Лорел Кей Гамильтон

Поцелуй смерти

 

Анита Блейк – 21

 

 

 

Джонатону, моему мужу, который понимает, что дорога длинна, но ехать по ней – стоит. Шону за все мои звонки с вопросами о работе полиции и просто за то, что был мне спасательным кругом последние двадцать лет. Все ошибки в этой книге мои и только мои, у него не было времени прочитать книгу целиком. Джесс, которая научила нас с Джонатоном, что озорство – штука не только веселая, но жизненно необходимая. Пилар, моей названой сестре, которая объяснила мне, что иметь счастливое детство никогда не поздно. Мисси – добро пожаловать в команду, наконец?то у нас есть согласующий редактор. Стивену, который помогал мне в поисках, когда я даже не понимала, что ищу. Брайану, умевшему вдохновлять и подстегивать меня неожиданными способами. Митчу – удачи в Нью?Йорке.

 

С прощальным поцелуем

Я отнял жизнь твою и сам умру,

Пав с поцелуем к твоему одру[1].

(Обращаясь к убитой Дездемоне и целуя ее, Отелло умирает)

 

 

Глава первая

 

В телевизоре допросные просторны и с большими окнами, чтобы все было видно. На самом деле они маленькие и тесные, а приличные окна бывают в них редко. Именно поэтому полицейские записи, как правило, зернистые и черно?белые, а не переливаются «Техниколором». Сейчас мы сидели в допросной, выкрашенной то ли в бежевый, то ли в палевый – никогда не понимала, в чем между ними разница. В общем, тусклый цвет, который агент по недвижимости назвал бы «нейтрально теплым» и соврал бы. Цвет этот холодный и безличный. Небольшой стол, сплошь металлический и блестящий, и стул такой же. Смысл якобы в том, чтобы арестованный не мог нацарапать свое имя или сообщение, как на дереве. Но тот, кто это придумал, понятия не имел, что может сделать с металлом вампир или оборотень. На блестящей столешнице было полно царапин, сделанных просто ногтями, со сверхчеловеческой силой и от многочасовой скуки.

Сидящий за этим столиком вампир не пытался выцарапывать свои инициалы. Он плакал, и так горько, что худые плечи тряслись. Прилизанные назад волосы на лбу оставляли четкий треугольник, как у Дракулы, наверняка выстриженный и не более естественный, чем их чернильный цвет.

Давясь слезами, он бубнил:

– Вы все меня ненавидите, потому что я вампир.

Я положила ладони на прохладный металлический стол. Сапфирово?синие рукава жакета смотрелись на фоне голого металла слишком ярко. Или же излишнюю яркость создавал алый лак ногтей. Я их накрасила, когда прошлым вечером собиралась на свидание, и с обликом федерального маршала Аниты Блейк такие ногти как?то не вязались.

Я сосчитала до десяти про себя, чтобы опять не заорать на подозреваемого. Именно от этого он и разразился слезами – я его напугала. Господи ж ты боже мой, какие тряпки иногда становятся нежитью.

– У меня отнюдь нет к вам ненависти, мистер Уилкокс, – сказала я голосом спокойным и даже дружелюбным. Мне каждый день приходится иметь дело с клиентами в «Аниматорз инк.», и соответствующие интонации отработаны до автоматизма. – Среди моих ближайших друзей есть вампиры и оборотни.

– Вы на нас охотитесь и убиваете нас, – буркнул он, но поднял голову и посмотрел на меня сквозь прижатые к лицу пальцы.

Слезы были чуть розоваты от чужой крови. Прижимая руки к глазам, он размазал слезы по всему лицу, покрыв его высыхающей розовой влагой. Она не гармонировала ни с идеально выгнутыми черными бровями, ни с кольцом в брови, тусклым металлом отсвечивающим над левым глазом. Наверное, он колечком хотел подчеркнуть синеву глаз, но в лучшем случае они у него были водянисто?бледно?голубые, что и с крашеными черными волосами не очень сочеталось, а темная синева пирсинга в брови только усиливала впечатление. Розовые кровяные разводы смотрелись рядом с его глазами куда нормальней, чем искусственные дополнения. Наверняка он начинал жизнь светловолосым или тускло?русым.

– Я, мистер Уилкокс, назначенный законом истребитель вампиров. Но чтобы я пришла к вашей двери, вам нужно нарушить закон.

Светлые глаза заморгали:

– Вы не боитесь моего взгляда.

Я улыбнулась, постаравшись при этом, чтобы улыбка дошла до моих темно?карих глаз, но наверняка не получилось.

– Мистер Уилкокс, Барни! Ведь еще и двух лет не прошло, как ты мертв. И ты серьезно думал, что твои любительские вампирские штучки против меня сработают?

– Он сказал, что меня будут бояться, – почти шепотом сказал он.

– Кто сказал?

Я чуть подалась вперед, не снимая рук со стола, стараясь вести себя любезно, чтобы его не пугать.

– Бенджамен, – выговорил он тихо.

– Бенджамен, а дальше?

Он покачал головой:

– Бенджамен, и все. У старых вампиров только имя.

Я кивнула. У старых вампиров только имя, как у Мадонны или Бейонсе, но мало кто знает, что за право носить это имя они дерутся на поединках. Сильный вампир может потребовать у более слабого отказаться от имени, которое тот носил веками, или пусть докажет свое право на это имя в бою. Я про это особо не распространяюсь, потому что почти никто, в том числе из нас, экспертов по вампирам, этого не знает. Обычай этот старый, отмирающий, поскольку современные вампиры сохраняют свои фамилии, а дуэли противозаконны – как для живых, так и для нежити. Я бы приличные деньги поставила, что этот Бенджамен недостаточно стар, чтобы знать истории вампиров, имеющих единственное имя.

– Где этого Бенджамена можно найти?

– А говорят, у тебя такая сила, что ни один вампир не может тебе противиться.

В белесых глазах сверкнула угрюмая злость. Под маской плаксивости в этом вампире скрывалась вспыльчивая ярость.

– Мне нужна с ним связь. Кто?то, метафизически к нему подключенный каким?то образом, чтобы можно было по этой связи пройти. Кто?то вроде тебя, – сказала я с легким намеком на угрозу.

С мрачным и надменным видом он ответил:

– Это невозможно, никто так не может.

– Ты уверен? – спросила я, и голос у меня прозвучал чуть ниже.

– Ты федеральный маршал, тебе не дозволено применять ко мне магию.

– А это не магия, Барни. Это входит в парапсихологические умения, а сотрудникам правоохранительных органов разрешено использовать таковые при выполнении служебных обязанностей, если они сочтут, что это единственный способ предотвратить дальнейшую угрозу для жизни мирных граждан.

Он нахмурился, потер лицо бледной рукой. Громко шмыгнул носом – я ему пододвинула коробку «клинексов». Он взял один, высморкался, глянул на меня сердито. Наверное, у него это называлось жесткий взгляд, но именно жесткости в нем я не почувствовала.

– У меня есть права. По новым законам ты мне ничего не можешь сделать без ордера на ликвидацию.

– А минуту назад ты боялся, что я тебя убью. Барни, ты уж как?то определись. – Я подняла руку со стола, раскрыла ладонь, будто держала что?то, что он должен был бы видеть. – Либо я для тебя опасна, либо… – Я подняла вторую руку, – ничего тебе не могу сделать. Совсем. Так как?

Он сник и угрюмо пробурчал:

– Не знаю.

– Девочке, которую похитили Бенджамен и компания, всего пятнадцать. По закону она не могла дать согласия стать вампиром.

– Мы ее не похищали!

Барни хлопнул ладонью по столу.

– По закону она несовершеннолетняя, так что это все равно похищение, добровольно пошла она или нет. Сейчас это похищение и покушение на убийство. Если мы найдем ее слишком поздно, это будет убийство, и я получу ордер суда на тебя и на Бенджамена. И на любого вампира, который ее хоть пальцем тронул.

У него нижнее веко задергалось нервным тиком; он шумно сглотнул слюну пересохшим ртом.

– Я не знаю, куда они ее отвезли.

– Для вранья время вышло, Барни. Когда сюда войдет сержант Зебровски с ордером на ликвидацию, я совершенно законно буду иметь право выбить тебе мозги и разорвать сердце на лоскуты.

– Если ты меня убьешь, я тебе не смогу сказать, где девушка, – ответил он, очень сам собой довольный.

– То есть ты знаешь, где она?

Тут он испугался, стал мять в руках «клинекс» так сильно, что пальцы покрылись пятнами. Хватало в нем сейчас крови, чтобы на коже пятна выделялись. Хорошо из кого?то хлебнул.

Дверь открылась, и вампир Барни Уилкокс тихо пискнул от страха.

Вошел Зебровски – курчавые волосы цвета соли с перцем падают на полурасстегнутый воротник, на свободно болтающемся галстуке размазано пятно от чего?то жирного на завтрак. Коричневые брюки и белая рубашка жеваные, будто он в них спал. Вполне могло быть, но даже если бы его жена Кэти одела его в свежее и глаженое, оно оказалось бы жеваным еще до того, как он пришел на работу. Поправив новые черепаховые очки, он протянул мне листок бумаги – очень официального вида. Я подняла руку, собираясь взять этот листок, и тут вампир заорал:

– Я скажу! Я все скажу, только не убивайте меня, пожалуйста, не убивайте!

Зебровски отвел руку назад:

– Маршал Блейк, он сотрудничает со следствием?

В карих глазах Зебровски прыгали чертики. Если он вздумает усмехаться, я ему носком туфли двину по голени. Но он оставался серьезен: речь шла о пропавшей девочке.

Я повернулась к Барни:

– Давай, Барни, сотрудничай. Стоит мне коснуться этого листка бумаги – и применю законные средства со смертельным исходом.

И Барни как миленький выболтает, где это тайное логово. Зебровски поднялся и пошел к дверям.

– Даю команду, – сказал он.

Барни встал и хотел двинуться за ним, но ножные кандалы далеко его не пустили. Кандалы и наручники – такова стандартная практика для задержанных вампиров. Браслеты я с него сняла – чтобы завоевать его доверие, а еще потому, что не видела в нем опасности.

– Куда он?

– Сообщить адрес другим полицейским. И моли бога, чтобы мы успели до того, как ее обратят.

Барни посмотрел на меня озадаченно:

– А ты не едешь?

– От нас дотуда сорок пять минут, Барни. За это время много плохого может случиться. Там есть полицейские поближе.

– Но ведь тебе полагается там быть? В кино всегда это ты.

– Мы не в кино сейчас, и я не единственный в городе маршал.

– Но ведь должна была быть ты.

Это он сказал почти шепотом, уставившись в пространство, будто мысли у него мешались – или будто слушал голос, который мне слышен не был.

– Ах ты ж блин, – сказала я. Обошла стол и оказалась рядом с ним прежде, чем успела подумать, что там буду делать. Захватив в горсть его черную футболку, я приблизила лицо и посмотрела на него в упор. – Капкан, Барни? Поставленный на меня капкан?

У него глаза вытаращились, стали видны белки. Он часто заморгал. Немигающий вампирский взор требует десятков лет практики – у него и близко столько не было. Водянисто?белесая синева залила его глаза полностью, они стали похожи на воду, из?под которой просвечивает солнце – так выглядят глаза, в которых светится вампирская мощь. Он зашипел мне в лицо, щелкая клыками. Мне бы отпрянуть, а я этого не сделала. Настолько привыкла иметь дело с вампирами, которые на меня не нападают, что забыла, что это такое – когда он вампир, а я нет.

Он бросился, и моргнуть не успела, обхватил меня за пояс, оторвал от пола. Я достаточно быстра, так что какое?то время у меня было – до того, как он прижал меня к столу, – сделать что?то одно. Когда?то я вытащила бы крест, но сейчас он лежал в сейфе вместе с пистолетом – потому что новый закон не приветствовал такое запугивание подозреваемых противоестественной природы. За долю секунды мне надо было решить: завести руку назад, чтобы смягчить удар, или упереться ему в горло, чтобы он мне в горло клык не вонзил? Я выбрала второе и оказалась брошена на стол, покачнувшийся от силы удара, хотя частично удар пришелся на оказавшуюся за моей спиной руку вампира. Сознания я не потеряла – уже хорошо.

Вампир рычал мне в лицо, щелкая клыками, и только моя рука, упершаяся в его горло, не давала ему вырвать мне глотку. У меня сила больше, чем у человека, но я – миниатюрная женщина, и даже со своей сверхсилой я слабее мужчины, прижимавшего меня к столу. Он схватил меня за запястье, давившее ему в горло, попытался отодвинуть его в сторону. Я не сопротивлялась – зачем? Ну, локтем упрусь, еще лучше. Этот вампир не умел драться, не понимал, что к чему. Ему никогда не приходилось защищать свою жизнь. А мне приходилось.

Хлопнула дверь, но я не стала оборачиваться. Мне нужно было глядеть в эти горящие синие глаза, на эти клыки. Я не могла себе позволить отвернуться даже на долю секунды, но понятно было, что это прибежали на выручку. Чьи?то руки обхватили его сзади, и он зарычал, вставая с меня, убирая из?под меня руку, чтобы обернуться к новым врагам. Я осталась лежать на спине на столе, глядя, как вампир лупит людей – небрежные удары, неотработанные. А мои рыцари в мундирах разлетаются по углам. Этим моментом я воспользовалась, чтобы скатиться по другую сторону стола, приземлиться на носки и пальцы рук. Каблуки туфель на скрытой платформе даже не коснулись пола.

Мне были видны ноги: вампирские в кандалах, еще пара в форменных брюках и пара в обычных – полиция. Двое полисменов улетели. Один, в форме, не поднимался – как рухнул у стены, так и лежал, но те две пары ног – в форменной одежде и в гражданском – все еще боролись с вампиром. Туфли под гражданскими брюками блестели, будто их вылизали, и я почти наверняка знала, что это – капитан Дольф Сторр.

Вампир разорвал ножную цепь – и закипела драка. Черт! В недобрые старые времена я бы просто взяла пистолет из сейфа и снесла вампиру череп, но на этого вампира у меня нет ордера на ликвидацию, мы с Зебровски ему соврали. А без ордера его нельзя просто так пристрелить.

Твою мать…

Поднявшись, я увидела, что Дольф вроде скрутил вампира. Дольф широкоплечий и ростом шесть футов восемь дюймов, вампир намного меньше. Капитан завел руки вампиру под мышки и сцепил их у него на затылке – классический двойной нельсон. Дольф достаточно здоровенный, чтобы у него ни один человек так не вырвался, но ему приходилось изо всех сил напрягаться, удерживая вампира, а тем временем второй полисмен пытался фиксировать вампиру руку. И вдруг у этого полисмена лицо стало отсутствующим, и он попытался врезать Дольфу в челюсть. Дольф среагировал и успел пригнуться, использовав голову вампира как щит.

– Не гляди в глаза вампира, черт бы тебя побрал! – заорала я и бросилась обратно через стол, потому что это был самый быстрый способ прийти на помощь Дольфу. Кто?то из других полицейских оттаскивал одурманенного вампиром. А сам вампир попятился и ударил Дольфа корпусом, разрывая хватку, и руки у того разжались.

У двери послышалось какое?то шевеление, но вампир вывертывался из рук Дольфа, и у меня не было времени обернуться, чтобы глянуть, кто пришел на подмогу.

Я двинула вампира ногой в ребра – как меня учили: представляя, что бьющая нога пробивает грудную клетку и выходит на несколько дюймов с другой стороны. Такую цель учили ставить на дзюдо, и даже сейчас, когда я тренируюсь в боях без правил, сработали старые навыки: я прицелилась пробить насквозь тело и стену. Только я забыла две вещи: во?первых, у меня сила теперь больше человеческой, во?вторых, на мне шпильки в три дюйма.

От удара вампир отшатнулся прочь от Дольфа, хватаясь руками за ребра, и прыгнул ко мне, все еще лежащей на столе боком. Я снова ударила, на этот раз метя в грудину, чтобы сбить ему дыхание – будто он человек и ему все время надо дышать. В драке срабатывает выучка, кто бы ни был противником.

Удар пришелся ему прямо в грудь, шпилька погрузилась в грудную кость, и сила удара вдвинула ее вверх, к сердцу. Я почувствовала, как каблук входит, успела подумать, достанет ли он до сердца, и тут вампир среагировал на укол. А до меня дошло, что на туфле есть застегнутый ремешок, а каблук застрял в груди вампира, который отпрянул и потащил с собой мою ногу, а следом и меня со стола. Рост у меня небольшой, и пришлось упираться руками в пол, чтобы не повиснуть, болтаясь на одной туфле. Я ничем не могла себя защитить и ничего сделать не могла, чтобы юбка не задралась. Меня обуял приступ стеснительности: чулки и стринги оказались на виду у всех собравшихся, черт бы их побрал! Но если пострадает только моя скромность, то как?нибудь переживу.

По комнате стал разливаться яркий белый свет, вампир зашипел и попятился. Мне пришлось тащиться за ним через всю комнату, перебирая руками, а каблук начал выходить из раны – все?таки сколько?то я вешу. И уже выскользнул полностью, когда в комнату вошел человек, держащий освященный предмет, горящий белым и неожиданно холодным светом, будто в руке у него светилась звезда. Никогда раньше мне не приходилось видеть такое яркое свечение освященного предмета, если при этом не светился рядом какой?нибудь и мой. Сейчас, когда я лежала на полу, одергивая юбку, и смотрела на идущего мимо Зебровски, это было очень впечатляющее зрелище. В высоко поднятой руке он держал крест, а сам почти весь терялся в тени этого яркого пламени. У меня в глазах мелькали цветные пятна, я пыталась проморгаться и мечтала о маске сварщика. Никогда свет не казался таким ярким, когда светился только мой крест. Но нам разрешено иметь в допросной освященные предметы лишь в случае, когда вампир арестован по обвинению в нападении или убийстве. Тогда можно сказать, что нам нужна защита или нечто такое, что нельзя у нас отобрать, как отбирают оружие.

Дольф протянул мне руку, я ее приняла. Были времена, когда бы я этого не сделала, но сейчас я понимала, что это уважение и товарищество, а не сексизм. Зебровски он бы тоже руку протянул.

А Зебровски загнал вампира в дальний угол светом своей веры, потому что освященный предмет светится, только если держащий его верит или если сам предмет был освящен кем?то достаточно праведным, чтобы освящение держалось. Есть несколько священников, которым я бы не доверила освящать воду, потому что она у меня в критические моменты не засветилась бы. Церковь поддерживает контакт с истребителями вампиров и собирает сведения, кто из священников провалил испытание в вере. Я при этом чувствую себя стукачом.

Вампир скорчился в углу, пытаясь стать как можно меньше, закрывая лицо локтем.

– Прекратите! – вопил он. – Больно, больно!

Из пылающего света раздался голос Зебровски:

– Уберу, когда будешь в наручниках.

Полисмен принес новый комплект наручников и кандалов, сделанный специально для подозреваемых противоестественной природы. Это недешевая штука, поэтому даже в РГРПС их немного. Барни – вампир новый, и мы не думали, что он настолько опасен, чтобы их применять. Ошиблись.

Я посмотрела на полицейского у стены. Кто?то проверял ему пульс, и он застонал и пошевелился. Чертовски больно ему было. Он был жив, но не благодаря каким?то моим действиям. Я оказалась глупой и самодовольной, и от этого пострадали люди. Терпеть не могу, когда я виновата. Вот просто терпеть не могу.

У полицейского глаза вылезали из орбит, но он подошел к вампиру. Мы с Дольфом одновременно взялись за наручники с металлическим стержнем, соединяющим ручную и ножную цепь. И переглянулись.

– Это я сняла с него наручники, играя в доброго копа. – Он всмотрелся мне в лицо. Коротко стриженные, аккуратные темные волосы, все же достаточно длинные, чтобы растрепаться в драке. Он их пригладил, глядя на меня серьезными глазами. – И вообще не капитан должен драться с задержанными, даже если он тут самый здоровенный, – улыбнулась я.

Он кивнул и предоставил действовать мне. В былые времена он взял бы все на себя, но теперь он знает, что в этой комнате меня ранить труднее всех, – кроме вампира. Я могу выдержать хорошую трепку и продолжать функционировать, и еще он понимал без слов, что я себя виню за то, что ситуация вышла из?под контроля. По протоколу вампир должен был быть скован по рукам и ногам. Я сняла с него наручники, чтобы он со мной стал говорить. Была уверена, что с таким вампирским младенцем, как Барни, справлюсь даже когда руки у него свободны. Нам еще повезло, что все живы остались.

Все это Дольф понимал – на моем месте он бы чувствовал то же самое, – поэтому он пропустил меня к вампиру. Махнул полисмену, чтобы тот отошел, а сам встал у меня за спиной – просто на всякий случай. Человек шести футов восьми дюймов ростом и в хорошей спортивной форме мне для страховки вполне подходит. Было время, когда Дольф мне не доверял из?за того, что у меня романы с монстрами, но он со своими пунктиками разобрался, а мне выдали настоящий федеральный значок. Я теперь по документам настоящий коп, а Дольфу как раз нужен был повод простить мне мои отношения с монстрами. Новый значок вполне для этого годился. Плюс еще тот факт, что Дольф одно время вел себя по отношению ко мне очень нехорошо и довел до того, что из?за своей ненависти к противоестественно ограниченным чуть не лишился значка и самоуважения. Но несколько серьезных разговоров с местными вампирами, особенно с бывшим копом по имени Дэйв, владельцем бара «У мертвого Дэйва», помогли ему обрести мир с собой.

Я обошла по краю круг света, созданного холодным белым сиянием креста в руках Зебровски. Вампир перестал вопить и только хныкал в углу. Я как?то ни разу не спросила никого из моих друзей?вампиров, каково это: вот так лицом к кресту. Это правда больно, или это просто сила, перед которой нельзя устоять?

– Барни? – окликнула я его. – Барни, я сейчас на тебя надену наручники, чтобы сержант Зебровски мог убрать крест. Барни, ответь. Я должна знать, что ты меня понял.

Я присела около него, но не настолько близко, чтобы до него дотронуться. Все?таки слишком близко, если вдруг он снова взбесится, но кому?то надо было к нему подойти, и я на эту работу назначила себя. Я не могла бы стоять тут и смотреть, как он кого?нибудь другого порвет, и знать, что это я дала ему такую возможность. Самоуверенность заставила меня его расковать, чувство вины вынудило теперь нагнуться к нему и стараться до него докричаться.

Какое?то движение за спиной. Я не сводила глаз с вампира, скорчившегося в углу: уж чего не надо делать, так это отвлекаться от одной опасности на другую – я полагалась на полисменов, прикрывающих мне спину, а мой мир сузился до вот этого подозреваемого. Но Дольф тихо с кем?то перемолвился, а потом повернулся ко мне:

– Адрес нашли, но сотрудники на месте не отвечают на вызовы.

– Черт, – шепнула я. Это могло значить, что ребята должны были оставить рации, когда искали вампиров, или они ранены, или убиты, или взяты в заложники. Возиться с этим вампиром больше некогда: другие взяли наших людей. Значит, надо, чтобы этот меня услышал. Чтобы сделал то, что мне от него нужно.

– Барни, – сказала я ему. – Слушай меня.

И в моем голосе задрожала ниточка силы, едва заметно дохнула мощь некроманта. Я по должности – истребитель вампиров, но начинала я с подъема зомби. Мой экстрасенсорный дар – это мертвые. Или нежить. Как бы само собой вышло так, что желание взять его под контроль нашло ту часть моего дара, которая как раз и могла это сделать. Это незаконно – обрабатывать подозреваемых парапсихологической силой? Может быть, но не после того, что он только что тут натворил, и не тогда, когда прямо в эту минуту может погибать пятнадцатилетняя девочка, а двое как минимум оперативников не отвечают на вызовы по рации. У нас времени нет совсем, и нужно все, что он нам может дать. Закон все же разрешает использование потусторонних сил, если это нужно для спасения жизни или же если подозреваемый отказывается идти на контакт при применении более обычных средств. Те же самые новые законы, которые устроили так, что в Барни мне стрелять нельзя, позволяют мне поступать с ним так, как раньше считалось бы как минимум сомнительно. Закон дал, закон взял.

Барни заскулил, и голос у него стал тоненький и почти детский.

– Не надо!

– Чего не надо, Барни?

Но в моем шепоте слышалось эхо силы. В разгаре драки не было времени об этом подумать, потому что работа с мертвыми требует сосредоточенности. Я могла бы убрать силу обратно в ящик, но мне нужно было, чтобы он дал себя заковать. Чтобы он стал со мной говорить. И настолько мне это было нужно, что я согласна была выглядеть «ведьмой» в глазах других копов.

– Ты мне не мастер, – сказал он. – И твой мастер тоже не мастер мне. Мы – свободные вампиры, и не допустим, чтобы вы нами правили.

Он был из новых вампиров, из тех, что не хотели подчиняться Мастеру Города. Они хотели быть как люди – иметь свободу решений и быть просто людьми, но, сколько бы ни было у меня любимых и защищаемых вампиров, то, что сделал несколько минут назад Барни, показывало, почему свобода от власти мастеров – неудачная мысль. Иногда бывает, что мастер плохой, и тогда система становится очень, очень плохой, но нельзя, чтобы обладатели такой силы и мощи существовали без властной структуры. Нужен кто?то, кто будет держать поводок, потому что если кому угодно дать такой уровень силы, тут же выясняется, что на самом деле вовсе он не такой уж хороший, а вел себя хорошо, потому что был слабым. Набрать силу, мощь и метафизические способности и не злоупотреблять ими может лишь по?настоящему достойная личность. Как правило, таких очень мало, да и среди тех много таких, кто кого?нибудь покалечит просто по глупости. Вот представьте себе, что вы просыпаетесь утром, обладая силой супергероя. Вы же не сразу научитесь ею владеть? А пока будете учиться, кому?нибудь может сильно достаться. И как найти равновесие между правом на безопасность одной части населения и правом другой на свободу? Мы все еще ищем ответ, но сейчас я его знала. Я отберу свободную волю у Барни Уилкокса в обмен на безопасность пятнадцатилетней девочки и полицейских, которых приятели этого вампира держат в заложниках. То есть отберу, если смогу. Он не давал клятву крови Жан?Клоду – иначе я бы его привела в чувство, пользуясь нашей связанностью с Жан?Клодом. Он свободный вампир, не подчиняется ни одному мастеру – или сам не знает, кому подчиняется. Опыт показывает, что большинство «свободных» вампиров слушаются предводителей своих групп. Вампиры, как почти все прочие, желают следовать за предводителем, но признавать этого не хотят.

Я призвала силу некроманта и направила на этого очень юного вампира. Он вжался в угол, будто хотел сквозь стену протиснуться.

– А у тебя не получится действовать на меня некромантией, здесь крест.

– Барни, да я каждую ночь поднимаю зомби, не снимая с себя креста.

Голос звучал низко, в нем чуть прибавилось силы. Когда?то я считала, что моя сила – зло, но Господь, похоже, так не думает, и пока Он не передумал, у меня есть вера, что моя сила приходит с нужной стороны.

– Не надо! – попросил он. – Пожалуйста, не надо!

– Дай надеть на тебя наручники, Барни, и тогда, быть может, не придется.

Он протянул руки, но у него на запястьях еще болтались первые браслеты. Мне пришлось положить тяжелые наручники на пол и попросить, чтобы мне дали ключ, потому что моя связка, где есть ключ от наручников, у меня в сумочке, а та в сейфе вместе со всем моим оружием и крестом.

Свет от креста Зебровски начал тускнеть. Кто?то из молодых полисменов спросил:

– А чего крест гаснет?

Во?первых, нельзя было об этом спрашивать при вампире. Во?вторых, нельзя было спрашивать, пока не разрешилась ситуация.

Другой коп откликнулся:

– Я вообще удивляюсь, что он у Зебровски засветился.

– Ага, сержант. Мы и не знали, что ты такой святоша.

Вампир в углу снова становился видимым в тускнеющем свете – как будто сияние креста его частично скрывало, а теперь он как бы материлизовался, когда святой огонь стал тускнеть. Я уже сняла старые наручники и видела, что запястья у Барни толще, чем у меня, но все же тонковаты для мужчины такого роста. Секунду я провозилась с замком новых наручников. Я всего лишь третий раз надевала их не на тренировке – нас всех заставили ходить на учебу, когда сделали полурегулярное подразделение. Сейчас я стояла на коленях, сосредоточившись на браслетах, и Барни подался чуть вперед, его рот почти касался моих волос, но Дольф, упершись ногой ему в плечо, отодвинул его и прижал к стене. И еще пистолет на него направил. Если его тут убить под стражей, это обойдется нам чертовски дорого, но начальник тут Дольф, и если начальник говорит, что дошло до оружия, с ним не спорят.

Да я не стала бы спорить, если честно.

Я ответила на вопрос молодого копа, поскольку Дольф был наготове.

– Освященные предметы вот так горят, только когда вампир использует вампирские силы. Если вамп успокоится, то сияние тускнеет или гаснет.

Я сняла кандалы с ботинок Барни – они сделаны достаточно большими, чтобы это можно было сделать. Ножными браслетами можно было бы обхватить мою шею и еще место осталось бы. Вампир был достаточно высок, и ему пришлось подтягивать колени – иначе бы не достал металлический стержень, соединяющий ручную и ножную цепи, потому что Дольф фиксировал верхнюю половину тела к стене.

– Так это не потому, что сержант утратил веру? – спросил тот же молодой парень, и тут я поняла, что у нас есть и проблема посерьезнее.

Я встала, одним глазом поглядывая на вновь закованного вампира, но при этом так, чтобы видеть и спросившего копа. Он был из тех, кто в форме, с темно?русыми волосами, слишком коротко подстриженными для такого треугольного лица. Глаза у него все еще были чуть расширены. Я не стала вдаваться в это в присутствии подозреваемого, но сделала себе мысленную заметку, запомнив имя с бейджика: Таггарт. Если ты не веришь в Бога и ни во что вообще, то крест светиться не будет, как бы вампир ни бесился. Только вера дает силу предмету, ну или благословение священника или кого?то равной святости, да и то освящение надо время от времени повторять. Освященные предметы горят и защищают независимо от веры, но вот обычные кресты – далеко не всегда. Надо будет проверить, нет ли у Таггарта кризиса веры, и если да, его нужно перевести в другое подразделение. Мы действуем против монстров, и полицейский, лишенный веры, – инвалид.

Я хотела помочь Дольфу поднять вампира на ноги, но Дольф взял его под мышку и поднял одной рукой. Силы у меня на такое же тоже хватило бы, а вот роста и тяжести, чтобы поднять мужика выше меня, пожалуй, нет. Вампир был ростом примерно шесть футов три дюйма, но Дольф над ним нависал. Вампирские метки Жан?Клода сделали меня сильнее, быстрее, неуязвимее, но ничто на свете не сделает меня выше.

Дольф снова посадил вампира на стул, который тот опрокинул. Одну ручищу он положил вампиру на плечо, а около бедра держал очень большой и очень черный пистолет. Подтекст был понятен: помогай следствию, а не то!.. Мы сейчас не могли его застрелить на самом?то деле, но ни один закон не мешает полицейским угрожать, чтобы заставить подозреваемого говорить, а вампир сам дал повод достать оружие в допросной. Понадобилось два человека, чтобы помочь раненым выйти из помещения, но все ушли на своих ногах – удачный выдался вечер. Сейчас нам оставалось только вызволить девочку, пока ее не убили вампиры, и найти невредимыми сотрудников, замолчавших по рации. Ага, освободить их из рук поцелуя диких вампиров. Да?да, так называется шайка вампиров: поцелуй вампиров. У гулей группа называется жор, у зомби – шарк, а у вампиров – поцелуй. Большинство людей этого не знает, а остальным наплевать. Забавное название для группы сверхсильных, сверхбыстрых, способных гипнозировать и пьющих кровь существ, имеющих гражданские права и способных жить вечно, если нам не приходится их убивать. Последнее – как раз то, что ставит их на одну доску с прочими преступниками. А все предыдущее делает их особыми и особо, чтоб им, опасными.

 

Глава вторая

 

Сотрудники полиции могут перейти в режим радиомолчания по многим причинам, в том числе из?за отказа аппаратуры. Это не повод тут же автоматически вызывать СВАТ или принимать аналогичные крутые меры, разве что послать сотрудников поопытнее проверить ситуацию на месте – так поступают, когда дело не связано с гражданами противоестественной природы. Но в ответ на такие слова, как «вампир», «оборотень?леопард», «зомби» и так далее тут же выезжают наши специальные группы – если они не заняты где?то в такой же достоверной ситуации, а не «возможной». Кто?то из них вместе с моим коллегой, федеральным маршалом Ларри Киркландом сейчас выполнял ордер на вампира, который перебрался в наш город, имея на хвосте действующий ордер от другого штата. Он убил последнего маршала, который пытался ордер «обслужить», поэтому ордер переслали по электронке маршалу, чья была очередь по списку, и таким образом задание попало к Ларри. Ордер на ликвидацию всегда считался ордером «без стука», то есть мы не обязаны объявлять о себе, входя в дверь. Обучать Ларри начинала я, но шлифовали его уже в ФБР. Сейчас он уже вполне взрослый, у него жена и ребенок, и я научилась не обращать внимания на тяжелое чувство, когда он уходит в одиночку на опасную охоту. Был еще более рутинный ордер на наркоторговцев, которых подозревали в цепочке смертей, и к этим тоже будет вызван СВАТ. Сент?Луис – город небольшой. В нашем СВАТ можно набрать людей на еще одну полевую группу, но мы ее не получим, пока не будем иметь доказательств, что дело плохо. До тех пор будут только те сотрудники, которых послали в адрес изначально, и мы, РГРПС. Честно говоря, иногда мне такое предпочтительнее. У СВАТ слишком много правил.

Прорезая ночь сине?красной мигалкой, мы с Зебровски подъехали к месту. Сирен мы включать не стали, только мигалки. В кино всегда вместе со светом идет звук, но иногда, вот как сейчас, когда выходишь из машин, все тихо, только крутятся и крутятся цветные лучи, чиркая снова и снова по массивным кирпичным зданиям и пустому булыжному двору. В девятнадцатом веке на этой пивоварне работала половина города, но уже много лет она заброшена. Кто?то ее купил и пытается убедить клиентов, что теперь тут будут квартиры и офисы, но в основном помещения тут снимают под фото? и видеосъемки. Стояли две полицейские машины, с виду пустые. Где же копы, которые в них приехали, и почему они не отвечают на вызовы по рации?

Из своей машины вышли детективы Клайв Перри и Броди Смит. Перри худощав, высок, одет аккуратно, но консервативно. Он афроамериканец, но кожа у него не так темна, как кажется в свете цветных мигалок. Смит – натуральный блондин, и в свете красно?синих огней кажется светлее. Перри ростом почти шесть футов, Смит немногим выше меня. Перри к тому же сложен как стайер – высокий и стройный, у Смита плечи широкие, а мускулы были бы устрашающие, посещай он тренажерный зал почаще. Белая рубашка Смита у ворота расстегнута, галстука нет, куртка всегда на плечах топорщится, будто ему трудно найти костюм по размеру и на его рост. Говорят, что противоположности притягиваются или, по крайней мере, отлично срабатываются. Для Перри и Смита это совершенно верно. Перри был в этой паре нормальный, а Смит – сверхнормальный. (Это звучит лучше, чем «экстрасенс» или «колдун».) Смит был участником экспериментальной программы полиции Сент?Луиса: у копов, имеющих экстрасенсорные способности, эти способности развивают и тренируют, выводя за пределы обычного «нутром чую». Начальство удивилось, что так много оказалось копов?экстрасенсов, а для меня ничего удивительного в этом не было. Почти любой коп вам скажет о своем нутряном чутье, об инстинкте, и почти любой скажет, что вот это?то и сохранило жизнь ему и его напарникам. При проверке выяснилось, что «нутряной нюх» – чаще всего латентные экстрасенсорные способности. Смит чует монстров, когда они начинают использовать какие?то свои умения. Если задержанный?ликантроп готов перекинуться, Смит это почует и предупредит присутствующих – или скажет задержанному, что лучше не надо. Он чует вампиров, когда они пытаются использовать свои вампирские чары. С мохнатыми у него лучше получается, чем с нежитью. Он чувствует, если при нем используются какие?то экстрасенсорные способности – например, когда я веду поиск нежити. У самого у него способности не очень велики – или просто еще не обнаружили, в чем его истинный талант. Поживем – увидим.

Мы с Зебровски официально не являемся напарниками. Федеральные маршалы обычно работают без напарников, а в Противоестественном отделе – всегда. Но с Зебровски я, наверное, за много лет работала больше, чем с любым другим копом. Мы друг друга хорошо знаем. Меня приглашали к нему домой на обед с его женой и детьми, а в последний раз мне было позволено привести двух своих возлюбленных?леопардов, с которыми мы вместе живем. Двое мужчин?«монстров», и мало того – живу я с обоими в грехе, а он разрешил мне привести их в свой дом, где собирались другие копы с семьями. Да, мы с Зебровски – друзья. Может, мы не делимся своими самыми потаенными секретами, но мы – копы?друзья. Это как друзья по работе, только тебя заливало его кровью, а его – твоей, и вы друг другу спасали жизнь. Но когда я выхожу работать с РГРПС, меня пытаются ставить в пару с нормальными. У Зебровски внутреннее чутье есть, но недостаточное, чтобы пройти тесты.

Мы проверили машины, убедились, что они пусты, и я тогда сказала то, что должна была сказать.

– Мы должны предполагать, что сотрудники ранены, так что я ссылаюсь на Акт.

То есть начинаю действовать на основании Акта о противоестественной опасности. Это такая дыра в заборе новых законов, более дружественных к вампирам, и эта дыра позволяет маршалам Противоестественного отдела бить вампиров на поражение, если они видят опасность для жизни людей и полагают, что промедление в ожидании ордера приведет к жертвам. Сейчас неизвестна судьба по крайней мере двоих сотрудников, может быть, большего их числа, если в каждой машине коп был не один. А еще – пропавшая девочка. Если мы хотим кого?нибудь спасти, надо иметь возможность стрелять в вампиров.

– Но вы не имеете права ссылаться на Акт до тех пор, пока не будет точно известно, что есть пострадавшие или заложники, – сказал Перри.

Он фанатичный приверженец правил, наш Клайв.

– Мы должны считать пропавших ранеными или убитыми, Клайв, – ответил Зебровски. – Анита вполне может сослаться на Акт. То есть она и все, кто ей помогают, имеют право бить на поражение ради спасения жизни людей, не ожидая ордера на ликвидацию.

Зебровски здесь был старше всех по званию, и он меня поддержал. Клайв поступил так, как поступают любители правил: последовал им. Потом он сможет себе сказать, что пытался предотвратить кровопролитие, и сам он, строго говоря, чист. Он кивнул:

– Ты здесь главный, сержант.

Зебровски не стал развивать тему и обернулся ко мне:

– Анита, фас!

Я приподняла бровь, но заводиться не стала. Его ухмыляющаяся физиономия была достаточно красноречивой – он с последним дыханием будет шуточки отпускать. Через какое?то время перестаешь обращать на них внимание, иначе замучаешься отгавкиваться.

– Минуту, – попросила я.

Если бы мы хотели к вампирам подкрасться незаметно, то искать их силой некроманта я бы не могла – они почуют. Но учитывая полицейские машины с мигалками – о скрытности говорить поздновато.

В допросной произошел инцидент – случайная утечка сверхъестественной силы, и только после этого она начала применяться намеренно. Ну а сейчас ничего случайного уже не было. Большинству из тех, кто поднимает мертвых – вежливо называют – аниматоры, а грубо – короли или королевы зомби, – необходим ритуал, чтобы эту работу выполнить. Круг силы, мазь, ритуальные предметы, кровавая жертва – и при этом, считай, еще повезло, если за ночь удастся поднять одного зомби. Я же круг силы использую, чтобы до моих зомби не добрались бродячие злые силы, кровавая жертва позволяет мне поднять зомби в большем количестве и в лучшем качестве, но поднимаю я их только собственной силой. Используй я все атрибуты профессии, могла бы поднимать их целыми кладбищами.

Это я скрываю как можно тщательней, потому что таких возможностей не должен иметь никто. Абсолютно никто.

Даже я.

Я не столько призываю свою силу некроманта, сколько освобождаю ее. Наилучшее описание – как будто у меня в груди кулак, который я крепко сжимаю, сдерживая силу, чтобы не вырвалась. И вот я разгибаю пальцы, раскрываю ладонь, отпускаю это напряжение, которое у меня под ребрами почти всегда. Как будто делаю выдох после задержанного на всю жизнь вдоха, который наконец?то можно выпустить.

Может быть, отчасти это магия, и потому другим нужны все эти приспособления и притирания, но для меня это экстрасенсорная способность, и мне достаточно просто спустить ее с поводка. Сила некроманта – как холодный ветерок, веющий от меня наружу. При этом ни один волосок ни на чьей голове не шелохнется, и «ветерок», может быть, неточное слово, но я чувствую, как сила из меня просачивается, расходится кругами от брошенного в воду камешка, только этот камешек – я. И еще одно: сила идет мощнее и сильнее сконцентрирована в том направлении, куда я смотрю. За спиной я ее тоже ощущаю, но там она не столь сильна. Почему так – понятия не имею.

Стоящий рядом Смит поежился, а Клайв Перри даже отступил от всех нас на шаг. Он на самом деле ничего не чувствовал, но я узнала случайно, что его бабка, как и моя, была жрицей вуду, только его бабка была злой колдуньей, в отличие от моей. Поэтому возле меня он слегка напрягается, хотя со Смитом у него проблем нет.

Я стала искать нежить. Моя сила даже не останавливалась возле по?настоящему мертвых тел, ей без разницы – они или прочие предметы обстановки – инертные, и все. А потом попался проблеск вампира, будто что?то зацепило мое внимание. Я давно умею направлять свою силу, действовать ею как щупом, и вот за этим «ощущением», за этой энергией я и пошла. Если бы тяга стала сильнее, это бы значило, что там вампиры. Если нет – гули, зомби, а может – просто место, где вампиры побывали недавно. Но ощущение стало сильнее, еще сильнее, мою силу влекло в ту сторону.

– Сюда, – сказала я.

Все они уже бывали со мной на охоте и знали, что как только сила найдет вампиров, начинается гонка – успеем ли мы найти вампиров первыми, или они сбегут, или они найдут нас. Достав пистолеты, мы бросились вперед. От бега по булыжнику на шпильках я не раз выругалась вполголоса. Мужчины не могли идти первыми, потому что только я знала, куда нам.

Я побежала вперед на носках, не касаясь каблуками земли, держа ствол вниз. Натэниела я люблю, но пора мне перестать доверять этому стриптизеру одевать меня на работу. И еще мелькнула мысль, что каблук я не отмыла после того, как он побывал в груди у вампира. Они учуют на мне кровь, они даже могут понять, что это кровь Барни. Не решат ли они, что я его убила? Да плевать мне, что они там решат.

Донесся крик – высокий и жалобный, эхом прокатился по зданию. Мы побежали быстрее, и я почему?то знала, что «ощущение» вампиров идет оттуда же, откуда этот вопль.

Ненавижу, когда противник занимает верхние этажи, потому что наверх есть только два пути: лифт или лестница, причем и тот и другой плох – они знают, что ты идешь, и могут устроить засаду. Здоровенный разболтанный грузовой лифт, единственный имеющийся, просто металлическая клеть. Коробка смерти, если у них есть пистолеты. Не пойдет.

Оставалась лестница, такая узкая, темная и сырая, что, будь моя воля, ни за что бы туда не полезла.

Сверху донесся еще один вопль. Выбора не было, так что мы полезли вверх.

Лестница оказалась такой узкой и крутой, что пришлось сбросить туфли на шпильках. Как только босые ноги коснулись холодных сырых ступеней, я поскользнулась из?за чулок. Блин!

Места едва хватило, чтобы Смит и Перри протиснулись мимо, пока я, сев на ступени, отстегивала чулки от подвязок. Зебровски стоял рядом с пистолетом в руке, держа под контролем лестницу. И обошелся совершенно без подразниваний, пока я стащила чулки и бросила их на лестнице. Уж если Зебровски не отпустил по такому поводу шуточки, то дело серьезно.

Я встала, ощущая босыми ногами ступени, но уже не оскальзывалась, поднимаясь следом за Зебровски. Все же я в одной руке держала пистолет, а другой держалась за стену – на всякий случай. И чуяла запах крови – и этой крови было много.

Ухвативши Зебровски за локоть, я догнала его, нас почти стиснуло в узких стенах. Двумя пальцами я показала не на глаза, но на кончик носа. Он понял, что я что?то унюхала, а что?то – это обычно бывает кровь. Он пропустил меня мимо себя, давая идти впереди. Зебровски знал и то, что меня труднее ранить, чем его, и пропустил вперед, будто я – здоровенный забияка, щит из мышц. Я миниатюрна, но охрененно крута – из?за вампирских меток.

Густой темнеющей лужей засыхала на лестнице кровь. Чуть выше лежал незнакомый мне патрульный. Хорошо, что незнакомый, подумала я и тут же устыдилась этой мысли. Светлые глаза смотрели неподвижно и слепо, лицо застыло маской смерти. Горло с одной стороны было вырвано так, что пульс щупать не на чем: вырвано вместе с артерией.

В липкой крови остались отпечатки обуви: Перри и Смит прошли дальше. Я попыталась не наступать босиком на пятна крови, но это было невозможно – разве что перелезть по мертвому полисмену. Этого мне не хотелось.

Под ногами хлюпала загустевающая кровь. Я заставила себя думать не об этом, а лишь о том, чтобы скорее поспеть на помощь ушедшим вперед. Там должен быть еще один полисмен, если не больше – в зависимости от того, ехал он с напарником или без. Сосредоточившись на живых, я оставила мертвых на потом, но трудно было не обращать внимания на кровь, от которой на каждом шагу ноги прилипали к камням. Кровавые следы Перри и Смита тоже вели наверх. Невозможно было не проследить дорогу к месту преступления, не наступать в кровь, не…

Еще один высокий пронзительный вопль сверху, и теперь я знала, что это женский голос:

– Не трогайте их! Никого не трогайте!

Не оглянувшись на Зебровски, я бросилась вверх по лестнице. Ступени такие крутые, что быстрее оказалось, если помогать себе свободной рукой, опираясь на ступени. Я лезла вверх, как на крутой каменистый склон, и когда добралась до открытой двери наверху в просторный зал, оказалась на четвереньках. Пуля не попала мне в голову, а клацнула об стену выше.

Я вздрогнула, но резко обернулась на звук, чтобы стрелять в ответ. Стрелок стоял с пистолетом в руке, и я всадила пулю ему в грудь, только потом заметив, что другой рукой он держит за локоть девушку, а она пытается вырваться. Он повалился на спину, потащив ее за собой. Я уловила движение и успела заметить бросившегося на меня вампира, но повернуть ствол не успевала. Грохнул еще один выстрел, и вампир свалился рядом со мной с дырой в груди, но продолжал ко мне тянуться. Я машинально всадила пулю ему в голову, он перестал рваться ко мне, застыл с открытым ртом, поблескивая клыками. В дверях, направив пистолет на упавшего вампира, стоял Зебровски. То ли он застрелил вампира, то ли… Смит пригнулся за промышленных размеров металлическим щитом, расположенным возле двери. И его пистолет показывал в ту же сторону. Краем глаза я заметила лежащего рядом Перри. Смит затащил его под прикрытие, и это было получше, чем у нас с Зебровски. Щелкнул еще выстрел, и Зебровски пригнулся, нырнул обратно за дверь, но я стояла слишком далеко. Повернувшись, я увидела мальчика с пистолетом – высокий, прямой, самоуверенный, он медленно целился в меня. Я всадила пулю ему в грудь раньше, чем он навел ствол. Он согнулся, закрывая рану собой, и свалился набок. К выпавшему из его руки пистолету бросился другой подросток.

Я перешла в стойку для стрельбы с колена и застрелила его тоже.

– Это же дети, Анита, дети! – вопил Смит.

Он оставался за прикрытием, я – на виду.

– Кто тронет оружие – убью! Кто кого?нибудь тронет, убью на месте! Все ясно?

Послышалось угрюмое бормотание: да, ага, и кто?то один бросил: «Убийца, сука!» У некоторых глаза расширились от испуга. В группе были еще подростки, но и взрослые попадались. То есть здесь собралась большая группа – вампиры всех сортов и размеров.

– Руки держать на виду! Ну?

Все подняли руки – кто до смешного высоко, кто едва?едва.

– Руки на голову!

Не все поняли, у некоторых был недоуменный вид.

– Руки на голову, как по телевизору показывают, – сказал Зебровски. – Ну, давайте, все знаете.

Я встала, держа их под прицелом, но поглядывая на того, которого застрелила первым. Девочка всхлипывала, стараясь освободиться от его хватки, но либо у него пальцы свело смертельной судорогой, либо он не был вполне мертв. Одна девятимиллиметровая пуля, даже с серебряной оболочкой, убивает вампира не всегда.

Вампиры в тени послушались Зебровски. Смит вышел из укрытия, и я заметила, что Перри шевельнулся. Он не убит – уже хорошо – и не настолько тяжело ранен, чтобы Смит счел необходимым остаться рядом и зажимать рану или что?то еще делать. Еще лучше.

Я сместилась к девочке и первому вампиру. Она посмотрела на меня, лицо заплаканное, глаза испуганные.

– Не отпускает, – сказала она.

Она пыталась отогнуть хотя бы один палец, чтобы освободиться, но рука оставалась зажатой. Вампиры умирают не так, как люди: иногда так и застывают в судороге, но…

Я медленно и осторожно, почти бесшумно ступая босыми ногами по половицам, пододвинулась. Но это вампир, он бы услышал даже, как у меня сердце бьется. К ним не подкрасться ни на несколько футов, ни на несколько ярдов…

Он резко сел, взметнул пистолет, но не успел прицелиться, как я всадила пулю ему в лоб. Девочка снова вопила, но теперь смогла освободиться и броситься от вампира прочь мне в объятия, ища утешения, но мне нужно было убедиться, что он надежно, по?настоящему мертв и обезоружен, так что я ее оттолкнула и сказала:

– Быстро туда, где все. Ну!

Толкнула слишком сильно, она упала, но я уже шла к лежащему вампиру. У него в руке все еще был пистолет, а мне нужно было, чтобы его там не было.

Я подобралась ближе, держа пистолет двумя руками. Дернись он – я бы снова в него выстрелила. Глаза у него таращились, широкие и бессмысленные, как у полицейского на лестнице. Может быть, он и правда мертв, но…

Я всадила вторую пулю рядом с дыркой у него в голове, и еще одну чуть пониже второй дыры в груди. Можно было бы пистолетом прострелить насквозь ему голову и сердце, но грязи будет много, и случайно можно прострелить пол навылет. А Смит или Зебровски могли вызвать подкрепление. Нехорошо, если случайно подстрелить копа на другом этаже. Пули не всегда уважают полы и стены. Нужен мой вампирский комплект из машины.

– Ты детей застрелила! – кричал на меня Смит.

Мне не хотелось отходить, когда голова и грудь у вампира все еще целы, поэтому я нагнулась, взяла вампира за спину джинсовой куртки и потащила к другим убитым вампирам. Смит шел за мной, норовя то ли ссору затеять, то ли непонятно что. Я бросила вампира рядом с телами подростков, теперь я видела всех сразу. Если кто из них шевельнется, буду стрелять еще.

Смит даже толкнул меня в плечо, заставив чуть податься назад.

– Ты, блин, застрелила их! Детей убила!

Я глянула на него сердито, но присела возле подростков и оттянула губы у первого тела, обнажив клыки. Показала Смиту клыки второго.

– Ты знала, что они вампиры? – сказал Смит.

– Ага.

Его гнев сразу угас, и вид стал смущенный.

– Они на нас бросились в дверях. Перри вбили в стену.

– Он сильно ранен? – спросила я, поднимаясь от кучи мертвых.

– Могут быть переломы плеча и руки.

– Пойди, Смит, посмотри, как там твой напарник.

Он кивнул и пошел смотреть. Зебровски подошел ко мне, не отводя пистолета от стоящих на коленях подростков. В этой группе не было взрослых лиц. Наклонившись ко мне, он шепнул:

– Ты как?то говорила, что когда некромантия у тебя включается на полную, ты не всегда можешь отличить вампира от слуги.

– Ага.

– И ты не знала, вампиры они или нет, пока их не застрелила, – сказал он тихо.

– Не знала.

– Ты когда Смиту показывала, проверяла, есть ли клыки?

– Нет, я знала, что это вампиры.

– Откуда?

– Посмотри на раны, – сказала я.

Он посмотрел.

– И что?

– Кровь не такая, – объяснила я.

– Не вижу разницы.

– Слишком густая. Человеческая кровь чуть пожиже, даже кровь из сердца.

Он глянул на меня, снова на задержанных.

– Черт, Анита. А ведь жуть, как подумать, что ты это знаешь.

Я пожала плечами.

– Если бы впереди шел ты, заколебался бы ты, подумав, что это могут быть подростки?люди?

– Не знаю. Они не намного старше моей старшей.

– Тогда хорошо, что впереди шла я.

Он посмотрел на убитых ребятишек.

– Ну, да.

Но голос прозвучал неуверенно.

Я подошла поближе к пленникам. Во?первых, чтобы лучше их видеть. Во?вторых, перестать обсуждать с Зебровски мое решение стрелять по вампирам, допуская при этом, что они могут быть подростками из плоти и крови. Я не сожалела о выборе, сделанном за долю секунды между жизнью и смертью, но какой?то тоненький голосок во мне интересовался, как же это я могу нормально жить с таким выбором. Меня беспокоило, что я хладнокровно отправила на тот свет двух ребятишек, которым никак не больше пятнадцати лет. Я абсолютно спокойно смотрела на поставленных на колени и твердо знала, что если сейчас на нас нападет еще один вампир, я его тоже пристрелю, не обращая внимания на видимый возраст, расу, пол и религиозные убеждения. В работе ликвидатора я не допускаю никакой дискриминации и убиваю без разбора.

Именно это я и показала своим лицом, глазами, и увидела, как их охватывает страх. Одна из женщин начала тихо плакать. Если тебя до слез боятся монстры, о чем это говорит? Может быть, о том, что вопрос, кто монстр, а кто не монстр, решается в зависимости от того, у кого в руках пистолет. А может быть, о том, что я отличный работник.

Глядя на двадцать с лишним перепуганных лиц, я испытывала неприятные чувства оттого, что они меня боятся, но знала, что если попытаются напасть, я их убью. Так что да, пусть боятся. Так лучше.

 

Глава третья

 

«Скорая» увезла Перри, зафиксировав ему руку, насколько это получилось. Мы нашли еще одного полисмена, мертвого, с кучей вампирских укусов на разорванной и окровавленной одежде. У уцелевших вампиров сняли слепки зубов, и те, у кого они совпадут с ранами, будут автоматически ликвидированы. Это будет закалывание в морге, то есть они умрут на рассвете. Их прикуют цепями, обвесят со всех сторон освященными предметами, заколют и обезглавят, пока они будут «мертвы» для мира. Эти уже пойманы, так что охоты не будет. Интересно, сами?то они понимают, что уже все равно что убиты? Вряд ли, иначе бы не сдались. Они стали бы драться, верно? В смысле, если тебе все равно погибать, разве не лучше погибнуть в бою?

Когда полицейских на месте оказалось больше, чем работы для них, я нашла свободную комнату, чтобы переодеться и надеть все снаряжение для охоты на вампиров. Я не сомневалась, что Зебровски предупредит меня, если пойманные вампиры взбунтуются, но переодеться я должна была, чтобы продолжал действовать Акт о противоестественной опасности. Один федеральный маршал из Противоестественного отдела попал под суд за убийство, потому что сослался на Акт, но не переоделся, когда была такая возможность. Акт этот подразумевал, что маршал может, в сущности, создать собственный ордер на ликвидацию прямо в процессе операции. Акт этот был принят после нескольких жертв в результате того, что маршалы, ходатайствующие о получении ордера, но еще его не получившие, остерегались убивать вампиров из страха попасть под суд. А это вполне возможно – попасть под суд или по крайней мере потерять значок, если убивать мирных граждан, случайно оказавшихся вампирами, если какой?нибудь судья не даст «добро». Если вампиры стреляют в нас или в заложника, а мы стреляем в ответ, нас в конце концов за стрельбу, вероятно, оправдают, но пока идет следствие, придется сдать значки и оружие, а это значит, что мне на все это время придется забыть об охоте на монстров и их ликвидации.

В Противоестественном отделе не хватило бы маршалов, чтобы заменять нас каждый раз, когда приходится кого?нибудь убивать: в конце концов, это наша работа. Но более того, Акт о противоестественной опасности прикрывает идущих со мной полицейских не хуже ордера на ликвидацию. Как только я сослалась на Акт, сопровождающие полицейские получают «зеленую улицу» на всех противников. Пытались ввести такое толкование, что право на убийство без ордера имеет в этом случае лично истребитель вампиров и только он, но это сильно снизило желание местной полиции сопровождать маршалов, а так как почти все мы много работаем соло, то и народу было убито много. Закон почти всегда создают люди, которые никогда не увидят его действия в реальной ситуации. Это придает закону интерес.

Один из первых случаев проверить применение Акта в полевых условиях свелся к факту, что применивший Акт маршал не надел полное снаряжение, которое он обязан носить по закону, когда преследует монстра и имеет на руках действующий ордер. Юристы с успехом выдвинули аргумент, что если маршал действительно полагал, будто ситуация заслуживает ордера на ликвидацию, почему тогда не снарядился соответственно, как только добрался до своего снаряжения? Значит, у него не было такого ощущения, что нужен ордер, а на Акт сослался, потому что захотелось ему поиграть в Дикий Запад и перебить всех, кто там, в комнате, был. Сопровождавших его полицейских тоже привлекли, но потом отпустили до суда, признав, что они действовали в добросовестном заблуждении, доверились суждению маршала, не имели опыта работы с преступлениями противоестественной природы и не могли составить свое мнение. Маршал признан виновным, и хотя дело находится на апелляции, пока что он за решеткой.

А это значит, что у меня всегда есть при себе смена одежды: брюки, футболка, носки, кроссовки, трусы и лифчик. Белье на тот случай, когда кровь пропитывает одежду насквозь. Есть и комбинезон, но это в основном для официального закалывания в морге. Бронежилет я надеваю поверх футболки, потому что иначе он натирает. К жилету приделаны подсумки системы MOLLE, потому что следом надевается оружие. Девятимиллиметровый усиленный «браунинг» на боку в кобуре, закрепленной на талии и вокруг бедра, чтобы не ерзала: когда он нужен, то хочется, чтобы пистолет был там, где его помнит тело – решают доли секунды. У меня еще «смит?и?вессон M&P9c» в кобуре, закрепленной поперек живота, чуть на сторону, чтобы его было проще и быстрее выхватить. К спине у меня приделаны новые ножны на зажимах MOLLE для большого ножа с достаточной примесью серебра, чтобы разрубить кого угодно – хоть человека, хоть монстра. Он длиной с мое предплечье. В ножнах на запястьях пара ножей поизящнее, снова?таки с добавкой серебра. На левом бедре запасные обоймы для обоих пистолетов, закреплены так же, как «браунинг» на правом. Автомат на ремне. Это все тот же «МП?5», но сейчас у меня есть значок, и не надо париться насчет ограничений по длине ствола, так что я отдала автомат переделать на «выбиватель дверей» – для ближнего боя в помещении.

Задержанных я предупредила, что переодеваюсь в полное охотничье снаряжение только по требованию закона, а не потому, что планирую насилие. В первый раз, как я должна была переодеться на месте действия и появилась в полном снаряжении, задержанный вампир впал в раж – он решил, что я собираюсь убить его на месте. Пришлось в конечном счете сделать именно это, а ведь можно было доставить его живым. Очень многие законы кажутся удачным решением, пока не испытаешь их в реальной жизни. Тогда вылезают дефекты, и некоторым они могут стоить жизни.

Вампиры смотрели вытаращенными глазами, некоторые были перепуганы, но в раж никто не впадал. Я их предупредила.

Потом я помогла перевезти первую партию в древнем лифте и погрузить в укрепленный фургон, который у нас для противоестественных преступников. У нас есть один фургон, который выдерживает силу вампиров и оборотней, пытающихся прорваться сквозь металл. Один. Это значит, что еще пятнадцать вампиров остались стоять на коленях в обычных наручниках и кандалах – точно таких же, какие так легко разорвал в допросной вампир Барни. Если действовать по букве инструкции, мне надо было бы отрубить головы и вырезать сердца четырех мертвых вампиров, лежащих кучей на полу, но делать это на глазах других вампиров было бы гибельно. Это значило бы дать им понять, что терять им нечего, и вот сейчас лучший шанс вырваться на свободу. Поэтому я ждала. И, похоже, не все понимали, почему я жду.

Лейтенант Биллингс выше меня, но когда я в боевых/походных сапогах, все в этой комнате меня выше, кроме некоторых вампиров. А я была рада, что у меня в вампирском наборе в машине были еще и сапоги. Они не очень подходят под юбочный костюм, но в любом случае лучше, чем босиком. Биллингс, похоже, думал, что его шесть футов роста и борцовское мускулистое сложение произведут на меня впечатление: он надо мной навис и рявкнул прямо мне в лицо:

– Я жду, пока вы сделаете свою работу, маршал Блейк!

– Я ее сделала, лейтенант, – ответила я, показав на штабель тел рядом с нами.

– Вы сделали часть работы, Блейк. – Он стоял так близко, что даже изогнул торс надо мной. Кто угодно перетрусил бы, если бы мужик такого размера так над ним навис, но на меня не очень действует. Слишком часто мне в лицо рычали вампиры и оборотни. А человек, как бы он ни был зол, впечатляет меньше. И еще отчасти меня манил его гнев – как может манить знатока бутылка хорошего вина. Нёбом я чувствовала эту злость, как будто ее чуть?чуть отпила уже, и надо только шевельнуть языком и проглотить. Когда?то я приобрела способность питаться энергией гнева – такой тип энергетического вампиризма, но законы этого не ловят, и вполне законно было бы выпить весь его гнев. Но если бы кто?то из сверхнормальных копов почуял, что я делаю, могли бы возникнуть вопросы. И уж Биллингс бы точно заметил, что в его эмоции вмешиваются. Я воздержалась, но восхищение этим гневом помогло мне сдержать собственную вспыльчивость и на его вспышку не слишком обратить внимание.

Ответила я спокойным голосом, буднично, прямо в это покрасневшее лицо. Говорила мирно, поскольку не хотела давать пищу его гневу и не хотела усиливать искушение сделать его гнев своей пищей. Оба убитых сотрудника были его людьми. У него было право злиться, и я знала, что пока он на меня орет, ему удается справляться с горем. Люди на многое способны, чтобы сдержать первый приступ истинного, наизнанку выворачивающего горя, потому что как только ты его почувствуешь, оно тебя уже не оставит до окончания процесса. А стадий у этого процесса пять. Первая – отрицание. Когда видишь у своих ног мертвые тела, эту стадию пропускаешь почти незаметно, но не всегда к следующей стадии переходишь по порядку: горе – это не строгая последовательность этапов. Можно через стадии перескакивать, можно застрять в той или иной точке, и даже возвращаться к стадиям, которые уже закончены. Горе не упорядочено, оно спутано, грязно и очень противно. Биллингсу хотелось на кого?нибудь наорать, и я тут пришлась к месту. Ничего личного, я это понимала. Вот я и слушала его рев и пропускала мимо ушей, за спину. Не вдумываясь и не воспринимая лично. Слишком много мне орали в лицо за годы работы, когда близкие валялись на земле мертвыми. Нам хочется отомстить, будто от этого станет лучше.

Иногда становится, иногда нет.

– Я закончу работу, Биллингс. Только сначала надо убрать задержанных.

– Слыхал я, что вы размякли. Похоже на правду.

Я приподняла бровь в его адрес.

Зебровски отошел от полисменов в форме, которых инструктировал, чтобы они охраняли вампиров. Здесь он был старшим по званию представителем РГРПС.

– Биллингс! – окликнул он его почти жизнерадостно, – Анита пристрелила трех вампиров, когда они стреляли в нас. Я в одном поучаствовал, но смертельные выстрелы во всех троих сделала она. Куда уж жестче ей быть?

Лицо его было открыто и дружелюбно, и голос тоже. Он знал, каково терять своих людей.

Биллингс обернулся к нему – ему любая мишень годилась.

– Пусть она закончит эту чертову работу!

– Она закончит, – ответил Зебровски, делая рукой успокаивающий жест. – Закончит, как только мы тут немножко разгребем толпу.

– Ну нет! – Биллингс ткнул пальцем в сторону скованных вампиров. – Пусть посмотрят, что с их дружками станется. Пусть знают, что их ждет! Пусть видят! Пусть, мать их так, видят, что будет с ними, с гадами, со всеми и с каждым! Чтоб знали гадские кровососы: копов в Сент?Луисе убивать нельзя! В нашем городе – нельзя! За это они сдохнут к хренам, и пусть Блейк сделает свою гадскую работу и покажет этим сукам, что их ждет впереди!

Последние слова он выкрикивал, нагнувшись к самому лицу Зебровски, так что даже очки ему слюной забрызгал.

– Пошли, Рей, выйдем пройдемся.

Зебровски взял его за руку, попытался отвести от мертвых вампиров и от меня.

Биллингс (которого, видимо, звали Рей) выдернул руку и подобрался к закованным коленопреклоненным вампирам. Они среагировали как люди – отшатнулись, на лицах страх. Господи, они все так недавно умерли, что лица еще остались человеческими.

Один из охранявших группу полицейских в форме встал перед ним – несколько неуверенно, но выполнил свой долг.

– Лейтенант…

Биллингс оттолкнул его так, что тот отлетел на два шага и чуть не упал. Рука его легла на рукоять дубинки, но бить лейтенанта он не мог. А разница в пять дюймов роста и добрых полсотни фунтов веса в пользу Биллингса не оставляла полисмену шансов – при невозможности применения спецсредств. Блин.

Биллингс ухватил ближайшего задержанного здоровенными руками и вздернул на ноги. Это был один из подростков, и Биллингс не больше верил в то, что это ребенок, нежели я.

– Биллингс! – заорала я.

Если он и слышал, то никак этого не показал.

– Рей! – крикнул Зебровски.

Еще кто?то закричал, но он никого будто не слышал. Рука отошла назад, кулак нацелился, и я вдруг оказалась рядом, повиснув на его руке. Не знаю, кто из нас был больше удивлен, что я успела остановить его удар: он или я. У меня хватило скорости успеть до того, как он ударил задержанного, но не хватило, чтобы встать перед ударом, и не хватало веса, чтобы не дать ему размахнуться. Я взлетела в воздух, движимая силой замаха, качнулась, как качается ребенок на руке отца. Точность я ему сбила, потому он не попал по мальчишке. Отпустив вампира, который упал на пол, потеряв равновесие в цепях, Биллингс развернулся – я все еще висла у него на руке. Другая рука зачерпнула горсть моих волос, будто он хотел запустить меня через всю комнату, и я просто среагировала. Сделала то, что хотела очень давно, с той секунды, как тонкое красное пламя его гнева меня коснулось – я этот гнев поглотила. Всосала его через мускулистую выпуклость руки, за которую держалась, сквозь вцепившиеся мне в пальцы волосы, сквозь все его тело, такое большое и твердое рядом с моим таким маленьким.

Я выпила его гнев до дна под его тяжелое и громкое дыхание, слышное сквозь грохот сердца и шум крови, и я, глотая густой красный огонь его ярости, чуяла так близко запах его кожи: пот и аромат страха, таящийся под любым гневом. А еще я чуяла пульсирующую кровь под горьковатой сладостью его гнева, и Биллингс был как кексик с черной горечью шоколадной глазури, которую надо слизать до теплого влажного кекса, а там жаркая жидкая серединка, где ждет шоколад еще гуще и слаще, как спрятанный клад, от которого еще вкуснее станет гнев. Надо только прокусить эту сладкую, чуть солоноватую кожу на его запястье, прямо рядом с моим ртом, где бьется пульс почти у меня под руками, обхватывающими его бицепс.

Пальцы Биллингса отпустили мои волосы, рука опустилась, я встала на ноги. Глаза у лейтенанта были широко раскрыты, он обескураженно хмурился, будто пытается что?то вспомнить. Вид у него, когда он мягко меня поставил, был смущенным.

– Где мы? – спросил он.

Я все еще держала его руку, хотя это скорее уже было похоже на держание за ручки, а не на борьбу.

– Мы в старой пивоварне, – сказала я, и мне не понравилось, что он не помнит, где мы. Сразу возник вопрос, чего он еще не помнит. Что я с ним сделала? Мне случалось питаться чужим гневом, и никаких провалов ни у кого не наблюдалось.

Он своей большой рукой взялся за мою, заморгал на вампира, который так и валялся у его ног.

– Почему эти люди в цепях?

Бог ты мой, он не помнит, что это вампиры. Значит…

– Лейтенант Биллингс, что вы помните последнее?

Он нахмурился, глядя на меня, и видно было, как он пытается сосредоточиться. Рука, держащая мою, напряглась. Глаза смотрели с легким испугом, и он просто покачал головой. Черт…

Подошел Зебровски, с ним был Смит и еще несколько полицейских в форме.

– Рей, – сказал Зебровски, – надо пойти пройтись.

– Пройтись? – переспросил Биллингс.

– Ага, – сказал он и тронул Биллингса за руку, к которой он еще прижимал мою руку.

Биллингс кивнул, но не отпустил меня.

Зебровски потянул его за руку, зовя с собой, и Биллингс сдвинулся, но продолжал держать мою руку.

– А она с нами может пойти?

– Не сейчас. – Зебровски посмотрел на меня, совершенно недвусмысленно спрашивая взглядом: что я с ним сделала? Я пожала плечами, зная, что он мое выражение лица тоже поймет. Может быть, он и поверил, что я понятия не имею, что случилось с лейтенантом.

Биллингс не хотел отпускать мою руку, и это тоже было нехорошо. Я не только питалась его гневом, а сделала что?то еще. Намного больше сделала, чем намеревалась.

Зебровски потянул настойчивее и увел?таки Биллингса с собой, но губами сказал мне: «Потом».

Действительно поговорим потом, явно придется. Черт и еще раз черт.

Понятия не имела, что я сделала с этим здоровенным лейтенантом.

– Спасибо, – сказал вампир с пола.

Я посмотрела на него. Глаза серо?голубые, сейчас больше серые. Короткие светлые волосы разлохмачены, будто непослушные кудри, с которыми даже короткая стрижка справиться не может. Казалось, что у него слишком много волос для такого маленького лица – или слишком мало лица для такого количества волос. Джинсовая куртка и футболка рок?группы, не заправленная в джинсы, плюс кроссовки – все это делало его похожим на сотню других подростков, если бы не странная прическа и странное слишком тонкое лицо. Я сообразила, что оно выглядит голодным, будто он недоедает, и поняла, что это значит: сегодня он голоден. Он был мертв так недавно, что кожа еще не утратила загара, бывшего в момент смерти, и он не казался слишком бледным, но я знала, что сегодня он не кормился кровью. Хотя бы этот не поучаствовал в разжоре копа, которого мы нашли со следами десятков клыков.

Я посмотрела поверх него на остальных коленопреклоненных вампиров и почувствовала их голод. Ни одного из них не кормили сегодня. Все голодные, и все очень недавно мертвы, на коже еще загар держится. Свежеподнятые вампиры могут выглядеть как угодно: от трупообразных до почти людей. Чем мощнее вампир, который тебя обратил, тем больше ты будешь похож на человека, когда встанешь – в зависимости от линии крови, от которой происходит твой мастер. Тот, кто обратил этих ребят, был очень, очень силен. А вампир, который держал девочку, даже близко таким не был, и все эти вампиры голодны. Я это чувствовала, даже заразилась этим, не осознавая. Вот что заставило меня так жадно пить гнев Биллингса. Такого не должно было случиться, если только их создатель не связан с Жан?Клодом. Значит, их мастер – одной линии крови с Жан?Клодом, или же кто?то из наших вампиров, связанных клятвой крови, сотворил такой ужас? А это был ужас. Шесть из уцелевших вампиров были подростками, а может, даже и до подростков не доросли. Дети, не дожившие до второго рывка роста. Все обращены до окончания пубертата. Детей обращать запрещено, и их лица, глядящие на меня, были пограничными по возрасту, и все умерли недавно.

Блин, дважды блин!

Я глянула дальше, за спину детям из переднего ряда и увидела, что взрослые немногим лучше. Этим женщинам полагалось бы печенье печь для собрания скаутов или собирать сумки для семейного отпуска, а не стоять на коленях в наручниках, как клыкастые монстры. Некоторые были не так чтобы в хорошей форме или имели излишний вес. Что обращение в вампиры стройнит – это миф. Некоторые вампиры низших уровней остаются тех же габаритов, что были в момент смерти, застывают в той форме навеки, так что, если хочешь стать вампиром, сперва сбрось лишние фунты. Некоторые линии вампиров умеют после смерти менять свое тело. Я видала, как они наращивают мышцы в тренировочных залах, но не знаю, насколько они могут измениться после смерти. Эти вот люди добровольно пошли в вампиры или были обращены силой? Если их заставили, то преступление воистину чудовищное. И того вампира, который это сделал, я убью с радостью.

И тут метафизика уступила место моим коповским мозгам, и я поняла, что была дурой, отвлекаясь на метафизику. Вот почему копы стали ставить в пары одного нормального и одного супернормального. Чтобы обыденное не забывали проверять, блин!

Отвернувшись от вампиров, я поспешила к группе патрульных и Смиту.

– Вампиры все голодны! Они сегодня не питались!

Один из патрульных на меня посмотрел, и во взгляде его был весь цинизм, который накапливается на полицейской работе. Было у него фунтов сорок лишних посередине, но глаза выдавали годы опыта, который вполне заменяет спортивность и быстроту, если тебя ставят в пару со стажером, который бегать умеет.

– Должны быть сытые. Ты видела, что они с Миллиганом сделали.

– Если Анита говорит, что они голодные, значит, так и есть, – ответил ему Смит. – Она нежить знает.

Я глянула на его бейджик и сказала:

– Вот именно, Ульрих. Если эти ребята не пили его кровь, то мы упустили тех, кто пил.

– Не понимаю, – сказал патрульный помоложе и мотнул головой. У него были короткие русые волосы, карие глаза под цвет и худощавое сложение легкоатлета. Мышцы в дополнение к мозгам напарника.

Ульрих понял. Он расстегнул кобуру и положил руку на рукоять.

– Тело было теплым. Они еще здесь, миз Эксперт?по?вампирам?

– Не знаю. Когда вампиров так много, мое ощущение вампиров притупляется. Но тогда у них должен быть мастер?вампир достаточно мощный, чтобы их скрыть.

Про себя я добавила: «Достаточно мощный, чтобы скрыть все это от Жан?Клода, мастера Сент?Луиса». Мастер территории набирает огромную власть над своей территорией и над вампирами, что на ней находятся. Так что в данный момент этот дикарь должен быть либо чертовски силен, либо невероятно хорошо уметь прятаться на открытом месте. Что тоже вид силы.

– Это западня? – спросил Смит.

– Не знаю, но этих вампиров бросили, чтобы на них свалили вину за преступление. Мастера?вампиры не станут тратить свою живую (то есть неживую) силу без серьезных причин.

– Может, они думали, что мы поверим, – сказал Смит, – а они уйдут чистыми.

– Только если бы мы их убили на месте, – сказала я.

– О вас рассказывают, что вы сперва стреляете, маршал Блейк, – сказал Ульрих.

С этим я не могла спорить. Так на это рассчитывали вампиры? Что я первым делом перебью всех, кто в доме? Если таков был план, то моя репутация хуже, чем я думала. Не знаю, рада я была этому или огорчена. Крута ты ровно настолько, насколько хороша твоя угроза. Видимо, моя считается серьезной.

Во время разговора вернулся Зебровски.

– Анита, надо будет поговорить про Биллингса.

Вид у него был очень серьезный.

– Согласна, но потом, – кивнула я. И рассказала ему, что вампиры голодные.

– Так это как тот серийный убийца, который своих бедных маленьких вампирчиков оставил отвечать за свои убийства? Пару лет назад?

Я кивнула.

– Может быть, но тогда законы были другие. У меня и у СВАТ был зеленый свет и никаких иных законных вариантов, кроме как им воспользоваться. Сейчас варианты есть.

– Расскажи это жене Муллигана, – предложил Ульрих.

Я снова кивнула.

– Если они помогали в убийстве Муллигана и второго сотрудника, я с удовольствием прекращу их жизнь, но мне бы хотелось удостовериться, что пулю я всаживаю между нужных глаз.

– Их же не стреляют между глаз, – сказал его партнер.

Я посмотрела на его бейджик:

– Стивенс?

Он кивнул.

– Так вот, стреляют, и еще одну в сердце, а потом сердце вырезают, а голову отделяют от туловища.

– Боже мой! – сказал он ошарашенно.

– Ты хотел бы всадить пулю вампиру в мозг, когда он на тебя смотрит, весь в цепях?

Он посмотрел на меня с растущим тихим ужасом в глазах.

– Господи! – Он посмотрел мне за спину, на вампиров. – Они как мои бабушка с дедушкой. И дети!

Я обернулась, посмотрела на вампиров – Стивенс был абсолютно прав. Если не считать двух мужских тел – тех подростков, которых мы убили, – все тут выглядели кто как ребенок, кто как бабушка или дедушка, или мамочка из пригорода. Никогда не видела шайки вампиров такого ординарного вида одновременно и в одном месте. Даже в Церкви вечной жизни, вампирской церкви, не увидишь столько пожилых людей и детей. Никто не хочет застрять навеки в теле ребенка или старика. Слишком рано – или слишком поздно – хотеть жить вечно в телах, что стояли сейчас на полу на коленях.

Я наклонилась вперед и прошептала Зебровски:

– Никогда не видела столько пожилых вампиров и столько детей в одном месте – тоже никогда.

– И что это значит? – спросил он.

– Не знаю.

– Чертовски много вы не знаете для эксперта по вампирам, – заметил Ульрих.

Хотела бы я с ним поспорить, да не могла.

 

Глава четвертая

 

Не только вампиры наблюдали за мной, пока я, до зубов вооруженная, ходила по комнате.

– Рэмбо из себя строит, что ли? – буркнул кто?то.

Я не стала оборачиваться, искать, кто это. Я – женщина, а самые лучшие смертоносные игрушки среди всех присутствующих – у меня. Нехорошая штука – зависть к оружию.

– Она – Истребительница, – сказал блондинистый мальчишка?вампир.

– Да все они истребители, – бросил Стивенс.

Его напарник ткнул его локтем в ребра. С задержанными разговаривать не полагается, тем более с вампирами.

– Нет, Анита Блейк – одна из немногих охотников на вампиров, которым мы дали имена. Она – Истребительница, и имя получила раньше других. – Он всмотрелся мне в лицо серо?синими глазами, очень серьезными. – Имена мы даем лишь тем, кого страшимся. Она – Истребительница, и вместе с еще тремя они – Четыре Всадника.

Стивенс набрал было воздуху, но передумал. Наверняка хотел задать вопрос, но Ульрих его остановил. Поэтому спросила я:

– Истребительница – нет такого имени у Всадников Апокалипсиса.

– Только у тебя есть два заслуженных имени, – ответил он.

– Попробую угадать. Я – Смерть?

Он мрачно покачал головой. Очень мрачно.

– Ты – Война.

– Почему? – спросила я.

– Потому что ты нас убила больше, чем Смерть.

На это мне нечего было возразить. Хотелось спросить, кто другие маршалы, но я опасалась, что Смерть – это мой очень добрый друг Тед Форрестер, и свою кличку он заработал куда раньше, чем мы заимели значки. Кое?что он при этом делал, не предусмотренное законом. Что известно белокурому вампиру и что он согласен рассказать, я точно не знала. Слишком странно он себя вел, чтобы можно было понять, что он будет делать дальше.

Женщина, похожая больше на чью?то моложавую бабушку, чем на вампира, спросила:

– Почему ты не убила всех нас?

– Потому что не было необходимости.

Блондинчик, которого пытался стукнуть Биллингс, сказал:

– Другие полицейские хотели, чтобы ты нас убила.

– Вы голодные, значит, крови тех полицейских вы не брали. Вы не убивали их.

– Это было на наших глазах, – сказал он. – По закону мы виновны не меньше, чем те, кто пил.

Я посмотрела на него, сдвинув брови:

– Ты хочешь, чтобы я тебя застрелила?

Он кивнул.

– Зачем тебе это? – наморщила я брови еще сильнее.

Он пожал плечами и опустил глаза, чтобы я не прочла их выражение.

– Ты – зло, и твой мастер – зло, – сказала бабушка.

Я обернулась к ней:

– Это не я вырвала горло человеку, который пытался вам помешать сделать пятнадцатилетнюю девушку вампиром против ее воли.

На миг в глазах ее мелькнула неуверенность, потом она сказала:

– Девушка сама хотела стать одной из нас.

– Она передумала.

Бабушка с угрюмым видом покачала головой.

– Обратно пути нет.

– Любимая отмазка насильников: «Пришла на свидание? Поздно говорить «нет» насчет секса».

Она обмерла, как от пощечины:

– Как ты смеешь нас с такими сравнивать?

– Заставить человека стать вампиром против его воли – это изнасилование и убийство в одном флаконе.

– И ты в это веришь? – спросил мальчик.

– Да.

– И при этом ты делишь обиталище с мастером?вампиром этого города.

– Обиталище, – повторила я. – Ты старше, чем выглядишь.

– Можешь определить мой возраст? – спросил он.

Я подумала над этим – чуть?чуть используя силу, и ответила:

– Двадцать лет как мертв, вот почему стрижка восьмидесятых.

– У меня недостаточно силы, чтобы вырастить после смерти волосы, как делают вампиры, ближайшие к тебе. Твой мастер ворует у меня энергию, у нас у всех, и пускает ее на лечение своих вампиров и на выращивание длинных черных кудрей – для тебя.

Я знала, что Жан?Клод берет силу у своих подвластных и им дает силу, но никогда не задумывалась, как это сказывается на другой стороне уравнения. Блондинчик прав? Жан?Клод крадет у них силу, просто чтобы выращивать длинные волосы для меня, а они могли бы ее расходовать на лечение своих ран, сами себе волосы отращивать? Это так?

– Ты не знала, – сказал он.

– Знала она! Знала все время! – сказала бабушка. Голос у нее напрягся от гнева, но под ним ощущался страх, как намек на пряность в пироге. Я посмотрела на нее, и что?то в моем лице заставило ее запнуться, и страх взял верх. Вот она так меня боится?

Ко мне подошел Зебровски.

– Анита, автобус вернулся. Надо их увозить.

Я кивнула, и тут поняла, что совершила ошибку, достойную желторотого. Я позволила противнику заронить в меня сомнение в тех, кому я доверяю. Говорят, если слушать дьявола, он не соврет, но и правды не скажет. Блондинчику этому до дьявола как отсюда до Китая, но он сказал правду – так, как он ее понимал. И я сегодня, когда приду домой, задам Жан?Клоду вопрос.

Я обратилась к задержанным:

– Попытаетесь сбежать – вас застрелят.

– По Акту о противоестественной опасности, – уточнил Блондинчик.

– Да, он нам дает законное право стрелять на поражение. Дело в том, что тут двое мертвых копов, убитых вампирскими укусами. Это ставит вас под подозрение. Вампиров, подозреваемых в убийстве, можно уничтожать при попытке к бегству.

– Будь мы людьми, так бы не было.

– При двух убитых копах? Вполне могло бы быть.

– Не по закону, – сказал он.

Я схватила его за руку и вздернула на ноги – достаточно резко, чтобы он пошатнулся, и я его подхватила.

– Ты сильна, как мы, – прошептал он. – Я чувствовал, как ты питалась от того полисмена. Ты тоже не человек.

Я его оттолкнула, забыв, что он в кандалах, и пришлось снова его подхватывать. Никто в этой комнате не успел бы подхватить его достаточно быстро, практически сразу после толчка и перед падением. Ни один человек.

– Видишь, – сказал он.

Я отпустила его топать с другими, которым сейчас помогали встать. Не знаю, не надо ли было держать его рядом с собой, чтобы за ним приглядывать, или убрать подальше, чтобы голову не морочил. Почему он так мне действовал на нервы? Ответ: потому что правду сказал. Я своего первого мертвеца подняла случайно, еще когда была подростком, первый призрак увидела в десять лет. Мертвые всегда ко мне тянулись. Другие маршалы – это люди, которые просто хорошо умеют убивать монстров. А я сама монстр.

Одна девушка запуталась в цепях, я подхватила ее под локоть, не дав упасть.

– Спасибо, – сказала она тихо, обернулась и увидела, кто ее тронул. Тихо взвизгнув, она стала вырываться. Я секунду еще ее держала, ошеломленная исходящим от нее, от всего ее существа страхом. Он полз у меня по руке, обволакивал язык. Страх ощущался на вкус. Так бывает, когда страх исходит от оборотня или человека. Все, что тебя боится, для тебя еда.

Я ее отпустила, и она упала, не сумев сохранить равновесие. Другие вампиры попытались ей помочь, но им тоже было трудно. В конце концов ее поднял Зебровски.

Вампиры смотрели на меня, и за их угрюмостью, за гневом читался страх. Чего могут бояться монстры?

Естественно, других монстров.

Я поймала на себе взгляд Блондинчика, но припечатала меня этим словом бабуля:

– Монстр!

Я ответила единственное, что пришло в голову:

– Для тебя, бабуля, маршал Монстр.

– И почему у меня нет никакой стильной клички?

– А тебя никто не боится, Зебровски, – ответила я, улыбнувшись ему в благодарность за попытку обратить все в шутку.

– Да где уж мне, размазне, против твоей крутизны.

– Это так тебя жена называет?

– А вот это уже ниже пояса, – заметил Смит.

Зебровски ухмыльнулся:

– А я не парюсь, что ты во всем круче меня, Анита. И никогда не парился.

Не будь я сейчас вооружена до зубов, не окружай нас кровожадные вампиры, да не гляди столько других копов, я бы его обняла.

– Спасибо, Зебровски.

Но глазами я попыталась ему показать, как много это для меня значит. Такой момент мужской дружбы, когда на самом деле невозможно выразить проносящийся в голове вихрь эмоций.

Он улыбнулся – не обычной своей нахальной вызывающей улыбочкой, а нормальной улыбкой, и глаза были усталыми и какими?то нежными. Он кивнул, я улыбнулась в ответ, и все. Он понял, что я поняла, что он понимает. Одна фраза, два взгляда и кивок. С любой женщиной тут было бы не меньше пяти минут разговоров. Мне повезло, что я мужским языком владею свободно.

 

Глава пятая

 

Зебровски был занят разговором с позвонившим Дольфом, так что отвести еще семерых вампиров в большой грузовой лифт мне помогали Стивенс, Ульрих и Смит. Я решила держать Блондинчика рядом с собой, потому что раз он мне на мозги так сильно действует, непонятно, насколько он может другим заморочить голову, и доверять ему нельзя. К тому же убрать его от себя – значит признать, что он мне действует на мозг, и я не знаю, что с этим делать. Для меня единственный способ борьбы с чем бы то ни было – лицом к лицу, поэтому Блондин остался со мной. Но он даже вполовину не так меня доставал, как лифт. Это была голая металлическая клеть, в которой нужно было тянуть рычаг управления. Открывалась она в холодноватую темную шахту двойной дверью – решетчатой деревянной и второй, из металлической сетки, но в остальном была настоящей клеткой, открытой со всех сторон. Ящик смерти, если кто?то сможет забраться наверх.

Смита я поставила управлять лифтом. В прошлый раз он это уже делал и нас не разбил об стенку. Автомат я закинула на плечо, прижалась к нему щекой и выдохнула, так что стояла ровно, направив ствол вверх, в переплетения решетки.

– Почему вверх целишься? – спросил Стивенс.

– Бывают вампиры, которые умеют летать, – ответила я, не сводя глаз с шахты.

– Я думал, киношная чушь, – сказал он.

– Не киношная чушь. – Я расслабила глаза, рассматривая темноту над нами, высматривая движение. Любое движение, потому что не должно быть никакого.

– Поехали, – сказал Смит.

Я чуть согнула колени, приготовилась, все так же всматриваясь в темноту над головой.

– Поехали.

Лифт дернулся, ожил. Как будто под тобой закачалась палуба. Потом рывки кончились, мы плавно поехали вниз.

– Мало кто смотрит вверх, – сказал Блондин вопросительно.

– А я и есть мало кто.

Это было сказано тихо – мое внимание все было сосредоточено на уходящей от нас темноте. Пока что двигались только мы и тросы. Я заставила себя не фиксироваться на них, а смотреть рассеянно, ни на что конкретно – как высматриваешь в лесу зверей на охоте. Не оленя ищешь, а шевеление. Как только заметишь, так позволяешь мозгу сообразить, чем это шевеление вызвано и виден ли контур этого шевельнувшегося. «Не смотреть» ни на что конкретное, а все время заставлять глаза высматривать то, чего нет, на самом деле труднее, чем кажется, когда так много четких предметов, на которых можно остановить взгляд. Глаза хотят смотреть на что?то, и мозг тоже хочет определенности, а не зыбкости.

– Подъезжаем, Анита, – сказал Смит.

Я собралась, и лифт дернулся, стукнул, остановился. Я покачнулась – как и все мы – и стукнулась об Блондинчика. В этот самый момент я ощутила его страх. Он, собака, закрывался изо всех сил, будучи так близко ко мне, но прикосновение резко усиливает все вампирские ментальные штучки – я о своих штучках, не его. Двери открылись. Смит стоял ближе, значит, он их и открывал, наверное. Но я смотрела не на него, а на Блондинчика.

Мы встретились взглядами. Смит и Ульрих выводили из лифта передних вампиров.

– Ты перепуган, – сказала я тихо.

– Меня забрали в полицию по обвинению в убийстве. Так что удивительного, что я боюсь?

Но глаза у него слишком вылезали из орбит, рот раскрыт. Будь он человеком, он бы часто дышал и сердце у него бы колотилось как бешеное. Мертв он уже двадцать лет. Пора бы меньше проявлять признаков стресса. Или он меня от чего?то отвлекает?

Я глянула ему за спину, мелькнула вампирская бабушка – Смит, Ульрих и еще один патрульный выводили ее из лифта. Я снова посмотрела на Блондинчика.

– Только без глупостей, – сказала я.

– Ты это кому? – спросил Стивенс.

Мы пошли вперед, вроде как гоня перед собой гурт вампиров.

– Вот ему.

Блондинчик улыбнулся, и улыбка мне эта не понравилась. Совсем.

Я схватила его за руку и потащила прочь из лифта, догонять остальных, но с цепями быстро не побегаешь. Не хотелось мне оставлять Стивенса одного с прочими вампирами в лифте, но… кошки у меня на душе скребли.

Мы вышли в переднее помещение склада, а Смит и другие полицейские тем временем выводили скованных вампиров в ночную темноту. Когда мы вернулись, Ульрих стоял в дверях, пропуская их, Стивен шел впереди с уже вышедшими, а я замыкала шествие. Блондинчик, оказавшийся как раз передо мной, шел медленнее, чем позволяли цепи.

Бабушка оглянулась. Я посмотрела ей в глаза, увидела это, поняла, что она собирается сделать, но нас с ней разделяло несколько ярдов. Я увидела ее перепуганные глаза, увидела, как она собирается с духом. Ульриху пришлось подхватить вампира, который запутался в оковах. Он помогал задержанному выйти из дверей, и с оставшимися были Стивенс и я. Стивенс был ближе.

– Стивен, смотри за бабкой! – крикнула я.

Он обернулся, но пистолета не поднял, только взгляд. Мало он имел дела с вампирами.

– Бабуля, не надо, – сказала я. – Не дергайся.

– Ага, а то убьешь?

– Попытка к бегству позволяет нам бить на поражение. Не надо.

Стивен посмотрел на нее, на меня.

– Что происходит?

– Она собирается.

– Куда собирается?

– Бежать, – пояснила я.

– Откуда ты знаешь?

– Да просто знаю.

Тут не надо быть экстрасенсом – достаточно многолетнего опыта. Я знала точно.

– Да что знаешь?

– Стивенс, ты, главное, не дай ей сбежать, – сказал ему Ульрих.

Он вернулся в помещение и передернул затвор ружья – со смачным металлическим лязгом, от которого волоски на руках встают и плечи напрягаются в ожидании чего?то нехорошего. Вампиры вздрогнули – все, кроме нее.

– Не надо, – предупредила я.

– Стивенс! – скомандовал Ульрих.

Стивенс приставил пистолет к спине женщины. Она мне улыбнулась – уже без страха. Черт побери. Повернулась с улыбкой к Стивенсу – ни дать ни взять добрая бабушка. Просто излучала доброжелательность. Будто печеньем из духовки запахло.

– Никто ни с места! – рявкнул Ульрих голосом сержанта на плацу.

Она улыбнулась Стивенсу. Хотелось бы мне сказать, что это вампирские фокусы с сознанием, но она выглядела так безобидно, так по?человечески, такая была бабушка из детских сказок, что Смит опустил ствол. Я думаю, этот желторотый просто представить себе не мог, как это – застрелить в упор пожилую женщину в наручниках. Она была очень, очень похожа на человека.

Она повернулась и бросилась бежать, и Стивенс в нее не выстрелил. Ульриху перекрывали обзор другие вампиры, которые никуда не бежали, пустить в ход ружье он не мог.

– А, мать твою! – крикнула я и бросилась за ней. По дороге заорала на Смита. Снаружи загрохотали выстрелы. Много.

– Нет! – крикнула я, не очень понимая, что именно «нет», но одно я знала: то, что сейчас там снаружи происходит, – это как раз то, чего хотели вампиры. А если так, то это плохо.

Я чувствовала вампиров, ощущала их силу. Они все перешли в состояние вампирского бешенства. Я бежала к двери, подняв автомат. Темнота горела сакральным огнем, все освященные предметы во дворе светились белым холодным пламенем, как упавшие на землю, но не погасшие звезды, но звезды – это солнца, далекие пылающие солнца, и сейчас они пылали.

На земле валялись тела. Вампиры вопили, падали наземь, пытаясь заслонить глаза от света. Он был так ярок, что я не могла на него смотреть прямо, и все вокруг было – черные тени и ярко?белый свет.

Мой крест тоже ослепительно засиял. Я встала спиной к стене возле открытой двери и наставила автомат на оставшихся внутри вампиров. Так же поступил Ульрих по другую сторону дверного проема. Крест у него на галстуке пылал, мы оба щурились, потому что свет мешал целиться. Это серьезный недостаток освященных предметов: если вампиры падают наземь и прячутся от света, то хорошо, но если нет, в них трудно стрелять. Я почему?то знала, на какого именно вампира надо смотреть.

Блондинчик держал Стивенса перед собой, закрываясь им как щитом. Оба они были на полу, и разорванная цепь, соединявшая наручники с кандалами, болталась перед лицом Стивенса.

Глаза вампира светились, как подсвеченный луной серый лед.

– У этого молодого полисмена нет веры в собственный крест.

Крестообразная булавка на галстуке Стивенса не светилась.

– Стивенс! – позвал Ульрих.

Приклад ружья был у его плеча, но стрелять он не решался – слишком близко друг к другу были эти двое. Если кто?то и должен был стрелять, то это я. Умения у меня хватит (если верить результатам тира), чтобы попасть в голову Блондинчика, выгляни он из?за Стивенса, но то в тире. Если не попаду в семерку, поправлю прицел. Если промахнусь сейчас, попаду в Стивенса. Выстрел будет в голову, и второго шанса у Стивенса не будет. Но черт побери, крест мешал своим светом!

Я его сдернула и забросила в угол.

– Блейк! – тихим напряженным голосом сказал Ульрих.

Я не ответила, ожидая, пока привыкнут к темноте глаза.

Блондинчик еще тщательнее спрятал голову за Стивенсом – едва видна была полоска лица и один пылающий глаз, наполовину скрытый в коротких волосах Стивенса.

– Не надо, – сказал вампир.

Я первым делом замедлила дыхание – с него начинается все, – потом стала замедлять сердцебиение, делать его размеренным. «Блин… блин… блин… блин…» – думала я в ритме сердца.

– Даже если сможешь точно выстрелить, все равно не успеешь.

Я очень ровным голосом, видя только полоску его лица, сказала:

– От… пу… сти… его.

Старалась не видеть расширенных глаз Стивенса, а видеть только цель.

Он совсем скрылся за Стивенсом, стрелять мне было некуда. Я целилась туда, где была его голова в последний раз. Он выглянет еще раз – не выдержит.

Наверное.

– Ты говоришь в такт ударам сердца, – сказал он из укрытия.

– Да, – ответила я тихо.

– Не надо!

Голос Стивенса был сдавлен в буквальном смысле – рукой вампира на горле.

– Я сейчас вырву ему горло, а ты так и не выстрелишь.

– Убей его, – ответил Ульрих, – и я тебя застрелю сквозь его тело.

– Напугал, как же. Я и так мертвый.

– Ты… не… мертвый, – сказала я.

Мне трудно было держать прицел там, где, по моим расчетам, высунется его голова. Невозможно держать зрение в фокусе бесконечно, надо либо стрелять, либо дать глазам отдохнуть. Они сдадут раньше, чем руки откажутся держать стойку.

– Мертвый, – ответил вампир.

– Еще… нет… – сказала я.

Мелькнул край светлых волос. Дыхание у меня остановилось, и все остановилось. В колодце тишины, где пустота ждала удара моего сердца, я спустила курок.

Светлые волосы скрылись за Стивенсом, и я решила, что промахнулась. Понимая, что сейчас вампир выдерет ему горло, я рванулась вперед с прикладом у плеча, вопя:

– Черт тебя побери!

– Стивенс! – заорал Ульрих.

Стивенс рухнул вперед на четвереньки. Я смотрела, ожидая, что сейчас растечется из горла алое пятно. Он встал на ноги, пошел, шатаясь, прочь от вампира. А вампир лежал на полу, навзничь. Приклад автомата я крепко прижимала к плечу, и вдруг подумала, что всю ночь могу целиться в это тело, черт бы его побрал. Осторожно, но быстро я подошла к упавшему вампиру.

Ульрих приближался с другой стороны, крепко прижав приклад к плечу.

Посмотрев на тело, я увидела, что верхушка лба вскрыта, светлые волосы отброшены назад, из пробоины сочатся кровь и мозг. Попадание в мозг убило его немедленно. Если бы ранение пришлось только в череп, у него хватило бы времени вырвать горло Стивенсу.

Черт!..

– Ну и выстрел, маршал! – сказал Ульрих.

– Спасибо, – ответила я, несколько с придыханием. Руки покалывало до кончиков пальцев, будто булавками. Как будто сразу пульс вернулся в тело, будто я не просто замедлила сердцебиение на эти краткие минуты. Колени подгибались, в голове шумело. Глубоко вздохнув, я постаралась встать потверже.

Стивенс блевал в углу – не от страха, от того же чувства облегчения, которое вызывало у меня желание рухнуть на колени, а не целиться в вампира. Мозги наружу – это значит, вампир мертв. Да кто угодно был бы мертв при такой ране.

– Убит? – спросил Ульрих.

– Да, – ответила я. – Мозги наружу – значит, убит.

– А зачем ты тогда еще держишь его на мушке?

Я подумала об этом, еще раз перевела дыхание и заставила себя опустить оружие. Почему?то мне не хотелось, казалось, так надежнее. Логики нет, но желание держать его под прицелом было очень сильным. И желание всадить в него еще одну пулю – тоже. Хотя мозги растеклись по полу. Это значит – убит, хотя придется еще его обезглавить и сердце проткнуть. Мертв. Мертв всерьез и по?настоящему, но я все равно держалась так, чтобы все время видеть тело.

– Посмотри, как твой напарник, – сказала я.

Ульрих кивнул и пошел куда велено.

В дверях стоял Смит, с ним еще копы.

– Все живы? – спросил он.

– Ага, кроме этого вампира. Кого убили там на улице?

– Почти всех вампиров. Копы не пострадали.

– Как это было? – спросила я.

– Старуха бросилась бежать, освященные предметы вдруг запылали, кто?то стрельнул.

– И все решили, что вампиры нападают, а потому тоже начали стрелять, – сказала я.

– Ага, – ответил Смит.

– Вот блин!

– Слушай, ну копы все живы.

– Ну, да. Хорошая сторона дела, – кивнула я.

Подбежал патрульный:

– Там репортеры с телевидения.

– Блин, – выругался Смит. – Каким чертом они пролезли?

Я посмотрела на убитого вампира на полу, подумала обо всех этих вампирах, с виду так похожих на бабушек?дедушек, деток, мамочек из пригорода, и все они перебиты полицией, прямо на камеру. Вот же блин, блинский блин! Очень захотелось пнуть тело вампира. Они это планировали? Предупредили репортеров и готовы были ради этого умереть? Сделать себя мучениками? Бога ради, только не это! Потому что где один мученик, там обязательно будут еще.

Лифт у нас за спиной ожил, мы повернулись, вскидывая оружие. Я прижала приклад к плечу и стояла так, пока из деревянной двери не вышел Зебровски. У всех было оружие в руках. Он глянул на убитого вампира:

– Я пропустил самое интересное?

– Перестрелку – да, атаку репортеров – еще нет.

– Могу вернуться наверх, – сказал он.

– Ты здесь старший по званию; тебе с ними и разговаривать.

– Твою мать, – сказал он.

В общем, точная характеристика ситуации.

 

Глава шестая

 

Я вышла во двор и попала в хаос. Крики, повсюду свет, еще и прожектор с вертолета. Патрульный нагнулся над девочкой?вампиром, зажимая рукой рану на животе, пытаясь остановить кровь, спасти ее. Громко и совсем рядом ударил выстрел. Я обернулась, наставив пистолет – другой патрульный стрелял в лежащего на земле вампира, приканчивая его. Другой коп, с хвостом волос на затылке, орал на него:

– Прекрати! Прекрати!

– Мы их спасаем или убиваем? – спросил Смит.

Превосходный вопрос. По закону мы могли бы убить их всех. Я сослалась на Акт, что означает безбумажный ордер на ликвидацию. Вполне законно мы бы могли нанести coup de grace – пустить пулю каждому в сердце, в голову. Некоторые полисмены пытались зажать раны руками или куртками, другие наставили на упавших пистолеты. Скажи я слово, мы бы их всех ликвидировали, и несколько лет назад я бы это слово сказала и была бы абсолютно уверена в своей правоте. А сейчас… сейчас я сомневалась. Какие еще варианты дает мне закон? Какие возможности? Если у тебя значок, то иногда только это тебе и остается: обязанность следовать закону. Проблема тут в том, что иногда закон неясен, а другой раз бывает слишком ясен – то есть ясен, но несправедлив, неправилен. Когда?то я считала, что смысл закона – справедливость, но слишком долго я ношу значок и пистолет, чтобы не понимать: смысл закона – сам закон. Дело в том, что написан он был теми, кто не знает, как это – стоять ночью с пистолетом в руках над кровоточащими телами, и отвечать на вопрос: «Что делать будем?»

Блин!..

Зебровски подошел ко мне с телефоном в руках и тихо сказал:

– Там наверху ребята нервничают. Им перестрелять остальных или свести вниз? И еще: тут две «Скорых» ждут вне зоны стрельбы. Им сюда подъезжать спасать, кого могут, или мы работу закончим?

– Ты не хуже меня знаешь, какие варианты дает закон.

Не хотелось мне это озвучивать. Ну почему кто?нибудь другой не может?

– Ты хочешь, чтобы мы перестреляли тех, кто наверху, а «Скорые» отослали бы? – спросил он, внимательно глядя мне в лицо, будто меня не зная или просто желая понять, что я тут из себя строю. А может, то и другое сразу.

Я замотала головой.

– Нет, мать его. Нет, наверное.

– Наверное? – переспросил он.

Я снова покачала головой и зашагала к раненым.

– Пропусти «Скорые». Скажи копам наверху, пусть заверят вампиров, что мы их доставим в безопасное место, но ситуация слишком нестабильна, чтобы можно было гарантировать им безопасность. Скажи, чтобы сидели тихо: все выйдем живыми, если никто не вздумает сопротивляться.

Он пошел делать, что я сказала, а я подошла к раненым и показала личным примером, что мы сегодня будем делать. Как мы это будем делать – решится в ближайшие минуты.

– Как помогать раненой нежити? – Смит присел возле девочки?вампира. – Сердце должно биться?

– Не обязательно, – ответила я и присела рядом с ним. С тем же успехом можно начать отсюда.

– Так как понять тогда, то ли они мертвы, то ли… реанимабельны?

– Хороший вопрос.

– А хороший ответ у тебя есть? – тихо спросил он.

Я улыбнулась, но ответной улыбки не получила. Вздохнув, я частично убрала экстрасенсорные щиты. Я – некромант, первый за тысячу лет, которому позволили жить и развиться в полную силу. Вампиры веками убивали таких, как я, потому что легенда гласит, что по?настоящему сильный некромант управляет любой нежитью, не только зомби. Я не умею управлять вампирами как зомби, но власть над ними у меня есть… иногда, кое?какая.

Я посмотрела на «девушку» с короткими черными волосами и очень, очень бледной кожей. Единственная здесь готка или эмо; очень уж ненатуральный был у нее цвет волос. На вид лет четырнадцать, может быть, меньше. Возраст, когда почти все мы бунтуем. Я попыталась «увидеть» глубже физического облика. Мне удалось почувствовать их голод сегодня, может быть, получится и нечто другое? Я в свое время спасла парочку вампиров. Вот… искорка, как язык холодного пламени в середине тела, примерно на уровне, где кончается грудина. Энергия, которую я видела, затухала, как огонек свечи, готовая вот?вот умереть. Я «посмотрела» на другие тела, собралась, стараясь видеть. Были холодные, без проблеска энергии. Эти ушли, умерли окончательно, но у троих горел огонь – в них или над ними.

«Скорые» подъехали, санитары выбежали с носилками?каталками. Они заколебались, не зная, с кого начать. Я крикнула:

– Начинать вон с той, с краю группы, возле вас! Она самая тяжелая!

Они переглянулись, вроде как пожали плечами и стали цеплять вампиршу к плазме. Известно, что плазма или срочное переливание крови может «спасти» вампира и дать ему шанс вылечиться дальше самому. Это примерно и все, что известно о первой помощи вампиру. Вторую бригаду «Скорой» я направила к следующему вампиру с колеблющимся пламенем энергии. Осталось еще двое живых, но раненых. Все же капельница ставится не мгновенно.

Я коснулась холодной кожи девочки. Некормленые вампиры моложе ста лет на ощупь холодны, пока наша кровь их не оживит. Я повелела пламени гореть ровнее, ярче. Оно полыхнуло так, что я отпрянула, как от реального огня.

– Все нормально? – спросил Смит.

– Ага. Только подтащи сюда второго, чтобы я его тоже тронула.

– Объяснишь потом, зачем, – сказал он.

– Ладно.

Смит поверил мне на слово и пошел подтаскивать вампира. Кто?то ахнул, кто?то сдавленно вскрикнул. Я оглянулась – огонек затрепетал и чуть было не погас, стоило мне отвлечься. Вот черт!..

– Что там? – спросила я.

– Он в сознании, – ответил Смит. – Тут один испугался.

Он глянул на одного из патрульных, с которыми вместе нес тело. Его положили по другую сторону от меня, чтобы я могла одновременно касаться обоих вампиров.

Новый вампир заморгал, глядя на меня большими темными глазами. Короткие волосы были натурального черного цвета, вполне под стать чуть раскосым глазам. Я не очень хорошо определяю азиатские народы. Пожалуй, я бы сказала, что японец или китаец, но мог быть кореец – вряд ли это важно. Худощавый, примерно моего роста, казался поэтому слишком хрупким для мужчины. Как и все прочие в этой группе, с виду он был жертвой и уж точно не выглядел опасным. Это впечатление неопасности усиливалось пулевым отверстием в верхней части груди. Когда я протянула к нему руку, он сжался и постарался отодвинуться из последних сил.

– Давай помогу, – сказала я.

И на секунду отвлеклась от искры девушки. Пришлось добавить ей энергии, закрыв на секунду глаза, чтобы лучше видеть, как разгорается пламя. И огонек этого мужчины мне тоже стало видно лучше. Он горел ровнее, чем у нее, сам себя питая. Из всех вампиров этот, пожалуй, пострадал меньше всего.

– Уберись от меня, – сказал он.

Я открыла глаза – на лице у него был страх.

– Я тебя не трогаю, – ответила я, стараясь говорить ровным голосом, чтобы энергия девушки тоже горела ровно.

– Ты сама знаешь, что делаешь, – сказал он, и к страху примешалась теперь злость.

На самом?то деле я не очень знала, что делаю. Поддерживать это пламя?энергию мне приходилось только однажды, причем с вампиром, которого я хорошо знала, и работу с этой энергией сделала до того, как возникла экстремальная ситуация. Странно, что у меня получается так гладко работать с незнакомыми вампирами.

Стоило мне это подумать, как энергия девушки затрепетала. Парапсихические способности – они как магия. Не веришь – ни хрена не выйдет.

Отбросив сомнения, я продолжала держать огонек – помогать девушке его держать.

Второй вампир приподнялся на локтях, попытался отползти – и ахнул, свалился обратно на кирпичи, скривившись от боли. Вдруг ему стало намного хуже.

– Черт! – сказала я. – Пуля застряла в теле, сейчас он ее сместил.

Пламя юной вампирши заволновалось вместе с моими эмоциями, как свеча на сильном ветру, почти погасло, а теперь еще и его огонек стало задувать «ветром».

– Санитар! – заорала я.

К нам рванул один с саквояжем, оставив своего напарника налаживать капельницу другому пострадавшему. Секунды, несколько секунд, минут – и приедут еще медики.

Я схватила мальчишку за холодную руку, втолкнула в него силу.

– Нет! – заорал он. – Нет, не буду я среди твоих рабов!

Я так изумилась, что отпустила его.

Он рухнул обратно на булыжники, откашливая кровь цвета черного сиропа. Медик замялся в нерешительности между этими двумя.

– Девочка. Она уходит быстрее.

Медик поверил мне на слово, склонился над ней и начал работать, подозвав одного из патрульных помогать. Я осталась с вампиром, мальчишкой. Ему было не больше семнадцати, когда он умер в первый раз.

– Давай помогу.

– Нет!

Он закашлялся сильнее, и видно было, что это больно.

Я вложила в него еще энергии, и он заорал:

– НЕТ!

Мне не удавалось сосредоточиться на них обоих, потому что мешали эмоции. Я старалась поддержать пламя в девушке, пока ставили капельницу, и в вены ей пошла какая?то жидкость, которая должна была помочь больше, чем моя сила. Я поднесла запястье к лицу мальчика.

– Пей тогда, раз энергию брать не хочешь.

– Тогда я буду привязан к Жан?Клоду.

Полиция не очень разбирается, насколько глубоко я привязана к Жан?Клоду отношением «человек – слуга», поэтому я очень осторожно выбрала следующие слова:

– Лучше умереть?

– Да.

Он снова закашлялся и завертелся от боли. Смит пытался его удержать.

– Что так?

Он попытался заговорить, но изо рта сочилась кровь, он еле слышно прохрипел:

– Свобода… Мы не хотим принадлежать мастеру. Мы хотим быть свободными и не принадлежать другому совету. Они ушли – и не надо их возвращать.

Искра девочки щелкнула, вставая на место – плазма поддержала в ней «жизнь». Я послала всю свою энергию в мальчишку. На этот раз пламя его полыхнуло так, что я едва не закрыла глаза, защищаясь от яркости, которая была только у меня в голове.

– Нет. – Он перевернулся на бок, кровь изо рта потекла сильнее. – Я отказываюсь от медицинской или метафизической помощи. Отказываюсь.

Медик сказал:

– Не знаю, что вы там делаете с ним метафизически, но вы должны перестать. Он отказался от помощи, и по закону ее следует прекратить.

– Он умрет, – сказала я.

– Я уже давно мертвец, я вампир.

– Ты не мертвец, а нежить, – возразила я. – Это не то же самое.

– Я умираю за дело, – сказал он почти до боли низким басом. Изо рта выкатился сгусток черной крови.

– Какое дело? – спросила я.

– За свободу.

Это были его последние слова. Глаза остекленели, тело дернулось в последней судороге, пламя вспыхнуло и погасло, будто чье?то мощное дыхание задуло его.

Я схватила его за руку – слишком поздно, чтобы спасти, но оказалось не поздно почувствовать, как он уходит. Это не то ощущение, как бывало, когда умирал у меня на руках человек. Из умирающего вампира исходит нечто иное. Различие душ? Вампиры – создания зла? Их ждет погибель, как утверждает Церковь? Ничего этого я не знала. Я знала только то, что он был немногим старше своего физического тела, и он заставил нас его убить. И я не понимала, зачем.

 

Глава седьмая

 

Шло полицейское расследование, но эти вампиры предпочли умереть, только бы не оказаться под властью Жан?Клода. А если кто?то предпочитает умереть, но не войти в твою иерархию власти, то лишь маленький шаг отделяет его от желания убивать, чтобы эту иерархию разрушить. Обычно я информацией о расследовании со своими бойфрендами не делюсь, но… но если я сейчас промолчу и что?то случится с Жан?Клодом или с кем?то из других моих любовников или друзей, я никогда себе этого не прощу. И если выбирать, терять мне значок или кого?то из своих любимых, пусть заберут значок.

Это я так пытаюсь оправдать то, что хочу сделать? Да. И все равно сделаю ведь? Да.

Я подвинулась к краю двора, ушла в сторону от криминалистов, работающих на месте преступления, и десятков невесть откуда взявшихся еще копов, которые всегда слетаются к месту убийства. Нашла проулок между двумя домами, достаточно широкий, чтобы мог проехать фургон с пивом – в те дни, когда пивоварня служила своему прямому назначению. Но тут было темно и уединенно. Прислонившись плечом к холодным кирпичам, я обрела максимальное уединение, которое здесь можно было найти.

Мне не надо было брать телефон и звонить Жан?Клоду: достаточно было просто убрать щиты, которые я держала между нами. Как открыть дверь, которая у меня всегда на засове, потому что без этого мы вторгались в эмоции, мысли и даже физические ощущения друг друга. В самых отчетливых случаях начинали размываться границы, где кончается один из нас и начинается другой. Это чертовски сбивает с толку, и так же чертовски пугает, откровенно говоря. Не люблю слишком далеко влезать в разум, тело и сердце другой личности, и уж точно не хочу, чтобы Жан?Клод так же глубоко видел меня.

Но это не значит, что мне только и надо было отпереть эту «дверь» в голове и убрать щиты, мешающие мне слишком далеко провалиться в Жан?Клода, потому что, как выяснилось, недостаточно ставить блок одному из нас. Если щиты ставит кто?то один, то в самый неудобный момент непременно прорвется какой?нибудь отголосок: чаще всего сильные эмоции, ощущения, но не обязательно, могло быть что угодно.

Жан?Клод открылся мне, и я поняла, что он у себя в кабинете в «Запретном плоде». Я чувствовала пот у него на коже – он вытирал торс полотенцем. Он только что выступал – довольно редкое событие, потому что он – владелец и управляющий клуба. А в те вечера, когда он выступает, клуб трещит от людей, мужчин и женщин, желающих увидеть, как самый сексуальный вампир Сент?Луиса частично раздевается на сцене. Он никогда не раздевается так откровенно, как другие его танцоры. Стринги для моего главного бойфренда – это слишком банально, зато у него хватает штанов со шнуровкой и разрезами, которые скрывают никак не больше. Я теперь знаю, что почти всегда более доминирующие личности любят сохранять на себе одежду, а субмиссивные мирятся легче с наготой. Но дни, когда Жан?Клод был чьим?то субмиссивным маленьким кровососиком, уже давно миновали. Вне спальни ни он, ни я раздеваться не любим. По крайней мере, не первыми.

Он смотрел вниз, на контуры длинного, изящного, тонко?мускулистого тела, и мне было видно, что кожаные штаны на нем из тех, где очень открытая шнуровка идет от пояса до лодыжек, и впечатление такое, будто у штанов есть только фронт и тыл, а бока их пропали без вести. Там была идеальная белая кожа длинных ног, проглядывающая сквозь черное кружево ремешков.

Просто смотреть вдоль его тела, видеть то, что было видно, – от одного этого у меня снизу все свело, и пришлось сделать глубокий прерывистый вдох. Я даже оперлась рукой о прохладные кирпичи стены. Такое действие на меня Жан?Клод производит почти с той минуты, как я увидела его впервые.

– Ma petite, – сказал он в пустом кабинете, – я люблю, когда ты так на меня реагируешь.

Я прошептала, приблизив лицо к стене:

– Ты только что со сцены. Там на тебя все так реагировали.

– Это – вожделение незнакомых. Первая вспышка желания, когда все – возможности и фантазия. То, что ты так реагируешь после семи лет вместе, – это значит намного больше.

– Не могу себе представить, чтобы на тебя можно было реагировать иначе.

Он засмеялся – осязаемый, ласкающий звук, будто он растекался по мне, этот смех, залезал под одежду и трогал в самых шаловливых местах.

– Прекрати, – сказала я. – Я еще на работе.

– Обычно ты не обращаешься ко мне, пока не закончишь работу. Что случилось?

Наш роман длится достаточно долго, чтобы он понимал: на работе я – маршал, и ничья не подруга. У других мужчин бывают проблемы с таким разделением ролей, у него – нет. Жан?Клод отлично понимает, как можно делить на отсеки свою жизнь, эмоции, друзей и любимых. Вампиры, успешно выживающие сотни лет, отлично это умеют – иначе бы можно было сойти с ума. Невозможно слишком сильно задумываться о плохом, потому что через несколько жизней его накапливается слишком много. У меня за одну жизнь уже набралось столько, что без деления на отсеки никак. Что было бы лет за шестьсот – даже вообразить не берусь.

Я рассказала как можно короче и добавила:

– Ты про такую фигню слышал что?нибудь когда?нибудь?

– Не точно такую же.

– В общем, это значит «да»?

– До меня доходили слухи о недовольстве самой идеей, что в Америке будет правящий совет всех вампиров. Существуют опасения, что старые члены совета, оставшиеся в живых, просто перенесут сюда лавочку и будут править, как правили раньше. Предотвращение такого развития событий было одной из главных причин, по которым большинство одобрило создание мной американского Совета вампиров. Мне и здешним вампирам доверяют больше, чем старым мастерам Европы.

– Я достаточно знала старый Совет, чтобы с этим согласиться.

– Я не слыхал, чтобы какие?то вампиры действительно рассматривали возможность существовать вообще без мастера. О таком могут мечтать лишь самые юные среди нас.

– Те вампиры, что здесь, они да, юны. Ни одного старше ста, большинство между пятьюдесятью и двадцатью, и есть еще десять и моложе.

– И все они американцы?

Я постаралась припомнить:

– По?моему, да.

– Американцы – и живые, и нежить, – публика особенная. Свой идеал свободы они ценят выше всего того, о чем мечтали бы все остальные из нас.

– Страна у нас молодая.

– Да. В иные времена и эпохи Америка ширилась бы и строила империю, но вы слишком поздно повзрослели. Мировые лидеры и военные ни за что бы сейчас не допустили таких завоеваний.

– А неплохо бы начать оставлять себе немножко тех территорий и ресурсов, за которые гибнут наши солдаты.

– Ma petite, ты тайная империалистка?

– Просто надоело смотреть по телевизору, как погибают наши парни и девчонки, ничего за это не получая, кроме мешков для трупов.

– Свободу и благодарность тех людей, которым вы помогаете, – сказал он очень мягко.

Я засмеялась:

– Ага, они так благодарны, что все время пытаются нас взорвать.

– Что ж, Америка становится взрослой в необычный момент истории, с этим я согласен.

– В общем, эти ребята готовы лучше умереть, чем рисковать быть связанными с тобой обетом крови. Но я настолько хорошо их чувствую, будто они и так принадлежат нашей линии крови.

– Интересно и неожиданно. Ты уверена, что они к ней не принадлежат?

Я сделала глубокий вдох, выдохнула, сосредоточилась и попыталась на эту тему подумать, ощутить то, что ощущала. И открыла Жан?Клоду это ощущение, чтобы он чувствовал вместе со мной. Перестала говорить, раскрывшись, чтобы он мог взять это ощущение прямо из моего разума.

– Я подумаю об этом.

Он чуть отодвинулся, слегка приподнял щиты.

– Ты о чем?то подумал, что мне должно не понравиться?

– У меня есть одна мысль, только и всего. Я хочу ее обдумать и спросить мнения некоторых старших, которым я больше всего доверяю, перед тем, как поделиться ею с тобой.

– Когда?то ты мне просто соврал бы.

– Когда?то, ma petite, ты бы не заметила, что я от тебя что?то скрываю.

– Я тебя знаю, – сказала я.

– Мы знаем друг друга, – ответил он. – Доверишь ли ты мне, чтобы я сохранил эту мысль про себя, пока не сочту, что готов ею с тобой поделиться?

– Я бы предпочла знать.

– Доверишь ли ты мне?

– Да, – вздохнула я. Но про себя подумала: «Я хочу знать» и снова оказалась у него в голове. Он меня осторожно отодвинул.

Мой наблюдательный пункт переместился и оказался не в самой его голове, а перед Жан?Клодом, чуть выше. Так бывало при этом дистанционном наблюдении, пока я с ним не освоилась, но сейчас это Жан?Клод меня чуть оттолкнул.

И улыбнулся мне – глаза кобальтовой синевы, такой истинной темной синевы, какой я ни у кого другого не видела. Глаза, потом черные кудри, рассыпавшиеся поверх поблескивающего красивого торса, крестообразный маленький шрам на груди, гладкий бугорок под пальцами. Как только я вспомнила физическое ощущение, сразу оказалась ближе, как при наезде камеры.

На этот раз он отодвинул меня более решительно, и уже не улыбался, на меня глядя. Я знала, что он видит меня в этом темном переулке, как и я видела его элегантный кабинет.

– Ты сказала, что мне веришь.

– Я верю.

– И все?таки напираешь, все?таки ищешь, где край.

Я пожала плечами:

– Прости, я не нарочно.

– Не нарочно, но все?таки ты это делаешь, ma petite.

Я снова пожала плечами:

– Нельзя же осудить человека за попытку?

– Можно, – ответил он. – Je t’aime, ma petite.

– И я тебя люблю, Жан?Клод.

Он закрыл между нами связь, крепко и плотно прикрыл свою метафизическую дверь. Он о чем?то подумал, и если бы я настаивала, мог бы мне сказать. Но я усвоила, что когда Жан?Клод мне говорит, что лучше мне чего?то не знать, обычно он оказывается прав. Неведение – не блаженство, но и знание – тоже не оно. Иногда, бывает, знаешь больше, но это не делает тебя счастливее.

Я услышала кого?то за собой, обернулась и увидела у входа в переулок Зебровски.

– Он в новостях увидел?

– Что? – спросила я.

– Тела.

Я заморгала, стараясь полностью вернуться в собственную голову, в собственное тело. Кончиками пальцев уперлась в холодные шершавые кирпичи, и это помогло.

– Ты как? – спросил он.

– Нормально, – ответила я.

– Я тоже Кэти позвонил.

– Она видела новости?

– Нет, но дети видели.

Я скорчила сочувственную гримасу.

– Сочувствую, Зебровски. Нелегко это.

– По телевизору показывают все тела под простынями, заляпанными чем есть, и говорят, что убиты двое полицейских, но их имена не оглашаются до тех пор, пока не известят родственников. Это, конечно, превосходно, но остальные родственники с ума сходят.

Я подумала над его словами, но почти все мои «бойфренды» могут почувствовать, что я жива. Или они почувствовали бы, если бы я погибла. Но я изо всех сил ставила щиты, чтобы они не лезли мне в голову. Я недвусмысленно объяснила, что все они должны держаться от моей головы подальше, когда я работаю на месте преступления. И изо всех сил старалась не делиться с ними данными идущего следствия. Это очень непросто для нас – иметь тайны друг от друга, но это необходимо. Не только ради конфиденциальности полицейской работы, но еще и чтобы они не видели тех ужасов, что вижу на работе я. Мне не хочется и не нужно делиться этим аспектом моей работы. Иногда, когда у меня бывают кошмары, они эти ужасы замечают мельком, если мы спим рядом. И когда я работаю над каким?нибудь по?настоящему жутким случаем, некоторые мои любовники предпочитают спать отдельно. Я их не виню, хотя поймала себя на том, что бойскаутские очки им за это снимаются. Предпочитаю тех, кто может принять меня целиком, а не по частям.

Так надо мне звонить домой? Наверное. Вот черт!

– Что это ты так нахмурилась? – спросил Зебровски.

– Я сообщила Жан?Клоду, но не сказала ему, чтобы информировал остальных.

– А это не автоматом?

– Не обязательно. Старые вампиры вообще не очень охотно делятся информацией.

– Тебе надо поговорить с этими вампирами прямо сейчас. Если хочешь звонить кому?то из своих ребят, то побыстрее.

– Спасибо, Зебровски.

– Ага, только на этот раз ты уж выбери того, кто наверняка расскажет остальным.

– Значит, Мика, – ответила я, уже выуживая телефон.

– Привет от меня мистеру Каллахану.

– Непременно.

– Ты до сих пор телефон не доставала.

Я посмотрела на телефон, как будто он только что в руке появился. Смутно поняла, что Зебровски предполагал, будто я уже по нему говорила. Я не сообразила: тот факт, что телефон достала только сейчас, можно было скрыть.

Он замотал головой, помахал рукой:

– Мне не надо знать. Потому что, если бы я знал, что ты можешь говорить с Жан?Клодом без телефона, это как?то нарушило бы неприкосновенность места преступления. Но сейчас уж давай по телефону, ладно?

Я кивнула, держа телефон в руке.

– Как прикажешь.

Номер Мики я выбрала из списка избранных, телефон сам его набрал. Мика – леопард?оборотень, а не вампир, а оборотни мыслят более современно. Можно бы подумать, что должно быть иначе, но вот так. Вампиры не люди и не животные, они – вампиры. И как бы ни любила я Жан?Клода, я знала, что это правда.

 

Глава восьмая

 

Рингтон у Мики был – «Поступь бездомного кота» из репертуара «Stray Cats». Натэниел поставил эту мелодию на него, когда расставлял персональные рингтоны по записной книжке на моем новом телефоне. Не то чтобы этот Мике подходил идеально, но ничего лучше я пока не нашла, так что оставила.

У него всегда был ответ на деловые звонки: «Мика Каллахан слушает». Сегодня, мне, он сказал:

– Анита. – И слышно было облегчение в его голосе, но тут же он снова стал рассудительным. – Я не ожидал такого раннего звонка. Ты ведь не могла еще закончить работу на месте преступления.

Это облегчение вначале и быстрый переход к деловому тону заставили меня начать с извинения, которое никакие претензии или жалобы не могли бы из меня исторгнуть.

– Прости, что не позвонила раньше, но ведь вы же и так знали, что меня нет среди убитых.

Я тут же пожалела о слове «убитых», как только его произнесла, но и не пожалела, потому что это правда, но при этом… ах, черт!

Я представляла себе его на том конце линии, с его шартрезовыми глазами, то золотыми, то зелеными, в зависимости от освещения. Глаза леопарда, потому что когда?то один очень плохой человек заставил его пребывать в животной форме до тех пор, пока он уже не мог полностью вернуться в человеческий облик. Темно?русые волосы, если они распущены, а не забраны в хвост или косу, он убрал за ухо, чтобы не мешали телефону. Он моего роста – самый невысокий мужчина в моей жизни, с изящной фигурой, но хрупкий он только с виду. Мышцы у него сильные. Подобно мне, Мика извлекает максимум из того, что дала ему природа.

– Натэниел дал бы мне знать, если бы ты была ранена, – сказал он, и теперь его голос уже не был так спокоен – он чуть дрогнул.

Мика переехал ко мне тогда же, когда и Натэниел, так что мы уже два года живем счастливым треугольником. Мика – мой Нимир?Радж, король леопардов в пару к моей Нимир?Ра, их королеве, и это восхитительная метафизическая связь. Но Натэниел – леопард моего зова, как будто я настоящий вампир. Это значит, что если я умру, очень большие шансы, что он умрет вместе со мной. В другую сторону это действует намного слабее, потому что зверям вампирского зова и слугам?людям (в моем случае – слуге?вампиру) полагается питать своего мастера?вампира энергией, силой, то есть вампир питается энергией своего слуги, чтобы дольше оставаться в живых. Так устроена эта система, и на самом деле, когда Натэниел чуть не умер от огнестрельной раны, я пострадала не слишком. А вот если бы умерла я, Мика почти наверняка потерял бы нас обоих. Вот до этого момента мне даже в голову не приходило, какие чувства это у него вызывает. Идиотка я бессердечная, блин.

– Мика, прости меня.

– За что? – спросил он с неподдельным изумлением.

Я мотнула головой, поняла, что он не видит, и начала снова. Ему не нужно было, чтобы я произносила вслух свое прозрение: во?первых, он это и так знал. Во?вторых, то, что до меня только сейчас дошло, вряд ли поднимет меня в его глазах.

– Забудь. Я просто хотела напомнить, чтобы ты всем сказал, что у меня все в порядке.

– Скажу, конечно. – В голосе его слышалось все же некоторое недоумение. Потом он сказал: – Найдется у тебя пара минут с Синриком поговорить?

– Ну, найдется. Почему именно с ним?

– Он видел в новостях сюжет: ты стоишь в окружении тел. Он очень боится теперь за тебя и за Натэниела.

Мое прозрение было достаточно свежим, чтобы понять последнюю часть. Натэниел и Синрик очень дружны, может быть, из?за близости по возрасту. Син насчет проблемы с Натэниелом сообразил раньше меня. Я почувствовала себя тормозом.

– Блин, – сказала я.

– Да, – согласился Мика.

– Ладно, давай его сюда. Но мне нужно допрашивать уцелевших вампиров, так что долго я не смогу.

– Ему просто нужно услышать твой голос, Анита.

– Да понятно, – вздохнула я.

Я боялась предстоящего разговора по многим, очень многим причинам. Синрик с нами уже почти год. Ему исполнилось восемнадцать – в таком возрасте уже имеют право умирать за свою страну, – но я все еще не была уверена, что он достаточно взрослый для моего любовника. Из всех мужчин моей жизни Синрик больше всего меня беспокоил.

Он – синий тигр моего зова. Теоретически говоря, у меня теперь достаточно тигров?оборотней, чью энергию я могу присвоить, чтобы моя почти?смерть не затронула Натэниела – если я смогу выбрать, кого из них осушать. И тот факт, что я отдала бы жизнь Синрика за жизнь Натэниела, будь у меня выбор, никак не ослаблял неловкости от того, что Синрик – мой любовник. Он в списке тех, кому я звоню или посылаю сообщения, если должна ехать на работу. Некоторые из персонажей этого списка могут связаться со мной мысленно – как Жан?Клод. Пусть не так просто и легко, но они могут меня почувствовать, ощутить, уловить впечатления и эмоции, но это может очень отвлекать при охоте на дикого вампира или при допросе свидетелей, поэтому они стараются сдерживаться. Компромисс в том, что я посылаю им эсэмэски и звоню, когда есть возможность.

– Анита, прости, что эти новости меня слегка напугали. – Голос звучал еще моложе обычного. Не голос ребенка, но и не мужчины еще. Синрик выше меня и Мики, пять футов девять дюймов, и продолжает расти. Волосы у него глубокой и темной кобальтовой синевы, при слабом свете кажутся черными, но это не так. Как и глаза у него тоже двух цветов, как бывает иногда у кошачьих глаз, со светло?голубой радужкой снаружи и более темным внутренним кольцом, почти таким же синим, как полуночная синева глаз Жан?Клода. Все чистокровные тигры?оборотни рождаются с тигриными глазами, не человеческими: это признак чистоты их линии. Бывают у них иногда атавизмы в виде человеческих глаз, но обычно у тех, кто выжил после нападения, а жизнь начинал человеком. Иногда же это свидетельство, что даже представители чистых тигриных кланов, бывает, вступают в браки с людьми и дают потомство. Тигры это склонны отрицать, но если ты одинок, то в конце концов берешь то, что есть. Синрик – последний чистокровный самец синего тигра, которого нам удалось найти. Все прочие его родичи были уничтожены много лет назад, на самом деле мы даже не знаем, откуда он. Белые тигры Вегаса нашли его в сиротском приюте.

Я подавила желание неловко поежиться и ответила:

– Все нормально, Синрик. Как правило, в телевизоре не показывают место столь недавнего преступления.

– Сообщили, что двое полицейских убиты, – сказал он.

– Ты же знал, что я не убита, – ответила я, стараясь говорить ровно.

– Я знаю, что ощутил бы истекающую из тебя энергию, если бы ты погибла. Но ты очень хорошо ставишь щиты, Анита. Иногда так хорошо, что мне страшно – я тебя совсем не чувствую.

Этого я не знала.

– Извини, если тебе неприятно, но нельзя, чтобы вы были в курсе идущего следствия.

– Я знаю, но все равно, я… блин, Анита, мне страшно.

Когда он к нам пришел впервые, он не ругался, но подхватил у меня. А может, отношения со мной любого доведут до ругательств?

– Мне очень жаль, Синрик, честно, но мне надо идти допрашивать уцелевших вампиров.

– Я знаю, тебе надо работать, раскрывать преступление.

– Ага.

– Когда ты будешь дома?

– Не знаю; здесь жуткий бардак, так что затянется на дольше.

– Ты поосторожнее, – сказал он, и снова голос прозвучал неуверенно, почти по?детски.

– Насколько это возможно.

– Я сам знаю, что тебе нужно работать! – Голос прозвучал обиженно.

– Синрик, мне пора.

– Хотя бы не называй меня так. Ты знаешь, что я не люблю этого имени.

Интонация преувеличенно жесткая и все еще напуганная.

Я проглотила слюну, перевела дыхание и ответила:

– Син, мне пора.

Неудовольствия в голосе мне скрыть не удалось. Мне очень неприятно, что он хочет называться Син как сокращение от Синрик. Что единственный в моей постели юнец хочет, чтобы его называли «грех»[2], втирало соль в раны моей самооценки.

– Спасибо. Увидимся, когда приедешь.

– Это может быть уже после рассвета.

– Так разбудишь меня.

Мне пришлось посчитать до десяти, чтобы на него не гавкнуть, но это из?за моей собственной неловкости, а не из?за него. Он так молод, что еще не приобрел навыков взаимодействия со мной, когда в меня стреляют. Да черт побери, некоторые мужчины, на много десятков лет его старше, тоже с моей работой не очень уживаются.

– Лучше ты поспи.

– Разбуди.

На этот раз его голос прозвучал старше – отголосок того, что будет, может быть, через пару?тройку лет. В этом слове было требование, почти приказ. Я тут же подавила свою рефлекторную на это реакцию. Я взрослая, и вести себя должна по?взрослому.

– Будь по?твоему, – сказала я.

– А теперь ты злишься, – сказал он, и голос прозвучал угрюмо, на грани собственной злости.

– Синрик – Син то есть, – не хочу ссориться, но мне пора.

– Люблю тебя, Анита.

И так это было смело, так открыто, так… а, блин.

– И я тебя, – сказала я, но не была уверена, что это правда. И даже знала, что нет. Он мне дорог, но я не люблю его так, как Жан?Клода, или Мику, или Натэниела, или… Но я сказала эти слова, потому что когда тебе так говорят, полагается ответить тем же. Или я слишком труслива и не могу допустить, чтобы между нами повисло молчание. Когда Син сказал, что меня любит, я дала единственный возможный ответ: – Я тебя тоже, Син, но мне правда пора.

Но телефон уже был у Мики:

– Анита, все о’кей, иди. Я тут присмотрю.

– Черт, Мика, мне надо думать о здешней игре, я не могу… как он там?

– Раскрывай преступление, лови бандитов, делай свою работу. А мы с Натэниелом присмотрим за Сином.

– Я тебя люблю, – сказала я, и на этот раз искренне.

Я просто видела его улыбку, когда он ответил:

– Я знаю. И люблю тебя еще больше.

– А я так, что больше не бывает, – улыбнулась я в ответ.

Прозвучал голос Натэниела – Мика поднес ему телефон:

– А я тебя люблю больше самого большего.

Телефон я выключила в слезах. Как же я люблю Натэниела и Мику, как сильно! И в этом нет греха. Мы делаем друг друга счастливыми. Синрику нужен был бы кто?то, любящий его так, как я их люблю. Как я люблю Жан?Клода. Да черт с ним, как я люблю Ашера, или Никки, или даже Джейсона. Он не должен был соглашаться на компромисс отношений, дающих ему отличный секс и даже своего рода любовь, но вряд ли я когда?нибудь буду влюблена в Синрика. А он ведь достоин, чтобы его кто?то любил так, как он меня, да? Разве не каждый этого достоин? Я вряд ли смогу ему это дать, и оттого, что он тут стоит и слышит, как наше миленькое трио распевает друг другу «Я тебя люблю, я тебя больше всех, я тебя еще больше большего», а его будто и нет, – от этого у меня сердце сжимается и к глазам подcтупают слезы. Мне тут надо расследовать преступление, искать скрывшихся диких вампиров, я не могу себе позволить, чтобы меня так выбивал из колеи восемнадцатилетний мальчишка, – только тем, что любит меня больше, чем я его.

Эта мысль меня заставила утереть слезы кулаком, эта мысль сильнее всего меня ранила. Он меня любит, влюблен, а я не чувствую того же. Если бы не был он метафизически со мной связан, я бы могла с ним порвать, отослать его домой, но сверхъестественные связи, если уже установлены, то разорваны быть не могут. Мы в капкане, Синрик и я, и разжать его челюсти способа нет. Блин.

 

Глава девятая

 

Смит увидел, как я выхожу из переулка.

– Твой бойфренд тоже заставил тебя чувствовать себя виноватой?

– Вроде того, – ответила я, вытирая лицо в последний раз. И еще раз сильно порадовалась, что не крашусь перед осмотром места преступления.

– У меня такое чувство, что моя девушка меня готова бросить. С работой не уживается.

– Она тебя хотя бы бросить может, – ответила я.

– В смысле? – не понял Смит.

Я махнула рукой – дескать, неважно, и вернулась к работе. К нашей работе, а все эти прибамбасы личной жизни отложила на потом. Работа прежде всего, потому что если мы ошибемся, будут новые трупы. А если ошибемся в личной жизни, погибнут только эмоции. Бывает, правда, что разбитое сердце ощущается как своего рода смерть, и получается, что чуть меньше раскрытых преступлений – это плата за возможность частично выправить свою жизнь.

Наверное, надо было мне сильнее посочувствовать Смиту, но я уже настолько сочувствовала сама себе, что ни на что другое сочувствия уже не хватало, и как только я это поняла, то тут же выпрямилась и попыталась вытащить голову из задницы и вернуться в игру.

Повернулась к Смиту:

– Я тебе очень сочувствую насчет твоей девушки, Смит.

Он улыбнулся, но до глаз улыбка не дошла:

– Спасибо. Как давно у тебя роман с Жан?Клодом?

– Примерно семь лет.

– Когда выдастся свободное время, я был бы очень рад услышать, как у тебя получается и поддерживать отношения, и делать эту работу.

Я не смогла удержаться от улыбки.

– Если будем ждать свободного времени, то никогда не поговорим. И я не знаю, поможет ли тебе то, что помогает мне, но всегда пожалуйста, готова попытаться рассказать, когда будет перерыв. И Зебровски тоже спроси: они с Кэти уже больше десяти лет вместе.

Смит ухмыльнулся:

– Я так понимаю, что жена Зебровски – святая. Со святыми романов не завожу.

Я тоже улыбнулась в ответ:

– Кэти – вполне идеальна, но не святая. Просто они хорошая пара.

– Но как, как у них получается? – спросил Смит, и что он об этом спрашивает посреди расследования, означало, что девушка для него – очень важный человек, и отношение к ней особое.

Вот черт…

Я подошла к нему и тихо сказала:

– Каждый человек уникален, Смит, поэтому каждая пара тоже уникальна. Что действует для одной пары, вряд ли подойдет для всех. Да черт возьми, то, что держит меня вместе с Жан?Клодом, работает совсем не так, как то, что держит вместе нас с Микой или с Натэниелом.

Смит видел их обоих недавно на барбекю РГРПС у Зебровски. Для меня много значило, что Кэти пригласила их обоих. Мы с Жан?Клодом были связаны в таблоидах. Он – вампирский мальчик с обложки, так что просто оказываясь рядом с ним, я часто попадала на фотографии. Так или иначе, Смит знал про трех моих бойфрендов. Ходили слухи о других любовниках, но слухи всегда ходят. Я их не подтверждала и не опровергала – самое лучшее, что я могла сделать.

Смит покачал головой, лицо у него было серьезное:

– Во всей команде только лейтенант Сторр и Зебровски не разведены. Ты это знаешь?

– Нет, – ответила я. – Не знала раньше.

Он вздохнул, и его горестное лицо еще раз мне сказало, что его девушка – для него очень серьезно.

– Сейчас я нужна Зебровски, допросить вампиров, которых мы задержали, но потом я хочу сесть рядом с тобой и рассказать тебе то немногое, что я об отношениях знаю.

– Ты наверняка знаешь немало, Анита, или бы у тебя не было их столько за последние годы.

Я никогда об этом в таких терминах не думала, и хотела уже сказать, что это мужчины сделали это возможным, идя ради меня на компромисс, а потом подумала и сообразила, что где?то по дороге сама научилась идти на компромиссы. Быть счастливой парой – это значит понимать, где ты согласна идти на компромисс, а где нет. И вдобавок надо знать – когда отстаивать свою точку зрения, а когда и уступить, что действительно важно, о чем следует спорить, а где ты просто срываешь злость. Это значит понять, что у каждого есть свои горячие кнопки, больные мозоли, на которые лучше не наступать. Любовь помогает понять, где находятся волчьи ямы и как их обходить – или как обезвреживать.

– Может, и так, – согласилась я, – но сейчас надо работать.

Похлопав его по плечу, я пошла прочь. Зазвонил телефон, мелодия «Чарли Брауна» – значит, Зебровски. Он не знал, что у меня на него отдельный рингтон, а если бы он спросил, я бы ни за что не сказала, что это потому, что он неряха, а машина у него и того хуже, вылитый Пиг?Пен из того же комикса.

– Зебровски, уже иду.

– Не хотят говорить, Анита. Хотят сослаться на пятую поправку.

– Не могут, – ответила я. – Они в присутствии полицейских – не только меня – признали, что бездеятельно наблюдали убийство полисменов. В глазах закона они виновны не менее вампиров, осуществивших кровавое деяние. Вампиры, убивающие людей, ликвидируются автоматически.

– Изысканное выражение – «кровавое деяние», – сказал он, – но ты права. Они, кажется, не понимают, что их права по закону теперь отличаются от человеческих. Если бы они только украли девочку, тогда могли бы сослаться.

– Но по убийству – не могут, – ответила я.

– Не могут, – согласился он. – Я на это пока не напирал, потому что как только они поймут, что их все равно ликвидируют…

Он не стал договаривать, я договорила за него:

– Им станет нечего терять, и они могут драться как бешеные. Я бы на их месте так и сделала.

– Не сомневаюсь, – ответил он.

– А ты нет? – спросила я.

Он минуту помолчал:

– Не знаю.

– Дать себя убить – труднее, чем кажется, если есть другие варианты, – сказала я.

– Может быть.

Голос его был серьезен, что ему не свойственно.

– Что такое? – спросила я.

– Да ничего.

– Я по голосу слышу, Зебровски. Давай, выкладывай, что там такое?

Он засмеялся, вдруг снова стал самим собой, но слова были вполне серьезными:

– Просто подумал: хочется надеяться, что ты никогда не окажешься по другую сторону закона.

– Ты хочешь сказать, что со мной будут обращаться как с не совсем человеком? – спросила я одновременно сердито и обиженно.

– Нет, и вообще ты хороший коп.

– Спасибо, но я слышу непроизнесенное «но».

– Но ты, если тебя загнать в угол, реагируешь как бандит. Мне просто не хочется видеть, что случится, когда ты почувствуешь, что у тебя нет выбора.

Мы помолчали в телефон – слышно было только наше дыхание.

– Ты об этом думал уже, – сказала я.

– Н?ну, – сказал он, и я увидела его пожатие плеч, неуклюжее в плохо пригнанном костюме, – я же коп. Это значит, что я постоянно оцениваю угрозу. Я бы и против Дольфа не хотел оказаться.

– Я должна быть польщена такой компанией?

– Он шесть футов восемь, ты пять футов три. Он бывший футболист и штангист, поддерживающий форму. Ты – девушка. Да, должна быть польщена.

Я задумалась на секунду, потом ответила:

– О’кей.

– А отчего это у меня такое чувство, что надо извиниться? Как вот когда Кэти начинает молчать, так по?женски?

– Не знаю. Зачем извиняться, если правду сказал?

– И я не знаю, но у тебя тот самый тон, который бывает у Кэти. Я когда его слышу, то понимаю, что сильно ей не угодил.

– Не можешь же ты сравнить меня с Дольфом, а потом со своей женой, Зебровски?

– Ты мой напарник, и ты женщина. Похоже, что можно сравнивать.

Я еще подумала об этом и снова сказала:

– О’кей.

– Вот теперь «о’кей» который значит «окей», а не тот «окей», которым женщины говорят: «фиг тебе о’кей».

Я не могла не засмеяться, потому что он был абсолютно прав.

– Что ты хочешь сделать, чтобы они заговорили?

– Есть одна мысль. Мне придется стать злым копом, а тебе вообще копом – серийным убийцей, но у нас примерно двадцать пропавших вампиров, на счету которых уже двое полицейских. Они смылись, потому что знают, если их поймают, они будут ликвидированы на месте.

– А это значит, что надо найти их быстро.

– Я думаю, они остальных сдадут, когда мы их допросим.

– Какой у тебя план, Зебровски?

Он мне рассказал. Я затихла на несколько секунд.

– Ну, блин, Зебровски, это же злодейство!

– Спасибо на добром слове.

– Это не был комплимент.

Я повесила трубку, не дожидаясь, пока он скажет что?нибудь веселое и рассмешит меня, отвлекая от того, о чем я думала. У Дольфа более устрашающий вид, и характер более взрывной. Я тоже во многих аспектах страшна, но Зебровски… он это лучше скрывает, но мысли у него такие, что тоже можно испугаться до чертиков. Он последний, в кого станешь стрелять, и это может оказаться ошибкой, которая тебе будет стоить жизни. Эту мысль я отогнала вместе с мыслью о том, что бы он стал делать, если бы я перешла на Темную Сторону Силы. Напарники не должны думать так друг о друге. Не должны ведь?

 

Глава десятая

 

Если хочешь кого?то сломать, правило номер один: изолируй его. Зебровски разделил вампиров и разделил полицейских, их охраняющих. На место теперь прибыл СВАТ – не та группа, что поехала на помощь маршалу Ларри Киркланду, а вторая. Обычно у меня от присутствия этих ребят смешанные чувства, но сейчас я просто была рада помощи, причем квалифицированной. Надо было несколько вампиров оставить в живых, чтобы они заговорили. Обратившись к сержанту Греко, я объяснила задачу. Он передал ее своим людям, и я знала, что они будут изо всех сил стараться ранить, но не убивать. Не каждый стрелок может целить в конечности, а не наповал, когда на него нападают монстры. Нужно иметь стальные нервы и искусство снайпера. Бойцы СВАТ обладают и тем, и другим – иначе бы их просто туда не взяли. Есть полисмены в форме и в штатском, у которых есть нужные качества, но это я про них знала, что у них эти качества есть. А со СВАТ уже не предположение, а уверенность. У них должна быть соответствующая квалификация, без которой в команду не берут.

Зебровски разделил мертвых вампиров на пять комнат – столько и было живых невредимых вампиров, которых надо было допросить. Я пошла к своему джипу за остальным снаряжением. Зебровски то время, которое мне понадобится для подготовки, проведет, разглядывая подозреваемых, и просигналит мне, кто из них может расколоться первым. Моя единственная работа – напугать их до чертиков. Я и есть угроза, страшный зверь в шкафу. А Зебровски будет добрый коп, или хотя бы не такой страшный.

А мне, чтобы стать достаточно страшной, пришлось достать из джипа вторую сумку со снаряжением. Пришлось пройти среди тел, лежащих на неровных булыжниках. В телевизоре тела накрывают белыми простынями, но в жизни эти простыни не появляются словно по волшебству. У нас всего две «Скорых» было на месте, когда началось, и весь запас простынь, одеял и всего вообще достался живым и раненым, тем, кого можно было спасти. Санитары достали мешки для трупов, но времени упаковать тела пока не нашли. Кто?то из полицейских накрыл мешками, как темными пластиковыми одеялами, самых с виду молодых, похожих на детей. Может, они по возрасту годились кому?нибудь в бабушки?дедушки, но тела будто принадлежали подросткам, максимум – семнадцатилетним юнцам. Взрослые с виду мертвецы, среди которых я шагала, невидящими глазами уставились в небо. Копы отводили взгляд, проходя мимо, будто им неприятно смотреть на мертвецов. Я – смотрела, потому что это были мертвые вампиры, и убивала их не я. Я не удостоверилась, что каждый из них безопасно и окончательно мертв. С вампирами штука хитрая, и даже в больницах с полным набором нужной аппаратуры не всегда легко установить, когда наступает окончательная смерть. Сканирование мозга позволяет говорить лишь о вероятной смерти, да и эта техника для вампиров пока еще в младенческом состоянии. Как можно определить, что нежить перестала жить?

Я остановилась возле трупа, похожего на идеального дедушку, будто какой?то агент Голливуда выбрал его на кастинге изображать печального и несчастного мертвеца на неровных булыжниках. Может, потом я буду ему сочувствовать, но сейчас меня тревожило, что на теле не видно серьезных повреждений. Пулевая рана слишком низко для попадания в сердце, а голова вроде вообще невредима. То, что я вижу, вампира никак не должно убить.

– Ты вполне спокойно на них смотришь? – спросил подошедший Ульрих.

– Вполне, – ответила я, не отводя глаз от тела.

Он хохотнул как?то очень по?мужски. Я уже знала что он имел в виду: выражал одобрение и удивление. Мужчин всегда удивляет, когда я от них не отстаю. Особенно мужчин постарше. Я выгляжу моложе своего возраста, я женщина, я низкорослая. Тройная угроза самолюбию любого мужчины или его ожиданиям. У Ульриха самолюбие нормальное, а вот ожидания его получили хорошего пинка.

– Говорят, что ты будешь потрошить тела на глазах у других вампиров. Это правда?

Я кивнула, все еще глядя на лежащее тело.

– Помогу тебе занести твои инструменты в помещение.

Тут я посмотрела на него, и то, что я увидела, заставило меня наклонить голову, будто пытаясь лучше разглядеть блеск его глаз. Он был зол, но той злостью, что наполняет глаза светом и заставляет кровь приливать к щекам. Будь он женщиной, я бы могла сказать: «Тебе идет, когда ты злишься».

– Твой партнер вне опасности? Выздоровеет?

Он кивнул, но глаза его сузились, и гнев стал похож на то, чем и был: на ненависть. Он был заточен на вампиров – или против них – и не сегодня это началось. Давнюю застарелую ненависть я умею узнавать, когда вижу. Можно бы спросить, в чем дело, но это против мужского кодекса – вот так в лоб. Так можно с полицейскими, которых я давно и хорошо знаю – они мне разрешают иногда быть бестактной, быть женщиной, но с новыми знакомыми я должна быть своим парнем. А парни не задают вопрос насчет эмоций, когда в этом нет необходимости. Необходимости и не было, просто мне хотелось, поэтому я промолчала. Пока что.

– Я хочу видеть их лица, – сказал он.

– Ты про задержанных вампиров?

– Ага.

– А я не хочу.

Он посмотрел на меня озадаченно:

– Почему?

– Потому что весь этот страх, ненависть и отвращение будут направлены на меня. А быть монстром неприятно, Ульрих.

– Монстры – они.

– Попробуй посидеть, закованный в цепи, смотреть, как я вырезаю чье?то сердце и отрубаю голову прямо у тебя на глазах, и при этом знать, что я вполне законно могу сделать – и, вероятно, сделаю, – то же самое с тобой. Ты не подумаешь, что я монстр?

– Я подумаю, что ты делаешь свою работу.

– Ты знаешь, что по закону я не обязана убивать вампира до того, как начну вынимать сердце или отрезать голову? Я это могу сделать, пока вампир жив и в сознании.

 

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально

 

[1] Перевод Б. Л. Пастернака.

 

[2] Sin – грех (англ.).