Дженнифер Холм

Четырнадцатая золотая рыбка

 

* * *

Посвящается Джонатану, Уиллу и Милли – моим безумным ученым

 

Человека нельзя ничему научить; можно только помочь ему найти это в себе самом.

Галилео Галилей

 

Золотушка

 

Мою воспитательницу в детском саду звали Лилея. Она носила радужные батиковые платья и всегда угощала нас безвкусным печеньем из мюсли и льняного семени.

Лилея научила нас не ерзать во время еды, чихать в локоть и не глотать пластилин (большинство детей этот урок не усвоили). А однажды она подарила всем нам по золотой рыбке. Учительница купила их в зоомагазине по доллару за десяток. Перед тем как отпустить нас домой, она прочитала родителям лекцию.

– С помощью золотой рыбки ваши дети познакомятся с циклом жизни. – И она пояснила: – Рыбки не живут долго.

Я принесла свою рыбку домой и назвала ее Золотушка, как это делают дети по всему миру, ничуть не сомневаясь в собственной оригинальности. Но оказалось, Золотушка действительно была довольно необычной. Потому что Золотушка не умерла.

Даже когда все рыбки моих одногруппников перекочевали в огромный небесный аквариум, Золотушка все еще была жива. И когда я пошла в подготовительный класс. И в первый. И во второй, и в третий, и в четвертый. И наконец, в прошлом году, в пятом классе, я как-то зашла на кухню и увидела, что моя рыбка плавает на поверхности вверх брюшком.

Когда я рассказала об этом маме, она досадливо вздохнула:

– Недолго же она протянула!

– Как это недолго? – удивилась я. – Она семь лет продержалась!

Мама улыбнулась и объяснила:

– Элли, эта Золотушка была не первой. Первая прожила всего две недели. Когда она умерла, я купила новую и запустила ее в аквариум. За эти годы через него прошло мно-о-го рыбок.

– А эта какой по счету была?

– Тринадцатой – не повезло ей, – поморщилась мама.

– Им всем не повезло, – вздохнула я. Мы похоронили Золотушку № 13 в унитазе, и я попросила маму купить мне собаку.

 

Головоломки

 

Наш дом похож на коробку из-под обуви. У нас есть две спальни и совмещенная с туалетом ванная с вечно засоряющимся унитазом. Я втайне подозреваю, что ему не дают покоя призраки смытых в него рыбок.

За домом есть крошечный дворик – просто бетонная плита, на которой едва помещаются стол со стульями. Из-за этого мама не хочет покупать мне собаку. Она говорит, это было бы несправедливо по отношению к животному: ему нужен настоящий двор, чтобы было где побегать.

На кухню, где я сижу и собираю головоломку-пазл, входит Николь – она присматривает за мной, когда мамы нет дома. Пазл занимает собой почти весь стол.

– Ты собираешь его уже целую вечность, Элли, – говорит Николь. – Сколько в нем кусочков?

– Тысяча.

На пазле – фотография нью-йоркской улицы с желтыми такси. Я обожаю головоломки. Мне нравится думать о том, из чего складываются вещи. Как один изгиб встречается с другим и как идеально вписывается в картинку каждый уголок. Николь сообщает:

– Когда-нибудь я буду выступать на Бродвее!

У Николь длинные, блестящие волосы, словно созданные для рекламы шампуня. Она играла Джульетту в спектакле «Ромео и Джульетта», который мама ставила в местной школе. Моя мама – учитель актерского мастерства в старших классах, а мой папа – актер. Они развелись, когда я была маленькой, но до сих пор дружат.

Родители не устают повторять, что мне нужно чем-то увлечься. А конкретно им бы хотелось, чтобы я увлекалась театром.

Но мне это неинтересно. Иногда мне кажется, что я родилась не в той семье. На сцене я ужасно волнуюсь (слишком многие актеры у меня на глазах запороли свои реплики), и работа за кулисами мне тоже не по душе (мне вечно приходится наглаживать костюмы).

– Ах да, твоя мама звонила, – вспоминает Николь. – Она опаздывает. – Как бы между прочим девушка добавляет: – Ей нужно забрать твоего дедушку из полицейского участка.

Сначала мне кажется, что я ослышалась.

– Что? С ним что-то случилось?

Николь пожимает плечами:

– Твоя мама не сказала. Зато она разрешила нам заказать пиццу.

Час спустя пицца съедена, но я все еще ничего не понимаю.

– А мама не объяснила, почему дедушка оказался в участке? – спрашиваю я.

У Николь озадаченный вид.

– Нет. Он у вас часто что-нибудь вытворяет?

Я качаю головой:

– Да нет. Он ведь старый.

– А сколько ему лет?

Точного ответа я дать не могу. Честно говоря, никогда об этом не задумывалась. Мне он всегда казался просто старым: весь в морщинах, с седыми волосами, с тросточкой. Дедушка как дедушка.

Мы с ним видимся всего два-три раза в год, обычно в китайском ресторане. Он всегда заказывает курицу с грибами по-китайски и таскает домой пакетики с соевым соусом. Интересно, зачем они ему? Живет он недалеко от нас, но они с мамой не очень ладят. Дедушка – ученый и утверждает, что театр – это не работа. Он все еще злится на маму за то, что она не поступила в Гарвардский университет, где учился он.

Вдалеке срабатывает автомобильная сигнализация.

Николь говорит:

– Может быть, он попал в аварию? Старики водят куда хуже подростков. И почему только все критикуют нас?

– Он больше не водит машину.

– Может, он потерялся? – Николь постукивает себя по лбу. – У моей соседки была болезнь Альцгеймера. Она вечно сбега ла из дому. Полиция приводила ее обратно.

Она говорит так, будто речь идет о собаке.

– Как грустно! – восклицаю я.

Николь кивает:

– Еще бы! Когда она сбежала в последний раз, бедняжку сбила машина! Представляешь?

Я смотрю на нее с открытым ртом.

– Но я уверена, что с твоим-то дедушкой все в порядке. – Николь откидывает волосы назад и улыбается: – Знаешь что? Давай нажарим попкорна и посмотрим фильм!

 

Кольцо

 

В окно моей комнаты дует теплый ветерок. Мы живем в области залива Сан-Франциско, недалеко от города, и в конце сентября ночи здесь обычно прохладные. Но сегодня вечером жарко, словно лето отказывается уходить.

Раньше мне очень нравилась моя комната, но в последнее время я что-то не уверена в этом. Стены покрыты отпечатками раскрашенных ладоней – моих и моей лучшей подруги, Брианны. Мы придумали это в первом классе и с тех пор каждый год добавляли новые. Видно, как мои маленькие ладошки постепенно растут, будто в этих отпечатках вся моя жизнь в миниатюре.

Но ни в этом учебном году, ни летом новых отпечатков мы не сделали, потому что Брианна нашла себе увлечение – волейбол. Теперь у нее нет ни одной свободной секунды: она то на тренировке, то на мастер-классе, то все выходные на соревнованиях. Если честно, я даже не уверена, что мы по-прежнему лучшие подруги.

Поздно вечером до меня доносится скрип гаражной двери. Я слышу, как мама в коридоре разговаривает с Николь, и выхожу к ним.

Мама говорит Николь:

– Спасибо, что подождала.

Вид у мамы усталый. Тушь размазана, красная помада стерлась. Волосы у нее светло-каштановые, как у меня, но она их красит. Сегодня они фиолетовые.

– Не за что, – отвечает Николь. – Как ваш папа?

Мамино лицо становится бесстрастно-таинственным.

– О, с ним все в порядке. Спасибо, что спросила. Подвезти тебя домой?

– Нет, спасибо. Кстати, Лисса, у меня потрясающие новости!

– Что случилось?

– Я нашла работу в торговом центре! – Николь была очень довольна. – Здорово, правда?

– Я не знала, что ты ищешь работу, – растерянно отвечает мама.

– Я не ожидала, что меня возьмут. Это такой шанс! Салон по прокалыванию ушей!

– Когда ты начинаешь?

– Вот в этом-то и загвоздка. Они хотят, чтобы я начала завтра после обеда. Так что присматривать за Элли я больше не смогу. Я бы вас раньше предупредила, честно, но…

– Понятно, – натянуто отвечает мама.

Николь поворачивается ко мне:

– Забыла сказать: у меня будет скидка! Здорово, правда? Так что заходи, купишь себе что-нибудь!

– Э… хорошо, – отвечаю я.

– Мне пора, – улыбается Николь. – Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, – отзывается мама.

Мы с мамой стоим в дверях и провожаем взглядом девушку, идущую по темной улице.

– Она что, больше не придет? – спрашиваю я. Я слегка огорошена.

Мама качает головой.

– Сегодня не день, а праздник какой-то, – добавляет она.

Я всматриваюсь в темноту, чтобы в последний раз взглянуть на мою няню, но вижу кого-то другого – мальчика с длинными волосами. Он стоит под старой сохнущей пальмой на лужайке перед нашим домом. Пальма теряет свои большие коричневые листья, и мама считает, что ее пора срубить.

Мальчик на вид щуплый, жилистый. Кажется, ему лет тринадцать – четырнадцать. С мальчиками иногда не поймешь.

Он кричит маме:

– Вам надо выставить на улицу мусорные баки!

Завтра – день вывоза мусора, и вся улица уставлена контейнерами соседей.

Мама отвечает ему:

– Может, ты наконец зайдешь?

– А когда вы в последний раз удобряли газон? Тут повсюду сорняки.

– Уже поздно, – нетерпеливо отвечает мама и придерживает для него дверь.

Должно быть, это один из маминых учеников. Иногда они помогают ей разгружать ее большой, видавший виды фургон.

– За домом надо ухаживать, иначе он обесценится!

– Быстро!

Мальчик неохотно поднимает свою объемистую спортивную сумку и заходит внутрь.

На рабочего сцены он не похож. Те обычно носят джинсы и майки – одежду, в которой удобно работать. Этот же одет в мятую рубашку в тонкую полоску, полиэстеровые штаны, твидовый пиджак с заплатками на локтях и кожаные мокасины. Но больше всего бросаются в глаза носки: черные, какие носят с костюмом. Нечасто увидишь в таких школьника. Будто на бармицву собрался.

Мальчик испытующе смотрит на меня:

– Ну что, попала в число лучших учеников?

– Э… табели нам еще не раздавали, – ошарашенно отвечаю я.

Есть в этом мальчике что-то знакомое. У него темные, слегка вихрастые волосы с выкрашенными в пепельный цвет кончиками. Может быть, он один из маминых актеров?

– Ты кто? – спрашиваю я.

Мальчик пропускает это мимо ушей:

– Если хочешь поступить в престижную аспирантуру, нужно хорошо учиться.

– В аспирантуру? Ей одиннадцать! – восклицает мама.

– Чем раньше она начнет готовиться, тем лучше. Кстати, – мальчик многозначительным взглядом окидывает мамин наряд, – ты в этом ходишь на работу?

Мама любит копаться в костюмерной школьного театра. Сегодня утром она вышла из дома в длинной черной атласной юбке, жилете-болеро того же цвета и белой свободной блузке с рюшами.

– Может, тебе стоит купить хороший брючный костюм? – предлагает мальчик.

– Вижу, ты так и застрял в каменном веке, – парирует мама.

Затем мальчик поворачивается ко мне и разглядывает мою пижаму: майка-безрукавка и короткие шорты.

– Почему твоя пижама такая короткая? Куда делись длинные ночные рубашки? У тебя что, одни парни на уме, как раньше у твоей матери?

– Все девочки ее возраста носят такие пижамы, – отвечает за меня мама. – И у меня на уме были не только парни!

– Почему же ты тогда сбежала из дому?

– Я была влюблена, – цедит сквозь зубы мама.

– Влюбленности надолго не хватает. В отличие от докторской степени! Еще не поздно вернуться к учебе. Ты могла бы получить настоящий диплом.

Есть в этом диалоге что-то ужасно знакомое. Будто смотришь фильм, который уже видел. Я внимательно рассматриваю мальчика – его волосы с пепельными кончиками, то, как уверенно он стоит в нашем коридоре, как сжимается и разжимается его правая рука, словно привыкшая держать что-то. Но тут мой взгляд останавливается на массивном золотом кольце, свободно болтающемся на его среднем пальце. Оно старое и затертое, с красным камнем в середине – такие носят выпускники университета.

– Знакомое кольцо, – говорю я и вдруг вспоминаю, на чьей руке я его видела.

Я смотрю на мальчика, и у меня вырывается:

– Дедушка?

 

Волшебник

 

– А ты кого ждала? – спрашивает он. – Зубную фею?

Дедушка выглядит как тринадцатилетний мальчик, но, если присмотреться, в нем можно увидеть и знакомые черты. Водянистые голубые глаза. Чуть насмешливый изгиб рта. Смыкающиеся над переносицей брови.

– Это что, волшебство какое-то? – тихо ахаю я.

Презрительно скривив губы, дедушка смотрит на маму:

– Моя внучка – и верит в волшебство? Ну и воспитание! Вот что бывает, если учиться на театральном!

Слово «театральный» он произносит как ругательство.

– Проехали, пап! – Мама отмахивается от него, как скучающий подросток.

Дедушка объясняет мне:

– Все просто – это наука.

Я не вижу в этом ничего простого и только качаю головой.

Дедушка досадливо вздыхает:

– Ведь это должно быть очевидно! Я придумал, как обратить процесс старения вспять посредством клеточной регенерации.

Я хлопаю глазами.

– Для непосвященных: я изобрел лекарство от старости. – Голос дедушки дрожит от волнения. – По сути, я обнаружил источник вечной молодости!

Я не знаю, во что верить. С одной стороны, разговаривает он точно как дедушка. Мне даже хочется проверить, нет ли в его карманах пакетиков с соевым соусом. С другой стороны, я не уверена, стоит ли верить хоть чему-нибудь из того, что я услышала. В глубине души я подозреваю, что это просто какой-то чудак, который стащил дедушкино кольцо и водит маму за нос. Она не может устоять перед детьми с жалостливыми историями.

Я поворачиваюсь к ней:

– Ты уверена, что это дедушка?

– Он-он, не сомневайся, – отвечает мама, закатив глаза.

– Ну конечно, это я! – возмущенно восклицает дедушка.

Он выхватывает из кармана старый кожаный бумажник и показывает мне свои водительские права. На фотографии – недовольное лицо дедушки с точно таким же взглядом, как и у стоящего передо мной мальчика.

– Вот это круто! – восхищенно шепчу я.

– Круто? Да это грандиозно! Мне дадут Нобелевку! – Дедушкин голос звенит все громче. – Все узнают, кто такой Мелвин Херберт Сагарски!

Мама зевает. Ее это явно не волнует. А может, она просто устала. Уже довольно поздно.

– Я иду спать. Почему бы тебе не пообщаться с твоей внучкой? – Она многозначительно смотрит на дедушку. – И не клади ничего странного в холодильник!

Мама рассказывала, что, когда она была маленькой, дедушка хранил в холодильнике принадлежности для своих экспериментов. На полке по соседству с творогом и маслом стояли чашки Петри.

И вот мы одни на кухне. У дедушки громко урчит в животе. Он спрашивает:

– В этом доме найдется что-нибудь поесть? Я умираю с голоду!

– У нас есть пицца.

Дедушка уплетает остатки пиццы прямо у кухонной стойки.

– Так выживают лаборанты, когда приходит ся ночевать в лаборатории, – говорит он.

Затем он подходит к холодильнику, берет молоко и наливает себе большой стакан. Выпивает и наливает еще один.

Машет мне у меня перед носом пустым молочным пакетом и отрыгивает:

– Не забывай о кальции! Все эти разговоры о снижении плотности костей – чистая правда. За последние десять лет я стал на пять сантиметров короче.

– Ты усох?

– Это одно из проклятий старости.

– Зато ты вернул себе волосы.

– Не только волосы! – Глаза дедушки блестят. – У меня идеальное зрение, острый слух и никакого артрита! – Он демонстративно шевелит пальцами.

– А за что тебя отвели в участок? – спрашиваю я.

– Они утверждают, что я проник на чужую территорию, – усмехается дедушка. – Сделали предупреждение и отпустили.

– А куда ты проник?

– В свою собственную лабораторию! – Дедушка явно возмущен. – Я ее, считай, построил! Мое имя указано на девятнадцати патентах! Могли бы проявить хоть каплю уважения!

Я киваю, хотя понятия не имею, что такое патент.

– С тех пор как компания привлекла этих болтунов-инвесторов, все изменилось. Теперь речь только об увеличении прибыли да о снижении рисков. Никакого почтения к науке!

Тут дедушка зевает. Кажется, что из него разом выходит энергия, как будто кто-то щелкнул выключателем, и у него опускаются плечи. Мираж рассеивается, и внезапно дедушка становится похож на обычного тринадцатилетнего мальчика, которому пора постричься.

– Где я буду спать? – спрашивает он.

 

Медуза

 

По утрам я всегда встаю раньше всех, потому что люблю готовить завтрак. Маме готовка не доставляет удовольствия, и она шутит, что не уверена, ее ли я дочь. Но мне на кухне хорошо. Тут царит определенный порядок, и мне нравится экспериментировать.

В последнее время я часто готовлю блюдо под названием «взбесившиеся блины». Я замешиваю обычное блинное тесто и добавляю разные ингредиенты. Я уже испекла блины «смор» (шоколад, зефир, раскрошенные крекеры), «банановый сплит» (бананы, кусочки шоколада, вишня в ликере) и «пина колада» (ананасы, кокос).

Сегодня утром я готовлю проверенный временем рецепт – корзиночки из блинов с арахисовым маслом. В тесто я добавляю кусочки арахисового масла и шоколадную стружку. Я как раз выкладываю блины на тарелку, когда дедушка заходит в кухню. На нем стариковская пижама – такая хлопковая, на пуговицах; вихры собраны сзади одной из моих резинок для волос. Наверное, в ванной нашел.

– У вас что-то с унитазом, – сообщает он. – Пришлось воспользоваться вантузом.

– Да, это у нас бывает. Блинов хочешь? – спрашиваю я.

– Спасибо, – благодарит дедушка и берет тарелку.

Он быстро все съедает и накладывает себе добавки. Наверное, мальчики-подростки и вправду вечно голодные.

На голове у него – взрыв на макаронной фабрике. Это мне знакомо – у меня точно такие же волосы: вьющиеся, непослушные, – всегда терпеть их не могла. Не от него ли они мне достались?

– У меня есть спрей, который хорошо усмиряет кудряшки, – говорю я дедушке.

Он отмахивается ложкой:

– Есть дела поважнее кудряшек. Мне нужно забрать T.melvinus‘a из лаборатории. Эта штука помогла мне разобраться в механизме реверсии геронтологического процесса.

– А что такое геронтологический процесс?

Это похоже на название какого-то ужасного заболевания.

– Геронтологический процесс – это процесс старения.

Похоже, я не ошиблась.

– А что такое T.melvinus?

– Сокращенное название Turritospis melvinus. Это вид медузы.

– Ты благодаря медузе таким стал? Серьезно?

Дедушка поднимает бровь:

– Почему в это так трудно поверить?

В природе всегда существовали примеры регенеративных способностей.

– Всегда?

Дедушка наклоняется ко мне, его лицо сосредоточенно.

– Возьмем планария – плоского червя. Его можно разрубить надвое, и обе части вырастут в новых червей. Гидра – из рода пресноводных – может восстанавливать части своего тела, а у актинии геронтологический процесс, похоже, вообще отсутствует.

Все это я слышу впервые.

– И наконец, возьмем Turritospis nutricula. – Голос дедушки наполняется восхищением. – T.nutricula – это медуза, которая может вернуться на стадию полипа. То есть в свое детство!

Это все так интересно! Он такой интересный! Как будто я раньше никогда не слушала его рассказов. А может, так оно и было. Обычно, когда мы видимся, они с мамой только и делают, что препираются.

– Откуда ты столько об этом знаешь?

– Я изучал старение последние сорок лет своей жизни. Был у меня такой проект на стороне. Я и статьи на эту тему публиковал.

Я начинаю думать, что, пожалуй, ничего о дедушке не знаю. Совсем ничего. Словно он играл роль Дедушки в спектакле, но под его гримом скрывался кое-кто еще. Реальный человек.

– Несколько месяцев назад со мной связался один австралиец, который нырял у побережья Филиппин. Он вычитал в Интернете, что я изучаю медуз. Он думал, что нашел странный экземпляр T.nutricula. Я попросил отправить его мне. Обычная T.nutricula – маленькая, величиной в несколько миллиметров. Как ноготок на мизинце, – оттопыривает дедушка свой палец. – Но T.nutricula, которую он послал мне, была огромной, больше трехсот миллиметров в диаметре.

– То есть больше тридцати сантиметров?

– Совершенно верно. Были и другие аномалии. Я понял, что это новый вид. Я даже дал ему название – Turritospis melvinus.

– Может быть, надо было назвать его в честь того, кто его нашел? – спрашиваю я.

Дедушка презрительно усмехается:

– Он всего лишь поймал ее. Это я определил, что это за вид. Я проделал всю работу один. Я создал препарат. Я проверил его на мышах.

– Ты экспериментировал на мышах? Это похуже, чем смывать рыбку в унитаз.

– На взрослых мышах, – уточняет дедушка. – Спустя несколько дней после того, как я ввел им препарат, они вернулись в пубертатный период.

– Они стали подростками?

Я пытаюсь представить себе мышей в прыщах и с длинными волосами.

– Совершенно верно! После этого я ввел препарат себе, а остальное ты знаешь. Я пытался забрать оставшиеся экземпляры T.melvinus’а из лаборатории, и меня поймал этот дуболом-охранник.

Я задумываюсь на минуту.

– А нельзя было просто позвонить твоим бывшим начальникам и все рассказать? Это же все-таки большой прорыв, так ведь? Они наверняка обрадуются.

– Они даже не знают, что медуза в лаборатории. – Дедушкин взгляд стал холодным. – К тому же они просто присвоят себе все результаты. Это мое открытие.

– Доброе утро, копуши! – щебечет мама.

Сегодня на ней один из ее обычных ансамблей: неоново-фиолетовое платье выше колен и высокие черные сапоги.

При виде ее дедушка ахает:

– Мелисса! В этом нельзя идти на работу!

– А что не так? – удивляется мама.

– Твои бедра у всех на виду!

Мама отмахивается от дедушки и начинает собирать сумки:

– Поторопитесь, а то опоздаем.

– Куда? – спрашивает дедушка.

– В школу, конечно.

– В школу? – фыркает дедушка. – Я уже находился в школу. Ты, может быть, забыла, что у меня две докторские степени?

– Очень жаль. Придется идти. Я сегодня позвонила Бернадетте.

Бернадетта – школьная секретарша и мамина подруга.

– Что же ты ей сказала? – спрашиваю я. Мама кивает в сторону дедушки:

– Что наш Мелвин – сын моей дальней родственницы. Его отец умер, а мама вышла замуж за наркомана. С отчимом он не сошелся и подозревает, что тот устроил пожар, спаливший вагончик, в которым жил его папа. Поэтому он автостопом приехал сюда, и я разрешила ему у нас пожить.

– Здорово придумано! – говорю я ей.

– Твоему папе будет приятно это слышать. Это из пьесы, которую он написал в студенческие времена: «Гамлет во Фресно». Я ее ставила.

Дедушка перебивает нас:

– Почему мне нельзя просто посидеть дома? Я вполне в состоянии о себе позаботиться!

Он говорит, как настоящий подросток.

– Ты забыл, что полиция выпустила тебя под мою ответственность? Я работаю с детьми. Я педагог. В моем доме не может быть тринадцатилетнего прогульщика. Если тебя кто-нибудь увидит, меня уволят.

Дедушка опускает глаза и на мгновение замолкает.

– Так и быть. Пойду, – бормочет он сквозь зубы.

– Отлично! – отвечает мама и добавляет: – Кстати, ты будешь новой няней Элли.

 

Хрустящий хот-дог

 

Когда мы окончили пятый класс, в школе устроили выпускной. Все оделись понарядней, пришли родители с фотоаппаратами. Нам даже выдали перевязанные ленточкой дипломы.

Потом мы с папой, мамой и ее другом Беном отправились ужинать в моем любимом месте – мексиканской забегаловке, где дают бесплатную добавку кукурузных чипсов.

– Ты уж прости, Элли, – сказал Бен, пока мы ждали еду, – но мне кажется, выпускной в начальной школе – это немного нелепо.

Бен неразговорчив, но, когда он все же открывает рот, слушать его всегда интересно.

– А по-моему, это хорошая мысль – отпраздновать достижения ребят, – возразила мама.

Бен усмехнулся:

– Окончание начальной школы вряд ли можно назвать достижением. Вот средняя школа – другое дело.

Папа скривился:

– Там медаль должны давать – за выживание.

Тогда я не поняла, что он имел в виду. Теперь – да. Средняя школа – это как придорожный туалет в какой-нибудь глуши. Там грязно, воняет и полно странных личностей.

К тому времени как я закончила начальную школу, я знала в ней всех. Ребята выросли у меня на глазах, а я – у них. Мы знали, кто писал в штаны в младших классах и чей папа вечно орал на тренера по детскому бейсболу. У нас не было друг от друга секретов, и от этого на душе было спокойно. Но в средней школе столько незнакомых ребят! Некоторые будто с другой планеты.

Возьмем гота. Он всегда одевается в черное: черные штаны, майка, теплая куртка, тяжелые ботинки. В ухе, брови и носу у него пирсинг; наверное, когда он проходит через металлодетектор в аэропорту, тот сразу начинает пищать. Еще есть две девочки, которые одеваются как близняшки, хотя ими не являются. Они носят в точности одно и то же, вплоть до гольфов. В коридоре до меня иногда доносятся их разговоры, и я слышала, что они заканчивают друг за друга предложения.

Отстояв в очереди за горячим обедом, я начинаю искать, куда бы сесть. Столовой у нас нет, мы обедаем на улице, и над головами у нас кружат чайки. Бывает, они вдруг устремляются вниз и хватают с подносов картошку фри.

Я вижу пустое место рядом с девочкой, с которой мы вместе делаем лабораторные работы на естествознании. Ее зовут Момо, и мы из разных начальных школ. Но потом я вижу Брианну – она сидит с девчонками из волейбольной команды. Напротив нее свободное место, и я со своим обедом – хрустящий хот-дог и жареная картошка с апельсиновыми дольками – подсаживаюсь к ним.

– Ты подстриглась? – удивленно спрашиваю я подружку.

У Брианны всегда были длинные волосы, как у меня. В третьем классе у нас одновременно появилась челка. Мы даже складываемся на модные резинки для волос с блестящими бантиками, неоновые перья и радужные ленточки, которые носим по очереди.

Но теперь они подружке не понадобятся. На голове у нее короткое каре с удлиненными прядями по бокам. Мне никогда не удалось бы так элегантно постричься – слишком уж у меня неуправляемая шевелюра.

– Это для волейбола, так удобнее, – отвечает девочка.

Она отлично выглядит, но на знакомую мне Брианну не похожа.

Я показываю на свою тарелку:

– Смотри, хрустящий хот-дог!

Брианна фыркает от смеха.

Это наша с ней шутка. Мы обожаем хот-доги из кукурузного теста, на палочке. Мы даже придумали для них рекламу.

Я произношу свои слова:

– С хрустящим хот-догом можно сделать все что угодно! Нарезать на ломтики! Нарезать на кубики!

Тут вступает Брианна:

– Хрустящий хот-дог складывается в одеяло. На нем можно прикорнуть!

Мы придумываем все более дурацкие слоганы.

– Он умеет писать изложения!

– Он заставляет собак мяукать!

Мы смеемся, и на минуту кажется, что все опять по-старому. Я протягиваю подружке свой хот-дог:

– Хочешь пополам?

Она колеблется и затем качает стриженой головой:

– Тренер нам все уши прожужжал про здоровую пищу.

– Хочешь, приходи к нам ночевать в субботу вечером, – предлагаю я.

У Брианны смущенный вид.

– У меня соревнования.

– А, ну да.

Я вспоминаю, как однажды в летнем лагере отправилась на рыбалку. Ничего поймать мне так и не удалось, сколько раз я ни закидывала удочку с наживкой из червя ка.

Я слушаю, как девчонки из команды говорят о волейболе: тренер у них строгий; какой-то девочке по имени Серена нужно поработать над подачей; в гостинице, где они будут ночевать во время турнира, есть бассейн…

Внезапно одна из девочек поднимается, берет свой поднос и говорит:

– Пора идти, а то опоздаем.

– Куда? – спрашиваю я у Брианны.

– На собрание, обсуждать сбор средств. Будем продавать выпечку, – объясняет она.

– Пока! – говорю я, но подруги уже нет рядом.

Я смотрю на свой хот-дог и думаю, что похожа на того глупого червяка.

Напротив меня на стол со стуком опускается новый поднос.

– Кто бы мог подумать? – вопрошает дедушка. На нем темно-синие полиэстеровые штаны, рубашка на пуговицах, галстук, свитер с треугольным вырезом и твидовый пиджак. По одежде его точно ни с кем не спутаешь. – Три доллара за школьный обед! Это же даром!

Он в два счета уминает свой хот-дог и замечает мою нетронутую тарелку.

– Доедать будешь? – спрашивает он.

– Хрустящий хот-дог вернет вам молодость! – шучу я.

– О чем ты? – не понимает дедушка.

Я со вздохом отдаю ему тарелку.

 

«Наш городок»

 

Автобус, на котором мы едем из школы, набит битком, и от кого-то несет чесноком. Дедушка всю дорогу ноет.

Средняя школа ему не по душе. Говорит, это скукотища и пустая трата времени, в особенности уроки физкультуры. Но больше всего его возмущают учебники. Он машет у меня перед носом учебником естествознания.

– Представь себе! Ни слова! Ни сноски! Полное молчание!

– Ты про что? – спрашиваю я.

– О себе! В этой книге должен быть я!

Автобус останавливается, некоторые пассажиры выходят.

Дедушка озадаченно смотрит на учебник:

– Как будто Сагарски не существует!

– Наверное, это потому, что Сагарски – шарлатан, – вставляет кто-то позади нас.

Мы оборачиваемся. Это тот самый гот. Он редко ездит на автобусе, обычно его подвозит старшеклассник на обшарпанном автомобиле.

– Шарлатан? Шарлатан? – захлебывается от возмущения дедушка. – А ты сам-то кто такой?

Мальчик представляется:

– Я Радж.

Он смотрит на меня; со лба у него свисает вихор длинных черных волос.

– Меня зовут Элли, Элли Круз. А это мой де… – начинаю было я и запинаюсь. – Мой двоюродный брат, Мелвин.

Дедушка сверлит взглядом Раджа:

– А что ты, интересно, имеешь против Сагарски?

– Наш учитель естествознания говорит, что такие шарлатаны, как Сагарски, позорят настоящих ученых.

– Позорят? Сагарски – уважаемый исследователь! – возражает дедушка.

Радж пожимает плечами:

– Наш учитель говорит, что он просто очередной мошенник, из тех, кто ищет источник вечной молодости.

Раздается скрип колес.

– Пора выходить, – говорю я дедушке и тяну его за собой. Я бросаю взгляд на Раджа: – Приятно было познакомиться!

Радж кивает:

– Увидимся!

Проталкиваясь мимо, дедушка одаривает его свирепым взглядом:

– Только через мой труп!

Мама заходит на кухню и объявляет:

– Я распределила главные роли! Давайте отпразднуем – закажем ужин в ресторане!

Она выдвигает ящик, где хранит разные меню, и просматривает их.

– Хотите тайскую кухню? Или бирманскую? – предлагает она. – А вот еще новый корейский ресторан, давно хочу попробовать.

– Я ничего этого не ем, – говорит дедушка.

– А ты попробуй, вдруг понравится? – уговаривает мама.

На лице дедушки появляется воинственное выражение.

– Не хочу пробовать. Я люблю китайскую еду. Она проверенная. Заходишь в любой китайский ресторан и знаешь, что тебе дадут.

От разговоров о китайской кухне у меня просыпается аппетит.

– Я закажу суп с клецками, – говорю я.

Мама вздыхает.

– Ладно, – соглашается она, уже без энтузиазма в голосе.

Когда мама возвращается с едой, мы рассаживаемся на высоких табуретках у кухонной стойки.

Дедушка с подозрительным видом копается в своей картонной коробке:

– Что-то не похоже на курицу с грибами, которую я обычно заказываю. Тут что-то острое. Ты же знаешь, Мелисса, я острое не ем.

– Пап, это самая обычная курица с грибами, – отвечает мама.

Дедушка пробует и выносит вердикт:

– Не остро.

– Ну и хорошо, – отвечает мама. – А то я так беспокоилась!

Дедушка хмыкает.

– А ты попросила побольше соевого соуса? – спрашивает он.

– Да, папа, он в пакете, – отвечает мама, закатив глаза. – Из прочих новостей: дети, которых я нашла на роли Эмили и Джорджа, потрясающие!

Дедушка вскидывает голову:

– Ты ставишь «Наш городок»? Эту тягомотину?

Он прав, я видела пьесу раньше, и в ней действительно мало что происходит. Она о людях, которые живут в маленьком городке под названием Гроверс-Корнерс. Мама любит ее ставить, потому что в ней куча действующих лиц, так что многие могут получить роль.

Мама начинает читать дедушке лекцию, будто он один из ее учеников:

– Извини, но «Наш городок», возможно, лучшая пьеса о сути человеческого бытия.

– Жаль только, что это такая нудятина, – огрызается дедушка.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – возмущенно заявляет мама. – Это потрясающая пьеса. Одна из вершин американской драматургии. У тебя просто нет театрального чутья.

Дедушка протяжно зевает.

Звонит телефон, и я с нетерпением поднимаю трубку.

– Бонжур! – раздается густой папин голос.

Я выхожу в коридор:

– Пап, привет! Как дела?

– Устал каждый вечер гоняться за Жаном Вальжаном. Но жаловаться не стану. Он играет Жавера в постановке «Отверженных» и с августа на гастролях. Для папы это большая удача, но мне без него не по себе. Когда я была маленькая, а мама училась на театрального педагога, папа сидел со мной дома. Он говорит, что, пытаясь развлечь меня маленькую, приобрел лучший актерский опыт в своей жизни.

– Ты где? – спрашиваю я.

– В Айова Сити.

– В твоей гостинице есть бассейн?

– Ага. Закрытый.

– Унитаз опять засорился, – сообщаю я. Папа стонет:

– Я взгляну на него, когда буду дома проездом.

Хотя он и не живет с нами, он всегда помогает маме по дому.

– Я по тебе соскучилась! – говорю я.

– И я по тебе тоже, – отвечает он. Дедушка гаркает что-то маме, а мама кричит в ответ. Их голоса слышны в коридоре.

– Похоже, у вас гости? – спрашивает папа.

– Дедушка пришел на ужин, – усмехаюсь я.

– Можешь не рассказывать, вы заказали китайскую еду, – ехидничает папа.

– Откуда ты знаешь? – удивляюсь я. Папа фыркает:

– Этот старик не меняется.

Я оборачиваюсь и смотрю на дедушку.

Он, ссутулившись, сидит на стуле, длинные волосы раскинулись по плечам, на худом теле мешком висит рубашка.

– Ну, я бы так не сказала.

 

Возможное

 

Первым уроком у меня естествознание. Нашего учителя зовут мистер Бекон, и все дети подсмеиваются над ним, похрюкивая у него за спиной. Мне же он скорее нравится. Он весельчак и носит легкомысленные галстуки с узорами из омаров и пирожных.

Сегодня я чуть не пропустила урок, потому что мы опоздали. Дедушка отказался двигаться с места, пока не распечатает что-то из Интернета. Я даже не успела взять учебник из своего школьного шкафчика.

Естественно, мистер Бекон первым делом сказал:

– Откройте учебники на странице тридцать.

Я застонала.

– Можешь пользоваться моим, – прошептала Момо и положила книжку между нами.

На обед сегодня сэндвичи с фаршем и острым соусом. Никто точно не знает, что именно в эти сэндвичи кладут, но все согласны, что какую-то гадость.

Отстояв в очереди, я начинаю искать взглядом Брианну, но вдруг слышу, как кто-то меня зовет:

– Элли! Сюда! – За одним из столов сидит дедушка и изо всех сил машет мне. – Я тебе место занял.

Сегодня на нем опять интересный наряд: белая рубашка с голубым галстуком, полиэстеровые штаны цвета хаки и, конечно, черные парадные носки. Замыкает этот эксцентричный ансамбль моя резинка для волос, ярко-розовая. Как ни странно, ему идет.

Дедушка стучит пальцем по стопке бумаг на столе:

– Я этому типу покажу!

Так он называет Раджа – «этот тип».

– Так вот что ты утром печатал! А что это? – спрашиваю я.

– Мои статьи.

– Статьи?

– Я говорил тебе, что много публиковался. Я очень известен. У меня, между прочим, есть виртуальный фан-клуб в Финляндии.

– Так ты знаменитость?

Плечи дедушки слегка опускаются.

– В него входит всего двести тридцать один человек. Но у них крышу снесет от восторга, когда я наконец объявлю о своем успехе с T.melvinus’ом. Я стану новым Джонасом Солком!

Он будто говорит о родственнике, с которым я должна быть знакома, но которого ни разу не видела.

– Кто такой Джонас Солк?

Дедушка качает головой:

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru