Агата Кристи

Загадка Эндхауза

 

Эркюль Пуаро – 7

 

* * *

Идену Филлпотсу с вечной благодарностью за дружбу и поддержку, оказанную мне много лет назад

 

 

 

Глава 1

Отель «Маджестик»

 

Нет на юге Англии городка более симпатичного, чем Сент?Лу. Его слава короля английских курортов вполне заслуженна, и он очень напоминает Ривьеру. Побережье Корнуолла в моих глазах вообще ничем не уступает югу Франции.

Я поделился этим наблюдением со своим другом, Эркюлем Пуаро.

– Так было написано вчера в меню вагона?ресторана, mon ami[1]. Ваше замечание не оригинально.

– Но разве вы не согласны?

Он улыбался своим мыслям и не сразу ответил на мой вопрос. Я повторил его.

– Тысяча извинений, Гастингс. Мои мысли блуждают. Причем по той самой части света, которую вы упомянули только что.

– По югу Франции?

– Да. Мне вспомнилась прошлая зима, которую я провел там, и события, которые тогда произошли.

Я тоже вспомнил. В «Голубом поезде» было совершено убийство, и его тайну – запутанную и непостижимую – Пуаро разрешил с присущей ему непогрешимой проницательностью[2].

– Как мне жаль, что я не был тогда с вами, – сказал я совершенно искренне.

– Мне тоже, – ответил Пуаро. – Ваш опыт мог бы оказаться неоценимым.

Я бросил на него косой взгляд. Наше многолетнее знакомство приучило меня не доверять его комплиментам, однако на этот раз он, казалось, говорил абсолютно серьезно. С другой стороны, почему бы и нет? Я ведь и впрямь давно уже наблюдаю методы его работы.

– Чего мне особенно не хватало тогда, так это вашего воображения, Гастингс, – продолжал он мечтательно. – Легкий контраст часто идет на пользу. Мой слуга Жорж – прекрасный человек, и я иногда позволял себе обсудить с ним ту или иную проблему, но он совершенно лишен воображения.

Это замечание показалось мне совсем не идущим к делу.

– Скажите, Пуаро, – начал я. – Неужели вы никогда не испытываете соблазна вернуться к вашим прежним занятиям? Такая монотонная жизнь…

– Полностью меня устраивает, друг мой. Просто сидеть на солнышке – что может быть лучше? Сойти с пьедестала в зените славы – что может быть грандиознее? Обо мне говорят: «Ах, этот Пуаро! Великий, уникальный! Такого, как он, никогда не было и не будет!» Eh bien[3] – я удовлетворен. Я не прошу большего. Я скромен.

Что до меня, то я вряд ли назвал бы моего маленького друга «скромным». Похоже, прошедшие годы нисколько его не изменили. Вот и сейчас он откинулся на спинку стула и гладил себе усы, едва ли не мурлыча от самодовольства.

Мы сидели на одной из террас отеля «Маджестик». Это самый крупный отель в Сент?Лу, он стоит посреди большого сада, на мысу, откуда открывается прекрасный вид на море. Под нами тут и там шелестели кроны пальм. Море приятно синело вдали, небо было ясным, а солнце светило и припекало истово, как ему и положено в августе (правда, в Англии такое бывает далеко не всегда). В парке деловито жужжали пчелы, лаская наш слух, – словом, настоящая идиллия.

Мы приехали в отель накануне, и это было наше первое утро из семи запланированных. Если погодные условия останутся столь же благоприятными, то отпуск удастся на славу.

Я поднял газету, выпавшую из моих рук, и возобновил чтение утренних новостей. Политическая ситуация – неудовлетворительная, но скучная; беспорядки в Китае; большой отчет об афере в Сити, слухи о которой ходили уже давно… в общем, все было как всегда.

– Любопытная штука эта попугайная лихорадка[4], – заметил я, переворачивая страницу. – Очень любопытная.

– Еще два смертельных исхода в Лидсе, как я вижу.

– Очень прискорбно. – Я перевернул страницу.

– Все еще никаких новостей об этом парне, Сетоне, и его кругосветном перелете… Летчики – храбрый народ. Да и его самолет?амфибия, «Альбатрос», – изобретение не из последних. Жаль будет, если он погибнет. Хотя надежда еще есть. Считается, что он мог дотянуть до какого?нибудь архипелага в Тихом океане.

– Жители Соломоновых островов, кажется, все еще каннибалы? – приятным голосом осведомился Пуаро.

– Замечательный парень. Глядя на таких, как он, поневоле испытываешь гордость за то, что родился англичанином.

– И даже поражения на Уимблдоне кажутся уже не столь страшными[5], – произнес бельгиец.

– Я… я вовсе не хотел, – начал было я.

Но Пуаро изящным жестом пресек мои попытки принести извинения.

– Я, – заговорил он, – конечно, не амфибия, в отличие от машины бедного капитана Сетона, но я космополит. И англичане, как вам хорошо известно, мой друг, всегда вызывали мое глубочайшее восхищение. Например, той тщательностью, с которой они просматривают газету.

Мое внимание привлекли новости внутренней политики.

– Похоже, министра внутренних дел совсем затравили, – с усмешкой заметил я.

– Бедняга. Да, у него крупные неприятности… О, вот оно! Настолько крупные, что он ищет помощи в самых неподходящих местах.

Я удивленно вскинул на него глаза.

Чуть заметно улыбаясь, Пуаро достал из кармана свою утреннюю корреспонденцию – небольшую стопку писем, перехваченную резинкой, – и, выбрав из нее одно письмо, перебросил его мне через стол.

– Его, наверное, принесли вчера, когда мы уже уехали, – сказал он.

Я прочел письмо с чувством приятного волнения и воскликнул:

– Но, Пуаро, ведь это же огромный комплимент!

– Вы так думаете, друг мой?

– Он с таким пылом расхваливает ваши способности…

– И он не ошибается, – отозвался Пуаро, скромно отводя глаза.

– Умоляет вас взяться за расследование этой истории – просит считать это его личной просьбой.

– Совершенно верно. Нет нужды мне все это повторять. Вы же понимаете, мой дорогой Гастингс, я и сам читал это письмо.

– Какая неприятность, – воскликнул я. – Значит, наш отдых кончился, не успев начаться…

– Нет, нет, calmez vous[6], – об этом не идет и речи.

– Но министр пишет, что дело срочное.

– Возможно, он прав, – а возможно, и нет. Эти политики – такой неуравновешенный народ… Я сам видел, в Париже, в Палате депутатов…

– Да, да, Пуаро, конечно, но разве нам не пора собираться? Экспресс на Лондон уже ушел, он отправлялся в двенадцать. Следующий…

– Успокойтесь, Гастингс, умоляю, успокойтесь! Вечно вы в тревоге, в волнении… Мы не поедем в Лондон ни сегодня, ни даже завтра.

– Но этот вызов…

– Совершенно меня не касается. Я не служу в вашей полиции, Гастингс. Ко мне обращаются как к частному эксперту, с просьбой расследовать это дело. Я отказываюсь.

– Отказываетесь?

– Разумеется. Я пишу письмо, безупречно вежливое, выражаю мои глубочайшие сожаления, приношу извинения, объясняю, что мне мучительно неприятно отвечать отказом, но – чего вы хотите? Я на пенсии – я кончился как детектив.

– Ничего подобного! – горячо возразил я.

Пуаро похлопал меня по колену:

– Слова старого друга, преданного, словно пес… И небезосновательные слова. Серые клеточки еще работают; порядок, метод – всё на своих местах. Но раз я сказал, что на пенсии, друг мой, значит, назад дороги нет! Все кончено! Я ведь не примадонна, чтобы давать по дюжине прощальных гастролей. Со всем великодушием я заявляю: надо дать шанс молодым. Возможно, и они сумеют совершить что?нибудь похвальное. Правда, я в этом сомневаюсь, но вдруг?.. Во всяком случае, на то, чтобы распутать эту скучную историю с министром внутренних дел, их способностей хватит.

– Но, Пуаро, разве вас не трогает даже официальное признание?

– Нет, я выше этого. Министр внутренних дел, будучи человеком здравомыслящим, понимает, что стоит ему заручиться моей помощью, и все сразу встанет на свои места. Но чего вы хотите? Ему не повезло. Эркюль Пуаро уже решил свою последнюю загадку.

Я посмотрел на него, в глубине души горько сожалея о его упрямстве. Расследование такого дела, как то, о котором сообщалось в письме, несомненно, добавило бы блеска даже его поистине мировой славе. С другой стороны, его непреклонность меня восхищала.

Вдруг меня осенило, и я улыбнулся своей догадке.

– Удивительно, – начал я, – как вам только не страшно. Бросаться такими утверждениями – это же напрямую искушать богов.

– Нет ничего на свете, – изрек он в ответ, – что могло бы поколебать решимость Эркюля Пуаро.

– Совсем ничего, Пуаро?

– Вы правы, mon ami, не стоит бросаться такими словами. Eh, ma foi[7], я не утверждаю, что если в стену террасы рядом с моей головой сейчас ударится пуля, я не стану пытаться разузнать, откуда и почему она прилетела! Ничто человеческое мне не чуждо, в конце концов!

Я улыбнулся. В стену террасы позади нас только что ударился маленький камушек, и проведенная Пуаро фантастическая аналогия приятно щекотала мое воображение. Наклонившись, он поднял камушек и продолжал:

– Да, я тоже человек. Я – как спящая собака, которая не лает и не кусает, но ведь спящую собаку можно и разбудить… У вас, англичан, есть пословица на этот счет.

– Да, если завтра вы обнаружите рядом со своей подушкой кинжал, горе тому, кто его подбросил! – сказал я.

Маленький бельгиец кивнул, но как?то рассеянно.

К моему удивлению, он вдруг встал и начал спускаться по лестнице, ведущей с террасы в сад. Тут же на дорожке появилась девушка, которая торопливо шла в нашу сторону.

Только я успел заметить, что девушка эта решительно хорошенькая, как меня отвлек Пуаро, который, не глядя, куда идет, споткнулся о корень и грузно упал. Он как раз поравнялся с девушкой, когда это произошло, и она помогла мне поставить его на ноги. Разумеется, я был занят пострадавшим другом, однако ее темные волосы, шаловливая мордашка и большие синие глаза тоже не укрылись от моего внимания.

– Тысяча извинений, – пробормотал Пуаро. – Мадемуазель, вы чрезвычайно добры. Я крайне сожалею – ох! – моя нога… так больно… Нет, нет, ничего серьезного – просто подвернул лодыжку, и всё. Через несколько минут все пройдет. А пока не могли бы вы, Гастингс… вместе с мадемуазель, если она будет так добра… помочь мне? Я стыжусь просить ее о такой любезности.

Вдвоем – девушка поддерживала его с одной стороны, я с другой – мы скоро доставили Пуаро на террасу, где усадили его на стул. Там я предложил сходить за доктором, на что мой друг ответил решительным отказом.

– Говорю вам, ничего страшного. Просто подвернулась лодыжка, вот и всё. Сначала больно, потом проходит. – Он скорчил гримасу. – Увидите, через одну маленькую минутку я уже все забуду. Мадемуазель, тысячу раз благодарю вас. Вы очень добры. Присядьте, прошу.

Девушка опустилась на стул.

– Да не за что, – сказала она. – Но лучше бы все?таки показаться доктору.

– Мадемуазель, уверяю вас, это сущий пустяк, bagatelle![8] Удовольствие от вашего общества столь велико, что боль уже прошла.

Девушка рассмеялась.

– Вот и хорошо.

– Как насчет коктейля? – предложил я. – Сейчас самое время.

– Ну… – Она замялась. – Большое спасибо.

– Мартини?

– Да, сухой мартини, пожалуйста.

И я отправился заказывать напитки. Вернувшись, я нашел девушку и Пуаро за оживленной беседой.

– Вообразите, Гастингс, – сказал он, – вон тот дом, на самой оконечности мыса, которым мы с вами так долго восхищались, принадлежит мадемуазель.

– В самом деле? – ответил я, совершенно не припоминая, когда это я выражал подобное восхищение; скорее, наоборот, до сих пор я его почти не замечал. – Да, жутковато смотреть, как он стоит там совсем один, на краю обрыва, хотя вид, конечно, впечатляющий.

– Он и называется Эндхауз[9], – сказала девушка. – Я люблю этот старый дом, хоть он и обветшал порядком. Точнее говоря, разваливается на части.

– Вы – наследница старинного рода, мадемуазель?

– Да так, ничего особенного. Хотя последние две?три сотни лет здесь всегда жили Бакли. Мой брат умер три года тому назад, так что я в роду последняя.

– Печально. И вы живете здесь совсем одна, мадемуазель?

– О, я редко бываю дома, а когда я здесь, то двери у меня не закрываются – толпа друзей, одни приходят, другие уходят…

– Очень современно. А то я уже вообразил вас совсем одну, в таинственном и мрачном особняке, с фамильным привидением для компании…

– Какая прелесть! У вас очень живое воображение. Нет, никакого привидения там нет. А если и есть, то оно хорошо ко мне относится. За последние три дня я трижды спаслась от смерти, так что я, наверное, заговоренная.

Пуаро так и подпрыгнул.

– Спаслись от смерти? Это очень любопытно, мадемуазель.

– Да нет, ничего интересного. Простые случайности, не больше. – Она вздрогнула, когда мимо нее пролетела оса. – Чертовы осы. У них здесь, наверное, гнездо.

– Пчелы и осы – вы их не любите, верно, мадемуазель? Они вас жалили?

– Нет, просто я терпеть не могу, когда они проносятся возле самого лица.

– Пчелка под чепчиком[10] – ваше английское выражение, – сказал Пуаро.

Тут как раз принесли коктейли. Мы подняли бокалы и произнесли все положенные в таких случаях глупости.

– Вообще?то я и так приглашена в отель на коктейли, – сказала мисс Бакли. – Наверняка меня уже заждались.

Бельгиец прокашлялся и поставил бокал.

– Ах, выпить бы сейчас чашечку хорошего густого шоколада… Но в Англии его не подают. Зато здесь есть другие приятные обычаи. К примеру, английские девушки очень легко и беззаботно расстаются со своими шляпками…

Девушка удивленно посмотрела на него.

– О чем вы? Что в этом такого?

– Вы удивлены потому, что вы еще очень молоды – о, так молоды, мадемуазель… Но мне, старику, куда более естественной кажется высокая прическа, и чтобы шляпа была намертво приколота к ней шпильками – l??l??l? et l?[11].

И он четырежды сделал такое движение, как будто втыкал в воздух небольшой кинжал.

– Но это же ужасно неудобно!

– Да, полагаю, что так, – сказал Пуаро; ни одна дама – жертва подобной моды – не произнесла бы этих слов с большим чувством. – Особенно тяжело бывало в ветреную погоду – у многих начиналась мигрень.

Мисс Бакли стянула с головы простую фетровую шляпу с широкими полями и бросила ее рядом с собой.

– А мы теперь делаем вот так, – сказала она со смехом.

– Очень разумно и мило, – сказал Пуаро и слегка поклонился.

Я смотрел на девушку с интересом. Ее темные волосы немного растрепались, сделав ее похожей на задорного маленького эльфа. В ней вообще было что?то от эльфа. Нежный овал подвижного личика, огромные синие глаза плюс какая?то необычная, чарующая притягательность… Похоже, даже намек на беспутство? Под ее глазами залегли темные круги.

Террасой, на которой мы сидели, редко пользовались постояльцы. В основном гостей отеля привлекала другая терраса, сразу за углом, – она была построена на вершине утеса, обрывавшегося прямо в море.

Вот из?за этого угла и показался человек с обветренным лицом, который шел враскачку, неся по бокам своего тела руки, сжатые в кулаки. В его манерах проскальзывали развязность и бесшабашность, типичные для моряка.

– Понять не могу, куда запропастилась эта девчонка, – сказал он так громко, что мы за своим столиком услышали. – Ник?Ник.

Мисс Бакли встала.

– Так я и знала, что они начнут психовать… Эй, Джордж, – здесь я.

– Фредди умирает, хочет выпить. Пошли, детка.

С нескрываемым любопытством он поглядел на Пуаро, который, должно быть, сильно отличался от обычного окружения Ник.

Девушка взмахнула рукой, представляя их друг другу.

– Это капитан третьего ранга Челленджер… э?э?э…

К моему удивлению, Пуаро не назвал своего имени, как она ожидала. Вместо этого он встал, церемонно поклонился и пробормотал:

– Капитан королевского морского флота… Я испытываю величайшее почтение перед королевским морским флотом.

Надо сказать, что заявления подобного рода обычно застают англичан врасплох. Капитан Челленджер покраснел, а Ник Бакли, воспользовавшись этим, взяла дело в свои руки:

– Идем, Джордж. Нечего тут глазеть. Пойдем, найдем Фредди и Джима. – И она улыбнулась Пуаро. – Спасибо за коктейль. Надеюсь, ваша лодыжка скоро пройдет.

Кивнув мне, она взяла моряка под руку, и они вместе исчезли за углом.

– Так, значит, это друг мадемуазель, – задумчиво протянул Пуаро. – Представитель той самой толпы, которая не дает ей скучать в этом доме… Что вы о нем скажете? Ну же, Гастингс, поделитесь со мной вашим квалифицированным суждением. Он ведь из тех, кого вы назовете отличным малым, не так ли?

Ненадолго задумавшись о том, каково, по мнению Пуаро, мое определение «отличного малого», я неуверенно согласился:

– Да, он, кажется, ничего. Насколько можно судить по одному беглому взгляду.

– Любопытно, – заметил мой друг.

Девушка забыла свою шляпу. Пуаро поднял ее, надел на руку и стал рассеянно крутить на пальце.

– Как, по?вашему, Гастингс, он питает к ней tendresse?[12]

– Мой дорогой Пуаро, откуда мне знать?.. Дайте?ка мне эту шляпу. Молодой леди она еще понадобится. Я ей отнесу.

Пуаро не обратил на мои слова никакого внимания. Он продолжал медленно вращать шляпу на пальце.

– Pas encore. ?a m’amuse[13].

– В самом деле, Пуаро!..

– Да, мой друг, я становлюсь старым и ребячливым, не так ли?

Он так верно выразил мои мысли в тот момент, что я ничего не смог сказать от смущения. Пуаро негромко усмехнулся и подался вперед, приложив к носу сбоку палец.

– Но нет, я еще не настолько выжил из ума, как вы полагаете! Конечно, мы вернем эту шляпу, только позже. Мы принесем ее прямо в Эндхауз, и так получим возможность снова увидеть очаровательную мисс Ник.

– Пуаро, – сказал я, – вы, кажется, влюбились.

– А она хорошенькая, не так ли?

– Вы сами видели. Зачем же спрашивать меня?

– Затем, что – увы! – сам я уже не судья. Все, что молодо, кажется мне теперь прекрасным. Jeunesse?jeunesse…[14] Вот в чем трагедия моего возраста. Но вы – я обращаюсь к вашему суждению. Конечно, оно тоже не современно – вы слишком долго прожили в Аргентине. Вы восхищаетесь фигурками пятилетней давности, и все же ваш вкус, по крайней мере, современнее моего. Итак, она хорошенькая, да? Она привлекательна для разных полов?

– Одного пола вполне достаточно, Пуаро. Думаю, что на ваш вопрос следует дать в высшей степени утвердительный ответ. А почему вы так интересуетесь этой юной леди?

– Разве я интересуюсь?

– А как же – послушайте себя, о чем вы только что говорили.

– Вы неправильно меня поняли, mon ami. Возможно, я интересуюсь и юной леди, да, но ее шляпа занимает меня куда больше.

Я вытаращил на него глаза, но мой друг, похоже, нисколько не шутил. Затем он серьезно покивал.

– Да, Гастингс, вот эта самая шляпа. – Пуаро протянул ее мне. – Теперь вы видите причину моего интереса?

– Миленькая шляпка, – сказал я озадаченно. – Но вполне обыкновенная. Многие девушки носят такие.

– Нет, не многие.

Я посмотрел на шляпу внимательно.

– Видите, Гастингс?

– Совершенно обычная светло?коричневая шляпа. Хорошего фасона…

– Я не прошу вас описывать мне эту шляпу. Совершенно ясно, что вы ничего не видите. Просто невероятно, мой дорогой Гастингс, как редко вы вообще что?либо видите. Каждый раз вы изумляете меня заново!.. Но посмотрите же, мой добрый глупый старина, здесь не нужны серые клеточки, глаз вполне довольно. Смотрите?смотрите.

И тут я наконец заметил то, к чему он пытался привлечь мое внимание. Шляпа медленно вращалась у него на пальце, а этот палец высовывался наружу из аккуратной дырочки возле тульи. Увидев, что я понял, к чему он клонит, Пуаро снял шляпу с пальца и протянул мне. Дырочка была маленькой и аккуратной, почти идеально круглой формы, но вот ее предназначение было мне по?прежнему непонятно – если оно, конечно, у нее было.

– Вы заметили, как резко отпрянула мадемуазель Ник, когда мимо нее пролетела пчела? Пчелка под чепчиком – дырка в шляпке.

– Но пчела не может оставить такую дырку.

– Вот именно, Гастингс! Какая проницательность. Пчела не может. Зато может пуля, mon cher![15]

– Пуля?

– Mais oui![16] Пуля вот такого размера.

Он протянул руку; на его ладони лежал маленький предмет.

– Пуля, mon ami. Именно она ударилась в стену террасы совсем недавно, пока мы беседовали с вами. Пуля!

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что, пролети она на дюйм ниже, и дырка была бы не в шляпе, а в голове. Теперь?то вы понимаете причину моего интереса, Гастингс? Вы не ошибались, друг мой, когда предостерегали меня от категорических выражений. Да – слаб человек! Но и он, этот несостоявшийся убийца, совершил большую ошибку, решив стрелять в свою жертву, когда та была не дальше двенадцати ярдов от Эркюля Пуаро! Для него это и в самом деле la mauvaise chance…[17] Но вы уже, конечно, поняли, почему нам необходимо попасть в Эндхауз и повидать мадемуазель? Три раза за три дня побывать на волосок от смерти, так она сказала… Мы должны действовать быстро, Гастингс. Опасность очень близка.

 

Глава 2

Эндхауз

 

– Пуаро, – сказал я. – Я подумал…

– Прекрасное упражнение, друг мой. Продолжайте в том же духе.

Сидя друг против друга за небольшим столиком у окна, мы ели ланч.

– Насчет выстрела – стреляли ведь где?то совсем недалеко от нас. А мы ничего не слышали.

– А вы полагаете, что в этой мирной тишине, где неумолчно плещет лишь волна, мы непременно должны были его услышать?

– Ну, просто это странно.

– Ничего странного. Есть звуки, к которым так быстро привыкаешь, что даже перестаешь их слышать. Все это утро, друг мой, в бухте катались на моторных лодках. Сначала вы жаловались на шум, потом перестали его замечать. Но, богом клянусь, когда одна из этих штук заводит свой мотор, можно спокойно стрелять из пулемета, и никто вас не услышит.

– Да, это верно.

– А! Вуаля, – прошептал Пуаро. – Мадемуазель и ее друзья. Похоже, они пришли на ланч. А значит, мне пора возвращать шляпу. Но ничего, дело достаточно серьезное и вполне заслуживает отдельного визита.

Легко вскочив со стула, он поспешно пересек зал ресторана и с поклоном вручил шляпу мисс Бакли, как раз когда она и ее спутники усаживались за столик.

Их было четверо: Ник Бакли, капитан Челленджер, еще один мужчина и еще одна девушка. С нашего места их было не очень хорошо видно. Зато мы то и дело слышали раскатистый хохот моряка. Судя по всему, он был простым, открытым человеком, и сразу мне понравился.

За едой мой друг был молчалив и рассеян. Он крошил хлеб, наводил симметрию на столе и то и дело издавал странные, ни к кому не обращенные звуки. Я пытался поддержать разговор, но, не встретив одобрения, скоро сдался.

Сыр был давно съеден, а Пуаро все еще сидел за столом. Однако стоило той компании покинуть ресторан, как он тоже направился к выходу. Они как раз усаживались за стол в салоне, когда Пуаро подошел к ним, по?военному четко печатая шаг и, обращаясь прямо к Ник, сказал:

– Мадемуазель, на одно слово, прошу вас.

Девушка нахмурилась. И неудивительно. Она явно боялась, как бы этот чудной маленький иностранец не навязался в компанию к ней и ее друзьям. Я даже невольно ей посочувствовал. С видимой неохотой она сделала шаг в сторону.

Однако неудовольствие сменилось на ее лице удивлением, едва она услышала торопливый шепот Пуаро.

Тем временем мне самому было очень неловко стоять рядом без всякого дела. Выручил меня капитан Челленджер: он тактично предложил мне сигарету и обронил какое?то незначительное замечание. Обменявшись оценивающими взглядами, мы почувствовали симпатию друг к другу. Мне даже показалось, что я куда ближе ему по духу, чем другой мужчина в их компании, которого я смог наконец рассмотреть. Высокий, светловолосый, элегантно одетый молодой человек, с крупноватым носом, в остальном красивый до безобразия. У него были надменные манеры и голос уставшего от жизни человека. А еще он показался мне чересчур лощеным, и это вызвало у меня особую неприязнь.

Затем я перевел взгляд на женщину. Сидя напротив меня в большом кресле, она как раз сбросила шляпу. Внешность у нее была необычная – утомленная мадонна, вот как хотелось ее назвать. Очень светлые, почти совсем белые волосы были разделены на прямой пробор и собраны узлом на шее, прикрывая уши. Бледное, измученное лицо было на удивление привлекательным. В светло?серых глазах с расширенными темными зрачками застыло выражение отстраненности. Ее взгляд был устремлен прямо на меня. Вдруг она заговорила:

– Присядьте, пока ваш друг не закончил с Ник.

Она говорила словно через силу, с притворными и вялыми интонациями, но ее голос, медлительный и плавный, покорял своей красотой. Мне показалось тогда, что я в жизни не видел человека столь же уставшего, как она. Уставшего не телом, а душой, словно убедившись в том, что все в мире бессмысленно и пусто.

– Мисс Бакли любезно помогла моему другу, когда он подвернул лодыжку сегодня утром, – объяснил я, принимая ее предложение.

– Ник рассказывала. – И она опять посмотрела на меня словно издали. – Надеюсь, теперь с его лодыжкой все в порядке?

Я почувствовал, что краснею.

– Да, обошлось без растяжения, – ответил я.

– А! Что ж… я рада, что Ник хотя бы это не выдумала. Знаете, она так виртуозно лжет, прямо божественно… Такое умение – настоящий дар небес.

Я не знал, что ответить. Мое замешательство, кажется, забавляло ее.

– Ник – моя старинная подруга, – сказала она, – но, по?моему, лояльность – утомительная добродетель, вы так не считаете? Сохраняется преимущественно у шотландцев – как их традиционная бережливость и привычка соблюдать день воскресный. Но Ник ведь лгунья, правда, Джим? Изумительная история про то, как у ее машины отказали тормоза, – Джим потом посмотрел и сказал, что с ними все в полном порядке.

Светловолосый густым баритоном подтвердил:

– Я кое?что понимаю в машинах.

И он повернул голову к окну. Снаружи среди других автомобилей особенно выделялся один: длинный, красный. Казалось, таких длинных и таких красных авто вообще не бывает на свете. Его вытянутый металлический капот так сиял полировкой, что глаза слепли. Превосходная машина!

– Это ваш автомобиль? – спросил я, повинуясь внезапному импульсу.

Он кивнул:

– Да.

Я с трудом поборол искушение сказать: «Сразу видно!»

Тут к нам как раз присоединился Пуаро. Я встал, он взял меня под руку, коротко кивнул всей компании и торопливо поволок меня прочь.

– Все устроено, друг мой. Мы навестим мадемуазель в Эндхаузе в половине седьмого. К тому времени она уже вернется с прогулки на автомобиле. Да, да, вернется обязательно, живая и здоровая.

Его лицо выражало волнение, в голосе звучала тревога.

– Что вы ей сказали?

– Испросил ее согласия на беседу со мной – и как можно скорее. Сначала она не хотела соглашаться – и неудивительно. Она думала – я прямо видел, как мысли мелькали у нее в голове: «Кто он, этот коротышка? Грубиян? Выскочка? Кинорежиссер?» Будь у нее возможность отказаться, она сделала бы это, но я не дал ей шанса, – когда вас застигают подобной просьбой врасплох, легче ответить согласием, чем наоборот. Она сказала, что будет дома к шести тридцати. ?a y est![18]

Я рискнул заметить, что тогда все, кажется, в порядке, но мое замечание не встретило одобрения. Пуаро нервничал, как та самая кошка на раскаленной крыше. Весь день он ходил туда?сюда по нашей гостиной, бормоча что?то себе под нос и переставляя с места на место безделушки. Когда я заговаривал с ним, он только отмахивался от меня и тряс головой.

Едва стрелки часов показали шесть, мы вышли из отеля.

– Невероятно, – заметил я, когда мы спускались с террасы. – Пытаться застрелить кого?то в саду отеля… Только сумасшедший мог пойти на такой риск.

– Я с вами не согласен. При одном условии это вполне безопасное мероприятие. Начать с того, что по саду никто не гуляет. Люди в отелях похожи на стадо овец. Здесь принято сидеть на террасе с видом на море – eh bien, все сидят на террасе и смотрят на море. И только я, единственный оригинал, выбираю террасу с видом на сад. Но даже я ничего не вижу. В саду есть где укрыться, вы ведь не могли не заметить: деревья, группы пальм, цветущие кусты. Кто угодно мог спрятаться среди них и, никем не замеченный, подождать, когда мадемуазель пройдет мимо. А она обязательно должна была пройти этим путем. Идти от Эндхауза по дороге куда дольше… Мадемуазель Ник Бакли наверняка из тех, кто всегда опаздывает, а потому выбирает самый короткий путь!

– И все равно он сильно рисковал. Его могли увидеть, а стрельбу трудно выдать за несчастный случай.

– Несчастный случай тут ни при чем.

– То есть?

– Так, небольшая догадка. Она может подтвердиться, а может, и нет. Не будем пока о ней; вернемся к тому, о чем я говорил раньше, – к главному условию.

– Каково же оно?

– Вы и сами могли бы назвать мне его, Гастингс.

– Ни в коем случае не хочу лишать вас удовольствия блеснуть умом за мой счет!

– О! Какой сарказм! Сколько иронии! Что ж, пожалуйста: условие прямо?таки бросается в глаза – мотив убийства наверняка не очевиден. Будь оно иначе – вот тогда это действительно был бы риск! Люди стали бы говорить: «Интересно, уж не сделал ли это Такой?то? Где находился Такой?то, когда раздался выстрел?» Нет, убийца – потенциальный убийца, точнее говоря, – в данном случае не очевиден. И вот почему я так боюсь, Гастингс! Да, сейчас я очень боюсь. Я успокаиваю себя. Я говорю себе: «Их четверо». Я твержу: «Ничего не случится, пока они все вместе». Я повторяю: «Только безумец пойдет на такой риск!» И все равно мне страшно. Эти «несчастные случаи» – я хочу знать о них всё!

Он резко отвернулся.

– Еще рано. Пойдемте по дороге. Саду все равно нечего нам предложить. Давайте осмотрим кружной путь к Эндхаузу.

Дорога вывела нас из главных ворот отеля направо и повела вверх по крутому холму. К вершине она сужалась, а на изгороди мы увидели объявление: «ТОЛЬКО К ЭНДХАУЗУ».

Мы пошли по тропе; через пару сотен ярдов она сделала крутой поворот, и мы оказались у покосившихся подъездных ворот, которые явно не мешало бы покрасить.

За воротами, справа от входа, была сторожка. Она пикантно контрастировала с воротами и заросшей травой подъездной аллеей. Небольшой садик вокруг сторожки был безупречно ухожен, оконные рамы и ставни сияли свежей краской, за стеклами висели яркие чистые занавески.

Какой?то человек в линялой норфолкской куртке трудился над клумбой. Едва ворота заскрипели, он выпрямился и поглядел на нас. Это оказался мужчина лет шестидесяти, шести футов росту, могучего телосложения, с обветренным лицом. Он был почти лыс. Его живые голубые глаза сверкали лукавством. Мужчина показался мне добрым малым.

– День добрый, – заметил он, когда мы шли мимо.

Я ответил ему тем же и всю дорогу к дому, пока мы шли по подъездной аллее, спиной чувствовал его любопытный взгляд.

– Интересно, – подумал Пуаро вслух.

Но на этом его мысли вслух и закончились, и я так и не узнал, что именно его заинтересовало.

Дом оказался довольно большим и угрюмым. Он стоял в плотном кольце деревьев, ветки которых ложились прямо на крышу, нуждавшуюся в капитальном ремонте. Окинув строение оценивающим взглядом, Пуаро взялся за ручку звонка – это был старинный звонок, и требовалась воистину сила Геркулеса, чтобы добиться от него хотя бы звука; зато, раз начав звонить, он долго не останавливался, и его переливы наполняли дом горестным эхом.

Дверь отворила женщина средних лет – «приличная особа в черном» – так, по?моему, ее следовало бы описать. В высшей степени респектабельная, довольно мрачная и совершенно равнодушная.

Мисс Бакли, заявила она, еще не возвращалась. Пуаро объяснил, что нам назначена встреча. Ему стоило некоторого труда настоять на своем, ибо особа явно питала некоторую подозрительность к иностранцам. Льщу себя надеждой, что исключительно моя внешность обернула тогда дело в нашу пользу. Нас не только пустили на порог, но и провели в гостиную, где оставили ожидать возвращения мисс Бакли.

В гостиной уже не чувствовалось никакого уныния. Комната выходила окнами на море и была залита солнечным светом. Обстановка выдавала своего рода конфликт поколений: солидная викторианская мебель мешалась с ультрасовременными добавлениями самой дешевой разновидности, отчего комната казалась несколько потрепанной. На окнах висели портьеры из линялой парчи, зато обивка диванов и кресел резала глаз новизной и яркостью, а среди диванных подушек не было и двух похожих. Стены украшали семейные портреты; иные из них показались мне недурными. В комнате был граммофон с горой пластинок и переносное радио; книги почти отсутствовали; на диване лежала одна?единственная раскрытая газета. Пуаро взял ее, но тут же, поморщившись, положил снова. Это оказался «Сент?Лу уикли геральд энд дайректори». Однако что?то побудило его взяться за листок во второй раз, и он как раз проглядывал одну из колонок, когда в комнату вошла Ник Бакли.

– Принесите лед, Эллен, – бросила она через плечо, прежде чем обратиться к нам. – Ну, вот и я, от остальных избавилась… Умираю от любопытства. Может, я – та самая героиня, которую давно ищут киношники? Вы так серьезно говорили со мной тогда, в отеле, – сказала она Пуаро, – что я и представить ничего другого не могу. Ну же, сделайте мне выгодное предложение.

– Увы! Мадемуазель… – начал Пуаро.

– Только не говорите, что всё совсем не так, – перебила она его. – Не говорите, что вы пишете миниатюры и горите желанием продать мне одну из них. Но нет – с такими усами, да еще живя в «Маджестике», где еда гадкая, а цены такие, что во всей Англии выше не найдешь, – нет, вы просто не можете промышлять чем?нибудь в таком роде.

Женщина, открывшая нам дверь, вошла в комнату с подносом, на котором стояли бутылки и лед. Не переставая болтать, Ник принялась ловко смешивать коктейли. Однако молчание Пуаро (столь нехарактерное для него обычно) произвело на нее наконец должное впечатление. Она осеклась, не долив бокал, и резко бросила:

– Хорошо, говорите.

– Это и есть моя цель, мадемуазель – чтобы все было хорошо. – Он принял из ее рук коктейль. – За ваше здоровье, мадемуазель, за ваше долгое и доброе здравие.

Девушка была отнюдь не глупа. От нее не укрылась значительность, с которой он произнес эти слова.

– Что?нибудь случилось?

– Да, мадемуазель. Вот…

Он протянул ей ладонь, на которой лежала пуля. Озадаченно нахмурившись, девушка взяла ее.

– Вы знаете, что это такое?

– Конечно, знаю. Это пуля.

– Совершенно верно. Мадемуазель, сегодня утром мимо вас пролетела вовсе не оса – это была пуля.

– Вы хотите сказать… какой?то псих с криминальными наклонностями стрелял в саду отеля?

– Похоже, что так.

– Черт меня побери, – сказала Ник, не выбирая выражений. – Похоже, я и впрямь заговоренная. Это уже четвертый раз.

– Да, – сказал Пуаро. – Четвертый. И я хотел бы, мадемуазель, услышать все о первых трех.

Она уставилась на него.

– Я хочу убедиться в том, что это были случайности.

– Ну конечно, случайности! А что же еще?

– Мадемуазель, наберитесь мужества. Я могу вас шокировать. Что, если кто?то покушается на вашу жизнь?

Но Ник только прыснула в ответ. Похоже, сама мысль об этом сильно ее забавляла.

– Что за чудн?я идея! Дорогой вы мой, да кому, скажите на милость, нужна моя жизнь? Я же не юная наследница миллионов, чья смерть открывает дорогу к несметному богатству. Я бы порадовалась, попытайся кто?то меня убить, – все разнообразие, – но, боюсь, на это нет ни малейшей надежды!

– Так вы расскажете мне об этих случайностях, мадемуазель?

– Разумеется, но в них нет ничего особенного. Обычные глупые совпадения. Над моей кроватью висит картина в тяжеленной раме. Ночью она упала. По чистой случайности прямо перед этим я услышала, что где?то в доме хлопает дверь: я встала и пошла закрыть ее, только поэтому меня и не убило. А так мне, наверное, размозжило бы голову. Это был номер первый.

Пуаро не улыбнулся.

– Продолжайте, мадемуазель. Давайте перейдем к номеру второму.

– Ну, этот еще слабее. От дома к морю ведет крутая тропа. Я хожу по ней купаться. Там, в самом низу, есть скала, с которой удобно прыгать в море. Так вот, один валун расшатался и, когда я спускалась, покатился за мной – и тоже чуть не убил. В третий раз все было по?другому. Что?то стряслось с тормозами моей машины – не знаю, что именно; механик в гараже говорил, но я не запомнила. Короче, если бы я проехала через ворота и стала спускаться по холму вниз, то не смогла бы остановиться до тех пор, пока не врезалась в ратушу. Ратуше, конечно, ничего, а от меня осталось бы мокрое место. К счастью, я тогда уже на ходу вспомнила, что опять забыла кое?что дома, и повернула назад, а потому только врезалась в лавровую изгородь.

– И вы не знаете, в чем там была проблема?

– Спросите в гараже Мотта, там знают. Кажется, что?то простое… открученная гайка, что?то в этом роде. Я даже подумала, может, это сынишка Эллен покопался… у моей горничной, которая открыла вам дверь, есть сын. Мальчишек ведь хлебом не корми, дай заглянуть в нутро автомобиля. Но Эллен, конечно, клянется, что он и близко не подходил к машине. Думаю, что бы там ни говорил Мотт, а в ней просто что?то разболталось.

– А где ваш гараж, мадемуазель?

– С другой стороны, за домом.

– Он обычно заперт?

От удивления Ник сделала большие глаза.

– Ой! Нет. Конечно нет.

– То есть кто угодно может подойти к автомобилю незамеченным и пошарить в нем?

– Ну… да… наверное. Но это же так глупо.

– Нет, мадемуазель. Это вовсе не глупо. Вы не понимаете. Вам грозит опасность – серьезная опасность. Это говорю вам я. А вы знаете, кто я?

– Нет, – ответила Ник затаив дыхание.

– Я Эркюль Пуаро.

– А! – отозвалась Ник довольно невнятно. – А, ну да.

– Мое имя вам что?нибудь говорит, а?

– О, да.

Она беспокойно заерзала. Взгляд у нее сделался затравленный. Пуаро пристально наблюдал за ней.

– Вам неловко. По всей видимости, это означает, что вы не читали книг обо мне.

– Нет… ну… читала, но не все. Однако ваше имя я знаю.

– Мадемуазель, вы вежливая маленькая лгунья. – (Я вздрогнул, вспомнив слова, которые прозвучали в отеле «Маджестик» после ланча в тот день.) – Я забыл – вы ведь еще совсем дитя – вряд ли вы слышали. Так проходит мирская слава… Мой друг – он все вам расскажет.

Ник посмотрела на меня. Я смущенно покашлял.

– Месье Пуаро был… есть… был великим детективом, – объяснил я.

– Ах, мой друг! – воскликнул Пуаро. – И это всё? Mais dis donc![19] Почему вы не расскажете мадемуазель о том, что я уникальный, непревзойденный, единственный в своем роде детектив?

– В этом нет необходимости, – холодно ответил я. – Вы уже сами все сказали.

– О, да, но мне было бы куда приятнее сохранить скромность. Нельзя же петь дифирамбы самому себе.

– Действительно, зачем же лаять самому, когда есть собака, – с притворным сочувствием поддержала его Ник. – Кстати, как зовут пса? Доктор Ватсон, я полагаю?

– Мое имя Гастингс, – ответил я также холодно.

– Битва в тысяча шестьдесят шестом году[20], – ответила Ник. – Ну, и кто сказал, что я не образованна?.. Ой, нет, это все так чудесно! Неужели вы правда думаете, что кто?то хочет со мной разделаться? Вот было бы здорово!.. Но нет, такого ведь не бывает. Только в книжках. Наверное, месье Пуаро – как хирург, который придумал какую?то хитрую операцию и теперь непременно хочет прооперировать всех, или как врач, который открыл новую болезнь и хочет, чтобы она оказалась у всех и каждого…

– Sacr? tonnerre![21] – рявкнул Пуаро. – Да будете вы говорить серьезно или нет? Вам было бы совсем не до шуток, мадемуазель, лежи вы сейчас в саду отеля мертвая: очаровательный маленький труп с аккуратной дырочкой в голове, а не в шляпке. Уж тогда?то вы вряд ли стали бы смеяться, а?

– Во время спиритического сеанса раздавался жуткий потусторонний смех, – отозвалась Ник. – Если говорить серьезно, месье Пуаро, то я, конечно, благодарна вам за заботу и все такое, но, по?моему, это была не более чем случайность.

– Вы упрямы, как сам дьявол!

– Поэтому меня и зовут Ник. Про моего деда болтали, будто он продал душу дьяволу. И все вокруг звали его Старый Ник[22]. Вредный был старикан – но такой занятный… Я его обожала. Вечно таскалась за ним повсюду, вот нас и прозвали: Старый Черт и Молодая Чертовка. А по?настоящему меня зовут Магдала.

– Очень необычное имя.

– Да, и тоже семейное. В семействе Бакли всегда были Магдалы. Вон одна из них.

Она кивнула на стену с портретом.

– А! – отозвался Пуаро. Затем, взглянув на другой портрет, над каминной полкой, спросил: – Это ваш дедушка, мадемуазель?

– Да, впечатляет, правда? Джим Лазарус предложил его купить, но я отказалась. У меня слабость к Старому Нику.

– Ага! – С минуту Пуаро молчал, потом очень серьезно сказал: – Revenons ? nos moutons[23]. Выслушайте меня, мадемуазель. И, умоляю вас, сохраняйте серьезность. Вам грозит опасность. Сегодня кто?то стрелял в вас из маузера…

– Из маузера?.. – Девушка вздрогнула.

– Да, а что? Вы знаете кого?то, у кого есть маузер?

Она улыбнулась:

– У меня у самой он есть.

– У вас?

– Да – папин. Папа привез его с войны. С тех пор он валяется по дому. Только вчера я видела его вон в том ящике.

Девушка показала на старомодное бюро. Вдруг, словно ее посетила неожиданная идея, она встала, подошла к нему и потянула на себя ящик. Краски сбежали с ее лица. Дрогнувшим голосом она сказала:

– Ой! А его… нет.

 

Глава 3

Случайные совпадения?

 

С этого момента разговор принял совершенно иной оборот. До тех пор Пуаро и девушка не понимали друг друга. Пониманию препятствовала бездна разделявших их лет. Его слава, его репутация не значили для нее ровно ничего – она принадлежала к иному поколению, знающему лишь те имена, которые на слуху в настоящий момент. Вот почему все его предостережения были напрасны. Она видела в нем лишь пожилого иностранца, до смешного склонного к мелодраме.

Такое отношение озадачивало Пуаро. Особенно страдало его тщеславие. Ведь он всегда исходил из того, что имя Эркюля Пуаро известно всем. И вдруг он повстречал девушку, не знающую, кто он такой. Поделом ему, невольно думал я, но как некстати для самой девушки!

Однако после пропажи пистолета все пошло иначе. Ник перестала видеть в этой истории лишь смешную шутку. Конечно, легкомыслие не покинуло ее, ведь таково было ее кредо, ее принцип – ничего не принимать близко к сердцу, – но ее поведение заметно изменилось.

Вернувшись к нам, девушка присела на ручку кресла и наморщила лоб.

– Странно, – произнесла она.

Пуаро тут же накинулся на меня:

– Помните, Гастингс, я говорил об одной маленькой идее? Так вот, она оказалась верна! Предположим, мадемуазель обнаруживают в саду отеля мертвой. Не сразу – там ходят редко. А рядом с ней, на земле, лежит ее собственный пистолет. Достойная мадам Эллен, вне всякого сомнения, узнаёт его. Тут же начинаются разговоры о бессоннице, тревоге…

Ник беспокойно заерзала.

– Это правда. Я сейчас ужасно нервная… Все твердят мне, что я прямо сама не своя. Да – именно так бы все и объяснили…

– И вынесли бы вердикт – самоубийство. На пистолете отпечатки пальцев самой мадемуазель, и ничьих больше – удобно, просто и убедительно…

– Чертовски забавно! – воскликнула Ник, но по ее тону я с облегчением понял, что на самом деле забавно ей не было.

Пуаро воспринял ее слова в традиционном смысле.

– N’est ce pas?[24] Неужели вы не понимаете, мадемуазель, что этому необходимо положить конец? Четыре раза убийца ошибался, но на пятый его расчет может оказаться верен.

– И тогда готовьте катафалк на резиновом ходу, – прошептала Ник.

– Нет, мы с моим другом здесь, и мы не допустим этого! – Я был благодарен ему за это «мы». Пуаро имеет привычку иногда забывать о моем существовании.

– Да, – вставил я. – Вам не о чем беспокоиться, мисс Бакли. Мы вас защитим.

– Ужасно мило с вашей стороны, – сказала Ник. – И вообще, все это просто восхитительно. Жуть, до чего интересно.

Говорила она по?прежнему весело и легкомысленно, но в ее глазах, как мне показалось, была тревога.

– И первое, что нам надлежит сделать, – сказал Пуаро, – это провести консультацию. – Он сел и улыбнулся ей в самой дружеской манере. – Для начала, мадемуазель, банальный вопрос: у вас есть враги?

Ник с сожалением покачала головой.

– Боюсь, что нет, – ответила она, как будто извиняясь.

– Bon[25]. Тогда рассмотрим иную возможность. Зададим вопрос из кино и детективных романов – кому выгодна ваша смерть, мадемуазель?

– Даже не представляю, – сказала Ник. – Потому?то все и выглядит так нелепо. Конечно, есть этот старый амбар, но он заложен?перезаложен, крыша протекает, а на участке под ним точно нет ни угля, ни еще чего?нибудь стоящего.

– Так, значит, дом заложен?

– Да. Другого выхода не было. Налог на наследство пришлось платить дважды, причем почти подряд. Шесть лет назад умер дед, потом брат. Мои финансовые дела накрылись медным тазом…

– А ваш отец?

– Его комиссовали с войны домой, потом он подхватил пневмонию и в девятнадцатом году умер. А мама умерла, когда я была еще ребенком. Я жила здесь с дедом. Они с па не ладили – что совсем не удивительно, – и па подкинул меня старику, а сам отправился по свету куда глаза глядят. Джеральд – мой брат – тоже был с дедом в контрах. Наверное, так было бы и со мной, будь я мальчишкой. Но я была девочкой, и это меня спасало. Дед часто говорил, что я вся в него, характером тоже. – Она рассмеялась. – Сам?то он был настоящим повесой. Но отчаянно везучим. О нем говорили, что он превращает в золото все, к чему ни прикоснется. Однако он был игрок и сразу спускал все в карты. Когда он умер, то оставил только этот дом да участок. Мне было тогда шестнадцать, а моему брату Джеральду – двадцать два. Три года спустя Джеральд погиб в автокатастрофе, и дом отошел ко мне.

– А после вас, мадемуазель? Кто ваш ближайший родственник?

– Мой кузен, Чарльз. Чарльз Вайз. Он здешний юрист. Хороший и достойный человек, но ужасно скучный. Он снабжает меня дельными советами и пытается обуздать мои экстравагантные привычки.

– А также ведет все ваши дела, а?

– Ну да, если можно их так назвать. Какие уж у меня дела… Кстати, это он помог мне получить залог за дом, и он же заставил меня сдать сторожку.

– Ах да! Сторожка. Я как раз хотел расспросить вас о ней. Так она сдается?

– Да – каким?то австралийцам. По фамилии Крофт. Невероятно сердечные, и всё в таком духе. Прямо тоска берет. Вечно таскают мне всякую всячину – то сельдерей, то молодой горошек… Их, видите ли, шокирует, как я запустила сад. И вообще, они слишком часто путаются у меня под ногами – по крайней мере, он. До того дружелюбен, что сил нет. Она?то калека, бедняжка, и целыми днями лежит у себя на диване… Но ничего, зато они платят ренту, это главное.

– И давно они здесь?

– О!.. С полгода.

– Понятно. Итак, кроме этого вашего кузена… кстати, по какой линии он вам родня, по материнской или по отцовской?

– По материнской. Мою мать звали Эми Вайз.

– Bien! Да, я хотел спросить, помимо этого кузена у вас есть родственники?

– Есть, очень дальние – Бакли из Йоркшира.

– И больше никого?

– Никого.

– Вам здесь одиноко.

Ник вытаращила на него глаза.

– Одиноко? Скажете тоже. Я здесь вообще редко бываю. Обычно я живу в Лондоне. И потом, с родичами всегда такая морока. Вечно лезут не в свое дело, советы дают… Нет, одной веселее.

– В таком случае не стану терять время, выражая вам свое сочувствие. Я вижу, вы девушка современных взглядов, мадемуазель. Поговорим лучше о ваших домочадцах.

– Хорошо звучит!.. Эллен – вот и все мои домочадцы. И ее муж, он садовник… кстати, никуда не годный. Я почти ничего не плачу им обоим, зато позволяю держать здесь ребенка. Эллен прислуживает мне, когда я одна, а когда с гостями, мы нанимаем ей в помощь кого и где только можем. Кстати, в понедельник я устраиваю вечеринку. На той неделе ведь начало регаты.

– В понедельник – а сегодня суббота… Так, так… А теперь, мадемуазель, поговорим о ваших друзьях – о тех, с кем вы были сегодня за ланчем, к примеру.

– Ну, Фредди Райс – девушка со светлыми волосами, – она практически моя лучшая подруга. Жизнь у нее не сложилась. Она неудачно вышла замуж – ее муж пьяница, наркоман и вообще тот еще тип. Год или два назад она от него ушла. Но ни к кому так и не пристала. Хоть бы она уже получила развод и вышла за Джима Лазаруса.

– Лазарус? Торговля антиквариатом на Бонд?стрит?

– Да. Джим – единственный наследник. Купается в деньгах, ясное дело. Видели его машину? Он, конечно, еврей, но чертовски порядочный. И предан Фредди. Они везде вместе. Уик?энд они проведут в «Маджестике», а в понедельник переберутся ко мне.

– А муж миссис Райс?

– Эта скотина? О нем давно уже нет ни слуху ни духу. Никто не знает, куда он подевался. Фредди в жутком положении. Разве можно развестись с кем?то, когда не знаешь, где он?

– ?videmment![26]

– Бедная Фредди, – задумчиво продолжала Ник. – Как ей не везет… А ведь все уже почти сладилось однажды. Она нашла его и все ему выложила, и он был совсем не против, только вот денег, чтобы привести в отель женщину, у него не оказалось. Кончилось тем, что раскошелилась она, а он взял денежки и скрылся, и никто с тех пор о нем ничего не слышал. Ну, не мерзость ли, я вас спрашиваю?

– Святые небеса! – воскликнул я.

– Мой друг Гастингс шокирован, – заметил Пуаро. – Будьте, пожалуйста, осторожнее, мадемуазель. Он отстал от жизни, понимаете ли. Совсем недавно вернулся из дальних краев, где бескрайние просторы и все такое прочее, так что ему еще предстоит обучиться современному языку.

– А что тут особенного? – удивилась Ник, широко раскрыв глаза. – Все знают, что такие люди есть. Хотя, по мне, так это все равно подлость. Бедная старушка Фредди оказалась тогда в аховом положении, она прямо не знала, куда приткнуться…

– Да, неприятно. А ваш другой друг, мадемуазель? Капитан Челленджер?

– Джордж? Его я знаю всю жизнь – ну, последние пять лет по крайней мере. Отличный парень, наш Джордж.

– И хочет, чтобы вы вышли за него замуж, а?

– Да, иногда. За полночь или после второго бокала портвейна.

– Но вы тверды, как кремень.

– Что толку нам с Джорджем жениться? У нас на двоих и стручка бобового нет. К тому же с ним можно умереть от скуки. От него только и слышишь: «надо играть за своих» да «старая добрая школа». А самому уже сорок.

Это замечание заставило меня слегка моргнуть.

– То есть он уже одной ногой в могиле, – сказал Пуаро. – О! Не обращайте на меня внимания, мадемуазель. Я старый дедушка, я никто. Расскажите мне лучше о несчастных случаях. Начнем с картины…

– Ее опять повесили – на новый шнур. Можете посмотреть, если хотите.

Она встала и вышла из комнаты, мы – за нею. В ее спальне прямо над изголовьем висела написанная маслом картина в массивной раме.

– С вашего позволения, мадемуазель, – пробормотал Пуаро, снял туфли и взобрался на кровать. Внимательно изучив и шнур, и картину, он осторожно потянул ее на себя за край рамы, затем, скорчив гримасу, спустился.

– Да, если такая штука упадет кому?то на голову, ничего хорошего не будет… А раньше картина тоже висела на куске электрического провода?

– Да, только потоньше. Теперь я выбрала самый толстый.

– Это вполне понятно. А вы осматривали место разрыва – края были потерты?

– Наверное, да – но вообще?то я не обратила внимания. А зачем?

– Вот именно, зачем… Тем не менее мне бы очень хотелось на него взглянуть. Он еще в доме?

– Был на картине. Но человек, который вешал ее в последний раз, наверное, его выбросил.

– Жаль. Мне бы хотелось его увидеть.

– То есть вы не считаете, что это была случайность? А что тогда?

– Может быть, и случайность. Я ничего не утверждаю. Но вот история с тормозами – определенно не случайность. И камень, скатившийся по склону, тоже… кстати, мне бы хотелось осмотреть место, где это было.

Ник вывела нас в сад, к краю утеса. Внизу под нами сверкало и искрилось море. К нему сверху вела дикая тропа. Ник спустилась по ней туда, где все произошло, и Пуаро задумчиво кивнул. Потом он спросил:

– Сколько путей ведут в ваш сад, мадемуазель?

– Есть главные ворота – у сторожки. Вход для торговцев – калитка в стене примерно посередине дороги. Еще одна калитка – на этой стороне, недалеко от обрыва. Из нее попадаешь прямо на тропу, которая ведет от пляжа к отелю. А еще можно пройти через дыру в заборе, как я и сделала сегодня утром. Дорога через сады отеля – самый прямой путь в город.

– А ваш садовник – где он чаще всего работает?

– Ну, он обычно толчется где?нибудь на огороде или сидит в сарае для инструментов и делает вид, будто точит ножницы.

– То есть на той стороне дома? Значит, если бы кто?нибудь пришел сюда и столкнул с обрыва камень, то его никто не увидел бы?

Ник еле заметно вздрогнула.

– Вы… вы правда думаете, что так оно и было? – спросила она. – Мне как?то не верится. Напрасная трата времени.

Пуаро снова вытащил из кармана пулю и поглядел на нее.

– Видимо, не напрасная, мадемуазель, – сказал он тихо.

– Это наверняка какой?то псих.

– Возможно… Интересная тема для послеобеденной беседы – верно ли, что все преступники ненормальны? Допускаю, что в развитии их серых клеточек присутствуют отклонения. Но об этом пусть думают доктора. У меня другая работа. Я должен думать не о тех, кто виноват, а о тех, кто ни в чем не повинен, не о преступнике, а о жертве. И сейчас меня беспокоите вы, мадемуазель, а не тот неизвестный, что покушается на вас. Вы молоды и красивы, для вас светит солнце и вертится земля, вас ждут впереди жизнь и любовь. Вот о чем я сейчас думаю, мадемуазель. Скажите, ваши друзья – миссис Райс и мистер Лазарус – как долго они были здесь?

– Фредди приехала в эти края в среду. Пару дней провела у знакомой пары где?то в Тэвистоке, здесь же появилась вчера. Джим, кажется, тоже колесил по окрестностям.

– А капитан Челленджер?

– Он в Девонпорте. Приезжает сюда на своей машине, когда может, – обычно по выходным.

Пуаро кивнул. Мы шли назад к дому. Все молчали, когда он вдруг спросил:

– Мадемуазель, у вас есть подруга, которой вы можете доверять?

– Фредди.

– Кроме миссис Райс.

– Ну, не знаю… Наверное, есть. А почему вы спрашиваете?

– Потому, что я хочу, чтобы вы пригласили ее к себе, погостить – немедленно!

– О!

Ник, похоже, сильно удивилась. Минуту?другую она задумчиво молчала, затем с сомнением в голосе проговорила:

– Есть ведь Мэгги. Можно попытаться пригласить ее.

– Какая Мэгги?

– Моя кузина, из йоркширских Бакли. У них большая семья. Отец священник – ну, вы понимаете. Мэгги – моя ровесница, летом я обычно приглашаю ее погостить. Правда, с ней ужасно скучно – слишком уж она правильная, а ее прическа вошла в моду по чистой случайности… Короче, этим летом я надеялась обойтись без нее.

– Ни в коем случае. Ваша кузина, мадемуазель, нам замечательно подойдет. Она как раз тот человек, который нам нужен.

– Ладно, – сказала Ник со вздохом. – Дам ей телеграмму. Все равно я не знаю, кого еще можно сейчас пригласить. У всех уже есть планы. А она наверняка приедет, только пикник церковного хора мальчиков или кулинарный фестиваль для их матушек?вегетарианок могут ее задержать. Хотя что, по?вашему, она сможет сделать…

– Вы могли бы устроить так, чтобы она спала в вашей комнате?

– Да, наверное.

– Она не подумает, что это странная просьба?

– О, нет, Мэгги вообще не думает. Она только делает – и всё на полном серьезе, понимаете? Христианский труд – с усердием и верой… Ладно, телеграфирую ей, пусть приезжает в понедельник.

– Почему не завтра?

– С воскресными?то поездами? Она решит, что я при смерти, если я попрошу ее приехать завтра… Нет, пусть будет понедельник. А вы расскажете ей о злой судьбе, которая подстерегает меня на каждом шагу?

– Nous verrons…[27] А вы все шутите? Вы храбрая девушка, я рад это видеть.

– Все?таки разнообразие, – сказала Ник.

Что?то в ее тоне поразило меня, и я взглянул на нее с любопытством. Мне показалось, что она с нами не откровенна. Мы вернулись в гостиную. Пуаро стал снова листать газету, лежавшую на диване.

– Вы это читали, мадемуазель? – спросил он внезапно.

– «Сент?Лу геральд»? Не всерьез. Так, открываю иногда, взглянуть на таблицу приливов. Ее публикуют раз в неделю.

– Понимаю. Кстати, мадемуазель, а вы когда?нибудь писали завещание?

– Да, писала. Месяцев шесть назад. Перед тем как сделать оп.

– Qu’est ce que vous dites?[28] Какой еще оп?

– Операцию. Мне удалили аппендикс. Кто?то сказал, что лучше написать завещание, я и написала. Сразу почувствовала себя такой важной…

– А каковы условия завещания?

– Эндхауз я оставила Чарльзу. Остальное – Фредди, хотя, кроме дома, у меня все равно почти ничего нет. Да и налоги на наследство, скорее всего, превысят само наследство.

Пуаро рассеянно кивнул.

– Теперь я ухожу. Au revoir[29], мадемуазель. Остерегайтесь.

– Чего именно? – спросила Ник.

– Вы умны. Да, в этом вся проблема – кто знает, чего именно вам следует остерегаться? Кто может сказать?.. Но будьте уверены, мадемуазель: через несколько дней я узнаю правду.

– А до тех пор мне следует остерегаться отравы, бомб, револьверных выстрелов, автокатастроф и стрел, смазанных таинственными ядами южноамериканских индейцев, – радостно закончила Ник.

– Не смейтесь, мадемуазель, – сказал Пуаро серьезно. Дойдя до двери, он остановился. – Кстати, какую цену предлагал месье Лазарус за портрет вашего деда?

– Пятьдесят фунтов.

– А! – сказал Пуаро и с любопытством взглянул в темное, угрюмое лицо над камином.

– Но я ведь говорила вам, что не хочу продавать старика.

– Да, – ответил Пуаро. – Да, я понимаю.

 

Глава 4

Должно быть что?то еще!

 

– Пуаро, – обратился я к нему, едва мы вновь оказались на дороге. – Есть кое?что, о чем вы должны знать.

– Что же это, mon ami?

Я рассказал ему версию происшествия с автомобилем, которой поделилась со мной миссис Райс.

– Tiens! C’est int?ressant, ?a[30]. Есть такой тип людей – тщеславные, истеричные; они привлекают к себе внимание рассказами о том, как им удалось избежать верной смерти, и о всяких происшествиях с ними, которых никогда не бывало! Да, этот тип хорошо известен. Такие и увечья себе наносят не моргнув глазом, лишь бы им поверили.

– Но вы же не считаете…

– Что мадемуазель Ник принадлежит к этому типу? Нет, конечно. Вы ведь обратили внимание, Гастингс, сколько усилий пришлось нам приложить, чтобы убедить ее в грозящей ей опасности? Но и потом она продолжала насмешничать… Да, она истинное дитя своего времени, эта малышка. И тем не менее то, что сказала миссис Райс, очень интересно. Почему она это сказала? Даже если это правда, зачем вообще об этом говорить? Совершенно без надобности – даже gauche[31].

– Да, – сказал я. – Вы правы. По?моему, она и к разговору?то это приплела совсем некстати – без всяких видимых причин.

– Это любопытно. Да, весьма любопытно… А я люблю, когда проявляются такие маленькие любопытные несообразности. В них есть смысл. Они как указательные знаки.

– Куда же они указывают?

– Тут, мой милый Гастингс, вы нащупали наше самое слабое место. Куда? Вот именно, куда? Увы, мы узнаем это не раньше, чем сами туда придем.

– Скажите мне, Пуаро, – продолжал я. – Почему вы настояли на том, чтобы она пригласила к себе эту кузину?

Пуаро остановился и возмущенно погрозил мне пальцем.

– Задумайтесь, – воскликнул он. – Задумайтесь хотя бы на одну минутку, Гастингс. Как нас обогнали! Как у нас связаны руки! Найти преступника после того, как преступление совершено, – c’est tout simple![32] По крайней мере, для человека с моими способностями. Совершенное преступление – это как личная подпись убийцы. Но у нас нет преступления – более того, нам оно не нужно. Расследовать преступление, которое еще не совершено, – вот задача уникальной сложности.

Какова же наша главная цель? Обеспечить безопасность мадемуазель. А это нелегко. Нет, это очень трудно, Гастингс. Мы ведь не можем не спускать с нее глаз и днем и ночью, не можем даже прислать полицейского в больших ботинках, чтобы тот сделал это за нас. И провести ночь в спальне молодой девушки для нас тоже невозможно. Так что это дело – просто клубок неразрешимых трудностей.

Но кое?что мы все?таки можем. Мы можем усложнить убийце задачу. Мы можем предупредить мадемуазель, чтобы она была начеку все время, а еще мы можем пригласить незаинтересованного свидетеля. Надо быть по?настоящему умным человеком, чтобы обойти оба эти препятствия.

Он сделал паузу, а потом изменившимся голосом добавил:

– Но я боюсь, Гастингс…

– Чего же?

– Я боюсь… что он действительно умен. И у меня тяжело на сердце. Да, очень тяжело.

– Пуаро, – сказал я, – от ваших слов мне становится не по себе.

– Мне тоже… Послушайте, мой друг, эта местная газетенка, «Сент?Лу геральд». Знаете ли вы, на каком месте она была раскрыта? На маленькой заметке, в которой говорилось: «Среди гостей отеля – месье Эркюль Пуаро и капитан Гастингс». Предположим – только предположим, – что кто?то прочел эту заметку. Значит, ему известно мое имя – оно всем известно…

– Кроме мисс Бакли, – усмехнулся я.

– Она маленькая пустоголовая девчонка, какой с нее спрос. Серьезный человек – преступник – наверняка знает мое имя. Он наверняка испугается. И удивится. Станет задавать себе вопросы. Трижды он покушался на жизнь мадемуазель – и вдруг в окрестностях появляется Эркюль Пуаро. «Что это, совпадение?» – спросит он себя. И испугается, решив, что вряд ли. И как он поступит тогда?

– Заметет следы и ляжет на дно, – предположил я.

– Да; или, если у него есть хоть капля мужества, он может решиться нанести удар немедленно, не теряя времени. Я еще не успею навести справки, а мадемуазель – пуф! – и уже мертва. Именно так поступил бы человек решительный.

– Но кто, по?вашему, мог прочесть эту заметку в газете, кроме самой мисс Бакли?

– Заметку читала не она. Когда я назвал свое имя, оно не произвело на нее ни малейшего впечатления. Она его просто не узнала. У нее даже в лице ничего не дрогнуло. Кроме того, она нам говорила, что заглядывает в эту газету только ради таблицы приливов… Так вот, на той странице ее не было.

– Думаете, кто?то в доме…

– Да, либо в доме, либо вхож в него. А это совсем не трудно – двери открыты настежь, заходи любой. Вне всякого сомнения, друзья мисс Бакли просто приходят и уходят, когда им вздумается.

– У вас есть какие?нибудь догадки? Подозрения?

Пуаро всплеснул руками:

– Никаких. Каков бы ни был мотив преступника, он, как я и предполагал, не очевиден. Именно в этом состоит его алиби, именно это позволило ему действовать с такой решимостью сегодня утром. С одной стороны, ни у кого, похоже, нет оснований желать смерти маленькой Ник. Ее собственность? Дом наследует кузен, и еще вопрос, нужна ли ему эта заложенная?перезаложенная развалюха? Ведь это даже не его фамильное гнездо. Он?то не Бакли, вы же помните? Конечно, этого Чарльза Вайза все равно следует повидать, но идея о том, что он может оказаться убийцей, представляется мне фантастической. Затем мадам, лучшая подруга, с отрешенным взглядом и видом заблудшей мадонны…

– Вы тоже это заметили? – спросил я, вздрогнув.

– Какое отношение имеет она к этому делу? Она сообщает вам, что ее подруга – лгунья. C’est gentil, ?a![33] Зачем она это говорит? Возможно, она боится чего?то, что Ник может рассказать о ней? Может быть, это что?то связано с машиной? Или это лишь предлог, а ее страх вызван чем?то совсем другим? И ковырялся ли кто?нибудь в машине, а если да, то кто? И что она знает об этом? Потом шикарный блондин, месье Лазарус. Как он связан со всей этой историей? Он, его роскошный автомобиль и его деньги. Имеет ли он какое?то отношение к покушениям? Капитан Челленджер…

– На его счет даже не сомневайтесь, – поспешно ввернул я. – Pukka sahib[34].

– Вне всякого сомнения, он учился в правильной, с вашей точки зрения, школе. К счастью, я, как иностранец, далек от подобных предрассудков и могу вести расследование, не оглядываясь на них. Но, должен признать, мне и впрямь трудно связать капитана Челленджера с готовящимся преступлением. Скорее даже, у него нет с ним никакой связи.

– Конечно, нет, – одобрительно поддержал его я.

Пуаро внимательно взглянул на меня.

– Вы странно влияете на меня, Гастингс. У вас просто потрясающее отсутствие чутья – стоит вам указать направление, и меня так и тянет в другую сторону. Вы из тех восхитительных людей – честных, доверчивых, благородных, – которые неизбежно попадаются на удочку мошенникам. Это вы вкладываете деньги в сомнительные нефтяные месторождения и мифические золотые прииски. Это вы обеспечиваете пройдохам и аферистам всех мастей верный кусок хлеба… Да, я, пожалуй, займусь этим капитаном Челленджером – вы пробудили во мне червя сомнения.

– Мой дорогой Пуаро, – воскликнул я сердито. – Вы ведете себя безрассудно. Я столько странствовал по свету…

– И ничему не научились, – с грустью ответил мой друг. – Удивительно, но факт.

– Полагаете, мне удалось бы преуспеть на моем ранчо в Аргентине, будь я тем доверчивым простофилей, каким вы меня считаете?

– Не сердитесь, умоляю вас, mon ami. Вы действительно добились впечатляющих успехов – вы и ваша супруга.

– Белла, – ответил я, – всегда руководствуется моим суждением.

– Она столь же мудра, сколь и очаровательна, – сказал Пуаро. – Давайте не будем ссориться, друг мой. Взгляните, вон там, впереди, вывеска, на ней слова: «Гараж Мотта». Полагаю, это о нем говорила мадемуазель Бакли. Несколько вопросов, заданных его владельцу, помогут нам вскоре прояснить одно маленькое дельце.

Мы вошли, и Пуаро представился, сказав, что пришел по рекомендации мисс Бакли. Расспросив владельца о том, можно ли нанять в его гараже автомобиль для дневных прогулок, он плавно перешел на тему поломки машины самой мисс Бакли, случившейся совсем недавно.

Владелец гаража стал вдруг необычайно словоохотлив. Как выяснилось, он в жизни не видел столь странной поломки. Технические термины так и сыпались из него. Я, увы, мало понимаю в механизмах; Пуаро, по?моему, и того меньше. Однако главное мы все же уяснили: в машине действительно кто?то поковырялся. Повреждение было совсем несложным и нанесено быстро.

– Итак, – подвел итог Пуаро, когда мы вышли из гаража. – Малышка Ник оказалась права, а богатый месье Лазарус ошибался. Гастингс, друг мой, все это очень интересно.

– И что же нам теперь делать?

– Мы пойдем на почту и дадим телеграмму, если успеем.

– Телеграмму? – с надеждой переспросил я.

– Да, – ответил Пуаро задумчиво. – Телеграмму.

Почта была еще открыта. Мой друг написал и отправил телеграмму. В ее содержание он меня не посвятил. Я чувствовал, как ему хочется, чтобы я его расспросил, но я сдержался.

– Какая досада, что завтра воскресенье, – заметил он, когда мы повернули назад, к отелю. – Придется отложить визит к месье Вайзу до утра понедельника.

– Вы могли бы найти его и дома.

– Разумеется. Но мне это ни к чему. Я хочу получить у него профессиональную консультацию и составить мнение о нем как о юристе.

– Понимаю, – глубокомысленно ответил я. – Полагаю, так действительно лучше.

– Например, большое значение имел бы его ответ на один маленький вопрос. Если сегодня в двенадцать часов тридцать минут месье Чарльз Вайз был у себя в конторе, значит, это не он стрелял из пистолета в саду отеля «Маджестик».

– Не следует ли нам проверить алиби и тех троих, кто был тогда в отеле?

– Это значительно труднее. Любой из них мог под тем или иным предлогом покинуть остальных, выйти через террасу в сад – большие окна в гостиной, курительной, кабинете и салоне постоянно распахнуты настежь, – спрятаться там, где должна была пройти девушка, выстрелить и вернуться назад тем же путем – и все это за несколько минут. К тому же, mon ami, мы с вами до сих пор не можем быть уверены в том, что знакомы со всеми действующими лицами этой маленькой драмы. Есть еще почтенная Эллен и ее муж, которого мы даже не встречали. Оба живут в доме, и оба, вполне возможно, втайне обижены на мадемуазель. В сторожке обитают неизвестные нам австралийцы. А могут быть и другие, неведомые нам друзья и знакомые мадемуазель, о которых она не упомянула лишь потому, что ни в чем их не подозревает. Не могу избавиться от ощущения, Гастингс, что мы еще далеко не все знаем, что у этой истории есть второй план, который мы пока даже не видели. А еще я подозреваю, что мадемуазель не все нам рассказала.

– Думаете, она что?то скрывает?

– Вот именно.

– Может быть, она кого?то выгораживает?

Пуаро энергично затряс головой:

– Нет, нет. В этом смысле она как раз была совершенно откровенна. Я убежден, что о покушениях на ее жизнь она действительно рассказала нам все, что знает. Но есть еще что?то, не имеющее, как ей кажется, никакого отношения ко всей этой истории. И мне очень хотелось бы знать, что это. Ибо я – скажу без ложной скромности – куда умнее этой une petite comme ?a[35]. Я, Эркюль Пуаро, могу усмотреть связь там, где она ее не видит. Эта недостающая деталь может дать мне ключ, который я ищу. Ибо со всей прямотой и искренностью заявляю вам, Гастингс, что сейчас я подобен кораблю в ночном море. И пока впереди не мелькнет свет маяка, я не буду знать, где берег. Должно быть что?то еще, одна маленькая подробность, которой я пока не постигаю. Какая же? Je me demande ?a sans cesse. Qu’est?ce que c’est?[36]

– Вы все выясните, – сказал я, утешая его.

– Возможно, – мрачно отозвался он, – боюсь только, не было бы слишком поздно.

 

Глава 5

Мистер и миссис Крофт

 

В тот вечер в отеле были танцы. Ник Бакли обедала там с друзьями и весело помахала нам рукой.

На ней было длинное, в пол, платье из алого шифона. Из шифонового облака выглядывали белые плечи, стебелек шеи и венчавшая его темноволосая головка.

– Очаровательная маленькая чертовка, – заметил я. – И какой контраст с подругой, а?

Фредерика Райс была в белом. Она танцевала лениво, с томной грацией, так не похожей на веселое оживление Ник.

– Она очень красива, – заметил вдруг Пуаро.

– Кто? Наша Ник?

– Нет – другая. Но вот зла она? Или добра? А может быть, просто несчастна? Неизвестно. Она загадочна. Хотя, может быть, и это только кажется. Но то, что она allumeuse[37], – для меня несомненно.

– Что вы хотите сказать? – с любопытством спросил я.

Пуаро, улыбаясь, покачал головой:

– Рано или поздно вы сами поймете. Попомните мои слова.

И тут он, к моему удивлению, поднялся. Ник танцевала с Джорджем Челленджером. Фредерика и Лазарус только что закончили свой танец и вернулись за столик. Затем Лазарус встал и вышел, и миссис Райс осталась одна. Пуаро направился прямо к ней. Я последовал за ним.

Он действовал прямолинейно и точно.

– Вы позволите? – Он положил руку на спинку стула, скользнул на сиденье. – Мне нужно перемолвиться с вами парой слов, пока ваша подруга танцует.

– Да? – Ее голос прозвучал холодно и равнодушно.

– Мадам, не знаю, говорила она вам об этом или нет. Если нет, то скажу я. Сегодня на ее жизнь было совершено покушение.

Ее большие серые глаза широко раскрылись от удивления и ужаса. Зрачки, и без того расширенные, стали еще шире.

– Как покушение?

– В мадемуазель Бакли стреляли в саду этого отеля.

Внезапно она улыбнулась – нежной, сострадательной, скептической улыбкой.

– Это Ник вам сказала?

– Нет, мадам, я видел это собственными глазами. Вот пуля.

Он протянул ей пулю, и она слегка отпрянула.

– Но тогда… тогда…

– Как видите, это не игра воображения. Ручаюсь. Но это еще не всё. В последние дни имели место несколько очень любопытных происшествий. Вы наверняка слышали о них – хотя нет, вряд ли. Вы ведь только вчера приехали, верно?

– Да – вчера.

– А до этого вы гостили у друзей, как я слышал. В Тэвистоке.

– Да.

– Интересно, мадам, как зовут ваших друзей?

Она подняла брови.

– Есть какая?то причина, по которой я должна назвать вам их имена? – спросила она холодно. Пуаро тут же изобразил невинное удивление.

– Тысячу извинений, мадам. Какая maladroit[38] с моей стороны. Просто у меня тоже есть друзья в Тэвистоке, вот я и подумал, может быть, вы случайно встречали и их… Бьюкенен – так зовут моих друзей.

Миссис Райс покачала головой.

– Я не помню. Вряд ли мы встречались. – Ее голос потеплел. – Давайте не будем говорить о разных скучных людях. Поговорим лучше о Ник. Кто в нее стрелял? И зачем?

– Я не знаю, кто, – пока не знаю, – сказал Пуаро. – Но я выясню. Я ведь, знаете ли, детектив. Мое имя Эркюль Пуаро.

– Очень известное имя.

– Мадам слишком добра.

Она медленно произнесла:

– Чего вы хотите от меня?

Думаю, этим она удивила нас обоих. Такого мы от нее не ожидали.

– Я прошу вас, мадам, присмотрите за вашей подругой.

– Хорошо.

– Это всё.

Он встал, торопливо поклонился ей, и мы вернулись к своему столу.

– Пуаро, – сказал я, – вам не кажется, что вы слишком открываете свои карты?

– Mon ami, а что еще я могу поделать? Возможно, моему шагу не хватает утонченности, зато он гарантирует безопасность. Я не могу рисковать. И, по крайней мере, одно теперь совершенно ясно.

– Что именно?

– Миссис Райс не была в Тэвистоке. Где же она была?.. А! это я узнаю. От Эркюля Пуаро ничего нельзя утаить. Смотрите – красавец Лазарус вернулся. Она ему все рассказала. Он смотрит на нас. Он не глуп, да, определенно не глуп. Обратите внимание на форму его черепа… Ах! Хотелось бы мне знать…

– Что? – спросил я его, когда он умолк…

– То, что я узнаю в понедельник, – загадочно ответил Пуаро.

Я посмотрел на него, но ни о чем не спросил. Он вздохнул:

– Вы совсем утратили любопытство, мой друг. В былые дни…

– Есть удовольствия, – холодно заметил я, – без которых вы вполне можете обойтись.

– Вы имеете в виду…

– Удовольствие отказываться отвечать на вопросы.

– Ah, c’est malin[39].

– Вот именно.

– Ага, ну, ну, – пробормотал Пуаро. – Сильный немногословный герой, любимец романистов эдвардианской эпохи…[40]

Его глаза сверкнули, совсем как в старые добрые времена.

Вскоре мимо нашего столика прошла Ник. Отделившись от своей компании, она подлетела к нам, точно большая яркая птица, и беззаботно бросила:

– Танцую на краю гибели.

– Это новое для вас ощущение, мадемуазель?

– Да. И довольно забавное.

И девушка снова упорхнула, взмахнув на прощание рукой.

– Лучше бы она этого не говорила, – медленно сказал я. – Про танцы на краю гибели. Мне это не нравится.

– Мне тоже. Слишком близко к истине. Но у нее есть кураж, у этой малышки. Да, у нее определенно есть кураж. К несчастью, в настоящий момент ей нужно кое?что другое. Осмотрительность – voil? ce qu’il nous faut![41]

 

Следующий день был воскресным. В половине двенадцатого мы сидели на террасе отеля, когда Пуаро вдруг встал.

– Идемте, друг мой. Проведем небольшой эксперимент. Я точно знаю, что месье Лазарус и мадам уехали кататься в автомобиле, и мадемуазель с ними. Берег чист.

– В каком смысле?

– Увидите.

Мы спустились по ступеням и пересекли неширокий газон. От моря нам навстречу поднималась пара купальщиков. Оживленно болтая и смеясь, они прошли мимо.

Когда они скрылись, Пуаро подошел к незаметной узкой калитке с проржавевшими петлями и еле видной надписью на табличке: «Эндхауз. Частное владение». Поблизости не было ни души. Мы шмыгнули в калитку.

Через минуту мы оказались на газоне перед домом. Вокруг по?прежнему никого не было. Пуаро подошел к обрыву и поглядел вниз, потом зашагал к дому. Французские окна веранды стояли открытыми настежь, и мы вошли прямо в гостиную. Оказавшись внутри, Пуаро, не теряя времени, открыл дверь и вышел в холл. Оттуда он поднялся по лестнице на второй этаж, я – следом. Войдя прямо в спальню Ник, он сел на кровать, кивнул мне и подмигнул.

– Видите, друг мой, как просто. Никто не видел, как мы входили. Никто не заметит, когда мы будем уходить. Мы можем натворить здесь что угодно, и никто никогда не узнает, что это мы. К примеру, перетереть шнур, на котором висит картина, так, чтобы тот со временем лопнул… Предположим, однако, что возле дома кто?то был и видел нас. Что ж, у нас и тогда есть готовое оправдание, если мы друзья дома.

– То есть вы хотите сказать, что это сделал не кто?то чужой?

– Именно, Гастингс. Никакой бродячий маньяк к нашему делу не причастен. Нет, искать надо ближе к дому.

Он повернулся, чтобы выйти из комнаты, я за ним. Мы оба молчали. И оба, как мне кажется, волновались.

Вдруг на повороте лестницы мы остановились. Навстречу нам поднимался какой?то человек.

Он тоже встал. Его лицо было в тени, но, судя по всему, наше присутствие его поразило. Однако он заговорил первым, громко и довольно напористо:

– А вы кто еще такие, дьявол меня разбери?

– А! – сказал Пуаро. – Месье… Крофт, я полагаю?

– Да, это мое имя, но…

– Не пройти ли нам в гостиную? Думаю, там нам будет удобнее разговаривать.

Незнакомец, недолго думая, развернулся и пошел вниз, а мы за ним. Когда дверь гостиной закрылась за нами, мой друг отвесил легкий поклон.

– Позвольте представиться. Эркюль Пуаро к вашим услугам.

Лицо незнакомца немного прояснилось.

– О! – медленно начал он. – Так вы же тот детектив… Я про вас читал.

– В «Сент?Лу геральд»?

– А?.. Да нет, еще дома, в Австралии. Вы ведь француз, да?

– Бельгиец. Но это не имеет значения. Познакомьтесь, мой друг, капитан Гастингс.

– Очень приятно… Погодите?ка, а что вы тут делаете? Что?нибудь стряслось? Что?то не в порядке?

 

Конец ознакомительного фрагмента – скачать книгу легально

 

[1] Друг мой (фр.).

 

[2] Об этом повествуется в романе А. Кристи «Тайна Голубого поезда».

 

[3] Хорошо (фр.).

 

[4] Лихорадка попугайная, или орнитоз, – эндемическая инфекция птиц, особенно попугаев, канареек, зябликов, голубей и ряда домашних птиц, вызванная небольшими внутриклеточными бактериями вида Chlamydia psittaci. Не путать с птичьим гриппом.

 

[5] В период с 1924 по 1929 г. (роман вышел в свет в 1932 г.) мужской турнир в Уимблдоне выигрывали исключительно французы.

 

[6] Успокойтесь (фр.).

 

[7] Но, право же (фр.).

 

[8] Безделица (фр.).

 

[9] End House (англ.) – крайний дом.

 

[10] «Иметь пчелку под чепчиком» (англ. to have a bee in one’s bonnet) означает быть одержимым чем?либо; снова и снова говорить об одном и том же, поскольку предмет вашего рассказа чересчур важен для вас. Слово bonnet также имеет значение «дамская шляпка», «капор».

 

[11] Так, так, так и вот так (фр.).

 

[12] Нежные чувства (фр.).

 

[13] Ни за что. Она меня забавляет (фр.).

 

[14] Ах, юность, юность… (фр.)

 

[15] Мой дорогой (фр.).

 

[16] Ну да! (фр.)

 

[17] Невезение (фр.).

 

[18] Ну, что ж! (фр.)

 

[19] Ну расскажите же! (фр.)

 

[20] В 1066 г. произошла знаменитая битва при Гастингсе, в которой войско Вильгельма Завоевателя разбило силы короля англосаксов Гарольда II, ознаменовавшая собою начало нормандского владычества в Англии.

 

[21] Разрази меня гром! (фр.)

 

[22] Старый Ник – одно из прозвищ дьявола в Англии.

 

[23] Вернемся к нашим баранам (фр.).

 

[24] Вот как? (фр.)

 

[25] Хорошо (фр.).

 

[26] Безусловно! (фр.)

 

[27] Посмотрим… (фр.)

 

[28] Что вы сказали? (фр.)

 

[29] До свидания (фр.).

 

[30] Черт побери! А это интересно (фр.).

 

[31] Не к месту (фр.).

 

[32] Это совсем просто (фр.).

 

[33] Вот это мило! (фр.)

 

[34] Истинный джентльмен; отличный парень (англо?инд.).

 

[35] Малышки (фр.).

 

[36] Спрашиваю я себя беспрерывно. Что же это? (фр.)

 

[37] Женщина, пробуждающая страсть (фр.).

 

[38] Бестактность (фр.).

 

[39] Ах, вы умник (фр.).

 

[40] Т. е. первого десятилетия XX в.

 

[41] Вот что нам нужно! (фр.)