратились в лохмотья, которые уже не годились даже под брюки.

– Так пойдёшь, – сказала Дина.

– Что? В таких дырявых? Как так можно?

– А ты думаешь, нельзя? И почему же? Считаешь, что колготки обязательно должны быть целыми? С чего ты это взяла?

Я задумалась. А ведь и правда – с чего я решила, что целые колготки – хорошо, а рваные – плохо? Ведь это всего лишь условность. Одно из бессмысленных правил, которые мне внушили! Этого хочет Система. Но я не обязана слушаться!

– Ты свободный человек, – сказала Дина.

– Хочу – хожу в целых, хочу – хожу в рваных, – продолжила я.

– Вот и правильно!

 

Местом встречи Дининых друзей была детская площадка. Я вспомнила, как, будучи совсем маленькой и гуляя с бабушкой, порой видела дядь и тёть, которые тусовались в песочнице или что‑то пили и ели на веранде, украшенной изображениями Дюймовочки. Каждый раз, видя их, бабушка начинала громко ругаться, а потом объясняла мне, что собираются таким образом только очень плохие люди. Признаться, я тогда не понимала и половины того, что слышала от старушки. Часто повторяемое ею слово «молодёжь» казалось мне обзывательством.

Наверное, именно потому, что я до сих пор не могла до конца избавиться от «бабушкиных очков», сквозь которые смотрела на неформалов, завязать отношения с ними оказалось не так легко. Дреды, волосы странных расцветок, сережки на самых странных и неудобных местах, агрессивный макияж, татуировки и совершенно непонятные мне символы на подвесках – всё это пугало и смущало, хотя я изо всех сил и старалась объяснить самой себе, что предрассудки – это просто предрассудки. Песни, которые исполнял под гитару какой‑то длинноволосый парень в кожаной куртке, казались мне совершенно немелодичными и унылыми. Многие курили и пили пиво. Я не употребляла ни того, ни другого и, хотя точно знала, что не собираюсь делать этого и в будущем (очень надо здоровье губить!), всё‑таки чувствовала себя белой вороной. Хорошо хоть, что Дина переодела меня! Заявись я сюда в чём была – меня бы точно выгнали в шею.

Что касается самой Дины, то она представила меня нескольким девчонкам, которые ничуть не заинтересовались моей личностью, и принялась вести себя так, словно меня не знает. Какое‑то время я продолжала ходить за Диной, как потерявшаяся собачка, чтоб не остаться совсем одной. Стояла в кругу её подруг, молча слушая разговор о неизвестных мне людях и событиях, в подробности которых никто не собирался меня посвящать. Крутилась вокруг исполнителя песен и даже слегка пританцовывала, чтобы не отличаться от окружающих. Наконец, я поняла, что Дина не собирается быть моим костылём, и решила знакомиться самостоятельно. Стала бродить от одной группки к другой, пыталась демонстрировать, что ищу общения… Увы, всё, чего я смогла добиться, – это ощущение того, будто я плохо замаскировавшийся шпион в стане врага и меня вот‑вот разоблачат.

Отчаявшись дождаться, что меня кто‑то почтит вниманием, я решила начать разговор с тем, кто казался лёгкой добычей. Это была девушка, сидевшая отдельно ото всех и явно скучавшая. На ней, как и на мне, было всё чёрное: блузка с пышным жабо, юбка почти до пят, военного вида ботинки, шляпа‑цилиндр и даже волосы, обрамлявшие бледное, густо напудренное лицо. «Уж эта‑то точно не прочь познакомиться будет, – решила я. – Ей так же одиноко, как и мне!». Ободренная таким расчётом, я подошла к незнакомке и заявила:

– Привет! Я смотрю, ты одна. Вот и я одна. Может быть, будем дружить?

Девушка обдала меня презрительным взглядом:

– Дружить? А зачем?

– Ну… – смутилась я. – Дружить приятно. Я люблю общаться.

– А я не считаю, что надо обязательно сбиваться в стаю, – ответила незнакомка. – Я предпочитаю быть одна. И просто наблюдать. Со стороны.

Это «со стороны» она произнесла так, что словно хотела сказать: «Вы тут все букашки, а я гений, хоть и непризнанный. И ваше букашечье признание мне совершенно не нужно».

После этого у меня возникло желание развернуться и просто пойти домой. Сразу же и повод подвернулся: из ближайшего подъезда вышла бабулька и заявила, что, если мы сейчас же не уберёмся, она вызовет полицию.

– Слушай, – сказала я Дине. – Я пойду. Мне, похоже, домой пора.

– Что, полиции испугалась?

– Просто я тут чужая, похоже. Никто со мной не общается, чувствую себя глупо…

– Ну а как ты хотела? Признания нужно добиться. Не раскисай. Ксю зовёт всех к себе. У неё дома ты наверняка с кем‑нибудь подружишься.

– Ксю?

Дина показала мне девчонку, на круглом лице которой живого места не было от пирсинга. Половина головы Ксю была выбрита, волосы на второй – ярко‑синие. Желтая футболка, чёрный рюкзак с изображением какой‑то рок‑группы, зелёные джинсы, кеды в розовую клетку – в общем, Ксю не страдала зависимостью от мнения бабушек. Об этом она уведомила меня тут же после знакомства.

Я на всякий случай спросила Ксю, приглашает ли она лично меня. Та сильно удивилась и сказала, что конечно. Похоже, ей вообще было без разницы, кто идёт к ней в гости – знакомые, незнакомые, свои, чужие… Впрочем, к Ксю пошли не все. Часть неформалов решила перебазироваться в соседний двор. В маленькой квартирке, где давным‑давно не делали ремонта, собрались, считая меня и хозяйку, девять человек. Поскольку компания стала меньше, чем на площадке, обратить на себя внимание и втереться в тусовку должно было стать уже легче.

Впрочем, и здесь дело у меня далеко не сразу пошло на лад. Хотя неформалы общались теперь все вместе, а не делились на кучки, они всё равно обсуждали какие‑то темы, которые я не могла поддержать: говорили о певцах, которых я не слушала, о встречах, на которых не была, об общих знакомых, о том, как обыватели реагируют на их облик… Мне оставалось лишь слушать эти беседы да по возможности запоминать информацию. Так я выучила имена (или прозвища) своих новых знакомых.

Девушек, если не считать меня, Дины и без умолку трещавшей Ксю, которая всё время говорила о шокировании бабушек, было ещё три: Аня (то есть Анархия), Ася (то есть Асфиксия) и Гата. Гатой звали ту самую девочку, безуспешную попытку подружиться с которой я совершила за час до этого. Значение её имени (или прозвища) так и осталось мне непонятным. Ася и Аня показались мне ужасно похожими: обе с длинными растрёпанными шевелюрами, в рваных джинсах и старых затасканных кофтах. Единственное запоминающееся различие состояло в том, что лицо первой украшали многочисленные прыщи, а лицо второй – многочисленные следы от прыщей. Видно, Аня была старше и уже вышла из подросткового возраста.

Парней было четверо: Павел, Илья, Станислав и Кирпич. На жилистом, тощем Илье был шипастый ошейник, а мочки обоих его ушей украшали огромные дырки, в которые, вероятно, прошёл бы палец. Толстый, рослый Кирпич был в косухе поверх чёрной майки с изображением рок‑группы, в мешковатых штанах, кожаных браслетах на обеих руках и повязкой на волосах – естественно, длинных. Внешний вид двоих оставшихся не отличался особым стилем, разве что особой неряшливостью.

Ближе к ночи речь зашла о творчестве. Илью кто‑то представил как поэта. Ему сразу предложили что‑нибудь прочитать, и парень не заставил себя упрашивать. Первый стих был такой:

 

Нет мне покою ни ночью, ни днём,

Душу свою я отдал внаём.

Смерть – это жизнь, ну а жизнь – это смерть.

Время уносит судьбы круговерть.

Видишь, восходит кровавый рассвет?

Нету тебя, и меня больше нет.

Слышишь, всё громче дыхание тьмы?

Смерти в объятия бросимся мы.

Нет мне покою ни ночью, ни днём.

Завтра я стану священным огнём,

Завтра уходим в свободный полёт,

Жизнь бесполезна, как птичий помёт.

 

Рифма «полёт» – «помёт» показалась мне особенно смелой и впечатляющей. Также мне запали в душу рифмы «кровь» – «любовь», «коньяк» – «маньяк» и «гной» – «свиной». Встречались у исполнителя и матерные слова. Творения Ильи были мрачными, дерзкими, полными разных глубоких образов. Правда, большинство из них были мне непонятны. Получалось, что Илья умней меня! Получалось, он знает нечто такое, что недоступно мне! И глаза такие грустные, задумчивые… Вот что значит творческая личность!

Закончив читать, Илья отправился на балкон. Я последовала за ним.

– У тебя прикольные стихи, – сказала я, оставшись с парнем наедине.

Илья, перегнувшийся через балкон и взиравший с высоты десятого этажа на мелких людишек, поглощённых своими мелкими делишками, повернулся ко мне. На его лице появилась улыбка.

– Спасибо… А я тебя раньше не видел.

– Я новенькая. Меня Дина привела.

– А! То‑то я смотрю, ты молчаливая. Стесняешься?

– Ну, есть немного. Всё‑таки новые люди, чужие…

– Если чувствуешь себя неформалкой, значит, мы тебе не чужие. И вообще, стесняться – это глупо. Это цивилы внушают девчонкам, что надо быть скромными.

– Цивилы?

– Да. Ну, то есть обывалы. Обыватели. Те, кто в Системе. Ты хочешь бороться с Системой?

 

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально