Фрэнсис Броуди

Убить до заката

 

Чай, кофе и убийства

Частный детектив Кейт Шеклтон – 3

 

 

 

***

 

Читая Фрэнсис Боуди, невозможно отделаться от ощущения, что перед тобой одно из лучших произведений «золотого века английского детектива».

«The Daily Mail»

Великолепные детективные романы Фрэнсис Боуди буквально переносят читателя в Англию 1920 годов.

«RT Book Reviews»

 

***

 

Из расследований Кейт Шеклтон

 

Моей юной помощнице Эми Софи Макнейл

 

 

 

Суббота

12 мая 1923 года

Грейт‑Эпплвик

 

 

Соломон Гранди

В понедельник родился,

Во вторник крестился,

В среду женился,

В четверг простудился,

В пятницу – хуже стало,

В субботу долго жить приказал он,

В воскресенье – его закопали,

Вот и конец Соломона Гранди.

 

Старинный стишок

 

Пролог

 

Гарриет держала в худых ручонках накрытую тканью миску, чувствуя ее тепло. Девочка шагала вместе с братишкой Остином по плотно утоптанной тропинке, идущей от длинной полосы их огорода на Нижнем конце.

Мамы дома не было. Она побежала на Таун‑стрит за дешевыми сигаретами, о которых Гарриет нечаянно забыла, когда ходила с Остином за субботними покупками. Маме хотелось бы перебраться в новый дом. Ей до смерти надоело жить на задах, за чертой деревни.

Тропинка тянулась через луг, пестревший первоцветами, лютиками и маргаритками. Вдали на церкви пробило пять часов.

Остин дунул на созревший одуванчик.

– Часы не работают. Этот одуванчик говорит, что сейчас три часа.

Никогда не лезшая в карман за словом Гарриет вздохнула в ответ на эти детские заявления.

– У одуванчиковых часов по субботам выходной. Они состоят в профсоюзе одуванчиковых часов.

Брат всегда ей верил, каждому ее слову.

– Почему папа все еще на работе?

– Ему нужно закончить особый заказ.

– Солнечные часы?

– Да.

Когда они добрались до ступенек перехода через изгородь, Гарриет отдала брату миску – подержать, пока сама она поднимется на верхнюю ступеньку, потом забрала посудину и спустилась с другой стороны. Часть овец Конроя паслась здесь вместе с молоденькими ягнятами. Одна овечка по кличке Мэри дала бы себя погладить, потому что выросла ручной, но сегодня Мэри не обратила на них никакого внимания, занятая своим ягненком. В школьном сочинении Гарриет написала: «Мое любимое время года – осень». Но, возможно, надо было написать – весна, или лето, или даже зима.

На полпути через поле темное облако заслонило солнце, погрузив мир во мрак. В кусте боярышника поднял суету дрозд, жалуясь на пыль, от которой белели листья.

Сюда уже доносился запах карьера – камень и пыль. Никого из рабочих там не будет, только папа. В это время в субботу никаких тебе оглушительных взрывов. Не будет пыхтеть дробильная машина, готовая проглотить детей и перемолоть их кости. Остин еле переставлял ноги.

– А так ты можешь? – Гарриет защелкала языком, изображая конский топот.

Мальчик попытался.

В молчании, подгоняемые восточным ветром, они спустились вниз, ко входу в карьер. Он рос на глазах, как вывернутое наизнанку чудовище, становясь все больше и больше – голодные челюсти готовы схватить тебя и превратить в камень. «Не входить!» – предупреждала табличка.

Дорожка шла то вниз, то вверх – тут лужи, там камни. На дальнем крутом склоне безнадежно цеплялось за край взорванной скалы деревце. Рядом с ним возвышалась новая гора из упавших камней.

Дети пошли по неровной дорожке мимо хибары бригадира и большой вагонетки, которая перекрывала вид, если подойти к ней слишком близко. За вагонеткой начиналась пустота, темные очертания лачужек и дальних склонов.

Упала первая капля дождя.

Под прикрытием вагонетки Гарриет сунула пальцы в рот и свистнула, один раз длинно, один – коротко, условным сигналом. Если папа ее услышит, им не нужно будет проходить мимо пустых навесов, где играли в прятки гоблины.

На ее свист отозвалось только эхо.

– Мне это не нравится. – Остин сжал руку сестры маленькой горячей ладошкой. – Посвисти еще раз.

Девочка свистнула.

В будний день или в субботу утром тут были бы горластые рабочие, они бы крикнули Этану, что его ребятишки здесь.

Никакого ответа. Когда папа работал, он отгораживался от окружающего мира. Не слышал ничего и никого. Так говорила мама.

– Свистни громче, – заныл Остин.

– Не пугайся. Гоблинов здесь нет.

– Где же они?

– По субботам они уходят в Йидон. Идем.

По наклонному, неровному спуску пришлось почти бежать, глядя под ноги, не обращая внимания на навес, под которым стояла дробилка, на возвышающийся кран, на шлифовальный и распилочный сараи. Нигде тень человека так не удлиняется, как в карьере. Толкнув Остина, чтобы тот не ступил в лужу, Гарриет сама угодила в другую. Ну вот! Теперь башмаки промокнут насквозь.

Рядом с папиной хибаркой каменотеса сияли великолепием солнечные часы из синего сланца. Остин потрогал их. Провел ладошкой по линиям на циферблате, словно камень мог через кожу поведать ему свою историю.

Гарриет поставила миску с едой на часы.

– Обожди здесь.

Впоследствии она не могла сказать, почему вошла в хибарку. Сначала она увидела отцовские ботинки, их носки смотрели в волнистую железную крышу.

С чего это папа лежит?

С головой у Гарриет случилось что‑то странное, словно она собиралась оторваться и полететь, как воздушный шарик. У девочки перехватило дыхание. От карьерной пыли пересохло во рту. С коленями творилось что‑то непонятное. По коже побежали мурашки. Она вспомнила случай, когда старый мистер Боумен лежал на дороге за «Руном» и повозка зеленщика объезжала его стороной.

Гарриет упала на колени.

Рука у папы холодная. Лицо повернуто в сторону от Гарриет. Щека была не такой холодной. Волосы растрепаны. Она сделала то, что делала иногда: причесала волосы отца пятерней, пригладила их. От прикосновения к волосам на руке осталось что‑то влажное. Кожа и волосы отца пахли одинаково, но не так, как обычно. Девочка взяла отцовскую кепку, но та не хотела надеваться на папину голову, словно она ей разонравилась, стала незнакомой. Гарриет положила кепку на скамью, но кепка соскользнула.

Откуда‑то издалека доносилось испуганное нытье Остина. Оттолкнувшись от скамейки, чтобы удержаться на ногах, Гарриет поднялась, торопливо подбежала к брату и крепко прижала к себе.

– Что случилось? – спросил он тоненьким плачущим голоском.

– Просто… – начала она. – Пойдем…

– Нет!

Гарриет крепко взяла брата за плечи и развернула в сторону дома. Мальчик не хотел или не мог сдвинуться с места.

– Закрой глаза, Остин. Зажмурься хорошенько, и я проведу тебя через сказочную страну.

Он повиновался, позволив увлечь себя в мир грез. Гарриет вела его через бугры и впадины, рассказывая о стоявшем слева пряничном домике, украшенном леденцами. Нет, это не дождь. Волшебный фонтан выплескивает одуванчики и лопухи.

А себе она говорила, что влага на ее руке – малиновый щербет, а не кровь.

Но деревенские дети понимают, когда перед ними мертвое тело.

 

 

Понедельник

«Нетопырь‑лодж», Хедингли

 

 

Всё в свой черед – и время, и удача,

На смену злу – добро, и горе – после счастья.

 

Роберт Саутвелл

 

Глава 1

 

Железнодорожный вагон накренился, я полетела вперед. Когда вагон опрокинулся, засверкали молнии. Ахнув, я попыталась за что‑нибудь ухватиться и проснулась. Открыв глаза, я обнаружила, что лежу в постели: путешествие с вокзала Кингс‑Кросс до Лидса завершилось несколько часов назад – и завершилось благополучно.

Разбудил же меня настойчивый, громкий стук в парадную дверь. Поскольку моя комната находится в задней части дома, обращенной к лесу, вызывавший меня из сна человек колотил дверным молотком так, словно хотел сообщить, что дом горит.

Часы на прикроватном столике показывали четыре часа утра. Соуки соорудила себе подушку из моего домашнего халата и не выразила восторга, когда я выдернула его: неслыханное обращение с кошкой в ее деликатном положении.

Внизу у лестницы я ударилась большим пальцем ноги о чемодан, который поставил там прошлым вечером водитель такси. Я включила свет.

Повернув в замке ключ и открыв дверь, я всматривалась во тьму, ожидая некоего посланника судьбы.

В тени крыльца стояла женщина в накидке с капюшоном.

– Миссис Шеклтон? – Она чуть задыхалась, как будто нервничала или спешила.

Какая ненормальная покинет среди ночи дом и побежит по улицам под проливным дождем?

– Да. Я миссис Шеклтон.

– Мне необходимо с вами поговорить.

Я помедлила, не открывая дверь пошире, и она добавила:

– У меня пропал муж.

Меня затошнило от усталости.

– Вам лучше обратиться в полицию. У них по ночам дежурят детективы.

Фырканьем, похожим то ли на смех, то ли на стон, незнакомка отмела мое предложение.

– В полицию? Я пыталась. От них никакого проку.

Похоже, моя гостья не имела представления, который сейчас час, и даже не извинилась за беспокойство. На улице завывал северный ветер, стреляя, как пулями, горизонтально летящими каплями дождя.

Прикинув, что человек – потенциальный преступник – не станет колотить в дверь так, чтобы разбудить половину Хедингли, я, повозившись, сняла дверную цепочку. Когда свет из прихожей упал на лицо незваной гостьи, она показалась мне очень молодой и бледной, как луна.

Не дожидаясь приглашения, женщина шагнула в дом, и на коврик с нее потекла дождевая вода.

Я захлопнула дверь.

– Дайте мне вашу накидку.

Женщина расстегнула крючок и сняла клетчатую накидку, с которой на натертый до блеска деревянный пол уже натекла лужа.

– Спасибо. – Ее губы были бледными, однако на щеках горели два неестественно ярких пятна. Возможно, она больна туберкулезом. Видно было, как на шее бьется жилка. – Я забыла зонтик в поезде. Я успела на поезд, который развозит молоко. От станции в Хедингли я бежала бегом.

Я повесила накидку на стойку лестничных перил и снова ушибла палец о чемодан.

– Проходите, пожалуйста, миссис…

– Армстронг. Мэри Джейн Армстронг.

Столовая служит мне и конторой, но в течение недели, с моего отъезда в Лондон, огонь здесь не разжигали. Я провела гостью на кухню.

– Сюда, пожалуйста. Огонь уже погас, но здесь будет теплее. – Она последовала за мной. Я подала ей полотенце. – Обсушитесь немного. – Женщина двигалась как существо, которое вышло из моря и вскоре вернется к Нептуну.

– Да нестрашно, что я промокла. – Она все же вытерла волосы, которые влажными волнистыми прядями повисли за ушами. Ее накидка с капюшоном не слишком‑то защищала от потопа.

На вид гостье было лет тридцать пять или немногим больше, рост пять футов четыре дюйма, пухлая и миловидная, с чистой белой кожей и густыми каштаново‑рыжими волосами, собранными на макушке и закрепленными черепаховыми гребнями и шпильками. Судя по всему, изначально прическа была аккуратной, но теперь волнистые пряди выбились из гребней. Часть волос рассыпалась по плечам, потому что выпали шпильки. Одежду женщины составляли юбка бутылочно‑зеленого цвета, до середины икры, и белая блузка. На шее на короткой цепочке висел медальон. Туфли были так хорошо начищены, что вода просто стекала с кожи.

Я выдвинула для гостьи стул и, давая ей время прийти в себя, пошла в столовую.

Кто она и что привело ее сюда в такой час? Что‑то в ней показалось очень знакомым. Она кого‑то мне напоминала, и я не могла понять, кого же.

Я достала из буфета графин и пузатую бутылку бренди. В кухне я налила бренди в стакан.

– Вот. Выпейте это. Судя по всему, вам это не помешает, а потом вы сможете рассказать, что привело вас сюда.

Гостья обхватила стакан обеими руками и внимательно в него посмотрела, как будто янтарная жидкость превратилась в хрустальный шар, в котором ясно предстало будущее. Затем женщина посмотрела на меня глазами, такими же каштаново‑рыжими, как и ее волосы. Взгляд у нее был очень пристальным, словно в моих глазах она видела то, чего не нашла в стакане бренди.

Откуда же я ее знаю?

Впечатление улетучилось, когда она, зажмурившись, понюхала бренди и одним глотком опрокинула его в себя. Закашлялась и стала давиться, говоря между приступами кашля:

– Ах ты, я‑то подумала, что это имбирный эль. Что это? Так горло дерет.

– Бренди. Это бренди.

– Надо было предупредить. Я выпью еще, помедленнее.

Я налила ей в бокал на палец бренди из графина.

– Пейте маленькими глоточками. Осторожно. – Из Лондона я вернулась немного уставшей, но теперь усталость исчезла. Я ободряюще произнесла: – Расскажите‑ка мне, что вас сюда привело.

Гостья так сильно сжала стакан, что я испугалась, как бы он не треснул.

– Как я сказала, у меня пропал муж. – Миссис Армстронг говорила монотонно и устало. – Я не знаю, жив он или мертв. О вас я подумала, потому что… ну, я слышала, что вы находите людей. – Она глотнула еще бренди, а затем потеряла к нему интерес и, поставив, оттолкнула стакан.

– Как зовут вашего мужа?

– Этан. Этан Армстронг.

Она сцепила руки, сложив их у самого живота и крутя большими пальцами, только так и проявляя возбуждение. И все же было в этом возбуждении что‑то настолько осязаемое, что у меня засосало под ложечкой.

Мэри Джейн слегка наклонила голову набок:

– Я когда‑то вас знала.

– О? Мы встречались раньше?

Она улыбнулась и покачала головой:

– Нет, не встречались, не совсем так.

Может, в конце концов, она все же сумасшедшая? Квартира моей экономки примыкала к дому. Мне стоило только позвонить в колокольчик – подать сигнал тревоги.

Успокойся, сказала я себе. Эта женщина расстроена. Она сама не знает, что говорит.

– Что вы имеете в виду?

– Вы бы не вспомнили.

Нет ничего более раздражающего, чем человек, который не хочет выкладывать самые простые сведения. У меня хорошая память на лица, а в этой женщине было что‑то знакомое, однако же я не могла определить, где и когда с ней виделась.

– Это было во время войны?

– Можно и так сказать. В любом случае, давно. – Она пренебрежительно отмахнулась, словно то, где и когда наши дорожки пересекались, не имело значения.

– Вы приехали издалека?

– Из Грейт‑Эпплвика.

Я покачала головой:

– Не могу сказать, что знаю это место.

– Никто не знает. Для этого оно слишком мало. Это рядом с Гизли.

– Ах да. – Я вспомнила свои поездки в Гизли во время войны, маленький городок, раскинувшийся в ширину чуть больше чем на милю, с главной улицей и ратушей, отданной под госпиталь. – Мы с вами в госпитале встречались?

Мэри Джейн посмотрела на свои руки.

– Могло и так быть. Да, именно так. – Когда люди лгут, их выдают всевозможные мелочи. Она сменила тему: – Не дадите ли мне воды?

Я отодвинула стул, но она уже была на ногах, у раковины, поворачивая кран, набирала в чашку воды.

Какой же наглостью обладала эта женщина, напросившись в гости посреди ночи, намекая, что знает меня, а теперь уже устроившись как у себя дома. Но, возможно, ее история настолько ужасна, что она хочет подойти к ней не спеша?

Держа чашку обеими руками, она отпила глоток.

– Хотела бы я, чтобы у нас в доме имелся водопровод. Считается, что я должна быть счастлива, имея колодец в саду.

Взять на заметку: первое, о чем упомянула миссис Армстронг, был колодец. Жалоба на условия жизни или важная улика? Возможно, она убила своего мужа и сбросила его в колодец. Сколько это протянется, стала гадать я, и что же мне с ней делать?

– Итак, миссис Армстронг…

– Мне не нравится, что вы называете меня миссис Армстронг. Я – Мэри Джейн.

– Очень хорошо. – Если она думает, что я разрешу ей называть меня Кейт, то ошибается. – Позвольте мне, Мэри Джейн, кое‑что записать.

Вверху страницы я написала:

 

Мэри Джейн Армстронг – понедельник, 14 мая 1923 года, 4.30 утра.

Пропавший: Этан Армстронг, муж.

 

– И ваш адрес?

– Коттедж каменотеса на Нижнем конце в Грейт‑Эпплвике.

– Скажите мне, когда вы последний раз видели Этана.

– Он ушел на работу в субботу, как обычно. Этан – каменщик. Работает в каменоломне Леджера. Работа заканчивается в час, но он остался один ради особого заказа. Он выступает за сокращение рабочего дня для работников каменоломни, а сам остается, когда все остальные заканчивают работу.

– Значит, он пошел на работу в субботу утром примерно в…

– В субботу они начинают в восемь, на неделе – в семь. В пять часов вечера дети понесли ему перекусить. Я‑то заставила бы мужа проголодаться, чтобы желудок привел его домой.

Мэри Джейн прикрыла глаза и часто задышала. Она сделала несколько глубоких вдохов, а потом помолчала, словно подбираясь к главному, как к прыжку с разбега. Я ждала продолжения.

– Гарриет – это моя дочь – говорит, что он лежал в хибарке совершенно холодный. Этан не пошевелился, когда она его тронула. Гарриет уверена, что он был мертв. Вместо того чтобы бежать прямиком домой, ко мне, дочь решила пойти на ферму, которая ближе, но спешить из‑за маленького брата не могла. Один из мужчин вернулся вместе с ней. – Мэри Джейн широко раскрыла глаза и выставила подбородок, будто ожидала возражений на свои дальнейшие слова. – Там не было и следа Этана. Карьер оказался пуст. Артур проводил мою дочь до дороги и отправил домой. Затем вернулся на ферму за Остином и принес малыша домой на плечах.

– Сколько детям лет? – Мне было интересно, подтвердит ли Остин рассказ Гарриет.

– Гарриет – десять лет, Остину – шесть.

– Остин видел отца?

Она покачала головой:

– Гарриет сказала, что оставила его сзади, не подпустила. – Мэри Джейн положила руки на стол. – Я побежала в каменоломню, как только Гарриет мне все рассказала. Этана нигде не нашли. С тех пор мы его не видели. Я с ума схожу от беспокойства.

– Гарриет могла ошибиться?

– На это‑то я надеюсь и молюсь. Но я ей верю. Она правдивый ребенок, ее не проведешь. Сержант Шарп – наш деревенский полицейский – ей не поверил. Так прямо и дал понять. Сказал, что, дескать, мертвый человек не встает и не уходит. Но надо отдать сержанту должное, он заставил полдюжины рабочих, сидевших в «Руне», обыскать каменоломню с фонарями, потому что к тому времени стемнело. Они рады были помочь, ну, или часть из них. Этан такой человек, которого или любят, или ненавидят.

Мэри Джейн, во всяком случае, говорила о нем в настоящем времени. Возможно, Этан не лежал на дне колодца, если только его не бросил туда один из тех, кто его ненавидел.

– У вас есть фотография?

Из кармана юбки Мэри Джейн достала конверт. В нем лежала фотография, которую она подтолкнула ко мне через стол. На меня смотрел Этан Армстронг: широкое лицо, чисто выбрит, выражение лица серьезное. Он был в военной форме, на фуражке значок пехотинца.

– Снимали в семнадцатом году, значит, шесть лет назад, но эта у меня – самая лучшая.

– Какого он роста и телосложения?

– Пять футов и девять дюймов, волосы рыжеватые, сложен хорошо, крепкий парень. При его работе иначе нельзя.

– Возраст?

– Ему тридцать шесть, как и мне.

– По‑прежнему без бороды и усов?

– Да.

– На чем вы сошлись с сержантом Шарпом после обыска карьера?

Мне хотелось узнать, не передал ли он описание в местные больницы.

– Я ему надоела, особенно когда упомянула, что в то утро мы немного повздорили. Он думает, что Этан разозлился и бросил меня и что Гарриет – маленькая лгунья, которая ищет внимания. – Мэри Джейн повысила голос, словно ожидая, что я приму сторону полицейского сержанта и отмахнусь от ее страхов. – Я глаз не сомкнула. Не могу это вот так оставить.

Мне предстояло действовать осторожно. Этан Армстронг либо был убит, либо бросил жену.

– Кто его друзья? Есть кто‑нибудь, кому он мог довериться или поехать навестить?

Спустя десять минут я выяснила, кому нравился Этан: его хороший друг Боб Конрой, на ферму которого и поспешила Гарриет; бывший ученик Этана Рэймонд, теперь уже самостоятельный каменщик; друзья по профсоюзу рабочих каменоломен и радикалы по всей Северной Англии, выступавшие за повышение заработной платы и улучшение условий труда рабочих. Это, по сути, нисколько поиск не сузило.

В числе ненавидевших его был бригадир рабочих этой каменоломни, который сорвал попытку Этана устроить на минувшей неделе забастовку.

– Мэри Джейн, вы говорите, что верите Гарриет, когда она описывает, как нашла тело отца, даже если сержант не верит?

Мэри Джейн глубоко вздохнула:

– Верю, или верила. Но теперь я начинаю думать, что Гарриет, должно быть, ошиблась. Никто из рабочих карьера ей не поверил. Я начала думать, что, наверное, ей что‑то привиделось. – В порыве надежды ее голос зазвучал громче. – Боб тоже так думает.

– Боб Конрой, фермер?

– Да.

Однако Боба Конроя не оказалось дома, чтобы пойти вместе с Гарриет и обыскать каменоломню. Я мысленно пометила выяснить, где он был в субботу днем. Этот «хороший друг» вполне мог оказаться Брутом, нанесшим удар.

– Дальнейшие поиски вчера велись? Вы к кому‑нибудь обращались?

Мэри Джейн покачала головой:

– Толком не искали, нет. Боб сказал, что Этан наверняка объявится. Он сообщил, что некоторые товарищи встречались в Хоксворт‑Муре, это что‑то вроде рабочего митинга. – На щеках Мэри Джейн снова проступили красные пятна. – Я говорила Этану, что мы жили бы лучше, если бы он расходовал свою энергию на семейный очаг. Боб сходил на пустошь, но сказал, что без Этана его там встретили не слишком‑то радушно и никто не знал, где Этан.

– Этан исчезал раньше, без объяснений?

– Никогда.

– Как Боб объясняет тот факт, что Гарриет видела своего отца и посчитала его мертвым?

– Боб сказал, что она испугалась в каменоломне. В прошлом году кто‑то туда свалился и погиб. Возможно, она увидела тени или что‑то себе вообразила. Дети рассказывают про каменоломню всякие истории. Они верят, что в маленьких пещерах на склонах живут гоблины. Боб говорил.

Мой мозг работал на повышенных оборотах.

– Сколько времени потребовалось Гарриет, чтобы добраться до фермы, найти помощь и вернуться в каменоломню?

Мэри Джейн покачала головой:

– Точно не знаю. Артур заставил ее подождать, пока он закончит вечернюю дойку.

– Час?

– Может, час или немногим меньше. Когда я сама пошла посмотреть в каменоломню, была половина седьмого, и вот что самое странное…

– Продолжайте.

Мэри Джейн глотнула воды. Ее руки задрожали.

– Этан делал солнечные часы из синего сланца, совершенно особая работа. Гарриет и Остин сказали мне, что, когда они пришли с едой для отца, солнечные часы стояли во всем своем великолепии, с виду абсолютно законченные. Но к тому времени, когда туда прибежала я после рассказа Гарриет, сумерки сгущались. Солнечные часы были разбиты вдребезги, а Этана и след простыл.

Мэри Джейн обхватила голову руками, и на мгновение мне показалось, что я смотрю одну из тех мелодрам, на которые мы с матерью иногда ходили в театр Друри‑лейн в Уэйкфилде.

Мэри Джейн подняла глаза.

– Что я должна думать? Гарриет – не маленькая лгунья, но мужа и следа нет.

– Этан пьет?

Она грустно улыбнулась:

– Работать в карьере в такой пыли и не пить невозможно. Но на работе он не стал бы напиваться до беспамятства.

– Может быть какое‑то другое объяснение того, что видела Гарриет?

Мэри Джейн положила руки на стол и наклонилась вперед.

– Я сама без конца об этом думаю. Гарриет – папина дочка. Она слышала, как мы ссорились. Если Этан велел ей сказать, что лежал бездыханный… Но нет, она проболталась бы.

– Из‑за чего вы ссорились?

Она покачала головой:

– Из‑за всего и ничего. Я хотела, чтобы он помог по дому, нарубил бы дров, а не работал бы над солнечными часами миссис Леджер ко дню ее рождения, когда ему следовало быть с нами. И теперь я ужасно себя чувствую из‑за того, что мы плохо расстались… Но если он воспользовался этим как предлогом, чтобы смыться, я ему башку разобью.

Меня мучило, что Мэри Джейн, похоже, что‑то скрывала. И я не настолько знаменита, чтобы мой адрес был так же известен, как Бейкер‑стрит, 221б.

– Мэри Джейн, если вы хотите, чтобы я вам помогла, вы должны быть откровенны. Вы даже не сказали, как нашли меня.

– Мне дал ваш адрес один человек.

– Кто?

– Это имеет значение?

Будет иметь очень большое значение, если она мне не скажет. Прошло десять долгих секунд, и Мэри Джейн проговорила:

– Одна моя родственница. Она о вас знает. – Словно для того, чтобы предупредить любые вопросы об этой услужливой родственнице, она продолжила: – Мы не так уж сильно и поругались с Этаном. Он не взял с собой поесть в субботу, потому что я ничего не собрала. Пусть желудок приведет его домой, вот что я думала. Гарриет, разумеется, пренебрегла моим запретом…

Мы начинали ходить по кругу. Настало время прекратить разговоры и действовать. Я встала.

– Вы сказали, что работы в карьере начинаются в семь часов. Только что пробило пять. Давайте поедем сейчас туда, и вы покажете мне, где Гарриет видела отца. Я хочу увидеть место, пока мужчины не приступят к сегодняшним работам. – Я не добавила, что любые улики, скорее всего, были затоптаны рабочими каменоломни и местным полицейским во время поисков. – Подождите немного, я сейчас оденусь.

Я оставила свою посетительницу на кухне и постучала в смежную дверь, ведущую в апартаменты миссис Сагден.

Моя экономка вышла через несколько минут. Она накинула теплый темно‑бордовый клетчатый халат своего покойного мужа. Длинные седые волосы миссис Сагден были заплетены в косу. Без очков некрасивое лицо казалось обнаженным и уязвимым.

Я извинилась за беспокойство и быстро рассказала про свою гостью.

– И поэтому я еду в Грейт‑Эпплвик с миссис Армстронг…

– В такой час?

– Я хочу начать пораньше, осмотреться в каменоломне, где в последний раз видели ее мужа, пока там не приступят к работе. Вряд ли им понравится, если там будет бродить любопытная особа, всюду сующая свой нос.

– Я как‑то не уверена, миссис Шеклтон, что вы, одна…

– На кухонном столе вы найдете имя и адрес, – прервала ее я. – Сообщите мистеру Сайксу, куда я уехала и что заеду к нему, когда у меня появятся более определенные сведения.

Сайкс, полицейский в отставке, был моим помощником и жил неподалеку.

Я оставила миссис Сагден в тревоге.

В дверях кухни появилась Мэри Джейн.

– Мне нужно в туалет.

– Я провожу вас. Это наверху.

Мой чемодан так и стоял в прихожей. Мэри Джейн глянула на дорожные вещи.

– Их нужно отнести наверх?

– Да, но они тяжелые, – с запинкой ответила я.

Мэри Джейн взяла в каждую руку по чемодану.

– Полегче детей и мешков с картофелем. – Она стала подниматься впереди меня. – Куда их положить?

– В мою комнату… там. Спасибо.

Она занесла чемоданы в мою спальню и вышла на лестничную площадку. Я повернулась к этой женщине. Высокие скулы, раскосые глаза… В тусклом свете она походила на настороженную кошку.

Я включила в ванной комнате свет.

Мэри Джейн вздохнула:

– Как бы мне хотелось, чтобы у нас была ванная комната.

Не дождавшись ответа, она добавила как будто с осуждением:

– Вообще‑то я умею ею пользоваться и не стала бы хранить в ванне уголь.

Пока я одевалась, мне пришло в голову, что человек, способный отнести наверх два набитых чемодана, сможет оттащить и тело заблудшего мужа в какой‑нибудь потаенный уголок в каменоломне.

Что надевают для обследования карьера? Вельветовые бриджи, кепку и сапоги. Там будут только мужчины. Тем более важно поторопиться и добраться туда, прежде чем они приступят к работе. По крайней мере, прекратился дождь. Я быстро надела твидовый костюм модного покроя. Одежда для загородной местности, в такой только на охоту ходить. Пригодились и мои крепкие туфли, купленные в прошлом году в Харрогейте. Прихватила я и туфли на устойчивом кубинском каблуке, и запасную пару чулок.

Мэри Джейн Армстронг ждала меня в прихожей. Я протянула ей автомобильное пальто Джеральда.

– Вам это понадобится. В машине лежат защитные очки.

Пальто доходило ей до щиколоток. Когда я посмотрела на нее, меня снова кольнула мысль о том, что мы встречались раньше.

– Мэри Джейн, прежде чем мы поедем, еще одно.

– Да?

– Откуда мы знаем друг друга?

Мэри Джейн попыталась завернуть рукава пальто.

– Я не могу сказать.

– Я с места не сдвинусь, пока вы не скажете.

Она посмотрела на меня, а потом отвела глаза.

– Мы давно виделись в последний раз, Кэтрин. Тебе было несколько недель от роду, а я только начала ходить. Пришел мужчина, чтобы забрать тебя, и я заплакала. Не хотела, чтобы он тебя уносил.

Она смотрела на меня в упор своими кошачьими глазами.

– Моя девичья фамилия Уитекер, какой была и твоя, пока тебе не дали фамилию удочеривших тебя людей. Кэтрин, я твоя сестра.

Мое сердце заколотилось так сильно, что Мэри Джейн, наверное, услышала его стук. Неудивительно, что она не хотела говорить, откуда «знает» меня. Меня удочерили в возрасте нескольких недель, и я знала фамилию своей настоящей семьи и то, что они жили в Уэйкфилде. За этими простыми фактами скрывалась тайна, которую я до сих пор не собиралась раскрывать.

Нас разделяло несколько шагов. Мэри Джейн Армстронг могла быть искренней, а могла и не быть; она могла быть, а могла и не быть убийцей.

Внезапно у меня подкосились ноги. Я оперлась о стену. Мэри Джейн взглянула на меня со смесью озабоченности и чего‑то еще. Страха? Что я ее отвергну?

– Прости. Мне не следовало приходить.

Но она пришла. И вот мы стояли одетые, готовые в путь.

– Как ты узнала, где меня найти?

– У нашей сестры Барбары Мэй. Она всегда следила за твоим продвижением.

Продвижение. Это слово вызвало в памяти школьную историю: короли и королевы предпринимают грандиозные путешествия, посещая дворян‑фаворитов, лишая своих подданных их домов, имущества и душевного спокойствия.

И «Барбара Мэй». Неужели все в семействе Уитекеров имеют двойные имена? По какой причине меня изгнали из клана? У нас не может быть девочки всего с одним именем. Отдадим ее. Тот приятный офицер полиции с женой возьмут ее. Мистер Деннис Худ и его очаровательная и бездетная жена Вирджиния, которую друзья с любовью называют Джинни. Она чрезвычайно доверчивый человек.

Мэри Джейн даже не притязала на то, что следила за моим продвижением. За это я должна благодарить Барбару Мэй. Следующей, видимо, появится она. Отыщи мою пропавшую собаку, милая. Одолжи мне шиллинг.

Может, Мэри Джейн говорит правду, а может, она великолепная обманщица, историю которой я доверчиво проглотила. Это объяснило бы, почему у меня в горле встал комок.

– Откуда Барбара Мэй узнала, где я живу?

– В «Меркьюри» напечатали, когда ты выходила замуж. Барбара Мэй работала уборщицей в больнице, где работал твой муж.

Я не вполне уверена, но мне показалось, что Мэри Джейн немного смутилась. Она не объяснила, проследила ли Барбара Мэй Джеральда до дома или заглянула в больничные документы, чтобы узнать адрес.

Сестра добавила:

– Мама была очень довольна, когда ты вышла за врача.

Заткнись, Мэри Джейн. Не говори ничего больше.

Окутанные вязкой тишиной, мы не смотрели друг на друга, я повесила на плечо сумку и принялась открывать дверь. Ключ не хотел двигаться, ручка – поворачиваться. Нельзя показывать, насколько я потрясена. Мэри Джейн не должна увидеть, что мне нужны две руки: правая, чтобы повернуть дверную ручку, и левая – чтобы поддержать дрожащую правую.

– Хорошо, Мэри Джейн. Едем.

Я подумаю про всю эту сестринскую историю позже. Пока же я должна выбросить ее из головы и сосредоточиться на имеющемся деле. Она пришла ко мне за помощью.

 

Глава 2

 

При ходьбе мне казалось, что ноги будто налились свинцом, и в то же время я ощущала странную легкость, словно больше не принадлежала себе и могла парить в воздухе.

Мы шли по тихой улице к старой конюшне, которую соседи позволяли использовать в качестве гаража для моего «Джоуитта». Живая изгородь серебрилась паутиной.

Мэри Джейн шагала легко, кожаное пальто хлопало ее по лодыжкам, и вся она источала жизнерадостность, словно стряхнула с себя тревоги и теперь, когда я нашлась, все будет хорошо. Даже сквозь туман в голове из‑за попыток разобраться в ее словах я почувствовала настроение Мэри Джейн. Оно было знакомо мне по тем случаям, когда я помогала женщинам после войны. Облегчение от того, что рядом кто‑то есть, создает иллюзию, что все устроится. Однако сейчас был не тот момент, чтобы впадать в эйфорию.

Сестра. Она моя сестра. Эта девочка, Гарриет, которая нашла тело своего отца, моя племянница. И есть племянник. Как же его зовут? Остин. Малыш Остин, назвала она его.

Я ужаснулась, осознав вдруг, что именно нашли эти дети.

– Где сейчас дети? – спросила я.

– Спят дома. Я оставила на столе записку, если они вдруг проснутся до моего возвращения.

Ранним утром всё производит больше шума. Дверь старой конюшни, где я держала «Джоуитт», громко скрипнула, открываясь. Мэри Джейн воззрилась на автомобиль.

– Какая красивая машина! Дети захотят прокатиться.

Она вела себя так, будто мы собирались отдохнуть в выходной день, а не начать то, что вполне могло обернуться расследованием убийства.

– Закрой дверь, когда я выеду, хорошо?

Сестра отступила далеко в сторону, словно боясь, что колеса автомобиля раздавят ей пальцы ног.

Закрыв дверь, она забралась в машину. Я подала Мэри Джейн карту.

– Тебе придется засунуть руки в рукава, чтобы не замерзнуть. Я забыла взять лишнюю пару перчаток.

– Ничего страшного.

– Не разговаривай со мной во время езды, потому что шум будет заглушать твой голос. Но положи эту карту так, чтобы я могла до нее дотянуться.

Мэри Джейн взяла карту.

– По дороге будет много трамвайных путей.

На извилистых улочках, ведущих из Хедингли в Грейт‑Эпплвик, у меня будет не слишком много возможностей свернуть не туда, но полностью исключить этого нельзя. Я ведь не слишком знаю дорогу на Гизли.

Когда мы оставили Хедингли позади и поехали по сельской местности, розовые полосы в небе превратились в золотые, а потом поблекли до белизны. Осторожно появилось несмелое солнце. Если не считать шума двигателя, мир был тих и спокоен. Даже лошади и коровы еще не вышли пастись.

Мэри Джейн подняла воротник и засунула руки в рукава пальто.

Я быстро глянула на нее. Вот человек, который знал мою биологическую мать, братьев, сестер, кто знал моего отца и был частью их жизни. Все они оставались для меня тайной. В тот момент, когда я осторожно совершала поворот, на меня навалилось чувство страшного одиночества. Отказавшись думать о семье, которая меня отдала, я никогда не нуждалась в том, чтобы они что‑то для меня значили. А теперь Мэри Джейн вторглась в мою жизнь – эгоистически, без всяких там «вы позволите».

Внезапно на дорожке слева показалась повозка. Лошадь в шорах мотнула головой. Щелкнул кнут. Я снизила скорость и нажала на тормоз.

– Я никогда тебя не забывала, – вдруг сказала сестра, низко наклонив голову, а потом повернувшись и взглянув на меня. – Ты была совсем крошкой. Я просила маму, чтобы она не отдавала тебя тому человеку. Мне казалось, что он тебя уронит. Он, помню, держал тебя на сгибе правой руки. Я помню, как говорила, что он тебя уронит. Но никто не слушал. Я плакала, когда тебя унесли.

Она дала мне некоторый материал для проверки. Я смогу проверить ее слова. Спрошу папу: ты один ходил меня забирать? Ты держал меня на согнутой руке?

Я подвела машину к тротуару и остановила. Не глядя на сестру, уставившись на свои руки, лежавшие на руле, спросила:

– Почему ты сразу не сказала, когда вошла в мой дом? Ты должна была сразу мне сказать.

– Я собиралась сделать это позже.

Я повернулась к Мэри Джейн:

– И что еще ты собираешься сказать мне позже?

Она встретилась со мной взглядом.

– А ты попробуй сама. Попробуй сказать что‑нибудь подобное и посмотри, как будешь себя чувствовать.

На мой вопрос она не ответила. Если все это было дурацкой ложью, чтобы заручиться моей помощью, она пожалеет. Но ведь никто не станет придумывать подобную историю, верно? И кроме того, что‑то в ее поведении успокаивало меня, несмотря на мое беспокойство, если в этих словах есть какой‑то смысл.

 

Следуя в деревню Мэри Джейн, мы выехали из Лидса, миновали деревню Хорсфорт и поехали вдоль трамвайных путей. На самой высокой точке дороги мы пересекли реку Эйр. Меня всегда удивляет, какая бурная жизнь протекает за углом по соседству, на улице, куда ты вряд ли заглянешь.

Моя вновь обретенная сестра не слишком‑то умело показывала направление. Она изрекала: «Поезжай туда, – в смысле «поверни налево», а потом говорила: – Ты его пропустила».

Мэри Джейн опоздала с подсказкой поворота на Грейт‑Эпплвик. Я поискала следующий поворот и въехала на Бэк‑лейн, вдоль которой стояли скромные каменные жилища, парадные двери которых открывались прямо на улицу. В населенном пункте, в названии которого содержался намек на яблоневый сад, в поле зрения не было ни одного деревца. Мы снова повернули, минуя химический завод, типографию и указатель «Поле для гольфа».

На Таун‑стрит, где чередовались магазины и жилые дома, мы проехали мимо школы, церкви и методистской часовни. На Овер‑террас дома поредели. Затем появились сельский лужок и два крытых соломой коттеджа, сложенных из песчаника. Позади них вытянулись узкие полоски полей и лугов, переходившие в сельские просторы. Чуть дальше Мэри Джейн указала на третий дом:

– Это наш.

Я остановила автомобиль напротив двухэтажного дома из песчаника, которому (дому, само собой) было лет двести. Он стоял немного вглубь от дороги. Самой веселой деталью в его облике была цветущая яблоня слева от входа.

Жалюзи на окнах верхнего и нижнего этажей были опущены. Сланцевая крыша казалась гораздо новее остального дома. В целом он был более внушительным, чем я представила по словам Мэри Джейн. На первый взгляд идиллический сельский коттедж.

– Он очарователен, – сказала я. – Но покрыт не соломой, как другие два коттеджа.

Она фыркнула, демонстрируя нелюбовь к этому дому.

– Сколько я пилила Этана, чтобы он это сделал. Ты когда‑нибудь жила под сырой старой крышей, в которой крысы устраивают гнезда, а птицы считают, что она открыта для всех? И водопровода, как у тебя, у нас нет. Нам приходится носить воду из колодца в огороде за домом.

Я остановилась почти вплотную к каменной, сложенной без раствора стене, и поэтому выбираться нам пришлось с моей стороны, я – первая, шевеля замерзшими пальцами ног, чтобы вернуть их к жизни.

– Этана нет, – упавшим голосом проговорила Мэри Джейн.

– Откуда ты знаешь?

– Он развел бы огонь. Из трубы шел бы дым.

Мы прошли к двери, наступая на розовые лепестки, сдуваемые ветром с яблони.

Сестра потянула за веревочку, торчавшую из прорези для писем в двери.

– Маленькая мартышка сняла с веревки ключ. Должно быть, боялась, что кто‑нибудь войдет. – Мэри Джейн громко постучала и подождала. Снова постучала. – Придется кидать камушки в окно.

Наклонившись, она принялась рыться в дерне вокруг клумбы, собирая камешки. Выбрав верхнее окно, Мэри Джейн бросила камешек, который не произвел почти никакого звука. Следующий камень полетел мимо.

– Если дети все еще спят, может, ты покажешь мне пока каменоломню? Отсюда можно туда доехать?

Она метнула еще один камешек.

– Не могу. Понимаю, что трушу, но я не могу снова туда войти.

– Тогда скажи мне, где это. Я съезжу.

Она, кажется, испытала облегчение, что я готова поехать в каменоломню без нее.

– Отсюда туда ведут две дороги. Одна – из нашего огорода за домом, по тропинке, или вернись в деревню и сверни на дорогу у часовни. Каменоломню ты не пропустишь.

Когда кто‑то говорит тебе: «Ты это не пропустишь», такие слова обычно означают: «Я не пропущу, потому что знаю, где это находится, но тебе повезет, если ты это место отыщешь».

Как раз в этот момент по ту сторону двери послышался шум. Отодвинули засов. В замке повернулся ключ.

Маленькая девочка в длинной белой ночной рубашке посмотрела на мать, на меня, а потом – мимо нас, на дорогу и машину, надеясь увидеть кого‑то еще. Не увидев отца, она сникла. Шагнула назад, больше на нас не глядя. Ее длинные волосы, стянутые ленточкой, доставали почти до талии. У меня по телу пробежала дрожь. Я все равно что посмотрела в зеркало старого платяного шкафа, который был у меня в детстве. Глаза у девочки были велики для ее личика, волосы тщательно разделены на пробор над бледным высоким лбом. Если у меня и были какие‑то сомнения в том, сестра ли мне Мэри Джейн, они улетучились, когда я посмотрела на это маленькое воплощение себя в детстве.

Следом за Мэри Джейн я переступила порог.

– У тебя тут все без происшествий? – спросила она у дочери.

– Да. – Ребенок отвечал со сна вяло.

– Это Гарриет. Гарриет, поздоровайся вежливо с миссис Шеклтон, которая подвезла меня назад оттуда, куда я ходила искать папу. Это было любезно с ее стороны, верно?

– Где ты его искала?

– Его будет искать миссис Шеклтон на своем автомобиле.

Вот, значит, что я буду делать. У ребенка хватало разума с некоторым скепсисом отнестись к данной идее. Я пожалела, что рядом со мной нет Джима Сайкса. У него есть дети, и он знает, как с ними разговаривать. В этом доме даже мое имя звучало чужеродно.

Девочка на меня не смотрела, но стояла, наблюдая, как мать снимает дорожное пальто. Я свое не сняла.

– Почему ты отвязала ключ от веревки? – спросила Мэри Джейн.

Гарриет вынула ключ из замка и снова привязала его к веревке.

– Откуда я знала, кто пройдет мимо и захочет сунуть лапы в щель для писем.

Она отвечала спокойно, словно объясняла ребенку, и на кратчайшее мгновение мне показалось, что, должно быть, она – мать, а Мэри Джейн – дочь. Время сыграло шутку, превратив Мэри Джейн в старуху, а Гарриет – в уравновешенного и внимательного взрослого. Рядом со своей серьезной дочерью Мэри Джейн казалась легкомысленной.

Я оглядела комнату. Если тебе в ней не жить, можно назвать ее живописной – керосиновая лампа на комоде и подсвечники на каминной полке. На тщательно выскобленном дощатом столе у окна – эмалированный таз и кувшин. Под столом – бадья и ведро. Еще один стол вместе со стульями и буфетами разместился вдоль стены. На третьем столе, поменьше, перед которым стоял расшатанный стул, помещалась швейная машинка. По обе стороны от всего этого тянулись встроенные буфеты и комоды. В дальнем конце комнаты неясно проступал комод с зеркалом. Загроможденная комната. Мне представилось, как члены семьи постоянно уворачиваются, чтобы не наткнуться на мебель.

Мэри Джейн поворошила золу в камине.

– Скоро разгорится огонь. Возвращайся в кровать, Гарриет. Для школы еще слишком рано.

Девочка уселась на табуретку у стола, наблюдая за матерью.

Та взяла газету и принялась скручивать ее. Гарриет спрыгнула с табуретки, вырвала у матери газету и разгладила.

– Папа еще не читал эту «Геральд».

Мэри Джейн вздохнула. Взяла сухого папоротника, несколько щепок и положила в камин.

– Ты не принесла уголь.

– Я собиралась это сделать.

– Ну, так сделай!

Девочка с заспанными глазами сползла с табуретки и взяла из камина ведерко для угля.

– Гарриет! Обуйся.

– Дай‑ка мне. – Я забрала у племянницы ведерко. – Где у вас уголь?

– Нет, Кэтрин. Ты не должна этого делать.

Я проигнорировала Мэри Джейн и пошла за Гарриет, показывавшей дорогу к задней двери. Она была заперта на все засовы. Я отодвинула их, и дверь распахнулась в длинный огород с несколькими хозяйственными постройками.

– Уголь там. – Гарриет указала на первый сарай.

Сунув ноги в слишком большие для нее галоши, девочка зашаркала рядом со мной.

В угольном сарае я взяла лопату. Она заскрежетала по полу, когда я подсунула ее под кучу угля, набрала полную и опрокинула в ведерко. С верхушки кучи посыпались кусочки угля.

– Надо набрать доверху.

Я снова заскребла лопатой по полу.

– Вы знаете папу, миссис Шек…

– Миссис Шеклтон не очень легко произнести. Можешь называть меня тетя Кейт. – Я не собиралась этого говорить, но слова выскочили сами.

Гарриет нахмурилась, и я поняла, что допустила ошибку. Девочка следила, как я опрокидываю в ведерко следующую порцию угля. Заговорив, она не назвала меня тетей Кейт.

– Вы знакомы с папой? Вы с ним встречались?

Она спокойно смотрела на меня, дожидаясь ответа. У нее хорошо получилось бы вести допросы. Глядя в эти широко раскрытые глаза, опасный уголовный преступник поневоле скажет правду.

– Нет, Гарриет. Я незнакома с твоим папой. Но если ты будешь так любезна и если тебе не нужно срочно возвращаться в постель, ты могла бы проводить меня в карьер и показать, где он работал.

Это было трудно и, возможно, жестоко, но мне требовалось поговорить с ребенком наедине. В конце концов, она утверждала, что видела своего отца лежащего мертвым, и не походила на человека, подверженного обману зрения.

Гарриет сглотнула. Сжала кулачки. Ей не больше матери хотелось идти в каменоломню. Но она была отважнее.

– Сейчас, только оденусь.

 

Глава 3

 

Мы молча шли по тропинке. Для полевых цветов было еще рановато раскрывать свои чашечки. Тишина утра и мягкость окружающей природы предлагали идти неторопливо, словно без особой цели. Мне очень не хотелось нарушать это очарование.

Как начинать разговор с ребенком, когда нужно спросить: «Где ты видела тело своего отца?»

– В субботу твой братик ходил с тобой?

Она пнула камешек.

– Остин, да.

– Ты знаешь, сколько было времени, когда ты понесла своему папе ужин?

– Часы на церкви пробили пять. Он ушел с самого утра.

– Это мама попросила тебя собрать еду?

– Мне десять лет. – В ее голосе послышались намек на упрек и, пожалуй, некоторое сомнение в моих умственных способностях.

Не миновать мне неприятностей, допрашивая этого ребенка.

Тропинка стала грязной. Я последовала примеру Гарриет, шагавшей в обход по влажной траве. Показался крутой обрыв, под ним – река. Она текла быстро, от нее шел успокаивающий звук и жуткий душок химикалий.

– Прошу прощения за вопрос, Гарриет. Но, пожалуйста, расскажи мне все о том дне, сколько сможешь вспомнить, о субботе.

– Что – всё, с того, как встала?

– Да, – твердо ответила я.

Во взгляде девочки отразилось недоверие. Какое нахальство, наверняка подумала она. Затем она покраснела и тихо проговорила:

– Про все свои дела людям не рассказывают.

Ошибка. Я попросила слишком многого и насторожила эту уже обладающую характером, рано повзрослевшую йоркширскую девочку. Всё вижу, всё слышу, ничего не скажу. Всё ешь, всё пей, ничего не плати.

– Прошу тебя, Гарриет. Это может помочь. Разумеется, мы разговаривали с твоей мамой, но все замечают разные вещи.

Гарриет вздохнула, но не ответила.

Я усилила давление:

– Не получал ли твой папа писем или сообщений? Не говорил ли он, что хочет кого‑то навестить или куда‑то уехать?

Мне самой было противно высказывать предположение, что Этан мог уехать в гости, но это помогло.

– Я не знаю ни про какие сообщения или письма. Он должен был пойти в воскресенье в Хоксворт‑Мур и сказал, что возьмет меня и Остина.

Это было то профсоюзное собрание, о котором упомянула Мэри Джейн. Видимо, Этан намеревался с раннего возраста приобщать своих детей к политике.

– Гарриет, я хочу выяснить как можно больше о том, что могло произойти. Мне может быть полезна любая подробность, какую ты сумеешь вспомнить, какой бы незначительной она ни казалась. Расскажи мне о субботе.

До этого девочка тащилась еле‑еле. Теперь она решила мне помочь. Выпрямилась. Ее походка стала целеустремленной. Появившаяся в голосе энергия кольнула мою совесть за то, что я пробудила у Гарриет несбыточную надежду.

– По субботам папа начинает работать поздно – в восемь вместо семи. Мы были еще в кровати, когда он ушел, мы с Остином. Он не крикнул, что уходит, но когда я спустилась вниз, то увидела, что он оставил мне чаю в своей пинтовой кружке. Он всегда так делает. Он любит крепкий чай с сахаром и немного оставляет мне. Мне все равно, что он холодный. Я люблю чай. Прямо умираю, как люблю. Мы оба с ним. Я слышала, как папа разговаривал с мамой. Он спросил, собрала ли она ему с собой еды. Мама ответила, что он должен прийти домой к обеду. Папа сказал, что ей прекрасно известно: он делает солнечные часы. Закончит их и придет домой, когда сделает дело, не раньше. Она спросила, какой смысл бороться за половинный рабочий день в субботу, а потом работать. И разве он не обещал сделать тяжелую работу по огороду. Папа сказал, что сделает ее в воскресенье, и она: о, а разве он не пойдет тогда в Хоксворт‑Мур к своим дружкам‑социалистам? Он ответил, что забыл об этом. Потом он ушел.

Все утро я помогала маме по дому и в огороде. Мне приходится это делать, потому что мама шьет мне к Троице платье, а Остину – брюки и рубашку и не может все успеть. Когда подошло время обеда, я спросила, может, я отнесу что‑нибудь папе, и она ответила – нет, он должен прийти домой. Мы с Остином пошли по магазинам на Таун‑стрит, к мяснику и в хлебную лавку. Я купила себе булочку с кремом и со взбитыми сливками, а он – пирожок с джемом.

Когда мы съели булочки, мама спросила, где ее сигареты, и я ответила, что забыла их купить. Она велела сходить за ними, и я сказала, что у меня болят ноги и от сумок ноют руки. И мама сказала – ну ладно, и пошла сама. Тогда‑то я взяла миску, положила туда вареного гороха, отрезала кусок холодного бекона, накрыла еду кухонным полотенцем и сказала Остину: пойдем, и молчи про это, а мы вернемся до того, как мама придет домой.

Гарриет произвела на меня впечатление. Она последовательно излагала события. Ссора между Мэри Джейн и Этаном оказалась мелкой стычкой из‑за времени возвращения Этана домой: ничего такого, что заставило бы ее пробраться в каменоломню и убить мужа, пока дети ходили по магазинам.

Тропинка пошла круто вверх. Низкий кустарник на спускавшемся к реке склону был припорошен белой пылью, что, видимо, означало близость каменоломни. А потом я почувствовала его – сухой запах пыли, от которого у меня запершило в горле.

Теперь дорожка пошла резко вниз и привела нас к дороге не шире горной тропы. Карьер раскинулся перед нами – суровый и необычный пейзаж. Я взяла Гарриет за руку скорее для того, чтобы ободрить себя, а не ее.

– Гарриет, здесь всё так, как было в субботу, или здесь находился кто‑то еще?

– Они все ушли домой. Я посвистела, вызывая папу, но он не ответил. Мне не хотелось идти через карьер только с Остином, но я уж добралась до этого места, поэтому и пошла.

– Мы можем сделать это сейчас?

Гарриет облизала губы. Меня кольнуло чувство вины: я вспомнила, что бедняжка не выпила даже глотка своего любимого чая, не съела и куска хлеба.

Гарриет повела меня по каменистой тропинке, не говоря ни слова. Мы миновали громадный навес. Девочка задышала чаще.

– Что это? – спросила я. Строение справа от нас походило на виденный мною снимок огромной лачуги в городке на заброшенном золотом прииске.

– Здесь стоит камнедробилка.

Мы прошли мимо огромного крана. Спуск привел нас к маленькой хибарке, примостившейся на камнях. Когда она осталась позади, наш путь нырнул вниз, потом снова выровнялся.

Гарриет остановилась перед трехстенным, без передней стены, навесом‑времянкой, сооруженным из толстых и широких досок и листов ржавого железа.

Перед ним стоял длинный верстак. На земле за верстаком валялись раскиданные куски синего сланца.

– Это те солнечные часы, которые делал твой папа, Гарриет?

– Наверное, да. Они не были разбиты, когда мы пришли. Они выглядели законченными. Сначала я подумала, что он, видимо, ушел домой по дороге и поэтому мы с ним разминулись.

– А где именно ты его увидела?

– Вон там, он лежал под навесом.

– Остин его видел?

– Не думаю. Я велела ему оставаться там. – Она указала на конец верстака. – Ему было страшно. Ходят слухи, что, когда люди покидают каменоломню, здесь появляются гоблины.

– Твой папа разговаривал с тобой или издал какой‑нибудь звук?

– Нет.

– Ты с ним разговаривала или трогала за руку?

– Да. Он не ответил. Рука у него была холодная. Но камень же холодный. Поэтому и он был бы холодным.

Я вошла под навес. Гарриет осталась на месте.

Во времянке стояла ржавая жаровня, а на ней – закопченный чайник. На полке слева от меня лежали инструменты и стояли жестяные кружки.

Гарриет проследила за моим взглядом.

– Это не папины инструменты. Вот кружка и ложка папины. А деревянные молотки и зубила, они Рэймонда. – Она указала на шедшую вдоль задней стены лавку. – Мы с мамой сделали для папы и Рэймонда подушки.

– Рэймонд был учеником твоего папы?

Девочка явно обрадовалась, что я не полная невежда.

– Был папиным учеником, пока не закончил учиться. Теперь Рэймонд называет себя самостоятельным каменщиком.

– Рэймонд работал с твоим папой в субботу?

– Солнечные часы папа делал один. Только папа работал днем в субботу. У Рэймонда есть девушка. В следующую субботу он женится. Они с Полли будут жить с мамой и папой Рэймонда или с мамой и папой Полли. Мама у Рэймонда хорошая, но папа – такой злющий. У Полли мама и папа хорошие, но у них места нет.

Благодаря моей настойчивости бедный ребенок искренне старался рассказать мне все, совсем не понимая, что сто́ит упоминания, а что нет.

Она пристально вглядывалась в пространство под навесом, словно все еще кого‑то там видела. И показала место, на которое не осмелилась ступить.

– Вот. Он здесь лежал, отвернув от меня голову. Его кепка слетела. Смотрите – вот она!

Внезапно Гарриет бросилась вперед, забыв о своем нежелании входить под навес. Из‑под скамьи она достала старую плоскую твидовую кепку, которая когда‑то была клетчатой.

Девочка сжала кепку.

– Знаю, мама надеется, что я ошиблась. И я хочу, чтобы так и было, потому что не хочу, чтобы папа умер. Сержант Шарп считает меня маленькой лгуньей. Я не лгунья.

Мы вышли из‑под навеса. Я взяла большой кусок сланца с гладким краем. Пока я разглядывала камень, в моей голове лихорадочно роились мысли. История, рассказанная Гарриет, весьма походила на правду.

На сланце была вырезана изящная прямая линия. По краю шел волнистый узор.

– Они были целы, когда мы пришли.

Гарриет стояла так же неподвижно, как окружавшие нас камни на склонах каменоломни.

Какие же гнев и ненависть стояли за разбитыми часами, подумалось мне, и, возможно, те же самые гнев и ненависть обратились и на Этана. Его мастерство было безупречным. Я видела это по фрагменту синего сланца с гладким краем. Зачем Этану исчезать? Если поверить худшему и представить, что он был мертв, когда его нашли дети, то что случилось с телом?

Гарриет последовала за мной за навес. Там были следы ног, да и почему им там не быть? Но один след был не больше моего. Легко ступая, я сравнила его со своим. Достала камеру. Освещение за навесом оставляло желать лучшего, но я настроила камеру и подошла как можно ближе, но так, чтобы не повредить отпечатки ног.

Теперь я жалела о присутствии Гарриет. Следовало ли притворяться, что мне нужна экскурсия, только чтобы иметь предлог для поисков? И что я найду? Любые следы ног, любые улики покрыты пылью, затоптаны субботней поисковой партией, размыты ночным дождем.

И все равно я осмотрелась вокруг. От этого места у меня по коже бежали мурашки. Так, наверное, выглядит обратная сторона луны. В отдалении высилась серая гора валунов, словно после обвала.

Что я искала? Обрывок ткани, зацепившийся за камень, пятно, которое могло оказаться кровью, прядь волос? Бо́льшую часть своей жизни мы не смотрим под ноги, и вверх, собственно, тоже, только прямо. Я уставилась на землю. Песчаная, каменистая, и ничего‑то по ней не прочтешь.

Гарриет стояла неестественно прямо и наблюдала за мной. Надо отвести ее домой. На сегодня ей достаточно.

Наши взгляды встретились.

– Я хочу, чтобы вы кое на что посмотрели.

– На что?

Она протянула руку. Под предводительством девочки я пошла по карьеру, вверх и вниз по холмистой поверхности, вдоль ровного участка земли, мимо крана, прямиком на другую сторону, где холм шел под уклон и упрямый ясень, белый от пыли, цеплялся за его скалистую поверхность.

Земля стала мягкой. Меня будто током ударило, когда я увидела нечто похожее на вмятину от каблука и плоский след, как от волочения. И снова – еще один след от каблука. Недостаточно просто сфотографировать эти следы на земле. Я должна измерить отпечаток каблука. Он был слишком мал, чтобы принадлежать рабочему каменоломни, если только здесь не было молодого паренька. Разумеется, этому можно дать абсолютно рациональное объяснение.

– Минутку, Гарриет. Я хочу сделать снимок на память о том, как выглядит каменоломня.

Я села на валун, чтобы подготовить камеру. Этот валун станет моим ориентиром. Я сфотографирую свою находку, валун и уходящую отсюда прямую полосу.

Если я была права – а мне так хотелось ошибиться, – кто‑то протащил в эту сторону тело. Это объясняет, почему, когда мужчина с фермы вернулся сюда вместе с Гарриет, тело исчезло.

Гарриет наблюдала, пока я фотографировала участок земли, не вполне, впрочем, уверенная, что здесь действительно волокли тело. Вероятнее, это указание на место в сухой пыли, где на меня нахлынуло дурное предчувствие.

Когда я закончила съемку, Гарриет схватила меня за руку и потянула за собой. Мы продолжили наш переход по неровной земле.

Почти в самом конце каменоломни, рядом с дальним склоном, девочка остановилась. Большой темный пруд стоячей воды лежал почти идеальным зловещим кругом.

– А если он упал сюда? – спросила она. И сильнее сжала мою руку.

Не успела я ответить, как пронзительный свист разорвал утреннюю тишину. Мы обе одновременно вздрогнули. Я обернулась посмотреть, откуда донесся этот звук. На другом конце каменоломни стояла фигура. Человек со злостью поднес ко рту сложенные рупором ладони.

Слов вообще‑то было не разобрать, но настрой сомнений не оставлял. Мы остались на месте.

– Это отец Рэймонда, – тихо проговорила Гарриет.

– Тот, который злющий?

– Да. Он бригадир.

– Как его зовут?

– Джосайя Тернбулл.

– Ярится, как бык. – Мужчина надвигался на нас так быстро, что я пожелала ему споткнуться и шлепнуться лицом вниз. – Давай‑ка не будем его слушать, Гарриет.

Я направила фотоаппарат на пруд с тихой, темной водой и сделала снимок.

Мужчина приблизился, изрыгая яростные крики, которые складывались в слова:

– Какого черта вы тут делаете? Никаких юбок мы тут не потерпим.

Я повернулась к нему. Он был одет в старые вельветовые брюки и древнюю твидовую куртку, на голове кепка. Красный толстый шарф на шее сочетался по цвету с пылающими щеками. Крупный, с раздвоенным кончиком нос мужчины был сломан по меньшей мере однажды. Над бровью начинался старый шрам, причудливой линией пересекавший щеку. От мужчины несло пивным перегаром и табаком. Похожей на лопату рукой, на которой не хватало мизинца и безымянного пальца, он попытался схватить мою камеру.

Но соперничать со мной в ловкости ему было не под силу.

– Прошу вас, успокойтесь, мистер Тернбулл.

– Нечего приказывать мне в моем собственном карьере. Здесь приказы отдаю я. Отправляйтесь‑ка домой кормить мужа завтраком. – Он повернулся к Гарриет: – Ты снова рассказываешь свои дурацкие сказки? – Взглянув на девочку, он увидел кепку, которую она сжимала в руках. Мужчина протянул свою загребущую руку, словно хотел отнять кепку. Гарриет сунула ее под пальто.

Пока мужчина ненадолго замолк при виде кепки Этана, я сказала:

– Я попросила Гарриет показать мне каменоломню. Я – миссис Шеклтон, провожу расследование от имени миссис Армстронг.

Он уставился на меня, потом – на девочку. Пауза вышла краткая.

– С таким же успехом вы можете вести свое следование в другом месте.

Он шагнул еще ближе. Еще дюйм, и он опрокинет меня своей тушей. Мы с Тернбуллом мерились взглядами, отчего у меня заболела шея. Гарриет сглотнула, но не шевельнулась.

– Вы были среди мужчин, которые обыскивали каменоломню в субботу вечером, мистер Тернбулл?

Я держалась с уверенностью, которой практически не чувствовала. Он был из тех людей, которые не привыкли, чтобы им бросали вызов, и стушевался всего на мгновение.

– И что с того? – Он сердито зыркнул на Гарриет. – Твой папаша смылся. Он был не в настроении, что не получил здесь поддержки с забастовкой. Сатана умел красиво говорить и все такое, и вы знаете, что с ним случилось.

– По последним сведениям, мистер Тернбулл, сатана жив и весьма преуспел. Вы не против того, чтобы сказать мне, когда вы в последний раз видели мистера Армстронга?

Носком башмака он коснулся моих туфель.

– Да, против. И вы вторгаетесь в частное владение.

У Тернбулла неприятно пахло изо рта, и дыхание вырывалось жгучими облачками, обжигавшими мне голову и плывшими дальше.

Этот человек был не просто злющим. Он умел жестоко запугать.

– Мне не нравится угрожающее поведение, мистер Тернбулл. Надеюсь, когда вы поразмыслите, то поговорите со мной в более вежливой манере. – Надежды, надежды. Скорее ад замерзнет. Каменоломня порастет голубыми розами. – Идем, Гарриет.

Она запрокинула голову, окинула Тернбулла еще одним пристальным взглядом, и мы, обойдя его, направились к выходу из карьера.

– Богатая стерва! – завопил он.

Слова ударили меня в спину между лопатками.

Гарриет расплакалась, но не раньше, чем мы отошли от Тернбулла на приличное расстояние.

– Он не вел бы себя так грубо и гадко, если бы здесь был мой папа.

Я поискала носовой платок.

– Знаю. Ты очень хорошо ему противостояла. Я тобой горжусь. – Я не добавила, что это сослужит ей добрую службу в противостоянии другим большим злюкам, которых она встретит на протяжении своей жизни.

Инцидент потряс меня, не в последнюю очередь потому, что я подвергла такому столкновению Гарриет.

Ко входу в каменоломню мы вернулись нашим путем.

– Куда ты пошла в субботу, Гарриет?

– Здесь мы свернули налево. – Она показала на дорожку, по которой мы только что прошли. – Только я пошла через мост на ферму. – Она помолчала, словно ожидая, что ей зададут новый вопрос, затем продолжила: – Я пошла на ферму, потому что она была ближе всего и я думала, что дядя Боб пойдет со мной и приведет папу домой. Хотите пойти на ферму?

– Нет. Ты должна вернуться домой и позавтракать. Но я бы хотела, чтобы ты показала мне деревню. Я хочу сходить туда и повидаться с полисменом.

Девочка кивнула:

– Тогда сюда.

Мы стали спускаться с холма, который вел к Грейт‑Эпплвику. В будущем надо взять за правило первым делом идти в местную полицию. Если бы при общении с этим злющим типом в каменоломне возникли сложности, я могла оказаться по разные стороны баррикады с местным полицейским, а мне требовалась вся поддержка, какую я способна была получить.

В горку шел какой‑то рабочий с холщовой сумкой.

– Это Рэймонд, – сказала Гарриет, когда молодой мужчина уверенно зашагал к нам, по‑солдатски размахивая руками.

– Рэймонд, ученик твоего папы?

– Теперь он каменщик, как папа. Но таким же хорошим он никогда не будет.

Я бы предпочла поговорить с ним наедине, на тот случай, если он окажется столь же вздорным, как и его отец. Теперь, когда мы сблизились, Рэймонд замедлил шаги, настороженно меня разглядывая. Худой и бледный, как длинная полоса побелки, он был одет в мешковатые коричневые брюки и короткую куртку.

– Ты была в каменоломне, Гарриет? – мягко спросил он. – Ты же знаешь, что это опасно.

– Для меня не опасно, – ответила девочка, все еще готовая дать отпор после нашего столкновения с отцом Рэймонда.

– Я попросила Гарриет сводить меня туда. Здравствуйте, я – миссис Шеклтон, друг семьи.

Мы обменялись рукопожатием. Холод его прикосновения соответствовал его осторожной отчужденности. Я задержала его руку в своей, полная решимости немного растопить этот лед.

– Вы – Рэймонд Тернбулл, – проговорила я, как будто ему требовалось это знать. – Мы только что виделись с вашим отцом.

– О, – произнес он и, красный от смущения, посмотрел на Гарриет, прикидывая, как обошелся с нами его отец. – Полагаю, он…

– Все в порядке. Я знала, что мне там не обрадуются, и намеревалась осмотреться на месте до начала рабочего дня.

– Отец всегда приходит рано. – Рэймонд повернулся к девочке: – Я как раз шел за своими инструментами. – Он легонько тронул ее за плечо. – Мне нужно идти в поместье и начинать там новые солнечные часы, чтобы сделать их вовремя, ко дню рождения миссис Леджер. Только они будут из песчаника, а не из того красивого синего сланца.

Гарриет ничего не ответила.

Рэймонд уже собрался идти дальше, но помедлил и еще раз посмотрел на Гарриет, как будто хотел сказать что‑то доброе, но не мог подобрать слов.

Его симпатия к Гарриет дала мне преимущество, а его побудила заговорить.

Девочка показала кепку.

– Папина кепка лежала под лавкой.

– В субботу вечером мы ее не увидели, – поднял брови Рэймонд. – Само собой, темнело.

Я облекла свой вопрос в форму сочувственного замечания:

– Вам, наверное, потребовалась целая вечность, чтобы обыскать всю каменоломню.

Он кивнул.

– Сержант Шарп вытащил нас из паба. – Он быстро глянул на Гарриет. – Ну, тащить‑то нас, собственно, и не требовалось. Мы хотели помочь.

– А вы… – начала Гарриет и замолчала.

– Что – мы?

– Пруд…

Он протянул руку, но не коснулся девочки.

– Нет, не думай об этом, Гарриет. Тот отстойный прудок просто заполнен грунтовыми водами. Как только проглянет солнце, он высохнет.

Гарриет внимательно смотрела на Рэймонда.

– Но я думала, что он здорово глубокий. Я думала, все пруды в карьере глубокие.

Он покачал головой:

– Этот – нет. Мы так говорим, чтобы отпугивать детишек, потому что некоторые из этих прудов глубокие, в старых карьерах, которые превратились в озера. Только не говори никому, Гарриет. Ты разумная, но есть легкомысленные дети, которые приходят и навлекают на себя неприятности, желая поплавать там на доске.

Гарриет охнула и прикусила губу.

– Рэймонд, в какое время вы в последний раз видели мистера Армстронга в субботу?

– Я работал до часу дня, а потом ушел обедать, как все остальные. Этан все еще занимался солнечными часами.

– В час дня все ушли из каменоломни?

– Отец задержался. Он всегда уходит последним, потому что бригадир. Но двадцать минут второго он сидел в пабе, – быстро добавил молодой человек, внезапно заинтересовавшись своей холщовой сумкой и не глядя на нас.

Точность Рэймонда меня встревожила. Это до странности походило на алиби. Бригадир Джосайя Тернбулл ушел последним. Мэри Джейн сказала, что Этан и Тернбулл были в ссоре из‑за голосования о забастовке, всего несколько дней назад Этан призывал к действию, но Тернбулл взял верх. Я легко могла вообразить, как Тернбулл донимает Этана. Но я должна придерживаться фактов. Как можно небрежнее я спросила:

– Сколько еще времени, по‑вашему, могло понадобиться Этану, чтобы закончить солнечные часы?

Рэймонд нахмурился. Знаю я этот тип молодых людей: будут цедить информацию в час по чайной ложке, не чувствуя необходимости в подробностях. Сделать что‑то большее – значит утверждать и без того само собой разумеющиеся вещи.

На выручку пришла Гарриет:

– Как жаль, что папа не закончил их и не пришел домой.

– Мне тоже, Гарриет. Они были бы закончены, если бы твой папа не решил добавить маленькие завитушки. Он послал полковнику Леджеру записку, чтобы тот пришел и посмотрел.

– Полковнику Леджеру? – переспросила я.

– Он хозяин каменоломни. Никто никогда не осмеливался послать за ним, хотя он и доступный человек. Но это же твой папа, Гарриет. Он ни с кем не церемонится. Солнечные часы были подарком миссис Леджер ко дню ее рождения, понимаешь, и полковник нарисовал узор. Этан привык работать с точно обозначенным заданием. Мы не просто обкалываем камень.

Он раздулся от гордости, намекая на уровень своего мастерства.

– Уверена, что так и есть. Я очень уважаю ремесло каменщиков. Скажите мне, пришел ли полковник?

– Не знаю. – Рэймонд пожал плечами. При взгляде на кепку Этана уголки губ у него опустились, словно парню впервые пришло на ум, что с Этаном могло случиться нечто плохое.

– Вы видели Этана снова между часом дня в субботу и сегодняшним утром?

– Нет. Я с тех пор его не видел. – Он посмотрел на Гарриет, как будто больше всего на свете хотел найти какое‑то объяснение. – Наверное, он ушел на поиски другой работы. – Сглотнув, он отвернулся, словно больше всего на свете сожалел, что его поставили в неловкое положение. – Во всяком случае, его инструменты пропали.

Гарриет подняла голову и перевела взгляд с Рэймонда на меня.

– Если папа забрал свои инструменты и куда‑то ушел, то, получается, я ошиблась, что видела его в таком виде.

Обе мы посмотрели на Рэймонда, желая услышать подтверждение надежды Гарриет. Ее отец, вполне возможно, жив‑здоров и обтесывает камни своим инструментом где‑то в другом месте.

– Может, ты и права, Гарриет, – наконец проговорил Рэймонд. – Твой отец мог бы найти любое другое место. В прошлом году он в два счета мог бы перейти на работу в Йоркский кафедральный собор. Ему это предлагали.

Я еще немного подтолкнула Рэймонда:

– Для высококвалифицированного рабочего подобное место было бы очень заманчивым? Почему он отказался от этой работы?

Рэймонд кивнул на девочку:

– Мэри Джейн не захотела переезжать, чтобы дети не меняли школу и все такое.

Это меня озадачило. В конце концов, Мэри Джейн всячески давала мне понять, как ей не нравится этот коттедж с колодцем в огороде. Они могли бы переехать куда‑нибудь в дом с водопроводом.

Наша троица стояла кружком в неловком молчании. Гарриет вскинула голову, с упреком посмотрела на меня. Она хотела, чтобы я нашла ее отца, а я стою тут и задаю бесполезные вопросы.

– Догоняйте меня.

И медленно пошла вниз с холма.

– Что происходит? – спросил Рэймонд. – Где Этан?

– Это‑то я и надеюсь выяснить. Вы упомянули Йорк и работу в соборе. Вы действительно думаете, что он мог уйти на поиски какой‑то другой работы, ничего не сказав?

Мне приходилось проверять эту возможность, хотя я по‑прежнему верила, что Гарриет видела тело.

Рэймонд покраснел.

– Вы хотите сказать, что я не расстроился бы, если бы он ушел?

– Нет, я не это хотела сказать. А это правда?

– Этан живет в коттедже каменщика. Этот дом всегда переходит к работнику каменоломни. В субботу я женюсь. Если Этан не вернется, у нас появится собственный дом.

И твоему отвратительному отцу не придется уживаться под одной крышей с тобой и твоей женой.

– Спасибо, Рэймонд.

Мгновение мы стояли, ни один из нас не хотел двинуться первым на тот случай, если другому захочется сказать что‑то еще.

Рэймонд вздохнул:

– Надеюсь, вы его найдете.

– Я тоже.

Я нагнала медленно шагавшую Гарриет. Мне хотелось услышать про посещение ею фермы, но это могло подождать. Девочку и так столько расспрашивали, а ей надо было позавтракать и выпить чаю.

Мы в молчании дошли до конца Хай‑стрит. Если она захочет сказать мне больше, она это сделает.

На другой стороне дороги зеленщик мелом писал на витрине в окне перечень продуктов с ценами. Водитель фургона вылез из кабины, открыл заднюю дверь своего транспортного средства, достал пачку газет и понес их в магазин.

– У вас есть дети? – спросила Гарриет.

– Нет. Только кошка.

– Почему у вас нет детей?

– Мой муж не вернулся домой с войны.

– Это же было давно.

– Да.

– Как зовут вашу кошку?

– Соуки. А у тебя есть кошка?

– Нет. – И без малейшей паузы продолжила: – Мне нужно было пойти в деревню, когда я увидела папу? Нужно было бежать к доктору, а не на ферму? Нужно было идти прямо домой и позвать маму?

– Ты поступила правильно, обратившись к ближайшим взрослым.

Мы пересекли Хай‑стрит и свернули на улицу с интересным названием Восточный вид, с которой не открывалось вообще никакого вида, только на химический завод, но когда‑то с нее действительно мог открываться вид на восток. Дома из песчаника стояли по шесть в ряд. Обогнув угол, мы попали на Таун‑стрит, с противоположных сторон которой сумрачно взирали друг на друга церковь и часовня, состязаясь за обитателей нескольких домов, добротных, приличного размера. На одном из них висела табличка полиции Уэст‑Райдинга.

– Это полицейский участок, вон там, рядом с церковью.

– Спасибо, Гарриет. Иди теперь домой. Ты очень хорошо справилась.

Она посмотрела мимо меня, а затем закрыла глаза, словно это зрелище было ей невыносимо.

– Это мисс Тримбл, сестра викария. Она задаст мне триста вопросов. Я – домой.

Повернувшись, Гарриет бросилась бежать.

Краем глаза я уловила худую, серую женщину, надвигавшуюся на меня со стороны церкви. Да, попозже я с вами поговорю, мисс Тримбл. Но сначала я должна прояснить отношения с местной полицией. Дверной молоток грохнул в дверь полицейского участка достаточно громко, чтобы по всей улице шевельнулись на окнах тюлевые занавески.

 

Глава 4

 

Дверь открылась, и я вошла.

И увидела мужчину, чем‑то напоминавшего бульдога: массивная челюсть и маленькие глубоко посаженные глаза усиливали сходство.

– Доброе утро, офицер, – проговорила я, пока он закрывал за мной дверь. Я глянула на нашивки на его форме. – Вы, должно быть, сержант Шарп. Я – миссис Кейт Шеклтон, друг семьи Армстронгов. Миссис Армстронг обратилась ко мне за помощью. – Я подала ему свою визитную карточку. Полицейский поднял брови. – Не будете ли вы так любезны, чтобы уделить мне несколько минут?

Сержант обдумал эту просьбу, оценивая мою внешность – отнюдь не бедствует, мой голос – образованной женщины, мою манеру вести себя – до нелепости уверенную. Демонстративно посмотрел на мою карточку. Женщина – частный детектив. Его вид говорил: ага, следующим номером появятся говорящие обезьяны.

Я не могла рассчитывать, что ему известно о моем отце – суперинтенданте полиции Уэст‑Райдинга, но готова была предъявить семейные верительные грамоты. Существует прием, помогающий без единого слова создать впечатление, что у тебя есть что‑то про запас. Сержант сдался.

Я проследовала за ним по коридору и вошла в гостиную, отданную под штаб‑квартиру полицейского участка.

Офицера Шарпа явно взяли на службу в те времена, когда значение имели только рост и телосложение и любой достойный служитель закона походил на чемпиона‑тяжеловеса.

Его редеющие волосы были аккуратно причесаны. Из щек можно было выкроить второе лицо.

Как только мы оказались в его кабинете, сержант бодро предложил:

– Вам лучше сесть.

Медленно обойдя письменный стол, он уселся на мягкий вращающийся стул. Наклонившись вперед, сержант положил руки на стол и забарабанил пальцами по промокательной бумаге, выбивая какой‑то мотивчик, потом поинтересовался:

– У вас есть для меня какая‑то информация?

– Нет. Но после разговора с миссис Армстронг и Гарриет я посетила этим утром каменоломню. Гарриет нашла кепку своего отца. Миссис Армстронг, естественно, крайне озабочена, и от ее имени я хочу узнать, если вы можете мне сообщить, в каком направлении ведется расследование.

– А что, сама миссис Армстронг обезножела?

– Она измучена и совсем без сил. Я сказала, что помогу, так как обладаю некоторым опытом в розыске пропавших людей. – Я сделала паузу, ожидая, пока мое хвастовство произведет впечатление. Сержант, видимо, не впечатлился. – Не будете ли вы столь любезны сообщить мне, сержант Шарп, это расследование в связи с исчезновением человека или расследование убийства.

– Убийства? – Его бульдожья челюсть отвисла. Мне открылся прекрасный вид на золотые коронки в нижних коренных зубах. – Что ж, если это убийство, то одного человека заметили днем неподалеку от каменоломни, и это сама миссис Армстронг в своей клетчатой накидке. Только у нее не достало бы силы утащить тело и где‑то его спрятать.

Вид Мэри Джейн, тащившей мои чемоданы вверх по лестнице, поколебал бы его уверенность, но я оставила свое мнение при себе.

– И могу вам сказать, – он посмотрел на визитку, уточняя мое имя, – и могу вам сказать, миссис Шеклтон, что в Грейт‑Эпплвике нет и следа Этана Армстронга, живого или мертвого.

– Миссис Армстронг не видела своего мужа с утра субботы. Днем она рядом с каменоломней не появлялась.

– Да, так она и мне сказала. Только кое‑кто другой опровергает ее слова. И вы поймете, что я не могу назвать этого человека, хотя в его правдивости не приходится сомневаться.

Человек, сказал он. Наверняка это женщина, иначе он сказал бы – мужчина. Если ее слова значат так много для полицейского, стало быть, из приличной семьи.

– Мисс Тримбл, сестра викария? – предположила я.

Сержант нахмурился.

Я проигнорировала его недовольство.

– Гарриет нашла кепку отца под скамейкой в хибарке каменщиков этим утром. Когда вы вели поиски, было темно. Так ли уж невозможно, что вы пропустили что‑то еще? Рабочие уже собираются на работу, а ведь это может быть местом убийства. Я верю Гарриет. Она видела своего отца мертвым.

Он вздохнул и медленно покачал головой, обозначая разделяющую нас пропасть.

– А вот здесь мы с вами расходимся, миссис Шеклтон. Гарриет, может, и видела своего отца лежащим в рабочее время. Все они пьют. Все они ходят в паб, и он там бывал, я проверял. Этан Армстронг считает себя лучше других, но он, как всякий другой, перебирает лишнего. Это главный момент. Его инструмент пропал. Опять же – он повздорил со своей хозяйкой. У них это случается. Он ушел. Теперь, если Этан ушел навсегда, его жена теряет дом. Этот дом – служебное жилье. Понятно, что она хочет остаться.

– Но Гарриет видела…

– А мальчонка что‑нибудь видел? Нет, не видел. – Сержант перевел дух и покачал головой. – Вы не знаете, какими бывают эти маленькие девочки, миссис Шеклтон. Маленькие девочки славятся тем, что рассказывают разные небылицы. В полиции имеются задокументированные факты. Не думаю, что это началось с войны, но число девиц, которые заявляли о своей тайной связи со шпионами и что их пытались похитить, дабы склонить к проституции, легион. Юная Гарриет Армстронг, видимо, верит своим фантазиям. В таком местечке, как это, маленькая лгунья может доставить много хлопот. Воспринимая девочку всерьез, вы лишь поощряете ее.

– Если это сочинения Гарриет, то где же мистер Армстронг?

– Насколько хорошо вы знаете Армстронгов?

Трудный вопрос, ответом на которой стало бы «совсем не знаю».

– Это семейная связь, – ответила я чистую правду. – Мой отец знал отца миссис Армстронг, мистера Уитекера. Он был полицейским в Уэйкфилде, – добавила я, надеясь вызвать чуть больше интереса.

– Он был полицейским? Что ж, тогда вряд ли он придерживался высокого мнения о своем зяте, уверяю вас.

– Почему же, офицер?

– Этан Армстронг – смутьян. Пытался подбить людей на забастовку по какому‑то поводу, никак их не касавшемуся. Хотел, чтобы они поддержали шахтеров на шахте полковника за десять миль отсюда. Полковник справедливый человек и хороший хозяин. А вот Армстронгу ума недостает. Если и когда я его увижу, я задам ему пару вопросов об умышленном уничтожении солнечных часов из сланца.

– Ну уж конечно, он не стал бы разрушать свою работу?

– Никогда не знаешь, что может сделать подобный человек. Голова у него работает не как у вас или у меня.

Сержант Шарп был умнее, чем я думала. Вместо того чтобы отшить, он пытался завербовать меня в ряды рассудительных – славных людей, которые всегда разделяют разумную точку зрения.

– Но, может, вы хотя бы огородите навес каменщиков на тот случай, если это все‑таки окажется расследованием убийства?

Глазки сержанта сузились. Я перестаралась.

– Нет, миссис Шеклтон, я этого не сделаю.

– У вас не будет возражений, если я продолжу наводить справки?

– Будут, но это свободная страна, какой она не была бы, если бы люди вроде Этана Армстронга добились своего.

 

Глава 5

 

В коттедж Мэри Джейн я вернулась не сразу. Мне подумалось, что, если мисс Тримбл, сестра викария, от которой удрала Гарриет, действительно задает триста вопросов за раз, тогда, возможно, моя догадка была верной, и это она – человек сержанта, чью правдивость нельзя поставить под сомнение и который заявляет, что видел Мэри Джейн у карьера.

В церкви Святого Юстиниана сильно пахло ладаном, полиролью для металла «Брассо» и лавандовой мастикой. Я прошла по проходу в боковом нефе. Алтарь в изобилии украшали гвоздики, источая одуряющий запах.

Я недолго просидела на боковом ряду в мягком свете, проникавшем через витражное окно, прежде чем появилась мисс Тримбл. Она узнала во мне спутницу Гарриет, но подойти не решилась, пока я не улыбнулась и не подвинулась на сиденье.

– Какая красивая церковь, – заметила я, когда сестра викария села на скамью рядом со мной.

– Благодарю вас. Мы с братом отдаем все силы служению Господу и приходу. Он мог бы откликнуться на приглашение служить в Брайтоне, но ему было велено остаться здесь из‑за долга перед церковью. – Некоторое сожаление в ее голосе навело меня на мысль, что она поехала бы в Брайтон, предоставив Богу разбираться с долгом.

– Я – миссис Кейт Шеклтон, навещаю сегодня миссис Армстронг.

Мисс Тримбл поправила неровно лежавший сборник церковных гимнов.

– Мисс Аврора Тримбл, сестра викария. Я уже видела вас, с Гарриет.

– Да. Ее мать попросила меня о помощи.

Я подумала, что лучше говорить прямо, надеясь, что она откликнется.

Мисс Тримбл вздохнула:

– Жаль, что миссис Армстронг не обратилась за помощью ко мне. Юной девушкой, будучи еще Мэри Джейн Уитекер и служа у доктора, она была добросовестным членом моего Общества дружбы девушек.

– Полагаю, это было давно.

– В тысяча девятьсот двенадцатом году, – сообщила мисс Тримбл. – Выйдя замуж, большинство девушек присоединяется к Дамскому обществу дружбы, хотя в случае с Мэри Джейн Армстронг этого не произошло. Я возлагала на нее большие надежды, пока… Что ж, естественно, я не могу раскрывать чужие тайны. Но теперь я верю, что грех в большей степени лежит на других, а не на ней. У меня есть миссал[1], который я хотела бы ей вернуть. Вот мне и хотелось поговорить с Гарриет, а заодно узнать, есть ли какие новости.

– Никаких, боюсь.

Она вздохнула:

– Жаль. Но Бог действует таинственным образом. Я знаю, что Гарриет хочет участвовать на Троицын день в процессии под церковным флагом вместе со школьными друзьями, и мне бы хотелось подбодрить ее. Если мистер Армстронг покинул деревню, тогда препятствий не будет.

– Мистер Армстронг был бы препятствием?

– Вы знали этого человека?

– Нет.

– Как ни прискорбно, но Этан Армстронг – атеист и революционер. Человек должен хранить брачные обеты… данные в этой церкви… и все же меня не удивляет, что он ушел.

– Вы думаете, он взял и ушел, не сказав никому ни слова? По‑моему, это довольно странно.

– Странные люди совершают странные поступки, миссис Шеклтон. Он не разрешает детям посещать воскресную школу здесь или в часовне. Они ходят на встречи детей квакеров, и я уверена, что он запретил бы и это, если бы мог. Крайне безбожный социалист.

– Но многие социалисты – христиане.

– Он хуже социалиста. – Мисс Тримбл оглянулась. Словно боясь, что изображения святых на витраже могут услышать и ужаснуться, она понизила голос: – Этот человек – коммунист.

– Все равно я попытаюсь его найти или узнать, что с ним случилось.

– Разумеется. Так поступила бы и я. Поэтому‑то я и сообщила сержанту, что тем днем во время прогулки видела у каменоломни миссис Армстронг. Я старалась быть полезной. Я считаю, что она шла умолять его не бросать семью, но ее мольбы пропали втуне.

– Вы думаете, он бросил жену и детей?

– Именно такого можно ожидать от подобного человека, от коммуниста. Конечно, Этан Армстронг жив.

– Откуда вы знаете?

– Бог не призвал бы его. Бог не принял бы его.

Что ж, вот оно: тайна вечной жизни. Стань коммунистом и живи вечно, потому что для тебя не будет места ни в раю, ни в аду.

– Вы уверены, что видели именно миссис Армстронг?

– Она носит очень приметную клетчатую накидку.

– В какое время дня это было?

– Я совершаю прогулку после дневного сна. Это могло быть около четырех часов. Я хожу мимо мельницы, за реку, вдоль железнодорожного полотна и возвращаюсь по другому мосту. Тогда‑то я ее и увидела.

– А она вас видела?

– Она была спиной ко мне, шла по направлению к каменоломне.

Я начала понимать, почему Мэри Джейн попросила у меня помощи. Сержант не верил Гарриет. Мисс Тримбл рассказала небылицу о том, что Мэри Джейн вот‑вот бросит муж. Если такова деревенская реакция, то Мэри Джейн должна была чувствовать себя очень одиноко.

Мисс Тримбл достала из кармана миссал в белом переплете из телячьей кожи.

Из книги выпала закладка – открытка с напечатанной на ней молитвой. Я подняла закладку и отдала мисс Тримбл, наблюдая, как она переворачивает страницы, минуя одно воскресенье за другим, перелистывая страницы помедленнее, пока не дошла до Пасхи. Она открыла книгу на богослужебных указаниях седьмого воскресения после Пасхи: Троицына дня. В этот день Гарриет надеялась надеть обновку и, возможно, принять участие в процессии. Мисс Тримбл вложила закладку.

– Пожалуйста, отдайте это миссис Армстронг, когда увидите ее. Она поймет.

 

Глава 6

 

Было восемь тридцать, когда я вернулась в коттедж. Я постучалась и открыла дверь.

Гарриет сидела за столом. Она замерла, не донеся до рта ложку с кашей. Светловолосый мальчик, сидевший рядом, поднял на меня озадаченный взгляд синих, как сланец, глаз. Из‑за бледной, почти прозрачной кожи он казался цветочным эльфом, живущим на листьях колокольчика.

– Мама наверху, – произнесла Гарриет. – Можете поесть, если хотите.

– Я подожду, спасибо. – Я улыбнулась Остину: – Здравствуй.

Он что‑то пробормотал с набитым кашей ртом. Обращаясь к брату, Гарриет сказала:

– Это миссис… – Она передумала или забыла мою фамилию. – Ты можешь называть ее тетя Кейт.

Остин снова что‑то пробормотал. Возможно, в отличие от сестры, ему не хотелось сближаться со мной.

– Чтобы помочь нам узнать про папу, – ответила на его бормотание девочка.

Я разобрала следующие его слова:

– Там были гоблины?

Наверное, она сказала ему, что ходила в каменоломню.

– Нет там никаких гоблинов. Это просто сказки, чтобы дети туда не ходили.

Остин положил ложку.

– Я слышал гоблина за хижиной, хруст. Гоблин меня видел.

– Ешь кашу, – приказала Гарриет.

Я выдвинула табуретку рядом с мальчиком.

– Какой он был, этот гоблин?

– Ждал.

– Не видел он никакого гоблина, – устало проговорила Гарриет. – Если бы он видел гоблина, то и я бы его видела.

Мальчик издал возмущенный вопль.

– Я слышал, как гоблин хрустел! Он меня видел.

– Замолчи.

– Сама замолчи.

– Нет. Я первая это сказала. Ты замолчи.

Интересно, какие звуки издают гоблины? След ноги за хижиной был великоват для гоблина, но в самый раз для женщины или маленького мужчины.

У Рэймонда Тернбулла маленькие руки. А ноги у него тоже маленькие? Если Мэри Джейн придется освободить дом, он достанется ему. И у Рэймонда Тернбулла есть невеста. В ближайшую субботу он женится. На мой взгляд, на убийство у него не хватило бы духу. А вот у его отца хватило бы.

– Я поднимусь наверх поговорить с твоей мамой.

Каменные ступени узкой лестницы служили полками: на каждой ступеньке слева что‑то стояло – туфли, принадлежности для чистки обуви, коробка с пуговицами, жестянка от бульонных кубиков «Оксо», из которой торчали рецепты, старая жестяная коробка из‑под печенья, лопающаяся от документов.

Наверху по обе стороны от лестницы располагались спальни, та, что слева, была не больше чулана.

– Я здесь, – позвала из меньшей комнаты Мэри Джейн. Она снимала постельное белье с единственной кровати. Это была детская, и в ней воняло мочой. Всегда ли бедный маленький Остин писался в кровати или его расстроило исчезновение отца? Мэри Джейн свернула простыни в комок и бросила в наволочку со словами: – Так‑то лучше. Можешь снять прищепку с носа.

Кивком она пригласила меня пройти в другую комнату, а сама без церемоний швырнула грязное белье с лестницы, ловко не потревожив жестянки, коробки и туфли.

Комната напротив была больше, но не намного. В ней стояли двуспальная кровать и туалетный столик. Мэри Джейн села на кровать и, похлопав рядом с собой, тихо заговорила:

– Гарриет сказала, что вы видели Тернбулла и Рэймонда и что она нашла кепку Этана.

– Да. А затем я пошла в полицейский участок. Боюсь, на сержанта Шарпа надежды мало. Он считает, что Этан бросил тебя.

– Я знала, что он так решит. Ты рассказала ему про кепку?

– Да, но это не произвело на него впечатления. Когда дети уйдут в школу, я хочу, чтобы мы с тобой всё осмотрели, проверили, не взял ли Этан что‑нибудь из своих вещей, а может, оставил какую‑то улику, которая даст нам зацепку. Сегодня я разузнаю все, что смогу, и, быть может, это заставит сержанта Шарпа продолжить поиски. Если этого не сделает он, это сделаю я.

Мэри Джейн кивнула, взяла подушку, принялась снимать с нее наволочку.

– После этого я хочу, чтобы ты отвела меня на ферму и к полковнику Леджеру.

Она выронила подушку.

– Зачем?

– На ферму – потому что я хочу поговорить с Бобом Конроем и Артуром.

– Но зачем к полковнику, я имела в виду?

– Этан послал ему записку с просьбой прийти и посмотреть солнечные часы. Если полковник приходил, то, может, оказался последним человеком, который видел Этана.

Сестра подняла подушку и прижала к груди.

– Он не пошел бы. Полковник не пошел бы в каменоломню.

– Все равно мы должны проверить. Это костюм Этана висит сзади на двери?

– Да. В карманах ничего нет. Я проверяла.

– Ты не против, если я тоже проверю?

Она пожала плечами:

– Смотри все, что хочешь.

Я отошла в сторону, пока Мэри Джейн снимала с кровати две простыни. С охапкой белья в руках она двинулась к двери. Поймав мой взгляд, сказала, словно оправдываясь:

– Хороший ветреный день для сушки белья. Мир не остановился.

Она связала простыни в узел и, швырнув его с лестницы, стала спускаться следом. Я услышала, как она разговаривает с детьми.

Я проверила карманы Этана. В брючных – ничего. В верхнем кармане пиджака завалялась пара спичек, в наружных карманах – ничего, во внутреннем кармане пиджака мои пальцы нащупали что‑то, пропущенное Мэри Джейн. Это был скомканный клочок газеты, совсем крохотный, рекламное объявление. Оно гласило:

 

Хорошо обеспеченная и приятная дама ищет

хорошо обеспеченного, привлекательного джентльмена с целью соединить жизни и состояния.

Ящик № 49

 

Я разгладила бумажку. Проверка туалетного столика не дала больше ничего интересного. Я положила объявление в карман и спустилась вниз.

Гарриет доела кашу. Мэри Джейн взяла тарелку и посмотрела на меня.

– Съешь что‑нибудь?

Мне показалось невежливым отказаться, и я кивнула.

– Если хочешь, могу приготовить тебе яйцо. Джорджина Конрой, с фермы, принесла нам сегодня утром полдюжины и буханку хлеба.

– Я с удовольствием поем каши.

Капля каши упала в огонь и шипела, пока Мэри Джейн накладывала порцию из кастрюли в тарелку Гарриет и передавала мне.

Девочка заботливо подала мне чистую ложку.

Следующие десять минут дети искали обувь и пальто. Гарриет утверждала, что у нее болит голова и живот, и говорила, что чувствует себя слишком плохо, чтобы идти в школу.

– Головная боль пройдет по пути в школу, – заявила Мэри Джейн.

– А боли в животе?

– Хочешь инжирного сиропа?

Гарриет не захотела. Дети ушли в школу. И только проводив их, Мэри Джейн спросила:

– Что еще сказал сержант Шарп?

– Он не верит словам Гарриет. Говорит, что вы с Этаном поссорились, что днем тебя видели у каменоломни и что Этан тебя бросил.

– Кто меня видел?

– Это имеет значение?

– Да! Гарриет сказала, что перед тем, как ты вошла в участок, на тебя надвигалась мисс Тримбл. Это была она, да? Что ж, меня даже рядом с каменоломней не было. Я пришла туда только после шести, когда наконец‑то вернулась Гарриет, сбегав до того на ферму за помощью.

– У тебя есть приметная клетчатая накидка.

– О, по‑твоему, я единственный человек в Йоркшире, который носит клетчатую накидку?

– Мисс Тримбл сочувствует. Она хочет помочь. И попросила передать тебе это.

Я положила на стол миссал.

Мэри Джейн уставилась на него, а потом отвернулась.

– Пусть оставит его себе, проглотит страница за страницей и подавится, а мне наплевать.

– Ну, что бы там ни случилось в прошлом, мисс Гримбл хочет помириться. Она беспокоится за тебя и за детей. Хотя для Этана у нее доброго слова не нашлось.

– Да, думаю, не нашлось. Это она за Гарриет охотится. – У камина стоял чан. Мэри Джейн сняла крышку, и оттуда повалил пар. Она опустила в горячую воду простыню, пихая ее, словно хотела утопить. – Она хочет заполучить Гарриет для своего драгоценного Общества дружбы девушек. Именно это дарит она своим девушкам, когда они выходят замуж, – миссал в белом кожаном переплете. Только мой она забрала назад после рождения Гарриет. Теперь же она сменила тон.

Информацию о том, что Гарриет хотела участвовать в церковном шествии на Троицу, я оставила при себе. Но Мэри Джейн, должно быть, знает, особенно если шьет дочери праздничное платье. Я вспомнила, что в ее возрасте любила шествия, потому что ощущала себя частью чего‑то, испытывала чувство принадлежности.

А вот вообразить Мэри Джейн марширующей за хоругвью я как‑то не могла. Сейчас она стояла у раковины, в которую пристроила стиральную доску, и оттирала куском хозяйственного мыла пятно на простыне.

– Почему ты вступила в Общество дружбы девушек?

На лбу у сестры выступила легкая испарина.

– Они ставили пьесу. Мне немного нравилось петь и танцевать, но все это было ужасной скучищей. А уж если ты попадал к мисс Тримбл, она не давала тебе улизнуть.

Простыня полетела к другому белью в чане.

– Мэри Джейн, подойди, сядь на минутку и посмотри на это.

Я показала ей газетную вырезку.

 

Хорошо обеспеченная и приятная дама ищет

хорошо обеспеченного, привлекательного джентльмена с целью соединить жизни и состояния.

Ящик № 49

 

– Она была во внутреннем кармане Этана. Тебе это о чем‑нибудь говорит?

– Нет. – Мэри Джейн покачала головой и, похоже, искренне удивилась. И почти бодро добавила: – Ты думаешь, он сбежал, чтобы познакомиться с кем‑то хорошо обеспеченным и приятным?

– Не знаю. А что ты думаешь?

– Если так, она отправит его назад первой же почтой. Но я не стала бы придавать большого значения газетной вырезке в связи с Этаном. Он очень увлекающаяся натура. – Мэри Джейн вернула мне объявление. – Он вырезает самые необычные заметки. – Она сказала об этом так, будто речь шла об экзотическом животном, привезенном из далекой страны и скучавшем по диете из слизняков. – Посмотри в его книгах, если не веришь мне. Вон там.

Рядом с кухонной плитой, между комодами и буфетом, имелось пространство примерно девять дюймов в высоту и восемнадцать в глубину. Оно было заполнено книгами, томики поменьше стояли, побольше – лежали плашмя. Тут были сочинения Карла Маркса, Фридриха Энгельса, Уильяма Морриса, Беньяна, Герберта Уэллса и английских поэтов.

– Возьми любую из этих книжек, и из нее посыплются вырезки, – продолжила Мэри Джейн. – А под столом стоит ящик из‑под апельсинов, тоже с книгами. Он просто ходячая частная библиотека.

В детском альбоме для вырезок, лежавшем поверх книг, было наклеено ошеломляющее разнообразие газетных заметок, и ожидали своего часа заметки, еще не наклеенные и охватывающие такие темы, как контроль над рождаемостью, перенаселенность, вождь индейцев Сидящий Бык – противник переселения в резервации, недостаток населения, Дикий Билл Хикок – стрелок и разведчик с Дикого Запада, милитаризм и золотые прииски Южной Африки.

– Разносторонний человек.

Я впервые по‑настоящему захотела познакомиться со своим зятем, и меня охватило дурное предчувствие, что этого не произойдет.

Мэри Джейн ушла в дальний конец комнаты и подняла крышку сундука.

– Загляни сюда, если хочешь. Это всё его документы по профсоюзам и политике. – Она подняла папки и конверты. – Тут всего полно – протоколы собраний, письма, резолюции и бог знает что. Этан уже давно оставил попытки заинтересовать меня этим.

Я глянула на материалы, озаглавленные «Профсоюз рабочих каменоломен». В конверте с разрозненными листами бумаги лежали и вырезки из «Дэйли геральд», одна из них – письмо самого Этана, посвященное плохому здоровью рабочих каменоломен и опасным условиям их труда.

– Этан когда‑нибудь думал сменить род занятий? Стать кем‑то другим – не каменщиком?

Она улыбнулась:

– Политиком, ты имеешь в виду, или освобожденным профсоюзным деятелем?

– Ему, похоже, нравится бумажная работа.

Мэри Джейн засмеялась, и тревога покинула ее просиявшее лицо.

– Именно это я ему и говорила. Но он не всегда был настолько увлечен предложениями и резолюциями. Счастливее всего он чувствует себя, когда помогает на ферме Конроев, вечером в субботу или в воскресенье, на свежем воздухе. Одно время он хотел, чтобы Остин стал каменщиком, но вроде потом передумал. Без конца говорит об образовании. До него еще не дошло, что книжным червем будет Гарриет.

Просматривая материалы из сундука, я вдруг поняла, что в полиции, вполне вероятно, имеется досье на Этана Армстронга и его деятельность. Не то чтобы мой отец упоминал о данном аспекте работы констеблей, но я об этом знала. Люди, считавшиеся радикалами и потенциальными революционерами, привлекали определенное внимание властей начиная еще с 1911 года и даже раньше, насколько мне было известно.

Я убрала в сундук коричневые папки и конверты, а газетную вырезку о хорошо обеспеченной женщине положила в свою сумочку.

Обвела взглядом помещение.

– Этан что‑нибудь забрал? Что‑то, на что в тот момент ты не обратила внимания? Сумку, или одежду, или документы? У него есть банковская книжка?

– Он ушел в том, во что оделся утром в субботу.

– В каменоломне мы видели Рэймонда. Он сказал, что инструменты Этана исчезли. Это что‑нибудь значит?

– Это может значить, что кто‑то их стырил.

– Мог Этан уехать куда‑то в поисках работы?

– Зачем ему так поступать в субботу, и словом не обмолвившись? Это бессмысленно. Единственные деньги, кроме тех, что на домашние расходы, принадлежат союзу. Они лежат в одной из жестянок на лестнице. Этан казначей и собирает взносы. И еще до твоего вопроса я посмотрела. Не пропало ни пенни.

– Что еще есть на лестнице – в коробке из‑под печенья, которая не закрывается?

– Полисы, свидетельства о браке и рождении детей. Посмотри, если хочешь.

Мэри Джейн явно надеялась, что я не стану этого делать, но я взяла несколько жестянок и принялась изучать их содержимое.

– Полиция заинтересуется документами, если всерьез воспримет исчезновение Этана, и поэтому я вполне могу просмотреть их сейчас.

– Поступай как знаешь. Ведь это же я обратилась к тебе за помощью. Но в этом нет ничего для тебя интересного.

Она забрала жестяную коробку из‑под мясных кубиков «Оксо» и поставила назад на ступеньку. Я перебрала документы в коробке из‑под печенья.

– Ты застраховала жизнь Этана.

– А он – мою. Но я бы не стала убивать его из‑за этого. Здоровый бедняк дороже живой, чем мертвый.

Мэри Джейн вынула из‑под раковины ведро.

– Надо сходить за водой к колодцу. – Она вздохнула. – Когда твои новые родители уносили тебя из нашего дома в Уайт‑Свон‑ярде, я плакала. Возможно, плакала потому, что забирают не меня.

Ведро звякнуло о дверь, когда она выходила. Я вернула жестянку с документами на лестницу и проверила другую, из‑под «Оксо». Под рецептами я нашла книжку Йоркширского сберегательного банка на девичью фамилию сестры: М. Д. Уитекер. На ее счету, открытом в 1911 году в размере ста пятидесяти фунтов, лежало теперь триста фунтов. Это была громадная сумма для девушки, работавшей в услужении. Более того, Мэри Джейн ни разу не снимала деньги. Редкие пополнения счета всегда были не меньше двадцати фунтов. Что бы Этан ни давал ей на домашние расходы, даже если его зарплата и росла, сестре не удавалось бы сэкономить такие единовременные суммы. 1911 год. Двенадцать лет назад. Я подсчитала, что первый вклад был внесен за год до брака Мэри Джейн. Из того немногого, что мне пока удалось узнать о нашей общей истории, наследство представлялось крайне маловероятным. Бедные, а не богатые отдают своих детей на усыновление. Я убрала банковскую книжку в ее потайное место и поставила жестянку на лестницу. Может, Мэри Джейн действительно моя сестра, но она совсем меня не знает.

 

Глава 7

 

Пешая прогулка до фермы Конроев даст мне время подумать. Мэри Джейн объяснила, куда идти, но сама не пошла, сказав, что останется на месте – а вдруг появятся новости.

Солнце заливало своим сиянием великолепные просторы цветущих лугов по ту сторону каменной стены, и поэтому трудно было вообразить, что Этан встретил какой‑то страшный конец. Эти красоты показались мне идеальным местом, чтобы растить детей. Мэри Джейн содержала свой коттедж в безупречной чистоте. Она ворчала, но я могла представить, почему она не желала отсюда уезжать. Мне стало интересно, что же она от меня скрывает и почему. Видит бог, со мной очень приятно поговорить. Я не болтаю всем подряд о том, что у меня роман с сотрудником Скотленд‑Ярда, что в прошлом году я едва не совершила большую ошибку, спутавшись с ветреным психиатром, что я принимала решения, из‑за которых едва не потеряла своего очень ценного помощника, и что я сохраню секрет, от которого зависит жизнь человека. Не говоря уже о том, что пять лет спустя после получения телеграммы со словами «пропал без вести, считается погибшим» я все еще жду, что Джеральд войдет в дверь.

Я договорилась о посещении на следующей неделе очередного госпиталя, на этот раз в Кэттерике. Я не настолько глупа, чтобы думать, будто найду там Джеральда. Но всегда есть слабая возможность, что его проглядели в маленьком госпитале, что он потерял память или что его нашли во Франции и перевезли домой.

Поэтому если у Мэри Джейн имеется тайный банковский счет, это ее дело. Или нет? Дает ли мне право совать нос во все углы ее жизни тот факт, что она попросила моей помощи в поисках Этана?

Старая ломовая лошадь взглянула на меня и вернулась к своему занятию – щипать траву и клевер. Указатель обозначил тропинку на Литл‑Эппвик.

Я прошагала по широкой грунтовой дороге, которая вывела к реке и старому каменному мосту. Задержавшись, чтобы посмотреть на стремительный поток, я почувствовала себя в другом времени, когда этот мост только построили, а карьер был нетронутой горой. Что‑то ударилось о мои ноги, заставив меня очнуться от грез.

Это был черно‑белый пес, овчарка, с обрывком веревки на ошейнике. Пес вилял хвостом, прося погладить его по голове. Я повиновалась, а потом мы трусцой перешли мост вместе.

У железнодорожного пути пес остановился и посмотрел налево и направо, потом поднял ко мне морду, словно говоря, что переход безопасен. В отдалении загудел поезд, отходя от станции Хорсфорт.

Я ожидала, что в этом поселении не будет ничего, кроме фермы, но мы миновали гостиницу и пивоваренный завод, а далее – заброшенный коттедж с полупровалившейся крышей. Из‑за сломанной входной двери, висевшей на одной петле, высовывал длиннющие цветущие ветки яркий бобовник.

После заброшенного коттеджа дорожка сузилась. Восточный ветер порадовал меня ароматом разбрасываемого навоза.

После межевого камня, обозначавшего границу прихода, направо пошла еще более узкая дорожка. За сложенными без раствора каменными стенами паслись на полях овцы, со смаком ощипывая грубую траву, ягнята неуверенно ковыляли вслед за ними. На следующем поле, не отрываясь от жевания сена, подняла дружелюбную морду корова и посмотрела на меня.

Собака терпеливо ждала, пока я открою ворота фермы, а потом помчалась вперед, оставив меня позади.

Двухэтажный фермерский дом насчитывал, наверное, лет двести. С виду он был в хорошем состоянии, с надежной сланцевой крышей. Из трубы поднимался дым. Вокруг располагалось несколько старых амбаров и сараев. Пара свиней обнаружила меня раньше, чем я их. Они захрюкали громко и немного насмешливо.

Я угодила ногой в дурно пахнувшую грязь и после этого уже внимательно смотрела, куда ступаю. Из хлева слева от меня донеслись овечье блеяние и тихий голос:

– Привет!

Я заглянула внутрь, глазам потребовалось мгновение, чтобы привыкнуть к темноте. Дружелюбный пес, уже без веревки, подошел ко мне.

Мужчина с седыми, торчащими из‑под кепки растрепанными волосами стоял на коленях рядом с молчавшей овцой. Он не повернул головы, чтобы не отвлекаться от своего занятия – засовывания руки в чрево овцы, и спросил:

– Вы привели пса назад?

Догадавшись, что обращается он не к овце, я ответила:

– Он сам себя привел.

Мужчина кивнул на пса:

– Где он был?

– На мосту.

– Не в его привычках исчезать. – Пес перевел взгляд с него на меня, понимая, что является темой беседы. – Ну, давай же, старушка, – стал упрашивать овцу мужчина. – Теперь он лежит правильно. – Он сел на пятки, вытирая руки старой тряпкой. Появилась голова ягненка. Мы оба наблюдали, как малыш протиснулся в этот мир. Крохотное создание с испачканной кровью светлой шерсткой с трудом вставало на ножки.

– Я ищу Артура.

– Тогда вы его нашли.

– Я Кейт Шеклтон, помогаю Мэри Джейн Армстронг в поисках ее исчезнувшего мужа. Простите, я не знаю вашей фамилии.

– Можно обойтись и без нее.

– Артур, как я понимаю, в субботу к вам со своей бедой пришла Гарриет.

– Ага, и вот уж доставила мне хлопот с этой своей историей.

Взглядом он следил за ягненком, наконец вставшим на ноги.

– Я так понимаю, она искала Боба Конроя. Его здесь не было?

– Она со всей мочи барабанила в дверь фермы и пришла ко мне, когда не получила ответа. – Артур встал и потянулся. – Я доил, – указал жестом на овцу. – Это не моя работа. Я пастух, но тут так заведено, все помогают, если необходимо.

– С вашей стороны было любезно пойти с ней.

– Само собой, Этана там не было. – Артур достал трубку, наблюдая, как овца облизывает ягненку голову. – Я рад, что юная Гарриет не нашла Боба Конроя.

– Почему же?

– А вы не знаете? Младший брат Боба Саймон встретил свой конец в том карьере во время последнего окота.

– А что случилось?

Артур чиркнул спичкой о камень.

– Ему сказали, что в каменоломню забрела овца. Это было воскресенье, поэтому никаких рабочих. Саймон пошел сам, чтобы поймать и привести животное назад. Бедняга не пережил ужасного падения. Говорят, что в субботу Гарриет видела его призрак.

Аромат трубочного табака смешивался с запахом сена и навоза. Я решила, что у Мэри Джейн не было причин упоминать эту более раннюю смерть. Но это заставило меня взглянуть на каменоломню с другой стороны. Неудивительно, что дети боялись.

– А вообще что‑нибудь необычное в каменоломне вы увидели, когда пришли с Гарриет?

Артур затянулся.

– Необычное или нет, откуда мне знать. Я только дошел до того места, а по каменоломне не ходил.

– К тому времени, когда туда попала миссис Армстронг, солнечные часы были разбиты.

– Ко мне это не имеет никакого отношения. Я их и пальцем не коснулся.

– А вы вообще куда‑нибудь выходили днем в субботу, после часа? Мне интересно, не видели ли вы кого‑нибудь у каменоломни.

– Не видел никого, кроме коров, овец и ягнят. Я ем, сплю и вижу сны о коровах, овцах и ягнятах. И теперь, без помощи Этана, приходившего сюда после чая, гораздо тяжелее обычного.

– Этан много помогает на ферме, да?

– Да, когда не занимается переустройством мира. И прежде чем вы спросите, он ничего не говорил мне о том, что собирается смыться, и я не представляю, куда он мог уйти. Я только надеюсь, что Гарриет ошиблась.

– На прошлой неделе он приходил сюда помогать?

– Приходил, да, но не помогать. Он тяжело воспринял сообщение Боба о том, что тот собирается продать ферму полковнику. Этан был очень недоволен, что Боб отказывается от нее после всех этих лет.

Вот еще кое‑что, о чем Мэри Джейн и не подумала упомянуть. Я сделала вид, будто знала.

– Когда Этан узнал, что Боб продал ферму?

Ошибка. Артур занялся остатками чая в жестяной кружке, притворившись, что не услышал моего вопроса. Но я догадалась, что продажа произошла недавно. Артур еще с ней не примирился. Новые владельцы не всегда хотят держать на работе старика.

– Я не из простого любопытства спрашиваю, Артур. Я только хочу помочь Мэри Джейн найти Этана, если он все еще жив.

– Я это понимаю, миссис. – Он выплеснул чайные листья из кружки на грязную солому.

– Тогда позвольте мне задать еще один вопрос. Вы сказали, что Этан приходил сюда на прошлой неделе, но не помогать. Он был здесь по какой‑то другой причине?

Артур пожал плечами:

– Он заходил в дом, вон в тот. Не спрашивайте меня зачем. Я к этому касательства не имею.

– Спасибо. Надеюсь, у вас все устроится. Возможно, вы останетесь на своем месте, когда ферма сменит хозяев.

Уголки его губ опустились, когда старик издал подобие смеха.

– Полковник здесь ферму не оставит. Мы все знаем, что он сделает.

– И что же?

Ответа на свой вопрос я не получила.

Я пошла к дому, а Артур направился в коровник. Да, прошлая неделя выдалась неважной для Этана Армстронга. Его друг продал ферму полковнику, без сомнения, разжиревшему капиталисту, по мнению Этана, он проиграл при голосовании о забастовке и поссорился с Мэри Джейн. Видимо, из‑за всего и ничего, как она сказала. Но была ли у нее от него тайна – например, вклад в банке? Если так, возможно, ссора могла оказаться гораздо серьезнее, чем она утверждала.

Я постучала в дверь фермерского дома. Дверь открылась только через минуту или около того. Приветливо улыбающаяся женщина в темном платье тепло со мной поздоровалась. Я представилась, исполняя свою арию о расследовании исчезновения Этана.

Женщина посторонилась, пропуская меня в дом.

– Я вас ожидала.

Я шагнула на коврик у двери, пытаясь вытереть туфли, а потом решила, что лучше всего вообще их снять.

– Нет, не снимайте обувь. У нас тут без церемоний. Мы к навозу привычные. Проходите и садитесь. Я Джорджина Конрой.

Джорджина была привлекательной, но не в обычном смысле этого слова. Привлекательность заключалась в ее живости, энергии и готовой улыбке. Засучив рукава платья, она умело взяла бутылку с соской.

– Проходите, садитесь у огня и грейтесь. Можете говорить со мной, пока я поддержу вон то создание по эту сторону рая.

В коробке у очага лежал, свернувшись, ягненок. Присев, Джорджина сунула ему в рот соску.

– Я могу одновременно слушать и кормить, а через минуту сделаю нам чаю. Ах, что за напасть – это я про исчезновение Этана. Сегодня утром я отнесла туда яиц, надеясь, что у Мэри Джейн есть новости.

Все ее внимание переключилось на ягненка, и некоторое время мы молчали.

Сидя в уютной комнате перед жарко горящим огнем, я впервые за тот день расслабилась. На мгновение я забыла, что мне нужно работать. Хотя двор фермы выглядел довольно захудало, дом представлял собой разительный контраст. В нем пахло свежеиспеченным хлебом. Графитовые очаг и камин блестели, тщательно надраенные. На крюках на стене сияли медные кастрюли и грелки. На плите пел почерневший чайник.

Выложенный плиткой пол был выкрашен чем‑то красным, возможно, суриком, и по всей его поверхности были разбросаны вязаные коврики разного возраста, размера и цвета. Мебель состояла из тяжелого старого дубового буфета, в котором красовалась сверкающая посуда, внушительного стола, накрытого практичной клеенкой, крепких стульев вокруг него и пары кресел‑качалок у камина. Чисто выскобленный стол поменьше стоял у большой плоской раковины.

– Прошу прощения. Я сейчас подам вам чаю.

– Не волнуйтесь из‑за этого. У вас и так забот полон рот.

– Не настолько уж полон, чтобы забыть о приличиях. Но вы правы. На ферме работа никогда не кончается. Поэтому ни меня, ни Боба не было здесь в субботу, когда пришла Гарриет.

– Если это такая тяжелая работа, возможно, вы не опечалитесь, сменив место жительства.

Джорджина вздохнула с видом такого искреннего сожаления, что я почувствовала всю бестактность своего замечания.

– Мне будет очень жаль уехать с этой фермы, но мы годами бедствовали, а после трагедии прошлого года стало еще хуже.

– Эта каменоломня, похоже, несчастливое место.

– Да. Боб очень огорчился, что его не было здесь, чтобы помочь этой девочке, и почти так же огорчился, что… – Она умолкла.

– Что?

– О, ничего. Мне не следовало говорить. Я слишком много болтаю.

Есть ли более желанный для детектива человек, чем болтун?

– Миссис Конрой, я пытаюсь выяснить, что произошло в субботу. Если вы можете каким‑то образом помочь, я буду крайне признательна.

– Что ж, Этану очень не понравилось, когда Боб сказал ему, что продает ферму. Эта ферма всегда была его прибежищем, когда у них с Мэри Джейн случались размолвки. Боб поссорился из‑за этого с Этаном и ходил сам не свой. И поэтому так сильно огорчился, что отсутствовал и не помог Гарриет – будто бы дважды подвел Этана.

– Где был Боб в тот день?

– На дальнем поле, прочищал канаву. Учитывая размеры хозяйства, большую часть времени мы все чем‑то заняты, а сейчас у нас заканчивается окот, поэтому несколько дней мы вообще работаем сутки напролет. Я пошла проверить овец, пока Артур доил. – Джорджина похлопала ягненка и встала. – Теперь уж я заварю чай. Артур тоже не откажется от чашечки.

В окно я увидела девочку, подметавшую двор. С виду ей следовало бы ходить в школу.

– Это ваша дочь?

– О нет. У меня нет детей. Это просто девочка, которая мне помогает.

– Она очень юная.

– Ей исполнилось тринадцать. Я держу ее, по сути, из милости. Уверена, что в деревне есть девочки постарше, которые справились бы лучше, но не могу ее прогнать. – Миссис Конрой постучала по стеклу. – Она может выпить чаю и мужчинам отнесет.

Девочка быстро обернулась. Угрюмая малышка. Мгновение спустя она бросила метлу и вошла в дом, не забыв вытереть ноги. Не обращая внимания на нас двоих, она прошла к ягненку, погладила его по голове и прошептала ему пару слов.

Миссис Конрой позвала ее:

– Отнеси этот поднос Артуру и, если увидишь мистера Конроя, скажи, что у нас гостья.

Девочка вышла, мы остались сидеть за столом. Джорджина Конрой вернулась к теме пропавшего Этана.

– В воскресенье я заставила Мэри Джейн с детьми прийти сюда на обед. – Она печально покачала головой. – Правда, есть ей не очень‑то хотелось.

– Вы так добры.

– А на что же нужны соседи?

– Вашему мужу, наверно, непросто было решиться продать ферму.

– Ему пришлось. – Джорджина отвернулась, чтобы я не видела слез в ее глазах, достала из кармана передника носовой платок и высморкалась. – Он отличный парень, Этан Армстронг. Человек принципа, даже если временами и заблуждается. Боб пытался убедить его выставить свою кандидатуру в парламент, вы об этом знали?

– Нет.

– На прошлой неделе Этан приходил ко мне поговорить. Было такое впечатление, что между ним и Бобом пробежала черная кошка. А Мэри Джейн и Этан были как масло и огонь.

– Что он сказал?

Миссис Конрой покачала головой:

– Некрасиво, наверно, это повторять. Но он сказал, что ему только что пришлось уйти из дома. Мэри Джейн никогда не скрывала своего недовольства. Но, с другой стороны, все эти собрания, на которые он ходит… У меня на месте Мэри Джейн возникли бы подозрения.

Ее слова дали мне повод задать вопрос. Я достала газетную вырезку.

– Это вам о чем‑нибудь говорит?

Я передала ей объявление, хотя и без особой охоты, потому что это являлось вмешательством в частную жизнь Этана и Мэри Джейн. Если миссис Конрой свободно разговаривала со мной, возможно, она все расскажет и другим. Однако она казалась женщиной порядочной, обожающей Этана, Мэри Джейн и детей.

 

Хорошо обеспеченная и приятная дама ищет

хорошо обеспеченного, привлекательного джентльмена с целью соединить жизни и состояния.

Ящик № 49

 

Джорджина посмотрела на заметку.

– Откуда она?

– Из пиджака Этана.

– Вы показывали ее Бобу?

– Я еще не встречалась с вашим мужем.

– Что ж, если кто и знает, то это Боб, но мне он ничего не говорил. Я знаю, что Этан был несчастлив, но не подумала бы, что он станет отвечать на объявление в газете. Кроме того, это ведь двоеженство, верно? А Этан законопослушный человек, хотя и революционер.

– Миссис Конрой, если вы знаете что‑нибудь – даже если это кажется вам маловажным, – что помогло бы с разрешением этой загадки, прошу вас рассказать.

Джорджина вздохнула:

– Даже не представляю. Мне вот интересно, не вскружила ли ему голову какая‑нибудь пылкая социалистка, исповедующая свободную любовь. Но это всего лишь предположение.

– Я разговариваю с каждым, кто способен оказать помощь, – настаивала я. – Может случиться так, что какая‑то сказанная вами мелочь в соединении с чем‑то еще обретет смысл.

Миссис Конрой немного подумала и говорить, кажется, не хотела. Я ждала.

Она высморкалась.

– Не поймите меня неправильно. Я бы не сказала об этом никому в деревне. Я говорю вам откровенно и в этих четырех стенах, потому что вы взялись помочь Мэри Джейн. И, надеюсь, вы сможете, и надеюсь, что я ошибаюсь. Я сочувствую ей, потому что она была здесь пришлой, как я, а здешним людям понадобится четверть века, чтобы сказать вам прямо в лицо, что вы никогда не придетесь ко двору. Но о ней в деревне говорят так, как не говорят обо мне, поскольку я не даю им пищи для болтовни.

– Что о ней говорят?

– О, это чепуха. Сплетни и злословие. Одни домыслы и никаких фактов.

– Дальше меня это не пойдет. Я хочу помочь, если получится.

– Я не знаю, что люди о ней говорят. Когда они видят меня, то перестают шептаться. Я лишь слышу ее имя, вот и все.

– В связи с каким‑то другим именем? – не отставала я.

– Да. В связи с именами тех, на кого она когда‑то работала.

– Врача?

Я вспомнила, как мисс Тримбл говорила мне, что Мэри Джейн служила у него.

– Нет. Не врача. Перестав работать у доктора и его жены, она на несколько лет пошла в услужение в большой дом, к Леджерам. Этан считал, что все ее светские замашки оттуда. Коттедж стал для нее не слишком хорош, когда прошла новизна. Но я не виню Мэри Джейн и не виню Этана. – Ее голос смягчился, когда она упомянула имя Этана. – Он был очень добр ко мне. – Миссис Конрой заколебалась. – Есть еще кое‑что.

– Да?

– Мне ужасно не хочется нарушать тайну… – Она сунула руки в карманы фартука. – Как‑то вечером на прошлой неделе, когда Боб был в «Руне», Этан приходил ко мне поговорить. Они с Бобом тогда еще не поссорились. Этан просил у меня совета.

– О чем?

– О себе и о Мэри Джейн. У них произошла крупная ссора, он не сказал, по поводу чего. Он сказал, что было бы неплохо, если бы она хотя бы больше симпатизировала делу, как он его называл.

– Тогда он должен считать, что вы симпатизируете… делу.

– Я? Да я совершенно не разбираюсь в политике, но у меня правило: никогда не возражать, и мужчины думают, что ты согласна, а это всегда лучшая политика.

– Спасибо, что рассказали мне об этом.

– Прошу вас, не говорите Мэри Джейн. Ему не следовало приходить. Мне было бы очень обидно, если бы она узнала. Семейные неурядицы касаются только их двоих.

Она стояла у двери, провожая меня. Когда я покидала ферму, девочка мела двор и дразнила пса, который бросался на метлу, виляя хвостом и желая поиграть.

– Умный пес. Кто сам нашел дорогу назад от этих плохих детей, плохих, плохих, плохих, плохих.

– А куда же ушел пес? – спросила я. – Его кто‑то увел?

Девочка притворилась, что не слышит меня.

Казалось, ей нравится беседовать с животными, но не с людьми. Я последовала ее примеру и обратилась к псу, поглаживая его по голове:

– Ты привел меня сюда, правда? Как тебя зовут?

Поскольку пес не ответил, за него ответила девочка:

– Билли.

– А что за дети увели тебя прочь, Билли?

– Тебя увели Гарриет и Остин, – сообщила псу девочка. – Но ты вернулся.

 

Глава 8

 

Яркие простыни и наволочки вздымались на ветру на заднем дворе у Армстронгов. Очевидно, Мэри Джейн не позволила возможной трагедии помешать домашним делам. Она стояла у двери, выбивая лоскутный коврик, и остановилась, когда я подошла на расстояние слышимости.

– Ты не поверишь, что учудили мои дети!

– Они же в школе, разве нет?

– Ха! Отправились в школу, как пай‑детки, но туда не пришли. Какой‑то ребенок принес мне записку от учительницы об их отсутствии. И куда бы, ты думала, они пошли?

Терпеть не могу, когда люди задают вопросы, желая что‑то вам поведать, но я поддержала эту игру.

– Ума не приложу, куда они пошли, Мэри Джейн.

Я прошла за сестрой в дом, где она аккуратно положила выбитый коврик.

– На ферму они отправились, прокрались, если хочешь, взяли их пса, привязали его на веревку и дали понюхать кепку Этана. Они обыскивали поля и канавы. Выставили меня такой дурой перед учительницей.

Это объясняло бегавшую на воле овчарку. Видимо, ей надоело, что ее заставляют служить, и она сбежала.

– Бедные дети.

– Да, и в самом деле бедные дети. – Она уставилась на мои перепачканные грязью туфли, когда я уселась в единственное хорошее кресло. – Но они хотя бы пытались.

Иными словами, я не пыталась.

– Послушай, Мэри Джейн, ты не была со мной откровенна. Ты заставила меня думать, что, будь у тебя хоть малейшая возможность, ты бы в два счета покинула этот дом с его колодцем и тяжелой работой и эту деревню, где, по твоим словам, тебя никто не любит. А затем я узнаю, что Этан мог получить работу в Йорке. И ты не сказала мне, что его уговаривали выдвинуть свою кандидатуру в парламент.

Она пренебрежительно отмахнулась:

– Ах, это.

– Ты говоришь, что мисс Тримбл тебя не любит, но не говоришь почему. Тебя не любит сержант Шарп, но ты не говоришь почему. Ты сказала, что приехала в Грейт‑Эпплвик работать у врача…

– Сначала я у него и работала.

– …а теперь я обнаруживаю, что ты работала у полковника Леджера…

– У миссис Леджер…

– Стало быть, у миссис Леджер. Поэтому не сходишь ли ты в поместье и не задашь ли простой вопрос? Ходил ли полковник Леджер в каменоломню в субботу?

Дом поражал безукоризненной чистотой, но Мэри Джейн бросилась на какое‑то пятнышко на каминной решетке, оттирая его тряпкой.

– Мне не придется спрашивать, потому что, поработав там, я прекрасно знаю, что полковник не пошел бы в каменоломню. Что касается нелюбви ко мне сержанта Шарпа, что ж, тут нет никакой тайны. Если хочешь знать, я однажды над ним посмеялась.

– Почему?

– Потому что глупая была и не смогла удержаться.

– Что же было смешного?

– На любом деревенском празднике он встает и декламирует стихи. Если бы Этан предупредил меня, что это не комический номер, я бы так не оконфузилась. Я смеялась и не могла остановиться. Когда же поняла, что он это всерьез, то попыталась изобразить кашель, как будто у меня запершило в горле.

– Он бы не запомнил и не затаил бы на тебя зуб.

– Еще как затаил. Он читал Горация. – Мэри Джейн выпятила грудь, набрала воздуху и принялась декламировать: «Ларс Порсенна из Клузия, он поклялся девятью богами, что великий дом Тарквиния не должен более страдать от невзгод». А остановиться мне не давали все эти его драматические жесты. «Восток и запад, и юг, и север», размахивая руками туда‑сюда.

Несмотря на мое раздражение по отношению к ней, она меня рассмешила. Я представила серьезный момент и хихикающую Мэри Джейн.

– А что насчет мисс Тримбл? Ты и над ней посмеялась?

Мэри Джейн испустила вздох.

– Ты с каждым это проделываешь, для кого работаешь? Выпытываешь историю жизни? В смысле, скажем, я ограбила банк, какое это имеет отношение к исчезновению Этана и к тому, найдешь ли ты его? – Она взяла висевшее на дверце плиты кухонное полотенце и повесила его на крючок. Миссал, переданный мисс Тримбл, по‑прежнему лежал на столе. Она взяла его. – Я вполне могу тебе рассказать, или это сделает кто‑то другой. Когда девушки из ее Общества дружбы выходят замуж, мисс Тримбл дарит им миссал в переплете из белой телячьей кожи. Она следит за календарем, и если первые роды случаются раньше девяти месяцев после свадьбы, она забирает миссал.

– О, ясно.

– Теперь ты понимаешь, что за местечко Грейт‑Эпплвик. Мне следовало уехать, когда у Этана была возможность.

– Почему же ты этого не сделала?

– Не знаю. Не могу вспомнить. – Сжав кулаки, Мэри Джейн застонала от досады.

– Должна быть причина, чтобы ты не уезжала. Это же всего лишь в Йорк, не на другой конец света.

– Из‑за детей, – тихо проговорила она. – Я думала о детях, если уж тебе так нужно знать. – Неубедительный ответ, но придется принять. Пока. Она сменила поведение, раздражаясь на меня. – И я же говорила тебе, что от сержанта Шарпа помощи не дождешься. Он думает, что я разбила солнечные часы и выгнала Этана. В его понимании Этан – революционер, а я – не лучше, чем мне следует быть.

Мы топтались на месте.

Время двигаться.

– Идем, Мэри Джейн. Ты покажешь мне дорогу в поместье. Нам нужно спросить у полковника Леджера, ходил ли он в каменоломню или Этан приходил повидаться с ним.

– А ты не можешь сходить одна?

– Мне нужно, чтобы ты показала мне дорогу.

Я предположила, что Леджеры с большей охотой ответят на вопросы, если я приду с Мэри Джейн, их бывшей работницей, ныне – барышней в беде.

По голубому небу неслись белые облака. Мимо нас прогрохотал по булыжной мостовой мужчина с тележкой. Из булочной вышла женщина с корзинкой на руке.

Владелец тележки с помощником передвигали к подвальной двери за «Руном» бочонок с пивом. Потертая вывеска паба поскрипывала на ветру, краска на ней шелушилась. На вывеске красовалась чересчур шерстистая овца, чудесным образом висевшая в воздухе, спина изогнута, глаза закрыты.

Терпеливая ломовая лошадь с пивоварни била копытом о землю, из ноздрей в утреннем воздухе вырывались маленькие облачка пара.

Когда мы дошли до военного мемориала, я остановилась. Мэри Джейн встала рядом со мной.

На последние несколько часов я выбросила из головы мысль о том, что Мэри Джейн моя сестра. Теперь же я задумалась о том, что недавние годы означали для этой моей семьи, о которой я ничего не знала.

– Мэри Джейн, а кто‑нибудь из нашей семьи погиб на войне?

– Да. Наш брат Берт, кузен Джеффри и дядя Томми – брат нашего отца.

– Не слишком ли стар был дядя Томми, чтобы идти на фронт?

– Был. Он воевал почти до конца, думая, что приглядит за их Джеффри и нашим Бертом.

Мэри Джейн смотрела, как я читаю имена на стеле военного мемориала.

– Имя твоего мужа тоже поместят на одной из таких стел, Кэтрин.

– Да.

Я расходилась с семьей Джеральда в одном – не соглашалась с их желанием выбить его имя на плите их местного военного мемориала в списке погибших. Почему он должен там быть, спрашивала я. Пропавший без вести не обязательно означает мертвый. В конце концов они выбили его имя без моего разрешения.

Я немного встряхнулась.

– Идем. Нам нужно в поместье.

В движении Мэри Джейн, похоже, почувствовала себя лучше, ведя меня к началу Таун‑стрит и показывая на химический завод и фабрику.

Я пыталась представить, каково ей было приехать сюда юной девушкой и устроиться на работу, далеко от семьи.

– А где дом врача, к которому ты приехала работать?

– Там, недалеко от дома викария.

Мы свернули на узкую дорогу, где Мэри Джейн остановилась.

– Отсюда ты найдешь дорогу сама, иди по Задней улице, мимо водоема и дальше по дороге.

– Мэри Джейн, мы делаем это вместе.

Она насмешливо фыркнула:

– Это бессмысленно. Полковник не побежал бы в каменоломню по требованию Этана. Только не человек его положения. Тебе не нужно вовлекать его в это.

– Ты попросила меня провести расследование. Позволь же мне решать, с кем нам нужно поговорить, а с кем – нет.

Она помедлила, а потом пошла в ногу со мной. Мы молча шли по узкой дороге, между рядами лип. Солнце падало на идущую Мэри Джейн сквозь лиственный узор, так что при каждом шаге она оказывалась то на свету, то в тени.

Ты моя сестра, а я не знаю, что о тебе и думать. Я чувствую подозрение и недоверие, словно ты затянула меня в сеть.

Внушительный дом возник неожиданно, за низкой каменной стеной, сложенной без раствора. Благодаря удаленности от фабричной трубы и дыма песчаник не почернел, но сохранил тепло присущего ему цвета. С безукоризненно содержавшейся подъездной аллеей и обширным парком, жилище сразу производило безошибочное впечатление, свидетельствуя о прочном привилегированном положении своих владельцев.

– Расскажи мне о Леджерах, Мэри Джейн. Полковник Леджер нанял Этана, чтобы сделать солнечные часы. И он владеет каменоломней…

– И всеми здешними каменоломнями, и шахтами. Его семья изначально занималась стекольным делом. Крупные землевладельцы были со стороны миссис Леджер. У них же была и доля в фабриках.

– Что он за человек?

– Доступный. Люди его любят.

По обе стороны от железных ворот сидели вырезанные из камня львы. Я погладила по гриве ближайшего ко мне.

– Прогулка не придала тебе мужества? Полезем в логово льва Леджера? – Она не ответила. – Тебе нужно задать полковнику Леджеру достаточно простой вопрос. В конце концов, он работодатель твоего мужа.

– Я не могу. Не могу унизить себя вопросом. – В ее голосе послышалась горечь. – Этан не ушел бы, не сказав никому ни слова. Просто не мне он сказал, вот и все. Знает кто‑то другой, но не полковник.

– А что собой представляет миссис Леджер?

– Она… изысканная. Ты никогда такой не встречала.

– Как ты попала к ним в услужение, если сначала работала у доктора и его жены?

– Я понравилась миссис Леджер, когда приносила сюда лекарства. Она спросила у доктора, могу ли я перейти к ней. Ну, мне было всего пятнадцать лет, и я ужасно радовалась, что меня выбрали. Я работала у них до замужества. – Казалось, Мэри Джейн сейчас заплачет, словно присутствие здесь вызвало воспоминания, которые она предпочла бы забыть. – Когда я уходила, миссис Леджер думала, что я выйду за Боба Конроя и буду жить на ферме. Между их семьями давняя связь. Но я вышла за Этана и знаю, что она была разочарована. А потом, на прошлой неделе, Этан попытался подбить рабочих на забастовку из‑за какого‑то происшествия на одной из шахт. И я пожалела тех людей на шахте, которым урезали зарплату, и Этан собрал пожертвования. Почему этого было недостаточно? Этан был очень доволен. Он проиграл битву, сказал он, но выиграл войну. Мне так все это не понравилось. Миссис Леджер посмотрит на меня и ничего не скажет, но подумает, что я вышла не за того человека. А это не так, Кейт. Я люблю Этана.

 

 

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально

 

[1] Миссал – богослужебная книга католической церкви, содержащая тексты молитв, читаемых во время мессы.