Кэрол Нельсон Дуглас

Танец паука

 

Великие сыщики

Шерлок Холмс. Свободные продолжения

 

Посвящается мужчинам и женщинам в разных уголках мира, тем, кто не боится себя и настолько доверяет своей душе, что осмеливается рассчитывать на силу собственной индивидуальности перед лицом текущей мировой моды.

Посвящение в книге Лолы Монтес «Искусство красоты»

 

Я бы многое отдал, чтобы понять, в результате каких неминуемых перипетий появляются женщины, подобные Ирен Адлер. Покажите мне, откуда они берутся, и тогда я начну проявлять больший интерес к женщинам в принципе!

Шерлок Холмс (Кэрол Нельсон Дуглас. Доброй ночи, мистер Холмс!)[1]

 

 

Действующие лица

 

Ирен Адлер Нортон. Примадонна родом из Америки, единственная женщина, умудрившаяся обвести вокруг пальца самого Шерлока Холмса в рассказе Артура Конан Дойла «Скандал в Богемии». Главное действующее лицо серии книг, начинающейся романом «Доброй ночи, мистер Холмс!».

Шерлок Холмс. Всемирно известный лондонский сыщик?консультант, прославившийся своими способностями в области дедукции.

Джон Х. Уотсон. Доктор медицинских наук; бывший сосед и настоящий компаньон Шерлока Холмса в расследовании преступлений.

Годфри Нортон. Британский адвокат, ставший мужем Ирен незадолго до того, как они бежали в Париж, спасаясь от Холмса и короля Богемии.

Пенелопа (Нелл) Хаксли. Осиротевшая дочь английского приходского священника, спасенная Ирен от нищеты в Лондоне в 1881 году. В прошлом – гувернантка и машинистка; делила квартиру с Ирен и работала у Годфри, до того как пара поженилась. Сейчас проживает вместе с ними близ Парижа.

Квентин Стенхоуп. Дядя воспитанниц Нелл в пору ее службы гувернанткой; в настоящее время британский агент в Восточной Европе и на Среднем Востоке.

Нелли Блай по прозвищу Пинк. Журналистский псевдоним и прозвище Элизабет Джейн Кокрейн, преследующей Джека?потрошителя в других романах серии; молодая американка, которая умеет отыскивать сенсации и своего не упустит.

Барон Альфонс де Ротшильд. Глава наиболее влиятельной французской ветви семейства финансовых магнатов и сети агентурной разведки в Европе, часто привлекающий к своей деятельности Ирен, Годфри и Нелл в различных качествах.

 

Портрет авантюристки

 

 

[Она] появилась… однажды, в зените своей дурной славы, по пути в Калифорнию. Привлекательная дерзкая женщина с прекрасными и опасными глазами и решительными манерами, нарочито щеголяющая в мужском костюме: воротник рубашки выправлен поверх сюртука с бархатными отворотами, богато украшенная манишка, черная шляпа, брюки и начищенные до блеска ботинки со шпорами. В руках она держала красивый стек, которым с успехом пользовалась не только во время верховой езды, но и на улицах Крусеса или в городах Европы: как?то раз нахальный американец, плохо о ней подумавший, возможно небезосновательно, и зацепивший в шутку фалды ее длинного сюртука, в качестве урока получил стеком по лицу, и рубец от удара, должно быть, долго не заживал. Я не захотела смотреть на стычку, которая за сим последовала, и была рада, когда на другое утро эта скверная женщина уехала.

Из мемуаров миссис Сикоул, английской дамы (1851)

 

 

Никогда не бывала в Крусесе и ехала через Никарагуа.

Сама печально известная авантюристка

 

 

Вступление

Мемуары опасной женщины. В заточении (1847)

 

Осознайте ту бездну, что разверзлась под вашими ногами, ту бездну, что поглотит вас вместе с монархией, если вы и дальше будете упорно продвигаться в выбранном вами направлении.

Испанский барон де Лос Валлес

 

Меня втащили в комнату с балкона. Я визжала, пиналась и размахивала пистолетом. Мне лепетали, что толпа на улице опасна, но я любому могу дать отпор, каждому из них по очереди, десяткам, сотням и тысячам. Я всегда представляла для себя куда большую опасность, чем кто?то другой для меня.

Как я говорила, женщина не опасна лишь в двух случаях: пока она слишком мала, чтобы родить ребенка, и когда она слишком стара для этого.

Моя жизнь всегда была сопряжена с невыносимой опасностью, я все еще живу в этой атмосфере опасности и в полной мере возвращаю ту вражду, что обрушивается на меня.

Разумеется, опасность опасности рознь. Не всегда речь идет о кровожадной толпе. Это могут быть вырвавшиеся на свободу лошади или беглые преступники, злые языки или языки, которые вообще не обсуждают женщин. Вообще?то я бы предпочла быть жертвой клеветы, чем безразличия.

Опасностью могут стать нежеланные дети или, в равной степени, желанные дети. Одинаково опасны вероломные любовники и верные мужья.

Считается, что женщина не принадлежит себе. Я потратила жизнь, оспаривая это допущение. Я прославилась, а как только женщина осмеливается это сделать, на нее тут же вешают ярлык бесславной, имеющей дурную репутацию. Я отчаянно боролась, чтобы что?то иметь, но в итоге перестала хоть чего?то желать. Теряла, приобретала и снова теряла.

Единственное, чего я не сделала, – я не сдалась. Я не щадила, но и не просила пощады.

Возможно, поэтому я стала скиталицей, которую часто преследовали и поноси?ли. И все же я ни о чем не жалею, даже сейчас, когда умираю в одиночестве и без гроша в кармане, пусть и объездив полмира.

Я могла бы быть королевой или невероятно богатой женщиной. Я презирала условности и традиционную религию. Моим идеалом была власть простого народа, и за верность этому идеалу меня преследовало преступное сообщество, желавшее сохранить власть в руках нескольких спрятавшихся от народа стариков. Фарисеи в храме! Притворяются благородными, а сами жаждут наживы, растрачивая чужие жизни, деньги и веру.

Теперь я просительница у подножия Креста Господня, раскаявшаяся грешница. Я сожалею о многом содеянном; возможно, искреннее раскаяние распахнет передо мной райские врата. Я устала не по возрасту и дожила до того дня, когда вижу в зеркале, как моя легендарная красота увядает, становясь призрачной, а руки, некогда умевшие обращаться с хлыстом и пистолетом, слабеют без дела. Мой отчаянный нрав постепенно превращается в дым, какой раньше окутывал меня почти постоянно.

Но о некоторых поступках я не пожалею никогда, ибо они были честными и правильными, хоть их никогда такими не назовут. Поэтому я сижу в этой пустой комнате и пишу, как часто делала и прежде, но теперь мои слова рождаются медленно и осторожно, а раньше вылетали из?под пера с той же скоростью и силой, с какой пламя вырывается из пасти дракона.

В юности я была необузданной, как ветер, и осколки той юной меня лежат разбросанными по трем континентам. Но гонка будет продолжаться до самого конца. На этой новой земле Америки я напишу окончание яркой и неверно истолкованной истории, которую мир ассоциирует с моим именем.

Хотя, разумеется, имя это вымышленное.

 

Глава первая

Неприятные люди

 

Я видел ее лишь одно мгновение, но и этого было довольно: очень миловидная женщина с таким лицом, в которое мужчины влюбляются до смерти.

Шерлок Холмс об Ирен Адлер (Артур Конан Дойл. Скандал в Богемии)[2]

 

Нью?Йорк, август 1889 года

 

Вероятно, я слишком много на себя взяла. Я, Пенелопа Хаксли, всегда считала себя единственной, кто фиксирует на бумаге события из жизни моей подруги Ирен, урожденной Адлер, а ныне Нортон. Ирен выступала несколько лет под девичьей фамилией на оперной сцене, а теперь, в частной жизни, использует обе фамилии. Приличия никогда не казались достойным аргументом этой примадонне американского происхождения, с которой я провела почти десять лет – неужели правда? – своей жизни.

Итак, я была поражена до глубины души, когда Ирен вошла в гостиную в номере нью?йоркского отеля, где мы остановились, держа в руках пачку писчей бумаги, как держат недавно рожденного и горячо любимого ребенка. Ее узнаваемые буквы, написанные странными зелеными чернилами, галопом мчались по видимой мне верхней странице, словно закусившая удила лошадь.

–?Это и есть «кое?что», которое ты планировала отправить по почте? – спросила я, откладывая в сторону свою вышивку – маленький шнур для колокольчика. В отеле подобным вещицам нет применения, но я надеялась, что мы не застряли тут навеки, хотя было очень на то похоже.

Она взглянула на свое объемистое «детище» так, словно бы видела его толком впервые.

–?Думаю, это скорее посылка, чем письмо, а мне столько надо поведать, но даже с учетом всех телеграмм мужу с рассказами о наших приключениях в Америке я едва коснулась главного. – Она разгладила неприглядные листы на коленях. – Годфри, наверное, уже ополоумел, пока он чахнет в этой скучной пасторальной деревеньке в Баварии. Уверена, он будет счастлив получить более подробный отчет о последних расследованиях в Америке.

–?Годфри будет счастлив прочесть даже лондонский городской устав из твоих рук, но ты вряд ли рассказала ему обо всех этих неприятных людях, которые повстречались нам в Нью?Йорке.

–?Неприятных людях? Уверена, Нелл, ты могла бы припомнить много таких, но как я познакомлю Годфри с результатом наших изысканий, если не упомяну Саламандру, Чудо?профессора или Леди Хрюшку?

–?Хотя всех их можно отнести к категории «неприятных людей», и я признательна, что ты это понимаешь, но я имела в виду не их.

–?Ох. – Ирен села на небольшой гобеленовый стул, утонув в своей пышной юбке из белого шелка с голубыми лентами, словно в удобном и приятном облаке. – Я так понимаю, что ты имела в виду «неприятного человека». В единственном лице.

–?Да уж, Шерлок Холмс – единственный и столь же неповторимый, сколь и неприятный.

–?В таком случае ты испытаешь облегчение, узнав, что его имени в письме Годфри я не упоминала.

–?Ни одного раза на всех этих страницах, испещренных восклицательными знаками? Не стоит отрицать, Ирен, не утруждай себя. Ты пишешь так, будто исполняешь оперу. Каждый абзац – это ария, каждое предложение – драматическое откровение, а каждое слово – высокая нота.

–?Должна ли я понять это так, что ты находишь мои сочинения убедительными?

–?Более чем. Но при этом ты с нетипичной для тебя сдержанностью вымарала имя Шерлока Холмса из состава исполнителей. Это меня беспокоит даже больше, чем если бы ты его включила.

–?Отчего же?

Ирен умела изображать святую невинность не хуже, чем играла роковую женщину. Мне пришло в голову, что она угодила бы отсутствующему супругу, если бы снялась в том виде, в каком сейчас предстала предо мной, и отправила бы ему фотографию.

Мне не доводилось видеть женщину, которая выглядела бы столь ошеломляюще прекрасно утром. Ее кожа была персиковой даже без намека на пудру, в каштановых волосах играли золотые и красные отблески, словно в янтаре, а лицо было безмятежным, как у Мадонны. К сожалению, не много мадонн найдешь на подмостках оперных театров.

Не нужно и говорить, что мы с Ирен, как и большинство компаньонок, долго живущих бок о бок, отличались по характеру, как день и ночь. Мы и внешне являли полную противоположность, хотя Ирен в обычные для нее моменты доброго расположения духа настаивала, что я хорошенькая.

Теперь она очаровательно хмурилась и листала свой опус.

–?Думаю, я могла вскользь упомянуть Шерлока Холмса на одной из этих страниц, если тебя это порадует, Нелл.

–?Меня? Ко мне это не имеет никакого отношения. Да и зачем беспокоить Годфри, когда он так далеко от тебя и не может ничего предпринять.

–?А что он предпринял бы, будь он здесь?

–?Везде сопровождал бы тебя, не оставляя возможности контактировать с этим гнусным типом!

Ирен улыбнулась:

–?Мы практически не пересекаемся с мистером Холмсом во время наших расследований в Нью?Йорке.

–?Нет, но он появился, когда ты раскрыла чудовищное преступление, чтобы намекнуть, будто знает, кем была твоя матушка… тогда, на кладбище – нашел же место! – а потом ушел, даже не простившись.

–?Возможно, он предполагает снова с нами увидеться, – прошептала она, глядя на многостраничный роман, лежавший у нее на коленях. Достаточно громко, чтобы я услышала.

–?И его надежды оправдаются?

Ирен посмотрела на меня снизу вверх через темные ресницы с таким же раскаянием, как юная мисс Аллегра Тёрнпенни, а я внезапно снова ощутила себя в роли строгой гувернантки.

–?Надеюсь, нет, – наконец сказала Ирен с таким жаром, что я несказанно обрадовалась. Я позволила себе вздох облегчения, но Ирен продолжила: –?Когда я слежу за кем?то, особенно за мистером Шерлоком Холмсом, то надеюсь, что меня не заметят.

 

Мне стоило бы догадаться, что Ирен решит поднять перчатку, брошенную к нашим ногам этим неприятным господином два дня назад на Гринвудском кладбище в Бостоне.

Описание запутанных обстоятельств, при которых Шерлока Холмса выманили из Лондона, а нас с Ирен из прелестного маленького городишки Нёйи?сюр?Сен близ Парижа, чтобы мы встретились у могильных плит неподалеку от Манхэттена, потребует отдельной книги.

Роль катализатора сыграла американская журналистка Нелли Блай, которая заинтересовала Ирен, упомянув, что знает, кто ее настоящая мать, и что жизни этой женщины угрожают. Ирен, брошенная вскоре после рождения, всегда решительно отрицала сентиментальную потребность отыскать преступную мать, но, если к мелодраме добавляется возможное убийство, она готова отправиться куда угодно.

Мы узнали больше, чем мне хотелось бы, о детских годах Ирен, и получили ужасающую кандидатуру на роль ее родной матери.

Итак, наше расследование завершилось визитом на могилу «самой безнравственной женщины Нью?Йорка», как назвали покойную десятью годами раньше, в 1877 году, после ее шокирующей кончины. Эта дама, известная под псевдонимом мадам Рестелл (она англичанка, можете себе представить?), несколько десятилетий занималась решением «женских проблем», вплоть до предупреждения нежелательной беременности. Кто?то испытывал к ней отвращение, но для других встреча с ней была благом. В те дни подобная деятельность не считалась противозаконной, а потому мадам Рестелл разбогатела и даже построила огромный дом на Пятой авеню, куда ее клиентки приходили через черный ход под покровом ночи. То, что некоторые из них жили по соседству в роскошных особняках, стало охранной грамотой для предприятия мадам Рестелл на десятилетия. Она предлагала те же услуги и бедным женщинам за куда меньшие деньги. Клиентки считали ее спасительницей, противники – порождением дьявола. Когда один из поборников нравственности по имени Комсток выдвинул обвинение, она якобы перерезала себе горло ножом для разделки туш накануне оглашения приговора, добавив грех самоубийства к длинному списку деяний, за которые придется отвечать на Страшном суде.

Остался неразрешенным вопрос, была ли эта заблудшая душа той самой Женщины в черном, которая навещала Ирен в раннем детстве, отдав ее на воспитание в самую эксцентричную театральную труппу, какую мне только доводилось видеть на сцене и в жизни.

Именно об этом мы размышляли, глядя на памятник на могиле женщины, которая могла оказаться матерью Ирен. Я же искренне надеялась, что это не так.

А потом появился не кто иной, как Шерлок Холмс собственной персоной, в цилиндре и костюме, подобающем для посещения кладбищ. Он отвел нас к холму в огромном и живописном парке, показав небольшое надгробие с непримечательным именем «Элиза Гилберт». «Миссис Элиза Гилберт», отметила я про себя с величайшим облегчением.

После чего он удалился, намекнув, что эта незнакомка скорее приходится матерью Ирен, чем «самая большая грешница Нью?Йорка». Я сдуру обрадовалась. Раньше времени.

–?Как он узнал? – спросила я, снимая шляпку, когда мы вернулись в отель «Астор» на Бродвее.

–?Видимо, он знает больше, чем известно мне. Вернее, нам. Я ни на минуту не поверю, что Шерлок Холмс примчался в Нью?Йорк по зову Нелли Блай. У него здесь какое?то свое дело. Тот факт, что я приехала сюда, уцепившись за тоненькую ниточку, ведущую к бросившей меня матери, которой, возможно, грозит смерть, как утверждала наша безрассудная подруга?журналистка, Холмс счел бы лишь минутным помешательством. Тем не менее он настаивает, что следит за моими передвижениями.

–?Возможно, потому, что ты ведешь расследование.

–?Но как он узнал или заподозрил, кем была Женщина в черном? Он должен был найти ключи к разгадке тут, поскольку никто не проявлял к этой даме особого интереса, пока Нелли Блай своей телеграммой не заставила нас пересечь Атлантику.

–?А нам еще придется проделать обратный путь, чтобы вернуться домой в Париж. Не думаю, что мой желудок выдержит такое во второй раз!

–?Бедняжка. – Ирен похлопала меня по руке. – Путешествие сюда твой желудок выдержал молодцом!

–?Неделя ужаса и страданий. Лучше я останусь на этой дикой земле, чем снова поплыву через океан.

–?Ты не умеешь летать, Нелл. А ходить по воде – прерогатива Господа, на которую ты вряд ли хочешь посягнуть. Но не бойся. Мы останемся тут до тех пор, пока не разрешим загадку Элизы Гилберт, а к тому моменту ты, возможно, забудешь неудобства, сопряженные с поездкой.

–?Если сегодня ты предложишь мне выбор между дьяволом и морской пучиной, Ирен, то я затруднюсь сказать, что хуже.

–?Тогда не думай ни о том ни о другом. – Она опустила глаза, принялась изучать исписанные страницы и тут же исправила несколько точек на вопросительные знаки.

Бедный Годфри! Ничего не знающий о намерениях жены адвокат усердно трудится, разбираясь с правовыми интересами банка Ротшильдов в Баварии, вдали от супруги, даже не подозревая, что она помешалась на том, чтобы превзойти самого Шерлока Холмса.

Ирен совершенно слепа! Она не знает, что этот рассудительный и здравомыслящий человек пал жертвой ее ума и красоты, пристрастившись к ним, как к кокаину или чему похуже – кто знает, какие еще грехи за ним водятся?

Вот ведь незадача! Придется следить, чтобы подруга не танцевала слишком близко к пламени, когда попробует поменяться ролями с Шерлоком Холмсом.

Возможно, именно на такое ее безрассудство надеется этот неприятный господин.

 

Глава вторая

Сплетники

 

Читатели, которые восхищаются бесстрашной и энергичной журналисткой Нелли Блай из газеты «Нью?Йорк уорлд», задаются вопросом, каково же настоящее имя этой предприимчивой юной леди. Нелли Блай, как я полагаю, в частной жизни зовется мисс Пинк, Элизабет Джейн Кокрейн.

«Городские сплетни» (1888)

 

Из дневника Нелли Блай

 

Хотя все они до единого будут отрицать это до последнего вздоха, но нет хуже кумушек?сплетниц, чем мужчины?репортеры.

Итак, когда я вошла в редакцию «Нью?Йорк уорлд» в тот летний день, меня встретили их хитрые бегающие глазки и еще более хитрые смешки.

Тут же несколько мужчин перестали отхаркивать табачную слюну в выставленные рядком плевательницы и принялись насвистывать мотив «Нелли Блай»[3].

Ох, как же меня подташнивает от песни, название которой я заимствовала для псевдонима! Но она застряла в памяти у публики, а это благо, какое не купишь за деньги.

Я проигнорировала царившее в редакции оживление и прошествовала к столу, который мне выделили. Бо?льшую часть времени я провожу вне стен офиса, а когда отправляюсь на очередное журналистское расследование под чужой личиной, то меня не бывает целыми днями, а то и неделями.

–?Не рассиживайся тут, Нелли, – посоветовал мне Уолтерс, ведущий спортивной колонки, от лица всех присутствующих. – Тебя скоро вызовут в кабинет Пулитцера.

Предполагалось, что эти слова вселят в меня ужас. Признаюсь, бравое малиновое перо на моей шляпке и впрямь дрогнуло. Наш новый владелец был чрезвычайно требовательным редактором. Но честолюбие – мой близкий друг, и меня переполняла решимость потеснить Бесси Брамбл, Нелл Нельсон и прочих конкуренток с первых полос газет в этом кишащем людьми городе и на всем Восточном побережье.

Даже сейчас я работаю над самой скандальной, шокирующей и печальной историей, что стало следствием недавней встречи с Ирен Адлер Нортон, моей землячкой, покинувшей родину. Пытаясь разгадать тайну ее американского прошлого, я в итоге обнаружила череду загадочных убийств членов забытой труппы варьете. Вряд ли это тянет на материал для первой полосы. Ах, если бы только я могла обнародовать скандальные открытия Ирен касательно личности Джека?потрошителя… но в этом плане у меня связаны руки, мне заткнули рот некоторые европейские коронованные особы, ни больше ни меньше.

Ладно, очередная сенсация всегда может подстерегать за углом. Мое нынешнее расследование потрясет нью?йоркское общество до самых его корней.

Итак, я сидела за своим столом и делала записи на линованной бумаге, дожидаясь обещанного вызова от мистера Пулитцера, если таковой вообще поступит.

Я посматривала на своих коллег из?под очаровательной, как мне казалось, шляпки из темно?синего бархата с плюмажем: огромное страусовое перо малинового цвета в окружении более мелких серых голубиных перьев.

Большинство тех шутников, что надоедают мне, вдвое старше меня, а мне, к слову сказать, всего двадцать четыре.

–?Я с радостью побеседую с мистером Пулитцером, – объявила я, ни к кому конкретно не обращаясь. – У меня как раз очень интересная история в разработке.

Они хмурили свои неряшливые брови под лысеющими лбами, и многие сидели без дела, заложив пальцы за отвороты мешковатых жилетов с пятнами от былых обедов. Коллеги?мужчины терпели мое присутствие как нечто из ряда вон выходящее, иногда доброжелательно, но порой реагировали довольно резко. Но я переносила и то и другое. Элизабет Джейн Кокрейн научилась стоять за себя в стычках с жестоким отчимом?пьяницей еще в раннем детстве. В итоге умение поднять голос в свою защиту и помогло мне стать отчаянной журналисткой.

Скрипнула дверь, и из кабинета редактора донеслись приглушенные мужские голоса.

Бродхерст, театральный критик, который появлялся в редакции не чаще меня, сжалился и сообщил:

–?Это не Пулитцер хочет с тобой поговорить, Нелли, а какой?то английский франт.

Что ж! Разумеется, в мужской редакции «Нью?Йорк уорлд» нет ни одного зеркала, но я потрогала шляпку, чтобы убедиться, что она должным образом закреплена с помощью длинной шпильки, украшенной бабочкой из стекляруса.

Я считаю, что женщина должна быть привлекательно одета в любой момент своей жизни.

И… Квентин Стенхоуп кажется мне человеком, который способен оценить дамскую привлекательность (хотя бедная серая мышка Нелл пребывает в счастливом неведении касательно подобных материй), хоть и принадлежит к самой презираемой мной нации – он англичанин. Причина, без сомнения, в том, что мистер Стенхоуп – ренегат среди англичан и успел пожить в самых диковинных уголках мира. Боже! Наша молчунья мисс Нелл Хаксли будет раздосадована, узнав, что Квентин навестил меня в редакции «Нью?Йорк уорлд».

Я услышала, как собеседники простились, а потом твердые шаги двинулись в мою сторону по деревянному полу, застеленному газетами, – это уступка моим юбкам, чтобы они не подметали следы от плевков, угодивших мимо плевательницы. Журналисты мало чем отличаются от чумазых газетчиков, харкающих на улицах: они радуются возможности слишком вызывающе одеться и ругаться, как не подобает христианину.

Я повернулась, поскольку предпочитаю первой взглянуть в лицо, чем подпускать кого?то со спины.

Боже милостивый! Посетитель оказался вовсе не щеголеватым Квентином Стенхоупом. Это был англичанин совсем иного сорта, из тех, кто не стоит новой шляпки и вряд ли может снискать мою благосклонность.

–?Добрый день… э?э?э… мисс Блай. – Шерлок Холмс возвышался надо мной, словно персонаж Диккенса, наклонив по привычке голову набок, как он делает, когда его что?то интересует.

–?Да, зовите меня так, – ответила я, поскольку лишь немногие знают, что мое настоящее имя Элизабет Кокрейн, а уж про детское прозвище Пинк и вовсе почти никто не помнит.

–?Мистер Пулитцер решил, что вы, вероятно, сможете мне помочь.

Так это заговор!

–?Возьмите стул. Большинство журналистов приходят и уходят, так что любой свободный стол или стул – законная добыча. Тут вам не официальный прием.

Он тут же завладел золоченым дубовым креслом, без мягкой обивки, но одним из самых внушительных и тяжелых во всей редакции.

Холмс уселся. На нем были визитка, брюки в тонкую полоску и все как полагается. Цилиндр и трость он положил на застеленный газетной бумагой стол.

Я улыбнулась при мысли, что мои соотечественники приняли Шерлока Холмса за городского франта. Они не бывали в Лондоне и не видели тамошних жителей, которые бегают по улицам расфуфыренные, как владельцы бюро ритуальных услуг на похоронах какого?нибудь барона?разбойника[4].

–?Полагаю, – сказала я, – это место грубовато для вашего утонченного вкуса.

–?Ничуть, мисс Блай. – Сыщик повернулся и осмотрел комнату так же бдительно, как ястреб, сидящий на телефонных проводах. – Здесь очаровательно. А туман напоминает мне о родном городе.

Я вздохнула, когда он упомянул об облаках табачного дыма, висевших в воздухе. Редакция была в конечном счете чем?то наподобие мужского клуба. По сути, мне здесь рады даже меньше, чем незнакомому англичанину типа Шерлока Холмса. Но он?то этого не знал.

–?И как, по мнению мистера Пулитцера, я могла бы помочь вам?

–?Рассказать мне о ситуации в городе. Особенно меня интересуют местные аристократы, но в этой области я новичок.

–?А почему этот вопрос заслужил ваше внимание?

–?Назовем это чудачеством. – Глаза его были прикрыты, а выражение лица самое что ни на есть любезное. – Я доверяю фамилии и титулу.

–?У нас тут нет титулов, за исключением тех, что придумывают карикатуристы, но они всегда грубые.

–?Именно. Нет необходимости ходить кругом да около нужной мне информации, лучше прямо спросить у такого эксперта, как вы.

Если бы я не знала точно, то решила бы, что мы пытаемся уколоть друг дружку. Ну или флиртуем.

–?Я не эксперт. Мои истории – о девушке на улицах города, о том, как ее обижают все без исключения. Мне так же далеко до четырехсот богатейших семейств Америки, как вам до королевы.

–?Боюсь, вы недооцениваете нас обоих.

Прежде чем я успела расшифровать его намек касательно королевы – он с ней действительно встречался? выполнял ее поручения? вполне возможно! – Шерлок Холмс снова заговорил:

–?Факт в том, что богатые американцы не боятся публичности. Должен признаться, что, как частный детектив, я аплодирую такой живительной откровенности. Многие детали их быта общеизвестны, тогда как жизнь лондонской знати публично не обсуждается. Однако для человека, только что прибывшего на ваши берега, это тайна, покрытая мраком. Я хотел бы знать ровно столько, сколько знает рядовой горожанин, не более того.

–?Какие конкретно семьи вас интересуют?

–?Я слышал кое?какие фамилии. Бельмонт, Вандербильт, Астор.

–?Все правильно. Это святая троица нью?йоркского общества, правда, некоторые чуть менее святы, чем другие.

–?Именно об этом я бы и хотел узнать поподробнее.

Я откинулась на своем деревянном стуле и напрягла мозги. Что на самом деле хочет выведать Шерлок Холмс и, что важнее, зачем? Как он вышел на моего босса, мистера Джозефа Пулитцера, и как заручился его поддержкой? Мистеру Пулитцеру нравится моя бесшабашность, но это не спасает меня время от времени от заданий вроде статьи об идиотской выставке цветов. Мне всегда приходится биться за острые темы и совершать ради интересного материала безумные поступки: например, я могу позволить запереть себя в сумасшедшем доме, лишь бы мою статью напечатали на первой полосе. Проблема в том, что все обычные сюжеты уже исчерпаны. Последний мой проект затрагивает ту самую верхушку общества, о которой спрашивает мистер Холмс.

–?Значит, вы не планируете в ближайшее время покинуть Нью?Йорк? – спросила я.

–?Глупо торчать неделю в океане, чтобы тут же ехать обратно. Я так понимаю, что здесь, как и в любом другом месте, совершаются преступления.

–?Даже среди четырехсот богатейших семейств?

–?Я бы сказал, особенно среди них. Богатство, когда его выставляют напоказ, всегда становится предметом зависти со стороны соро?к. А ястребы наблюдают за сороками.

–?Без сомнения, себя вы относите к категории ястребов.

–?Я просто хочу знать то, что знает большинство ньюйоркцев. Так что же такого нечестивого в этих трех семействах?

–?Честолюбие, мистер Холмс.

–?Это качество встречается даже среди разносчиков. – Я нахмурилась, и он быстро добавил: – Уличных торговцев.

–?Но среди богатых честолюбие обоюдоострое. – Я заинтересовала его. – Мужчины жаждут превзойти друг друга в бизнесе, скупая железные дороги, лишь бы утереть нос сопернику. А женщины скрещивают шпаги в свете. Супруга Уильяма Бэкхауза Астора еще некоторое время назад бесспорно могла считаться королевой нью?йоркского общества.

–?Пожалуй.

–?На свои балы она каждый раз приглашала ровно четыреста гостей. И одних денег, чтобы заполучить приглашение от миссис Астор, было недостаточно.

–?И кто же из людей с деньгами не смог пробиться на ее бал?

–?Командор Вандербильт и его многочисленные отпрыски. Это не расстроило старика, который умер несколько лет назад, ничуть. Но зато задело жену его старшего внука Алву, и это уже другая история. Она осадила Пятую авеню, поселившись в белоснежном парижском шато рядом с суровым особняком Астор, скорее напоминавшим печально известный дом мадам Рестелл на другой стороне улицы. Разумеется, миссис Астор не признавала новую соседку, супругу мистера Уильяма Киссэма Вандербильта, пока Алва не закатила такой экстравагантный бал, что даже дочери миссис Астор изнывали от желания пойти туда. Можете вообразить, что в итоге вышло.

–?Миссис Астор сдалась, чтобы задобрить дочерей, а миссис Вандербильт в настоящее время стала хозяйкой Нью?Йорка.

–?Вы подозрительно хорошо разбираетесь в соперничестве нью?йоркских светских львиц, мистер Холмс.

Детектив рассмеялся. Смех его напоминал лай бульдога.

–?Сомневаюсь, что оно сильно отличается от соперничества корсиканских мафиози, правда, там все заканчивается резней прямо в бальном зале.

–?Ну, бал Алвы прошел шесть лет назад, а мужчины из семейств Астор и Вандербильт по сию пору спорят, кто построит яхту больше и экстравагантнее.

–?А дамы?

–?Продолжают обогащать модисток, портних и ювелиров Нью?Йорка и Европы. Это война миллионеров.

–?Понятно. – Шерлок Холмс подхватил трость и шляпу со стола.

–?Это все, что вы хотели знать?

–?Да. Пока что.

–?А как насчет вопросов, в которых могу быть заинтересована я?

Он помедлил, прежде чем встать и направиться к выходу.

–?Вы мне дали сведений на фунт, а мне вам больше, чем на пенс, и не наскрести.

Несмотря на предупреждение, что из него особо информацию не вытянешь, я не унималась:

–?Вы недавно виделись с миссис Нортон?

–?Я бы так не сказал. – В его голосе гения дедукции прозвучало еле заметное сомнение.

Я продолжала:

–?Дело мадам Рестелл оказалось трагичным и окутанным тайнами, которым больше лет, чем мне, но в результате оно не подарило никаких открытий, пригодных для печати.

–?Подобным грязным историям не место в газетах.

–?Позвольте с вами не согласиться. – Сыщик не смог бы отрицать взаимосвязь того дела с нынешними событиями. – Отголоски той несчастливой истории все еще слышатся то там, то тут. Вполне возможно, что мое нынешнее расследование взбудоражит общественность.

–?Насколько я понимаю, вам, журналистам, по долгу службы положено «будоражить», а я считаю удачей, если дело разрешилось без лишней огласки, в противном случае зачем приглашать частного детектива?

–?Так, значит, вас пригласили расследовать какое?то дело в Нью?Йорке, не связанное с преступлениями, окружающими тайну рождения Ирен Адлер Нортон?

Шерлок Холмс поднялся и улыбнулся со столь ненавистным мне британским апломбом, надменно задирая нос, похожий на клюв:

–?Увы, я не могу обсуждать свои расследования, так же как и вы не жаждете обнародовать свои «сюжеты», мисс Блай. Единственная разница в том, что результаты ваших изысканий в конце концов на потеху публике появляются в газетах.

–?Не всегда, – перебила я, тоже поднимаясь с места. – Порой мне затыкают рот.

–?Тогда вы поймете меня. Я ищу не открытий, а решений, а мои клиенты не хотят огласки. Доброго дня.

Я наблюдала, как он удалился стремительной, до противного уверенной походкой. Коллеги вновь принялись хором насвистывать «Нелли Блай», и их свист оглушал сильнее, чем стрекот сверчков. Я едва не задохнулась в надвигавшемся на меня облаке табачного дыма.

–?Итак, к нам с визитом наведывался некий британский джентльмен? – спросил Уолтерс достаточно громко, чтобы его услышали еще несколько человек. – Собираешься сбежать с каким?то титулованным типчиком и даже не проститься, а, Нелли?

Спекуляции на тему моей личной жизни составляли немалую толику бесед в мужской компании редакции, и я знала об этом. Я молода, вполне хороша собой и даже отчасти знаменита. Предполагалось, что я выскочу за первого же перспективного жениха, который мне подвернется. Но я как раз не собиралась этого делать.

–?Я никогда не покину моих прекрасных рыцарей редакционного стола.

Они загоготали, услышав мой кроткий ответ. Коллеги понимали, что я вовсе не скромница, как понимали и то, что таких неотесанных, самоуверенных любителей виски и сигар вряд ли стала бы терпеть дама тонкой душевной организации. Однако я тонкой душевной организацией не обладала, к тому же не горела желанием проститься с независимостью, которая мне досталась с таким трудом, ради какого?то мужчины. Это поражало коллег куда сильнее, чем любая из моих диких выходок, даже когда я собралась проехаться на слоне Джимбо в цирке покойного господина Барнума[5].

–?Мы никогда тебя не поймем, – напыщенно произнес старик Бродхерст, прижав руку к сердцу.

Но мне их понимание и ни к чему.

 

Глава третья

Полный карман смерти

 

Нью?Йорк страдает от того, что под шоколадной глазурью скрывается самая отвратительная начинка.

Эдит Уортон в 1882 году, когда был возведен белоснежный замок Вандербильтов

 

Мой дом положил конец фасадам из коричневого песчаника.

Алва Вандербильт, неопубликованные мемуары (1917)

 

Из заметок Шерлока Холмса

 

Я ожидал срочного вызова от главного коммерсанта с Пятой авеню. Это чем?то напоминало игру в вычурные шахматы эпохи Ренессанса: вроде поединок ведется в шутливой форме, но я ощущал за происходящим скрытый ужас.

Любой человек или любая сила, что играют с миллионерами и бесценным старинным артефактом, способны на куда более масштабные игры на куда более уместных досках, чем наши жизни и время.

Однако вызов пришел скорее, чем я ожидал, и исходил от другого лица.

–?Мистер Холмс! Мистер Холмс!

Я услышал голос, стоило его обладателю выйти из лифта, и все это под аккомпанемент тяжелого громкого топота по толстому ковру в коридоре отеля. Пускай это и Нью?Йорк, а не Мейфэр[6], но даже здесь нестись бешеным галопом по отелю – неслыханное дело. Более того, мой гость весил по крайней мере двести восемьдесят фунтов[7] и прихрамывал на одну ногу, скорее всего от рождения, так что бежал он на пределе своих возможностей.

Я приветствовал посетителя у открытой двери номера.

Запыхавшись, он обхватил дверной косяк. Одна нога его была намного короче другой, так что носок ботинка едва касался ковровой дорожки. Увидев меня, он не смог вымолвить ни слова и просто стоял, тяжело дыша.

–?Я бы пригласил вас войти, любезный, но, насколько я понимаю, у нас нет времени. Экипаж ждет?

Посетитель кивнул в ответ. Он казался неуклюжим, а его кроткое круглое лицо и педантично подстриженные усики выдавали в нем человека, ведущего малоподвижный образ жизни, но любящего порядок во всем.

–?Я только возьму шляпу и трость…

–?Поторопитесь, сэр, прошу вас…

Я как можно скорее сбегал в номер, а потом взял гостя под руку, опираясь при этом на трость, тем самым перенеся на себя вес с его больной ноги, чтобы он мог мчаться по коридору с резвостью зайца.

У лифта он подпрыгивал на здоровой ноге от нетерпения, пока скрипучая кабина не приехала на наш этаж. Мой спутник шумно прерывисто дышал, а потому я не задавал лишних вопросов.

Мой друг доктор Уотсон, будь он здесь, поинтересовался бы причиной молчания, но ответ очевиден: я узнал все, что нужно, по внешности и одежде посетителя.

Его вздохи превратились в сердитое фырканье, когда я провел его через фойе отеля к ожидавшей нас коляске. Это был не наемный кэб, а личный экипаж, запряженный превосходной парой одинаковых гнедых. Казалось, посланец удивился моей силе, когда я помог ему преодолеть подножку и забраться в коляску, но занятия борьбой бартитсу сделали меня куда сильнее, чем я кажусь с виду. Я улыбнулся при мысли, что не далее как неделю назад подумывал о том, не продемонстрировать ли старый трюк со сгибанием каминной кочерги моим друзьям в пансионе для актеров. Но тогда я был в ином обличье, а нынче дело закрыто, и карьера моя на американской сцене, увы, закончилась, едва успев начаться.

–?Мистер Холмс. – Мой спутник доблестно брызнул слюной, когда экипаж дернулся и пришел в движение, покачиваясь на мягких рессорах. Мы присоединились к потоку поскрипывающих под цокот копыт повозок Нью?Йорка, который не особо отличался от родного Лондона.

–?Не нужно лишних слов, мой друг. Я уже знаю большую часть деталей.

–?Кто?то… добрался… первым?.. Не… возможно…

–?Вы сами мне рассказали!

–?О чем вы? Я… только сейчас… обрел способность… говорить…

–?Но ваш внешний вид рассказал всю историю куда красноречивее. Хотя я и не удивлен, что на Пятой авеню произошло нечто ужасное, тем не менее меня поразило, что за мной отправили личного секретаря мистера Уильяма Вандербильта, а не слугу. Видимо, дело конфиденциальное.

За толстыми стеклами очков его зрачки, маленькие, как высушенные ягодки, стали еще меньше, а радужка стала еще сильнее выделяться на фоне белков.

–?Как вы узнали? Кто нас предал?

–?Вы сами, как я уже говорил.

–?После того как я покинул дом, я произнес лишь ваше имя, но вы знаете, откуда я и какую должность занимаю. Мой хозяин предупреждал, что вы маг и кудесник. Вы спиритуалист, сэр?

Я не смог сдержать смех:

–?Напротив. Я полагаюсь исключительно на неопровержимые вещественные доказательства. Не успев еще вас еще толком рассмотреть, я уже знал, что вам чуть за сорок, вы заняты сидячей работой, причем столь малоподвижной, что лишь серьезный кризис мог заставить вас разместить свое рабочее место в доме господина Вандербильта, секретарем которого вы служите. Боюсь, после сегодняшней гонки ваша больная лодыжка будет вас какое?то время беспокоить.

Он посмотрел на свои высокие ботинки со шнуровкой.

–?Вообще?то она редко меня мучает. Но вы правы, сэр, я и впрямь мало двигаюсь на работе. Как правы и в том, что я служу у мистера Вандербильта. Но как вы узнали?

–?Покидая дом, вы в спешке задели каменные перила. А это единственный памятник французской архитектуры из белого камня на всей Пятой авеню. Ваш правый карман выглядит так, будто припорошен мукой.

–?Что правда, то правда. – Глаза моего спутника сузились, и он нахмурился. – Теперь, когда вы все объяснили, ваши догадки не кажутся уже такими удивительными, как я подумал сначала.

Уотсоны, Господь благослови их, повсюду. Так что я не стал добавлять, что у него есть сестра?арфистка, брат, играющий на скачках, а сам он питает слабость к пастилкам.

–?А причина моего визита? – спросил мой собеседник после некоторого молчания.

–?Жизнь и смерть, разумеется.

Он едва заметно вздрогнул:

–?Ужасная смерть.

Я не стал вдаваться в подробности, поскольку хотел сначала взглянуть на место преступления и услышать свидетельства того, кто первый обнаружил тело.

Вскоре мы миновали суровый особняк, некогда принадлежавший несчастной мадам Рестелл. Большинство домов на Пятой авеню были столь же мрачными. Когда за окном экипажа показался замок из белого камня, скорее подобающего для строительства гробниц, я подхватил трость.

–?Меня зовут Уилсон, – сказал вдруг мой попутчик.

–?Мистер Чарльз Уилсон, – парировал я. Бедняга снова побледнел. – Инициалы «Ч.У.» на платке, который торчит из нагрудного кармана. Вряд ли родители с фамилией Уилсон отклонились от рекомендаций миссис Гранди[8] по выбору имени для младенцев. Только не говорите, что вас на самом деле зовут Ченс, это убьет меня.

–?Ченс? Нет, что вы. Я Чарли с тех самых пор, как впервые поковылял на своей хромой ноге.

–?Вы молодец, мистер Уилсон. Мы добрались в рекордное время, не сомневаюсь.

Я вышел из экипажа, не дождавшись, когда мне поможет возница, и пошел в сопровождении секретаря, который только теперь начал ровно дышать, по белой известняковой дорожке. За сверкающим шато на Пятой авеню маячили темные готические шпили массивной церкви. Другие дома на этой улице казались отталкивающими и мрачными, как если бы мы сравнивали затейливый дворец Вандербильтов с многоквартирными домами Нижнего Ист?Сайда[9].

Странно было созерцать сдержанные, облицованные коричневым песчаником особняки, которые куда более напоминали темные итальянские склепы, чем увеличенные копии лондонских домов. Разумеется, в Лондоне здания возводились начиная с шестнадцатого века, а несчастную Пятую авеню стали застраивать в лучшем случае лет сорок назад, и насколько я понял, все коммерческие здания пришлось отодвинуть дальше на север из?за упражнений миллионеров в сиюминутном расточительстве.

Мы преодолели несколько ступенек, ведущих ко входу. Услужливый дворецкий распахнул перед нами двери. Изнутри дом выглядел совсем иначе, чем представлялось снаружи, что показалось мне интересной характеристикой его обитателей. Стены из светлого камня украшала резьба наподобие бахромы. За вычурными дверьми простирался коридор футов этак шестьдесят[10], где на снежно?белом каменном полу лежали темные ковры.

–?Нужно поторопиться! – подгонял меня мистер Уилсон.

–?Для начала мне надо узнать, какая из комнат нам нужна.

–?Вон та! Впереди! Справа.

–?Первая или вторая дверь?

Мистер Уилсон бросил обеспокоенный взгляд на бесстрастного дворецкого, который взял наши шляпы и мою трость.

–?Вторая.

Кивнув, я двинулся вдоль коридора прямо по камню, чтобы не оставлять на ковре лишних следов.

–?А первая дверь слева?

–?Зал Гринлинга Гиббонса[11], используется для небольших приемов или встреч с посетителями днем.

Стены были облицованы панелями из светлого камня, испещренными геометрическими узорами или цветочным орнаментом.

–?Гринлинг Гиббсон? – спросил я. – Не он ли написал трактат о Древнем Риме?

Мистер Уилсон взглянул на меня с изрядной долей удивления, обычно присущего моему доброму другу Уотсону:

–?Нет, он жил в семнадцатом веке, был прославленным скульптором и резчиком, никакого отношения к римлянам не имеет.

–?Ясно. – Все эти декоративные финтифлюшки, на мой взгляд, слишком тривиальны. – А та комната, куда мы спешим?

–?Бильярдная, сэр.

–?Хм. – Вряд ли можно ожидать чего?то поистине ужасного в столь фривольном месте, как бильярдная. Пока что полы были неутешительно чистыми, на их поверхности не разрешалось осесть ни пылинке. Наверняка ковры в этом доме чистят одним из дьявольских электрических приспособлений, столь любимых американцами, – тех, что засасывают и заглатывают все, что могло бы оказаться уликой.

Как раз тогда, когда я обратил внимание на потрясающие размеры дома, по огромной лестнице справа спустилась крупная дама. Она была прекрасна и внушительна, как статуя Свободы в Нью?Йоркской гавани, и одета в роскошное платье по последней парижской моде, которое, однако, не скрашивало выдающуюся вперед нижнюю челюсть, говорившую о бульдожьей хватке.

Мой провожатый, увидев ее, застыл на месте, а я наблюдал за величественным приближением хозяйки с тем же благоговением, с каким придворные ожидают, когда с ними поравняется королевская особа.

Когда дама подошла к нам, ее взгляд был устремлен исключительно на моего спутника. Уилсон склонил перед ней голову. Четкий ритм шагов хозяйки не сбился, а меня удостоили лишь взглядом, скользнувшим по моей одежде.

Двери позади нас распахнулись, впустив грохот Пятой авеню. Я услышал, как дворецкий тихонько сообщил, что у входа мадам ожидает карета. Затем двери снова закрылись, и мы остались стоять в гробовой тишине. Слышно было, как мистер Уилсон сглотнул.

–?Миссис Вандербильт, как я понимаю?

Он лишь кивнул. Подозреваю, мистер Уилсон не расстроился бы, если бы какая?нибудь таинственная сила унесла миссис Вандербильт прочь от всех нас. Америка гордится своим эгалитаризмом, но мне вдруг пришло в голову, что здешние светские львицы столь же деспотичны, как государыни Российской империи.

Кроме того, меня поразила разница между двумя американками – миссис Вандербильт и мадам Ирен Адлер. Миссис Нортон одевалась куда интереснее, хотя и не менее дорого, но миссис Вандербильт двигалась так, словно повелевала любым существом, попавшим в поле ее зрения, будь то человек или мышь. Ее взгляд будто низводил человека до размеров мыши. Мадам Ирен тоже умела командовать, но она не пыталась стереть с лица земли всех окружающих – достаточно вспомнить, с какой заботой она отнеслась к раненому священнику, роль которого я исполнил, чтобы попасть в ее дом, когда мы впервые встретились два года назад.

Сыграй я ту же роль в присутствии миссис Вандербильт, она села бы в свою карету, без зазрения совести наступив на меня вместо подножки.

Я начинал подозревать, что американским женщинам, как и всем женщинам в мире, нельзя доверять, но эти еще и жестоки, как росомахи.

–?Сюда, сэр.

Мой провожатый вытер платком испарину с румяных щек. Пока мы шли по широкому коридору, стук наших каблуков был единственным звуком во всем этом дворце.

Когда мы миновали огромную изогнутую лестницу, по которой спустилась миссис Вандербильт, я заметил ребенка, похожего на черноволосого эльфа, – худенькую девочку?подростка, которая скорчилась на верхней площадке и задумчиво смотрела на нас. По роду деятельности мне приходилось бывать и в грандиозных залах, и во дворцах, но нигде не царила столь гнетущая атмосфера, как в особняке Вандербильтов, несмотря на всю сияющую белизну его фасада.

Мистер Уилсон остановился рядом с богато украшенными деревянными дверьми, постукивая больной ногой в нетерпении. Я сделал пару шагов назад, пока мистер Уилсон открывал двери, но потом он пригласил меня войти и, резко повернувшись, затворил за нами створки, словно запирал внутри самого сатану.

Уилсон двигался весьма проворно, и я не успел возразить, что он не дал мне осмотреть порог. В комнате витал знакомый запах – насильственная смерть в самом отвратительном своем виде. Я быстро охватил взглядом большую комнату. В центре располагался бильярдный стол на резных деревянных ножках, таких изогнутых и толстых, будто он страдал от подагры. Угловые лузы обрамляла золотистая бахрома в количестве, достаточном для пары абажуров. Позолота поблескивала с каждого изгиба резьбы.

Сейчас это сооружение напоминало скорее вычурный языческий алтарь, чем стол для игры в бильярд. Над ним висела огромная электрическая люстра из меди и витражного стекла, а на зеленом сукне, единственной вполне обычной детали во всем столе, лежал, собственно, источник запаха – труп мужчины с раскинутыми в сторону руками и…

В нескольких метрах от бильярдного стола, рядом с массивным диваном, стоял сдержанно одетый джентльмен. Я заговорил:

–?Мне необходимо тщательно осмотреть все помещение снизу доверху. Начнем с порога. Мистер Уилсон, не затруднит ли вас снова открыть двери?

–?Никто из домочадцев не должен знать. – Голос мужчины скрипел после долгого молчания, однако в нем все равно слышались командные нотки.

–?Мистер Уильям Вандербильт, смею предположить.

Передо мной был человек невысокого роста, но с правильными, даже приятными чертами гладко выбритого лица, а самым приметным в его внешности был прямой пробор в темных волосах.

–?Вы знаете, кто этот несчастный? – спросил я.

–?Нет.

–?И понятия не имеете, что он делал в вашем доме? Не пропал ли кто?то из слуг или рабочих?

–?Я не собираюсь волновать домашних подобными расспросами, скажу одно: утром все было как обычно. Кто бы мог подумать… – Вандербильт посмотрел в сторону стола, но тут же отвел глаза. – Никто ничего не должен заподозрить. Расследование должно вестись в обстановке полной секретности.

–?Тогда я потребую от вас терпения. Чрезвычайно важно, чтобы на этаже и в комнате ничего, по возможности, не трогали. Чем быстрее я проведу осмотр, тем скорее можно будет снова запереть двери на засов.

Вандербильт наконец кивнул, тогда Уилсон открыл сначала одну дверь, потом другую, беспокойно выглядывая в коридор. Но там не было ни души, а я уже опустился на четвереньки с увеличительным стеклом в монокле на правом глазу, изучая камни на предмет хоть каких?то зацепок.

–?Как часто подметают пол? – спросил я.

По молчанию я понял, что оба собеседника с удивлением разглядывают мою позу.

–?Со стороны может показаться, что я играю в игры, джентльмены, но вы понятия не имеете, сколько выводов можно сделать по следам обуви, оставленным на ковре или камне. Например, я вижу, что мистер Уилсон первым обнаружил тело, когда вошел в бильярдную утром перед завтраком.

–?Но как вы узнали, сэр? – удивился секретарь.

–?По глубине вот этих отпечатков на ковре: их оставили ботинки с каблуками, а вы, сэр, – я обратился к хозяину дома, – одеты, однако все еще в домашних кожаных шлепанцах. А вот и вытянутые овальные отпечатки практически всей стопы. Очевидно, что мистер Уилсон срочно вызвал вас прямо из?за стола, где вы завтракали и, как я понял, лакомились финдонской пикшей[12] под соусом из спаржи.

–?Вы кто – шеф?повар или частный детектив, сэр? – фыркнул делец.

–?На вас прекрасная домашняя куртка, господин Вандербильт, но узор пейсли[13] не может скрыть кусочки пищи, слетевшие с вилки, когда мистер Уилсон прервал ваш завтрак.

–?Да уж, напугал меня до полусмерти, я чуть не попрощался со съеденными почками в тесте, – признался мистер Вандербильт. – И тут… это. – Он с содроганием бросил взгляд на бильярдный стол. – Я промышленник, яхтсмен, но не охотник и не мясник. Повезло, что грудь мне не украсила остальная часть моего завтрака.

–?Верно. Господа, прошу вас оставаться там, где вы стоите, а я закончу осмотр пола. Потом можете уйти.

Мистер Вандербильт поднял бровь, когда я раздавал указания, но ничего не сказал. Я быстро понял, что он привык подчиняться командам супруги. Нужно лишь натянуть поводья, и он пойдет туда, куда я велю.

–?Как вы намерены поступить с телом после того, как я закончу осмотр комнаты? – поинтересовался я.

–?Ни одна живая душа не должна узнать, особенно моя жена. В противном случае ноги ее не будет больше в этом доме. Шесть лет назад он обошелся мне в три миллиона, а сейчас стоит на миллион больше.

–?Необходимо произвести вскрытие тела, – сказал я, – поскольку я не медик. А затем можно будет предать покойного земле.

–?Уилсон позаботится об этом. У меня связи во властных структурах, так что останки увезут незаметно. К счастью, дом огромен, в задней части целый лабиринт всяческих хозяйственных помещений. Этот несчастный покинет дом так же незаметно, как вчера один пьяница удалился с обеда, устроенного моей супругой.

Ответ меня не особо устроил, но тем не менее я вернулся к своей задаче и, снова опустившись на четвереньки, осмотрел всю комнату несколько раз, постепенно сужая круги, пока не оказался около одной из гигантских ножек бильярдного стола. Со стороны могло показаться, будто я коленопреклонен пред одним из чудес древнего мира – Колоссом Родосским. Увы, мои труды принесли мне лишь чуть больше, чем «карман, полный ржи»[14]: несколько крошечных высохших травинок, которые явно были принесены на подошве обуви из ближайшего парка.

Я кивнул хозяину дома и своим многочисленным мыслям и встал:

–?Остальное я сделаю один.

Вандербильт проскользнул в своих шлепанцах к двери, стирая мои следы наряду с собственными и отпечатками подошв Уилсона, размеры которых я записал в свой блокнот.

–?Секретарь подождет в коридоре, пока вы закончите, мистер Холмс, а потом проводит вас в библиотеку, где мы побеседуем. А пока я вызову тех, кто сможет тайком вывезти… мм… тело.

Я кивнул, ну или поклонился, в зависимости от того, как собеседник хотел бы расценить сей жест. Вандербильт и Уилсон покинули бильярдную и закрыли за собой дверь.

Пару минут я переваривал удивительный вывод – помимо следов господина Вандербильта и мистера Уилсона, к которым теперь добавились и мои, других отпечатков подошв в комнате не наблюдалось. Ни единого.

Я взглянул на тело несчастного на зеленом сукне.

Ноги мертвеца были босы.

Как бы Уотсон озаглавил историю о трупе в бильярдной миллионера? Может быть, «Американская головоломка»? Хотя, боюсь, о тонком вкусе остается только мечтать. Тогда, возможно, «Приключения босого мертвеца»?

Я приступил ко второй, более неприятной стадии расследования, жалея, что рядом нет моего друга доктора, чтобы привнести в монотонный процесс медицинского освидетельствования самый ужасный хаос, какой мне только доводилось наблюдать, если, конечно, не брать во внимание оргию в пещере под Всемирной выставкой в Париже минувшей весной.

 

Глава четвертая

Женщину встречают по одежке

 

 

Когда он тщетно попытался

Ее в объятья заключить…

Она отпрыгнула… поскольку знала:

Он ее не тронет, а потому стерпела,

Что попытался…

 

Элизабет Баррет?Браунинг. Аврора Ли

 

Стук в дверь номера застал мена врасплох. Ирен воспользовалась бы ключом. Признаюсь, я чувствовала некоторую тревогу, когда она оставила меня в одиночестве в номере нью?йоркского отеля, но подруга настояла, чтобы я «отдохнула» – правда, не могу вообразить, о какой усталости шла речь.

Потому я занималась чисткой наших платьев, изрядно измученных постоянной эксплуатацией. Содержимого каждого из наших небольших чемоданов должно было хватить на десять дней, однако наша ссылка в Америку грозила затянуться.

В дверь снова постучали. Без сомнения, это какой?нибудь лазутчик, засланный портье в поисках туфель, которые можно было бы почистить, или с предложением других мелких услуг, за которые полагалось вознаградить его неслыханной суммой в пятьдесят американских пенсов.

Я распахнула дверь, и отказ чуть было не слетел с моих уст, но тут же превратился во вздох удовольствия, за которым последовал приступ паники.

На пороге стоял Квентин Стенхоуп, а в его орехово?карих глазах плясали веселые искорки от осознания того, каким сюрпризом стал для меня его визит.

–?Нелл, да ты просто сияешь, – сообщил он.

Вряд ли подобное состояние, о котором мечтают все женщины, было достигнуто благодаря тому, что я в поте лица чистила и утюжила одежду, как последняя горничная.

–?Входи. – Я сделала шаг назад, взвешивая, уместно ли приглашать холостого джентльмена в номер к незамужней даме.

Но, в конце концов, мы же в Америке, а здесь вопросы приличия, похоже, постоянно сглаживались, а то и вовсе задвигались куда подальше, когда дело касалось общения между мужчиной и женщиной.

–?Ирен нет, – уведомила я Квентина, когда он положил свой котелок на ближайший столик.

–?Знаю, я видел ее в городе.

–?В городе?

–?Ну, чуть дальше на север по Пятой авеню.

–?И что она сказала?

–?Ничего. – Он повел бровью в сторону дивана.

–?Да, присаживайся. – Мне хотелось не столько изображать гостеприимную хозяйку, сколько понять, почему Ирен так пренебрежительно отнеслась к Квентину. Возможно, она до сих пор сердилась, что он несколько дней назад любезничал с этой Нелли Блай в «Дельмонико»[15], но примадонна не из тех, кто склонен таить обиду. – Она совсем ничего тебе не сказала?

–?Она не видела меня.

–?Ты прятался?

–?Нет, что ты. Я тут на отдыхе. Меня в этой стране никто не знает, обязанностей практически никаких, разве что сопровождать бесстрашных леди на Кони?Айленд!

–?Ох, Квентин, на Кони?Айленде я вовсе не показала себя такой уж бесстрашной! – Я замолчала, смутившись до такой степени, что на мгновение утратила дар речи.

Квентин тут же ощутил мою тревогу.

–?Что? Неприятные воспоминания обо мне и колесе обозрения?

–?Ах нет, я просто размышляла… не могу точно припомнить, условились ли мы официально о том, чтобы общаться в неформальной обстановке.

Искорки в его глазах заплясали еще сильнее.

–?В какой еще неформальной обстановке?

На меня нахлынули определенно не неприятные воспоминания о нашей увеселительной прогулке на Кони?Айленд.

–?Разумеется, я говорю о встречах тет?а?тет в номере гостиницы.

–?Ах да. Ты права, Нелл. Это и впрямь… э?э?э… важный шаг.

–?И видимо, мы его сделали, – заметила я с ноткой раздражения.

Квентин широко улыбнулся, и мне внезапно отчаянно захотелось занять чем?нибудь руки. И похоже, лишь одна вещь требовала от меня куда большей смелости, чем поездка на чертовом колесе: мне придется воспользоваться телефоном – черным чудовищем, примостившимся на круглом столике.

–?Хочешь чего?нибудь?

Взгляд Стенхоупа тут же упал на графин.

–?Я имела в виду чай.

–?Разумеется. Да, пожалуйста.

Я взяла в руку жуткий агрегат и принялась ждать, пока человеческий голос подтвердит, что знает о моей смелости. Через пару мгновений трубка рявкнула:

–?Слушаю?с!

Я заказала чай на двоих и с облегчением бросила трубку, поскольку все десять дней после нашего приезда этой диковиной пользовалась исключительно Ирен.

–?Чай. – Гость откинулся на диване и улыбнулся, закрыв глаза. – Прямо как дома.

–?Но ты можешь назвать своим домом самые странные уголки этого мира, Квентин.

Он открыл глаза, в которых читался упрек в ответ на мое замечание.

–?Там я работаю. Дом – это место, где подают чай горячим и сладким, а не соленым, и разливают его очаровательные английские леди, а не сидящие на корточках бедуины.

–?Мне казалось, тебе нравится кочевой образ жизни.

–?Да, нравится, когда хочется приключений. Но когда душа требует уюта, то ничто не сравнится с хорошим английским чаем.

–?Не могу гарантировать, что «Астор» соответствует твоим стандартам, хотя кухня тут вполне на уровне…

Он рассмеялся и покачал головой:

–?Нелл, ты усвоила первый урок, который все британцы получают за границей.

–?Какой же?

–?Англичане не умеют готовить.

–?Не соглашусь. Кроме того, мне кажется, что слава французов в этом отношении сильно преувеличена.

Квентин лишь покачал головой.

–?Итак, – спросила я, – что же Ирен делала, когда ты ее видел, а она тебя нет?

–?Она выходила из универмага Бенджамина Олтмана.

–?Неудивительно, что она не заметила тебя. Теперь, когда мы решили задержаться в Америке, Ирен, насколько я понимаю, решила пополнить свой скудный гардероб. Она чувствует себя практически нагой без полного ассортимента нарядов на каждый случай, от выхода в мужском обличье до царицы бала.

Только тут я поняла, что употребила слово «нагая» в присутствии джентльмена. Я почувствовала, что «сияние», упомянутое Квентином, превращается в румянец, который залил все лицо. Однако Квентин смотрел вниз, изучая носок своего начищенного до блеска ботинка, непринужденно закинув при этом ногу на ногу.

–?Оставив сцену, которая являлась ее естественной средой, Ирен прихватила театр с собой: костюмы, реквизит – в общем, все. А иногда и статистов типа нас, Нелл.

–?Мы не просто статисты, – поспешно возразила я, когда он снова посмотрел мне в лицо. Слава богу, волна румянца уже схлынула. – Я предпочитаю считать нас артистами второго плана.

–?Что ж, – живо продолжил Квентин, – сама Ирен явно играет сегодня какую?то роль, поскольку на ней было очень скромное черное платье.

–?Но уходила она в другом!

Мой гость пожал плечами:

–?Насколько я знаю, Нелл, она пытается найти на американских берегах следы своей матери, оставившей ее в детстве. Может, это траур?

–?Не могу сказать. Мы действительно посетили Гринвудское кладбище и видели могилу дамы, которая могла быть матерью Ирен. Кроме нее на эту… хм… роль претендует еще одна женщина. Но я не думала, что эти поиски настолько повлияют на Ирен, что она облачится в траур.

–?Вот мы с тобой знаем, кто наши родители, причем наверняка. – Он поднялся, чтобы открыть дверь в ответ на стук, который снова заставил меня вздрогнуть. – Где уж нам понять, каково это – расти без матери. Эх.

Он впустил официанта с огромным серебряным подносом, сделанным словно бы из кружева, а не из металла. Поднос занял свое место на покрытом скатертью низком столике рядом с диваном, где сидел Квентин.

Мой гость проводил официанта до двери, проворно сунув ему монетку за хлопоты, о чем я даже и не подумала бы. Да мне и не удалось бы проделать то же самое, не привлекая внимания к жесту, который должен быть незаметным. Неужели мне никогда не стать светской дамой? Или все дело в том, что я родилась в семье приходского священника? Да, определенно, как Квентин только что отметил, отрадно знать свои корни, а ведь Ирен такого счастья никогда не знала.

Квентин взял меня за руку – еще один «неформальный» жест, насчет которого мы вроде как не договаривались, – обвел вокруг столика и усадил на диван подле себя.

Я положила ему в чашку два кусочка сахара.

–?Траур, – повторила я, разливая чай. Добавив себе в чашку несколько капель молока, я не могла удержаться от мысли о горьких слезах. – Я понятия не имела, что Ирен так расстроили эти поиски. Трудно поверить, что она дочь самой безнравственной женщины Нью?Йорка, особенно теперь, когда еще одна… скажем так, могила, замаячила на горизонте.

–?О чем ты, Нелл? – Квентин встал и подошел к графину с бренди, чтобы плеснуть немного себе в чай.

Не успела я удивиться, как он уже предложил графин мне:

–?Немного для вкуса?

–?Чай станет слаще?

–?Нет, но ты перестанешь так волноваться. – Квентин без дальнейших церемоний плеснул мне бренди в чашку. – Должен признаться, что Ирен не была похожа на женщину в трауре, когда я ее видел. Напротив, она казалась чрезвычайно довольной. Если честно, она неслась по авеню во весь опор, словно старалась успеть на трамвай.

–?Очень странно. Она перед уходом сказала лишь, что у нее срочное дело, а мне стоит ждать сюрпризов. – Первый же глоток заставил меня отпрянуть. – Это даже крепче пива, Квентин.

–?Что ж, как гласит пословица, бренди – напиток героев. И героинь.

–?Тогда это определенно не для меня. – Я нахмурилась. – Так вот зачем ты явился. Ты увидел, что Ирен ушла, и захотел узнать, носит ли она траур.

–?Нет, я увидел, что Ирен ушла, и опытному шпиону хватило ума догадаться, что ты тут одна?одинешенька.

И снова раздался стук – на этот раз стучало мое сердце, трепетавшее и колотившееся в грудной клетке, словно птица. Как ни странно, я жаждала, чтобы кто?то помешал нам, по?настоящему постучав в дверь. Более опытная светская дама спросила бы, почему Квентин решил встретиться с нею с глазу на глаз.

Но я только гремела посудой, изо всех сил стараясь не закашляться.

–?Я тебя расстроил?

–?Как ты верно подметил, то, что мы… заперлись здесь тет?а?тет, не совсем уместно. – Внезапно ком в горле куда?то пропал, я вновь обрела голос, но обращалась скорее к себе, а не к нему. – Хотя это и смешно, как сказала бы Ирен, будь она тут. Вряд ли я сойду за молодую незамужнюю девушку, за которой нужно постоянно присматривать.

–?Я поражен. Хочешь сказать, что ты замужем?

–?Нет, разумеется нет! И никогда не была!

–?Такое впечатление, что ты категорически против замужества. – Квентин слегка нахмурился. – Тогда ты, должно быть, собираешься признаться, что ты и не женщина вовсе. Но я в ответ должен сообщить, что ни за что тебе не поверю, даже если ты наденешь мужской костюм, в который иногда облачается Ирен.

–?Конечно, я не собираюсь говорить ничего такого. Никто не станет отрицать собственный пол, даже низший.

–?Тогда ты, видимо, имела в виду, что уже не молода. Если так, то я в отчаянном положении, поскольку старше тебя.

–?Откуда ты знаешь?

–?Я уже служил в армии, когда впервые тебя увидел, а ты тогда была гувернанткой, причем столь юной, что казалась сверстницей своих подопечных.

–?Это было так давно, Квентин. Но ты тогда тоже потрясающе молодо выглядел. Я лишь хотела сказать, что незамужней женщине по достижении определенного возраста нелепо отчитываться за каждый свой шаг в ответ на сомнительную критику.

–?А ты сегодня никаких шагов не предпринимала, Нелл. Я сам к тебе зашел. Ты просто открыла дверь. Но я рад, если ты пришла к выводу, что тебе… то есть нам… больше не нужна дуэнья.

Странно, как иногда приходишь к совершенно новому выводу, даже открытию, когда говоришь с кем?то другим, а себя слышишь словно бы впервые. На самом деле мне уже давно не перед кем было отчитываться… Отец?священник умер, еще когда мне не исполнилось и двадцати, а городские сплетницы и прохожие на улице знать меня не знают и никогда не узнают. А Ирен никогда и не требовала от меня соблюдения приличий.

Я глубоко вздохнула:

–?Совершенно согласна, Квентин, что нам не требуется дуэнья, но почему я ощущаю, что она, несмотря ни на что, пригодилась бы?

Он наклонился ближе, и я увидела, как на загорелом лице разбежались от улыбки лучики?морщинки.

–?Ты понимаешь, Нелл, что я могу счесть твое замечание комплиментом?

Кто я, в конце концов, – женщина или мышь? Я завидовала Пинк, потому что она запросто общалась с Квентином, когда ситуация того требовала, но вот сейчас он явился ко мне, причем по собственной воле, а я не понимаю, как с ним говорить.

–?Уверена, ты заслуживаешь множества комплиментов, – сказала я. – И от кого?нибудь поважнее меня.

–?Не могу представить, кто бы это мог быть.

Очень любезно. Квентин сел на диване так, что мы оказались вплотную друг к другу, а может, это получилось само собой. Сердце у меня бешено колотилось, будто внутри поселился испанский танцор фламенко. Лицо горело, руки, напротив, заледенели, а ноги онемели.

Чудесные карие глаза Квентина смотрели мне прямо в душу. Я чувствовала, как в сердце бушует ураган чувств, и понимала, что надо определиться, доверяю я ему или нет, поскольку он мог одинаково легко как осчастливить меня, так и уничтожить.

Словно читая мои мысли, Квентин взял меня за руку:

–?Нелл, я хочу задать тебе только один вопрос.

–?Странно. У меня их к тебе около тысячи.

–?Я хочу спросить, чувствуешь ли ты что?нибудь ко мне? Хоть что?нибудь?

–?Разумеется, чувствую. Господи, ну ты же дядя моей бывшей подопечной Аллегры. Я видела, как ты, совсем еще юный, отправлялся на войну, а теперь ты опытный агент Министерства иностранных дел, которого отправляют в разные концы света. Я горжусь тобой, Квентин, особенно тем, что ты пережил столько опасностей в ужасное время в ужасных местах и служил на благо отчизне и королеве.

–?Это слова бывшей гувернантки. Я имел в виду нечто другое.

–?Но что я могу чувствовать, кроме искреннего восхищения и благодарности?

–?Нелл, – произнес он с упреком.

–?Ну… я действительно испытываю определенное… чувство товарищества после тех опасностей, что мы пережили вместе.

–?Нелл!

–?И еще… я очень тебя ценю.

Я сдалась, поскольку он смотрел мне в глаза так проникновенно, что мне с трудом удавалось соображать, не то что говорить.

Момент был захватывающий, и меня обуяла такая паника, что нужно было срочно положить этому конец.

–?Почему я должна открывать свои чувства, если ничего не знаю о твоих?!. – наконец выпалила я. – Так нечестно. Мы должны быть в равном положении.

Казалось, мы смотрели друг на друга целую вечность.

–?Но ведь положение уже неравное, – произнес Квентин. – Меня влечет к тебе, Нелл. Ты же знаешь, так было с того самого момента, как мы встретились в классной комнате моих племянниц в Лондоне, на Беркли?сквер. Я все еще вижу в тебе ту запыхавшуюся девочку, которую обстоятельства вынудили пойти работать гувернанткой. И я хочу, чтобы эта девочка вернулась. Вернулась ко мне.

Возможно, по природе своей и из?за отсутствия опыта я не слишком разбираюсь в объяснениях между мужчиной и женщиной, но нельзя было не понять, что Квентин надеется призвать призрак той, кем я являлась много лет назад.

–?То время ушло, я изменилась.

Он поднес мою руку к своим губам. Я ощущала на коже его теплое дыхание, а потом прикосновение, когда он большим пальцем провел по моей ладони.

–?Квентин, есть много более подходящих женщин… – За исключением Нелли Блай, разумеется.

Теперь я чувствовала его губы и дыхание на внутренней стороне запястья. Ах, если бы рядом был кто?то, у кого я могла бы спросить, что это значит, что мне делать или чего не делать. Но тут же я поняла, что не могу рассказать о происходящем даже Ирен. Мне не хотелось, чтобы об этом узнала хоть одна живая душа. Но… что все?таки происходит? Что он будет делать? А я? К чему это приведет?

Разве могу я снова стать неопытной девчонкой, но при этом уберечь себя от того, чтобы мне причинили вред, пусть даже из лучших побуждений? У Квентина был опыт в подобных делах, а у меня никакого. Не растают ли загадка и магия? Не останусь ли я, как Элейна из Астолата[16], наедине с собственным отражением в треснувшем зеркале?

Мои чувства, о которых спрашивал Квентин, были столь необычными и странными, что я просто не могла дать им волю. Квентин поднес мою руку к своим губам, коснулся ими раскрытой ладони, и я поняла, что пропала.

 

Глава пятая

Кровавая игра

 

По мере того как улучшались условия игры, росло и мастерство ведущих игроков в ударах по битку.

Питер Эйнсворт. Краткая история бильярда и принадлежностей для бильярда

 

Из заметок Шерлока Холмса

 

В погоне за мадам Ирен и ее помощниками через континенты минувшей весной, когда я задался целью положить конец злодеяниям Джека?потрошителя, мне пришлось столкнуться с самыми отвратительными убийствами на планете.

И вот снова произошло подобное убийство.

Для начала я изучил причудливый узор на всех массивных деревянных ножках, которые поддерживали бильярдный стол. Увы, через свое увеличительное стекло я не видел ни пылинки, не говоря уж о более серьезных уликах. Затем я изучил стык зеленого сукна и деревянной панели.

Наконец я сделал шаг назад, чтобы посмотреть на тело, лежащее на обитом сукном столе красного дерева.

Огромный светильник над столом, в длину и ширину почти такой же, как сам стол, освещал каждую из кожаных луз, напоминавших кроличьи норы, провалившись в которые, можно найти путь к забвению. Теперь свет падал и на полуодетый труп, превращая его в безвкусный барельеф, этакую камею, олицетворяющую саму смерть.

Кожа мертвеца была бледной. Лицо, шея и руки стали серыми, как глина.

Мужчина лежал четко по центру с раскинутыми в стороны руками, а скрюченные пальцы касались бортов стола.

Одет покойный был в брюки столь ветхие и грязные, что трудно было определить, где их пошили. Он был далеко не молод, и этот факт усугублял жестокий характер убийства. Считается, что старики в конце жизни становятся невинными, как дети, правда, одному из самых порочных известных мне шантажистов было почти девяносто.

Трупное окоченение было уже явно выражено, но, осматривая сукно, я обнаружил под телом следы крови. Возможно, несчастный был еще жив, когда его положили на стол.

Моих привычных методов осмотра трупа в этом случае оказалось недостаточно. Руки жертвы были настолько изуродованы – кончики пальцев отсутствовали, ногти были вырваны, – что повреждения стерли все мозоли и морщины, которые в течение жизни работа и привычки выгравировали на коже.

На обнаженных ногах виднелись аналогичные раны. Пытка – вот единственный ответ, безжалостная пытка, какой цивилизованный мир не знал вот уже несколько столетий. Почему никто в доме не слышал воплей страдальца? Кричал он громко, разумеется, но длинный, отделанный камнем коридор не давал звукам вырваться из комнат.

Я осмотрел лицо со следами запекшейся крови. Уголки рта повреждены кляпом? Никогда еще я не сожалел так об отсутствии моего верного друга, опытного медика. Обычно я с головой погружаюсь в поиск улик и не вникаю в нюансы насильственной смерти, оставляя подобные детали на откуп Уотсону.

Теперь, оставшись без напарника, я испытывал незнакомое мне беспокойство. Что?то в этом убийстве относилось скорее к сфере деятельности Уотсона, чем к моему привычному репертуару. Жестокость, злоба, агрессия… Я вижу, к чему приводят эти ураганные эмоции, взвешиваю и оцениваю их, испытывая лишь любопытство и решимость поймать преступника. Уотсон же беспокоится, боится, выражает всю гамму чувств, которые, как мне кажется, слишком отвлекают от процесса расследования, чтобы фиксировать их на бумаге, а уж тем более испытывать.

Я сделал шаг назад. Что?то знакомое было в этой картине – а передо мной действительно была картина, практически живописное полотно. Что?то из прежних эпох…

Мои раздумья прервал чей?то приглушенный голос, доносившийся из смежной комнаты:

–?Все горничные должны прибирать комнаты наверху. Приказ хозяина. А ты что тут делаешь?

Я слегка удивился, расслышав британский акцент в этом увещевании, но затем удивился еще сильнее, когда на замечание ответила обладательница сопрано, сдобренного ирландским акцентом:

–?Хозяин велел мне протереть бильярдные шары, он же мне сам сказал. Сегодня утром. А еще приказал протереть все остальные финтифлюшки. Я просто…

–?Ты просто болталась без дела на лестничной клетке, девочка моя?

–?Ничегошеньки я не болталась. Я поправляла воротник и манжеты, меня как?никак господа теперича видят.

–?Ну так принимайся за работу. Мистер Вандербильт особенно щепетильно относится к порядку в бильярдной.

Поскольку мистер Вандербильт стремился сохранить содержимое зловещей комнаты в тайне, я сразу насторожился. До меня донеслись шаги двух пар ног: одни, легкие, торопились в моем направлении, а вторые, потяжелее, поднимались по невидимой лестнице.

Я начал обходить бильярдный стол, чтобы загородить тело, но горничная, которой сделали замечание, влетела в комнату, словно ошпаренная черно?белая курица: облако черных юбок и пышная метелка из перьев для смахивания пыли в руке.

–?Ой! Простите, сэр! – Хорошо хоть орать не стала. – Я и знать не знала, что тут жентельмен.

По коже, столь же белой, как воротник и манжеты, были рассыпаны неяркие веснушки. Копна темно?рыжих волос, какие характерны для ирландцев, выбивалась из?под белоснежного чепца.

Пытаясь выйти из комнаты, горничная повернулась и увидела во всей красе труп на бильярдном столе. Глаза ее расширились чуть ли не до размера бильярдных шаров.

–?Матерь моя, да тут же мертвяк, ей?богу! – Она приложила пальцы ко лбу, к груди, а потом по очереди к плечам, осенив себя крестным знамением, и в ее голосе зазвучало благоговение. – Батюшки, его ж распяли, как в стародавние времена святых великомучеников!

Распяли! Разумеется! Увидел бы это Уотсон? Возможно, подобную деталь могла заметить лишь ревностная католичка – невежественная, суеверная и набожная горничная.

–?Послушай, девочка моя. – Я сделал шаг вперед, прижав палец к губам. – Я из полиции. Хозяин не хочет, чтобы об этом кто?то узнал. Не нужно кричать.

Она перестала причитать и посмотрела на меня:

–?Я не из таких, кто кричит, сэр, я…

А потом глаза ее закатились, и несчастная девица упала без чувств. Я успел поймать юную ирландку еще до того, как она с грохотом свалилась на пол, поскольку шум привлек бы внимание дворецкого, и усадил ее на длинную скамью, обтянутую бархатом, откуда проигравшие, видимо, наблюдали, как победители заканчивают партию.

Не успел я вернуться к осмотру места преступления, теперь уже держа в голове религиозную его подоплеку, как ресницы горничной снова затрепетали. Маленькие ручки вцепились мне в рукав, как зубы глубоководного морского угря.

–?Прошу вас, сэр, никому не говорите, что я была здесь. Я просто пыталась скрыться от богомерзкого лакея. А этого несчастного прямо тут убили? – Она снова перекрестилась.

–?Это не твое дело, милочка. А о твоей оплошности скоро узнает как минимум мистер Вандербильт. Не думаю, что ему это понравится. Все, больше никаких обмороков. Сохраняй хладнокровие и помалкивай.

Иногда необходимо проявить твердость. Разумеется, я готов заткнуть рот не только горничной, но и королевской особе, если мне необходимо сосредоточиться и завершить начатое.

Так, значит, распят. Я снова подошел к бильярдному столу. Семейство Вандербильтов не католики, это мне известно. Как же труп, лежащий в такой позе, оказался в их огромном особняке? Это дело обещает быть куда интереснее, чем расследование пропажи шахмат Астора, благодаря которому мне довелось познакомиться с самыми известными семьями Нью?Йорка.

Я изучил руки и ноги покойного еще раз, низко наклонившись с увеличительным стеклом. Центральные раны слишком малы, чтобы их нанесли толстыми старинными гвоздями, но руки и впрямь могли проткнуть чем?то острым и длинным, например узким кинжалом. Я заметил мельчайшие частицы металла в ране; это означало, что удар нанесли с большой силой. Мистер Вандербильт вряд ли обрадуется, узнав, что именно произошло под крышей его дома, но будет интересно понаблюдать за его реакцией.

Когда дверь в коридор отворилась, я повернулся. Сосредоточившись на уликах, я отвлекся от полулежавшей на скамейке горничной. А она сбежала.

 

Глава шестая

Снова вместе

 

Не могу понять, как мужчины – мужья, братья и отцы – позволяют себе высказывать столь постыдную мысль, будто их жены, сестры и дочери ищут любых возможностей и средств пойти на поводу у порока, а если и блюдут приличия, то не от врожденной добродетели, а от страха.

Мадам Рестелл

 

В замке скрипнул ключ, а потом в номер вошла Ирен, уже держа в руках шляпу и крепившую ее булавку. Волосы примадонны растрепал ветер; пелерина распахнулась, и под ней виднелась юбка из черного атласа, как и описывал Квентин.

Я вскочила с дивана. Подруга была удивлена не меньше моего:

–?Нелл! Что вы тут делаете?

–?Чай пьем. А ты что делаешь, вернее, что ты делала? И где?

Назревало патовое положение. Мы обе умудрились совершить нечто такое, что редко случалось в течение всех лет, проведенных вместе: мы одновременно удивили друг друга.

–?Квентин. – Ирен двинулась к нашему… то есть к моему гостю, протягивая руку в перчатке. – Прошу, не вставай. Похоже, вы с Нелл съели слишком много пирожных, чтобы вскакивать с дивана без крайней необходимости.

–?Прости, ничего не осталось. – Я повернулась к телефону. – Сейчас закажу еще.

–?Не утруждай себя. – Ирен села в первое попавшееся кресло и развязала завязки на капюшоне летней пелерины. Пелерина соскользнула с черного платья, а подруга принялась снимать узкие светлые лайковые перчатки, пробормотав: – Пока я не слишком хочу есть.

–?Где ты была? – Я не позволила ей сменить тему.

–?Гуляла. Вела расследование.

–?Что же ты расследовала, если дело «самой безнравственной женщины в Нью?Йорке» раскрыто?

–?Но не до конца, правда? Помнишь, что у нас еще есть захватывающая тетрадь, написанная шифром?

Я и забыла о том адском журнале, где были закодированы все подробности внебрачного деторождения в Нью?Йорке середины века.

Квентин из вежливости придал лицу удивленное выражение, как это умеют только англичане. Мы с Ирен решили не посвящать его в это дело. Я хотела показать Стенхоупу код, поскольку он как?никак опытный шпион, но поняла, что это личное дело примадонны, и решила не вмешивать Квентина.

Ирен сидела и улыбалась, глядя на нас, поглаживая снятую лайковую перчатку, лежавшую на коленях.

–?Я прогулялась. В основном по универмагу Бенджамина Олтмана и «Мейсис». Боже! Какие огромные магазины. Но я заказала пару вещичек, которые нам пригодятся во время нашего затянувшегося визита. Покупки доставят завтра.

–?Отлично! – сказал Квентин. – Я очень рад услышать сочетание «затянувшийся визит».

–?Это ты рад, – заметила Ирен. – Другие могут быть не настолько счастливы узнать, что мы остаемся.

Мы с Квентином обменялись взглядами. Странно, что сейчас я лучше понимала его мысли, чем соображения своей подруги. Странно и беспокойно.

Ирен сидела, погрузившись в загадочную задумчивость. Она даже не поддразнила меня, что я оставалась наедине с Квентином. Совершенно на нее не похоже. Кроме того, как бывшая оперная дива, Ирен привыкла выходить на новую сцену и тут же становиться центром внимания. А теперь она словно бы неумело играла в пьесе, где главные роли исполняли мы с Квентином, а ей и вовсе места не нашлось. Наконец Стенхоуп поднялся.

–?Это было прекрасное чаепитие, – сказал он мне с поклоном. – Но мне еще надо уладить кое?какие вопросы с банком. Длительные поездки за границу весьма накладны.

Ирен кивнула мне, чтобы я проводила Квентина до двери, через которую он быстро вытащил меня в коридор.

–?С Ирен явно что?то происходит, – прошептал он. Поскольку дверь была приоткрыта, то ему пришлось приблизить лицо вплотную к моему. – Как ты думаешь, в чем дело?

–?Не имею ни малейшего представления, – прошептала я в ответ.

–?Тогда, возможно, лучше бы тебе это выяснить.

Я ощутила теплое дыхание Квентина на своей щеке, когда его губы коснулись волос на виске. Этот прощальный поцелуй вполне можно было счесть дружеским. Или чем?то бо?льшим.

–?Листок с адресом и телефонным номером моей гостиницы у тебя в кармане – на случай, если понадоблюсь.

–?В кармане? – Я тут же коснулась складок на юбке и залилась краской. – Но как он там оказался?

–?Шпионаж развивает многие таланты. Ирен не в себе, и после того, через что ей пришлось пройти, бедняжку можно понять. Тебе понадобится друг, которого можно позвать на помощь.

–?А всё безумные поиски ее матери! Ирен ничто не тревожило, пока эта подколодная змея Нелли Блай не подняла шумиху, а теперь… Боюсь, мы разворошили осиное гнездо. Да еще этот неприятный господин, Шерлок Холмс, подлил масла в огонь. Как я хотела бы больше никогда не видеть их обоих!

Квентину хватило ума оставить без комментариев и упоминание двух ненавистных мне персонажей, и нагромождение метафор в моей речи. Он надел котелок, перчатки и кивнул на прощание.

Проскользнув обратно в комнату, я обнаружила, что подруга все так же сидит в кресле и хмурится, глядя вдаль.

–?В чем дело?

Ирен стряхнула с себя оцепенение. Она подняла руки и хлопнула по подлокотникам кресла, вновь полная решимости.

–?Я должна сосредоточиться на незавершенном деле, начатом Нелли Блай, только и всего.

–?Мне все это не нравится. – Я присела на диван, который совсем недавно освободил Квентин. – Ты из тех, кто никогда не успокаивается. От добра добра не ищут!

–?А что считать добром? – возмутилась Ирен.

–?Ты знаешь, о чем речь, – ответила я, доставая из сумки рядом с диваном вышивку и принимаясь распутывать нитки. То, что я не смотрю в ее сторону, еще сильнее задело Ирен. Увещевания всегда производили на примадонну обратный эффект.

Она встала и начала мерить шагами комнату, топча прекрасные турецкие ковры гостиницы «Астор». Жаль, что не существует оперы «Венецианский купец», поскольку Ирен нравится впадать в состояние, которое я называю «ролью Порции». А еще жаль, что женщинам в наши дни не дозволено становиться адвокатами, поскольку в такие моменты Ирен могла бы соперничать с Годфри, а то и превзойти мужа красноречием в суде. Хуже всего, что сейчас таланты подруги пропадали зря, поскольку за ее выступлением наблюдал лишь один неизменный зритель – я.

–?Факт в том, Нелл, что нам приходится сражаться сразу на двух фронтах.

–?Нам?

–?Ну ты же здесь, разве нет? Со мной? Как ты поступишь, если мои действия тебе не понравятся? Сядешь на пароход – огромный, постоянно качающийся и вызывающий морскую болезнь океанский лайнер – и вернешься во Францию? Или, может, отправишься домой вплавь?

–?Я лишь хотела сказать, что ты прекрасно обойдешься и без меня. Кроме того, я вижу только один вызов, да и тот, если тебе интересно мое мнение, скорее похож на насмешку, – сказала я.

–?Ты говоришь о поведении Шерлока Холмса около старой могилы на Гринвудском кладбище?

–?Я говорю о том, что он следил за нами на Гринвудском кладбище!

–?А я хочу напомнить тебе его слова, будто в могиле мадам Рестелл, к которой мы сначала пришли, вряд ли лежит моя потерянная мать. Разве не странное поведение?

–?Еще бы. Это грубое вмешательство в чужие дела, но я ожидала чего?то подобного от этого господина. Потом он повел нас окольными тропами через все кладбище к другой могиле, что уже попахивает мошенничеством.

–?Он намекал, что Элиза Гилберт с большей вероятностью приходится мне матерью. И что же теперь делать? Позволить его намекам остаться лежать там в виде надгробного камня? И пусть Шерлок Холмс знает о моих предках больше меня самой?

–?Ну же, Ирен, ты как маленькая. Когда Нелли Блай пару недель назад прислала телеграмму в Нёйи, впервые подняв из могилы призрак твой матери, ты настаивала, что знать не знаешь, кем была твоя родительница, и не имеешь на малейшего желания это выяснить. И в итоге ты сорвала меня с места и приговорила нас обеих к недельному мучению на волнах Атлантики.

–?Нелли Блай к тому же уверяла, что речь идет о смертельной опасности.

–?И действительно, мы столкнулись с убийством, которое затрагивает прошлое и настоящее. Но в итоге ты узнала, что детство твое было точь?в?точь таким, как ты и думала: тебя, сироту, воспитала театральная труппа, – напомнила я. – Поначалу казалось, что «самая безнравственная женщина Нью?Йорка», мадам Рестелл, и была твоей матерью. Я даже подозреваю, что сейчас ты расстроена, поскольку уверилась в обратном. Но что тебя разубедило? Одно слово, намек – и от кого? От мистера Шерлока Холмса! Вряд ли он твой добрый приятель, заслуживающий доверия.

–?В отличие от тебя, – лукаво добавила Ирен.

Если бы только примадонна знала, что этот господин втайне ее обожает, она осознала бы, насколько ему нельзя доверять! Впервые они скрестили шпаги два года назад в Лондоне, когда король Богемии заявил права на принадлежащую Ирен фотографию, не претендуя более на ее сердце. Позднее мне довелось увидеть неопубликованные нелепые записки друга Холмса, доктора Джона Уотсона, который вознамерился поведать миру о «Скандале в Богемии». Однако мне совсем не хотелось, чтобы подруга прочла историю в изложении доктора Уотсона и поняла, насколько ее острый ум и красота тронули бессердечного детектива, машину по распутыванию преступлений, работающую на наркотиках и табаке, человека, который недолюбливал всех женщин – кроме Ирен Адлер Нортон.

Теперь, пока решительный муж примадонны Годфри разбирался в Баварии с правовыми интересами банка Ротшильдов, мы прибыли на этот дикий континент. Прибыли, к слову сказать, одновременно с Шерлоком Холмсом. Никогда еще роль дуэньи, которую я сама себе определила, не казалось мне столь важной, хотя Ирен уже замужем, а я по?прежнему старая дева. Однако мой незамужний статус не означает, что я не могу заподозрить неладное.

–?Итак, у нас в руках зашифрованные записи мадам Рестелл о том, кто делал аборты, а кто рожал детей и отдавал их потом на усыновление, – переменила тему Ирен. – Нелли Блай пошла бы на что угодно, лишь бы заполучить список всех внебрачных детей и прерванных беременностей нью?йоркского общества двадцатых – пятидесятых годов.

–?Устаревшая информация, Ирен, для нынешнего восемьдесят девятого года.

–?Вовсе нет, если учесть, что некоторых детей тайком отдали в приемные семьи. Ты только подумай о наследниках… Асторы, Бельмонты, Вандербильты – все они содрогнулись бы, узнав, что в их танцевальных залах рядом с полноправными наследниками таится какой?нибудь незаконнорожденный отпрыск и жаждет разделить с ними трофей.

–?Я понимаю, что журнал опасен, – пришлось кивнуть мне. – Вот почему я считаю, что не следует заниматься его расшифровкой. На самом деле тебе неинтересно сотрясать устои нью?йоркского общества, ты на него плевать хотела. Ты лишь хочешь увидеть, есть ли в списке твое имя. Ты, во всеуслышание заявлявшая, что у тебя нет матери и она тебе не нужна, теперь полна решимости отыскать ее: безымянную Женщину в черном, которая приходила в театр и играла с тобой, когда ты была ребенком. Кроме того, если верить Шерлоку Холмсу, та женщина уже мертва, и ты знаешь ее имя. Элиза Гилберт. Миссис Элиза Гилберт. Этого недостаточно?

Когда бы я ни пыталась прибегать к столь же пространному красноречию, как Ирен, она всегда хваталась за папиросы или маленькие сигары, которые так ей нравились. Сама примадонна привыкла петь целые арии, а потому ей хватало дыхания на тирады раза в три длиннее.

Сейчас ее каштановые волосы, собранные в высокую прическу, опять окутывала сизая дымка. Запах серы витал в воздухе, хотя шведская спичка, от которой Ирен прикурила, уже покоилась в виде горки пепла в хрустальной пепельнице. Я не сомневалась, что к нам в номер влетел сам Вельзевул, чтобы вынудить новую Пандору открыть запретный ящик.

–?Ты все правильно говоришь, Нелл. Как обычно. Но пусть меня и мало заботило собственное происхождение, больше всего мне не нравится, что кто?то осведомлен о нем лучше меня. «На вид невзрачное, но мое собственное»[17].

–?Шекспир говорил о репутации, а не о прошлом. Репутация – вот все, что есть в багаже женщины. А твоя будет запятнана, если окажется, что твоей матерью была женщина, бросившая ребенка.

–?Ты забыла о слове «миссис» на могильной плите Элизы Гилберт, которое так напыщенно упомянула.

–?Какая замужняя дама бросит собственное дитя? – возмущенно вопросила я.

–?Та, кого вынудили это сделать.

–?И какая мать оставит крошечную девочку под присмотром цыганского табора артистов варьете и чудаков?

–?Та, кто знает, что люди редко таковы, какими кажутся. Благодаря пусть и бессистемному воспитанию среди этих, как ты говоришь, «цыган» и «чудаков» я стала первой американской дивой, сделавшей карьеру в Старом Свете, стала европейской звездой, а не просто гастролирующей оперной певичкой из Штатов.

–?Догадываюсь, что они вполне безобидны: пусть и без должного пиетета относятся к семейным узам, но действуют из лучших побуждений. Однако если Женщина в черном могла так часто бывать за кулисами, почему она не признала тебя своей дочерью?

Ирен снова начала ходить туда?сюда.

–?Не знаю, Нелл. Именно это мне и нужно выяснить.

–?И как ты намерена действовать?

–?Самый быстрый способ – попросить о помощи Нелли Блай. Она знает этот город не хуже, чем Шерлок Холмс знает Лондон, и у нее ест доступ к подобной информации.

–?Нет! – Я уронила нитки, мгновенно превратив их в спутанный клубок, и только тут вспомнила, что наш упитанный персидский кот Люцифер слишком далеко, чтобы помешать мне вышивать. Старый черный дьявол сидит себе в Нёйи и облизывает усы, глядя на попугая Казанову в клетке.

Ирен остановилась, затянулась ненавистной папиросой, вставленной в элегантный мундштук, как засохшие листья в хрустальную вазу производства «Баккара»[18], а потом выдохнула тонкую струйку дыма:

–?Хорошо. Раз уж два человека в Нью?Йорке, которые могут знать о моем прошлом больше меня самой, скорее являются нашими соперниками, чем союзниками, лучше будем вести расследование самостоятельно. Как обычно. В конце концов, это мое личное дело.

Я ощутила одновременно уныние и радость. Даже не одобряя упрямую решимость Ирен разгадать все загадки, какие бы опасности за ними ни таились, я предпочитала, чтобы в своих сумасбродных расследованиях она опиралась на мою помощь, а не на чью?либо еще.

Наконец Ирен затушила папиросу:

–?Кстати, а что здесь делал Квентин?

–?Это же очевидно. Приходил попить чаю и поговорить. – Я вернулась к распутыванию маленького муравейника из ниток.

–?Куда как очевидно, Нелл. Даже слишком.

Я проигнорировала улыбку подруги и энергично принялась за работу.

 

Глава седьмая

Миллионер или мышь?

 

Найдите обнищавшую аристократку, которая всех знает и любит тратить деньги.

Как войти в высший свет. Правило четвертое. Преподобный Чарльз Уилбур де Лайон Николс. Ультрапривилегированное сословие Америки (1904)

 

Из заметок Шерлока Холмса

 

– Бренди? – предложил мистер Уильям Киссэм Вандербильт, когда я оказался в библиотеке в передней части дома.

Уилсон проводил меня сюда так поспешно, что я сразу понял: Вандербильт надеется, что я не попадусь на глаза его супруге. Я, человек, вхожий в Виндзор[19], разозлился, ощутив себя нежеланным гостем, которого быстро затолкали внутрь, чтобы потом так же быстро выгнать взашей, будто какого?то торговца.

Меня удивило – нет, не бренди с утра пораньше после серьезного потрясения, – а расположение библиотеки, которая выходила на шумную городскую улицу. Однако ряды позолоченных корешков вдоль идеально прямых книжных полок подсказали, что главной целью обустройства помещения была отнюдь не функциональность, а декоративность.

Ну и еще удивил графин с янтарным бренди посреди блеска серебра и хрусталя.

Вандербильт перехватил мой взгляд:

–?Да, обычно бренди подают в бильярдной, но… сейчас это не самое подходящее место. Могу предложить вам еще и сигары.

–?Я курю исключительно трубку, мистер Вандербильт, и захватил с собой все необходимое.

Я вытащил старую вересковую трубку, которую берег специально для поездок за границу, и закурил от спички, предложенной хозяином.

Он плеснул себе добрую порцию бренди, а потом жестом пригласил сесть в кресло, в то время как сам устроился за длинным столом в стиле рококо. Атмосфера кабинета явно оказывала на дельца успокаивающее воздействие.

Эти американские строители империи – довольно интересное племя. Признаюсь, мне всегда любопытно, когда ко мне на Бейкер?стрит попадает новенький персонаж. Как жаль, что здесь нет Уотсона, который сразу схватился бы за перо, чтобы описать моего собеседника. Для богатейшего человека Америки – да что уж там, богатейшего человека на двух континентах, – Вандербильт казался поразительно моложавым.

Пусть я и не знал деталей, но мне не стоило труда догадаться по его внешности, кто он такой. Определенно это настоящий американский набоб[20]. Он обладал всеми атрибутами делового человека. Под столом я видел отполированные до зеркального блеска ботинки, чуть потертые: левый в области мизинца, а правый возле большого пальца. Обычно те, кто сидит за столом, скрещивают ноги за стенкой письменного стола, и даже скрупулезная чистка не может замаскировать потертости, возникшие вследствие многолетней привычки.

Правый рукав пиджака и край манжеты блестели от частого трения о бумаги и красное дерево. Даже делец, ворочающий миллионами, не может менять костюмы и рубашки настолько часто, чтобы не были заметны следы от истирания.

Что же до характера, то я счел моего собеседника крайне дружелюбным для человека, обладающего такой властью. Без сомнения, он безропотно терпел все экстравагантные выходки супруги.

–?У вас отличные рекомендации, мистер Холмс, – сказал Вандербильт после двух глотков бренди, – но я не планировал привлекать вас к расследованию резни в моей бильярдной.

–?А почему вы вообще решили, что вам требуется частный детектив?

–?Не просто частный детектив. У нас в Нью?Йорке полно агентов Пинкертона, хотя их головной офис находится в Чикаго. Нет, дело очень… деликатное, особенно теперь, после того, что произошло.

Я ждал, не желая перебивать, чтобы хозяин в едином необдуманном порыве обрушил на меня все свои мысли.

Вандербильт взял перьевую ручку и принялся крутить ее между указательным и большим пальцами. Да, определенно правша.

–?Мы, Вандербильты, третье поколение нью?йоркских богачей, но лишь недавно оказались приняты в высшее общество, мистер Холмс, – объяснил он. – Миссис Астор с ее знаменитыми балами царствовала на Пятой авеню много лет. Вандербильтов не было в списке четырех сотен семей, представители которых, по ее мнению, заслуживали приглашения.

–?Нам в Англии знакомы подобные препоны со времен Вильгельма Завоевателя.

–?У нас теперь своя эпоха завоевателей. В нашем столетии здесь и сейчас сколачиваются огромные состояния, а этот город – драгоценность в короне американских промышленных королевств. Мы основываем собственные феодальные владения. Мы – это Вандербильты, Асторы, Морганы, Бельмонты, Гулды, Фиски. Этот участок на Пятой авеню между Пятьдесят первой и Пятьдесят восьмой улицами известен как ряд Вандербильта, с тех пор как мы в прошлом десятилетии начали возводить здесь особняки. Вы знали об этом?

–?Теперь знаю, но еще я знаю о покойнике в вашей бильярдной, и на самом деле я лучше разбираюсь в покойниках, чем в американских миллионерах.

Он вяло отмахнулся:

–?Я просто ввожу вас в курс дела, поскольку скандал такого рода – только подумайте, какого?то несчастного зарезали в бильярдной на Пятой авеню! – разрушит все, ради чего так усиленно трудилась моя жена и на что годами тратила немалые деньги. Этот особняк – архитектурное чудо Нью?Йорка. Кроме того, Алва съедет отсюда в ту самую минуту, как узнает, что? лежит в бильярдной.

–?Значит, вы просите о конфиденциальности, чтобы не расстраивать жену?

–?Женщины могут вести себя очень странно, когда речь заходит о подобных вещах, вы же знаете.

–?В устройстве женской души я не разбираюсь.

–?А какой мужчина разбирается? Слава богу, Алва планировала уехать почти на весь день. Уилсон сообщит нам, когда… приедут из морга. Я понимаю, что вам необходимо тщательно выяснить все, что происходило до и после совершения преступления. Так сказал Астор, который мне вас рекомендовал.

–?Подделку старинных шахмат, которые приобрел мистер Астор, вряд ли можно отнести к аналогичным преступлениям. Его совершили в Кремоне триста лет назад. Я лишь обнаружил крошечные, но узнаваемые следы, оставленные преступниками, когда изготавливали фальсификацию, принесшую огромные барыши. Миллион долларов, только подумайте! Вы тут на Пятой авеню буквально швыряетесь деньгами, хотя, как я понимаю, в этой игре главное, кто кому поставит мат.

–?Миллион? Астор заплатил миллион за подделку, которая ничего не стоит?

–?Ну, не совсем уж ничего, – улыбнулся я, оставив собеседника недоумевать по поводу моего замечания. – Возможно, позже он будет завидовать вашему интереснейшему трупу.

–?Боже упаси! Хотя мысль о том, что кто?то из Асторов завидует Вандербильту, весьма приятна, но никто не должен узнать об этом досадном инциденте.

–?Похоже, за вашими словами кроется нечто большее, чем просто беспокойство насчет возможного отречения супруги от этого дома.

Вандербильт положил сигару в огромную хрустальную пепельницу и наблюдал, как дымок поднимается вверх от горящего кончика, а я с удовольствием попыхивал трубкой. Сейчас я вполне мог бы ночевать на скамейке в Центральном парке, но все равно был бы счастлив и там своей скромной махорке. Большие богатства приносят большие тревоги.

–?Почему вы решили прибегнуть к моим услугам?

–?Простите, мистер Холмс, что проблема, с которой я столкнулся, стала настолько очевидной еще до нашей встречи, назначенной на более поздний час, и приобрела форму, о которой я даже помыслить не мог. Мне казалось, что это лишь абсурдные, пусть и тревожные угрозы. А теперь появился труп, который, возможно, тоже является частью головоломки. Когда Астор упомянул о вашем визите в Нью?Йорк и я написал вам, что хотел бы воспользоваться вашими услугами, я понятия не имел, что какого?то незнакомца так жестоко убьют в стенах моего дома.

Я жестом пресек поток извинений. Мне хотелось услышать, что сам хозяин считает первопричиной, только тогда я смогу приступить к выяснению смысла произошедшего. Ведь Вандербильт может оказаться причастным.

–?Мне присылали послания с угрозами, мистер Холмс. Я понимаю, всем миллионерам угрожают. Но это не было делом рук обычного психа. Меня предупредили, что если я не выполню требования шантажиста, ну или шантажистов, то это повлечет за собой ужасные последствия.

–?Состояние вашего бильярдного стола и впрямь ужасно. Однако я должен взглянуть на эти, как вы выразились, «послания».

Он подошел к высокому шкафу, отпер его и вытащил зеленую кожаную коробку для писем, потом снял крышку и поставил коробку на стол передо мной.

Я достал из кармана пинцет. Темные брови Вандербильта поползли вверх, когда я принялся орудовать пинцетом, переворачивая листы бумаги, которых в общей сложности оказалось семь.

–?Хм. – Я пролистал всю коллекцию. – Ха! И еще раз – ха!

–?Что вы нашли? Нечто уличающее в преступлении?

–?Нечто абсурдное. Эти угрозы весьма расплывчаты, а форма их смешна.

–?Не вижу ничего веселого.

Я поднял лист дешевой желтой бумаги пинцетом. Пусть коллекция и ребяческая, но любая улика заслуживает уважительного отношения.

–?Телеграмма. На самом деле, мистер Вандербильт, выяснить, когда и откуда послали телеграмму, легче всего на свете. Время, дата и место отправления зашифрованы в ряде цифр над посланием. А вот тут у нас… записка на обычной бумаге; слова составлены из букв, вырезанных из газеты… «Нью?Йорк геральд», если я правильно помню тип шрифта. А теперь взгляните на это! Тут уже вряд ли мы имеем дело с дилетантом, и я по?настоящему улавливаю нечто зловещее. Столь продуманная буффонада может оказаться исключительно серьезной. Шрифт изысканный, даже с претензией на художественность. Скорее всего, тут буквы вырезались из какого?то еженедельника или ежемесячного журнала, такого, на который рядовые шантажисты не стали бы подписываться, да и вообще вряд ли о нем знают. А послания были адресованы вам, не вашей супруге?

–?Алва ничего о них не знает, и пусть так будет и дальше.

–?Я заберу их для изучения.

Стук в дверь прервал наш разговор.

–?Войдите, – неуверенно промямлил Вандербильт, а когда вошел дворецкий, велел ему зайти попозже.

Ясно как божий день, что он не чувствовал себя настоящим хозяином в собственном доме, но как может во дворце властвовать человек, чьи шлепанцы едва касаются ковра?

–?В доме есть гимнастический зал? – спросил я. Мне бросились в глаза следы канифоли на шлепанцах, которые были на Вандербильте.

Он удивился неуместности вопроса:

–?Э?э?э, да. На третьем этаже. Для детей. А как вы узнали?

–?Ваша спальня где?то поблизости?

–?По соседству.

Я кивнул. Миссис Вандербильт, без сомнения, отвела себе царские хоромы на втором этаже. Непонятно, зачем богатому человеку жениться, если в итоге его ссылают в каморку Золушки.

–?Почему в вашем собственном доме необходима такая секретность? – спросил я Вандербильта.

Из?за тяжелых драпированных штор доносились нескончаемые звуки проезжающих мимо экипажей и цоканье копыт, и у меня снова мелькнула мысль: как же глупо располагать библиотеку в помещении, выходящем окнами на улицу.

Очевидно, что помещение не было задумано как место уединения, но хозяин, видимо, чувствовал себя здесь куда спокойнее, чем в любой другой комнате в доме, включая и мужское святилище, бильярдную.

–?Необходима? Разумеется, жизненно необходима, мистер Холмс. Рынки переменчивы. Мы богатейшая семья в Америке. Стоит поползти слухам, что в семье не все гладко, и удача отвернется от нас. И не только от нас, но и от сотен, а то и тысяч людей, которые зависят от нашей фамилии. Это огромная ответственность.

–?И давно ли приходят письма с угрозами?

–?Месяца два?три.

Я снова взглянул на содержимое коробки:

–?Кто держал послания в руках?

–?Только я. Сначала мне показалось, что это шутка. Различные интриги среди первых семей Нью?Йорка обычное дело, а потому вполне можно ожидать и подобных безумств. Кажется, судьбы финансовых королевств зависят от того, какой из грандиозных балов, которые устраивают светские львицы, сочтут наиболее успешным.

Я разложил коллекцию записок, писем и телеграмм в хронологическом порядке. Первой оказалась телеграмма, в которой лишь говорилось: «Отдай мне, что должен»[21].

–?Первое послание довольно банально для угрозы, – заметил я.

–?И я так подумал. Эта фраза – краеугольный камень любого дела.

–?Вторая телеграмма углубляется в эту тему, но лишь немного: «Отдай мне, что, по разумению твоему, должен». Отправлена через две недели после первой, судя по дате. Тогда вы уже забеспокоились?

Вандербильт пожал плечами и открыл ящик из бразильского сандала, стоявший на столе. По комнате разнесся запах табака, такого же выдержанного, как и бренди. Теперь хозяин уже знал, что мне предлагать сигары бесполезно, а потому неспешно закурил сам, прежде чем ответить. После первой затяжки Вандербильт сказал:

–?Я, видимо, сразу же почувствовал некоторое беспокойство, поскольку положил первую же телеграмму в ящик. Не могу сказать, что удивился, получив и третье послание в том же духе.

Я взял конверт, который был прислан по почте три недели назад. Из Парижа.

–?Бумага изготовлена в Германии. Называется «дрезденский фарфор». Ее производят уже лет сорок.

Я развернул лист бумаги, который лежал в конверте. На нем от руки было написана еще одна фраза: «Поступай согласно воле своей, но отдай мне, что должен».

–?Ваш корреспондент явно любит библейские проповеди, как я вижу. Впрочем, авторы большинства писем с угрозами предпочитают подобный тон.

–?Я поражен. – Вандербильт чуть наклонился вперед, все еще дымя сигарой. – Вы уверены, что бумага немецкая?

–?Разумеется. Что не означает, будто письмо пришло из Германии, хотя намек явно на это. Первое личное послание может оказаться как ключом к разгадке, так и умышленной попыткой пустить нас по ложному следу.

Я подцепил пинцетом четвертое послание. Еще одно письмо, в этот раз на тонкой бумаге, какой пользуются пассажиры трансатлантических рейсов. На этом конверте красовалась марка из Лондона; отправлено две недели назад.

–?Почта вокзала Виктория, – прокомментировал я. – Из самого сердца Лондона, где каждую неделю проходят миллионы пассажиров. Отправитель сообщает о своих передвижениях, но при этом плевать хотел на обычные средства, которые позволяют отследить его путь. Нельзя его недооценивать.

–?Вы считаете, что это мой личный враг?

–?Я считаю лишь, что кто?то жаждет получить то, что ему якобы причитается. У вас есть долги сомнительного толка?

–?Разумеется нет. При нестабильном деловом климате любой намек на финансовую несостоятельность равноценен самоубийству.

–?А вы работаете при нестабильном деловом климате?

–?Как и все мне подобные, мистер Холмс, но правительство Соединенных Штатов особенно уязвимо сейчас, когда спор о выборе между серебряным и золотым стандартом находится в самом разгаре. Вот почему дальнейшие послания стали более зловещими.

На этот раз письмо прибыло с местной маркой в безобидном маленьком конвертике, в каком могли бы отправить приглашение хозяйке дома, однако внутри лежало отнюдь не приглашение. Я прочел записку: «Отдай, что должен, или последствия будут ужасными».

–?У вас есть какие?то соображения, что требуется отдать? – спросил я у Вандербильта.

Тот покачал головой. Глядя на прямой пробор и темные волнистые пряди волос, спускающиеся к вискам, я не мог отделаться от мысли о скользких артистах варьете, с которыми успел мимоходом соприкоснуться, когда знакомился с довольно мрачным американским прошлым мадам Ирен Адлер Нортон. Я чуть было не улыбнулся, но, разумеется, Вандербильт в подобной ситуации неверно истолковал бы мою улыбку.

–?Следующее послание напоминает любовное письмо, написано на довольно фривольной бумаге, и наконец?то речь идет о конкретных требованиях – «золото и драгоценности». У вас есть идеи, о каком золоте и каких драгоценностях здесь говорится?

–?О наших, я думаю. Мое золото и драгоценности жены, на которые ушла внушительная сумма.

–?Они хранятся в надежном месте?

–?Что?то в банках, что?то в наших личных сейфах.

–?Сколько золота у вас имеется?

Магнат беспокойно поерзал на большом кожаном кресле, так что оно пискнуло в знак протеста, как декоративная собачка, когда ей наступают на хвост.

–?Теперь, мистер Холмс, вы подошли вплотную к тому, что можно назвать государственной тайной. Есть трое или четверо… миллионеров, которые владеют огромными запасами золота. Не только Вандербильты. Никто не может указать точное количество, поскольку это вызовет на рынке либо резкий взлет, либо обвал. К счастью для финансистов, правительство тоже чрезвычайно заинтересовано, чтобы конкретных цифр никто не знал.

–?Вы хотите сказать, что финансовое положение Соединенных Штатов лучше сохранять в тайне?

–?С моей точки зрения и с точки зрения правительства, да.

–?Хм. Даже ваш безымянный корреспондент, похоже, не настроен раскрывать информацию. Это последнее письмо? Больше ничего не приходило вплоть до сегодняшнего дня, когда вам оставили наглядный урок на столе в бильярдной?

–?Да.

–?Очевидно, что шантажист или шантажисты намеревались убить беднягу уже давно, поскольку его присутствие в вашем доме говорит лишь о том, что этим людям дорогу лучше не переходить.

–?Вы считаете, что злоумышленников несколько?

–?В одиночку было бы тяжело притащить тело в такой огромный дом, как ваш. Тут нужны по крайней мере двое, да и сами послания говорят в пользу подобного предположения. Вот эти написаны разным почерком. Меня больше всего беспокоит не бедняга, оставленный на бильярдном столе, а размытость требований. Словно бы шантажист ожидает, что вы сами знаете, чего он хочет: сколько конкретно золота и какие украшения. Как вы это объясните?

–?Никак, мистер Холмс. Я миллионер. Всем известно, что я накапливаю средства, а лучшая форма хранения денег – золотые слитки. Золото не сгниет. А моя жена верховодит в нью?йоркском обществе, и потому мой долг – осыпа?ть ее драгоценностями.

–?По вашим данным, ничего из драгоценностей или золота не пропало?

–?Ни единого слитка, ни одной бриллиантовой броши. Может показаться, что требования столь расплывчаты, поскольку шантажисты хотят заполучить все. Разумеется, это невозможно. Перед тем как вызвать сюда все полицейское управление Нью?Йорка, я счел целесообразным сначала поработать бы с вами, агентами Пинкертона или собственными сотрудниками службы безопасности.

–?Вы правы. Это очень интересные преступники. Они угрожают, не предъявляя вам своих требований. Подозреваю, что тут действует целая банда. Думаю, последуют и другие предупреждения, возможно куда более пугающие, чем труп, который можно быстро вынести из дома. Они зачем?то пытали несчастного и дали вам понять, что напали на след некоего имущества, на которое заявляют свои права.

–?Все мое имущество – это средства, которые я унаследовал от деда, Командора, и которые мой отец значительно преумножил за те восемь лет, на которые пережил моего деда. Он оставил все мне, моим братьям и сестрам. Кто может претендовать на состояние Вандербильта?

–?И правда. Преступник или преступники, которые находятся на верхушке криминального мира, так же как Вандербильты – на верхушке мира финансового? Предполагаю, что мы столкнулись с дьявольским замыслом, и это дело рук людей, которые готовы пойти на любую жестокость для достижения собственных целей. Если бы мы были в Лондоне, то я знал бы, кого подозревать. Здесь, в Америке, вариантов бесчисленное множество.

–?Тогда это безнадежно, – вздохнул хозяин. – Нужно превратить дом в крепость и запретить моим домашним покидать стены особняка.

–?Увы, ваш особняк не предназначен для того, чтобы держать здесь оборону, мистер Вандербильт, хотя его и называют иногда замком. Единственное решение – выяснить, кто эти люди и чего конкретно они хотят, ну и почему они предъявляют требования к Вандербильтам. По дороге наверх вашим родным приходилось идти по головам? Использовать других?

–?Думаю, много раз.

–?Тут речь не о многих. За подобной загадкой должны стоять несколько безжалостных людей, которыми движут желания столь темные, что их невозможно предугадать. И они должны быть как?то связаны с историей вашей семьи.

–?Откуда вы знаете? Промышленные магнаты живут в условиях жесткой конкуренции, что в конечном итоге может приводить к беспорядкам в среде рабочих, но никогда еще борьба среди простонародья не затрагивала правящие семьи.

–?Да, это, безусловно, так, мистер Вандербильт.

Американский миллионер не уловил язвительности в моем голосе, как когда?то и король Богемии. Абсолютная власть не только развращает, но, очевидно, делает облеченных ею людей глухими и слепыми.

–?Господи, мистер Холмс! Я бы сказал, что наши злейшие враги – карикатуристы в газетах. И хотя они безжалостно разделывают нас при помощи пера и чернил, не думаю, что они стали бы пытать стариков ножами.

–?Не вижу особого артистизма в том, каким унижениям подвергли покойного, хотя в самом методе есть что?то от ритуала.

–?Ужасная и бессмысленная смерть.

–?С первым, пожалуй, соглашусь, но не со вторым. Часто говорят о бессмысленной жестокости, но я нахожу, что тут дело совершенно противоположное. Это жестокость осмысленная! Просто мотив преступления нам пока не ясен.

 

Глава восьмая

Семейная тайна

 

В любом рассказе об американском ренессансе, как иногда называют период с 1870?х годов до Первой мировой войны, – эпохе, когда страна отошла от республиканской непритязательности и изоляции и вкусила все великолепие европейской культуры и искусства, – необходимо упомянуть о Вандербильтах.

Луис Очинклосс

 

Из заметок Шерлока Холмса

 

Я закурил свою старую вересковую трубку и встал, чтобы размять ноги. Я пытался связать мысли воедино, чтобы достучаться до мозга миллионера, который забит черт знает чем, как и у всех, кто занимается куплей?продажей.

В определенном смысле мне пришлось выйти на сцену, чтобы завладеть вниманием этого поразительно дремучего человека. На его фоне старина Уотсон сиял бы, подобно истинному Аристотелю.

–?Мистер Вандербильт, меня приглашали расследовать дела разные люди, от скромных клерков до коронованных особ Европы. Каждый из них говорил о загадке или дилемме, которая заставляла их бояться за свое состояние, жизнь или собственное психическое здоровье. Обстоятельства, которые приводили их ко мне, всегда были странными, пугающими и противоречивыми. Во всех делах, во всех без исключения, причины происходивших событий коренились в прошлом моих клиентов. Я не читаю повести или драмы, но если бы меня спросили о лозунге, под которым я веду расследования, то это были бы слова, написанные Уильямом Шекспиром четыреста лет назад: «Все, что случилось с нами, лишь пролог»[22]. Не помню, в какой пьесе и какой персонаж их произносит, но и не важно. Чтобы помочь вам, мне нужно знать все о прошлом, вашем и ваших предков.

–?Мой отец умер четыре года назад, а деда, Командора, нет с нами уже двенадцать лет.

–?Можно обнаружить интересную деталь в любой саге о том, как человек, не имевший ничего, добился успеха. Полагаю, это случай Командора или же он родился в знатной семье?

Итак, я вызвался выслушать очередную сказку о том, как кто?то выбрался из грязи в князи. В этот раз все происходило в декорациях американской глубинки, которая в ходе рассказа превратилась в мировую силу.

Приветливый Уильям Киссэм Вандербильт, красивый мужчина лишь несколькими годами старше меня, взял еще одну гаванскую сигару и жестом пригласил вернуться в удобное кресло.

–?Командор – это не официальный титул, как вы могли догадаться, – начал он. – Деда прозвали так, поскольку он владел множеством судоходных компаний, ну и, как я полагаю, любил отдавать приказы.

Магнат кивнул на черно?белый рисунок в широкой позолоченной рамке, которая затмила бы портрет, если бы не изображенный на нем худощавый старик с военной выправкой. В руках он держал шляпу и трость, одет был в сюртук, застегнутый на все пуговицы, с мягким воротником и галстуком, завязанным по моде середины, а то и первой половины века.

–?Внушительный человек, насколько я вижу, мускулистый и атлетичный. В юности, видимо, был колонистом, как и ваш президент Эндрю Джексон, – заметил я.

Щеголеватый хозяин удивленно вытаращил глаза. Все же приятно время от времени встретить замену Уотсону.

–?Ради всего святого, как вы узнали, мистер Холмс? В Англии мало осведомлены о моей родословной.

Я кивнул на рисунок:

–?Все это я узнал, глядя на портрет вашего деда. Рост я определил по длине рук и размеру шляпы в пропорции к телу, поскольку мы видим его от коленей и выше. Он крепко держит трость, что дает повод предположить, что перед нами человек, который бывал у руля, у руля настоящего, а не метафоричного. Костяшки пальцев увеличены, это примета боксера или разнорабочего.

–?Дед родился на ферме на Стейтен?Айленде.

–?В бедной семье, как я полагаю.

–?В очень бедной. У него не было образования, но как?то раз один журналист сказал, что «он смог бы разбогатеть даже на необитаемом острове».

Я кивнул, глядя на сильное лицо Командора. Не хватало только бородки клинышком и шляпы с американским флагом, и вышел бы идеальный Дядя Сэм[23], скажу я вам.

–?К сожалению, ваши заключения правильны, мистер Холмс, включая и тяжелую работу, которой деду пришлось заниматься в начале века. Командор никогда не стыдился своего прошлого, однако факт остается фактом: в обществе его не принимали.

–?Почему же?

–?Он сквернословил, как пиратский попугай, во весь голос, щипал служанок до кровоподтеков, жевал табак и верил в оккультные силы. Но никогда не был настоящим бароном?разбойником, как Фиск или Гулд. Он не охотился за чужими инвестициями, просто строил огромные транспортные концерны для развивающейся страны… судоходные линии по всему миру, железные дороги, которые пересекли континент вплоть до Никарагуа, где он зарабатывал миллион в год, экономя старателям шестьсот миль пути по Центральной Америке к золотым приискам Калифорнии. Когда он умер четвертого января семьдесят седьмого года, его состояние превышало наличный резерв всего правительства Соединенных Штатов.

–?И как он разделил наследство?

Вандербильт положил сигару в хрустальную пепельницу. Ее аромат пропитал воздух, заглушив запах моей скромной трубки.

–?А вот тут возникли трудности. У него выжили десять детей. Мой отец, Уильям Генри, старший сын, стал, по сути, единственным наследником состояния в сто миллионов долларов.

–?Что обозлило остальных наследников?

–?Обозлило, мистер Холмс? Это вызвало целую бурю. На самом деле никто из сыновей не остался совсем уж обиженным, они получили от двух до пяти миллионов каждый. Однако бездельник дядя Джерри, Корнелиус Джереми, не получил ничего, как и папины многочисленные сестры. Они оспаривали завещание в суде.

–?На каком основании, сэр?

Вандербильт впервые занервничал и скорчился в кресле.

–?Неприглядная история, мистер Холмс. Мой отец был робким парнем, которого дед при жизни и в грош не ставил, считая пустомелей. – Вандербильт посмотрел на дымящуюся сигару в пепельнице, и лицо его на мгновение оживилось. – В нашей семье рассказывают одну историю. В пятьдесят третьем году Командор вывез весь клан в Европу на «Северной звезде», самой большой частной яхте в мире. Отцу моему в ту пору было уже тридцать лет, он был женат, но когда Командор застукал его с сигарой на палубе, то заявил, что это «грязная привычка», и предложил папе десять тысяч долларов, если он больше никогда не дотронется до сигар. Отец тут же выкинул великолепную гаванскую сигару за борт. Ему не нужны деньги, сказал он Командору. Он просто хотел порадовать деда.

Я кивнул:

–?А в ответ старик достал свои гаванские сигары, широко улыбнулся и закурил.

Вандербильт покачал головой:

–?Моего отца сильно недооценивали. Он чуть не довел себя до нервного срыва, работая в поте лица на Уолл?стрит, напрасно пытаясь порадовать Командора. Но когда его сослали с глаз долой на ферму на Стейтен?Айленде, он превратил ее в столь доходное предприятие, что даже старик наконец воспринял его всерьез. Это мой отец расширил наши железнодорожные компании, даже за пределы Соединенных Штатов, и при этом платил достойные зарплаты. Когда завещание Командора попытались оспорить, то в суде отца обвиняли во всяких гнусностях, что отнюдь не помогло нашей семье войти в список четырехсот семейств Америки. Возможно, по этой причине отец пережил деда всего на восемь лет, но за это время он умудрился удвоить состояние.

–?«Все, что случилось с нами, лишь пролог», – снова процитировал я.

Интересно, удалось бы мне при желании быть таким властным, как Командор. Младшие Вандербильты, как мне казалось, сделаны скорее из низкосортной латуни, чем, как Корнелиус, из стали, пусть и грубого сплава.

–?Дядя Джерри и тетушки обвинили отца в том, что он манипулировал Командором, «подкладывая» – так они это назвали – ему служанок. Якобы отец приглашал еще и лжеспиритологов, которые убедили деда оставить деньги ему. Его даже обвинили в подкупе второй молодой жены Командора, которая будто бы помогала в этом фарсе. Моя матушка про происхождению была дочерью скромного пастора, и происходящее подкосило ее здоровье. Газетчики и карикатуристы дали волю фантазии.

–?Хм?м. И что потом?

–?Процесс длился несколько месяцев, до начала семьдесят девятого. В итоге мой отец все уладил. Он лично отправился к каждому из спорщиков домой и передал ценные бумаги больше чем на миллион долларов дяде Джерри и на полмиллиона каждой из теток.

–?Предполагаю, что и в вашем случае старший сын стал наследником.

–?Да, речь о двух старших сыновьях: мой брат Корнелиус и я разделили состояние и обязанности по управлению капиталом. Когда отец умер, он был самым богатым человеком в мире.

–?А что стало причиной его кончины?

–?Нервное истощение, мистер Холмс, нервное истощение. Семь лет назад он допустил непростительную ошибку в присутствии прессы. Для богатых коммерсантов была устроена увеселительная поездка по железной дороге. Один чикагский журналист брал у отца интервью, и отец сказал, что осуществляет пассажирские перевозки между Нью?Йорком и Чикаго себе в убыток, лишь бы не пустить на рынок конкурирующую компанию «Пенсильванские железные дороги», даже если обслуживание оставляет желать лучшего. Ему задали вопрос: разве он не обязан предоставлять пассажирам хороший сервис? Отец, который в тот момент расслабился и думал только о конкурентах, сказал: «К черту пассажиров!» За это его поноси?ли до самой смерти, которая настигла его спустя три года, и в этом, без сомнения, повинны злобные карикатуры, изображавшие его бессердечным бароном?разбойником. Вскоре после того случая отец отошел от дел и начал строить мавзолей на Стейтен?Айленде, как некогда обещал Командору. По иронии судьбы, он и сам слишком быстро отправился на тот свет. Он умер почти четыре года назад, во время обеда в собственном доме, чуть дальше по улице. Президент железнодорожной компании «Балтимор и Огайо» пришел к нему, чтобы выяснить отношения, велел нам с братом сходить за отцом, а у того случился удар в тот момент, когда он поднялся из?за стола встретить гостя.

–?Жаль. Мне кажется, у вашего отца была светлая голова, но вот сердце недостаточно выносливое для ведения бизнеса. Кому он оставил свои миллионы? Было ли очередное скандальное слушание в суде?

–?Отец бы скорее умер, чем допустил подобное. – Вандербильт нахмурился, когда до него дошел смысл сказанного. – Он часто говорил, что состояние Вандербильтов стало «слишком большим, чтобы возложить его на одни плечи», и добавлял, что никому из детей не пожелал бы такого бремени. Мы, старшие сыновья, были основными наследниками, но отец создал два трастовых фонда по сорок миллионов, к которым имели доступ все восемь его отпрысков, правда, претендовать они могли только на проценты.

Я кивнул, поразившись, какими огромными деньгами ворочают современные магнаты.

–?А в обществе Вандербильты все так же остаются изгоями?

–?Разумеется нет. Моя супруга Алва устроила несколько лет назад такой шикарный бал по случаю новоселья, что даже дочери миссис Астор умоляли матушку раздобыть им приглашения.

–?И что? – спросил я, хотя благодаря мисс Блай уже знал ответ.

Вандербильт засмеялся:

–?Перемирие. Миссис Астор сдалась и приняла Алву в лоно нью?йоркского общества.

Он кивнул на другую стену, где висела фотография в рамке. Я узнал властную даму, которую видел утром. На фотографии она была облачена в изысканное, словно для коронации, платье с длинным шлейфом, который волнами лежал у ее ног. Пухлые голубки сидели у нее на запястье и на ковре перед ней, как льстивые царедворцы. Шею, запястья и декольте украшали жемчуга и бриллианты. На голове красовалась тиара. Мне вспомнились изображения римской богини Юноны и павлина, ставшего ее атрибутом, а также статуя Свободы в лучистой короне.

Я поднялся, чтобы изучить поподробнее изображение, которое привело мне на память другую фотографию, стоявшую на каминной полке на Бейкер?стрит, – куда более простую, но неизмеримо прекрасную. Лицо же Алвы напоминало в своей решительности морду бульдога, страдающего от несварения желудка.

–?Супруга в зените славы, – сказал Вандербильт.

–?А украшения…

–?Это мой последний подарок на тот момент. Жемчуга принадлежали российской царице Екатерине Великой, а позднее французской императрице Евгении.

–?Да, драгоценности достойны королевы. Они в надежном месте?

–?Разумеется, в нашем сейфе… Ох, я понял, к чему вы клоните, мистер Холмс. В свете недавнего… инцидента, возможно, лучше будет поместить их в банковское хранилище.

–?Драгоценности упомянуты в письмах. Сложно сказать, что безопаснее: увезти их или оставить, даже, возможно, в качестве приманку.

–?А что вы рекомендуете?

Я повернулся с готовностью покинуть это гнетущее место, но оставалась еще одна задача.

–?Мне предстоит выкурить пару трубок, размышляя над вашим вопросом, мистер Вандербильт, да и над всем делом, чего уж греха таить. Это очень интересная, пусть и трагическая, головоломка. Полагаю, Командор был бы счастлив поставить передо мной такую задачу. Как и многие люди, добившиеся всего сами, он, должно быть, получал особое удовольствие, когда заставлял других прыгнуть выше головы. В этом деле присутствует и еще одна загадка калибром поменьше – почему преступники так скромны в своих требованиях? Но для начала я должен попросить разрешения уединиться на какое?то время в бильярдной, чтобы убедиться, что не упустил никакие улики.

–?Мистер Холмс, вы прошлись по бильярдной с куда большей энергией и скрупулезностью, чем наша армия поломоек. Учитывая привычку Алвы ходить по дому в длинных белых лайковых перчатках и тут же увольнять любую служанку, которая оставила хоть пылинку, это не пустые слова!

–?Мне, как и вашей жене, трудно угодить. Я должен еще раз осмотреть комнату перед уходом.

–?Попрошу Уилсона дождаться вашего отъезда, когда бы он ни состоялся – в три часа дня или в три ночи. А сам я буду с нетерпением ждать ваших предположений и – с еще большим нетерпением! – разгадку истории.

Уилсон вошел и закрыл дверь за собой:

–?Приехали за… телом, сэр.

Вандербильт потушил сигару, а я трубку. Хозяин встал и допил свой бренди:

–?Надо проследить за тем, как его будут выносить. Но для начала найдите для мистера Холмса пустой конверт.

Удивленный Уилсон открыл верхний ящик маленького стола и достал большой конверт. Он наблюдал, как я пинцетом складываю туда бумаги. Должно быть, со стороны казалось, будто я имею дело с засушенными насекомыми, а не с пачкой писем с угрозами.

Мы с Вандербильтом пожали друг другу руки, а потом я покинул библиотеку, чтобы вернуться к загадкам бильярдной. Мне предстояло много о чем подумать, и в номере отеля меня никто не ждал, чтобы докучать вопросами о первых, пока еще незрелых, выводах.

В этом деле появились интригующие детали. Среди них, без сомнения, личность несчастного, которого собирались тайком увезти на вскрытие, а потом похоронить в могиле для бедняков. Я сожалел, что все происходит в обстановке секретности. Только в Америке у состоятельного человека вроде Вандербильта хватает связей или наглости попытаться обойти формальности, предусмотренные законом. Но готовность пойти на такой шаг, как и потребность обратиться к иностранному сыщику, подсказывали, что Вандербильт не так уж безупречно ведет свой бизнес.

Хотя, возможно, он просто с ужасом думает о том, что? предпримет супруга, если узнает о происходящем в ее легендарном особняке. Похоже, леди представляет для мужа куда большую угрозу, чем любой безвестный проходимец. Как я часто говорил Уотсону, дамам нельзя доверять, даже самым лучшим из них. А уж когда речь заходит о худших… Тут даже я содрогаюсь, Уотсон. Содрогаюсь.

 

Глава девятая

Убрать со стола

 

Общее правило таково… чем страннее случай, тем меньше в нем оказывается таинственного. Как раз заурядные, бесцветные преступления разгадать труднее всего, подобному тому как труднее всего разыскать в толпе человека с заурядными чертами лица.

Шерлок Холмс (Артур Конан Дойл. Союз рыжих)[24]

 

Из заметок Шерлока Холмса

 

Как только тело вынесли, я вернулся в комнату, которая пока что не открыла мне своих тайн. Вандербильт был прав: я прочесал бильярдную дюйм за дюймом, каждую ворсинку, каждую шерстинку.

Уилсон закрыл за мной двери и велел лакею сторожить вход. Я встал прямо у дверей и окинул взглядом все помещение, как если бы изучал декорации.

Дело не только в том, что произошло убийство. Я сомневался, что оно произошло здесь. Убийца, как это часто бывает, тщательно подготовил сцену смерти, руководствуясь пока еще неясными мне личными целями.

Бильярдный стол уже привели в порядок. Я вспомнил реакцию суеверной горничной, то, как ее сложенные пальцы касались лба, потом груди и плеч, совершая крестное знамение.

Теперь я ходил кругами по комнате, подбираясь с каждым разом все ближе к внушительному столу, а мой мозг воспроизводил неумолимую спираль мыслей и воспоминаний.

Я никогда не подумал бы о распятии, хотя поза трупа сразу же привлекла мое внимание. Пусть Уотсон частенько меня отчитывает за это, но я далек от религии в общепринятом смысле слова. Вы не найдете Холмса у алтаря: меня манит химическая лаборатория.

Возможно, это упущение, по крайней мере в этом случае, поскольку я убежден, что девушка права в своих невежественных инстинктах. Но в какой религии приносят в жертву старого, больного и потрепанного временем человека, а не молодого, здорового и невинного? Вот еще одна причина, по которой я не одобряю религиозные культы: они кажутся мне кровожадными.

Да и зачем преступнику нужно было не просто совершить преступление, но и оставлять послание?

Поверхность стола простиралась предо мной – огромная лужайка со следами высохшей крови. Если на ковре вокруг стола не осталось никаких следов волочения…

Я резко подпрыгнул, опершись на резной деревянный борт, и вскочил на стол, словно обезьяна.

Подобные прыжки убедили бы случайного наблюдателя, что я безумен, но здесь не было свидетелей, даже моего дорогого Уотсона.

Я стоял на краешке бильярдного стола мистера Вандербильта и мысленно представлял покойника, распростертого передо мной.

Если на ковре нет никаких отметин…

Я стал рассматривать огромный светильник, освещавший всю поверхность стола и висевший теперь вплотную к моей голове. Это был купол из витражного стекла с ободом около полуметра и целым лабиринтом электрических лампочек внутри – современный канделябр, настолько большой и яркий, что его света хватило бы на собор, если бы его подвесили повыше, чем над бильярдным столом.

Даже скрытые крепления протирали от пыли, но не так часто, как комнату. Через увеличительное стекло я увидел кое?где участки яркого металла, тогда как по всей поверхности люстра была покрыта едва заметным слоем пыли.

Вандербильт и Уилсон были бы удивлены, поскольку я скакал с одного края стола на другой, пока не обнаружил на люстре четыре участка без следов пыли. Затем я спрыгнул на ковер и торопливо прошел вдоль обшитых панелями стен. Пришлось перетащить один из тяжелых готических стульев к дальней двери, откуда недавно вошла любопытная горничная. Использовав стул в качестве лестницы, я проинспектировал панели и обнаружил небольшую дырку от крюка, к которому привязывали прочную веревку.

Я снова взглянул на светильник над столом. В его декоративных хитросплетениях я увидел смертельную паутину из стекла и металла, где бедная жертва, обездвиженная, ждала своей участи. Нет, не смерти, поскольку та уже коснулась несчастного костлявой рукой, обратив в прах, – но своего появления на сцене.

Что за злой умысел! Преступники дождались, пока в комнате приберут, и лишь потом продемонстрировали свое изуверство – так по команде режиссера открывается занавес в начале пьесы. Как только следы их пребывания стерли, они ослабили веревки, которые удерживали тело подвешенным на светильнике. Кто за бильярдным столом будет поднимать голову, если все смотрят вниз?

Использовался ли стол вчера вечером по назначению? Игроки склонили головы и сосредоточились на ударах шаров из слоновой кости друг о друга, не подозревая, что над ними нависает покойник. Его привязали за запястья и лодыжки, поверх брюк и рукавов, но как убрали веревки? Ведь надо было отвязать их, не касаясь пола, и тем самым заставить меня ломать голову над девственно?чистым ковром внизу. Я снова прокрутил в голове сцену. Дрессированная обезьяна или мальчик?акробат. Что?то примитивное. Похоже, я имею дело с фокусниками и трюкачами.

И богохульниками.

Очень интересное сочетание.

Надо еще раз осмотреть тело и одежду покойного. Запах жадности перебивает тонкий аромат преступного сговора и мести.

Все, что случилось с нами, лишь пролог.

 

Глава десятая

Красноречивее всяких слов

 

…любезный и простодушный священник?нонкомформист.

Артур Конан Дойл. Скандал в Богемии

 

Весь остаток дня и следующее утро Ирен пребывала в задумчивости. Я не могла решить, связано ли это как?то с неожиданным визитом Квентина (касательно которого подруга не проявляла особого любопытства, что меня даже задело) или же с какими?то подробностями ее причудливого детства, которые мы только что узнали.

После обеда в ресторане гостиницы мы вернулись в номер. Ирен вынесла зловещий рукописный фолиант, который в прямом смысле достала из?под земли в ту ночь смертельного ужаса и опасности в доме, расположенном всего в миле отсюда на Пятой авеню.

Мы сбежали из этого дома, где произошло два самоубийства, мнимое и настоящее, и нам еще повезло, что мы оттуда вообще унесли ноги, по крайней мере без посторонней помощи.

Ирен прихватила с собой журнал, ради которого Нелли Блай, автор нашумевшего бестселлера «Десять дней в сумасшедшем доме», согласилась бы провести в психушке и все двадцать дней, лишь бы заполучить записи.

Бумага была разлинована, как в конторской книге или в журнале учета. Цифры и буквы, написанные старомодным почерком потускневшими чернилами, складывались в страницы тарабарщины.

–?Настоящая фамилия мадам Рестелл была Ломан, урожденная Троу. Она англичанка, Нелл.

–?Не напоминай мне! Больно сознавать, что женщина, которой посчастливилось родиться в столь замечательном месте, могла иммигрировать в Америку и вскоре после этого прославиться как самая безнравственная женщина Нью?Йорка.

–?Может, у тебя получится разгадать шифр?

–?Я не хочу иметь с этой женщиной ничего общего, кроме страны происхождения…

–?Но ведь ты такая умная, щелкаешь загадки как орешки!

–?…более того, она мертва уже более десяти лет. – Тут я спохватилась: – Я? Умная? Щелкаю загадки как орешки?

–?Ну уж поумнее меня. Возможно, все дело в том, что у тебя острый взор и ты набила руку на вышивке со всеми этими узорами…

–?Но…

–?Раз ты можешь следовать сложнейшей схеме для вышивки крестиком и не сбиваться, то наверняка сможешь распутать и то, что зашифровано с помощью цифр и букв.

Да, мои скромные рисунки пригодились нам в прошлом расследовании… Нет! Теперь я думаю об этом проклятом журнале с шифром как о части очередного расследования.

–?Не волнуйся, Нелл. Это не единственная наша ниточка. Я имела в виду, что теперь, когда у тебя есть журнал, тебе будет чем заняться в свободные часы.

–?А когда это у меня бывают свободные часы, скажи на милость?

–?Не знаю. Наверное, их в самом деле не будет, если мистер Стенхоуп станет у нас завсегдатаем.

–?После одного визита – еще не завсегдатай, – отрезала я.

–?Он будет захаживать, вот увидишь.

Ирен грациозно поднялась, чтобы взять летние перчатки и единственную соломенную шляпку, которую позволила себе захватить с собой в нашу, как предполагалось, короткую поездку на берега Америки.

–?Ты куда?то собираешься? – удивилась я.

–?Да. И ты можешь пойти со мной, если захочешь.

Хотя мое вчерашнее уединение в отеле и закончилось приятным сюрпризом в виде чаепития с Квентином тет?а?тет, не могу сказать, что мне нравилось сидеть в номере и получать сведения о перемещениях и приключениях Ирен из вторых рук.

–?И очень даже захочу, – сказала я, поднимаясь, дабы продемонстрировать всю серьезность своих намерений. Может, Ирен желала, чтобы я отпустила ее бродить по улицам Нью?Йорка одну, без сопровождения? Коли так, то она такой вольности не дождется.

Я присоединилась к подруге у зеркала и приколола шляпку к подушечкам для увеличения объема прически. Надо сказать, я быстро выучилась у примадонны ее сценическим приемам, да и новомодные шляпы с широкими полями, которые в ветреную погоду служили «парусами», требовали объемной прически. Ирен не выказала никаких признаков раздражения из?за моего желания сопровождать ее. Напротив, ее золотисто?карие глаза, напоминавшие по цвету черепаховый панцирь, блестели, как отполированные.

–?Ты почти не ела за завтраком, – с подозрением заметила я.

–?Но быстрый обед в ресторане отеля вернул мне девичий аппетит.

–?Эти американцы так быстро поглощают пищу, – посетовала я, доставая зонтик: кожа у меня намного светлее, чем у Ирен, и склонна к появлению веснушек. Почему?то теперь считается, что даже редкие веснушки хуже смерти.

–?Им есть зачем спешить. Как и нам. – Ирен распахнула настежь дверь.

–?И куда же мы собираемся?

–?И правда – куда же? – В коридоре нарисовалась чья?то темная фигура.

Я ахнула от страха. Даже Ирен отпрянула, словно бы столкнулась с… скажем так, с тем отвратительным типом, с которым были связаны наши последние безрассудные приключения.

Однако это оказался всего лишь Шерлок Холмс. Я испытала некоторое облегчение: ведь на его месте мог быть и кое?кто другой, а именно Джек?потрошитель. Но Ирен, казалось, рассердилась, увидев детектива.

–?Что вы делаете в нашем коридоре, сэр? – спросила она.

–?Такой же вопрос я собирался задать вам касательно другого коридора. Однако вижу, вы уходите. Можно я сначала зайду?

Это, разумеется, не было вопросом, и Ирен явно едва сдерживала себя, чтобы не сказать в ответ какую?нибудь грубость. Странно, что встреча с единственным и неповторимым лондонским частным детективом так раздражала ее. Обычно подобная реакция свойственна мне. Поэтому… мне пришлось сегодня выступить в роли Ирен.

–?Да, конечно, входите, мистер Холмс. Беседовать в коридорах отеля – это дурной вкус.

Он одарил меня легкой улыбкой:

–?Но никого из присутствующих даже в малой мере не отличает дурной вкус, мисс Хаксли.

Ирен бросала в мою сторону возмущенные взгляды. Как приятно для разнообразия исполнять ведущую партию! Я могла позволить себе проявить великодушие к мужчине, после того как провела вчера благословенный час наедине с Квентином, что было совершенно неприлично, но очень… ободряюще.

Мы вернулись в номер, который великий сыщик тут же обвел внимательным взглядом.

–?Итак, мистер Холмс. – Ирен накинулась на нашего гостя, стоило двери закрыться. – Как видите, мы уходим. Видите или нет?

–?Еще бы.

Она пропустила мимо ушей его замечание и продолжила:

–?Не могу вообразить себе, зачем вам понадобилось нас задерживать.

Холмс ничего не ответил.

–?Нам придется присесть, чтобы обсудить цель вашего визита? Стоит снять шляпки?

Ирен при желании могла быть высокомерна, как царица, но за бравадой ее выступления преданный и хорошо осведомленный зритель в моем лице уловил невероятный аромат… волнения.

Каким образом этот тощий равнодушный механизм по расследованию преступлений заставил Ирен Адлер Нортон, примадонну, выступавшую на самых известных оперных сценах мира, нервничать в собственном номере отеля?

–?Я пришел предупредить вас, мадам, – сказал Холмс. – В нашу первую встречу мне пришлось облачиться в чужую одежду и примерить на себя чужую личину, чтобы ввести вас в заблуждение.

Я перенеслась мыслями к событиям двухлетней давности, в очаровательный особняк в Сент?Джонс?Вуд, который мы с Ирен занимали тогда в Лондоне, откуда ей и ее новоиспеченному мужу Годфри пришлось бежать в Европу, спасаясь от короля Богемии и нанятого им Шерлока Холмса.

Я тогда осталась в особняке. Ирен загримировала меня под пожилую служанку. Я своими глазами видела, с какой горечью король переживает побег женщины, которую любит, но на которой никогда не женится. Кроме того, я заметила, что Шерлок Холмс не испытывает к королю уважения, как и я. Это единственное, за что я могла бы похвалить несносного сыщика.

Так что сейчас его признание было весьма отрадно слышать. Ах, хитрюга! Он нарядился в тот день пожилым немощным священником, совсем как мой покойный отец, глава прихода англиканской церкви. В этом обличье Холмс симулировал обморок на улице прямо перед нашим домом. Ирен, с ее чуткой душой актрисы, бросилась на помощь несчастному старику и велела отнести его в дом и положить на диван в приемной… Таким образом Холмс занял выгодное положение, когда его сообщник, доктор по фамилии Уотсон, бросил дымовую шашку в открытое окно комнаты.

Все это представление разыграли ради того, чтобы заставить Ирен выдать, где находится потайная ниша в стене, в которой спрятано фото будущего короля Богемии в ее компании, причем по его просьбе Ирен надела монаршьи регалии и драгоценности. Чем не основание для международного скандала – ведь эта нескромная фотография продемонстрировала бы миру, что кронпринц Вильгельм пригласил на роль королевы простолюдинку из Америки, будучи помолвленным с Клотильдой, принцессой по крови.

Я вновь ощутила негодование, вспомнив того якобы невинного старика, которого Ирен впустила в наш дом: белый как лунь, ссутулившийся, на некрепких ногах, с болтающимися на длинном крючковатом носу очками.

Сейчас я смотрела на стоявшего передо мной во весь рост крепкого мужчину тридцати пяти лет от роду. Есть ли у него совесть? Изображать беззащитного старика, чтобы отвлечь двух усталых женщин, бежавших ради спасения репутации, а то и жизни?

Теперь на лице Холмса застыл укор, а Ирен явно нервничала, хоть и продолжала стоять на своем. Она крутила в руках перчатки, напомнив мне крошку Бо?Пип[25], которая беспокоится о своих потерянных овечках.

–?Вы превзошли себя, – сказал он.

Руки Ирен замерли.

–?Не тогда, в Сент?Джонс?Вуде, – продолжил Холмс, – а уже позже, в Лондоне. Вот уж и впрямь: «Доброй ночи, мистер Холмс!». Прошли буквально мимо моего порога в мужском платье, говорили баритоном, опознали меня и рисковали всем исключительно из дерзости.

Ирен опустила руки и задрала подбородок.

–?И что с того? В любом случае на следующее утро вы опоздали и не смогли поймать меня, остальное не имеет значения.

Он пожал плечами:

–?Мне никогда не нравились погони. Положение обязывает меня откликаться на приглашения августейших особ, и даже наша королева обращалась ко мне за помощью время от времени. Учитывая ту тонкую политическую грань, на которой балансирует Европа, не лишним будет распространить мое влияние за пределы отечества.

–?И вот вы в Америке. Почему?

–?Это никак не связано с вами, мадам.

–?Вы уверены? Вам постоянно что?то нужно от меня после нашей встречи в Сент?Джонс?Вуде. Может, это вошло в привычку?

–?Или даже стало страстью, навязчивой идеей, – строгим голосом добавила я, воспользовавшись тайным источником знаний о множестве личных слабостей нашего гостя.

Сыщик пронзил меня острым взглядом. Полагаю, глаза у мистера Холмса серые, но сейчас они показались мне холодными и гипнотическими, как гладь воды. Ледяной воды, которую так любят американцы.

–?В том, что касается страстей, – сказал он высокомерным тоном, не сводя с меня глаз, – то здесь вы, мисс Хаксли, без сомнения, опираетесь на личный опыт.

–?Я? У меня нет привычек подобного свойства.

Но Холмс уже снова повернулся к Ирен:

–?Я лишь сегодня понял, мадам, что за прошедшие два года мы с вами поменялись ролями. Теперь уже вы преследуете меня в скромном обличье, умудряетесь вторгнуться в дом, где я работаю, и разыграть обморок, чтобы узнать все, что вам хотелось. Что за цирк? И главное, зачем это вам?

–?Чушь! – воскликнула я. – Вы себе льстите, сэр, даже больше обычного. Ирен не снизошла бы до слежки за вами в любом обличье.

Подруга кашлянула, но я еще не закончила:

–?Более того, вы правы как минимум в одном своем предположении: не вижу ни одной причины, зачем Ирен стала бы этим заниматься.

–?Ха! – Его орлиные глаза смотрели то на меня, то на примадонну. – Согласен, мисс Хаксли, вот почему я выкроил время и зашел спросить саму леди. Тогда, в Сент?Джонс?Вуде, ей удалось увернуться, но здесь не получится.

Я готова была приказать заносчивому наглецу убираться прочь, прогнать его, как злодея в мелодраме, но тут Ирен пожала плечами, подняла руки в элегантном жесте капитуляции и приняла, надо сказать, весьма красивую позу, усевшись на диван.

–?Нелл, будь добра, закажи чай. Думаю, мистер Холмс останется выпить чаю.

–?У меня нет времени рассиживаться. – Детектив по?прежнему стоял.

–?Ох, садитесь, прошу вас, – предложила Ирен с апломбом ведущей актрисы, снимая шляпку. – Вы не имели возможности допросить меня в Сент?Джонс?Вуде, но вы можете теперь потратить на это весь день. Я в ловушке, разве нет? В собственном номере. Есть ли у меня иной выбор, кроме как ответить на все ваши вопросы?

Подобная очаровательная капитуляция на некоторое время лишила дара речи даже Холмса. Ирен взглянула на него снизу вверх с такой притворной невинностью, что я в мгновение ока очутилась у чудовищного аппарата (слава богу, мы видели такие адские машины в американском павильоне на Всемирной выставке в Париже прошлой весной, в противном случае я ни за что не взялась бы сражаться с ним сейчас), чтобы заказать чай и булочки, хотя американцы предлагают к чаю лишь то, что у них называется печеньем.

Мистер Холмс наконец снял перчатки и положил их в перевернутый вверх дном котелок. Как только шляпа и трость оказались на столе подле двери, Холмс взял стул, развернул его и сел лицом к дивану.

Чай определенно был лишь предлогом, чтобы облечь в более привлекательную форму допрос, ну или словесную дуэль, поскольку с виду Ирен казалась слишком хладнокровной, чтобы играть роль кроткой кающейся грешницы.

Я наблюдала за ними в зеркало, пока развязывала свою шляпку. Без головного убора мистер Холмс казался старше. Линия волос открывала высокий выпуклый лоб и обрамляла угловатое лицо, как темный капюшон. Возможно, из?за моей неприязни к этому господину каждая его черта казалась мне неприглядной. А может, я сравнивала его с Годфри, которого ценила за благодушие и легкость в общении.

Но присутствие Холмса благотворно влияло на мою осанку: я села, вытянувшись в струнку, на свободный стул и почувствовала себя чем?то средним между официантом, подносящим чай, и рефери.

Итак, мы сидели и обменивались пустыми замечаниями касательно погоды в разгар лета в Англии и во Франции по сравнению с Нью?Йорком. Наконец стук в дверь возвестил о том, что принесли чай, и мы отвлеклись от разговора. Я велела официанту поставить тяжелый сервиз и подносы на высокий столик подле дивана.

–?Я сама налью, – сказала Ирен, слегка подавшись вперед и приняв такую же позу, как я.

Я подняла бровь.

–?Оскар Уайльд всегда говорил, что за чайным столом зачастую происходят более кровавые события, чем на поле боя, – заметила она.

–?Как и в бильярдных, – добавил Холмс.

Ирен, услышав его комментарий, чуть замешкалась с чайником в руке, но лишь на миг.

–?Молоко? Сахар? – спросила она у нашего гостя.

–?Ни того ни другого.

Ирен налила и мне чашку, щедро плеснула молока и выбрала солнечный ломтик лимона, в который была вставлена гвоздика, чтобы положить в свой чай с сахаром.

–?Бильярдные… – произнесла примадонна, сделав осторожный глоток. – Надо сказать об этом Оскару Уайльду, когда он вернется в Париж. Он всегда ищет какие?то невероятные декорации, чтобы дать волю своему остроумию.

–?Кстати, о невероятных декорациях, – перебил ее Холмс, – что вы забыли в доме Уилли Вандербильта на Пятой авеню в одиннадцать утра?

–?А вы что забыли? – парировала Ирен. – Кроме того, вы явно ошиблись. Я в это время прогуливалась по универмагу Олтмана, покупала всякие безделушки для нас с Нелли. В этом городе после моего отъезда появилось столько новых магазинов.

–?Так, значит, планируете задержаться в Нью?Йорке?

–?Возможно. Мне намекнули, что я могла бы найти здесь родных.

–?И поэтому вы следили за мной.

Ирен отхлебнула из чашки и ничего не ответила, оставив меня защищать ее честь или, по крайней мере, истину.

–?С чего бы ей следить за вами? – спросила я.

–?Видимо, ваша подруга решила, что мои перемещения по городу как?то связаны с ее утраченными корнями.

Ирен прервала нас:

–?Мы еще не установили точно, что я была там, где говорит мистер Холмс.

Сыщик отставил нетронутую чашку на столик.

–?Нет смысла отрицать. Как только эта идея мелькнула у меня голове, я проследил всю цепочку событий. Если бы я не был так сосредоточен на изучении… злосчастного бильярдного стола Вандербильта, то раскрыл бы ваш обман.

–?Если бы я не отвлеклась на несчастного священника, упавшего рядом с моим домом в Сент?Джонс?Вуде, я бы тоже сразу, а не полчаса спустя раскрыла ваше намерение использовать дымовую шашку, чтобы заставить меня выдать расположение тайника.

Я переводила глаза с Ирен на Холмса и обратно.

–?То есть мистер Холмс намекает, что ты спряталась в засаде у дома Вандербильтов и следила за ним, а потом пробралась внутрь? Вандербильты – одна из богатейших семей, Ирен. Вломиться в их дом – это все равно что… проникнуть в Виндзорский замок. Как тебе удалось?

–?Для умной женщины нет ничего невозможного. – Казалось, мое удивление доставляет мистеру Холмсу удовольствие, и он только рад просветить меня. Чувствуя себя как рыба в воде, он повернулся к Ирен. – После того как вы весьма кстати упали в обморок, а потом исчезли, я навел справки на кухне. В прачечной каждый желающий может взять белые манжеты, воротнички и чепцы. В то утро на вас было черное платье, но не в память о Женщине в черном, которая появлялась в варьете, когда вы были ребенком, – просто так легче всего слиться с пейзажем в огромном доме на любом континенте. Вы добавили к образу непокорные рыжие кудри, зная, что две трети слуг, работающих в этом городе, – ирландцы, не так ли? Единственное, чего вы не приняли во внимание, – что меня позвали осмотреть в бильярдной труп бедняги, убитого чудовищным способом, сопоставимым со зверствами Джека?потрошителя в Уайтчепеле и за его пределами. Мне любопытно, мадам, неужели зрелище жестоко умерщвленного человека и впрямь вызвало у вас приступ головокружения? Или это была очередная уловка, чтобы я отвлекся от вас на мгновение и вы могли сбежать, прежде чем меня позвали к хозяину?

–?Лично у меня другие вопросы, – вставила я. – Ирен, зачем тебе вообще вздумалось следить за мистером Холмсом?

Детектив хотел было ответить, но сильный, хорошо поставленный голос примадонны заглушил его.

–?Все очевидно. На кладбище он мимоходом намекнул, кем могла быть моя мать, и тем самым свел меня с ума. Очевидно, кто?то, с кем мистер Холмс общался в этой стране, предоставил информацию касательно этой темы, которой пока нет у нас, и я стала следить за ним, чтобы выяснить, кто же это был.

–?Но… Ирен… ты же сама водила меня гулять по Пятой авеню и показала на «ряд Вандербильтов», высокие величественные здания, которые построили многочисленные представители этой фамилии. Как я понимаю, ты под видом горничной оказалась в особняке Уильяма Вандербильта, самом роскошном из всех? Зачем, ради всего святого, ты вошла внутрь, когда увидела, что мистер Холмс направился туда? Его дела, возможно, не имеют к тебе никакого отношения!

Холмс разразился смехом, что с ним редко бывало.

–?К вашей логике не подкопаешься, мисс Хаксли, но наша исследовательница руководствовалась отнюдь не логикой, правда? Она вошла в дом, поскольку думала, что мое дело очень даже с ней связано.

Я снова уставилась на подругу, которая на миг замолкла и старательно отворачивалась от нас обоих, словно кот Люцифер, когда его застукаешь за тем, что он уронил кувшин со сметаной и жадно лакомится содержимым.

–?Ирен! – Я была поражена. – Ты решила… ты решила, что связана узами родства с Вандербильтами?

–?Но их же так много, Нелл. У отца?основателя, Командора, который на самом деле в море выходил разве что на собственных яхтах, было девять или десять детей, а то и целая дюжина. Вполне возможно, что один ребенок потерялся, особенно если он незаконнорожденный.

–?Да как ты могла подумать о таком! Я не говорю уже о том, на что ты решилась! Ты выглядишь как охотница за состоянием.

–?Ха! – Холмс смотрел на нас, как зритель смотрит занимательную пьесу. – Мадам хорошо знакомо слово «авантюристка», – сказал он мне, – но полагаю, она заявила бы о своих правах, только будучи уверенной в их законности. Хотя мистера Вандербильта не составило бы труда убедить, что мадам – его давно потерянная двоюродная сестрица. А вот миссис Вандербильт – совсем другое дело.

–?Это правда, – сказала я. – Ирен превосходная актриса.

Примадонна с грохотом поставила чашку на блюдце, чтобы привлечь наше внимание.

–?Вопрос не в том, могла бы я поступить так или нет. Я никогда не опущусь до обмана, пусть даже речь идет о таких людях, как Вандербильты. Вот почему я покинула дом, как только поняла, что ваши с хозяином дела касаются лишь очередного ужасного убийства.

–?Хм?м. – Мистер Холмс посмаковал это междометие, а потом встал. – Тогда я полагаю, что в дальнейших расследованиях мне не придется быть настороже, ожидая конкуренции со стороны детективов?любителей. Я готов поклясться на могиле вашей матери, если та женщина ею является, что мое нынешнее дело никоим образом не касается вас лично.

–?Разумеется. – В голосе Ирен, когда она поднялась, чтобы проводить Холмса, звучало негодование. – Могу заверить вас, что теперь, когда я знаю, что вы лишь преследуете очередного безумного убийцу, я не стану утруждать себя слежкой за вами. Хотя мне представляется интересным, что столь страшным пыткам подвергли мужчину преклонных лет…

–?Это не интересно, а ужасно, – вставила я, последовав за ними к дверям.

–?Да, Нелл. Конечно. – Ирен улыбнулась мне. – Хватит с нас ужасов. Мы остаемся в Соединенных Штатах исключительно ради генеалогических изысканий. Я не думаю, мистер Холмс, что вы так уж искренне жаждете, чтобы я нашла другое занятие помимо слежки за вами… а не то дали бы мне какую?то более реальную зацепку, чем незнакомое мне имя на могильной плите, а?

Наш посетитель надел перчатки и шляпу и лишь промолвил на прощание:

–?Вы обещаете не лезть больше в дело Вандербильтов?

Ирен кивнула:

–?Насколько я поняла, семейство довольно вульгарное. Нувориши. Я не хотела бы заявлять о своем родстве с ними, даже если бы имела на это право.

–?Тогда смею предположить, что вы и мисс Хаксли в поисках информации о загадочной Женщине в черном для начала, что само собой разумеется, опросили всех ваших старых знакомых женского пола. Однако, возможно, джентльмены знают о ней больше.

При этих словах глаза Ирен блеснули, как камни, которые в народе называют кошачьим золотом[26].

–?Как щедро с вашей стороны поделиться этими соображениями. Вы спасли бы меня от неприятного путешествия по Пятой авеню, если бы сказали это на кладбище.

–?На кладбище я еще не понимал, на что вы готовы пойти.

–?Да, как и в Сент?Джонс?Вуде. Может быть, это урок, мой дорогой мистер Холмс?

–?Пожалуй, хоть и сомневаюсь, что вы его усвоите, дорогая мадам. Хорошего дня. До свидания, мисс Хаксли.

Ирен закрыла дверь и тут же прислонилась к ней спиной и закатила глаза. Затем она зажала рот рукой. Я не понимала, довольна она или злится.

–?И? – потребовала я объяснений.

Ирен быстро приложила палец к губам, потом прижала ухо к деревянной двери и прислушалась. А затем схватила меня за запястье и подвела к окну, выходящему на Пятую авеню. Мы уставились вниз и наконец увидели, как макушка шляпы мистера Холмса свернула налево по авеню.

–?Ушел, – сказала я.

–?Ох, это может быть двойник в шляпе и плаще с его тростью.

–?Неужели он действительно станет следить за тобой?

Ирен пожала плечами:

–?Возможно нет. Сейчас Холмс расследует весьма загадочное убийство, а потому слишком занят, чтобы совать свой нос в мелодрамы, касающиеся родословной оперной певички, выросшей на подмостках.

–?Он говорил правду? Ты следила за ним вчера? Ты действительно под видом горничной проникла в дом Вандербильтов? Тот огромный белый замок рядом с церковью? Сразу и не поймешь, какой из шпилей принадлежит собору, а какой дому дельца.

–?Да, – ответила Ирен сразу на все мои вопросы.

–?Поверить не могу! Ты решила, что можешь быть урожденной Вандербильт? Это еще хуже, чем мнить себя будущей королевой Богемии.

–?Но куда более вероятно, Нелл. По крайней мере, я родилась здесь, в Америке. У меня была некая мать, та самая Элиза Гильберт, что похоронена на Гринвудском кладбище. По крайней мере, мистер Холмс пытается меня убедить, что эта женщина, вероятно, и есть моя мать. Гринвуд не простое кладбище, Нелл, там не хоронят всех подряд. Она должна была что?то собой представлять.

–?Так можно сказать про любого. – Даже я сама заметила, насколько чопорно прозвучала моя реплика.

–?Конечно, но я говорю о положении в обществе. Несчастная Энн Ломан помогла многим женщинам из высшего света Нью?Йорка, когда они, не будучи в браке, обнаруживали, что беременны.

–?Меня смущает то, что ты записала себя в число… незаконнорожденных детей. Но на плите значится «миссис», «миссис Элиза Гилберт».

–?Желанных детей не так уж часто отдают на воспитание незнакомцам. Я всегда считала себя незаконнорожденной, и меня это не пугает. Насколько я понимаю, большинство отцов и матерей вовсе не носятся с детьми как с писаной торбой.

–?Мой отец…

–?Твой отец был святым, я знаю. Тебе повезло, Нелл, но ни мне, ни Годфри не довелось воспитываться в обычной семье. Наши отцы отказались от нас, оставив нас матерям, а те были вынуждены препоручить нас заботам чужих людей. Мы не должны страдать от этого сейчас, как страдали в детстве!

–?Боже, я не хотела сказать… Разумеется, это ничего не значит. Я говорю о происхождении. Мистер Холмс, наверное, родился в благополучной семье, а посмотри, что из него выросло!

–?И что же?

–?Властный, докучливый и ужасно надменный тип.

–?Как и добрая половина Англии. – Ирен вернулась к столику и налила себе чашку чаю, который, наверное, уже совсем остыл. Она присела на стул и сделала глоток с таким видом, будто это прекраснейшее французское вино из тех, что доставляют в Виндзорский замок, и лучшего ей пробовать не доводилось. – Шерлок Холмс – типичный представитель своего пола и класса. По крайней мере, этот унизительный допрос дал мне подсказку касательно единственной цели моего пребывания в Нью?Йорке – найти мать, которой у меня никогда не было, женщину, которая оставила меня, и не важно, лежит ли она сейчас в могиле на Гринвудском кладбище, или до сих пор шатается где?то по улицам.

–?Значит, тот труп на бильярдном столе тебя не интересует?

–?Разумеется интересует! Никто не в состоянии оставаться равнодушным при виде столь гнусного злодеяния. Но нам уже доводилось рисковать жизнью и здоровьем в поисках такого же умалишенного убийцы. Пусть мистер Холмс попробует теперь поймать этого. Мы же будем заниматься исключительно моим давно почившим прошлым, а потом вернемся домой.

–?Обещаешь?

–?Торжественно клянусь.

Ирен говорила очень убедительно, но она всегда знает свою роль назубок.

 

Глава одиннадцатая

Налет на морг. Акт I

 

Строить предположения, не зная всех обстоятельств дела, – крупнейшая ошибка.

Шерлок Холмс (Артур Конан Дойл. Этюд в багровых тонах)[27]

 

Из заметок Шерлока Холмса

 

В полночь за мной заехал экипаж мистера Вандербильта. В целях конспирации я ждал его перед отелем.

–?Мистер Холмс? – спросил кучер, сидящий на козлах.

Я кивнул и забрался внутрь, отметив, что боковые фонари прикрыты шторками.

Даже не каждому королю карликового европейского государства удается обеспечить такую секретность ради сохранения трона.

Поездка была короткой. Как только я увидел вдалеке фонари, освещавшие комплекс зданий, то понял, куда мы направляемся, – в Бельвью, старейшую больницу Нью?Йорка наподобие лондонского госпиталя Святого Варфоломея.

Могущество Вандербильта впечатлило меня еще сильнее. Он устроил так, что мешавший ему труп перевезли из особняка прямо в городской морг при Бельвью, и при этом в обстановке полной секретности. Это значило, что к его услугам чиновники всех мастей.

Преступники, что досаждают ему, возможно, сотрудничают с врагом магната, который не только сделан из того же теста, что и они, но и намного превосходит их в размахе и власти.

Я прогуливался в районе Бельвью днем. Пешие прогулки – единственный способ по?настоящему оценить город, и, разумеется, такое огромное учреждение привлекло мое внимание. Именно в госпитале Святого Варфоломея я впервые узнал о квартире на Бейкер?стрит и повстречался с доктором, который хотел бы снимать жилье в складчину с другим холостяком. Увы, сам Уотсон недолго оставался холостяком, так что скоро я стал единственным жильцом в квартире на Бейкер?стрит, в доме 221?б.

Больничные корпуса Бельвью занимают несколько акров на углу 26?й улицы и Первой авеню в излучине Ист?Ривер, совсем как парижский морг на берегах Сены. Как и многие учреждения, Бельвью за несколько десятилетий разрослась – рядом одно за другим появлялись двухэтажные и четырехэтажные здания, разношерстные в архитектурном плане, что лишь служило доказательством того, насколько мощные корни у этого учреждения в обществе.

Бельвью – первая больница в мире, где стали использовать шприцы для подкожных инъекций. В итоге поселенцы смогли убедить и британских медиков, что это полезно, а иногда, как в моем случае, и приятно. Однако сегодняшнее мое дело особых удовольствий не сулило. Я не знал точно, где конкретно остановился экипаж, но не успел выйти, как ко мне уже поспешил еще один провожатый.

–?Мистер Холмс? – спросил он.

Я начал ощущать себя желанным гостем на вечеринке в загородном доме, где я никого не знаю.

–?Он самый.

–?Сюда, пожалуйста.

Он показал, куда конкретно, посветив фонарем, хотя дорогу освещало несколько электрических ламп, закрепленных на стенах. Те, кто привык к мерцающему очарованию пламени или газовым горелкам, считают электрическое освещение довольно навязчивым, но мне нравятся эти ровные лучи, которые не допускают ошибочного толкования.

Меня провели по коридору, настолько простому, что сомнений не оставалось: эта часть здания предназначена для тех, кто не в состоянии заметить аскезы, – для мертвых. Войдя в комнату, я почувствовал искусственный холод мертвецкой. Мой провожатый поднял свой фонарь. Холодный электрический свет хлынул на стол из бетона и стали. На нем, обнаженный, лежал тот самый старик, что недавно покоился на зеленом сукне в особняке миллионера.

–?У нас пятнадцать минут, пока ночной сторож не вернется туда, где стоит наш экипаж.

–?Десяти будет достаточно. Поднимите фонарь выше, пожалуйста.

–?Но электрического света…

–?…много, однако мне нужно дополнительное освещение.

Мой провожатый, молодой ирландец, чья жена и дети наверняка были удивлены его отсутствием в столь поздний час, с неохотой приблизился к импровизированным дрогам.

Он поднял фонарь, и я ощутил тепло на своем лице. А вот лицо человека, лежащего на столе, обескровленное и серое, словно гранит, уже ничто не согреет.

Я и прежде осматривал искалеченные руки и ноги, но теперь снова согнулся над каждой из конечностей. Раны были сухими, как древний папирус, кровь смыли, а кожа вокруг ран истончилась, будто пергамент.

Теперь я понял. Мне было ясно, что искать. Я двигался вдоль тела, а мой проворный помощник носил за мной фонарь.

Ага! Следы от веревки на запястьях и лодыжках. Еле заметные, поскольку старик умирал или только?только умер, когда его подвесили на светильнике в доме Вандербильта.

Вот что творит Эдисон![28] Без этих холодных источников света подобных огромных светильников не существовало бы. А тогда несчастного старика не использовали бы в качестве deus ex machina[29], как в какой?то древней пьесе, резко сбросив вниз, чтобы поразить или напугать зрителей. Да и зритель был лишь один – Уильям Киссэм Вандербильт.

Что должен был натворить этот кроткий миллионер, чтобы нажить себе таких врагов?

Ответ просто обязан был ставить в тупик и интриговать.

 

Глава двенадцатая

Налет на морг. Акт II

 

В любой большой газете чрезвычайную ценность имеет ее «морг», или архив. И часа не проходит, как возникает ситуация, которая требует ссылки на предыдущие статьи… Это сокровищница нужных сведений.

Стэнли Уокер, редактор отдела местных новостей «Нью?Йорк геральд трибьюн» (1934)

 

Геральд?сквер определенно получила название в честь газеты «Нью?Йорк геральд», чье симпатичное сдержанное двухэтажное здание с элегантными арками в итальянском стиле выходило фасадом на 35?ю улицу. Неподалеку шумела надземная железная дорога на Шестой авеню; поблизости располагались знаменитые театры, танцевальные залы, рестораны и оперные сцены.

–?Пинк работает на «Нью?Йорк уорлд», – повторила я в третий раз, когда мы стояли на оживленной улице и смотрели, задрав головы, на ничем не примечательное здание.

–?Да, Нелл. Но я не хочу, чтобы мисс Элизабет Джейн Кокрейн по прозвищу Пинк, известная под псевдонимом Нелли Блай, получила очередную возможность использовать мое прошлое как материал для сенсационной газетной статьи.

Я надела новое выходное платье, которое Ирен купила для меня в универмаге Олтмана перед тем, как пробраться в дом Вандербильта в обличье ирландской горничной. Для готового платья оно было довольно сносным: кремовая и зеленая клетка, рукава в три четверти по новой моде, к которым идут длинные перчатки, и буфы на плечах. Ирен тоже выбрала наряд, подходящий для выхода в город, правда ее ансамбль имитировал костюм для верховой езды по моде восемнадцатого века: щегольская куртка цвета меди с большими лацканами и манжетами и юбка, напоминающая по цвету оперение павлина из?за смешения зеленого и медного. В руках у Ирен была большая черная кожаная сумочка, а не ридикюль, как обычно. В сумочке лежало какое?то письмо в длинном конверте из плотной линованной бумаги, которое я впервые увидела утром в нашем номере.

–?Что это? – спросила я, когда она остановилась, чтобы спрятать конверт в новую сумочку.

–?Мера предосторожности, Нелл.

–?Мера предосторожности – это действие, а не предмет.

–?Это и то и другое. – Рука, обтянутая перчаткой, взмахнула конвертом, после чего подруга защелкнула сумочку. – Перед отъездом из Парижа я попросила барона Альфонса написать рекомендательное письмо от имени агента Ротшильдов в Нью?Йорке. Оно ждало нас в отеле.

–?Ты мне ничего не говорила.

–?Ну, как ты помнишь, день выдался безумный. Кроме того, я им пока не воспользовалась.

–?А сегодня как планируешь воспользоваться?

–?Представить нас с его помощью мистеру Джеймсу Гордону Беннету?младшему, чтобы он позволил нам посмотреть газетные вырезки за шестьдесят первый год.

–?Это тот год, когда умерла миссис Элиза Гилберт?

–?Именно, Нелл. Я устала от того, что посторонние люди намекают на мое происхождение. Я узнаю правду, всю правду.

–?Ты имеешь в виду то, что сказала мистеру Холмсу?

–?Ты о чем?

–?Что у тебя нет ни малейшего намерения вмешиваться в его дела с Вандербильтами.

–?Ах да, конечно. Я выясню, кем была эта Гилберт, узнаю, могла ли она быть моей матерью, а потом мы развернем паруса и поплывем обратно в Париж к Годфри так быстро, как только позволит нам океан.

–?Вообще?то Годфри не в Париже.

–?И напрасно. – Ирен покачала головой, словно пыталась сбросить вуаль, свернутую на широких полях шляпки. – Что может быть такого захватывающего в Баварии, что занимает английского адвоката больше двух недель? Если Годфри в скором времени не отпустят, я намерена отправить телеграмму барону.

Ирен говорила совершенно серьезно. Для меня эта новость была одновременно и радостной, и, как ни странно, грустной. Мы проследим всю историю жизни покойной Элизы Гилберт и представим нашим знакомым из театра (тем самым, что растили Ирен) факты, которые нам удастся раздобыть, чтобы подтвердить или опровергнуть вероятность того, что эта женщина действительно мать примадонны. А потом мы устремимся домой, чего я так искренне желаю… вот только я оставлю здесь Квентина Стенхоупа. А вместе с ним, возможно в прямом смысле слова, и Элизабет?Пинк?Нелли. Вот этого не хотелось бы ни при каких обстоятельствах.

Поэтому я довольно уныло взирала на мрачное офисное здание перед нами. Квентин ясно дал понять, что проживает в Нью?Йорке по заданию Министерства иностранных дел. Он не имеет права уехать, пока не закончит дела. А я не могла избавиться от убеждения, что, как бы обворожительно он ни вел себя за чаем, его работа во многом связана с этой неприятной, но привлекательной юной выскочкой по прозвищу Пинк.

–?Она всего на пару лет моложе нас, Нелл, – заметила Ирен за моей спиной.

–?Что? – Новая привычка подруги комментировать мои неизреченные мысли начинала раздражать, как сама Пинк.

–?Наша подруга Нелли. Она солгала тогда, в Париже. Ей около двадцати пяти, а мы только что отметили тридцатилетие.

–?А как ты…

–?Ты сжимаешь мертвой хваткой бедный розовый ридикюль, который я купила тебе в «Мейсис», с тех самых пор, как мимо прошла девочка в большой розовой шляпке с розочками.

–?Правда? Я ее и не заметила.

–?В любом случае, – продолжила Ирен, – нам лучше оставить Пинк с ее собственными проектами и заняться своими. Надеюсь, это письмо откроет перед нами двери в пещеру с сокровищами.

С этими словами она поднялась по небольшой лесенке, а я последовала за ней.

Редакция газеты располагалась на самом верхнем этаже. Лифта в здании не было, и мы с Ирен с трудом поднялись наверх, чувствуя при этом, как ступени вибрируют под ногами, в то время как невидимые огромные печатные станки делали свою шумную работу.

Весь этаж был заполнен дымом, как сцена варьете. Женщины редко сюда заглядывали, а потому полы были покрыты пеплом и темными отвратительными островками, возникшими из?за того, что омерзительный табак, который американцы привыкли жевать, промазал мимо цели с неблагозвучным, но говорящим именем, – я о плевательницах.

Мне подумалось, что нам не стоило сюда соваться даже с письмом Ротшильда.

Ирен маневрировала посреди грязи по относительно чистой траектории, а я шла по ее следам. Наше необычное явление в итоге вдохновило какого?то парня в рубашке с закатанными рукавами и фетровой шляпе (в помещении!) снять ногу в ботинке со стола и поинтересоваться:

–?Ищите кого?то, леди?

–?Нам нужен мистер Беннетт, – улыбнулась Ирен.

Парень вынул изо рта толстый окурок сигары и указал им на закрытую дверь:

–?Вам повезло. Он редко бывает в Штатах, но только что вернулся ненадолго из Парижа. Он там.

Мы пошли в указанном направлении. Ирен постучала.

–?Входите, черт возьми! – скомандовал чей?то голос.

Кабинет оказался настолько же цивилизованным, насколько дикими мне показались внешние помещения, хотя и сюда просачивались дым и шум.

Мистер Беннетт стоял подле большого стола из красного дерева, нахмурившись, взирал на листы газетной бумаги и вгрызался в окурок сигары, как мастиф в косточку.

–?Мистер Беннетт, – произнесла Ирен во второй раз.

–?Не я, – ответил человек, жующий сигару. – Он.

Мы повернулись и увидели хорошо одетого мужчину, сидящего в кожаном кресле за письменным столом. В его волосах виднелись серебристые пряди, как у многих людей средних лет, однако большие заостренные усы все еще были черными как сажа.

Он тут же поднялся:

–?Это я. Чем могу помочь, мадам?

–?О, вы действительно можете помочь. Барон Ротшильд и его агент мистер Бельмонт будут весьма благодарны вам, если вы поспособствуете нам.

Ирен протянула письмо. Собеседник переводил взгляд с нее на меня и обратно.

–?Простите, а вы…

–?Миссис Годфри Нортон, а это мисс Хаксли.

Мистер Беннетт развернул письмо и пробежал его глазами, затем положил листок обратно в конверт и передал Ирен.

–?Так как же я могу вам помочь?

–?Мне нужна ваша консультация касательно статей в вашей газете. Меня интересуют определенные даты.

–?И что это за даты?

–?Боюсь, довольно давнишние. Январь тысяча восемьсот шестьдесят первого года.

–?Ого, времена гражданской войны.

–?Это создает трудности?

–?Напротив. Эта газета ведет историю с начала века, но репортеры охотятся за будущим, а не за прошлым, и не все экземпляры сохраняются должным образом. Однако выпуски военного времени, скорее всего, сохранились. Дэвис, – обратился он к парню, который суетился за столом, заваленным газетными текстами. – Выпиши дамам пропуск, чтобы дракон, который охраняет старые номера внизу, позволил им посмотреть наш архив. – Затем он повернулся к нам. – Газеты можно только просматривать, уносить с собой нельзя.

–?Мы ищем исключительно информацию, – заверила его Ирен.

–?И что же две такие элегантные леди хотят найти в забрызганных типографской краской старых газетах почти тридцатилетней давности?

–?Кое?какие родственные связи.

–?Потеряли родственников в войну? Вряд ли найдете через столько лет. Мой совет – обойдитесь без перчаток. Да, спасибо, Дэвис. Можешь и дальше ломать голову над первой полосой.

Ирен держала пропуск между пальцами в белоснежных перчатках.

–?Спасибо вам огромное за помощь и совет.

–?«Морг», как мы называем наш архив, находится в подвале. Передавайте привет мистеру Бельмонту. Надеюсь увидеться с ним в Париже в ближайшее время. Я теперь живу за границей, с тех пор как основал еще одно издание «Интернэшнл геральд». Доброго дня.

–?Возможно, я смогу ответить на ваше гостеприимство как?нибудь в Париже. Мы тоже там живем, – проворковала Ирен.

Брови Беннета встали домиком от удивления, придавая ему слегка дьявольское обличье, а мы невнятно попрощались и снова вышли в шумную комнату, заполненную клубами дыма.

–?Подвал, – поежилась я. – С меня хватило подвалов, погребов, катакомб и прочих ужасных подземелий прошлой весной.

–?Дракон, – процитировала Ирен мистера Беннетта. – Это должно быть увлекательно.

 

Архив и впрямь оказался в подвале, таком глубоком и сыром, словно он соседствовал с самой преисподней.

Веревки электрических проводов, которые висели на высоте десяти футов над каждой оживленной улицей Нью?Йорка, словно гигантские нотные станы, несли свою службу и в этом «морге». Голые электрические лампочки болтались над проходами между рядами картотечных шкафов. Водянистый свет, который они давали, создавал столько же тени, сколько освещения, а прямолинейное пространство и геометрический порядок и правда навевали ассоциации с кладбищем.

–?Пропуск от мистера Дэвиса? – потребовал согбенный высохший старик, у которого очки так плотно сидели на переносице, что нос стал ярко?красным. Или же дело было в том, что Дракон любил выпить. – ?Дамы, – заметил он, бесцеремонно осмотрев нас сверху донизу. – Нечасто сюда спускаются леди. Думаю, будете искать свое фото на последнем балу миссис Астор, которое вы не сохранили, а теперь надо рыться в моей картотеке, чтобы заполучить его. Учтите, отсюда нельзя уносить газеты, ни одну, никому.

Он выдернул гигантскую сигару из белой фарфоровой мыльницы и принялся ее раскуривать, пока нас не окутала плотная завеса дыма.

–?Наши поиски не столь легкомысленны, как вы надеетесь, – спокойно сказала Ирен, словно собиралась сообщить хранителю архива и по совместительству нашему провожатому дурные вести. – Мы ищем некролог.

Старик посмотрел на нас сквозь облако дыма.

–?Но вы не в черном.

–?Речь идет о человеке, умершем в шестьдесят первом году. Полагаю, традиционный период ношения траура давно прошел.

Он хмыкнул, признавая, что зря укорил нас, и выпустил еще струю дыма. Если бы он был большим серым волком, а мы домиками поросят, то нас бы уже сдуло.

Но Ирен табачный дым не устрашил, да и я привыкла к подобному, хотя и деликатно, как бы с намеком покашливала. Однако намека моего старик не понял, а то и не заметил вовсе.

–?Шестьдесят первый год. – Его глаза за стеклами очков сузились, но скорее от едкого дыма, чем от претензий на глубокомысленность.

Ирен назвала ему дату.

–?Я покажу нужную секцию, но вам, дамочки, придется выпачкать свои изящные белые перчаточки, поскольку рыться в газетах вы будете сами.

–?Мы можем снять перчатки, мистер?..

–?Уимс. А я?то думал, вы прямо в перчатках и родились.

Он повернулся и повел нас по лабиринту проходов: прямо, налево, направо и снова прямо.

В мертвой тишине наши юбки шуршали так, словно волочащиеся хвосты стаи крыс в подземелье. Поверьте, уж я?то знаю этот отвратительный звук.

–?Вам повезло, дамы! – Наш провожатый остановился. – Вот та коробка, которая вам нужна.

Мистер Уимс обдал искомую коробку несколькими струями дыма и взглянул на нас. Очевидно, что такой сгорбленный и иссушенный старик не мог сам снять коробку с полки, особенно учитывая, что во рту у него торчала сигара, которую нельзя выронить. Поэтому Ирен взяла коробку за угол, и мы вдвоем сняли ее с полки.

–?А здесь есть стол? – спросила я.

–?Это вам не публичная библиотека на Пятой авеню, – напомнил нам Дракон, хоть и излишне. – Тут львы у входа не сидят. Стол есть за углом, в конце этого прохода. Поставьте коробку обратно, когда соберетесь уходить.

Последнее наставление старик выкрикнул через плечо в уплывающем вместе с ним дымном облаке.

–?Ирен…

–?Я знаю, Нелл. Это дурная привычка, я планирую от нее отказаться.

–?И когда же?

–?Ну, не сейчас, когда я на другом берегу Атлантики роюсь в газетах тридцатилетней давности.

Мы с пыхтением добрались до противоположного конца прохода и нашли обещанный стол – неряшливую шаткую конструкцию с облупившейся краской, щелями между досками, торчащими гвоздями и… паутиной на ножках.

–?Фух. – Ирен опустила свою половину коробки на стол, который ответил жалобным скрипом старого дерева. – Старые газеты пахнут плесенью!

–?Перчатки погибли смертью храбрых, – сказала я, поставив коробку на ненадежную поверхность и посмотрев на перепачканные пылью руки.

–?Ничего, перчатки мы отстираем, Нелл. Прошлое так редко открывает нам свои ворота. Элиза Гилберт должна хотя бы упоминаться в этих газетах в день погребения, а может быть, она заслужила и отдельный некролог.

Мы сняли перчатки и взяли первую газету.

–?Ах! – Ирен прочла первую страницу. – Похороны состоялись девятнадцатого января. Хорошо, что газеты разложены в хронологическом порядке. Иначе пришлось бы копаться дольше.

–?Ну, ненамного. – Я закашлялась, когда подруга вытащила первый экземпляр, подняв при этом облако желтой пыли вперемешку с вредными частицами типографской краски и запахом плесени. – Боже, неужели что?то на земле может сравниться с дешевым табаком мистера Уимса.

Ирен была слишком увлечена просмотром одного номера за другим, чтобы ответить.

Я складывала просмотренные газеты в аккуратную стопку, глядя на узкие старомодные колонки и заголовки над статьями во всю ширину абзаца.

–?Ага, вот она! За девятнадцатое число!

Газета слегка подрагивала в руках примадонны, когда она раскрыла и положила ее на груду уже просмотренных номеров и начала изучать разворот за разворотом.

–?Некрологи, – предположила я, – обычно печатают ближе к концу.

–?Кто знает, где их печатали тогда, а миссис Элиза Гилберт, возможно, удостоилась и более пространного упоминания.

–?Ирен, ты всегда нагромождаешь сказки вокруг простейших фактов. Возможно, это вообще шутка, которую Шерлок Холмс задумал, чтобы убрать нас с дороги, а у тебя привычка ко всему относиться серьезно.

Ирен остановилась и посмотрела на меня:

–?Ты считаешь, что Шерлок Холмс умеет шутить?

–?Нет, увы, не умеет. Но это могла быть злая проказа. Он, должно быть, принадлежал к тому типу мальчиков, которые жить без них не могут.

–?А ты, дорогая моя Нелл, имеешь привычку считать всех нас озорниками, которые вырвались из?под твоей нежной опеки. – Она нахмурилась и принялась листать газету в другую сторону. – Некрологи на последней странице первого раздела, но Элиза Гилберт не упомянута. Вот бы взять газету с собой и изучить при нормальном освещении!

–?Но мы не можем.

–?Вообще?то очень даже можем. – Примадонна приподняла подол и выразительно посмотрела на меня. – Можно ее аккуратненько свернуть и положить в карман нижней юбки[30].

–?Это кража, Ирен.

–?Нет, мы просто одолжим ее на время.

–?То есть ты хочешь снова пообщаться с Драконом Уимсом, уговорить его снять ту же коробку и тайком вернуть недостающую газету во время следующего визита?

–?Возможно. Я могла бы сказать, что мне нужно уточнить информацию.

–?Ложь вдобавок к воровству.

–?Но мне нужна эта газета, Ирен.

–?Я не понесу ее в своей нижней юбке.

–?Что ж, хорошо, тогда я понесу ее в своей. А от тебя потребуется лишь молчание.

Я посмотрела в потолок. К несчастью, мой взгляд упал на одну из адских электрических лампочек мистера Эдисона. Прогресс утомляет.

–?Молчание, – повторила Ирен.

Это всего лишь одна несчастная газетка, но, возможно, единственный уцелевший номер.

–?Я ни за что не пойду снова в это неприятное место, – сообщила я. – Тебе придется возвращать газету одной.

–?Хорошо, Нелл. На самом деле мне и сегодня стоило прийти одной.

После этого мы потащились, шурша юбками, по множеству проходов, поставили разграбленную коробку на место, а потом наконец нашли маленькую конторку мистера Уимса.

Он уставился на наши руки, которые выглядели так, будто мы копали ими уголь.

Ирен улыбнулась так, будто перед ней был президент Гаррисон:

–?Мы сообщим мистеру Дэвису, что вы нам всячески помогали. Вероятно, я приду сюда еще раз кое?что посмотреть, если можно.

–?Если мистер Дэвис выпишет вам пропуск, то можно, а если нет, то нельзя.

Ирен не стала утруждать себя объяснениями, что мистер Дэвис предоставил ей карт?бланш, стоило помахать перед ним письмом от мистера Бельмонта. Она сумеет снова пробраться в архив, не сомневаюсь, даже если ей придется надеть мужской костюм и вломиться сюда поздно ночью.

Как только мы выбрались на первый этаж, а потом вышли на улицу, Ирен принялась оглядываться по сторонам, пока не увидела поблизости кондитерскую.

–?Пойдем! Мы сможем сесть у окна и изучить эту ужасную газету при дневном свете.

Так мы и сделали. Мы могли читать раздел некрологов вдоль и поперек столько раз, сколько нам заблагорассудится, но так и не нашли в нем имени Элизы Гилберт.

 

Мемуары опасной женщины. Графиня Ландсфельд

 

Я говорю о лицемерной иезуитской лжи… Якобы я приручала диких жеребцов, хлестала плетками жандармов, стреляла по мухам из пистолета прямо поверх лысых голов членов муниципалитета, дралась на дуэлях… и еще много чего такого. Господа, вы видите все лицемерие и постыдность этих лживых заявлений? Цель их одна – лишить меня признаков пола, оставить тем самым без благородной рыцарской защиты, которую традиционно предоставляют женщинам в этой стране.

Из письма Лолы Монтес[31] в «Бостон ивнинг транскрипт» (1852)

 

Меня называли по?разному, порой очень грубо: потаскуха, шлюха, республиканка. Когда я оказалась здесь, то была известна как Мария, графиня Ландсфельд. Советники Людвига прожужжали ему все уши, пытаясь воспрепятствовать дарованию мне баварского титула, но я победила. Я победила всех этих иезуитов и ультрамонтанов[32] с таким разгромным счетом, что они прибегали к любым уловкам, лишь бы настроить против меня народ. Их оружием стали клевета и ложь. Я решила, что меня ничто не заставит покинуть Баварию: ни обидные прозвища, ни сама смерть. Шеститысячная толпа, штурмовавшая окна моего дворца в ту ночь в Мюнхене, выкрикивала самые обидные из прозвищ, какими меня наделяли, и много чего в придачу. Я ценю фантазию в своих противниках, пусть даже это шесть тысяч глоток.

Мои верные алеманы[33] – молодые, смелые красивые парни, маленькая армия солдат?студентов, провозгласивших себя моим почетным караулом, – находились внутри вместе со мной, готовые защищать свою госпожу от нападающих. Сколько из них, интересно, живы по сей день?

Хотя события, врезавшиеся в память, произошли на другом континенте более десяти лет назад, но некоторые продолжают посещать меня в снах и поныне. Особенно бедный старый Вюрц, которого убили таким бесчестным образом.

Я увидела его труп, перед тем как покинуть место, которое некогда любила, как никакое другое. До сегодняшнего дня эта страшная картина всплывает перед глазами, будто освещенная магниевой вспышкой. Только это убедило меня покинуть дворец. Я уже сказала, что видела труп Вюрца? Проклятые предатели ультрамонтаны пытали его и оставили истерзанное тело в моих элегантных апартаментах. Кто знает зачем – возможно, чтобы остудить мою горячую испанскую кровь.

Теперь я сама если и не умираю, то близка к тому. Я живу не во дворце, а арендую квартирку в скромном районе шумного города. Некогда я приказывала. Ныне прошу – не стану писать «умоляю». Теперь, после всего, я не так уж многого хочу.

Когда?то я была известной танцовщицей варьете и славилась тем, что среди моих любовников были люди, занимающие высокое положение, – Лист, Дюма, всевозможные мелкие принцы. Мой самый задушевный друг теперь – месье Кашель, который часто заходит без предупреждения. Кашель сотрясает меня с такой силой, что перо трясется над бумагой и приходится остановиться. Левый бок изуродован ударом. Я могу лишь держать ручку в правой руке и писать между бесконечными приступами кашля. Даже папиросу теперь не взять.

Я говорила, что была первой женщиной, которую сфотографировали с папиросой? Почему бы и нет? Меня фотографировали и рисовали всю мою жизнь. Раньше я надеялась, что мои достижения будут подробно описаны, поскольку я еще и первая женщина, которую сфотографировали с индейцем. Я улыбаюсь, глядя на портрет, сделанный в 1852 году. Тогда я все еще была красива, лицо обрамляли черные кудри, ниспадающие на белый круглый воротник. Такая скромная, такая опасная. Левой рукой, тогда еще рабочей, держу под руку индейца по имени Свет В Облаках, но он смотрит вперед, словно изваяние, а по сторонам темного лица свисают длинные черные пряди.

Я всегда была авантюристкой и впервые сбежала, когда другие пытались за меня решить, какой будет моя жизнь. Тогда я была еще совсем подростком: подумайте только, четырнадцатилетнюю девочку решили отдать отвратительному старику. Уж лучше быть любовницей какого?нибудь юноши, которого не слишком уважают в обществе. Надо сказать, этой цели я добивалась несколько раз в жизни.

Свет В Облаках ничего не знал о моей истории и репутации, как и я о нем. Мы встретились в фотостудии в Филадельфии, он еще не пришел в себя после визита к Большому белому отцу в Вашингтоне, а я не опомнилась после приключений и разочарований в Европе.

На этой фотографии мы полны надежд, но нас обоих предадут через несколько лет после того, как эта фотография будет снята.

Люди в конце жизни всегда отвлекаются от темы? Я ощущаю себя старой, как Лилит, хотя мне нет и сорока.

В комнате холодно. Зима в студеном климате способствует моему закату. На дворе осень 1860 года. Когда звук камней, разбивающих стекла и ударяющихся о другие камни, эхом звучит в моих воспоминаниях, кто?то из соседей входит и стучит ночным горшком по ножке детской кроватки. Будем считать, что это звук треугольника в похоронном марше.

История всегда приводит к такому итогу? Когда?то я сама творила историю. Разбивала сердца, фигурировала в заголовках газет и даже пошатнула королевство, а теперь… теперь у меня нет сил дописать эту маленькую страницу, даже просто держать ручку, не говоря уж о кнуте или пистолете.

Господи боже мой, я так отчаянно хочу курить. Всего одна последняя папироса перед последним салютом. Но Кашель, мой верный спутник, говорит «нет».

 

Глава тринадцатая

Чай и предательство

 

Ревность – зависть души.

Драйден

 

Ирен удалилась в уборную, чтобы снова положить в карман нижней юбки газету, добытую нечестным путем, которую оказалось намного легче достать, чем вернуть.

Я потягивала чай с бергамотом. Такое впечатление, что американцы боятся подавать нормальный, горячий чай. Я лениво разглядывала улицу, поскольку кондитерская – одно из немногих мест, откуда дама может вволю поглазеть на прохожих. У меня вызвала улыбку мысль, что мы с Ирен впервые встретились в кондитерской, и тогда она тоже прибегла к воровству… спрятала во вместительную муфту оставшиеся пирожные и сэндвичи. Разумеется, тогда мы были полуголодными юными девицами: Ирен – честолюбивой оперной певицей, а я – безработной гувернанткой, а потом такой же безработной продавщицей в магазине тканей.

Газета – это еще ерунда, и мне было радостно видеть, что подруга расследует свою историю, а не страшное убийство, раскрытием которого занимается Шерлок Холмс.

Я должна быть благодарна Ирен за то, что она совершила лишь мелкую кражу, а не таскается за этим несносным господином, расследуя чудовищное преступление.

Я сделала еще один глоток чаю, а потом широко открыла глаза, узнав шляпку, обладательница которой проходила по той стороне авеню. Пинк Кокрейн! Теперь эта девица выставляет напоказ шляпки с чересчур широкими полями и осиную талию!

Я прочла в «Таймс», что для «Нью?Йорк уорлд» строится какое?то непомерно высокое здание рядом с «Геральд» и «Таймс». Двадцать шесть этажей! Новый владелец, венгерский иммигрант по фамилии Пулитцер, будто бы намерен сделать из второсортной газетенки прямого конкурента более крупных изданий.

Видимо, мисс Блай инспектирует новые владения, которые якобы будут увенчаны золотым куполом наподобие собора Святого Петра в Риме, разве что чуть меньше. Римские католики и газетчики готовы на все для пущего эффекта.

Упражняясь в англиканской неприязни ко всему показному, я снова взглянула в окно и чуть не пролила остатки чая на блюдце. Пинк прогуливалась по Пятой авеню не одна, а в сопровождении… Квентина Стенхоупа! Сейчас он поднял трость, чтобы показать на здания, принадлежащие «Сан» и «Таймс». Я привстала, чтобы получше рассмотреть эту парочку, и опрокинула блюдце с чаем прямо на колени. На новой клетчатой юбке образовалось пятно.

Ирен обнаружила меня отчаянно промакивающей юбку салфеткой и вытягивающей шею, чтобы еще раз увидеть удаляющуюся парочку.

–?Нелл, ты расстроена!

Не то слово!

–?Я повернулась, чтобы выглянуть в окно, и, видимо, зацепила манжетой чашку.

–?Ничего. Ткань высохнет, а в отеле, когда вернемся, прикажем почистить и погладить твою юбку.

–?Надо вернуться немедленно. Я не хочу гулять по Пятой авеню и выглядеть при этом так, будто какой?нибудь пекинес по ошибке принял меня за дерево.

–?Но я собиралась отправиться в деловой район: мне не терпится уже похоронить дело Элизы Гилберт.

–?Элиза Гилберт и без тебя давным?давно похоронена.

–?Нелл! – упрекнула меня примадонна за нехарактерную раздражительность.

–?Прости, Ирен, мне очень жаль, что я все испортила.

–?Это всего лишь юбка из универмага. Можем завтра купить тебе такую же, если эта испорчена.

–?Ты права, Ирен. Пролитый чай вряд ли может нарушить планы или положить конец надеждам. Но в таких перчатках ходить нельзя и…

–?В августе в Нью?Йорке достаточно тепло, чтобы обойтись без перчаток. Мы будем не первыми дамами, кто от них отказался.

Я фыркнула, но была не в настроении спорить о приличиях в гардеробе. Да и имело ли теперь значение, куда я пойду и что на мне надето?

 

Глава четырнадцатая

Прогулка по Пятой авеню

 

Общеизвестно, что женщины?репортеры лучше справляются со своей работой, чем их конкуренты?мужчины, когда речь идет о сплетнях и новостях моды. Нелли Блай продемонстрировала, что женщины могут иметь успех в качестве специального корреспондента. Тем не менее создается общее впечатление, что женщины в газетах загнаны в узкие рамки. Возможно, это ошибка.

«Атланта конститьюшен»

 

Из дневника Нелли Блай

 

Я посмотрела на голое пятно на Парк?Роу, а потом снова перевела взгляд на возвышающиеся фасады зданий «Нью?Йорк трибьюн» и «Таймс» справа. Я с трудом подавила в себе возглас восторга от впечатляющего вида, известного как «газетный ряд». Затем я снова взглянула на моего спутника. Он вел себя очень галантно, хотя, будучи англичанином по рождению, принадлежал к нации противных напыщенных типов.

Меня теперь частенько узнают на улицах, и не только потому, что девушки?репортеры теперь сами становятся темами статей: просто моя повесть «Загадка Центрального парка» вышла с портретом на обложке – я в огромной, но приличествующей событию шляпе.

Должна признаться, что я одной из первых отказалась от крошечных шляпок и взяла на вооружение новую моду – головные уборы с безрассудно широкими полями и плюмажем. Поскольку женщин в нашем деле все еще очень мало, то неплохо иметь отличительный знак (если только я не маскируюсь), а такую шляпу не заметить нельзя.

Разумеется, всем было любопытно, с кем из джентльменов я общаюсь. Странно: как только женщина становится известна благодаря своей работе, окружающие первым делом хотят выдать ее замуж.

Я удостоверилась, что объекты моей привязанности не имеют отношения ни к каким скандальным историям, да их, привязанностей, практически и не существовало. Пускай уж лучше судачат о Нелли Блай. Чем больше обо мне говорят, тем более интересные темы мне будут давать и тем прочнее я закреплю свое положение.

Я посмотрела оценивающим взглядом на англичанина, идущего рядом, поскольку знала, что так же на него посмотрят и те, кто кивает мне при встрече.

Разумеется, лучше англичан никто не умеет шить, и в выборе одежды Квентину Стенхоупу не было равных даже среди соотечественников. Никаких мешковатых пиджачных пар: на нем был легкий летний шерстяной костюм в серо?кремовую клетку, хотя он и уступил жаре, надев соломенную шляпу. Несмотря на теплую летнюю гамму одежды, Квентин казался твердым как сталь, возможно, потому, что его светлые глаза сужались всякий раз, когда он на что?то смотрел, словно бы мгновенно оценивая все и вся вокруг. Загорелое лицо выглядело необычно привлекательным на фоне этого летнего костюма; Стенхоуп непринужденно размахивал тростью, и мне подумалось, что с таким же успехом он мог воспользоваться ею как дубинкой. На самом деле он был ходячим противоречием: цивилизованный до мозга костей англичанин, с которым могли соперничать лишь немногие американцы, но при этом такой опасный. Сейчас он был само очарование, но я прекрасно понимала, что его очарование готово истощиться.

–?Ты говорила, – напомнил он мне монотонным голосом, – что прогулка несет просветительский характер.

Ой?ой?ой, неужели прославленное британское терпение истончилось донельзя? Я с раздражением подумала, что он недоволен необходимостью сопровождать меня, но охотно согласился бы пройтись с этой дурочкой Нелл Хаксли.

–?Взгляни только, как внушительна эта яма под фундамент, – сказала я. – Видишь, как здания, принадлежащие «Трибьюн» и «Таймс», возвышаются над парком.

–?Очень впечатляет, – пробурчал Квентин, но по голосу стало ясно, что он нисколько не впечатлен. – В них должно быть этажей пятнадцать или что?то около того, а вместе со шпилем «Трибьюн» дотягивает и до двадцати. Думаю, в Нью?Йорке в скором времени чудеса света начнут вырастать одно за другим.

–?И я намерена войти в их ряд.

Его блуждающий взгляд остановился на мне в довольно угрожающей манере.

–?Ты шутишь?

–?Я ме?чу высоко и не стесняюсь в том признаться. А здесь вырастет новое здание редакции «Уорлд». Двадцать шесть этажей и золотой купол.

–?Прямо как собор Святого Петра в Риме.

–?Но ничего похожего в Нью?Йорке, разве что ратуша по соседству, однако купол «Уорлд» будет намного больше и выше. Когда его достроят в следующем году, это будет самое высокое здание в мире. О мистере Пулитцере ходят легенды. Раньше на том самом месте, где вскоре будет владычествовать «Уорлд», стоял элегантный отель, пока мистер Пулитцер не выкупил участок и не снес гостиницу до основания, чтобы расчистить место под строительство нового здания редакции «Уорлд».

–?Удивительно небрежное отношение, – покачал головой Квентин. – Мы не спешим сровнять с землей старый Лондон, чтобы построить новый. Подождем по крайней мере пару сотен лет.

–?Но это еще не вся история. Чуть больше двадцати лет назад, когда мистер Пулитцер только?только иммигрировал из Венгрии и пошел добровольцем в армию Севера во время гражданской войны, его выкинули из этого самого отеля, поскольку истрепанная в боях униформа раздражала модную публику. Что это говорит об Америке?

–?Что кругом одни снобы?

–?Не ехидничай, Квентин! Это страна безграничных возможностей. Всего за пару лет мистер Пулитцер смог превратить «Уорлд» в прямого конкурента «Геральд» Джеймса Гордона Беннетта. А теперь новое здание «Уорлд» в прямом смысле слова затмит редакцию газеты «Сан», хозяином которой является Чарльз Генри Дана. Короче говоря, мистер Пулитцер планирует превзойти «Трибьюн» и «Таймс», самые важные печатные издания Нью?Йорка, а я намерена стать частью этого процесса.

–?К чему ты клонишь, Пинк?

Должна признаться, что мое прозвище, слетевшее с этих четко очерченных губ, волновало гораздо больше, чем те сладкие слова, что американские джентльмены нашептывали в мое невосприимчивое ухо. Но раз я покорила их, и он тоже не устоит.

–?К тому, что мое молчание касательно поимки Джека?потрошителя минувшей весной – незаурядное требование. Чтобы подчиняться ему, мне потребуется поддержка.

–?Я не могу надолго задержаться в Америке и опекать тебя, – предупредил Квентин.

–?Меня никогда никто не опекал, да мне это никогда и не требовалось. Я говорю лишь о том, что мне нужна сенсация. Сенсация, которая поразит весь мир. Мне плевать, в каком странном уголке земного шара она отыщется, а я знаю, что ты знаком с самыми странными местами. Мне нужна хорошая тема, в противном случае придется выдать мистеру Пулитцеру единственную имеющуюся у меня историю – о Джеке?потрошителе.

Все, долой любезности. Квентин выглядел рассерженным и наверняка мечтал поколотить меня своей тростью. Хотя он, разумеется, ничего подобного не сделал бы.

–?Не смей так поступать: это вызовет вражду правительств нескольких европейских держав, а королева и премьер?министр ополчатся против тебя.

–?Не говоря уже о Шерлоке Холмсе. – Мне не удалось сдержать смешок. – Я никого из них не боюсь. Так что, возможно, тебе стоит подумать о другой истории, которую я раскручу и которая получит всестороннее одобрение правительств европейских держав.

–?Я и те, чьи интересы я представляю, не имеют дела с шантажистами.

–?А в этой стране свободная пресса, Квентин. Настолько свободная, что даже общедоступная. Я прошу всего лишь об одной маленькой сенсации. Определенно в твоем шпионском багаже найдется история о махарадже, который обезглавливал своих жен… современная версия сказки о Синей Бороде. Для начала.

–?Вы, американцы, очень кровожадный народ.

–?Мы не притворяемся «цивилизованными», поскольку таковыми не являемся. Ну что, найдешь для меня еще одного Джека?потрошителя?

–?Моя дорогая Пинк, – сказал он тихо.

Думаю, Нелл Хаксли упала бы в обморок, если бы Квентин Стенхоуп прошептал ее имя с той же интонацией прямо на ухо. Я выдержала его вызывающий взгляд. Англичанин чуть сильнее, чем нужно, сжал мой локоть и увел меня от потрясающей ямы, вырытой под фундамент здания, которое станет вскоре моим новым профессиональным пристанищем, единственным домом, что меня по?настоящему волнует.

–?Моя дорогая Пинк, – повторил он. – Я сделаю все, что в моих скромных силах, чтобы найти для тебя историю, которая переплюнет рассказ о поимке Джека?потрошителя, дай только время.

–?Конечно же. Здание будет построено лишь через несколько месяцев. Я хочу оказаться на первой полосе, когда редакция обоснуется на новом месте. А пока можете якшаться со своими подругами Ирен и Нелли – полагаю, они не возражают.

Его пальцы на моем локте сжались в знак предупреждения.

–?То, чем я занят, в восточной половине мира называют Большой игрой, но смею тебя заверить, Пинк, что это далеко не игра. А со мной играть небезопасно. Просто пока руки у меня связаны, но они не навсегда останутся таковыми.

–?Но и со мной шутки плохи. Я никогда не отступала ни перед кем, даже перед этой грубой скотиной, моим отчимом, и потому имя Нелли Блай гремит на весь город. А теперь я хочу, чтобы обо мне узнали во всем мире. Разве это плохо?

–?Не хуже, чем то, чего хотел гунн Аттила, – ухмыльнулся Квентин, и веселость замаскировала железные нотки в его голосе. – Позволь мне поразмыслить над твоим требованием. А пока прошу уволить меня от дальнейших прогулок по авеню. Я буду слишком занят, разыскивая сенсацию, достаточно громкую для Нелли Блай.

Я отстранилась от своего сопровождающего и хлопнула в ладоши:

–?Вперед! Уверена, другие будут рады твоему обществу больше меня.

Квентин сдержался и ничего не ответил, лишь приподнял шляпу, а потом свистом подозвал двухколесный экипаж, заплатил извозчику вперед, помог мне подняться, как сказочный принц, и слегка поклонился, когда экипаж тронулся.

Глаза Квентина сузились, превратившись в два стилета, и я понимала, что он желает мне провалиться в глубины преисподней.

Я не возражала, лишь бы он нашел для меня историю, которая мне так нужна.

 

Глава пятнадцатая

Похищенная газета

 

Как прекрасна она была, с этими чудесными глазами, которые то и дело сверкали, глядя на мужчин из?под длинных ресниц. То был скрытый обстрел страстью. Темные густые волосы, зачесанные назад и открывавшие низкий лоб, были собраны в роскошные сияющие локоны, украшенные каким?то ярким тропическим цветком. Но мне почудилось что?то печальное в ее страстном, дерзком и далеко не кротком лице.

Грейс Гринвуд (1853)

 

Итак, мы вышли из кондитерской и взяли экипаж, чтобы он отвез нас в деловой центр города. Ирен восприняла мою покорность ее желаниям, как кошка, которая в любой момент ожидает, что мопс нападет и покусает ее.

Я не разбирала дороги, хотя и посматривала на улицы и пешеходов. Но нигде не видела ни элегантной темно?синей шляпки, увенчанной малиновыми розами, ни знакомого мне франтоватого соломенного канотье.

Постепенно менялись возраст и внешний вид прохожих. Люди были или старше, или младше тех видных горожан, что прогуливались по авеню на севере. Банды оборванных детей шныряли в толпе. Тележки торговцев балансировали между проезжей частью и тротуаром. Пожилые дамы в платках, напоминавшие пражских бабушек, медленно двигались в оживленной толпе. Большинство мужчин были или старыми и дряхлыми, или же молодыми, но какими?то мрачными и нечесаными.

Все трудоспособные или законопослушные женщины и мужчины в этих районах или работали в поте лица в лавках при многоквартирных домах, на верфях и скотобойнях, или хворали в комнатушках дешевых пансионов, которые растянулись на целые кварталы.

Неприглядный вид улиц заставил меня отвлечься от чувства досады. Мне самой не нравился внутренний раздрай, я скучала по прежним денькам, когда мне было наплевать, что мои знакомые делают… ну пока они не делали чего?то совсем уж дурного. Однако в том, что Квентин Стенхоуп сопровождает мисс Нелли Блай по Пятой авеню, нет ничего плохого, правда ведь?

–?Где мы? – поинтересовалась я у Ирен.

–?На юге твоего любимого района, – весело сообщила она. – В театральном квартале!

Последнюю фразу подруга произнесла нарочито напыщенно. Она намеревалась вывести меня из себя. Но я решила сохранять спокойствие и не позволять никому и ничему меня потревожить.

–?Зачем? – только и спросила я.

–?Расследование зашло в тупик, но гордость не позволяет мне обратиться с вопросами к Шерлоку Холмсу, а потому я решила воспользоваться его намеком. Мы навестим Чудо?профессора.

–?Ох. – На душе у меня потеплело. Мне нравился старик, несмотря на его странную профессию. Он напоминал мне о безобидных пожилых обитателях деревень в Шропшире, которые всегда рады выпить пинту пива и посплетничать, в отличие от бедовых представителей молодого поколения. – Почему ты думаешь, что он сможет помочь нам?

 

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально

 

[1] Цит. в пер. Н. Вуля. – Здесь и далее примеч. пер.

 

[2] Цит. в пер. Н. Войтинской.

 

[3] Популярная песня Стивена Фостера.

 

[4] Собирательное название предпринимателей США периода 1870–1890 годов, которые быстро сколотили огромные состояния.

 

[5] Финеас Т. Барнум (1810–1891) – антрепренер и шоумен, основатель цирка «Величайшее зрелище на земле».

 

[6] Фешенебельный район Лондона.

 

[7] Около 127 кг.

 

[8] Ни разу не появляющийся на сцене персонаж комедии Т. Мортона (1769–1838) «Поторопи свой плуг» – воплощение ходячей морали.

 

[9] Район Нью?Йорка, заселенный рабочими и иммигрантами.

 

[10] Чуть больше 18 м.

 

[11] Выдающийся английский декоратор – резчик по дереву.

 

[12] Знаменитая шотландская копченая пикша.

 

[13] Также «турецкий огурец»; орнамент, базовым элементом которого является капля, сужающаяся к концу.

 

[14] Аллюзия на популярную песенку?считалку «Спой?ка песню за шесть пенсов».

 

[15] Один из лучших американских ресторанов того времени.

 

[16] Героиня легенд о короле Артуре, умершая из?за безответной любви к Ланселоту.

 

[17] Цитата из комедии У. Шекспира «Как вам это понравится» (пер. Т. Щепкиной?Куперник).

 

[18] Старейшая французская компания по производству хрусталя.

 

[19] Резиденция британских монархов.

 

[20] Титул правителей некоторых провинций Восточной Индии в империи Великих Моголов, нарицательное название быстро разбогатевшего человека, нувориша.

 

[21] Мф. 18: 28.

 

[22] У. Шекспир. Буря (пер. М. Донского).

 

[23] Персонифицированный образ США: седовласый старик с бородкой и в цилиндре цветов американского флага.

 

[24] Пер. М. и Н. Чуковских.

 

[25] Героиня детского стихотворения.

 

[26] Пирит – серный, или железный, колчедан.

 

[27] Пер. Н. Треневой.

 

[28] Измененная цитата из Книги чисел: «Вот что творит Бог!»

 

[29] Бог из машины (лат.) – выражение, означающее неожиданную, нарочитую развязку той или иной ситуации.

 

[30] Карман нижней юбки представлял собой небольшую сумочку, прикрепленную к талии между слоями юбок.

 

[31] Мария Долорес Порис?и?Монтест, урожденная Элиза Розанна Гилберт (1823–1861) – дочь британского офицера и креолки, известная авантюристка и танцовщица, фаворитка Людвига Баварского.

 

[32] Сторонники верховной власти папы в церковной и государственной сферах.

 

[33] Одно из германских племен.