Игорь Станиславович Прокопенко

Терроризм от Кавказа до Сирии

 

Военная тайна с Игорем Прокопенко

 

Посвящается всем павшим в Чеченской войне

 

 

Согласно решениям ВС РФ организации, перечисленные ниже, признаны террористическими или экстремистскими и их деятельность запрещена в РФ:

«База» («Аль‑Каида») решением Верховного Суда РФ от 14 февраля 2003 г. № ГКПИ 03‑116

«Братья‑мусульмане» решением Верховного Суда РФ от 14 февраля 2003 г. № ГКПИ 03‑116

«Партия исламского освобождения» («Хизб ут‑Тахрир аль‑Ислами») решением Верховного Суда РФ от 14 февраля 2003 г. № ГКПИ 03‑116

«Движение Талибан» решением Верховного Суда РФ от 14 февраля 2003 г. № ГКПИ 03‑116

«Дом двух святых» («Аль‑Харамейн») решением Верховного Суда РФ от 14 февраля 2003 г. № ГКПИ 03‑116

«Исламский джихад – Джамаат моджахедов» решением Верховного Суда РФ от 2 июня 2006 г. № ГКПИ 06‑531

«Аль‑Каида в странах исламского Магриба» (прежнее название – «Салафистская группа проповеди и джихада») решением Верховного Суда РФ от 13 ноября 2008 г. № ГКПИ 08‑1956

«Имарат Кавказ» («Кавказский Эмират») решением Верховного Суда РФ от 8 февраля 2010 г. № ГКПИ 09‑1715

международная организация «Исламское государство» (другие названия: «Исламское Государство Ирака и Сирии», «Исламское Государство Ирака и Леванта», «Исламское Государство Ирака и Шама») решением Верховного Суда РФ от 29 декабря 2014 г. № АКПИ 14‑1424С

 

 

Предисловие

 

Хотя и нет давно в живых ни Басаева, ни Хаттаба, а Чечня, как бы кто ни комментировал инстаграмы Кадырова, сегодня один из самых спокойных регионов, особенно если вспомнить, как все было двадцать лет назад, – нет ответа на вопросы: кто взорвал пассажирский самолет в Египте? Кто устроил кровавую бойню в Париже? Кто заставил весь мир вначале ужаснуться, потом испугаться, а потом захотеть мести?

Нам отвечают – террористы!

А кто это? Первые дни мировые СМИ сообщали важное.

В Брюсселе по горячим следам задержали гражданина Бельгии в арафатке. Это он – террорист.

На окраине Парижа в брошенной машине нашли два автомата – это машина террористов.

В Берлине спецназ нагрянул на квартиру, в которой жили арабы, – это логово террористов…

А потом картина дополнилась еще более свежими подробностями! Выявлена причастность к теракту трех подростков и двух женщин – это они снаряжали патронами магазины и, видимо, готовили террористам плов.

Так вот кто, оказывается, устроил кровавый теракт. Вот какие они – террористы!

Но что же это получается… Когда обвиняют в трагедии мировой терроризм – это про того парня в арафатке?

Когда лидеры ядерных держав говорят о том, что мировой терроризм – это главная угроза миру, они имеют в виду конкретную машину с двумя автоматами в багажнике и, возможно, конкретных подростков?

Но неужели мировой терроризм, перед которым бессильны мировые лидеры и все ядерные державы, – выглядит именно так?

Нет! Потому что нет никакого мирового терроризма. Все это, как сказал поэт, – дешевая разводка. Мировой терроризм – это не араб, закладывающий бомбу в пассажирский самолет, и не тимуровец джихада, подрывающий себя у парижского стадиона, и не Шамиль Басаев, расстреливающий беременных женщин в роддоме.

Мировой терроризм – это когда убийцу, расстреливающего беременных, начинают из политических соображений или по скудоумию называть борцом за свободу.

Мировой терроризм – это когда из нищих афганских крестьян командировочные джентльмены с хорошим английским лепят моджахедов, а потом из них получается Талибан.

Это когда сын американского миллиардера Бен Ладен на деньги ЦРУ создает организацию, которая потом подрывает высотки в Нью‑Йорке.

В конце концов, мировой терроризм – это когда несколько сильных и сытых держав, как гопники в подворотне, набрасываются на одного слабого и добивают его с особой жестокостью, как Ирак и Ливию.

А потом игиловцы и прочие отморозки, как крысы, выползают на запах растерзанного трупа и начинают вдруг, никого не разбирая, больно кусать за пятки. Взрывать стадионы и мучить кошмарами завтрашних ритуальных жертв.

Вот что такое мировой терроризм. И вот за что сегодня расплачиваются ни в чем не повинные люди.

Теперь вопрос. Как победить мировой терроризм? Какую коалицию создать? Сколько ракетных ударов нанести? Как натренировать спецслужбы, чтобы они террористов чувствовали спинным мозгом? Что нужно, чтобы мы не боялись садиться в самолет, идти на футбол, ложиться спать ночью? Что?

Я вам скажу, ничего этого не нужно. Ни коалиций, ни натренированных собак, ни ракет… Достаточно некоторым крупным, и не очень, странам просто перестать делать вид, что они ни при чем… Если бы когда‑то наши «партнеры» не заваливали деньгами Басаева и Хаттаба – не было бы теракта в Норд‑Осте и Буденовске.

Потому что террористы – они же не индейцы с перьями на головах.

Вначале – это просто люди… А террористическая организация – это прежде всего коммерческое предприятие. Прежде чем заложить взрывчатку, расстрелять стадион, захватить заложников, этих пока «просто людей» надо привезти в лагерь, разместить, накормить. Да!.. Террористы тоже кушают… А чтобы их накормить, нужны деньги. Потом их надо обучить… А кто этому учит бесплатно? А потом… теракт – тоже дело дорогостоящее…

Вот пока полиция вылавливает парней в арафатках, никому в голову не приходит, что кровавая бойня в Париже имеет свой бюджет. И он, судя по размаху, немаленький. Но кто же оплатил это теракт? А я вам скажу. Тот, кто покупает у ИГИЛа дешевую нефть.

Тот, кто делает вид, что не замечает, как ИГИЛ эту нефть продает.

А еще тот, кому сегодня из соображений собственных политических интересов существование ИГИЛа выгодно.

Сделать так, чтобы эти парни, показательно режущие головы неверных, сложили свои ножички и разошлись по аулам, – нужно очень немного. Просто перестать их кормить. А кормят ИГИЛ, по словам Президента Путина, около сорока государств мира.

 

Эта книга – результат самоотверженного труда творческого коллектива программы «Военная тайна». Вместе мы пытались ответить на вопрос: кто и зачем постоянно угрожает миру в нашей стране и во всем мире?

 

Ваш Игорь Прокопенко

 

Часть первая

Как это было

 

Глава 1

Заговор

 

…Звено российских штурмовиков четко выполнило боевую задачу. Вылетев с аэродрома в Моздоке, они взяли курс на горную Чечню. Когда был запеленгован сигнал спутникового телефона, была дана команда «пуск», и ракета ушла в цель.

А целью был кортеж первого президента «республики Ичкерия» Джохара Дудаева. Операция, которую в глубокой тайне и во всех деталях прорабатывали российские спецслужбы, завершилась.

От автомобиля президента мало что осталось. Сам Дудаев был убит.

Правда, однозначных доказательств его гибели нет. Есть кадры, снятые любительской камерой, на которых виден чей‑то труп, якобы вынесенный с места бомбардировки. Но действительно ли это тело погибшего Дудаева?

Не случайно вскоре распространились слухи о бегстве Дудаева за границу. Однако сами приближенные первого президента непризнанной республики их не поддерживали, и слухи быстро сошли на нет. Но вся история с его устранением обросла множеством версий и недоговоренностей.

Кто же такой был Джохар Дудаев? Как он оказался во главе Чечни? И почему российские спецслужбы так стремились его уничтожить?

 

Передо мной фотография бравого офицера в форме летчика. Это Дудаев. Таким его запомнили сослуживцы военных гарнизонов, где проходила жизнь будущего генерала. Многие тогда и помыслить не могли, какой путь уготован этому боевому офицеру, коммунисту, прошедшему войну в Афганистане.

Начало 90‑х, закат перестройки Джохар Дудаев встретил в Прибалтике, где командовал дивизией стратегических бомбардировщиков и местным гарнизоном в эстонском городе Тарту.

Офицер, каких тысячи. Звезд с неба не хватал, особыми талантами не отличался. Правда, именно в этот период что‑то в нем начало меняться. И это не ускользнуло от внимания сослуживцев и соседей по дому, где жила семья Дудаева.

Вот что мне рассказал Виктор Карнаухов – он был штурманом самолета Дудаева, когда тот командовал 326‑й дивизией дальней авиации:

«Когда начался распад государства, заканчивалась советская эра, я заметил, что возле дома, где жила семья Дудаевых, стали появляться люди кавказской национальности, чеченцы. Как правило, это были два‑три человека. То, что называется аксакалы, пожилые люди. Я видел, как они вместе с Дудаевым садились в «Волгу» и уезжали. У нас летный профилакторий тут недалеко, и вот они ехали туда. Там беседовали».

Тем временем в Чечне уже окончательно зашаталась советская власть, подняли головы националисты, и республику охватила волна митингов. Стало ясно, новым чеченским демократам нужен символ и лидер, национальный герой. Свита уже ждала его возле пустующего трона.

Я нашел человека, который хорошо знал Дудаева в те годы. Это Марьям Вахидова. В начале 1990‑х она вернулась в Чечню из Казахстана, занималась общественной работой. Ее активная деятельность была отмечена Дудаевым, и вскоре она стала его личным пресс‑секретарем. Находилась на этом посту в 1991–1994 годах.

Вот что мне рассказала Марьям Вахидова:

«Когда встал вопрос, кто может возглавить общественное движение в Чечне, я вспомнила Джохара и сказала, что только он может от начала и до конца пройти этот путь. И что надо поехать за этим генералом».

Экспромта здесь не было. Появление в Грозном Дудаева готовилось загодя и не афишировалось. Эмиссарам из Чечни не пришлось его долго испытывать на лояльность Москве. К этому времени Дудаев уже успел прослыть в Эстонии «мятежным генералом». Он отказался выполнить приказ Москвы о блокировании телевидения и парламента во время известных событий в Вильнюсе и Риге.

В январе 1991 года советские войска захватили телецентр в Вильнюсе, оттеснив при этом толпу защитников телецентра. В этих событиях погибли люди. В Риге произошел конфликт с участием рижского ОМОНа.

Однако все это была лишь репетиция. Главные события должны были произойти в Чечне, которая уже затаилась в предчувствии схватки за независимость. Дудаев понял это. А может, ему помогли это понять; теперь это уже не важно. Важно то, что уже начался отсчет времени до того момента, как Чечня взорвалась войной.

Весна 1991 года. Грозный. В это время здесь происходят события, о которых не любят вспоминать в Кремле. Мало кто знает о том, что весной 1990 года Борис Ельцин приехал в Грозный.

О событиях тех дней мне рассказал Абдулбек Даудов. В 1990–1991 годах он был первым заместителем министра внутренних дел Чечено‑Ингушской АССР. После разгрома ГКЧП на короткий срок был назначен исполняющим обязанности министра внутренних дел автономной республики. Несмотря на предложения Дудаева занять прежний пост, отказался и ушел в оппозицию. После расстрела митинга оппозиции в июне 1993 года был объявлен Дудаевым государственным преступником и заочно приговорен к смертной казни.

«В марте, как мне помнится, в республику прибыл Борис Николаевич Ельцин вместе с Виктором Павловичем Баранниковым, который опередил Ельцина на сутки, и Андреем Федоровичем Дунаевым, – рассказывает Даудов. – Тогда Ельцин прямо спросил у председателя Верховного Совета Чечено‑Ингушетии Доку Завгаева: «Вы в составе России или нет?» Ясного ответа он не получил».

Завгаев еще не знал, к какому лагерю примкнуть. Это была его ошибка. Ельцин ошибок не прощал.

Доктор исторических наук, профессор Джабраил Гакаев стоял у истоков создания общественной организации «Объединенный конгресс чеченского народа». Являлся дальним родственником Дудаева. После прихода к власти национал‑радикалов во главе с Дудаевым покинул Конгресс и ушел в оппозицию.

Я встретился с Джабраилом Гакаевым, членом ОКЧН в 1991 году. Вот что он мне рассказал.

«В честь приезда Ельцина был дан прием. Меня на этом приеме не было, но мне подробно рассказывали обо всем, что там произошло. Прием давал первый секретарь обкома, тогда председатель Верховного Совета республики Доку Завгаев. Хотя Ельцин пробыл в Грозном всего несколько часов, он в том числе был и на этом фуршете. И там практически был дан карт‑бланш, скажем так, тем процессам, которые вскоре начались в Чечне. По крайней мере, Ельцин заверил Завгаева, что никто не выступает против суверенитета Чеченской Республики. В то время, оказываясь в очередной этнической среде, Ельцин, так сказать, выдавал целую гору обещаний, которые должны были потрафить этой этнической группе. Тогда сначала в Татарстане, а потом в соседней с Чечней Назрани Ельцин бросил в толпу: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить». Он, скорее всего, еще не предполагал, какого джинна выпустил из бутылки».

Но это было не просто опрометчивое заявление. Ельцин знал, о чем говорил. Руководство России, в пику руководству СССР, решило разыграть эту козырную национальную карту.

12 июня 1991 года Борис Ельцин становится президентом России. Примерно в это же время на съезде чеченского народа Дудаева избирают председателем Объединенного конгресса чеченского народа (ОКЧН).

В те дни Дудаев заявлял:

«Мы планируем расширить связи с Россией, основываясь на доброй воле народа. Они могут быть намного полезнее не только нам, но и России».

Правда, на этом же съезде было заявлено, что Чечня теперь называется Чеченская Республика Нохчийчо (Ичкерия) и не входит ни в состав Советского Союза, ни в состав России.

События в Грозном начинают приобретать свою внутреннюю логику. Дудаев тем временем не без помощи извне начинает концентрировать в своих руках все большую власть. Он знает, как играть на противоречиях между Ельциным и Горбачевым, Хасбулатовым и Завгаевым. Выступления его становятся жестче, а амбиции больше. Это уже другой Дудаев.

О событиях тех дней я беседовал с Бадруди Джамалхановым. В 1990–1991 годах он был председателем Шалинского райисполкома. Позже в оппозиционном режиму Дудаева Временном совете занимал пост вице‑премьера.

«Я слышал выступление Дудаева в те дни. Он выступает и рублеными фразами говорит: «Мы должны отстоять свое право на независимость! 200 лет у нас шла война за независимость. 200 лет угнетает нас империя. Эта империя должна быть сметена с лица земли. Мы должны отделиться. При этом нельзя забывать о том, что у России, у Советского Союза есть ядерное оружие, которым они должны с нами поделиться». Собравшимся это очень понравилось, и раздались бурные аплодисменты».

Москва, кажется, не замечает таких заявлений Дудаева. Там идет своя междоусобная война. В стране два президента, два центра власти – и полное безвластие. Советский Союз доживает свои последние дни.

В то утро, 19 августа 1991 года, все мы проснулись уже в другой стране. ГКЧП, путч… Но путч провалился. Ельцин победил, а счастливое освобождение Горбачева превращается в его же публичное унижение.

По‑другому дела обстоят в Чечне. «Сейчас или никогда!» – считают лидеры националистов. Близкое окружение Дудаева начинает все громче заявлять о своих намерениях. Среди самых активных – Зелимхан Яндарбиев.

В советское время этот человек был несостоявшимся писателем. В Грозном живет с 1989 года. Основатель националистической партии, ярый сторонник Дудаева, вел его банковские счета за границей. Позднее он выпускник Исламского университета в Каире, сторонник экстремистского ислама. С 2000 года проживал в Катаре на положении беженца, объявлен в розыск Интерполом. В 2004 году погиб в результате теракта.

Яндарбиев ведет себя активнее других. Его линия – никаких компромиссов. Если депутаты Верховного Совета республики старого созыва не уйдут, они будут уничтожены. Окружение Дудаева знает, как работать с толпой. Сценарий отработан, роли расписаны.

Рассказывает Бадруди Джамалханов:

«Приезжаю в город Грозный. Смотрю, напротив выхода из здания, в котором тогда располагалось правительство Чечено‑Ингушской Республики, стоит толпа. Различные ораторы ратуют за немедленное разоружение милиции, КГБ и всех прочих силовых ведомств. Был и Удугов там, и Яндарбиев присутствовал. А потом, где‑то часа в 3 ночи, появился и Дудаев. Дудаев с ходу заявил: «Я знаю, что за нами следят снайперы со всех крыш, они готовы выстрелить. Если раздастся хоть один выстрел и прольется капля крови, то мы адекватным ударом уничтожим всех, кто находится в Верховном Совете».

Такое развитие ситуации центр, как ни странно, вполне устраивало.

Говорит член ОКЧН в 1991 году Джабраил Гакаев:

«Была специальная телефонограмма из Москвы о том, что ни в коем случае не надо разгонять этот митинг, который проходил на площади (а он шел целый месяц), ни в коем случае не трогать ни Дудаева, ни Яндарбиева, ни Юсупа Сосламбекова, что это демократы, что они там делают нужную и полезную работу».

Через 10 дней после провала путча в Москве в Грозном сторонниками Дудаева уже взяты под контроль телецентр, Дом радио и другие объекты. Наконец и до Москвы докатилось: пора на месте выяснить, что происходит в Чечне. Ведь по замыслу кремлевских радикалов, именно Чечня должна стать тем полигоном, где будут оттачиваться технологии смещения старой партийной советской номенклатуры. В Грозный приезжает делегация во главе с Геннадием Бурбулисом.

Геннадий Эдуардович Бурбулис – земляк Бориса Николаевича Ельцина, выпускник философского факультета Уральского университета. В разные годы трудился в Свердловской области на разных должностях. В 1991 году руководил избирательной кампанией Бориса Ельцина на выборах Президента Российской Федерации. Стремительный взлет на пост государственного секретаря Российской Федерации, по сути, ставит Бурбулиса на место второго человека в стране.

Бурбулис приехал в Грозный не один: его сопровождает министр печати и информацииМихаил Полторанин. Бурбулис и Полторанин – это самые близкие к Ельцину люди, серые кардиналы, идеологи и начинатели многих громких дел.

А Дудаева что‑то гнетет. Преувеличением было бы сказать, что Дудаев, как говорят разведчики, работал под контролем, хотя было похоже, что у него чем‑то или кем‑то связаны руки. И об этом хорошо помнят очевидцы тех событий.

Во время нашей встречи Джабраил Гакаев вспомнил вот какой эпизод:

«Мы с Дудаевым из одного района, мои двоюродные братья связаны узами родства с его двоюродными братьями, то есть мы являемся родственниками. И вот меня попросили сходить к Дудаеву и попросить его не делать этот силовой захват власти.

И вот мы с ним сидим – очень близко сидели, – и я в его глазах увидел безысходность. Он меня слушал и не нашел практически ни одного аргумента против того, что я говорил, но он мне давал всем своим видом, глазами давал понять, что он не волен распоряжаться собой».

Действительно, Дудаев был не волен распоряжаться собой. Бурбулис, имея особые полномочия на переговорах с Дудаевым, предпочитал говорить с ним наедине. Тема их бесед в этот же день докладывалась Ельцину.

Рассказывает бывший первый заместитель министра внутренних дел Чечено‑Ингушской АССР Абдулбек Даудов:

«То, что он буквально через сутки, через двое постоянно докладывал о развитии ситуации Ельцину, это абсолютно точно, потому что он сам говорил, что «мне нужно доложить верховному». Я ставил своей целью задержание Дудаева, Гантамирова, Сосламбекова и Яндарбиева. И я обратился к Бурбулису и сказал: «Геннадий Эдуардович, я полагаю, что, видимо, вы зашли в тупик в развязывании чеченского узла». Мне было сказано категорически: «Абдулбек Валиевич, это политические процессы, и я здесь делегирован Ельциным разрубить этот политический узел. Никаких силовых операций, пока я здесь, проводить вы не можете».

Такой же ответ из Москвы получил и председатель КГБ Чечено‑ИнгушетииИгорь Кочубей, когда 6 сентября толпа ринулась на захват здания госбезопасности. Удивляет то, с какой подозрительной легкостью в их руки перешло все – оружие и архивы КГБ. Может, потому что накануне захвата, как утверждают, в Грозный инкогнито пожаловал шеф КГБ РСФСРВиктор Иваненко.

Во время нашей встречи бывший пресс‑секретарь Джохара Дудаева Марьям Вахидова рассказала следующее:

«Не было никакого штурма здания КГБ. Кто‑то позвонил из Москвы в грозненское управление КГБ и сказал: «Ключи на стол, сейчас к вам придут люди, ключи на стол и уходите». Потом, когда Джохар узнал, что из здания КГБ не все архивы вывезены, что большая часть осталась, он послал Гантамирова и сказал: «Возьми этот объект под свой контроль».

Бислан Сайдалиевич Гантамиров родился в 1963 году в селе Гехи Урус‑Мартановского района Чечено‑Ингушетии. По образованию юрист, окончил Ставропольский филиал Всесоюзного юридического заочного института. В 1984–1987 гг. работал в органах МВД. В 1991‑м вместе с Басаевым участвовал в разгоне республиканских органов власти. После переворота в ноябре 1991‑го назначен Дудаевым мэром Грозного и командующим национальной гвардией. С 1993 года в оппозиции. В первую чеченскую кампанию отвечал за распределение выделяемых из Москвы средств на восстановление Чечни. В мае 1996 года арестован по подозрению в хищении этих средств в особо крупных размерах. Но уже накануне второй чеченской кампании освобожден из‑под стражи по решению Ельцина.

Именно Гантамиров со стороны Дудаева обеспечивал безопасность Бурбулиса во время приезда последнего в Чечню.

О том, в какой накаленной обстановке проходили переговоры между Дудаевым и Бурбулисом, вспоминает человек, отвечавший за безопасность Бурбулиса по указанию МВД.

Рассказывает бывший первый заместитель министра внутренних дел Чечено‑Ингушской АССР Абдулбек Даудов:

«И вдруг Бурбулиса как бы осенило что‑то, у него какая‑то мысль возникла, и он просит нас всех выйти. Выходят из кабинета буквально все, и даже охрана. Я противлюсь, я говорю Бурбулису: «Геннадий Эдуардович, я не могу оставлять вас, потому что здесь есть запасная дверь, вторая дверь, и я не знаю, что с вами будет через пять минут. А я человек военный, я исполняю приказы». Он мне улыбается и говорит: «Бек, не беспокойся, идите и ждите, это не затянется». И так оно и получилось. Вышли все, и они остались с Джохаром Дудаевым где‑то часа на полтора».

В Москву на доклад к Ельцину о событиях в Чечне Бурбулис приехал с готовым решением. А заключалось оно вот в чем. В качестве единственной кандидатуры на роль преемника председателя Верховного Совета Чечено‑Ингушетии Доку Завгаева был предложен Джохар Дудаев. Это подтверждает и второй член делегации, министр печати и будущий хозяин всех кремлевских партийных архивов Михаил Полторанин.

Я встретился с Михаилом Полтораниным, и он, по сути, подтвердил слова Даудова. Полторанин заявил:

«Нас послал Борис Николаевич Ельцин с Бурбулисом. Мы приехали туда, проводили переговоры с Дудаевым, и в результате этих переговоров для меня стало ясно, что Дудаев готов пойти работать под президента».

Абдулбек Даудов продолжает свой рассказ:

«Полторанин был правой рукой Бурбулиса. Полторанин вместе с ним, насколько мне известно, расписывал механизм прихода Дудаева к власти. Полторанин и Бурбулис, которые крайне неприязненно относились к бывшему председателю Верховного Совета России Руслану Хасбулатову, может быть, даже где‑то в пику желанию Хасбулатова, на мой взгляд, и сделали этот сценарий, который привел Дудаева к власти».

8 октября Дудаев с молчаливого согласия Москвы разгоняет Верховный Совет Чечено‑Ингушетии. Начинают все четче проступать контуры той власти, которую бывший генерал стремится установить в Чечне: режима личной власти.

В результате выборов 27 октября Дудаев становится президентом и объявляет о государственном суверенитете Чечни. В движение приведены горные тейпы – самая взрывоопасная часть Чечни. На бывшей площади имени Ленина, теперь площади шейха Мансура, чеченцы исступленно круглые сутки танцуют воинственный танец зикр.

Так с подачи и под бдительной опекой Кремля Дудаев пришел к власти. Из соображений сиюминутной политической выгоды российское руководство позволило окрепнуть опаснейшему врагу – чеченскому радикальному национализму. И только теперь в Кремле поняли, что в Грозном ситуация выходит из‑под контроля. И всполошились не на шутку.

Выборы в Чечне признаются недействительными. Спешно готовится указ о введении в Чечне чрезвычайного положения. 7 ноября Ельцин наконец‑то подписывает его.

В этот же день в Чечне объявляется поголовная мобилизация. Намеренно распущен слух о якобы готовящейся новой депортации чеченцев.

Из Москвы в Грозный вылетает спецназ. 300 бойцов отряда «Витязь», после спешных сборов, уже в самолете, фактически на подлете к Чечне, получили приказ – локализовать стихию толпы, а самое главное, захватить оружие и архивы КГБ. А позже сообщили, что, возможно, придется еще арестовывать Дудаева.

Но как только самолеты садятся в Ханкале, их уже на взлетно‑посадочной полосе блокируют грузовики. Отметим примечательный факт: при себе у бойцов «Витязя» только легкое стрелковое оружие. Все прочее вооружение шло другим бортом, который сел на другом аэродроме. Странная операция, не правда ли?

Уже 9 ноября ни с чем спецназовцы уносят ноги обратно в Москву. Шанс локализовать кризис был окончательно упущен. Российское руководство совершило еще одну непростительную ошибку: оно показало сепаратистам свою слабость. В один день рейтинг Дудаева в Чечне подскочил до неимоверных высот. Отныне он национальный герой.

Вот что говорил в те дни сам Джохар Дудаев:

«Лучше умереть, чем лишиться свободы. Жизнь и смерть – это совершенно естественные явления, поэтому я не чувствую никакого страха перед смертью, никакого».

В тот самый день, когда отряд «Витязь» ни с чем возвращался из Грозного в Москву, в Минводах три чеченских террориста захватывают самолет «Ту‑154». Рейс Минеральные Воды – Екатеринбург со 170 пассажирами на борту берет курс на Турцию и через час приземляется в Анкаре. Ни о какой выдаче угонщиков Турция и слышать не хочет.

Дав пресс‑конференцию об информационной блокаде вокруг Чечни, террористы вместе с заложниками в тот же вечер прилетели в Грозный. По трапу в числе прочих спустился не кто иной, как Шамиль Басаев. Террористов уже встречали как национальных героев.

Шамиль Салманович Басаев родился в 1965 году в селе Дышне‑Ведено Веденского района Чечни. Его предками были русские, принятые в чеченскую общину. После школы работал разнорабочим в Волгоградской области. Служил в армии в частях аэродромного обслуживания. Трижды пытался поступить на юридический факультет МГУ, но всякий раз проваливался на экзаменах. В 1987‑м поступил в Московский институт инженеров землеустройства, но спустя год был отчислен.

Ему больше нравилась карьера боевика. Летом 1991 он создает в Грозном вооруженную группу «Ведено». Воюет в Карабахе на стороне Азербайджана, затем в Абхазии, где входит в контакт с представителями российских спецслужб. Весной 1995‑го захватывает роддом в Буденновске, за что получает прозвище Гинеколог. В результате этой операции боевые действия в Чечне были приостановлены. Тем самым Басаев спас карьеру Дудаева. Хотя еще в декабре 1994‑го, перед вводом войск, Басаев предлагал российскому командованию сдать Дудаева.

Захват самолета в Минводах стал началом большой террористической войны, которую позже, всего через два года, чеченские боевики развяжут с другим размахом, но с похожими целями.

Летом 1994‑го серия подобных захватов самолетов в Минводах произойдет по одному трагическому сценарию, с пугающей регулярностью, в последний четверг каждого месяца.

 

 

 

Текст Указа №178 Президента РФ от 7 ноября 1991 года

 

Вот какие задачи ставил осенью 1991 года генерал Дудаев:

«Сотни тысяч чеченцев, которые живут в России, должны стать сотнями тысяч солдат в защиту интересов чеченской нации и объявить газават. Каждый чеченец должен быть смертником. А уязвимых мест много – тысячи человек достаточно, чтобы Россию перевернуть и стереть в ядерной катастрофе».

Как‑то невероятно быстро внутренние разборки в Чечне переросли в антироссийские выступления с призывами к неизбежной войне с Москвой. Продайте последнюю корову, машину, дом и купите оружие, говорят чеченцам сепаратисты. Отныне оружие и деньги становятся самым большим проклятием Чечни.

И в это же время разворачивается геноцид русских, которым уже не место в «республике Нохчийчо». Даже если предки этих русских жили здесь веками. За время правления Дудаева с 1991‑го по 1995 год из Чечни выехали свыше трехсот тысяч русских беженцев. Крики о помощи людей, оставшихся в Чечне, в Москве не слышат.

Я разыскал некоторых из этих людей. Вот что мне рассказал Алексей, бывший житель Грозного:

«Я занимался на стадионе «Динамо», когда начались эти митинги. И я своими глазами видел плакат: «Русские, не уезжайте отсюда, нам нужны рабы и проститутки». Вот их же кто‑то на это надоумил! Кто‑то сказал: надо такой плакат большими буквами написать. Это было запугивание русскоязычного населения. В это время как раз это запугивание и началось. Чеченцы все говорили, и даже наши соседи по дому говорили: «Уезжайте лучше, иначе вас здесь просто всех вырежут».

А тем временем жители республики спешно вооружаются. Анатолий Белясов, фотокорреспондент «Комсомольской правды», в 1991 году находился в Чечне. В беседе со мной он вспоминал те дни:

«В Чечне в 1992 году был полный беспредел. Все ходили с автоматами, все с оружием, процветала торговля оружием. Вот как на рынок вы идете за фруктами, вот так же вы приходите на базар, покупаете автомат. Тут же покупатель отходит к оврагу и начинает проверять автомат: та, та, та, та. Все, бьет нормально, по рукам, пошли. Мне понравилось объявление, которое там висело: «Продается вертолет, 50 миллионов, БТР, «стечкин»… За «стечкина» машину давали».

Кажется, обороняться здесь собираются все против всех. Однако это оружие еще не стреляет в спину наших парней. Рядовые чеченцы, когда я их спрашивал, зачем им оружие, обычно отвечали так: «Вокруг нападения делают, убивают, воруют, так что без оружия у нас нельзя. Сейчас время такое – без автомата не проедешь до дома».

Получив моральную поддержку, Чечня медленно и бесповоротно вползает в преступный беспредел. Об этом уже не хотят вспоминать в московских кабинетах, но ведь именно на это время приходятся баснословные махинации с нефтью. Тогда только за первые три года в Чечне под покровительством высоких чиновников из Центра пропали 25 миллиардов нефтедолларов.

Свидетельствует бывший первый заместитель министра внутренних дел Чечено‑Ингушской АССРАбдулбек Даудов:

«За три с половиной года сколько нефти продали! И куда все улетело? Ни одной дороги нет, ничего нет. Нефть регулярно в республику поступала, она перерабатывалась, эшелонами и емкостями она уходила и по трубе, и железной дорогой, а деньги уходили неизвестно куда».

В качестве посредников в этих махинациях в России находился ряд коммерческих структур, через которые отмывались нефтедоллары.

Другим средством сказочно быстрого обогащения стали знаменитые чеченские авизо. Обналичка в столичных банках фальшивых чеченских векселей давала сотни миллионов. Такие махинации были невозможны без посредников в столице новой России.

Тогда в одночасье из московских банков были уведены триллионы рублей. Причем ни один рубль так и не достался простым чеченцам, в том числе и тем, кто своей кровью оплачивал чужое мздоимство, мошенничество и беспредел.

Позднее выяснилась еще одна странность. В начале 1992‑го в Чечне побывали все три героя подавления августовского путча – маршалШапошников, генерал армииКобец и тогда еще генерал‑полковник Павел Грачев.

В те дни президент самопровозглашенной республики Джохар Дудаев утверждал:

«Мы не скрываем и не можем скрывать, что единственную защиту мы находим в приобретении оружия. Именно наличие оружия спасло нас от ГКЧП, от многочисленных вооруженных провокаций, террористических актов и возможности физического уничтожения».

Встречи московских визитеров с руководством самопровозглашенной республики происходили как раз накануне вывода российских войск из Чечни, летом 1992‑го. Как раз тогда начальник Грозненского гарнизона генералПетр Соколов получил странное указание маршала Евгения Шапошникова: передать Дудаеву половину оставшегося в Чечне оружия по остаточной стоимости. Рапорты о количестве захваченного дудаевцами оружия Соколов в то время отправлял в Москву. Однако, похоже, до них никому не было дела. Похоже, между генералом Дудаевым в Грозном и генералами в Москве сложился тайный союз, если не сказать больше – заговор.

Вот лишь некоторые цифры того, что досталось Дудаеву. 42 танка, 34 боевые машины пехоты, 14 бронетранспортеров, 139 артиллерийских систем, 101 единица противотанковых средств, 27 зенитных орудий и установок, 270 самолетов, 2 вертолета, 27 вагонов боеприпасов, 38 тонн вещевого имущества, 254 тонны продовольствия. По некоторым подсчетам, оставленного в Чечне оружия хватило бы для вооружения 4 мотострелковых дивизий.

Мой собеседник – Руслан Мартагов, бывший министр информации и печати в оппозиционном режиму Дудаева Временном совете в 1994 году. Он рассказывает:

«Вплоть до мая – июня месяца 1994 года в Чечню очень часто прилетали Шапошников, Грачев и Дейнекин. И почему‑то так получалось, что прилетали они по ночам. Их отвозили к Дудаеву в Старопромысловский район, и на рассвете, где‑то часа в 4, в 5 они опять взлетали и улетали оттуда.

Вплоть до лета 1994 года в Грозненском аэропорту, который сейчас называется «Северный», по ночам приземлялись тяжелые транспортные самолеты. Мы заинтересовались тем, что это за самолеты, – ведь в то время была объявлена полная блокада Чечни. И выяснили очень интересную подробность: к обслуживанию этих самолетов не допускались даже те, кто непосредственно работал в аэропорту. Для этого привлекалась специальная команда, которая за полчаса до прибытия рейса выезжала из дворца Дудаева. Как правило, самолет отгонялся на дальнюю стоянку, его содержимое – какие‑то ящики – перегружалось либо в «Ту‑134», либо в крытые «КамАЗы».

В свое время проследили за одной из колонн этих «КамАЗов». Колонна выехала за пределы Грозного по направлению к Владикавказу, впереди колонны шла машина ГАИ.

Было отслежено движение до пересечения с пограничным постом, когда колонна шла по Военно‑Грузинской дороге в сторону Грузии».

Отныне Чечня становится перевалочным пунктом для контрабанды оружия, которое стреляет в различных горячих точках земного шара. Например, на Аравийском полуострове, в королевстве Йемен, за тысячи километров от Грозного.

Со мной согласился встретиться Мансур, бывший сотрудник спецслужб. Он подтвердил:

«Были и операции, связанные с контрабандой оружия. Например, в мае – июне 1994 года шла гражданская война в Йемене. И откуда‑то из России туда шло оружие. Сначала борты прилетали в Грозный, там ящики перегружались на другие борты, и оттуда они летели в Аден, столицу Южного Йемена».

Свидетельствует бывший первый заместитель министра внутренних дел Чечено‑Ингушской АССРАбдулбек Даудов:

«Пути поступления оружия были различные. По нашим оперативным данным, оружие шло через Азербайджан и Дагестан – это один путь. Второй путь: по имеющейся информации, оружие приходило из Грузии. Также оружие переправлялось в Чечню из расформированных в Монголии советских частей. Оружие поступало сюда и из Турции. Так, еще в 1991 году под видом гуманитарной помощи Турция поставила в Чечню первую партию стрелкового оружия советских образцов в основном производства ГДР. Турки получили этот арсенал от ФРГ, в рамках взаимопомощи НАТО».

До сих пор окутана тайной бесследная пропажа с гигантских складов Западной группы войск, дислоцированной в ГДР, более семидесяти тысяч тонн боеприпасов и оружия. Того самого, которым предполагалось победить в третьей мировой войне.

Именно в тот период странным образом начали взрываться и военные склады на Дальнем Востоке. По официальной версии, от самопроизвольного возгорания.

Зачем маленькой и гордой Чечне столько оружия и боеприпасов? Достаточно вспомнить, что в то время на окраинах постсоветского пространства разгорелись вооруженные конфликты – Карабах, Южная Осетия, Таджикистан, Приднестровье. Может, потому колонна «КамАЗов» с таинственным грузом растворилась на Военно‑Грузинской дороге?

Грозненский аэропорт стал основной перевалочной базой для тайной переброски оружия в эти горячие точки. Именно в горячих точках Кавказа проходили первую обкатку боевики из Чечни. И что интересно: того же Шамиля Басаева в Абхазии готовили наши военные спецы.

Одним из них был и мой собеседник – человек, которого знали только в узком кругу, да и то под псевдонимом Мансур…

Рассказывает Мансур:

«Что касается участия Шамиля Басаева в этих боевых действах, то я занимался тем, что действительно с ним часто общался по различным аспектам ведения боевых действий. Можно сказать, что когда он и другие чеченцы, которые были с ним, туда приехали, они имели определенную подготовку, но уровень изначально был не очень высокий. К окончанию боевых действий они уже были очень опытными профессионалами и достаточно квалифицированными военными и диверсантами».

Осенью 1992 года во время осетино‑ингушского конфликта Чечня сама едва не вступила в открытое вооруженное противостояние с Российской армией.

Дудаев обвинял Россию в том, что та, введя свои войска в Осетию для разъединения конфликтующих сторон, на самом деле готовит плацдарм для вооруженного вторжения в Чечню. В Грозном вновь объявили всеобщую мобилизацию и стали активно готовиться к войне.

Уже тогда Дудаев начал разрабатывать план бомбардировки российских городов. План назывался «Лассо» и предполагал нанесение бомбовых ударов по южным городам России, таким как Ставрополь, Краснодар, Ростов‑на‑Дону. Для реализации этого плана он располагал чешскими самолетами «Л‑39» и «Л‑29». (Позже, в ноябре 1994‑го, эти самолеты, состоявшие на вооружении у Дудаева, были уничтожены нашей авиацией.) При небольшой доработке они вполне могли стать легкими штурмовиками, несущими бомбовый запас до двухсот пятидесяти килограммов.

А пока Дудаев, или, как его прозвали сами чеченцы, папа Джо, продолжал с удовлетворением наблюдать, как его войска превращаются в боеспособную армию. По его логике, ради мифической свободы чеченцы должны были победить или погибнуть. С этого момента фраза Дудаева «воевать до последнего чеченца» становится основной риторикой его выступлений.

В ходе нашей беседы Руслан Мартагов, бывший министр информации и печати в оппозиционном режиму Дудаева Временном совете, подтвердил:

«Он открыто заявлял, что 70 процентов чеченцев должно быть уничтожено. Абсолютное, полнейшее пренебрежение к народу. Абсолютное!»

По мере того как Дудаев все активнее скатывался на позиции диктатора, росло число лиц, пополнявших ряды оппозиции. В феврале 1993‑го он фактически установил режим единоличной президентской власти. В Чечне запахло порохом, гражданской войной.

5 июня 1993 года по приказу Дудаева расстреляли мэрию, где укрылся его бывший сподвижник и командующий национальной гвардиейБислан Гантамиров.

Распущены Конституционный суд и парламент. От диктатора с пальбой ушел и личный телохранительРуслан Лабазанов. Парадокс: бывший рэкетир, чья банда состояла из освобожденных из грозненского СИЗО зэков, обвинил генералов в потворстве бандитам. В знак протеста против криминального засилья в органах власти отряд Лабазанова совершил вооруженный налет на Дом радио. В ответ части, верные Дудаеву, атаковали отряд Лабазанова. По приказу Дудаева оторванные головы убитых боевиков Лабазанова были выставлены напоказ. Тогда бывший краснодарский рэкетир объявил диктатора своим кровником и пригрозил лично его убить.

 

 

Выставленные напоказ головы боевиков Лабазанова

 

А в это время в Москве назревал политический кризис. В сентябре 1993‑го Ельцин издал знаменитый указ о роспуске Верховного Совета. Начался открытый конфликт двух ветвей власти. Дудаев назвал указ президента Ельцина о роспуске парламента единственно верным шагом и предложил российскому президенту в случае необходимости свою военную помощь.

4 октября Ельцин в точности повторил сценарий событий в Грозном, силой разогнав Верховный Совет. На следующий день после штурма Белого дома Дудаев отправил в Москву телеграмму с поздравлениями. Утверждают, что Дудаев приложил руку к конфликту между Ельциным и Хасбулатовым. Якобы даже передал какие‑то компрометирующие спикера парламента документы.

Однако уже 16 декабря Ельцин принимает решение о закрытии административной границы с Чечней. В этот же день в Надтеречном районе создан Временный совет Чеченской Республики. Оппозиционный Дудаеву совет возглавил Умар Автурханов, бывший майор милиции в Сухуми. К нему вскоре примкнули Руслан Лабазанов и Бислан Гантамиров.

С этого момента в Надтеречном районе начала готовиться операция по силовому свержению Дудаева. Для реализации этого плана Москва выделила свыше 150 миллиардов рублей.

Несколько попыток по уничтожению оппозиции Дудаев предпринял в 1994 году в Толстой‑Юрте и Аргуне. В решающем бою отряд Лабазанова потерял свыше 20 бойцов. Именно в этом бою Дудаев впервые применил авиацию и тяжелую бронетехнику. Лабазанов вырвался из окружения и ушел в Дагестан, по пути расстреляв наемников, ехавших на помощь Дудаеву.

В этот период Чечню тайно посещали сотрудники российских спецслужб. Мой собеседник, сотрудник спецслужб Мансур рассказал:

«Мои поездки туда сильно отличались от того, зачем я ездил в Абхазию, и были краткосрочными – по 2–3 дня. В основном они носили чисто информационный характер, то есть я приезжал туда посмотреть, что происходит, чтобы потом здесь, в Москве, рассказать. У меня впечатление сложилось по Чечне, что там царит полный бардак, как в стане Дудаева, так и в стане оппозиции. Абсолютно понятно было, что оппозиция не могла в тот момент самостоятельно свергнуть Дудаева. С другой стороны, было понятно, что у федерального Центра вообще не было никакой политики. То, что была внутриведомственная, межведомственная грызня, в буквальном смысле слова, это факт».

Тем временем Дудаев продолжает обвинять российские спецслужбы во вмешательстве во внутричеченские дела.

Во время одной из пресс‑конференций он заявляет:

«Пока мы требуем, чтобы российское руководство свой разум затуманенный, свои головы немного остудило».

«А если они не сделают этого?» – спрашивает корреспондент.

«Если не сделают, то, что же, тогда будем драться насмерть», – уверенно отвечает президент «республики Нохчийчо».

Москва подобные выпады игнорирует и продолжает вооружать оппозицию. Московская штаб‑квартира антидудаевской оппозиции располагалась в столичной гостинице «Пекин». Именно здесь под руководством спецслужб начала разрабатываться секретная операция по штурму Грозного 26 ноября 1994 года.

В Моздок прибыла большая группа переодетых в гражданку офицеров‑танкистов. Добровольцев собрали в подмосковных частях. После доукомплектования экипажей колонна танков, прибывших с Дальнего Востока, пересекла границу Чечни. А уже через сутки, 26 ноября, они вошли в Грозный.

Я смог разыскать участников того неудавшегося штурма. Вот что мне рассказал один из них:

«Кто‑то наверху не очень хотел победы над Дудаевым. Например, часть боеприпасов, которые поставлялись оппозиции, оказалась непригодной. То ли они были выварены в воде, то ли в керосине. Такая же ситуация складывалась и с партией одноразовых гранатометов. Едва стрелок только приводил гранатомет в боевое положение, как происходил подрыв».

Такая же ситуация сложилась и с зенитными орудиями, 10 штук которых поступило в Знаменское. Механизмы стрельбы у всех этих орудий подозрительным образом были собраны неправильно, стрелять из них было невозможно.

Это в очередной раз подтвердило информацию спецслужб о наличии в Москве некой третьей силы, группы людей, не желавших поражения мятежного генерала.

Например, ксерокопию подробного плана предстоящего штурма Грозного Дудаев по факсу получил из аппарата президента России. Это выяснилось после встречи представителя президента РоссииАркадия Вольского с Дудаевым.

При встрече со мной Аркадий Вольский, представитель Президента РФ по вопросам урегулирования конфликта в Чечне в 1994–1995 годах, рассказал:

«Он мне передал в руки бумагу, которая здесь, в Москве, шла с особым грифом, которая никак у него не должна была быть. Это была бумага, циркулировавшая только между нашими двумя руководителями. Я говорю: «Я не возьму это, Джохар. Зачем мне это нужно? Достаточно того, что я посмотрел». «Нет, вы возьмите, – отвечает Дудаев, – и передайте Борису Николаевичу, которого я искренне уважаю. Передайте, кто у него рядом, передайте, что я получаю такие документы раньше, чем он».

В результате уже к полудню 26 ноября, когда танки с российскими экипажами достигли центра города, все разрешилось практически молниеносно. Часть танков была уничтожена, часть блокирована и захвачена вместе с экипажами. Кадры с сожженными российскими танками – итоги той операции – обошли все мировые телеканалы.

Подобного удара в Москве не ожидали.

Пленных танкистов Дудаев использовал для шантажа Москвы. На состоявшейся в Грозном пресс‑конференции он представил их иностранным и российским журналистам.

Сепаратисты привели на ту пресс‑конференцию танкистов: капитанаКрюкова Андрея Васильевича, войсковая часть 01 – 451, г. Солнечногорск, МО, и капитана Шихалева Александра Николаевича, войсковая часть 40–62, город Наро‑Фоминск, Кантемировская дивизия.

Федеральная служба контрразведки (предшественница нынешней ФСБ), отвечавшая за эту операцию, хранила молчание.

Я встретился с Александром Михайловым, руководителем УОС ФСК в 1994 году. Он заявил:

«Степашин в этот день докладывал президенту об этой операции и по первичным данным сказал, что танки в Грозный вошли. И они, так сказать, решили ту боевую задачу, которая перед ними была поставлена».

Но дальше началось неожиданное. Когда Степашину сказали о том, что за штурвалами сидят российские танкисты, он был просто обескуражен, потому что вопрос об участии российских военнослужащих в штурме Грозного, в разрешении этого конфликта изначально не стоял.

Министр обороныПавел Грачев вообще заявил, что его людей не могло быть в Чечне.

Отвечая на мой вопрос, Павел Грачев, министр обороны РФ в 1992–1996 годах, заявил следующее:

«Я смотрю телевидение, там вроде пленные захваченные и еще кто‑то. Я единственное знаю, что с каждой стороны – и на стороне Дудаева, и на стороне оппозиции воюет большое количество наемников».

Пленные остались бесхозными. Узнав о том, что министр обороны высказал неведение об их участии в штурме Грозного, его люди негодовали.

Когда я встретился с пленным танкистомВалерием Александровичем Вановым, войсковая часть 01 – 451, город Солнечногорск, он сказал:

«Я хочу от всего сердца передать пламенный привет своему министру обороны, который от меня отказался».

В российских СМИ танкистов сразу же окрестили наемниками, и это было величайшей подлостью этой войны. Дудаев предъявил ультиматум, в котором пригрозил Москве через 72 часа расстрелять пленных, если та не признает их своими военнослужащими.

Небольшую группу пленных передали прибывшим в Грозный депутатам. Все это напоминало плохо разыгранный политический спектакль.

Двоих ребят вернули родителям и тут же забыли. Оставшуюся большую часть пленных танкистов спецслужбы вытащили как раз накануне ввода войск.

Ельцин ответил встречной угрозой. Дал Дудаеву 48 часов на разоружение незаконных формирований. Ситуация развивалась стремительно. Перед угрозой вторжения извне чеченцы объединились вокруг своего президента.

А в Москве на третий день после трагического штурма, 29 ноября, в Кремле, состоялось совещание Совета безопасности. На нем пришли к выводу о неизбежности решения конфликта военным путем.

На следующее утро якобы неопознанные самолеты бомбили Грозный. А через полторы недели началась война. И вскоре в этой войне появляются первые жертвы: убитые, раненые, пленные…

 

Глава 2

Пленные и забытые

 

Утром 11 декабря 1994 года в Чечню для восстановления там конституционной законности и порядка вошли войска. В дагестанском городе Хасавюрт боевики, прикрываясь женщинами и детьми, захватывают в плен более 50 военнослужащих. Вскоре кого‑то отпускают, но почти 20 солдат и офицеров остаются в заложниках. Так, против своей воли и по глупости столичных начальников, они становятся разменными фигурами в начавшейся политической игре.

За две недели до этого Совет безопасности России принимает решение о начале боевых действий на территории Чечни. После чего следует секретный указ президента. По плану Генерального штаба на восстановление порядка в Чечне отводится 25 дней.

В Москве создана специальная группа для руководства операцией. Ее возглавляет министр обороныПавел Грачев. Вечером 10 декабря командир 57‑го полка внутренних войск объявил офицерам приказ: выдвинуться в район Хасавюрта и организовать оборону Герзельского моста.

Высшие военные чины почему‑то отдали строжайший приказ: ни при каких обстоятельствах не открывать огня. Чем и воспользовались боевики, устраивая многочисленные провокации против военнослужащих.

Хасавюрт расположен вблизи границы Дагестана и Чечни. В этом районе проживает много чеченцев‑аккинцев. Когда дудаевский режим выдвинул идею объединения народов Северного Кавказа под эгидой Чечни, именно аккинцам отводилась роль главенствующей нации на территории соседнего Дагестана. Это должны были бы учитывать столичные стратеги с большими звездами на погонах. Но не учли…

11 декабря в 4 утра полк подняли по тревоге. Колонны прошли по окраине Хасавюрта и стали занимать указанные позиции. Прямо в поле солдаты рыли окопы и блиндажи. До трагической развязки оставались считаные часы.

Я встретился с некоторыми участниками тех событий. Одним из моих собеседников был командир разведывательной роты 57‑го полкаВладимир Богдасаров. Вот что он рассказал:

«Выдвижение в указанный район на границе Чеченской Республики, ввод войск в Чечню должны были происходить вообще вне населенных пунктов. И тем более вне таких населенных пунктов, как Хасавюрт. Это решение было основано на информации прежде всего о людях, которые там жили. Организовать массовые беспорядки в этом городе совершенно не составляло труда. И это я лично, как командир разведроты, который получал какую‑то информацию, понимал».

В Генштабе план предстоящей операции рисовался следующим образом. На все отводилось три недели. В Чечню с запада войска должны были войти по двум направлениям: через Моздок и Назрань. Их конечная цель – Грозный. Туда же через дагестанский Хасавюрт выдвигались силы восточной группировки. Но, встретив сопротивление боевиков и местных жителей, они даже не перешли границу с мятежной Чечней.

Ранним декабрьским утром личный состав 57‑го полка внутренних войск выдвинулся в направлении Чечни. По замыслу командования, через несколько часов по Герзельскому мосту должны были войти в Чечню части корпуса генерала Льва Рохлина.

У солдат и офицеров 57‑го полка был строжайший приказ: не стрелять. А ведь многие местные жители даже и не скрывали, что поддерживают режим Дудаева.

В час дня в штаб полка пришло срочное сообщение. Дежурные силы подняли по тревоге, в том числе и разведгруппу прапорщика Еремина. При встрече со мной командир разведывательной группы 57‑го полкаСергей Еремин рассказал:

«Нам сказали, что в районе одной из застав, где находились наши батальоны, собралась толпа. И там идет, будем так говорить, захват оружия».

Через живое кольцо из местных жителей, среди которых было много вооруженных мужчин, на помощь своим пробивается капитан Богдасаров. На месте происшествия фактически разоружали его однополчан.

Во время нашей встречи командир разведывательной роты 57‑го полка Владимир Богдасаров так описывал то, что произошло вслед за этим:

«Непонятно, что они там делали. Мне трудно было разглядеть их действия. Но то, что я видел отчетливо, это что наперерез через поле человек, наверное, 50 выносили боеприпасы, огнеметы, оружие. То есть, как я потом узнал, они просто‑напросто захватили вначале машину с боеприпасами. Ну и, соответственно, первым моим помыслом было остановить это безобразие. То есть мы двинулись наперерез этой толпе, которая все выносила. Убегала уже с этими боеприпасами и вооружением».

Толпа в тысячу человек перегородила дорогу батальону. Местные жители окружили боевую технику. Они были настроены далеко не миролюбиво. Впереди женщины, дети, подростки. Позади группы вооруженных мужчин, они что‑то выкрикивают, видимо, руководят толпой. Однако прибытие бронетехники немного охладило пыл митингующих. Их удалось оттеснить от позиции батальона. Но ситуация продолжала накаляться. Командир разведывательной группы 57‑го полка Сергей Еремин описывал мне происшедшее в тот день:

«Со стороны Дагестана находились сотрудники милиции. Они говорят: «Не стреляйте, не стреляйте, мы сами разберемся». И мы частично начали изымать оружие. Ну, у тех, кого догнали».

Местные жители полагали, что войска идут в сторону Грозного. И делали все, чтобы их не пропустить. Старики, женщины и подростки бросались под колеса бронетранспортеров. Детей клали на броню. Когда командиру батальона подполковнику Виталию Серегину передали приказ отводить технику и личный состав в расположение основных сил полка, кто‑то перекрыл дорогу, выставив заправленный топливом бензовоз. Вокруг него замкнулась людская стена. Отходить можно было только в сторону Хасавюрта. Но там колонну ждала новая толпа.

Рассказывает Сергей Еремин:

«Где‑то сзади стояли вооруженные люди, которые отдавали какие‑то команды. Причем, даже, по‑моему, я сам не видел, но стрельбу слышал».

Толпа становилась все агрессивнее. Бойцы, помня о приказе, огонь не открывали: ведь они в Дагестане, на эту территорию действие президентского указа не распространяется. Солдаты терпеливо сидели внутри БТР, офицеры на броне.

В какой‑то момент под крики женщин на бронетранспортеры стали запрыгивать мужчины и стаскивать на землю военнослужащих. Они явно провоцировали их на ответные меры.

Сергей Еремин так вспоминает об этом:

«Там крики непонятные были, возгласы. Кого‑то избивали, кого‑то пытались стащить вниз из тех, кто был снаружи. Значит, наши ребята, которые на броне сидели, они не давали возможность подойти к машине».

Старшие офицеры спустились к обезумевшей толпе и пытались что‑то объяснить окружившим их людям. В следующий момент прапорщик Еремин, находившийся внутри БТР, заметил, как на броню запрыгнули молодые парни из местных и буквально выдернули из командирского люка машины майораАфонина. В этот же люк бронетранспортера снаружи кто‑то просунул ствол автомата.

Сергей Еремин продолжает свой рассказ:

«Он был без магазина. Там сидел Марселин, наш водитель. Ему наставили автомат прямо в шею, впритык фактически. Я посмотрел, что автомат без магазина. Значит, ствол нагнул, двумя руками. Тогда его выдернули. И потом уже слышу, что затвор передернули. Значит, автомат уже с магазином. Я выглянул в люк и говорю: «Если в солдата выстрелите, я открою огонь».

Далее события стали развиваться стремительно. Из толпы вырвался БТР, но его тут же догнали. Что было потом, Еремин помнит во всех деталях.

«Начали просто всех вытаскивать, кто там был, – вспоминает он. – Кому‑то, как говорится, досталось, кого‑то били, кого прикладом, кого чем. Ну, меня последним тоже оттуда вытащили. Потом появились какие‑то люди в штатском. Они начали нас ограждать от действий бесчинствующей толпы».

Так всего за несколько минут на площади в Хасавюрте было захвачено более 50 военнослужащих внутренних войск. Они не имели права сделать ни одного выстрела, даже защищаясь. Заметим, именно в это время через город должен был пройти корпус генералаРохлина. Прибытие сюда этих внушительных сил предотвратило бы провокацию. Но у ее организаторов были развязаны руки. Потому что, скорее всего, им стало известно, что в тот день генерал Рохлин не выполнил приказ о наступлении. Помня об опыте войны в Афганистане, он потребовал письменного подтверждения приказа из Москвы. Шло время, Москва молчала. А в Хасавюрте разворачивались трагические события.

Командир 57‑го полка еще не знал, что отныне некоторым его подчиненным уготована невольничья судьба на долгое время. Военнослужащих держали в здании бывшей школы, пока составляли пофамильные списки. Потом разделили. Солдат и офицеров содержали отдельно. Через какое‑то время пленных по 4–5 человек увезли по домам местные жители.

Еремин, а с ним еще четыре человека, оказались в доме у пожилого чеченца. Здесь же находились двое его сыновей. Все вооружены, кто охотничьим ружьем, кто ручным пулеметом или автоматом. По местным понятиям, семья оказалась хорошей, пленных накормили. Затем старик разговорился, даже предложил им уйти. Но Еремин старику не поверил. Сам он так объясняет свой отказ:

«Ты нас выпустишь, – говорю я ему. – Мы за ворота выйдем, потом стрелять начнешь». И тут он спрашивает: «А ты чего, служил раньше где, что ли?» Отвечаю: «Да, служил». – «В Афганистане?» – «Да, в Афганистане». Он говорит: «Мусульман, наверное, убивал». Но я промолчал. «Ну, ладно, – говорит, – это все, самое главное, что тут все мирно закончилось. То, что по людям стрелять не начали, это вот самое главное». Старик успокоил: никому вас не отдам».

Но уже ночью возле дома остановился автомобиль. Через минуту в комнату ворвались вооруженные люди.

«Вошло три представителя, видимо, из банд, ну, бандиты, по ним видно, или бывшие заключенные какие‑то, очень резко так говорили. И они встали так, что оружие было направлено в нашу сторону».

Старик сдержал слово и выпроводил ночных посетителей. Таких визитов больше не было. А тем временем командир части приказал капитану Богдасарову переодеться в гражданскую одежду и отправиться в Хасавюрт, чтобы выяснить, где содержат пленных.

Богдасаров, офицер‑спецназовец и солдат‑водитель втроем мотались на «уазике» по Хасавюрту и окрестностям. Опрашивали доверенных людей, стараясь найти хоть малейшую зацепку. Им удалось выяснить, что, возможно, пленных отпустят, но когда – неизвестно.

В тот день в городе вообще царило полное безвластие. Ни милиции, ни представителей местной администрации. При этом на выезде из Хасавюрта появились КПП, сложенные из железобетонных блоков. Их явно приготовили заранее. Какие‑то вооруженные люди здесь тщательно досматривали все проезжавшие машины. Какую власть они представляли, непонятно. Они пытались остановить и машину Богдасарова.

«У нас были документы прикрытия, – рассказывает капитан Богдасаров. – У нас было оружие, у нас, в общем‑то, все было. Но нам, честно говоря, не хотелось, чтобы нас досматривали и проверяли. И эта ситуация достаточно щекотливая была. С одной стороны, мы понимали, что действия этого блокпоста незаконные. А мы, собственно говоря, представители законной власти. С другой стороны, понимали другое: что в данный момент их закон главнее, чем наш закон».

Утром 12 декабря в Хасавюрт прибыл заместитель главкома внутренних войск генерал‑лейтенант Станислав Кавун. Он был уполномочен вести переговоры об освобождении военнослужащих. Правда, никто из боевиков встречаться с ним не стал. Как водится, они спрятались за спины женщин и стариков. На встрече с местными жителями Станислав Кавун заявил:

«Вот я перед вами стою. Если вы мне сейчас поставите здесь 59 солдат, которых вы задержали вчера, я готов с вами пойти. Я готов быть здесь у вас. В Хасавюрте сидеть».

Пока шли переговоры, Еремин начал готовить побег. Он хорошо изучил местность и ждал удобного случая. А еще он не верил добрым заверениям своих хозяев. Было ясно, что пленные нужны боевикам как живой товар, который можно продать или обменять. Рано или поздно боевики найдут подход к старику, который не сможет им отказать и выдаст заложников.

Во время нашей встречи Сергей Еремин делился своими воспоминаниями:

«Вот с ним разговариваешь. Он вроде как бы хочет казаться чистосердечным. А с другой стороны, такое ощущение в данный момент создается, что черт его знает, как говорится, лучше быть подальше. То есть придерживать таких людей на расстоянии все равно нужно».

Следующей ночью Сергей решил ничего не предпринимать, а на третью ночь уходить. Но все повернулось по‑другому.

«А на следующий день вечером за нами приехали люди в штатском. Забрали нас, там «Жигули» стояли. И они нас в эти «Жигули» посадили, вниз. Сели мы за сиденье туда, они нас прикрыли и провезли».

Кто были те люди в штатском, Еремин так и не узнал. Поговаривали, что сотрудники спецслужб. Тогда остается загадкой, почему с такой скрытностью они перевозили пленных. И почему освободили не всех. В заложниках остались 7 офицеров и 12 солдат. И среди них был старший лейтенант Борис Болтнев.

С заместителем командира роты 57‑го полкаБорисом Болтневым мне удалось встретиться уже после описываемых событий. Он рассказал:

«Ближе к утру, часов в пять‑шесть нас перевезли в Грозный. На двух машинах увешанные оружием чеченцы в форме президентской гвардии. Ехали открыто по трассе Ростов – Баку. Еще вчера здесь располагались опорные пункты подразделения полка внутренних войск. Сейчас никаких постов не было. Лишь на границе Дагестана с Чечней дежурили дагестанские милиционеры. Без какой‑либо проверки машин с людьми они спокойно открыли шлагбаум».

Как эффективно использовать пленных военнослужащих в качестве живого щита, сторонники Дудаева поняли еще в августе 1994 года. То есть за четыре месяца до описываемых событий.

В российском руководстве считали, что к этому времени Дудаев потерял большинство своих сторонников, упустил власть. И уже не управлял республикой. Каждое село, каждая община жили по своим правилам. В Москве не сомневались: дни мятежного генерала сочтены. И боялись, что новым лидером в Чечне может стать Руслан Хасбулатов. Его авторитет в республике был очень высок. Видимо, в Москве решили из двух зол выбрать меньшее. И 26 ноября в Грозный вошли танки. На свержение Дудаева двинулись части чеченской оппозиции. Дело даже не в том, что они шли без прикрытия пехоты и стали легкой добычей дудаевцев. Главное, танками управляли люди славянской внешности, одетые в военную форму. Когда их взяли в плен, идеологи Ичкерии обвинили Россию во вмешательстве во внутренние дела республики. Получив опыт использования танкистов в начавшемся торге с Кремлем, боевики сделали выводы о роли пленных в предстоящей войне.

В канун Нового года в Грозный вновь вошли танки. На этот раз это были уже части Российской армии. Когда стало ясно, что Грозный вот‑вот возьмут федеральные войска, Болтнева увезли в Шали, в бывший следственный изолятор районной прокуратуры, где бандиты устроили тюрьму.

Заместитель командира роты 57‑го полкаБорис Болтнев поделился со мной своими воспоминаниями:

«В Шали нас перестали кормить. Ну, там были такие ребята достаточно суровые. Могли и вывести пострелять тебе под ноги или, допустим, над головой пострелять».

Судя по всему, охранники были хорошо знакомы с тюремными порядками. Видимо, прошли эту школу, сделав по нескольку ходок в зону. Поэтому все устроили по своему разумению. В камере вместе с Болтневым постоянно находились еще около 10 человек. То и дело к ним подсаживали стукачей из местных, которые слушали, а потом передавали охране, о чем говорят заключенные. В этих ужасных условиях пленные были брошены выживать.

Борис Болтнев продолжает свой рассказ:

«Воду пили из батареи отопления. Трубу сломаешь, допустим, она не действует. Оттуда течет вода, зеленая такая. Либо из речки. Либо вот я канализационный люк во дворе нашел. Веревка тонкая была, я ее опустил туда – воды набрать. Но она оборвалась». Оказалось, что один из пленных, контрактник, служил в Афганистане вместе с боевиком‑охранником. Заключенному разрешили сообщить о себе жене. И та вскоре приехала в Шали. Борис написал на каком‑то бланке телефон родственников, эту записку его товарищ сумел передать жене во время свидания.

Моя собеседница – Лилия Романова, мама капитанаАндрея Романова. Вот что она рассказала:

«Те люди позвонили жене Лене, что он находится в Шали. Она прибежала и говорит: «Борис о себе сообщил!» Но наш Андрей, когда уезжал, сказал: «Я никогда семью под удар ставить не буду. Я никогда номеров ни матери, ни семьи никому давать не буду. Все, что случится, случится только со мной». Он все время такой был».

Лилия Романова поехала искать сына Андрея. Добралась до Хасавюрта. Оттуда местные жители на собственной машине привезли ее в Шали. Здесь ей рассказали, что пленные находятся в бывшем следственном изоляторе. Через несколько дней женщина все же упросила охранников разрешить ей встретиться с Болтневым.

Лилия Романова продолжает свой рассказ:

«Его ввели, на стул сел. Я говорю: «Боря, ты как? А Андрей‑то где?» А он говорит: «Андрей дома». И он стал рассказывать все, начиная с Хасавюрта. «Нас, – он говорит, – там распределили по трое. И вот в 11 часов вечера входит чеченец и говорит: «Романов, идем с нами». А я, – он говорит, – боялся без Андрея оставаться. Встал и говорю: «Возьмите меня с Андреем». А он говорит: «А ты пока посиди».

Бориса боевики считали неблагонадежным. А он и вправду задумал бежать. План был прост. Во дворе стоял заправленный «КамАЗ», захваченный боевиками. Ночью, когда большинство бандитов спят, Болтнев планировал хитростью заставить охранника открыть дверь камеры. Скажем, обозвать или как‑то еще его оскорбить. Затем попытаться оглушить или даже убить, потом выбраться во двор. Тихо вывезти грузовик – и по газам. Дело оставалось за малым: уговорить водителя «КамАЗа», который был сокамерником Болтнева. Правда, выяснилась еще одна сложность.

Рассказывает Борис Болтнев:

«Весь вопрос был в том, что никто из нас не знал, в какую сторону ехать. И где вообще что находится. Нас туда везли с завязанными глазами в автобусе. То есть я поселок не знал. И, в принципе, никто не знал. Но в любую сторону можно попробовать. Ну хорошо, что нашлись люди, которые не согласились».

Наверняка беглецов бы поймали. И тогда их участь была бы предрешена – смерть. Но судьба опять распорядилась по‑своему. Водителя «КамАЗа» отпустили в обмен на тела погибших боевиков. Накануне рядом с Шали морские пехотинцы уничтожили бандгруппу, трупы заминировали. Пленному водителю выдали кусок грязной простыни. Тот сделал из нее флаг, наподобие парламентерского. И отправился сдаваться к своим.

Рассказывает Борис Болтнев:

«Ночью пришли, дали ему тряпку, сказали: «Вот, у тебя есть шанс выжить. На тебе белую тряпку. Пойдешь, в трех километрах отсюда стоит морская пехота. Значит, дойдешь туда и скажешь, чтобы разминировали наши трупы. За это они получают тебя, живого. Если дойдешь, то молодец. Не дойдешь – значит, судьба». Но я так понял, что он дошел. Это все он мне потом рассказывал. То есть я в тот момент этого не знал».

30 марта 1995 года, после трех месяцев плена, Бориса и еще одного офицера обменяли на захваченного боевика. Для бандитов заложники уже стали ходовым товаром. Их можно было менять на захваченных в плен сепаратистов. И даже требовать от командования федеральных сил за голову солдата или офицера освобождать преступников, отбывающих наказание в различных регионах России.

Кроме того, пленных использовали и в пропагандистских целях. Попутно выставляя бандитов благородными рыцарями. Получалось что‑то похожее на рекламную акцию.

В моем распоряжении имеется несколько таких видеороликов, снятых боевиками. На одном видны несколько пленных солдат, рядом сидит мама одного из пленных. Бандит, играющий роль ведущего, говорит:

«Вот эти ребята, которые были в плену. Вот они могут сказать, как обращаются с ними.

Чеченцы – примерные воины ислама. Как обращаются с вами, скажите вот. Вот перед камерой».

Солдат не хочет говорить, и тогда его мать просит:

«Артур, скажи, сынок, как».

«Ну, говори, говори», – настаивает боевик.

«Нормально обращаются», – наконец выдавливает из себя солдат явную ложь.

«Обращались нормально, – подхватывает «ведущий», – жили вместе, ели, что они, то и мы. Одет он нормально. Никто не обижал».

Этих ребят только покажут обезумевшим от горя матерям, но не освободят. Зачем торопиться? Их еще можно использовать в своих целях. И таких рекламных трюков немало.

Правда была в другом. Передо мной два снимка одного и того же человека, сделанные с разницей в три месяца. Разница огромная. Фотографию изможденного, едва живого человека боевики прислали матери майораОлега Дедегкаева. В конверте было и письмо, написанное рукой Олега. Он сообщал, что люди, которые его удерживают, предлагают обменять его на двух чеченцев, отбывающих срок в какой‑то колонии в Сибири.

Тамара Дедегкаева, вдова майораОлега Дедегкаева, рассказала мне о том, что было дальше:

«Я с этим письмом приходила сюда, к нам в управление. Все объяснила, все рассказала. Ну, в общем‑то, вопрос начали решать. Но почему‑то он не решился тогда, этот вопрос».

Олега взяли в заложники 11 декабря 1994 года. В тот момент он исполнял обязанности заместителя командира части по воспитательной работе. Во время нападения на колонну находился в расположении основных сил. Командование полка попыталось своими силами освободить пленных.

 

Майор Олег Дедегкаев (крайний справа). 1994 год

 

Майор Дедегкаев, как официальный представитель части, днем 11 декабря дважды ездил на переговоры в Хасавюрт. Оба раза неудачно. К вечеру отправился в третий раз. Обратно боевики его уже не отпустили. Затем отвезли в дом, где держали под замком подполковника Серегина и майора Афонина.

Тамара узнала о том, что ее муж взят в плен, в тот же день, из сообщения по радио. А потом увидела кадры с пленными в теленовостях. С этого момента Тамара ничего не слышала о судьбе мужа. Вплоть до марта 1995‑го, когда пришло это письмо и фотография. С нее смотрел изможденный, но не сломленный человек.

После этого боевики еще несколько раз звонили матери офицера во Владикавказ. Предлагали командованию все новые и новые варианты обмена. О каждом таком предложении Тамара сообщала представителям внутренних войск. Но все оставалось без ответа. Вскоре замолчали и боевики, а военное командование по‑своему успокоило убитую горем женщину.

Тамара Дедегкаева поделилась со мной своими воспоминаниями:

«Мне принесли официальное сообщение о том, что его нет, что вообще место захоронения не представляется возможным найти. Причем там был рапорт, подписанный двумя генералами ФСБ, с подробностями, как и что с ним делали. Зачем мои дети и я должны были об этом знать, я не знаю».

У жены хранится официальный документ, из которого следует, что майор Дедегкаев умер в результате психологических и физических пыток. Установить место захоронения не представляется возможным. По сути, силовые органы просто отказались продолжить его поиски.

Вскоре суд признал офицера погибшим. И Тамаре выдали свидетельство о смерти мужа. Так поставили точку на боевом офицере. Но через месяц выяснилось, что майор Дедегкаев жив.

Рассказывает Тамара Дедегкаева:

«Мне сначала позвонил он сам. Его отправили сразу во Владикавказ. И он мне позвонил уже из Владикавказа. Ночью, поздно ночью. А утром позвонили уже из округа. И сообщили о том, что его освободили, но я уже все знала».

Олега обнаружили совершенно случайно, когда просматривали видеозаписи, захваченные у боевиков. Майора узнал кто‑то из офицеров – они когда‑то вместе служили. Выяснилось, что его и комбата Серегина содержат рядом. После переговоров их обменяли на пленного боевика.

В штабе группировки внутренних войск Олегу выписали справку об освобождении. Через несколько дней он вернулся домой. После госпиталя навестил жену своего сослуживца и близкого друга майора Афонина. Он был начальником разведки полка.

Была даже фотография, на которой оба офицера сняты вместе. Но вскоре их пути разошлись. Олег рассказал об их последней встрече. После съемки заложников в дудаевском дворце в Грозном их разделили, и майора Афонина увезли в неизвестном направлении.

Я встретился с Галиной Афониной, вдовой майора Вячеслава Афонина. Она рассказала:

«Олег сказал, что они о муже ничего даже не слышали. «Потому что, – он говорит, – когда мы были в этом бункере в Грозном, пришли эти душманы – я не знаю, как их называть. И нас с Серегиным забрали. А Славу сразу отсоединили. Мы спросили: «А его куда?» «А его, – они отвечают, – домой». И поэтому даже слухов не было, мы даже ничего не спрашивали ни у кого, даже не интересовались этим. Другими как‑то интересовались, а о нем подумали, что он дома уже».

Это все, что Олег рассказал о пережитом. 8 месяцев плена еще дадут о себе знать. Оказывается, человек может вынести и не такое.

Говорит Тамара Дедегкаева:

«Я считала, что должно пройти какое‑то время. Если он захочет о чем‑то рассказывать, он расскажет. И мы его щадили. И на эту тему не говорили вообще».

…В середине января 1995 года участь Грозного была предрешена. Небольшие отряды сепаратистов спешно покидали город. Каждая бандгруппа уводила с собой пленных. Они несли тела раненых и погибших боевиков.

В одной из таких групп оказались Серегин с Дедегкаевым. Боевики несли потери, меняли базы и пути отхода, попутно вымещая зло на пленных. Первый раз Олега сильно избили 29 января. Били ногами, кулаками, гранатой по голове. Потом стали бить регулярно. Особенно усердствовали подростки: их, словно диких зверенышей, натаскивали на кровь российских солдат.

Однажды пленных охраняли наемники‑ингуши. Кто‑то им подсказал, что среди заложников есть осетин. Дедегкаева избивали несколько часов. Приводили в сознание и снова били. Пока Серегин не упросил начальника охраны, чеченца, прекратить эти пытки.

Рассказывает Тамара Дедегкаева:

«Самое ужасное у него было – это глаза. Глаза были вообще никакие. Он мог улыбаться, но глаза были и такие оставались. Говорят: «Глаза, посыпанные пеплом». Вот это о нем. Он смотрел на нас на всех, и мне казалось, что он словно говорил: «Вот вы здесь живете, так все хорошо, так все замечательно. Ничего вы про эту жизнь не знаете».

Уже дома, узнав, что ему выписали свидетельство о смерти, Олег отшучивался: мол, теперь жить буду долго. После госпиталя они с женой уехали в санаторий в Сочи. Но Олег постоянно рвался домой, словно его что‑то беспокоило.

В ноябре Дедегкаевы приехали во Владикавказ. Пригласили гостей, чтобы отпраздновать освобождение Олега. Но случилось так, что собраться пришлось уже по‑другому поводу. Пытки, пережитые в плену, сделали свое дело.

Тамара Дедегкаева, глотая слезы, вспоминает:

«Олег сидел в кресле. А я вышла на кухню. Вот я вышла на кухню и буквально через секунду прибегает моя старшая дочь и говорит: «Папе плохо!» Я прибежала в комнату, он сидел в кресле. Он вздохнул три раза, и все. И все».

Менее чем через полгода Тамара получила второе свидетельство о смерти мужа. В лаконичном медицинском заключении записано, что внутренним органам Олега Дедегкаева в результате постоянных избиений причинены травмы, несовместимые с жизнью. Тамаре врачи сказали, что у Олега внутри была сплошная незаживающая рана.

 

Свидетельство о смерти, которое получила супруга О. Дедегкаева

 

Но вернемся к событиям 11 декабря. Еще ведутся переговоры об освобождении пленных. Еще есть надежда на благоприятный исход дела. В составе тревожной группы на помощь своим отправляется начальник разведки полка майор Вячеслав Афонин.

И по сей день судьба этого человека до конца не известна. Но тогда, в конце декабря, его жена Галина получила весьма странную телеграмму. Написанную с ошибками от имени мужа, но не самим Вячеславом.

Рассказывает Галина Афонина, вдова майора Вячеслава Афонина:

«Телеграмма пришла 27 декабря из Хасавюрта. Там написано: «Нахожусь в плену, все нормально. Приезжай, Славка». Я с этой телеграммой пошла в мединститут. А в мединституте командир секретной части эту телеграмму проверил, сказал: эта телеграмма оттуда».

Галина рвалась в Дагестан. Ее звала подпись «Славка». Так Афонин называл себя дома. Но когда женщине объяснили, что и чеченцы таким образом сокращают русские имена, Галина осталась дома. А в Хасавюрте ее, возможно, уже ждали похитители. Ведь сам Афонин 27 декабря никакой телеграммы отправить не мог.

Еще двумя неделями ранее Афонина и других захваченных военнослужащих вывезли в Грозный. Быть может, именно боевики сочинили эту телеграмму, чтобы сначала выманить, а потом захватить женщину и склонить майора Афонина к сотрудничеству. Его знания и опыт были им как нельзя кстати.

Галина Афонина продолжает свой рассказ:

«У меня было опасение, что они уцепятся за Афонина, потому что должность у него такая – начальник разведки. И наверняка там документы были при нем. Не знаю, смог ли он их как‑то спрятать. Но самое главное, не уверена, что он бы стал это делать. Он просто не стал бы там с ними вообще любезничать. И в какое‑то время, думаю, боевики поняли, что это одна из самых ключевых фигур нашей части».

Кого только Галина не просила помочь выяснить судьбу пропавшего мужа. В числе прочих она получила ответ из управления Главного командования внутренних войск. Все оказалось безрезультатно. А через два года после исчезновения мужа Галину Афонину вызвали в суд.

Рассказывает Галина Афонина:

«Я сказала, что ничего абсолютно, никаких сведений о нем не имею. И они сразу решили, что надо признать его умершим. Потому что уже прошло два года. По закону нужно уже умершим считать, вот и все. И Нижегородский суд быстренько решил этот вопрос».

По решению суда Галине выписали свидетельство о смерти мужа. Но тело Вячеслава до сих пор не захоронено. Уже более 20 лет, с декабря 1994 года, родственники офицера так и не знают, жив он или нет.

…В конце февраля 1995 года в подвале одного из домов Грозного был обнаружен труп российского офицера, убитого выстрелом в затылок. Во внутреннем кармане его бушлата оказалась записная книжка. Она принадлежала командиру роты 57‑го полка капитану Андрею Романову. О том, что с Андреем случилось несчастье, его жена Валентина узнала перед самым Новым годом.

Я встретился с Валентиной Романовой, вдовой капитанаАндрея Романова. Вот что она рассказала:

«Я поняла только, что случилось что‑то неладное. Когда мне 30 декабря 1994 года вдруг ни с того ни с сего из части принесли елку. Принесли елку и сказали: «Вот вам елка новогодняя, вашим детям». Ну а потом уже все объяснили».

В Чечню на розыски сына отправилась мать Андрея – Лилия Романова. В Шали ей посоветовали ехать в Гудермес к Басаеву. Поговаривали, что там много пленных. Может, удастся что‑то узнать об Андрее. Отвезти ее вызвался пожилой чеченец. Он же пообещал сам поговорить с Басаевым.

Рассказывает Лилия Романова:

«Он мне пообещал, он говорил так, этот чеченец: «Карточка есть? Давайте мне. Я, говорит, буду в пятницу, в пять часов вечера. Я вам точно все скажу. Я все списки проверю, что в Шалинском районе, я вам все сделаю».

Лилия Романова исколесила всю округу, пытаясь получить хоть какую‑то информацию о том, где может находиться Андрей. Но встреча с Басаевым в его штабе перечеркнула все ее надежды.

Рассказывает Лилия Романова:

«На первом этаже стояла его охрана, а он вместе с мэром поднялся и ушел к нему в кабинет. А я спросила у охранников, нет ли здесь тюрьмы для офицеров. Один из них мне говорит: «Здесь вообще нет тюрьмы». А в это время они уже спускаются. И Басаев услышал эти слова и мне через перила говорит: «Даже если бы он здесь и был, я бы собственными руками его расстрелял». Ну, мы сели и обратно уехали».

Оставалась надежда на встречу с Масхадовым. Матери объяснили, что в Хасавюрте военных захватывали по его личному приказу. А значит, он хозяин заложников. И посоветовали съездить в населенный пункт в 30 километрах от Грозного. Это было логово бандитов. Но женщина была готова отправиться хоть на край света. И тут неожиданно она наткнулась на Масхадова, который в тот день зачем‑то приезжал в Шали.

Рассказывает Лилия Романова:

«Он подъехал на «газике», в форме военной подъехал, и у него дикция русская. И он сказал: «У меня списков нет. Списков нет, все сгорело в Грозном. Сейчас обмен идет у нас только по головам. Вот сегодня 20 человек волгоградских ребят отпустили по головам. Я не знаю, какие там фамилии – Петровы, Ивановы или Сидоровы. Меняем голову на голову».

Так ничего и не добившись, Лилия Романова отправилась в Моздок. Туда ехали многие, чтобы попытаться хоть что‑то узнать о судьбе своих сыновей, мужей, пропавших в Чечне. Люди ехали со всей страны. В Моздоке приютом для них стал один из кинотеатров.

Лилия Романова так описала мне то, что увидела в Моздоке:

«Весь вход там был обклеен фотографиями. Написано: «Мама, я тебя ждал, не дождался». И вот все обклеено, это они на вертолетах из Грозного возят сюда в Моздок. И все родители приезжают, здесь они на сумках лежат все в фойе этого кинотеатра».

Лилия Александровна ждала ответа несколько дней, но оказалось, ждала напрасно. Капитан Романов считался пропавшим без вести. Военные летчики из Нижнего Новгорода согласились отвезти мать офицера домой. По пути самолет должен был сделать посадку на подмосковном военном аэродроме. Когда приземлились, в самолет вошли солдаты и начали выносить какие‑то длинные ящики, которыми был заполнен грузовой отсек.

Лилия Романова вспоминает:

«Смотрю и думаю: что там может быть? Если патроны, почему такие длинные? А если это какое‑то оружие, то почему оно такое тяжелое, мальчишки вшестером не могут поднять?»

В марте 1995 года Лилия Романова подала заявление о всероссийском розыске сына. Прошло около недели, когда ее вместе с женой Андрея вызвали в Ростов‑на‑Дону на опознание погибшего офицера. Женщин ждало жуткое испытание. У Андрея на голове с правой стороны был небольшой шрам – еще в детском саду он ударился о батарею. Не помня себя, Лилия Романова вошла в комнату для опознаний.

Рассказывает Лилия Романова:

«Мне надо было найти правую сторону головы. А у меня ноги подкашиваются, уходят куда‑то под топчан, я чувствую, что мне надо быстрее. Я этому эксперту говорю: «Где правая сторона?» Я вот до чего дошла, не могла понять, где правая сторона. Он мне показал. И вот вижу: вот родинка, вот и шрам, и все есть. И волосы его, только грязные волосы, пыльные такие. Глаза закрыты. И нет у него носа, вот этой мякоти. Пуля прошла в шею с выходом через нос».

Когда женщины на самолете возвращались с телом Андрея в Нижний Новгород, мать офицера вдруг поняла, что за ящики еще недавно с таким трудом выгружали солдаты на подмосковном аэродроме. Это был «груз 200».

Рассказывает Лилия Романова, мама капитана Андрея Романова:

«Пока я из Ростова сама не повезла «груз 200», до меня не доходило, что это, я просто терялась. Но когда самой пришлось везти это, я поняла, что везли тогда в Москву».

«Груз 200» – так в военных документах называют тела погибших.

Узнав, что у Валентины Романовой погиб муж, ученики школы, где она преподает, назвали его именем свою пионерскую организацию. Правда, со временем пионеров в школе не стало. Лишь на школьном дворе остался гранитный камень в память о погибших воинах.

У меня в руках чудом сохранившийся рисунок. Андрюша нарисовал этот кораблик еще в детском саду и почему‑то назвал его «Грозный». 30 лет спустя Андрей Романов погиб в городе с таким же названием. А вот последняя записка сына: «Мама, полк подняли по тревоге, я уехал».

Ежегодно 11 декабря в Нижнем Новгороде вспоминают военнослужащих, погибших в Афганистане и Чечне. Среди них и павшие офицеры 57‑го полка внутренних войск. Первые жертвы десятилетней чеченской войны. Всего на плитах этого мемориала высечено 500 имен. Война забирает лучших.

В конце 1995 года 57‑й полк был переформирован в 34‑ю бригаду оперативного назначения, которая после выполнения боевого задания в декабре 2006‑го была выведена из Чечни к месту постоянной дислокации в Нижегородской области. За плечами многих из этих ребят – дороги первой и второй чеченской. Штурм и оборона Грозного. Сотни жестоких боестолкновений. Восстановление мирной жизни в Аргуне. И потеря боевых товарищей.

После трагических событий 11 декабря 1994 года больше никто из военнослужащих полка не был взят противником в плен.

 

Глава 3

Штурм

 

В конце 1994 года случилось то, что, по логике развивающихся событий на Северном Кавказе, должно было произойти. В это зимнее утро, 12 декабря 1994 года, по приказу Верховного главнокомандующего российские войска пересекли официальную границу Чеченской Республики и по трем направлениям двинулись к ее столице – Грозному. С Моздокского направления через Осетию, с Владикавказского через Ингушетию и с Кизлярского через территорию Дагестана. Так началась операция по восстановлению конституционного порядка в Чечне. А в это время Россия отмечала первый год жизни по новой Конституции.

В те дни Алексей Колесников был младшим сержантом 276‑го Уральскогомотострелкового полка. Колесников – человек с испанскими корнями; в Чечне был известен по своему позывному Испанец. Студент педагогического университета, он, как только услышал о боях в Чечне, забросил учебу, взял академический отпуск и подался к своим, в полк, где служил срочную.

Я встретился с Алексеем Колесниковым, и он поделился со мной своими воспоминаниями о тех днях. Вот что он рассказал:

«12 декабря 1994 года был у нас праздник, День Конституции. В этот день в полку объявили, что началась война. Офицеры там какие‑то побежали увольняться, какие‑то, наоборот, из других полков проситься. То есть переукомплектовались, потом пошла погрузка в эшелоны. Грузили боеприпасы, снаряжение. 25 декабря выгрузились в Моздоке и двинулись на Грозный».

Неповоротливая военная машина медленно и бестолково начала разворачиваться в сторону Кавказа. В соответствии с секретными директивами из Москвы на Моздокский аэродром, эту перевалочную базу российских войск, спешно перебрасывалась живая сила и техника. Кругом царили неразбериха, безалаберность и недопустимая в таких условиях суета.

Взлетно‑посадочная полоса раскалена. Каждые полчаса сюда садится один борт за другим. Тут же, на взлетке, идет переформирование. Полки разбиваются на маршевые батальоны и роты.

Вот что мне рассказал Игорь Цупиков, заместитель командира батальона 135‑й стрелковой бригады. Это ему вскоре придется собирать с улиц Грозного сожженную и искореженную технику:

«Вообще из рук вон выходящее было что‑то. Когда садится «Ил‑76» грузовой, выходит полк мотострелковый, и по списку читают: сержант Петров, сержант Иванов… И сразу подводят офицера: «Вот твой командир взвода. Вот твой командир роты». Главное, что командиры были беззащитны. Вот что самое интересное. Они не знали, что делать. Сколоченные второпях части жили единственным вопросом: «Что дальше?» Ведь мало кто представлял себе поставленную задачу. А может, просто эту самую задачу до поры никто не ставил? С кем воевать и как? Чувство неизвестности нарастало. И это начало приносить первые горькие плоды».

В те дни Олег Дьяченко был командиром 1‑й парашютно‑десантной роты 61‑й бригады морской пехоты. Его позывной в Чечне – Монах. Монах поведет свою роту морских пехотинцев на сухопутный Грозный и будет отвечать за каждого. По самому строгому спросу.

Мы с Олегом Дьяченко долго беседовали. Вот что он рассказал:

«Мы отказались лететь в Чечню. И сложилась такая ситуация, что из всего батальона 7 января на взлетке осталось два подразделения: минометная батарея и моя парашютно‑десантная рота. Прилетели генералы, стали промывать мозги бойцам. И стояла моя рота, разделенная пополам. То есть одна половина говорила: «Мы полетим, потому что там наши знакомые и нам будет трудно смотреть в глаза родителям, если вдруг что‑то случится». Вторая половина сказала, что мы не полетим. В итоге полетели все. Знали куда, не знали зачем. Каждый втайне надеялся, что все обойдется акцией устрашения. Собирались, как на очередные маневры. Но все обернулось по‑другому».

Еще не зайдя на территорию Чечни, российские войска уже несли первые потери. Психологические. В Дагестане и Ингушетии их на дорогах встречали «живые щиты», состоявшие из мирных жителей, часто из женщин.

«И даже когда от брошенной из‑за женских спин бутылки с зажигательной смесью факелом горела техника, никто не знал, что же делать и как правильно поступить, – вспоминает старший офицер управления ВДВПетр Иванов. В штабе группировки «Запад» он координировал действия десантников с другими родами войск. – Нас всегда учили, воспитывали, что враг у нас был за границей. Никогда свой народ, своих людей мы не рассматривали как противника. И в психологическом плане принять решение открыть огонь по населенному пункту, зная, что там мирные жители, что там население – это было, я могу сказать и про себя, и про остальных – ну, очень сложно».

…Двух часов, чтобы захватить Грозный, как обещал министр обороны Грачев, не хватило. Через две недели ожесточенных боев, с большими потерями войска достигли пригородов чеченской столицы. Впереди в тумане Грозный. Разведданные говорили о том, что дорога в Грозный для кого‑то станет дорогой в ад.

Петр Иванов, старший офицер управления ВДВ, так рассказывает об этих днях накануне штурма:

«Два офицера – один как журналист, другой в прошлом офицер ООН в Югославии, у него сохранилось удостоверение, потому что документы, естественно, нужны были – с видеокамерой проехали полностью весь маршрут выдвижения войск. Почти до самого Грозного они добрались. Они засняли все – и не просто засняли, а взяли даже интервью у чеченцев, которые стояли на блокпостах. Снимали вооружение, снимали инженерные сооружения, блоки на дорогах, укрепления и так далее. И все это было показано командирам подразделений, которые должны были выдвигаться по этому маршруту».

Результаты разведки были ошеломляющими. Боевики ждали войска и готовились к бою. До сих пор остается тайной, где оседала вся накопленная разведывательная информация о положении в городе. Ведь до начала операции в самом Грозном нелегально работали военные контрразведчики и агенты Главного разведывательного управления.

Еще накануне ввода войск министр обороны Грачев встретился на территории Ингушетии с Дудаевым. Пытался убедить мятежного генерала сложить оружие. Но Дудаев был непреклонен. Боевики, хорошо вооруженные и полные решимости, готовились встретить российские войска под зелеными знаменами. В те дни на чеченских блокпостах можно было услышать такие высказывания:

«Если меня убьют, мой брат придет. Если его убьют, его старший брат придет. Нас много».

А в самом Грозном уже вовсю готовилась оборона, состоявшая из трех рубежей. Внутренний, радиусом от одного до полутора километров, вокруг президентского дворца. Средний, на удалении до одного километра от границы внутреннего рубежа в северо‑восточной части города, и до пяти километров в его юго‑западной и юго‑восточной частях. Внешний рубеж проходил в основном по окраинам города и был вытянут в сторону Долинской. По разведданным, группировка дудаевских войск, стянутая в город, насчитывала до 10 000 человек. Это без учета ополченцев и диких отрядов, которые никому не подчинялись. На вооружении у дудаевцев находилась тяжелая бронетехника, артиллерия и минометы.

«Боеприпасов у нас мешками. Девать некуда», – хвастались боевики.

Неизвестно, что вынудило Грачева на проведение неподготовленного штурма. Но, похоже, решение министр обороны принял едва ли не в последний момент. Об этом говорит и более чем странный маневр Грачева. Он объявил о переносе сроков штурма Грозного, сел в самолет и якобы улетел в Москву. Якобы.

На самом деле самолет остановился в конце взлетного поля и дальше продолжил полет уже без министра обороны. К этому моменту Грачев уже дал указание собрать командующих группировками.

Этот приказ выполнил подполковник Валерий Ярко. Он лично сел за штурвал вертолета и лично доставил генералов в Моздок.

Вот что рассказал мне об этих событиях Валерий Ярко, командующий авиацией сухопутных войск группировки российских войск в Чечне:

«Была поставлена задача к празднику, к Новому году, захватить Грозный и решить проблему с Чеченской Республикой. То есть захватить президентский дворец. Были выданы флаги, и 31 числа, в 18 или 19 часов, командующие были вертолетами доставлены на свои боевые позиции».

Утверждают, что Грачев обещал Звезды Героя тем, кто первыми поднимет российский флаг над дворцом Дудаева. С того момента между командующими группировками развернулось соперничество. Теперь в успехе предстоящей операции, похоже, никто не должен был сомневаться.

Вот как выглядел план выдвижения войск в Грозный. Были определены 4 направления. Группировка «Север» под командованием генерал‑майораКонстантина Пуликовского, «Северо‑Восток» под командованием генерал‑лейтенантаЛьва Рохлина, «Запад» под командованием генерал‑майораПетрука и «Восток» под командованием генерал‑майораНиколая Стаськова.

Общая численность наступающих сил чуть более 15 000 человек. Около 200 танков, свыше 500 БМП и БТР, 200 орудий и минометов. Закончить операцию планировали в течение нескольких суток.

Исходя из Боевого устава и азов военного искусства, перевес сил наступающих в городе должен быть не менее чем 7:1. То есть для штурма Грозного было необходимо как минимум 50–60 тысяч человек. Такого перевеса у наших войск просто не было.

Отдельные командиры понимали это и пытались предотвратить штурм.

Алексей Кирилин в те дни был командиром взвода связи 131‑й бригады. Именно его БТР в составе колонны первым войдет в Грозный накануне Нового года. Во время нашей встречи он рассказал:

«30‑го, я еще помню, у нас тогда в управлении, то есть на командном пункте, разведрота была. Генерал Пуликовский нас построил и сказал, что будет просить у министра как минимум месяц на подготовку, для того чтобы вступать в бой в городе».

Видимо, министрПавел Грачев нашел именно те слова, которые смогли убедить генералов немедленно приступить к началу операции. Можно только предположить, что в ход пошли веские аргументы: от обещания Звезд Героя на груди до угроз лишения звезд на погонах. Во всяком случае, уже наутро Пуликовский был вынужден отдать приказ готовиться к выдвижению.

Город замер в ожидании штурма.

В это туманное утро первые танки и БМП группировки «Север» вошли в Грозный. Два батальона 131‑й бригады продвигались по Старопромысловскому шоссе. Одновременно с ними по параллельным улицам в сторону центра двигались батальоны 81‑го самарского полка.

Комбригу 131‑й полковникуСавину была поставлена задача: закрепиться на перекрестке Старопромысловского шоссе и улицы Маяковского, обеспечить подход остальных частей группировки.

Незнание города и отсутствие подробных карт (командирам раздали только мелкомасштабные карты 1:50 000 или даже 1:100 000) сыграли свою роковую роль. Не встречая сопротивления, колонна майкопской бригады проскочила нужный поворот. Комбриг Савин понял свою промашку, когда уже рядом показался дворец Дудаева.

В штабе группировки не скрывали радости и предвкушали скорую победу. Бригада получила дополнительный приказ: занять железнодорожный вокзал в центре города. Там уже находился батальон 81‑го полка.

Казалось, улицы Грозного вымерли. Без единого выстрела колонна бригады дошла до вокзала и остановилась.

Как выяснилось позже, 131‑я бригада оказалась между двумя кольцами обороны боевиков. Их отряды могли в любой момент захлопнуть мышеловку. Комбриг Савин слишком поздно понял, что остался без прикрытия с флангов, так как части других группировок завязли в боях на окраине Грозного.

Рассказывает Алексей Кирилин, командир взвода связи 131‑й бригады:

«По БТР командира бригады произвели выстрел из гранатомета, машина загорелась. Я сказал комбригу, что надо выходить из машины. Пока тушили, он вел управление бригадой, непосредственно находясь рядом, прикрывшись бэтээром. Потому что стрелять начали с пятиэтажки, которая была напротив. В основном именно оттуда шел массированный огонь».

Этот бой для полковника Савина стал последним. Вот запись его последних переговоров со штабом группировки.

«– Ты не пройдешь. Не пройдешь.

– Куда идти? Развернуться вправо, влево?

– По улице Маяковского пошли. По улице Маяковского. Доложи, что у тебя. Доложи, что у тебя.

– Веду огневой бой.

– Идет полностью, идет помощь. Но где, пока не знаю. Колонну, которая к нам шла, заблокировали. Идет бой.

– Я ранен. БМП выведена из строя. Вы думайте там, а то мы все погибнем. Это не просто так. Нужна конкретная и быстрая помощь.

– Я понимаю. Я понимаю. Идут уже к вам. Идут. Идут. Там стреляют.

– Раненых уже очень много.

– Я понял. Я все понял. Прием».

…Бой продолжался всю ночь. Все это время Савин до хрипоты просил штаб о помощи. А когда утром понял, что помощь не придет, погрузил раненых на два БМП и пошел на прорыв.

Вот что мне рассказал Валерий Ярко, командующий авиацией сухопутных войск группировки:

«Он до последнего держался. Раненый лежал, уже раненый командовал, его голос там все слышали. И летчики слушали, и все слышали хриплый голос такой, когда он давал последние команды. Он не бросил пост, пока его там не застрелили».

Остатки бригады оборонялись от наседавших боевиков и до последнего надеялись на помощь своих. Ночью из резерва 131‑й бригады спешно сформировали колонну. Счет шел на минуты. Но и эта колонна не смогла прорваться к своим. Боевики встретили их шквалом огня.

Александр Петренко, заместитель командира батальона 131‑й бригады, в беседе со мной так вспоминал эти события:

«Если за какое‑то время, ну, допустим, за час боя в тебя попадают 5 раз из гранатомета – не в тебя конкретно, а в машину, в БМП, остаться в живых сложно. За счет того, что люки были открыты, я остался жив. Дотрагиваешься потом до брони одним пальцем – натыкаешься на 2–3 попадания от пуль.

Вот когда я выскакивал из горящего БМП, шли разряды, как будто электрические разряды по всей броне. На мне загорелся бушлат, и нужно было его сбросить, я снова в люк опустился, сбросил бушлат, выскочил. У меня винтовку два раза прострелили. Ну, каким чудом я остался жив, я до сих пор не знаю».

 

Грозный, декабрь 1994 года

 

131‑я бригада и 81‑й полк еще неделю будут воевать в окружении. Из 26 танков, имевшихся на вооружении бригады и вошедших в Грозный, сожжено 20. Из 120 боевых машин пехоты из города вышло 18. В первые же минуты боя уничтожены все 6 зенитных комплексов «Тунгуска». Из личного состава бригада потеряла 189 человек – убитыми, пленными и пропавшими без вести. Шок от первых потерь сменился ощущением трагедии, масштабы которой еще предстояло осознать.

Тела погибших бойцов 131‑й бригады собирали на улицах Грозного более месяца. Тело комбрига Савина нашли лишь в марте, когда город был практически освобожден. Трагический штурм понемногу начал открывать свои страшные тайны.

Рассказывает Василий Кирсанов, начальник РАВ 131‑й бригады:

«Нам пришлось еще долгое время по спискам бригады определять, а кто же пошел туда и с кем? Это значит, что отдельные командиры рот, батареи просто не успели сосчитать людей, определить пофамильно, кто же конкретно был, кто где в какой машине находился».

Штабных охватила паника. Кто ответит за гибель майкопской бригады? Всю вину поспешили возложить на погибшего комбрига. Домыслы о неграмотном командовании Савина перекочевали в отечественные СМИ. Но у выживших солдат и офицеров бригады было свое, особое мнение.

Вот что думает об этом командир разведроты 131‑й бригады лейтенантКравченко:

«Посадили бы того, кто написал, что Савин неграмотно командовал, на мое место, на место штурмана БМП. Обгадился бы, не отмыли бы эту БМП. Посмотрел бы он, как шла наша бригада. Из 40 машин у нас 3 машины только вышло».

Этим же утром на помощь осажденным майкопцам попытались прорваться десантники и 693‑й мотострелковый полк из группировки «Запад». Но десантники были встречены ураганным огнем в районе Андреевской долины. Не пройдя и 500 метров, они отошли и закрепились на южной окраине города.

Мотострелки хотя и пробились в глубь города, но уже в районе городского рынка были атакованы превосходящими силами противника и остановлены. Не выдержав натиска, полк начал отход, и к 18.00 был окружен у парка имени Ленина. Связь с ним была потеряна. Как и майкопцам, с большими потерями, им пришлось прорываться из окружения.

На следующее утро открылась страшная картина боя. И опять был найден крайний. Генерал‑майораПетрука обвинили в гибели частей и отстранили от командования группировкой «Запад». На его место назначили генерал‑майораИвана Бабичева.

А в это время в поисках спасения солдаты и офицеры майкопской бригады продолжали метаться по улицам города. Отсеченные от своих, они были обречены. У их командиров не было топографических карт, да к тому же боевики заранее сбили с домов таблички с названиями улиц.

Кому‑то удалось пробиться к своим. Другим повезло меньше. Они остались в живых, но попали в плен. Только за одну новогоднюю ночь в плен к дудаевцам попало свыше 70 солдат и офицеров. Кадры растерянных и оглушенных боем российских военнослужащих обошли все телеканалы мира.

Среди них был капитан Валерий Мычко из 81‑го самарского полка. Уже после боя его, контуженого и потерявшего сознание, боевики вытащили из люка боевой машины. Он рассказывает:

«Сначала мысли были: ну все, типа, расстреляют. Потом, когда мне сделали первую медицинскую помощь, чувствую, такой удар в грудь. Глаза открываю – надо мной нож. Чеченец, который рядом лежал, узнал, что рядом с ним русский офицер лежит, взял нож и начал меня ножом резать».

Из бункера Дудаева в Грозном боевики выходили на радиочастоты российских войск, призывали сдаваться и переходить на их сторону. Для большей убедительности использовали прибывших сюда депутатов.

Александр Петренко, заместитель командира батальона 131‑й бригады, заявляет:

«Я сам слышал, как такой депутат в эфире говорил: «Я беру на себя ответственность. Выходите, сдавайтесь, и вас сейчас на машинах вывезут в ваши части». А на самом деле они вышли, их взяли в плен. Потом этих пацанов кастрировали, изнасиловали».

Я встречался и беседовал с офицером ФСКСергеем. Он рассказывает:

«Были случаи, когда мы заходили в дома и в подвалах находили наших пленных солдат – раненых, со следами издевательств. Сам лично двух видел, отправил в тыл. В тылу эти трупы есть. С выколотыми глазами, с отрезанными ушами, носами. Ну, у меня слов нету. Конечно, таких извергов будем расстреливать на месте беспощадно».

В качестве устрашения захваченных в ходе штурма пленных передадут российской стороне. Вскоре некоторые из них умрут от болезней, другие закончат свои дни в психушке или сведут счеты с жизнью.

По еще не остывшим следам разгромленной 131‑й бригады в город отправили 276‑й уральский мотострелковый полк группировки «Северо‑Восток». Батальоны заходили по улицам Лермонтова и Первомайской. Но, в отличие от майкопской бригады, которую расстреляли, заманив в центр города, уральцы на каждом важном перекрестке оставляли блокпосты.

Рассказывает Алексей Колесников, младший сержант 276‑го уральского мотострелкового полка:

«В итоге, когда бойцы расползались по окрестным домам, они параллельно эти дома чистили. Буквально взвод разбегается, начинают какие‑то трупы из окон вылетать, гранаты какие‑то рвутся. Уходя, растяжки ставили в этих домах. Ну, то есть хорошая такая зачистка окружающей местности. В итоге полк, который зашел по Лермонтовской и Первомайской, он на этих улицах и обосновался».

За несколько дней боев в роте осталась половина личного состава. Одного за другим боевики выкашивали командиров взводов и рот. Вскоре и Алексей заменил погибшего командира взвода.

Алексей Колесников, младший сержант 276‑го уральского мотострелкового полка, продолжает:

«Старшина роты, прапорщик погиб, замполит погиб, техник роты погиб. То есть конкретные были потери. Свыше 50 % личного состава и техники. Но, тем не менее, кто туда зашел, тот там зубами вгрызся в эту землю, удержался».

В этот же день на помощь уральцам прорвались десантники группировки «Запад». И уже к вечеру с тяжелыми боями ими был взят железнодорожный вокзал.

Развивая успех, на прорыв бросили и части 8‑го армейского корпуса из состава группировки «Север» под командованием Льва Рохлина. Ими были захвачены больница и консервный завод. Прибывшие туда телевизионщики засняли такие кадры: солдаты пьют компот из трехлитровых банок.

«Мы только что с боем вошли сюда, – объясняли они журналистам. – И вот сейчас, ввиду нехватки воды, мы пьем компот урюковый, облепиховый».

Здесь, на территории консервного завода, расположилась ставка командующего группировкой «Север» генерал‑лейтенанта Рохлина. И это был первый реальный успех. Именно отсюда, с этого плацдарма стало возможным дальнейшее продвижение частей.

Генерал‑лейтенант Лев Рохлин в те дни заявил:

«Идет война. Настоящая, с обученным, сильным противником. И по этой причине, когда где‑то кричат, что мы зашли в мирный город и, так сказать, кого‑то обижаем, то можно сказать, еще надо подумать, кто кого обижает».

Ценой больших потерь от консервного завода войска шаг за шагом продвигались к ставке Дудаева. До нее оставалось 400 метров. Каждый метр был оплачен кровью. Им навстречу двигались части группировки «Запад». Прорыв был настолько стремительным, что стал неожиданным не только для боевиков, но и для руководителей операции. Только через два дня штабам удалось наладить управление войсками.

Выяснилось, что отсеченные в Грозном части закрепились и перешли к круговой обороне, образовав несколько опорных пунктов. Силы были неравны. Зацепившиеся за вокзал десантники неделю отражали яростные атаки боевиков. В других районах города бои шли за каждую улицу, за каждый дом, которые по нескольку раз переходили из рук в руки.

Свидетельствует Алексей Колесников, младший сержант 276‑го уральского мотострелкового полка:

«Какой‑то линии фронта нету. То есть полная мозаика. Даже в каком‑то доме на первом этаже духи, на третьем этаже наши. Какой‑то быт налаживают, туда‑сюда ходят, от кого‑то отстреливаются. То есть вообще не понимают смысла происходящего вокруг».

Когда сложилась критическая ситуация и боевики наседали, окруженные десантники и пехотинцы запросили помощь артиллерии. Дистанция до противника исчислялась десятками метров, и удары порой приходились по своим. Ничем не могла помочь и авиация.

Валерий Ярко, командующий авиацией сухопутных войск группировки, так объяснял мне сложившееся тогда положение:

«Нам было очень тяжело работать. Потому что войска вошли в Грозный зигзагами, было очень трудно разобраться, где свои, где чужие. А погодные условия были сложные, у нас видимость максимум была полтора‑два километра. Это уже запрет на стрельбу. Иногда многие просто говорили: «Стреляй по ним в мою сторону». И так было. Накрывали противника, наводя по сигналу своих».

А в это время командование группировкой в очередной раз поспешило доложить в Москву о блокировании центра Грозного. На самом деле город не был блокирован. Ожесточенные бои здесь только начинались. Боевики готовились к отражению второй волны штурма, предвкушали повторение разгрома майкопской бригады.

Пока в верхних штабах чесали затылки, окопные генералы взяли ответственность на себя и на ходу перестроили тактику боя. Сформированные ими штурмовые группы в точности повторяли структуру отрядов боевиков.

5 января штурмовые группы 129‑го мотострелкового полка направления «Восток» с боем форсировали Сунжу. Эта река разделяла Грозный на две части и была естественной преградой на пути продвижения войск. Войска захватили стратегические плацдармы на противоположном берегу и все три моста через Сунжу. А в это время штурмовые группы частей «Север» и «Запад» взломали внутренний рубеж обороны противника и устремились к дворцу Дудаева.

Интенсивность боев в центре города к вечеру не снижалась. А ночью разгорались сражения за каждую улицу, каждый дом, каждый подъезд.

К утру, после небольшой передышки, мясорубка возобновлялась, пополняя списки погибших и раненых. Расстояние до дворца Дудаева постепенно сокращалось.

 

Глава 4

Всем смертям назло

 

7 января 1995 г. Грозный. Войска Российской армии ведут захват города. Небольшие штурмовые группы прорываются в захваченные боевиками дома, уничтожают бандитов и закрепляются в одном из зданий. Через некоторое время к ним подходит подкрепление, и дом превращается в крепость. Одной из таких групп стал взвод разведбатальона восьмого армейского корпуса, который был усилен подразделением огнеметчиков под командованием лейтенанта Ильи Панфилова. Разведчики получили обычное задание – взять соседний дом. Как только один из бойцов попытался перебежать улицу, в него попала пуля снайпера.

Илья Панфилов, Герой России, начал свой рассказ:

«Оно сильно простреливалось, мы не могли перебежать дорогу. Снайперы простреливают. То есть одного подстрелят, второй бежит его вытаскивать, тут же кладут второго. Третий когда идет – троих клали сразу. А задача была поставлена. Мы дождались сумерек. Командир батальона говорит: ну давай, химик, придумай что‑нибудь, чтобы нам улицу перейти».

В арсенале у лейтенанта Панфилова нашлось несколько дымовых гранат. Химики накрыли белой завесой всю улицу и рванули к нужному дому. В скоротечном бою штурмовая группа из шестнадцати бойцов уничтожила засевших в здании боевиков и заняла оборону. Оставалось только дождаться подкрепления, и задание выполнено. Но прошло несколько часов, а подмоги все не было. Боевики начали окружать дом, где засели разведчики. Связи с командованием нет, рация вышла из строя. Необходимо срочно что‑то предпринять. Иначе боевики перегруппируются и нападут на отряд разведчиков.

«Честно говоря, мы не знали, что делать дальше, – говорит Илья. – Назад дороги нет, вперед тем более. Впереди площадь Минутка, дворец дудаевский».

Илья Панфилов вместе с командиром взвода разведки решают идти вперед. Самым логичным в этой ситуации было бы вернуться к своим, но боевики только этого и ждут. Разведчикам пришлось поступить наперекор логике. Под покровом темноты они вышли по направлению к дворцу Дудаева. На рассвете разведчики укрылись в здании пекарни. Они оказались прямо у самого логова боевиков. Пара сотен метров отделяла их укрытие от дворца Дудаева и гостиницы «Кавказ», где засело не меньше полутора тысяч боевиков.

«Они первые сутки не знали, что мы находимся у них под боком. Мы сидели в подвале, слушали их песни, пляски, они ходили мимо нас, разговаривали и не подозревали, что мы находимся прямо рядышком. Случайно кто‑то из боевиков решил зайти в это здание, и нам пришлось его обезвредить. После этого они узнали, что мы здесь», – рассказывает Илья.

Подвал находился на перекрестке, подобраться к нему было сложно. Разведчики быстро организовали круговую оборону и приготовились к атакам боевиков. Дудаевцы не заставили себя долго ждать. По разведчикам открыли шквальный огонь. Однако атака быстро захлебнулась. Боевики не могли выйти на открытое место, сразу попадали под ответную стрельбу солдат Российской армии. И тогда бандиты решили измотать разведчиков. Им предлагали сдаться, обещали золотые горы. Но ребята решили: пока они живы, пока есть патроны, они никуда не уйдут и сдаваться не станут!

Под непрерывным снайперским огнем разведчики провели весь день. Запасы еды и воды кончились. Наладить радиостанцию не получалось. И самое страшное: командование не знало, где находятся разведчики. Их уже считали погибшими. Боевикам оставалось только дождаться, когда солдаты ослабнут от голода и жажды, и взять их живыми без боя. Но разведчикам повезло, в пекарне нашлась еда.

«В старой хлебопекарне осталось три мешка арахиса. И вот этим арахисом мы трое суток жили, – смеется Илья. – Если честно, я его до сих пор есть не могу. Мы его и жарили, и варили, и что только не делали. И кусок сахарной пудры. Воды не было, была вода в батареях, пили оттуда, простреливали».

Однако оставаться в подвале и ждать, пока на тебя наткнутся свои, возможности не было. Нужно было срочно подать сигнал командованию. На совещании Илья Панфилов и командир взвода разрабатывают сумасшедший план. Ночью группа разведчиков выбирается из подвала и направляется в сторону гостиницы «Кавказ». Неожиданно они врываются в здание гостиницы и пробегают ее насквозь. По пути они забрасывают комнаты с боевиками гранатами и расстреливают ошалевших часовых. Боевики не ожидали, что горстка молодых ребят, самому старшему из которых был всего двадцать один год, может напасть на превосходящие силы противника.

«Мы завязывали бой, они на связь выходили, мол, кто‑то у них там под носом творит безобразия, – продолжает Илья Панфилов. – А наши перехватывали эти сообщения. И так они узнали, что по нашим данным никаких наших подразделений там не должно быть. А так как мы там нашумели хорошенько. Все‑таки старались больше пошуметь».

На такие рейды они выходили всю ночь. При этом постоянно меняли план действий и атаковали противника с разных сторон. Боевикам никак не удавалось перехватить группу разведчиков. А наутро было уже поздно. В район дворца Дудаева вышли отряды морской пехоты и вытащили измотанных, но живых бойцов из подвала. Однако работа была не закончена.

Подразделению Ильи Панфилова приказали помочь морпехам штурмовать дворец Дудаева. Конечно, серьезной огневой поддержки усталые разведчики оказать не смогли. Но за три дня в окружении Илья Панфилов и его бойцы умудрились тщательно изучить оборонительную систему дворца и прилегающих зданий. Эта информация очень сильно помогла при штурме здания…

 

А В ЭТО ВРЕМЯ…

Группе морпехов северян поступил приказ сменить на передовой роту Псковского парашютно‑десантного полка, который держал оборону в центре Грозного. Морпехи двинулись вперед, чтобы соединиться с разведчиками из дома Панфилова. Впереди был дудаевский дворец, который надо было взять во что бы то ни стало.

Оставшиеся в живых 27 из 76 псковских парней рассказали новичкам, что пришлось им пережить. Ночной Грозный встретил морпехов минометным огнем. Это было первое боевое крещение в Грозном.

Рассказывает Дмитрий Полковников, Герой России:

«…Сразу же раскрылось, кто есть кто, поняли, что не боги горшки обжигают, что они способны воевать, способны отражать нападение. Не зря же говорят, что морпех теряет берет только вместе с головой».

Несколько дней непрекращающихся обстрелов в центре Грозного. Тогда казалось – взять дворец, и военный конфликт исчерпан. Полковников возглавляет разведгруппу из 10 человек. Ей поручено найти подземный ход во дворец. Предполагалось, что тоннель начинается в подвале одной из панельных пятиэтажек. Там заметили только несколько снайперов, и было решено взять здание штурмом без предварительной артподготовки. Дмитрий со своими ребятами должен был занять крайний подъезд и, пройдя через крышу, встретиться с парашютно‑десантным взводом, который «зачищал» дом с другого конца. Но вторая группа так и не смогла прорваться к зданию из‑за внезапно начавшегося пулеметного огня. В это время Полковников со своими ребятами уже ворвался в первый подъезд. О том, что подмоги ждать неоткуда, он не знал.

«Как впоследствии выяснилось, это была школа дудаевских снайперов, – поведал мне Герой России Дмитрий Полковников. – Вели они себя очень тихо и скрытно. Поэтому наличие такого количества боевиков для нас было неожиданностью. Мы попали как раз вот в эту мясорубку».

Поднявшись на 2‑й этаж, группа Полковникова нарвалась на отряд боевиков. Бойцы распределились вдоль лестницы и, прикрывая друг друга, стали выбивать боевиков. Единственной потерей в группе Полковникова была рация. Ее прострелили, и Дмитрий не мог узнать, что с другой стороны дома ему никто не идет навстречу. Морпехи продолжали действовать по первоначальному плану. Прорваться в соседний подъезд через крышу не удалось – там четко действовал чеченский снайпер. Тогда Дмитрий принял решение – идти прямо через стену. Для этого выстрелили по ней из гранатомета. Образовалось небольшое отверстие.

Двое бойцов с ломами встали по бокам от пробоины и начали разбивать стену. Они не знали, что там за стеной их ждала засада:

«А через стену нас уже поджидала достаточно большая группа боевиков, – продолжил Дмитрий. – Был установлен пулемет ПК на сошках, готовый к обстрелу. Нам стоило только туда сунуться – нас бы, наверно, там всех оставили».

 

Дмитрий Полковников

 

В ответ на автоматную очередь из проема Полковников метнул туда две гранаты и рванул со своей группой наверх, чтобы через чердак перейти в другой подъезд…

Здесь они и должны были соединиться со своими, идущими им навстречу. Радости не было предела, когда ребята из подвала услышали русскую речь.

«Горячка боя, у нас припасы на исходе, раненые уже на руках, связи с нашими нету, подкрепления нету, – пряча эмоции, вспоминает Дмитрий Полковников. – По большому счету, оставалось только молиться Богу и надеяться на товарищей. И тут, когда с подвала услышали: «Братишки! Балтийцы! Мы северяне там, все». У ребят такая эйфория сразу началась!»

Один из разведчиков группы Полковникова бросился навстречу товарищам. Но получил пулеметную очередь почти в упор. От смерти его спас только рожок автомата, в котором застряла пуля. Оказалось, что бойцами русской группы «Север» притворились украинские наемники, проходившие обучение вместе с чеченскими снайперами. С таким количеством боевиков морпехи справиться уже не могли.

Дмитрий Полковников принимает решение отходить, потому что сдержать натиск превосходящих сил уже нет никакой возможности.

Вернувшись в первый подъезд, Полковников принимает решение уводить группу на улицу. Но только 7 бойцов из 10 успели выпрыгнуть. Снайперский огонь не давал выйти на улицу остальным. Под непрекращающимся пулеметным огнем Дмитрий подозвал одного из своих парней и объяснил план действий:

– Собирай боеприпасы у кого есть. Нам хотя бы 4 магазина сложить на двоих. Будем прорываться – надо ребят вытаскивать оттуда. А все остальные, парни, чем сможете, тем и прикрывайте.

Бойцы снова вернулись в подъезд. Но прежде чем нырнуть во мрак полуразрушенного дома, Дмитрий заметил во дворе постройку, из которой один за другим появлялись боевики. Он догадался, что именно там и был подземный ход, который искала его разведгруппа. К этому времени удалось починить рацию. Чтобы уничтожить подземный ход, морпехи вызвали минометный огонь на себя! Шум выстрелов затих, и Дмитрий, как он мне рассказывал, услышал свист мины, смертельно опасный, если находишься в бетонной коробке полуразрушенного здания.

«Услышал я, что летит эта мина. Бойцов успел из колодца этого выгнать. Сам уходил последним. Ну а сам взрыв и все остальное – не помню».

…Взрывом накрыло всю группу.

В штабе ребят уже не ждали.

«Вошли на КП батальона. Все, кто нас увидел, – все были в шоке, – делится воспоминаниями Дмитрий. – Нас считали погибшими, а тут мы выходим! Ну, все раненые. Трое тяжелых, но, главное, живые!»

Звезду Героя Дмитрий получил только через несколько лет. Представление на награду было подано посмертно, так как из штаба послали сообщение, что вся группа погибла.

В то время, когда Полковников вышел на КП, три разведгруппы десанта приблизились к зданию Грозненского университета с задачей занять позицию.

За группами выдвигаются основные силы – рота пехоты. По данным разведки, боевиков в здании практически нет. Их основная часть сосредоточена в школе, находящейся недалеко от университета. Однако разведка ошиблась, боевики ждали десантников. Завязался ожесточенный бой. Как выяснится позже, здания школы и университета были соединены между собой подземным переходом.

Командир одной из разведгрупп лейтенант Александр Думчиков первым ворвался в помещение университета. И почти сразу же со всех сторон по ним был открыт огонь из автоматов.

«Притаился, смотрю, бой утих. Тишина. – Так начал свой рассказ Герой РоссииАлександр Думчиков. – Ну, они ходят туда‑сюда… И вот один из них как заорет: «Аллах акбар», и они изо всех щелей, где кто есть, поддерживают. Смотрю, рядом где‑то. Ну это сейчас я улыбаюсь, а тогда ух…»

«Аллах акбар» кричат где‑то совсем рядом, и Думчиков, высунувшись из своего укрытия, видит снайпера боевиков. Тот выбирает в оптический прицел очередную жертву. Медлить нельзя, и лейтенант Думчиков нажимает на курок. В следующую секунду он уничтожает из подствольного гранатомета пулеметчика. Все выходы боевиками уже заблокированы, и единственный шанс на спасение – выпрыгнуть из окна. Уже на лету Александр чувствует удар.

 

Разведрота после боя. 1995 год

 

«Как кувалдой ударили по ноге. Понял, что ранили, – продолжает Герой России Александр Думчиков. – По инерции как‑то еще метр проскочил. За угол заполз. Начали они стрелять активно с фланга. Отползал. Вел стрельбу, потом раз – и рука отнялась. Я даже вначале не понял, в чем дело. Рикошетом задело. Не могу ничего сделать. Все, что было в рожке, оно все вылетело. Не могу разжать ничего. Ну, притаился, лежу. Тут хлоп. Меня аж подкинуло. В лопатку. Тоже от асфальта рикошетом. Примета у меня была. У меня часы были, пока они у меня, все было нормально. А когда упал, отползал, они у меня раз, слетели. Тут, по идее, надо назад ползти. Все равно сползал за ними».

С тремя пулевыми ранениями, истекая кровью, Александр Думчиков отбивался от боевиков, уже и не надеясь на помощь. Но оглянувшись, он увидел начальника разведкикапитана Пегишева, который вел перестрелку с боевиками из воронки от минометного снаряда. В коротком затишье между стрельбой Пегишев услышал стоны раненого лейтенанта и бросился к нему на помощь. Несмотря на простреленные бедро и колено, капитан Пегишев под пулями боевиков втащил в свое укрытие Думчикова.

Офицеры оказались в ловушке. Свои совсем рядом, но пробраться к ним невозможно: всюду снайперы. Шансов выжить у них практически не было: на улице мороз, минус двенадцать градусов, а из одежды только летний камуфляж. На двоих всего один автомат, и оба офицера тяжело ранены.

Продолжает Герой РоссииАлександр Пегишев:

«Я лежал, Сашка на мне лежал. Грели телом друг друга. Короче, чья кровь, моя или его – непонятно было. Жгуты перевязывали, примерно время знали, отпускали жгуты. Могли посчитать время, что два часа прошло, жгут отпустили, передвинули, опять завязали. Весь промедол, который был, ушел на Сашку – у него ранения более тяжелые были, я не стал себе колоть. Молодец, удержался».

Минометная воронка, в которой укрывались капитан Пегишев и лейтенант Думчиков, не позволяла спрятаться полностью, их в любой момент могли подстрелить. И тогда раненые офицеры решили углубить воронку и практически голыми руками начали окапываться прямо в замерзшем асфальте. Землю выдалбливали пустыми рожками от автомата и штык‑ножами. Битое стекло и острые камни вонзались им в руки, доставляя дополнительные мучения. Боевики продолжали поливать их огнем.

«Одна пуля задевает воротник камуфляжа, одна под мышкой проходит, – продолжает Александр Пегишев. – Одна проходит спереди, то есть сзади стреляли, попадает в палец. Автомат вылетает, как пропеллер, метров на пятнадцать. Я потом за ним пополз. Штык‑ножом поковырял. Он без крышки ствольной коробки. Проверил – стреляет. Одна проходит вдоль бронежилета, разбивает гранату «ЭФ‑1» в снаряженном состоянии на три части, которую мы бинтом перевязали и использовали по назначению… Повезло. Боженька отвел».

В какой‑то момент заклинивает единственный автомат, сдвигать затвор капитану Пегишеву приходится ногой, упирая приклад в землю. Тяжелораненый Думчиков, истекая кровью, отслеживает ситуацию, предупреждая друга о приближении боевиков. Периодически он теряет сознание. До самого вечера Пегишев и Думчиков сдерживают натиск боевиков. К ночи у них заканчиваются патроны и становится ясно: нужно выбираться к своим, иначе воронка в асфальте станет для них братской могилой. Пегишев пытается нести Думчикова на себе. Но стоны раненого лейтенанта привлекают внимание боевиков. И тогда капитан прячет товарища в другой воронке и один отправляется за подмогой.

«Попрощались, обнялись, – рассказывает Александр Пегишев. – Думчиков спрашивает, что ты не успел в этой жизни сделать? Говорю ему, что девять месяцев машину делал, да так и не покатаюсь на ней. А он говорит, у меня в Рязани девчонка, не приеду, скажет, мол, урод, а не мужик!»

Ком в горле. Но мы продолжаем беседу.

База разведгруппы находилась всего в 60 метрах от воронки. Под обстрелом боевиков это расстояние Пегишев преодолел только к утру. Он ранен, но от медицинской помощи отказывается, берет единственный уцелевший танк и пытается прорываться за лейтенантом, оставшимся в воронке.

Лейтенант очнется только в госпитале, а капитан Пегишев, несмотря на серьезные ранения, от госпитализации откажется. Он останется вместе со своей бригадой. И лечить его будут в полевых условиях.

«У нас врач был, подполковник Маслов, он окончил академию имени Кирова, – продолжает Герой России Александр Пегишев. – Анестезии у нас не было. Надо было вытащить пулю. Сделали что: стакан водки налили. Наложили одеяло на голову и ударили большой сковородкой. Потом два тела легли на правую руку, два тела на левую. А Маслов там каким‑то шомполом ковырялся, плоскогубцами и еще какими‑то подручными средствами. Что там было… И мат, и все остальное. Я потом ему сказал, не попадайся мне на глаза. Иначе я тебя сам прибью к чертовой матери».

После этих событий капитан Пегишев встал в строй. Вскоре ему присвоили звание Героя России. Его боевой товарищ Александр Думчиков был отправлен в госпиталь и через месяц, получив звание старшего лейтенанта, тоже получил Золотую Звезду Героя.

…А в это время в Аргунском ущелье воздушная разведка обнаружила крупные формирования боевиков.

Рассказывает Герой России, командир полка, полковник Сергей Борисюк: «Самолет начал выводить на солнце, но увидел в перископ, что по мне идет «Стингер». А за ним шлейф такой серый, вращающийся. «Стингер», по правилам всем, на солнце не идет. И я понял, что мне никак с этой ситуации не выйти. Получил удар. Посмотрел в перископ, киль был разбит. Он попал в двигатель, двигатель горит. Ну я понял, что ситуация для меня критическая».

До базы полковник не дотянул всего пару десятков километров. У штурмовика отказало управление, и Сергею Борисюку пришлось катапультироваться. Приземлился на берегу реки Аргун. Аварийный маяк заработал, значит, с минуты на минуту нужно ожидать подмогу. На выручку Борисюку отправляют спасательную группу, командует которой лейтенант Дмитрий Елистратов. Когда пять вертолетов федеральных сил влетают в ущелье, боевики открывают по ним шквальный огонь.

«Увидел, прямо надо мной пролетел «Ми‑8», – говорит Сергей Борисюк. – И тут в ущелье началось что‑то невероятное. И снизу и сверху началась стрельба по вертолету. Я сразу понял, что попал в отряд. И думаю, что конец мне пришел и карьера моя летная окончена».

Основной удар принял на себя Дмитрий Елистратов. Его вертушка получила такие повреждения, что по всем канонам не могла лететь дальше.

«Потом я у борттехника спросил, что произошло, – начал свой рассказ Дмитрий Елистратов. – Он сказал, что случай один на миллион, но пуля пробила стык, где сходятся основная и дублирующая гидросистемы вертолета. То есть системы, которые отвечают за управление вертолета».

Потеряв управление, вертолет «Ми‑8» камнем падает на землю с высоты в пятьдесят метров. Но происходит невероятное: экипаж и 18 спасателей остаются в живых. Дмитрий Елистратов мгновенно оценивает обстановку и отдает своим бойцам команду покинуть разбитый вертолет. Но к «Ми‑8» уже успели подобраться шесть боевиков. Двое из них набрасываются на лейтенанта. Завязывается рукопашная, в которой Дмитрию удается справиться с нападавшими. Но на подходе основные силы бандитов. Дмитрий приказывает организовать круговую оборону. Силы не равные. Восемнадцати бойцам Елистратова противостоит несколько сотен бандитов. В ущелье в то время хозяйничала банда полевого командира Хаттаба. Разведчикам Дмитрия приходится брать не числом, а умением.

«Сделал выстрел – сменил позицию, еще один сделал – снова сменил, – поясняет Дмитрий. – Таким образом и передвигались. Не давали пристреляться по нас. Постоянно перемещались».

Пока бойцы Елистратова отбивали атаки боевиков, полковник Сергей Борисюк пытался найти безопасный проход через Аргунское ущелье. Вооружившись ножом, он стал медленно пробираться по лесу. Путь на север к федеральным силам был закрыт. Там находились чеченские блокпосты. Такая же ситуация была и на юге. Сергей оказался в плотном окружении бандитов. Но они пока не обращали на него внимания. Боевики были заняты уничтожением команды спасателей.

Дмитрия Елистратова и его группу обложили со всех сторон. Над бойцами кружат вертолеты, которые пришли на подмогу. Но боевики ведут ураганный огонь и не дают им возможности забрать группу. Только через полтора часа один из «Ми‑8» смог приземлиться. Первыми уносили раненых. Короткими перебежками, под непрестанным огнем боевиков. Приземлившийся вертолет получил около шестидесяти пробоин. На борт он взял более тридцати человек. Шансов взлететь почти нет. Но пилоту удается поднять машину в воздух и довести ее до базы.

Вернулись к своим без Сергея Борисюка. Он по‑прежнему где‑то в Аргунском ущелье, в самом логове боевиков. Безопасной тропы через заставы противника ему найти не удалось. Тем временем на горы спустились сумерки, и температура воздуха упала до минус пятнадцати градусов. Чтобы выжить на морозе, Сергей отыскал свой парашют.

«Соорудил палатку, а вокруг слышу чеченскую речь. И наверху, и внизу. Слышу, как они принимают пищу. Мы почему их не могли ночью найти, потому что они костры не жгут, запаха пищи нет, а тут слышу даже как ложки стучат, а ни запаха, ни костров, ничего нет. Я сижу наверху и смотрю на них. Река Аргун протекает и вымывает шхеры в горах, и они довольно глубокие. Высота у них метра полтора, метр восемьдесят.

На следующее утро спасательная бригада Дмитрия Елистратова снова вылетела на помощь Борисюку. Боевики успели узнать, кого они сбили. Накануне российские средства массовой информации разнесли новость о том, что в Аргуне катапультировался Герой России, командир полка, полковник Сергей Борисюк. Теперь бандиты бросили все силы на его поиски. Утром они окружили его в небольшой роще. Несмотря на то что при нем был только автомат и пара пистолетов, он дал боевикам яростный отпор. Сослуживцы не зря говорили о Борисюке: «Вооружен и очень опасен». Боевики опомниться не успели, как полковник подстрелил несколько из них. Тогда они отступили и применили другую тактику.

«Вижу, сверху спускается группа боевиков с собаками, – вспоминает Сергей Борисюк. – До них расстояние метров тридцать – пятьдесят. Я стреляю с автомата, со «стечкина». А они идут в полный рост, даже не прячутся. Почему? Потому что они умеют воевать в горах. А автомат «5 – 45» неэффективен в таких условиях. Там тонкий орешник, хоть и видно через него людей, но пуля не пробивает. Я сначала даже подумал, что у меня холостые патроны в автомате».

Ситуация была критической. И тут неожиданно подошла подмога. В небе появились несколько вертолетов и штурмовики. Спасатели засекли местоположение Борисюка. Сергей связался с ними по рации и попросил нанести удар по приближающимся боевикам.

«Я прошу «грачей» отработать передо мной. От факела на запад 30–50 метров, но никто не решается, это очень близко, – рассказывает Сергей. – Один из летчиков решился на это. Сергей Рапотан, замкомандира полка, тоже Герой России. Прямо передо мной отстрелялся. Я увидел точное попадание. Тут мне стало полегче. Собаки, кустарники, помогающие боевикам укрываться, – все это разлетелось в клочья».

Полковник Борисюк обозначил себя дымовой шашкой. Но он в лесу, и до открытого места ему никак не добраться. Дмитрий Елистратов принимает тяжелое решение – поднимать летчика прямо из леса на тросе. Вертолет зависает прямо над деревьями. На вертушку Елистратова обрушивается огненный шквал. В любую секунду из‑за любого дерева может вылететь ракета и сбить вертолет спасателей. Лейтенант приказывает солдатам открыть заградительный огонь и вызывает на помощь авиацию. Некоторое время боевикам не дают поднять головы.

«Визуального контакта с противником не было, – комментирует Дмитрий Елистратов. – Поэтому шел заградительный огонь. Если будешь сидеть ждать, пока он появится, всякое может произойти. Либо из гранатомета выстрелят, либо, опять же, собьют».

Через несколько мгновений прямо над головой Борисюка завис спасательный «Ми‑8». Спустили трос. Под огнем боевиков полковник успевает схватить его, а через секунду вертолет уже взмывает вверх, уходя из‑под пуль бандитов.

Сергей продолжает говорить: «В правой руке автомат, левая нога в подъемном устройстве, за трос держусь… Когда меня чудесным образом подняли в вертолет, я никак не мог отпустить от троса руку. Доктор говорит, давай сделаем укол, но я сам разогнул пальцы. С большим трудом… а потом посмотрел по сторонам: в вертолете гильз было по колено».

Дмитрий Елистратов доставил боевого летчика на базу и передал его военным врачам. Эта история закончилась благополучно. А между тем на территории Чечни в окружении боевиков находились несколько десятков наших бойцов. Без еды, медикаментов и боеприпасов. И без надежды на спасение. А некоторым из них спешили присвоить ордена и звания.

«…Награжден посмертно…» Такие слова были написаны и в письме, которое получили родители Алексея Крупинова. Но он оказался жив. И сегодня помнит все до мельчайших подробностей. Однажды, после ночного обстрела снайпера, он осматривал позиции роты по периметру. Осторожно обходя свои мины, не заметил чужую. Взрыв. Осколки пробили живот, легкие, повредили руку. Сердце закрыл прижатый к груди автомат. Из операционной тело младшего лейтенанта Крупинова выкатили в соседнюю комнату и прикрыли простыней. Сестричка, что везла раненого офицера из предгорий, заплакав, повезла скорбную весть сослуживцам, в роту. И даже в Таманскую дивизию. А спустя полчаса произошло то, о чем восклицают: о, чудо!

Алексей Крупинов начинает свой рассказ:

«Я тут что‑то закашлял, медсестра заходит, на меня смотрит, я ее спрашиваю:

– А живот‑то… у меня в животе, говорю, еще осколок должен быть. Живот‑то будете операцию делать?

Она кричит: «Доктор, он живой!»

Откуда‑то доктор вышел. По‑моему, он в перчатках был. Возможно, кому‑то еще операцию делал.

Сначала помолчал. Смотрит на меня и ничего не говорит.

– Ну ты как?

Я говорю: «Да нормально», говорю. Из живота‑то будете доставать или как там?

– Ну ты потерпи минут пятнадцать. Потерпишь?

Я говорю: «Да».

Алексей смотрит на меня глазами, полными жизни. Слушая его рассказ, действительно веришь в чудо! В любых условиях и при любых обстоятельствах.

И вновь операция. Он еще сам успел сказать врачам, что группа крови у него четвертая положительная. Впрочем, крови‑то уже почти не было, но молодое сердце упрямо продолжало работать. После операции вновь очнулся. Уже на вертолетной площадке. Его уже погрузили вместе с остальными ранеными в вертолет, но потом выгрузили. И положили в тенек. Как безнадежного.

Алексей Крупинов продолжает:

«Вертолетчик, слышу, с врачами разговаривает: «Как, чего, что?»

А врачи сказали: «Не довезешь».

Он сам ко мне подошел и говорит:

– Ну что, выдержишь?

Я говорю:

– У тебя были на борту убитые, погибшие, умершие?

Он говорит:

– Нет, не было.

– Ну значит, не будет, – я говорю. – Я тебе слово даю.

Он:

– Тогда, – говорит, – везу. Выдержишь три часа?

Я говорю:

– Выдержу.

Меня опять грузят. Он говорит врачам:

– Я его везу.

Они говорят:

– Без толку везти.

Ну разговор‑то у них идет. Обострение чувств, наверное, какое‑то было. Я слышу. Они говорят это тихо, а я слышу».

Сначала был госпиталь в Ханкале, затем Владикавказ, Ростов, Купавна. Каждый раз – реанимация, сложнейшие операции, и каждый раз Крупинов был на грани жизни и смерти. Только спустя два месяца Алексей наконец‑то вернулся в свою часть. И удивился, увидев, что сослуживцы как‑то странно косятся на него.

«Петро косится подозрительно на меня и говорит: «Тебя же убили», – ведет свой рассказ Алексей. – А я ему: «Как убили?»

И Юрка мне говорит: «Да, тебя убили».

Я говорю: «Юр, шутишь!»

Он говорит: «Да серьезно! Тебя похоронная команда ездит вон… В Ростове, везде ездят тебя ищут. По всем моргам, по всем госпиталям. Где ты? – говорит. – На тебя документы пришли, что убит. Скончался».

Я говорю: «Да быть такого не может».

«Иди, – говорит, – к клубу, пойдем. Там увидишь».

Подходим к клубу, а там на стеле… Три стелы, и на одной стеле выбиты имена погибших в Чечне, и на одной стеле – мои звание и фамилия».

Та самая надпись на стеле в Таманской дивизии красуется до сих пор. Когда имя на ней хотели замазать, Алексей воспротивился: «Может, моя беда, – сказал он, – остановит другие беды». Так и случилось.

«После последней фамилии младшего лейтенанта Крупинова, слава богу, больше в полку боевых потерь, так скажем, не было», – говорит Олег Дорохов, заместитель командира части.

…К 10 января боевики начали выдыхаться и нести тяжелые потери. Казалось, еще немного, и их силы в центре города будут сломлены. Отдельные отряды боевиков даже начали спешно покидать Грозный. Однако за спиной военных российское правительство договорилось с командованием боевиков. В Грозном объявили 48‑часовой мораторий на ведение огня.

Войска остановились. С улиц города убирали тела погибших. Боевиков, российских солдат, мирного населения. По самым грубым подсчетам, за полторы недели боев обе стороны потеряли свыше тысячи человек. И это без учета раненых и потерь среди мирного населения. Да и кто их тогда считал? Заваленный трупами город наполнился смердящим запахом – запахом смерти.

По сути, боевикам было дано время, чтобы перегруппировать свои потрепанные силы. И они воспользовались моментом. Дудаевцы подтянули в город подкрепление, боеприпасы. Среди офицеров сначала в штабах, а затем и на передовой вновь поползли слухи о предательстве.

Свидетельствует Константин Стоян, командир отдельного 91‑го полка связи 57‑го армейского корпуса:

«Когда уже войска начали достигать у нас какого‑то успеха, последовала какая‑то непонятная команда прекратить боевые действия. Вот наступило перемирие. Но почему оно наступило, когда войска достигли успеха и уже продвигались вперед?»

Эти слухи о предательстве подогревались и информацией, просочившейся по линии спецслужб. Примерно в это же время над стадионом «Динамо» в центре Грозного, занятого десантниками группировки «Запад», появился самолет без опознавательных знаков. Сбросив на парашютах два контейнера с оружием, он улетел в неизвестном направлении. В том, что это оружие предназначалось боевикам, никто не сомневался.

Валерий Ярко, командующий авиацией сухопутных войск группировки, вспоминает:

«Радист перехват ловит, и особист докладывает, что вот, мол, так и так, получил перехват. Дудаев разговаривает с Москвой. С кем конкретно, неизвестно. Говорит: «Помогай, а то больше не можем. Мы пропадаем». В 12 часов, ему отвечают, у вас все прекратится. Такое вот прямое предательство. Потому что ровно в 12 мы получили приказ: отойти на исходные рубежи. И так было 4 раза».

Недоумевали и солдаты на передовой. Почему им запрещают уничтожать противника? За короткий срок война выработала у них свою безжалостную логику: увидишь врага – стреляй.

Вот как вспоминает свои размышления в те дни Алексей Колесников, младший сержант 276‑го уральского мотострелкового полка:

«Вот как я понимаю положение. У меня есть 18 бойцов во взводе. За их жизни я отвечаю. За жизни всех остальных окружающих здесь, населяющих эту землю, я не могу отвечать. Если с крыши дома работает снайпер, значит, надо выкатить танк и бить по первому этажу этого дома, пока он не рухнет вместе с этим снайпером. То, что при этом гибнут не только боевики, но и мирные чеченцы, ну, об этом должен думать тот, кто эту кашу заварил. Мы не МВД. Мы пехота. Мы в соответствии с тактикой действуем».

И действовали. По принципу «хочешь жить – стреляй первым». Поэтому с первых часов окончания моратория бои в городе возобновились еще с большим ожесточением.

Воевали 19‑летние парни – вчерашние школьники, прибывшие в Чечню из самых разных уголков России. Здесь, на передовой, их командиры вновь вспомнили о том, что солдата надо беречь. Мало кто знает, что в процентном соотношении число погибших офицеров при штурме Грозного было несравнимо выше потерь среди солдат.

Рассказывает Игорь Цупиков, заместитель командира батальона 135‑й стрелковой бригады:

«Война, она как‑то людей делает одинаковыми. Как‑то подравнивает. Нет разницы между генералом, допустим, и солдатом. Между нормальным генералом и нормальным солдатом, я имею в виду».

Ради сохранения жизни солдат их командиры порой шли на невыполнение приказа. Рисковали служебной карьерой и звездами на погонах.

«Неделю назад у нас уволили двух офицеров, настоящих офицеров, из вооруженных сил, – рассказывал мне в те дни один из участников боев. – Только за то, что они не захотели людей бросить под шквальный огонь, пацанов вот этих молодых, которым 18–19 лет, без артподготовки. На явную смерть. И за это их уволили. Это подполковник Канакин, заместитель командира бригады нашей, и подполковник Жуков».

На войне взрослеют быстро. За короткий срок эти ребята из пушечного мяса превратились в солдат. Начали воевать зло и дерзко. Шли в бой не за президента или конституцию, а мстили за погибших товарищей.

Рассказывает Валентин Прокопенко, заместитель начальника разведки ВДВ:

«Мы вышли в расположение одного подразделения, в котором осталось в живых 7 человек. И вот мы подошли, они там кашу греют возле костра, сели, начали с ними разговаривать: «Ну как, ребята, дела? Как с этим?» Да вот, говорят, немножко тут пощипали нас. Я говорю: «Ну как немножко?» Там где‑то погибло у них человек около 60 в общей сложности. «Ну что, – говорю, – надо вас на переформирование». И вот был ответ такой: «А вы что, пришли нас отсюда выводить?» Знаете, такое сразу отношение – в штыки. Я говорю: «Да нет, не пришли выводить». – «Нет – тогда ладно. Мы пока за ребят не отомстим, мы отсюда не уйдем».

И они не уходили. Стояли до последнего. Даже когда не было надежды, и боевики в обмен на жизнь предлагали оставить позиции. И часто странным образом знали имена и звания наших командиров.

«Давай, может быть, как‑нибудь, пока не поздно, отведите ребят, – звучало в эфире. – Алик, не делайте это. Не делайте, не надо».

«А я такого выбора не имею, – отвечал наш офицер. – У меня есть приказ, и я его выполню в любом случае».

Рассказывает Олег Дьяченко, командир 1‑й роты сводного батальона морской пехоты:

«Мы выдвинулись на вокзал железнодорожный, который находился перед площадью Минутка, и по условиям задачи я должен был подождать еще одну роту. И когда мы вышли на вокзал и ждали подходящее подразделение, я получил задачу выдвигаться. Я отказался выдвигаться, поскольку понимал, что очень высока вероятность окружения. 10 минут мне пришлось вести перепалку с начальниками, вплоть до генерал‑майора, который лично мне ставил задачу выдвигаться. Я приказал своему связисту сказать, что у нас садятся батареи. И я хочу сказать, что то состояние, в котором я находился, не дай бог кому пережить. У меня сердце просто вылетало, я не знаю, из глотки».

Чуть позже за такую строптивость командиру 1‑й парашютно‑десантной роты Дьяченко задержали присвоение очередного звания. Но в тот момент было сделано главное: рота без потерь дошла до Совмина.

Здание Совмина. В его развалинах, находящихся менее чем в 100 метрах от дворца Дудаева, закрепились штурмовые отряды десантников из группировки «Запад». Еще вчера они сражались за каждый этаж этого здания, за каждый лестничный проем. Им на помощь прорвались рохлинцы, мотострелки 276‑го полка и 74‑й юргинской бригады. Лишь после этого удалось выдавить боевиков, закрепиться в здании и перейти к круговой обороне.

Именно здесь, на площади перед Совмином, разгорелись самые страшные бои. Блокировав здание, боевики в очередной раз шли в атаку. Силы обороняющихся таяли. Вскоре сюда подоспела 2‑я рота моряков‑североморцев.

Вспоминает Олег Дьяченко, командир 1‑й роты сводного батальона морской пехоты:

«Второй роте, конечно, досталось больше всего, я бы так сказал. Им была поставлена задача выдвинуться в здание Совета министров и поддержать десантников, которые там находились. Конечно, десантников там оставалось – на пальцах можно пересчитать. Подразделение, которое первоначально захватило это здание, почти полностью погибло. Вот там на самом деле был сущий ад».

Это был ад. Только за три дня боев в Совмине 2‑я рота морпехов потеряла 25 человек. Высокая интенсивность боев лишала возможности эвакуировать погибших и раненых. Каждый день назначался новый командир роты взамен убитого. За три дня три командира. То есть каждый из них командовал менее суток. Силы оборонявшихся в Совмине таяли с каждым часом.

Олег Дьяченко, командир 1‑й роты сводного батальона морской пехоты, продолжает:

«Первый человек, который погиб в моей роте, в моем подразделении, это был, конечно, очень сильный шок. Но я был вынужден, я перешагнул через труп этого человека. И я сказал всем после этого, что так будет с каждым из вас, если вы не будете думать, если вы не будете смотреть по сторонам, и если вы не поймете, что здесь убивают».

Тем временем в центральные кварталы к Совмину прорывались все новые части группировок. Боевики выдыхались. Уже было очевидно: внутренний рубеж обороны противника окончательно прорван.

В это утро разведчики и морпехи‑североморцы из группировки «Север» захватили президентский дворец. Дворец, который рассматривался боевиками как символ непобедимости, пал.

По информации спецслужб, к этому времени Дудаев был ранен в руку. Чтобы избежать полного окружения и уничтожения, он со своими сторонниками накануне ночью покинул здание.

В этот же день командующий объединенной группировкой Квашнин прибыл в Моздок, где доложил Павлу Грачеву о выполнении задачи. Но Грозный после этого не пал. Бои в чеченской столице продолжались еще вплоть до 26 февраля. До тех пор, пока последние отряды боевиков не были выбиты из южного пригорода Грозного.

«Я говорил уже раз, еще раз повторяю, – говорил в те дни перед телекамерами один из офицеров группировки. – Матери, простите, что я привез сюда 105 человек, увожу 65. Что у меня 40 человек потери, из них 11 безвозвратных потерь. Я сделал все, что мог. Они сделали все, что могли. Никто ни за кого не прятался. Они погибли с достоинством и честью. Так, как вы их воспитали».

Казалось, что с взятием чеченской столицы конфликт в Чечне решится сам собой. Но первая чеченская война продлится еще два долгих года. Затем будет вторая.

Во время этих войн боевики не будут испытывать недостатка в вооружении и боеприпасах. Спрашивается: откуда в республике так много оружия? И почему его запасы все время пополняются? И что по этому поводу думало наше командование?

 

Глава 5

Генералы и их армия

 

Я прилетел в Моздок 27 декабря вместе с группой спецназа. Разведчики молча погрузились в «Урал» и укатили куда‑то в ночь, а нас с напарником повели через множество постов в самую охраняемую зону, где в нескольких железнодорожных вагонах располагался Штаб группировки федеральных сил.

Задача, которую нам поставили, была простой – вместе с передовыми частями предписывалось войти в Грозный и работать в качестве тележурналистов, пока в запретную зону не будут допущены гражданские лица… Почему‑то предполагалось, что город будет взят быстро и без серьезного сопротивления.

Мы сдали наши удостоверения личности. Взамен нам выдали бумагу, на которой глава временной администрации Чеченской Республики написал от руки: «…Всем сотрудникам ГРУ, ФСК, МВД, МО оказывать обладателям сего всяческую помощь и содействие…» «Это на всякий случай», – сказал он, скрепляя бумагу печатью.

«…Ну да, на тот случай, если мы без документов и в гражданской одежде окажемся у боевиков», – невесело подумал я, пряча подальше эту магическую и опасную бумажку.

Потом нас отвели поесть. В вагоне‑ресторане, который располагался здесь же, ужинали несколько пожилых генералов. Официантки в накрахмаленных передничках разносили борщ, мурлыкал радиоприемник, покачивались подвешенные на нитках бумажные конфетти, а над барной стойкой красовался плакат, поздравлявший с Новым, 1995 годом…

В эти минуты тысячи солдат и офицеров, собранные из самых разных войск и округов, утопая по пояс в чеченской грязи, выгружали боевую технику, которая, лет двадцать простояв на хранении, не хотела заводиться. Ругали руководство за неподготовленность операции. И ждали, чтобы хоть кто‑то объяснил, кто и кем здесь командует. В штабном же вагоне‑ресторане было тихо, уютно и по‑домашнему. В ту предновогоднюю ночь невозможно было даже представить, каким кошмаром обернется этот новый год…

Рано утром мы вылетели в район селения Толстой Юрт, откуда и двинулись на Грозный. В Толстой Юрте я и оказался тринадцатого января.

…Доктор кольнул меня какой‑то хренью, и, пошатываясь, я вышел из медицинской палатки. «Этого в тыл!» – кивнув на меня, крикнул он кому‑то. Мысли путались. Что было?.. Было, во‑первых, то, что сегодня я умудрился послать на три буквы главного «идеолога» Вооруженных сил, вспомнил я… Оборванные, грязные, почти ничего не соображающие, утром, выбравшись из Грозного, мы предстали перед генерал‑полковником, облаченным в новенький бушлат без погон, который начал учить нас патриотизму…

Была страшная окопная болезнь, когда невозможно заставить себя выйти на открытое пространство, потому что кажется, что за каждым углом сидит снайпер…

Было окровавленное тело полковника Житаренко, который в новогоднюю ночь был рядом с нами. Мы тащили его труп и никак не могли поверить, что он уже мертв…

Был настоящий огненный ад, когда вокруг все плавилось и рвалось, и истошный крик в эфире солдатика‑радиста: «Янтарь, я – Каскад… духи окружают… командир убит… что делать – не знаю…»

Я тоже не знал, что делать. Потому, что солдатик этот кричал из соседней машины, а еще потому, что Янтарь лежал рядом со мной без признаков жизни…

…Ноги не держали. Я присел рядом с медицинской палаткой и вдруг понял, что сижу на трупе… У мертвого парня были капитанские погоны, светлые волосы и голубые глаза, которые неподвижно смотрели в небо. Я вскочил и вдруг увидел, что вокруг медицинской палатки десятки трупов солдат и офицеров. Их привозили, увозили, и эта деловитая суета была за гранью разумного…

«За что?!! – спрашивал я сам себя. – За что погиб этот голубоглазый капитан?» Никогда в жизни я не испытывал такого страшного чувства несправедливости, как тогда у той медицинской палатки.

…Такой же парень, как я, лежит сейчас с дыркой в груди, а генерал‑двоечник, что послал его на бессмысленную смерть, пойдет кушать борщ в вагон‑ресторан со снежинками… Советники, чиновники, олигархи, насоветовавшие Ельцину эту войну, закроют кабинеты и разъедутся по своим рублевским дачам. Московские улицы будут гудеть рождественским весельем, «братки» в малиновых пиджаках ближе к вечеру выйдут на свои «стрелки». А погибших парней, которых, как дрова, погрузят сейчас в «труповозки» и отправят домой в цинковых гробах, не вернуть… И вопрос – за что они погибли – ответа не имел…

29 ноября 1994 года. Вторник. В Кремле на экстренное заседание собираются члены Совета безопасности России: президент Борис Ельцин, председатель правительства Виктор Черномырдин, глава Госдумы Иван Рыбкин и председатель Совета Федерации Владимир Шумейко. Кроме них, на заседании присутствуют руководители всех силовых ведомств и спецслужб. На повестке дня только один вопрос: начинать войну в Чечне или нет. С докладом на эту тему выступает министр обороны Павел Грачев.

Я встретился с некоторыми участниками того заседания, а также с людьми, которым предстояло воплощать в жизнь принятые на нем решения. Вот что мне рассказал главком сухопутных войскВладимир Семенов:

«Это решение принималось кулуарно. Грачев выступил на Совете безопасности, убедил президента, что мы готовы, что мы там наведем порядок».

У самого Павла Грачева своя версия событий. После его доклада члены Совета безопасности приступили к голосованию. За ввод войск в Чечню проголосовали все присутствующие. Все, кроме него.

В беседе со мной министр обороны Павел Грачев заявил:

«Я был единственным, кто выступил на том злосчастном Совете безопасности против военных действий в Чечне. Помню, премьер‑министр Черномырдин, когда‑то мы с ним были в очень хороших отношениях, сказал: «Борис Николаевич, такой министр нам не нужен, давайте быстро его поменяем. Он боится идти в Чечню». Тогда Борис Николаевич объявил десятиминутный перерыв, пригласил к себе в кабинет Черномырдина, Лобова и секретаря Совета безопасности Шумейко. 10 минут прошло, мы опять сели, и Борис Николаевич объявляет: «Павел Сергеевич, мы приняли решение вас от должности не освобождать, но в двухнедельный срок вы должны составить план ввода войск в Чечню и возглавить руководство на первых порах». Вот так получилось».

Отказаться и уйти Грачев, наверное, мог. Но… это означало предать Ельцина, который сделал его министром обороны. Поэтому Грачев принял правила игры: он остался в кресле министра обороны, но за это взвалил на себя всю ответственность за войну.

Уже через день после секретного заседания Совбеза президент Ельцин подписал указ «О мерах по укреплению правопорядка на Северном Кавказе», в котором предложил всем боевикам сдать оружие. До 15 декабря… Этот «двухнедельный ультиматум», как позже назовут его историки, на территории Чечни произвел эффект разорвавшейся бомбы и заставил боевиков не сдавать, а, наоборот, закупать оружие. 11 декабря 1994 года российские войска получили приказ, не дожидаясь срока окончания ультиматума, входить на территорию Чечни.

1994 год. Грозный. Каждый день отсюда, с железнодорожного вокзала города, пассажирские поезда увозят тысячи наспех собранных и плохо одетых людей. Все они – русские, жители города, которые уже никогда не смогут в него вернуться.

О том, что в Чечне почти у каждого чеченца есть оружие, что они грабят и убивают русских, в Кремле знали. Знали и о том, что Чечня готовится выйти из состава России, и что если это случится, страна просто развалится на куски. Именно поэтому всего за пару лет в республике побывали чуть ли не все ключевые политики и видные генералы. Правда, все они посещали Чечню тайно. Каждый из них пытался договориться с Джохаром Дудаевым. Договориться с ним пытался и командующий военно‑воздушными силами генерал армии Петр Дейнекин, на которого в Кремле возлагали особые надежды. Ведь он знал Дудаева лучше других: на протяжении нескольких лет генерал Советской армии, командир дивизии тяжелых бомбардировщиков Джохар Дудаев находился под его непосредственным руководством и считался одним из лучших командиров.

Я встретился с главкомом ВВСПетром Дейнекиным. Вот что он мне рассказал:

«Ну, Дудаев принял меня с почтением, как в прошлом своего начальника. Но категорически отказался вернуться в армию, мотивируя это тем, что он избран чеченским народом и не может пойти против его волеизъявления. Летал я туда и с Борисом Всеволодовичем Громовым, который был в то время заместителем министра обороны, и с Грачевым Павлом Сергеевичем».

Министр обороны Павел Грачев с Джохаром Дудаевым тоже встречался. И… тоже тайно. В Грозном он побывал 6 (!) раз. Но… Никаких серьезных результатов эти встречи так и не принесли. Война нужна была всем. Компромисс уже никого не устраивал.

Свидетельствует министр обороны РоссииПавел Грачев:

«Я говорю: «Джохар, брось ты все это дело. Объяви, что надо подумать еще, найти какие‑то компромиссы, своих политических советников к нам направь, пусть там решают вопрос с нашим министром по национальной политике». И он заявляет мне: «Уже поздно».

Эта встреча была последней попыткой предотвратить войну. Она проходила тогда, когда Генштаб России уже разработал план ввода войск в Чечню. Генерал армии Владимир Семенов в то время занимал пост главнокомандующего сухопутных войск. Предполагалось, что именно он возглавит операцию. Согласно плану в Чечню российские войска должны были войти 11 декабря. С трех направлений: с Моздокского через Осетию, с Владикавказского через Ингушетию и с Кизлярского – с территории Дагестана.

В беседе со мной главком сухопутных войск РоссииВладимир Семенов вспоминал:

«План, который был разработан Генеральным штабом, представлял собой карту с нанесенными тремя маршрутами. И ничего больше в этом плане не было. Когда я спросил командующего округом: «Что это такое, ты что, не знаешь, как должен выглядеть план операции?» – он мне заявил: «Я знаю, но посмотрите: он подписан начальником Генерального штаба и утвержден министром обороны».

Почему военные не успели подготовить план, отвечающий всем требованиям, – понятно. За две недели ничего другого сделать было невозможно. Но… Павел Грачев принял условия Ельцина и нарушать слово, данное Верховному главнокомандующему, считал себя уже не вправе.

Всего за 9 дней до штурма Грозного в Министерстве обороны произошло одно невероятное событие. Министр обороны уволил всех своих заместителей!

21 декабря 1994 года. Министр обороны Павел Грачев прилетел в Моздок и собрал совещание. Главный вопрос – кто возглавит группировку войск в Чечне.

Как ни странно, на этом совещании отсутствовали главные действующие лица, которые официально рассматривались на эту должность. Только сегодня, спустя уже более 20 лет, можно с уверенностью сказать: на совещании их не было только потому, что все они под разными предлогами ОТКАЗАЛИСЬ возглавить операцию!

Павел Грачев вспоминал, как все это происходило:

«Все мои заместители меня практически предали. Один не захотел возглавить руководство из‑за того, что он был с первой минуты не согласен с вводом войск. Другой сказал, что он уже устал. Третий сослался на то, что в Афганистане у него с сердцем плохо стало. Командующий войсками округа был согласен, но при начале ввода так начал кричать и материться на подчиненных, что половину его разговоров на «прослушке» я не смог даже разобрать. Я не понял, о чем он говорит вообще. Я его тогда пригласил к себе, говорю – ты заболел, давай в госпиталь. Был еще генерал, командующий сухопутных войск, и я, как положено, решил его назначить, но он заявил, что у него жена чеченка, он не может… Даже заплакал…»

По словам Павла Грачева, этот генерал – главнокомандующий сухопутных войск Владимир Семенов. Он действительно был женат на чеченке и сам был уроженцем Карачаево‑Черкесии. Насколько Павел Грачев преувеличивает, неизвестно, но точно известно другое: Семенов был освобожден от должности «за действия, порочащие честь и достоинство военнослужащего, не совместимые с занимаемой должностью». Освободил его президент России.

В чем заключались «порочащие» и «несовместимые» действия главнокомандующего – до сих пор не известно. Сам Владимир Семенов говорит на эту тему неохотно.

В беседе со мной Владимир Семенов произнес по этому поводу лишь одну фразу:

«Я не был в Чечне, здесь есть мое личное отношение к этим событиям».

Никто из руководителей военного ведомства не хотел брать на себя ответственность за выполнение приказа Верховного главнокомандующего.

Каждый под разным предлогом отказался. А значит, по сути, нарушил присягу. Нетрудно представить, что было бы с генералом, который посмел бы не выполнить приказ Верховного, например, в суровые тридцатые годы и даже в застойные семидесятые. Но в 94‑м, в новой России все было по‑другому. И каждый обладатель генеральского кабинета понимал: отказавшись идти на войну, в худшем случае он рискует тем, что его отправят в отставку. С генеральской пенсией, генеральской квартирой и дачей.

Возможно, именно поэтому от «незавидного» поста отказались: главком сухопутных войск генерал армии Владимир Семенов и заместители Павла Грачева: Валерий Миронов, Георгий Кондратьев. Немножко покомандовав, отказался, по словам Анатолия Шкирко, и командующий войсками Северо‑Кавказского военного округа генерал‑полковник Алексей Митюхин.

В беседе со мной Анатолий Шкирко вспоминал:

«Он отказался действовать, и все. С неделю, может, пробыл. Потом заявил: «Я не буду командовать». За это время он не подписал ни одного документа. Юридически сказать – ни одного боевого распоряжения. Он тогда был командующим Северо‑Кавказским округом».

Последним, кого министр обороны Павел Грачев попытался назначить на должность командующего операцией по штурму Грозного, стал Эдуард Воробьев, первый заместитель командующего сухопутными войсками. Его отказ Павел Грачев расценил как предательство.

Во время нашей встречи Павел Грачев так описал ход своей беседы с генералом Воробьевым:

«Тогда я Воробьеву предложил, я говорю: «Вот, Эдуард Аркадьевич, возглавьте, пожалуйста, группировку. Вы опытный товарищ и можете руководить». А он мне заявляет: «Я не возглавлю». Я спросил: «Почему?» – «Потому что войска не подготовлены». Я говорю: «Как не подготовлены, дорогой? Ты мне уже сколько дней докладываешь, что войска готовы, а войска‑то, оказывается, не подготовлены!»

Сегодня генерал‑полковник Воробьев утверждает: Павел Грачев не имеет права на такие слова. Бывший заместитель командующего сухопутными войсками абсолютно убежден: ответственность за подготовку войск к нему не имеет никакого отношения.

Вот что мне заявил генерал‑полковникВоробьев:

«Ну что я могу сказать? Конечно, это неправда. Самое настоящее вранье. Никакой Воробьев подготовкой операции не занимался. Я могу доказать, что неделю до этого я занимался в Ленинградском военном округе. А до этого нам главнокомандующий (Владимир Семенов) говорил о том, что есть рекомендации не соваться в Северо‑Кавказский военный округ».

Получается, что накануне войны никто ни к чему не привлекался и никто ни за что не отвечал. А ведь армия ВСЕГДА жила под командованием именно этих генералов. Именно они докладывали об учениях и стрельбах, о «боевом слаживании, об успешной боевой и политической подготовке»… За неделю до штурма Грозного все эти рапорты оказались многолетней фикцией.

Привожу комментарии генерала Константина Пуликовского:

«Я такой пример приведу. По команде на открытие огня артиллерия открывала огонь по незапланированной цели через 40 минут! Первый выстрел производили, когда цель уже уходила. А по всем нормативам надо укладываться в минуту, самое большее – в две…»

Армия к войне оказалась не готова. Вот только ее генералы могли отказаться идти воевать, а рядовые солдаты и офицеры – нет. В результате накануне серьезного испытания Российская армия оказалась практически обезглавлена. Но даже несмотря на это, министру обороны Павлу Грачеву приходилось делать вид, что все идет по намеченному плану.

30 декабря на аэродроме Моздок мне лично Павел Грачев сказал следующие слова. Привожу дословную расшифровку:

«Хотя и мы не форсируем наши действия, так как все‑таки надеемся на благоразумие, на то, что они поднимут белый флаг. Вот даже нам, военным, и то не хочется лишней крови. Хотя мы могли бы эту задачу выполнить уже несколько дней назад».

Эти слова министр обороны Грачев произнес ровно за сутки до начала штурма Грозного. Хотя он‑то наверняка знал: хорошо вооруженные и полные решимости боевики сдаваться не собираются.

31 декабря 1994 года. 6 часов утра. Колонны федеральных войск начали движение в сторону Грозного. По плану входить в город войска должны по четырем направлениям: восток, запад, северо‑восток и север. Именно в этой группировке войск «Север» шел 81‑й самарский полк.

Свидетельствует начальник штаба 81‑го полкаСемен Бурлаков:

«Задача была следующего характера. Первый штурмовой отряд должен был взять под контроль железнодорожный вокзал. А второй штурмовой отряд должен был взять под контроль площадь, занять дворец Дудаева и, как сказал Квашнин, на развалинах дворца Дудаева водрузить знамя, вручать ордена и медали отличившимся бойцам».

Сам Бурлаков шел вместе с первым штурмовым отрядом. Уже к 7 часам утра отряду удается занять аэропорт «Северный» и, разминировав несколько мостов у реки Нефтянка, начать движение к центру города. Но неожиданно отряд попал под шквальный огонь боевиков. Чтобы сломить их сопротивление, командование приняло решение: обработать квартал артиллерией. Но для этого нужно оттянуть всю колонну назад. Первый штурмовой отряд получил приказ: полный назад.

О том, что случилось после этого, Семен Бурлаков вспоминал как о страшном сне:

«Мы в ходе доукомплектования получили абсолютно необученных механиков‑водителей, которые за весь летний период обучения, можно сказать, ходили вокруг БМП, а не ездили на них. Они могли только заводить машину и трогаться с места, более ничего они не могли делать. И когда полк начал сдавать назад, то получилась страшная давка. Машины наезжали, буквально громоздились одна на другую».

Вот так прямо в самом центре Грозного в пробке застряла колонна российских войск. На это мгновенно отреагировал полевой командир Аслан Масхадов, бывший полковник Советской армии. По его приказу боевики начали стягиваться к центру. Малейшее промедление для российских войск могло привести к тому, что сражаться пришлось бы с противником, который уже занял выгодные боевые позиции. И тогда подполковник Бурлаков, машина которого не попала в пробку, предложил командованию единственный выход из ситуации: он быстро вытаскивает из пробки первый штурмовой отряд и, возглавив его, продолжает продвижение к железнодорожному вокзалу.

Привожу рассказ подполковника Бурлакова:

«Я поехал к вокзалу, а там уже занимала оборону майкопская бригада с комбригом Савиным. И Савин мне сказал: «Вот приказ от 1‑го числа: я занимаю само здание вокзала, гостиницу строящуюся, которая примыкает к вокзалу, – она станет нашей разграничительной линией, – а все остальное – это твое». И нам пришлось весь этот район занимать. А надо помнить, что огонь был очень сильным. И пришлось под огнем ставить людям задачу».

Первый штурмовой отряд 81‑го полка под командованием подполковника Бурлакова занял оборону в привокзальных строениях. Через дорогу от железнодорожного вокзала находился пятиэтажный дом. В нем полевой чеченский командир Масхадов расположил почти полторы сотни боевиков. Рассмотрев с верхних этажей здания позиции обороняющихся, они завязали бой. Этот бой не прекращался почти сутки.

Привожу воспоминания командира полкаЯрославцева:

«И первый батальон мой, и один батальон майкопской бригады с комбригом во главе, они все были на вокзале. И были полностью отрезаны от остальных частей. Там оказался Семен Бурлаков, начальник штаба. Эти два батальона были полностью отрезаны, к ним в течение суток не прошли ни одна БМП, ни один танк»…

Если бы в ту роковую ночь генералы не перекладывали друг на друга ответственность, не прятались по углам, а вспомнили, чему их учили в академиях, жертв этого бессмысленного новогоднего штурма было бы наверняка гораздо меньше. Даже о том, что для поддержки истекающих кровью передовых подразделений можно использовать авиацию, вспомнили, когда было уже поздно.

Вот что рассказал в беседе со мной командующий военно‑воздушными силами генерал Петр Дейнекин:

«Не кривя душой, скажу, что запрет на использование авиации, хотя погода была прекрасная, – БЫЛ… Я только приехал 31‑го числа домой, как Анатолий Васильевич (Квашнин) мне позвонил и попросил помощи. Я немедленно вновь выехал на командный пункт, но, к сожалению, помочь в то время непосредственно в бою авиация не была способна, потому что дело дошло до рукопашной. Например, на железнодорожном вокзале…»

Там, на вокзале, погибали 81‑й самарский полк, 131‑я майкопская бригада и ее комбриг Иван Савин.

Зажатые в кольцо, 81‑й самарский полк и 131‑я майкопская бригада сдерживали натиск боевиков, как могли. Но… силы были неравными. Практически вся техника: танки, БМП и самоходные орудия – была сожжена. Голодные и измученные солдаты валились с ног от усталости, не хватало еды и медикаментов, заканчивались боеприпасы… Но самое главное – боевики прорвались в здание вокзала. Уцелевшие бойцы контролировали лишь зал ожидания.

Поняв, что подмога уже не придет, а боевики с минуты на минуту ворвутся, офицеры приняли решение прорываться к своим. Бойцы нашли уцелевший танк, который выбил угол здания. Через эту пробоину началась срочная эвакуация раненых на оставшихся БМП.

Машина, в которой оказался раненый комбриг Савин, попала в засаду боевиков. Не выжил никто. Его тело, изуродованное боевиками, со снятым скальпом, обнаружили только в марте.

Машина пехоты, в которой оказался Семен Бурлаков, попала под обстрел и загорелась. Подполковник Бурлаков, который сидел у люка, дернул ручку, выпал из БМП и очутился в овраге.

В этом овраге его нашла простая русская женщина. Жительница Грозного, которая в новогоднюю ночь 1994 года, как и подполковник Бурлаков, оказалась в самом пекле. На протяжении почти двух недель она выхаживала раненого. А потом сумела вывести его на российский блокпост.

Семен Бурлаков оказался одним из немногих, кому повезло. Те же, кому повезло меньше, выбраться из Грозного так и не смогли. В итоге всего за несколько дней штурма Российская армия потеряла убитыми и ранеными несколько тысяч солдат и офицеров.

Бывший министр обороныПавел Грачев спустя восемнадцать лет после трагического новогоднего штурма так вспоминает в нашей беседе те события:

«…Были огромные потери. Что тут говорить – недосмотр, просчет… Понимаешь, я все взял на себя. Значит, что‑то я неправильно сделал. Значит, я не будоражил в то время командиров. А надо было постоянно бить, бить, бить по шлемофону, чтоб не успокаивались на достигнутом. Потому что очень легко дались первые успехи… Вошли в город… Тишина… Ну и расслабились…»

После того как стало понятно, что штурм Грозного не просто провалился, а обернулся кровавой бойней, министру обороны Павлу Грачеву тут же припомнили фразу, которую он произнес всего за несколько дней до начала операции:

«Мы возьмем Грозный одним парашютно‑десантным полком за два дня».

Сегодня, спустя 18 лет, Павел Грачев за эту фразу готов извиняться. Но… он по‑прежнему настаивает: фраза была вырвана из контекста.

Во время нашей встречи он заявил:

«Я, конечно, хочу извиниться за это высказывание. Его выхватили. Ну, как выхватывают? Понимаете? Поймали тогда, когда я сказал там «одним парашютно‑десантным полком». Вырвалось! Ну, выскользнула у меня эта фраза! Ну, давайте расстреливайте тогда».

Но… ни за эту фразу, ни за штурм, обернувшийся гибелью тысяч российских солдат, министра обороны Павла Грачева, конечно, никто не расстрелял. Его не отстранили, не уволили и даже не объявили выговор. Более того, чем хуже были дела на войне, тем ценнее с каждым днем становилась фигура самого Грачева. Его уволили, только когда это потребовалось предвыборному штабу. Громкая отставка непопулярного министра должна была стать самой сильной картой Ельцина в ходе президентских выборов.

Вот что рассказал нам Павел Грачев о событиях того времени:

«Борис Николаевич мне говорит: «Я хочу Лебедя назначить секретарем Совета безопасности». Я говорю: «Ваша воля, Борис Николаевич, но он всегда выступал против вас». И тогда он говорит: «Ну вы вместе работать не сможете. Как вот вас освободить от занимаемой должности? За что?» Я говорю: «Борис Николаевич, вы свою голову не мучьте, я сейчас выйду и напишу сам, почему я хочу уйти с этой должности». Вот так распрощались. Я вышел в приемную, попросил лист бумаги и авторучку и написал Верховному главнокомандующему рапорт: мол, прошу освободить меня от занимаемой должности в связи… А сам думаю: в связи с чем? И сама мысль пришла как‑то: «в связи со сложившимися обстоятельствами».

Ровно за день до этого разговора – 16 июня 1996 года – в стране произошло событие, которое означало: в России может появиться новый президент. Александр Лебедь занял третье место в первом туре президентских выборов. Избиратели отдавали за него свои голоса в надежде, что именно этот человек, боевой советский генерал, сумевший навести порядок в Приднестровье, сумеет навести порядок и в стране. А порядок тогда для многих был синонимом прекращения чеченской войны. Предвыборная логика требовала простых и понятных народу обещаний. И Лебедь эти простые обещания готов был давать. В результате он оказался идеальной фигурой для того, чтобы поддержать слабеющего и больного Ельцина, и на него была сделана ставка.

Лебедь легко пообещал решить проблему чеченской войны, и в результате легко занял почетное третье место в предвыборной гонке. Дальнейшее было делом техники. В обмен на поддержку, оказанную Ельцину во втором туре, ему предлагают должность секретаря Совета безопасности России с «особыми полномочиями». Лебедь по совету Бориса Березовского – соглашается. Борис Абрамович быстро объяснил генералу с профилем Наполеона простую арифметику борьбы за власть: прежде чем стать правителем, нужно получить власть, а власть в России – это армия. Генерал Лебедь немедленно начал свою игру.

Привожу слова, сказанные в нашей беседе генералом Константином Пуликовским:

«…Он (Лебедь) сразу позвонил мне и достаточно доброжелательным тоном, по имени‑отчеству, говорит: вот, Константин Борисович, так и так, расскажите, как вы там командуете, кто вами командует. Я ему говорю: Александр Иванович, мной командует президент Российской Федерации, я назначен его указом. «Ну, с этого дня, – он отвечает, – командовать буду я». Я говорю: «Александр Иванович, я не буду выполнять ваши команды никакие, потому что вас нигде нет в том перечне начальников, которых определил президент Российской Федерации». Но на следующие сутки факсом пришел указ президента. Лебедь мне опять позвонил и говорит: пришел факс? Я говорю: да. Под ним стояла подпись Ельцина».

Этот указ с подписью президента Александру Лебедю удалось получить уже через сутки! И это при том, что Ельцин в это время готовился к операции на сердце. Указ разрешал Лебедю от имени президента России принимать ЛЮБЫЕ решения.

Это означало только одно: Александр Лебедь получил практически неограниченную власть при абсолютном безвластии Ельцина, у которого в это время случился очередной инфаркт. Пришло время действительной борьбы за кресло президента.

К этому времени в Чечне уже появились командиры, умеющие воевать, а солдаты почувствовали вкус победы. Желание отомстить за погибших товарищей заставляло их идти вперед. И простые пацаны‑срочники творили в бою чудеса. Российские войска сумели освободить практически все равнинные районы Чечни от боевиков, и они начали уходить в горы. Казалось, конец войны уже близок. Нужно только добить оставшихся полевых командиров и их поредевшие банды.

Но тут, чтобы оттянуть время, Аслан Масхадов пошел на хитрость. Он предложил переговоры… Окружение Ельцина понимало: без прекращения войны в Чечне выборы не выиграть. Именно поэтому был дан старт миротворческим усилиям. К боевикам зачастили видные чиновники, они стали бандитам создавать всевозможные поблажки.

Однако для того, чтобы создать видимость мира, нужно было заручиться не только поддержкой лидеров боевиков, но и помешать своим генералам, почувствовавшим запах близкой победы, добить загнанного в угол противника. Секретная информация текла рекой к Масхадову. Как только генералы планировали очередной удар, из Москвы следовал приказ: назад. Весной 1996 года главным орудием в выполнении этой задачи стал новый секретарь Совета безопасности Александр Лебедь. На своей пресс‑конференции он заявил: скоро у него должна состояться встреча с Масхадовым, после которой будет прекращен огонь и начнется обмен ранеными.

Тем временем в Чечне штурмовые отряды и группы федеральных сил проводят разведывательно‑поисковые мероприятия. У командования появилась достоверная информация о местах нахождения баз боевиков, их складов с оружием и боеприпасами. По этим квадратам работает артиллерия. И тут… неожиданно новый мораторий.

В начале августа 1996‑го ситуация и вовсе стала выходить из‑под контроля. Почувствовав, что Москве необходима хотя бы видимость мира, лидеры боевиков решили укрепить свои позиции перед предстоящими переговорами и решительным броском захватить Грозный.

6 августа 1996 года. 10 часов утра. В город вступили многочисленные отряды боевиков.

Из оперативной сводки штаба объединенных сил:

«В 5.50 утра около 200 боевиков захватили товарный двор железнодорожного вокзала и начали продвигаться к Дому правительства, подвергая массированному удару позиции федеральных сил и органов местной власти».

Они знали, зачем им нужно захватить вокзал. Эти товарные вагоны, набитые оружием и боеприпасами, стояли на путях не один день. Ясно, что оставили их здесь не случайно. Вооружившись, бандиты быстро рассредоточились по городу. Все было продумано заранее.

А в это время в Москве принимается странное решение. Вместо того чтобы направить войска и вернуть контроль над Грозным, генерал Лебедь связывается с Масхадовым и предлагает объявить перемирие.

Тут‑то и происходит неожиданное… Командующий объединенной группировкой войск Константин Пуликовский, понимая, что Грозный с молчаливого согласия Москвы отдан в руки боевиков, а значит, победа уже почти в их руках, выходит из‑под контроля и вопреки заявлениям Лебедя, а значит и Кремля, – объявляет ультиматум. Он предлагает мирным жителям покинуть город в течение 48 часов, а боевикам сдаться. Он планирует начать масштабную войсковую операцию.

В это время генерал Лебедь ведет переговоры с Масхадовым. Боевики продолжают захват Грозного, оставшиеся подразделения брошены на произвол судьбы. В этот момент и становится понятно, ради чего все это затеяно! Лебедь решает захватить в стране власть и вместо Ельцина стать президентом. Он немедленно встречается с личным составом федеральных войск и в открытую заявляет: Ельцина больше нет. Он, генерал Лебедь, будущийпрезидент.

Вот что рассказывал мне генерал Константин Пуликовский о том, как это было:

«Лебедь прямо сказал: «Я приехал остановить войну». Страной никто не управляет, потому что Борис Николаевич Ельцин на операции по шунтированию, после его инаугурации, после вторичных выборов. И он врал нам, конечно, он сказал, что его уже отправили в Англию, что операция будет в Англии. И уже принято решение, и в октябре уже назначены досрочные выборы президента. «Я занял третье место на этих выборах, – он говорил. – А сейчас я буду президентом. И мне мешает только эта война стать президентом».

Лебедь блефовал. Ельцин был в Москве, никаких досрочных выборов никто не назначал. Правдой в его словах было только одно: он очень хотел стать президентом и ради этого готов был согласиться на любые условия противника. Понимая, что ультиматум Пуликовского может обернуться полным разгромом боевиков в Грозном, Масхадов призывает генерала Александра Лебедя «употребить все свое влияние, чтобы остановить надвигающееся безумие». Ровно через два дня после этого обращения Лебедь встретился с Масхадовым в селе Новые Атаги. Своей властью он отменил ультиматум Пуликовского, а самого генерала… отстранил от управления войсками. Отводил части уже другой генерал – Тихомиров, а Константин Пуликовский попал в госпиталь.

Привожу комментарии по этому поводу Константина Пуликовского:

«У меня был гипертонический кризис серьезный. У меня сердце не выдержало этого давления, я в реанимации 2 недели провалялся. Те, кто участвовал в выводе войск, рассказывают, конечно, ужасные картины, как издевались эти боевики, сопровождая каждую колонну, кричали, оскорбляли, «Аллах акбар» кричали».

31 августа 1996 года… В Хасавюрте, небольшом дагестанском городке на границе с Чечней, после многочисленных переговоров с Масхадовым были подписаны Хасавюртовские соглашения, согласно которым российские войска обязаны покинуть территорию Чеченской Республики. Почему эти соглашения были подписаны на таких невыгодных для России условиях, до сих пор остается загадкой. Возможно, просто потому, что мир в Чечне Александру Лебедю был жизненно необходим. Ведь он готовился стать президентом России. Мечтам этим сбыться было не суждено. Не простив Пуликовскому строптивости, Лебедь, вернувшись в Москву, решил вызвать его для разноса прямо из госпиталя.

Вот как прокомментировал этот эпизод генералКонстантин Пуликовский:

«Я говорю: «Ну, дайте команду врачам. Меня доставят, я лежу тут в госпитале, все знают. Если вы хотите надеть мне наручники, то не обязательно в Москве их нужно надевать. Дайте команду, мне их здесь оденут. Зачем я вам там нужен?»

Он матом, значит, ругнулся и трубку бросил. Ну а буквально дня через четыре после этого разговора его отстранили от должности. И он уже перестал быть секретарем Совета безопасности».

Это было началом конца Александра Лебедя. Использовав честолюбивого генерала, его вытолкнут руководить Красноярским краем, где несостоявшийся генерал‑президент и закончит свою политическую карьеру, а затем погибнет в авиакатастрофе, в случайность которой до сих пор многие не верят.

Министр обороны Павел Грачев после отставки порвет с окружением президента и долго будет работать в Росвооружении. Уволят его оттуда ровно через два дня после смерти Бориса Ельцина.

Бывший главком сухопутных войск Владимир Семенов, единственный, по мнению многих, из всех генералов, который действительно имел вескую причину отказаться воевать в Чечне, будет избран президентом Карачаево‑Черкесии.

Его заместитель Эдуард Воробьев, отказавшись возглавить операцию по штурму Грозного, станет депутатом Государственной думы, где будет яростно критиковать действия генералов, воюющих с боевиками.

Константин Пуликовский, командующий объединенной группировкой войск в Чечне, уволившись из армии, станет представителем президента на Дальнем Востоке.

Геннадий Трошев, заместитель командующего Северо‑Кавказским военным округом, будет воевать и во второй чеченской войне. В 2008 году он погибнет в авиакатастрофе.

Судьба пропавших без вести российских солдат и офицеров до сих пор не известна.

 

Глава 6

Чечня. По ту сторону войны

 

31 августа 1994 года. В этот день крупнейшая армейская группировка на планете – Западная группа российских войск, которая почти в два раза превышала численность армии ГДР, прекращала свое существование. Из Германии уходила почти полумиллионная группировка войск: три общевойсковые армии, две танковые и одна воздушная. Уходя, русская армия оставит в Германии 777 военных городков, больше пяти тысяч складов и баз, три с половиной тысячи полигонов и 47 аэродромов.

Под марш «Прощай, Германия», который был написан специально ко дню вывода российских войск, маршировали русские солдаты и офицеры, которые навсегда покидали немецкую землю. Вся российская делегация была переполнена гордостью: торжественный марш немцев по сравнению с чеканным шагом наших солдат выглядел строевой самодеятельностью. Правда, через несколько минут всем представителям из России придется прятать глаза и краснеть. Подвыпивший президент России решит помузицировать вместе с оркестром полиции Берлина, а намахавшись дирижерской палочкой, споет «Калинку‑малинку».

Солдаты и офицеры Западной группы войск покидали Германию, еще не зная, что их Отечество из великой державы превратилось в обнищавшую и голодную страну. Совсем скоро многие из них окажутся рассеянными по необъятной территории России, Украины и Белоруссии. Тысячи офицерских семей станут бесквартирными и будут вынуждены долгое время ютиться в бараках, заброшенных строениях и армейских палатках. Но даже это можно будет считать везением. Ведь те, кому повезет еще меньше, уже через несколько месяцев окажутся в кровавом пекле первой чеченской…

Кровавая бойня на улицах Грозного, тысячи погибших солдат и офицеров, многим из которых едва исполнилось восемнадцать, сотни пленных, которые навсегда так и останутся пропавшими без вести… Возможно, всего этого могло и не быть, если бы власть вела себя иначе.

После визита Бориса Ельцина в Германию, где он с успехом дирижировал оркестром полиции Берлина и пел «Калинку‑малинку», в стране поднялась волна возмущения. Снисходительность к «отцу российской демократии», которому раньше прощали некоторые вольности, сменилась резкой критикой. Больше ему уже ничего не хотели прощать…

Ближайшее окружение Ельцина заволновалось: ведь надвигались новые президентские выборы, и ситуацию нужно было резко менять. Еще на пути из Берлина в Москву они составят «план действий», одним из главных пунктов которого стало секретное обращение к президенту.

Вот содержание этого послания:

«Уважаемый Борис Николаевич!

Обратиться к Вам с сугубо личным и конфиденциальным письмом нас вынуждает целый ряд негативных явлений… Понимаем, что одной из важных причин этих негативных тенденций является объективная усталость. Однако есть и иные причины. Прежде всего, пренебрежение своим здоровьем, известное русское бытовое злоупотребление. Имеет место и некоторая успокоенность, даже переоценка достигнутого. Отсюда – высокомерие, нетерпимость, нежелание выслушивать неприятные сведения, капризность, иногда оскорбительное поведение в отношении людей. Ваша личная судьба тесно связана с судьбой российских преобразований. В этой связи считаем своим долгом привлечь Ваше внимание к «берлинскому инциденту». Важно понять его возможные политические последствия. Без такого понимания было бы затруднительно строить всю политическую линию вплоть до 1996 года…»

Этот уникальный документ будет опубликован только через 6 лет и произведет эффект разорвавшейся бомбы. В историю он войдет как «письмо семерых» – по числу подписавшихся, среди которых были начальник личной охраны президента Александр Коржаков, первый помощник Ельцина Виктор Илюшин и директор ФСБ Михаил Барсуков.

Письмо передали президенту в самолете, когда он летел в летнюю резиденцию в Сочи. Прочитав обращение, Ельцин пришел в ярость и грозил всем расправой. Но после отпуска, где у него было много времени, чтобы все обдумать, поведение президента резко изменилось. Он уже не позволял себе пьяные выходки, импровизации в официальных выступлениях и непростительные «ляпы». Возможно, не будь этого секретного «письма семерых», на президентских выборах 1996 года Россия выбрала бы себе совсем другого президента.

И этот другой президент сумел бы остановить чеченскую войну. Возможно, многие из тех, кто погиб, остались бы живы…

15 февраля 1996‑го, через 1 год и 2 месяца после начала войны, президент России Борис Ельцин отправляется с рабочим визитом в Екатеринбург. Во время поездки он заявляет, что будет участвовать в предстоящих президентских выборах.

До этого Ельцин неоднократно заявлял, что баллотироваться на второй срок не будет, поэтому для многих эта новость – неожиданная, но не шокирующая. Россияне твердо уверены, что голосовать за Ельцина не будут, они устали от реформ, коррупции, войны в Чечне и нищеты. Рейтинг популярности действующего президента – всего 5 %. У его главного соперника – лидера партии КПРФ Геннадия Зюганова рейтинг 22 %.

Весной 1996‑го впервые в истории России Борис Ельцин отправляется в предвыборную поездку по стране. Российский президент надевает шахтерскую каску и спускается в угольные шахты, он встречается с солдатами в отдаленных военных гарнизонах, принимает хлеб‑соль в глухих деревушках.

В предвыборной кампании Ельцин предстает как добрый Дедушка Мороз, который может решить любые проблемы. Он даже создает специальный «Президентский фонд», из которого начинают выплачивать задолженности по зарплате и пенсиям. Правда, мало кто знает, что деньги в этот фонд поступают из валютных резервов и кредитов иностранных банков, а значит, приводят к инфляции.

Весной 1996‑го стартует агитационная акция под лозунгом «Голосуй или проиграешь!», к которой присоединяются десятки звезд российского шоу‑бизнеса, призывающих голосовать за Ельцина. В июне в рамках этой акции Борис Николаевич танцует на рок‑концерте в Ростове. Этот зажигательный танец в стиле «буги‑вуги» страна будет помнить еще долго.

16 июня по итогам первого тура голосования Борис Ельцин набирает 35 % голосов, его главный противник Геннадий Зюганов – 33 %. Разрыв – минимальный. Второй тур выборов назначают на 3 июля.

Неожиданно Ельцин исчезает из телеэфира. Единственное, что показывают все российские каналы, – это несколько репортажей о встречах Бориса Николаевича с членами своего избирательного штаба. Как выяснится позже, между первым и вторым турами выборов у Ельцина случился инфаркт, а ролики, транслирующиеся по центральным каналам, были сняты за несколько месяцев до показа.

Геннадий Зюганов, главный противник Ельцина, узнав об инфаркте, сразу же помчался в «Останкино». Он хотел рассказать избирателям то, что от них тщательно скрывали опытные кремлевские политтехнологи: Борис Ельцин в тяжелом состоянии и находится в больнице. Возможно, если бы Зюганову удалось выступить с обращением, итоги выборов оказались бы другими. Но Зюганову не удалось. Руководство федерального телеканала отказалось предоставить ему оплаченное эфирное время под предлогом того, что платежки КПРФ «не обнаружены»…

3 июля 1996 года Борис Ельцин одержал победу во втором туре президентских выборов. За него проголосовали 54 процента избирателей. Западные наблюдатели пришли к заключению, что в целом выборы были свободными и честными…

Через полтора месяца после президентских выборов генерал Александр Лебедь и Аслан Масхадов подпишут Хасавюртовские соглашения.

…Хасавюрт, небольшой дагестанский городок на границе с Чечней. Услышав это название, военные еще долго будут сжимать кулаки. После двух лет жестокой и кровопролитной войны именно здесь будет заключен мир с чеченскими сепаратистами. И подписаны соглашения, которые сделают бессмысленной гибель тысяч солдат, офицеров и мирных жителей. Соглашения, которые так и не привели к долгожданному миру на Кавказе.

В беседе со мной Николай, офицер 7‑й тактической группировки в Чечне, так оценивал смысл заключенных в Хасавюрте соглашений:

«Для русскоязычного населения это все было страшно. В наших казачьих станицах, конечно, плакали, особенно пожилые. Две старухи приносили нам как‑то съестные припасы от себя, от себя лично. Ну и рассказывали, что вот вы сейчас уходите, нам теперь здесь уже не жить».

Возглавляют процесс подписания соглашения секретарь Совета безопасности России Александр Лебедь и руководитель вооруженных сил Ичкерии Аслан Масхадов. Пограничную территорию Дагестана и Чечни, на которой планируется вести переговоры, контролирует 7‑я тактическая группировка федеральных сил. Удивительно, но самих военных на переговоры так и не пригласили. Видимо, на то были свои причины. Прилетев из Махачкалы в сопровождении охраны, Лебедь сведет до минимума общение с военными и сразу же уедет в Хасавюрт. На вопрос корреспондента: «Вы в Чечне на сей раз с миром или с войной?» – генерал Лебедь отвечает: «С миром, с миром, я только с миром. Я уже навоевался, только с миром».

Следом за Лебедем из Чечни выдвигается колонна во главе с Масхадовым. 15 машин с вооруженной до зубов охраной проезжают через российские блокпосты без каких‑либо затруднений. Военным дана команда: колонну Масхадова не останавливать и не досматривать.

Хасавюртовские соглашения предусматривали обмен пленными, частичный отвод войск обеих воюющих сторон, сдачу оружия бандформированиями. Вывод всех федеральных войск из Чечни не планировался. Некоторые воинские части оставались в республике на постоянной основе. Вопрос о статусе Чечни откладывался на пять лет.

Военные считали, что их предали, чеченцы считали, что лучше уж так, а весь мир вздохнул с облегчением. В действительности все договоренности остались только на бумаге. Войска вышли, боевики разоружаться не собирались. Пленные так и остались в руках бандитов. Все обещания Масхадова оказались ложью. Например, вот это, данное перед телекамерами: «Сегодня я могу сказать солдатским матерям, что сегодня на территории Чеченской Республики не погибают солдаты».

После Хасавюрта руки у военных оказались скрученными. Кровью заплатив за Грозный в 95‑м и в 96‑м, почти добившие боевиков в горах, но в последний момент остановленные Центром, они больше всего боялись именно «худого» мира и оказались правы.

Вот как оценивал заключенные соглашения Геннадий Трошев, в 1996 году командующий 58‑й армией:

«Лебедь для Российской армии, для той группировки, которая была в Чечне, он воспринимается как отрицательный герой‑популист, который хотел сыграть и показать свою роль в этой войне. Вот вы тут, мол, два года ничего не делали, а я взял за 2 часа и подписал это мирное соглашение. А это мирное соглашение фактически явилось началом второй войны».

После Хасавюрта в Чечне резко подскочил авторитет Масхадова, даже в пророссийски настроенном Надтеречном районе фигуру Аслана считали наиболее приемлемой для руководства республикой. На бывшего полковника Советской армии делали ставку и в Кремле. После победы Масхадова на президентских выборах старейшины масхадовского тейпа Аллерой, говорят, радовались как дети. Победа сулила многомиллионные барыши. В результате на главных постах в правительстве Масхадова оказались в основном представители его клана и родственники его жены Кусаны. Получив этот пост, Масхадов закрывает глаза на главные проблемы республики.

Я встречался с Русланом Мартаговым, в 1994 году министром печати и информации Чеченской Республики. Вот как он оценивал действия Масхадова:

«Масхадов палец о палец не ударил, чтобы привлечь к порядку какому‑то или уничтожить ваххабитов. Мало того, когда в Гудермесе отряды Ямадаева начали это делать, начали громить ваххабитов, именно Масхадов и его вице‑президент Арсанов предотвратили полное уничтожение ваххабитов по всей Чечне».

Вероятно, в этом и было одно из главных условий покровителей Масхадова, когда он пришел к власти. Тогда, в 97‑м, по факту став независимой, Чечня по‑прежнему финансируется из Москвы.

Самый лакомый кусок – МВД Ичкерии. Начальник финансовой службы министерства по значимости не уступал министру. К финансированию министерства, помимо «Грознефти», подключился фонд «Возрождение», который возглавляла жена Масхадова. За 1997‑й год чеченские милиционеры получили 22 миллиона рублей. Из этой суммы на выплату денежного содержания сотрудникам пошла только треть. Главным образом закупалось оружие, боеприпасы, средства связи.

Но и этих денег было мало. Это – время массового террора против мирных граждан самой Чечни. За два года правления масхадовского режима только чеченцев похищено 2 тысячи. Людей убивают без суда и следствия.

В Чечне расцветает пышным цветом новый бизнес – работорговля. В предгорьях и горах у большинства чеченских семей были свои невольники. В центре Грозного, в районе так называемой площади Трех Богатырей, несколько лет, вплоть до осени 1999‑го, исправно работает крупнейший на Северном Кавказе невольничий рынок, где за сходную цену можно купить раба на любой вкус. Сотни российских солдат и офицеров по нескольку лет работали на чеченских хозяев. Непокорных пытали, избивали, калечили. И снимали все это на видео, чтобы отправить потом родственникам в Россию. Рабы выращивали горный чай, обрабатывали маковые плантации, пасли скот, строили дороги и укрепления. И существовали в скотских условиях. Так переступались все человеческие и международные законы содержания военнопленных.

Я встречался с некоторыми из людей, переживших ужас чеченского плена. Вот что рассказал Сергей Тюрин, офицер Северо‑Кавказского военного округа:

«Нам предлагали принять ислам и стать моджахедами. И некоторые, естественно, соглашались, становились моджахедами. Но, как правило, они не говорят об одном важном нюансе: чтобы русский солдат, бывший российский солдат принял ислам, он должен этот акт укрепить кровью. То есть надо было, чтобы стать настоящим моджахедом, убить своего товарища, застрелить или, желательно, зарезать».

За 10 месяцев из чеченского плена официально были отпущены единицы, несмотря на то что Хасавюртовскими соглашениями предусматривалась выдача всех пленных.

К весне 99‑го года в приграничных с Чечней районах Дагестана стали распространяться слухи о возможном вторжении боевиков. Об этом же начинают информировать Москву спецслужбы. Но реакция официальных российских властей практически отсутствует: власти заняты новым политическим скандалом, не связанным с Чечней.

15 мая 1999 года, через пять лет после начала войны. Госдума. На повестке дня – голосование по импичменту, отстранению от власти президента.

В адрес Бориса Ельцина выдвинуто пять обвинений. Первое – Борис Ельцин подписал Беловежские соглашения, которые привели к уничтожению СССР. Второе обвинение – расстрел парламента в октябре 1993 года. Третье – сознательное ослабление обороноспособности страны. Четвертое обвинение – геноцид российского народа. Комиссия констатировала тяжелую демографическую обстановку в России, которая стала результатом ельцинских реформ. Пятое и самое главное обвинение – война в Чечне.

Главными экспертами по оценке объективности обвинений должны были стать Михаил Горбачев, Александр Руцкой, Иван Рыбкин, Владимир Шумейко и Павел Грачев. Но никто из них на парламентские слушания не пришел.

Процедура импичмента так и не прошла. Ни по одному из пяти пунктов обвинения не удалось набрать необходимых 300 голосов. Для обвинения президента в незаконном начале войны в Чечне не хватило 22 голосов. 288 депутатов выразили свою готовность обвинить президента, «против» – всего 43 голоса, 4 бюллетеня были признаны недействительными.

В эти дни чеченские боевики активно готовятся к новой войне. Федеральный центр пытается предпринять меры по усилению борьбы с бандформированиями. В Чечню отправляются отряды самообороны и усиленные милицейские подразделения, со стороны Ставрополья выставляют несколько ракетных установок «Точка‑У».

Но время уже упущено. Через четыре месяца после неудавшегося импичмента начнется вторая чеченская.

…Кадарская зона, территория в Буйнакском районе Дагестана. В ней расположены села Карамахи и Чабанмахи и несколько мелких поселений. Здесь ваххабиты провозгласили создание независимой исламской республики и объявили шариат высшим законом. На всех дорогах, ведущих в кадарскую зону, стояли шлагбаумы, посты боевиков и щиты зеленого цвета с предупреждающей надписью.

Рассказывает Дмитрий Касперовский, в 1999 году командир батальона 242‑го полка:

«Когда мы приехали в Дагестан, увидели, что все здесь с оружием, все злые, все боятся всего. Сами солдаты не обстреляны».

Федеральные и республиканские законы тут отменили еще несколько лет назад. Главу администрации и начальника милиции в селе Карамахи ваххабиты расстреляли без суда и следствия. Всех, кто отказался принять ваххабизм, изгнали из домов, лишив крова и имущества. А ведь еще год назад сюда с кратким визитом приезжал Сергей Степашин и встречался с местной администрацией. Тогда ваххабиты еще не подняли здесь голову.

В начале сентября войска, совершив марш, заняли позиции вокруг кадарской зоны. Утром 8 сентября подразделения 22‑й калачевской бригады оперативного назначения под командованием полковника Владимира Керского уже атаковали позиции боевиков по всему периметру села. Разведка продолжает выяснять очаги сопротивления. По опорным точкам работают танки, артиллерия, снайперы. К утру 12 сентября разведбатальон и отряд спецназовцев преодолели три мощных пункта ваххабитов и вышли в центр села. Поставленная задача выполнена.

Как предупреждение и месть за события в Дагестане осенью 1999‑го Россию потрясли новые взрывы. Жуткая хроника того «черного» сентября. Теракт на Манежной площади, в торговом комплексе «Охотный Ряд». Пострадали 40 человек. Затем взрыв дома в Дагестане и снова Москва. Через несколько дней, 8 сентября, в полночь, взлетает на воздух жилой дом в Печатниках. 13 сентября взрывное устройство стирает с лица земли дом на Каширском шоссе. Еще через 3 дня, 16 сентября, взрывная волна докатилась до Волгодонска. В 5 часов 58 минут взлетает на воздух жилой дом на Октябрьском шоссе. Еще как минимум пять терактов удается предотвратить. Люди напуганы, теперь каждому понятно: война пришла в их семьи.

В конце сентября 1999 года военные получают приказ о начале контртеррористической операции в Чечне. Началась вторая кампания.

Перед Объединенной группировкой федеральных сил поставлена задача: создать вокруг Чеченской Республики санитарную зону. Наурский, Надтеречный и Шелковский районы республики первые в списке. Подразделения федеральных войск делятся на три группировки. «Восточная» наступала со стороны Дагестана, «Южная» из Ингушетии, «Западная» продвигалась от границ Ставропольского края.

Мы беседовали с Владимиром Булгаковым, в августе 1999‑го командующим группировкой войск в Дагестане. Он рассказывал:

«На половине дороги никто не останавливается, естественно, мы уже знали, что будем бить их до конца. Санитарная зона шла уже как прикрытие, как дезинформация уже начала работать. Причем объявили, что Грозный брать не будем, зимовать будем на хребтах. Республика поделена на две части: мирную и военную, по Терскому хребту. Отсюда до Грозного всего два с половиной километра. В городе окопалось несколько тысяч боевиков».

Войска двинули на Грозный. Кажется, учтены ошибки прошлого, особенно зимы 95‑го года. Поэтому за две недели до начала операции на подходах к городу развернуты контрольно‑пропускные пункты. Из Грозного стали выходить и чеченцы, и русские. На КПП работала военная контрразведка. Разведчики собирают информацию об оборонительных сооружениях в городе и силах боевиков.

Свидетельствует Владимир Булгаков:

«Грозный имел важное политическое значение для бандитов, моральное и политическое значение. Они его укрепляли несколько лет. Они готовились к войне серьезно».

Город разбит на сектора, как и в 1994 году, здесь три кольца обороны. Совершенная система инженерных сооружений и коммуникаций. Дома превращены в опорные пункты. Между ними ходы сообщений, замаскированные так, что внешне почти не различимы. Заводской район превращен в одну большую крепость. Боевики вооружены самым современным оружием: крупнокалиберными снайперскими винтовками, орудиями, минометами, гранатометами. Оборону в городе держало до 7 тысяч хорошо обученных боевиков.

29 декабря 1999‑го федеральные войска начнут осаду Грозного. Многие из тех, кто будет участвовать в этой операции, уже не узнают, что всего через несколько дней в России сменится власть…

31 декабря 1999 года. В стране с самого утра по всем телеканалам идут праздничные программы, концерты и старые советские фильмы. Но в 12 часов дня выходит экстренный выпуск новостей. К россиянам обращается президент Борис Ельцин, который заявляет о своей отставке.

«Дорогие друзья! – говорит президент. – Дорогие мои! Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам с новогодним приветствием. Но это не все. Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам как президент России. Я принял решение. Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку».

Исполняющим обязанности президента назначают Председателя ПравительстваВладимира Путина. Сразу же после заявления Ельцина о своей отставке он обратится к гражданам России с новогодним обращением. А вечером того же дня подпишет указ, гарантирующий Ельцину защиту от судебного преследования и значительные материальные льготы.

С этого дня начнется новая страница в истории России. Но последствия политических и экономических кризисов 90‑х будут сказываться еще долго…

За время правления Бориса Ельцина территория страны сократилась на 23 %, а население уменьшилось на 10 млн человек, 3 млн детей не ходили в школу, а 5 млн поселились на улице. Бюджет страны сократился в 13 раз, а по уровню жизни с 25‑го места Россия переместилась на 68‑е. К 98‑му году резко вырос внешний долг России, который составил 146 % ВВП. Это стало одной из причин дефолта, из‑за которого к концу 99‑го безработными были 9 млн россиян, а количество бедных увеличилось в 20 раз…

Но самое страшное – из великой военной державы к концу 90‑х Россия превратилась в страну, обороноспособность которой была практически полностью разрушена. Российская армия с 1992 года, когда она насчитывала 2,5 миллиона человек, была сокращена почти вдвое. Военнослужащие получали мизерное денежное довольствие, которое зачастую не выплачивалось. Более 100 тыс. офицеров, прапорщиков и мичманов не имели жилья. Новое вооружение практически не закупалось, а самые крупные заказы на новейшие разработки российская оборонка получала из‑за рубежа, а не из Кремля…

 

Глава 7

Коммерческая война

 

1994 год. Рынок в Грозном. В те дни здесь можно было купить все, даже весьма специфический товар. За доллары или рубли клиентам предлагали на выбор ручные гранаты, снайперские винтовки, пистолеты, автоматы и даже переносные зенитно‑ракетные комплексы. Поговаривали, что за очень большие деньги здесь можно было приобрести танк. С началом боевых действий в первую чеченскую войну бизнес на крови приобрел гигантские масштабы и стал одной из самых охраняемых коммерческих тайн нашего времени.

На местах боев вокруг огневых позиций боевиков солдаты федеральных войск находили неразорвавшиеся фрагменты выстрелов гранатометов. На них имелась маркировка, которую наносят на оружейном заводе. По ней не сложно проследить путь изделия от завода до склада, а потом и до последнего хозяина. Так кто же из своих и за какие деньги вооружал противника? Такие вопросы во время чеченской кампании военнослужащие Российской армии будут задавать не один раз.

Наш собеседник – Николай Петелин, в 1995 году старший лейтенант, офицер управления 34‑й бригады внутренних войск. Он рассказывает:

«У них было очень много одноразовых гранатометов, РПГ‑18 и РПГ‑26. Причем они были в упаковках, даже некоторые в запаянных заводских, и новее по годам, чем те, что были на вооружении у нас, что нас удивляло. То есть ими не пользовались никогда, сразу привезли с завода. Не знаю, каким образом они попали к боевикам».

Были случаи, когда боевики пользовались оружием, которое еще не начинали серийно выпускать. А значит, у них была возможность получить эти образцы прямо с завода. Это тоже относится к неразгаданным коммерческим тайнам той войны.

Горы оружия остались в Чечне после распада СССР. В начале мая 1992 года министром обороны России был назначен генерал Павел Грачев. Спустя три недели он отправляет телеграмму командующему войсками Северо‑Кавказского военного округа такого содержания:

«Командующему войсками СКВО (лично). Разрешаю передать Чеченской Республике из наличия 173‑го гв. ОУЦ боевую технику, вооружение, имущество и запасы материальных средств в размерах:

– боевую технику и вооружение – 50 %;

– боеприпасы – 2 бк.;

– инженерные боеприпасы – 1–2 %.

Автомобильную, специальную технику, имущество и запасы материальных средств реализовать по остаточной стоимости на месте.

П. Грачев».

Скорее всего, эта телеграмма узаконивала уже существовавшее положение вещей. Дело в том, что воинские части начали грабить в Чечне еще с ноября 1991‑го после указа Дудаева, запрещавшего вывоз военного имущества с территории республики. И уже к маю 1992 года экстремисты захватили 80 % всей военной техники и 70 % стрелкового оружия, находившихся на территории Чечни.

Такую щедрость Минобороны проявило в обмен на обещание Дудаева помочь вывести из Чечни части Советской, а позже Российской армии. Всем было ясно – оружие это рано или поздно начнет стрелять в тех же солдат и офицеров.

Вот что рассказывал мне начальник направления антитеррористического центра ФСБ России Александр Гусак, один из тех офицеров, кто имел непосредственное отношение к событиям, происходившим в то время в Чечне:

«С начала кампании в Чечне пропало около 60–70 тысяч стволов только автоматических. Включая тяжелую броневую технику, самолеты «Л‑39», естественно, танки и так далее. Особенно гвардия дудаевская была достаточно сильно вооружена, в техническом состоянии достаточно боеспособна».

В январе 1995 года военнослужащие внутренних войск из дивизии имени Дзержинского обнаружили один из дудаевских арсеналов. В нем, в числе прочего, находились десятки переносных зенитно‑ракетных комплексов. Одной такой ракеты достаточно, чтобы сбить любой самолет или вертолет, военный и гражданский. А это – сотни погибших людей. Сотни артиллерийских снарядов – излюбленное средство боевиков, их устанавливают в виде фугасов. Каждый из них – спасенный от подрыва автомобиль, автобус, а следовательно – десятки человеческих жизней. Поражает, что все это в заводских упаковках, словно только вчера с конвейера. Потребовалось несколько автомобильных колонн, чтобы вывезти этот смертоносный груз.

Конечно, склады, подобные этому, федеральным войскам удавалось находить не часто. Боевики старались не держать свои арсеналы в одном месте, а распределяли и прятали их во всевозможных схронах. Однако военные находили и их, лишая бандитов возможности вовремя получать оружие и боеприпасы. Кроме того, после завершения тяжелейших боев в Грозном федеральные войска начали уничтожать отряды боевиков в других населенных пунктах республики. Весной 1995 года военные провели успешное наступление и к началу июня вытеснили боевиков из равнинной части Чечни в горные районы на юге республики. У бандитов тяжелые потери, заканчивались оружие и боеприпасы. Боевой дух в федеральных войсках небывало высок. Но вместо приказа нанести по бандитам решающий удар из Москвы приходит совершенно иное распоряжение – начинаются переговоры с лидерами боевиков.

Вот что рассказывал нам старший лейтенант Николай Петелин, офицер управления 34‑й бригады внутренних войск:

«Как раз после окончания активной фазы боевых действий начались перемирия и переговоры с боевиками. Под чьей они эгидой были, непонятно. Для нас это было очень удивительно. Потому что в низах ходило мнение, что надо боевиков было добить быстрее, чтобы быстрее это все закончилось. Но, тем не менее, начались переговоры. Были сформированы так называемые СНК – согласительно‑наблюдательные комиссии. В которые входили представители комендатуры, миссии ОБСЕ, представители боевиков и представители частей, которые находились тогда на том месте. В тех местах, где велись переговоры».

Договариваться с боевиками московские военные чиновники обязали представителей командования федеральных войск. Но при этом все решения согласовывать с вышестоящим командованием, а еще как можно лояльнее относиться к требованиям бандитов. У солдат и офицеров такое решение вызвало настоящий шок. Выходило, все предыдущие жертвы оказались напрасными. Обреченным боевикам дается возможность выжить, чтобы продолжать войну. В войсках все чаще стали говорить о предательстве.

Такое же мнение в беседе со мной высказал начальник направления антитеррористического центра ФСБ России Александр Гусак:

«Я, честно говоря, не пойму, почему было такое перемирие. Ходили откровенные разговоры, что это было сделано за взятку в 4 миллиона долларов. Конкретно, естественно, я не могу назвать этого человека. Бандиты в это время перегруппировались, основная часть ушла в аулы».

Боевики начали беспрепятственно возвращаться из горных убежищ в населенные пункты. И сразу же утверждать свои порядки. Дело в том, что среди населения Чечни у Дудаева и боевиков не было единодушной поддержки. Правда, редко кто открыто осмеливался говорить об этом. Но когда федеральные войска освобождали населенные пункты от боевиков, многие из этих людей начинали работать в органах власти, восстанавливать разрушенные предприятия, сельское хозяйство. Для этих людей, как и для военных, возвращение боевиков оказалось полной неожиданностью.

Нагло и цинично среди бела дня бандиты расправлялись с неугодными чеченцами. Устраивали это специально на виду у односельчан. Демонстрировали свою вседозволенность и просто‑напросто внушали страх остальным жителям. Так бандиты доказывали, что теперь они здесь хозяева, за ними сила оружия и покровители в Москве. Николаю Петелину однажды пришлось лично встречать одну из таких «сложивших» оружие групп боевиков.

«С гор вернулось, по‑моему, 2 или 3 «газона» «66‑х» высокой проходимости, наши машины‑вездеходы, – рассказывает он. – Там сидели такие крепкие ребята, порядка 50 человек, с довольно серьезным вооружением, довольно‑таки серьезные люди. То есть постарше нас даже были. И мы их потащили, переписали номера оружия, составили списки, переименовали боевиков в отряды местной самообороны».

Не исключено, что формирование этих отрядов самообороны – одно из звеньев тайной коммерческой цепи, порожденной той войной. Ведь решение об их создании стало одним из первых результатов начавшихся переговоров. Хотя представители федеральных войск изначально согласились встречаться с лидерами боевиков при условии, что их отряды будут разоружены. Полевые командиры на удивление быстро согласились, но при этом высказали свое условие: вывести подразделения федеральных войск из всех населенных пунктов Чечни и создать в них так называемые отряды самообороны. Военные попытались было возразить, но московское руководство потребовало согласиться.

Наш собеседник – Валерий Швигель, в 1995‑м подполковник, начальник штаба 34‑й бригады внутренних войск. Он вспоминает:

«Отряды самообороны были нужны боевикам, чтобы иметь, считайте, по 10 человек в каждом поселке легально вооруженных людей, которых в принципе мы не могли задержать. Потому что мы их сами создали, есть списки, есть номера автоматов, которые мы им сами дали. Населенных пунктов несколько тысяч в Чечне. Если в каждом по 10 человек, посчитайте, это целая армия практически».

В соответствии с договоренностью, эти отряды подчинялись командирам частей федеральных войск. Они же эти отряды и формировали. Но по согласованию со старейшинами населенных пунктов. Эта на первый взгляд незначительная оговорка помогла боевикам легализовать часть своих сил на время перемирия. Ведь на деле старейшины приносили офицерам уже готовые списки отрядов, утверждая, что они составили их сами. Но сомнений не было: старики только озвучивали мнение полевых командиров. По условиям договоренностей офицеры были вынуждены соглашаться с подобной «волей народа» и вооружать это войско. Ополченцам выдавали боеприпасы, гранаты, 10–20 автоматов, в зависимости от наличия людей в отряде. Это были молодые крепкие парни. Причем многие из них день‑два назад вернулись с гор и сдавали этим офицерам это же самое оружие.

Николай Петелин продолжает свой рассказ:

«Им оставлялось только стрелковое оружие. Оно переписывалось по номерам, это стрелковое оружие, составлялись списки, кто вернулся, их переделывали в отряды самообороны. Якобы они несли службу по охране своих сел от боевиков от каких‑то. Хотя они и сами были боевиками. И мы их развозили по домам. То есть они не имели права теоретически покидать то место, где они были приписаны».

Парадокс ситуации состоял в том, что официально боевиков в селах не было. Считалось, что они находятся где‑то в горах. Отряды располагались в одном из крайних домов у дороги, ведущей в поселок. Дорогу перегораживал шлагбаум, по обочинам вырыты окопы. Но при этом поблизости от поселков находились заставы подразделений федеральных войск, командирам которых официально подчинялись ополченцы. Однако все чаще и чаще заставы начали обстреливать именно со стороны домиков, где располагались отряды самообороны. Оружие, которое попало к бандитам, продолжало действовать.

Так случилось и под Новогрозненском. Обстреляли расположение батальона 34‑й отдельной бригады оперативного назначения Приволжского регионального командования внутренних войск. Командир бригады подполковник Валерий Швигель немедленно отправился на место происшествия.

«Я принял решение взять с собой БТР спецназа и поехать как бы в мирный поселок на переговоры, – рассказывает Валерий Швигель. – Когда мы подъехали на окраину поселка, нас остановили, осветили прожекторами со стороны поселка. И потребовали, чтобы мы вышли из бронемашины и положили оружие. Я вышел сам, значит, и оружие оставил в БТР. Показал боевикам и отряду самообороны – что, наверное, одно и то же было в тот момент, – что у меня ничего с собой нет, кроме авторучки и сигарет. Мне позволили подойти. Щелкая при этом затворами, то есть я понимал, что меня держат на мушке».

Офицер вошел в дом, где размещались ополченцы. Внутри грязь, на стенах висели ножи и автоматы, на столе валялись пустые бутылки из‑под спиртного и консервные банки. Вдоль стен набросаны тряпки, похоже, на них спали. Чтобы сохранить шанс выйти отсюда живым, Швигелю оставалось только вести себя как хозяин. Он приказал всем построиться.

«Они нехотя, но как бы растерялись, видимо, построились, со стволами, – продолжает Валерий Швигель. – Я им пофамильно сделал перекличку. Не хватало одного, и командира не было. Я им дал 15 минут времени найти командира и еще одного ополченца. Значит, откуда‑то они его притащили, это все было ночью, темно абсолютно. Я им приказал выложить все оружие на стол. Все автоматы сам разобрал, значит, на одном была свежая копоть».

А это значило, что из автомата только что стреляли. Оружие вновь действует. Но, согласно договоренности, даже после этого офицер не имел права увезти с собой владельца этого оружия для разбирательства. Единственное, что сделал Швигель, – забрал закопченное оружие, поручил командиру отряда во всем разобраться, а утром приехать в часть и объяснить, в чем дело.

«Он это все свел к тому, – рассказывает Валерий Швигель, – что этот так называемый солдат отряда самообороны просто обкурился и стрелял не в наших, а стрелял просто в воздух, по деревьям и так далее. То есть как бы без злого умысла, скажем так. Но комбат докладывал, что стреляли прицельно».

Лишь по счастливой случайности на заставе тогда никто не пострадал.

Вскоре в 34‑й бригаде внутренних войск поняли, какая роль отводилась отрядам самообороны на самом деле. Они охраняли других боевиков, которые тем временем скрывались в населенных пунктах, восстанавливали силы, залечивали раны, вербовали в банды односельчан. Периодически разведчики бригад узнавали, что в том или ином селе скрываются преступники, чья вина уже давно доказана. Туда для их захвата отправляли подразделения спецназа. Но у шлагбаума на въезде в село приходилось останавливаться и ждать. По условиям перемирия военные не имели права находиться на территории населенных пунктов без разрешения на то старейшин. Именно за соблюдением этого условия ревностно и следили ополченцы. Военным приходилось подолгу ждать, пока сторожа свяжутся со старейшинами, те якобы посоветуются и сообщат свой ответ. Кстати, он всегда оказывался положительным. Но за те 15–20 минут, пока шли переговоры, из села уходили все бандиты, которые там находились.

«Практически по всей Чечне происходило то же самое, что у нас, – рассказывает Валерий Швигель. – Ну, на сто процентов одно и то же. Потому что все эти отряды руководились кем‑то одним. Поэтому и тактика их действий, и размещение, и поведение, все было одинаково везде. Поэтому нельзя сказать, что это было в Новогрозненском только, так было и в Шали, так было и в самом Грозном».

Но иногда даже такая отработанная схема давала сбой. Все началось с того, что в 34‑ю бригаду приехал председатель колхоза из поселка Исти‑Су Гудермесского района. Рядом с селом находилось поле в 5 гектаров. Жители решили его вспахать, но тут же наткнулись на зарытые в земле артиллерийские боеприпасы. Руководитель хозяйства просил военных разминировать поле. В Исти‑Су отправился начальник инженерной службы части майор Юрий Гулай и 10 солдат из инженерной роты. То, что они обнаружили на том поле, превзошло все их ожидания.

«Это было настоящее минное поле, – рассказал Юрий Гулай во время нашей встречи. – Там находились в основном снаряды от 122‑миллиметровой пушки. Где‑то в пределах 650 снарядов. А еще стояли гранатометы. Одна растяжка разовая стояла, и гранаты осколочные на растяжках. Стояли эти 122‑миллиметровые снаряды на растяжках. Там было снято примерно тогда нами 1100–1200 боеприпасов».

Саперы работали почти трое суток. За это время им пришлось перелопатить практически все 5 гектаров этого поля. Ведь чтобы обезвредить даже один снаряд, требовалось отрыть несколько кубометров земли. Для неразорвавшихся снарядов выкапывали специальные окопы. По мере их наполнения снаряды подрывали.

Позже выяснилось, что до начала войны на этом поле размещались позиции дудаевских артиллерийских подразделений. Орудия боевики захватили еще в 1991 году в одной из артиллерийских воинских частей Советской армии, расположенных тогда на территории Чечни. Когда началась война и боевиков выбили из этого района, на поле обосновалась самоходная батарея десантников. Поэтому, кто оставил эти боеприпасы, поставил их на растяжки и заминировал, теперь уже не определить.

Пока продолжалось разминирование, военных сопровождал агроном местного колхоза. Председатель хозяйства по секрету признался военным, что брат агронома находится где‑то среди боевиков: мол, запутался и не знает, как выбраться. Но сам агроном честный и уважаемый в районе человек. Поэтому с ним военных не тронет ни один боевик.

Вместе с саперами в Исти‑Су приехал и Николай Петелин. Его задача наблюдать за всем, что происходит вблизи места работы, а в случае опасности предупредить товарищей. Николай часто общался с агрономом. Вот как он рассказывал мне об этом общении:

«Когда речь заходила о боевиках, этот чеченец постоянно говорил: «Мы все за народную власть, никогда мы не поддерживали ни Дудаева, никого, боевиков у нас в селе нет. Мы мирные дехкане». Никакого оружия, не знаем, с какого краю к нему подходить, и так далее, и тому подобное. В душе где‑то я понимал, что он говорит неправду, но все‑таки хотелось верить, как‑то уж так честно он это все рассказывал».

Правда, опыт участия в боевых действиях подтверждал совсем обратное. В те дни в чеченских селах можно было встретить людей, одетых в цивильную одежду, но с оружием и обвешанных боеприпасами. Оружие продолжает выполнять свою кровавую работу, пусть его взял в руки мальчишка или старик. Задолго до начала войны Дудаев издал указ о формировании вооруженных резервистов президентской гвардии. Их в республике насчитывалось более 60 тысяч человек. Подобные распоряжения официально позволяли местным жителям хранить оружие дома. Хотя и прежде мало кто упускал возможность заполучить ствол в личное пользование.

«Если пройти по любому селу, зайти в любой дом, то можно найти автомат, либо «СВД», винтовку», – подтверждает Александр Гусак, начальник управления антитеррористического центра ФСБ России.

Вот только при федеральных войсках оружие старались как можно надежнее припрятать. Ведь по российским законам у людей оно находиться не должно. Так же было и в Исти‑Су. Саперы закончили работу, уничтожили найденные боеприпасы и вернулись в часть. Перемирие продолжалось. Через несколько дней неожиданно для себя Петелин снова поехал в Исти‑Су. На этот раз по приглашению боевика – родственника Исрапилова, который пообещал познакомить Николая со своим другом – главным местным боевиком. Связь у бандитов была налажена очень хорошо, поэтому, когда они только подъезжали к Исти‑Су, их уже встречали словно дорогих гостей – с музыкой и танцами.

Рассказывает старший лейтенант, офицер управления 34‑й бригады внутренних войск Николай Петелин:

«Выбегает этот родственник, бежит вперед, обнимает человека и кричит мне: «Коля ФСК, иди сюда, я тебе покажу главного боевика здесь, местного района». Ну, я как раз выхожу, и, конечно, стоит передо мной агроном в зеленом берете, в натовском камуфляже, обвешанный пулеметными лентами. Он с диким видом смотрит на меня. Я его фотографирую, говорю: «Ну что, агроном? Вот мы и встретились».

 

 

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально