Выход нового романа Виктора Пелевина «iPhuck 10» запланирован на 26 сентября

— Вы давно работаете с Пелевиным в качестве редактора?

— Это третий роман, который я делаю с Виктором Олеговичем. Первым был «Смотритель», потом «Лампа Мафусаила» и вот сейчас «iPhuck 10».

— И как вам новый роман?

— Это бомба. Вот правда — настоящая бомба. Вам понравится.

— Большой?

— Ну, примерно такой же, как «Лампа Мафусаила», — мы его разверстали на 416 полос.

— Как устроена ваша коммуникация с писателем? Вы его живого, например, видели?

— Нет, ни разу.

— А где он живет сейчас, тоже не знаете?

— Нет, не знаю. Мы с ним регулярно созваниваемся, но я не знаю, с какого номера он звонит, и где этот номер зарегистрирован.

— Его давний редактор Елена Шубина рассказывает, что, когда Пелевин издавался в «Вагриусе», он периодически приходил в редакцию, общался с людьми и вообще был тих и приветлив.

— Вы знаете, я думаю, он с тех пор не сильно изменился. Другое дело, что я действительно с ним никогда непосредственно не встречалась. Но мы переписываемся — иногда по нескольку десятков писем в день. И я могу сказать, что общаться с ним в таком формате невероятно приятно: это человек вежливый, хорошо воспитанный, яркий, с блестящим чувством юмора, умеющий быть благодарным. Поэтому у меня к Виктору Олеговичу сплошная приязнь.

— То есть он для редактора удобный клиент? А то, знаете, ходят слухи, что Пелевина никто не редактирует, что он никому не дает даже слова поправить.

— Это неправда! Это не так совершенно! Другое дело, что у Виктора Олеговича есть определенного рода требования, которые мы не можем не учитывать. Ну, например, ему может быть по каким-то причинам важно, чтоб определенное слово, которое должно писаться по словарям через «е», писалось через «э». Почему бы и нет, правда? Или, например, он просит написать два имени слитно. Если это подчинено авторскому замыслу, мы готовы пойти на нарушение некоторых норм русского языка. Виктор Олегович мне как-то сказал, что Дитмар Эльяшевич Розенталь создавал свой справочник по русскому языку, опираясь на тексты писателей. Так почему же теперь писатели должны изменять своим правилам и переставать служить источником для развития языка? По-моему, он прав.

— А насколько заранее Пелевин сдает вам рукопись? У вас хватает времени, чтобы с ней поработать?

— Каждый раз по-разному. Дело не в том, что автор нас торопит с выходом книжки — ни в коем случае. Скорее, мы сами торопимся: например, мы очень хотели выпустить нынешний роман под Московскую международную книжную выставку-ярмарку, поэтому очень спешили. Он сдал нам рукопись в начале июля, работа шла очень интенсивно, и, в общем, уже третьего августа мы были готовы сдавать текст в типографию — но, к сожалению, задержала обложка.

— А много обычно бывает правки?

— Не очень. Наша работа выстроена таким образом: я отсылаю вопросы, обычно это не категорическое вычеркивание, а скорее что-то вроде «Может быть, лучше так?» Виктор Олегович всегда детально отвечает. Где-то соглашается и благодарит, где-то говорит: «Нет, давайте мы оставим все-таки как было». И с корректурой то же самое — он ее всегда внимательно вычитывает. Поэтому, когда я слышу, что вот, мол, опять издатели поспешили, ничего не выправили, сплошь ошибки и опечатки, я ужасно расстраиваюсь. Нет, у нас все согласовано с автором. И если вы видите в тексте какую-то вещь, которая противоречит вашему представлению о норме, это не значит, что там обязательно ошибка. Скорее всего, это сознательное использование конкретного приема.

— А правда ли, что Пелевин так много пишет только потому, что у него с «Эксмо» страшный кабальный договор?

— Да ну что вы! Конечно, нет. У нас нет с Пелевиным вообще никакого договора-заказа. Мы, как и другие издатели, каждый раз участвуем в тендере на приобретение прав. У нас нет с ним договоренности об эксклюзиве, он вообще сотрудничает с нами через агента — его интересы в России представляет «Агентство ФТМ», и мы все вопросы координируем с ним. Агентство объявляет тендер, мы в нем участвуем наряду с многими другими издателями — «Риполом», например, или «Азбукой». Но вот пока выигрываем.

— Если нет кабального договора, то что же заставляет Пелевина так много писать? Все-таки большой роман в год — это очень много, мало кто у нас столько пишет.

— А я убеждена, что скорость и талант — вещи не взаимосвязанные. Он пишет, потому что так получается. Я не думаю, что это продиктовано какими-то материальными соображениями. Не могу сказать наверняка, я не настолько тесно с Пелевиным общаюсь, но мне кажется, что просто у него рождается замысел, а потом ему нужно некоторое — сравнительно небольшое — время на его реализацию. Вот и все, такой у него органический темп — один роман в год.

— И у вас как у редактора не возникает ощущения какой-то поспешности, недоработанности текста? Например, на мой взгляд, роман «Смотритель» был написан левой задней ногой, не приходя в сознание.

— Не согласна с вами категорически. Я вам больше скажу — я «Смотрителя» люблю больше, чем «Лампу Мафусаила», потому что там очень нежный герой, нетипичный для современной российской прозы. Когда я читаю первую версию пелевинского романа, у меня может иногда возникнуть ощущение, что вот тут как-то не так, вот тут чрезмерно сложно или, допустим, стилистически непродираемо. Но я это отношу не столько к проблемам стиля автора, сколько к своим собственным проблемам восприятия. Вот, например, в «Лампе Мафусаила» первая часть — это, по сути дела, профессиональный финансовый анализ. Я понимаю, что мои филологические, гуманитарные мозги под это не заточены, мне трудно, но я не могу не восхищаться тем, как это все блестяще устроено. Так точно, легко, изящно…

— И сократить ничего не пытатетесь? В «Лампе Мафусаила» во мне регулярно просыпался внутренний редактор — вот тут бы поджать, и тут, и вот тут.

— Нет — ну разве что по словам. В «Смотрителе», по-моему, предложила убрать одну фразу, но не более того.

— А как вы думаете, зачем Пелевину вся эта бесконечная таинственность, зашифрованность? Она же создает повод для безумной конспирологии. Недавно наткнулась на дискуссию, в которой участники доказывали, что никакого Пелевина давно нет, а вместо него пишут другие люди (и хорошо, если не дрессированные пингвины).

— Ага, и эти пингвины всегда отвечают по телефону одним и тем же голосом. А если серьезно, он же очень узнаваем, причем на всех уровнях текста. У него весьма характерный стиль, и вот его как раз можно сымитировать без проблем — есть же сегодня множество эпигонов, пишущих «под Пелевина». Но никто из них не порождает с такой же регулярностью таких идей, таких чеканных формул и образов. Соединить несоединимое, выдать одно за другое, показать абсурдность или поразительную глубину какого-нибудь избитого выражения — такое может только Пелевин, так что не в одном стиле дело. В общем, я абсолютно уверена, что все в порядке, и все пелевинские книги пишет в самом деле один и тот же человек — собственно, Виктор Олегович Пелевин. Думаю, он просто не любит публичности, а все, что он хочет сказать, он говорит посредством книг. В наше медийное время это трудно представить, но знаете, так тоже бывает.

— Многие романы Пелевина объединяются в тематические группы. Например, «Batman Apollo» близок с «Empire V», а «t» — с «Чапаевым и пустотой». А новый роман «iPhuck» — он из какой серии? Или сам по себе?

— Сложно сказать — я не могу разглашать подробности. Скажу так: этот роман — сам по себе, вне серий. А один из главных героев там не живой человек, а алгоритм.

— Я всегда очень пристально слежу за тиражами Пелевина. Знаете, есть такой индекс гамбургера — а мне кажется, что российское книгоиздание можно мерить по тиражам Пелевина. И, к моей тревоге, с каждым разом стартовый тираж становится меньше. Вам не кажется, что каждый следующий Пелевин продается чуть хуже, чем предыдущий?

— Нет, мы следим за цифрами — продажи стабильные. У «iPhuck 10» тираж будет такой же, как у «Лампы» — 100 000 экзепляров, первый завод — 55 000. Более того, мы же с вами прекрасно понимаем, что значительная часть аудитории Пелевина — это те, кто читает в электронном виде. Так что нет, совокупные тиражи не падают.

— А вы ведете какие-то исследования, как сегодня выглядит среднестатистический читатель Пелевина?

— Ядро его аудитории — это, в первую очередь, городская молодежь. Те самые люди, которых мы привыкли называть хипстерами. То есть удивительным образом сам Пелевин стареет, а его читатель остается молодым. Безусловно, у него есть поклонники за сорок, вроде меня, которые росли с его книгами. Какая-то часть прежних читателей со временем отпадает, но все время добавляются молодые люди, для которых новая книга Пелевина становится первой. Вообще, если разбить всех читателей современной российской прозы по сегментам, то окажется, что Пелевин представляет интерес практически для каждого — ну, может быть, за вычетом консервативно настроенных читателей в категории пятьдесят пять плюс.

— А как насчет цензуры? Понятно, что в книгах Пелевина всегда есть обсценная лексика, но это решается упаковкой в целлофан и маркировкой «18+». А как быть с вечной пелевинской манерой жестко высмеивать любую российскую власть? У вас же издательство законопослушное и лояльное, руководитель холдинга Олег Новиков вхож в Кремль. А тут такое.

— Я работаю в «Эксмо» одиннадцать лет, и мне ни разу никто не сказал: «Ты не имеешь права это опубликовать». Конечно, когда возникают какие-то сложные, потенциально рискованные моменты, я всегда информирую об этом руководство — дескать, вот такая ситуация, мы готовы пойти на риск? И мне ни единого раза ничего не запретили. Все-таки слухи о том, что в книгоиздании проблемы со свободой слова, сильно преувеличены. Пелевин бывает в своих суждениях радикален и смел, но всегда очень по существу.

Источник