Когда я переехала в Нью-Йорк, я поняла, что должна написать про этот город. Во всей этой суете мне казалось, что краем глаза я замечаю проход в какой-то другой мир. И когда он открывался передо мной, куда бы я ни бросила взгляд, я видела мир Сумеречных охотников. Будь то вампиры, шатающиеся у ночного клуба, или феи, выглядывающие из листвы в парке, — город захватывал мое воображение.

Не буду останавливаться на деталях любовного признания Кейт Милфорд Нью-Йорку и на необъяснимой способности города открывать тайны, которые мы и не думали обнаружить. Так что просто скажу: Кейт, вперед!

ЗЛОВЕЩИЕ МЕСТА

Есть мир, знакомый нам, мир, который мы видим с детства, а потом моргнешь — и вот он, мир, о котором ты даже не подозревал, вдруг раскрывается перед твоими глазами. А потом наступает шокирующее понимание — эти два мира на самом деле едины. Оказывается, ты просто никогда не знал, какой он, окружающий тебя мир. Часто в этот самый момент и начинаются приключения: ваша улица, ваш дом и все соседские дома попадают на другой край города, ваш ребенок — теперь вовсе не ваш, а подменыш, ваш шкаф — на самом деле проход в сосновый лес, где всегда зима, но никогда не наступает Рождество. Или вы вдруг становитесь свидетелем какой-то немыслимой сцены — например, как трое подростков одного с вами возраста убивают четвертого, и никто вокруг, кроме вас, этого не видит.

Многие книги в стиле фэнтези построены вокруг идеи, что главный герой случайно натыкается на проход в другой мир и оказывается в совершенно незнакомом месте. Признаюсь, мне давно полюбились истории, в которых наш привычный мир предстает в необычном свете, когда эффект жамевю (от фр. Jamais vu — никогда не виденное) или дереализации (расстройство восприятия окружающего) открывают новую реальность. Отчасти мое увлечение такими историями объясняется тем, что я сама пишу фэнтези, отчасти — любовью к городам и деревушкам с их диковинками, которые делают каждое место уникальным. Отчасти — а может быть, как раз в большей степени — мои предпочтения объясняются тем, что я убеждена: наш мир куда более странный, чем нас приучили считать с детства, а история — гораздо необычнее привычной нам, как и математика, как и любая другая наука. Но вы никогда не узнаете об этом, если будете ограничивать свои познания только учебниками. Каждое место — маленькая деревушка или большой город, какое ни возьми, — совсем не то, каким кажется. Так что я не могу пропустить фантастическое произведение, начинающееся с допущения, что наш мир — не такой, каким мы его знаем.

Однако внезапное осознание того, что привычные вещи оказываются необычными или же, возможно, просто впервые открываются нам с необычной стороны, не ограничивается только книгами. Помню, в детстве долгое время мне казалось, что мои родители и другие родственники — это не они сами, а их двойники. На этом страхе, а в крайних его проявлениях — психологическом расстройстве, возможно, по крайней мере частично, построены истории о подменышах и те сказки, где близкие люди превращаются в зверей или нечто «неодушевленное», и вернуть им первоначальный облик главный герой может, лишь узнав их. Да что говорить, возьмите, к примеру, любое знакомое слово и подольше повторяйте его — оно станет казаться чужим: написанным не так, странным, лишенным смысла.

Но на самом деле слово «странный» — не самое лучшее для описания эффекта, о котором я говорю. Ощущения, когда привычное внезапно каким-то непонятным образом становится незнакомым и неуютным, скорее соотносится со словом «зловещий».

Зловещее — это такая странная область человеческой психологии и такое переживание, о котором Фрейд написал три очень содержательных (а также крайне странных и противоречивых) эссе, которые вместе составляют сборник, названный (и не случайно) «Зловещее». Этот сборник широко обсуждается философами, психологами и теоретиками всего мира. Читая о зловещем, вы понимаете, что определенные мотивы повторяются, а однотипные переживания становятся типичными пусковыми механизмами для подобных непривычных и неприятных ощущений. Эрнст Йенч, один их первых исследователей этого феномена, связывал переживание «зловещего» отчасти с тем, что разум может находиться в состоянии неопределенности — в том смысле, что никто до конца не может быть уверен в том, что именно он видит или чувствует и что его восприятие верно. В своей статье «Психология зловещего», написанной в 1906 году, Йенч утверждал, что дискомфорт, ассоциирующийся со зловещим, проистекает из стремления человеческой психики к однозначному восприятию реальности, а это стремление, в свою очередь, связано с потребностью чувствовать себя защищенным или, по крайней мере, способным выжить в мире, который в противном случае пришлось бы признать незнакомым и потенциально враждебным.

Человеческое стремление к интеллектуальному познанию окружающего мира — одно из самых сильных. Интеллектуальная уверенность предоставляет физическое убежище в борьбе за выживание. Откуда бы ни появилось это стремление, оно говорит о защите от враждебных сил, и отсутствие такой уверенности означает отсутствие защиты в той нескончаемой схватке человека с природой, в которой были возведены самые крепкие и неприступные бастионы науки.

Как одно из сильнейших переживаний, которые могут пробудить эту жуткую неуверенность, Йенч выделял «достаточно распространенное и сильное сомнение в том, что, очевидно, живое существо на самом деле не имеет души, или, наоборот, что в неживом может содержаться дух». За этим, утверждал он, кроется человеческий страх перед движущимися механическими машинами, кадаврами, черепами и тому подобным.

Однако Фрейд в своем эссе 1918 года настойчиво утверждал, касательно идеи, что за чувством жуткого стоит интеллектуальная неуверенность, что испуг в ответ на «зловещее» можно объяснить с помощью психоанализа и что испуг имеет отношение к базовым человеческим неврозам (или тому, что можно счесть за базовые человеческие неврозы, если следовать Фрейду), к примеру детскому комплексу кастрации и страхам и фантазиям, связанным с материнской утробой. Он начинает эссе заявлением, что оба его исследования жуткого (семантическое и импрессионистическое) «привели к одному и тому же выводу: что зловещее — это тот вид страха, который связан с вещами, которые когда-то были нам хорошо известны и долгое время знакомы». К концу третьего раздела, однако, Фрейд довольно робко признается, что, возможно, интеллектуальный и эмоциональный отклик на жуткое не так просто проанализировать, как он надеялся, или, по крайней мере, что жуткое в литературе отличается от жуткого в психологии.

По его мнению, жуткое, с которым мы сталкиваемся в литературе — в литературном творчестве, в художественной литературе, — должно рассматриваться отдельно. Кроме всего прочего, оно богаче нашего подобного опыта в реальности: оно включает его в себя и выходит за его рамки — туда, что в реальности остается лишь мечтой. Различие между тем, что подавляется, и тем, что привносится, нельзя применить к зловещему в литературе без значительного изменения — вследствие того, что достоверность царства воображения зиждется на отсутствии необходимости проверки его реальности… Литература дает возможность испытывать чувство зловещего таким образом, какого мы лишены в реальной жизни.

Лично я думаю, что тут он ошибается. Мне кажется, в реальной жизни есть множество возможностей пережить чувство зловещего, даже тех его оттенков, которые, согласно Фрейду, возможны только в рамках художественного вымысла. Я полагаю, что попытка объяснить все виды этого переживания комплексами и вытеснением несколько недальновидна. Но, говоря с сарказмом, я и не психоаналитик.

И у Йенча, и у Фрейда жуткое наполнено присутствием оккультного — в значении «тайное», — которое становится зримым, ассоциируется с нечеткой границей между миром живых и миром мертвых, миром одухотворенного и лишенного божьей искры. Оно наполнено тем, что должно быть тщательно скрыто, но оказывается на виду, что таится в пограничном пространстве и что мы замечаем лишь краем глаза. Это царство субстанций, которые не являются тем, чем кажутся, царство тайных желаний, секретного знания и ложного прошлого. Царство подложных личностей, воплотившейся тьмы, безумия, внутренних миров, вышедших на поверхность. Царство, где простые ответы не являются правдивыми, а недостоверные, потусторонние, хотя и недоказуемы, не должны сбрасываться со счетов. Это мир крайней неопределенности. Странные ощущения могут быть лишь игрой вашего воображения, но, возможно, ваше воображение — это единственное, что охраняет вас от страшных тварей, которые бесшумно двигаются вокруг вас в темной комнате. Зловещее — это бесплотная тварь, неумолимо приближающаяся к вам из тени среди бела дня, когда на жарком солнце по коже вдруг бегут мурашки.

Ведутся бесконечные лингвистические споры по поводу этимологии слова «зловещее», о его антонимах, о бессчетных способах их переводов. В рамках моего эссе больше всего подходит немецкий язык. По-немецки «зловещий» — Unheimlich, что переводится дословно как «не домашний». Не похожий на дом.

Дороти из «Страны Оз» повторяет как молитву: «Нет места лучше дома, нет места лучше дома». Но что, если дом вдруг перестает быть домом? Что тогда?

* * *

Не помню, как мне в руки впервые попал «Город костей». Но это произошло уже после того, как я стала называть Нью-Йорк домом, и я могу в точности сказать, когда я стала фанатом Клэри Фрэй. На шестьдесят восьмой странице, когда ее обвинили в том, что она из Нью-Джерси, и она возмущенно парирует: «Я из Бруклина!»

Если к Нью-Йорку я некоторое время присматривалась, то в Бруклин влюбилась с первой секунды. С Бруклином у всех так. Он заставляет ревновать себя к другим. Влюбляет в себя. Этот резкий ответ Клэри стал первым из множества моментов, когда я думала: «В этой книге мой город передан прекрасно».

Книги полны крохотных деталек, которые, если ты жил там, попадают в самую точку. Возникает постоянный вопрос, как попасть из пункта «А» в пункт «Б». На метро? На такси? Пешком? Взять машину напрокат? Где припарковаться? Спешишь ли ты? Это настоящая проблема, потому что добраться куда-то за пределами десятого квартала меньше чем за полчаса невозможно. А если кто-то утверждает обратное, к примеру агент по недвижимости, у которого мы с подругой арендовали свою первую квартиру, он наглый лжец. Садясь в такси, ты говоришь, что тебе надо в Бруклин, только захлопнув за собой дверцу изнутри, потому что никто не хочет ехать в Бруклин, ведь шансы подхватить пассажира на обратном пути в Манхэттен стремятся к нулю. И, как лишенный окон, с покосившейся крышей «Таки», лучшие рестораны города выглядят как дешевые забегаловки, как будто особые чары скрывают их от толп туристов. А кое-кто всерьез считает, что кофе по умолчанию должны подавать с тремя кусочками сахара.

Но наиболее значимый и правдивый момент про Нью-Йорк в книге в том, что город подается как завораживающий, но дикий зверь, которого Кассандра Клэр сумела приручить. Вот почему, несмотря на заглавия, история Клэри Фрэй не про скрытые Города костей, праха или стекла. Вся эта история — про Нью-Йорк. И про девчонку, которая находит свое место в этом городе и учится заново любить его и доверять ему, несмотря на то что он так много от нее скрывал. По крайней мере, я вижу эту историю так. Когда я впервые приехала в Нью-Йорк, мне очень хотелось полюбить его, но сначала мне пришлось по-настоящему узнать этот город, разглядеть его скрытое обаяние и принять слишком очевидные недостатки, прежде чем я смогла с удовольствием прогуляться по его кварталам, не говоря уже о том, чтобы увидеть его незаметную с первого взгляда красоту и тайну.

Нью-Йорк Клэри — тот город, где она выросла, и одновременно тот, про который она ничего не знала, но отрицать существование неизвестного ей Нью-Йорка она не может. Нью-Йорк примитивных или Нью-Йорк Сумеречных охотников — это всегда ее Нью-Йорк. И не только потому, что просто от рождения ей суждено было играть ключевую роль в интригах нефилимов. Это ее Нью-Йорк, потому что у Клэри существует сильная связь с городом. Это то место, где она родилась и выросла. Даже если можно было бы просто сбежать из города, чтобы забыть обо всем — хотя это невозможно, и никогда не бывает так просто и в обычной жизни, — это не вариант для Клэри, потому что она любит свой дом и продолжает его любить даже тогда, когда он открывается ей с неизвестной до поры стороны. Места, как и люди, неоднозначны. И любить их непросто.

Конечно, Клэри приходится приспосабливаться не только к новому Нью-Йорку, когда перед ее глазами спадают чары, которые скрывали от нее другой мир. Едва пресловутая пелена падает с глаз, она понимает, что не знала определенных вещей про собственную мать, и речь идет не только о прошлом Джослин Фрэй. Клэри не замечала старых шрамов на коже своей матери, потому что они были скрыты от нее сложными заклинаниями, которые прятали и весь остальной, окружающий ее мир.

С другой стороны, я всегда полагала, что люди не все открывают о себе друг другу. Люди так постоянно поступают. Возможно, поэтому я не воспринимаю семейные драмы в книгах с такой уж остротой, если не меняется сама природа города и если речь не идет о тайнах и сторонах, которые он решает показать.

* * *

Когда я переехала в Нью-Йорк в 2001 году, для меня он вовсе не был домом. Мне нравилась моя квартира, в нее хотелось возвращаться, мне было комфортно с подругой, с которой мы вместе снимали квартиру, мне нравились окрестности возле нашего дома. Но сам город был чужим, неприветливым, и он отталкивал меня. Я выросла в сельском пригороде Аннаполиса, ходила в деревенскую школу; привычная мне местность немного напоминала районы Нью-Йорка за пределами Большого города, но именно что немного. Все эти отличия — разительные и не очень — не могли до конца объяснить моего состояния. Я жила в Лондоне, Венеции, я в одиночку путешествовала по Франции и Испании и вполне могла самостоятельно позаботиться о себе. И вот поди ж ты. Казалось, город нарочно сбивает меня с ног, проверяя на прочность. Я постоянно плакала, мне хотелось вернуться домой, в Мэриленд.

Точно не помню когда, но в какой-то момент мне захотелось дать сдачи. Я даже не уверена, что это выглядело именно так. Помню, я начала искать доказательства того, что город на самом деле совсем не такой, каким хотел показаться. Я стала всматриваться в то, что он скрывал под равнодушной, суетливой и злобной маской, которую он будто специально надевал для меня. Я принялась искать радостные моменты. И шаг за шагом их находилось все больше. И где-то на этом пути Нью-Йорк стал для меня домом.

Спустя некоторое время Нью-Йорк вновь раскрылся для меня с новой стороны. Найдя его комфортную сторону, я вновь позволила себе сосредоточиться на стороне неуютной, но на этот раз всматриваясь в скрытое лицо города, в его странности и маленькие причуды. Когда мне казалось, что город настроен ко мне враждебно, все эти странности и причуды делали Нью-Йорк чужим и зловещим. Теперь же, когда я обнаруживала такие вещи, то только радовалась им, и они больше не делали город неуютным. Хотя, чтобы разглядеть детали, нужно уметь смотреть на окружающий мир определенным образом. Нужно иметь желание прогуляться по аллее только потому, чтобы увидеть интересную решетку на пожарной лестнице. Вам должно прийти в голову заглянуть под оконный козырек, чтобы обнаружить там старинный знак, настоящее сокровище (конечно, для ценителей). И вы должны хоть иногда поднимать глаза, что в Нью-Йорке, где так много происходит на уровне глаз, требует сознательного усилия.

Нужно заставить себя всматриваться в вещи, а не просто скользить по ним взглядом. Нужно долго рассматривать с виду неприметную вещь, чтобы она открылась вам. Этому навыку Клэри придется научиться — чтобы видеть сквозь чары, скрывающие от нее настоящую реальность. «Успокой свой разум, — говорит ей Джейс, когда Клэри пытается увидеть руну на его руке. — Пусть знак сам придет к тебе. Это как ждать, пока что-то поднимется из-под воды на поверхность». Когда Клэри вглядывается, пытаясь обнаружить крепость, на острове Рузвельта, замаскированную под разрушенную больницу, она старается посмотреть так, чтобы «сквозь тонкий верхний слой краски разглядеть скрытое под ним» («Город костей»). Видеть сквозь чары, сквозь поверхностное требует усилий, но это критически важное умение, которым должна овладеть Клэри, чтобы соединить то, что она привыкла видеть, с реальностью и благодаря этому с уверенностью идти по городу, который она считала своим домом, не чувствуя себя в нем незваным гостем. Это единственный путь, который позволит ей вновь гулять по знакомым улицам, не чувствуя страха и не боясь потеряться.

Каждый город, каждая деревушка прячется под определенным покровом и — намеренно или случайно — может обмануть вас или спрятать что-то, достойное быть увиденным. Учиться видеть сквозь эти чары — часть пути к тому, чтобы называть любое место своим домом.

* * *

Не знаю, каждый ли сталкивался с ощущением, что его способность быть самодостаточной личностью связана с возможностью чувствовать себя уверенно в незнакомом месте. Так бывает при переезде в новый город или когда только-только начинаешь учиться в колледже, хотя, как я подозреваю, необходимость социального взаимодействия частично, а для кого-то и полностью затмевает ощущение дискомфорта. Тем не менее на первых порах, скорее именно из-за присутствия новых людей, а не из-за того, что вы оказались в новом месте, вы будете ощущать себя чужаком. Чувствовать себя не в своей тарелке из-за места как такового намного более странно, и тем не менее множество людей не могут представить свою жизнь в незнакомом городе (или, наоборот, представить жизнь вне города).

Не уверена также, что «потеряться» все еще означает то же самое, что и раньше. Детей моего поколения не учили ориентироваться по GPS, чтобы дойти из пункта «А» в пункт «Б» кратчайшим путем. Нас учили держаться определенных улиц, но следующее поколение освоило GPS, и проблема тем более была снята. Сама идея «потеряться» лишилась своего смысла. Если же отнять у нас возможность ориентироваться в пространстве с такой точностью, как сейчас, скорее всего, мы тут же окажемся в незнакомом месте, даже если на самом деле это место расположено совсем недалеко от нашего дома.

В Нью-Йорке это можно продемонстрировать с легкостью. Сядьте на незнакомый поезд и поезжайте в другой район. Выйдите на остановке, где никогда не были. Вуаля! Вы очутились в другом мире. А еще более странным кажется, когда вы сходите на незнакомой остановке, делаете поворот-другой и обнаруживаете себя на привычном перекрестке или у соседнего магазина. Со мной такое происходит постоянно, потому что я люблю ходить пешком или ездить на машине, просто чтобы посмотреть, куда может завести меня дорога. И всегда меня нет-нет да и посетит неуютное, жуткое чувство чего-то чужеродного. Именно это чувство вспомнилось мне, когда я читала главу «Города костей», в которой Клэри возвращается в свою квартиру в Парк Слоупе и вдруг попадает не в другой мир и не в другую страну, а во двор Люка в Уильямсбурге, там же, в Бруклине, лишь парой миль севернее. Если попасть в знакомое место незнакомым путем, оно начинает казаться немного странным, правда?

* * *

У городов, даже если вы прожили там всю свою жизнь, есть свойство мгновенно превращаться в незнакомое место. Сверните за угол на улице, куда вы никогда не сворачивали, хотя и ходили мимо каждый день. Пройдитесь домой пешком во время затмения. Заберитесь на крышу по пожарной лестнице. Перейдите на другую сторону моста… В каждом городе таятся бесчисленные возможности обнаружить нечто странное и непривычное. Дело не в том, что вы внезапно оказываетесь в незнакомом месте, дело в том, что вы случайно обнаруживаете, что ваш город вовсе не то привычное и исхоженное вдоль и поперек место, которым вы его (ошибочно) считали. Если вы обладаете определенным складом ума, то для вас эта инаковость приобретает некий налет сверхъестественного.

В городе вы никогда не останетесь по-настоящему в одиночестве. Нет, правда же — в городе никогда не бывает полного одиночества. Голоса преследуют вас отовсюду — скажем, они раздаются с вашего потолка, из квартиры сверху, где, жутко фальшивя, поет сосед. В полночь, на пустой платформе метро, голоса несутся из громкоговорителей. Зачастую даже понять невозможно, слышите ли вы голос живого человека, который находится где-то рядом, или просто запись. Вагон поезда в метро может быть пуст, но поезд ведет машинист. Правда, вы его не видите, так что как вы можете быть уверены, что он и в самом деле существует? Если подумать, вы можете никогда не встретить своих соседей сверху, но наедине с самим собой в городе вы никогда не останетесь. Куда бы вы ни пошли, вы окружены голосами, многие из этих голосов звучат на языках, которые вы не знаете, — слова вроде и знакомы (на слух), но вы не понимаете, что они значат.

Чувство зловещего часто связано со страхом Чужака. С большой буквы «Ч». В городе с множеством границ, реальных и воображаемых, где полно замкнутых групп, где десятки различных языков и верований, невозможно не чувствовать присутствия других людей, непохожих на тебя, невозможно не почувствовать себя чужаком.

Если чувство зловещего будит проявление оккультного, скрытого, если оно, цитируя Фрейда, «зачастую… появляется, когда стирается различие между реальностью и воображением», тогда город подходит для пробуждения этого чувства ничуть не хуже, чем любой затерянный замок с привидением. В городе больше тайных мест, больше укрытых от глаз жизней и невидимой пустоты, и еще больше темных окон, в которых мелькают людские силуэты, чем можно представить. Еще больше моментов, когда реальное значение того, что мы видим или слышим, или того, что представляется нашему воображению, скрыто от нас. И еще больше шансов увидеть краем глаза что-то, когда поезд мчится по линии «Р» между 59-й улицей и Бэй-Бридж-авеню.

Я могла бы продолжать, но в сухом остатке хочу сказать, что город всегда будет казаться зловещим местом, если вы вообще склонны замечать зловещее. В Нью-Йорке Клэри эта инаковость, это чувство, будто вы попали на вражескую территорию, перерисовывает саму карту города. Чайна-таун характеризуется теперь не его жителями-китайцами, а стаей оборотней, которые обитают в старом здании полицейского участка. В испанском Гарлеме, в заброшенном отеле, свили гнездо вампиры. Центральный парк кишит феями. Индустриальный Бруклин, мешанина творческих мастерских, чудных складов и мануфактур, которые, по мне, постоянно находятся в состоянии роскошного художественного упадка, — резиденция Верховного мага, или колдуна, которому не одна сотня лет и который представляет собой причудливую помесь демона и человека.

Все это так превосходно срабатывает в книгах Кассандры Клэр, потому что эти места сами по себе кажутся необычными для тех, кто не потратил время, чтобы познакомиться с ними поближе. И существует лишь тонкая грань между изредка посещающим каждого чувством беспокойства и манящей возможностью присутствия чего-то действительно потустороннего, таинственного, темного и волшебного, прячущегося за одним из тысяч окон или тысяч лиц, мелькающих перед вашим взором каждый день.

* * *

В эссе Йенча и Фрейда о природе жуткого столкновение со «зловещим» (Unheimlich) обычно сопровождается чувством тревоги и страха — нормальная, ожидаемая реакция. Но красота фантазии позволяет герою преодолеть свой страх, познакомиться с этой другой реальностью и найти свое место в ней. Она позволяет протагонисту воспринять настоящую, оккультную (в смысле «скрытую») природу места, совместить привычное и жуткое в единое целое, забыть о предрассудках и ожиданиях и открыться переживанию полного опыта, связанного с таким местом. Возможно, в этом есть определенный смысл, что лишь спустя пару сотен страниц ощущения Jamais vu Клэри (и нам) наконец-то позволено пережить противоположное чувство: Магнус Бейн дарит девушке Серую книгу и просит взглянуть на одну руну. «Смотри на нее, — говорит он, — пока не почувствуешь, как что-то меняется в твоем сознании». Она долго смотрит, прежде чем незнакомый знак на странице внезапно приобретает значение. На Клэри не снисходит неожиданное ощущение, что она всегда знала эту руну, но вдруг она становится ей понятна.

В таких история, где сам фон является персонажем, значительная часть преображения героя связана с тем, что он внезапно оказывается пленником мира, о существовании которого никогда и не подозревал. И он должен научиться любить (или, по крайней мере, принимать) открывшийся емудругой город. Лишь после этого герой, а тем более герой главный, сможет начать двигать сюжет. И возврата к прошлому у него нет. В сюжете про зловещие города цель главного героя не найти портал, через который он может вернуться в свой мир, — он ищет способ сделать своим домом новый мир. Это важное послание для настоящей жизни: для тех, кто испытывал чувство зловещего чуть дольше, чем мимолетно, есть только два пути — либо уехать в другое место, либо найти способ выжить, сделать новое место своим домом и — следует надеяться — жить там полноценной и счастливой жизнью. Нет портала, который сможет вернуть вас домой, если вы и так дома, так что вызов, брошенный вам, — понять, приспособиться, найти привычное в том, что вы пока не можете считать своим.

Финальная сцена «Города костей» прекрасно иллюстрирует эту мысль. Клэри смотрит на город с высоты птичьего полета. На город, наполненный всеми теми вещами, которые она теперь может видеть и чувствовать, но который она все еще узнает как место, в котором она выросла:
«Двигатель мотоцикла взревел, заглушая смех Джейса. Клэри с визгом вцепилась в него; мотоцикл вылетел с крыши Института и устремился вперед.

Ветер трепал волосы девушки. Поднимавшийся все выше байк миновал крышу собора, вниз ушли крыши соседних многоэтажек, и наконец, словно открытая шкатулка с драгоценностями, внизу раскинулся вечерний Нью-Йорк. Клэри даже не представляла, сколько же разных существ живут бок о бок в этом красивом городе. Вот изумрудный квадрат Центрального парка, где в середине лета по вечерам можно встретить фей; вот яркие огни клубов и баров в центре города, где всю ночь напролет танцуют вампиры, как, например, в „Адском логове”; вот переулки Чайна-тауна, по которым ночью бродят оборотни… Внизу блестела серебристая лента реки. Клэри увидела под водой мелькание разноцветных хвостов, блеск длинных волос, украшенных жемчужинами, услышала звонкий, вибрирующий смех русалок.

Джейс обернулся через плечо.

— О чем задумалась? — крикнул он.

— Теперь, когда я могу видеть, все изменилось!

— Все осталось по-прежнему! — Мотоцикл резко пошел на снижение, навстречу Ист-Ривер. Впереди показался Бруклинский мост. — Изменилась ты сама!»

* * *

Кейт Милфорд — автор книг «Драндулет», «Сломленные земли» и «Механизм Кайроса». Является автором пьес для театра и телевидения, а также, благодаря своей любви к странным и жутким местам, пишет для колонки путешествий в Nagspeake Board of Tourism and Culture.

Адрес ее сайта в Интернете: www.clockwork-foundry.com

Я обожаю эссе Сары, потому что она проникает в самую суть природы настоящего воина — речь идет о способности действовать при помощи того, чем располагаешь, и способности приспосабливаться. Я не имею в виду лишь материальные вещи — я говорю о внутренних качествах: о вашем опыте, о ваших навыках, о способности думать на ходу. Несмотря на то что весь мир Клэри переворачивается с ног на голову, когда она узнает, что она Сумеречный охотник, ее главное оружие остается неизменным — искусство.

За исключением рун, которые не изменялись в течение столетий, Сумеречные охотники никогда не использовали искусство в качестве оружия. К счастью, Клэри способна создать прецедент. Это эссе наглядно иллюстрирует, как ей это удается.

ИСКУССТВО ВОЙНЫ

Никогда не стоит недооценивать девушку со скетчбуком.

Всем нравятся крутые девчонки. (Ну, может быть, всем, кроме недругов, но вы меня понимаете.) Независимо от того, является ли ее смелость результатом многолетних тренировок или сверхъестественных способностей, а может быть даже, того и другого, она представляет собой силу, с которой приходится считаться и которой невозможно не восхищаться. Мы завидуем ее умению с легкостью расправляться с врагами, ее бойцовскому характеру, ее способности противостоять давлению. Она обладает силой и выносливостью олимпийского чемпиона и нокаутирующим ударом супергероя. Кто не хотел бы оказаться на ее месте?

Но большинство из нас, только если нам не повезло родиться в клане ниндзя, никогда не станут такими крутыми. Я, например, не такая. Я могла бы ударить человека бейсбольной битой, если бы мне пришлось, но, если бы я взяла в руки нож Люка, скорее всего, я бы только сама поранилась.

Когда мне было шестнадцать лет, я мечтала стать крутой девчонкой, но реальность была далека от этого. Я была совершенно не способна обращаться с оружием, драться, заниматься каким-либо спортом. Я с трудом стояла на высоких каблуках, не говоря уже о том, чтобы нанести кому-нибудь, стоя на каблуках, удар с разворота. И в отличие от свирепой Изабель Лайтвуд, я не провела все детство, изучая искусство убивать демонов.

Напротив, как большинство детей, любящих фэнтези, я провела детство, читая и рисуя на первом попавшемся клочке бумаги. Я читала комиксы про девушек, наделенных сверхспособностями, и фантастические романы, на обложке которых красовались героини с обнаженным мечом. Может быть, в глубине души я и считала себя героиней, но я совсем не была похожа на тех, о которых писали в книгах. Псайлок и Шторм просто засмеяли бы меня, войди я в Комнату страха — тренажерную комнату Людей Икс. И никакая уважающая себя команда супергероев не приняла бы меня в свою компанию.

Поэтому мне и нравится Клэри. Клэри — любящая читать и фантазировать девчонка, которая размахивает вовсе не мечом, а разве что карандашом и блокнотом. Она абсолютно не готова оказаться в мире Сумеречных охотников, нежити и демонов. Она не знает правил, никогда не слышала про руны, и, несмотря на то что она способна схватиться за нож, как любой человек, если его припереть к стенке, это оружие — слабая подмога против целой орды демонов.

Но Клэри ко всему прочему целеустремленная, упорная и отважная. Попробуйте только сказать ей, что у нее что-то не получится. Когда она узнаёт, что Саймон (превращенный в беспомощную крысу) попал в отель, полный вампиров, она без колебаний решает спасти его и готова идти туда одна, если придется. Потому что Клэри никогда не бросает своих друзей. Даже когда она не знает, как помочь, она готова подвергнуть себя риску, чтобы хотя бы попытаться, потому что она верит в то, что именно так и поступают настоящие друзья.

Клэри не особенно быстрая или сильная. Она не умеет обращаться с оружием, она не владеет магией, у нее нет клыков или когтей. Зато у Клэри сердце героя — а это означает, что она сможет стать настоящим героем, если ей придется, и что она добьется своего, несмотря на отсутствие каких-то способностей, опираясь на свои сильные качества.

Например, на умение рисовать.

ДЕВУШКА С БЛОКНОТОМ

— Ты балласт! Примитивная! — Алек выплюнул последнее слово, будто произнес страшное ругательство.

— Нет, — спокойно ответила Клэри. — Я не примитивная. Я тоже нефилим, как и ты.

У Алека скривились губы.

— Может, и так. Но без обучения, без опыта ты — ноль! Мама вырастила тебя в мире примитивных. Там и живи! («Город костей».)
У Клэри нет специальной подготовки, и для многих (как, например, для Алека) это означает, что она бесполезна. Она не воин, поэтому она не сможет добиться цели.

И Алек не единственный, кто так думает. Многие считают, что, если героиня не может физически расправится со своим врагом, она не боец и в ней гораздо меньше героического, чем в крутой девчонке, которая способна кому угодно «начистить репу». Но не каждая девчонка может стать такой, как Изабель Лайтвуд или Китнисс Эвердин из трилогии Сьюзен Коллинз.

Я думаю, настоящее мерило героя — это то, каких результатов человек добивается с тем, что имеет, как яростно готов сражаться, чем готов пожертвовать, чтобы восстановить справедливость.

Когда мы впервые встречаемся с Клэри, ее выдающиеся «человеческие» способности — это рисование, умение дружить и накладывать вето на бредовые названия, которые выбирает Саймон для своей группы («„Заговор морской капусты”? — Ну, нет!»). Она тот человек, который без колебаний придет на помощь в беде (к примеру, она решила выручить парня в клубе, увидев, что за ним следят два незнакомца с ножом). Но при этом я не думаю, что она воспринимает себя как героя.

И все же, когда ее привычная жизнь рушится, а реальность меняется, когда в ее жизнь входят Сумеречные охотники, демоны и нежить, она не пытается убежать от такой реальности. Без сомнения, она находилась бы в большей безопасности в стенах Института (при условии, что держалась бы там подальше от коварного Ходжа и ворона Хьюго, грозившего выколоть ей глаза). Никто не осудил бы ее, если бы она просто сидела и дожидалась, пока Конклав разберется с Валентином и спасет ее мать. Просто принять тот факт, что демоны существуют, уже требует достаточного мужества, и никто не ждет, что Клэри, едва оправившись от свалившегося на нее откровения, тряхнет головой и пойдет сражаться. Напротив, все считают, что она станет обузой.

Да, по происхождению она Сумеречный охотник, но у нее нет необходимой подготовки, так в чем же она может сравниться с ними?

Но у Клэри не такой характер, чтобы отсиживаться. Она неравнодушная, преданная и храбрая. Тот факт, что она не воин, не означает, что она бесполезна. Это означает просто-напросто, что у нее свой набор сильных качеств, хотя другие наверняка скажут, что эти качества не помогут выиграть сражение. Но знаете что? Клэри располагает именно эти качествами. Она действует с их помощью, и у нее получается.

Может быть, из нее не растили героя, но она настолько целеустремленная и мужественная, что становится героем, используя свой талант — талант художника.

Искусство — это своего рода магия. Творчество представляет собой тайну даже для самих художников, которые, может, и назовут источник своего вдохновения, но не всегда способны объяснить, как впечатления и опыт соединились, чтобы дать рождение чему-то новому — картине, истории, песне.

Если разложить предмет искусства на составляющие, в этих составляющих не будет ничего таинственного — всего-то буквы алфавита или капли краски. Но художник обладает способностью соединить эти элементы, чтобы получить нечто яркое, то, что трогает нас и переживает испытание временем. Нечто, что только художник смог себе представить и был способен воплотить.

Клэри владеет этой магией. Еще в детстве она могла видеть то, что недоступно другим (к примеру, пикси — крохотных эльфов), но у нее не было об этом воспоминаний из-за заклятия, которое наложил Магнус Бейн на ее разум. Еще до того, как Клэри осознала, что обладает видением и что в мире на самом деле скрыто гораздо больше, чем воспринимает обычный человек, она пыталась нащупать что-то за рамками привычной реальности, что-то, что сидело в ее подсознании, — и она отразила эти поиски в своем искусстве. Как Саймон говорит Клэри в «Городе костей»: «Все, что тебе было нужно, это твои карандаши и мир твоей фантазии».

Вообще, трудно представить Клэри без Саймона. Он ее лучший друг, и она готова отправиться на край света, чтобы спасти его. Так что если даже Саймон понимает, что Клэри хорошо, лишь когда она берет в руки карандаш и дает волю собственному воображению, это многое говорит о том, какое важное место занимает искусство в ее жизни.

Искусство — это магия, и магия мощная. Искусство может спасти жизнь — я правда в это верю. Оно придает нам смелости и сострадания, которых порой нам здорово не хватает.

Когда Джослин, мать Клэри, похищает Валентин, девочка отчаянно нуждается в храбрости, и ей где-то надо черпать силы. В этот трудный момент она обращается к искусству — к тому, что сильнее всего объединяет ее с матерью (Джослин — художница), — обращается, чтобы найти свою мать. Искусство — это фундамент Клэри. Это ее якорь в изменяющемся мире. До такой степени, что, когда она живет в Институте и никак не может прийти в себя от свалившихся на нее открытий, она прижимает к себе свой блокнот для рисования, потому что он является частью ее привычной жизни.

Искусство также помогает Клэри примириться со странными и таинственными вещами, с которыми ей пришлось столкнуться. Когда она впервые узнает о чарах, то именно художественное мышление помогает ей видеть сквозь них: «Она представила, что берет мамину тряпку со скипидаром и, слой за слоем, будто старую краску, стирает чары с того, что видит перед собой. И вот перед ее глазами, словно сияние, испускаемое сквозь темное стекло, возник истинный вид собора, просвечивающий через слой защитных чар. Высокие шпили, тускло освещенные окна в ажурных переплетах, на каменной стене возле двери медная табличка с названием Института…» («Город костей»).

За набросками Клэри делает важные открытия. Однажды вечером она рисует руны на том же листе, где нарисован крылатый Джейс, а потом проводит рукой по бумаге и чувствует под пальцами перья. Поняв, что она может использовать руны для того, чтобы оживить рисунок, она задается вопросом: а можно ли при помощи рун поместить предмет на страницы блокнота? И тут же проверяет свою теорию: нарисовав кофейную чашку и поставив настоящую чашку на рисунок, она сопровождает набросок несколькими рунами. Когда она видит, что это работает, она догадывается, что Джослин спрятала Чашу смерти от Валентина, поместив ее внутрь картины. А значит, Чашу можно вернуть.

Искусство — это часть Клэри, как и ее принадлежность к Сумеречным охотникам, но, в отличие мира Сумеречных охотников, искусство — это то, в чем она разбирается. Она пользуется им, чтобы осмысливать мир, упорядочивать мысли, разрешать проблемы. И точно так же, как она может успокоить разум и представить, как тряпочка со скипидаром стирает чары, Клэри может открыться интуитивному вдохновению, когда она сама или ее друзья попадают в неприятности. Она привыкла к тому, что в ее воображении возникают картины, и она привыкла разглядывать эти картины и при помощи карандаша переносить их на бумагу.

Поэтому, когда она начинает воображать новые руны, она берет стилус и делает то, что умеет.

«Откуда ты берешь свои идеи?» — вопрос, который задают каждому художнику и на который, пожалуй, нет однозначного ответа. Идеи приходят во сне или в видениях, на них может натолкнуть осознанная мысль, или они могут возникнуть из ниоткуда. Концепция музы существует, потому что невозможно объяснить, каким образом и почему на художника находит вдохновение и почему в другой момент творческий порыв вдруг угасает. Когда в «Городе стекла» Саймон спрашивает Клэри, откуда берутся ее руны, она отвечает:

— Я не знаю… Все руны, известные Сумеречным охотникам, есть в Серой книге. Поэтому их можно нанести только на нефилима, для этого они и предназначены. Но есть и другие, более древние руны… Поэтому, когда я думаю об этих рунах, например о Руне бесстрашия, я не знаю, придумываю я их или просто вспоминаю…

Впервые мы узнаем о ее даре создавать руны так — они с Джейсом попадают в ловушку на крыше отеля «Дюмор», за ними гонятся оборотни и вампиры, вот-вот схватят их. Нужно как-то спуститься с крыши, и Клэри придумывает руну, похожую на крылья. Джейс захватывает один из летающих мотоциклов вампиров прежде, чем Клэри успевает опробовать новую руну. Но мы, читатели, уверены в том, что это была Руна полета, и этот момент — дразнящий намек на дальнейшее применение дара.

Бывает, новые руны приходят к Клэри полностью завершенными, во внезапном порыве вдохновения.

Некоторые руны приобретают форму, только когда девушка начинает рисовать их, как будто ее руку ведут инстинкт или необходимость. Когда Джейс попадает в плен в Безмолвном городе, Клэри так отчаянно хочет вызволить его, что, просто нарисовав Отворяющую руну, она вышибает дверь с петель.

Для других рун требуется, чтобы Клэри сосредоточилась на сущности знака, который она пытается создать. К примеру, она отчаянно хочет последовать за Джейсом, Саймоном и Лайтвудами в Идрис, но портал закрыт, а Магнус отказывается открыть еще один. Тогда Клэри хватает стилус, закрывает глаза и представляет «линии, которые говорят ей о дверях, о полете в вихре урагана, о путешествиях и дальних землях» («Город стекла»), и в ее воображении возникает Руна портала, которую она тут же набрасывает, чтобы открыть проход в Идрис.

Есть руны, которые приходят к ней в видениях, посылаемых ангелом Итуриэлем. Среди них — Руна союза, которую она использует, чтобы объединить в битве Сумеречных охотников и нежить. Мне кажется, что ангел в такие моменты играет для нее роль музы. Клэри и Итуриэль соединены кровью, и отчасти благодаря этой связи ее руны имеют такую силу, но именно тонкое художественное восприятие Клэри позволяет ей воплотить видения в реальность.

Какими бы впечатляющими ни были новые усиленные руны, которые создает Клэри, ее способности вовсе не ограничиваются только ими. Ее талант художника — увидеть возможность там, где другие видят лишь белый лист, увидеть победу там, где другие видят поражение, — вот что придает ей сил и позволяет бросить вызов Валентину, когда Конклав уже близок к тому, чтобы сдаться.

Каждый художник знаком с поражениями. Не каждая задуманная работа получается с первого раза. Будут и разочарования, и порванные наброски. Но преданный своему делу целеустремленный художник знает — нельзя отступать, пока не добьешься результата. Иногда требуется переосмыслить первоначальный замысел. Порой недостатки кроются в самом воплощении. Но неважно, по какой причине работа не выходит, художник знает: нужно продолжать до тех пор, пока сам не решишь, что сделал все, что мог. Художник должен быть гибким и открытым вдохновению, и в конце концов к нему придет удача, потому что художник учится и совершенствуется каждый день.

Валентин, отец Клэри и он же главный злодей, чей поиск Орудий смерти приводит к войне, не художник. Валентин — воин, Сумеречный охотник, который верит в превосходство физической силы. И он же — узколобый, страдающий манией величия манипулятор, который позволяет своему пятилетнему Джейсу в день рождения принять ванну из спагетти, а потом, позже, сворачивает шею его ручному соколу — просто чтобы преподать урок, что «любить — значит уничтожать»… Не следует ли из этого, что Валентин по-настоящему любит свою семью, Конклав и нежить — «любит» настолько, что хочет их всех уничтожить согласно своим «чистым» чувствам? Когда Люциан, его друг, становится оборотнем, он дает ему нож и предлагает поступить «по чести»: убить себя. Но яблочко от яблони упало бесконечно далеко — мы видим это на примере того, как Клэри и Валентин поступают со своими лучшими друзьями, когда те волею случая превращаются в нежить. Это очень интересный пример.

Как у всех злодеев, у Валентина есть замысел. И поскольку его недруги в течение шестнадцати лет были уверены в том, что он погиб, у Валентина было достаточно времени, чтобы отточить свой замысел. У него есть шпионы, он стал сильнее за счет крови демонов. У него даже есть сын, который является наполовину демоном. Он может предвосхищать каждый шаг Конклава и отражать его. К тому моменту, когда он начинает охоту за Чашей смерти, он уверен, что никто не в состоянии помешать ему.

Валентин знает, что ему нужно найти Орудия смерти, чтобы стать всемогущим, поставить на колени Конклав и воплотить в реальность мечту о «чистом» мире — речь идет о Чаше смерти, Мече смерти и Зеркале смерти. Когда у него будут все три орудия, он сможет призвать ангела Разиэля и заставить его освободить мир от «нечистых» Сумеречных охотников и нежити («нечистыми» считаются все, кто не принял сторону Валентина).

Валентин учел все возможные риски, которые только мог вообразить, но у него есть серьезный недостаток — недостаток воображения. Он на два шага впереди всех, кроме Клэри.

Клэри — мечтательница. Много лет она брала в руки карандаш и наполняла чистый лист бумаги образами из своего воображения или зарисовками реальных вещей. Но ее фантазия не ограничена рамками реальности.

Валентин играет по правилам. Он ждет победы, потому что у него есть план, как к ней прийти. А Клэри мыслит творчески, она непредсказуема и уж точно не играет по правилам Валентина. Она придумывает свои правила и пользуется своим воображением — способностью выйти за рамки Серой книги. И обходит Валентина на каждом шагу.

Когда Джейс просит Клэри создать Руну бесстрашия, она сосредоточивается и погружается в мир творчества, откуда даже Саймон не способен ее вытащить, и рисует руну, которую до этого никто никогда не видел. Руна бесстрашия, созданная Клэри, позволяет Джейсу выдержать атаку Высшего демона Аграмона, которого спускает с поводка Валентин в «Городе праха». При помощи Аграмона Валентин убил стражей Безмолвного города — Безмолвных братьев, но Джейс смог устоять перед лицом своего худшего кошмара благодаря руне, которую Клэри нанесла на его кожу.

Когда армия демонов Валентина расправляется с Сумеречными охотниками на борту его Корабля зла (нет, это не настоящее имя корабля), Клэри расстраивает планы своего отца, разнеся корабль своей сверхусиленной Отворяющей руной. Гайки, болты, стены, палубы — все разваливается вместе с надеждой Валентина на победу. Клэри не может победить его в схватке, поэтому она уничтожает само поле битвы.

И когда Конклав уже готов сдаться и согласиться с требованиями Валентина, потому что его члены уверены, что им не победить в схватке «со всеми демонами, которых может призвать Меч смерти» («Город стекла»), именно Клэри настаивает, что битва еще не окончена. Она объединяет силы Сумеречных охотников и нежити при помощи руны, которую могут носить даже обитатели Нижнего мира, — Руны союза. Она позволяет Сумеречным охотникам и нежити объединиться в пары и драться бок о бок, пользуясь преимуществами друг друга. И, заставляя их объединиться — «Если вы не будете сражаться вместе, руны не сработают» («Город стекла»), — Клэри создает не просто временный союз, но, вполне возможно, основу для постоянного сотрудничества. Она помогает разрушить стену непонимания и страха, которая не позволяла Сумеречным охотникам и нежити стать настоящими союзниками.

Союз Сумеречных охотников и «презренных» обитателей Нижнего мира — поворот, который Валентин никак не мог предвидеть в силу маловероятности и даже невозможности, и он действительно был бы невозможен без руны, придуманной Клэри. Такой ход — самое подходящее оружие против Валентина, потому что он долгие годы завидовал силе нежити. Он зашел так далеко, что держал в подземной лаборатории «образцы» обитателей Нижнего мира, где истязал их, ставя эксперименты в попытке вызнать секреты. Заточив ангела Итуриэля, Валентин также хотел получить от него ответы: «Почему их силы выше наших? Почему нам недоступны их способности?» («Город стекла»).

Валентин ненавидел обитателей Нижнего мира за то, что они наделены способностями, которых лишены Сумеречные охотники, но ему никогда не приходило в голову, что силой нежити можно заручиться мирным путем, и от этого выиграли бы обе стороны. Он не видел такой возможности из-за своего эгоизма и жестокости, тогда как открытость Клэри позволила ей сделать то, что не удалось ее отцу.

В конце, когда кажется, что все потеряно, когда Валентин стоит на берегу озера Лин с Чашей и Мечом смерти в руках, когда Джейс лежит бездыханный на земле, а на отчаявшуюся Клэри наложено заклятие, не позволяющее ей разомкнуть рук, она все же умудряется вытащить свой стилус и несколькими взмахами перерисовывать руны, которые нарисовал Валентин, чтобы захватить в плен и подчинить себе ангела Разиэля. Поверх рун, символизирующих имя Валентина, Клэри из последних сил пишет свое собственное имя.

Единственная крохотная руна — всё, на что ее хватает, но этого оказывается достаточно. С помощью руны Клэри становится повелительницей круга, который нарисовал Валентин, и это позволяет ей контролировать Разиэля, лишая такой возможности самого Валентина, который выбрал не лучший день для того, чтобы испытывать священную ярость ангела.

На протяжении всей книги Клэри сражалась при помощи своего искусства и воображения. Как будто бы эта битва с Валентином — ее шедевр, и в конце она поставила на нем свою подпись. Свое имя — маленький финальный штрих на полотне, который говорит о том, что она отдала все, что могла, и что работа закончена. Битва с Валентином завершена.

Одним росчерком Клэри расписывается под поражением своего отца и кладет конец царству ужаса, которое тот породил.

Интересной деталью является то, что во время последнего противостояния с Валентином в «Городе стекла» Клэри не может говорить. Валентин наложил на нее Руну молчания, поэтому ее последние слова, адресованные ему (когда он наконец понял, что она вовсе не слабая маленькая девочка, какой он ее считал), не сказаны, а написаны.

«Клэри пальцем вывела на песке… не руны — слова, те самые, которые Валентин произнес, став очевидцем ее таланта. Когда Клэри одной руной развалила корабль.

МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН» («Город стекла»).

Валентин знал о способности Клэри создавать руны, но до тех пор, пока ему не пришлось посмотреть в лицо поражению, он по-прежнему считал свою дочь слабой. Он снова и снова недооценивал ее, потому что Джослин воспитывала Клэри в мире примитивных, а не как Сумеречного охотника. Потому что она художник, а не воин. Он отказывался относиться к ней с заслуженным уважением, несмотря на то что она срывала его планы много раз. Это выше его сил — смириться с тем, что ее способ можно считать оружием.

Но боец необязательно поражает врагов мечом или стрелой. Боец этот тот, кто сражается. При помощи тех средств, которые находятся в его распоряжении.

Клэри художник, и прежде чем она нарисовала свою первую руну, ей никогда не приходилось использовать свое искусство в качестве оружия. Но когда она вступает в войну, которую должна выиграть, войну, которая угрожает тем, кого она любит, она становится художником, который сражается. Она не оставит это сражение на откуп своим друзьям. Она не сможет победить одна, но и без нее выиграть эту войну было бы невозможно.

Клэри, принадлежащая к миру примитивных, незнакомая с Сумеречными охотниками, Клэри, которая берет уроки рисования и делает наброски сказочных воинов в своем блокноте, вздыхая о книжных принцах, не считает себя героем. Но бьюсь об заклад, когда она мечтала, когда она рисовала своих героев и погружалась в мир фантазий, ей казалось, что и она может стать героем. Как будто этот потенциал дремал в ней и ждал своего часа.

Разве мы сами не читаем фэнтези потому, что в нас живет то же самое чувство? Мы с жадностью глотаем книги, потому что в нашей реальной жизни нет места приключениям и героическим подвигам. И чаще всего, даже когда нам хотелось бы оказаться на месте любимых героев, мы понимаем, что совсем не похожи на них. Джейс убил больше демонов, чем любой другой Сумеречный охотник — его ровесник. Изабель в совершенстве владеет своим хлыстом из электрума, как будто оружие — часть ее. Алек прекрасно управляется с луком и стрелами и может посылать стрелу за стрелой даже посреди самой жаркой битвы.

Майя в силу своей природы оборотня быстрее и сильнее любого человека.

А Клэри… Клэри похожа на нас с вами и на того подростка, который в классе вечно рисует, вместо того чтобы записывать за учителем. Нам знакома эта девчонка. И отчасти поэтому Клэри такая удивительная главная героиня. Потому что она может делать удивительные вещи при помощи способностей, отточенных в обычной жизни.

Клэри такая, какой многие из нас хотели бы быть, оказавшись в такой ситуации, — кем-то, кто смог стать героем, когда в этом возникла необходимость, кто изначально не находится в равных условиях с остальными, но кто, будучи целеустремленным, находит возможность превратить в оружие свои сильные стороны.

Клэри спасает жизни — собственную и своих друзей. Она меняет мир к лучшему и не позволяет слову «невозможно» встать на своем пути.

В руках Клэри стилус действительно сильнее меча.

* * *

Сара Кросс автор современной сказочной повести «Убей меня нежно», повести о супергерое «Тупица» и комикса о Росомахе «Адамантиумные дневники». Она черпает вдохновение в искусстве и рисунках и является куратором художественного блога, посвященного сказкам, — FairyTaleMood (Сказочное настроение) (fairy-talemood.tumblr.com). Вы можете посетить ее страницу в Интернете: www.sarahcross.com

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу