Тони Парсонс

В краю солнца

 

 

Юрико и Жасмин

Когда светит солнце и когда набегает тень

 

 

 

Предисловие автора

 

Эта книга является художественным произведением. Однако пляж Най?Янг, или хат Най?Янг, как называют его сами тайцы, действительно находится на Андаманском побережье в северной части острова Пхукет, что на юге Таиланда.

Книга никогда не была бы написана, если бы не доброта и отзывчивость жителей Най?Янга. Они показали мне свой пляж, помогли лучше понять и полюбить остров Пхукет и остальную страну. Все персонажи – плод моего воображения. История полностью выдумана.

Только пляж существует в действительности.

 

…теперь возвращаться было уже слишком поздно и слишком далеко, и я не вернулся. А туман весь без остатка торжественно уплыл вверх, и мир лежал передо мной как на ладони[1].

Чарльз Диккенс «Большие надежды»

 

 

Делаешь добро – получаешь добро, делаешь зло – получаешь зло.

Тайская пословица

 

 

Часть первая

Купание со слонами

 

1

 

В первый день мы наблюдали, как выходят из моря слоны.

– Посмотрите! – закричала Кива. – Посмотрите на море!

Я сел, но не увидел ничего – только худую как щепка Киву, свою девятилетнюю дочку, которая указывала на море – такое спокойное, словно оно было сделано из стекла.

Тесс, моя жена, пошевелилась и тоже села. Она задремала, измотанная проведенной в воздухе ночью и перелетом в семь тысяч миль, и проснулась только теперь. Мы вместе смотрели, как Кива, размахивая руками, приплясывает у самой кромки воды.

Зной стоял до того сильный, что его было видно. Мы пришли на пляж Най?Янг сразу после завтрака, а воздух уже начинал мерцать и изгибаться. Если утром так жарко, подумал я, что же будет дальше?

Кива от возбуждения подпрыгивала на месте.

– Ой! – кричала она. – Да посмотрите же! Ой?ой?ой!

Наш сын Рори дремал между мной и Тесс. На коленях у него лежала мокрая потрепанная книга «Моя семья и другие звери». Он глянул на свою сестру?двойняшку, поправляя очки и снисходительно качая головой, и тут челюсть у него отвисла от удивления.

– Ой! – вырвалось у него.

Тесс рассмеялась, поднялась и отряхнула с бедер песок, и от ее улыбки усталость как рукой сняло.

– Неужели не видишь? – спросила она у меня, потом взяла Рори за руку, и они вместе пошли к морю.

Внезапно я тоже увидел: из воды высовывался какой?то предмет, какой?то изогнутый шланг, похожий на доисторическую трубку для дайвинга. Потом появилась вторая трубка. Потом еще две. И все они приближались к пляжу Най?Янг, постепенно увеличиваясь в размере.

Теперь все на пляже смотрели на море, и когда голова первого слона прорвала поверхность воды, мигая большими глазами и отряхивая брызги с ушей, у каждого вырвался вздох. Затем появилась еще одна голова, а вскоре к берегу шествовало уже целое слоновье семейство. Могучие серые туши медленно поднимались из моря, словно боги из пучины. На спинах гигантов сидели погонщики?махауты – поджарые, смуглые, улыбающиеся во весь рот. Они управляли животными, нажимая босыми ногами позади огромных ушей.

Но мы не видели ничего, кроме слонов, выходящих из моря.

– Ух ты! – проговорила Тесс. – Том, как они это сделали?

Я покачал головой:

– Сам не знаю.

Я окинул взглядом широкую песчаную полосу Най?Янга. Пляж изгибался дугой, и я подозревал, что дальше по берегу, вне поля нашего зрения, есть укромное место, где погонщики незаметно завели животных в воду. И все же как?то не верилось, что это просто ловкий трюк – зрелище было слишком волшебное.

Кива попятилась и бегом вернулась к нам. Слоны уже вышли из моря и теперь ступали по мягкому песку Най?Янга.

– Разве слоны умеют плавать? – спросила Кива. – Папа, слоны умеют плавать?

– Слоны – отличные пловцы, – ответил Рори, моргая за стеклами очков. – Все млекопитающие хорошо плавают, кроме обезьян и людей – их приходится учить.

Кива насмешливо фыркнула.

– Я тоже хорошо плаваю!

– Но тебе?то пришлось учиться, – возразил он, не сводя глаз со слонов. – А вот они умели сразу.

Рори взял меня за руку. Мы вместе стояли и смотрели, как Тесс с Кивой подходят к толпе, собравшейся вокруг слонов.

Красивых гигантов было четверо. Их гладили, ласкали, называли нежными именами. Воздух наполнился птичьим говором тайцев: по выходным тут всегда много местных. Кроме нас, ни одного иностранца на пляже я не заметил.

– Прямо как семья, – заметил Рори.

– Их тоже четверо, – ответил я, с улыбкой глядя на сына, – как нас.

Однако лицо Рори осталось серьезным. Он завороженно смотрел на слонов, и в ярком свете утреннего солнца стекла его очков казались двумя золотыми дисками.

– Они отлично держатся на воде, – задумчиво произнес он и поднял на меня взгляд. – Как называется, когда что?то держится на воде? – Я задумался, но он меня опередил: – Плавучесть. У слонов хорошая плавучесть.

Мы снова взглянули на слонов и окружившую их толпу. Молодая тайка в старомодном купальнике лежала на животе, а один из гигантов осторожно прикасался исполинской стопой к ее спине и ногам. Страшная лапища зависла над ягодицами девушки, словно животное задумалось, и зрители прыснули со смеху.

– Ее называть Юм?Юм! – крикнул мне самый старый махаут – видимо, отец остальных трех погонщиков. Все они были худые, жилистые, с крепкими мускулами, вздутыми венами и почти черной от загара кожей. – Юм?Юм делать массаж!

Зрелище и впрямь напоминало массаж. Самый большой слон осторожно обхватил Киву хоботом и поднял ее в воздух. Девочка завизжала от восторга.

– Хочешь тоже? – спросил я у Рори.

Он покачал головой.

– Они же не клоуны. Слоны – рабочие животные.

– Да ладно тебе, Рори!

– Они здесь не для того, чтобы нас развлекать. Не для того, чтобы устраивать представление. Слоны носят стволы тиковых деревьев. Может быть, именно эти слоны. Может быть, еще вчера они носили тиковые деревья высоко в горах. Слонов часто используют в горах.

– Это тоже работа, – возразил я. – Думаю, развлекать отдыхающих им нравится больше, чем целыми днями таскать вязанки дров.

Переубедить сына мне не удалось.

– Слоны сильные. И умные. – Рори посмотрел на меня сквозь стекла очков. – Сейчас им приходится возиться с Кивой, а она даже не знала, что они умеют плавать!

Я ощутил легкое раздражение. Мы молча смотрели, как слоны заходят в воду. Теперь они везли на спине детей. Кива сидела на самом большом, вцепившись ему в уши, и смеялась.

Мы наблюдали, как животные медленно рассекают мелкие волны, лизавшие берег Най?Янга. Тесс улыбалась и фотографировала Киву. Слоны принялись дурачиться на камеру. Тот, на котором ехала моя дочь, окунулся в воду и снова вынырнул. С широко распахнутыми глазами Кива ловила ртом воздух, пытаясь отдышаться. На минуту она даже думать забыла о смехе.

– Красивые, правда? – сказал я – больше себе, чем Рори. – Очень красивые.

Я вытер пот со лба. Становилось жарче.

Когда солнце садилось над ровным, как зеркало, морем, мы обнаружили на пляже небольшую череду рыбных ресторанчиков.

Мы шли мимо них по немощеной дороге, не зная, который выбрать. Ресторанчики были практически неотличимы друг от друга: на песке беспорядочно теснятся столики и стулья, в быстро сгущающихся сумерках мерцают свечи, перед входом выставлен напоказ дневной улов – блестящая свежая рыба в глубоких ящиках со льдом.

Рестораны выстроились между дорогой и пляжем и больше всего напоминали амбары без передней и задней стенки. У каждого имелся деревянный дверной проем в виде арки, обмотанный пальмовыми листьями и обладающий чисто символическим значением. Ничто не мешало войти в любой из ресторанов прямо с пляжа, с дороги или даже из моря.

– Этот, – решила Тесс.

На вывеске по?английски было написано: «Почти всемирно известный гриль?бар».

Между столиками возвышались казуариновые деревья, увитые елочными гирляндами. Мы стояли и смотрели на мигающие красные, зеленые и синие огни, чувствуя, что смена часовых поясов дает себя знать. Из кухни вышла старая тайка и взяла детей за руки.

– Меня зовут госпожа Ботен, – представилась она. – Пойдемте со мной.

Тайка провела детей в арку, тоже украшенную елочной гирляндой, и направилась к столику у самой кромки воды. Мы с Тесс переглянулись и последовали за ними.

Госпожа Ботен усадила нас за столик и исчезла. Мы сбросили туфли и погрузили пальцы в песок, скорее белый, чем золотистый. Кроваво?красное солнце зашло очень быстро, и зеленый холм, возвышающийся над Най?Янгом, превратился в темную громаду над неподвижной гладью бухты.

Еще никогда я не видел такого спокойного моря. Касаясь берега, вода лишь слегка покрывалась рябью. В бухте не было видно ни надувных бананов, ни водных мотоциклов – только рыбацкие лодки, узкие, длинные, изогнутые, словно одноместные корабли викингов. На каждой лодке горел синий или зеленый навигационный огонь, и огни эти кивали в теплом ночном воздухе.

Не дожидаясь, пока мы сделаем заказ, госпожа Ботен принесла детям по бутылке воды, а нам – пиво «Сингха». Потом официант лет одиннадцати начал подавать на стол ужин: омлет с мидиями, зажаренные на решетке гигантские креветки под сладким соусом чили, карри из рыбы с овощами и огромные тарелки с рисом, от которых поднимался пар.

Тесс и Кива тут же набросились на еду, но мы с Рори только переглянулись: думаю, мы оба были несколько ошеломлены.

– И еще хлеба, пожалуйста, – попросил я маленького официанта.

Просьба эта поставила мальчика в тупик. Он с беспокойством уставился на меня, а потом побежал за госпожой Ботен.

– Хлеба, пожалуйста, – повторил я.

Хозяйка задумчиво наморщила лоб и снова ушла на кухню, откуда до нас долетели возбужденные голоса и грохот кастрюль. Наконец она вернулась с тарелкой, на которой лежало четыре тонких ломтика белого хлеба.

– Ваш хлев, – улыбнулась она и ласково потрепала по руке сначала Рори, потом Киву.

– Ваш хлеб, сэр, – сказала Тесс и взяла с тарелки креветку размером с омара.

Хлеб был белый, из муки мелкого помола. Когда?то, причем довольно давно, его купили в супермаркете. В окружении щедрых даров Андаманского моря магазинный хлеб выглядел немым укором.

Госпожа Ботен снова подошла к нашему столику – убедиться, что нам больше ничего не нужно, и поухаживать за детьми. Кива тут же расцвела и заулыбалась, вся спокойствие и очарование, зато Рори смущался и краснел, словно считал себя недостойным такого приема.

– Желаю вам хорошо отдохнуть, – сказала госпожа Ботен.

– Вообще?то мы приехали не отдыхать, – ответила Тесс и с улыбкой посмотрела на меня.

Я улыбнулся в ответ. Нет, мы приехали не отдыхать.

Мы прилетели на Пхукет по делам. Нас привела сюда моя новая работа и новые перспективы. Новая, лучшая жизнь. Шанс начать все сначала.

Однако хозяйке «Почти всемирно известного гриль?бара» Тесс ничего этого не сказала. Подобное не сообщают первому встречному, даже такому радушному, как госпожа Ботен.

Зато Тесс улыбнулась мне. Позади нее, на пляже Най?Янг, мерцали на деревьях разноцветные лампочки, детей начинало клонить в сон, безмятежное море заливал белый свет луны, и все, что жена не сказала вслух, она выразила в этой улыбке.

 

2

 

Я стоял у окна и ждал, когда кончится дождь. Я взглянул на часы. Сколько же он будет идти? Ездить по местным дорогам в дождливую погоду я побаивался.

Кива, еще теплая со сна, подошла и встала рядом со мной. Я обнял ее за плечи.

– Разве в Таиланде бывает дождь? – спросила она.

Тесс, сидевшая за столом позади нас, рассмеялась.

– Конечно, бывает! Не помнишь, как мы попали под ливень, когда приезжали сюда в первый раз?

– В тот день, когда кормили слонов, – добавил Рори.

Кива помотала головой:

– Слонов помню, а ливень – нет.

В тот раз мы приехали на Пхукет в сезон дождей, а от местных прогнозов погоды было мало толку, настолько расплывчато они звучали. Часто казалось, что вот?вот разразится гроза: в небе полыхали ослепительно?белые молнии, а потом ничего не происходило. Или происходило – либо в другой части острова, либо над морем. Если же дождь все?таки начинался, то с неба лились целые потоки теплой воды, которые моментально промачивали одежду насквозь, и оставалось только одно – укрыться где?нибудь и ждать.

Сквозь ветви деревьев я видел, как по морю неторопливо скользит тайская длиннохвостая лодка. Когда она повернула к берегу, рыбак вынул из воды длинный металлический стержень, к которому крепился двухтактный двигатель, и зафиксировал его бечевкой. Потом он принялся поднимать сети с уловом со дна лодки и выбрасывать их на берег. Даже с такого расстояния было видно, как бьется живая рыба.

Мы поселились в одном из двух домов, построенных на зеленом холме над пляжем Най?Янг. Они стояли в конце грунтовой дороги – оба маленькие, с типично тайской крышей с двойным фронтоном, словно на крышу надели ее собственную уменьшенную копию – этакий милый отголосок. Отличались дома только тем, что на одном торчала красная спутниковая тарелка, и, к большому разочарованию детей, принадлежал он не нам, а нашему соседу.

Наш сосед, он же арендодатель, был человеком пожилым, но подтянутым, а лицом напоминал скорее китайца, чем жителя Таиланда. Мы встречались с ним лишь раз – в первый день, когда я забирал у него ключ. Сейчас он стоял у окна соседнего дома и тоже смотрел на дождь. Второй дом он сдавал «Дикой пальме» – компании, в которой я работал шофером.

Сотрудники «Дикой пальмы» были рассеяны по всему острову, но в основном жили дальше к югу – в районе Пхукет?тауна, Сурина и Патонга, ближе к Пхукету туристических проспектов и грез. Мы же поселились на пляже Най?Янг.

Здесь, на севере, в окружении каучуковых и ананасовых плантаций, легко забываешь, что Пхукет уже четыре десятилетия существует за счет туризма, и как бы возвращаешься на несколько веков назад – в то время, когда он был одним из крупнейших центров мировой торговли.

На то, чтобы спуститься с холма и дойти до пляжа, у нас уходило полчаса, но все равно чувствовалось, что море где?то рядом. Мы слышали, как оно дышит вдалеке и льнет к изогнутому дугой берегу Най?Янга, а когда дождь стихал и выглядывало солнце, за казуаринами виднелась блестящая голубизной и золотом вода.

Северный Пхукет не курортный район. Он обладает иной, более суровой красотой. Вокруг растет густой лес, и когда идет дождь, слышно, как с веток падают капли. Заброшенные оловянные рудники, которыми испещрен пейзаж, напоминают о том, что эта часть острова всегда была местом тяжелого физического труда. Сюда приезжают не на каникулы, а в поисках лучшей доли, в поисках работы.

Я снова взглянул на часы и решил, что дольше ждать не могу. Я работал в «Дикой пальме» всего вторую неделю и не собирался опаздывать из?за какого?то дождя.

Пока Рори с Кивой раскладывали на кухонном столе учебники, Тесс подошла, взяла меня за плечи и быстро сжала. Я кивнул – так она желала мне удачи, просила быть осторожным и обещала думать обо мне.

Я легко поцеловал ее в губы и вышел на крыльцо. Сосед все еще смотрел в окно, только теперь к нему присоединилась жена. Она улыбнулась и помахала мне рукой, и я тут же узнал в ней хозяйку «Почти всемирно известного гриль?бара». Разумеется. У арендодателя тоже фамилия Ботен. Господин и госпожа Ботен. Я пробежал под дождем до сарая, слегка оскальзываясь на размокшей грязи. Госпожа Ботен ободряюще кивнула. Господин Ботен тоже взглянул в мою сторону, но остался безучастен.

В сарае стоял старый мотоцикл – индийский «Роял Энфилд?500сс». Время и неизвестные ездоки его не пощадили: синяя краска облупилась, обнажая серебристый металл, раму покрывали пятна ржавчины. Я выкатил его наружу и посмотрел на Тесс, Рори и Киву. Они стояли на крыльце, дети держали в руках книги, и все трое переводили взгляд с меня на небо и обратно. Дождь слегка приутих, а может, мне просто так казалось.

Я завел мотоцикл, и в то же мгновение дождь перестал, и в прореху между туч ударил солнечный свет – такой невозможно яркий, будто он не имел ничего общего с привычным мне солнечным светом. Тесс рассмеялась, покачала головой и протянула руки ладонями вверх, словно говоря: «Видишь, как нам везет?»

Жена и дети махали мне вслед, а соседи провожали любопытными, слегка недоуменными взглядами. Очень осторожно я съехал с холма по желтой грунтовой дороге, от дождя ставшей грязно?золотистой, и отправился на работу.

Сидеть на мотоцикле приходилось выпрямившись. Я все еще к этому не привык и чувствовал себя человеком из прошлого.

Я ехал в сторону аэропорта. Слева тянулся пляж Най?Янг, теплый воздух наполнял аромат жарящихся на решетке морепродуктов. Пхукет окутал меня своими звуками и запахами, и я позабыл о неудобстве.

Удивляясь тому, какое большое место в жизни острова занимает вода, я взглянул на стоящие на якоре рыбацкие лодки, а когда повернулся обратно, увидел, что прямо на меня несется мотоцикл.

На нем сидели две девушки. Их черные волосы развевались по ветру, глаза скрывали темные очки. Та, что ехала сзади, примостилась боком и курила сигарету, дрыгая худыми ногами во вьетнамках. Та, что должна была управлять мотоциклом, читала сообщение в телефоне.

Я заорал и резко свернул в сторону, стараясь не потерять управление на скользкой дороге. Они пронеслись так близко, что меня обдало вонью выхлопных газов. Мотоциклистка даже не подняла головы, зато пассажирка обернулась и одарила меня ленивой улыбкой – ее белые зубы ярко сверкнули на фоне блестящего смуглого лица.

Когда я оглянулся, она сделала жест вай – уносясь вдаль и по?прежнему улыбаясь, она поднесла сложенные вместе ладони к груди и склонила голову, так что распущенные черные волосы упали ей на лицо. Девушка за рулем была слишком занята – вела мотоцикл и отвечала на сообщение, – но ее подруга сделала мне вай.

За тот недолгий срок, что мы провели на острове, этот классический тайский жест встречался мне постоянно и повсюду. Вай. Я до сих пор не вполне понимал его смысл и сомневался, что когда?нибудь пойму: он выражает слишком многое.

Вай демонстрирует уважение. Вай означает «спасибо», «здравствуйте», «до свидания» и «приятно познакомиться».

Вай означает «Ой! Извините, что чуть вас не убили».

И что бы он ни выражал, вай всегда напоминает короткую молитву.

Я стоял в аэропорту Пхукета с плакатом в руках, в верхнем углу которого была надпись: «ДИКАЯ ПАЛЬМА». Ниже шло изображение двух сонных пальм, а также имя и название города, сливающиеся с одним из нарисованных деревьев: «МИСТЕР ДЖИМ БЭКСТЕР, МЕЛЬБУРН». В отличие от всего остального стоять в аэропорту с плакатом в руках не казалось мне чем?то непривычным, ведь в Англии я занимался тем же самым.

Ты держишь плакат и ищешь глазами нужного человека, но никогда не находишь – это он находит тебя. Я разглядывал толпу пассажиров, выходивших из терминалов, когда ко мне подошел усталый мужчина лет пятидесяти с редеющими светлыми волосами.

– Я Бэкстер.

Я взял у него чемоданы. Для человека, прилетевшего с другого конца света, багажа у Бэкстера было немного.

По пути к стоянке я попытался завязать с ним дружескую беседу, но он только мычал в ответ, и я прикусил язык. Бэкстер выглядел совершенно измотанным, и виной тому явно была не только бессонная ночь и обезвоживание после долгого перелета. Встрепенулся он, только когда увидел мой «Роял Энфилд».

– Ни хрена себе! – выругался Бэкстер. – «Дикая пальма» что, не в состоянии прислать за мной машину? Я плачу вашему боссу такие деньги, а он даже на автомобиль раскошелиться не может?

Я ободряюще улыбнулся:

– Мистер Бэкстер, в это время дня мотоцикл – самый быстрый способ доставить вас на место. – Потом кивнул, снова улыбнулся и добавил: – А главное – совершенно безопасный.

Это была не совсем правда. Большинство иностранцев, погибающих в Таиланде, либо разбиваются на мотоциклах, либо умирают, приняв поддельной «Виагры». Все дело в солнце – напекает голову.

Бэкстер сидел на заднем сиденье, обхватив меня за пояс. Мы двигались на юг, а мимо нас проносились другие мотоциклисты. Они закусывали, проверяли электронную почту, сплетничали, нянчили младенцев, звонили маме – все это на скорости шестьдесят миль в час.

Мы ехали мимо обнесенных стенами вилл и жестяных хибар, мечетей и буддийских храмов, выставленных на продажу земельных участков и плантаций ананасов с сочными остроконечными листьями, и все время над нами нависал густой зеленый лес внутренней части Пхукета.

Вдоль проселочных дорог тянулись бесконечные каучуковые плантации – высаженные рядами высокие тонкие деревья, настолько одинаковые, что, засмотревшись на них, можно впасть в транс и забыть про управление. По обочинам крупных магистралей стояли огромные щиты, на которых, рекламируя нечто неведомое, улыбались и отдавали честь люди в форме – солдаты вместо знаменитостей.

Я ждал, когда появится названный мне ориентир – крупная кольцевая развязка рядом с Талангом и темные статуи двух девушек в натуральную величину, стоящие на мраморном пьедестале посреди оживленного перекрестка.

У статуй я свернул налево, а затем направо, на проселочную дорогу, по которой прямо на нас катила на мотоцикле девочка?мусульманка лет девяти – того же возраста, что Кива и Рори. Ее серьезные глаза не мигая смотрели на меня поверх чадры.

Порыв теплого воздуха обдал мое мокрое от пота лицо, и я почувствовал, как Бэкстер обхватил меня еще крепче.

Я понимал, каково ему.

Мне все это тоже было в новинку.

Дом Фэррена вырос перед нами как из?под земли.

Дорога практически сошла на нет – осталась только узкая утрамбованная грунтовка, ведущая сквозь заросли мангровых деревьев.

Я уже решил, что свернул не туда, как вдруг увидел группу современных домов, построенных на участке осушенной и очищенной от деревьев земли. Позади них виднелась бухта и стоящие у причалов лодки яхт?клуба.

Когда мы остановились перед шлагбаумом, Бэкстер неожиданно разговорился.

– А Фэррен неплохо устроился, – произнес он, обдавая мне шею своим дыханием. – Давно его знаете?

Шлагбаум поднялся, и я кивнул охраннику в знак благодарности.

– Не очень, – ответил я.

Прозвучало это странно: выходит, я переехал на другой конец света, чтобы устроиться на работу к человеку, которого знаю всего несколько месяцев. Но Фэррен встретил меня в Лондоне, когда жизнь моя пошла под откос и мне казалось, будто лучшая ее часть уже позади. Я утратил веру в себя, а Фэррен счел меня на что?то годным. А главное, он предложил мне место в своей компании, когда я лишился работы.

– Достаточно давно, – добавил я.

Я оставил мотоцикл на стоянке, и мы пошли по дорожке к дому. Рядом со мной ползла бледно?зеленая змея дюймов восемнадцать длиной. Голова у нее была багровая, как будто змея сердилась. Я не спускал с нее глаз, но она не приближалась и не отдалялась. Мы словно просто прогуливались вместе. В самый последний момент, в конце аллеи, она скользнула обратно в мангровые заросли.

Прежде чем я успел позвонить, нам открыл слуга Фэррена – Пирин, низкорослый, крепко сбитый таец, такой же смуглый, как махауты. Он провел нас внутрь. Я бывал здесь всего несколько раз, и от красоты дома у меня захватило дух.

Просторный, полный воздуха и стекла, дом тем не менее был, несомненно, тайским: на полу из твердых сортов древесины постелены коврики ручной работы, повсюду диваны и кресла на изогнутых ножках, тоже из твердых сортов древесины, и все пропитано ощущением изобилия, как будто богатства этого мира неисчерпаемы. За стеклянной стеной гостиной начинался бассейн с эффектом бесконечных краев. Казалось, он подвешен в воздухе и парит над заливом, подобный прекрасному сну.

Фэррен, загорелый и мускулистый, вышел из воды, и Пирин набросил на его широкие плечи белое полотенце. Бизнесмен подошел к нам, обнажая в улыбке все свои белые зубы.

– Верните мне деньги! – потребовал Бэкстер.

Австралиец был человеком пожилым. Его тело устало после перелета и затекло от поездки на мотоцикле. Лучшие дни Бэкстера явно остались позади.

Однако когда он вцепился Фэррену в горло, нам с Пирином пришлось повозиться, чтобы его оттащить.

 

3

 

Я вышел из дома Фэррена и направился обратно к воротам, по пути остановившись, чтобы пропустить стайку мотоциклов с двухтактными двигателями, на которых, часто по двое – по трое, ехали на работу уборщики, повара и горничные.

Ощущая в горле привкус дизельного топлива, я смотрел, как они спешат к большим белым домам своих нанимателей, и мне казалось, будто я вижу картину из далекого прошлого, когда мир еще делился на слуг и господ.

По ведущей к заливу грунтовке я дошел до одноэтажного строения с закрашенными окнами, похожего на заброшенную казарму. Это было самое сердце «Дикой пальмы», и, как только я открыл дверь, в уши ударила волна разнообразных звуков.

За длинным столом, заставленным телефонами, компьютерными дисплеями и тарелками с едой, сидели мужчины и женщины – в основном мужчины – и торопливо говорили что?то в телефонные трубки: заискивали, упрашивали, наседали, смеялись, язвили и продавали – неизменно продавали. Всем не больше тридцати. Все одеты, как на пляж. Все говорят по?английски, хотя и с разными акцентами: можно распознать уроженцев США, Великобритании, Австралии, ЮАР. Я прошел в дальний конец помещения, где стоял кулер для воды. Кое?кто мельком взглянул на меня, но не более того.

Я отпил воды из пластикового стаканчика и кивнул Джесси – молодому англичанину с бледной кожей и очень светлыми, коротко подстриженными волосами. Для человека, живущего в тропиках, выглядел он так, словно вообще не выходил на улицу. Из одежды на нем были только мешковатые шорты, в которых выступают тайбоксеры. Джесси поливал лапшу сладким соусом чили и одновременно разговаривал по телефону, зажав трубку между плечом и ухом. Судя по акценту, вырос он где?то на севере Англии.

– Да, да, – тараторил Джесси, – я сейчас в Хитроу. Регистрируюсь на рейс до Таиланда. Одну секунду… – сказал он в трубку и уставился на меня широко раскрытыми бесцветными глазами, словно видел на моем месте кого?то другого. – Кресло 1K? Да, вполне устроит. Вегетарианское меню, пожалуйста…

Джесси отвел взгляд. Я заметил, что на его пухлой белой руке надето трое часов, причем все трое установлены на разное время.

– Прошу прощения, Джон, еще секунду… – проговорил он в трубку и снова уставился на меня. – У вас есть номер моей золотой карты «Экзекьютив клаб»?

Пауза. Я пил воду, пытаясь найти связь между его словами и местом, где мы находились.

– Что? Уже внесен в систему? – Джесси удивленно распахнул глаза. – Отлично! Извините, Джон. Путешествие самолетом – дело хлопотное. Сами понимаете. Что?что?

Взрыв оглушительного хохота.

– Да уж, тут вы правы: по крайней мере, я лечу первым классом!

Джесси прикрыл трубку рукой и повернулся ко мне.

– У тебя что, нет дел поважнее?

– Почему же, есть – найти тебя и привести в дом.

– Так на чем мы остановились? – спросил он у собеседника и поднял руку, давая мне знать, что скоро освободится. – Как я уже говорил, я вылетаю в Таиланд, чтобы встретиться с мистером Фэрреном, моим боссом, и пробуду там двое суток. У меня есть уникальное предложение для серьезного инвестора вроде вас, который оказался достаточно дальновиден, чтобы переехать на Пхукет со своей очаровательной женой?тайкой. Высокодоходная инвестиционная программа. Группа многоквартирных домов с видом на пляж Най?Хан. Да?да, все верно, к югу от пляжей Ката и Карон. Но действовать надо быстро – повторяю, быстро. Вообще?то, конечно, я не должен бы все это вам рассказывать…

Я смотрел на Джесси поверх пластикового стаканчика. Его бледное лицо было наморщено от напряжения. На столе перед ним лежала шпаргалка.

– Местный рынок недвижимости – один из наиболее быстро развивающихся в мире, – снова заговорил Джесси, понижая голос. – Стоимость жизни на Пхукете невелика, а доходы от аренды высокие. Вы переехали в самую богатую провинцию Таиланда. – Он выдержал эффектную паузу и продолжил: – Когда прочие азиатские тигры жалобно мяукали и просили пощады, Пхукет по?прежнему рычал… У Пхукета стальные мускулы… Пхукет моя любить тебя долго?долго… Пхукет моя любить тебя много… На Пхукете у вас только одна забота – управление финансами… На Пхукете вы будете вечно жить в роскоши, а боги упадут на колени и поклонятся вам как своему господину…

Джесси подмигнул мне.

– Джон, мы готовимся к взлету, так что мне придется выключить свой «блэкберри». Бокал шампанского, пожалуйста. Нет, орехов не нужно. У вас найдется пижама размера XL? Послушайте, я перезвоню вам, когда прилечу. Что? Встретиться и выпить пива в баре отеля «Чеди»? Отличная мысль!

Джесси повесил трубку и встал, поправляя цветастые шорты. Когда мы с ним познакомились, он сказал, что приехал на Пхукет заниматься тайским боксом. На острове полно хороших спортивных лагерей, объяснял Джесси, так что со дня на день он бросит пить пиво и начнет тренироваться всерьез.

Мы вместе пошли к дому.

– И каково это – летать первым классом? – спросил я.

Почему?то я до сих пор верил, что его слова имели какое?то отношение к действительности.

Джесси подтянул шорты и мечтательно уставился в пространство.

– Клево, наверное…

Я кивнул в сторону дома.

– Австралиец, которого я привез из аэропорта. Бэкстер. Похоже, он несколько не в духе.

Джесси только рассмеялся:

– Ничего, Фэррен это исправит.

 

Мы находились на Бангла?роуд, знаменитой улице ночных развлечений в Патонге. Перед входом в бар сидел гиббон в ковбойской шляпе.

Я прочел название на треснувшей неоновой вывеске: «БЕЗЫМЯННЫЙ БАР». Гиббон проследил за моим взглядом. Я посмотрел на него – на бесконечно длинные руки, темную треугольную морду и глаза, настолько черные, словно они вобрали в себя ночь. Животное с безмерно скучающим видом изучало свои ногти. Кажется, я никогда раньше не видел настоящего гиббона. Но почему?то гиббон в ковбойской шляпе, сидящий перед «Безымянным баром», выглядел совсем не так дико, как можно было бы ожидать.

Бангла?роуд – это шумное скопище баров. В каждом играет своя музыка, и все песни, бары и девушки сливаются воедино, в одно бессмысленное целое. Бары вдоль боковых улочек, бары на верхних этажах, которые видны снаружи, только если задрать голову, огромные заведения размером с супермаркеты, состоящие из бесчисленных маленьких баров, неотличимых друг от друга, где девушки висят на шестах, словно на поручнях в метро, играют с клиентами в «Четыре в ряд» или пялятся, позевывая, в морозно светящиеся телефоны.

От Бангла?роуд веет какой?то распутной невинностью: улица стала местной достопримечательностью, и по ней ходят целые семьи из Европы и Австралии, глазея на хаос и упиваясь разнузданной таиландской ночью. Однако прежде всего Бангла?роуд – место деловых встреч.

– Это то самое заведение? – спросил Бэкстер, заглядывая поверх голов гиббона и девушек в темное, ревущее нутро бара.

Он повернулся к Фэррену, по?отечески обнимавшему его за плечи.

– Как звали тех двух девушек, с которыми я был в прошлый раз?

Фэррен ободряюще похлопал Бэкстера по спине.

– Номер тридцать один и номер шестьдесят три. Чудесные девушки.

Они вошли внутрь. Мы с Джесси остались стоять на улице, наблюдая за гиббоном. У него была мягкая коричневая шерсть, морду обрамляла полоса белого меха. Я снова заглянул в его идеально круглые глаза – черные, влажные, бездонные. Гиббон запрыгнул на табурет между двумя девушками и продолжил изучать свои ногти.

– Тело массаж? – обратилась ко мне одна из девушек. – Руки массаж?

Она дотронулась до моего плеча, и я отступил назад.

– Зачем вообще нужен массаж рук? – спросил я.

Джесси прыснул.

– Простите моего друга, дамы. Его только недавно прибило к нашим берегам – еще не освоился. Ты слегка не в теме, а, Том? Они делают массаж не рук и тела, а руками и телом.

Гиббон захихикал над моим невежеством, и я бросил на него испепеляющий взгляд.

– Доплати им пару батов, так они еще и за ушами у тебя помоют, – добавил Джесси. – Пойдем.

Мы вошли в бар. Фэррен и Бэкстер разговаривали за столиком, и мы подсели к ним. Перед каждым из нас появилось по стакану пива «Сингха». Фэррен подмахнул счет, не спуская глаз с австралийца.

– Я просто хочу, чтобы мне вернули деньги, – объяснял Бэкстер уже гораздо спокойнее. Фэррен слушал и задумчиво кивал. – Моя жена говорит, что иностранцы не могут покупать землю в Таиланде. Говорит, это незаконно.

Фэррен достал из кармана чек и протянул Бэкстеру. Тот надел очки, изучил его и улыбнулся. Оба рассмеялись, и Фэррен похлопал австралийца по спине.

– Джесси… – К нам подошла одна из девушек. Она держала в руке доску для игры «Четыре в ряд» и, несмотря на ковбойскую мини?юбку, больше всего напоминала ребенка, который зовет приятеля поиграть.

– Легенда гласит, что все эти девушки – мастера играть в «Четыре в ряд», – сказал Джесси, вставая с места. – Что же, сейчас проверим.

Другая девушка спрыснула мои голые руки «Скитоленом» – тайским спреем от комаров.

– Зачем вы это сделали? – спросил я, морщась от неприятного запаха.

– Орехов нет, – ответила она, как будто это что?то объясняло.

– Ваша жена совершенно права, – говорил Фэррен Бэкстеру. – Согласно тайскому законодательству иностранцы не могут владеть землей, зато могут арендовать участок на срок до тридцати лет, а также приобрести строение или квартиру в кондоминиуме.

Фэррен откинулся на спинку стула и удовлетворенно вздохнул, сжимая в руке запотевший стакан. Я именно там, где и должен быть, говорила вся его поза, и только трус или дурак не захочет ко мне присоединиться.

– Иностранцы не могут владеть землей, – повторил Фэррен, – зато могут получить лицензию на печать денег. Вы имеете право арендовать участок земли на тридцать лет и дважды продлить договор, что в сумме дает девяносто. Сколько вы планируете прожить, мистер Бэкстер? Шучу, шучу. Или, еще того лучше, создайте тайскую компанию: вы будете полностью ее контролировать, и она сможет покупать землю совершенно легально.

Одна из девушек попыталась присесть к Фэррену на колени, но он с вежливой улыбкой отказался от ее услуг, и она исчезла во мраке «Безымянного бара».

– Впрочем, если ваша жена сомневается, – продолжил Фэррен, – давайте просто получим немного санука, и вы вернетесь домой со своими деньгами. Знаете, что такое санук? Очень важное тайское понятие. Большинство фарангов, то есть иностранцев, думает, будто оно означает «веселье», но санук – нечто гораздо большее. Это значит находить удовольствие во всем, что ты делаешь. Это не гедонизм. Это философия, кредо, образ жизни.

Они чокнулись. Я подошел к стойке, чтобы посмотреть, как Джесси играет в «Четыре в ряд». Напротив него теперь сидела девушка в джинсах и футболке, которая разливала напитки – самая красивая во всем заведении. Вокруг уже собралась толпа зрителей. Каждый раз, когда наступала ее очередь ходить, девушка с силой вдавливала маленькие синие диски в ячейки. Джесси смеялся и качал головой.

– Знаешь, почему они всегда выигрывают? – спросил он, медленно, но уверенно опуская в ячейку красный диск. – Потому что им позволяют задавать ритм. А нужно играть в собственном ритме – не в том, который они тебе навязывают.

Гиббон запрыгнул на стойку и распрямил поля шляпы. Похоже, революционный метод игры, предлагаемый Джесси, привел его в восторг. Девушки забрались на табуреты, чтобы лучше видеть. Ощущение было такое, будто я наблюдаю за Джеймсом Бондом, который режется в баккара где?нибудь в Монте?Карло.

Стену позади игроков покрывали фотографии. Я подошел посмотреть, но не узнал ни одного лица. На снимках были девушки, работавшие в баре раньше, и их клиенты. Где они теперь, все эти улыбающиеся худые женщины и светлокожие пьяные мужчины, что кривлялись на камеру и, казалось, веселились от души? Скучают ли они по Бангла?роуд и гиббону в ковбойской шляпе? Впрочем, скорее всего, в то время здесь жил другой гиббон.

Взрыв негодования за стойкой: Джесси опять выиграл. Теперь напротив него, закатав рукава, села маленькая полная женщина лет сорока.

– О нет! – рассмеялся Джесси. В темноте неосвещенного бара его бледное лицо светилось, как луна. – Пошла в ход тяжелая артиллерия. На меня решили натравить маму?сан.

– Я тебя побиваю, – сказала мама?сан без тени улыбки. – Я хорошо тебя побиваю, белый мальчик. Ух, какой ты белый! Никогда не видела таких белых мальчиков.

Мама?сан потянулась к Джесси и ухватила его за мертвенно?бледную щеку маленькой смуглой ручкой. Девушки захихикали.

– Спорим, я выиграю? – предложил Джесси.

– Да, давай спорим, – отозвалась мама?сан, и девушки одобрительно загалдели.

Джесси закатил глаза.

– На что? Что такого вы можете мне предложить? – спросил он.

Гиббон растянул губы в широкой безрадостной улыбке.

Когда я вернулся к столику, Бэкстер сидел, оплетенный девушками. Их тонкие смуглые руки скользили по телу австралийца, обвиваясь вокруг его пояса, шеи, ягодиц в шортах цвета хаки. Девушки болтали между собой, изучали свои ногти и пялились в экраны телефонов, рассеянно массируя его старый бумеранг. И теперь уже сам Бэкстер держал чековую книжку наготове. Одна из девушек приблизилась было к Фэррену, но он остановил ее, слегка подняв руку. Галантный господин. Она улыбнулась, пожала плечами и отошла в сторону.

– Объясните мне еще раз про тайскую компанию, которую я смогу контролировать, – попросил Бэкстер.

Понемногу я начал осознавать, что этот Пхукет, Пхукет баров, девушек и пива – сотен баров, тысяч девушек и моря холодного тайского пива – предлагает гораздо больше, чем кто?либо в силах потребить. И хотя, как выразился Джесси, меня только недавно прибило к здешним берегам, даже я успел понять, что на Бангла?роуд продают вовсе не секс.

На Бангла?роуд продают мечты.

– Вставай, приятель! – крикнул Джесси. – Поехали домой.

Я поднял голову, но он обращался не ко мне.

Джесси встал с табурета и взял гиббона за руку. Тот поправил шляпу и засеменил рядом с ним; свободная рука животного волочилась по земле. Когда они исчезли за занавеской, загораживающей вход, девушки подняли вой.

Мама?сан резко их одернула. Не нужно было знать тайский, чтобы понять смысл ее слов: Джесси честно выиграл гиббона, так что делать нечего и надо снова приниматься за работу. Одна из девушек вытерла пальцами глаза и стала убирать доску и фишки. Я направился к выходу.

Джесси с гиббоном уже устроились на заднем сиденье моторикши, которую здесь называют тук?тук. Гиббон покидал свое место работы без сожаления. Он смотрел прямо перед собой и придерживал на голове шляпу, как будто боялся, что ее сдует ветром по дороге. Я окликнул Джесси, но он не услышал, и тук?тук покатил прочь, выпуская клубы выхлопных газов.

Когда я вернулся в бар, Фэррен и Бэкстер пожимали друг другу руки.

– Мы оба озолотимся! – объявил Бэкстер, перекрикивая музыку. Он поднялся, чтобы обнять Фэррена, и опрокинул ногой столик с пивом и непомерно дорогим фруктовым соком.

Внезапно я узнал играющую песню – Highway To Hell группы AC/DC.

Когда я ушел из бара, казалось, что на улице уже раннее утро, но на пляже Най?Янг стояла скорее поздняя ночь, и все давным?давно спали.

В доме Ботенов свет не горел. В нашем оставили зажженной одну лампу – специально для меня. Как можно тише я закатил мотоцикл в сарай и остановился в лунном сиянии, вдыхая чистый воздух, в котором чувствовался едва заметный серный запах мангровых деревьев, и слушая пчелиное жужжание далекого транспорта.

Я все еще плохо знал наш новый дом, поэтому шел в темноте, ведя по стене рукой. Деревянные панели под моей ладонью были прохладными и гладкими на ощупь, и это почему?то успокаивало. В спальне я быстро разделся, не включая свет, и устроился рядом с Тесс. Она что?то пробормотала, прижалась ко мне, и я зарылся лицом ей в волосы.

– Хороший выдался день? – тихо спросил я.

– Тут все дни хорошие. А у тебя как? Успел с кем?нибудь подружиться?

– Есть там один англичанин. Джесси. Довольно самовлюбленный паренек, но он мне нравится.

Я не стал ей рассказывать ни о гиббоне, ни об австралийце, который пытался задушить моего босса, ни о девочке?мусульманке на мотоцикле. Я мечтал, чтобы все дни и правда были хорошими, хотя понимал: есть много такого, о чем лучше молчать, если я хочу сохранить ее улыбку. А я хотел этого больше всего на свете.

– Не забудь поговорить с Фэрреном о наших визах, – сонно пробормотала Тесс. – О разрешении на работу и прочих формальностях.

– Тесс…

– Что?

– Ничего. Спи, ангел.

Вскоре я почувствовал, как она погрузилась в сон, однако сам долго не мог уснуть. Я лежал рядом с женой, уткнувшись лицом ей в волосы, и слушал гул мотоциклов в необъятной дикой ночи.

 

4

 

Шум мотора разбудил меня после восхода солнца.

Прямо за окном спальни тарахтел автомобиль, медленно двигаясь задом по узкой дороге.

– Наверное, кто?то ошибся адресом, – сказал я Тесс, натягивая джинсы. И вышел на крыльцо.

В кузове пикапа громоздилась невозможно высокая, выше кабины, гора пластиковых бутылок с водой, упакованных в большие поддоны. Обычное зрелище на Пхукете – перевозка грузов, противоречащая всем мыслимым законам, особенно закону гравитации. Шофер, сосредоточенно наморщив лоб, пытался объехать банановое дерево.

Господин и госпожа Ботен вышли проверить, в чем дело. Я посмотрел на них с улыбкой, надеясь, что они во всем разберутся, но госпожа Ботен только крикнула что?то шоферу – наверное, велела осторожнее обращаться с банановым деревом: грузовик уже оборвал с него несколько мясистых, все еще блестящих от дождя листьев.

Тесс вышла из дома, заправляя футболку в шорты. Шофер, видимо, ее узнал: высунулся из окна, протянул ей счет и ткнул пальцем, где подписать.

– Мне столько не нужно! – сказала жена строгим тоном учительницы: в Англии она работала в школе. – Я столько не заказывала!

Воду поставляли в больших, завернутых в целлофан упаковках из шести полуторалитровых бутылок. В одном картонном поддоне таких упаковок помещалось с десяток, самих же поддонов было столько, что и не сосчитать.

– Похоже, от жажды мы теперь не умрем, – с улыбкой заметил я.

Тесс метнула на меня испепеляющий взгляд и вырвала из рук шофера счет. Он что?то настойчиво говорил ей на своем языке, а она стояла перед ним с решительным видом и пристально смотрела на бумагу.

– Мне это не прочитать, – сказала Тесс. – Здесь все по?тайски.

Рори и Кива медленно вышли из дома, еще в пижамах, еще взъерошенные со сна, и тоже уставились на пикап.

– Я заказывала двадцать упаковок по шесть бутылок, – объясняла Тесс шоферу, – а не двадцать этих… как их…

– Поддонов, – подсказал я.

Страсти накалялись. Соседи подошли поближе, чтобы помочь, а может, просто не хотели ничего упустить. Господин Ботен взглянул на счет и задумчиво кивнул:

– Он прав: вы заказали много воды.

Госпожа Ботен больше беспокоилась за Тесс.

– Джай йен, – промолвила она. – Джай йен. Сохраняйте холодное сердце.

Мы с Тесс переглянулись. Мы никогда не слышали о «джай йен». И выражение, и само понятие были нам незнакомы. Там, откуда мы приехали, считалось, что сердце должно быть горячим. Но в Таиланде проповедовали другое. В Таиланде проповедовали джай йен.

Госпожа Ботен взяла Тесс за руку и, улыбаясь и ласково поглаживая ее по плечу, принялась рассказывать ей о преимуществах холодного сердца.

– Ну хорошо. – Тесс коротко кивнула шоферу. – Признаю свою ошибку. Извините.

– Прекрасно, – отозвалась госпожа Ботен.

Мы сохранили холодное сердце и оставили воду себе. Соседи и сразу подобревший шофер помогли нам разгрузить пикап. Я переставил мотоцикл в сторону, и мы сложили поддоны в сарае, который служил мне гаражом.

– Май пен рай, – утешала старая тайка мою жену. – Ничего страшного. Вода не испортится. Все хорошо, все хорошо.

Когда мы разгрузили пикап, госпожа Ботен повела Тесс и детей завтракать. Я остался с господином Ботеном, который стоял во дворе и дымил сигаретой: в доме курить ему не разрешалось. Где?то над морем рокотал гром и сверкали молнии. Небо затягивали грозовые тучи.

– Опять будет дождь? – спросил я.

Господин Ботен внимательно поглядел на небо и глубоко затянулся.

– Дождя не было со вчерашнего дня.

Я задумался над этим наблюдением, гадая, что оно может означать. Какое?то время мы оба молча смотрели на небо.

– На сколько вы останетесь? – спросил господин Ботен.

– Что? – потрясенно переспросил я.

«Дикая пальма» арендовала дом на год, и Фэррен с улыбкой сообщил мне, что господин Ботен потребовал половину суммы вперед. Но я знал, что сосед спрашивает не об аренде и не о деньгах.

– Интересно, на сколько вы останетесь, – повторил он, хотя на этот раз его слова звучали скорее как мысли вслух, чем как вопрос.

– Мы остаемся насовсем, – ответил я. – В Англию мы возвращаться не собираемся. Там нам делать нечего.

Я твердо верил в то, что говорил, однако господина Ботена мне убедить не удалось. Он улыбнулся, вежливо и немного смущенно, как будто слышал все это уже много раз, и принялся с большим интересом разглядывать свою самокрутку.

«Я здесь живу, – подумал я. – Это теперь мой дом».

Но потом я вспомнил, как Бэкстер вцепился в горло Фэррену, как легко Джесси лгал по телефону и как мне самому пришлось сказать неправду, когда наш самолет приземлился и меня спросили о цели моего визита.

– Ваш босс… – произнес господин Ботен.

– Фэррен, – кивнул я.

– В Таиланде много таких, как он.

– Бизнесменов? – уточнил я. – Много иностранных бизнесменов?

– Англия – богатая, – заметил вместо ответа господин Ботен. – Таиланд – бедный.

Я рассмеялся.

– В Англии тоже много бедных. И я был одним из них.

– А?а… – промолвил господин Ботен, смущенно улыбаясь и глядя на небо, как будто мы зашли слишком далеко. – А?а…

Наши соседи кормились морем. Он ловил на длиннохвостой лодке рыбу, а она чистила ее, готовила и подавала в «Почти всемирно известном гриль?баре». Он носил мешковатые брюки, в которых ходят все тайские рыбаки. На ней поверх одежды обычно был белый фартук, словно она только что вышла из кухни или собиралась туда вернуться. Их жизнь протекала на небольшом участке земли и моря вокруг Най?Янга, и с самого начала они хотели, чтобы и мы увидели его потаенную красоту.

– В это время года сюда приезжает много нехороших людей, – сказал господин Ботен моей жене на следующий день после того, как нам привезли гору поддонов с водой. Он с беспокойством потер свои старые огрубелые руки и продолжил: – Они зарабатывают большие деньги на бедных глупых фарангах. Наживаются на иностранцах. Предлагают им ракушки. Прогулки на дырявых лодках. Массаж. – Господин Ботен бросил на меня многозначительный взгляд и понизил голос до смущенного шепота: – Любовные таблетки.

Тесс подняла глаза от рюкзака, в который укладывала вещи.

– Уверена, ничего с нами не случится, – с улыбкой сказала она. – Все к нам очень добры.

Однако господин Ботен был непоколебим. Он считал своим долгом оберегать нас от искателей наживы и, когда мы захотели посмотреть, как откладывают яйца морские черепахи, объявил, что пойдет вместе с нами.

Рори оторвался от зачитанной книги «Природный мир Таиланда. Справочник туриста».

– Ух ты, как классно! – возбужденно проговорил он. – Во время брачных игр самец черепахи плывет перед самкой хвостом назад и поглаживает ее морду когтистой лапой. Когда самец готов к спариванию, он забирается самке на спину и обхватывает ее панцирь всеми четырьмя лапами.

Тесс с улыбкой посмотрела на него:

– Какой же ты умный!

Рори не имел ни малейшего представления о сексе, зато о брачных играх ему было известно все.

Казалось невероятным, что из всех пляжей острова черепахи приплывают откладывать яйца именно на наш. С другой стороны, Най?Янг – один из самых безлюдных уголков Пхукета. Сюда приезжают в основном местные жители и то лишь по выходным, чтобы провести день в мелкой воде, а вечер – в каком?нибудь ресторанчике вроде «Почти всемирно известного гриль?бара». Так что черепахи знают, что делают.

Когда мы добрались до северной оконечности Най?Янга, солнце уже опускалось за горизонт, а пляж опустел. Было воскресенье, мой выходной – как раз та часть дня, когда для купания слишком поздно, а для еды слишком рано. Ни людей, ни черепах. Мы сидели на песке, глядя на однообразное море.

– А морские черепахи и сухопутные – это почти одно и то же, да? – спросила Кива.

Рори воззрился на сестру так, словно она сошла с ума.

– Нет, – отрезал он, – совсем не одно и то же. Морские черепахи проводят всю жизнь в море. На берег выходят только самки, чтобы отложить яйца. А сухопутные… ну, не знаю… это что?то вроде хомячков. Сухопутные черепахи живут в саду за домом. Морские живут в море.

– Похоже, они решили там и остаться, – заметила Кива.

Она взяла красную летающую тарелку и пошла к воде. Рори поправил очки и с беспокойством посмотрел на море.

– Сейчас ноябрь, а черепахи откладывают яйца с ноября по май, – сказал он. – Но они вымирают.

Рори взглянул на сестру, которая подбрасывала и ловила летающую тарелку, стоя у самой воды, так что едва заметные волны лизали ей ноги.

– Головастых черепах нет уже пятнадцать лет, – пробормотал он как бы про себя. – Все остальные виды тоже под угрозой. Может, они вообще уже вымерли.

Тесс дотронулась до его спины.

– Когда?нибудь мы обязательно их увидим. Попробуем прийти в другой день, хорошо?

Рори кивнул и направился к сестре. Господин Ботен глянул на часы, словно черепахи обещали ему быть именно в это время и в этом месте.

Дети играли с летающей тарелкой, пока Кива не устала и не вернулась к нам, жалуясь, что хочет есть. Рори тоже подошел, и мы съели то, что принесли с собой – пад?тай из «Почти всемирно известного гриль?бара». Смеркалось, и мы как раз решили возвращаться домой, когда увидели черепаху.

Она уже вылезла из воды и теперь волочила свое тело по гладкому белому песку, словно самое усталое существо на планете. Ее голова казалась древней, тысячелетней, из бездонных черных глаз струились слезы.

– Папа, – потрясенно проговорила Кива, – она плачет.

– Нет, – покачал головой господин Ботен.

– У нее в глазах солевые железы, – объяснил Рори, дрожа от возбуждения. – Они помогают ей поддерживать нормальный водный баланс, когда она на суше. Не волнуйся, Кива.

Господин Ботен кивнул.

– Не грустная, не плачет.

Его лицо расплылось в улыбке.

– Очень счастливый день, – объявил он. Господин Ботен искренне обрадовался появлению черепахи – причем скорее за себя, чем за нас. – Она приносит удачу. Приносит удачу народу таи.

Он с поучительным видом указал пальцем на черепаху:

– Это вселенная. Верх панциря – небо. Низ панциря – земля.

Какое?то время мы наблюдали за черепахой, а потом заметили лодку – грубо сделанную пирогу без мотора, в которой виднелись три темные фигуры, плохо различимые в меркнущем свете. Лодка приближалась к тому месту, где черепаха выбралась на берег.

Господин Ботен подозрительно покосился на нее.

– Это не тайцы, – заметил он. – Это чао?лей. В сезон дождей они держатся рядом с берегом.

– Рыбаки? – спросила Тесс.

Господин Ботен коротко рассмеялся:

– Они рыбачат немного, но они не рыбаки. Чао?лей собирают на пляжах все, что можно съесть, продать или использовать. – Он сплюнул на песок. – Посмотрите на их лодку!

Когда она причалила к берегу, мы увидели, что пирога выдолблена из ствола какого?то старого дерева.

– Даже мотора нет! – фыркнул господин Ботен.

На всех длиннохвостых лодках стояли двухтактные дизельные двигатели, и выдолбленная пирога казалась ему достоянием каменного века.

– Они живут на Пхукете? – спросила Тесс.

– Некоторые, – ответил господин Ботен. – На юге. Далеко на юге. На пляже Равай. Продают туристам разное барахло. Еще встречаются на островах Сурин и Бот. Живут в кабанг – плавучих домах. Или в хижинах. Кочуют по морю.

– Цыгане, – сказал я. – Морские цыгане.

– Воры, – сказал господин Ботен. – Попрошайки. Бродяги. Некоторые чао?лей неплохие – почти как тайцы. Почти. Они получают гражданство. Мы зовем их «май тай» – новые тайцы. Но это не май тай. Это мокен. Похоже на «окен» – морская вода. Мокен не хотят становиться тайцами.

Он явно воспринимал это как личное оскорбление.

– И вообще, – добавил господин Ботен, оглядываясь на черепаху, – они скорее бирманцы, чем тайцы. И вообще. Май пен рай. Все хорошо. Все хорошо.

Морские цыгане вылезли на берег и теперь вытаскивали из воды лодку. Семья состояла из старика и двоих детей – девочки?подростка и мальчика помладше, больше похожего на маленького мужичка, чем на ребенка. Он был невысок, однако широкоплеч, а его движения говорили о лошадиной силе, которая приобретается только годами физического труда.

Я перевел взгляд на Рори и Киву. Они держались на почтительном расстоянии от черепахи, которая уже начала рыть ямку, загребая песок похожими на ласты лапами. Со стороны ее движения выглядели довольно бестолковыми, но мало?помалу ямка начала углубляться. Голову и панцирь черепахи засыпало песком, отчего она стала похожа на беззаботного туриста, резвящегося на побережье.

Морские цыгане медленно направились к черепахе. Они выглядели не так, как привычные мне тайцы: эти были ниже ростом, более крепкими и смуглыми. У каждого в волосах блестела золотистая прядь, словно они вышли не из Андаманского моря, а из дорогой парикмахерской.

Чао?лей остановились немного поодаль и теперь ворошили босыми ногами песок, не глядя в нашу сторону и не обращая на черепаху никакого внимания. Я подумал, что они ищут забытые туристами вещи. На самом деле они просто ждали.

Господин Ботен следил за морскими цыганами с нарастающей злобой. Для нас они были колоритными кочевниками, для него – кучкой вороватых бродяг, которые навязывают туристам разное дешевое барахло.

– Смотрите! – воскликнул Рори.

Черепаха начала откладывать яйца. Мы осторожно приблизились, то же самое сделали чао?лей.

– Морские бродяги следуют за черепахой, – сказал мне господин Ботен. – Они знают, что она собирается откладывать яйца.

– Они ведь ничего ей не сделают, правда? – умоляюще спросил Рори.

Я глянул на чао?лей: что?то не похоже, чтобы они собирались предложить ей блюдечко молока. Все трое – угрюмый мальчик, девочка лет шестнадцати и старик – наблюдали, как появляются яйца.

Черепаха отложила пять яиц и, похоже, выбилась из сил. Кива осталась разочарована.

– И это все? – спросила она. – Больше яиц не будет? Я?то думала, они откладывают… ну, не знаю… миллион.

Зато Рори был как в лихорадке. Я не сомневался, что это лучший день в его жизни.

– На Пхукете черепахи не откладывают помногу яиц, – принялся терпеливо объяснять он, а сам с трудом переводил дыхание, охваченный благодарностью за то, что ему посчастливилось лицезреть это чудо. – Здесь тепло весь год, черепахам не надо беспокоиться из?за погоды. Теперь понимаешь? Но яйца остаются без защиты, а они такие маленькие и мягкие… Их поедают хищники… Крысы… Ящерицы… – Рори покосился на чао?лей. – Люди…

Черепаха устало поползла к воде. Старый морской цыган обошел ее и быстро приблизился к кладке. Он выбрал одно яйцо, бегло его осмотрел и зашагал обратно к пироге.

– Неужели это законно?! – возмутилась Тесс.

Господин Ботен что?то сердито сказал цыгану и пошел было за ним, однако тот поднял руку с яйцом и разразился бранью.

Господин Ботен остановился, качая головой.

– Он говорит, что из уважения к матери берет только одно яйцо, но остальные все равно съедят крысы.

Рори всхлипнул. Жена взглянула на меня, словно ждала, что я как?нибудь спасу положение и не позволю испортить наш пикник. Но я только пожал плечами. Я не собирался ввязываться в драку со старым цыганом из?за черепашьего яйца.

– Звучит довольно разумно, – заметил я.

Рори осторожно приблизился к черепахе, скорбно ссутулив плечи. Мы все последовали за ним. Угрюмый цыганский мальчик сидел на корточках и наблюдал, как черепаха медленно ползет к морю. Он с любопытством провел рукой по ее похожему на камень панцирю.

Рори задышал тяжело и часто.

– Ее нельзя трогать. Послушай… эй, послушай… ее нельзя трогать. Наверное, он не говорит по?английски… Скажите ему, чтоб он ее не трогал.

Но цыганенок уже поднялся на ноги и зашагал к лодке, остановившись, чтобы подобрать летающую тарелку, которую наши дети забыли на песке. Он глянул на нее, словно на ракушку, а затем пошел к воде, лениво похлопывая себя тарелкой по бедру.

– Эй! – крикнула Кива и побежала за ним. – Это не твое!

Мальчик развернулся к ней лицом. Кива протянула руку, но он поднял тарелку над головой, хотя и был на пару дюймов ниже моей дочери.

Рядом с ними тут же оказалась Тесс.

– Ты говоришь по?английски? – спросила она с дружелюбной улыбкой, и по одному этому вопросу было ясно, какой она чудесный учитель.

В последнее время жена устала от школы – устала от отсутствия дисциплины и нежелания учиться, устала от родителей, у которых больше татуировок, чем книг. Но по тому взгляду, каким она смотрела на этого маленького набыченного мальчика, я видел, что когда?то она любила свою работу и, возможно, скучала по ней больше, чем готова была признаться.

Мальчик взглянул на нее дикими настороженными глазками.

– Я инженер, – объявил он тонким писклявым голосом. – Я родился в Германии. Я родился в Австралии. Когда уходит поезд на Чиангмай? У вас есть что?нибудь более дешевое? Мне нужно что?нибудь более дешевое. Я студент. Я инженер. Я мистер Смит. Я господин Хонда из Токийского банка. Отведите меня к врачу. У меня болит живот.

Тесс захлопала в ладоши и засмеялась.

– Молодец! Как тебя зовут?

Он молчал и лишь с горечью смотрел на нас; мы узнали его имя только потому, что его окликнула старшая сестра:

– Чатри! Чатри!

– Послушай, можешь поиграть с нами, если хочешь, – сказала Кива. – Но брать чужое – совсем не круто.

Однако мальчику некогда было играть.

Он побежал к отцу и сестре – они уже сидели в лодке, и старый цыган заворачивал яйцо во что?то вроде грязного одеяла.

Когда чао?лей оттолкнулись от берега, я поднял с песка летающую тарелку. Черепаха быстро исчезла в волнах, однако лодку с тремя темными силуэтами какое?то время еще было видно, и мы наблюдали за ней, пока она не вышла из бухты.

– Скитаются, – произнес господин Ботен, и его тон говорил, что так всегда было, есть и будет.

 

5

 

Всю дорогу, пока мы поднимались на холм, рыдания моего сына смешивались с вечерними вздохами моря.

– Прекрати, – сказал я.

Прозвучало это слишком резко, но, когда кто?нибудь в моей семье плакал, меня всегда охватывало смятение.

Кива заботливо обняла брата своей худенькой ручкой.

– Слезы ничего не изменят, – добавил я уже мягче, хотя и понимал, что сказанного не воротишь.

– Знаю, – прохлюпал Рори. – Знаю, что не изменят, но остановиться не могу.

– Почему ты плачешь? – спросил господин Ботен.

Наш сосед не знал Рори так хорошо, как мы. Нам?то не надо было объяснять, почему он плачет.

– Яйцо… – проговорил Рори, и по стеклу его очков скатилась слеза. – Мать… Малыш…

Тесс повернулась ко мне, и мы обменялись понимающим взглядом.

– Мальчики, а почему бы вам не съездить в гости к папиному другу? – предложила она и обняла сына за плечи, так что он оказался зажат между матерью и сестрой. – Ну, к тому, который завел… Кого он там завел?

Рори широко распахнул мокрые от слез глаза.

– Гиббона? К папиному другу, который завел гиббона?

– Это поднимет тебе настроение, – уверенно сказала Тесс.

Пока я выкатывал «Роял Энфилд» из сарая, она вытерла Рори глаза и нос и надела на него шлем.

Джесси стоял перед дверью своей квартиры. Рубашка на нем была разодрана, бледное лицо блестело от пота, на лбу алели свежие царапины. Англичанин тупо уставился на нас, словно пытаясь понять, кто мы такие.

– Да? – прохрипел он.

Несколько секунд я просто стоял и молчал.

– Это мой сын, – произнес я наконец.

Ответа не последовало.

– Ты говорил, что нам можно к тебе заехать, – напомнил я.

Джесси уставился на нас обезумевшим взглядом.

– Чтобы посмотреть на гиббона, – добавил Рори.

Еще никогда я не видел сына в таком возбуждении: он покусывал нижнюю губу, а его глаза мигали за стеклами очков.

Из?за двери доносился грохот и треск.

– А?а… – протянул Джесси, пытаясь улыбнуться. – Ну конечно. Твой сынишка. Маленький натуралист, который любит мартышек…

Я взглянул на сына: он плотно сжал губы.

– Гиббоны не мартышки, – тихо произнес Рори и бросил на меня взгляд, который говорил: «Он что, совсем дурак?». – Гиббоны – самые быстрые и ловкие из всех приматов.

Послышался звук бьющегося стекла.

– М?да… – Джесси запустил руку в мокрые от пота волосы. – У Трэвиса – моего быстрого и ловкого примата – сегодня плохое настроение.

В стену ударили чем?то тяжелым, и мы все отскочили назад. В коридор выглянула соседка – тайка лет сорока – и сердито зыркнула на компанию иностранцев перед дверью шумной квартиры.

– Все хорошо, все под контролем, – рассмеялся Джесси. – Извините за шум. Мы больше не будем.

Соседка исчезла за дверью, качая головой и наверняка бормоча ругательства в адрес проклятых фарангов.

– Если мы не вовремя… – начал я.

Рори бросил на меня испепеляющий взгляд: «Молчи!». Удивительно, как много может сказать ребенок, не произнося ни слова.

– Если честно, совершенно не вовремя, – ответил Джесси. – Может, заглянете как?нибудь в другой раз?..

Снова шум за дверью, но уже не так близко. Треск. Удар. Далекий скрип.

– Сколько Трэвису лет? – спросил Рори.

Джесси покачал головой.

– Пять – по крайней мере, так мне сказали в баре. Я ведь нашел его в баре. Вроде как спас. Вырвал из пучины разврата. Лет пять?шесть, наверное.

– Дело не в плохом настроении. – Мой сын вздохнул с таким снисходительным видом, какой может напустить на себя только девятилетний ребенок. – Дело в половом созревании.

Джесси рассмеялся; я и сам не смог сдержать улыбки.

– И много ты знаешь о половом созревании? – поинтересовался он.

Рори сощурился:

– А вы много знаете о гиббонах?

В квартире было теперь тихо. Я взял сына за руку, но он отстранился.

– Я хочу на него посмотреть. – Рори повернулся к Джесси. – Сэр, можно нам посмотреть на вашего гиббона?

Джесси прислушался: тишина.

– Да он глаза тебе выцарапает, малыш. Он там совсем озверел.

– Это просто половое созревание. В таком возрасте гиббоны хотят либо спариваться, либо драться.

– Тихо, как в баре после закрытия, – пробормотал Джесси.

Мы оба взглянули на Рори, пытаясь решить, что же нам делать. Потом мой сын открыл дверь, и мы вошли.

В холостяцкой квартире с видом на пляж Сурин царил бардак – несомненно, еще больший, чем обычно: по всему коридору валялись битые тарелки, на стене – пятно, по потолку размазана какая?то еда.

– Прошу прощения за беспорядок, – сказал Джесси.

Гиббона Трэвиса мы нашли на кухне. Он сидел на корточках рядом с раковиной, пил из банки пиво «Сингха» и задумчиво оглядывал тесное помещение большими черными глазами.

– Старина Трэвис любит отдохнуть и выпить пивка. – Джесси коротко рассмеялся. – Притомился, бедняга. Еще бы, целый день чесал задницу и громил квартиру.

– Нет, – произнес Рори. Даже не глядя на сына, я знал, как отчаянно он старается не расплакаться. – Он просто забыл. Просто забыл, вот и все.

Трэвис покосился на нас краем глаза, и внезапно я испугался: не надо было приводить сюда моего мальчика.

– Что забыл? – спросил Джесси.

– Забыл, что он гиббон, – ответил Рори. – Разве не видите? Трэвис не знает, как ведут себя гиббоны. Наверное, его украли у матери, когда он был совсем маленьким.

Мы стояли и смотрели, как Трэвис хлещет из банки пиво.

– Он жил у фотографа, который работал на пляже Патонг, – объяснил Джесси, – а потом попал в бар.

Гиббон задумчиво покопался в своей мягкой коричневой шерсти, поймал насекомое и сунул его в рот.

– Как он попал к фотографу – не знаю, – закончил Джесси.

Розовой ковбойской шляпы на Трэвисе больше не было, но его вид по?прежнему напоминал о «Безымянном баре» и ночи на Бангла?роуд. Гиббон играл бицепсами и щурил глаза, словно что?то прикидывал и готовился к решительным действиям.

– Такое животное нельзя держать в баре, – произнес Рори. – Животных вообще нельзя держать в барах. Их заводят для забавы, а это очень неправильно.

Передо мной стоял сын, но слышал я голос жены. Оба они смотрели на мир ясным, незамутненным взглядом и сразу объявляли, хорошо то, что они видят, или плохо, даже если никто не спрашивал. Я любил их за эту душевную чистоту, и в то же время она меня пугала.

Гиббон уставился в нашу сторону, как будто только что нас заметил.

– Хватит буянить, Трэвис, – сказал Джесси. – У нас гости.

У Трэвиса была мягкая коричневая шерсть, черная морда, окаймленная полосой белоснежного меха, и круглые глаза – влажные, черные, бездонные, – выражение которых я могу описать только словом «боль».

Джесси протянул Трэвису открытый пакет сырных чипсов. Гиббон выхватил пакет у него из рук и принялся запихивать чипсы в рот. Во все стороны полетели оранжево?желтые крошки.

– Любит жирные сырные чипсы?шмипсы, – вполголоса произнес Джесси. – Они его успокаивают.

Рори не сводил с Трэвиса глаз.

– Гиббоны питаются мелкими животными вроде древесных ящериц и некоторыми насекомыми: муравьями, жуками, бабочками, сверчками, палочниками, личинками, малазийскими листовидными богомолами. Они не питаются жирными сырными чипсами?шмипсами.

Трэвис вытер рот тыльной стороной ладони и схватил хлебный нож, потом в два прыжка пересек кухню и оказался перед нами. Он по?прежнему сжимал в руке нож, и лезвие ножа было приставлено к горлу Джесси.

Рори легко дотронулся своей рукой до руки Трэвиса.

Гиббон замер.

Он потрясенно уставился на маленькую пухлую ладонь ребенка, которая лежала на его мохнатой коричневой руке чуть ниже локтя. Долгое время ни тот, ни другой не шевелился. Наконец гиббон попятился назад, медленно и осторожно, словно боясь резким движением потревожить моего сына. Мы все стояли как вкопанные, а гиббон тем временем вернулся к раковине и стал разглядывать свои ногти.

– Ни хрена себе! – вырвалось у Джесси. – Где ты этому научился?

Рори не удостоил его вниманием, а я знал ответ и так: вычитал в книге.

– Мне все время кажется, что нас поразит громом, – проговорил Джесси и посмотрел на меня.

– Что? – переспросил я, привлекая к себе сына.

– Мне все время кажется, что с неба ударит молния и покарает всех нас за то, какую жизнь мы здесь ведем. За то, что живем не по правилам. За то, что врем. За те поступки, которые совершаем.

– Прекрати, Джесси, – раздраженно оборвал я. – Не говори ерунды.

– Знаю, я дурак, – продолжил он, обращаясь теперь к Рори. – Зря я привел его сюда. Это глупо. Глупо и неправильно. Но в баре он все время пил пиво, пока его не начинало рвать. Ему спилили зубы и давали какую?то дрянь, чтобы он не засыпал до закрытия. И еще заставляли носить шляпу, а он ее терпеть не может. – Джесси повесил голову и добавил: – Я думал, с ним мне будет веселее.

– Нет, – сказал мой сын и положил свою руку на руку Джесси, как до того гиббону, – вы думаете, что поступили плохо.

Рори поднял на нас глаза и улыбнулся, и на секунду мне почудилось, будто это он – взрослый, а мы – дети.

– Не волнуйтесь. По?моему, вы нашли его как раз вовремя.

 

6

 

Джесси на ринге приходилось тяжко.

Он хромал, рот у него скривился от боли, а на нижней губе выступила кровь.

Молодой англичанин горой возвышался над маленьким тайцем, однако всякий раз, как он делал шаг вперед, противник пинал его голенью в бедро. Всегда один и тот же прием: худая смуглая нога тайца взлетала вверх и резко ударяла Джесси по пухлому молочно?белому бедру. На лице моего друга отражалась такая явная боль, словно его били током.

Фэррен наклонился и прокричал что?то мне в ухо, но я не понял ни слова. Ближе к полуночи на стадионе для тайского бокса шум стоит оглушительный. Где?то среди стропил сидят музыканты, настолько искусно спрятанные, что их можно принять за какое?то сумасшедшее радио. Постепенно музыка становится все неистовее, пока звуки дудок, барабанов и тарелок – сильнее всего заметно бряц?бряц?бряцание тарелок – не начинают напоминать выкрики обезумевшего комментатора, который улюлюкает и подзуживает дерущихся. В жизни не слышал такой какофонии. Фэррену пришлось обнять меня за плечи и притянуть к себе, чтобы я смог хоть что?нибудь разобрать.

– Посмотрите! – прокричал он, указывая на ринг. – Знаете, почему Таиланд так и не колонизировали? Почему из всех народов Азии плохой белый человек с Запада не смог поработить только тайцев? Потому что безобидные они лишь с виду.

Прямо над нами Джесси пошатнулся и повис на веревках, а маленький таец приготовился к последнему удару. Я осознал, что изо всех сил кричу: «Джесси!» Бесполезно.

По другую сторону от Фэррена вскочил на ноги и загоготал русский. Я забрал его из отеля «Аманпури» на пляже Сурин и отвез сюда, на стадион в Чалонге, всю дорогу чувствуя на поясе его большие мясистые руки. Русский жил на самом элитном курорте острова, но, в отличие от многих других, не стал жаловаться, что за ним прислали мотоцикл.

Встречи с клиентами Фэррен часто проводил по ночам. На Пхукете два времени года – засушливый сезон и сезон дождей, – однако жарко тут всегда, особенно днем. Поэтому делами обычно занимаются в темное, прохладное время суток, когда легче работать, думать, продавать и мечтать.

– Безобидные они лишь с виду, – повторил Фэррен. – Тайцы – милейший народ, но способны на крайнюю жестокость, если их довести. Совсем как британцы.

Сказано это было не в укор.

– Давай, Джесси! – засмеялся Фэррен. – Убей этого мелкого гада!

Джесси стоял на дальнем краю ринга, опираясь спиной на веревки. Он сделал противнику знак приблизиться, и таец приблизился, а потом пнул его в бедро снова, и снова, и снова – три слившихся в один удара, от которых в животе у меня что?то сжалось.

Фэррен отвернулся, поднял банку пива и чокнулся с русским, который, похоже, был в полном восторге от происходящего. Мы сидели в ВИП?зоне. От всех остальных она отличалась тем, что наши места отгородили веревкой и каждому выдали полиэтиленовый пакет с двумя банками пива «Тайгер». Я нервно сделал глоток.

Пригнувшись и размахивая кулаками, Джесси бросился вперед – последняя отчаянная попытка пробить защиту маленького тайца, пока тот окончательно его не изувечил. Но таец поднял одно колено и метко ударил моего друга в подбородок. Джесси рухнул на руки судье, который обнял его, словно любящий родитель, и объявил бой оконченным. Я испытал болезненное облегчение – все позади.

От восторга маленький таец сделал несколько безупречных сальто назад, звонко ударяя босыми ногами в покрытый истертым брезентом пол.

Пирин, таец Фэррена, сидел в углу. Он посмотрел на меня и кивнул. Музыканты перестали играть, и теперь можно было нормально разговаривать, а не перекрикиваться.

– Ну что, Том, все в порядке? – спросил Фэррен. – Жена?дети здоровы?

Видимо, выражение моего лица изменилось, потому что он наклонился, ткнул меня пальцем в грудь и сказал, обдавая меня запахом пива:

– Машину мы вам достанем. Хватит ездить на старом мотоцикле.

Вот он, шанс, которого я так ждал.

– Мотоцикл мне нравится. Я его отремонтирую, и будет как новенький.

Я давно обдумывал этот разговор и медлил не больше секунды.

– Моя виза – вот что меня беспокоит. Это ведь туристическая виза. Я ценю то, что вы для нас делаете – правда ценю, – но я хочу, чтобы все было по закону.

Добавить мне было нечего. Я хотел работать, но работать законно, и Тесс хотела для меня того же.

– Так все приезжают по туристической визе! – Фэррен похлопал меня по спине. – С формальностями разберемся потом. Мы же не позволим этим проклятым бюрократам ставить нам палки в колеса, верно?

– Верно, – улыбнулся я. Ничего не изменилось, но я все равно испытал огромное облегчение. – Конечно, не позволим.

Я поднялся на ринг, где Пирин приводил в чувство Джесси.

– В муай?тай всегда так, – сказал Пирин. Из?за акцента название тайского национального спорта в его устах звучало как?то непривычно. – Пинок уступает удару. Удар уступает колену. Колено уступает локтю. Локоть уступает пинку.

Мы помогли Джесси встать. На ногах он кое?как держался, но выражение его бледно?голубых глаз меня пугало: взгляд их не был сосредоточен ни на чем определенном.

– А Джесси уступает всем, – со смехом подытожил Пирин и хлопнул его по спине.

Джесси посмотрел на нас.

– Что случилось? – с трудом спросил он.

– Ча?на норк, – ответил Пирин, – нокаут. Но тебе нечего стыдиться. Ты храбро сражался. Гордись своим сердцем.

– Нет, – сказал Джесси, – что случилось со мной? Я же умел драться. – Он печально посмотрел на меня. – Правда умел, и довольно неплохо.

– Знаю, – кивнул я. – Я видел твои бои. Ты показывал мне видео, помнишь?

– Ты видел записи моих боев?

Мы помогли ему пролезть между веревками и усадили на стул в ВИП?зоне. Рядом с туалетами было отведено специальное место, где боксеры готовились к бою, зализывали раны и делились друг с другом снаряжением – делились они на удивление охотно, – однако Джесси вряд ли осилил бы путь до туалетов.

Фэррен тем временем обрабатывал русского.

– Прежде всего вы переводите в Таиланд сумму в иностранной валюте, равную стоимости покупки. Как получить форму ТТ3, мы вам объясним – это особая справка из банка, ее нужно предоставить в Земельный департамент Таиланда. Потом «Дикая пальма» помогает вам основать тайскую компанию, которая вправе приобретать землю совершенно легально. Компанию, которую полностью контролируете вы. Вам разрешается владеть до сорока девяти процентов акций.

Возникла пауза – в «Дикой пальме» она называлась денежной.

Фэррен молча смотрел на русского, давая ему возможность задать наиболее очевидный вопрос: «Как я могу контролировать компанию, если мне принадлежит меньше половины всех акций?»

Но русский ничего не спросил.

Никто никогда не спрашивал.

Джесси сидел, свесив голову между коленей. Мы с Пирином посторонились, давая пройти двум бойцам. Их тела блестели в свете электрических ламп, но не от пота, как мне сначала показалось. Теперь, вблизи, я разглядел, что кожа тайцев смазана маслом. На голове у обоих были плетеные повязки, вокруг бицепсов – разноцветные тонкие шарфы. Бойцы вышли на ринг и описали круг, слегка дотрагиваясь пальцами до веревок.

– Отгоняют злых духов, – пробормотал Джесси.

Я посмотрел на друга, ожидая увидеть в его глазах насмешку, но в затуманенном взгляде Джесси читалась вера.

Тайцы встали на колени и коснулись лбами пола, потом широко раскинули руки и начали раскачиваться, опираясь на стопу одной ноги, а другую выставив вперед. Это было нечто среднее между разминкой и молитвой, гимнастическим упражнением и медитацией.

– Вай?кру, – пояснил Джесси.

– Помни и почитай, – кивнул Пирин. – Помни и почитай предков. Учителя. Страну. Бога. Короля.

Теперь бойцы стояли в центре ринга и улыбались – да?да, улыбались! – осторожно соприкасаясь лбами и руками в перчатках, похлопывая друг друга по плечу с почти братской заботливостью. Хотя нет, никаких «почти»: заботой дышали даже их улыбки. Они не были похожи на готовящихся к бою боксеров. Они были похожи на двух сыновей одной матери.

– Снова выражают почтение, – сказал Пирин.

Однако со стороны это выглядело не как почтение, а как нечто более глубокое, более сильное. Хотя Фэррен видел между нашими народами много общего, в одном тайцы точно нас превзошли – в умении проявлять любовь.

Бой начался. Когда на ринг выходил европеец – кроме Джесси среди участников было еще несколько фарангов, – поединок начинался с места в карьер. Если же выступало двое тайцев, то перед боем они вместе исполняли что?то вроде танца – вращали головой, делали несколько робких выпадов, словно в любую минуту могли все отменить, обняться и пойти пить чай. Потом напряжение внезапно нарастало, и они набрасывались друг на друга с таким неистовством, что у зрителя перехватывало дыхание.

– Посмотри на них! – заговорил Джесси, оживляясь. – Настоящий балет! Плюс кровь, переломы и никакой защиты. Никакой защиты, Том! Можешь себе представить? Ни шлема, ни хотя бы майки. Только суспензорий и волшебная татуировка.

– Волшебная татуировка? – с улыбкой переспросил я.

Джесси кивнул на Пирина.

– Покажи ему.

Пирин задрал футболку с надписью «Стокгольмский марафон?2002». Под ней оказалась огромная, во всю грудь, татуировка в виде тигра.

– Делает бойца неуязвимым, – сказал Джесси и усмехнулся: видимо, в его душе ненадолго возобладал английский здравый смысл. – Пока бедолагу не переедет тук?тук.

Пирин одернул футболку.

– Очень хорошая защита, – подтвердил он таким тоном, словно мы обсуждали, как выгодно застраховать дом.

Джесси заплакал. Я обнял его одной рукой и принялся укачивать, как ребенка.

– Может, это не мое? – всхлипывал он, уткнувшись лицом мне в грудь. – Может, я просто обманываю себя и зря трачу время?

Пирин заправил футболку и задумчиво посмотрел на сломленного мальчика, рыдающего у меня на груди, а потом, под аккомпанемент все убыстряющейся музыки, рассказал нам о человеке, который разбирается в подобных вещах.

Кабинет предсказателя находился на плохо освещенной улочке в пригороде Пхукет?тауна и представлял собой вцементированный в землю каменный стол.

За столом сидел полный старик с густой шапкой седых волос – сам предсказатель, или мо?ду, как назвал его Пирин. Рядом с ним стоял потрепанный портфель, до отказа набитый старыми книгами и фотографиями святых в шафрановых одеждах. Все они были засняты в одинаковых позах – ноги скрещены, руки покоятся на коленях. Ни один не улыбался на камеру.

На столе были нарисованы две разделенные на сектора ладони. На стене позади мо?ду висел плакат размером с простыню, покрытый изображениями слонов, воинов, землепашцев, богов, царей и каких?то странных животных. У меня они ассоциировались скорее с индуизмом, чем с буддизмом – скорее с Индией, чем с Таиландом. Хотя откуда мне знать?.. Сначала я решил, что нарисованное на столе поле в черную и белую клетку – тоже часть обычных декораций, но когда Пирину сделали знак выйти вперед, и он занял место напротив мо?ду, я понял, что это просто доска, за которой режутся в шахматы старики всей улицы, или всей сой, как говорят по?тайски, причем «сой» может означать что угодно, от боковой дороги до узкого переулка. Мо?ду взял Пирина за руки, и мой приятель принялся рассказывать ему о своих злоключениях.

Мо?ду – наверное, точнее назвать его не предсказателем, а всевидящим доктором, потому что Пирин относился к его словам скорее как к полезным советам, чем как к ворожбе старой цыганки с кольцами в ушах, – внимательно изучил ладони Пирина и принялся листать потрепанную книгу, время от времени указывая на какие?то числа концом сильно изгрызенной ручки. Не знаю, о чем они говорили; со стороны их беседа очень напоминала нашу последнюю встречу с бухгалтером, когда он объявил, что моя строительная фирма разорилась и я банкрот.

Пирин сделал вай, заплатил мо?ду, потом встал и кивнул на меня:

– Теперь ты.

Я рассмеялся, покачал головой и попробовал объяснить, что это Джесси, а не я, хочет узнать, какая судьба ему уготована, верный ли путь он избрал и все в таком духе, но старый доктор указывал мне на стул, Пирин ободряюще улыбался, а сам Джесси подталкивал меня вперед и повторял, чтобы я шел первым, словно боялся услышать от мо?ду правду о своем будущем. Да и вообще, отказаться было бы невежливо.

Мо?ду взял мою правую руку. Я протянул ему и левую, стараясь быть полезным, но он отрицательно покачал головой, и я спрятал ее под стол.

Мо?ду принялся тереть мясистую часть моей ладони между большим и указательным пальцем. Я поднял взгляд на Пирина и Джесси и смущенно улыбнулся, однако они смотрели не на меня, а на старого доктора.

Он поглаживал мою кожу, проводил кончиками пальцев по линиям ладони и надавливал на них, как будто пересчитывал годы, которые мне остались.

Я осознал, что больше не улыбаюсь.

Наконец мо?ду обратился ко мне по?английски:

– Тьма в одном шаге от вас.

Я вырвал руку, встал и пошел прочь. За спиной у меня Пирин со старым доктором принялись лаяться по?тайски из?за денег. Джесси хотел меня догнать, но я сорвался на бег и не останавливался, пока не отыскал переулок рядом со стадионом, где оставил «Роял Энфилд». Я вскочил на мотоцикл и промчался мимо Джесси. Он что?то крикнул мне вслед, но слова потонули в реве двигателя.

Еще никогда я не ездил на Пхукете так быстро. Местные дороги и сводки происшествий внушали мне страх даже в сухую погоду, и я старался более или менее придерживаться своей полосы и скоростных ограничений.

Однако в ту ночь сердце у меня колотилось от ужаса, и я что есть мочи гнал «Роял Энфилд» – сначала по длинной дороге из Пхукет?тауна, мимо пьяных туристов, которые хозяйничают на западе острова, все дальше на север, пока толстые фаранги с обгоревшими на солнце физиономиями и тощими девицами не остались далеко позади; на север, вдоль сочно?зеленых каучуковых плантаций, сейчас казавшихся чернее самой ночи, мимо деревень, которые появляются и исчезают так внезапно, словно они тебе просто привиделись, мимо золотых храмов, таких огромных, богатых и заброшенных, что их никак нельзя принять за видение – скорее за останки забытой древней цивилизации… Гнал, стараясь не сбить замечтавшихся местных жителей, не в меру самостоятельных детей и водяных буйволов, уснувших прямо посреди неосвещенной дороги, выжимая из старого мотоцикла все, что только можно, и уже не отличая рев дизельного двигателя от стука крови в ушах, потому что мне нужно было попасть домой, к семье.

Все окна в доме горели. Я оставил мотоцикл у крыльца и вошел. Стащил с головы шлем – волосы намокли и липли ко лбу, все тело было скользким от пота. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем я понял, что в семье ссора.

– Она капризничает, – объявила Тесс.

Жена стояла над Кивой, а та, повесив голову, сидела за кухонным столом над раскрытой книгой. В углу Рори, полулежа в кресле, читал справочник с каким?то грызуном на обложке. Он явно предпочитал не вмешиваться.

– Отказалась сегодня работать, – продолжила Тесс. Кива и бровью не повела. – Не стала обедать. Тогда я попросила ее почитать, а она и этого не может!

– Жарко, – протянула Кива, сердито глядя на нас сощуренными глазами. – Постоянно жарко.

– Ах, так ты хочешь целыми днями валяться у бассейна? – язвительно поинтересовалась Тесс. – Тогда давай наймем прогулочную лодку, и ну ее, эту работу! Может, мне попросить официанта принести мороженого?

Она посмотрела на меня, словно ждала, что я что?нибудь скажу или позову официанта, но я только покачал головой.

– Я не говорила, что хочу мороженого! – возмутилась Кива. – Я только сказала, что мне жарко. И мне правда жарко.

А потом открылась настоящая причина недовольства:

– Мне здесь не нравится, ясно? Или об этом говорить тоже запрещено?

– А мне нравится, – подал голос Рори, хотя его никто не спрашивал. – Мне нравятся господин и госпожа Ботен. Нравится, что мама нас учит. Нравится остров. – Он устроился поудобнее, снова раскрыл книгу и добавил: – Здесь больше животных, чем в Англии.

Кива взорвалась:

– Тебе здесь нравится, потому что дома у тебя не было друзей! – закричала она. – Только я и хомяк! Сестра и жалкий хомяк!

– Неправда, – обиженно ответил Рори, – у меня были друзья, просто я никого из них не выделял. Я дружил со всеми.

У Кивы на глаза навернулись слезы.

– А у меня была Эмбер, – проговорила она, и при мысли об оставшейся в Лондоне подруге ее лицо жалобно скривилось. – О, Эмбер, Эмбер, Эмбер!..

Я шагнул к дочери и осторожно дотронулся до ее плеча.

– Ангел, в нашей жизни большие перемены. К ним просто надо привыкнуть.

Она посмотрела на меня так, словно я совсем ничего не понял.

– А я не хочу привыкать! Я скучаю по школе. По Лондону. По Эмбер.

– Есть ведь скайп, – сказал я, понимая, что это слабое утешение. – Есть и?мейл.

– Что за чушь?! Как можно дружить по скайпу?!

– Не смей так разговаривать с отцом! – оборвала ее Тесс.

– Все в порядке, – поспешно проговорил я, – пустяки.

– Нет, не пустяки!

Жена пододвинула стул и села рядом с Кивой. Та сделала вид, будто ее не замечает.

– Посмотри на меня, – приказала Тесс, и Кива тут же подняла голову. – Послушай, что я тебе скажу.

Кива задрала подбородок, обиженно поджав губы. Тесс приблизила свое лицо к лицу дочери.

– Мы переехали, потому что папа получил здесь работу, – заговорила она. – У меня вот не было ни папы, ни мамы.

– Тесс, не надо, – попросил я.

– Нет, надо. Пусть послушает.

– Я и так все знаю! – поспешно вставила Кива. – Не нужно рассказывать!

Она с трудом сглотнула, и повисло молчание. В каждой семье есть темы, которых стараются не касаться. В нашей – это сиротское детство Тесс. Мы говорили о нем редко, в основном когда ссорились. Мы хотели, чтобы оно навсегда осталось в прошлом, хотели больше к нему не возвращаться – и почему?то не могли.

Тесс заговорила:

– Мое самое первое воспоминание – это дом, который не был мне домом. Вместе со мной там жило много других детей. От всех родители отказались, потому что не хотели или не могли о них заботиться. Потом меня отдавали на воспитание в чужие семьи. В каких?то ко мне относились неплохо, в каких?то хуже. Иногда со мной дурно обращались сами взрослые, иногда – их родные дети: одни не хотели, чтобы я оставалась в их семье, другим просто нравилось меня обижать.

– Тесс, хватит… – произнес я, пытаясь поймать ее взгляд, пытаясь ее остановить. – Она еще слишком маленькая.

Тесс не обратила на меня внимания.

– Настоящего дома у меня не было никогда. Так что тебе – тебе, Кива, – очень повезло.

Кива заплакала.

– Я знаю, знаю, знаю… – проговорила она.

– У тебя есть дом, – сказала Тесс. Гнев понемногу ее отпускал, но все же она продолжала: – У тебя есть папа, мама и брат, и твой дом там, где они. Ты понимаешь меня?

– Да. Да. Да.

Кивины слезы падали на страницы забытой книги.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Тесс. – А теперь иди ко мне.

Они обнялись, извиняясь и повторяя, что любят друг друга, и я подумал: она классная мать. По временам Тесс бывала с детьми гораздо строже, чем я, но я знал, что она не может видеть, как они плачут.

Пока девочки обнимались, Рори посмотрел на меня и приподнял брови, как бы говоря: «Хорошо, что мы не стали вмешиваться и дали им самим разобраться».

– Англия никуда не денется, – говорила Тесс, укачивая Киву и вытирая ей слезы. – Когда мы приедем в гости, вы с Эмбер по?прежнему будете друзьями. Но наш дом теперь здесь, правда?

Она посмотрела на меня. Снаружи доносились звуки ночи: далекий рокот длиннохвостой лодки, пчелиное жужжание мотоциклов, шелест ветра в листве казуарин. Я осознал, что Тесс ждет ответа.

– Правда, – кивнул я.

Прорицатель ошибся: тьма была не в одном шаге.

Но она приближалась.

 

7

 

Когда ветер бывал достаточно силен, чтобы шевелить верхушки деревьев, красная спутниковая тарелка на крыше соседского дома хлопала, как сломанная дверь. Мы с женой стояли у окна спальни и смотрели на нее сквозь натянутую на раму сетку от комаров.

– Ты не можешь как?нибудь ее закрепить? – спросила Тесс. – А то сами Ботены – люди пожилые.

Красная антенна продолжала раскачиваться взад?вперед.

– Ты же знаешь, что могу, – ответил я.

Я подумал об инструментах, которые нашел у задней стены сарая. Их было немного, но много мне и не понадобится.

– Это опасно не только для них самих, – добавила Тесс. – Это опасно для нас. Опасно для детей.

Сарай был по?прежнему забит бутылками с водой – я подозревал, что нам ее хватит на всю оставшуюся жизнь. Однако у задней стены, на маленьком, заляпанном краской верстаке я нашел то, что искал: дрель, ключ?трещотку, тюбик с силиконовым герметиком и несколько дюбелей разных размеров. Дрель покрывал ржавый налет, но когда я воткнул ее в розетку и включил, она заработала. Тесс наблюдала за мной с порога сарая. Подошли Кива и Рори с «Оксфордским детским атласом» в руках и встали рядом с матерью.

– Лестницы нет, – сказал я.

– За углом их дома есть стремянка, – сообщила Тесс. – Тебе ее хватит?

– Хватит.

Со стремянки я увидел, что вода повредила скобу, держащую ногу антенны. Но главное, кронштейн был затянут слишком туго, поэтому тарелка и билась о крышу во время сильного ветра. Я посмотрел вниз, на маленькую группу у подножия лестницы, к которой успели присоединиться господин и госпожа Ботен.

– Что за умелец устанавливал эту антенну? – спросил я. Улыбнулась только Тесс.

Даже с моими старыми поломанными инструментами работа оказалась несложной. Я разобрал всю конструкцию, просверлил четыре новых отверстия для кронштейна, надел на него скобу и закрепил ногу, на которой держалась тарелка. Затем попросил проверить, работает ли телевизор, и они всей толпой вошли в дом. Назад вернулись только взрослые. Я представил, как мои изголодавшиеся по телевидению дети жадно переключают каналы, а забытый атлас мертвым грузом лежит у них на коленях.

Тесс подняла оба больших пальца:

– Отлично!

Когда я спустился со стремянки, господин и госпожа Ботен тихо переговаривались между собой – наверное, совещались, не попытаться ли мне заплатить. Старый таец посмотрел на меня, я посмотрел на него, и он не стал предлагать мне деньги. Я был этому рад.

– Вы многое умеете, – сказал он.

– Я не всегда был шофером, – ответил я.

Несмотря на спутниковую тарелку на крыше, которая теперь стояла прямо и ровно, дом Ботенов выглядел именно так, как я представлял себе классическое тайское жилище: все в нем будто омыли мягким медовым светом. В нишах и на черных лакированных шкафчиках сидели статуэтки Будды. На стене висела фотография короля. Вокруг длинного деревянного стола были расставлены шесть стульев – настолько симметрично, словно они позировали на камеру. Все безупречно, изящно и очень чисто.

Дом Ботенов был устроен точно так же, как наш, но чувствовалось, что в нем ведут совершенно другой образ жизни. У нас вечно царил беспорядок, неизбежный, когда в семье растут дети: повсюду валялись книги, забытая одежда, разбросанные игрушки, которых, впрочем, мы привезли с собой немного. Кива и Рори постоянно кусочничали, жили от перекуса до перекуса и думали только о том, чего им хочется пожевать и что им разрешат. Сомневаюсь, чтобы в доме Ботенов кто?нибудь кусочничал или перекусывал в неурочное время.

Однако выяснилось, что господин и госпожа Ботен тоже родители.

Рядом с чем?то похожим на маленький алтарь, украшенный статуэтками Будды, зажженными свечами и единственной чайной чашкой, висела фотография в серебряной рамке. На ней был заснят крупный, состоятельного вида мужчина в очках. Рядом на стуле сидела его миниатюрная, очень хорошенькая жена, а между ними вытянулся в струнку серьезный мальчик.

– Наш сын, – пояснил господин Ботен с нескрываемой гордостью. – Юрист в Бангкоке.

– Какая славная семья! – улыбнулась Тесс. – Они часто вас навещают?

Господин Ботен задумчиво нахмурился и медленно покрутил головой, словно затруднялся дать точный ответ. Было слышно, как в соседней комнате Рори и Кива смеются и переключают каналы.

– Не очень часто, – сказала госпожа Ботен, опуская на стол поднос с чаем.

Мы все посмотрели на фотографию в серебряной рамке. Она висела так близко к алтарю, словно запечатленной на ней семье тоже поклонялись.

 

* * *

 

После чая мы вернулись домой, а вскоре соседи постучались к нам в дверь, держа в руках два полиэтиленовых пакета – один для Кивы, другой для Рори. Пакеты были доверху набиты банановыми листьями, свечками и цветами. Сегодня ночью празднуют Лойкратхонг, объяснили господин и госпожа Ботен. Я понятия не имел, что это значит, но понимал: таким образом они хотят меня отблагодарить.

Когда стемнело и взошла полная ноябрьская луна, дети отнесли свои самодельные корзинки на пляж и вместе с Ботенами спустились к самой воде. Корзинки были сделаны в виде цветов лотоса и украшены банановыми листьями, цветами, монетами и незажженными свечками.

По всему Най?Янгу семьи подходили к берегу, и родители зажигали свечи, прежде чем осторожно спустить корзинки на воду. Мы пришли вскоре после заката, и вся бухта уже была в огне: сотни светящихся точек уплывали в открытое море, мерцая в пронизанной лунным сиянием темноте.

Наш первый Лойкратхонг. Тогда я еще не понимал, какое это важное для тайцев событие. Я видел, что по обочинам дорог продают готовые корзинки, но даже не догадывался, зачем они нужны. Если бы не наши соседи, мы бы вообще не узнали о празднике.

Кива и Рори были в полном восторге. Еще бы, отложить «Оксфордский детский атлас» в сторону, целый день мастерить корзинки и допоздна не ложиться спать, чтобы отправить их в плавание – разве может такое не понравиться?

Мы наблюдали, как дети готовятся пустить корзинки по черной поверхности Андаманского моря, неподвижной и гладкой, точно каток. Ботены тем временем пытались объяснить нам, в чем смысл праздника.

– «Лой» значит «плыть», – сказал господин Ботен. – «Кратхонг» значит… – Он замялся, подбирая слова. – Чаша из листьев? – произнес он наконец, вопросительно глядя на жену.

Потом заговорила госпожа Ботен:

– Мы благодарим духа воды за то, что он дает земле жизнь. – Она немного подумала и продолжила: – Просим прощения за грехи людей, которые оскверняют землю.

– Круто, – сказала Кива.

Господин Ботен достал сигарету и жадно ее осмотрел.

– Молимся, чтобы завтрашний день был лучше, – просто сказал он, и, глядя на трепещущие в темноте язычки пламени, я решил, что именно так и буду понимать для себя Лойкратхонг – как молитву о лучшем дне. Лишь гораздо позже я по?настоящему понял, что эта церемония значит для тайцев. В тот, первый Лойкратхонг я видел только волшебную красоту ночи, словно кишащей светлячками.

Госпожа Ботен бросила на мужа быстрый взгляд, и старый рыбак сунул сигарету обратно в карман, решив не рисковать. Кива с силой толкнула свою корзинку; та закрутилась и поплыла прочь. Рори держал маленькое суденышко бережно, словно драгоценную чашу, явно не желая с ним расставаться. Он с надеждой повернулся к госпоже Ботен, и отблески пламени заиграли на голубых и розовых свечках, которые он воткнул в мягкое дно из бананового стебля.

– А можно я оставлю ее себе? Пожалуй, так я и сделаю.

Она рассмеялась и покачала головой:

– Нет, ее нужно отпустить.

Госпожа Ботен и Рори вместе наклонились, и корзинка с легким плеском скользнула в воду. Мы провожали глазами обе корзинки, пока они не уплыли в ночь и не затерялись среди остальных.

На воде беззвучно покачивались длиннохвостые лодки. Наши босые ноги утопали в мягком белом песке. Было настолько темно, что я не мог определить, где кончается море и начинается небо. Вокруг слышалось приглушенное бормотание многих голосов, но еще нигде меня не окружала такая тишина и покой, как на пляже Най?Янг в тот Лойкратхонг.

Жена взяла меня за руку и крепко сжала. Когда я увидел улыбку на ее лице, освещенном полной ноябрьской луной, то понял, что и она видит красоту этой ночи.

Внезапно тишина разлетелась вдребезги.

Раздались громкие возгласы, люди начали указывать куда?то пальцами. Вокруг поднялся возбужденный говор. И тут я заметил, что на море появилась лодка – не длиннохвостая с дизельным двигателем, рев которого разрывает ночь, а выдолбленная из дерева. Она скользила по воде почти бесшумно, неясной тенью, черным пятном на черном фоне. Потом, когда мои глаза сосредоточились на этом сгустке темноты, я понял, зачем она здесь: сидящие в лодке люди вылавливали из воды праздничные корзинки, словно экзотических рыб.

Кто?то вскрикнул от негодования, послышались сердитые голоса. Заплакал и запричитал по?тайски ребенок, и я увидел, как еще одну корзинку с язычком пламени внутри подняли с воды и сунули в лодку.

Маленькая фигурка мальчика скользнула за борт и подогнала к лодке целую флотилию корзинок. Невидимые руки вынимали их из воды, и праздничные свечи гасли. Воры больше не пытались скрыть свое преступление.

Видя возмущение тайцев, я ждал, что кто?нибудь сядет в длиннохвостую лодку и догонит наглецов, однако ни один человек не сошел с берега.

– Зачем кому?то понадобилось воровать корзинки у детей? – спросила Тесс.

– Они продают их туристам на юге, – ответил господин Ботен. – Туристам, которые не умеют сами мастерить Лойкратхонг.

– Прибыльное дело, – заметила госпожа Ботен, как будто обсуждала сомнительный, но выгодный способ подзаработать.

А потом мальчик засмеялся, словно его забавляли сердитые крики тайцев. Засмеялся, подтянулся на руках и перебросил свое маленькое крепкое тело обратно в лодку. Лодка развернулась, луна осветила голову мальчика, и в волосах у него вспыхнула золотистая прядь.

Кива посмотрела на меня.

– Чатри! – взволнованно проговорила она.

– Злой мальчишка, – произнес ее брат, не сводя глаз с моря. – Когда?нибудь он за это поплатится.

– Может быть, он не такой уж и злой, – вступилась Тесс. – Может быть, он просто пытается прокормить семью.

– В конце концов такие, как он, всегда получают по заслугам, – ответил Рори.

 

8

 

Проехав под шлагбаумом, я поднял глаза на балкон Фэррена и увидел серую форму и темные очки тайского полицейского.

Я нажал на тормоза и так и остался сидеть на мотоцикле, не выключая двигатель и глядя на копа. Голова под шлемом взмокла от жары и страха. Я обернулся на будку охранника, как будто по выражению его лица надеялся догадаться, что происходит, но охранник уже скрылся внутри. Может быть, с Фэрреном что?то случилось, и дом кишит полицейскими по какой?нибудь совершенно невинной причине?

Коп стоял, заложив большие пальцы за пояс, и пристально смотрел на бассейн с эффектом бесконечных краев, словно пытался понять, в чем тут секрет: почему кажется, будто полотно воды висит в воздухе. Потом я заметил еще одного копа, и еще одного. Все трое глазели на бассейн и смеялись. К горлу подступила тошнота. Я тихо выругался и с усилием сглотнул, разрываясь между желанием удрать и желанием приблизиться к дому. Ни тот ни другой выбор не сулил ничего хорошего. А затем я услышал рев другого мотоцикла.

Мотоциклист затормозил, снял шлем и повернул ко мне бледное и одновременно темное лицо. Это был тот самый русский, который смотрел с нами тайский бокс. Он глянул на копов, насадил шлем на голову, потом лихо обогнул шлагбаум, не дожидаясь, пока охранник его поднимет, и умчался. Я провожал его глазами и чувствовал, как от смеси страха и выхлопных газов кружится голова.

– Том!

По грунтовке, ведущей к яхтовой пристани, трусцой бежал Джесси. Вскочив на мотоцикл позади меня, он выдохнул:

– Поехали!

Джесси махнул в ту сторону, откуда пришел, и я покатил по немощеной дороге к офису «Дикой пальмы», который притаился среди деревьев, точно бомбоубежище в джунглях. Внутри стояла тишина: обычного гула уговоров, увещеваний и обещаний слышно не было. Сотрудники совещались вполголоса. Телефоны молчали.

– Надо отсюда выбираться, – говорил Джесси, хватая со стола вещи и швыряя их в рюкзак. Вещи были все важные: паспорт, ключи, телефон, тайские баты и английские фунты. – Доедем на мотоцикле до конца дороги, а там через пристань.

Он закинул рюкзак на спину.

– Мы ведь не делаем ничего незаконного, правда? – спросил я.

Джесси метнул на меня взгляд, в котором читалось: «Сам знаешь, что делаем».

– Пошли, – бросил он.

Мы поспешили к двери. На ходу я достал телефон, ощущая острую потребность поговорить с Тесс. На экране уже высветилось слово «ДОМ», когда в дверь вошли полицейские. Я услышал, как жена назвала меня по имени – сначала спокойно, потом вопросительно, – а затем связь оборвалась.

Не повышая голоса, полицейские выстраивали сотрудников «Дикой пальмы» вдоль стены. Ни к кому не прикасались – только один коп осторожно взял Джесси за локоть. Сначала я подумал, что его удивила мертвенная бледность моего друга, затем понял, что он смотрит на трое наручных часов, установленных на разные временные зоны.

Всех копов это ужасно развеселило.

Когда полицейский фургон подъехал к Пхукетской тюрьме, сквозь зарешеченные окна я увидел написанное по?тайски название. Перевести его на английский не сочли нужным, и, глядя на таинственные буквы, я как никогда чувствовал себя большим неуклюжим фарангом. В глубине живота прочно засело противное сосущее чувство.

Сотрудников «Дикой пальмы», с которыми меня везли, я не знал. Мы сидели в кузове маленького фургона под присмотром одного копа – такого молодого и прыщавого, что он мог бы легко сойти за подростка. Никто не разговаривал. Все были в наручниках и очень напуганы. Австралиец. Пара американцев. Светловолосая новозеландка, глотающая беззвучные слезы.

Фургон проехал сначала в одни ворота, потом в другие и оказался во внутреннем дворе тюрьмы. В переднем кармане джинсов, плотно прижатый к бедру, долго вибрировал и наконец затих телефон. Я не мог его достать и испытывал какое?то постыдное облегчение, потому что знал: это Тесс, а у меня не было слов, чтобы все ей объяснить. Слезы обожгли глаза – я их сморгнул. Фургон остановился, и нас вывели наружу.

Во дворе стояла очередь из женщин в коричневой тюремной форме. Все местные, босоногие, удивительно жизнерадостные. Одна из них улыбнулась, рассмеялась и бросила на меня такой взгляд, каким смотрят на клиентов девушки в барах. Профессиональный взгляд, полный призыва и желания, настолько убедительный, что от настоящего его отличает одно: в любой миг женщина может его потушить или переключить на другой объект. Некоторые заключенные носили кандалы. Некоторые вообще были не женщинами, а мужчинами, арестованными между двумя операциями по смене пола.

– Катои, – сказал австралиец. – Второй вид женщин.

Потом он заметил, что некоторые из заключенных кашляют, и разразился бранью:

– Мать твою! Туберкулез! Их проверяют на туберкулез! В этой сраной тюрьме эпидемия!

Я с трудом сглотнул и попытался следить за дыханием. Медленно вдыхаем через нос, заполняем легкие воздухом, медленно выдыхаем через рот. Еще раз. И еще. И еще. Жалкая попытка контролировать хоть что?то в мире, где все вышло из?под контроля.

Нас выстроили в неровные шеренги. Фэррен хмурился, мрачный как туча. Пирин с вызывающим видом стоял рядом с ним. Джесси был бледнее обыкновенного и явно страдал от жары. После темного фургона солнце слепило глаза. Кто?то окликал нас по?английски – заключенные?европейцы.

Копы пробормотали что?то по?тайски и повели нас в главное здание, словно группу экскурсантов в наручниках. Глаза постепенно привыкли к свету. Кожа горела, хотя мы провели во дворе всего несколько минут.

Потом Фэррен выступил из строя.

– Произошла ошибка, – холодно улыбаясь, обратился он к молодому полицейскому. Возможно, это был прыщавый из нашего фургона, хотя мне все они казались на одно лицо – очень молодые, пугающе молодые. С такими молодыми полицейскими надо вести себя осторожнее. Коп без всякого выражения посмотрел на Фэррена и поднял руку, как бы говоря: «Стоять!», а в следующий миг ударил его раскрытой ладонью в левый глаз. Фэррен отпрянул, задохнувшись от боли и неожиданности, и вернулся в строй.

Никакой ошибки не было.

Нас согнали в огромную камеру, тесную от полуголых воняющих тел. На большинстве заключенных не было ничего, кроме шортов и повязки на лице, как у злодеев из старых вестернов. Помимо сотрудников «Дикой пальмы» встречались тут и другие иностранцы. У всех у них в глазах застыло такое выражение, словно они проснулись от кошмара и обнаружили, что это реальность.

Когда моих ноздрей достиг запах открытой параши, я понял, зачем нужны повязки. Потом я ощутил, какая в камере стоит жара, и больше не удивлялся, почему все заключенные раздеты до штанов или шортов. Однако сам я не снимал ни рубашки, ни джинсов, словно это было равносильно признанию, что я попал сюда не случайно и останусь тут навсегда.

Джесси подошел и сел рядом со мной.

– Все будет хорошо, – сказал он.

– Знаю, – ответил я. – Все будет в порядке.

Джесси закрыл лицо руками. Я обнял его за плечи и отвел взгляд.

Фэррен сидел в стороне, как будто был с нами незнаком, и держался за больной глаз.

Свободной рукой я вытащил телефон и, когда увидел, что сигнала нет, встал и пробрался между полуголыми телами к тому месту, где сидел Фэррен.

– У меня огромное желание набить тебе морду, – процедил я.

Фэррен поднял на меня взгляд.

– Вы же хотели новой жизни, – заговорил он холодным бесцветным голосом. – Красивой жизни. Удобной жизни. Я вам ее дал, так что нечего ныть.

Это была неправда.

Достойной жизни – вот все, чего я хотел.

 

 

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально

 

[1] Перевод М. Лорие (здесь и далее – примечания переводчика).