Евгений Водолазкин: Молчание как часть речи

Евгений Водолазкин лицом к лицу сталкивается с «Одиночеством в Сети» и пытается понять, почему у сегодняшней интернет- словесности появились отчетливые черты Средневековья. И, похоже, понимает.

Осенью я был на книжной ярмарке во Франкфурте, и там была вечеринка для писателей — с обильным, между прочим, угощени­ем. В разгар вечера я вышел на воздух подышать. Вместе со мной вышел незнакомый человек и закурил. Я вообще-то не курю, но тут почему-то попросил у него сигарету — потому, может быть, что он говорил по-русски. Мой собеседник сообщил мне, что он польский писатель, я же ему представился как писатель русский. Я сказал, что люблю Варшаву, он — что любит Москву, и беседа потекла по самому доброжелательному руслу. Когда в конце ее я спросил у него, с кем имею честь, выяснилось, что общаюсь я с Янушем Вишневским, автором «Одиночества в Сети». Вот как интересно устроена жизнь. Я довел до его сведения, что он в нашей стране очень популярен (он, впрочем, об этом и сам знает), и пригласил в Пушкинский Дом, чтобы показать ему, какой была литература до интернета. В этот вечер ин­тернет из абстрактного безликого явления приобрел для меня в пря­мом смысле человеческое лицо. Это было лицо Януша Вишневского. Слыша вопрос, содержащий слова «интернет» и «литература», я с тех пор вижу проницательные глаза польского писателя и стараюсь от­вечать в положительном ключе. По крайней мере, с этого начинать.

В каком-то смысле интернет литературе полезен. Например, когда пишешь роман и необходимо выяснить подробности быта описы­ваемого времени. Раньше нужно было отправляться в библиотеку, а сейчас нажимаешь кнопку — и тут же появляются сотни ответов, на основании которых можно составить собственное представление о предмете. Насколько оно достоверно? Тут уж основываешься на интуиции, которая есть не что иное, как опыт плюс некоторая инфор­мированность. Когда работаешь долго с текстами или историческими свидетельствами, то чувствуешь носом, где достоверно. Играет роль и авторитет пишущего. Если знаешь, что в других работах автор N. не привирает, то есть основания полагать, что не делает он этого и в данной работе. Все это помогает ориентироваться в потоках информации, проходящих через голову писателя.

Это хорошая сторона интернета. Но, несмотря на глубокое мое уважение к Янушу Вишневскому, есть ведь и плохие. Беда в том, что интернет провоцирует то, что можно назвать словоизвержением. Человек начинает писать, писать и писать. Иной вдохновенный экс­траверт описывает то, как встает утром, идет в туалет, чистит зубы, завтракает и спускается вниз по лестнице. Описывает все подряд, и не просто описывает — в каждый конкретный момент видит жизнь в качестве своего будущего поста в фейсбуке. И это испытание интернетом выдерживают далеко не все.

Есть беда и посерьезнее: человек что-то напишет сгоряча, а потом начинает жалеть. Несомненно, между мыслью и ее публикацией должно проходить какое-то время. Нужно, чтобы пыль осела, чтобы человек успел успокоиться и, придя в спокойное состояние, публи­ковал то, что считает нужным. Вспомним о тысячах несчастных, выложивших какие-то не те фотографии, ролики, высказывания: они подвергались общественному осуждению, их выгоняли с работы и преследовали по суду. И все только потому, что они не дали себе труда полчаса подумать. Вспомним всех выпивших после трудового дня, всех, у кого слетели тормоза и вышло наружу подсознание, всех, покрывших матом начальника в Сети. Тоже ведь жертвы интерне­та. Характерно, что многие скандалы последнего времени — это саморазоблачения.

Человек не успевает «догонять» собственные открытия, не успева­ет их осваивать. Именно поэтому интернет, который мог бы стать по-настоящему благом, очень многим осложняет жизнь. Это как с атомной энергией. Казалось бы, есть электричество, которое све­тит и греет, — сиди, наслаждайся. Так ведь нет же: человек создает атомную бомбу, а с ней — массу проблем. Одно спасает: «ядерный чемоданчик» лежит под кроватью не у каждого. Зато у каждого в кармане интернет. Человек просто вынимает смартфон и нажимает на кнопку — с возможным разрушительным резуль­татом. Тут есть и еще одна параллель — оружие. Почему я против того, чтобы оно было у населения? Когда у человека есть пистолет, он запросто может продырявить себе (другим) голову. Приставил, и — хлоп. А если нет оружия, ему надо что-то придумывать, веревку искать, молоток. Работа с таким и инструментами не только трудна, но и неэстетична. Глядишь, и человек, в зв е си в все обстоятельства, остается жить. Простота исполнения является большим искушением.

Этот вывод в равной степени касается оружия и интернета, потому что интернет — это тоже оружие. Но этим особенности интернета не ограничиваются. Как это ни странно звучит, с появлением интернета заканчивается тот период, который мы называем Новым временем. Что будет дальше, в целом не очень понятно, но какие-то черты уже просматриваются. Подобно тому как дети бывают похожи не на родителей, а на дедушек и ба­бушек, культура (развитие ее спиралевидно) до некоторой степени так же способна возвращаться на прежние позиции.

Совершен­но очевидно, что в сегодняшней словесности появляются черты Средневековья. Текст Средних веков безграничен: каждая новая копия одного и того же текста не является в строгом смысле копией, она всегда новое произведение: текст дописывали, что-то убирали, меняли и так далее. Вспомним, что приход Нового времени совпа­дает с отказом от рукописей и развитием книгопечатания. Таким образом культура пытается положить границу тексту, зафиксировать его, она создает неизменяемый текст, повторяющийся в точности в тысячах отпечатанных экземпляров. Сегодня текст снова становит­ся безграничным: интернет создает гипертекст, возвращая тексту средневековые качества.

Сегодняшний летописец берет «исходник», добавляет свои детали, убирает те, что ему не нравятся, меняет слова на синонимичные, и текст начинает путешествовать по разным сайтам. Он претерпе­вает все новые и новые изменения, и через две недели его мама родная не узнает. Одна из причин этого — авторское право (плагиат, закон, суд, Сибирь). В результате мы получаем вариативность и отказ от авторства, представляющие собой чисто средневековые черты.

Правда, само Средневековье не имеет авторства совсем по другим причинам, и дело здесь не в плагиате. Плагиат — это понятие Нового времени, и возникает оно параллель­ но с идеей авторства. Средневековье принципиально анонимно. Почти все русские тексты, за исключением написанных известными людьми — скажем. Иваном Грозным или протопопом Аввакумом. — анонимны. Для средневекового человека авторство не имеет боль­шого значения. Средневековая культура безымянна: не важно, кто сказал, важно — что (из этого правила были свои исключения, но мы не будем на них отвлекаться).

Следует признать, что анонимность интернета в сравнении с анонимно­стью средневековой гораздо менее симпатична. Вот сидит за клавиату­рой кто-то маленький, потный, безымянный и обругивает всех подряд.

Да. есть люди с крепкими нервами — им на его злобу наплевать. А есть те, кого эти слова могут просто прибить. Я знаю людей, которые сидят в интернете, читают про себя гадости и пьют валидол. Зачем ? Проще вроде бы не читать всего этого — ан нет. он уже вошел в роль жерт­вы — так же, как его оппонент в роль преследователя: анонимность равна безнаказанности, и от нее человек звереет. Анонимность делает безответственным. На профессионального критика (возьмем область литературы), даже самого «ругачего», подпись накладывает опреде­ленную ответственность, а стало быть, ограничения. Когда же человек анонимен, он может без перерыва изливать свое черное подсознание, и все это будут глотать.

Отдельным пунктом обсуждения является использование мата в интернете. Как филолог я могу только приветствовать ограничения в использовании матерной лексики в интернете: интернет — это, как ни крути, публичное пространство. Я не ханжа, и мне кажется, что взрослый человек должен уметь правильно обращаться с любой лек­сикой. Иногда ругнешься, и станет легче. Но такая терапия не долж­на быть систематической. Русский мат обладает большой энергией. Он гораздо сильнее, чем обсценная лексика в других языках, и сте­пень его табуированности выше. От постоянного употребления мат становится бессильным и неинтересным. Его надо держать в узде и не давать ему стать нормой: это сохранит его силу. Мат не должен быть словом-связкой, иначе он просто девальвируется.

Интернет — это инструмент. Как. к примеру, уже упомянутый моло­ток. Как увеличительное стекло. Иной индивид так бы сидел и бухтел у себя в углу, и никто бы ничего не узнал. Но в интернете он вдруг распухает до невероятных размеров — маленький злой человек, который и места вроде бы не занимает. И вот под увеличительной линзой интернета он становится профессором Мориарти. Оплетает своими щупальцами весь мир.

Еще одна опасность интернета состоит в том. что при неумелом с ним обращении люди теряют вкус к знаниям. Точнее, их интел­лектуальная добыча теперь не сопровождается азартом охотника, преследующего дичь. Вот я, например, не охотник и даже, кажется, не рыбак. И к рыбе равнодушен. Но когда изредка друзья берут меня на рыбалку, пойманную нами рыбу ем с аппетитом. Так ведь и со зна­нием. Когда ты ни одной мышцей не шевелишь, чтобы его добыть, ты его и не усваиваешь. Преподаватели мне рассказывают, что у нынешних студентов плохая память. Они знают, что стоит им дважды кликнуть — и знание комфортно растечется по экрану. Нет нужды наполнять им голову. Они не понимают того, что человек должен кое-что знать. Это как дамская сумочка, без которой шагу не ступит ни одна из наших подруг. Да. многое можно приобрести по дороге, но что-то нужно носить с собой. Стыдно из интернета доставать пер­вую главу «Евгения Онегина». Стыдно не знать таблицу умножения.

С тревогой замечаю: мы идем к тому, что останутся кнопки и пальцы. Мозги же атрофируются. И никто не боится генетических мутаций, того, что возникнет человек-палец или (если вспомнить о существо­вании ток-шоу) человек-язык. А напрасно.

Посмотрите на нынешнего человека в метро. Почему, войдя в вагон, он включает телефон и играет? Потому что нет в его голове материа­ла для работы мысли. Двигаются и работают только пальцы. Человек постепенно уходит от мыслительной деятельности. Посмотрите, много ли вокруг тех, кто может просто молчать, потому что думает? Нет. А молчание между тем великая вещь. Прежде всего это важная составная часть речи. Чтобы слово было полновесным, надо скон­центрироваться — естественно, в молчании.

Если уж вам приходится пользоваться интернетом, соблюдайте элементар­ные правила коммуникационной гигиены. Включив скайп. добро­желательно молчите. Вступив в переписку в фейсбуке, старайтесь отправлять сообщения без символов, используя только пробелы. На ваших корреспондентов это произведет самое благоприятное впечатление.

Журнал “Русский пионер“