Элин Хильдебранд

Сезон любви

 

Читаем везде!

 

Мари Холахан, другу на все времена.

Целую и обнимаю

 

 

 

Часть первая

Подготовка

 

19 августа 2006 г., 06.30

 

Маргарита не знала, с чего начать.

Почти двадцать летних сезонов подряд она каждый божий день готовила для переполненного ресторана, но сейчас, кристально ясным утром, когда ей предстояло выполнить простую на первый взгляд задачу – приготовить ужин на двоих к половине восьмого вечера, она сидела на собственной кухне и не знала, с чего начать. Мысли вертелись, как педали у велосипеда без тормозов. Кэндес приезжает, после стольких?то лет!.. Нет, не Кэндес, тут же поправила она себя. Кэндес умерла. Приедет Рената. Малышка.

Дрожащими руками Маргарита поднесла к губам кружку с кофе. Напольные часы отбили время, как делали каждые пятнадцать минут все долгие годы безупречной службы, но в этот раз звук ее испугал. Она представила маленькую обезьянку, которая бьет в тарелки и верещит: «Маргарита! Очнись!»

Маргарита усмехнулась. «Я ведь старая зануда; начну, пожалуй, со списка».

 

Телефон зазвонил прошлой ночью в одиннадцать часов. Маргарита в постели читала Хемингуэя. Когда?то она с ума сходила по еде – старинным, не гибридным, сортам помидоров, бараньим голяшкам, фермерским сырам, рыбе, еще бьющейся на прилавке, яйцам, шоколаду, черным трюфелям, фуа?гра и редким белым нектаринам; теперь единственной радостью стало чтение. Обитатели Нантакета задавались вопросом – о да, Маргарита знала, что им интересно! – чем она занимается, уединившись в своем доме на Куинс?стрит, подальше от любопытных глаз. Всем понемногу: стиркой, садом, статьями для газеты в Калгари, которые требовалось отправлять раз в две недели и не позднее пятницы… А в основном чтением. Маргарита читала по три книги одновременно. Как пресловутый шеф?повар, который готовит несколько блюд сразу. По утрам она погружалась в современную литературу, хотя была очень разборчивой в выборе авторов. Ей нравились Филип Рот[1] и Пенелопа Лайвли[2], но, как правило, она не признавала никого моложе пятидесяти. Что они могут поведать об этом мире, чего бы не знала сама Маргарита? В послеобеденные часы она расширяла кругозор биографиями или книгами по европейской истории, конечно, не слишком заумными. Вечера посвящались классике, и когда прошлой ночью зазвонил телефон, Маргарита читала Хемингуэя. Отличный выбор для чтения перед сном, все предложения такие четкие и понятные, хотя Маргарита останавливалась через каждые несколько страниц и спрашивала себя: «И это все? Может, он имел в виду еще что?нибудь?» Причина ее неуверенности крылась в том, что вместо приличного университета она окончила Кулинарный институт, а прожитые с Портером годы только усугубляли ситуацию. «Образование помогает стать хорошей компанией для самого себя», – любил повторять Портер своим студентам и Маргарите, когда пытался убедить ее почитать что?нибудь, кроме гастрономической энциклопедии. Да уж, сейчас он бы ею гордился.

Вчерашний звонок напугал Маргариту до полусмерти, совсем как бой часов несколько секунд назад. Она вздрогнула, книга соскользнула на пол и лежала там с неестественно загнутыми вниз страницами, как человек со сломанной конечностью. Надоедливое механическое дребезжание телефона не прекращалось, пока Маргарита нащупывала на тумбочке часы. Одиннадцать. Ей хватило пальцев на одной руке, чтобы пересчитать все звонки за последние двенадцать месяцев: пара звонков от помощника редактора газеты в Калгари, весной, как обычно, звонили из Кулинарного института с просьбой о пожертвовании, а третьего ноября позвонил Портер – он всегда поздравлял Маргариту с днем рождения. Никому бы и голову не пришло беспокоить ее в одиннадцать часов ночи. Даже подвыпивший Портер – если бы расстался со своей красоткой аспиранткой, на которой женился под старость лет! – не осмелился бы позвонить в этот час. Значит, ошиблись номером. Маргарита решила не отвечать. У нее не было автоответчика, чтобы избавить телефон от страданий, вот он и звонил не переставая, жалобно и настойчиво, как плачущий младенец.

Маргарита не выдержала и подняла трубку, предварительно откашлявшись. Так случилось, что она неделю ни с кем не разговаривала.

– Алло?

– Тетя Дейзи?

Голос звучал легко и весело, из трубки фоном доносились джазовая музыка, знакомый стук тарелок и бокалов – шум ресторана? Маргарита растерялась. Еще это прозвище. Дейзи[3]. Только три человека им пользовались.

– Да.

– Это Рената! – Выжидательное молчание, потом последовало уточнение: – Рената Нокс.

Маргарита бросила взгляд через всю комнату на письменный стол. На компьютере красовался стикер с адресом электронной почты Ренаты Нокс. Каждый день, пока Маргарита час виновато бродила по Интернету, она видела этот адрес, но так и не послала ни одного сообщения. Что она могла написать? Просто поздороваться было бы бессмысленно, а добавить что?нибудь еще – опасно. Маргарита перевела взгляд на комод. Там стояли две дорогие сердцу фотографии в рамочках. Раз в неделю она аккуратно вытирала с них пыль, хотя давно уже не разглядывала. Много лет назад Маргарита досконально изучила снимки, и они навсегда врезались в ее память. Она помнила их во всех деталях, как улицы Шестого округа Парижа, как хитрости приготовления суфле. Одна фотография запечатлела Маргариту и Кэндес в «Зонтиках», где отмечали крестины Ренаты. На снимке малышку держала Маргарита. Она прекрасно помнила тот миг. Потребовалась большая бутылка шампанского «Вдова Клико» и несколько бокалов тридцатилетнего портвейна, чтобы Дэн согласился выпустить из рук дочь и отдать ее Кэндес. Маргарита сидела с подругой на банкетке, а вокруг шумело веселье. Маргарита ничего не понимала ни в младенцах, ни в грудном вскармливании. Она ежедневно кормила десятки людей, но кормящая Кэндес стала самым завораживающим зрелищем из всего, что ей доводилось видеть. Закончив, Кэндес положила малышку себе на плечо, подождала, пока та не срыгнет, а потом небрежно, словно буханку хлеба, передала Маргарите со словами: «Познакомься со своей крестной».

«Надо же, крестная!» – подумала Маргарита. В последний раз она была в церкви в день свадьбы Кэндес и Дэна, а до этого заходила в собор Парижской Богоматери в год, когда познакомилась с Портером, так что ее представления о крестных были почерпнуты в основном из волшебных сказок. Маргарита смотрела на розовый ротик, который все еще сосал невидимую грудь, и думала: «Я угощу тебя твоей первой устрицей. Я налью тебе твой первый бокал шампанского».

– Тетя Дейзи? – повторила Рената.

– Да, милая.

Бедная девочка, наверное, считает ее сумасшедшей, как и все соседи: «Искалечила сама себя, провела несколько месяцев в психушке, забросила ресторан». Или еще хуже, решила, что Маргарита не поняла, кто именно звонит. Вот бы она удивилась, если бы узнала, что Маргарита каждый день думает о ней и Кэндес.

На Маргариту вдруг нахлынули воспоминания. «Хватит! – одернула она себя. – Девочка ждет!»

– Извини, детка, ты застала меня врасплох.

– Я вас разбудила? Уже поздно.

– Нет, я не спала, читала в постели. Где ты, милая? В колледже?

– Еще три недели каникул.

– Ах да, точно. Сразу не сообразила.

Маргарите показалось, что разговор похож на собачонку, которую она вывела погулять, и теперь та рвется с поводка. Сейчас август, значит, когда Рената вернется в колледж, она будет… на втором курсе? Позапрошлой весной Маргарита отправила крестнице пять тысяч долларов, подарок к дню окончания школы. Кругленькая сумма, хотя кому еще Маргарите давать деньги? Рената была лучшей в выпуске, ее приняли бы и в Йель, и в Стэнфорд, но она выбрала Колумбийский университет, где Портер до сих пор возглавлял отделение истории искусств. Рената поблагодарила за подарок милым посланием, написанным витиеватым почерком, с множеством восклицательных знаков. Дэн тоже прислал сообщение на фирменном бланке своей конторы: «Ты снова перестаралась, Марго. Надеюсь, у тебя все в порядке». Маргарита заметила, что он не удосужился сказать ей спасибо. Впрочем, она и не надеялась. После стольких лет Дэн ее так и не простил. Видно, решил, что Маргарита послала деньги из чувства вины, хотя на самом деле ею двигала любовь.

– Где ты сейчас? – спросила Маргарита.

В единственном письме за год, приуроченном, как обычно, к Рождеству, Дэн писал, что Рената в восторге от занятий по литературе, упомянул о ее работе в приемной комиссии и даже о ее соседке по комнате, однако ни словом не обмолвился о планах дочки на лето.

– Я здесь, на Нантакете. В ресторане на Федерал?стрит.

Внезапно Маргариту бросило в жар, лоб и подмышки взмокли от пота, хотя климакс у нее начался еще во времена первого срока президента Клинтона.

– Неужели?

– Да, приехала на выходные до воскресенья. С женихом.

– С кем?

– Его зовут Кейд. У его семьи дом на Халберт?авеню.

Маргарита погладила растрепавшуюся атласную кайму летнего одеяла. Жених в девятнадцать лет? И Дэн разрешил? «У парня, должно быть, денег куры не клюют, – цинично подумала Маргарита. – Надо же, Халберт?авеню!» Тем не менее ей не верилось, что Дэн смирится с замужеством Ренаты, пока той не исполнится хотя бы двадцать. Человеческую натуру не переделаешь. Дэниел Нокс – типичный папаша?собственник. Ему всегда претило делить с кем?то свою дочурку.

До Маргариты дошло, что Рената ждет ответа.

– Понятно.

– Его родители все о вас знают! – сообщила Рената. – Они ходили в ваш ресторан. Говорят, это было лучшее место. Им до сих пор его не хватает.

– Спасибо на добром слове.

Интересно, кто родители этого Кейда? Завсегдатаи или забегали раз в сезон? Вспомнит ли она их имена, лица? Что еще рассказали они Ренате из того, что знают – или думают, что знают?

– Я так хочу вас увидеть! Кейд тоже хочет, но я сказала, что пойду одна.

– Конечно, милая.

Маргарита выпрямила спину; осанка сразу стала идеальной, как в балетном классе почти шестьдесят лет назад. Мадам Верже учила своих подопечных представлять проволоку, которая тянется от макушки к потолку. «Подбородок выше, mes choux!»[4] Маргарите казалось, что она сейчас взлетит от счастья. Сердце радостно колотилось. Рената здесь, на острове! Хочет с ней встретиться!

– Приходи завтра к ужину. Сможешь?

– Само собой! Во сколько?

– В половине восьмого.

В «Зонтиках» бар каждый вечер открывался в половине седьмого, а ужин подавали в половине восьмого. Много лет Маргарита строго придерживалась этого порядка, почти не делая исключений и не ища выгоды.

– Обязательно приду!

– Дом пять на Куинс?стрит. Найдешь?

– Да, – ответила Рената. На заднем фоне раздался взрыв смеха. – Значит, до завтра, тетя Дейзи?

– До завтра. Спокойной ночи, детка.

С этими словами Маргарита положила тяжелую телефонную трубку на место и подумала: «Только для нее».

Маргарита не готовила уже четырнадцать лет.

 

08.00

 

Маргарита редко покидала дом. Каждые две недели ходила в супермаркет за продуктами, раз в месяц – в банк и на почту за марками. Раз в сезон запасалась книгами. Ежегодно показывалась врачу и отвозила свой джип на техосмотр. И всякий раз сталкивалась со знакомыми, хотя и не с теми, кому была бы рада. Приходилось вежливо улыбаться и здороваться. Ладно, пусть думают что хотят! И Маргарита, довольная и встревоженная собственным безразличием, тихо посмеивалась, совсем как сумасшедшая ведьма.

Но сегодня все изменилось. Собравшись рано, Маргарита почти час топталась у двери, словно скаковая лошадь перед препятствием, пока обезьянка в часах не сообщила, что можно пускаться в путь. Утро сияло. Рената придет в гости! Они вместе поужинают! Вернее, Маргарита устроит ей торжественный прием.

Вооружившись списком покупок и кошельком, Маргарита медленно шла по Куинс?стрит. Дома здесь все сплошь были старинные, с террасами, крошечными садиками и оградами из штакетника. Самая красивая улица на острове, по мнению Маргариты, хотя она нечасто позволяла себе наслаждаться прогулками, а в это время суток вообще не выходила. Правда, иногда она бродила по Куинс?стрит зимними ночами, заглядывала в окна пустых домов, обитатели которых перебрались в места с более благоприятным климатом. Однажды ее остановила полиция, вернее, полицейский, молодой, не старше двадцати. Он включил мигалку и подошел, размахивая в темноте фонарем, когда Маргарита смотрела в окно дома в самом конце улицы. Маргарите всегда нравился этот старый, обшитый белыми досками особняк с узорчатыми витражными окнами, к тому же поговаривали, что его владельцы знают толк во французском антиквариате. Наверное, полицейский принял Маргариту за воровку, хотя и очень нервничал, когда заговорил с ней. Спросил, чем это она занимается, и Маргарита ответила, что просто смотрит. Похоже, ответ не слишком удовлетворил копа. «У вас есть дом?» – поинтересовался он. Маргарита рассмеялась и показала на свое жилище. «Вон там. Номер пять», – сказала она. Полицейский предложил ей «вернуться в помещение», пока не замерзла. Дело было накануне Рождества. Подумать только, в рождественскую ночь Маргарита слонялась по улице как бродяга или неприкаянная душа в поисках пристанища.

Маргарита дошла до Центральной улицы, повернула налево, затем направо и зашагала вниз по Брод?стрит, миновав книжный магазин и французское бистро, куда перебрались все ее бывшие клиенты. Она направлялась в рыбную лавку Дасти Тайлера. Бывший Маргаритин ресторан «Зонтики», где кормили только ужином, работал с мая по ноябрь, и почти каждый день (кроме понедельника) Маргарита подавала морепродукты из лавки Дасти. Сам Дасти был ровесником Маргариты, то есть далеко не юнцом. Их связывали тесные деловые отношения, они дружили. В год, когда Дасти бросила жена, он едва ли не все вечера проводил в баре, а иногда приводил на ужин своего десятилетнего сына. Однажды Дасти сильно напился, начав в половине седьмого с коктейлей «Буравчик», которые Ланс, угрюмый бармен, мастерски смешивал из водки и лаймового сока. Потом заказал две бутылки вина «мерсо» и выпил все, кроме одного бокала; его он послал Маргарите на кухню. К концу ужина Дасти развезло, он вел себя ужасно, грубил, и официантки не выдержали. «Марго, да выстави ты его наконец!» – потребовала Франческа, администратор. Маргарита пропустила жалобы персонала мимо ушей, что бывало крайне редко, и позволила приятелю остаться. Дасти не ушел и после того, как все разошлись по домам, а устроился с Маргаритой за оцинкованной барной стойкой, неспешно потягивая из бокала вытребованный «шартрез». Он так напился, что ничего не соображал. Нес какую?то околесицу, потом расплакался. По бороде Дасти текли слюни, но от него самого пахло солено?сладким, как от свежих устриц. Маргарита подумала, что переспит с Дасти. К тому времени она уже лет десять встречалась с Портером, хотя тот девять месяцев в году жил на Манхэттене и, как все знали, спал с другими женщинами. Тем не менее на мысль о сексе с Дасти Маргариту натолкнуло не разочарование в Портере, а некое чувство неизбежности. Каждый день они работали вместе, по утрам Маргарита первой приходила в его лавку, много раз они стояли рядом, соприкасаясь бедрами, вынимая из колотого льда голубого тунца, вскрывая раковины морских гребешков или отрубая головы у креветок. Дасти подкосил уход жены, а Маргарита чувствовала себя одинокой из?за того, что Портер жил без нее где?то в городе. Поздний вечер воскресенья, в ресторане никого, Дасти пьян. Слово «секс» будто витало в воздухе, вроде неоновой надписи, горящей над баром.

Однако ничего не произошло. Дасти уронил голову на стойку, отодвинул бокал с ликером и заснул. Маргарита вызвала такси, и парень в рубашке?поло с эмблемой в виде крокодильчика, джинсах и туфлях?лоферах затащил Дасти на заднее сиденье «Кадиллака Флитвуд» и отвез домой. Сначала Маргарита совершенно по?детски почувствовала себя отвергнутой. Ее трудно было назвать красивой: широколицая, и зад больше, чем хотелось бы. Впрочем, некоторые мужчины, и Портер в их числе, восхищались ее независимостью, кулинарным талантом и роскошными каштановыми волосами, которые, когда она их распускала, доходили до поясницы. На следующий день Дасти прислал букет подсолнухов и карточку с одним?единственным словом «Прости», а уже во вторник, когда они с Дасти вернулись к привычному ритуалу в подсобке рыбной лавки, Маргарита ощутила безграничное облегчение от того, что между ними ничего не произошло. Они друзья, ими и останутся.

Маргарита вновь испытала то же чувство, когда повернула за угол Норт?Бич?стрит, прошла мимо яхт?клуба, где на ветру трепетал флаг, а на теннисных кортах уже играли, и заглянула в лавку Дасти, на дверях которой болталась табличка «Открыто».

Звякнул колокольчик. В магазине никого не было. В последний раз она заходила сюда много лет назад, и с тех пор многое изменилось. Теперь Дасти продавал паштет из копченого тунца и коктейльный соус, лимоны, спаржу, кукурузные початки, песто из вяленых помидоров и свежую пасту. Еще он торговал мороженым «Бен и Джерри», фруктовыми напитками и замороженными буханками французского хлеба. Рыбная лавка превратилась в настоящий гастрономический магазин. Маргарита придирчиво оглядела товар в витрине?холодильнике: даже ассортимент рыбы изменился. Крабы с мягким панцирем, куски рыбы?меч («Идеально для шашлычков!»), а еще мясо лобстера по тридцать пять долларов девяносто девять центов за фунт. В креветках тоже не было недостатка: большие, очень большие и гигантские, в панцирях и очищенные, сырые и уже приготовленные. И наконец, основной товар Дасти: свежайшие белые и мясистые гребешки, темно?красные куски тунца, арктический голец, палтус и неразделанный полосатый лаврак, которого, как предположила Маргарита, Дасти собственноручно поймал сегодня утром.

Вдруг из подсобки вышел сам хозяин в белом фартуке поверх синей футболки. Маргарита едва сдержала радостный возглас. Как же она соскучилась по этому человеку! Впрочем, ее удивление и восторг не шли ни в какое сравнение с чувствами Дасти. Похоже, он решил, что у него галлюцинации – было видно по лицу, слишком выразительному для старого морского волка, коим он считал себя.

– Марго? – еле слышно произнес он.

Она улыбнулась с чувством странной благодарности. Есть люди, которые в основе своей не меняются; когда бы ты их ни встретил, они все те же. Маргарита не видела Дасти много лет, но сейчас ей казалось, что они расстались только вчера. Дасти выглядел настолько самим собой, что Маргарита почти почувствовала давно забытое желание. Те же синие глаза, те же кустистые брови, теперь совсем белые.

– Привет, – поздоровалась она.

Она старалась говорить спокойно и безмятежно, словно провела все эти годы в какой?нибудь буддийской общине. Ха! Если бы.

– Привет? Тебя не было почти пятнадцать лет, и это все, что ты скажешь?

– Прости.

Глупо, но Маргарита чуть не расплакалась. Она не находила нужных слов. Неужели придется ворошить прошлое, объяснять? Рассказывать Дасти, что она с собой сделала и почему? Маргарита так давно не общалась с людьми, что забыла, как это делается. Очевидно, Дасти почувствовал ее неуверенность и отступил.

– Марго, я не буду ничего спрашивать, обещаю, – сказал он и замолчал, качая головой и не сводя с Маргариты глаз. – Разве только: что ты хочешь?

– Мидий. – Она уставилась в список, чтобы не встречаться взглядом с Дасти. – Я пришла за мидиями. Чтобы хватило на закуску для двоих.

– Для двоих? – переспросил Дасти.

Маргарита не ответила.

– Тебе повезло. Утром привезли свежих. – Он наполнил пакет черно?зелеными раковинами каплевидной формы. – Как ты их приготовишь, Марго?

Она задержала ручку над чековой книжкой и взглянула на Дасти поверх очков с бифокальными линзами.

– Я думала, ты не будешь задавать вопросы.

– Неужели я так сказал?

– Ты обещал.

Дасти перекрутил пакет и завязал. Отмахнулся от чековой книжки. Вот еще, не возьмет он с нее денег! И пусть цены на недвижимость растут, два фунта мидий стоят всего около семи долларов. Маргарите не хотелось чувствовать, что она в долгу у Дасти, тем более, судя по его взгляду, он ждал объяснений. Хотел, чтобы Маргарита отмахнулась от его обещания не задавать вопросов, как он отмахнулся от чековой книжки. «Скажи, что произошло на самом деле? Ты ведь не отрезала себе язык, как болтали. И на сумасшедшую не похожа, разговариваешь нормально. Так почему ты так долго пряталась?» Спустя пару недель после того, как Маргариту выписали из психиатрической лечебницы, Дасти пришел с букетом нарциссов. Постучал в дверь. Маргарита наблюдала за ним из окна на втором этаже, но ее раны, телесные и душевные, были еще слишком свежи. Она не хотела, чтобы Дасти это заметил.

– Дай?ка я тоже кое о чем спрошу. – Маргарита решила, что лучшая защита – нападение. – Как твой сын?

– Женился. Живет в Кохассете, работает в городе. Растит дочку.

– Так у тебя есть внучка?

Дасти достал моментальную фотографию и передал ей через витрину?холодильник. На снимке маленькая девочка с каштановыми кудряшками сидела на коленях у Дасти и грызла початок кукурузы.

– Ее зовут Вайолет. Вайолет Августа Тайлер.

– Какая прелесть! – умилилась Маргарита, возвращая фотографию. – Ты счастливчик!

Взглянув на снимок, Дасти улыбнулся и положил его обратно в бумажник.

– Да, хорошо, что она у меня есть. А в остальном все по?прежнему.

Он сказал это так, словно знал, что Маргарита его поймет, и она поняла. Дасти занимался магазином, по дороге домой заходил в бистро «Лангедок» или в Клуб рыболовов пропустить пару стаканчиков, в выходные плавал на лодке к острову Такернак. В общем, был таким же одиноким, как сама Маргарита, только еще хуже – ему хотелось человеческого общения. Зато у него есть внучка. Чудесно!

– Чудесно, – повторила Маргарита, забирая мидии.

– Кто у тебя будет, Марго?

– Не скажу.

– Надеюсь, не профессор?

– Ну что ты, конечно, нет!

– Отлично. Он мне никогда не нравился – тебя ни во что не ставил.

Даже после всего случившегося Маргарита не желала обсуждать Портера в таком ключе.

– Он делал все, что мог. Мы оба старались.

– Как там его звали? Паркер?

– Портер.

Дасти покачал головой:

– Я бы с тобой лучше обращался.

Маргарита вспомнила ту давнюю ночь, как Дасти заснул, опустив голову на стойку бара, пуская слюни.

– О да!

Секунду?другую они стояли молча, затем молчание стало неловким. После четырнадцати лет разлуки они могли бы поболтать и обсудить добрую сотню людей, но Дасти, похоже, хотел говорить только о ней, а ей это претило. Наверное, не стоило сюда приходить, получилось, что она его вроде как дразнит. Маргарита переложила пакет с мидиями в другую руку, проверила, застегнут ли кошелек.

– Ох, Дасти! – печально произнесла она, надеясь, что мольба о прощении, звучащая в ее голосе, заменит несказанные слова.

– Ох, Марго, – передразнил Дасти и ухмыльнулся: – Знаешь, я рад, что ты пришла. Для меня это большая честь.

Маргарита покраснела и попыталась изобразить кокетливый книксен. Дасти смотрел на нее, даже когда она повернулась и вышла, звякнув колокольчиком у двери.

– Приятного ужина! – крикнул он ей вслед.

«Спасибо», – подумала Маргарита.

Она провела в магазине минут десять, не больше, но за эти десять минут сонное летнее утро превратилось в жаркий августовский день на острове Нантакет. Прибыл паром и выгрузил две сотни гостей, приехавших на выходные. Семьи, которые снимали жилье в городе, выбрались на улицы в поисках кофе и завтрака. Парочки, остановившиеся в гостиницах, уже поели и теперь брали напрокат велосипеды, чтобы отправиться на пляж. Неужели это и есть сегодняшний Нантакет? Повсюду люди, они тратят кучу денег. Даже если и так, кто она, чтобы их осуждать? Маргарита почувствовала себя частью толпы и немного загордилась. Это и ее праздник, день, когда она устроит торжественный ужин.

Внезапно у нее сжалось сердце, как будто кто?то потянул за краешек покрывала, угрожая сдернуть его и выставить напоказ самое сокровенное. Маргарита подумала, что в случае с Дасти она легко отделалась. Вряд ли этот номер пройдет с девочкой. Наверняка она захочет услышать подробности. И Маргарита все ей расскажет. Девочка заслужила больше, чем какие?то пять тысяч долларов. Она имеет право знать правду.

 

08.37

 

Белоснежные накрахмаленные простыни хрустели, а подушки были такие мягкие, что голова утопала в них, как во взбитых сливках. К гостевой комнате прилегала отдельная терраса с видом на залив Нантакет. Прошлой ночью Рената и Кейд стояли на ней в обнимку и целовались, а потом занялись любовью, стоя и очень тихо, чтобы не услышали родители Кейда, которые вместе со своими неприлично богатыми друзьями остались после ужина в гостиной и коротали время за выпивкой.

«Когда мы поженимся, – прошептал после Кейд, – все это будет твое». Рената поправила юбку и белье, подождала, пока на маяке Лайт?Пойнт не загорится красный сигнальный фонарь. Она бы рассмеялась или закатила глаза, но Кейд Дрисколл говорил совершенно серьезно. Он и вправду хотел на ней жениться. На прошлой неделе пригласил ее в дорогущий нью?йоркский ресторан «Леспинас» и подарил бриллиантовое кольцо. Подговорил заранее метрдотеля, чтобы тот положил кольцо в бокал винтажного шампанского «Дом Периньон», забыв, что Рената еще не достигла совершеннолетия и ей нельзя употреблять алкоголь. Тогда же Кейд с Ренатой решили как можно деликатнее сообщить о помолвке семьям. Конечно, в первую очередь родителям Кейда, а затем, позже, и отцу Ренаты.

Дрисколлы услышали новость вчера утром, почти сразу после того, как Рената с Кейдом приехали на остров. Майлз, потрясающий мускулистый красавчик, который летом подрабатывал у Дрисколлов, встретил их в аэропорту и привез в дом на Халберт?авеню, где кухарка Николь, светлокожая мулатка с родинкой на шее, накрыла на террасе завтрак: коктейли «Мимоза», гора свежих фруктов, копченая семга, маффины и булочки с изюмом (на которые миссис Дрисколл, будучи приверженкой диеты Аткинсона, даже не взглянула), яйца, сосиски, жареные помидоры и кофе с горячей молочной пенкой.

– Добро пожаловать на Нантакет! – воскликнула Сьюзен Дрисколл, раскрывая Ренате объятия.

Рената держалась настороженно. Нервничала из?за предстоящего объявления о помолвке, боялась, что Сьюзен и Джо, страдающий начальной стадией болезни Паркинсона, заметят кольцо до того, как Кейд постучит серебряной ложечкой о стакан, к тому же приходилось мириться с очередной демонстрацией богатства Дрисколлов – роскошным домом с претенциозным названием: «Витаминное море».

Рената попыталась взглянуть на обстоятельства глазами своей лучшей подруги, Экшн Колпитер, которая высмеивала все, что производило впечатление на других людей. «Помощник по хозяйству? Кухарка? – хмыкнула бы Экшн. – Да у Дрисколлов есть слуги!» Экшн проследила свою родословную до рабов в Манассасе и очень болезненно относилась к теме наемных работников, даже если речь шла о няне для ее умственно отсталого брата или домработнице ее родителей. Впрочем, Экшн ко многим вещам относилась болезненно. Узнай она о помолвке Ренаты, точно пришла бы в ужас. Сделала бы вид, что ее вырвет; а может, ее бы и вправду стошнило, ведь Экшн порой слишком все драматизировала. Она могла бы и в обморок хлопнуться. Или вообще умереть. Еще три недели Рената могла не опасаться подобных сцен – лучшая подруга работала вожатой в летнем лагере в горах Западной Виргинии, где не было ни мобильников, ни факсов, ни компьютеров. И что еще ужаснее для городских подростков, там не было телевизоров, видеоигр или игровых приставок. В последнем письме Экшн написала: «Мы полностью избавлены от ловушек современной культуры. С таким же успехом мы могли бы находиться в конголезских джунглях. Или на Луне». Она подписала письмо, как подписывала все письма, адресованные Ренате: «С любовью крепкой, как камень», что, судя по всему, означало сильное и возвышенное чувство. «Ах, Экшн! Хорошо, что ты этого не видишь!» – подумала Рената.

Майлз отнес ее багаж в гостевую спальню, потом Ренате вручили «Мимозу» и наперебой уговаривали съесть хоть что?нибудь. Даже если Дрисколлы и заметили огромный бриллиант на ее пальце, то ничего не говорили, пока Кейд не вытащил Ренату на солнце и не объявил звучным голосом капитана команды по лакроссу: «У меня для вас новость!»

Сьюзен Дрисколл взвизгнула от восторга, мистер Дрисколл, у которого дрожала левая рука, подошел к Кейду и похлопал по спине. Именно из?за мистера Дрисколла Кейд сделал Ренате предложение всего через десять месяцев после знакомства. Никто не знал, с какой скоростью будет прогрессировать болезнь. Единственный ребенок в семье, Кейд был старше Ренаты и учился на последнем курсе Колумбийского университета, когда она туда поступила. В сентябре, сразу после Дня труда, его ждала работа в финансовой империи Моргана. Родители купили Кейду жилье в восточной части Семьдесят третьей улицы, «квартирку», по их словам; по сравнению с комнатой Ренаты в общежитии – сказочные хоромы.

«Когда мы поженимся, все это будет твое». Резиденция на Семьдесят третьей улице, дом на острове Нантакет, слуги, красивая беззаботная жизнь. Экшн обвинила бы Ренату в том, что она жаждет всего этого и не в силах отказаться от соблазна, хотя на самом деле Ренате нужен был Кейд. Самый добрый и честный человек из всех, кого она знала. Он придерживался твердых принципов, всегда поступал правильно, думал о других и был лидером в лучшем смысле слова. В общем, Кейд вел себя как принц или будущий президент. Настоящий хороший парень. Он обожал Ренату, не скрывал чувств и сделал предложение с такой старомодной благонамеренностью, что Рената проглядела очевидные доводы против этого брака: все происходит слишком быстро и она еще слишком юна.

«Мне всего девятнадцать!» – воскликнула Рената, когда обнаружила в шампанском кольцо. Она еще не знала, чего хочет от жизни, хотя они с Экшн часто обсуждали перед сном свое будущее. Рената хотела закончить университет, путешествовать, бродить по музеям, пить кофе, находить друзей, завязывать отношения, выбрать карьерную стезю, город (может, Нью?Йорк, а может, и нет), и только потом, когда она, Рената Нокс, состоится как личность, следует подумать о муже и детях.

У Ренаты вдруг возникло странное ощущение, что ее обманули. К несчастью, она встретила идеального парня, когда ей было всего восемнадцать, и теперь выходит за него замуж. Рената беспокойно ворочалась на кровати в гостевой спальне и удивлялась, что никто из Дрисколлов не увидел ничего необычного в браке в столь молодом возрасте. Никто не сказал, что они с Кейдом слишком молоды и надо бы подождать, пока их любовь не окрепнет, подобно хорошо заваренному чаю. Ничего, подумала она, ее отец точно будет против, и празднование на этом закончится.

Накинув халат, Рената спустилась вниз. Было около девяти часов утра; все в доме уже встали и даже позавтракали. В кухне Николь мыла посуду. Сьюзен Дрисколл, одетая в теннисный костюм, опершись о мраморную столешницу, давала указания на день. Лобстеров заказали, но еще нужно было сбегать на ферму за кукурузой в початках, помидорами и зеленью.

Увидев Ренату, Сьюзен замолчала.

– А вот и наша мисс Соня! – воскликнула она преувеличенно дружелюбным голосом.

Точно таким тоном мать Кейда обращалась к Мистеру Роджерсу, сиамскому коту Дрисколлов, и Ренате показалось, что она слышит Экшн: «Ну вот, девочка, теперь ты их новый питомец».

На третьем свидании Кейд познакомил ее с родителями. Дрисколлы жили на девятом этаже в доме на Парк?авеню, точнее, занимали весь девятый этаж. Рената долго убеждала себя, что не стоит бояться, в конце концов она умна, выступала с прощальной речью на выпускном вечере и может составить достойную пару кому угодно, включая Кейда, но весь вечер чувствовала себя не в своей тарелке. Даже опрокинула бокал с вином, залив скатерть. Впрочем, Сьюзен и Джо лишь весело рассмеялись, словно очарованные ее неловкостью. Судя по всему, для них не имело значения, кто она такая и что из себя представляет. Если сын влюблен в Ренату и женится на ней, то и они не против и будут снисходительны к ее недостаткам. Рената, выросшая без матери, надеялась сблизиться с Сьюзен. Впрочем, общение с ней оказалось приятным, однако ненатуральным, словно букет шелковых цветов.

– Доброе утро, – поздоровалась Рената, почувствовав укол вины, когда Николь сняла резиновые перчатки, чтобы принести ей кофе. – А где Кейд?

– Катается на яхте с отцом, – ответила Сьюзен.

У Ренаты упало сердце.

– Когда он вернется? Мы собирались на пляж.

– Ну, ты же знаешь Джо.

Конечно, Рената его совсем не знала, но понимала, что Кейд не оставил бы ее одну, если бы не отец.

– Они ушли в семь, – продолжила Сьюзен. – Мы с тобой пообедаем в яхт?клубе, а вечером, часов в шесть, придут Робинсоны – будем пить коктейли и есть лобстеров на террасе. Ты любишь лобстеров?

– Да.

Сьюзен с облегчением вздохнула, как будто ее мир пришел в равновесие:

– Вот и славно.

– Но на ужин я не останусь.

Сьюзен растерянно уставилась на Ренату, которой вдруг понравилось перечить будущей свекрови. Интересно, можно ли считать это дурным знаком, подумала Рената и пояснила:

– Я ужинаю у своей крестной, Маргариты Биль.

– Ах да, Маргарита Биль, – повторила Сьюзен с деланой снисходительностью, словно Маргарита Биль была воображаемым другом Ренаты. – Вы с ней договорились?

– Вчера вечером. Когда вы с Джо ушли из ресторана, я ей позвонила.

– И вы собираетесь вместе поужинать?

– Совершенно верно.

– Пойдете куда?нибудь? Или… будете у нее дома?

– У нее дома. – Рената отпила кофе.

– Разве она готовит? – спросила Сьюзен. – Мне ужасно неловко вмешиваться, но я слышала от знакомых, у которых друзья живут здесь круглый год, что…

– Что именно?

– Что она больше не готовит.

Рената стукнула чашкой о стол громче, чем собиралась, и вцепилась в поясок халата. Да, в этом все Дрисколлы. Считают, что у них исключительное право на Нантакет. А ведь сколько раз Рената упоминала о своей семейной истории, связанной с островом! Дядя Портер ездил сюда с пятидесятых годов, они с Маргаритой семнадцать лет были любовниками. Кэндес, мама Ренаты и по совместительству лучшая подруга Маргариты, работала в Торговой палате. Отец Ренаты, Дэниел Нокс, владел «Пляжным клубом» неподалеку и продал его через несколько месяцев после смерти Кэндес, и примерно в то же время Маргарита закрыла «Зонтики». Рената родилась на этом острове, и крестили ее тоже здесь, но, самое главное, здесь погибла ее мать. Попала под машину на дороге, ведущей к пляжу Мейдкьюкам. Почему?то Рената чувствовала, что этот факт связывает ее с островом сильнее, чем все остальное. Однако сейчас осталась только Маргарита. Крестная, с которой Ренате запрещали видеться. Конечно, приходили письма, чеки – бумажные свидетельства ее присутствия. Рената рассматривала фотографии Маргариты, порой до нее доносились обрывки старых историй, но в памяти сохранилось только одно воспоминание: холодный день, снег, большие напольные часы, чашка чая с медом. Рената обожгла чаем язык и плачет. Ее обнимают чьи?то руки, а сама она сидит на мягком диване, обитом тканью в цветочек.

– Она готовит, – твердо ответила Рената, хотя точно не знала.

Честно говоря, какая разница – пицца или тост с арахисовым маслом ее бы вполне устроили. Ренате просто хотелось поговорить с Маргаритой.

Сьюзен разгладила свою теннисную юбку и фыркнула. На ее лице мелькнуло удивление.

– Повезло тебе! – с завистью сказала она.

 

09.14

 

Маргарита сама коптила мидии. Она очистила раковины и уложила в коптильню, которую несколько лет назад коллега?повар прислал на Рождество. До сих пор Маргарита ею не пользовалась и сейчас вспомнила, как, распаковав коптильню, подумала, что никогда ее не включит. Впрочем, она достаточно повзрослела, чтобы признать собственную неправоту.

Для коптильни потребовалась плошка с водой и щепки дерева. Маргарита установила устройство во дворе и включила, добившись, чтобы оно дымило, как костер из сырых дров, пусть делает свою работу. Часы отбили еще четверть часа. Маргарита с тоской посмотрела на диван, откуда сборник рассказов Элис Манро манил ее, словно престарелая сирена. Не сегодня. Маргарита еще раз проверила список:

 

Позвонить насчет мяса.

Травяная ферма.

Основа для тарта.

Хлеб!!!

Шоколадный мусс.

Соус айоли.

Почистить серебро.

Шампанское!!!

 

Когда?то Маргарита постоянно составляла списки. Каждый день ходила в рыбную лавку Дасти и за зеленью, мясо ей привозили. Она делала запасы, жарила перец, пекла хлеб, заквашивала йогурт, раскатывала тесто для открытых пирогов – тартов, взбивала крем, молола специи. Ресторан «Зонтики» был уникальным местом, Маргарита предлагала только ужин, и всего из четырех блюд – закуски, салата, горячего и десерта, но каждый день разных. Эта простота безумно злила Портера. «Посетителям нужен выбор! – доказывал он. – Люди хотят приходить сюда, когда проголодаются, а ты диктуешь им, что они будут есть и во сколько. Бизнес так не ведут, Дейзи!»

Маргарита еще раз прочитала список, прикидывая, что нужно сделать в первую очередь. Хлеб. Если начать прямо сейчас, у теста будет десять часов, чтобы подойти. Она достала из холодильника банку закваски, нашла в кладовке сахар, соль и муку. Знакомые, которых Маргарита порой встречала в супермаркете, всегда интересовались, что у нее в тележке. Украдкой рассматривали покупки примерно в той же манере, как кто?то проводит по мебели пальцем в белой перчатке – проверяет, есть ли там пыль. Обычно они видели жестянки с кукурузой, консервированные супы, изредка кусок дорогого французского сыра – Маргарите нравилась его текстура, – и самые простые продукты, вроде соли, сахара или муки. Ничего экзотического. Маргарита больше не получала удовольствия от еды. Не чувствовала вкуса и ела только для поддержания жизни.

Она тосковала по готовке, как тоскуют по ампутированной конечности. Было что?то странное и греховное в том, чтобы снова встать к плите, как будто нарушаешь обет. «Только для нее», – подумала Маргарита. Только один ужин. Поначалу она суетилась, хваталась за все сразу, хотела быстрее закончить. Достала из шкафа три большие миски из нержавеющей стали; они звякнули, словно кимвалы. Миски покрывала пыль, но прежде чем их помыть, Маргарита решила согреть воду для хлеба (сто градусов по Фаренгейту, как советовала она в своей статье о хлебопечении для канадской газеты). Раньше Маргарита действовала методично и размеренно, шаг за шагом, не то что теперь. «Помедленнее! – велела она себе. – Думай, что делаешь!» Она выложила закваску в самую большую миску, добавила сахар, соль, чашку муки и смешивала до тех пор, пока не получилась жидкая болтушка. Добавила муки, потом еще немного, не переставая перемешивать, замесила мягкое и нежное тесто. Оно липло к рукам; Маргарита подсыпала еще муки и месила его, мяла обеими руками. «Бесподобно! Это как лекарство. Я счастлива!» Вдруг захотелось музыки. Маргарита нажала на кнопку стереосистемы, оставив белый след от муки. Интересно, вспомнит ли она это ощущение счастья через три?четыре дня, когда будет вытирать пыль? Наверное, оно исчезнет, превратится в другое чувство, в зависимости от того, как пройдет ужин. Сейчас же Маргарита вдохновлялась энергией предвкушения. Она всегда любила процесс подготовки. Каждый ужин становился событием потому, что в ее ресторане «Зонтики» самыми интересными оказывались вечера, когда посетителей было немного, в основном местные жители и завсегдатаи. Все переговаривались через столы, обмениваясь сплетнями, и много пили.

Элла Фицджеральд. Маргарите тоже хотелось петь во весь голос, но она стеснялась, хотя и была у себя дома – а вдруг услышат соседи или почтальон? Поэтому Маргарита позволила петь рукам. Она накрыла тесто для хлеба пищевой пленкой, выставила на солнце, потом достала блендер и выложила в чашу ингредиенты для мусса: яйца, сахар, полчашки крепкого кофе, жирные сливки и восемь унций растопленного темного шоколада «Шарффенбергер». Что может быть проще? Шоколад прислал в феврале редактор кулинарной рубрики канадской газеты в благодарность за рецепт этого самого мусса, который Маргарита дала в своей колонке ко Дню святого Валентина. Читатели были в восторге. Маргарита посоветовала использовать самый дорогой и вкусный шоколад, который только можно найти в радиусе пятидесяти километров. «Ни в коем случае – повторяю, ни в коем случае! – не кладите “Нестле” или “Хёршис”». Маргарита нажала на кнопку, наслаждаясь шумом работающего прибора. Затем перелила шоколадную массу в формочки и поставила в холодильник.

Как оказалось, Портер ошибся насчет ресторана и того, что хотят посетители. Им требовался умелый шеф?повар, авторитет, чтобы показать, как нужно есть. Маргарита создавала клиентуру с каждым новым блюдом, с каждым ужином: самые свежие и зрелые ингредиенты по сезону, изысканное сочетание резкого и нежного, пресного и пряного, хрустящего, соленого, сочного. Начинала с нуля. Иногда делались исключения: у Дэмиана Викса, Маргаритиного юриста, была аллергия на морепродукты, а один из чиновников городского управления терпеть не мог помидоры и жесткие прожилки салата ромэн. Вегетарианская еда? Прихоти беременных? Маргарита потакала многим капризам, хотя ни за что бы это не признала, и спустя несколько лет посетители полностью ей доверяли. Они уже не просили хорошо прожарить стейк или полить блюдо майонезом. Ели все, что предлагала Маргарита: лягушачьи лапки, рагу из кролика с белой фасолью под корочкой из слоеного теста, киноа.

Портер убеждал ее увеличить количество гостей, чтобы удвоить прибыль.

– Одна партия в половине седьмого, другая – в девять. Все так делают, – говорил он.

Маргарита отказалась.

– Когда я заканчивала школу, девочки шли в учительницы или медсестры. Университеты были для мальчиков. Школы кулинарного искусства – для европейцев. Я не делаю то, что делают другие. Если люди хотят ужинать в «Зонтиках», пусть приходят к половине восьмого. Столик на весь вечер будет компенсацией за это неудобство.

– А как же прибыль? – удивился Портер.

– Я не пошлю Франческу стоять у посетителей над душой ради прибыли. Мой ресторан не для наживы, – твердо сказала Маргарет и пояснила, кивнув на еще пустой обеденный зал: – Мы любим друг друга. Я и они.

Песня закончилась. Часы отбили время. Уже десять. Маргарита пошла в спальню – позвонить в магазин и заказать мясо. Предложили кусок вырезки весом в три фунта, меньше не нашлось. Многовато, но Маргарита решила, что упакует остатки и передаст для Ренатиного жениха.

Еще один резкий звук. Последние двенадцать часов все звуки раздавались неожиданно, как выстрел. Что это за пронзительный писк? Неужели сломался CD?проигрыватель? Маргарита поспешила в гостиную. Проигрыватель молча ждал. Звук доносился из кухни. Ах да, это же давно забытый сигнал таймера на кухонной плите. Мидии готовы.

 

10.07

 

Рената не думала, что останется одна, тем не менее так и вышло. Кейд с отцом катались на яхте, Сьюзен играла в теннис, в яхт?клубе Ренату ждали только через два часа, и поэтому она решила пробежаться. Может, кофе подействовал, а может, то смутное ощущение беспокойства, которое испытываешь, когда дома нет никого, кроме тебя. Поднимаясь в комнату для гостей по черной лестнице (надо же, здесь и черная лестница есть!), Рената обнаружила Мистера Роджерса, который, выгибая спину, разгуливал между балясинами. Значит, она все?таки не одна.

Рената переоделась в спортивную форму и собрала волосы в хвостик. Уровень вины достиг отметки шесть с половиной по десятибалльной шкале и поднимался все выше. Перед поездкой на остров Рената дала отцу слово, что не при каких обстоятельствах не будет общаться с Маргаритой. Но разве можно было устоять? Она мечтала об этой встрече с той минуты, как они с Кейдом вчера утром сели в самолет; с тех пор как десять месяцев назад Кейд сообщил, что у его родителей дом на острове Нантакет.

– Неужели? – переспросила она.

– Знаешь это место?

– Еще бы! Я там родилась. Там жили мои родители. А моя крестная и сейчас там живет.

Конечно, на самом деле Рената не знала остров, по крайней мере так, как его знал Кейд, который приезжал туда каждое лето.

«В этом году возьму тебя с собой», – пообещал Кейд в октябре после двух недель знакомства. И уже тогда Рената подумала о Маргарите.

Маргарита была как потерпевший крушение корабль. Где?то в глубине трюма хранилось сокровище – информация о Кэндес, информация, к которой Ренату не допускали. И теперь, когда Рената выросла, стала женщиной на пороге замужества, ей хотелось послушать истории о своей маме, пусть даже глупые и пустяковые. А кто знает больше, чем мамина лучшая подруга? То, что Дэниел Нокс запретил дочери встречаться с Маргаритой, вернее, не давал им видеться со дня смерти Кэндес, только подогревало Ренатино любопытство. Отец явно что?то утаивал, возможно многое. «Она сумасшедшая! – твердил он. – Лечилась в писхушке!» Но по телефону крестная говорила совершенно нормально, именно так, как представляла Рената: правильно и красиво. Она явно обрадовалась, услышав Ренату, словно не могла поверить, что та ей позвонила. Наконец?то они вновь увидятся!

Рената вприпрыжку спустилась по черной лестнице («Лестница для прислуги!» – прозвучал возмущенный голос Экшн), задев Мистера Роджерса, который по?прежнему занимался акробатикой, и выбежала на улицу. Чудесный денек!

– Эй!

Рената поспешно огляделась. Надо же, она?то думала, что дома нет никого, кроме нее и кота, а, оказывается, Майлз тоже здесь, стоит со шлангом в руках среди гортензий.

– Ой, привет, – смутилась Рената.

Еще когда Майлз встречал их с Кейдом в аэропорту, она заметила, как он хорош собой, и с тех пор испытывала неловкость в его присутствии.

– Куда это ты собралась? – поинтересовался он.

– Э?э… на пробежку.

– Погодка в самый раз!

– Угу.

Она наклонилась, коснувшись пальцев ног, затем поставила ступню на перила и потянулась к носку, надеясь, что выглядит как балерина с картины Дега, хотя, честно говоря, чувствовала себя полной дурой.

– А ты что делаешь?

– Поливаю сад, – ответил Майлз и добавил приглушенным фальцетом: – Эти прелестные бегонии!

– Ты учишься в школе? – спросила Рената.

Майлз выглядел старше ее, но моложе Кейда. Кейд вообще уже мог бы сойти за тридцатилетнего.

– Что? – удивился Майлз. – Нет, я окончил колледж Колби[5] три года назад.

– Чем занимаешься?

– Пашу в поте лица на эту семейку. А зимой путешествую.

– Где?

– Везде.

– Ну скажи, где побывал?

– В Южной Африке, Ботсване, Мозамбике, Кении и Танзании. За одну неделю дважды поднимался на Килиманджаро!

– Честно?

Майлз лишь рассмеялся.

– Ты шутишь, да?

– Хорошей пробежки! – пожелал он.

Рената выбежала на подъездную дорожку, засыпанную белыми ракушками, надеясь, что Майлз не смотрит. Оглянулась, чтобы проверить. Он откровенно рассматривал ее зад. Рената оскорбилась, но почувствовала себя польщенной. Она помахала Майлзу, он помахал в ответ. Уровень вины поднялся до восьми.

Рената направилась вниз по улице к «Пляжному клубу», когда?то принадлежавшему ее отцу. В семидесятых годах Дэниел Нокс торговал нефтяными фьючерсами и любил говорить, что это почти то же, как добывать нефть самому. За пять лет он заработал кровоточащую язву желудка и достаточно денег, чтобы отойти от дел. Тогда?то Дэниел и поехал летом на Нантакет. «Пляжный клуб» подвернулся совершенно случайно: его продавал человек, с сыном которого Дэниел играл в теннис. В то время клуб мог похвастаться долгой историей и полным отсутствием шарма. Дэниел принялся восстанавливать, перестраивать и модернизировать.

Он добавил фитнес?центр – первый в своем роде на всем острове! – а еще джакузи, сауну, комнату для массажа. Купил сто двадцать пляжных зонтов у компании, которая снабжала самые фешенебельные заведения на мысе Антиб. Построил кафетерий, где семьи могли перекусить гамбургерами и мороженым. Семьдесят пять лет члены «Пляжного клуба» ели готовые бутерброды в пластиковой упаковке, страдали в душах, где лилась только холодная вода, и довольствовались колченогими шезлонгами и рваными полотенцами. Многих членов клуба это вполне устраивало, они не желали соглашаться с новшествами и как следствие повышением платы. Но в конечном итоге Дэниел Нокс победил. Никто не вышел из клуба, наоборот, люди стремились в него вступить. Послушать Дэниела после нескольких порций виски (а он никогда не говорил о Нантакете на трезвую голову), так спасение «Пляжного клуба» было целиком и полностью его заслугой.

Это предприятие отгрызло изрядный кусок от его капитала, но Дэниел был счастлив. Кровоточащая язва затянулась. Он рассказывал Ренате, как его пытались женить то на чьей?то племяннице из Омахи, то на карьеристке, которую кто?то знал еще с Бостона. Он выдержал сотен пять свиданий вслепую – ужины в дорогом рыбном ресторане, пикники на пляже, походы в кино. Безрезультатно. Члены клуба решили, что Дэниел слишком привередлив или вообще гей. И вот как?то летом он обратил внимание на девушку, которая каждое утро пробегала мимо клуба. Он начал с ней здороваться, она в ответ лишь махала рукой. Дэниел расспросил знакомых и многое узнал: девушку звали Кэндес Харрис, она работала в Торговой палате. Ее сводный брат, Портер Харрис, был совладельцем ресторана «Зонтики», но потом от кого?то Дэниел услышал, что это не так, просто шеф?повар Маргарита Биль и Портер Харрис – любовники. Кэндес проводила в ресторане все вечера. Видели, как она пьет шампанское с членами городского совета, хотя обычно она была одна или в компании своего брата и его подруги. Говорили, что Кэндес тренируется для нью?йоркского марафона, хотя нет, не для марафона. Ей просто нравилось бегать. «Хочешь с ней познакомиться – иди в ресторан, – посоветовал наконец кто?то. – И еда там превосходная».

Рената слышала историю о знакомстве родителей много раз. Отец пошел в ресторан, не заказав столик заранее, выпил в баре виски, а потом подсел к Кэндес, Портеру и Маргарите. Они решили, что это очередной поклонник Кэндес, и напоили его до беспамятства. Дэниел буквально выполз из ресторана, и какое?то время его тошнило при одной мысли о «Зонтиках». Прошло десять дней, прежде чем он отважился прийти снова. В этот раз Кэндес согласилась на свидание. Впрочем, не обошлось без трудностей – она не хотела есть нигде, кроме «Зонтиков». «Кэндес буквально жила в этом ресторане, – говорил отец. – Он стал ее вторым домом».

Когда Рената приблизилась к «Пляжному клубу», ее сердце бешено колотилось, к тому же она все еще думала о Майлзе – он определенно пялился на нее! Клуб выглядел потрясающе. На пляже рядами выстроились синие, зеленые и желтые зонтики, вода блестела на солнце. На берегу с совочками в руках копались дети. В тени просторной беседки прятались пять складных деревянных лежаков, и невысокое, расположившееся поодаль здание, наверное, баня. С минуту Рената жадно вглядывалась в «Пляжный клуб», думая, что это все могло бы принадлежать ей. Здесь, на острове Нантакет, ее место, а не Кейда. Жаль, что отец не видит свой бывший клуб прямо сейчас, вместе с солнцем, водой и легким ветерком. Он был бы вынужден признать, что поспешил с продажей. Рената услышала намек на это в их последнем разговоре, перед ее отъездом. Отец обрадовался, когда узнал, что она увидит клуб. «Моя старая любовь!» – сказал он. В его голосе отчетливо слышалось: «Хорошее было время!», и Рената решила, что отец наконец выздоравливает. И все же он потребовал, чтобы она не встречалась с Маргаритой. Значит, нет, он никогда не оправится после смерти мамы.

Рената замедлила бег, потом остановилась. Ей захотелось оказаться под холодной струей воды из шланга. Родители Кейда много лет пытались вступить в «Пляжный клуб», но список желающих был слишком велик, и Рената втайне радовалась, что у них ничего не выходит. Она чувствовала свою связь с этим местом, правда, больше воображаемую. Рената представляла, как отец с блокнотом топчется на парковке и делает вид, что проверяет показания ветроизмерителя, а на самом деле ждет, когда мимо пробежит Кэндес. «Привет! Как дела?» – спрашивает он. А мама, которую Рената почти не помнила, улыбается и машет ему рукой.

Рената любила отца и жалела. После смерти жены он посвятил себя новой, спокойной работе – страхованию и дочери. Работа нужна была, чтобы платить за частную школу, занятия теннисом, гимнастикой и верховой ездой, уроки французского, бродвейские мюзиклы и последующие за ними ужины в ресторане «Одна, если сушей, а морем – две»[6], каникулы на Бермудских островах, у озера Тахо и в долине Джексон?Хоул, причем лет с десяти Ренату селили в отдельный гостиничный номер, ведь, по мнению отца, в этом возрасте девочки становятся девушками. Примерно тогда же изменилось и Ренатино отношение к отцу. Пока Рената была маленькой, его любовь была теплым уютным одеялом, но в один прекрасный день она превратилась в колючий душный свитер, который нужно носить и зимой, и летом и от которого так хочется избавиться. «Уймись, па! – говорила Рената (теперь она звала его «па» вместо «папочка»). – Оставь меня в покое». Но внимание Дэниела лишь усилилось. Рената чувствовала себя букашкой под увеличительным стеклом.

Свой первый бюстгальтер Рената покупала вместе с отцом. Ей исполнилось одиннадцать, все девочки в классе уже носили лифчики, и Ренате не хотелось отставать. «Мне нужен бюстгальтер», – заявила она отцу. Похоже, он сильно удивился и бросил взгляд на ее грудь, которой, честно говоря, почти не было.

Рената до сих пор помнила поход в универмаг «Лорд и Тейлор», оранжевые ковры, свет флуоресцентных ламп, негромкое гудение лифтов. Молча, не глядя друг на друга и ничего не трогая, отец с дочерью прошествовали в отдел нижнего белья.

«Это здесь?» – потрясенно спросил Дэниел, косясь на умопомрачительную выставку трусиков и лифчиков. Прямо перед ним оказалась витрина с бюстгальтерами четвертого размера – бежевыми, черными, кружевными, леопардовой расцветки. Рената усомнилась, что им с отцом нужно именно в этот отдел. Она впервые покупала лифчик и сейчас отчаянно жалела, что рядом нет мамы или хотя бы какой?нибудь женщины. Она почти возненавидела отца – ну почему он не женился во второй раз или не завел подругу!

Продавщицу, судя по бейджику, звали Глинда, совсем как добрую волшебницу из Страны Оз. Бросив взгляд на Дэна и Ренату – смущенного папашу и худенькую одиннадцатилетнюю дочку, еле слышно проблеявшую, что ей нужен бюстгальтер, – она отвела девочку в примерочную, а сама сходила в отдел для подростков и принесла целую кучу спортивных лифчиков. Через двадцать минут Рената выбрала три подходящих и один сразу надела. Между тем отец сидел, сгорбившись, на складном стуле и оживился, только когда подошло время платить. На обратном пути домой он расплакался. Рената не стала ничего спрашивать, не хотела услышать ответ. Его дочурка взрослеет, а где Кэндес?

Где Кэндес?

Когда Рената начала встречаться с Кейдом, она рассказала ему о покупке первого лифчика. «В этом вся суть моих отношений с отцом. Он меня слишком любит. Он чересчур ответственный, и от этого бывает тяжело нам обоим. Я ему и дочь, и жена одновременно, если ты понимаешь, о чем я».

«Ты же не хочешь сказать, что…» – запнулся Кейд.

«Нет!» – возмутилась Рената, а потом подумала, неужели ее отношения с отцом такие сложные, что другим людям и не объяснишь, или даже Кейд не понимает? Она не сомневалась, что у самого Кейда отношения с родителями вполне обычные: они о нем заботятся, он воспринимает это как должное. Кейд не испытывал желания сбежать от них, наоборот, больше всего на свете он хотел быть таким же.

Рената посмотрела на противоположный берег залива Нантакет. Ее снедала вина. Послав «Пляжному клубу» воздушный поцелуй, Рената повернулась и побежала обратно к дому.

 

10.40

 

Она вновь вышла на улицу. Неслыханно, Маргарита Биль покидает дом второй раз за день! Это только начало, еще нужно съездить на «Травяную ферму». И сесть за руль.

Но сначала мясо. Маргарита забрала заказ в мясном отделе супермаркета, а заодно купила оливковое масло, дижонскую горчицу, черный перец горошком, полироль для столового серебра, туалетную бумагу. Все влезло в одну сумку, и Маргарита опять оказалась под августовским солнцем. В соломенной шляпке с розовой атласной лентой, завязывающейся под подбородком, Маргарита чувствовала себя Матушкой Гусыней. Так, теперь винный магазин.

Готовясь к расспросам, Маргарита зашла в магазин на Мейн?стрит. Его владельцев, супружескую пару, она знала несколько десятков лет. Однако торговый зал был пуст, а за кассой стоял какой?то юнец.

Маргарита побродила между стоек с бутылками, вполголоса бормоча названия. «Шатонеф?дю?Пап», «Шассань?Монраше», «Семильон», «Совиньон», «Вионье», «Вувре». Закрыла глаза, представляя вкус каждого. Бокал вина, драгоценные переливы масляно?желтых, гранатово?красных оттенков. Кэндес сидит напротив, волосы распущены по оголенным плечам.

– Могу я вам чем?нибудь помочь? – спросил юнец, вторгаясь в личное пространство Маргариты.

Он стоял так близко, что Маргарита разглядела белые головки прыщей на его лице, почувствовала запах жевательной резинки и невольно отшатнулась. Она выбирала вино, как выбирают книгу, и не хотела, чтобы ей мешали.

– Ищете что?то определенное? Красное или белое? Если красное, то возьмите это.

Продавец показал бутылку с буквами ZD на этикетке. Маргарита никогда не слышала о таком вине; следовательно, оно из Калифорнии или еще хуже, из «новых» винодельческих регионов – Чили, Австралии, Орегона или северной части штата Нью?Йорк. Пятнадцать лет назад Маргариту обвиняли в винном снобизме, потому что она подавала и сама пила только французское вино. Бургундия, Бордо, долина Луары, Шампань. Отборные сорта винограда. А теперь какой?то мальчишка пытается всучить ей бутылку мерло.

Маргарита улыбнулась и покачала головой:

– Нет, спасибо.

– Отличное вино. Я пробовал.

Маргарита приподняла брови. Парню, должно быть, лет семнадцать. Похоже, он весьма доволен собой, и, судя по деловитому выражению лица, его не так?то просто удивить. Плохо. Хотя кто знает?

– Мне нужно шампанское, – сказала она. – Две бутылки винтажного «Вдова Клико ла гранд дам». Надеюсь, у вас оно еще есть.

Ее слова явно озадачили парнишку. Маргарита вдруг подумала, что предпочла бы иметь дело с Фергюсом и Элизой, владельцами магазина. Слегка претенциозные, к тому же ярые приверженцы республиканской партии, они порой действовали Маргарите на нервы, зато в вине разбирались превосходно. И знали Маргаритины вкусы: не успела бы она войти, а шампанское уже ждало бы на прилавке. Странно, что их нет. Наверное, продали магазин, встревожилась Маргарита. Так ей и надо, нечего было отсиживаться дома столько лет, теперь вот вышла на люди, а знакомых?то и нет. Мысль о том, что она, возможно, пережила тех, от кого пряталась, испугала Маргариту, но и приободрила.

Продавец бросился к стойке с шампанским, вытащил бутылку и, прищурившись, уставился на этикетку. Меж тем Маргарита приметила нужное ей вино, даже не надевая очки. Она проскользнула мимо продавца и достала с полки шампанское.

– Вот оно. – Будучи в благодушном настроении, Маргарита показала парню этикетку. – Когда станешь постарше и встретишь свою единственную, поезжай с ней на пляж Смит?Пойнт встречать рассвет и захвати бутылочку этого шампанского.

– Да?

У мальчишки пылали уши. Он явно смутился. Маргарита вручила ему шампанское:

– На сегодня все.

У кассы он просканировал этикетки на бутылках.

– Двести семьдесят долларов, – сказал он, переминаясь с ноги на ногу, пока Маргарита выписывала чек. – Э?э, вряд ли я куплю такое шампанское в ближайшее время. Слишком дорогое.

Маргарита аккуратно оторвала чек и протянула продавцу.

– Поверь, оно того стоит.

– Понятно. Спасибо, что зашли.

– Тебе спасибо.

Она взяла пакет с бутылками в одну руку, а сумку с покупками из супермаркета в другую. Снова вышла на солнцепек. Бутылки с шампанским позвякивали. Может, нужно было взять белое вино «Сансер» к тарту с козьим сыром и роскошное красное к мясу? Довольно экстравагантно весь ужин пить только шампанское, но Маргарита часто не обращала внимания на эти условности и всегда замечала, если у кого?нибудь в ресторане хватало смелости сделать то же самое. Интересно, что бы подумали ее канадские читатели, если бы узнали? Она бы им сказала, что шампанское предназначено для тех вечеров, которые хочешь запомнить на всю жизнь. Вроде сегодняшнего.

 

* * *

 

Дома ждала куча работы: соус айоли, маринад для мяса, тарт, а еще хотелось бы прочитать пару страниц из Элис Манро и подремать. Все сегодняшние усилия и беготня завтра наверняка аукнутся болью в мышцах и суставах. И все же домой она пошла не сразу. В кои?то веки выбралась в город, а ведь так часто вспоминала… и вообще, если бы она и вправду стремилась забыть о прошлом, то уехала бы отсюда. Но так случилось, что она до сих пор живет на острове, где находится ее бывший ресторан, и хочет на него взглянуть.

Маргарита неторопливо прошла по Мейн?стрит, повернула налево на Уотер?стрит, навстречу потоку людей и машин. Сколько прохожих, туристов с мороженым и детскими колясками, фирменными пакетами из магазина мануфактурных товаров «Нантакетские станки», интерьерного салона «Львиная лапа», бутика Эрики Уилсон! В кинотеатре через дорогу показывали фильм с Дженнифер Лопес в главной роли. Маргарита испытывала странный интерес к Джей Ло и удовлетворяла свое любопытство благодаря ежедневным вылазкам в киберпространство. Она бороздила Интернет, чтобы идти в ногу со временем и не чувствовать, что принадлежит к другому веку. Нужно соответствовать жизни в новом тысячелетии, хотя бы ради канадских читателей. Как и предсказывали, киберпространство манило и затягивало. Маргарита ограничила сидение в Интернете часом в день, и всякий раз в конце отпущенного времени ее переполняло нервное возбуждение, словно она съела слишком много шоколадных трюфелей. Она жадно поглощала информацию о громких убийствах, войне в Ираке, закулисной политике на Капитолийском холме, курсах, которые предлагал Колумбийский университет, самых модных туфлях сезона в магазине «Нейман Маркус», кинозвездах и скандалах. Бог знает почему, но любые новости о Джей Ло она воспринимала как выигрыш в лотерею. Маргариту завораживала эта жгучая латиноамериканка, беззастенчиво подставляющая себя людскому обожанию и ненависти. «Дженнифер Лопес – моя полная противоположность». Маргарита ни разу не видела ее ни в кино, ни по телевизору, да и не стремилась. Боялась разочароваться. Пару секунд она изучала афишу с Джей Ло – какая потрясающая улыбка! – затем пошла дальше.

Рядом с кинотеатром, напротив полицейского участка на Оак?стрит, стояло крытое дранкой здание с очаровательной, расписанной вручную вывеской, изображавшей золотистого ретривера под большим черным зонтиком. Надпись гласила: «Зонтики. Магазин изысканных подарков». У Маргариты упало сердце. Она спустилась по трем кирпичным ступеням, открыла дверь и вошла.

 

Если девочка действительно хочет узнать все о своей матери, о том, как ее жизнь пересеклась с жизнью Маргариты, и почему обе женщины оказались на острове Нантакет, – если цель сегодняшней встречи именно в этом, – то Маргарите придется вновь вернуться в Париж тысяча девятьсот семьдесят пятого. Ей тогда исполнилось тридцать два года, и после окончания Института кулинарного искусства она уже девять лет трудилась в сфере общественного питания, как принято говорить в ресторанном бизнесе. Первые два года она работала поваром по холодным закускам ресторана «Три утки» в северной Виргинии, и это время было сущим адом. Ресторан специализировался на французской кухне для американских конгрессменов и лоббистов. Шеф?повар, Жерар де Люк, предпочитал классику во всем, включая шовинизм. Сама мысль о женщине на ресторанной кухне выводила его из себя, но шло лето шестьдесят седьмого, и он потерял так много мужчин во Вьетнаме, что просто вынужден был нанять Маргариту. По нынешним меркам ей многое пришлось вытерпеть. Остальной кухонный персонал состоял из мужчин, за исключением матери месье Жерара, восьмидесятилетней старухи, которую все звали M?re[7]. Она готовила десерты в прохладном закутке за кухней. Вначале Маргарита надеялась, что ее присутствие смягчит гнев Жерара, его оскорбительные тирады и ругательства. (Худшие были на французском, но он постоянно упоминал, каким сексуальным практикам подвергнет Маргариту, если заметит хотя бы прядку выбившихся волос или зелень для салата будет недостаточно сухой.) Уже на второй день Маргарита поняла, что старуха ничего не слышит. Жерар де Люк был фашистом, чудовищем и гением. Маргарита его ненавидела, хотя и признавала, что никогда не видела таких безупречных блюд, как у него. Все ее институтские преподаватели даже близко не дотягивали до месье Жерара. Он знал происхождение каждого продукта на своей кухне – на какой ферме выросли овощи или где выловили рыбу. «Свежесть! – восклицал он. – Чистота!» Каждое утро он проверял ножи. Обнаружив однажды у Маргариты тупой нож, он выкинул в мусорное ведро весь mise en place[8]. «Еще раз, и острым ножом», – велел он. Маргарита едва не расплакалась, но сдержала слезы, понимая, что в противном случае ее или уволят, или сделают посмешищем. Она представила, как тупым ножом отрезает Жерару яйца, и кивнула: «Хорошо, шеф».

Иногда пребывание не в самых благоприятных условиях – а в данном случае тяжелых и вредных, – оправдывает себя, ведь можно многому научиться. Работа в «Трех утках» закалила Маргариту. Однажды кто?то из поваров сказал, что любая другая женщина сбежала бы, как только Жерар ущипнул бы ее за задницу. Маргарита умела переносить боль.

Спустя два года она покинула «Три утки», чувствуя, что готова к любым трудностям, и направилась в ресторанную Мекку – на Манхэттен. Летом шестьдесят девятого она устроилась пуассонье[9] в бистро в Гринвич?виллидж, где подавали французскую еду, низведенную до фастфуда. Заведение продержалось всего три месяца, но Маргарита понравилась су?шефу, и он взял ее с собой в знаменитый нью?йоркский ресторан «Ла Гренуй». Три волшебных года Маргарита проработала на всех станциях горячего цеха, подменяя поваров, ушедших на выходные. Замечательное место; персонал состоял в основном из французов, но цивилизованных. Большую часть времени на кухне было тихо, и, когда все шло гладко, Маргарита чувствовала себя шестеренкой в швейцарских часах. Однако на ней стал сказываться образ жизни шеф?повара. Она приходила к девяти утра, чтобы проверить поставки, и часто задерживалась до часу ночи. Коллеги ходили на дискотеки, а у Маргариты едва хватало сил добраться до своей квартирки?студии на Ист?Энд?авеню и упасть на матрас на полу; за три года у нее так и не нашлось времени купить нормальную кровать. Маргарита никогда не ела дома и не ходила на свидания, у нее не было друзей, кроме коллег.

Манхэттен она покинула в семьдесят втором году ради должности су?шефа в ресторане «Ферма», который располагался на бывшей ферме в центральной части штата Нью?Йорк. Его хозяева, супружеская пара, наняли Маргариту, когда у них родилась дочь с синдромом Дауна. Владельцы редко появлялись в ресторане, и три года Маргарита сама составляла меню, делала заказы и объездила всю округу в поисках лучших продуктов. Идеальная ситуация, о которой только можно мечтать, но обитатели тех мест не привыкли к ресторанам такого уровня, и заведение не пустовало только в выходные. Маргарита занялась рекламой и даже пригласила знакомого ресторанного критика. Впрочем, несмотря на благоприятный отзыв, это не помогло. В семьдесят пятом году ресторан продали, и Маргарита осталась не у дел.

Она подумывала о возвращении домой в северный Мичиган. У отца обнаружилась эмфизема и, возможно, рак легких, матери нужна была помощь. Маргарита решила, что поживет пока в своей старой комнате и подождет благоприятного случая, авось что?нибудь да подвернется. Но когда она позвонила матери, та категорически отказалась. «Ни в коем случае, детка! Даже не думай!»

Диана Биль вовсе не была жестокой, просто она вырастила Маргариту не для того, чтобы та стала поварихой в деревенском клубе или доме престарелых. К чему тогда уроки балета, учитель французского, четыре года в дорогой школе кулинарного мастерства? Неужели все зря?

«Я пришлю тебе денег», – пообещала мать. Диана не объяснила, откуда они взялись, а Маргарита не спрашивала. Отец всю жизнь работал на государственной службе, тем не менее Диана всегда находила деньги, чтобы побаловать дочь: поездки на выходных в Монреаль (во время одной из поездок они купили напольные часы; Диана Биль заметила их в антикварном магазине и оплатила покупку наличными), шелковые шарфы, походы в салоны красоты. Мать хотела, чтобы Маргарита чувствовала себя красивой, хотя в детстве та выглядела довольно заурядно. Хотела, чтобы дочь отличалась от своих сверстниц из городишки Шебойган, которые работали в школе и выходили замуж за фабричных рабочих. А что касается денег… Только много позже, когда ей исполнилось тридцать два, Маргарита догадалась, что в то время у матери был состоятельный любовник.

– Что мне делать с деньгами? – спросила Маргарита, понимая, что мать дала их не просто так.

– Поезжай в Европу, – ответила Диана. – Там твое место.

 

Маргарита почти забыла, какой она была до двадцать третьего апреля тысяча девятьсот семьдесят третьего года, того дня, когда она зашла в Национальную галерею Же?де?Пом в Париже и обнаружила Портера, крепко спящего на скамье перед картиной Огюста Ренуара «Зонтики». Она помнила свою жизнь – долгие часы работы, усталость, которая тянулась за ней, словно шлейф дурного запаха, – однако не смогла бы рассказать о своих мыслях. Беспокоил ли ее застой в карьере? Или то, что в тридцать два она все еще не замужем? Была ли она одинока? Маргарита не помнила. Она шла по паркету – сотрудник музея впустил ее бесплатно, все равно во вторник днем залы галереи пустовали, – и наткнулась на тихонько похрапывавшего парня. Молодой человек был в полосатом свитере и симпатичных льняных брюках цвета мха; туфли он снял. Волосы, явно преждевременно, уже начали редеть. Едва взглянув на него, на сложенные под подбородком руки, на поношенный ремешок часов, Маргарита сказала себе, что не уйдет, пока он не проснется.

Ждать пришлось недолго, может, минуту. Маргарита прошлась перед картиной. Ровное дыхание спящего сбилось. Она подошла еще ближе, громко цокая каблуками сабо, соблазнительно – по крайней мере она так надеялась – взмахнула длинными волосами. Раздались приглушенные звуки: юноша протирал глаза, потом послышался шорох льняной ткани. Не в силах больше сдерживаться, Маргарита повернулась и увидела, что он сел прямо и смотрит на нее.

– Я заснул, – произнес парень по?английски, затем спохватился: – Exusez?moi. J’ai dormi. J’etais fatigu?[10].

– Я американка, – сообщила Маргарита.

– Слава богу! – обрадовался он, поморгал и вытащил из сумки на полу блокнот. – Предполагалось, что я буду писать.

– Об этой картине?

– Да, о «Зонтиках». Я хотел поехать в Лондон, но на шесть месяцев картину привезли сюда, так что я оказался в Париже.

– Не вы один. Я тоже.

– Вам нравится?

– Париж?

– Картина.

– Ах, картина, – протянула Маргарита и наклонила голову, делая вид, что изучает полотно.

Она провела в Париже две недели, но в музей зашла впервые, и то лишь потому, что Лувр подавлял великолепием. Владелец дешевой гостиницы, где она остановилась, невысокий и лысый, посоветовал сходить в галерею Же?де?Пом. «C’est un petit go?t», – сказал он. Немного вкуса. Он знал, что Маргарита – гурман. Видел сокровища, которые она каждый день приносила из пекарни, сыроварни или с фруктово?овощного рынка. Хлеб, сыры, фиги. Вечерами она ела, сидя на полу в комнате, которую делила с другими постояльцами. Маргарита приехала в Париж из?за еды, а не ради искусства, хотя всегда любила Ренуара, особенно эту картину. Ей нравились полнотелые красавицы Ренуара, румяные и пышущие здоровьем; полотно казалось живым. Раскрытые зонтики – les parapluies – добавляли сцене живости и веселья, почти праздничности.

– Она очаровательна, – заметила Маргарита.

– Пиршество для глаз, – согласился молодой человек.

 

В магазине подарков Маргариту едва не свалил с ног резкий запах ароматических смесей. «Зря я сюда зашла», – подумала она. Раньше здесь располагалась ее гостиная с камином, двумя креслами, стенами, заставленными книгами, и оцинкованной барной стойкой со стульями из орехового дерева. А теперь… теперь здесь китайские колокольчики, расписная гончарная посуда, керамические лампы, вышитые подушки, альбомы с видами Нантакета. Маргарита попыталась вдохнуть, но ее носовые пазухи заполнил запах лаванды и душистого перца. Сумки с бакалеей и шампанским, словно набитые кирпичами, оттягивали руки.

– Чем могу помочь? – спросила немолодая женщина с туго завитыми седыми волосами.

Лет ей было примерно столько же, сколько и Маргарите, но, слава богу, Маргарита ее не знала.

– Спасибо, я просто смотрю, – выдавила Маргарита, которой очень хотелось уйти.

Впрочем, женщина так приятно улыбалась, что Маргарита решила остаться. «Никто не виноват, только ты сама, – напомнила она себе. – Теперь твой ресторан похож на пряничный домик».

 

Его звали Портер Харрис. Преподаватель истории искусств в Колумбийском университете, приехал на весенние каникулы, чтобы поработать над статьей для малоизвестного искусствоведческого журнала. Тема – портреты Огюста Ренуара, датируемые восьмидесятыми годами девятнадцатого века, которые стали шагом от импрессионизма к модернистскому искусству Поля Сезанна. Маргарита кивнула, как будто все поняла. Портер рассмеялся над собственной эрудицией и предложил: «Хотите, уйдем отсюда?» Они направились в кафе неподалеку – выпить пива; Портер радовался, что есть с кем поговорить по?английски.

– Я так долго смотрел на людей с картины Ренуара, что не удивился бы, если бы они со мной заговорили, – признался он.

Пиво ударило Маргарите в голову, чему немало поспособствовали пустой желудок, теплый весенний денек в Париже и присутствие молодого человека, к которому ее почему?то тянуло.

– Маргарита… Французское имя?

– Моя мама обожает возиться в саду. Меня назвали в честь цветка.

– Как мило! Что привело вас в Париж? Профессиональный интерес или желание отдохнуть?

– И то и другое. Я повар.

Он сразу же оживился. Маргарите всегда казалось странным, что она впервые увидела Портера, когда он спал, ведь обычно его переполняла кипучая энергия. Он был необыкновенно худой, с длинными руками и изящными, заостренными пальцами. Его ноги не помещались под столиком из кованого железа. Маргарита подумала, что Портер из тех людей, кто любит поесть, но не толстеет. Он подался вперед, широко раскрыв глаза, и зажег сигарету.

– Расскажите поподробнее!

Маргарита рассказала. О «Трех утках», Мамаше, других двух ресторанах. Не успела она дойти до венца своей карьеры, «Фермы», как Портер помахал официанту, чтобы тот принес счет.

«Со мной невыносимо скучно, – промелькнуло у нее в мозгу, – поэтому я одинока».

Было бы неправдой сказать, что Маргарита не питала никаких романтических надежд по поводу Парижа. Она представляла, что встретит мужчину много старше ее, женатого (в лучших французских традициях), с кучей денег и желанием потратить их на молодую американку. Мужчину, который будет водить ее по дорогим ресторанам, таким как «Максим». Но то, что произошло, оказалось намного лучше. Портер заплатил по чеку и, когда они вышли на улицу, взял Маргаритины руки в свои и произнес:

– Хочу спросить…

– Что?

– Вы не приготовите мне ужин?

Маргарита потеряла дар речи. «Я его обожаю!» – подумала она.

– Понимаю, что слишком тороплю события, – добавил он, – но последние три дня я питался только хлебом, сыром и фруктами. Я куплю продукты, вино, все, что нужно. Вы только…

– У вас есть кухня? – прошептала она.

– Да, в моей квартире. На бульваре Сен?Жермен.

Маргарита удивленно подняла брови.

– Временное обиталище, получил в последнюю минуту благодаря университету. Хозяева уехали на две недели в Нью?Йорк.

– Показывайте дорогу.

Тот ужин удался на славу. Тартар из говядины с каперсами на чесночных гренках, мидии в соусе «Мариньер», жареный картофель, салат из цикория и эндивия с яйцами?пашот и беконом, крем?карамель. Маргарита с Портером выпили две бутылки красного вина «Сент?Эмильон» и занялись любовью на чужой кровати.

 

Маргарита провела с Портером всю неделю и часть следующей недели – он должен был приступить к работе только в пятницу. Портер оказался забавным, очаровательным, ироничным по отношению к себе. Ходил вприпрыжку и говорил так быстро, что его речь напоминала бульканье пузырьков в газировке. Гуляя по парижским улочкам с Маргаритой, он показывал ей то, на что она сама не обратила бы внимания: необычный подъезд, витражное окно, машину, которую выпускали только три месяца в тысяча девятьсот сорок втором, при нацистах. Портер попал в Париж случайно, тем не менее знал что?нибудь интересное обо всех кварталах города. «Я много читаю, – пояснил он извиняющимся тоном, – только это меня и спасает». Маргарите нравилось, как он разговаривает, его энергия, воодушевление, нетерпеливость, даже нервный тик. Портер не боялся говорить на своем ломаном французском с сильным американским акцентом. Было приятно проводить время с таким смешным, непредсказуемым и жизнерадостным человеком. Он заставил Маргариту подняться по ступеням собора Парижской Богоматери, купил билеты на футбол и терпеливо объяснял правила игры под теплое вино из пластиковых стаканчиков, приобрел два психоделических парика, один надел сам, второй уговорил надеть Маргариту, и они отправились на кладбище Пер?Лашез посетить могилу Джима Моррисона.

Каждый вечер она готовила в чужой квартирке на бульваре Сен?Жермен, а Портер стоял сзади, наблюдал, потягивая белое вино, задавал вопросы, восхищался ее умением управляться с ножом, подавал ингредиенты, наполнял ее стакан. Иногда, пока жарился цыпленок или томился соус, он кружил Маргариту в танце под звуки французской мелодии, льющейся из радиоприемника. В свои тридцать два Маргарита влюбилась без памяти, более того, ей было по?настоящему хорошо с этим человеком.

С ним она впервые в жизни почувствовала себя красивой, женственной, сексуальной. Он погружал руки в ее роскошные длинные волосы, утыкался лицом в ее живот. Они часто играли в игру «Одним словом». Портер просил Маргариту описать одним словом мать, отца, учительницу танцев мадам Верже. Маргарита пожалела, что мало читала, – ей хотелось поразить Портера эрудицией. (Сам он с легкостью использовал слова вроде «сабмиссивный» или «розоперстая». Когда они зашли в книжный магазин Сильвии Бич «Шекспир и компания», располагавшийся на острове Сите напротив собора Парижской Богоматери, Маргарита первым делом посмотрела значение этих слов в Оксфордском словаре.) В конце концов она сказала «спасительница» (о маме), «кропотливый» (об отце) и «элегантная и бескомпромиссная» (о мадам Верже).

– Так нечестно! – возмутился Портер и спросил: – А как бы ты описала себя? Одно слово.

Маргарита задумалась. Она чувствовала, что Портер неспроста задал этот вопрос. «Очаровательная, умная, – перебирала она слова. – Одинокая, потерянная, независимая, увлеченная, влюбленная, честолюбивая, сильная». Что он хочет услышать? И вдруг ее озарило:

– Свободная.

 

Даже сейчас, по прошествии стольких лет, Маргарите казалось чудом, что встреча с Портером изменила ее жизнь. Но тогда все закончилось так же неожиданно, как и началось: он улетел в Нью?Йорк. Она поехала провожать его в аэропорт Орли, втайне надеясь, что Портер позовет ее с собой в Штаты, однако тот молчал, и это сокрушило Маргариту. У нее был и номер домашнего телефона Портера, и номер рабочего. Сам же Портер не смог бы с ней связаться, даже если бы захотел. Она осталась в Париже.

Только после тех десяти дней Париж изменился. Таинственный, полный возможностей город стал вдруг невыносимым. Маргарита прикидывала, сколько времени нужно подождать, прежде чем звонить Портеру, и о чем говорить, если она все?таки позвонит. Она сказала «свободная», но теперь она была не свободна. Любовь взяла ее в заложники, сделала узницей. Маргарита вернулась в свою гостиницу, снова стала питаться хлебом, сыром и фигами. Апрель перешел в май, в Париже потеплело. Перед отъездом Портер подарил ей книгу Хемингуэя «И восходит солнце». Маргарита часами пропадала в саду Тюильри, читала и дремала на солнце.

А потом, через две томительные недели, в дверь Маргаритиной комнаты постучал хозяин гостиницы. Принес телеграмму. «Дейзи, встретимся на Нантакете, День поминовения[11]. ПХ».

 

Маргарита прошла через магазин в подсобку, продавщица следовала за ней. Когда?то здесь находился обеденный зал. Восемнадцать столиков. Субботними вечерами в августе обычно все места были заняты, то есть сидели шестьдесят четыре посетителя. Маргарита закрыла глаза. Играла фоновая музыка – популярная в семидесятых песенка «Я подсел на чувство» в переложении для маримбы, – но Маргарита ее не слышала. В памяти звучал смех, веселая болтовня, сплетни, перешептывания, истории, которые рассказывают по многу раз. Она помнила, как здесь пахло чесноком и розмарином. Сейчас на месте банкетки вдоль западной стены стояла вращающаяся стойка с открытками, а рядом – витрина с ароматическими свечами, вышитой детской одеждой и разноцветной оберточной бумагой.

Это место нашел Портер, когда искал на острове подходящее помещение для художественной галереи. Встретив Маргариту на причале парома, он сразу же повез ее туда, а по дороге все повторял: «Хочу кое?что показать. Тебе точно понравится! Жду не дождусь, когда ты увидишь!» Маргарита чувствовала себя комком нервов. Откуда Портеру знать, что ей понравится, если они провели вместе всего лишь десять сказочных дней в городе по ту сторону Атлантики? Впрочем, какая разница, Маргарита была счастлива, что Портер снова рядом. В ту первую поездку по острову она ничего не запомнила, только пасмурную погоду и моросящий дождь. Портер остановил «Форд Торино», заехав на бордюр, вылез и открыл перед Маргаритой дверь машины.

– Тебе понравится, Дейзи.

Они спустились по трем ступенькам, держась за руки. Портер достал ключи и распахнул дверь. Узкая пустая комната, за ней еще одна, тоже пустая. Красивая кирпичная кладка, два больших окна.

– Что это? – удивилась Маргарита.

– Твой ресторан.

 

В ту минуту, как не раз потом думала Маргарита, в полной мере проявился парадоксальный характер Портера Харриса. Они не провели вместе и двух недель, тем не менее Портер широким жестом предложил ей место для ресторана. Только дело в том, что его обязательства перед Маргаритой начались и закончились вместе с этим помещением. Ресторан как бы заменил брак и детей. Тогда Маргарита еще не знала, что, кроме ресторана, Портеру больше нечего предложить. Подарок показался ей чудом. Маргарита всегда мечтала о собственном ресторане, была готова его открыть и знала, что мать поможет с первым взносом. (Как ни странно, здание стоило всего тридцать тысяч долларов.) Маргарита стояла посреди комнаты и чувствовала, что жизнь начинается заново.

Маргарита вернулась в торговый зал магазина. Пора. Она удовлетворила свою прихоть, теперь надо домой. Ее вдруг кольнула совесть – неудобно уйти, ничего не купив. Надпись на магнитике язвительно советовала: «Как жить на острове? Ждать компанию». Ну уж нет. Вдруг взгляд Маргариты упал на медную подставку у двери. Зонтики! Жаль, конечно, что не классического черного цвета и не с деревянными ручками, как на картине Ренуара, а сине?голубые, с крупной синей надписью на белом фоне – «Остров Нантакет». Маргарита переложила пакеты в одну руку и вытащила зонтик.

– Беру.

Продавщица просияла. Маргарита достала чековую книжку, думая, зачем ей зонтик, если она никогда не выходит из дома в дождь и к тому же терпеть не может вещи с названием острова. Она живет здесь больше тридцати лет, но ей и в голову не приходило сообщать всем о месте своего проживания надписью на зонте. Тем не менее она выписала чек на семнадцать долларов.

– Любопытное название у вашего магазина. «Зонтики». Вы знаете, откуда оно взялось?

Продавщица подвернула верхний край пакета с покупкой, приколола к нему чек.

– Честно говоря, понятия не имею.

 

10.53

 

Рената Нокс и Экшн Коплетер оказались вместе в общежитской комнате номер двести пять исключительно благодаря студенческому совету Колумбийского университета, хотя Рената всегда подозревала другие силы: провидение или руку божью. В письме, которое Рената получила за две недели до отъезда, говорилось, что ее будущую соседку по комнате зовут Шона Коплетер. Первокурсница, домашний адрес – Бликер?стрит, Нью?Йорк. Ренате представилось два возможных варианта: девушка по имени Шона Коплетер из Гринвич?Виллидж либо выросла в семье обычных хиппи, либо в семье очень богатых хиппи. И то и другое Ренату пугало. Те, кого она знала на Манхэттене, учились в частных школах (Тринити, Дейлтон, Чэйпин) и кичились тем, что ходят в рейв?клубы, на модные показы или благотворительные мероприятия, которыми руководят родители. Взрослые в телах подростков, циничные, пресыщенные, ничему не удивляющиеся. Они с презрением взирали на пригороды, магазины стройматериалов и ресторанчики «Пицца?Хат», девочек из группы поддержки, пикники с пивом в лесу, водительские права. Кому нужны права, если у тебя в распоряжении десять тысяч такси?

Когда Рената добралась до комнаты номер двести пять (отец шел следом, волоча коробки, решетчатые контейнеры для хранения вещей и все Ренатины шмотки, распиханные в шесть чехлов для одежды), Шона разговаривала по мобильному телефону и плакала. У Ренаты сразу отлегло от сердца, и на то были причины. Во?первых, она боялась не сдержать слез, когда придет время прощаться с отцом. В том, что он тоже расплачется, Рената не сомневалась. Во?вторых, стало понятно, что у девушки, с которой придется целых девять месяцев делить комнату, есть свои слабости. И самое важное, Рената получила возможность прийти в себя после потрясения, которое она испытала, увидев Шону Коплетер вживую. Шона Коплетер была темнокожей. Конечно, это не имело ни малейшего значения, просто Рената представляла себе будущую соседку совсем другой. Ей казалось, что та будет бледной и немытой, с типично богемной внешностью. Возможно, апатичной пофигисткой и любительницей марихуаны. Рената так и видела на низеньком холодильнике оранжевый стеклянный бонг.

Шона Коплетер улыбнулась Ренате извиняющейся улыбкой и вытерла глаза.

– Тут пришла моя соседка, – сказала она в трубку. – Мне пора. Хорошо? Хорошо, детка? Я тебя люблю. Ну все, Мэйджор. Пока.

Она закончила разговор.

– Не обращай на нас внимания, – торопливо произнесла Рената.

Дэниел свалил свою ношу на ничем не покрытый матрас, на котором должна была спать Рената, и протянул Шоне ладонь:

– Дэниел Нокс, отец Ренаты.

Девушка обменялась с ним рукопожатием, потом вытащила из кармана скомканную салфетку и громко высморкалась.

– А я Экшн Коплетер.

– Экшн?

– Да, так меня прозвали родители. Похоже, в младенчестве я здорово их доставала[12].

Еще одно несоответствие. Экшн, а не Шона, и это имя подходит скорее нападающей из футбольной команды. Девушка оказалась очень высокой, футов шесть ростом. Черные шелковистые волосы до пояса, клетчатые брючки?капри фиолетового цвета и майка в тон. Босая, ногти на ногах выкрашены фиолетовым лаком. Ни грамма косметики, тем не менее Ренате показалось, что она никогда не видела такого красивого лица: высокие скулы, огромные карие глаза, кожа, которая выглядела нежной, как замша.

– Я разговаривала с братом, – пояснила девушка. – Его зовут Мэйджор. Ему десять, но по развитию он как трехлетка. Не может понять, почему я уезжаю из дома. Я объяснила, родители объяснили, а он плачет и плачет. У меня просто сердце разрывается.

Дэниел откашлялся и вышел в коридор.

– Пойду принесу остальные вещи из машины.

Рената не знала, что сказать по поводу десятилетнего брата с развитием трехлетки. Можно было бы спросить, что с ним – следствие аварии или врожденный дефект, – но какая разница? Это печальный факт из жизни, которым Экшн поделилась в первую минуту знакомства. Рената решила, что пока отца нет, нужно рассказать о себе, а то вдруг Экшн спросит, где их остальные родственники.

– Моя мама умерла. Погибла, когда я была совсем маленькой. У меня нет ни братьев, ни сестер. Мы с папой живем вдвоем.

Экшн с размаху упала на свою кровать и уставилась в потолок.

– Мы поладим, это уж точно.

Рената была слишком юна, чтобы понимать причины, по которым две женщины находят или не находят общий язык, но в случае с Экшн не сомневалась: они подружились потому, что поделились самым сокровенным, даже не успев распаковать чемоданы или поставить книги на полку.

Они все делали вместе: ходили на занятия и вечеринки, ели по ночам пиццу и попкорн, ездили через весь город на футбольные матчи, писали рефераты, готовились к экзаменам, пили кофе. Экшн знала Нью?Йорк вдоль и поперек. Она учила Ренату, как ездить на метро и как подзывать такси, водила ее в лучшие комиссионки, куда богатые дамочки из Верхнего Вест?Сайда сдавали почти ненадеванные замшевые жакеты от «Луи Виттон», шарфы от «Эрме» и винтажные сумочки от «Шанель». Экшн подарила Ренате бессрочные пропуска в музей Гуггенхайма и Метрополитен?музей (ее мама входила в совет одного музея и была юрисконсультом другого). Экшн запретила Ренате брать листовки и брошюры у уличных распространителей и давать деньги попрошайкам. «Если хочешь помочь, лучше купи бедолаге шоколадного молока», – посоветовала она. Экшн терпеливо учила, а Рената прилежно училась. «Что бы ты делала без меня?» – вопрошала подруга.

Каждое воскресенье Рената и Экшн ездили на метро в центр, чтобы поесть китайской еды с Коплетерами в их особняке на Бликер?стрит. Семья Экшн состояла из отца, мистера Коплетера, бухгалтера в крупной аудиторской компании «Прайс Уотерхаус», мамы, доктора Коплетер, которая преподавала в Школе юридических наук нью?йоркского университета, и брата Мэйджора. Рената представляла его трехлетним малышом, но на самом деле он оказался высоким и тощим, весь в сестру. Он носил очки, и из его рта тянулась струйка слюны. Рената заметила, что Мэйджор всегда одет в строгие отглаженные рубашки цвета хаки или из серой фланели, как будто только что вернулся из церкви. Мисс Энгель, няня Мэйджора, тоже жила в доме, но по воскресеньям она не работала, и Рената ее никогда не встречала. Впрочем, ее имя часто упоминали, особенно когда хотели призвать Мэйджора к порядку. «Мисс Энгель не понравится, что ты все хватаешь, Мэйджор».

Экшн сказала, что ее родители часто устраивают приемы по работе, и потому комнаты со стороны фасада недавно отремонтировали под руководством декоратора. В гостиной преобладала темная, тяжелая мебель, висели парчовые шторы, кое?где виднелись дорогие на вид предметы африканского искусства. Рената спросила, откуда они взялись, и Экшн ответила, что ее родители никогда не были в Африке, все приобретено по совету дизайнера. Столовая выглядела так же строго и официально – длинный стол, шестнадцать обитых тканью стульев, открытые полки с муранским стеклом и серебром от «Тиффани». Кухня и общая комната, которые находились в задней части дома, словно принадлежали к другому миру. Помещения были светлее, с высокими потолками и отделанные белыми панелями, повсюду бросались в глаза следы суматошной семейной жизни. На кухне стояла огромная зеленая бутылка с винными пробками, на разделочном столе вечно валялись коробки из?под китайской еды, пакетики с соусами и пряной горчицей, бумаги, книги, брошюрки нью?йоркского университета и танцевальных классов Мерса Каннигэма. На холодильнике теснились листочки с напоминаниями, касающимися Мэйджора: график приема лекарств, расписание визитов к врачу, месячное меню из его специализированной школы. Каждую неделю доктор Коплетер извинялась за беспорядок, напоминая, что миссис Донегал, уборщица, придет только в понедельник. «А сейчас хуже некуда», – вздыхала она.

Рената полюбила бывать у Коплетеров потому, что вся их шумная, неряшливая, веселая семья наслаждалась воскресеньем как неким священным ритуалом. Они всегда ели в небольшой комнатушке под футбольный матч по телевизору. Мистер Коплетер открывал бутылку вина, бросал пробку в большую зеленую бутылку и щедрой рукой наполнял бокалы. К тому моменту, когда приносили еду, Рената успевала слегка опьянеть. Еду доставлял молодой китаец по имени Элтон, который заходил в комнату, чтобы минуту?другую поболтать о игре; из?за сильного акцента его почти не понимали. Мистер Коплетер неизменно давал на чай двадцать долларов. Мэйджор требовал, чтобы его посадили в голубое плюшевое кресло рядом с Экшн. Рената наблюдала за ними, смотрела, как Экшн пытается есть хрустящие блинчики с начинкой, пока Мэйджор рядом играет с лапшой, обматывая ее вокруг языка. Доктор Коплетер в тренировочных штанах и футболке громко болела за команду «Нью?Йорк джетс», а после еды укладывалась ничком на диван, заняв его целиком. Рената знала, что миссис Коплетер считается одним из лучших юристов страны, но воскресными вечерами она расслаблялась и грустно глядела на своих детей, устроившихся в кресле.

– Экшн больше мать этому ребенку, чем я, – как?то призналась она Ренате.

В метро на обратном пути домой Экшн обычно возмущалась времяпрепровождением, которое так нравилось Ренате. Обвиняла родителей в том, что оба поглощены своей карьерой и уделяют мало внимания Мэйджору.

– Как ты думаешь, почему он требует от меня столько любви? – говорила Экшн. – Да потому, что не получает ее от них! Они одевают его как клерка, чтобы все считали его нормальным, и им плевать, что ему неудобно. Парню десять лет, а у него нет даже джинсов! А еще слуги! – Услышав в голосе Экшн знакомые нотки, Рената приготовилась к худшему, а подруга продолжила: – Мисс Энгель и миссис Донегал. Одна – молодая еврейка, другая – пожилая ирландка, но обе служанки, и все тут. Эти женщины делают работу, которую должны выполнять мои родители. Грязную работу.

– Ты чересчур строга к своим родителям, – заметила Рената.

– Только не становись на их сторону, пожалуйста! – воскликнула Экшн. – Я этого не вынесу!

Она встала и взялась за поручень у выхода, словно решила выйти не на своей станции.

 

После пробежки Рената изнемогала от жары и жажды. Встав перед холодильником, она налила себе полстакана свежевыжатого апельсинового сока, разбавленного водой. Пот на коже высох, стало зябко. Рената выпила сок и налила еще.

На мраморной столешнице разделочного стола рядом с холодильником лежал листок, исписанный затейливым почерком Сьюзен Дрисколл. Поначалу Рената решила, что это список покупок для Николь – лобстеры, зелень и прочее. Заметив, однако, свое имя, схватила листок и прочитала:

Самое главное: определиться с датой! Просмотреть субботы в мае – июне 2009.

 

Место: Нью?Йорк – отель «Пьер» или «Шерри?Незерленд»?

(Нантакет в июне? Спросить в яхт?клубе.)

Гости: Дрисколлы – 400 человек. Со стороны семьи Нокс?

Позвонить отцу Дину из церкви Святой Троицы на Бродвее.

Прием – банкет? Никакой курятины!

Музыканты – группа мин. 6 человек. Узнать насчет агента.

Рената – платье: Вера Вонг? Сьюки Р.?

Еще: цветы – заказать у К. с доставкой.

Торт – спросить у невестки Барбары Д., где она заказывала тот шоколадно?малиновый.

Подарки гостям – засахаренный миндаль? Бонсай?

Медовый месяц – позвонить Эдгару из турагентства. Тоскана?

 

– Ничего себе! – не сдержалась Рената, все еще тяжело дыша после пробежки.

Это список дел к свадьбе. К ее свадьбе! Сьюзен составила список к ее свадьбе. Похоже, эта женщина помешана на контроле, один засахаренный миндаль чего стоит!.. Тут она несколько поторопилась!

Рената на чужой территории. Эта кухня нисколько не походила на кухню в доме, где она выросла, – с полом, покрытым линолеумом, старомодным холодильником без льдогенератора и с подставкой для специй, которую Рената смастерила на уроке труда в школе. (Сколько она упрашивала отца переоборудовать кухню, но тот отказывался. Все осталось так, как было при жизни матери.) И уж, конечно, кухня Дрисколлов сильно отличалась от кухни Коплетеров в особняке на Блик?стрит. У Дрисколлов все было как из модного журнала: мраморные столешницы, белые блестящие шкафчики с фурнитурой в виде морских звезд из матового хрома, раковина с изогнутым краном, деревянная чаша с фруктами, начищенные до блеска медные кастрюли и сковородки над кухонным «островом». Наверное, надо было бы восхититься, но Рената решила, что этой кухне недостает души. Она выглядела так, словно там никто никогда не готовил и не ел. Никаких следов человеческого присутствия.

В общем, кухня, а особенно этот дурацкий список до тошноты разозлили Ренату. Ее чуть не вырвало в раковину соком, который она выпила чересчур поспешно. Увидев над посудомоечной машиной из нержавеющей стали телефон, Рената взяла трубку и позвонила Кейду на мобильный.

Три долгих гудка. Он сейчас на яхте, подумала Рената. «Эй, ты меня слышишь?» Сквозь стеклянную дверь, выходящую на террасу, Рената видела лужайку, кусочек пляжа, воду. На горизонте маячили яхты всех форм и размеров. Может, повезло бы больше, если бы она закричала: «Твоя мать уже планирует нашу свадьбу! Она звонит агентам! Устраивает нам медовый месяц в Тоскане»!

Гудки прекратились, как будто кто?то хотел ответить. Потом раздался треск, что?то щелкнуло. В море мобильный не ловит. Рената дала отбой и набрала номер еще раз. Включилась голосовая почта Кейда.

– Это я, – выдавила Рената.

Ее голос прозвучал тихо и робко, словно говорила какая?нибудь молоденькая девчушка, неспособная распланировать собственную свадьбу. Девчушка, у которой нет матери, чтобы помочь.

– Я дома. Позвони мне, пожалуйста.

Нет, какова наглость! Рената бросила трубку. Вот и открылась одна из тайн мироздания. Как и когда женщина начинает ненавидеть свою свекровь? Именно в такие минуты, как сейчас. Рената скомкала листок со списком. Нет, выкидывать нельзя, это единственная улика.

Рената взяла из чаши с фруктами банан, решив восполнить запас калия, но ее переполняла злость на командирские замашки Сьюзен Дрисколл, и потому банан полетел в прохладную тишину кухни. Он ударился о стоявшую на подоконнике вазу с прелестными бегониями. Ваза упала в фарфоровую раковину и раскололась.

– Черт! – выругалась Рената.

Она подняла банан и, мгновенно очистив, в ярости откусила сразу половину, потом оглядела нанесенный ущерб. Можно было бы оставить все как есть, а позже сказать, что вазу опрокинул Мистер Роджерс, хотя, конечно, котик – создание грациозное и вряд ли бы оплошал. Раз уж что?то сломалось, пока Рената одна дома, значит, она и виновата. Так все подумают. Пришлось поступить разумно и убрать за собой. Ваза разбилась на три больших и множество мелких осколков. Рената выбросила большие куски вазы вместе с цветами – скорее всего, никто и не вспомнит, что они здесь стояли! – и смыла мелкие осколки в слив раковины. Следы заметены, осталось только съесть улику.

– Эй!

Рената ойкнула. От неожиданности у нее затвердели соски. На кухню неторопливо вошел Майлз, прижимая к груди спящего Мистера Роджерса.

– Как пробежалась?

– Прекрасно! – Голос прозвучал так, как будто она оправдывается. – Очень жарко.

Она запихала в рот оставшуюся половинку банана.

– Я счсдуврхпрмудш.

– Что?что? – переспросил Майлз.

Рената прожевала банан, глотнула. Отец не уставал повторять, что стоит ей разозлиться или расстроиться, как ее манеры стремительно ухудшаются и она ведет себя как скотина.

– Я иду наверх, приму душ.

– Ладно, – пожал плечами Майлз.

Похоже, его совершенно не интересовало, куда она идет и что делает.

 

В отличие от душа в университетской общаге, где Ренате пришлось жить все лето из?за работы в приемной комиссии, гостевой душ в доме Дрисколлов предлагал неограниченное количество горячей воды и хороший напор. Утешающее обстоятельство. Рената попыталась успокоиться. От отца она унаследовала вспыльчивость и моментально слетала с катушек. Дэниел Нокс никогда не отличался выдержкой. История с приобретением лифчика перекликалась с историей об украденном велосипеде. Как?то раз, когда Ренате было девять, она забыла запереть велосипед в сарае. Они с отцом жили в округе Вестчестер, в городишке Доббс?Ферри, относительно тихом и спокойном. Куда безопаснее Бронксвилля или Ривердейла, хотя в поездах встречались воришки и прочие отщепенцы, да еще рядом находилась школа для трудных подростков. Поэтому существовало правило: велосипед запирать в сарае. В первый же день, когда Рената забыла об этом правиле и беспечно оставила свой бело?розовый, без скоростей, зато с удобным сиденьем, пластиковой корзинкой и кисточками на руле велосипед у стены дома, его украли. На следующее утро, обнаружив пропажу, Дэниел Нокс прямо в деловом костюме сел на крыльцо и расплакался. Он рыдал. Этот унизительный случай предшествовал истории со слезами в универмаге; именно в тот день Рената впервые увидела отца, вернее, вообще взрослого мужчину, плачущим на людях. В ее памяти навсегда сохранилась картина – он сидит, закрыв лицо руками и прерывисто подвывая, штанины брюк задрались, из?под них видны носки и голые лодыжки. Реакция отца оказалась еще хуже, чем кража, подумаешь, украли велосипед! Тогда она была моложе и добрее, чем в день покупки бюстгальтера, и потому забралась к отцу на колени и, обняв за шею, долго извинялась, пытаясь его утешить. Он вытер слезы – в конце концов, не велика потеря, за сто долларов можно купить новый велосипед, – и жизнь снова вошла в норму. Со временем Рената поняла, что, несмотря на все старания держать себя в руках, она тоже принимает все слишком близко к сердцу. Взять, к примеру, сцену на кухне. Что, если бы Майлз вошел чуть раньше и увидел, как Рената швырнула банан и разбила вазу? Как бы она объяснила свое поведение? «Я разозлилась из?за списка Сьюзен»? Господи, это всего лишь список, перечень мыслей, добрых намерений, и сейчас он лежит, скомканный, на краю раковины в гостевой ванной, и слова расплываются от горячего пара.

И все же что?то с этим списком не так.

Рената вытерлась, намазалась увлажняющим кремом и надела бикини. Она собиралась поплавать, а потом до самого обеда загорать на маленьком пляже рядом с домом. Рената села на кровать, которая чудесным образом оказалась заправленной. (Заправленной? Рената вспомнила, что она ничего не делала. Ах да, служанка, Николь.) Как же не хватает Экшн! Интересно, что она сейчас делает? Спускается на каноэ по холодной реке? Аккуратно смазывает каламиновым лосьоном искусанного комарами туриста? Экшн наверняка бы уничтожила список Сьюзен Дрисколл, превратила бы его в труху. Представила бы чем?то совершенно незначительным. А может, наоборот, возмутилась бы, и Ренатино негодование показалось бы детским лепетом по сравнению с вспышкой подругиного гнева. «Что эта дамочка о себе возомнила? «Шерри?Незерленд»? Бонсай?» Экшн непредсказуема: пылкая и невозмутимая одновременно, а еще находчивая, остроумная, и с ней никогда не бывает скучно. Интересно, понравилось бы ей в этом доме? Приняли бы ее здесь или нет? Ренату мучило чувство вины. Лучшая подруга не знает о ее помолвке. Рената позвонила Экшн, но на звонок ответил Мэйджор. Экшн оставила мобильник в доме родителей. В общем, Рената чувствовала себя виноватой. Единственный человек, которому следовало бы рассказать о помолвке, ничего не знал.

Ох, нет, не единственный. Один из двух.

Рената выудила из сумочки телефон, несколько долгих секунд глядела на экран, потом набрала номер отца.

От волнения у нее перехватило горло. То, что она собиралась сделать, сильно отличалось от их с Кейдом плана. Они хотели рассказать Дэниелу Ноксу о предстоящем бракосочетании вместе, при личной встрече на Манхэттене, на своей территории. Например, за коктейлями в «квартирке» Кейда на Восточной Семьдесят третьей улице или за оплаченным Кейдом ужином в ресторане, который выбрал Кейд.

– Не важно, как мы ему сообщим, – заметила тогда Рената. – Он не согласится. Запретит, и все.

– Не глупи, – ответил Кейд. – Твой отец тебя любит. Если ты скажешь, что хочешь замуж, он будет рад.

Ренату одолевало искушение объяснить Кейду, как он заблуждается, но Кейд был прирожденным дипломатом. Он принимал любую точку зрения, а потом убеждал оппонента в своей правоте, и все благодаря настойчивости, терпению и благожелательности. Только в этом случае он вряд ли бы преуспел.

Тем не менее тогда Рената согласилась подождать и даже испытала облегчение от того, что разговор с отцом отложили и что Кейд сам сообщит ему о свадьбе. Что же заставило ее позвонить отцу сейчас? Список Сьюзен или правила приличия? Как бы то ни было, отец должен знать, решила Рената.

Дэниел Нокс поднял трубку после первого звонка. В одиннадцать утра прекрасным летним днем в субботу. Ренате вдруг стало за него обидно. Сидит один?одинешенек дома, работает или читает журнал «Ньюсуик», хотя мог бы пойти на бейсбольный матч или поиграть в гольф.

– Папа?

– Это ты, детка? Все в порядке?

– Все прекрасно! – выпалила Рената, жалея, что не оделась. В купальнике она чувствовала себя незащищенной. – Я на Нантакете, у Дрисколлов. Погода солнечная.

– Тебе там нравится?

– Угу. Утром я добежала до «Пляжного клуба».

– Правда?

Отец замолчал. «О чем, интересно, он думает?» – мелькнуло у Ренаты в мозгу, а отец продолжил:

– Надеюсь, ты бежала по велосипедной дорожке? Их там специально устроили.

– Да, конечно.

– Хорошо, умница. Ну и как он тебе? Я имею в виду клуб.

– Красивый.

– Ты заходила внутрь? Разговаривала с кем?нибудь?

– Нет.

– Я даже не знаю, кто теперь его хозяин, – заметил Дэниел Нокс.

– И я не знаю, – сказала Рената, чувствуя себя как на карусели. Кружилась голова, и немного подташнивало. – Папа, мне нужно тебе кое?что сказать.

– Ты позвонила Маргарите? – спросил он. В его голосе сквозило разочарование. – Ох, детка, я же говорил, что она не…

– Нет, – перебила Рената. Ее ответ относился не к отцовскому обвинению, просто она не хотела уходить от темы. – То есть да, я звонила Маргарите, но я не об этом…

– Она не в себе. Не знаю, как тебе еще объяснить. Может, по ее разговору и не скажешь, что она ненормальная, но у нее были серьезные проблемы с психикой. Я не хочу, чтобы вы общались. Ты же не собираешься к ней в гости?

– Сегодня вечером. Она позвала меня на ужин.

– Ох, нет, милая, нет!

– Ты не можешь запретить мне поужинать с моей крестной! Я уже взрослая.

– А еще ты моя дочь, и я бы хотел, чтобы ты считалась с моими желаниями.

– Ладно, тогда я скажу тебе еще кое?что, и, поверь, тебе это тоже не понравится.

– Неужели? И что же?

– Я выхожу замуж.

Молчание.

– За Кейда. Папа, мы с Кейдом решили пожениться. Он сделал мне предложение, и я согласилась.

Тишина.

– Папа? Папа, ты меня слышишь? Пожалуйста, ответь!

Из телефона доносилось только ровное дыхание. Значит, отец не повесил трубку. Наверное, потерял дар речи от неожиданности. Или продумывает план действий. Что он там любит отвечать, когда спрашивают, как ему удалось вырастить дочь в одиночку? «Все свое свободное время я тратил на то, чтобы опережать ее хотя бы на шаг». Обычно люди посмеивались, понимая, что подобное стремление комично и не приносит результата. Однако долгое молчание насторожило Ренату. Она ожидала, что отец вспылит, возмутится, закричит: «Только через мой труп!» Потом, скорее всего, смягчится, однако будет непреклонен: «Не спеши, сперва окончи университет. Ты слишком молода. Я сам поговорю с Кейдом».

Но молчание? Непонятно. Рената почувствовала, что в животе холодным камнем засел страх. А еще сожаление. Может, надо было не отступать от изначального плана и подождать?

– Папа?

– Да, – откликнулся он, и его голос прозвучал… весело.

Неужели это возможно? Отец думает, что Рената шутит? Она покрутила кольцо. Вот еще одна причина, почему следовало рассказать отцу о помолвке только при личной встрече: он бы столкнулся с реальностью ценой в двенадцать тысяч долларов на ее пальце. Тогда отец не стал бы смеяться или не обращать внимания на ее слова, надеясь, что все уладится само собой.

– Ты меня слышал? Я сказала, что мы с Кейдом решили пожениться.

– Конечно, слышал.

– И что ты думаешь по этому поводу?

Отец рассмеялся, но Рената не могла понять, что означает его смех. Он звучал радостно, даже довольно. Может, все свое свободное время отец тренировался? Этот смех выбил ее из колеи, она чувствовала, что вот?вот упадет.

– Думаю, что это замечательно! Поздравляю!

 

После разговора Рената долго сидела на кровати, неподвижная, как статуя. По коже бегали мурашки. Любая другая девушка наверняка прыгала бы от радости, ну, или обрадовалась бы. Рената же чувствовала себя так, словно ее обманули, перехитрили и предали. Конечно, она не хотела, чтобы отец запретил ей выходить замуж, однако была уверена, что запретит, и даже догадывалась, в каких выражениях. Возможно, именно поэтому помолвка казалась ненастоящей. Теперь все стало реальностью. Кольцо с бриллиантом и отцовское благословление.

Зазвонил домашний телефон Дрисколлов. Кейд? Только не сейчас! Разговаривать с ним выше ее сил. Рената взяла холщовую пляжную сумку с монограммой – приветственный подарок Сьюзен Дрисколл всем гостям, которые оставались на ночь, – запихала туда полосатое пляжное полотенце, солнечные очки, книжку, немного подумала и сунула туда же скомканный листок со списком. Потом торопливо сбежала по лестнице. Быстрей из этого дома!

На кухне Рената обнаружила Майлза. Тот стоял у стола и делал бутерброд с ветчиной.

– Эй!

Его любимое словечко на все случаи жизни, догадалась Рената.

– Привет! Я ухожу.

– Куда?

– На пляж.

– Здешний?

– Я без машины, так что да.

– Здесь не пляж, а дерьмо. И вода грязная. Заметила, что мистер Ди держит свою яхту на берегу?

– Вода грязная? Точно?

Больше всего на свете Ренате хотелось сейчас поплавать.

– Поехали со мной, – предложил Майлз. – Я как раз собираюсь к морю. После обеда у меня выходной.

– А у меня нет. Через час я встречаюсь с Дрисколлами в яхт?клубе.

Майлз закатил глаза, но все равно выглядел потрясающе. Высокий, широкоплечий, загорелый, с каштановыми чуть выгоревшими волосами, голубыми глазами и счастливой улыбкой, при виде которой казалось, что Майлзу везет с самого рождения.

– Да плюнь ты на этот обед. Кейда и мистера Ди все равно там не будет.

– Ты думаешь?

– В такую?то погоду? Мистер Ди проплавает на яхте до вечера. Сколько ему еще осталось ходить под парусом, особенно если здоровье ухудшится?

Рената бросила взгляд на горизонт. Она бы тоже с радостью поплавала на яхте, но ее не пригласили. Утром Кейд бросил ее одну, так неужели у него хватит наглости не явиться и к обеду? Трапеза наедине с Сьюзен Дрисколл – что может быть хуже?

– Куда ты едешь? – спросила Рената.

– На южный берег. Пляж Мейдкьюкам.

– Мейд… – начала Рената и запнулась.

Она никогда не произносила это название вслух. Мэйдкьюкам – так индейцы называли долину вдоль южного берега, но для Ренаты это слово ассоциировалось с маминой смертью. Она чуть было не сказала Майлзу: «Там погибла моя мать, так что нет, спасибо». Впрочем, сегодняшний день оказался странным и непредсказуемым, и Рената вдруг поняла, что поездка удовлетворит почти все ее сиюминутные желания. Например, убраться из дома Дрисколлов. Еще ей хотелось понежиться в лучах дружеского внимания, пусть и слегка небрежного, и, самое главное, Рената хотела собственными глазами увидеть место, где погибла мама. Нездоровое желание? Возможно. Однако оно давно мучило Ренату, которая искренне верила, что, как только она поймет обстоятельства маминой жизни и смерти, туман развеется. Все, что от нее так долго скрывали, станет ясным.

– Ну что, едешь? – спросил Майлз, встряхнув тонким ломтиком ветчины с изяществом королевы, расправляющей носовой платок. Явно хотел выглядеть забавным. – Привезу тебя домой еще до возвращения Кейда. Скажем, часа в три.

– Я бы с удовольствием, но не могу, – произнесла Рената извиняющимся тоном.

Она бы в жизни не призналась, что ее удерживает: боязнь неодобрения Сьюзен Дрисколл.

– Как хочешь.

У Ренаты заболела голова. Подумать только, одиннадцать часов утра, а уже столько всего навалилось! Сьюзен со своим списком, отец и его странное одобрение… Они думают, что могут ею управлять. Ну нет, фигушки! А хуже всех Кейд. Пообещал, что пойдет с ней на пляж, а сам смылся. Наверное, в эту минуту Рената выглядела очень решительно, потому, что Майлз спросил:

– Сделать тебе сандвич?

– Да. Я еду.

 

11.45

 

Почти полдень, а еще столько нужно сделать! Маргарита чувствовала себя как выжатый лимон. Она убрала бакалею и шампанское, потом спрятала нелепый новый зонтик в темный угол чулана. Проверила тесто для хлеба – пышное и воздушное, оно поднялось так сильно, что выползло из?под пластиковой пленки. Маргарита посыпала руки мукой и обмяла тесто, наслаждаясь тем, как оно пыхтит и пахнет дрожжами. Ей нужно было сделать еще пару дел, а потом уже отправляться на «Травяную ферму». Маргарита страшилась встречи с Этаном и потому оттягивала время. Он попадал в категорию друзей Маргариты, но их отношения были слишком болезненными. Впрочем, может, она его не застанет, как не застала Фергюса и Элизу из винного магазина. Вдруг он куда?нибудь уехал и оставил вместо себя мальчишку, студента, какого?нибудь незнакомого ей человека? В жизни всегда есть место надежде.

А сейчас соус айоли. Чеснок, яичные желтки, чуточку дижонской горчицы. Маргарита взбила смесь в миксере до ярко?желтого цвета, добавила ровной тонкой струйкой оливковое масло. Вот оно, волшебство кулинарии: получилась эмульсия, густой чесночный соус, похожий на майонез. Соль, перец, сок из половинки лимона. Маргарита выложила айоли в чашку и закрыла пищевой пленкой.

Маринад для говядины дался ей с трудом. Маргарите нездоровилось, лоб горел, во рту пересохло, время от времени ее бросало в жар. Она взбила оливковое масло с красным винным уксусом, сахаром, хреном, горчицей, солью и перцем и вылила смесь в неглубокую посудину с вырезкой. Потом вдруг ее взгляд затуманился, перед глазами поплыли желтые и серебристые круги.

«Я не вижу! – подумала она. – Почему я ничего не вижу?» Часы отбили полдень, обезьянка внутри деловито прозвенела тарелками. Пока вокруг грохотали двенадцать ударов, как старинные китайские вазы, падающие на кафельный пол, Маргарита поняла, в чем дело. Она с утра ничего не ела. Столько хлопот, и всего лишь две чашки кофе. Значит, эти неприятные симптомы возникли не из?за рака мозга, болезни Альцгеймера или бокового амиотрофического склероза. Вообще?то Маргариту мало пугали заболевания – в ее жизни не было ничего такого, ради чего стоило за эту самую жизнь цепляться. Впрочем, предстоящий ужин подарил луч надежды, и у Маргариты отлегло от сердца, когда она поняла, что не болеет, а только голодна. Она достала из кладовки коробку с пшеничными хлопьями, насыпала в молоко. Еда, холодная и хрустящая, доставляла удовольствие. Бой часов прекратился. Маргарита поморгала, пытаясь сфокусировать взгляд, и решила, что у нее, похоже, солнечный удар, несмотря на героические усилия широкополой шляпы. Потом запила хлопья стаканом воды. Ехать на «Травяную ферму» не хотелось. Может, поступиться качеством и купить травы, козий сыр, яйца, спаржу и цветы в супермаркете? От одной мысли об этом она рассмеялась.

 

 

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально

 

[1] Филип Милтон Рот (р. 1933) – американский писатель, автор более 25 романов, лауреат Пулитцеровской премии. (Здесь и далее – прим. пер.)

 

[2] Пенелопа Лайвли (р. 1933) – популярная британская писательница, лауреат Букеровской премии.

 

[3] Daisy – маргаритка (англ.).

 

[4] Мои лапочки (фр.).

 

[5] Колледж Колби – частный гуманитарный колледж в городе Уотервилл в штате Мэн, основанный в 1813 г.

 

[6] «One if by Land Two if by Sea» – строка из стихотворения Генри Лонгфелло «Скачка Пола Ревира», название фешенебельного нью?йоркского ресторана, известного еще с XVIII в., одного из самых романтичных ресторанов в городе.

 

[7] M?re – мамаша (фр.).

 

[8] Мизанплас (mise en place – расположенный на месте – фр.) – термин, которым профессиональные повара обозначают предварительную подготовку и удобное размещение всего, что может понадобиться во время готовки.

 

[9] Пуассонье – повар, который готовит рыбные блюда, может отвечать за разделку рыбы и за особые рыбные соусы/подливки.

 

[10] Простите, я уснул. Я устал (фр.).

 

[11] День поминовения – национальный праздник США, который отмечают ежегодно в последний понедельник мая.

 

[12] В ор.: Action – действие (англ.).