Игорь Савельев

Вверх на малиновом козле

 

 

* * *

Елене Бодровой

 

 

 

Окончательный монтаж

 

– Даешь альтернативную свадьбу! – Антон бился головой о крышу. – Невеста в черном, жених в голубом!

Бился снова. Машину здорово швыряло на камнях, или что там под колесами, черт, ничего не видно: только белый капот в засохших брызгах грязи, – «белый», то задиравшийся, то ухавший вниз, как нос лодки. «Титаника»… Широченный капот широченного олдскульного седана.

– Жених в платье! – с готовностью подхватил Рома. – Невеста в… в…

– В белых туфлях не в тон костюму!.. В белых остроносых туфлях!

Даже в критические минуты (а по салону летало все – какая?то железная мелочь, которая до того мирно грелась на приборной панели; все болталось; какие?то, черт побери, бусы повешены на зеркало) Аню не оставляла язвительность, можно сказать – перманентный сарказм.

Седан уже буквально скакал по валунам в тахикардии, – эта машина привыкла к другим дорогам и к другому обращению: приземистая роскошь прежних времен… и толстый?толстый слой хрома, опоясавший стекла.

– …Невеста нажралась на мальчишнике, а жених потрогал хозяйство стриптизера!

Взрывы хохота. Потоки бреда. (Сквозь шторм, и удары камней о дно, и жалобный скрип рессор, и рык: движок почти сорвал голос.)

Непонятно зачем, но Антон поправлял и поправлял зеркало – в нем бешено мелькали только головы, что, собственно, и навело на «альтернативную» хохму: Оксана, стриженная под мальчика, с большими, как у ребенка, глазами; скачок! – чуть почки не отшибло; Рома с болтавшимися светлыми патлами – скачок! – …и какой?то блуждающей улыбкой, что делало его похожим на обаяшку?маньяка из мистических триллеров девяностых.

– По?моему, мы потеряли диск, – прокричал Рома, заметив, кажется, взгляд в дикой пляске зеркала; неясно – как вообще можно различить потерю диска в дикой пляске.

– Скажи спасибо, что еще не развалились. – Антон теперь изображал матерого водилу. – Тут вообще задний мост отгнил от кузова…

– Да с фига?..

– А «Волги» всегда гниют.

На этой оптимистической ноте наконец остановились, Антон втопил педаль слишком резко (но здесь нельзя привыкнуть) – и все в салоне дернулось в последний раз.

Оседала пыль. Перевели дыхание. Движок перевел дыхание.

– Как тут красиво! – сказала Аня.

Перед ними открылось море: отчего?то даже не голубое, а сине?зеленое, такой насыщенный цвет. Спокойное, чуть побитое солнечной рябью. И плеск волн, преувеличенно громкий, как звуковая дорожка кино. И никого. Сюда, наверное, вообще нельзя было доехать, то есть «Волга» совершила последний подвиг, переваливаясь через белые камни, проступившие сквозь почву, как кости старой?престарой земли.

Распахнули, откинули тяжелые двери: непонятно, где горячее – в распаренном «внутри» или снаружи, где воздух не шевелится вообще.

– Потрясно! – крикнула Оксана и, выскочив, мгновенно содрала с себя сырые футболку и шорты. Трусы, как известно, она не носила из принципа. Сиреневатые следы богатых «волговских» диванов. – Надо было всегда сюда ходить!

– Да, сюда доберешься!.. – крикнули ей вслед, хотя она уже не слышала – побежала и прыгнула в море.

Аня подбирала с коврика рассыпанную ерунду.

Со стороны, из низкой рощицы непонятно чего, орали цикады.

Рома вышел, картинно встал у машины – нога за ногу, оперся о ребро жесткости переднего крыла, – и закурил, откидывая рассыпанные в тряске волосы. (Рассыпанную ерунду.) Странно. Когда выезжали, вроде же в резинке был.

– Даю вам две минуты на разграбление корабля.

Откровенно глупый призыв – они ж не мародеры, да и что здесь возьмешь?! – но Аня все равно открыла перчаточник, извлекла какие?то винтики?шпунтики, пузырек без этикетки, толстого коричневого стекла, долго нюхала.

– Народ, это спирт, по?моему. Давай тебе помажем…

Рома раздраженно отфыркивался, как дельфин.

Фингал мазать бесполезно, а губа хоть и саднила, видимо, но он – герой – решил, что это как?то «не по?мужски».

– Да давай, ты что…

– Еще неизвестно, что это за спирт. И что им мазали.

Аня озадачилась.

– Я думал, вы уже выбрались отсюда, хотя бы в Адлер…

– Да что там делать, в вашем Адлере!.. – Рома раздражался.

– А тут что делать?.. Мы смотрели по инету, там есть прикольная бухта, ну не в самом Адлере, недалеко…

– А где инет брали? – крикнула Оксана, выбираясь из пены морской: не как Афродита, нет, куда грубей и энергичней. Широко загребала ногами.

– Его уже там нет, – ответила Аня, кажется, цитатой; некое напряжение между ними все еще простреливало.

– Никогда ничего не смотрите по инету, – разглагольствовал Рома. – Вот расскажу вам страшную историю. Мы когда сюда ехали, я тоже полазил по сайтам и нашел отзывы одного мужика… Отзывов много, и все под копирку. И все, главное, такие огромные!.. Но я прочитал. Там было о том, как он боялся покупать своей семье чебуреки в палатке возле их жилища, а хачи его зазывали и уверяли, что, типа, у них все идеально и масло чистое. Причем это продолжалось дней десять, и он все это описывал на две страницы, ну, типа, в режиме реального времени. Потом он уже зашел в эту палатку, убедился, что чистое масло, и решился попробовать. Чебуреки оказались изумительны (Рома тонко имитировал), вся семья их ела еще десять дней, и это тоже подробно, и он долго восторженно благодарил в форуме… Короче, тех, кто работал в этой лавке. Он там так и перечислял на три страницы: Бежана, Дамира, Теймура, Нану, Иракли, Тенгиза, Лейлу, Реваза… Других впечатлений, кроме чебуреков, получается, не было…

В процессе этого Роман легко, как зверь, запрыгнул на багажник, виртуозно прошелся по звучному железу, спустился по крышке капота, которая бережно под ним прогибалась. Ему бы в цирк. Казалось даже, что и синяки – ну, грим – тоже часть образа.

Оксана, сладко потягиваясь на солнце и вытираясь собственной футболкой, тоже слушала, потом отвлеклась на букашку: Аня подобрала букашку и внимательно ее рассматривала, прямо сказать – игнорируя весь этот цирк.

– Фашистская божья коровка?

– Мы ее в детстве называли американская.

– А мы убивали.

– А мы нет.

Ане неприятна Оксана и неприятно говорить с ней. Поэтому Антон взял Аню за руку и буквально увел:

– Пошли тоже поплаваем.

К Роме это не относилось, но он тоже начал с готовностью раздеваться, остановился; раздевался все равно.

– Нет, я не пойду! Мне от соленой воды щипет губу!

Капризно. Видно, ждет, что его будут уговаривать. Антон только зло усмехнулся. Они спускались к морю, а Рома кричал вслед:

– А зато вы историю не дослушаете!.. Ха?ха!.. Мы же потом встретили этого мужика!.. Он всем рассказывал про чебуреки, во всех подробностях!.. Сначала про первые десять дней, потом про вторые!.. После чистого масла!..

– Псих, – объяснил Антон.

– …Ходил по пляжу, по вокзалу, ко всем приставал и рассказывал… К столикам в кафешке подходил… И перечислял: Бежана, Дамира, Теймура, Нану, Иракли, Тенгиза, Лейлу, Реваза…

Море спокойное, такое чистое (не очень хорошо, конечно, после масла), что даже метрах в двадцати от берега еще видны – смутно – мохнатые булыжники на дне, точнее, уже только бурые очертания, непуганые рыбки… Море холодное, как лекарство. Тело сразу привыкает к разнице температур и обещает ту ловкость, которая невозможна в жизни. Аня взяла курс строго вперед, Антон же счастливо?лениво болтался туда?сюда, то сосредоточивался и бросался брассом в никуда, то просто валялся. Приятно мочило горячий затылок. Потом уже, оглядевшись, двинулся к Ане – и она возвращалась, плыла к нему.

Они встретились на середине пути, то ли обнялись, то ли нет, но как?то странно прокрутились, как дельфины; ускользающей рукой Антон наконец привлек ее к себе. Поцелуй, разбавленный некрепкой водой Черного моря. Аня прижалась к его груди, и Антон сам почувствовал, как липка его кожа – от соли, – они замерли, если в море можно замереть.

– Ты знаешь, что я тебя очень люблю?

– Хорошо, что мы сюда приехали, да?..

– Что это за звук?

Что там происходит на пригорке, отсюда не видно, но мотор уже окончательно сорвался на хрип, часто глох, и его снова – со многими трепыханиями – заводили.

– Не знаю. Может, они решили уехать? Бросить нас…

– О, это была бы мечта.

Они выходили из моря, держась за руки, как первые люди на голой Земле.

«Волга» металась с ревом раненого зверя, и страшно было приближаться; даже дико, что сохранились еще вполне мирные для этой агонии вещи – вроде света белых ламп в широченных задних фонарях. Дисциплинированно врубавшиеся, когда Рома сдавал назад. Чтобы получше, с разбегу, приложиться о валун или о то сухое дерево, у которого, кажется, сил осталось еще меньше, чем у машины.

– Что это с ним? – поинтересовался Антон у Оксаны, так буднично и даже светски, как будто речь шла о человеке, уронившем бокал на фуршете.

Оксана пожала плечами:

– Говорит, всегда хотел попробовать.

«Волга» остановилась (навсегда).

Рома высунулся, совершенно счастливый:

– Видали?.. Монстр, а не машина!.. Так вот, я не дорассказал. Этот мужик все время жевал эти чебуреки и уже краской писал благодарности на всех заборах, которые только видел: Бежану, Дамиру, Теймуру, Нане, Иракли, Тенгизу, Лейле, Ревазу…

– Кончай валять дурака. Давайте уже быстрее, а?

– А я что? Я ничего. – Рома выбирался из машины. – Черт, сиденья к жопе прилипли.

– Жопа к сиденьям.

– Натуральная кожа!

– Со всех сторон…

Рома обошел корпус.

– А что делать?

Неловко обувался.

– Вот молодец, сам же собрался, а сам не знает.

Обиженно сопя, завозился, или, скорее даже, сделал вид, что завозился: сначала долго напитывал бензином какую?то тряпку, потом совал ее в бак, как фитиль, да еще раздумывал, как бы ее там закрепить.

– А давайте оставим что?нибудь себе на память! – предложила Аня. – Вот это что за монстр?

Декоративная накладка на широкой задней стойке – как бы решетка вентиляции салона (хотя какая там вентиляция), а на ней, посеребренным квадратиком, логотип. Схематичная такая морда.

– «Монстр»?! Ну ладно, спасибо! Щас, прикроюсь! – веселился Роман.

– Ты там давай не отвлекайся!.. Это олень. Символ ГАЗа.

– Олень? Ха. А больше похоже на козла… Только без бороды…

– Эй ты, олень без бороды, и вы, милые дамы, отходим, отходим!

Пока они стояли в отдалении и ждали, когда рванет («Сейчас, сейчас»), – а природа, как назло, замерла вместе с «Волгой» в полнейшем умиротворении, – Рома продолжал развлекать публику:

– Любитель чебуреков уже не ходил на пляж, а сидел в самшитовой роще и вытесывал эти имена в камне: Бежан, Дамир, Теймур, Нана, Иракли, Тенгиз, Лейла, Реваз…

– Эй, але, сказочник, у тебя машина не загорелась.

– Сейчас разгорится.

– Да нечему там разгораться, погасло все уже давно!

Ругаясь, Антон двинулся к «Волге» – ему втайне были приятны эти малые моменты героизма, – но никто не ахал и не висел на шее, наоборот, все буднично поплелись за ним.

– Дай уже сюда, я знаю, как надо.

Он вынул из рук Романа канистру и, распахнув дверь, щедро плеснул на заднее сиденье.

Оксана не удержалась от шпильки:

– Хо?хо, мы всегда знали, что ты не тот, за кого себя выдаешь.

Антон прогнал ее, прогнал всех, поджег какой?то лоскут, бросил (эффектнее было бы бросить спичку, но двадцать первый век, все с зажигалками) – и не спеша пошел вслед за убегавшими.

С жирным дымом занялось сиденье.

Огонь быстро вырвался из салона и полез на крышу, через сколько?то бесконечно долгих секунд охватил уже всю центральную часть машины. Из этого адского пламени, впрочем, вполне себе невредимо и незамутненно белели длинные капот и багажник. Жар на удалении не ощущался, а вот звук Антона позабавил, еще не приходилось слышать: громкое шипение, почти свист, как из сдуваемого баллона. Высоко и совершенно не расходясь в воздухе, валил черный?черный дым.

– Сейчас рванет!!! – Оксана почти прыгала от нервного возбуждения или от эйфории, черт их разберет, этих нимфоманок.

Рвануло, однако, не очень эффектно. Хлопок получился тихим, а вот смотрелось это более или менее: черные клубы на мгновение окрасились, наполнились огнем, и что?то отчаянно горящее пролетело вверх, как ракета: тряпка какая?то, по ощущениям. Пролетело и шлепнулось в стороне, догорая.

Все.

– Нет, не все. Еще рано подходить. – Антон продолжал изображать специалиста неизвестно по чему. – Будет еще один взрыв.

Рома, отчего?то крайне довольный собой – хотя он?то к этому фаер?шоу точно не имел отношения, – не спеша сминал алюминиевую баночку из?под колы (вряд ли прямо здесь нашел), откручивал от нее язычок, придавал форму лодки или полумесяца. Нагнулся. Поискал в куче своей одежды булавку. Все медленно, с достоинством. Начал дырявить тонкий алюминий так, чтобы превратить один участок в частое?частое сито…

Делал это так показушно, как ряженые старики в патриотическом кино. Сворачивающие «козью ножку», выбивающие махорку из кисета с таким напыщенным видом, как будто это где?то осталось в действительности. Черный грим под ногти – и вперед, играть простой народ.

И говорил Рома тоже, как эти ряженые, – значительно и с интонациями:

– Ну а потом он давал им в жопу – списочно: Бежану, Дамиру, Теймуру, Нане, Иракли, Тенгизу, Лейле, Ревазу…

– Нане и Лейле тоже?

– Черт. Засада…

Забавно, что когда горело, пламенем будто был охвачен только центр машины, а теперь – когда остов «Волги» едва дымился и остывал – кусок относительно белого остался как раз лишь в центре: пассажирская дверь. А с другой стороны машина вся была побита грязно?серым, как сильно потоптанный мартовский снег. Заднее колесо совсем провалилось, как будто его и не было, и казалось, что «Волга» стоит прямо днищем на земле, как таз. Крыша изящно прогнулась, широкая, как целое море в неспокойный день; неужели прямо так от температуры? Или это Рома перед тем ходил, как слон?.. Искореженные стойки дверей. Языки уплотнителя свесились. От передка остались только гнезда по размеру фар, характерные, строго прямоугольные, а куда делся бампер, вообще неясно. И вообще, такие контрасты, контрасты: даже на месте дверных ручек только дырки, пустая штамповка, а что?то сохранилось вполне хорошо – вроде красной лампочки на ребре водительской двери…

– Слушайте, а я свой счастливый браслет не в машине потерял, нет?..

– Ну вот, начинается.

В салоне уцелели лишь грубые железные трубы да стальной обод руля – в захламленном, потерявшем цвет пространстве.

Все вокруг «Волги» было черно?белым (копоть – понятно, но частицы краски, что ли?..), все это лежало, как снег Фукусимы.

– А вообще?то, надо по?быстрому одеваться и валить.

Эйфория сменялась усталым молчанием, с которым все выбирали вещи из кучи, расправляли, разглядывали и менялись трусами, футболками, шортами. Пожар оказался рутинной затеей.

Рома еще нудно дорассказывал:

– Он все время жрал эти чебуреки и в конце валялся под забором, превратившись в жирную свинью.

– Да ты достал уже.

Они уныло плелись пешком, может, километр, может, пять.

– Как здесь странно, да? – Аня показала на мелкие ракушки (и обращалась как будто только к Антону). Сотни, тысячи ракушек, свисавшие на травинках, забравшиеся на кусты, на листья… Заползли и окаменели, тронешь – рассыплются в мел. А может, и не тысячи, а миллионы – как мор на пустынный берег. Их содержимое давно обратилось в ломкий клей, едва крепившийся к растениям. Было похоже, будто это нашествие свершилось еще когда?нибудь в палеолите, – что странно, ведь трава выросла в этом году.

 

Только не Алмаз, а Алмас

 

– Что все?таки случилось с твоей машиной?

– Она сгорела.

Отец (и это было видно) сдержался, избежал крепких словечек колоссальным усилием воли. Красота момента, эта как бы стильная вариация на тему «она утонула», оказалась важнее, – и он не продолжал, молчал, только кряхтел (и наливалась жила на шее), потому что волокли тяжеленный мешок плиточного клея. Сводило пальцы. Не пальцы даже, а что?то нудно разливалось из центра ладони, и Антон тосковал, что не может перехватить неудобный мешок. Отец уже дважды командовал: возьмись по?другому, вот так, вот так, – но Антону все казалось, что тогда бумага прорвется, какой бы плотной она ни была, и серая пыль выльется на крапиву; трава лезла здесь из земли с утроенной силой. Отец кряхтел и пятился. Антон подумал, что нет, он так и не расскажет.

Мало ли, – не хочет.

Как только Антон услышал о случившемся, то почему?то сразу подумал, что это был поджог. Не «покушение», конечно, но какая?нибудь подлая и почти испуганная месть тех, кого отец считал врагами, – почему бы и нет?..

Но отец лишь выдерживал драматичную паузу. Как оказалось. Бутылочные обломки под тяжелыми ботинками, невидимые, «скрлык».

Он смачно сплюнул в заросли, прежде чем, как говорится, прорвало. (И серая пыль на крапиву.)

– Да пэ?цэ вообще! Тварь… Чтоб я ему еще раз… Блин! Как так подставил… Нашим же тоже всем перегонял машины, и ничего… Мне, помнишь же, «Фольксваген» пригнал… А тут… Нет, «бэха», джип, хороший, да ты же видел… Я еще удивился – вроде новый и так недорого… Мы еще с мужиками проверили, ничего не перебито, не перепрошито, а то они же все сам знаешь… Поляки угоняют в Германии… У наших почти у всех… Вот! Месяц не проездил, блин!

Отец так распалился, что зарулили в заросли татарника.

Татарник пытался драть толстые джинсы, и не без успеха.

– Ночью будят… Ну, консьержка снизу звонит, перепуганная, ниче толком объяснить не может… А мне уже в дверь звонят… Я думал, по работе че… Ну, открываю. Там пожарный. Весь в брезенте, в каске, чуть ли не со шланга капает. – Отец хмыкнул. – «Ваш «BMW»?..» Я к окну – е?мое… Целиком сгорел, и еще «Форд» рядом, соседа со второго… Теперь еще и с его страховщиками трахаться год…

Они изловчились и скинули мешок. Поднималась темная пыль, настолько мелкая, что – не облаком даже, а так, задумчивыми змейками.

– Оказалось, электроника!.. Машина?то – оказывается! – утопленница!.. Естественно, там все внутри ржавело… Мне мужик из пожарки сказал, что в любой момент могло замкнуть, обязательно бы замкнуло, рано или поздно… Сука! Никогда не прощу! Что он, когда покупал, не видел?!

Антон понял, что это про старого приятеля отца – не приятеля, но, в общем, помнил его еще по детству; толстенный рыжий мужик, вечно пахший табаком и немного зубами. Веселый. Антону стало страшновато за него.

Отец никого не прощал.

– Ну, может, он действительно не видел?

Отец промолчал. Они стояли. Нечто вроде перекура. Хотя отец давно бросил, и Антон при нем тоже не курил, хотя и не скрывал: пачка сигарет валялась на приборной панели подчеркнуто небрежно.

– Видел, не видел… Он ответит. Не из?за машины, хрен с машиной, хрен с этими бабками. Еще заработаю… Там могла быть Василина. Понимаешь?! Я же когда езжу по делам, а она не в садике, я ее оставляю в машине, оставлял, – на полчаса, на сорок минут… Блин, если бы я знал!!!

Сжимал кулаки. А может, разминался перед новыми мешками.

Надо же. Какие страсти. Он почти никогда не заговаривал с Антоном о дочери и о второй семье вообще. О новой жизни. Они и встречались?то только на нейтральной территории… «Че, орел, деньги нужны?» Кричал это издали и махал конвертом, как только Антон входил в ресторан. Антону было неприятно, что на него оглядываются и недобро смотрит кальянщик, парень того же возраста, который впахивает здесь день и ночь, и вряд ли успешно: кальян, сколько Антон помнил, никто не брал, и парень обреченно обходил столы… «Жри, студент, а то, вон, одни глаза да мозги остались», – шутил отец, заказывая все самое обильное и дорогое, и густой бордовый уксус был фигурно размазан по огромным тарелкам, как по холстам.

Отец – человек без комплексов.

Когда под весом плиточного клея его тело издало внезапно тоненький звук, он басовито рассмеялся: «Мое пердило подтвердило!» – и подмигнул. Антона передернуло, но он все равно как бы ухмыльнулся в ответ.

Видимо, с какими?то все же комплексами, раз он считал, что уход из семьи и от сына?подростка надо искупать так – сначала, в студенчестве, обильными конвертами, теперь – этим остовом, торчащим посреди бурьяна и таких же заброшенных цементных коробок. Заброшенных, потому что воскресенье.

Язык еще не поворачивался назвать это коттеджем или даже «домиком», потому что последнее предполагает какой?то уют, а первое – размах; здесь пока только столбы колонн, держащих перекрытие, и в помощь им бревна и доски, растыканные посреди этого осушенного бетонного моря, как редкий лес. Как только свалили последний мешок, отец, едва обхлопав штаны, целенаправленно пошел куда?то в дальний угол под лестницу, где долго вглядывался в темное пятно, не то сохнущее, не то уже просохшее.

– Блин, опять кто?то нассал! Говорил я этим чучмекам, запирайте калитку, так нет ведь, опять все нараспашку…

Антон подошел и сделал вид, что тоже вглядывается в пятно.

– Ты думаешь?.. А может, просто натекло откуда?нибудь? (Они как по команде задрали головы; небеса проглядывали, но не здесь.) Да и кто тут нассыт?..

В коттеджном поселке действительно никого еще не было, и только редкие «КамАЗы» – самосвалы или бетономешалки – надолго подымали чернобыльскую пыль; отчего?то казалось, что здесь не будет никого и никогда.

– Намекаешь, что чучмеки сами нассали?.. А что, могли, могли, – хохотнул отец.

Он вообще мгновенно возвращался к добродушному настрою, как ванька?встанька: вот только что сжимал кулаки и чуть ли не пустил слезу, представив, что могло случиться с его обожаемой доченькой, его принцессой, запертой в коварном внедорожнике, к которому теперь было приставлено зловещее слово «утопленник» (а в этом «BMW» действительно было что?то зловещее: как у него вспыхивали фары – тонкими кольцами, тугим и синеватым светом, как газовые конфорки; но отцу, кажется, впервые и безоговорочно так подходил автомобиль). Гастарбайтеры, вероятно, почитали его за доброго барина. Вот и сейчас он расхаживал по брошенной стройке, все подмечая, но беззлобно.

– Ты посмотри, и с мозаикой накосячили! Опять!.. Дай?ка телефон, Алмазу позвоню… Пусть переделывает, на хрен. Достали уже. Мозгов?то нет…

– У меня телефон в машине.

– А у меня в других штанах. Ладно, напомни по дороге. Здесь посвети?ка…

– А что, мозаику можно отбить и после этого заново поклеить? Там же какая?то тонкая сеточка как основа…

– Ну еще чего. Новую куплю, а из его зарплаты вычту.

Антон честно пытался понять, что не так; в белом свете фонарика, порождавшем мириады отблесков, откликов, глубокий чайный тон мозаики угадывался лишь на окраинах; и вообще, белый свет фонарика, тысячно дробясь, образовывал на панно нечто вроде креста.

– Сюда посвети… О, а тут они скоммуниздили и думали, что я не замечу…

Отец говорил это почти ласково, почти радуясь, и таковы были для него, наверное, основы мироздания: работники тырят; строгий, но справедливый хозяин все подмечает и грозит пальцем; небеса проглядывали, но не здесь.

– Пошли?ка в кухню теперь.

– Я забыл, где тут кухня, – попытался пошутить Антон.

Впрочем, сегодня отец не очень был настроен на веселье. Помимо неприятности с внедорожником, он хмурился и потому, что строители не укладывались в срок; когда обошли кухню и поднимались на второй этаж, он сначала ворчал, потом загибал побитые мешками пальцы:

– В октябре у нас свадьба, так? Ну, в принципе, нормально… Если поднажмут… Июль, август, сентябрь, октябрь… Потом поедете в свадебное путешествие, это еще месяц…

– На целый месяц меня не отпустят.

– Ой, да разберемся, – отмахнулся отец, поморщившись; он не упускал случая подчеркнуть, что нынешнее место работы Антона – какое?то досадное недоразумение, не стоящее того, чтобы принимать его всерьез. – Ну ладно, там мы вам снимем квартирку месяца на два…

– Я сам могу снять.

– Там мы вам снимем… Что это у нас получается? Уже январь? Ну к январю?то они всяко докончат. А может, и раньше! Может, и до нового года въедете! – хопа! – слушай, так можно новоселье сразу совместить с Новым годом!..

– Чего?то сомневаюсь. – Антон кисло улыбнулся, представив себе всю эту сборную солянку. Отец приедет с женой и со своей принцессой. Родители Ани?.. Придется ведь тогда их тоже позвать. Они еще, чего доброго, подумают, что все это обязательно, и будут сидеть с прямыми спинами и напряженными улыбками. Скованные всей этой церемониальностью – друзья… Друзья вообще вряд ли сюда попрутся. Они и сами с Аней в последнее время избегали таких вот торжеств глубоко за городом. Все радости этого – раздолье, дом на растерзание, шашлыки, баня и батареи выпивки – перевешивались неуместной серьезностью: соскочить нельзя, всякое уменьшение компании порождает коллапс, когда все глухо гудят и пересчитывают деньги; выезжать надо чуть ли не 30?го, оборвав всю суету неотложную…

И Антон отчетливо вспомнил, как пару лет назад встречали Новый год на такой вот фазенде, точнее – на полноценной ферме чьих?то родителей; они с Анькой ходили в сарай гладить лошадь с умными глазами; месяца через три услышали новость, что ферма вскоре сгорела дотла (подожгли) вместе с лошадью. Она сгорела.

Отец тем временем переодевался. Выйдя на самую середину пустого бетонного пространства, он скинул рабочие штаны и фуфайку, в которых мало чем отличался от любимых своих «чучмеков», и теперь возился, тускло позвякивал пряжкой ремня.

А он уже сдает, вдруг подумал Антон и сам же испугался кристальной ясности и естественности этой мысли, этой истины; ему в школе все говорили: ой, у тебя такой молодой папа. (Пока папа присутствовал.) И потому сейчас – почти ужаснулся фактуре старого кожаного дивана: бугры; кожа грубо утягивается куда?то под мышки.

– Че смотришь? – спросил отец, не оборачиваясь.

– Ты не носишь трусов, хипстером, что ли, стал? – посмеялся Антон, как будто пощадив его.

– Да вот же! – Отец потряс плавками и тоже смеялся. – Смотри?ка, слова какие, ишь, дряни западной нахватались!.. А ты что, переодеваться не будешь?

– Я так доеду.

Закончив, он достал из кармана обручальное кольцо, почти демонстративно – почти втиснул в него палец, но потом (это точно уже демонстративно) убрал обратно в карман.

– Ладно, поехали так, как будто еще холостые мужики, да?.. Кольца?то вы купили с Анькой?

– Да еще четыре месяца же.

– Ты ей так не ответь, жених!..

«Ты зато у нас жених со стажем».

И разумеется, когда вырулили из кустов, начались обычные стенания на тему «как ты ездишь в этой девчачьей таратайке»; отец будто бы специально расправился весь, чтобы едва не упереться темечком в потолок. Антон усмехнулся и прибавил радио. Скучает по своей любимой игрушке, да. Но вообще, строго говоря, с этим внедорожником как?то сразу не повезло. Антон видел «BMW» только однажды, в первые дни, когда отец, надутый от гордости, заехал за ним на работу, – и надо же было такому случиться, что именно тогда, пока они сидели в ресторане, ему в полстекла налепили круглую наклейку «Я паркуюсь как хочу». Ему и еще парочке машин на том же тротуаре. О, это надо было слышать. Как он орал!.. Минут тридцать. Столько ушло на отскребание. Травмировать новенькое стекло чем?нибудь острым, естественно, было нельзя, а эта хитрая штука так просто не отлеплялась – только кусочками, чешуйками, как советская переводная картинка.

– Давай ты скреби теперь, ногти?то зря отрастил, что ли? – бушевал отец. – Погодь, дворники надо включить, чтобы отмокло…

Особенно его, всесильного и непобедимого, бесила публичность унижения: на них таращились прохожие и официанты из окна ресторана.

– Уроды!.. Они что, не видели?! Боятся выходить… Всего, сволочи, боятся… Ниче, я позвоню хозяину этого места, разгонит всю эту шушеру в двадцать четыре часа…

Он не знал, на ком сорваться.

– Суки… Я все равно узнаю, кто это… Креативная молодежь, блин… Они у меня завтра будут плакать кровавыми слезами… Понавезли наклеек из Москвы, ур?роды малолетние…

Дряни западной нахватались.

Впрочем, когда от круга остался лишь полупрозрачный, подобный привидению след, отец – непонятно отчего и мгновенно – повеселел. Как обычно.

– А все равно они боятся.

– Кто, официанты?

– Не… Смотри, они же не решаются клеить со стороны водителя. И правильно. Их же тогда вообще начнут убивать на месте…

Они выехали с проселка на трассу: теперь можно было открыть окна (пыль все равно скрипела в механизмах); теперь их не швыряло в сторону от грязных «КамАЗов», покоряющих жестокий грунт, как марсоходы Красную планету.

– Хотя бы сто тридцать она у тебя по трассе выжимает?

– Хоть двести, – небрежно ответил Антон, подбавляя газку.

– Да ну, двести, скажешь тоже… Движок?то комариный…

– Ну тогда держись…

Конечно, не двести, но отец действительно держался за потолочную ручку (как бы подчеркивая, сколь неудобно ему в позорной корейской малолитражке), а впрочем – подпевая радио и вообще всем своим видом выражая животную радость жизни.

– Черт, гайцы.

Антона покоробило это слово, как всегда коробило; он подумал об этом даже прежде, чем увидел смазанный желтый жилет и полосатый жезл наперерез.

Остановились далеко – метрах в двухстах. Антон еще подумал – сдать ли назад.

– Посиди, – сказал отец, покопавшись в борсетке в поисках красной книжицы, и приготовился на выход. – Вот, а ты говоришь: «Не переодевайся»… Так?то кто поверит, что я подполковник ФСБ?

Подмигнул, выбрался и пошел навстречу инспектору вразвалочку.

Антон прибавил громкости еще и приготовился к недолгому ожиданию.

Такой интересный выходил контраст, да: машины проносились со свистом, уже набирая ход – после секундной реакции на желтый жилет (можно сказать, секундной слабости); на их фоне все это место, вся эта природа, каждое деревце и он, Антон, – казались застывшими на века.

Трава лезла здесь из земли с утроенной силой.

Пачка сигарет валялась на приборной панели подчеркнуто небрежно.

Белый свет, тысячно дробясь, образовывал нечто вроде креста.

 

Вальсы в стиле старушки Жаклин

 

– Ой, конечно, не поедем! – почти обрадовался Антон.

Хотя – конечно – сделал огорченным тон.

Аня пожаловалась, что от жары у нее разболелась голова, – вот это огорчало. Возможность же не ехать к неведомой тамаде к черту на кулички… Он и сам неважно переносил жару; пена дней захлестывала, как это всегда бывает в июле. Стоило закрыть окна, как весь офис потихоньку сносило, выбрасывало в спячку, как кита на берег; стоило открыть окна, как приходил трясущийся завхоз и начинал капать на мозги, что они специально ломают кондиционер… Работа в пору отпусков представляла собой особый вид летнего садо?мазо: с одной стороны, количество дел падало едва ли до нуля, с другой же – никуда нельзя было дозвониться даже по пустяковому вопросу. Коллега изводила, слушая и слушая пустые трели факса на том конце с терпением акустической разведки; Антон раз за разом сдерживался, чтобы не сказать ей наконец, что если включается факс, то трубку уже не возьмут.

– Поедем, – возразила Аня. – Раз договорились, неудобно отказываться… Только попробуй перенести хотя бы на семь, ок?

Она так и говорила: «ок». Скорее даже «окэ», напевно и печально… и Антон посоветовал принять таблетку и покопался в поисках номера уже ненавистной тамады, которую никак нельзя было избежать.

Ресторана?то избежали. Конторы по найму лимузинов. Отец на все отмахивался: «Да это мой приятель, забей, я сам договорюсь, приедешь только выбрать цветы… искусственные… на капот!» Антон только глянул мельком сайт конторы, каталог машин, посожалев, что так бездарно испортили «Чайку», порезав ее и растянув лишней секцией – под американский лимузин.

– Аллоу, – пропела трубка столь перезрелым и игривым голосом, что Антон поначалу подумал, что ошибся номером.

– Это Антон… Сын Вячеслава Васильевича…

– Антоша!.. – завизжала трубка богатыми грудными модуляциями; он изумился еще больше этой неуместной радости чужого человека; радость, впрочем, мгновенно сменилась сталью: – Плохо начинаете, молодой человек! Обязательность – вот то, что я ценю в людях! Если договаривались в шесть тридцать, то будьте добры…

«Ну точно, училка», – подумал Антон с тоской; они встречались на крыльце автотранспортного колледжа, но еще оставалась лазейка, крохотная возможность, что место выбрано случайно.

– Она училка, – мрачно сообщил он же, когда притормозил возле Ани; издали оценил ее сегодняшний наряд: крупные темные очки, призрачный шарф, небрежно переброшенный по волосам; стиль Одри Хепберн. Или Жаклин Кеннеди?.. А голова, похоже, прошла. Аня – не притормаживая – протянулась к нему за поцелуем и только потом ответила:

– Училка? Тогда я лучше покурю сейчас! Не возражаешь? – Она взялась за пачку.

Марево дрожало над асфальтом, машины плыли подплавленные, как куски масла по сковородке.

– Какой предмет она ведет?

– Не знаю. Разве училки вообще бывают тамадами?..

– Может быть, этику и психологию семейной жизни?

– Сейчас нет такого предмета. Может, закон божий?..

– Природоведение? Сейчас все расскажет про тычинки и пестики…

– Будешь говорить глупости, она тебя строго накажет. Дрянная девчонка!

– О да!..

Так ржали и прибавляли музыку, ржали и ехали. Антон украдкой посмотрел на часы: они опаздывали, но почему?то потакать той тетке не хотелось.

Она действительно ждала их на крыльце. Антон слишком лихо влетел во двор колледжа, слишком резко притормозил, они сделали изучающий круг, и Анин сегодняшний style при этих внимательных взглядах из замедленно, как на киноэкране, проходящей машины обрел вдруг ноту шпионского маскарада, особенно уместную.

– Ой, боже… Ты посмотри, вылитая депутат Мизулина.

– А юбка, а юбка?то, это же рытый бархат, бомба семьдесят второго года!..

– Давай?ка ты иди, а я пока запаркуюсь рядом вон с тем грузовиком.

«Вон тот грузовик», будучи полуторкой времен войны и, таким образом, памятником, торчал не на постаменте даже, а на стальной опоре метров в шесть, как будто воткнутой прямо в железное пузо; и в этом заключалось Антоново коварство: в воздухе не запаркуешься.

– А давай?ка лучше уедем, по газам!..

Так, с прибаутками, они выбрались и пешком вернулись со стоянки, притихнув только у самого крыльца.

Депутат Мизулина приняла их, если так можно сказать, на контрасте: уставившись в глухие очки Ани, она не ответила на сдержанный кивок, а только сварливо выговорила:

– Вы опоздали на десять минут! – после чего вдруг резко разулыбалась и заключила в объятия Антона, явно не ожидавшего. – Как на папу?то похож!.. Вылитый!.. Вы?ли?тый!..

Он ткнулся в кисло пахший крепдешин.

Особый вид летнего садо?мазо.

Они шли темными прохладными коридорами, и Антон чуть притормаживал у стендов, в которых отблескивали темно?зеленым лаком модели советских грузовиков и – за ними следом – массивной тушей, развороченной тяжелой операцией, – карданный вал с выпиленными частями. Антон останавливался. Аня задерживалась рядом с ним. Рытый бархат ступал твердо.

– Откуда она знает твоего папу?

– Она была тамадой на его свадьбе.

Аня изумилась.

– А почему ты говоришь, что не видел ее раньше?

– А ты думаешь, я ходил на его свадьбу?..

– Поторопитесь, молодые люди! – прокричала дама от дверей актового зала и комично притопнула ножкой, и тут Антон оценил еще туфли с каблуками рюмочкой. На юрфаке в точно таких же ходила профессор Трибунал?Волконская: наследие выездов в какой?нибудь Константинополь на симпозиумы. На сессии Лиги Наций…

Она еще возилась с ключами, потом отходила к распределительному щитку – и в пианино отразились огни наивной рампы.

– У нее юбка из того же материала, что и занавес, посмотри, – шептала Аня, которая, кстати, так и не сняла очки.

– Кстати, вряд ли учительница. Какой?нибудь местный культмассовый сектор… Ну, как это называется, короче, бывшая вожатая…

Едва ли дама это услышала, но когда вернулась, начала именно с того, что она зам по воспитательной работе, и что Вячеслав Васильевич звонил ей и просил, и что… Тут она долго вглядывалась в их лица, прежде чем начала охать и ахать, что четыре месяца – это так мало, но ничего, они наверстают, они будут заниматься каждый день…

– Чем заниматься?! – ужаснулся Антон.

– Ка?ак? Конечно, вальсами! У меня пары занимаются по шесть месяцев… И после свадьбы тоже приходят… Мы дружим…

Темные очки явно нервировали, поэтому она начинала тараторить, строго поглядывая из?под бровей; в следующую секунду потрясенные жених и невеста узнали, что им надобно выбрать один из двух шедевров для главного танца – «Белый лебедь на пруду» или «И?э?эх, молодая», а потом…

– Вячеслав Васильевич тоже бегал к вам шесть месяцев? – холодно осведомилась Аня, но тамада решила ее просто игнорировать.

– Значит, так, ребятки, конкурсы у меня уникальные. Будете в восторге, и гости ваши будут в полном восторге. Все пары, которых я женила, до сих пор приходят?благодарят. («Раз в неделю по вторникам, к девяти ноль?ноль», – шептала Аня.) До сих пор за всеми слежу…

Глубокомысленно и важно кивая, Антон на самом деле нащупал на дне кармана – с удивлением – измятую, но не поломанную сигарету и вынашивал бредовую мысль, можно ли как?то незаметно покурить.

Дама ошибочно решила, что нашла в нем благодарного слушателя, поэтому следующие пять минут Антон был вынужден кивать как заведенный и поддакивать что?то в духе, что да?да, привить духовность молодой семье с первых же шагов – это очень важно. Ане пришлось все же снять очки и сосредоточенно грызть дужку, чтобы прятать смех.

Может быть, этику и психологию семейной жизни?

– Вот, например, конкурс «Семейные трусы».

– Да, да… Что?!

Может, закон божий?..

– Почти каждая семья начинается с этого! Семейные трусы – это очень универсальная вещь: сначала их можно использовать как шорты для любого члена семьи, потом, когда семейники прошоркаются со временем (от одного «прошоркаются» Аню ударило, как электрическим током), их можно пустить на хозяйственные тряпки, пыль вытирать со шкафа либо мыть ими пол. Это я так вначале говорю. Потом добавляю, что мы найдем для трусов новое применение. Вызываются несколько семейных пар, включая, собственно, вас…

Антон посмотрел на Аню.

На лице его будущей жены был написан прямо?таки зоологический интерес, она даже перестала покусывать дужку. Природоведение?

– На каждую семью по трусам. И я объявляю, что раз у каждой пары только одни трусы, то, чтобы не ругаться из?за этой нужной и необходимой вещи, надо ее одеть на себя так, чтобы влезли оба.

– Надеть, – прошептала Аня зачарованно.

– Что?.. Не отвлекайся, деточка. Тут заиграет музыка, а я командую: «Ноги должны быть в трусах!» Участники быстро одевают трусы на ноги, одна нога должна быть мужская, другая женская. Потом я командую: «Руки в трусах!» Участники быстро засовывают руки в каждую штанину трусов. После этого – внимание! – я кричу: «Голова в трусах!!!» Участники просовывают головы в штанины трусов!

Восторженная тамада перевела дух.

– Ну а после этого возможны и другие комбинации, например: рука и нога в трусах, нога и голова в трусах…

Стиль Одри Хепберн. Или Жаклин Кеннеди?..

– Обычно уже с первых моих команд, типа «Руки в трусах!», гости уже заливаются хохотом.

Она молчала, выдохлась. Может быть, ждала оваций.

– Да?а… – пробормотал Антон, только чтобы сказать что?то.

Уже более деловито дама поведала про «эротический паровозик» (она интересно произносила «эротический», холя и лелея безударную «о»), про забеги жен с наполненными до краев рюмками – для мужей, и наконец, как про вершину эволюции человека – о конкурсе «Сумочка на свадьбу».

Видно было, что Аня собрала в кулак все свое мужество, чтобы кивнуть: да. Она готова это услышать.

– Я командую всем женщинам: написать, что у них в сумочках… Они пишут на бумажках, не подписываются… Потом читаем… Ну, там, у кого?то презервативы бывают, кто?то пишет прокладки… Зачитываем самый откровенный список и говорим: кто это написал – поднимите руку. И кто поднял, кто признался, тому вручаем приз. Ну, блокнотик, или свечку, или туалетную бумагу, это мы еще детально продумаем… Потом читаем также самый целомудренный список. Понимаете? Девушка подымает руку. А наверняка ведь что?нибудь утаила! Вот мы ее и заставляем вывалить на стол все содержимое сумочки… Смотрим, громко называем, показываем…

– Погодите, это что – обыскиваете, что ли? – не сдержался Антон (на работе отца это бы назвали – провалом).

Аня же не провалилась: ни один мускул не дрогнул на ее лице, когда она с клинической серьезностью спрашивала тамаду:

– Да?да. Я понимаю. Это как бы обличение лицемерия, да?

Та даже раскинула руки – так обогрело ее это внезапное понимание, этот теплый душевный контакт.

Аня заулыбалась тоже, тихонько, впрочем, пятясь к высоким дверям актового зала:

– Ой, а аванс?то мы забыли! В машине! Я сейчас принесу!..

После ее побега Антон еще четыре секунды тупо смотрел в рытый бархат, прежде чем вскинулся:

– Ой, а ключи от машины?то у меня!.. Мы быстро!..

Они бежали по сумрачным коридорам, полным безликих дверей и следов недавней малярной работы, с брызгами побелки и зеленой краски по истоптанным листам полиэтилена; бежали и хохотали в голос.

– Потом, когда семенники прошоркаются…

– Семейники!.. – Антон задыхался от смеха.

– А с этим гестапо, может, и семенники не спасешь!..

– Она же реально опасна! Как только папаня выбрался живым…

И – за ними следом – массивной тушей, развороченной тяжелой операцией, – карданный вал с выпиленными частями.

– Ой, мы забежали куда?то не туда, – истерично хохотала Аня, когда они уткнулись в дверь чулана, вокруг которой валялись окостеневшие от белил метелки.

– Ну все, теперь она догонит нас и расчленит!

Так бездарно испортили «Чайку», порезав ее и растянув лишней секцией.

Они выбежали через главный вход, держась за руки и прокричав удивленному вахтеру: «Рытый бархат! Прячьтесь! Бархат близко!» – и буквально загибались от смеха на крыльце.

Торчал не на постаменте даже, а на стальной опоре метров в шесть, как будто воткнутой прямо в железное пузо.

У машины даже попытались целоваться, но от смеха это им не удалось.

 

Лепешки?тортильи, наполняясь, превращаются в кесадильи

 

Как уже справедливо отмечено, «к черту на кулички».

Сколь стремительным, веселым и легким казался побег из колледжа – столь капитально они встряли минутах в пяти от него, потому что улица Московская оказалась перегорожена, небрежно закидана бетонными блоками поперек; за ними высились горы раскопанной земли, влажно?рыжие, будто хранившие реликтовый холод. Один за другим все сворачивали на какой?то едва не проселок, где намертво становились в пробке.

– Черт! – Антон поискал, куда бы вывернуть – как бы выкрутиться из этой предопределенности, но ничего не нашел.

– Посмотри, они же даже не работают.

Здоровенный мужик в оранжевом жилете сидел на бетонном блоке, хлестал воду прямо из пятилитровой бадьи, подставлял солнцу и без того кофейные ножищи, вытащенные из бесформенной обуви, в которой можно спускаться и в ад.

Дорога в ад начиналась.

Аня молчала, уставившись перед собой. Антон пропустил момент, когда она стала смурной, вялой, отстраненной…

– Что, опять голова?

Она только кивнула, закрыла глаза, потому что очки не спасали от назойливого мелькания солнца в листве: большие деревья не привыкли к такому скоплению машин и звучно хлестали автобусы по крышам.

– А таблетки у тебя с собой?

Антон рыпнулся было в сторону из вялого потока – не удалось, он беспомощно огляделся.

– Ничего, сейчас доедем вон до тех многоэтажек, там аптека должна быть наверняка…

Он бормотал это как заклинание, опустил все стекла, но это не помогало: сколько собирался установить кондиционер, мудак! – но Аня как?то с усилием подобралась, выпрямилась:

– Нет, не надо, ты что?.. Они стоят почти штуку. А у меня на работе полная пачка… Да сейчас пройдет потихонечку…

А вокруг них шла совсем другая, случайно открывшаяся жизнь: дворы ветхих домиков, буйные огородики; бабы на скамеечке; худющий мужик, будто обтянутый чужой кожей, а в руках топорик… Все эти люди созерцали поток заруливших в их мир инопланетных машин; водители «лексусов» и «мерсов», пассажиры неловких автобусов наблюдали в ответ: кто с нетерпением, кто с обреченностью, – не созерцали.

Антон не знал, включить ли радио; он понимал и то, что Аня – несмотря на агрессивное веселье десять минут назад, на этот их вечный стеб над миром, – все же расстроена. Обескуражена уж точно.

– Сейчас доедем, я позвоню отцу, скажу, что тамада нам категорически не подходит, – начал он утешительно и, как станет ясно через секунду, простодушно. – Он вроде что?то ей уже заплатил, ну ничего… Вот просто категорически. Я его убежу… Убедю? – Он наивно же пытался развеселить.

– Нам надо поговорить.

Антон напряженно уставился на дорогу, точнее, в попу «жигуля» впереди, «жигуля», зверски прокачанного местными (видимо) пацанчиками: вместо фар горели какие?то нелепо состыкованные гроздья светодиодов, громыхала музыка, заставляя весь кузов натужно гудеть, проживать одну взрывную волну за другой.

Он испугался ее слов до полусмерти.

Когда он пугался, то совершенно не понимал, что делать, как реагировать – свести к шутке? Что?то ответить? Посмотреть в глаза? Начать расспрашивать?.. Он смотрел на дорогу, Аня тоже.

– Ты знаешь, что ты передразниваешь машины?

– Что?!

– Ну, ты вот видишь «шестерку» без бампера и незаметно для себя делаешь вот так, – она поджала нижнюю губу.

Антон неуверенно посмеялся.

«Жигуль» впереди действительно стоял без бамперов, и даже следы от креплений были заштукатурены, залатаны… Если она шутит, то, может, не все так плохо?..

Когда выбрались наконец из узких путей частного сектора (и на выезде сидела старушка с ведерком вишни: неужели она думала, что кто?то остановится купить – и его не убьют?), Аня предложила заехать куда?нибудь поужинать, выпить вина, а машину бросить, и хотя они обычно так не делали, Антон обрадовался. Он только спросил про голову. «Да вроде проходит».

Пока расплачивался со сторожем стоянки, закрывал, потом возвращался за какой?то ерундой, Аня сосредоточенно курила и сосредоточенно ждала: тоненькая фигурка в тонко выточенном жакете; запястье – такое изящное, что от его нездешнего совершенства порой становилось страшно – как страшно за всякую хрупкую и совершенную вещь. Они шагали к ресторанчику мексиканской кухни, и он держал ее за руку; здесь стояли еще пузатые купеческие дома, которых немного осталось в Синегорске. Истершийся, много раз прокрашенный (а теперь сведенный к оттенкам тихого желтого) кирпич; какой?то идиот обшил дом кричаще белым сайдингом; на стене углового особнячка навеки было выбито: «Домъ № 4», с очень интересным, завитушками и точками, знаком «№», – хотя сейчас дом значился пятьдесят каким?то, причем по нечетной стороне…

Молчание затягивалось.

Аня предпочла полусухое сухому, но так почти и не пила.

Антон тоже едва пригубил. (Машину можно было не бросать.)

– Слушай, да не расстраивайся, – взял ее за руку и постарался заглянуть в глаза. – Забудь весь этот бред! У нас будет нормальный тамада… Есть на примете парень, диджей с радио «Максимум»… Точнее, он работал на «Максимуме», когда оно у нас еще вещало, а сейчас точно не знаю, где он, но, в общем, он…

– Понимаешь, я в принципе не хочу ВСЕГО ЭТОГО, – оборвала его Аня.

Антон опешил.

– Извините! – Между ними ловко втиснулась официантка, едва удерживая грандиозные тарелки, порции на которых смотрелись особенно несчастными. – Кесадильи – вам?..

– Кесадильи молодому человеку, девушка, извините, но сначала обычно приносят салаты…

– Извините, пожалуйста, салаты еще готовятся.

– …Ты не хочешь за меня замуж?!

– Нет. Ты не так меня понял. Хочу, – но не хочу всего этого кошмара. Вот по?другому не скажешь. Я уже знаю, как все будет – эти выкупы, бешено дорогие букеты, тосты, жратва… Меня тошнит от всего этого, понимаешь? Все будут соревноваться, у кого толще конверты… Все эти друзья твоего отца…

– А при чем тут мой отец и его друзья?! – вскинулся Антон; ему особенно обидно стало, потому что Аня угадала точно: ну конечно, будут все эти закадычные друзья, широкоплечие костюмы, обливание пальцев водкой, покровительственные шуточки с подругами невесты… все как один станут изображать Джеймса Бонда перед хорошенькими девушками…

Аня не заметила, что надо бы остановиться.

– При чем? Да он же всем заправляет! Как будто это его, а не твоя свадьба… Это же его идеи – чтобы все было как можно более «статусно»… Что он хочет из этого устроить?! Надеюсь, хотя бы пистолетом не будет размахивать?..

Вот этого точно не стоило говорить.

Антон задохнулся, как от предательства.

По сути, это и было предательство. (Принесли салат с перепелиными яйцами: спасибо, спасибо, спасибо.) Не надо было ей рассказывать… – но кто мог подумать, что это обернут в оружие и долбанут его же по башке? – а он рассказал просто как прикол, по случаю, боже, какой дурак. История?то – ничего особенного. Двадцатилетней, страшно сказать, давности. Антон даже толком и не помнил ничего. Была какая?то свадьба – родственников ли, друзей. Он, Антон, конечно, не ходил: ребенок. Оставался дома с бабушкой. Проснулся ночью от того, что родители шумно вернулись: из коридора с полоской света пробивались тревожные голоса, чей?то мужской – чужой; мама говорила что?то бабушке со слезами в голосе… Утром все были мрачны, отец – особенно. Антону отвечал сквозь зубы, ни с кем не разговаривал, потом вообще ушел в гараж. Вечером Антон играл и зачем?то полез в старую стиральную машину, гулкую, как бочка, да на самом деле бочка и есть. Мама хранила там всякое ненужное тряпье, поверху лежали, окаменев, зеленые резиновые шланги. Что Антону там понадобилось – память стерла. Быть может, что?то прятал. Но из?под тряпок он вытащил отцовский пистолет, тяжелый, с тонкими нечерными царапинами… За день до этого пистолета там не было. И после тоже не было.

Он через несколько дней узнал, подслушал, что на свадьбе отец напился, рассорился с кем?то, махал пистолетом, уняли, отобрали, замяли. Рассказывая Ане – как веселую байку, как экзотику из жизни семьи фээсбэшника, – Антон и подумать не мог, что оружие это все?таки однажды выстрелит, и не в тот момент, про который он с кокетством добавлял: «А ведь я мог тогда нечаянно застрелиться, я же уже знал, как снять с предохранителя».

Смакуя обиду, он не сразу увидел, что с Аней. А она сидела, закрыв глаза – уже совершенно мокрые, и напряженный подбородок ее дрожал.

– Голова? Сильно болит?

Она только кивнула.

Он заметался. Конечно, он знал, что Ане помогают только какие?то таблетки то ли с кодеином, то ли еще с чем?то (не «какие?то»: он помнил название, как «отче наш»), но, черт возьми, должно же быть в местной аптечке хоть что?то!..

– Ничего не надо. Сейчас пройдет.

Она старалась размеренно, глубоко дышать.

Антон готов был вскочить, разнести летнюю веранду в щепки, убить официантку с салатами, убить кого угодно, но только чтобы… Испарилась мигом вся обида, все.

Много дури было в Антоне.

Много серого, неинтересного и никакого.

Но одно удивительное свойство… Как искра, разжигающая смесь…

В минуту отчаяния в нем рождалось что?то, казалось бы, нелогичное; то внезапное и авантюрное безумие, которое странно переламывало ситуацию и которое нельзя было прогнозировать: как бросить предмет со смещенным центром тяжести – неизвестно, куда и как он полетит и что проломит, не поддаваясь никаким законам.

– Так. Свадьбы не будет. ТАКОЙ свадьбы не будет.

Аня умела удерживать слезы: держала полусомкнутыми веки, и тяжелая влага дрожала в ресницах, не падая.

– Мы сделаем, как Настя с Женькой. Они же тоже не хотели праздновать, полетели в Прагу вдвоем, точнее, втроем с фотографом. Взяли с собой платье, костюм… Вот. И там поженились. И там гуляли и снимались. Очень хорошо получилось. Снимки классные, фотограф мирового уровня… Надо у них узнать кто…

Аня молчала.

– Никому ничего не скажем. – Антон воодушевлялся. – Отцу не скажем, никому. Просто возьмем и полетим. Да хоть на следующей неделе. Ресторан, конечно, надо будет как?то отменить, но я отцу напишу из Праги… Он поймет…

– Втроем? А в брачной ночи фотограф тоже принимал участие? – пошутила Аня.

Она уже шутила. Антон просиял.

И они уже почти весело обсуждали детали – что сделать, что придумать с нарядами, чтобы не повторять Настю с Женькой, и смеялись над какими?то вариантами, и…

– Ничего не получится, – с расстановкой вдруг сказала Аня. – Конечно, ничего не получится. У меня же когда украли «загран», я не заявляла…

– Я же тебе столько раз говорил!..

Аня пожала плечами.

– Господи, ну ерунда, ну сделаем срочно…

– Бесполезно… При утере или краже срочно не делают… Быстро сбежать не получится.

Голос ее хоть и дрогнул, но она уже не плакала – стала злой и безразличной.

Закурила.

Антон не верил, что все это может разбиться о какой?то пустяк, ну смешно же…

– Да ты что говоришь, я попрошу отца, он позвонит, они за день все сделают…

– Ты его не попросишь, – отчеканила Аня. – Ты ни о чем его просить не будешь, слышишь? Потому что это получится не побег, не наша с тобой – наша с тобой! – авантюра, а… – Она подбирала слово, но раздавила окурок. – А то же самое, что и этот ваш банкет в этом гребаном вашем ресторане «Купец». Или как его там.

Они молчали.

Дорога в ад начиналась.

– Значит, конкурс про семейные трусы и «эротический паровозик», – произнесла Аня бесцветно, не спародировав даже «эротический», то, как произносила это тамада.

Это надо пресечь, предотвратить немедленно, сбить, как сбивают пламя: чем угодно, как угодно, но сию же секунду.

– Так. На следующей неделе. Мы – по обычным, внутренним паспортам – въезжаем на Украину. Или лучше куда?нибудь в Абхазию. Тоже, вроде, заграница. Курорт. Море. Там в загсе я даю взятку. Они там что угодно делают за взятку. Там мы регистрируем наш брак. Поняла? Так это и будет. Возражения не принимаются.

…Их и не было.

Отпускало. Отпускала головная боль: Аня даже попросила у официантки горячего чаю, хотя до того и подумать было нельзя, что в такую жару можно пить горячий чай.

Антон улыбался, красиво курил, довольный, как кот. Ерунда: как мужчина, спасший и победивший.

И они уже весело смеялись, именно как спасенные, вспоминая все те опасности, которые им грозили еще совсем недавно; теперь?то казалось, что все это благополучно осталось позади.

– А помнишь, эмчеэсник?

Взрыв хохота. Официантка прячет улыбку, как будто тоже знает.

Им посоветовали оператора на свадьбу – и они пришли на встречу с ним в вестибюль управления МЧС, все еще не вполне понимая. К ним вышел мрачный и бритоголовый молодец в форме, чем?то похожий на санитара морга. Оказалось – что?то в этом духе: штатный оператор, который выезжает на кровавые происшествия и катастрофы. А потом, так сказать, в свободное от основной работы время…

– Он бы еще и снимал нас на пленку поверх каких?нибудь трупов!

Этот их вечный стеб над миром.

– Слушай, а давай тогда по такому случаю соберем сегодня тусовку!

– А ничего, что завтра рабочий день?

– Да плевать! Главное, чтобы пришли… Тогда я звоню Насте с Женькой, а ты Янке?

– Только никому не скажем.

– Никому.

А вокруг них шла совсем другая, случайно открывшаяся им жизнь.

 

Настя с Женькой и другие пришли в гости, или Душевный вечер

 

– Опа!.. А ты че ниче не говорил, что взял себе новый планшетник? Nexus? Хорошая штука. Че, почем?..

– Ну, не знаю, че за радость?то. Nexus’ам надо поучиться плавности у Apple. Меня мой iPad абсолютно устраивает: красивый, добротно собранный и шустрый планшет. А что еще надо? Это же не ПК…

– Да, у iPad’a и дизайн поизящнее, с маленькими рамками, и работа сбалансированная, не то что андроид…

– Да не надо ля?ля! «Ой, у iPad’a так быстро листается меню! Как круто! Вот это значит оптимизация!» На деле хрень это все, а не оптимизация, на любом нормальном андроиде браузер или менюшка листаются так же быстро, как на iOS и гаджетах. На всех гаджетах линейки Nexus софт оптимизирован под железо и работать будет ничуть не хуже, чем на эппловских девайсах!

– У ти какая, да что ты говоришь?.. Я сам бывший пользователь планшета Samsung и прекрасно понимаю, какие плюсы у андроида, а теперь благополучно перешел на iPad, а заодно поменял свой HTS One Х на iPhone 4 и теперь не знаю, что такое перезагрузка или там вылет из приложения!

– А нефиг покупать технику на базаре у бабы Зины, тогда не будет перезагрузок и вылетов из приложений.

– Кто?нибудь хочет еще вина?..

– Твой iPad – это не планшет, а увеличенная звонилка с плохим экраном.

– «Яблоко» – это для ленивых. Даже кусать его не надо, оно уже надкушено. Выложи бабки и проглоти то, что тебе всучат. Зато если тебе надо что?то сделать, что «яблоко» не умеет, оно это никогда и не сделает. Закрытая платформа. Я не люблю, когда меня пытаются ограничить за мои же деньги.

– Жень, а тебе какая оптимизация еще нужна? Для Apple что оптимизировать? Там же и так пять?семь устройств всего. А большинство программ пилятся под процы Qualcomm/Exynos. И вообще, оптимизация по скорости и типу устройств за счет чего прошла? «Ява» машина осталась или ее выкорчевали?

– Вот только не нужно тут искать глупее себя. Есть Nexus седьмой, который первый, и iPad четвертый, сравнить может даже обезьяна. iPad как медийный аппарат и то не приспособлен нормально показывать фильмы, у него формат экрана 4 ? 3, как у старых телевизоров. Не утверждаю, что мало приложений, но организация экрана, сортировка этих приложений – непонятно для кого, хрен найдешь то, что нужно, на столах. А без джейла можно только тупо устанавливать и удалять программы, и все. Мечта блондинок.

– Ну, не гони, у Nexus’a тоже полно проблем, потому что Google все еще никак не поймет, как работают анимации скроллирования, так что Play Store на новом – такой же дерганый, как всегда…

– Народ, может быть, хотя бы на балкон пойдем? Погода хорошая… Надо было двинуть за город…

– Да уже все давно знают, что у iPad’ов и у андроидов графика по?разному обрабатывается, у iPad’ов как бы замораживается при изменении (тоже, знаешь, не сахар), но такого дерганья действительно нет. Google над этим работает, по крайней мере, хоть какое?то улучшение есть. Если внимательно смотреть при скроллинге страниц в браузере, то это заметно немного.

– Фигня это все, самая большая проблема – это постепенная деградация производительности андроид?систем. То, что через шесть месяцев планшет из живчика превращается в коматозника. Я недавно только слез с андроида, так разница ощутима…

– Ха, ты слез с андроида, а все те, с кем я общаюсь, в основном наоборот перебежчики с iPad’ов. И все говорят наоборот. У меня у самого Acer A511 на четырехъядерной tegra работает по 12–14 часов в сутки. Это же второе место среди долгоиграющих планшетов! Так что я представляю, как это говно каждые четыре часа заряжать будешь, да если еще учесть, что со временем емкость этого говна будет только падать… Вот у моего Acer’a емкость за год почти не упала, так что я очень доволен!

– Народ, мы тут хотели с вами поговорить… Как вы отнесетесь, если вот этой большой свадьбы в октябре… Ну, ее не будет? То есть мы вас, конечно, соберем в тесной компании… Только раньше…

– Не знаю, 4G, может, и хорошая технология, только в нашем Зажопинске уже и 3G нормальной нет… «Мегафон» вообще скатился на 2G в городе, в большинстве мест, заметили? По области – вообще не говорю уже.

– Все ждали «мини» с начинкой от iPad 4 и уменьшенной ретиной, а получили выкидыш от iPad 2. Это факт. Обидно, вааще!.. По слухам, обещали 7,7 экран поставить. После «мини» уже неохота в такой маленький экран глядеть, а в восьмой «самсе» их оболочка раздражает. Эх. Пичалька.

– Самое интересное, что никого даже не колышет тот факт, что на «Амазоне» это чудо с памятью на 32 гига можно приобрести за десять штук, а в России он уже набрал вес в четырнадцать штук. Люблю свою страну.

– И как вы думаете, почему мы отменяем свадьбу? Ну, не то что совсем отменяем…

– …Какое конкурентное ПО?! Это у андроида конкурентное ПО?! Свалка там от студентов, вот и все! У «яблочных» приложения покачественней, хоть и денег стоят. Аналоги – это смешно, хотя есть и норм, не спорю.

– Понимаешь, этот планшет по производительности, конечно, уступает полноценным ноутбукам. А что вы хотели? Но он превосходит нетбуки на «атоме» и на АМД. Потому что когда у меня был даже дорогой нетбук и я на него ставил Windows 8, она там еле ворочалась, а на этом планшете «восьмерка» просто летает. По графике, наверное, еще далеко до ноута, но вычислительная мощность процессора более чем достойная. Там два ядра, поддерживающих гибертрейдинг. В итоге у меня в программах работают четыре ядра на частоте 1800 мегагерц, а это более чем достаточно для офисных задач, Интернета, смотрелки кино в формате Full HD… И самое что радует – этот планшет сейчас на Windows 8 превзошел андроидовские и айпадовские по экономичности и времени работы! Я вообще его сейчас не выключаю, он у меня сутками валит! Я заряжаю его примерно раз в два или три дня. Это мне очень нравится. Инет на нем прямо летает. Видео показывает прекрасно…

– Да снова ржу. Нормальному юзеру шестнадцати гигов не хватит даже на фотки любимой девушки.

– Может, пора тогда переходить на облачное хранение, фотограф хренов?

– И сколько ты будешь на «Билайне» из «облака» эти фотки выуживать? Да еще и в нашем Задрищенске? Да ваще, пацаны, вы уже достали, ушлепищный прибор, а вы тут впряглись в защиту. Ну нравится вам эта ерунда – ну тогда без базара, юзайте, только не надо трындеть, что это круто и удобно. Нет сейчас на рынке дельного планшета уровня последних «лыж» и «самсунгеров».

– В общем, пока это небольшая тайна, но, может быть, мы тут сгоняем в Абхазию ненадолго… Посмотрим, что с билетами, как только, так сразу. Но, ребят, пока никому, ладно?..

– Не фантазируйте! На андроиде зум корректно работает еще с версии прошивки 2х. И тем более, был всегда плавный и тапом?зум. У меня есть смартфон с прошивкой 2.2.2, и там все в порядке, меньше размер экрана не сделать никак и плавный зум работает зачетно. Правда, стандартный браузер – «Хром», по?другому никак. Может, это только у меня на Nexus’e?..

– iPad?мини лучше! Ведрофаны как завидовали «яблочникам», так и продолжают завидовать. Уже четвертый год пошел с момента выхода четвертого айфона, и что мы видим?.. А этот Nexus максимум год – и на свалку. Как и все ведра. Я бы лучше смирился с простым интерфейсом.

– Это ты мозги пудришь. Не путай понятие открытой разработки и кряка iOS за счет джейла. Да даже с сидии притянуть что?то путное не получится, iOS уже мертвая система. Потуги типа – перекрасили иконки, содрали панельку с андроида и сделали живые обои – Apple не спасут. Жаль, конечно, что Apple загнется, потому что iPad действительно обалденная вещь, хотя бы по качеству звука, хоть и стоит, конечно, под двадцатку…

– Андроиды в топку! Хватит пользоваться гугловскими продуктами – они воруют через них всю персональную инфу и сливают ее в своих корпоративных и политических целях. Они все время твердят про «заботу о безопасности», а на самом деле – делай что хочешь, старшие братья из Пентагона прикроют, просто воруй чужие данные и сливай их куда скажут, об остальном не печалься… Кто?то использует наши продукты и при этом не поддерживает наши взгляды в политике? – для таких включат вредительский софт и превратят их планшеты в фоторамки, на которых нельзя будет ничего написать и выложить в сеть… Такая сейчас стратегия Google! Они стали винтиками в глобальной войне! Они вмешиваются в частную жизнь людей, заражая своим вредительским софтом чужие девайсы только за то, что пользователи не хотят использовать их поганые продукты шпионские типа «Хрома» и прочей лабуды! Мир все больше видит, куда его втянули этим распространением андроидов! России надо срочно разработать свою операционную систему, а также свою ось, в которую гугловцы с их пентагоновскими коллегами не смогут влазить и пакостить людям.

– Упс. Этому больше не наливать.

– Антоха, ты со стола?то слезь, ты что пил сегодня?..

– Ань, мы пойдем, наверное, а то Антон твой что?то перебрал, похоже…

– Всем известно, что плюсы андроида – это больше фичей и проще кастомизация. Но это все довольно спорно. Например, зачем часы в трех разных местах? В чем удобство такого перехода в экран поиска?..

– Ань, нам тоже пора, мы вызвали такси…

– Это, к примеру, тапом отзуммированная страница в «Сафари» возвращается в исходный размер без полей в любом андроид?смарте на стоковых браузерах при возвращении этой полосы.

– Ну вы звоните, заходите…

– Я только одного не понял, как этот маленький планшетник работает на упрощенном драконе 600, чистом андроиде, и выдает всего лишь 19251 попугай в антуту? У меня Xperia Z выдает намного больше! И при том, что в Xperia Z стоит честный Snapdragon S4 pro, и андроид 4.2.2 с оболочкой! Это как вообще понимать?

– W С 101 C 00 W 0100010 W.

 

Окончательный монтаж

 

– А здесь бывает дождь? – спросил Антон как можно безразличней.

Он хотел показать, что полностью овладел ситуацией.

– Быва?ает. Когда здесь сезон штормов, вишь, докуда вода доходит.

Мужик показал куда?то на стул или на деревянные перила, но у Антона не было времени вглядываться в оттенки олифы. Он, правда, успел еще каким?то краешком сознания ухватить, так даже по инерции подумать, что как же – тут не убирают, и все эти стулья и столы болтает волнами в замусоренной заводи веранды?..

– Здесь вообще непонятно, где море, а где дождь, просто везде вода, – как?то очень медленно и с расстановкой произнес мужик, прямо?таки выжигая Антона тяжелым взглядом.

Как зловеще?то. Везде вода. Сколько трупов они засунули в эту воду.

А ничего как бы и не намекало: за верандой лежала, куда ни кинь взгляд, спокойная лазурь, гладкая, как эмаль – вот тарелки, и солнце ласково играло едва заметной рябью на сколах.

– Ты пиво?то допивай, – тоже почти ласково, но безо всякого намека на улыбку обратился второй.

Антон послушно и в ужасе принялся пить. Господи, да что с ним?! Мужики неспешно трепались о каких?то своих почти стариковских делах. Потом:

– Че, допил? Ссать будешь? – Официантке: – Кать, дай мальчику ключик!.. Не будешь? Товар при тебе?.. Тогда поехали.

Паника. Паника. И зачем эти призывы опорожнить мочевой пузырь?.. Уже почувствовал себя телом, они шагали к машине.

Но, может, это всего лишь значит долгую дорогу без остановок. Куда? В горы?!

Возле кипарисов, глянцевых и плотно собранных, будто обвязанных, как новогодние елки, их ждала припыленная «Дэу Нексия».

И прежде чем сесть, Антон все же рыпнулся:

– А куда едем?

– Поехали, я сказал.

Первый мужик сел за руль («Нексия», кстати, была не заперта: здесь все как в большой деревне), второй – рядом с Антоном на заднем сиденье. Антон еще с юмором (и даже в самые опасные минуты…) подумал, что только отсутствие людских ресурсов помешало этим бугаям осуществить стандартную посадку: по человеку слева и справа.

Он еще не мыслил в категориях «как сбежать», но… впрочем, видимо, мыслил.

Сразу набрали солидную скорость, замелькали заборы, увитые декоративным виноградом, беленые домики со слишком толстыми, а оттого как будто кривоватыми стенами; вывалились из поселка – и вот оно, буйство южной природы.

Антон еще подумал, что у «Нексии» слишком шумный мотор (для такой, по здешним меркам, иномарки?иномарки) – не ожидал, не приходилось ездить; в этом натужном гуле – дорога шла в гору – особенно тяжелым казалось всеобщее молчание. Они, наверное, ждут, что Антон начнет расспрашивать, просить, истерить. Он ничего не начнет. Он хладнокровно и высокомерно, как аристократ, будет смотреть и смотреть в окно.

– Ну и как тебе наша Абхазия?

Все?таки не выдержали они.

Какая, однако же, странная интонация. С издевкой, что ли.

Антон как будто даже нехотя оторвался от заоконных далей. Пусть подавятся его выдержкой.

– Ничего, ничего. Сервис хамоватый, а так…

Тоже шпилька.

– А че тогда в своем долбаном Сочи не отдыхаешь? – уже безо всякой ухмылочки спросил конвоир.

– Море грязное.

– Значит, наше тоже решили засрать?

Воздух напитан агрессией, так что сдетонировать могло в любой момент. Может, даже лучше, если это случится раньше.

– Че?то вы на коренных тоже не очень похожи.

– Че?то ты дерзкий.

Спокойно, спокойно. Да, так и надо – вести себя нахально. Антон уселся поудобнее, достал из?под себя пачку «Бонда», слегка придавленную, закурил.

Ему не больно (хоть и попав по пальцам), но обидно выбили сигарету из рук.

– У нас не курят, мудило.

И снова. В молчании старается движок. У того, кто за рулем, в волосатых пальцах, что лежат на руле, – своя сигарета, докуренная почти до фильтра; золотая печатка на пальце, или не золотая, – кто разберет, что это за шуты гороховые вообще…

– А у вас коврик плавится.

Что же, он будет хамить и дальше. Сигарета и правда не погасла, прилетев куда?то под переднее сиденье, слава богу, хоть не на ногу.

– По фигу, – отозвался водитель. Меланхолия. И со смешком, как будто опомнившись: – Новый купишь.

Вообще, если без ложного выпендрежа (и истеричного к тому же), то все складывалось плохо. Очень плохо. И надо бы не шутить с ними, а… Антон попытался подумать – что можно предпринять, пока не уехали слишком далеко (или слишком высоко). Он почти физически ощущал, сколько метров уплывает с каждой секундой… с каждой секундой, потраченной зря… сколько метров придется пробежать обратно. Эта спешка доставала особенно: в пустой голове мигало: «Сейчас! Сейчас!», как аварийная лампа, мешало думать. Не замышлять что?то, выбирая момент, а делать что угодно и только сейчас, – это?то и вгоняло в ступор.

Так. По порядку. Что в таком положении (физически) можно сделать вообще? Либо выпрыгнуть на ходу (двери у «Нексии», кажись, не блокируются с места водителя, да откуда), но скорость слишком большая, это они специально, гады; либо того же водителя задушить. Ну ладно, чистая фантастика (и потому?то второе казалось менее страшным, чем первое, – как менее реальное), – но если бы была струна… Ха, жаль, что он и правда не музыкант. Но в любом случае помешает мужик слева. А если заняться мужиком слева, то водитель… Прямо волк, коза и капуста. Он усмехается. Хладнокровие… Всегда сохранять чувство юмора, как отец. А что бы сделал отец? Наверняка сотворил бы что?нибудь, как в кино, «отжевал» бы машину, а этих уродов отправил в ущелье… Антон вдруг поймал себя на мысли, что только слышал об отцовских подвигах (не Бонд, конечно, но все же, – отец же прошел Чечню и многое…), но ничего похожего не может представить в реале. Это все лишь внешняя оболочка… легенда… Слова.

– Куда мы едем?

Он все?таки спросил, бросил валять дурака, потому что надо было ломать ситуацию.

– К Хамету.

От неожиданности, что ему вообще ответили нормально, и от общего истеричного состояния – он внезапно для себя же и рассмеялся.

– Хамет – не родственник Ахмета?

– Вот про Ахмета и поговорим, – мягко ответили ему.

«Ты дошутишься», – сказал Антон себе, обозлившись, решив уже прыгать, он вдруг заметил, что спутники как будто потеряли к нему интерес. Их что?то стало сильно беспокоить. Антон не сразу понял, куда они напряженно поглядывают – в зеркало заднего вида; обернувшись, увидел – за ними ехала милицейская «семерка» или «пятерка».

– Не верти головой, ссука, – прошипел мужик.

Антон посчитал бы это спасением, если бы не знал, что менты здесь ряженые (как в России – казаки); что это может быть вообще не пойми кто, купивший форму и тачку с мигалкой… Примерно о том же глухо переговаривались и мужики: от «че он за нами едет» до «кто это»; перебирали вслух какие?то имена и номера машин и даже кому?то звонили, чтобы узнать, чья это машина. Не дозвонились. Напряжение росло. Это должно было чем?то кончиться, прямо сейчас.

– Сбавь скорость, пусть обгонит.

Антон принял это как сигнал к бою: сбавят скорость – можно будет выскочить, а обгонит вот?вот, и… Его схватили за шею (везли не дураки), мужик пригнул к себе на колени, практически ткнул в душный пах.

– Не маячь, лежи тихо.

И вот тогда Антону стало по?настоящему страшно.

Он дернулся было, пытаясь хотя бы дышать, но стиснули шею:

– Не рыпайся, я сказал!..

С какой дикой тоской мелькнуло вдруг – даже не то, что его убьют, а – что он даже не успел толком попрощаться с Аней, когда уходил; он даже ничего ей не объяснил; они и не виделись почти этим утром, столкнулись во дворе буквально на секунду: «Ты проснулся?.. Я там бутер с сыром тебе оставила».

И убежала. Он даже не окликнул, не обнял, не поцеловал… Невообразимый мудак. Как он вообще мог. Ввязаться. Во. Что?то. Такое. Антон задыхался, он даже не мог понять – его душат или это ужас с кровью, хлынувшей к голове, темно в его глазах или его просто ткнули вплотную в вонючие джинсы.

Ты проснулся?.. Я там бутер с сыром тебе оставила.

Смерть как предательство тобой самого близкого человека.

Аня никогда даже не узнает, что он успел раскаяться в этом предательстве и просит у нее прощения, кажется – даже напитывая слезами и соплями чужой пах.

– Давай быстрее, блин, че ты еле двигаешься…

Эти слова обращались к ментовским «Жигулям». Видимо. Водитель нервно барабанил по рулю. Видимо. Антон начал приходить в себя после секундного приступа паники. Первое, что он почувствовал, – это что мужик начал несильно лапать его свободной рукой. Не сразу понял. Это осторожно шарят по карманам. «Хорошо, что не взял паспорт». Разумеется, он ничего такого не взял… Как?то вдруг, боковым зрением, увидел, что мужик что?то незаметно опускает в отсек дверцы. Что?то вытащенное из карманов. То самое, да. Небольшой комок в газетной бумаге, «бомбочка» такая… Антон хорошо запомнил, как она выглядит, потому что, когда шел, все же глянул на товар и удивился, что Рома пожертвовал на упаковку газету, которую – вроде же – всегда таскал с собой… Это интервью дурацкое с голландской режиссершей, которое читал вслух?.. Антон осторожно потянул руку, постарался дотянуться. Да, в конце концов, черт с ним! – зачем все это теперь?! – уронив руку, нащупал на полу… Что железяка – понятно; по размерам… Разводной ключ?

Бить по башке надо прямо сейчас. Но как?.. Антон догадался, что из такого положения просто не получится замаха, перехватят… Не говоря уже, что страшно. Страшно разбивать человеку голову. Хотя отец бы не испугался.

Треснуло сочно, как будто лопнул арбуз; мат водителя; тормозной визг; качнулись, дернулись, останови…

Это Антон уже потом, «на досуге» и с трясущимися руками, просчитал, что он довольно точно выбросил разводной ключ – снизу – в лобовое стекло. Правда, слабовато, стекло не пробило насквозь… Или пробило? – он никогда уже не узнал. Уже выскочив из машины, он понял, что выскочил; едва не попав под милицейский «жигуль» – снова визг тормозов, ладонями по капоту, кубарем вниз, – он понял, что не попал; вроде бы «жигуль» уехал дальше, и зря мужики в ужасе отсиживались в своей «Нексии», – но Антон этого не узнал, потому что уже прыгнул в какие?то кусты, как в ущелье, или все?таки в ущелье… Кубарем – какие?то кусты – колючие ветки в морду – вперед, запинаясь о корни… И первое, что сделал, когда понял, что живой, когда понял, что неизвестно где, когда понял, что никто за ним не… В общем, минут через пять, а может, через двадцать. Первое, что Антон сделал, когда перевел дух, это встал за ближайшее дерево (хотя от кого прятаться в лесу) и с наслаждением помочился. Видимо, когда прыгал, здорово тряхнуло почки.

А может, правы были те, которые предлагали ему зайти в сортир перед долгой дорогой.

Уроды… Уроды.

Надо было все же убивать. Методично, ключом, одного за другим.

Понять, где он находится. Где море? – где солнце? – Антон озирался в сумрачном лесу.

 

Как Феникс из пепла

 

В Синегорске поезд стоял пять минут, и все бежали с баулами, как в войну.

Накрапывал дождик. Каплевидные, лишенные плафонов лампы свисали прямо с балок, заливали все очень белым – с уклоном отчего?то в синеву – и очень зимним светом, в котором дождь лупил по лужам особо сосредоточенно.

Тетки, дядьки, уже заранее оголившись для курорта, лезли в вагон с такими сумками, как будто хотели оккупировать юг как минимум на год.

– Так глупо, но я так счастлива, – вдруг сказала Аня в панике посадки.

– Почему глупо?

– Не знаю, авантюра немного глупая. Ну, не глупая, какая?то… детская.

– Вот детям и будем рассказывать!

Никто их не провожал.

Где?то там, за стеклянным зданием, за стрельчатыми арками депо – старинными, времен паровозов и стачек, – оставались площадь, сырые огни такси, пришибленный дым привокзальной шашлычной.

Пора.

Презрительно пшикнул окурок.

Метров через двести поезд задавил двух человек, перебегавших пути, поэтому задержались на родине еще на полчаса.

Для свадебного путешествия, конечно, надо было зафрахтовать все купе, если уж не лететь самолетом. Но – оборотная сторона счастливой авантюрности – Антон банально ничего не успел: максимум, что удалось достать (и то – через турфирму), это два верхних места в одном купе. Открыв дверь которого, Антон и Аня обнаружили все занятым. Какие?то потасканные жизнью мужики с неудовольствием сползали. Оказывается, здесь ехали две семьи – из самых глубин Сибири, долго, уже и с собственным бельем, – официально в разных купе, но отчего?то надеясь, что обитатели верхних полок не объявятся вообще… Сибирские семьи хмуро сидели внизу, как раскулаченные, пока Антон лазал под самой лампой, натягивая себе и Ане белье, и крепко, словно Тарзан, упирался босыми ногами.

Так начиналась их двухдневная обезьянья жизнь.

Спускаться вниз было нельзя, потому что семьи уже не хотели разлучаться. Где?то там, в других вагонах, пустовали их разрозненные места (потом оказалось, что даже в плацкарте), и все четверо предпочитали сидеть здесь, да и спать здесь же – и непонятно, как иссушенные мужья умещались со своими внушительными женами… Самое удивительное, что были и дети: один мальчик уже активно бегал, другой еще ползал, но где укладывались они, углядеть не было уже никакой возможности – в темноте, с набегавшими огнями.

Днем не свободнее. Сибиряки брали на станциях пиво в баллонах, рыбу горячего копчения (анализируя, смакуя, вобла это или подлещики, обман, всюду обман), играли в карты или же вели серьезные беседы.

– Так Валька нам пересушенную дает. Я не люблю такую. А у меня мама, наоборот, любит очень сухую рыбу.

– Так в последний раз не сухая была.

– Так это зимой было, ее зимой не высушишь, она купила…

– Так ее, наверное, перед зимой и ловили. Жирная. Перед зимой жир набирала.

Или даже так:

– Мне Валька нагадала, что Вайкуле зимой уйдет со сцены.

Перед зимой жир набирала.

Там, наверху (как это рисовали в учебниках биологии: на другом этаже экосистемы) Антон и Аня тихо смеялись, шептались и шикали друг другу, боясь, что соседи услышат.

– Мы тоже такими будем, да?..

– Обязательно. Ты будешь так же лупить детей.

– А ты вот так же сидеть в лифчике.

Справедливости ради, детей никто особо не лупил: они с утра до ночи ползали по ковровой дорожке в коридоре, под ногами у тех, кто бегал с кипятком.

Шарахались жизнерадостные компании южных парней, звеня бутылками, гогоча, и перешагивали детей, и чуть задерживали взгляд на Аниных ногах.

Два дня под потолком: в других условиях Антон посчитал бы это ужасом (не для себя, он?то неприхотлив), но отчего?то так хорошо, так уютно им было здесь: вечерами Аня шептала ему о том же, прижимаясь. Они сидели обычно на одной полке в обнимку, вытянув ноги на вторую, и смотрели по планшетнику фильм, поделив наушники… В сторонке, будто в гнезде, в раскопанной постели лежали несколько банок пива. Пиво усыпляло, как и ленивое покачивание вагона; как и красное солнце, катившееся точно вровень с ними. Антон прикрывал глаза и уже не держался сознанием за фильм, словно отцеплялся от лодки… Бесконечные пустые трассы через холмы, как только и бывает в американских road movie; пара, которая едет откуда?то и куда?то в раздолбанном «Додже», и не хочется думать, влипнут они во что?нибудь или сами, как Бонни и Клайд… Как и красное солнце, катившееся точно вровень с ними… Антон успел увидеть даже что?то, связанное с работой – кажется? – в последние дни он вымотался, аврально сдавая дела, – прежде чем дернул затекшей ногой, проснулся, проглотил слюну.

– Ты бы хотел так?

– Как?

– Ну как в кино. Ехать на машине куда глаза глядят…

Антон уставился в экран; расспрашивать, что успело произойти, не имело смысла, потому что этот побитый песками «Додж» выехал из десятков других кинолент и готовился въехать в другие, вернее, наверняка уже въехал, потому что нечто неуловимое – сочетание мягкого черного с нежнейшей рыжиной? зернышки по пленке? нет, не понять, – сам воздух выдавал начало девяностых. То голливудское, видеокассетное, что впиталось с раннего детства. А потому узнавалось мгновенно.

– Хотеть?то – хотел бы, но для этого нужна машина в четыре раза шире моей.

– Ну не в четыре, в три.

Пошутили про размеры…

Ковбойская – или типа того – шляпа героя, выдающийся лоб, прищуренный взгляд человека, которому сам черт не брат.

– Похож на Женьку, – заметил Антон.

– Это же Ривер Феникс, – почему?то оскорбилась Аня. – Между прочим культовый актер… Он погиб года в двадцать три. А это его последняя роль. Он умер во время этих съемок, точнее, не прямо на площадке, а в каком?то клубе от передоза… А клуб принадлежал Джонни Деппу. Кстати, там и теперь какое?то памятное место… А фильм сделали только сейчас, потому что тогда его, понятное дело, недосняли, а потом потеряли пленку, что ли, и режиссер чуть ли не двадцать лет ее выцеплял обратно, и вот наконец… Ты заметил, что там некоторые эпизоды пересказывает голос за кадром?

– Я думал, так и надо, – бормотал Антон, снова проваливаясь от этого сладкого обилия слов.

– Да, оригинально… Хотя надо ли было все это вообще делать, тут можно поспорить… Тут прямо видно, что Феникс слабый актер, а его после смерти так воспевали…

Антон улыбался. Первое время он все удивлялся ее «продвинутости»; однажды даже заикнулся об этом в разговоре с отцом, тот посмеялся, почему?то смущенно: «Ну конечно, она же из такой семьи…» Аня фанатично таскала его не только на какую?нибудь неделю французского кино, где в зале были, кажется, только студенты инфака и в русские субтитры никто больше, напрягаясь, не вглядывался (он с ревностью замечал, что, кажется, даже и Аня), но и на выступление каких?то гастролирующих поэтесс… Эта, как ее?.. Затекала нога, капризничал мелкий, скромно грохотал скромненький мост над рекой, и бешено билось в его сетях затекавшее солнце.

– Вот как всегда! – сказала Аня.

Они вышли покурить в тамбур, в густые сизые сумерки; здесь же стояли несколько чужаков с пивком: ну да, в купейном?то вагоне и дышится легче; раскрытая – для воздуха – дверь в пространство между вагонами, тяжеленная, распахивались и запахивалась, грозя однажды кого?нибудь зашибить.

– Вот как всегда! – сказала Аня.

Это посвящалось тому, что стоило выйти покурить – после многочасовой паузы, – как поезд начал тормозить, рулить меж цистерн и вагонов, и по всему выходило, что сейчас будет большая станция.

– Подъезжаем куда?то. – Антон прижал руки к пыльному стеклу, но все равно ничего не разглядел, кроме густо размазанных огней.

– Это Волгоград, – сказал один из кавказцев, как будто сжалившись.

– Волгоград?! Разве он сейчас?

Аня тоже вспомнила, они метнулись обратно в купе. Антон стремительно карабкался над неохотно уступавшими телами, чтобы достать из сумки увесистый презент: литровую бутылку элитной водки «Синие горы».

Аня кривилась, когда он показал ей, какой выбрал подарок. «Ты прямо как твой папа», – ухмылялась она. Отец тоже дарил коллегам, прибывавшим в Синегорск в командировку, эти фигурные бутылки с вылитыми в стекле вензелями…

Вензель стукнулся о какую?то железяку на выходе из вагона.

– Осторожно, не разбей сокровище, – откликнулась Аня.

Волгоград был первой станцией, где поезд никто не штурмовал; пресыщенные обилием курортных составов, тетки с пивом и мороженым не кричали призывно и не метались от вагона к вагону, а ходили неспешно, с достоинством.

– Ну и где твой друг? – спросила Аня опять же с юмором, тогда как Антон уже названивал и вертел головой.

Друг детства жил в Волгограде – они с родителями уехали сюда давным?давно, лет двадцать назад, и все эти годы Антон с ним не виделся. Случайно нашлись с появлением соцсетей. Деревянно списались, раза два от силы: во?первых, разговаривать давно было не о чем – что там, еще детьми расстались, – а во?вторых, Антон с изумлением разглядывал фотки, где друг предстал раздутым подлысевшим мужиком. «Я тоже так выгляжу?» – со смехом спрашивал у Аньки… Конечно, он и не знал, что ожидал увидеть, потому что даже картинки детства почти стерлись из памяти.

И тем не менее, отправляясь на юг, Антон зачем?то написал… И обменялись телефонами, и без большой охоты согласились встретиться на перроне на те полчаса…

Получаса не было: из?за тех, кого сбили в Синегорске, а также из?за семьи, которую сняли на «Скорой» в Калинникове (не все дотянули до вожделенного отпуска), стоянку предельно ужали по времени; их обтекали толпы курортников, уже приободрившихся, – а они с Аней растерянно топтались, и абонент был недоступен.

– Я, кажется, ему неправильное время сообщил, – сказал, наконец, убитый Антон. – Как я так… Почему я думал, что Волгоград через час? Какое тут вообще время?

– А недоступен он почему? Едет в метро?

– Да какое здесь метро…

Особенно глупо – бутылка дорогущей водки; сам Антон водку не пил – не переносил почти биологически. Тащить теперь в Абхазию? Зачем?.. Подарить соседям по купе?.. Еще и нажрутся, как свиньи. Плюс ко всему.

– Ты что, они же перепьются все, включая малых детей, – откликнулась Аня.

Полное взаимопонимание.

Он все еще пытался дозвониться.

– Забей уже… А давай вон тому парню подарим? – зашептала Аня, толкая локтем в бок: ей какое?то даже приключение на тему «Пристрой бутылку в оставшиеся пять минут».

– Да нет, ты что, неудобно… – засмущался Антон; ему действительно было неловко: с этим пузырищем, в котором собирались все станционные огни; собирались взгляды; менты замедляли шаг.

– Молодой человек! – театрально, грудным голосом проговорила Аня. – Вы, наверное, кого?то ждали и не дождались, да?..

Она и выбрала «театрально»: долговязого, нескладного парня, единственного, кто никуда не спешил.

– П?почему? – растерялась жертва.

– Она обманула вас и не приехала, да?.. – задушевно спросила Аня.

Антон с трудом сдерживался, наслаждаясь спектаклем. Бенефис великой актрисы.

– Хочу вам дать совет. Никогда не верьте знакомствам по Интернету. Сейчас столько аферисток развелось… Вот, нате. Зальете горе. Антон Вячеславович, где вы там?

Антон нечеловеческим усилием воли стянул губы и протянул сиятельный пузырь.

– Мы из службы экстренной психологической помощи, – сказал он, переборщив, получилось даже строго. – Вот… Ездим по городам…

Проводница зычно сзывала народ – по коням!

– П?почему? Я никого не жду! – Парень опомнился. – То есть я жду, но она приедет через… через…

– Ну, не важно. У вас вообще отменили часовой пояс, вы в курсе?.. Берите. Берите быстрее, нас ждут в Стамбуле.

– ???

– Вы не пугайтесь. – Аня сочувственно клала ему руку на плечо. – Она не подумает, что вы алкаш.

Антон уже тащил ее в вагон.

– А может, подумает, поэтому быстро выпейте вон там в кустах, чтобы она не видела вас с бутылкой! – все еще кричала Аня с подножки, мешая флагу проводницы. – А может, она такая красавица, что водка только поможет!..

Они помирали в тамбуре. Загибались. Сгибались пополам. Бились в истерике.

– Ты видела его лицо?!

Где?то там, за стеклянным зданием, за стрельчатыми арками депо – старинными, времен паровозов и стачек, – оставалась площадь, сырые огни такси, пришибленный дым привокзальной шашлычной.

– А ты же все равно не знаешь толком, как этот твой друг сейчас выглядит? Так просто представь, что это на самом деле был он. Какая разница, по большому счету…

Ковбойская – или типа того – шляпа, выдающийся лоб, прищуренный взгляд человека, которому сам черт не брат.

– Слушай, а это точно был Волгоград? Там же, когда подъезжаешь к Волгограду, поезд должен ехать вокруг Родины?матери, все это должно быть видно…

– Уп?с?

Бесконечные пустые трассы через холмы, как только и бывает в американских road movie; пара, которая едет откуда?то и куда?то в раздолбанном «Додже»…

– Может, мы, конечно, и социопаты, но хорошо бы найти какую?нибудь фанеру… Взять лист фанеры и постелить вот так между полками.

– Ага. И будет у нас свой отдельный этаж.

Так глупо, но я так счастлива.

 

Дорогой соломенных псоу

 

Стальные стены нагревались, и опущенная до предела рама ничем помочь не могла: за окном ни малейшего сквозняка. За окном капитально, будто на вечный прикол, стал вагон – рифленой стеной, на которой выбито ТАРА 52 Т, так монументально, будто это монета миллионного номинала.

Все устали.

Молоденький мент, кажется, гораздо младше Антона, заканчивал заполнять бумаги с такою мукой, будто не до конца научился писать, и на его рубашке проступали пятна, хотя она болталась вольно на субтильном теле.

Проводница, напротив – обтянутая формой впритык, обмотанная, как Хатшепсут, не знала, чем себя занять: она уже раз десять заглянула во все щели за полками, будто все еще верила, что планшет и телефон могли хором туда провалиться, «затеряться», как какая?нибудь дрянь.

Аня – самая расстроенная, буквально убита, как будто случилось непоправимое. Антону даже казалось, что у нее начинал дрожать подбородок, не дрожать даже, а скорбно горбиться, как бывало перед слезами, может даже, разболелась голова.

А он даже не догадался спросить. Хотя и был – как самому казалось, как со стороны, – невозмутимей всех. (А впрочем, почему бы нет? Он и правда видел себя посторонним – в зеркальной двери купе.)

– Соседей подозреваете? – уныло спросил мент, и, кстати, уже не первый раз. – Где они вышли? – это уже к проводнице.

– В Шепси. – Она откликнулась с готовностью, полезла в кожаную папку, хоть и помнила все наизусть. – В пять двадцать семь. Стоянка четыре минуты.

– У вас сохраняются их данные или только фамилии и номера паспортов?

Они разыгрывали скучный, никому не нужный, надоевший спектакль. Никто уже не ждал ответа от Антона – подозревает ли; он в сотый раз вспомнил все эти смутные пробуждения от того, что нижние семьи собирали вещи, шепотом ругались и одним почти воздухом покрикивали на детей. Их было трудно подозревать. Замотанные жизнью работяги, из Омска ли, из Томска… Единственная радость – раз в год выбраться, за полземли, за трое суток, чтоб жить в какой?нибудь хибаре и перешагивать железную дорогу, направляясь к морю… Зачем там айфон и планшет? Они же не знают, как этим пользоваться. Украсть и толкнуть где?нибудь на вокзале?.. Отец семейства, что ли, будет красть, на глазах у жены и детей?..

Скорее уж дети… Что тоже довольно дико. Но устройства украдены глупо, по?детски: кто?то просто их дернул, зарядка осталась в розетке, что сразу бьет по «комплектности», а значит, и по цене добычи… Старший. Побаловался. Пошутить хотел. Нет, это дикость какая?то – думать на детей.

…Бессмысленная теперь зарядка.

Может, конечно, Антон слишком хорошо думал о людях – что странно для юриста; во всяком случае, он и в мыслях не имел, когда втыкал девайсы заряжаться – к омичам и томичам, естественно; наверху?то розеток не было…

Да нет. Скорее уж эти южане: как они стреляли глазами, таращились в купе каждый раз, как проходили мимо, – что это там у Ани в руках…

– Ну что? Заявление оформлять будем? – бодренько спросил мент, и они с проводницей замерли. Решалась судьба.

Антон все видел.

Видел, что проводница изнемогает от желания не ехать с поездом в отстойник, скорей бежать; быть стиснутой уже купальником; бежать на городской пляж в поисках живого места. (Торопливо и с готовностью записала номер Ани, на случай если пропажи найдутся, но бумажку выбросит, скорее всего, на том же пляже, – и так весь уже засрали.)

Видел, что менту смертельно не хочется заводить дело, но напористо вести к этому он еще не умеет: только таращится, как щенок. (Набрали всякой размазни в полицию. У Антона был специфический нюх на полицию. Наследственное. Фэйсы и менты чуют друг друга, как волк и собака.)

– Нет, не буду.

Опять же больше всех удивилась Аня. Вскинула брови.

– Ань, а смысл?..

Когда они уже выбрались на адлерский вокзал – старые?старые пальмы у здания в кадках, от приземистых белых сводов так и веет парадной сытой благодатью образца пятьдесят четвертого года, не хватает лишь ревущих вальсов, Аня стала выговаривать:

– Зачем ты отказался?! Может, их бы нашли!

– Ань, дохлый номер, уж я?то знаю. – Он опомнился и запоздало соскочил с этого раздраженного тона. Улыбнулся. – И вообще! Надо радоваться! Смотри – море! – Он рукой обвел вокруг, хотя моря еще не было. – Мы здесь поженимся! Хорошо же!.. Да не расстраивайся, плевать, на самом деле. Бог дал, бог взял, как говорится… Новые куплю. Мне Женька как раз советовал планшет поменять, пока не поздно… Все, забыли, часа через два уже будем купаться, что еще нужно?!

– Ты уверен?

– Абсолютно! Только дашь мне потом номер моего отца?..

Он поймал себя на том, что даже слишком бодрится.

На площади настойчивые таксисты почти припирали пузом. Минуты за три углядели и «Евросеть». Ребята, работавшие там, почти подростки, откровенно скучали – к ним забегали лишь скупые семейки, пополнить счет без комиссии, ругаясь над каждой сотней, отправленной в жерло, – а потому кинулись на свежее мясо.

– У нас есть четвертый Galaxy, смотреть будете? В принципе, есть и второй… (Но это уже с легким презрением.)

Антон же весело таращился на самые примитивные трубки – от пятисот рублей, нежно их вышучивал и взвешивал в руках.

– Может, все же что?то поприличнее? – переживала Аня.

– Зачем?! Посмотри, тут все это в два раза дороже… Вернусь на большую землю и куплю… А это! Ты посмотри, какая прелесть! Монохромный экран!.. Ух ты! Тут есть «змейка»!!! Все. Берем.

Антон переигрывал. Он видел, что этот неприятный случай (который, если уж откровенно, и правда обошелся дороговато), это дурацкое знамение накануне свадьбы как?то плохо на нее подействовало. Он стал преувеличенно бодро развивать тему «Это судьба, это значит, что все будет с нуля, я остался без контактов, симку здесь не восстановят, – значит, не будут дергать по работе» и т. д. и т. п.

– Наверное, это я не закрыла дверь.

– ???

– Ну я же ночью последняя заходила, после того как сходила в душ, и не помню, закрыла защелку или нет…

– Если ты не прекратишь об этом думать, я тебя утоплю в море, честное слово!

А в поезде действительно был «душ». Нехитрый бизнес проводниц – на мучениях сибиряков, проводящих в вагонах по трое суток. Какие?то ведра в каком?то – за десять вагонов – нерабочем тамбуре…

Было и еще «знамение», которое – Антон косился – настроения Ане, прямо сказать, не добавило.

Когда они шагали сквозь толпу куда?то, где, в их понимании, должна быть автостанция, к ним приставали не только таксисты, которых с непривычки можно спутать с разбойниками из сказок, но и бабульки с картонками: «Комнаты у моря» (или просто с остатками интеллигентности в шепоте: «Молодые люди, у вас есть где жить?»)

Одной такой Антон весело и громко сказал в ответ:

– А мы едем в Абхазию!

Бабка даже отступила на шаг, и на лице ее отразилось такое злорадство, будто бы Антон был в чем?то виновен лично перед ней, но теперь?то небеса разверзнутся над грешником.

– В Абхазию?.. Ну давайте, давайте. Забыли! Как в девяносто первом драпали оттуда по морю, в одних купальниках!.. Все вещи там побросали!.. Скажите спасибо, что сами живы остались. В Абхазию… Я и тогда еще вам говорила, нет, не послушали…

Бормоча и даже вскидывая руки, как трагическая старуха, она отошла в толпу.

Антон скорее оправился от изумления.

– Ну да. – Он растерянно посмеялся. – Кто?то сто лет назад у нее не остановился, так до сих пор вспоминает. Старая ведьма. Небось каждый вечер сидит и…

– Крысиные кости варит и шепчет заклинания.

Антон с готовностью засмеялся. Впрочем, тревога все равно не отпускала Аню:

– А что, правда, в одних купальниках?..

К границе с Абхазией – что было обозначено большими буквами «ПСОУ» на лобовых стеклах – везли от адлерского рынка довольно странные «Газели», в салоне каждой из них было не больше шести сидений, произвольно разбросанных. Большинство пассажиров стояли в мучительных позах.

– Это так сделано, чтобы перевозить багаж?

– Это так сделано, чтобы не получать права. Которые на автобус, не помню, какая категория. А так это типа легковушка – по количеству мест.

Судя по виду водителей, не было у них и паспортов.

Да, это не Греция, где отдыхали прошлым летом, с ее прохладными автобусами, украинским говором гидов и all inclusive. Предстояли физически трудные часы, может, три, четыре, пять, и Антон опасливо косился на Аню – как она; вот сейчас да – он бы поотрывал руки тем, кто оставил их без девайсов и устроил все это утреннее шоу с милицией…

Он боялся, что Аня разочаруется в авантюре, казалось – так ловко продуманной.

Предстояла каменистая граница, где в неглубоком ущелье быстро и звонко бежала вода – собственно, река Псоу; медленно двигалась толпа, а навстречу ей абхазцы (а чаще пожилые абхазки) тащили нагруженные возы, отчего контрольный пункт с неясным статусом (и по эту сторону, и по ту дежурили российские пограничники) казался порталом в средневековье. Солома. Скрип колес.

Не средневековье.

Машину времени на «поближе» подкрути.

– Какая прелесть! – воскликнул он, помогая Ане сесть в «рафик». – Я даже не помню, когда ездил на таком в последний раз. Наверное, лет в шесть. Тогда еще были такие «Скорые».

Дверь изнутри была подвязана ремнем («рафик» полон той поддельной европейской хлипкости, позабытой) – в точности как тогда. Антон рос болезненным ребенком; Антон вспомнил, как глубокой ночью папа и мама везли его в больницу, напуганные и оттого втройне заботливые; как все они тогда были счастливы; стеноз гортани. Лихо въезжали в Абхазию.

 

За тебя калым отдам

 

Солнечная Абхазия – страна экзотических цветов, пальм, хвойных лесов и солнца. Тянется она вдоль побережья Черного моря и защищена цепями Кавказских гор от холодных ветров. Климат влажных субтропиков. Здесь в изобилии растут сочные фрукты, чай и табак, хвойные леса и возможные экзотические растения. Черное море, субтропическая растительность, бурные реки и вершины гор придают Абхазии неповторимую красоту. 300 дней в году здесь светит солнце, согревая своими лучами. Купальный сезон длится с мая по октябрь.

Абхазию называют страной души!

 

Грянул сабвуфер, так, что «рафик» перекосило, как и лица всех, кто плотно набился в его низенький салон. Залихватская гармонь, начав выводить самые бесхитростные кавказские рулады, невообразимо сочеталась с низкими ударами басов, которые буквально сотрясали хлипенький микроавтобус, заставляли стекла дребезжать. Если еще стекла. Латвийский завод создал эту машину в своих национальных традициях – традициях крохотных домиков с готическими шпилями, крохотных чашечек, крохотных стопочек. Европейское было понято как игрушечное: казалось, что колеса у «рафика» свинчены с детской коляски, в окнах (кстати, стильно скошенных) вместо тяжелого и полноценного стекла угадывался пластик, и было неясно, как могучий водитель вмонтировал такие мощные колонки: куда?.. Тонкое железо просто обтянуто тонким кожзамом, и максимум, что могло нести на себе, – единственный светильник в виде бледного обмылка; тонкое железо выдерживало щедрое кавказское полноголосье на пределе возможного.

Какой забавный «конфликт цивилизаций» в рамках бывшей одной.

Дня через три Антон заметит, что Абхазия – такой же заповедник «рафиков» (в России почти всюду – давно вымерших, так, что на улице вслед обернутся) и «двадцать четвертых» «Волг», как Куба – заповедник пышноамериканских «Бьюиков» и невообразимых Chrysler Windsor 1957. Только в Абхазии еще не научились этим торговать. Не самими машинами. «Торговать лицом».

– А ты знаешь, что эта модель была «официальной машиной» Олимпиады?80? – спросил Антон.

– Что? – спросила Аня.

Расслышать что?либо не удавалось: к душераздирающим усилиям гармони (раздирающим гармонь усилиям гармони) добавился будто бы не очень трезвый вокал с фальшивым акцентом: «Хороша всем на дива?а?а?а, так горда и красива?а?а?а…»

– Ой, бо?оже, – откликнулась Аня. – Может, еще не поздно вернуться?

«Что же это такойэ?э?э, нет ни сна, ни покойа?а?а?а».

– Спокойно, мать! Назад дороги нет!

– Да уж с этим камикадзе точно.

Водитель лихо выкручивал баранку, и «рафик» пер в гору с удивительной для его латышского темперамента резвостью.

«Вся родня выбирала?а?а?а, кто тебе будет пара?а?а?а?а».

– Шикарная рифма! Выбирала – пара. Блестяще!

– Оставьте свои претензии, Анечка, вы не в консерватории…

«За тебя калым отдам, душу дьяволу продам».

– О, так это про свадьбу, в тему, в тему!

– Давай?давай, запоминай, будет у нас вместо «Белый лебедь на пруду».

«И как будто бы с нибиэ?э?эс все к тебе толкает биэ?э?эс!»

– А почему бес толкает с небес? Бес что, на небесах?..

– О, так этот шедевр ставит серьезные, даже провокационные философские вопросы!..

Благо Антону и Ане достались места рядом (что, в общем?то, было роскошью), поэтому они раскачивались в такт, подпевая бреду. Впрочем, довольно скоро пришлось прекратить. Водитель резко убавил громкость (и металлоконструкции вздохнули с облегчением).

– Кто сидит слева, смотрим вниз!

Кто сидел справа, те тоже перевалились было на другой борт, но вовремя отшатнулись: «рафик» поехал по самому краю пропасти, и ладно хоть еще не на двух колесах.

Раскачивать лодку стало просто опасно.

Государственный герб имеет форму щита, разделенного по вертикали на две равные половины – поля белого и зеленого цветов, зеленый цвет символизирует молодость и жизнь, а белый – духовность. Контур герба и сюжетной композиции – золотистый. В нижней части герба расположена восьмиконечная звезда. В верхней части на белом и зеленом фоне симметрично расположены еще две восьмиконечные звезды. В центре – фигура всадника, нарта Сасрыквы, героя абхазского нартского эпоса. Он летит на сказочном коне Араше и посылает стрелу к звездам.

Заметили ошибку? Выделите ее и нажмите Ctrl Enter.

 

– А это что за место? – спросила Аня достаточно громко и как бы ни у кого.

За окном потянулось действительно что?то мрачное – после причесанных мандариновых рощ: заросшие сады, заброшенные дома, отчасти уже рухнувшие. Где?то, впрочем, кто?то жил, но… не поймешь.

– Это грузинские села, отсюда выгнали грузин, – охотно поведала тетка с соседнего сиденья, отчаянно под ней скрипящего, и почему?то громким шепотом. – Только вы местным так не говорите, что «выгнали»…

Все тут же принялись смотреть на заросли с ветхими, вымытыми до костной серости заборами.

– Это напоминает мне историю, как мой дед ездил на какую?то конференцию на Свердловскую киностудию, – так же громко, пародийно зашептала Аня. – Это давно было… Им, естественно, устроили экскурсию по Свердловску, посадили в автобус. Потом автобус остановился, и экскурсовод тихонько сказал – в микрофон! – то, что справа, это Ипатьевский дом, только не смотрите в ту сторону…

Антон ухмыльнулся и подумал: а его отец никуда не ездил, кроме какого?нибудь Урус?Мартановского района, а если и ездил, то никогда ничего интересного не расскажет…

 

С отметки 2000 м начинаются субальпийское криволесье, альпийские луга и скально?щебенистая растительность.

В лесах встречаются медведь, кабан, рысь, благородный олень, косуля; в высокогорьях – серна, кавказский тетерев; на низменностях – шакал; в реках и озерах – форель, лосось, сазан, судак и другие виды рыб.

Соленость поверхностной морской воды колеблется от 17,5 % зимой до 18,2 % летом. Это вдвое меньше, чем в Средиземном море – 37 %, что делает морские купания более комфортными. С глубиной она возрастает и в придонных слоях составляет 22,5 %. Средняя прозрачность морской воды у Сухума составляет около 5 м. Наибольшая прозрачность вод Черного моря у берегов Пицунды бывает во время осенних штилей и достигает 27 м.

 

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально