Наталья Николаевна Волнистая

О возлюблении ближних и дальних

 

Одобрено Рунетом

 

* * *

От автора

 

 

Моя одноклассница писала рассказы в толстой синей тетради с красивым названием «Праизвидения искуства и литиратуры Автар Света Т». И с выражением мне их зачитывала. В произведениях было не протолкнуться от принцев, о чьем благородном происхождении поначалу никто не догадывался, а потом – бац! елки?моталки! ты глянь! это ж наш принц, та же бородавка на носу! Слово «принц» Света Т. писала и произносила через «ы».

 

Я послушала?послушала, и мне стало завидно – чем я хуже?

И решила сочинить сразу роман, не размениваясь на мелкие литературные формы.

Про принцев, естественно.

Роман назывался «Странствия принца Градиента».

Проснулся как?то принц Градиент в дремучем лесу и понял, что это неспроста. Так оно и было. Злые люди наплели всяких гадостей папе?королю, и тот велел убрать принца с глаз долой – из сердца вон. В лесу было страшно, вдалеке ужасным криком кричала выпь. Точно помню – именно выпь. Принц посидел?подумал и отправился странствовать в поисках подвигов и счастья, чтоб потом вернуться с принцессой и бросить папе?королю драконью шкуру под ноги, папа?король прозреет, раскается и злых людей повыгоняет. Слезы, объятья, свадьба, народные гуляния, фейерверк.

В начале многотрудного пути принц Градиент познакомился с конем. Коня звали очень красиво – Кембрий. И очень быстро, наплевав на мои творческие задумки, конь Кембрий раздухарился и нагло пролез в главные герои. Он тревожно прядал ушами, чуя опасность, он прицельно врезал копытом по главной башке Болотного Чудовища, он отважно сражался с мертвяками и мигом распознал принцессу среди прочих девиц. Орел был, а не конь. Поблекший принц бултыхался где?то на периферии.

Перо летало по бумаге, за пару дней я расправилась с врагами, нагеройствовала, пинками пригнала сюжет к счастливой развязке и отправилась читать нетленку Свете Т., предвкушая триумф.

А ей не понравилось.

В произведении искусства и литературы оказалось слишком много коня и слишком мало принца. Кроме того, не было описано платье, в котором принцесса выходила замуж.

Это был удар.

Черт подери, я так старалась, а ей не понравилось.

С писательством было покончено.

Смерть на взлете.

 

Прошло много лет, я жила себе, в ус не дула.

И тут неожиданно реанимировался конь Кембрий.

Настоящих, правильных писателей к творчеству побуждает залетевшая муза. Исполнением чего?нибудь вдохновляющего на своей лире.

Меня пробудило ржание Кембрия.

Еще бабушка моя говорила – все у тебя с вывертом, не по?людски.

 

Так что, если вам понравятся мои опусы, скажите спасибо Кембрию.

А ежели кто пролистнет, плюнет и подумает гневно – на что только бумагу переводят?! – то я ни при чем.

Все претензии к Свете Т.

Я не виновата в том, что она была недостаточно убедительна.

 

О кактусах и уходе за ними

 

 

У одной женщины расцвел кактус.

Ничто не предвещало.

Четыре года торчал на подоконнике, похожий на хмурого и небритого похмельного дворника, – и на тебе.

Зря некоторые считают ее злобной бездушной стервой – у злобных бездушных стерв кактусы не цветут.

И в думах о кактусе она оттоптала ноги сердитому мужчине в метро, но не взвилась оскорбленно (если вы такой барин, то на такси ездить надо!), а улыбнулась:

– Не сердитесь, ради бога, хотите – наступите мне на ногу, будем квиты.

И сердитый мужчина проглотил то, что чуть было не озвучил. А потом вышел на своей станции и не обозвал тупой коровой запутавшуюся со сдачей киоскершу, а сказал ей:

– Ничего страшного, я с утра тоже не силен в арифметике.

А киоскерша отдала за просто так два старых журнала и целый ворох старых газет одному старичку, который очень любил читать, но каждый день покупал только одну газету, подешевле. Вообще?то нераспроданное полагалось списывать, но есть методы обхода.

А довольный старичок пошел домой с охапкой прессы. И, встретив соседку с верхнего этажа, не учинил ей ежедневный скандал (ваш ребенок топочет по квартире, как лошадь, воспитывать надо!), а посмотрел и удивился:

– Как дочка ваша выросла! Не пойму, на кого похожа больше – на вас или на мужа? Красавица будет, у меня глаз наметанный.

А соседка отвела ребенка в сад и примчалась на работу. И не обгавкала бестолковую бабку, записавшуюся к невропатологу на вчера и пришедшую сегодня, а сказала:

– Не расстраивайтесь, и я забываю. Вы подождите, сейчас узнаю, вдруг врач сможет вас принять.

А бабка не стала грозить жалобами во все инстанции вплоть до Страсбургского суда по правам человека, требуя у доктора выписать действенное, недорогое и еще не придуманное лекарство, чтоб принял – и как двадцать лет назад, а вздохнула:

– Я не совсем из ума выжила, понимаю, старость не лечится, вы меня, доктор, простите, замучила вас.

А доктор ехал вечером домой, вспомнил бабку, и пожалел ее, и подумал, жизнь, черт ее подери, летит мимо, мимо, остановился у супермаркета, купил букет и торт с хищного вида кремовыми цветами. И поехал совсем в другую сторону.

– Что мы все, как дети, в песочнице куличики делим, я тебе торт купил, только на него нечаянно портфель положил, но это ж ничего, на вкусовые качества не влияет. И цветы купил, правда, их тоже портфелем прижало, помялись, может, отойдут?

– Отойдут, – сказала женщина, – мы их реанимируем. Ты только представь, я сегодня проснулась, смотрю – а у меня кактус расцвел, видишь?

 

Разные женщины и разные мужчины

 

Об Аделине Марковне, теще

 

У Аделины Марковны, строгой преподавательницы английского, две дочери?погодки. Девицы выросли бойкие, красивые, неглупые, потенциальные зятья не заставили себя ждать – летели, как осы на вишневое варенье, только успевай отмахиваться кухонным полотенцем. В общем, как сказано у Шергина: в женихах как в сору рылись. И с лица Аделины Марковны, наблюдавшей за этим роением, не сходила многовековая скорбь еврейского народа, унаследованная от прадеда по отцовской линии и не сглаженная позднейшими наслоениями прочих кровей. Будущая теща спинным мозгом чувствовала: выберут не лучшее.

Старшая дочка, отметя перспективные варианты (чиновник из администрации президента, владелец шустрой торговой фирмы, сын известного папы и т. д.), привела домой рыжего и конопатого голландского вулканолога Барта. Само словосочетание – голландский вулканолог – настораживало. Ну как эскимосский селекционер тропических фруктов. Или бедуин?гляциолог. Живший от гранта до гранта, Барт пел гимны дикой природе, как прекрасно жить в палатке посреди этой самой природы, ожидая очередного извержения, и какое счастье, что невеста полностью разделяет его взгляды. Дочка, существо сугубо городское, уверенное, что булки растут на деревьях, а дикая природа отличается от не дикой только хуже заасфальтированными дорожками, радостно кивала. Через месяц молодожены уехали изучать потухшие вулканы в Чили.

Оставались надежды на младшую дочь. Но все закрутилось по испытанному сценарию: вместо солидного и положительного человека, способного обеспечить не только достойную жизнь жене, но и не менее достойную старость маме жены, был выбран разгильдяй и оболтус Сашка. Брошенный на третьем курсе институт. Армия. Непонятно что.

Нужно было что?то предпринимать.

Нет?нет, Аделина Марковна не сживала зятьев со свету, не плевалась дымным ядовитым огнем, как проснувшийся вулкан, и вовсе не стремилась развести дочерей с мужьями. Дочки любили мужей, мужья любили дочек.

Аделина Марковна ничего не говорила. Она вздыхала.

Она вздыхала так, что у толерантного европейца Барта начинало дергаться нижнее веко. И в конце концов он перешел от просто любования вулканами к написанию диссертации о них. Он вдобавок и книгу написал. Кстати, Аделина Марковна взяла на себя ее редактуру, превратив сухие научные выкладки в увлекательное чтение. Книгу издали, после чего Барту предложили кафедру геологии в небольшом, но уважаемом европейском университете.

Она вздыхала и молчала, и Сашка, дабы поменьше встречаться с любимой тещей, восстановился в институте на вечернем, устроился на работу, а поскольку он был из тех ленивых самородков, которые могут выйти в Интернет даже с калькулятора, то, непрестанно подстегиваемый вздохами, вдруг пошел в гору.

И когда у отца Барта случился инфаркт, мама сломала ногу, а Барт с женой ждал извержения какого?то подводного вулкана у берегов Африки, то Аделина Марковна уволилась с работы и на полгода уехала в Голландию выхаживать приобретенных родственников. И выходила.

И когда Сашка, открывший свою фирму, влетел на солидную сумму по собственной доверчивости, то Аделина Марковна продала свои серьги и кольца, доставшиеся от бабушки, и никогда и никому об этом не напоминала.

 

У Аделины Марковны летом был юбилей. И подвыпившие зятья разными словами сказали ей одно и то же:

– Аделина Марковна! Я боялся вас больше, чем Виллема с соседней улицы и профессора Торенвлида, больше, чем сержанта Игнатюка и налогового инспектора Рыжецкую. Я и сейчас вас побаиваюсь. Но я вас люблю! Какое счастье, что ваши дочки становятся похожими на вас. Можно быть спокойными за наших детей.

Дети – три внука – облепили Аделину Марковну со всех сторон. У среднего, восьмилетнего Фомы?Томаса, обнаружились недюжинные способности к математике, но мальчик ленился, и уже пора было потихоньку вздыхать.

 

О граблях

 

Ее первым мужем был инопланетянин с какой?нибудь тау Кита или загадочной звезды Синус, непостижимой волею судьбы заброшенный в наши галактические палестины. Все здесь было ему чуждо и незнакомо, небо голубое, трава зеленая, он старался прижиться, но аккомодация давалась с трудом.

– Ласточка, в магазине не было хлеба.

– Как не было? В булочной не было хлеба? – тревожно спрашивала она поначалу, ощущая первое дыхание глобальной катастрофы и осознавая необходимость в преддверии оной запасаться солью и спичками.

– Вот незадача, – удивлялся он. – Наверно, я зашел в хозяйственный.

Вначале это было мило и забавно, но через полгода ежеутренний вопрос «Ласточка, где мои чистые носки?» при нежелании или неумении запомнить ежеутренний же ответ «В нижнем ящике комода!» заставил ее написать на листе толстыми красными буквами «Носки здесь!!!» и прилепить лист к упомянутому нижнему ящику комода.

– Ласточка, что это у нас за бумажка на комоде висит? И где мои чистые носки? – спросил он на следующее утро.

 

Второй муж был человеком земным, тут был его обжитый ареал обитания, в котором он прекрасно ориентировался и ориентировал других, невзирая на их сопротивление.

– Ты что, с ума сошла? Кто так моет посуду? Не так надо!

– Ну как ты постриглась?! Тебе не идет, и мне не нравится!

– Что ты делаешь?! Ребенка грудью кормят не так! Дай сюда, покажу!

Трудно сказать, что увлекательнее: постоянно проверять, а не одежной ли щеткой муж чистит зубы, или чистить зубы самой под строгим контролем над правильностью исполнения процесса.

 

Сейчас она собирается замуж в третий раз.

Мы все в нетерпении.

 

О взглядах

 

У Тани завелось знакомство по переписке с английской парой. Пара пригласила ее в гости. Таня вышила гладью льняную скатерть с салфетками в подарок, накопила на билеты, что с ее доходами было не так уж просто, и полетела.

Как оказалось, в отношении Тани у пары были далеко идущие матримониальные планы: они, видите ли, понять не могли, как такая красавица и умница не замужем. И все две недели Таниного пребывания ей неназойливо, но постоянно выкатывали холостых и разведенных джентльменов. Предварительная пиар?кампания велась по всем направлениям, так что к концу пребывания у не рвущейся ни в британский, ни в какой другой замуж Тани в глазах мельтешило не только от достопримечательностей, но и от просвещенных мореплавателей. И все было не то. Не то.

Вернувшись домой, Таня рассказала подругам про ярмарку женихов.

– Вы ж знаете, мне нужно, чтоб – ах! – и с первого взгляда. Как в омут.

Подружки дружно вздохнули и обозвали ее дурой: помнили, с каким трудом Таня выплывала из предыдущих омутов.

По осени в Таниной хрущевке раздался звонок. Один из британских соискателей купил индивидуальный тур и приперся. Таня даже не сразу его вспомнила.

Клифф был похож на полковника Гастингса в молодости. За день, посвященный любованию меловыми скалами Дувра, проел плешь рассказами о том, какой истинно английский эль варят на его пивоварнях. Озверевшая от подробного описания технологического процесса Таня спросила, не сыплют ли в сусло жучков для придания пиву должного истинно английского вкусового колорита? Клифф пришел в ужас, длинно и занудно рассказывал от санитарных нормах, приравненных к заповедям Господним, а потом осторожно поинтересовался, откуда в Таниной голове столь странные мысли. Своего тезку Саймака он не читал.

Вот вам ситуация. Послать подальше неудобно, человек потратил кучу денег, ведет себя прилично, руки не распускает, высокими чувствами голову не дурит, разве что временами смотрит грустно. В общем, сделали вид, что один хороший человек приехал к другому хорошему человеку.

Пришлось таскать его по музеям и гостям.

За пару дней до отъезда поехали к Таниным друзьям на дачу. На обратном пути Таня шипела подруге:

– Отвезем его в гостиницу!

– Да хоть чаем напои, неудобно же, – шипела в ответ подруга, ласково улыбаясь Клиффу.

Ну ладно, подруга посигналила на прощание и отбыла, а Таня повела иноземца поить чаем. В квартире было нехорошо. В жилом помещении не должно пахнуть как в привокзальном туалете времен развитого социализма. А когда открыли дверь в совмещенный санузел, где бодро фонтанировал унитаз, то стало еще хуже. Таня, на бегу бросив Клиффу, что стоянка такси напротив дома, помчалась к верхним соседям. На втором этаже не было никого, на третьем, в съемной квартире, гудело штук двадцать студентов, а на пятом праздновали юбилей, тоже не менее двадцати человек. Просить веселых подвыпивших людей не пользоваться туалетом – дело безнадежное. Тем более что студенты пили пиво. Таня прискакала вниз, позвонила в ЖЭС, чтоб вызвали аварийку, и ринулась на ликвидацию последствий.

В санузле она увидела Клиффа. И поняла, что такое «жесткая верхняя губа». С непроницаемым лицом островитянин Клифф, закатав рукава рубахи стоимостью в Танину зарплату, собирал уже нафонтанировавшее в ведро.

Аварийка приехала через час. Все это время Таня и Клифф плечом к плечу сражались со стихийным бедствием, время от времени поглядывая друг на друга.

Аварийщиков было двое: мрачный мизантроп и веселый циник.

– Эй, подруга, – сказал циник. – У тебя мужик – буржуин, что ли?

Таня подтвердила.

– Ты смотри, весь в дерьме, но нормальный мужик, во как старается. Эй, мужик, дружба?фройндшафт, веригуд!

К полуночи причины катастрофы были устранены, осталось устранить последствия.

К утру все было проветрено, вымыто, ковер из прихожей отнесен на помойку, а Таня поняла, что тот самый «первый взгляд» по счету может быть вторым. Или десятым. Или десятитысячным. Первый взгляд – это качество, а не количество. Не только стихи растут из сора.

Родители Клиффа молча, но выразительно не одобряли женитьбу сына на не?англичанке. А потом как?то посмотрели на нее в первый раз.

У Тани двое сыновей, которых английские бабушка с дедушкой зовут Пашька и Петка.

 

Об искусстве и жизни

 

 

Когда Люся сделала ремонт в своей крохотной полуторке и переставила мебель, выяснилось, что стена в комнате пустовата. Что?то просто просилось быть повешенным на эту стену. И Люся поняла, что именно и где это найти.

 

По выходным художники оккупировали сквер. Реализмом не пахло. На пьяной улице танцевали пьяные развеселые дома, странная многоногая лошадь скакала по фиолетовому полю, и на фоне занавески цвета запекшейся крови сидела еще более странная женщина – одновременно и в фас, и в профиль. Сами художники были под стать своим произведениям.

Но Люся нашла то, что надо. На картинах у солидного дядьки красивые девушки вбегали в пенные волны, выглядывали из?за белоствольных берез, лежали, жарко раскинувшись, в разнотравье, глядя на зрителя со скромным лукавством. Смущало то, что девушки были голыми, а та, что вся в лютиках и васильках, напоминала хрестоматийные строки: «под насыпью, во рву некошеном, лежит и смотрит, как живая».

– Вы пишете портреты, в одежде? – спросила Люся.

– А то! – сказал художник.

– Сколько стоит портрет?

Художник ответил. Люся про себя ахнула, но не отступила:

– А с котиком на руках можно?

– Хоть с крокодилом, но придется доплатить.

Договорились.

 

Художник пришел вовремя, но не с кистями, красками и мольбертом, а с дешевой «мыльницей».

– Все так делают. Вот Никас Сафронов – страшные тысячи за портрет берет, а тоже по фотографиям, – объяснил художник. – Давайте пожелания.

– Знаете, – сказала Люся, – я бы хотела быть на портрете помоложе. Немножко. Покрасивее. В голубом платье. Потом волосы, у меня, видите ли, аллергия на любую краску, а всегда хотелось быть с такой рыжинкой. Ну, вы понимаете?

– Чего тут не понять, – сказал художник. – Все хотят, чтоб с рыжинкой. Идите, переодевайтесь. И кота берите.

Люся замялась:

– Платье я не купила, не успела, вы платье как?нибудь сами, пожалуйста. А котик у меня такой, знаете, своеобразный. Пушок! Пушок!

Художник только крякнул, увидев Пушка, подобранного в младенчестве и за два года превратившегося из трогательного, жалобно мяукающего комочка в наглую, бесчувственную и прожорливую скотину, причем все эти качества явственно читались на шкодливой морде. Но Люся его нежно любила.

– Котика тоже подправим, – решительно сказал художник.

Нафотографировал Люсю и кота и ушел с авансом.

 

Не исчез, не обманул, через неделю принес портрет.

Тетки из Люсиной бухгалтерии, пришедшие оценить и ремонт, и портрет, проглотили свои раздвоенные языки.

С портрета со скромным лукавством глядела сидевшая в кресле молодая красивая женщина с рыжеватыми волосами, в открытом голубом платье, немножко похожая на Люсю, а на коленях у нее развалился огромный рыжий кот чрезвычайно умильного вида.

Но было на портрете кое?что еще, от чего заткнулась даже главная кобра Кира Семеновна.

На картине рядом с креслом был дверной проем в прихожую, и художник нарисовал в этой прихожей вешалку, на которой висели мужской плащ, мужская куртка и черная мужская шляпа.

Это был очень хороший художник.

 

О путях неисповедимых

 

Вот, например, Надя.

Интеллигентнейшая семья, на каждой ветке генеалогического древа которой угнездилось по профессору с искусствоведом. Фортепиано. Художественная школа. Три иностранных языка. Почти золотая медаль. Институт, готовящий безработных с изящным образованием.

Поклонники появлялись, так как Надя не то чтобы красавица, но мила, несомненно мила.

Поклонники исчезали, испытания ужином в семейном кругу никто не выдерживал. То у них и с единственным языком проблемы, то рыбу вилкой ели, то их до нервной дрожи пугала Надина бабушка выяснением границ художественно?музыкального кругозора.

– Замечательный мальчик, Наденька, – говорила бабушка после бегства поклонника, – просто замечательный. Но – увы! – не нашего круга. Куда за него замуж?

 

Надю отправили на дачу. Хилая яблонька неожиданно испытала пароксизм плодородия, и Надя потащила домой в руках два тяжеленных пакета яблок, а в сумочке на плече – килограмма три маленьких твердых груш.

Электричку она худо?бедно пережила.

Неизвестно, что именно подействовало на воспитанную Надю, которая за всю свою жизнь даже слово «задница» ни разу не произнесла вслух, – то ли оттоптанные напрочь ноги, то ли оттянутые пакетами руки, то ли съезжающая с плеча сумка, но когда в троллейбусе она устремилась к свободному месту, а какой?то подвыпивший тип на финише обошел ее на полкорпуса, и при этом толкнул, и при этом выбил один из пакетов, и тот упал, разорвался, и яблоки раскатились по салону, и сумка опять свалилась с плеча, – то в Наде проснулись подавляемые во многих поколениях животные инстинкты, и она врезала сумкой пьяному по голове.

Пьяный драться в ответ не полез, но обиделся и обозвал Надю стервой. И Надя снова размахнулась сумкой. Сумка раскрылась, и влекомые центробежной силой груши просвистели в разных направлениях, а одна из них метко попала какой?то тетке в лоб. Тетка сочла себя невинной жертвой и позвонила в милицию.

Милицейский наряд, похоже, сидел в засаде где?то неподалеку, и не успел троллейбус остановиться, как был взят штурмом. Нападавшую хулиганку, потерпевшего и пострадавшую свидетельницу свезли в околоток. Вот тут пелена, застившая глаза, растаяла, и до Нади дошел весь кошмар содеянного.

Разбирательство она почти не запомнила. Верещала тетка. Протрезвевший пьяный что?то тихо говорил пузатому милиционеру, а тот качал головой:

– Во девки пошли! Скоро на улицу страшно выйти будет.

В итоге Наде сказали, раз потерпевшая сторона не будет писать заявление, то Надя свободна. И пусть хорошенько обдумает свое поведение. И нервы пусть полечит, пока окончательно не стала асоциальным элементом.

Всю дорогу домой Надя проплакала от стыда и ужаса. Дома она сквозь всхлипы поведала о случившемся побледневшим родителям и бабушке, и в густом запахе валокордина семья не спала всю ночь, мысленно прокручивая один и тот же сюжет: Надю ввергают в узилище.

На работу Надя не пошла – а смысл? После такого позора. Пролежала на диване день, уткнувшись носом в стенку.

Вечером в квартиру позвонили. Вся семья высыпала в прихожую в полной уверенности, что за Надей пришли. Папа дрожащими руками открыл дверь. За дверью обнаружился давешний потерпевший. Бабушка храбро шагнула вперед:

– Молодой человек! Надя совершила необдуманный поступок, она искренне раскаивается, и мы все клянемся, что подобного никогда больше не произойдет. Простите ее, не ломайте ей жизнь!

От такого напора молодой человек прянул в сторону, задев висящую на одном гвозде вешалку, которая метко свалилась на его многострадальную голову, и рухнул наземь, придавив спрятанный за спиной букет хризантем. А очухавшись и потирая макушку, сказал:

– Я извиняться пришел. Я не пью, не думайте, я автослесарь, полтора дня одному чудаку машину делал, не отходя, потом рюмку коньяку на голодный желудок – и на тебе.

Потом посмотрел на учиненный разгром и мрачно спросил у папы:

– А дрель у вас в доме есть?

Вешалка была пришпандорена в тот же вечер.

Через пару дней потерпевший пригласил Надю в кино. Через неделю повез всех на дачу и выкосил там многолетний бурьян у забора. Через месяц сопроводил бабушку в филармонию, так как родители были заняты, Надя простыла, а бабушку с ее больными ногами отпускать одну нельзя.

– Как прошло приобщение, храпел на весь зал? – спросила Надя у бабушки.

– Он уснул довольно быстро, – ответила бабушка. И добавила: – Но спал очень одухотворенно!

А перед сном зашла к Наде.

– Надюша, он замечательный мальчик. Увы, не нашего круга. Но если ты за него не выйдешь замуж – считай, что у тебя нет бабушки!

 

Об уровне счастья в одном отдельно взятом коллективе

 

Когда Лена была в восьмом классе, к ним в школу приходил врач, проводил беседу о профилактике болезней.

– Прислушивайтесь к себе, – призывал он, подкрепляя призывы страшными примерами из собственной практики: кто?то там вовремя не прислушался, а потом уже и смысла в прислушивании не было.

Информация камнем упала на неокрепшую подростковую психику и произвела в ней необратимые изменения. Лена полюбила медицину на всю жизнь. Ну не в смысле – выйти из операционной и, устало сняв хирургическую маску, сказать бледным трясущимся родственникам: «Будет жить». Лена полюбила прислушиваться.

С возрастом это чувство только крепло, Лена все чутче прислушивалась к разным органам и частям своего тела и к тридцати годам превратилась в перманентный кошмар поликлиники № 14. Частей и органов в теле – хоть завались, и в поликлинике № 14 только уролог?андролог мог позволить себе ходить гоголем – на его счастье, предстательной железы у Лены не случилось. Хотя, может, Лена плохо прислушалась.

Худо?бедно притерпелись, но тут вышел сериал о докторе Хаусе. Уже после первых серий Лена потребовала у стоматолога направление на МРТ – ей показалось, что вероятный парадонтит вот?вот перейдет в возможный гингивит, и именно МРТ может подтвердить зловещие перспективы.

В общем, появление Лены вызывало стон и скрежет зубовный у всех – от закаленных девиц из регистратуры до самой заведующей. Ну разве что уролог?андролог… Впрочем, об этом я уже говорила.

Невропатолог Роман Петрович за несколько Лениных визитов взалкал публично отречься от клятвы Гиппократа, но долг в его душе пересилил, и он стал предельно внимателен к старушкам, таскавшимся к нему, как на работу, чем больше старушек – тем меньше места для Лены. Старушки оправились от потрясения и накатали благодарственное письмо в министерство, следствием чего явилось выдвижение Романа Петровича на звание «Лучший по профессии», сопровождаемое вполне приличной премией.

Пообщавшись с Леной, молодой специалист отоларинголог Катя бегала в соседний кабинет к терапевту Анне Михайловне пить валерьянку и столкнулась как?то с сыном Анны Михайловны, бизнес?аналитиком Арсением, случайно заехавшим к матери. Надо сказать, очень удачно столкнулась.

А опытный гинеколог Тамара Львовна решила завести ребенка, что дало бы ей три года декрета и спокойной жизни без Лены. Лена как раз прочла учебник по гинекологии и, благодаря ему, обнаружила у себя еще массу мест, к которым следовало прислушаться. Ребенок в одиночку заводиться не пожелал, и Тамара с мужем стали счастливыми родителями сразу троих – Темы, Егорши и Феденьки, а также обладателями отличной квартиры, выделенной им горисполкомом абсолютно бесплатно.

Да что там говорить! Тишайшая лаборантка Галя, которую Лена обвинила в подтасовке результатов анализа крови в смысле завышения уровня тромбоцитов, который был, несомненно, понижен, что четко указывало на апластическую анемию, так вот Галя, наплакавшись от обиды, вдруг позвонила бывшему мужу, а он не только выслушал жалобы на жизнь, но и предложил попробовать восстановить отношения.

– Ну куда тебе без меня, – сказал бывший муж, – тебя и муха обидит.

А уборщица Саватеева неожиданно бросила пить. Хотя, возможно, это и не было связано с Леной напрямую.

И только уролог?андролог до сих пор не осенен всеобщей благодатью.

Но не стоит отчаиваться. В соседний с поликлиникой дом переезжает Николай Д., одноклассник Лены. Та давнишняя беседа о профилактике и на него произвела огромное впечатление.

 

Об оптимизме

 

Марина – девушка трепетного, романтического склада. Давно, на заре туманной юности, она убежденно сказала подружкам:

– В жизни каждого человека должна быть Единственная Любовь!

И абсолютно искренне добавила:

– Хотя бы одна!

 

После нескольких разминочных романов к Марине пришло Настоящее Чувство. Она полюбила негодяя Александра. Настоящее Чувство было нежным, хрупким и постоянно требовало подпитки.

– Ты меня не любишь! – со слезами говорила Марина негодяю Александру, который до поры до времени успешно скрывал свою негодяистость, хотя были звоночки, были!

Негодяй Александр сопел, вздыхал, уверял, что любит, и тащился после ночного дежурства на выставку кошек. Или, отстояв три операции (одна тяжелая), плелся по колено в весенней грязи следом за Мариной в близлежащий загаженный лесок, дабы умилиться первым подснежникам, которых там отродясь не росло.

– Ты меня совсем не любишь! – в очередной раз дрожащим голосом сказала Марина.

Негодяй Александр привычно посопел, подумал и сказал:

– Ну да. Не люблю.

 

Даже самые тяжелые раны затягиваются, и к осени Марина вручила зарубцевавшееся сердце грубому животному Янковичу. Грубое животное Янкович работал начальником цеха, то у него там аврал, то токарь запьет, то еще какая скучная проза.

Марина все терпела, потому что Любовь Неземная умеет прощать.

Она решила отпраздновать двухмесячный юбилей этой самой любви, купила свечи, шампанское, выучила сонет Шекспира «У сердца с глазом тайный договор», а грубое животное Янкович приперся только в одиннадцатом часу, недоуменно посмотрел на шампанское, на белую розу в бокале и, не дослушав сонет, пошел на кухню, погремел там кастрюльными крышками, долго пялился в пустой холодильник, а затем ни с того ни с сего заорал, брызгая слюной, мол, сидя весь день дома, можно было бы хоть хлеба с колбасой купить. Любому всепрощающему терпению приходит конец. Марина поняла, что опять приняла стекляшку за бриллиант.

 

Потом по Марининой душе протоптались грязными сапожищами мерзавец Евсеев, похотливая скотина Николай и гнусный тип Виктор Иванович. Поначалу большие надежды возлагались на жмота Игоря, жлоба Станислава и ядовитую жабу Орловского, но рано или поздно каждый из них обнаруживал свою истинную отвратительную сущность.

Марина не сдается. Она по?прежнему верит, что непременно встретит свое единственное счастье. Хотя бы одно.

 

О скелете в шкафу

 

 

Темные времена настают в обычно беспроблемной семье З., когда при разборке шкафов мама Нина находит сиреневую кофточку.

Сначала она долго, со слезами на глазах, смотрит на нее, в смысле Нина на кофточку, потом становится неразговорчива, а к вечеру семья, предчувствую неизбежное, разбегается по углам и сидит там тихо и кротко, как мыши под веником, потому как у Нины наступает критическое состояние души, которое можно определить как «двадцать лет назад она была мне впору».

За ночь процесс усугубляется и переходит в острую стадию. Утром Нина объявляет о том, что садится на диету.

– Душа моя, зачем тебе нужно, чтоб радующие глаз округлости сменились царапающими эстетические чувства костлявостями? – неосторожно осведомляется муж и огребает. И за то, что ему все равно, как жена выглядит, и что вот тут уже почти целлюлит, и что полочка для шляп полгода как висит на одном гвозде.

 

Соблюдать диету сложно. Еще сложнее, если рядом постоянно едят, жуют, лопают, топчут и нагло жрут в три горла.

Дочь Анна, шестнадцатилетняя стройная красотка, способна за триста метров от магазина до дома на ходу умять батон и с порога заорать:

– Дайте поесть! Я голодная как не знаю что!

Сын Тимофей, тощий, как глиста сушеная (ласковое определение из уст свекрови, недолюбливающей невестку и тонким образом дающей понять, что оная невестка дурно заботится о детях), ест как птичка – вдвое больше своего веса.

У мужа Михаила, лингвиста, работника сугубо кабинетного, аппетит лесоруба, весь день бодро машущего топором на свежем морозном воздухе.

Кот Бонифаций… А что, кот Бонифаций – не хуже других.

Мама Нина объявляет, с этого дня все переходят на здоровую пищу: овощи, фрукты, салаты, отварная курица без соли, и прочая, и прочая, как?то даже до пророщенных зерен пшеницы дошло. Никаких жиров и канцерогенов!

Неделю семья живет в предгрозовой атмосфере, то бишь неподалеку погромыхивает, но молнией по башке пока не стучит.

Нина теряет молочную розовость и розовую молочность кожи и моментально приобретает склочные и крайне неприятные черты характера.

Муж Михаил старается не прислушиваться к бурчанию в животе, протестующем против кардинальных перемен, и гонит от себя тяжелые мысли о том, что его мама, возможно, не так уж и ошибалась.

Дочь Анна мрачно хрумкает капустный салат и ярко демонстрирует сложности пубертата.

Сын Тимофей после уроков заходит к однокласснику Голубченко Тарасу, маму которого вопросы похудения при ее пятьдесят восьмом размере не волнуют, и наворачивает там по две тарелки борща. Еще и вечером туда же норовит – Голубченко?мама, как правило, жарит много канцерогенной картошки с канцерогенной жирной свининой.

Кот Бонифаций сидит на подоконнике и тоскливым взором следит за пролетающими голубями, вспоминая прежнюю чудную жизнь, в которой ему всегда со стола перепадал кусок?другой, а третий?четвертый он под шумок утаскивал самостоятельно.

 

Через неделю муж Михаил не выдерживает, по дороге с работы заходит на рынок и покупает восхитительный, остро пахнущий шмат сала, с чесночком, перчиком, с мясной прослоечкой, и, тщательно запаковав его в три целлофановых пакета, контрабандой проносит домой.

После ужина (мерзкая вареная рыба, кот Бонифаций чуть не плакал, но ел, дочь Анна заявила, что лучше помрет в голодных корчах, но в рот эту гадость не возьмет, сын Тимофей только что вернулся от Голубченков и был благостен душой и светел ликом) Нина садится за компьютер заканчивать перевод.

Муж Михаил подмигивает детям и коту, и они скрываются в его кабинете. Минут двадцать слышно только клацанье клавиш клавиатуры, да из кабинета доносятся приглушенные звуки, напоминающие чавканье и урчанье.

Но запах не скроешь, как ни старайся законопатить щель под дверью старым свитером. Клацанье прекращается, осторожные шаги по коридору, легкий скрип двери, напряженная пауза и голос мамы Нины, наполненный одновременно отчаяньем и облегчением:

– Гори оно все гаром! В конце концов, я попыталась!

Чавканье и урчанье, нехарактерное для интеллигентной семьи, возобновляются с новой силой. Мир, покой и благорастворение воздусей воцаряются в отдельно взятой квартире.

 

Каждый раз муж Михаил с наследниками жаждет выкинуть чертову сиреневую кофточку, разодрать ее на мелкие клочки, но Нина уже успевает куда?то ее засунуть и забыть куда. Кофточка заползает в самый укромный угол и, мерзко хихикая, выжидает своего часа.

 

На следующий день сын Тимофей говорит однокласснику Голубченко Тарасу:

– Давай к нам обедать, щи сегодня, с мясом, с грибами, мама кастрюлю котлет накрутила, картошку потушила, пошли, а то Анька придет, фиг что останется.

 

О дедлайне

 

В один прекрасный день Олина бабушка Элиза Матвеевна (пожилая решительная дама слегка за шестьдесят, подчеркиваю – пожилая, а не старая) сказала:

– Оля! Я долго ждала, долго молчала, но мое терпение лопнуло. Ты дашь мне спокойно помереть?

Тоненькая брюнетка Оля, искусствовед, бабушку любила и потому удивилась, откуда столь странные вопросы.

– А оттуда, что ты меня в гроб раньше времени загонишь, – нелогично продолжила бабушка. – Ты когда замуж выйдешь? Чтоб я могла упокоиться с умиротворенной душой! Тебе почти двадцать семь! Чтоб не мешать, я на все лето съехала на дачу к этой старой дуре Василевич. Три месяца по двадцать раз на дню сочувствовала ее геморрою. Что толку в моих страданьях – ты за это время даже не познакомилась ни с кем!

– Бабушка, когда и где мне знакомиться? Работа, испанский, диссертация. А в музее из холостых мужчин только Аркадий Палыч, ты его видела.

– Да, Аркадий Палыч – это на безрыбье даже не рак, а полудохлая креветка, – мрачно согласилась бабушка.

 

На следующий день позвонила старой дуре Василевич и выяснила, что василевичская внучка познакомилась с будущем мужем в ночном клубе.

По телевизору Элиза Матвеевна услыхала, что в ночной клуб *** вход с 21.00 до 24.00 для девушек и женщин бесплатный. Следующим вечером она туда и направилась, сообщив Оле, что идет прогуляться перед сном.

В считаные минуты разгромив охрану, пытавшуюся что?то слабо вякать о возрасте, добив их ехидной фразой: «Плохо держите удар, любезные!» – Элиза Матвеевна уселась (с помощью той же охраны) на высокий стул у барной стойки и строго оглядела окрестности.

– Как вам у нас? – робко осведомился бармен, пододвинув ей высокий стакан. – За счет заведения. Безалкогольный.

– Бесперспективно у вас, – припечатала Элиза Матвеевна. – Порядочной девушке ловить нечего. А вон тот, рыженький, – у него что?то с тазобедренными суставами или сейчас так танцуют?

Тем вечером в клубе *** было нервно. Как на школьном собрании в присутствии родителей и директора по случаю застукивания все тем же директором группы семиклассников за распитием пива на спортплощадке…

 

До Нового года Элиза Матвеевна посетила рок?концерт, выступление заунывного барда, файер?шоу, соревнование по экстремальному велоспорту, преферансный турнир и, уже от полного отчаянья, семинар молодых поэтов.

Закидывать наживку смысла не было – не дай бог, клюнет. Поэты ее доконали.

– В свое время я полгода выбрать не могла между твоим дедом и десятком других, не хуже деда. Даже у старой дуры Василевич был какой?никакой выбор. Хотя она все равно всю жизнь страстно пялилась на твоего деда. Но нынче молодые люди, Оленька, поразительно измельчали, не за кого взглядом зацепиться.

 

В марте Элиза Матвеевна, навестив старую дуру Василевич, решила заехать к Оле на работу. На подходе к музею поскользнулась и грохнулась. Хорошо – не на ступеньках. Какой?то военный бросился помочь. Элиза Матвеевна проинспектировала себя на предмет отсутствия перелома шейки бедра, внимательно посмотрела на доброхота и сказала:

– Господин майор, вы, я вижу, танкист, мой покойный муж командовал танковым полком, скажите, господин майор, у вас найдется час свободного времени?

Майор, осознавший, что придется тащить мать?командиршу до ее местожительства, проклял свое неуместное проявление христианских чувств и обреченно кивнул.

– Замечательно. Вы бывали в историческом музее? Нет? Напрасно. Очень советую. Но попросите, чтобы экскурсию провела Ольга Рашидовна, прекрасный экскурсовод, не пожалеете.

Майор и сам толком не понял, какого черта он потащился в этот музей. Как загипнотизированный.

Недавно Элиза Матвеевна тихонько сказала спящему Митеньке:

– Вот ты, солнышко мое, медвежонок, пойдешь в школу, твой папа закончит академию, бабушке и умирать можно. А еще мама твоя докторскую допишет – я и уйду со спокойным сердцем. И сестричка тебе нужна, воробышек мой, что ж ты один расти будешь. Вот родится твоя сестричка, потом в школу пойдет, а потом… ну потом мы еще посмотрим.

 

О путях к счастью

 

До 18.03 жизнь была прекрасна.

В 19.02 Любу бросил почтимуж.

Теперь подробнее.

 

В 18.03 почтимуж сообщил об уходе и выразил надежду на тихое интеллигентное расставание без скандалов и истерик. Не получилось, мгновенно съехали на уровень «ты всегда! – ты никогда!».

В 18.40 Люба рыдала, а почтимуж метался по квартире, собирая вещи. Странное дело, Люба почувствовала прилив гордости, наблюдая, как почтимуж пихает в чемодан летний итальянский костюм и прочее. До знакомства с Любой он был обросший, как павиан, ходил в коричневых туфлях, зеленых штанах и синих рубашках и считал, что так и надо – скромно, достойно, не марко. А теперь хоть перед разлучницей не стыдно.

В 19.02 почтимуж хлопнул дверью, а в 19.10 в дверь позвонили. Первой мыслью было: осознал, других много, Люба одна! Но на пороге стоял юноша в белых локонах. Окинув светлым взором зареванную Любу, юноша мягким голосом спросил:

– Вы хотите изменить свою судьбу и жить в гармонии с собой?

Что еще мог ответить человек, жизнь которого ровно за 59 минут превратилась из цветущего сада в унылую пустошь, заросшую бурьяном и усыпанную дохлыми надеждами?

 

Следующим вечером Люба присутствовала на заседании общественного объединения «Путь к счастью». Путь к счастью объединил нескольких дам постбальзаковского возраста, парочку странноватых девиц, трех неухоженных мужиков и упомянутого юношу с локонами. Указателем направления и оплотом веры был гуру Радхатанайа – дородный блондинистый мужчина с носом?картошкой и блудливыми глазками.

Трезвомыслящая Люба пришла в ужас, поклялась больше сюда ни ногой, однако досидела до конца и кое?что для себя вынесла.

Путь к счастью требовал неубийства, вегетарианства и слияния с природой. Одна из дам долго водила дланями над Любиной головой и вынесла вердикт: для достижения гармонии Любе требовалось обнять ствол тамариска и раствориться то ли в астрале, то ли еще где – дама туманно объясняла.

Вегетарианства хватило ненадолго. Дней через десять Люба превратилась в мрачного мизантропа и начала покрикивать на больных, чего за ней сроду не водилось. Пришлось вернуться в привычное русло. Тем более что еда на Любиных боках не оседала, ревматолог Марина Викторовна, женщина рубенсовского стиля, всегда печально вздыхала, сидя в столовой над своей миской силоса:

– Ах, Любочка, – вздыхала Марина Викторовна, – как я завидую твоему метаболизму!

Неубийство тоже не прокатило, ибо распространялось на любую божью тварь. Если вы живете рядом с озером, и не исповедующие вегетарианство комары легко телепортируются сквозь противомоскитные сетки, то принцип «не убий» может привести к суициду. Через неделю озверевшая обгрызенная Люба распылила по всей квартире какую?то гадость и с наслаждением наблюдала за предсмертными комариными судорогами. Устойчивые к гадости особи были отловлены пылесосом.

Осталось только единение с природой. Но на входе в ботанический сад Люба сообразила, что понятия не имеет, как выглядит этот чертов тамариск. Однако рассудила, ежели тебе суждено слиться с природой посредством обнимания тамариска, то предполагается, что ты этот самый тамариск опознаешь. Какие?нибудь фибры души завибрируют.

Таблички в саду неплохо было бы подновить, но в конце концов Люба нашла раскидистый куст с темными листьями, рядом с которым было написано «…ис», и полезла его обнимать. Куст оказался редкой сволочью, весь в колючках. И из?за куста кто?то возмутился:

– Девушка, прекратите хулиганить! Это редкое растение!

– Я тоже редкая. Ничего вашему тамариску не сделается. Обниму его – и все. Ой!

– Какой тамариск? Это барбарис оттавский, у нас на весь сад два экземпляра. Вам что, плохо?

– Плохо, у меня все плохо, и обнимаю я не то, и выбираю не тех, и вон все руки в колючках, и вообще! – злобно сказала Люба и вылезла из куста. – А вы шли себе – ну и идите. За табличками бы лучше следили, ничего не разобрать, работнички!

Высокий сутуловатый мужик посмотрел на Любу и сказал:

– У вас по ботанике в школе что было – двойка или кол? Вы б еще на ядовитое бросаться начали. Пойдемте, вытащим занозы, у меня в оранжерее кабинет, чаем вас отпою. Кстати, а зачем вы наш барбарис так страстно обнимали?

– Счастья и гармонии хотела, – хлюпая носом, сказала Люба.

– Да? – удивился мужик. – Как интересно. Знаете что, если вам так это необходимо, обнимите меня. В плане счастья и гармонии я гораздо перспективнее барбариса.

 

Добавлю – четвертый год уже обнимает.

 

О науке и жизни

 

Одна девушка знала: все мужики – козлы. Ей об этом рассказали мама и Интернет. Но замуж все равно хотелось.

Поначалу муж?таксист скрывал свою козлиную сущность. Но со временем назрели вопросы: зачем мужу родители, если у него есть жена, какого черта он возит одиноких баб и почему он не олигарх?

Полгода муж неубедительно объяснялся. Жалкие, жалкие оправдания, смешно и грустно. А потом взял и ушел. И через пару лет женился на физиотерапевте Алисе, растит двойняшек, рулит маленьким таксопарком и имеет наглость выглядеть счастливым. Мама и Интернет оказались правы.

И здесь мы видим прекрасный пример научного подхода: только практический опыт делает гипотезу полноценной теорией.

Quod erat demonstrandum, как любят говорить доктора физико?математических наук, читающие математический анализ неразумным студентам.

 

Но не будем о печальном.

Вчера мы возвращались с реки домой. Вдоль дороги стоял лес с соснами, лежали зеленые поля с кукурузой и желтые с чем?то вроде пшеницы (я не сильна в агрономии). На желтых полях пыхтели комбайны. Каждый комбайн сопровождала толпа аистов. Когда комбайн решал передохнуть, и комбайнер спрыгивал на желтое колючее поле, к нему подходил степенный аист, заглядывал в лицо и выразительно щелкал клювом.

Не нужно изучать аистиный язык поз и движений, чтобы понять смысл мессиджа:

– Мужик, – говорил аист, – понимаю, ты устал, пойми и нас, сентябрь на носу, ты прикинь, где мы, а где Южный Судан, крыльями так намашешься, что Африка не в радость, а полевые мыши – богатая белками и витаминами пища, ты, мужик, прости, но размял ноги – давай уже, работай.

Комбайнер смотрел в направлении Южного Судана, вздыхал, возможно, матерился, и лез в кабину.

А в небе парили аисты?разведчики, сканировали местность на предмет неучтенных комбайнов.

 

Рано или поздно какой?нибудь ученый напишет диссертацию о влиянии аистов на повышение темпов уборки зерновых в республике. А остальные, не такие ученые, глядя на аистов, комбайнеров, рыжего кота на лавке у деревенского дома, подростков, играющих в футбол на опушке, двух барышень?велосипедисток, дородную тетку у колодца, кудлатую собаку рядом с ней, просто подумают: «Мы все одной крови». А потом еще раз посмотрят по сторонам, вздохнут удовлетворенно и додумают: «Что и требовалось доказать».

QED.

 

О нетривиальных поисках выхода

 

Оказывается, при встрече с нацеленной на обед акулой надо стукнуть людоедку по носу чем?нибудь тяжелым. Возникает вопрос: как плавать с пудовой гирей. И вот ответ: жить захочешь – поплывешь. И выплывешь.

 

Одна девушка, Соня, выбирала в салоне свадебное платье, металась между голыми плечами, голой спиной и вон тем, с кружавчиками.

Тут ей приходит эсэмэска от жениха. Смысл такой: уже не надо.

Думала, разыгрывает. Позвонила.

Долго мямлил про погасший костер и покрытые пеплом угли, но выяснилось, что тут погасло, потому как разгорелось в другом месте. Короче говоря, вещи свои забрал, прости и забудь. И телефон отключил, гад.

Почти по Салтыкову?Щедрину: нашалил – и растаял.

Весь салон слушал мыльную оперу, навострив уши. Какая?то неприятная невеста из разряда «последний шанс», пришедшая с кучей квохчущих родственниц, глянула снисходительно и сказала:

– Раз вам это платье ни к чему, вот это – с голой спиной, плечами и кружавчиками, так я его забираю!

– Еще чего! – сказала девушка Соня. – Вам до него не дохудеть. И не упаковывайте, сразу надену.

И надела, и пошла, сверкая голой спиной и плечами и подметая тротуары пышной кружевной юбкой. И стала причиной нескольких небольших ДТП. И потом Сергей А. объяснял друзьям, почему так скоропалительно женился. Чего, мол, тянуть, платье у невесты уже было.

 

Знаю еще одну девушку, Ларису. Ее тоже бросили. Она даже хотела руки на себя наложить. Но травиться было нечем, вешаться – неэстетично, с крыши кидаться – страшно, а топиться – так зима на дворе, да и прорубь поди еще найди.

И тогда, уже на ночь глядя, она пошла кататься на лыжах. Думала замерзнуть насмерть. Художественная литература считает такой способ щадящим – просто засыпаешь, как ямщик в степи, все дела.

Но не получилось. Потому как в полуночном парке она выехала прямо на двоих гопников, пинавших некоего молодого человека.

Милиционеры удивлялись тому, что эта нежная фиалка (157 см, 48 кг) сломала лыжу об гопнические спины, а другой лыжей, целой, гнала перепуганное до икоты хулиганье по глубокому снегу аж до выхода из парка, прямо в объятия подъехавшего патруля, сопровождая преследование дикими криками: «Я тебе покажу вечную любовь! Ты у меня попомнишь свои клятвы!»

Романа со спасенным аспирантом не сложилось, но вот милицейский капитан был весьма впечатлен. Собственно говоря, он уже майор. Но Лариса считает, что это не потолок. Майору есть еще куда расти.

 

Об ангелах

 

У одной женщины все было не то чтобы хорошо или плохо, а никак.

Ничего, она привыкла.

Перед Новым годом зашла на почту купить пару открыток – двоюродной тетушке и институтской подруге. Присела написать дежурные слова. Рядом что?то выводил мальчик лет шести. Небось просил у Деда Мороза компьютер или что они сейчас просят. И женщина подумала, надо бы отослать еще одну открытку: «Дорогой Дед Мороз, пришли мне немножко счастья в личной жизни, пожалуйста».

Мальчишка сопел от усердия. Женщина мельком глянула, над чем он так старается. На листе танцевали кривенькие буквы, «я» и «в» смотрели в неправильную сторону. А написано было: «Дед Мароз Я хачу чтоп Мама связала мне свитерь с аленями как у егора я себя хорошо вел Костя».

Ну надо же. Свитерь.

Когда она вышла, давешний мальчик прыгал у почтового ящика, роста не хватало, чтоб опустить письмо. И в прыжке не получалось.

– Давай помогу, – сказала женщина. – И не стой на холоде, беги к родителям. Ты с кем пришел?

– Ни с кем, сам. Я вон в том доме живу.

– И я в нем живу. Мои окна крайние, девятый этаж. Пойдем, нам по дороге.

У подъезда шаркала метлой дворничиха, увидела их и сердито закричала:

– Костик, ты где ходишь, папа уже обыскался, а ну домой бегом!

Мальчишка дунул в подъезд не попрощавшись.

– Странный мальчик, – сказала женщина. – Представляете, написал письмо Деду Морозу, чтобы мама ему свитер связала. Я думала, дети игрушки просят.

– Ничего странного, – отрезала дворничиха. – Нету никакой мамы. У мамы любовь случилась. В Канаде, что ли. Костик ее и не помнит, сколько ему было – только ходить начал. Почтальонша наша говорила: мама хорошо если раз в год напишет. Сучка драная.

Через пару дней завкафедрой сказала:

– Что вас, Виктория Арсентьевна, на рукоделие потянуло? Вышли бы, воздухом подышали, у вас круги под глазами.

Будешь тут с кругами, если до Нового года четыре дня, и зачеты, и вечерники, и на вязание только ночь да форточки между парами. Хорошо, еще руки помнят – и лицевые, и изнаночные, и накид, и две вместе.

Тридцатого пришлось уламывать и материально заинтересовывать почтальоншу – чтоб отнесла. Если официально отправлять, не дойдет, не успеет. Обещание не выдавать обошлось вдвое дороже.

А тридцать первого вечером в дверь позвонили. И на пороге стояли два дедмороза в дурацких красных шапках с белыми помпонами – большой и маленький.

У маленького под курткой виднелся свитер с корявенькими оленями. А большой был очень похож на маленького. Одно лицо.

 

Я не знаю, что там дальше. Но вот что вспомнила.

У бабушки моей была соседка Кравчиха, скандальная, неумная, завистливая, жадная. Противная такая тетка, на редкость противная.

Помню один разговор. Кравчиха сказала:

– Ты, Дуня, легко живешь, у тебя и муж мастеровитый, и не пьет, и дети с образованием, что ж мне ничего, а тебе все – как будто ангел за тобой стоит радостный?!

А бабушка ей ответила:

– Так и за тобой, Стеша, ангел стоит. Только ты его печалишь.

 

О тленности материального

 

В детстве читала фантастический рассказ про будущее – не помню чей. Смысл такой: чтоб не загнулась экономика, население должно потреблять. А чтоб оно потребляло интенсивнее, весь ширпотреб стал принудительно одноразовым – одежда, мебель и все такое. И вот уже герой?подпольщик, рискуя головой, везет через весь город настоящую табуретку из настоящего дерева.

В перестройку я осознала: будущее на подходе. Купила китайские кроссовки – очень красивые, очень, у меня сроду такой красоты не водилось. Через полторы недели у них оторвались обе пятки. С интервалом в двадцать минут. То есть спереди кроссовки, а сзади уже босоножки. Летом терпимо, но в дождь со снегом сыровато.

Но это еще что. В те же веселые времена приятель отоварился пуховиком. До того я считала, что «пуховик» от слова «пух», а не от «мелко порубленных с потрохами кур». Двух недель не прошло, как пуховик начал попахивать мертвечиной, а пух свалился вниз и запросился наружу. В принципе даже стильно – сверху ветровка, а низ как бы утеплен подушками. Правда, не покидало ощущение, что ежели нижний шов разойдется, то из пуховика высунется синеватая куриная лапа.

Почему вспомнилось.

Одна дама купила диван, не из дешевеньких. Сделанный по итальянской технологии.

Даму можно понять: многим женщинам хочется иметь в доме что?нибудь итальянское. Если не Адриано или там Федерико, то хотя бы диван по итальянской технологии.

Привезли, собрали, рассчиталась, расписалась, полюбовалась и села всеми своими пятьюдесятью пятью килограммами. Диван жалобно хрюкнул и перекосился.

– Быть того не может! Да, на гарантии, но откуда мы знаем, чем вы на диване занимались? – заявила фирмочка?производитель.

Дама долго убеждала, что до занимательства чем бы то ни было не дошло, что на диван она просто присела. Ей не верили, но в конце концов сдались и прислали мастера.

– Да что ж вы с ним сотворили?! – горестно вопросил мастер.

Чинить?то он чинил, но на даму поглядывал с опаской, подозревая, что по завершении ремонта она вовлечет его в разнузданную оргию на возрожденном диване. Всем своим видом демонстрировал: пусть не надеется, он не из таковских. Но починил.

Проблема присаживания исчезла. Тем же вечером дама решила диван разложить. Вот если бы он отказался раскладываться или же разложился и закостенел в разложенности, то оно бы и ничего, жить можно. Но макаронник застыл в промежуточном состоянии – ни туда ни сюда. Дама, физик по образованию, наконец?то поняла, что должен чувствовать кот Шредингера. Мало кто любит неопределенность.

– Какая замена, какие деньги?! Вы издеваетесь? Мы ставим итальянский механизм, вся Италия раскладывает и не жалуется! – взвилась фирмочка?производитель.

Однако после долгого и насыщенного взаимными обвинениями и угрозами скандала снова прислала мастера, уже другого. И директор прислался. Дабы лично разоблачить потребительскую экстремистку.

Короче говоря, подозрения первого мастера подтвердились: оргия состоялась, участвовали новый мастер, директор и диван. Дама говорила, что ее хватило на десять минут, потом завяли уши, пришлось уйти на кухню.

Диван был не в пример крепче духом, продержался часа два. Видно, еще в процессе производства наслушался всякого. Не итальянского. Но сдался.

– Видите, и складывается, и раскладывается, вы не умеете с ним обращаться, – сказал взопревший директор, вытер лоб и устало присел.

Диван знакомо хрюкнул и провалился внутрь самого себя.

При эвакуации дивана сломали лифт, еще пришлось с ЖЭСом объясняться.

Когда после долгих мытарств даме вернули деньги, директор в сердцах сказал:

– Вы, женщина, своими претензиями мне всю душу выели. Что за склочный и прижимистый у нас народ, хочет, чтоб купил – и на века!

 

О любви

 

Одна девочка?второклассница сказала приехавшему погостить дедушке, что очень его любит, сильно?пресильно. За то, что он похож на актера Моргана Фримена. Придя в себя, дедушка – классический эстонец, как по внутренности, так и по внешности, ни капли не интернационалист, а наоборот – устроил дома филиал застенков Лубянки, выясняя, кто внушил ребенку черные мысли.

Сын с невесткой спихивали ответственность на телевизор.

А потом дедушка подумал: какая разница, за что тебя любят. Следствие важнее причины. И у себя дома, в городке Йыхви уезда Ида?Вирумаа, начал здороваться с соседом Мигелем, невесть как занесенным в северные края из Мавритании.

А без любви так и продолжал бы хмуро зыркать из?под бровей и по?эстонски бурчать себе под нос про понаехавших.

 

О счастье и трудностях на пути его достижения

 

 

Владимир Д. не женился:

1) на Виктории. Пытался, но не получилось проникнуться искренним уважением и неподдельной любовью к потенциальной теще;

2) на Милене. Милена требовала класть грязные носки в корзину для белья. «В», а не «на» или «неподалеку». И ежели ловила на горяченьком, то ее прекрасные глаза наливались слезами, и этими налитыми глазами она смотрела на Владимира Д., как носитель высшего разума смотрит на не поддающееся эволюции одноклеточное – со скорбью и неизбывной печалью;

3) на Яночке, считавшей, что супругов должны объединять общие интересы, но при этом из общих интересов исключались футбол, мотоцикл, чтение книг по истории Наполеоновских войн, родственники Владимира Д. и его необъяснимое желание питаться три раза в день.

В анамнезе еще значилась Рита с тремя обнаглевшими от безнаказанности котами, безумная Кира, исповедовавшая здоровый образ жизни вплоть до купания в проруби, ну и так, по мелочи.

Потом Владимир Д. встретил Поливанову. И теперь живет в атмосфере непреходящей любви и всеобщего обожания.

– Прекрасный зять, замечательный, что же делать, на всех Абрамовичей не хватает, что ж делать, дорогая Нонна Аркадьевна, надо смириться, – говорит в телефон Поливанова?теща.

– Володенька, ты опять носки в корзину не положил, не волнуйся, пожалуйста, я их нашла и убрала на место, не переживай, – ласково сообщает Поливанова?жена.

– Ты на мотоцикле, а я вся изведусь, может, к твоим в следующем месяце съездим, что им надоедать, ты звонил им недавно, как книги подорожали, где это видано, чтоб книжка стоила как пять пар колготок, – в унисон исполняют Поливанова?жена и Поливанова?мама.

Владимир Д. выходит на балкон покурить, смотрит в темнеющее небо и знает, что из?за балконной двери на него с любовью глядят жена, теща и кот Маркиз, так прикипевший душой к Владимиру Д., что просто жить без него не может – приходит ночью и плюхается толстой задницей прямо на лицо.

С тополей под окном срывается стая галок и мчится куда?то влево и ввысь. Владимир Д. думает, что хорошо бы отрастить крылья и сигануть с балкона влево, взмыть ввысь и устремиться назад.

Куда угодно.

Хоть в прорубь вместе с безумной Кирой.

 

О хороших девочках

 

Много лет назад на мою знакомую М. напал придурок с ножом. Слава Богу, шли мимо подвыпившие мужики, услыхали возню в кустах, полезли на шум, намяли бока и надавали по голове мерзавцу, правда, не уследили – пока успокаивали М., поганец сбежал.

Я потом спросила ее:

– Что ж ты не кричала, людей не звала? А если бы мужики эти шли себе и прошли?

А она ответила:

– Мне было стыдно кричать.

Такое случается с девочками из хороших семей, умницами, книжницами, любимыми дочками, выросшими в тепле, в теплице.

Такие девочки знают, что Алеша Карамазов – это правда, а его сумасшедший папаша вкупе со Смердяковым – это Достоевский придумал, чтобы оттенить.

Такие девочки выбирают абсолютно неподходящих мальчиков. Родители сначала молчат, потом робко намекают, затем говорят открытым текстом, подружки ахают, друг детства собирается начистить холку Толе?Севе?Роману.

Такие девочки ничего не слышат, подруги становятся бывшими, другу детства отказывают от дома, и в густом запахе выпитой родителями валерьянки девочки выходят замуж, потому что Юра?Владик?Кирюша хороший, только вы не хотите этого видеть. Родители залезают в долги и покупают квартирку, или бабушка переселяется к родителям, и у девочек начинается семейная жизнь.

Девочки – не слепошарые дуры, проходит месяц, полгода, год, и они понимают, что правы были и родители, и подружки, и друг детства. Но кричать стыдно. И у них все замечательно, не волнуйся, мама, не переживай, папа, нет, не надо, я к вам сама приеду, Витя?Гарик?Никита устает, ему надо отдыхать.

Девочки пишут диплом себе, пишут диплом Мише?Паше?Олегу, отказываются от прекрасного распределения, потому что Саня?Костя?Борис обидится – ему не предложили, – и продолжают жить так, будто у них все всем на зависть.

Дима?Шурик?Егор возлежит на диване, без устали втолковывая жене, что, как только ему начнут платить достойно, он тут же, немедленно встанет и начнет достойно работать, а идти корячиться за копейки – себя не уважать, и, кстати, она вон тут растолстела, тут подурнела, и вообще, у людей жены как жены, а ему досталось бесчувственное бревно.

А потом некоторым девочкам везет – Славик?Петя?Григорий их бросает, потому как трехкомнатная квартира лучше бабушкиной хрущевки, но говорится не про квартиру, а про то, что нет любви, и что жить без любви – это себя не уважать. Странное дело, Грише?Толику?Антону всегда требуется самоуважение, без него никак.

– Но было же у вас что?то хорошее за восемь лет?

– Было. Мы ехали домой, в автобусе, и он посмотрел, сказал, тебе дует, еще простудишься, встал и закрыл окно.

Ей опять стыдно кричать. И она цокает каблучками по офису, по школьному коридору, по лаборатории, и успевает все – съездить в больницу к папе, закупить продукты маме, забрать дочку из музыкальной. Вечером, перед сном, читает дочке «Хаджи?Мурата», или Ильфа с Петровым, или Стругацких, а дочка сидит, завернувшись в одеяло, обнимая подушку, смотрит круглыми глазами и видит и репейник, переломанный колесом, и бедного Паниковского, и Рэда Шухарта, и жалеет всех?всех. Дочка засыпает, а она полночи пишет отчеты, переводит, проверяет тетрадки, и утром опять свежа, все у нее замечательно, ледяная вода и примочки из заварки пока еще помогают убрать круги под глазами.

А потом она едет к дочке в летний лагерь и на обратном пути пробивает колесо, а в старенькой машине болты прикипели насмерть, август, стемнело, дорога пустая, да если б и не пустая, кричать ей по?прежнему стыдно, но тут останавливается здоровенный мужик на здоровенной машине и возится с колесом, бурча себе под нос про безголовых и безруких баб, а через день встречает ее после работы, сам нашел, и снова встречает, и провожает, и каблучки начинают стучать в другой тональности.

И она удивляется простым вещам.

…Я прихожу, а он говорит: «У меня такая премия, сам не ожидал, в субботу едем ее тратить, на тебя и на Лельку, зима на носу, хватит, намерзлись!»

…Он звонит мне, сердитый: почему в доме ничего нельзя найти, где деревянный молоток, мне что – мясо кулаком отбивать?!

…А мы в субботу ездили моих в санаторий проведать, папа уже без палочки ходит, представляешь?

…Чуть не поругались вчера, не понимаю, чем ему Алексей не нравится, Алексей, Алешенька, Леха – скажи, отличное имя, чего он уперся.

…Я на секунду, мне еще говорить тяжело, три четыреста, пятьдесят два сантиметра, Алексей Ильич или Степан Ильич, посмотрим, на кого больше похож, все, целую, я поползла к окну, Илья с Лелькой уже внизу прыгают.

 

Я сижу сейчас и думаю про Алексея или Степана Ильича и про то, что в мире все?таки существует справедливость. Даже для хороших девочек.

И что я этому очень рада.

 

О приметах

 

У одной девушки, Маши, была договоренность с подружкой Ликой: бросить букет невесты так, чтобы Лика его поймала.

Без импровизаций, строго по сценарию: Лика ловит букет, прижимает его к бюсту и с легкой улыбкой поднимает кроткие глаза на друга сердца Андрея. Как бы намекая: пора, уже пора, неспроста букеты сами в руки валятся.

Роспись, кольца, поцелуи, дошло до букетометания. Первая попытка – фальстарт. Друг жениха, гандбольный вратарь Руслан, оправдывался: гляжу – летит, руки?ноги сами сработали, рефлекс, но прыжок красивый, скажите, парни, – класс был прыжок!

Лика усиленно семафорила лицом – левее бросай, левее и повыше!

Во второй попытке спортивная Маша зашвырнула букет на люстру. А в третьей он просвистел мимо Лики прямо к менеджеру по клинингу Захаревич, вызванной в зал с ведром и шваброй по поводу пролитого гостями шампанского. Видно, Маша не учла поправку на ветер. Так часто бывает. В биатлоне, например.

Лика трагически зарыдала на тему «ты это нарочно» и убежала страдать в дамскую комнату. Друг сердца Андрей утешать не бросился, так что пришлось поправить грим и вернуться к людям.

Букет же после непосильных для него метательно?хватательных нагрузок утратил товарный вид и был оставлен на подоконнике. Ночью, заканчивая уборку, менеджер по клинингу Захаревич нашла его, посмотрела и взяла с собой. Шла домой по пустому холодному городу и думала о своей жизни. О том, что менеджер по клинингу в приличном месте – не так уж и плохо, не хуже, чем бухгалтер в той конторе, откуда ее выперли, чтобы освободить место директорской племяннице. О том, как ей повезло с сыном, и где теперь те диагнозы, что ставили ему в первые годы, – нету (тьфу?тьфу?тьфу чтоб не сглазить!). Еще о том, что букет нежно пахнет ландышами, весной и юностью, хотя никаких ландышей в нем не наблюдается, январь, какие ландыши, до весны как до неба, до юности еще дальше. И что грех жаловаться – жизнь удалась. Не так, как хотелось бы, совсем не так, но удалась.

А то, что на следующей неделе у Захаревич сломалась стиральная машина, был вызван мастер, и после ремонта они весь вечер проговорили на кухне, как будто давным?давно знакомы, но сто лет не виделись, и то, что с лета она уже не Захаревич, и еще то, что Митька как?то вечером сказал: «Папа, я всегда знал, что ты у меня будешь!» – так это просто совпадение, при чем тут букет?

 

О несовпадении

 

 

Экономист Диана Юрьевна, стройная брюнетка с раскосыми восточными глазами, влюблена в Ангела Красимировича, руководителя проекта, но чувства свои скрывает, и вечерами, когда после дождя окна настежь и запах цветущей липы, выбрасывает засохшие букеты, подаренные не теми, пьет чай и вздыхает о несбыточном.

Руководитель проекта Ангел Красимирович, блондин скандинавского типа, ни единого гена не взявший от своего болгарского папы, молча страдает по офис?менеджеру Альбине и вечерами, уставившись в монитор, вдруг видит вместо строчек Java?кода нежный профиль и выбившуюся из прически русую прядь.

Офис?менеджер Альбина тайно сохнет по начальнику охраны Олегу Петровичу, бритому налысо верзиле, и вечерами смотрит глупый боевик про героический спецназ, потому что один из отважных и бессмертных борцов с мафией слегка похож на Олега Петровича.

Начальник охраны Олег Петрович неровно дышит к программисту Марине, байкерше и экстремальщице, и вечерами, сидя у телевизора, мечтает, чтобы на вверенный ему объект напала международная террористическая шайка, и он, раскидав нападавших и поотрывав им руки?ноги?головы, спас бы Марину, и тогда… тут он прерывает мечтания, обзывает себя полным придурком и выходит курить на балкон.

Программист Марина прекрасно владеет собой, и никто не догадывается, каких трудов ей это стоит при разговорах с заказчиком Осецким, тихим интеллигентным молодым человеком, прекрасным специалистом и неплохим шахматистом?самоучкой, и вечерами, надраивая свой байк к июльскому слету, она вдруг ловит себя на мысли, что шахматы – тоже интересно.

Заказчику Осецкому ужасно нравится экономист Диана Юрьевна, но разговаривает он с ней сухо и даже несправедливо намекает на необоснованное завышение стоимости проекта, и вечерами в сердцах отбрасывает книжку Несиса и Шульмана «Размен в эндшпиле» и думает о том, что бывают же такие изумительные, потрясающие женщины, как Диана Юрьевна, которым можно простить даже абсолютное шахматное невежество.

 

Наверно, тот, кто сидит Там Наверху и отвечает за переплетение судеб, отвлекся и допустил маленький сдвиг – всего лишь на одну позицию.

Честное слово, просто обидно.

 

О текущем и вечном

 

Девушке Юле мама сказала:

– Выходи за кого угодно. Лишь бы не пьяница, не скупердяй и не зануда.

А потом добавила загадочное:

– И чтоб не рыбак и не шахматист.

Видно, у мамы в юности случилась рыбацко?шахматная травма. Наивная, она не подозревала, что крен крыши могут вызвать и другие причины.

Юля встретила Виталия, и все в Виталии было прекрасно. И лицо, и одежда, и далее по Чехову, и квартира в «сталинке» рядом с парком, и зарабатывал прилично, и потенциальная свекровь устраивала свою личную жизнь ровно в семи часовых поясах к западу. Бонусом шло то, что Виталий не отличал плотвички от карася и пешки от ферзя.

Сейчас будет «но», ибо у каждой бочки меда есть своя ложка дегтя.

Но. Все свободное время Виталий тратил на изобретение вечного двигателя. И хоть по физике у него была твердая четверка, он чувствовал – где?то должна существовать лазейка.

Редкая девушка смирится с тем, что в разгар воркований глаза любимого затуманиваются, потом стекленеют, и он говорит:

– Юлька, я догадался, там нужен противовес, подожди, я сейчас!

Неудачные вечные двигатели съезжали в подвал, а на их месте возникали новые. Правда, был экземпляр, проработавший семьдесят девять минут. На восьмидесятой минуте законы термодинамики опомнились, подобрали отвисшую челюсть и пресекли прорыв в будущее.

Тут у Юли кончились нервы, она собрала свои вещи и скоропостижно вышла замуж за хорошего человека Белькевича. Перспективный, но не оправдавший надежд перпетуум отправился по проторенной дорожке в подвал, а Виталий с разбитым сердцем уехал работать в Италию, где, по слухам, нашел утешение в объятиях какой?то то ли Бьянки, то ли Софии.

Хороший человек Белькевич никакими глупостями не увлекается, и это радует. Хотя временами сильно раздражает.

А живущая на первом этаже той самой «сталинки» крепкая старушка Петровская замучила ЖЭС № 84 жалобами: у нее в квартире что?то, как она сформулировала, подтикивает. Разнообразные комиссии ничего подтикивающего обнаружить не смогли, и ныне Петровская уже пишет в Европейский суд по правам человека. ЖЭС № 84 с интересом ожидает приезда комиссии из Страсбурга. А в подвале тикает себе вдруг заработавшая последняя модель перпетуум мобиле.

Жаль, но похоже, этого никто никогда не узнает, потому что Виталий увез ключ от подвала с собой.

 

О птицах небесных и земных

 

В детском саду, куда ходил мой сын, было так себе, средненько. Без инноваций. Атмосферу оживлял только асоциальный элемент Степа, не выговаривавший половину букв, что почиталось за счастье – некоторые слова обсценной лексики в его исполнении не распознавались.

А моя знакомая, Татьяна, определила дочку в сад продвинутый. У них там генеральная идея – укрепление внутрисемейных связей посредством активного участия пап?мам во всех детсадовских фейерверках. Помимо прочего раз, в год каждый родитель должен сыграть в спектакле.

Татьяна удачно улизнула от новогоднего утренника, отбоярилась от восьмимартовского и уже вздохнула облегченно, но на горизонте нарисовался День птиц.

И вот ей звонит недовольная воспитательница Кристина Юрьевна, выговаривает за безынициативность и сообщает, что остальные родители клювом не щелкали, разобрали все роли, так что ей, Татьяне, достался крапивничек, готовьте костюм, у вас еще три дня. И запишите слова: «Я птичка?невеличка, на веточке сижу и ягодку?малинку на ветке сторожу». Сначала выскажется ласточка, дети ее поприветствуют, потом вы.

Татьяна полезла в Интернет, чтобы хоть понять, как этот крапивничек выглядит. Две ночи вырезала и раскрашивала перья, пришивала их к свитеру и мастерила клюв и хвост.

В пятницу с утра позвонили родители, сказали, что заедут вечером прямо в сад, заберут Соньку к себе и вернут в воскресенье. Таня намекнула маме насчет выигрышной партии крапивничка, но Елена Ивановна напомнила дочери, что тридцать пять лет проработала учительницей младших классов, ей эти крапивнички уже вот где, уволь.

Кристина Юрьевна сказала:

– Быстренько переоденьтесь и давайте вон туда, слова помните? Вы после ласточки.

На птичьем дворе уже маялись толстый папа в черном, мама хулигана Яковца ака ласточка, двое неидентифицируемых пернатых и чья?то бабушка?павлин, вся в перьях, блестках и каменьях, вылитый мулен?руж, каким он видится из наших палестин.

Папа в черном профальцетил, запели капели, заря занялась, грачи прилетели, весна началась. Павлинья бабушка басом несла аналогичную хрень. Яковец?мама два раза сбилась, но собралась и изложила страданья ласточки, стремившейся на историческую родину «вдоль по меридиану, сквозь пургу и снега».

– А вот и крапивничек, эта крохотная птичка никуда не улетала, но вместе со всеми радуется окончанию зимы! – объявила Кристина Юрьевна.

Вышел крапивничек. Размер пятьдесят второй, рост метр восемьдесят два плюс каблук. Красиво взмахнул крыльями.

На «птичке?невеличке» в задних рядах захрюкали. На «ягодке?малинке» к хрюканью подключились ряды передние, а задние перешли к неконтролируемому ржанью, что, в принципе, органично вплелось в сюжет: лошади тоже радуются приходу весны.

«Все, – подумала Татьяна, – фиг с ним, с этим садом, пусть сидит дома, второй раз не переживу».

Следом опозорились еще две птицы, что несколько примирило.

В конце дети трогательно пропели про ручьи и солнышко. Татьяна, не успев сбросить перья, упаковала Соньку, вручила родителям, помахала вслед машине и пошла переодеваться. Сумки, пакета с одеждой и пальто нигде не было. Встревоженным крапивничком она металась по саду, пока не сообразила, что вещи свои бросила на заднее сиденье родительской машины.

А потом ее выгнал сторож. Начало апреля, вечер, холодина, а она на улице в перьевом свитере и с хвостом, без ключей, денег и телефона. Родители доберутся до своего поселка часам к девяти. Есть запасные ключи, у подруги, но подруга на другом конце города.

Она побегала взад?вперед перед воротами сада и, решившись, бросилась к какому?то прохожему:

– Ради бога извините, вы не могли бы вызвать мне такси?

Прохожий оглядел Татьяну, на всякий случай отступил на шаг и сказал:

– Может, лучше скорую?

– Да я нормальная! В саду спектакль был, я вещи свои потеряла, ну, пожалуйста, вызовите!

Прохожий еще раз посмотрел, подумал, такси вызвал, но не ушел.

– Я с вами постою, пока такси не придет. Позвольте узнать, вы кто?

– Крапивничек! – уже со слезами сказала Татьяна.

– Что вы говорите? Никогда бы не подумал. И кстати, давайте, я перья оборву, а то вид у вас, знаете, несколько вызывающий.

– Не оборвете. Пришиты насмерть. Я пробовала.

А потом подъехало такси, и таксист отказывался везти безденежного крапивничка, так что прохожему пришлось ехать вместе с Татьяной. И обнаружить, что подруги нет дома. И звонить ей. И ждать ее. Разговаривать.

И что у них там сейчас – не знаю. Но что?то определенно есть. Хорошо, если так. Ибо каждый крапивничек заслуживает если не счастья, то хотя бы прихода весны.

 

О тяге к высокому

 

 

Одна девушка, Аня К., мечтала полюбить писателя.

Или поэта.

Или художника.

Кого?нибудь богемного и гениального.

Не вследствие испепеляющей страсти к прекрасному, а потому, что ей хотелось парить над творцом легкокрылой музой и тем самым запечатлеться в воспоминаниях современников и трудах искусствоведов. Вот как Анна Петровна Керн, урожденная Полторацкая, ну ничего особенного, ни?че?го! а поди ж ты – чудное мгновение, и все такое.

Аня К. познакомилась с поэтом Георгием, писавшим тонкие лирические матерные стихи.

Георгий плел из грубой пряжи будней воздушную ткань высокой чувственной поэзии. Плелось натужно: русский матерный пока еще беднее и однозначнее русского литературного, хотя и не все об этом догадываются. На выходе вместо изящного кружева валансьен получалась унылая неказистая дерюга, пригодная для вытирания сапог после посещения хлева, не более того.

Георгия пришлось бросить – Ане К. не улыбалось остаться в памяти потомков в окружении слов на сомнительные буквы.

Затем возник скульптор Вениамин, концептуалист. Он изваял Аню К. в виде параллелепипеда (50 х 30 х 25 см), в одну грань которого были вмурованы дужками солнечные очки, из другой свешивались три разноцветные ленточки, из третьей торчал тюбик дорогой герленовской помады. На остальных гранях, как на заборе, были нацарапаны слова и выражения из стихотворческого лексикона поэта Георгия. Все вместе называлось «Счастье мое».

Аня К. оскорбилась спорной трактовкой своего образа и ушла, предварительно расколотив параллелепипед молотком и выковыряв из осколка собственную почти непользованную помаду. Скульптор Вениамин бегал вокруг, заламывал руки, взывал к ответственности перед будущими поколениями, но остановить акт вандализма не решился: он не был самоубийцей и понимал, что неправильно изваянное счастье в гневе способно разнести на субатомные частицы музей Гуггенхайма со всем его современным искусством и при этом не испытать ни малейшего сожаления от содеянного.

Далее жизненный путь Ани К. был отмечен удручающими в своей бесперспективности вехами – мыльно?оперным режиссером Ростиславом, композитором?песенником Кириллом Олеговичем и эстрадным юмористом Виталиком.

А прошлой весной проживавший в седьмом подъезде инженер?механик Леонид своими руками вскопал под Аниными окнами клумбу, сторожил по ночам, гонял падких на чужой посадочный материал соседей, и в одно прекрасное утро Аня К. увидала на клумбе свое собственное имя, проросшее нежными белыми нарциссами, а рядом – красно?тюльпанное кривоватое сердце.

«О боже, какая пошлость! Какая безвкусица и полное отсутствие концепции!» – с радостью подумала Аня К. и через месяц вышла замуж за Леонида.

 

О Вадимпетровиче, демоне

 

В апреле Катя уволилась из своей брачной конторы. Сказала спасибо, сыта, добавки не надо, уже знаю, кто ждет меня в моем личном аду, – Вадимпетрович, демон.

Поначалу?то ей нравилось работать Гименеем. Ну временами всплывали предпенсионные тети, жаждущие выйти замуж за первую сотню Форбса, вторую не предлагать; бодрые дедушки, ищущие спутницу заката жизни (до 28, без в/п, с мед. в/о, опыт раб. по спец.), и юные девы, пишущие «замуш с серьесными намеряниями» и согласные на вторую сотню, только чтоб обязательно красавец?брюнет.

Но терпимо, терпимо.

А потом материализовался Вадимпетрович, этаким облаком в штанах, и Маяковский тут ни при чем. С порога заявил, что у него стабильный похоронный бизнес, дом – полная чаша, живи и радуйся, но сердце просит любви. Посмотрел со значением и добавил:

– А в постели я просто демон!

Катя представляла себе демонов по Врубелю, но одышливый пузатый Вадимпетрович, не моргнув глазом, оплатил VIP?пакет услуг и при удачном раскладе пообещал десятипроцентную скидку на все, к чему имеет отношение.

Может, и напридумывал ваш Врубель.

Заполнили анкету. От будущей супруги требовалось немногое – любить домохозяйство, иметь мягкий характер, быть повышенной миловидности и средней упитанности. На вопрос «Это какой – средней?» Вадимпетрович нарисовал в воздухе пухлую восьмерку примерно 58?го размера.

После встречи с первой кандидаткой выяснилось: сорок лет – это старуха.

После второй: шестьдесят два килограмма при росте метр шестьдесят четыре – это бегемот.

После третьей: женщина должна молчать, пока ее не спросят.

– Что за неликвид вы мне, Катенька, подсовываете? – возмущался Вадимпетрович. Он раздобыл ее домашний телефон и после каждого свидания часа по два высказывал претензии. – Этой вашей Соне не понравилось, что я без цветов, эта ваша Соня чего хочет – цветы или замуж?!

Главным же недостатком учительницы Сони, инженера ЖЭС Ольги, бухгалтера Нины, швеи Русланы, ландшафтного дизайнера Дануты и прочих, и прочих было то, что они отказывались от немедленного тестирования демонических способностей Вадимпетровича. Облом случился даже с развеселой шалавой Кристиной, у которой в анкете значилось единственное требование к потенциальному мужу – «много секса».

На третьем месяце тщетных усилий пристроить клиента Кате начали сниться кошмарные сны. Будто врывается в контору Вадимпетрович с кладбищенской корзиной цветов, ручку корзины обвивает траурная лента с надписью «От демона», а Вадимпетрович кричит ужасным демоническим голосом:

– Отдайся мне!

А то и чего похуже снилось.

Теперь представьте, что посреди ночи вас поднимает телефонный звонок, вы с колотящимся сердцем, в холодном поту, трясущимися руками снимаете трубку, а в ней пыхает пламенем Вадимпетрович с жалобами на очередную неблагодарную негодяйку.

Постепенно от жалоб Вадимпетрович перешел к угрозам, и Катя всерьез начала опасаться, не закопают ли ее на участке номер триста двенадцать, украсив могилу той самой корзиной. Вадимпетрович как?то нахваливал этот участок, на пригорочке, вид замечательный, сейчас не выкупите, потом локти будете кусать.

Не желая разбрасываться ценными участками, Вадимпетрович обратился в общество защиты потребителей. Из общества позвонили, долго ржали в трубку и посоветовали держаться.

Потом позвонили из суда. Сказали, что заявление у Вадимпетровича не приняли, но чувствуют, что не успокоится. Тоже ржали, хотя, казалось бы, суд, солидные люди.

Хозяйка конторы сказала:

– На учете он не состоит, я проверила. Все, Катя, либо ты разбираешься с ним сама, либо делай что хочешь, у меня нервы кончились на его кляузы отвечать.

Апрельским субботним утром соломинка переломила спину верблюда. Спросонья и сдуру Катя открыла дверь, и дверной проем набрякшей тучей заполнил недовольный Вадимпетрович.

Он решил, что в принципе Катя ему подходит, ладно уж. На безрыбье и рак рыба – так было написано на лице Вадимпетровича.

– Я человек положительный, покладистый, где ты другого такого найдешь в твоем возрасте, доходы у меня всем на зависть, и в смысле супружеских обязанностей я – ух!

И попытался просочиться в квартиру. С явным намерением немедленно приступить к исполнению супружеского долга.

Слава Богу, на шум вышел сердитый сосед?дальнобойщик, выкинул демона из подъезда и сказал уважительно:

– Ну ты, Катька, даешь, мне плешь проела, слово лишнее при тебе сказать боюсь, а сама вон как загибаешь!

Вадимпетрович попрыгал у входной двери, но на штурм не отважился. Однако пообещал вернуться. И не один. Впереди замаячил даже не участок номер триста двенадцать, а так, бурьян у кладбищенской ограды.

Катя посидела, подумала и написала заявление по собственному. Подумала еще, с содроганием вспомнила Вадимпетровича и позвонила другу детства Паше.

Так занята сейчас, ни минуты свободной. По выходным пейнтбол, по средам?пятницам бассейн, через неделю Черногория, а в октябре летят на Байкал, к Пашиным родителям.

 

О домашних питомцах и нелюбимцах

 

Давеча приятельница Ю. со слезой в голосе вопросила, люблю ли я животных.

Я поспешно открестилась от любви.

Ю. обвинила меня в черствости и поинтересовалась, не затесались ли по неосторожности в мой круг общения приличные люди, тоскующие по забавным пушистым зверюшкам. Она с радостью доставит им полный комплект (очаровательная морская свинка, клетка, запас корма, бонусом бутылка сухого мартини). Прямо к порогу, в любое время дня и ночи.

Вопросы оказались следствием новогоднего визита свекрови Ирины Генриховны. Нежно любимая свекровь заявила, что детки не должны развиваться в отрыве от живой природы, там, где отрыв, из деток вырастают футболисты и чикатилы, потом родителям на улицу выйти стыдно, жаль, что непутевая деткина мать этого не понимает, хотя чему удивляться.

И вручила подарок, добавив, что выбрала самую симпатичную девочку. Настоятельно советовала докупить мальчика, чтоб девочка не скучала. У скучной морской свинки тяжело на сердце, у нее тускнеет мех и крошатся зубы.

Замечу, что одна детка заканчивает военное училище, вторая – школу, а в доме проживают человекообразная по духу собака Монстра, три кота и один попугай.

– Все бы ничего, но как гляну – вылитая Ирина Генриховна, одно лицо! Когда ест, вот так же носом – дерг, дерг! Непосильные для моего возраста психологические нагрузки, на сердце камень, мех потускнел, зубы на очереди.

 

Ладно свинка.

Один молодой человек, Дмитрий, в детстве был осознанным хулиганом, проклятием школы и окрестностей. При вручении ему аттестата математичка Любовь Петровна всплакнула от счастья расставания.

Потом Дмитрий вырос, отслужил, стал дальнобойщиком, накачал кучу мускулов по всему телу и занялся суицидо?направленными видами спорта – парашют, сплав по горным рекам, непроизносимое восточное единоборство, правилами которого разрешено все, кроме откусывания голов.

Друзья долго думали, что бы такого экстремального подарить ему на день рождения. И пришли с террариумом и гондурасской молочной змеей Глафирой.

Дмитрий малость опешил, но красная, с поперечными черными полосочками Глафира так трогательно выглядывала из?под коряжки, что сердце его растаяло.

За полгода Глафира превратила личную жизнь Дмитрия в руины.

Девушка Лика напугала Глафиру и соседей своим визгом и, отвизжав положенное, крикнула:

– Или я, или она!

Девушка Инга визжать не стала, пригляделась к Глафире и сказала:

– Вау, какая кожа! Супер! Как думаешь, одной змеюки на клатч хватит?

Девушка Оля пыталась накормить Глафиру сыром дор блю.

В июле Глафира заскучала. Доктор?герпетолог не утешил:

– Ей лет двенадцать, солидный возраст, все там будем.

Через неделю Дмитрий нашел бабушкину деревянную резную шкатулку, уложил в нее скончавшуюся Глафиру и повез хоронить за город.

В электричке напротив него села какая?то очкастая дылда. Дмитрий узнал в дылде отличницу Митрофанову, ябеду и задаваку. Дылда с содроганием признала в амбале Дмитрия, придурка и приставалу.

Но годы, подходящие для дергания за косички, подножек и прицельных ударов портфелем по голове, канули безвозвратно. Пришлось разговаривать. Разговорились. И Дмитрий не называл Митрофанову заучкой и дохлятиной, а делился своим горем. И Митрофанова не сверкала презрительно очками, а заглянула в шкатулку и сказала:

– Бедная! Не люблю змей, боюсь их, но эта такая беззащитная. Я на дачу еду, хочешь, за малиной похороним, там хорошее место, за малиной.

– Ты, Митрофанова, прости, что я такой дурак был.

– И ты извини, что я такой дурой была.

И они вышли на станции Койданово вместе.

 

А у одной женщины в квартире жил одомашненный муж по фамилии Волков. Сколько она его не кормила, все равно в сторону посматривал. И однажды, сентябрьским вечером, Волков глянул в окно, за которым висела круглая холодная луна, потом на жену, взвыл и ушел к лесоводу Анне Т.

 

О полосатости

 

Сначала кошка?зараза ушла жить к противной бабе с первого этажа и возвращаться, несмотря ни на какие уговоры, не собиралась.

На следующий день исчез Сидоров, забрав с собой все свое вплоть до зубной щетки и выношенных тапочек и оставив записку в стиле «спасибо за все». Ася даже спустилась на всякий случай на первый этаж проверить – может, Сидоров с кошкой спланировали совместный побег.

– Котеньки, они чувствуют, где им лучше, – сладким голосом пела соседка, а кошка сидела у нее на коленях и делала вид, будто Ася ей никто, и звать ее никак.

Сидорова не наблюдалось.

В жизни нужно было что?то менять. Ася уволилась из скучной конторы, где ее английский и шведский никому не были нужны, да и платили там будто милостыню подавали.

Новое место нашла без проблем. Через три недели пришли вежливые молодые люди из налоговой инспекции, и даже роскошный бюст главного бухгалтера красавицы Инны Игоревны не смог их отвлечь от выполнения своего долга.

Ася пережила удар мужественно, рук не опустила и пошла работать в торгующую шведской мебелью фирму. Почти месяц переводила она дивные описания: «Спальный гарнитур „Приют валькирии“. Волшебные ночи! Только натуральные экологически чистые материалы!» Потом пришли вежливые молодые люди из ОБЭП. Оказалось, шведская мебель производилась в арендованных гаражах в антисанитарнейших условиях, и из всех материалов натуральными были только шурупы и гвозди.

Новая работа была связана с грузоперевозками по Европе. Ася уже побаивалась, не перевозит ли фирма гашиш тоннами или девушек легкого поведения танцевальными коллективами. Но все было вроде как чисто, и она расслабилась. И зря. На рынке грузоперевозок предложение значительно превысило спрос, фирма оказалась не в состоянии вернуть взятый на развитие бизнеса кредит, и почти всем, включая Асю, было заявлено, что они могут считать себя свободными.

 

В отделе кадров поинтересовались, по каким причинам Ася так часто меняет место работы, она честно рассказала, и менеджер по кадрам сказал:

– К сожалению, вы нам не подходите. А потом добавил: – Какой?то нехороший шлейф за вами тянется.

В следующей конторе не умеющая врать Ася пыталась что?то плести про метания и искания, но была выведена на чистую воду на счет «раз».

– Вполне успешные фирмы после вашего прихода получают массу проблем, никому лишняя головная боль не нужна, и вообще – тоньше работать надо, – сердито выговорили ей.

Однако жизнь продолжалась, есть хотелось, и она, за неимением лучшего, устроилась за полторы смешных копейки в ЖЭС – вести кружок английского для пенсионеров. На четвертый день во время занятий в здании ЖЭСа прорвало трубы с горячей водой, начальник ЖЭСа, лично руководивший ликвидацией аварии, поскользнулся на мокром линолеуме и сломал ногу, а на бравого отставника Прилукова, решившего на старости лет выучить язык вероятного противника, свалилась увесистая доска с показателями работы ЖЭСа.

 

Подруга посоветовала:

– Сходи к экстрасенсу, это сглаз, пусть снимет.

Экстрасенс, грузная тетка в образе демонической женщины, выслушала Асины страдания и сказала:

– Шли бы вы отсюда, девушка. И так жизни нет, только налоговой мне не хватает для полного счастья.

Даже денег не взяла.

 

Ася шла домой и тихо плакала, тушь размазалась, нос и глаза распухли, жизни не было, о счастье речь вообще не шла.

Перед подъездом противная баба с первого этажа демонстрировала всем желающим и нежелающим поцарапанную руку:

– Она бешеная! Как начала на улицу рваться! Бешеная она! Усыплять надо!

У дверей квартиры с недовольным видом сидела кошка?зараза, шмыгнула внутрь и начала орать из кухни, требуя кормить, поить, чесать пузо, все сразу.

 

Утром Асе позвонили оттуда, куда попасть она и не мечтала – отправила резюме, даже не надеясь. Извинились, что не смогли известить ее раньше, но их кадровая политика предполагает тщательную проверку кандидатов, что занимает определенное время. Если Асины планы не изменились, то не будет ли она любезна приехать к четырнадцати ноль?ноль для устного собеседования и, при его благоприятном исходе, для согласования трудового договора.

Ася синхронно переводит со шведского и английского на русский и обратно, учит норвежский (фирма предполагает расширять свое присутствие на скандинавском рынке), поглядывает в сторону главного технолога Петрова, который поглядывает в сторону Аси.

Кошка?зараза Асю скорее терпит, чем любит, но иногда позволяет брать себя на руки.

 

О том, где сидят фазаны

 

Куда едет в такую рань насупленная старушка, крепко прижимающая к себе полиэтиленовый пакет с надписью «Красота – страшная сила! Магазин декоративной косметики такой?то» и неодобрительно зыркающая на юную девицу в отчаянном мини?

Куда едет в такую рань девица в своей микроюбке, с заклеенной пластырем левой коленкой, уткнувшаяся в совершенно несовместимую с ней газету «Деловые вести»?

Куда едет в такую рань понурый красавец с ухоженной трехдневной щетиной, в небрежно повязанном кашне, с дивного качества портфелем и старой хозяйственной сумкой со сломанной молнией – полная нестыковка, как будто он отобрал эту сумку у заглавной бабули?

Куда едет в такую рань толстый дядечка, с мечтательной улыбкой что?то пишущий пальцем на оконном стекле?

Куда едет в такую рань молодая поросль лет семнадцати с невообразимой прической, в одном ухе наушник, и юнец дрыгает в такт головой, ногой и всем тощим телом?

Куда едет в такую рань дородная дама, сердито выслушивающая по телефону чей?то бесконечный монолог и все пытающаяся вставить свою реплику (Да, мама. Нет, мама. Не знаю, мама!)?

Куда едет в такую рань спящий с похрапыванием мужик на переднем сиденье, просыпающийся на каждой остановке, заполошно оглядывающийся, облегченно вздыхающий и засыпающий до следующего торможения?

За пятнадцать минут можно придумать целую кучу историй и жизней.

Но в этих семи моих попутчиках есть некий неуловимый ритм.

И, только выходя, соображаю – они расположились в полном соответствии со спектральным распределением: бабуля с огромным красным пакетом, девица в оранжевой курточке, красавец с ярко?желтым кашне на шее, дядечка в зеленой шляпе, юнец с выкрашенными в голубой цвет волосами, дама в синей шали поверх плаща и спящий мужик в фиолетовой робе.

 

О возлюблении ближних и дальних

 

В семье А. потекли краны. Семья А. позвонила в ЖЭС и вызвала мастера.

Пришел Мирович. Свои претензии к производителям кранов семья А. предъявила Мировичу, причем во вздорной и вызывающей форме. В ответ Мирович наследил башмачищами и извращенно надругался над сантехникой семьи А., вследствие чего краны в ванной и кухне громко запели в малую терцию.

Не каждому дано умение спать под печальный, но пронзительный фа минор. Злая от недосыпа семья А. неинтеллигентно наорала в телефон. ЖЭС подумал о семье А. плохо, но сказал вежливо:

– Сделаем, ждите, придет сантехник.

Пришел Мирович. После получасового перегавкивания с семьей А. нашаманил, перенастроил краны на большую септиму и непостижимым образом подключил счетчик учета холодной воды к Ниагарскому водопаду. Семья А., вся в берушах, посмотрела на счетчик, ахнула, схватилась за сердце и накляузничала в ЖЭС и выше. При этом горячо пожелала Мировичу много чего в диапазоне от «чтоб тебе пусто было!» до «чтоб ты сдох!».

В ЖЭСе и выше официально поблагодарили семью А. за активную жизненную позицию, за глаза обозвали склочниками, только нецензурно, но таки влепили Мировичу выговор и лишили премии. Мирович обиделся и от всей души пожелал жлобам, то бишь семье А., жить в эпоху плейстоцена, без кранов и счетчиков, и чтоб выход из пещеры для отправления естественных надобностей гарантировал встречу с голодной саблезубостью. Он был начитанным сантехником, интересовался эволюционным развитием жизни на Земле.

Страстные пожелания столкнулись, отрикошетили, прибыли Туда Наверх в несколько деформированном виде, но были приняты к рассмотрению. Как результат, летом двор дома, в котором проживала семья А., четыре раза разрывали до основания и потом выборочно закапывали, добившись идеального совпадения с ландшафтом действующего артиллерийского полигона, а горячая вода как в июне перешла из материального мира в область приятных воспоминаний, так и пребывала в ней по август включительно.

И Мировича не обошло. Жена встретила старую школьную любовь, былое вспыхнуло, и в жарком пламени сгорела семейная Мировичева жизнь.

Семья А. звонила в ЖЭС, требовала прислать другого сантехника, ЖЭС рявкал на тему «лето, отпуска, где я вам другого возьму». Семья А. и ЖЭС такого нажелали друг другу, что к начальнице ЖЭСа приехала погостить свекровь из Астрахани – на недельку, «пока не надоем», второй месяц пошел, а семнадцатилетняя дочь семьи А. познакомила семью с женихом Пашей, квинтэссенцией кошмара родителей юных дочерей.

В конце сентября семья А. в очередной раз вызвала сантехника. Естественно, пришел связанный с ней общей кармой Мирович. У семьи, надломленной женихом Пашей, не было сил объяснять Мировичу, на какой из нижних ступеней эволюционной лестницы самое ему место. И в неожиданной приятной тишине (большая септима не в счет) за три часа он исправил попорченное, бонусом – заткнул спонтанно фонтанирующий сливной бачок. Семья А. чуть не прослезилась и на радостях заставила Мировича пообедать в своем кругу – котлеты с картошкой и сливовый компот с домашними плюшками. И подумала, да что ж мы за звери, набрасываемся на человека, еще и недовольны, что огрызается. А Мирович подумал, нормальные люди, чего я их облаивал, настроение, что ли, такое было.

К вечеру дали горячую воду. На следующий день пригнали бульдозер с экскаватором, засыпали незасыпанное и повтыкали голые прутики, символизирующие будущее царство флоры.

Жена к Мировичу не вернулась, но это плюс. Если б вернулась, ни за что бы не разрешила дружить с социальным педагогом Ириной Андреевной.

Астраханская свекровь известила: все, нагостилась, пора и честь знать. Дочь семьи А. обозвала жениха Пашу придурком, выставила за дверь, крикнула, что жизнь кончена, двадцать минут порыдала, умылась и спросила, что на ужин.

 

Я вот к чему. Хорошо бы, чтоб узкоспециализированные боги не спешили исполнять наши желания, чтоб принимали решения коллегиально. Чтобы, прежде чем метать молнии, Бог Сантехников советовался с Богом Пострадавших От Сантехников Жильцов, а Бог Брошенных Женщин опрокидывал рюмашку?другую в компании Бога Уведенных Мужчин. Им же проще, меньше суеты.

Потому как на самом деле мы все желаем друг другу хорошего.

После того как нажелаем плохого.

 

О понимании

 

В августе тысяча девятьсот девяносто девятого года инженера Иво отправили в срочную командировку в одну дикую страну. На языке дикой страны инженер Иво знал только одно слово – ляпушька, так его коллега Андреас называл свою русскую подружку. Лапа маленькой пушистой кошки, Pfotchen, ляпушька.

Дедушка Франц предостерег:

– Будь осторожен. Я знаю этих русских, в сорок пятом мы всыпали им на Зееловских высотах. Думаешь, они забыли?!

В самолете Иво убедился – помнят и мстят. Спинку переднего кресла пришлось подпирать коленями, стюардесса сказала, их, стюардесс, две, а падающих спинок полсамолета. Про то, чем кормили, вспоминать не хотелось, но оно само о себе настырно напоминало.

В аэропорту Иво встретила главный проектировщик фрау Анна Сергеевна, валькирия лет пятидесяти, привела к страшной ржавой машине без ремней безопасности, строго наказала не прикасаться к двери, а то замок не держит, и на сумасшедшей скорости, в лязге и дребезге отвезла в гостиницу.

Утром фрау Анна заезжала за Иво, вечером привозила, лично сопровождала до входа, грозно зыркая и рявкая на девушек приятной внешности и сомнительной репутации. От зырка и рявка красавицы тушевались и теряли задор, а их позы – призывность.

В пятницу всем коллективом бюро отметили успешное решение проблем, пожелали счастливого пути, и фрау Анна, от рюмки не отказывавшаяся, усадила Иво в свой гроб на колесах. Гроб натужно пыхтел и стучал внутренностями, а на последнем километре встал. Фрау Анна наговорила гробу непонятных энергичных слов, не помогло.

– Такси тебе на утро заказали, а отсюда сам дойдешь, тут рядом, вдоль дома, потом налево – и гостиница; с девками не заговаривай, без штанов останешься. Ну все, спасибо тебе, помог, запустим производство, разбогатеем; приедешь – на «мерседесе» возить будем.

И неожиданно расцеловала.

Вечер стоял теплый, во дворе дома на скамейке сидела девушка с книжкой, вокруг скамейки носилась собака сложносочиненной породы, низкое солнце просвечивало волосы девушки и делало ее похожей на пушистый золотой одуванчик. Если б не отмечание успешного завершения, Иво не отважился бы. А так – решительно направился к скамейке, аккуратно упал к ногам девушки и правдоподобно закатил глаза от невыносимой боли. Девушка вскрикнула, вскочила и бросилась к нему. Собака тоже бросилась, взлаяла, но кусать не стала, а преданно посмотрела и лизнула в щеку.

– Кажется, я вывихнул ногу, – простонал Иво.

– Я не понимаю! Вы можете встать?

Из окна первого этажа выглянула женщина, и Иво увидел, как его жена будет выглядеть через тридцать лет.

– Надюша, что там такое? Он не пьяный, нет? Что?нибудь сломал? Надо скорую вызвать! Доктора!

– Найн доктор! – закричал Иво.

– Мама, он не хочет доктора!

– Он что, немец? Бедный мальчик! Сейчас я позову Илону Степановну, она язык знает.

Из подъезда выбежала его будущая Schwiegermutter, вместе с девушкой они дотащили прыгающего на одной ноге Иво до своей квартиры, усадили в кресло в маленькой комнате. В другом кресле сидел сердитый старик. Все четверо говорили одновременно, собака за компанию радостно лаяла.

Я хотел с вами познакомиться, я Иво. Наденька, что он говорит, какие ивы? Дожили, немчура недобитая в доме! Может, он голодный? У меня ж там оладушки! Получи, дед, подарок от единственной внучки! Я не понимаю! И чайник поставь. Сметаны положи побольше, худой какой, кто его тут кормит, в чужой стране. Мы им задали жару в сорок пятом, на Зееловских высотах, будут помнить! Я Иво! А, вот и Илона Степановна!

Симулянт еле отбился от предложения вызвать скорую, и муж говорящей по?немецки женщины отвез его в гостиницу.

– Надюша, тебе не показалось, что, уходя, мальчик хромал не на ту ногу?

Утром в субботу в дверь позвонили, Надя открыла, на пороге стоял давешний травмированный с букетом. Розы в букете были не первой свежести, что, по замыслу продавца, компенсировалось обилием завивающихся бумажных ленточек и ядовито?зеленым целлофаном. Немец расшаркивался, что?то объяснял, а потом замолчал, покраснел и сказал:

– Ляпушька!

Стоял со своим дурацким букетом из неликвида, смешной, растерянный и очень, очень милый. Из немецкого Наде в голову пришло только Анна унд Марта баден (спасибо, Ильф с Петровым), но потом всплыл граф Алексей Толстой, и она взяла букет и сказала:

– Битте, ой, то есть данке, мин херц!

Через год Иво приехал просить Надиной руки и сердца. Не один. С дедушкой.

Надя переживала, а Иво ее утешал:

– Не будут же они стрелять друг в друга!

Дедушка Франц немножко знал по?русски, а дедушка Александр – кое?что из немецкого.

– Ванья, здрастуй! – сказал дедушка Франц.

– Гитлер капут! – сказал дедушка Александр.

Этого хватило. Вечером сидели за бутылкой, спорили, рисовали схемы какие?то, наверно, объясняли друг другу, как надо было правильно воевать на Зееловских высотах, где в тысяча девятьсот сорок пятом году они вполне могли встретиться – мобилизованный в семнадцать лет Франц и призванный в восемнадцать Александр. Хорошо, что не встретились.

Дедушка Франц умер в начале две тысячи пятого года. Дедушка Александр сказал:

– Будет ждать меня, немчура, там договорим.

Пережил на три месяца.

 

Утром Иво будит Надю:

– Просыпайся, ляпушька!

– Доброе утро, мин херц! – говорит Надя.

Иво по пути на работу отвозит в детский сад маленькую Нину, а Надя отправляет в школу Франца?Алекса.

 

Где?то наверху, а может, внизу, а может, в другом измерении, в какой?нибудь Вальхалле к разговору прислушиваются дедушка Франц и дедушка Александр, вздыхают довольно, говорят друг другу «Гитлер капут!» и «Ванья, здрастуй!» и опрокидывают по стопочке.

Или из чего там пьют – из рогов, что ли?

 

О службах быстрого реагирования

 

Три девушки – Красавица, Симпатичная и Таксебе – собрались вместе встретить новый, две тысячи седьмой год. Наготовить калорийного и холестеринового, сказать «прощай, талия!» – и встретить.

Накануне Красавицу бросил эффективный менеджер. Думал, она секретарша на кафедре. И предстоящая защита диссертации «Некоторые следствия из теоремы Рисса об общем виде линейного ограниченного функционала в гильбертовом пространстве» повергла его в недоумение и ужас. Отреагировал он так:

– Ты че? Совсем дура?!

И растворился в бизнес?пространстве, в котором ему было привычнее, чем в гильбертовом.

А мама Витеньки сказала сыночку, кавалеру Симпатичной:

– Эта Янина возится с отстающими, ты же умный мальчик, подумай, какие у нее будут дети – уроды и дебилы, дебилы и уроды!

И умный Витенька удалился искать объект, достойный Витенькиных первосортных генов.

Что касается Таксебе, то ее и бросать было некому. На улице с ней не знакомились, дома – выкройки, заказчицы, примерки. Разве что перейти на пошив мужских костюмов.

– Зато мою статью знаете кто заметил! – сказала Красавица, разделывая карпа. – Это как если бы тебя, Любаша, похвалил какой?нибудь дольчегабана, а Янку выбрали в макаренки.

– Зато у меня Илюша с Сонечкой заговорили! – сказала Симпатичная, запихивая гуся в духовку.

– Зато я Галине Марковне, соседке, такой костюм сшила, сказка, а не костюм, ее голландский старичок прям обомлел, предложение сделал, – сказала Таксебе, взбивая белки для торта.

– Пенсионерки – и те устраиваются, – желчно заметила Красавица, а Симпатичная и Таксебе дружно вздохнули, согласившись, что на свете счастья нет, да и с покоем не складывается.

В 23:05 сели за стол.

В 23:20 приехала бригада скорой помощи. Красавица, Симпатичная и Таксебе клялись, что не вызывали, доктор грозил штрафом за ложный вызов, а сам все косился на Симпатичную и салатики.

В 23:45 снова настойчиво позвонили. Три милиционера с автоматами.

Снова клялись. Капитан орал «у людей праздник, там уже грабят, а вы тут развлекаетесь!». Потом глянул на Красавицу, на румяного гуся, снова на Красавицу и строго сказал:

– Больше так не делайте! Нехорошо!

– Кто еще не охвачен – газовщики и пожарники? – задумчиво спросила Красавица. – Ничего себе праздник получился. Руки бы шутнику поотрывать!

В 00:15 Симпатичная выглянула в окно, побледнела и медленно обернулась к Таксебе и Красавице:

– Девочки, к нам опять гости! Гасите свет, никому не открываем!

Дверь вышибли в 00:19. Главный пожарник гаркнул:

– Мы звонили! Кто хозяин?

Таксебе сказала:

– Я хозяйка. Мы никого не вызывали, честное слово! Может, вы тортика хотите? Или гуся? Карп еще есть… – и заплакала. И стояла растрепанная, перепуганная, с мокрыми блестящими глазами, в дивном платье, сшитом из неземной красоты шелка, что привезла ей благодарная соседка Галина Марковна. И была такой милой и растерянной, что главный пожарник замолчал, а потом буркнул:

– Слесаря завтра вызовите.

Дверь кое?как прислонили, для надежности подперли комодом.

– Девочки, – всхлипнула Таксебе, – представляете, какой у нас год будет, раз мы его так встретили?

Красавица и Симпатичная зарыдали в унисон. И плакали до половины пятого утра. С перерывами на заливание горя. Гусь с карпом и тортиком остались нетронутыми.

В начале второго Симпатичная с трудом оторвала неподъемную голову от подушки и прислушалась. В прихожей явно кто?то был. Она растолкала Таксебе и Красавицу и страшным шепотом сообщила:

– Там воры! Квартиру обносят! Черт, и милицию не вызовешь, не поверят! Не робей, отобьемся!

Симпатичная схватила портновские ножницы, Красавица вазу, а Таксебе – тяжелую настольную лампу.

– Ну, на раз?два?три… Раз?два?три!

И с диким визгом они выскочили в прихожую, насмерть перепугав пожарника, доктора и капитана. Капитан аж молоток выронил на ногу доктора.

Отдышавшись, доктор сказал:

– Девушки, вы кого угодно в гроб вгоните! Какой слесарь первого января, они все в лежку. С дежурства ехал, дай, думаю, помогу. Зашел, вы спите, ну я и начал потихоньку. А тут и мужики подтянулись, говорят, знакомые ваши. Минут десять, все готово будет. А что там с гусями и карпами?

И до сих пор Красавица, Симпатичная и Хорошенькая не знают, что счастьем своим обязаны хулигану Егору из сорок шестой квартиры. Хулиганские папа с мамой поехали поздравить дедушек с бабушками, строго?настрого наказав сидеть дома и наружу носа не высовывать. Он практически и не высовывал. Разве что сбегал три раза на улицу, к телефону?автомату. Не со своего ж мобильника звонить, чтоб отомстить этой мымре с пятого этажа, которая наябедничала родителям про подожженный почтовый ящик.

 

О Ковале, повелителе хомяков, властелине тигров

 

Коваль повел любовь всей своей двадцатилетней жизни Сычеву в зоопарк.

Недовольной Сычевой хотелось не в зоопарк, а туда, где море огней, где можно шуршать ресницами, мерцать глазами и смеяться чарующим смехом в присутствии ценителей вышеперечисленного, но из ковалевской финансовой ямы подходящие для мерцания и шуршания места не просматривались.

Объявление над кассой предлагало оплатить содержание любого животного, от хомяка до тигра, на срок от трех месяцев, имя мецената красивой вязью напишут на клетке.

– Когда?нибудь я возьму на содержание тигра, – сказал Коваль.

 

 

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально