Маргарита Эдуардовна Южина

Снежный ангелочек

Новогодняя комедия

Глава 1

Шеф, облаченный в стильный костюм, стоял в центре кабинета, перекатывался с носков новых туфель на каблуки и нес ахинею:

– …и поскольку город не нуждается в строительстве, мы вынуждены весь штат распустить в вынужденные отпуска. Да, вот так… Отпуска, разумеется, неоплачиваемые.

– Ничего не знаю, – отмахнулась Алла Георгиевна. – Я многодетная мать и пойду в отпуск только летом. В оплачиваемый, между прочим.

И она демонстративно закинула ногу на ногу.

– Алла Георгиевна, – возмутился шеф. – Но вашим детям больше тридцати лет!

– И что? – возмущенно выпучила глаза мамаша. – В тридцать лет они сироты, что ли?

– И я не могу, – беззаботно прощебетала Тамара Васильевна, которую все звали просто Томочка. – Я – мать‑одиночка. Я для своего Славика единственная кормилица. И ему не тридцать лет, запишите где‑нибудь.

– Я помню, ему двадцать семь, – кивнул шеф.

Вскочил взъерошенный Пичугин и возмущенно стал размахивать руками:

– Я вообще не понимаю! Отчего это весь город только набирает обороты в строительстве, а у нас перед каждым Новым годом обязательный вынужденный отпуск? Вот какой полудурок руководит нашей организацией, если у нас постоянно нет заказов, а последней стройкой, которую мы вели, был трехэтажный особняк для приезжего странствующего монаха?! Где размах, я вас спрашиваю? Где этажность? Где настоящая работа?

Этот самый таинственный «полудурок» стоял прямо перед Пичугиным и изо всех сил старался решить все по‑мирному. То есть отправить весь коллектив в отпуска, чтобы не выплачивать лишних денег. Коллектив отчаянно не хотел вникать в положение шефа. Тот насупился и категорично крякнул. Коллектив напружинился, но позиции сдавать не собирался.

– Алла Георгиевна, – отважился наконец шеф. – Я думаю, вам стоит отдохнуть…

– У‑у‑у‑у… – прощальной пароходной сиреной возопила Алла Георгиевна и рухнула головой на новенькую клавиатуру.

Компьютер, ошалев от непривычного обращения, возмущенно пикнул и начал выдавать непонятные знаки, вероятно, посылать соплеменникам призывы о помощи.

– Ну, Алла же Георгиевна, – расстроился шеф. – Новая ведь клавиатура! Я вам на пять лет выдал! Что ж такое‑то?

Голова страдалицы медленно сползла с пищащей техники.

– Боже мой, – воздела руки к потолку Томочка. – Убить многодетную мать прямо перед самым светлым праздником! Перед Новым годом! А ведь человек даже не успел сдать деньги на корпоратив!

– Я сдавала… – послышался слабый голос.

– Вот не знаю, у меня не записано, – затарахтела Томочка, листая блокнот.

– Томочка, – снова раздался голос умирающей сотрудницы. – Подай мне, пожалуйста… в сумочке у меня… желтенькие такие таблеточки…

– Я подам, я! – подскочил Пичугин, сверкнув на шефа взглядом, полным справедливой ненависти. – Сейчас… сейчас… Ух ты! Алла Георгиевна! А у вас тут бутылочка какая‑то… коньяк… Надо ж, а я думал, такие уже не продают…

– Не трогай! – рявкнула несчастная. – Это… мне от давления! Доктор прописал!

– Ну и что! – алчно горели глаза Пичугина. – А я вот тоже… Вот прямо ощущаю прилив… приступа…

– Какой еще прилив? – неодобрительно посмотрела на него Томочка и отобрала сумку. – Сейчас я вам передам, Алла Ге… Ничего себе! А что это в вашей сумке делает мой скотч?! Я его второй день найти не могу!

– Да что ж такое‑то?! – кончилось терпение у болящей. – Ведь только таблетку попросила!

Она ловко вскочила и выдернула из рук Томочки свою сумку.

– Вот ведь таблетки! На самом видном месте, чего было по всей сумке шарить?!

– В общем, – усмехнулся шеф, – ситуация разрешилась сама собой. Алла Георгиевна, вам нужен небольшой перерыв в работе, отдых, так сказать, поэтому…

– …я иду на больничный, – докончила за него женщина. – На оплачиваемый, между прочим.

– Сейчас мы обсуждаем отпуска! – напомнил шеф, но сознательности опять никто проявлять не собирался.

– Тогда… Давайте я пойду в отпуск, – вдруг выступила вперед скромная, тихая Шурочка Арченко.

На нее посмотрели с жалостью, но отговаривать не стали. Все понимали причину этого геройского поступка. Дело в том, что Шурочка была давно влюблена в шефа. Об этом все знали, как знали и то, что никаких шансов на взаимность девчонке не светит. Шеф был предан своей супруге, от которой имел двоих детей, секретарше Яночке, работавшей в этом же коллективе, и еще испытывал трепетные чувства к менеджеру конкурирующей фирмы Наталье. Пробить такую броню тихой серой мышке Шуре Арченко было категорически не под силу. Но… девчонка, конечно, каждый раз подставляла свое хрупкое, щуплое плечо под все удары, которые предназначались шефу. Если могла, конечно. Сейчас она могла.

– Давайте я пойду, – уже смелее повторила Шурочка, с надеждой вглядываясь в глаза шефа. – Я… действительно хотела бы отдохнуть… Лучше, если где‑нибудь в теплых странах, но…

Девушка усмехнулась и повела плечами. Конечно, она рассчитывала, что шеф поставит ее всем в пример, но в отпуск не отправит. Шура одна выполняла работу целого отдела.

Шеф поставил ее в пример незамедлительно.

– Вот! – радостно воскликнул он. – Берите пример с сознательной молодежи! Шурочка, учтите, я вручу вам грамоту за такое проникновенное отношение к работе. Можете смело отправляться в отпуск.

– Да, – роясь в своей безразмерной сумке, проговорила Алла Георгиевна. – Ей – грамоту, а мне, пожалуйста, премию. Я одна тут за всех целый год пахала.

– И мне – премию, – быстро сориентировалась Томочка. – Я тоже пахала одна за всех, и за Аллу Георгиевну в том числе.

– Погодите! Кто еще хочет последовать примеру Арченко? – старался достучаться до сознательности работников шеф. – Кстати, Шурочка, я же сказал, вы можете быть свободны.

В кабинете поднялся шум, но Шура уже не слишком прислушивалась к коллегам. Она собирала вещи и изо всех сил крепилась, чтобы удержать слезы. Вот ведь только что она наряжала крохотную елочку для стола шефа, а сейчас… И на завтра у них намечен корпоратив!

Нет, ей не жалко было рабочего места, в конце концов, такую должность она может легко найти везде. Ей не было жалко зарплаты, это и вовсе казалось нелепицей – жалеть о таких крохах. Ей было жалко свою любовь, которая прямо сейчас погибала на глазах, и вряд ли что‑то могло ее реанимировать.

Шура работала в этом строительном офисе уже четвертый год и с первого дня страдала по своему шефу. Она его любила. Конечно же, безответно. У шефа был великолепный дом, роскошная машина и молодая красавица жена… Ну и… так… еще некоторые женщины… О нежных чувствах Шуры к себе шеф не подозревал. Да и вообще, он слабо верил, что такая серая мышка может кого‑то там любить. По его мнению, Александра Арченко была рождена лишь для того, чтобы корпеть над бумагами и выполнять все предписания начальства по первому клику. Но сама‑то Шура верила, что когда‑нибудь треснет хрупкий лед их отношений и в сердце шефа запоют жаворонки про нее, про Шуру. Однако сейчас стояла зима, и о жаворонках можно было только мечтать.

– Так я пойду? – стояла на пороге Шура, сиротливо прижимая к себе сумку с вещами.

– Да, Арченко, идите, – кивнул шеф, даже не посмотрев на нее.

Шура еще минутку постояла, наивно надеясь, что он подарит ей долгий, печальный взгляд, но, не дождавшись, вышла. Следом за ней выбежала Томочка, взяла под руку и принялась шептать, брызгая слюной:

– Шурочка, это ты правильно сделала. Представляешь, какой тебе выпал шанс! Ты ж знаешь, шеф в каждый Новый год едет на море… Ну, за границу. Понятное дело, не один.

– Да знаю я, – пыталась отмахнуться Шура, но отделаться от назойливой Томочки было непросто.

– Слушай дальше! В этом году у шефа облом по всем фронтам, представляешь? – Она хихикнула в кулачок, покосившись на двери. – Янка никуда не едет, потому что к ней неожиданно нагрянула мамаша, Наташка из соседней фирмы завела ухажера, а жена уже улетела с детьми на Гоа! Вот ты подумай! И с кем же полетит в круиз наш бедняжечка шеф?

– С кем? – насторожилась Шура.

– А фиг его знает! С кем хочет, с тем и полетит, – выдала умную мысль Томочка. – Только… ты ж знаешь, какой наш шеф щепетильный. Он с чужими не летает. Поэтому… Может, и хорошо, что ты отпуск взяла. Надумает он тебя пригласить, а ты – ать, уже в отпуске! Здорово, да?

У Шуры где‑то в области желудка разлилась приятная, теплая волна.

– Да… Это очень удачно… – кивнула она.

– Хотя… – вздохнула Томочка. – Я бы на это не слишком рассчитывала. Девчонки говорили, что у него роман с молоденькой актрисой из нашего театра. Сама актрисулька так… таланта небольшого, но зато… – Тут Томочка пристально посмотрела на кофточку Шуры. – Зато, милая Шурочка, у нее пятый размер. А это уже весомый аргумент. С таким‑то орудием… с «катюшей», можно сказать, да против ваших, Шурочка… пистонов…

– Что вы такое говорите! – непроизвольно прикрыла грудь руками Шура. – Вы… Я не собираюсь воевать!

– Госпыди… – горько вздохнула Томочка. – Да вам же и нечем.

– Зачем? Зачем вы мне все это говорите? Вы вышли специально, чтобы меня добить?

– Шурочка! Как вы могли такое подумать?! – искренне возмутилась почтенная дама. – Я вышла… Сначала чтобы вас утешить. А потом… ну, думаю, зачем утешать‑то? Будете сидеть дома и надеяться весь Новый год, а шеф с этой… артиллерией на отдых соберется… Ну и… Вы ж понимаете, Шура, мне просто надо было выйти. Сейчас шеф насел на Пичугина, а тот питает ко мне чувства, и мне пришлось бы его защищать. Но тогда шеф отправил бы в отпуск меня, оно мне надо? Конечно ж, нет. Я адекватная женщина, мне нельзя уходить, у меня кредиты! Поэтому пришлось открыть вам сердечную тайну нашего шефа. Да ее все равно уже все знают.

– Не может быть… – пролепетала Шура.

Она уже свыклась со старыми пассиями возлюбленного и даже считала, что это в какой‑то степени неплохо, ведь может же он хоть кому‑то хранить верность. Но вот появления новой любови у своего избранника Шура перенести не могла.

– Не может быть… – снова повторила она, не замечая, что Томочка давно упорхнула в кабинет. – Не может быть… Так вот почему…

Вот почему ее так легко отправили в отпуск… Вот почему он на нее даже не взглянул… Даже отпускных не выдал… Или отпускные сюда не относятся?

Идя домой, Шура решила, что посвятит все свободное время поиску нового рабочего места, а сейчас включит музыку и насладится страданиями в полной мере.

Но возле самого подъезда мальчишки с третьего этажа вместе со своим молодым папашей играли в хоккей, и им позарез понадобилась Шура.

– Шура‑а, – позвали они. – Постой вот здесь, а?

Вот здесь – это там, где кончалось их придуманное хоккейное поле.

– Мне некогда, – слабо отбивалась Шура. – Вы как‑нибудь сами…

– Шурочка, пожалуйста, постойте, – упрашивал уже и мужчина.

Ну не умела Шура отказывать. Конечно, без всякого удовольствия она встала там, куда ее попросили.

– Во! Нормально! Давай шайбу! – закричали мальчишки и тут же погрузились в игру.

На третьем этаже распахнулась форточка, и на весь двор раздался голос молодой жены:

– Вася! Ты с кем там? Я вижу, ты уже не играешь, а заигрываешь! Что это за баба у вас на воротах?! – Но тут женщина узнала Шуру и расслабленно махнула рукой. – А, так это Шура. Ничего, играй, играй…

Шуре даже обидно стало. К ней что, уже совсем никого приревновать нельзя? Шура что…

Она не успела додумать. Ощутимый удар пришелся прямо чуть пониже спины, кстати, оттуда, откуда никто не ждал. Да Шура и вовсе ни на какие удары не рассчитывала.

– Го‑о‑о‑ол!!! – кричала одна команда.

– Штанга!!! Штанга! – орала другая. – Во, смотри, куда попал! Прямо вот сюда! А если б гол, тогда б сюда!

Ребята беззастенчиво разглядывали место, куда попала шайба, а Шура даже почесаться не могла – неудобно при мальчишках. Но, черт, как же было больно!

– Слышь, штанга, пойдем‑ка домой, – раздался рядом родной голос. Вот каким ветром принесло сейчас сестрицу Альку?! И что за манера всегда появляться в самый неподходящий момент! – Пойдем, – неодобрительно смотрела на сестру Алька, кивая в сторону подъезда.

Шура молча согласилась.

– Шурка, так хочется спрыгнуть с диеты. У тебя что‑нибудь есть для приема родни? – быстро пронеслась Алька из прихожей прямо на кухню и открыла холодильник. – Ага… вот… колбаска подойдет. Да ты садись, у меня серьезный разговор. Ты завтра‑послезавтра свободна?

Шура глубоко вздохнула.

– Я теперь вообще свободна… неизвестно сколько. Я в отпуске. В вынужденном. Неоплачиваемом.

– А что такое? – усмехнулась сестра. – Твой любимый до сих пор не догадался, что ты – его судьба?

Шура горько махнула рукой и, стараясь не заплакать, рассказала все. Закончила уж совсем трагически:

– Какая там судьба. У него теперь… у него Катюша там какая‑то… С такими вот… – Она кивнула на грудь сестры: – Как у тебя! Вот с такими ведрами! Ну и… понятно, что я…

Алька погладила себя по груди:

– Ну а что ж делать… Что есть, то есть… Но главное, милая моя, не в этом! – Она уселась напротив Шуры и осмотрела ее с ног до головы, будто видела в первый раз. – Ты на себя посмотри! Ты же… Вот правильно тебя сегодня назвали, штанга и есть! Хотя нет. Штанга – та железная, а ты… ты ж мякиш для беззубых. Амеба. Инфузория туфелька. Терпило какое‑то!

Шура даже задохнулась от такого напора:

– Почему это… терпило? Откуда у тебя этот… уголовный жаргон?!

– Хорошо, гусеница – ботанический жаргон тебе больше по душе? Медуза – жаргон с ароматом морского бриза… – мечтательно подбирала характеристики для сестры Алька. – Ты на себя посмотри! Ты ж… Тебя вон вместо штанги, как неодушевленный предмет, сегодня дети – дети! – воткнули. А тебя только слово задело. Ладно, ты не можешь устроить свою личную жизнь – выбрала себе в идолы холеного толстопуза и теперь играешь Офелию. Но тебя увольняют с работы! Тебя не считают за человека дети! К твоему счетчику подключился весь подъезд! Ты одна из всего дома платишь за домофон! Почтальон за сломанные ящики приходит ругать только тебя! Почему?! Что ты пашешь за всех? Ты забыла старую добрую истину: больше всех в колхозе пахала лошадь, но председателем так и не стала.

– Мне теперь что, повеситься? – уныло перебила ее Шура.

Алька дернула бровью:

– Это будет наш план Б.

– А план А? – удивилась Шура, оказывается, у сестры имеется еще какой‑то план.

– План А немного другого направления, – задумчиво проговорила сестра. – Тебе придется всю себя изменить. Всю! В корне! Уже через день ты ощутишь перемены, а через неделю это увидят окружающие и станут тебя ненавидеть.

– За что? – охнула Шура.

– Когда ты себя изменишь, у тебя появится куча поводов. Ты должна стать стервой. Ну‑у‑у… не знаю, насколько из тебя получится стерва высшей пробы, но тебя хотя бы станут замечать. А когда тебя замечают, это уже… Короче, все, что ты делала до этой минуты, ты должна делать наоборот. Это просто.

– Ничего себе просто! Это ж… как это вообще?

– Обыкновенно, – не смутилась Алька. – Вот возьмем сегодняшний пример, ты ушла в отпуск, так?

– Так.

– А завтра ты приходишь, садишься в свое кресло и начинаешь… делать себе маникюр.

– Да меня ж выгонят! – испугалась Шура.

– Тебя и без маникюра выгнали, чего терять‑то? – пожала плечами Алька. – Вот давай: ты как будто шеф, а я – это ты, Шура. Но только новая. Давай, заходи.

Алька развалилась на стуле и принялась водить пальцем по ногтям.

– Арченко! – тоном шефа крикнула Шура. – Ты что это ногти красишь?! Я ж тебя уволю!

– Да погоди ты, – остановила ее сестра. – Ты сначала должна спросить, почему я не в отпуске!

– Точно… – вспомнила Шура и снова насупила брови. – Арченко! Ты почему не в отпуске?! Я ж тебя вчера отправил… То есть ты ж сама вчера захотела!

Алька посмотрела на Шуру каким‑то неприличным, заигрывающим взглядом и растянула в улыбке пухлые накрашенные губы:

– Ох, я та‑ака‑ая непостоянная! Вчера захотела, сегодня расхотела. Чего я в этом отпуске забыла? Пусть вон… Эта толстуха идет… Толстуха, Шур, у вас есть там какая‑нибудь?

– Ну да… Только неприлично ее толстухой‑то…

– Это тебе вчерашней было неприлично, сегодня уже вполне допустимо. Ты ж стерва теперь! Ну, не отвлекайся. Значит, пусть толстуха идет.

– Но‑о… – Шура замялась. – А почему ты тогда не работаешь?

– Это я‑то не работаю?! – даже вскочила новоиспеченная «Шура». – А кто, по‑вашему, здесь пашет днем и ночью? Да я уже за этот год пятилетку отпахала, между прочим!

– Мне не нужны такие работники. Я вас увольняю, Арченко, – язвительно сообщила Шура.

– Ха! Подумаешь, невидаль! Я тогда к конкурентам пойду и все ваши производственные секреты раскрою.

– А я тебя посажу!

– Не‑а, – беззаботно покачала головой Алька. – Их и так уже все знают. А я только уточню. И потом… я ж ничего не подписывала. Я и понятия не имею, что это такая важная информация.

– Ну ты и сволочь, Алька, – не выдержала Шура. – Я, между прочим, вообще никаких секретов не знаю.

– А это неважно. Ты вот кипела от злости, а со мной полчаса беседу вела. А не так, как с тобой, уволили и даже не посмотрели в твою сторону.

– Откуда ты знаешь? – вспыхнула Шура.

– Это тоже неважно, – отмахнулась Алька и вдруг спросила: – У тебя деньги есть?

Шура хмыкнула. Конечно, деньги бы ей не помешали, но она как‑то и представить не могла, что попросит их у своего любимого начальника. А сам любимый… начальник… даже не заикнулся об отпускных.

– Нет у меня денег, – гордо тряхнула головой Шура. – Но… Я считаю, что не в деньгах счастье.

Алька скривилась:

– Шур, ты… ты это… не говори так больше, хорошо? А то мне потом тяжело людям доказывать, что моя сестра не больная… В общем, как я поняла, денег у тебя нет. Это еще лучше. Значит, недолго будешь отказываться. Короче, я тебе предлагаю работу. Ты же помнишь Гарика? Ну, моя последняя любовь сейчас! Совсем не помнишь?

Шура честно старалась вспомнить:

– Аль, у тебя последняя была Юра Хохлов. Ты говорила, что за него замуж собираешься.

– Так это я собиралась, а он… – Алька на секунду насупила брови, быстренько изобразила печаль и тут же махнула рукой. – Он, Шура, подлец, не любит меня, и не говори больше о нем. И что ты на подлецах зацикливаешься? Я ж тебе говорю, моя последняя любовь – Гарик. Гарик, это…

Алька воздела очи к потолку, и Шура поняла, что сейчас услышит длинный монолог на тему «О боже, какой мужчина!». Поэтому она быстро перевела разговор в безопасное русло:

– Аль, так что там с работой?

Сестрица вздрогнула. Она была уже в образе влюбленной, но пришлось спускаться с неба на землю.

– Работа… Да что там работа… А вот Гарик…

Шура отчаянно пыталась прервать глухариное токование сестры, но выслушать про Гарика ей все же пришлось. Только после этого Алька была способна говорить про работу.

– Серьезный проект намечается, я тебе скажу, – серьезно насупилась сестра. – Гарик – человек состоятельный, халтуры не признает. У него все по высшему разряду. Предновогодний клип снимаем, сама понимаешь, деньги летят с сумасшедшей скоростью. Вот и представь, как тут шедевры снимать? Туда – дай, сюда – дай, да еще и артистам заплати. Поэтому мы решили, что артисты будут свои. То есть друзья‑товарищи. Вот так я для тебя и оторвала роль Сороки‑Воровки.

– Чего ты оторвала? – не сразу сообразила Шура.

– Роль. Главную. Ты, Шура, будешь Сорокой‑Воровкой, – уже что‑то аппетитно жевала Алька. – К тому же я тебя только что проверила на артистичность. Ну, когда ты своего шефа тут передо мной изображала. Ничего, у тебя получится. Не Раневская, конечно, но, я так понимаю, не хуже той Катюши, которую твой шеф обожает.

Шура внутренне собралась. Главное, это не поддаться Алькиному напору, а то потом…

Алька была на два года старше сестры. Но в отличие от прилежной Шурочки сестрица всегда находилась в творческом поиске. То она рисовала изумительные шедевры на холсте лапой высохшего кактуса, то пыталась создавать песнь из коровьего мычания, а то и вовсе ставила спектакль «Ромео и Джульетта» силами бродячих кошек. Все ее творческие потуги неизменно проваливались, но отчего‑то сестрица постоянно оказывалась при деньгах, у нее всегда был революционно‑приподнятый настрой и непременно находился новый любимый при каждом ее творческом порыве. Вот и сейчас, как выяснилось, у Альки в самом разгаре роман с сыном какого‑то богатого дяденьки, и этот сын просто сходит с ума от постановок клипов. Клипы были бездарные и неинтересные, но Алька всех убеждала, что Гарик слишком талантлив для простой публики. Его надо понять. Сейчас Гарик снимал клип про какую‑то Сороку‑Воровку, в которую влюбился Глухарь. И все их романтические действия должны были осуществляться под заунывную песню непризнанного таланта. Это Алька все же успела рассказать Шуре, хоть та отчаянно сопротивлялась.

– Шура! Ты получишь хорошие деньги и сможешь достойно отметить Новый год. Ты сможешь даже позволить себе настоящий коньяк! – уговаривала сестру Алька. – Это ж недолго! Правда, тебе надо постараться и войти в образ.

– Воровки? – ужаснулась Шура. – Нет, Алька. Я… я не буду. Не могу.

– Во‑о‑о‑от, – ничуть не расстроилась Алька. – Это ответ тебя вчерашней. А мы же сейчас строим новую Шуру. В пику той Катюше… Короче, сегодня у тебя еще половина дня, гуляй, присматривайся, как сороки общаются с глухарями, а завтра я за тобой в восемь утра заеду.

– Кто ж мне покажет глухаря в центре города? Да еще когда с ним сорока общается.

– Залезь в Интернет, – отмахнулась Алька. – Да, и надень ту свою курточку, помнишь? Беленькую, с черными рукавами. Ты в ней всегда была на сороку похожа.

Шура вдруг сообразила, что практически согласилась на какую‑то сомнительную роль. А ведь совсем не хотела. Даже в своем новом образе стервы.

– Нет, Аля, такая работа меня не прельщает, – тряхнула она головой. – Я не хочу перед самым Новым годом влезать в какие‑то проекты. У меня другие планы.

Алька не слишком слушала, что ей говорит сестра. Она продолжала свое:

– Тебе надо только сидеть, даже говорить ничего не придется. Это ж клип! Там вместо тебя петь будут. И за все это заплатят… три тысячи!

– Три тысячи?!

– Да! Три тысячи… в день!

Шура демонстративно повернулась к окну.

– В час! – искушала сестра.

Шура не поддавалась.

– Три тысячи… долларов! – выпалила Алька.

Шура не выдержала:

– Ну откуда у вас такие деньги? Да за такую сумму у вас известные актеры бы снимались! Чего ты врешь?

– Ну да, приходится врать. А как мне еще тебя уговорить? – искренне возмутилась Алька. – Да, конечно, нет у нас таких денег… Тебе, может, и вовсе не заплатят… Но когда мы снимем клип, все деньги пойдут на… собачьи приюты.

Алька знала, куда бить. Бродячие приюты просто не могли остаться без денег в новогодние праздники. Больше Шура не могла отказываться.

– Когда съемки? – спросила она, строго поджав губы, как настоящая актриса.

– Завтра, в десять, – торопливо закивала Алька. – А сегодня… Я вот тебе принесла сценарий.

– А мы что, не в павильоне будем снимать? – пыталась сдержать раздражение Шура.

– Это обычный клип! – как глухонемой, на пальцах, объясняла сестра. – Кто нам деньги даст на павильоны? Съемки будут вестись на природе. В лесу. Ты будешь Сорокой и станешь заигрывать с Глухарем, что непонятного? Кстати, надень сапожки на каблуках, которые я тебе подарила. У тебя в них ноги на птичьи лапы похожи.

– В лесу… на каблуках… – все больше ужасалась Шура.

– Во‑от! Поняла наконец, – радостно заулыбалась сестра. – Ведь можешь, когда хочешь, а все под какую‑то глупышку косишь… Шур, не дуйся, заметила, я ж тебя ласково назвала, «глупышка», а не дурочка какая‑то. В общем, давай, готовься, я завтра в восемь заеду.

И сестра унеслась так же стремительно и шумно, как заявилась.

Шура постаралась привести мысли в порядок. Так… ну, то, что ей не придется завтра выспаться, это уже понятно… А ведь хотелось хоть какой‑то плюс от своего отпуска получить… То, что подготовка к Новому году срывается, тоже очевидно, а у Шуры даже захудалой елочки не имеется. Но то, что появятся хоть какие‑то деньги, это уже что‑то приятное. Только… Ну вот опять эта Алька голову замутила. Шура даже не успела спросить, почему у нее ноги похожи на птичьи лапы… Нет, не это… она ж хотела спросить, сколько ей заплатят‑то и заплатят ли?

Шура набрала номер сестры:

– Аля, а ты так и не сказала, сколько будет стоить ваша Сорока? Сколько вы мне заплатите?

Сестра, похоже, возмутилась:

– Шура, я тебя когда‑нибудь обижала в деньгах?

Шура призадумалась. Нет, никогда… Она всегда у Шуры занимала деньги и через четыре месяца честно отдавала. А больше сестры никаких финансовых отношений не имели.

Пока Шура вспоминала, сестрица предпочла отключиться.

Вечером девушка и вовсе пыталась не думать обо всех новостях, которые свалились на нее буквально за сутки до Нового года, и просто уткнулась в компьютер.

А вот на следующий день ей пришлось пожалеть о том, что она согласилась на эту странную затею с клипом.

Все сразу же сложилось не так, как предполагала сама Шура. На природу решили не ехать: кто‑то знающий сказал, что сейчас в лесу такие сугробы, что подобраться к деревьям будет очень проблематично, а уж что‑то там снимать – об этом даже речи идти не может. Потому съемочная группа решила лесной пейзаж заменить городским парком. Честно сказать, парочку парней и Альку назвать съемочной группой можно было лишь при большой фантазии. Гарик, автор всего этого художества, доверия как‑то не внушал. Он был высок, худ, смотрел на всех надменным взглядом и отчего‑то часто икал. Режиссер Витя оказался чуть симпатичнее. Правда, его было слишком много. Взгляд, куда бы его ни направили, каждый раз наталкивался на Витю. Кроме двух парней и Альки, выполнявшей роль оператора (хоть она и держала камеру всего второй раз в жизни), был еще один товарищ – Глухарь, у которого с Шурой должен был случиться роман. Причем, как оказалось, прямо на дереве. Сначала «Сорока» пыталась донести до режиссера, что по деревьям лазить не умеет совершенно и к тому же отчаянно боится высоты, да и не соглашалась она по деревьям лазить, но ее предпочитали не слышать.

«Глухарь» приятностью отличался меньше всех. Он был слишком тучен и прилипчив. Причем прилипать или, как он выражался, приступать к роли сей мерзкий тип начал еще на земле.

– Ах, какая вы сорока‑а‑а, – томно в нос ворковал он и кокетливо дергал смоляными бровями. – Вы украли у меня сердце.

При этом он наступал на Шуру большим животом и теснил ее к машине съемочной группы.

– Да погодите вы, нас еще не снимают, – пыталась отмахнуться от тучного ухажера Шура.

Но тот упрямо наступал:

– Да вы не сорока! Вы змея‑искусительница! Меня вот искусили… А эта курточка… м‑м‑м…

В любое другое время Шура бы стеснительно краснела и пыталась от назойливого ухажера спрятаться. Но, во‑первых, прятаться было совсем некуда, во‑вторых, ухажер оказался какой‑то слишком неприятный, и в‑третьих… В конце концов, она же решила себя изменить!

– Прекратите распускать перья, – резко оборвала Шура кавалера. – Вы больше похожи на старую ворону, когда так наскакиваете. И вообще! Тут запрещают флиртовать помимо съемок. Говорят, штрафовать будут.

– Звери, – прорычал «Глухарь», но на штрафы нарываться не осмелился.

К этому времени Алька уже встала на какой‑то пень, а режиссер зычно закричал:

– Птицы! Взлетаем на дерево! Начнем сразу со сцены, где Глухарь встречается с Сорокой и они начинают брачные танцы!

– На дереве? Аля, какие брачные танцы у сороки? – не понимала Шура. – Мы на танцы не договаривались! У меня слабое чувство ритма!

– Шура, залезай на дерево, там сама сообразишь, – отмахнулась Алька. – Давай быстрее, у меня ж зарядка может кончиться. Да сумку‑то оставь!

– Ни за что! У меня там деньги. Последние.

– Тогда убери ее подальше.

Шуре повезло. Ей еще удалось залезть на дерево по лестнице, которую откуда‑то приволокли парни из так называемой съемочной группы, и даже пристроить сумочку на сук. Правда, она не смогла легко и непринужденно «взлететь» на нужную ветку – скулила, попискивала, а режиссер Витя и «Глухарь» толкали ее снизу под попу. В какой‑то момент случилось даже так, что попа оказалась выше головы и Шура чуть не рухнула, но удержалась. И все же она добралась до своего места. А вот «Глухарю» не посчастливилось. Прямо на середине лестницы перекладина под его весом надломилась, и грузный молодой мужчина мешком рухнул вниз. Сам он пострадал несильно, только немного пальцы ободрал, но режиссеру Вите досталось – тучная птица приземлилась на его шею. Некоторое время Витя просто сидел на земле и задумчиво водил глазами, а потом отчего‑то рухнул на бок. Парня решили не тревожить и оттащить подальше от опасного места. Алька с Гариком уцепились за руки, а «Глухарь» схватил обе ноги, и бедолагу поперли к машине. Причем зад у несчастного волочился по снегу, джинсы некрасиво сползали.

– Прекратить меня спасать! – завопил Виктор и задергался, пытаясь вырваться из дружеских рук. Его отпустили, и все вместе вернулись на исходную позицию, под тополь, помогать «Глухарю» взобраться на рабочее место.

– Ты только на подломленную перекладину не наступай, – просил Витя артиста. – Опять навернешься. Гарик, где ты отыскал эту рухл…

Договорить бедолага не успел. «Глухарю» никак не удавалось взгромоздиться на вожделенный сук. Сейчас под ним сломалась следующая перекладина, он стал хвататься за всю лестницу, чем окончательно привел ее в негодность. Понятное дело, что съехал упитанный актер опять на телеса несчастного Вити. Что уж там прищемил ему «Глухарь», Шуре видно не было, но режиссер отчаянно взвизгнул, отскочил от «Глухаря» и стал зачем‑то прыгать под деревом, приговаривая:

– Вот гад… вот гад, а? Специально он, что ли?

Успокоить Витю никак не получалось, поэтому группа отправилась в машину немного передохнуть, а заодно и поразмыслить, как затолкать «Глухаря» на рабочую площадку. Поскольку лестница уже погибла, Шуру было решено пока с дерева не снимать.

– Как же так? – волновалась девушка. – Мне ж… Ребята! Здесь народ везде! Что ж я сидеть‑то тут буду, как грач какой‑то? Мне холодно! Алька! Быстро сними меня! Кому говорю?! Алька!

Но коллеги с самыми задумчивыми физиономиями поспешили скрыться в машине.

Шура осталась на здоровенном тополе. Она было решила спуститься самостоятельно, но первый же сучок, за который она ухватилась, предательски подломился, и девушке ничего не оставалось, как сидеть наверху, изображая из себя довольную жизнью актрису. Под деревом и в самом деле начинала собираться толпа. Настроение у людей было веселое, предпраздничное, поэтому внизу уже раздавались шутки и откровенный гогот:

– Во! Снежинка на тополе!

– Снежная баба!

– Сань, не ржи, помоги девчонке слезть, сбивай ее снежками.

– Отойди… Ну отойди, дай на телефон сниму.

– Господи! Разрядятся эти куклы и уж не знают, куда взгромоздиться!

Кто‑то уже наставлял телефон и вовсю снимал новогоднюю «Сороку», мальчишки свистели и улюлюкали, а кое‑кто даже пытался взять у Шуры номер телефона. Нет, были и такие, которые хотели помочь девушке спуститься на землю, но они действовали по схеме «сбей кота», то есть пытались сбить Шуру пластиковыми бутылками. С лимонадом. Хорошо, что бутылки не долетали до цели и возвращались на головы самих спасителей.

Погода для декабря стояла теплая, но через полчаса Шура начала не на шутку замерзать. И в это время недалеко от дерева остановилась старенькая машинка отечественного производства, из которой выскочили трое совсем молодых ребят. Они деловито подбежали к дереву, навели на Шуру какие‑то уж очень большие телефоны и начали снимать ее с видом профессионалов. В конце концов съемка их так увлекла, что они даже стали давать команды.

– Девушка! – кричал парень в синем капюшоне. – Вы руками подвигайте, как будто крыльями машете… руками, говорю, помахайте! Мы снимаем басню «Ворона и лисица», поэтому… Юр! Кинь ей свою шапку, пусть она в зубы возьмет, как будто сыр.

– Да сыр мы потом сами подрисуем, и клюв тоже.

– Девушка, у вас там какая‑то штука висит, возьмите ее в клюв… тьфу ты, в рот возьмите ее!

Парень кивал на сумочку, но Шура из последних сил отворачивала голову и делала вид, что вся эта толпа разглядывает вовсе даже не ее, а парни и вообще неизвестно к кому обращаются.

– Женщина! – вдруг истерично завизжала какая‑то тощая девица. – У меня только что кобелек сбежал! Вам там сверху хорошо видно, посмотрите, куда его понесло!

– Девушка, отойдите, не понимаете, здесь съемки классики ведутся, – строго рыкнул парень в капюшоне и снова закричал Шуре: – Вы лапы подожмите! Говорю, ноги подожмите как‑нибудь! И лицо насупьте, брови, говорю, насупьте, вы ж ворона!

Алькина съемочная группа не могла потерпеть конкуренции за их же счет, поэтому парни быстренько выскочили из машины и бегом направились к дереву, возле которого было уже достаточно шумно и суетливо. Вслед за парнями вылезла и Алька. Шура уже хотела как следует отчитать сестрицу, но тут неожиданно зазвонил телефон.

– Да, – неприветливо отозвалась Шура, но лицо ее тут же расплылось в счастливой улыбке, и она кокетливо потянула ножку. – Да… Это я… Да… Ничего не делаю, сижу вот… Просто так сижу…

Звонил шеф. То ли ему кто‑то подсказал, то ли он сам додумался, но теперь он звонил Шуре и предлагал сейчас же приехать в офис, чтобы получить кое‑какие деньги. Шура так разволновалась, так вытягивала ножку, что чуть было не рухнула с тополя, вовремя уцепившись за шершавый ствол. При этом поломался ноготь, а значит, все надежды на новогодний маникюр полетели в тартарары.

– Вот зараза, – выругалась Шура и тут же затараторила: – Нет, это я, конечно, не вам. Ну какой вы зараза, это… Да, я прямо сейчас слезаю и мчусь… Почему слезаю?.. Ну, потому что… Нет… Да нет же, что вы! Я не собиралась вешаться… Нет, и… и на мост топиться не… да где топиться‑то? Тут же лед кругом… Нет, я не специально узнавала, я догадываюсь просто… Я сейчас… сейчас приеду!

Шура выключила телефон и, не смотря на многочисленных зрителей, стала спускаться вниз.

– Куда?!! – завопил Гарик. – Назад! Сейчас у нас съемка дубля «Вороны и Лисицы»!

Парни, видимо, договорились в цене, потому что сейчас Шура уже должна была изображать вовсе не Сороку. При этом ей настоятельно советовали затолкать в рот, пардон, в клюв, чью‑то светлую вязаную шапку далеко не первой свежести.

– Все, ребята. Я ухожу, – была непреклонна Шура. – Некогда мне… Ну, помогите же кто‑нибудь!

Помогать никто не торопился, а прыгать с дерева было чревато переломами.

– Помогите спуститься! – уже всерьез беспокоилась Шура. – Алька! Быстро вставай вниз, чтоб, если я упаду, то на тебя.

Алька вообще вела себя предательски.

– Куда ж тебя несет‑то? Назад! Назад! – тыкала Алька в сестру какой‑то длиной корягой и кидалась снежками. – Говорят же, посиди, покаркай, потом шапку уронишь, и все. Считай, заработала себе копеечку. Назад! Видишь же, люди пришли снимать.

– Вот сама залезай сюда и каркай! Снимайся хоть до вечера, – бурчала Шура, упрямо пытаясь сползти по стволу вниз. – Надоел мне этот ваш птичник…

Сползти не получалось, пришлось опять устраиваться на суку.

Заметив, что девушка не собирается позировать в роли птиц, Витя вдруг обратился к конкурентам:

– Слышь, ребята, а вам обязательно надо про ворону снимать? Может, у вас сценарий про гусеницу есть? Вот сейчас очень на гусеницу было похоже.

– Да нет про гусеницу басен, – горько отмахивались те.

И всем было наплевать, что Шура замерзла, что пальцы ее окоченели и слезать ей становится труднее с каждой минутой.

Помощь пришла, откуда Шура ее не ждала. Под дерево неожиданно подъехала очень серьезная машина. Шура даже подумала, что это директор какой‑то студии, но из машины вышел мужчина в обычной куртке и молчком стал напяливать на ноги какие‑то штуковины, похожие на смешные коньки. Потом он что‑то сказал водителю, и тот подал ему толстую шершавую веревку. Шура с опаской наблюдала за всеми этими приготовлениями. И уж совсем растерялась, когда мужчина, обхватив веревкой ствол, стал ловко забираться на дерево, приближаясь к самой Шуре. Он был милый. И мужественный. В общем, вполне мог сгодиться на роль прекрасного принца, если б не эти уродливые «коньки», которые, как Шура догадалась, назывались «кошками».

Добравшись до ее сука, прекрасный принц сурово скомандовал:

– Слезайте.

Если б Шура могла, она б и без него слезла, а сейчас… Как он себе это представлял?

– Осторожно держитесь за ветку и спускайтесь, я вас здесь буду держать, – командовал мужчина.

– И чем? Чем держать‑то будете? Вы ж за веревку держитесь, – не соглашалась Шура.

– Удержу чем‑нибудь, – отчего‑то раздражался спаситель. – Веревка у меня за пояс зацеплена, спускайтесь же!

Ну да, Шура как‑то и не заметила широкого пояса, к которому была прикреплена эта самая веревка.

– Ну, тогда ловите, – постаралась хоть как‑то сохранять лицо девушка и соскользнула по стволу вниз, ободрав коленки и даже часть живота – куртка предательски задралась кверху, оголяя не то, что надо.

Мужчина ухватил ее крепкими руками, хотя Шура и так бы не просочилась дальше. Она ж не мыло, чтобы по шершавым стволам скользить.

– Погодите, – завозилась она, пытаясь поправить куртку. – Сейчас я… немного…

– Спустимся, и наведете там свою красоту, – недоброжелательно ворчал мужчина.

– Какая красота! Я уже не могу пузом ствол скрести, неужели не понятно? – кончилось терпение у Шуры. – Я быстренько…

Она заворочалась в крепких мужских объятиях, хотя все ее старания особенного результата не принесли.

– Я не буду смотреть на ваше голое пузо, – процедил сквозь зубы спасатель. – Давайте уже вниз двигаться… Я, между прочим, на дерево лезу второй раз в жизни.

– Ничего себе! – возмущалась Шура, осторожно продвигаясь вниз. – А что, поопытнее никого не нашлось?

– У кого не нашлось? – сопел мужчина.

– Ну… у спасателей. Вы же эмчеэсник, правильно?

– Ну да… эмчеэсник… Я родственник! Одного идиота… которого всякие дурочки слушаются и скачут по деревьям. Да слезайте вы спокойно! Что вы елозите все время?!

Вот не ожидала Шура от такого милого мужчины таких грубых слов. Видимо, стервы он в ней еще не разглядел.

– Это вы мне? – высоко вздернула подбородок она, ударившись о его голову.

– Блин! – воскликнул мужчина. – Вы специально, что ли?! Ну все, спустились, и чтобы я вас здесь больше не видел! Свиристель безголовая.

Шуру это обидело. Да что ж такое! Этот курятник ей уже встал поперек горла! И ладно б с орлицей сравнивали! Она ж человек! Мало того, пострадавшая женщина, а вовсе не ворона, свиристель или сорока какая‑то!

– Вы бы, товарищ, не обзывались! Сами вот… тоже не сокол! Поползень какой‑то! За собой бы посмотрели! – еще более напыщенно проговорила Шура. – Мне не приходилось встречать таких грубых эмчеэсников!

Мужчина на нее даже не оглянулся, он сидел прямо на снегу и снимал с ног «кошки».

– Хам! – фыркнула Шура и хотела добавить еще что‑то такое веское и сердитое, но слов не нашлось. Да и торчать здесь при всем народе не хотелось.

Шура, ни на кого не глядя, быстро открыла дверцу роскошной машины и уселась на переднее сиденье. Шофер, вероятно, ждал кого‑то другого, потому что изумленно вытаращился на девушку и пробормотал:

– Вы куда?

– Я на работу, – думала о своем Шура. – Езжайте сейчас прямо, а там скажу. Да, и побыстрее, я тороплюсь.

Водитель решил, что, видимо, так было надо, поэтому больше вопросов не задавал – дал по газам и быстро выехал из парковой зоны. Ни сам шофер, ни его пассажирка даже не подумали посмотреть в зеркало заднего вида, а то бы они увидели, как бежал за ними сердитый спасатель, размахивая руками.

Глава 2

Шура вошла в приемную шефа. Там, как всегда, сидела секретарша Яночка, только выглядела она сегодня просто сказочно. На Яне было роскошное платье, прическа украшена затейливой мишурой, тени над глазами блестели, как неоновая реклама, и весь вид кричал о том, что барышня всерьез готовилась к праздничному сражению за внимание. К тому же Яночка, видимо, собиралась зайти в кабинет шефа, потому что уже в полусогнутом состоянии мазала помадой по губам и изо всех сил торопилась.

– А что? – затаила дыхание Шура. – Корпоратив сегодня не отменяется?

– С чего бы ему отменяться, – пожала плечиками Яночка.

– Ой, – вдруг заволновалась Шура. – Мне же еще в парикмахерскую надо, а я даже не записывалась.

– А тебе зачем? – подняла очи Яна. – Корпоратив только для работников. А шеф… Можешь считать, что тебе повезло, шеф все же изыскал средства, и после отпуска ты сразу идешь под сокращение. А мы, несчастные, даже премию на Новый год не получили. Одна надежда – может, подарит чего‑нибудь… Прямо ужас какой‑то.

Яночка обиженно сложила губки бантиком и замахала красивыми руками:

– Ну все, иди уже, шеф никого не принимает, мы заняты… в смысле, у него совещание! Иди отсюда.

Шура была разбита. Ее… Ее одну уволили! А остальные… они даже в отпуск не были отправлены! И еще эта раскрашенная кукла смеет ее выгонять! Она решительно рванула дверь на себя.

Видимо, Яночку действительно ждали. Шеф, правда, был под столом, вероятно, уронил какую‑то важную вещь, но его ласковый голос слышался оттуда прекрасно:

– Это кто к нам прише‑о‑о‑л? У кого это такие высокие каблучо‑о‑о‑очки? У кого такие длинные но‑о‑о‑ожки? Кто это у нас соскучился по своему пупсику?

– Да я это, я, – призналась Шура, и шеф испуганно выглянул из‑под стола.

– Ар… Арченко? А где… где Яночка… Сергеевна?

– Она на своем рабочем месте, где ей быть, – пожала плечами Шура.

Все же шеф не мог с первого взгляда разглядеть, как изменилась его бывшая работница. Поэтому он полностью вылез из‑под стола, отряхнул брюки, застегнул некоторые пуговицы и важно уселся в кресло.

– Арченко, проходи, – кивнул шеф и вдруг серьезно окинул ее взглядом. – А ты чего это потрепанная какая‑то? На дереве сидела, что ли?

– Почему на дереве? – повела плечом Шура. – Я… просто… сидела…

Шеф отчего‑то был не в духе:

– Никогда не ври начальству! Мне прислали фото… С чего это тебя на дерево занесло? У тебя душевный кризис? Сердечная трагедия? Мне сообщили, что ты из‑за меня решила – стыдно сказать – решила повеситься! На дереве! В парке!

Шура хотела выглядеть достойно, но прямо чувствовала, как лицо ее заливается багровой краской. И самое неприятное было то, что под его взором она снова превращалась в… в терпилу какую‑то!

– Я в общем‑то не из‑за вас хотела… То есть я не вешалась. Я… Меня пригласили сняться в одном клипе. Очень хороший такой клипмейкер пригласил, – дернула Шура головой, медленно вживаясь в роль стервы. – Поэтому… Я пришла уволиться. Знаете, решила выбрать звездную дорогу, чего уж…

Шурин язык нес откровенную чушь, она совсем не хотела говорить эту ахинею, но… Алька была бы за нее рада. Да и предатели‑глаза отчего‑то смотрели на предмет обожания с некоторым превосходством. А тело… оно вообще вытворяло невесть что: подошло к креслу, бухнулось в него и завалило ногу на ногу. Вот сама прежняя Шура никогда бы себе такого не позволила!

Под Шурой что‑то странно затрещало, и девушка ощутила некоторый дискомфорт.

Шеф отреагировал странно. Он перестал говорить, вытянул шею и скосил глаза на Шуру:

– Что это? Звук какой‑то из‑под тебя, Шурочка, послышался? – осторожно спросил он.

Шура даже обиделась:

– Я все звуки произвожу ртом, чтоб вы знали.

– Да я не про это… – Глаза шефа становились все круглее. – Ты, Шура, на чем сидишь?

Она поерзала на сиденье.

– На кресле… На туловище своем. А вы о чем подумали?

– Арченко‑о‑о‑о! Ты сидишь на моих новогодних шарах!!! – взвыл шеф. – Там… На кресле… я сам положил их туда! Чтоб не разбились! Мне один товарищ из Франции их привез!

Надо бы вскочить, извиниться, но на Шуру как ступор напал.

– Да не волнуйтесь вы так, я не порежусь, у меня юбка из натуральной кожи… из телячьей.

– Слезь быстро! – даже ножками затопал бедолага. – Не встанешь, я сам тебя сейчас порежу!

Шура пожала плечиком и поднялась. Ну да, на кресле лежал пакет, и было видно, что в нем находится что‑то яркое, цветное и… раздавленное.

– А почему вы их в шкаф‑то не положили? – не понимала Шура.

– Не успел… – ответил шеф, дрожащими пальцами развязывая пакет. – Не твое дело! Чего пришла? Отправилась в отпуск, зачем опять сюда‑то?!

– Я ж вам говорю, увольняться я пришла, – старательно начала объяснять Шура, намереваясь усесться в то же самое кресло.

Шефа подбросило:

– Куда?!! Иди вон… садись в другое кресло! Вдруг… может, что‑то осталось… Ну надо же, в самолете не разбились, так эта своей задни…

– Так вот я вам и говорю, – спокойно усевшись в его кресло, продолжала Шура. – Поскольку я ухожу к клипмейкеру, мне хотелось бы получить все деньги.

Вместо того чтобы захохотать во всю глотку, шеф по‑прежнему возился с пакетом и говорил растерянно:

– А клипмейкер – это Бондарчук?

– Ф‑ф‑ф, вы так далеки от искусства… – надменно фыркнула Шура. – Бондарчук уже лет сто не снимает клипы. Это… не менее талантливый господин. Его все знают… в определенных кругах. Там и песня такая… Глу‑у‑у‑уха‑а‑арь… – Шура даже решила немного напеть, но голосок был каким‑то тоненьким и дребезжащим, поэтому песня выглядела как чистый близнец арии: «Пода‑а‑а‑йте на пропитание, ибо сами мы гости приезжие».

Вероятно, у шефа тоже возникла такая же ассоциация, потому что он тут же вскочил и передал Шуре какую‑то бумагу:

– Вот не хотел вас, Арченко, увольнять, но коли так все случилось, не смею задерживать! Рад, искренне рад, что вы от нас… Что вы нашли свое призвание! Это вот… в бухгалтерию, там полный расчет получите.

– А как же… корпоратив? – зачем‑то спросила Шура.

– А… А… – растерялся шеф. – А у нас не будет корпоратива. Совсем, да. Так что… Ну, желаю успеха на новом поприще!

У Шуры опять произошло какое‑то раздвоение личности. Пока она расстроенно соображала, как бы не разреветься, ее непокорное туловище легко выпорхнуло из кресла, а рука нагло помахала обожаемому мужчине.

– Чао! Не скучайте, – вышел из‑под контроля язык. – Да, и храните шары в сберегательной кассе!

Только на улице Шура пришла в себя. Щеки горели от стыда, но руку приятно грела небольшая денежная стопочка. А мимо проходили люди, с елками, с полными сумками. Все готовились к празднику, спешили, смеялись, говорили по телефону… Только Шуре некуда было спешить и не к чему готовиться. Завтра наступал Новый год, и встречать этот праздник она будет одна, безработная и никому не нужная. Шура поежилась и побыстрее зашагала домой. В последнее время она ужасно мерзла. Не хватало еще заболеть. А если разобраться, так это и неплохо, что она одна Новый год встретит! Накупит себе всякой вкуснятины, будет сидеть у телевизора и смотреть новогодние сказки.

Домой Шура возвращалась уже нагруженная сумками, пакетами и коробками. Чего там только не было! Продукты, подарки для Альки и для себя, несколько новых новогодних украшений. Скучать вечером не придется. Да и настроение было уже приподнятое.

Скучать в самом деле не пришлось. Не успела Шура вылезти из ванны, куда забралась, чтобы отогреться, как к ней, позвонив в дверь, завалилась вся съемочная группа.

– Вот, – сразу же обратилась Алька к парням. – Вы сами ее и уговаривайте! Это человек, далекий от искусства, поэтому со мной она будет капризничать. А вы… в общем, старайтесь… Шур, ты бы хоть гостей чаем напоила… с тефтелями. У тебя тефтели есть?

Шура была совершенно растеряна. Она стояла с полотенцем на мокрой голове, в банном халате и вовсе не думала принимать сейчас гостей. Да еще таких, с которыми виделась всего лишь раз в жизни. Но гости, видимо, знали, зачем пришли, потому что режиссер Витя и Гарик уверенно прошествовали на кухню, один только «Глухарь» с интересом отправился в комнату.

– Шур, я уже чайник поставила, – вовсю распоряжалась Алька. – Я у тебя там рыбку нашла красненькую в холодильнике, сейчас мигом бутербродики сооружу и колбаску порежу. Гарик! Ну, начинай же уговаривать!

– Алька! – войдя в кухню, сурово сказала Шура. – Немедленно прекрати самоуправство! Я не собираюсь никого угощать! Молодые люди! Заметьте, что хозяйка вовсе не приглашает вас на ужин!

Алька только рукой махнула:

– Ребята, не обращайте внимания, она новую роль изучает.

– Ах так… – гневно прищурилась Шура. – Тогда…

Она повернулась и ушла в комнату, к компьютеру. В конце концов, если они совсем не собираются считаться с ее мнением, пусть и сидят там одни!

Но гости одни сидеть не собирались. Все‑таки Алька была непробиваемая. Она быстро заскочила в комнату и начала махать руками, как мельница.

– Ребята, давайте сюда, – гостеприимно приглашала она друзей. – А то и правда, чего это мы на кухне, да, Шура? Шу‑у‑ур! Шурик! Занимай гостей, а я сейчас быстренько, только подрежу кое‑чего… ты ведь тоже, наверное, еще не ужинала…

Шура долбила по клавиатуре нервными пальцами и пыталась не обращать внимания на присутствующих.

Присутствующих, похоже, это не слишком напрягало. Гарик уверенно сел на диван, кивнул головой Виктору, и тот тоже приземлился рядом.

– Итак, – начал Гарик и замолчал.

Шура вошла на какой‑то сайт, пытаясь вникнуть, что на сей момент там обсуждается. Обсуждались, как всегда, мода, политика и огород. Во всех этих темах Шура разбиралась слишком поверхностно, поэтому волей‑неволей уши ее были направлены в сторону гостей.

– Я надеюсь, – многозначительно начал Гарик, – что вы, Шура, все понимаете?

И он лукаво уставился на Шуру. Шура не понимала ничего, она и вовсе не должна была его слышать, но, позабыв об этом, повернулась к гостю:

– Вы денег пришли занять, что ли?

– Деньги нам не помешают, но сейчас мы о другом… – И Гарик уже каким‑то особенным, томным взглядом посмотрел на Шуру: – Неужели не догадываетесь?

Виктор заерзал. Похоже, ему очень хотелось побыстрее закончить всю эту церемонию:

– Шура, да что тут гадать? Завтра мы до четырех часов должны сдать клип, а у нас еще конь не валялся! Съемки‑то накрылись! А задаток почти истрачен! Поэтому… Шура, вы должны завтра сниматься в нашем клипе.

– Опять?! – ужаснулась она. – Да ни за что! Я сегодня, как настоящая ворона, просидела на этом тополе, а вы даже…

– Съемки будут проходит завтра. В десять утра. На даче Гарика, – пояснил Виктор как ни в чем не бывало, абсолютно ровным голосом. – Там чудесная природа!

– Я не поеду на чудесную природу! Я хочу завтра отмечать Новый год у себя дома! У меня совершенно чудесный дом!

– А еще там растет изумительная ель! – Виктор не собирался выслушивать ее возражения. – Гарик, там ель или пихта?

– Там большая ель, – не спеша разъяснил Гарик. – И на ней, совершенно точно, могут усесться и Глухарь, и Сорока.

– А во‑о‑от и ча‑а‑ай, с бутербродиками… – не вовремя появилась Алька. – Шура, ты тоже, не стесняйся, кушай.

– Скажите, а это все вам принадлежит? – вернулся из недр жилплощади «Глухарь». – Я так, бегленько посмотрел… хорошая квартирка. Госпожа Сорока, у вас приличное гнездо, я вам скажу, м‑м‑м…

Виктор все пытался донести основную идею:

– А Глухаря мы посадим раньше.

– За что это? – взбунтовался «Глухарь». – Я еще пока никаких махинаций даже не намечал! Я вообще только узнал, что у этой, с позволенья сказать, Сороки такие хоромы! У меня даже план никакой не наметился!

– Надо все к четырем завтра снять, – пригвоздил Гарик. – И мы… мы положим все ваши силы, чтобы деньги отработать. Кстати, Шура, что вы там говорили о деньгах?

– Я не буду сниматься, – уже более настойчиво повторила она. – И про деньги я вам хотела сказать… А когда мне заплатят за мой первый день? Три тысячи… долларов.

– Съемки у нас идут бесплатно, – все тем же ровным голосом забубнил Виктор. – Проект очень перспективный, и за то, чтобы в него попасть, люди сами готовы отдавать по три тысячи. Вы вот когда собираетесь оплатить?

Шура окончательно вышла из себя.

– Покиньте помещение, – встала она у порога и широко распахнула двери.

На ее такой красочный жест никто особенного внимания не обратил, все были поглощены бутербродами.

– Шура, ты что, не понимаешь? – вытаращила круглые глаза сестрица. – Завтра мы на роскошной даче снимем пейзаж… Снимаем тебя с Глухарем в этом пейзаже, а потом будем чудесно отмечать Новый год на природе. Ты что, хочешь опять встречать Новый год в обнимку с Киркоровым?

«Глухарь» даже поперхнулся:

– Такие знакомства, да? Прямо в обнимку?

– Ну а как еще? – пожала плечиком Алька. – Обнимет телевизор, в котором Киркоров петь будет, и весь праздник… Шур, да что ты к этой двери прилипла? Иди, садись, все же съедим без тебя. Неудобно.

Шура демонстративно повернулась к ней боком. Сейчас она Альку просто ненавидела. Сколько же надо иметь совести, чтобы вот так вломиться домой к родной сестре и еще всю эту ораву притащить?! И, главное, Шура должна за клип платить! Ну ни в какие ворота!

Однако ее внушительная поза не имела никакого эффекта.

– Девушка, а у вас работает компьютер? – страстно взглянул на компьютер Шуры Гарик. – Мне бы надо войти в Интернет.

– Нет, он у меня… не подключен! – резко ответила хозяйка. – Я дремучая, и у меня вообще Интернета нет! Не пользуюсь! Экономлю! Но… если у вас найдется пара тысяч… можно рублей, тогда я смогу разрешить вам сыграть в «косынку».

Алька уже поняла, что Шура медленно, но верно приближается к своей крайней точке раздражения, после чего последует выталкивание гостей шваброй. Так было, когда Алька приходила к Шуре со своим первым другом, со вторым и со всеми последующими. Видимо, и Гарик не пришелся Шурке по нраву. Эх, ну ничего эта сестра не понимает в настоящих современных героях. Но сегодня просто нельзя было допустить, чтобы Гарика выгоняли шваброй, с парнем только‑только налаживались отношения. Кстати, он даже об этом еще и не догадывался. Алька проводила свою сердечную операцию втайне от героя. Операция шла по извечному плану: сначала примелькаться, потом стать заметной, потом превратиться в необходимую, а затем исчезнуть, чтобы парень просто с ума сходил от потери. Вот после этого самая любовь и начинается. И тогда можно из возлюбленного веревки вить и даже делать из него спонсора… если у него имеются финансовые возможности. А у Гарика были. Вернее, у его родителей. Сейчас роман Гарика с Алькой был в стадии, когда та становилась необходимой. Поэтому она и Шуру на съемки приволокла, можно же было других девчонок найти, но зачем Альке мина замедленного действия? В Шуре сестра уверена на сто процентов – ну не везет Шурке с мужиками, хоть застрелись! Поэтому вариант идеальный. Только вот злить сестрицу сейчас не стоило.

Алька весело выскочила на середину комнаты и театрально развела руки:

– Все, Шурочка, ты уж нас извини, больше задержаться мы не можем. Вот и хотели бы, но… никак!

– Это почему? – уставился на нее любимый.

– Действительно, – кивнул «Глухарь». – Я очень настроен на длительное общение.

Алька опоздала. Надо было прощаться чуть раньше, а сейчас из ванной комнаты уже выходила Шурка с пресловутой шваброй, с тряпкой и ведром воды. Водой она тут же плеснула на пол, после чего мужская часть гостей быстро поджала ноги, хорошо, что до Альки вода не достала.

– Дорогие мои товарищи! – с улыбкой обратилась к гостям Шура. – А теперь – вуаля! По нашей старой традиции гости наводят новогодний порядок у хозяев! Ну! Гарик, тебе швабру или так полы будешь мыть?

Алька этого и боялась. Она вытаращила глаза и хотела образумить ближайшую родственницу:

– Шура, я же…

– А ты, Алечка, будешь мыть окна!

– Кстати, мне ведь пора! – с самой слащавой улыбкой заявил вдруг «Глухарь». – Не смею больше обременять вас своим присутствием.

Он выскочил из комнаты, шмыгнул в прихожую и сиганул в подъезд, прихватив обувь.

– Дык… и я… я тоже… обременять не могу… – возмутился Гарик и начал по дивану перебираться к выходу.

– Гарик, погоди! А меня‑то? – испуганно вскрикнул Витя и в два прыжка обогнал приятеля.

Через минуту, кроме сестер, в квартире никого не было.

– Ну… очень жаль… Очень… – усмехнулась Шура. – Придется второй раз полы мыть.

Сделала она это за пять минут. Теперь можно переодеться и нормально залезть в компьютер. А там… там сразу забудутся мелкие неприятности и большая, верная любовь…

И все же в компьютер погрузиться не получилось. Не успела Шура переодеться, как к ней снова вернулась Алька. Сестра была сердита.

– Это что такое, Александра? – с порога начала выговаривать она. – Ну хорошо, тебе наплевать на творческую карьеру родной сестры… меня то есть… Тебе наплевать даже на мою семейную жизнь, но! Как ты можешь до сих пор оставаться в старых девах?! Это же неприлично! Тебе уже двадцать семь лет, а впереди никакого просвета!

– Ты чего завелась‑то? – не понимала Шура. – За швабру обиделась? Так это я должна нервничать оттого, что близкие друзья не захотели помочь в уборке.

– Даже не напоминай! Потому что я сейчас… я негодую! И попутно возмущаюсь! – накаляла атмосферу Алька. – Потому что ты своими руками и языком просто делаешь себя несчастной! Разве я не говорила, что в Новый год у Гарика на даче собирается весь бомонд? А ты прямо категорически не хочешь попадать в светские львицы!

– Прости, а бомонд – это Витя и Гарик? Ах, еще толстый «Глухарь», я забыла.

– Не надо ирничать… иронничать…

– Иронизировать и ерничать, – любезно подсказала сестра.

– Да! Не надо! Там будут родители Гарика… наверное… а это очень известные и состоятельные люди! Очень! И папа его будет, и брат, и мы…

– Я обязательно должна присутствовать на этом семейном празднике? – поджала губы Шура.

– А где тебе еще быть? – удивилась сестра. – Ты только заметь, папа Гарика – одинокий мужчина. У него и друзья такие же – одинокие, состоятельные! И где еще тебе, незамужней, одинокой, стареющей деве, находиться в такой момент? Дяденьки будут раскрепощены, под алкоголем, будут любить, дарить и делать комплименты! Да за такое лежбище котиков любая девица готова не только на елку залезть, а из кожи вылезть!

– Все, Алька, я устала. Давай по домам, – категорически заявила Шура и начала теснить сестру к выходу. Та упиралась, но Шура была непреклонна. – Все, Алька, с наступающим.

– Хорошо, – неожиданно сдалась сестра. – Приятного вечера.

Алька ушла, а Шура решила больше ни под каким предлогом никому двери не открывать.

Новогоднее утро порадовало звонком в двери.

Шура взглянула на часы – половина девятого. Так рано могла заявиться только сестра. И Шура даже догадывалась, с какой целью.

Алька не обманула ожиданий, на сей раз она прибыла с каким‑то топорщащимся пакетом.

– А вот и я! С Новым годом, сестричка!

– И тебя тоже, – чуть настороженно проговорила Шура. – Ты опять меня уговаривать пришла?

– Я подарок принесла! – обиделась сестра. – Вот… смотри, что я тебе купила…

Алька полезла в пакет и выудила оттуда большие крылья. Шура такие видела, их продавали к детским новогодним костюмам.

– Оч‑чень необходимая вещь, – не знала, радоваться или обижаться, Шура. Она пошла в комнату и вернулась с маленькой коробочкой. – А я тебе простенький подарочек, вот… Колечко, как ты и хотела.

– Ухты‑ы! – обрадовалась сестра и тут же нацепила кольцо себе на палец. – Ну надо же! Точно! Я такое и хотела! Ой, Шурочка, дай я тебя чмокну! Как же здорово! Я его сегодня на Новый год надену!

– Да, – кивнула Шура. – Его можно и на Новый год, и на Рождество, и на другие праздники… Просто так тоже можно носить. А вот я куда… в этих крыльях?

– Да тоже можешь так носить, – отмахнулась Алька, продолжая любоваться подарком. – К нему еще колье есть, я видела, надо будет у Гарика попросить… Ну, это когда мы станем неразлучно близки с ним, к Рождеству. Кстати…

Алька понизила голос и даже прищурилась от серьезности:

– Кстати, я сказала Гарику, что мой папа… не смейся, будь серьезнее… Что мой папа – Александр Чернов. Прошу тебя – как сестру прошу – поддержать эту выдумку.

– Погоди… Это какой Чернов? Певец, что ли? – фыркнула Шура.

– Да, – кивнула Алька. – Очень удобно, между прочим. Я читала, у певцов же много разных встреч с поклонницами бывает, ну и… почему бы нашей маме не быть поклонницей Чернова и почему бы у них не могла состояться такая встреча?

– Теоретически могла… Только… наша мама с нашим папой дружили со школьной скамьи и…

– Да перестань! – поморщилась Алька. – Кому это интересно? Все равно они уже пятнадцать лет не живут вместе! Папа не узнает.

– А мама?

– Она сейчас живет в Германии с новым мужем и тоже… не узнает. На всякий случай я сказала Гарику, что это наш семейный секрет. Главное, ты не проболтайся. Ты, кстати, если что, можешь быть дочерью, например, Киркорова или…

– Сдурела совсем?

– Ну… не хочешь такого роскошного отца, как знаешь! А я точно тебе говорю, я внебрачная дочь Чернова. «Хочу, чтоб годам вопреки так же были мы близки…»

– Вообще это песня Юрия Антонова, на всякий случай.

– Какая разница? Я тебе просто показываю, что мне от папы достался голос!

– Неплохо бы знать папочкин репертуар‑то, – фыркнула Шура.

Алька выдала важную информацию и тут же сообразила, что сейчас именно тот момент, когда нужно закатать рукава и «ковать железо».

– Шура, ну что ж ты стоишь? Быстро собирайся на съемку. Я за тобой приехала!

Шура насупилась:

– Я тебе еще вчера сказала, что этот цирк будете снимать без меня. Я не собираюсь быть птицей счастья для твоего Гарика, который отчего‑то решил, что клип он должен снимать на мои деньги!

– Правильно! Потому что деньги заказчика у него уже кончились. И я тебе об этом говорила! Ты согласилась! А потом поставила меня в неудобное положение! Ты хочешь… ты прямо желаешь, чтобы я не стала женой олигарха, да? Признайся, тебе самой жутко понравился Гарик, и ты…

– Я все сказала.

Тут с Алькой произошло невероятное. Ее скрючило, в таком состоянии она еле добралась до дивана, рухнула на подушки, закатила глаза и собралась умирать.

– Шура… – еле разлепила Алька густо накрашенные губы. – Ты меня… в гроб… если что… в колечке положи… и платьице на меня то надень… которое мы с тобой в магазине видели… за десять пятьсот…

Шура растерялась:

– Какое платьице, Аля?

– Ну, то, синенькое такое, помнишь? В беленький цветочек! Я хотела купить, а ты сказала, что точно в таком же баба Дуся, твоя соседка, ходит! С ума сойти, откуда у старушки… Тьфу ты… Не отвлекай… – возмутилась Алька, но вовремя опомнилась, рухнула в подушки и снова принялась закатывать глаза. – Вот в нем меня и положишь… Гарику скажешь, чтобы сильно не убивался… Молодой он еще… другую девушку встретит…

– Не помню, про какое ты платье говоришь… – произнесла Шура. – Может быть, поедем сейчас в магазин, ты мне покажешь? Все равно надо кое‑что к столу докупить.

Эта волшебная фраза вмиг оживила сестру. Алька поднялась, поправила волосы и кивнула:

– Поехали. Одевайся.

Шура собралась быстро, но сестре такая спешка не понравилась:

– Ты что, вот так и собираешься в гипермаркет? Прямо вся не накрашенная? Там же могут быть люди!

– Я накрасилась.

– Сегодня праздник! И макияж должен быть соответствующим! Хотя… ладно, поедем так, – махнула рукой Алька. – Кстати, крылья я забираю. Не хочешь жить как люди, не надо. Рожденная ползать…

Сестры уселись к Альке в машину и направились в гипермаркет.

Но это только Шура так решила, что в гипермаркет. Очень скоро Алька свернула на какую‑то лесную дорогу, и Шура поняла, что едут они прямиком к Гарику. Снимать этот ненавистный клип.

– Поворачивай назад, – сквозь зубы процедила Шура. – Я не буду сниматься.

– Будешь, – бурчала Алька, упрямо глядя на дорогу. – Ты теперь моя заложница. Пока не снимем, я тебя не отпущу.

– А ну сворачивай! – дернула Шура за руку вредную сестру. – Я кому говорю?!

– Отвяжись от меня, поняла?! – повернулась к ней всем телом Алька. – Я из‑за тебя тоже старой девой останусь! Мне этот клип…

– Смотри на дорогу!!! – взвизгнула Шура, увидев, как на них надвигается широкая морда «КамАЗа». – Руль держи!

– Отвя…

Алька крутанула руль, на что‑то нажала, Шура шибанулась лбом о панель, а когда открыла глаза, перед ними была чистая дорога.

– Шур, – с ужасом в глазах прошептала Алька, – я его что, задавила?

– Кого? «КамАЗ»? – тоже шепотом уточнила Шура. – Нет, Аль… Мне кажется, он ушел… Хотя… От Розарио Агро еще никто не уходил. От Альбины Арченко, я имею в виду.

Больше Шура сестру не трогала. Она смирилась. Лучше пусть пропадет один Новый год, чем все остальные годы ее молодой, цветущей жизни.

Дача была роскошной. Трехэтажный деревянный терем посреди зеленых елок. Красота. У Шуры сразу поднялось настроение. А еще больше ей понравилось, что их ждали. В доме оказалось тепло, пахло жареным мясом, а во дворе, на елке, уже сидел «Глухарь». Правда, совсем невысоко, но это было к лучшему.

– Альбина! Ну сколько можно вас ждать? – сразу накинулся на Альку Гарик.

– Гарик, ты не поверишь, – кокетливо хихикнула она. – Я по пути раздавила «КамАЗ»!

– Ты что, пешком шла? – не обрадовался любимый.

– Когда можно приступить к съемкам? – сразу спросила Шура.

– Сейчас и можно, – засуетился Виктор. – Крылышки надеваем и усаживаемся.

Только сейчас Шура сообразила, что белые крылья, которые ей подарила сестра, были вовсе не родственным подарком. Как позже выяснилось, их купил Гарик для съемки. И «Глухарь», сидевший на елке, тоже был украшен белыми перьями. Но если оттенявшие черную коротенькую шубку Шуры белые крылья и в самом деле отдаленно напоминали оперение сороки, то на сером пуховике «Глухаря» такие крылышки будили совсем иные ассоциации.

– Вы мне напоминаете гибрид Карлсона с рождественским гусем, – не удержалась Шура.

– А вот не надо умничать, хорошо? – нервно воскликнул «Глухарь». – Один тут шутит, что я гусеница аиста, другой, что я похож на самку дракона в свадебном наряде, теперь еще третья… умница! Я ж говорил, давайте покрасим крылья в черный цвет! Ну неужели трудно было купить баллончик с краской?

– Аля, ты купила краску? – строго спросил Виктор Альку.

– Купила, – послушно кивнула та. – Даже три баллончика.

– Только… как красить‑то? Он же, если слезет, обратно ни за что не заберется, – пригорюнился режиссер. – Мы в этот раз у соседа собаку просили. Она кинулась, «Глухарь» и взлетел. Главное, прямо на нужную веточку уселся. А теперь…

– Давайте будем красить прямо на месте, – выдвинул идею Гарик. – Сорока у нас все равно на елку полезет, ну и… брызнет на «Глухаря».

Шура испугалась:

– Я так высоко не полезу. Я должна сидеть на нижней ветке и любоваться глухариной красотой. Я вообще должна на него смотреть снизу вверх.

– И я! Я не собираюсь краситься прямо на рабочем месте! – возопил «Глухарь». – У меня пуховик почти новый! Ему сносу нет, я его девять лет ношу, а из‑за вашей краски он в негодность придет!

– Я тебе подарю другой! – крикнул Гарик. – Старый, отцовский. Кожаный.

Это в корне изменило дело, «Глухарь» немедленно примолк и приготовился краситься.

– А мне кто подарит новую шубу? – поинтересовалась Шура. – Предупреждаю, старый папин кожаный пуховик не прокатит.

– А вам и не надо краситься! Вы крыльями прикройтесь и… аккуратненько… – посоветовал Гарик. – Аля, где у нас перчатки для хозработ?

Алька и правда стала незаменимой. Она в это утро столько носилась, что решила переходить к следующему этапу завоевания. Завтра она покинет Гарика, пусть уже начинает мучиться, а то… только представить, сколько ей придется перед ним завтра скакать, когда ему понадобится приходить в себя после новогодней ночи!

Перчатки были принесены, Шура нацепила крылья, их пришлось веревочкой привязать к шее, портить шубку какими‑то прищепками Шура категорически отказалась. И на елку лезть в шубе тоже не хотелось. Она купила эту шубку совсем недавно, коротенькую, пушистую, черненькую, и сейчас всю ее ободрать об иголки?

– Дайте мне халат, – потребовала она. – Или какую‑нибудь рабочую одежду. В своей я сниматься отказываюсь.

Гарик упрямо мотнул головой:

– Шуба здесь очень подходит. Расстегни ее, у тебя ж там свитер, не замерзнешь! Вить, подставь ей стремянку, пусть залезает.

Пришлось лезть по стремянке. Шура расстегнулась, и правда, хорошо, что на ней был теплый белый свитер, и по цвету подходило, и шубу не надо портить. Она очень аккуратно взобралась по лестнице, бережно подоткнула подол шубки и уселась на крепкую ветку. Стремянку убрали. И почти сразу же Шура совершенно отчетливо ощутила, на каком дереве сидит: иголки нещадно кололи сквозь тонкие шерстяные колготки, а брюки она не надела, так как собиралась все же не на чью‑то дачу, а в гипермаркет.

– Давайте, «Сорока», красьте же «Глухаря»! – командовал снизу Виктор.

Шура вытянула руку с баллончиком далеко вперед, зажмурилась и нажала на кнопку. Ну… в общем‑то получилось. С первого раза. Правда, вместе с крыльями покрасился пуховик и даже лицо артиста, но последнее мало кого заботило, кроме самого «Глухаря», разумеется.

– Вы что мне в лицо‑то?! Я… кто ей вообще дал в руки краску?!

Пока он возмущался, Шура точно так же истратила и второй баллончик. Только в этот раз краска попала еще и в рот возмущенного буяна.

– Да что… тьфу!.. что это такое?! – кипятился «Глухарь». – Это форменное издевательство! Немедленно снимайте меня, я вам сейчас такое устрою! Я вам!.. Тьфу ты… весь рот! Что ж вы делаете?!

Гарик поморщился:

– Аля, принеси ему крем для губ, «Момент» называется, у меня в бардачке…

– Да я вообще не знаю! – отчего‑то возмущалась Алька. – Что тут кричать? Господин артист, я спрашиваю, что вы ругаетесь там на ветке? Вас же весь поселок услышит! А здесь живут, я вам доложу, со всех сторон приятные люди! Тем более что ваша личность запросто смоется подсолнечным маслом! Подумаешь, горе какое!

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально