Кирилл Казанцев

Помощь деньгами и кровью

Колычев рекомендует: Бандитские страсти

La morte mi troverа vivo

(Смерть застанет меня живым)

* * *

Постепенно, стопка за стопкой, торжество подошло к той черте, когда самый торжественный банкет скатывается в банальную пьянку. Голоса и смех гостей сделались громче, позы раскованнее, со столов то и дело падали приборы, потом кто‑то затянул песню. Ее подхватили несколько неуверенных пьяных голосов, раздался звон разбитой тарелки, к столу подбежал официант. Илья усмехнулся: началось. За побитую посуду платит заказчик, то есть именинник, закативший этот корпоратив в честь собственного сорокалетия. Собственно сороковник стукнул ровно год назад, и Валерка Вишняков, ставший с возрастом мнительным, решил, по поверью, на тот, прошлый день рождения забить, зато в этом году оторвался по полной. Имею право – и весь разговор. Имеет, чего уж там, да и спорить с генеральным директором их конторы никто и не собирался. Сотрудники в назначенный день и час явились в ресторан, вытерпели официальную часть с поздравлениями, пожеланиями и подарками, и гулянка стремительно набирала обороты. Времени было всего‑то половина седьмого вечера, завтра в конторе объявили выходным, так что можно спокойно пуститься во все тяжкие, как и планировал Валерка. Кстати, где он?

Илья осмотрелся, скользнул взглядом по лицам гостей и опустил глаза, пряча улыбку. Обычно спокойные и серьезные, как того и требовало дело, сотрудники сейчас предстали в совершенно новом облике. Одна главбух чего стоила: вечно озадаченная, суетливая, точно напуганная чем‑то блондинистая толстушка предпенсионных лет томно поигрывала подвеской, до этого покоившейся в ее внушительном декольте. А директор по развитию, что оказался рядом, несмело трогал главбуха за обнаженный локоток и поглаживал ее пухлые пальчики. Главбух перехватила взгляд Ильи, он торопливо поднялся и вышел из‑за стола. Осмотрелся еще раз, оглядел небольшой зал. Валерки не было, как и Светки, причем Илья не помнил, когда они исчезли. Прикинул, вспомнил, что последним Валерку поздравлял кадровик, и тогда Светка сидела рядом и хлопала удачной шутке насчет то ли возраста виновника торжества, то ли по другому поводу. Кадровик, поджарый седой дядечка, на месте, тянет коньяк и трогает за коленку секретаршу Олечку, а та хихикает и строит ему глазки. А Валерки нет, и Светки тоже.

Интересное кино – ревность чуть заметно кольнула сердце, Илья чуть расслабил узел галстука и вышел в коридор. Со Светкой они были вместе уже лет семь, расписались два года назад, Маше недавно исполнилось три года. И ни разу за это время Света не давала ему поводов не то, что к ревности, но даже мысли не возникало, что жена способна изменить ему. Да, эта высокая гибкая брюнетка моложе его на пять лет, да, выглядит так, что мужики оборачиваются на нее – это все было приятно, льстило ему, но было игрой, о чем оба прекрасно знали. «Как и сейчас, надеюсь». Илья прошел по коридору до развилки. Справа была широкая лестница, что вела в просторный холл заведения, слева помещалось что‑то вроде курилки. Пространство в два окна за глухими плотными шторами, много цветов в больших кадках, за ними дверь в бильярдную. Створка оказалась чуть приоткрыта, изнутри слышались голоса.

Сердце глухо ударило под ребра, в голове зашумело от выпитого, в лицо ударила кровь. «Прекрати, Отелло фигов», – Илья заставил себя успокоиться, но получалось не очень. Вообще не получалось, от слова «совсем», от закипавшей на ровном месте обиды и злости казалось, вот‑вот пиджак по швам треснет. Илья ослабил галстук, расстегнул ворот рубашки и распахнул дверь.

Светка прижималась бедром к краю бильярдного стола. Валерка держал ее за руку, тянул к себе, а Светка не особо‑то и сопротивлялась, да еще и копалась одной рукой в маленькой сумочке на цепочке, что еле держалась на обнаженном плече. Валерка дернул Светку сильнее, ее мотнуло вперед, она еле‑еле удержалась на ногах и проговорила глухо:

– Давай, тряпка, делай уже что‑нибудь. Сколько можно ждать…

Илья не выдержал.

– Не помешаю? – он вымученно улыбнулся и махом пересек бильярдную. В полумраке пахло табачным дымом и чем‑то сладковатым, из трех ламп горела только одна над входом, и в углу было довольно темно. Светка медленно повернула голову, Илья перехватил ее отрешенный, какой‑то неживой взгляд, отчего по коже обдало морозцем. Валерка отпустил девушку, отшатнулся к стенке и насмешливо глянул на Илью.

Тот обнял Светку за плечи, притянул к себе и невольно поежился: чувство такое, точно и правда куклу обнимает, холодную и угловатую. Списал все на выпитый недавно коньяк и сквозняк из‑за неплотно прикрытых окон, глянул на Валерку. Тот отшатнулся к стене, насмешливо глянул на Илью, на неподвижную Светку, вытер со лба испарину.

– Нет, конечно. – Он чуть наклонил голову, глянул исподлобья, выпрямился. И тут Илья заметил у Вишнякова в руке небольшой, матово блеснувший в полумраке револьвер. «Таурус», и не травматический резинострел, а серьезный семизарядный инструмент для скрытого ношения. Валерка купил его год назад, в подарок себе на юбилей, и сегодня за каким‑то чертом притащил ствол в ресторан. Пошутить решил в день рождения, но это плохие шутки.

Светка вздрогнула, Илья оттолкнул ее к двери.

– Топай отсюда.

А сам не сводил с Валерки глаз. Светка послушно направилась к выходу, но на полпути повернулась, обошла стол и села на край.

– Катись, – рыкнул Илья, но Светка точно оглохла. Принялась поправлять волосы, откинула их назад, положила ногу на ногу. Илья с Валеркой одновременно глянули на девушку, потом друг на друга. Илья дернулся вперед, Валерка поднял револьвер.

– Не лезь, – проговорил Вишняков сквозь зубы, – это тебя не касается.

– Давай, – вдруг выдала Светка и обхватила коленки руками, – валяй, разнеси себе башку. Я хочу посмотреть.

Хмель моментально выветрился, Илья мельком глянул на жену, стараясь не выпускать из виду Валерку. Тот побледнел, прикусил губу, но тут же вымученно улыбнулся.

– Если женщина просит. – Он поднес ствол к виску, подержал так пару мгновений, провел по щеке и прижал дульный срез к нижней челюсти.

– Валера, не дури, – проговорил Илья, – ты выпил, не надо. Отдай мне.

Протянул руку, не двигаясь с места, а сам подобрался, сжался пружиной, в темпе прикидывая, как лучше все оформить: с ног Валерку сбить или тупо двинуть ему в фейс, оглушить, а уж потом разобраться, что за муха Вишнякова покусала. Но тот, хоть и поддатый, ловил каждое движение Ильи, каждый взгляд и побледнел еще сильнее. Илья опустил руку и отошел назад. Пахнуло Светкиными духами, свежими и терпкими, от запаха слегка закружилась голова. «Какого черта», – он покосился на жену, а та положила подбородок на ладонь и в упор глядела на Валерку. Илья вдруг почувствовал себя третьим лишним. Ощущение было мерзким, он кое‑как погасил в себе порыв выяснить все, вытрясти из обоих, что они скрывают, и сосредоточился на Валерке.

– Потом заберешь, – сказал тот, – после. Я тебе его дарю, он твой. Документы в сейфе, ты знаешь.

Знает, как не знать. Сейф у Вишнякова в гостиной, между окном и книжными полками, и в сейфе еще кое‑что имеется. Сувениры, как их сам Валерка называет, прихваченные на память из командировок. Но об этом только они двое знают, Валерка всегда скромный, неболтливый был, но все полезное в дом тащил, ну чисто хомяк.

– Давай, – подала голос Светка, – сколько можно ждать…

Валерка скривил губы, и в тишине неожиданно звонко щелкнул предохранитель.

– Он хоть заряжен?..

– Заткнись! – рявкнул на жену Илья и на миг выпустил Валерку из виду. Света уже стояла у стола, опиралась ладонью на зеленое сукно и накручивала на палец темную длинную прядь.

– Вали отсюда, кому сказано!

Светка покосилась на мужа и не шелохнулась. Между этими двоими явно что‑то произошло и происходит вот в этот самый момент. И собственное бессилие, и захлестнувшая злоба, и обида на двух самых близких людей заглушили рассудок. Валерка выпрямился у стены и вжал дульный срез «тауруса» себе под нижнюю челюсть. «Так вернее», – вспомнились невесть когда слышанные слова: якобы выстрел в висок смерть не гарантирует, можно выжить и даже дураком не остаться, а вот выпущенная снизу под углом пуля гарантированно прошьет мозг, и все быстро закончится.

– Трепло ты, Вишняков.

Света отвернулась, прислонилась к столу и принялась копаться в сумочке. Валерка до хруста сжал зубы и смотрел куда‑то сквозь пространство, точно в параллельный мир. Из коридора послышались голоса, смех, сквозняк резанул по разгоряченным лицам, точно бритвой. Валерка дернулся, как от удара, «таурус» дрогнул, ствол поехал вниз. Илья кинулся Валерке в ноги, дернул его под коленки и на себя, откатился вбок. Вишняков неловко повалился набок, врезался лбом в ножку стола, выронил револьвер. Илья подхватил «таурус» с пола и сунул себе в карман, потом перевернул Валерку на спину, глянул ему в лицо. У того через лоб к переносице тянулась широкая ссадина, она набухала, надувалась, кожа лопнула и выступила кровь.

Вишняков бессмысленно глядел в потолок, потом дернулся встать. Илья прижал его к полу. Валерка вывернулся, перехватил руку Ильи в болевом приеме. Перед глазами разом потемнело, в голове точно комариный рой запел на все лады. Вишняков выворачивался из захвата, как уж, крутился, скалился, лицо его заливала кровь. Илья не выдержал и врезал своему начальнику слева в челюсть, потом добавил справа для симметрии, и Валерка затих.

– Хорош, сдаюсь. – Он хлопнул ладонью по полу. Илья отпустил его, поднялся. Еще малость мутило, стены и шторы неприятно колыхались, пол ходил волнами. Илья сел на край стола, помотал головой.

– Ну ты и придурок…

– Еще какой. – Светка оказалась рядом. Она смотрела на Валерку сверху вниз и зло улыбалась. Вишняков послал ей воздушный поцелуй и принялся стирать кровь с разбитой физиономии.

– Пойдем, – Светка потянула мужа за рукав, – поехали домой. Я устала.

Илья поднялся, Светка взяла его под руку, повела к двери. Илья сделал шаг, другой, обернулся. Валерка махнул ему, топай, дескать, без тебя обойдусь. И неловко повалился набок, тяжко рухнул на пол. Илья бросился обратно. Перевернул неподвижного Валерку на спину, вгляделся ему в лицо. Вишняков приоткрыл глаза, глянул по сторонам и дернулся, точно в судороге. Илья перевернул его на бок и держал за плечи, пока Вишнякова выворачивало на пол. Сотрясение – пренеприятная штука, в черепушке точно майонез разлит, тошнит постоянно, и реакции ни к черту. Но это сейчас пройдет, коллапс отпускает так же быстро, как и накрывает жертву.

– Охота тебе с ним возиться. – Светка так и стояла поодаль. Илья мельком глянул на жену: та точно состарилась лет на десять. Может, виной тому была брезгливая гримаса, что жутко исказила родное лицо, то ли тусклый свет в бильярдной, но смотреть на Светку было неприятно.

– Брось его, проспится и в себя придет. Пойдем.

– Погоди. – Илья подал Валерке платок, помог тому сесть. Выглядел Вишняков паршиво: бледный, лицо в крови, под левым глазом расползается легкая синева и густеет на глазах. Рубашка в пятнах, галстук черт‑те куда уехал, безупречно отглаженный костюм перемазан какой‑то дрянью.

– Погоди, – повторил Илья, – надо врача.

Вишняков помотал головой и закатил глаза. Точно, сотряс, так бывает в первые мгновения, потом становится легче.

– Чего ждать? – истинно по‑змеиному прошипела Светка. – Чего ждать, скажи? Когда этот алкаш очухается? Позвони его водителю, пусть забирает.

И дернула мужа за пиджак.

– Отвали. – Илья отмахнулся и невольно попал ей по руке. Светка вскрикнула, сжала пальцы в кулак. Вишняков поднес платок к губам и закашлялся.

– Валер, ты как, идти можешь?

– А хрен его знает. – Вишняков прижался затылком к стене. – Посижу пока. А вы идите, гуляйте.

И ухмыльнулся, повернул голову. Светка мигом оказалась рядом.

– Илья, пойдем…

– Отвали! – он сорвался‑таки на крик. Ну в самом деле, ведет себя, точно курица: пошли да пошли. Не видит, что ли, что дело плохо.

Светка больно толкнула его в бок:

– Что ты с ним возишься? Это же псих и алкаш, у него давно крыша съехала! Все не можешь забыть, как он тебя из болота вытащил и на себе пять километров тащил?

Илья рывком поднялся на ноги и оказался с женой лицом к лицу. Та тяжело дышала, побагровела, сузила глаза, и все это добавило ей еще лет пять, а то и больше. Перед ним стояла злобная, битая жизнью карга, бешеная от ненависти к миру и к себе. Илья почти ненавидел ее в этот момент и сам зверел от бессилия: он никак не мог понять, что происходит с ними со всеми. Валерка с револьвером, Светка сейчас больше похожая на ведьму, и он сам, явно лишний здесь.

– Из танковой ямы, дура, – подал с пола голос Вишняков. – А она, чтоб ты знала, глубокая, и в ней запросто можно утонуть.

Светка умолкла, зло поджала губы и сжимала в пальцах цепочку от сумки. Звенья слабо позвякивали, Валерка откашливался на полу, Илья сел на край стола. Танковая яма, да. Было дело, полтора десятка лет назад, в военном училище, кросс по пересеченке, экзамен на берет. Два года готовились, ждали, как праздника в детстве, и дождались. На третьем рубеже организм выкинул весь набор пакостей: и туннельное зрение, и тремор рук, и повышенное давление. И потерю сознания во время штурма той самой танковой ямы, до краев полной жидкой грязью, холодной и липкой. Илья помнил лишь, как влетел в эту жижу почти по грудь, как пошли вокруг тяжелые круги. А потом перед глазами откуда ни возьмись возникла пожелтевшая к осени березка, низкие тучи и длинная Валеркина физиономия, бледная, почти как сейчас, и бешеная от злости и на себя, и на напарника, что не нашел ничего лучше, как отрубиться во время финального испытания. Да еще и «калаш» утопил, который потом Валерка искал минут двадцать, сидя по шейку в этой самой грязи.

Экзамен завалили оба, Илью комиссовали по здоровью, а Валерка получил свой берет через год и служил в тех краях, куда ворон костей не заносил. После дембеля вернулся, нашел напарника, что кантовался по СБ мелких и средней руки фирм, забрал к себе. И семь лет уже их контора, тьфу‑тьфу, не просто кормит их двоих, а дает возможность позволить себе кое‑что лишнее, как этот банкет, например.

Валерка кое‑как поднялся на ноги, ухватился за край стола. Светка попятилась, схватила Илью за руку.

– Пойдем отсюда! Ты же видишь, он в хлам уже, дорвался до водки, придурок…

– Заткнись! – Илья схватил Светку за плечи и хорошенько встряхнул. – Прекрати сейчас же!

Светка осеклась на полуслове и смотрела мужу в глаза. Ей было страшно, очень страшно, возможно, это постстресс так сказывается, когда опасность позади и рассудок осознает, чем все могло закончиться. Валерка напугал ее оружием, напугал готовностью разнести себе голову, вот Светка и трясется. Но у всего есть предел, и «болотом» она перешла черту. Об этом знали все трое, но никогда не вспоминали, что называется, по умолчанию. До сегодняшнего дня.

– Да пошел ты. – Светка дернулась раз, другой, но Илья держал ее крепко. Валерка покачивался на краю стола, и Илья краем глаза следил за Вишняковым, как бы тот не свалился в обморок. Светка рванулась так, что затрещало платье.

– Отпусти меня, – яростно шептала она, – я ухожу и Машку заберу. А ты проваливай, оба проваливайте!

«Да она пьяная» – осенило Илью. Он всмотрелся жене в лицо, разглядывал так, точно видел ее впервые. Светка отчаялась вырваться и спокойно стояла напротив, кусая губы. От нее пахло духами, коньяком и, еле уловимо, табаком, терпким дымком женских сигарет.

– Опять курила? – вполголоса проговорил Илья. Светка отвела взгляд и промолчала.

– Мы же договаривались, – он подцепил пальцем ее голову за подбородок, повернул к себе. Светка уставилась в потолок.

– Ну?

– Баранки гну, – огрызнулась Светка, – отвали. Я ухожу, понятно? Ищи себе другую дуру.

Валерка вцепился руками в волосы и согнулся в три погибели. Илья глянул на него, Светка вырвалась и двинула к выходу. Илья догнал ее, схватил за руку.

– Что это значит? – говорить он старался спокойно, а у самого и губы и руки тряслись. Что происходит‑то, что случилось за эти полчаса? Вишняков едва не прострелил себе башку, а жена заявляет, что их семейная жизнь закончена. И все это на ровном месте, ничего не предвещало, как говорится.

– К нему пойдешь? – выдавил из себя Илья и мотнул головой в сторону Валерки. Тот упирался ладонями в коленки и не шевелился. А что, неплохой вариант: и должность, и статус выше, чем у Ильи, и денег в разы больше, и связей, и дом свой за городом, и квартира в центре, и одинокий при этом. Завидный жених, чего уж там. Может, они как раз все и решили недавно, полчаса назад. – И давно это у вас?

– Баран ты, – ласково улыбнулась Светка, – как есть баран. Башку включи. Если бы что и было, ты бы не узнал, гарантирую. Не веришь?

Перед глазами снова потемнело, точно последнюю лампочку выкрутили. Обдало морозцем, будто озноб при высокой температуре, потом все стало на свои места. Раздался тонкий крик, потом чьи‑то голоса, потом Илья увидел Светку, как она прижимает ладонь к щеке и по коже расползается красное пятно. «Я ударил ее?» – Илья оторопело глядел на свою жену и не мог вспомнить, как это случилось, почему. Он ничего не помнил, тупо смотрел, как Светка пятится к выходу, как разворачивается и бежит прочь, едва не сбив с ног чернявую Валеркину секретаршу Олечку. Внешними данными девица не вышла, зато знала три языка и ни разу за три года службы не опоздала на работу. Вишняков таких сотрудников ценил, Ольгу оставил в своей приемной и регулярно повышал ей жалованье, дабы отбить охоту даже смотреть в сторону других контор.

– Света, подожди!.. – но ее уже и след простыл. Олечка поглядела ей вслед, на Илью и крикнула с порога, зачем‑то прижимая руки к груди:

– Валерий Николаевич, мы вас ждем…

И с трудом, но сдержалась, смолчала, когда Валерка поднял голову. И даже улыбнулся, прогнусавил, зажав нос пальцами:

– Скажи всем, что я сейчас приду. Не скучайте там.

Олечка оглядела шефа, Илью, и секретаршу вымело из бильярдной, стук каблуков быстро стих в недрах здания. Илья выглянул в коридор, там никого не было. Из зала доносилась музыка и гул голосов, раздавался смех.

– Ушла? – пробубнил Валерка и снова плюхнулся на зеленое сукно. Илья вернулся к столу.

– Ничего, все нормально будет. – Вишняков глядел в потолок, разжал пальцы и посидел так еще с минуту, шмыгая носом. Потом посмотрел на Илью. Тот стянул с шеи галстук, скомкал его, запихал в карман. Валерка поправил свой и поднялся на ноги. Постоял, придерживаясь за край стола, повернулся к Илье.

– Как я выгляжу?

– Паршиво, – отозвался тот, – хуже не бывает.

Вишняков застегнул грязный пиджак, поправил в рукавах манжеты.

– Пошли к гостям, а то народ соскучился без меня.

И направился к выходу. Илья обогнал его, остановился напротив. Вишняков был выше его на полголовы и в плечах пошире, и послужить успел, и повоевать, и повидал многое, о чем никому знать не надо. Но Илья на эти аргументы плевать хотел.

– Ничего мне рассказать не хочешь?

Он смотрел Валерке в глаза, и тот спокойно выдержал его взгляд.

– Позже, ладно? А то неудобно получается, бросил гостей. Пошли.

И снова все вышло по его, снова Илье пришлось подчиниться, и дело не в том, что начальник так решил. Просто обо всем, что тут недавно было, говорить надо в другом месте и не на бегу, а обстоятельно и подробно.

Вишняков выпрямился, его мотнуло на ходу, но Валерка удержался. И пошел, все ускоряя шаг, через бильярдную, а потом по коридору, Илья топал рядом. Поворот, еще один, широкая дверь, она закрыта, за рифлеными стеклами горит свет. Илья толкнул створку, та отъехала вбок, и они вошли в пустой зал. Ни души за накрытыми столами, ни одного человека. Ветер трепал штору на приоткрытом окне, гонял по потолку разноцветные шарики.

– Нормально, – Вишняков плюхнулся на свое место во главе пустого стола, – чего это они?

Илья уселся рядом, осмотрелся. Выпивки и закуски навалом, плюс еще десерт заказан, здоровенный торт на всю толпу приглашенных, что свалили, не дождавшись сладкого. Как там говорится: если в день рождения дошло до торта, значит, праздник не удался. Это не о нас, точно.

– Тост говори.

Валерка налил себе стопку «беленькой», держал ее на весу, другой рукой прижимал к переносице салфетку и прикрыл глаза.

– Твое здоровье, – буркнул Илья и принялся искать мобильник. Надо позвонить жене, убедиться, что с ней все в порядке. Понятно, что разговор сейчас не получится, но хоть услышать ее. Пусть орет, пошлет куда подальше, лишь бы ответила, она же не дура.

– Так не пойдет. – Вишняков бросил испачканную кровью салфетку на пол и налил Илье до краев. – Вот теперь валяй. Ты мне еще ничего хорошего не пожелал, я помню.

Пить категорически не хотелось. Илья взял холодную стопку, потянулся к Валерке, тот двинул своей так, что водку выплеснуло на пальцы.

– Твое здоровье, – повторил Илья. Вишняков кивнул и махом осушил свою посудину. Илья сделал небольшой глоток, скривился, как это всегда с ним бывало, огляделся. В зале по‑прежнему не было ни души, только большой цветок у стены тревожно шелестел листьями под порывами сквозняка. Заглянул официант, Валерка махнул на него, и парень исчез. Вишняков подтянулся к бутылке и налил себе еще. Хотел подлить Илье, но тот накрыл стопку ладонью.

– Хватит пока.

Валерка спорить не стал, повторил заход и снова взялся за бутылку.

– Закусывать не забывай.

Вишняков послушно взял первое, что попалось под руку: огурец, – и принялся жевать, Илья ждал. Валерка накатил третий раз, прицелился налить еще. Илья отобрал у него бутылку. Вишняков попытался перехватить, но не успел. Другой выпивки поблизости не было, и Валерка сообразил, что деваться некуда.

– Проигрался я, – проговорил он, глядя мимо Ильи, – продулся вчистую.

– Опять? – не выдержал Илья.

Вишняков кивнул и принялся тереть лоб ладонью. По‑хорошему, Валерку надо отвести в больницу, чтоб ему там черепушку проверили, или домой, отлежаться. И уж всяко не водку глушить, хоть и в свой же день рождения, коего два года ждал. Но связываться с Валеркой даже в его теперешнем состоянии Илья не решался, ждал, когда тот дойдет до кондиции, пригодной к транспортировке домой. На парковке их ждет машина с водителем, он поможет дотащить Вишнякова до квартиры. Не впервой, что уж там.

– Ага. – Валерка зажмурился, – вчера полночи сидел. Два баста козлам этим вынес, а о третий убился. Позорище на весь альянс…

– Придурок ты, – безжалостно оборвал его Илья, – так тебе и надо. Сколько в этот раз просадил?

Валерка сквозь зубы озвучил сумму, что вчера улетела «в пиксели». Вишняков пару лет назад подсел на браузерную игрушку с драконами, орками и прочей ерундой. Развился он до невероятных уровней и, проблем с деньгами не испытывая, сделался тамошней грозой, наводя шороху на всю карту. Проигрывался в дым, да такие суммы, что невольно закрадывалась мысль о вменяемости господина директора.

– Псих…

– Я знаю, – нарочито смущенно проговорил Валерка, – не напоминай. А что, – он приоткрыл один глаз и уставился на Илью, – я работаю, чтобы отдыхать. Какая разница, где и как тратить, верно?

– Жениться тебе надо, – отрезал Илья. Разговор шел по извечному кругу, и оба знали, что будет дальше.

– Пора, – согласился Валерка, – давно пора. Вот найду свою принцессу и сразу женюсь. В тот же день.

Поиски продолжались уже лет семь, ни одна претендентка надолго у Валерки не задерживалась. Одна, самая настырная, прожила с ним полгода, и от нее Вишняков в конце концов избавился. Жил работой, фирмой и своими дурацкими драконами, почему‑то крашеными, прочей дребеденью, которую именовал отдыхом.

– Зато ты у нас счастливчик. – Валерка улыбнулся и потянулся к бутылке. Илья перехватил ее за горлышко и прижал к столу. Вишняков откинулся на спинку стула.

– Это что за концерт ты устроил? – негромко сказал Илья. – Совсем обалдел?

Вишняков смотрел в стенку и помалкивал. Илья хлопнул ладонью по столу:

– Совсем спятил?

– Не ори, – поморщился Валерка, – башка гудит. И без тебя тошно.

– Поехали к врачу. – Илья еще надеялся образумить приятеля, но тот не шелохнулся. Илья решил сменить тактику.

– Валер, что случилось? Может, я помочь могу?

Валерка тронул себя за переносицу, поморщился.

– Нормально все, – кое‑как проговорил он. – Это так, накатило. Думал, смогу или нет. Давно хотел попробовать, как это бывает.

Врет как дышит, это и без монокля видно. Но зачем, какого черта? Что за блажь – разнести себе башку в собственный день рождения, да еще и при зрителях? Накатило, как же, так тебе и поверили.

– Светка тут при чем? – Илья старательно выбирал слова, делая вид, что не особенно удивлен или взволнован, а у самого нервы аж гудели. Тронь – и пойдут вразнос. Валерка усмехнулся.

– Сама за мной увязалась, точно почуяла что. Она ж у тебя психолог!

Ну, да, детский. В школе работает, с младшими классами. Хотя два высших у нее по специальности, и курсы, и тренинги какие‑то без конца. Допустим, она могла что‑то такое заметить в поведении Валерки, в его словах или просто из любопытства пошла следом. Ну, с ней разговор позже будет.

Валерка тем временем добрался‑таки до водки и накатил еще одну. Илья решил, что меньшим злом будет не мешать Вишнякову напиться, а через пару дней повторить это разговор, и тогда сказками об убитых крашеных драконах тот не отделается.

Валерка накачался в рекордные полчаса, уговорил в одно лицо почти полную бутылку и приглядывался к следующей.

– Десерт когда подавать? – Илья и не заметил официанта, тот появился тихо и незаметно. – Торт нарезать или вы сами?

– Торт? – удивился Валерка. – Какой торт? Юноша, вы о чем?

– С собой заверните, – распорядился Илья, смутно представляя, как сладкую глыбу в десять кило весом можно упаковать в бумажку. Официант мигом все понял и махом исчез из виду.

– Торт, – бормотал Валерка, – обалдеть. Я сладкое вообще не очень, ты же знаешь…

Вишняков принадлежал к породе людей, что, будучи даже в стельку пьяными, сохраняют ясность рассудка и связность речи, а также облик абсолютно трезвого человека. Но все это до тех пор, пока не приходит пора встать из‑за стола.

Илья подхватил тяжелого Валерку, обнял и повел к выходу. Водитель Андрей ждал у порога и, судя по виду, прикидывал, в состоянии ли шеф самостоятельно передвигаться или ему потребуется помощь. Вдвоем с Ильей они дотащили безвольного Вишнякова до машины, туда же загрузили коробку с тортом, и салон мигом пропах ванилью и шоколадом.

– Ненавижу, – бормотал полусонный Валерка, – терпеть сладкое не могу. Кто его только жрет…

– Завтра в офис отвезем, – сказал Илья, усаживаясь рядом с пьяным начальством, – там ему пропасть не дадут.

– Там все бабы на диете, – сонно проговорил Валерка.

– Слопают, – успокоил всех Андрей и завел машину. Валерка вцепился Илье в запястье ледяными пальцами.

– Ствол верни, – прошептал Вишняков.

Илья аккуратно освободился от захвата, отодвинулся к дверце.

– Потом получишь. Мне он без надобности.

Валерка что‑то пробубнил из темноты и заснул. Или прикидывался, черт его знает, но на этаж к себе поднялся почти без посторонней помощи. Водитель вернулся, доложил, что все в порядке, и отвез Илью домой.

Район был не чета Вишняковскому: блочные многоэтажки, дорога в выбоинах, надписи на стенах, лужи, чахлые деревца перед домами, вид из окна на промзону. Квартира принадлежала Светкиному отцу, а до него бабке, и тесть частенько злобно подшучивал над Ильей, что тот существует за счет покойницы, каторжным трудом заработавшей на родном заводе тесную двушку в хрущевке. Шутки из просто язвительных со временем становились уже откровенно злыми и больше смахивали на оскорбления, но Илья держался и старался не обращать на них внимания. Тем более, что этот кошмар, по прикидкам Ильи, должен был закончиться через полгода. Новое жилье он давно приглядел, заработанного хватало, но впритык, на ремонт пришлось бы брать кредит. «Выкрутимся», – Илья по бортику обошел лужу на дороге, добрался до подъезда и принялся искать ключ. Перерыл все карманы, но искомое не обнаружил. Повторил попытку с тем же успехом, постоял, глядя на ободранную краску и остатки рекламных листовок, оторвал клочок и скомкал его. По всему выходило, что ключи остались где‑то на полу бильярдной, когда он начальство по физиономии бил. Выронил и не заметил в суматохе. Отошел, глянул на свои окна – там было темно. Подумалось вдруг, что Светка осуществила свою угрозу и вместе с Машкой уже далеко отсюда. «В полвторого ночи?» – Илья поглядел на окна, осмотрелся и вернулся на крыльцо. Делать нечего, он набрал номер квартиры и нажал вызов.

Сигнал запиликал особенно громко, как обычно бывает глубокой ночью. Казалось, все соседи должны были проснуться от этого мерзкого звука, но нет. Лишь на дороге мелькнули в дождевой дымке пара аборигенов в капюшонах и пропали в темноте, сигнал умолк. Илья нажал вызов еще раз.

Звук оборвался, из динамика слышался тихий треск и шорохи. Илья подошел вплотную к двери и негромко сказал:

– Свет, я ключ потерял. Открой, пожалуйста.

Раздался тихий щелчок, дверь дрогнула. Илья распахнул ее и мигом оказался на третьем этаже. Дверь в квартиру оказалась приоткрыта, Илья вошел, аккуратно захлопнул ее и остановился в полной темноте. Постоял в коридоре, привыкая к полумраку, и первым делом прошел в кухню, прислушался. Тихо, только с улицы доносятся вопли подгулявших подростков, да орет где‑то кошка. Из комнат не доносилось ни звука, Илья вытащил из‑за ремня «таурус» и первым делом выщелкнул барабан, высыпал патроны. На ладонь упали семь холодных цилиндриков, Илья зажал их в кулаке, постоял так и загнал патроны на место. Из коридора послышался тихий шорох, Илья сунул револьвер в холодильник и едва успел захлопнуть его, как в кухне появилась Машка.

Светлая, в белой пижамке, она маячила в полумраке, как маленькое привидение, переминалась с ноги на ногу и терла глаза. Илья подхватил Машу на руки, дочка ткнулась лбом ему в плечо.

– Ты чего? – прошептал Илья. – Почему не спишь?

– Я тебя ждала, – Машка обняла отца за шею. Пробормотала что‑то невнятное и заснула. Илья понес ее в кровать и в коридоре столкнулся со Светой. Та молча забрала у него Машку и закрыла перед носом дверь детской. Илья метнулся в кухню, сунул револьвер под пиджак и закрылся в ванной. Замотал «таурус» в пиджак, умылся, посидел на краю ванны, собираясь с духом. И пошел сдаваться.

Маша, укрытая до подбородка, спала в своей кроватке. Илья поправил ей волосы, поцеловал в щечку и сел на край дивана. Светка лежала, отвернувшись к стене, и делала вид, что спала.

– Свет, прости, пожалуйста. Я сам не знаю, как это получилось. Выпил‑то немного…

И нисколько душой при этом не кривил, он, правда, не помнил момент удара. «Локальная амнезия» после «первой» смерти в танковой яме накрывала с той поры раза два или три всего. Илья зажмурился и снова увидел перемазанного грязью молодого и злого Вишнякова, да так отчетливо увидел, точно тот рядом стоял. И орал при этом: «Куда собрался, скотина? На меня смотри, сволочуга, на меня!»

Илья уставился в темноту. Никакого Вишнякова, разумеется, тут не было, он давно дрых в своих хоромах на последнем этаже новой высотки. В кроватке завозилась Машка, перевернулась на другой бок и засопела. Светка плотнее закуталась в одеяло.

– Свет, – Илья придвинулся ближе, – ну прости, пожалуйста. Я виноват.

– Не подходи ко мне, скотина, – негромко сказала жена, – пошел к черту. Проваливай. А если Машку разбудишь – убью.

Илья тронул Светку за плечо, попытался повернуть ее к себе и получил локтем под дых, да так, что дыхание на миг перехватило. Понял – он поднялся с дивана и поплелся в соседнюю комнату. Там имелась кровать, оставшаяся от бабкиного гарнитура, с кривым матрасом и жутко неудобная. И вообще комната напоминала карцер: маленькая, темная даже днем от буйно разросшихся берез за домом, и всегда какая‑то промозглая, зимой и летом. Зато тут имелся один укромный уголок.

Илья плотно закрыл дверь, постоял немного, прислушиваясь, и аккуратно, стараясь не шуметь, снял с косяка обналичку. За ней имелась небольшая ниша в кирпичах, шириной ровно с пол‑ладони, неглубокая, но места для «тауруса» там оказалось достаточно. Илья положил револьвер в пакет, сверху замотал газетой и убрал в тайник, вернул на место наличник, стукнул пару раз кулаком, плотнее прижимая к стенке. Включил свет, отошел, посмотрел – со стороны ничего не видно, только на полу осталась мелкая труха и пыль. Завтра – Илья разделся, убрал вещи на место и только собрался в душ, как из шкафа раздался жутковатый нарастающий гул. Мобильник на беззвучке издавал невообразимые звуки, Илья нашел в карманах пиджака телефон и нисколько не удивился, увидев определившийся номер. Валерка то ли проспался за это время, то ли еще не ложился. Второе, как выяснилось.

– Илюха, – выдал Вишняков, – выручай. Я забыл, у меня завтра встреча с заказчиком, випушник очередной. Хочет все, сразу и задаром. Съезди, пообщайся с ним, а то я не в форме. Ольге утром позвони, она скажет, где, с кем, во сколько.

Фоном к этим словам шли звуки боя: что‑то неестественно гремело и скрежетало, слышались чьи‑то веселые матюки. Валерка все еще сидит за компом и оторваться не может от своей любимой игрушки, куда вбухал если не состояние, то половину уж точно. И еще вбухает, если завтра випушник согласится на сделку.

– Комп гаси, – сказал Илья, – или сам поедешь. Ну, давай. Раз…

– Шантажист, – проговорил Вишняков, – руки мне выкручиваешь. На, подавись.

Послышались щелчки, потом протяжный звук, извещавший о завершении работы операционки.

– Доволен? – Валерка говорил сквозь зубы, затягиваясь сигаретным дымом.

– Вольно, – усмехнулся Илья, – спи давай, именинник. Съезжу, конечно.

На том и расстались. Илья полежал немного, глядя в потолок «карцера», и решил, что Светку он дожмет завтра же, вернее, сегодня, как только вернется со встречи. А Валеркой займется на другой день, и тому живым не уйти, пока не расколется. А то додумался: ствол в ресторан притащил, этакую комедь устроил… Поставил будильник на половину восьмого и решил, что за пять с половиной часов вернет себе человеческий облик и не напугает богатого заказчика своим видом.

Тот, вопреки ожиданиям, оказался адекватным и вменяемым, непонятного и немыслимых скидок не просил, сразу озвучил бюджет и свои пожелания. Встреча не затянулась, проект договора составили тут же, представитель заказчика повез его на согласование, а Илья на все четыре стороны. Для порядка заехал в родную контору, прошелся по кабинетам, поздоровался, пересчитал сотрудников. Торта в холодильнике не было, зато на мусорке стояла хорошо знакомая коробка: водитель был прав, сегодня десерт пошел на ура. А попутно Илья поймал на себе бесчисленное число любопытных взглядов. История, как зам набил физиономию руководству, была сегодня темой номер один, и разнесла весть, разумеется, Олечка. Она обнаружилась в приемной, за своим столом напротив запертого Валеркиного кабинета.

– Валерий Николаевич заболел, – озвучила секретарь официальную версию, Илья отдал ей документы и поехал домой. По дороге набрал Валерке, но тот оказался недоступен. Выходной себе решил устроить, а заодно и бланш под глазом подлечить. Но тут дня мало, неделя нужна или дней десять.

Илья позвонил Светке, послушал длинные гудки и отбился. Злится, понятное дело, и в этот раз простыми извинениями не обойдется. Нет, он виноват, но и Светка тоже хороша: какого черта она за Вишняковым в бильярдную потащилась? Сеанс психотерапии провести или все гораздо проще, чем кажется? У Валерки все преимущества, если уж начистоту, и на Светку он иногда так поглядывает, что хочется вот просто так, на ровном месте, рожу ему начистить, в точности как вчера.

Всю дорогу домой Илья так и этак крутил варианты, как вывести Светку на разговор о вчерашнем. В лобовую не получилось, надо искать обходные пути. И по всему выходило, что здесь поможет только время, когда схлынет обида, как прошла боль от удара. Неделя или месяц, но в любом случае столько ждать он не может. Так ничего толком и не решив, Илья припарковался у подъезда и пошел домой. Достал запасной ключ, что нашел еще утром, пропихнул в замочную скважину. Рыскал в темноте, торопясь на встречу, и не был уверен, что нашел то, что искал. Но ключ неожиданно легко повернулся, дверь распахнулась, Илья перешагнул порог, захлопнул дверь. Гулкий хлопок прозвучал неожиданно громко, в квартире было очень тихо, так, как бывает в заброшенных зданиях. Илья постоял немного и заглянул в комнату.

Шкафы открыты, на диване, кресле и в Машкиной кроватке лежат вещи – Светкины и дочкины, вперемешку. У окна большая расстегнутая сумка, полупустая пока, на подлокотнике кресла чашка с недопитым кофе, телевизор работает, но без звука. Во второй комнате то же самое, только барахла поменьше: похоже, Света успела перенести все в одно место, да так и бросила. Значит, ее вчерашние слова были не пустой угрозой, она решилась осуществить ее. И, возможно, сейчас уже далеко отсюда, уехала, прихватив половину вещей, бросив ненужное. И увезла с собой дочку.

«Дура, идиотка!» – Илья снова схватился за телефон, набрал номер жены, из трубки понеслись длинные гудки. Скинул, набрал еще раз, потом еще с тем же успехом, потом опустил мобильник. В унисон гудкам из трубки слышался знакомый звук, он доносился точно из подъезда или с улицы, тихий, еле слышный. Илья закрутился на месте, с трудом осознавая происходящее, а внутри точно пружина сжималась. Вот только сейчас, сию минуту, он понял, что здесь что‑то не так, вся обстановка не то, чем кажется, и что‑то произошло, совсем недавно. Застыл на месте, насторожился и выскочил в коридор. Звук несся оттуда, из‑под груды вещей на диване. Под Машкиными платьями и старой курткой нашелся мобильник, там же оказался и кошелек с небольшой суммой наличными и Машкины документы в отдельной папке. Косметика, расческа, пачка тонких сигарет – Илья рассмотрел каждую вещь по отдельности, кинул обратно. И плюхнулся рядом. Все выглядело так, точно Светка начала собирать вещи, а потом схватила Машку и без денег, без телефона и документов умчалась черт знает куда, точно спасалась от кого‑то.

«Что за черт», – Илья уже собрался позвонить Светкиным родителям. С тещей он еще мог кое‑как общаться, а вот тесть зятя люто ненавидел и скрывать это особо не пытался. Считал, что Светка промахнулась и сделала невыгодную партию. Илья поначалу пытался переубедить упертого мужика, но потом плюнул на это дело, решив доказать свою состоятельность не словами, а делом. Для начала квартиру купить в хорошем районе, и не в ипотеку, а на свои.

И тут вдруг осенило моментально: а ведь это похоже на ограбление. Ключи‑то он вчера потерял, а кто‑то их подобрал, может, из персонала ресторана, может, еще кто. Заведение Валерка выбрал недешевое, и, как само собой разумеется, все гости считались обеспеченными людьми, и в их квартирах есть, чем поживиться. Это не Светка вещи собирала, а кто‑то другой копался в шкафах, искал тайник с деньгами. Но куда она пропала? И где Машка?

Илья выскочил в кухню, огляделся. Тут порядок, если не считать немытой посуды в мойке и остатков завтрака на столе. Масло растеклось по тарелке, недоеденное печенье валялось на скатерти, молоко в яркой, со смешными рожицами детской кружке покрылось пленкой. Илья вернулся к комнату, осмотрелся еще раз, потом прошел во вторую. Постоял среди бардака, наливаясь злостью на себя, на свое бессилие – он реально растерялся. Первую же мысль звонить в полицию отверг сразу: что он им предъявит? Разгром в квартире, остатки еды? Смешно, его пошлют куда подальше. И что прикажете, вот так столбом стоять? Валерке позвонить, может, он что дельное подскажет. Если ответит, конечно.

Напряжение и отчаяние росли, Илья снова взял Светкин мобильник, проверил вызовы. Нашел только свои среди пропущенных, вчерашние и несколько сегодняшних, других звонков не было. Бросил трубку на диван, пересек коридор, потом обратно, затормозил у двери в ванную, распахнул настежь.

Машка сидела спиной к стене и точно спала, прижавшись щекой к стенке шкафчика. Ну в точности как кукла, с косичками, с голубыми бантами, в синем платье с вышивкой и кружевами, будто на праздник собралась. Хотя да, у них в детском саду что‑то такое намечалось, Светка говорила пару дней назад…

– Машка! – Илья кинулся к дочке, схватил за руки, потянул на себя. И оторопел, чувство такое, точно две сосульки в пальцах сжал. Машка безвольно дернулась, повалилась вперед и при этом не проснулась, не открыла глаза. – Машка, ты чего? Ну‑ка посмотри на меня! – Илья грохнулся на колени, подхватил дочку за плечи, легонько встряхнул. Машка жутковато шевельнулась, точно ее за веревочки дернули, и не ответила.

– Машка! – Илья обхватил ей затылок, поднял голову. Да так и застыл: ладонь покрылась чем‑то липким, какой‑то жирной маслянистой дрянью, душной и сладковатой. Илья убрал руку и уставился на собственную ладонь – та была в крови, густой и темной, так бывает, когда рана начинает подсыхать. «Что за…» – он заглянул Машке за спину и прикусил губу, чтоб не заорать: затылок девочки превратился в кровавую кашицу, она покрывала волосы, воротник и спинку платья, на плитке висели тяжелые бурые сгустки. Машка вздрогнула, потом еще раз, Илья подхватил ее на руки, вынес в комнату и положил на диван. Девочка так и не открыла глаза, голова ее повернулась набок, на подушке появились темные пятна.

Илья потянулся проверить у Маши пульс, но отдернул руку, его точно кипятком обожгло. «Скорую» надо – он набрал номер, кое‑как продиктовал адрес и причину вызова.

– Ударилась головой? – уточнила диспетчер, и в трубке слышался костяной стук клавиш. – Крови много?

– Много, – выдавил из себя Илья, – очень много. Скорее, пожалуйста.

Прилетели мигом, точно внизу ждали. Невысокий лысоватый врач в очках и вертлявая фельдшер с ним прошли в комнату, не обращая внимания на бардак, склонились над Машкой. Илья отошел к подоконнику и прикусил костяшки пальцев. От озноба малость потряхивало, а предчувствие чего‑то ужасного, непоправимого точно парализовало. Он видел врачей, слышал их голоса, но не понимал ни слова, будто они говорили на другом языке. Видел, как врач перевернул Машу на бок, как осторожно потрогал края огромной, в полголовы, раны, как перевернул девочку на спину, как проверил у нее пульс и рефлексы. Потом отступил на шаг и принялся стягивать перчатки.

– В полицию звони, – бросил он, и фельдшерица, покосившись на Илью, вытащила из кармана старый мобильник, принялась жать кнопки.

– Что там? – кое‑как проговорил Илья. – В больницу поедем?

Врач почти с ненавистью глянул на него, скривился, только что на пол не сплюнул.

– Ага, за третий корпус… Вы бы еще через два часа позвонили.

– Я только с работы пришел, жены нет, – зачем‑то принялся оправдываться Илья, – вернее, есть, но она ушла куда‑то. Я могу вещи собрать…

Он принялся подбирать Машкину одежду, бросал в сумку все подряд, что‑то еще говорил, лишь бы не молчать, лишь бы не стоять на месте.

– Не надо, – тронула его за рукав фельдшерица, – потом в морг привезете, ее оденут. Красивая будет…

– Чего? – Илья повернулся к ней. – Куда привезу, кто оденет? Ты в уме, курва? Ты что говоришь?

Шагнул к ней, а врач каким‑то непостижимым образом оказался между ними, несильно толкнул Илью в грудь.

– В морг, – повторил мужик, глядя из‑под очков, – у нее открытая черепно‑мозговая, ваша дочь умерла три или четыре часа назад. Ты нас на труп вызвал.

«Чей труп?» – рассудок отказался воспринимать реальность, точно вырубился, осталось одно‑единственное, самое сильное и важное желание, чтобы эти двое проваливали куда подальше, а Машка встала с дивана и занялась своими игрушками или чтобы они пошли гулять.

– На труп, понимаешь? Сейчас другие приедут, ее заберут, и полиция, так полагается…

Врач был на полголовы ниже Ильи, полный, нерезкий, но он ловко теснил того к стенке. Фельдшерица опасливо выглядывала из коридора и что‑то бормотала в трубку, Илья разобрал несколько слов.

– Девочка, три или четыре года, причина смерти – открытая черепно‑мозговая травма, вызвал отец. Быстрее, он врача сейчас убьет!

«Еще чего не хватало», – Илья сделал обманное движение, точно хотел оттолкнуть врача, и тот моментально повелся, выставил руки перед собой. Илья перехватил ему правую, вывернул в болевом приеме так, что дядя согнулся. Добавил коленом в грудь, а потом врезал по донельзя удивленной щекастой физиономии. Врач завалился набок между креслом и батареей, фельдшерицу вымело из квартиры. Илья подошел к Машке, сел рядом с ней, поправил платье, взял дочку за руку, пригладил ей волосы. А потом приехала полиция.

Руки в «браслетах» уже начали затекать. Илья сжимал кулаки, шевелил пальцами и смотрел в темноту за решеткой на окне. Дознаватель‑лейтенант, остроносый блондинистый парень, повозился на стуле и принялся перебирать бумаги. Допрос длился уже третий час, Илья несколько раз повторил свои показания, но парень не унимался и каждый раз цеплялся к новой мелочи.

– Значит, не знаете, куда уехала ваша жена? – пятый, наверное, раз спросил он.

– А она уехала? – спокойно удивился Илья.

– А куда она делась, по‑вашему?

– Понятия не имею. Вы полиция, вы и ищите.

– Заявления нет, – парировал тот.

– Я напишу, – пообещал Илья, – только наручники снимите.

Лейтенант скептически глянул на Илью и уткнулся в монитор. Давно клонило в сон, силы закончились еще в квартире, когда его самого повязали приехавшие мордовороты, а Машу положили в черный пластиковый мешок. Тот омерзительно шуршал, Илья еле сдержался от тошноты. А потом что‑то надломилось внутри, и стало безразлично происходящее, и вчерашний день пропал из памяти, и завтра не волновало. Какая разница, что там будет, это уже неважно.

– Где вы были в момент убийства? – парень смотрел в монитор, на Илью даже не покосился.

– Какого? – устало отозвался тот. – Какого убийства?

– Вашей дочери Марии, – лейтенант мельком глянул на Илью. – Есть заключение экспертов, что это не несчастный случай.

Какое там несчастный случай, в ванной крови полно, и на полу, и на стенах. Точно Машку головой о плитку били… Дернулось что‑то внутри, колыхнулось тяжко, затмив свет, и опало. Илья прикрыл глаза и промолчал. Лейтенант зашел с другой стороны.

– Какие отношения были у вас с вашей женой?

Теперь он крутил в пальцах карандаш и пристально глядел на Илью.

– Нормальные, – сказал тот, – обычные отношения, как у всех. Ссорились иногда, мирились. Квартиру купить хотели.

Дознаватель постучал карандашом по столу.

– А вот свидетели говорят, что вчера вы были настроены по отношению к жене крайне агрессивно, ударили ее. И гражданину Вишнякову нанесли ряд легких телесных повреждений. Что скажете?

Сука эта Олечка, вот что я вам скажу. Кто ее просил языком трепать? Это их личное дело, Валерка не в претензии, а Светка… Сердце сжалось, Илья прикусил губу и отвел взгляд.

– Заявление от него есть?

– Нету, – вздохнул дознаватель.

«И не будет» – это Илья оставил при себе. Если дойдет до заявы, то всплывет и «таурус», и Валерке придется объяснять, за каким чертом он приволок ствол в ресторан.

– Ты мне либо предъявляй что‑то, либо отпускай, – Илья демонстративно звякнул наручниками.

– На трое суток задержать могу без предъявления. – Дознаватель потянулся к телефону и вызвал охрану. – Посиди пока, подумай. Может, что вспомнишь.

Трое суток – это хорошо. Хоть трое суток, хоть неделю, лишь бы не возвращаться в пустую квартиру, лишь бы не оставаться там одному.

Еще через неделю были похороны, а на другой день бледный, с безумными глазами тесть ввалился к Илье в половине шестого утра.

– Проваливай, – вместо приветствия выдал он, – у тебя час, или…

«И что будет?» – они смотрели друг на друга, и если тесть наливался злобой, и она того гляди хлынет через край, то Илье больше всего хотелось лечь и заснуть, наконец. А перед этим выпить не одну таблетку снотворного, как было сказано на упаковке, а сразу все. И плевать, что потом будет. Останавливало одно: если не сработает, то можно сделаться овощем на всю оставшуюся.

– Проваливай, – повторил тесть и принялся ходить по квартире, зачем‑то открывая окна. Загуляли сквозняки, запахло сырой свежестью, и шум дождя, до этого еле различимый, стал отчетливо слышен.

– Подождите, – как во сне проговорил Илья, – а если Света вернется…

Эта мысль пришла ему в голову еще в СИЗО и после уже не отпускала. С ней становилось легче, появлялся просвет и призрачная надежда, что этот кошмар не вечен, что все наладится, и очень скоро. Светка просто уехала вместе с Машкой, как уезжала к родителям или на море, и скоро вернется, и все пойдет по‑прежнему. По‑другому и быть не может.

– Что? – тесть подошел к Илье и щурился снизу вверх. – Кто вернется? Ты что несешь, скотина? Ты в своем уме?

И замахнулся неловко, неумело, Илья машинально перехватил его руку, отбил следующий удар. Тесть побледнел, губы у него посинели, он бросился на Илью и оказался отброшенным на диван. Ветер трепал шторы на окне, о подоконник грохотал крупный дождь. Тесть сидел на диване и тер запястье, кривясь от боли. Илья закрыл окно, зачем‑то задернул шторы.

– Катись отсюда, – рыкнул из полумрака тесть, – неудачник, тряпка. Кому ты нужен, выродок сучий, лучше бы ты подох, чем они…

И не запнулся ни разу, не сорвался, точно с листа читал, точно готовился заранее и текст вызубрил. Илья не особо вникал в смысл этих слов, оскорбления пролетали мимо ушей: ну что взять со старика, разом потерявшего и дочь, и внучку. А Светка у него одна, других детей нет, а впереди одинокая старость, а сколько было надежд, сколько планов… Но зацепило последнее: кому ты нужен… В самом деле – кому? Дед прав, тут все кончено, чужим тут не место.

– Хорошо, – сказал Илья, – я уеду, завтра. Ключи соседке оставлю. Мне надо вещи собрать.

Тесть утопал, напоследок прокляв Илью последними словами, а тот привел себя в порядок и поехал сначала на кладбище, а потом увольняться.

– Может, останешься?

Вишняков стряхнул пепел в темно‑зеленое малахитовое блюдце, повернулся. Выглядел он паршиво: бледный, небритый, под глазами вдруг явно обозначилась желтизна, к тому же от господина директора явственно несло перегаром. А вот взгляд другой сделался, в нем читалось не то осуждение, не то жалость – «как же ты так, не уберег своих. И кто ты после этого?».

– С жильем вопрос решим…

– Нет, – перебил его Илья и подтолкнул Валерке свое заявление, – подписывай. Я тут не останусь.

Тот медлил, зажал ручку в кулак.

– Менты что говорят?

– Ничего нового.

Да, все по‑прежнему. Светку объявили в розыск, в экспертном заключении причиной смерти Маши так и осталась открытая черепно‑мозговая травма, нанесенная тупым предметом. Илья вдруг поймал себя на том, что думает о своих близких, точно о посторонних людях, и неожиданно успокоился. Ну, конечно, так все и есть. С его семьей такого случиться просто не может, потому что этого не может быть. Они со Светой поссорились, она уехала вместе с Машей и скоро вернется.

– И что делать будешь? – Вишняков занес перо над бумагой, точно прицеливался.

– Уеду, – сказал Илья, – домой к себе.

– Уверен? – Валерка коснулся стержнем листа. – Ты хорошо подумал?

– Да, да, – Илья торопил его, чтобы поскорее покончить с этим. Да, он возвращается домой, туда, откуда пришел, что тут такого? Обычное дело.

– Ты же сказал, что только под расстрелом, – Вишняков глядел исподлобья, – или скорее подохнешь, чем вернешься? Забыл?

Ничего он не забыл, память пока не отшибло за годы, минувшие с того дня, когда он последний раз возвращался в родной город. Подохнешь, это ж надо было такое ляпнуть, а угадал, попал в точку. Значит, так тому и быть.

* * *

За два с лишним десятка лет тут мало что изменилось, даже запах был прежний. В лицо ударило затхлой сыростью, едва Илья открыл дверь. Постоял на пороге и шагнул в полумрак квартиры. В комнатах темно от разросшихся берез и кленов за окном, в кухне малость светлее, но немытые стекла серые от пыли, и она везде: на старой мебели, на стенах, на полу. Полно старья – в шкафах, на антресолях, на балкон вообще не выйти, он забит до отказа какими‑то мешками, коробками и еще черт знает чем.

Поначалу аж руки опустились и захотелось уйти отсюда куда подальше и не возвращаться. Но деваться некуда, пришлось разгребать завалы, чтоб для начала было куда положить свои вещи. Первым делом Илья освободил шкаф в маленькой комнате, вытряхнул все на середину и принялся разбирать барахло. Старая одежда, превратившаяся в тряпки, коробки с ненужной мелочью, прочий хлам – он возился с ним и никак не мог отделаться от ощущения, что в квартире он не один.

«Ты мне не нужен. Я выгоню тебя из дома, и живи, как хочешь. Я устала от тебя», – по спине аж морозцем обдало. Илья обернулся, но, кроме облезлых обоев над скрипучим диваном, ничего там не увидел. И картинка на стене с осенним пейзажем, до того выгоревшим, что уже и не разобрать, что там было. Пейзаж он хорошо помнит, любовался на него не раз и не два, когда бабка запирала его в квартире. То ли в наказание, то ли в профилактических целях, то ли в отместку за ее испорченную, как она сама считала, жизнь. Сначала Илье казалось, что он виноват во всех бедах толстой неопрятной старухи, а с возрастом понял, что реально мешал ей. Ее дочь, мать Ильи, погибла в ДТП, когда мальчишке было пять лет. Отец выжил, но через год завел себе новую семью. Алименты на сына платил, но и только, и бабка, по ее словам, взвалила на себя тяжкий крест, о чем и сообщала всем – знакомым и незнакомым. В магазине, в школе, в поликлинике, и весь небольшой город был в курсе ее беды. Повзрослев, Илья устал быть виноватым и как‑то заявил бабке, что лучше бы та сдала его в детдом, чем так мучиться. Бабка жутко разозлилась, и они неделю не разговаривали.

«Где шлялся? Почему ночевать не пришел? Проваливай обратно», – так с тех пор встречала его старуха, когда он возвращался с гулянок или от друзей, что пускали к себе переночевать. Бабка окончательно тронулась умом, едва ли не раз в месяц меняла замки на дверях и один здоровенный, амбарный, повесила на холодильник, прятала от внука продукты. Странно, что он умудрился и школу тогда закончить, и аттестат получить, вовсе даже неплохой, с которым и поступил в военное училище. Подсказал отец приятеля – то ли пожалел сироту, то ли просто по доброте душевной. Илья уехал на следующий день после выпускного, навсегда избавив старуху от «адских мук» своего присутствия. И сам себе поклялся не возвращаться, что бы ни произошло в его жизни, и сам нарушил свою же клятву.

Илья сорвал со стены и швырнул в мешок картинку, следом отправил коробку со спутанной пряжей, нитками и прочей дребеденью, пошел в кухню. Того приземистого стального монстра, что ревел, как самолет на взлете, и след простыл, сейчас в углу у окна стоял обычный холодильник, относительно новый и пустой, а изнутри пахло так, точно там что‑то сдохло, причем давно.

Илья открыл все окна, оставил холодильник открытым и вернулся к разбору завалов, набил еще несколько мешков и принялся таскать их на помойку. Сделал два рейса, в комнате стало свободнее и даже светлее. «Может, ремонт тут сделать?» – мелькнула шальная мысль и моментально испарилась. Он тут не задержится, Илья почему‑то знал это отчетливо, с такой же уверенностью, что после ночи наступает утро, а после осени приходит зима. Откуда знал, почему – непонятно, просто знал, и все.

Поволок на мусорку третью партию хлама и нарвался на соседку из крайнего подъезда. Звали ее Юлия Федоровна, она присматривала за старухой, когда та уж и из дома выходить перестала. Она же и похоронила последнего родного человека Ильи, тот на похороны не приехал. Сказал, что в командировке, перекинул соседке деньги на карту и несколько дней ходил сам не свой. И совесть грызла, и, казалось, прочно забытые обиды и застарелая неприязнь к бабке вылезли со дна души. Отторжение было столь велико, что он не смог пересилить себя, хоть и считал полной сволочью, а все же не поехал. И вот вернулся почти через десять лет.

Федоровна обрадовалась ему, заторопилась навстречу. Она топала вперевалочку в обнимку с половиком и выбивалкой и аж раскраснелась.

– Вернулся? – выдохнула она. – А чего один? Жена где, дочка?

Илья старательно держал лицо и даже улыбался, а у самого перед глазами все поплыло.

– Мы расстались, – проговорил он через силу, – решили пока пожить отдельно. Света в Москве, а я здесь.

Федоровна сочувственно покачала головой, но больше с расспросами не лезла. Брела рядом и что‑то там такое бормотала насчет дороговизны жизни, жаловалась на свои болячки и невнимательных врачей, что терпеть не могут стариков и норовят поскорее от них отделаться. Илья притворялся, что внимательно слушает, а сам думал, как будет коротать грядущую ночь. Снотворного не осталось, а в местной аптеке его послали куда подальше, отказавшись продавать таблетки без рецепта. Надо либо к врачу идти, либо снова всю ночь таращиться в потолок, прислушиваясь к каждому звуку из подъезда или с улицы. Потом отключиться на час или полтора и весь день ходить с больной головой. А вечером все повторится по новой.

У подъезда стояла «Тойота», золотистого цвета ржавый микроавтобус. Боковая дверь нараспашку, за рулем никого. Илья только собрался обойти машину по бортику, как из подъезда выскочили дети. Человек пять или шесть, разновозрастные, от самых мелких, что крутились под ногами у остальных, три девочки и мальчишки. Старшему из них на вид было лет десять, все нарядные, в белом, девчонки с косами, в платочках, они остановились у машины, обернулись на чей‑то окрик. Следом за ними вышла женщина, невысокая, худая, аж прозрачная, с изможденным мятым лицом, в длинных белесых тряпках и платке поверх бесцветных волос. Она что‑то строго сказала старшей девочке, та потупилась и отошла в сторонку. Мальчишки кинулись к женщине, та принялась приглаживать им волосы и поправлять одежду. Девочка взяла на руки самого младшего ребенка и принялась вытирать ему нос.

– Светлушки наши, – умильно протянула соседка, – так хорошо нам с ними, так светло, ну точно солнышки. Вот бы тебе такую жену найти, чтоб не бегала, а дома была, с детками…

Она умильно глядела на женщину, что возилась с детьми, и ласково им улыбалась. Из подъезда выбежал высокий поджарый мужик в светлой одежде. Густые темные волосы собраны в пучок на затылке, борода топорщится во все стороны, темные навыкате глаза бдительно зыркнули туда‑сюда. Чуть задержались на Илье, мужик оглядел его мельком и спрыгнул через две ступеньки вниз. На руках он держал младенца, тот бессмысленно глядел в одну точку перед собой, из белоснежного конверта виднелась только пухлая розовая физиономия, наполовину закрытая пустышкой. Женщина бережно взяла младенца на руки, мужик прыгнул за руль. Женщина села в машину, дети по очереди забрались следом. Грохнула дверь, «Тойота», присев на задние колеса, взяла с места и покатила прочь.

– Кто это? – Илья глядел машине вслед.

– Леночка и Алеша Яковлевы и детки их, – пояснила соседка. – Такие славные все, добрые, ласковые. Своих семеро у них и приемных двое. В церковь поехали, праздник сегодня.

Илья попрощался с Федоровной и пошел к себе. Разложил свои вещи в пустом шкафу и принялся слоняться по квартире. Делать особо было нечего, основная часть хлама уже исчезла, с остатками предстояло разобраться. На выцветший паркет падали крупные желтые пятна – через ветки берез и кленов пробивалось солнце. Тучи разошлись, небо стало высоким и синим. Илья посмотрел на голубые пятна через немытое окно, на два шкафа со старьем, что еще предстояло вынести на помойку. Оставаться в темной затхлой конуре стало невыносимо, Илья оделся и вышел из дома. И направился через сквер, мимо забора вдоль железной дороги, куда глаза глядят. Обогнул старый особняк из красного кирпича и оказался на взгорке. Дорога тут расходилась надвое, справа виднелся парк со старыми липами и березами, а внизу под горкой блестели под солнцем пруды. Илья поглядел по сторонам и пошел вниз, где под горкой высилась колокольня, а за ней виднелись золотые купола храма.

Илья помнил церковь еще в развалинах, столько раз забирался туда после школы и бродил по руинам до темноты, лишь бы попозже вернуться домой. Но все изменилось, стало новым, ярким и радостным, и от одного только вида бывших развалин в сердце шевельнулось что‑то похожее на восторг. Илья сбежал по узкому чистому тротуару под горку и вошел под низкую темную арку ворот, и тут над головой ударили колокола. Стены загудели, сглаженная временем брусчатка дрогнула под ногами. Илья невольно вжал голову в плечи, быстро пересек темный проход и оказался в толпе, заполнившей церковный двор.

От света, гула, ярких красок даже голова немного закружилась. Илья отошел в сторонку и осмотрелся. С трех сторон двор закрывали довольно высокие стены из красного кирпича, с четвертой находилась колокольня с проходной аркой. Храм стоял почти в центре двора, напротив был палисадник с клумбами из роз и красиво подстриженными кустами, идеально чистая дорожка вела к длинному приземистому дому с окошками‑бойницами. Илья вспомнил, что пару десятков лет назад в этом доме был склад солярки, поблизости сновали темные личности и жила стая бродячих псов. Сейчас от запустения и следа не осталось, было чисто, красиво, но как‑то неуютно.

Илья всмотрелся в пеструю круговерть, а та понемногу обретала черты, формы, проступали детали. Он разглядел, что в основном толпа состоит из разновозрастных женщин, от девушек до пожилых, но все они были неуловимо похожи, и не только нелепой, пыльного цвета одеждой. Приглядевшись, Илья понял, что их роднила какая‑то радостная отрешенность и настороженность. Женщины точно готовились к отпору, были настороже, недобро поглядывали друг на друга и остальных, будто чужие взгляды были им неприятны. Некоторые из них смотрели на колокольню и крестились, Илья тоже задрал голову.

На втором ярусе Яковлев собственной персоной раскачивал тяжелый язык колокола, двигался, как заведенный, колокол гудел, отчетливо раздавался звон металла о металл. Последние удары получились особенно сильными, звонарь придержал язык за канат, и колокол перестал раскачиваться. Звон стих, но его отголоски еще плавали над двором, над людьми и цветами, из открытой двери храма тянуло ладаном. Руки взмокли, в виски ударила кровь – запах напомнил Илье похороны. Он отошел немного вбок и увидел соседское святое семейство. Все они дружно глядели вверх, хоть Яковлев уже куда‑то подевался. Стояли как‑то особняком, хоть и в толпе, но отдельно от всех. Мать с младенцем на руках, дети постарше рядом сбились в кучку у ее юбки.

Илью толкнули в спину, он посторонился. Мимо пролез невысокий полноватый мужик лет сорока на вид, с палочкой, наступил Илье на ногу.

– Извините. – Он повернулся, Илья успел рассмотреть его спокойные серые глаза, острый подбородок и тонкий, еле заметный белый шрам на переносице.

– Ничего страшного.

Мужик двинул дальше. Сделал еще пару шагов и резко остановился, уронил трость. Неловко наклонился, чуть отставив больную ногу, и едва не упал. Дети кинулись к нему, старшая девочка подхватила мужика под руку, мальчишка поднял и подал тому палку.

– Что там? – распевно протянула Яковлева и повернулась, прижимая к себе младенца. Тот по‑прежнему не издавал не звука и тяжко висел у нее на руках. Женщина мигом оценила обстановку, подозвала к себе детей, не обращая внимания на благодарность мужика, и отвернулась. Тот поковылял дальше, но далеко не ушел. Встал у куста роз, достал сигареты и закурил. На мужика зашикали, он поспешно затушил сигарету, зажал ее в кулаке. Отмахнулся от особо ретивой очкастой бабки и оперся на палку. В дверях храма показался Яковлев, он быстро шел через толпу к своим. Дети запищали, побежали к нему, он взял у жены младенца и принялся поправлять тому волосы. Яковлева что‑то говорила мужу и то крестилась, то высокомерно поглядывала по сторонам, на злобно‑улыбчивых теток. Те отводили глаза, тянули свое «спаси, Господи», кланялись друг дружке и разбредались кто куда. Илья отошел за колонну, прислонился к ней плечом. Яковлев его не видел, он был занят младенцем – то поправит на нем кружева, то поднимает перед собой, невзирая на опасения жены, то озабоченно уставится на крохотную сморщенную физиономию. Потом снова поднял младенца, повернулся к розам и так застыл на мгновение, точно прикрываясь ребенком.

Мужик с палкой глядел куда‑то вбок и вверх, делая вид, что не замечает пасторальной сценки. Он переминался с ноги на ногу и жмурился от яркого солнышка, что понемногу затягивали тучи. По двору пробежал порыв ветра, где‑то недалеко увесисто громыхнул гром, и двор быстро опустел. Яковлевы дружно кинулись под арку и пропали там, мужик с палкой куда‑то утопал еще раньше, на дорожку упали крупные капли дождя. Громыхнуло еще раз, уже ближе, все, кто оказался поблизости, побежали в храм. Илья пропустил небольшую толпу и остался под навесом – дождь сюда не попадал, а к душному запаху ладана примешивалась свежая сырость.

– Благодать‑то какая! – раздалось справа. Илья повернулся. Там к стенке прижимался невысокий тощий старик, загорелый, голубоглазый и радостный, точно ребенок. Дед жмурился при каждом раскате грома и крестился, не забывая улыбаться и небу, и ливню, что разошелся не на шутку, и Илье заодно. Тот попытался ответить взаимностью, но не получилось, и он отвернулся. Дед оказался рядом, высунулся под дождь, охнул и спрятался обратно.

– Благодать, – протянул он, закатывая рукава старой выцветшей офицерской рубашки, – правда?

Илья не сразу понял дедовы слова, потом кивнул молча. Пусть будет так, если старику нравится. Тот же набрал в ладони дождевой воды и плеснул себе в лицо. Вытерся, точно кот, и даже фыркнул похоже. Илья усмехнулся. Дед не обиделся, подошел ближе и глубоко вдохнул, зажмурился от удовольствия.

– А ведь мог этого всего и не увидеть, но Господь сподобил…

– В смысле? – перебил его Илья. Дед повернулся к нему.

– Да так вышло, – спокойно сказал он, – что жизнь моя раньше срока закончилась. Жена умерла, дети квартиру продали и пропили, меня на улицу выгнали. Даже пенсию мне не дали, а я почти тридцать лет на одном месте проработал, в оборонке. И вредность у меня была, и выслуга, а все документы пропали. Детишки мои разбрелись кто куда, по чужим углам прибились, а я кому нужен? Хотел руки на себя наложить. – Дед перекрестился и сплюнул через левое плечо. Илья пристально глядел на старика сверху вниз, а тот снова улыбнулся и вдруг ткнул пальцем в сторону забора:

– Гляди!

Там на фоне свинцовых туч переливалась яркая двойная радуга, крутая и упругая, блестела, чисто вымытая дождем. Илья и старик глядели на нее, а тот говорил, точно сам с собой:

– Руки на себя наложить хотел, уже придумал, как это будет.

– Как? – вырвалось у Ильи. Тут же стало не по себе, он глянул на старика, а тот вдруг улыбнулся сам себе.

– Под поезд хотел броситься, – поведал старик, – даже место приглядел. Ходил туда раз десять, смотрел, прикидывал, думал, как все это будет. – Дедок перекрестился и сжал кулаки. – Уже и день назначил, и время. Я знал, когда товарняк пойдет, груженый, он километр тормозить будет, а то и больше. Решил, что сяду на рельсы к нему спиной, и будь что будет. Паспорт хотел взять, чтоб хоть табличка с именем‑фамилией от меня осталась, а не закопали, как неопознанного.

Илья вдруг увидел всю картинку, до мелочей, только там на рельсах сидел он сам. Сидел, глядя перед собой, на деревья, на небо, на птиц, на отполированные до блеска рельсы. Может быть, даже потрогал бы один, гладкий, ледяной, и не обращал внимания на рев тепловоза за спиной. А потом, когда звук сделался бы вовсе невыносимым, когда почуял бы запах горячего металла, заткнул бы уши, зажмурился…

– А потом представил, каково будет тому мужику, что паровозом управляет, – сказал дед. – Ему‑то это за что? Такое ни временем, ни водкой не залить, на всю жизнь я бы по себе дурную память оставил. И не пошел.

– Не пошел, – эхом повторил Илья. Дед махнул рукой, точно муху отгонял.

– Напился, – прошептал старик, – день и ночь проспал, а утром сюда пришел. И остался, вот уже полгода здесь обретаюсь. На храм работаю, помогаю, чем могу.

Дедок снова перекрестился. Тучу отнесло ветром, выглянуло солнце, и радуга таяла на глазах. Померкли синие и зеленые краски, только красный и желтый еще держались в ярких полуденных лучах, но скоро пропали и они.

– Иди, потолкуй с пастырем нашим, батюшкой Гермогеном, – старик тронул Илью за рукав, – он тебе слово мудрое скажет, вразумит. Или поработай на храм, потрудись с братией во славу божию.

Дед заглянул Илье в глаза и разом помрачнел, собрал на лбу морщины, нахмурился и еще крепче уцапал Илью за рукав.

– Спасибо, – Илья осторожно освободился, – я подумаю. Мне идти надо.

Дед разжал пальцы, хотел что‑то еще сказать напоследок, но передумал. Осенил его крестным знамением на прощание и ушел в храм. Илья постоял еще немного, потом купил в лавке у колокольни икону и под мелким дождиком вернулся домой.

А там точно второе дыхание открылось, накатил такой прилив сил, что Илья быстро разобрал второй шкаф и вынес на помойку добрую половину бабкиного барахла. Нашел свои вещи, что носил подростком, и безжалостно отправил следом: одна мысль о прошлом была невыносима. Оставил старый, как говорила бабка, трофейный чайный сервиз, что дед привез из Кенигсберга – рука не поднялась выкинуть этакую красоту. Илья протер от пыли тонкостенные расписные чашечки и невесомые блюдца и убрал обратно. Потом прихватил последний на сегодня мешок старья и двинул на помойку, а оттуда в магазин.

Дождик давно закончился, солнце уже основательно припекало макушку. Илья расстегнул куртку и быстро шел к дому. Неожиданно накатила сонливость, первый, наверное, раз за последние несколько недель, спать хотелось невыносимо. То ли шок, наконец, прошел, то ли усталость взяла свое, организм требовал сна, да так настырно, что так бы и лег на травку и заснул прямо во дворе.

– Спасайте детей! – раздалось откуда‑то сбоку. Илья притормозил, осмотрелся – поблизости вообще никого, двор точно вымер. Потом со стороны его дома раздались невнятные крики, голоса, захлопала дверь подъезда.

– Помогите! – заполошно прокричала женщина, Илья ускорил шаг, обогнул высокие кусты черноплодки и выскочил на дорогу.

Там металась Яковлева, тощая, прямая, точно селедка, она то хватала мельтешащих рядом детей за руки и тянула их к себе, то отталкивала прочь. Мальчишка лет пяти испуганно ревел и не обращал внимания на старшую девочку, что пыталась его успокоить.

– Оля, Ванечку уведи! Да быстрее, быстрее! И Сереженьку спрячь, и Петеньку! Сука, сука рваная, да когда ж ты подохнешь, паскудина?

Яковлева оттолкнула совсем маленькую девочку от себя, та не удержалась, плюхнулась на асфальт и немедленно разревелась. Оля кинулась к ней, схватила на руки и упустила при этом ревущего Ванечку. Тот подбежал к матери, вцепился в ее юбку и заревел что было сил.

– Сука, гадина! – Яковлева прижала его к себе и прыгнула куда‑то за ржавую «Тойоту», что стояла посреди дороги. Оттуда донеслись голоса и глухой звук удара. Илья прошел по дорожке вдоль дома и остановился у подъезда.

За машиной стояла девушка, высокая, со светлыми до плеч прямыми волосами. Спокойная, выше Яковлевой на голову, она сверху вниз глядела на бесновавшуюся перед ней тетку и орущего мальчишку.

– Детей моих убить хочешь! – Яковлева подпрыгнула на месте, девушка скривила губы и отошла немного назад. – Сама сдохнешь, сама, я тебе устрою!

– Закройся, дура, – бросила ей девушка, – кому ты нужна, крольчиха…

Яковлева осеклась, еще сильнее прижала ребенка к себе, обернулась. Увидела Илью, стащила с волос платок и завизжала на весь двор:

– Газом нас отравить хотела, смотрите, люди! Смерти нашей хочет, гадина, звоните в полицию!

– Это краской пахнет, курица. – Девушка мельком глянула на Илью и хотела отойти в сторону. Но Яковлева метнулась вбок и закрыла ей дорогу.

– Врешь, сука, врешь. Ты коляску у нас украла, велосипеды украла, ты моих детей ненавидишь, я тебе сейчас устрою… Алеша! Алешенька!

Илья хотел уйти, поднялся на крыльцо и едва успел убраться в сторону. Из подъезда вылетел Яковлев, в тех же белых одеждах, что был в церкви, с младенцем на руках, он ринулся к девушке. Яковлева проворно отскочила, собрала около себя всех детей и выпрямилась, победно глянула на девушку. Яковлев вихрем налетел на нее.

– Ну ты, мразь, сука конченая. Я тебе говорил – не лезь к нам, говорил? – рявкнул он ей в лицо, схватил ее за пояс джинсов, дернул на себя. Девушка отшатнулась, хотела оттолкнуть Яковлева, но тот ловко выставил перед собой младенца, прикрылся им. – Я же тебе башку расшибу, тварина, – уже тише проговорил звонарь, – или хребет сломаю. Еще раз сунешься к моим детям – убью, поняла?

Девушка улыбалась ему, но губы у нее дрожали. Она и рада была бы послать Яковлева куда подальше, но язык явно не слушался, и она предпочла промолчать. А Яковлевы не унимались, мужик тряс младенцем перед лицом у девушки, «селедка» кляла ту последними словами, дети ревели, только младенец молчал.

– Отвалите, придурки, – проговорила, наконец, девушка, – я все равно узнаю, куда делась хозяйка этой квартиры. Можете рожать, сколько угодно, вам это не поможет.

Яковлев плечом сдвинул жену вбок, толкнул девушку в грудь. Та оступилась, налетела на бортик и едва не упала на газон, но Яковлев держал ее за пояс, дернул на себя.

– Не твое дело, сука. Тоже без вести пропасть хочешь?

Девушка отвернулась, прикусила губу, и тут Илья не выдержал. Поставил пакет с продуктами на траву и, точно сомнамбула, двинул к машине. Дети увидели его, примолкли, Яковлева обернулась. Вблизи ее физиономия напоминала облезлое перепелиное яйцо, мелкое, все в пятнах, сморщенное, вытянутое, в точности по‑мышиному. Дети были на нее очень похожи, даже самые маленькие: с такими же вытянутыми вперед мордочками, злобно‑подозрительным прищуром и бесцветной растительностью на голове. Выделялись только старшая девочка и мальчик: оба высокие, тонкие, девочка напуганно‑серьзная, а пацан хоть и младше ее, лет десяти по виду, но спокойный, внимательно следит за происходящим и не вмешивается. «Эти, наверное, приемные», – вспомнил Илья слова пожилой соседки.

Яковлева приоткрыла рот, показались мелкие тонкие зубы, волосы висели, как неживые, похожие на комки спутанных ниток, что Илья второй день таскал на помойку. Тетка толкнула мужа в спину, тот обернулся.

Они были примерно одного роста, только Яковлев поджарый и резкий, а Илья шире его в плечах и спокойнее. Яковлев оглядел Илью с головы до ног, сообразил, что весовые категории у них примерно одинаковые, повернулся к девушке:

– Повтори, что я тебе сказал…

Илья аккуратно перехватил ему запястье, чуть вывернул. Мужик мигом разжал пальцы и выставил перед собой младенца. Тот лениво водил глазами по сторонам и зевал, по белой ткани расползалось мокрое пятно, еще одно, поверх прежнего, не успевшего высохнуть.

– В чем дело? – Илья глядел Яковлеву в глаза, огромные, темные, чуть навыкате. Борода у того топорщилась самым зверским образом, пучок на затылке исчез, и кудри стояли дыбом. – Может, я могу помочь?

– Она моих детей убить хотела! – взвизгнула Яковлева и показала на девушку. Та поправляла одежду, руки у нее еле заметно подрагивали.

– Как? – Илья смотрел в бледное бешеное лицо женщины. Та заморгала голыми, почти без ресниц, веками, разинула рот.

– Газом! – ухнул Яковлев. – Полный подъезд газа напустила…

– Дебилы, – снова усмехнулась девушка, – мозги у вас в майонезе. Это краска, в соседнем подъезде кто‑то ремонт делает.

– Это газ, ты сделала, чтоб мы умерли! – Яковлева кинулась к ней, Илья придержал тетку за рукав кружевной кофточки.

– Допустим, – он смотрел в бесцветные глаза озверевшей тетки, – а почему вы полицию не вызвали? И газовую службу? Газ был в подъезде?

– Да! – выкрикнул мальчишка, что недавно ревел, а теперь вытирал подолом рубашки мокрый нос. – Там плохо пахло, мама сказала, что мы сейчас все умрем…

– Да кому ты нужен. – Девушка выпрямилась и насмешливо глядела на святую семейку. Дети примолкли насупились, Яковлев дернулся к девушке, но остановился.

– Я правильно понимаю, что вы почувствовали в подъезде запах газа, причем такой, от которого можно задохнуться, поэтому вы пошли туда сами и потащили детей?

Илья поглядел на Яковлева, на его жену. Те переглянулись, тетка вытянула губы трубочкой, подошла к Илье вплотную и злобно глянула снизу вверх. Ее муж прижал к себе младенца, схватил за руку первого попавшегося ребенка, обхватил его за плечи.

– То есть вы хотели, чтобы ваши дети отравились газом? Если так, то я сейчас сам вызову полицию.

Стало очень тихо, слышалось недовольное сопение зареванного мальчишки и тихие голоса: дети перешептывались между собой, глядели то на Илью, то на родителей, то на девушку.

– Да что с них взять, с этой скотобазы. – Та прошла между оторопевшими Яковлевыми, брезгливо отодвинула с дороги беловолосую девочку, что с интересом наблюдала за происходящим. И не только она: с балконов и из окон на них смотрели соседи, Илья разглядел в окне пятого этажа знакомого старика, кто, давно овдовев, жил тут один. И Федоровну, которая мигом спряталась за штору, едва поняла, что Илья заметил ее. И еще человек пять или шесть, но их он не знал.

– Мозгов нет, одни инстинкты. – Девушка закинула сумку за плечо. – Удобно устроились. Сколько сейчас за рождение ребенка платят? А за двух, за трех?

Она улыбалась все шире, Яковлевы отступали. Первой в подъезд убежала Оля, увела за собой двух самых маленьких, следом, постоянно оглядываясь, с недовольно‑высокомерной физиономией убралась прочь Яковлева. Она накинула на голову платок, прикрыв растрепанные волосы, прошла мимо девушки, горделиво расправив плечи. Яковлев с младенцем на руках шел последним. Косо глянул на Илью, но промолчал. Дверь подъезда закрылась, люди из окон исчезли, стало пусто и тихо.

– Спасибо. – Девушка остановилась напротив. – Я Настя. Думала, что мне конец.

Илья назвался, они смотрели друг на друга. Девушка, не стесняясь, рассмотрела его, подняла голову.

– Это соседи мои, чтобы их черти взяли. В одном подъезде живем, только я на третьем, а эти на четвертом. Сейчас они к себе уберутся, и я пойду. – Она прислушивалась к звукам, что доносились из подъезда. Илья тоже глянул вверх. – Вон их окна, слева.

Получалось, что Яковлевы жили у него за стенкой, только этажом ниже. Странно, но за те дни, что он тут прожил, ни разу их не слышал, при таком‑то количестве.

– У них где‑то хибара есть, то ли в деревне, то ли еще где, – девушка точно прочитала его мысли. – Они все лето там сидели, а вчера приперлись, в церковь им приспичило. Гинеколог‑то наш праздничный звонарь, оказывается.

Говорила она зло и отрывисто, кривила губы, точно в насмешке, но это все было показное. Ей страшно, она очень боится, но старается не показывать виду, и этот страх скоро сыграет с ней плохую шутку.

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально