«Жива ли была его Афродита? – с этим сомнением и этой надеждой Назар Фомин обращался теперь уже не к людям и учреждениям – они ему ответили, что нет нигде следа его Афродиты, – но к природе, к небу, к звездам, и горизонту, и к мертвым предметам. Он верил, что есть какой-либо косвенный признак в мире или неясный сигнал, указывающий ему, дышит ли еще его Афродита или грудь ее уже охладела. Он выходил из блиндажа в поле, останавливался перед синим наивным цветком…»