Хиллари Родэм Родэм Клинтон

Тяжелые времена

 

Глобальная шахматная доска. Главные фигуры

 

 

Американским дипломатам и экспертам Агентства США по международному развитию, которые достойно представляют нашу страну и наши ценности во всем мире, в больших и малых странах, безмятежных и полных опасностей,

а также

в память о моих родителях: Хью Эллсворта Родема (1911–1993) и Дороти Эмме Хауэлл Родем (1919–2011)

 

 

 

От автора

 

Каждый из нас в своей жизни сталкивается с трудным выбором. Некоторым приходится сталкиваться с ним слишком часто. Мы вынуждены выбирать между работой и семьей. Между уходом за больным ребенком и заботой о стареющих родителях. Мы пытаемся разобраться, как оплатить учебу в колледже. Стремимся найти хорошую работу – и стараемся понять, что же делать, потеряв ее. Вступать ли в брак – и сохранять ли его. Как предоставить нашим детям возможности, о которых они мечтают и которых заслуживают. Жизнь постоянно ставит нас перед тем или иным выбором. И от того, какие решения мы принимаем, зависит то, кем мы становимся. Для руководителей и народов это может означать выбор между войной и миром, бедностью и процветанием.

Я всегда буду благодарна за то, что родилась в семье любящих и понимающих родителей в стране, которая предоставила мне все возможности. Эти факторы никак не зависели от меня самой, но они определили мою стезю в жизни, мои жизненные ценности и мою веру. Когда я приняла решение оставить в Вашингтоне карьеру молодого юриста и переехать в Арканзас, чтобы выйти замуж за Билла и завести семью, мои друзья спросили меня: «Ты сошла с ума?» Этот же вопрос я слышала, когда в качестве первой леди США взялась за реформу здравоохранения, и когда сама баллотировалась на пост президента страны, и когда приняла предложение президента США Барака Обамы представлять нашу страну в качестве государственного секретаря.

Принимая эти решения, я прислушивалась как к своему сердцу, так и к голосу разума. По зову сердца я поехала в Арканзас, и мое сердце преисполнилось любовью, когда родилась наша дочь Челси. И оно разрывалось от боли, когда я потеряла отца и мать. Повинуясь голосу разума, я получила образование и выбрала профессию. Руководствуясь зовом сердца и голосом разума, я поступила на государственную службу. На этом пути я старалась не повторять своих ошибок, учиться, приспосабливаться к обстоятельствам и молиться о том, чтобы мне была дарована мудрость принимать правильные решения.

То, что верно в нашей повседневной жизни, соответствует действительности и в высших эшелонах власти. Существует бесчисленное количество вариантов, как обеспечить безопасность Америки, ее могущество и процветание, многие из этих вариантов построены на основе неполной информации и на противоречивых задачах. Пожалуй, самым известным примером из моего собственного четырехлетнего опыта в качестве госсекретаря было решение президента США Обамы направить безлунной ночью в Пакистан команду «морских котиков», чтобы свершить правосудие над Усамой бен Ладеном. Мнения ближайших советников президента разделились. Разведывательные данные были убедительными, однако далеко не полными и недостаточно определенными. Риск провала был весьма высоким. Результаты операции могли самым серьезным образом повлиять на национальную безопасность США, нашу борьбу против «Аль?каиды» и наши отношения с Пакистаном. И следовало учитывать, прежде всего, что под непосредственной угрозой находилась жизнь смелых членов команды «морских котиков» и вертолетчиков. Данное решение явилось самым ярким и наглядным проявлением лидерских качеств, которое я когда?либо видела.

Эта книга – о выборе, который приходилось делать мне на посту государственного секретаря, президенту США Обаме и другим мировым лидерам. Некоторые главы посвящены событиям, которые широко комментировались в средствах массовой информации, другие повествуют о тех основных тенденциях, которым предстоит определять развитие нашего мира в жизни будущих поколений.

Безусловно, я не смогла охватить в своей книге все ситуации, характеры, страны и события. Чтобы уделить им должное внимание, мне потребовалось бы еще множество страниц. И я могла бы написать еще целую книгу с благодарностями в адрес талантливых и преданных своему делу коллег, на помощь которых я опиралась во время работы в Государственном департаменте. Я крайне признательна им за их службу и за их дружеское отношение ко мне.

Как государственный секретарь, я много размышляла о проблемах выбора, стоявших перед американским руководством, и об угрозах, существовавших для США, и разделила их на три категории. К первой я отнесла те проблемы, которые мы унаследовали, в том числе две войны и мировой финансовый кризис. Ко второй – новые, зачастую неожиданно возникавшие ситуации и угрозы, от зыбучих песков Ближнего Востока до бурных вод Тихого океана и неизведанных глубин киберпространства. К третьей категории я причислила возможности, появившиеся в нашем взаимозависимом мире, которые могли помочь заложить основу для процветания США и обеспечения их лидерства в XXI веке.

В своей работе я исходила из уверенности в несокрушимой мощи нашей страны и в ее целях. При этом я со смирением осознавала, как много неизвестно и неподвластно нам. Я стремилась переориентировать внешнюю политику США на то, что я называю «умной силой». Чтобы добиться успеха в XXI веке, мы должны объединить в единое целое традиционные инструменты внешней политики: дипломатию, содействие в целях международного развития и применение военной силы. Одновременно нам следует задействовать энергию и идеи частного сектора и поощрять граждан (в первую очередь активистов, всякого рода организаторов, то есть всех тех, кого мы относим к гражданскому обществу) решать возникающие перед ними проблемы и самим строить свое собственное будущее. Мы должны использовать весь потенциал, все сильные стороны Америки для того, чтобы построить мир, в котором больше партнеров и меньше противников, более общей ответственности и меньше конфликтов, больше хороших рабочих мест и меньше бедности, больше всеобщего процветания и меньше ущерба окружающей среде.

Как это обычно и бывает, теперь, по прошествии времени, я бы хотела, чтобы мы могли вернуться назад и пересмотреть некоторые решения. Однако я горжусь тем, чего мы достигли. Этот век начался для нашей страны драматично, террористическими акциями 11 сентября 2001 года, длительными вооруженными конфликтами, которые последовали за этим, и Великим экономическим спадом. Нам предстояло многое сделать, и я уверена, что мы смогли справиться с этой задачей.

Эти годы стали для меня также личным увлекательным путешествием как в буквальном смысле (в целом я посетила 112 стран, преодолев расстояние длиной около одного миллиона миль), так и в переносном, поскольку болезненная для меня по своим результатам президентская кампания 2008 года неожиданно завершилась партнерством и дружбой с моим бывшим соперником Бараком Обамой. Я так или иначе на протяжении нескольких десятилетий служила своей стране. Находясь на посту государственного секретаря, я еще больше узнала об исключительном могуществе нашей страны и о том, что нам предстоит сделать, чтобы обеспечить ее процветание и репутацию сильной державы.

Я надеюсь, что эта книга станет полезной для всех, кто захочет узнать, какие ценности отстаивала Америка в первые годы XXI века и с какими серьезными проблемами пришлось сталкиваться администрации президента Обамы в это непростое время.

Наряду с этим должна предупредить, что эта книга написана не для тех любителей «мыльной оперы», кто желал бы подвергнуть мои оценки и мой опыт тщательному исследованию на предмет добывания информации, кто в Вашингтоне был на чьей стороне, кто против кого выступал, кто одерживал победы, а кто терпел поражения.

Эта книга написана для американцев и для людей всего земного шара, кто пытается разобраться в этом стремительно меняющемся мире, который окружает нас, кто хочет понять, как руководители стран и народы могут действовать сообща и почему иногда они вступают в конфликт, как их решения влияют на всю нашу жизнь. Как терпящая крах экономика в Афинах (Греция) влияет на бизнес в Афинах (штат Джорджия). Как революция в Каире (Египет) оказывает воздействие на жизнь в Каире (штат Иллинойс). Какие последствия может иметь напряженная дипломатическая встреча в Санкт?Петербурге (Россия) для семей в Санкт?Петербурге (штат Флорида).

Не все истории в этой книге оканчиваются благополучно, иногда они даже не имеют своего завершения (ведь мы живем в другом мире), однако все они повествуют о людях, с которыми, узнавая их, мы готовы согласиться либо нет. Среди них есть и настоящие герои: миротворцы, которые выстояли, когда успех, казалось, был уже невозможен; лидеры, которые, проигнорировав политические принципы и давление, принимали жесткие решения; мужчины и женщины, имевшие мужество распрощаться со своим прошлым ради нового, лучшего будущего. Это лишь некоторые из тех историй, которые представлены в этой книге.

Я написала ее, чтобы отдать должное замечательным дипломатам и экспертам, которых я имела честь возглавлять в качестве шестьдесят седьмого государственного секретаря США. Я написала эту книгу для тех, кто еще сомневается в том, что Соединенные Штаты по?прежнему имеют право быть лидером. Для меня в этом нет никаких сомнений. Стало уже обычным делом говорить об упадке Америки, но моя вера в наше будущее еще никогда не была такой прочной. В современном мире есть некоторые проблемы, которые Соединенные Штаты могут решить в одиночку, однако практически нет таких проблем, которые можно было бы решить без участия США. Все то, чем я занималась и с чем встречалась, убедило меня в том, что Америка остается «незаменимой нацией». Наряду с этим я убеждена в том, что наше лидерство в мире не является нашим правом по рождению. Каждое поколение американцев должно отстаивать это право.

И так будет продолжаться до тех пор, пока мы будем оставаться верными нашим ценностям и помнить, что мы, прежде всего, не республиканцы или демократы, либералы или консерваторы (все эти и любые другие ярлыки не столько обозначают нас, сколько разделяют), а американцы, каждый из нас – частичка своей страны.

Когда я начала писать эту книгу, вскоре после оставления поста государственного секретаря, я пересмотрела несколько вариантов ее названия. Издание «Вашингтон пост» любезно обратилось к своим читателям с просьбой прислать свои предложения. Среди прочих поступило предложение назвать книгу «Нужен целый мир» в качестве достойного продолжения моей книги «Нужна целая деревня»[1]. Больше всего мне понравилось предложенное название «Хроники резинки для волос: 112 стран и все о моих волосах».

В конечном итоге я остановилась на названии, которое лучше всего отражает мой опыт в непростом деле ведения международной дипломатии, мои мысли и чувства при обеспечении руководящей роли США в XXI веке, – «Тяжелые времена».

Я не вставала перед проблемой трудного выбора лишь в одном случае – когда дело касалось служения моей стране. Для меня это всегда было величайшей честью.

 

Часть I

Начать все заново

 

Глава 1

2008 год: команда соперников

 

С какой стати, скажите на милость, я лежала на заднем сиденье синего микроавтобуса с тонированными стеклами? Хороший вопрос. Я пыталась не замеченной журналистами, следившими за мной, покинуть свой дом в Вашингтоне, округ Колумбия.

Дело происходило вечером 5 июня 2008 года, и я направлялась на тайную встречу с Бараком Обамой. Всего несколько месяцев назад я об этом и подумать не могла бы. Я проиграла, а он выиграл. Я еще не успела смириться с этой реальностью. Однако дело обстояло именно так. Голосование для выдвижения кандидатов на пост президента США с учетом его, Обамы, расовой принадлежности и моего пола носило исторический характер, оно было изнурительным, ожесточенным, длительным и непредсказуемым. Я была расстроена и измучена. Я боролась до самого конца, но Барак победил, и теперь пришло время поддержать его. Решение тех проблем и судьбы тех людей, ради которых я вступила в президентскую гонку, судьбы американцев, которые потеряли работу и медицинскую страховку, которые не могли позволить себе приобрести бензин или продукты или оплатить учебу, которые не ощутили в последние семь лет на себе заботы собственного правительства, теперь зависели от него, поскольку он становился сорок четвертым президентом Соединенных Штатов.

Это не было легким решением ни для меня, ни для моих сотрудников, ни для моих сторонников, которые отдали этой кампании все свои силы. Справедливости ради следует отметить, что это было нелегким решением также для Барака и его сторонников. Его команда относилась ко мне и к моей команде так же настороженно, как и мы к ним. В ходе завершившейся кампании с обеих сторон была острая полемика и бурные эмоции, и, несмотря на усиленное давление сторонников Барака, я не прекращала борьбы, пока не был подсчитан последний голос.

Двумя днями ранее, поздно вечером, после завершающих праймериз[2] в штатах Монтана и Южная Дакота, у нас с Бараком состоялся разговор. «Предлагаю переговорить, если вам это представляется целесообразным», – сказал он.

На следующий день наши пути пересеклись на заранее запланированной конференции Американо?израильского комитета по общественным связям в Вашингтоне. Хотя это было и не совсем удобно, тем не менее данный шаг предоставил нашим ближайшим помощникам возможность приступить к обсуждению деталей встречи. С моей стороны это был мой руководитель аппарата на выезде, так сказать, полевой начальник штаба – Хума Абедин, опытная, неутомимая и грациозная молодая леди, которая работала со мной еще со времен моего пребывания в Белом доме. Со стороны же Обамы это был Регги Лав, бывший баскетболист Университета Дьюка, который практически постоянно находился вместе с Бараком.

Хуме и Регги приходилось поддерживать контакты даже в самые напряженные дни предвыборной кампании. Это была своего рода «горячая линия связи». Отчасти это объяснялось тем, что после первичных выборов в каждом штате, в зависимости от того, кто победил, один из нас (либо Барак, либо я) звонил другому, чтобы признать свое поражение и поздравить победителя. Мы обменивались дружескими звонками, которые зачастую даже носили легкомысленный характер, поскольку по крайней мере у одного из собеседников были причины находиться в хорошем настроении. Однако дело дошло до более сдержанной интонации в разговорах, когда настало время подвести определенные итоги. Футбольные тренеры тоже встречаются на поле после игры, но они не всегда обнимаются.

Нам было необходимо встретиться вдали от прессы, чтобы переговорить, поэтому я позвонила своему хорошему другу, сенатору от Калифорнии Дайане Файнштейн, чтобы уточнить, не могли бы мы воспользоваться ее домом в Вашингтоне. Я уже бывала там и полагала, что нам было бы удобно посетить ее дом, не привлекая внимания. Хитрость удалась. Когда на Массачусетс?авеню мы сделали резкий поворот налево в конце улицы, я выскользнула с заднего сиденья микроавтобуса и была практически на месте.

Я пришла первой. Когда появился Барак, Дайана предложила каждому из нас по бокалу белого вина «Калифорния шардоне» и оставила нас в своей гостиной. Мы сидели друг перед другом рядом с камином, в креслах с подголовниками. Несмотря на все наши стычки в течение последнего года, мы, исходя из нашего общего опыта, испытывали друг к другу уважение. Баллотироваться на пост президента страны означает подтверждать свой высокий интеллект и полностью выкладываться в эмоциональном и физическом плане. Однако какой бы безумной ни была президентская кампания, наши демократические принципы, несмотря на все их недостатки, еще были живы. Живое общение помогло нам оценить друг друга как людей, которые, по выражению Теодора Рузвельта, храбро боролись «на арене»[3].

К моменту нашей встречи я знала Барака уже четыре года, два из которых мы полемизировали друг с другом. Как и многие американцы, я была впечатлена его выступлением в 2004 году на Национальном съезде Демократической партии в Бостоне. Ранее в этом же году я поддержала его в борьбе за выдвижение в сенат, организовав в своем доме в Вашингтоне сбор средств в его пользу и приняв участие в сборе соответствующих средств в Чикаго. В своем офисе в сенате я, к удивлению многих, продолжала хранить фотографию, на которой я была запечатлена вместе с ним, с Мишель и их дочерьми во время упомянутого события в Чикаго. Когда после праймериз я вернулась к исполнению своих обязанностей в сенате, эта фотография оставалась там, где я ее оставила. Мы, как коллеги, совместно работали над рядом важных вопросов, представлявших интерес для нас обоих, и над некоторыми законопроектами. После урагана «Катрина»[4] мы с Биллом пригласили Барака присоединиться к нам в Хьюстоне, где вместе с бывшим президентом Джорджем Г. У. Бушем и его супругой Барбарой мы навещали эвакуированных из пострадавших районов и встречались с должностными лицами, осуществлявшими управление в чрезвычайной ситуации.

Мы оба были юристами, которые начали карьеру в качестве рядовых активистов, отстаивавших социальную справедливость. В начале своей карьеры я работала в Фонде защиты детей, регистрировала испаноязычных избирателей в штате Техас и оказывала юридическую помощь неимущим в качестве бесплатного адвоката. Барак, в свою очередь, был общественным организатором на Южной стороне Чикаго[5]. Мы были очень разными личностями, у нас был разный опыт, однако мы оба придерживались старомодной идеи: общественная деятельность является благородным начинанием. Мы оба также глубоко верили в основное положение «американской мечты»: неважно, кто ты и откуда ты пришел; если ты будешь усердно работать и играть по правилам, ты обязательно получишь возможность устроить достойную жизнь для себя и для своей семьи.

Предвыборная кампания каждого кандидата имеет свои особенности и подчеркивает свое отличие от предвыборной кампании соперника. Наши не являлись исключением. Несмотря на совпадение наших точек зрения по большинству вопросов, мы наряду с этим нашли множество причин, чтобы оспорить мнение своего соперника по ряду проблем, и использовали любую благоприятную возможность, чтобы указать на расхождение по ним наших позиций. Хотя я осознавала, что политические кампании с высокими ставками не для робких или обидчивых, и у Барака, и у меня, и у наших сотрудников накопились длинные списки претензий друг к другу. Поэтому настало самое время для того, чтобы расставить все на свои места и разрядить обстановку. Нам предстояло завоевать Белый дом, и эта встреча была важна и для страны, и лично для меня, чтобы обеспечить мне возможность идти вперед.

Делая небольшие глотки шардоне, мы смотрели друг на друга, как два подростка, испытывающие неловкость на первом свидании. Наконец Барак разбил лед молчания, пошутив насчет того, какую упорную кампанию я вела против него. Затем он попросил моей помощи в том, чтобы, объединив наши усилия, обеспечить ему победу на президентских выборах. Он хотел бы, чтобы мы оба в ближайшее время появились на публике вместе, и желал, чтобы на Национальном съезде Демократической партии в Денвере проявились сплоченность и конструктивный подход. Он подчеркнул, что хотел бы также обратиться за помощью и к Биллу.

Я уже решила, что соглашусь на его просьбу о помощи, однако наряду с этим мне было необходимо затронуть некоторые неприятные моменты, проявившиеся в течение последнего года. Ни один из нас не мог похвастаться полным контролем над ситуацией в ходе наших предвыборных кампаний, над всем тем, что мы делали или произносили, не говоря уже о действиях наших ярых сторонников или политической прессы, включая множество блогеров. Ремарки обеих сторон, нередко и мои, зачастую были вырваны из контекста, однако особенно болезненным для меня явилось нелепое обвинение Билла в расизме. Барак дал понять, что ни он, ни его команда не относятся к этому обвинению всерьез. Что касается сексизма, который проявился в ходе кампании, то я знала, что он возник из культурных и психологических представлений о роли женщины в обществе, но от этого понимания ни мне, ни моим сторонникам не становилось легче. В ответ Барак рассказал трогательную историю о борьбе своей бабушки в мире бизнеса, о своей гордости за Мишель, Малию и Сашу и о том, как остро он чувствовал, что они заслуживают полных и равных прав в нашем обществе.

Искренность нашего разговора ободряла и укрепила мою решимость поддержать его. Хотя я бы, безусловно, предпочла сама попросить его поддержки, а не наоборот, я осознавала, что его успех теперь являлся гарантией обеспечения тех ценностей и прогрессивного политического курса, борьбе за которые я посвятила последние два года – и всю свою жизнь.

Когда он поинтересовался, что ему требуется сделать, чтобы убедить моих сторонников присоединиться к его кампании, я ответила, что нужно дать им время, однако реальные усилия, направленные на то, чтобы они почувствовали радушие и благожелательность, смогут убедить подавляющее большинство из них изменить свое мнение. Если уж на то пошло, то теперь он становился нашим лидером. И если я смогу сделать все, что от меня зависит, чтобы отказаться от стремления нанести ему поражение и вместо этого помочь ему стать президентом, то смогут и они. В конечном итоге именно так все и произошло.

Спустя полутора часа, высказав друг другу все, что мы хотели сказать, мы перешли к обсуждению того, как нам действовать дальше. Поздно вечером Барак по электронной почте предложил совместное заявление, которое должна будет обнародовать его команда. В нем подтверждался факт нашей встречи и наше «конструктивное обсуждение» того, что нам «следует сделать, чтобы добиться успеха в ноябре». Он также попросил номер телефона Билла, чтобы он мог позвонить ему и переговорить с ним.

На следующий день, 6 июня, мы с Биллом устроили во дворе нашего дома в Вашингтоне прием для моего предвыборного штаба. Это был весьма жаркий день. Мы все старались держать себя в руках, вспоминая невероятные события и детали предвыборной кампании. Я испытывала воодушевление и умиротворение, находясь среди своей сплоченной команды, которая с таким напряжением сил боролась ради меня. Были друзья, которые работали с нами начиная еще со времен Арканзаса. Для многих молодых людей это был первый опыт участия в предвыборной гонке. Я не хотела, чтобы они были обескуражены нашим поражением и отказались от участия в избирательных мероприятиях и общественной деятельности, поэтому я сказала им, что нам следует гордиться нашими усилиями и продолжать работать ради того дела и тех кандидатов, в которых мы верим. Я понимала, что должна служить личным примером и что моя беседа с Бараком у камелька накануне вечером была только началом. Должно было пройти некоторое время, чтобы многие из моих людей приняли то, что случилось, и я знала, что они будут равняться на меня. Поэтому прямо тогда я дала понять, что на 100 процентов окажу поддержку Бараку Обаме.

Несмотря ни на что, люди отдыхали и хорошо проводили время. Моя близкая подруга Стефани Таббс Джонс, бесстрашный афроамериканский конгрессмен от штата Огайо, которая, несмотря на сильное давление, на протяжении праймериз оставалась на моей стороне, болтала ногами в бассейне и рассказывала разные смешные истории. Через два месяца она внезапно скончается от аневризмы сосудов головного мозга, и это станет тяжелой потерей для ее семьи, для избирателей и для меня и моей семьи. Однако, по крайней мере, в этот день мы еще были сестрами по оружию и с нетерпением ожидали впереди лучших дней.

Я подтвердила время и место своего последнего выступления в ходе предвыборной кампании на следующий день и приступила к работе над своей речью. Этот процесс шел сложно. Мне следовало поблагодарить своих сторонников, отметить историческое значение моей кампании, поскольку ее впервые вела женщина, стремившаяся победить на предварительных выборах и поддержать Барака таким образом, чтобы помочь ему на всеобщих выборах. Этого было слишком много для одного выступления, и у меня не было времени, чтобы выверять мельчайшие детали. Я вспомнила историю ожесточенной борьбы на предварительных выборах накануне партийного съезда для выдвижения кандидатов на пост президента страны, особенно историю с Тедом Кеннеди, который в 1980 году проиграл президенту Картеру, и поняла, что не допущу повторения этого. Такая ситуация не пойдет на пользу ни партии, ни стране, поэтому мне следует действовать энергично, чтобы публично поддержать Барака и присоединиться к его избирательной кампании.

Мне хотелось найти золотую середину между уважением к избирателям, поддержавшим меня, и будущими перспективами. Я и сама, советуясь по телефону со своими спичрайтерами и помощниками, старалась найти правильные слова, верный тон. Джим Кеннеди, мой старый друг, у которого было удивительное чутье на выразительный слог, проснулся среди ночи с мыслью о том, что 18 миллионов человек, которые проголосовали за меня, по существу, решительно выступили против принципа «стеклянного потолка»[6] и тем самым нанесли по нему серьезный удар. И я решила использовать эту мысль в качестве основы. Мне хотелось избежать избитых фраз и банальностей, выразить все своими словами и привести собственные убедительные аргументы в пользу того, почему всем нам следует добиваться избрания Барака. Я работала до утра, сидя за кухонным столом вместе с Биллом и внося в текст своего выступления все новые и новые правки.

Выступление было намечено на субботу, 7 июня, в Национальном музее строительства в Вашингтоне. Нам было сложно подобрать место, которое вместило бы прогнозируемое число моих сторонников и журналистов. Я была довольна, когда мы остановили свой выбор на так называемом «Пенсионном здании», с устремленными ввысь колоннами и высокими потолками. Оно было построено для ветеранов Гражданской войны, их вдов и сирот, это памятник американскому духу общей ответственности. Билл, Челси и моя восьмидесятидевятилетняя мать, Дороти Родэм, были вместе со мной, когда я прокладывала путь через толпу к трибуне. Еще до того, как я начала говорить, многие заплакали.

Атмосфера немного напоминала поминки, она была наполнена печалью и болью, но ощущалось также чувство гордости и даже любовь. У одной женщины был большой нагрудный значок «Хиллари – на пост папы римского!». Что ж, это, конечно, не было предначертано судьбой, но я была весьма тронута.

Если мне было тяжело писать свою речь, то выступать с ней было еще тяжелее. Я чувствовала, что подвела миллионы людей, особенно женщин и девушек, которые возлагали на меня свои надежды. Я начала с выражения благодарности всем, кто агитировал и голосовал за меня. Я заявила, что я придаю большое значение общественной деятельности и останусь верна принципам «помощи людям в решении их проблем и осуществлении их надежд».

Я выразила отдельную благодарность представительницам поколения моей матери, которые родились раньше, чем женщины получили избирательное право, но прожили достаточно долго, чтобы стать свидетельницами моей избирательной кампании на пост президента страны. Одной из них была восьмидесятивосьмилетняя Флоренс Стин из Южной Дакоты, которая настояла на том, чтобы ее дочь принесла к ней в хоспис открепительный избирательный бюллетень для заочного голосования, чтобы она, прикованная к постели, смогла проголосовать на первичных выборах Демократической партии. Она скончалась до дня выборов, поэтому, согласно закону штата, ее бюллетень не был учтен. Позже ее дочь сказала журналистам: «Мой папа – упрямый ковбой старой закалки, и ему не понравилось, когда он узнал, что мамин голос не будет засчитан. Насколько мне известно, он не голосовал лет двадцать. Но на этот раз он проголосовал вместо моей мамы». На меня возлагали надежды и за меня молились миллионы людей, это было для меня громадной ответственностью, и я старалась никогда не забывать о том, что эта избирательная кампания значила для них гораздо больше, чем для меня.

Я прямо упомянула о чувстве разочарования своих сторонников: «Хотя мы оказались в этот раз не в состоянии разрушить высокий и прочный „стеклянный потолок“, благодаря вам в нем образовалось около 18 миллионов трещин. И, чего раньше никогда не случалось, через них полился свет, наполняя всех нас надеждой и уверенностью в том, что в следующий раз этот путь будет немного легче. В истории продвижения Америки вперед так было всегда». Я пообещала: «Вы всегда найдете меня на переднем крае борьбы за демократию, борьбы за будущее». Затем я добавила: «Чтобы нам продолжить свою борьбу ради достижения целей, к которым мы стремимся, нам следует использовать всю нашу энергию, всю нашу страсть и наши силы, сделать все возможное для избрания Барака Обамы следующим президентом Соединенных Штатов».

Хотя все это было тяжело для меня, я многое вынесла из своего поражения и многому научилась. За последние годы я уже накопила определенный опыт поражений в личной жизни и общественной деятельности, однако до 2008 года я могла также похвастаться и поразительными успехами в различного рода избирательных мероприятиях: вначале я была сопричастна к успеху избирательных кампаний моего мужа в Арканзасе[7] и на пост президента страны, а затем выиграла в 2000 году выборы в сенат и перевыборы в него в 2006 году. Когда на съезде фракций Демократической партии в Айове для назначения кандидатов на пост президента страны я заняла лишь третье место, для меня это было мучительным результатом[8].

В ходе последующей поездки по всей стране, которая началась со штата Нью?Хэмпшир, я освоилась и обрела саму себя. Встречи с американскими гражданами укрепляли мой дух и мою решимость. Свою победу на первичных выборах в штате Огайо я посвятила всем тем американцам, «которые когда?либо были ошибочно объявлены нокаутированными и выбывшими из борьбы, но отказались признать это; всем тем, кто споткнулся, но выпрямился и выстоял; всем, кто упорно работает и никогда не сдается». Истории, которые я выслушала в ходе своей поездки, подтвердили мою веру в неограниченные возможности нашей страны. Наряду с этим они убедили меня в том, как многое мы должны еще сделать, чтобы быть уверенными, что эти возможности предоставлены всем без исключения. Хотя избирательная кампания была длительной, изнурительной и в финансовом отношении весьма затратной, в конечном итоге удалось предложить избирателям реальный выбор, касающийся будущего страны.

Положительной стороной моего поражения на выборах было то, что теперь я могла перестать переживать и больше уже не заботиться в такой степени о том, что говорят обо мне мои критики. Я научилась принимать критику всерьез, но не воспринимать ее как направленную лично против меня, и избирательная кампания, безусловно, обогатила меня этим опытом. Кроме того, она раскрепостила меня. Я научилась расслабляться и вести себя раскованно, в буквальном смысле этого слова. Однажды в ходе поездки в Индию, которую я совершила в качестве государственного секретаря, во время моего интервью журналистке телевещательной компании Си?эн?эн Джил Догерти та поинтересовалась, как я отношусь к навязчивой идее средств массовой информации о том, что после долгих перелетов я появляюсь в столицах иностранных государств в очках и без макияжа. «Хиллари без прикрас», – как выразилась она.

Я была вынуждена рассмеяться:

– Джил, я крайне рада появляться на людях в своем естественном виде и представать такой, какая я есть. Поэтому, если я хочу носить очки, я их ношу. Если же я хочу стянуть свои волосы сзади резинкой, я именно так и поступаю.

Некоторые журналисты, освещавшие мою деятельность в Госдепартаменте, были удивлены, когда я время от времени при обсуждении того или иного вопроса отбрасывала дипломатические принципы и высказывала именно то, что имела в виду. Это могли быть и критика в адрес руководителя Северной Кореи, и давление на пакистанцев для получения сведений о местонахождении Усамы бен Ладена. Теперь мне уже не требовалось максимума терпения, чтобы быть излишне деликатной.

Поражение на выборах также предоставило мне возможность обсуждать с руководителями других государств вопрос о том, как следует в своей стране принимать сложные решения и обеспечивать прогресс на благо своего народа. Есть главы государств, которые утверждают, что выступают за демократию, а сами делают все возможное для ее подавления, когда встречаются с протестами избирателей или их решимостью демократическим путем сместить этих руководителей со своего поста. Как я осознала, в таких ситуациях у меня была возможность предложить другие варианты. Конечно же, мне повезло, что я проиграла кандидату, чьи взгляды совпадали с моими, тому, кто взял на себя ответственность включить меня в свою команду. Тот факт, что ранее мы являлись жесткими соперниками, а теперь стали работать вместе, был достаточно весомым аргументом в пользу демократии. Аргументом, к которому я в предстоящие годы не раз обращалась, занимаясь тем делом, о котором прежде у меня были достаточно смутные представления.

 

* * *

 

Через три недели после моего выступления в здании Музея я была на пути в город с символическим названием Юнити[9], штат Нью?Хэмпшир. Этот город был выбран для нашего первого совместного с Бараком выступления не только в связи с его названием, но также и потому, что в ходе праймериз мы оба получили в нем одинаковое количество голосов: по 107. Встретившись в Вашингтоне, мы полетели вместе на его самолете, предназначенном для предвыборных турне. Когда мы приземлились, нас ожидал большой экскурсионный автобус в готовности менее чем за два часа довезти нас до Юнити. Я невольно вспомнила ту удивительную автобусную поездку, которую мы с Биллом совершили вместе с Альбертом Гором и его женой Типпер в 1992 году сразу же после Национального съезд в Демократической партии для выдвижения кандидатов на пост президента страны. Мне вспомнилась также знаменитая книга Тимоти Крауса «Парни на автобусе» об избирательной кампании 1972 года. На этот раз я была «девушкой на автобусе», и кандидатом в президенты была не я и не мой муж. Я глубоко вздохнула и села в автобус.

Мы с Бараком сидели рядом и непринужденно беседовали. Я поделилась нашим опытом воспитания дочери в Белом доме. Он с Мишель уже размышляли о том, как обустроить жизнь Малии и Саши, если он одержит победу на выборах. Предстоявшее нам совместное выступление, которое планировалось на большой лужайке в великолепный летний день, было задумано с тем, чтобы дать всем четко понять: праймериз уже позади и теперь мы представляем единую команду.

Когда мы шли на сцену под песню группы «U2» «Замечательный день», присутствовавшие скандировали наши имена. Позади зрителей были вывешены большие буквы: Е, Д, И, Н, С, Т, В, О, – а на синем баннере над сценой было написано: «Объединимся ради перемен».

– Двигаясь вперед сегодня и каждый день, – сказала я в своем выступлении, – мы плечом к плечу отстаиваем идеалы, которые разделяем, ценности, которыми дорожим, и страну, которую мы любим.

Когда я закончила, раздались восклицания: «Спасибо тебе, Хиллари! Спасибо, Хиллари!» Даже Барак присоединился к восклицавшим.

– Ребята, вы просто заглянули в текст моей речи и прочли там первую строчку, – пошутил он.

Затем он эмоционально и подробно рассказал о моей предвыборной кампании.

Спустя несколько дней между Биллом и Бараком состоялся долгий разговор, в результате которого были прояснены все застарелые вопросы, вызывавшие недопонимание во время праймериз, и была достигнута договоренность действовать в ходе предстоявшей избирательной кампании сообща.

Крупнейшим событием лета был Национальный съезд Демократической партии, запланированный в Денвере в конце августа. Я присутствовала на всех Национальных съездах Демократической партии с 1976 года, и, по понятным причинам, особо теплые воспоминания у меня остались от форумов, состоявшихся в 1992 году в Нью?Йорке и в 1996 году в Чикаго. На этот раз Барак обратился ко мне с просьбой выступить с основной речью с официальным представлением его в качестве кандидата на пост президента США, и я согласилась.

Когда пришло время выступать, Челси представила меня. Я испытывала за нее чувство огромной гордости и была ей крайне благодарна за то, как усердно она работала на протяжении всей выборной кампании. Она самостоятельно исколесила всю страну, общаясь с молодыми людьми и наполняя энергией всех, с кем встречалась. Глядя на нее, стоявшую перед переполненным залом проведения съезда, я не могла свыкнуться с мыслью, что она стала совсем взрослой и держалась с большим достоинством.

Вскоре настала моя очередь. Меня встретило море красно?бело?голубых значков с именем «Хиллари». Я уже много раз выступала с речами, однако это был весьма представительный форум, и выступать предстояло перед огромной аудиторией, а миллионы людей должны были смотреть это мероприятие по телевизору. Должна признаться, что я нервничала. Я занималась своей речью вплоть до самой последней минуты, поэтому, когда мой кортеж прибыл на место, одному из моих помощников пришлось выскочить из машины и помчаться, чтобы передать флешку оператору бегущей строки. Команда Обамы попросила ознакомиться с текстом моего выступления гораздо раньше, и, когда я не сделала этого, некоторые из его советников обеспокоились тем, что я, возможно, скрываю что?то, чего они не желали бы услышать на этом съезде. Однако я просто пыталась использовать каждую секунду для правки своего текста.

Это была совсем не речь, с которой я надеялась выступить на этом форуме, но она тоже была крайне важной.

– Голосовали вы за меня или за Барака, пришло время объединиться в единую партию с единой целью. Мы все в одной команде, и никто из нас не может себе позволить сидеть на обочине. Это – борьба за будущее. И мы должны вести ее все вместе, чтобы выиграть, – сказала я присутствовавшим. – Барак Обама – мой кандидат. И он должен стать президентом нашей страны.

Когда позже Джо Байден встретил меня рядом с гримерной, он опустился на одно колено, чтобы поцеловать мне руку. (Кто сказал, что рыцарский дух отошел в прошлое?) Барак позвонил из города Биллингс, штат Монтана, чтобы поблагодарить меня.

Ранее в этот же день я в кулуарах съезда встретилась с Мишель, и она также поблагодарила за все, что мы делали, чтобы помочь Бараку: «Конечно же, во время избирательной кампании Билл был не только супругом, и мы с Бараком оба знали, что зачастую именно ваша семья подвергает вас самой острой критике и что порой именно позиция вашей семьи создает вам самую большую проблему». Однако нас с Мишель сближали вопросы воспитания детей на виду у общественности. Спустя несколько месяцев в Желтом Овальном кабинете на втором этаже Белого дома у нас состоялся неофициальный завтрак. Мы беседовали об обустройстве семьи нового президента США, о планах Мишель бороться с детским ожирением с помощью здоровой еды и физических упражнений. Мы сидели за небольшим столом, рядом с окнами южной стороны кабинета и балконом Трумэна, и любовались видом Монумента Вашингтона. Это было мое первое посещение личных помещений Белого дома после нашего ухода отсюда 20 января 2001 года. Мне нравилось наблюдать, как персонал Белого дома помогает каждой семье вновь избранного президента страны осваиваться на новом месте. Когда в 1993 году я стала первой леди, для меня также многое значили рассказы Жаклин Кеннеди, «Леди Бёрд» Джонсон, Бетти Форд, Розалин Картер, Нэнси Рейган, Барбары Буш о своем опыте. Немногие из нас имели честь жить здесь, и я старалась оказать любую посильную помощь.

Я считала, что мое участие в работе Национального съезда ограничится выступлением, однако решительно настроенная группа моих делегатов по?прежнему собиралась голосовать за меня во время поименного голосования по штатам. Команда Обамы поинтересовалась, не могла ли я появиться на съезде на следующий день, вмешаться в поименное голосование и высказаться за немедленное объявление о том, что Барак Обама является кандидатом от нашей партии. Я согласилась, понимая при этом, почему множество моих друзей, сторонников и делегатов выступали против этого шага. Они хотели бы завершить то дело, за которое боролись. Кроме того, они хотели бы, чтобы в истории было зафиксировано, что женщина одержала победу на двух десятках праймериз и предвыборных партийных совещаниях для выдвижения кандидатов на пост президента страны и имеет около тысячи девятисот делегатов, чего прежде никогда не случалось. Они утверждали, что если прервать поименное голосование, то все наши усилия никогда не будут признаны должным образом. Я ничем не могла им помочь в этом вопросе, однако их безграничная преданность меня крайне тронула. Наряду с этим я полагала, что более важным было продемонстрировать наше полное единство.

Некоторые из моих сторонников были также весьма расстроены тем, что Барак выбрал кандидатом на пост вице?президента Байдена вместо меня. Однако я никогда не была заинтересована в том, чтобы занять пост вице?президента. Я с нетерпением ждала возвращения в сенат, где надеялась принять активное участие в реформе здравоохранения, в создании рабочих мест и в решении других насущных проблем. Я искренне одобрила выбор Барака, поскольку была уверена в том, что Джо будет неоценимым сотрудником в ходе всеобщих выборов и в последующем в Белом доме.

Мы держали в тайне мое повторное выступление, поэтому, когда я неожиданно появилась среди тысяч возбужденных демократов в то время, как штат Нью?Йорк должен был объявить результаты своего поименного голосования, это вызвало настоящий переполох среди делегатов и докладчиков. В окружении друзей и коллег я заявила: «Твердо устремленные в будущее, пронизанные духом единства, нацеленные на победу, с верой в нашу партию и нашу страну, давайте единодушно объявим прямо здесь, прямо сейчас, что Барак Обама – наш кандидат и что он будет нашим президентом». Затем я предложила приостановить поименное голосование и выдвинуть Барака кандидатом на пост президента страны без голосования на основании выражения всеобщего одобрения. Находившаяся на трибуне спикер палаты представителей Нэнси Пелоси спросила, поддерживается ли мое предложение, и все участники партийного съезда одобрительно зашумели. Атмосфера была возбужденной, это был исторический факт: мы сплотились в поддержку первого афроамериканского кандидата на пост президента США от своей партии.

На той неделе произошло еще одно необычное событие. На следующее утро после обращения Барака к съезду сенатор Джон Маккейн, предполагаемый кандидат на пост президента от республиканцев, выступил с заявлением о том, что в качестве кандидата на пост вице?президента он остановил свой выбор на губернаторе Аляски Саре Пэйлин. По всей стране прозвучал громкий вопрос: «На ком?» В ближайшие месяцы все узнают ее весьма хорошо, но в этот момент она была практически никому не известна, даже знатокам политической жизни. У команды Обамы возникло подозрение, что данное решение являлось очевидной попыткой развеять их надежды на благожелательное отношение со стороны женщин, которые активно поддерживали меня. Они сразу же сделали пренебрежительное заявление по данному вопросу и обратились ко мне в надежде, что я последую их примеру. Однако я не стала делать этого. Я не собиралась нападать на Пэйлин только по той причине, что она была женщиной, обращавшейся за поддержкой к другим женщинам. Не думаю, что такой шаг с моей стороны имел бы политический смысл, и поступить таким образом было бы неправильно. Поэтому я ответила отказом, объяснив, что будет еще достаточно времени и возможностей для критики в ее адрес. Несколько часов спустя команда Обамы дала задний ход и поздравила губернатора Пэйлин.

В течение следующих нескольких недель мы с Биллом приняли участие в более сотни мероприятий, в том числе в мероприятиях по сбору средств, на которых мы общались с нашими сторонниками и с теми избирателями, кто еще не определился в своем решении, и высказывались за поддержку Барака и Джо. Утром 4 ноября, в день выборов, мы пришли в местную начальную школу рядом с нашим домом в городе Чаппакуа, штат Нью?Йорк, чтобы проголосовать. Это было завершение невероятно длинного пути. Вечером Билл не отрывался от телевизора, занимаясь тем, что он всегда делал после закрытия избирательных участков: анализировал всю информацию по явке избирателей на выборы и результаты опроса проголосовавших избирателей. Теперь, когда от нас больше ничего не зависело, я старалась заниматься другими делами, пока не будут объявлены результаты выборов. Как оказалось, Барак одержал убедительную победу, без необходимости дополнительного подсчета голосов, как это случилось в 2004 году или же, еще более известный пример, в 2000 году. Хума позвонила Регги Лаву, и вскоре я уже поздравила избранного президента. (Именно в таком его качестве я стала думать о нем, упоминать о нем и обращаться к нему с момента объявления результатов выборов; после инаугурации же он станет «господином президентом».) Я была в приподнятом настроении, испытывала чувство гордости и, честно говоря, облегчения. Настало время выдохнуть, и я с нетерпением ожидала возвращения к привычной жизни и к работе, которая мне очень нравилась.

 

* * *

 

Спустя пять дней после выборов был тихий воскресный денек, идеальная возможность расслабиться и отдохнуть на свежем осеннем воздухе. Мы с Биллом решили направиться в каньон реки Миан, пройти по одной из многочисленных троп, рядом с которыми мы жили в округе Вестчестер. С учетом лихорадочного темпа нашей жизни мы старались поддерживать у себя ясную голову длительными совместными прогулками. Я прекрасно помню, что эта прогулка помогла нам восстановить свои силы. Выборы были позади, и я могла вернуться к своей работе в сенате. Мне нравилось защищать интересы жителей Нью?Йорка, а в результате прошедшей избирательной кампании у меня накопилось много дел, и я была готова безотлагательно приняться за них. Меня переполняли идеи, которые я надеялась реализовать с учетом тесных отношений с новым президентом страны.

Тогда я еще не представляла себе, насколько тесными станут наши отношения. Во время нашей прогулки у Билла зазвонил сотовый телефон. Когда он ответил, он услышал голос вновь избранного президента, который сказал, что хотел бы переговорить с нами обоими. Билл объяснил, что мы посередине природного заповедника и что он перезвонит, как только мы вернемся домой. Почему он звонил? Возможно, он хотел проконсультироваться с нами по поводу команды, которую он собирал. Или же выработать стратегию относительно основных направлений политики, например в области оздоровления экономики или реформы здравоохранения. Или, возможно, он хотел при нашем содействии составить энергичную программу законотворческой деятельности на весенний период. Билл, вспоминая свой собственный лихорадочный переход в новый статус, предполагал, что Барак желал бы согласовать с нами кандидатуры для Белого дома и правительства.

Когда мы вернулись домой, выяснилось, что предположение Билла о причине звонка оказалось верным – в отношении его самого. Избранный президент проконсультировался с ним относительно возможных членов экономической команды, которую он формировал для преодоления финансового кризиса, который переживала страна. Затем он сообщил Биллу, что с нетерпением ждет встречи со мной в ближайшее время. Я предположила, что он хотел обсудить совместную проработку его пакета законопроектов, которые он был намерен представить сенату.

Однако мне стало любопытно, и я позвонила некоторым сотрудникам моего сенатского аппарата, чтобы узнать, что они думают по этому поводу, в том числе и моему пресс?секретарю Филиппу Райнесу. Филипп был увлечен своим делом, он все схватывал на лету и был преданным помощником. Как правило, он знал, что думали на ту или иную тему ведущие политики в Вашингтоне раньше их самих. Я всегда могла доверять его мнению. И на этот раз я также не ошиблась.

Два дня назад Филипп сказал мне, что циркулировали слухи о моем возможном назначении на совершенно различные должности, от министра обороны до генерального почтмейстера, однако он уверенно предсказал:

– Вам собираются предложить пост госсекретаря.

– Какая глупость! – сразу же отреагировала я. – Да ни за что на свете!

И мне пришла в голову мысль, уже не в первый раз, что Филипп был слегка неадекватен. Честно говоря, я не была заинтересована в работе в составе правительства. Я хотела вернуться в сенат и продолжать трудиться на благо штата Нью?Йорк. Восемь лет, с событий 11 сентября 2001 года до финансового кризиса 2008 года, были весьма трудными для жителей Нью?Йорка. Они доверились мне еще в 2000 году, и теперь им требовался опытный и преданный защитник их интересов в Вашингтоне. И мне нравилось, что я была сама себе начальник, мне нравилось самой определять свой рабочий график и свою повестку дня. Работа же в составе кабинета министров означала определенное ограничение этой самостоятельности.

Когда я позвонила Филиппу в воскресенье, он сообщил мне, что в средствах массовой информации начались спекуляции. Так, в программе «На этой неделе» телекомпании Эй?би?си были обнародованы слухи о том, что избранный президент Обама рассматривает меня в качестве кандидатуры на должность государственного секретаря. В программе было также заявлено, что Обаму привлекает идея иметь в правительстве «команду соперников». Тем самым делался намек на бестселлер Дорис Кернс Гудвин 2005 года[10], в котором излагалась история о том, как в 1860 году Авраам Линкольн назначил на пост госсекретаря Уильяма Генри Сьюарда, сенатора штата Нью?Йорк, над которым он одержал победу в ходе борьбы за выдвижение на пост президента страны от Республиканской партии.

Я уже какое?то время была большой поклонницей Сьюарда, так что эта параллель меня особенно заинтриговала. Он был одним из корифеев своего времени, принципиальным реформатором, яростным критиком рабства, сенатором штата Нью?Йорк и его губернатором и, в конечном счете, государственным секретарем США. Он помог президенту Линкольну подготовить проект провозглашения Дня благодарения, который стал отмечаться как национальный праздник. Современники описывали его как человека, который «никогда не был в раздражении или возбуждении, отличался проницательностью, был склонен к шуткам, ценил хорошо сделанное дело и любил „вкусную снедь“». То же самое я могла бы сказать и о себе.

Когда Сьюард попытался выдвинуться на пост президента США, он уже был уважаемым сенатором от штата Нью?Йорк. В ходе президентской кампании его соперником был разносторонний, энергичный и перспективный политик из штата Иллинойс[11]. С учетом изложенного параллель была не совсем верна, и я надеюсь, что никто никогда не охарактеризует меня как «мудрого ару», как называл Сьюарда историк Генри Адамс. Лично меня позабавило, что больше всех помешать Сьюарду стать президентом страны старался журналист Хорас Грили, замечательная статуя которого установлена в Чаппакуа.

Сьюард импонировал мне также по причинам более глубоким, чем простые исторические совпадения. Я посещала его дом в городе Оберн, штат Нью?Йорк, который служил остановкой «подземной железной дороги» – системы переброски беглых рабов?негров из южных штатов в северные в XIX веке. В нем находится множество реликвий, сохранившихся как память о его выдающейся карьере и его четырнадцатимесячном путешествии по всему миру после того, как он покинул государственную службу. Дипломатическая коллекция включает в себя награды практически всех мировых лидеров, большинство которых – коронованные монархи, отдавшие дань уважения преданному слуге демократии.

При всей загруженности Сьюард отдавал все силы своему электорату, а тот был предан ему. Он с жаром рассказывал о том, что Америка может быть страной, привлекательной для всех, и подкреплял свои слова практическими действиями. Гарриет Табмен, героическая руководительница «подземной железной дороги», поселилась в родном городе Сьюарда в доме на земле, купленной Сьюардом. Дружба Сьюарда с Линкольном была особенно волнующей. Потерпев поражение в борьбе за право быть выдвинутым кандидатом на пост президента страны, Сьюард трудился не покладая рук ради избрания Линкольна президентом США, совершая бесчисленные поездки по стране по железной дороге и выступая с речами. Вскоре он стал одним из доверенных советников Линкольна. Он был у истоков президентской карьеры Линкольна, предложив завершающий абзац его первой инаугурационной речи, от которого захватывает дух и который Линкольн превратил в призыв к «лучшим ангелам нашей природы». И он же был и на завершающем этапе его жизненного пути: заговор против Линкольна предполагал также скоординированное нападение и на Сьюарда, но тот выжил[12]. Линкольн и Сьюард вместе проделали длительный путь, и их дружба и совместные настойчивые усилия смогли спасти Федерацию.

Сьюард продолжал деятельность на посту госсекретаря и после окончания Гражданской войны. В 1867 году, в очередной раз проявив мудрость, он организовал приобретение Аляски у России[13]. Выделение на эти цели 7,2 миллиона долларов считалось настолько экстравагантным шагом, что сделка была названа «глупостью Сьюарда», хотя теперь мы понимаем, что это была одна из самых талантливых операций с землей в американской истории (по 2 цента за акр, практически задаром). Сразу же после окончания колледжа я провела несколько незабываемых месяцев на Аляске, разделывая рыбу и перемывая посуду. Сейчас, когда мое имя все чаще стало упоминаться в связи с возможным назначением на пост госсекретаря, я начала задаваться вопросом: не преследует ли меня призрак Сьюарда? И все же мне следовало определиться: если избранный президент обратится ко мне с соответствующим предложением, не будет ли глупостью отказываться от деятельности в сенате и всех своих планов ради краткосрочной работы в Госдепартаменте?

 

* * *

 

Вечером того дня, когда избранный президент Обама звонил Биллу, журналист, освещавший состоявшуюся в Нью?Йорке церемонию награждения победителей конкурса «Женщина года» по версии издания «Гламур», по пути на это мероприятие поинтересовался у меня, собираюсь ли я рассматривать вопрос о какой?либо должности в администрации Обамы. Я высказала то, что чувствовала в тот момент: «Я счастлива быть сенатором от штата Нью?Йорк». И это было правдой. Однако я вполне была реалистом, чтобы понимать, что в политике все возможно.

Утром в четверг, 13 ноября, я прилетела вместе с Хумой в Чикаго, чтобы встретиться с избранным президентом. Мы добрались без приключений. Когда мы приехали во временную штаб?квартиру, где мне предстояло встретиться с президентом один на один, я очутилась в большом кабинете, отделанном деревом и меблированном несколькими стульями и раскладным столом.

Барак Обама выглядел более спокойным, раскованным и отдохнувшим, чем в последние месяцы. Хотя он и столкнулся с самым серьезным экономическим кризисом со времен Великой депрессии, он казался уверенным в себе. Как мне в дальнейшем и доведется нередко встретиться с подобной его тактикой, он, отказавшись от светской болтовни, сразу же перешел к сути дела – и попросил меня стать его госсекретарем. Он объяснил, что уже некоторое время раздумывал об этом предложении, поскольку считал, что я являлась лучшей кандидатурой (по его словам, единственной кандидатурой) на эту должность на данный момент с учетом уникальных проблем в стране и за рубежом, с которыми столкнулись США.

Несмотря на все доходившие до меня слухи и задававшиеся мне прямые вопросы, я была поражена. Всего несколько месяцев назад мы с Бараком Обамой выступали соперниками на первичных выборах, одних из наиболее упорных и ожесточенных в истории страны. Теперь же он просил меня войти в состав его администрации и занять одну из высших должностей, четвертую по порядку замещения президентской власти. Это было похоже на финальную серию телесериала «Западное крыло», в которой избранный президент также предлагает своему поверженному оппоненту пост государственного секретаря. В телевизионной версии соперник вначале отказывается от этого предложения, но избранный президент отклоняет этот отказ.

В реальной жизни избранный президент Обама привел хорошо продуманную аргументацию. Он объяснил, что намерен уделить значительную часть своего времени и сил преодолению экономического кризиса, в связи с чем нужна достойная фигура, чтобы представлять его за рубежом. Я внимательно выслушала его и вежливо отказалась от этого предложения. Безусловно, подобное предложение оказало мне высокую честь. Я проявляла искренний интерес к внешней политике и считала, что нашей стране необходимо восстановить утраченные в различных регионах мира позиции. Требовалось завершить два вооруженных конфликта, противостоять возникающим угрозам и использовать в наших интересах новые возможности. Но я также видела острую необходимость решать проблему массового сокращения рабочих мест в стране, восстанавливать разрушенную систему здравоохранения, создавать новые возможности для работающих семей. Люди страдали от множества проблем и нуждались в тех, кто был бы способен защищать их интересы. Все это и многое другое ожидало меня в сенате. Кроме того, как я полагала, было достаточно опытных дипломатов, которые могли достойно выполнять функции госсекретаря.

– Как насчет Ричарда Холбрука? – предложила я. – Или Джорджа Митчелла?

Однако избранный президент предложил вернуться к этому вопросу позднее, и я покинула его, пообещав подумать об этом. Возвращаясь самолетом в Нью?Йорк, я больше ни о чем другом не думала.

Еще до того, как я приземлилась в Нью?Йорке, средства массовой информации наполнились слухами. Два дня спустя на первой странице издания «Нью?Йорк таймс» появилась статья «Встреча Обамы с Клинтон порождает сплетни», в которой отмечалось, что перспектива моего назначения на пост главного дипломата страны может явиться «неожиданной концовкой» «драматической борьбы между Обамой и Клинтон» в ходе президентской кампании. Из уважения к избранному президенту я избегала подтверждать даже то, что мне было сделано соответствующее предложение.

Я обещала подумать, что я и сделала. В течение следующей недели я обстоятельно поговорила с семьей, с друзьями и коллегами. Билл и Челси были терпеливыми слушателями и призывали меня тщательно взвесить данное предложение. Мои друзья разделились примерно поровну: кто?то с энтузиазмом поддержал эту идею, другие отнеслись к ней со скепсисом. Над многим следовало хорошенько подумать, и на то, чтобы собраться с мыслями, было отведено только несколько дней. Предложенная работа была весьма заманчивой, и я была уверена, что смогу успешно справиться с ней. В течение многих лет в качестве первой леди и сенатора я уже пыталась выработать решение для тех проблем, с которыми сталкивались Соединенные Штаты по всему миру, и у меня уже были налажены хорошие отношения со многими ключевыми мировыми лидерами, от Ангелы Меркель в Германии до Хамида Карзая в Афганистане.

Джон Подеста, неоценимый друг, сопредседатель «переходной команды» Обамы и бывший руководитель аппарата Белого дома в администрации моего мужа, 16 ноября позвонил мне, чтобы обсудить некоторые вопросы и подтвердить, что избранный президент действительно желает видеть меня в своей администрации. Мы обговорили ряд практических аспектов, например вопрос о том, каким образом я оплачу оставшийся после избирательной кампании долг в размере более 6 миллионов долларов, если я стану государственным секретарем и, следовательно, буду должна оставаться вне партийной политики. Кроме того, мне не хотелось делать ничего, что могло бы ограничить жизненно необходимые проекты, которыми Билл занимался по всему миру через благотворительный Фонд Клинтона. В средствах массовой информации много говорилось о возможном конфликте интересов между его благотворительными усилиями и моим планируемым назначением. Эта проблема была быстро решена после того, как «переходная команда» президента проверила список спонсоров Фонда Клинтона (а Билл согласился обнародовать их имена). Наряду с этим, чтобы избежать возможных конфликтов, Биллу пришлось отказаться от проведения за рубежом различных инновационных благотворительных конференций, к организации которых он приступил под эгидой сформированного им международного филантропического сообщества «Глобальная инициатива Клинтона».

– То, что ты сможешь сделать в качестве госсекретаря, существенно перевесит любой проект, который мне придется сократить, – заверил меня Билл.

На протяжении всего этого времени и в течение последующих четырех лет Билл, как и ранее в течение десятилетий, оказывал мне существенную поддержку и помогал дружеским советом. Он напоминал мне, что бы надо сосредотачиваться прежде всего на «основных тенденциях», а не на тех вопросах, которые попадают на первые полосы газет, и опираться на имеющийся опыт.

Я обратилась за советом к некоторым из своих доверенных коллег. Сенаторы Дайана Файнштейн и Барбара Микульски и конгрессмен Эллен Тошер выступали за то, чтобы я приняла предложение Обамы, того же мнения придерживался и мой хороший знакомый Чак Шумер, сенатор от штата Нью?Йорк. Хотя многие любили подчеркивать, насколько мы с Чаком разные люди и что нередко мы соперничали друг с другом, на самом деле мы с ним были отличной командой, и я уважала его врожденное чутье. Лидер большинства в сенате Гарри Рид удивил меня, сообщив, что избранный президент еще прошлой осенью, во время избирательной кампании в Лас?Вегасе, интересовался его мнением по данному вопросу. Гарри Рид сказал, что хотя он и не хотел бы терять меня в качестве сенатора, однако не видит для меня причин отказываться от этого предложения.

Мои консультации продолжались. Я то склонялась к принятию предложения, то принималась составлять план законопроектов для представления в ходе предстоящей сессии конгресса. Тогда я этого еще не знала, но впоследствии мне стало известно о различного рода интригах, к которым прибегала моя команда и команда избранного президента, чтобы мне было сложно ответить отказом. Например, мои сотрудники предупредили меня о дне рождения Джо Байдена, и, когда я позвонила ему, чтобы поздравить (как оказалось, на самом деле на два дня раньше реальной даты), у Джо тем самым появилась возможность присоединиться к уговорам. Когда я попыталась дозвониться до Барака Обамы, чтобы сказать «нет», вступавший в должность руководителя аппарата Белого дома Рам Эмануэль сослался на то, что избранный президент был нездоров.

В конечном итоге в предрассветный час 20 ноября у нас с избранным президентом состоялся телефонный разговор. Он с большим вниманием отнесся к моим опасениям, ответил на мои вопросы и в очередной раз подчеркнул, что был бы крайне рад работать вместе. Я сказала ему, что, хотя меня тяготят возможные проблемы с благотворительной деятельностью Билла и мой долг в результате избирательной кампании, больше всего меня беспокоит то, смогу ли я лучше и более эффективно проявить себя в администрации, чем в сенате. Кроме того, я честно призналась в том, что после недавно завершившейся длительной избирательной кампании рассчитывала на более регулярный рабочий график. Я изложила все это, и он терпеливо выслушал – а затем заверил меня, что все мои проблемы могут быть решены.

Проявив дальновидность, избранный президент уклонился от прямого обсуждения своего предложения о работе в администрации, а вместо этого переговорил о некоторых аспектах самой работы. Мы обсудили вооруженные конфликты в Ираке и Афганистане, постоянные проблемы, связанные с Ираном и Северной Кореей, вопрос о том, каким образом Соединенные Штаты могли бы быстро и уверенно преодолеть экономический кризис. Было замечательно обменяться мнениями в комфортной частной беседе после целого года взаимной критики под юпитерами теледебатов. Оглядываясь назад, я понимаю, что этот разговор был гораздо более важным, чем мне казалось в то время. В ходе него мы заложили основу для совместной деятельности, которая будет на несколько лет определять американскую внешнюю политику.

Тем не менее мой ответ все еще был «нет». Избранный президент снова отказался принять его.

– Я хочу вашего согласия, – настаивал он. – Вы – наиболее подходящая кандидатура для этой работы.

Он дал понять: он не примет отказа. На меня это произвело впечатление.

Повесив трубку, остаток ночи я уже не ложилась спать. А как бы действовала я, если бы все обернулось по?другому? Предположим, я победила бы на выборах и хотела бы, чтобы Барак Обама стал в моей администрации государственным секретарем. Предположим, я унаследовала бы все те проблемы, которые в настоящее время стоят перед ним. Безусловно, я бы хотела, чтобы он ответил согласием – и побыстрее, чтобы мы могли перейти к другим проблемам. Я стремилась бы сформировать команду из самых талантливых государственных служащих, чтобы вместе настойчиво трудиться на благо нации. Чем больше я размышляла об этом, тем больше я понимала, что избранный президент был прав. Перед страной стояло множество проблем, как внутренних, так и внешних. И Бараку был необходим государственный секретарь, который мог бы сразу приняться за дело: решать те международные проблемы, которые мы унаследовали.

Сколько я ни размышляла на эту тему, я постоянно возвращалась к простой мысли: если ваш президент просит вас помочь, необходимо откликнуться. Как бы я ни любила свою работу в сенате и как бы ни была уверена в том, что эта работа приносит существенную пользу, надо прислушаться к его словам о том, что я ему нужна в Государственном департаменте. Мой отец во время Второй мировой войны служил в ВМС, занимаясь подготовкой молодых моряков к боевым действиям на Тихом океане. И хотя он часто ворчал по поводу принятых в Вашингтоне решений различных президентов США, он и моя мать привили мне чувство глубокого долга и служения стране. Оно было подкреплено методистской верой моей семьи, которая учила нас: «Делай все добро, которое можешь, в любое время, в которое можешь, всякому, кому можешь, так долго, как только можешь»[14]. Стремление служить своей стране помогло мне принять решение работать на выборной должности, когда в 2000 году я впервые была избрана в сенат. И сейчас оно также помогло мне сделать нелегкий выбор: покинуть сенат и занять пост государственного секретаря.

 

* * *

 

К утру я окончательно приняла решение и попросила еще раз соединить меня с избранным президентом. Он был рад, что я изменила свое мнение. Он гарантировал, что у меня будет возможность непосредственно встречаться с ним, в том числе когда в этом будет необходимость, один на один. Он сказал, что я могу сама подобрать себе команду, хотя он готов предложить некоторые кандидатуры. Поскольку я не была новичком в Белом доме, я понимала, насколько оба эти обещания были существенны. История неоднократно подтверждала, что, если Белый дом относится к Государственному департаменту пренебрежительно, это обычно приводит к плачевным результатам. Избранный президент заверил меня, что на этот раз будет по?другому: «Я хочу быть уверен в успехе вашей деятельности». По его словам, он отдавал себе отчет в том, что наше сотрудничество в выработке внешней политики не сможет избежать ошибок и заблуждений, однако мы будем стремиться принимать наиболее оптимальные для нашей страны решения. У нас пока еще не сложились такие тесные отношения, которые будут в дальнейшем, но я была тронута, когда он сказал:

– Вопреки сообщениям в прессе, я полагаю, что мы сможем стать хорошими друзьями.

Все ближайшие годы я хорошо помнила эту фразу.

Президент полностью выполнил все свои обещания. Он предоставил мне свободу действий в подборе команды; при принятии решений, касавшихся внешнеполитической деятельности, доверял мне как своему главному советнику в этой области; настаивал на том, чтобы мы часто встречались, чтобы у нас была возможность откровенно переговорить. Обычно, если эта традиция не нарушалась зарубежными поездками, мы с ним встречались, как правило, по крайней мере раз в неделю. Нельзя забывать также о заседаниях кабинета министров в полном составе, заседаниях Совета национальной безопасности и двусторонних встречах с иностранными руководителями, находившимися в нашей стране с визитом (на последних у меня было право совещательного голоса). Я также регулярно встречалась в Белом доме с министром обороны и советником по национальной безопасности. Если все это суммировать, то получится, что, несмотря на частые зарубежные поездки, я в течение четырех лет работы в Госдепартаменте была в Белом доме более семисот раз. Проиграв выборы, я даже не ожидала, что буду проводить там так много времени.

В последующие годы я не всегда была согласна с президентом и членами его команды. Некоторые из таких ситуаций представлены в моей книге, о других я предпочла умолчать, чтобы сохранить атмосферу конфиденциальности, которая должна существовать между госсекретарем и президентом страны, особенно если последний еще находится на своем посту. Однако у нас с ним сложились тесные профессиональные отношения, которые, как он и предсказывал, со временем переросли в личную дружбу, что я глубоко ценю. Через несколько недель работы в новой администрации, теплым апрельским днем, президент предложил завершить одну из наших еженедельных встреч за столом для пикника за пределами Овального кабинета на Южной лужайке, рядом с новой детской площадкой Малии и Саши. Меня это вполне устроило. В средствах массовой информации это получило название «стратегическое совещание за столом для пикника». Я бы, со своей стороны, дала этому другое название: «Два человека за доброй беседой».

В понедельник, 1 декабря, избранный президент Обама объявил о своем решении назначить меня шестьдесят седьмым государственным секретарем. Когда я стояла рядом с ним, он вновь публично повторил то, о чем говорил мне в частном порядке: «Назначение Хиллари должно послужить для друзей и противников подтверждением серьезности моей решимости возродить американскую дипломатию».

На следующий месяц, 20 января 2009 года, я вместе со своим мужем на сильном морозе наблюдала за тем, как Барак Обама принимал присягу в качестве президента США. Наше соперничество, в свое время достаточно жесткое, отошло в историю. Теперь мы были партнерами.

 

Глава 2

Госдепартамент: «умная сила»

 

Первый госсекретарь, с которым я познакомилась, был Дин Ачесон. Он служил в администрации президента Гарри Трумэна в начале холодной войны и был воплощением дипломата старой школы – солидного, производящего впечатление. Я была нервной студенткой, собиравшейся выступить с первой в моей жизни важной публичной речью. Это было весной 1969 года. Моя одноклассница по колледжу Уэллсли и подруга Элди Ачесон, внучка бывшего госсекретаря, решила, что нашему классу на церемонии окончания колледжа нужен свой оратор. После того как президент колледжа одобрил эту идею, мои одноклассники попросили меня рассказать о наших бурных четырех годах учебы в Уэллсли и обеспечить надлежащие пожелания при проводах нас в неизвестное будущее.

Вечером накануне церемонии окончания колледжа, когда моя речь еще не была готова, я столкнулась с Элди и ее семьей. Она познакомила меня со своим дедом, представив меня как «девушку, которая будет завтра выступать». Семидесятишестилетний бывший госсекретарь Ачесон, только что завершивший свои мемуары «Созидание настоящего» («Present at the creation»), которые в следующем году будут удостоены Пулитцеровской премии, улыбнулся и пожал мне руку. «Я с нетерпением жду вашего выступления», – сказал он. Я в панике поспешила обратно в свое общежитие, чтобы всю ночь просидеть над текстом речи.

Я никогда не думала, что сорок лет спустя мне предстоит пойти по стопам Ачесона, поступив на службу в Государственный департамент, или, как шутливо называют это ведомство, «Туманное дно» – с учетом его расположения в той части Вашингтона, которая носит аналогичное название. По сравнению с этим даже мои детские мечты стать космонавтом показались бы более реалистичными. Тем не менее, уже став государственным секретарем, я часто размышляла о том седом государственном деятеле преклонного возраста, которого я встретила тем вечером в Уэллсли. Под его церемонным внешним видом скрывался дипломат с богатым воображением, который без колебаний нарушал протокол, когда он считал, что это послужит интересам своей страны и своего президента.

Руководящая роль Америки в мире напоминает эстафетный бег. Госсекретарь США, президент страны, наше поколение – всем нам передали эстафету и обратились с просьбой пробежать свой этап как можно лучше, а затем уже мы передадим эстафету нашим потомкам. И я, воспользовавшись результатами деятельности своих предшественников и сделав для себя на этой основе необходимые выводы, инициировала во время своего пребывания в Государственном департаменте проекты, которые начали приносить плоды уже после того, как я передала эстафету госсекретарю Джону Керри.

Я быстро поняла, что должность госсекретаря, по существу, включает в себя три функционала: главного дипломата страны, главного советника президента по вопросам внешней политики и главного управляющего по разрастающейся деятельности Госдепартамента. С самого начала я стремилась оптимизировать свое время и энергию, рационально распределив их между различными обязанностями. Мне довелось возглавить публичную и конфиденциальную дипломатию страны в то время, когда требовалось восстанавливать коалиции и альянсы, находившиеся на грани разрушения, и создавать новые партнерские отношения. Наряду с этим мне приходилось вести активную дипломатическую деятельность в своей собственной администрации, особенно при выработке внешнеполитического курса Белым домом и конгрессом. И, кроме того, необходимо было неустанно работать в самом Госдепартаменте, чтобы получать максимальную отдачу от своих талантливых сотрудников, поднимать моральный дух в коллективе, повышать эффективность нашей деятельности и развивать потенциал, необходимый для решения новых задач.

Бывший госсекретарь позвонил мне и дал следующий совет:

– Не пытайтесь сделать все сразу.

То же самое я слышала от других ветеранов Госдепартамента:

– Вы можете попытаться наладить либо внешнеполитическую деятельность, либо бюрократический аппарат, но вы не сможете сделать и то и другое.

Зачастую я слышала и другой совет: выберите несколько крупных проблем и занимайтесь ими. Звучали предостережения, что в противном случае нас ожидает постоянно усложняющаяся международная обстановка. Возможно, было время, когда государственный секретарь мог сосредоточиться только на нескольких приоритетных вопросах, предоставив возможность своим заместителям и помощникам заниматься проблемами Госдепартамента и всего остального мира. Однако те времена отошли в прошлое. Нам были знакомы крайне сложные ситуации (например, в Афганистане после вывода советских войск в 1989 году), которые свидетельствовали о том, что, если игнорировать развитие событий в каком?либо регионе или закрывать глаза на какие?либо проблемы, это может иметь весьма тяжелые последствия. Я должна была уделять внимание всей шахматной доске.

В годы, прошедшие после событий 11 сентября 2001 года, американская внешняя политика стала обращать первоочередное внимание на наиболее серьезные проблемы, и это было вполне объяснимо. Безусловно, мы должны были оставаться бдительными. Однако я также полагала, что наряду с этим нам следовало уделять больше внимания расширению наших возможностей в ряде регионов, особенно в Азиатско?Тихоокеанском.

Я намеревалась заняться целым рядом новых проблем, которые требовали повышенного внимания и креативных стратегий, таких как управление конкуренцией в вопросе освоения подводных энергетических ресурсов в зоне от Арктики до Тихого океана, или противодействие экономическому давлению крупных государственных корпораций, или организация общения между представителями молодого поколения во всем мире посредством социальных сетей – и это только некоторые из упомянутых проблем. Я знала, что во внешнеполитическом ведомстве найдутся сторонники традиционного подхода, которые будут задавать вопросы, стоит ли госсекретарю тратить время, чтобы размышлять о воздействии на общество сервиса «Твиттер», или организовывать программы для женщин?предпринимателей, или защищать интересы американских компаний за рубежом. Однако я усматривала в этом составную часть деятельности дипломата XXI века.

 

* * *

 

15 декабря вновь избранные сотрудники аппарата национальной безопасности, администрации Обамы, которой еще предстояло начать работу, совещались в Чикаго в течение шести часов. Это было наше первое совещание с момента объявления о наших назначениях двумя неделями ранее. Мы энергично и достаточно детально проработали некоторые наиболее сложные политические дилеммы, с которыми нам предстояло столкнуться, включая военную ситуацию в Ираке и Афганистане и перспективы мира на Ближнем Востоке. Мы также подробно обсудили проблему, которая оказалась весьма непростой: как выполнить обещание избранного президента закрыть военную тюрьму в Гуантанамо на Кубе, которая действовала все последние годы.

Я пришла в администрацию Обамы со своими собственными представлениями как о лидирующей роли США в мире, так и об американской внешней политике. У меня было также собственное мнение о том, какой совместной работы любой президент должен ожидать от членов Совета национальной безопасности. Я собиралась энергично отстаивать свою позицию в администрации. Однако мне было известно из истории и собственного опыта, что знаменитая табличка на столе Гарри Трумэна в Овальном кабинете подтверждала истину: фишка действительно не шла дальше президента[15]. Мне также было понятно, что с учетом длительности нашего первого совещания журналисты будут искать – и даже надеяться найти – какие?либо признаки разногласий между мной и Белым домом. Однако я была полна решимости лишить их этих надежд.

На меня произвели впечатление люди, которых избранный президент набрал в свою команду. Избранный вице?президент Джо Байден имел богатый международный опыт, поскольку возглавлял в сенате США Комитет по международным отношениям. Его доброжелательность и юмор весьма пригодятся во время многочасовых обсуждений в Ситуационном центре Белого дома. Мы с Джо старались еженедельно встречаться за неофициальным завтраком в Военно?морской обсерватории, его официальной резиденции, которая находится недалеко от моего дома. Проявляя себя истинным джентльменом, он всегда встречал меня у машины и провожал в солнечный уголок веранды, где мы перекусывали и беседовали. Иногда мы соглашались друг с другом, иногда спорили, но я всегда ценила наши откровенные и конфиденциальные беседы.

Руководителя аппарата Белого дома Рама Эмануэля я знала многие годы. Он начинал с участия в избирательной кампании моего мужа 1992 года, затем работал в Белом доме, в последующем вернулся к себе в Чикаго и баллотировался в конгресс. Он был восходящей звездой в Белом доме, благодаря ему на выборах в конгресс в 2006 году демократы вновь получили большинство мест, однако сложил полномочия конгрессмена, когда президент Обама попросил его стать главой своей администрации. Позже он был избран мэром Чикаго. Рам был известен как яркая личность, он отличался живым языком (если давать этому качеству приличное название), кроме того, мыслил весьма творчески, являлся специалистом в области законодательства и был для президента крайне полезен. В ходе упорных первичных выборов Рам сохранял нейтралитет, поскольку у него были тесные отношения как со мной, так и с сенатором (на тот момент) Обамой. Как он образно выразился в интервью изданию своего родного города «Чикаго трибюн», «я спрятался под столом». Теперь, когда мы работали вместе, Рам стремился сплотить «команду соперников». Он всегда был готов выслушать меня, не препятствовал моему доступу в рабочий кабинет президента, и мы с ним часто беседовали на разные темы.

Новым советником по национальной безопасности стал генерал морской пехоты в отставке Джеймс Джонс, которого я знала по своей работе в сенатском Комитете по вооруженным силам (в то время Джонс был Верховным главнокомандующим ОВС НАТО в Европе). Он был уравновешенным, с чувством собственного достоинства, беспристрастным посредником, обладавшим чувством юмора и всеми теми важными качествами, которые необходимы для советника по национальной безопасности.

Заместителем и в конечном итоге преемником генерала Джонса стал Том Донилон, которого я знала еще по администрации Картера. Том работал руководителем аппарата госсекретаря Уоррена Кристофера, поэтому он знал Государственный департамент и ценил его. Он разделял мой энтузиазм по вопросу активизации нашей деятельности в Азиатско?Тихоокеанском регионе. Том стал весьма ценным коллегой, который курировал процесс непростого межведомственного согласования, который требовал анализа различных вариантов и выработки для президента итоговых предложений. У него был талант обозначать сложные вопросы, которые заставляли нас еще более настойчиво работать над важными политическими решениями.

На должность постоянного представителя США при ООН президент назначил Сьюзан Райс, которая в 1990?х годах работала в Совете национальной безопасности США, а затем помощником госсекретаря США по вопросам Африки. Во время праймериз Сьюзан принимала активное участие в избирательной кампании Обамы и нередко выступала по телевидению с выпадами в мой адрес. Я понимала, что это было частью ее работы, поэтому мы забыли прошлое и наладили тесное сотрудничество. Например, мы совместно добивались обеспечения голосования в ООН по введению новых санкций против Ирана и Северной Кореи, а также вместе прилагали усилия к тому, чтобы в ООН была санкционирована миссия по защите гражданского населения в Ливии.

Для многих явилось неожиданным решение президента оставить на посту министра обороны Роберта Гейтса, который сделал блестящую карьеру при восьми президентах США (от обеих партий) в ЦРУ и Совете национальной безопасности. В 2006 году президент Джордж Буш переманил его с поста президента университета A & M в Техасе на замену Дональду Рамсфелду в Пентагоне. Работая в Комитете сената США по вооруженным силам, я имела возможность наблюдать за деятельностью Боба и была уверена в том, что он сможет обеспечить преемственность и твердое управление армией с учетом двух вооруженных конфликтов, которые мы получили в наследство. Он также настойчиво выступал за расширение возможностей Госдепартамента и Агентства США по международному развитию и за укрепление роли нашей внешней политики. В закоснелом Вашингтоне редко можно встретить чиновника, который бы ратовал за более щедрое финансирование какого?либо другого ведомства. Однако Боб, наблюдая ту общую глобальную картину, которая сложилась в результате многолетнего доминирования военных во внешней политике США, считал, что настало время для обеспечения более сбалансированной расстановки сил между тем, что я называю «тремя D»: министерством обороны, Госдепартаментом и Агентством США по международному развитию[16].

Проще всего было увидеть дисбаланс между упомянутыми ведомствами в их бюджете. Несмотря на распространенное мнение о том, что на иностранную помощь выделяется по крайней мере четверть федерального бюджета, правда заключается в том, что на каждый доллар, потраченный на федеральном уровне, приходится всего один цент, выделяемый на Госдепартамент и Агентство США по международному развитию. В своем выступлении, сделанном в 2007 году, Боб отметил, что бюджет на внешнюю политику «непропорционально мал по сравнению с тем, что мы тратим на военных». Как он часто указывал, в военных оркестрах находилось на службе столько же американцев, сколько их было во всем дипломатическом корпусе.

Мы с самого начала стали союзниками, объединившись в давлении на конгресс с тем, чтобы обеспечить более продуманный бюджет в интересах национальной безопасности, и обнаружив, что находимся по одну сторону баррикад при обсуждении целого ряда внутренних проблем администрации. Мы смогли избежать традиционной распри между Госдепартаментом и министерством обороны, которая во многих предыдущих администрациях напоминала беспощадную войну между уличными бандами, «Акулами» и «Ракетами», из «Вестсайдской истории». Мы проводили совместные встречи с министрами обороны и иностранных дел, а затем давали совместные интервью, выступая единым фронтом по вопросам текущей внешней политики.

В октябре 2009 года мы организовали совместное мероприятие наших обоих ведомств в Университете Джорджа Вашингтона, которое освещалось телекомпанией Си?эн?эн. Нам был задан вопрос, как бы мы могли охарактеризовать нашу совместную работу.

– Сколько я помню себя на госслужбе, госсекретари и министры обороны, как правило, не разговаривали друг с другом, – ответил Боб, сдерживая смех. – На самом деле это может приобретать довольно уродливые формы. Поэтому совершенно замечательно иметь такие отношения, когда у нас есть возможность свободно говорить друг с другом… Мы ладим друг с другом и успешно работаем вместе. Откровенно говоря, я, опираясь на собственный опыт министра обороны, считаю, что исходить следует из готовности признать, что именно госсекретарь является основным представителем Соединенных Штатов в области внешней политики. И как только вы определитесь в этом вопросе, все остальное сразу же встанет на свои места.

 

* * *

 

Нашей команде в наследство достался целый список непростых проблем, причем и в собственной стране, и за рубежом звучали сомнения в способности США играть роль мирового лидера.

Достаточно было в те дни просмотреть газету или быть опрошенным каким?либо вашингтонским аналитическим центром, и вы наверняка услышали бы, что Америка находилась в состоянии упадка. Вскоре после президентских выборов 2008 года Национальный совет по разведке США, представляющий собой группу аналитиков и экспертов, назначенных директором национальной разведки, опубликовал тревожный доклад под названием «Глобальные тенденции – 2025: меняющийся мир». В нем был представлен мрачный прогноз снижения американского влияния в мире, роста международного соперничества, сокращения природных ресурсов, широкого распространения нестабильности. Аналитики разведки предсказывали сокращение в ближайшие годы экономической и военной мощи США и подрыв международной системы, которую мы помогали выстроить и отстоять после Второй мировой войны, в результате роста влияния развивающихся экономических держав (таких, как Китай), богатых нефтью стран (таких, как Россия и Иран) и негосударственных структур (таких, как «Аль?каида»). Пользуясь жесткой терминологией, авторы доклада назвали это «историческим смещением соответствующих благ и экономической мощи с Запада на Восток».

Незадолго до инаугурации президента Обамы историк Йельского университета Пол Кеннеди написал для издания «Уолл?стрит джорнэл» статью под заголовком «Американское могущество идет на убыль». Повторяя ту критику, которая часто звучала в 2008 и 2009 годах, профессор Кеннеди заявил, что причинами сокращения могущества США являются быстрорастущий государственный долг, тяжелое воздействие Великого экономического спада и «имперское перенапряжение» в результате вооруженных конфликтов в Ираке и Афганистане. Чтобы объяснить, как ему представляется утрата Америкой своих позиций в качестве бесспорного мирового лидера, он предложил следующую выразительную аналогию: «Сильный, сохраняющий равновесие и крепкий человек способен в течение долгого времени нести в гору впечатляюще тяжелый рюкзак. Однако если этот человек утратит силу (экономические проблемы), вес его ноши остается прежним или даже увеличится („Доктрина Буша“[17]), а местность станет сложнее (появление новых великих держав, международного терроризма и недееспособных государств), то в этом случае некогда сильный путешественник начинает замедлять шаги и спотыкаться. Именно в это время более проворные и в меньшей степени обремененные ношей путешественники приближаются к лидеру, настигают его и, возможно, вырываются вперед».

Тем не менее я оставалась принципиальной оптимисткой и с надеждой всматривалась в будущее Америки. Моя уверенность основывалась на знании взлетов и падений в американской истории. Кроме того, я отчетливо видела наши преимущества по сравнению с остальным миром. Народы возвышаются и приходят в упадок, и всегда находятся те, кто предсказывает близкую катастрофу. Однако просчитается тот, кто сделает ставку на поражение Соединенных Штатов. Каждый раз, когда мы сталкивались с какой?либо угрозой, будь то война, или экономический спад, или международное соперничество, мы, американцы, всегда одерживали верх в результате упорного труда и творческого потенциала.

Я была склонна полагать, что причиной появления подобных пессимистических анализов являлась недооценка многих сильных сторон США, в том числе нашей способности к устойчивости к внешним воздействиям и к обновлению. Наш военный потенциал по?прежнему был самым мощным в мире, наша экономика по?прежнему являлась самой развитой, нашему дипломатическому влиянию не было равных, наши университеты определяли международный стандарт, а наши ценности: свобода, равенство и неограниченные возможности – продолжали привлекать в нашу страну людей со всего мира. Когда нам требовалось решить проблему в любой точке мира, мы могли рассчитывать на помощь десятков друзей и союзников.

Я считала: то, что произошло с Америкой, как всегда в подобных случаях, в значительной степени зависело только от американцев. Нам требовалось как следует подготовиться и исправить сложившуюся ситуацию. Однако все эти разговоры о снижении лидирующей роли США подчеркивали масштабы задач, с которыми мы столкнулись. Они вновь подтвердили мою решимость последовать примеру Стива Джобса и «неординарно посмотреть» на роль Государственного департамента в XXI веке.

 

* * *

 

Госсекретари приходят и уходят каждые несколько лет, но большинство сотрудников Госдепартамента и Агентства США по международному развитию (АМР США; англ. – USAID) остаются на своих должностях гораздо дольше. Всего в этих учреждениях по всему миру работает около 70 тысяч человек, большинство из которых являются профессионалами, постоянно работающими в сменяющих друг друга администрациях. Это гораздо меньше, чем более чем трехмиллионная армия служащих, работающих в министерстве обороны, однако такая численность также является существенной. Когда я стала госсекретарем, профессионалы в Госдепартаменте и АМР США испытывали трудности в связи с сокращением бюджета и растущими требованиями к работе и нуждались в руководстве, которое могло бы выступить в защиту той важной работы, которую они выполняли. Я была готова стать таким руководителем. Чтобы добиться этого, мне требовалась команда из числа высших руководителей, которая разделяла бы мои ценности и была бы неустанно сосредоточена на получении конкретных результатов.

Я назначила Шерил Миллс своим советником и руководителем аппарата Госдепартамента. Мы стали друзьями, когда Шерил в 1990?х годах занимала должность заместителя советника в Белом доме. Она разговаривала быстро, а думала еще быстрее. Ее ум был острым, как лезвие бритвы, и она с легкостью препарировала и исследовала все проблемы, с которыми сталкивалась. Кроме того, у нее было большое сердце, безграничная преданность, поразительная целостность натуры и глубокая приверженность принципам социальной справедливости. После работы в Белом доме Шерил занимала солидные юридические и управленческие должности в частном секторе и в Нью?Йоркском университете, в котором она являлась старшим вице?президентом. В ответ на мое предложение она вначале сказала, что могла бы помочь мне в Госдепартаменте, но не хотела уходить из Нью?Йоркского университета на постоянную работу в правительство. К счастью, затем она изменила свое мнение.

Она помогала мне управлять «Башней», как сотрудники Госдепартамента называли бюрократическую структуру ведомства, и непосредственно курировала некоторые из моих ключевых проектов, в том числе проблемы продовольственной безопасности, политику всемирной охраны здоровья, вопросы прав ЛГБТ?сообщества и ситуацию в Гаити после землетрясения 2010 года. Она также выступала в качестве моего главного связующего звена с Белым домом при решении ряда деликатных вопросов, в том числе кадровых. Несмотря на обещание президента, что я могу сама сформировать свою команду, на раннем этапе у меня порой возникали горячие споры с его советниками, когда я пыталась забрать к себе некоторых наиболее талантливых специалистов.

Один из таких споров касался Капришии Маршалл, которую я планировала на должность главы протокольной службы. Это старшее должностное лицо, ответственное за прием иностранных руководителей в Вашингтоне, организацию встречи на высшем уровне, взаимодействие с дипломатическим корпусом, зарубежные поездки с президентом, выбор подарков, которые я хотела бы вручить нашим коллегам. Когда я была первой леди, я убедилась в том, насколько важную роль в дипломатии играет протокол. Он может представить вас щедрым хозяином и помочь выстроить необходимые отношения с благодарным гостем, а может (как альтернативный вариант) привести к их непреднамеренному охлаждению. Поэтому я хотела быть уверенной в том, что в этом отношении у нас все будет в полном порядке.

Поскольку Капришиа в 1990?х годах уже работала в Белом доме секретарем по протокольным вопросам, она уже знала, что от нее потребуется, однако Белый дом хотел на эту должность того, кто поддержал президента во время праймериз. Я считала такую позицию недальновидной, но понимала, что в ходе наших усилий согласовать мнения «ближнего круга Обамы» и «ближнего круга Хиллари» неизбежны определенные трения и так называемые «боли перемен».

– Мы разберемся с этим вопросом, – заверила я Капришию. – Я бы не настаивала на вашей кандидатуре, если вы не подходили для этой работы, – а вы как раз именно такой человек.

Президент поинтересовался у меня, не требуется ли нам урегулировать разногласия между Шерил и Денисом Макдоноу, одним из его ближайших советников, но никакого вмешательства не потребовалось. Они сами утрясли этот вопрос, и Капришиа получила упомянутую должность. Я была уверена в том, что она не разочарует нас, и я оказалась права. В последующем Денис рассказывал историю о том, как как?то утром он со своей женой Кари слушал по Национальному государственному радио интервью, которое давала Капришиа. Кари была совершенно очарована и поинтересовалась, кто же это такой «исключительно первоклассный» дипломат. Денис признался, что изначально выступал против ее назначения. Кари решила, что он просто сошел с ума, и Денис с ней согласился. Позже он сказал Шерил:

– Неудивительно, что я проиграл вам этот раунд. И хорошо, что я это сделал.

Успех в вопросе с назначением Капришии в миниатюре отразил тот путь, который мы все прошли, от избирательной кампании, когда мы являлись соперниками, до того времени, когда мы стали уважающими друг друга коллегами. Шерил и Денис, два основных бойца в наших ранних разборках и скандалах, превратились не только в коллег, но и в друзей. Они беседовали практически каждый день, а по выходным встречались за первым завтраком, разрабатывая стратегию наших действий за яйцами и горячим шоколадом. Ближе к концу моего пребывания на посту госсекретаря президент направил Шерил прощальное письмо, в котором отметил, что мы переросли из «команды соперников» в «команду, не имеющую соперников».

 

* * *

 

Я также была намерена взять к себе Ричарда Холбрука, неоспоримого авторитета, который считался главным дипломатом нашего поколения. Его личные практические усилия обеспечили в 1990?х годах мир на Балканах. Находясь на посту постоянного представителя США в ООН, он убедил республиканцев в необходимости платить взносы в эту организацию и неустанно подчеркивал, что проблема борьбы с ВИЧ/СПИДом является проблемой обеспечения международной безопасности. Вскоре после того, как я стала госсекретарем, я обратилась к нему с просьбой занять пост специального представителя США в Афганистане и Пакистане. Новая администрация с первого же дня своей работы должна была столкнуться с серьезными вопросами, касавшимися дальнейшего развития военной ситуации в Афганистане. Речь, прежде всего, шла о том, направлять ли нам туда дополнительный воинский контингент, как того требовало командование. Вне зависимости от решения президента нам следовало активизировать дипломатические усилия и деятельность АМР США в обеих этих странах. У Ричарда были опыт и настойчивость, чтобы добиться этой цели.

Приоритетной задачей, как всегда, оставалось обеспечение мирного урегулирования на Ближнем Востоке. Я обратилась к бывшему сенатору Джорджу Митчеллу с просьбой возглавить наши усилия на этом направлении. По своему характеру Джордж являлся противоположностью Холбрука: если Ричард был открыт для всех, то Джордж, как говорится, всегда был застегнут на все пуговицы. Однако он располагал богатым опытом и знаниями. Он в течение пятнадцати лет представлял в сенате штат Мэн, в том числе шесть лет являлся лидером демократического большинства в сенате. Покинув сенат в середине 1990?х годов, он вместе с моим мужем занимался налаживанием мирного процесса в Северной Ирландии. Позже он возглавил международный комитет в Шармаш?Шейхе по установлению фактов, который расследовал причины второй «интифады», палестинского восстания, начавшегося в 2000 году.

Многие президенты и государственные секретари прибегали к помощи специальных посланников для решения целевых задач и координации политики по определенным вопросам. Я имела возможность убедиться в действенности этой практики. Некоторые считали, что назначение на указанные должности таких видных дипломатов, как Холбрук и Митчелл, приведет к уменьшению моей роли в выработке политического курса на важных направлениях и в принятии соответствующих решений. Однако я не была с этим согласна. Назначение в Госдепартамент лиц, которые были достаточно квалифицированными, чтобы самим работать в качестве госсекретаря, расширяло мои горизонты и повышало уровень доверия к администрации. Они бы существенно повысили эффективность нашей работы, будучи подотчетными мне и одновременно тесно сотрудничая с Белым домом. Президент согласился с моими предложениями и вместе с вице?президентом прибыл в Государственный департамент, чтобы объявить о назначении Ричарда и Джорджа. Я испытывала чувство гордости в связи с тем, что люди такого масштаба согласились в указанном качестве стать частью моей команды. Имея за плечами такую долгую и выдающуюся карьеру, ни Ричард, ни Джордж не испытывали потребности в том, чтобы взваливать на свои плечи, по любым меркам, трудные, если не невозможные, задачи. Но они были патриотами и государственными служащими, которые откликнулись на мою просьбу.

Чтобы обеспечивать успешную деятельность Госдепартамента, мне также требовались высококвалифицированные заместители. Президент Обама лично рекомендовал мне Джима Штейнберга в качестве моего заместителя по вопросам политики. В средствах массовой информации высказывалось предположение, что Джим будет считаться ставленником Обамы, в связи с чем ожидалось, что в отношениях между нами может возникнуть определенная напряженность. На мой взгляд, это было просто глупостью. Я знала Джима, поскольку при администрации моего мужа он занимал должность заместителя советника по национальной безопасности. В 2008 году во время праймериз он предлагал консультации по вопросам внешней политики обеим командам, и как президент, так и я высоко ценили его помощь. Кроме того, он изучал Азиатско?Тихоокеанский регион, который я намеревалась сделать своим приоритетом. Я предложила ему работу и во время нашей первой встречи дала ясно понять, что рассматриваю нас как одну команду. У Джима было точно такое же мнение. В середине 2011 года Джим покинул Госдепартамент, чтобы стать деканом Школы Максвелла Сиракузского университета. Я попросила Билла Бернса, исключительно талантливого и опытного кадрового дипломата, занять его место.

Традиционно у госсекретаря был только один заместитель. Я узнала, что вторая должность (по менеджменту и финансовым ресурсам) конгрессом разрешена, но никогда не была занята. Я была намерена ввести должность руководителя старшего звена, который помогал бы мне бороться на Капитолийском холме и в Белом доме за финансовые ресурсы, необходимые Госдепартаменту, и контролировал, чтобы они расходовались с умом. Я остановила свой выбор на Джеке Лью, который в конце 1990?х годов занимал должность директора Управления менеджмента и бюджета. Его финансовый и управленческий опыт впоследствии окажется поистине бесценным во время нашей совместной работы по определению стратегии действий и организационных изменений.

Когда президент в 2010 году обратился к Джеку с просьбой занять прежнюю должность в Управлении менеджмента и бюджета, тот без каких?либо проблем передал свои обязанности в Госдепартаменте Тому Найдсу, который имел большой опыт в бизнесе и на государственной службе. Годы, проведенные им в должности руководителя аппарата спикера палаты представителей США Тома Фоли, а затем моего друга, торгового представителя США Микки Кантора, хорошо подготовили его к тому, чтобы успешно защищать интересы Госдепартамента в конгрессе и заступаться за американские компании за рубежом. У него были превосходные навыки ведения переговоров по острым вопросам, которые он использовал в интересах Госдепартамента, в том числе в ситуации весьма щекотливого противостояния с Пакистаном в 2012 году, которое он помог преодолеть.

 

* * *

 

Когда приблизился срок слушаний в Комитете по иностранным делам сената по моей кандидатуре на пост госсекретаря, я приступила к интенсивной подготовке к этому событию. Джейк Салливан, серьезный и выдающийся уроженец Миннесоты с безупречными рекомендациями (исследователь Аполлония Родосского, служащий Верховного суда, ответственный работник сената), во время президентской кампании был моим доверенным советником, а затем оказывал помощь на тот момент сенатору Обаме в подготовке к дебатам во время всеобщих выборов. Я попросила Джейка оказать содействие Лайзе Маскатайн, моему другу и бывшему спичрайтеру Белого дома, которая исполняла в Госдепартаменте эти же обязанности. Они помогли мне сформулировать яркий текст выступления для слушаний в сенате и мои ответы на возможные вопросы по всему тому, что происходило в мире. Джейк в дальнейшем стал заместителем руководителя моего аппарата по политике, а затем директором отдела политического планирования Госдепартамента и сопровождал меня почти всюду, куда я направлялась в течение следующих четырех лет.

Переходная команда, работая совместно с профессионалами Госдепартамента, завалила меня толстыми информационными бюллетенями и лично информировала меня по всем темам, какие только можно себе представить, от бюджета кафетерия «Башни» до политических вопросов, волновавших каждого отдельно взятого члена конгресса. Я проштудировала представленные мне информационные бюллетени и была впечатлена глубиной, значимостью и упорядоченностью этих изданий Государственного департамента США. В них было уделено пристальное внимание мельчайшим деталям, а подробные разъяснения самых запутанных вопросов позволяли экспертам Госдепартамента и других государственных органов составить мнение по существу этих вопросов.

Помимо ознакомления с информационными бюллетенями, я в течение этих недель также читала, размышляла и общалась со специалистами и друзьями. Мы с Биллом совершали длительные прогулки, беседуя о международной ситуации. В начале декабря меня в моем доме в Вашингтоне посетил наш старый друг Тони Блэр. Он проинформировал меня о своем участии в работе ближневосточного «квартета» (США, ООН, Европейский союз и Россия) по урегулированию арабо?израильского конфликта после своей отставки с поста премьер?министра Великобритании в июне 2007 года.

Бывшая госсекретарь США Кондолиза Райс пригласила меня к себе домой в комплекс «Уотергейт» в Вашингтоне на неофициальный ужин, который дал нам возможность обсудить политические и кадровые проблемы, с которыми я могла столкнуться. Она обратилась только с одной просьбой: не могла ли я оставить на работе ее водителя? Я согласилась – и вскоре зависела от него в такой же мере, как в свое время и Конди.

Конди организовала для меня очередной ужин совместно с ее старшим руководящим персоналом на восьмом этаже Госдепартамента в одном из официальных обеденных залов, которые там расположены. Ее советы насчет того, что мне следует ожидать в новой должности, оказались весьма полезными.

Я встречалась и беседовала и с другими здравствующими бывшими госсекретарями. Это крайне интересный клуб, который не ограничивается индивидуальными различиями. Каждый из его участников, подхватывая свою эстафету, проявлял готовность помочь мне поскорее войти в курс дела и как можно быстрее приступить к работе. Мадлен Олбрайт была моим давним другом и партнером в обеспечении прав и возможностей для женщин, она согласилась возглавить новое государственно?частное партнерство для стимулирования предпринимательства и инноваций на Ближнем Востоке. Уоррен Кристофер дал мне, пожалуй, наиболее практичный совет, который я когда?либо получала: не планировать отпуск в августе, потому что в этом месяце, похоже, всегда что?то происходит; например, в 2008 году – вторжение России в Грузию. Регулярно отмечался Генри Киссинджер, который делился со мной тонкими наблюдениями об иностранных руководителях и присылал мне письменные отчеты о своих путешествиях. Джеймс Бейкер поддерживал усилия Госдепартамента по сохранению церемониальных комнат для дипломатических приемов и давнюю идею создать в Вашингтоне музей американской дипломатии. Колин Пауэлл делал для нас с президентом беспристрастные оценки различных людей и идей. Лоуренс Иглбергер, первый и единственный кадровый дипломат, работавший в качестве государственного секретаря, присоединился ко мне во время празднования пятидесятой годовщины оперативного центра Госдепартамента («Упс», как все в «Башне» называют этот орган). Однако самый замечательный подарок мне достался от Джорджа Шульца, вручившего мне мишку, который пел: «Не парься, будь счастлив!» – стоило только стиснуть ему лапу. Я держала его у себя в кабинете сначала просто в качестве шутки, но затем я обнаружила, что мне действительно становилось легче от этой песенки.

Я много размышляла об опыте моих предшественников. Я возвращалась мыслями к первому госсекретарю Томасу Джефферсону. Выстраивание внешней политики США всегда было сродни балансированию на высоко натянутой проволоке между преемственностью и переменами. Я пыталась представить себе, что думали Дин Ачесон, которого я встречала все прежние годы в Уэллсли, и его знаменитый предшественник Джордж К. Маршалл о неспокойной международной обстановке своего времени.

В конце 1940?х годов задача администрации Трумэна заключалась в том, чтобы создать новый мир, свободный мир, избавленный от разрушительных последствий Второй мировой войны и вынужденный находиться в тени холодной войны. Ачесон охарактеризовал эту задачу как «чуть менее грандиозную, чем та, которая описана в первой главе Книги Бытия». Рушились старые империи, появлялись новые державы. Б?льшая часть Европы лежала в руинах и находилась под угрозой со стороны коммунизма. В странах так называемого третьего мира народы, которые длительное время угнетались, возвышали свой голос и требовали право на самоопределение.

Генерал Маршалл, герой Второй мировой войны, который служил при Трумэне государственным секретарем и министром обороны, понимал, что безопасность и процветание Америки зависят от надежных союзников, которые разделяют наши интересы и приобретают наши товары. Еще более важным было то, что он знал: Америка может и должна играть лидирующую роль в мире, и новые вызовы означают, что делать это надо по?новому.

Маршалл и Трумэн выработали амбициозный план по восстановлению разрушенных стран Европы и предотвращению распространения коммунизма, в котором были задействованы все аспекты американского могущества: военный, экономический, дипломатический, культурный и духовный. Они навели мосты между противоборствующими сторонами и обеспечили двухпартийную поддержку своим усилиям, они привлекли на свою сторону ведущие деловые круги, профсоюзы, научные кадры, чтобы объяснить американскому народу свои цели.

Шестьдесят лет спустя, в конце первого десятилетия XXI века, наша страна вновь оказалась посреди быстро меняющегося мира. Новые технологии и глобализация сделали мир более взаимосвязанным и взаимозависимым, чем когда?либо, и мы стали вести борьбу с беспилотными летательными аппаратами, хакерскими атаками и социальными сетями. Новые страны, в том числе Китай, Индия, Бразилия, Турция, ЮАР, приобрели на международной арене существенный вес, а негосударственные структуры (гражданские активисты, транснациональные корпорации, террористические сети) стали играть в международных делах гораздо более значимую роль, хорошо это или плохо.

Хотя некоторые, возможно, и мечтали о «Доктрине Обамы», теории великого объединения, которая обеспечила бы на новый президентский период простую и элегантную «дорожную карту» для внешней политики, наподобие «политики сдерживания» во времена холодной войны, в реальности для проблем, с которыми мы столкнулись, было не так?то легко подобрать простые и элегантные решения. В отличие от времен холодной войны, когда мы имели единственного противника в лице Советского Союза, теперь мы были вынуждены бороться со многими оппозиционными нам силами. Таким образом, как и наши предшественники после Второй мировой войны, мы должны были скорректировать наше мышление, чтобы оно соответствовало изменениям, происходившим вокруг нас.

Эксперты по внешней политике часто упоминают систему организаций, коалиций и критериев, выстроенную после Второй мировой войны в качестве своего рода «архитектуры». Нам по?прежнему необходим основанный на принятых нормах мировой порядок, который способен обеспечивать взаимодействие между государствами, защищать фундаментальные свободы и инициировать совместные действия. Однако теперь это должна быть более гибкая и масштабная система, чем прежде. Я склонна сравнивать прежнюю «архитектуру» с древнегреческим храмом Парфеноном, который отличается чистыми линиями и четкими архитектурными правилами. Колонны, которые поддерживают его (комплекс крупных организаций, коалиций и договоров), ранее были удивительно прочными. Но время берет свое, этот принцип распространяется даже на величайшее из сооружений, и теперь нам требуется новая «архитектура» для нового мира, больше в духе Фрэнка Гери[18], чем в рамках официального греческого классицизма. Там, где раньше вес мира могли удерживать несколько прочных колонн, теперь было необходимо принципиально новое сочетание материалов, форм и конструкций.

На протяжении десятилетий инструменты внешней политики классифицировались как относящиеся либо к «жесткой силе» (военная сила), либо к «мягкой силе» (дипломатическое, экономическое, гуманитарное и культурное влияние). Я хотела покончить с этой устаревшей парадигмой и мыслить более широко: где и как мы могли бы комплексно использовать все компоненты американской внешней политики.

Помимо обычной работы по проведению переговоров, подготовке договоров и участию в дипломатических форумах, нам следовало также (наряду с другими задачами) вовлекать активистов в социальные сети, оказывать содействие в определении магистральных маршрутов транспортировки энергоносителей, заниматься проблемой ограничения выбросов углерода, поощрять маргинальные группы к участию в политической деятельности, выступать в защиту всеобщих прав человека, отстаивать общепринятые экономические правила игры. Наша способность действовать на всех этих направлениях должна будет иметь решающее значение для обеспечения могущества нашей страны.

Размышления на эту тему привели меня к концепции так называемой «умной силы», которая обсуждалась в Вашингтоне в течение нескольких лет. Джозеф Най из Гарвардского университета, Сюзанна Носсел из международной неправительственной организации «Хьюман райтс уотч» и некоторые другие исследователи уже использовали этот термин, хотя каждый из нас имел в виду свое. Для меня «умная сила» означала выбор правильного сочетания методов (дипломатических, экономических, военных, политических, правовых и культурных) для каждой отдельно взятой ситуации.

Цель «умной силы» и активного использования нами технологии, государственно?частного партнерства, энергетики, экономики и других инструментов помимо тех, которые относятся к стандартному набору методов Госдепартамента, – дополнить традиционные дипломатические средства, а не заменять их. Мы стремились использовать все ресурсы, чтобы решить масштабную и крайне сложную задачу обеспечения национальной безопасности. В этой книге вы встретите примеры того, как это работало. Возьмем, к примеру, наши усилия в отношении Ирана. В интересах введения жестких санкций и обеспечения международной экономической изоляции Ирана мы использовали новые финансовые инструменты и партнеров из частного сектора. Наша дипломатия в области энергетики способствовала сокращению продажи иранской нефти и обеспечила новые поставки энергоносителей для стабилизации рынка. Мы обратились к социальным сетям, чтобы напрямую общаться с иранским народом, и инвестировали новые высокотехнологичные информационные ресурсы, чтобы помочь иранским диссидентам избежать правительственных репрессий. Все это усилило наши прежние, привычные дипломатические методы, и в конечном итоге мы смогли достичь важных результатов в области национальной безопасности.

 

* * *

 

13 января 2009 года я сидела за столом напротив своих коллег в сенате на слушаниях Комитета по иностранным делам по утверждению моей кандидатуры на пост госсекретаря. В течение более чем пяти часов я объясняла, почему и каким образом я планировала пересмотреть роль госсекретаря, излагала свое мнение по наиболее актуальным международным проблемам и отвечала на различные вопросы, начиная от нашей политики в Арктике и кончая международной экономикой и ситуацией с энергоносителями.

21 января сенат утвердил мое назначение. За мою кандидатуру проголосовали 94 законодателя, против было подано два голоса. В тот же день в моем небольшом офисе в сенате в здании Рассел?билдинг состоялась торжественная церемония, в ходе которой судья Кай Оберли в присутствии сотрудников моего сенатского аппарата принял у меня присягу. Мой муж держал Библию, на которой я присягала.

22 января, в соответствии с традицией для всех новых госсекретарей, я вошла в Государственный департамент через его главный вход на улице Cи?стрит. Вестибюль был полон моих ликующих коллег. Я была поражена и буквально шокирована тем энтузиазмом, с которым они приветствовали меня. Длинными рядами развевались флаги всех стран мира, с которыми Соединенные Штаты поддерживают дипломатические отношения. Во время дипломатического циклона, который должен был вскоре начаться, мне предстояло посетить более половины этих стран, если быть точной – 112.

– Я всем своим сердцем верю, что для Америки начинается новая эра, – сказала я собравшимся.

В холле я увидела выгравированные на мраморных стенах имена более двухсот дипломатов, которые погибли, представляя США за рубежом, начиная с самых первых лет республики. Они погибли во время войн, стихийных бедствий, террористических актов, эпидемий, даже в результате кораблекрушений. Я понимала, что, возможно, в ближайшие годы нам предстоят еще новые потери из числа своих граждан, проходящих службу в опасных и нестабильных регионах. (К сожалению, так и случилось во время землетрясения в Гаити, в результате теракта в Бенгази в Ливии и в ряде других мест.) В тот день я решила делать все возможное, чтобы поддерживать и защищать тех мужчин и женщин, которые служили нашей стране по всему миру, и каждый день я помнила об этом своем обещании.

Офис госсекретаря находится на седьмом этаже и известен как «Дом из красного дерева». В коридоре висели портреты моих предшественников. Мне предстояло работать под их пристальными взглядами. Наш лабиринт офисов и конференц?залов охранялся сотрудниками Службы дипломатической безопасности и регулярно проверялся на предмет наличия подслушивающих устройств. Официально в службе безопасности Госдепартамент назывался «пунктом сбора и обработки секретной информации с особым режимом хранения», и порой мы чувствовали себя так, словно работали внутри гигантского сейфа. Чтобы исключить несанкционированное прослушивание телефонных разговоров, не разрешалось приносить никаких электронных устройств, даже мобильных телефонов.

Поприветствовав свою команду, я вошла в свой кабинет и первый раз села за свой стол. Меня ждало письмо от моей предшественницы, госсекретаря Кондолизы Райс. Стены этого внутреннего офиса были обшиты вишневым деревом, выбранным бывшим госсекретарем Джорджем Шульцем, что создавало в небольшой комнате уютную атмосферу, в отличие от большой приемной для посетителей. На столе стояли три телефона, которые, в том числе, обеспечивали прямую связь с Белым домом, Пентагоном и ЦРУ. В последующем я добавила сюда также диван, на котором можно было с удобством читать и порой даже вздремнуть. В соседней комнате была небольшая кухня и ванная с душем.

Вскоре этот офис станет моим вторым домом, в котором я проведу много часов, беседуя по телефону с руководителями других стран и меряя свой небольшой кабинет шагами. Но сейчас, в этот первый день, я просто осматривала его и наслаждалась его видом.

Я взяла письмо от Конди и открыла его. Оно было кратким, теплым и сердечным. Она написала, что работа госсекретаря – «самая замечательная работа в правительстве» и что она была уверена, что передает Госдепартамент в хорошие руки. «У Вас есть самое важное качество, необходимое для этой работы: Вы искренне любите свою страну». Я была тронута ее словами.

Я не могла дождаться, чтобы начать!

 

 

Часть II

По ту сторону Тихого океана

 

Глава 3

Азия: резкая смена стратегии

 

В погожий воскресный день в середине февраля 2009 года мой кортеж двигался по тихим дорожкам авиабазы «Эндрюс». Мы проехали мимо постов охраны, домов и ангаров и оказались на просторном, покрытом гудроном взлетном поле. Начинался мой первый визит в качестве госсекретаря США. Машины остановились возле сине?белого «Боинга?757» ВВС США, который был оснащен самыми современными средствами связи, что позволяло координировать дипломатическую деятельность, находясь в любой точке мира. Большими черными буквами вдоль борта самолета были написаны слова: «Соединенные Штаты Америки», сбоку от надписи был герб США. Я вышла из машины, остановилась на мгновение и окинула все это взглядом.

В качестве супруги президента раньше я летала по всему миру на «борту номер один» ВВС США, самом большом и великолепном правительственном самолете. Мне не раз доводилось совершать и собственные поездки, как правило, на подобных же самолетах «Боинг?757», а также поездки в качестве сенатора в составе делегаций конгресса в такие страны, как Ирак, Афганистан и Пакистан, на самолетах классом ниже. Но это не могло подготовить меня к тому, чтобы провести в воздухе в ближайшие четыре года более двух тысяч часов, преодолев за это время около миллиона миль. Это восемьдесят семь суток, когда все время дышишь искусственно очищенным воздухом и чувствуешь непрерывный гул турбин реактивных двигателей, которые мчат тебя сквозь пространство со скоростью более 800 километров в час. Эта мощная машина служила для меня также символом нации, которую мне выпала честь представлять. Сколько бы километров мы ни оставили позади, сколько бы стран ни посетили, меня никогда не покидало чувство гордости при виде этого всеми узнаваемого сине?белого самолета, стоявшего в готовности на какой?нибудь дальней взлетно?посадочной полосе.

На борту самолета, слева от меня, в отсеке, заполненном мониторами компьютеров и различной радио? и видеотехникой, уже работали несколько офицеров ВВС. Дальше по коридору пилоты в своей кабине проводили перед взлетом заключительные этапы проверки всех систем. Направо шел узкий коридорчик, который вел в мой личной отсек. Там был небольшой письменный стол, раскладной диван, ванная комната и туалет, а также телефоны открытых и закрытых линий связи.

Далее был расположен главный салон самолета. Он был разделен на три секции: для сопровождавших меня сотрудников моего аппарата, сотрудников службы безопасности и представителей прессы и персонала ВВС. В первой секции были размещены два стола, по сторонам которых, как в купе поезда, один против другого, стояли четыре кожаных кресла. На одном из столов сотрудники дипломатической службы Госдепартамента развернули передвижной офис. Отсюда можно было связаться с Ситуационным центром Госдепартамента. Сотрудники могли здесь подготовить все, что угодно, от шифрованных телеграмм до подробного плана работы на день, – и все это на высоте более 10 тысяч метров. Через проход от них располагались руководители моего аппарата. Они могли поработать с ноутбуками, провести телефонные переговоры или немного вздремнуть. На столах постоянно лежали толстые информационные бюллетени и черновики выступлений с пометками, зачастую можно было заметить и номера журналов «Пипл» или «Ю Эс Уикли», выглядывавшие из?под официальных бумаг.

Средняя секция салона самолета выглядела как обычный салон бизнес?класса на каком?нибудь внутреннем рейсе. Все места были заняты экспертами в области политики из соответствующих бюро Государственного департамента и их коллегами из Белого дома и Пентагона. Там был также переводчик и несколько сотрудников Службы дипломатической безопасности. Затем располагалась секция для представителей прессы: журналистов и съемочных групп, которые освещали наши поездки.

В конце салона самолета находились отсеки сотрудников ВВС, которые обслуживали наш полет. Они готовили нам еду и постоянно заботились о нас. Это было непросто, учитывая то, что у каждого были свои предпочтения в еде и что время сна у всех было разное. Члены экипажа самолета покупали для нас продукты в тех странах, в которых мы бывали. Благодаря этому нам удавалось полакомиться, например, мексиканским сыром из штата Оахака, отведать ирландского копченого лосося или попробовать камбоджийские тропические фрукты. Но где бы мы ни были, всегда можно было рассчитывать на то, что в меню будут также любимые блюда нашей команды, например фирменное блюдо ВВС – салат тако из индейки.

Эта плотно закупоренная металлическая труба стала нашим домом в небе. Я велела своим сотрудникам одеваться просто, по возможности побольше спать и приложить все усилия, чтобы сохранить работоспособность и здоровье, несмотря на все испытания и нагрузки наших изнурительных будней. За те две тысячи часов, которые мы совместно провели в воздухе, нам доводилось вместе отмечать дни рождения, наблюдать, как выдающиеся дипломаты проливали слезы над романтическими перипетиями «мыльной оперы» (и даже стараться, хоть и безуспешно, их потом за это не поддразнивать), и поражаться ярко?желтой пижаме Ричарда Холбрука, которую он называл своим «спальным костюмом».

Во время наших рейсов, как правило, всей команде, включая меня, приходилось уделять много времени работе. Однако в конце длинного международного тура по дороге домой все испытывали чувство облегчения и расслабленности, это ощущалось очень отчетливо. Мы могли выпить бокал вина, посмотреть фильм или рассказать друг другу какую?нибудь историю. Как?то раз, возвращаясь домой, мы смотрели фильм «Измена» о Роберте Хансене, агенте ФБР, который в 80–90?х годах передавал русским секретную информацию. В одной из сцен фильма Хансен говорит: «Не доверяю я женщинам в брюках. Штаны носят мужчины. Миру не нужны больше всякие там Хиллари Клинтон». Весь салон покатился со смеху.

Не раз случалось, что в самолете обнаруживались какие?то неполадки. Однажды я застряла в Саудовской Аравии (у самолета выявились технические неисправности), и мне удалось договориться о том, чтобы меня доставил домой генерал Дэвид Петрэус[19], который по счастливой случайности пролетал в этом районе. Дэйв великодушно предложил мне свой личный отсек, а сам остался в салоне с офицерами своего штаба. В середине ночи мы сделали посадку для дозаправки на авиабазе в Германии. Дэйв вышел из самолета и направился прямо в спортзал авиабазы, где тренировался около часа. Затем мы снова поднялись в воздух и продолжили свой путь.

В ту первую свою поездку, в феврале 2009 года, я прошла в хвост самолета, где в это время занимали свои места журналисты. Многие из них освещали визиты предыдущих госсекретарей и сейчас, вспоминая о своих прошлых поездках, строили предположения о том, чего стоит ожидать от нового человека на этой должности.

Некоторые мои советники предлагали мне использовать свой первый зарубежный визит для того, чтобы положить начало улаживанию разногласий между Америкой и Европой. Напряженность, как подводные разломы, пролегла между этими континентами во время правления администрации Буша. В связи с этим мне советовали отправиться, в первую очередь, в Европу. Другие эксперты выступали с предложением посетить Афганистан, где американские войска вели тяжелые бои с разными повстанцами. Колин Пауэлл свой первый визит на посту госсекретаря совершил в Мексику, к нашему ближайшему южному соседу, и это также было весьма разумно. Уоррен Кристофер поехал на Ближний Восток, который по?прежнему требовал повышенного внимания. Однако мой новый заместитель, Джим Штейнберг, предложил посетить Азию, которой, как мы полагали, было суждено внести большой вклад в историю XXI века. Я решила, что он прав. Именно так я и поступила и, вопреки традиции, направилась сначала в Японию, затем в Индонезию, Южную Корею и, наконец, в Китай. Нам было необходимо, чтобы и Азия, и весь мир узнали: Америка возвращается сюда.

 

* * *

 

К тому времени, как я стала госсекретарем, я пришла к твердому выводу, что Соединенные Штаты должны приложить больше усилий, чтобы оказать помощь в формировании будущего Азии и более успешно строить свои отношения с Китаем, которые с каждым годом становились все сложнее. Тенденции развития мировой экономики, а также благосостояние нашей страны, распространение и укрепление демократии и прав человека, всеобщие надежды, что XXI век окажется менее кровавым, чем XX, – все это было в значительной степени связано с событиями и обстановкой в Азиатско?Тихоокеанском регионе.

Этот обширный регион раскинулся от Индийского океана до крошечных островных государств Тихого океана. Здесь проживает более половины населения всего мира. В нем находятся некоторые из наших самых надежных союзников и ценных торговых партнеров. Здесь проходят многие оживленные мировые торговые пути и маршруты поставок энергоносителей. Налаживание экспорта товаров из США в этот регион послужило толчком для экономического восстановления нашей страны после экономического спада, однако рост нашей экономики в будущем также зависит от дальнейших успехов в продвижении товаров на расширяющийся потребительский рынок, представленный азиатским населением среднего класса. Кроме того, Азия является источником реальной угрозы безопасности для нашей страны, в частности со стороны непредсказуемого в своих действиях диктаторского режима в Северной Корее.

Расцвет Китая – одно из самых значительных политических событий нашего времени. Эта страна полна противоречий: китайский народ становится все богаче и влиятельнее, Китаю удалось вывести сотни миллионов людей из состояния бедности, наряду с этим авторитарный режим этой страны пытается скрыть свои серьезные внутренние проблемы, учитывая, что около 100 миллионов граждан этой страны все еще вынуждены жить на 1 доллар в день или даже меньше. Это крупнейший в мире производитель солнечных батарей, но также и крупнейший источник выбросов парниковых газов, китайские мегаполисы находятся в списке городов с самым высоким в мире уровнем загрязнения воздуха. Китай стремится играть важную роль на мировой арене, но в отношениях со своими соседями намерен действовать исключительно в одностороннем порядке. Наряду с этим он по?прежнему не склонен вмешиваться во внутренние дела других стран, даже в чрезвычайных ситуациях.

Еще в должности сенатора я отстаивала ту позицию, что в отношении с развивающимся и крепнущим Китаем, с его растущей экономической, дипломатической и военной мощью, Соединенным Штатам необходимо проводить тщательно выверенную и сбалансированную политику. В прошлом возникновение новых политических и экономических сил на мировой арене редко проходило без столкновений интересов. В случае с Китаем ситуация оказалась особенно сложной, поскольку экономики наших стран тесно связаны между собой. В 2007 году товарооборот между США и Китаем превысил 387 миллиардов долларов США, в 2013 году он достиг 562 миллиардов долларов США. Китайцы владеют огромным количеством американских казначейских облигаций, что показывает, как много мы взаимно вложили в экономический успех наших стран. Отсюда следует, что обе наших страны весьма заинтересованы и в поддержании стабильности в Азии и во всем мире, и в обеспечении постоянного товарообмена, как в области энергоносителей, так и другой продукции. Несмотря на общность наших экономических интересов, наши представления о ценностях и мировоззренческие принципы часто не совпадали. Это проявлялось в отношении прежних горячих точек, таких как Северная Корея, Тайвань, Тибет, а также в отношении проблемы прав человека и недавно возникших проблем, например по вопросу об изменении климата и спорных территорий в Южно?Китайском и Восточно?Китайском морях.

Все эти факторы в целом складывались в достаточно сложную картину. Необходимо было выработать тщательно выверенную политическую стратегию. Она была призвана обеспечить, чтобы Китай проявлял себя ответственным членом международного сообщества, но при этом позволяла бы нам отстаивать наши ценности и интересы. Эти постулаты были в списке тех тем, которые я неустанно развивала в ходе моей предвыборной кампании на пост президента в 2008 году. Я утверждала, что Соединенные Штаты должны уметь как находить общий язык с другими странами, так и отстаивать свои позиции. Я настойчиво подчеркивала, как важно убедить Китай, что на международной арене необходимо играть по правилам, а для этого ему придется прекратить ведение торговли дискриминационными методами. Это привело бы к росту стоимости национальной валюты и защитило потребителей во всем мире от появления на рынке недоброкачественных продуктов питания или других товаров. Достаточно вспомнить игрушки, покрашенные токсичной краской с содержанием свинца, которые в конечном итоге оказались в руках у американских детей. Мир ждет, что Китай возьмет на себя руководство в деле достижения реального прогресса по изменению климата, в предотвращении конфликта на Корейском полуострове, а также в деле решения многих других региональных и глобальных проблем. Вот почему превращать Пекин в новый призрак холодной войны противоречило нашим интересам. Вместо этого мы должны были выработать соответственный подход для того, чтобы управлять конкуренцией и укреплять наше сотрудничество.

Под руководством министра финансов Хэнка Полсона администрация Буша начала налаживать с Китаем диалог на высоком уровне в сфере экономики. Это позволило добиться прогресса по ряду важнейших вопросов торговли, но эти переговоры не затрагивали более широких вопросов политики и безопасности. Многие в этом регионе считали, что администрация США уделяет основное внимание Ираку, Афганистану и Ближнему Востоку, в связи с чем она утратила свои традиционно лидирующие позиции в Азии. Пожалуй, подобные опасения в некотором отношении были надуманны, но появление таких настроений уже само по себе представляло проблему. Я полагала, что мы должны расширить наше взаимодействие с Китаем и поставить Азиатско?Тихоокеанский регион во главу наших внешнеполитических приоритетов.

Мы с Джимом Штейнбергом быстро пришли к согласию о том, кто именно должен возглавлять работу бюро Государственного департамента по делам Восточно?Азиатского и Тихоокеанского региона. Это был доктор Курт Кэмпбелл. Курт, который способствовал формированию политики в отношении Азии в Пентагоне и Совете национальной безопасности при администрации Билла Клинтона, стал главным архитектором нашей стратегии. Мало того, что Курт – человек творческий, стратегически мыслящий, преданный делу служения государству, он еще и неутомимый компаньон, большой любитель шуток и розыгрышей, у которого всегда в запасе была какая?нибудь смешная история или рассказ.

В первые же дни на посту госсекретаря я провела ряд телефонных переговоров с ключевыми азиатскими руководителями. Наиболее откровенный обмен мнениями состоялся с министром иностранных дел Австралии Стивеном Смитом. Его руководитель, премьер?министр Кевин Радд, говорил по?китайски и имел очень ясный взгляд на то, какие возможности и проблемы возникают с появлением усиливающегося Китая на мировой арене. Австралия богата природными ресурсами и получает немалую прибыль, снабжая Китай минералами и другим сырьем для развития его промышленности. Китай стал крупнейшим торговым партнером Австралии, опередив по этим показателям Японию и Соединенные Штаты. Наряду с этим Радд понимал, что мир и безопасность в регионе Тихого океана зависят от лидирующей роли США, и он придавал большое значение историческим связям между нашими странами. Ему совершенно не импонировала мысль, что Америка может уйти из этого региона или утратить здесь свое влияние. В ходе нашего первого общения по телефону Смит от своего имени и от имени премьер?министра Радда выразил надежду, что администрация Обамы будет «более глубоко заниматься Азией». Я ответила ему, что это находится в полном соответствии с моей позицией по данному вопросу. Я выразила горячее намерение продолжить наше тесное сотрудничество. И на ближайшие годы Австралия стала нашим ключевым союзником в проведении политической линии США в Азии как во время правления Радда, так и при Джулии Гиллард, которая стала следующим премьер?министром Австралии.

Установление диалога с соседом Австралии, Новой Зеландией, было задачей более сложной. Вот уже в течение двадцати пяти лет в Новой Зеландии существует запрет на заход в местные порты любых кораблей с ядерным оружием на борту. С тех пор как было принято это ограничение, взаимоотношения между Соединенными Штатами и Новой Зеландией были также ограничены. Тем не менее я полагала, что давняя дружба, которая связывает наши страны, и наши взаимные интересы создают возможность для преодоления этого разрыва силами дипломатии и для формирования новых отношений между Веллингтоном и Вашингтоном. В ходе моего визита в 2010 году мы с премьер?министром Новой Зеландии Джоном Ки подписали Веллингтонскую декларацию, согласно которой наши народы должны были более тесно сотрудничать в Азиатско?Тихоокеанском регионе и в различных международных организациях. В 2012 году министр обороны США Леон Панетта отменил просуществовавший двадцать шесть лет запрет на заход новозеландских боевых кораблей на базы ВМС США. Иногда в мировой политике случается, что восстановление отношений со старым другом может оказаться не менее полезным, чем поиск новых друзей.

Все проведенные в первую неделю переговоры с руководителями стран Азии лишь укрепили мою уверенность в том, что нам необходимо выработать новый подход к этому региону. Мы с Джимом вели консультации с экспертами, обсуждая различные варианты. Мы могли бы сосредоточить свои усилия на развитии взаимоотношений с Китаем, исходя из постулата, что при правильной постановке отношений с Китаем взаимодействие с другими азиатскими странами будет строиться значительно легче. Это был один из вариантов. Противоположный подход предполагал направить наши усилия на укрепление отношений с нашими союзниками в этом регионе (с Японией, Южной Кореей, Таиландом, Филиппинами и Австралией), создав тем самым противовес растущей мощи Китая.

Третий вариант подразумевал выход на новый уровень и гармонизацию взаимоотношений в различных региональных многосторонних организациях, таких как АСЕАН (Ассоциация государств Юго?Восточной Азии) и АТЭС (организация Азиатско?Тихоокеанское экономическое сотрудничество). Никто, конечно, не ожидал, что здесь в одночасье будет создан такой же прочный союз, как, например, ЕС, но другие регионы мира смогут осознать, как важно иметь хорошо организованные межгосударственные институты. В рамках таких объединений каждая страна может получить место для своего представительства и трибуну для выражения своих взглядов, а также получить возможность сотрудничать с другими государствами для решения общих проблем, улаживания разногласий, установления правил и норм поведения. Такие организации позволяют воздать должное уважение и облечь законными правами те страны, которые своими действиями заслужили такую высокую оценку, равно как и привлечь к ответственности тех, кто нарушает установленные правила и законы. При соответствующей поддержке и модернизации многосторонних азиатских организаций они могут способствовать укреплению региональных правовых норм по самым разным направлениям, от прав интеллектуальной собственности до распространения ядерного оружия, свободы судоходства и мобилизации совместных действий по предотвращению изменения климата, пиратства или по другим актуальным проблемам. Такая кропотливая многосторонняя дипломатическая деятельность зачастую не дает немедленных результатов, сопровождается досадными срывами договоренностей, ей редко сопутствуют броские заголовки в газетах, но она приносит реальные плоды, что впоследствии оказывает влияние на жизнь миллионов людей.

В соответствии с позицией, которую я отстаивала, будучи сенатором и кандидатом в президенты, я решила, что самым разумным будет объединить все три подхода. Таким образом, мы сможем показать, что Америка намерена использовать все имеющиеся средства, когда дело касается Азии. Я была готова возглавить эту деятельность, но для успеха нам было необходимо заручиться полным согласием всего нашего правительства и, в первую очередь, Белого дома.

Президент разделял мою решимость сделать Азию центром нашей внешней политики. Он родился на Гавайях и провел годы своего становления в Индонезии. Он был сильно привязан к этому региону, кроме того, президент хорошо понимал его значение. По указанию президента нашу стратегию поддержали сотрудники Совета национальной безопасности во главе с генералом Джимом Джонсом, а также Том Донилон и эксперт по азиатскому региону Джефф Бадер. На протяжении следующих четырех лет мы проводили в Азии политику, которую я называла «дипломатия передового базирования», позаимствовав этот термин из лексикона наших коллег?военных. Мы ускорили темп и расширили сферу нашей дипломатической деятельности в регионе, направляли в разные концы высокопоставленных представителей и экспертов Агентства международного развития США, принимали более активное участие в многосторонних организациях, укрепляли свои традиционные союзы и создавали коалиции с новыми стратегическими партнерами. Зная, что личные отношения и жесты уважения в Азии имеют огромное значение, одной из своих приоритетных задач, которые я наметила, было личное посещение практически всех стран в этом регионе. Во время этих поездок мне приходилось бывать то на крошечном островке в Тихом океане, то в гостях у лауреата Нобелевской премии мира, долгое время просидевшего в тюрьме, то у самой сильно охраняемой границы в мире.

За четыре года у меня был целый ряд выступлений, в которых я разъясняла нашу политику и давала обоснование нашему мнению, что Азиатско?Тихоокеанский регион заслуживает большего внимания со стороны правительства США. Летом 2011 года я начала писать длинное эссе о нашей деятельности в этом регионе в более широком контексте американской внешней политики. Подходила к концу война в Ираке, в Афганистане шел переходный процесс. После того как десять лет мы сосредотачивали наши усилия на тех направлениях, откуда исходила наибольшая опасность, настал поворотный момент «резкой смены стратегии». Безусловно, нам по?прежнему не стоило выпускать из виду направления, в которых сохранялась определенная опасность, однако наряду с этим настало время обратить наше внимание на те регионы, которые предоставляли нам наибольшие возможности.

Осенью мое эссе под названием «Азиатско?тихоокеанские связи Америки – новый век» вышло в журнале «Форин полиси», и главная идея, которая получила широкую известность после выхода этой статьи, заключалась в «резкой смене стратегии». Журналисты с удовольствием использовали этот термин как выразительное описание новых акцентов в азиатской политике администрации США, хотя многие в нашем руководстве предпочитали более успокаивающее определение: «сбалансированный подход к Азии». Некоторые друзья и союзники США в других частях мира по понятным причинам были обеспокоены тем, что такой подход может означать охлаждение наших отношений с ними, однако мы неустанно доводили до них нашу позицию: новый стратегический подход Америки к Азии не означает резкой смены американского курса в части других обязательств и возможностей развития международных отношений США.

 

* * *

 

Восстановление имиджа Америки как тихоокеанской державы, не разжигая при этом ненужной конфронтации с Китаем, было нашей первейшей задачей. Вот почему свой первый визит в качестве госсекретаря я решила использовать для достижения трех основных целей: посетить наших ключевых азиатских союзников, Японию и Южную Корею, выйти на новый уровень взаимоотношений с Индонезией, страной, которая превращается во влиятельную державу региона и в которой располагается штаб?квартира блока АСЕАН, а также начать решительное установление взаимоотношений с Китаем на новых принципах.

В начале февраля, вскоре после моего вступления в должность, я устроила в Государственном департаменте обед, на который были приглашены некоторые ученые и эксперты, являвшиеся специалистами по Азиатско?Тихоокеанскому региону. Обед проходил в изысканно оформленном официальном приемном зале имени Томаса Джефферсона на восьмом этаже, оборудованном для проведения торжественных мероприятий и приемов. Этот зал, со стенами, выкрашенными в бледно?голубой цвет, и антикварной мебелью раннего американского периода в стиле чиппендейл, уже давно стал одним из моих любимых помещений в здании. За эти годы я провела там немало приемов и обедов. На том приеме мы вели речь о том, как сбалансировать разнообразные интересы Америки в Азии, которые, казалось, иногда вступали в противоречие друг с другом. Как далеко мы можем зайти, предположим, в оказании давления на Китай по вопросам соблюдения прав человека или изменения климата – и при этом не лишиться его поддержки по проблемам безопасности, в отношении, например, Ирана и Северной Кореи? Стэплтон Рой, бывший посол США в Сингапуре, Индонезии и Китае, призвал меня не упускать из виду Юго?Восточную Азию, о чем говорили также и Джим с Куртом. Многие годы внимание Америки часто было сосредоточено на Северо?Восточной Азии, поскольку у нас были договоры и военные соглашения с Японией и Южной Кореей. Но за это время такие страны, как Индонезия, Малайзия и Вьетнам, приобретали все большее экономическое и стратегическое значение. Рой и другие эксперты поддержали наш план подписать договор со странами АСЕАН, который затем позволил бы нам завязать более тесные взаимоотношения в регионе. Это был бы на первый взгляд не такой уж и значительный шаг, который мог бы впоследствии принести реальную пользу.

Неделю спустя я выступала в Азиатском обществе в Нью?Йорке со своей первой знаменательной речью в качестве госсекретаря. Темой моего выступления был новый подход Америки в Азиатско?Тихоокеанском регионе. Орвилл Шелл, седовласый китаевед, член Азиатского общества, предложил мне использовать древнюю пословицу из трактата Сунь Цзы «Искусство войны». Она касается воинов из двух враждующих феодальных государств, оказавшихся в шторм в одной лодке на широкой реке. Они не стали сражаться друг с другом, вместо этого принялись вместе трудиться и в результате выжили. На английском языке эта пословица означает примерно следующее: «Если находитесь в одной лодке, пересекайте реку мирно». Это хороший совет для Соединенных Штатов и Китая, учитывая, как тесно связаны судьбы наших экономик в разгар всемирного финансового шторма. Мое обращение к этой пословице не осталось не замеченным официальным Пекином. Премьер Госсовета КНР Вэнь Цзябао и другие китайские руководители упоминали этот факт в ходе наших последующих бесед. Спустя несколько дней после этого выступления я села на самолет на авиабазе ВВС США «Эндрюс» и направилась на другое побережье Тихого океана.

За много лет, которые я провела в поездках, я приучила себя засыпать практически где угодно и когда угодно: в самолетах, в машинах. Я умею быстро заснуть и забыться освежающим сном в гостиничном номере перед началом заседания. По пути на какое?либо мероприятие я всегда пытаюсь улучить несколько минут для сна, если это возможно, поскольку нельзя заранее с уверенностью сказать, когда в следующий раз мне удастся полноценно отдохнуть. Когда я бодрствую во время встреч или телеконференций, я выпиваю бессчетное количество чашек кофе и чая, а порой до боли вжимаю ногти в ладонь. Это единственный известный мне способ справиться с сумасшедшим графиком и жестоким воздействием разницы часовых поясов. Но когда наш самолет направлялся в Токио в соответствии с планом международных встреч, я знала, что надежды заснуть у меня не было. Я не могла перестать думать о том, что я должна сделать, чтобы поездка получилась как можно более продуктивной.

Впервые я побывала в Японии с Биллом, в то время находившимся на посту губернатора Арканзаса, в рамках визита торговой делегации этого штата. Япония не только была тогда ключевым союзником США, но и являлась предметом растущей тревоги в Соединенных Штатах. «Экономическое чудо» Японии вызвало в США к жизни глубинные страхи собственного застоя и упадка, как и расцвет Китая в XXI веке. На обложке вышедшей в 1987 году книги Пола Кеннеди «Взлет и падение великих держав» был изображен усталый Дядя Сэм, сходивший с мирового пьедестала, а сзади за ним наверх уже с решительным видом карабкался японский бизнесмен. Знакомо, не так ли? Когда японский конгломерат в 1989 году выкупил исторический Центр Рокфеллера в Нью?Йорке, в прессе это вызвало небольшую панику. «Распродажа Америки?» – вопрошала газета «Чикаго трибьюн».

В те дни законные опасения вызывало будущее экономики Америки, что помогло успешнее провести президентскую кампанию Билла в 1992 году. Тем не менее к тому времени, когда император Японии Акихито и императрица Митико приветствовали нас с Биллом в Императорском дворце в Токио летом 1993 года, нам уже было понятно, что Америка вновь обретает свою экономическую мощь. Япония же, напротив, столкнулась с проблемой «потерянного десятилетия» после того, как в стране лопнул финансовый пузырь активов и кредитов и множество банков и других компаний и предприятий оказались обременены безнадежными долгами. Темпы роста экономики Японии катастрофически замедлились, американцы весьма опасались этого относительно своей экономики – и весь этот комплекс вопросов вызывал озабоченность как у них, так и у нас. Япония по?прежнему являлась страной с одной из крупнейших экономик в мире, ключевым партнером США в противодействии мировому финансовому кризису. Я выбрала Токио в качестве первого пункта назначения своего турне, чтобы подчеркнуть, что наша новая администрация рассматривает союз с Японией в качестве краеугольного камня своей стратегии в регионе. В конце этого месяца президент Обама должен был встречаться в Вашингтоне с премьер?министром Японии Таро Асо, которому предстояло стать первым иностранным руководителем, встречающимся с новым президентом США в Овальном кабинете Белого дома.

С новой силой крепость нашего союза проявилась во время трагических событий марта 2011 года, когда на восточном побережье Японии произошло землетрясение мощностью 9 баллов, вызвавшее разрушительное цунами высотой несколько десятков метров и явившееся причиной аварии на атомной электростанции в Фукусиме. В этой «тройной катастрофе» погибло почти двадцать тысяч человек, пропали без вести сотни тысяч, она стала одной из самых значительных природных катастроф в истории по уровню нанесенного ущерба. Посольство США и 7?й флот США, который традиционно поддерживает давние и тесные дружеские связи с морскими силами самообороны Японии, быстро вступили в действие и совместно с японцами осуществляли доставку продовольствия и медикаментов, проведение поисково?спасательных операций, эвакуацию раненых, а также оказывали помощь в решении других жизненно важных задач. Эта операция получила название «Томодачи», что по?японски значит «друг».

В ходе моего первого визита, когда я сошла с трапа в Токио, меня ожидал бурный прием и множество почестей. Кроме обычного состава официальных лиц, в аэропорту меня приветствовали также две женщины?астронавта и члены Специальной Олимпийской сборной Японии[20].

Несколько часов были отведены на сон в историческом токийском отеле «Окура», в котором сохранился стиль и обстановка 1960?х годов (казалось, переносишься прямо в эпоху, показанную в сериале «Безумцы»), а затем последовала первая часть визита – экскурсия в исторический храм Мэйдзи. Вслед за этим закрутилась череда других мероприятий этого насыщенного дня: знакомство с персоналом и семьями посольства США, обед с министром иностранных дел, волнующие сердце встречи с семьями японских граждан, похищенных Северной Кореей, оживленная дискуссия со студентами Токийского университета в ходе встречи с общественностью, интервью с американскими и японскими журналистами, ужин с премьер?министром, а поздно ночью – встреча с главой оппозиционной партии. Это был первый из множества дней, наполненных до отказа событиями, которые следовали один за другим в течение четырех лет, и каждый из них нес с собой дипломатические и эмоциональные взлеты и падения.

Одним из самых ярких моментов той поездки был визит в императорский дворец по приглашению императрицы Митико, которая хотела вновь повидаться со мной. Я была удостоена этой редкой чести, поскольку еще в мою бытность на посту первой леди между нами установились очень теплые личные отношения, которыми мы обе очень дорожили. Мы с улыбкой поприветствовали друг друга и обнялись. Потом она провела меня в свои покои. Император присоединился к нам за чаем, когда мы разговаривали о том, в каких поездках каждому из нас довелось побывать.

 

* * *

 

Планирование такого сложного зарубежного турне требует усилий целого коллектива талантливых людей. Хума, к настоящему моменту заместитель руководителя аппарата госсекретаря, и заведующий отделом планирования мероприятий Лона Валморо, которым удавалось управляться с миллионом поступавших мне приглашений, ни разу не сбившись с ритма в процессе жонглирования ими, координировали эту деятельность во всем ее многообразии. Они неустанно следили за тем, чтобы не упустить лучшие идеи: где стоит побывать, в каких событиях принять участие. Я совершенно ясно дала понять, что не хочу ограничиваться только встречами в пределах министерств иностранных дел и дворцов, но хочу встречаться с простыми гражданами, прежде всего с общественными активистами и волонтерами, с журналистами, студентами и преподавателями, с представителями деловых кругов и профсоюзов, с религиозными лидерами, с представителями гражданской общественности, которые помогали обеспечивать подотчетность правительств и способствовали социальным переменам в обществе. Так я поступала с тех пор, как стала первой леди страны. В своем выступлении в 1998 году на Всемирном экономическом форуме в Давосе, в Швейцарии, я сравнила здоровое общество с табуретом, который опирается на все три свои ножки: ответственное правительство, открытую экономику и сильное гражданское общество. Эту третью ножку табурета слишком часто недооценивают или просто забывают о ней.

Благодаря Интернету, и особенно социальным сетям, граждане и общественные организации получили более широкий доступ к информации и более широкие возможности высказываться, чем когда?либо прежде. Теперь даже автократам пришлось обратить внимание на чувства своего народа, и это наглядно продемонстрировали события «арабской весны». Соединенные Штаты всегда придавали огромное значение установлению прочных отношений с общественностью зарубежных стран наряду с взаимоотношениями с их органами власти. Это позволяло создать более прочные партнерские отношения с нашими друзьями. Это помогало также обеспечивать поддержку нашим целям и ценностям в тех случаях, когда правительственные круги были не на нашей стороне, а народ поддерживал позицию США. Не раз бывало, что именно гражданские правозащитники и общественные организации способствовали достижению прогресса внутри страны. Они боролись с коррупцией в органах власти, активизировали инициативу широких масс, привлекали внимание к острым проблемам: нанесение вреда окружающей среды, нарушение прав человека, экономическое неравенство. С самого начала я хотела, чтобы Америка твердо стояла на их стороне, поощряла и поддерживала их усилия.

Моя первая встреча с общественностью проходила в Токийском университете. Я сообщила студентам, что Америка вновь готова выслушать их, и передала им слово. В ответ на меня обрушился целый шквал вопросов, и не только по основным темам беседы, например о будущем американо?японских двусторонних отношений или о продолжающемся мировом финансовом кризисе. Они также спрашивали о перспективах демократии в Бирме[21], о безопасности ядерной энергетики (весьма прозорливо), о напряженности в отношениях с мусульманским миром, об изменении климата, а также о том, как женщине добиться успеха в обществе, где главенствуют мужчины. Это была моя первая встреча с общественностью, которых впоследствии было еще очень много. В ходе этих встреч я общалась с молодежью по всему миру. Мне очень нравилось слушать, что они думают по различным вопросам, и участвовать в предметном обсуждении этих тем с ними. Годы спустя я узнала, что в тот день в зале присутствовала дочь президента университета, позже она решила тоже стать дипломатом и поступила в Японии на дипломатическую службу.

Спустя несколько дней в Южной Корее я общалась с молодежью в женском университете Ихва в Сеуле. Там я осознала, что стремление сблизиться с молодежью может привести к выходу далеко за рамки традиционной проблематики внешней политики. Когда я поднялась на сцену в университете Ихва, зал взорвался громогласными криками приветствия. Затем девушки выстроились в очередь у микрофонов, чтобы задать мне порой очень личные вопросы – со всем возможным уважением, но и с нетерпением ожидая ответа.

Трудно ли иметь дело с женоненавистниками из числа мировых руководителей?

Я ответила, что уверена: многие руководители предпочитают вообще игнорировать тот факт, что, общаясь со мной, они имеют дело с женщиной. Но я стараюсь не позволять им вести себя подобным образом. (Тем не менее в общественной жизни женщины по?прежнему сталкиваются с неравноправием и двойными стандартами, это печальная реальность. Даже такие лидеры, как бывший премьер?министр Австралии Джулия Гиллард, сталкивались с возмутительными проявлениями сексизма, такое не должно происходить ни в одной стране мира.)

Не могли бы вы рассказать нам о вашей дочери Челси?

Я могу часами говорить, отвечая на этот вопрос. Но достаточно сказать, что она замечательный человек и я ею очень горжусь.

Как бы вы описали, что такое любовь?

На этот вопрос я сначала рассмеялась и сказала, что я теперь официально чувствую себя скорее обозревателем?консультантом раздела психологической помощи, чем госсекретарем. Подумав, я продолжила:

– Как можно описать любовь? Вот поэты тысячелетиями пишут о любви. Пишут об этом и психологи, и самые разные литераторы. На мой взгляд, все, что можно об этом написать, всегда будет отличаться от реальных чувств, которые мы испытываем, потому что это глубоко личные отношения. Мне очень повезло, потому что мой муж – мой лучший друг. Мы с ним вместе уже очень давно, больше, чем лет большинству из вас.

Казалось, что эти девушки чувствовали личную связь со мной. Удивительным образом они не испытывали смущения и общались со мной уверенно, как будто я была их подругой или наставницей, а не государственным руководителем из далекой страны. Мне хотелось быть достойной их восхищения. Я также надеялась, что, говоря с ними лицом к лицу, мне удастся преодолеть культурные различия и, возможно, заставить их по?новому взглянуть на Америку. После Японии подобные встречи проходили в Индонезии, в Джакарте. Там я разговаривала со школьниками в начальной школе, где когда?то учился президент Обама. В ходе той поездки в Индонезию я также побывала на съемках телепередачи «Удивительное шоу», пользующейся большой популярностью в этой стране. Там я почувствовала себя как на музыкально?развлекательном канале Эм?ти?ви. Между отрывками передачи оглушительно громыхала музыка, все ведущие выглядели так молодо, что казалось, это школьники, а не ведущие национального ток?шоу.

Мне задали вопрос, который я слышала повсюду: как я могу работать с президентом Обамой после того, как мы так остро соперничали с ним во время президентской гонки? Индонезия еще очень молодая демократическая страна. Ее многолетний правитель Сухарто был свергнут в 1998 году на волне народных протестов, а первые прямые президентские выборы были проведены лишь в 2004 году. Так что не было ничего удивительного в том, что люди здесь больше привыкли к тому, что политические противники скорее попадут в тюрьму или будут отправлены в изгнание, чем их назначат возглавлять дипломатическую службу. Я рассказала, что пережить поражение после упорной борьбы с кандидатом в президенты США Обамой на президентских выборах было непросто, но демократия работает лишь в том случае, если политические лидеры ставят общее благо превыше личных интересов. Я рассказала им, что приняла его предложение работать в его администрации, потому что мы оба любим нашу страну. Это был первый из множества случаев, когда наше сотрудничество служило примером для народов других стран, которые пытались понять, что такое демократия.

Накануне вечером за ужином с лидерами гражданского общества в Музее Национального архива в Джакарте мы обсуждали исключительно сложные задачи, которые стояли перед руководством и народом Индонезии: необходимость укрепить демократические процессы, ислам, современность и права женщин в стране с самым большим мусульманским населением в мире. В предыдущие полвека Индонезия играла скромную роль в политике региона. Когда пятнадцать лет назад я посетила эту страну в качестве первой леди, она была еще очень бедной и недемократической. К 2009 году здесь под прогрессивным руководством президента Сусило Бамбанг Юдойоно уже произошло много перемен к лучшему. Возросшее экономическое благосостояние страны позволило многим покончить с нищетой. Индонезия стремилась поделиться с другими азиатскими странами своим опытом перехода от диктаторского правления.

Руководитель страны Юдойоно, который глубоко разбирался в динамике становления дипломатических связей в регионе и имел собственное видение дальнейшего развития своей страны, произвел на меня большое впечатление. Во время нашей первой беседы он призвал меня осуществлять новый подход в отношении Бирмы, где вот уже много лет правила репрессивная военная хунта. Юдойоно уже дважды встречался с верховным правителем Бирмы, военным диктатором генералом Тан Шве, который предпочитал вести затворнический образ жизни. Руководитель Индонезии сообщил мне, что хунта проявляет признаки готовности сделать первые шаги в направлении демократизации при условии, что Америка и международное сообщество вместе окажут им помощь в этом отношении. Я внимательно выслушала мудрые советы Юдойоно, впоследствии мы поддерживали тесный контакт по развитию демократии в Бирме. Наши связи с Индонезией, как показало время, стали, пожалуй, одним из самых замечательных достижений за период моего пребывания на посту госсекретаря.

Джакарта, кроме того, являлась постоянным местом расположения штаб?квартиры АСЕАН. Вашингтонские сторонники этой региональной организации призывали меня сделать сотрудничество с ней одним из приоритетных направлений своей деятельности. Один японский журналист в своем интервью в Токио отметил, что многие в Юго?Восточной Азии испытывают огромное разочарование в связи с тем, что никто из американских официальных лиц не присутствовал на последних конференциях стран АСЕАН. В регионе это рассматривали как показатель ослабления американского присутствия в Азиатско?Тихоокеанском регионе на фоне того, что Китай, напротив, стремился расширить свое влияние. Этот журналист задал мне вопрос, планирую ли я продолжить данный курс или же буду стремиться оживить наши связи. Этот вопрос свидетельствовал о том, что в Азии остро ощущали недостаток зримых признаков руководящей роли США. Я ответила, что развитие отношений с такими организациями, как АСЕАН, являлось важной составляющей нашей политики в регионе и что я планировала как можно чаще лично присутствовать на заседаниях АСЕАН. Если мы ставили себе целью улучшить наши позиции в Юго?Восточной Азии, к чему стремился и Китай, а также способствовать более тесному сотрудничеству со странами этого региона в области торговли, безопасности и защиты окружающей среды, то лучше всего было начинать с сотрудничества с АСЕАН.

Ни один из моих предшественников на посту госсекретаря США еще не посещал штаб?квартиру этой организации. Генеральный секретарь АСЕАН Сурин Питсуван, встречая меня, преподнес мне букет желтых роз и пояснил, что индонезийцы считают желтый цвет символом надежды и новых начинаний.

– Ваш визит свидетельствует о серьезности намерений Соединенных Штатов прекратить свое дипломатическое отсутствие в регионе, – сказал он.

Его приветственные слова были подчеркнуто критичны, но относительно наших намерений он был совершенно прав.

 

* * *

 

Следующим пунктом назначения в моем турне была Южная Корея, богатая, передовая и демократическая страна, ключевой союзник США в регионе, расположенный в непосредственной близости к воинственному северному соседу, известному своим репрессивным режимом. Американские войска бдительно следили за ситуацией и помогали охранять страну еще со времен окончания Корейской войны в 1953 году. В ходе моих встреч с президентом Ли Мён Баком и другими высокопоставленными должностными лицами Республики Корея я заверила их, что, несмотря на изменения в кадровом составе администрации США, готовность Соединенных Штатов обеспечивать защиту Южной Кореи не уменьшилась.

Северная Корея, напротив, являлась самым закрытым тоталитарным государством в мире. Из 25 миллионов человек его населения большинство жило в условиях крайней нищеты. Политический гнет стал практически всеобъемлющим. Страну часто охватывал голод. Тем не менее режим этой страны, руководителем которого в первые годы работы администрации Обамы был стареющий и эксцентричный Ким Чен Ир (в последующем его сменил его младший сын Ким Чен Ын), б?льшую часть ограниченных ресурсов страны направлял на поддержку национальных вооруженных сил, разрабатывал ядерное оружие и противостоял соседним странам.

В 1994 году администрация Клинтона вела переговоры по заключению соглашения с Северной Кореей. В соответствии с ним эта страна должна была взять на себя обязательства по прекращению разработки и строительства объектов, которые, по признанию многочисленных экспертов, скорее всего, имели отношение к секретной программе создания ядерного оружия. В обмен на это Северной Корее была гарантирована помощь в строительстве двух небольших ядерных реакторов для АЭС, а не для обогащения плутония для ядерного оружия. Соглашение также предусматривало способы нормализации отношений между двумя нашими странами. К сентябрю 1999 года с Северной Кореей было достигнуто соглашение о временном прекращении испытаний ракет дальнего радиуса действия. В октябре 2000 года госсекретарь США Мадлен Олбрайт посетила Северную Корею. В ходе своего визита она сделала попытку выяснить намерения режима и провести переговоры по еще одному соглашению. Согласно этому соглашению Северная Корея должна была продолжить сотрудничество в сфере проведении инспекций ее объектов. К сожалению, на фоне многочисленных обещаний, которые были даны северокорейской стороной, всеобъемлющее соглашение так и не было достигнуто. Новый президент США Джордж Буш вскоре после своего вступления в должность изменил политику на данном направлении и в своем ежегодном послании конгрессу в 2002 году назвал Северную Корею частью «оси зла». Появились доказательства того, что Северная Корея тайно проводит обогащение урана, а в 2003 году она возобновила обогащение плутония. К концу правления администрации Буша Пхеньян создал такое количество ядерного оружия, которое представляет собой угрозу Южной Корее и всему региону.

В своих публичных выступлениях в Сеуле я вновь обратилась с призывом к Северной Корее полностью прекратить разработку ядерного оружия и допустить международную инспекцию на соответствующие объекты для однозначного подтверждения прекращения работ в этом направлении. Администрация Обамы выразила готовность приступить к нормализации двусторонних отношений и заключить постоянный мирный договор между нашими странами взамен долгосрочного соглашения о перемирии на полуострове, а также гарантировала помощь в удовлетворении потребностей северокорейцев в энергоносителях и других экономических и гуманитарных нужд северокорейского народа. В противном случае, предупредила я, будет продолжена международная изоляция режима. Администрация Обамы предприняла попытку строить наши взаимоотношения с шага навстречу, несмотря на нашу уверенность, что в течение всего нашего срока эти контакты будут развиваться драматически. Такое положение дел длилось уже десятилетия, и не мне одной казалось, что шансов на успех достаточно мало. Однако, как и в отношении Ирана, еще одной страны, режим которой вынашивал планы создания ядерного оружия, мы начали с предложения о сотрудничестве в надежде, что оно будет принято. Мы понимали, что в случае отказа Северной Кореи от нашего предложения будет легче повлиять на другие страны в оказании давления на режим этой страны. Особенно важно было, чтобы Китай, давний покровитель и защитник режима в Пхеньяне, принял участие в создании единого международного фронта по противодействию Северной Корее.

Ответа пришлось ждать недолго.

В следующем месяце, марте 2009 года, группа американских тележурналистов готовила репортаж с границы между Китаем и Северной Кореей для телеканала «Current TV», основанного бывшим вице?президентом Альбертом Гором, а затем проданного телеканалу «Аль?Джазира». Журналисты приехали, чтобы документально подтвердить рассказы северокорейских женщин, которых продали за границу и заставили заниматься проституцией и другими формами современного рабства. На рассвете 17 марта местный проводник провел американцев по реке Туманган, которая разделяет эти две страны. Было начало весны, и река была еще покрыта льдом. Съемочная группа проследовала за проводником по льду и практически приблизилась к северокорейской стороне реки. По словам журналистов, затем они вернулись на китайскую территорию. Вдруг появились северокорейские пограничники и взяли их под прицел. Американцы побежали, и продюсеру, как и местному проводнику, удалось спастись. Но двум женщинам?журналисткам, Юне Ли и Лоре Линг, повезло меньше. Их задержали и переправили на другой берег реки в Северную Корею, где приговорили к двенадцати годам каторжных работ.

Два месяца спустя Северная Корея провела подземное ядерное испытание и объявила, что больше не признает условий перемирия 1953 года. В соответствии с обещанием, которое дал в своей инаугурационной речи президент Обама, мы протянули Северной Корее открытую ладонь, но в ответ она направила на нас сжатый кулак.

Сначала мы должны были удостовериться, дадут ли какой?нибудь результат попытки воздействовать на Северную Корею посредством Организации Объединенных Наций. В тесном сотрудничестве с Сьюзен Райс, полномочным представителем США в штаб?квартире ООН в Нью?Йорке, я часами вела телефонные переговоры с высшим руководством в Пекине, Москве, Токио и в столицах других стран, призывая всех оказать поддержку жесткой резолюции ООН о введении санкций против режима в Пхеньяне. Все соглашались с тем, что недопустимо проводить ядерное испытание, однако принятие конкретных мер в сложившихся условиях – это совсем другой вопрос.

– Я знаю, что для вашего правительства это затруднительная ситуация, – сказала я во время одного такого телефонного разговора министру иностранных дел Китая Яну Цзечи, – [но] если мы будем действовать сообща, у нас есть шанс изменить представления Северной Кореи о том, во что ей обойдется продолжение разработки ракетно?ядерного оружия.

Ян Цзечи ответил мне, что Китай разделяет нашу озабоченность по поводу региональной гонки вооружений, и мы достигли договоренности о необходимости «соответствующего и тщательно выверенного» ответа на эти действия. Я надеялась, что «соответствующий и тщательно выверенный» не означало «слабый и неэффективный».

К середине июня наши усилия дали свои результаты. Все члены Совета Безопасности ООН договорились ввести дополнительные санкции. Нам пришлось пойти на некоторые уступки, чтобы получить поддержку Китая и России, однако это были на тот момент самые жесткие меры, которые когда?либо применялись в отношении Северной Кореи, и я была рада, что мы смогли наконец объединить международное сообщество и убедить его дать Северной Корее единый отпор.

Но как помочь арестованным журналистам? Мы узнали, что Ким Чен Ир готов отпустить этих женщин, если высокопоставленные представители США нанесут визит в Северную Корею и будут лично ходатайствовать об их освобождении. Я обсуждала этот вопрос с президентом Обамой и другими членами команды национальной безопасности. Может быть, попросить поехать самого Альберта Гора? Или, может быть, бывшего президента США Джимми Картера, известного своей гуманитарной деятельностью во всем мире? А может быть, Мадлен Олбрайт, у которой был уникальный опыт общения с руководством Северной Кореи с учетом ее дипломатической деятельности в 1990?х годах? Однако северокорейцы уже определили конкретного представителя США: им должен был стать мой муж Билл. Это просьба была удивительна. С одной стороны, правительство Северной Кореи постоянно делало в мой адрес абсурдные выпады в связи с ядерной проблемой, называя меня, среди всего прочего, «забавной леди». (Пропагандистская машина Северной Кореи славится своими переходящими всякие границы и зачастую бессмысленными риторическими выпадами. Так, однажды северокорейцы назвали вице?президента Байдена «наглым преступником». В Интернете даже появился «произвольный производитель ругательств», который в большом количестве вырабатывал пародии на их оскорбления.) С другой стороны, Ким Чен Ир, по?видимому, питал определенную слабость к моему мужу с тех пор, как Билл после смерти его отца Ким Ир Сена в 1994 году направил телеграмму соболезнования. И, конечно же, Ким Чен Ир хотел всеобщего внимания в ходе предстоявшей миссии спасения во главе с бывшим президентом США.

Я беседовала с Биллом по этому вопросу. Он был готов поехать, если это приведет к освобождению двух журналистов. Альберт Гор и семьи задержанных женщин также призывали Билла осуществить данную миссию. Однако многие в Белом доме выступили против поездки Билла. Кто?то из них, возможно, питал к Биллу негативные чувства в связи с праймериз 2008 года, но большинство просто не хотели, чтобы нецивилизованное поведение Ким Чен Ира было вознаграждено таким высоким уровнем визита и вызвало потенциальную обеспокоенность у наших союзников. Это был весьма щекотливый момент: мы должны были соблюсти баланс интересов и сделать все, что необходимо, чтобы спасти двух невинных американских граждан, избежав при этом нежелательных геополитических последствий.

Я считала, что стоило попробовать. Северокорейцы уже извлекли из данного инцидента все, что было возможно, и теперь им требовалось какое?либо оправдание для освобождения женщин. Кроме того, если мы не попытаемся как?то решить этот вопрос, наша работа с Северной Кореей по другим направлениям может быть приостановлена из?за задержания журналисток. Когда я подняла этот вопрос непосредственно в разговоре с президентом Обамой во время обеда в конце июля, он согласился с моими доводами насчет того, что для нас это было наилучшим шансом.

Хотя поездка Билла с небольшой командой считалась «частной миссией», они перед отъездом были тщательно проинструктированы. Несколько пикантным, но важным моментом в ходе их подготовки являлся совет не улыбаться (и не хмуриться), когда они будут одариваться обязательными в таких случаях официальными фотографиями Ким Чен Ира.

В начале августа Билл отбыл со своей миссией. Пробыв в Северной Корее двадцать часов и встретившись непосредственно с Ким Чен Иром, он смог добиться немедленного освобождения журналистов. Они вместе с Биллом вернулись домой в Калифорнию, где их встретили семьи, друзья и телекамеры. Официальные кадры, опубликованные северокорейским режимом, были достаточно ходульными, ни один из американцев на них не улыбался. Впоследствии Билл шутил, что он чувствовал себя так, словно пробовался на роль Джеймса Бонда. Тем не менее он считал, что его успех являлся доказательством: даже от этого изолированного режима можно добиться позитивной реакции, по крайней мере в некоторых вопросах, если найти правильное сочетание стимулов.

К сожалению, впереди нас ожидали более серьезные проблемы. Однажды в марте 2010 года поздним вечером патрульный корабль ВМС Южной Кореи «Чхонан» находился вблизи северокорейских территориальных вод. Это был холодный вечер, и большинство из 104 южнокорейских моряков либо отдыхали, либо ужинали, либо тренировались. Внезапно в корпус корабля попала торпеда, выпущенная из неизвестного источника. Взрыв разорвал корабль на части, и тот затонул в Желтом море. Сорок шесть моряков погибли. В мае следственная комиссия ООН пришла к выводу, что ответственность за неспровоцированную атаку на корабль «Чхонан», скорее всего, лежит на сверхмалой подводной лодке ВМС Северной Кореи. В то время как Совет Безопасности ООН единогласно осудил это нападение, Китай заблокировал резолюцию, в которой непосредственно упоминалась Северная Корея и содержался призыв к соответствующим ответным действиям. В данном случае в полной мере проявились противоречивые действия Китая. С одной стороны, Пекин утверждал, что превыше всего ценит стабильность в регионе, с другой стороны, он молчаливо попустительствовал неприкрытой агрессии, которая являлась очевидно дестабилизирующим фактором.

В июле 2010 года я с Бобом Гейтсом вернулась в Южную Корею, чтобы встретиться с нашими коллегами и продемонстрировать Пхеньяну, что Соединенные Штаты продолжают твердо отстаивать интересы своих союзников. Мы поехали в Пханмунчжом, в демилитаризованную зону, которая с 1953 года разделяет Северную и Южную Корею. Демилитаризованная зона имеет в ширину четыре километра и тянется вдоль всего Корейского полуострова по 38?й параллели. Это заминированная и самая укрепленная в мире граница, она является одной из самых опасных. Под небом, не предвещавшим ничего хорошего, мы поднялись на замаскированный пункт наблюдения, расположенный ниже сторожевой башни и флагштока с флагами Соединенных Штатов, Организации Объединенных Наций и Республики Корея. Когда мы стояли за мешками с песком и смотрели в бинокль на территорию Северной Кореи, прошел небольшой дождь.

Пока я осматривала демилитаризованную зону, мне в голову пришла мысль: просто удивительно, как это узкая полоска земли разделяет два совершенно разных мира. Южная Корея выступала ярким примером прогресса, эта страна успешно перешла от нищеты и диктатуры к процветанию и демократии. Ее руководители заботились о благополучии своих граждан, ее молодые люди вырастали в атмосфере свободы и широких возможностей, не говоря уже о самых быстрых в мире темпах технологичного развития страны. И всего в четырех километрах отсюда лежала Северная Корея, земля страха и голода. Контраст был весьма удручающим, если не сказать более того: трагичным.

Мы с Бобом посетили находившийся поблизости штаб сил ООН, где нам и нашим южнокорейским партнерам была представлена информация по военным вопросам. Мы также побывали в здании, которое расположено прямо на границе, половина – на территории Северной Кореи и половина – на территории Южной. Оно предназначено для организации переговоров между двумя сторонами. Там даже есть длинный стол переговоров, который находится точно на демаркационной линии. Когда мы там прохаживались, северокорейский солдат стоял всего в нескольких дюймах от нас, глядя на нас через окно с каменным выражением лица. Может быть, ему было просто любопытно. Но если его целью было запугать нас, то ему это не удалось. Я продолжала слушать нашего сопровождающего, а Боб весело улыбнулся. Фотограф запечатлел этот необычный момент, снимок был опубликован на первой полосе «Нью?Йорк таймс».

Во время наших встреч с представителями Южной Кореи мы с Бобом обсудили шаги, которые мы могли бы предпринять, чтобы оказать давление на Северную Корею и препятствовать ее дальнейшим провокационным действиям. Мы договорились организовать наглядную демонстрацию силы, чтобы успокоить наших друзей и ясно дать понять, что Соединенные Штаты намерены защищать региональную безопасность. Мы объявили о новых санкциях и о том, что авианосец «Джордж Вашингтон» направится к берегам Кореи и проведет совместные с ВМС Южной Кореи учения. В целом в четырехдневном учении должны были принять участие восемнадцать кораблей, около двухсот самолетов и около восьми тысяч американских и южнокорейских военнослужащих. И в Пхеньяне, и в Пекине выразили негодование в связи с предстоявшими военно?морскими учениями, что означало, что наш намек был понят.

В тот вечер президент Южной Кореи Ли Мён Бак устроил ужин для нас с Бобом в Голубом доме, своей официальной резиденции. Он поблагодарил нас за то, что мы в трудную минуту поддержали Южную Корею, и, как он это часто делал, сравнил свою собственную судьбу с историей своей страны. У него было трудное детство, и Южная Корея тоже когда?то была беднее, чем Северная Корея, но с помощью Соединенных Штатов и международного сообщества ей удалось добиться успехов в развитии экономики. И это было напоминанием о наследии ведущей роли США в Азии.

 

* * *

 

Другим направлением нашей деятельности в рамках резкой смены стратегии было более активное вовлечение Индии в политическую жизнь Азиатско?Тихоокеанского региона. Мы исходили из того, что, если еще одно крупное демократическое государство будет играть в регионе активную политическую роль, это послужит стимулом для других стран ориентироваться на принципы политической и экономической открытости, а не следовать примеру Китая как авторитарной страны государственного капитализма.

У меня остались приятные воспоминания о моей первой поездке в Индию в 1995 году вместе с Челси. Мы посетили один из приютов для сирот, относившийся к миссии матери Терезы, скромной католической монахини, чьи милосердие и святость превратили ее во всемирную знаменитость. Приют был полон новорожденных девочек, которых бросили на улице или оставили у двери приюта, чтобы монахини нашли их. Так как они не были мальчиками, семьи не были заинтересованы в них. Наш визит побудил местные власти заасфальтировать грунтовую дорогу, ведущую в приют, что было воспринято монахинями как небольшое чудо. Когда мать Тереза в 1997 году умерла, я возглавляла американскую делегацию на ее похоронах в Калькутте. Мы воздали дань уважения ее замечательному гуманистическому подвигу. Ее в открытом гробу пронесли по многолюдным улицам, и президенты, премьер?министры, религиозные лидеры разных конфессий возлагали венки из белых цветов на погребальный катафалк. Позже ее преемница пригласила меня на неофициальную встречу в штаб?квартире ее монашеской конгрегации «Сестры – миссионерки любви». В простом белоснежном зале, освещенном только рядами мерцавших церковных свеч, монахини, тихо молясь, стояли вокруг закрытого гроба, принесенного сюда для последнего упокоения. К моему удивлению, они попросили меня сотворить свою молитву. Я поколебалась, затем склонила голову и поблагодарила Бога за предоставленную мне возможность узнать эту хрупкую, сильную, святую женщину, когда она была еще жива.

Моя первая поездка в Индию в качестве госсекретаря состоялась летом 2009 года. За четырнадцать лет с тех пор, как я впервые побывала здесь, товарооборот между нашими странами вырос с менее чем 10 миллиардов долларов до более чем 60 миллиардов. Продолжая расти, в 2012 году он составит почти 100 миллиардов долларов. Хотя еще оставалось слишком много барьеров и ограничений в этой области, американские компании постепенно получали доступ к индийскому рынку, способствуя тем самым созданию рабочих мест и возможностей в обеих странах. Индийские компании также инвестировали в Соединенные Штаты, и многие высококвалифицированные индийские рабочие обращались за визами в США и содействовали созданию инновационных американских компаний. Более ста тысяч индийских студентов ежегодно находились на обучении в Соединенных Штатах. Некоторые из них в последующем возвращались на родину, чтобы применить там свои знания и навыки, но многие оставались, чтобы внести свой вклад в американскую экономику.

В Дели я встречалась с представителями разных слоев общества, в том числе с премьер?министром Индии Манмоханом Сингхом, крупными предпринимателями, предпринимателями из числа женщин, учеными в области климата и энергетики, со студентами. Я была очень рада встретиться с Соней Ганди, главой партии Индийский национальный конгресс, с которой я познакомилась в 1990?х годах. Она и премьер?министр Сингх объяснили мне, как трудно было проявить сдержанность по отношению к Пакистану после скоординированных террористических актов, организованных в Мумбаи в ноябре 2008 года. Они мне ясно дали понять, что в случае повторных аналогичных акций подобной сдержанности уже не следовало ожидать. Индейцы называли теракты 26 ноября 2008 года «событиями 26/11», по аналогии с «событиями 9/11» – терактами в США 11 сентября 2001 года. В знак солидарности с народом Индии я решила остановиться в элегантном старинном отеле «Тадж?Махал палас» в Мумбаи, ставшем одним из объектов ужасных терактов, в результате которых погибло 164 человека, в том числе 138 индейцев и четыре американца. Я посетила также мемориал в Мумбаи. Тем самым я хотела продемонстрировать, что жители этого города не были запуганы произошедшим и что Мумбаи был открыт для бизнеса.

В июле 2011 года, во время душной летней жары, я посетила индийский портовый город Ченнаи на берегу Бенгальского залива, коммерческий центр, находящийся на пересечении важных торговых путей и маршрутов транспортировки в Юго?Восточной Азии. Ни один из госсекретарей США ранее еще не посещал этот город, и мне хотелось показать, что мы понимали: Индия больше, чем Дели и Мумбаи. В публичной библиотеке Ченнаи, крупнейшей в стране, я выступила с речью о роли Индии на мировой арене, прежде всего в Азиатско?Тихоокеанском регионе. Я отметила, что у Индии есть исторические связи в Юго?Восточной Азии, поскольку купцы использовали Малаккский пролив, чтобы добраться до индуистских храмов, которые во множестве находились в этом районе. Я выразила надежду, что Индия сможет преодолеть свой затяжной конфликт с Пакистаном и стать страной, более активно выступающей в защиту демократии и свободной рыночной экономики в Азии. Я подчеркнула в своей речи перед аудиторией в Ченнаи, что Соединенные Штаты поддерживают политику Индии «Смотреть на Восток». Нам хотелось, чтобы эта политика одновременно также означала «Вести за собой Восток».

Несмотря на некоторые отдельные различия в наших взглядах, стратегические основы наших отношений с Индией (общие демократические ценности, экономические задачи и дипломатические приоритеты) обеспечивали заинтересованность обеих наших стран в более тесном сближении. Мы вступали в новый, более зрелый этап в наших отношениях.

 

* * *

 

Основной целью нашей стратегии в Азии являлось содействие политическим реформам и экономическому росту. Мы стремились к тому, чтобы в XXI веке все народы Азии стали не только более процветающими, но и более свободными. А расширение их свободы, я была уверена, привело бы к дальнейшему повышению их благосостояния.

Многие страны региона задавались вопросом, какая модель управления подходит им больше всего. Для некоторых политических руководителей экономический рост Китая и сочетание в этой стране авторитаризма и государственного капитализма являлись весьма привлекательным примером. Нам часто доводилось слышать, что демократия может подходить для любого другого уголка Земли, но только не для Азии. Эти критики предполагали, что демократия не вписывается в логику истории развития региона, возможно, даже противоречит азиатским ценностям.

Эти теории можно было легко опровергнуть. Япония, Малайзия, Южная Корея, Индонезия, Тайвань являлись демократическими обществами, которые предоставляли своим народам широкие экономические возможности. В соответствии с данными неправительственной организации «Фридом хаус», в период с 2008 по 2012 год Азия была единственным регионом в мире, в котором отмечалась устойчивая динамика в области обеспечения политических прав и гражданских свобод. В качестве примера можно привести Филиппины, где в 2010 году были проведены выборы, которые были оценены как значительно более демократичные по сравнению с предыдущими. Новый президент страны, Бенигно Акино III, начал кампанию по борьбе с коррупцией и повышению информационной открытости. Филиппины были ценным союзником Соединенных Штатов, и когда в конце 2013 года на эту страну обрушился сильный тайфун, наши совместные усилия и активная помощь со стороны ВМС США позволили быстро преодолеть его последствия. Безусловно, необходимо упомянуть и Бирму. К середине 2012 года предсказанные президентом Индонезии Юдойоно демократические реформы и процессы повышения информационной открытости находились в этой стране в самом разгаре, и Аун Сан Су Чжи, которая десятилетия провела в тюрьме, олицетворяя собой совесть своего народа, теперь работала в парламенте.

Были, однако, и другие примеры, которые являлись менее обнадеживающими. Слишком многие азиатские правительства продолжали сопротивляться реформам, ограничивали доступ своих граждан к информации и препятствовали высказыванию ими своего мнения, а за выражение несогласия сажали их в тюрьму. При Ким Чен Ыне Северная Корея оставалась самой закрытой страной в мире с репрессивным режимом. Это трудно себе представить, но при нем ситуация стала еще хуже. Камбоджа и Вьетнам добились определенного прогресса, но он был недостаточен. Во время своего визита во Вьетнам в 2010 году я узнала, что за несколько дней до моего приезда несколько известных блогеров были арестованы. В ходе встреч с вьетнамскими чиновниками я высказала опасения по поводу необоснованных ограничений основных свобод, включая аресты и суровые судебные приговоры, которые излишне часто применялись к политическим диссидентам, правозащитникам, блогерам, католическим активистам и буддийским монахам и монахиням.

В июле 2012 года я совершила еще одну длительную поездку по региону, которая на этот раз была призвана подчеркнуть, что демократия и процветание идут рука об руку. Я вновь сначала посетила Японию, одну из наиболее сильных и богатых демократических стран в мире, а затем Вьетнам, Камбоджу и Лаос.

В Лаосе я стала первым госсекретарем США, прибывшим с визитом в эту страну за последние пятьдесят семь лет. От этого краткого визита у меня остались следующие впечатления. Во?первых, в Лаосе все еще чувствовалось сильное влияние коммунистической партии, которая, в свою очередь, находилась под постоянно усиливающимся экономическим и политическим влиянием Китая. Пекин воспользовался этой ситуацией, чтобы организовать в стране добычу природных ископаемых и инициировать строительство объектов, которые не могли повысить жизненный уровень рядовых лаосских граждан. Во?вторых, лаосцы продолжали ощущать ужасные последствия интенсивных бомбардировок США во время Вьетнамской войны. Лаос заслужил тяжкую честь называться «самой разбомбленной страной в мире». Именно поэтому я посетила организованный при поддержке Агентства международного развития США проект в столице Лаоса Вьентьяне, который был призван обеспечить протезирование и реабилитацию тысяч взрослых и детей, по?прежнему лишающихся конечностей в результате поражения кластерными бомбами. Множество таких бомб еще оставалось на трети территории страны, нашли и обезвредили только 1 % из них. Я считала, что в связи с этим у Соединенных Штатов были соответствующие бессрочные обязательства, и была весьма воодушевлена тем, что в 2012 году конгресс в три раза увеличил финансирование мероприятий по очистке территории Лаоса от неразорвавшихся боеприпасов для ускорения этих работ.

Изюминкой летней поездки 2012 года по Азии была Монголия, которую я впервые посетила с незабываемым визитом в 1995 году. Это было трудное время для страны, которая была зажата между северной частью Китая и Сибирью. В течение десятилетий советского господства кочевому обществу пытались навязать сталинскую культуру. Когда помощь от Москвы прекратилась, вся национальная экономика рухнула. Но, как и многие другие, я была очарована суровой красотой Монголии, ее бескрайними, открытыми всем ветрам степями, ее энергичным, решительным и гостеприимным народом. В традиционной юрте, которая называется гэр, семья кочевников предложила мне миску кобыльего молока, которое на вкус было похоже на теплый суточный йогурт без каких?либо добавок. На меня произвели сильное впечатление студенты, активисты и правительственные чиновники, с которыми я встречалась в столице, их готовность обеспечить переход страны от однопартийной коммунистической диктатуры к плюралистической и демократической политической системе. Им предстоял нелегкий путь, но они были полны решимости попытаться сделать это. Я сказала им, что отныне, если кто?либо выразит сомнение в том, что демократия может прижиться в новых уголках Земли, ранее непригодных для этого, я им отвечу: «Приезжайте в Монголию! Посмотрите на людей, готовых участвовать в демонстрациях при минусовых температурах и преодолевать огромные расстояния, чтобы отдать свои голоса на выборах».

Когда я вернулась сюда спустя семнадцать лет, я увидела, что многое в Монголии и по соседству с ней изменилось. Быстрое экономическое развитие Китая и его ненасытный интерес к природным ресурсам породил в Монголии, располагающей огромными запасами меди и других полезных ископаемых, активное развитие горнодобывающей промышленности. Ее экономика в течение 2011 года выросла более чем на 17 %, и некоторые эксперты прогнозировали в течение следующего десятилетия более высокие темпы экономического роста в Монголии, чем в любой другой стране. Большинство монгольских граждан были все еще бедны, и многие продолжали вести кочевой образ жизни, однако влияние мировой экономики, которое раньше никак не сказывалось на стране, теперь проявлялось в полной мере.

Когда я появилась в Улан?Баторе, который раньше был сонной столицей, я была поражена произошедшими изменениями. Блиставшие стеклом небоскребы возвышались на фоне нагромождения традиционных юрт и старых домов советской постройки. На площади Сухэ?Батора солдаты в национальной форме стояли в карауле в тени нового магазина «Луи Виттон»[22]. Я вошла в Дом Правительства, здание сталинской эпохи, миновала огромную статую Чингисхана, монгольского воина XIII века, чья империя охватывала земли, с которыми по площади не могла сравниться никакая другая империя. Советский режим подавлял культ личности этого хана, однако теперь он вернулся и проявлялся с удвоенной силой. В Доме Правительства я встретилась с президентом Монголии Цахиагийном Элбэгдоржем в его протокольной юрте. Мы сидели в традиционном кочевом шатре в правительственном здании сталинской эпохи и обсуждали будущие перспективы стремительно развивавшейся азиатской экономики. Это ли не столкновение совершенно разных миров!

После моего визита в 1995 году в Монголии заметно окрепли демократические принципы. В стране прошло шесть успешных парламентских выборов. По телевидению можно было наблюдать, как монголы, представлявшие весь политический спектр, открыто и бурно обсуждали различные идеи. Долгожданный закон о свободе информации предоставил гражданам страны возможность получить более ясное представление о различных аспектах деятельности своего правительства. Наряду с этим прогрессом были также и причины для беспокойства. Активное развитие горнодобывающей промышленности усугубило проблемы коррупции и неравенства, а Китай начал проявлять повышенный интерес к своему северному соседу, который стал для него чрезвычайно полезным. Монголия оказалась на перепутье: либо продолжать двигаться демократическим путем и использовать свои новые ресурсы для повышения уровня жизни всего народа, либо очутиться на орбите интересов Пекина и стать худшим примером такого явления, как «ресурсное проклятие»[23]. Я надеялась поощрять первый вариант и препятствовать второму.

Время для этого было весьма благоприятным. «Сообщество демократий», основанная в 2000 году под руководством госсекретаря США Мадлен Олбрайт межправительственная коалиция демократических государств, ставившая целью укреплять демократические нормы и институты, прежде всего в странах бывшего советского блока, провело в Улан?Баторе конференцию на высшем уровне. Это расширило возможности по укреплению демократических процессов в Монголии и позволило донести до стран Азии идею о важности демократии и обеспечения прав человека. Весьма существенным было то, что этот форум состоялся в стране, непосредственно граничащей с Китаем.

Ни для кого не секрет, что Китай является центром антидемократического движения в Азии. Лауреатом Нобелевской премии мира 2010 года стал находившийся в тюрьме китайский правозащитник Лю Сяобо, и весь мир принял к сведению информацию об отсутствии лауреата на церемонии его награждения в Осло. После этого я предупредила, что этот факт может стать «символом нереализованного потенциала и неисполненных надежд великой страны». Ситуация еще более ухудшилась в 2011 году, когда в его начале в течение нескольких месяцев были необоснованно задержаны и арестованы десятки адвокатов по делам, составлявшим публичный интерес, писателей, художников, интеллектуалов и гражданских активистов. Среди них был и известный художник Ай Вэйвэй, в защиту которого выступила я и многие другие.

В своем выступлении в Улан?Баторе я объяснила, почему демократическое будущее в Азии являлось правильным выбором. В Китае и в некоторых других странах противники демократии утверждали, что она может угрожать стабильности, пробудив к жизни в массах хаотичное начало. Однако у нас было множество доказательств того, что демократия на самом деле благоприятствует стабильности. Действительно, подавление свободы политического самовыражения и жесткий контроль того, что читают граждане, о чем они говорят, что смотрят, может создать иллюзию безопасности, однако иллюзии исчезают, а стремление людей к свободе остается. С другой стороны, демократия предоставляет обществу определенные предохранительные клапаны, необходимые для обеспечения безопасности. Она позволяет гражданам выбирать своих национальных руководителей, гарантирует легитимность принятия этими руководителями порой трудных, но необходимых решений в интересах народа, позволяет меньшинствам выражать свои взгляды мирным путем.

Я хотела бы также опровергнуть утверждение, что демократия является привилегией лишь богатых стран и что государства с развивающейся экономикой должны в первую очередь беспокоиться об ее укреплении и уже затем о демократии. Китай часто приводят в качестве яркого примера страны, которая достигла экономического успеха без существенных политических реформ. Я отвечаю следующим образом: «Это была весьма недальновидная и, в конечном итоге, несостоятельная концепция. Вы не можете в долгосрочной перспективе обеспечить экономическую либерализацию без политической либерализации. Страны, которые хотят быть открытыми для бизнеса, но при этом закрыты для свободного волеизъявления, обнаруживают, что такой подход обходится весьма дорого». Без свободного обмена идеями и безусловного верховенства права какие?либо инновации и предпринимательство не имеют надежной основы.

Я пообещала, что Соединенные Штаты станут надежным партнером для всех стран Азии и во всем мире, которые будут привержены правам человека и основным свободам. Я в течение многих лет повторяла: «Приезжайте в Монголию!» – и была рада, что многие гражданские активисты и защитники демократии именно так и поступали. Вернувшись домой, я прочла в редакционной статье «Вашингтон пост», что моя речь дает основания «надеяться на то, что резкая смена стратегии США в отношении Азии будет означать выход за рамки простой демонстрации мускулов и утвердит многоуровневый подход к многогранному вопросу усиления Китая в качестве современной сверхдержавы». В Китае, однако, у цензоров не возникло никаких сомнений в необходимости заблокировать в Интернете любые упоминания о моей речи.

 

Глава 4

Китай: неизведанная территория

 

Как и многим американцам, настоящий Китай впервые открылся мне в 1972 году, когда президент США Ричард Никсон совершил исторический перелет через Тихий океан. Мы с Биллом были студентами?юристами, телевизора у нас не было, поэтому мы арендовали портативный вариант с комнатной антенной. Каждый вечер мы приносили его к себе в квартиру и настраивали, чтобы посмотреть на страну, которая раньше была нам совершенно недоступна. Я не отрывала глаз от экрана и гордилась тем, чего смогла достичь Америка в течение, как выразился президент Никсон, «недели, которая изменила мир».

Оглядываясь назад, становится ясно, что обе стороны шли на огромный риск. В самый разгар холодной войны они делали ставку практически вслепую. Для обоих руководителей этот шаг мог привести к серьезным политическим последствиям. В частности, на родине их могли обвинить в проявлении слабости или же, как в случае с нашим президентом, в «мягкотелости в отношении коммунизма». Однако те, кто организовал этот визит, Генри Киссинджер со стороны США и Чжоу Эньлай[24] со стороны Китая, а также руководители, которых они представляли, все просчитали и решили, что потенциальная выгода перевешивает риск. (Я как?то пошутила в беседе с Генри, что ему повезло, что во времена его первой негласной поездки в Пекин не было ни смартфонов, ни социальных сетей. Только представьте, мог бы госсекретарь США сейчас попытаться сделать то же самое?) Мы вынуждены точно так же просчитывать ситуацию и в настоящее время, когда имеем дело со странами, с чьей политикой мы не согласны, но сотрудничество с которыми нам необходимо, или же когда мы стремимся избежать каких?либо разногласий и перерастания противоречий в конфликт.

Для американо?китайских отношений по?прежнему характерно множество проблем. Наши страны являются крупными державами с совершенно различной историей, разными политическими системами и взглядами, при этом наши экономики и наше будущее оказались тесно переплетены. Подобные отношения невозможно охарактеризовать такими категориями, как «дружеские» или «враждебные», и в будущем это тоже будет исключено. Мы плывем в неизвестных морях, находимся на неизведанной территории. Чтобы не сбиться с курса, не сесть на мель и не попасть в морской водоворот, требуются как хороший компас, так и маневренность, частые корректировки курса, что порой означает готовность к болезненным компромиссам. Если мы будем оказывать слишком сильное давление на одном направлении, мы можем поставить под угрозу другое. В свою очередь, если мы слишком быстро пойдем на компромисс или смиримся с предъявляемыми требованиями, мы можем спровоцировать агрессивное поведение своего оппонента. С учетом всех этих факторов нельзя упускать из виду то, что наши оппоненты также находятся под соответствующим давлением, им также поставлены определенные задачи. Чем больше обе стороны следуют примеру тех отважных дипломатов, память о которых сохранилась в истории, потому что они смогли преодолеть разногласия и несовпадение интересов, тем больше у них шансов добиться успеха.

 

* * *

 

Моя первая поездка в Китай в 1995 году была одной из самых запоминающихся в моей жизни. Я приобрела большой опыт во время Четвертой Всемирной конференции по положению женщин, на которой я заявила, что «права человека – это права женщин, а права женщин – это права человека». Я смогла почувствовать всю тяжесть китайской цензуры, когда китайские власти заблокировали трансляцию моего выступления из конференц?центра по официальному телевидению и радио. Б?льшая часть моей речи была посвящена правам женщин, но я также упомянула действия китайского руководства, которое отправило гражданских активистов проводить свое мероприятие в отдаленное местечко Хуайжоу, в часе езды от Пекина, а женщинам из Тибета и Тайваня вообще запретило посещать его.

– Свобода означает право людей собираться, проводить мероприятия и открыто обсуждать любые вопросы, – заявила я с трибуны. – Свобода означает уважение мнения тех, кто может не соглашаться с мнением своего правительства. Она означает отказ от практики забирать граждан у их близких и сажать в тюрьму, жестоко обращаться с ними и отказывать им в свободе и достоинстве в связи с мирным выражением ими своих идей и взглядов.

Эти слова были более жесткими, чем те, которые обычно позволяли себе американские дипломаты, особенно в Китае, и некоторые представители правительства США призывали меня выступить с другой речью либо не выступать вообще. Однако я считала важным встать на защиту демократических ценностей и прав человека в стране, где они находились под серьезной угрозой.

В июне 1998 года я вернулась в Китай с более длительным официальным визитом. В этой поездке меня с Биллом сопровождали Челси и моя мать. Китайцы потребовали участия в официальной церемонии на площади Тяньаньмэнь, где в июне 1989 года танки подавили демонстрации в защиту демократических свобод. Билл хотел вначале ответить отказом, чтобы не проявлять своего отношения к тем ужасным событиям, но в конечном итоге решил, что его доклад по правам человека получит в Китае больший отклик, если он будет вести себя как почтительный гость. Китайцы, в свою очередь, удивили нас, разрешив без какой?либо цензуры трансляцию совместной пресс?конференции Билла с президентом Цзян Цзэминем, на которой они обменялись мнениями о правах человека, затронув, в том числе, и запретную тему ситуации в Тибете. Была также разрешена трансляция речи Билла перед студентами Пекинского университета, в которой он подчеркнул, что «истинная свобода не ограничивается одной лишь экономической свободой».

Я вернулась из этой поездки убежденная в том, что, если Китай со временем приступит к реформам и модернизации экономики, он может стать созидательной мировой державой и важным партнером Соединенных Штатов. Однако этот процесс обещал быть весьма нелегким, и США были должны проявлять мудрость и бдительность в общении с этой, набиравшей силу, страной.

Я вновь побывала в Китае в качестве госсекретаря в феврале 2009 года. Я стремилась наладить отношения, достаточно прочные, чтобы выдержать неизбежные в будущем разногласия и конфликты. Я также хотела встроить отношения с Китаем в нашу более широкую азиатскую стратегию и вовлечь Пекин в международные структуры региона, чтобы стимулировать его взаимодействие со своими соседями на основе согласованных правил. В то же время я хотела, чтобы Китай понял, что он не является единственным центром нашего внимания в Азии. Мы не собирались жертвовать нашими ценностями и интересами наших традиционных союзников ради улучшения отношений с Китаем. Несмотря на впечатляющий экономический рост и успехи в наращивании военной мощи, он еще не мог соперничать с США в качестве самой могущественной страны в Азиатско?Тихоокеанском регионе. Мы были готовы выступать и с позиции силы.

До своего прибытия в Пекин из Южной Кореи я побеседовала с журналистами, которые сопровождали нас в поездке. Я сказала им, что хотела бы уделить особое внимание вопросам сотрудничества в связи с мировым экономическим кризисом, изменения климата, а также вопросам безопасности, касавшимся Северной Кореи и Афганистана. Перечислив наиболее важные темы предстоявшей повестки дня, я упомянула также вопросы, требовавшие деликатного подхода, такие как Тайвань, Тибет и права человека, и сказала: «Мы в курсе дела, что нам собираются ответить».

Это было именно так. Американские дипломаты поднимали указанные вопросы уже в течение многих лет, и китайская сторона была в своих ответах вполне предсказуема. Я вспомнила бурную дискуссию о действиях Китая в отношении Тибета, состоявшуюся между мной и бывшим президентом Цзян Цзэминем во время официального обеда, который мы с Биллом дали ему в Белом доме в октябре 1997 года. Незадолго до этого я встречалась с далай?ламой, чтобы обсудить бедственное положение тибетцев, и я попросила президента Цзян Цзэминя объяснить репрессивную политику Китая.

– Китайцы являются освободителями тибетского народа, – ответил тот. – Я хорошо знаю прошлое, прочитав множество книг в наших библиотеках, и мне известно, что сейчас тибетцы живут лучше, чем они жили раньше.

– А как насчет их традиций и их права исповедовать свою религию, которую они выбрали? – настаивала я.

Цзян Цзэминь продолжал упорствовать в том, что Тибет являлся частью Китая, и потребовал дать ответ, почему американцы выступают в защиту этих «оккультистов». Как он заявил, тибетцы «стали жертвами религии. В настоящее время они освобождены от оков феодализма».

В этой связи у меня не было никаких иллюзий по поводу того, что китайские чиновники будут говорить мне, когда я вновь подниму эти вопросы. Наряду с этим для меня было очевидно, что, учитывая масштаб и многогранность наших отношений с Китаем, глубокие различия в наших позициях по проблеме прав человека не должны были исключать обсуждения всех остальных вопросов. Нам следовало решительно выступить в защиту диссидентов, одновременно стремясь к сотрудничеству по экономическим вопросам, проблемам изменения климата и распространения ядерного оружия. Нами был выработан такой подход еще с момента визита в Китай президента США Никсона. Тем не менее мои комментарии были весьма вольно интерпретированы таким образом, что якобы права человека не будут являться для администрации Обамы приоритетным вопросом и что китайская сторона может их спокойно игнорировать. Как показали дальнейшие события, подобные утверждения были далеки от реальности. Однако для меня это послужило весьма ценным уроком: теперь, когда я являлась главным дипломатом США, каждое мое высказывание будет подвергнуто скрупулезному изучению, и даже, казалось бы, очевидные реплики могут вызвать в средствах массовой информации невиданный ажиотаж.

Последний раз я была в Пекине более десяти лет назад, и, когда я ехала по городу, у меня возникло такое впечатление, словно меня перенесли в будущее. Там, где раньше была только горстка высотных зданий, теперь в небо вознеслись новый олимпийский комплекс и бесчисленные небоскребы различных корпораций. Улицы, которые когда?то были переполнены велосипедами «Flying Pigeon», теперь были забиты автомобилями.

Находясь в Пекине, я встретилась с группой женщин?активисток, с некоторыми из которых я познакомилась еще в 1998 году. В то время мы с госсекретарем Олбрайт посетили переполненный тесный офис юридической помощи, чтобы послушать их истории о своих усилиях по защите прав женщин, которые стремились отстоять свою собственность и свое право голоса на заключение брака и его расторжение, а также добивались, чтобы к ним относились как к равноправным гражданам. Спустя более десяти лет численность этой группы правозащитников выросла и масштабы их деятельности также возросли. Теперь активисты не только отстаивали законные права женщин, но также занимались проблемами окружающей среды, здравоохранения и экономических прав.

Одним из них был доктор Гао Яоцзе, тщедушная женщина 82 лет, которая подвергалась преследованиям со стороны правительства за обнародование информации о масштабах СПИДа в Китае и о заражении СПИДом в результате переливания крови от заболевших людей. Когда мы впервые встретились, я заметила, что у нее совершенно миниатюрные ножки (они ограничивали ее передвижения), и была поражена ее историей. Она пережила гражданскую войну, «культурную революцию», домашний арест и вынужденную разлуку с семьей, но никогда не уклонялась от своего врачебного долга, стремясь оказать помощь как можно большему числу сограждан в предотвращении СПИДа.

В 2007 году я обратилась к председателю КНР Ху Цзиньтао с просьбой разрешить доктору Гао приехать в Вашингтон, чтобы получить награду, поскольку местные чиновники чинили ей в этом препятствия. Мы встретились с ней спустя два года, и на нее по?прежнему оказывалось давление со стороны правительства. Тем не менее она сказала мне, что намерена продолжать выступать в защиту гласности и подотчетности деятельности властей.

– Мне уже 82 года. Я не протяну слишком долго, – сказала она. – А то, чем я занимаюсь, крайне важный вопрос. И я ничего не боюсь.

Вскоре после моего визита доктор Гао была вынуждена покинуть Китай. Сейчас она живет в Нью?Йорке, где продолжает писать и говорить о проблеме СПИДа в Китае.

Большая часть времени в ходе моего первого визита в Пекин в качестве госсекретаря США была посвящена знакомству с высокопоставленными китайскими чиновниками. На одном из обедов в тихой, оформленной в национальном стиле государственной резиденции «Дяоюйтай», в которой останавливался во время своего знаменитого визита президент США Никсон и где мы также поселились в ходе поездки в страну в 1998 году, я познакомилась с членом Госсовета КНР Дай Бинго. Дай, наряду с министром иностранных дел КНР Ян Цзечи, в последующем станет моим основным партнером в китайском правительстве. (В Китае член Государственного совета по рангу выше министра, в иерархии должностей этот пост чуть ниже поста вице?премьера.)

Являясь карьерным дипломатом, Дай был близок к Ху Цзиньтао и умело лавировал в хитросплетениях внутренней политики китайских властей. Он гордился своей репутацией человека из глубинки, который добился признания и известности. Невысокий и щуплый, он, несмотря на преклонный возраст, оставался бодрым и здоровым, регулярно занимаясь физическими упражнениями и совершая длительные прогулки, которые он также настоятельно рекомендовал и мне. Он свободно беседовал на исторические и философские темы и так же свободно обсуждал текущие события. Генри Киссинджер рассказывал мне, как высоко он ценил свои отношения с Дай Бинго, считая его одним из наиболее интересных китайских руководителей, с которыми он когда?либо встречался, человеком широких взглядов и восприимчивым ко всему новому.

Дай Бинго часто высказывался о логике развития истории. Он с одобрением повторял ту поговорку, которую я использовала в своей речи в Азиатском обществе: «Если находитесь в одной лодке, пересекайте реку мирно». Когда я сказала ему, что, по моему мнению, Соединенным Штатам и Китаю предстоит дать свой ответ на извечный вопрос о том, что произойдет при встрече двух держав – уже сформировавшейся и нарождающейся, – он с энтузиазмом согласился со мной и впоследствии часто повторял мою формулировку. Согласно истории развития человечества, такой сценарий часто завершался конфликтом, поэтому только от нас зависело, сможем ли мы наметить такой курс, который позволит избежать подобного итога. Для этого требовалось удерживать соперничество между нашими странами в приемлемых границах и всячески содействовать их сотрудничеству.

Мы с Дай Бинго сразу же нашли общий язык, и в последующем мы общались в течение многих лет. Иногда мне читали длинные лекции о том, что Соединенные Штаты делают неправильно в Азии, сопровождая это саркастическими репликами, но всегда – с улыбкой. В другой раз мы детально и с большой заинтересованностью обсуждали необходимость во имя будущих поколений поставить американо?китайские отношения на прочную основу. Во время одного из моих первых визитов в Пекин Дай передал мне тщательно подобранные личные подарки для Челси и моей матери, которые явно выходили за рамки обычного дипломатического протокола. Когда он вскоре приехал в Вашингтон, я в ответ передала ему подарок для его единственной внучки, который, как мне показалось, весьма порадовал его. В начале нашего знакомства он достал небольшую фотографию девочки и показал ее мне, сказав: «Это то, ради чего мы живем». Это проявление чувств отозвалось в моей душе. Ведь я пошла на государственную службу, прежде всего, ради благополучия детей. Как государственный секретарь, я могла сделать мир немного безопаснее, а жизнь – немного лучше для детей в США и во всем мире, в том числе и в Китае. Я расценивала свою работу как возможность и как ответственность. И то, что Дай Бинго поделился со мной своими чувствами, стало основой для наших прочных отношений.

Что касается министра иностранных дел Ян Цзечи, то он дорос до ранга дипломата, начав карьеру в качестве простого переводчика. Его превосходное знание английского языка позволило нам достаточно долго, порой энергично беседовать во время наших многочисленных встреч и телефонных разговоров. Он редко выходил за рамки имиджа осмотрительного дипломатического представителя, однако мне иногда удавалось рассмотреть в нем живого человека. Однажды он рассказал мне, что в детстве ему приходилось, дрожа от холода, сидеть в Шанхае в неотапливаемом классе и его руки так замерзали, что он не мог держать ручку. Его путь от промерзшего школьного класса до МИДа являлся для него источником огромной личной гордости за прогресс своей страны. Он был непримиримым националистом, и у нас порой возникали жаркие споры, в частности на такие непростые темы, как проблемы с Южно?Китайским морем и Северной Кореей, или же о территориальных разногласиях Китая с Японией.

Как?то поздно вечером, во время одной из наших последних бесед в 2012 году, Ян принялся восторженно говорить о многочисленных выдающихся успехах Китая, в том числе о его спортивном превосходстве. Этот разговор состоялся буквально через месяц после Олимпийских игр в Лондоне, и я осторожно заметила, что США в действительности выиграли на ней больше медалей, чем любая другая страна. Ян Цзечи, в свою очередь, объяснил то, что на Олимпиаде «фортуна отвернулась» от Китая, отсутствием травмированной «звезды» баскетбола Яо Мина. Он также пошутил, что следует создать «дипломатическую Олимпиаду» с такой дисциплиной, как «преодоление расстояний», и это обеспечит США как минимум одну медаль.

Во время нашего первого разговора в феврале 2009 года Ян Цзечи неожиданно для меня поднял тему, которая, оказывается, явно беспокоила его. Китайская сторона готовилась в мае 2010 года провести крупную международную выставку, аналогичную тем, которые организовывались и в предыдущие годы. Каждая страна должна была создать свой павильон, чтобы представить свою национальную культуру и национальные традиции. Как сообщил мне Ян, отказались от участия только две страны: крошечная Андорра и Соединенные Штаты. Китайцы усмотрели в этом знак неуважения, а также признак упадка США. Я была удивлена этой информацией и пообещала, что удостоверюсь в том, чтобы Соединенные Штаты были достойно представлены на данном мероприятии.

Вскоре я обнаружила, что на организацию павильона США не были выделены средства, что все сроки для решения этого вопроса уже прошли и что ситуация вряд ли изменится, если только не предпринять решительных шагов. Все это представляло могущество США и американские ценности перед азиатскими странами отнюдь не в лучшем свете. Поэтому я лично занялась этим вопросом и добилась создания нашего павильона, что означало сбор денег и обеспечение поддержки со стороны частного сектора в рекордно короткие сроки.

Мы развернули наш павильон, и в мае 2010 года я была в числе миллионов людей со всего мира, побывавших на этой выставке. На павильоне США были представлены национальные экспонаты и рассказывалось о наиболее чтимых нами ценностях: настойчивости, инновационном подходе и своеобразии. Больше всего меня поразило то, что добровольными гидами выступали американские студенты. Они представляли все аспекты жизни американского народа и историю США, и все они говорили на китайском языке. Многие китайские посетители были поражены, услышав, что американцы с таким энтузиазмом говорят на китайском языке. Они останавливались, чтобы побеседовать, задавали вопросы, шутили, делились различными историями. Это в очередной раз напомнило, что для развития американо?китайских отношений личные контакты могут сделать столько же или даже больше, чем большинство дипломатических переговоров или заранее распланированных встреч на высшем уровне.

После моих бесед с Дай Бинго и Ян Цзечи в ходе поездки в феврале 2009 года у меня появилась возможность лично встретиться с председателем КНР Ху Цзиньтао и премьером Госсовета Вэнь Цзябао. Это была моя первая встреча, по крайней мере, из десятка встреч с ним на протяжении следующих лет. Высшие руководители Китая были менее раскованными и более «запрограммированными» в ходе состоявшихся бесед, чем Дай или Ян, общаться с ними было менее комфортно. Чем более высокое положение было у китайского руководителя, тем больше он ориентировался на предсказуемость, формальности и знаки уважения. Высшее руководство не хотело никаких сюрпризов. Значение имела лишь внешняя сторона. Со мной они были осторожны и вежливы, даже немного настороженны. Они изучали меня, как и я изучала их.

Ху Цзиньтао был любезен, выразив свою признательность за мое решение совершить визит в Китай непосредственно после вступления в должность госсекретаря. Он был самым могущественным человеком в Китае, но ему не хватало личного авторитета его предшественников, таких как Дэн Сяопин или Цзян Цзэминь. Ху Цзиньтао мне показался больше похожим на надменного и отстраненного председателя совета директоров, чем на генерального директора, держащего руку на пульсе своего предприятия и непосредственно управляющего им. Вопрос, насколько уверенно он контролировал разветвленные структуры коммунистической партии, оставался открытым, особенно в отношении военных.

«Дедушка Вэнь», как называли премьера Госсовета (второй по рангу руководитель страны), всячески старался представить себя на национальном и международном уровне в качестве добродушного, учтивого, мягкого человека. Однако в частных беседах он мог быть достаточно критичным и колким, особенно когда утверждал, что Соединенные Штаты несут ответственность за мировой финансовый кризис, или когда он отметал критику относительно политики Китая. Он никогда не проявлял агрессии, но был более резким и язвительным, чем представлял себя на публике.

В ходе моих первых встреч с этими руководителями я предложила перевести переговоры между США и Китаем в экономической области, начатые бывшим министром финансов Хэнком Полсоном, на стратегический уровень, а также существенно расширить круг обсуждаемых вопросов и привлечь к работе над ними новых экспертов и должностных лиц из состава правительств двух стран. Для Государственного департамента было не совсем уместным самочинно вклиниваться в переговоры или создавать престижный дискуссионный клуб. Я считала, что организованные на плановой основе переговоры, фактически на уровне руководящего комитета высокого уровня, смогут расширить наше сотрудничество в новых областях и обеспечить более доверительные и надежные отношения между нами. Политики с обеих сторон могли бы лучше узнать друг друга и наработать опыт совместной деятельности. Открытое обсуждение различных вопросов позволило бы снизить вероятность того, что какое?либо недоразумение приведет к эскалации напряженности. И было бы менее вероятно, что возможные разногласия разрушат все, что нам предстояло создать совместными усилиями.

Я обсуждала эту идею с преемником Хэнка Полсона в министерстве финансов, Тимом Гайтнером, во время обеда в Государственном департаменте в начале февраля 2009 года. Я познакомилась с Тимом и стала испытывать к нему симпатию, когда он был президентом Федерального резервного банка Нью?Йорка. У него был большой опыт работы в Азии, он даже немного говорил на мандаринском диалекте китайского языка, что делало его идеальным партнером в нашем сотрудничестве с китайской стороной. К его чести, Тим не расценил мое предложение по расширению диалога на китайском направлении как вторжение в вотчину министерства финансов, в ту сферу, которая, безусловно, находилась в Вашингтоне на особом контроле. Он придерживался той же точки зрения, что и я: это была возможность объединить потенциал наших ведомств, особенно в то время, когда мировой финансовый кризис стер грань между экономикой и безопасностью в большей степени, чем когда?либо прежде. Если бы китайская сторона ответила согласием, мы с Тимом совместно возглавили бы американо?китайские переговоры в экономической области.

Я была готова к тому, что Пекин проявит нежелание обсуждать мое предложение и даже его неприятие. Я учитывала то, что китайская сторона уклонялась от обсуждения деликатных политических тем. Тем не менее она также продемонстрировала стремление обеспечить дополнительные контакты с Соединенными Штатами на высоком уровне и заинтересованность в том, что председатель КНР Ху Цзиньтао назвал «позитивными, скоординированными и всеобъемлющими отношениями». Со временем американо?китайскому Стратегическому и экономическому диалогу предстояло стать моделью, к которой мы вновь обратимся в отношениях с новыми державами во всем, от Индии до ЮАР и Бразилии.

 

* * *

 

В течение десятилетий основной доктриной китайской внешней политики являлся совет Дэн Сяопина «хладнокровно наблюдать, спокойно относиться к иностранным делам, сохранять свою позицию, скрывать свои возможности, выжидать, осуществлять то, что возможно». Дэн Сяопин, который управлял Китаем после смерти председателя Мао Цзэдуна, считал, что Китай еще не был достаточно сильным, чтобы утвердиться на мировой арене, и его стратегия «скрывать свои возможности и выжидать» помогла избежать конфликтов с соседями в период роста национальной экономики. У нас с Биллом была короткая встреча с Дэном во время его исторического визита в США в 1979 году. Мне еще не доводилось встречаться с китайским лидером, и я внимательно наблюдала, как он неформально общался с американскими гостями на приеме и ужине у губернатора штата Джорджия. Он был интересным человеком и производил прекрасное впечатление, и как личность, и как руководитель, готовый начать реформы в своей стране.

К 2009 году, однако, некоторые руководящие деятели в Китае, особенно в армейских кругах, стали проявлять стремление проводить политику сдерживания. Они считали, что Соединенные Штаты, в течение длительного времени являвшиеся самой мощной державой в Азиатско?Тихоокеанском регионе, начали сокращать здесь свое присутствие, но наряду с этим сохраняли курс на то, чтобы препятствовать росту Китая как великой державы. По их мнению, настало время для более энергичных мер. Им придавал смелости финансовый кризис 2008 года, ослабивший американскую экономику США, вооруженные конфликты в Ираке и Афганистане, отвлекавшие внимание США и их ресурсы, и рост настроений национализма среди китайского населения. Как результат, Китай приступил к более агрессивным действиям в Азии, проверяя, как далеко он может в этом зайти.

В ноябре 2009 года президент Обама во время своего визита в Пекин был принят без особого энтузиазма. Китайская сторона настаивала на согласовании большинства его выступлений, отказалась идти на какие?либо уступки по таким вопросам, как права человека или переоценка валюты, и дала ему язвительные наставления по проблемам бюджета США. «Нью?Йорк таймс» описала совместную пресс?конференцию президента США Обамы и председателя КНР Ху Цзиньтао как «срежиссированную». В музыкально?юмористической передаче «Субботним вечером в прямом эфире» эта пресс?конференция была даже спародирована. Многие политические обозреватели задавались вопросом, не являемся ли мы свидетелями нового этапа в наших отношениях с Китаем, динамично набирающим силу, напористым, больше уже не скрывающим своих ресурсов и окрепшего военного потенциала и переходящим от принципа «скрывай свои возможности и выжидай» к принципу «демонстрируй свою мощь и указывай».

Наибольшую нестабильность стали провоцировать морские претензии китайской стороны. Китай, Вьетнам, Филиппины и Япония выходят к Южному и Восточно?Китайскому морям. Из поколения в поколение они выдвигали взаимные территориальные претензии в этом районе, касавшиеся рифов, скал, естественных донных обнажений, а в основном – необитаемых островов. В 1970?х и 1980?х годах Китай ожесточенно конфликтовал с Вьетнамом по проблеме спорных островов в Южном море. В 1990?х годах Китай оспаривал у Филиппин другие острова. В Восточно?Китайском море предметом длительных и горячих споров был архипелаг из восьми необитаемых островов, который японцы называют Сенкаку (китайское название – Дяоюйдао). По состоянию на 2014 год этот вопрос оставался нерешенным и грозил обостриться в любое время. В ноябре 2013 года Китай объявил над большей частью Восточно?Китайского моря, в том числе над спорными островами, «опознавательную зону ПВО», и потребовал, чтобы все международные структуры, занимающиеся организацией воздушного движения, придерживались соответствующих правил. Соединенные Штаты и наши союзники отказались признать этот шаг легитимным и продолжали полеты военных самолетов в этом международном воздушном пространстве, каким мы его по?прежнему считаем.

Эти конфликты были не новы, но сейчас ставки выросли. По мере роста экономики азиатских стран возросли и торговые потоки через регион. По крайней мере, половина тоннажа торговых судов со всего мира проходит через Южно?Китайское море, в том числе морские грузы, предназначенные для Соединенных Штатов или следующие из США. Обнаружение в прибрежной морской зоне новых запасов энергоносителей и сопредельное рыболовство превратили морские воды вокруг ранее ничем не примечательного скопления скал в потенциальный клад без владельца. Прежнее соперничество усилилось в связи с перспективой открытия новых богатств и приблизилось к взрывоопасной границе.

В 2009 и 2010 годах соседи Китая с усиливающейся тревогой наблюдали за тем, как Пекин наращивал свой военно?морской потенциал и заявлял претензии на морские территории, острова и энергетические запасы. Эти действия противоречили тому, на что выражал надежду бывший заместитель госсекретаря США (а впоследствии президент Всемирного банка) Роберт Зеллик, когда он в своей примечательной речи в 2005 году призывал Китай стать «ответственным партнером». Вместо этого Китай стал, как я назвала это, «избирательным партнером», который выбирал, когда ему действовать как ответственной великой державе, а когда отстаивать право навязывать свою волю менее могущественным соседям.

В марте 2009 года, спустя всего два месяца после моего назначения в администрацию Обамы, пять китайских судов в семидесяти пяти милях от китайской островной провинции Хайнань спровоцировали конфликт с легковооруженным судном ВМС США «Impeccable» («Непогрешимый»). Китайцы потребовали, чтобы американцы покинули, как они утверждали, исключительную экономическую зону Китая. Экипаж «Impeccable» ответил, что они находятся в международных водах и имеют право на свободное судоходство. Тогда китайские моряки побросали в воду куски дерева, чтобы воспрепятствовать движению американского судна. Американцы в ответ применили пожарные брандспойты, в результате чего некоторые из китайцев оказались в одном нижнем белье. Сцену можно было бы назвать комичной, если бы речь шла не о потенциально опасной конфронтации. В течение последующих двух лет подобные стычки на море между Китаем и Японией, Китаем и Вьетнамом, Китаем и Филиппинами периодически грозили выйти из?под контроля. Необходимо было что?то предпринимать в этой связи.

Китай предпочитает решать территориальные споры с соседями на двусторонней основе, по принципу «один на один», поскольку это позволяет ему оставаться доминирующим партнером. В случае многостороннего формата, при котором малые страны могли объединиться, его влияние бы уменьшилось. Поэтому неудивительно, что большинство стран региона предпочитали многосторонний подход. Они полагали, что множество взаимных претензий и совпадающих интересов обусловливает необходимость их урегулирования в едином целом, на единовременной основе. Собрать всех заинтересованных игроков в одной комнате и предоставить им возможность изложить свою позицию (в первую очередь, это касалось небольших стран) было лучшим способом выработать комплексное решение.

Я была согласна с таким подходом. У Соединенных Штатов нет ни к кому территориальных претензий ни в Южном, ни в Восточно?Китайском море, мы не принимаем чью?либо сторону в этих территориальных спорах и выступаем против односторонних усилий изменить статус?кво. У нас есть неизменный интерес в обеспечении защиты свободы судоходства, морской торговли и международного права. И у нас есть договорные обязательства по поддержке Японии и Филиппин.

Мои опасения усилились, когда я была в Пекине в рамках Стратегического и экономического диалога в мае 2010 года и впервые узнала, что китайские руководители характеризуют свои территориальные претензии в Южно?Китайском море как «представляющие принципиальный интерес», наряду с такими традиционными «больными» темами, как Тайвань и Тибет. Они предупредили, что Китай не потерпит внешнего вмешательства. Позже переговоры по этому вопросу были сорваны, когда китайский адмирал встал и принялся гневно обвинять Соединенные Штаты в том, что те якобы пытаются «окружить» Китай и воспрепятствовать росту его могущества. Это был достаточно нетривиальный шаг в ходе тщательно продуманного саммита, и (хотя я предполагала, что адмирал, очевидно, получил молчаливое «добро» от своих военных и партийных боссов) оказалось, что некоторые китайские дипломаты были удивлены наравне со мной.

Конфликтные ситуации, возникавшие в Южно?Китайском море в течение первых двух лет моей работы в администрации Обамы, укрепили мою убежденность в том, что наша стратегия в Азии должна предусматривать значительные усилия по модернизации многосторонних организаций этого региона. Имевшиеся международные структуры были недостаточно эффективными для разрешения споров между государствами или организации каких?либо практических действий. Для малых стран ситуация была схожа с ситуацией на Диком Западе: форты поселенцев без цивилизованных законов, где слабые зависели от милости сильных. Наша цель заключалась не только в том, чтобы помочь ликвидировать горячие точки, существовавшие, например, в Южном или Восточно?Китайском морях, но и содействовать развитию международной системы правил и организаций в Азиатско?Тихоокеанском регионе, которая способствовала бы предотвращению конфликтов и обеспечению порядка и длительной стабильности в регионе (по образу и подобию того, как начала складываться ситуация в Европе).

На обратном пути домой после переговоров в Пекине я проанализировала положение дел со своей командой. Я считала, что Китай переоценил свои возможности. Вместо того чтобы использовать период нашего мнимого отсутствия и экономического кризиса для укрепления отношений с соседями, он взял по отношению к ним более агрессивный курс, и эта перемена обеспокоила остальные страны региона. При относительно стабильной ситуации, когда существуют малозначительные угрозы безопасности или процветания, страны не проявляют заинтересованности в требующих больших расходов оборонительных союзах, четко прописанных международных правилах и нормах и в надежных многосторонних институтах. Но когда конфликтные ситуации расшатывают существующий статус?кво, соответствующие соглашения и защитные меры становятся гораздо более привлекательными, особенно для небольших стран.

 

* * *

 

Вероятно, все же была какая?то возможность найти выход из этой тревожной ситуации. Одна из них представилась буквально через два месяца на региональном форуме АСЕАН во Вьетнаме. Я прибыла в Ханой 22 июля 2010 года и направилась на обед по случаю пятнадцатой годовщины урегулирования дипломатических отношений между Вьетнамом и США.

Я хорошо помнила тот день в июле 1995 года, когда Билл сделал историческое заявление в Восточном зале Белого дома в окружении ветеранов войны во Вьетнаме, в том числе сенаторов Джона Керри и Джона Маккейна. Это было начало новой эры, эры заживающих старых ран, решения вопросов о военнопленных, обозначения пути улучшения экономических и стратегических отношений. В 2000 году мы прибыли в Ханой, это был первый визит туда президента США. Мы были готовы столкнуться с обидами, даже враждебностью, но, когда мы въехали в город, огромные толпы выстроились вдоль улиц, чтобы приветствовать нас. Множество студентов, которые выросли в обстановке мира между нашими странами, собрались в Ханойском национальном университете послушать выступление Билла. Везде, где мы появлялись, мы чувствовали теплоту и гостеприимство вьетнамского народа, проявление той атмосферы доброжелательности, которая сложилась между нашими странами в течение жизни одного поколения и которая наглядно свидетельствовала о том, что прошлое не должно определять будущее.

Вернувшись в Ханой в качестве госсекретаря, я поразилась прогрессу, который сделал Вьетнам с момента моего последнего посещения, и тому, насколько динамично развивались наши отношения. Годовой объем торговли между нашими странами к 2010 году вырос почти до 20 миллиардов долларов и продолжал расти быстрыми темпами каждый год. Когда отношения только были восстановлены, он составлял менее 250 миллионов долларов. Вьетнам предоставлял нам уникальные (хотя и небесспорные) стратегические возможности. С одной стороны, он оставался авторитарной страной с неблагоприятной репутацией в области прав человека, прежде всего в сфере свободы прессы. С другой стороны, он настойчиво предпринимал шаги, чтобы сделать свою экономику открытой, и стремился претендовать на более значимую роль в регионе. На протяжении многих лет вьетнамские официальные лица говорили мне, что, несмотря на войну, которую мы вели против них, они восхищались Америкой и любили ее.

Одним из наших наиболее важных инструментов для взаимодействия с Вьетнамом являлась планируемая к созданию новая международная торгово?экономическая организация «Транстихоокеанское партнерство» (ТТП), которая должна была объединить рынки азиатских стран и стран Американского континента, снизить торговые барьеры, повысить стандарты для занятости, охраны окружающей среды и защиты интеллектуальной собственности. Как пояснил президент Обама, цель переговоров о создании ТТП заключается в обеспечении «соглашения, которое будет основано на высоких стандартах и имеющей правовое обеспечение, эффективной торговле». Он подчеркнул, что это соглашение «будет представлять огромную значимость для американских компаний, которые до настоящего времени зачастую были изолированы от этих рынков». Оно было также важно и для американских рабочих, которые должны были выиграть в результате введения принципа конкуренции на более справедливых условиях. Данная стратегическая инициатива была призвана укрепить позиции Соединенных Штатов в Азии.

Наша страна в течение последних десятилетий на собственном горьком опыте познала, что глобализация и расширение международной торговли приносит как выгоды, так и издержки. В ходе предвыборной кампании 2008 года мы с Обамой, который тогда был сенатором, обещали выработать более продуманные, более справедливые торговые соглашения. Поскольку переговоры по созданию ТТП продолжались, имело смысл отложить его оценку до тех пор, пока мы не сможем оценить планируемое соглашение в итоговом варианте. Можно с уверенностью сказать, что ТТП не будет совершенным инструментом (ни одно соглашение между десятком стран не может быть идеальным), но его высокие стандарты, если они будут введены и будут соблюдаться, должны обеспечить интересы американских компаний и рабочих.

Вьетнам также должен был существенно выиграть в результате создания такой международной организации, ведь ТТП будет охватывать треть мировой торговли. С учетом этого его руководители в интересах заключения соответственного соглашения проявляли готовность пойти на определенные реформы. По мере того как переговоры набирали обороты, другие страны в регионе также начинали осознавать это. ТТП стало знаковым экономическим столпом нашей стратегии в Азии, демонстрируя преимущества более масштабного сотрудничества с Соединенными Штатами, основанного на согласованных правилах.

Во второй половине дня 22 июля в Национальном конгресс?центре Ханоя открылся региональный форум АСЕАН. Вначале состоялись длительные официальные дискуссии по вопросам торговли, изменения климата, подневольного труда и торговли людьми, распространения ядерного оружия, ситуации в Северной Корее и Бирме. Когда форум на следующий день продолжил свою работу, всех интересовала одна тема: ситуация в Южно?Китайском море. Территориальные споры в этом регионе, чреватые опасными последствиями для исторического развития региона, его экономики и национального самосознания проживающих здесь народов, вызывали у всех основной вопрос: «Будет ли Китай использовать свою растущую мощь для того, чтобы расширять сферу своего влияния, или же страны региона подтвердят приверженность международным нормам и будут настаивать, что указанные нормы обязательны и для сильных держав?» Корабли ВМС вышли на боевые позиции в спорных водах, газеты нагнетали националистические настроения в регионе, дипломаты старались предотвратить открытый конфликт. Однако Китай продолжал настаивать на том, что это была неподходящая тема для региональной конференции.

В тот вечер я собрала Курта Кэмпбелла и свою азиатскую команду, чтобы еще раз пересмотреть наши планы на следующий день. То, что мы намеревались сделать, требовало тонкой дипломатии и использования всего того, что мы смогли наработать в регионе за последние полтора года. Мы потратили несколько часов на окончательную выверку заявления, которое я должна была сделать на следующий день, и на координацию действий с нашими партнерами.

Как только открылось заседание АСЕАН, начался спектакль. Первым в игру вступил Вьетнам. Несмотря на отказ Китая обсуждать ситуацию в Южно?Китайском море в таком составе, вьетнамская сторона подняла вопрос о спорных территориях. Затем, один за другим, другие министры выразили свою обеспокоенность и призвали к совместной выработке многостороннего подхода к решению территориальных разногласий. После того как Китай в течение двух лет играл мускулами и утверждал свое господство, страны региона организовали оппозицию и выразили свое несогласие. Когда настал благоприятный момент, я дала знать, что намерена выступить.

– Соединенные Штаты не будут принимать чью?либо сторону в каждом конкретном споре, – сказала я, – однако мы поддерживаем предложение о многостороннем подходе в соответствии с нормами международного права, без принуждения силой и без угрозы применения силы.

Я призвала страны региона обеспечить свободный доступ к Южно?Китайскому морю и организовать совместную разработку кодекса поведения, который позволил бы исключить возникновение конфликта. Соединенные Штаты готовы содействовать этому процессу, поскольку мы рассматриваем свободу судоходства в Южно?Китайском море как вопрос, «представляющий национальный интерес». Это была фраза, тщательно подобранная в ответ на утверждение Китая, что он расценивает свои масштабные территориальные претензии в регионе как «представляющие принципиальный интерес».

Когда я закончила, я могла видеть, что министр иностранных дел Китая Ян Цзечи был в ярости. Он попросил сделать часовой перерыв, после которого вернулся со своим ответом. Глядя прямо на меня, он отказался обсуждать вопрос о территориальных разногласиях в Южно?Китайском море и предостерег от попыток вмешательства извне. Переведя взгляд на азиатских соседей Китая, он напомнил им: «Китай является большой страной. Больше любой другой страны, представленной здесь». Это, однако, не являлось решающим аргументом на данном форуме.

Противостояние в Ханое не смогло разрешить территориальных споров в Южном и Восточно?Китайском морях. На момент написания этой книги они продолжались и представляли существенную опасность. Однако в последующие годы дипломаты в регионе будут отмечать, что упомянутое заседание явилось переломным моментом как в отношении лидирующей роли США в Азии, так и в отношении сопротивления давлению со стороны Китая.

Вернувшись в Вашингтон, я чувствовала уже б?льшую уверенность в нашей азиатской стратегии и в занятой нами позиции по проблемам этого региона. Когда мы начинали работать в 2009 году, многие в регионе сомневались в нашей готовности выполнять взятые на себя обязательства и в нашей способности удержать свои позиции. Некоторые руководители в Китае стремились воспользоваться этими сомнениями. Резкая смена нашей стратегии как раз была направлена на то, чтобы развеять их. Во время одной из долгих дискуссий с Дай Бинго тот воскликнул: «Почему бы вам не сменить стратегию на резкий уход из региона?» Я преодолела больше миль и пересмотрела больше коряво переведенных дипломатических выступлений, чем только могла себе представить. Но все это окупилось. Мы смогли выйти из тупика, в котором оказались в начале своей работы, и подтвердить присутствие Америки в регионе. В последующем возникали новые проблемы, от внезапной смены руководства Северной Кореи до противостояния с китайской стороной по поводу судьбы слепого диссидента, выступавшего в защиту прав человека, который укрылся в посольстве США. Наряду с этим будут возникать и новые возможности. Так, например, в Бирме произойдут драматические перемены, которые принесут в эту ранее закрытую страну надежду на демократию. И во многом благодаря нашим решительным усилиям по обеспечению взаимного доверия и созданию навыков сотрудничества наши отношения с Китаем окажутся более устойчивыми, чем можно было надеяться.

 

* * *

 

Возвращаясь на самолете из Ханоя домой, я продолжала размышлять о проблеме Южно?Китайского моря. Однако пришло время обратить внимание и на другие неотложные дела. Через неделю с небольшим должно было произойти одно из самых важных событий в моей жизни. Пресса добивалась информации, и мне пришлось постараться, чтобы как следует подготовиться. На этот раз речь шла не о каком?либо саммите и не о дипломатическом кризисе. Предстояла свадьба моей дочери, и этого дня я с нетерпением ждала тридцать лет.

Меня удивило то, как много внимания уделяли планам Челси, причем не только в Соединенных Штатах. В Польше в начале июля журналист, бравший у меня интервью, поинтересовался, как мне удавалось совмещать подготовку к свадьбе с исполнением обязанностей госсекретаря США.

– Как вы можете одновременно решать две совершенно разные задачи, и обе чрезвычайно важные? – спросил он.

А задача была действительно чрезвычайно важной! Когда мы с Биллом поженились в 1975 году, церемония состоялась в гостиной нашего маленького дома в Фейетвилле, штат Арканзас, в присутствии нескольких друзей и членов семьи. На мне было кружевное старомодное платье из муслина, которое я нашла со своей матерью в одном из магазинов накануне вечером. Но времена изменились.

Челси и Марк Мезвински, который вскоре должен был стать нашим зятем, запланировали незабываемые выходные для своих семей и друзей в городке Райнбек, штат Нью?Йорк. Как мать невесты, я была рада помочь, чем только могла, в том числе пересматривая фотографии цветочных композиций и изыскивая дома время для дегустации блюд и выбора платья. Я чувствовала, что мне повезло, поскольку моя основная работа подготовила меня к искусной дипломатии, необходимой для планирования грандиозной свадьбы. Я получила от этого такое удовольствие, что в День матери[25] направила всем сотрудникам Госдепартамента по электронной почте поздравление, подписавшись «MН» (мать невесты). На Рождество Челси подарила мне ожерелье, на котором были выгравированы эти же буквы: это также был намек. Теперь, когда Ханой был уже позади, я была готова вернуться ко всем «горящим» делам и ожидавшим меня решениям.

В понедельник я провела б?льшую часть дня в Белом доме, встречаясь в Овальном кабинете с президентом Обамой и в Ситуационном центре Госдепартамента с остальными членами команды по национальной безопасности. Кроме того, я встретилась также с министром обороны Израиля Эхудом Бараком, который находился в США с визитом. Я всегда наслаждалась общением с Эхудом, и это был весьма деликатный момент для мирных переговоров на Ближнем Востоке, но на этот раз я думала только о том, когда я наконец смогу уйти из Госдепартамента и сесть на челночный рейс в Нью?Йорк.

В конце концов в субботу, 31 июля, настал большой день. Райнбек – это прекрасный город в долине Гудзона с притягательно старомодными магазинами и хорошими ресторанами, и это место оказалось идеальным выбором. Друзья и члены семей Челси и Марка собирались в отеле «Astor Courts», элегантном здании, построенном на рубеже веков в неоклассическом стиле по проекту архитектора Стэнфорда Уайта для Джейкоба Астора[26] и его супруги Авы Астор. Его крытый бассейн, где, как утверждают, для Франклина Делано Рузвельта проводили сеансы физиотерапии в связи с его полиомиелитом, возможно, был первым бассейном, построенным в частном доме в США. После гибели Джейкоба Астора на затонувшем «Титанике» этот дом переходил от владельца к владельцу и несколько лет служил домом престарелых под патронажем католической церкви. В 2008 году он был восстановлен в своей первозданной красоте.

Челси выглядела совершенно потрясающе. Я смотрела, как она с Биллом шла к алтарю, и не могла поверить, что девочка, которую я впервые держала на руках 27 февраля 1980 года, выросла в эту красивую женщину, ведущую себя с таким достоинством. Билла, как и меня, переполняли чувства, возможно, даже еще больше, и я была рада, что он смог в таком волнении провести свою дочь к алтарю. Марк сиял, когда Челси присоединилась к нему под хупой, балдахином из ветвей ивы и цветов, который является элементом еврейского свадебного обряда[27]. Богослужение провели преподобный Уильям Шиллейди и рабби Джеймс Понет, и это было правильным решением. В соответствии с еврейской традицией Марк наступил на бокал для вина, и все приветствовали новобрачных. Позже Билл танцевал с Челси под песню «Как ты выглядишь этой ночью». Это был один из самых счастливых моментов в моей жизни, которым я безумно горжусь.

Я о многом передумала. Наша семья прошла через массу испытаний, она видела и хорошие, и трудные времена, и вот теперь мы отмечаем свое самое замечательное событие. Я была особенно рада тому, что моя мать смогла дожить до этого дня. У нее было трудное детство, она видела мало любви и поддержки, и тем не менее она смогла стать любящей и заботливой мамой для меня и для моих братьев, Хью и Тони. У нее были особые отношения с Челси, и я знала, как много значили для Челси присутствие и поддержка бабушки, когда она планировала свою свадьбу и замужество за Марком.

Я думала о будущем и о той жизни, которую Челси и Марк будут строить вместе. У них были большие планы и дерзкие устремления. И мне пришла в голову мысль: вот ради чего мы с Биллом так упорно работали многие годы, стремясь построить лучший мир – чтобы Челси смогла вырасти в безопасности, счастливой и однажды завести свою собственную семью, и чтобы у каждого ребенка была такая же возможность. Я вспомнила слова Дай Бинго, когда он показывал мне фотографию своей внучки: «Это то, ради чего мы живем». Это была наша обязанность: найти пути сотрудничества, чтобы быть уверенными в том, что наши дети и внуки унаследуют мир, который они заслужили.

 

Глава 5

Пекин: диссидент

 

Вскоре после того, как я была утверждена в должности госсекретаря, в наш дом на северо?западе Вашингтона нагрянула группа инженеров. Они установили у нас ярко?желтый телефон закрытой связи, чтобы даже в нерабочее время, даже ночью я бы могла поговорить с президентом или с послом в какой?нибудь далекой стране на деликатные темы. Это было постоянным напоминанием о том, что любые беды этого мира никогда не были слишком далеки от нас.

Вечером 25 апреля 2012 года, в среду, в 21:36, желтый телефон ожил. Звонил директор отдела политического планирования Госдепартамента и заместитель руководителя моего аппарата Джейк Салливан. Он говорил по закрытой линии связи с седьмого этажа Госдепартамента, куда он спешно вернулся, прервав редкий свободный вечер. Он сообщил мне, что у нашего посольства в Пекине возникла неожиданная проблема и что оно срочно запрашивает наши указания.

Тогда мы еще не знали, что примерно неделю назад слепой сорокалетний китайский правозащитник Чэн Гуанчен сбежал в провинции Шаньдун из?под домашнего ареста, перебравшись через стену своего дома. Он сломал ногу, однако смог ускользнуть от местной полиции, которая должна была следить за ним. Оставив свою семью, он с помощью современной «подземной железной дороги», организованной такими же, как он, диссидентами и их сторонниками, преодолел сотни миль и добрался до Пекина. Скрываясь в столице, он вступил в контакт с женщиной – дипломатом посольства США, у которой были давние связи с китайскими правозащитниками, и она сразу осознала всю серьезность сложившейся ситуации.

Чэн Гуанчен приобрел в Китае известность как «босоногий адвокат». Он защищал права инвалидов, помогал сельским жителям бороться с незаконным захватом земли коррумпированными местными властями, разоблачал нарушения прав человека в ходе проведения политики «одна семья – один ребенок», такие как принудительная стерилизация женщин и принудительные аборты. В отличие от многих других широко известных китайских диссидентов Чэн не был студентом элитного университета или городским интеллектуалом. Он сам был из бедных крестьян, юристом?самоучкой, и именно потому, что он являлся человеком из народа, его деятельность стала достоянием гласности. В 2005 году он был арестован после подачи группового иска от имени тысяч жертв репрессий со стороны властей. Местный суд приговорил его к пятидесяти одному месяцу тюремного заключения якобы за повреждение имущества и препятствие движению транспорта. Это был очевидный для всех несправедливый приговор, возмутительный даже для страны, игнорирующей принцип верховенства закона. После того как он полностью отсидел свой срок, он стал содержаться под домашним арестом, под надзором вооруженной охраны, отрезанный от внешнего мира.

Теперь Чэн Гуанчен был травмирован, находился в бегах и обратился к нам за помощью. На рассвете два сотрудника посольства США тайно встретились с ним в Пекине. Принимая во внимание то, что органы госбезопасности Китая охотились за ним, Чэн поинтересовался, не мог ли он укрыться в посольстве, по крайней мере, на то время, чтобы получить медицинскую помощь и разработать какой?либо план. Американские представители согласились передать эту просьбу в Вашингтон, где она была быстро доложена наверх. Чэн в это время в ожидании ответа продолжал кружить на машине по пригородам Пекина.

Ряд факторов существенно осложнял ситуацию. Прежде всего, это были организационные вопросы. У Чэн Гуанчена была сломана нога, и он находился в розыске. Если бы мы промедлили, то его, скорее всего, схватили бы. Дело осложнялось тем, что службы безопасности Китая усиленно и неустанно следили за нашим посольством и примыкающей территорией. Если бы Чэн попытался приблизиться к нему, они бы, вне всякого сомнения, схватили его прежде, чем мы бы успели отпереть дверь. Благополучно доставить его в посольство можно было, лишь послав наружу наших людей, чтобы спокойно забрать его. Боб Ван, заместитель руководителя нашего диппредставительства в Пекине, считал, что шансы Чэн Гуанчена составляли менее 10 %. Но если бы мы послали ему на помощь своих людей, они бы существенно возросли и превысили 90 %. Наряду с этим такой шаг, безусловно, усилил бы напряженность в наших отношениях с китайцами.

Крайне важным был также фактор времени. Когда это произошло, я готовилась сама поехать в Пекин с пятидневным визитом, чтобы вместе с министром финансов Тимом Гайтнером принять участие в ежегодном Стратегическом и экономическом диалоге с нашими китайскими коллегами. Это было кульминацией кропотливой дипломатической работы, продолжавшейся целый год. Повестка дня включала множество важных и весьма щекотливых вопросов, в том числе проблему напряженности в Южно?Китайском море, провокации со стороны Северной Кореи и ряд экономических проблемных вопросов, требовавших решения, таких как переоценка валюты и нарушения прав интеллектуальной собственности. Если бы мы согласились помочь Чэн Гуанчену, китайские руководители, скорее всего, в гневе отменили бы саммит. По крайней мере, в этом случае следовало ожидать существенного снижения сотрудничества по вопросам, имевшим важное стратегическое значение.

Таким образом, я должна была выбирать между спасением одного?единственного человека, пусть даже вызывавшего сострадание и являвшегося символической фигурой, и обеспечением наших отношений с Китаем. На одной чаше весов находились основные ценности Америки и наша репутация маяка свободы и страны широких возможностей, на другой – целый комплекс наших самых насущных вопросов в области безопасности и экономики.

Взвешивая свое решение, я вспоминала диссидентов, нашедших убежище в американских посольствах в коммунистических странах во время холодной войны. Один из них, венгерский кардинал Йожеф Миндсенти, оставался в посольстве США в течение пятнадцати лет. В 1989 году Фан Личжи и его жена Ли Шусянь, китайские физики, поддержавшие акции протеста на площади Тяньаньмэнь, укрылись на территории американского посольства в Пекине и провели в нем почти тринадцать месяцев, пока, наконец, не перебрались в США. Возможность такого поворота событий в случае с Чэн Гуанченом просматривалась с самого начала.

Мне также вспомнился совсем недавний инцидент. В феврале 2012 года, всего два месяца назад, начальник полиции города Чунцин[28] Ван Лицзюнь обратился в генконсульство США в Чэнду, столице юго?западной провинции Сычуань, за помощью. До того как оказаться в опале, Ван Лицзюнь был правой рукой Бо Силая, могущественного партийного босса соседней провинции. Ван Лицзюнь помог Бо Силаю создать широкую сеть коррупции и взяточничества. Впоследствии он также утверждал, что знает о сокрытии факта убийства британского бизнесмена женой Бо Силая. Бо Силай был колоритной фигурой и восходящей звездой Коммунистической партии Китая, но его масштабные злоупотребления властью, включая предполагаемое прослушивание телефонных разговоров председателя КНР Ху Цзиньтао, встревожили руководителей в Пекине. Началось расследование деятельности как Бо Силая, так и Ван Лицзюня. Опасаясь, что он закончит свою жизнь так же, как и отравленный британский бизнесмен, Ван обратился в наше генконсульство в Чэнду, заявив о готовности все нам рассказать.

Пока он находился в генконсульстве, силы безопасности, лояльные Бо Силаю, окружили здание. Это был весьма напряженный момент. Ван Лицзюнь не был диссидентом, защищавшим права человека, но мы не могли просто передать его в руки тех, кто ожидал его снаружи. Это означало бы для него смертный приговор, поэтому мы продолжали укрывать его в генконсульстве. Наряду с этим мы также не могли оставлять его у себя навсегда. Поэтому, уточнив у Ван Лицзюня его требования, мы обратились к центральным властям в Пекине и предложили, чтобы он добровольно сдался, если власти согласятся выслушать его показания. Мы даже не предполагали, насколько скандальной окажется эта история и насколько серьезно Пекин отнесется к ней. Мы договорились не разглашать информацию по данному вопросу, и китайская сторона была нам признательна за проявленную нами сдержанность.

Вскоре начался эффект домино. Бо Силай был отстранен от власти, а его жена была признана виновной в убийстве. Даже жесткая китайская цензура не смогла предотвратить этот громкий скандал, и он подорвал доверие к руководству Коммунистической партии Китая в непростое для него время. Президент Китая Ху Цзиньтао и премьер Госсовета КНР Вэнь Цзябао были намерены в начале 2013 года передать власть новому поколению руководителей, и им очень хотелось, чтобы это был плавный переходный период, а не потрясение общенационального масштаба в связи с выявленной официальной коррупцией и внутрипартийными интригами.

И теперь, спустя всего два месяца, нас ожидало очередное испытание, и я знала, что китайское руководство было раздражено более, чем когда?либо.

 

* * *

 

Я попросила Джейка установить конференц?связь с Куртом Кэмпбеллом, заместителем госсекретаря Уильямом Бернсом и советником Госдепартамента Шерил Миллс. Курт обеспечивал тесную координацию с нашим посольством в Пекине с момента первого контакта с Чэн Гуанченом, и он предупредил меня, что для принятия решения у нас оставалось, вероятно, меньше часа. Посольство сформировало группу, которая была готова по моей команде выйти к согласованной точке встречи. Некоторое время мы еще обсуждали ситуацию, а затем я сказала:

– Забирайте его!

В конце концов, это не было намеренным вызовом с нашей стороны. Я всегда считала, что гораздо более существенным источником силы и безопасности, чем наша военная и экономическая мощь, выступают наши ценности. Это не было голым идеализмом, такое мнение было основано на трезвой оценке наших стратегических установок. Соединенные Штаты как при администрации Демократической партии, так и при республиканцах на протяжении десятилетий постоянно говорили о нарушении прав человека в Китае. Теперь на карту была поставлена наша репутация в глазах Китая, а также других стран региона и во всем мире. Если бы мы не помогли Чэн Гуанчену, это подорвало бы наш авторитет в международном масштабе.

Я также учла следующий момент: в качестве хозяев предстоящего саммита китайцы уже приложили массу усилий для его обеспечения и так же, как и мы, были заинтересованы в его проведении. Наконец, принимая во внимание скандал с Бо Силаем и предстоящую смену руководства страны, они, надо полагать, уже были сыты по горло скандалами и вряд ли хотели нового провоцирования кризисной ситуации в наших отношениях. Поэтому я была готова поспорить, что Пекин не будет ставить под угрозу наши взаимоотношения в связи с этим инцидентом.

После того как я дала «добро», события начали развивать стремительно. Боб Ван выехал из посольства и направился к месту запланированной встречи. На долю Джейка выпало проинформировать обо всем Белый дом. Он объяснил, чем мы руководствовались, и ответил на скептические вопросы. Некоторые помощники президента высказали обеспокоенность тем, что мы своими действиями можем испортить американо?китайские отношения. Однако никто не был готов нести ответственность за то, чтобы оставить Чэн Гуанчена на произвол судьбы и велеть нам прекратить операцию. Все просто хотели, чтобы я и Государственный департамент каким?либо образом решили возникшую проблему.

В то время как Джейк объяснялся с Белым домом, на улицах Пекина разыгрывалась сцена из шпионского романа. Через сорок пять минут посольский автомобиль прибыл на место запланированной встречи, и Боб увидел Чэн Гуанчена. Но он также увидел, что неподалеку находились сотрудники китайских органов безопасности. Сейчас или никогда. Боб затолкал Чэн Гуанчена в машину, набросил ему на голову куртку и нажал на газ. Боб периодически докладывал в Вашингтон из автомобиля последнюю информацию, и все мы, затаив дыхание, надеялись, что их не остановят и что они доберутся до безопасной территории посольства. Наконец, уже почти в три утра по вашингтонскому времени, Боб перезвонил еще раз с хорошей новостью: миссия завершена и посольский врач оказывает китайскому диссиденту медицинскую помощь.

В течение следующих двух дней мы с Биллом Бернсом, Куртом, Шерил и Джейком обсуждали, что нам делать дальше. Первым делом надо было связаться с китайской стороной, проинформировать ее о том, что Чэн находится у нас, не определяя при этом его статуса, и просить ее о встрече, чтобы выработать какое?либо решение до начала саммита. Мы считали, что если бы нам удалось уговорить ее в духе доброжелательности обсудить данный вопрос, то мы бы уже наполовину решили его.

Затем следовало обсудить ситуацию с самим Чэн Гуанченом. Что именно он хотел? Был ли он готов провести следующие пятнадцать лет своей жизни в посольстве, как кардинал Миндсенти?

После того как мы спланировали наши действия, я велела Курту как можно скорее отправляться на самолете в Пекин, чтобы там лично руководить переговорами. Ему следовало вылететь поздно вечером 27 апреля, в пятницу, чтобы еще до рассвета в воскресенье быть на месте. Биллу надо было отправляться на следующий день. Мы также отозвали из отпуска посла Гэри Лока (он отдыхал вместе с семьей на Бали) и разыскали юридического советника Госдепартамента, бывшего декана юридического факультета Йельского университета Гарольда Коха, который, как оказалось, путешествовал в глубинке Китая. Когда Шерил дозвонилась до него и спросила, как быстро он сможет добраться до закрытой линии связи, он ответил, что по меньшей мере через четыре часа.

– Необходимо связаться, – сказала она. – Я вам все объясню.

Когда Курт приземлился в Пекине, он сразу же направился на третий этаж казармы морской пехоты, обеспечивавшей охрану посольства. Присутствие китайских сил безопасности вокруг посольского комплекса со вчерашнего дня значительно усилилось, и было ощущение осады. Чэн выглядел тщедушным и беззащитным. Трудно было поверить, что этот худощавый мужчина с большими темными очками оказался в центре назревавшего международного скандала.

Я вздохнула с облегчением, услышав от Курта, что его ожидала по крайней мере одна хорошая новость: китайская сторона согласилась на встречу. Учитывая, что речь шла об одном из китайских граждан, которого мы забрали на китайской территории, это уже само по себе было многообещающим. Более того, оказалось, что Чэн уже наладил отношения с Бобом и некоторыми другими сотрудниками посольства, говорившими на мандаринском наречии китайского языка, и заявил о твердом желании остаться в Китае, а не просить убежища и не проживать долго в посольстве. Чэн рассказал о насилии, которому он подвергался со стороны коррумпированных местных властей в провинции Шаньдун, и выразил надежду, что центральное правительство в Пекине вмешается и восстановит справедливость. Он особо надеялся на премьера Госсовета Вэнь Цзябао, у которого была репутация руководителя, заботящегося о бедных и бесправных. «Дедушка Вэнь», безусловно, поможет, как только узнает о том, что происходит на самом деле.

Пока мы с нетерпением ждали начала переговоров, у нас были определенные основания проявлять сдержанный оптимизм. На тот момент еще не было известно, что Чэн, непредсказуемый идеалист, окажется таким же жестким и сильным переговорщиком, как и китайские руководители.

 

* * *

 

С китайской стороны Курту противостоял опытный дипломат Цуй Тьянькай, который впоследствии был назначен послом в США. Мы с Куртом согласились с тем, что в своей первой встрече с Цуй Тьянькаем Курту следует быть крайне осторожным и постараться определить общие точки соприкосновения. Мы ни при каких условиях не выдали бы Чэн Гуанчена, но мне хотелось решить возникшую проблему быстро и без огласки, чтобы не подвергать опасности двусторонние отношения и предстоящий саммит. Обеим сторонам надо было выйти из этой ситуации победителями. По крайней мере, так предполагалось.

Однако китайская сторона намеревалась действовать по?другому.

– Я скажу, как можно решить эту проблему, – заявил Цуй Тьянькай. – Немедленно передайте нам Чэн Гуанчена. Если вас действительно волнует состояние американо?китайских отношений, то вам следует поступить именно так.

Курт дал осторожный ответ, предложив китайцам приехать в посольство для того, чтобы напрямую переговорить с Чэн Гуанченом. Это, однако, только разозлило китайского дипломата. Он разразился тридцатиминутной обличительной речью о китайском суверенитете и чувстве собственного достоинства у китайской нации, причем по мере своего выступления он говорил все громче и все более страстно. По его мнению, мы подрывали двусторонние отношения и оскорбляли китайский народ, а Чэн был трусом, прячась за американскую юбку. В течение следующих часов и дней нам пришлось пережить в официальных кабинетах министерства иностранных дел Китая еще пять раундов переговоров, и все были построены по одной и той же схеме. Кроме Цуй Тьянькая, китайская сторона включала также ряд старших (и довольно напряженных) должностных лиц из аппарата государственной безопасности. Они часто совещались с Цуй Тьянькаем непосредственно перед переговорами и после них, но никогда не высказывались в нашем присутствии. Как?то Курт стал свидетелем жаркого спора между китайским дипломатом и высокопоставленным чиновником из органов безопасности, но не мог расслышать деталей. Через десять минут раздосадованный Цуй отмахнулся от своего коллеги.

В посольстве Чэн Гуанчен рассказал нам о том, что он хотел бы изучить право и продолжить борьбу за реформы в Китае. Ему была известна судьба эмигрировавших диссидентов, которые потеряли авторитет, покинув страну и обосновавшись в безопасной безвестности в Соединенных Штатах. Это было не то, что он хотел. Гарольд Кох мог вполне понять его обеспокоенность. Его отец, южнокорейский дипломат, бежал из Сеула в 1961 году после военного переворота и эмигрировал в Соединенные Штаты. Гарольд весьма эмоционально расписал все те проблемы, с которыми Чэн Гуанчену пришлось бы встретиться, если бы он решил покинуть Китай.

Помимо того что Гарольд являлся одним из основных правоведов нашей страны, он также был опытным университетским администратором, и его опыт сейчас был для нас большим подспорьем. Он разработал план, который позволял Чэн Гуанчену покинуть посольство и избежать крайне щекотливого вопроса о предоставлении ему политического убежища, а китайской стороне в результате такого решения проблемы до начала саммита – сохранить лицо. Предлагалось принять Чэн Гуанчена на учебу в китайский юридический вуз где?нибудь подальше от Пекина, а затем, через некоторое время, например года через два, перевести его учиться в какой?нибудь американский университет. У Гарольда были тесные связи с преподавателями и администраторами в Нью?Йоркском университете, который создавал филиал в Шанхае, и на следующий же день он уговорил руководство университета предоставить Чэн Гуанчену стипендию. Это позволило нам представить китайской стороне свое предложение по комплексному решению данной проблемы.

Китайцы были настроены скептически, но не отклонили нашего предложения с ходу. Похоже, руководство Коммунистической партии Китая пыталось балансировать между поддержанием конструктивных отношений с нами и спасением Стратегического и экономического диалога – и удовлетворением требований представителей аппарата безопасности, проводящих жесткий курс. В конечном итоге Цуй Тьянькай получил указание: сделать все, что необходимо, чтобы решить имеющуюся проблему.

Поздно вечером 30 апреля, в понедельник, через пять дней после первого телефонного звонка, касавшегося возникшей проблемы, я села в самолет, направлявшийся с авиабазы «Эндрюс» в Пекин. Это позволило участникам переговоров иметь в запасе еще около двадцати часов, чтобы согласовать различные детали. Я не могу припомнить другой такой же напряженной поездки. Президент США дал четкие указания: переговоры не должны быть провалены.

Постепенно сложились все детали взаимной договоренности. Сначала Чэн должен быть переведен в больницу в Пекине, чтобы получить медицинскую помощь в связи с той травмой, которую он получил во время побега. Затем ему будет предоставлена возможность рассказать соответствующим органам о насилии, которому он подвергался, находясь под домашним арестом в провинции Шаньдун. В последующем он сможет воссоединиться со своей семьей, которая подвергалась преследованиям после его побега. После двух лет обучения в каком?либо вузе Китая у него будет возможность продолжить учебу в Соединенных Штатах. На всех этапах американское посольство будет постоянно поддерживать с ним связь. Курт представил на согласование список из пяти или шести возможных китайских университетов. Цуй Тьянькай просмотрел этот список и вспылил:

– Совершенно исключено, чтобы он учился в Восточно?Китайском педагогическом университете! Я не желаю, чтобы у этого человека была такая же альма?матер, как и у меня!

Это означало, что мы достигли определенного прогресса.

Сам Чэн, однако, не был полностью уверен в благоприятном развитии событий. Он хотел, чтобы его семья приехала в Пекин и переговорила с ним, прежде чем принимать окончательное решение. Это промедление не шло на пользу дела. Курт опасался, что после выдвижения нами новых требований китайское руководство, которое и так уже пошло на существенные уступки, может отказаться от достигнутых договоренностей. Однако Чэн проявил твердость. Конечно же, китайцы были крайне удивлены. Они подвергли Курта и всю нашу команду жесткой критике и отказались выполнять новое требование. Как они заявили, пока договоренность между нами не достигнута, не может идти и речи о приезде в Пекин жены и детей китайского диссидента.

Нам требовалось поднять ставки. Как известно, китайцы строго соблюдают протокол и уважают начальство. Мы решили воспользоваться этим в своих интересах. Билл Бернс был самым высокопоставленным карьерным дипломатом в администрации США и высокочтимым бывшим послом в Иордании и России. Кроме того, он являлся одним из самых спокойных и уравновешенных людей, которых я когда?либо встречала. Именно эти качества были нам крайне необходимы за столом переговоров. Прибыв в понедельник в Пекин, он принял участие в очередном раунде переговоров. Сидя напротив Цуй Тьянькая, Билл успокаивал его и приводил убедительные дипломатические аргументы: достаточно просто привезти сюда его семью – и можно будет не опасаться срыва саммита, поскольку весь этот инцидент останется позади. Смягчившись, Цуй согласился доложить о нашем предложении своему начальству. К полуночи, когда я находилась где?то над Тихим океаном, китайская сторона дала ответ: утренним поездом семья Чэн Гуанчена выедет из провинции Шаньдун. Теперь оставалось только, чтобы Чэн согласился покинуть посольство.

 

* * *

 

Когда рано утром 2 мая мой самолет приземлился, я сразу же отправила Джейка в посольство, чтобы он сообщил Чэн Гуанчену о моей личной поддержке. После длительного перелета мы не стали планировать на этот день практически ничего, и единственным мероприятием был неофициальный ужин с моим китайским коллегой, членом Госсовета КНР Дай Бинго.

Чэн все еще нервничал. Он чувствовал себя в безопасности в казарме морских пехотинцев, под присмотром посольского врача. У него сложились тесные отношения с персоналом посольства, особенно с послом Гэри Локом, который был первым американцем китайского происхождения на этой должности. Дед Гэри эмигрировал из Китая в США, где в штате Вашингтон он стал работать в качестве домашней прислуги, иногда в обмен на уроки английского языка. Гэри родился в Сиэтле, где у его семьи был небольшой продуктовый магазин, и стал губернатором штата Вашингтон, а затем министром торговли. Он был живым воплощением американской мечты, и я гордилась тем, что он являлся нашим дипломатическим представителем в это сложное время.

Гэри с Гарольдом часами сидели с Чэн Гуанченом, держа его за руку, успокаивая его и обсуждая его надежды на будущее. Дважды они организовали ему телефонный разговор с женой, когда она ехала на поезде на Пекин. Наконец Чэн вскочил, взволнованный и полный решимости, и произнес: «Пойдемте!» Судя по всему, эта затянувшаяся и непростая история наконец была близка к завершению.

Опираясь на руку посла и сжимая руку Курта, Чэн вышел из казармы и медленно подошел к ожидавшему его микроавтобусу. После того как он без колебаний сел в него, Джейк набрал на своем мобильном телефоне мой номер и передал телефон Чэн Гуанчену. После последних напряженных дней, полных ожидания и волнений, мы наконец смогли поговорить друг с другом. «Мне хочется расцеловать вас!» – сказал он. В тот момент я испытывала к нему точно такое же чувство.

Микроавтобус подъехал к находившейся поблизости больнице Чаоян, вокруг которой толпились журналисты и сотрудники госбезопасности. Китайская сторона неукоснительно выполнила свое обещание: Чэн встретился со своей женой и детьми, а затем его забрали врачи, которых сопровождали сотрудники нашего посольства. Я сделала тщательно подготовленное заявление для прессы (и это был мой первый публичный комментарий в связи с произошедшим), заявив: «Я рада, что мы смогли оказать содействие в том, что Чэн Гуанчен находился на территории посольства США и затем покинул его по своей воле и в соответствии с нашими ценностями». Со своей стороны, китайцы, как и ожидалось, осудили вмешательство США во внутренние дела страны, однако не отменили саммита и не поддались искушению немедленно вновь арестовать диссидента.

Когда Чэн был благополучно устроен в больнице, настало время обеда. Дай Бинго и Цуй Тьянькай пригласили нас в Храм долголетия, комплекс тихих двориков и изысканных домиков XVI века, в котором находится богатая коллекция предметов старины. Дай с гордостью организовал для меня экскурсию, и все мы испытали чувство облегчения, восхищаясь статуэтками из нефрита и изящной росписью. Продолжая свою традицию, мы с Дай Бинго оживленно обсуждали значимость американо?китайских отношений и различные этапы их развития. После обеда мы с Дай Бинго, Куртом и Цуй Тьянькаем уединились в небольшой комнате для неофициальной беседы. Как много времени прошло с тех пор, как Дай впервые показал мне фотографию своей внучки и мы договорились сообща работать ради того, чтобы наши дети унаследовали мирное будущее! И вот сейчас мы смогли преодолеть серьезную кризисную ситуацию и взяли на себя определенные обязательства. И тем не менее Дай не удержался от нравоучений. Он заявил, что мы сделали большую ошибку, доверившись Чэн Гуанчену, который, по его утверждению, был преступником, ловко манипулировавшим нами. Затем он обратился ко мне с настоятельной просьбой не поднимать этой темы во время моей встречи с председателем Ху Цзиньтао и премьером Госсовета Вэнь Цзябао, которая планировалась на этой неделе. Мы оба согласились с тем, что настало время сосредоточиться на срочных проблемах стратегического характера, выносимых на обсуждение на высший уровень, от Северной Кореи до Ирана.

 

* * *

 

А в это время на другом конце города состоялся совершенно иной разговор. Сотрудники посольства решили обеспечить Чэн Гуанчена и его супруге с учетом их долгих мытарств хоть какую?нибудь личную жизнь. И теперь, когда они наконец оказались одни в больничной палате, они засомневались в правильности его выбора. После того как с ними так жестоко обращались, разве могли они доверять китайским властям и быть уверенными в том, что те будут выполнять достигнутое соглашение? Когда Чэн оказался вне посольских стен и с высокой долей вероятности мог навлечь крупные неприятности на своих родных и близких, для него заветная идея остаться в Китае и сохранить свою высокую репутацию, несмотря на опасность, судя по всему, стала казаться менее привлекательной. Он разговаривал по телефону с друзьями в правозащитном сообществе, которые беспокоились о его безопасности и просили его уехать из страны, а также с журналистами, которые также подвергали сомнению правильность его решения остаться в Китае. К концу вечера он уже склонялся к тому, чтобы изменить это решение.

Пока мы находились в Храме долголетия, на мобильном приложении «BlackBerry» смартфонов моих коллег начали появляться тревожные сообщения средств массовой информации. К тому времени, когда я завершила встречу с Дай Бинго, было ясно, что что?то пошло не так. Журналисты цитировали Чэн Гуанчена, который заявлял с больничной койки, что он «больше не чувствовал себя в безопасности», что американцы бросили его и что он изменил свое решение остаться в Китае. Он даже отказался от своих слов, что хотел расцеловать меня! (Позже он признался журналистам, что «был смущен тем, что говорил со мной в таком интимном тоне».) Наш тщательно выстроенный план разваливался на глазах.

Когда мы вернулись в отель, я созвала в своем номере экстренное совещание. В то время как Чэн, похоже, совершенно свободно общался со всеми журналистами и правозащитниками от Пекина до Вашингтона, никто в посольстве не мог дозвониться до него на те сотовые телефоны, которые, по иронии судьбы, мы же ему предоставили. Нам еще была неизвестна официальная реакция китайского руководства, но оно читало те же новости, что и мы, и с каждым часом присутствие сил госбезопасности рядом с больницей наращивалось. Я уже представляла себе, как Дай Бинго и Цуй Тьянькай торжествующе заявляют мне: «Мы же говорили вам!»

Курт благородно изъявил готовность уйти в отставку в случае, если ситуация будет продолжать ухудшаться. Я без долгих слов отклонила это предложение и определила, что нам необходимо пересмотреть наш план. Во?первых, нам следовало незамедлительно сделать заявление, которое бы, в отличие от некоторых «горячих» новостных сообщений средств массовой информации, прояснило, что Чэн никогда не просил политического убежища и что ему в нем, конечно же, никогда не было отказано. Во?вторых, если утром Чэн будет продолжать настаивать на эмиграции в США, мы должны будем изыскать способ, вне зависимости от сложности и болезненности этого процесса, возобновить переговоры с китайским правительством и добиться новой договоренности с ним. Мы не могли позволить, чтобы эта проблема прилюдно обострилась и негативно повлияла на будущий саммит. В?третьих, мне предстояло вести подготовку к запланированным в рамках Стратегического и экономического диалога мероприятиям таким образом, как будто ничего не случилось, в соответствии с моей договоренностью с Дай Бинго. Вооруженные этими указаниями, мои подчиненные вышли из моего гостиничного номера, обдумывая поставленные задачи и забыв про усталость. Этой ночью никто из нас долго не спал.

 

* * *

 

Следующий день представлял собой совершенно фантастическое упражнение в дипломатической многофункциональности. Благодаря мерам, принятым властями в преддверии саммита, наш кортеж свободно мчался по улицам Пекина, обычно забитым «пробками», и даже традиционно грязный в столице воздух, казалось, в то утро был чище. Но предстоявшее нам было далеко не ясно. Очень многое зависело от ближайших нескольких часов.

Мы прибыли в государственную резиденцию Дяоюйтай, которая представляла собой обширный комплекс традиционных гостевых домиков, двориков, переговорных помещений и залов заседаний. Именно здесь в 1971 году госсекретарь Генри Киссинджер впервые провел переговоры с Чжоу Эньлаем, заложив основу для исторического визита президента США Никсона, нормализации американо?китайских отношений и всего того, что последовало за этим. Именно здесь, во время наших переговоров в 2010 году, резкое выступление китайского адмирала выявило всю глубину недоверия, которое продолжает разделять наши страны. Я задавалась вопросом: «Учитывая возникшую проблему, какую атмосферу переговоров и их направленность предпочтут выбрать наши китайские хозяева?»

Ответ я получила, как только начались первые официальные речи. Дай Бинго и другие китайские руководители, судя по всему, провели такую же упорную работу, как и мы с Тимом Гайтнером, чтобы создать ощущение нормального и спокойного течения форума. Они повторили стандартные тезисы о гармоничном росте Китая и необходимости для других стран соблюдать принцип невмешательства во внутренние дела (хотя это были всем хорошо знакомые утверждения, в свете последних событий они получили новую остроту). Когда пришла моя очередь, я не стала упоминать о деле Чэн Гуанчена и сосредоточила основное внимание на Иране, Северной Корее, Сирии и других многочисленных проблемах, для решения которых нам было необходимо сотрудничество с Китаем. Однако я отметила:

– Если Китай будет защищать права всех своих граждан, он будет более могущественной и процветающей страной и, безусловно, более сильным партнером, отстаивающим наши общие интересы.

В то утро я позволила себе только таким образом коснуться нынешней кризисной ситуации.

После выступлений мы распределились на более мелкие группы для подробной проработки повестки дня. Даже если наши мысли время от времени и обращались к событиям, разворачивавшимся в больничной палате на другом конце города, мы осознавали, что сейчас мы решали крайне важное дело, и поэтому не могли позволить себе отвлекаться от него. Таким образом, в течение многих часов я выступала с докладами и принимала участие в дискуссиях, задавала вопросы и поднимала насущные проблемы.

Курт тем временем постоянно отлучался, чтобы проследить за развитием событий, связанных с Чэн Гуанченом. Новости не радовали. Посольство до сих пор не смогло дозвониться до мобильных телефонов, предоставленных диссиденту, а китайцы ограничили физический доступ в больницу. На улицах неожиданно появились демонстранты, некоторые из них в честь своего героя носили темные очки наподобие тех, что были на Чэн Гуанчене, и это вызывало растущую обеспокоенность у китайских сил безопасности. Что же касается слепого диссидента, то он продолжал общаться с американскими журналистами, которые оповещали всех о его новом желании покинуть Китай и выехать в Соединенные Штаты и задавались вопросом, все ли мы сделали для того, чтобы помочь ему.

В Вашингтоне, где политическая борьба в год президентских выборов активизировалась, были озабочены и возбуждены. Спикер палаты представителей от республиканцев Джон Бонэр заявил, что он «глубоко обеспокоен» сообщениями о том, что Чэн Гуанчен «был вынужден под давлением против своей воли покинуть посольство США на фоне неубедительных обещаний и возможных угроз в адрес его семьи». Бывший губернатор Массачусетса Митт Ромни, кандидат на пост президента США от республиканцев, пошел еще дальше. Он утверждал, что это был «черный день для идеалов свободы» и «день позора для администрации Обамы». Не знаю, были ли эти критики в курсе дела, что на каждом этапе мы действовали в полном соответствии с пожеланиями китайского диссидента. Белый дом пришел к выводу о необходимости срочно принять антикризисные меры и дал нам в Пекин четкое указание: решить возникшую проблему.

Я поручила Курту и послу Локу незамедлительно возобновить переговоры с Цуй Тьянькаем и попытаться обеспечить выезд Чэн Гуанчена из страны. Это было легче сказать, чем сделать. Китайская сторона не могла поверить, что мы желаем пересмотреть ту договоренность, против которой они возражали с самого начала. Цуй Тьянькай лишь покачал головой. Он сказал, что Курту следует «вернуться в Вашингтон и уйти в отставку». Тем временем Чэн вышел уже на другой уровень своей информационно?пропагандистской деятельности. Хотя он так и не пообщался ни с кем в посольстве США, тем не менее он смог дозвониться до конгресса США. Близкий ему правозащитник Боб Фу поставил свой айфон на динамик и включил его в присутствии члена комитета конгрессмена Криса Смита.

– Я опасаюсь за жизнь моих родных, – услышали все голос китайского диссидента, который затем повторил свое требование разрешить ему выехать в Соединенные Штаты. Тем самым он подбросил дров в костер разгоравшегося политического кризиса.

 

* * *

 

Настало самое время вмешаться мне. Коль скоро Цуй Тьянькай отказался от переговоров, я была вынуждена отказаться от политического спектакля и решать данный вопрос непосредственно с Дай Бинго. Принесут ли свои плоды годы выстраивания отношений между нами? В пятницу я должна была в Доме Всекитайского собрания народных представителей встречаться с председателем Ху Цзиньтао и премьером Госсовета Вэнь Цзябао, и как для Дай Бинго, так и для меня было крайне важно, чтобы эта встреча прошла гладко. В наших общих интересах было урегулирование осложнившейся ситуации.

Утром 4 мая я встретилась с Дай Бинго и поблагодарила его за выполнение китайской стороной своей части договоренности. Затем я рассказала ему о той политической буре, которая разразилась у меня на родине, и описала ему те трудности, которые мы испытываем в связи с этим. Как мне показалось, Дай искренне удивился, услышав о спектакле, который был организован на слушаниях в конгрессе. В Китае ничего подобного никогда не происходило. Что же теперь делать? Я предложила решение, которое, как я надеялась, позволило бы сохранить нам лицо. Согласно первоначальной договоренности, Чэн должен был какое?то время учиться в Китае, а затем продолжить учебу в американском университете. Переход к очередному пункту намеченного плана, минуя предыдущий пункт, вовсе не будет означать какой?то новой договоренности, а всего лишь уточнение уже существующей. Дай долго и невозмутимо смотрел на меня, и мне страстно хотелось знать, что скрывалось за его невозмутимостью и стоическим спокойствием. Он медленно повернулся к Цуй Тьянькаю, который был явно возбужден, и велел ему проработать все детали с Куртом.

Воодушевленная, но пока еще полностью не уверенная в благополучном исходе, я направилась в Дом Всекитайского собрания народных представителей для встреч с высокопоставленными руководителями Китая. Я сдержала данное слово и не затрагивала тему слепого диссидента при разговоре с Ху Цзиньтао и позднее с Вэнь Цзябао. Мне не было в этом необходимости. В ходе наших встреч они производили впечатление отрешенных, но милых людей. Наши беседы носили в основном формальный характер. Мы обсуждали глобальные проблемы, влияющие на будущее наших отношений, в то время как наши помощники суетились рядом, стараясь найти какие?то решения, когда разговор заходил в тупик. У Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао завершался десятилетний срок их полномочий[29], в США также приближались президентские выборы, в результате которых правительство могло быть переформировано. Но даже если предстояла смена игроков, игра в основном оставалась той же самой.

Покинув Дом Всекитайского собрания народных представителей, я пересекла площадь Тяньаньмэнь и вошла в Национальный музей Китая, чтобы обсудить с членом Госсовета Лю Яньдун, самой высокопоставленной женщиной в китайском правительстве, вопрос об образовательных и культурных обменах между нашими странами. Дочь бывшего заместителя министра сельского хозяйства с крепкими связями в Коммунистической партии Китая, мадам Лю стала одной из двух женщин, избранной в Политбюро ЦК КПК. Мы уже на протяжении многих лет поддерживали теплые отношения, и я была рада видеть дружески расположенного человека в это сложное время.

Национальный музей Пекина – это огромное здание, которое по своим масштабам способно соперничать с Домом Всекитайского собрания народных представителей, расположенным на другой стороне площади. К сожалению, его коллекция безвозвратно пострадала в результате того, что отступавшие силы генералиссимуса Чан Кайши в 1948 году забрали на Тайвань многие самые ценные экспонаты и артефакты Китая. Чтобы залечить эту рану, нанесенную его национальной гордости, Китаю потребуется еще много времени. Когда мы поднимались по ступенькам перед парадной дверью, круто устремлявшимся вверх, Курт повернулся ко мне и спросил:

– Как вы считаете: правильно ли мы все сделали?

Это был вполне резонный вопрос после таких дипломатических усилий с высокими ставками, шокирующими событиями и крутыми поворотами сюжета этой истории. Я посмотрела на него и сказала:

– На этой работе мне приходится принимать множество решений, после которых у меня сосет под ложечкой. Сейчас у меня нет такого чувства. Это не такая большая цена, которую мы платим, чтобы защищать интересы Соединенных Штатов Америки.

Именно это Курт и хотел услышать, и это было правдой.

В музее нас встретила большая группа китайских и американских детей, размахивавших флагами и приветствовавших нас. Наверху хор китайских и американских студентов спел две приветственные песни, одну на английском языке, другую – на китайском. И затем два студента, которые учились в рамках программы студенческого обмена, выступили вперед и рассказали о своем опыте обучения за рубежом. Хорошо говорившая на английском языке молодая китайская женщина рассказала о своей поездке в Нью?Йорк, которая, по ее словам, открыла ей глаза на Америку, о которой раньше она только читала, расширила перед ней горизонты и породила в ней честолюбивые замыслы. Молодой американец также был красноречив, описывая на китайском языке свою учебу в Китае и то, как она помогла ему лучше понять отношения между нашими двумя странами.

Иногда на фоне дипломатической помпезной атмосферы встреч на высшем уровне, с их заранее подготовленными выступлениями и отрепетированным сценарием, вдруг проявлялись подлинные человеческие чувства, которые напоминали нам о том, ради чего мы, в первую очередь, делали свое дело. Это как раз был один из таких моментов. Слушая студентов, выступавших так эмоционально и с таким энтузиазмом, я вспоминала о всех наших усилиях, которые иные критики характеризовали как «мягкую» сторону дипломатии: об образовательных обменах, о поездках с культурной программой, научном сотрудничестве. Я сделала приоритетной задачей увеличение числа американских студентов, направляемых в Китай, поставив целью в течение четырех лет довести их количество до 100 тысяч человек. Наряду с другими соображениями я также полагала, что это поможет убедить осторожных китайских руководителей в том, что мы весьма серьезно относимся к вопросу расширения сотрудничества с китайской стороной. Эти программы, возможно, слабо освещались в средствах массовой информации, но у них был большой потенциал для того, чтобы оказывать воздействие на следующее поколение американских и китайских руководителей, с которым ни одна другая инициатива не могла сравниться. Если выступления этих студентов можно было считать подтверждением моей идеи, значит, она воплощалась в жизнь. Я взглянула на Лю Яньдун, Цуй Тьянькая и других китайских представителей и поняла, что они чувствовали то же самое.

Когда Цуй Тьянькай после обеда приступил вместе с Куртом и его командой к выработке следующих шагов в отношении Чэн Гуанчена, его тон был совершенно другим. Несмотря на расхождения в наших позициях, мы совместно работали для того, чтобы сохранить двусторонние отношения и обеспечить будущее этих двух студентов. Курту и Джейку удалось в сжатые сроки коротко и тщательно сформулировать заявление, в котором не было прямого упоминания проблемы, однако давалось понять, что стороны достигли взаимопонимания. Чэн как законопослушный гражданин Китая подает заявление на получение визы в США, и этот вопрос оперативно решается обеими сторонами. Кроме того, он мог взять с собой свою семью и начать учебу в Нью?Йоркском университете.

 

* * *

 

Вернувшись в государственную резиденцию Дяоюйтай, мы с Тимом Гайтнером присоединились к нашим коллегам на трибуне для завершения публичных выступлений в рамках Стратегического и экономического диалога. Я в своих комментариях упомянула те основные вопросы, которые удалось плодотворно обсудить в течение последних дней. Я отметила, что по ряду вопросов выявились серьезные разногласия, однако наряду с этим подчеркнула, что четыре года напряженной работы позволили нам выйти на новый уровень доверия, позволяющий нам преодолевать различные преграды и решать возникающие проблемы. Я процитировала выдержку из даосского учения, которую можно было бы перевести следующим образом: «Чтобы быть первым и вести за собой, надо видеть общую картину». Именно так мы и пытались действовать в этой кризисной ситуации, не теряя из виду ни стратегических проблем, ни наших основных ценностей. Заглядывая в перспективу, я сказала аудитории:

– Мы должны выстроить устойчивые отношения, которые позволят обеим нашим странам успешно развиваться и выполнять свои региональные и международные обязательства, избегая нездоровой конкуренции, соперничества или конфликтов. Мышление по принципу «кто кого», предполагающее, что кто?то должен выиграть, а кто?то проиграть, приведет только к отрицательному результату.

Как правило, китайские руководители отказываются отвечать на вопросы на этих завершающих «пресс?конференциях», поэтому после официальных выступлений мы с Тимом Гайтнером вернулись в наш отель для встречи с международными средствами массовой информации, организованной надлежащим образом впервые с момента нашего прибытия в Пекин. Первый вопрос, поступивший от Мэтта Ли из Ассошиэйтед Пресс, был вполне предсказуем.

– Госпожа госсекретарь, думаю, для вас вряд ли будет неожиданным тот вопрос, который я сейчас задам. Он касается проблемы, о которой все знают, но которую предпочитают игнорировать. Это как слон, которого предпочитают не приметить, – начал он.

Я улыбнулась этому оксюморону:

– Слон, которого предпочитают не приметить, – это хорошо. Это хорошее начало, Мэтт.

Смех на какое?то время снял напряжение среди присутствовавших. Мэтт продолжил:

– Как китайские ответственные лица, с которыми вы общались, высшее руководство Китая отреагировало на ваши обращения [по поводу Чэн Гуанчена]? Вы уверены, что ему позволят покинуть страну и выехать на учебу в США вместе с семьей? И как вы отреагируете на критику на родине и в других странах, когда будут утверждать, что администрация США в этом вопросе сработала крайне неумело?

Настало наконец время поставить на этой проблеме крест раз и навсегда. Я начала с тщательно подготовленного текста, который мы согласовали с китайской стороной, а затем добавила некоторые собственные соображения:

– Позвольте мне, прежде всего, отметить, что с самого начала мы действовали, руководствуясь выбором господина Чэн Гуанчена и нашими ценностями. И я рада, что сегодня наш посол вновь говорил с ним, а сотрудники нашего посольства и наш врач имели возможность встретиться с ним, и он подтверждает, что он и его семья теперь желают поехать в США, чтобы он мог продолжить свою учебу. В этой связи мы также с удовлетворением встретили официальное заявление, опубликованное сегодня китайским правительством, в котором подтверждается, что он может обратиться с просьбой о поездке за границу для указанной цели. Сегодня был достигнут прогресс в вопросе об оказании ему помощи в том, как бы он хотел построить свое будущее, и по мере развития событий мы будем продолжать поддерживать с ним связь. Наряду с этим позвольте мне добавить, что дело касается не только хорошо известных правозащитников. Речь идет также об основных правах и надеждах более миллиарда людей, живущих в Китае, и миллиардов людей во всем мире. Речь идет о будущем этой великой нации и всех народов. Мы будем продолжать сотрудничать с правительством Китая по указанным проблемам на самом высоком уровне и ставить эти проблемы в центр нашей дипломатии.

Пока журналисты щелкали фотокамерами и делали записи, я еще раз перебрала в уме свое выступление и убедилась в том, что было сказано верно. После пресс?конференции я пригласила свою команду на заслуженный праздничный ужин с уткой по?пекински и другими китайскими деликатесами. Курт и Гарольд рассказали о некоторых наиболее абсурдных злоключениях, случившихся с ними на прошлой неделе, и мы наконец почувствовали себя комфортно. Все расслабились, стал слышен смех. На следующий день я прибыла в аэропорт и полетела в Дакку, в Бангладеш.

Чэн все еще находился в больнице, и все мы отдавали себе отчет в том, что достигнутая нами вторая договоренность вполне может стать недействительной точно так же, как и первая. Никто из нас не мог чувствовать себя комфортно, пока Чэн не окажется в безопасности на американской земле. Исходя из достигнутой с китайской стороной договоренности, это могло занять несколько недель. Однако китайцы уже доказали в ходе кризисной ситуации, что они могут выполнять взятые на себя обещания, и я надеялась, что они сделают это снова. И действительно, 19 мая Чэн вместе с семьей прибыл в США, чтобы начать учебу в Нью?Йоркском университете.

 

* * *

 

Я очень гордилась своей командой и всеми сотрудниками посольства в Пекине. Все действовали как единый слаженный механизм. Мы четыре года готовились к тому, чтобы преодолеть кризис наподобие этого, организуя Стратегический и экономический диалог и налаживая другие дипломатические механизмы, накапливая опыт доверия между партнерами, укрепляя американо?китайские отношения на основе принципов взаимного уважения и обоюдного интереса и одновременно четко фиксируя необходимость соблюдать права человека и придерживаться демократических ценностей. С самого начала это было похоже на эквилибристику, но теперь я понимала: мы доказали, что наши усилия того стоили. У нас также были основания полагать, что наши отношения стали достаточно прочными, чтобы выдержать будущие возможные потрясения. А учитывая то, что у нас были различные подходы к некоторым проблемам, разные ценности и интересы, такие потрясения и кризисные ситуации были неизбежны.

Одной из основных целей плана по резкой смене стратегии было усиление нашей активности на азиатском направлении таким образом, чтобы продвигать свои интересы в более открытом, демократическом и развитом, чем Китай, регионе, не ослабляя при этом усилий по созданию продуктивных отношений с Китаем. Трения в наших отношениях являются отражением разногласий между нами по поводу решаемых вопросов, а также отражением весьма разных представлений о том, каким должен быть мир или, по крайней мере, Азия. Соединенные Штаты стремятся к обеспечению такого будущего, которое будет характеризоваться совместным процветанием и совместной ответственностью за мир и безопасность. Единственным способом построить такое будущее является разработка соответствующих механизмов сотрудничества и накопление соответствующего опыта, а также попытка убедить Китай обеспечить б?льшую открытость и свободу.

Вот почему мы выступаем против жесткой цензуры Китаем глобальной сети Интернет и подавления им политических активистов наподобие Чэн Гуанчена, а также тибетского и уйгурского мусульманского меньшинств. Вот почему мы хотим мирного решения вопросов, касающихся территориальных претензий Китая к своим соседям.

Китайцы считают, что мы не осознаем, как далеко они продвинулись и насколько сильно они изменились, того, насколько серьезно они опасаются внутренних конфликтов и распада страны. Их возмущает критика со стороны. Они утверждают, что китайские граждане пользуются большей свободой, чем когда?либо, у них есть свобода трудиться, передвигаться, создавать и накапливать богатство. Они по праву гордятся тем, что в Китае с бедностью большинства населения было покончено быстрее, чем в любой другой стране. Они считают, что наши отношения должны быть построены на взаимной заинтересованности и невмешательстве в дела друг друга.

Когда мы с чем?то не соглашаемся, они усматривают причину этого в наших опасениях развития Китая на международной арене и укрепления им своих позиций в мире. Мы считаем, что разногласия являются нормальным элементом наших отношений, что если мы сможем обеспечить соответствующий контроль, то это укрепит наше сотрудничество. Мы никак не заинтересованы в сдерживании Китая. Наряду с этим мы настаиваем на том, чтобы Китай играл по правилам, принятым всеми странами.

Другими словами, полной ясности в наших отношениях пока еще нет. Китаю предстоит сделать трудный выбор по некоторым вопросам, нам также. Мы должны следовать стратегии, проверенной временем: действовать во имя лучшего результата, но рассчитывать хотя бы на меньшее. И придерживаться своих ценностей. Как я уже говорила Курту и Джейку в тот первый тяжелый вечер, когда Чэн попросил убежища, наша защита основных прав человека является одним из величайших источников могущества Америки. Образ слепого китайского диссидента, получившего физическое увечье, стремящегося этой полной опасностей ночью в единственное место, где, как он знал, выступят на защиту свободы и возможностей человека, – в посольство США, – напоминает нам о нашей ответственности за то, чтобы наша страна оставалась маяком для диссидентов и мечтателей во всем мире.

 

Глава 6

Бирма: генералы и женщина

 

Она была худенькая, даже хрупкая, но обладала несомненной внутренней силой. Ее отличало спокойное сознание собственного достоинства и напряженная работа живого ума, умещавшегося в изнуренном многими годами заключения теле. Ей были присущи те же качества, что мне и раньше доводилось видеть в других бывших политических заключенных, таких как Нельсон Мандела или Вацлав Гавел. Подобно им, на эту женщину были возложены надежды и чаяния ее народа.

Первый раз я встретилась с Аун Сан Су Чжи 1 декабря 2011 года. Мы тогда обе были в белом. Это показалось нам добрым знаком. Я так давно читала и думала об этой женщине, замечательном бирманском диссиденте, и вот мы наконец встретились лично. Ее выпустили из?под домашнего ареста, и я поехала к ней за тысячи миль, чтобы обсудить с ней перспективы демократических реформ в ее стране, все еще находящейся под авторитарным правлением. На террасе резиденции главного американского дипломата в Рангуне, в прекрасном старинном доме колониального стиля у озера Инья для нас устроили неофициальный обед. Несмотря на то что мы встретились впервые, мне казалось, что мы знаем друг друга всю жизнь.

Мне хотелось о многом спросить ее. И ей тоже хотелось задать мне множество вопросов. Являясь в течение многих лет лицом демократического движения страны, она готовилась впервые на практике воплотить демократические принципы. Как человеку совершить переход от акций протеста к политике? Как чувствуешь себя, баллотируясь на должность и опять рискуя всем, но уже совершенно по?новому? Наш разговор протекал легко и открыто, и вскоре мы уже оживленно беседовали, строя планы и смеясь, как старые друзья.

Мы обе знали, что был один тонкий момент. Ее страна, которую правящие генералы называли Мьянмой, а диссиденты – Бирмой, делала первые робкие шаги к судьбоносным переменам. (Годами наше правительство придерживалось строго официальной линии использовать только название Бирма, но в итоге некоторые привыкли использовать оба этих названия попеременно. В этой книге, как и во время работы в Госдепартаменте, я буду говорить «Бирма».) Страна легко могла вернуться во времена кровопролитных столкновений и репрессий. Тем не менее если наша помощь в начертании правильного курса развития могла оказаться востребованной, то момент для оказания такой помощи и для обеспечения прогресса был самым удачным за многие годы.

Для Соединенных Штатов возможность помочь Бирме в переходе от диктатуры к демократии и воссоединении с семьей народов было заманчивой перспективой. Бирма и сама по себе стоила этих усилий. Ее население, миллионы людей, имело право получить шанс насладиться благами свободы и процветания. Следовало принять во внимание и стратегические последствия, которые могли иметь весьма широкие масштабы. Бирма расположена в центре Юго?Восточной Азии, регионе, где и Соединенные Штаты, и Китай прилагали огромные усилия по расширению своего влияния. Процесс серьезного реформирования общества мог стать значительной вехой в нашей резко изменившейся стратегии и дать толчок к демократии и соблюдению прав человека в отношении активистов по всей Азии и за ее пределами, а также выразить осуждение в адрес авторитарных властей. С другой стороны, в случае неудачи была опасность получить совершенно обратный эффект. Велика была опасность, что бирманские генералы лишь подыгрывали нам. Они могли рассчитывать, что и нескольких скромных жестов доброй воли будет достаточно, чтобы преодолеть международную изоляцию их режима, и не станут проводить серьезных, существенных изменений. Многие вдумчивые наблюдатели в США полагали, что я поступаю неправильно, когда делаю шаги навстречу в ситуации, которая по?прежнему оставалась очень неясной. Я отдавала себе полный отчет о степени риска, но, взвесив все факторы, посчитала неразумным упускать эту возможность.

Мы проговорили с Су Чжи два часа. Она расспрашивала меня, как Америка будет реагировать на реформы, о проведении которых подумывает правящий режим. Я сказала ей, что мы готовы адекватно реагировать на каждое действие. У нас про запас было много «морковок», которыми его можно было бы заманить, начиная с восстановления полноценных дипломатических отношений до ослабления режима санкций и стимулирования инвестиций. Но в ответ мы ожидаем увидеть, что продолжается процесс освобождения политических заключенных, проводятся выборы, результатам которых можно было бы доверять, ведется работа по защите прав национальных меньшинств и прав человека, разорваны военные связи с Северной Кореей, разрабатываются способы прекращения многолетних этнических конфликтов в сельской местности. Я заверила Су Чжи, что каждый наш шаг будет направлен на дальнейшее продвижение по пути прогресса.

Су Чжи ясно осознавала, что в будущем ожидается множество проблем, и не питала никаких иллюзий относительно тех людей, которые находились у власти в стране. Ее отец, Аун Сан, который тоже был генералом, успешно боролся за освобождение Бирмы от власти Великобритании и Японии, но в 1947 году был убит своими политическими соперниками. Су Чжи впервые попала в тюрьму в июле 1989 года. Это произошло меньше года спустя после того, как она впервые приняла участие в политической борьбе в 1988 году во время неудавшейся попытки демократического восстания против военного режима. С тех пор она периодически находилась под домашним арестом. В 1990 году, когда военный режим впервые разрешил провести выборы, ее политическая партия победила с триумфальным успехом. Генералы, стоявшие во главе военного режима, немедленно аннулировали результаты выборов. В следующем году ей присудили Нобелевскую премию мира. Вместо нее премию вручили ее мужу, профессору Оксфордского университета, доктору наук Михаелю Эйрису, ведущему специалисту по буддизму в Тибете, а также их сыновьям. В течение многих лет, проведенных под домашним арестом, Су Чжи смогла лишь несколько раз увидеться с семьей. Когда у Эйриса обнаружили рак простаты, бирманское правительство отказало ему в выдаче въездной визы, которую он хотел получить, чтобы приехать в Бирму и провести свои последние дни вместе с женой. Вместо этого было предложено, чтобы сама Су Чжи уехала из Бирмы, что для нее означало бы, как она подозревала, пожизненное изгнание. Она отказалась покидать страну и так и не смогла попрощаться с мужем. Эйрис умер в 1999 году.

Су Чжи научилась не доверять благим намерениям и стала крайне прагматичной, что находилось в полном противоречии с ее имиджем идеалистки. Она полагала, что возможность провести демократические преобразования была вполне реальна, но все это следовало тщательно проверить. Чтобы подробнее все обсудить, мы договорились снова встретиться на следующий день, на этот раз у нее дома.

Когда мы прощались, мне хотелось ущипнуть себя: с трудом верилось в реальность того, что произошло. В 2009 году, когда я стала госсекретарем, немногие могли бы допустить, что такой визит станет возможным. Лишь два года назад, в 2007 году, мир с ужасом наблюдал, как бирманские солдаты открыли огонь по толпе монахов в шафрановых одеяниях, выступавших с мирным протестом против режима. Теперь страна стояла на пороге новой эры. Это было для нас напоминанием о том, как быстро меняется мир и как важно, чтобы Соединенные Штаты были всегда наготове пойти навстречу этим переменам и помочь им оформиться, когда дело дойдет до реальных действий.

 

* * *

 

Население Бирмы составляет около 60 миллионов человек. Страна находится в стратегически важном регионе Юго?Восточной Азии между Индийским субконтинентом и дельтой реки Меконг. Когда?то она славилась пышной красотой своей природы и древних пагод, покоривших воображение таких знаменитых путешественников и писателей, как Редьярд Киплинг и Джордж Оруэлл, ее называли раньше «рисовой житницей Азии». Во времена Второй мировой войны Бирма стала полем битвы между японской армией и войсками союзников. Острый на язык американский генерал Стилвел по прозвищу Уксусный Джо помог возобновить движение по знаменитый Бирманской дороге, которая стала жизненно важным маршрутом: по ней осуществлялось снабжение Китая. Руководство страны военных лет под началом отца Су Чжи смогло добиться того, чтобы после окончания военных действий Бирма приобрела независимость.

Десятки лет правления военной диктатуры, экономических злоупотреблений и бесхозяйственности превратили страну в нищего изгоя. Теперь Бирма вошла в число тех государств, в которых происходят самые вопиющие нарушения прав человека. Она – источник нестабильности и враждебности в центре Юго?Восточной Азии. Здесь возрастают масштабы торговли наркотиками, укрепляются военные связи с Северной Кореей – все это представляет собой угрозу безопасности во всем мире.

Дорога в Рангун для меня началось с необычной встречи на Капитолийском холме в январе 2009 года. Я достаточно хорошо знала Митча Макконнелла, восемь лет мы проработали вместе в сенате. Нам не часто доводилось соглашаться с доводами друг друга. Консервативный лидер республиканского меньшинства из Кентукки не скрывал своего намерения противостоять политике нового президента США Обамы практически по всем направлениям деятельности его администрации. (Он как?то выразился следующим образом: «Наша единственная, самая главная цель – чтобы Обама был президентом только один срок».) Однако мне казалось, что в одном направлении внешней политики мы могли бы работать вместе. Сенатор Макконнелл был страстным поборником движения за демократию в Бирме со времен жестокого разгона демонстрации в 1988 году. Все эти годы он боролся за введение санкций против военного режима в Бирме и установил множество связей с диссидентским сообществом этой страны, в том числе с самой Су Чжи.

Вступая в должность госсекретаря, я была твердо убеждена, что нам следует пересмотреть свою политику в отношении Бирмы. Я ожидала, какое решение примет сенатор Макконнелл. В 2008 году режим в Бирме объявил о принятии новой конституции, кроме того, в 2010 году там планировали провести выборы. Многие наблюдатели возлагали большие надежды на предстоящие выборы после того, как результаты выборов 1990 года были признаны недействительными. Су Чжи в то время еще по?прежнему не имела права занимать какой?либо пост в правительстве, а инструкции по проведению выборов были составлены таким образом, чтобы военным было гарантировано не менее четверти мест в парламенте. Вероятнее всего, они получили бы подавляющее большинство. Но даже самые скромные шаги в направлении демократизации были уже сами по себе существенным достижением для столь репрессивного режима. Конечно, и раньше бывало, что надеждам не суждено было сбыться. В 1995 году режим неожиданно освободил Су Чжи из?под домашнего ареста. Мадлен Олбрайт, в то время представитель США в ООН, прилетела в Рангун, чтобы проверить, готово ли военное правительство ослабить свою жесткую хватку. Она привезла с собой плакат с конференции ООН в Пекине, посвященной защите прав женщин. Я и другие сотрудники поставили на этом плакате свои автографы. Добиться реформ тогда не удалось. В 1996 году во время поездки в соседний Таиланд я выступила с речью в университете Чианг Маи. В своем выступлении я призвала к организации «реального политического диалога между Аун Сан Су Чжи и военным режимом». Но вместо этого уже с 1997 года военный режим стал снова резко ограничивать свободу передвижения Су Чжи и ее политическую деятельность, а к 2000 году она вновь оказалась под домашним арестом. Президент Клинтон в знак признания ее героизма присудил ей президентскую Медаль свободы, высшую гражданскую награду США. Присутствовать на церемонии вручения она, конечно же, не могла. Таким образом, попытка установить более тесные взаимоотношения с военным режимом оказалась неудачной. Но в 2009 году нельзя было утверждать, что наша политика изоляции и санкций сработала лучше. Можно ли было предпринять еще какие?либо шаги?

Я поговорила с сенатором Макконнеллом о своем намерении полностью пересмотреть нашу политику в отношении Бирмы и сформировать новый подход. Я сказала ему, что рассчитываю на его поддержку и активное участие в этом вопросе. Поначалу он воспринял это предложение скептически, но в итоге согласился. Таким образом, пересмотр нашей стратегии был проведен на основе двухпартийности. Сенатор с гордостью показал мне адресованную ему записку от Су Чжи. Он поместил эту записку в рамку и повесил у себя в кабинете. Это очень ясно показывало, что данная проблема стала для него глубоко личным делом. Я дала сенатору обещание всегда советоваться с ним по мере развития событий в этом направлении.

Мне необходимо было встретиться еще с одним сенатором. Джим Уэбб был ветераном Вьетнамской войны, имеющим множество наград за боевые действия, министром военно?морских сил при президенте Рейгане. В то время он был сенатором от штата Вирджиния, являясь представителем Демократической партии. Он возглавлял подкомитет сената по международным отношениям со странами Восточной Азии и Тихоокеанского региона. Он являлся смелым и нестандартно мыслящим политиком, имевшим собственные взгляды на политику США в Юго?Восточной Азии. Как сказал мне Джим, своими санкциями Запад лишь способствовал обнищанию населения Бирмы, одновременно позволив правящему режиму еще более глубоко укрепить свое влияние наряду с развитием болезненной подозрительности по отношению ко всякому инакомыслию. Сенатора также очень беспокоило то, что мы, таким образом, непреднамеренно предоставляли Китаю простор для расширения своего экономического и политического влияния в Бирме. Китайские компании вкладывали значительные средства в строительство в Бирме плотин, шахт и других объектов энергетической промышленности, в том числе нового крупного нефтепровода. Джим одобрял пересмотр нашей стратегии по Бирме, но считал, что разработку новой политики необходимо осуществлять очень творчески и энергичными темпами, к чему он настойчиво призывал меня. В свою очередь, он обещал, что его подкомитет будет руководствоваться теми же принципами в своей работе.

Я также постоянно получала известия с другой стороны Капитолийского холма, где мой друг, конгрессмен от штата Нью?Йорк Джо Кроули, уже давно являлся ведущим сторонником санкций против режима. Джо – старой закалки правдоруб из Квинса. Когда нам доводилось встречаться в сенате или во время каких?либо мероприятий в Нью?Йорке, он непременно пел мне ирландские баллады. Под влиянием своего наставника из Комитета по международным делам палаты представителей конгресса, великого Тома Лантоса, ныне покойного, он стал защитником прав человека в Бирме. Его поддержка и совет также имели бы решающее значение для успешной разработки нового подхода в отношении Бирмы.

В ходе своей первой поездки в Азию в феврале 2009 года я уточняла мнение руководителей различных стран этого региона по вопросу о положении в Бирме.

Президент Индонезии Сусило Бамбанг Юдойоно сообщил мне наиболее обнадеживающие новости. Он сказал, что провел переговоры с бирманским руководством и глубоко убежден, что прогресс возможен. Его мнение имело большое значение для меня, поскольку он сам был в прошлом высокопоставленным военным, который ушел в отставку и баллотировался на пост президента. Более того, он сообщил мне, что режим, скорее всего, будет готов начать диалог с Соединенными Штатами. Уже многие годы у нас не было дипломатического представителя в Бирме, взамен этого имелись определенные каналы для обмена мнениями. Получить возможность перейти на более интенсивный уровень общения представлялось нам весьма заманчивой перспективой.

В марте я направила в Бирму Стивена Блейка, высокопоставленного дипломата, который возглавлял в Госдепартаменте Бюро по вопросам материковой части Юго?Восточной Азии. В знак своего доброго расположения режим предложил Блейку редкую возможность встретиться с министром иностранных дел Бирмы. В свою очередь, Блейк согласился стать первым американцем, который совершил официальную поездку из Рангуна в Нейпьидо, новую столицу, выстроенную военным режимом в 2005 году в отдаленной части джунглей. По многочисленным слухам, это место было выбрано на основании астрологических расчетов. Однако ему не позволили встретиться ни с Су Чжи, ни с генералом Тан Шве, престарелым главой военной хунты, в последнее время все больше предпочитающим затворнический образ жизни. Блейк возвратился в Штаты с твердым убеждением, что военная хунта действительно проявляет заинтересованность в диалоге. Кроме того, у него сложилось стойкое ощущение, что некоторых представителей высшего руководства страны глубоко тяготит изолированность Бирмы на международной арене. Тем не менее Блейк не возлагал больших надежд на то, что все это уже в ближайшем будущем может дать какие?либо реальные результаты.

Однако в мае того же года случился один из тех непредсказуемых поворотов истории, которые способны резко менять международные отношения. Пятидесятитрехлетний ветеран войны во Вьетнаме Джон Йеттоу, родом из штата Миссури, стал одержим личностью Су Чжи. В ноябре 2008 года он приехал в Рангун и, переплыв озеро Инья, пробрался к дому, где ее держали. Не замеченный ни полицейскими катерами, ни охраной, Йеттоу перелез через забор и беспрепятственно подошел к самому дому. Этот поступок ошеломил домработниц Су Чжи, которые обнаружили его. Посетителям запрещено было появляться без особого разрешения, поэтому появление Йеттоу представляло для всех них опасность. С неохотой он согласился уйти, не повидавшись с Су Чжи.

Однако весной следующего года Йеттоу появился там снова. Он похудел на тридцать килограммов. По словам его бывшей жены, он, возможно, страдал от посттравматического стрессового расстройства. Тем не менее в начале мая 2009 года он вновь переплыл озеро Инья. Уйти на этот раз он отказался. Он пожаловался, что очень устал и плохо себя чувствует. Су Чжи позволила ему поспать на полу, а затем сообщила о нем властям. Около половины шестого утра 6 мая, когда Йеттоу попытался переплыть через озеро обратно, его арестовали. На следующей неделе Су Чжи и ее домохозяйки были арестованы за нарушение условий домашнего ареста. В конечном итоге Йеттоу был признан виновным и приговорен к семи годам каторжных работ. Су Чжи и ее прислуга получили по три года. Генерал Тан Шве сразу же заменил этот приговор на пребывание под домашним арестом в течение восемнадцати месяцев. Таким образом, она гарантированно оставалась бы в заключении на время намеченных на 2010 год выборов. «Всех очень разозлило поведение этого несчастного американца. Он создал множество проблем. Он просто глупец», – сообщил прессе один из адвокатов Су Чжи.

Когда я узнала об этом, меня это тоже страшно разозлило. Ни Су Чжи, ни реализация прогрессивных изменений в Бирме, на которую мы так искренне надеялись, не должны были ставиться под удар по вине безрассудства некоего американца, действующего под влиянием заблуждения. Тем не менее я была обязана оказать ему помощь, поскольку он был американским гражданином. Я созвонилась с сенаторами Уэббом и Макконнеллом, чтобы совместно решить, как поступать дальше. По предложению Джима, с которым я согласилась, нужно было ехать в Бирму и провести переговоры об освобождении Йеттоу. Безусловно, стоило попытаться сделать это.

В середине июня произошло еще одно событие, грозившее обернуться значительными негативными последствиями. ВМС США отслеживали продвижение грузового судна Северной Кореи водоизмещением 2 тысячи тонн, которое, как полагали мы с нашими южнокорейскими союзниками, осуществляло транспортировку военной техники, в том числе ракетных пусковых установок и, возможно, ракетных составляющих. Судно держало курс на Бирму. Будь это так, это стало бы прямым нарушением запрета на торговлю оружием, наложенного Советом Безопасности ООН на Северную Корею в ответ на проведенные ею в мае того же года ядерные испытания. Ходили слухи, что бирманская военная хунта установила связи с северокорейской компанией, имеющей опыт в области разработки ядерных технологий, а инженеры и ученые этих стран втайне обменивались визитами.

Пентагон направил эсминец для сопровождения этого северокорейского грузового судна на время его следования в международных водах. Согласно резолюции ООН, мы имели право провести его досмотр, но северокорейцы заявили, что это будет воспринято как акт агрессии. Мы обратились за поддержкой к другим странам региона, включая Китай. Было крайне важно, чтобы в любом порту остановки судна было исполнено требование резолюции ООН о тщательном досмотре его груза. Министр иностранных дел Китая Ян Цзечи согласился с тем, что резолюцию ООН «следует неукоснительно исполнить с тем, чтобы Северная Корея получила единодушное и строгое предупреждение». Но в последнюю минуту северокорейское судно послало предупредительные световые сигналы, сделало разворот и вернулось в свой порт.

В августе сенатор Уэбб вновь прибыл с визитом в Нейпьидо. На этот раз генерал Тан Шве дал согласие встретиться с ним. В повестке дня этой встречи у Джима были намечены три пункта. Во?первых, он обратился с просьбой разрешить вывезти Йеттоу в США из гуманных соображений. Он отказывался принимать пищу и страдал от целого ряда заболеваний. Во?вторых, Уэбб хотел встретиться с Су Чжи, в чем Блейку было отказано. В?третьих, он призвал генерала Тан Шве прекратить содержание Су Чжи под домашним арестом и позволить ей принять участие в политическом процессе. Только в этом случае предстоящие выборы можно было воспринимать всерьез. Тан Шве внимательно выслушал Джима, однако было неясно, что он думает обо всем этом. Однако в конце концов Джим получил положительные ответы на два из трех своих запросов. Он поехал в Рангун, где встретился с Су Чжи. Затем он вылетел в Таиланд самолетом ВВС США с Йеттоу на борту. Когда мы с Джимом говорили по телефону, я слышала облегчение в его голосе. Но Су Чжи осталась под домашним арестом.

В следующем месяце я огласила в Организации Объединенных Наций в Нью?Йорке результаты предпринятого нами пересмотра политики США в отношении Бирмы. Цели, которые мы хотели достичь, остались прежними: мы хотели убедиться в том, что в стране действительно проводятся демократические реформы, чтобы политическим заключенным, в том числе Аун Сан Су Чжи, немедленно и безоговорочно была предоставлена свобода, а также чтобы был начат серьезный диалог властей с оппозицией и этническими меньшинствами. Однако мы пришли к выводу, что «непродуктивно ставить в жесткую увязку сотрудничество властей Бирмы по всем этим направлениям и отмену или угрозу применения санкций». С тем чтобы сохранить возможность продвижения вперед в наших отношениях, мы предлагали использовать обе эти тактики для достижения поставленных целей и успешного установления контактов с высокопоставленными представителями руководства Бирмы.

 

* * *

 

В течение следующего года удалось достичь лишь весьма незначительного прогресса. Су Чжи так и оставалась под домашним арестом, хотя ей позволили дважды встретиться с Куртом Кэмпбеллом. Она рассказала ему о своей жизни в изоляции, о том как она ежедневно слушает по радио Всемирную службу Би?би?си и «Голос Америки» (это уже стало для нее ритуалом, таким образом она узнает о том, какие события произошли за стенами ее тюрьмы). Государственная газета, освещая визит Курта, вырезала ее из их совместной фотографии.

В отличие от 1990 года на выборах 2010 года не наблюдалось лавинообразного потока голосов за демократические силы. Вместо этого, как и ожидалось, партия, представлявшая интересы военной хунты, заявила о своей убедительной победе. Оппозиционные группы и международные правозащитные организации совместно с США осудили результаты выборов как в значительной степени подтасованные. Власти отказались допустить журналистов или иностранных наблюдателей на избирательные участки для контроля легитимности выборов. Все это было, к сожалению, слишком знакомо и предсказуемо. Военная хунта упустила возможность начать переход к демократии и национальному примирению. Между тем народ Бирмы все глубже погружался в нищету и изоляцию.

Несмотря на то что результаты выборов оказались неутешительны, спустя неделю после проведения выборов, в ноябре 2010 года, власти неожиданно освободили Су Чжи из?под домашнего ареста. Затем генерал Тан Шве принял решение уйти в отставку. Его пост должен был занять другой высокопоставленный военный, генерал Тейн Сейн, который ранее занимал пост премьер?министра. Он снял военную форму и стал руководить правительством, которое номинально было гражданским. В отличие от других представителей режима Тейн Сейн много путешествовал по всему региону. Он был хорошо известен азиатским дипломатам, а также собственными глазами наблюдал, как соседние с Бирмой государства пользуются всеми благами, которые дает развитие торговли и современных технологий, в то время как его страна оставалась на прежнем уровне. Рангун был когда?то одним из самых космополитичных городов Юго?Восточной Азии. Тейн Сейну было хорошо известно, насколько сейчас он отстает от таких городов, как Бангкок, Джакарта, Сингапур и Куала?Лумпур. По данным Всемирного банка, в 2010 году только 0,2 процента населения Бирмы пользовались Интернетом. Смартфонов там просто не было, поскольку никто не предоставлял услуги сотовой связи. Едва ли можно вообразить себе более разительный контраст между соседними странами.

В январе 2011 года я впервые поговорила с недавно освобожденной Аун Сан Су Чжи. Мне хотелось узнать, что она думает обо всех этих событиях. Было замечательно услышать наконец ее голос. Казалось, ее очень воодушевляла эта вновь обретенная свобода. Она поблагодарила меня за неизменную поддержку, которую многие годы оказывали ей Соединенные Штаты и президенты США от обеих партий. Она поинтересовалась также о свадьбе моей дочери. Ее политическая партия активизировала свою деятельность, проверяя пределы своих возможностей в рамках новой линии правительства. Я сказала ей, что мы хотели бы оказать им помощь и готовы поделиться опытом демократических движений в других странах мира.

– Надеюсь, как?нибудь смогу побывать у вас в гостях, – сказала я. – А еще лучше было бы, если бы вы могли приехать ко мне в гости!

Той весной прошла официальная церемония инаугурации президента Бирмы Тейн Сейна. Как ни странно, он пригласил Су Чжи на ужин в свой скромный дом. Это был замечательный жест со стороны самого могущественного человека в стране по отношению к женщине, которую генералы, руководившие этой страной, долго боялись как одного из своих самых серьезных врагов. Жена Тейн Сейна приготовила еду, а ужинали они под портретом отца Су Чжи. Они вновь встретятся летом того же года в Нейпьидо. Первые беседы имели скорее предварительный характер. Генерал и женщина?диссидент по понятным причинам были взаимно насторожены. Но что?то определенно стало меняться.

Я хотела, чтобы Соединенные Штаты играли конструктивную роль, поощряя лучшие побуждения нового бирманского руководства, и при этом не проявляли в этом поспешности, чтобы не утратить рычаги воздействия на него посредством жестких санкций. Формально возвращение в страну посла США было бы слишком значительным и несколько преждевременным на тот момент шагом. Однако нам действительно был необходим новый дипломатический канал, чтобы прозондировать серьезность намерений Тейн Сейна. Во время наших обсуждений новой стратегии я попросила Курта и его команду проявить свой творческий потенциал и выработать различные сценарии наших следующих действий. Мы назначили эксперта с многолетним стажем по Азии Дерека Митчелла нашим первым специальным представителем в Бирме. Эта должность была учреждена конгрессом по предложению покойного конгрессмена Тома Лантоса в 2007 году, а в 2008 году президент Буш утвердил ее, эта вакансия так и не была заполнена. Остановив свой выбор на уровне специального представителя в Бирме, мы, таким образом, не придавали этой должности того престижа, который соответствует направлению постоянного посла, но создавали простор для более свободного обмена мнениями между нашими странами.

 

* * *

 

Река Иравади протекает через всю Бирму с севера на юг, вокруг нее издавна сосредоточена культурная и торговая жизнь страны. Джордж Оруэлл вспоминал, что она «сияет и переливается, словно бриллиант, когда на ее волнах поблескивает солнце», а по берегам расстилаются рисовые поля. Связанные в плоты бревна тикового дерева, основной статьи бирманского экспорта, плывут вниз по течению реки от лесов в глубине страны до самого моря. Воды Иравади, которая берет свои истоки у ледников в Восточных Гималаях, текут по бесчисленным каналам и ирригационным системам, питая фермы и деревни вдоль ее широкой и плодородной дельты и по всей стране. Как Ганг в Индии и Меконг во Вьетнаме, Иравади занимает почетное место в бирманском обществе. По словам Су Чжи, это «великий природный путь, щедрый источник пищи, место обитания разнообразных видов водной флоры и фауны, средство поддержания традиционных форм жизни, муза, которая вдохновляет бесчисленные произведения поэзии и прозы».

Однако все это не помешало государственной китайской компании электроснабжения использовать давние отношения Пекина с правящей военной хунтой, чтобы получить разрешение на строительство первой гидроэлектростанции в верховьях Иравади. От реализации этого масштабного проекта могли серьезно пострадать местная экономика и экосистема, но он сулил значительные выгоды для Китая. Как стало известно, эта гидростанция, Митсоунская ГЭС, как и другие шесть выстроенных китайцами на севере Бирмы гидростанций, должна была поставлять электроэнергию в испытывающих нехватку электроэнергии города на юге Китая. В 2011 году китайские строители в касках, спустившись на берега верховьев Иравади, затерянные среди отдаленных северных предгорий, где проживает сепаратистски настроенное население качинской этнической группы, начали проводить взрывы, пробивать туннели и возводить дамбы. Тысячи жителей были переселены из этого района.

В стране, где давно уже правят своенравные диктаторы, подобный разрушительный проект не вызывал особого удивления. Удивительной была реакция со стороны общественности. С самого начала местные качинские группы выступали против строительства гидростанции, но вскоре критические высказывания стали раздаваться по всей стране и даже появляться в прессе, несмотря на жесткую цензуру. Активистам удалось добыть составленный китайскими учеными отчет об экологических последствиях этого строительства, который занял девятьсот страниц. Согласно проведенному ими исследованию, урон, который будет нанесен спускающейся вниз по течению рыбе, неизбежное разрушение мест обитания других животных, а также близость этого сооружения к сейсмоопасной линии большого тектонического разлома наглядно показывают, что этот проект весьма сомнителен с точки зрения необходимости в нем, да и просто здравого смысла. Возмущение причиненным священной Иравади экологическим ущербом соединялось в душе народа с давним недовольством в отношении Китая, главного иностранного покровителя военного режима. Как уже не раз доводилось видеть на примере других авторитарных государств, национализм часто труднее контролировать, чем инакомыслие.

Волна беспрецедентного общественного возмущения прокатилась по всей Бирме. В августе 2011 года Су Чжи, которая после освобождения из?под домашнего ареста некоторое время не проявляла большой политической активности, опубликовала открытое письмо с критикой строительства гидроэлектростанции. Все это, казалось, застигло врасплох новое, номинально гражданское правительство, члены которого, по?видимому, придерживались различных мнений по этому вопросу. На своей пресс?конференции министр информации, генерал в отставке, слезно обещал защитить Иравади. Однако другие руководители общественную озабоченность этой проблемой не разделяли и настаивали на том, чтобы строительство гидростанции было продолжено согласно плану. В конечном итоге Тейн Сейн выступил с обращением к парламенту по этому вопросу. Он заявил, что избранное народом правительство обязано реагировать на те проблемы, которые вызывают озабоченность общественности. Строительство вызвавшей такие споры гидростанции будет приостановлено.

Это стало самым убедительным доказательством того, что новое правительство, по всей видимости, было серьезно намерено проводить реформы. Этот шаг явился также неожиданным официальным отказом Китаю, где эту новость восприняли с настороженностью.

Я с радостью наблюдала, как успешно продвигается формирование гражданского общества в Бирме, где так долго пресекалось любое свободное выступление или деятельность общественных организаций. Роль, которую сыграла проблема строительства Митсоунской ГЭС в процессе оживления общественной жизни в стране, напомнила мне о прекрасном высказывании Элеоноры Рузвельт. «Где в конечном счете начинается защита прав человека? – задала она вопрос в своей речи на заседании ООН в 1958 году, а затем сама ответила на него: – В небольших городках, неподалеку от дома», в «мире каждого отдельно взятого человека, в окрестностях его дома, в школе или колледже, где он учится, на заводе, на ферме или в офисе, где он работает… Если не будет согласованных действий по отстаиванию гражданских прав там, где мы живем, любые попытки достичь успеха в этом направлении еще где?то в мире будут напрасны». Народ Бирмы так долго был лишен многих своих основных прав и свобод. Тем не менее именно проблема ущерба для экологии и экономики страны в конечном итоге вызвала столь широкое возмущение, которое вылилось в прямые и вполне осязаемые результаты. Нечто подобное можно наблюдать и в Китае, где ширятся протесты против загрязнения окружающей среды. То, что начинается как обыкновенная жалоба, может быстро перерасти в нечто гораздо большее. После того как гражданское общество достигает успехов, заставляя свое правительство реагировать на эти повседневные заботы, оно может рассчитывать и на более значительные перемены. Это то, что я называю «сделать права человека реальностью для человека».

Остановка строительства ГЭС, казалось, открыла путь целому комплексу новых действий. 12 октября правительство приступило к освобождению нескольких сотен из более чем двух тысяч политических заключенных. 14 октября оно впервые с 1960 года легализовало деятельность профсоюзов. Эти шаги последовали за более скромными достижениями начала года, когда были сняты некоторые цензурные ограничения и были разрешены определенные конфликты с вооруженными группами этнических меньшинств в сельской местности. Кроме того, правительство выступило с инициативой провести обсуждение экономических реформ с Международным валютным фондом. Су Чжи говорила со своими сторонниками в Рангуне с осторожным оптимизмом и призывала к тому, чтобы было освобождено большее количество заключенных, а также к проведению новых реформ.

Мы в Вашингтоне тщательно следили за развитием событий и размышляли над тем, насколько серьезно следует их воспринимать. Нам необходимо было лучше понять, что на самом деле происходит в стране. Я попросила Майка Познера, возглавлявшего в Госдепартаменте Бюро по демократии, правам человека и труду, поехать в Бирму вместе с Дереком Митчеллом и попытаться прояснить намерения нового правительства. В начале ноября Майк и Дерек встретились с членами парламента и провели с ними оставившие позитивное впечатление беседы о дальнейших реформах, в том числе о предоставлении свободы собраний и разрешении регистрации политических партий. Если бы руководители Бирмы отказались осуществить эти изменения в законодательстве, партия Су Чжи не смогла бы принять участие в парламентских выборах 2012 года, так как была бы по?прежнему запрещена. Решение этого вопроса вызывало серьезные сомнения у лидеров оппозиции, с которыми встречались Майк и Дерек. Они также упоминали, что в тюрьмах по?прежнему находятся много политических заключенных, а в районах проживания этнических групп имеется множество свидетельств серьезных нарушений прав человека. Су Чжи и другие политические деятели оппозиции призывали нас не спешить с отменой санкции против правящего режима и не торопиться поощрять его до тех пор, пока не будут получены более существенные доказательства прогресса демократических преобразований в стране. Такая линия казалась мне вполне разумной, но нам необходимо было также поддерживать заинтересованность руководства Бирмы и укреплять его первые достижения на пути демократизации.

 

* * *

 

В начале ноября, в то время, когда Майк и Дерек проводили в Бирме встречи с диссидентами и законодателями, мы с президентом Обамой составляли планы того, как на следующем этапе развития отношений с Бирмой достичь решительных перемен. Мы понимали, что предстоящая поездка президента в Азию предоставляет нам прекрасную возможность показать, что подразумевают решительные перемены. Мы начали со встречи стран АТЭС на Гавайях, а затем президент отправился в Австралию. Я сделала остановку на Филиппинах, чтобы принять участие в торжествах по случаю шестидесятой годовщины нашего двустороннего военного договора, которые проходили в Маниле на эсминце ВМС США «Фитцджеральд», а затем провела встречу с президентом Таиланда, еще одним нашим ключевым союзником.

17 ноября мы с президентом Обамой прибыли в Индонезию, на Бали, на саммит стран Восточной Азии и встречу лидеров США и АСЕАН, самую значительную ежегодную встречу глав государств в Азии. В тот раз впервые президент США принял участие в саммите стран Восточной Азии. Это было свидетельством приверженности президента Обамы расширению нашей деятельности в регионе. Кроме того, это было прямым результатом той кропотливой работы, которую мы проводили с 2009 года, когда был подписан Договор о дружбе и сотрудничестве со странами – участницами АСЕАН, и, в целом, результатом многосторонней дипломатической деятельности, которую мы сделали своим приоритетом во взаимоотношениях со странами Азии. В тот момент всеобщее внимание в регионе привлекали территориальные споры в Южно?Китайском море (в предшествующем году у всех вызывали большое беспокойство аналогичные проблемы с Вьетнамом). И так же, как и на встрече АСЕАН в Ханое, Китай не желал обсуждать этот вопрос на открытой, многосторонней основе, особенно в том случае, если в состав переговаривающихся сторон входили Соединенные Штаты. «Внешние силы не должны вмешиваться ни под каким предлогом», – заявил китайский премьер Вэнь Цзябао. Заместитель министра иностранных дел КНР был еще более откровенным в своем высказывании. «Мы надеемся, что на саммите стран Восточной Азии вопрос о Южно?Китайском море не будет обсуждаться», – сообщил он журналистам. Однако небольшие страны, в том числе Вьетнам и Филиппины, были решительно настроены поднять этот вопрос. В Ханое мы попытались осуществить совместный подход к мирному разрешению споров в Южно?Китайском море, но в течение нескольких месяцев после этой встречи Пекин стал еще более неуступчивым в этом вопросе.

Во второй половине дня 18 ноября я вместе с президентом Обамой присутствовала на закрытом заседании глав государств. Кроме нас, в этом заседании принимали участие главы государств и министры иностранных дел еще семнадцати государств. Никто, кроме этих представителей, не был допущен в зал заседания, не было также и представителей прессы. Президент Обама и премьер?министр Вэнь Цзябао молча слушали выступления, которые начались с речи руководителей таких стран, как Сингапур, Филиппины, Вьетнам и Малайзия. У всех этих стран были свои территориальные интересы в Южно?Китайском море. Практически все главы государств, выступая по очереди в течение двухчасового заседания, повторяли принципы, которые мы обсуждали в Ханое: обеспечение открытого доступа и свободы судоходства, мирного и совместного урегулирования споров в рамках международного права, отказ от принуждения и угроз, ведение дел в соответствии с общепризнанным кодексом поведения. Вскоре стало ясно, что в зале сложился практически полный консенсус. Главы государств излагали позицию своей страны решительно и прямо, однако все они воздерживались от резких высказываний. Даже русские согласились с тем, что этот вопрос было уместно и важно обсудить на встрече глав этих государств.

В конечном итоге, когда шестнадцать лидеров уже сделали свои заявления, слово взял президент Обама. К тому моменту все аргументы были уже не раз высказаны, поэтому он лишь поприветствовал такое единодушие и вновь подтвердил, что США полностью поддерживают позицию, которая была сформулирована большинством стран региона.

– Мы не выступаем с территориальными претензиями в зоне Южно?Китайского моря и не принимаем чью?либо сторону в этом конфликте, – сказал он, – однако на нас лежит большая доля ответственности за безопасность судоходства в целом и за решение проблемы Южно?Китайского моря в частности, поскольку США являются тихоокеанской державой, морской державой, страной, ведущей торговлю, а также гарантом безопасности в Азиатско?Тихоокеанском регионе.

Когда президент завершил свою речь, он окинул взглядом зал заседаний. В том числе он взглянул на премьер?министра Вэнь Цзябао, который испытывал явное недовольство развитием ситуации во время заседания. Все складывалось для китайской стороны даже хуже, чем ранее на встрече в Ханое. Китай вообще не желал обсуждения вопроса по Южно?Китайскому морю. А теперь он еще столкнулся и с тем, что все государства выступили против него единым фронтом. В отличие от действий министра иностранных дел Ян Цзечи в Ханое премьер Госсовета КНР Вэнь не стал просить устроить перерыв в заседании. Его ответ был вежливым, но твердым: он отстаивал правомерность действий Китая и вновь заявил, что текущая встреча не является подходящим форумом для решения таких вопросов.

Пока разворачивалась вся эта дипломатическая игра, я в равной степени была сосредоточена на том, как развивались события в Бирме. За несколько недель до поездки Курт не раз рекомендовал мне предпринять новые смелые шаги, которые помогли бы установить контакт с режимом и содействовать проведению дальнейших реформ. Я обсуждала проблемы Бирмы с президентом Обамой и его советниками по национальной безопасности. Они хотели получить гарантии, что мы не утрачиваем бдительность и не ослабим преждевременно наше давление на правящий режим. В Белом доме у меня был сильный союзник, который помогал продвигать наше взаимодействие с Бирмой, – речь идет о Бене Родсе, давнем помощнике президента, который занимал пост заместителя советника по национальной безопасности. Бен был согласен со мной в том, что нам уже удалось заложить основу нашего взаимодействия и что теперь необходимо двигаться вперед. Однако в конечном счете, чтобы убедиться, что момент для решительных перемен настал, президент хотел поговорить только с одним человеком. Я попросила Курта и Джейка договориться с Су Чжи о такой беседе с президентом Обамой и устроить им телефонный разговор. Во время полета из Австралии в Индонезию на «борту номер один» ВВС США он впервые поговорил с ней по телефону. Она подчеркнула, какую важную роль может сыграть Америка, помогая ее стране стать более демократической. Эти два лауреата Нобелевской премии мира поведали друг другу также о своих собаках. После этого разговора президент был готов к решительным действиям. На следующий день в Бали я стояла рядом с ним, когда он подошел к микрофонам и объявил, что он попросил меня поехать в Бирму, чтобы лично разобраться на месте в том, каковы перспективы проведения там демократических преобразований и установления более тесных связей между нашими странами. «После многих лет тьмы мы увидели проблески прогресса», – сказал он. Мне предстояло стать первым за более чем полвека госсекретарем, который побывает с визитом в Бирме.

Во время перелета из Индонезии домой мои мысли уже были обращены к этой предстоящей поездке. У меня появлялась возможность составить свое мнение о Тейн Сейне и, наконец, лично встретиться Су Чжи. Удастся ли нам придать дальнейшую динамику этим проблескам прогресса, о которых говорил президент, и преобразовать их в по?настоящему перспективные демократические реформы?

Мы сели для дозаправки в Японии. Шел проливной дождь. Нас ожидали два сотрудника дипломатической службы из нашего посольства в Токио, хорошо знающие Бирму. Услышав заявление президента, они принесли мне стопку книг об этой стране и запись фильма о Су Чжи, который назывался «Леди». Это было именно то, что нужно. Вся команда, в том числе и представители прессы, смотрели этот фильм, пока мы летели на восток через Тихий океан в Вашингтон, где я сразу же начала планировать свою поездку в Бирму.

 

* * *

 

Я приехала в Нейпьидо во второй половине дня 30 ноября 2011 года. Вечерело. Небольшая взлетно?посадочная полоса этой удаленной столицы имела неплохое покрытие, но недостаточно хорошо освещалась, чтобы принимать рейсы после захода солнца.

Незадолго до вылета из Вашингтона эксперты по Азии в Государственном департаменте выслали всем, кто отправлялся в эту поездку, информационные памятки, в которых приезжающим в Бирму давались советы не носить одежду белого, черного или красного цвета, чтобы не нарушать местные культурные обычаи. В получении подобной памятки перед поездкой не было ничего необычного. Есть страны, где ношение одежды определенных цветов связано с принадлежностью к определенным политическим партиям или этническим группам. В этой связи я тщательно пересмотрела свой гардероб, пытаясь подобрать себе для Бирмы одежду соответствующего цвета. Незадолго до этого я приобрела прекрасный белый жакет, который был очень легким и идеально подходил для жаркого климата. Будет ли и в самом деле бестактно брать его с собой? Я упаковала его на всякий случай: вдруг эксперты ошибались в своих оценках. Разумеется, когда мы вышли из самолета, то увидели, что все бирманцы, которые нас встречали, были одеты именно в те цвета, от ношения которых нас предостерегали. Мне хотелось надеяться, что это не было признаком глубоких заблуждений с нашей стороны, но, по крайней мере, теперь я могла совершенно спокойно надевать свой белый жакет.

Наша колонна выехала из аэропорта. Вокруг расстилались бескрайние поля. Мы двигались по пустому шоссе, казалось, полос в двадцать шириной. Порой мимо кто?либо проезжал на велосипеде, но других автомашин нам не встретилось, людей тоже было очень мало. Мы миновали фермера. На голове у него была традиционная соломенная шляпа конической формы. Он правил телегой, доверху нагруженной сеном. В телегу был запряжен белый вол. Возникало ощущение, словно заглядываешь через окно в прошлое.

Вдали громоздились высотки просторных правительственных зданий Нейпьидо. Этот город был построен военными в 2005 году. Его строительство проходило в обстановке секретности. Нейпьидо был сильно укреплен стенами и рвами, предназначенными для защиты от гипотетического американского вторжения. На самом деле там мало кто жил. Многие здания пустовали или остались недостроенными. В целом этот город производит впечатление потемкинской деревни.

Следующим утром я посетила президента Тейн Сейна. Он принимал меня в зале для официальных приемов. В огромной комнате мы сидели на золотых тронах, и над нами нависала массивная хрустальная люстра. Несмотря на всю эту обстановку, сам Тейн Сейн выглядел удивительно неброско, особенно если учесть, что он являлся главой государства и лидером военной хунты. Он был маленький и слегка сутулый, с редеющими волосами, в очках, больше похожий на бухгалтера, чем на генерала. Когда он занимал пост премьер?министра военного правительства, то всегда появлялся в сильно накрахмаленной зеленой военной форме. Теперь же он носил традиционный синий бирманский саронг, сандалии и белую тунику.

Многие люди в Бирме и за ее пределами предполагали, что бывший правитель, Тан Шве, выбрал кроткого Тейн Сейна в качестве своего преемника, потому что считал его занимающим неагрессивную позицию в отношении внешнего мира и при этом достаточно гибким, чтобы успешно представлять режим, состоящий из жестких руководителей. Однако Тейн Сейн удивил всех, проявив неожиданную независимость и настоящее упорство в продвижении своих зарождающихся реформ.

Я вела беседу, стремясь выразить ободрение и объяснить, какие действия могли бы привести к международному признанию Бирмы и ослаблению санкций.

– Вы находитесь на правильном пути. Как вы знаете, предстоит сделать трудный выбор и преодолеть большие препятствия, – сказала я, – [но] для вас это возможность оставить своей стране наследие исторического значения.

Я также передала ему личное письмо от президента Обамы, который выразил те же идеи.

Ответ Тейн Сейна был осторожным. В нарочито сдержанных предложениях, в которых проскакивали шутливые искорки, проявились не только хорошее чувство юмора, но также честолюбие и проницательность Тейн Сейна. «Реформы будут продолжены», – заверил он. То же самое касается и нормализации отношений с Су Чжи. Он прекрасно осознавал, в каком политическом окружении находится Бирма. «Наша страна находится между двумя гигантами», – сказал он, имея в виду Китай и Индию. Он полагал, что Бирме необходимо проявлять осторожность, чтобы не идти на риск разрыва отношений с Пекином. Передо мной был человек, который, по?видимому, давно и напряженно размышлял о будущем своей страны и о той роли, которую он мог бы сыграть в достижении этого будущего.

За время своих поездок мне доводилось встречаться по крайней мере с тремя категориями мировых лидеров: с теми, кто разделяет наши ценности и мировоззрение и являлся нашими естественными партнерами; с теми, кто хотел бы поступать правильно, но кому, однако, не хватало политической воли и возможностей, чтобы это выполнить; и с теми, кто был уверен, что их интересы и ценности в корне расходятся с нашими, и кто всегда при каждой возможности был готов выступить против нас. «К какой категории причислить Тейн Сейна?» – размышляла я. Даже если он искренне стремился к демократизации, хватит ли ему политического умения для того, чтобы переломить упорное сопротивление своих сослуживцев?военных и действительно провести такую сложную национальную трансформацию?

Я склонялась к тому, чтобы оказать Тейн Сейну полную поддержку. Я надеялась, что международное признание поможет укрепить свои позиции в стране. Но было разумно также проявить осторожность. Прежде чем обнадежить его, мне следовало встретиться с Су Чжи и сравнить наши впечатления. Мы все участвовали в непростом дипломатическом танце, и важно было избежать неправильного движения.

По завершении нашей беседы мы перешли в большой зал, где был накрыт обед. За столом я сидела между Тейн Сейном и его женой. Взяв меня за руку, она трогательно говорила о своей семье и о том, как она надеется, что жизнь детей в Бирме станет лучше.

Затем настало время встречи в парламенте и с широким кругом законодателей, состав которых прошел тщательный отбор и получил одобрение военных властей. Одеты они были в яркие традиционные одежды, в том числе шляпы с рогами и вышивкой мехом. Некоторых из них перспектива проведения дальнейших реформ в стране и тесного взаимодействия с США воодушевляла. Другие откровенно не одобряли происходящие вокруг изменения и мечтали о возвращении к прошлому.

Мы провели встречу со спикером нижней палаты парламента Шве Манном, еще одним бывшим генералом. Она проходила в очередном зале гигантских размеров. Мы сидели под огромным пейзажем, изображавшим пышную бирманскую растительность. Казалось, картина была протяженностью не один километр. Спикер был разговорчив и добродушен.

– Мы изучали вашу страну, мы стремились понять, как управлять работой парламента, – сказал он мне.

Я спросила, что он читал по этой теме и с какими специалистами в этой области он консультировался.

– О нет, – ответил он. – Мы смотрели «Западное крыло»[30].

Я рассмеялась и пообещала, что мы предоставим им больше информации на эту тему.

Тем вечером, уже у себя в отеле, сидя на открытом воздухе за большим столом вместе с представителями американской прессы, я попыталась подвести итоги: что же удалось узнать за этот день? Гражданское правительство уже предприняло ряд серьезных изменений, в том числе были сняты некоторые ограничения на деятельность средств массовой информации и гражданского общества, была выпущена из?под домашнего ареста Су Чжи, были освобождены почти двести других политических заключенных, были приняты новые законы, регулирующие трудовую деятельность и проведение выборов. Тейн Сейн заверил меня, что этот прогресс будет развиваться и далее и что он будет продвигать внедрение еще более смелых реформ, и мне хотелось ему верить. Однако я знала, что искры прогресса можно легко загасить. Есть старая бирманская пословица: «Когда идет дождь, собирайте воду». Наступило время объединения и закрепления прогрессивных преобразований, чтобы они прочно укоренились в обществе и стали необратимы. Как я и сказала тем утром Тейн Сейну, США были готовы двигаться по пути реформ вместе с народом Бирмы, если он был готов продолжать двигаться в этом направлении.

Перелет в Рангун занял всего сорок минут, но, когда мы там оказались, возникло ощущение, что мы попали в другой мир после сюрреалистических пейзажей правительственного города?призрака Нейпьидо. В Рангуне проживает более 4 миллионов человек. На улицах этого города всегда царит шумная сутолока. Очарование колониального стиля постепенно тускнеет, десятилетия изоляции и бесхозяйственности берут свое: разрушаются фасады зданий, с них осыпается облупившаяся краска, но все еще можно себе представить, почему когда?то этот город считался «жемчужиной Азии». Сердце Рангуна – высоко вздымающаяся пагода Шведагон. Этому буддистскому храму уже две с половиной тысячи лет. Он украшен блестящими золотыми башнями и многочисленными золотыми статуями Будды. В знак уважения к местным обычаям я сняла обувь и прошла босиком по великолепным залам этой пагоды. Моим телохранителям было совсем не по душе, что пришлось снимать обувь: они чувствовали себя не полностью готовыми отразить возможную опасность в случае возникновения чрезвычайной ситуации. А американские журналисты посчитали, что это очень забавно. Кроме того, им понравилось рассматривать цвет лака, которым были накрашены ногти у меня на ногах. Они придумали для него следующее название: «сексуально?красный, как у обольстительной сирены».

Меня сопровождала толпа монахов и зрителей, я зажгла свечи и благовония перед большой статуей Будды. Затем они привели меня к одному из огромных колоколов, которые, как говорят, весят сорок тонн. Монахи вручили мне позолоченную трость и сказали, чтобы я трижды ударила в колокол. Затем, как мне подсказали, я вылила одиннадцать чашечек воды на небольшую алебастрово?белую статую Будды: это был традиционный знак почитания. «Можно мне загадать одиннадцать желаний?» – поинтересовалась я. Это было увлекательное знакомство с бирманской культурой. Но это был не просто осмотр достопримечательностей. Посетив почитаемые пагоды, я надеялась таким образом показать народу Бирмы, что Америка заинтересована во взаимодействии не только с их правительством, но и с ним.

В тот вечер я наконец лично повстречалась с Су Чжи. Наша встреча произошла на берегу озера, на вилле, где когда?то была резиденция американских послов. Я была одета в тот самый белый жакет и черные брюки, памятка с предостережениями о цветах одежды теперь была официально предана забвению. Всех очень позабавило, что Су Чжи пришла почти в такой же одежде. Мы выпили с Дереком Митчеллом и Куртом Кэмпбеллом, а затем поужинали вдвоем с Су Чжи. Ее политическая партия получила разрешение регистрироваться в ноябре 2011 года, и в результате длительных обсуждений ее лидеры приняли решение принять участие в выборах 2012 года. Су Чжи сказала мне, что она сама намерена баллотироваться в парламент. После стольких лет вынужденного одиночества это было непростой перспективой.

За ужином я рассказала ей о своих впечатлениях от встреч в Нейпьидо с Тейн Сейном и другими руководителями государства. Я также поделилась своими воспоминаниями о том, как я впервые баллотировалась на государственный пост. Она задала мне много вопросов о том, как проводится подготовка к тому, чтобы стать кандидатом на эту должность, и какие процедуры для этого необходимо пройти. Это было для нее глубоко личным делом. Бремя ответственности перед памятью о ее погибшем отце, герое борьбы за независимость Бирмы, одновременно и тяготило ее, и придавало ей сил. Это отцовское наследие делало ее властительницей дум своего народа, оно же создало странную связь между ней и теми самыми военными, которые так долго держали ее в заключении. Она была дочерью офицера, ребенок из семьи военного, и никогда не теряла уважения к этому государственному институту, к его уставу и порядкам. Она с уверенностью сказала мне, что с военными можно иметь дело. Я подумала о Нельсоне Манделе, который обнимал своих бывших тюремщиков после церемонии его инаугурации, которая проходила в Южной Африке. Это был момент, когда проявился его безмерный идеализм и одновременно трезвый прагматизм. Су Чжи обладала теми же свойствами. Она была полна решимости изменить свою страну и после десятилетий ожидания была готова идти на компромисс, задабривать своих давних противников и находить с ними общие задачи.

Прежде чем расстаться тем вечером, мы с Су Чжи вручили друг другу свои подарки. Я привезла ей стопку американских книг, которые, как мне думалось, могли бы ее заинтересовать, а также игрушку для ее собаки. Она же подарила мне серебряное ожерелье, узор которого она придумала сама на основе древнего бирманского рисунка, изображающего стручок.

На следующее утро мы опять встретились с Су Чжи, на этот раз на другом берегу озера в ее старом доме в колониальном стиле, где она жила в детстве, в доме с полами из прочного дерева и изогнутым потолком. Здесь с трудом вспоминалось, что этот дом многие годы являлся ее тюрьмой. Она представила меня старейшинам своей партии, людям в возрасте за восемьдесят, которые пережили долгие годы гонений и не могли до конца поверить в те перемены, которые происходили у них на глазах. Мы сидели за большим круглым деревянным столом и слушали их рассказы. Су Чжи умеет найти подход к людям. Она могла бы быть мировой знаменитостью и знаковой фигурой в своей стране, однако проявляла к старейшинам такое уважение и внимание, которого они заслужили, и они отвечали ей за это любовью.

Затем мы гуляли по ее саду. Он был прекрасен, весь в розово?красном цвету. Однако колючая проволока, которая отделяла его от остального мира, была отчетливым напоминанием о том, что и сад когда?то был местом заточения. Мы стояли на крыльце, рука об руку, и говорили с толпой журналистов, которые успели там собраться.

– Вы вдохновляли всех, – сказала я Су Чжи. – Вы защищаете всех людей вашей страны, которые заслуживают тех же прав и свобод, что и все люди в мире.

Я обещала, что Соединенные Штаты станут другом народу Бирмы, который движется по историческому пути к лучшему будущему. Она любезно поблагодарила меня за поддержку и помощь советами, которые мы оказывали ей многие месяцы и даже годы.

– Это станет началом нового будущего для всех нас, если мы можем его создать, – сказала она. В этих словах вновь прозвучало все то же знакомое нам сочетание оптимизма и осторожности.

Из дома Су Чжи я поехала в расположенную неподалеку художественную галерею, где были выставлены произведения художников из многих этнических меньшинств Бирмы, которые составляют почти 40 процентов населения страны. Стены были увешаны фотографиями. С них на зрителя смотрел многоликий народ Бирмы, и в глазах его отражались и гордость, и печаль. С тех пор как в 1948 году страна добилась независимости, бирманская армия вела боевые действия против вооруженных сепаратистских групп в этнических анклавах страны. Обе воюющих стороны творили зверства, среди гражданского населения было множество жертв, но основным их виновником все же являлась армия. Эти кровавые конфликты были главными препятствиями на пути к новой эре, в которую, как мы надеялись, Бирма вскоре должна была вступить. Я обращала особое внимание Тейн Сейна и министров его правительства на то, что мирное завершение этих конфликтов было делом чрезвычайной важности. Представители всех основных этнических групп рассказывали мне, как пострадали их народности в этих конфликтах, и говорили, что они надеются на достижение соглашения о прекращении огня. Некоторые даже высказывали вслух сомнения, будут ли новые права и свободы Бирмы распространяться и на них. Это был тот вопрос, который должен был быть предусмотрен в процессе реформ.

Первые проявления прогресса были вполне реальными. Если бы Тейн Сейн выпустил новых политзаключенных, принял новые законы, защищающие права человека, попытался достичь прекращения огня в этнических конфликтах, прекратил военные контакты с Северной Кореей и обеспечил проведение свободных и справедливых выборов в 2012 году, мы бы ответили на это восстановлением дипломатических отношений в полном объеме и назначением посла, ослаблением санкций и наращиванием инвестиций, оказанием многогранной помощи в развитии страны. Как я сказала Су Чжи, это было бы действием в ответ на действие. Я надеялась, что мой визит поможет создать ту международную поддержку реформаторам, которая была им необходима для укрепления их авторитета, и позволит продвинуть процесс реформирования. На улицах Рангуна были развешаны плакаты с фотографиями нашей с Су Чжи прогулки в саду. Ее портрет быстро становился так же узнаваем всеми, как и изображения ее отца.

Между тем мне хотелось лучше узнать эту живописную страну, проплыть вверх по Иравади, повидать Мандалай[31]. Я дала себе обещание, что вскоре непременно вернусь сюда со своей семьей. Следующие месяцы мы продолжали поддерживать тесный контакт с Су Чжи по мере того, как процесс реформирования продвигался вперед. Мы пять раз говорили с ней по телефону. Меня очень обрадовало, что в апреле 2012 года она получила место в парламенте, как и еще более сорока кандидатов от ее партии. Они получили все места, на которые эта партия претендовала, проиграв лишь один мандат. На этот раз результаты выборов не были аннулированы, и ей было разрешено занять свой пост. Теперь она могла на деле применить свои политические навыки.

 

* * *

 

В сентябре 2012 года Су Чжи отправилась в семнадцатидневную поездку по Соединенным Штатам. Я вспомнила о пожелании, которое мы обе высказали во время нашего первого разговора по телефону. Я побывала у нее в гостях, а теперь и она приехала ко мне в гости. Мы с ней вдвоем устроились на открытом воздухе в уютном уголке возле кухни у нас дома в Вашингтоне.

Весь месяц после моего визита в Бирму в этой стране шли масштабные перемены. Тейн Сейн постепенно, но неуклонно направлял деятельность своего правительства в том направлении, которое мы обсуждали в Нейпьидо. Мы с ним снова встретились в течение лета на конференции в Камбодже, и он подтвердил свою приверженность реформам. Были освобождены сотни политических заключенных, в том числе и студенты, которые организовали демонстрации за демократизацию в 1988 году, а также буддийские монахи, которые участвовали в акциях протеста в 2007 году. Было достигнуто хрупкое перемирие с некоторыми из повстанческих групп, представляющих этнические меньшинства. Начали вновь появляться политические партии, вскоре ожидалось снятие запрета на публикацию газет, находящихся в частном владении, – это должно было быть разрешено впервые за почти полвека.

В ответ Соединенные Штаты начали ослабление санкций. После многолетнего отсутствия такого уровня представительства Дерек Митчелл был назначен нашим первым послом в Бирме. Бирма начала возвращаться в международное сообщество и в 2014 году была назначена страной – председателем АСЕАН, что было ее давней целью. В то время как на Ближнем Востоке «арабская весна» постепенно шла на убыль, Бирма давала миру новую надежду, что мирный переход от диктатуры к демократии действительно возможен. Успешность такого перехода еще раз подтверждала, что сочетание санкций и взаимодействия усилий различных сторон может стать эффективным инструментом для проведения изменений в обществе даже в самых закрытых странах. Если уж удалось убедить бирманских военных руководителей относится к процессу реформирования с большим доверием, демонстрируя им выгоды и преимущества международной торговли и уважительного отношения на международной арене, то, пожалуй, ни один режим нельзя будет считать безнадежным и неисправимым.

Для нас было непростым шагом еще в 2009 году пересмотреть отношение к Бирме, а затем рискнуть вступить во взаимодействие с ее руководством, вопреки советам многих наших друзей у себя в стране, но это начало приносить Соединенным Штатам свои плоды. В результате успешного азиатского турне президента США Барака Обамы в ноябре 2011 года, которое помогло стереть всякие остатки воспоминаний о визите в Пекин в 2009 году, благополучное развитие процесса проведения реформ в Бирме также способствовало тому, что политика его администрации, предпринимающей резкие изменения курса, воспринималась как удачная. Оставалось по?прежнему много вопросов о том, как дальше будет развиваться ситуация в Бирме и во всем регионе в целом, но в феврале 2012 года журналист Джеймс Фаллоус, который имел большой опыт работы в Азии, с восторгом писал о резком изменении политики администрации и о поездке президента по Атлантическому региону: «Полагаю, что в конечном итоге эта политика, как и подход Никсона к политике по отношению к Китаю, будет впоследствии изучаться как умелое сочетание жесткой и мягкой силы, стимулов и давления, настойчивости и терпения, а также намеренного и, при этом очень эффективного введения в заблуждение». Профессор Уолтер Рассел Мид, который зачастую критиковал администрацию Обамы, обозначил наши усилия как «наиболее решительную дипломатическую победу, которую можно было бы ожидать».

Тем не менее, несмотря на успех реформ, наблюдавшийся в Бирме, Су Чжи казалась обеспокоенной во время нашей встречи в Вашингтоне. Приехав ко мне домой, она попросила о разговоре с глазу на глаз. Она рассказала, что политические заключенные на самом деле по?прежнему томились за решеткой, некоторые этнические конфликты лишь усугубились, а погоня за прибылью, устроенная иностранными компаниями, способствовала разрастанию коррупции.

В то время Су Чжи являлась членом парламента. Ей приходилось идти на разного рода договоренности и устанавливать новые отношения с бывшими противниками, при этом стараясь нейтрализовать то давление, которое на нее оказывали. Шве Манн, спикер нижней палаты парламента, усиливал политическое влияние, и Су Чжи установила с ним конструктивные деловые отношения. Она оценила его готовность консультироваться с ней по важным вопросам. Политическая ситуация осложнялась вероятностью того, что и Тейн Сейн, и Шве Манн, и Су Чжи – все были потенциальными кандидатами в президенты на выборах 2015 года. Закулисные маневры, перемены союзников и политическая конкуренция становились все более интенсивными. Добро пожаловать в демократию!

Тейн Сейн смог привести Бирму в движение – но хватит ли ему сил завершить начатое? Если бы Су Чжи перестала сотрудничать с правящим режимом, никто не мог бы сказать, что будет. Рухнуло бы международное доверие. «Ястребы» в правительстве Тейн Сейна могли бы добиться отмены ненавистных им реформ, на что они все еще надеялись. Мы обсудили с Су Чжи те сложности, с которыми она столкнулась. Я ее хорошо понимала, потому что мне тоже довелось пережить превратности политической жизни. И я знала на многолетнем тяжелом опыте, как трудно бывает поддерживать сердечные отношения, не говоря уже о сотрудничестве, с теми, кто когда?то был твоим политическим противником. Я подумала, что самое лучшее для нее сейчас – это стиснуть зубы и продолжать настойчиво добиваться, чтобы Тейн Сейн выполнил все свои обязательства, а также сохранить сотрудничество с властями, по крайней мере до следующих выборов.

– Я знаю, как это нелегко, – сказала я. – Но сейчас вы на таком посту, где ни одно решение или действие не дается легко. Вам нужно понять, как можно продолжить сотрудничество до появления какой?нибудь альтернативы ему, если она вообще появится. Все это является частью политической деятельности. Сейчас вы на всеобщем обозрении. Вы не заперты под домашним арестом. И поэтому вам придется сводить воедино одновременно различные интересы и роли, поскольку вы – правозащитник. Вы – член парламента, и вы, возможно, – будущий кандидат в президенты.

Су Чжи все это понимала, но она находилась под огромным давлением. Ее почитали как живую святую, но теперь ей пришлось учиться управлять и распоряжаться различными делами, как всякому, кто занимает выборный пост в государстве. Ей непросто давалось удерживать это шаткое равновесие.

Мы перешли в столовую, где нас уже ждали Курт, Дерек и Шерил Миллс. За едой Су Чжи рассказывала нам о своем избирательном округе, который она теперь представляла в парламенте. Как ни озабочена была она вопросами большой важности в национальной политике страны, огромное значение имели для нее и местные проблемы населения, и аспекты депутатской службы в своем округе. Я вспомнила, что испытывала подобное же чувство, когда избиратели штата Нью?Йорк избрали меня своим представителем в сенате США. Если не успеваешь вовремя латать все дыры, все остальное, что бы ты ни делала, уже не важно.

Мне хотелось дать ей один совет. На следующий день на пышной церемонии в ротонде Капитолия США ей должны были вручить Золотую медаль конгресса. Это было вполне заслуженное признание ее многолетнего нравственного руководства страной.

– Завтра, когда вам будут вручать Золотую медаль конгресса, полагаю, вам стоит сказать несколько теплых слов о президенте Тейн Сейне, – сказала я ей.

На следующий день я вместе с другими руководителями конгресса и еще около пятьюстами другими представителями пришли в Капитолий на торжественное мероприятие в честь Су Чжи. Когда настал мой черед говорить, я вспомнила о том, как встретилась с Су Чжи в доме, который многие годы был ее тюрьмой, и сравнила эту встречу с другой, когда за годы до этого мне довелось пройтись по острову Роббену с Нельсоном Манделой.

– Этих двух политических заключенных разделяли огромные расстояния, но они оба отличались необычным милосердием, щедростью духа и непоколебимой волей, – сказала я. – И оба они хорошо осознавали то, что и нам, я думаю, следует понять: тот день, когда они вышли из тюрьмы, когда для них закончился домашний арест, не означал конец борьбы. Это было лишь начало нового этапа. Преодоление прошлого, исцеление истерзанной страны, создание демократии – для этого потребуется из знаменитого правозащитника превратиться в политического деятеля.

Я посмотрела на Су Чжи и спросила себя: «А помнила ли она о моем вчерашнем предложении?» Сейчас она была явно глубоко тронута. Потом она начала говорить:

– Я стою здесь сейчас и очень хорошо понимаю, что я среди друзей, которые будут с нами, когда мы продолжим идти по пути создания нации, которая предлагает мир и процветание и защиту властью закона основных прав человека для всех, кто живет под его властью.

Затем она добавила:

– Эта задача стала возможной благодаря мерам по реформированию нашей страны, предпринятым президентом Тейн Сейном.

Я поймала ее взгляд и улыбнулась.

– От всего сердца я благодарю тебя, народ Америки, и вас, его представителей, за то, что помнили о нас и поддерживали нас всей душой в трудные времена, когда свобода и справедливость казались нам чем?то недостижимым. Впереди еще предстоят трудности, но я уверена, что мы сможем преодолеть все препятствия – при поддержке наших друзей.

После мероприятия она спросила меня, поблескивая глазами:

– Ну и как все это было?

– О, это было здорово, очень здорово, – ответила я.

– А я попробую еще так сделать! Я действительно попробую еще раз!

На следующей неделе я встречалась с Тейн Сейном на Генеральной Ассамблее ООН в Нью?Йорке. Мы обсудили многие проблемы, о которых сообщила мне Су Чжи. Он выглядел более властным, чем при нашем первом разговоре в Нейпьидо. Он слушал меня внимательно. Тейн Сейн никогда не смог бы стать харизматичным политиком, но на поверку он оказался эффективным лидером. В своем выступлении в ООН он впервые на публике отдал должное Су Чжи как своему сподвижнику на пути реформ и пообещал продолжить сотрудничать с ней в деле реализации демократических процессов.

 

* * *

 

В ноябре 2012 года президент Обама решил лично ознакомиться с тем, как разгораются в Бирме «искорки прогресса». Это была его первая зарубежная поездка после переизбрания на пост президента и, как оказалось, наша последняя совместная поездка. Посетив вместе с ним в Бангкоке в больнице короля Таиланда, мы полетели в Бирму, где пробыли шесть часов, а затем должны были лететь на саммит стран Восточной Азии в Камбоджу. Президент планировал встретиться и с Тейн Сейном, и с Су Чжи, а также выступить перед студентами Янгонского технологического университета. Толпы народа заполонили улицы по пути нашего следования. Дети махали американскими флагами. Люди вытягивали шеи, чтобы увидеть то, что некоторое время назад даже невозможно было вообразить.

Рангун было не узнать, хоть я и была здесь чуть менее года назад. Иностранные инвесторы открыли для себя Бирму и изо всех сил старались застолбить себе место на этой, как им казалось, последней территории Азии, еще не охваченной цивилизацией. Началось строительство новых зданий, а цены на недвижимость стремительно росли. Правительство начало ослаблять ограничения на пользование Интернетом, и доступ к нему постепенно расширялся. По прогнозам экспертов, на рынке смартфонов в Бирме ожидался рост (с учетом практического отсутствия пользователей в 2011 году) до 6 миллионов пользователей в 2017 году. Теперь же в Бирму приехал и сам президент Соединенных Штатов. «Мы ждали этого визита пятьдесят лет, – сказал репортеру один из людей в толпе, собравшейся по пути нашего следования. – В Соединенных Штатах есть закон и справедливость. Я хочу, чтобы и в нашей стране было так же».

По дороге из аэропорта мы с Куртом ехали вместе с президентом и его ближайшей помощницей Валери Джарретт в большом бронированном президентском лимузине (этот автомобиль ласково называют «зверь»). Когда мы проезжали по городу, президент Обама увидел в окно парящие золотые крыши пагоды Шведагон и поинтересовался о ней. Курт рассказал ему о том, какое важное место в культуре Бирмы занимает эта пагода, а также о том, что я посещала ее, чтобы проявить уважение к народу и истории Бирмы. Президент спросил, почему же для него не запланировали посещение пагоды. Служба безопасности в ходе планирования визита решительно отвергала идею организовать посещение многолюдного храма. Их беспокоило, что в таком месте риск для личной безопасности президента слишком велик, так как там всегда очень много паломников (а еще им, конечно, не хотелось снимать там ботинки!). Никому не хотелось закрывать это место для посетителей на время визита президента и тем самым создавать неудобства для других посетителей. Уже не первый год имея представление о проблемах работы службы безопасности, я предложила сделать такое посещение, как это иногда называют, «внеплановой» остановкой. Никто заранее не будет знать, что президент прибудет туда, и это поможет развеять некоторые сомнения службы безопасности. Кроме того, если президент решит куда?либо пойти, очень трудно воспрепятствовать этому. Вскоре после встречи с президентом Тейн Сейном мы уже гуляли по древней пагоде в окружении удивленных буддийских монахов, похожие на пару обычных туристов, насколько могут на них быть похожими президент и госсекретарь.

После встречи с Тейн Сейном и незапланированной остановкой в пагоде мы приехали домой к Су Чжи. Она приветствовала президента в доме, который когда?то был ее тюрьмой, а теперь превратился в центр политической активности. Мы с ней обнялись, как друзья, которыми мы и стали за это время. Она поблагодарила президента США за поддержку, которую Америка оказывает в деле демократизации Бирмы, но сказала предостерегающе: «Самое трудное время любых перемен наступает, когда мы думаем, что успех не за горами. Тогда следует проявлять особую осторожность, чтобы мираж успеха не затуманил разум».

История Бирмы еще не дописана, и впереди еще много трудностей. Продолжается межнациональная рознь, что вселяет тревогу по вопросу о продолжении нарушения прав человека. В частности, в 2013 году и в начале 2014 года по стране прокатились вспышки насилия (разъяренные толпы бесчинствовали, громя представителей народности рохинья, этнической группы мусульман). Решение правительства о высылке «Врачей без границ» из района проживания этой этнической группы, а также решение не включать народность рохинья в предстоящую перепись населения вызвали целый шквал критики. Все это могло подорвать прогресс и ослабить международную поддержку. Всеобщие выборы в 2015 году в Бирме станут серьезным испытанием нарождающейся демократии этой страны. Предстоит еще многое сделать, чтобы обеспечить проведение действительно свободных и справедливых выборов. Короче говоря, Бирма может продолжать двигаться вперед, но может и откатиться назад. Решающее значение будет иметь ее поддержка со стороны США и международного сообщества.

Иногда от событий в Бирме просто захватывает дух. Но следует оставаться рассудительными и трезво отдавать себе отчет о проблемах и трудностях, которые предстоит решить. Некоторым деятелям в Бирме не хватает силы воли, чтобы завершить начатые демократические преобразования. Другие имеют достаточно силы воли, но им не хватает средств. Еще очень многое предстоит сделать в направлении демократизации. Тем не менее в тот день в ноябре 2012 года президент Обама сказал студентам Янгонского университета, что уже достигнутое бирманским народом является замечательным свидетельством силы человеческого духа и всеобщего стремления к свободе. Для меня же память о тех первых днях, о первых искорках прогресса и неопределенной надежды остаются яркими воспоминаниями о времени моего пребывания на посту госсекретаря и подтверждением той уникальной роли, которую США могут и должны сыграть в мире как самое демократичное и достойное в мире государство. Это являлось знаменательным успехом США.

 

 

Часть III

Между войной и миром

 

Глава 7

В зоне Аф?Пак: резкое усиление угрозы

 

Президент Обама обошел вокруг стола, консультируясь с каждым из нас. Следует ли нам усиливать воинский контингент, развернутый в Афганистане вот уже в течение восьми лет? Какими могут быть масштабы его наращивания? Какая задача будет поставлена перед войсками, направляемыми в качестве подкрепления? И как долго они должны там оставаться? Это было одно из самых сложных решений, которые ему предстояло принять на посту президента США. Последствия этого решения могли весьма существенно повлиять на судьбы наших граждан, надевших военную форму, на их семьи, на национальную безопасность нашей страны, а также на будущее Афганистана.

Дело происходило в 2009 году, за три дня до Дня благодарения, после 8 часов вечера. Президент сидел в Ситуационном центре Белого дома во главе длинного стола, в окружении членов Совета национальной безопасности. Я располагалась рядом с советником по национальной безопасности Джимом Джонсом – слева от президента, напротив находились вице?президент Байден, министр обороны Боб Гейтс и председатель Объединенного комитета начальников штабов Майк Маллен. Перед нами на столе были документы и папки. (Насмотревшись в течение нескольких месяцев на то, как руководство Пентагона приходит на заседания в Ситуационный центр с производящими эффект презентациями в программе «Пауэр пойнт» и красочными картами, я обратилась к сотрудникам Госдепартамента с просьбой более творчески подходить к своим информационным материалам. Теперь мы появлялись на заседаниях со множеством цветных карт и схем.)

Это было мое третье плановое совещание с президентом Обамой в Белом доме и девятое по счету начиная с сентября, когда руководство аппарата национальной безопасности стало регулярно собираться для обсуждения ситуации в Афганистане. Мы обсудили поднятую проблему со всех сторон. В конечном итоге был утвержден следующий план: к середине 2010 года направить в Афганистан еще тридцать тысяч американских военнослужащих при поддержке дополнительных сил союзников в составе десяти тысяч человек. Этот контингент должен был придерживаться новой тактики: основные усилия сосредоточить на обеспечении безопасности в городах Афганистана, поддержке правительства и оказании помощи местному населению, а не на ведении с талибами войны на истощение. Эта тактика к концу года приведет к успеху, и мы приступим к сокращению нашего военного присутствия к июлю 2011 года. В каком масштабе и какими темпами – это станет предметом отдельного обсуждения и будет зависеть от конкретно складывающейся ситуации.

Наша команда разделилась по вопросу о достоинствах этого плана. Гейтс и командование вооруженными силами активно поддержали его, в то время как вице?президент Байден так же активно выступил против. К настоящему моменту основные аргументы были уже приведены, однако президент хотел еще раз услышать мнение каждого из нас.

 

* * *

 

В Афганистане, горной стране, расположенной между Пакистаном на востоке и Ираном на западе, проживает около 30 миллионов самых бедных и малообразованных людей в мире, переживших множество войн. Эту страну назвали «кладбищем империй», поскольку многие армии, вторгшиеся в нее и вообразившие себя оккупантами, потерпели неудачу на этой суровой и безжалостной земле. В 1980?х годах США, Саудовская Аравия и Пакистан поддержали начавшееся в Афганистане восстание против просоветского марионеточного правительства. В 1989 году Советский Союз ушел оттуда, и, одержав эту победу, США утратили к стране интерес.

После периода гражданской войны в 1990?х годах движение «Талибан», экстремистская группировка со средневековыми культурными взглядами под руководством одноглазого радикального муллы Омара, установила контроль над Афганистаном. Талибы, ссылаясь на нормы ислама, ввели жесткие ограничения для женщин: те не должны были появляться на публике, были обязаны носить бурки, полностью закрывавшие их с головы до пят и позволявшие смотреть только через волосяные сетки, им не разрешалось выходить из дома без сопровождения члена семьи мужского пола. Девушкам и женщинам было запрещено учиться в школах, они были лишены социальных и экономических прав. Талибы ввели серьезные наказания для женщин, нарушивших их правила, от порки до публичной казни. Информация, поступавшая из страны, просто ужасала. Я как?то услышала историю о пожилой женщине, которую подвергали порке металлическим кабелем до тех пор, пока не сломали ей ногу, – за то, что ее лодыжка слегка показалась из?под бурки. Было трудно поверить, что люди способны на такую жестокость, прикрываясь именем бога.

Поскольку я испытывала отвращение к такому обращению с женщинами, я еще в качестве первой леди стала протестовать против него, пытаясь сплотить международное сообщество в этом вопросе. На праздновании Организацией Объединенных Наций Международного женского дня в 1999 году я заявила:

– В Афганистане, в котором сейчас железной рукой правит режим талибов, систематически происходит, очевидно, самое вопиющее попрание основных прав женщин.

Талибы предоставили убежище Усаме бен Ладену и другим террористам «Аль?каиды». Многие из этих фанатиков, которые перебрались в Афганистан из других стран, после борьбы с Советским Союзом надолго обосновались здесь. В ответ на террористические акты, проведенные в 1998 году против наших посольств в странах Восточной Африки, администрация Клинтона организовала операцию, в ходе которой были нанесены удары крылатыми ракетами по тренировочному лагерю «Аль?каиды» в Афганистане, где, по данным разведки, находился бен Ладен. Ему, однако, удалось спастись. Затем, 11 сентября 2001 года, произошли террористические акты на территории США. После того как «Талибан» отказался выдать бен Ладена, президент Буш отдал приказ о начале военной операции в Афганистане и поддержал повстанческую коалицию «Северный альянс», чтобы свергнуть режим талибов.

Быстрая победа, одержанная «Северным альянсом» над движением «Талибан», вскоре сменилась длительным периодом противоречий между различными афганскими группировками, а талибы в это время получили возможность перегруппироваться в безопасных для себя приграничных районах Пакистана. Как сенатор, я трижды посещала Афганистан: сначала в 2003 году, когда я была на Дне благодарения вместе с нашими войсками в Кандагаре, а затем в 2005 и 2007 годах. Никогда не забуду слова одного американского солдата, которого я там встретила: «Добро пожаловать на забытый фронт борьбы против терроризма!» Движение «Талибан» воспользовалось тем, что администрация Буша уделяла основное внимание Ираку, и начало отвоевывать территорию Афганистана, которую ранее было вынуждено оставить. Афганское правительство, поддерживаемое Западом, оказалось коррумпированным и беспомощным. Население страны голодало, было разочаровано в новой власти и опасалось ее. Американскому командованию не хватало войск, чтобы обеспечить в стране безопасность, а у администрации Буша, как оказалось, не было стратегии, чтобы предотвратить ухудшение ситуации.

Во время президентской кампании 2008 года мы с Обамой, который в то время был еще сенатором, призывали вновь уделить Афганистану особое внимание. Я доказывала: требуется не только усиление военного присутствия, но и принципиально новая стратегия, учитывающая роль Пакистана в конфликте.

– Пограничная зона между Пакистаном и Афганистаном является крайне важной и представляет чрезвычайную опасность, – заявила я во время выступления в феврале 2008 года. – Игнорирование особенности территории, лежащей между Афганистаном и Пакистаном, послужило причиной одной из наиболее сокрушительных неудач во внешней политике Буша.

Росло число нападений на американские войска и наших союзников, в результате чего 2008 год стал годом самых больших потерь в Афганистане: было убито почти триста военнослужащих из состава коалиционных сил.

Когда президент Обама в январе 2009 года вступил в должность, его ждал запрос из Пентагона, который просил дополнительно выделить несколько тысяч военнослужащих, чтобы воспрепятствовать ожидавшемуся летнему наступлению талибов и тем самым обеспечить безопасность на предстоявших в Афганистане президентских выборах. На одном из первых заседаний Совета национальной безопасности, состоявшемся после инаугурации, мы обсудили это предложение. Несмотря на то что в ходе президентской кампании мы выступали с обещанием выделять больше ресурсов на войну в Афганистане, было разумно определиться, был ли смысл развертывать дополнительные силы до того, как мы примем решение о новой стратегии. Наряду с этим необходимость организации мероприятий по тыловому обеспечению развертывания этих сил к лету текущего года требовала оперативного принятия соответствующего решения.

17 февраля президент одобрил развертывание семнадцати тысяч военнослужащих. Он поручил пересмотреть нашу стратегию в Афганистане Брюсу Риделю, опытному аналитику ЦРУ, хорошо разбиравшемуся в этом конфликте, а также Мишель Флурнуа[32], третьему по рангу руководителю в министерстве обороны, и Ричарду Холбруку, специальному представителю США в Афганистане и Пакистане. В своем докладе, который они представили в марте, они рекомендовали рассматривать ситуацию вокруг Афганистана и Пакистана не по раздельности, а в качестве единой региональной проблемы в зоне, которую они предложили условно назвать Аф?Пак. Ими также было рекомендовано уделить больше внимания подготовке афганских войск для решения задач, возложенных на воинский контингент США и их союзников. В рамках реализации этого предложения президент Обама направил дополнительно четыре тысячи американских военных инструкторов для работы с афганскими национальными силами безопасности. Ридель в своем докладе подчеркнул необходимость использовать в военной кампании против повстанцев «все компоненты национального потенциала», в полной мере обеспечив их всеми необходимыми ресурсами. Ридель пояснил: «Это касается не только военной стороны дела, но и в равной мере гражданской сферы». Такая постановка вопроса предполагала активизацию дипломатических усилий в регионе, содействие экономическому развитию, поддержку сельского хозяйства и развитие инфраструктуры. Б?льшая часть этой работы ляжет на плечи Государственного департамента и Агентства международного развития США.

27 марта президент объявил о новой военной и гражданской стратегии в отношении Афганистана и Пакистана. Он четко обозначил цель военной кампании: «Дезорганизовать силы „Аль?каиды“ в Пакистане и Афганистане, дезинтегрировать их и нанести им поражение, а также не допустить их появления впредь в какой?либо стране». Сосредоточив основное внимание на организации «Аль?каида», в отличие от повстанцев движения «Талибан», которые были преимущественно вовлечены в боевые действия, президент тем самым увязал вооруженный конфликт с первопричиной его возникновения: с террористическими актами 11 сентября 2001 года. Он также поднял вопрос о возможности мирного урегулирования конфликта, которое могло бы охватить повстанцев, желавших порвать с радикальными экстремистами и вернуться к мирной жизни.

Хотя к тому времени численность воинского контингента США, развернутого в Афганистане, составляла около шестидесяти восьми тысяч военнослужащих, в течение лета шли тяжелые бои. Формирования талибов усиливались, и ситуация в области безопасности ухудшалась. В докладах из Афганистана отмечался рост численности боевиков?талибов с семи тысяч до двадцати пяти тысяч человек за последние три года. Количество нападений на силы НАТО росло, в период с июня по сентябрь погибло более 260 военнослужащих, тогда как в течение четырех предыдущих месяцев – менее ста человек. В мае президент США сместил командующего коалиционными силами в Афганистане и заменил его генерал?лейтенантом Стэнли Маккристалом. Как объяснил министр обороны Гейтс, эта замена была необходима, чтобы привнести «новое мышление» и обеспечить «свежее видение ситуации». В августе выборы президента Афганистана сопровождались массовыми нарушениями и фальсификациями. В сентябре генерал Маккристал обратился к президенту США с просьбой рассмотреть вопрос о размещении дополнительных войск. Он предупредил, что в противном случае усилия в военной области, скорее всего, закончатся провалом.

Это было не то, что Белый дом хотел бы услышать. Поэтому прежде, чем согласиться рассмотреть просьбу Пентагона, президент хотел быть уверен в том, что мы продумали все варианты и учли все возможности и непредвиденные обстоятельства. Он приступил к выработке очередного комплексного стратегического курса, на этот раз сам. Начиная с воскресного дня в середине сентября и на протяжении всей осени президент Обама регулярно проводил в Ситуационном центре Белого дома совещания своих основных советников по вопросам национальной безопасности, обсуждая нелегкие вопросы, возникавшие в ходе вооруженного конфликта, который затягивался, становясь самым длительным вооруженным конфликтом в истории США.

Генерал Маккристал при поддержке генерала Дэвида Петрэуса, командующего всей группировкой ВС США в регионе, в конечном счете представил три варианта: дополнительно развернуть незначительные по численности силы (около десяти тысяч военнослужащих) в интересах активизации подготовки афганской армии; либо направить силы численностью сорок тысяч человек для борьбы с талибами в наиболее проблемные районы; либо развернуть в стране для обеспечения безопасности на всей ее территории группировку численностью более восьмидесяти тысяч военнослужащих. Генералы имели опыт бюрократических битв и, наподобие героев в сказке про Златовласку, в последующем они в качестве ответа на любой вопрос будут часто представлять три варианта, предполагая, что в конечном итоге будет одобрен средний.

 

* * *

 

Генерал Петрэус оказался весьма успешным адвокатом. Он был рассудителен, конкурентоспособен и политически подкован. Он умел подбирать аргументы, учитывая тяжелые уроки вооруженного конфликта в Ираке. Тяжелое наследие той войны висело над нами при обсуждении ситуации в Афганистане.

Генерал Петрэус принял командование силами, вовлеченными в провальную военную кампанию США в Ираке в начале 2007 года[33], в самый разгар усилий по подавлению активных выступлений повстанцев еще в одной мусульманской стране. Он высказался за отправку в Ирак дополнительного контингента численностью более двадцати тысяч военнослужащих для развертывания в наиболее нестабильных районах страны. В январе 2007 года президент Буш в своей речи, транслировавшейся в лучшее эфирное время, объявил скептически настроенным американцам об усилении военного присутствия США в Ираке.

Его решение направить дополнительные войска было удивительным, поскольку в докладе авторитетной двухпартийной комиссии, Группы изучения Ирака, содержалась рекомендация передать больше ответственности иракским силам безопасности, сократить контингент американских войск в стране и активизировать дипломатические усилия в регионе. Президент Буш, по существу, принял совершенно противоположное решение. В своем выступлении он отметил предпринимаемые дипломатические шаги и дальнейшие попытки обеспечить процесс примирения между противоборствующими религиозными течениями и политическими группировками Ирака, но основной упор был им сделан на наращивании усилий американских войск по обеспечению безопасности в стране.

У меня в то время были сомнения в правильности такого решения. После нескольких лет бесплодных призывов к конфликтующим сторонам и упущенных возможностей возникал вопрос о способности администрации Буша справиться с обострением ситуации. Следующим вечером я вместе с сенатором от штата Индиана Эваном Баем и конгрессменом от штата Нью?Йорк Джоном Макхью, республиканцем, который при президенте Обаме занял пост министра по делам армии США, отправилась в Ирак. Это был мой третий визит в эту страну в качестве сенатора, последний раз я была здесь в 2005 году вместе с сенаторами Джоном Маккейном, Сьюзен Коллинз, Рассом Файнголдом и Линдси Грэмом. Я хотела своими глазами увидеть произошедшие изменения и поговорить с нашими солдатами и командирами, чтобы составить собственное мнение о проблемах, с которыми мы столкнулись.

А также были и другие причины для скептицизма. Мое недоверие к администрации Буша зародилось еще осенью 2002 года, когда она раструбила на весь мир о том, что располагает неопровержимыми разведывательными данными о наличии у Саддама Хусейна оружия массового уничтожения. Внимательно изучив все доказательства и проанализировав как можно больше отзывов и комментариев по этому вопросу как американских экспертов, так и зарубежных, как представителей Демократической партии, так и Республиканской, я проголосовала за то, чтобы санкционировать военную операцию в Ираке в случае провала дипломатических усилий (то есть инспекций ООН по вооружениям).

В последующем я глубоко сожалела о том, что поверила президенту Бушу при голосовании. Позже он утверждал, что результаты этого голосования предоставили ему исключительное право принимать решение об истечении срока инспекций. 20 марта 2003 года он решил, что этот срок истек, и развязал войну, тогда как инспекторы ООН по вооружениям просили предоставить им еще несколько недель для завершения своих мероприятий. В последующие годы многие сенаторы пришли к мнению, что им следовало бы голосовать против принятой резолюции. Я была в их числе. Когда война затянулась, с каждым письмом соболезнования, которое я направляла семьям в штате Нью?Йорк, потерявшим на этой войне сына или дочь, отца или мать, я все острее осознавала всю глубину своей ошибки.

Пять лет спустя президент Буш обратился к нам с просьбой вновь поверить ему, на сей раз по вопросу о необходимости усиления военного присутствия США в Ираке, и теперь я уже не купилась на его слова. Я не поверила в то, что отправка дополнительных войск сама по себе может решить обострившуюся проблему. Наши вооруженные силы – лучшие в мире, и наши военнослужащие делают все, что в их силах, чтобы выполнить поставленные перед ними задачи. Но требовать от них решения этих задач в одиночку, без такой же надежной, как и они, дипломатической стратегии было бы несправедливым и неразумным. Уж если мы намеревались сосредоточить свои усилия на самой сути ключевых проблем, то нам следовало учитывать межконфессиональные противоречия, которые терзали страну, а также соперничество региональных сил в Ираке. Б?льшая часть администрации Буша, похоже, была мало заинтересована в такого рода анализе, она игнорировала вовлеченность в этот конфликт Сирии и Ирана, невзирая на то что эти страны создавали для нас в Ираке существенные проблемы. В 2003 году руководство США начало вооруженный конфликт в Ираке, выработав необходимую стратегию лишь наполовину, поскольку практически проигнорировало необходимость привлечения Госдепартамента под руководством Колина Пауэлла к вопросам послевоенного планирования. Мы же не собирались решать проблему лишь наполовину. Позже, когда я сама оказалась в Государственном департаменте в качестве госсекретаря и смогла ознакомиться с экспертными заключениями профессионалов, я была еще более потрясена тем, что их мнение в большинстве своем было проигнорировано администрацией Буша.

Когда генерал Петрэус в конце января 2007 года предстал перед сенатским Комитетом по делам вооруженных сил конгресса, который должен был утвердить его кандидатуру, я обратила особое внимание на эти вопросы. Я указала, что в Полевом руководстве по противоповстанческим действиям, которое он написал в Командно?штабном колледже в Форт?Ливенворте, штат Канзас, говорится, что военные успехи напрямую зависят от достижений внутренней политики и что они неразрывно связаны друг с другом. С аналогичной ситуацией мы столкнулись, пытаясь обеспечить мир на Балканах.

– Ваше назначение означает оказание содействия политическому курсу, который явно идет вразрез с вашим опытом и с вашими рекомендациями, – сказала я. – Вы написали книгу, генерал, но политика проводится не по книгам. И вас просят найти квадратуру круга, чтобы изыскать военное решение для политического кризиса.

К счастью, оказавшись в Ираке, генерал Петрэус следовал стратегии, которая гораздо больше отражала его идеи, высказанные им в своих трудах, и то, к чему я его призывала во время слушаний в сенате, нежели подход администрации Буша к этой проблеме. Комплексная стратегия генерала Петрэуса по борьбе с повстанцами стала известна под аббревиатурой COIN[34]. Она обращает особое внимание на защиту гражданских населенных пунктов и завоевание «сердец и умов» иракцев посредством установления отношений доверия и реализации различных проектов. Девизом стратегии стало «Очистить, удержать и отстроить». Цель заключалась в том, чтобы покончить с боевиками в данном конкретном районе, воспретить их возвращение в этот район и сосредоточить усилия на развитии инфраструктуры и управлении, чтобы мирные жители могли убедиться в нормализации ситуации и начали сами защищать себя. При генерале Петрэусе американские войска в Ираке передислоцировались из крупных, сильно укрепленных баз в близлежащие населенные пункты, что повышало угрозу нападения на них, однако наряду с этим позволяло им обеспечивать безопасность в этих районах.

Не менее важной (если только не гораздо более значимой) была также принципиально новая тенденция в развитии внутриполитической ситуации, которую мало кто заметил. Некоторым суннитским шейхам, которые ранее поддерживали повстанцев, стала претить жестокость «Аль?каиды» в отношении иракцев, и они дистанцировались от экстремистов. В ходе так называемого «суннитского пробуждения»[35] более 100 тысяч бойцов из различных племен перешли на другую сторону и в конечном итоге стали оплачиваться американцами. Эти события оказали существенное влияние на развитие военной ситуации.

В самих США политическая ситуация, безусловно, отражала горячие дебаты по поводу усиления военного присутствия в Ираке. К тому времени уже стало ясно, что мы проводили ошибочную политику в отношении этой страны. Война в Ираке с самого начала расколола Америку, а к 2006 году американцы в подавляющем большинстве выступали против ее продолжения, что совершенно очевидно выявилось в ноябре этого года на промежуточных выборах в конгресс США. Мы уже уяснили из последствий войны во Вьетнаме, что крайне трудно вести длительную войну, требующую больших жертв, без поддержки со стороны американского народа и в отсутствие атмосферы жертвенности. Мне казалось ошибочным мнение о необходимости усиливать военное присутствие в Ираке с учетом таких сильных негативных настроений в Соединенных Штатах.

Во время моей работы в сенате было несколько республиканцев, мнение которых я высоко ценила. Одним из них был Джон Уорнер, сенатор от штата Вирджиния. Ранее, при президенте Никсоне, он занимал пост министра ВМС и был высокопоставленным членом сенатского Комитета по делам вооруженных сил, в работе которого я также принимала участие. В 2002 году он голосовал за резолюцию по Ираку, поэтому, когда в конце 2006 года он вернулся из поездки в Ирак и заявил, что, по его мнению, война теперь идет «вкривь и вкось», эти слова произвели сильное впечатление на его соратников по партии и за ее пределами. Джон Уорнер не стал высказываться со всей откровенностью, но уже одна только эта фраза являлась обвинительным заключением и требованием решительных перемен.

Где бы я ни появлялась, я везде слышала, что люди были настроены категорически против войны и, как следствие, проявляли разочарование во мне. Многие были против этой войны с самого начала, другие стали негативно относиться к ней по прошествии некоторого времени. Тяжелее всего было видеть страдающие семьи военнослужащих, которые мечтали о том, чтобы их близкие вернулись домой, ветеранов, которые беспокоились о своих друзьях, продолжавших службу в Ираке, и американцев из всех слоев общества, которые были убиты горем в результате утраты на войне молодых мужчин и женщин. Они были также разочарованы в войне в связи с тем, что она ослабила позиции нашей страны в мире, оказалась неоправданной и подорвала наши стратегические интересы в регионе.

Хотя многие никогда не обращались к истории, чтобы уточнить, как именно я проголосовала в 2002 году, вне зависимости от того, что я сделала или сказала, мне следует как можно скорее выразить свое сожаление в этой связи, причем прямо и без обиняков. В какой?то мере я уже сделала это, заявив о своем сожалении по поводу того, как президент Буш использовал свою власть, и подчеркнув, что, если бы мы знали, чем все это обернется, мы бы никогда не голосовали за такое предложение. У меня имелись возражения против слова «ошибка». Это не было вызвано политической целесообразностью. В конце концов, во время праймериз на меня оказывали давление и электорат, и средства массовой информации, вынуждая меня поступить именно таким образом. Когда я в 2002 году голосовала за использование силы, я подчеркнула, что это было, «вероятно, самым трудным решением, которое мне когда?либо приходилось принимать». Я считала, что действовала с благими намерениями и приняла лучшее решение с учетом той информации, которой я располагала. И я была не одинока в принятии ошибочного решения. Но все же суть заключается в том, что я ошиблась. И я заявляю об этом прямо и без обиняков.

В нашей политической культуре признание в том, что вы совершили ошибку, часто воспринимается как слабость, тогда как на самом деле это может быть признаком силы и развития как отдельных людей, так и целых народов. И это еще один урок, который я извлекла и который обогатил меня как госсекретаря.

Поскольку я занимала должность госсекретаря, я также несла свою долю ответственности за отправку американцев в опасное место в интересах защиты нашей национальной безопасности. Когда я была первой леди, я видела, как Билл мучился в связи с необходимостью принимать подобные тяжелые решения. Когда я в качестве сенатора принимала участие в работе Комитета по делам вооруженных сил, я в тесном взаимодействии со своими коллегами и военными руководителями осуществляла соответствующий жесткий надзор. Но ничто не сравнится с той ответственностью, когда, сидя за столом в Ситуационном центре Белого дома, ты обсуждаешь вопросы войны и мира, а затем сталкиваешься с непредсказуемыми последствиями каждого твоего решения. И ничто не сравнится с осознанием того, что те, кого ты отправил служить в опасное место, могут не вернуться домой.

Как бы мне этого ни хотелось, я уже не могла повернуть историю вспять и проголосовать по Ираку по?иному. Однако я могла бы попытаться помочь нам извлечь правильные уроки из этой войны и учесть их в Афганистане и в других районах, обеспечение безопасности в которых отвечало нашим коренным интересам. И, сталкиваясь в последующем с необходимостью сделать трудный выбор, уже обогащенная б?льшим опытом, большей мудростью, б?льшим скептицизмом и смирением, я была полна решимости поступать именно так.

 

* * *

 

Генералы Петрэус и Маккристал предлагали применить в Афганистане противоповстанческую стратегию. Однако, чтобы сделать это, им было нужно больше войск, как и в Ираке. Наряду с этим было необходимо учитывать, что на этот раз может и не быть аналогичного Ираку «суннитского пробуждения». Может быть, полученный нами в Ираке опыт было ошибочно применять здесь?

Самым активным противником предложений Пентагона был вице?президент Джо Байден. По его мнению, идея усиления американского военного присутствия в Ираке была ошибочной. Афганистан не был Ираком. Масштабные усилия по «национально?государственному строительству» на основе неразвитой инфраструктуры и некачественного управления были обречены на провал. Он считал, что победить талибов было практически невозможно, и расценивал отправку дополнительных американских войск жертвенным жестом. Вице?президент полагал, что вместо этого следовало сократить наше военное присутствие в Ираке и сосредоточиться на борьбе с терроризмом. Генерал Джонс и Рам Эмануэль выразили аналогичную обеспокоенность.

Проблема заключалась в следующем: если бы талибы продолжали захватывать другие районы страны, то было бы намного сложнее проводить эффективные операции по борьбе с терроризмом. В этом случае у нас была бы весьма ограниченная разведывательная сеть, которая позволяла бы нам выявлять террористов и их базы, с которых организовывались террористические акты в Афганистане и за его пределами. «Аль?каида» уже получила убежище в Пакистане. Если мы позволим талибам установить контроль над большей частью Афганистана, то террористы обоснуются и здесь.

Ричард Холбрук также скептически относился к идее отправки дополнительных войск в Афганистан. Мы знали друг друга с 1990?х годов, когда он был основным переговорщиком моего мужа на Балканах. В 1996 году Холбрук предложил мне посетить Боснию, чтобы встретиться с некоторыми религиозными лидерами, с представителями общественности и с женщинами, которые подверглись насилию. Это было несколько необычное предложение первой леди, но, как я уяснила для себя в дальнейшем, Ричард Холбрук, как правило, редко тратил свое время впустую.

Холбрук представлял собой крупную и внушительную личность, он был талантлив и амбициозен. После поступления на дипломатическую службу в 1962 году в возрасте двадцати одного года, полный идеалистических идей эпохи Кеннеди, он окончательно созрел во время работы во Вьетнаме. Именно там, непосредственно на месте, он узнал о трудностях борьбы с повстанцами. Ричард быстро поднялся по служебной лестнице. В администрации Картера, когда ему не было еще и тридцати, он стал помощником госсекретаря по восточноазиатским и тихоокеанским делам, помогая нормализовать отношения с Китаем. Он вошел в историю наряду с сербским диктатором Слободаном Милошевичем, приняв в 1995 году участие в подготовке Дейтонского мирного соглашения, которое положило конец гражданской войне в Боснии и Герцеговине.

Мои отношения с Ричардом углублялись на протяжении многих лет. Когда он был представителем США в ООН в последние два года администрации Клинтона, мы вместе с ним работали над вопросами борьбы со СПИДом и глобальными проблемами здравоохранения. Я также сблизилась с его супругой, Кэти Мартон, журналистом и писательницей. Ричард и Кэти устраивали замечательные обеды. Никогда нельзя было предугадать, с кем ты там встретишься: с лауреатом Нобелевской премии, кинозвездой или, может быть, даже с королевой. Однажды вечером он подготовил для меня необычный сюрприз. Он как?то услышал, что я весьма благосклонно отозвалась об Армии спасения, и вот в середине обеда он подал знак, двери распахнулись, и появился оркестр Армии спасения, который пел и играл на трубах. Ричард просто сиял.

Когда я стала государственным секретарем, я узнала, что он готов вернуться на государственную службу, поэтому я попросила его взять на себя обязанность контролировать вопросы, касавшиеся Афганистана и Пакистана. Только человек с его неординарными талантом и качествами мог справиться с этими проблемами. Впервые Ричард посетил Афганистан в 1971 году, и это на всю жизнь зародило в нем любовь к этому региону. После поездки сюда в 2006 и 2008 годах в качестве частного лица он написал несколько статей, в которых обратился к администрации Буша с призывом разработать новую стратегию вооруженного конфликта, обратив особое внимание на Пакистан. Я согласилась с его анализом и поручила ему сформировать специальную группу, состоящую из лучших специалистов, которых он только мог найти в правительственных структурах и за их пределами, чтобы попытаться реализовать свои идеи на практике. Он смог быстро привлечь ученых и экспертов из неправительственных организаций, многообещающих талантливых сотрудников из девяти федеральных агентств и ведомств и даже представителей правительственных структур из дружественных нам стран. Это была эклектичная группа необычных, ярких и преданных своему делу людей (большинство из них были совсем молодыми), с которыми я сблизилась, особенно после смерти Ричарда.

К напористому стилю Ричарда надо было немного привыкнуть. Когда у него появлялась какая?либо идея, он энергично продвигал ее, названивая снова и снова, поджидая меня за пределами моего офиса и незваным гостем появляясь на различных заседаниях. Однажды он даже прошел за мной в дамскую уборную, чтобы завершить изложение своего мнения по поводу Пакистана. Если я отклоняла его предложение, он выжидал несколько дней, делая вид, что этого не произошло, а затем повторял свою попытку. В конце концов я восклицала:

– Ричард, я же сказала: «Нет». Почему вы продолжаете добиваться у меня ответа?

Он смотрел на меня с невинным видом и говорил:

– Я просто предположил, что рано или поздно вы согласитесь с тем, что вы были не правы, а я – прав.

Надо отдать ему должное: иногда именно так и случалось. Именно такое упорство и такая настойчивость делали его незаменимым для этой миссии.

В начале 2009 года я пригласила Ричарда и Дэйва Петрэуса к себе домой в Вашингтоне, чтобы они могли лучше узнать друг друга. Это были люди с неудержимой энергией и беспрестанными идеями, и я решила, что они могли бы сдвинуть дело с мертвой точки. Они окунулись в обсуждение самых сложных политических проблем, обмениваясь своими мыслями. По завершении вечера они оба сказали:

– Давайте встретимся еще раз завтра вечером.

Ричард разделял мнение Дэйва о необходимости проводить активную стратегию в отношении повстанцев, которая была бы сосредоточена на укреплении доверия населения страны к власти в Кабуле и ослабляла бы привлекательность талибов как альтернативы. Однако он не был уверен в том, что для этого были необходимы дополнительные силы численностью в десятки тысяч военнослужащих. У него вызывала беспокойство мысль о том, что усиление нашего военного присутствия оттолкнет от нас афганских мирных жителей и подорвет у них доверие к нашей доброй воле, направленной на расширение экономического развития и повышение эффективности управления.

Опираясь на свой балканский опыт, Ричард считал, что именно дипломатия и политика были ключом к прекращению войны. Он настаивал на активизации дипломатических усилий с тем, чтобы изменить развитие ситуации в регионе, основными факторами которой выступали сохранение конфликтных отношений между Пакистаном и Афганистаном, а также между Пакистаном и Индией. Наряду с этим он считал необходимым в первую очередь организовать процесс примирения между противоборствующими афганскими группировками.

Ричард начал посещать страны региона, изыскивая любые возможности для дипломатических переговоров, вне зависимости от ничтожности их результатов, и призывая соседние с Афганистаном страны развивать торговые отношения с ним и в целом двусторонние связи. Он обратился ко многим нашим союзникам и партнерам с просьбой назначить специальных представителей в Афганистане, чтобы у него появилась возможность вести с ними прямые переговоры.

В феврале 2009 года, спустя всего несколько недель пребывания в должности спецпредставителя США в Афганистане и Пакистане, он организовал международную «контактную группу» по Афганистану, которая включала представителей около пятидесяти стран, а также представителей ООН, НАТО, Европейского союза и Организации Исламская конференция. Он хотел, чтобы каждая страна и каждая коалиция, которая оказывала содействие группировке войск в Афганистане, выделяла финансовые средства или же оказывала влияние в Афганистане с тем, чтобы нести свою долю ответственности, принимая участие в соответствующих встречах для координации совместных действий. Через месяц Холбрук и его команда помогли Организации Объединенных Наций выработать план проведения в Гааге, в Нидерландах, крупной международной конференции по Афганистану. Я даже дала согласие на то, чтобы пригласить Иран и тем самым прозондировать возможность нашего сотрудничества по вопросам, представляющим в отношении Афганистана совместный интерес, таким как усиление пограничной безопасности и пресечение торговли наркотиками. В ходе этой конференции Холбрук на обеде встретился с высокопоставленным иранским дипломатом и обменялся с ним различными идеями. Это была одна из наших встреч на высоком уровне с иранскими представителями после событий 11 сентября 2001 года.

Что же касается непосредственно Афганистана, то Холбрук высказался за «усиление гражданского присутствия», чтобы претворить в жизнь рекомендации Риделя по существенному увеличению нашей помощи, чтобы улучшить жизнь афганцев и укрепить правительство в Кабуле. Он также выступил за то, чтобы перенаправить средства, выделяемые на искоренение посевов опийного мака в Афганистане и на искоренение деятельности наркоторговцев, финансировавших повстанцев. Кроме того, он пытался реорганизовать программы Агентства США по международному развитию (как в Афганистане, так и в Пакистане), которые были уже практически на этапе утверждения и производили положительное впечатление, в частности программу создания гидроэлектростанций в Пакистане, остро нуждавшемся в электроэнергии. И он стал страстным пропагандистом войны, в которой победу одерживали талибы, несмотря на наши многократно превосходящие их ресурсы и технологии. Повстанцы использовали мобильные радиопередатчики, установленные на ослах, мотоциклах и пикапах, чтобы посеять страх и запугать местное население и одновременно избежать обнаружения их силами коалиции. Для Ричарда это была проблема, которая выводила его из себя.

Эта активная деятельность имела определенный побочный эффект. В Белом доме его усилия по координации шагов различных правительственных учреждений нередко расценивались как вторжение на чужую территорию. Молодые помощники в Белом доме делали большие глаза, когда он вспоминал свой вьетнамский опыт. Чиновники, в обязанность которых входило обеспечение военной кампании, не могли понять, зачем он обращает внимание на сельскохозяйственные проекты или вышки сотовой связи. Старомодная манера Холбрука вести дипломатию (импровизация вперемежку с лестью и блефом, которая позволила обвести Милошевича вокруг пальца) плохо вписывалась в намерения Белого дома организовывать упорядоченный политический процесс, сведя театральные эффекты по возможности к минимуму. Было больно наблюдать за тем, как такого опытного дипломата отодвигали на задний план, а его мнение игнорировали. Я защищала его, как могла, в том числе пресекла несколько попыток вынудить его уйти в отставку.

На каком?то этапе помощники в Белом доме прямо сказали мне о необходимости избавиться от Ричарда.

– Если президент желает уволить Ричарда Холбрука, ему следует самому сказать мне об этом, – ответила я.

Как это часто случалось при решении сложных вопросов, я переговорила на эту тему непосредственно с президентом Обамой. Я объяснила, почему так высоко ценю Ричарда. Президент понял меня, и Ричард продолжил свою важную работу.

Я была уверена в правоте Ричарда, когда он вел речь о необходимости активизировать дипломатическую деятельность и одновременно усиливать гражданское присутствие, но я выразила несогласие с ним, когда он подверг сомнению необходимость переброски дополнительных войск для обеспечения успеха наших усилий.

– Как мы заставим талибов сесть за стол переговоров, если они чувствуют свою силу? – поинтересовалась я у него. – Как ты сможешь обеспечить усиление гражданского присутствия в Кандагаре, если талибы контролируют его?

За время наших регулярных встреч в Ситуационном центре президент, похоже, пришел к идее о необходимости развертывания дополнительных войск численностью несколько десятков тысяч человек – как военной меры, которую следует принять наряду с дипломатическими и политическими шагами по линии Агентства США по международному развитию, рекомендованными мной и Ричардом. Но у него по?прежнему было много вопросов, и основной заключался в следующем: как нам избежать ситуации, при которой мы можем оказаться вовлеченными в бесконечную войну? Как нам определить ее эндшпиль, ее завершение?

Мы надеялись, что афганское правительство и афганская армия в конечном итоге станут достаточно сильными, чтобы взять на себя ответственность за обеспечение безопасности в стране и справиться с повстанческим движением. В этом случае необходимость в нашей помощи отпадет и наши войска смогут вернуться домой. Вот почему мы и наши союзники проводили обучение афганских солдат, перестраивали афганские правительственные структуры и боролись с повстанцами – все это ради того, чтобы обеспечить переход к тому этапу, на котором афганцы смогут сами управлять своей страной. Но для того, чтобы этот план был реализован, нам был необходим надежный партнер в Кабуле, который был бы готов взять на себя эти обязанности. Осенью 2009 года никто из участников совещаний в Ситуационном центре не был уверен, что такой партнер найдется.

 

* * *

 

Общение с Хамидом Карзаем, президентом Афганистана, часто обескураживало вас. Он обаятелен, эрудирован, предан своим убеждениям. Наряду с этим у него сильно развито чувство собственного достоинства, он может проявить непреклонность и готов мгновенно ощетиниться, восприняв что?либо как обиду. Приходилось, однако, принимать его как есть. Нравилось нам это или нет, Карзай был стержнем нашей миссии в Афганистане.

Он был представителем известной пуштунской семьи, имеющей глубокие корни в афганской истории. В 2001 году после падения режима талибов он был поставлен Организацией Объединенных Наций во главе переходной администрации Афганистана, а затем был избран Высшим советом старейшин афганских племен, Лойя джиргой, временным президентом страны. В последующем в 2004 году он одержал победу на первых президентских выборах, став на пятилетний срок президентом страны. Неся ответственность за ситуацию в стране, раздираемой этническими противоречиями, разрушенной десятилетиями войны и повстанческим движением, Карзай настойчиво боролся за обеспечение безопасности и удовлетворение элементарных нужд населения за пределами Кабула. Он регулярно разочаровывал своих американских партнеров личными несдержанными репликами и неосторожными высказываниями для средств массовой информации. Тем не менее он был реальной политической фигурой, которая смогла успешно переиграть своих соперников из числа афганских группировок и установить прочные личные отношения с президентом США Джорджем Бушем. Несмотря на репутацию эксцентричного человека, Карзай в действительности был весьма последователен, когда дело касалось основных приоритетов, затрагивавших обеспечение афганского суверенитета и единства страны, а также его собственной власти.

После событий 11 сентября 2001 года я достаточно хорошо познакомилась с Карзаем. В июне 2004 года я привезла его на военную базу Форт?Драм на севере штата Нью?Йорк, чтобы он мог поблагодарить за службу в Афганистане солдат из 10?й горнострелковой дивизии, соединения ВС США, которое часто перебрасывается в кризисные районы. Я горжусь тем, что на протяжении многих лет могла общаться с военнослужащими, как мужчинами, так и женщинами, из состава 10?й горнострелковой дивизии и на военной базе Форт?Драм, и в Ираке, и в Афганистане. Всякий раз, когда я в качестве сенатора посещала какую?либо зону боевых действий, я старалась найти время, чтобы поговорить с солдатами из штата Нью?Йорк о том, что же происходило на самом деле. Я слышала шокирующие истории о негодных бронежилетах и военных джипах со слабой бронезащитой. Наряду с этим я становилась также свидетельницей рассказов о храбрости и стойкости. Когда Карзай был вместе со мной на военной базе Форт?Драм, он высказал благодарность и уважение за те жертвы, которые принесли наши войска ради его страны. В ряде других случаев он, случалось, больше винил американцев, чем талибов, в актах насилия в своей стране. Это было трудно вынести.

 

 

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально

 

[1] Книга «Нужна целая деревня и другие уроки, которые преподают нам дети» была написана Хиллари Клинтон в 1996 году. (Здесь и далее прим. пер.)

 

[2] Выборы делегатов на пост президента США на партийном съезде (или первичные выборы).

 

[3] Теодор Рузвельт является автором высказывания: «Уважение вызывает находящийся на арене борьбы человек, чье лицо испачкано пылью, п?том и кровью, кто храбро борется, искренне заблуждается, совершает промахи и ошибки, потому что без них не совершить ни одного достойного поступка».

 

[4] Разразился в конце августа 2005 года.

 

[5] Южная сторона – один из районов Чикаго, в котором находятся небогатые рабочие кварталы; основное место поселения афроамериканцев.

 

[6] «Стеклянный потолок» – система взглядов в обществе, согласно которой женщины не должны занимать руководящие посты.

 

[7] До своего избрания на пост президента США Билл Клинтон пять раз избирался губернатором штата Арканзас.

 

[8] Указанный съезд состоялся в январе 2008 года.

 

[9] «Юнити» («unity») в переводе с английского – «единство», «консолидация».

 

[10] Речь идет о книге Дорис Кернс Гудвин «Команда соперников. Политический гений Авраама Линкольна», по мотивам которой в последующем Стивен Спилсберг поставил фильм «Авраам Линкольн».

 

[11] Имеется в виду Авраам Линкольн.

 

[12] В ночь убийства Линкольна (14 апреля 1865 года) на Сьюарда тоже было совершено покушение: один из заговорщиков проник в дом государственного секретаря и нанес несколько ножевых ранений самому Сьюарду, его старшему сыну и его помощнику.

 

[13] Наименование Аляска появилось лишь при прохождении договора о покупке через сенат США, до этого момента данная территория называлась Русской Америкой.

 

[14] Отрывок из «Правил поведения» основателя методистской церкви Джона Уэсли (1703–1791); в первоисточнике: «Делай все добро, которое можешь, / Всячески, как только можешь, / Всюду, где только можешь, / В любое время, в которое можешь, / Всякому, кому можешь, / Так долго, как только можешь».

 

[15] На столе Гарри Трумэна стояла табличка с надписью «Фишка дальше не идет»; фишка, которую при игре в покер игроки передают по кругу, – атрибут человека, сдающего карты (в переносном смысле – ответственного за принятие решений); эту фразу Трумэн сделал своим девизом, давая тем самым понять, что окончательное решение принимает именно он.

 

[16] Автор прибегает к игре слов: на английском языке понятийные слова всех перечисленных ведомств начинаются с буквы «d» («defense», «diplomacy», «development»).

 

[17] «Доктрина Буша» – новая внешнеполитическая концепция Вашингтона, закрепленная в ряде обнародованных в 2002 году документов («Доклад о положении нации», «Стратегия национальной безопасности» и др.), ключевым элементом которой являлось провозглашение права США на односторонние действия силового характера в отношении всякого, кто будет сочтен потенциально опасным.

 

[18] Фрэнк Гери – один из крупнейших современных архитекторов, стоявший у истоков архитектурного деконструктивизма.

 

[19] Генерал Дэвид Петрэус в период с 2008 по 2010 год являлся командующим Центральным командованием ВС США.

 

[20] Специальные Олимпийские игры организуются для людей с отклонениями в умственном развитии, для того чтобы помочь им стать полноценными членами общества.

 

[21] С 1989 года Бирма (официальное название – Бирманский Союз) стала называться Союзом Мьянма (сокращенно – Мьянма), с 2010 года – Республикой Союз Мьянма. Причины использования автором устаревшего названия страны объяснены в главе 6.

 

[22] «Луи Виттон» – французский дом моды, специализирующийся на производстве одежды и аксессуаров класса люкс.

 

[23] Термин «ресурсное проклятие» впервые введен в обращение английским экономистом Ричардом Аути в 1993 году для описания ситуации, при которой страны, богатые природными ресурсами, были не в состоянии использовать это богатство для развития своей экономики и имели более низкий экономический рост, нежели страны, располагающие меньшими природными ресурсами.

 

[24] Чжоу Эньлай – премьер Госсовета КНР с 1949 по 1976 г.

 

[25] В США отмечается во второе воскресенье мая.

 

[26] Джон Джейкоб Астор (1864–1912) – американский миллионер, писатель; погиб во время крушения «Титаника».

 

[27] Марк Мезвински по происхождению является евреем.

 

[28] Согласно некоторым источникам, Ван Лицзюнь являлся также вице?мэром города Чунцин.

 

[29] Срок полномочий председателя КНР и премьера Госсовета страны – 5 лет, эти должности можно занимать не более двух сроков подряд.

 

[30] Телесериал «Западное крыло» – политическая драма о работе вымышленной администрации президента США.

 

[31] Мандалай – второй по величине город Мьянмы, бывшая столица Бирманской империи.

 

[32] Мишель Флурнуа в период с 2009 по 2012 год являлась заместителем министра обороны США.

 

[33] В феврале 2007 года генерал Дэвид Петрэус был назначен командующим Многонациональными силами в Ираке.

 

[34] Сокращение от термина «COunter INsurgence» («противоповстанческий», англ.).

 

[35] «Суннитское пробуждение» – комплекс мер американского руководства по привлечению суннитских лидеров Западного Ирака к борьбе с «Аль?Каидой»; включал в себя, в частности, вооружение жителей западных районов Ирака.