Виктор Николаевич Снежко

Чувства замедленного действия

Военно-полевая любовь

Пролог

Домой идти не хотелось.

Сергей Ратников второй час кряду бесцельно бродил по знакомым с детства улицам небольшого городка.

Неохватная взглядом сибирская степь в течение многих десятилетий лелеяла и пестовала городок, как любящая мать своего ребенка. Городок выстаивал в сорокаградусную жару, от которой жухнут березовые листья, и в трескучие, лютые морозы, когда ночью под ногами гулко лопается земля, а птичья мелочь замерзает на лету.

Здесь, вдали от больших городов, невзирая на природные катаклизмы, жизнь шла своим ходом. Как и повсюду, люди знакомились, женились и рожали детей, расставания тоже были нередки. Все шло естественной чередой, так же как день сменяет ночь.

Тихий вечер раскинул над городом свои крылья, до утра избавляя горожан от изнуряющего зноя. Высоко в небе алмазным светом задрожали первые звезды.

Улица, разделенная надвое тополиной аллейкой, вывела Ратникова на окраину, за которой покрывалом – ровным и зеленым – простиралась степь, манящая дурманящим запахом свежескошенной травы и неизведанной дороги. Подчиняясь необъяснимому зову, Сергей шел берегом неширокой реки, где в неподвижной застывшей глади замерла полнощекая, похожая на спелый лимон луна…

Прошло четыре года, как повстречались курсант областной милицейской школы Серега Ратников и студентка медицинского института непоседа и хохотунья Оксана Бойко. Нечастые их свидания переросли в большое и светлое чувство. Судьба им благоволила – оба учились на выпускных курсах. В Степногорск они приехали уже супругами. В родном для Сергея городке молодых дожидалась двухкомнатная квартира, доставшаяся ему в наследство от одной из двух бабушек, поэтому от решения жилищной проблемы, порой неразрешимой для молодоженов, они были избавлены.

Все было хорошо. Ксана готовила борщи, котлеты и дожидалась Сергея, вечно пропадавшего на службе, – должность опера не позволяет обрасти жирком. Его, как волка, ноги кормят. По причине беременности Оксана на работу не устраивалась. Через полгода родился Пашка, и заботы о беспокойном и горластом потомстве полностью легли на плечи молодой жены.

Сергей по‑прежнему не так часто, как хотелось Ксане, бывал дома, что стало служить поводом для первых робких размолвок. Поначалу ссоры гасли сами собой, но со временем становились затяжнее и серьезнее. Ратников понимал: их семейное судно получило пробоину ниже ватерлинии, но поделать ничего не мог.

Он не единожды пытался объяснить Оксане, что личная жизнь сотрудника уголовного розыска зависит от многих факторов: от состояния оперативной обстановки, от невесть кем запланированного количества рейдов‑проверок, от неизбежных наплывов краж – грабежей – разбоев, в конце концов, от никому не нужной, но обязательной для исполнения бумажной тягомотины, вызывающей приступы тошноты у любого оперативного сотрудника. И в самой малой толике – от него самого.

На чаши весов были брошены семья и работа. Ксану и Пашку он любил, как и свою заполошную должность опера. Где‑то в глубине души теплилась надежда, что все не так трагично, все образуется, но, как оказалось, напрасно.

Оксана так и не смогла привыкнуть к суровому сибирскому климату, к отсутствию подруг, к окружающему миру, сузившемуся до размеров квартиры, – все это угнетало, делало ее временно неполноценным человеком. Ей казалось, – жизнь течет, как песок меж пальцев, не успеешь оглянуться – и вот она, старость.

Единственный выход – развод. О таком решении Ксана сообщила Сергею два месяца назад, по приезде из Краснодара, где гостила у родителей. Вернулась она отдохнувшая, повеселевшая, но… без Пашки.

И вот сегодня девятую страничку их паспортов украсил бледно‑фиолетовый штамп, освободивший супругов от семейных уз.

Как будет жить без жены и сына, Сергей представлял смутно, вернее, не имел никакого понятия. Скрипнув зубами и подавив навернувшиеся слезы, он круто развернулся и зашагал обратно в городок. Там, на втором этаже кирпичной пятиэтажки, укладывала чемодан, готовясь к отъезду, теперь уже бывшая жена Ксана, с сегодняшнего дня вновь ставшая Бойко…

Глава 1

«… они ехали на войну»

Старый вагон нещадно бросало из стороны в сторону. Немалого умения стоило пройти из конца в конец, между изодранными лежаками, не ударившись о полку или о поручень.

Временами вагон сотрясали взрывы хохота. Смеялись по любому поводу, за напускным весельем стремились скрыть растущее беспокойство: что ждет впереди, ведь не к теще на блины едем.

Капитан Сергей Ратников лежал на камуфлированном спальнике на верхней полке, смежив веки. Сон не шел.

Вторые сутки сводный отряд милиционеров находился в пути. Тридцать шесть бойцов, включая командира, комиссара и врача, вторые сутки знакомились, присматривались, притирались друг к другу. Полтора месяца им предстоит жить единой семьей. Как оно повернется?

Бойцы в отряде подобрались проверенные. Добрая половина прошла Кизляр и Гудермес, некоторые сполна хлебнули военного лиха в Афгане. Но кто знает…

По темному окну хлестали косые струи дождя. Капли плющились на стекле и оплывали вниз. Вагонные суставы скрипели, стонали и жаловались на усталость, казалось, что это ночная тьма скребет по стеклу острыми когтями.

Перекрывая стук колес, полыхнула новая волна смеха.

Выглянув в коридор, Сергей увидел доктора Саню Зайцева. Тот стоял на четвереньках и очумело тряс головой.

– Очередной свободный полет Дока, – прокомментировал кто‑то из бойцов.

За двое суток пути Зайцев трижды падал с полки. Благо что при посадке в вагон он предусмотрительно занял нижнее место.

Флегматичный Док, потирая ушибленную ногу, присел на край шконки.

– Ребята, я же говорил вам, что совершенно не могу спать в поезде. Падаю, – невозмутимо пояснил он.

– Док, вы к нам не из авиации попали? – поинтересовался Бача, бывший афганец‑десантник.

– Нет, из тюрьмы. – добродушный Саня никак не реагировал на подковырки.

– Разрешите полюбопытствовать, по какой статье срок мотали?

Бача явно дурачился.

Док бросил на него презрительный взгляд.

– Нельзя быть таким недалеким, молодой человек. Работаю я в тюрьме. Лечу зэков.

Но бывший десантник не унимался:

– От чего лечите? Чем?

– От сифилиса, – отрезал Док, поняв, что его подначивают. Помолчав секунду, добавил: – А пользую эту пакость исключительно пургеном. Понятно? Если понадобится – приходи, найдется и для тебя средство, не хуже этого снадобья.

– Тьфу меня, свят‑свят, – перекрестился Бача и в сердцах сплюнул.

Сергей по‑кошачьи легко спрыгнул на пол, сунул ноги в потрепанные кроссовки.

– Не обращайте внимания на балабона, Док. Он и попа заставит в церкви ругаться матом. Пойдем, покурим.

Следом за ними, доставая на ходу сигареты, в нерабочий тамбур потянулись остальные.

С курением было строго. Командир категорически запретил смолить в вагоне. Два последних купе были плотно забиты мешками с картошкой, мукой, ящиками с консервами, коробками с лапшой и овощами. В Управлении на каждого получили по три боекомплекта – патроны, гранаты, осветительные и сигнальные ракетницы. Достаточно неосторожно брошенного окурка, чтобы вагон вместе с пассажирами поднялся на воздух и… без пересадки – на небеса.

Покурив, Сергей прошел в первое по счету «командирское» купе, где расположились командир отряда подполковник Некрытов и его заместитель по работе с личным составом майор Новиков, по‑старому – комиссар.

На столике был нарезан ржаной хлеб, несмотря на раннюю весну, алела горка свежих помидоров, сочились едкими слезами луковые колечки и дожидалась своей очереди зажаренная до золотистого цвета домашняя курица.

– Присаживайся, Сергей, – пригласил командир отряда подполковник Некрытов. – Перекуси с нами.

Наклонившись, он выудил из‑под сиденья бутылку водки.

Сергей по праву старого знакомого присел рядом с комиссаром, с которым он служил в одном отделе.

Некрытов свинтил бутылочную пробку, разлил водку по пластмассовым стаканчикам.

– Ну, будем здравы, бояре. За удачу.

Закусив хлебом с помидорами, Сергей от второй отказался.

– По моим подсчетам, завтра к вечеру должны быть на месте. Не в заслугу, Николай Николаевич, но эта командировка у меня вторая, кое‑что кумекаю. О том, что мы должны стоять на Станции, вы знаете. В Управлении встречался я с ребятами из нашего ОМОНа, они там несли службу. Если ничего не изменилось, то нам придется взять на вооружение их вариант несения службы. Вместо трех отделений необходимо сформировать два взвода, пусть усеченного состава, чтобы не дробить силы, да и маневр лучше. Дежурство нести по суткам. На каждый пост выставить по две смены и меняться через шесть часов. На должность командира взвода я не претендую, там легче быть рядовым автоматчиком, вы сами увидите… И еще. Связь между постами должна осуществляться по рации. Поэтому необходимо взять себе позывной, кличку, «погоняло». Понимайте, как хотите, но в эфир выходить по фамилиям негоже. Нашу волну могут запросто оседлать «духи», а раскрываться перед ними нам ни к чему. Решайте, а я пошел. Ребята к ужину ждут.

В армии существует множество неписаных правил, применимых ко всем жизненным ситуациям. Наипервейшая командирская заповедь гласит: боец должен быть сытым. Это азбука.

В Новосибирске, сбросившись, купили на общий котел китайской лапши, копченой колбасы, сигарет, хлеб, чай и кофе. «Сухой» закон никто не вводил, поэтому запаслись баночной водкой. Без спиртного в таких командировках не обойтись. Как говорится, не пьянки ради – здоровья для.

Провиант, аккуратно сложенный на третью багажную полку, был доступен для каждого, желающего подкрепиться, но водку без разрешения Сергея никто брать не имел права – она выдавалась по норме. К слову, несмотря на доступность, поползновений со стороны бойцов не было.

В купе Ратникова ждал ужин. Дымились ароматным паром пластиковые чашки с лапшой, остро пахло приправой.

Худой, как перезимовавший лещ, Петька Белохвост ловко орудовал ножом, вспарывая банки с тушенкой. Увидев Сергея, он радостно осклабился. Из‑под жесткой щеточки усов холодно сверкнула металлическая вставная челюсть.

– Доставай с полки фронтовые, Иваныч.

Из картонной коробки Сергей вытащил шесть жестянок с водкой, из расчета: пара банок на три человека, и развел руками:

– На тебя, Петро, не выделяю. Ты же не употребляешь эту гадость.

От такого поворота Белохвост едва не выронил нож и запричитал:

– Наглеж, Иваныч, чистый грабеж! Что с того, что я не пью? Мои тугрики в общем котле, имею право. Я, может, свою долю на что‑нибудь обменяю.

Патологическая страсть Белохвоста ко всякого рода обменам была известна. Все ненужное он незамедлительно сбывал на сторону по принципу: у доброго хозяина и бычий хрен – веревка.

Тут же в поддержку Белохвоста не замедлил подать голос Славка Ремнев, прозванный Портосом, – огромного роста и под центнер весом, он горой возвышался над столиком в углу купе.

– Иваныч, Белохвост дело говорит. Несправедливо это, факт.

– Шутка, Петя, бамбарбия. – Сергей поднял вверх руки, подражая киногерою из «Кавказской пленницы». – Своей пайкой можешь распоряжаться как угодно, хоть в унитаз выплесни, мы в обиде не будем.

Белохвост вмиг стушевался. Все сидевшие в купе знали, что он вчера на свою водочную долю выменял у Ремнева три пачки сигарет. Видно, сегодня тоже рассчитывал чем‑нибудь поживиться.

Бойцы сводного отряда были из одного Управления, но из разных отделов милиции. Самую большую группу – 11 человек – поставил Степногорский отдел. Вполне естественно, что именно они и составили ядро отряда. Сплоченность выгодно отличала их в пути следования от остальных групп, стихийно сложившихся в вагоне.

После ужина пили чай.

Доедались последние пирожки‑булочки, испеченные на слезах заботливых жен и матерей.

Боковые спальные места облюбовали себе два неразлучных товарища: Володька Жуков – высокий кудрявый блондин с явно намечавшимися на боках излишками жировых складок и маленький Юрик Пасенко. Далекие предки Юрка наверняка имели какое‑то отношение к Золотой Орде, был он излишне черноват. Сто против одного: порезвился смуглый красавец с кривым ятаганом на боку в украинской хатёнке с молодой дивчиной. Несопоставимое с его скромными физическими данными прозвище Громила приклеилось к Пасенко в предыдущую чеченскую командировку.

Громила сидел, по‑азиатски поджав под себя ноги, прихлебывал горячий чай из облитой белой эмалью кружки и рассказывал:

– Стояли мы на реке Прорве, охраняли железнодорожный мост. Пошли как‑то в обход вместе с ним. – Он кивнул в сторону Жукова. – Идем себе потихоньку, болтаем о разной чепухе. Вокруг такая благодать! Солнышко пригревает, птички поют в «зеленке»… Я впереди, Жук – за мной. Вдруг откуда ни возьмись, как черт из табакерки, из кустов выскочил мужик с автоматом. Бомж по обличью, на ногах резиновые сапоги и борода по грудь. Че‑че‑няка! Заметил нас, рот разинул! А рот беззубый! Ни верхних зубов, ни нижних… Автомат у меня на предохранителе, болтается на груди, патрон дослан в патронник. От неожиданности я тоже растерялся. Смотрю на этого чудака, пытаюсь сбить вниз флажок предохранителя, он тугой, зараза, не поддается. Так и стоим: мужик на нас смотрит с открытым ртом, а я гляжу на него и, как гитарист по струнам, луплю по автомату рукой… Благо Жук опомнился быстро и сиганул за рельс. Тот мужик вмиг автомат в кусты, руки в гору и заблажил: мол, свой я, не стреляйте! Короче, взяли мы его. Оказался армейским прапором‑дезертиром. Что удивительно, почти три месяца он бегал по Чечне, и не подстрелили его ни наши, ни чеченцы. Зубов лишился в казачьей станице – попался на краже курицы. В бегах он слегка того, одичал. Застрелиться, говорит, хотел, да духу не хватило. Так что расслабляться на посту никак нельзя, будь на месте прапора боевик, он одной очередью положил бы нас обоих.

– Это так, – вздохнул приземистый крепыш Борис Пушин. – Только как знать, когда можно уйти в расслабуху, а когда нет?

Помедлив, сам себе ответил:

– Там постоянно надо находиться на «взводе», неизвестно, когда и откуда прилетит «подарок» – и… пишите письма родным.

За стеной вагона стояла глубокая ночь. Спать не хотелось. Темное небо по‑прежнему бросало в окно пригоршни холодного дождя.

Пришли ребята из соседнего купе. Под монотонный стук колес опорожнили третий чайник. В блеклом свете ночной лампы неторопливо текла беседа.

– Софин, расскажи, как ты получил «За отвагу». – попросил Сергей. – Наши знают, а вот другим полезно послушать, как НЕ НУЖНО зарабатывать медали. Случай весьма поучительный.

Горбоносый Софин пожал плечами:

– Да что рассказывать? За свою дурость получил… Мы тоже охраняли мост. Только через Сунжу‑реку. Точно так же пошли в обход. Я по одной нитке, напарник по другой. Чудом заметил замаскированные в балласте два провода. Из‑под рельса они уходили в «зеленку», до нее метров тридцать, не меньше. Все‑таки сподобились, гады, мину подложить, а по участку вскорости должен пройти наш бронепоезд. По инструкции я был обязан доложить командиру и вызвать сапера. А поскольку я отродясь не имел дела с минами, меня словно нечистый за руку дернул. Отослал я подальше напарника и перерезал провода. Осторожненько разгреб балласт, вынул ее, родимую, упрятанную в деревянный ящичек, да и принес в штаб. А мина оказалась настоящей! Командир сутки крыл меня матом за самодеятельность. Но потом, правда, отмяк. И представил к медали. До сих пор не могу понять, зачем я полез к этой мине, будь она трижды неладна! На волоске был…

Электровоз, рассекая прожектором вязкую темень, упрямо тянул за собой полтора десятка вагонов пассажирского поезда, в которых мирно спали обыкновенные люди, едущие из дома в гости, или из гостей домой. Лишь пассажирам последнего вагона не спалось – они ехали на необъявленную войну.

В этот вечер Белохвост выменял у Портоса на свою пайку водки камуфлированную майку.

Глава 2

Спецэшелон

Утро выдалось пасмурным, но поезд вырвался из моросящей пелены и за час до полудня прибыл в Моздок.

На перроне царили суета, гвалт, раздавались гортанные возгласы осетин. К вагону подошел мужчина лет пятидесяти в милицейском бушлате без знаков различия. Его сопровождали двое крепких молодых парней.

Пожав командиру и комиссару руки, он представился:

– Командир сводного отряда Главка Январь.

Просто Январь – и все. Без звания и фамилии. Стало ясно, что «Январь» – это позывной и получил он его, скорее всего, по названию месяца начала командировки. Слова Ратникова получили подтверждение. Спорить не о чем, коль в тылу предпринимаются такие меры предосторожности.

Некрытов и Новиков вместе с Январем прошли в штаб, разместившийся в передвижном дощатом домике на обочине перрона.

Январь коротко ввел прибывших в курс дела.

– Место вашей службы – застава № 13, дислоцируется она на Станции. Кроме вас, там будет находиться сводный отряд железнодорожной милиции из Красноярска. Командует заставой командир красноярского отряда. Уже сегодня вечером вам предстоит заступить на смену. Времени на раскачку нет. Ваши задачи: проверка транспорта на автомагистрали Моздок – Грозный, обработка поездов, следующих на Грозный, и охрана железнодорожных грузов. Важно поддерживать добрые отношения с местным населением. Шаурский район силен казачеством, на него и надо опираться. Избегайте конфликтов, не забывайте, что люди издерганы войной. Оружие получите на месте.

Из Моздока отправились в три часа по местному времени. Маневровый тепловоз, с облупившейся местами зеленой краской, натужно и неторопливо тянул за собой полдесятка вагонов. Спецэшелон был сформирован в Моздоке за несколько часов. Временные обитатели вагонов спешно паковали вещи, готовясь к предстоящей скорой высадке. В пяти вагонах на смену товарищам, отстоявшим сорокапятисуточную вахту, ехали милиционеры. Впереди их ждала Госпожа Неизвестность.

Хорошо, если службу придется нести в соответствии с поставленными Январем задачами. А если нет? Случиться может всякое. Как войсковая единица отряд железнодорожных милиционеров значил немногое. Без грамотных и толковых командиров и соответствующего вооружения мало было бы от них пользы при непосредственном огневом контакте с боевиками.

Короткий спецэшелон пересек административную границу Чечни. На полустанках изредка в поле зрения стали попадаться выщербленные пулями станционные постройки, следы пожарищ. Веселья в вагоне поубавилось.

Заскрежетали тормоза, состав стал останавливаться.

Станция Пещерская.

На перроне стояла группа парней, вооруженных автоматами. К автоматным прикладам приторочены перевязочные пакеты. Головы парней покрыты черными косынками, завязанными узлом на затылках, мышиного цвета брюки заправлены в избитые «берцы». В кармашках разгрузочных жилетов виднелись снаряженные рожки, гранаты со вставленными запалами.

Вдруг воздух вспороли автоматные очереди, в небо полетели ракеты. Прильнувший было к окну, Док от неожиданности шарахнулся прочь и сшиб с ног Белохвоста, разминавшего пальцами сигарету.

– Спокойно, Док, – урезонил медика Сергей. – Такова традиция – приветствовать выстрелами прибывшую смену. От избытка чувств. Некоторые нервные новички от такого «здравствуйте» поначалу под стол прячутся.

– Предупреждать надо о дурацких традициях, – недовольно пробурчал Зайцев, снова подходя к окну.

Уставшие лица стрелявших выражали неподдельную радость: дождались‑таки смены, выстояли, всего несколько часов отделяет их от той минуты, когда колеса начнут обратный отсчет километров. Домой!

В Пещерской эшелон уменьшился на один вагон.

Шаурская.

Снова стрельба, ракеты и счастливые лица бойцов. От Шаурской отправились лишь три вагона, постепенно сокращая расстояние до столицы мятежной республики.

Март был на исходе. Далеко позади осталась Сибирь с ее обычными в такое время двадцатиградусными морозами, а здесь за мутно‑грязным вагонным окном, на откосах железнодорожного полотна вовсю буйствовала изумрудная трава, порой поднимавшаяся до пояса. Солнечные лучи не пробивали низких серых туч, медленно выползающих из‑за далеких, но явственно различимых горных хребтов.

Станция встретила сибиряков ранними сумерками. Отторгнув от себя последний вагон, как ящерица хвост, коротышка‑эшелон пополз дальше.

Выгрузку закончили при свете единственного светильника, установленного на столбе, и карманных фонарей. Неизбежная в таком случае суматоха постепенно улеглась.

Пока бойцы выгружали провизию и боезапас, командование обоих отрядов собралось в столовой. Некрытов и Новиков внимательно слушали широкоплечего бородатого командира сводного отряда из Барнаула, изредка задавая вопросы.

– На Станции пять постов. Первые два – у красноярцев, третий, четвертый и пятый – наши. Наиболее сложным и опасным считается третий пост. Он стоит на автомобильной трассе. Задача: досмотр автотранспорта, следующего как в Грозный, так и оттуда, за исключением воинских колонн. Четвертый пост держит под контролем грузовой парк со стороны Моздока и охраняет наш жилой вагон, пятый – перекрывает подходы со стороны станционного поселка.

– Каковы задачи красноярцев? – спросил Некрытов.

– Сектора обстрела нашего пятого поста и первого красноярского перехлестываются для исключения «мертвой» зоны. Кроме этого, он контролирует грузовой парк со стороны Грозного. Второй пост фактически является вспомогательным и прикрывает действия нашего третьего поста.

– Структуру отряда меняли? – поинтересовался Новиков, прикуривая от газовой зажигалки.

– Конечно. Отряд разделили на два взвода, дежурили по суткам. Освободившийся командир третьего отделения стал у нас начальником штаба отряда, ему тоже работы хватало по самую макушку, так как дежурство по штабу заставы пришлось чередовать с красноярцами.

В общих чертах становились понятны условия и порядок несения службы. Но заморочек от этого не стало меньше.

Некрытов поднялся, поправил сбитый на затылок берет.

– Добро. Непонятки будем решать по ходу службы.

На улице, поймав за рукав пробегавшего мимо Громилу, он приказал:

– Ратникова ко мне!

– Здесь я, – негромко отозвался из темноты Сергей.

– Бери под свое начало пятнадцать человек, доукомплектуй по своему усмотрению. Твоему первому взводу и заступать на дежурство первым. Гусельников часть оружия уже принял у алтайцев. Вооружай своих бойцов, получи радиостанции и разводи на посты. На сегодня пароль – «Чибис», отзыв – «Аист». Все сделай в темпе, скоро вернется поезд за ребятами, надо успеть вместе с ними сделать обход постов.

– Понятно, – ответил Сергей. – Мой позывной – Седой. Как мне вас называть?

Некрытов на секунду замешкался.

– Не знаю. Ничего в голову не приходит. Раньше не доводилось.

– Комбат устроит?

– Годится.

Вот и все. Не стало для эфира капитана Ратникова и подполковника Некрытова. Есть Седой и Комбат. С этой специфической необходимостью военного времени через неделю они смирятся душой и телом, так незаметно привыкает человек к удобной одежде и обуви.

В эту ночь никто не сомкнул глаз. Какой, к лешему, сон?!

Ровно в полночь на путях затормозил все тот же облупленный маневровый тепловоз. Сцепщики споро присоединили к нему вагон, в котором по‑хозяйски расположился алтайский отряд.

На прощание отсалютовали дюжиной ракет. Короткий гудок, и ночь, словно сказочный дракон, вмиг проглотила спецсостав. Постепенно в холодной тишине растаял стук вагонных колес – последняя связующая нить с родной Сибирью.

Спустя час в купе Некрытова собрались его помощник по тыловому обеспечению майор Гусельников, капитаны Куликовский и Костин, изначально назначенные командирами отделений.

Докладывал Гусельников – высокий, худой, с живыми глазами и жилистой шеей, свободно вращавшейся в широком вороте куртки.

– В наличии имеем двадцать шесть «калашниковых» калибра 5,45 миллиметра, шесть ручных пулеметов – 7,62 и три ручника калибра 5,45. Две снайперские винтовки. К автоматам есть девять подствольных гранатометов. Патронов и гранат достаточно. Ревизию продзапаса проведу завтра.

– Ясно. Фактически на данный момент мы уже сформировали два взвода. Первый взвод Седого сейчас на дежурстве. Все оставшиеся бойцы составят второй взвод, командование примет капитан Костин. Куликовский назначается начальником штаба отряда. Возражения есть?

Присутствующие ответили молчанием.

Некрытов обратился к Гусельникову:

– Наличие стволов соответствует документам?

– В порядке.

– Немедленно выдай оружие второму взводу. Проследи, чтобы огневая сила взводов была равной. Бумаги оформишь завтра. Вернее, уже сегодня утром.

Костин и Гусельников протопали на выход, вагон вскоре опустел.

Комбат забросил на вторую полку кобуру с пистолетом. Расстегнув верхние пуговицы куртки, потянулся рукой к сигаретной пачке. В этот момент со стороны пятого поста донеслась короткая очередь. Некрытов схватил стоявшую на столике рацию.

– Пятый – Комбату.

– Слушает пятый. На связи Саламандра.

– Что случилось?

– Нечаянно нажал на курок. Пули ушли вверх. Извини, Комбат.

– Мне твои извинения до одного места, понял?! Для чего у тебя на автомате предохранитель, разгильдяй! Все, конец связи.

Глава 3

Первый день на заставе

Первая ночь была длинной до бесконечности. Наконец, небо на востоке слегка порозовело, там, за невидимыми в темноте горами, зарождалось утро. В зябком сумраке несмело прорезались очертания домов и деревьев, с каждой минутой они становились все явственней.

Едва рассвело, Некрытов и Новиков начали обход заставы.

Жилой вагон оставлял желать лучшего. Пол прогнил и держался на честном слове. Ночью по коридору безбоязненно сновали крысы. Стены были испещрены автографами многочисленных и часто сменяемых жильцов. В каждое купе подведена лампочка – сорокасвечовка, при таком освещении романов не почитаешь, но и ложку мимо рта не пронесешь.

В темное время суток на окна опускались светозащитные шторы (лучшей мишени для снайпера, чем человеческий силуэт на фоне освещенного окна, не придумаешь) и закрывались бронежилетами – хоть какая‑то защита. Со стороны поселка окна вагона были закрыты бетонными плитами. У входной двери – баррикада из мешков с землей, сверху наброшена маскировочная сеть.

Последнее купе в вагоне отведено под радийное отделение. Здесь подзаряжались радиостанции, а заступающие и сменившиеся наряды могли, не мешая остальным, выпить чайку и перекусить. На столе установлен телефон прямой связи со штабом заставы.

В вагоне разместился первый взвод Ратникова. Вместе с ними остались Некрытов, Новиков, Док и Гусельников.

Под жилье второму взводу капитана Костина было отдано одно из помещений вокзала, по соседству с красноярцами. Двухъярусные кровати, печное отопление. Не царские хоромы, конечно, но жить можно.

Чуть в стороне от вагона – невысокий холмик, сложенный из камней‑окатышей. На деревянном кресте вырезана угловатая надпись: «Здесь погибли наши товарищи: лейтенант Полетаев, сержанты Максимов и Ястребко. 1995 г.»

Работа снайперов. По словам командира алтайского отряда, огонь велся с крыши элеватора. Через неделю там сработала поставленная федералами «растяжка». Прибывшие туда бойцы ничего, кроме нескольких пятен крови, не обнаружили, но с тех пор снайперы оттуда не беспокоили.

Завтракали наскоро в столовой, сколоченной из неструганого горбыля, обшитого толем. Стены пищеблока зияли рваными дырами, вместо пола – слой мелкого щебня. Посередине из красного кирпича сложена широкая, как двуспальная кровать, печь.

На завтрак прижимистый Гусельников выдал по банке рыбных консервов на брата, а воду для чая вскипятили на печке. На тридцать шесть душ наскребли семь буханок зачерствевшего хлеба, купленного еще в Новосибирске.

За едой живо обсуждались хозяйственно‑бытовые вопросы, которые не убавлялись, а только нарастали с каждым часом.

– Комбат, – обратился к Некрытову Гусельников. – Необходимо срочно решать проблему с горячим питанием. Предлагаю два варианта. Алтайскому отряду пищу готовили две женщины, из местных. Рассчитывались с ними наличными в конце месяца. Второй вариант – назначить повара из своих.

Некрытов взглянул на сидевших за щелястым дощатым столом комиссара, командиров взводов, Гусельникова и Дока.

Голос подал Новиков.

– Правильным считаю первое предложение. Сэкономив деньги на поварах, мы будем вынуждены ежедневно направлять двух‑трех бойцов на кухню, а у нас каждый человек на счету, лишних нет.

– Другие мнения есть?

Предложение комиссара прошло.

– У меня еще куча проблем, – сказал Гусельников, яростно орудуя ложкой в консервной банке. – Первая – дрова. Сейчас их запас – дня на три. Вторая – хлеб. Мы привезли с собой восемь мешков муки, но нет возможности самим его печь. Третья – транспорт. Нам по наследству достался бортовой дизельный «Урал», но топлива – кот наплакал, без машины нам труба, ездить придется много. Четвертая проблема – продовольствие. Наших запасов хватит от силы на месяц, в избытке имеется только картошка. Достаточно? Или продолжить?

– Затормози, – остановил его Комбат. – Наговорил столько, что голова кругом пошла.

Некрытов отставил кружку с чаем и задумался, костяшками пальцев барабаня по некрашеным доскам стола.

– Комиссар, вместе с Гусельниковым поезжай в райцентр, установи контакты с казаками. Пусть помогут с бензопилой и покажут, где можно напилить дров. Вывезем на нашем «Урале». Где взять солярки? Действительно – проблема.

– Разрешите, Николай Николаевич? – попросил слова Ратников. – Дизтопливо никто нам не преподнесет на блюдечке с голубой каемкой, надо выкручиваться самим. Через наш третий пост на Грозный идет много техники. Предлагаю по ведру «стрелять» у водителей, думаю, войдут в положение и своим не откажут. Тара под солярку имеется, на посту стоят две пустые двухсотлитровые бочки.

Некрытов вздохнул.

– Хоть и негоже нам заниматься дорожными поборами, но другого выхода я не вижу. Январь пообещал в ГУОШе (ГУОШ – группа управления оперативного штаба) помочь сухпаем, кое‑какими продуктами и соляркой, но до Моздока еще нужно добраться.

– Комбат, – снова вступил в диалог Гусельников. – Есть задумка: найти в округе хлебопекарню и договориться насчет хлеба. Мы сдаем муку и получаем готовый хлеб, конечно, мукой придется с ними поделиться, за «спасибо» нам никто не станет помогать. Глядишь, неделю‑другую протянем.

– Принимается. – согласно кивнул Некрытов.

За столом зашумели, полагая, что разговор окончен, но со своего места поднялся Док. Он вскинул руку, требуя внимания.

– Я, как врач отряда, обязан следить за здоровьем личного состава…

Говорил он неторопливо, будто с ленцой, слова, как крупные горошины, медленно скатывались с его полных губ.

– Видите, в каком состоянии столовая? Идеальная среда для обитания и размножения всяких хвостатых тварей, типа мышей и крыс. Немудрено подхватить здесь какую‑нибудь заразу. Поэтому требую элементарного соблюдения чистоты и поддержания порядка. Это трудно в наших условиях, но необходимо. Это первое.

Далее, на заставе, вернее, в нашем отряде, есть приличная баня. С помывкой и стиркой проблем не предвидится, были бы дрова и вода. Сейчас весна и, хотим мы этого или нет, надобно произвести генеральную уборку на территории отряда – собрать весь мусор, хлам и сжечь все это.

Последнее, что я хотел сказать: нам в авральном порядке нужно выкопать погреб, чтобы сохранить картошку. Это наш второй хлеб.

– Дельная инициатива, – поддержал его Гусельников. – Как я сам не догадался? В тепле картошка через неделю начнет портиться.

Некрытов подвел черту под предложением Дока.

– Второй взвод Костина до часу дня занимается рытьем погреба, после обеда дайте отдохнуть людям перед заступлением на дежурство.

Дверь в столовую распахнулась, и вошел Куликовский. Услышав последние слова Комбата, он сообщил:

– Развод в семнадцать тридцать совместно с красноярским отрядом. Построение перед вокзалом. Быть тепло одетым и при себе иметь оружие с боекомплектом. Сегодня я заступаю дежурным по штабу заставы.

К полудню над столовой дымила жестяная труба, огромная кухонная печь жадно пожирала остатки драгоценных дров. На пищеблоке ловко управлялись с кастрюлями две местные женщины. Обеим лет по двадцать пять, стройные, словно молодые березки. Обеих звали Наташами. Обращаться к ним по фамилиям было как‑то неудобно, поэтому различали их по росту: Наташа большая и Наташа маленькая. Последняя была с сынишкой Русланчиком, который постоянно крутился под ногами у матери.

Прошло не менее двух часов, как в поисках хлебопекарни с заставы ушел «Урал» с Гусельниковым. Водителем машины назначили сержанта Трофимова, имевшего при себе водительские права. В сопровождение выделили двоих бойцов из взвода Костина.

Некрытов нервничал в ожидании тыловика: все‑таки первая самостоятельная поездка по Чечне. Высмолив подряд две сигареты, он вышел из вагона и отправился на третий пост, представляющий собой сооружение из бетонных блоков и мешков с песком, – с бойницами на три стороны. Асфальтовая лента шоссе – в пяти метрах, на ней змейкой уложены такие же изделия из бетона, способные пропустить любую транспортную единицу только на самой малой скорости. Вдоль дороги извивался пятидесятиметровый неглубокий окоп с насыпным бруствером.

Перпендикулярно автостраде в сторону станицы Малиновской уходила грунтовая дорога. На ней, не имевшей стратегического значения, устанавливать «змейку» не имело смысла. Такое решение было принято командованием федеральных войск.

Еще издали Некрытов заметил в окопе двух бойцов. Подойдя поближе, узнал Жукова и Громилу. Они лопатами выбрасывали наверх землю, поднимали окопный бруствер.

Откинув матерчатый полог, заменявший входную дверь, Некрытов зашел внутрь.

Ратников и Белохвост через амбразуры вели наблюдение за автомагистралью. Внутри блокпост имел ухоженный вид, насколько позволяли полевые условия. Земляной пол, утрамбованный не одной сотней ног до каменной твердости, был чист. Под окурки стояло несколько пустых банок. Перед бойницами – три самолетных кресла. У стены аккуратно стояла пара противотанковых гранатометов. Десяток зарядов к ним лежал в бетонной нише, укрытый от случайного контакта с шальной пулей или осколком.

– Ну, как проходит первое дежурство? – спросил командир у Ратникова.

– Нормально, Комбат, – ответил взводный. – Инцидентов при досмотре личного автотранспорта местных жителей не было, к такой процедуре они приучены. По первому требованию безропотно открывают багажники.

Сергей полистал журнал.

– Проверили одиннадцать легковых машин, номера их здесь записаны. Ничего запрещенного не обнаружено. На Грозный проследовала колонна бензовозов из десяти машин в сопровождении двух боевых машин пехоты и одного бронетранспортера.

Сергей окинул взглядом помещение.

– Прибрались тут маленько, навели порядок. Сейчас бойцы углубляют окоп, больно мелковат. В случае чего по нему передвигаться можно только на корточках. Это не дело, когда из укрытия даже «богатырь» Громила по пояс виден, не говоря уж об остальных.

Послышался шум мотора. Трассу на приличной скорости утюжила крупногабаритная автомашина. Рваные лохмотья тента развевались на ветру и громко хлопали по бортам, отчего грузовик походил на огромную птицу.

– Это «Малыш» спешит домой.

«Урал» был пожалован заставе ГУОШем и отродясь не имел государственного регистрационного номера. Какой‑то умник намалевал на бампере белой краской слово «Малыш», и это название служило теперь опознавательным знаком автотранспорта тринадцатой заставы.

Включив правый поворот, «Малыш» остановился у закрытого шлагбаума. Из кабины выпрыгнул улыбающийся Гусельников, глаза его довольно блестели.

– Порядок, Комбат, – доложил он. – На полмесяца хлебом мы обеспечены. Договоренность достигнута в результате непростых для обеих сторон переговоров, не исключена возможность подмены нашей муки высшего сорта на более низкий сорт, о чем я предупрежден. Главное – хлеб будет.

– Молодец. – Некрытов одобрительно шлепнул его по плечу. Чувство удовлетворения передалось и командиру: все‑таки одна проблема решена.

Место для погреба выбрали между столовой и вагоном. Шесть человек из второго взвода работали сноровисто, и к обеду яма практически была готова. Оставались мелочи, они достались старшине Косихину – полноватому, плешивому мужичку с вечно брезгливым выражением лица.

– На кой ляд мне это нужно? Я землю копать не нанимался, – бубнил он, обравнивая края ямы. По его круглому, как сковорода, лицу за ворот нательной рубахи стекали крупные капли пота. – За месяц вся картошка не испортится. Для кого нам ее сохранять?

– Уймись, Косой, слушать тошно, – не выдержав, оборвал его Беляков. Он подбирал совковой лопатой землю за Косихиным. – Гляжу я на вас, городских, и диву даюсь: какие‑то вы ненормальные, элементарного понятия не имеете, что картошка – это плод и результат тяжелого крестьянского труда. А всякий труд требует к себе должного уважения, понимать надо.

– Коль ты такой умный и сознательный, почему в городе живешь? Сидел бы в своей деревне да доярок щупал. Что, городские слаще деревенских? – продолжал язвить Косихин. – Меня, к примеру, ни в жизнь не заставишь сапогами навоз месить. Каждому – свое.

Беляков промолчал, но в глазах его заиграли злые огоньки.

Назревавшую ссору прекратил Костин:

– Кончай болтовню, Косихин. Соображение надо иметь, картошка никогда не помешает. Излишки можно обменять у местных на другие продукты. Сегодня женщина просила продать на семена пару мешков. Сибирская картошка здесь нарасхват. В конце концов, ее можно будет оставить ребятам, которые нас сменят.

Получив отпор от взводного, Косихин недовольно засопел. Больно все правильные, ни с какой стороны не подступиться, а копнуть глубже, на поверку все окажутся с изъяном. Как их ненаглядная картошка. Возьмешь иную в руку – круглая и ровная, смотреть любо‑дорого, глаз радует, а ковырни ножом – под кожурой гниль.

Зачем он здесь? Прельстился погонами прапорщика или возможностью получить без проволочек трехмесячную задолженность по зарплате? Если вдуматься, все сводится к одному: стенания жены на вечную нехватку денег и двенадцатилетняя безнадега в изоляторе временного содержания со старшинскими погонами на плечах. Поездка в Чечню сулила новые погоны, пусть без просвета, но со звездочками, а там, глядишь, и должность новая подвернется. Командиров расплодилось – плюнуть некуда. Пять начальников на тридцать пять человек, не многовато ли? Ладно, полтора месяца – не полтора года, выдержать можно, а потом посмотрим…

Обедали повзводно, так как общий стол больше дюжины едоков не вмещал. Меню было нехитрым: суп гороховый, макароны, слегка сдобренные тушенкой, и чай. Других разносолов, исходя из имеющихся припасов, в ближайшее время не предвиделось.

Первыми откушали бойцы Костина, через несколько часов им предстояло заступать на дежурство. Из столовой, тяжело отдуваясь, вышел Косихин. Не успел он сделать несколько шагов, как следом за ним выбежала Наташа маленькая.

– Эй, лысый‑дорогой! – остановила она Косихина. – Почему оставил на столе немытую чашку?

Сомлевший от горячей пищи старшина не сразу понял, что ей нужно.

– Кто ее будет мыть? Кипяток в полевой кухне.

– А вы не станете? – оторопело спросил он.

– Мы не посудомойки, а повара, – бойко парировала Наташа маленькая. – В четвертом отряде кашеварим, и в каждом находится барин, которому лень за собой посуду помыть.

Пристыженный Косихин поплелся обратно в столовую, где перед входом, в ожидании очереди, собрались свободные от службы милиционеры первого взвода.

В дверном проеме вагона показался Ремнев. Прижимая к груди алюминиевую чашку, он стал осторожно спускаться по ступенькам, жалобно заскрипевшим под его весом. Благополучно ступив на землю, Ремнев присоединился к товарищам.

– Портос, ты ничего не перепутал? – спросил Громила, глядя на него снизу вверх.

– В чем дело? – не понял Ремнев.

– Здесь очередь не в баню, а в столовую.

– При чем здесь баня, чего плетешь?

– При том, что твой тазик пригоден не для принятия пищи, а для помывки в бане. – Громила постучал кулаком по посуде Ремнева и, опасаясь оплеухи, отскочил в сторону.

Чашка у Портоса и впрямь была огромных размеров, под стать хозяину. В ней свободно можно было искупать новорожденного ребенка. Болтавшаяся на поясе кружка Портоса вмещала никак не менее литра.

– Не боись, не трону, – засмеялся вместе со всеми добродушный Ремнев. – Солдат ребенка не обидит. Когда в баню пойдешь, попроси у меня этот тазик – уступлю, только не утони в нем, воробей.

Смех перекинулся на задиристого Громилу.

После обеда «Малыш» с Новиковым, Гусельниковым и тремя бойцами помчался в Шаурскую решать с казаками дровяную проблему. Так, в хозяйственных заботах прошел первый день службы.

Ночь наступила стремительно. Светлые минуты дня были сочтены, едва солнце коснулось крыш домов. Одновременно с темнотой землю накрыли туман и сырость. Просохшие за день куртки бойцов опять напитались влагой, моментально отдавая драгоценное тепло.

Высоко в небе прошли невидимые самолеты, покрывая окрестность тяжелым гулом. Спустя четверть часа темный небесный свод озарился яркими всполохами. Зарево беззвучно ширилось, росло, растекалось большой огненной кляксой по черному бархату неба. Совсем не далеко от заставы бесновалась война, там гибли люди, а здесь ночная тишина лишь изредка нарушалась собачьим лаем да противным ревом ослов, мирно пасущихся в «зеленке».

Глава 4

На аэродроме

Не откладывая дело в долгий ящик, решили провести учебные стрельбы. Солдат должен знать оружие как свои пять пальцев. Автомат в боевых условиях – неотъемлемая часть самого бойца. Как это ни парадоксально звучит, но от исправной работы неодушевленного железного механизма, приносящего смерть одному, зависит жизнь другого.

Рядом с Малиновской до недавнего времени дислоцировался авиационный полк, непонятно каким образом перешедший в полное подчинение генерала Дудаева вместе с материальной частью и военным городком летчиков.

Наверняка такой «финт ушами» – результат аферы с участием сановных чиновников от армии и власти, готовых заложить душу дьяволу ради шуршащих «зеленых». Для них понятия «Родина» и «честь» давно стали абстрактными и потому неведомыми. Слезно‑сопливые восклицания типа «За державу обидно!» выпали на долю капитанов и майоров, выброшенных на обочину жизни безжалостной волной военной реформы и оставшихся на суше без весел у дырявых лодок. Старое судно, звавшееся «Советский Союз», затонуло окончательно и навсегда, а на корабль под названием «Новая Россия» команду набрали из числа нужных и верных людей.

Иначе, как продажностью и предательством, не объяснишь наличие на аэродроме советских «мигов» и «сушек» – пусть устаревших, но все же боевых машин. До Моздокского аэродрома четверть часа полетного времени и, как ни тужься, не поддается разумному осмыслению факт передачи Дудаеву целого авиационного полка.

Нехваткой времени и отсутствием горючки такое не оправдать – выглядит по меньшей мере смешно…

Резкий мартовский ветер гнал рябь по лужам, а по дороге – сухую прошлогоднюю листву. «Малыш» стрелой несся по некогда ухоженной, а теперь полузаброшенной грунтовке. Трифонов давил на газ, не притормаживая даже на рытвинах. В Моздоке Январь предупредил, что скорость при передвижении на одиночной машине должна быть максимальной – быстродвижущийся объект расстрелять сложнее.

В кузове у самой кабины, зажав коленями автоматы, сидели Новиков, Ратников и Куликовский. На продольных скамьях бойцы первого взвода давили стволами деревянные борта в готовности открыть огонь в случае опасности. Наброшенный на металлические дуги брезент закрывал кузов до половины, рваные края его больно хлестали по лицам, оставляя отметины в виде багровых пятен и рубцов.

Ратников, придерживая край жесткого полога, наклонился и сквозь гул ветра прокричал в ухо Новикову:

– Говорят, здесь похоронен почти весь летный состав авиаполка. Летчики погибли во время бомбежки.

Держась за борт, к ним подошел сержант Калачев.

– Остановимся, посмотрим? – предложил он.

– Любопытство одолело, Беда? – Ратников разозлился на сказанную его бойцом глупость. – Это не цирк, и клоуны меж могил не скачут. Мертвых надо уважать. Даже врагов. Мы для них – неверные, и нечего осквернять их память своим праздным любопытством. Нельзя давать мусульманам пищу для кривотолков. Неизвестно, как они к этому отнесутся… Иди на место. И не зли меня.

– Правда твоя, Иваныч, – согласился Калачов. – Беда может быть.

«Малыш» тем временем остановился у развалин бывшего КПП. Лучшего места для проведения стрельб в округе не найти. Аэродром располагался на плоском блюдце диаметром в несколько километров. Идеально ровная взлетная полоса обеспечивала хороший обзор во все четыре стороны.

Ратников первым перепрыгнул через высокий борт, следом за ним горохом сыпанули остальные. Элипсообразным обручем аэродром опоясывал окоп, отрытый в полный профиль и имеющий трехметровые ответвления по внешней стороне кольца. Видно, что здесь готовились к круговой обороне.

Открывшаяся картина была удручающей, поскольку давала некоторое представление о разыгравшейся здесь трагедии. На бетонке хаотично разбросаны завалившиеся на крылья, осевшие на хвосты или уткнувшиеся носами два десятка самолетов и несколько «вертушек». Сейчас они являли собой груды металлолома, на большее не тянули. На останках крыльев и фюзеляжей была видна советская символика – красные звезды и название канувшей в Лету страны – «СССР». Все самолеты были сожжены на земле. Под многими из них – застывшие лужи расплавленного металла.

Кто поставил крест на этом полку? Свой брат‑авиатор или десантно‑штурмовой батальон? Если летчики – то уж действительно ювелирная работа. Судя по отсутствию воронок на взлетно‑посадочной полосе, цели поражены стопроцентно. В окопе – россыпь стреляных автоматно‑пулеметных гильз, указывающих на то, что здесь шел бой, а не банальный жестокий расстрел. Пусть неравный, но все же бой. На войне все предусмотреть, уравнять силы и шансы на победу не всегда удается.

Изучив обстановку, Ратников, как руководитель стрельб, дал команду построиться для инструктажа.

– Еще раз повторяю, никакой самодеятельности. Все делать по моей команде. Стреляем группами по пять человек. В охранение идут Бубнов и Беда, за линию ведения огня не высовываться! Потом вас сменят Софин и Громила. Ясно?

Стоявший рядом с ним Новиков добавил:

– На бетонке вести себя крайне осторожно. И внимательно глядеть под ноги. От сюрпризов, в виде мин и растяжек, нет никаких гарантий.

– Ладно, комиссар, холоду в задницу нагонять! – бросил реплику из строя язвительный Бубнов.

– Поздно будет, когда в том самом месте погорячеет.

Отстрелялись нормально. В качестве мишеней использовали куски самолетной обшивки, тут и там валявшиеся под ногами.

Под занавес стрельб Портос, имевший в своем распоряжении ручной пулемет с круглым диском, подошел к Ратникову.

– Слышь, Седой, дай разок шмальнуть из твоего агрегата, – он показал на подствольный гранатомет. – Ни разу не доводилось. Интересно.

– Зачем тебе это? – спросил Сергей.

– Говорю – интересно, да и пригодится, может быть.

Мужчины до старости остаются пацанами, любознательными мальчишками. Страсть к оружию, делающая из них воинов, заложена в генах, она неподвластна возрасту.

Кратко объяснив правила ведения стрельбы, Ратников опустил в широкий зев подствольника гладкую, как яйцо, гранату. Поставил на боевой взвод и протянул автомат Портосу.

– Держи. Целься по «вертушке».

Ремнев широко расставил ноги, прижал автомат к плечу и стал целиться. Неимоверно долго, с полминуты. Сергей начал терять терпение. Наконец, раздался негромкий хлопок, и граната, словно камень из пращи, по отчетливо видимой пологой траектории пошла к цели. Портос с удивительным для его комплекции проворством шмякнулся на бетон, обхватив голову руками. Мгновение – и в борту вертолета образовалась рваная дыра.

– Хор‑роший самовар, – удовлетворенно произнес он, возвращая оружие Ратникову.

Сергей проверил у всех магазины, которые всегда должны быть под завязку набиты патронами. В случае чего заряжать будет некогда. Скомандовал:

– К машине!

У самой кромки неожиданно выкинул коленце Куликовский. Вместе с комиссаром он шел сзади, приотстав от остальных метров на десять.

– Не разорвалась, кажись, – пробурчал он себе под нос и что‑то яростно поддал ногой.

Обомлевший Новиков увидел, как по бетонке, кружась юлой, покатилась граната для подствольника.

– Охренел совсем, твою мать?! – крикнул он, не отрывая завороженного взгляда от замершей в траве гранаты. – А если бы рванула? Сказано было – перешагивать!

Куликовский тихо прошептал побелевшими губами:

– Не подумал, Вадим. Отлично понимал, что это граната, а взял и пнул… Как булыжник. У тебя вино есть?

Из наколенного кармана Новиков достал плоскую флягу и протянул ее Куликовскому. Неверной рукой тот свинтил крышку и, опрокинув голову, приложился к горлышку, гулко глотая хмельную жидкость. Глядя на его кадык, ходивший вверх‑вниз по тощей шее, Новиков мысленно благодарил ангела‑хранителя.

Благоразумно держась подальше от злополучной гранаты, они двинулись к «Малышу», возле которого в ожидании дымили сигаретами ребята.

– Чего задержались? – спросил Ратников.

– Шнурок лопнул на берце, – нашелся комиссар, решив избавить Куликовского от неминуемого зубоскальства.

Внезапно очередной порыв ветра донес тихий рокот: на аэродром со стороны Моздока заходила «вертушка». Темно‑зеленая стрекоза, перемалывая упругими винтами воздух, выжидающе зависла в сотне метров от земли.

– Уходить надо, Иваныч, беда будет! – не выдержав, крикнул Ратникову Калачов.

– Спокойно, – отозвался взводный. – Будет две беды, если мы пустимся наутек. Это наша «вертушка», у боевиков их нет. Примут нас за «духов», догонят и раскатают, как бог черепаху.

Обстановка накалялась. Никто не предпринимал активных действий, опасаясь спровоцировать нападение. Милиционеры, не защищенные броней, стали понемногу смещаться за «Малыша», чтобы иметь перед собой хоть какую‑то защиту.

Громила сорвал с плеча РПК, вьюном скользнул под машину и распластался за колесом, выставив в сторону вертолета пулеметный ствол.

– «Не хватало еще, чтобы свои перестреляли нас, как куропаток», – озабоченно подумал Сергей.

Решение подсказали вертолетчики.

– Ту‑ту‑ту‑ту, – зашелся глухим лаем их бортовой пулемет и тут же смолк. Неторопливо, но убедительно. Били не прицельно. Скорее, для острастки.

– «Крупнокалиберный», – машинально отметил про себя Сергей.

Следующая очередь могла иметь конкретного адресата. Медлить было нельзя.

– Быстро в окоп! – приказал он и первым, подавая пример остальным, в четыре гигантских прыжка достиг спасительного укрытия.

– Рассредоточиться через десять метров!

Выглянув из‑за бруствера, он увидел, что «вертушка», косо развернувшись к ним правым бортом и тем самым существенно улучшив сектор обстрела, стала медленно снижаться.

– Огонь не открывать!

Сергей провел ладонью по мокрому лицу, словно снимал невидимую налипшую паутину.

В небо, оставляя за собой вихляющийся дымный след, взмыла красная ракета. Не успела она погаснуть, как Ратников крикнул комиссару:

– Вадим, ответь тоже красной!

Новиков рванул кожаную застежку кобуры, торопливо достал пистолет‑ракетницу. В следующее мгновение из окопа взлетела ответная красная ракета.

Этот цвет федералы предпочитали всем другим. Ракеты зеленого огня олицетворяли собой цвет исламского знамени, поэтому ими пользовались редко, только в специально оговоренных ситуациях. Глупость? Безусловно, но на войне и не такое можно увидеть.

Из вертолета выпрыгнули двое в камуфлированной форме с автоматами на изготовку. Они неторопливо преодолели половину пути от «вертушки» до окопа и остановились у обгоревшего «МиГа», готовые в любую секунду укрыться за обломками самолета. Энергично зажестикулировали руками, не оставляя сомнений в своих намерениях – приглашали на переговоры.

Ратников двумя руками оттолкнулся от окопной стенки, одним прыжком вымахнул наверх, отряхнул с себя прилипшую землю.

– Прикрывайте, на всякий случай. Я пошел, – отдал он распоряжение своим подчиненным перед тем, как двинуться навстречу камуфлированным.

Он шел медленно, ощущая указательным пальцем холод спускового крючка. На девяносто девять процентов Сергей был уверен, что идет к своим, но оставшийся один процент все‑таки вползал в душу мерзким червем сомнения.

Глава 5

Появление Хафизы

В то время когда Ратников шагал к вертолету, старшина Косихин лениво топтал толстыми подошвами ботинок перронный асфальт. Между вокзалом и столовой в ряд тянулись низкие столики местных коробейников. Каждое утро они раскладывали на импровизированных прилавках нехитрый ассортимент: жвачку, пиво, сигареты, чай. Предлагаемый товар был ходовым, этим неизменно пользовались чернобровые торгашки. Квартировавшие на Станции милиционеры являлись постоянными покупателями, поэтому цены были подняты на фантастическую высоту. Деваться было некуда – покупали, оплачивая почти по тройной цене чай и курево.

Внимание Косихина привлек колесный трактор с телегой, остановившийся перед закрытым шлагбаумом третьего поста. На прицепе стояло хлипкое дощатое сооружение, окрашенное голубой краской, по конструкции напоминавшее скворечник.

«Торговый киоск, – догадался Косихин. – Прибыла еще одна охотница за нашими денежками». Коммерцией здесь занимались только женщины, мужчинам за прилавком стоять было зазорно и непозволительно (кто воевать будет?)

Из блокпоста вышел Беляков, перебросился парой фраз с трактористом и поднял перекладину шлагбаума, освобождая проезд. Допотопный МТЗ, напоминавший облезлого бродячего пса, грохоча износившимися поршнями, подрулил к четырехквартирному дому, обшитому желтой вагонкой. Трое чеченцев, играючи, сняли с прицепа скворечник и установили его у потемневшего от времени штакетника. Руководил работой высокий мужчина в норковой шапке и кожанке, его указания выполнялись беспрекословно.

Не видя в этом больше ничего интересного, Косихин вернулся в расположение взвода, юрким ужом вполз в спальный мешок и моментально уснул. Спать он был великий мастак. Дрыхнуть мог сутками, просыпаясь на короткое время для того, чтобы принять очередную порцию пищи и отнести в известное заведение ранее принятую и отчасти переработанную организмом.

На этот раз он недолго пробыл в объятиях Морфея. Его растолкал Костин и приказал наколоть дров. Несмотря на ощутимую близость апреля, ночью температура опускалась до минусовой отметки, а ветер с Каспия был предельно насыщен влагой.

Вместе с Лошкаревым, худым и длинным, как коломенская верста, Косихин битый час шмурыгал двуручной пилой корявый сутунок неизвестного ему дерева. Тупые зубья пилы никак не хотели вгрызаться в древесину. Полотно пилы, словно живое, охало и визжало, а то и вовсе останавливалось, зажатое намертво в сыром разрезе.

С горем пополам, собрав в кучу всех богов и боженят, бойцы накромсали с десяток чурок. Испустив облегченный вздох, Косихин принялся за колку. Да не тут‑то было. Крученые чурбаки ни в какую не желали раскалываться. Тяжелый топор‑колун отскакивал от них, как от резиновых. Чуть не плача, старшина молотил колуном по неимоверной твердости чуркам, от которых во все стороны летели только жидкие щепки, годные разве что на растопку.

Являясь истинно городским жителем, Косихин этот трудоемкий процесс наблюдал прежде лишь в кино. Управившись с дровами, он натянул на себя разгрузочный жилет с полным боекомплектом и, прихватив автомат, побрел на третий пост. Лучше спокойно отсидеться за бетонными плитами, чем снова попасться на глаза Костину. Не приведи бог, еще работу отыщет.

Голубой скворечник функционировал, и Косихин направился к нему. Вообще‑то покупать ему было нечего, не нуждался он ни в куреве, ни в чем‑либо другом. Дома, в Новосибирске, жена по его просьбе купила ему в дорогу пятьдесят пачек недорогого «Луча» – будут меньше стрелять сослуживцы. Как будто знала, что дешевых российских сигарет здесь днем с огнем не сыщешь, а на наличествующие импортные – цены астрономические, не то что покупать – смотреть страшно.

За стеклом маячила довольно симпатичная продавщица. На вид лет тридцать, не девочка, конечно, но и назвать ее старухой – взять грех на душу. Мягкий овал лица, минимум косметики, пухлые губы, слегка тронутые бледно‑сиреневой, с перламутром, помадой. Из‑под белой вязаной шапочки вились до плеч темно‑каштановые волосы. Карие глаза давали основание полагать о естественном цвете ее волос. Ей очень шла малиновая куртка со светлыми нарукавными отворотами из искусственного меха.

– Здравствуйте, – первым поприветствовал ее Косихин.

Женщина приветливо улыбнулась. Взгляд был доброжелательным и немного застенчивым, что несколько озадачило Косихина. Поведение ее в корне отличалось от поведения других уличных торговок. К русским милиционерам те относились если не с открытой враждебностью, то, во всяком случае, с плохо скрываемой ненавистью. Впрочем, как еще ОНИ должны относиться к человеку с ружьем, пришедшему незваным гостем в ИХ дом и порушившему ИХ семейный уклад, ИХ традиции, ИХ обычаи. Простому человеку глубоко плевать, что где‑то там наверху не поделили что‑то между собой политики, что не хватило у них ума мирно разрешить возникшие проблемы… Большие чины остались в далекой и недосягаемой выси, а рядом с ними – протяни руку – русские военные, «источники всех бед и лишений». Словом, терпели, как временное неизбежное зло.

– Купить что‑нибудь желаете? – спросила киоскерша, пронизывая Косихина карим взглядом.

– Посмотреть подошел, – пробурчал Косихин.

– Глядите. Может, купите кофе? Ваши больше все на чай налегают, – ненавязчиво предложила она.

– Спасибо, от кофе я плохо сплю, – покривил душой старшина, опасаясь, как бы вежливая торговка не заставила его раскошелиться.

Ничего нового, кроме нескольких шоколадок в пестрых глянцевых упаковках, в предложенном ассортименте не имелось. Пора было уходить, но необъяснимая сила тянула магнитом к голубому ларьку, не давала уйти прочь. Причина таилась, вероятнее всего, в вежливом поведении смуглянки. Она первой пошла на контакт.

– Меня зовут Хафиза, по‑русски, не знаю, как перевести.

В открытом окне показалась ее рука. Косихин осторожно пожал ее своей лапой, нуждающейся в воде, мыле и ножницах.

– Василий.

– Вот и познакомились.

В воздухе повисла напряженная пауза.

Неожиданно блуждающий взгляд Косихина выхватил среди разноцветья шоколадных оберток маленькую яркую упаковку с резиновым изделием, известным всему взрослому населению.

Дурашливо хихикнув, он ткнул корявым пальцем в стекло скворечника:

– Неужели покупают?

Хафиза пожала плечами:

– Авось пригодится кому‑нибудь. Тебе, например.

Последние слова Косихин пропустил мимо ушей.

– Кораном не запрещено? – спросил он.

– Коран – для нас, а это – для ваших солдат.

– До конца командировки точно не пригодится, – уверенно заявил Косихин. – Не те условия… для размножения.

В поведении Хафизы появилась некоторая раскованность.

– Ой ли, солдатик? Как у вас, русских, говорится: зарекался кто‑то куда‑то не лезть. Вон ваши поварихи‑девочки – хоть куда! В поселке русских женщин полно, глядишь, и пойдет мой товар нарасхват. Ты вот тоже – мужик в самом соку, тебе женщина нужна.

– Да ну тебя! – отмахнулся старшина. – Заболтался я с тобой.

Подхватив автомат, он почти бегом поспешил к третьему посту.

– Слышишь, Василий, будешь свободным от службы – забегай, поговорим… – прозвенел ему вслед сладкий голос Хафизы.

Оглянись он в этот момент – встретил бы совсем иной взгляд, колючий и испепеляющий. На губах бывшей преподавательницы психологии пединститута играла уже не доброжелательная улыбка, а злобная усмешка.

– О чем ты, Косихин, так долго махал метлой с новенькой? – спросил у него дежуривший на посту Беляков.

– Поговорили малость за жизнь. Ничего баба, с соображением, – двусмысленно ответил Косихин, прикуривая сигарету.

Беляков расхохотался, видя, как пыжится старшина, напуская на себя важный вид.

– Скажи еще, что ты уже с ней договорился насчет… этого самого. Гляди, сделают тебе чеченцы харакири между ног, вместе с башкой. У них это быстро.

– Ты за свою голову беспокойся, – окрысился Косихин. – Нечего скалиться и зубы на ветру сушить.

Нет, не получался у них с Беляковым мир, напрочь не читалось в глазах последнего должное уважение к старшему товарищу.

Глава 6

Наркокурьер

Послышался автомобильный гудок. На шлагбаум на самой малой скорости накатывался «Малыш», доставивший первый взвод со стрельб. Из кузова выпрыгнули Громила и Жук и, разминая затекшие ноги, остановились у блокпоста. Следуя их примеру, «Малыш» покинули остальные.

На заставу не спешили. Времени для отдыха заступающей на дежурство первой смене уже не оставалось, для второй смены его было более чем достаточно.

– Наблюдай, что сейчас будет, – тихо шепнул Белякову Громила.

К Косихину, досасывающему окурок, подошел Жук, держа меж пальцев левой руки незажженную сигарету.

– Вооружился ты основательно, старшина. – Жук легонько шлепнул Косихина по разгрузочному жилету, из кармашков которого торчали три «лимонки» со вставленными запалами и автоматные рожки.

– А ты как думал! К нам так просто не подходи, укусить можем.

– Видим, молодец! – продолжал ненавязчиво теребить его Жук. Вдруг лицо его исказила гримаса страха.

– Что это я, братцы, сотворил?

Перед глазами Косихина на раскрытой ладони Жука лежала выдернутая чека от гранаты. Дружку подыграл Громила, с испугу попятившийся в глубь окопа.

– Косой, не шевелись, пока мы не слиняем подальше! – рявкнул Портос.

Ноги старшины вмиг стали ватными, его проняла мелкая противная дрожь. В груди застучал даже не тяжелый молоток, а мощный кузнечный молот. Затравленно озираясь, Косихин, наконец, догадался посмотреть вниз, где из трех ячеек «разгрузки» как ни в чем не бывало отливали алюминиевым блеском целехонькие запалы его гранат.

– Сволочь, – выдохнул он, обессиленно опускаясь на землю. На большее его не хватило.

– Ладно, не боись! Возьми лучше на память. – Жук протянул ему злополучную чеку.

– Уйди, гад, не доводи до греха.

Непослушными пальцами он пытался выудить сигарету из пачки.

– Не злобись, старшина. Пошутили мужчины, подумаешь, делов‑то…

Бубнов подал ему зажженную сигарету.

Шутка действительно получилась неудачной. От нее не смеяться, а взвыть от страха впору любому, окажись он на месте Косихина.

Широко размахнувшись, Жук забросил далеко в кусты чеку, найденную им случайно на аэродроме.

…Интуиция не подвела Ратникова. «Вертушка» оказалась российской. Обменявшись непереводимыми для печати приветствиями, а заодно сообщив федералам место дислокации тринадцатой заставы, Сергей с товарищами оседлали ставшего уже родным «Малыша» и благополучно отбыли домой.

Вертолет прошел над их головами, чуть задрав хвост и оглушительно ревя движком, чтобы через минуту приземлиться в расположении военного городка ныне почившего авиаполка…

Вечером, не стесняясь в выражениях, Ратников доложил Некрытову об инциденте на аэродроме.

– Представляешь, Комбат, эти марамои едва не покрошили нас в лапшу. По их данным, в этом районе наших войск нет, а по вспомогательным силам, вроде милицейских застав, у них нет сведений. На картах мы никак не обозначены. Уму непостижимо, чем занимаются штабы? Связи нет, визуальные опознавательные сигналы не разработаны. Короче, не можем мы жить без бардака, даже на войне!

Некрытов тыльной стороной ладони потер подбородок, отмеченный густой черной щетиной. В сочетании с чуть раскосыми глазами эта растительность делала командира похожим на татарина.

– Чего они хотели, Седой? Ведь не ради прогулки гнали «вертушку»?

– Через несколько дней в Малиновской будет стоять мотострелковый полк внутренних войск. Их полет был разведывательным, больше я ничего не знаю.

Некрытов удовлетворенно крякнул:

– Добре. В случае заварухи неплохо иметь таких соседей.

Ратников поднялся, набросил на затылок берет и стянул за ремень с полки автомат.

– Пойду, проверю посты.

Улица встретила его холодом и непроглядной темнотой. У вагона он едва различил прогуливающегося Зайцева. Заметив в его кулаке тлеющий огурок, спросил:

– Снайпера ловишь, Док?

– Я осторожно, Иваныч.

– Зайди в вагон и покури в тамбуре, коли невтерпеж.

– Найда!

Из‑под вагона раздалось тихое поскуливание. Собака эта стала легендой заставы. Беспородная дворняга, невесть откуда появившаяся, обладала недюжинным чутьем. В кромешной тьме, по запаху, что ли, она за сотню метров чуяла чеченцев и поднимала невероятный шум. В то же время не облаивала возвращающихся с постов в такой же темноте милиционеров.

На полпути к третьему посту в нагрудном кармане Ратникова встревожилась рация.

– Комбат – третьему!

Сквозь помехи донесся чуть искаженный эфиром голос Некрытова:

– На связи Комбат.

– Нештатная ситуация, требуется помощь!

Сергей немедленно подключился к переговорам.

– Комбат, Седой на подходе к посту. Разберусь – доложу.

У самого окопа взводного остановил окрик:

– Стоять! Пароль?

– Четырнадцать!

– Шесть!

Все верно, в итоге двадцать. Именно это число на сегодня служило паролем.

Пройдя по окопу, Сергей зашел в блокпост. У амбразур стояли Бача и Портос. В колеблющемся свете стеариновой свечи различалась еще одна фигура.

Ратников лучом карманного фонаря скользнул по лицу задержанного. Заслоняясь от слепящего света, тот прикрыл лицо рукой и кротко попросил:

– Убери электростанцию, командир… пожалуйста.

– Откуда он взялся? – спросил Сергей у старшего наряда, Портоса.

– Да ниоткуда, сам припрыгал. – Ремнев поправил висевший на плече РПК. – Мы вели наблюдение за трассой. Видим, с включенными фарами шпарит по дороге машина на приличной скорости, не меньше восьмидесяти. Местные знают, как через «змейку» проскальзывать, а этот прет, не сбавляя скорости. Метров за двадцать завизжали тормоза, да поздно он придавил педальку… Машину занесло, втерлась она бочиной в бетонную чушку и заглохла. Ну, приказали мы ему выйти из салона и с поднятыми руками двигать к нам. При личном досмотре, кроме документов, ничего не обнаружено.

Красный серпасто‑молоткастый паспорт и водительские права союзного образца были выданы на имя Шамиля Дораева. Автомобиль «Жигули» второй модели приткнулся на обочине. У машины было повреждено левое крыло и помята дверца водителя.

– Какой шайтан тебя по ночам носит? – в сердцах спросил Ратников. – Про блокпост не знал?

– Знал, командир, знал, – с сильным акцентом забормотал задержанный. – Домой спешил, в Червленую. Там жена ждет и дети, они беспокоиться будут, почему не вернулся. За рулем задремал слегка.

Его словесный понос прервал Ремнев, некультурно и оглушительно высморкавшись себе под ноги.

– Откуда ехал, дорогой?

– В Шауре был, гостил у брата. Отпустили бы меня, а? Семья беспокоиться будет… – завел он старую пластинку.

– Где документы на машину?

Ответ Дораева показался милиционерам слишком поспешным:

– Машина брату принадлежит. Доверенность и техпаспорт в бардачке. Все у меня в порядке, командиры, отпустили бы…

Такая овечья покорность не характерна для горцев, всякий раз она вызывала подозрение. Сергей, не слушая причитаний, мысленно прокручивал ситуацию. Задержанный при себе ничего запрещенного не имел. В том случае, если у него доверенность не липовая и машина «чистая», его реакция на задержание должна быть несколько иной – неизбежны проклятия и угрозы. Следовательно, собака зарыта в машине. Единственное, что не вызывает сомнения, – то, что он закемарил за рулем. Проследуй он через блокпост как законопослушный гражданин, с обязательной остановкой и предъявлением для досмотра своего авто, – быть ему сейчас далеко! Вероятно, этот вояж и был рассчитан на то, что ночью проверяют не так тщательно, как днем.

Расчет был на усталость милиционеров, которые, по логике вещей, ночами тоже должны хотеть спать.

В темноте раздались шум и топот ног. Через минуту в окопе оказались Бача, Бубнов и Белохвост, направленные на третий пост Комбатом.

Ратников приказал прибывшим не спускать глаз с Дораева, а сам вместе с Бачой и Портосом отправился к машине. Осмотр салона ничего не дал. В бардачке действительно лежал техпаспорт вместе с доверенностью, выданной Шамилю Дораеву его братом. В сиденьях посторонние предметы не прощупывались. За водительской спинкой, в кармане чехла, пробками вверх стояли три бутылки водки, но это – не криминал.

– Седой, двигай сюда, – позвал Портос, наводивший шмон в багажнике «Жигулей». В руках он крутил шланг, знакомый каждому водителю. Такими шлангами пользуются шоферы при заправке автомашин либо для слива бензина из бака.

– Что скажешь? – Он сунул в руку Сергею гладкую на ощупь и провонявшую бензином резиновую кишку длиной метра полтора. Подсвечивая фонариком, Сергей осмотрел шланг, имевший в диаметре не менее трех сантиметров, но ничего необычного не приметил. Он всунул палец в один конец шланга, в другой – пустота. Чем же он привлек внимание старшего лейтенанта Ремнева, оперуполномоченного по борьбе с незаконным оборотом наркотиков? Ратников пальцами стал сдавливать шланг, проверяя его на упругость. Посередине кишка оказалась жестче, она почти не деформировалась под нажимом пальцев. Длина такого участка составила примерно метр. Воздух сквозь шланг проходил не так свободно, как это мог позволить его внутренний диаметр.

– Контейнер? – спросил он у Ремнева.

– Похоже, – подтвердил Портос. – Мне это знакомо. «Дурь» насыпается в капроновую трубку с дырой посередине, загоняется в подходящий по диаметру шланг – и все дела. Таким шлангом можно пользоваться при заправке машины, что и делается перед транспортировкой – запах бензина затрудняет обнаружение контейнера собаками‑наркоманками.

Зайдя в блокпост, Ратников сообщил:

– Нормалек. Ты можешь ехать, Дораев.

Обрадованный таким поворотом дела, чеченец затараторил:

– Вай, начальник, спасибо. Я же говорил, что зря меня держите. Пойдем со мной, командир, в машине водка есть, угостишь ребят.

– Ты поедешь дальше на своей колымаге, – продолжил Сергей. – Только проверим, что находится вот в этом шланге.

Увидев в руках Портоса шланг, Дораев на секунду замер. А потом его словно подменили. Куда только подевались его кротость и заискивание. От бессильной злобы он заскрипел зубами.

– Шакалы, сыны шакалов! Вешать будем вас, когда придет наше время!

Дораева отконвоировали в штаб заставы. На освобожденном от бумаг столе дежурного по штабу штыком вспороли шланг и извлекли на свет цилиндрический капроновый столбик, заполненный белым порошком.

На дальнейшие вопросы наркокурьер отвечать отказался наотрез, осыпая угрозами милиционеров и матерно вспоминая их родителей.

Под бесноватые выкрики Дораева составили акт, который фактически был филькиной грамотой, не имевшей юридической силы. Но где взять в час ночи в чеченском поселке понятых, как того требует закон? Никто не осмелится поставить свою подпись на таком документе – к утру его найдут в «зеленке» с перерезанным горлом. А в противном случае, все – туфта! Через несколько часов примерный семьянин Шамиль Дораев на приеме у прокурора будет распинаться о произволе российских милиционеров, подбросивших ему контейнер с наркотой, о котором он не слышал и не знал. Работники милиции в родной России по закону не могут быть понятыми, а уж здесь, в Чечне, – тем паче.

Об этом думал Ратников, глядя на вошедшего в раж Дораева.

Хлопнула входная дверь, в штаб зашел сменившийся с поста Портос. Ему совсем не понравился изгалявшийся над товарищами чеченец.

– Захлопни свою пасть. Добром прошу, – пока еще спокойно проговорил Портос.

– Шакалья пасть – у тебя! – задохнулся в ярости Дораев. – Ты… я… Да я через неделю буду в Новосибирске и поимею твою маму! Я…

Закончить он не успел. Тяжелый кулак Портоса взметнулся вверх и кувалдой обрушился на норковую шапку чеченца. Лязгнув зубами, тот подломился в коленях и рухнул на пол. Изо рта и носа потекли струйки крови.

– Не следует так говорить, дорогой. За неосторожный базар отвечать нужно, – также невозмутимо сказал Портос, нянча на груди ушибленную руку.

Ратников никак не отреагировал на происшедшее. Из‑за стола вскочил худенький Куликовский.

– Ты его не убил? – обеспокоенно спросил он у Портоса.

– Ни хрена ему не сделается. Оклемается мало‑помалу.

Минуты три Дораев не подавал признаков жизни. Наконец, он засучил ногами, глаза его открылись, на губах запузырилась кровавая пена.

Ремнев рывком поднял его с пола и прислонил к стене.

– До Сибири доехать надо, дорогой, а я тебя сейчас здесь ухлопаю. В «зеленке» места много, а машину твою найдут на каком‑нибудь виноградном поле. Хочешь?

– Не хочу.

– Так‑то лучше. – Портос был удовлетворен. – А теперь запомни: если ты до утра вякнешь хоть одно поганое слово о наших матерях, я тебя размажу, как клопа вонючего… Теперь опасайся ездить мимо нашего блокпоста. Я понятно выразился? – Он подбросил в руке зеленый кругляш РГДешки без запала.

Окончание беседы протекало мирно, покладистость задержанного говорила о том, что он врубился в ситуацию и обижать нехорошими словами никого не собирается.

Днем на Станции дежурили два сотрудника из местного райотдела милиции. В светлое время они, как привидения, слонялись по железнодорожным путям и улицам поселка, не вступая в контакт с русскими милиционерами, но регулярно появляясь у столовой в полдень, где их по приказу Комбата кормили обедом.

Цель их пребывания на Станции была не ясна. Толку от них – как с козла молока, но и открытого вреда никто не замечал.

С наступлением сумерек они бесследно исчезали и появлялись только утром. Им и передали Дораева вместе с актом и контейнером с порошком.

Отчаянно дымя, покалеченные «Жигули» вырулили с заставы и укатили в сторону Шаурской.

Глава 7

Прибытие соседей

Колонна растянулась по шоссе живой гигантской гусеницей. Машины следовали плотно, с минимальным интервалом. По мере их приближения стрекот «вертушек», рев двигателей БТР, БМП и БРДМ слились в невообразимую какофонию. В воздухе витал удушливый смог от выхлопных газов.

О приближении колонны Некрытов был предупрежден третьим постом. Ожидая, когда остановится головная машина, он ходил по бетонке, досмаливая очередную сигарету.

Со стороны Комбат смотрелся комично. Серая омоновская форма сидела на нем нелепо. Она была размера на четыре больше. Ну, не нашлось на складе формы по его невысокой фигуре!.. Комбат вышел из положения, отчекрыжив от каждой штанины сантиметров по двадцать, отчего нижняя часть наколенных карманов затерялась где‑то в голенищах берцев. Куртка, перехваченная в талии широким офицерским ремнем, спереди и сзади топорщилась верблюжьими горбами. Ремень оттягивала кобура с пистолетом, болтавшимся между ног. Автомат, заброшенный за спину стволом вниз, и мышастого цвета берет, блином лежавший на его круглом затылке, лихости не добавляли. Татарская бородка делала командира похожим если не на Али‑Бабу, то на сорок первого разбойника. В общем, внешний вид Некрытова был далек от типичного образа орла‑командира.

Конец ознакомительного фрагмента — скачать книгу легально