Кэти М. Стаут

Привет, я люблю тебя

 

Виноваты звезды

 

Глава первая

 

«Братишка,

Я хочу, чтоб ты знал: ты не виноват в том, что произошло. И что мне очень жаль. Жаль, что я бросила семью и сбежала на край света.

Но больше всего мне жаль, что меня не было рядом, когда это случилось с тобой, в тот момент. Я должна была предупредить кого?нибудь, пока все не зашло так далеко. Просто дело в том, что ты мой старший брат, и ты всегда был сильнее. И сейчас мне этого недостает.

Ты, наверное, будешь дико смеяться, представляя, как я, одинокая белая девочка с жесткими от лака волосами, без знания иностранного языка, но с южным акцентом, пробираюсь к выходу из аэропорта. Знай: чем дальше я от дома, тем больше скучаю по тебе.

Может, в этой поездке у меня будет достаточно времени, чтобы все осмыслить. Я надеюсь, что все пойму, как бы то ни было.

Я могла бы закончить это письмо «из Кореи с любовью», как в том фильме про Джеймса Бонда в России, но самолет еще не приземлился, поэтому я прощаюсь так:

Почти из Кореи с любовью, Грейс».

 

* * *

 

Двери метропоезда открываются, и поток пассажиров вносит меня и два моих гигантских чемодана в вагон. В бока мне впиваются чужие локти, по ногам проезжают колесики чьих?то сумок – это тысяча моих новых корейских друзей набивается в крохотный вагон электрички, где пахнет чесноком и потом. Я только полчаса в Республике Корея, но уже полностью погружена в жизнь этой страны.

Все места заняты, и я пристраиваюсь перед пожилой женщиной, глаза которой почти скрыты под морщинистыми веками. Она держит пластиковый пакет с чем?то серым и… шевелящимся. Может, с осьминогом? Содрогаясь, я сажусь верхом на чемодан, позволяя телу немного отдохнуть под мерное покачивание вагона. Как будто и не просидела четырнадцать часов в самолете.

Мужчина рядом со мной так громко слушает музыку на МРЗ?плеере, что до меня доносятся завывания певца. Он смотрит на меня, как на инопланетянку. Я отвожу глаза и разглядываю остальную часть вагона. Кроме меня в вагоне только один европеец, все остальные – азиаты и почти все уткнулись в свои телефоны. За исключением той парочки в нескольких футах от меня, которая ухитряется обниматься и целоваться на микроскопическом пятачке пространства, и шептать нежности по?корейски.

Южная Корея. Еще никто не знает о том, что я бросила все и всех в Нэшвилле[1] и разбила лагерь на Дальнем Востоке. Я сижу в корейской электричке, которая под стук колес летит по корейским тоннелям и несет меня к моей новой корейской школе.

Я сумасшедшая.

Наверное, в миллионный раз с того момента, как самолет поднялся в воздух в Атланте, я спрашиваю себя, что я творю. Ладони сразу потеют, я прикрываю глаза, дыхание учащается настолько, что мне грозит гипервентиляция[2].

Водород. Гелий. Литий. Бериллий. Бор. Углерод.

Я трижды повторяю периодическую таблицу химических элементов – это успокаивает сознание, замедляет пульс и избавляет меня от тревоги. Такому трюку меня научил наш учитель химии, который говорил, что это помогает ему успокоиться. Этим летом я обнаружила, что этот метод подходит мне. Поезд останавливается на следующей станции, и несколько пассажиров выходят. Правда, входит еще больше. Толпа колышется, напирает, прижимает меня к стене тел, и я проклинаю себя за то, что не стала ждать экспресса, где все места расписаны. Стоило бы подождать двадцать минут ради того, чтобы к концу пути не превратиться в лепешку в этой давке.

Я достаю из кармана джинсовых шортов обрывок блокнотного листка и раз десять перечитываю название моей станции.

Механический женский голос объявляет название остановки, и оно, хвала небесам, звучит очень похоже на то, что написано на бумажке: «Гимпо». Поезд замедляет ход, я хватаю ручки своих чемоданов и продираюсь через гущу человеческих тел, плотную, как застывшая овсянка.

Я вываливаюсь на платформу как раз в тот момент, когда двери начинают закрываться, и мне приходится призвать на помощь всю свою американскую расторопность, чтобы разметать корейцев и продраться сквозь толпу, которая рвется в вагон. Поднявшись на эскалаторе, я протискиваюсь через турникет и выныриваю из метро во влажный и очень плотный воздух корейского лета.

Я крепче сжимаю пальцы на ручках своего багажа и проталкиваюсь к веренице такси, ввинчиваясь в толпу туристов, мающихся с собственной поклажей.

Оказалось, что от международного аэропорта Инчхон до Корейской школы для иностранных студентов нельзя доехать на метро. Представитель школы, с которым я на прошлой неделе общалась в видеочате, советовал мне после подземки пересесть на рейсовый автобус, но когда я уже собралась в дорогу, поняла, что с громоздким багажом и полным незнанием окрестностей такой маршрут будет самой настоящей авантюрой.

И вот я стою у бордюра и сканирую вереницу автомобилей, пока не замечаю одного из таксистов, что стоит, подняв вверх табличку с надписью «Грейс Уайлде». Я машу ему как ненормальная, и он подхватывает мои сумки на полпути к минивэну. Он помогает загрузить мою ношу в багажник, и я, наконец, устраиваюсь на сиденье.

Мне приходится то и дело отклеивать голые ноги от сиденья из кожзаменителя, и я подумываю, не следует ли мне снять обувь. Здесь ведь так принято, верно? Но водитель остается в своих туфлях, так что я тоже не разуваюсь.

Он пристально смотрит на меня в зеркало заднего вида, очевидно, ожидая, что я назову ему пункт моего назначения. Должно быть, ему не сказали ничего о том, куда меня следует отвезти. Кусая губы, я листаю корейский разговорник в поисках правильных слов.

– Ахн ньеонг ха се йо! – Привет. – Гмм… – Я таращусь на фразу, написанную латиницей, и множество согласных и слогов, каких я в жизни не видела – не то чтобы произносила – перемешиваются в моем утомленном дорогой мозгу со скоростью включенного на полную мощность блендера.

– Куда ехать? – спрашивает мужчина.

– В школу! – выдыхаю я, благодаря бога за то, что водитель хоть немного говорит по?английски. – В Корейскую школу для иностранных студентов. На острове Канхвадо.

– А, знаю?знаю. – Он выруливает с парковки, и мы вливаемся в поток машин.

Я усаживаюсь поглубже и опускаю затылок на подголовник. Я почти сутки в пути, и теперь это начинает сказываться. Я совсем забыла, что за время полета так и не поспала ни минутки – так дико бурлил во мне адреналин – сначала когда мы приземлялись в Сиэтле и потом здесь, в Инчхоне.

Сейчас в моей голове, где?то в районе надбровных дуг, появляется тупая боль, и сон, ласково нашептывая, тащит меня прочь от осознания действительности.

Машины впереди нас сверкают в лучах солнца. Мы все дальше удаляемся от центра города, от Инчхона и от столицы Южной Кореи Сеула, что расположен всего в часе езды на метро. Рестораны быстрого питания и цифровые рекламные щиты быстро сменяются длинным мостом, который переносит нас на другую сторону узкого пролива, отделяющего остров от материка.

Машина въезжает на остров, и я вижу, как вокруг нас вырастают здания. Не небоскребы, как в деловой части города, но вполне приличные дома. Он напоминает мне тот небольшой прибрежный городок, куда я ездила с семьей, когда училась в средней школе; один из тех, где в крохотных ресторанчиках, что стоят на каждом углу, готовят рыбу, пойманную местными рыбаками, где в летний сезон население удваивается, а магазины закрываются в шесть вечера. Но вместо разнообразия рас – белых, черных, латиносов, индусов – я вижу только азиатов. Темноволосых. Темноглазых.

Я принимаюсь накручивать на палец светлый локон – за долгое путешествие от укладки почти ничего не осталось, но мои длинные, ниже плеч, волосы все равно смотрятся неплохо. Мама называет их «венцом великолепия», они достались мне от ее предков. Я всегда гордилась своими волосами и считала, что они идеально сочетаются с тем, что моя сестра Джейн называет «твой хипстерский лук», но сейчас я понимаю, что здесь из?за них я выделяюсь, как гот – на концерте музыки кантри.

И поверьте мне, это так. Я знаю, о чем говорю. Я посетила множество концертов. Когда твой отец – один из крупнейших продюсеров звукозаписи, а брат пять лет подряд держится в верхних строчках музыкальных чартов страны, ты потихоньку начинаешь разбираться в том, как обстоят дела в этой Мекке любителей музыки.

Мне ужасно хочется сунуть руку в сумку и достать айпод. Я могу назвать как минимум пять песен, которые идеально подойдут под настоящий момент и смогут стать саундтреком моей новой жизни. Но я противостою искушению – не хочу распылять внимание, чтобы быть готовой, если нам с водителем придется снова вести диалог на ломаном английском.

За несколько минут мы проезжаем городок, и такси начинает взбираться вверх, в горы, что поднимаются над береговой линией. Все выше и выше, пока над шоссе не начинает змеиться легкий туман и мы не оказываемся на вершине. Справа виден город, через который мы только что проехали, и пролив. Дальше должен быть Инчхон, хотя я его и не вижу.

Слева высится гигантская арка, за которой простерлась огромная площадь. На арке в лучах заходящего солнца сверкают золотые корейские буквы.

Мой новый дом.

Мы останавливаемся, и я выхожу из машины. Но едва я вдыхаю воздух кампуса, мой желудок скручивает спазм. Водитель достает из багажника мои вещи, а я роюсь в кошельке и внимательно изучаю каждую купюру, прежде чем расплатиться с ним.

Такси уезжает, и я отворачиваюсь от величественного вида на побережье и разглядываю белое каменное здание на противоположном краю площади. Широкая лестница ведет, как я догадываюсь, к классным комнатам и кабинетам.

Я поневоле задаюсь вопросом, как изменилась бы моя жизнь, если бы я поступила так, как хотели родители: осталась бы в выпускном классе в элитной школе и готовилась бы к поступлению. У меня были бы те же друзья, я ходила бы на те же вечеринки, меня донимали бы те же ищущие славы музыканты в надежде с моей помощью добраться до отца, я бы смотрела, как мой бывший парень, этот полнейший кретин, встречается с другими девчонками из моей школы.

Но вместо Нэшвилла и консервативной элитной школы я здесь. Абсолютно одна в незнакомой стране, ищу этаж администрации и представителя школы, который уверял, что поможет мне освоиться.

Магний. Алюминий. Кремний.

Перебраться сюда – это была моя идея.

Фосфор. Сера.

У меня все получится.

Хлор.

У меня все получится.

Аргон.

У меня.

Получится.

 

Глава вторая

 

– Это твоя комната. – Представитель школы, мистер Ванг, останавливается перед дверью в коридоре третьего этажа общежития для девочек. Он стучит в дверь, а потом отпирает замок.

Мы входим в узкую комнатку с белыми стенами. Почти все пространство в ней занимает двухъярусная кровать. У противоположной стены стоят два письменных стола, а между ними – ровно столько места, чтобы можно было свободно подойти к кровати. Еще одна дверь открывается в ванную, в которой я замечаю обычный унитаз. Слава богу! Я слышала жуткие истории об азиатских «дырках в полу».

За одним из столов сидит девочка, но, увидев нас, она тут же вскакивает, ее черные, до плеч, волосы взлетают, а лицо озаряет широченная улыбка. Я поневоле замечаю вызывающе?яркую неоновую надпись «Ready to Where» на ее футболке и задаюсь вопросом, есть ли у этой девочки хоть какое?то представление об английском языке[3]. Этот год будет бесконечно трудным, если мы с ней не сможем общаться.

Ну, теперь все в порядке? – спрашивает мистер Ванг на английском с ужасным акцентом, кивает на мою новую соседку и кладет ключ от комнаты мне в ладонь.

– Да, спасибо. – Я склоняю голову – я читала, что в Корее такой обычай, – и смотрю ему вслед. Частота моего пульса взлетает до небес, когда за ним закрывается дверь.

Моя соседка издает тихий вопль и бросается мне на шею. Я пячусь, мой чемодан опрокидывается на пол. Девочка тискает меня, пока я с натужным смехом не отталкиваю ее.

– Я так рада, что ты приехала! – Она радостно хлопает в ладоши. – Ты американка?

Ее глаза наполовину скрыты широкой белой оправой очков, которые больше подошли бы какой?нибудь старушке, однако я все равно успеваю увидеть, как загораются ее глаза при упоминании этого волшебного слова, того самого, которое, как я успела обнаружить, здесь превращает человека в знаменитость. Однако эта девочка отличается от тех людей, которых я встречала в административном здании: у нее безупречное произношение. Бледное узкое лицо, раскосые глаза со слегка приподнятыми к вискам внешними уголками, губы накрашены розовой помадой, о которой в восьмидесятые мечтала любая девчонка. Несмотря на нелепую футболку, она очень миленькая, я бы даже сказала, красивая, а озорство придает ее красоте особую пикантность.

– Меня зовут Софи. – Она протягивает руку и не опускает, пока я не пожимаю ее. – Ну, вообще?то Сэ И, но по?английски Софи.

– А я Грейс.

– Я очень рада познакомиться. – Она так и лучится. – Мне не говорили, что ты американка. А тебе обо мне что?нибудь рассказывали?

Я наклоняюсь, чтобы поднять чемодан, но она опережает меня, хватает один и взгромождает его на нижнюю кровать с голым матрасом. Я ставлю рядом второй.

– Гм… нет, – говорю я, оглядывая комнату в поисках комода или чего?нибудь типа того, и замечаю два миниатюрных платяных шкафа, поставленных друг на друга. Вот что значит – рациональное использование пространства.

– Итак, меня зовут Софи, и я в выпускном классе. Я отсюда. – Она поднимает палец, словно для того, чтобы остановить ход моих мыслей. – Отсюда – это из Кореи, а не с Канхвадо. Живу в Сеуле, и там значительно лучше, чем в этом древнем городишке. – Она морщит нос, однако спустя мгновение ее лицо проясняется. – Но выросла я в Штатах. Поэтому у меня такой хороший английский. И… и я очень рада познакомиться с тобой! – Она краснеет. – Только я это уже говорила.

Я непроизвольно фыркаю. Эта девчонка ненормальная, но такая милая.

– Это так здорово– снова говорить с кем?нибудь по?английски, – продолжает она. – Ты не поверишь, как это утомительно: все время говорить по?корейски, когда ты все детство говорила на английском.

Я расстегиваю молнию на чемоданах и принимаюсь доставать свою одежду, обувь, туалетные принадлежности. В этих чемоданах вся моя жизнь. Мне даже немного обидно, что я умещаюсь в два таких небольших места. Понятное дело, что для того, что я привезла из Нэшвилла в душе, мне чемодана не понадобилось.

– Значит, ты американка? – спрашиваю я, хотя Софи, по?видимому, не нужно просить дважды, чтобы она продолжила свой монолог.

Ну, официально я гражданка Кореи, так как родилась я здесь. Но с младенчества и до четырнадцати лет мы с братом жили у отца в Нью?Йорке. Потом мы Джейсоном – так зовут моего брата?близнеца – вернулись в Сеул к маме.

– А теперь ты живешь здесь, на острове?

Софи недовольно морщится. Это первая отрицательная эмоция, что я вижу на ее лице.

– К сожалению.

Я смеюсь.

– А зачем ты вернулась, если ты не хотела?

Она вздыхает и плюхается на стул у письменного стола.

– Это долгая история. В общем, мой брат убежал из дома, а меня взял с собой, хотя я была лучшей ученицей в классе в прошлом году и уж точно стала бы в этом. Мне пришлось оставить своих друзей и все остальное.

Я с ворчанием поднимаю кипу одежды и собираюсь сунуть ее в один из гардеробов, но обнаруживаю, что дверцы шкафчика заперты, а у меня заняты руки.

– Давай я тебе помогу! – Софи открывает дверцы. – Твой нижний. Как с кроватями. Я решила, пусть лучше все совпадает. Так легче запомнить.

Я чувствую оживление, которое буквально брызжет из нее, и на меня накатывает новая волна изнеможения. Черт, надо поспать.

Софи хмурится.

– Ой, у тебя усталый вид. Долгая была дорога?

– Почти сутки, включая задержки.

Она округляет глаза.

– Тогда тебе нужно лечь в кровать! Я буду сидеть тихо?тихо, чтобы ты поспала. – Она жестом застегивает рот на «молнию», и я снова смеюсь. Эта девчонка мне определенно нравится.

Я умудряюсь достать все необходимое, чтобы быстро принять душ и почистить зубы – при этом стараясь не глотать воду из?под крана, – и забираюсь в кровать, застелив ее казенным бельем. Софи верна своему слову: она тихонько сидит за письменным столом, обнимая колени, и сосредоточенно читает мангу.

Я достаю свой телефон и вижу три пропущенных звонка от мамы. Не представляю, зачем ей снова понадобилось звонить мне после того, как я сообщила, что прилетела? Вряд ли у нее возникло желание поболтать со мной – мы и дома?то мало разговаривали. Может быть, купить сим?карту с международным роумингом было не такой уж хорошей идеей?

Она оставила голосовое сообщение:

«Привет, Грейс. Ты уже добралась до школы? Дай мне знать. Но не звони, если у нас будет рано, ты же знаешь, что мне нужны мои восемь часов сна. До созвона. Пока».

Здесь девять, а дома на четырнадцать часов раньше, так что она вот?вот проснется и отправится на свои занятия йогой. Потом она, наверное, повезет мою младшую сестру Джейн в школу, а потом договорится пообедать с женой какого?нибудь папиного партнера. Даже удивительно, что она нашла время позвонить мне, прежде чем легла в постель. От папы сообщений нет, но это не удивительно. Не помню, когда в последний раз он разговаривал со мной по собственной инициативе.

Я захожу на сайт со светскими сплетнями, при этом напоминая себе – я делаю так каждый раз, что это совершенно бессмысленно. Просматриваю новостные заголовки, но ни один не привлекает мое внимание. Я со вздохом бросаю телефон на кровать и игнорирую любопытные взгляды Софи, которая смотрит на меня так, будто я музейный экспонат.

Несколько раз от души врезав по подушке, я укутываюсь в привезенное из дома одеяло, то самое, лоскутное, которое тетя сшила мне на шестнадцатилетие. Тогда я не оценила подарка, и теперь жалею, что так и не успела должным образом поблагодарить ее, – она умерла в прошлом году. Сейчас это одеяло – одна из немногих вещей, напоминающих мне о доме. Оно и пахнет домом – цветочным кондиционером для белья и моими любимыми духами. Я вдыхаю этот запах и проглатываю комок, вставший в горле.

Тяжелая тишина комнаты давит мне на грудь, и я смаргиваю слезы. Что я наделала? Почему не послушала родителей, почему не осталась в Нэшвилле? Упаковывая вещи, ожидая посадки на самолет, я твердила себе, что поступаю правильно. Если я хочу сохранить хоть какие?то отношения с мамой, нам нужно некоторое время пожить отдельно. До сих пор не понимаю, почему я решила, что нас должен разделять целый океан, и зачем выбрала Корею – это была первая ссылка, которую выдал Гугл, когда я набрала «международная школа?пансион» в поисковой строке. Вероятно, тут сыграла роль история интернет?поисков Джейн – не одна я в семье подумывала о том, чтобы выбраться из Теннесси.

Я крепче сжимаю одеяло и натягиваю его на лицо в надежде, что оно приглушит мои всхлипы. Надо держать себя в руках. Я не плакала, покидая США. Не плакала, даже когда случился «инцидент» – так папа называет стремительное падение Нейтана вниз по наклонной плоскости. Так почему я плачу сейчас?

Я обращаюсь к первому элементу периодической таблицы, но мой утомленный отсутствием сна мозг уже на пределе. От раздражения я сую в уши наушники и включаю на айподе свой сонный плейлист, ожидая, что тихие мелодии прогонят прочь все мысли. Следующие полчаса я сдерживаю слезы и борюсь с чувством одиночества, которое отдается эхом у меня в голове, то и дело заглушая музыку, что звучит у меня в ушах. Наконец, я погружаюсь в благословенный сон и убегаю от всего этого.

 

* * *

 

Мой сон прерывается, когда лучи солнца проникают сквозь жалюзи и падают мне на лицо. Я тянусь за телефоном и вижу, что сейчас только семь утра, однако мне совершенно не хочется спать. Я лежу в кровати, ворочаясь с боку на бок, пока не понимаю по звукам, что надо мной проснулась Софи.

Она сползает с верхнего яруса кровати, встает в центре пятачка в четыре фута и потягивается. Зевая, она машет мне.

– Хорошо спала? – спрашивает она.

Я бурчу «да», хотя мои ноющие конечности и пульсирующая от боли голова свидетельствуют об обратном.

Мы с Софи одеваемся, приводим волосы и лица в порядок, чтобы не стыдно было показаться на люди, и она спрашивает:

– Хочешь пойти со мной на завтрак? Мы с Джейсоном договорились встретиться в полдевятого.

– Конечно.

Я сую ноги в ботильоны, такие низкие, что они едва достают до штанин моих джинсов?скинни, нахлобучиваю мужскую соломенную шляпу, которую отыскала в одной комиссионке в Нэшвилле. Кидаю в сумочку телефон и корейский разговорник и выхожу из комнаты вслед за Софи.

Коридоры уже заполнены толпами учеников. Все улыбаются и приветственно кланяются. Большинство девушек – азиатки, но я замечаю и филиппинок, и девочек с островов Тихого океана. Темнокожие ученицы в хиджабах, наверное, из Индии или с Ближнего Востока.

Когда я только изучала информацию о школе, меня привлекло, что преподавание здесь ведется полностью на английском. Так как школа предназначена для иностранных учеников, говорящих на тысяче местных языков и диалектов – это главным образом дети высокопоставленных чиновников, больших руководителей или обеспеченных европейских экспатов, – английский служит для них языком общения, и вот это сбивает меня с толку. В отличие от моей сестры Джейн, у которой есть способности к языкам, я считаю, что два года, выделенные на изучение испанского в моей прежней школе – это очень мало. А все эти люди учат английский с самого детства! Америка сильно отстает в области преподавания иностранных языков.

Английский тут, может, и язык общения, однако я замечаю, что большая часть ребят старается держаться своих соплеменников или хотя бы тех, кто похож на них или говорит на их языке. Вот группка девчонок, стоят, склонив черноволосые головы и хихикают. Одна из них указывает на меня, и меня обдает жаром. Но я подавляю смущение – возможно, она говорит совсем не обо мне.

Мы с Софи выходим из общежития на площадь, через которую я проходила, когда только приехала. Сейчас тут намного оживленнее: мальчишки играют в футбол, тут и там сидят разные компании, болтают и смеются.

Обрамленная живой изгородью дорожка проходит вокруг площади, вдоль учебных и административных корпусов, которые, как мне кажется, снисходительно взирают на меня, словно уверены, что я не справлюсь. Еще одна дорожка ведет вверх, на гору, к другим зданиям, где, как говорит Софи, расположены общежития для мальчиков.

Несмотря на толпы учеников вокруг, голоса сливаются над площадью в негромкий гул. Звуки приглушают деревья, которые высажены здесь повсюду, и горы, возвышающиеся над кампусом. В этой странной тишине я чувствую себя, скорее, как на курорте, чем в школе, полной подростков.

Мы поднимаемся по лестнице к желтому зданию с красными корейскими иероглифами – они, как говорит мне Софи, складываются в слова, которые обозначают «Обеденный зал». Отдельное здание для столовой? Да какого же размера тут кампус? Нет, я помню, что школа для богатеньких деток, но не до такой же степени.

Я заглядываю в помещение, и мой желудок скручивает тревожный спазм – столовая раза в три больше буфета в моей прежней школе. Это уже чересчур! Свет льется сквозь стеклянный потолок на бесконечные ряды столов и скамеек, занятых учениками. Из окон открывается захватывающий вид на горы. Я занимаю очередь за Софи и вслушиваюсь в звучащие вокруг меня голоса и языки. Они отдаются у меня в ушах, но остаются неразличимыми, как «белый шум».

Мы неторопливо приближаемся к раздаче, и я морщусь от сильного запаха, который вовсе не похож на то, как пахнут у нас дома азиатские рестораны. Софи берет себе что?то вроде супа с плавающими на поверхности зелеными листьями, я же решаю держаться подальше от всего незнакомого и поэтому выбираю омлет, в котором, как мне кажется, есть овощи, а может быть, даже мясо, не могу сказать точнее.

За столиком я обнаруживаю, что единственные доступные столовые приборы – это серебристые палочки. Софи мастерски вылавливает ими куски зелени из своего супа. Хотела бы я знать, как она будет есть бульон?

Я неуверенно катаю палочки между большим и указательным пальцем, пытаюсь достать из миски кусок омлета, но он тут же падает обратно. После тридцатисекундной борьбы мне все?таки удается донести еду до рта. В итоге я соображаю, что нужно держать миску поближе к лицу и закидывать пересоленный омлет в рот через край. Другие так и делают, значит, это не считается здесь плохими манерами.

Софи, хмурясь, проверяет свой телефон.

– Даже не представляю, где он, – бормочет она.

Она обводит взглядом столовую, и я тоже пытаюсь найти в этой толпе лицо, похожее на лицо моей соседки. Но ничего не нахожу в этом море людей.

Но тут Софи широко улыбается и неистово машет кому?то. Я поворачиваюсь и замечаю парня в полурасстегнутом пуловере в бело?голубую полоску с подвернутыми до локтей рукавами и майке с треугольным вырезом. Сунув руки в карманы узких джинсов, он идет к нам. Он выше других ребят, на его лоб падает прядь чернильно?черных волос, и у него такие же пухлые, как у Софи, губы.

В жизни не видела таких привлекательных корейцев.

Да, у меня мало опыта в общении с корейцами, но те, что мне встречались, даже в подметки не годятся брату Софи. Я изо всех сил удерживаюсь от того, чтобы не пялиться на него с отвисшей челюстью.

Оказывается, я не единственная, кто таращится на него во все глаза. Позади него толпятся группки девчонок, которые смотрят на него, показывают пальцем, а некоторые стараются украдкой его сфотографировать и вертят головой, проверяя, видел ли кто?нибудь, как они это делают. Как будто это можно скрыть!

Я в неподдельном изумлении. Может быть, среди здешних девчонок принято так открыто выражать свои эмоции в отношении привлекательных ребят? Это же надо додуматься: фотографировать парня в переполненной столовой, а потом еще и показывать на него пальцем! Нет, в Штатах такой номер не прошел бы.

Мне приходится отвлечься от анализа культурных обычаев, когда он что?то говорит Софи по?корейски.

У него чистый и глубокий голос. Мое сердце замирает на мгновение, и я понимаю, что запала на него, как и другие девчонки.

Когда у меня в последний раз пересыхало во рту при виде парня? После Айзека, моего бывшего, с которым мы познакомились в клубе, где он был диджеем, ни разу. Когда ты растешь в окружении парней, которые носят ковбойские шляпы и ремни с гигантскими пряжками и так и норовят залезть тебе под юбку только ради того, чтобы твой отец заключил с ними контракт, трудно остаться равнодушной к шапочкам?бини, кедам «Конверс» и слаксам.

– Джейсон, не будь невежливым, – игриво хмурится Софи, кивая на меня. – Это Грейс, которая говорит по?английски.

Я встречаю его своей самой яркой улыбкой, но его лицо остается непроницаемым, он лишь скользит по мне взглядом. Мой энтузиазм испаряется.

Я превозмогаю последствия от удара, нанесенного моей уверенности в себе:

– Приятно познакомиться.

Он ничего не говорит, только пристально смотрит на меня, пока у меня от улыбки не начинают болеть щеки. Я борюсь с инстинктивным желанием опустить глаза на свою блузку и джинсы и проверить, нет ли там пятен от еды.

– Она моя соседка по комнате, – приходит мне на помощь Софи, отвлекая внимание Джейсона. – Она из Америки! – На последнем слове ее голос поднимается до крика. – Садись с нами.

Он осматривает зал, намеренно сохраняя при этом скучающий вид. Взгляд у него отрешенный, хотя он наверняка видит всех девчонок, которые демонстративно не смотрят на него. А не получилось ли так, задаюсь я вопросом, что, пока близнецы находились в материнском чреве, Софи забрала себе все умение общаться с людьми?

– Я уже поел, – говорит он, слава богу, по?английски – неужели ради меня? – Мне нужно увидеться с Тэ Хва в музыкальной комнате. Ты идешь сегодня в «Вортекс»?

Софи сникает, и мне безотчетно хочется пнуть Джейсона за то, что с лица его сестры исчезла улыбка.

– Конечно, – с наигранным оживлением отвечает она.

Он кивает, снова смотрит на меня, а потом поворачивается и шагает через зал к выходу. Я гляжу ему вслед, удивляясь столь очевидному отсутствию у него дружелюбия и вообще способности воспринимать меня как человека.

– Он всегда такой веселый? – спрашиваю я, даже не пытаясь скрыть свой сарказм.

Софи отмахивается.

– Он просто спокойный. – Но разочарование, отражающееся в ее глазах, говорит об обратном.

После завтрака Софи устраивает мне экскурсию по кампусу. Она приехала на несколько дней раньше меня и уже успела все здесь разузнать. Территория, которую занимает школа, просто огромная, величиной с небольшой университет – тут множество учебных зданий и других корпусов. Она показывает, где будут проходить занятия, в том числе и мой курс корейского, – на противоположной стороне кампуса, минутах в десяти ходьбы, на вершине холма, высокого как Эверест.

У меня по спине уже течет пот, и я спрашиваю у Софи, можем ли мы на минутку присесть и передохнуть. Мы устраиваемся в крохотной беседке между двумя корпусами.

Я вытираю мокрую шею. Здесь не так жарко, как в Теннесси, но влажный воздух высасывает пот из моих пор, и из?за этого я чувствую себя выжатой.

– И мне придется проходить этот путь каждый день, – понимаю я, и страшная реальность врезается в меня, как самосвал.

– Тебе стоило бы купить велосипед, – говорит Софи. – Ты бы смогла ездить по кампусу и по острову.

Я непроизвольно вздыхаю.

– Я уже скучаю по своей машине.

Она смеется.

– Корейцы не проводят столько времени за рулем, сколько американцы. А тебе пора становиться кореянкой. Или хотя бы обитательницей Кореи. Разве не ради этого ты сюда приехала?

Нет, не ради этого. Я могла бы рассказать ей, почему именно я сюда приехала, но я пока еще не готова говорить об этом. Ни с кем.

Южная Корея – это мой выход, моя кнопка «Перезагрузить». Место, где никто не будет клянчить у меня автограф, когда я отправлюсь по магазинам, не будет знать, какой, по слухам, баланс на моем счету. Где я могу начать все сначала.

Мы отправляемся в обратный путь, к общежитию, и я вспоминаю утреннюю встречу с братом Софи. Он упоминал музыкальную комнату. Значит, там исполняют музыку? В смысле, нормальную музыку, вроде рока, хип?хопа, или фолка? Или речь идет о традиционной корейской?

– Твой брат музыкант? – осмеливаюсь спросить я.

Губы Софи изгибаются в ироничной улыбке, она тихонько усмехается.

– Можно сказать и так.

– А на чем он играет?

– На гитаре.

Значит, здесь играют западную музыку.

– Здесь есть какая?то музыкальная секция?

Я не удосужилась проверить, когда подавала заявление. Папа хочет, чтобы я пошла по его стопам и взяла на себя руководство компанией, когда он наконец решит выйти на пенсию, но бизнес – это не мое. Может быть, музыка у меня в крови, но вот в коньюнктуре рынка я совершенно не разбираюсь – я не смогу определить, в каких артистов стоит вкладывать деньги. Сомневаюсь, что папе хочется, чтобы я пустила ко дну его многомиллионную корпорацию.

Поэтому я подумываю, чтобы изучать в колледже химию – науку, по сути, максимально далекую от музыки. Естественно, этому способствует еще и то, что мне нравится решать химические уравнения и проводить эксперименты, которые могли бы потенциально поднять лабораторию на воздух.

– Кажется, здесь есть что?то типа симфонического оркестра, – отвечает Софи. – Скрипки, там, виолончели и все прочее.

– Но, как я понимаю, он играет не в оркестре?

Софи весело смеется.

– Уж точно нет. Он играет в группе, но не в той, которую спонсирует школа.

– А что они играют?

Софи внезапно останавливается посреди дорожки, и я только через несколько секунд понимаю, что она не идет рядом со мной. Я разворачиваюсь и возвращаюсь к ней.

– Наверное, тебе нужно было сказать об этом в самом начале, – говорит Софи неуверенно. Она внимательно на меня смотрит, как будто гадает, какой будет моя реакция. – Джейсон… знаменитость.

– Что?

– Он известный певец. Здесь, в Корее.

Мои брови сходятся на переносице, и я жду, что она сейчас крикнет «Шутка!» или «Как здорово, что мы обе из известных семей!». Но она ничего не говорит, просто наблюдает за моей реакцией, и я понимаю, что она ничего не знает о моей семье.

Невозможно, чтобы это было простым совпадением. Либо судьба, либо директор школы – а может, и оба – решили, что у нас будет много общего.

Теперь я понимаю, почему так всполошились девчонки в столовой. И почему они его фотографировали. Учитывая все аспекты, они вели себя даже очень тихо, когда среди них появилась знаменитость. По моему опыту, его должна была окружить толпа. А он должен был дать хоть парочку автографов.

– Круто. А как называется группа? – спрашиваю я, стараясь казаться незаинтересованной.

Она выдыхает с таким облегчением, будто с момента нашего знакомства хранила в себе мрачную тайну.

– «Эдем».

Я усмехаюсь.

– Это потому, что они – само совершенство?

– Именно!

Ого.

– Они дебютировали в конце прошлого года и уже успели продать кучу альбомов. Ты о них слышала?

– Думаю, нет.

Она кивает, и мы идем дальше.

– Это вполне объяснимо. Никто в Америке не слушает к?поп[4].

Мои брови взлетают на лоб.

– К?поп?

– Корейскую поп?музыку.

– Ясно. К?поп.

Кажется, в средних классах Джейн слушала что?то такое. Или то была японская поп?музыка, которая… как это будет? Я?поп? Не могу вспомнить. Года два назад она была просто одержима всем азиатским так, что вещицами с символикой «Hello, Kitty» можно было заполнить целый магазин.

– Сейчас у группы своего рода пауза, – говорит Софи. – Поэтому они здесь, чтобы отдохнуть от всего. Но сегодня вечером они устраивают в клубе небольшое шоу, хотят на местных учениках опробовать несколько новых песен. Клуб называется «Вортекс». Ты должна пойти! Будет здорово.

После разрыва с Айзеком я поклялась, что больше никогда не буду шляться по клубам, но здесь, похоже, развлечений получше просто нет. И я сильно сомневаюсь, что мой бывший вдруг окажется за диджейским пультом на концерте к?попа. В Корее.

Я издаю сдавленный смешок. К?поп. Ха.

– Конечно, – говорю я. – С радостью послушаю их.

– Здорово! – Она берет меня под руку и смеется.

Инстинкт побуждает меня высвободить руку, но ее энтузиазм столь заразителен, что я смеюсь вместе с ней. Хотя знакомая боль, что мучает меня с лета, все еще остается в глубине моей души, сейчас я могу с нею справиться. Я знаю, что она все равно появится снова – она всегда появляется, – но именно сейчас я позволяю себе думать, что я действительно все начинаю сначала. И если это так, то мне пора обеими руками браться за дело.

 

Глава третья

 

Я снимаю шарф и в сотый раз оцениваю свой наряд. Честное слово, без шарфа туалет выглядит незаконченным, но я рискую по?настоящему задохнуться в этом ультравлажном воздухе, если выйду на улицу с укутанной шеей.

В ванную заглядывает Софи. Ее черные волосы стянуты резинкой, в руке щеточка для туши.

– Ты готова? – спрашивает она. – Концерт начинается через два часа, а нам еще надо добраться на материк.

Быстрый взгляд в зеркало. Джинсовые шорты с высокой талией, заправленная в них тонкая белая рубашка, на ногах – туфли на танкетке, которые Джейн в прошлом году купила мне на день рождения. С шарфом было бы куда лучше, но ничего не поделаешь. Вместо него я, ворча, наматываю на шею длинные бусы.

– Готова, – объявляю я.

Софи зачесывает челку на лоб и закидывает на плечо ремешок неоновой сумочки.

– Тогда пошли.

Мы преодолеваем два лестничных пролета и выходим на улицу. Ранний вечер, и воздух стал немного прохладнее, но ужасная влажность не спадает, и у меня еще есть все шансы задохнуться в ней.

Софи ведет меня к стоянке, где ученики оставляют свои велосипеды и скутеры типа «Веспы». Она выуживает из кармана связку ключей, отстегивает небесноголубой мопед и достает шлем из?под сиденья. У меня учащается пульс, когда она выкатывает мопед со стоянки: под покрышками хрустит асфальтовая крошка.

– Гм… надеюсь, ты вытащила его, чтобы проверить, не спустились ли шины, а поедем мы на автобусе или на такси? – нервно, дрогнувшим голосом говорю я.

Она смеется и убирает подножку.

– К сожалению, нет. Мы сами быстрее доберемся. Мы прождем автобус минут десять, не меньше, а потом он будет останавливаться на каждом углу, пока не доберется до моста. А потом нам придется пересесть на поезд до Инчхона. Не знаю, как ты, а у меня нет желания ехать со всеми этими заморочками.

– Но у меня нет шлема.

– Не переживай. Никто ничего не скажет. А если и скажут, изображай из себя тупую иностранку. – Она подмигивает.

Я перевожу взгляд на металлическую раму и единственное сиденье.

– А куда же мне садиться?

Она хлопает ладошкой позади себя.

– Мне кажется, это не очень хорошая идея.

– Не беспокойся. Мы всегда так ездим. – Она садится на скутер и, оглядываясь, снова мне подмигивает. – Дай выход своей внутренней азиатке.

– Внутренней азиатке. Конечно.

Я перекидываю ногу через байк и сажусь на черное кожаное сиденье. Скутер качается, но Софи удерживает его в вертикальном положении.

– Ноги ставь вот на эти серебряные трубы. – Показывает она. – Только смотри, не прикасайся к ним кожей, они нагреваются.

Прикусив щеку изнутри, я выполняю все ее инструкции. Она заводит двигатель, и мы срываемся с места. Я инстинктивно прижимаюсь к Софи, как будто от этого зависит моя жизнь. Хотя, наверное, действительно зависит.

Эта убийственная штуковина вихляет, на короткое мгновение – в которое я успеваю ощутить дикий ужас – почти заваливается на бок, но Софи выравнивает ее и выезжает на улицу. Мы спускаемся по холму намного быстрее, чем того требует безопасность, и совсем скоро влетаем в городок. Мы проносимся мимо прохожих, которые не обращают на нас внимания, как будто они тысячи раз видели сумасшедшую американку, вручившую свою жизнь новообретенной соседке по комнате.

От бьющего в лицо ветра у меня слезятся глаза. Софи объезжает пешеходов, увертывается от проносящихся мимо машин, и все мое тело каждой мышцей откликается на движения скутера. Суп из кунжутной лапши просится наружу, и я закрываю глаза.

Я всегда думала, что моя первая поездка на мотоцикле будет несколько иной – за спиной у красивого парня, одетого, предпочтительно, в крутую кожу. Моя новая соседка далека от того, что являлось мне в мечтах.

Через целую, как мне показалось, вечность, мы оставляем позади леса и горы, проносимся вдоль пляжей, которые, наверное, в пик сезона забиты туристами, и въезжаем в крохотный прибрежный городок. Софи поднимается на мост, соединяющий остров с материком. Холодный ветер забирается под тонкую рубашку, и я ежусь. Наконец мы оказываемся на материке и движемся к Инчхону.

Всю дорогу сердце едва не выпрыгивает у меня из груди, я даже немею от страха. В центре города Софи резко сворачивает налево, в переулок, и мы тормозим перед вереницей магазинов и ресторанчиков. Она глушит двигатель и оглядывается на меня. Ее глаза смеются.

– Можешь слезать, – говорит она. – Мы целы и невредимы.

Онемевшие пальцы с трудом разжимаются и выпускают ткань ее кофты. Я привстаю на дрожащих ногах и ступаю на асфальт.

Софи паркует мопед рядом с другими мотоциклами, запирает замок и укладывает под сиденье шлем. Она берет меня под локоть и направляет в сторону выбеленного здания с афишами на фасаде. Мы входим в тускло освещенный коридор, спускаемся на два пролета и оказываемся в толпе, собравшейся перед дверью в какое?то помещение.

Протискиваясь сквозь кучу народа, Софи то и дело гневно бросает что?то по?корейски. Я стараюсь не отставать от нее. Перед дверью стоит складной стол, и мужчина за ним продает билеты. Он сразу узнает Софи и кивает ей, бросая на меня недоверчивый взгляд.

Софи кладет руку мне на плечо и что?то объясняет мужчине. Наверное, «она со мной». Я видела это миллионы раз, да и сама так делала, протаскивала своих друзей туда, куда меня пускали только благодаря семейным связям.

Внутри клуб выглядит совсем как дома: полумрак, толпы людей, от которых пахнет пивом. Хотя я ожидала, что народу будет побольше, если учесть, что «Эдем» считается модной группой.

За барной стойкой в углу бармен разливает напитки, как будто сегодня Жирный вторник[5]. Занавес на сцене опущен. Хорошо, что мы не опоздали из?за моей панической атаки при виде скутера.

Софи пробирается через толпу так ловко, будто всю жизнь только этим и занималась. Хотя наверняка так и есть. Мы останавливаемся у стены и караулим, чтобы успеть схватить стул, как только хоть один освободится.

Двое парней смотрят на нас, один разглядывает меня. Я одариваю его улыбкой в надежде, что он уступит мне место, но он снова отворачивается к сцене. Наверное, я совсем разучилась кокетничать – отвергнута уже вторым парнем за день.

Свет гаснет, музыка, лившаяся через динамики, стихает, зал аплодирует и кричит. Занавес открывается, и я вижу на сцене три фигуры. Вспыхивают софиты, шум перекрывает барабанная дробь. Затем дымный, влажный воздух взрывает шикарный гитарный рифф. Вперед выступает Джейсон, у него в руках «Фендер Стратокастер»[6]. Надо отдать должное этому парню – у него хотя бы хороший вкус. На «Страте» играл Джими Хендрикс[7], хотя я сама, должна признаться, всегда предпочитала «Гибсон»[8] – ведь не будешь же спорить с выбором Дуэйна Оллмэна[9] и Боба Дилана[10].

Рядом с Джейсоном парень с бас?гитарой, и на нем такие тесные штаны, что у него, наверное, нарушено кровообращение в нижних отделах позвоночника. Он скачет на цыпочках в такт музыке. Позади ударник выдает стандартный ритм, чистые и точные звуки, но вот своеобразия ему не хватает.

Джейсон подходит к микрофону, и над музыкой взлетает его чистый голос. Я не понимаю, что он говорит, но, судя по дружески?отеческим интонациям и до боли попсовой атмосфере самого концерта, песня, как я понимаю, будет о первой любви или о чем?то столь же тошнотворном.

Играют они хорошо, тут я ничего не могу сказать. Мелодия чистая и легко запоминающаяся, ударник – сам ангел. Но где эмоции? Где эта энергия, которая передается от исполнителя каждому зрителю, прогоняет прочь все мысли и заполняет сознание до такой степени, что ты непроизвольно начинаешь подпевать?

Я кошусь на Софи, она улыбается и хлопает невпопад. Ба, да у бедняжки совсем нет чувства ритма! На нее больно смотреть.

Не знаю, чего я ожидала – что они будут великолепны? Название жанра поп?музыки говорит само за себя: здесь главное ритм, о качестве музыки никто не заботится. Скорее всего, я рассчитывала, раз уж они такие знаменитые, то окажутся выше средней попсовой группы.

После десяти песен мой мозг готов взорваться. Я и в Америке?то не могу выдержать более двух «Топ 40» подряд, не говоря уже о том, чтобы слушать все это на чужом языке. Толпа кричит и пританцовывает, особенно девчонки. Некоторые держат яркие плакаты с кривобокими сердечками. Может, это игра света, но, похоже, одна девочка у сцены рыдает.

Я наклоняюсь к Софи и кричу:

– А почему группа выступает в такой дыре?

– Сейчас у них перерыв, – кричит она в ответ. – Но они собираются скоро вернуться в студию, и продюсер сказал, что надо попробовать несколько новых песен на аудитории поменьше.

Я сразу вспоминаю, как папа давал своим музыкантам точно такой же совет, но он обычно говорил это в тех случаях, когда у группы наступали тяжелые времена. Мои мысли возвращаются к тому, что накануне сказала Софи, о том, что Джейсон сбежал из Сеула. Я мысленно делаю себе пометку порасспрашивать ее об этом.

Группа продолжает играть, но я отключаюсь от их выступления. Иностранные слова вьются вокруг, как бессмысленный фоновый шум. Я никогда не любила слушать песни на чужих языках или смотреть фильмы с субтитрами. Зачем слушать то, чего не понимаешь?

Я вспоминаю о Джейн и о ее японском этапе. Ей бы понравился концерт. Она бы с радостью оказалась здесь, это уж точно. Как же так вышло, что из двух сестер в международной школе оказалась та, которая вообще равнодушна ко всему международному?

Песня заканчивается, и я медленно выдыхаю. От тишины у меня звенит в ушах, но это длится всего мгновение, прежде чем визги и вопли вспарывают воздух, когда группа уходит со сцены. Можно подумать, эти ребята – чертовы «Битлз» или типа того.

Софи хватает меня за руку и куда?то тащит.

– Пойдем за кулисы, – говорит она.

Я подавляю удрученный вздох. Только этого мне не хватало – еще одной нелепой встречи с красавцем?корейцем, который ненавидит меня на ровном месте.

Два мускулистых мужика охраняют дверь, ведущую за сцену. Перед ними толпится стайка девчонок, которые вытягивают шеи в надежде хоть краешком глаза заглянуть в зеленую комнату, где ребята из «Эдема», вероятно, оттягиваются после своего выступления.

Софи машет охранникам и ослепительно улыбается, и они пропускают ее, а я следую в кильватере. Я оглядываюсь и вижу позади нас рассерженных фанаток, которые готовы испепелить нас взглядами.

Служебные помещения клуба явно нуждаются в ремонте, да и света тут маловато, но они как две капли воды похожи на множество таких же помещений в мире. Мы с Нейтаном часто шутили, называя закулисье «баком для передержки», где музыканты, как рыбы, плавают и важничают, прежде чем их бросят в «акулий бак» на сцене.

Воспоминание о том, как мы смеялись с братом, причиняет мне острую боль, но загоняю мысли в дальние уголки сознания, где они будут находиться до того момента, пока я сегодня ночью не лягу в кровать и не смогу думать ни о чем другом.

В углу у гигантского подсвеченного зеркала стоят люди. Я замечаю среди них басиста в обтягивающих штанах, он взъерошивает ладонями черные, мокрые от пота волосы, и они встают дыбом. Он поворачивается, и при виде нас его лицо расплывается в улыбке.

– Сэ И?я! – кричит он и бросается к Софи.

Они начинают оживленно болтать о чем?то по?корейски, а я стою рядом с Софи и делаю вид, будто не слушаю их. Хотя я и так ничего не поняла бы.

– Тэ Хва, это моя соседка по комнате, Грейс. – Софи указывает на меня. – Грейс, это Тэ Хва.

Он склоняет голову, его глаза искрятся смехом.

– Рад познакомиться. Гм… я не очень хорошо говорю по?английски.

– Вовсе нет! – Я поневоле улыбаюсь этому парню. Он смотрит так, будто ему важно, что я говорю. Может, от меня шарахаются не все азиаты?

Он смеется – то ли из вежливости, то ли потому, что я кажусь ему забавной, не знаю. Как бы то ни было, я уже решила, что он нравится мне больше, чем Джейсон.

– Мы с братом дружим с Тэ Хва с детства, – объясняет Софи. – Наши отцы тоже дружили, и он часто приезжал к нам в гости в Америку. – Она поворачивается к Тэ Хва и переводит ему все, что только что сказала.

– Да! – восклицает он. – Я быть Нью?Йорк. Там круто. Ты там живешь?

– Нет. Я из Нэшвилла. – Я вижу, как сходятся брови у него на переносице, и добавляю: – Это на юге.

– А?а?а. – Он кивает, как будто я открыла ему истину о мироустройстве. – Я из Южной Кореи, значит, я тоже южанин.

Он улыбается, и мы вместе смеемся.

– Йон Джэ! – Софи кому?то машет.

Я поворачиваюсь и вижу, что к нам идет ударник. У него развязная походка, он слегка волочит свои длинные ноги. Его короткие обесцвеченные волосы торчат во все стороны и похожи на пух. Он крупнее Тэ Хва и Джейсона, у него широкие плечи и длинные руки, но вот лицо совсем детское, как будто лет в четырнадцать он перестал взрослеть – словом, прелесть. Джейн он понравился бы. Надо срочно написать ей по электронной почте его имя, чтобы она погуглила его.

– Йон Джэ, это моя соседка по комнате, Грейс, – знакомит нас Софи.

Он небрежно взмахивает рукой.

– Привет.

– Привет. – Я пытаюсь поклониться – я читала, что в Корее так принято, – но что?то у меня плохо получается.

– Где Джейсон? – спрашивает Софи.

– Говорит с хозяином, – отвечает Йон Джэ. Корейский акцент делает его английский очень пикантным. – У него вопрос по поводу нашего следующего концерта.

Надо же, все эти люди свободно говорят по?английски! Я начинаю чувствовать себя рядом с ними полной невеждой.

– Так зачем ты приехала в Корею? – спрашивает меня Йон Джэ, когда Софи и Тэ Хва принимаются обсуждать что?то по?корейски.

– Учиться в школе и узнать новую культуру.

Уголки его рта приподнимаются в понимающей улыбке, и я еще раз убеждаюсь в том, что Джейн обязательно нужно найти его в Интернете – он просто прелесть.

– Но в Америке хватает школ, – говорит он.

Я пожимаю плечами.

– Наверное. Но мне очень понравилось название острова Канхва.

Он смеется, оттягивая низ своей серой майки.

– Что ж, я рад, что хоть кто?то счастлив на Канхва.

– Тебя послушать, получается, что ты – нет.

По его лицу пробегает тень и исчезает так быстро, что мне кажется, что это был плод моего воображения.

– Мы следуем за Джейсоном, куда он, туда и мы.

– Почему? Ведь остров не так далеко от Сеула. Ты мог бы жить там.

Он качает головой.

– Менеджер говорит, что мы должны везде быть вместе.

– Тогда надо было сказать Джейсону, что ему запрещается уезжать в школу!

Йон Джэ хмыкает и пожимает плечами.

– Он главный, и если мы хотим, чтобы группа существовала, нам нужно следовать за ним. А он сказал, что даже на день не задержится в Сеуле.

Еще один штрих к портрету мистера Сексапильного дебила – эгоизм. Вот дела: у такой дружелюбной Софи такой неудачный брат. Как же так получилось?

Легок на помине. Джейсон выныривает из толпы гримерш, осветителей и охранников, и я снова поражаюсь, что он такой привлекательный. Какая досада! Почему у таких красавчиков всегда обнаруживается нехватка достойных черт характера? Почему нельзя иметь и то, и другое?

Он подходит к нам и что?то говорит Йон Джэ по?корейски. Что просто возмутительно. Мы все говорим по? английски, и я единственная, кто не понимает корейский.

Йон Джэ смотрит на меня и улыбается искренней, теплой улыбкой, от которой у меня теплеет внутри.

– Рад был с тобой пообщаться, Грейс.

Он вежливо кланяется, прежде чем уйти и оставить нас с Джейсоном наедине. У меня холодеет в животе, и я лихорадочно ищу темы для разговора, хотя он этого и не заслуживает. Я жду, что он сейчас исчезнет, так и не объяснив, зачем он прогнал прочь единственного человека, пожалевшего несчастную американку, которая здесь чувствует себя абсолютно чужой.

Но вместо этого он спрашивает:

– Что ты думаешь о шоу?

Я немею, понимая, что он обращается ко мне, но быстро прихожу в себя и отвечаю:

– Ты хорошо поешь.

Это так, и хотя он и раздражает меня, у меня не хватает духу сказать ему, что его музыка бездушна и все это ширпотреб.

– А ты раньше бывала на концертах? – спрашивает он, и в его голосе отчетливо слышится сарказм.

Отсутствие эмоций в его голосе тут же вынуждает меня ощетиниться.

– Вообще?то бывала. – Я прикусываю язык, чтобы не добавить «побольше, чем ты» – эти слова так и рвутся наружу. – Часто.

– И как наш в сравнении?

– Зрителей маловато, – выпаливаю я.

Он глубоко вздыхает, взгляд становится снисходительным.

– Его не рекламировали. С самого начала предполагалось, что он будет небольшим.

Я молчу, поэтому он продолжает задавать вопросы:

– А что ты думаешь о музыке?

Он что, напрашивается на комплимент?

– Я… гм…

– Это же простой вопрос, – говорит он теперь уже с явным пренебрежением. – Тебе понравилась наша музыка или нет?

И я выдаю ему:

– Ну, если тебе действительно интересно, то я считаю, что вы, ребята, талантливы, но растрачиваете свой талант на глупые песенки. Ваша музыка чистая, но заурядная, у вас нет ничего, что не смог бы спеть ваш поклонник в сопровождении любительской группы. Если вы действительно знамениты, как говорит Софи, то только благодаря красивым мордашкам, а не качеству вашей музыки.

Он таращится на меня, и на его красивой мордашке не отражается ни удивления, ни гнева, ни чего?то еще, что обнаружило бы в нем человеческие чувства. Потом, когда я уже начинаю думать, что у него заклинило мозг от моей резкости, правый уголок его рта приподнимается в полуулыбке.

И он уходит.

Я стою и смотрю ему вслед, мое сердце бешено стучит, и мне обидно, наверное, так же, как и ему. Неужели он просто улыбнулся в ответ на мои слова?

Я только что назвала его мусором.

Я сказала, что он не заслуживает славы.

А он улыбнулся?

 

* * *

 

Щурясь от яркого солнца, вцепляясь в лямку своего рюкзака, я иду на свой первый урок. С каждым шагом мои мышцы протестуют все сильнее. Поездки верхом на скутере Софи оказались для них страшным испытанием, и сейчас я чувствую себя, как после интенсивной тренировки.

К счастью, Софи не стала сердиться на меня за то, что я наговорила гадостей Джейсону. Мне было стыдно смотреть ей в глаза, но, когда я рассказывала ей о своем поступке, то она просто рассмеялась.

– Думаю, он это заслужил, – сказала она. – Надеюсь, это пойдет ему на пользу. Он привык, что все только и делают что льстят ему.

Ага, нас уже двое.

Вот и все, что она сказала. Естественно, я могла бы и не рассказывать о том, что назвала его музыку дрянной…

Я догоняю группу девочек, кажется, китаянок, слушаю их болтовню и смех и наблюдаю, как яркие рюкзаки подпрыгивают у них на спинах в такт шагам. У меня в груди полным цветом распускается зависть. У них не только есть компания, чтобы ходить до учебного корпуса, они прекрасно освоились здесь, хотя и приехали из другой страны. А что есть у меня? Только вчерашние воспоминания о том, как Софи водила меня по территории, да карта кампуса, напечатанная такими крохотными буковками, что нужен микроскоп, чтобы их прочитать.

Я достаю айпод и вставляю в уши наушники. В меня вливается музыка «The Black Keys»[11] – бальзам для моих натянутых нервов. Джазовый ритм наполняет меня уверенностью, не дает остановиться на полпути и заорать во все горло, чтобы кто?нибудь посадил меня на самолет и отправил обратно в Америку.

Плохо, что я не хожу на уроки вместе с Софи – у нее совсем другое расписание и мы с нею нигде не пересекаемся.

Мой первый урок – классный час. Мне удается найти кабинет и сесть на место за десять минут до начала. Я с облегчением вздыхаю. Кабинет очень похож на кабинеты в моей старой школе, хотя, возможно, этот чуть поменьше. Он постепенно заполняется учениками, говорящими на разных языках и представляющими самые разные части света. Американцев я не вижу, но надежды их встретить у меня, в общем?то, нет. Еще в первый день мистер Ванг сказал мне, что в этом году в школу поступил только один американец, то есть я, и двое закончили ее в прошлом. Вот такая арифметика.

Наш учитель приходит последним, распахивает дверь так, что она ударяется о стену. Шаркая и глядя в пол, он поднимается на кафедру, с грохотом бросает портфель на стол и наконец?то поднимает глаза, нервно оглядывая каждого из нас.

– Доброе утро, – говорит он со слабым британским акцентом. – Добро пожаловать на классный час. Меня зовут мистер Йон. Теперь вы – класс и так будете учиться до конца года.

Он принимается объяснять структуру корейской школы, и как мы будем проходить различные курсы, и что нам придется бороться за звание лучшего ученика класса. Я уверена, что на своем классном часе Софи выслушивает тот же треп, но при этом впитывает каждое слово и уже готова заткнуть за пояс остальных учеников, чтобы стать номером один.

Мистер Йон устраивает перекличку и называет мою фамилию правильно – Уайлде, произнося конечное «е» как самостоятельный слог. Затем он всесторонне разъясняет, как надо вести себя в классе, и все такое прочее – бла, бла, бла. Я слушаю вполуха и уже думаю о следующем уроке, корейском. Может, учить другой язык будет проще, если я в него погружусь.

Я едва удерживаюсь от усмешки. Ничто не может облегчить мне изучение языка. По десятибалльной шкале моя способность к языкам равняется десяти в минус двенадцатой степени.

Я все еще переживаю из?за своих будущих неудач, когда звенит звонок, и кабинет наполняется гулом голосов. В отличие от американской школы, где ученики переходят из класса в класс, здесь мы остаемся на местах, меняется только учитель.

Я рассеянно листаю пустую тетрадь, пытаясь выглядеть занятой и не встречаться взглядом с одноклассниками. Все места в классе заняты, кроме двух за первой партой. И еще одного рядом со мной. Мы сидим за партами по двое, и у всех есть соседи… кроме меня.

– Эй! – раздается чей?то голос, и я поднимаю голову.

Ко мне повернулась девочка за передней партой и что?то говорит на языке, который я не понимаю.

Мой лоб покрывается испариной, и я несколько мгновений в ужасе смотрю на нее, прежде чем набираюсь духу сказать:

– Прости, но я не понимаю.

– Ой, извини, извини. – С трудом сдерживая улыбку, она отворачивается, и они вместе с соседкой начинают хихикать и украдкой поглядывать в мою сторону.

Я с сожалением понимаю, что у меня горят щеки, но меня спасает появление учителя.

– Прошу, рассаживайтесь по своим местам, – говорит он высоким голосом с сильным акцентом и поднимается на кафедру.

Класс успокаивается, и я с облегчением выдыхаю. Однако через пару секунд дверь со скрипом распахивается, и все, в том числе и я, поворачиваются на звук. Я вижу в дверном проеме знакомую фигуру в джинсах? скинни, красной майке и красных кроссовках, и у меня падает сердце.

Джейсон кланяется.

– Прошу простить меня, сэр, – говорит он без малейшего смущения или робости. – Сегодня утром я плохо себя чувствовал и не смог прийти на классный час.

Девчонки за первой партой начинают шептаться, за моей спиной тоже слышится шепот. Класс наполняется негромким гулом. Взгляды всех девчонок устремлены на Джейсона, как будто он – воплощение их грез. И меня от этого просто тошнит.

Да, он знаменит. Но не превозносите его, люди! Если вы поговорите с ним пять минут, вы увидите, какой он противный.

Учитель отмахивается от извинений Джейсона.

Какая?то девочка достает из чехла мобильный, делает фото и тем самым переключает на себя внимание учителя. Он хмурится.

Пожалуйста, уберите телефоны, – грозно говорит тот, и девочка съеживается. – Хочу напомнить всем, что правилами школы запрещено делать фотоснимки на территории школы, особенно фото… – Его взгляд перемещается на Джейсона: –.учеников, которые не стремятся привлекать к себе внимание. Неподчинение школьным правилам является основанием для исключения.

Я в изумлении поднимаю брови, но учитель больше ничего не говорит, и я гадаю, каким образом Джейсону удалось добиться, чтобы весь персонал школы следил за тем, чтобы удовлетворялись его интересы и ученики не разглашали, что он тут скрывается. Уж не подкупом ли?

Джейсон стоит у двери, и я понимаю, что у него еще нет своего места за партой. Он сканирует класс, и мой пульс учащается, когда я осознаю, что он выбирает из трех свободных мест – двух за первой партой и одного рядом со мной.

Он проходит мимо первой парты, и я догадываюсь, куда он направляется.

Не может быть! Конечно, отчитать кого?нибудь, высказать все, что думаешь, напрямую – это здорово, но потом обязательно чувствуешь сожаление. Пусть он и вел себя оскорбительно по отношению ко мне, но он не заслужил обидных слов о своей группе.

Я сижу, уткнувшись взглядом в свою тетрадь, и кручу в пальцах розовый карандаш. Джейсон садится, и я наклоняю голову так, чтобы волосы заслонили меня от него. Он ничего не говорит, ничем не выказывает, что мы знакомы, и мое раздражение усиливается. Ведь он знает, кто я такая? Чертова единственная во всей школе американка и единственная белая хипстерша в округе!

Нет, он просто игнорирует меня.

Я быстро обнаруживаю, что учитель – как выяснилось, его зовут мистер Сэ, – еще зануднее, чем мистер Йон, и я вынуждена с удвоенным вниманием слушать, что он говорит, так как акцент у него очень явный.

– Откройте учебники на странице пять, – говорит он. – Сначала мы поговорим о стилях вежливости в корейском языке.

Я пробегаю взглядом страницу, затем заглядываю в следующие главы, где полно знаков и символов, которые больше похожи на рисунки, чем на буквы. Даже английские транскрипции рядом с корейскими буквами сбивают меня с толку – буквы соединяются и разъединяются, образуя совершенную тарабарщину из звуков и слогов, и я даже не представляю, как их произносить.

У меня только от этого ум заходит за разум, а это лишь первый день!

– Первый стиль называется Хасосэ?Че, – продолжает учитель. – Он использовался, когда человек обращался к королю или к официальному лицу, но сейчас он больше нигде, кроме Библии, не употребляется. Следующий уровень Хапси?Че, и называется он «формально?вежливый».

Он продолжает говорить, но я уже отсутствую на уроке. Я смотрю в окно и пускаю свои мысли в свободный полет.

– Выполните в паре упражнение на странице шесть, – говорит мистер Сэ, врываясь в мои размышления. – Прочтите задание и решите, какой уровень речи вы бы использовали при общении с этим человеком.

Черт. Зря я не слушала. Я кошусь на Джейсона, своего соседа по парте, и морщусь. А ведь придется с ним заговорить. Не могу же я игнорировать его, делая вид, будто он не игнорирует меня. Замечательно!

Угрызения совести встают комком у меня в горле, и я их проглатываю.

– Ты… хоть что?нибудь понимаешь?

Он таращится в учебник и молчит.

– Это же совсем тупой вопрос, – шепчу я. – Ты же кореец. Что ты вообще тут делаешь?

Вокруг нас другие ученики бойко обсуждают задание, а я жду объяснений. Кстати, а что я делаю на этом уроке? Мне ведь не обойтись без репетитора. И это не сулит ничего хорошего моему среднему баллу.

– Почему в языке так много уровней вежливости? – спрашиваю я у Джейсона в надежде, что он смилостивится надо мной. – Не понимаю.

– Это связано с уважением, – отвечает он, чем шокирует меня. – Ты хочешь показать свое уважение к людям, которые занимают более высокое социальное положение, чем ты, или старше по возрасту.

– Ладно, это ясно, но семь уровней! Зачем столько?

Он не отвечает.

– Глупость какая?то, – слетает у меня с языка прежде, чем я успеваю прикусить язык, и я мысленно отвешиваю себе пинка. Только этого мне не хватало – оскорблять язык страны, в которой я только?только обосновалась. Корейцы, наверное, считают глупостью английский.

– Это часть культуры. – Он продолжает изучать учебник так, словно хочет вычитать там, как победить рак или добиться мира во всем мире. – Если собираешься жить здесь, тебе надо набраться культурного интеллекта.

«Набраться культурного интеллекта». Почему он просто не сказал: «Тебе надо отказаться от американского элитизма»[12]? Ведь он именно это имел в виду. Я так думаю.

– Так зачем ты вообще пришел на урок? – снова спрашиваю я, подавляя инстинктивное желание ответить оскорблением на оскорбление. – Ты же и так говоришь по?корейски, верно?

Он не считает нужным отвечать, и я не выдерживаю.

– Я в том смысле, что если бы я была знаменитой рок?звездой, я бы вообще не училась в школе, – говорю я в надежде, что он услышит мой сарказм. – Меня удивляет, что у тебя есть время для уроков. Ведь ты наверняка слишком занят, отвечая на письма фанатов. Ты же именно этим занимался все утро, да? Ты не чувствовал себя плохо, ты просто читал сообщения и проверял, что пишут на форумах, гуглил себя. Почему бы тебе не нанять репетитора, который снабжал бы тебя правильными ответами?

Он наконец?то отрывает взгляд от учебника и смотрит на меня. Действительно смотрит, наверное, впервые с тех пор, как мы познакомились. Я тоже гляжу в его темные глаза. У меня начинают дрожать руки, и эта дрожь расходится по всему телу.

– Я поступил сюда, потому что хочу учиться в настоящей школе, – говорит он. – Иначе я остался бы в Сеуле и у меня был бы репетитор, который снабжал бы меня правильными ответами.

– Или в Америке.

– Что?

– Ты мог бы остаться в Америке. Тогда бы тебе не пришлось изучать язык, который ты и так знаешь.

Он стискивает зубы.

– Может быть.

– Софи рассказывала мне, что вы сбежали от чего? то, когда приехали сюда. От чего именно? – Внутренний голос вопит, требуя, чтобы я заткнулась. Сейчас я перехожу сотни социальных границ. Но меня, кажется, несет.

– Ниоткуда я не сбегал, – цедит он, хотя его лицо остается бесстрастным. – Я хотел пойти в школу.

Я вынудила его защищаться. И продолжаю гнуть свое:

– А что, в Сеуле нет школы?

– Такой, в какой я хотел бы учиться, нет.

Я подпускаю в свой голос фальшивого сочувствия.

– Потому что не мог справиться с визжащими фанатками? Да, согласна, это так утомительно – быть знаменитостью.

Между прочим, я права. Я с детства слышала, как папа и Нейтан жалуются на это. Именно поэтому мы живем не в Лос?Анджелесе и не в Нью?Йорке, где тебя постоянно преследуют папарацци или любопытные зеваки. Однако я предпочитаю не обнаруживать, что я хорошо его понимаю. Я сыта по горло музыкантами и их фанатскими комплексами. Ты видишь, как твой парень после концерта лижется с другой девчонкой, как шоу? бизнес рушит твои семью, и у тебя нет желания заводить отношения с еще одним эгоистичным мальчиком? гитаристом.

– Знаешь, ты слишком злая для старшеклассницы, – заявляет он.

У меня в буквальном смысле отваливается челюсть.

– Ты… ты… – только и произношу я.

Он склоняет голову, тень улыбки появляется на его губах.

– Ну вот, ты и потеряла дар речи.

– А ты, наконец, обрел свой голос, – цежу я сквозь стиснутые зубы.

Джейсон едва сдерживает смех, и, не будь я в таком бешенстве, я бы обрадовалась этому. Но сейчас мне хочется от души врезать ему. В жизни не встречала такого надменного, неприятного типа.

– Урок окончен, – объявляет мистер Сэ за секунду до того, как звенит звонок, и я вынуждена отвести взгляд от Джейсона.

Я судорожно, до белых костяшек, сжимаю край парты и смотрю, как он исчезает за дверью. Мне плевать, что Софи моя соседка, – я ненавижу его. Нет, серьезно. Я готова зайти на страницу его группы в Фейсбуке и понаписать там столько гадостей про них, сколько смогу придумать, а потом забить весь текст в переводчик Гугла и запостить его снова, уже на корейском.

Да?а, мне предстоит длинный год.

 

Глава четвертая

 

В четверг появляются новые предметы, но этот день не так богат на события, как первый.

В половине шестого мы с Софи встречаемся у столовой, чтобы поужинать, и я с неудовольствием обнаруживаю, что все участники «Эдема» сидят за столиком в углу, в стороне от остальных учеников. Те таращатся на них, но при этом старательно делают вид, будто смотрят в другую сторону.

Я плетусь за Софи, которая устремляется к ребятам и садится как можно ближе, насколько позволяют приличия, к Тэ Хва. Мне остается свободное место либо рядом с Джейсоном по другую сторону стола, либо между Йон Джэ и краем скамейки.

Я выбираю второе.

Йон Джэ великодушно двигается, чтобы дать мне побольше места, и я с благодарностью улыбаюсь ему. Он действительно классный. И очень милый. Вот тебе, Джейсон!

– Софи, что ты думаешь о нашем математике? – спрашивает Йон Джэ между двумя ложками бурды, что зовется здесь супом тофу и от вида которой мой желудок скручивается в спазме. – Ты ведь боялась, что с ним будет трудно, да?

– Ага, только он мне понравился. – Она наклоняется к Тэ Хва и переводит ему.

– А ты? – Йон Джэ переключает свое внимание на меня. – Как у тебя прошел день? Жаль, что мы в разных классах.

Я тщетно пытаюсь подцепить палочками латук.

– Хорошо. Хотя урок корейского мне не понравился.

Откуда?то со стороны Джейсона доносится фырканье, и я подавляю желание бросить на него злобный взгляд. Злая девочка. Гм. Я не злая. Хотя у меня есть все основания злиться, это точно. Посмотрим, как он пройдет через все то, что выпало на мою долю, вот тогда и поговорим.

– Ой, сочувствую, что ты попала в этот класс, – говорит Софи. – В этом году наш класс разделили пополам, и ты оказалась в той части, где изучение корейского обязательно.

Я кошусь на Джейсона, но он никак не объясняет, почему он, кореец, оказался в нашем классе.

– Завтра вечером мы с Грейс собираемся в молл, – неожиданно говорит Софи, и я вздрагиваю. – Хотите с нами, мальчики?

Йон Джэ смотрит на Джейсона, который сидит будто в рот воды набрал.

– Хорошая идея. Мне почти ничего не задано, так что я могу поехать.

– Да, да, – кивает Тэ Хва. – Мы с вами.

– А как насчет тебя, братец? – Софи умильно складывает губки. – Пожалуйста!

– Ладно, – бросает он.

Софи хлопает в ладоши.

– Здорово! Тогда встретимся в полпятого.

Остальную часть ужина мы проводим в приятной беседе. Йон Джэ рассказывает мне о своей учебе и о младшей сестре, которая живет в Пекине и хочет стать гимнасткой. Когда мы расходимся по своим комнатам, я понимаю, что за весь ужин не обменялась с Джейсоном ни единым словом.

На следующее утро я прихожу в класс задолго до начала первого урока. Наблюдая за тем, как помещение постепенно заполняется учениками, я готовлюсь к встрече с Джейсоном. Но он садится на один из свободных стульев за первой партой. Как можно дальше от меня.

Я ухмыляюсь и взглядом мечу молнии в его спину, надеясь, что он почувствует мои полные ненависти мысли. Кто сказал, что он не хочет сидеть рядом со мной? Это я не хочу сидеть рядом с ним! И я демонстрирую ему это весь день, отказываясь смотреть в его сторону.

Половина пятого наступает раньше, чем я ожидала, и у меня едва хватает времени, чтобы забежать в свою комнату и переодеться. Я решаю надеть платье до колен, которое в прошлом году заказала по онлайн?каталогу. Как вообще нужно одеваться в корейский торговый центр? Я уже заметила, что здесь девчонки одеваются не так, как у нас. Каблуки у них выше, шорты короче, майки с принтами и юбки до щиколотки. Многие ходят в расклешенных джинсах или в чем?то таком, что у нас дома считается одеждой панков или прочих неформалов. Я не могу избавиться от ощущения, что своим нарядом я выделяюсь сильнее, чем цветом кожи и волос.

Мы встречаемся с ребятами у нашего корпуса. Софи тут же приклеивается к Тэ Хва, и я начинаю подозревать, что между ними что?то есть. Кажется, он приятный парень, судя по тому, что я вижу. Правда, видела я мало, учитывая, что мы с ним почти не разговаривали, и наши беседы ограничивались неловкими улыбками.

Я иду рядом с Йон Джэ, Джейсон шагает по другую сторону. Я всячески стараюсь не смотреть на брата Софи, но не могу отрицать, что сегодня он выглядит особенно привлекательно – в фирменных джинсах?скинни и клетчатой рубашке, надетой поверх белой майки. Закатанные до локтей рукава открывают красивые руки, а ее расстегнутый ворот – изящную шею и ключицы.

Грейс, хватит пялиться!

Слава богу, мы едем на автобусе, а не на мопеде. Я никак не могу выбрать нужные монеты, чтобы опустить их в щель кассы, поэтому, к моему смущению, от которого горят щеки, Йон Джэ вынужден заплатить за меня прежде, чем на меня набросятся пассажиры, стоящие сзади.

– Не смущайся, – подбадривает он, когда мы пробираемся в глубь забитого людьми салона, и хватается за петлю, свисающую с потолка. – В прошлом году я был в Америке и так и не смог разобраться в деньгах. – Он морщит нос. – Все банкноты одного цвета, и на всех седой старик.

До центра Инчхона мы добираемся больше часа. Теперь я понимаю, почему Софи решила в прошлый раз ехать на скутере. В Инчхоне она ведет нас по лестнице вниз, в метро, и я сдерживаю стон. Опять ехать?

Но как только мы оказываемся в чреве метрополитена, у меня отвисает челюсть. Вместо платформ и турникетов я вижу магазины, оборудованные в туннеле, и они завалены одеждой, украшениями, бижутерией и всем что душе угодно. Мы не едем на подземке в молл, подземка – это и есть молл.

Мы следуем за Софи и проходим мимо мебельного, напротив которого магазин парфюмерии, рядом – маникюрный салон и аптека. Полы, выложенные белой плиткой, и хромированные потолки все еще напоминают о станции метро, но тут толпа не кидается к поезду.

– Ну, где мы будем есть? – спрашивает Софи. – И что, европейскую кухню или нет?

Все смотрят на меня, и я поднимаю обе руки в универсальном жесте капитуляции.

– Мне безразлично. Дома я и так могу каждый день питаться европейской кухней, так что вы, ребята, выбирайте сами.

Они останавливаются на ресторане в стороне от главного коридора, где подают и азиатские, и западные блюда. Подходит официантка, но вместо того чтобы принять у нас заказ, она смотрит на Джейсона, выпучив глаза. По ее лицу видно, как крутятся шестеренки у нее в мозгу. Неожиданно оно проясняется, она выкрикивает что?то, от чего Джейсон вздрагивает. Он мотает головой, и тогда на помощь приходит Йон Джэ. Он машет руками перед лицом женщины, но переубедить ее невозможно. Она указывает на ребят, выуживает откуда?то мобильник, и, прежде чем я успеваю возразить, Софи спихивает меня со скамьи, и официантка плюхается на мое место, чтобы сделать селфи в окружении «Эдема».

Теперь в нашу сторону смотрят все посетители ресторана. Все достают мобильники, поднимается гвалт. Официантка кланяется и говорит: «камса?хамнида», что, насколько я помню из материала урока, означает «спасибо» – только не спрашивайте, какой это уровень вежливости.

Официантка исчезает, но теперь ее место занимают фанаты, и тридцать секунд спустя уже целая толпа фотографирует парней и тянется к ним за автографами. Я теряю Софи в этой толпе, меня оттирают к стене. Я охаю, когда мне в бок впивается чей?то локоть, и, сцепив зубы, ныряю в гущу тел и пробираюсь вперед.

– Софи! – кричу я.

– Грейс! – Ей удается схватить меня за руку, и она тащит меня за собой.

Йон Джэ и Тэ Хва раздают автографы и позируют перед фотокамерами с поднятыми в «знаке мира» руками. Джейсон держится позади них, и когда мерцают вспышки, опускает взгляд в пол и хмурится.

Толпа напирает и вдавливает меня в стол. Мне уже больно, я то и дело сердито поглядываю на ребят, но поклонники их не отпускают. Я чувствую, что меня вот? вот раздавят, но тут Софи вклинивается между группой и фанатами и что?то кричит. С мастерством опытного администратора она выводит нас из ресторана в центральный коридор.

Однако и там нас встречают вспышки фотокамер и телефонов, и люди, жаждущие хоть одним глазком взглянуть на знаменитостей. Софи хватает меня за запястье, и мы пробиваемся через забитый людьми туннель. Кто?то вцепляется мне в руку, и я, оглядываясь, вижу, что это Йон Джэ. Так мы вереницей движемся вперед.

Я вытягиваю шею, чтобы глотнуть немного свежего воздуха. Со всех сторон на нас давят чужие тела, повсюду мигают вспышки. У меня учащается пульс, и я чувствую, как кровь насыщается адреналином. Я бывала с Нейтаном, когда его окружали фанаты, но в Штатах я никогда не видела таких толп.

Мы поднимаемся по лестнице на улицу. Софи не останавливается, и никто из нас не размыкает рук. Переходя на рысцу, она увлекает нас в переулок, потом в следующий, потом в еще один, пока не выясняется, что нас больше никто не преследует.

Софи останавливается возле мусорных контейнеров, а я поворачиваюсь лицом к стене и опираюсь ладонями на прохладный кирпич, стараясь, чтобы никто не заметил моего учащенного дыхания.

– Безумие… какое?то, – говорю я.

Йон Джэ ловит мой взгляд, и мы пару секунд смотрим друг на друга, а потом разражаемся хохотом. Вслед за нами хохочут все, кроме Джейсона.

– Может, стоит вернуться в школу? – говорит Йон Джэ.

– Ты серьезно? И позволить этим полоумным нас одолеть? – презрительно фыркает Софи. – Мы должны поужинать и приятно провести время, просто чтобы доказать, что у нас это получится.

Продолжая хохотать, мы следуем за Софи через лабиринт переулков Инчхона и находим ресторанчик в такой дали от главных улиц, что кажется, будто мы в другом городе. Из дверей ресторана пахнет рыбой, и я морщусь, когда мы усаживаемся на деревянные лавки. Единственному посетителю далеко за пятьдесят, а персонал лишь скользнул по ребятам взглядом и занялся своими делами.

Все утыкаются в меню на корейском, а Йон Джэ предлагает перевести мне описания блюд.

– Просто закажи мне то, что красиво звучит, – говорю я.

Он изучает меню.

– Ты рыбу любишь?

– Гм…

Он улыбается.

– Не любишь.

– Ну, если они тут на ней специализируются, тогда пойдет. Я буду храброй. Будет что вспомнить и что забыть.

Я сохраняю оптимистичный настрой до тех пор, пока нам не приносят заказ. Куски на моей тарелке выглядят угрожающе, а поднимающийся от них запах призывает меня рискнуть, проглотить их и удержать внутри. Я бросаю на еду не менее грозный взгляд.

– Кажется, ты хотела быть храброй? – спрашивает Йон Джэ, лукаво глядя на меня.

Я насмешливо кошусь на него, задерживаю дыхание, кладу кусок в рот и жую. Не тошнит. Глотаю. Получилось!

Йон Джэ достает из кармана мобильник.

– Бери следующий кусок.

Я подчиняюсь, и он фотографирует меня, затем поворачивает ко мне телефон, чтобы я увидела снимок.

– Можешь показывать всем своим друзьям в Америке, что ты ела рыбу в Корее, – говорит он.

– Ура! – говорю я, поднимая кулак в победном жесте.

Он смеется, окуная свой кусочек в маленькую миску с соевым соусом.

– Забавная ты.

Почему?то это замечание заставляет меня покраснеть, да так, что у меня пылают мочки ушей, хотя подобная реакция вообще для меня не характерна. Но когда я поднимаю глаза и обнаруживаю, что на меня смотрит Джейсон, кровь от лица мгновенно отливает, и я концентрирую свое внимание на еде.

Когда мы заканчиваем ужин и собираемся уходить, я наклоняюсь к Софи и шепчу ей на ухо:

– Слушай, здесь есть туалет?

– Есть, я схожу с тобой.

Она проводит меня через кухню в заднюю часть ресторана, где я вижу две двери. На них нет опознавательных знаков – мужской это туалет или женский, поэтому я делаю шаг к левой, но Софи ловит меня за руку.

– А ты точно не хочешь зайти сюда? – Она указывает на правую дверь.

– Нет, эта вполне сойдет.

Она озадаченно смотрит на меня, затем пожимает плечами и открывает правую дверь. А я захожу в левую. И вижу перед собой фаянсовую дыру в полу.

У меня падает сердце.

О, нет.

«Толчок».

 

Глава пятая

 

Я могу описать его только как больничную «утку», встроенную в пол. И у него совершенно отсутствует сливной механизм. Как, черт его дери, я должна здесь писать? Производители сильно переоценили мою способность сохранять равновесие.

Может, стоит потерпеть, пока мы не вернемся в общежитие?

Нет. Пора встретиться с ужасом лицом к лицу. У тебя все получится, Грейс. Ты сможешь.

Минуту я внутренне готовлю себя, затем передвигаю свою сумку вперед – естественно, ее не на что здесь повесить, – и спускаю трусики до щиколоток. Вознеся благодарственную молитву за то, что сегодня я надела платье вместо чего?то такого, что можно было бы случайно описать, я присаживаюсь на корточки. На одно жуткое мгновение я теряю равновесие, но быстро выравниваюсь и принимаюсь за дело. Мне удается не замочить ни туфли, ни что?то еще существенное.

Только сейчас я понимаю, что здесь нет туалетной бумаги. Я мысленно ругаю себя за то, что не заметила этого раньше, и задерживаюсь над «толчком» чуть дольше, чем нужно, в надежде, что дующий снизу ветерок немножко меня подсушит.

Я вылетаю из кабинки и вижу у раковины Софи. Она поворачивается ко мне и усмехается.

– Дай?ка отгадаю – ты жалеешь, что не пошла в другую дверь?

– А там обычный унитаз? – Я заглядываю в кабинку, куда ходила Софи, и, действительно, вижу знакомые формы. Я издаю стон.

Она весело, без капельки сочувствия, смеется и говорит:

– Ну что ж, хорошее начало для знакомства с азиатской культурой.

– Ага, но я бы предпочла начать его с чего?нибудь другого, – морщась, отвечаю я, и это вызывает у нее новый приступ смеха.

К нашему возвращению ребята уже расплачиваются по счету, мы выходим из ресторана и направляемся к автобусной станции. Из этой части города до остановки невозможно добраться переулками, поэтому мы выходим на широкие оживленные улицы. Ребята идут, опустив головы, Джейсон даже надел солнцезащитные очки, несмотря на то что уже стемнело.

Нас, как обычно, ведет Софи. Тэ Хва догнал ее и теперь они идут рядом. А мы с Йон Джэ и Джейсоном плетемся за ними в неловком молчании. Я решаю воспользоваться моментом и изучить улицы Инчхона и толпы местной молодежи, которая тут тусуется. Парни хорошо одеты, у всех красивые и стильные прически, девочки выглядят так, будто сошли с обложек модных журналов. Глядя, как они прохаживаются по тротуару на высоченных каблуках и виляют тощими задницами, я чувствую себя типичной американкой и очень толстой.

Мы хотели было зайти в пару магазинов, где меньше всего народу, но после истории с толпой фанатов ни у кого на это нет сил. Когда Йон Джэ предлагает двигаться прямиком к автобусной остановке, мы все быстро соглашаемся.

На автобусной станции толпятся пассажиры. Софи встает в очередь, чтобы купить билеты, а я вместе с ребятами отхожу в дальний уголок, где мы не так заметны. Однако, где бы я ни стояла, меня все равно то пихают локтями, то задевают сумками, и по моим ногам все равно то и дело проезжают колесики багажа.

Этот полный народу зал ожидания вызывает у меня воспоминания о последнем концерте Нейтана, на котором я побывала. Там меня тоже окружали тысячи вопящих фанатов, заплативших огромные деньги только за то, чтобы услышать, как поет мой брат. Это было колоссальное шоу, и я хотела смотреть его как нормальный человек, пусть и в первом ряду.

Мы с моей подругой Марси заняли свои места у входа задолго до того, как открыли двери и впустили зрителей. Все шоу толпа прижимала нас к металлическому заграждению, однако смотреть из зала было значительно интереснее, чем из?за кулис. Меня охватил восторг зрителей, мне передался их энтузиазм.

Естественно, восторг превратился в ужас, когда Нейтан в середине концерта упал в обморок. Тогда я впервые поняла, что пристрастие Нейтана к наркотикам может быть опасным, что оно может погубить карьеру.

Я стряхнула с себя воспоминание, затолкала вглубь вызванные им чувства. Здесь не место для такого рода мыслей. Я не могу дать им волю, когда вокруг столько народу. Нельзя, чтобы кто?то увидел, как я теряю контроль над своими эмоциями.

Особенно после того, как я уже много месяцев не общалась с Марси. По сути, я не общалась ни с кем из своих друзей с начала лета. В какой?то момент они перестали звонить мне, писать эсэмэски и электронные письма – вероятно, они поняли, что я никогда не отвечу им.

Софи возвращается с билетами, и мы спешим к автобусу. Осталось два свободных места в первом ряду и три – в последнем. Софи устраивается в кресле у окна, Тэ Хва садится рядом с ней, и получается, что Джейсон, Йон Джэ и я вынуждены занять места сзади. Я каким? то образом оказываюсь между ними и слишком поздно понимаю, что мне придется целых два часа сидеть рядом с Джейсоном.

Йон Джэ принимается шепотом рассказывать мне истории про обезумевших фанатов на концертах и о жестких условиях, которые им поставил продюсер, когда они подписывали контракт. Я хочу спросить, как образовалась их группа, но тут у него в кармане начинает вибрировать телефон. Он смотрит на номер и бледнеет. Он слабой улыбкой просит у меня извинения и, приняв звонок, говорит по?корейски.

Мне хочется посмотреть в окно, но для этого мне придется смотреть мимо Джейсона, а он может подумать, будто я смотрю на него, поэтому я поворачиваю голову в другую сторону. И вижу, как две девчонки рядом с Йон Джэ фотографируют ребят. Они хихикают, но как только они замечают, что я смотрю на них, на их лицах появляется невозмутимое выражение.

Потрясающе. Только не это.

Я готовлюсь к новой атаке толпы, но Джейсон перегибается через меня и что?то шипит девчонкам на корейском. Те бледнеют, а я могу только смотреть на его руку, которой он опирается на спинку сиденья, и с наслаждением вдыхать аромат его одеколона, когда его шея оказывается невозможно близко от моего лица.

На следующей остановке девчонки резко встают.

Обе принимаются кланяться и в унисон бормотать: «Чве сон хамнида» – «Прошу прощения», прежде чем рвануть к выходу.

Йон Джэ все еще говорит по телефону, повернувшись ко мне спиной, и в его голосе все отчетливее звучит напряжение. Автобус едет дальше, и я спрашиваю у Джейсона:

– Что ты им сказал?

Он пожимает плечами.

– Я просто сказал, чтобы перестали глазеть. Они смутились.

– Ага. – С каких это пор вежливая просьба не глазеть вынуждает людей бежать прочь при первой же возможности?

Мы погружаемся в молчание, но Джейсон первым нарушает его:

– Они смеялись над твоим платьем.

– Над моим платьем? – Я опускаю взгляд на тонкую ткань, которая, как я считала, должна оттенить цвет моей кожи. – А что с ним не так?

Он пожимает плечами.

– Они говорили, что оно слишком длинное.

Я от изумления выпучиваю глаза.

– То, что я не ношу коротюсенькие юбчонки и не открываю на всеобщее обозрение свои прелести, еще не делает из меня скромницу.

На его лице появляется полуулыбка, и он ловит мой взгляд.

– А еще им не понравилось, что я сижу рядом с американкой.

Я настолько поражена, что на секунду лишаюсь дара речи.

– А что, они предпочли бы, чтобы я была кореянкой?

– Наверное.

– Интересно. – Хотя на самом деле ничего интересного нет, просто это единственное слово, которое я смогла произнести, во всяком случае вслух. – Можно подумать, будто они не знают, что ты полжизни прожил в Америке, – задумчиво произношу я.

Приветливое выражение на его лице гаснет, и я вдруг осознаю, что между нами только что состоялся разговор, в котором не было ни единого оскорбления.

Джейсон поудобнее пристраивает свои длинные ноги.

– Прошло несколько лет, как я вернулся из Америки.

Наша до сих пор корректная беседа вселяет в меня уверенность, и я отваживаюсь спросить:

– А почему вы вернулись в Корею?

Его взгляд леденеет, лицо превращается в холодную маску, лишенную каких?либо эмоций, и он снова становится тем парнем, с которым я познакомилась в школьной столовой. Такое впечатление, будто он полностью отсек все чувства.

– Можешь поговорить об этом с Софи, – говорит он.

Через несколько минут автобус пересекает мост, и мы оказываемся на острове Канхва. Но вместо того чтобы ехать через город, а потом вверх, в горы, автобус заезжает на автостанцию, и водитель глушит двигатель.

Пассажиры встают, забирают свои вещи и выходят. Я озадаченно смотрю на Джейсона, но по его бесстрастному лицу ничего нельзя понять.

Мы встаем и продвигаемся к выходу, и когда мы минуем Софи и Тэ Хва, она что?то говорит Джейсону по? корейски.

– В чем дело? – спрашиваю я, но близнецы продолжают свой разговор.

Впереди меня Йон Джэ сердито фыркает, но сдерживает свой гнев.

– В такое позднее время автобус туда не ходит, – говорит он мне, оборачиваясь.

– Но как же мы доберемся?

Он проводит рукой по волосам, и они встают у него дыбом, как хохолок какаду.

– Пойдем пешком.

У меня с языка рвутся тысячи возражений, но я сдерживаю их из страха показать себя ноющей иностранкой, которая никак не может привыкнуть к новой стране и к новой культуре. Однако, когда туфли натирают мне пятки, я начинаю всерьез подумывать о том, чтобы все же высказать свои жалобы.

По моей спине ручьем катится пот, и я понимаю, что мы еще не подошли к подножию горы, поэтому, чтобы отвлечься, я поворачиваюсь к идущему рядом со мной Йон Джэ и спрашиваю:

– Кто тебе звонил?

Он чешет затылок и улыбается, только его улыбка не такая лучезарная, как обычно.

– Отец.

Путь в гору кажется бесконечным. Мы идем по тротуару вдоль проезжей части, но мне кажется, что это совсем не тротуар, а горный карниз. Я вынуждена постоянно смотреть под ноги, чтобы не оступиться.

Я решаю, что все опасности позади, когда мы сворачиваем с дороги и проходим под аркой на территорию школы, но неожиданно цепляюсь мыском туфли за камень и осознаю, что падаю. Я понимаю, что сейчас встречусь лицом с асфальтом, но в последний момент меня подхватывает чья?то рука.

Я выпрямляюсь и смотрю на Йон Джэ.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Ты мой рыцарь в сияющих доспехах, – говорю я с нарочитым южным акцентом.

Йон Джэ радостно улыбается, но со стороны Джейсона доносится пренебрежительное хмыканье.

Мы уже подходим к общежитию, когда я замечаю группу учеников у здания столовой. Они стоят кружком, а из середины этого круга звучит тяжелый бас. Мы подходим поближе, и я, приподнимаясь на цыпочки, вижу, как двое ребят в центре круга танцуют брейк со всеми акробатическими примочками. Не хуже, чем танцевальное шоу по телевизору.

– Подождите, – бросаю я через плечо и ввинчиваюсь в круг.

Танцоры в буквальном смысле поддразнивают друг друга: сначала один выполняет какое?то па, затем жестами предлагает другому повторить. У одного из них лучше получается футворк[13], у другого – нижний брейк, вращение на голове и хождение на руках. Песня заканчивается, и толпа взрывается бурными аплодисментами.

Звучит новая мелодия, и в круг выходит новая фигура, она движется резкими толчками точно в такт музыке. Я понимаю, что это такой танец, и одновременно соображаю, кто танцует – Йон Джэ! Он настоящий профессионал, его тело причудливо гнется и извивается, со стороны кажется, будто от него не требуется никаких усилий. Первые двое ребят тоже вступили в танец, и баттл[14] начался.

Я чувствую, что Джейсон стоит рядом, и поворачиваюсь к нему.

– А я не знала, что Йон Джэ умеет танцевать. Вы все трое так умеете?

– Только Йон Джэ, – отвечает он. На его лице непривычное для него выражение тревоги. – Он хотел быть идолом.

– Кем?

Он сжимает и разжимает кулак, как будто пытается схватить нужное слово.

– Поп?идолом… э?э… суперзвездой.

– А разве вы уже не суперзвезды?

– Он хотел выступать в поп?группе, где поют и танцуют, а не в инструментальном коллективе.

– А. – До меня начинает доходить. – В бойз?бэнде.

Джейсон пожимает плечами.

– Они здесь зарабатывают большие деньги.

Мы выбираемся из толпы, отходим на несколько ярдов, и я не перестаю удивляться, что Джейсон до сих по не оборвал наш разговор.

– И как же он оказался в вашей группе? – спрашиваю я. – Все начиналось с тебя и Тэ Хва, да?

– Его для нас подобрала звукозаписывающая компания. – Взгляд Джейсона следует за Йон Джэ, и в нем отражается тоска, как будто Джейсон… завидует? – Мы с Тэ Хва пришли на прослушивания вдвоем, и продюсер захотел добавить еще одного музыканта, поэтому они определили Йон Джэ к нам ударником.

Это объясняет, почему на недавнем концерте у Йон Джэ недоставало огня. Парень хочет выражать себя в энергичном танце, а не задавать ритм для поп?рок?группы.

– Он взбесился из?за того, что мы не танцуем в нашем новом клипе, – так тихо, что я едва слышу его за криками толпы, произносит Джейсон.

Я оглядываюсь на танцоров и вижу, как Йон Джэ идет лунной походкой, копируя Майкла Джексона. Толпа в восторге.

– В каком смысле? – спрашиваю я.

Джейсон долго молчит, и я решаю было, что наше короткое перемирие закончилось. Но тут он удивляет меня:

– В следующем месяце мы начинаем снимать музыкальное видео. Он хотел танцевать, но я сказал нет.

– Вы снимаете музыкальное видео?

Память уносит меня в прошлое, когда я из?за спин съемочной группы смотрела, как Нейтан и его группа снимают свой клип. Хотя я сомневаюсь, что в клипах «Эдема» будут большие грузовики, девицы в ковбойских шляпах или бочонки с пивом.

Джейсон кивает.

– О, вот здорово!

Его губы складываются в усмешку.

– И это говорит девчонка, которая считает нас не музыкантами, а просто милыми мордашками?

Я краснею, но выдерживаю его взгляд. Я проглатываю саркастическую реплику, которая готова сорваться с моих губ. Софи хотела бы, чтобы я относилась к нему по?хорошему. Держи монстра в узде, Грейс.

– Прости меня за это, – говорю я, и покорность обжигает мне горло, как кислота. – Это было грубо, не должна была этого говорить.

Он запрокидывает голову и смотрит в небо, где вместо звезд ослепительным светом горят небоскребы.

– Нет, ты была права.

– Что? – Я смотрю на него, открыв рот.

– Насчет нашей музыки, – без всяких эмоций уточняет он. – Она ужасна.

Йон Джэ продирается сквозь толпу и так суетится, что налетает на меня. На его щеках румянец, на висках выступил пот, он широко улыбается нам.

– Извиняюсь, – говорит он. – Прикольно я выглядел, да?

– Нет! – Я пытаюсь стряхнуть с себя ступор, в который вогнали меня слова Джейсона, и хочу уделить все свое внимание парню, которому, кажется, по?настоящему приятна моя компания. – Это было потрясающе, ты отлично танцевал. Уверена, фанам понравилось бы.

Он краснеет еще сильнее.

– Спасибо.

Джейсон молча отходит к Софи и Тэ Хва, стоящим у учебного корпуса. Мы с Йон Джэ догоняем его.

– Мы хотим посмотреть фильм в комнате Тэ Хва, – говорит Софи. – Ты с нами?

Наша пешая прогулка вымотала меня, но у меня тут мало друзей. Быть доброжелательной с теми, кто у меня есть, – это хорошая идея.

– А как же, – отвечаю я.

Тэ Хва открывает дверь общежития своим пропуском, и мы поднимаемся на пять – пять! – лестничных пролетов в его комнату.

Его комната так же мала, как и наша, но здесь есть телевизор и DVD?проигрыватель, а на письменном столе стоит игровая приставка. Акустическая гитара и бас примостились в единственном свободном углу.

Софи сразу забирается на верхний ярус кровати, а я размышляю. Вот для Софи Тэ Хва – друг детства, а для меня – нет. Можно ли мне сидеть на его постели? Или это будет выглядеть странно? Дома мне такое и с голову бы не пришло, но я плохо знаю здешние обычаи.

Йон Джэ смотрит на часы и говорит:

– Мне нужно к понедельнику сдать доклад, а я еще даже не начинал. – Он ловит мой взгляд, словно просит у меня прощения за то, что не будет смотреть кино.

– До завтра! – кричит сверху Софи.

Он отвечает ей улыбкой, затем снова ловит мой взгляд. Не понимая, чего он ждет, я машу ему. Он ждет еще секунду, потом поворачивается и уходит.

Тэ Хва вставляет диск с фильмом в проигрыватель и забирается к Софи. Нет, серьезно, что между ними? Джейсон усаживается на нижний ярус кровати, но я не собираюсь сидеть с ним рядом, поэтому устраиваюсь на стуле у письменного стола соседа Тэ Хва.

Начинается фильм, и через полминуты до меня доходит, что я не понимаю ни слова. Актеры говорят на каком?то азиатском языке, и субтитры, появляющиеся в нижней части экрана, тоже на азиатском.

– Это китайский фильм? – спрашиваю я.

– Японский, – отвечает сверху Софи и вскрикивает: – Ой! Ты же ничего не понимаешь! Хочешь, включим английские субтитры?

– Нет, все нормально. Я просто буду следить за действием.

Десять минут я трачу на то, чтобы понять сюжет, а потом отвлекаюсь на другое. У соседа Тэ Хва на письменном столе лежит стопка книг: учебник алгебры, учебник биологии, двуязычная Библия. На полке над столом стоят альбомы с пластинками. Названия на некоторых корешках уже стерлись, но я все равно узнаю их: «Раббер Соул»[15] Битлзов, «Фривилин»[16] Боба Дилана, Грасс Рутс[17]. У кого?то хороший музыкальный вкус.

И только когда я замечаю пепельницу, заполненную не окурками, а медиаторами, и конспекты с моих уроков корейского, до меня доходит: соседом Тэ Хва является Джейсон. Я сижу в комнате Джейсона. Конечно, не одна, а в обществе еще двух человек. Но все же.

Я украдкой смотрю на него, но он набирает на мобильнике какое?то сообщение. Йон Джэ? Девочке? Я не замечала, чтобы он общался еще с кем?то, кроме сестры и ребят из группы. Хотя я же не слежу за ним все дни напролет. К тому же, я уверена, что он не стал бы потакать девчонкам, которые так и жаждут получить эсэмэску с его телефона.

Потому что он знаменит, знаете ли. Не потому, что он привлекателен и все такое прочее.

Джейсон отрывает взгляд от телефона и видит, что я наблюдаю за ним. Одно жутко долгое мгновение мы смотрим друг другу в глаза. Я отвожу взгляд, сердце едва не выскакивает у меня из груди. Он думает, что я запала на него. Он считает меня еще одной чокнутой фанаткой. Он думает, что он мне нравится.

Паника. Накрывает меня мощной волной.

– Грейс?

Я поднимаю голову и смотрю на Софи, радуясь, что она выдернула меня из этого состояния.

– Что?

– Тебе скучно, да? – Она спрыгивает с кровати. – Прости. Давай поставим что?нибудь другое? Или ты хочешь уйти к себе?

– Решай сама, – говорю я, изображая беспечность несмотря на то, что от дикого сердцебиения у меня шумит в ушах.

– У меня уже сил нет, я устала. – Она берет свою сумочку и надевает ее на плечо. – Пошли, пора спать.

Я покорно следую за ней, но у двери она останавливается и что?то говорит Тэ Хва. Тот отвечает, и я оглядываюсь. Джейсон так и сидит на кровати, только уже без мобильника. И смотрит на меня.

Когда мы выходим и Софи закрывает дверь, я чувствую, как освобождаюсь от взгляда и от самого Джейсона. И в следующее мгновение понимаю: если учесть, какой образ жизни ведет Софи, я неизбежно увижусь с ним завтра. И послезавтра. И буду видеться с ним изо дня в день.

Только я не знаю, как к этому относиться.

 

Глава шестая

 

«Братишка,

Ты, наверное, не поверишь, но я постепенно вливаюсь в здешнюю жизнь, хотя очень скучаю по сладкому чаю и по нашим парням, которые придерживают дверь и пропускают девочек вперед.

У меня пока не хватило духу позвонить маме или написать ей по электронной почте. Стоит мне подумать об этом, я вспоминаю ее осуждающий взгляд, и мне все становится ясно. Я знаю, что она винит меня во всем. Наверное, я зря переживаю из?за этого, потому что ты точно так не думаешь. Но все равно обидно.

Я ложусь спать и вспоминаю, как мы втроем – я, ты и Джейн – ставили палатку на заднем дворе и слушали Брэда Пейсли и Гарта Брукса[18], и ты говорил, что хочешь стать таким же, как они. Ну, у тебя получилось. Ты осуществил свою мечту. Думаю, вот так мы и оправдываем все для себя – что твой успех стоил уплаченный цены.

Я скучаю по тебе. Я скучаю по всем, но по тебе сильнее всего. (Только никому об этом не рассказывай, особенно Джейн!)

Ты бы гордился своей сестренкой, тем, как она идет своей дорогой в большом суровом Реальном мире. Ну вот, я все тебе рассказала, осталось добавить одно: я думаю о тебе каждый день, и в радости, и в горе. И знай: я никогда не забуду о том, что произошло.

Заканчиваю свое письмо словами:

Из Кореи, с любовью,

Грейс».

 

* * *

 

Я медленно продвигаюсь в очереди, вглядываясь в прямоугольные контейнеры в надежде найти что?нибудь хоть отдаленно похожее на макароны с сыром, картофельное пюре или пиццу. Теперь, когда я ем только рис и овощи… и снова рис, я узнала, как много разных блюд я люблю. Наверное, поэтому?то корейцы такие тощие.

Я со вздохом выбираю какое?то блюдо с говядиной.

Осматриваю зал и нахожу в углу свободный столик. Несмотря на то что я здесь уже несколько недель, я так и не нашла себе друзей за пределами круга общения Софи. Можете называть меня необщительной, но в свою защиту я скажу, что очень трудно заводить дружеские отношения с тем, кто отказывается говорить на твоем языке за пределами классной комнаты.

Я ощупываю сумку, проверяя, на месте ли книга. Обычно я прихватываю с собой что?нибудь из «Сэвен Элевен», расположенного чуть дальше по улице, и прячусь в библиотеке, но сегодня я не в состоянии ждать до ужина. Урок корейского меня измотал. Кто знал, что все попытки сохранить остатки терпения и не обращать внимания на то, как Джейсон старательно игнорирует меня, отнимут у меня все силы?

Победив в единоборстве с палочками, я ухитряюсь держать перед собой книгу и одновременно закидывать в рот рис. Но уединением я наслаждаюсь недолго – через несколько минут передо мной с грохотом опускается тарелка.

Я вздрагиваю и вижу, как на скамью напротив втискивается Йон Джэ.

– Привет! – Я испытываю небывалое облегчение.

Он улыбается.

– Ты выглядела такой одинокой.

– Ну, знаешь, трудно поддерживать с кем?то беседу, когда все вокруг говорят на другом языке. – Я смеюсь, но ощущаю болезненный укол в сердце. – Не знала, что ты тоже обедаешь в это время.

Софи не обедает – у нее в это время факультатив, – а Джейсон и Тэ Хва работают над своей музыкой. Я думала, что Йон Джэ всегда с ними.

– Обычно я ем где?нибудь вне школы. Кстати, я тоже тебя здесь не видел, иначе обязательно подсел бы. – Он указывает на книгу. – Что читаешь?

Я показываю обложку романа, привезенного из дома.

– Сестра дала перед отъездом. Сентиментальный роман. – Я закатываю глаза. – Глупо, да?

– Почему глупо, если тебе нравится?

Мне нечего ответить на это.

Он кладет в рот кусок капусты, политой томатным соусом.

– А как зовут твою сестру? Она на тебя похожа?

– Зовут ее Джейн, и она совсем на меня не похожа. Она на два года моложе. Она любит спорт, и у нее способности к иностранным языкам. – При воспоминании о Джейн у меня в груди опять разливается боль. – Ты бы ей понравился.

– Я?

Я смеюсь.

– Да, ты. Она бы сказала, что ты аппетитный.

Он озадаченно морщит лоб.

– Аппетитный?

– В смысле привлекательный.

– А… – он смеется, но не надменно. Так, будто понимает, что он привлекателен, но не придает этому особого значения. Такая уверенность в себе только добавляет ему привлекательности, и я не могу этого не признать.

Мы молча едим.

– Хочешь после уроков сходить со мной в музыкальный класс? – спрашивает он. – Я работаю над песней, которую написал Джейсон, и мне бы хотелось узнать чье?то мнение.

– Ты работаешь один?

– Он уже все закончил, но хочет, чтобы я отработал свою партию. Я что?то играю не так, но никак не пойму, что именно. Звучит неправильно.

– А что требуется от меня?

Он пожимает плечами.

– Любое предложение приветствуется.

Мы заканчиваем обед, относим грязную посуду и расстаемся в холле. После занятий мы встречаемся перед столовой, и он ведет меня в корпус музыкального и исполнительского искусства, в котором я еще не бывала. Я старалась держаться от него подальше, так как он напоминает мне о прошлом.

Когда мы входим в здание, меня охватывает странное ощущение правильности, целостности, причем настолько сильное, что у меня даже перехватывает дыхание. Отовсюду доносится музыка – здесь кто?то играет на пианино, там девочка занимается вокалом. На моем лице появляется непроизвольная улыбка, и я, как ни пытаюсь, не могу избавиться от нее. Как же долго я была лишена творческой атмосферы! Как же я по ней соскучилась!

Йон Джэ ведет меня в репетиционную, где уже расставлено все оборудование группы. Наверное, это здесь в обеденное время работают Джейсон и Тэ Хва. Вероятно, их менеджер договорился с руководством школы, чтобы им выделили отдельную комнату – Нейтан именно так и поступил бы.

– Ты знаешь нотную грамоту? – Йон Джэ протягивает мне несколько листов.

Я беру их и критически просматриваю. Это симпатичная традиционная поп?песенка, ничего особенного, если не считать последовательности аккордов в припеве. Музыка начинает звучать у меня в голове, и я не могу не признать, что это потрясающе.

– Это Джейсон написал? – спрашиваю я, и Йон Джэ кивает.

Может, у Джейсона все же есть талант.

– Вот это моя часть. – Он тычет пальцем в ноты. – Не знаю, в чем дело, она у меня никак не звучит.

Он садится за ударные и принимается отбивать ритм. Как и на концерте в клубе «Вортекс», он играет без эмоций, чисто, но без души. Все ясно: не звучит не музыка – не звучит он сам.

Я, закусив губу, размышляю, как бы ему это объяснить. Он же профессионал как?никак. Свои знания я получила за два года обучения игре на фортепиано, но основные идеи ухватила, когда слушала папу или сидела в студии на записях Нейтана. Папа много раз пытался заставить меня учиться музыке, но у меня не было никакого желания.

– Ну, мне кажется, с музыкой ничего неправильного нет, – осторожно начинаю я. – И играешь ты хорошо, только ты выражаешь неправильные чувства.

Он склоняет голову набок.

– В каком смысле?

– Давай, я покажу. – Я подхожу к нему сзади, склоняюсь над ним и беру палочки. – Ты играешь вот так. – Я повторяю его фразу. – А звучать должно вот так. – Я слегка корректирую фразу, читая в нотах больше, чем написал Джейсон. – Видишь? Чуть по?другому, но рисунок полностью меняется. К тому же недостаточно фразировки на бите один и три.

Он поворачивается и изумленно смотрит на меня.

– Звучит значительно лучше!

Я повторяю ритм в голове, кое?что дорабатываю. Снова заглянув в ноты, я меняю партию ударных так, чтобы она лучше сочеталась с партией бас?гитары – тогда звук будет чище и четче.

– Вот, попробуй так. – Я своим карандашом вношу изменения в ноты, затем передаю ему палочки. – Интересно, что ты скажешь.

Он играет по?новому, и музыка получается именно такой, как я представляла. Идеальной.

Йон Джэ улыбается мне.

– Ты чудо!

Я смеюсь, обхожу установку и встаю перед ним.

– Тебе просто нужно кое?что изменить.

– Откуда ты так много знаешь о музыке? Ты на чем? то играешь?

– Нет, у меня не хватало терпения, чтобы заниматься.

– Тогда где ты всему этому научилась?

Я молчу, не зная, хочу ли я рассказывать свою историю или нет: я никогда не прощу себе, если правда заставит Йон Джэ и остальных воспринимать меня по?другому. Ведь именно поэтому я и уехала из Штатов.

– Гм… – произношу я. – Мой папа… э?э… он работает в музыкальной индустрии.

– Играет в оркестре?

Я мотаю головой. Закусываю губу.

– Нет.

Так как я больше ничего не говорю, Йон Джэ спрашивает:

– А чем он занимается?

Я вздыхаю.

– Он продюсер звукозаписи.

Его глаза едва не вылезают на лоб.

– В какой фирме?

Придется сказать, деваться некуда.

– В своей собственной, «Уайлде Энтертейнмент».

Он охает и в полном изумлении таращится на меня, а мне хочется съежиться под его взглядом.

– Стивен Уайлде – твой отец?

– Да…

Его лицо расплывается в улыбке.

– Джинё? Правда? «Уайлде Энтертейнмент» – самая успешная компания, работающая с «кантри»!

Он быстрым, как молния, движением достает мобильник и, прежде чем я успеваю возразить, поворачивает его экраном ко мне. И показывает мне мое фото, сделанное папарацци в аэропорту Атланты.

– Это ты! – Он с восторгом смотрит на меня. – Ты знаменитость!

Я издаю нервный смешок.

– Нет, я не знаменитость. Это папа знаменитость. Просто на меня падает тень его славы.

Он морщится в ответ на мои слова, но продолжает прокручивать фотографии, пока я не накрываю экран ладонью.

– Хватит, – говорю я и смеюсь, когда он пытается вырвать телефон из моих пальцев.

– Я хочу посмотреть твои американские фотки.

Я пытаюсь выхватить у него мобильник, но он отдергивает руку и отбегает. Я гонюсь за ним по репетиционной и догоняю.

– Дай?ка я… – Он смотрит куда?то мне за плечо. – Хёнг!

Я поворачиваюсь и вижу в дверях Джейсона с рюкзаком на одном плече.

– Что ты делаешь? – спрашивает он, только я не знаю, к кому именно он обращается.

– Нуна помогала мне с песней, – отвечает Йон Джэ, отступая от меня на несколько шагов.

– Нуна? – спрашиваю я в надежде разрушить неловкую атмосферу, вдруг возникшую в комнате.

Джейсон небрежно отмахивается.

– Это он уважительно. Это значит «старшая сестра».

– Корейские штучки? – говорю я, но никто из них не отвечает.

– Зачем тебе понадобилась помощь? – спрашивает Джейсон, словно не замечая того, что может быть неправильно истолковано в отношении меня и Йон Джэ. – Я же вчера тебе показывал.

– Знаю, но звучало все равно плохо. А она все поправила! Ты знал, что Стивен Уайлде – ее отец?

Джейсон смотрит на меня, и я опять борюсь с инстинктивным желанием съежиться под его взглядом. Вместо этого я рассматриваю его с ног до головы. Сегодня на нем другие кроссовки, такие же яркие, и джинсы, которые обтягивают худые ноги. Меня обдает жаром, и я с усилием поднимаю взгляд на его лицо, хотя это не помогает мне вернуть душевное равновесие.

– Я встречал Стивена Уайлде, – наконец говорит он, – и ты на него совсем не похожа.

Я усмехаюсь. Он что, не верит?

– Ты прав. Я похожа на маму.

И слава богу. Папе ужасно не повезло с носом, и этот нос унаследовал бедолага Нейтан.

– Почему ты об этом не рассказывала? – спрашивает он.

– Повода не было. У меня нет привычки на каждом углу рассказывать о своих родителях.

У меня была куча непрошеных поклонников, и я сыта ими по горло. Правда, я чувствую, что Джейсон никогда бы не стал унижаться и использовать меня, чтобы пробраться наверх. Ведь тогда ему пришлось бы признать, что без меня ему не обойтись.

– Хочешь, я предоставлю тебе свое генеалогическое древо? – добавляю я.

Надеюсь, не захочет. Пока еще никто из них не сообразил, что Нейтан – мой брат. Большинство и не знает, что лучший клиент моего отца – это его сын, так как Нейтан взял в качестве сценического псевдонима девичью фамилию мамы. Нейтан Кросс. Папа решил, что бизнесу не пойдет на пользу, если все будут знать, что он продюсирует музыку собственного отпрыска.

– Нуна Грейс могла бы помочь с новой песней, – встревает в разговор Йон Джэ. – Ты говорил, что у нас с ней не все гладко.

Лицо Джейсона неуловимо меняется, застывает.

– Мне не нужна помощь.

Я поднимаю вверх обе руки, признавая, что сдаюсь.

– Послушай, я не хотела ни во что влезать. Если тебе неприятно мое присутствие, я могу уйти.

Минуя Джейсона, я успеваю вдохнуть свежий аромат его одеколона, и у меня тут же начинает кружиться голова. Я уже готова повернуть дверную ручку двери и уйти, пока еще у меня есть возможность совладать со своими противоборствующими эмоциями, но он останавливает меня.

– Можно послушать, что ты сделала с партией ударных?

Я указываю на листок с нотами в руках Йон Джэ.

– Я все записала.

Он берет листок и внимательно читает.

– Ты играешь на ударных?

– Она вообще ни на чем не играет, – отвечает за меня Йон Джэ. – Она просто знает о музыке все.

– Это неправда. – Но я против воли улыбаюсь: мне приятна его слепая вера в меня. – Я знаю очень мало.

– А тебе было бы интересно помочь мне с новой песней? – спрашивает Джейсон. Его голос звучит преувеличенно спокойно, и я понимаю: ему почти физически больно просить меня о помощи. – Мне нужно закончить ее к ноябрю, то есть осталось чуть меньше двух месяцев.

Я пожимаю плечами, но от мысли, что мы вместе будем создавать музыку, как мы это делали с Нейтаном, когда папа не видел, у меня учащается пульс.

– Может быть.

– А я помогу тебе с корейским, – предлагает он. – Я ничего не беру бесплатно.

– Хёнг хорошо знает корейский, – рекламирует Джейсона Йон Джэ. – Только он не умеет на нем читать, поэтому и ходит на уроки.

Джейсон бросает на приятеля испепеляющий взгляд и снова смотрит на меня. Я же обнаруживаю, что вполне серьезно обдумываю его предложение. Это действительно интересно, только вот это значит, что нам придется проводить вместе много времени. Хотя, может, рядом будут Йон Джэ и Тэ Хва, которые разрядят обстановку? Или мы с ним будем только вдвоем, в его комнате?

Пульс колотится в висках.

Я снова подавляю желание съежиться. Мне и в самом деле нужно переосмыслить свои приоритеты. Оставаться наедине с Джейсоном – плохо. Мы и так постоянно ссоримся, не важно, что пару раз нам удалось поговорить как цивилизованным людям. Мы с ним не друзья. Точка.

И все же…

– Ладно, – говорю я. – Но я соглашаюсь только потому, что мне нужен репетитор.

Йон Джэ за спиной у Джейсона показывает мне поднятый вверх большой палец, и я улыбаюсь. Вполне возможно, мне будет приятно работать с «Эдемом».

 

* * *

 

Позже на той же неделе мы с Джейсоном встречаемся в репетиционной. Одной рукой толкая дверь, другой я прокручиваю на своем телефоне блоги о знаменитостях. Разговор с Йон Джэ о моем отце напомнил мне, что я давно не читала новостей о своем семействе. Мне гораздо проще узнать о них в Интернете, чем рассчитывать на мейл от кого?нибудь из родителей.

Однако ничего интересного я не нахожу, хотя сегодня утром я получила по электронной почте странное письмо от человека, назвавшегося репортером, с просьбой дать интервью. Я стерла его, даже не дочитав до конца.

Когда я вхожу в репетиционную, я обнаруживаю Джейсона с потрепанной акустической гитарой в руках.

– Похоже на Боба Дилана. «Мастера войны», верно? – Я сажусь на стул и убираю телефон, а с ним и связь со всем, что осталось дома.

Джейсон что?то утвердительно буркает.

– Удивительно, что он тебе нравится, – говорю я.

Его пальцы замирают на струнах, и он смотрит на меня.

– А что, я не могу любить американскую музыку?

– Нет, я имела в виду, что песни твоей группы совсем не похожи на его творчество, а люди обычно исполняют ту музыку, которую им нравится слушать. К тому же у меня сложилось впечатление, что тебе самому не нравится ваша музыка.

Он хмурится, и хотя мои слова рассердили его, мне приятно видеть на его лице живые эмоции. Он настолько редко проявляет какие?то чувства, что я иногда сомневаюсь, что он вообще способен что?то чувствовать.

– Итак, ты намерен объяснить мне, что ты имел в виду на днях? Когда сказал, что сомневаешься, что из вашей группы получится что?то хорошее? – спрашиваю я и вижу, как напрягаются его плечи.

– Я лишь хотел сказать, что у нас есть к чему стремиться, – сдержанно отвечает он.

– Нет, я абсолютно уверена, что ты назвал вашу музыку ужасной. Никто не станет называть свою музыку ужасной ради красного словца. А так как нам с тобой предстоит провести много времени в разговорах о музыке, я хотела бы хотя бы понять, какой ты видишь ее, свою музыку.

 

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально

 

[1] Нэшвилл – город на юге США, столица штата Теннесси. (Прим. ред.)

 

[2] Гипервентиляция – интенсивное дыхание, которое превышает потребности организма в кислороде. (Прим. ред.)

 

[3] Имеется в виду неправильное написание слова «wear» во фразе «ready?to?wear» – готовая одежда. (Прим. перев.)

 

[4] К?поп (K?pop – аббревиатура от англ. Korean pop) – музыкальный жанр, возникший в Южной Корее и вобравший в себя элементы западного электропопа, хип?хопа, танцевальной музыки и современного ритм?н?блюза. (Прим. ред.)

 

[5] Вторник перед началом католического поста, последний день карнавала.

 

[6] Электрогитара, разработанная Джорджем Фуллертоном.

 

[7] Джими Хендрикс (1942–1970) – американский гитарист?виртуоз, певец и композитор. (Прим. ред.)

 

[8] Gibson (Гибсон) – американская компания, производитель гитар. Основана в 1890 году. (Прим. ред.)

 

[9] Говард Дуэйн Оллмэн (1946–1971) – выдающийся американский гитарист, выступавший в составе группы The Allman Brothers Band. Играл в основном на гитарах фирмы Gibson. (Прим. ред.)

 

[10] Боб Дилан (1941) – американский автор?исполнитель песен, поэт, художник, киноактер. (Прим. ред.)

 

[11] The Black Keys – американская рок?группа, сформированная в 2001 году. Играет музыку в жанрах блюз?рок, гаражный рок и инди?рок. (Прим. ред.)

 

[12] Элитизм – совокупность социально?политических концепций, утверждающих, что необходимыми составными частями любой социальной структуры являются высшие, привилегированные слои. (Прим. ред.)

 

[13] Футворк – элемент брейк?данса, в котором танцор держит вес тела на руках. (Прим. ред.)

 

[14] Баттл (англ. Battle – бой, битва) – в хип?хопе, брейке, хаусе и т. д.: танцевальное сражение между участниками для выявления сильнейшего. (Прим. ред.)

 

[15] Rubber Soul – шестой альбом группы The Beatles, выпущенный в конце 1965 года. (Прим. ред.)

 

[16] The Freewheelin – второй студийный альбом американского певца и поэта Боба Дилана.

 

[17] The Grass Roots – американская музыкальная группа, исполняющая музыку в стиле фолк?рок, поп?рок и психоделический рок. (Прим. ред.)

 

[18] Брэд Пейсли (1972), Гарт Брукс (1962) – американские исполнители кантри?музыки. (Прим. ред.)