Шахразада

Тайна наложницы

 

Горячие ночи Востока

 

 

 

* * *

Если б мне всемогущество было дано, Я бы небо такое низринул давно И воздвиг бы другое, разумное небо, Чтобы только достойных любило оно.

Омар Хайям

 

 

 

– Все мудрые правители мудры одинаково, а все безумные правители безумны по?разному…

О, как часто повторял эти слова прапрадед халифа Мухаммада ибн Мансура аль?Махди. Хотя, быть может, то был не прапрадед халифа, а прапрадед этого самого прапрадеда… Одним словом, самый первый из династии великих халифов был вовсе не глуп, учился везде, где только видел зерно истины, запоминал, записывал и настоятельно призывал потомков прислушиваться к его словам. Хотя бы к некоторым…

На удивление, слова предка не пропали втуне, ибо советам этим действительно следовали не только его дети и дети его детей. Они пригодились даже людям, живущим в сотнях и тысячах фарсахов от сердца мира под рукой Аллаха всесильного и всевидящего, прекрасного Багдада. И одним из мудрецов, не постеснявшихся последовать совету великого халифа, был Махмуд ас?Юсеф по прозвищу Избранный, в чьих руках цвела прекрасная страна Аль?Миради, что лежит на полуночь от Либии и выходит к самому теплому из морей мира.

Халифа Махмуда называли Избранным, ибо он воцарился не по праву рождения, а был избран жителями страны как самый мудрый и справедливый военачальник.

Сын Махмуда, Рашид, взошел на трон, когда отец его решил, что он многое уже сделал для страны и пришел черед его сына править, поощряя все лучшее и искореняя худшее, что было в державе под его рукой. Скажем сразу, что Махмуд Избранный был вовсе не стар. Но у него хватило разума и мужества уйти, дабы сын принял бразды правления, а не томился, зная, что многое мог бы сделать лучше, если бы не самодур отец. Следует признать, что шаг сей был более чем мужественным, а наследник, Рашид[1], оправдывая свое имя, с первого и до последнего дня правления был настоящим отцом для подданных.

Так и повелось в прекрасной стране Аль?Миради: когда правитель понимал, что его наследник в силах принять ответственность за всех, от младенцев до стариков, он уступал ему трон и огромные полномочия, которые передаются вместе со званием халифа. И было это воистину мудро, ибо за долгие пять сотен лет, что правила эта династия халифов, не случалось под кровом дворца заговоров, сын не пытался отравить отца, а отец не подсылал убийц к сыну.

Не стал исключением и девятнадцатый по счету халиф, Мирза ас?Юсеф. Он в юные годы взошел на престол и честно правил до того дня, когда его сыну, Салеху, не исполнилось двадцать три года. О да, это был возраст вполне зрелый для любого человека, но весьма и весьма юный для правителя. Халиф же Мирза отличался воистину недюжинным умом и потому не только продолжил традицию рода, но даже и развил ее.

Ума халифу Мирзе хватило на то, чтобы отправить своего сына в действующую армию. О, многие могут сказать, что хватило ему не ума, а безумия, потому что юного наследника могли убить в первой же схватке. Но вместе с Салехом отправились и его товарищи по юношеским забавам Шимас, Фархад, Джалал ад?Дин. Война превратила беззаботных юношей в настоящих мужчин. Главным же наказом товарищам Салеха было во что бы то ни стало сберечь жизнь наследника.

За два года войны Салех подружился со всеми, от солдата до командующего, каким?то волшебным образом ухитрившись не нажить врагов, что иногда очень трудно, чтобы не сказать и вовсе невозможно.

Закончилась ли война победой, понять было непросто. Если говорить по совести, и войной?то это назвать затруднительно. Однако в боях никто не погиб, и потому халиф Мирза объявил мир.

Вернувшееся войско народ встречал с необыкновенными почестями, а халиф, увидев среди триумфаторов своего сына, вновь похвалил себя за то, что совершил воистину мудрый поступок. Теперь, когда за Салеха готовы были отдать жизнь все солдаты войска, и наступило время для передачи власти.

О, для халифа Мирзы это было настоящим событием. И готовился он к нему долго и весьма тщательно. Почти целый месяц составлял письмо, которое должно было бы, пусть недолго, но послужить шпаргалкой для начинающего правителя.

К сожалению, он знал, что принц Салех вовсе не мечтает о престоле и с удовольствием оставил бы отцу все полномочия до самой его смерти. Но вряд ли это знание хоть что?то изменило в поведении Мирзы – он был приверженцем традиций и педантично соблюдал даже самые мелкие детали церемониала, такие, как ритуал отхода ко сну или торжественный поход в баню по вторникам, пятницам и воскресеньям.

И потому в заранее определенный день закончил халиф Мирза составлять длинное?предлинное письмо?подсказку. Перечитал его и… И, конечно, остался недоволен, ибо понял, что предусмотрел далеко не все. Более того, халиф убедился, что все предусмотреть, от всего уберечь, все подсказать просто невозможно. Но письмо не сжег, здраво решив, что даже неполная подсказка значительно лучше, чем вовсе никакой.

– Аллах всесильный, – вздохнул, потянувшись, халиф Мирза. – Ведь я вовсе не собираюсь умирать, передав трон мальчику. Если у него что?то пойдет не так, он знает, что всегда может спросить у меня совета.

О, халиф Мирза был мудр! Столь мудр, что вынужден был признаться себе самому, сколь редко молодые прислушиваются к советам стариков, предпочитая «жить по?своему» и по?своему набивать шишки на тех же местах, на которых это уже сделали когда?то их отцы и деды.

Итак, письмо было составлено, день передачи власти назначен. И оставалось теперь только дождаться того мига, когда халиф Мирза станет просто почтенным Мирзой, а юный Салех станет халифом Салехом ас?Юсефом, двадцатым халифом династии ас?Юсефов, правителем прекрасной страны Аль?Миради.

 

Свиток первый

 

Точно так же, как не хотел юный Салех становиться халифом, так не желал становиться правителем и Гарун, сын мудрого Мухаммада ибн Мансура аль?Махди. Ему тоже были по сердцу странствия, его влекли загадки прекрасного мира, и он наслаждался восходом солнца над горами куда более, чем блеском золотых украшений на избалованной красавице или тусклым сиянием золота в кладовых казны. Точно так же, как и Салех, он не мечтал о женитьбе, слегка опасаясь того мига, когда поймет, что именно с этой женщиной, чужой и непонятной, придется делить не только ложе, но и жизнь.

Одним словом, Гарун был столь же молод и столь же самонадеян, как и любой другой юноша, будь он наследник халифа, сын пекаря или преемник кузнеца.

Мудрый халиф Мухаммад, увы, не мог отправить своего сына защищать границы страны или завоевывать новые царства, ибо не вел никаких войн, ни от кого не оборонялся и не видел ни малейшей необходимости в этом, и потому не пошел по стопам халифа Мирзы. Однако понимал, что наследник должен совершить хоть какой?нибудь подвиг, дабы подданные могли гордиться не только мудростью халифа?отца, но и отвагой халифа?сына.

И тогда отец Гаруна, воистину мудрый человек, решил, что сыну следует отправиться не за землями, а за легендами. Ибо любая легенда, сколь цветистой бы она ни была, всегда содержит в себе зерно истины, пусть и крошечное. А значит, найдя легенду, принц сможет найти и истину, или хотя бы ее малую часть. Одним словом, охота за легендами представилась халифу Мухаммаду предприятием весьма достойным, ничем не хуже охоты за бесценным белым тигром (которого, кстати, так и не нашли) или за чудовищной скалой из снега и страха, о которой говорят лишь мореходы, да и то тогда, когда бурдюк вина уже почти пуст.

Но халифу Мухаммаду показалось мало просто послать на поиски отряд во главе с сыном. Ибо в этом не было бы никакого толку: юноша, проехав весь обитаемый мир из конца в конец, нашел бы лишь местность, не во всем соответствующую картам, да убедился бы во лживости проводников, которые в собственных бедах видят происки одного лишь Иблиса Проклятого. Следовало сделать как?то так, чтобы Гарун сам выпросил позволения отправиться в экспедицию… О, в этом, конечно, было и прекрасное знание собственного наследника, и, следует согласиться, отличное знание натуры человеческой. И халиф Мухаммад начал приготовления к коронации.

Да, мудрость зачастую идет одними и теми же тропами. Вот только цели при этом достигаются более чем различные. Однако об этом позже… Сейчас же следует заметить, что до дня, когда Гарун должен был принять трон, оставалось еще более двух лет.

Поэтому вовсе не удивительно, что шумные приготовления, затеянные халифом Мухаммадом, вызвали настоящую бурю в душе наследника.

Гарун ворвался в покои отца и закричал с порога:

– Отец? Что вижу я вокруг? Отчего все, от последнего мальчишки при диване до первого советника, носятся по дворцу? Отчего вывесили во внутреннем дворе церемониальные штандарты? Что случилось?

Мухаммад поднял глаза от свитка, который рассматривал преувеличенно усердно.

– А ты что думаешь, сын наш?

– Я думаю, о халиф, что начаты приготовления к принятию титула. Хотя мне казалось, что до сего великого события еще более двух лет.

Мухаммад улыбнулся своим мыслям: да, его расчет оказался верным. Но Гарун эту улыбку расценил совсем иначе и упал в ноги к отцу.

– Отец, ты болен? Сколько тебе осталось?

Халиф покачал головой.

– К счастью, сын наш, мы совершенно здоровы, как для наших лет, разумеется. А приготовления к передаче титула действительно начались, ибо сколь ни были бы д?лги года, пролетят они более чем быстро.

По лицу юноши было видно, что слова отца его успокоили лишь отчасти.

– Но почему же тогда сейчас уже вывешены вексиллиумы провинций? Отчего метельщики без устали трудятся на дворцовой площади?

– Ты же сам сказал, что начаты приготовления… Мы считаем, что следовать традиции надо во всем, даже в такой малости, как дата начала подготовки к коронации…

– Даже если я вовсе не собираюсь принимать сейчас титул наследника из твоих рук? Даже если я мечтаю отправиться в долгое странствие?

Гарун выпрямился во весь свой немалый рост и попытался грозно сверкнуть очами.

– В долгое странствие, сын? И куда же ты собираешься отправиться на этот раз?

– Рассказывают, отец, что в полуночных морях можно изловить огромного кита… Я хотел бы присоединиться к китобоям и испытать судьбу.

– Ох, сын, сколь низменна твоя мечта по сравнению с твоим грядущим…

– Низменна, отец? – Гарун едва не потерял голос от изумления. Ибо было чему удивляться: отец не пытался ни кричать, ни отговаривать…

– Воистину, сие может быть мечтой сына воина или кузнеца, быть может, сына флотоводца. Что удивительного в том, что огромная рыбина будет изловлена и разрезана на мириады кусков кровоточащего мяса? Разве сие есть доблестное занятие, и принесет ли сия добыча славу? Полагаем мы, что не принесет. Более того, позором будет покрыто имя человека, что лишь ради бравады, лишь для того чтобы потешить собственную душу, лишит живое существо жизни… Мы считаем, что добыча ради пропитания есть ремесло, а ради удовольствия – преступление столь же тяжкое, как и братоубийство. Деяние сие мы относим к разряду недостойных сына халифа, равно как и иного правоверного, почитающего Аллаха всесильного и всевидящего…

Гарун молчал, ибо отец был во всем прав: и убивать просто ради забавы недостойно, и славы тут никакой не сыскать… Да и экспедиция подобная продлится не так уж долго, а потому горе?китобой вернется под отчий кров задолго до того дня, когда все же придется опуститься на одно колено в традиционном церемониальном поклоне.

Молчал и халиф. Он читал смятение на лице сына, как в открытой книге. И, быть может, чтобы чуточку помучить юношу, тянул неприятное молчание.

Наконец Гарун не выдержал. И сделал именно то, чего и добивался халиф. Он поднял голову и спросил:

– Отец, но если ты считаешь, что китобойное ремесло столь низко, быть может, ты дозволишь мне отправиться в какую?нибудь иную страну? С какой?нибудь иной, более высокой, более приличествующей наследному принцу целью?

«Только бы не повторять по сотне раз в день слова церемониальных клятв, заучивая их для того, чтобы пробормотать в дождливый день церемонии…»

– Сын наш, я не оцениваю низко китобойное ремесло – как и любое другое, оно существует во имя человека. Однако ради забавы убивать все живое столь же низко, сколь и позорно…

Гарун опустил голову.

– Но мы, должно быть, предчувствуя твое желание сбежать от приготовлений к церемонии, подумали, что ты мог бы согласиться возглавить экспедицию, которую мы решили снарядить…

О, халиф был подлинным царедворцем! Он мог речами оплести неофита куда искуснее, чем сотня пауков оплетает свою добычу… Мухаммад еще заканчивал фразу, но по просиявшему лицу сына уже понял, что цель достигнута: дабы сбежать от приготовлений к коронации, Гарун готов отправиться куда угодно, хоть в объятия самого Иблиса Проклятого…

– Экспедицию, отец? Но почему я об этом впервые слышу?

– Мы думали отправиться туда сами… после того, как перестанем быть халифом и станем просто усталым стариком…

– Отец, ну какой же ты старик! Но куда ты хотел отправиться?

Да, победа была одержана мгновенная и сокрушительная.

– Должно быть, сын, ты прав. И тебе следует знать все. Мы прослышали, что земли к восходу от нашего прекрасного царства полны загадок. Есть среди них насчитывающие не одну сотню лет. Некоторые из этих древних загадок таят в себе зерно истины, ибо некогда были самыми обычными историями из жизни самых обычных людей под этим небом…

Глаза юноши загорелись.

«О Аллах всесильный и всевидящий! – подумал Мухаммад. – Как было бы просто жить на этом свете и править этим миром, если бы хоть немногие были подобны нашему сыну… Пусть хотя бы в чистоте помыслов…»

– И подумали мы, что следует отправиться, неважно, по морю ли, по суше, дабы хоть одну из таких загадок превратить в простое знание, или, как говорит наш советник, в исторический факт. Ведь зачастую, мальчик, думаем, что ты согласишься с нами, даже самые незначительные дела человеческие, рассматриваемые через призму столетий, становятся деяниями страшными и грозными, прекрасными и вселяющими любовь к ближнему.

– О да… История несчастной любви превращается в легенду, а строка из летописи – в целую стопу пустых, но многословных исторических книг.

– Воистину так…

– Но ты не сказал, отец, за какой из загадок мечтал отправиться на охоту.

– Их более чем много, сын наш… Если ты согласишься вместо нас стать во главе экспедиции, думаем, ты и цель своего странствия определишь сообразно собственному вкусу.

«А мы несколько поможем тебе в этом, юный герой…»

– Соглашусь, отец? Да я почту это за честь! Ибо найти то, о чем все уже забыли… К тому же, во имя своего мудрого и справедливого отца…

Да, юный Гарун был достойным наследником мудреца Мухаммада. Он более чем быстро учился произносить речи звонкие, но пустые, пусть и источающие мед восхищения. Хотя в сладости было еще совсем мало яда. Ах, молодость?молодость…

– Да будет так! Завтра же приступай, мальчик. Ибо времени у тебя не так много и течет оно быстро…

Гарун услышал в словах отца некий намек, хотя халиф Мухаммад всего лишь хотел сказать, что до зимних холодных дождей, кои могут превратить в болото дороги страны, осталось менее полугода.

О, как часто бывает, что одни и те же слова люди понимают совершенно по?разному! А когда слов этих становится более одного, смысл их собеседникам виден и вовсе уж различный. Иногда, о Аллах великий, даже противоположный.

 

Свиток второй

 

Халифу удалось напугать сына. Приготовления к странствию велись днем и ночью; сам Гарун просиживал за реестрами до рассвета, а склады и кладовые были заполнены припасами, каких хватило бы для многотысячной армии на добрый десяток лет.

Халиф Мухаммад взирал на эти сборы с доброй улыбкой, которой, впрочем, не было видно под огненно?рыжей бородой. Матушка Гаруна едва слышно вздыхала, наблюдая за суетой сына при безмолвном одобрении мужа. Увы, мечты сердобольной Марджаны, любимой жены халифа, что сын останется возле материнской юбки навсегда, следовало выбросить в самую глубокую пропасть.

Сборы продолжались, а Гарун, уже почти готовый отправиться в поход, так и не знал, за какой именно легендой он начнет охоту. И именно его матушка, чуткая Марджана, сама того не ожидая, подсказала цель странствия.

Было это на закате, когда солнце, охватив огненно?желтыми объятиями огромный царский двор и сады, посылает последний привет всякому, кто решится взглянуть вдаль. Белые минареты в этот миг становятся бронзовыми, листья деревьев словно покрывает золотая паутина, и даже пруды сада кажутся наполненными текучим золотом.

Марджана всегда любовалась этим зрелищем, однако в этот раз вздохнула, вспомнив отчий замок, каждую зиму утопавший в белых снегах. В те дни звалась она Маргаритой, а ее семьей была семья великих франкских властителей. Никогда никому Мухаммад не рассказывал, как проведал он о далекой полуночной красавице и как сумел завоевать ее сердце. Однако вот уже более двадцати лет Марджана была любимой женой великого халифа багдадского и матерью его наследника.

Сейчас же, видя вокруг золотые сполохи, Марджана вновь с тоской вспомнила снега своей родины и едва слышно застонала. Аллаху было угодно сделать так, что это услышал Гарун, который любил коротать с матерью закатные минуты. Так повелось с первых дней его жизни, и, сколь бы ни стремился к взрослости юный Гарун, этих минут он не отдал бы никому ни за какие блага мира.

– О чем ты столь печально вздыхаешь, добрая моя матушка?

– Печально, мальчик? О нет, скорее я просто грущу, вспоминая свои детские годы. Но не печалюсь – ведь ты же рядом со мной!

Гарун улыбнулся матери. Ей, стройной и нежной, нельзя было дать ее лет, она более походила на его, Гаруна, старшую сестру, ибо мать и сын, совершенно разные, необыкновенно походили друг на друга. И серыми глазами, что напоминали о франкских предках Гаруна, и белой кожей, и черными как смоль волосами.

– Сейчас, мой мальчик, я вспомнила те дни, когда мой старший брат вернулся из долгого похода в сказочную страну Хинд. Он рассказал множество преданий, вспомнил уйму легенд, но они… как бы сказать… не затронули моей души. И лишь одну историю, историю великой любви, похожей более на сказку, я готова была слушать вновь и вновь. А сейчас, глядя на золотое сияние заката, я в который уж раз вспомнила белоснежные стены мавзолея Мумтаз?Махал… Брат говорил, что они столь белы, будто во всякую пору года их укрывает слой снега…

– Расскажи мне о нем, матушка…

– Должно быть, ты и сам слышал об этом изумительном сооружении. Думаю, что в сотне свитков описан и его мрамор, и его неповторимая красота, а также и его предназначение. Это раоза, сиречь гробница жены великого Шах?Джахана, прекрасной Арджуманд. Она была дочерью министра Джангира и более известна под титулами Мумтаз?Махал, то есть «Избранница Дворца», или Тадж?Махал – «Венец Дворца». История проста: самый могущественный из Великих Моголов, Шах?Джахан, любил свою супругу, дня не мог прожить без нее. И потому решил выстроить великолепную раозу, дабы восславить свою жену и установить неповторимый памятник на ее могиле. Мумтаз?Махал умерла при рождении четырнадцатого ребенка. Опечаленный Шах?Джахан пожелал возвеличить память о ней и выстроил прекрасный белостенный мавзолей. Мечтал он, что потом, когда и ему самому уже будут видны берега Реки вечности, благодарные сыновья выстроят рядом и его раозу, абсолютно черную… Увы, мечтам этим так и не удалось сбыться. Хотя, говорят, если солнце садится в облака, виден этот самый, второй мавзолей, именно такой, как и мечталось последнему Великому Моголу, – непроницаемо черная копия белоснежного…

Марджана умолкла. Глаза ее были устремлены вдаль. Гарун же, завороженный прекрасной легендой, не видел ничего вокруг, ибо перед его взором уже вставали белые стены, отражаясь в воде… Темно?серые облака окутали горизонт, в них уже почти исчезло безжалостное дневное светило, а по другую сторону реки вознеслись ввысь черные стены двойника белого сооружения…

«Аллах всесильный, сколь это прекрасно! Должно быть, лишь немногим дано узреть сие поистине сказочное зрелище…»

И тут Гарун, уже поверивший в существование двух зданий?близнецов, очнулся. Ибо о втором Мумтаз?Махале молчали и летописи, и дневники путешественников…

– Матушка, но второй же мавзолей так и не был сооружен…

– О да, мой друг. Это так. Летописи молчат. Но отчего же его видят те, чье сердце не успело зачерстветь?

Вот так в руки Гаруна, будущего великого халифа, легла легенда. Та самая, что изменила весь ход его жизни, превратив будущее юноши из предсказуемого в поистине сказочное.

 

Гарун рос вполне здравомыслящим юношей. Он не верил в сказки, не боялся появления чудовищ, ибо знал, что не бывает под рукой Аллаха всемилостивого и милосердного ничего подобного. Однако эта история, с виду такая простая и в то же время столь же чарующая, поколебала здравомыслие наследника.

– Его нет, однако его видят… Почему?

Этот вопрос оставался без ответа. И тогда Гарун решил, что если уж он собрался в странствие за легендами, то почему бы не отправиться сначала туда, в жаркое сердце страны Хинд, чтобы самому убедиться в том, что рядом с белым Тадж?Махалом, памятником великой любви, не стоит его черный собрат.

– Увы, мальчик, это мало похоже на легенду, – вынужден был согласиться первый советник дивана, к которому обратился Гарун. – Однако история все же таит в себе некую загадку. И, думаю, разгадка сделает честь любому…

– Да будет так!

Тем же вечером Гарун отдал необходимые распоряжения. И вот наконец экспедиция покинула городские стены, дабы проверить, сколь правдива легенда.

Дневные переходы сменялись ночными привалами. Дни складывались в недели, сухая жара пустыни переходила во влажную жару тропиков. Изнывали неутомимые верблюды, томились люди. Не унывал лишь Гарун. Его гнало вперед любопытство. Однако путь все продолжался, а до великого Дели было по?прежнему далеко.

– Должно быть, мы заплутали, – сказал как?то вечером Умар, сподвижник Гаруна. Чуть старше наследника престола и намного тучнее его, был Умар невысок ростом и мнил себя подлинным мудрецом. Насколько он умен, Гарун толком не знал, но ведал, что Умар воистину сказочно хитер, умеет найти выход в любой ситуации и дорогу к сердцу любого.

Одним словом, Умар был законченным пройдохой и потому более многих иных подходил на роль будущего визиря.

– Ох, Умар, но как же мы могли заплутать на дороге, которая изъезжена, исхожена и описана путешественниками тысячи раз?

Умар только пожимал плечами. И в самом деле, дорога была более чем исхожена и стократно описана. Стены Дели должны были еще третьего дня появиться на горизонте, однако вокруг расстилались рыжие, пропыленные долины, перемежаемые темными кущами манговых деревьев вокруг храмов, да виднелись изредка крошечные глиняные кубики деревенских домов.

Первая загадка не замедлила появиться. И разгадывать ее можно было бы бесконечно долго, однако деньги, это великое изобретение финикийцев, и здесь оказались более чем кстати: уже к вечеру Умар беседовал с очень худым, словно высохшим, печальным проводником в непременных белых дхоти. Он назвался хадимом?хранителем, однако имени своего открывать не стал.

– Тот, кто становится хранителем, теряет имя, теряет семью, теряет все. Отныне у него есть одна цель: охранять Врата от любопытных, которые могут нанести вред хрупкому Равновесию.

– Какие Врата, уважаемый? Равновесие чего?

Хадим покачал головой в чалме, некогда белой, а сейчас серо?рыжей, и ответил:

– Врата вы увидите завтра на рассвете. А о Равновесии знать странникам незачем, достаточно и того, что они услышат о нем.

– Подобные речи могут стоить тебе жизни, глупец!

Хадим пожал плечами.

– Все люди смертны. Но вы же не захотите найти свою кончину здесь, посреди высохшей равнины, верно? Если я не проведу вас через Врата, вы не достигнете цели своего странствия, а если закрою первый придел Врат, вы не сможете вернуться домой… Так что выбирайте, что для вас важнее, наказать наглеца или продолжить странствие.

– Прости моего слугу, уважаемый. – Гарун поклонился так низко, как только мог. – Он устал в дороге и мечтает продолжить путь. А потому не всегда может сдерживать свои чувства.

– Я не обижен, повелитель. А слуга твой… Что ж, он просто усталый слуга, сколь бы мудрым ни считал себя сам. Его служба впереди. И его возвышение, и его падение. Сейчас он лишь глупый толстый мальчишка. А потому гневаться на него может лишь такой же мальчишка. Я же стар и видел многое в этом мире и по эту сторону Врат, и по ту. Таких, как он, много. Таких же, как ты, совсем мало. Твоя судьба лежит через множество Врат, и мои лишь первые.

Гарун не без страха взглянул в глаза хадима, непроницаемо темные, страшные.

– Ты видишь мою судьбу? Можешь раскрыть, что ждет меня в будущем?

– Вижу, повелитель. Но раскрыть не могу, ибо это лишь образы. Раскрытие тайны грядущего навсегда меняет это самое грядущее. А потому удовлетворись лишь знанием того, что множество Врат есть множество лет. Тебе уготована великая судьба.

– Но ты же не сказал повелителю ничего нового, глупец! – Обида на «слугу» была отчетливо слышна в голосе Умара.

– У тебя, толстяк, – со злостью ответил проводник, – впереди нет более Врат… да и судьбу твою столь далеко, как у повелителя, я не вижу…

Гарун отчетливо расслышал в словах хадима простую детскую фразу «сам дурак». И улыбнулся.

– Да будет так, почтенный. Завтра поутру нам раскроются Врата. Но что будет дальше?

– Ты увидишь то, зачем пришел, – хадим пожал плечами.

– А потом? Что будет после этого?

– Ты примешь свою судьбу… Или не примешь оную.

– Но сможем ли мы вернуться обратно?

– Захотите ли вы вернуться, повелитель… Так следовало бы спросить. Однако если тебя интересует, открою ли я тебе Врата еще раз, дабы ты вернулся… Да, открою. Если ты пожелаешь вернуться.

– Благодарю тебя, почтенный!

Хадим кивнул. Лицо его стало неподвижным, похожим на маску или на лик древнего идола. Сумерки сгущались, огонек костра мог осветить уже лишь малую часть бесконечной тьмы.

Отдыхали люди, пофыркивали во сне лошади. Царила мгла, сгущаясь к Вратам, которые на фоне черноты ночи были непроницаемо темны.

«Но как же мы пройдем через эту мглу?» – в который уж раз задавал себе вопрос Гарун. И не находил ответа. Должно быть, пока не сделаешь шага, не узнаешь, правильным ли он был.

 

Свиток третий

 

Утреннее солнце сразу окатило странников яростным зноем. Такое ощущение было даровано Гаруну лишь однажды, когда он впервые, еще совсем крохой, вошел в турецкие бани. Тот же нестерпимый жар, та же влажность, та же невозможность дышать…

«Это нас казнит судьба за то, что мы посмели сунуть нос в одну из ее тайн, – подумал юноша. – Но что с нами будет, когда мы решим полюбопытствовать еще раз?»

И, словно в ответ на этот вопрос, на фоне огромного огненного шара воздвиглись Врата, точь?в?точь такие же, как ночью, угольно?черные, играющие красными сполохами, чудовищно огромные и невыразимо страшные.

– И в то же время Врата эти не похожи ни на что виденное мною ранее, – пробормотал Гарун.

Хадим пожал плечами.

– Ты молод и видел столь мало… Они похожи на все прочие Врата, равно как и все Врата не похожи ни на что в этом мире… Смирись.

– Но как же мы пройдем через них?

Это был голос практичного Умара.

– Стремительно. На это потребуется не больше времени, чем уходит обычно на последний предсмертный вздох…

Гарун хмыкнул.

– Недурно сказано.

– Я лишь назвал вещи своими именами, любопытный мальчик. Идем же! И спутников своих поторопи.

Гарун кивнул. О, ему было не просто любопытно – ему было до смерти интересно! Он не мог себе представить, что же произойдет, когда они приблизятся к Вратам. Быть может, распахнутся огромные воротины и за скалой откроется торный путь. Быть может, порыв ветра перенесет их через камень Врат, быть может…

Гарун шел последним, так решил он сам. И вот ноги его ступили на беспросветно черную тень Врат… Сейчас… Ну, вот уже…

Однако ноги юноши отмеряли шаг за шагом во тьме столь полной, будто на весь мир опустилась чернейшая из ночей. И чернота сия заставила принца закрыть глаза, дабы иллюзия была полной. Шаг… другой… третий… А на одиннадцатом шагу в глаза ударило солнце, не обжигающе жаркое, а теплое и ласковое. Таким бывает утро ранней весной, а не поздним летом.

– Иди же, юный властелин. В двух часах пути ты найдешь предмет своих поисков. И сможешь удовлетворить неуемную жажду знаний.

– Но когда же мы войдем во Врата?

– Мы уже прошли через них, мальчик.

Гарун осмотрелся.

– И где мы теперь? И где же Врата, если мы уже прошли через них? Почему позади та же бесконечная дорога?

– Потому, что Врата видны лишь тогда, когда они появляются на пути странников. И лишь после того, как странник узрит хадима. Сейчас же ни в них, ни во мне надобности уже нет. И тебе, юноша, следует продолжать свой путь. Если же ты захочешь вернуться через мои Врата, ты увидишь и меня, и их. Если же тебе новый мир покажется более гостеприимным, не торопись домой, осмотрись…

Гарун удивленно посмотрел на хадима. Что?то в этом странном человеке было не так. Но что?.. Юноша попытался найти ответ в лице проводника, однако не смог – крохотные песчинки стали нестерпимо жечь глаза, и юноша поневоле стал тереть их, чтобы избавиться от этого ощущения.

Когда же жжение прекратилось, оказалось, что никакого хадима рядом нет, лишь пофыркивали лошади и терли глаза спутники Гаруна. А кругом царила весна, мягкая, будто шелковая.

– Ну что ж, – вздохнул Умар, – быть может, кто?нибудь укажет путь к нашей цели…

Гарун тяжело вздохнул. Да, случившееся с ними – встреча с хадимом, странствие в беспросветной тьме, – теперь казалось чьей?то скверной шуткой.

– Хорошо, он хоть денег не взял, – пробормотал Умар.

– Денег он не взял, но вот хорошо ли это? – пожал плечами Гарун, то ли соглашаясь с толстяком, то ли споря с ним.

Кони шли неторопливо, шаг за шагом приближая Гаруна к желанной цели. Дорога миновала домишки на окраине неведомого города, что остался по правую руку, и заскользила по сухой равнине, где на протяжении тысячелетий сменяли друг друга страны и народы, где почти каждый холм – след города или форта, гордо высившегося здесь сотни лет назад. Холмы начинены историей, как сладкая пахлава орехами: много раз приходили сюда строители, возводили стены храма или крепости, и фундаментом им служили остатки других стен, разрушенных завоевателями или временем.

Хижины не отличались цветом от земли – такими они были и тысячу лет назад, такими будут и через тысячу лет. Порой склоны холма переходили в стены продержавшейся до наших дней небольшой крепости или полуразрушенного храма. Деревья смыкались над дорогой, и у их подножия нежились в тени обезьяны. Они с любопытством поглядывали на караван, в надежде выклянчить подачку. Поля были пусты – зима только уступала свое место лету.

Гарун решил не сворачивать на ответвляющиеся дороги и дорожки. Каждая вторая, он знал это из сотен дневников таких же странников, ведет к крепости, дворцу или мечети. Каждая пятая – к памятнику, который сам по себе достоин и отдельной легенды, и долгого размышления над ней.

Агра, некогда столица великой империи, появилась внезапно. Город средней руки, не чета великому Багдаду, с непременным базаром, двухэтажными домами купцов и чиновников, с хижинами на окраинах, многочисленными лавками и пылью, покрывающей коричневые ноги рикш и плетеные корзинки укротителей змей. Город давно позабыл бы о том, что он был столицей великой империи, если бы не Тадж?Махал.

Вот встали перед путешественниками стены древней крепости – здесь был заточен Шах?Джахан, безутешный муж. Отсюда до Тадж?Махала всего несколько шагов. Но изумительного, легендарного мавзолея не было видно, даже близости его не ощущалось, пока не ступили путники на плиты площади перед высокой аркой. Гарун спешился, вслед за многими любопытствующими и молящимися прошел под высокой аркой и остановился.

Тадж?Махал оказался именно таким, каким его описывали многочисленные путешественники: минареты и купола – один большой в середине и четыре маленьких, прижавшихся к нему, – и воспетый стократно теплый белый мрамор. Однако ни зарисовки, ни описания не в силах были передать его главной черты – кажущейся невесомости. Купола легко плыли в синем небе, стены едва касались земли. Ровная водная дорожка бассейна вела к подножию мавзолея, и второй Тадж, такой же легкий и невесомый, опрокинувшись, плыл в ней… Тадж?Махал был совершенен. Несколько минут Гарун стоял неподвижно, словно вдыхал очарование мавзолея, памятника великой любви, равного которому нет на земле.

Юноша и не пытался понять, в чем тайна этого сооружения. Он вспомнил записи неведомого румийца, писавшего, что здание достойно того, чтобы зодчие всех времен и народов именно здесь учились возводить великое и вечное. Тадж?Махал выстроен так, что его полная высота равна ширине фасада, ибо он точно вписывается в квадрат со стороной двести двадцать пять локтей, причем высота портала равна половине высоты здания. Подобных линий можно провести еще много, и обнаружится целый ряд удивительных закономерностей в пропорциях Тадж?Махала.

Однако сейчас Гарун подумал о том, что зритель не воспринимает раозу как сложную и правильную геометрическую фигуру – он ощущает только невообразимую красоту этого сооружения. Юноша шел по кромке узкого бассейна, и Тадж будто вырастал. Его уже нельзя было охватить взглядом. Зато теперь можно было присмотреться к деталям: в белый мрамор стен местами был вкраплен орнамент из красного песчаника, неназойливый и сдержанный. Гарун неторопливо вошел в тень портала. Первая гирлянда цветов легла ему на плечи, смиряя гордыню…

Внутри Мумтаз?Махал оказался не так лаконичен, как снаружи. Казалось, он был сплошь завешан коврами: стены, пол, кенотафы. В главном зале изумительного белого строения были оставлены только кенотафы – богато украшенные ложные гробницы. Настоящие гробницы, где лежат Мумтаз?Махал и Шах?Джахан, который пожелал быть похороненным рядом с женой, находятся глубоко внизу, в подвале мавзолея. Они сплошь инкрустированы самоцветными камнями: ветви сказочных деревьев переплетаются на них с цветами, причудливыми узорами разбегаются по стенам листья и лепестки. Инкрустирован был такой же белый теплый мрамор, из которого сложен весь мавзолей, и камни слегка отсвечивали красным, зеленым и голубым: ляпис?лазурь со Шри?Ланки и с Памира, нефрит из страны Чин, аметисты из Ирана… Двадцать тысяч рабочих, художников и резчиков трудились над созданием Мумтаз?Махала в течение восемнадцати лет.

Тадж?Махал, изумительная раоза, грандиозный памятник любви – это не только само здание мавзолея. Оно – лишь центр сооружения. Платформа, на которой стоит мавзолей, и четыре одинаковых минарета по углам ее есть лишь часть грандиозного замысла, смело воплощенного опытными зодчими. Но Гарун вспомнил, что есть и б?льшая платформа, вмещающая не только мавзолей с минаретами, но и мечеть, есть и крытая галерея из красного песчаника. Эти сооружения сами по себе необыкновенно хороши, но зодчий выбрал для них не белый мрамор, а красный песчаник.

– Должно быть, – задумчиво проговорил Гарун, – чтобы здания как бы отступили на второй план, не затмевали мавзолея, а подчеркивали его белизну и легкость.

– О да, мудрый, хоть и юный странник. Ты многократно прав, ибо видишь глазами души.

Гарун от неожиданности вздрогнул – он так сосредоточился на зрелище, что совершенно забыл о том, что стоит посреди площади, в окружении десятков, если не сотен таких же зевак.

Вот один из них, быть может, это был местный хадим, подобный неулыбчивому и неучтивому хадиму у Врат, и ответил Гаруну на вопрос, которого принц не задавал. Ответил и продолжил для всех, кто окружил говорившего в надежде узнать чуть больше, чем видят глаза:

– Когда прекрасная Мумтаз?Махал почила, Шах?Джахан повелел соорудить над ее могилой раозу, которая охраняла бы умершую красавицу и подтверждала, что нет любви более величественной, чем то чувство, которое питал к своей жене один из последних Великих Моголов. Гонцы поскакали в соседние страны, призывая на совет мастеров. Посланцы шаха стучались в дома в Ширазе и Бухаре, Самарканде и Багдаде, Дамаске и граде Константиновом. Другие гонцы срочно, насколько это было возможно, доставили в Агру планы и изображения всех известных сооружений континента (об этом так и написано в хрониках).

Наконец совет собрался. Император хотел построить здание, равного которому в мире нет и не будет, а потому ни одно из тех, что уже высились под рукой Аллаха великого, не могло служить образцом.

Но вот решение было принято: проект зодчего из страны Хинд по имени Устад Иса избрали мудрецы, в числе которых был и сам властелин. Шах?Джахан приказал вырезать из дерева модель будущего мавзолея, и, когда она была им одобрена, началась подготовка к строительству.

Мастера чертили линии будущих куполов, чиновники собирали рабочих, в карьерах Раджпутаны выпиливались глыбы лучшего мрамора. Главные каменщики приехали из Дели и Кандагара; архитекторы Хан Руми из Стамбула и Шариф из Самарканда руководили возведением куполов, им помогал мастер из Лахора; декоративными работами ведали бухарцы и делийцы, садовода призвали из Бенгалии, каллиграфов и художников – из Дамаска, Багдада и Шираза. Однако командовал ими всеми житель Агры Устад Иса.

И когда император увидел готовый мавзолей, то решил построить для себя такой же, но только из черного мрамора. Быть может, он был бы столь же прекрасен. Возможно, рядом два мавзолея являли бы собой зрелище и вовсе необыкновенное. Должно быть, именно в гармонии черного и белого состоял замысел талантливого зодчего. Однако казна была пуста, страна истощена непомерными налогами. И второму Таджу родиться не было суждено… Перед смертью, как говорит летописец, император попросил поднести его к окну. Он взглянул на памятник своей любви и погрузился в вечный сон…

– Прости меня, почтенный, – с поклоном проговорил Гарун, – но отчего же видят черный Тадж?

– Мальчик мой, это лишь прекрасная легенда. Невозможно увидеть то, что никогда не рождалось…

«Может, и так. Однако я все же проверю это. Легенда гласит, что следует прийти сюда за миг до заката… Вот тогда и посмотрим, кто из нас прав, о скептик из скептиков!»

Верный своему решению, Гарун вечером снова пришел на площадь перед Таджем. У ворот покачивались язычки свечей, зажженных торговцами. Принц сделал несколько шагов, прошел под аркой и замер, ибо мавзолей при лунном свете являл собой зрелище поистине сказочное: голубой, он будто парил над черной землей, и большие звезды прижимались к его легким куполам…

А позади него поднимался второй Тадж, черный как смоль, но такой же невесомый и прекрасный. Тот самый Тадж, который никогда не был сооружен, явился пред Гаруном, дабы навсегда посеять в его душе любовь к сказке и веру в чудо…

 

Всего несколько мгновений длилось это наваждение. Затем реальность вновь вступила в свои права: стал слышен разговор людей за спиной; кто?то торговался о цене на церемониальные свечи, так украшающие водную гладь, кто?то уже клялся «жизнью своей матери»… Но очарование виденным все не исчезало.

Однако нескольких слов за спиной было довольно, чтобы разум, и без того измученный загадками, возопил о пощаде. Ибо Гарун вдруг услышал слова, словно окатившие его ушатом холодной воды: он стал понимать, что его, будущего правителя и халифа, отделяют от дней сооружения мавзолея две сотни лет… То есть, прекрасный Тадж?Махал, великолепная белая раоза, гимн любви, будет выстроен только через две сотни лет!..

– Но почему же тогда о белом чуде Мумтаз?Махал твердят все странники? Почему его столь подробно описывают?

– Должно быть, принц, – заметил Умар, пожав плечами, – потому, что многие видят хадима и легко преодолевают Врата…

– Но я думал, что это самые обыкновенные… о Аллах всесильный! самые обыкновенные заколдованные ворота, которые просто делают путь в несколько раз короче…

– Обыкновенные, мой принц?..

Гарун умолк. Ибо он еще несколько дней назад вообще о Вратах ничего не знал, а сегодня смог вот так легко назвать их обыкновенными, как бы отрицая их суть мира неведомого.

– Да будет по?твоему… Что эти Врата просто сокращают путь. Но что они ведут в грядущее… Нет, сие выше моего понимания.

Гарун молчал; он и в самом деле пытался и не мог принять того, что вокруг него не его мир, а мир двумя столетиями старше. Да, эта загадка была достойна, чтобы ее разгадали. Но она ни на шаг не приближала Гаруна к другой, ради которой пустился он в дальнее странствие: так и не был получен ответ на вопрос, почему же видят Черный Тадж те, кто хочет его увидеть.

Кони шли шагом. Опускались сумерки; затихли всадники, занятые своими мыслями.

И в этот миг Гаруну вновь привиделся черный как смоль силуэт раозы, воистину непроницаемый… Алые лучи, последние, самые желанные, протянулись через всю равнину до горизонта и резко уперлись, как будто были обрублены, во мрак. Они просто исчезли, будто черную ленту вмиг перерезали невидимые ножницы.

– Аллах всесильный, – прошептал принц. – Да ведь там еще одни Врата… Куда же ведут они? Или, быть может, правильнее было бы спросить, в когда же ведут они…

Ответа принц Гарун, конечно, не знал, однако судьба уже сделала ему одну подсказку. Теперь юноше оставалась лишь самая малость: понять, почему видно то, чего нет, и отчего то, чему предстоит родиться только через две сотни лет, выглядит столь привычно, будто уже не один век украшает прекрасный мир под рукой Аллаха всесильного и всевидящего. Быть может, Гаруну и удалось бы найти ответ, но в этот миг в двух десятках шагов впереди сверкнула сталь – неведомый воин держал в руках меч, более чем красноречиво приказывая путникам остановиться.

 

Свиток четвертый

 

– Остановитесь, странники!

Умар, в который уж раз за это недолгое странствие, тяжело вздохнул.

– Аллах великий, да что это за путешествие! На каждом шагу то иди, то беги, то стой… И кто эти люди, что пытаются командовать тобой, о великое солнце страны?

– Ну, вот и спроси, – пробормотал Гарун. О нет, принц был юношей вовсе не робкого десятка, однако и ему уже изрядно прискучили эти «стой» да «иди».

Умар пробормотал что?то нелицеприятное, однако с коня все же слез и сделал несколько шагов вперед, в сгущающуюся темноту.

– Кто ты, наглец? И по какому праву смеешь останавливать караван великого правителя?

Из темноты донесся смешок.

– Отчего же это голос великого правителя так странно дрожит? Уж не трусит ли правитель?

– До разговоров с тобой, ничтожным, снизошел не властитель всего под этим небом, а лишь его смиренный слуга…

– Так вот почему… Понятно. Куда путь держите, почтенные? И почему ваш караван так удивительно походит на военную экспедицию?

Терпение Гаруна истощилось, должно быть, странствие через Врата было не таким и безвредным. Или загадка, найденная там, где должна была быть разгадка, всерьез расстроила принца. Так или нет, однако Гарун привстал в стременах.

– Я, принц и наследник великого халифа, Гарун, держу путь в родные края. Странствие мое подходит к концу. Я устал и более всего мечтаю о доме. А потому не потерплю на своем пути никаких преград, сколь бы разговорчивы они ни были. Эй, фидайины!

Излишне говорить, что у Гаруна не было никаких фидайинов, ибо не был он ни фанатиком, ни предводителем таковых. Однако невидимка, прячущийся неподалеку от Врат, вряд ли мог в темноте разглядеть, к какому клану относятся немногочисленные, но всерьез вооруженные спутники принца.

– Уж не сам ли Горный Старец пожаловал в наши благословенные края?

– Ох, как же мне надоели эти болтуны… – Нет, Гарун вовсе не был настроен воинственно, но этот голос почему?то вызвал у него желание размяться, ибо что?то в нем было неправильным, подстрекающим. – Да, сам Горный Старец, в окружении своих верных ассасинов, с караваном, груженным всем хашишем мира…

Из темноты донесся смешок.

– Совсем забыл. Кроме сундуков с драгоценным зельем у меня еще в ладони спрятан сераль с гуриями, который я назвал своим третьего дня, пополудни… Или на закате… Нет, все?таки пополудни…

– Повелитель, – Умар решил вставить свой медный фельс. – На закате ты назвал своим Драконий край…

– Да, мудрейший, ты прав. Итак, невидимый наглец, теперь ты позволишь моему тяжело груженному каравану приблизиться к Вратам? Драконы неспокойны, да и нам поесть не мешает…

– Отчего ж не позволить, Старец, позволю. Однако только после того, как сражусь с тобой… Или с тем смельчаком, который согласится закрыть своей грудью самого Старца Горы…

– Сразиться он хочет, болтун. А чего же тогда столько времени языком чешешь, трус? Почему не показываешься из тьмы, дабы остановить наше странствие? Почему прячешься за тенями, как самый плешивый шакал из всех оплешивевших от страха шакалов?

Гарун произнес все это на одной ноте, стараясь не выдать ни единым звуком, что давно уже спешился и вынул из ножен саблю, купленную в округе раозы за истинные гроши. О, то была подлинная сталь, драгоценный дар всем смельчакам от мастеров прекрасной, но отнюдь не богатой страны Хинд. Более того, принц сделал уже с десяток шагов в направлении невидимого наглеца и наконец смог разглядеть его, пешего гиганта, с тяжелым обнаженным мечом в руках… Но этот воин был один, и сие не могло не придать силы принцу.

Сравнение с шакалом должно было вызвать великий гнев у любого из правоверных. Однако гигант молчал. Он даже не ухмыльнулся ни разу, ибо принц не видел его зубов, которые непременно блеснули бы, огрызнись он хотя бы раз. Но незнакомец молчал, сжимая в руках меч.

Удивительное умение, присущее Гаруну с младенчества, неплохо видеть в темноте было присуще всем его предкам по материнской линии. Матушка, добрая Марджана, не раз говорила, скольким его, принца, предкам спасло оно жизнь. Однако Гарун с удивлением отметил, что и его возможный противник обладает этим даром, – тот обернулся и ухмыльнулся прямо в лицо приблизившемуся принцу.

– Оплешивевшие, говоришь, шакалы, Старец?

Принц понял, что никакого преимущества у него нет и, должно быть, не было с самого начала. Его соперник – теперь это было прекрасно видно – готов ко встрече с любым врагом. Он, к тому же, оказался широк в плечах и почти на голову выше Гаруна, который не мог жаловаться на малый рост.

– О да, смельчак. Именно оплешивевших и определенно шакалов, притом трусливых. – Гарун заговорил в полный голос, ибо терять уже было нечего, а вот облегчить душу хотелось. Он сжал рукоять сабли, чтобы та не выскользнула из пальцев во время какого?нибудь резкого удара, и сделал еще шаг вперед. Однако соперник почему?то нападать не стал. Более того, он в голос расхохотался.

– Добро пожаловать, странник! Что?то ты совсем молодо выглядишь для именитого Старца Горы…

– Да и ты, незнакомец, не стар. И, я вижу, совсем неопытен как для грабителя с большой дороги…

– Да и не грабитель я, тут ты прав, незнакомец. Я просто странствую, дабы восторжествовала справедливость. И ищу того самого Старца Горы, вернее, ищу его пристанище, ибо он, в отличие от тебя, умника, не трогается с места без лишней надобности.

– Но кто ты? И зачем ищешь приют Старца Горы?

– А кто ты?

Незнакомец меч опустил, но пальцы его все так же сжимали рукоять. Как, собственно, и Гарун – сабля опустилась, но руку, в которой принц держал оружие, от напряжения свело болезненной судорогой.

– Да будет так, – следовало сделать шаг навстречу, и Гарун решился на это первым. – Я Гарун, принц и наследник великого халифа, держу путь в родные края. Клянусь, что в третий раз я этого повторять не стану…

– Я Матюрен Кербушар, о наследник. И я в третий раз не захочу слушать, как ты будешь перечислять все свои титулы и звания.

– Да воссияет над тобой благодать Аллаха всесильного, Матюрен Кербушар! – Гарун отвесил церемонный поклон, ибо убедился, что юный гигант не собирается нападать.

– Ага, воссияет, особенно столь темной ночью. Однако и тебе, принц, я желаю долгих и спокойных лет жизни.

Юноша склонил голову в неком подобии поклона. Умар, глупец, начал шипеть, что принцу не подобает беседовать со всяким сбродом, как с коронованными особами. Однако Гаруну уже было наплевать, что бормочет его советник: он почувствовал в этом юном гиганте родственную душу.

– Быть может, ты, Матюрен Кербушар, сделаешь мне честь, согласившись переломить хлеб и испить воды вместе со мной?

– Тогда уж лучше ты, Гарун?наследник, присаживайся у моего костра, ночь будет холодной. Да и Врата в полночь не откроются, будь хоть трижды видны и они, и их хадимы.

Вскоре у скалы весело затрещал костерок. Спутники Гаруна спешились и расстелили кошмы. Умар, по?прежнему ворча что?то себе под нос, принялся колдовать над поздней трапезой. Гаруну же только сейчас удалось толком рассмотреть наглеца, который посмел остановить его караван.

Очень высокий и широкоплечий юноша был черноволос, однако черты лица выдавали в нем уроженца островов далекого Альбиона. Загар достался юноше явно вместе с каким?то горьким опытом, ибо на темной коже рук отчетливо выделялась белая полоса недавно зажившей раны. Но сам Кербушар казался спокойным, уверенным в себе человеком, а глаза говорили о душевной силе, должно быть, не меньшей, чем та, что была в его руках.

– Как же ты попал сюда, юный принц? И почему, лишь ступив на земли грядущего, торопишься обратно?

– Грядущего?!

– О боги… Ну конечно, грядущего. Ибо я, странствуя по миру в поисках Старца Горы, понял, что и он, и его выученики, свирепые и безжалостные ассасины, не могут жить в те времена, когда живу я.

– Как же ты это понял?

– Эх, молодость…

Кербушар передернул плечами.

– Довелось мне, не так уж давно, свести с одним из них близкое, хотя и очень неприятное знакомство. В беседе, каюсь, единственной и последней для него, смог я установить, что события, какие для меня еще не наступили, для него – суть далекое и наивное прошлое. Этот одурманенный глупец выболтал мне все: и тайну существования Врат, и дорогу, по которой увезли в горы мою прекрасную и…

Гарун услыхал затаенную боль в рассказе собеседника. И это чувство, столь мало подходящее для разбойника с большой дороги, окончательно успокоило принца, который доверился первому встречному.

Гарун начал рассказ о своем странствии и, пока остывал плов, успел поведать юноше и о белом Тадже, и о легендарных появлениях Таджа черного. И даже о том, что в странствие он отправился, дабы хоть как?то оттянуть неизбежное принятие трона, пусть хотя бы на день.

Кербушар ухмылялся – конечно, ему были смешны беды принца. Однако он не спешил обзывать собеседника избалованным ослом, ибо преотлично понимал, что у каждого человека свои беды и каждому с ними приходится справляться самому.

– Позволь, о Кербушар, спросить теперь у тебя, что делаешь ты на дорогах грядущего? Отчего вообще отправился в погоню за Старцем Горы?

Юный гигант тяжело вздохнул.

– Для того чтобы ответить тебе на этот вопрос, о принц, нужно пересказать всю мою жизнь, пусть недолгую, но более чем полную событиями. Однако я повременю с таким рассказом, остановившись лишь на последней дюжине месяцев, которую провел в блистательной Кордове, городе великом, прекрасном и коварном. Во всяком случае, для меня.

Гарун кивнул и уселся поудобнее. Он был привычен к досугу на валяной кошме, но мечта сменить ее на десяток шелковых подушек порой казалась ему самой сладкой из всех.

 

Свиток пятый

 

Меж тем Кербушар начал свой рассказ.

– Попал я в великий город человеком небогатым, однако и не бедняком. В городе были тысячи мастерских; целые улицы занимали ремесленники, работавшие по металлу, коже и шелку. Рассказывали, что в Кордове трудятся сто тридцать тысяч ткачей, изготовляющих шелковые и шерстяные ткани.

В одной из боковых улочек я нашел худощавого, свирепого араба, который преподавал искусство обращения со скимитаром и кинжалом, и каждый день ходил к нему упражняться. Долгие часы на веслах, а также детство, заполненное бегом, борьбой и лазанием по скалам, придали мне необыкновенную силу и ловкость. Мой учитель порекомендовал еще и борца, родом из страны Хинд, громадного роста, великолепного, пусть и постаревшего, мастера своего дела. Он бегло говорил по?арабски, и в промежутках между схватками мы много беседовали о его родной земле и тех странах, что отделяют ее от полуночной моей отчизны.

Я, как видишь, черноволос, а кожа лишь немного светлее, чем у большинства из приверженцев Аллаха всесильного. В Кордове я отрастил черные усы и мог легко сойти за бербера. При моем росте да в новом платье я привлекал внимание людей на улицах, где проводил много времени, изучая городские нравы, прислушиваясь к торгу купцов с покупателями, сплетням, спорам и ссорам.

Среди прочего я узнал, что никто не может добиться сколько?нибудь заметного положения, если не владеет искусством поэтической импровизации, ибо поэзия всякого рода ценилась более чем высоко и в простонародье, и у людей, задающих тон в духовной жизни славной Кордовы.

Я пока еще не выбрал для себя школу, но каждый вечер читал, пока сон не одолевал меня, творения аль?Фараби или Аристотеля и многому научился. Не имея знакомых, я часто сиживал в одиночестве в одной из кофеен, которых в городе становилось все больше. Вначале, когда кофе только лишь стал известен, его прессовали в лепешки и продавали как лакомство; потом из него стали приготовлять настой и пить. Утверждали, что он возбуждает мозг и способствует мышлению. Кофейни стали излюбленным местом мыслителей и поэтов.

Кофе родом из Африки, но вскоре пересек Красное море и распространился в Аравии. Ибн Тувайс, с которым мы беседовали долгими часами, был другом одного ученого человека, который рассказывал ему о старых временах, когда из портов на Красном море, например, из Миос?Ормуса или Береники, каждый день уходили корабли к далеким городам Хинда, Тапробана или же в сторону полуденных берегов страны Чин. Эти суда часто возвращались с грузом чая, и он тоже полюбился многим. Мавры употребляли его сначала в лечебных целях, а потом стали пить просто ради удовольствия.

Ни один из этих напитков не был известен во франкских землях, однако я, сидя в кофейнях, смаковал и то, и другое, слухом своим поглощая более опьяняющий напиток – вино разума, этот сладкий и горький сок, добываемый из лозы мысли и древа человеческого опыта…

В одну из кофеен, где я часто бывал, иногда заходил Абуль?Касим Халаф, известный франкам под именем Альбукасис, – знаменитый хирург, впрочем, более прославленный как поэт и мудрец. Его другом был знаток растений Ибн Бейтар. Многие часы просиживал я спиной к ним, но жадно впитывая каждое их слово. Так пополнялось мое образование, а заодно и знание языка. Время от времени они упоминали в разговоре книги, которые я тут же торопился разыскать, дабы учиться по ним. На любую сторону познания я набрасывался с жадностью изголодавшегося. Я хотел многое повидать, хотел состояться как умудренный человек, но более всего – понимать. Многое, что здесь воспринималось как само собой разумеющееся, мне было в новинку, и я обнаружил, что, если не хочешь выглядеть глупцом, следует легко вплетать свою нить в любой разговор. Однако я учился, и обычаи этого города понемногу становились моими обычаями.

Чем больше узнавал я, тем более понимал свое невежество. Только невежда бывает категоричным и самоуверенным, и только невежда может стать фанатиком, ибо с каждой новой крохой познаний разум постигает все яснее, что всем вещам, мыслям и явлениям свойственны оттенки и относительность смысла.

Каждый день прохаживался я по базарам, переходя с места на место, разговаривая с торговцами из чужих земель, и у всех спрашивал, что нового слышно о Кербушаре, пирате и моем отце. Одни не знали ничего, другие уверяли меня, что он мертв, но я никак не мог примириться с этим.

Я покупал красивые одежды, становясь чем дальше, тем большим щеголем, ибо, к счастью, не бедствовал. Но часто забывал обо всем надолго, погрузившись в какую?нибудь рукопись или книгу, купленную на Улице Книготорговцев.

А потом я увидел самую красивую женщину из всех, кого встречал когда?либо. Она пришла в кофейню с самим Аверроэсом, настоящее имя которого было Ибн Рушд. В тот день, когда солнечный свет проникал в помещение через дверь, оставляя все внутри в тени и тиши, они сели напротив меня. Был час, когда вокруг становится малолюдно; в кофейне не осталось никого, кроме нас троих. Мы сидели, скрестив ноги, на кожаных подушках за низенькими столиками. Раб принес им чай и сладости – конфеты, называемые «натиф». Незнакомка сидела рядом со своим спутником, лицом ко мне, и время от времени поднимала глаза и смотрела прямо на меня, ибо не могла этого избежать. Когда она повернулась, чтобы заговорить с Аверроэсом, я разглядел ее великолепный профиль и длинные ресницы. Она была божественно прекрасна, но мало ли красивых женщин вокруг, когда ты молод и жизненные токи струятся по жилам бурной волной? Но эта красавица… Она превосходила всех!

Теперь уже пришел черед ухмыляться Гаруну. Ибо он, конечно, предвидел, что вскоре в рассказе гиганта появится красавица. Да и сам Кербушар уже упоминал об этом.

– Так ты влюбился, глупец?

– О нет, принц, я полюбил. И была сия страсть взаимной, ибо не только я отдал ей, моей мечте, свою душу, но и она почтила меня столь же великой честью. Однако счастье наше было недолгим… Я опущу подробности – они могут занять время, отведенное на добрую половину наших жизней. Скажу лишь, что ее, ее матушку и малолетних брата и сестру взяли в плен безжалостные убийцы. Подлый властелин далекого княжества, поистине вонючий червь, трусливая собака…

– Не следует ругаться, достойный Матюрен, даже когда упоминаешь о врагах. Это скверно сказывается на настроении. Продолжай же.

– Ты прав, принц. Итак, сие мерзкое порождение клоаки отдало половину казны, наняло ассасинов, которым и поручило доставить в свой дворец мою любимую.

– Но как же ты отпустил ее? Почему не отстоял свою любовь? Почему не защитил?

– Я просто не успел – ее похитили ночью, воспользовавшись тайным подземным ходом у городской стены. И вот теперь я ищу обитель этого самого Старца, ибо наемники, взяв деньги у ничтожного владыки, не собирались выполнять условия договора: они увезли и ее, мою душу, и ее родных к самому шейху Хасану ибн Саббаху. А презренного, что их нанял, убили, оставив тело гнить посреди зловонной лужи, что называл он дворцовым прудом.

Гарун молчал. Воистину, рассказ юного гиганта Кербушара преотлично указал, сколь мелки его, принца, заботы и обиды и сколь неумно его, принца, желание странствовать, дабы сбежать от ответственности.

– Твоя цель, уважаемый Кербушар, воистину велика и более чем благородна. Каюсь, еще несколько минут назад я подумывал, не позвать ли тебя к себе одним из тех, кто будет помогать мне править, когда я стану халифом. Однако теперь вижу, что не следует этого делать.

– Да я и не пойду. Ибо дал зарок освободить любимую и вместе с ней вернуться в мир. О, если удастся мне сделать это… Нет, когда мне удастся сделать это, я посмею тебе напомнить о нашей встрече, беседе у костра и о приглашении, которое ты не решился сделать.

– Да будет так. Я подожду твоего возвращения и приглашу тебя, достойнейший.

Кербушар кивнул. Принц увидел, что мысленно юноша уже там, в неведомом, далеком от сегодняшнего дня, счастливом грядущем. Рядом с ним его любимая, дни его посвящены службе у принца, а ночи отданы любви.

Повисла тишина, нарушаемая лишь всхрапыванием коней да потрескиванием пламени.

Должно быть, мысли о любви оказались заразными. Ибо уже и Гарун стал думать о том, сколь сладкими могут оказаться объятия любимой и чем в этой жизни можно пожертвовать, дабы не размыкать этих объятий никогда.

Увы, опыт у принца был более чем невелик. Да, к его услугам были бесчисленные одалиски многочисленного отцовского гарема, однако то была страсть телесная. И утоление ее не затрагивало души принца. О, он был благодарен каждой из красавиц за уроки любовного мастерства, однако на следующий день едва ли мог припомнить имя той, что поделилась с ним знаниями.

А о любви, подлинной любви, забирающей в плен душу, Гарун знал мало, говоря по чести, лишь то, что писали дюжины дюжин трактатов о страсти и бесчисленные сотни романов о любви. Лишь одна из женщин, его первая возлюбленная, помнилась ему, и именно о ней и о том первом уроке вспоминал сейчас принц, сидя у едва теплящегося костерка.

 

Свиток шестой

 

В те дни Гарун не хотел и не пытался войти в гарем вовсе не потому, что стыдился чего?то. Ему просто было недосуг: бесчисленные занятия с мудрецами и фехтовальщиками, звездочетами и царедворцами, мечниками и советниками отнимали, как ему казалось, все его силы. Однако мудрая Марджана, как настоящая заботливая мать, уже не раз делилась с отцом, великим халифом, своим все растущим беспокойством.

– Ну, так повели одалиске или кальфе, чтобы они обучили нашего сына.

– О великий, – укоризненно покачала головой Марджана, любимая жена халифа, – ты же сам установил порядок, что ни одна из тех, кто еще не дал тебе наслаждения, не может покинуть стены гарема. Воистину, многие девушки мечтают вырваться из него, будто птицы. Но преотлично знают, что, ступив на плиты внешнего двора, навсегда потеряют возможность вернуться. А там, за стеной, в прекрасных садах, им сладко и лениво, и они сотню раз подумают, тысячу раз взвесят, что им важнее, и решат и дальше оставаться пленницами в золотой клетке.

– Но что же делать? Мальчик не желает входить в гарем, а любая из них не желает и носа высунуть наружу… Выходит, что задачка решения не имеет…

– Глупенький, – промурлыкала Марджана. О, наедине она могла позволить себе любые вольности, ибо знала, сколь сильно к ней чувство халифа. – Задачка имеет сотню решений. Или даже тысячу. Я лишь прошу тебя о великой милости: дозволь мне решить ее.

Халиф лишь усмехнулся в огненно?рыжую бороду. Он был приверженцем традиций, и пусть все вокруг брились, становясь на добрую дюжину лет моложе, он предпочитал подкрашивать хной бороду так, как это велось с незапамятных времен.

– Мы дозволяем тебе это, мудрая наша жена! И да пребудет с тобой милость Аллаха всесильного и его помощь в любой день твоей жизни!

Марджана лишь низко поклонилась в ответ. О, она нисколько не сомневалась в согласии мужа, однако считала необходимым получить повеление. А уж исполнить повеление она могла более чем просто.

Марджана знала, что дочь второго советника, красавица Айше, давно уже питает к Гаруну нежные чувства. Все дети царедворцев, так повелел владыка, учились вместе, ибо многое повидавший халиф Мухаммад терпеть не мог глупцов. Столь же отвратительны были ему и женщины, кичащиеся тем, что ничему, кроме умения быть красивыми, их не научили, и считающие, что знания лишь портят красоту. Говоря начистоту, Марджана немало потрудилась над тем, чтобы халиф Мухаммад утвердился именно в таком мнении. Еще больше сделала она для того, чтобы он повелел изгнать из гарема подобных красавиц. Владыка был не просто мудр, а мудр по?настоящему: исполняя подобные прихоти жены, он делал вид, что не замечает ни ее ревности, столь естественной для любящего сердца, ни ее придирчивости, столь естественной для любой женщины.

Итак, дети росли вместе и вместе учились. А потому неудивительно, что, став постарше, они перестали драться, начали дружить, а потом и влюбляться. Иногда эта влюбленность оставалась просто детским капризом, но иногда перерастала в подлинное чувство. Это помогало родителям женить своих чад по любви и без принуждения.

Вот потому для Марджаны задачка была решена еще до того, как встала перед ней. И, едва наступил вечерний час, умная царица пригласила побеседовать выросшую Айше. Любой, кто увидел бы их сейчас вместе, наверняка принял бы за мать и дочь или за сестер, задумавших какую?то каверзу и живо обсуждающих детали розыгрыша. И, воистину, никто бы не подумал, что мудрая и сильная царица просит об услуге дочь царедворца.

Девушка несколько раз кивнула – да, она была согласна. И теперь дело было лишь за луной. Ибо затея должна была свершиться в глухой полуночный час.

Конечно, всего этого не знал Гарун, а потому и вспомнить не мог. Однако все обстояло именно так: мудрая Марджана попросила красавицу Айше, чтобы та, едва лишь луна взойдет во всем своем блеске, проникла в покои принца, будущего великого халифа Гаруна.

 

И вот наступил тот час, когда над минаретами показалась луна. До полнолуния оставался только день, и лунный свет широкими потоками лился в высокие окна верхних покоев дворца. Царица и девушка крались через эти огромные квадраты серебряного света к западным покоям. Марджана знала точно, что ее сын уснул. Теперь был самый подходящий час, чтобы попытаться превратить его из юноши в мужчину.

Перед покоями сына царица не увидела никого из охраны, но не удивилась этому, ибо сама послала повеление от имени царя.

– Позволь мне сказать, о прекрасная царица.

– Я слушаю тебя, Айше.

– Я прошу у тебя разрешения одной войти в покои твоего сына. Я давно уже люблю его. Сначала я любила его как брата. Но прекрасней юноши я не знаю и с удовольствием разделю с ним ложе.

– Что ж, пусть будет так. Сделай то, о чем я тебя прошу, и моя награда будет очень щедрой.

– Мне нужна только одна награда, – еле слышно ответила Айше, – нежность и счастье твоего сына.

Марджана поцеловала девушку в лоб.

– Достойные слова! Да поможет тебе Аллах всесильный!

За спиной у девушки закрылась дверь.

Легкие шаги по коврам, наверное, услышали бы только призраки, ибо им одним под силу скользить столь же быстро и неслышно. Айше приблизилась к ложу Гаруна.

Тот глубоко и спокойно спал. На его лице играла легкая улыбка. И был он в эти мгновения так хорош, что сердце девушки забилось сильно и громко, и ей показалось, что стук этот разбудит не только Гаруна, но и всех глухих старушек на многие лиги вокруг. Но все было тихо…

Тогда девушка сбросила с себя лиловый чаршаф, избавилась от шелковых шальвар и легла рядом с юношей в одной тонкой сорочке. Вознесла молитву Аллаху всесильному, чтобы он дал ей силы не уснуть, дабы не пропустить тот миг, когда станет она желанна Гаруну.

 

Медленно скользила по небу луна, неясные тени играли в комнате. Гарун безмятежно спал. Сон начал подкрадываться и к Айше, но тут принц повернулся, и его рука опустилась на тело девушки. Как ни ожидала она этого мига, но простое прикосновение обожгло ее, словно тысяча языков пламени. Перед глазами встали все книги из обширной библиотеки ее отца, что она читала тайком. Читала, мечтая о том, что когда?то сможет отдаться ему одному, единственному и прекраснейшему из юношей – принцу Гаруну.

Сколько раз она представляла себе этот миг! Сколько сладостных мгновений провела, лаская свое тело, будто это он ласкает ее. Девушке сейчас казалось, что она похожа на настроенную лютню, настроенную умелыми руками, чтобы принц первым и единственным смог сыграть на ней великую и прекрасную мелодию любви.

Девушка повернулась лицом к Гаруну, и тот инстинктивно обнял и сильнее прижал ее к себе. Но сон его был все так же крепок, а тело спокойно и расслаблено.

«Неужели ничего не будет?»

Словно в ответ на ее немой вопрос, Гарун нахмурился и еще раз провел рукой вдоль тела девушки. Короткая шелковая рубашка чуть задралась, и ладонь принца скользнула по теплой и нежной коже бедра Айше. Принц, все еще не просыпаясь, несколько раз провел по обнажившейся ноге девушки. И… вдруг навалился на нее всем телом.

Но глаза его были закрыты. Гарун спал…

Айше попыталась освободиться от этих странных объятий, и в этот миг юноша открыл глаза. Несколько мгновений, не отрываясь, смотрел он на девушку и вдруг прижался губами к ее губам. Айше не решилась бы назвать это поцелуем. И не потому что знала, что поцелуй – это нечто совсем другое… Нет, просто губы Гаруна были плотно сжаты. Тогда Айше поняла, что принц все еще спит. Хотя проснулось его тело.

«Значит, мне надо быть смелее…»

Девушка вспомнила книгу великого учителя любви Ватсьяяны. Сколько строк тот посвятил поцелую! И как же это прикосновение сомкнутых твердых губ не похоже ни на одно описание древнего мудреца! Девушке удалось чуть отклонить голову и нежно коснуться этих сонных губ легким поцелуем мотылька.

Принц широко раскрыл глаза и наконец посмотрел на девушку. Он попытался что?то сказать, но та уже накрыла его губы своими, запечатлев на устах юноши настоящий поцелуй любви. (Так, во всяком случае, было написано в книге, воспевавшей сию сладчайшую науку.) Этот поцелуй обжег принца, он резко сел, оттолкнув девушку к самому краю ложа.

– Кто ты и что делаешь в моей опочивальне? – В голосе Гаруна было больше испуга, чем понимания.

Айше расхохоталась. Сейчас она не думала ни о коротенькой рубашке, что обнажала ее ноги и живот, ни о том, что юноша, сидящий перед ней, тоже совершенно наг.

– Ты не узнал меня, принц? Это же я, Айше, дочь советника…

– А что ты здесь делаешь?

И тут в голове у Айше мелькнула великолепная мысль. Она улыбнулась, положила ладонь на грудь Гаруна и промурлыкала:

– Я тебе снюсь…

– Снишься? Но я чувствую твою руку, вижу твое тело…

– Ты видишь сон! Спи, принц принцев, свет очей моих…

Девушка несильно надавила на плечи принца, и тот послушно откинулся на подушки. Впервые Айше была наедине с мужчиной. Но она сейчас не чувствовала никакого стеснения. Это же была просто игра! Да, если ей удастся сделать принца мужчиной, ее ждет награда. Но самой большой наградой была бы любовь Гаруна, его желание и наяву остаться с ней…

Ладони девушки скользили по нежной коже на груди, играли волосками… Потом Айше решилась и провела кончиками пальцев по соскам принца. Тот вздрогнул и попытался обнять девушку. Но она прошептала:

– Лежи, мой принц… Это лишь сон.

И тот опять откинулся на подушки.

Постепенно руки Айше становились все смелее. Вот ладонь опустилась на плоский живот Гаруна, вот руки погладили мощные мышцы ног… и наконец Айше решилась коснуться вполне проснувшегося жезла страсти. Нескольких легких движений хватило для того, чтобы возбуждение достигло предела. В этот момент девушка поняла, почему великие учителя любви сравнивали мужское естество со вздыбившимся драконом. Она вспомнила еще одно древнее наставление по любовному искусству и приникла губами к нежной коже… Не в силах оторваться, она играла с мужским органом, ласкала его языком и любовалась его красотой и той мощью, что таилась под тонкой нежной кожей.

Это было сказочное ощущение! Айше откинулась назад, слегка раскачиваясь и пытаясь запомнить сладостные мгновения.

Руки принца легли девушке на спину, заскользили по ней, повторяя движения ее рук. Она испытала невероятное блаженство, когда руки Гаруна прошлись по ее телу, словно по гладкому шелку, а жесткие волоски на его груди слегка покалывали ей ладони. Когда же напряженная плоть мужчины всерьез заявила о его желании, Айше поняла, что вот?вот настанет время для решительных действий.

Но в этот миг Гарун привстал и поцеловал ее в шею, нежно обхватив руками ее груди.

– Пусть этот сладостный сон длится вечно, – прошептал он.

Девушка улыбнулась, понимая, что страсть победила попытки рассудка понять, что же происходит в комнате с изменчивыми лунными бликами.

Айше не заметила, как закрыла глаза. Ее веки стали такими тяжелыми, а тело таким податливым, что ей казалось, будто она растаяла в его объятиях. Когда руки Гаруна легли ей на живот, она подняла ресницы и посмотрела на принца.

Тот гладил ее тело, глядя лишь на свои руки и пытаясь почувствовать то же, что чувствует девушка. Необыкновенный жар от этих ладоней поднимался по всему телу Айше, но ее руки все продолжали ласкать жезл страсти. Тот ясно говорил, как возбужден принц, как далеки сейчас его желания от попыток понять, что происходит вокруг. Пальцы Гаруна жили своей жизнью. Они гладили живот девушки, потом опустились к самому низу живота и дотронулись до темных волосков, пытаясь проникнуть вглубь… Эти прикосновения сводили Айше с ума.

Наконец она поняла, что надо показать принцу ту дорогу, которую он ищет, но пока не может найти. Она опустилась на спину, и увлекла принца за собой. И вот ее лоно открылось навстречу тому, кого она мечтала назвать любимым! Это ощущение было невероятным. Несколько мгновений боли сменились сладостным ощущением наполненности и возбуждением от нежных и одновременно резких толчков, словно принц только пробовал в себе новую просыпающуюся силу.

Айше тихо застонала, не в силах сдержать радость, и в этот момент огненная лава поглотила ее.

«Так вот какова человеческая любовь! Самое мучительное из мучений и самая сладкая из сладостей жизни!»

Тело Айше горело огнем наслаждения, а мысли словно заволокло туманом. И еще необыкновенное ощущение единения с любимым она чувствовала в эти минуты первой своей страсти.

 

Розовел восход. Айше проснулась и почувствовала тепло рук, которые нежным кольцом обнимали ее. Пели птицы в дворцовом саду, и с ними пела душа девушки.

«Теперь он мой! Он принадлежит мне, и я принадлежу ему!» Айше вытянулась на ложе и только сейчас заметила, что ее шелковая рубашка скомкана у изголовья, а она сама обнажена, как и принц, что лежит рядом с ней. Но стоило девушке пошевелиться, как ее любимый поднялся на ложе.

– Айше! Что ты здесь делаешь? И почему ты…

Гарун покраснел и поспешно отвел глаза.

– Немедленно уходи отсюда! Прочь!

– Но, мой принц… – испуганно прошептала Айше, ибо слишком разительной была перемена в ее любимом.

Ночью это был самый ласковый и самый нежный из всех юношей мира. Сейчас же он был холодным, словно каменный истукан.

– Ты обманула меня! Пробралась в мои покои и… нарушила мой сон…

И тут принц запнулся, ибо он вспомнил все, что было ночью.

– Так значит, это был не сон?! Несчастнейшая, лживая лисица… Прочь отсюда! Не смей и на фарсах приближаться ко мне и моим покоям!

И Гарун поспешно встал и попытался одеться. Руки его дрожали, ноги не попадали в штанины шелковых шальвар. Наконец ему это удалось, и он почти выбежал из опочивальни в курительную комнату.

Со слезами одевалась Айше. Она печалилась сейчас не о том, что отдала свою девственность, а о том, что сердце принца Гаруна, ее единственного, любимого, не ответило на ее нежность. Гарун остался сухим и жестким, как засохший плющ, что оплетает стены старой башни.

Наконец Айше оделась, потуже затянула кушак и выскользнула из покоев принца.

– Прощай, мой принц, – сквозь слезы произнесла она. Но ответом ей были собственные шаги.

Девушка шла по тихим в этот утренний час коридорам дворца. Слезы огнем жгли ее глаза. Но она старалась сдерживать их, ведь впереди был еще разговор с Марджаной, прекрасной повелительницей.

– Отчего ты плачешь, красавица? – В голосе царицы звучала искренняя забота.

– Я не смогла… – И тут мужество покинуло Айше. – Я не смогла удержать его возле себя. Он был моим, я была его… Но миг сладости прошел, и принц сбежал от меня… Он никогда больше не посмотрит на меня… Никогда не скажет добрых слов…

– Не плачь, девочка. Ни один мужчина в мире не стоит слезинки из твоих глаз. Значит, я была неправа и мой сын такой же заносчивый и самовлюбленный, как и многие другие мужчины. Ну что ж, значит, его надо завоевывать не хитростью… Это будет мне уроком. Ну, а тебя, маленькая смелая девочка, ждет награда…

– Ничего мне не на?а?адо… – Слезы рекой текли из глаз девушки.

Тогда царица нежно обняла ее за плечи и что?то тихонько зашептала.

– Правда? – Теперь голосок Айше звучал уже намного тверже. – Он правда согласится взять меня в жены? Даже теперь?

– Салеха я знаю много лет. Это уважаемый и достойный человек. И я знаю наверняка, что он уже давно собирается к твоему отцу. Он будет замечательным мужем. Я помогу тебе, девочка, забыть моего никчемного сына. И помни, ничего не было. Этой ночью ты крепко спала в своих покоях вместе с сестрой.

– Да, о прекрасная царица, все так и было… Я благодарю тебя…

– Нет, крошка. Это я благодарю тебя за все, что ты сделала для меня. О недостойном Гаруне больше и не вспоминай. Дрянной мальчишка! Он не достоин даже тени от твоего волоса! И поплатится за черствость и равнодушие. Иди, девочка. Завтра на закате ждите меня.

Так ли все было на самом деле, Гарун не ведал, да и удивительно было бы сейчас ему вспомнить то, чего он узнать был не в силах. Однако тепло нежного тела, свет влюбленных глаз, головокружительная сладость первого слияния тел ожили в его памяти. И воспоминания эти были столь ярки, будто поцелуи Айше кружили ему голову только вчера.

 

Встало солнце. Его безжалостный свет развеял ночные чары и вернул воспоминания туда, где им суждено жить. Суровая реальность брала свое.

– Прощай же, принц и наследник, – высокий гигант склонился перед Гаруном в почти церемониальном поклоне.

– Да хранит тебя Аллах великий, странник Кербушар! Помни же, когда ты обретешь все, за чем сейчас гонишься, найди меня!

– Даю слово: когда обрету все, что утерял, я найду твое царство и потребую исполнения обещаний.

Вот так, в трех сотнях шагов от Врат разошлись на время пути Матюрена Кербушара, ловца судьбы и сына пирата, и принца Гаруна, сына халифа Мухаммада. Однако как ни мимолетна была эта встреча, но в памяти принца остался отчаянный смельчак, который один бросился на поиски своей возлюбленной. Да, он не знает, что случилось с ней, не ведает, жива ли она, но его ведет вперед уверенность в правильности своих деяний.

«Аллах всесильный, – промелькнуло в голове у Гаруна. – В одиночку, через страны и реки, моря и пустыни, через потоки безжалостного времени… Как же не похоже на путь этого воина твое, избалованный принц, странствие за иллюзией! Должно быть, в твоей, глупенький Гарун, жизни так никогда и не появится подобная цель, ибо обрести себя можно только вместе с любимой, а обрести будущее – вернув то, что считаешь своим по праву… Обрести потому, что завоевал это сам… Или нашел сам… и сам смог удержать… Сам…»

Лишь одному Аллаху всесильному и всевидящему под силу знать, встретятся ли эти двое и какую роль сыграет в их жизни мимолетная встреча на пороге грядущего…

 

Свиток седьмой

 

До Врат оставалось не более десятка шагов, когда Гарун разглядел хадима. Тот на сей раз не удосужился даже подняться, чтобы поприветствовать путников. Он лишь махнул рукой, дескать, проезжайте, путь открыт.

Принц, более озабоченный успешным возвращением, на такую непочтительность и внимания не обратил. Более того, он даже прикрикнул на Умара, который готов был уже спешиться, дабы «как следует проучить невежду».

– Воистину, Умар, не следует тратить время и силы на каждого, кто ведет себя, не сообразуясь с твоими взглядами.

– Но, повелитель…

– Умар, угомонись. Твои представления о пределах дозволенного несколько устарели. По крайней мере, для этих мест. А потому умолкни. Хотя бы до тех пор, пока не покажется на горизонте дворец моего уважаемого батюшки.

И Умар умолк.

Однако принцу не случилось насладиться и мигом тишины, ибо ему послышался женский голос, теплый, низкий, произносивший неведомые слова на неизвестном ему языке. Сколько ни силился Гарун, не мог разобрать слов. И чем ближе к Вратам подходил конь, тем тише и невнятнее становилась речь невидимой женщины…

Врата были в полнеба. Вот всадники окунулись в первозданную черноту… Гарун хотел закрыть глаза, но удержался. Ему было необыкновенно, до головокружения, страшно, но он решил во что бы то ни стало рассмотреть, что же происходит тут, за Вратами. И был вознагражден сполна: зрелище, что предстало перед ним, поистине поражало.

За Вратами была не чернота ночи или темнота сумерек, а сотни сгустков темноты, каждый из которых венчал свои Врата, светящиеся черным, но уже ослепительным светом. Таким бывает коридор в бесконечность, составленный из двух зеркал.

Стоило лишь Гаруну присмотреться, как увидел он, что к каждым Вратам ведет своя тропа, тоже черная, едва заметно светящаяся.

– Должно быть, войдя под Врата, можно при желании оказаться где угодно? Для этого надо лишь знать, на какую тропу ступить…

– Ты прав, принц?странник. – Голос хадима был слышен так отчетливо, словно тот ехал на лошади рядом с Гаруном. – Твоя догадка верна. Войдя под любые Врата и зная, на какую тропу ступить, можно оказаться в любом месте по собственному желанию…

– Или в любом времени, не так ли?

– Воистину так… Или в любом времени. Однако сами Врата зачастую не так просто найти. Даже зная, что они существуют, можно проплутать не одну сотню дней, но так никуда и не выйти, если сами Врата или Тропа меж Врат решат не показываться на глаза страннику, ибо найдут его помыслы или чаяния недостойными Краткого Пути.

Объяснение хадима было более загадочным, чем само это место, Тропа меж Врат… Но принц смог удержаться от дальнейших вопросов, ибо подозревал, что ответ будет столь же непонятным, как уже услышанное.

Кони неторопливо преодолевали черноту Тропы. Шаг, еще шаг… Вот впереди показалось сияние, вот стало оно ослепительным… И… караван ступил на пышущую сухим жаром знакомую дорогу к столице.

– Да, нам понадобилось всего несколько часов, чтобы миновать путь, на который ушло почти два месяца…

Это пробурчал Умар. Гаруну показалось, что на этот раз бурчал он довольно. Однако будущий визирь куда менее был бы этим доволен, если бы услышал последние слова невидимого хадима. Но слова эти предназначались одному лишь Гаруну и изрядно озадачили его.

– Осталось лишь узнать, незадачливые странники, сколько времени пролетело там, откуда вы ушли…

Да, об этом следовало задуматься. Хотя бы для того, чтобы в следующий раз, решив прибегнуть к помощи Врат, сто раз взвесить все «за» и «против» такого странствования.

Сейчас же Гарун лишь запомнил эти странные слова. Однако задуматься над ними не успел, ибо увидел у городских ворот знакомую фигуру Муслима – нубийца, верного раба и, возможно, единственного верного друга Гаруна. Он нес свою вахту, похоже, уже не первый день всматриваясь в пыльную даль в ожидании появления каравана.

 

Пять сотен лет мудрого правления уже упоминаемой в этом трактате династии ас?Юсефов стали недурным уроком не только для соседей, но и для самих правителей далекого прекрасного Багдада. Быть может, не все жемчужины мудрости пошли впрок правителям венценосного града, халифам династии аль?Махди. Однако халифы, стараясь избежать переворотов, заговоров и кровопролития, также стали передавать свой трон наследникам, коих избирали сами в урочный день с большой помпой и празднествами. Оказалось, что деяние это отвращает от ропота многих, и потому традиция прижилась.

О, конечно, далеко не каждый из первых советников дивана или визирей страны понимал, отчего именно юному принцу, столь неопытному, зачастую даже не ведающему, сколь изощренно должен править халиф, следовало передать власть, сие подлинное сокровище, желанное сотням прихлебателей, каких всегда немало в окружении любого правителя.

Сейчас же, возвращаясь к отцу и матушке, Гарун преотлично знал ответ на этот вопрос. Только наследнику, названному таковым, пусть и совсем еще молодому, но уже привыкшему к мысли об ответственности, которая ляжет на его, властителя, плечи, и понимающему, что именно с титулом зачастую приходит осторожность и потребность тщательно взвешивать каждое деяние, и следует передавать тяжкое бремя власти.

Более того, Гарун уже внутренне готовился к церемонии. Ибо сколько бы до нее ни осталось времени, все равно этот миг, когда он назовет себя халифом, наступит более чем скоро.

Отряд втянулся в распахнутые городские ворота. Впереди были узкие окраинные улочки столицы, где двум всадникам не разойтись. И потому отряд замешкался на площади возле сборщиков податей. Конечно, никаких денег Гаруну за то, что он вернулся домой, платить было не нужно. Смешно, если бы Умар стал шарить в переметной суме в надежде найти дюжину фельсов для усталого стражника.

Гарун ждал, пока освободится путь, и смотрел по сторонам. Его внимание привлекла девчушка с двумя смешными косичками. Она сидела на ступеньках дома. Вокруг нее резвились котята, черные как смоль и неуловимые как сон. Девочка играла с ними столь самозабвенно, что у Гаруна едва достало сил усидеть в седле – так заразительно смеялась малышка и так всерьез охотились за ее пальцами комочки черной шерсти.

Конечно, в жизни любого человека судьба оставляет множество знаков. И будь у каждого из нас, живущих под этими небесами, немного лишнего времени, чтобы прочесть эти знаки, многие поступали бы совсем иначе. Не кляузничали бы, не лгали, не предавали тех, кого следовало беречь. Но, увы, пути судьбы извилисты. И совсем немногим дано услышать ее подсказки, как и суровые окрики, когда следует немедленно остановиться, дабы не совершить непоправимых ошибок.

И вновь, как было там, у Врат, ему послышался женский чарующий голос, что произносит какие?то слова, которые, сколько ни пытаешься, понять не можешь.

Конь прибавил шаг, и наваждение рассеялось. Впереди уже были ворота в дворцовый сад. Гостеприимно распахнутые, они ждали сына, решившего найти разгадку там, где и загадку?то мог найти лишь сведущий.

 

Свиток восьмой

 

Вечером того дня, когда халиф решил начать свое послание (тоже дань укоренившейся за столетия традиции), в его покои вошел Гарун. Это был уже не тот Гарун, что просил бы отсрочить коронацию, а тот, что желал бы получить как можно больше мудрых советов перед тем, как сей день настанет.

– Батюшка, – юноша припал к ногам отца. – Я не прошу тебя отсрочить коронацию, как ты мог подумать. О нет! Странствие, пусть и недолгое, открыло мне глаза на многие вещи. Я вовсе не стремлюсь сесть на трон, как ты знаешь, ибо ты еще силен и мудр… Но понимаю, что традиции следует придерживаться хотя бы потому, что именно благодаря ей страна долгие годы живет в мире и процветании.

– Мальчик мой, – халиф с удивлением посмотрел на сына из?под кустистых бровей. Конечно, не этого ожидал он от юного наследника, столь внезапно появившегося в его, халифа, тайных покоях. – Воистину, ты прав. Традиции нашей страны нерушимы, и день коронации, назначенный однажды, перенести или отменить уже нельзя. Прав ты и в том, что именно силой традиций и держится сама наша держава. Однако я вижу, что ты пришел сюда с просьбой. Изложи ее без стеснения.

В этот миг халиф Мухаммад вспомнил, как сам когда?то готов был просить своего отца о том, чтобы коронация была перенесена лет на пять… или десять. Тогда ему, юному наследнику, хотелось отправиться в далекую полуночную страну, дабы насладиться несметными сокровищами природы и увидеть наконец огромных лохматых зверей, которые превратились в камень и теперь безмолвными громадами возвышаются там, где некогда паслись они сами и их предки. Но, увы, его отец был столь суров и непреклонен, что Мухаммад даже не решился заговорить об этом.

Теперь же все его поступки, и глупые, и умные, повторяет его сын. Ну что ж, должно быть, есть в этом некая высшая справедливость… Но если она действительно существует, то чего же пришел просить Гарун и почему таким почтением блещет его взор?

И халиф вновь посмотрел на сына. О, тот отлично понимал, что значит этот взгляд: так отец давал понять, что медлить более не следует.

– Мудрый мой отец, великий халиф, сердце и разум прекрасной нашей страны! Об одном я молю тебя: составляя письмо, которое в день коронации халиф непременно передает своему наследнику, не сдерживайся. Прошу тебя, дай мне как можно больше советов. И пусть ты, о счастье! здоров и силен, не всегда сможешь вслух или безмолвно подсказать, как следует себя вести. А вот твое письмо послужит мне подлинным учебником…

Всего мог ожидать халиф Мухаммад, но только не этой просьбы, такой странной для гордого Гаруна. Изумление было столь велико, что халиф изменил и своей обычной молчаливости.

– Отчего ты так переменился в своих желаниях, сын мой? Отчего теперь смиренно принимаешь самый факт передачи власти? Отчего не просишься в еще одно странствие, пока я своей волей не запер тебя в парадных покоях?

– Отец, – Гарун позволил себе улыбку, ибо сейчас ему самому был смешон тот глупец, коим был он, принц и наследник, еще совсем недавно. – Я вовсе не переменился и по?прежнему не горю желанием сменить любимую чалму на церемониальную шапочку. Однако теперь я куда лучше понимаю, что есть долг и на что следует тратить свою жизнь. А что есть лишь… детские капризы, не достойно даже упоминания.

– Это более чем удивительно, Гарун. Что же такое встретилось тебе в этой недолгой экспедиции?

– Всего лишь мой сверстник, который куда лучше меня знает, что есть долг и на что можно решиться во имя исполнения такового.

Халиф кивнул, подумав, что многих бед ему, Мухаммаду, удалось бы в свое время избежать, если бы на его пути встретился подобный сверстник.

– Я услышал твою просьбу, сын. И приложу все силы к тому, чтобы ее исполнить. Более того, если мне не удастся в этом объемном труде предусмотреть все возможные камни преткновения, то, полагаю, у мудрого юного халифа достанет решимости спросить совета у старого отца.

(Иногда даже халифы разговаривают с детьми как простые смертные.)

О, Гарун преотлично расслышал мягкую улыбку в словах отца. Он поклонился и произнес:

– Я не премину сделать это, повелитель! Более того, я готов спрашивать совета у мудрого халифа до того самого дня, когда он сам прогонит меня прочь.

Халиф Мухаммад улыбнулся. Аудиенция, чувствовал Гарун, заканчивалась. И следовало сказать еще что?то, дабы у отца не осталось и тени сомнения в благих намерениях сына.

– Да, отец, я приму титул и буду править до того дня, когда смогу передать бразды правления своему сыну или тому юноше, кого назову наследником престола.

– Благодарю тебя, мой мальчик! – Голос отца потеплел.

За Гаруном закрылись двери. Халиф, памятуя обещание, вытащил из бюро пучок перьев и полную чернильницу. И только сейчас понял, за сколь сложное дело взялся. Ибо как обозначить юному правителю все подводные камни, если не знаешь, как потечет река его жизни? Как дать совет накануне схватки, если еще неизвестно, будет ли сия схватка вообще и кто станет противником? И тогда халиф решил, что разделит неподъемную задачу на сотню мелких, какие под силу решить и самому халифу, и его советникам.

Итак, решено: каждый из советников должен будет описать то, с чем ему пришлось столкнуться за два десятилетия правления халифа Мухаммада. Пусть это будут даже описания перепалок на дворцовой кухне, советы, как украсить приемные покои для юной кадины накануне дня, когда она станет матерью наследника… Сотни страниц придется исписать каждому из тех, кому доверял Мухаммад. Зато Гарун не будет безоружен там, где возникнет надобность в быстром решении.

Одним словом, вместо одного объемистого учебника перед Гаруном в день коронации ляжет высокая их стопка. И каждое слово этих тетрадей будет более чем драгоценно, ибо там истинный опыт, а не пустое словоблудие, до которого и сам Мухаммад был небольшим охотником.

Приняв это удивительно мудрое и, вместе с тем, простое решение, Мухаммад успокоился. Он опустился на подушки, взял в руки чубук кальяна и… вернулся на десятки лет назад, в тот день, когда до его, Мухаммада, коронации оставались считанные дни…

Его отец, почтенный халиф Абу?Джафар Абдуллах, усадив сына рядом с собой, проговорил:

– Мальчик мой, помни, что традиции помогают нам управлять страной нашей мудро и справедливо. И потому следует их соблюдать для блага наших подданных, равно как и для собственного нашего блага.

Юный Мухаммад кивнул. О, эти слова он слышал уже, должно быть, тысячу раз… А быть может, и дюжину тысяч раз. Но спорить с отцом не стал – надеялся Мухаммад, время все расставит по своим местам. И через пару?тройку месяцев сможет он отправиться в древнюю восходную страну, дабы… Но следующие слова отца столь сильно изумили наследника, что он позволил себе переспросить:

– Письмо, отец?

– Да, мальчик, не удивляйся. Вместе с прочими регалиями ты получишь и ключ от вот этого шкафчика. В нем не хранятся никакие драгоценности, кроме, быть может, драгоценной мудрости твоего отца, и его отца, и его деда, и…

– Но зачем письмо, отец? Ты собираешься покинуть меня? Покинуть страну? Ты…

Тут страшная мысль пронзила Мухаммада.

– Ты… болен, отец? Твои дни сочтены?

Смертельная бледность сына при этих словах бальзамом пролилась на душу халифа.

– О нет, мальчик мой, – рассмеялся Абу?Джафар и потрепал сына по плечу. – Не тревожься за меня. Я здоров, хотя, конечно, и не молод. Я не собираюсь превращаться в отшельника, буду жить рядом со столицей в доме отца твоей прекрасной матушки.

– Но зачем тогда это?

– Все просто, мой друг. Каждый раз, когда жизнь будет ставить тебя в тупик, тебе придется принимать некое решение. Зачастую же подобные решения уже принимал и твой отец, и твой дед, и его отец… И потому я просто собрал вместе все советы, которые могут пригодиться начинающему правителю для того, чтобы ты по три раза в день не ездил ко мне советоваться…

– Ты запрещаешь мне это, отец?

Халиф улыбнулся и покачал головой.

– О нет, более того, я мечтаю о том, что ты будешь обращаться ко мне. Но, согласись, мальчик, если ты из?за каждого пустяка будешь отправлять ко мне гонцов или появляться сам… Подданные могут подумать, что ты не в силах принять разумного решения… ты, лучший из справедливых и мудрых халифов…

Мухаммад подумал, что, безусловно, не стал бы из?за каждой мелочи отправлять гонцов к отцу. Но… «Аллах всесильный, – подумал юноша с облегчением, – отец просто оставил мне учебник!»

– Да, мой мудрый отец, это было бы неразумно. И я благодарю тебя за этот дар. Ибо подсказка всегда может пригодиться… Даже наследнику и смиренному ученику всех мудрых халифов мира…

И халиф Абу?Джафар с пониманием улыбнулся будущему халифу Мухаммаду. О, он всегда радовался, когда сын понимал его. И прекрасно знал, что юноше нужно время для осмысления каждого факта, что его первые реакции порой бывают несколько… опрометчивы.

– И еще одно, мальчик мой… Завтра, в преддверии коронации я не смогу сказать тебе этого… Могу забыть, а могу и передумать. Но… Прошу тебя, мой друг, перед принятием любого решения, повторяю, любого, всегда бери время на размышление. Даже у самого себя, вплоть до того, жениться тебе или еще походить свободным… Отвлекись от задачи, подумай… да о чем угодно, пусть и о красавице, с которой провел ночь… Одним словом, отвлекись. И лишь потом, очистив разум от суеты, принимай решение…

Мухаммад кивнул. О да, он знал за собой слабость действовать поспешно, и ему действительно следует брать время на размышление. Так выходит, и отец таков, раз уж он дает этот совет…

– Благодарю тебя, отец. – Юноша склонил голову к руке отца.

– А теперь отправляйся отдыхать, мальчик мой. Завтра тяжелый день.

– Повинуюсь, о повелитель…

– А послезавтра утром мы вернемся к нашей беседе.

Юный Мухаммад еще раз поклонился отцу и покинул царские покои. Но Абу?Джафар, умудренный двадцатью годами правления, не торопился уходить из кабинета. У него было еще множество дел…

 

Свиток девятый

 

– Аллах всесильный! – почти простонал Гарун, опускаясь на шелковые подушки у ног отца. – Никогда не думал, что могу так устать… И от чего? От церемонии передачи власти! Не от скачки, не от тяжкой работы, не от долгого перехода через горы, не от ночи с прекрасной пери! Просто от того, что стоял и повторял за отцом и имамом какие?то пустые слова!

– Нет, сын, – покачал головой Мухаммад, теперь уже не халиф, а отец халифа. – Слова эти вовсе не пусты. Просто ты еще не понимаешь, что каждое из них выверено сотнями лет царствования. Со временем ты убедишься в этом. А сейчас с тебя довольно и того, что ты выучил их наизусть… Они тоже когда?нибудь станут подсказкой тебе, как многократно становились подсказкой мне в тех случаях, когда я колебался в принятии решения.

Халиф Гарун почти не слушал отца. Он был утомлен долгой церемонией. Пока он только осознавал, но не чувствовал, какая ответственность легла на его плечи. Однако молодой властелин уже понимал, что отныне он должен делать не то, чего хочет, а то, что должен делать. Хотя иногда, должно быть, можно и уступать своим желаниям.

– Отец… – Гарун отвлекся от своих мыслей. – Где же обещанное письмо?

Мухаммад, уважаемый и почтенный отец халифа (воистину, и сладко, и одновременно горько ему было произносить про себя свой новый титул), торжественно встал и с поклоном вложил в руки сына ключ от резного шкафчика, черного, расписанного диковинными цветами и птицами, парящими в облаках. Красота этого шкафчика могла соперничать лишь с солидным его возрастом, ибо попал он в Малый кабинет теперь уже почтенного отца халифа одновременно с воцарением почтенного отца почтенного отца халифа, с Абу?Джафаром. И было это после похода молодого халифа на неприятеля, который пытался спрятаться у границ самой страны Хинд.

– Здесь, мой мальчик, вся мудрость, какую собрал я за долгие годы царствования, дабы подарить новому халифу. Здесь и реестры всех комнат и хранилищ, и имена всех царедворцев и прислуги… – короче, все, что смогли изложить на бумаге мудрецы нашего дивана. Ибо в одиночку труд сей исполнить было невозможно. Более того, мы опасаемся, что смогли предусмотреть далеко не все, хотя пытались припомнить даже мелочи. Знания наши изложены, быть может, излишне витиевато, но все же это лучше, чем ничего. Более того, мы просим, чтобы ты не читал наше послание одним духом, а возвращался к нему каждый раз, когда возникнет вопрос, на который тебе трудно будет найти ответ. Или… Или просто когда тебе захочется услышать наш голос, а мы, по какой?либо причине, будем недоступны.

– Благодарю тебя, отец, – промолвил Гарун, вдруг осознав, что теперь он правитель, верховный разум и честь страны. О, это ощущение было воистину пугающим, ведь на его плечи возлагался весь дворец с поварами, слугами, наложницами…

– Не благодари, мальчик. Мы переложили на твои плечи столь чудовищную ношу… И письмом этим просто пытаемся оправдаться за этот суровый шаг.

Отец и сын улыбнулись друг другу, и внезапно халиф Гарун, подобно многим наследникам до него, пусть и живущим в разных странах и в разное время, почувствовал невероятную душевную близость с собственным отцом. О, это было настоящее откровение, ибо он в единый миг понял все: и почему отец зачастую был неразговорчив, и почему отсылал его, мальчишку, от себя, и почему поучал его, должно быть, мечтая, что сын изменится от одних только слов родителя…

И халиф Гарун склонил голову перед мудрым отцом, который столь достойно нес все эти годы более чем тяжкое бремя ответственности за страну и всех ее обитателей, от младенцев до стариков. А педантичное следование традициям, должно быть, и есть та опора, на которой зиждется весь прекрасный мир.

 

Закончились коронационные празднества, утихли песни и пиры. И после всего этого решился наконец халиф Гарун?аль?Рашид развернуть первый из длинных свитков, запечатанных синим сургучом с отцовской печатью.

«Мальчик мой, – так начиналось письмо. – Далее ты найдешь более чем длинный список советов, каждый из которых сможет пригодиться в трудную минуту. Хотя я бы предпочел, чтобы никогда мой сын и наследник не знал трудных дней, чтобы его решения приходили к нему как озарения и были осенены истинной мудростью и подлинной заботой о благе страны и ее подданных. Да и о твоем собственном благе, мой друг…»

Нет, слезы не навернулись на глаза молодого халифа. Отец, к счастью, был жив и здоров. Но забота, выраженная пусть и суховато, тронула сердце Гаруна, и он принялся изучать письмо отца так, как совсем недавно изучал карты и планы военных действий.

(Должно быть, юному халифу было невдомек, что и здесь отец следовал традициям, как невдомек было, что отцовские слова, пусть и идущие от сердца, наверняка повторяют слова другого халифа, передавшего власть ему, своему сыну, и что отец пытается сейчас договорить то, что было недосуг сказать раньше.)

Юному халифу вспомнилось, что прочитать и запомнить сразу все он не должен, да, пожалуй, и не сможет. К письму этому следует обращаться неоднократно, пока мудрость многих поколений правителей не станет его, Гаруна, мудростью.

«Мой юный друг, мой сын и наследник! Первый совет, какой я хочу тебе дать, может поставить тебя в тупик. Не удивляйся и не торопись назвать отца выжившим из ума болтуном.

В тот день, когда ты взойдешь на трон, халиф Гарун, я буду рядом. Но сказать тебе этого не смогу. А потому призываю тебя, юный правитель, после воцарения приблизить к себе друзей своей юности и передать им должности, которые сейчас занимают люди, прошедшие через долгие годы власти вместе со мной. О, пусть они опытны и разумны, но они привыкли к почестям, не всегда и заслуженным, к привилегиям, которые достались им не только за их светлый разум и усердную службу, а часто лишь как атрибут их власти. Они уже устали радеть о благе страны и теперь радеют лишь о благе собственного тугого кошеля. А потому тебе следует заменить их всех – и первого советника, и казначея, и визиря, и главнокомандующего, и… В общем, всех, до последнего писаря последнего из письмоводителей последнего из советников…

Ты также должен понимать, друг мой, что те, кто придет вместе с тобой к власти, будут всецело преданы тебе, ибо всем они будут обязаны тебе, мудрому молодому халифу Гарун?аль?Рашиду. Хочу надеяться, что юноши эти не возмечтают воткнуть тебе нож в спину или подсыпать яда в шербет, ибо тогда они потеряют свои должности и все причитающиеся с ними почести столь же быстро, сколь быстро обрели их.

Разумно было бы предположить, мальчик мой, что те, кого ты сместишь, могут воспылать гневом на несправедливость судьбы. Ты должен быть к этому готов. И чем дольше ты будешь медлить с этим болезненным, но необходимым действием, тем более сильный гнев вызовет оно у каждого, кто в единый миг лишится всех постов и почестей.

Провожай их с поклонами, но смести всех, решительно и непреклонно…»

– Ох, отец, как же это будет непросто, – прошептал халиф Гарун, получивший от отца второе имя аль?Рашид. – Да и не смогу я, пожалуй, сразу изгнать и казначея, и первого советника, и всех смотрителей и попечителей… Ибо, к сожалению, не так многочисленны ряды моих друзей, как это необходимо.

 

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально

 

[1] Рашид – справедливый (араб.). (Здесь и далее примеч. автора.)